Русские народные анекдоты, прибаутки
     
     Докучные сказки
     Народные анекдоты
     Не любо - не слушай
     
     
     Докучные сказки
     
     
     Жили-были два братца, два братца - кулик да журавль. Накосили они стожок сенца, поставили среди польца. Не сказать ли сказку опять с конца?
     Жил-был старик, у старика был колодец, а в колодце-то елец; тут и сказке конец.
     Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала?
     Сказать ли тебе сказку про белого бычка?
     - Скажи.
     - Ты скажи, да я скажи, да сказать ли тебе сказку про белого бычка?
     - Скажи.
     - Ты скажи, да я скажи, да чего у нас будет, да докуль это будет! Сказать ли тебе сказку про белого бычка?
     Рассказать ли тебе докучную сказочку?
     - Расскажи.
     - Ты говоришь: расскажи, я говорю: расскажи; рассказать ли тебе докучную сказочку?
     - Не надо.
     - Ты говоришь: не надо, я говорю: не надо; рассказать ли тебе докучную сказочку? - и т. д.
     
     
     Народные анекдоты
     
     
     Одна баба, ставя по праздникам свечку перед образом Георгия Победоносца, завсегда показывала змию кукиш; - Вот тебе, Егорий, свечка; а тебе шиш, окаянному!
     Этим она так рассердила нечистого, что он не вытерпел; явился к ней во сне и стал стращать:
     - Ну уж попадись ты только ко мне в ад, натерпишься муки!
     После того баба ставила по свечке и Егорию и змию.
     Люди и спрашивают, зачем она это делает?
     - Да как же, родимые! Ведь незнамо еще куда попадешь: либо в рай, либо в ад!
     Раз зимою ехали по Волге-реке извозчики. Одна лошадь заартачилась и бросилась с дороги в сторону; извозчик тотчас погнался за нею и только хотел ударить кнутом, как она попала в майну и пошла под лед со всем возом.
     - Ну, моли бога, что ушла, - закричал мужик, - а то я бы нахлестал тебе бока-то!
     Поехал молодой мужик на промыслы, а жена пошла его провожать; прошла с версту и заплакала.
     - Не плачь, жена, я скоро приеду. Да разве я о том плачу? У меня ноги озябли!
     Прибили одного дурня ночью, и стали ему на другой день смеяться.
     - Ну, - говорит он, - молите бога, что ночь была светлая; а то я выкинул бы вам штуку! - Какую, скажи, пожалуй? - Я бы спрятался!
     Трое прохожих пообедали на постоялом дворе и отправились в путь.
     - А что, ребята, ведь мы, кажется, дорого за обед заплатили?
     - Ну, я хоть и дорого заплатил, - сказал один, - зато недаром!
     - А что?
     - А разве вы не приметили?
     Только хозяин засмотрится, я сейчас схвачу из солоницы горсть соли, да в рот, да в рот!
     Какой-то мужик купил полуштоф вина, выпил зараз - ничего; купил еще косушку - все не пьян; выпил еще шкалик - и опьянел. И начал тужить:
     - Зачем покупал я полуштоф да косушку? Лучше б прямо купил шкалик - с него б меня и так разобрало!
     Овдовел мужик, пришлось самому хлебы ставить. Вот он замесил в деже тесто и вышел куда-то. В сумерках воротился, хотел было вздуть огонь, как услышал, что кто-то пыхтит; а это хлебы кисли. "Недавно, - думает себе, - ушел, а кто-то уж забрался в избу!" - и впотьмах наступил на кочергу. Она ударила его в лоб, он закричал:
     - Сделай милость, не дерись, ведь я тебе ничего но сделал! - а сам ну пятиться вон из избы.
     На беду, нога разулась, и мужик при выходе прихлопнул оборку дверью и упал.
     - Батюшка, отпусти! Не держи меня, право слово - ничего тебе не сделаю!
     Богатый купец часто зазывал к cебe всяких людей, поил, кормил, угощал; только коли кто скажет ему протиное - того непременно поколотит.
     Раз зазвал он к себе ямщика.
     Тот отпряг лошадей, вошел в хоромы и после долгого угощения сказал; - Довольно, хозяин! Мне пора ехать.
