Гилберт Кийт Честертон
     
     
     Эпилог
     
     Четыре праведных преступника - 6
     
     tymond
     "Г.К. Честертон. Избранные произведения в 4-х томах. Том 4.": Бук Чембэр
     Интернэшнл; СПб; 1995
     
     Гилберт Кийт Честертон
     
     
     ЭПИЛОГ
     
     Убийца, шарлатан, вор и предатель рассказали журналисту о своих преступлениях короче и немного иначе, чем здесь. Однако длилось это долго; и за все время мистер Пиньон ни разу их не перебил.
     Когда они закончили, он кашлянул и сказал:
     - Что ж, господа, ваши рассказы замечательны. Но ведь всех нас иногда не понимают. Окажите мне честь, признайте, что я вас не торопил, не насиловал, слушал вежливо и наслаждался вашим гостеприимством, не извлекая из него практической пользы.
     - Никто не мог бы, - сказал врач, - проявить больше вежливости и терпения.
     - Говорю я это потому, - мягко продолжал мистер Пиньон, - что у себя на родине я известен как Беспощадный тиран, или таран, Первый Проныра и даже Джек Потрошитель. Заслужил я такие прозвища тем, что буквально вырываю сокровеннейшие тайны или сокрушаю, как упомянутый таран, стены частных домов. В моем штате давно привыкли к шапкам: "Проклятый Пиньон протаранил президента" или "Старый бульдог вцепился в секретаря". До сих пор толкуют о том, как я взял интервью у судьи Гротана, схватив его за ногу, когда он садился в самолет.
     - Никогда бы не подумал, - сказал врач. - Кто-кто, а вы...
     - Я и не хватал, - спокойно ответил Пиньон. - Мы приятно побеседовали у него в кабинете. Но каждый должен заботиться о профессиональной репутации.
     - Значит, - вмешался высокий, - вы никого не таранили и не потрошили?
     - Даже в той мере, в какой вы убивали, - мягко отвечал газетчик. - Но если я не буду считаться грубым, я потеряю престиж, а то и работу. В сущности, вежливостью можно добиться всего, чего хочешь. Я заметил, - кратко и серьезно прибавил он, - что люди всегда рады поговорить о себе.
     Четверо друзей переглянулись и засмеялись.
     - Да, - сказал врач, - от нас вы всего добились вежливостью. Предположим, что вы нарушите слово. Неужели пришлось бы писать, что вы были с нами грубы?
     - Вероятно, - кивнул Пиньон. - Если бы я напечатал ваши истории, я написал бы, что ворвался к доктору и не дал ему оперировать, пока он мне не рассказал всю свою жизнь. Машину мистера Нэдуэя я остановил, когда он ехал к умирающей матери, и вырвал у него соображения о Труде и Капитале. К вам я ворвался, вас схватил в поезде, иначе редактор не поверит, что я - настоящий репортер. На самом же деле все это не нужно, надо просто говорить с людьми уважительно или, - едва улыбнувшись, прибавил он, - не мешать, когда они с тобой говорят.
     - Как вы думаете, - медленно спросил высокий, - публика действительно это любит?
     - Не знаю, - ответил журналист. - Скорее - нет. Это любит издатель.
     - Простите меня, - продолжал собеседник, - а вы-то, вы сами? Неужели вам приятно, что от Мэна до Мексики вас считают каким-то грубым громилой, а не мягким, просвещенным, воспитанным джентльменом?
     - Что ж, - вздохнул журналист, - всех нас иногда не понимают.
     Все немного помолчали, а потом доктор Джадсон повернулся к своим друзьям.
     - Господа, - сказал он, - предлагаю принять в наш клуб мистера Ли Пиньона.