Алистер Маклин            ДВА ДНЯ И ТРИ НОЧИ            "Кольт" - солидная фирма. Во всяком случае, ее продукция пользуется устойчивым спросом на всех шести континентах, включая Антарктиду. И хотя статистические справочники не сообщают о частоте применения кольтов на Земле Франца Иосифа или островах Зеленого Мыса, тот факт, что за последние сто лет конструкция этого револьвера совершенно не изменилась, говорит сам за себя: очевидно, его тактико-технические данные удовлетворяют клиентов. Причем жалоб не поступает ни от тех, кто покупает кольты, ни от истинных пользователей.      Если когда-нибудь вам придется выбирать между кольтом и его конкурентами - не задумывайтесь. Только заносчивый болван или напыщенный сноб может предпочесть маузер или люгер, поскольку их пули (большая начальная скорость, маленький калибр и стальная оболочка) легко проходят насквозь и улетают куда-то далеко, оставляя после себя в теле небольшое, часто безопасное отверстие. То ли дело кольт. Его большая свинцовая пуля, попадая в цель и расплющиваясь, превращается в бесформенный кусок металла, безжалостно разрывающий мышцы, кости или, к примеру, кишечник.      Короче говоря, человек, подставивший свое правое бедро пуле из кольта, обычно не слишком заботится о том, насколько эстетично выглядело со стороны его падение и не рассчитывает в случае, если это падение было достаточно грациозным, сорвать аплодисменты зрителей, когда таковые имеются. Скорее всего, вместо этого такой человек будет первое время лежать без сознания, а впоследствии пожалеет, что очнулся, поскольку, имея дело с полностью раздробленной бедренной костью, хирургу придется спасать его жизнь путем ампутации.      Такое развитие событий вряд ли покажется радостным даже самому закоренелому мазохисту.      Впрочем, я и не радовался. Для этого было, по крайней мере, две причины: во-первых, я не мазохист, а во-вторых, кольт был направлен прямехонько в мое бедро.      Теперь, если я уже достаточно рассказал вам о достоинствах кольта, стоит, пожалуй, отметить и его недостатки. Вернее, единственный недостаток: его полуавтоматический механизм требует безошибочного и даже жестокого обращения. Это револьвер для настоящих мужчин. Если на спуск нажимает неуверенная или слабая рука, выстрел даже с близкого расстояния может оказаться неточным.      Хотя, конечно, в данном случае этот вариант отпадал.      Рука, держащая направленный на меня револьвер, легко, но уверенно опиралась на поверхность столика радиста и была абсолютно неподвижна. Она не могла дрогнуть. Она была из камня. Я четко видел это, хотя в радиорубке, куда я секунду назад вломился, было темно, а свет, растекавшийся из-под колпака настольной лампы по облупившемуся лаку стола, освещал только кисть руки с кольтом и не позволял рассмотреть ее владельца.      И все же по сверхъестественной неподвижности застывшей у стены фигуры я понял: шансов у меня больше не осталось. У хозяина кольта, судя по всему, были не только каменные руки, но и железные нервы. Он сидел в полумраке бесстрастно, свободно, без напряжения, его голова была чуть повернута набок, а неподвижные (в дополнение к камню и металлу стеклянные) глаза иронично поблескивали из-под козырька фуражки.      Я снова взглянул на направленный в мое правое бедро неподвижный кольт. Угол его наклона не изменился ни на одну тысячную градуса. Только палец на спусковом крючке, мне показалось, дрогнул. Я инстинктивно напряг мышцы, ожидая выстрела и удара пули. В таких случаях это неплохой способ защиты. Еще эффективнее было бы заслониться газетой. Какого черта в свое время никто не посоветовал полковнику Самуэлю Кольту осчастливить человечество усовершенствованием других необходимых вещей, ну хотя бы - застежек для бюстгальтеров!      Глубокие тени пролегли по его щекам, лбу и губам и не позволяли разглядеть лицо. Надеюсь, кроме гримасы кровожадного восторга, оно выражало и другие, более гуманные чувства. Например, любовь к детям. Впрочем, я давно уже не ребенок.      Очень спокойно, очень, очень медленно я поднял руки до уровня плеч, демонстративно выставил ладони вперед и даже слегка раздвинул пальцы. Если все же у владельца кольта слабые нервы, я бы не хотел, чтобы он заподозрил меня в попытке оказать сопротивление. Но неподвижная рука и немигающий взгляд напомнили мне, что нервы у него из какого-то особо прочного металла. Возможно, из титана. Да и о каком сопротивлении могла идти речь. Все преимущества были на его стороне: моя фигура, словно мишень в тире, контрастно рисовалась в проеме открытой двери на фоне мутно-красных отсветов заката в северо-западной части горизонта, а его левая рука касалась колпака лампы, так что уже через секунду, повернув колпак, он мог ослепить меня. Но главное - это ведь не я, а он держал в руке кольт. Нет, в этой ситуации я не собирался сопротивляться. В конце концов, мне платят деньги за риск и даже за презрение к опасности, а вовсе не за то, чтобы я играл роль неврастеника с суицидальными наклонностями.      Я поднял руки еще выше. Надеюсь, это выглядело достаточно миролюбиво. Я придал лицу выражение самой уничиженной покорности. Надеюсь, и это выглядело естественно. Человек с кольтом все еще оставался неподвижен. Только убийственно сверкали его белые зубы (наверное, из мрамора, впрочем, мрамор так не блестит) и немигающие глаза. Эта улыбка, этот издевательский наклон головы, эта ироническая поза... Его неподвижное молчание могло означать только одно - смертный приговор. Я почти физически ощущал, как смерть входит в эту тесную комнатушку, и, самое обидное, у меня не было никакой возможности подсказать ей, кого из нас двоих правильнее выбрать в качестве добычи.      - Здесь какое-то недоразумение, - проблеял я. - Я не враг. Нам нужно поговорить...      Звуки с трудом протискивались из моего горла, а пересохшие губы и язык лишали возможности нормально артикулировать. И все же мое обращение, судя по всему, не вызвало у него отрицательных эмоций - он все еще не выстрелил. Но и не изменил позы. Это было страшно.      Я выдавил из себя что-то еще, стараясь быть максимально мирным и ласковым. Я пытался разжалобить его, задобрить, заинтересовать или что-нибудь в этом роде. Лишь бы остаться в живых. В какой-то момент мне показалось, что количество высказанных глупостей можно попытаться перевести в качество, и я кивнул в сторону табурета, стоящего у стола:      - У меня был трудный день... Разрешите, я сяду? Давайте обсудим все трезво. Вы можете не беспокоиться. Я буду все время держать руки вверх. Вот так. Ладно?      Реакция - абсолютный ноль. Мраморные зубы, стеклянные глаза и металлический кольт в каменной ладони. Я почувствовал, как от отчаяния и ярости мои пальцы начинают сжиматься в кулаки, и тут же, спохватившись, растопырил их.      Удерживая на лице подобострастную улыбку, я стал перемещаться к табурету, не спуская глаз с противника. От идиотской гримасы заныли щеки, занемели поднятые руки. Это были не слишком приятные ощущения, но сейчас я мог бы дать клятву застыть в этой ритуальной позе до конца жизни. Хотя, возможно, так и случится. Кольт убивает быка с расстояния пятьдесят метров. Что останется от моего бедра? Надо постараться думать о чем-нибудь другом. Бесполезно. У меня всего лишь две ноги, и обе мне очень дороги.      Они обе были все еще целы, когда я добрался до табурета и пристроился на нем с высоко поднятыми вверх руками. Вдруг мне захотелось вздохнуть. Оказалось, что уже достаточно долгое время я вообще не дышу. Просто не было возможности об этом подумать. Думалось скорее о пулях, кровотечениях и прочих маленьких земных радостях, сильно действующих на воображение.      Кольт еще не успел отреагировать на мое перемещение. Его ствол не последовал за мной, когда я передвигался по радиорубке, и все еще самоуверенно целился в то место, где я был несколько секунд назад.      Одним броском я рванулся по направлению к ненавистной руке. Но мой бросок не был достаточно молниеносным. Все равно это не имело смысла. Я уже знал, то можно было врезать ему без такой спешки. А можно было бы и вообще не бить. Однако мне не удалось вырвать кольт из его руки, которая при прикосновении действительно показалась каменной, разве что - гораздо холоднее камня.      Я оказался прав. Здесь действительно побывала смерть. Костлявая уже сделала свое дело и удалилась, оставив труп.      Я встал, проверил, хорошо ли закрыты жалюзи на окнах, бесшумно закрыл дверь, задвинул засов и включил большой свет.      В криминальных романах герои-детективы, ведущие расследования на старых английских виллах, всегда точно знают, когда было совершено убийство. Это обычно с непроницаемо умным видом сообщает прибывший на место преступления доктор. Совершив над бездыханным телом несколько псевдомедицинских пассов, он глубокомысленно заключает: "Смерть наступила в прошлую пятницу, в 23 часа 27 минут". После чего он может еще философически улыбнуться и, как бы смиряясь с несовершенством человеческих знаний, добавить: "Ну, может быть, на несколько минут раньше или позже..."      На самом деле даже очень хороший врач - я, конечно, не имею в виду детективное чтиво - сталкивается при решении такого рода задач с множеством сложностей. Здесь важно все: вес, возраст, строение тела покойника, температура, влажность и даже освещенность помещения, причина смерти и еще тысяча других всевозможных обстоятельств и воздействий. Короче говоря, даже при самом тщательном исследовании момент смерти может быть определен очень приблизительно, с точностью разве что до нескольких часов.      У меня не было ни возможности, ни желания заниматься подобными исследованиями, поэтому я удовлетворился констатацией того, что человек, сидящий напротив меня, погиб достаточно давно, так как наступило трупное окоченение, но и достаточно недавно, так как это окоченение не исчезло. Наверное, таким же мягким на ощупь становится человек, пролежавший в сугробе на протяжении целой сибирской зимы. Говорят, зима там продолжается девять месяцев. Впрочем, и одеваются там теплее.      Этот был одет в морскую форму. Четыре золотые полоски на манжетах. Следовательно, капитан. Вернее, был капитаном. Что он делал в радиорубке? Насколько я разбираюсь в морской иерархии, в функции капитана не входит контроль за санитарным состоянием помещений. А уж тем более ему нечего делать за приборной доской. Впрочем, до доски он не добрался...      Он сидел на стуле. Его голова затылком опиралась на куртку, висевшую на вбитом в стену крючке. Щека прикасалась к стене. Трупное окоченение уже много часов удерживало его в таком положении. Но почему он сразу не сполз на пол или не упал лицом вниз на стол?      Я не видел никаких следов насилия, но даже человек с таким богатым воображением, как у меня, не мог представить себе, что капитан умер естественной смертью как раз в тот самый момент, когда его кольт был уже готов к выстрелу.      Эта загадка нуждалась в разъяснении. Я попробовал приподнять тело. Безрезультатно. Я попробовал еще раз с большим усилием и услышал треск рвущегося материала. Внезапно труп подался в моих руках вверх и тут же упал боком на левую сторону стола, направив кольт, словно указующий перст, в потолок.      Теперь я уже знал, как он умер и почему не упал. Капитан был убит чем-то, что все еще торчало в его позвоночнике примерно между шестым и седьмым позвонками. Скорее всего, рукоятка этого "чего-то" зацепилась за висящую куртку, удерживая таким образом тело в сидячем положении.      В силу специфики моей профессии я нередко вижу трупы. Может быть, реже, чем практикующие патологоанатомы, но уверен, что даже им не часто приходится видеть людей, убитых с помощью стамески. Обыкновенной столярной стамески с острием шириной тринадцать миллиметров, усовершенствованной только тем, что на деревянную рукоятку натянули резиновый держатель от велосипедного руля (удобно, гигиенично и не оставляет отпечатков пальцев).      Острие ушло на глубину как минимум десять сантиметров. Даже если стамеска была острой как бритва, нужно отдать должное силе убийцы. Я попытался вытащить стамеску из раны. Не удалось. Ничего удивительного - кости и хрящи заклинили орудие убийства. Я не стал повторять попытку - наверняка кто-то передо мной уже пробовал это сделать. На его месте я все же был бы старательнее. Правила хорошего тона предписывают не оставлять такие полезные вещи без присмотра владельца. Но, может быть, у него не было времени, может быть, его кто-то спугнул, а может быть, у него в рабочем кабинете есть целый набор плотницкого инвентаря и это позволяет ему время от времени забывать стамеску-другую в спинах своих жертв.      Я оставил стамеску в покое. Я мог обойтись и без этого инструмента. Тем более что у меня был свой. Правда, не стамеска, а всего лишь нож. Я вытащил его из целлофанового мешка, зашитого в подкладку куртки. На первый взгляд этот нож не производил большого впечатления: рукоятка длиной всего лишь около десяти сантиметров, двустороннее лезвие - всего лишь семь. Но я и не собирался никого пугать. Зато он был достаточно острый и перерезал самый толстый кабельный канат так, словно это был шнурок от ботинка.      Интересно, как мне придется использовать его за следующей дверью?      Это была дверь в каюту радиотелеграфиста.      Я вытащил из кармана миниатюрный фонарик в форме авторучки, погасил верхний свет и настольную лампу и... не смог сдвинуться с места.      Как долго я так стоял? Не знаю. Может быть, две минуты, может, пять. Чего я ожидал? Тоже не знаю. Я пытался объяснить себе эту передышку тем, что глаза должны привыкнуть к темноте, но знал, что это неправда. Может быть, я надеялся услышать какой-нибудь шум, шорох, отзвук - хоть что-нибудь, что помогло бы мне решиться. А может, просто боялся открыть эту дверь.      Я никогда не верил в астрологию и гороскопы, но сейчас сам мог бы заплатить несколько фунтов за безошибочное предсказание, что человека, который попытается войти в эту дверь не ждет ничего хорошего. Впрочем, он все равно не последовал бы моему совету и полез бы в эту чертову комнату. Он всегда делает все наоборот. Я хорошо его знаю, поскольку этот человек - я сам.      Я переложил нож в левую руку - я не левша, но многие действия удаются моей левой руке так же хорошо, как и правой, - и взялся за ручку двери.      Есть два способа открывать двери так, чтобы они не скрипели (если они вообще могут не скрипеть). Первый из них - резкий рывок. Я выбрал второй. Примерно через двадцать секунд я уже почти мог проскользнуть в образовавшуюся щель, и тут, на последнем сантиметре, проклятые петли скрипнули. При нормальных обстоятельствах я не услышал бы этот звук с расстояния более двух метров. Но сейчас мои нервы были натянуты, как леска на удочке рыболова, предвкушающего большой улов. Вполне возможно, моя рыбалка закончится главным уловом в жизни - пулей в лоб.      Скрип двери произвел эффект разорвавшегося прямо над моей головой шестидюймового снаряда. Я замер. Я превратился в соляной столб. Я был неподвижнее, чем каменный владелец кольта. Эту неподвижность, эту тишину будоражили только оглушительные удары парового молота - так билось мое сердце.      Тот, кто ждал за дверью, запросто мог ослепить меня фонарем, или выстрелить, или вбить мне в грудь очередную стамеску, или, наконец, совершить все три действия одновременно. Но он, судя по всему, не спешил.      Я переждал, пока мое дыхание выровняется, и, неслышно ступая, проскользнул в комнату, все время держа фонарик в вытянутой в сторону руке. Это было неудобно, но необходимо. Стреляя из темноты в человека, держащего лампу или фонарь, вы, скорее всего, будете целиться в источник света, который обычно люди держать прямо перед собой. Мой фонарик, перемещенный на длину вытянутой руки от цели, вряд ли мог служить хорошей мишенью. Я научился этой штучке у одного своего коллеги. Вернее, меня научила пуля, которую извлекли из его левого легкого. Жаль, что я не смог тогда поблагодарить его за урок. Вернее, он уже не мог принимать благодарности. Только соболезнования. Родственникам.      Моя левая рука, слившись с ножом, была готова к удару.      Если мой противник, затаившийся в каюте, что-то замышлял, имело смысл уравнять шансы. Я, точно угадав направление, хлопнул по выключателю. Зажегся свет.      Он действительно был там. Но уже ничего не замышлял. Я мог его не опасаться. И он мог уже не опасаться никого. Он лежал на койке ничком. Я не стал щупать пульс - достаточно было взглянуть на его торчащий локоть: ни один живой локоть не выдержал бы в таком положении больше минуты.      Я наспех осмотрел каюту. Никого, кроме трупа, здесь не было. Следов борьбы тоже. Точно так же, как в радиорубке. Причина смерти была очевидна. Разрез шириной в сантиметр на его позвоночнике не привел к обильному кровотечению - на постели всего лишь несколько капель крови. Больше быть и не могло: при разрубленном спинном мозге сердце не бьется слишком долго. Правда, могло быть внутреннее кровотечение, но тоже небольшое.      Жалюзи были закрыты. Я обыскал пол, все углы, мебель. Что я хотел найти? Наверное, то, что и нашел. Ничего. Я вышел, плотно закрыв за собой дверь, и устроил такой же обыск в радиорубке. Результат тот же. Мне здесь больше нечего делать. Я успешно выполнил задание. Это самое страшное поражение в моей жизни.      Перед тем как уйти, я не стал еще раз вглядываться в лица убитых. Я слишком хорошо знал их. Семь дней назад мы вместе сидели за столом. Обедали. Вместе с нами был командир. Вчетвером мы неплохо провели время в нашей любимой лондонской пивнушке. Они был веселы и беззаботны, словно забыли о своей работе, словно взяли короткий отпуск от профессиональной осторожности и профессионального спокойствия. Они чувствовали себя нормальными людьми, и улыбались, и рассказывали старые анекдоты, и подтрунивали друг над другом. Тогда, попрощавшись с нами, они ушли вдвоем, уже снова привычно бдительные и собранные. И вот теперь...      Я знаю, что с ними случилось. В конечном счете, это ждет каждого человека нашей профессии. То же самое когда-нибудь случится и со мной. Даже самый ловкий, самый сильный и самый удачливый агент рано или поздно встречается с преступником более ловким и более удачливым. Например, этот преступник может добросовестно орудовать стамеской с тринадцатимиллиметровым острием, и тогда все годы тренировок, риска и самосовершенствования оказываются бесполезными. В последний момент можно утешиться мыслью, что найдется агент еще более ловкий и удачливый и что этот круговорот бесконечен. Хотя, скорее всего, те двое не думали об этом в последние минуты. Вероятнее всего, они вспомнили обо мне. Судорога безысходности сжала мое сердце. Ведь это я, лично, отправил их на смерть.      Конечно, тогда я не мог предполагать, что все обернется настолько трагично, но ответственность за принятие решения лежит исключительно на мне. Ведь это была моя, и только моя, идея. Они даже были против, они возражали, словно предчувствуя неизбежность финала. Но я оказался тонким психологом и красноречивым оратором, я разбил все предубеждения, отмел все возражения и доказывал свою правоту до тех пор, пока не преодолел скептицизм командира и пока он с опаской и неохотой, но все же отдал распоряжения, необходимые для воплощения моего плана.      Я внушил этим двоим, Бейкеру и Дельмонту, что они должны полностью положиться на меня, что согласно моему плану им не грозит ровным счетом ничего. Они слепо доверились мне и вот лежат мертвые.      В следующий раз я изменю текст своей проповеди. Я скажу примерно так: "Не сомневайтесь, господа, доверьтесь мне. Только не забудьте предварительно распорядиться насчет завещания".      Я послал этих двоих на смерть. Это была катастрофа. Но я уже ничего не мог с этим поделать. Оставалось только уйти.      Я открывал дверь на палубу, как человек, решивший войти в комнату, кишащую кобрами и ядовитыми пауками. В эту ночь я, ни секунды не сомневаясь, предпочел бы самое тесное соседство с кобрами и пауками, лишь бы избежать общения с представителями рода "гомо сапиенс", находящимися на борту торгового судна "Нантесвилль".      Но выбора не было. Широко открыв дверь, я остановился на пороге. Стоял неподвижно, стараясь дышать ровно и беззвучно. В этот момент у меня не было ни рук, ни сердца. Только слух. Только звуки проникали в меня, и я пытался извлечь что-нибудь полезное из этой едва различимой какофонии. Я слышал, как волны бьются о корпус корабля, иногда на этом фоне возникало мелодичное дребезжание, это пела якорная цепь, натягивающаяся, когда "Нантесвилль" боролся с ветром; а вот оркестровый аккомпанемент самого ветра; а вот короткое соло далекого кулика... Как успокаивающе безобиден был этот тихий оркестр. Я любил эти звуки. Но сейчас мне нужно было услышать совсем другое - звуки опасности: голоса, бряцанье металла, шаги, шелест одежды... Нет. Если кто-то все же притаился во мраке и выжидал в засаде - у него была сверхчеловеческая выдержка. Я не боялся встретить сверхчеловека. Гораздо больше меня страшили обыкновенные люди с ножами, револьверами, а в последнее время все чаще со стамесками. Стараясь сделать это идеально беззвучно, я шагнул за порог.      Я никогда не плавал в пироге по Ориноко, и никогда с ветки высокого дерева молниеносным броском на меня не спрыгивала десятиметровая анаконда, чтобы сжать мне горло смертоносным кольцом. Но теперь мне уже не придется ехать так далеко, чтобы испытать все эти экзотические ощущения. Руки, схватившие-сдавившие-расплющившие меня сзади, не могли быть руками человека, и в беспощадности, с какой они в первые же секунды почти задушили меня, не было ничего человеческого.      Это был момент ошеломляющей паники. В моей наполовину уже оторванной голове пронеслась мысль, что вот, мол, и я встретил своего "более удачливого".      И все же я отреагировал. Изо всех сил я лягнул правой ногой назад, надеясь попасть в противника. Но он хорошо знал все подобные штучки - его нога оказалась быстрее. Нет, не нога, но, наверное, огромное копыто сокрушительным ударом обрушилось на мою несчастную нижнюю конечность. Мне не показалось, что он сломал мне ногу. Скорее всего, он разорвал ее пополам.      Но моя левая нога, несмотря на головокружение от недостатка кислорода, все еще действовала. Я точно угадал место на палубе и резко ударил пяткой по носку его левого ботинка. Когда моя пятка опустилась на палубу, его ноги там уже не было.      Я был обут в тонкие резиновые тапочки аквалангиста, и страшная боль от удара по металлическим плитам палубы пронзила меня от головы до пят, а вернее, в данном случае в обратном направлении.      Я поднял руки, пытаясь схватить и выломать мизинцы - самые уязвимые детали рук моего душителя. Но и этот секрет был ему знаком. Его руки сплелись на моем горле в какую-то цельнолитую петлю, внутри которой громадные пальцы, словно огненные черви, искали мою сонную артерию.      Уверен, я не был его первой жертвой, но еще несколько секунд промедления - и я мог оказаться последней. Он неутомимо продолжал выдавливать из моих легких последние остатки кислорода, и в моих глазах уже плясали тысячи предсмертных огоньков.      В эти первые несколько секунд меня спас водолазный комбинезон, который был надет под курткой. Его толстый резиновый воротник защитил шею. И все же руки моего убийцы уже выполнили половину работы, оставалось или ждать, пока они довершат ее, или...      Я резко рванулся вперед. Половина веса противника перенеслась мне на плечи, и, хотя захват железных рук не ослаб, он дернулся, ожидая, что я попытаюсь схватить его за ноги, и на секунду потерял равновесие. Я использовал этот момент. Держа всю его тушу на плечах, я развернулся на 180 градусов и, оказавшись спиной к борту, откинулся назад. Один шаг, второй, третий - я очень надеялся, что палуба хотя бы чуть-чуть короче, чем беговая дорожка стадиона, так оно и было, - хребет моего душителя под соединенным весом наших тел ударился обо что-то твердое и, надеюсь, железное.      Если бы в эту секунду на его месте был я и если бы мой позвоночник не преломился пополам, то и я, и лучшие хирурги военно-морского флота Ее Величества имели бы множество проблем с моими позвоночными дисками, пытаясь вправить их на место.      Но этот тип не издал ни звука. Я даже подумал, что имею дело с одним из тех гигантов глухонемых, которых в качестве компенсации за полное отсутствие интеллекта природа наградила сверхъестественной силой.      Однако ему пришлось отпустить меня, иначе мы вместе свалились бы в черную и холодную воду залива Лох-Гурон. Я не замедлил воспользоваться свободой и одним прыжком развернулся лицом к нему.      Он уже поднимался мне навстречу. Я ожидал увидеть Атланта, Геркулеса, а он оказался ниже меня ростом. Но я давно уже вырос и мальчишеских амбиций. Рискну предположить: у меня не возникло бы никаких комплексов, даже если бы мне пришлось удирать от карлика, окажись он сильнее меня. Но в этот раз о побеге не могло быть и речи. Моя левая нога была еще не вполне в порядке, правую же я вообще не чувствовал - возможно, она осталась валяться возле радиорубки.      Я вытянул правую руку вперед, пряча в ладони нож так, чтобы лезвие не блеснуло в слабом свете звезд.      Он приближался ко мне, спокойный и решительный, абсолютно уверенный в успехе. Бог свидетель, он имел право на эту уверенность. Его руки хищно вытянулись по направлению ко мне. Очевидно, его все еще волновали изгибы моей шеи.      Выждав момент, когда его пальцы оказались в нескольких сантиметрах от моего лица, я резко ударил снизу. Острие ножа пробило ему середину ладони.      Теперь я убедился, что он не глухонемой. Он подавил в себе крик, преобразовав его в три слова, не подлежащие печатанию и выражающие нелестный отзыв о моих родителях, потом отскочил назад, вытер обе стороны руки об одежду и облизал их, как раненый зверь. Потом, внимательно разглядывая сочащуюся из руки черную в лунном свете кровь, он издал первые членораздельные звуки:      - Значит, у парнишки есть ножик...      Если что-то в этот вечер еще могло удивить меня, то этим сюрпризом оказались его голос и манера говорить. Я ожидал услышать первобытный рык, соответствующий всему его отталкивающему облику, но он обратился ко мне мягко, интеллигентно и даже ласково. Возможно, с такими манерами и с таким произношением завсегдатая элитарных клубов Южной Англии он мог бы успешно трудиться в качестве гувернера какого-нибудь графского отпрыска. Жаль только, мой папа не был графом.      - Нужно отобрать у мальчика ножик, правда? - продолжал он в том же тоне и вдруг громко позвал: - Капитан Стикс!      Если предки капитана выбрали именно такую фамилию, чтобы в решающий момент испортить мне настроение вполне уместной ассоциацией, - они просчитались. Нельзя испортить то, что уничтожено до полного исчезновения.      - Замолчи, идиот, - ответил рассерженный голос откуда-то сзади. - Ты что, хочешь, чтобы...      - Будьте спокойны, капитан, - отвечал этот тип, ни на секунду не спуская с меня глаз. - Он - мой. Мы с ним здесь, у радиорубки. Правда, у него нож. Но я сейчас отберу.      - Ты уверен? Ты не упустишь его? Ну давай... - Капитан говорил как человек, удовлетворенно потирающий руки в предвкушении десерта. Судя по акценту, это был австриец или немец. - Но будь внимателен, - продолжал он. - Этот нужен мне живым. Жак! Генри! Крамер! Все сюда! Быстро!      - Живьем, - сладким голосом уточнил стоящий передо мной человек, - значит, не совсем мертвым. - Он снова пососал ранку на руке. - Если ты будешь паинькой и сам отдашь ножик, я кое-что предложу тебе...      Я не стал слушать его ни секунды. Я знал все, что он может мне предложить: сейчас я должен развесить уши и задуматься о своей судьбе, а он в это время обрушится на меня всем телом и повалит на палубу, после чего матросам только и останется, что отскабливать меня от досок. Если, конечно, на этом корабле есть матросы, способные драить палубу.      Я не стал мудрить. Шагнув вперед, я блеснул ему в глаза лучом фонарика. Он моргнул, и этого мгновенья мне хватило, чтобы лягнуть его в место, которое столь многофункционально, что может быть использовано еще и как болевая точка.      Это был не настоящий удар. Моя нога болела как сломанная, а темнота не позволяла точно рассчитать движения. Это было пол-удара, четверть удара. Но и этого должно было хватить. После такой атаки любой человек уже катался бы с диким воем по палубе. Но только не он. Он устоял на ногах, хотя и переломился в пояснице и, поддерживая рукой низ живота, как будто вправлял паховую грыжу.      Насколько я сведущ в медицине, паховая грыжа не слишком стимулирует ее обладателя к резким движениям. Следовательно, на несколько минут я был свободен от моего опекуна на этом корабле.      Я шагнул в темноту, зашел за угол радиорубки и лег плашмя на палубу.      В это время у ступенек появились люди. Три или четыре фонаря начали обшаривать палубу. Интересно, кого они ищут?      Чтобы сбежать с корабля, мне нужно было как минимум попасть к корме. Я решил переждать, пока проход к ней освободится. С тем же успехом я мог бы ожидать второго пришествия. Они отрезали мне все пути.      Теперь, когда маскироваться уже не имело смысла, кто-то включил большие фонари, и яркий, ослепляющий свет залил весь корабль. Странно, что, попав в подобную ситуацию, муха не боится оказаться черной точкой на белом потолке. Я вжался в палубу и попытался представить, что бы на моем месте сделала отважная муха. Но в голову лезли мысли о мухобойках, свернутых в трубочку газетах и прочей гадости. Очевидно, я был трусливой мухой.      А Стикс и компания уже приближались к радиорубке. Их крики и проклятия свидетельствовали о том, что найден раненый, который, судя по отсутствию криков и проклятий, ни кричать, ни проклинать был все еще не в состоянии.      Я услышал, как властный голос с немецким акцентом прорычал:      - Заткнитесь все! Кудахчете, как в курятнике. Жак, ты взял автомат?      - Конечно, капитан.      Жак ответил тоном, который при других обстоятельствах показался бы вполне миролюбивым, но я понимал, что речь идет отнюдь не об автомате с газированной водой.      - Иди на корму, - прозвучал приказ, - стань лицом к баку. Мы пойдем на носовую палубу, пройдем цепью к корме и выгоним его на тебя. Если он не захочет сдаться сам, стреляй по ногам. Я намерен с ним пообщаться. И сними автомат с предохранителя.      Я напрасно восхищался кольтом, этим пугачом, этой детской игрушкой, способной выплюнуть только одну пулю за один раз. То ли дело автомат Жака. Я почувствовал, как снова инстинктивно сжимаются мышцы моего правого бедра, и сделал вывод, что теперь я вполне бы мог стать живым методическим пособием на лекциях по теории условных рефлексов. Хотя, судя по развитию событий, если мне и придется общаться со студентами-медиками, то только на кафедре патологоанатомии.      - Капитан, а если он прыгнет за борт?      - Сообрази сам, Жак.      - Конечно, капитан.      Я сообразил быстрее Жака. Мне не хотелось прыгать в воду под пули его автомата. Что же делать? Молиться? Но за то время, что мне осталось, я не успею прочитать даже "Отче наш".      Я тихо перевернулся в сторону правой стены радиорубки. Это было чуть дальше от места, с которого капитан Стикс подавал этим людям, короткие, отрывистые, но пока, к счастью, не слишком эффективные приказы. Стараясь преодолеть все расстояние одним махом, я оказался у рулевой рубки. Освещение здесь было достаточное, и я сразу же нашел то, что надеялся найти: ящик с осветительными ракетами. Двух быстрых движений хватило, чтобы перерезать веревки, закрепляющие ящик на палубе. Потом я вытащил из кармана большой целлофановый мешок, снял с себя куртку и прорезиненные спортивные брюки, которые были надеты на водолазный комбинезон, и, запаковав их в мешок, привязал все к поясу. Это было не слишком удобно, но необходимо. Без обычной одежды мне не обойтись. Если бы я хотел привлечь внимание не только обитателей "Нантесвилля", но и жителей порта, откуда я плыл и куда у меня забрезжила надежда вернуться, самым лучшим способом было бы показаться им на глаза в водолазном комбинезоне. Впрочем, так же эффективно было бы раздеться донага.      Нагнувшись, я выволок ящик к дверям рулевой рубки. Нужно было выпрямиться, и я не стал медлить - теперь или никогда. Ящик весил около двадцати килограммов, но я не почувствовал веса. В этот момент, словно цирковой силач на арене, поднявший рекордный вес, я был весь как на ладони на глазах у зрителей, освещенный тысячей прожекторов... Я не ждал аплодисментов и зрительского обожания. Наверное, я был бы очень скромным артистом. В ту же секунду, когда ящик полетел за борт, я скрылся за каким-то брезентовым чехлом. Уже прячась, я сообразил, что не проткнул отверстия в ящике и теперь не знаю, утонет ли он. Весело будет, если он всплывет. Впрочем, после такой ночи моя голова вполне похожа на ящик. Вот только Жак может не поверить.      На главной палубе раздался крик, примерно в семи - десяти метрах от мостика. Я испугался, что кто-то заметил меня. Но еще через секунду из-за борта донесся спасительный всплеск. Жак, слава Богу, тоже не был глухим.      - Он прыгнул в воду! Правый борт у рубки! Фонарь, быстро!      Браво, Жак! Как приятно работать с профессионалами: всего лишь три короткие фразы - и вся информация передана: что случилось, где, и, наконец, что теперь делать. Прочесывающие палубу мужчины бросились на мостик, пробежав мимо моего укрытия.      - Ты видишь его, Жак? - Стикс говорил быстро, но его голос звучал спокойно.      - Пока нет.      - Через пару минут вынырнет. Надолго воздуха не хватит. Крамер, двоих в шлюпку! Возьмите фонари. Ищите его. Генри, приготовь ящик с гранатами. Карло, быстро на палубу, включи правый прожектор!      Шлюпку я почему-то не предвидел. Гранаты понравились мне еще меньше. По телу пробежала нервная судорога. Я знал, как печально воздействует на человека даже небольшой подводный взрыв. Раз в двадцать печальнее, чем на суше. И все же мне придется прыгнуть в воду. Разве что предварительно расправиться с прожектором. Он торчал сантиметрах в шестидесяти над моей головой, и силовой кабель проходил совсем рядом. Я приложил к кабелю лезвие ножа, но вспомнил о гранатах и снова отвел его. С таким же успехом я мог просто вскочить и закричать: "Эй, ребята, я здесь!" Вряд ли они поверили бы, что прожектор погас просто потому, что устал светить.      Пора! Прихрамывая, я проскочил сквозь рулевую рубку, вышел на этот раз к левому борту и, соскользнув по трапу, побежал в сторону бака. Здесь никого не было. С места охоты раздался крик и через секунду автоматная очередь. Наверняка это Жак. Интересно, что он там заметил. Может быть, ящик все же всплыл на поверхность и Жак решил, наконец, прикончить меня. Мысленно я пожелал ему удачи. В любом случае, пока они заняты мной там, здесь у меня остаются кое-какие шансы на спасение.      "Нантесвилль" стоял на якоре, державшем его с левого борта. Перемахнув через борт, я спустился на канате, который наспех, но достаточно прочно привязал к поручню, по корпусу вниз, встал ногами в якорный клюз и схватился за цепь. Не знаю, сколько мне осталось жить, но до последнего дня я буду жалеть о том, что судьи мирового легкоатлетического первенства не включили в этот момент свои секундомеры. Это был бы, вне всякого сомнения, новый мировой рекорд по спусканию на якорной цепи. Не помню только, кто был предыдущим чемпионом.      Вода была холодная, но я ведь не случайно надел комбинезон. Море волновалось, я сразу же почувствовал сильное приливное течение. Это было кстати. Я поплыл вдоль левого борта, девяносто процентов времени находясь под водой. Пока что я никого не заметил, и, казалось, пока что никто не заметил меня. На пере руля я нашел свой акваланг и ласты прицепленными там же, где я их оставил. Если бы мне рассказали о чудаке, который пытается надеть акваланг прямо в воде при волнующемся море, у меня нашлось бы достаточно слов. Чтобы дать оценку его умственным способностям. Но если бы вслед за этим поступило уточнение, что этот самый чудак пытается надеть свой акваланг, находясь в воде по левому борту "Нантесвилля", в то время как с правого борта несколько человек, вооруженных гранатами, ищут его, я назвал бы эту выходку с аквалангом не слишком эффектным акробатическим трюком.      Теперь я был готов отправиться в путь. Я слышал то приближающийся, то удаляющийся звук лодочного мотора. К счастью, он ни разу не приблизился ко мне ближе чем метров на тридцать. Там уже не стреляли. А гранаты Стикс, очевидно, решил поберечь до следующего раза. Я поправил балласт на поясе и опустился в темную безопасную воду. Может быть, там, в воде, и живут страшные морские чудовища, но сейчас я почему-то не боялся их.      Определив направление по светящемуся циферблату компаса, я начал продвигаться вперед. Через пять минут я уже мог выплыть на поверхность и вскоре оказался на скалистом островке, где была спрятана моя надувная лодка.      Я вылез на скалу и посмотрел в сторону корабля. "Нантесвилль" был иллюминирован, как при переходе экватора. Не хватало только веселой музыки и фейерверка. Прожектор прочесывал поверхность залива, а моторная лодка все еще кружила по воде. Я услышал лязг выбираемой якорной цепи. Пора. Я опустил лодку на воду, вытащил два коротких весла и поплыл на юго-запад. Правда, я все еще оставался в зоне досягаемости прожектора, но, как оказалось, я все-таки имел дело не с суперменами, а значит, они вряд ли заметят меня, одетого во все черное, в маленькой черной лодке на фоне черной воды.      Проплыв милю, я сложил весла и завел мотор. Вернее, попытался завести. Моторы на моих лодках обычно работали как часы. Сбои бывали крайне редко, как исключение. Это происходило разве что в случаях, когда я был одновременно и уставшим, и промокшим, и промерзшим. Но сейчас был именно такой случай.      Я снова взялся за весла. Попытался представить себя в гондоле с прекрасной венецианкой. Не получилось. Тогда я представил, что я - галерный раб. Это было ближе к истине.      Я греб и греб. Это продолжалось не так уж долго. Всего лишь целую жизнь. Без десяти минут три я, наконец, нашел свой катер - "Огненный крест".                  Вторник, 3.00, рассвет.            - Кэлверт, это вы?      Дэвис позвал меня так тихо, что я еле услышал. Его черный силуэт был почти неразличим на черном фоне ночи. Большие тучи, перекрывая небо и заслоняя звезды, надвигались с юго-запада. На поверхность моря упали первые капли дождя.      - Да, это я. Помогите вытащить лодку.      - Ну как?      - Потом. Сначала лодка.      Держа канат в руке, я взобрался по трапу и перелез через поручни. Это было нелегко: я страшно замерз, у меня болели все мышцы, а правая нога с трудом выдерживала мой вес, хотя я никогда не считал себя толстяком.      - Нужно спешить, - объяснил я. - Вот-вот возможны гости.      - Вот даже как. - Чувствовалось, что я подбросил Дэвису повод для озабоченности. - Дед Артур будет в восторге.      Я не ответил. Наш командир - контр-адмирал сэр Артур Арнфорд-Джейсон, кавалер ордена Бани и владелец целой коллекции других престижных наград, наверняка не будет в восторге. Но мысль об этом нужно оставить на потом. А сейчас мы втащили лодку на борт, выпустили из нее воздух, отцепили мотор и перенесли все это на бак.      - Найдите два водонепроницаемых мешка, - распорядился я, - и поднимите якорь только очень тихо. Положите кусок брезента под цепь.      - На нашем месте я бы так и сделал. Но мы останемся. Просто нужно поднять якорь.      Когда Дэвис вернулся с мешками, лодка была уже в чехле. Я стянул с себя акваланг и запаковал его в один из мешков вместе с водолазным комбинезоном, балластом, часами, компасом и глубиномером. Во второй мешок я поместил мотор, с трудом удержав себя от того, чтобы просто не вышвырнуть его за борт.      Дэвис включил лебедку, и цепь начала постепенно подниматься. Обычно приспособления такого рода производят много шума. И на этот раз чуда не произошло. Дома городка чуть светлели метрах в двухстах от нашей стоянки. Если бы я был одним из его жителей, чудовищный грохот, который издавала наша поднимающаяся якорная цепь, лишил бы меня спокойного сна минимум на месяц. Но оказалось, в поселке есть добрая традиция - принимать перед сном сильнодействующее снотворное. Дэвис уже ударил ногой по выключателю лебедки, а ни один дом в поселке так и не поднял тревогу - ни в одном окне не загорелся свет.      - Якорь поднят.      - Застопорите на минуту барабан. Если он сорвется, я останусь без рук.      Зачем я это сказал? Я ведь ясно чувствовал, что в результате проведенного за последние несколько часов комплекса атлетических упражнений рук у меня уже не было.      Я подтянул оба мешка и связал их веревкой. Потом, высунувшись под релингом, я привязал веревку к якорной цепи и, когда она была уже достаточно надежно закреплена, перетащил мешки за борт. Они свободно повисли на цепи.      - Опускать придется вручную, - поделился я с Дэвисом приятной перспективой. - Я буду держать вес, а вы поднимайте цепь и раскручивайте ее с барабана.      Теперь нужно было опустить за борт около восьмидесяти метров якорной цепи. Кстати, если кто не знает: она сделана из металла.      Учитывая, что у меня уже не было рук, болела нога и не действовала шея, я мог бы справиться с этой работой только в особенно благоприятных условиях. К счастью, они были: дождливая темная ночь, пронизывающий холодный ветер и удобная спецодежда в виде нижнего белья.      Когда, наконец, эта пытка закончилась, мы спустились в каюту. Теперь, если кому-то зачем-то захотелось бы узнать, что привязано к якорной цепи "Огненного креста", ему пришлось бы воспользоваться батискафом или, как минимум, тяжелым водолазным костюмом.      Дэвис закрыл дверь и задвинул на окнах тяжелые плюшевые занавески. Только после этого он зажег небольшую настольную лампу. Надеюсь, она светила не слишком сильно, чтобы снаружи заметили, что кто-то из членов команды страдает бессонницей. Но и этого света хватило, чтобы Дэвис мог оценить мой цветущий вид.      - Вам нужно будет купить новую рубашку, Кэлверт, - сказал он. - У этой слишком тесный воротник. Оставляет следы.      Я перестал вытираться и посмотрел в зеркало. Мои шея и горло представляли собой страшное зрелище. Это было нечто опухшее, синее, перерезанное четырьмя отвратительными грязно-малиновыми кровоподтеками в тех местах, где пальцы душителя нашли особенно интересные места для исследования. Синий, зеленый, фиолетовый. Прекрасные цвета.      - Он напал сзади, - объяснил я. - Преступная среда не позволяет ему реализовать свой талант. Он мог бы стать чемпионом мира по тяжелой атлетике. И ботинки у него тяжелые.      Я повернулся к лампе, чтобы исследовать свою правую икру, и обнаружил на ней великолепный синяк. Из его размеров можно было сделать вывод, что меня ударил слон, а если в палитре составляющих его красок не хватало какого-то оттенка, то только справочник колеров мог дать ответ - какого. Разве что недоставало моей любимой краски - натурального цвета моей ноги.      В центре синяка кровоточила широкая рана, которая, судя по всему, очень заинтересовала Дэвиса.      - Если бы не комбинезон, вы могли бы потерять много крови. Давайте я перевяжу.      - Не хочу перевязку, хочу виски. А впрочем, одно другому не мешает. Валяйте. Наши гости могут удивиться, если придется ходить здесь по колено в крови.      - Вы уверены, что они придут?      - Когда я подплывал, я боялся, что они уже здесь. Не знаю, кто эти люди с "Нантесвилля", но точно знаю, что они не дураки. Наверняка они уже вычислили, что непрошеный гость мог приплыть на надувной лодке, и наверняка догадались, что я не просто любопытствующий местный житель. Во-первых, эти места издавна пользуются дурной славой, а во-вторых, мирный человек вряд ли вел бы себя на "Нантесвилле" так, как я, и вряд ли ушел бы оттуда так, как я. Подозреваю, что он вообще не ушел бы оттуда.      - Не сомневаюсь. Но какой из этого вывод?      - Однозначный. Они понимают, что мы не местные жители. Мы приезжие. Мы не остановились ни в гостинице, ни в пансионате - в таком захолустье это можно выяснить легко и быстро. Значит, живем на корабле. Может ли этот искомый корабль стоять на якоре к северу от Лох-Гурона? Конечно, нет. При сильном ветре, какой был этой ночью, оттуда невозможно пройти лодкой вдоль берега. Значит, наш корабль - на юге, в канале. Хотя вполне возможно, вы правы, они до этого не додумаются. Тогда идемте спать.      - Какое оружие принести?      Я ожидал, что в голосе Дэвиса будет больше юмора.      - Ни в коем случае. У вас тоже не должно быть ничего. Такие люди, как мы, не могут быть вооружены.      - Согласен. Гидробиологи обычно не носят в карманах пистолеты, тем более если они работают под эгидой Министерства сельского хозяйства и рыбной ловли. Ну что ж, надеюсь, вы сумеете их перехитрить, в конце концов, вы здесь главный.      - Только не надо о моей хитрости и о званиях. Я готов спорить на любую сумму, что дед Артур лишит меня всех званий, когда я сообщу ему о результатах моего путешествия.      - Вы можете мне ничего больше не говорить, - попытался успокоить меня Дэвис. Он уже заканчивал перевязывать мою ногу. - Так нормально?      Я попытался сделать несколько шагов.      - Хорошо. Большое спасибо. Но будет еще лучше, если мы раскупорим вот эту бутылку. Только наденьте пижаму. Даже если мы лунатики и обречены бродить по ночам, естественней, если мы делаем это в соответствующем облачении.      Сам я с остервенением тер голову полотенцем. В этой ситуации даже единственный мокрый волос на моей голове показался бы подозрительным.      - У меня не так уж много информации, - начал я. - Но то, что мне известно, - довольно печально.      Дэвис налил мне солидную порцию виски, свою, гораздо менее солидную порцию он разбавил водой. Я глотнул. У виски был тот специфический вкус, какой возникает после того, как вы вволю, до судорог поплавали в холодной воде, часа два гребли при пронизывающем ветре, а перед этим несколько раз окончательно попрощались с жизнью.      - Я добрался туда без осложнений. Сначала я спрятался за мысом, ожидая ночи, а потом на веслах выплыл к островку. Там я оставил лодку. До корабля я добрался под водой. Это был "Нантесвилль". Естественно, они изменили название, и теперь он под другим флагом. Из белого его перекрасили в черный, а надстройка теперь серая. Но я узнал его. Я еле доплыл. Пришлось бороться с течением. Это стоило мне полчаса каторжного труда. Если когда-нибудь мне снова придется повторить этот подвиг, меня наградят посмертно.      - Я где-то читал, что здесь самое сильное течение шотландского побережья...      - Честно говоря, у меня нет охоты сравнивать. Добравшись до корабля, я минут десять отдыхал, держась за перо руля, чтобы суметь забраться по канату.      - Рискованно.      - Не слишком. Было темно хоть, глаз выколи. К тому же я был осторожен и не рассчитывал на то, что вокруг дебилы. Я подтянулся на канате и увидел на палубе двоих или троих. Всего на корабле семь-восемь человек. Настоящая команда исчезла.      - Она может быть на корабле?      - Не знаю. Во всяком случае, никаких следов не осталось. Я даже не знаю, живы ли они. Как только я оказался на корабле, везение кончилось. Идя к мостику, я сразу же наткнулся на какого-то человека. Я махнул ему рукой и что-то пробормотал. Он мне что-то ответил, я не понял, что. На всякий случай я незаметно пошел за ним. Он дошел до камбуза и доложил по телефону, что по кораблю шатается кто-то чужой, возможно, из команды и, возможно, хочет сбежать. Я не мог заставить его замолчать: его револьвер был направлен на дверь, в которую мне пришлось бы войти. Тогда я побежал в сторону мостика.      - В сторону мостика? Кэлверт, когда вы последний раз были у психиатра? Вы же почти попались!      - У меня не было выбора. Кроме того, я сделал ставку на то, что они считают меня одним из испуганных и потому безопасных матросов "Нантесвилля". Если бы с самого начала они заметили комбинезон аквалангиста, меня изрешетили бы в ту же секунду. Но не это важно. Главное, что с тех пор мне уже не везло. По дороге я встретил еще одного. Тот не обратил на меня внимания - очевидно, он еще не знал о тревоге. Я побежал на бак и спрятался за лебедкой. Минут десять они сильно шумели. Светили прожекторами, искали, ругались. Потом все пошли на корму - наверное, решили, что я вернулся туда.      Это дало мне возможность забраться на мостик и обыскать каюты офицеров. Они были пустые. У механика мебель была перевернута, а на ковре осталось пятно засохшей крови. В соседней каюте койка капитана буквально пропиталась кровью.      - Ведь их предупредили, чтобы они не оказывали сопротивления!      - Да, я знаю. Потом я нашел Бейкера и Дельмонта.      - Так вы нашли их... - Дэвис вглядывался в дно пустого стакана. Его лицо ничего не выражало. Может быть, так он старался облегчить мою боль. Но ее невозможно было облегчить.      - Дельмонт пытался вызвать помощь. Его предупредили, чтобы он не делал этого. Разве что произойдет нечто экстраординарное. Скорее всего, его нашли и демаскировали. Ему вогнали в спину тринадцатимиллиметровую стамеску и втащили в каюту радиста рядом с радиорубкой. Бейкер, судя по всему, тоже пришел туда позднее, переодевшись в военную форму... Последняя отчаянная попытка... В руке он держал револьвер, но смотрел и целился не в ту сторону. Его спина оказалась мишенью для той же стамески.      Дэвис налил себе порцию виски явно большую, чем обычно. Запрокинув голову, одним глотком он выпил полстакана.      - Я думаю, они не все ушли на корму? - спросил он. - Наверняка остались полномочные представители, чтобы вас встретить.      - Да. Это было очень торжественно. Они вежливые и умные люди. Они оставили для встречи со мной делегацию в составе одного человека. Рядом с ним второй был бы лишним. Я знаю, это он убил Бейкера и Дельмонта. И я знаю, что, если мы с ним еще раз встретимся, мне вряд ли опять повезет.      - Но вы живы. Значит, счастье все-таки не оставило вас...      Самое большое, чего я хотел в эту минуту, - иметь возможность передать девять десятых своего счастья Бейкеру и Дельмонту. Я знаю, Дэвис считает, что в их смерти виновен я. Так же будет думать командир. А самое страшное, что я и сам думал так же.      - Дед Артур... - начал Дэвис. - Вам не кажется...      - Да оставьте вы в покое деда Артура! Я плевать на него хотел! Вы что думаете, мне это легко?!      Оказалось, что уже долгое время во мне копилась злость. Теперь она вырвалась наружу.      По лицу Дэвиса пробежала тень. И я не заметил в ней теплоты или сочувствия.      - Вернемся к "Нантесвиллю", - посерьезнел он. - Сейчас, когда вы идентифицировали корабль, когда известны его новое название и флаг... А кстати, какие?      - "Альта Фьорд" под норвежским флагом. Но это не имеет большого значения.      - И все же мы должны сообщить деду Артуру.      - Чтобы те, кто придут, нашли нас в машинном отделении в наушниках? Вы с ума сошли!      - Вы действительно так уверены, что они явятся к нам?      - Да, я уверен. И вы можете быть уверены тоже.      - Ну хорошо. Если они придут, мы...      - Если придут! Господи! Да поймите же вы, им неизвестно, сколько времени я провел на их корабле, может быть, много часов, и, может быть, я запомнил их внешность, подслушал их разговоры. Откуда им знать, что я вряд ли смогу узнать кого-нибудь из них, а их имена мало что мне говорят. Они могут подумать, что у меня был фотоаппарат или магнитофон и сейчас я уже передаю данные Интерполу. А ведь кто-то из них вполне может фигурировать в картотеках. Они же профессионалы.      - Но они совершили ошибку, и вы ушли.      - Они могут исправить ее и прийти за мной.      - Хорошо, тогда я иду за оружием.      - Нет.      - Но тогда нужно бежать отсюда.      - Нет.      - Вы отдаете себе отчет..?      - Вполне.      - Но подумайте о Бейкере и Дельмонте.      - Ни о чем другом я и не думаю. А если вы хотите покинуть катер - прошу покорно.      Он осторожно поставил стакан на столик, потом снова взял его в руки. Чувствовалось, что так же он пытается взять в руки себя. Наконец ему удалось улыбнуться.      - Вы говорите ерунду, Кэлверт. Наверное, от недостатка кислорода у вас помутилось в голове. Посмотрите, на кого вы похожи. Ваше горло, ваша нога... Если я уйду, кто будет защищать вас, когда они все-таки явятся?      Я искренне извинился перед Дэвисом. Может быть, я не слишком хорошо знал его. Мне трудно судить, как он готовит суп из устриц или как относится к философскому учению Шопенгауэра. Но те десять встреч, которые были у нас за последние десять лет, дали мне достаточно информации, чтобы понять: единственное, чего Дэвис точно не умеет, - это бросить коллегу в одиночестве в опасный момент. Странно, но я не считал это большим недостатком.      - Так что вы говорили насчет деда Артура? - переспросил я.      - Если мы знаем, где сейчас "Нантесвилль", дед мог бы приказать какому-нибудь военному кораблю следить за ним с помощью радара.      - Мы знаем, где они были... Уже когда я отплывал, они поднимали якорь. На рассвете они могут уйти за сто миль в любую сторону от того места.      - Значит, мы спугнули их. Это убьет деда. - Он вздохнул. Возможно, он представил, что ожидает меня в самом недалеком будущем, и сострадание все же шевельнулось в его душе. Он даже попытался меня утешить: - Но мы знаем теперь название и флаг...      - Я уже говорил, это ничего не значит. Утром они запросто могут назваться "Хокомару" из Иокогамы, плыть под японским флагом, и, думаю, что для этого им даже не придется беспокоить японское консульство.      - Может быть, тогда авиаразведка? Мы могли бы...      - Пока мы это организуем, шансы станут минимальными. Пилотам придется прочесать двадцать тысяч квадратных миль поверхности моря. Вы слышали последнюю метеосводку? Низкие тучи, мгла. Им придется летать низко, а это значит, девяносто процентов работы - впустую. Да и как они идентифицируют судно в дождь и при слабой видимости? А даже если они и найдут его, что дальше? Помашут крылом?      - Но ведь есть еще флот. Пилот может вызвать военные корабли.      - Какой флот? Средиземноморский? Или дальневосточный? У военных моряков здесь нет ни одной боевой единицы. А если бы и были, что они могли бы сделать? Затопить "Нантесвилль", зная, что настоящая команда - двадцать пять человек - может быть заперта в трюме?      - Есть специальные десантные подразделения...      - Стикс будет ждать их с автоматами, нацеленными в заложников.      Дэвис пожал плечами. Его лицо выражало усталость. Зато я наверняка выглядел как огурчик.      - Хорошо, я пойду надену пижаму, - сказал он и уже с порога добавил: - Если "Нантесвилль" скрылся, то, может быть, нам удастся избежать их визита. Вы подумали об этом?      - Нет, я вообще стараюсь как можно меньше думать.      - Честно говоря, и я слабо верю в это.                  * * *            Они прибыли в четыре часа утра. Прибыли самым легальным и официальным способом. Они находились на борту сорок минут, чувствуя себя так свободно и уверенно, что я даже засомневался, действительно ли это пираты.      Дэвис вошел в мою каюту, включил свет, потрепал меня по плечу и неестественно громко воскликнул:      - Проснитесь!      Я, конечно, не спал, но на всякий случай разыграл небольшую комедию. Я постонал, позевал и, наконец, открыл глаза - в каюте был только Дэвис.      - Что случилось? Который час? - Я решил не выходить из образа - вдруг кто-нибудь из гостей подслушивает за дверью.      - Сам ничего не понимаю, - ответил Дэвис раздраженным голосом. - На борту полиция. Хотят увидеться с вами по какому-то важному делу.      - Полиция? Я не ослышался, полиция?      - Да. Прошу пройти за мной. Они вас ждут.      - Полиция на борту нашего корабля? Я не понимаю...      - Ради Бога, идите. Сколько последних рюмочек вы позволили себе вчера вечером перед тем, как лечь? Их четверо. Два полисмена и два таможенника. Они говорят, что их дело не терпит отлагательств.      - Четыре часа утра! За кого они нас принимают? Не терпит отлагательств! Ты им сказал, кто мы? Ну, хорошо, хорошо. Я уже иду.      Дэвис вышел. Через тридцать секунд я вошел в рулевую рубку, где застал сценку из фильма о жизни контрабандистов. В роли главного преступника был Дэвис. Развязка, судя по всему, была близка, так как блюстители порядка окружили его и явно превосходили числом. Не хватало только сваленной посреди каюты добычи - обнаруженных наркотиков и нелегального оружия.      Навстречу мне поднялся один из полицейских. Это был высокий сержант, лет пятидесяти, крупного телосложения и несколько надменного вида. Он пронзил меня холодным взглядом, оценил пустую бутылку рядом с двумя невымытыми стаканами и не улыбнулся. Судя по всему, он не любил богатых искателей морских приключений, которые слишком много пьют по вечерам, а проснувшись чуть раньше обычного, долго не могут прийти в себя. Как бесконечно должен был он презирать появившееся перед ним изнеженное инфантильное существо, одетое в красный шелковый халат, расписанный китайскими драконами, и прикрывавшее хилую шею шелковым же шарфиком, купленным наверняка в одном из самых престижных магазинов Лондона.      Честно говоря, изнеженное существо тоже не любило таких шарфиков, но узор на моем горле вызвал бы еще большее удивление полисмена.      - Сэр, вы владелец корабля? - утвердительно спросил сержант со страшным шотландским акцентом. Он попытался быть вежливым, но обращение "сэр" чуть не застряло у него в горле.      - Сначала объясните мне, какого черта вам здесь надо и какого черта я должен отвечать на ваши идиотские вопросы, - отозвался я на повышенных тонах. - Мой корабль - это такая же крепость, как мой дом! Вы не имеете права вторгаться сюда без ордера на обыск. Вы что, законов не знаете?      - Он знает законы, - ответил за сержанта один из стоящих за его спиной таможенников - маленький человечек, гладко выбритый, несмотря на столь ранний час. - Прошу вас не раздражаться. Сержант не имеет ничего общего с этим делом. Мы подняли его с постели три часа назад. Он только помогает нам.      Я проигнорировал его и снова воззвал к сержанту:      - Сейчас глубокая ночь. Что бы вы сказали, если бы четверо незнакомых людей вломились в ваш дом? Это преступление!      Я знал, что рискую. Но я делал ставку именно на это. Если они были теми, кого я ждал, и если я был тем, кого они ищут, то, с точки зрения здравого смысла, я не разговаривал бы с ними подобным образом. Но предположим, они были настоящими служителями закона, предположим, моя совесть, что касается нынешней ночи, была совершенно чиста, - следовательно, я имел право немножко повыпендриваться.      - Вы можете предъявить документы? - нажимал я.      Сержант сверкнул глазами:      - Какие документы! Я сержант Макдональд, комендант местной полиции уже восемь лет. Спросите кого угодно, меня здесь все знают.      Если он действительно был сержант Макдональд и если сержант Макдональд действительно значился в списках отдела кадров полиции, можно было понять, отчего он так нервничал. Наверное, за восемь лет безупречной службы я был первым, кто потребовал у него документы.      - А это постовой Макдональд, - добавил он, взглянув на стоящего рядом коллегу.      - Сын, - угадал я. - Хорошо, когда дети столь же вежливы и воспитанны, как их отцы.      Они еще раз переглянулись. Кажется, я перегнул палку. Даже если отец и сын были настоящие полицейские, в этот момент они готовы были превысить в отношении меня свои служебные полномочия. Я решил немного выпустить пар:      - Впрочем, с вами приехали работники таможенной службы, а им, насколько я знаю, ордер на обыск не требуется, таковы таможенные правила. Думаю, иногда полиция завидует вашим правам? - обратился я к таможенникам. - Вы можете везде ходить и все обыскивать, не заботясь о формальностях.      - Вы совершенно правы, - отрезал младший таможенник. Это был блондин среднего роста, чуть полноватый для своих лет, он говорил с легким акцентом уроженца Белфаста. И он, и его коллега, как и подобает, были одеты в голубые плащи, фуражки с козырьками, коричневые перчатки и свежеотутюженные брюки. - Мы имеем на это право. Но мы стараемся не злоупотреблять своими полномочиями. Мы хотим, чтобы с нами сотрудничали.      - Короче говоря, вы собираетесь произвести на корабле обыск? Не так ли?      - Именно так.      - Но зачем? - В моем голосе звучало искреннее удивление. И действительно, откуда мне было знать, что им от нас нужно. - Если вы хотите, чтобы мы помогли вам, объясните, по крайней мере, что происходит.      - О, это пожалуйста, - сказал уже доверительным тоном старший таможенник. - Прошлой ночью на приморском шоссе похищен грузовик, который вез товары общей стоимостью двадцать тысяч фунтов. Об этом сообщали в вечерних известиях. У нас есть информация, что весь груз был переправлен на небольшой корабль, который - это нам также известно - стоит на якоре где-то здесь.      - Почему именно здесь?      - Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. У нас есть разные источники информации. И давайте не затягивать процедуру. Вы ведь не единственный. Мы работаем уже пятнадцать часов, до вас мы осмотрели три порта, двенадцать кораблей. Вы ничем не отличаетесь от остальных проверяемых. Просто мы должны сделать свое дело - и точка.      - А что было в грузовике?      - Химические вещества. Груз принадлежал химическому концерну "Ай-Си-Ай".      - Химические вещества? Вот здорово! - Я заговорщически переглянулся с Дэвисом. - Тогда вы найдете их здесь. Не знаю, потянут ли они на двадцать тысяч фунтов, но...      - Что означает это признание? - среагировал сержант Макдональд.      Я подумал, что у всех служак-полицейских одинаковые лица и голоса, будь то в центре Лондона или в далекой деревушке. Наверное, этот деревянный тембр и это деревянное выражение лица выдаются им вместе с мундиром. Хотя от этого они не становятся такими же веселыми, как Буратино.      Сержант Макдональд был похож скорее на пуделя Артемона. Моя фраза о химических веществах заставила его принять охотничью стойку. Неужели его визит, в самом деле, не связан с моими ночными приключениями?      - Так что вы имеете в виду? - Макдональд был нетерпелив.      Весьма довольный произведенным эффектом, я закурил сигарету и начал лекцию:      - Видите ли, сержант, этот корабль - собственность государства. Вы поняли бы это сразу же, если бы обратили внимание на флаг. Мы биологи. Специализируемся на морской флоре и фауне. Естественно, что некоторые помещения здесь переоборудованы в лаборатории, и естественно, что в лабораториях находятся химические реактивы. Или взгляните, например, на эти полки. Здесь наша библиотека. Я не приглашаю вас стать ее читателем. Книги в основном узкоспециальные. Если вы все еще сомневаетесь, я могу дать вам номера телефонов в Глазго и Лондоне, чтобы чиновники нашего министерства подтвердили мои слова. Мы можем, если хотите, позвонить вместе...      - Все это звучит очень подозрительно, - еще больше возбудился сержант. - Откуда вы знаете, что мы ни с кем не сможем созвониться, поскольку вот уже несколько часов телефонная линия повреждена и неизвестно, когда появится возможность восстановить связь?      Вот это новость! Значит, мы полностью отрезаны от внешнего мира. Очень удачная ситуация для того, кто страдает манией преследования. Вполне возможно, сейчас достаточно одного автомата (ну разве что еще стамески), чтобы объявить себя хозяином этих мест. Жаль только, я не гожусь на эту роль. Во-первых, согласно сегодняшнему диагнозу у меня мания преследования, а во-вторых, я уже не хозяин даже на собственном корабле.      - Но вы превратно истолковываете мои слова, - попытался я успокоить сержанта. - В конце концов, мы здесь всего лишь на службе, точно так же, как и вы.      То, что я оказался не скучающим аристократом, а всего лишь мелким государственным служащим, произвело на сержанта благоприятное впечатление. Мне даже показалось, что в душе он уже согласился не расстреливать нас на месте, а подождать с этим, пока против нас появятся неопровержимые улики.      - Мы тоже на службе, - выступил вперед один из таможенников. - Поэтому позвольте нам осмотреть корабль. Все мы понимаем, что это чистая формальность. И тем не менее, она должна быть выполнена. Для нас ваш корабль ничем не отличается от соседних кораблей.      - Конечно, конечно. Мы рады вам помочь, мистер...      - Томмас, с вашего позволения. Благодарю за понимание. Предъявите, пожалуйста, судовой журнал и прочие бумаги.      Я предъявил ему документы. В дополнение к ним я с удовольствием предъявил бы наркотики, нелегально ввозимое оружие, а также любое количество химикатов концерна "Ай-Си-Ай". Единственный груз, который мне не хотелось бы предъявлять, болтался на большой глубине, помогая якорю удерживать наше судно на месте. Следовательно, моя совесть могла быть чиста: там он был гораздо полезнее, чем здесь.      Томмас передал документы своему помощнику и снова обратился ко мне, на этот раз исключительно деловым тоном:      - Мой коллега господин Дюран сделает фотокопии. Лучше будет, если он займется этим в радиорубке. Вы не против?      - Пожалуйста, но мне кажется, здесь было бы удобнее и светлее.      - Не волнуйтесь, у нас современная аппаратура, она может работать даже в полной темноте. А мы пока займемся досмотром. Начнем с лаборатории?      Он сказал "чистая формальность". Но это был самый дотошный обыск, какой только вы можете себе представить. Впрочем, и не пытайтесь - у вас не хватит фантазии. Создавалось впечатление, что они решили отыскать что-нибудь размером с крышечку от кока-колы, что не входило бы в инвентаризационную ведомость судна. Сначала Томмас, а потом пришедший из рубки Дюран засыпали меня сотнями вопросов относительно всех электрических и механических приспособлений нашего катера. Они заглядывали во все шкафы и рундуки. Они тщательно перерыли ящик с веревками и канатами, и я поздравил себя с тем, что не поленился и не спрятал там лодку, мотор и акваланг, как хотел с самого начала. Они проверили даже клозет. Может быть, им показалось, что там мог быть оборудован неплохой тайник для похищенного грузовика с химикатами.      И все же самое пристальное внимание они обратили на машинное отделение. Оно того заслуживало. Без преувеличения, это была наша гордость. Здесь все было новым, надежным и блестящим: два мощных мотора, под сто лошадиных сил каждый, генератор, несколько дополнительных источников питания, помпы, резервуары для топлива, воды и масла и, наконец, два длинных ряда аккумуляторов, которыми Томмас особенно заинтересовался.      - Зачем вам такой огромный запас энергии, господин Петерсен? - обратился он ко мне по имени, которое прочитал в моих документах.      Я (то есть господин Петерсен) объяснил, что, наоборот, этого запаса явно недостаточно, поскольку на корабле кроме двух больших двигателей есть еще пять электромоторов в лаборатории, плюс к этому электрическое освещение, центральное отопление, радар, автопилот, зонды, радио, навигационные приборы...      - О, достаточно, достаточно, - прервал меня Томмас, который стал вдруг очень вежливым и предупредительным, - все равно я не слишком ориентируюсь во всех этих корабельных тонкостях. Пойдем дальше.      Дальше обыск почему-то происходил в ускоренном темпе, и уже через несколько минут мы смогли вернуться в рулевую рубку.      Здесь за время нашего отсутствия настроение также изменилось к лучшему: старший Макдональд позволил уговорить себя отведать чего-нибудь горячительного из запасов "Огненного креста", и хотя его поведение все еще нельзя было назвать джентльменским, но в его глазах можно было угадать что-то человеческое и даже теплое. Впрочем, его сын оставался таким же неприступно-официальным, как и в момент нашего вынужденного знакомства. Чувствовалось, что он не одобряет либеральность отца в общении с потенциальными злоумышленниками.      А темы досмотра все росли, и, несомненно, в ущерб качеству. Если на корме казалось, что они собираются разобрать корабль по винтикам, то во время осмотра носовых помещений впору было включать секундомер. Это стоило поощрить:      - Простите меня, господа, что я встретил вас не слишком вежливо. - Если в моем голосе в этот момент присутствовало что-то, кроме меда, то это, разумеется, была патока. - Я, знаете ли, сова, мне трудно вот так, сразу... В четыре часа утра... Может быть, сто граммов на посошок?      - С удовольствием, - ответил Томмас. - И вы нас простите за столь раннее вторжение.      Все это напоминало церемонию обмена верительными грамотами с соблюдением всех тонкостей дипломатического этикета. Но теперь все это не имело никакого значения. Они ничего не нашли. Мы были чисты. Но перед законом ли?      И вот уже их большая, казалось, очень мощная лодка исчезла в утреннем тумане.      - Любопытно, - подумал я вслух.      - Что?      - Их лодка. Я не смог ее разглядеть. Вы не заметили, на что она похожа?      - Нет, не заметил. Меня не научили видеть в темноте. - Дэвис был разражен, а может, просто так же, как и я, не выспался.      - Как раз это я и имел в виду. Они идут совсем без огней - ни прожекторов, ни габаритов, даже кабина не освещена, самая яркая точка - фосфоресцирующая панель компаса.      - Сержант Макдональд уже восемь лет не вылезает из этой дыры. Вам был бы нужен свет, чтобы пройти по собственной гостиной?      - Вообще-то нет. Но в моей гостиной обычно не стоят на якоре штук двадцать кораблей, а если даже такое случается, они стоят на одном месте и не меняют ежеминутно положение в зависимости от ветра и течения. В моей гостиной вообще нет ни ветра, ни течения, дорогой Дэвис. И тем не менее, проходя из коридора в спальню, я предпочитаю включить свет.      Это было попадание в "десятку". Там, откуда все еще доносился стук мотора патрульной лодки, внезапно возник сноп белого света, который словно прорезал ночную темень. Прожектор был достаточно сильный. Он осветил яхту, стоящую метрах в ста впереди, потом скользнул по поверхности моря вправо, где нащупал другой корабль и, не задержавшись на нем, продолжил свой поиск.      - Вы произнесли слово "любопытно". Слово подобрано точно. Что вы думаете об этих полицейских?      - А вы? Пока я проводил экскурсию по кораблю с Дюраном и Томмасом, вы могли приглядеться к ним.      - Мне было бы приятнее думать, что это переодетые бандиты. Это бы упростило ситуацию. И все же мне кажется, что это самые настоящие Макдональды, самые типичные полицейские Макдональды, которых я когда-либо встречал.      - Значит, их обманули так же, как и нас. А кстати, как они нас обманули?      - Если цель их визита - ваша лодка, то, скорее, мы обманули их.      - Не знаю, не знаю, Дэвис. Поведение Томмаса в машинном отделении было очень странным. Вы ведь этого не видели. Может быть, это напрасные опасения, но когда мы пытались разглядеть, куда плывет их лодка, я вспомнил одну его реплику. В конце досмотра машинного отделения он сказал: "Корабли? Я не слишком в них разбираюсь". Судя по всему, он испугался, что задал мне слишком много вопросов, и хотел как-то успокоить меня. Он не разбирается в кораблях! Да таможенники полжизни проводят на кораблях! Они знают корабль лучше судостроителей. А вы обратили внимание на их мундиры? Такое впечатление, что их только что доставили от перворазрядного портного.      - Ну, у таможенников пунктик насчет аккуратности.      - Что вы, Дэвис, я не хотел оскорбить честное племя таможенников. Но, по их словам, мы - тринадцатый досмотренный корабль за сегодняшнюю ночь. Вы считаете, можно провести такую же детальную ревизию, как у нас, на двенадцати кораблях и не помять стрелки на брюках? Больше похоже на то, что они сняли свои костюмы с вешалок как раз перед визитом к нам. Или вы считаете меня слишком мнительным?      - О чем вы еще говорили с ними? - Дэвис спросил это так тихо, что его голос не перекрыл звук отдаляющегося и уменьшающего обороты мотора. Луч прожектора с лодки осветил вход в порт. - Может быть, их что-то особенно заинтересовало?      - Они вообще любознательные люди. Хотя постойте... Мне кажется, Томмаса особенно заинтересовали наши аккумуляторы, но я не думаю...      - О господи, Кэлверт!.. Кажется, я тоже становлюсь мнительным.      - Что такое?      - Вы заметили, как легко они впрыгнули в свою лодку?      - Ну и что? Привычка, они проделывали это тысячу раз.      - Но им ничего не мешало, у них ничего не было в руках. Короче, где копировальный аппарат Дюрана?      - Ого! Значит, он не делал фотокопии. Зачем ему так хотелось в радиорубку? Дэвис, у меня там на столике наклеены картинки от жевательной резинки - наверное, он хотел ими полюбоваться. Скорее!      Мы помчались в радиорубку. Дэвис вытащил из сумки с инструментом гаечный ключ и с максимально возможной скоростью отвинтил гайки на верхней крышке радиопередатчика.      Следующие пять минут от тупо смотрел внутрь корпуса, потом так же долго и так же тупо - на меня, потом, словно очнувшись, начал привинчивать крышку обратно.      Если то, что мы увидели, могло называться радиопередатчиком, значит, говяжий фарш вполне можно заставить принять участие в корриде.      Успокоившись, я стал рассматривать сквозь иллюминатор ходовой рубки окружавшую нас темноту. На черной воде светлели белые барашки ломающихся волн, пришедших с юго-запада. "Огненный крест" буквально танцевал на этих волнах. Вальс? Раз-два-три. Нет, скорее нечто маршеобразное. С траурными нотами.      Мои элегические размышления прервал Дэвис, протянув мне свежевскрытую пачку сигарет.      - Совмещение профессий, - заключил я.      - Что?      - Если кто-нибудь достигает высокого профессионализма в одной сфере деятельности - например, в удушении людей голыми руками, - то ему следует попробовать себя в новом качестве. Ну скажем, попытаться крушить внутренности радиопередатчиков.      - Вы думаете, это Дюран?      - Теперь я понимаю, почему моя шея заныла, как только он приблизился. А вы заметили, что Дюран ни на секунду не снял перчатки, даже когда держал рюмку. Конечно, на таких, как он, все заживает, как на собаке, но вряд ли за эти несколько часов след от моего ножа мог рассосаться полностью. Он неплохой актер. Там, на "Нантесвилле", у него был бесподобный южный диалект, здесь он говори как житель Северной Ирландии. Как вы думаете, сколько еще акцентов в его репертуаре? Интересно, как у него со сленгом рикш предместьев Кейптауна.      - Вы все шутите. - Дэвиса не слишком обрадовали мои открытия. - Если бы это был Дюран, то почему он просто не прикончил нас? И прежде всего, вас - свидетеля номер один?      - Этому есть, по крайней мере, два объяснения. Во-первых, было бы не слишком удобно устраивать кровавую бойню в присутствии двух блюстителей закона. Кстати, это еще один довод в пользу того, что Макдональды - действительно полицейские. Разве что пришлось бы убрать и их. Но ведь это невозможно: Макдональды вечны, как сама полиция.      - Самое время пофилософствовать... А зачем в таком случае они вообще тащили с собой полицейских?      - Ну, им, наверное, приятно было воспользоваться эскортом... А если серьезно, я думаю, они все же опасались, что мы можем разнервничаться и занять круговую оборону, а полиция должна была придать всей процедуре максимальную официальность.      - Ладно. А второе объяснение?      - Стикс, посылая именно Дюрана, решил протестировать меня. Это было рискованно, но он, судя по всему, парень не из робких. Он отправил Дюрана прямо в пасть волку, чтобы проверить, узнает ли его волк.      - Ну и как волк?      - У Стикса были все основание нервничать. Ведь там, на "Нантесвилле" был момент, когда я направил луч фонарика в лицо моего противника. Откуда им знать, что, готовясь ударить, я разглядывал совсем другое место. Гораздо ниже. Стикс мог рассчитывать только на чудо. И чудо случилось - я не узнал Дюрана. Пусть радуются. Хотя вам, как проверенному материалисту, я скажу: чудес не бывает - я его узнал. Простите за плохой каламбур, Дэвис, но чудо здесь заключалось в том, что я сдержался и не дал ему понять, что чуда не произошло. Одним словом, кризис, кажется, миновал: раз я не узнал Дюрана, я тем более не смогу узнать остальных людей с "Нантесвилля". Значит, нас можно пока оставить в живых. Ненадолго, разумеется.      - Вы думаете, они и теперь не оставят нас в покое?      - Я думаю, что в недалеком будущем они постараются обеспечить нам вечный покой.      - Значит, они вернутся?      - К сожалению, я уверен в этом.      - Достать пистолеты?      - Время еще есть. Они ведь знают, что мы отрезаны от мира. Корабль из Глазго приходит сюда два раза в неделю. Он был здесь сегодня утром. Значит, следующий - через три-четыре дня. Телефонные линии повреждены, и - здесь вы тоже можете доверять профессионализму людей Стикса - их не удастся быстро починить. Наш передатчик похож на продукцию камнедробильной машины... Единственное, что в этой ситуации приходит мне в голову, - начать дрессировать почтовых голубей. У вас не найдется парочки?      - Вы забыли о "Шангри-Ла".      Это была яхта, стоящая на якоре недалеко от нас. Нечто шикарное, сверкающе-белое, иллюминированное от носа до кормы, во всем своем тридцатиметровом великолепии. Если теперешний владелец, будучи покупателем, расплатился за нее чеком на двадцать пять тысяч фунтов, вряд ли он мог рассчитывать на сдачу.      - Там наверняка есть суперсовременная радиостанция, - продолжал Дэвис. - А вот другие корабли поменьше, за исключением двух или трех, там может вообще не быть передатчиков.      - А хотите, Дэвис, поиграем в предсказания? Знаете, сколько передатчиков останется во всем заливе к утру?      - Не трудитесь, я и сам за эту ночь стал провидцем. Кроме того, я верю в таможенную службу. Наверняка они скопируют документы на всех кораблях, имеющих возможность выйти в эфир. И наверняка фотокопии окажутся столь же удачны, как это было у нас.      - Вы гений, Дэвис.      - Но если речь зашла о связи... - Он взглянул на часы. - Сейчас ровно пять. Я предлагаю побеспокоить деда Артура.      - Все равно придется когда-нибудь это сделать...      Дэвис надел дождевик и направился к двери.      - Пока вы будете разговаривать, я поброжу по палубе. На всякий пожарный. И, пожалуй, возьму револьвер. Наши друзья могут вернуться раньше, чем вы рассчитываете. Они ведь направились в порт. Значит, их миссия выполнена - все радиостанции в заливе выведены из строя. Теперь они могут высадить полицейских и сразу же...      - Не думаю, Дэвис. Другие корабли в заливе гораздо меньше нашего. Только на одном из них, кроме нашего, есть отдельная радиорубка. На остальных передатчики стоят просто в каютах, значит, чтобы нейтрализовать аппаратуру, Дюрану пришлось бы сделать то же самое с командой. Мне кажется, Макдональды могли бы возражать против такой процедуры.      - Вам пора на пенсию, Кэлверт. Макдональдам вовсе не обязательно находиться в это время на борту.      - Я наверняка не доживу до пенсии. Берите пистолет.                  * * *            "Огненному кресту" было около трех лет. Его создавали на сауптгемптонской верфи. Настоящее произведение искусства. Жаль только, что по причине скромности деда Артура этот шедевр никогда не будет продемонстрирован широкой публике. "Огненный крест" снаряжали согласно планам, утвержденным лично нашим командиром, но, честно говоря, это был чистейший плагиат, поскольку изначально все чертежи были разработаны каким-то таинственным японским конструкторским бюро, и японцы же создали оригинал "рыболовецкого судна" для какого-то таинственного индонезийца. В один прекрасный день английский фрегат поспешил на помощь потерпевшим аварию "рыболовам". Когда главный механик фрегата, несмотря на протесты спасенной команды, спустился в машинное отделение, он буквально обалдел и на некоторое время усомнился в непогрешимости теории вероятности: на судне было два прекрасных мотора и - ладно бы еще один - они оба одновременно отказали.      Впрочем, загадка скоро объяснилась, ко всеобщему удовольствию: главный механик фрегата снова уверовал в математику, дед Артур отдал распоряжения саутгемптским корабелам, а индонезийскую команду отправили от греха подальше в Сингапур, где она очень удачно оказалась в лагере для военнопленных.      Карьера "Огненного креста" складывалась по-разному и не всегда лучшим образом. Сначала он совершенно бесцельно курсировал по Балтийскому морю, пока однажды советские власти в Ленинграде и Клайпеде не объявили его "персоной нон грата" с немедленной высылкой в Англию. Родина тогда встретила любознательных скитальцев не слишком приветливо, и дед Артур имел несколько неприятных минут во время конфиденциальной аудиенции у высокопоставленного чиновника, на которой, кроме того, что сделали выговор за неудачную балтийскую экспедицию, командиру намекнули, имея в виду "Огненный крест", что он ублажает себя за деньги налогоплательщиков слишком дорогими и совершенно бесполезными игрушками.      После этого какое-то время корабль плавал под флагом таможенной службы в надежде поучаствовать в большой войне с контрабандистами. Но очень скоро оказалось, что не только войны, но даже сколько-нибудь крупные операции существуют лишь в приключенческих романах и, может быть, в отчетах таможенной службы, составляемых перед утверждением бюджетных ассигнований. Вскоре таможенники вернули "Огненный крест" ведомству деда Артура, не присовокупив при этом ни слова благодарности.      Короче говоря, "Огненный крест" стал чуть ли не бельмом на глазу нашего командира, когда появилось теперешнее дело и дед Артур оптимистично заключил, что на этот раз ничто не помешает ему доказать, как дальновиден и мудр был начальник, столь точно предугадавший необходимость корабля столь странной конструкции. Увы! Уже через несколько минут его радужный оптимизм сменился самым мрачным пессимизмом...      Оригинальность конструкции нашего корабля заключалась в том, что у него было два гребных винта и два распределительных вала, но только один мотор. Второй мотор был своего рода муляжем, сделанным, правда, весьма и весьма натурально. Достаточно было отключить топливный насос, открутить четыре винта (остальные были фальшивые), и можно было поднять верхнюю часть кожуха левого мотора вместе с декоративной топливной системой. Здесь вашему взору открывался мощный ультрасовременный приемопередающий радиоаппарат, который занимал более восьмидесяти процентов объема фальшивого мотора. С помощью этого аппарата и двадцатиметровой спрятанной в одной из мачт телескопической антенны можно было установить связь даже с Луной. Но сегодня у нас не было такого намерения. Бюро и квартира деда Артура находились совсем недалеко, в Кингсбридже, в Лондоне.      Остальные двадцать процентов пустого объема мотора занимала коллекция разных штучек, которые наверняка восхитили бы сержанта Макдональда. Здесь находились несколько пакетов со специально изготовленными для нас взрывными комплектами, содержащими взрывчатку, капсюли, химические детонаторы, а также миниатюрные устройства, способные задержать взрыв на пять секунд или пять минут, в зависимости от пожелания заказчика. Все это было оборудовано специальными присосками. Рядом лежали несколько мешков с амуницией для "медвежатника" - от комплекта дверных отмычек до приспособления для вскрытия сейфов. Тут же имелось несколько подслушивающих аппаратов, устроенных так, что их можно было выстрелить из ракетницы на достаточно большое расстояние. Плюс к этому несколько упаковок с таблетками в количествах, способных усыпить батальон солдат до состояния полной летаргии. Венчали коллекцию четыре пистолета с солидным боезапасом: два люгера и два немецких "лилипута" калибра 4,25 - самые маленькие и самые эффективные автоматические пистолеты, особенно привлекательные тем, что их легко можно спрятать даже в рукаве пиджака, естественно, при условии, что костюм не был подогнан по мерке в ателье на Карнаби-стрит.      Дэвис взял люгер, проверил магазин и вышел. Конечно, в случае внезапного нападения он прикроет меня. Но оба мы понимали, что поединок со всеми пиратами мира - пустяк по сравнению с тем разговором, который мне сейчас предстоит.      Я вытащил из фальшивого мотора два изолированных кабеля питания, соединил их острыми, как пила, пружинными зажимами с аккумуляторами, надел наушники, включил устройство автоматического вызова и замер в ожидании. Частота, на которой я должен работать в эфире, была подобрана и отрегулирована так, что ни один любитель-коротковолновик не смог бы на нее выйти.      Через минуту замигала красная лампочка приемника. Я повертел ручку точной настройки, пока интенсивный зеленый свет не залил глазок индикатора.      - Я Центр, Центр...      - Здравствуйте, я Каролина, мне нужно поговорить с командиром.      - Прошу подождать.      Значит, дед еще спит. Жаль. Сейчас его вытащат из постели, и настроение у него с самого начала будет соответствующее. Прошло три минуты.      - Здравствуйте, Каролина. Я Анабелла.      - Здравствуйте. Мои координаты 425,213.      Этих отметок не было ни на военных, ни тем более на гражданских картах. Они существовали только на восьми специально отпечатанных экземплярах, один из которых был сейчас у меня, а другой - у деда Артура.      - Я слушаю вас, Каролина. Докладывайте.      - Вчера вечером я нашел пропавший корабль. Шесть - восемь километров от места, где я сейчас нахожусь. Я был на его борту.      - Где вы были?      - Я был на его борту. Прежняя команда корабля исчезла. Новая команда - гораздо меньше.      - Вы нашли Бетти и Дороти?      Наши передатчики проходили сквозь специальную систему различных электронных преобразователей звука, делающих бесполезной всякую попытку разобрать членораздельные слова в потоке ничего не значащего бульканья, кваканья и прочей белиберды. Но дед Артур был человеком старой закваски, он запрещал называть в эфире фамилии и требовал использования псевдонимов. В этот раз для пущей секретности он выбрал женские имена, первые буквы которых соответствовали нашим. Таким образом, сам дед Артур был Анабеллой, Кэлверт - Каролиной, Дэвис - Долорес, а Бейкер и Дельмонт - Бетти и Дороти. В целом это звучало очень лирично, почти как перечисление циклонов в бассейне Карибского моря.      - Да, я нашел их. - Глубокий вздох резанул мне легкие. - Они не вернутся домой, Анабелла.      - Не вернутся... - повторил он почти неслышно.      Пауза была долгой. Мне даже показалось, что связь прервана, но в этот момент издалека донесся лишенный выражения голос:      - Я предупреждал вас, Каролина.      - Да, вы предупреждали.      - Что с кораблем?      - Он ушел.      - Куда?      - Не знаю. Возможно, на север.      - Что значит "возможно"?!      Дед Артур никогда не повышал голоса. Тем более на подчиненного. Тем более в эфире. Но сейчас он нарушил все три табу одновременно.      - Что значит "на север"? В направлении Исландии? Или к норвежским фьордам? Теперь они могут перебросить груз на любой корабль в Атлантике или в Баренцевом море! Это миллионы квадратных миль! Вы потеряли корабль! Сколько потрачено усилий, времени, денег! Как детально разработаны планы! Все напрасно. Вы потеряли корабль!      Насчет скрупулезно разработанных планов мог бы промолчать - их разрабатывал я сам.      - И вы потеряли Бетти и Дороти.      Он снова употребил псевдонимы. Значит, взял себя в руки. Но мне от этого не легче.      - Да, Анабелла, я потерял Бетти и Дороти. Но это еще не все. Дело обстоит еще хуже. Вы в состоянии меня выслушать? - Кажется, я и сам готов был разозлиться.      - Я слушаю вас, Каролина.      Отчет об утреннем визите таможенников на "Огненный крест" вполне походил на развязку греческой трагедии. Дед Артур выступил в финале в качестве хора:      - Вы потеряли корабль! Вы не уберегли Бетти и Дороти! По вашей милости противник демаскировал нашу базу! Секретности, которая гарантировала успех, больше не существует. В этой ситуации продолжение оперативных действий теряет всякий смысл. Я приказываю вам в девять вечера явиться в мое бюро. Прошу передать Долорес мой приказ - вести судно в порт.      - Да, адмирал. - К черту эти идиотские псевдонимы! - Мне нечего сказать. Я подвел вас. Я готов принять любое наказание.      - Сегодня в девять вечера, Каролина. Я жду.      - Вам придется долго ждать, Анабелла.      - Что это значит?      Холод и презрение, проскользнувшие в его голосе, были невыносимы. Горло перехватила судорога отчаяния, гораздо более чувствительная, чем объятия Дюрана. И все же я должен был испить эту чашу до дна.      - Тут не аэродрома. Корабль из Глазго прибудет через три-четыре дня. Шторм усиливается. Уже сейчас лодку невозможно вывести за волнорез. Короче, мы здесь заблокированы.      - Вы считаете меня идиотом? Сейчас же сойти на берег! Ровно в двенадцать вас примет на борт вертолет спасательной службы. А в девять вечера - у меня.      Это было даже соблазнительно - подчиниться деду Артуру, уже через несколько часов встретиться с ним и еще через несколько минут послать его к черту, чтобы впервые в жизни почувствовать себя свободным человеком. Но я помнил о Бейкере и Дельмонте.      - Я прошу у вас двадцать четыре часа, Анабелла.      - Не отнимайте у меня время. До свидания.      - Я очень прошу вас, адмирал.      - Не смешите меня. Выполняйте приказ. До свидания.      - До свидания... Но я очень удивлюсь, если наше свидание состоится.      Я выключил микрофон, зажег сигарету и стал ждать. Ему понадобилось полминуты, чтобы послать вызов. Я заставил его подождать столько же и снова включил микрофон.      Что-то произошло во мне в ту минуту. Теперь я был спокоен. Жребий брошен, и плевать я хотел на любые последствия.      - Каролина, это вы?      - Да, это я.      - Что вы сказали?      - "До свидания". Вы попрощались, и я тоже ответил "до свидания".      - Я не советую вам шутить со мной. Вы сказали...      - Если вы все же собираетесь выслать за мной вертолет, позаботьтесь, чтобы рядом с пилотом сидел полицейский. Еще лучше - взвод. Вооружите их до зубов. Но предупредите перед вылетом, что сохранность зубов не гарантируется. Предупредите их, что им придется похитить опасного маньяка, имеющего в кармане люгер и умеющего им пользоваться. Еще обязательно скажите им, что ваши распоряжения противозаконны, так как я не совершил никакого преступления, а значит, буду действовать в целях самообороны. Судить потом будут не меня, а вас. Кроме того, прошу принять к сведению, что я больше не считаю себя вашим подчиненным. Один из пунктов моего контракта однозначно гласит, что в случае, если я не принимаю непосредственного участия в операции, мне предоставляется возможность расторгнуть договор. Вы вызываете меня в Лондон. Следовательно, операция отменена. Следовательно, прошу принять мою отставку. Вы получите официальное уведомление ближайшей почтой. И еще. Бейкер и Дельмонт для вас не более чем подчиненные. Я дружил с ними много лет, с тех самых пор, когда мы вместе начали работать на вас. Может быть, вам трудно это понять, но мы были не просто сослуживцами: каждый из нас стал частью чего-то общего... Так что, если вы решили сыграть роль неумолимого судьи и обвинить меня в их смерти - прошу покорно. Но не забывайте, что все мои просчеты в этой операции случились с вашего одобрения и при вашем участии. Можете собирать присяжных, но судить меня вам придется заочно. Я не хочу терять последний шанс спасти операцию. Вы оставляете меня одного, и я готов остаться один. До свидания.      - Не так быстро, Каролина. - В его голосе появилось что-то новое. Что бы это ни было - все лучше, чем холодное безразличие. - Вы слишком возбуждены.      Никто и никогда еще не разговаривал с контр-адмиралом сэром Артуром Арнфорд-Джейсоном в таком тоне. Удивительно, но это не произвело на него плохого впечатления. Впрочем, ничего удивительного: старая лиса командир уже наверняка просчитал все варианты. А так как его мозг работал быстрее любого компьютера, к тому же был силен в анализе и построении недоступных компьютеру парадоксов и алогизмов, было очевидно, что он уже включился в мою игру, а вернее, уже продумал свою, учитывающую кроме моих слабых усилий еще тысячи неизвестных мне данных, условий и комбинаций. А может быть, он придумал хитрую ловушку для зарвавшегося агента и теперь пытается меня успокоить, чтобы усыпить мою бдительность. Разница, если разобраться, небольшая.      - Если вы остаетесь, Каролина, - сказал он после некоторого перерыва, - то, наверное, не только для того, чтобы посыпать голову пеплом. У вас есть какой-нибудь замысел?      - Да, адмирал... - Хотел бы я, чтобы в моей посыпанной пеплом голове промелькнул не то что замысел, но хотя бы одна дельная мысль.      - Я даю вам двадцать четыре часа.      - Сорок восемь.      - Пусть так. Сорок восемь. Потом вы возвращаетесь. Вы обещаете это?      - Обещаю.      - И... Каролина...      - Да, адмирал?      - Будем считать, что я не обратил внимания на тон вашего монолога. Забудем об этом.      - Извините, адмирал. Спасибо.      - Итак, сорок восемь часов. Прошу докладывать мне ежесуточно в полдень и в полночь.      В наушниках щелкнуло. Дед Артур пошел досматривать утренние сны.      Я вышел на палубу. На горизонте уже светлело. Ветер словно подгонял холодную тяжелую мглу и распластывал ее по поверхности неспокойного моря. "Огненный крест" рывками болтался вокруг натянутой якорной цепи. С небольшими перерывами она скрипела, меняя положение. Я подумал, что через несколько часов такой болтанки я могу лишиться акваланга и резиновой лодки с мотором. Впрочем, было не слишком понятно, зачем они могут мне теперь пригодиться.      Дэвис укрылся от ветра на корме.      - Что вы думаете об этом? - спросил он, увидев меня на палубе.      Я проследил за его взглядом. "Шангри-Ла" блестела на море то по правому борту, то - уже через минуту - с кормы. На мостике был виден какой-то свет.      - Наверное, у кого-то бессонница, - ответил я. - Может быть, капитан решил проверить, хорошо ли держится корабль на якоре. Не похоже? Ну тогда, может быть, наши приятели крушат их радиопередатчики с помощью лома или отбойного молотка. Или вот вариант попроще: свет обычно горит там всю ночь.      - Нет. Они зажгли его десять минут назад. А вот смотрите - погасили. Интересно... Ну, как дед Артур?      - Не так уж плохо. Сначала он меня уволил, а потом снова принял на работу. Временно. На двое суток.      - Сорок восемь часов? Что вы рассчитываете успеть за столь короткое время?      - Если бы я знал. Для начала я должен выспаться. И вам советую сделать то же самое. Уже почти светло, днем они вряд ли решатся на повторный визит.      Проходя через мостик, Дэвис ни с того ни с сего спросил:      - Что вы думаете о младшем Макдональде? Мне кажется, его что-то гложет, как будто у него на душе какая-то непосильная тяжесть.      - Может быть, он просто, как и я, не любит, когда его посреди ночи вытаскивают из постели. А может, его угнетает то, что в постели он одинок. В любом случае проблемы молодого Макдональда меня не волнуют. У него впереди вся жизнь. А у меня только два дня и три ночи. Причем одна из них уже кончилась. Пошли спать...      Мне следовало бы прислушаться к словам Дэвиса. Может быть, тогда я смог бы его спасти.                  Вторник, 9.00 - 22.00            Философы напрасно спорят о том, что такое счастье. Я мог бы ясно и однозначно ответить на этот вечный вопрос. Я мог бы даже предложить интересующимся испытать это на практике. Для этого нужно всего лишь произвести комплекс определенных действий: для начала - многочасовая морская разминка с разнообразными упражнениями общеукрепляющего свойства (в том числе, акваланг, весла и скоростное лазанье по якорным цепям), с непременным посещением массажиста, специализирующегося по проблемам шейного отдела позвоночника, потом - выход на сцену профессионального театра с исполнением главной роли в спектакле абсурдистского толка и наконец - участие в бурном производственном совещании в качестве управляющего обанкротившимся филиалом, вызванного "на ковер" к генеральному директору фирмы.      Если после всего этого вам зададут сакраментальный вопрос: "В чем смысл жизни?" - вы, так же как и я, не задумываясь, ответите: "В том, чтобы спать!" И действительно, только десятичасовой целительный сон может возвратить вас к жизни.      Все это настолько бесспорно, что лишь упрямый до идиотизма скептик может усомниться в правильности моего подхода. И все же такие скептики встречаются. Специально для них существует методика доказательства от противного: вы проделываете весь комплекс предложенных ранее упражнений, потом укладываетесь в постель, чтобы "отрубиться", а еще через час-полтора ассистенты поднимают вас для продолжения эксперимента. Надеюсь, ни у кого из вас не вызывает сомнения, что мне показался более эффективным именно этот, второй, вариант.      Казалось, я только дополз до койки, но уже кому-то было жизненно необходимо мое присутствие.      - Эй, "Огненный крест"! Есть кто живой? Отзовитесь! Есть тут кто-нибудь?      Судя по некоторой обреченности, крики и не менее громкие удары по борту продолжались уже достаточно долгое время. Странно, что я не услышал их сразу же. Может быть, наш учитель музыки в колледже не совсем ошибался, когда говорил, что слон наступил мне на ухо. Впрочем, нога у слона огромная, а уши у меня небольшие. Он просто раздавил мне голову. Причем случилось это минуты две назад.      - Эй, там, на "Огненном кресте"! Вы что, оглохли? - продолжал взывать мужской голос.      Я мысленно посвятил этому настырному типу несколько наиболее изощренных из известных мне проклятий, но все-таки сдвинул дрожащие ноги, спустил их с койки на пол и попытался подняться. Я чуть не свалился замертво. Во-первых, у меня была только одна нога, во-вторых, страшно болела шея, в-третьих, голова, раздавленная слоном, отказывалась давать телу логичные команды.      Я оценил свое отражение в зеркале и подумал, что, если бы мне пришлось играть короля Лира в финале бессмертной шекспировской трагедии, мой гример остался бы безработным. Бледное, усеянное морщинами и кустарничками щетины лицо, красные воспаленные глаза... Я отвернулся. Меня никогда не привлекали фильмы ужасов.      Я приоткрыл дверь по другую сторону коридора. Дэвис беззаботно посапывал. Счастливчик.      Я снова надел халат из китайского шелка, повязал на шею, для разнообразия, цветастый платок, прошелся по волосам расческой и поплелся на палубу.      Вокруг меня раскинулся мир столь холодный, мокрый, серый и противный, что никаких других чувств, кроме отвращения, он не мог вызвать у своих обитателей. Впрочем, не у всех. Наверняка люди, населяющие яхту, приблизившуюся к "Огненному кресту" на расстояние вытянутой руки, чувствовали себя гораздо лучше. Яхта была чуть меньше, нашей, зато в рулевой рубке у них было столько приборчиков, циферблатиков и кнопочек, что их владельцу вполне мог позавидовать пилот экспериментального военного самолета-истребителя. Надстройка понижалась в сторону кормы, которая была рассчитана, очевидно, таким образом, чтобы футбольная команда, включая запасных и дублеров, могла принимать здесь солнечные ванны.      На палубе стояли три матроса в черных штормовках и бескозырках. Двое из них держали багры, зацепленные за буртик "Огненного креста". Примерно полдюжины резиновых кранцев предохраняли стерильно чистое лаковое покрытие от контакта с плебейской покраской нашего судна.      Мне не пришлось читать название корабля ни на корме, ни на ленточках бескозырок. Я и так знал, что передо мной не что иное, как "Шангри-Ла".      Посреди палубы стоял крупный мужчина в белом с золотыми пуговицами мундире. Типичный морской офицер. В руке он держал зонт, которым прикрывался от назойливых дождевых капель.      - Ну наконец-то, - произнес он, увидев меня.      Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так членораздельно говорил сквозь нос.      - Вы, кажется, не очень спешили. А я, между прочим, промок.      На белом, идеально выстиранном и выглаженном мундире действительно было несколько мокрых пятен.      - Я могу войти на борт?      Не дожидаясь ответа, он прыгнул с проворностью, неожиданной для его возраста и комплекции, и вошел в каюту. Я вошел следом и закрыл за собой дверь.      Он был небольшого роста, но крепкого сложения. Лицо бронзовое от ветра и загара, подбородок квадратный, волосы с проседью, густые брови, длинный нос, а губы такие тонкие, словно его рот был застегнут на "молнию". Он выглядел на пятьдесят пять или что-то около этого.      Он внимательно оглядел меня с ног до головы. Мне показалось, я произвел на него приятное впечатление, но по каким-то причинам он не подтвердил этого ни словами, ни жестом.      - Простите, что я заставил вас ждать. Трудно было проснуться. Я мало спал. Посреди ночи приходили таможенники, а потом я не мог уснуть...      Один из моих основополагающих принципов - всегда говорить только правду. Конечно, если есть такая возможность. Изредка это все же случается.      - Таможенники!      Это прозвучало так, будто он хотел сказать "чушь собачья!" или что-то в этом роде. Потом он передернул плечами и продолжал:      - Неслыханно! Они просто невыносимы! Нам следовало послать их ко всем чертям и не пускать на борт. Чего они хотели?      Чувствовалось, что однажды он тоже имел дело с таможенниками и у него остались не слишком приятные воспоминания.      - Они искали химические товары, украденные из грузовика на приморском шоссе, и, судя по всему, ошиблись адресом.      - Идиоты! - Он протянул мне руку, давая таким образом понять, что тема таможенников исчерпана. - Ставракис, сэр Антони Ставракис.      - Петерсен, - представился я, отвечая на рукопожатие.      Он сдавил мою ладонь. Я поморщился. Не то чтобы он был страшным силачом, но его пальцы были унизаны бриллиантовыми перстнями, которые впились в мою руку. Я хотел поздравить себя с тем, что, наконец, встретился с человеком, носящим перстни на каждом пальце, но с сожалением отметил, что его мизинец сиротливо гол.      - Здравствуйте, сэр Антони, - зафиксировал я свое восхищение. - Я много слышал о вас.      - Наверняка ничего хорошего. Газетчики меня не жалуют. Знают, что я их терпеть не могу. Они считают, что я выскочка с Кипра, который разбогател благодаря различным махинациям. Это так и есть. Еще они пишут, что свое британское подданство и титул я купил за деньги. Это тоже правда. Ну и что? Может быть, я и их когда-нибудь куплю. Всех. Или куплю себе титул барона. Барон Ставракис. Не правда ли, звучит? Только подожду, пока цены упадут. Я хочу воспользоваться вашей радиостанцией. У вас ведь есть?      - Что?      Он так внезапно сменил тему разговора, что мне показалось - я попался на горячем. Но тут же спохватился: он ведь не может иметь в виду нашу действующую радиостанцию, а говорит о разбитом передатчике.      - Мне нужен радиопередатчик. Вы что, не слушаете новости? Там творится нечто ужасное. Пентагон отказался от большого военного заказа. Цены на сталь резко падают. Я должен срочно отдать распоряжения моему маклеру в Нью-Йорке.      - Какая жалость... Конечно, пожалуйста, но... А разве у вас нет своей рации?      - Она неисправна. - Его губы превратились в тонюсенький шнурочек. - Поверьте, это очень срочно, господин Петерсен.      - Ну да, ну да. Вот моя радиостанция. Прошу. Вы сможете ею воспользоваться?      Он снова высокомерно улыбнулся в ответ. Наверное, других улыбок в его арсенале просто не имелось. Его ирония была естественна: наверняка радиостанция на "Шангри-Ла" столь сложна и великолепна, что усомнившись в способности Ставракиса управиться с нашей простейшей моделью приемо-передатчика, я почти оскорбил его. С тем же успехом я мог бы поинтересоваться у пилота огромного авиалайнера, сможет ли он справиться с управлением двухместным самолетом.      - Я надеюсь, смогу, господин Петерсен.      - Ну, пожалуйста, не буду вам мешать. Я в каюте рядом. Позовите меня, как только закончится разговор.      Если в своей жизни я был когда-нибудь в чем-нибудь уверен на сто процентов, так это в том, что сэр Антони Ставракис позовет меня гораздо раньше, чем окончит разговор. Но я просто не имел права предупредить его, что аппарат неисправен. Мелькнула мысль, не успею ли я за это время побриться. Не успел бы. Уже через минуту в дверях показался мой именитый гость.      - Ваш передатчик поврежден, господин Петерсен.      - О, сейчас я помогу вам. Эти старые аппараты иногда капризничают.      - Если я говорю вам, что он поврежден, это значит, что пользоваться им невозможно.      - Но ведь он работал...      - Ну, хорошо, попробуйте.      Я вошел в каюту, где стояла радиостанция и "ну, хорошо, попробовал". Я энергично и эмоционально крутил все ручки и щелкал тумблерами. Безрезультатно. Рация действительно не работала. С чего бы это?      - Наверное, нет контакта. Или что-то с питанием, - предположил я. - Сейчас проверю.      - Лучше попробуйте снять верхнюю крышку.      Я посмотрел на него с нескрываемым удивлением:      - Мне кажется, сэр Антони, вы знаете что-то, чего не знаю я.      - Открывайте. Увидите собственными глазами.      Я открутил крышку и увидел. Потом был разыгран небольшой спектакль на тему "замешательство, переходящее в возмущение". Наконец, вновь обретя чувство собственного достоинства, я воскликнул:      - Вы знали! Откуда вы об этом знали?      - Но ведь это очевидно.      - А... Я, кажется, понимаю... - До меня начало "доходить". - Ваша радиостанция в таком же состоянии? И, наверное, ночью у вас были гости?      - Да. И на "Орионе" они были тоже. - Губы моего собеседника снова исчезли. - "Орион" - это вон та большая посудина недалеко от берега. Кроме наших двух это единственный корабль в заливе, имеющий радиостанцию. Вернее, имевший. Я как раз оттуда.      - И там тоже? Но кто это сделал? Зачем? Это же безумие!      - Вы думаете? Нет. У меня есть сомнение по этому поводу. Знаете, моя первая жена... - Он прервал себя на полуслове, передернул плечами и продолжал выцеживать слово за словом. - Понимаете, в чем дело. Душевнобольные поступают всегда иррационально, действуют вслепую, без цели и смысла. В нашем случае все наоборот. Они действовали методично, хладнокровно и уверенно. Тут ничего не было отдано на откуп случайности. Они хорошо подготовились и знали, что и с какой целью делают. Сначала я подумал, что их цель - оставить без связи меня. Но ведь моя изоляция ничего никому не дает.      - Но ведь вы говорили о бирже в Нью-Йорке.      - Это все мелочи, мой друг. Конечно, неприятно, но...      "Наверняка ничего страшного, - подумал я. - Действительно, мелочи - какие-нибудь несколько миллионов фунтов".      - Нет, господин Петерсен, - продолжал он, - я не мог быть целью этой акции. Предположим, в этой истории есть два действующих лица: А и Б. А считает, что ему дозарезу необходима постоянная связь с континентом, а Б, естественно, старается помешать ему любой ценой. Но как велика должна быть ставка, чтобы прибегнуть к таким сильным средствам! Поверьте мне, мой друг, здесь разыгрывается крупная игра. Я чувствую это.      Этот Ставракис был явно не дурак. Хотя где написано, что миллионерами становятся только умственно отсталые?      - Вы сообщили в полицию? - спросил я.      - Собираюсь сделать это сейчас. Но сначала я должен позвонить. Если только наш приятель не поразбивал все телефонные будки в окрестностях порта.      - Вы недооцениваете его. Он перерезал телефонный кабель. И неизвестно, в каком месте.      Ставракис посмотрел на меня, направился к двери, остановился и снова посмотрел в мою сторону.      - А вы откуда знаете?      - Полиция, - ответил я. - Они сопровождали таможенников.      - Полиция? А что они тут делали? - Он сверлил меня глазами так, будто хотел просверлить насквозь. - И кстати, простите за прямоту, что тут делаете вы? Не хочу быть нескромным, но в сложившихся обстоятельствах, может быть, вы согласитесь ответить на мой вопрос.      - Да, пожалуйста! Мой коллега и я - биологи. Это судно - собственность Министерства сельского хозяйства и рыбной ловли. У нас есть все документы.      - Неужели морская биология? - наигранно возбудился Ставракис. - Представьте себе, это мой "конек". При случае мне будет интересно побеседовать с вами. Если, конечно, вы будете снисходительны к моему дилетантизму. - По его тону чувствовалось, что думает он в этот момент совершенно о другом. - Вы можете описать мне этого полицейского?      Я мог.      - Да, это действительно он, - задумчиво произнес мой гость. - Любопытно. Действительно, любопытно. Я должен с ним поговорить. Ах, этот Арчи!      - Арчи?      - Сержант Макдональд. Судя по вашему рассказу, это именно он. Я провожу здесь уже пятый сезон. Люблю здешние места. Французская ривьера или Эгейское море ерунда по сравнению с этим побережьем. Естественно, я знаю тут многих. Он был один?      - С ним был коллега, помоложе. Кажется, его сын. Очень печальный молодой человек.      - Это Питер Макдональд. Вы разделили бы его печаль, если бы знали, что несколько месяцев назад он потерял двух братьев - шестнадцатилетних близнецов. Они учились в школе. Здесь неподалеку. Однажды они пошли в горы и не вернулись. Снежная буря. Представляете себе эту трагедию? Отец старается не подавать виду. Я знал этих мальчишек. Они были славные...      Я попытался прокомментировать эту историю, но он уже не слушал меня.      - Я покидаю вас, господин Петерсен. Передам дело в руки Макдональда, а потом - в море.      Я взглянул на темные тучи, нависшие над бурлящими волнами.      - Вы выбрали странное время для морских прогулок.      - Чем хуже погода, тем лучше. Конечно, как и все, я люблю спокойное море, но на "Шангри-Ла" установили новые стабилизирующие устройства, и у меня еще не было случая их опробовать, ведь мы приплыли позавчера. Сегодня прекрасные условия для такого рода испытаний. Как вы считаете? - Он улыбнулся, протягивая мне руку. - Простите, что побеспокоил. Вы, наверное, сочли меня грубияном и самодуром. Многие думают так же. Но я готов загладить неприятное впечатление. Приглашаю вас с коллегой на "Шангри-Ла". Придете? Устроим что-то вроде званого ужина. Давайте в восемь часов. Я пришлю за вами моторную лодку.      Жаль, что он не пригласил нас на обед. Дэвису уже поднадоели наши вечные консервы с фасолью. Но в любом случае, нам будет, о чем вспомнить. Немногие, даже самые титулованные особы, могут похвастать тем, что получили приглашение разделить трапезу Великого Магната. Да что там, такой случай для большинства стал бы главным событием года, а то и всей жизни. Но я принадлежу к меньшинству.      Он не ждал от меня ответа. В его мире не существовало людей, способных отказаться от такого приглашения. Правда, я не имел отношения к этому миру, но вспомнил о Дэвисе и заранее порадовался за него: сегодняшний вечер станет настоящим праздником для его вкусовых рецепторов и, как следствие, для желудка.                  * * *            - Вы рассказали мне о своем радиопередатчике и хотите знать, что я собираюсь предпринять по этому поводу, - подытожил Макдональд-отец усталым голосом. - Я уже обо всем знаю, господин Петерсен. Сэр Антони Ставракис детально изложил мне все полчаса назад. Еще раньше здесь был владелец "Ориона", он говорил со мной на эту же тему.      - Успокойтесь, сержант, я не собираюсь устраивать скандал. Я вообще редко срываюсь, разве что полиция поднимает меня с постели посреди ночи. Кстати, наши приятели таможенники уже уехали?      - Да. Сразу же, как только доставили меня в порт. От этой таможенной службы сплошное беспокойство... Но, возвращаясь к вопросу о ваших передатчиках, я, честно говоря, просто не знаю, что делать. Зачем их сломали? Кто вообще мог такое придумать?      - Именно это меня интересует. За этим я к вам приехал.      - Господин Петерсен, - тон Макдональда стал еще более официальным, - я могу с вами вернуться на "Огненный крест", могу взять блокнот, собирать показания, искать следы... Но поймите, я даже не буду знать, в каком направлении вести расследование. Тут ведь надо разбираться в дактилоскопии, в анализах, в микрофотографии... А я всего лишь сельский полицейский. Я не в состоянии один заменить целую следственную группу. Конечно, я могу позвонить в Глазго и попытаться вызвать специалистов, но вы бы на их месте послали сюда детективов из-за нескольких разбитых ламп?      - Но авторитет сэра Ставракиса...      - Что вы имеете в виду?      - Он пользуется большим авторитетом. У него огромные связи и средства. Вы не боитесь, что ему не понравится вся эта история?      - О, что вы, что вы! Мы все здесь гордимся тем, что сэр Ставракис иногда посещает наши места. Это такой человек! - Чувствовалось, что сержант Макдональд умеет скрывать свои мысли, но сейчас это умение было абсолютно лишним: в его глазах лучилась неподдельная любовь и преданность. - Мы знаем, какой это большой человек! Мы не обращаем внимания на газетные сплетни. Вы не найдете ни одного человека на побережье, который думал бы о господине Ставракисе что-нибудь плохое.      - Вы неправильно меня поняли, - попытался я прервать поток славословий. - Я совершенно его не знаю...      - Зато мы знаем его с самой хорошей стороны. Посмотрите туда. - Он показал на расположившееся за молом большое строение шведского типа. - Это новая мэрия, дар сэра Антони. А там, выше, на взгорье, видите шесть павильонов? Это дом для престарелых, еще один его подарок. За все это он заплатил из собственного кармана. А вы знаете, что иногда он устраивает для нашей молодежи морские прогулки на "Шангри-Ла"? А знаете, что он собирается организовать тут строительные верфи, чтобы обеспечить местных жителей работой?      - Да-да, я согласен, все это характеризует господина Ставракиса с самой положительной стороны. Но меня сейчас интересует только один вид благотворительности: не может ли он или кто-нибудь другой установить на "Огненном кресте" новый радиопередатчик?      - Господин Петерсен, я буду держать это дело в поле зрения, но ничего больше обещать не могу. Если появятся какие-то новости, сразу же дам вам знать.      Мне ничего не оставалось, как поблагодарить и ретироваться. Я с самого начала не строил иллюзий по поводу возможных результатов этого визита, но кому-то могло бы показаться странным, что экипаж "Огненного креста" не поучаствовал во всеобщей суете вокруг радиопередатчиков.      Кроме того, надо было создавать хоть какую-то видимость деятельности. Ведь время не стояло на месте, и у меня осталось только две ночи и полтора дня.                  * * *            В полдень связь с Лондоном была плохая. Во-первых, днем радиоволны всегда распространяются хуже, чем ночью, во-вторых, я не мог пользоваться телескопической антенной.      Тон деда Артура был чрезвычайно официален, такие же нотки я слышал совсем недавно в голосе сержанта Макдональда.      - Мы нашли наших друзей, - сообщил он.      - Каких? - спросил я. Его назойливая конспирация часто приводила к побочному эффекту - я просто не понимал, о чем он говорит.      - Их двадцать пять.      Ага, значит, он говорит о пропавшей команде "Нантесвилля".      - Двое в плохом состоянии, но мы надеемся, что все обойдется.      Это объясняло следы крови в каютах капитана и механика.      - Где они были?      Он продиктовал координаты. Их нашли недалеко от Бристоля, значит, "Нантесвилль" похитили сразу же по отплытии. История повторялась: два дня всех держали на заброшенной ферме (свежий воздух, хорошая еда и теплые пледы на ночь), на третий день часовые исчезли.      - Но как они завладели... - я хотел сказать "Нантесвиллем", но вовремя сдержался, - кораблем? Какой-то новый метод?      - Именно так, - подтвердил дед. - Я восхищен их фантазией. После эксперимента с нелегальными пассажирами, после истории с потерпевшим аварию прогулочным катером, после варианта с морским патрулем и, наконец, после "пожара" на борту яхты я надеялся, что они повторятся. Но они придумали нечто новое. Они запустили по курсу корабля спасательный плот с десятью потерпевшими, а поверхность моря вокруг была покрыта маслом, как после катастрофы. Вы догадываетесь, что было дальше?      - Да, Анабелла.      Да, я знал, что было дальше. Тут им не пришлось отходить от привычного сценария. На борту оказалось, что потерпевшие не очень-то настроены благодарить за спасение. Они дружно выхватили револьверы, быстро решили спорные вопросы с командой и заняли корабль. Потом каждому из членов команды натянули на голову марлевый мешок и переправили сначала на другой корабль, а ночью - на берег, на заброшенную ферму. Это всегда происходило на побережье Ирландии. Три первых случая - на севере, два последних - на юге. Куда пираты уводили корабли - неизвестно.      - А Бетти и Дороти? - спросил я. - Когда увезли команду, они остались на корабле?      - Думаю, да, но окончательную информацию можно будет получить только у капитана. Он один знал об их присутствии на корабле. Доктора пока не разрешают побеседовать с ним. Время уходит, Каролина, что вы успели сделать?      Неужели у командира не было других, более приятных тем для беседы?      - Часа два я проспал, - сказал я, прекрасно, впрочем, отдавая себе отчет в том, что сон, с точки зрения деда Артура, совершенно бесполезное занятие, естественно, если речь идет не о сне самого деда Артура. - Потом я имел дружеские беседы с полицией и владельцем судна, стоящим на якоре недалеко от нас. Вечером мы собираемся нанести ему визит.      Пауза.      - Что вы собираетесь нанести, Каролина?      - Мы приглашены на ужин.      Большая пауза.      - Каролина, у вас остается немногим более сорока часов.      - Я знаю об этом, Анабелла.      - Я надеюсь, у вас все в порядке с головой?      - Я не очень понимаю, что имеется в виду. Во всяком случае, с ума я пока что не сошел.      - Значит, вы не собираетесь отказаться от этого дела? Хотя, я понимаю, это был лишний вопрос. Вы не откажетесь. Вы слишком упрямы и слишком...      - Слишком глуп?      - А кто этот моряк, который пригласил вас?      Ответ был невыносимо длинным. Прежде всего потому, что мне приходилось пользоваться этим проклятым шифром, чтобы назвать корабль и фамилию владельца. Кроме того, разобравшись, о ком идет речь, дед Артур стал очень болезненно воспринимать каждую новую подробность моей беседы со Ставракисом и каждую мелочь из моего разговора о миллионере с полицейским.      Пользуясь тем, что дед меня не видит, я даже скорчил в его адрес ироническую гримасу. Конечно! Даже у министров возникали сложности, когда они хотели получить аудиенцию у Великого Магната. Госсекретари - вот его обычный уровень. Именно те госсекретари, которые были единственным кошмаром в жизни командира, единственной силой, которая могла помешать ему расширять и развивать свою тайную империю.      - Каролина, вы должны быть максимально осторожны в общении, и, пожалуйста, держите себя в соответствующих рамках.      - Бетти и Дороти не вернутся, Анабелла. Я хочу, чтобы те, кто виновен в этом, заплатили сполна. Надеюсь, по этому пункту у нас нет противоречий.      - Да, конечно. Но неужели вы думаете, что человек с таким положением, с таким состоянием...      - Простите, Анабелла, я вас не понимаю.      - Такой человек! Это невозможно! Я ведь его знаю. Мы обращаемся друг к другу по имени, иногда вместе обедаем. Я хорошо знаю его вторую жену... Она бывшая актриса... А этот человек, он ведь известный филантроп и вообще принадлежит к элите. Я не представляю, как он может тратить время и деньги на такую деятельность.      - Вы имеете в виду Ставракиса? - Удивление в моем голосе было искренним настолько же, насколько сильным было желание успокоить разнервничавшегося деда Артура. - Но, Анабелла, я ни минуты не подозревал его, у меня нет для этого никаких оснований.      - Ну...      Обычно этим междометием трудно выразить облегчение, радость и одобрение одновременно, но сейчас командиру это удалось.      - В таком случае, зачем вы приняли приглашение?      Если бы кто-то случайно подслушивал наш разговор, он мог бы отметить в голосе деда Артура нотку ревности. И был бы прав. У адмирала имелась единственная слабость, но эта слабость достигала вселенских масштабов. Он был снобом. Суперснобом. Королем снобов.      - Я хочу побывать на его корабле, чтобы осмотреть поврежденный передатчик.      - Что это даст?      - Не знаю. У меня есть какое-то смутное предчувствие, пока еще очень неопределенное.      Пауза. Если большие паузы - признак великого актера, то великий актер рядом с дедом Артуром чувствовал бы себя провинциалом-любителем.      - Предчувствие? - наконец проснулся командир. - Утром вы говорили о каком-то замысле. Это его развитие?      - Нет, но хорошо, что вы вспомнили об этом. Я прошу вас связаться с дирекцией банков в Шотландии, а потом с крупными шотландскими газетами, хотя бы с "Глазго Геральд", а также с местной прессой.      - Ну... - На этот раз в междометии не было облегчения и радости, зато одобрение присутствовало в полной мере. - Я чувствую, что вы начинаете приходить в себя, Каролина. Так держать. Что и зачем я должен искать?      Я высказал ему свои соображения, и это также отняло массу времени, поскольку приходилось пользоваться его дурацким шифром.      - Великолепно, - воодушевился дед Артур. - Я направлю своих людей. Они сейчас же займутся этим делом. Уже в полночь я смогу что-нибудь вам ответить.      - В полночь можете передать эту информацию в газеты. Она как раз успеет появиться в утреннем выпуске.      - Вы требуете невозможного, - попытался обороняться деде Артур. - Даже если я нажму на все рычаги... Ну хорошо, в девять вечера.      - В четыре, Анабелла.      - Сегодня? В четыре пополудни? Да ведь уже около часа дня! Вы действительно сошли с ума!      Я был неумолим:      - Не так уж все сложно, Анабелла. Через десять минут вы сможете снарядить десять агентов. Через двадцать минут - двадцать. И так далее. Ведь перед вами открыты все двери. И особенно двери кабинетов Скотланд-Ярда. Кроме того, Анабелла, помните, это не я заставляю вас торопиться - это они. Профессиональные преступники никогда не убивают просто так, ради удовольствия или поддавшись эмоциям. Они делают это, только чтобы выиграть время. Каждый выигранный час - козырь в их игре. Каждый час, который мы отыгрываем, становится козырем для нас. Или вы считаете наших противников дилетантами?      - Прошу вас выйти на связь в четыре, - капитулировал дед усталым тоном. - Посмотрим, что я смогу сделать к тому времени. А что будете делать вы?      - Попытаюсь выспаться.      - Ну что ж, у вас много времени, Каролина...      После этой убийственно презрительной реплики он прервал связь. Ну да, конечно, он спокойно спал в своей постельке, в то время как я... Кроме того, во мне снова просыпался дар провидца, и я готов был поставить сто - нет, тысячу, миллион! - против того, что следующей ночью спать мне не придется. Это предчувствие перерастало в уверенность, то же самое происходило с моим предчувствием относительно "Шангри-Ла".                  * * *            Будильник прозвенел без десяти четыре. Сон не освежил меня. Теперь я чувствовал себя еще хуже. Сказывались вчерашние треволнения. А может, всему виной был слишком шикарный обед, который я проглотил перед тем, как отойти ко сну: банка жирной тушенки и какая-то слизь из банки с надписью "Картофельное пюре". Жаль, что эту трапезу не смогли разделить со мной друзья - сэр Артур Арнфорд-Джейсон и сэр Антони Ставракис.      Кажется, я начинаю брюзжать. Ничего себе симптомы. Вот так однажды проснешься - а ты уже старик. Впрочем, по штату мне уже полагается быть стариком. Ведь солдатам империи деда Артура месяц должен засчитываться минимум за год безупречной службы в других, более спокойных войсках. Правда, здесь неплохо платят, но профсоюз на этом предприятии заботится о работниках из рук вон плохо. Безобразно организованы питание и отдых, а уж о технике безопасности и говорить не приходится - профессиональный травматизм очень высок.      Дэвис вышел из своей каюты, я - из своей. Вид у него был немногим лучше моего. Я оценил его так и не отдохнувшее лицо, встретил взгляд его тревожных, никогда не успокаивающихся, усталых глаз, и вдруг меня пронзила острая трепетная жалость к нему, к себе, к тысячам таких же разбросанных по всему миру агентов командира и сотен других командиров, ко всем этим людям, не умеющим радоваться в свободное от службы время и не умеющим со вкусом тратить заработанные деньги. Что поддерживало нас в ежедневной борьбе с тысячами преступников, хорошо знающих цену себе и каждому своему поступку, умеющих прожить эту единственную жизнь в свое удовольствие? В чем разгадка этого парадокса? Почему все же мы уверены в своей правоте, а главное, почему они, такие сильные и сплоченные, как бы ни скрывали этого, тоже ощущают наше превосходство? Или все это только иллюзии? А может быть, наше противостояние - война психопатов, где нет правых и виноватых и жизнь, нормальная человеческая жизнь горько смеется над нами и презирает и тех и других...      Мы вышли на палубу. Было четыре часа пополудни, а это означало, что день неумолимо, а для нас даже безжалостно клонится к вечеру. Солнце еще не зашло, во всяком случае, мы надеялись, что это так, хотя его лучи, конечно же, не могли пробиться сквозь массу клубящихся в небе черных туч. Тяжелая и густая завеса дождя тоже не благоприятствовала как просто мореходству, так и занятиям морской биологией. Разве что для Ставракиса и его неиспытанных стабилизаторов такая погода была не самым плохим вариантом. Наверное, качка совсем не заметна экипажу "Шангри-Ла", собравшемуся за обедом. Я представил себе, как кок, возможно, взятый напрокат в одном из изысканных ресторанов, отдает последние распоряжения... Нет, об этом лучше было не думать. Я пошел за Дэвисом в машинное отделение.      Дэвис достал блокнот, надел наушники и замер около меня, приготовившись стенографировать. Я всегда удивлялся, откуда у него столько разнообразных и самых неожиданных навыков. Неужели у него хватает сил и оптимизма между перестрелками изучать стенографию или кройку и шитье? В любом случае я очень надеялся, что дед Артур даст Дэвису возможность похвастать своим мастерством в скорописи.      Дед не обманул моих ожиданий.      - Примите поздравления, Каролина, - начал он без всякого вступления. - Кое в чем вы оказались правы.      Сквозь монотонность его обычного тембра проскользнула нотка тепла. Впрочем, это мог быть эффект атмосферных явлений, часто вызывающих помехи в эфире. Во всяком случае, он уже не требовал, чтобы я сегодня же оказался у него в лондонском бюро.      - Мы разыскали эти счета и чеки. - Тут последовал целый ряд цифр, дат, сумм и другой информации, которая, сказать по правде, меня не слишком интересовала. - Последние вклады - двадцать седьмого декабря, в обоих случаях по десять фунтов. Вклады на сегодняшний день одинаковые: семьдесят восемь фунтов, четырнадцать шиллингов и шесть пенсов. Счета не закрыты. - Тут он прервал передачу, чтобы принять мои поздравления, после чего продолжил: - Но это еще не все, Каролина. Мы проанализировали с помощью газет таинственные происшествия на море в окрестностях тех мест, где вы сейчас находитесь. Ваша мысль оказалась просто блестящей. Как мы раньше не догадались это сделать? У вас есть под рукой карандаш?      - Здесь Дэвис.      - Тогда записывайте. Никогда еще шотландское побережье не знало такого количества морских катастроф...      Это звучало многообещающе, как первая фраза приключенческого романа. Продолжение тоже могло развлечь самого взыскательного читателя, если бы дед Артур по моему совету опубликовал результаты поисков в утренних газетах. Это был список из пяти кораблей. Даже человек, совершенно далекий от морской тематики, ощутил бы в этом списке что-то тревожащее. Но даже самый искушенный морской волк при всем желании не смог бы не только указать причину происшествий, но и уловить хоть какую-то закономерность. Это могла быть яхта, а мог быть спасательный катер; на борту могли находиться рыбаки, а могли - морские офицеры-навигаторы; суда могли быть впоследствии найдены где-нибудь в скалах, а могли исчезнуть бесследно. Общими во всех случаях были только три фактора: первый - спокойная, безветренная погода (но это лишь усиливало загадочность), второй - команда бесследно исчезала, третий - все таинственные случаи происходили недалеко от этих мест.      Командир рапортовал обо всем с гордостью Америго Веспуччи, не желающего знать, кто такой Христофор Колумб.      В ответ Колумб не то чтобы обиделся, но позволил себе съязвить:      - Вы до сих пор думаете, Анабелла, что "Нантесвилль" идет в сторону Исландии или норвежских фьордов?      - Я думаю то, что нужно думать. - Тон адмирала снова стал сугубо официальным. - Я, например, думаю, что даты этих происшествий кое с чем ассоциируются.      Глубокомысленность, с какой дед Артур сделал этот вывод, была достойна первооткрывателя. С тем же пафосом он мог бы сообщить нам, что дважды два равняется четырем.      Совпадения действительно были разительны и исключали всякую возможность случайности: все эти небольшие суда исчезали через несколько дней после похищения разыскиваемых кораблей.      На всякий случай я все же сказал об этом деду Артуру.      - Не будем дискутировать о вещах очевидных, - заключил он в ответ, снова не акцентируя внимание на том, что очевидным все это стало лишь несколько часов назад и с моей подачи. - Итак, мы можем с большой вероятностью утверждать, что район поисков определен. Что вы намерены делать дальше?      - Можете ли вы заставить радио и телевидение сотрудничать с нами?      - Что вы имеете в виду, Каролина? - встревожился командир.      - Я хочу подбросить в сводку ночных новостей сообщение о морском происшествии и надеюсь, что репортеры поверят мне на слово и не будут перепроверять эту информацию.      - Ну что ж. - Деда Артура явно "отпустило": очевидно, он понял, что я не потребую предать гласности фамилии и явки всех его многочисленных агентов. - Во время войны такие фокусы были делом обычным. Да и после войны... Ну, предположим, я попытаюсь убедить их, что речь идет не об очередной политической интриге, а о деле действительно важном. Конкретно что вы хотите услышать в новостях?      - Проинформируйте слушателей, что из этого района терпящий бедствие корабль выслал сигнал "SOS", после чего связь прервалась, а местонахождение корабля неизвестно. Передайте, что может произойти самое худшее, и так далее. Сообщите также, что спасательная операция начнется завтра с утра. Это все.      - Хорошо, я попытаюсь. Но зачем это нужно?      - Мне нужен предлог, чтобы проинспектировать окрестности, не вызывая подозрений.      - Вы собираетесь снова рисковать "Огненным крестом"?      - Я знаю, Анабелла, вы невысокого мнения о наших с Дэвисом умственных способностях, но не надо считать нас законченными идиотами. На море шторм. Ваш "Огненный крест" настолько надежен, что в такую погоду не переплывет даже Темзу. Кроме того, поиски в море заняли бы слишком много времени. Нет. В восточной части острова на расстоянии семи километров от городка есть небольшой заливчик. Там плоский пляж, окруженный лесом и холмами. Необходим вертолет большого радиуса действия. В мое полное распоряжение. На рассвете.      - Но теперь вы считаете меня идиотом! - прошипел дед Артур. Наверное, мне все же не стоило так скептически отзываться о навигационных свойствах его любимого детища - "Огненного креста". - Вы думаете, мне достаточно щелкнуть пальцами, и через несколько часов у вас появится вертолет?      - Точнее - четырнадцать часов. Кроме того, рискну напомнить, что сегодня в пять утра вы были готовы щелкнуть пальцами, и вертолет появился бы в полдень, через семь часов. Я, конечно, понимаю, тогда стимул был гораздо больший - вывести меня в Лондон...      - Прошу связаться со мной в полночь. И надеюсь, вы ведаете, что творите.      - Да, сэр, - ответил я и выключил передатчик, чтобы дед Артур не переспросил, что я имею в виду: "Да, я ведаю, что творю" или "Да, я надеюсь, что ведаю".                  * * *            Если Ставракис заплатил за ковер, находящийся в салоне "Шангри-Ла", пять тысяч фунтов, это значит, что он приобрел вещь, бывшую в употреблении. Первый владелец должен был заплатить как минимум вдвое больше. Пять на девять метров, благородной (бронзовой, темно-зеленой, золотой) окраски, он раскинулся, словно поле зрелой пшеницы. Еще более сильное впечатление от ковра давали ощущения. Ступая по нему, вы словно переходили вброд неглубокую реку. Я никогда в жизни не видел такого шикарного ковра и таких шикарных, закрывавших две трети стен гобеленов. Честно говоря, рядом с ними ковер выглядел дешевой подстилкой.      Свободная от гобеленов часть стены была обшита деревом драгоценных пород, гармонично сочетающимся оттенками с изысканным и даже несколько вычурным баром в глубине салона. Банкетки, кресла, табуреты у бара были обтянуты зеленой кожей с тиснением золотом. Я думаю, в Великобритании найдется достаточно людей, которые не в состоянии купить две такие табуретки даже на весь свой годовой доход.      Столь же роскошно смотрелись низкие столы кованой меди, разбросанные по салону в поэтическом беспорядке. На сумму, полученную от их продаже, вполне можно было бы прокормить семью из пяти человек в течение года, даже если бы они питались в ресторане гостиницы "Савой".      Две картины Сезанна висели слева и две Ренуара - справа. Я не сомневался, что это подлинники. Но все равно в этом салоне такие полотна были ошибкой. Уверен, они бы лучше чувствовали себя на кухне. Я тоже. И Дэвис наверняка бы к нам присоединился.      Может быть, дело в том, что наши твидовые пиджаки и супермодные платки на шеях грубо контрастировали с темными галстуками и фраками остальных присутствующих, а может быть, в том, что темы всех разговоров, казалось, были специально подобраны так, чтобы выработать у нас комплекс неполноценности. Психиатрам давно известно, что беседы об акциях, дивидендах и миллионах долларов прибыли всегда оказывают гнетущее впечатление на представителей низших классов. Нас спасало только то, что, во-первых, люди нашей профессии не причисляют себя ни к каким классам, а во-вторых, уже скоро мы убедились, что обмен мнениями на столь возвышенные темы вовсе не имеет целью произвести на нас впечатление - просто для этих людей бизнес был квинтэссенцией существования и, естественно, составлял главную часть их разговоров.      Тут были еще двое, кто чувствовал себя явно не в своей тарелке: директор парижского торгового банка Анри Бишар, маленький подвижный человечек с лысым, как колено, черепом, и шотландский адвокат по фамилии Мак-Кольм, большой и грубоватый мужчина. Я не думаю, что они страдали от неловкости больше, чем мы, но по ним это было лучше заметно.      Все шло прекрасно. Но что-то было не так. Удачный повод поразмышлять на тему, как по-разному могут отображать действительность различные виды искусства. Если бы по материалам событий, происходящих в эти минуты в салоне "Шангри-Ла", сняли немой фильм, он стал бы гимном роскошной жизни миллионеров. Глубокие кресла приглашали первый раз в жизни по-настоящему расслабиться. Огонь в камине, совершенно лишний в смысле поддержания температурного режим, создавал атмосферу интимности. Улыбающийся Ставракис в роли хлебосольного хозяина. Кельнер в белом кителе, ждущий вашего, достаточно - мысленного, пожелания снова наполнить бокалы. Короче говоря, в немом кино все выглядело бы утонченно и приятно.      Но если бы, основываясь на том же самом материале, вместо киносъемок сделать радиопостановку, результат, прямо скажем, был бы совсем другим. Радиослушатели услышали бы сначала звук льющегося в бокалы шампанского, а потом - реплику, вводящую их в атмосферу, полную драматизма и нервозности. Это Ставракис уже не в первый и даже не в третий раз произносил тост, посвященный своей жене:      - За твое здоровье, моя дорогая. За то святое, поистине христианское смирение, с каким ты терпишь нашу компанию. Представляю, как тебе трудно, бедненькая, но ты уж потерпи. Авось и тебе воздастся. Не на земле, так на небесах. - В его голосе сквозила непонятная мне неприязнь и даже издевка.      Я же, как и все в салоне, не мог глаз отвести от Шарлотты Ставракис. В этом не было ничего удивительного, ведь, кажется, еще вчера вся Европа брала приступом кинотеатры, чтобы увидеть ее на экране. В свой "звездный" период она не была ни особенно молода, ни даже особенно красива. Но это ей совершенно не требовалось, поскольку, в отличие от тех, кому привлекательность заменяет талант, она была действительно великой актрисой.      Теперь она выглядела старше. Ее внешность стала менее яркой, а фигура несколько округлилась, и все же мужчины смотрели на нее как лиса на сыр, а вернее, учитывая присутствие Ставракиса, как на виноград.      Особенно привлекало ее лицо. Да, теперь это лицо казалось несколько усталым и поблекшим, но это было лицо, привыкшее к жизни - смеху, размышлениям, радости, страданию - и далеко еще не исчерпавшее своего энергетического запаса. Темные глаза заключали в себе мудрость десяти веков и на столько же заглядывали в будущее. В каждой морщинке ее лица было больше привлекательности, чем в мордашках целого батальона сегодняшних девочек, с усердием участвующих в конкурсах красоты. Если бы сюда сейчас впустили штук пятьдесят таких "мисс" и "вице-мисс", вертящих попками и старательно пялящих свои пустые глазенки, я уверен, никто из нас и не взглянул бы на них. Глупо разглядывать репродукцию великого произведения на открытке, если рядом оригинал.      - Спасибо, ты так добр, Антони, - ответила она на тираду Ставракиса. В ее словах логично было бы искать раздражение или иронию, но открытый, полный доброты и мудрости тон не допускал подобных подозрений. Только улыбка была грустна, и странное впечатление производили тени усталости вокруг ее глаз. - Но ты ведь знаешь, мне никогда не скучно.      - Даже в таком обществе, дорогая Шарлотта? - продолжал Ставракис максимально любезно по содержанию, но так же издевательски по форме. - Собрание административного совета кампании Ставракиса у берегов Шотландии наверняка менее приятно, чем путешествие по Средиземноморью в обществе великосветских бездельников. Вот взгляни, например, на Долльманна. - Кивком головы он указал на высокого, худого, светловолосого мужчину в очках.      Судя по всему, последнюю неделю мужчина не брился. У меня за такое время отросла бы борода. На его подбородке образовалась только жиденькая растительность. Честно говоря, я бы тоже согласился не иметь бороды, если бы взамен мне предложили поработать административным директором "Океанских Линий Ставракиса". Очкарик занимал как раз этот пост.      - Скажите, Долльманн, - продолжал хозяин, - вы могли бы заменить для моей супруги, ну, скажем, молодого графа Хорли? Он ведь замечательный человек. Правда, в голове у него опилки, но за то на банковском счету пятнадцать миллионов фунтов.      - Боюсь, что замена будет неравноценной, сэр Антони. - Долльманн каким-то образом умудрился не замечать, что его собеседник разыгрывает спектакль, и отвечал вполне серьезно. - Правда, по общему признанию, у меня все в порядке с мозгами, но зато гораздо меньше денег, не говоря уже об остроумии и великосветских манерах.      - Наверное, поэтому Хорли так нравится моей супруге. Не случайно он был душой их дружной компании во время моего отсутствия. Вы не знаете его, господин Петерсен?      - Я слышал о нем много чего, сэр Антони, но у нас с ним разные сферы обитания, - косноязычно и малопонятно ответил я, с ужасом констатируя, что играю в спектакле вместе с остальными присутствующими.      - Ну да, ну да. - Ставракис перевел взгляд на сидящих рядом со мной мужчин.      Один из них - Герман Лаворский, судя по фамилии, мог бы иметь проблемы с доказательством того, что его предки были чистокровными англосаксами. Хотя Ставракис вряд ли требовал таких доказательств от своего консультанта по финансам. Лаворский, толстячок-весельчак с бегающими глазками и неистощимым запасом двусмысленных анекдотов, так мало походил на иных бухгалтеров и финансистов, что наверняка был лучшим из них.      Второй мужчина, среднего роста, лысый, имел лицо сфинкса, на котором ни к селу, ни к городу были налеплены черненькие усики в форме перевернутого велосипедного руля. Его голова своими очертаниями напоминала дыню. Это был лорд Чарнли. Несмотря на свой громкий титул, он работал в Сити биржевым маклером.      - А как ты оцениваешь наших новых друзей, дорогая Шарлотта?      - Боюсь, я не понимаю, о чем ты... - ответила хозяйка дома с той же улыбкой на лице.      - Ну как же, ведь я, не испросив у тебя разрешения, приглашаю в гости неизвестно кого. Они ведь не из высшего света. Меня они вполне устраивают, но я же не могу насильно заставить тебя проводить с нами время. Не правда ли, господин Дэвис, вы тоже считаете, что Шарлотта молода и красива?      Дэвис поудобней устроился в кресле и сплел пальцы рук на животе с видом великосветского льва, готовящегося высказать очередную сентенцию.      - Что такое молодость, сэр Антони? - начал он и улыбнулся Шарлотте. - Не знаю. Что же касается красоты вашей супруги, то здесь мне нечего добавить. Все уже давно сказано десятками миллионов влюбленных в нее европейцев.      - Насчет "давно" вы правы, господин Дэвис. Но меня интересует сегодняшний день. - Ставракис улыбнулся снова, но уже не так тепло, как раньше.      - Ваши режиссеры, - Дэвис продолжал обращаться только к Шарлотте, - наверняка брали на работу самых никудышных операторов в Европе... Впрочем, это мое личное мнение.      Если бы у меня в руках была шпага и если бы я умел совершать соответствующие ритуалы, в эту минуту я произвел бы Дэвиса в рыцари. Естественно, после того, как проткнул бы этой же шпагой Ставракиса.      - Ну что ж, я вижу времена рыцарей еще не прошли, - усмехнулся Магнат.      Мак-Кольм и Бишар заерзали в своих креслах. Ситуация складывалась действительно неловкая.      А Ставракис не унимался:      - Я только хотел сказать, дорогая, что ни лорд Чарнли, ни Лаворский не могут конкурировать с молодостью, энергией и красотой твоего американского нефтяного королька Вельсблада и, конечно, не могут заменить тебе общения с испанским графом Доменико, который, будучи астрономом-любителем, ясными ночами на Эгейском море передавал тебе свои знания о созвездиях. - Тут он снова посмотрел на Лаворского и Чарнли, как бы говоря: "Куда вам, грешным!.."      - Я вовсе не обижен этим, - ответил Лаворский. - Надеюсь, у нас с лордом Чарнли есть другие достоинства. А кстати, я что-то давно не видел молодого Доменико.      Судя по всему, Лаворский прекрасно умел "сымпровизировать" заранее придуманную фразу в заранее продуманный момент. Наверное, он был бы хорошим театральным суфлером.      - И смею вас заверить, вы не скоро его увидите. Во всяком случае он вряд ли рискнет появиться на моей яхте. Я сообщил всем, что проверю цвет его дворянско-кастильской крови, если он еще хоть раз встретится на моем пути... Но простите меня, друзья! Это, конечно же, не слишком приятная тема. Господа Дэвис и Петерсен, ваши бокалы пусты...      - Спасибо, сэр Антони, ваше приглашение... И этот вечер... Спасибо. - Добродушный глупый Кэлверт был слишком туп, чтобы понять, что здесь происходит. - Но, к сожалению, нам пора возвращаться. На море неспокойно, мы хотели укрыть "Огненный крест" от ветра за островком. - Я приблизился к окну и отодвинул портьеру, тяжелую, как противопожарный занавес в Королевской опере. - Посмотрите, сэр Антони, я оставил включенным свет в рубке, чтобы иметь возможность отсюда следить на нашим кораблем.      - Мне очень жаль, что вы нас так рано покидаете. - В устах Ставракиса это прозвучало почти искренне. - Но мне как моряку вполне понятна ваша тревога.      Он нажал на какую-то кнопку. Дверь открылась, и в салон вошел низенький, до черноты загоревший мужчина. На рукавах его гранатового мундира сверкали золотые нашивки. Это был капитан "Шангри-Ла". Именно он сопровождал нас во время экскурсии по плавучему дворцу, и он же демонстрировал нам поломанный радиопередатчик.      - Капитан Блэйк, подайте, пожалуйста, к трапу моторную лодку. Господа Дэвис и Петерсен покидают нас.      - Простите, сэр, но им придется немного подождать.      - Почему? - Интонации Ставракиса менялись так же легко, как настроение воспитанниц пансиона благородных девиц, впервые приглашенных на бал с участием выпускников военно-морской академии.      - Опять те же проблемы, - пояснил капитан Блэйк извиняющимся тоном.      - Что, снова этот проклятый карбюратор? Да, вы были правы, капитан Блэйк, совершенно правы. Никто и никогда не заставит меня теперь купить лодку с бензиновым мотором. Ну хорошо, сообщите нам, как только устраните неисправность, и, пожалуйста, понаблюдайте за "Огненным крестом". Господин Петерсен сомневается в надежности своего якоря.      Минут пять после ухода капитана Ставракис разглагольствовал о преимуществе дизельных моторов перед бензиновыми. Одновременно с этим он заставил нас употребить очередную порцию виски. Наши протесты, впрочем, не слишком активные, были вызваны не столько чувством солидарности с последней антиалкогольной кампанией, сколько опасением, что неумеренное потребление спиртного не слишком способствует успешному проведению ночных, а тем более утренних военных действий.      Ровно в девять хозяин нажал кнопку пульта дистанционного управления, встроенного в подлокотник его кресла. Сразу же раздвинулись дверцы шкафа, за ними скрывался телевизор с неправдоподобно огромным голубым экраном. Я подумал, что, если бы эта стеклянная стена была передней стенкой гигантского аквариума и если бы досточтимый сэр Ставракис решил в нем искупаться, там вполне хватило бы места, чтобы запустить к нему для развлечения еще и пару акул.      Дед Артур не забыл обо мне. Уже вторым сообщением в телехронике новостей была моя корреспонденция. Я не сомневался в способностях телевизионных редакторов - ее интересно было слушать даже мне самому.      Драматическим тоном симпатичный директор рассказал о судьбе небольшого рыбацкого корабля "Мэри Роз", потерявшего управление и теперь терпящего бедствие где-то неподалеку. Спасательная операция должна была начаться на рассвете. Ведущий телеобозрения уверял, что будет сделано все, чтобы спасти и экипаж, и корабль, а следовательно, телезрители могут быть спокойны.      - Я бы, - прокомментировал Ставракис услышанную информацию, - запретил всем этим слабакам уходить дальше чем за сто метров от берега. Что там в последней сводке погоды? Кто-нибудь знает?      - Метеорологи обещали восьмибалльный шторм с юго-запада, - спокойным тоном сообщила Шарлотта.      - С каких это пор ты слушаешь метеосводки? - удивился Ставракис. - И вообще, разве ты слушаешь радио? А впрочем, конечно, чего не сделаешь от скуки. Бедная ты моя, бедная... Восемь баллов! И эти дураки-рыболовы в самом эпицентре шторма! Они что, не знали, какая будет погода? Раз они телеграфировали "SOS", значит, у них есть радио. Безумцы!      - Безумцы, которые, возможно, гибнут именно в эту минуту. - Тени под глазами Шарлотты, казалось, стали глубже и темнее.      Ставракис несколько секунд смотрел на нее особенно безжалостно. Все замерли. Атмосфера была накалена так, что, казалось, достаточно одной маленькой искорки - и все взорвется скандалом. Наконец хозяин с ухмылкой отвернулся. Теперь его взгляд упал на меня.      - Вот, господин Петерсен. В этом все существо женщины. Какая она жалостливая, сострадающая, как развито в ней материнское чувство... Детей нет, а вот чувств - сколько угодно. А вы женаты, господин Петерсен?      Я улыбнулся в ответ, мысленно прикидывая, что лучше: выплеснуть ему в морду виски из моего бокала или стукнуть чем-нибудь тяжелым по башке. По зрелом размышлении я предпочел третий вариант - сдержаться, поскольку, во-первых, эмоции в любом случае вредят делу, а во-вторых, мне не хотелось еще более разнообразить вечер и добираться до "Огненного креста" вплавь.      - Нет, сэр Антони, к сожалению, я не женат, - ответил пай-мальчик Петерсен.      - К сожалению? Никогда не поверю, что мужчина вашего возраста и с вашим жизненным опытом говорит это без иронии.      - Что вы, сэр, какая ирония. Мне тридцать восемь лет, но, повторяю, к сожалению, у меня нет опыта по части супружеской жизни. История банальная: те, кого выбирал я, выбирали других, и наоборот.      Это была ложь. Кое-какой опыт супружеской жизни я все же имел. Недолгий, всего лишь два месяца. Но водитель, вливший в себя, по мнению врачей, не менее бутылки виски и внезапно выехавший на своем рефрижераторе на встречную полосу, не знал, что этот опыт складывался у меня вполне удачно. На память об этом случае у меня остался вполне мужественный шрам на левой щеке. И я не любил рассказывать о его происхождении.      - А у вас есть чувство юмора, господин Петерсен, если, конечно, это не звучит для вас обидно.      Ничего себе! Ставракис, заботящийся о том, чтобы не сказать что-нибудь обидное. Это похоже на сигнал гонга, возвещающий о новом раунде.      - Послушай, Шарлотта...      - Я слушаю. - Темные глаза вопросительно взглянули на него, не ожидая, впрочем, ничего хорошего.      - Сделай милость, принеси кое-что из моей каюты.      - Но почему не горничная...      - Это слишком личное, моя дорогая. Может быть, тебе этого не понять. Ты ведь, по мнению господина Дэвиса, еще так молода... - Ставракис улыбнулся Дэвису, как бы ожидая от него поддержки. - Там... фото, которое стоит на моем ночном столике...      - Что?!      Шарлотта вдруг резко выпрямилась в кресле, кисти ее рук конвульсивно вцепились в подлокотники, словно уже в следующую секунду она собиралась вскочить с места.      В поведении Ставракиса также произошла внезапная перемена. Его ласковый и добродушный взгляд в один миг стал холодным и твердым. Он медленно, как бы желая увести все взоры в этой комнате вслед за своим, отвернулся от обнаженных рук жены. Она, сообразив, немедленно одернула задравшиеся от резкого движения рукава, но я уже заметил полосы синяков, контрастно вырисовывавшиеся на белой коже. Они выглядели как следы от браслетов, если бы браслеты применялись в качестве орудия пытки. Это не могли быть следы от ударов или от слишком сильно сжатых пальцев. Такие знаки оставляет только веревка.      Ставракис снова усмехнулся и жестом позвал слугу. Шарлотта тут же встала и, опустив голову, вышла из салона.      Случившееся было так дико, так неестественно, что на какой-то миг я засомневался, не приснилась ли мне вся эта сцена. Решающим доводом "против" было то, что, зная деда Артура, я никак не мог подозревать его в склонности держать в штате своей службы людей, спящих наяву.      Шарлотта возвратилась через несколько минут. В руке она несла фотографию размером восемнадцать на двадцать четыре. Не поднимая глаз, она подала ее хозяину и снова села в кресло, на этот раз проследив за тем, чтобы не взметнулись рукава.      - Господа, это моя жена, - провозгласил Ставракис, поднимаясь с кресла и предъявляя нам портрет. - Мадлен, моя первая жена... Тридцать лет совместной жизни... Вы правы, Петерсен, супружество не такая уж неприятная штука. Это Мадлен, господа...      Если бы во мне осталось хоть десять граммов чувства собственного достоинства, я бы свалил его на пол и побил ногами. Мало того, что он бесстыдно обнародовал, что на его ночном столике стоит фотография другой женщины, мало того, что она заставил Шарлотту принести эту фотографию, так в довершение всего он публично унижает ее! А эти следы от веревки! После такого господин Ставракис не стоил даже пули из карабина. Впрочем, в этот момент, я бы, пожалуй, расщедрился.      И все же я был совершенно бессилен. Он тонко балансировал на грани скандала, не давая ни одного прямого повода усомниться в его искренности. Комедия переходила в трагифарс, а отсюда уже был только шаг до подлинной драмы. Слеза, появившаяся на его щеке, заслуживала премии Оскара. Если бы я не был уверен, что все это от начала до конца ложь, я бы увидел перед собой старого печального и одинокого человека, который, забыв на секунду об окружающем мире, скорбно вглядывается в фотографию безвозвратно ушедшей любимой...      Может быть, если бы рядом не было Шарлотты, неподвижной, гордой, униженной, устремившей невидящий взгляд в огонь камина, я бы поверил Ставракису.      Но сейчас мне почему-то совсем не хотелось ему верить, хотя я и оставался всего лишь немым и пассивным свидетелем разыгравшейся сцены.      Однако не все были столь терпеливы, как я. Мак-Кольм вел себя гораздо честнее: почти не пытаясь скрыть свои эмоции, побледневший от злости, он встал, пробормотал какие-то слова типа извинений и пожеланий нам приятного времяпрепровождения и вышел. Банкир последовал его примеру.      Ставракис не слишком огорчился их уходом. Мне кажется, он вообще не обратил на это внимания. Странным, дрожащим шагом он добрался до своего кресла и, буквально упав в него, уставился ничего теперь не выражающим взглядом в какую-то точку на стене.      Он не поднял головы, даже когда в дверях появился капитан Блэйк с сообщением, что моторная лодка ждет нас.                  * * *            Оказавшись на борту "Огненного креста", мы с Дэвисом первым делом приподняли угол ковра на полу в рулевой рубке. Здесь лежала газета, а под ней мы увидели четыре прекрасных отпечатка чьих-то подошв на тонюсеньком слое заблаговременно рассыпанной мною муки.      Все было ясно. Но на всякий случай мы все же проверили двери кают, лабораторий и машинного отделения. "Контрольки" в виде незаметных шелковых ниток были везде разорваны.      Судя по отпечаткам подошв, нам нанесли визит как минимум двое. На производство уже второго за эти сутки обыска у них было более часа. Мы потратили вдвое больше, чтобы понять, что они искали. К сожалению, безрезультатно.      - В любом случае, - заключил я, - теперь мы знаем, что бензиновые моторы не так уж безнадежны.      - Да, - согласился Дэвис, - если моторная лодка не могла отвезти нас, значит, как раз в это время она была здесь. Вот только...      - Что еще, Дэвис?      - Есть что-то еще, очень важное, но я никак не могу сформулировать...      - Сформулируете утром, Дэвис. В полночь свяжитесь с дедом Артуром и попытайтесь вытянуть из него максимум информации о людях, с которыми мы имели удовольствие познакомиться на "Шангри-Ла". Еще меня очень интересует, кто был врачом первой госпожи Ставракис. Меня вообще заинтриговала эта женщина.      Я дал Дэвису подробные инструкции, а потом попросил его, чтобы он перевел корабль и поставил его на якорь за островком. Помогать ему было бы неоправданным донкихотством, поскольку в 3.30 утра мне предстояло куда более сложное дело.      - После всего можете ложиться спать, Дэвис, и можете даже по-настоящему выспаться, - сказал я.      Он что-то ответил, но я не обратил внимания на его слова. Жаль. Я должен был его выслушать. Мы должны были вообще не спать в ту ночь. Поскольку любое число самых нервных и самых бессонных ночей все же лучше спокойного вечного сна.                  Среда, с 5 утра до сумерек.            Было темно, хоть глаз выколи. Местные жители называют такую темень "как в жилетке у дьявола". Черное небо, черные деревья и проливной дождь, корректирующий видимость до абсолютного нуля. В таких условиях возникающее на пути дерево можно увидеть, только ударившись об него, а чтобы заметить яму, необходимо прощупать всем телом очертания ее дна.      Дэвис, как мы и договорились, ровно в 3.30 разбудил меня. Потом мы пили чай (я - покрепче), готовились к моей экспедиции, а Дэвис, в качестве звукового оформления, рассказывал мне о полуночном разговоре с дедом Артуром. Командир сообщил, что вертолет будет в указанное время в указанном месте, и добавил, что, с его точки зрения, мы напрасно тратим время.      Обычно у нас с дедом Артуром возникают противоречия относительно оценки моих оперативных возможностей. На этот раз он, кажется, на все сто процентов прав.      И вот уже почти пять часов, и я близок к отчаянию. Неужели я так и не разыщу этот проклятый пляж? Никогда бы не подумал, что всего лишь пять миль лесного массива станут для меня непреодолимым препятствием.      Мне не требовалось переходить вброд горные реки. Я был избавлен от необходимости взбираться на скалы и спускаться в пропасти. Дикие джунгли, безводные пустыни, безмолвные льды - все это было далеко и неправда.      А этот островок ничем не привлек бы любителей острых ощущений. Редкий лесок, пологие склоны холмов. Идеальные условия для послеобеденной воскресной прогулки достаточно активного пенсионера. Но, хотя, судя по безуспешности моих начинаний, я уже почти стал пенсионером, активности у меня явно недоставало. Другое дело, что, к сожалению, прогулку происходила не в воскресный полдень.      Проблемы начались сразу же, как только я попытался выбраться на берег. Это отнюдь не напоминало триумфальную высадку союзников в Нормандии. Представьте, что у вас на ногах ботинки на резиновой подошве, в руках мокрая резиновая лодка и вы пытаетесь перетащить ее на берег по скользким, обросшим водорослями полутора- двухметровым валунам. С тем же успехом вы могли бы продемонстрировать свое ковбойское искусство, перемещаясь из конца в конец загона по спинам коров. Я надеюсь, такие смельчаки найдутся, тем более что наличие шерсти на спинах животных существенно облегчит задачу. Но даже самый заносчивый ковбой не решится на эту эскападу темной ночью, к тому же облив предварительно спины коров мыльной пеной.      Я не был ковбоем. Скорее - самоубийцей.      После третьего падения я разбил фонарь, заработал несколько чувствительных синяков и потерял компас. Слава Богу (хотя как раз этого можно было ожидать), что глубиномер остался цел. Как известно, именно глубиномер хорошо помогает сориентироваться, когда пытаешься угадать направление в беспросветно-темном лесу.      Выпустив воздух из надувной лодки, я двинулся вдоль берега. Мне показалось логичным, что таким образом через некоторое время я доберусь до песчаного пляжа, где назначена встреча. Но сегодня я был явно не в ладах с логикой. Оказалось, что лес здесь доходит до самой границы скал, а все побережье буквально усеяно небольшими протоками.      Я действительно не видел дальше своего носа, да что там! - даже нос терялся во мгле. В результате я достаточно регулярно, примерно каждые две минуты, падал в эти самые протоки. Легко догадаться - они были наполнены водой.      Рассчитывая прогуливаться по лесу и летать на вертолете, я предусмотрительно не взял с собой резиновый комбинезон, и теперь на мне не было ни единой сухой нитки. Хорошо хоть, ракетницы, которыми я собирался подать знак вертолету, были завернуты в водонепроницаемый материал. Впрочем, теперь я мог их выбросить, как ненужный балласт: двигаясь с такой скоростью, я прибуду на место встречи как раз к полудню.      С проклятьями выбравшись в очередной - третий - раз из достаточно глубокого ручья, я решил изменить тактику и уйти от побережья подальше в лес.      Уже через несколько минут я убедился, что это не самое удачное решение в моей жизни.      Потеряв компас, я самоуверенно успокоил себя тем, что определить направление движения будет несложно: пляж, куда я стремлюсь, находится на востоке островка, ветер дует с запада, так что самым надежным компасом должна стать моя спина. Теоретически все было просто: ветер в спину - значит, все в порядке. Но на практике оказалось, что ветер в лесу ежеминутно меняет направление, а моя спина не в состоянии выбрать из суммы воздействий одно - правильное.      Я знал, что с востока на запад островок пересекает покрытая соснами скалистая гряда. Значит, если двигаться вдоль нее, то когда-нибудь можно будет добраться до места.      "Когда-нибудь". Это определение вполне устраивало меня своей точностью. Я посмотрел на часы - до рассвета оставалось всего лишь полчаса - и стал мысленно репетировать монолог, с которым я обращусь к деду Артуру, чтобы объяснить, зачем мне нужен был вертолет, если я за ним не явился. Еще одна мысль не давала покоя: как пилот вертолета найдет место нашей встречи. Наверняка с воздуха суша сейчас неотличима от воды. Кроме того, я где-то слышал, что при определенной силе ветра вертолет перестает слушаться руля. Учитывая мою везучесть, сейчас эта норма наверняка превышена вдвое. А если вертолет не вылетит, или если он вылетит, но не долетит, или если, наконец, вылетит и долетит, но не сможет найти место посадки или не сможет сесть? Что тогда?      Учитывая, что в дневное время я не имею права привлекать внимание всей округи к незнакомому человеку, путешествующему на достаточно экзотической для этих мест надувной лодке, у меня мог быть только один, но зато очень перспективный план: возвратиться на берег, найти лодку, спрятаться, переждать без сухой одежды, огня и еды до вечера, чтобы потом снова оказаться на "Огненном кресте" не солоно хлебавши. В этом случае от моих сорока восьми часов, и так уже сократившихся наполовину, осталось бы всего лишь двенадцать.      Я побежал. Вернее, попытался бежать. Теперь я понимаю, почему такой увлекательный вид спорта, как ночной бег по пересеченной местности, не включен в программу Олимпийских игр: судьи просто никого не дождались бы на финише.      Через пятнадцать минут, проложив с помощью наиболее уязвимых частей моего тела просеку среди "железных" пней и стволов, я услышал далекий, но постепенно приближающийся гул мотора. Вертолет прилетел раньше намеченного срока. Это конец. Пилот совершит посадку, убедится, что меня нет, и улетит обратно. Я вытащил ракетницу, чтобы сообщить ему о своем присутствии, но оказалось, что моя голова, моя несчастная, изболевшаяся от ударов голова все еще способна совершать элементарные вычисления. Я спрятал ракетницу, так как понял, что, заметив мой сигнал и доверившись ориентиру, пилот вряд ли был бы доволен местом посадки.      Я старался двигаться максимально быстро. Но, к сожалению, уже много лет я не тренировался в беге на спринтерские, а тем более на стайерские дистанции. Мои легкие издавали звуки, подобные хрипам испорченного кузнечного меха. Я уже еле дышал. Кустарник цеплялся за ноги, ветки хлестали по лицу, а камни выскальзывали из-под ног в самый неподходящий момент.      И все же я продвигался бы вперед достаточно быстро, если бы не деревья, снова и снова выраставшие у меня на пути. Я попробовал бежать с вытянутыми вперед руками, как слепой, но тут же одна из торчащих перпендикулярно стволу как раз на уровне моего лица веток, словно биллиардный кий, прицельно ткнула меня в переносицу - сантиметр левее или правее, и я бы ослеп, во всяком случае наполовину. Я вспомнил, что слепые часто пользуются тросточкой, и попытался использовать в этом качестве сухую ветку, больно ударившую меня по ногам. Бесполезно. Деревья атаковали со всех сторон. Создавалось впечатление, что моя голова стала кегельным шаром, с тем только уточнением, что в кегельбане шар бьет по кеглям, а здесь деревья-кегли небезуспешно пытались куда-то забить мою голову-шар.      А вертолет безнадежно кружил где-то надо мной. Мне показалось, что после третьего круга он отказался от поисков и улетел. Но нет, я снова услышал звук мотора. Небо на востоке немного прояснилось, но все равно пилот наверняка ничего не мог разглядеть внизу.      Внезапно земля ушла у меня из-под ног. Я выбросил вперед руки и напряг мускулы, чтобы самортизировать падение в очередную яму или речушку. Но падение длилось. Склон оказался почти отвесным, и я летел по нему все быстрее. Тут выяснилось, что я крайне непостоянен в своих суждениях: теперь я мечтал, чтобы на моем пути оказалось хотя бы одно дерево, хотя бы кустик или пенек, хотя бы что-нибудь, что приостановило бы этот сумасшедший полет. Если это был овраг, то наверняка самый глубокий в мире, а на его дне располагалось кладбище для таких идиотов, как я.      Но это оказался всего лишь эффектный спуск к искомому пляжу. Наконец ландшафт стал плоским, траву сменил песок, и мне удалось остановиться.      Я задыхался. Но ждать, пока дыхание восстановится, не было времени. Я вскочил и, оценив обстановку: контуры пляжа, его площадь, мое местоположение и направление движения находящегося, судя по звуку, в ста - ста пятидесяти метрах от меня вертолета, - снова бросился бежать. Уже через несколько секунд я мог позволить себе достать ракетницу, а еще через несколько яркий бело-голубой свет вспыхнул в небе так ослепительно, что я заслонил глаза рукой.      Через тридцать секунд, когда в небе догорали последние остатки ракеты, надо мной пролетел вертолет. Пилот включил два направленных на землю прожектора. На всякий случай я отбежал в сторону.      Вертолет садился. Его полозья коснулись поверхности песка, гул моторов умолк, лопасти вращались все медленнее и медленнее, пока не замерли. Я еще никогда не летал на вертолете, хотя часто видел эти машины в действии. Признаться, ни одна из них не казалась мне столь огромной.      Я подошел. Правые двери кабины распахнулись, в лицо мне ударил луч света от фонаря, и голос с валлийским акцентом спросил:      - Добрый день. Ваша фамилия Кэлверт?      - Да. Я могу войти?      - А как я удостоверюсь в том, что вы действительно Кэлверт?      - Думаю, вам достаточно будет моего честного слова. Не стройте из себя супермена. Вы не уполномочены проверять мои документы.      - А у вас есть какие-нибудь документы?      - Послушайте, будьте благоразумны. Неужели вам никогда не рассказывали, что есть категория людей, которые не имеют при себе документов, а если и имеют, то этим бумагам не стоит верить. Или вы думаете, что я от нечего делать прохаживаюсь в пять часов утра в пяти милях от ближайшего жилья? И что я случайно в кустах нашел ракетницу и сдуру выстрелил в том самом месте и в тот самый момент, когда это должен был сделать некий Кэлверт? - Я начинал "заводиться". - А Кэлверта, по-вашему, я, конечно, убил?      - Мне приказано соблюдать максимальную осторожность. - Чувствовалось, что, несмотря на мою тираду, он все же не слишком мне доверяет, но выбора у него не имелось - я был на пляже один.      - Лейтенант авиации Скотт Уильямс, - представился он холодным тоном. - Судя по тому, что мне рассказывали, убить Кэлверта не так уж просто. Добро пожаловать.      - Спасибо на добром слове. - Я влез в кабину, устроился в кресле и захлопнул дверь.      Он не подал мне руки. Вместо этого он включил маленькую лампочку на потолке и воскликнул:      - Что у вас с лицом?      - А чем вам не нравится мое лицо?      - Оно все в крови, сотни порезов.      - Наверное, это сосновые иголки. - Я рассказал ему о своем героическом марш-броске. Он никак не прокомментировал мою исповедь.      - Зачем прислали такую большую машину? - переменил я тему. - С ее помощью можно было бы перевезти целый батальон.      - Четырнадцать человек, - уточнил пилот. - Я достаточно безрассуден, чтобы работать в эту ночь с вами, Кэлверт, но все же не настолько, чтобы летать в такую погоду на небольшом вертолете.      - Сколько у нас топлива?      - Полные баки.      - Значит, мы сможем летать целый день?      - Почти. Это зависит от скорости. Итак, чего вы от меня хотите?      - Прежде всего немножко тепла в голосе. Или вы очень не любите летать на рассвете?      - Я пилот авиаморской спасательной службы, Кэлверт. Эта машина - единственная на нашей базе, которая в такую погоду способна оказать помощь терпящим бедствие людям. Моей обязанностью было найти и спасти этих людей. Вместо этого меня послали в ваше распоряжение. И я спрашиваю: чего вы от меня хотите?      - Вы имеете в виду "Мэри Роз"?      - Вы знаете? Да, именно это.      - "Мэри Роз" не существует и никогда не существовала.      - В каком смысле? Я сам слышал сообщение.      - Я могу сказать вам столько, сколько могу сказать. Мне необходимо разведать окрестности, не привлекая внимания и имея достаточно серьезный предлог для этой разведки. Поэтому я выдумал тонущий корабль. Не буду хвастать - название придумал не я. Это постарались парни из "Би-Би-Си".      - Точно?      - Точнее не бывает.      - И эту липу два раза передавали по радио и телевидению! Ну вы даете! - Он улыбнулся так, словно гора свалилась у него с плеч, и протянул мне руку. - Прошу прощения, Кэлверт. Скотт Уильямс, для друзей - просто Скотти. Готов помочь вам всем, чем смогу. С чего начнем?      - Вы знаете побережье и острова?      - Как свои пять пальцев. Я служу здесь восемнадцать месяцев. Меня используют в спасательных операциях, маневрах с сухопутными войсками и морской пехотой, в поисках пропавших альпинистов и так далее.      - Хорошо. Тогда помогите мне найти место, где может быть спрятано большое двухмоторное судно. От двенадцати до пятнадцати метров длиной. Это может быть большой док или просто удобная бухта между скалами, где можно бросить якорь, не привлекая ничьего внимания.      Он протяжно свистнул.      - Ничего себе... Это трасса в несколько тысяч километров. Сколько у нас времени? Месяц?      - Десять часов. До захода солнца. Но мы можем с самого начала исключить все населенные пункты, все пути регулярных морских сообщений и все места, годные для рыбной ловли. Я надеюсь, это облегчит задачу?      - В принципе, да. Но все-таки, что мы ищем?      - Я ведь сказал. Спрятанное судно.      - Ну ладно. В конце концов, это ваше дело. Откуда начнем?      - Давайте на восток.      - Порядок. Только сначала пристегните ремни, наденьте шлемофон и приготовьтесь к небольшой тряске. Вы привычны к морю?      - Само собой. А зачем наушники? - Я никогда не видел такого диковинного головного убора, а тем более таких наушников: диаметром сантиметров двадцать, из толстой, трехсантиметровой пористой резины. Маленький микрофон был зафиксирован на конце стальной проволоки, идущей от шлема на уровне моих губ.      - Чтобы защитить уши, - ответил лейтенант. - От звука мотора могут лопнуть барабанные перепонки, и вы оглохнете минимум на неделю. Представьте, что вы в кузнечном цеху и вокруг вас дюжина пневматических молотов. Что-то вроде этого вы сейчас услышите.                  * * *            Я не сомневался в том, что люди, подобные Уильямсу, не способны обманывать. И действительно, звук был именно таким, как он говорил. Разве что пневматических молотов было вдвое больше. Когда моторы вращались на нормальной скорости, никакие наушники не помогали: страшный грохот проникал сквозь кости черепа и, достигая самых потаенных уголков моего мозга, взрывал его. Уже через полчаса моя голова раскалывалась пополам. Снова и снова я искоса поглядывал на темное сосредоточенное лицо сидящего рядом молодого валлийца. Как он много лет, на протяжении многих часов выносит этот жуткий грохот? Впрочем, я не хочу знать его секрет. Если я когда-нибудь снова соглашусь войти в эту камеру пыток, наверняка меня выведут из нее в смирительной рубашке. Если, конечно, я выдержу пытку до конца.      Первый этап нашей экспедиции принес первые отрицательные результаты. По мнению ученых, они так же важны, как и положительные. К сожалению, над проблемой пропавших кораблей не работают научно-исследовательские институты. Или к счастью. Во всяком случае безрезультатность поисков не наполняла меня оптимизмом.      Через двадцать минут меня заинтересовала маленькая речушка, впадающая в море. Мы пролетели вверх по течению километра два, и я заметил, что кроны растущих по обе стороны реки деревьев соединяются.      - Я хочу увидеть, что там, - решительно выкрикнул я в микрофон.      - Хорошо. Тут недалеко я заметил место, пригодное для посадки. Метров четыреста отсюда.      - Зачем? Разве у вас нет веревочной лестницы, чтобы опустить меня?      - Если бы вы знали что-нибудь о ветре, дующем в узкой долине со скоростью восемьдесят километров в час, вы бы наверняка не предложили мне ничего подобного. Даже в шутку. Я хочу вернуться на базу целым.      Он развернулся и без проблем совершил посадку на большом плоском камне за скалой. Через пять минут я добрался до подозрительных деревьев, а еще через пять минут вернулся обратно к вертолету.      - Ну как?      - Ничего интересного. Старый дуб упал и перегородил речку. Дальше вверх по течению не проплыть.      - А если его поднимают как шлагбаум?      - Нет. Наверняка нет. Дерево весит минимум три тонны и лежит там уже несколько лет.      - Ну, нельзя так сразу рассчитывать на успех, - утешил он меня.      Через несколько минут - новая речушка. Течение в ней показалось мне слишком сильным, и все же мы пролетели вдоль нее. В восьмистах метрах от устья вода вспенивалась, падая с водопада. Мы вернулись. Когда мы добрались до места, которое я обозначил как северную границу наших поисков, было уже совсем светло. Здесь долина сменилась высокими отвесными скалами.      - Вы знаете эти места? Что там дальше?      - Скалы и скалы, - ответил Уильямс.      - Какие-нибудь пещеры?      - Нет. Там даже ласточки не строят гнезда.      Мы возвратились к исходному пункту и полетели на юг. Море под нами сплошь было покрыто толстым слоем белой пены. Мощные волны катились с запада. Шторм был в разгаре. Не видно было ни кораблей, ни даже рыбацких лодок. Зрелище захватывающее. Но ощущения малоприятные. Наш вертолет подпрыгивал в порывах ветра и дрожал всеми частями, как сумасшедший, соскакивающий с рельсов поезд.      Я думаю, одного часа такого путешествия достаточно, чтобы получить однозначную психологическую установку: больше никогда не садиться в вертолет. Однако, еще раз взглянув вниз, я справедливости ради признал, что, окажись я сейчас на борту корабля, ощущения могли быть еще более запоминающимися. Значит, машина Уильямса - вовсе не самый плохой вариант. А может, дело в самом Уильямсе - хоть в чем-то мне повезло в этот день.      Теперь нам предстояло преодолеть тридцать километров к югу. Мы летели как можно ниже, на высоте метров шестидесяти (если эти прыжки в воздухе можно назвать полетом), но из-за дождя, чтобы рассмотреть поверхность моря, приходилось снижаться еще ниже - почти до самых волн. Мы внимательно осмотрели все, но ничего не нашли. Я взглянул на часы. 9.30. Время идет, а результата нет.      - Сколько еще выдержит вертолет?      Уильямс был спокоен и так же свеж, как в самом начале нашего путешествия. Создавалось впечатление, что полет для него - детская забава.      - Я патрулировал на нем пятьдесят морских миль, и погода была похуже, чем сейчас. - Он был доволен собой, на его лице я не заметил и следа напряжения, беспокойства или усталости. - Думаю, прежде нужно спросить, сколько выдержите вы.      - Я? Я уже давно не выдерживаю. Я не выдерживал с самого начала. Но какое это имеет значение, если нужно продолжать. Давайте снова вернемся к месту старта и облетим весь остров. Сначала южное побережье, потом на север вдоль западного побережья, потом на восток до деревушки и опять сюда.      - Слушаюсь.      Уильямс направил вертолет на северо-запад. Этот маневр был совершен с помощью крутого виража, который буквально перевернул мой желудок.      - Кофе и бутерброды в ящичке у вас за спиной, - предложил он.      Странно, но я не воспользовался его предложением. И кофе, и бутерброды остались там, где лежали.      Теперь мы летели против ветра. Это не прибавляло скорости. Следующие сорок минут мы потратили на то, чтобы пролететь всего лишь сорок километров и достичь восточного мыса. Мы продвигались вперед на три метра, а ветер тут же отбрасывал нас на два.      Видимость была почти нулевая. Уильямс ориентировался только по показаниям приборов. В таких условиях он уже раз десять должен был потерять направление, но - о чудо! - мой любимый песчаный пляж вынырнул из-за пелены дождя перед самым нашим носом, как будто все это время нас вел радиомаяк. В этот момент я окончательно поверил Уильямсу - он знал, куда лететь, - и окончательно разуверился в себе. На несколько минут в моем сознании возник светлый образ деда Артура, но я счел это явление несвоевременным.      - Посмотрите, - привлек мое внимание пилот, когда мы оказались примерно над серединой южного побережья. - Вот идеальное место для нашей цели.      Он был прав. Белый трехэтажный особняк возвышался на поляне в ста метрах от берега и в тридцати метрах над берегом. Таких огромных домов-замков было много в этих местах. Кто и для чего их строил - для меня навсегда останется загадкой.      Наше внимание сосредоточилось, скорее, не на доме, а на огромном доке для лодок, поднятом над краем бассейна, соединенного каналом с открытым морем.      Не произнеся больше ни слова, Уильямс посадил вертолет за деревьями позади дома. Я вытащил целлофановый пакет, который прятал под рубашкой, и вынул из него два револьвера: люгер занял свое место в кармане, "лилипут" остался в руке. Уильямс сделал вид, что ничего не заметил.      В доме давно уже никто не жил. Крыша в некоторых местах обвалилась. Соленый морской воздух разъел краску на стенах, обои отслоились. Я заглядывал в комнаты сквозь выбитые рамы и не видел ничего, кроме груд песка.      Вокруг дока все было покрыто высохшей серой пеной. Я ступал по этой корке, и она хрустела под ногами. Наверняка, попади я сюда лет через десять, эти следы так и останутся нетронутыми. В общем-то все было ясно. И все же я довел дело до конца, осмотрев заброшенный док. Он был внушительных размеров - двадцать на шесть метров. Большие ворота еле держались на проржавевших петлях. Я печально улыбнулся, выражая соболезнования самому себе, и вернулся к вертолету.      В течение следующих двадцати минут мы еще два раза видели такие же старые дома и такие же ветхие доки. Я не был ни археологом, ни искателем зарытых кладов, следовательно, вполне мог не слишком интересоваться этими древностями. С первого взгляда было понятно, что последние жители этих домов отошли в лучший мир задолго до моего рождения. И все же я был систематичен в своих заведомо напрасных поисках. Наверное, Уильямс подумал, что у меня в роду были немцы, которые вместе с генами передали мне сверхъестественную пунктуальность.      Западное побережье не порадовало нас открытиями. Мы обогнули городок и полетели по ветру вдоль побережья. Здесь для нас тоже не нашлось ничего интересного. Две небольшие деревушки, наверное, самые спокойные в мире. Когда дед Артур все-таки уволит меня (а это произойдет наверняка очень скоро), я поселюсь в одной из них. Там наверняка не слышали ни о каких похищениях, наверняка никогда не видели никаких пиратов. Это меня вполне устроит. Уже послезавтра. Но сегодня покой этих деревушек меня не интересовал.      Мы снова возвратились на место старта и пересекли остров по направлению к северному побережью, чтобы там свернуть на запад. За это время дважды делали посадку: первый раз - чтобы исследовать небольшое укрывшееся между деревьями озерцо, второй - чтобы посетить заброшенный комплекс промышленных зданий (Уильямс сказал, что несколько лет назад здесь перерабатывался особый сорт песка, необходимый для производства зубной пасты). Здесь мы задержались минут на пять, чтобы Уильямс мог позавтракать. К этому времени я уже хоть и освоился с вертолетной болтанкой, но все же недостаточно, чтобы присоединиться к нему.      Был полдень. Следовательно, я использовал половину нашего летного времени. Что дальше? С самого начала я искусственно поддерживал в себе и Уильямсе энтузиазм относительно возможных перспектив поиска. Теперь я был склонен признать горькую реальность - тот факт, что мой план потерпел фиаско. "Нантесвилля" у острова не было. Жаль только, я не мог сообщить об этом деду Артуру - его бы это наверняка утешило.      