     Купец давай его бить, так что ямщик едва вырвался и стал запрягать лошадей. Купец за ним. Ямщик нарочно начал дугу вкладывать кольцом назад. Купец закричал:
     - Не так вкладываешь!
     А ямщик давай его бить да приговаривать:
     - Не твое дело указывать!
     Не твое дело указывать!
     Один мужичок охотник был драться; зазвал к себе в гости мужика, велел хозяйке собрать на стол, велит гостю садиться за стол. Тот отговаривается: - Что ты, Демьян Ильич, беспокоишься напрасно?
     Демьян Ильич ему плюху, да и по щеке, и говорит:
     - В чужом доме хозяина слушай!
     Тому нечего делать, сел за стол, потчует его; он ест. Хозяин начал рушать хлеба много. Мужик и говорит:
     - Куда ты, Демьян Ильич, столько хлеба нарушиваешь?
     Демьян Ильич и другу ему чику.
     - Не указывай, - говорит, - в чужом доме! Делай то, чего хозяин велит.
     Мужик не рад стал: ежели потчует -не ест, не слушает Демьяна. Тот его бьет да приговаривает:
     - В чужом дому хозяина слушай!
     На эту пору ниоткуда возьмись - другой детина, только в невзрачной лопотине, а парень бойкий, без спросу отворяет ворота, заезжает в ограду; а Демьян вышел на крыльцо, кланяется:
     - Милости просим, милости просим! - Охота и этого побить!
     Детина - неробкий, снимает шапку и говорит:
     - Извини, Демьян Ильич, я не спросился - заехал.
     - Ничего, ничего! Милости просим в избу. Детина вошел. Хозяин и его садит за стол, жене велит ставить ествов, нести хлеба, так и потчует! А детина ест да ест, не перечит. Демьян сколько ни бился - детина ни в чем не перечит: не удалось ему ударить.
     Он и потел на проделки, вынес хорошее, самое лучшее платье, говорит детине:
     - Скидай то, надевай вот это!
     Думает сам: "Ужо-де отпираться станет, я его выколочу". Детина не прекословит, надевает. Демьян то, другое подсунет; детина все не спорит.
     Вывел хорошую лошадь, обседлал в лучшее седло, надел добру узду и говорит детине:
     - Садись на мою лошадь; твоя-то худая! Ужо да не станет ли перечить? Детина сел. Демьян велит ехать; тот молчит, понужнул лошадь, выехал из ограды и говорит:
     - Прощай, Демьян! Me черт пихал, сам попал! И уехал - поминай как звали: только и было! Демьян посмотрел вслед, хлопнул руками, да и сказал:
     - Ну, видно, нашла коса на камень! Дурак же я- хотел побить, да лошадь и пробил!
     Может, лошадь-то со сбруей-то сот полуторых стоила.
     Жил-был барин; вышел однажды на базар и купил себе канарейку за пятьдесят рублей. Случилось быть при этом мужику; пришел мужик домой и говорит своей бабе:
     - Знаешь ли что, жена?
     - А что?
     - Ходил я сегодня на базар; там был и барин, и купил он себе малую пташку - пятьдесят рублей заплатил.
     Дай-ка я понесу к нему своего гусака: не купит ли?
     - Понеси!
     Вот взял мужик гусака и понес к барину. Приносит:
     - Купи, барин, гусака.
     - А что стоит? - спросил барин.
     - Сто рублей.
     - Ах ты, болван!
     - Да коли ты за малую пташку не пожалел пятидесяти, так за эту и сотня дешево!
     Барин рассердился, прибил мужика и отобрал у него гуся даром.
     - Ну, ладно, - сказал мужик, - попомнишь ты этого гусака!
     Воротился домой, снарядился плотником, взял в руки пилу и топор и опять пошел; идет мимо барского дома и кричит:
     - Кому теплы сени работать?
     Барин услыхал, зовет его к себе:
     - Да сумеешь ли ты сделать?
     - Отчего не сделать; вот тут неподалечку растет теплый лес: коли из того лесу да выстроить сени, то и зимой топить не надо.
     - Ах, братец, - сказал барин, - покажи мне этот лес поскорее.
     - Изволь, покажу.
     Поехали они вдвоем в лес.
     В лесу мужик срубил огромную сосну и стал ее пластать на две половины; расколол дерево с одного конца и ну клин вбивать, а барин смотрел, смотрел, да спроста и положил руку в щель. Только он это сделал, как мужик вытащил клин назад и накрепко защемил ему руку. Потом взял ременную плетку и начал его дуть да приговаривать:
     - Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, но бери гусака!
     Уж он его дул, дул! Вволю натешился и сказал:
     - Ну, барин, бил я тебя раз, прибью и в другой, коли не отдашь гусака да сотню рублей в придачу.
     Сказал и ушел, а барин так и пробыл до вечера: дома-то поздно хватились его, да пока нашли да из тисков высвободили - времени и многонько ушло!
     Вот барин захворал, лежит на постели да охает; а мужик нарвал трав, цветов, обтыкался ими кругом, обрядился дохтуром и опять идет мимо барского двора и кричит:
     - Кого полечить? Барин услыхал, зовет его:
     - Ты что за человек?
     - Я дохтур; всякую болезнь снимаю.
     - Ах, братец, пожалуйста, вылечи меня!
     - Отчего не вылечить? Прикажи истопить баню.
     Тотчас вытопили баню.
     - Ну, - говорит мужик барину, - пойдем лечиться; только никого не бери с собой в баню, бойся дурного глаза!
     Пошли они вдвоем в баню; барин разделся.
     - А что, сударь, - спрашивает дохтур, - стерпишь ли, коли в этаком жару начну тебя мазью пачкать?
     - Нет, не стерпеть мне!
     - говорит барин. : - Как же быть? Не велишь связать тебя?
     - Пожалуй, свяжи.
     Мужик связал его бечевою, взял нагайку и давай валять на обе корки. Уж он валял, валял, а сам приговаривал:
     - Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака!
     После, уходя, сказал:
     - Ну, барин, бил я тебя два раза; прибью и в третий, коли не отдашь гусака да двух сотен рублей на придачу.
     Барин еле жив из бани вылез, не захотел ожидать третьего раза и отослал мужику и гусака и двести рублей.
     Жил-был купец; у него был сын. Вот однажды посылает он сына в нижние города товары закупать в на прощанье наказывает:
     - Смотри же, сынок, будь умен да рассудлив, с рыжим да с красным не связывайся!
     Поехал купеческий сын в путь-дорогу. День-то был морозный; вот он прозяб и заехал в кабак обогреться; входит - да стойкою сидит рыжий целовальник.
     - Налей-ка мне,- говорит ему купеческий сын, - стакан доброй наливки.
     Выпил стакан наливки, и больно пришлась она ему по вкусу:
     - Вот наливка, так наливка!
     Ста рублев стоит! Налей-ка еще.
     Выпил в другой раз - еще лучше показалась:
     - Ну, брат, этот стакан двух сот стоит.
     А целовальник себе на уме:
     какую цену сказывал купеческий сын, ту и на стенку записывал. Пришло дело до расчета.
     - Сколько тебе? - спрашивает купеческий сын.
     - Триста рублев.
     - Что ты, белены объелся?
     Экую цену заломил!
     - Не я заломил, ты же сам назначил, да теперь назад пятишься. Только, брат, от меня не отвертишься; коли не заплатишь - с двора не спущу!
     Нечего делать, заплатил купеческий сын триста рублев, поехал дальше и думает сам с собою: "Вот она правда-то! Водись после того с рыжими да с красными! Недаром отец наказывал; родительское слово пустяшное не бывает".
     На ту самую пору попадается навстречу рыжий мужик С возом. Как увидал его купеческий сын, тотчас выскочил из кибитки и сунулся ничком в снег, ажно дрожит с испугу!
     "Что с ним сталося? Не попритчилось ли?" - подумал встречный мужик, подошел к купеческому сыну и стал подымать его на ноги:
     - Вставай, брат!
     - Отвяжись от меня! Уж один рыжий надул меня, и ты надуешь.
     - Полно, брат! Рыжий да красный всякий бывает: бывает плут, бывает и добрый человек. Да кто тебя обманул-то?
     - Так и так, рыжий целовальник из соседнего села.
     - Воротись со мной; я с ним сделаюсь.