Я раскрыл карту и жестом пригласил Уильямса поучаствовать. Со стороны это должно было выглядеть неплохой пародией на военные фильмы: генерал и начальник штаба совещаются относительно направления главного удара.      - Необходимо расширить радиус поисков. Появляются три варианта. Вот здесь есть озеро. Его длина десять километров при ширине тысяча метров. Это первый вариант. Второй - вот этот горный массив, здесь множество проливов и островков. И наконец, можно двинуться на восток, к южному побережью залива Лох-Гурон и озеру Гурон.      - Гурон? - переспросил Уильямс. - Это последняя точка на западном побережье Ирландии, где мне хотелось бы совершить посадку. Дальше гиблые места, вы не найдете там ничего, кроме затонувших кораблей и скелетов. На двадцати милях там больше подводных скал, водоворотов и течений, чем во всей остальной Шотландии. Даже местные рыбаки обходят эти места стороной. Кстати, вы знаете, как называют вход в залив? Очень поэтично - "Вход в гробницу".      - Просто у местных жителей хорошо с чувством юмора. Кроме того, если наши поиски окажутся безрезультатными, мне все равно придется искать вход в это богоугодное заведение. Поехали.      Если местные жители могли сохранять чувство юмора в таких условиях, им можно было только позавидовать. При виде окрестностей меня это чувство, похоже, оставило навсегда.      Черные, скалистые, не тронутые растительностью берега. Четыре острова протянулись на восток, словно четыре прямоугольника свеженасыпанных могил. Не нужно было иметь богатую фантазию, чтобы почувствовать нечто зловещее и унылое в этом пейзаже - он на самом деле был зловещим и унылым. Вдалеке северный и южный берега озера Гурон сдвигались друг к другу, создавая узкий горный каньон между островерхими, почти готическими горными массивами. С подветренной стороны острова вода была черная, как чернила. Дальше кипела белая пена - море клубилось волнами. Только сумасшедшие могли ввести сюда свой корабль. Но вскоре оказалось, что такие в этих местах водятся.      Как только мы отлетели от островов, я заметил расщелину в прибрежных скалах. Это был небольшой естественный бассейн размером с два теннисных корта. Его соединял с заливом короткий, едва ли метров в десять, канал. В бассейне стояла большая лодка, по виду напоминающая переделанную военную моторку. За бассейном виднелось небольшое плоскогорье, за которым поднималось вверх высохшее русло реки. Какие-то люди копошились недалеко от четырех желто-зеленых палаток, установленных на плоскогорье.      - Может быть, это? - спросил Уильямс.      - Может быть... - Но я уже знал, что нет. Я понял это сразу, как только рассмотрел маленького человечка в очках, спешившего нам навстречу. Одного взгляда на остальных семерых или восьмерых таких же бородачей было достаточно, чтобы окончательно утвердиться в первом впечатлении: эти люди не способны напасть даже на четырехвесельную лодку с командой из двух физически развитых феминисток. Они даже не работали, как мне показалось вначале, а только пытались удержать свои палатки, чтобы те устояли на ветру. Их судно сильно накренилось влево, палуба была затоплена.      - Здравствуйте! - завопил бородач, протягивая мне грязную руку. - Я счастлив, что вы прибыли!      - Что у вас случилось? - поинтересовался я после первых приветствий. - Как вы очутились в этой, в буквальном смысле слова, дыре?      - О, мы прекрасно знаем, где находимся, - замахал он руками. - Мы бросили здесь якорь три дня назад, но во время бури ночью в лодке образовалась пробоина. Такой неприятный случай...      - Пробоина? И вы стояли на якоре в этом самом месте?      - Ну да...      - В таком случае вам действительно не повезло. Вы из Оксфорда или из Кембриджа?      - Ну что вы, естественно, из Оксфорда. - Он, кажется, обиделся. - Перед вами геолого-биологическая экспедиция.      - Да-да, конечно, - пробормотал я успокаивающим тоном. - Как, по-вашему, пробоина серьезная?      - Камнем выломало доску. Во всяком случае сами мы с этим не справимся.      - У вас есть запас воды и еды?      - Да.      - А радиопередатчик?      - Лишь приемник.      - Как только погода улучшится, мы пришлем к вам специалистов. До свидания.      Его челюсть отвисла примерно сантиметров на десять.      - Вы покидаете нас?.. Вот так?.. Запросто?      - Мы из спасательной авиаморской службы. Ищем потерпевшее бедствие рыбацкое судно.      - А, "Мэри Роз"... Мы слышали вчера по радио.      - Ваша ситуация, слава Богу, не представляет угрозы для жизни. А теперь прошу прощения, но у нас впереди еще очень большой путь...      Уильямс невозмутимо встретил меня в вертолете.      - Куда теперь?      - Я хочу осмотреть эти четыре островка. Начнем с самого восточного.                  * * *            Через три минуты мы уже летели над островком. Пятьдесят гектаров камня и ни клочка травы. Воспетый Шекспиром мрачный Эльсинор по сравнению с этим местом выглядел бы профсоюзным санаторием. И все же даже здесь стоял дом, из трубы которого струился дым. Значит, кто-то здесь жил. А рядом с домом был оборудован достаточно просторный док. Чем жил владелец этого дома? Даже если у него имелись запасы продовольствия, ему была необходима лодка, чтобы выезжать с острова, поскольку со времен, когда Роберт Фултон сконструировал свой колесный паровой "Клермонт", здесь вряд ли останавливалось хотя бы одно судно регулярных пассажирских или торговых линий.      Уильямс высадил меня в двадцати метрах от дока. Я, ничего не подозревая, начал обходить его, как вдруг мне пришлось задержаться. Всегда приходится ненадолго задержаться, если получаешь сильнейший удар по животу. Наверное, нападавший имел намерение проверить содержимое моего желудка, а из медицинских инструментов под рукой был только лом. Что его заинтересовало в моем желудке - приходилось только гадать, во всяком случае бутербродов Уильямса я не ел.      Через минуту-другую, переведя дыхание, но еще не получив второй, на этот раз смертельный удар, я уже оказался в состоянии рассмотреть своего обидчика. Он был худ, долговяз и сед. На вид за шестьдесят. Щетина на его лице была, наверное, семидневной, а рубашку он не менял как минимум месяц, так что ее воротник был бы неприлично засален, если бы вообще существовал. В руке он держал, как оказалось, не лом, а ружье. Это была замечательная двустволка двенадцатого калибра, дробящая кости не хуже, а наверняка даже лучше кольта. Ружье имело только два недостатка: во-первых, у великосветских охотников эта модель вышла из моды несколько сезонов назад, а во-вторых, левый ствол заглядывал в мой правый глаз таким образом, что мой правый глаз вполне мог заглянуть в левый ствол. Ствол был чист и ухожен.      - Вы кто такой? - гаркнул он, и я подумал, что в его библиотеке нет книг, с такой любовью описывающих гостеприимство шотландских горцев.      - Моя фамилия Джонсон, - зачем-то соврал я. - Опустите, пожалуйста, оружие. Я...      - Какого черта вам тут надо?      - Вы необычайно вежливы, - заметил я почти без иронии.      - Ну-ну. Я не повторяю вопросы дважды.      - Авиамоторная спасательная служба. Мы ищем корабль, подавший сигнал бедствия.      - Не знаю никаких кораблей. Проваливайте.      Он опустил стволы, теперь они были на уровне моего живота. Может быть, он решил, что после выстрела в живот сможет похоронить меня, не испачкав рук. Интересно, найдет ли он среди этих камней хотя бы один квадратный метр земли, чтобы зарыть меня.      - Смею предупредить вас, что, угрожая оружием должностному лицу, вы преступаете закон.      - Может быть, так, а может, и нет. Я знаю наверняка только то, что этот остров принадлежит Сэмюэлу Мак-Горну, и то, что я умею защищать свою собственность.      - Да, и это у вас неплохо получается, господин Мак-Горн. - Двустволка дрогнула, и я быстро добавил: - Все, все. Я ухожу. И не трудитесь говорить мне "до свидания". В любом случае я не вернусь. - В последнем утверждении я был, пожалуй, не вполне искренен.      Мы уже стартовали, когда Уильямс спросил:      - Кто этот тип?      - Судя по всему, тайный агент шотландского управления по делам туризма. Завлекает туристов местной экзотикой. Жаль только, за последние сорок лет я стал единственным его клиентом. Но в любом случае он не имеет ничего общего с людьми, которых я ищу. Хотя его настроение мне не понравилось. Старик чем-то смертельно напуган.      - А почему вы не осмотрели док внутри? Там мог находиться катер. Хотя где гарантия, что за камнями не прятался еще один человек с ружьем.      - Вот именно. Поэтому я и отступил. Иначе я разоружил бы старичка за десять секунд.      - А он бы за десять секунд успел разворотить вам голову.      - Дорогой Уильямс, оружие - моя слабость. В этой области я знаю множество секретов. В том числе и то, что ружье почти никогда не стреляет, если стоит на предохранителе.      - Ах, так. Ну извините, пожалуйста. - По лицу Уильямса легко можно было прочесть, как ему неловко за свою неудачную критику, к тому же он не умел так хорошо скрывать чувства, как это удавалось мне.      - Куда мы летим дальше? - спросил Уильямс уже деловым тоном.      - Остров номер два. К западу.      - Напрасная трата времени. Я знаю этот остров. Однажды я забирал оттуда раненого, чтобы доставить его в больницу в Глазго.      - Раненого?      - О нет, никакой перестрелки не было. Банальный бытовой порез. Разделочным ножом. Правда, достаточно глубокий. Плюс инфекция...      - Нож для разделывания чего, рыбы?      - Скорее, акул. Их обычно называют акулы-странники. Их в этих местах так же много, как макрели. Большая акула может дать около тонны рыбьего жира. - Он показал на карте маленькую точку. - Вот видите, этот городок жители оставили лет двадцать назад. Не понимаю, какой был смысл вообще здесь селиться.      Если кто-нибудь когда-нибудь обзовет дырой один из восхитительно грязных и пыльных провинциальных городишек, немедленно отправьте его на второй к западу островок посреди озера Гурон, и он непременно возьмет свои слова обратно. Четыре серых домика на каменистом плато. Два пирса, волнорезы. В узеньком канале между пирсами - несколько рыбацких лодок. Ворота ближнего к морю, метрах в восьми от воды, дома были открыты. Я даже разглядел несколько акульих туш на камнях между домом и морем. Люди, стоящие на берегу, махали руками, приветствуя нас.      - Вы можете высадить меня тут?      - А что вы собираетесь делать?      - Еще не знаю. Правда, я также не знаю, где тут можно сесть. Разве что на крышу. Или в тот раз вы поднимали раненого на веревочной лестнице?      - Да. Но, во-первых, для этого нужен еще один член экипажа, а во-вторых, я уже говорил, в такую погоду мне не хотелось бы рисковать вашей жизнью и вертолетом. А вам обязательно нужно там побывать?      - Я могу отказаться от этой затеи, если вы поручитесь за живущих здесь людей.      - О, я могу это сделать от чистого сердца и с полной уверенностью. Я хорошо знаю их старшего - это австралиец Тим Хатчисон. Большинство рыбаков восточного побережья поручились бы за него, ни секунды не колеблясь.      - Тогда летим к следующему острову.      Мы облетели этот остров один раз, но этого оказалось достаточно. Если бы специалисты государственной пенитенциарной службы решили построить здесь тюрьму особо строгого режима, они отказались бы от этой мысли отнюдь не потому, что условия содержания заключенных показались бы им слишком мягкими. Просто на островке не было годного для строительства места. Здесь не разместилась бы даже камера-одиночка.                  * * *            Пролетая от третьего к четвертому островку, мы получили возможность рассмотреть пресловутый "Вход в гробницу" во всем его великолепии. Он способен был впечатлить и самого невозмутимого морского волка. Пять минут в этой воде даже в акваланге - и уже никто и никогда не услышал бы о счастливчике Кэлверте. Сильный ветер дул против неутомимого течения, и в результате их противоборства вода превращалась в жуткое варево, словно в котле злой и всемогущей колдуньи. Различить отдельные волны было невозможно. Это была единая масса, но, казалось, в ней нет и двух совместимых друг с другом капель. Течения перехлестывали противотечения, которые тут же поглощались другими течениями, пожирающими друг друга. Вода постоянно меняла цвет: от белого на гребнях пены до черного в эпицентре водоворотов. Короче говоря, это было подходящее место для того, чтобы пригласить туда любимую тетушку теплым летним вечером на лодочную прогулку. В результате такой прогулки рассерженная тетушка могла бы вычеркнуть вас из списка своих наследников. Впрочем, в результате этой прогулки наследники тетушки могли бы безотлагательно воспользоваться своими правам, кроме вас, разумеется, поскольку вы с тетушкой находились в одной лодке.      Но, однако, пора было обратить внимание на остров.      - Вы еще не отказались от мысли садиться здесь?      - А что, это технически невозможно?      - Нет, отчего же. Вертолеты садятся тут достаточно часто, но всегда только по приглашению владельцев острова.      - Я все больше убеждаюсь, что слухи о традиционном шотландском гостеприимстве сильно преувеличены. "Мой дом - моя крепость" - так что ли?      - Именно так. Определение "крепость" здесь очень кстати. Как раз здесь находится старинный замок клана Норталлертонов.      - Я думаю, вы ошибаетесь, Уильямс. Норталлертон - это название города, а не клана.      - Может быть, и так, во всяком случае и то и другое невозможно выговорить.      Он не боялся признать свою неправоту. Подлинный валлиец!      - Во всяком случае в замке сейчас живет глава клана - лорд Кирксайд. Он бывший губернатор из провинции. Важная шишка, хотя и отошел от дел. А прежде он покидал свою здешнюю резиденцию только раз в неделю, чтобы появиться в палате лордов и ввязаться в очередную перебранку с архиепископом Кентерберийским.      - Да-да, я тоже слышал об этом оригинале. Говорят, ему всегда удается угадать мнение парламентского большинства, но исключительно для того, чтобы проголосовать против.      - Вот именно. Но в последнее время он успокоился. В авиакатастрофе погибли его старший сын и жених его дочери. Трагедия произошла несколько месяцев назад. Это убило старика. Говорят, он потерял всякий интерес к жизни. Впрочем, это никак не отразилось на абсолютном уважении к нему местных жителей.      Мы вышли к острову с юга, и внезапно перед нами вырос замок. Это был карманный вариант Виндзора. Зато и туристы досаждали поменьше. Замок лорда Кирксайда возвышался над морем пятидесятиметровой отвесной стеной. Если бы владелец или кто-нибудь из его гостей, высунувшись из окна, потерял равновесие, ничто не спасло бы его от удара от торчащие из воды скалы. Хотя, возможно, гостей в замке совсем не случалось, а владелец уже был не в состоянии высунуться из окна.      Справа от замка виднелся пляж шириной около тридцати метров. Строителям, судя по всему, пришлось туго, но они все же оборудовали небольшой порт, защищенный двумя рядами волнорезов. Проход между волнорезами был совсем маленьким, метров семь. Док, находящийся в глубине прохода, тоже не был рассчитан на крупное судно: самое большее, что могло в нем содержаться, - двухвесельная или маленькая моторная лодка.      Уильямс поднял вертолет на стометровую высоту, чтобы пролететь над замком. Сверху строение представляло собой букву "П", открытую в глубь острова. Лежащий вдоль моря фасад заканчивался двумя башнями: на одной находилась семиметровая мачта с флагом, на другой, еще выше, - мачта телевизионной антенны. За замком располагался примерно стометровой ширины лужок. Он тянулся до самого северного побережья острова. Несмотря на высокий титул владельца, траву, слишком высокую и густую, явно не подстригали для игры в гольф. После монотонного серого пейзажа взгляд мог бы порадоваться этому сочно-зеленому ковру, если бы его цвет не был таким неестественно ядовитым.      Уильямс попытался посадить вертолет на луг, но ветер снес его, и он сел почти на краю пропасти...      Я вылез из вертолета и направился к замку. Мое внимание целиком было поглощено тем, чтобы избежать, насколько это было возможно, контактов с козами и овцами, свободно разгуливающими по траве. Несколько раз я все же получил удары копытами, хотя в целом обитатели пастбища отнеслись ко мне вполне индифферентно. Зато девушка, с которой я столкнулся буквально нос к носу, явно удивилась. Впрочем, тоже не очень.      Если однажды на далеком заброшенном островке в Шотландии вам доведется повстречаться с девушкой, вы вправе ожидать, что она будет кудрявой черноволосой красавицей, глаза ее окажутся зелеными, дикими и таинственными, и одета она будет, естественно, в традиционную шотландскую юбку. Незнакомка выглядела совершенно иначе. Правда, в глазах ее было что-то дикое, но все равно они не казались ни зелеными, ни таинственными. В остальном девушка тоже совершенно не соответствовала фольклорному идеалу. Она была блондинкой с очень модной прической: сзади и с боков волосы были обрезаны на уровне подбородка, а челка достигала бровей. Естественно, при малейшем ветре волосы закрывали все лицо. Вместо фирменной юбки на ней были обычные джинсы с высоко закатанными манжетами. Она стояла босиком. Острые щиколотки, лодыжки, икры однозначно давали понять, что ноги у девушки стройные и загорелые. Увязывая все это с торчащей на крыше современной антенной, можно было сделать вывод, что американская телереклама оказывает свое развращающее действие на жителей самых отдаленных районов Великобритании.      - Здравствуйте... - смущенно проблеял я.      - Поломка мотора? - спросила она, быстро сориентировавшись в ситуации.      - Нет.      - Какая-то авария? Нет? Этот остров - частная собственность. Прошу вас немедленно его покинуть.      Если бы она отреагировала по-другому, я бы, пожалуй, записал ее в списки подозреваемых. Но она вела себя так же, как Мак-Горн, а это была достаточно убедительная позиция. Разве что в данном случае уверенность не подкреплялась огнестрельным оружием.      Я незаметно наклонился, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Оно поразило меня. Создавалось впечатление, что последнюю неделю девушка провела в подвалах замка на хлебе и воде. Бледная кожа, обескровленные губы, глубокие темные круги вокруг глаз, прекрасных серо-голубых глаз, наполненных неизбывной печалью.      - Так что вам здесь надо? - спросила она.      - Ну вот, вы даже говорите не так, как должна говорить молодая шотландка-островитянка. Ну что ж... одной иллюзией меньше. Где ваш старик?      - Мой - что? - Уничижающего взгляда ее правого глаза (левый, к счастью, был скрыт развевающимися локонами) было все же недостаточно, чтобы испепелить меня. - Вы, наверное, хотели сказать - мой отец?      - Ну да, извините, лорд Кирксайд.      Не нужно было учиться в школе гипнотизеров, чтобы догадаться, что передо мной дочь владельца замка. Служанки обычно не говорят с незнакомыми таким тоном.      - Я лорд Кирксайд.      Я обернулся, чтобы увидеть владельца властного голоса. Высокий мужчина, старше пятидесяти, с орлиным носом и таким же взглядом из-под густых бровей, одетый в серый твидовый костюм, разглядывал меня с плохо скрываемой враждебностью.      - Что тут происходит, Сью?      Сью. Значит, Сьюзан.      - Моя фамилия Джонсон. - Петерсен уже начинал привыкать к новому имени. - Авиаморская спасательная служба. Мы разыскиваем пропавший корабль "Мэри Роз". Ветер мог снести его куда-то сюда. Мы думали...      - А Сью была полна решимости сбросить вас в пропасть, не принимая никаких оправданий? - Он ласково посмотрел на девушку. - Да, она такая, моя Сью. Например, она терпеть не может репортеров.      - А я тут при чем? - пытался я защититься. - Не имею никаких дел с газетами.      - Когда вам было двадцать лет, могли вы безошибочно отличить репортера от нормального человека? Я - нет. Сейчас другое дело. Я чувствую этих тварей за километр. И вертолет спасательной службы я тоже вижу не впервые. Жаль только, что мы вряд ли сможем вам помочь. Мы слышали сообщение. Последнюю ночь мои люди и я сам дежурили на скалах, высматривали какие-нибудь огни, ракеты... Но ничего не заметили.      - О, огромное вам спасибо! Как жаль, что мы редко встречаемся с таким пониманием и стремлением оказать содействие. А почему вы так боитесь репортеров?      - Наверняка вы тоже слышали о нашей трагедии. - Он попытался улыбнуться, и улыбка, по-моему, была совсем некстати. - Наша семья в трауре. Мой старший сын Джонатан и Джон Роллинсон, жених Сью...      Я вспомнил черные круги вокруг глаз Сьюзан. И все же мне с трудом верилось, что и через месяц следы скорби так же заметны, как через несколько дней после трагедии.      - Я не репортер, - повторил я, и это была чистейшая правда. - И, поверьте, совсем не люблю вмешиваться в чужие дела. - Правда, именно за вмешательство в чужие дела мне платят деньги. Но я счел момент неподходящим для подобных объяснений.      - Авиакатастрофа. Это произошло прямо здесь. - Он кивнул в сторону лужка. - У Джонатана был собственный самолет. Они стартовали рано утром... А потом - репортеры, телевизионщики, на корабле, на вертолете... Они хотели сделать сенсационный репортаж непосредственно с места событий. Как стадо гиен... Мерзость... Вы побудете у нас?      Я хотел уточнить, что гиены не ходят стадом, но вовремя сдержался. Что бы там ни говорил Уильямс, но лорд Кирксайд вел себя гораздо корректней, чем его дочь или старый Мак-Горн. А если он что-то скрывал или замышлял, то это был противник гораздо более опасный, чем Сэмюэл, Сью и епископ Кентерберийский, вместе взятые.      - Спасибо за приглашение, - с улыбкой ответил я. - Но у нас действительно мало времени. Приближается ночь.      - Понимаю. Хотя, мне кажется, шансы найти корабль теперь уже ничтожны.      - Боюсь, вы правы, лорд. Но служба есть служба.      - Да-да, конечно. До свидания. И желаю удачи.      Он пожал мне руку и отошел. Его дочь после минутного колебания тоже протянула мне кончики пальцев. Она действительно была хорошая девочка.      Я возвратился к вертолету.      - У нас не так много времени и бензин на исходе. - Уильямс тактично старался не встречаться со мной взглядом. - Еще час, и наступит ночь. Куда летим?      - Домой, - устало выдохнул я, и мне не удалось наполнить свой голос бодростью и оптимизмом.      Мы пролетели над лужком, который, по словам лорда Кирксайда, стал последней взлетной полосой для туристского самолета молодого лорда Кирксайда. Мы летели на север низко, так что никто на островах не мог нас заметить. Потом свернули на запад, потом - на юг и, наконец, на восток - в направлении места, откуда начинали сегодняшние поиски.      Когда мы подлетали к пляжу, солнце почти касалось горизонта. Быстро темнело. Я с трудом различал черный силуэт островка, покрытого деревьями, слабый блеск серебрящегося песка и верхушки рифов, отделяющих пляж от открытого моря.      Уильямс не собирался делать круг, чтобы осмотреться, а сразу пошел на посадку. Наверное, это было рискованно, но Уильямс был уверен в себе, как древний египтянин, который умелой рукой запустил бумеранг и теперь ждет его возвращения. Я тоже не беспокоился. С не слишком разбирался в вертолетном деле, но жизнь научила меня, что, находясь рядом с таким человеком, как Уильямс, можно быть спокойным даже под дулом пулемета.      Только две мысли нарушали мой душевный покой: я уже предвкушал приятное ночное путешествие через лес и не менее приятное объяснение с дедом Артуром о полном провале моих поисков. Оставалось только решить, какое из двух зол я считаю меньшим. Причем проблема была чисто теоретической, поскольку и большего зла избежать тоже не удастся.      Уильямс протянул руку к тумблеру, включающему прожектора, чтобы осветить место посадки, но свет вспыхнул на долю секунды раньше, чем он щелкнул переключателем. Ослепительный луч света ударил с земли, резанул по глазам и осветил нашу кабину, как полуденное солнце. Скорей всего, мощный прожектор диаметром сто двадцать пять сантиметров был установлен на самом берегу.      Уильямс заслонил глаза рукой и тут же неловко упал вперед уже мертвым, потому что его белая рубашка на груди мгновенно пропиталась кровью.      Я скрючился за креслом, пытаясь отыскать иллюзорное спасение от автоматных очередей, разбивающих лобовое стекло. Вертолет начал как бы клевать носом, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.      Я хотел перехватить рычаги управления, еще стиснутые пальцами погибшего пилота, но в этот момент стрелявший сменил тактику: теперь он метил в картер мотора, и металлический звук от пулевых ударов сливался с шумом мотора и скрежетом рикошетов. Несколько секунд ужасающей какофонии, и вдруг мотор резко остановился. Вертолет неподвижно завис в воздухе, но я уже ничего не мог поделать. Я напряг мускулы в ожидании страшного падения, но оно оказалось, скорее, очень громким - машина упала на торчащие из воды верхушки подводных скал.      Я подумал, что нужно добраться до двери, но не смог сориентироваться - она мелькнула надо мной, когда мы падали носом вниз, а через секунду меня отбросило на приборную доску. Я был в шоке и все еще никак не среагировал. А ледяная вода постепенно и бесшумно уже стала проникать во все щели.      Несколько секунд гробовой тишины - и снова заработал автомат. Пули, чуть не задевая меня, пробивали внутреннюю часть корпуса, разбивали стекло над моей головой. Мне казалось, что стреляющий видит меня и бьет прицельно, точно, наверняка. Я старался как можно глубже спрятать голову в прибывающую ледяную воду. Наконец, удары пуль и тяжесть воды сделали свое дело - мертвая туша вертолета потеряла равновесие, наклонилась вперед, на секунду замерла в этом положении и, соскользнув с верхушек рифов, камнем пошла на дно.            * * *                  Среда, между закатом и 20.40            Среди любителей "черной" тематики в разговорах за столом для бриджа бытуют два устойчивых убеждения. Во-первых, утверждают, что мужчина в момент повешения испытывает оргазм. Во-вторых, считается, что утонуть - это спокойная, легкая и чуть ли не приятная смерть.      Пока что не могу поделиться впечатлениями о пребывании на виселице, но могу разочаровать будущих утопленников: это один из самых ужасных видов смерти. Я знаю о ней не понаслышке. Я тонул по-настоящему, и воспоминания об этом, поверьте, не доставляют мне удовольствия.      Голова мгновенно распухла, как будто в нее накачали сжатый воздух, уши и глаза страшно болели. Нос, рот и желудок были переполнены морской водой, а легкие, накачанные бензиновыми парами, казалось, готовы были разорваться. Наверное, в этот момент мне было бы гораздо приятней опустить голову в воду и погасить этот жуткий пожар в легких одним глотком спасительной воды. Но я не думал об удовольствиях.      Проклятые двери заклинило. Их трудно было в этом винить, учитывая, что корпус ударился сначала о скалы, а потом о морское дно. Я толкал их, тянул, бился о них кулаками и всем телом. Безрезультатно. Кровь стучала мне в уши, ребра вдавливались в легкие, и смерть была близка, как идея христианского смирения добровольцу-санитару в негритянском лепрозории.      Я оперся ногами о приборную доску, ухватился за ручку двери и дернул ее, сознавая, что, скорее всего, это будет последнее усилие в моей жизни. Дверь не дрогнула, зато ручка осталась у меня в руках, в то время как сам я, словно выброшенный катапультой, перелетел в глубину наполненного водой салона. Легкие уже не выдерживали. Я решил, что лучше смерть, чем эта затянувшаяся агония, отхаркнул сквозь наполненный водой рот использованный воздух и чуть было не поддался соблазну сделать следующий вдох уже под водой. Но сдержался. Сделав шаг вперед, я прижался затылком к холодной стенке салона, стараясь, чтобы верхняя часть моего тела максимально выступала из воды, и набрал полные легкие воздуха.      Он был вязкий и ядовитый. Он состоял наполовину из паров бензина и масла, а наполовину из продуктов моей жизнедеятельности (вернее, моего умирания), и все же это был воздух.      На протяжении моей карьеры я дышал самым разным воздухом: морским ветром Атлантики и тяжелыми от благоуханий ароматами Эгейского моря, острым запахом норвежских сосен и пьянящей, как шампанское, дыхательной смесью высокогорных Альп. И все же любой из этих вариантов не был так восхитителен, как несколько глотков удушающей смеси азота, углекислого газа, паров бензина и масла, подаренных мне судьбой в глубине чудом не пострадавшей от пуль хвостовой части вертолета. Я дышу - следовательно, существую.      Я вдохнул шесть раз, пытаясь погасить сжигающее меня изнутри пламя и уменьшить давление в ушах, и двинулся как можно дальше в глубь корпуса. Здесь вода достигала груди.      Сделав несколько движений рукой, я попытался определить, сколько еще осталось воздуха, как быстро прибывает вода и как много, вернее, как мало у меня времени. Сделать это в абсолютной темноте было не так просто. И все же я вычислил, что, учитывая повышенное давление, смогу оставаться в живых еще десять - пятнадцать минут.      Передвинувшись в левую часть корпуса, я втянул в легкие очередную порцию воздуха, после чего погрузился в воду и двинулся вперед, чтобы проверить дверь для пассажиров, расположенную в двух метрах за креслом пилота. Если мне удастся ее открыть, это будет настоящим подарком судьбы.      Воистину сегодня судьба благоволила ко мне. Я сразу же нашел ее, то есть не судьбу, а дверь, вернее, даже не дверь, а то место, где она должна была находиться. Выход был свободен. Удар, заклинивший правую дверь, "с мясом" вырвал левую. Я вернулся в мою кислородную камеру, чтобы минуту отдохнуть. К сожалению, воздух показался мне уже не таким вкусным, как в предыдущий раз. Вот что значит отсутствие ажиотажа.      Теперь, зная, что я могу покинуть корпус вертолета в любой момент, я перестал торопиться. Наоборот. Я был уверен, что там, наверху, меня ждут люди с оружием в руках. Опыт общения с этими людьми подсказывал мне, что они не будут очень спешить с отплытием; если среди них есть кто-то непоследовательный и недобросовестный, значит, я знаком не со всеми. Они справедливо считают, что работа, выполненная наполовину, - это только начало новой, не менее важной работы. Наверняка они прибыли на лодке, которая сейчас, после удачного расстрела, находится точно над тем местом, где затонул вертолет. Моя голова, показавшаяся над поверхностью моря, станет для них сигналом к успешному завершению операции.      Я подумал о том, что скажу деду Артуру, если доберусь до "Огненного креста", если когда-нибудь буду иметь возможность поговорить с ним. Я мог уже считаться профессиональным неудачником. Меня можно было уже использовать в качестве амулета. С той только разницей, что амулет оберегает от бед, а я становлюсь их причиной. Я погубил "Нантесвилль", я не уберег Бейкера и Дельмонта, я демаскировал нашу плавучую базу и демаскировался сам (после визита "таможенников" в этом не было сомнений), наконец, из-за меня погиб замечательный пилот и отличный парень Скотт Уильямс. Из сорока восьми часов мне осталось двенадцать, и я не слишком хорошо знаю, как распорядиться этой уймой свободного времени. Если бы в этом проклятом корпусе было достаточно кислорода, я, наверное, просидел бы здесь до самого конца отпущенного мне командиром срока...      И тут меня прошиб холодный пот. Должно быть, примерно то же самое чувствует пассажир только что взлетевшего лайнера Лондон - Дакар в тот момент, когда он вдруг отчетливо вспоминает, что забыл выключить дома утюг из розетки. Я вдруг вспомнил свои занятия глубоководным спортом, и в моем мозгу, словно монолог командира, чеканно прозвучали слова нашего инструктора, монотонно зачитывающего беспечным будущим аквалангистам, что такое кессонная болезнь.      "Кессонная болезнь - декомпрессионное заболевание, возникающее при быстром подъеме водолазов с большой глубины при нарушении правил декомпрессии (постепенный переход от глубинного высокого к поверхностному нормальному атмосферному давлению). Вызывается переходом в газообразное состояние избыточного количества азота, содержащегося в крови и тканях организма, которые получили его в период нахождения человека по повышенным давлением. Признаки: зуд, боли в суставах и мышцах, головокружение, расстройство речи, паралич. Возможен летальный исход".      Из всего перечисленного меня устраивали только боль в мышцах (они болели у меня и так) и расстройство речи (я ни к кому не собирался обращаться с пламенным монологом), но паралич и все остальное меня не очень-то устраивали.      На какой глубине я находился? Это был принципиальный вопрос. Давление показывало, что вертолет погрузился достаточно глубоко, но на сколько метров? Двадцать? Тридцать? Сорок? Я пытался вспомнить морскую карту. Дно здесь в некоторых местах достигало глубины ста пятидесяти метров. Но я был ближе к побережью. Здесь, конечно, так глубоко быть не могло, и все-таки, если я нахожусь на глубине более пятидесяти метров, я погиб. Я восстановил в памяти таблицу декомпрессии: "Человек, пребывавший десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен при подъеме на поверхность останавливаться через равные промежутки времени, так, чтобы время подъема было не менее восемнадцати минут".      Даже если бы я был индонезийским ныряльщиком за жемчугом и даже если бы в качестве приза в моей ладони была зажата рекордная по размерам жемчужина, я вряд ли смог бы выполнить такое условие.      Я вспомнил еще одну строчку из таблицы декомпрессии: "Для глубины около тридцати шести метров необходим шестиминутный период подъема на поверхность". Но у меня не было ни малейшей возможности задерживаться во время выныривания, а каждая дополнительная секунда пребывания внутри вертолета делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. Я подумал, что в этой ситуации мне выгоднее просто выплыть под стволы револьверов моих врагов, чем затягивать пребывание на глубине. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы насытить кровь кислородом, наполнил легкие воздухом и, пройдя под водой сквозь рваное отверстие в стене, поплыл вверх.      Я не чувствовал течения времени, когда проваливался в тонущем вертолете на дно, и точно так же потерял ориентиры, когда плыл к поверхности. Я всплывал как можно медленнее, стараясь максимально эффективно использовать запас воздуха в легких. Каждые десять секунд я выпускал ртом маленькую порцию отработанного воздуха, пытаясь таким образом компенсировать изменение давления. Вода надо мной была такой темной, как будто я находился на глубине минимум сто метров. Если это действительно так, мне уже не страшны автоматные пули: я просто не доплыву до поверхности. А если и доплыву, то эти пули станут спасением для умирающего от кессонной болезни.      Но и на этот раз судьба оказалась ко мне благосклонна: в легких еще оставался воздух, а вода над моей головой уже посветлела. В следующий момент я со всего маху ударился обо что-то затылком, но, вместо того, чтобы потерять сознание, крепко ухватился за "что-то" руками, подтянулся и начал судорожно вдыхать воздух, ожидая начала декомпрессионных болей. Их не было совсем. Значит, я находился на глубине двадцать - двадцать пять метров, не больше. Первая приятная новость за последние сутки.      Голова еще гудела от удара, но если это было непременным условием везения, я готов был остаток жизни биться лбом о все доступные мне твердые предметы. Впрочем, везение в любую секунду могло бы прекратиться, если бы я, несмотря на темноту, не распознал, за что ухватился. Это было перо руля лодки. В нескольких десятках сантиметров от моего лица две неутомимые лопасти винта медленно, но верно перемалывали воду. Если бы мое попадание было чуточку точнее, мою голову можно было бы демонстрировать в Британском музее как образец черепа, скальпированного индейцами племени сиу.      Собственно говоря, эта ошибка могла быть в любой момент исправлена, если бы владельцам судна пришло в голову чуть-чуть подать назад. Впрочем, у меня, кажется, началась полоса везения, а значит, всяческие "если бы" теперь не имели надо мной власти.      В тридцати - сорока сантиметрах от правого борта я разглядел скалы. Они оставались на месте. Значит, и лодка не двигалась, а винты только боролись с ветром и течением. Время от времени яркая полоса света прочесывала поверхность воды. Это команда искала только что вынырнувшего счастливчика Кэлверта. Подобное занятие, кажется, становится для них еженощным обрядом.      Моя интуиция развита не настолько, чтобы по состоянию обшивки определить название корабля, но при случае такая информация могла оказаться полезной. Я вытащил из ножен нож и сделал на мягком дереве тыльной стороны пера руля насечку в виде буквы "V".      Тут я услышал голоса. Их было четыре, и все были мне знакомы. Я сразу узнал их. Даже если мне суждено жить вечно, забыть эти голоса я не смогу.      - Что с твоей стороны, Квист? - спросил главный вдохновитель ритуала ночной охоты на Кэлверта. Его фамилия уже не вызывала во мне священного трепета. В промежутках между нашими двумя встречами я вспомнил, что лет пять назад ко мне в дом забрел коммивояжер по фамилии Стикс и в нем не было ничего зловещего.      - Ничего, капитан, - последовал вежливый ответ Квиста.      Если бы мои волосы не были мокры и залеплены песком, они бы наверняка встали дыбом. Значит, Квист - он же Дюран, он же лжетаможенник и он же умелец по части изготовления трупов с характерными странгуляционными бороздами на горле.      - А с твоей, Жак?      - Тоже ничего. Они пошли на дно пятнадцать минут назад. Даже если у них железные легкие, они уже проржавели.      - Ну и хорошо, - с удовольствием подвел итог Стикс. - Валим отсюда. Остаток ночи мы вполне имеем право провести по-человечески. Крамер!      - Да, капитан, - ответил хриплый голос.      - Полный вперед. Плывем к заливу.      Я откинулся назад и нырнул глубоко, как только мог. Вода надо мной закипела, засверкала фосфоресцирующими блестками. Я поплыл на глубине двух-трех метров по направлению к рифам. В этот раз я не смог продержаться под водой достаточно долго. Мои легкие не выдержали и минуты, а этого было катастрофически мало. Но после столь суровых испытаний организм отказывался снова совершать подвиги. Отчаявшись, я вынырнул, готовый ко всему. Море было пусто. На черной воде еще можно было разглядеть уходящий вдаль след от отплывшего катера. Прожектора были выключены. Стикс выполнил задание: ритуал уничтожения Кэлверта совершен. Впрочем, с тем же результатом, что и прошлой ночью.      Медленно, вяло, пытаясь успокоить свои изболевшиеся мышцы и весь свой изможденный организм, я выполз на скалы и подумал, что в мире нет ни одного человека, который, в моем состоянии не устроил бы себе хотя бы десятиминутный отдых. Во всяком случае я не знаю такого человека. И это нормально: никто не знает самого себя. Я плюхнулся в воду и поплыл к берегу.                  * * *            Если в следующей международной экспедиции на Эверест найдется вакансия для подданного Ее Величества, я могу реально претендовать на это почетное место. Уверен, что после взятия одного из самых крутых пиков Европы, а пожалуй, и всего мира я могу считаться высококвалифицированным альпинистом. Более того, учитывая веселую компанию и условия проведения, восхождение на Джомолунгму покажется мне развлекательной прогулкой после трудностей, которые мне пришлось преодолеть в завершение моей авиаморской вылазки. Три раза я пытался штурмовать непокорную вершину. Это было выше моих сил. Она не сдавалась. Она была неприступна. Вершина называлась "Огненный крест", и ее высота была один метр двадцать сантиметров.      Три раза я пытался перебраться с резиновой лодки на борт "Огненного креста". Сто двадцать сантиметров разницы уровней не были бы препятствием и для десятилетнего мальчишки. К сожалению, я уже давно вышел из этого возраста. Старичок Кэлверт.      Я позвал Дэвиса, но он не поспешил мне на помощь. Трижды я прокричал его имя, но мой зов, гулко прокатившись по темной и неподвижной палубе "Огненного креста", остался без ответа. Конечно, я не предупреждал Дэвиса о времени своего прибытия. Но должен же он ждать и надеяться! Куда он подевался? Спит или нашел какое-то развлечение в порту? Нет, наверняка не в порту, он обещал, что останется на судне на случай экстренной связи с командиром. Ну, значит, спит. Я разозлился. Это было слишком. Особенно, если учесть мое состояние. Я заорал изо всех сил, после чего резко ударил рукояткой люгера по стальной обшивке. Никакой реакции.      Четвертая попытка вскарабкаться на борт "Огненного креста" оказалась успешной. Наверное, со стороны это выглядело не слишком эстетично. Сначала я, нелепо подпрыгнув, упал животом на борт, а потом просто перекатился на доски палубы, не выпуская из рук швартовы надувной лодки.      Зацепив швартовы за кнехт, я пошел искать Дэвиса. Я уже знал, какие слова он услышит от меня в качестве приветствия. Однако мне пришлось адресовать их самому себе. Обыскав все судно от бака до кормы и заглянув во все помещения, я убедился: Дэвиса на корабле нет. Не было также следов поспешного бегства или борьбы. Скатерть на столе в каюте была прибрана, посуда вымыта. Все было в порядке. Кроме Дэвиса.      Я попытался удобно расположиться в рубке и логично объяснить себе причину его отсутствия. Это продолжалось не более двух минут, поскольку мне не удалось не только логично поразмышлять, но даже безболезненно усесться в кресле. Я снова встал и вышел на палубу, чтобы отнести на место лодку и подвесной мотор. Теперь не было необходимости прятать их на якорной цепи. А если бы даже и была, у меня уже не осталось сил для подобных упражнений. Я выпустил из лодки воздух и, не мудрствуя лукаво, отнес ее в кормовой трюм. Если сейчас кто-нибудь явится на "Огненный крест", чтобы произвести обыск, я буду стрелять. И пусть он назовется полковником жандармерии, чрезвычайным инспектором Интерпола или генерал-губернатором острова Борнео. В любом случае сначала я всажу ему пулю в коленную чашечку, а потом с интересом выслушаю все, что он захочет мне рассказать. И, само собой, узнав одного из друзей с "Нантесвилля", я буду целиться в голову.      Я сошел вниз, в каюту. Мне хотелось плакать. Как в детстве, вопреки всему, вопреки реальности и обидам, я жаждал чуда. Не может быть, чтобы молодой парень, добрый и справедливый человек, лучший лейтенант авиамоторной разведки Скотти Уильямс лежал сейчас с простреленной грудью на глубине двадцати пяти метров, в то время как живой и даже невредимый Кэлверт разделся и докрасна растерся полотенцем.      Впрочем, эта несложная операция окончательно лишила меня сил. Ничего удивительного. Последние сорок пять минут не предоставили мне возможности отдохнуть. Я снова, спотыкаясь и падая, бежал через проклятый лес, искал, а найдя, надувал лодку, потом с помощью различных акробатических трюков мне удалось спустить ее на воду. Все это было страшно утомительно, и все же я не зря делал утреннюю зарядку. Мое тело могло вынести гораздо более интенсивные физические нагрузки. А вот душа и мысли были выжжены дотла.      Я тщательно разделся, не забыв прикрыть шарфиком шею с причудливо-разноцветным орнаментов работы маэстро Квиста, и рискнул посмотреться в зеркало. Там я увидел собственного прадедушку. Прадедушка, судя по всему, был на смертном одре и уже получил последнее причастие. Глубокие морщины избороздили желтую безжизненную кожу. Разве что кожа не была гладко-восковой. Иглы сосен основательно изрезали лоб, щеки и подбородок. Похоже, что прадедушка умирал от черной оспы.      Я проверил люгер и "лилипут", которые, выбравшись на берег после подводного купания, завернул в непромокаемую ткань и спрятал под рубашку. Теперь я еще раз тщательно протер их, положил перед собой на стол и только тогда позволил себе первые сто пятьдесят граммов виски. Это помогло. Красные кровяные тельца снова ожили и постепенно начали бродить по телу. Чувствовалось: чтобы подогнать их, нужна еще одна доза.      Я протянул руку к бутылке и услышал звук мотора. Я отдернул руку от бутылки - звук не прекратился. Я погасил свет, хотя из-за тяжелых штор наружу в любом случае не пробивалось ни одного луча, и занял позицию за открытыми дверями кают-компании. Честно говоря, такие предосторожности были ни к чему, это наверняка возвращался Дэвис. Но почему он не взял лодку с "Огненного креста"? Значит, кто-то отвез его в порт или куда-то в другое место, а теперь привез обратно на своей лодке. И где гарантия, что этот "кто-то" не убедил Дэвиса в необходимости поездки с помощью кольта или, на худой конец, маузера. Теперь я был почти уверен, что это именно так.      Рулевой уменьшил ход, выключил мотор, потом снова включил его и сдал назад. Я услышал удар о корпус и голоса, потом шаги по палубе, шум мотора. Потом шаги послышались над моей головой. Гость был один, он направлялся в рулевую рубку, чувствуя себя на борту "Огненного креста" свободно и уверенно. Но это не были шаги Дэвиса.      Я затаился в своем укрытии, вытащил люгер, снял его с предохранителя и приготовился принять визитера в лучших традициях шотландского горного гостеприимства.      Хлопнула дверь. Незнакомец вошел в рулевую рубку. Хлопнула дверь. Незнакомец вышел из рулевой рубки. Узкий луч света скользнул по четырем ступеням, отделявшим меня в засаде от места рулевого. У лестницы человек остановился, и луч его фонарика стал шарить по стене в поисках выключателя.      Я прыгнул, резко захватил локтевым суставом его горло и одновременно двинул коленом по почкам. Но все это было только подготовкой. Главный эффект должен был произвести ствол люгера, который я буквально всунул ему в ухо, едва сдержавшись, чтобы не крутануть его раза два по часовой стрелке. Признаюсь, я действовал несколько грубо, но мой незваный гость вполне мог носить фамилию Квист.      Однако возглас боли убедил меня, что я ошибся.      - То, что торчит у тебя в ухе, - это не слуховой аппарат, это ствол люгера, - сказал я внушительно. - Люгер - это пистолет, он может выстрелить, если я нажму на маленькую железку. Она называется спусковой крючок.      Судя по всему, мой новый знакомый узнал из краткой лекции по оружейному делу много нового и интересного, поскольку остался послушно неподвижен, а его горло издавало нечленораздельное бульканье: либо он пытался произнести слова благодарности, либо ему просто захотелось вдохнуть немного воздуха. Я ослабил хватку.      - Медленно подними левую руку и включи свет.      Он подчинился и действительно не спешил. Зажегся свет.      - Подними руки вверх... Выше!      Наверное, он мог бы стать образцовым заключенным и аккуратно выполнять все распоряжения тюремного начальства. Я направил его на середину каюты, приказал сделать три шага вперед, чтобы все крупные предметы оказались вне пределов его досягаемости, и заставил развернуться ко мне лицом.      Он был среднего роста, одет в каракулевую куртку и меховую шапку. Холеная седая бородка была разделена посередине пучком черных волос - ни у кого больше я не видел такого рода украшения. Его лицо раскраснелось: то ли он сильно нервничал, то ли все еще не мог перевести дыхание. Не спросив у меня разрешения, он уселся на тахту, вытащил монокль и, вставив его в правый глаз, посмотрел на меня со злостью и любовью одновременно.      Я ответил ему точно таким же взглядом, положил люгер в карман, налил в стакан солидную порцию виски и подал его контр-адмиралу сэру Артуру Арнфорд-Джейсону, кавалеру ордена Бани, владельцу целой коллекции не менее престижных наград и, кроме того, моему непосредственному начальнику.      - Вам следовало постучать в дверь, адмирал.      - Да, действительно. Но кто мог подумать, что у вас такие оригинальные представления о встрече гостей. - Его голос звучал хрипло, и я подумал, что уроки Квиста не прошли для меня даром: еще немного - и пришлось бы искать шелковый шарфик для командира.      - У меня не бывает никаких гостей, адмирал. И нет друзей. Во всяком случае в этом районе. Здесь у меня только враги. Все, кто входил на борт до сих пор, были врагами. Кроме того, я не ожидал вашего визита.      - Я надеюсь, что не ожидали. Иначе вам трудно было бы объяснить свое поведение. - Он осторожно помассировал шею, глотнул виски и закашлялся. - Я не намеревался появляться здесь. Но вы знаете, сколько золота в слитках было на борту "Нантесвилля"?      - Что-то около миллиона фунтов.      - Если хотите знать - восемь миллионов! Это то самое золото, которое дядя Сэм высасывает из старушки Европы. Обычно его отправляют слитками в пакетах по сто восемь фунтов каждый. Так надежней и спокойней. Но в этот раз Государственный Английский банк знал, что безопасность гарантирована, - ведь на корабле находились наши агенты. Кроме того, банк срывал сроки доставки, и поэтому, на свой страх и риск никого не уведомляя, они загрузили на "Нантесвилль" тысячу четыреста сорок слитков. Вы представляете, какое настроение сейчас у дирекции банка?! А правительство! И все претензии будут адресованы исключительно ко мне!      Судя по тону, командир уже вполне пришел в себя и собирался перейти к перечислению моих ошибок, граничащих с должностным преступлением.      - И все же, адмирал, вам нужно было предупредить меня о своем... визите.      - Я пытался. Однако в полдень никто не вышел на связь. Это элементарный профессионализм, Кэлверт. Вы позволили себе нарушить приказ. Я сделал вывод, что ситуация становится критической и что мне придется лично прибыть на место, чтобы взять дело в свои руки. Я сразу же вылетел самолетом, а сюда меня доставил спасательный корабль ВВС.      Я припомнил корабль, промелькнувший в поле зрения во время вертолетного рейда.      - Где Дэвис? - спросил дед Артур.      - Не знаю.      - Не знаете? - переспросил он зловеще-спокойным тоном, зная, что это самое страшное его оружие. - А что вы вообще знаете? Чем вы вообще тут занимаетесь?      - Что касается Дэвиса, я боюсь, его похитили. Что же касается... Скажите, адмирал, чем вы занимались последние два часа?      - Что?!      Монокль вывалился из его правого глаза, и он некоторое время вправлял его обратно. Дед носил монокль из чистого снобизма. Но почему-то сейчас этот прибор нервировал меня больше, чем обычно.      - Спасательный корабль ВВС привез вас часа два назад. Я видел его с вертолета. Почему вы не поплыли сразу сюда?      - Я сделал именно так. Меня доставили на "Огненный крест" в сумерках. На борту никого не было. У вас на камбузе я нашел только консервы с фасолью, поэтому мне пришлось поужинать в другом месте.      - Если вы имеете в виду гостиницу "Олл рум", то кухня там вряд ли намного разнообразнее нашей. Разве что они пожарили бы для вас яичницу.      - О нет! - Впервые за весь вечер адмирал улыбнулся. - Я прекрасно поужинал. Копченая форель, телячье филе под соусом, суфле, а к этому бутылка прекрасного рейнского вина. Это было на борту "Шангри-Ла".      К концу перечисления этого гастрономического ассортимента настроение командира почти поправилось, а название яхты Великого Магната прозвучало в его устах как торжественное заклинание. Эта тема была не нова. Взаимоотношения деда Артура с высшим светом давно стали притчей во языцех. Чтобы разговаривать с ним на равных, нужно было как минимум носить титул лорда. Но для миллиардеров командир, судя по всему, сделал скидку.      - На "Шангри-Ла"? - "удивился" я. - Да-да... Я припоминаю, вы говорили, что хорошо знакомы с госпожой Ставракис. Так? Вы сказали, что хорошо знаете госпожу Ставракис, и ее мужа. Ну, и как поживает наш милейший сэр Антони?      - Великолепно, - ответил дед Артур ледяным тоном. Возможно, он посчитал мою шутку слишком фамильярной, а возможно, вообще не терпел шуток в отношении людей его уровня.      - А его жена?      В ответ прозвучало что-то нечленораздельное.      - Мне кажется - не очень, - заметил я. - Она бледна, несчастна, с черными кругами вокруг глаз. Она выглядит примерно так же, как я сейчас. Муж делает ее жизнь невыносимой. Это не только оскорбление словом, но и настоящие физические издевательства. Я видел красные следы у нее на руках. Такой след оставляет веревка. Как это все объяснить?      - Ну, этого не может быть! Я знал первую госпожу Ставракис, Мадлен, она совсем недавно умерла в Ницце. Она была...      - Ее лечили в психиатрической больнице. Ставракис сам рассказал мне об этом.      - В любом случае, она боготворила его, и он без нее жить не мог. Человеку нелегко вот так сразу изменить все в своей жизни. И кроме того... сэр Антони - джентльмен.      - Вы верите в это? А вы когда-нибудь задумывались, каким образом он заработал свои первые миллионы? - Впрочем, эту реплику я вполне мог опустить: в данном случае сэра Артура гораздо больше волновал результат, чем способы его достижения. - Вы видели госпожу Ставракис?      - Да. Она немного опоздала. - Он говорил медленно, словно смакуя воспоминания. - Она появилась во время телятины. - Судя по всему, пребывание за одним столом с сэром Антони было настолько приятно для сэра Артура, что последнего не слишком беспокоило опоздание жены первого. - И мне показалось, она не очень хорошо себя чувствовала. - Из всех эвфемизмов деда Артура я особенно любил его "не очень хорошо". - Она очень стеснялась небольшого и совсем незаметного - представляю себе! - синяка на правом виске. Бедненькая упала, переходя с корабля на бал, и ударилась о борт.      - Я уверен, что она ударилась о кулак своего мужа... Но, если можно, вернемся к моменту вашего прибытия на "Огненный крест". Вы были везде и все проверили?      - Да, то есть почти, я не был только в кормовой каюте. Она была заперта, и я подумал, что в ней спрятано что-то, чего вы не хотите показывать случайным гостям.      - А вернее, что-то, чего случайные гости не хотели показывать вам. Например, Дэвис с пистолетом под ребром. Теперь я уверен, что в это время здесь ждали моего возвращения или сообщения о моей смерти. Дэвис стал заложником. Если бы желанное сообщение поступило, они убили бы его или на всякий случай забрали бы с собой. Если бы я возвратился, они убили бы нас обоих. И я понимаю причину их невероятной спешки. Чтобы вскрыть бронированный сейф на "Нантесвилле", нужно время. Судя по всему, они еще не закончили работу. А мы стали слишком назойливы.      - Они ожидали известия о вашей смерти? Не понимаю.      - На закате они расстреляли вертолет. Пилот погиб, машина опустилась на дно моря. Стикс и его люди считают, что я нахожусь там же.      - Час от часу не легче! Вы, Кэлверт... - Он не мог найти соответствующие моменту слова, а может, вообще не могу принять решения, что сделать: поблагодарить меня за службу или объявить, что я пополнил число безработных. Принятие решения затягивалось. Он зажег длинную и тонкую, поразительно черную сигару и несколько раз затянулся. - Когда мы вернемся в Лондон, - наконец сказал он, - напомните мне, чтобы мы вместе посмотрели ваше личное дело.      - Хорошо, адмирал.      - Позавчера я обедал в обществе госсекретаря. Между прочим, он спросил меня, у какой европейской страны лучшие тайные агенты. Я ответил, что обладаю статистическими данными на этот счет, но во всяком случае я знаком с лучшим агентом Европы - Филиппом Кэлвертом.      - Спасибо, адмирал.      Если бы я мог приподнять хоть краешек маски, состоящей из столь оригинальной бороды, бокала с виски, сигары и монокля, может быть, тогда мне стало бы понятно, что замышляет хитрая лиса дед Артур. Но это было невозможно.      - Тридцать шесть часов назад, адмирал, вы хотели меня уволить...      - Никогда не подозревал вас в такой доверчивости, Кэлверт. - Дед Артур выпустил порцию зловонного дыма и продолжал: - Так вот, о вашем личном деле. Там написано примерно так: "Не способен вести обычное расследование. Быстро устает и остывает. Наибольшего эффекта достигает в безнадежных ситуациях. В таких случаях неоценим".      - Знаете, кто вы такой, адмирал?      - Мефистофель с макиавеллиевскими замашками, - не без удовольствия признал дед Артур и очаровательно улыбнулся. - Ну хорошо. Вы ориентируетесь в ситуации?      - Мне кажется, да, адмирал.      - Тогда долейте мне виски, мой дорогой, и расскажите обо всем, что здесь произошло. То есть обо всем, что, как вам кажется, произошло.      Я, не особенно скупясь, поскольку фактическим хозяином был здесь сам дед Артур, налил ему виски и рассказал все по порядку. Само собой разумеется, кое-что я оставил про запас. Мне не хотелось особенно перегружать старика после сегодняшних треволнений. И все же того, что я сообщил, оказалось достаточно, чтобы в его глазах загорелся азарт погони.      - Значит, вы уверены, что это озеро Гурон, - глубокомысленно заключил он.      - Мне так кажется. Я никому не говорил о своих планах и думаю, что заранее никто не знал о моем путешествии. Я назывался другим именем. И все же меня узнали и передали мой словесный портрет. Разумеется, по радио. Банда Стикса уже ждала нас, когда мы прибыли обратно на остров. Лодка даже с самым современным и мощным мотором не угонится за вертолетом. Значит, корабль с командой пиратов совсем рядом. Вывод простой: где-то здесь неподалеку находится один действующий радиопередатчик, второй - на озере Гурон. И значит, кто-то из тех, с кем я познакомился на острове, сообщил о моем любопытстве куда следует. Как вы думаете, адмирал, кто это сделал?      - Я уверен, это так называемая экспедиция из Оксфорда. Хотя... Наверное, нет? А впрочем, у них на борту может быть передатчик.      - О нет, адмирал. Это настоящие бородатые университетские парни. - Я встал и раздвинул занавески на иллюминаторе. - Их корабль действительно поврежден. Корма сидит на дне. Они не пробили ее сами, но и естественным путем такая пробоина образоваться не могла. Кто-то должен был приложить к тому руку. Ну что ж, еще один инцидент в период нынешней навигации... Вам не кажется, что в последнее время они случаются все чаще?      - Зачем вы раздвинули занавески?      - Я, знаете ли, подумал, что скоро может случиться еще один небольшой морской инцидент. Ночью "Огненный крест" поднимет якорь. Ведь наши друзья знают, что мы с Дэвисом мертвы... Я имею в виду, что я мертв, а Дэвис у них в руках. Они не оставят наш корабль посреди порта. Это может показаться кому-нибудь подозрительным. Следовательно, они приедут на моторке, взойдут на борт, поднимут якорь, выплывут на середину канала, затопят корабль, открыв кингстоны, и снова пересядут в свою лодку. Может быть, они проводят глазами медленно тонущий "Огненный крест", а может быть, они не столь сентиментальны и уплывут сразу же. И мир, ничего не подозревающий сегодня, завтра содрогнется от известия, что, подняв якорь на закате, Дэвис и я...      - Были захвачены бурей и погибли? Это фантастика!..      - Я уверен в этом.      - Ну хорошо, а при чем тут занавески?      - Это должно подтвердить мое предположение, что где-то рядом есть радиопередатчик.      - И все же я не понимаю... - Дед Артур явно разволновался.      - Лучшее время для того, чтобы затопить корабль, - момент равновесия между приливом и отливом. Тогда корабль затонет именно в том месте, где запланировано. Сегодня это произойдет около часа ночи. Значит, мы можем ожидать делегацию только к полуночи. Но если они сломя голову примчатся сюда уже через несколько минут, значит, за "Огненным крестом" следят и, значит, радиопередатчик находится где-то рядом, на суше или на море.      - Ну и что с того? - Когда дед Артур чего-то не "схватывал" с первого раза, он начинал злиться. - Зачем им мчаться сломя голову?      - Проследите за ходом моих мыслей. Дэвис у них в руках, вернее, я надеюсь, что он у них в руках, и не хочу думать о других возможных причинах его отсутствия. Я мертв. Но моего трупа они не видели. И вот они видят свет из нашего иллюминатора. "Кэлверт воскрес, - решают они, - или на борту "Огненного креста" находятся его друзья, которых мы не знаем. Их нужно немедленно ликвидировать". Естественно, они сразу же ринутся сюда. Сломя голову.      - И вы так спокойно об этом говорите?      - Никогда не подозревал в вас подобной доверчивости, адмирал, - возвратил я недавнюю реплику командира.      - Вы должны были спросить у меня разрешения. Я ведь предупредил вас, что беру дело в свои руки.      Дед Артур заерзал в кресле. Его лицо ничего не выражало, но я мог себе представить, какие борения происходят под маской невозмутимости. Адмирал был непревзойденным организатором, но исполнительская работа - удары по голове, выламывание рук или, например, карабканье по отвесным скалам с риском поскользнуться и сломать себе шею - была не его стихия.      - Прошу прощения, адмирал, - продолжал я ехидничать. - По возвращении в Лондон мы вместе подкорректируем характеристику в моем личном деле. Особенно в той части, где говорится о лучшем агенте Европы.      - Ну-ну, спокойнее, - пробормотал он. - Значит, ваши приятели нападут на нас внезапно и с вполне определенными целями. Скорее всего, они уже в пути. И, естественно, они вооружены до зубов. И, судя по вашим рассказам, они - профессиональные убийцы. Может быть, мы... Может быть, нам следует как-то подготовиться к их визиту? Черт возьми, у меня ведь даже нет оружия! - Он вскочил.      Я протянул ему свой люгер. Он сжал пистолет в руке, проверил магазин, щелкнул предохранителем и снова вернулся в кресло. Даже с оружием в руках он не очень походил на уверенного в своих силах ковбоя из голливудских вестернов.      - Послушайте, Кэлверт, вам не кажется, что лучше было бы уплыть? Они же перестреляют нас как куропаток.      - У нас еще есть время, адмирал. Ближайший дом или корабль находится в полутора километрах к востоку. Это значит, что нашим гостям нужно проплыть тысячу пятьсот метров против ветра. Я бы на их месте не рискнул шуметь мотором, следовательно, они пойдут на веслах. Вернемся, однако, к озеру Гурон. Оксфордские геологи-биологи, на мой взгляд, вне подозрений - они неспособны защитить свою посудину, не говоря уж о том, чтобы захватить пять больших кораблей. Идем дальше. Сэмюэль Мак-Горн вел себя довольно подозрительно, у него были все условия, чтобы принять участие в преступлениях, кроме того, он слишком нервничал. С другой стороны, у меня сложилось впечатление, что, когда он грозил мне своим дробовиком, его спину держали на прицеле как минимум десяток карабинов. Меня смущает только то, что все это слишком очевидно. Непохоже на профессионалов.      - А может быть, они как раз и рассчитывали на профессиональных детективов, которые сочтут все слишком очевидным? Вы говорите, что этот Мак-Горн был чем-то явно озабочен?      - Возможно, он замешан в этом деле, но непосредственного участия наверняка не принимает. Переходим к ловцам акул. Весь антураж: лодки, акулы, экипировка - был слишком сложным, чтобы не быть настоящим. Кроме того, общественное мнение хоть что-нибудь да значит. Местные жители знают и уважают этих людей. Остается лорд Кирксайд и симпатичная Сью.      - Мисс Сьюзан Кирксайд, - поправил дед. Я, кажется, снова наступил ему на мозоль. - Я знаю лорда Кирксайда. - В голосе адмирала появились торжественные нотки. - Если я могу ошибаться относительно сэра Антони (хотя я ни в коем случае не сомневаюсь в его честности), то, что касается лорда Кирксайда, я абсолютно уверен: он неспособен совершить подлый поступок и тем более вступить в конфликт с законом.      - Не волнуйтесь, адмирал. Я тоже в этом уверен.      - Я не знаком с его дочерью. Что вы о ней думаете?      - Модная девчонка. Говорит современным языком, одевается так же. Она всячески демонстрирует, что знает, чего хочет от жизни, и умеет за себя постоять. На самом деле она гораздо мягче и серьезнее одновременно. Я думаю, эта девушка воспитана в духе добрых старых традиций, разве что одета в модные тряпки.      - В таком случае Кирксайды вне игры. - В голосе командира прозвучало явное облегчение. - Следовательно, остаются Мак-Горн, ловцы акул и, несмотря на вашу уверенность в них, люди из Оксфорда. Я могу поспорить, что это наши уважаемые рыбаки. Что же касается общественного мнения...      Он мог спорить о чем угодно и с кем угодно, но сейчас пора было заняться обороной. Словно услышав мои мысли, дед Артур прервал фразу на полуслове и озабоченно осведомился:      - Как вы думаете, сколько у нас осталось времени?      - Пора, адмирал. Давайте погасим свет в кают-компании, чтобы они, заглянув через иллюминатор, не удивились, что там никого нет. Свет мы зажжем в двух каютах для команды, а самое главное - в кормовой каюте. Таким образом кормовая часть будет хорошо освещена, а значит, на баке будет совершенно темно. Именно там мы и спрячемся.      - Где?      - Вы останетесь в рулевой рубке. Двери в рулевых рубках всегда открываются наружу. Я попрошу вас слегка дотронуться до дверной ручки. Когда вы почувствуете, что ручка шевельнулась, приготовьтесь, дайте двери открыться на сантиметр, а потом толкните ее изо всех сил чуть пониже ручки. Если после этого ваш клиент не упадет за борт со сломанным носом, то во всяком случае ему придется обратиться к дантисту за новой челюстью. Я займусь остальными.      - Каким образом?      - Я расположусь на крыше кубрика и буду действовать по обстановке. Надеюсь, мне поможет самый большой гаечный ключ из корабельной коллекции. Чтобы вы не обвинили меня в отсутствии гуманности, я оберну его мягкой тряпочкой.      - А почему бы нам просто не ослепить их лучами фонариков и не крикнуть: "Руки вверх!"? - Было очевидно, что дед Артур не слишком восхищен моим планом действий.      - Видите ли, адмирал, это опасные преступники, профессиональные убийцы, и на них нужно нападать без предупреждения. Может быть, это не совсем корректно в смысле высокой этики, но дает шансы выжить людям нашей профессии. Кроме того, звук очень хорошо распространяется по воде, а ветер дует в сторону острова, так что не должно быть никакого шума, а тем более криков и выстрелов.      Дед Артур, смирившись, умолк. Мы разошлись по местам. Проливной дождь все еще продолжался, но теперь можно было укрыться от него под брезентом. Я лежал на крыше, время от времени разжимая и снова сжимая затекшие пальцы. В правой руке я держал внушительных размеров гаечный ключ, в левой - нож.      Они заставили ждать себя пятнадцать минут. Услышав тихий удар резиновой лодки о кранец на левом борту, я потянул за тонкий шнур, который через открытый иллюминатор рубки соединял меня с рукой деда Артура.      Они прибыли вдвоем. Привыкшие к темноте глаза позволили мне сразу же увидеть первого визитера, бесшумно влезающего на борт совсем рядом со мной. Он привязал веревку, подождал своего коллегу, после чего они направились в сторону бака.      Пора было начинать сцену из гангстерского фильма. Тот, который шел впереди, издал глухой крик, когда дверь, как и было запланировано, ударила его по лицу. Адмирал блестяще справился с заданием. Мне повезло меньше. Второй пират моментально среагировал и в тот момент, когда я занес правую руку, чтобы ударить, бросился ничком на палубу, так что удар пришелся по касательной. Я попал по голове или плечу, но в любом случае работа, к сожалению, не была закончена. Я прыгнул на него, наверное, первый раз в жизни жалея о том, что моя туша не весит сто пятьдесят килограммов. Он держал в руке пистолет или нож, точно не знаю, то если бы я потратил хоть долю секунды на выяснение этого обстоятельства, это стало бы последней ценной информацией в моей жизни. Я ударил левой рукой, и мой враг перестал двигаться.      Я переступил через тело первого бандита, который выл и извивался от боли, прошел мимо деда Артура, задернул занавески в кубрике и выключил свет. Теперь я мог снова выйти, схватить в охапку воющего зажимающего руками лицо человека, наполовину втащить, наполовину внести его в дверь рубки и по ступеням в кубрик, чтобы там, как мешок, швырнуть его на ковер. Я не узнал его. Сейчас его не узнала бы даже родная мать или любящая жена. Дед Артур всегда относился к порученному делу добросовестно. Теперь, чтобы вернуть этому кровавому месиву пристойный вид, наверняка потребовалась бы сложнейшая пластическая операция.      - Держите его на мушке, - сказал я адмиралу, который несколько ошеломленно разглядывал творение своих рук. - Если шевельнется, убейте его.      - Но... Посмотрите на его лицо... Нельзя же...      - Посмотрите лучше вот на это. - Я поднял с ковра брошенное пришельцем оружие. Двустволку, у которой были отпилены две трети ствола и две трети приклада. Американская полиция называет такое приспособление "танкетка". В России такой прибор больше известен под именем "обрез". - Если бы это выстрелило, адмирал, у вас вообще не осталось бы лица, а то и всей головы. Или вы считаете, что сейчас самое время сыграть роль героической санитарки Флоренции Найтингейл, которая спасала раненых бойцов во время войны?      Вообще-то разговаривать с дедом Артуром таким тоном не следовало. Наверняка теперь мое личное дело пополнится еще несколькими язвительными замечаниями. Но для этого сначала нужно добраться до Лондона. А пока я прошел мимо адмирала, судорожно сжимающего люгер, наведенный на совершенно, по-моему, безопасного пирата, и вышел.      Пройдя через рулевую рубку на палубу, я взял электрическую лампу и, прикрыв ее ладонью так, чтобы луч света нельзя было заметить со стороны, осмотрел лодку наших гостей. Это была обычная надувная лодка с веслами и подвесным мотором. Выполнив работу и потопив "Огненный крест", ребята хотели вернуться "на базу", не утруждая себя греблей. Держась за веревку, я провел лодку по воде к правому борту, чтобы ее нельзя было увидеть с острова, после чего, привязав канат к мотору и втащив лодку на борт "Огненного креста", исследовал ее борт более тщательно. Никаких опознавательных знаков, клейма - ничего, что позволило бы установить ее принадлежность какому-нибудь кораблю. Порезав лодку в нескольких местах, я выбросил ее за борт.      В рулевой рубке я отрезал примерно семиметровый кусок электрического провода с полихлорвиниловой изоляцией, снова вышел наружу и привязал лодочный мотор к ногам убитого. Потом, не очень рассчитывая что-нибудь найти, проверил его карманы. Пусто. Ну что ж, сотрудники этой организации обычно не носят при себе удостоверений личности. Прикрыв фонарь, я заглянул ему в лицо и убедился, что никогда прежде не видел этого человека. И, судя по всему, никогда больше не увижу. Я вырвал пистолет из его конвульсивно сжатой руки и вытолкнул за борт мотор, а вместе с ним и человека. Черная вода поглотила и то и другое без малейшего всплеска. Возвращаясь внутрь, я аккуратно закрыл за собой двери рулевой рубки и кубрика, как бы навсегда оставляя за ними этот достаточно печальный эпизод из моей бесконечно невеселой жизни.      Мизансцена в кубрике изменилась. Незнакомец, опершись на стену и не переставая трогательно подвывать, вытирал окровавленное лицо полотенцем. Должен признать, что, если бы у меня был сломан нос и плюс к этому, возможно, раздроблена челюсть, я издавал бы столь же жалобные звуки. Дед Артур сидел в кресле, одной рукой поигрывая пистолетом, другой держа стакан с виски.      Не переставая рассматривать свое произведение со сложным чувством удовлетворения, смешанного с отвращением, командир изрек:      - Он испачкал нам ковер! Куда вы собираетесь его деть?      - Ковер или пленного?      - О, господи, Кэлверт, не время шутить! Конечно, пленного.      - В полицию.      - В полицию? Мне показалось, местная полиция пользуется у вас не слишком большим доверием.      - "Не слишком" - не то слово. Но иногда полезно побеждать свои предубеждения.      - А его приятель тоже поедет в полицию?      - Кто?      - Второй бандит, сообщник этого. - Дед Артур кивнул в сторону раненого.      - А... нет. Я выбросил его в море.      Ковер все равно пришлось бы отдавать в чистку. Наверное, поэтому дед Артур, внезапно дернувшись, выплеснул на него виски. Его чем-то удивил мой ответ.      - Вы... что?      - Да, он ушел от нас далеко и надолго, - ответил я, указывая пальцем в пол, - тридцать пять метров в глубину. С пятнадцатью килограммами металла, привязанного к ногам.      - В глубину? В море?      - А как вы хотели с ним поступить? Торжественные похороны? Гонка на лафетах? Да, простите, я забыл сказать. Он был мертв. Мне пришлось его убить.      - Вам пришлось... Пришлось... Но как вы смогли, Кэлверт?..      - Да, я смог, адмирал! - вдруг ни с того ни с сего сорвался я. Не исключено, что мне просто надоело играть роль рыцаря без страха и упрека, а может быть, наоборот, мне очень хотелось играть эту роль. - Я смог! И не собираюсь оправдываться. Я убил его потому, что в противном случае он убил бы меня и вас и мы оба очутились бы там, где сейчас находится он. Вы считаете своим долгом проявить сострадание к человеку, который убивал множество раз. И даже если допустить, что до сих пор он не занимался "мокрыми" делами, то сегодня они прибыли, без сомнения, именно за этим. Если вам так будет проще, то я не убил его, а ликвидировал, уничтожил, точно так же, как без колебаний уничтожил бы скорпиона.      - И все же вы не имеете права единолично выступать в роли суда присяжных.      - Тогда соберите суд присяжных. И пусть они ходят, бегают, ползают, карабкаются, плавают, ныряют и, наконец, тонут вместе со мной, потому что в последнее время я слишком часто попадаю в ситуации, в которых из двоих действующих лиц только одно остается в живых: или я, или мой враг.      - Да-да, конечно, Кэлверт, я понимаю... - Это была полная и окончательная капитуляция. - Но знаете, читать ваши рапорты и принимать непосредственное участие - это... Я не думал, что практика столь разительно не совпадает с теорией. (Я подумал, что, скорее, наоборот, но решил не уточнять этого вслух.) Хотя, с другой стороны, вынужден признать, что в подобных ситуациях очень полезно иметь под рукой такого человека, как вы, Кэлверт. Ну хорошо. Закончим дискуссию. Итак, мы сдадим этого типа в руки полиции.      - Но сначала я хотел бы прогуляться по палубе "Шангри-Ла". Поискать Дэвиса.      - Поискать Дэвиса. Логично. Но знаете ли, мой друг, если Ставракис, как вы утверждаете, вынашивает враждебные планы, то он вряд ли позволит вам свободно разгуливать по своему кораблю.      - Конечно, вы правы, адмирал. Но я не собираюсь делать обыск с пистолетом в руках. Я не прошел бы по палубе этого мирного прогулочного судна и десяти метров. Я собираюсь просто спросить у обитателей "Шангри-Ла", не видел ли кто-нибудь Дэвиса. Если люди на "Шангри-Ла" действительно бандиты, которых мы разыскиваем, было бы полезно взглянуть, как они отреагируют на такой вопрос. Тем более что он прозвучит из уст человека, которого они считают мертвым. Вы согласны? Кроме того, я не хочу лишать себя удовольствия видеть их физиономии, когда истечет срок возвращения двоих посланников.      - Конечно, конечно, Кэлверт, если они действительно преступники...      - Мы будем знать об этом раньше, чем покинем "Шангри-Ла".      - Ну хорошо, у нас есть повод для визита - Дэвис. Но каким образом, - тут он победно посмотрел на меня сквозь монокль, - мы объясним факт нашего знакомства?      - Если они невиновны, никаких объяснений не потребуется. В противном случае они все равно не поверят нашим рассказам.      Я взял из рулевой рубки моток веревки, отвел нашего пленного к каюте на корме и попросил его сесть спиной к генератору напряжения. К счастью (естественно, для него), он не пытался сопротивляться. Я привязал его к генератору, получилось что-то вроде не плотного, но достаточно прочного кокона. Его руки я оставил свободными, чтобы он мог на досуге обработать свои раны с помощью полотенца и холодной пресной воды, которые я милостиво оставил в его распоряжении. Напоследок я проверил, нет ли вокруг него каких-либо острых предметов, с помощью которых он мог бы освободиться или покончить с собой. Хотя, честно говоря, эта вторая возможность в сложившихся обстоятельствах волновала меня лишь постольку, поскольку они не привезли с собой второго мотора.      Теперь я мог поднять якорь, зажечь навигационные огни и поплыть в направлении "Шангри-Ла". Странно, но в этот момент я совсем не чувствовал усталости.                  * * *            Среда, 20.40 - 22.40            На расстоянии примерно двухсот метров от "Шангри-Ла" я опустил якорь "Огненного креста" на тридцатиметровую глубину, погасил навигационные огни, включил позиционные, после чего сошел в каюту и закрыл за собой дверь.      - Как долго мы будем ждать? - спросил дед Артур.      Очевидно, я слишком напугал его. Теперь он, наверное, считал, что пираты согласовывают со мной каждое свое движение.      - Недолго. Наденьте непромокаемый плащ. Сейчас начнется ливень, и мы пойдем.      - Вы думаете, они следили за нами в бинокль?      - Несомненно. И сейчас следят, недоумевая, почему "Огненный крест", вместо того чтобы уйти к месту казни, прибыл к ним в гости и что случилось с их посланцами. Ну, естественно, если Ставракис и компания - преступники.      - Значит, они сами прибудут, чтобы прояснить ситуацию.      - Но не раньше, чем через час или два. Они еще надеются на возвращение своих эмиссаров. Они могут думать, что те прибыли на место уже после нашего отплытия или у них что-то случилось с лодкой.      Дождь снова начал стучать по крыше.      - Пойдемте, - сказал я.      Мы вышли через дверь камбуза, на ощупь добрались до кормы, опустили лодку на воду и по лестнице сошли на нее. Я отбросил канат.      Ветер и течение сразу же начали сносить нас в сторону порта. Мы проскочили метров на сто мимо цели. На полпути между "Шангри-Ла" и берегом я включил мотор, и мы поплыли обратно, в направлении яхты Ставракиса.      Большая моторная лодка висела на шлюп-балке, торчащей на три метра перед мостиком "Шангри-Ла". Корма моторки находилась в пяти метрах от освещенной лестницы. Я причалил к яхте. Когда мы приблизились, матрос в дождевике и бескозырке опустил трап и подхватил наш канат.      - Добрый вечер, мой мальчик, - обратился к нему дед Артур тем игривым тоном, которым он разговаривал с большинством окружающих. - А что, сэр Антони на борту?      - Да.      - И как, по-вашему, мог бы я его увидеть?      - Если вы подождете, пока я... Но простите, ведь это вы, адмирал?      - Именно так. Адмирал Арнфорд-Джейсон собственной персоной. И я вас узнаю, дружище. Вы отвозили меня после обеда на берег.      - Так точно, адмирал. Прошу пройти со мной.      - Надеюсь, моя лодка может подождать тут? - спросил дед Артур, давая таким образом понять, что я выступаю в роли его рулевого.      - Да, конечно!      Они вошли на борт и исчезли на корме. Несколько секунд я рассматривал тонкую проволоку, подводящую ток к корабельному фонарю. Ее было легко сорвать. Потом я двинулся за ними и спрятался от возвращающегося матроса за вентиляционной трубой. Я был уверен, что уже через двадцать секунд он поднимет тревогу, заметив, что рулевого моторки нет на месте. Но меня не интересовала столь отдаленная перспектива. Я знал: за двадцать секунд в такой теплой компании могли произойти самые непредсказуемые и интересные события. Я остановился перед открытой дверью салона.      - О, что вы, что вы, - говорил дед. - Мне очень жаль, что пришлось вас потревожить... О, спасибо... Чуть-чуть. И совсем немного содовой. Вот так, спасибо.      Я подумал, что, если этой ночью командир устроит пьяный дебош, ответственность целиком ляжет на мои слабые плечи.      - За вашу красоту, мадам. Господа, за ваше здоровье. Я не хочу задерживать вас понапрасну. Дело в том, что мой приятель и я, мы очень обеспокоены. Сейчас, сейчас... Собственно говоря, где он? Мне казалось, он шел за нами.      В эту секунду я вошел в салон, опуская воротник штормовки, закрывавшей нижнюю часть моего лица, и одновременно снимая зюйдвестку и открывая лоб и голову.      - Добрый вечер, мадам, - вежливо сказал я. - Добрый вечер, господа. Извините за вторжение.      Шестеро находящихся в салоне людей сгруппировались у камина: сэр Антони стоял, опершись о стену, а остальные: Шарлотта Ставракис, Долльманн, Лаворский, лорд Чарнли и какой-то незнакомец сидели.      Меня интересовала их реакция. На лице Ставракиса я увидел удивление или беспокойство, смешанное с неудовольствием. Шарлотта улыбнулась мне усталой улыбкой. Попутно я отметил, что дед Артур все же недооценил синяк на ее виске. Незнакомец вообще никак не отреагировал. Лаворский и Долльманн остались холодны и безразличны. Зато лицо лорда Чарнли в первые секунды выразило неподдельный ужас, как если бы во время полуночной прогулки по сельскому кладбищу кто-то с жутким криком схватил его за плечо. Мою оценку подтвердил сухой удар рюмки, выскользнувшей из задрожавшей руки лорда Чарнли на ковер. Итак, в этой викторианской мелодраме наш аристократичный биржевой маклер имел амплуа человека с нечистой совестью. Я не думаю, чтобы совесть остальных была так уж кристально чиста, но они лучше владели своими чувствами.      - Господи, Петерсен! - В голосе Ставракиса звучало удивление, но все же не такое, как если бы он встретил воскресшего покойника. - Я не знал, что вы знакомы с адмиралом.      - Да, мы знакомы много лет. Сотрудничаем по линии ЮНЕСКО, Тони. - Иногда к числу прочих своих действительных и фальшивых титулов и должностей дед Артур добавлял себе титул британского представителя в ЮНЕСКО. С той же невозмутимостью он мог бы отрекомендоваться папским нунцием. - Это только на первый взгляд, господа, морская биология не связана с культурой. Это наука! Говоря без лести, Петерсен - лучший из лучших моих сотрудников. Это прекрасный оратор, умеющий захватывать аудиторию. Он выполнял мои поручения в Европе, Азии, Африке и Южной Америке. - Самое смешное, что каждое его слово было правдой. Особенно мне понравилось насчет лучшего из лучших. - Люди из гостиницы проинформировали меня, что господин Петерсен здесь, и вот мы вместе... Но мы хотели говорить не о себе, а о Дэвисе - коллеге господина Петерсена. В некотором смысле это тоже один из моих сотрудников. Мы нигде не можем его найти. И в городке его никто не видел. В связи с этим мы подумали, что, может быть, здесь, на ближайшем корабле, кто-нибудь что-нибудь...      - Я никого не видел, - ответил Ставракис, вопросительно взглянув на остальных. - А вы?      Он нажал кнопку звонка и поручил появившемуся стюарду опросить команду, после чего снова обратился ко мне:      - Когда пропал ваш приятель, господин Петерсен?      - Даже не представляю. Я покинул корабль после полудня, чтобы выловить несколько экземпляров интересующего меня вида. Это особая разновидность ядовитых медуз. Впрочем, следы от встречи с ними вы можете видеть у меня на лице. Дэвис работал в лаборатории на корабле. Когда я вернулся, то не нашел его.      - Он умел плавать? - с немецким акцентом спросил незнакомец, высокий сорокалетний брюнет с быстрыми глубоко посаженными глазами. Его лицо было столь же непроницаемо, как и у остальных в салоне. Или Ставракис заставляет их всех заниматься аутотренингом, или совсем недавно они пересмотрели все ленты с участием Бестера Китона.      - Боюсь, что нет, - ответил я без запинки. - И знаете, я думаю о том же! У "Огненного креста" нет ограждения на корме. Один неосторожный шаг и...      Я прервал свою речь, чтобы дать возможность слуге сообщить об отрицательном результате опроса команды. Дэвиса никто не видел.      - Я должен немедленно проинформировать о случившемся сержанта Макдональда, - констатировал дед Артур.      Собравшиеся молчаливо одобрили это решение. Мы встали и, распрощавшись, вышли. Подходя к трапу, я сделал вид, что поскользнулся, и, размахивая руками, упал в воду, зацепив по пути кабель освещения лестницы. Темнота, ливень, ветер, человек за бортом - в общем, это был неплохой аттракцион, и в течение нескольких минут, пока я не был выловлен и доставлен на нижнюю палубу, все участники хорошо развлекались.      Ставракис предстал в образе доброго самаритянина, предложив мне воспользоваться его гардеробом. Я скромно отказался, и мы с дедом Артуром отплыли в сторону "Огненного креста".      Всю обратную дорогу мы молчали.      - Что вы рассказали им, объясняя свое присутствие здесь? - спросил я, пришвартовывая лодку. - Я имею в виду ваше прибытие на борту катера ВВС.      - О, это прекрасная история. Я рассказал им, что очень важная конференция ЮНЕСКО, которая должна состояться в Женеве, была отложена из-за отсутствия некоего профессора Спенсера Фридмана. Самое веселое, что это действительно так. Фридман отложил свой приезд в Швейцарию по моей просьбе, но об этом, естественно, никто не знает. Я рассказал Ставракису, как важно присутствие Фридмана на конференции и что найти профессора можно именно в этих краях, где он собирает редкие образцы морской флоры. Короче говоря, я должен вывезти Фридмана в Женеву.      - А зачем тогда вы отправили моторку? Это может показаться подозрительным.      - Не думаю. Если бы Фридман действительно находился где-то здесь, я все равно не нашел бы его раньше, чем завтра утром. Следовательно, достаточно позвонить, чтобы мне прислали вертолет, - и уже через сорок пять минут я смогу вылететь. Во всяком случае именно это я сказал Ставракису.      - Симпатичная версия. Вы ведь не знали, что связь с материком прервана. В это даже можно было бы поверить, если бы вы, адмирал, не побывали на "Огненном кресте", прежде чем появиться на "Шангри-Ла". Люди, которые держали Дэвиса в кормовой каюте, конечно же, заметили катер ВВС и предупредили своих. Таким образом, Ставракис знает, что вы лжете. Наверное, он сравнивал вас со стоматологом, который говорит, что больно не будет, собираясь вырвать зуб без наркоза. Короче говоря, он демаскировал вас. Я вас поздравляю, адмирал. Теперь вы принадлежите к той же категории людей, что и я: ни одно страховое агентство не выдаст вам полис, даже если вы согласитесь стократно повысить ежемесячный взнос.      - Судя по вашему настроению, визит на "Шангри-Ла" лишил вас тени сомнения относительно роли, которую играют в этой истории наши друзья?      - Да. Вы же видели реакцию Чарнли. Этого патентованного маклера. А ведь он аристократ до кончиков ногтей.      - Это слишком субъективно, Кэлверт, чтобы делать такие далеко идущие выводы. - Дед Артур неправильно выбрал профессию, ему нужно было идти в адвокаты. - В конце концов, в этот момент лорд Чарнли мог вспомнить о каком-то биржевом просчете.      - Пожалуй, - согласился я, направляясь в сторону каюты, где находились мои акваланг и комбинезон. - И поэтому прошу вас вспомнить, каким грациозным и оригинальным было мое падение. Очень удачно, что я поскользнулся именно в этом месте. Я забыл уведомить вас, что сегодня вечером, когда я делал вид, что превратился в подводную раковину, прицепившуюся к перу руля лодки убийц, я вырезал на дереве знак в форме буквы "V". Падая, я заметил на пере руля моторки "Шангри-Ла" точно такой же знак и точно на том же месте. Хотя, конечно, это совпадение может оказаться совершенно случайным...      - Послушайте, Кэлверт. - Дед Артур поудобнее устроился на кушетке и сурово взглянул на лучшего из лучших своих сотрудников. - Но вы опять занимаетесь самодеятельностью. Почему вы не сказали мне об этом на "Шангри-Ла"? Это же меняет дело!      - Вы бы снова предложили ослепить их лучом фонарика и крикнуть "Руки вверх!"?      - М-да... Ну ладно. Забудем об этом. Значит - никаких сомнений.      - Никаких. И вообще все эти доказательства были ни к чему. Вы запомнили детину, который сидел рядом с Лаворским? Он очень интересовался плавательными талантами Дэвиса. Готов поспорить на сто фунтов против пенса, что он не ужинал вместе с вами.      - Нет. Его действительно не было. А вы откуда знаете?      - В это самое время он командовал лодкой, с которой был расстрелян вертолет, убит Уильямс и устроена охота на меня. Это капитан Стикс. Мы познакомились с ним на борту "Нантесвилля".      Дед Артур понимающе кивнул, но его мысли были поглощены другим: он пытался самостоятельно догадаться, зачем я надеваю комбинезон и готовлю акваланг. Я решил не облегчать его страданий и очень скоро дождался рассерженного вопроса:      - Зачем вы все это надеваете?      - О, простите. Я как раз собирался вам все объяснить, адмирал. Я должен оставить там маленький электронный сигнализатор и пачку сахара. Естественно, с вашего позволения.      - Именно для этого вы повредили освещение на лестнице?      - Да. И хотел бы вернуться туда прежде, чем они восстановят проводку.                  * * *            - И все-таки это выше моего понимания... - повторял дед Артур, тряся головой. Я было подумал, что он отдает должное моей самоотверженности, размышляя о только что состоявшемся небезопасном визите своего агента в логово врага, но оказалось, его занимает совершенно иное. - Я не понимаю, как Тони Ставракис мог по уши погрязнуть в этом деле. Здесь какая-то ошибка. Это невозможно! Вы знаете, что он вскоре должен стать пэром Англии?      - Уже? А мне он говорил, что подождет уценки титулов.      Дед Артур не ответил. В нормальных условиях он расценил бы мою реплику как личное оскорбление, ведь после выхода на пенсию он сам автоматически должен стать пэром. Но, очевидно, старика действительно потрясло случившееся.      - Правильнее всего было бы арестовать всю компанию Ставракиса, - перешел я к серьезным материям. - Но, к сожалению, у нас связаны руки. Мы бессильны. А поскольку мы все же знаем то, что знаем, я просил бы вас, адмирал, оказать мне услугу, прежде чем вы сойдете на берег, чтобы пообщаться с сержантом Макдональдом. Мне нужно получить кое-какую информацию. Во-первых, правда ли, что сэр Антони Ставракис совсем недавно поставил на "Шангри-Ла" новые стабилизирующие устройства? А вдруг он ни с того ни с сего соврал? Во-вторых, давайте уточним, сделал ли лорд Кирксайд запрос о присвоении дворянского звания своему младшему сыну после смерти старшего.      - Хорошо, - отрешенно ответил дед Артур. - Настройте передатчик, и я получу необходимую информацию. - Мысль о том, что один из его потенциальных коллег по палате пэров оказался обычным уголовником, судя по всему, ввела его в состояние ступора. - И, прежде чем уйти, подайте мне, пожалуйста, эту бутылку.      Выходя, я сначала подумал, что, если дед Артур в результате нашей операции сопьется, это помешает его будущей плодотворной деятельности в Палате пэров. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что пэр-алкоголик - не самый плохой вариант.                  * * *            Я медленно опустил верхнюю часть кожуха фальшивого дизеля. Мне показалось, что она весит тонны. Тысячи тонн. Несколько минут я не мог пошевелиться и, только сделав над собой усилие, отступил к порогу.      - Адмирал!      - Иду. - Он появился со стаканом в руке. - Я уже могу вызвать Лондон?      Я ответил не сразу. Слова пришлось проталкивать сквозь комок в горле:      - Я нашел Дэвиса.      Командир приближался, глядя на меня еще ничего не понимающими глазами.      Большая радиостанция исчезла, как исчезли и взрывные пакеты, подслушивающие аппараты и маленькие переносные рации. Но места для нового содержимого в корпусе мотора было явно недостаточно: пришлось втиснуть тело в совсем небольшой объем. Голова была прижата к локтям, а локти к коленям. Лица не было видно. Это походило на эмбрион, спящий в утробе матери. С той только разницей, что ему уже никогда не суждено проснуться. Вчера вечером я сказал ему, что он может выспаться... В моей голове пронеслась мистическая, жуткая мысль, что это я накаркал беду, но, тут же спохватившись, я понял, что моя вина перед Дэвисом гораздо больше, чем неосторожно сказанное слово.      Я прикоснулся к его лицу. Оно еще хранило остатки тепла. Смерть наступила не более чем три часа назад. Я дотронулся до головы, и она упала набок, словно череп шарнирной куклы.      Медленно и печально я повернулся к деду Артуру. Его лицо выражало боль и скорбь, оставаясь при этом бесчувственным. Это было странное и даже пугающее сочетание. А мне казалось, что я достаточно хорошо знаю командира... Впрочем, вряд ли дед Артур занял свою теперешнюю должность, случайно прочитав в вечернем выпуске "Таймс" объявление о конкурсе на замещение вакансии начальника секретной службы. Его назначили и утвердили на самом высоком уровне государственной власти. Наверняка предварительно они прочесали всю страну в поисках кандидатуры, отвечающей столь высоким требованиям. И если выбор пал на деда Артура, значит, он этим требованиям соответствовал. Абсолютное отсутствие жалости и сострадания было наверняка главным условием.      А романтик Кэлверт как-то никогда об этом не задумывался.      - Его, конечно, убили, - на всякий случай констатировал адмирал.      - Да.      - Каким образом?      - У него переломлены шейные позвонки.      - Переломлены? У такого тренированного человека, как Дэвис?      - Я знаю малого, который делает это одним движением рук. Это Квист. Он убил Бейкера, Дельмонта и чуть не убил меня.      - Да... Я понимаю... Послушайте, Кэлверт, я прошу, нет, я приказываю вам найти этого человека. Вы должны поставить перед собой эту цель. Средство можете выбирать по вашему усмотрению. - Юридическое мировоззрение деда Артура прогрессировало, и явно не в сторону непреклонного следования принципу презумпции невиновности. - Кэлверт, вы можете реконструировать происшедшие здесь события?      - Конечно, адмирал.      Вот так всегда. "Неоценим в безнадежных ситуациях". Оракул Кэлверт, на выход!      - Наши, а вернее, судя по вашей любви к Ставракису, ваши друзья прибыли на борт "Огненного креста" сегодня утром, вскоре после моего отплытия. Наверное, они любят поспать, иначе мое путешествие могло бы не состояться. Каким-то образом они обезвредили Дэвиса и держали его целый день в качестве пленника. Это, кстати, объясняет тот факт, что в полдень он не вышел на связь с вами. Когда вы появились на борту, Дэвис был еще жив. Кстати, может быть, они даже не оставили с ним охрану, просто хорошо связали, забили кляпом рот и заперли. Но вы не могли этого знать, адмирал, поскольку лодка пришельцев ушла обратно на "Шангри-Ла", не могла же она оставаться тут целый день.      - Спасибо, Кэлверт, но я не нуждаюсь в адвокатах. - В голосе деда Артура все же сквозила горечь.      - Простите. Через час или два после вашего отплытия с "Огненного креста" Стикс и его компания привезли с "охоты" приятное сообщение о моей смерти. Одновременно это был смертный приговор Дэвису. Я уверен, в роли палача выступил Квист. Почему именно он и именно таким образом? Выстрел могли услышать в порту. Удар ножом - способ малогигиеничный. Затопить корабль вместе со связанным Дэвисом они могли, только когда кончится прилив - после полуночи, а мало ли что случится до того времени... Кроме того, я считаю, что Квист действовал так, а не иначе еще и по некоторым причинам субъективного свойства. Я уверен, что он - импульсивный убийца, маньяк, психопат - называйте как хотите. Ему доставляет удовольствие сама возможность убивать.      - Да, - подтвердил дед Артур спокойным голосом, - все было именно так. Потом они стали искать место, куда спрятать труп, и подумали о нашем фальшивом моторе. Все содержимое они выбросили в море или забрали с собой, а Дэвиса... - Он прервал монолог, на секунду задумался и вдруг завизжал. Я никогда не думал, что его стариковское горло способно быть источником такой рулады. - Но каким образом, черт возьми, они узнали, что это был не настоящий мотор?! Прошу вас ответить! - Тут он резко понизил тон и заговорил почти шепотом: - Что это, Кэлверт, предательство или преступный просчет?      - Надеюсь, второе, адмирал. Это преступный просчет. Мой просчет. Я понял это только теперь. Если бы эта мысль пришла мне в голову раньше, возможно, Дэвис был бы жив. Я ведь знал все с самого начала, но не сумел предвидеть, а вернее, попросту понять. Когда лжетаможенники прочесывали корабль, я сразу же подумал, что они нашли то, что их интересовало, именно в машинном отделении. До этого они рассматривали каждую мелочь сквозь увеличительное стекло, даже аккумуляторы, а после проводили осмотр небрежно и быстро. Дэвис пытался обратить мое внимание на то, что главным для них были аккумуляторы. Но я имел слишком высокое мнение о себе, чтобы выслушивать чьи-либо советы. Прошу вас, адмирал, возьмите фонарь и приглядитесь к аккумуляторам.      Дед Артур одарил меня ледяным взглядом. Лучше бы я искупался в бассейне с жидким гелием. Приняв из моих рук фонарь, он несколько минут рассматривал аккумуляторы, после чего выпрямился с недоуменным видом.      - Не вижу ничего особенного.      - Томмас - так зовут одного из лжетаможенников - был более наблюдательным, а возможно, имел перед вами преимущество: он ведь знал, что искать. Он хотел найти мощный радиопередатчик, а не аппарат небольшого радиуса действия, который стоял у нас в рубке. Он искал на аккумуляторах следы присоединения толстого силового кабеля. Чаще всего это делают с помощью специальных пружинных зажимов. Их еще называют "крокодилы", потому что их зубцы остры, как зубы аллигатора.      Дед Артур чертыхнулся и снова склонился над аккумуляторами. Теперь ему хватило несколько секунд.      - Вы правы, Кэлверт. - Лед в его взгляде растаял, осталась только горечь.      В этот момент у меня в мозгу словно щелкнул выключатель, а вернее, включатель, потому что все события последнего дня вдруг выстроились в моем сознании в единую логическую и, к сожалению, безальтернативную цепь моих взаимосвязанных ошибок.      Теперь взвизгнул я, с успехом доказывая, что по молодости лет мои голосовые связки действуют куда лучше адмиральских:      - Так они с самого начала знали все! Они были в курсе все, вы понимаете, всех моих планов! Они знали, что Дэвис на рассвете будет на борту один и что вертолет доставит меня на пляж в сумерки. Достаточно было чьего-то подтверждения с озера Гурон, и они приняли решение уничтожить вертолет. А эти разбитые передатчики и поврежденный телефон?! Это же приманка! Они хотели, чтобы мы поверили, что передатчик остался только у нас. И мы клюнули, как последние идиоты! Ведь с самого начала было все ясно!..      - Вы очень громко говорите, - прервал мою тираду дед Артур. - Кроме того, ход ваших размышлений, если это вообще можно назвать размышлениями, лишен какой бы то ни было логики.      - Помните, я говорил вам, что, когда мы с Дэвисом гостили на "Шангри-Ла", здесь, на "Огненном кресте", была ответная делегация? К сожалению, я не понял тогда, зачем они нас посетили...      - Я прошу не утруждать себя новыми доказательствами того, что я менее наблюдателен и сообразителен, чем вы. Я уважаю вашу компетентность, Кэлверт. Продолжайте.      В иное время я не преминул бы съязвить по этому поводу. Но не сейчас.      - А ведь все было примитивно просто, - продолжал я. - Они сошли в машинное отделение и детально все обыскали. Естественно, их внимание привлекли четыре неокрашенных винта на правом моторе, тем более что на левом краска на таких же винтах была нетронута. Потом они подняли кожух и подключили к выходу радиостанции небольшой передатчик, который спрятали за аккумуляторами. Они прекрасно знали, какую работу предстоит выполнить, и привезли с собой все необходимые инструменты и детали. Потом им оставалось только сидеть с сигаретой и стаканчиком виски в мягком кресле и, слушая все наши разговоры, корректировать планы своих действий. Видите, адмирал, они бережливые, рачительные люди. Ведь могли уничтожить радиостанцию, за борт выбросить. А они пожалели дорогостоящую аппаратуру. Впрочем, я думаю, их не слишком интересовал бюджет вашей организации, адмирал. Просто, если бы они лишили нас радиостанции, мы бы искали и нашли другой способ связи. А так - мы сами информировали их обо всем. Я думаю, даже сэру Ставракису не часто удается получать информацию раньше службы новостей Би-Би-Си.      При воспоминании о тонущей "Мэри Роз" дед Артур поморщился. Блестяще проведенная акция теперь выглядела сокрушительным провалом.      - Ну хорошо, - переменил он тему. - А почему же тогда они сами уничтожили свое преимущество, спрятав сюда... - Он указал на корпус мотора.      - Зачем им было преимущество после полной и окончательной победы? - ответил я, чувствуя, как усталость снова наваливается на мои плечи. - Меня расстреляли и утопили, Дэвис был задушен...      - Да-да, конечно. Какая жуткая история! - Он снял монокль и потер веки. - Значит, теперь они знают, что попытавшись запросить помощь, мы найдем труп Дэвиса, а значит... Кэлверт, теперь я понимаю вашу мысль насчет страхового полиса. Даже если они невысокого мнения о наших дедуктивных способностях, мы - свидетели. Они не успокоятся, пока мы живы! Тем более что ставка в этой игре - миллионы фунтов! Что вы думаете об этом, Кэлверт?      - Нужно поднимать якорь и уходить, - ответил я очень серьезно. - Это единственное спасение. Мы и так задержались тут слишком долго. Может быть, они уже в пути. Что касается люгера, пусть он остается у вас, адмирал. На море, я надеюсь, мы будем в относительной безаопасности. Но сначала нам нужно отвезти на берег тело Дэвиса и вашего "крестника".      - Правильно. Мы должны переправить их на сушу.                  * * *            Поднимать якорь с помощью электрической лебедки - процесс максимально демократичный. Вы можете быть кретином-капралом, а можете иметь кембриджский диплом, но неуверенный шаг ногой, неточный взмах рукой, развевающиеся по ветру полы плаща и любой кусочек ткани, попавший между цепью и барабаном, - и вы остаетесь без ноги или без руки, поскольку в случае опасности нет никакой возможности добраться до выключателя, который кораблестроители для удобства располагают на задней стенке подъемника. Такие случаи довольно часто происходят и в хорошую погоду. Когда палуба становится скользкой от воды, опасность увеличивается вдвое. Но если к тому же темно, как у негра в желудке, с неба льются потоки воды, а корабль танцует под ногами ритуальную пляску племени мумба-юмба, то, насколько я знаю, только один человек в мире может добровольно вызваться проделать такую работу. Правда, сейчас у этого человека был серьезный стимул к добросовестной работе: ему очень хотелось избежать смерти.      Может, я был слишком поглощен своим занятием или же грохот якорной цепи заглушил все остальные звуки, но я не сразу среагировал на чей-то зов, хотя он прозвучал несколько раз.      Это было похоже на женский крик. Сначала я подумал, что он доносится с одной из яхт, стоящих на якоре неподалеку. В такую погоду сосчитать количество выпитого на этой яхте виски могла бы только ЭВМ последнего поколения.      Но голос раздался снова, и на этот раз гораздо ближе. Интонации борьбы и тревоги исключали гипотезу о пьяной пирушке. Это отнюдь не походило на возглас сожаления по поводу окончания последней бутылки. Это была мольба о помощи.      Я остановил подъемник. "Лилипут" каким-то образом сам очутился в моей руке.      - На помощь! Спасите!      Приглушенный полный отчаяния голос доносился по воде со стороны порта. Я рванулся туда, но тут же вспомнил печальный опыт Дэвиса и представил себе, как скоро я встречусь с ним, если эти звуки исходят из лодки, в которой двое джентльменов, вооруженных автоматами, ждут появления доверчивого Кэлверта, чтобы нажать на спуск.      - Помогите! Умоляю!..      Я отбросил колебания и приступил к решительным действиям. Это был не просто женский голос, молящий о помощи, - это был голос Шарлотты Ставракис. Схватив резиновый кранец, постоянно привязанный к одной из опор барьера, я бросил его в воду.      - Это вы, миссис Ставракис?      - Да, да, это я. Спасибо... Спасибо... - Она еле дышала, и каждое слово давалось ей с огромным трудом. Судя по всему, она успела наглотаться воды.      - Там, в воде, кранец... круг. - Кто знает, может быть, жена такого проверенного мореплавателя, как сэр Антони, сама не слишком разбирается в морской терминологии. - Схватитесь за него.      - Да... Я уже...      - Попытайтесь вскарабкаться на борт.      Вздох, всплеск воды, возглас досады.      - Нет... Я не могу... Не получается...      - Не волнуйтесь, держитесь, я сейчас вам помогу.      Надо было бежать искать деда Артура, но, к счастью, он уже стоял за моей спиной.      - Госпожа Ставракис за бортом, - шепнул я ему на ухо. - Возможно, это ловушка, но мы должны ей помочь. Если вы увидите какой-нибудь свет - стреляйте без предупреждения.      Он не ответил, но его рука дернулась к карману, в котором лежал люгер. Я перелез через борт и, соскользнув по канату до самой ватерлинии, вытянул руку и схватил неудачную пловчиху. Она отнюдь не была дюймовочкой, а к тому же зачем-то прицепила к поясу большой полиэтиленовый пакет. Что же касается меня, то моя физическая форма была не такой блестящей, как десять лет, а тем более десять часов назад. И все же при помощи деда Артура я втащил даму на палубу. Мы внесли ее в рубку и уложили на кушетку.      Если бы в эту минуту кто-нибудь из знаменитых фотографов-художников сделал серию фотопортретов великой кинозвезды, ни один из иллюстрированных журналов не принял бы эти фотоснимки в печать, опасаясь обвинения в клевете. Ее черные брюки и элегантная блузка выглядели так, будто находились в воде минимум месяц. Длинные, мокрые, спутанные волосы прилипли ко лбу и щекам. Лицо заливала мертвенная бледность, а в больших окаймленных черными кругами глазах застыл страх. Тушь и губная помада стекали по коже цветными ручейками. Короче говоря, это было не совсем то, во что влюблялись миллионы европейцев.      - Дорогая моя... Дорогая моя, - приговаривал дед Артур самым снобистским тоном, какой только был в его репертуаре, и, припадая у ее ног то на одно, то на другое колено, пытался дотронуться до ее лица извлеченным из кармана стерильным носовым платком. - Бога ради, что случилось? Коньяк, Кэлверт, коньяк! - Это прозвучало, как "Скальпель!", обращенное знаменитым хирургом к замешкавшемуся ассистенту в кульминационный момент уникальной операции на сердце. - Быстрее! Вы что, окаменели?      Наивный, он надеялся, что после его возлияний на корабле найдется хоть капля спиртного. Нужно было подумать об этом заранее и оборудовать третий мотор со встроенным самогонным аппаратом. Впрочем, мой неприкосновенный запас все еще не был окончательно разграблен.      - Если вы возьмете на себя оказание первой помощи миссис Ставракис, - сказал я, подавая ему наполненный стакан, - мне все же хотелось бы поднять якорь.      - Нет, нет... Не бойтесь... - вдруг довольно активно запротестовала спасенная, отхлебнув глоток и закашлявшись. - Они не появятся раньше, чем через два часа. Я знаю. Я слышала их разговор. Происходят страшные и непонятные вещи, адмирал. Я была вынуждена бежать. Бежать любой ценой.      - Прошу вас, дорогая, не принимайте все так близко к сердцу, - приговаривал дед Артур, как будто наша гостья имела возможность разумно дозировать свои эмоции. - Выпейте еще, дорогая миссис Ставракис.      - О нет, только не это!      Я подумал, что женское кокетство не знает границ: промокшая и озябшая, она отказывалась от превосходного пятидесятилетнего коньяка. Но тут же сообразил, что ее полный отвращения возглас относится не к гордости моей коллекции, а к обращению "миссис Ставракис".      - Прошу вас, называйте меня Шарлотта. Просто Шарлотта. Шарлотта Майер.      Я снова подумал, что женское кокетство не знает границ: дружный коллектив пиратов наверняка уже приготовил для нас небольшую атомную бомбу, которая вот-вот влетит к нам в иллюминатор, а очаровательно улыбающуюся Шарлотту интересует только одно - чтобы к ней обращались по имени, а не по фамилии.      - Что заставило вас бежать? - спросил я.      - Кэлверт! - осадил меня возмущенный дед. Очевидно, он уже почувствовал себя полновластным покровителем прекрасной дамы, и всякое мое обращение к ней автоматически превращалось в бестактность. - Миссис Ставр... прошу прощения, Шарлотта перенесла страшный шок. Дайте ей прийти в себя.      - О нет, нет... - Она с трудом поднялась на жесткой матросской койке и взглянула на меня, улыбаясь еще полуиспуганно, но уже полуиронично. - Вы правы, господин Петерсен, или Кэлверт, в конце концов, это не имеет значения. Актрисы умеют сдерживать свои эмоции. Правда, я сейчас не на сцене, но все равно... - Новый глоток коньяка начал возвращать румянец на ее щеки. - Уже некоторое время я замечаю, что на "Шангри-Ла" происходят странные события. На борту появляются какие-то подозрительные личности. Без всяких причин и объяснений меняют людей в команде. Иногда корабль уходит в какие-то таинственные рейсы, а меня с моей горничной оставляют на берегу. Мой муж, сэр Антони, ничего не говорит. Мне кажется, он употребляет наркотики... Я видела пистолеты... Когда эти странные люди прибывают на яхту, муж отсылает меня в мою каюту... Поверьте, дело вовсе не в моей ревности, я ни к кому, ни к чему его не ревную, но все это более чем странно.      - В течение последних двух дней, - продолжала Шарлотта после минутной паузы, во время которой она то ли собиралась с мыслями, то ли по достоинству оценивала вкусовые качества предложенного ей коньяка, - я чувствовала, что приближается кризис... Это случилось после вашего ухода. Антони сказал мне, чтобы я шла в свою каюту. Я покинула салон, но решилась подслушивать под дверью. Лаворский сказал: "Ваш адмирал такой же представитель ЮНЕСКО, как я - агент советской разведки. И вы, Ставракис, так же как и я, прекрасно знаете, кто он на самом деле. Мы все по уши увязли, и ваши друзья из Интерпола или другой конкурирующей с ним организации хорошо отдают себе в этом отчет. Вам придется выбирать: мы или они. И я не сомневаюсь, что вы примете правильное решение." А Стикс - о, как же я его ненавижу! - добавил: "В полночь я высылаю Квиста, Жака и Крамера. В час ночи они потопят "Огненный крест", оставив на борту все сомнения мистера Ставракиса".      - Ваш муж попал в неплохую компанию, - прокомментировал я ее монолог.      - Господин Петерсен, - она несмело улыбнулась, - или, вернее, Кэлверт, как обращается к вам адмирал, а может быть, Джонсон, как называл вас Лаворский...      - О, я понимаю, вас совсем запутали, - внес ясность дед Артур. - Прошу вас употреблять подлинное имя Кэлверт. Филипп Кэлверт.      - Хорошо, Филипп. - Она произнесла мое имя по-французски, и я солгал бы, если бы сказал, что это мне не понравилось. - Вы слишком легкомысленны. Шутите, смеетесь. Вы не представляете себе, что творится вокруг вас! Вашей жизни угрожает опасность!      - Мистер Кэлверт, - вмешался дед Артур, с особенным нажимом произнося мою фамилию, как бы сигнализируя гостье, что высокой аристократке негоже обращаться по имени к представителю плебса. - Мистер Кэлверт не всегда выражает свои мысли достаточно ясно, но, поверьте, он прекрасно осознает степень опасности. Но вы настоящая героиня, Шарлотта! - Ну да, конечно, как будущий пэр дед Артур вполне мог не только обращаться к ней по имени, но и попросить: "Зовите меня просто Арчи". - Повторяю, вы - бесстрашная героиня. Подслушивая у дверей, вы очень рисковали. Если бы вас заметили...      - Они заметили меня, адмирал. Это одна из причин моего бегства. Я приплыла сюда не только за тем, чтобы предупредить о грозящей опасности вас, но и чтобы избежать ее самой или по крайней мере постараться избежать.      - Ну-ну, моя дорогая, здесь вы в полной безопасности! - патетически воскликнул дед Артур.      Хорошо, что на этот раз он не призвал меня в свидетели. Как честному человеку мне пришлось бы точно определить временные границы этой "полной безопасности" - ровным счетом до прибытия людей капитана Стикса.      - Спасибо, адмирал. Но это не все, что я решила вам рассказать. И даже... показать. - В ее голосе зазвучали истерические нотки. - Заметив меня на лестнице, муж отвел меня в мою каюту и...      Развернувшись на дрожащих ногах, она приподняла мокрую блузку, и мы увидели три синих рубца поперек спины. Дед Артур был так поражен, что застыл на месте как вкопанный. Я подошел, чтобы осмотреть раны. Рубцы шириной до двух сантиметров как бы соединяли обе лопатки. Во многих местах сочилась кровь. Я осторожно дотронулся пальцем до израненной кожи. Без сомнения, следы были совсем свежие и настоящие. Шарлотта не вздрогнула от моего прикосновения. Я отпрянул. Опустив блузку, она вновь повернулась к нам лицом.      - Не слишком привлекательное зрелище, не правда ли? - улыбнулась она. - И поверьте, это еще не самое страшное...      Снова эта улыбка!      - Только не надо больше доказательств! - воскликнул дед Артур. - Это ужасно, я не хочу этого видеть. Моя бедная, несчастная Шарлотта! Сколько вам пришлось вынести! Этот тип... этот индивидуум... Я не могу называть его человеком. Этот изверг... Изверг! Может быть... под воздействием наркотиков? Невероятно...      Его лицо залила краска возмущения, голос хрипел так, будто Квист (или по крайней мере Кэлверт) держал его за горло.      - Никто бы не поверил в это! - продолжал стенать дед Артур.      - Кроме Мадлен, его первой жены, - уже спокойно уточнила Шарлотта. - Теперь я понимаю, почему незадолго до смерти она несколько раз побывала на лечении в психиатрической больнице... Но я не хочу последовать за ней, - добавила она, на этот раз с дрожью в голосе. - Я сильнее, чем Мадлен Ставракис. Поэтому я собрала вещи и ушла.      Она указала на полиэтиленовый пакет, который так усложнил ее подъем на борт и в котором, я надеялся, находится одежда.      - Если кто-нибудь узнает о вашем побеге, они не будут ждать до полуночи, - сказал я.      - Они не узнают как минимум до утра. Каждый вечер я запираю дверь своей каюты на ключ. Сегодня я заперла ее не изнутри, а снаружи.      - Удачная мысль. Но у нас могут возникнуть сложности, если вы сейчас же не смените эту промокшую одежду. Надеюсь, вы сбежали с "Шангри-Ла" не для того, чтобы умереть от воспаления легких. Полотенце в моей каюте. Потом мы вас доставим в отель "Пальмира".      То, что ее плечи разочарованно опустились, могло быть плодом моего воображения, но взгляд ее, без сомнения, выражал досаду.      - Я надеялась, вы придумаете что-нибудь получше, - вздохнула она. - Вы хотите спрятать меня в таком месте, где они будут искать прежде всего. Завтра же муж заберет меня оттуда и снова запрет в каюте. Нет. Мой единственный шанс - побег. Ваш - тоже. Почему бы нам не убежать вместе?      - Ни в коем случае, - запротестовал я.      - Вы не любите брать на себя лишние хлопоты? Я кажусь вам обузой? - Угнетенная, униженная, но и гордая одновременно, она обернулась к адмиралу и взяла его за обе руки. - Вы дворянин, сэр Артур. Я обращаюсь к вашей дворянской чести и достоинству. Позвольте мне остаться.      "Ну конечно, нам, крестьянам, не понять", - подумал простолюдин Кэлверт, случайно затесавшийся в это благородное общество.      Дед Артур украдкой взглянул на меня, ища поддержки, но, не получив ее, заколебался. Украдкой взглянул на Шарлотту, ища понимания, но утонул в ее огромных карих глазах...      - Конечно, моя дорогая, вы здесь хозяйка. - И он изогнулся в поклоне, столь же аристократичном, как его монокль, бородка и произношение. - К вашим услугам, мадам.      Победительница послала мне улыбку, в которой не было ни триумфа, ни удовлетворения, только доброта, облегчение и предложение дружбы.      - Филипп, я хотела бы, чтобы это решение было единогласным.      Само собой, в нашем тандеме с командиром все решения единогласны, поскольку я права голоса не имею.      - Если адмирал хочет подвергнуть вас значительно большему риску, мое согласие не обязательно. Я слишком дисциплинирован. И более того - послушен.      - Как трогательно, - кисло заметил дед.      И вдруг в моей голове прояснилось. Я все понял, не понимая. И как только, понимая все остальное, я не понял этого раньше!      - Простите меня, - сказал я. - Я ни секунды не должен был сомневаться в правильности этого решения. Вы совершенно правы, адмирал. Ваше место, мадам, здесь, на борту. Но вы должны оставаться в каюте, пока "Огненный крест" не выйдет в море после того, как посетит остров.      - Ну, наконец-то осмысленный ответ! - Дед был в восторге от изменения моего настроения и одновременно от торжества идей аристократии. Короче говоря, "аристократы всех стран, соединяйтесь!"      - Это не протянется долго, - добавил я, улыбаясь Шарлотте. - Через час нас здесь уже не будет.                  * * *            - Послушайте, сержант, мне наплевать, какое обвинение вы ему предъявите, - сказал я, переводя взгляд с полицейского на мужчину, закрывающего полотенцем разбитое в кровь лицо. - Грабеж. Оскорбление действием. Незаконное ношение оружия. Выбирайте, что угодно.      - Это не так просто. - Макдональд стоял за перегородкой, поглядывая то на меня, то на пленника, и не спешил принимать решение. - Он никого не ограбил, господин Петерсен. Просто каким-то образом оказался на борту вашего судна. Это не такое уж большое преступление. Оскорбление действием? Он выглядит, скорее, как жертва, чем как нападавший. Незаконное ношение оружия? Я не вижу у него никакого оружия.      - Оно упало в море.      - Но ведь это всего лишь домыслы. Я не могу только на основании ваших слов упрятать человека за решетку.      Вывести меня из равновесия всегда было делом невозможным. Судя по всему, сержант Макдональд решил стать пионером в этой области человеческой деятельности. Сначала он ничтоже сумняшеся помог опереточным таможенникам, а теперь пытается вставить палки в колеса моей уже начинающей разгоняться боевой колесницы.      - Я так понимаю, сержант, через пять минут вы заявите, что все это плод моей разгоряченной фантазии, а еще через пять прикажете арестовать меня за то, что я, проходя по набережной, избил ни в чем не повинного человека, а теперь притащил его к вам, чтобы у следствия были доказательства моего преступления. Я понимаю, сержант, можно быть ограниченным человеком, я сам не энциклопедист, но не до такой же степени!      Я оставил Макдональду шанс думать, что последняя часть фразы относилась к моей "энциклопедичности". Но он им не воспользовался. Его лицо налилось кровью, на скулах заиграли желваки, а пальцы обеих рук вцепились в барьер во вполне квистовской манере.      - Настоятельно прошу не употреблять в разговоре с представителем власти подобного тона!      Кто бы мог подумать, что сельский полицейский способен говорить такими штампованно-бюрократическими фразами. Может быть, им выдают разговорники для бесед со всякими секретными агентами? Хотя вряд ли. В бумажку он не подглядывал, а выучить такое на память у него бы просто не получилось.      - Если вы и дальше, сержант, будете вести себя как придурок, мне придется быть еще более невежливым. Вы возьмете его под стражу или нет? В конце концов, у меня есть свидетель. Пойдемте к старой пристани, я помогу вам с ним встретиться. Я даже познакомлю вас. Это адмирал сэр Артур Арнфорд-Джейсон. или в его словах вы тоже будете сомневаться?      - Во время прошлой нашей встречи вы были в обществе господина Дэвиса.      - Дэвис и сейчас на корабле. Допросите моего пленника, он подтвердит.      - Я послал за врачом. Пусть приведут в порядок его лицо. Так я ни слова не могу разобрать.      - Да, пожалуй, - согласился я, - в таком состоянии он не смог бы произнести монолог Гамлета. Но главная проблема в том, что он говорит только по-итальянски.      Естественно, что бессмертный шекспировский шедевр он не смог бы произнести ни по-итальянски, ни по-японски, ни на языке оригинала.      - По-итальянски? Я смогу это уладить. Владелец кафе - здесь, неподалеку, - итальянец.      - Тем лучше. Я прошу задать ему четыре вопроса: "Где его паспорт? Каким образом он прибыл в Англию? На кого он работает? Где живет?"      Сержант многозначительно посмотрел на меня и заключил, цедя слово за словом:      - Как биолог вы производите странное впечатление, господин Петерсен.      - А вы не менее странное как полицейский, - парировал я. - Спокойной ночи.      Я вышел из комиссариата и встал в тени телефонной будки. Через несколько минут прибыл какой-то человек с небольшой кожаной сумкой. Он вошел в комиссариат, а уже через пять минут вышел оттуда. Ничего удивительного: врач-терапевт мало что может сделать в случае, когда нужна сложная операция.      Дверь комиссариата раскрылась снова, и в ней показался сержант. Одетый в черный застегнутый на все пуговицы плащ, он быстрым шагом, не оглядываясь по сторонам, пошел к морю, направляясь в сторону каменного мола. Там он осветил фонариком влажные ступеньки, сошел по ним и подтянул к себе причаленную в этом месте лодку.      - Вы бы попросили у них рацию, сержант. - Я наклонился над ним и включил свой фонарик. - Тогда срочные известия можно было бы передавать быстрее. Кроме того, вы бы не рисковали здоровьем, добираясь в такую погоду до "Шангри-Ла".      Он выпрямился, отпустил лодку и поднялся по ступеням тяжелым шагом старого усталого человека. Лодка отплыла в темноту.      - Что вы сказали о "Шангри-Ла"?      - Ну что вы, сержант, я бы ни в коем случае не хотел, чтобы вы из-за меня опоздали. Бизнес важнее пустых разговоров. Ваше теперешнее начальство должно быть обслужено в первую очередь. Плывите к ним, сержант, плывите скорее и сообщите, что один из их наемников оказался в руках некоего Петерсена и что тот же Петерсен имеет некоторые сомнения относительно честности сержанта Макдональда.      - Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите, - ответил он глухим голосом. - "Шангри-Ла"... Ничего общего с "Шангри-Ла"...      - Великолепно. Вы просто решили поудить рыбку. Где ваши удочки, сержант Макдональд?      Это прозвучало почти как "Где ваша честь, сержант?" Он попытался взять себя в руки.      - Послушайте, занимайтесь своими делами и не вмешивайтесь в чужие.      - Сейчас я занимаюсь и тем и другим одновременно. А вы, сержант, выдали себя. Мне ведь совершенно наплевать, что будет с моим итальянским приятелем. Вы можете обвинить его хоть в отправлении естественных потребностей в публичном месте. Или можете взять к себе на работу. Мне все равно. Я привел его только затем, чтобы получить доказательства, что вы действуете заодно с ними. Я хотел увидеть, как вы отреагируете. Хотя, честно говоря, я знал, как вы поступите, и очень огорчен тем, что вы не обманули моих надежд.      - Может, я действительно не энциклопедист, - с достоинством ответил Макдональд, - но я и не законченный идиот. Сначала я думал, что вы - один из них или у вас те же цели. Но теперь вижу, что это не так. Вы работаете на правительство.      - Да, я что-то вроде государственного чиновника. А там, на "Огненном кресте", - мой непосредственный начальник. Мне очень хотелось бы вас с ним познакомить.      - Я не собираюсь выполнять приказы вашего начальника.      - Как хотите.      Я отошел на несколько метров, потом внезапно обернулся и сказал:      - Что касается ваших сыновей, сержант Макдональд. Мне говорили, что они недавно погибли в горах...      - Что с ними?      - Мне будет искренне жаль сказать им когда-нибудь, что их отец отказался и пальцем пошевельнуть, чтобы спасти их жизни.      Он окаменел и смолк. Он не сопротивлялся, когда я, мягко взяв его за плечо, увлек за собой и привел на "Огненный крест".      Честно говоря, мне уже порядком надоели сладенькое выражение лица и сюсюкающие интонации деда Артура, поэтому, когда он встретил приведенного мною Макдональда испепеляющим взглядом василиска, я даже немного успокоился. Дед был все еще в форме. Блестящий монокль еще более усиливал эффект. Бедняга сержант был навылет пробит этим лазерным лучом и теперь неподвижно стоял по стойке "смирно".      - Итак, вы совершили ошибку, сержант, - проговорил дед Артур тихим и монотонным голосом - самой жуткой из имевшихся в его ассортимент интонаций. - Ваше поведение равносильно признанию вины. Мой коллега Кэлверт сошел на берег со связанным пленником, но веревки хватило бы, чтобы повесить вас обоих. И вы, сержант, вцепились в эту веревку обеими руками. Это получилось ловко, Макдональд, но не с вашей стороны. Вам не стоило сразу бежать докладывать обо всем вашим друзьям.      - Какие они мне друзья... - с горечью произнес Макдональд.      - Я расскажу вам о мистере Кэлверте - до сих пор вы знали его под псевдонимом Петерсен - столько, сколько сочту нужным. Если хотя бы слово из сказанного мною станет известно кому-то, кроме нас троих, вы потеряете работу, а одновременно и пенсию, и надежду снова поступить на службу, во всяком случае в Великобритании... Естественно, после того как отсидите строк за разглашение государственной тайны. И я лично буду редактировать обвинительный акт. - Он на секунду прервался, чтобы увенчать этот шедевр красноречия почти ласковым: "Вы хорошо меня поняли, сержант?"      - Да, я понял, - ответил Макдональд усталым голосом.      Дед Артур кое-что рассказал ему, хотя не столько поделился информацией, сколько напустил еще больше тумана, при этом не забывая завинчивать гайки на решетках в будущей камере бывшего полицейского.      Закончил он необычайно эффектно: сменив гнев на милость, выразил уверенность в лояльности сержанта и его готовности сотрудничать с нами.      - Господин Кэлверт переоценивает мою роль в этом деле, - попытался Макдональд приподнять свое втоптанное в грязь достоинство.      - Черт подери! - не выдержал я. - Вы знали, что таможенники были липовые. Вы знали, что у них не было фотокопировального аппарата. Вы знали, что их единственная цель - найти и уничтожить наш или, вернее, наши передатчики. Вы знали также, что эти так называемые таможенники не высадились на берегу, а спокойно перебрались на "Шангри-Ла". И откуда, скажите на милость, вы знали, что телефонный кабель именно перерезан, а не оборван ветром или не перекушен взбесившейся от слушания последних известий акулой? Почему вы сказали мне на следующий день, что кабель восстановят нескоро? Можно ведь было попросить таможенников, и они сообщили бы в аварийную службу в Глазго. Почему? Может быть, вы знали, что эти ваши таможенники не собираются в Глазго? И точно так же вы знали, что ваши сыновья живы, иначе закрыли бы их счета в банке.      - Об этом я не подумал, - медленно ответил Макдональд. - Не знаю, как вам это удалось, но вы перечислили все мои прегрешения. Это - все, адмирал. Больше я ни в чем не повинен. Они сказали, что убьют моих детей...      - Если вы искренне решили помочь нам, я постараюсь, чтобы вы сохранили свое место хотя бы до тех пор, пока младший из ваших сыновей не дослужится до сержантского звания, - щедро пообещал дед Артур. - Так кто же эти таинственные "они"?      - Я знаю только нескольких, - ответил Макдональд. - Это капитан Стикс и двое таможенников, Дюран и Томмас. Настоящее имя Дюрана - Квист. Других имен я не знаю. Да и лиц почти не знаю: обычно мы встречаемся с ними после наступления темноты. Чаще они приходят ко мне, а два раза я сам ездил на "Шангри-Ла", чтобы повидаться со Стиксом.      - А сэр Антони Ставракис?      - Этого-то я как раз и не понимаю. Он ведь очень хороший человек... Великолепный человек! Во всяком случае до недавнего времени я был в этом уверен. Я не знаю... Каждый человек может попасть в плохую компанию...      - Действительно. Но оставим в покое сэра Антони. Какая роль во всем этом была поручена вам?      - Уже несколько месяцев здесь происходят странные вещи. Пропадают корабли. И люди тоже. Рыбакам кто-то несколько раз резал сети. Портились моторы яхт.      - Но вы же понимали, - вмешался я, - что таким образом капитан Стикс хотел помешать определенным кораблям оказаться в определенное время в определенном месте?      - Да все я понимал... - с горечью вздохнул Макдональд.      - Вам посоветовали проводить расследования по этим таинственным случаям так, чтобы они не приносили никаких результатов, - отечески ласково сделал вывод дед Артур. - Да вы оказались просто находкой для них, сержант. Человек в вашем возрасте, с вашей репутацией, с вашим мировоззрением, короче говоря, человек вне всяких подозрений... Но скажите мне, что они замышляют?      - Клянусь честью... - произнеся это слово, сержант осекся, значит, честь его действительно еще не потеряна, - не знаю, адмирал.      - Действительно не знаете?      - Нет.      - А почему вы уверены, что ваши сыновья живы?      - Я их видел три недели назад на борту "Шангри-Ла". Они чувствовали себя хорошо.      - Неужели вы настолько наивны, что верите в их счастливое возвращение, когда бандиты закончат свои грязные дела? Ведь они стали опасными свидетелями, они могут опознать преступников и дать показания против них.      - Стикс обещал мне, что с ними не случится ничего плохого. Он сказал, что только дураки применяют насилие там, где можно обойтись другими средствами.      - Значит, вы думаете, что до убийств не дойдет?      - До убийств? Почему вы говорите об убийствах?      - Кэлверт! Угостите сержанта порцией виски.      Что и говорить, адмирал не слишком заботился о сохранении моего неприкосновенного запаса. Еще несколько гостей - и я стану банкротом. Нужно было напоследок использовать остатки былой роскоши, поэтому я угостил сержанта и угостился сам. Через несколько секунд сержант поставил на столик пустой стакан, и я не отстал от него. Мы отправились в машинное отделение. После возвращения сержант принял вторую дозу. Его лицо было бледно.      - Я сказал, - продолжал дед Артур, - что мистер Кэлверт произвел сегодня разведку с воздуха. А теперь добавлю, что пилот вертолета в результате встречи с бандой Стикса был убит. И еще добавлю, что в течение последних шестидесяти часов были убиты два моих лучших агента. А теперь пришла очередь Дэвиса. Вы видели, что с ним сделали. Кто будет следующим? И после этого вы верите, что имеете дело с благородными разбойниками? И что вселяет в вас уверенность, да какую там уверенность! - хотя бы слабую надежду на то, что с находящимися у них в руках заложниками ничего не случится?      Лицо Макдональда приобрело нормальный оттенок, его взгляд стал твердым и холодным.      - Чем я могу быть вам полезен? - спросил он.      - Сейчас вы с Кэлвертом отнесете Дэвиса в комиссариат. Вы потребуете произвести вскрытие: нам необходим официальный документ, который впоследствии мог бы фигурировать в суде, - остальные трупы, скорее всего, никогда не будут найдены. Потом вы отправитесь на "Шангри-Ла" и сделаете то, что, собственно говоря, и ожидает от вас Стикс, - предоставите ему полную информацию о происшествии, исключая, естественно, нашу беседу. Вы сообщите ему, что мы привезли Дэвиса и итальянца, что мы очень спешили, а главное, скажите, что, подслушав обрывок нашего разговора, вы поняли, что мы уходим отсюда как минимум на два дня. И еще. Вы знаете, в каком месте перерезан кабель?      - Я сам его перерезал, - вздохнул сержант.      - По возвращении с "Шангри-Ла" вы восстановите его. На рассвете. И сразу же, на рассвете, вы должны скрыться. Вы, ваша жена и ваш сын. Если хотите остаться в живых, вам нужно надежно спрятаться на ближайшие тридцать шесть часов. Вы поняли меня?      - Я понял, что делать, но не понял, зачем вам это нужно. Хотя... Не объясняйте. Я все сделаю как надо.      - И последнее, сержант. У Дэвиса не было семьи... Мало кто из моих сотрудников имеет семью. Иногда это удобно... Короче говоря, на местном кладбище ему будет так же хорошо, как на любом другом. Организуйте все так, чтобы похороны состоялись в пятницу после полудня. Мы хотим принять участие в церемонии. Кэлверт и я.      - В пятницу? Но ведь... Но ведь это уже послезавтра!      - Да, действительно, это послезавтра. Но к тому времени гнойник будет вскрыт. Ваши дети вернутся домой.      Сержант посмотрел на командира долгим взглядом и после паузы спросил:      - Откуда у вас такая уверенность, адмирал?      - У меня нет такой уверенности. Но взгляните на Кэлверта. Он знает, что говорит, а если говорит - делает. К несчастью, положение об охране государственной тайны не позволит вам когда-нибудь рассказать друзьям или родственникам, что однажды вам посчастливилось работать вместе с этим человеком. Филипп Кэлверт сделает все, что возможно. А если придется совершить невозможное, думаю, он совершит и это. Я знаю, что если на нашей планете есть человек, который в подобной ситуации может добиться успеха, то этот человек - Кэлверт.      Я прослушал этот панегирик достаточно спокойно: кэлвертизм в речах деда Артура, находящегося в хорошем расположении духа, принимал всепланетарные масштабы не впервые. Меня даже удивило, что он не расширил сферу моего авторитета до границ солнечной системы. Но Макдональд внял патетическому тону деда Артура и по-настоящему расчувствовался.      - Бог ему в помощь... - прошептал он, опустив голову.      Ну да, конечно. Если бы все они возложили хотя бы часть своих проблем на Бога, я чувствовал бы себя гораздо спокойнее. Но они ровными штабелями складывали их на слабые плечи некоего Кэлверта, который отнюдь не был посланником Божиим на нашей многогрешной и многострадальной земле.                  * * *                  (Ночь со среды на четверг, 22.40 - 2.00)            Убийц было трое. Они прибыли не в полночь, как мы ожидали, а без двадцати одиннадцать. Если бы они появились на пятнадцать минут раньше, то, без сомнения, их печальный (особенно для нас) план был бы реализован достаточно просто, поскольку моя лодка в то время была еще пришвартована у городской пристани. В задержке был виноват я сам: после того как мы отнесли в комиссариат тело Дэвиса, мне пришлось потратить слишком много времени на визит к аптекарю, поворотливость которого была обратно пропорциональна количеству проведенного у него времени. Аптекарь оказался не слишком сговорчивым, поэтому, чтобы решить уравнение, мне даже пришлось прибегнуть к угрозам. Ответом стала маленькая зеленая бутылочка с надписью на наклейке "Таблетки". Я не стал сверять решение уравнения с ответом в конце учебника. Я сам придумал эту задачу.      К счастью, я наверстал упущенное время с помощью попутного ветра и прибыл на "Огненный крест" в 22.30.      На атлантическом побережьи Шотландии живет достаточно женщин. И все же здесь никогда не бывает бабьего лета. Не знаю, как относятся к этому факту досточтимые шотландки, но меня это не грело ни в прямом, ни в переносном смысле. Дул холодный ветер, а густой туман окутывал все, что только можно окутать. Начиная движение, я вынужден был включить прожектор, расположенный на крыше рулевой рубки "Огненного креста", поскольку, ориентируясь только по компасу, я не смог бы найти между островами выход в открытое море. Проход здесь был не более пятисот метров шириной, к тому же существовала реальная опасность наткнуться на один из стоящих на якоре кораблей, поскольку в тумане не видны были даже их очертания.      Управление прожектором находилось под потолком рубки. Направив луч света очень низко и прочесав поверхность моря вокруг корабля, я сразу же заметил весельную лодку, плывущую к нам, на расстоянии пятидесяти метров от левого борта. Весла в местах соединения с уключинами был обернуты в белое полотно, поэтому не издавали никакого скрипа. Фигура одного из гребцов напоминала Квиста. Рулевой, сидящий ко мне лицом, был одет в непромокаемый плащ и берет, а в руке держал немецкий автомат, как мне показалось, типа "шмайссер". Рулевым был, скорее всего, эксперт по такого рода оружию - Жак. Рядом с ним я разглядел третью фигуру. Господа Квист, Жак и Крамер, как это и предсказывала Шарлотта, только гораздо раньше, прибыли вручить очередную награду нашем адмиралу. Надеюсь, моя фамилия в списках удостоенных награды значилась под номером два...      С самого момента поднятия якоря Шарлотта стояла рядом со мной, справа. Перед этим, во время моего пребывания на суше, она со всеми предосторожностями была заперта в каюте, где даже свет не включали. Слева от меня загрязнял чистый ночной воздух удушливым дымом одной из своих сигарет дед Артур.      - Откройте дверь рубки, - попросил я Шарлотту, - возьмите ее на крючок и отойдите в сторону. Вы, адмирал, беритесь за штурвал. Когда я подам знак, резко сверните влево, а потом снова вернитесь на северный курс.      Они молча выполнили мои распоряжения. Я услышал, как щелкнул крючок на двери, увидел, как дед с мужественной решимостью вцепился в штурвал. Мы двигались со скоростью около трех узлов. Лодка находилась от нас на расстоянии не более двадцати пяти метров. Луч прожектора бил по незваным гостям прямой наводкой так, что они заслоняли глаза руками. Квист перестал грести. Они были уже в трех метрах слева.      В следующую секунду я увидел, что Жак целится из автомата по нашему прожектору. Промедление было смерти подобно. Я дал "полный вперед" так, что двигатель взревел.      - Адмирал!      Дед Артур повернул штурвал влево, и таким образом корма "Огненного креста" резко сместилась вправо.      Автомат Жака был, очевидно, с глушителем, так как он сверкнул огнем беззвучно. Пули срикошетировали от передней алюминиевой мачты, не зацепив ни прожектора, ни рубки. Квист разгадал мой замысел и резко окунул весла в воду. Но было поздно.      - Руль - ноль! - закричал я адмиралу.      В ту же секунду я поставил мотор на "малый ход", выскочил через открытую дверь на палубу и выглянул за борт. Все уже свершилось. "Огненный крест" ударил в лодку, переломил ей нос, перевернул ее и выбросил троих мужчин в воду. Теперь обломки лодки и две барахтающиеся фигуры плыли вдоль правого борта.      Я осветил лучом фонаря голову человека, находящегося ближе всех. Это был Жак - он держал автомат над головой, словно боялся замочить, как будто при падении он уже не окунулся с головой и автоматом. Судя по отношению к оружию, это был настоящий солдат, а значит, постоянно был готов к моменту, который я сейчас собирался максимально приблизить. Я поднял руку с "лилипутом" параллельно руке, держащей фонарь, и два раза выстрелил. На воде, в том самом месте, где только что была голова Жака, расцвел огромный красный цветок. Он не показался мне красивым. Убийца погрузился в воду так быстро, будто его утащила туда акула. Автомат исчез в воде последним, я был прав - это оказался "шмайссер".      Я снова осветил поверхность моря фонарем. Квист исчез: может быть, он спрятался за обломками лодки, а может, нырнул под наше судно. Я выстрелил дважды в третьего пришельца. Раздался крик, быстро перешедший сначала в судорожные всплески, а потом в бульканье. Наконец все стихло.      Рядом со мной кашляла и всхлипывала Шарлотта. Ее рвало. Но у меня не было времени подставлять ей тазик. И вообще, что она делала на палубе? Человеческую смерть лучше видеть в кино.      У меня имелись более важные дела, например, сдержать деда Артура: адмирал был полон решимости снести каменный мол на острова. Это могло не совпасть с пожеланиями местных жителей. Да и "Огненный крест" мог пострадать, что было уж совсем ни к чему.      Очевидно, адмиралов обучают каким-то другим, необычным навигационным приемам, поскольку за время моего отсутствия корабль, шарахаясь и кренясь, почему-то развернулся на 270 градусов. Дед был бы совершенно незаменим у руля финикийской галеры, специализирующейся в искусстве таранить корабли своих противников. К сожалению, Финикия была давно и далеко, а главное, там не было адмиралов. Наверное, именно по этой причине Александру Македонскому удалось завоевать Финикию. У него просто не нашлось достойного соперника.      Я вскочил в рубку и крутанул штурвал влево. Потом выскочил из рубки и успел втащить внутрь Шарлотту - иначе ее просто разрубило бы бетонной плитой в передней части мола. Потом вскочил в рубку и снова вцепился в штурвал... Я даже запыхался от этого "туда-сюда". Еще один из изобретенных мною за последнее время видов спорта - тройной прыжок на палубу и обратно - оказался очень выматывающим. Очевидно, занятие этим спортом будет оказывать сильное воздействие на людей полных и добродушных. Они смогут стать худыми и раздраженными.      - Я очень извиняюсь, адмирал. - Надеюсь, в моем голосе кроме издевки звучала еще хотя бы жалость. - Но что вы делаете?      - Я? А что случилось?      Он выглядел примерно так же, как выглядит медведь, которого в середине января заблудившиеся туристы вытащили из берлоги, чтобы спросить дорогу к лесничеству.      Ничего не объясняя, я перевел мотор на "малый вперед" и направил "Огненный крест" по компасу на север.      - Попытайтесь удержать это направление, - сказал я. - Мне нужно еще раз осмотреть море.      Я включил прожектор и еще раз прочесал поверхность воды. Ни следов лодки, ни чего-либо другого, например, ожидающего моего выстрела Квиста, видно не было. Неудивительно: после маневров деда Артура и моих спасательных работ мы оказались совсем в другом месте. Удивительно было другое: в домиках на побережье не было света, а мне казалось, что звуки выстрелов должны поднять на ноги не только весь городок, но и половину Шотландии. Что ж, либо они уже привыкли к подобного рода звукам, либо чрезмерное потребление спиртного в ненастные дни плохо влияет не только на умственные способности будущего потомства, но и на состояние органов слуха у родителей.      Я снова впрыгнул в рубку и снова проверил курс по компасу. Так и есть. Словно пчелку к лепестку, словно магнит к железу, наш корабль, под твердой адмиральской рукой, неумолимо тянуло к берегу. Я деликатно, но решительно отнял у деда штурвал.      - Вы почти причалили к молу, адмирал, - сообщил я ласково, - но почему-то не предупредили меня, чтобы я приготовил швартовы.      - Да? Возможно... - беззаботно ответил дед Артур, после чего жестом профессора, сделавшего паузу в лекции, читаемой для переполненной аудитории обожающих его студентов, вынул белоснежный платок и протер монокль. - Проклятое стекло совсем запотело... Кажется, я слышал выстрелы. Что это было?      Из всех метаморфоз, произошедших с командиром в течение последних часов, самой разительной была та, что теперь он буквально рвался в бой. Этому было объяснение: Дэвис стал первым его агентом, который погиб буквально на его глазах.      - Я застрелил Жака, это их специалист по стрельбе из автомата, и застрелил Крамера. Квисту удалось уйти.      - Отлично, Кэлверт! - отозвался дед Артур.      Я надеюсь, он имел в виду редеющие ряды пиратов, а не счастливый исход последнего инцидента для Квиста.      Ситуация была не слишком веселой. Практически я оставался один на один с бурей, причем арбитром в нашем с ней поединке должен был выступить туман, а он наверняка станет подсуживать моему противнику. Однако ждать помощи было неоткуда. Я знал, что дед Артур плохо видит и в ясный день, но не подозревал, что после захода солнца он становится слеп, как летучая мышь. Конечно, я бы смирился с этим недостатком, если бы, подобно летучей мыши, командир имел внутренний радар, который позволил бы ему, а значит, и "Огненному кресту" счастливо миновать все острова, островки, рифы, скалы, соседние корабли и прочие препятствия, уже вывесившие в тумане пока еще невидимые нам транспаранты "Добро пожаловать!". Но дед Артур не обладал такими способностями. Очевидно, его больше привлекала перспектива погибнуть в результате морской катастрофы адмиралом, чем остаться жить летучей мышью. И, возможно, он был прав.      - Жак и Крамер, - прокомментировал воинственно настроенный командир, - а Квист ушел... Неплохо, Кэлверт, неплохо. То есть то, что он ушел, конечно, плохо, а то, что они не ушли...      Склонность к комплиментам своим сотрудникам никогда не отличала деда Артура, вот если бы "лилипут" оказался, к примеру, в руках у нашей очаровательной гостьи...      - Итак, ряды неприятеля редеют. Как вы думаете, Кэлверт, они снова снарядят за нами погоню?      - Нет. Наверняка нет.      - И вы можете привести хотя бы одно убедительное доказательство?      - Сколько угодно! - Настроение у меня было как в цирке, когда иллюзионист показывает дошкольникам примитивный фокус. Естественно, я выступал в роли иллюзиониста. - Первое: они пока не знаю, что случилось с их эмиссарами. Второе: этим вечером они уже дважды пытались взять нас на абордаж и, на мой взгляд, оба раза очень удачно, вот только Стикс и компания вряд ли будут удовлетворены этими результатами, значит, им нужно искать новую тактику, а это требует времени. Третье: для погони им придется использовать моторную лодку, на веслах им уже просто не догнать нас, а ведь мотор слышен как минимум за сто метров, следовательно, внезапного нападения на "Огненный крест" не получится, а в этом случае вся операция теряет смысл. Четвертое: туман и темнота. Посмотрите, огни городка уже почти не видны, погоня за нами невозможна хотя бы потому, что нас невозможно будет найти. Пятое...      До этого момента в рубке был только один источник света - голубоватый отблеск от катушки компаса. И вдруг вспыхнула лампа под потолком. Держа руку на выключателе, Шарлотта смотрела мне прямо в глаза диким испуганно-ненавидящим взглядом, словно я оказался как минимум враждебно настроенным марсианином. Ее голос звучал ниже, чем обычно, и слегка дрожал.      - Кто же вы такой, Кэлверт? - Ну вот, теперь она не называла меня по имени. - Что же вы за человек? Нет, что вы за... Это ужасно! Это жутко! Только что вы убили двоих людей и вот уже разговариваете совершенно нормальным тоном, совершенно нормальными словами, будто ничего не случилось. Так кто же в таком случае профессиональный убийца? Это же бесчеловечно! Что, это так просто для вас? Или у вас совсем нет сердца? И вы совсем ни о чем не жалеете?      - Конечно, жалею. Я жалею, что не убил Квиста.      Она еще раз оглядела меня с ног до головы, как диковинный экспонат музея мадам Тюссо, и повернулась к деду Артуру.      - Я видела плывущего человека... - сказала она драматическим громким шепотом. - Я видела, как его лицо разорвали пули. Почему Кэлверт не арестовал его? Не надел наручники? Не передал в руки полиции? Он убил его! И второго тоже! Почему, почему он так поступил, адмирал?      - Здесь не может быть никаких "почему", дорогая Шарлотта, - ответил дед Артур с пафосом. - Здесь не нужны никакие объяснения. Да, Кэлверт убил их. Но в противном случае они убили бы нас. Вы ведь сами говорили, что они прибыли именно с этой целью. Неужели вас мучили бы угрызения совести, если бы вам пришлось убить готовящуюся к прыжку ядовитую змею? Этих людей нельзя назвать людьми! Что же касается вашего предложения арестовать их... - тут дед на секунду прервался, чтобы поточнее восстановить в памяти услышанную несколько часов назад формулировку, - в этой игре не бывает ничьей. Либо убиваете вы, либо убивают вас. Это опасные люди, они не знают жалости и сомнений, они готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы расправиться с нами, а теперь и с вами. Поэтому мы не должны оставлять им ни малейшего шанса.      Милый старый дед Артур! Годы отняли у тебя зрение, но память была все так же хороша! Ты запомнил мой урок почти слово в слово... А может быть, учебный материал оказался хорошо усвоен благодаря дидактическим способностям педагога?      Но Шарлотта смотрела на командира так, словно в рубке, ставшей филиалом музея восковых фигур, появился еще один экспонат. Второй враждебно настроенный марсианин. Наконец она сердито развернулась и, одарив меня уничижительным взглядом, вышла.      - Похоже, адмирал, вы такой же отрицательный тип, как и ваш агент, - резюмировал я.                  * * *            Она снова появилась в рубке, когда пробило полночь, и снова начала с того, что включила свет. К этому времени она привела себя в порядок, старательно причесалась и переоделась в белое платье из какой-то немнущейся синтетики. Ее лицо уже не было таким раскрасневшимся, припухлости у глаз как будто исчезли. Она одарила меня улыбкой, на которую не получила ответа, и поморщилась, но наверняка не из-за моей суровости - скорее всего, у нее болела спина. Когда волна боли схлынула, Шарлотта вновь предложила мне свою улыбку, и я вновь не воспользовался предложением.      - Полчаса назад, - сказал я весьма суровым тоном, - проплывая мимо маяка, я чуть не разнес его вдребезги. Сейчас я очень надеюсь, что мы плывем чуть севернее ближайшего острова, но вполне возможно, что он - прямо по курсу. Туман сгустился. Я уверен, что в самой глубокой шахте мира видимость не хуже, чем сейчас здесь. Я не слишком опытный капитан, я никогда не был лоцманом, и я не знаю здешних мест. Наши скромные надежды на спасение полностью зависят от надежности моего зрения. За последний час мои глаза уже немного привыкли к темноте. Теперь - все насмарку. Прошу вас выключить свет.      Пусть теперь кто-нибудь скажет, что Кэлверт не джентльмен. Я ведь вполне имел право просто крикнуть: "Выключи свет, дура!"      - О, простите. - Свет погас. - Я не подумала...      - Дело не только в этом. Нам вообще нельзя включать свет. Нигде, даже в вашей каюте. Лох-Гурон - проклятое место, но моря и скал я опасаюсь сегодня меньше всего.      - Простите... простите... И простите за то, что я вам наговорила... Я знаю, я не имею права вас осуждать, тем более не разобравшись и не попытавшись понять... Но и вы поймите... Я была в шоке. Я видела, как убивают людей... Я всегда думала, что можно убить только в гневе, в истерике, а это... Это была, скорее, какая-то экзекуция. Да, сэр Артур, мне понятна ваша позиция - убить, чтобы не быть убитым. Но ведь в тот момент вы уже ничем не рисковали... Вы сделали это так, словно в этом нет ничего особенного...      Ее голос дрожал, затихая, наконец она умолкла.      - Я должен помочь вам и вывести вас из заблуждения, моя дорогая, - взял слово дед Артур. - Кэлверт убил сегодня не двоих, а троих бандитов. Третий был уничтожен еще до вашего появления здесь. И все же Филипп Кэлверт не убийца. У него действительно не было выбора. Вот вы говорите, что он стрелял хладнокровно, не заботясь ни о чем. И во многом вы правы. Если бы он не умел выработать в себе правильное отношение к происходящему, он бы, наверное, сошел с ума. И все же эти убийства для него совсем не пустяк. Ведь он выполняет свою работу не ради денег. У него достаточно скромное жалование. - Дед Артур не споткнулся на этой фразе, но выразительно посмотрел на меня, давая таким образом понять, что она предназначена исключительно ушам Шарлотты. - Он делает это также не из любви к острым ощущениям. Насколько я знаю, гораздо большее удовольствие он получает, занимаясь музыкой, астрономией, философией. Но Кэлверт принадлежит к той категории людей, которые очень точно чувствуют, где именно проходит границ между белым и черным, между правдой и ложью, между разрешенным и недозволенным. И когда эта граница по каким-либо причина стирается и зло угрожает добру и справедливости, Кэлверт видит свою цель в том, чтобы поставить все с головы на ноги. А эта цель, с его точки зрения, оправдывает и очень сильные средства. И я вполне солидарен с его точкой зрения, дорогая Шарлотта...      Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от командирских дефиниций.      - Вы забыли добавить, адмирал, что я - лучший друг детей и всегда помогаю старушкам переходить дорогу.      - Простите, Кэлверт, может быть этот монолог вам не слишком приятен, но я должен был все это сказать. Если Шарлотта сочла возможным прийти сюда, чтобы просить у нас прощения, я считаю, что мы, со своей стороны, должны помочь ей понять нас.      - Я думаю, она пришла не только за этим, - сказал я, иронически поглядывая на Шарлотту. - Ее привело женское любопытство. Наверняка наша гостья хочет знать, куда мы направляемся...      - Я могу закурить? - спросила она.      - Только не зажигайте спички у меня перед глазами.      - Я знаю, куда мы плывем, - продолжала она, закурив. - Лох-Гурон, вы ведь сами сказали. Но меня действительно интересует в этой истории очень многое. Я хочу знать, что означают все эти страшные тайны, эти страшные люди на борту "Шангри-Ла". Какие веские причины могут оправдать гибель трех человек за один сегодняшний вечер? А вы? Кто вы, в конце концов, такие? Я ведь уверена, что вы, сэр Артур, не имеете никакого отношения к ЮНЕСКО. Объясните мне все. Я имею право знать, что происходит.      - Лучше не отвечать, - посоветовал я.      - А почему бы и нет? - запротестовал дед Артур. - Мы все в одной лодке, в прямом и переносном смысле, хотим мы этого или нет. С этой точки зрения Шарлотта действительно имеет право знать все. Кроме того, в любом случае вся история через нисколько дней перестанет быть тайной.      - В отношении Макдональда вы вели себя иначе, адмирал. Вы пугали его самыми неприятными последствиями, если он нарушит государственную тайну.      - Да, действительно, с ним это имело смысл. Он бы мог все испортить, если бы стал рассказывать направо и налево о своих подвигах, в то время как миссис Ставр... я хотел сказать - Шарлотта, не может так поступить. Я абсолютно в этом уверен. Шарлотта моя старая знакомая, и я доверяю ей, Кэлверт. Она должна знать все.      - Я тоже доверяю мадам Шарлотте. Но один мой знакомый адмирал любит повторять такую фразу: "Никогда, никогда, сколько хотите раз никогда не рассказывайте никому ничего, если в этом не крайней необходимости". Сейчас такой необходимости нет, и я бы прислушался к совету адмирала.      Дед Артур зажег одну из своих жутких сигар и, совершенно проигнорировав мои слова, готовился произнести монолог. Сейчас его не интересовали высказывания какого-то адмирала, даже если тот носил фамилию Арнфорд-Джейсон.      - Речь идет, дорогая Шарлотта, - начал он, - об исчезновении кораблей. Точнее, пяти кораблей. Не считая определенного числа небольших суденышек.      - Тоже пяти, - уточнил я.      - Именно. Пятого апреля этого года на южном побережье Исландии исчез пароход "Суверен". Пиратство. Команда была взята в плен, два дня содержалась на берегу, после чего все люди были выпущены на свободу живые и невредимые. Никто никогда больше не видел "Суверен". Двадцать четвертого апреля в канале Святого Георга исчез теплоход "Эниласт". Семнадцатого мая у северных берегов Ирландии пропало подобное же судно, "Макс Гор". Шестого августа исчез торговый корабль "Вэйн Жерб". И наконец, в последнюю субботу похищен "Нантесвилль". Во всех случаях команда благополучно возвратилась. Все эти корабли имели еще одно общее свойство: каждый вез чрезвычайно ценный груз. В трюме "Суверена" находилось южноафриканское золото на сумму около двух с половиной миллионов фунтов; на "Эниласте" - неотшлифованные алмазы, предназначавшиеся для промышленных целей; "Макс Гор" вез уже отшлифованные и готовые к продаже алмазы знаменитой колумбийской шахты "Ибо" на сумму два миллиона фунтов; в сейфах "Вэйн Жерб", который плыл из Роттердама в Нью-Йорк с остановкой в Глазго, было на три миллиона фунтов шлифованных алмазов; и, наконец, "Нантесвилль" вез принадлежащие американскому правительству слитки золота стоимостью более восьми миллионов фунтов стерлингов. Каким образом и от кого пираты получали информацию? Этого мы пока не знаем. Выбор кораблей, даты и порты отплытия и назначения всегда держались в строжайшем секрете. И все же пираты были прекрасно информированы. Кэлверту кажется, что он уже знает источник этой информации, но догадок пока еще мало, чтобы делать выводы. После пропажи уже третьего корабля стало ясно, что мы имеем дело с хорошо организованной бандой.      - Вы хотите сказать, что в этом замешаны люди Стикса?      - "Замешаны" - не очень удачное слово, мадам, - уточнил дед Артур. - Я не исключаю, что он - мозг всей аферы.      - Не забывайте о Ставракисе, - снова вмешался я. - Он тоже по уши увяз в этом...      Я не собирался уточнять, в чем именно по уши увяз Великий Магнат, но Шарлотта на всякий случай прервала меня:      - Вы не имеете права так говорить о нем! - довольно резко отреагировала она.      - Не имею права? - переспросил я. - А собственно говоря, почему? Почему вы защищаете своего ласкового муженька? Как там, кстати, поживает, а вернее, заживает спина?      Она замолчала. Дед Артур, чтобы замять неловкость, поспешил продолжить:      - После гибели "Макса Гора" Кэлверт предложил спрятать на некоторых везущих особый груз кораблях наших людей, оснащенных специальными радиопередатчиками. Как вы понимаете, мы без особых проблем получили на это разрешение соответствующих правительств и пароходств. Наши агенты с достаточным запасом провианта занимали посты в трюмах или других сравнительно редко посещаемых помещениях. Через определенные промежутки времени они передавали радиосигналы на установленной частоте в течение примерно пятнадцати секунд. Мы принимали их с помощью специальных станций, расположенных вдоль Атлантического побережья, а также с помощью приборов на "Огненном кресте". Должен открыть вам, дорогая моя, что "Огненный крест" корабль не обычный...      Мне показалось, что сейчас дед Артур будет хвастаться своими достижениями в области проектирования кораблей, но он вовремя спохватился, вспомнив, что я в курсе истории происхождения "Огненного креста".      - Прием этих сигналов позволял нам следить за передвижением интересующих нас объектов, - продолжал он. - С 17 мая по 5 августа ничего не произошло. Может быть, потому, что длинные дни и короткие ночи были не самыми хорошими условиями для пиратства, а может, у пиратов возникли какие-то сложности. Шестого августа пропал "Вэйн Жерб". К сожалению, там наших сотрудников не оказалось. Двое наших лучших людей, Бейкер и Дельмонт, находились на борту торгового судна "Нантесвилль", который был похищен в субботу, почти сразу же после выхода из порта. Бейкер и Дельмонт начали передавать сигналы, а наши станции уточняли положение похищенного корабля каждые полчаса. Кэлверт и Дэвис ожидали "Нантесвилль" в Дублине, когда...      - Ну хорошо. - Судя по всему, Шарлотта уже запуталась во всех этих названиях и датах. - А что же случилось с мистером Дэвисом?      - Мы дойдем и до этого. "Огненный крест" вышел в море, но не стал преследовать "Нантесвилль", а наоборот, поплыл перед ним по предугадываемому курсу. Так продолжалось, пока сигналы от Бейкера и Дельмонта приходили в установленное время. Последний сигнал мы получили в 22.20. Потом наступила глухая тишина.      Дед Артур затянулся сигарой, которая осветила всю рубку. Наверное, он мог бы сколотить состояние, предложив свои услуги отделу дезинформации любого пароходства и управляясь за целую бригаду.      Через полминуты он продолжил свой рассказ, но уже в ускоренном темпе, словно вспоминать дальнейший ход событий ему было мучительно. Да так оно и было на самом деле.      - Мы не знаем, что с ними случилось. Возможно, они разоблачили себя каким-то неосторожным действием, но я не верю в это. Может, кто-то из пиратов случайно раскрыл их убежище, но это тоже маловероятно: если бы кто-то наткнулся на двух агентов такого класса, как Бейкер и Дельмонт, он бы уже никогда и никому не смог бы сообщить об этой встрече. По мнению Кэлверта, пиратский радиотелеграфист попал на нашу частоту в момент передачи. Это один шанс на десять тысяч. Но в этот раз счастье оказалось на стороне бандитов. Дальнейшее можно легко угадать. Последний сигнал указывал на то, что "Нантесвилль" шел курсом 082, то есть к озеру Гурон. Вероятное время прибытия туда - заход солнца. Кэлверт мог бы легко успеть к озеру - "Огненный крест" находился к этому месту в три раза ближе, чем "Нантесвилль", - но он предполагал, что Стикс, разоблачив Бейкера и Дельмонта, догадается, что за "Нантесвиллем" следят, и отправит на дно любой корабль, который попытается помешать ему войти в залив Лох-Гурон. Тогда Кэлверт поставил "Огненный крест" на якорь и отправился к месту ожидаемого появления "Нантесвилля" с аквалангом в надувной лодке с мотором. И действительно, в устье озера со стороны моря появился торговый корабль. Воспользовавшись ночной темнотой, Кэлверт проник на него. Название и флаг, под которыми плыло судно, были изменены, одна мачта демонтирована, палубные надстройки перекрашены, но это, без сомнения, был пропавший "Нантесвилль". На следующий день буря блокировала "Огненный крест", но Кэлверт совершил воздушную разведку в поисках похищенного корабля. Правда, здесь была допущена ошибка. Кэлверт рассудил, что Стикс, наверняка отдавая себе отчет в том, что мы знали курс "Нантесвилля", уведет корабль от озера Гурон. А Стикс оказался хитрее или недооценил нас, поэтому нельзя сказать, чтобы воздушная разведка принесла положительные результаты...      Я поморщился, как от внезапной боли. Наверное, теперь всю оставшуюся жизнь упоминания о вертолетах и воздушных прогулках будут вызывать у меня подобные ощущения.      - Но зато теперь, - продолжал командир, - мы уверены, что "Нантесвилль" находится именно на озере Гурон. И это, собственно говоря, уже все, дорогая Шарлотта. Такова оперативная обстановка на этот час. А теперь, моя дорогая, если вы позволите, я хотел бы на часок пристроиться на кушетке. Эти, знаете ли, ночные эскапады! К сожалению, Шарлотта, я давно уже не юноша, и мне необходим сон.      Нормальный ход! Я тоже давно вышел из юношеского возраста, и мне кажется, что я не сплю уже несколько месяцев, в то время как дед Артур ежевечерне аккуратно укладывается в постельку. Хотя, с другой стороны, если я хочу дожить до пенсии, мне следует добровольно отказаться от мысли проспать хотя бы два часа на корабле, за штурвалом которого стоит командир.      - Вы сказали мне правду, - отозвалась Шарлотта, - но это не вся правда. Где мистер Дэвис? Что видел мистер Кэлверт на "Нантесвилле"?      - Бывают случаи, моя дорогая, когда лучше не вдаваться в подробности. Оставьте мужские дела мужчинам.      - И все же я не отстану от вас, адмирал. Так что, если вы намереваетесь отдохнуть этой ночью...      - Ну хорошо. Если для вас это так важно... Так вот, примите к сведению, что не Кэлверт начал эту страшную серию убийств. На борту "Нантесвилля" он нашел Бейкера и Дельмонта. Оба были мертвы. Зарезаны. - Дед Артур сказал об этом совершенно спокойно, словно оглашал список вещей, полученных из прачечной. - Сегодня вечером был также убит пилот вертолета, а его машина уничтожена рядом с островом. Через час после этого был убит Дэвис. Ему сломали шейные позвонки.      Сигара успела блеснуть несколько раз, прежде чем Шарлотта смогла выдавить из себя первые слова.      - Это чудовища... - прошептала она. - Чудовища. Как вам удается бороться с такими людьми?      Прежде чем ответить ей, дед Артур для пущего эффекта выпустил несколько клубов дыма.      - Я и не пытаюсь это сделать. Во время войны генералы редко оказываются в окопах. С ними умеет бороться Кэлверт. Спокойной ночи, друзья мои.      Он вышел. Я ничего не сказал ему на прощанье. Я не хотел расстраивать его перед сном. Кэлверт уже ни с кем не умел бороться. У Кэлверта не было сил. Кэлверт не верил, что может хоть что-нибудь предпринять, оставшись в компании своего слепого как крот шефа и женщины, чье поведение, слова и все остальное включали в притуманенном сознании Кэлверта сигнал тревоги. Кэлверту нужна была помощь. И как можно быстрее.                  * * *            Дед ушел спать, и мы остались в темноте рубки. Вдвоем. Шарлотта и я. Наедине с тишиной. Дождь стучал по крыше. Вода за бортом потемнела до черноты. Каждый из нас был погружен в свои собственные мысли, которые, казалось, все больше и больше проникали в мысли другого и, растворяясь там, создавали новое мышление, так желанное для Шарлотты и так опасное для меня.      - Что вы собираетесь делать сегодня вечером? - вдруг спросила она.      - Я чувствую, вы хотите знать буквально все. Это не всегда возможно. Видите ли, мы с дедом Арту... простите, с сэром Артуром участвуем в операции совершенно секретной. Сохранение тайны является здесь непременным условием.      - Вы что, издеваетесь надо мной, Кэлверт? - Ее голос был почти спокоен. - Я ведь принимаю непосредственное участие в вашей операции!      - В таком случае прошу прощения. Появление нового союзника сейчас очень кстати: этой ночью я собираюсь на время покинуть корабль, и мне необходимо доверенное лицо, которое могло бы им заняться.      - Кораблем или адмиралом?      - И тем, и другим. Вы правильно оцениваете обстановку.      Судя по всему, мой ответ пришелся Шарлотте по вкусу: ее щеки порозовели, а на губах появилась горделиво-игривая улыбка.      - Я полон уважения к его опыту и хладнокровию, - продолжал я, - но в сложившихся обстоятельствах мне гораздо больше нужна пара молодых глаз. Из опыта сегодняшних навигационных экспериментов адмирала я могу сделать вывод, что ему пора заказать темные очки и тросточку. А как у вас со зрением?      - Мои глаза не так уж молоды, но можете быть во мне уверены.      Я еще раз заглянул в колодцы ее глаз и быстро перевел взгляд на менее волнующие предметы, которых в рубке имелось достаточно. Нет, я не мог быть уверен в этих глазах, поскольку, казалось, еще немного, и я перестану быть уверенным в себе.      - Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь, Шарлотта?      - Да, конечно, но... Я так мало умею...      - Зато адмирал умеет все на свете. Во всяком случае - теоретически. Вдвоем вы составите неплохой дуэт. Вы никогда не снимались в фильмах о морских приключениях?      - Я? Что вы, я никогда не покидала студии. У меня всегда были дублеры. Даже в бассейне.      Глядя в омываемый морскими волнами иллюминатор, я подумал, что этот эпизод был бы неплохим началом очередной серии боевиков на морскую тему.      - Здесь у вас не будет дублеров, - заявил я вполне в кинематографическом духе. - И не будет бассейна. И второго дубля тоже не будет. Будет Атлантический океан. Самый настоящий. И мне нужна пара хороших глаз, Шарлотта. Когда я сойду на берег, вы будете курсировать вдоль побережья и постарайтесь не посадить корабль на скалы. Сможете?      - Я не знаю... Постараюсь... А где вы хотите выйти?      Она сказала это очаровательным тоном трамвайного кондуктора, как будто мне, для того чтобы выйти, достаточно было дернуть за шнурочек у двери.      - В глубине озера Гурон есть четыре острова. Два из них меня интересуют.      - Там красивые пейзажи?      - Эти острова отличаются, скорее, унынием и однообразием ландшафта. И общество, которое они могут предложить, нельзя назвать изысканным: на одном острове живет старый шотландец по фамилии Мак-Горн, на втором - рыбаки, охотники за акулами. Но мне кажется, моя дорогая, что именно там находится ключ к разгадке тайны.      "Моя дорогая". Осторожно, Кэлверт! Дед Артур, несомненно, достойный пример для подражания, и все же лучше не перенимать у него опыт общения со странными женами странных миллионеров.      Она не ответила, но я вдруг почувствовал на своем плече ее руку. Рука дрожала. От нее исходил аромат дорогих духов. Я подумал о том, что мне все же никогда не понять женщин. Сегодня ей угрожала смертельная опасность. Она даже решилась, несмотря на шторм, переплыть огромное расстояние, и все же, перед тем как прыгнуть в воду, не забыла захватить флакончик духов, угадав при этом, какой запах может более всего понравиться Кэлверту. Впрочем, это уже мания величия.      - Филипп?      Это звучало гораздо лучше, чем "мистер Кэлверт". К счастью, рядом не оказалось деда Артура, которому тяжело было бы услышать такое.      - Да?      - Я очень сожалею... - Она сказала это так, словно действительно сожалела. Во всяком случае, если это тоже было кино, то я был не настолько искушенным кинокритиком, чтобы по-настоящему не увлечься зрелищем. - Я сожалею обо всем, что вам наговорила. Я не знала о Дэвисе, Бейкере и Дельмонте, о пилоте... Я понимаю, Филипп, они были вашими товарищами, даже друзьями. Простите меня...      Нет, это все-таки было кино. "Они стояли так близко. Их сердца бились в такт. Их дыхание сплелось". Что там обычно еще? Да, вот: "Их руки наконец нашли друг друга"... Нельзя сказать, чтобы я совсем потерял голову, но в ней все громче раздавался сигнал тревоги. В такие минуты, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию, мужчина должен подумать о чем-нибудь нейтральном. Например, о политике. Я немножко подумал о дороговизне, немножко о социальной несправедливости и немножко о других язвах развитого капиталистического общества.      Словно почувствовав перемену в моем настроении, Шарлотта отстранилась и сказала, что пойдет вниз и сварит мне кофе.      - Хорошо, - согласился я, - но с условием, что вы обойдетесь без света и не наткнетесь в темноте на деда, простите, сэра Артура.      - При мне вы можете называть его дед Артур, это очень удачное прозвище.      Она еще раз дотронулась до моего плеча и исчезла. Я рискнул на несколько минут предоставить судьбу "Огненного креста" автопилоту и побежал в кормовой трюм за амуницией аквалангиста, чтобы перенести ее в рубку.      На приготовление кофе Шарлотте понадобилось двадцать пять минут. Газ, который мы использовали, давал гораздо больше тепла, чем смесь, обычно используемая в хозяйстве. Думаю, что я, не будучи, впрочем, кулинаром-любителем, а уж тем более профессионалом, все же успел бы за это время приготовить обед из трех блюд.      Но наконец я услышал позвякивание стекла - это Шарлотта несла кофе через кают-компанию - и улыбнулся сам себе.      Потом я вспомнил о Дэвисе, Бейкере, Дельмонте и Уильямсе, и улыбка исчезла с моего лица.                  * * *            Мне было также не до смеха, когда я добрался до берега, снял акваланг и с трудом, но, надеюсь, достаточно надежно прикрепил в щели скалы фонарик так, чтобы он светил в сторону моря.      Полчаса назад, когда Шарлотта принесла кофе в рубку, я перестал улыбаться совсем по другой причине, а теперь я действительно тревожился за нее и деда Артура.      Перед тем как покинуть "Огненный крест", я в течение пятнадцати минут пытался научить их удерживать корабль в определенном, достаточно небольшом секторе моря по ориентиру, находящемуся на берегу. Таким спасательным ориентиром должна была стать светящаяся точка моего фонаря. Шарлотта и командир торжественно заверили, что они чувствуют в себе способность превозмочь стихию, а при необходимости и всех пиратов мира. Они даже были обижены моим плохо скрываемым неверием в их силы. Ну что ж, будь что будет.      Маленький док на берегу был пуст. В нем стояла старая шлюпка с мотором, выглядевшим как бесформенная груда ржавого металла. Я искал явно не это. В доме светилось одно окно. Это было интересно, учитывая, что сейчас половина второго ночи. Дойдя до цели, я осторожно заглянул сквозь стекло.      Я увидел маленькую, милую, чистую и аккуратную комнатку, побеленные известью стены, на полу - коврик, в камине - догорающие поленья. Сэмюэл Мак-Горн, все в той же рубашке, все такой же небритый, сидел в плетеном кресле, вглядываясь в остывающий камин. Он смотрел на поблескивающие угли, и у него был вид человека, которому в жизни осталось только одно - смотреть на поблескивающие угли. Я обогнул дом, осторожно нажал на ручку двери и вошел.      Он услышал меня и обернулся. Но не спеша, не нервничая, так, как сделал бы это человек, которого уже ничто не может заинтересовать по-настоящему. Он взглянул на меня, взглянул на пистолет в моей руке, взглянул на свой висящий на стене карабин и снова повернулся к камину.      - Кто вы такой?      - Моя фамилия Кэлверт. Мы виделись с вами вчера. - Я сдвинул с лица резиновую маску для подводного плавания. Он снова повернулся и узнал меня. - Сегодня карабин вам не понадобится, Мак-Горн. А впрочем, вы и вчера не сняли его с предохранителя.      - Заметили... Там вообще не было патронов.      - И никто не стоял у вас за спиной?      - Не понимаю, о чем вы говорите. И что вам нужно.      - Хочу знать, почему вчера вы так плохо меня приняли.      Я вложил пистолет в карман.      - Кто вы такой?      - Я же сказал, я - Кэлверт, Филипп Кэлверт. Вам приказали пугать всех незнакомых, не так ли?      Он молчал.      - Сегодня вечером я задал несколько вопросов одному из ваших друзей - сержанту полиции Арчи Макдональду. Он сказал мен, что вы женаты. Но я не вижу госпожи Мак-Горн.      В его усталых, полных безразличия глазах вдруг вспыхнул огонь гнева, он приподнялся, но тут же снова опустился в кресло.      - Однажды вечером, господин Мак-Горн, вы вышли на своей лодке в море и увидели что-то, чего нельзя было видеть. Вернее, так показалось людям, которые схватили вас, привезли сюда, похитили вашу жену и пообещали, что, если вы не будете держать язык за зубами, ваша жена никогда не вернется домой. А для полной гарантии, чтобы вам не пришло в голову покинуть остров, они вывели из строя мотор на вашей лодке. Кстати, сделано это очень ловко. Очевидно, его покрыли мешками, смоченными морской водой. Теперь он в плачевном состоянии, но можно подумать, что всему виной неаккуратность хозяина.      - Да, вы правы, они сделали именно так...      Его взгляд был все еще прикован к почти догоревшему огню. Отвечал он шепотом, так, словно меня в комнате не было и он разговаривал сам с собой.      - Они увезли ее и сломали лодку. И забрали из шкафа все сбережения. Почему они не согласились забрать нас двоих, ее и меня? Вместе. Она на пять лет старше меня.      - Как же вы жили все это время?      - Раз в неделю они привозят мне консервы. Немного. И молоко в жестяных банках. А чай у меня есть. Иногда рыбу удается поймать... - Вдруг он наморщил лоб, видимо сообразив, что мое появление здесь что-то может изменить. - Но кто вы? Вы не из банды. И не полицейский. Вы точно не полицейский. Я ведь не раз видел полицейских. Вы кто-то другой...      Я буквально чувствовал, как его сердце, словно пересохшее озеро в ожидании близкого ливня, наполняется еще пугливой, но уже спасительной надеждой. Он присматривался ко мне еще минуту и наконец сам ответил на свой вопрос:      - Я знаю, кто вы. Вы человек, который работает на правительство. Так и есть. Вы агент секретной службы.      Вот это класс! Браво, сэр Сэмюэл Мак-Горн! Я появляюсь без предупреждения, на мне водолазный костюм и ни одного опознавательного знака, надписи или этикетки, я не предъявляю никаких документов и пытаюсь напустить как можно больше тумана, а он уже через минуту безошибочно, без тени сомнения идентифицирует меня.      Я подумал об ужасах, которыми начал бы сейчас стращать моего собеседника дед Артур, но сразу же понял, что здесь адмиральские заклинания имели бы минимальный эффект. Проведя шестьдесят лет в этом унылом месте, Сэмюэл Мак-Горн не нажил богатств, ему нечего было терять, и всякие угрозы были для него совершенно неопасны: по сравнению с этой лачугой тюрьма показалась бы ему шикарным отелем.      Это было так трогательно, так по-настоящему, что я - может быть, первый раз в жизни - просто сказал правду:      - Да, мистер Мак-Горн. Я агент секретной службы. Я пришел, чтобы освободить вашу жену.      Он медленно покивал головой.      - Это будет хороший поступок, мистер Кэлверт. Но вы не знаете, с какими хищниками придется иметь дело.      - Я хорошо знаю, что мне не грозит, мистер Мак-Горн. Мне, например, не грозит повышение по службе или благодарность от начальства. Но я так же хорошо знаю, что мне грозит, и трезво оцениваю свои силы. Прошу вас, доверьтесь мне. Все будет хорошо. Вы воевали?      - Вам кто-то сказал об этом?      - Нет, это чувствуется.      - Спасибо. - Его плечи распрямились. - У меня за плечами двадцать два года службы. Я был сержантом в пятьдесят первом полку.      - Сержант! И к тому же пятьдесят первый полк! Отлично, мистер Мак-Горн. Многие, и не только шотландцы, говорят, что в мире никогда не было лучшего полка!      - Сэмюэл Мак-Горн не станет возражать. Я уверен, были полки и похуже... - На его лице промелькнула тень улыбки. - Но я понимаю, что вы хотите сказать, мистер Кэлверт. Солдаты пятьдесят первого полка не отступают и не сдаются... - Вдруг он сорвался с места. - Хватит болтать! Я иду с вами.      - Спасибо, - тепло, почти ласково ответил я. - Вы уже достаточно навоевались. Оставьте это молодым.      - Пожалуй, вы правы... Наверняка теперь мне не поспеть за вами в походе.      Он сел в кресло. Я подошел к двери.      - Спокойной ночи, мистер Мак-Горн. Скоро она будет тут.      - Скоро будет тут... - Он взглянул на меня. Его глаза увлажнились и загорелись надеждой.      - Знаете, - прошептал он, - я в это верю...      - Верьте. Я сам приведу сюда вашу жену. И ничто не доставит мне большего удовольствия. Ждите меня в пятницу утром.      - В пятницу утром? Так скоро?      Он смотрел вдаль. Он смотрел, не замечая меня, стоящего в проеме двери. Он смотрел сквозь меня, надеясь отыскать в бездонном пространстве находящуюся за миллиарды световых лет звезду, и видел, как она, еще недавно все дальше уходившая в черноту космоса, вдруг начала стремительно возвращаться.      Его лицо залила улыбка искреннего облегчения.      - Я не сомкну глаз в эту ночь, мистер Кэлверт. И в следующую ночь тоже.      - Зато в пятницу вечером вы сможете уснуть обнявшись.      Крупные слезы стекали по его морщинистым небритым щекам. Я тихо закрыл за собой дверь, оставляя его наедине с мечтами и надеждами.                  * * *                  Четверг, 2.00 - 4.30            Я подплывал к следующему острову, и все силы природы снова восстали против меня. Туман начал сгущаться, а большие волны, швыряя меня на невидимые рифы, сдавливали дыхание и покрывали тело синяками. К физическим мукам добавлялись страдания душевные, поскольку одно лишь воспоминание о команде, оставшейся на "Огненном кресте", способно было наполнить меня самыми мрачными предчувствиями. А если добавить к этому, что условия новой стоянки из-за множества рифов еще более сложные... Лучше было вообще об этом не думать.      Но вместе с тем мне подумалось о вещах еще более печальных. Я представил себе, что будет чувствовать старый Сэмюэл Мак-Горн, если я не выполню своего обещания. Потом я вспомнил черные круги под глазами Сьюзан Кирксайд, потом - боль в глазах младшего Макдональда и решил, что чем больше я буду об этом думать, тем труднее мне будет сделать для них что-то по-настоящему полезное.      Рифы расположились здесь таким образом, что создали бухту, своего рода естественный порт, где стояли на якоре два рыбацких кораблика. Я надеялся, что никто не заметит с берега мою фигуру, влезающую на борт одного из них. Во всяком случае услышать мою возню было невозможно. Единственную опасность представлял луч света, отбрасываемый фонарем, что был прикреплен на крыше ангара, служащего для разделки акульих туш. Но я даже полюбил этот опасный свет - ведь он служил прекрасным ориентиром для Шарлотты и деда Артура.      Кораблик, на который я попал, был, скорее, большой, пятнадцатиметровой и, судя по очертаниям, не боящейся ураганов моторной лодкой. В течение двух минут я обыскал все судно. Здесь не нашлось ничего, указывающего на то, что в свободное от рыбной ловли время его команда занимается чем-нибудь еще. Например, детской игрой в кубики с использованием золотых слитков. Это была самая обычная рыбацкая посудина. Это значило, что на Земле еще есть люди, не связанные с пиратами, а такая информация стоила куда больше, чем все золото "Нантесвилля".      Второй кораблик был похож на первый до последней мелочи. Наверное, это были близнецы.      Я добрался до берега, спрятал свой акваланг выше полосы, до которой поднималась вода во время прилива, и направился в сторону ангара, стараясь идти так, чтобы все время находиться в его тени. В ангаре оказалось полно всякого рода орудий пыток, но они должны были наводить ужас на акул и были вполне безобидны для человека. В углу в огромном тазу лежали неубранные внутренности нескольких акул, издававшие такой характерный запах, что подделать его ни один конспиратор не согласился бы, даже если бы от этого зависело спасение его жизни. Я быстро вышел.      