     Вот приехали они в кабак; мужик тотчас окинул глазом всю избу, увидал: под матицей баранья лопатка висит, подошел к целовальнику, спросил рюмку водки, да тут же бьет его по плечу и говорит:
     - Продай-ка мне эту лопаточку!
     - Купи. - Что возьмешь?
     - Рубль серебра.
     Мужик выкинул целковый; после вынул из-за пазухи широкий нож и дает купеческому сыну в руки:
     - На, брат, вырежь у него лопатку - мне на закуску.
     - Что ты! - говорит целовальник.
     - Я тебе баранью лопатку продал, а не эту.
     - Рассказывай! Меня, брат, не проведешь, как этого купеческого сына; не на таковского напал!
     Целовальник просить да молить, чуть не в ноги кланяется.
     - Ну, так и быть! - сказал мужик. - Отпущу тебя, коли воротишь купеческому сыну все деньги сполна.
     Целовальник отдал назад триста рублев; а мужик того и добивался.
     - Вот видишь, - говорит купеческому сыну, - рыжий да красный всякий бывает: бывает и плут, бывает и добрый человек. Поезжай теперь с богом!
     А купеческий сын только и думает, как бы скорее убраться; сел в кибитку, погоняет лошадей и говорит сам о собой об мужике:
     - Слава богу, вырвался!
     Целовальник рыжий плутоват, а этот еще плутоватей; коли б с ним связался, кажись, он с меня с живого бы кожу снял!
     Жил-был бедный мужик; детей много, а добра - всего один гусь. Долго берег он этого гуся, да голод не тетка: до того дошло, что есть нечего: вот мужик и зарезал гуся; зарезал, зажарил и на стол поставил. Все бы хорошо, да хлеба нет, а соли не бывало.
     Говорит хозяин своей жене:
     - Как станем мы есть без хлеба, без соли? Лучше я отнесу гуся-то к барину на поклон да попрошу у пего хлеба.
     - Ну что ж, с богом! Приходит к барину:
     - Принес вашей милости гуська на поклон; чем богат, тем и рад. Не побрезгуй, родимый!
     - Спасибо, мужичок, спасибо!
     Раздели же ты гуся промеж нас без обиды!
     А у того барина была жена, да два сына, да две дочери - всего было шестеро. Подали мужику нож; стал он кроить, гуся делить. Отрезал голову и дает барину:
     - Ты, - говорит, - всему в доме голова, так тебе голова и следует.
     Отрезал гузку, дает барыне:
     - Тебе дома сидеть, за домом смотреть; вот тебе гузка!
     Отрезал ноги, дает сыновьям:
     - А вам по ножке, топтать отцовские дорожки! Дочерям дал по крылышку:
     - Вам с отцом, с матерью недолго жить; вырастете - прочь улетите. А я, - говорит, - мужик глуп, мне глодать хлуп!
     Так всего гуся и выгадал себе.
     Барин засмеялся, напоил мужика вином, наградил хлебом и отпустил домой.
     Услыхал про то богатый мужик, позавидовал бедному, взял - зажарил целых пять гусей и понес к барину, - Что тебе, мужичок? - спрашивает барин.
     - Да вот принес вашей милости на поклон пять гуськов.
     - Спасибо, братец! Ну-ка раздели промеж нас без обиды.
     Мужик и так и сяк; нет, не разделишь поровну! Стоит да в затылке почесывает. Послал барин за бедным мужиком, велел ему делить. Тот взял одного гуся, отдал барину с барыней и говорит:
     - Вы теперь, сударь, сам-третей!
     Отдал другого гуся двум сыновьям, а третьего - двум дочерям:
     - И вы теперь сам-третей!
     Остальную пару гусей взял себе:
     - Вот и я сам-третей! Барин говорит:
     - Вот молодец, так молодец!
     Сумел всем поровну разделить и себя не забыл.
     Тут наградил он бедного мужика своею казною, а богатого выгнал вон.
     Повез бедный мужичок дрова продавать. Встречает его богатый да чванный.
     - Эй, постой! Что на базар везешь?
     - Солому.
     - Врешь, дурак! Какая солома - это дрова!
     - Ну, коли сам видишь, так неча и спрашивать! У тебя глаза не вылезли!
     Сказал бедный и поехал своей дорогой.
     На другой день идет богатый да чванный по улице с приятелем.
     - Так и так, - рассказывает ему, - разобидел меня бедный мужичишка!
     А бедный как тут - едет опять навстречу.
     - Вот он - вчерашний мужик-то!
     - говорит богатый.
     - Нет, врешь! - отвечает ему бедный. - Я не вчерашний: скоро сорок лет стукает, как я живу на белом свете.
     Шли проселком нищие - старик да старуха; стали подходить к деревне. Старик говорит:
     - Я здесь молока попрошу!
     Старуха в ответ:
     - А я в молоко хлеба накрошу!
     Старик ухватил старуху и давай бить да приговаривать:
     - Не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет, не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет!
     Пришли в деревню, а молока никто не дал.
     Повезла баба в город кринку масла продавать; время-то шло к масленой. Нагоняют ее два солдата: один позади остался, а другой вперед забежал и просит бабу:
     - Эй, тетка, подпояшь меня, пожалуйста. Баба слезла с воза и принялась подпоясывать.
     - Да покрепче подтяни! Баба подтянула покрепче.
     - Нет, это туго; ослабь маленько. Отпустила послабже.
     - Уж это больно слабо будет:
     закрепи потуже. Пока завязывала баба пояс то крепче, то слабже, другой солдат успел утащить кринку с маслом и убрался себе подобру-поздорову.
     - Ну, спасибо тебе, тетка!
     Подпоясала ты меня на всю масленицу, - говорит солдат.
     - На здоровье, служба!
     Приехала баба в город, хвать - а масла как не бывало!
     Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке:
     -Здравствуй, божья старушка!
     Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
     А старуха в ответ:
     - Вот там на гвоздике повесь.
     - Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
     - Где хошь, там и заночуешь.
     - Ах ты, старая ведьма, я те глухоту-то вылечу! - И полез было с кулаками: - Подавай на стол!
     - Да нечего, родимый!
     - Вари кашицу!
     - Да не из чего, родимый!
     - Давай топор; я из топора сварю.
     "Что за диво! - думает баба.
     - Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит".
     Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить.
     Варил, варил, попробовал и говорит:
     - Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!
     Баба принесла ему круп.
     Опять варил, варил, попробовал и говорит:
     - Совсем бы готово, только б маслом сдобрить! Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу:
     - Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли да принимайся за ложку; станем кашицу есть.
     Похлебали вдвоем кашицу.
     Старуха спрашивает:
     - Служивый! Когда же топор будем есть?
     - Да, вишь, он еще но уварился, - отвечал солдат, - где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю.
     Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.
     Вот так-то солдат и кашицы поел, и топор унес!
     
     
     Не любо - не слушай
     
     
     У одного мужика много было гороху насеяно. Повадились журавли летать, горох клевать.
     "Постой, - вздумал мужик, - я вам переломаю ноги!" Купил ведро вина, вылил в корыто, намешал туда меду; корыто поставил на телегу и поехал в поле. Приехал к своей полосе, выставил корыто с вином да с медом наземь, а сам отошел подальше и лег отдохнуть.
     Вот прилетели журавли, поклевали гороху, увидали вино и так натюкались, что тут же попадали. Мужик - не промах, сейчас прибежал и давай им веревками ноги вязать. Опутал веревками, прицепил за телегу и поехал домой.
     Дорогой-то порастрясло журавлей; протрезвились они, очувствовались; стали крыльями похлопывать, поднялись, полетели и понесли с собою и мужика, и телегу, и лошадь. Высоко! Мужик взял нож, обрезал веревки и упал прямо в болото.
     Целые сутки в тине сидел, едва оттуда выбрался. Воротился домой - жена родила, надо за попом ехать, ребенка крестить.
     - Нет, -говорит, -не поеду за попом!
     - Отчего так?
     - Журавлей боюсь! Опять понесут по поднебесью; пожалуй, с телеги сорвусь, до смерти ушибусь!
     - Не бойсь! Мы тебя к телеге канатом прикрутим.
     Вот хорошо, положили его в телегу, обвязали канатом, лошадь поворотили на дорогу; стегнули раз, другой - она и поплелась рысцою. За деревней-то был колодец, а лошадь-то была не поена; вздумалось ей напиться, свернула с дороги в сторону и прямо к колодцу; а колодец был без сруба, а упряжь-то без шлеи, и узда без повода, а хомут большой, просторный; лошадь наклонилась к воде, а хомут через голову и съехал долой. Вот лошадь напилась и пошла назад, а мужик с телегою остался у колодца.