Первый дом обманул мои ожидания. Посветив фонарем через раму окна - стекол, судя по всему, давно не было, - я увидел комнату, оставленную жителями как минимум лет пятьдесят назад. Второй дом был так же пуст. Ловцы акул жили в третьем, самом дальнем от ангара доме. Очевидно, их обоняние еще не атрофировалось. Хотя я на их месте жил бы по той же причине в палатке на другой стороне острова.      Я осторожно открыл хорошо смазанные двери, вошел внутрь и зажег фонарик. В прихожей был оборудован склад, и обитавшие в этом доме в незапамятные времена прабабушки наверняка не одобрили бы ассортимент представленных на его полках товаров. Зато в прадедушках теперешние жители нашли бы горячих союзников. Целый стеллаж был заставлен ящиками, среди которых виднелось несколько десятков упаковок пива и дюжина картонных коробок с виски. Уильямс сказал, что это австралийские рыбаки. Мне всегда говорили, что австралийцы - люди с крепким организмом и чистой совестью. Что касается организма - я начинал убеждаться в правильности этого утверждения. А чистая совесть... Будем надеяться, что и здесь народная мудрость не лжет. Во всяком случае мне очень бы этого хотелось.      Протиснувшись между разрозненными деталями мебельного гарнитура, который вряд ли был изготовлен кем-нибудь из великих столяров и даже вряд ли вообще был гарнитуром, я открыл внутренние двери. Там был небольшой коридор, две двери с правой стороны и три с левой. Я рассудил, что начальник вряд ли демократичен настолько, чтобы выбрать себе самую маленькую комнатку. Скорее, наоборот. Значит, он, должно быть, спит за первой дверью направо.      Я вошел. Комната удивила меня комфортом и даже некоторой изысканностью. Прекрасные ковры, тяжелые портьеры, два мягких кресла, старинный дубовый шкаф, стеллажи с книгами, большая деревянная кровать, над кроватью люстра оригинальной формы. "Ничего себе неотесанные австралийцы", - подумал я. Увидев эту комнату, многие из моих лондонских знакомых, не задумываясь, согласились бы переехать на этот безлюдный остров. Предварительно позаботившись о достаточном запасе фильтров для противогазов.      Я нажал на выключатель у двери, и люстра осветила комнату. На огромной двуспальной кровати спал мужчина. Один. Но вряд ли среднестатистическая супружеская пара занимает на своем совместном ложе хотя бы третью часть места, которое необходимо было ему. Мне всегда трудно определить рост лежащего человека. Но этот, как мне показалось, не смог бы выпрямиться во весь рост в комнате с высотой потолка метр девяносто два, не разбив при этом головы. Повернутое в мою сторону лицо было почти все закрыто: в верхней части - шевелюрой, в нижней - самой буйной и нечесаной бородой, какую только мне когда-либо приходилось видеть. Человек спал как убитый, но дышал при этом, будто трое живых.      Я подошел к кровати и с деликатностью, обратно пропорциональной ее размерам, вставил спящему под ребро пистолет. Он проснулся. Это было впечатляющее зрелище. Что-то вроде пробуждения вулкана. Я отодвинулся на приличествующее моменту расстояние. Разбуженный потер глаза волосатыми руками и, опершись кулаками о матрас, собирался встать с постели. Признаюсь, я ожидал увидеть его в костюме из шкуры мамонта, а он был одет в элегантную пижаму. Я сам бы не отказался от такой, только размеров на двадцать меньше.      Насколько позволяет судить мой опыт, законопослушных обывателей можно разделить на две большие группы, исходя из того, как они реагируют на внезапное пробуждение посреди ночи, особенно если пробуждающий держит в руке пистолет. Одни - испуганы. Другие - рассержены. Судя по всему, австралийская школа внезапного ночного пробуждения под пистолетом исповедовала своеобразные принципы, поскольку мой бородач повел себя совершенно неординарно. Его глаза, выглянувшие из-под густых бровей, бросили на меня ласковый взгляд - примерно так же поглядывает бенгальский тигр на заигравшегося в опасной близости козленка. И неизвестно, чего было больше в этом взгляде - предвосхищения грациозного десятиметрового прыжка или предощущения заслуженного ужина.      Я отодвинулся на несколько шагов.      - Не двигаться с места.      - Спрячь пистолет, малыш. - Голос, казалось, исходил из глубины колодца. - Спрячь немедленно, иначе мне придется встать и стукнуть тебя.      - Прошу вас не нервничать. - Я готов был идти на попятную, но не знал, как сделать так, чтобы это отступление произошло с наименьшими потерями. - Если я уберу оружие, вы не будете драться?      Он на секунду задумался, после чего коротко хмыкнул:      - Нет, - затем вытянул руку в сторону тумбочки и, вынув из коробки сигару, закурил ее, ни на секунду не спуская с меня глаз. Кислый острый дым быстро дошел до меня, и мне с трудом удалось подавить в себе желание открыть окно, что явилось бы, конечно, признаком дурного тона, поскольку я был здесь гостем, к тому же пока нежеланным. Теперь я понимал, почему этот человек не боится ароматов, доносящихся из ангара. По сравнению с его сигарой сигареты деда Артура обладали утонченным и изысканным запахом. Что-то вроде духов Шарлотты.      - Прошу простить мое внезапное вторжение. Вы Тим Хатчисон?      - Да. А ты, малыш, кто такой?      - Филипп Кэлверт. Я хотел бы использовать передатчик одного из ваших кораблей, чтобы передать информацию в Лондон. Мне также необходима ваша помощь. Без этой помощи десяток людей и миллионы фунтов могут пропасть в течение 24 часов.      Разбуженные великаны обычно начинают дымить. Этот тоже выпустил кучу ядовитых газов, проследил, как они возносятся к потрескавшемуся потолку, после чего снова посмотрел на меня.      - У тебя все в порядке с головой, малыш?      - А у тебя, волосатая обезьяна? Черт с ними, с фунтами, но, пока ты здесь перекуриваешь, люди подвергаются смертельной опасности!      Он наклонился вперед, в его черных как уголь глазах засветилось беспокойство. Точно так же затухал огонь в камине Сэмюэла Мак-Горна, но здесь он, кажется, только начинал разгораться.      - Ну хорошо, Кэлверт, если вы не шутите, я готов выслушать.      С первого взгляда я понял, что Тим Хатчисон согласится помочь мне только на правах равного союзника. Такие люди не терпят над собой других начальников, кроме Господа Бога, а те из них, кто воспитан в атеистическом духе, вообще, по их мнению, стоят на самой верхней ступеньке человеческой иерархии. Другое дело, что каждый из большинства неудачников считает себя единственным, стоящим на вершине пьедестала, и только отдельные счастливцы понимают, как много на этой верхней ступеньке дельных, умных и добрых людей. Мой собеседник, к счастью, относился к этим счастливцам. Счастливец Хатчисон и счастливец Кэлверт. Есть надежда создать неплохой дуэт.      Вот так второй раз за эту ночь и второй раз в жизни я признался, что являюсь агентом секретной службы. Хорошо, что в эти минуты дед Артур руководил морским сражением и не мог слышать мою исповедь. Учитывая то обстоятельство, что к своему почтенному возрасту он наверняка обзавелся гипертонией, а благодаря нашим приключениям стал почти алкоголиком, скачок давления, связанный с волнениями по поводу моей избыточной искренности, наверняка был бы для него губителен.      Нельзя сказать, что Хатчисона ошарашило мое признание, и все же ему понадобился минутный тайм-аут для размышлений.      - Секретная служба?.. Ну ладно... При условии, что вы не сбежали из психиатрической лечебницы. Насколько я знаю, люди подобных профессий не любят саморекламы.      - У меня нет другого выхода. Кроме того, когда я сформулирую свои просьбы, вы и сами поймете, что я не сталевар и не плотник.      - Ну хорошо. Я сейчас оденусь. Вы перейдите пока в большую комнату. Там на столе бутылка виски, можете угоститься. - Судя по движению бороды, он улыбался.      Я вышел в соседнюю комнату. Нашел виски, угостился, огляделся по сторонам и... обалдел. Я находился в настоящей картинной галерее, причем этот зал был посвящен современной живописи. В эту минуту вошел Тим, с ног до головы одетый в черное. Очевидно, в двенадцатилетнем возрасте у него был рост под два метра, а ведь человек продолжает расти до двадцати пяти лет.      Он еще раз улыбнулся, увидев, с каким изумлением я разглядываю картины.      - Что, не ожидали? У меня здесь маленький Лондонский национальный музей.      - Послушайте, Хатчисон, это невероятно... Чтобы собрать такую коллекцию, нужно было бы побывать в самых разных музеях...      - Я, к сожалению, не специалист. Но люблю Ренуара и Матисса... - Это было так неправдоподобно, что вполне могло оказаться правдой. - Но вы спешите. - Он попытался вернуть меня к реальности. - Давайте не будем отвлекаться.      Я постарался не отвлекаться и со всей откровенностью обрисовал ему ситуацию, в которой находился. Я старался не вдаваться в подробности. Но поскольку Хатчисон, как равный союзник, должен был узнать не просто правду, а всю правду, мой рассказ занял гораздо больше времени, чем изложение тех же событий Макдональду и Шарлотте.      - Вот это да!.. - воскликнул он. - Прямо детективный роман! И прямо тут, у нас под носом... Значит, это вы были сегодня утром на борту вертолета? Послушайте, Кэлверт, так у вас был веселый денек. - В его голосе появились теплые нотки уважения. - Простите, если я сказал вам что-то обидное. Будем считать, что я проснулся только сейчас. Что от меня требуется?      Я сказал ему, что мне необходима его личная помощь на всю ночь, готовность обоих кораблей и экипажей в течение суток, а также возможность воспользоваться передатчиком в ближайшие пять минут.      - О'кэй. Я поднимаю людей. А вы займитесь радиостанцией.      - Мне было бы спокойней сейчас же вместе с вами отправиться на "Огненный крест", оставить вас там и только тогда, вернувшись сюда, передать все, что необходимо.      Он хитро взглянул на меня:      - Мне кажется, вы не очень доверяете своей команде, несмотря на то, что во главе эскадры - адмирал.      - Боюсь, что, если маневры продлятся еще немного, вы увидите, как корпус флагманского корабля въедет в ваши двери.      - Тогда сделаем так: я вытащу из постели двоих ребят, и мы поедем на моторке - она стоит рядом с ангаром, где мы разделываем акул. Я займу место у штурвала вашего корабля и поплаваю, пока вы позабавитесь радиопередатчиком. Потом ребята отвезут вас на "Огненный крест" и снова вернутся сюда.      Я взглянул на мощные клубящиеся до горизонта волны.      - Вы считаете, что небольшой моторный катер может плавать в такую погоду?      - А чем вам не нравится погода? Прекрасная погода. Не штиль, конечно, но и оснований для беспокойства не вижу. - В его голосе не было бравады. - Вот когда однажды мои ребята вышли в море во время декабрьского шторма... Но на то были причины.      - Несчастный случай?      - К счастью, его удалось предотвратить. Мои люди все-таки успели к закрытию магазина и восполнили запасы спиртного... Ну, идем?      Я ничего не ответил, но мысль о том, что теперь этот человек будет стоять со мной плечом к плечу, наполнила меня оптимизмом.      - Двое моих людей женаты, - сказал он, остановившись на полпути. - Так я думаю...      - Они ничем не рискуют, Тим. А награда будет внушительной.      - Ну-ну, не надо портить мне удовольствие, Кэлверт. За участие в таком деле я не возьму денег.      - Я вовсе не собираюсь вас покупать, мистер Хатчисон. В этом деле и так слишком много купленых и проданных людей, и мне не хочется, чтобы вы к ним присоединились. Но страховые общества уже определили размер премии, и я уполномочен предложить вам в случае успешного завершения операции половину назначенной суммы.      - Ах, так? Это меняет дело. Если страховые общества чувствуют себя богачами и хотят подарить мне несколько фунтов, я готов оказать им эту услугу. Но я против этого американского "фифти-фифти". За один день работы, а особенно если учесть, сколько успели сделать вы, Кэлверт... Нет, я не согласен. Давайте так: четверть нам, а три четверти - вам и вашим коллегам.      - Ваша часть - половина. Вторая половина предназначена для возмещения ущерба жертвам этой истории. Например, мне очень хочется сделать что-нибудь хорошее для пожилых супругов, живущих на соседнем острове. Они прожили жизнь, так что имеют право быть счастливыми в старости.      - А вы? Вы не получите ничего?      - Ну, я ведь получаю жалованье. Это не слишком веселая тема. Государственные служащие не имеют права получать вознаграждение.      - Вы хотите сказать, что вы позволяете, чтобы вас били, стреляли в вас из автоматов, топили и убивали еще десятью различными способами - и все это за одну зарплату? Почему вы идете на это? Что вас заставляет так жить?      - Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам задаю его себе по десять раз на дню. А в последнее время даже чаще. Но это неважно. Поторопимся.      - Пойду разбужу моих ребят. Я прямо вижу, как потечет у них слюна в предвкушении золотых именных часов с благодарственной надписью от страхового общества. Да, непременно с надписью. Это мое окончательное условие.      - Вообще-то премия зависит от размера спасенных нами ценностей. Груз "Нантесвилля" мы сможем захватить полностью, в этом я почти уверен. Что касается других кораблей... Награда составляет десять процентов. Вы получите пять. Значит, в худшем случае, вы будете делиться с вашими добытчиками акульего жира суммой в четыреста тысяч фунтов. Ну, а в случае удачи эта сумма может достигнуть восьмисот пятидесяти тысяч.      - Вы можете повторить это еще раз?      В этот момент он производил впечатление человека, которому на голову всей своей тридцатитонной громадой свалился "Биг Бэн".      Я повторил цифры.      - За такую сумму вы можете ожидать от нас максимальной добросовестности, Кэлверт. Я к вашим услугам. И вот что. Не нужно давать объявление в газету. Мы справимся без посторонней помощи.      Так Тим Хатчисон стал моим помощником. Он действительно был мне очень нужен. Даже полмиллиона фунтов не было бы много за ту неоценимую помощь, которую он оказал мне этой ночью, когда дождь лил так, что я не мог отличить волны открытого моря от волн, разбивающихся на рифах, когда ветер был такой, что, казалось, рискни я выйти на палубу, не уцепившись предварительно за что-нибудь надежное, и в следующий момент я взлечу, как чайка. Жаль только, что другие чайки не составили бы мне компанию. Эта ночь не нравилась даже птицам.      Хатчисон был одним из представителей той редкой расы, для которой море было естественной средой обитания. Теоретически каждый может стать таким же, как он. Нужно только родиться с некоторыми экстраординарными способностями, а потом ежедневно развивать их в самых разных условиях в течение двадцати лет. Хотя это и не дает полной гарантии успеха.. Гениальность - одна из тех загадок, которые не поддаются логическому решению.      Хатчисон вел катер так, как не смог бы его вести ни один рулевой на широко рекламируемых океанских регатах. Однако такие экстра-профессионалы обычно не носят адидасовских спортивных костюмов. Изредка их можно встретить разве что на далеких рыболовецких трассах.      Его сильные руки управлялись со штурвалом и ручкой реверса с нежностью крыльев бабочки. Его глаза видели в темноте лучше совиных, а на слух он мог определить, например, где ломается волна: на мели, на рифах или на песке. Каким-то волшебным образом он точно угадывал направление и силу вырывавшихся из темноты волн, после чего, точно и моментально регистрируя направление и скорость ветра, течения и корабля, так же точно и моментально принимал единственно верное решение. Десять минут рядом с таким существом - и нормальный человек, до сих пор считавший себя морским волком, понимал, что ничего не знает ни о море, ни о кораблях.      Он вывел катер между десятком Сцилл и Харибд на полной скорости. Рифы щерились острыми челюстями с обоих бортов, но мне казалось, он не обращает на них внимания. Во всяком случае он даже не смотрел в их сторону. Его двое помощников - парнишки по сто восемьдесят восемь сантиметров роста каждый - скучающе зевали. За несколько минут до того, как я начал различать смутные очертания чего-то, Хатчисон уже маневрировал. И вот мы причалили к "Огненному кресту". Мне показалось, что с такой легкостью я не смог бы даже в ясный день и в трезвом виде припарковать машину на платную автостоянку.      Выскочив на палубу, мы для начала напугали деда Артура и его мужественную помощницу, которые, естественно, не заметили нашего прибытия. Представив им Хатчисона и объяснив ситуацию, я вернулся на моторку, а через несколько минут, передав сообщение в Лондон, снова был на "Огненном кресте".      Дед Артур и Хатчисон уже понимали друг друга с полуслова, как два высококвалифицированных мошенника, в ночь перед судом попавшие в общую камеру. Бородатый гигант-австралиец через каждые полтора слова именовал деда Артура адмиралом. Дед Артур размяк от этих комплиментов и готов был простить мне всю мою грубость и неотесанность за то, что я привез на корабль такого приятного собеседника.      - Куда мы теперь плывем? - как бы между прочим поинтересовалась Шарлотта.      Отвечать мог только я, поскольку Хатчисон был готов выполнять приказы, а дед Артур не был готов их отдавать.      - Сейчас мы нанесем визит лорду Кирксайду и его очаровательной дочери.      - В замок к Кирксайду? Вы не говорили, что мы туда поплывем. - Шарлотта, как и любая женщина на ее месте, была немного раздосадована тем, что не ориентируется в ситуации.      - Эта идея возникла у меня спонтанно, - нахально отозвался я. - Но еще у меня есть мысль выпить кофе. Пойду приготовлю четыре чашечки.      - А я пойду прилягу, - сказала Шарлотта утомленным голосом. - Я устала.      - Подождите еще секундочку. Я хочу вернуть долг, - запротестовал я, шутливо грозя ей пальцем. - Ведь я пил кофе, приготовленный вами. Теперь ваша очередь пить мой кофе.      - Ну хорошо. Только прошу вас, недолго.      Это получилось даже быстрее, чем я думал. Через несколько минут я возвратился к моим соратникам, держа в руках поднос с четырьмя чашечками, в три из которых я налил кипяток, всыпал растворимый кофе и сахар, а в четвертую, кроме обычных ингредиентов, добавил кое-что еще.      Тим Хатчисон выпил кофе одним глотком и, оглядев наше печальное воинство, не терпящим возражений тоном заявил:      - Теперь вы можете немножко отдохнуть. Разве что кто-то из вас сомневается в том, что я справлюсь с кораблем...      Сомневающихся не было. Первой, сообщив нам, что засыпает на ходу, ушла в свою каюту Шарлотта. Через несколько минут дед Артур и я последовали за нею. Тим пообещал разбудить меня, как только мы приблизимся к замку. Дед завернулся в плед и заснул на кушетке в каюте радиотелеграфиста. Я лег в своей каюте.      Через три минуты я снова встал, взял трехгранный напильник и, неслышно пройдя по коридору, постучался в дверь Шарлотты. Не получив ответа, вошел внутрь, закрыл за собой дверь и включил свет.      Она спала как убитая. Ей не удалось даже раздеться и добраться до кушетки. Я поднял ее с ковра, уложил на матрас, укрыл двумя пледами, после чего, завернув один из рукавов ее платья, тщательно исследовал следы, оставленные веревкой.      Освещение в каюте было хорошее, и мне хватило минуты, чтобы отыскать то, за чем я сюда пришел.                  * * *            Сойти с борта "Огненного креста" без традиционных орудий пытки - акваланга и подводной лодки - было действительно приятно. Тем более что Тим Хатчисон умудрился высадить меня прямо на мол. Каким образом он нашел его в темноте, при проливном дожде и густом тумане? Я никогда не узнал бы этот секрет, если бы Тим позднее сам не раскрыл его. Он дал мне в руки фонарь, послал на бак, и вдруг из темноты прямо передо мной выросла бетонная стена, как будто "Огненный крест" шел к молу по радиопеленгу. Тим сдал назад, и тяжело падающий и снова поднимающийся нос "Огненного креста" остановился, как на якоре, меньше чем в метре от мола. Еще через несколько секунд, когда я, воспользовавшись удачным моментом, спрыгнул, Тим дал полный назад, и "Огненный крест" растворился в тумане. Я попытался представить себе деда Артура на месте капитана "Огненного креста", выполняющего подобного рода маневры, но сегодня у меня с воображением было плохо. Зато я легко представил себе более реалистичную картину: дед Артур мирно посапывает в каюте радиотелеграфиста и видит во сне, как он участвует в великосветских раутах.      Чтобы взобраться с бетонной пристани на вершину скалы, я использовал отвесный обрыв, где еще не ступала нога человека, а первая же ступившая подверглась серьезным испытаниям. Камни выскальзывали у меня из-под ног, не раз показавшийся надежной опорой камень вдруг предательски срывался вниз, увлекая за собой всю тяжесть моего тела. У меня не было никакого специального снаряжения, кроме чрезмерного собственного веса - это хорошо помогает в альпинистских делах, особенно если хочешь максимально быстро падать. Со мной были отнюдь не невесомые фонарь, пистолет и моток капронового шнура. В лучшем случае шнур мог бы помочь в альпинистских эскападах, в худшем - на нем можно было повеситься. Черный юмор - признак оптимизма.      Я влез на вершину и, оставив замок справа, направился на север вдоль лужка, с которого старший сын лорда Кирксайда в обществе своего будущего зятя неудачно взлетел на самолете. Двенадцать часов назад я пролетал здесь с Уильямсом.      Лужок заканчивался обрывом, и мне показалось, я заметил там что-то, что мне не понравилось. Или, наоборот, понравилось настолько, что я решил вернуться сюда еще раз.      Травянистая полоса была плоской и ровной, так что я мог идти достаточно быстро, не прибегая к помощи сильного фонаря, который, впрочем, в любом случае не стоило зажигать в непосредственной близости от замка.      Замок был совершенно мертвый - темная, сонная, без единого огонька громада; казалось, его обитателей совершенно не интересует одинокий турист, совершающий плановую экскурсию по местным достопримечательностям. Но это впечатление могло оказаться обманчивым. Я живо представил себе пиратов в бойницах замка, ждущих светового сигнала от сообщника, пообещавшего выдать им некоего Кэлверта, и передвинул чехол с фонарем на поясе за спину.      И вдруг я натолкнулся на что-то теплое, мягкое и живое. От внезапного удара я не удержался на ногах и упал на спину, больно ударившись о предсмертно хрустнувший подо мной фонарь. Но и мой соперник оказался на четвереньках. Мои нервы были натянуты как постромки. Мгновенно среагировав, я выхватил нож, и у противника уже не было шансов подняться на ноги... Впрочем, он и не собирался этого делать. Во всяком случае использовать в качестве опоры не две ноги, а четыре было для него делом привычным. В радиусе трех метров от него распространялась вонь похуже, чем в ангаре у Хатчисона. Интересно, почему козел, пасущийся среди цветов и душистой травы, так мерзко воняет? Конечно, запах - его личное козлиное дело, ведь это я пришел к нему в гости, а не наоборот. Запах сигар Тима Хатчисона тоже не вызывал восхищения. Хотя я, конечно, ни в коем случае не хотел сравнить моего славного шкипера с козлом.      Я поблагодарил хозяина лужка за то, что он не воспользовался ни рогами, ни копытами, отстегнул от пояса и выбросил то, что раньше называлось фонарем, и направился дальше. Когда мне показалось, что пропасть уже совсем недалеко, я встал на четвереньки и начал передвижение на минимальной скорости, ощупывая руками траву перед собой. Такие неудобства были вполне оправданны, поскольку в мои сегодняшние планы не входило падение в море с огромной высоты. Разве что по ходу дела мне понадобилось бы исследовать останки самолета младшего Кирксайда.      Пять минут передвижения в такой малоприятной и утомительной позе - и мои руки уцепились за край обрыва. Я вытащил из кармана мини-фонарик - что-то вроде светящегося карандаша - и для начала включил его под пиджаком, побоявшись, что свет будет слишком заметен со стороны. Напрасные опасения. Светлячок по сравнению с моим фонариком мог бы чувствовать себя величественной сверхновой звездой. Но даже такой подсветки мне хватило, чтобы найти то, что я искал: по земле проходила борозда шириной пятьдесят и глубиной десять сантиметров. Это была свежая рана, ну, может быть, не совсем свежая, поскольку в некоторых местах уже появились стебельки молодой травы, но во всяком случае эти специфические сельскохозяйственные работы велись совсем недавно, и это подтверждало мои предположения: именно здесь располагалась последняя взлетная полоса искомого самолета, а учитывая, что людей в самолете не было, он вместо того, чтобы взлететь, упал в пропасть, оставив на краю лужка эту борозду.      Ну что ж, это был тот уровень научного познания действительности, когда гипотеза уже могла быть признана фактом: эта борозда, разбитый корпус корабля оксфордских биологов и заплаканные глаза Сьюзан Кирксайд давали достаточно к тому оснований.      Легкий шорох раздался со стороны замка. Я отшатнулся в ужасе - пятилетний ребенок мог бы сейчас столкнуть меня в пропасть, и я был бы не в силах ему сопротивляться. Я выставил вперед обе руки: в одной мини-фонарик, в другой - пистолет. Но это оказался всего лишь мой приятель козел. Его желтые глаза блестели, и я начал опасаться, что он пришел за тем, чтобы наказать меня за наглое вторжение в свой прерванный сон. К счастью, дело обстояло не так плохо. Его привело любопытство, а может, он почувствовал родство наших душ. Ночь. Одиночество. Скука. И вдруг приходит кто-то на четвереньках... "Здравствуй, Кэлверт", - сказал козел. "Здравствуй, козел", - ответил Кэлверт.      Шутки шутками, но испугался я всерьез. Еще несколько таких приключений - и я стану заводом по производству адреналина. Отодвинувшись от пропасти и осторожно обойдя рога моего нового приятеля, я ласково потрепал его по остро пахнущей шерсти и пошел к замку.      Дождь, так же как и ветер, немного успокоился, зато туман еще более сгустился, если эту подвешенную в воздухе желатиновую смесь можно было сгустить еще, не завершая превращения уже даже не газообразного вещества в жидкое, но жидкого в твердое. Туман клубился вокруг меня, прилипал к одежде и делал движения почти невозможными. Видимость сократилась до четырех метров. На секунду я с тревогой вспомнил о Хатчисоне, затерявшемся где-то в этой мокрой вате, но тут же отбросил эти мысли: с некоторых пор я доверял ему больше, чем себе.      Я шел, стараясь все время чувствовать ветер правой щекой, потому что именно таким образом можно было продвигаться точно по направлению к замку. Моя одежда под непромокаемым плащом все больше и больше пропитывалась влагой. Я подумал, что сейчас согласился бы поменяться местами с иссыхающим на солнце аравийским бедуином, с тем только условием, чтобы уже через пять минут меня, основательно подсохшего, вернули в прежнее состояние.      Я чуть не врезался лбом в стену замка, но все же не врезался. Очевидно, предки - пещерные люди - все же передали мне часть своих умений. Жаль только, я не знал, как их правильно применить. Вот, например, сейчас я совершенно не ориентировался, куда мне нужно идти, направо или налево. С соблюдением всех предосторожностей, стараясь отыскать калитку, я пошел налево. Вскоре мои руки нащупали угол стены. Значит, я был слева от главного входа. Я двинулся обратно.      Мне повезло, что теперь я шел против ветра, иначе не почувствовал бы запах дыма и табака. По сравнению с крепкими сигарами деда Артура или тем более с фабрикой нервно-паралитических газов Тима Хатчисона этот аромат был слаб и неконкретен. И все же мое обоняние еще не выключилось окончательно - какой-то человек стоял у ворот и курил. Устав караульной службы не разрешает часовому курить. А устав надо чтить. И этот курящий на посту человек сейчас убедится в глубокой философской обоснованности свода правил воинской службы. Никто не призывал меня конфликтовать с козлами, пасущимися на краю пропасти, но ликвидация вражеского часового входила в круг моих прямых обязанностей.      Я взял пистолет за ствол. Человек опирался об угол ворот. Огонек сигареты достаточно точно указывал место расположения его лица. Ждать пришлось недолго. Когда он затянулся в третий раз и огонек сигареты сверкнул так ярко, что на секунду затруднил ему возможность видеть в темноте, я сделал шаг вперед и сильно ударил в то место, где, по всем правилам, должна была находиться голова. К счастью, его анатомическое сложение не отходило от антропологических норм.      Его ноги подломились. Я подхватил обмякшее тело, и в этот момент что-то больно ударило меня в бок. Я позволил часовому самостоятельно продолжить падение и занялся предметом, воткнувшимся в мой плащ. Это был остроконечный штык, венчающий карабин калибра 7,69 мм. Откуда здесь взяться военному снаряжению? Хотя от наших друзей можно ожидать любых неожиданностей. Тем более в таком цейтноте. У них было совсем мало времени, но и у меня оставалось его немного. Приближалось утро.      Я направился в сторону пропасти. Из-за тумана мои глаза все еще ничего не различали, поэтому штык пригодился слепому в качестве постукивающего по асфальту кончика тросточки. Правда, вместо асфальта здесь была жирная грязь, а вместо тросточки - карабин. Но все равно, если бы Ее Величество учредило орден "За нахождение края пропасти во мгле и тумане", я был бы первым его кавалером, впрочем, скорее, вторым, поскольку первый экземпляр ордена был бы вручен деду Артуру. На краю пропасти я нарисовал прикладом две пятнадцатисантиметровые борозды на расстоянии тридцать сантиметров друг от друга. Будем надеяться, часовой утренней смены поверит, что это следы зазевавшегося и упавшего в пропасть предшественника.      Разоруженный мною человек тихо скулил. Прекрасно. То есть прекрасно не то, что он скулил, а то, что не потерял сознание: значит, мне не придется тащить его на себе. В качестве кляпа я воткнул ему в рот скомканный носовой платок. Наверное, в этот момент дед Артур упрекнул бы меня в негуманности: если у моего пленника был насморк, то уже через несколько минут он вполне мог умереть мученической смертью от удушья. Но у меня не было времени исследовать его гайморовы пазухи, поскольку и моя, возможно, не менее мученическая гибель была перспективой не столь уж безнадежной.      Он не пытался бежать или оказать сопротивление. Тем более что предварительно я спутал его ноги, - впрочем, достаточно свободно, чтобы дать ему возможность передвигаться, - крепко привязал кисти рук к плечам и грубо всадил в бок ствол пистолета. Насколько я знаю из художественной литературы и по собственному опыту, этот комплекс мер позволяет добиться послушания даже от человека, начисто лишенного инстинкта самосохранения.      У моего пленника этот инстинкт не был атрофирован. Кроме того, с дыхательными путями у него тоже был полный порядок. Он не задыхался, и я тоже вздохнул спокойно. Когда мы оказались у подножия ущелья, ведущего к пристани, я приказал ему лечь, привязал кисти рук к ногам и оставил в таком положении. Согласно караульному уставу часовому после несения службы полагается отдых.      Я вернулся к воротам. Второго стражника не было. Войдя в ворота, я прошел через большой двор и добрался до парадного входа. Двери были закрыты только на щеколду. Я открыл их и, задним числом сожалея, что не взял у часового наверняка имеющийся у него фонарь, вошел в кромешную темень холла.      С первого же шага меня стали преследовать кошмары. Мне казалось, что вот сейчас я наткнусь на какую-нибудь античную вазу и она разобьется со страшным шумом, или толкну грохочущий скафандр, то есть доспехи, средневекового рыцаря. Впрочем, существовал и более тихий вариант - насадить свой череп сквозь глазные впадины на торчащие из стены оленьи рога. Я остановился.      Вытащив из кармана мини-фонарик, я убедился, что батарейка села. Теперь с его помощью я не смог бы разглядеть даже поднесенный к самым глазам циферблат часов. Вчера я обратил внимание на то, что замок построен симметрично, так, будто стены возводили по трем сторонам квадрата. Значит, если главный вход был в центральной части с видом на море, а парадная лестница располагалась напротив, следовательно, я мог не бояться и свободно продвигаться вперед.      Так и получилось. Поднявшись на десять ступеней, я почувствовал, что лестница разделяется на два лестничных марша. Я повернул направо. Шесть ступенек. Еще один поворот. Восемь ступенек. Коридор. В конце коридора маячил слабый огонек. Кто бы там ни был, он наверняка не услышал меня - я преодолел двадцать четыре ступеньки совершенно беззвучно и благословил архитектора, порекомендовавшего строителям сделать ступени из мрамора.      Я шел по направлению к источнику света. Он сочился сквозь приоткрытую дверь. Я рискнул заглянуть внутрь и увидел угол шкафа, угол ковра, угол кровати, с которой под прямым углом свисала нога в ботинке. В комнате раздавался громкий храп. Я толкнул дверь и вошел.      Вообще-то я пришел сюда, чтобы встретиться с лордом Кирксайдом, но, должно быть, ошибся комнатой, поскольку лорд Кирксайд наверняка не стал бы валиться в кровать, не сняв ботинки, брюки с подтяжками и фуражку, а уж тем более не прижимал бы к боку карабин с примкнутым штыком. Я не видел лица спящего - фуражка была надвинута почти на нос. Рядом расположился столик со скромным натюрмортом из большого фонаря и наполовину опустошенной бутылки виски. Стакана не было. Да он и не требовался спящему: судя по всему, этот человек относился к той достаточно многочисленной породе людей, которые умеют радоваться маленьким земным радостям, не слишком отягощая себя стремлением угнаться за всеми нововведениями цивилизации. Это был, очевидно, тот, второй часовой, который должен выйти к воротам на рассвете. Я бросил в его бутылку несколько таблеток, полученных от аптекаря, и, мысленно выразив надежду, что, в очередной раз почувствовав жажду и отхлебнув из бутылки, он заснет хотя бы до полудня, прихватив с собой фонарь.      Следующая дверь налево вела в ванную. Над грязным умывальником рядом с не менее грязным зеркалом висели два грязных полотенца. Помещение наверняка было отведено моим знакомым - часовым, а они не привыкли жить в апартаментах с прислугой. Следующей была такая же грязная и неубранная спальня. Очевидно, здесь жил любитель сигарет, которого я оставил дышать свежим воздухом.      Я перешел на другую сторону коридора и направился в левую часть здания. Здесь должны были располагаться комнаты лорда Кирксайда. Точно. В шкафу в первой комнате я увидел вещи вполне благородного предназначения. Кровать была застелена. По всем правилам симметрии напротив должна была находиться ванная. Думаю, мои часовые не чувствовали бы себя здесь в своей тарелке. Клиническая чистота помещения указывала на аристократическое происхождение владельца. В расположенной на противоположной от умывальника стене аптечке я нашел лейкопластырь и узкими полосками заклеил большую часть стекла трофейного фонаря так, чтобы наружу пробивался только узкий, но достаточно сильный луч. Сунув остаток пластыря в карман, я снова вышел в коридор.      Следующие двери были заперты на ключ. Но в те годы, когда строили старинные замки, современных замков еще не существовало. Я вытащил из кармана лучшую в мире отмычку - полоску пластмассы и вставил ее между дверью и косяком на высоте замка. Теперь нужно было потянуть дверь за ручку в сторону петель, воткнуть полоску поглубже, возвратить дверь на место, повторить эту операцию несколько раз - и можно было входить в комнату. Но прежде я замер на пороге и прислушался. Все было тихо.      Приоткрыв дверь, я снова замер. В комнате горел свет. Я поменял фонарь в руке на пистолет, пригнулся и резко пнул дверь. И тут... ничего не случилось. Я выпрямился, вскочил в комнату, закрыл за собой дверь и подошел к кровати. Сьюзан Кирксайд не храпела, но ее сон был так же крепок, как сон часового. Ее волосы были перевязаны голубой шелковой косынкой. Я вгляделся в лицо спящей. "Двадцать один год", - сказал лорд Кирксайд, но сейчас я не дал бы ей больше семнадцати. Иллюстрированный журнал, выскользнувший из рук, упал на ковер. На тумбочке рядом со стаканом воды лежала упаковка с успокоительными таблетками. Трудно заснуть мисс Сьюзан Кирксайд в родовом замке, тяжелые сны снятся ей в эту ночь...      Я заметил в углу умывальник с зеркалом и, подойдя к нему, попытался привести себя в порядок. Не хотелось пугать девчонку. Еще несколько минут пришлось потратить на то, чтобы привести ее в чувство после снотворного. Наверное, постепенность этого процесса избавила меня от пронзительных воплей ужаса, которые обычно сопутствуют обнаружению в собственной спальне незнакомца, вооруженного пистолетом. Наконец она открыла все еще ничего не понимающие глаза. Я изобразил самую галантную из имевшихся в моем распоряжении улыбок, не ожидая, впрочем, что она ответит мне книксеном.      - Кто вы? - услышал я испуганный голос и увидел заспанные и расширенные от страха глаза. - Прошу вас не прикасаться... Не прикасайтесь ко мне, я буду кричать.      Я взял ее за правую руку, чтобы продемонстрировать, что даже в такой ситуации мужское прикосновение может быть вполне платоническим.      - Кричать не надо. Трогать я вас не буду. Не бойтесь. Постарайтесь взять себя в руки. Говорите шепотом. Я понятно излагаю?      Она смотрела на меня, и страх понемногу уходил из ее глаз. Ее губы беззвучно шевелились, как будто она хотела что-то сказать. Вдруг она уселась на постели.      - Я знаю вас. Вы Джонсон из вертолета.      Резкое движение открыло моему взору вполне симпатичные обнаженные плечи.      - Прошу прощения, мисс - заметил я, - ручаюсь за свою выдержку, но все же провоцировать меня не стоит.      Она ахнула и укуталась в одеяло так, что сверху остался только нос.      - На самом деле меня зовут Филипп Кэлверт. Я государственный служащий. Я пришел сюда как друг. - Жаль, что это была не рождественская ночь. В таком настроении я вполне бы справился с ролью Санта Клауса. - Ведь вам нужен друг, Сью? Вам и вашему отцу? Простите, я хотел сказать - лорду Кирксайду.      - Чего вы хотите? - прошептала она. - Что вы тут делаете?      - Я пришел, чтобы положить конец вашим страданиям. - Санта Клаус постепенно превращался в Робин Гуда. - Я пришел, чтобы получить приглашение на торжественную церемонию бракосочетания мисс Сьюзан Кирксайд с мистером Джоном Роллинсом. Мне было бы удобно, если бы свадьба состоялась в конце будущего месяца. У меня как раз появится несколько свободных дней.      - Прошу вас, уходите! Вы все испортите! Если вы действительно друг... Я прошу вас... Я умоляю, оставьте замок немедленно!      Кажется, ей действительно хотелось, чтобы я ушел. Ну что ж, даже в молодости я не переоценивал эффект, производимый мною на симпатичных девушек, а уж теперь, в предпенсионном возрасте...      - Если я не ошибаюсь, эти люди прочно вбили кое-что в вашу очаровательную головку. Или вы по натуре слишком доверчивая девушка. Неужели вы верите им, Сью? Неужели вы не понимаете, что ни один из свидетелей не имеет ни малейшего шанса на спасение?      - Но ведь я сама слышала! Мы были вместе с отцом, когда мистер Лаворский пообещал, что ни с кем ничего плохого не случится. Он подчеркнул, что они люди бизнеса, а бизнес не имеет с убийством ничего общего. Почему, по-вашему, я не должна ему верить?      - Значит, это был Лаворский... Возможно, во время разговора с вами он думал именно так, но в течение последних трех дней его друзья и он сам убили уже четверых людей, не говоря уже о том, что меня самого пытались отправить к праотцам четырежды.      - Вы лжете... Этого не может быть... Оставьте нас в покое... Я ничего не хочу знать!      - Ну что ж. Не эти слова я ожидал услышать из уст наследницы одного из старейших родов Шотландии. Вы трусиха. Ладно. А где ваш отец?      Моя реплика произвела эффект: ее щеки зарумянились, а в глазах вспыхнули огоньки обиды. Она выдернула свою руку из моей.      - Не знаю. Мистер Лаворский пришел к нему вчера в половине двенадцатого вместе с капитаном Стиксом. Они вышли, не сообщив мне, куда идут. Они никогда ничего мне не объясняют.. Почему вы сказали, что я трусиха?      - А когда он вернется?      - Почему вы сказали, что я трусиха?      - Потому что вам легче принять успокоительную ложь в изложении преступника и убийцы, чем отважиться услышать правду. Потому что вы боитесь довериться мне, единственному человеку, который может что-то изменить и помочь вам. Потому что вы - маленькая, легкомысленная, взбалмошная, упрямая девчонка, мисс Кирксайд. Скажу больше, мистеру Джону Роллинсу повезло, что он не успел жениться на вас.      - Что это значит?      Все-таки порода есть порода: ее глаза сверкнули диким огнем, и слава Богу, что в руках у госпожи не оказалось хлыста для наказания дерзкого вассала.      - Он никогда не женится ни на вас, ни на ком-нибудь другом, поскольку покойники не слишком заботятся о продолжении дворянского рода. Даже такого достойного, как ваш, - ответил я довольно грубо. - А Роллинс совсем скоро станет покойником. И Сьюзан Кирксайд хочет помочь ему в этом. Потому что Сьюзан Кирксайд не может отличить правду от лжи, а вернее, боится это сделать.      И все-таки она мне не верила. Необходим был какой-то последний, но очень важный, решающий аргумент, а его у меня... Нет, был! Ощутив внезапный прилив вдохновения, словно музыкант, импровизирующий на сцене, я расстегнул рубашку и сдернул с горла шарф. Она побледнела. Зеркало на стене отражало мою фигуру.      - Как вам это нравится? - спросил я ее.      - Квист? - прошептала она.      Я взглянул на свое отражение в зеркале, и увиденное также не привело меня в восторг. Творение Квиста было в полном расцвете. Калейдоскоп красок украшал мою шею.      - Вот здорово! Оказывается, вы знаете его имя. А его самого?      - Я знаю их всех или почти всех. Повар рассказал мне, как во время одной из обычных пьянок Квист бахвалился, что играл в театре роль душителя и однажды, поссорившись со своим партнером из-за женщины, задушил его на самом деле. - Она совершила над собой усилие, чтобы отвести ошеломленный взгляд от моей шеи. - Я думала, он просто хвастун, - закончила она с угнетенным видом.      - А Лаворский и Стикс, по-вашему, миссионеры? - не давал ей опомниться жестокий Кэлверт. - А Жака и Крамера вы знали?      - Да.      - Я убил их сегодня вечером. Обоих. Они свернули шею одному из моих друзей и пытались убить моего шефа и меня. Перед этим я убил еще одного. Я предполагаю, что его звали Генри... Вы понимаете теперь всю серьезность ситуации? Или вы до сих пор считаете, что мы все танцуем на вашем зеленом лужке и поем: "Каравай, каравай..."?      Судя по всему, сеанс шокотерапии подействовал. Ее лицо побледнело.      - Меня сейчас стошнит, - сообщила она сдавленным шепотом.      - Сейчас не самый подходящий момент, - бесстрастно отреагировал я.      Я чувствовал себя не лучшим образом. Конечно, мне нужно было обнять ее за плечи, успокоить, убаюкать: все будет хорошо, ну-ну, маленькая, не волнуйся, дядюшка Кэлверт спасет тебя, все будет хорошо... Но, к счастью, у меня был целый набор воспоминаний, которые помогали мне продолжать экзекуцию.      - У нас нет времени играть в прятки, - настаивал бессердечный Кэлверт. - Вы хотите выйти замуж за Роллинса? Да или нет? Да? Тогда очнитесь! Когда вернется ваш отец?      Она взглянула на раковину умывальника, словно решая, стоит ли давать волю рвотному рефлексу, потом, все же отказавшись от этой мысли, еще раз оглядела меня.      - Вы такой же, как они. Убийца...      Я схватил ее за плечи и довольно чувствительно встряхнул.      - Он сказал вам, когда вернется?      - Нет. - Она смотрела на меня с отвращением. Давно уже я не доводил женщин до такого состояния. И, наверное, не скоро повторю попытку. Я отпустил ее плечи.      - Вы знаете, что делают эти люди в замке?      - Нет.      В это я, пожалуй, мог поверить. Ее отец, конечно, знал все, но мог попытаться уберечь дочь от лишней информации. Наверняка сам Кирксайд был не настолько наивен, чтобы надеяться, что хотя бы кто-нибудь из жителей замка останется в живых, но он мог попытаться внушить убийцам, что ни в чем не ориентирующаяся Сью не будет опасным свидетелем. Но если так, то старый лорд так же беспомощен, как и его дочь. А впрочем, если бы я оказался в его положении, разве не стал бы я цепляться за самую ненадежную соломинку в поисках спасения?      - Вы ведь знаете, что ваш жених жив, - констатировал я. - Так же, как ваш брат. Так же, как другие запертые здесь люди. Не так ли?      Она кивнула.      - Сколько их?      - Двенадцать. Как минимум двенадцать. Среди них есть даже дети: трое мальчиков и девочка.      Количество пленников совпадало, плюс двое сыновей Макдональда и мальчик с девочкой, которые находились на борту спасательного катера из числа пропавших суденышек. Я не верил в милосердие бизнесмена Лаворского. Но, с другой стороны, я не удивлялся тому, что люди, в разное время ставшие нежелательными свидетелями, все еще оставались в живых. Причина была проста: живые, они были средством шантажа, в то время как мертвые стали бы поводом для мести.      - Вы знаете, где их содержат? В таком замке наверняка много всяких укромных мест.      - Уже четыре месяца мне не позволяют приближаться к подземельям. Наверное, они там.      - Ну что ж, всему свое время. А теперь одевайтесь. Вы должны помочь мне.      - В подземелье? - Она онемела. - Вы с ума сошли! Отец говорил мне, что ночью их сторожат минимум трое часовых.      Что касается личного состава охраны, то к этому моменту он был сокращен на две трети, но я предпочел не говорить об этом - Сьюзан Кирксайд и так была обо мне не слишком хорошего мнения.      - Они вооружены! - продолжала она. - Нет, вы сумасшедший! Я не пойду с вами!      - Конечно, не пойдете! Что вам жизнь людей, что вам жизнь вашего жениха и брата! Вы маленькая подленькая тварь. - Я почти ненавидел себя за эти слова, но драматург, написавший текст моей роли, хорошо знал женскую психологию. - Лорд Кирксайд и благородный Роллинс, гордитесь трусихой Сью!      Звонкая пощечина была тем единственным ответом, на который я, собственно говоря, и рассчитывал.      - Прошу вас больше так не делать, - сказал я, даже не потирая щеку. - Вы разбудите часового. Одевайтесь.      Отвернувшись к двери, я уселся на кровать и потратил несколько секунда на грустное размышление о том, что я, похоже, становлюсь для всех симпатичных женщин мира символом мерзости и грубости. Нельзя сказать, чтобы это грело мое самолюбие.      - Я готова, - сообщила Сью. Я обернулся. Сьюзан Кирксайд соответственно моменту была одета в пиратский костюм: обтягивающий свитер и джинсы, из которых она выросла еще в пятнадцать лет. Вряд ли столь экзотический наряд находился у нее под рукой, да и натянуть все это, предварительно не намылившись, было невозможно. Но она потратила на все не более тридцати секунд. Просто удивительно.                  * * *                  Четверг, 4.30 - рассвет.            Мы спускались по ступенькам. Наверняка в этот момент я был самой последней кандидатурой в списке мужчин, с которыми ей хотелось бы идти рука об руку, и все же пальцы Сьюзан крепко вцепились в мою ладонь. У подножия лестницы мы свернули направо. Периодически я включал фонарь, но только для пущей таинственности - ведь Сьюзан в совершенстве знала здесь каждый уголок. Пройдя холл, мы свернули по коридору налево и двинулись вдоль восточного крыла замка. Через восемь метров Сьюзан остановила меня и прошептала, указывая на какие-то двери:      - Здесь кладовая, а за ней - кухня.      Я наклонился, чтобы заглянуть в замочную скважину. Наверняка это показалось моей спутнице верхом неприличия, но я надеялся - уже ничто не способно уронить в ее глазах мою репутацию. Для этого репутацию нужно было поднять, а тут потребовалась бы помощь модного подъемного крана, которого, как показал мой предварительный осмотр сквозь отверстие для ключа, в кладовой не было. А может, и был. В темноте, какая там царила, я не разглядел отдельных предметов.      Мы вошли. Я посветил вокруг фонарем. В кладовке никого не было. Подъемный кран тоже отсутствовал.      Сьюзан сказала мне о трех часовых. Первый, тот, что стоял у ворот, надеюсь, все еще дышал носом. Второй сторожил коридоры. Какова была его роль? Дочь владельца замка не знала. Может быть, он изучал санскрит или писал сонеты. Попутно он наверняка наблюдал через окно за морем, опасаясь, как бы какой-нибудь залетный военный или рыбацкий корабль не приблизился к замку и не прервал его благородных занятий. Но в эту ночь, благодаря моим таблеткам, он сможет увидеть корабли только во сне.      Что же касается третьего стражника, то он охранял двери в глубине кухни - это был другой выход из замка, кроме парадных дверей, а заодно он сторожил несчастных узников, запертых в подземелье.      За кухней находилась небольшая комнатка с несколькими глубокими металлическими раковинами для мытья посуды, дальше шла лестница в коридор. С правой стороны виднелся какой-то свет. Сюзанна поднесла палец к губам и молча указала мне вниз.      Я оценил обстановку. Наполеон при Ватерлоо имел более удачные условия для маневра. Около семидесяти ступенек круто спускались вниз по узкому коридору. Там, внизу, лицом к нам, на сто процентов владея ситуацией, так что я не успел бы пробежать и половины разделявшего нас расстояния, сидел человек с карабином на коленях. Обилие военной амуниции позволяло предположить, что мы имеем дело с какими-то таинственными путчистами. Возможно, из Южной Родезии. Или это китайский десант? Но тогда часовой должен быть черным или желтым.      - А куда ведет лестница за его спиной? - вполголоса спросил я.      - В док, к лодкам.      А куда она, по-вашему, должна вести, сыщик Кэлверт? Вы летали над островом, вы видели замок и видели док, но вам почему-то не пришла в голову элементарная мысль: док в каком-то месте соединяется с домом.      - А коридор направо ведет в подземелье?      - Да.      - Удобно. Не нужно далеко ходить в погреба за шампанским. А по-другому добраться туда нельзя?      - Нет.      - А этот мальчишка, готовый превратить меня в решето, если я попытаюсь спуститься, вы его знаете?      - Это Гарри. Отец сказал, что он иранец. Его фамилию я выговорить не в состоянии. Он молодой, но очень противный.      - Ну? Неужели он был настолько дерзок, чтобы поднять глаза на дочь владельца замка?      - Да... Это было ужасно... - Она непроизвольно дотронулась рукой до губ. - От него пахло чесноком.      - Ну, в этом нет ничего удивительного. Мне вполне понятны его чувства. Я бы и сам попытал счастья, если бы не мой пенсионный возраст. Сейчас вы позовете его и попросите у него прощения.      - Что?!      - Вы не приняли его ухаживаний, а теперь очень сожалеете и хотите извиниться. В тот раз вы просто испугались, но потом только и думали, что о нем. Теперь вашего отца нет дома, это единственная возможность... ну, и так далее.      - Нет.      - Сьюзан!      - Но он сам никогда в это не поверит!      - Послушайте, Сьюзан, самонадеянность самцов не знает границ. Сначала он начнет подниматься по лестнице, а оказавшись в двух метрах от вас, забудет не только о своем карабине, но и об аятолле. Ведь он мужчина.      - Но ведь вы тоже мужчина. И совершенно спокойны, хотя находитесь в двадцати сантиметрах от меня.      Вот она, женская логика! Даже чудовище Кэлверт должен был влюбиться в красотку Сью.      - Я же сказал вам, что я уже достиг пенсионного возраста. Ну, вперед!      Схватив пистолет за ствол (в последнее время я использую огнестрельное оружие только таким образом), я укрылся в темном углу. Сью позвала часового. Он вскочил, направив карабин на лестницу, но, узнав Сью, сразу же забыл об оружии. Девушка начала беседу, но она могла не утруждать себя длинным монологом: Гарри был нетерпелив. Горячая восточная кровь! Он прыгнул к ней. Я прыгнул к нему. Она отпрыгнула от нас. В результате всей этой серии прыжков Гарри оказался связанным на полу, а так как у меня не было второго носового платка, я оторвал большой лоскут от его рубашки и соорудил вполне симпатичный кляп.      Сьюзан захохотала, но в ее смехе был оттенок истерики.      - Что случилось? - сурово спросил я.      - А Гарри - элегантный парень. Он носит шелковые рубашки. Вас ничего не может остановить, Кэлверт!      Я не совсем понял, почему шелковая рубашка бандита Гарри должна была остановить секретного агента Кэлверта, но на всякий случай решил не развивать эту тему.      - А у вас неплохо получилось, Сьюзан. Поздравляю.      - Это была не слишком приятная роль. Теперь от него пахло виски.      - У нынешней молодежи странные вкусы, - прокряхтел пенсионер Кэлверт. - Ничего, ничего, мисс. Очень скоро вы поймете, что этот запах гораздо приятней, чем чесночный.                  * * *            Мы спустились по лестнице. Док не был в полном смысле слова доком. Это был, скорее, огромный грот, образовавшийся в скальной породе естественным путем. В глубине грота параллельно берегу расходились два тоннеля, исчезая в темноте, куда уже не доставал луч моего фонаря. С борта вертолета все это смотрелось совсем не так. Шести-семиметровый док, с высоты выглядевший как место стоянки минимум нескольких моторных лодок, на самом деле оказался только входом в грот. А внутри запросто мог разместиться наш "Огненный крест".      У правой стены я увидел четыре металлических кнехта для швартовки судов. Заметно было, что недавно здесь что-то перестраивали: скорее всего, расширяли платформу, служащую пристанью. Я взял шест, чтобы промерить глубину, но не смог достать до дна. Значит, корабли, направлявшиеся к пристани, могли входить в грот невзирая на капризы приливов и отливов. Высокие ворота казались достаточно крепкими. Место стоянки было пусто и не давало никаких новых сведений о событиях, происходивших здесь в течение последнего времени. Зато приготовленный комплект снаряжения был достаточно красноречив.      Но я не удивился и не обрадовался этому открытию. На протяжении последних двух дней во мне крепла уверенность, что у Стикса и компании должна быть хорошая материальная база для проведения водолазных и разгрузочно-погрузочных работ. Теперь я только получил информацию о местоположении этой базы.      Следующим пунктом моей экскурсии по замку должно было стать подземелье. Но в эту ночь я так и не смог попасть в подвалы, столь успешно служившие местной тюрьмой.      Возвратившись из дока и пройдя мимо поста, где еще несколько минут назад Гарри забивал ароматом виски идущий изо рта запах чеснока, напрасно надеясь, что такое изменение придется по душе мисс Кирксайд, я вышел к величественным деревянным дверям, закрытым на огромный железный засов. Здесь моя полоска пластмассы, конечно же, была бессильна. В качестве отмычки тут стоило использовать толовую шашку. Я отметил эту оригинальную особенность интерьера и вернулся к ожидающей меня у ступенек Сьюзан.                  * * *            Гарри пришел в себя. Теперь он пытался протестовать, но я подумал, что ни Сьюзан, ни я все равно не знаем иранского языка, и не стал освобождать его от кляпа. Даже если он собирался обратиться к нам по-английски, я знал все, что он может сказать в этой ситуации, а Сью все равно ничего бы не поняла, поскольку молодая девушка из хорошей семьи не должна знать подобных выражений.      Впрочем, взгляд его бешеных глаз был достаточно красноречив. Сьюзан Кирксайд сжимала в руках карабин, направленный прямехонько в лоб нашего пленника, но все равно, казалось, отчаянно трусила. Хотя, с моей точки зрения, ей нечего было опасаться: Гарри был связан, как откормленный рождественский гусь.      - А скажите мне вот что, Сьюзан, эти люди в подвалах, ведь они находились там уже долгие недели, а некоторые даже несколько месяцев. Они же будут слепые как кроты и не смогут держаться на ногах, когда мы их спасем.      - Ну что вы! Для них каждый день устраивают прогулку на свежем воздухе. Только нам не разрешают с ними видеться. Но я часто нахожу возможность взглянуть на них. Хотя папа против. И сэр Антони тоже.      - Ба, знакомые все лица! Наш любимый Тони Ставракис! Он часто тут бывает?      - Конечно. - Удивительно, но ее удивило мое удивление. - Ведь Лаворский и Долльманн работают на сэра Антони. Разве вы не знали? Отец и сэр Антони очень дружны... вернее, были дружны. Я часто бывала у них в Лондоне.      - А теперь дружба несколько поостыла? Почему?      Сьюзан ответила вполне конфиденциально:      - После смерти своей первой жены сэр Антони очень изменился. Этот второй брак... Какая-то французская актриса, она имеет на него роковое влияние. Это настоящий демон, сделавший его жизнь невыносимой.      - Сьюзан, - сказал я максимально серьезным, подобающим моменту тоном, - я восхищен вами! Как жаль, что я уже не молод... А вы хорошо знаете эту актрису?      - Никогда ее не видела.      - Я почему-то так и думал. Но вы уверены, что сэр Антони - несчастная жертва?      - Конечно, ведь от него ничего не зависит. Он просто игрушка в руках этой интриганки.      Удивительное единогласие. Макдональд говорит о нем как о благодетеле человечества, Сью считает несчастной жертвой... Интересно, что бы они сказали, увидев рубцы на спине Шарлотты.      - А как они организовывали кормление пленников?      - У нас два повара, они носят туда еду.      - Еще какая-нибудь прислуга осталась в замке?      - Нет, больше никого нет. Четыре месяца назад они вынудили отца уволить всех.      Теперь я понимал, почему ванная комната часовых выглядела именно так, а не иначе.      - Послушайте, Сьюзан, о моей вертолетной экскурсии из замка сообщили на "Шангри-Ла" с помощью передатчика. Где он находится?      - Вы когда-нибудь расскажете мне, как это вам удается все знать?      - Я рад, что вы оставляете мне надежду на продолжение нашего знакомства. И все же, где передатчик?      - Он в тайнике под центральной лестницей. Заперт на ключ.      - Ну, это ерунда. В этом замке есть только одна дверь, которую я не могу открыть без предварительной подготовки. Ее мы уже видели. Подождите меня секунду.      Я еще раз сошел по лестнице к месту, где совсем недавно бдительно нес службу Гарри, и вернулся с бутылкой виски, которую вручил Сьюзан.      - Подержите, пожалуйста, - сказал я.      - Вы действительно не можете без этого обойтись?      - Вы молоды, Сьюзан, и доверчивы. Все мужчины старше тридцати - алкоголики.      Я встряхнул Гарри, развязал ему ноги и помог встать. В ответ на этот жест доброй воли он попытался меня лягнуть, демонстрируя таким образом, что пятнадцать минут неподвижности не ухудшили его бойцовских качеств. Я ушел от его удара, тогда как он не ушел от моего наказания. Деваться ему было просто некуда. Когда я поставил его на ноги во второй раз, он был послушен как ягненок.      - Зачем... Зачем вы его ударили?!      Голубые глаза снова были полны возмущения.      - Как это зачем? Ему можно, а мне нельзя?      - Ведь он - бандит, а вы... Вы все одинаковые!      - Послушайте, хватит. Я сыт всем этим по горло.      Я чувствовал себя старым, усталым, а самое обидное, не способным на удачные, находчивые ответы.      Приемо-передающий аппарат у этих ребят поистине был чудом техники. Он тоже имел военное происхождение. Я не стал ломать себе голову над источниками их снабжения, смирился с тем, что на этот раз мне пришлось иметь дело с волшебниками. Естественно, злыми. Поскольку добрым волшебникам не нужны ни карабины, ни военные радиостанции, ни информация о передвижении кораблей с особо ценными грузами.      Я включил аппарат и попросил Сьюзан, чтобы она принесла мне бритвенное лезвие.      - Вы просто не хотите, чтобы я слышала ваш разговор.      - Думайте что угодно, Сьюзан, но принесите, пожалуйста, лезвие.      Она побежала наверх.      Передатчик мог работать практически во всем диапазоне от длинных до ультракоротких волн. В течение двух минут я получил подтверждение центра о готовности принять мое сообщение. Если бы рядом со мной сейчас находился Стикс, я бы поблагодарил его от имени правительства за предоставление мне такого прекрасного аппарата.      