     На ту пору выгнали охотники из лесу медведя; медведь бросился со всех ног, набежал на телегу, хотел перескочить, прыгнул - да прямо в хомут и попал! Видит, что беда на носу, и пошел валять что есть силы с телегою.
     - Батюшки, помогите! - кричит мужик. От того крику медведь еще пуще напугался; пошел таскать по кочкам, по яругам, по болотам. Прибежал на пчельник, полез на дерево и телегу за собой потащил - захотелось, видно, медку попробовать. Влез на самую верхушку, а телега вниз тянет: бедный медведь и сам не рад, ни взад, ни вперед!
     Немного спустя времени пришел хозяин, увидал медведя.
     - Ага ,- говорит, - попался!
     Вишь, ты какой бездельник, Мишка: не просто за медом пришел, на телеге приехал!
     Схватил топор и ну рубить дерево под самый корень. Дерево повалилось наземь, разбило телегу и задавило совсем мужика; а медведь выскочил из хомута да бежать: только унеси бог ноги!
     Вот каковы журавли!
     Пустил мужик петуха в подвал; петух там нашел горошинку и стал кур скликать. Мужик услыхал про находку, вынул петуха, а горошинку полил водою.
     Вот она и начала расти; росла, росла - выросла до полу. Мужик пол прорубил, горошинка опять начала расти; росла, росла - доросла до потолка.
     Мужик потолок прорубил, горошинка опять росла, росла - доросла до крыши.
     Мужик и крышу разобрал, стала горошинка еще выше расти; росла, росла - доросла до небушка, Вот мужик и говорит жене:
     - Жена, а жена! Полезу я на небушко, посмотрю, что там деется? Кажись, там и сахару и меду - всего вдоволь!
     - Полезай, коли хочешь.
     Мужик полез на небушко, лез, лез, насилу влез. Входит в хоромы: везде такое загляденье, что он чуть было глаз не проглядел! Середи хором стоит печка, в печке и гусятины, и поросятины, и пирогов -видимо-невидимо! Одно слово сказать - чего только душа хочет, все есть! Сторожит ту печку коза о семи глазах. Мужик догадался, что надобно делать, и стал про себя приговаривать:
     - Засни, глазок, засни, глазок! Один глаз у козы заснул. Мужик стал приговаривать погромче:
     - Засни, другой, засни, другой!
     И другой глаз заснул.
     Таким побытом все шесть глаз у козы заснули; а седьмого глаза, который был у козы на спине, мужик не приметил и не заговорил.
     Недолго он думал, полез в печку, напился, наелся, насахарился; вылез оттуда и лег на лавочку отдохнуть.
     Пришел хозяин, а коза про все ему и рассказала: вишь, она все-то видела седьмым глазком. Хозяин осердился, кликнул своих слуг, и прогнали мужика взашей.
     Побрел он к тому самому месту, где была горошинка: глянул - нет горошинки. Что будешь делать?
     Начал собирать паутину, что летает летом по воздуху; собрал паутину и свил веревочку; зацепил эту веревочку за край неба и стал спускаться.
     Спускался, спускался, хвать - веревочка вся, и до земли еще далеко-далеко; он перекрестился- и бух!
     Летел, летел и упал в болото.
     Долго ли, коротко ли сидел он в болоте (а сидел он в болоте по самую шею), только вздумалось утке на его голове гнездо свить; свила гнездо и положила яйца.
     Мужик ухитрился, подкараулил утку и поймал ее за хвост. Утка билась, билась и вытащила-таки мужика из болота.
     Он взял и утку и яйца, принес домой и рассказал про все жене.
     Не то чудо из чудес, Что мужик упал с небес; А то чудо из чудес, Как он туда залез!
     Как у нас на селе заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком, у невестки с золовками был бой большой; на том на бою кашу - горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили.
     А я на бой не поспел, на лавочке просидел.
     В то время жили мы шесть братьев - все Агафоны, батюшка был Тарас, а матушка - не помню, как звалась; да что до названья? Пусть будет Маланья. Я-то родом был меньшой, да разумом большой.
     Вот поехали люди землю пахать, а мы, шесть братьев, руками махать. Люди-то думают: мы пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся. А батюшка навязал на кнут зерно гречихи, махнул раз-другой и забросил далеко.
     Уродилась у нас гречиха предобрая. Люди вышли в поло жать, а мы в бороздах лежать; до обеда пролежали, после обеда проспали, и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Стали молотить - вышла целая горсть гречихи.
     На другой год батюшка спрашивает:
     - Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять?
     Я - брат меньшой, да разумом большой, говорю батюшке:
     - Посеем на печке, потому что земля та порожняя; все равно круглый год гуляет!
     Посеяли на печке, а изба у нас была большая: на первом венце порог, на другом потолок, окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе нельзя, да глядеть гожа.
     Батюшка был тогда больно заботлив, рано утром вставал - чуть заря занимается, и все на улицу глазел.
     Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку; вся гречиха позябла. Вот шесть братьев стали горевать, как гречиху с печи собирать? А я - родом хоть меньшой, да разумом большой.
     - Надобно, - говорю, - гречиху скосить, в омет свозить.
     - Где же нам омет метать?
     - Как где? На печном столбе:
     место порожнее. Сметали большой омет.
     Была у нас в дому кошка лыса: почуй она, что в гречихе крыса, бросилась ловить и прямо-таки о печной столб лбом пришлась; омет упал да в лохань попал. Шесть братьев горевать, как из лохани омет убирать?
     На ту пору пришла кобыла сера, омет из лохани съела; стала вон из избы бежать, да в дверях и завязла: таково-то с гречихи у ней брюхо расперло!
     Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать; а мы сидим да глядим, что-то будет!
     Вот как брюхо у кобылы-то опало, я сейчас в гриву ей вцепился, верхом на нее ввалился и поехал в кабак. Выпил винца, разгулялся добрый молодец; попалось мне в глаза у целовальника ружье славное.
     - Что, - спрашиваю, - заветное аль продажное?
     - Продажное.
     Ну, хоть полтину и заплатил, да ружье купил.
     Поехал в дубовую рощу за дичью; гляжу: сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то нет! Коли в город за кремнем ехать - будет десять верст; далеко; пожалуй, птица улетит. Думаючи этак сам с собою, задел невзначай полушубком за дубовый сук; кобыла моя рванула с испугу да как треснет меня башкой о дерево - так искры из глаз и посыпались! Одна искра упала на полку, ружье выстрелило и убило тетерева; тетерев вниз упал да на зайца попал; а заяц сгоряча вскочил, да что про меня дичины набил! I Тут я обозом в Саратов отправился; торговал-продавал, на пятьсот рублев дичины сбывал. На те деньги я женился, взял себе славную хозяюшку: коли вдоль улицы пройдет, всю подолом заметет; малые ребятишки встречают, поленьями кидают. Не надо покупать ни дров, ни лучины; живу себе без кручины.
     Уродился я ни мал, ни велик - всего-то с игольное ушко, не то с приворотную надолбу. Пошел я в лес, самое дремучее дерево рубить - крапиву. Раз тяпнул - дерево качается, в другой тяпнул - ничего не слышно, в третий тяпнул - выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок. Тут я, добрый молодец, трои сутки пролежал; никто меня не знал, не видал, только знала-видала меня рогатая скотина - таракан да жужелица.
     Встал я, добрый молодец, отряхнулся, на все четыре стороны оглянулся, побрел по берегу, по берегу все не нашему. Стоит река - вся из молока, берега из киселя. Вот я, добрый молодец, киселя наелся, молока нахлебался... Пошел я по берегу, по берегу все не нашему; стоит церковь - из пирогов складена, оладьями повершена, блином накрыта. Вступил я на паперть, вижу двери - калачом двери заперты, кишкою бараньей задернуты. Тут я, добрый молодец, догадался, калач переломил да съел, кишку собакам отдал. Вошел я в церковь, в ней все не по-нашему: паникадило-то репяное, свечи морковные, образа пряничные. Выскочил поп, толоконный лоб, присел - я его и съел. Пошел я по берегу, по берегу все не нашему: ходит тут бык печеный, в боку нож точеный. Кому надо закусить, изволь резать да кроить.