Сьюзан вернулась раньше, чем я начал передавать. Я говорил в микрофон минут десять, употребляя шифр, только когда называл географические пункты и имена. Я говорил медленно, хорошо артикулируя, зная, что в Лондоне мой монолог записывается на магнитофонную ленту. Я дал подробное описание замка, уточнил радиочастоты, а в конце передачи задал несколько вопросов, касающихся очень важных для меня событий, которые должны были произойти в ближайшие несколько часов на Французской Ривьере.      В течение моего доклада, а особенно ближе ко второй его половине брови Сьюзан от удивления поднимались все выше и выше, пока вовсе не спрятались под симпатичной челкой. Гарри, наоборот, слушая меня, мрачнел все больше и больше.      Я выключил аппарат, осмотрел помещение, чтобы в нем не осталось следов моего присутствия, защелкнул с помощью все той же пластинки дверь и обернулся к Сьюзан.      - Ну вот и все, - сказал я ей. - Мне пора.      - Вам... что?..      В серо-голубых наполненных удивлением глазах теперь мелькнул страх. Хотя брови из-под челки так и не показались.      - Я ухожу. Или вы думаете, что я останусь в этом проклятом замке хотя бы на секунду дольше, чем это необходимо? Так вы ошибаетесь. Я не собираюсь дожидаться здесь возвращения этих тружеников морских глубин.      - Тружеников чего?      - Не обращайте внимания, мисс. - Я забыл, что Сьюзан не слишком ориентируется в происходящем. - Разрешите откланяться.      - Но ведь у вас есть пистолет! - воскликнула она. - Вы могли бы... Вы могли бы их арестовать.      Странно, что Сьюзан никогда не встречалась с дедом Артуром. Сейчас она предложит ослепить их фонариком и крикнуть: "Руки вверх!"      - И кого, по-вашему, я должен арестовать?      - Часовых, которые остались наверху.      - Сколько их там?      - Восемь или девять, я точно не знаю.      С тем же успехом она могла сказать: восемьдесят-девяносто.      - Вы точно не знаете? Но точно знаете, что я справлюсь со всеми! Конечно, ведь я суперубийца. Или вы, наоборот, хотите, чтобы наконец убили меня? Ну ладно. Хватит шутить. До свидания. Я прошу вас об одном, Сьюзан. Это очень серьезно. Ни слова о том, что здесь было. Никому. Даже отцу. Иначе Джонни во фраке и цилиндре к вам не вернется. Ясно?      Она схватилась за мое плечо.      - Вы могли бы взять меня с собой? - Фраза была построена как вопрос, но звучала утвердительно.      - Да, мог бы. Я мог бы взять вас с собой и все испортить. Поймите, ваше исчезновение произвело бы эффект разорвавшейся бомбы, и у нас уже не осталось бы ни единого шанса на успех. А ведь у нас и так очень мало шансов. Мы можем победить только в том случае, если они не узнают, что кто-то был здесь сегодня ночью. Если у них возникнет хотя бы тень подозрения, они немедленно покинут замок. И в этом случае я не завидую обитателям подземелья. Послушайте, Сюзанна, вы даже не представляете себе, как бы я хотел забрать вас отсюда, чтобы весь этот кошмар наконец закончился. Для вас. Но вы же понимаете, что это невозможно. Вы должны остаться.      - Ну... хорошо. Но вы кое о чем забыли.      - Я всегда кое о чем забываю. Что на этот раз?      - Гарри. Что вы сделаете с ним? Он же может все рассказать.      - Гарри исчезнет. Так же, как часовой, который стоял у ворот. Я обезвредил его по дороге сюда.      В ее глазах опять появилась характерная смесь испуга и отвращения. Но я решил не обращать на это внимания. Я завернул на своей рубашке левый рукав и лезвием сделал небольшой надрез на внешней стороне предплечья. Образовавшаяся ранка была не слишком глубока, но кровоточила достаточно, чтобы я мог подкрасить острие штыка на пять-шесть сантиметров. Потом я подал Сьюзан сохранявшийся в моем кармане пластырь из аптечки ее папеньки, и она молча обработала рану. Мы двинулись: Гарри один, я с карабином, Сьюзан с бутылкой виски.      Дождь уже перестал, ветер успокоился, зато туман еще больше сгустился, а температура упала до нуля. Вот она, золотая шотландская осень, во всей своей красе. Мы нашли место над пропастью, где я оставил первый карабин. Я без боязни использовал фонарик, но разговаривали мы очень тихо. Еще по дороге я объяснил Сьюзан, что при таком тумане из замка нас никто не увидит, даже если воспользоваться мощным биноклем, зато звук в тумане ведет себя странно: бывает, что в двух шагах ничего не слышно, а за сто пятьдесят метров можно свободно слушать чужие разговоры.      На всякий случай я уложил Гарри на землю, животом вниз (если сегодня кто-нибудь все же столкнет меня в пропасть, пусть это будет лучше не Гарри, а мой знакомый козел), - и стал подправлять декорацию. На самом краю обрыва я потоптался каблуками и поерзал прикладом карабина по мокрой земле - следы оставались очень четкие и эффектные. Штык стражника, стоявшего у ворот, я вонзил в землю, а штык Гарри положил в траву так, чтобы окровавленное лезвие театрально торчало острием вверх. Потом я разлил кругом виски и водрузил пустую бутылку в центре композиции, теперь она стала новым убедительным аргументом в поддержку антиалкогольной кампании.      - Ну и что здесь, по-вашему, произошло? - спросил я у Сьюзан.      - Это очевидно. Пьяная драка. Оба поскользнулись на влажной траве и упали в пропасть.      - А что вы слышали этой ночью?      - Двое мужчин громко кричали в холле. Я вышла из своей комнаты. Они ссорились. Один из них сказал: "Гарри, сейчас твоя очередь". На что Гарри ответил: "Нет, давай выйдем вдвоем, и я покажу тебе, кто из нас настоящий мужчина". Потом последовал поток ругательств, которые я не могу повторить. Потом они пошли во двор, а я вернулась в свою комнату.      - Замечательно. Именно так все и было.      Сьюзан шла за нами до самого подножья ущелья, где я оставил своего первого пленника. Он все еще дышал. Естественно, носом. Я обвязал обоих нерадивых часовых вокруг талии, оставив между ними промежуток около метра, и взял конец шнура в руку. Опытный альпинист сам обвязался бы этим шнуром, но моя ситуация была уникальной: я должен был проассистировать двум альпинистам-эксцентрикам, которые, надеясь попасть в книгу рекордов Гиннеса, решили спуститься по крутой узенькой тропинке (слева - пропасть, справа - отвесная скала) с руками, привязанными к плечам.      - Ну что ж, спасибо, Сьюзан, - сказал я на прощанье. - Вы очень помогли мне. Теперь ложитесь в постель. Но, пожалуйста, не принимайте снотворное. Будет странно, если вы проспите завтра до полудня.      - Я хочу, чтобы завтра наступило побыстрее. Я сделаю все как надо. Вы мне верите?      - Конечно, Сьюзан.      Она смотрела на меня, нервно ломая пальцы.      - Я хотела сказать... Ведь вы могли сбросить этих людей в море... И могли поранить Гарри, а не себя... Простите меня за все, что я вам наговорила... Вы делаете только то, что действительно необходимо... Вы настоящий... Вы - чудо!      - Рано или поздно в этом убеждается каждый, - ответил я не совсем скромно.      Не услышав моей реплики, она растворилась в тумане. Мне было очень жаль, что я не мог разделить ее точку зрения относительно тайного агента Кэлверта. Кэлверт был старым, усталым человеком, и ему уже ничего не хотелось в этой жизни. Разве что поучаствовать в спуске с отвесной скалы не только без страховки, но будучи самому страховкой для двоих уголовников. Я несколько аз лягнул их, заставляя подняться. Это слегка улучшило мое настроение.      Мы медленно спускались по полному опасности ущелью. Я шел последним, держа в левой руке фонарь, а в правой зажав конец веревки, которой были связаны мои случайные попутчики. А действительно, почему я пустил кровь самому себе, а не подонку Гарри? В конце концов, ведь это его кровь, по сценарию, должна быть на штыке.                  * * *            - Ну, как прогулка? Получили удовольствие? - галантно спросил Хатчисон, и, надеюсь, в его голосе не было издевки.      - Во всяком случае было много интересных встреч и событий. Жаль, что вы не могли отправиться со мной. Вам бы понравилось.      Моряк не ответил. Он вел "Огненный крест" сквозь туман и темноту.      - Вы можете открыть мне секрет? - спросил я. - Каким образом вы вычислили положение корабля, чтобы возвратиться точно к молу? Полночи вы мотались по морю, не имея ни одного ориентира, в тумане, в неразберихе течений, волн и так далее... И, несмотря на это, вы появляетесь точно в назначенном месте в точно назначенное время. Не понимаю, как вам это удается?      - Ну, вообще-то у меня неплохо развиты навигационные способности, Кэлверт. Еще у меня есть карта с обозначенными глубинами. Если вы посмотрите на эту карту, то увидите: вот здесь, к западу от острова, есть мель. Расставшись с вами, я пошел навстречу ветру и течению, пока мы не оказались над мелью. Там я бросил якорь. Ну, а за пять минут до нашей встречи я поднял якорь и позволил ветру и течению вернуть меня в назначенное место. Это же так просто.      - Действительно, просто. Я даже разочарован.      - Вот видите, всегда интересней не открывать тайны до конца.      - Я надеюсь, вы не имеете в виду тайну "Нантесвилля"?      - О нет, ни в коем случае. Эта тайна стоит слишком дорого, чтобы остаться нераскрытой. Куда плывем?      - А дед Артур вам ничего не сказал?      - Вы недооцениваете адмирала. Он сказал мне, что никогда не вмешивается в ваши действия во время проведения... как он это назвал... полевых операций. Он объяснил принципы вашего взаимодействия. "Я - координирую, - сказал он, - Кэлверт - реализует".      - Иногда у деда бывают удачные формулировки, - согласился я.      - Если верить всему, что он рассказал мне после вашего ухода, работать с вами - это такой же уникальный шанс, как переспать с голливудской кинозвездой.      - А если бы еще за любовные похождения с кинозвездами платили восемьсот тысяч фунтов...      - Да, и это делает шанс еще более уникальным. И все-таки, куда мы плывем?      - Давайте к вам домой. Примите гостей? Или ваши охотники за акулами будут протестовать?      - Они ждут нас с нетерпением. Будем надеяться, что к моменту нашего прибытия адмирал уже закончит допрос ваших пленников.      - Не думаю, что он многого от них добьется, учитывая, что у одного сломана рука, а у другого нога. Вообще-то я был лучшего мнения об их акробатических способностях. Этот трюк - прыжок с мола на палубу со связанными руками - они, на мой взгляд, провалили.      - Ну, у них еще будет время порепетировать.      Хатчисон сосредоточился на управлении кораблем, когда к нам присоединился дед Артур.      - Ну что, есть результаты? - спросил я, пытаясь оттянуть момент, когда командир начнет допрашивать с пристрастием третьего и, очевидно, главного преступника по фамилии Кэлверт.      - Один потерял сознание, - отвечал дед с нескрываемым удовольствием в голосе. - Второй кричит так громко, что не слышит моих обращений к нему. Ну, а вы, Кэлверт, не хотите рассказать о вашей экскурсии по замку?      Сейчас он прикажет принести дыбу и другие орудия труда.      - Единственное, чего я сейчас хочу, адмирал, - спать.      - Торжественно обещаю вам, Кэлверт, я дам вам выспаться, как только мы прибудем на базу к нашим друзьям-рыбакам.      Память у деда Артура была устроена так, что он навсегда запоминал свои удачи, но сразу же легко забывал о своих промахах. Вот и сейчас его совершенно не мучили угрызения совести за те тяжкие подозрения, которые он питал в отношении "наших друзей-рыбаков". Как всякий нормальный генерал, дед Артур радовался увеличению своей армии, но, как всякий нормальный солдат, я старался отлынивать от службы.      - Послушайте, адмирал, я ведь уже все рассказал вам, - ныл рядовой, нет, ефрейтор, Кэлверт.      - Вы считаете это отчетом о проведенной операции?! Полдюжины отрывочных фраз, которые вдобавок и слышно-то не было из-за вокального дуэта ваших искалеченных пленников. Я хочу знать все, Кэлверт! И с подробностями.      Да этот дед вдобавок еще и садист!      - У меня нет сил, адмирал.      - Насколько я вас знаю, Кэлверт, для вас это естественное состояние. Во всяком случае ничего другого я от вас никогда не слышал. Кстати, у вас на корабле еще найдется бутылка виски? Вам нужно взбодриться.      Хатчисон скромно кашлянул, надеясь обратить на себя внимание его превосходительства.      - Вот и наш капитан тоже наверняка не откажется от глоточка, - согласился дед. - И захватите третий стакан, для меня.      С этого надо было начинать, господин адмирал.      Я пошел в закрома, чтобы изъять последние запасы спиртного. Интересно, когда мне удастся их пополнить, разве что попросить Хатчисона, чтобы он в счет будущих выплат перетащил на "Огненный крест" ящик-другой из своей кладовой.      По пути я заглянул к Шарлотте. Аптекарь в городке был семидесятилетним старичком, в очках с толстыми линзами и с руками, трясущимися от страха, - короче говоря, он вполне мог ошибиться с дозировкой, тем более что мужественные люди, живущие здесь, не слишком часто употребляют снотворное.                  * * *            Я недооценил старого аптекаря. Он был профессионал и точно угадал дозу, хотя я не называл ему фамилию и диагноз больного. Хватило минуты, чтобы привести Шарлотту в чувство. Она проснулась в тот самый момент, когда "Огненный крест" чудесным образом отыскал в темноте и тумане то, что рыбаки называли портом.      Я сказал ей, чтобы она оделась (хотя прекрасно знал, что, внезапно уснув, она не успела надеть пижаму) и следовала за мной на берег. Через четверть часа мы прибыли к Хатчисону, а еще через столько же, проследив за тем, чтобы раненым сделали, за неимением гипса, жесткую повязку, и проверив надежность помещения, куда собирались их запереть, я решил, что наконец имею право отдохнуть.      Засыпая и блуждая взглядом по потолку и стенам комнаты, больше похожей на кабинет председателя отборочной комиссии провинциальной галереи художеств, я подумал, что, если бы нобелевский комитет кроме обычных ежегодных наград учредил специальную премию за достижения в области продажи недвижимости, ее следовало бы вручить тому, кто умудрился продать эту развалюху, расположенную вдали от всех путей сообщения, но зато в непосредственной близости от цеха разделки акул.      Я закрыл глаза, и мне начал сниться дед Артур в образе огромной акулы, требующей от меня тонну рыбьего жира, который я, в свою очередь, должен был добыть на "Шангри-Ла". В эту секунду открылась дверь, зажегся свет и в комнате появилась Шарлотта.      - Ради Бога, дайте мне поспать. - Я сделал вид, что не узнал ее.      - Вам не стоило гасить здесь свет, - сказала она, не обращая внимания на мои реплики, с улыбкой рассматривая произведения искусства, украшающие стены, как будто целью ее визита были исключительно они.      - Эти картины интересуют меня сейчас не больше, чем рисунки на стенах публичного туалета, - ответил я не слишком вежливо. Мне приходилось таращить глаза, иначе они автоматически закрывались. - Послушайте, я устал. Кроме того, женщины давно уже не наносят мне ночных визитов. Я забыл, что нужно при этом чувствовать!      Иными словами, обижайся, если хочешь, мне сейчас не до реверансов. Спать хочу!      - Если вы боитесь оставаться со мной наедине, позовите кого-нибудь на помощь. Адмирал... дед Артур - в соседней комнате. Можно мне присесть?      И она действительно устроилась на краешке моего ложа.      Что я мог бы сейчас сказать об этой женщине? Что она была одета в немнущееся белое платье. Что она только что старательно причесалась. И... больше я не знал о ней ничего. Ее лицо и глаза были мне совершенно незнакомы. Лицо, совсем недавно живое и энергичное, превратилось в неподвижную маску, а глаза, знавшие все о жизни и смерти, теперь выражали только печаль и безнадежность. И еще страх. Непонятно. Теперь, когда все заботы легли на плечи мужчин, страх должен был уйти из ее глаз, а он остался, только спрятался поглубже и затаился в тонких горьких морщинках в уголках губ и век.      - Вы не доверяете мне, Филипп...      - Ну что вы говорите, Шарлотта, - возразил я, - почему я должен не доверять вам?      - Перестаньте, я говорю серьезно. Я ведь вижу, что происходит. Вы не хотите отвечать на мои вопросы. Вы вообще не хотите со мной разговаривать. Вы пользуетесь любым предлогом, чтобы не оставаться со мной наедине. За что вы наказываете меня? Чем я заслужила ваше недоверие?      - Вы считаете, Шарлотта, что я вам лгу. Ну что ж. Я действительно не святой. Иногда я немного кривлю душой, приукрашивая правду, а иногда мне вообще приходится называть белым серо-бело-малиновое и наоборот. И все же я никогда не смог бы солгать такой женщине, как вы.      Я действительно думал именно так. Я не собирался ее обманывать... Разве что это была бы ложь во спасение. Но это - совершенно другое дело.      - Почему же, Филипп?      - Я вряд ли сумею объяснить все связно. Я мог бы сказать вам, что не в состоянии солгать прекрасной женщине, которую слишком ценю, но вы могли бы тогда возразить, что я специально говорю непонятно, так, чтобы правда все же была вам недоступна. Я мог бы сказать, что никогда не лгу друзьям, но так я мог бы вызвать гнев Шарлотты Ставракис, которая не давала своего согласия на дружбу с профессиональным агентом-убийцей. Вот видите, Шарлотта, я не знаю, что сказать вам. И все же поверьте: я никогда не стану причиной ваших неприятностей и постараюсь, чтобы никто-никто в моем присутствии не стал их причиной... Может быть, вы не верите мне... Может быть, ваше женское чутье объявило забастовку...      - О, нет. Оно даже работает сверхурочно... - Ее взгляд был решителен, а лицо непроницаемо. - Я чувствую, - продолжала она, - что, не задумываясь, могу доверить вам даже мою жизнь.      - Вы рискуете, мадам, я могу согласиться.      - А если я не хочу, чтобы вы отказывались? - Первый раз она взглянула на меня без страха, потом опустила глаза и стала разглядывать свои лежащие на коленях руки. Это продолжалось так долго, что я последовал ее примеру, но, однако, не заметил ни в руках, ни в коленях ничего особенного.      - Вы спросили у меня, зачем я пришла... - наконец отозвалась она с улыбкой, которая словно была приклеена на ее лице.      - Я знаю, мадам. Вы хотели бы услышать одну историю. Это непросто, мадам. О начале этой истории могут рассказать только несколько человек в мире. А финал знает только один из них. И вы, мадам, обратились по адресу.      - Да, - признала она. - Я хочу знать все. Когда я дебютировала в театре, я играла маленькие роли, но всегда понимала, какое значение они имеют для целого спектакля. Это очень важно, иначе я бы ничего не смогла сделать. Здесь я тоже играю совсем небольшую роль, но мне дали текст и показали мизансцены, совершенно не объяснив смысла и содержания пьесы. Я появляюсь на три минуты во втором действии, не зная, что было в первом, и играю несколько эпизодов в третьем акте, не имея понятия, что будет в четвертом. Это унизительно для актрисы. И для женщины.      - Вы действительно не знаете, как начиналась эта история?      - Честное слово... Можете мне верить...      Я поверил ей, поскольку знал, что она действительно говорит правду.      - Тогда принесите мне чего-нибудь общеукрепляющего. Бутылка там, в кают-компании. Иначе я не смогу связать и двух слов.      Она охотно согласилась, и скоро я имел достаточно сил, чтобы связать не только два слова, но еще и двоих пиратов. Хотя неизвестно, что в данный момент было сложнее.      - Это будет рассказ о некоем триумвирате, - начал я, - в котором роли Цезаря, Помпея и Красса исполняли люди, хорошо, и даже очень хорошо вам знакомые: сэр Антони, его бухгалтер, а вернее, финансовый поверенный Лаворский и Долльманн - административный директор "Океанских линий Ставракиса", непосредственно связанных с "Нефтяным сообществом" вашего мужа. Сначала я думал, что шотландский адвокат Мак-Кольм и парижский банкир Анри Бишар работают с этой "святой троицей" в одной упряжке. Но я ошибался. Во всяком случае в отношении Бишара. Его пригласили, чтобы поговорить о делах, а при случае выведать информацию, необходимую для подготовки новой аферы. Но француз вовремя понял, куда ветер дует, и сбежал. Мак-Кольм последовал его примеру.      - Оба не остались тогда на "Шангри-Ла", они переночевали в отеле "Пальмира" и больше не появлялись на яхте.      - Возможно, им не понравилось, как ваш муж обращался с вами.      - Я тоже была не в восторге... Но в чем состоял замысел?      - Он был не так уж сложен. Но для его воплощения необходимо было, чтобы в исполнителях в полной мере присутствовали такие качества, как беспринципность, жестокость, неудержимое стремление к обогащению любой ценой, и одновременно отсутствовали понятия о жалости, чести и справедливости. Если бы это сочетание встречалось среди людей достаточно часто, пиратам уже очень скоро пришлось бы грабить своих коллег. Но поскольку это не так, у них остаются определенные преимущества перед честными людьми. Во всяком случае на первых порах. Так вот. Инициатором и мозгом всех махинаций был Лаворский - я думаю, что сумею это доказать в суде. Однажды он понял, что королевству Ставракиса насущно необходим прилив свежей крови - живых наличных денег, и решил, что нужно придумать что-нибудь незаурядное, используя, к примеру, морские возможности сэра Антони.      - Но мой муж миллионер. Он владеет самыми дорогими домами, кораблями, самолетами...      - Я имею в виду другое. Ему не хватало денег точно так же, как не хватало их владельцам заводов, газет и пароходов, которые в период великой депрессии десятками прыгали из окон верхних этажей небоскребов. Владение недвижимостью не всегда синоним богатства. Впрочем, сейчас не время для лекций на экономические темы. - Я подумал, что последняя фраза была совсем неплоха в устах человека, который никогда в жизни не имел никаких сбережений, и продолжал: - Лаворский предложил перехватывать корабли, транспортирующие ценные грузы на суммы от миллиона до нескольких миллионов фунтов стерлингов.      От удивления Шарлотта приоткрыла рот. У меня уже давно не было таких зубов, как у нее. Большую часть я потерял в стычках с врагами деда Артура. А сам дед, несмотря на преклонный возраст, посещал дантиста только в целях профилактики.      - Вы все это придумали... - прошептала она.      - Все это придумал Лаворский. У меня бы не хватило фантазии. Итак, цель была сформулирована. Теперь требовалось решить три проблемы. Первое: где получать информацию о ценных грузах (грабить случайные туристические яхты компаньоны с самого начала признали неэффективным). Второе: как организовать процедуру захвата кораблей. И, наконец, третье, возможно, самое сложное: где прятать похищенные корабли те несколько дней, которые были необходимы для вскрытия сейфов и перетранспортировки награбленного. С первой проблемой на том высоком уровне общения, который имел сэр Антони, справиться было не так уж сложно. Они воспользовались болтливостью или просто подкупили нескольких важных чиновников из финансового мира. Это доказывает их попытка наладить контакт с Бишаром. Я не думаю, что когда-нибудь нам удастся предъявить этим людям обвинение, но почти уверен, что мы сможем привлечь к ответственности главное связующее звено этих контактов - нашего доброго знакомого лорда Чарнли. Думаю, он выполнял роль своеобразного сводника. Я также думаю, что здесь очень пригодились связи титулованного маклера со страховыми компаниями. Ведь все пропавшие грузы были застрахованы, а в страховых документах есть информация о дате и месте отправки, маршруте и так далее.      - Но ведь лорд Чарнли такой богатый человек!      - Поймите, Шарлотта, богатство - категория неоднозначная. Он мог поставить не на ту лошадку в своих биржевых комбинациях, мог ввязаться в какую-нибудь финансовую операцию, которая закончилась крахом, а может, он действительно очень богат, но не умеет усмирить свою страсть к наживе. Деньги - это своего рода алкоголь. Одни умеют пить, другие - нет, эти становятся алкоголиками. Но вернемся к нашему триумвирату. Долльманн решил проблему номер два: он организовал процедуру похищения судов. Это тоже было не слишком трудно: ваш муж высылает свои танкеры в места не слишком цивилизованные, и стоит ли удивляться, что ему было нетрудно связаться с не слишком цивилизованными людьми. Впрочем, Долльманн сам не вербовал рекрутов для пиратской армии. Этим занимался его полномочный представитель - капитан Стикс, имевший богатое прошлое и большие связи в соответствующих кругах. И вот пришел день, когда команда пиратов была укомплектована, и оставалось только ждать выхода в море первого, а затем и очередных кораблей, предназначенных к похищению. В такие моменты вас с горничной высаживали на берег, а на борту "Шангри-Ла" появлялись господа пираты, а чуть позже - и их жертвы. Посредством постановки определенных сценариев - я вам о них еще расскажу - Стикс и компания захватывали корабли, плененные команды перевозились на берег, а корабли уводили к тайнику. Где бы вы спрятали корабль?      - Я... откуда я знаю? В Арктике... или где-нибудь на необитаемом острове... Я не знаю... Ведь корабль очень большой.      - На самом деле эта задача решается элементарно. Теоретически можно очень надежно спрятать любой корабль в любом месте. Достаточно утопить его.      - Так просто?      - Да, так просто. Мне кажется, я знаю, где сейчас располагается самое посещаемое и перегруженное морское кладбище в мире. Это место называется очень поэтично - "Вход в гробницу". В минуты, когда море спокойно, когда наступает равновесие между приливом и отливом, вы приводите корабль в заранее выбранное место и... буль-буль-буль... Сравнивая график приливов и отливов с датами похищений, можно сделать однозначный вывод: пять кораблей затонули около полуночи. Наверняка это было очень поэтичное зрелище. "Вход в гробницу". Можно ли найти лучшее место и название?      Она уже не слушала меня.      - Но ведь... - прервала она мой монолог. - Но ведь это рядом с островом лорда Кирксайда.      - Именно поэтому подводный тайник устроили в этих местах. Выбор сделал ваш муж. Он ведь давно знаком с лордом. Вчера я виделся с Кирксайдом, но он держит язык за зубами точно так же, как его очаровательная дочь.      - Вы встречаетесь со многими людьми. Я ее совсем не знаю.      - Очень жаль. Она считает, что вы интриганка, заарканившая беднягу-миллионера. Вообще-то она хорошая девушка. Но смертельно напугана. Она боится за свою жизнь и за жизнь нескольких близких ей людей.      - Почему?      - А как вы думаете, каким образом бандиты смогли убедить лорда Кирксайда участвовать в их деятельности или по крайней мере не мешать ей?      - Они могли его подкупить.      - Подкупить такого джентльмена? К тому же шотландца, дворянина и старейшину рода? За все сокровища мира лорд Кирксайд не пошел бы даже на такое преступление, как безбилетный проезд в автобусе. Да что там! Лорд скорее согласился бы, чтобы этот автобус переехал его насмерть, чем поступился бы своими принципами хоть на йоту. Он неподкупен, что не так уж часто встречается в наше время. Впрочем, я знаю еще одного-двух таких людей. (Стоило ли уточнять, что одним из моих неподкупных знакомых был я сам?)      - Но они нашли ключ к старому лорду, - продолжал я. - Они похитили его старшего сына (младший живет в Австралии) и, чтобы заодно нейтрализовать Сьюзан Кирксайд, прихватили ее жениха. Все считают, что эти молодые люди погибли.      - Нет... Не может быть. Это же бесчеловечно! - Она заслонила лицо рукой, ее голос дрожал.      - Наоборот, очень гуманно. А также очень эффективно. С той же целью они похитили сыновей Макдональда и жену Мак-Горна - это гарантировало молчание и даже сотрудничество.      - Но ведь люди не могут так просто исчезнуть!      - Все исчезновения были инсценированы как несчастные случаи. Впрочем, было и несколько убийств, также замаскированных под морские катастрофы, - это люди Стикса расправлялись со случайными свидетелями полуночных "похорон" у "Входа в гробницу".      - Неужели это правда... Неужели... Но ведь теперь, когда они знают, что вы раскрыли их планы, они могут сбежать.      - Но не раньше чем через два дня. Мы ведь сообщили им через Макдональда, что уходим, а с тех пор прошло только восемь часов.      - Да, я понимаю. - Она кивнула. - А что вы делали ночью в замке Кирксайда?      - У меня там было немного дел. - Я старался сформулировать ответ таким образом, чтобы исхитриться и не солгать. Это была своего рода игра, и она меня забавляла, если что-нибудь вообще могло забавлять меня в эту минуту. Вместе с тем этот разговор окончательно развеивал все мои сомнения. - Я добрался вплавь к доку для лодок. Этот док на самом деле в пять раз больше, чем выглядит снаружи, и весь начинен оборудованием для водолазов.      - Для водолазов?      - Не будьте наивны, Шарлотта. А каким образом вы предполагали бы изъять добычу с потопленного корабля? Водолазы работают с лодки, которая периодически разгружается в доке Кирксайда.      - А еще... Вы там больше ничего не нашли?      - А что еще я должен был там найти? Я пытался проникнуть в замок и стал подниматься по бесконечной лестнице из дока внутрь замка. Но на переходе я обнаружил милого молодого человека с карабином в руках. Что-то вроде часового. Он как раз допивал бутылку виски. Я очень хотел попросить у него глоточек, но передумал: а вдруг он оказался бы жадиной и продырявил мой костюм из своего карабина. Я решил, что лучше просто уйти.      - Боже мой, в какую страшную ситуацию мы попали! У вас нет радио. Вы не можете вызвать помощь. Что же делать? Что вы будете делать, Филипп?      - Я сделаю вот что. Вечером "Огненный крест" подойдет к замку. У меня есть захваченный у одного из наших гостей автомат. У деда Артура и Хатчисона - пистолеты. Мы проведем разведку боем. В воротах дока нет света - это значит, водолазы еще работают в море. Когда они вернутся, ворота откроются и свет будет заметен с трехкилометрового расстояния, где будет стоять "Огненный крест". Потом они закроют ворота и начнут перегружать добычу. И вот тогда мы направим наш корабль тараном в запертые ворота. Засов ворот не сможет выдержать удар такой силы. Дальше будь что будет, но уверяю вас: внезапность нападения и автомат в моих руках доставят много хлопот.      - Они убьют вас. - Она придвинулась ко мне еще ближе, в ее глазах был страх и что-то еще, что я пока не решался определить наверняка. - Не делайте этого, Филипп... Филипп!.. Прошу вас! Они убьют вас!.. Пожалуйста, Филипп!      Из контекста было не совсем понятно: то ли она панически боится моей смерти, то ли страстно желает ее.      - У меня нет выбора, Шарлотта.      Она наклонилась надо мной, и на мои губы упала соленая, как морская вода, слеза. Она плакала!      - О, Филипп, я прошу вас...      - Нет, Шарлотта. - Патетические нотки в моем голосе вполне подходили для финала-апофеоза. - Вы можете просить меня о чем угодно, но только не об этом. Я должен туда пойти, и я пойду туда.      Она медленно поднялась и минуту стояла надо мной, как бы не решаясь что-то сказать или сделать. Ее лицо блестело от слез. Наконец она погасила свет.      - Вы сумасшедший. И ваш план - самое большое безумие, какое только можно представить, - сказала она, покидая комнату.      Я лежал в темноте с широко открытыми глазами и думал о ее прощальной реплике. Шарлотта права: это был действительно самый безумный план, какой только можно себе представить. И все же она напрасно назвала меня сумасшедшим, поскольку я не собирался проводить этот план в жизнь.                  * * *                  Четверг, полдень - пятница, рассвет.            "Оставьте меня в покое!"      Я приоткрыл глаза и снова зажмурился. Я был мертв. Я был неодушевленным предметом. Почему, черт возьми, трясущая меня за плечо рука не вцепилась во что-нибудь более способное проснуться. Например, в буксирную лебедку. Впрочем, в этом случае мы могли бы остаться без лебедки, поскольку то, что трясло меня за плечо, было как минимум ковшом шагающего экскаватора. Очевидно, он пришагал сюда за те несколько минут, которые я успел проспать. Ковш не унимался, пытаясь сгрести мое тело в одну бесформенную груду. Я снова попытался открыть глаза.      - Который час?      - Полдень, - улыбнулся Хатчисон. - Вряд ли вы будете в восторге, если я позволю вам спать до вечера. Посмотрите сюда.      Он подошел к окну. Не разгибаясь, я сполз с постели. Наверное, во время сна мне сделали операцию. Естественно, без наркоза. Произведена ампутация обеих ног. Хорошо хоть, что неизвестные заботливые эскулапы сразу же приделали мне протезы. Жаль только, что они мне не по размеру.      Хатчисон дернул головой в сторону окна.      - Что вы об этом думаете?      - А что я могу об этом думать, если из-за проклятого тумана ничего не видно?      - Вот и я говорю - туман. Вы помните метеорологическую сводку? По прогнозу туман должен был рассеяться утром.      Туман тут же рассеялся. Я имею в виду туман в моей голове. Я вскочил на все еще плохо слушающиеся протезы и начал лихорадочно одеваться в наиболее сухую одежду, что было нелегко, поскольку все части моего гардероба делились на три категории: мокрые, влажные и волглые.      А мысли мои в этот момент были уже совсем в другом месте. Пираты затопили "Нантесвилль" в понедельник вечером, во время отлива, но водолазы не могли тотчас приступить к работе. На следующую ночь, судя по состоянию моря, вести работы в районе "Входа в гробницу" было бы групповым самоубийством. Значит, они начали вчера вечером. Поэтому в доке не было их лодки. Владельцы "Нантесвилля" сообщили, что установленный на корабле старый сейф вряд ли сможет устоять перед современным газосварочным аппаратом дольше нескольких часов. И я не сомневался в технических возможностях Лаворского и его людей. Следовательно, перетранспортировка золота могла состояться нынешнею ночью. Одновременная работа трех ныряльщиков, плюс двухсменная организация труда, помноженная на естественный в этом случае энтузиазм масс, - и работа могла продвигаться ударными темпами. Но все же не настолько, чтобы в течение одной ночи поднять со дна восемнадцать тонн. Мой собственный опыт работы в морской спасательной службе (еще до того, как дед Артур стал опекать меня) был этому порукой.      Из всего этого вытекал вывод, что команде Лаворского понадобится еще как минимум одна ночь, чтобы закончить работу. Но Хатчисон был тысячу раз прав: этот туман стоил всех ночей на свете, и пираты вполне могли продолжать подводные процедуры в течение сегодняшнего дня.      - Помогите подняться деду Артуру, - не без злорадства произнес я экскаватору Хатчисону. - Скажите ему, что мы с вами отплываем на "Огненном кресте".      - Он захочет с нами.      - Он не должен идти ко "Входу в гробницу". Для него и здесь найдется работа.      - Я думал, мы направимся к замку, к доку.      - Но ведь мы не можем атаковать раньше полуночи.      - Да, конечно, я понимаю...                  * * *            На этот раз "Вход в гробницу" не подтвердил своей репутации. Дул слабый юго-западный ветер, и волны были совсем небольшие. Но туман был все еще непроницаем. Хатчисон привел корабль на место с помощью эхолота, компаса и карты. Я не заметил, чтобы за весь путь он хотя бы раз взглянул на закрытое туманом море. Заглядывая через его плечо, я тоже пытался сориентироваться по карте, но часто не мог обойтись без помощи Тима, который, пользуясь случаем, открывал мне тайны шкиперского мастерства. Но у меня тоже было определенное преимущество: я видел эти места с вертолета в ясную погоду и теперь приблизительно знал, где то место, которое нас особенно интересует.      Когда мы достаточно приблизились к нему, я попросил Хатчисона выключить мотор. Мы вышли на палубу. "Огненный крест" медленно дрейфовал сквозь туман. Что за бортом: вода, скалы или сотни пиратов на надувных матрасах - разглядеть было невозможно.      Через минуту Хатчисон резко повернулся ко мне.      - Боюсь вы были правы, - сказал он. - Я слышу звук мотора.      Я прислушался и различил характерный шум работающего компрессора. Обычно такими моторами пользуются для подачи кислорода при ведении глубоководных работ тяжелыми водолазами.      - А почему вы сказали "боюсь, что вы правы"?      - Потому что я, кажется, знаю, что вы собираетесь делать. Вы хотите опуститься на дно?      - Не то чтобы я этого очень хотел, Тим, но если я не сделаю этого, сегодня к вечеру "Нантесвилль" будет освобожден от груза и наши друзья исчезнут с товаром задолго до полуночи.      - Послушайте, Кэлверт, возьмите половину нашей доли. Нет, возьмите две трети. Ведь вы все делаете сами!      - Поставьте мне сто граммов в баре отеля "Пальмира". Но это чуть позже. А сейчас я прошу вас отвести "Огненный крест" в хорошее место и удерживать его там до моего возвращения после того, как я закончу работу на борту "Нантесвилля". Мне не хотелось бы провести остаток жизни у входа в гробницу.      Он не обратил внимания на мой каламбур. Больше того, в его глазах я мог ясно прочесть, что он понимает мои слова лишь в условном наклонении... - "если я закончу работу..." Вслух он не сказал ничего, но развернул "Огненный крест", отвел судно до границы слышимости звука компрессора и установил корабль носом в направлении шума.      - Сейчас мы на расстоянии одной десятой мили, - доложил он.      - Я завидую вашей уверенности. Неужели в этом тумане можно знать что-нибудь наверняка?      - Бросайте якорь.      Я бросил якорь, но не обычный, подвешенный на цепи, а маленький, укрепленный на достаточно длинной нейлоновой веревке. Якорь тихо опустился на дно. Привязав конец веревки, я вернулся в рулевую рубку и стал надевать акваланг.      - Тим, что вы будете делать, если туман вдруг рассеется?      - Я стараюсь не думать об этом. Насколько я понимаю, в этом случае надо уходить. Но как же тогда вы?      - Естественно, надо уходить. А если они бросятся за вами в погоню?      - Это вряд ли. Тогда им пришлось бы оставить на "Нантесвилле" несколько покойников-водолазов.      - Я просил бы вас быть тактичнее, Хатчисон. Вам не кажется, что меня не стоит напутствовать разговорами о покойниках-водолазах на борту "Нантесвилля"?                  * * *            Я угадал. На борту "Нантесвилля" работали водолазы. Они передвигались с максимальной скоростью, какой только можно было достичь на такой глубине и под таким давлением, но все равно со стороны это напоминало замедленную киносъемку. Найти их было совсем не трудно. Я плыл у самой поверхности воды на звук компрессора. В трех метрах от лодки, нырнув глубже, я нашел кабели, сигнальные провода и толстый стальной трос. Его-то я и искал. Медленно двинувшись вдоль троса, я вскоре увидел отблеск света. Теперь я отплыл в сторону и продолжал спускаться, пока мои ноги не дотронулись до чего-то твердого. Это была палуба корабля. Хотелось бы надеяться, что мое второе пребывание на "Нантесвилле" будет не столь успешно, как первое. Я поточнее определил расположение подводного прожектора и с тысячью предосторожностей направился к нему.      Их было двое. Они стояли в утяжеленных свинцом ботинках над открытым люком. Их наряд был обычен, если, конечно, иметь в виду подводные работы, а не выпускной вечер в духовной семинарии: шлем, скафандр с доставляющей воздух гофрированной трубкой и тонким коммуникационным проводом, скорее всего соединенным с телефонным кабелем.      Их скафандры существенно отличались от моего. Я не смог бы работать в таких условиях главным образом из-за малого запаса сжатого воздуха в баллонах, в то время как они имели возможность оставаться на глубине полтора часа между тридцатью - сорокаминутными ритуалами погружения на дно и подъема на поверхность. Но я и не собирался оставаться тут так долго, более того, я не хотел оставаться тут ни минуты, так громко и нервно билось мое сердце. Неужели я боялся? "Конечно, нет, - ответил я сам себе. - Такие хладнокровные люди, как Кэлверт, не знают страха и сомнений, а ускоренное сердцебиение - всего лишь результат повышенного давления на глубине".      Стальной трос, вдоль которого я спускался, заканчивался кольцом, соединенным с четырьмя углами квадратной металлической сетки. Два водолаза примерно каждые две минуты вытаскивали из трюма металлические ящики и устанавливали их на сетке. Ящики были небольшие, но, казалось, очень тяжелые. Еще бы. Четыре слитка золота по тринадцать килограммов в каждом... Бешеные деньги.      На "Нантесвилле" находилось около 360 таких ящиков. Я попытался приблизительно определить продолжительность всей операции. На сетке можно было установить шестнадцать ящиков, и, чтобы сделать это, требовалось шестнадцать минут. Подъем сетки, разгрузка и обратный спуск - еще минут десять. Итого: двадцать шесть минут на шестнадцать ящиков, или сорок ящиков в час, а за полуторачасовую смену под водой - шестьдесят ящиков. Не так давно у меня уже был повод вспомнить правила декомпрессии. Чтобы не почувствовать симптомы кессонной болезни, во время подъема на поверхность они должны сделать как минимум две остановки: первую - на двенадцать и вторую - на двадцать четыре минуты. Минут двадцать им приходится тратить на передачу костюмов сменщикам. В сумме это получается час. Значит, манипуляции с шестьюдесятью ящиками занимают два с половиной часа.      Сколько еще ящиков оставалось в трюме? Это был принципиальный вопрос, и ответить на него требовалось как можно скорее, поскольку у меня имелось всего два баллона и давление в них давно уже было меньше номинальных двухсот атмосфер.      Я увидел, как трос напрягается, стальная сетка уходит вверх, а водолазы направляют ее с помощью драг, чтобы она не ушла в сторону и не зацепилась за какие-нибудь препятствия.      Приблизившись к противоположному краю отверстия, я осторожно погрузился в трюм. Очень скоро мои замерзшие и затекшие ладони наткнулись на воздухопровод и сигнальный шнур. Я отдернул руку. Под собой и правее я заметил какой-то свет. Несколько движений плечами - и я уже мог разглядеть его источник: это была лампочка на шлеме третьего водолаза, находившегося внутри огромного бронированного сейфа. Сейф, за неимением ключа, открывали с помощью газосварочного аппарата: на боковой стенке был вырезан прямоугольник величиной примерно сто семьдесят на сто пятьдесят сантиметров.      Я приблизился к этой "заветной дверце" и заглянул внутрь. Расположенная под потолком лампочка позволила мне рассмотреть ящики, выстроенные штабелем прямо перед отверстием. Ящиков оставалось сто двадцать.      Что-то коснулось моего плеча. Это был тонкий нейлоновый шнур. Водолаз номер три манипулировал им, пытаясь зацепить ручку очередного ящика. Я резко отпрянул. Он стоял спиной ко мне, и мне показалось, что у него что-то не ладится, поскольку, завязав шнур на ручке ящика несколькими узлами, он обнажил висящий на поясе нож.      Я подумал: "Зачем ему нож?" Но мое раздумье, к счастью, не продолжалось слишком долго. Если бы я недоумевал хотя бы на две-три секунды дольше, это были бы последние секунды в моей жизни.      Оказалось, "номер три" заметил меня или почувствовал натяжение шнура. Не исключено, что его шестое чувство было более развито, чем мое. На глубине двадцать - тридцать метров невозможно передвигаться даже в нормальном темпе, и все же "третий номер" бросился на меня со скоростью молнии. Я не только не успел среагировать, но даже не сообразил, что происходит, хотя происходящее могло иметь для меня самые неприятные последствия. Он обрушился на меня всей своей тушей, в то время как я вел себя не более активно, чем домохозяйка на лекции по квантовой механике.      Его рука была опущена, пятнадцатисантиметровое лезвие торчало снизу вверх, а большой палец прижимал рукоять ножа сверху - только очень неприятные в общении люди используют такую хватку. Но зачем ему нужен был нож? С одним или двумя такими, как я, он вполне мог бы справиться голыми руками, причем получил бы даже большее удовольствие. Здравствуй, Квист, как давно ты не убивал меня.      Я все еще был неподвижен, словно загипнотизированный. Я боялся, что он нажмет кнопку телефона, тогда у меня не оставалось бы никаких шансов. Но он не сделал этого: конечно, маэстро Квист не нуждается в посторонней помощи, чтобы прикончить меня. Его губы расползлись в торжествующей улыбке. Я был в маске для подводного плаванья, и он не мог видеть моего лица, но развитое шестое чувство наверняка позволяло ему в полной мере ощутить ответственность момента. Его лицо приобрело выражение жреца, готовящегося произвести обряд жертвоприношения. Подпрыгнув и подогнув колени, он позволил воде поднимать его тело, пока не оказался в горизонтальном положении, после чего внезапно бросился на меня, мощно замахиваясь правой рукой.      В этот момент я очнулся от гипноза и оттолкнулся левой ногой от внешней стенки сейфа. Трубка, подводящая Квисту воздух, оказалась рядом со мной. Я изо всех сил потянул за нее, надеясь, что мой противник потеряет равновесие. Но тут он нанес удар. Острая боль прошила мой бок до самого плеча, меня откинуло назад, и я отлетел к стенке трюма. Теперь я не видел Квиста, но не потому, что он отдалился или выронил фонарь, - причина была гораздо экзотичнее: Квист исчез из виду в столбе белой бурлящей и булькающей пены.      Гофрированные трубки для подведения водолазам воздуха вполне гибки и прочны, они сконструированы достаточно надежно, чтобы выдерживать самые разные воздействия, но все же не настолько, чтобы выстоять под ударом острейшего ножа, к тому же нанесенным рукой самого сильного человека из всех, кого я знал. Вместо того чтобы зарезать меня, Квист перерезал собственную трубку подачи воздуха.      Сейчас здесь, на глубине, под давлением в три-четыре атмосферы, его уже ничто не могло спасти. Вода заполнила его скафандр до половины. Если бы он догадался снять шлем, я, возможно, и сделал бы ему искусственное дыхание, но, так как он не проявлял инициативы, я схватил тянущийся от него нейлоновый шнур и несколько раз опутал его конвульсивно дергающиеся ноги. Это несложное действие преследовало сразу две цели: ближайшую (я хотел оказаться вне досягаемости его могучих рук, которые и сейчас еще вполне могли бы довершить начатое два дня назад знакомство с моей шеей) и стратегическую (подоспевшие на помощь коллеги сделают вывод, что Квист запутался в нейлоновом шнуре и, пытаясь высвободиться из ловушки, случайно перерезал ножом трубку подачи воздуха). Собственно говоря, так оно и было, разве что причина и следствие для них поменяются местами. Конечно, опутывать ноги тонущему, вместо того чтобы оказать ему помощь, - поступок не слишком джентльменский... И все же совесть меня не мучила: Квист не был просто преступником, он был безумцем, чудовищем, чувствовавшим насущную потребность убивать и получавшим от этого удовольствие. И вообще я не думал о нем, я даже не думал о Бейкере и Дельмонте, о Дэвисе и Уильямсе. В моей голове пульсировала мысль о том, что люди, запертые в подземелье замка, останутся в живых лишь в том случае, если я сейчас никак не обнаружу своего присутствия... Я бросил Квиста и быстро поплыл вверх, чтобы спрятаться под потолком трюма.      "Номер один" и "номер два" уже спускались на помощь, раскручивая сигнальный шнур. Когда их шлемы оказались у меня под ногами, я проплыл сквозь выход из трюма на палубу, ухватился за трос, держащий сетку, и начал подниматься на поверхность.      Теперь я мог не спешить. А вернее, не мог спешить. Не помню, когда я в последний раз пользовался правилами хорошего тона, но правила декомпрессии постепенно становятся основополагающими принципами моей жизни. На глубине двадцать пять метров я отдыхал около десяти минут, а когда надетый на запястье глубиномер показал четыре метра, я остановился еще на три минуты. К этому времени Квист был уже мертв.      Дальше все шло как по маслу. Я легко нашел "Огненный крест", и Хатчисон помог мне забраться на борт, за что я был ему очень благодарен, поскольку водолазно-альпинистское многоборье сегодня не входило в планы моих тренировок.      - Я рад снова видеть вас, дружище! - Хатчисон действительно обрадовался. - Я всегда считал себя человеком черствым и не очень способным к состраданию, но последние полчаса я очень сдерживал себя, чтобы не сигануть за борт помочь вам.      Наверняка за последние полчаса Хатчисон похоронил меня раз десять.      - Ну как?      Такой вопрос обычно задают выскочившему из операционной ассистенту столпившиеся у двери родственники больного, и ассистент с глубокомысленным видом и сознанием своей значительности в отсутствие хирурга отвечает: "Все в порядке. В ближайшие пять-шесть часов поводов для беспокойства нет".      В отсутствие деда Артура я также имел возможность "надувать щеки".      - Все в порядке, - ответил я Хатчисону, - в ближайшие пять-шесть часов поводов для беспокойства нет.      - Я поднимаю якорь, - сказал шкипер, привыкнув наконец к тому, что я все-таки жив.      Через три минуты мы уже уходили от "Входа в гробницу", а еще через три минуты, войдя в рулевую рубку, я разделся и попытался промыть совершенно неэстетичную рану, которая тянулась от низа грудной клетки до самого плеча. До меня донесся звук включаемого автопилота, и через минуту Хатчисон уже имел возможность оценить мое новое приобретение. Правда ли, что шрамы украшают мужчину? Густые заросли на лице шкипера не позволили мне понять, что он думает по этому поводу. Ну и ладно. Лучше я при случае спрошу об этом Шарлотту.      - Что случилось? - спросил Хатчисон, очнувшись от созерцания моей раны.      - Квист. Он был в трюме.      Хатчисон замолчал, но, закончив делать мне перевязку, снова подал голос:      - Квист мертв.      Это не было вопросом.      - Он перерезал свою кислородную трубку, - объяснил я и рассказал ему обо всем.      До самого замка мы не обменялись и десятью словами. Он не поверил мне и никогда не поверит.                  * * *            Дед Артур тоже не поверил мне и не поверил бы, даже если бы был со мной рядом в трюме "Нантесвилля". Но он отреагировал совершенно иначе, чем Хатчисон: известие о смерти Квиста его очень возбудило и обрадовало. В течение последних дней он деградировал от либерала до реакционера. Самое веселое, что, как оказалось, минимум пятьдесят процентов ответственности за гибель Квиста лежит на плечах самого деда Артура.      - Не далее как двадцать четыре часа назад, - заливался он соловьем, - я приказал Кэлверту найти этого индивидуума и уничтожить его любым доступным способом. Я вынужден признать, что способ был выбран очень элегантный: перерезать ножом кислородную трубку... Да, мой мальчик, я рад, что общение со мной не проходит для вас даром.      А вот Шарлотта не усомнилась в моих словах. Почему? Не знаю. Но она поверила мне сразу же и безоговорочно. Она сняла наспех наверченные Хатчисоном бинты, промыла рану и снова, но уже гораздо профессиональнее перевязала меня. Может быть, в одном из спектаклей ей пришлось играть роль героической санитарки Флоренции Найтингейл. Я рассказал ей историю моей встречи с Квистом, я оценил ее заботу, я поблагодарил ее за доверие, а она в ответ просто улыбнулась.      Через шесть часов, в двадцать два сорок, за двадцать минут до отплытия "Огненного креста", она уже не улыбалась. Она смотрела на меня и на весь окружающий мир глазами женщины, которую судьба заставляет сделать какой-то ужасный выбор, например, между мужем и ребенком, и которая, уже предчувствуя свое окончательное решение, все же продолжает убеждать себя, что принять такое решение невозможно.      - Мне очень жаль, Шарлотта, - сказал я ей, - но это бессмысленно. Вам там нечего делать. Не будем даже говорить об этом.      Судя по костюму (свитер и черные брюки), она была вполне готова к ночной эскападе со смертельным исходом.      - Мы едем не на пикник, - пытался я убедить отважную амазонку Шарлотту. - Вы же сами говорили, что там не обойдется без стрельбы. Я не хочу, чтобы вас убили.      - Я останусь в каюте, Филипп. Я буду недосягаема для их пуль. Но я хочу быть с вами. Позвольте мне быть с вами.      - Нет.      - Но вы же сказали, что готовы сделать для меня все что угодно.      - Чтобы помочь вам - да. Но рисковать вами - это невозможно. Мне страшно подумать, что с вами может произойти что-нибудь плохое.      - Неужели я для вас так много значу?      Я кивнул, стараясь не улыбнуться.      - Неужели... неужели я так нужна вам?      Я снова кивнул и снова не улыбнулся.      Она вглядывалась в мое лицо глазами, полными вопросов, ее губы дрожали от невысказанных и даже несформулированных признаний. Возможно, она почувствовала, что прощается с единственным дорогим ей сейчас человеком. А может, она была медиумом и уже видела в ближайшем будущем бедного неподвижного Кэлверта, плывущего лицом вниз в мутных водах дока на острове лорда Кирксайда. Внезапно, как бы решившись, она шагнула ко мне и резким движением обняла мою шею, пытаясь задушить меня. Правда, возможно, у нее были и другие цели, но после четырех встреч с Квистом мое горло реагировало на такие действия однозначно: я начал задыхаться, круги пошли у меня перед глазами, еще несколько секунд - и я рухнул бы на пол, но она так же без предупреждения отстранилась, вытолкала меня за дверь и заперла ее на ключ.                  * * *            - Наши друзья уже дома, - сказал Тим Хатчисон, - и, судя по всему, готовятся уходить при свете луны. Вы были правы, Кэлверт.      - Кэлверт почти всегда оказывается прав, - заявил дед Артур, имея в подтексте сразу два утверждения: первое - что адмирал выучил неплохого ученика и второе - что только адмирал оказывается прав всегда. - Ну и что теперь, мой мальчик?      Мы дрейфовали по методу Хатчисона в направлении к замку. Такой способ передвижения был хорош еще и тем, что позволял не включать мотор и не обнаружить себя звуком.      Туман поредел настолько, что метров за сто от дока мы уже могли различить светящуюся букву Т - это пробивался свет в щели ворот.      - Мы на месте, - объяснил я деду свой стратегический план. - Ширина "Огненного креста" - четыре с половиной метра, ширина ворот дока - шесть метров. На них нет никаких опознавательных навигационных знаков. Мистер Хатчисон, вы уверены, что мы сможем подойти к доку достаточно быстро, чтобы разбить ворота, но контролируя скорость, так чтобы успеть остановить корабль внутри прежде, чем он врежется в скалу?      - Я не провидец, - отвечал Тим и включил мотор, предварительно раскурив очередную сигару. Он имел вид человека, готовящегося к бою. У людей типа Хатчисона внешность не бывает обманчивой. В свете вспыхнувшей спички я увидел человека спокойного, сосредоточенного и... ничего сверх этого. Именно так выглядел Геракл перед очередным из своих двенадцати развлечений.      Он развернул "Огненный крест", отвел его дальше в море, чтобы иметь возможность развить достаточную скорость, и снова направил корабль к цели. Перед нами была темнота. В какую-то секунду прямо по курсу, как и следовало ожидать и все-таки неожиданно, появилась светящаяся буква Т. Она стремительно приближалась. Я взял в левую руку автомат, открыл левую дверь рулевой рубки и закрепил ее крючком. Теперь нужно было только ждать. Я постарался расположиться максимально удобно: правая рука оперлась о косяк двери, одна нога - в рубке, другая - на палубе. Дед, оценив мою ковбойскую позу, оперся о косяк правой двери и тоже выставил ногу на палубу. Я напряг мускулы и легко согнул колени: удар обещал быть резким и сильным. Успел ли дед выполнить за мной это упражнение, я уже не заметил.      Я предупредил Хатчисона, что кнехты находятся с правой стороны дока, следовательно, именно там должна была располагаться лодка, которая привезла водолазов. Хатчисон, осуществив довольно хитрый маневр, направил "Огненный крест" в самую середину буквы Т. За секунду до удара он переключил мотор на "полный назад", поскольку мой гениальный план не предполагал разбить наш корабль о скалу, находящуюся в глубине дока, и тихо пойти ко дну под аплодисменты восхищенных пиратов.      Я думал, что от удара лопнет засов и обе половинки ворот откроются, пропуская нас. Но засов выдержал, тогда как ворота сорвались с петель и мы с громоподобным грохотом въехали внутрь, волоча перед собой повисшую на баке двухстворчатую махину.      Итак, наш торжественный въезд выглядел не совсем торжественно, зато ворота погасили опасный резерв скорости, а это было гораздо важнее внешних эффектов.      Передняя мачта, в алюминиевом каркасе которой скрывалась телескопическая антенна, зацепилась за перекрытие и переломилась с неприятным металлическим скрежетом. Жаль антенну! Но благодаря ей мы еще немного притормозили.      И все-таки скорость, которую в меру своих возможностей гасили вращающиеся лопасти, была слишком большой. Мы неумолимо двигались вперед, пока нас не остановил жесткий удар. В доке раздался треск разламывающегося дерева. К счастью, это трещал не корпус нашего "Огненного креста", а ворота, все еще висевшие на баке. Теперь Хатчисон дал "полный вперед", чтобы корабль не отбросило назад, и включил сильный прожектор - не затем, чтобы осветить док (света здесь и так было достаточно), а чтобы ослепить зрителей.      Я вышел на палубу с автоматом в руках. Если в прошлый раз пираты предстали передо мной в замедленной съемке, то сейчас это был стоп-кадр: наше появление, столь неэстетичное, все же произвело на них сильное впечатление, поскольку все они замерли на своих местах.      Мы прервали производственный процесс в момент перегрузки ящиков: двое держали ящик на палубе, чуть дальше третий поднял руки, чтобы принять единственный, по замыслу режиссера, движущийся в этой сцене предмет - ящик, раскачивающийся на тросе подъемника. Четвертый, окаменевший тип, обслуживающий подъемник, был не похож на "таможенника" Томмаса только тем, что я никогда не видел Томмаса в спецовке и с пультом управления подъемника в руке. Другие люди в глубине дока, склонившись над водой, извлекали из нее зацепленный за трос огромный сундук, два аквалангиста помогали поднять груз на поверхность.      Слева за операцией надзирал капитан Стикс. Рядом с ним стояли Долльманн и Лаворский. Это был великий день - завершение их блестящего, их грандиозного плана. Каждый чувствовал себя как минимум Наполеоном, взирающим на коленопреклоненную Москву. Они лично контролировали все работы, их интересовало все.      Меня же, в первую очередь, интересовало это трио. Я продвинулся по палубе вперед, чтобы иметь большее поле обстрела и продемонстрировать этим господам, что они находятся в радиусе действия моего автомата.      - Подойдите все трое, - приказал я. - Капитан Стикс, прошу сказать своим людям, что, если кто-нибудь из них хотя бы шелохнется, первой моей целью будете вы. Я ликвидировал уже четырех бандитов и не очень расстроюсь, если к этому числу прибавятся еще трое. Хотя, честно говоря, такой подлец, как вы, в любом случае заслуживает скорее смерти, что пятнадцатилетнего заключения, как это предусматривает новый закон. А мне не в первой выступать одновременно и в роли суда присяжных, и в роли исполнителя приговора. Вы понимаете меня, капитан?      - Да. - Его голос был серьезен. - Сегодня днем вы убили Квиста.      - Он должен был умереть.      - Он должен был добить вас еще тогда, на "Нантесвилле". В таком случае нам не пришлось бы спешить.      - Зато нам не нужно спешить теперь. Сейчас вы перейдете на палубу "Огненного креста". Один за другим. Сначала вы, Стикс: вы в эту минуту самый ненадежный партнер. Следом - Лаворский. Следом...      - Не двигаться! Не двигаться с места! - услышал я за спиной. Голос был почти бесцветным, но пистолет, вонзившийся в мой позвоночник, говорил сам за себя. - Бросить автомат на палубу!      Я подчинился. Может быть, иногда я и веду себя непрофессионально, но только не в таких случаях. Я поднял обе руки над головой и медленно повернулся.      - Ба! Знакомые все лица! Шарлотта Ставракис! - Самое интересное, что даже в этой ситуации я точно знал, что мне нужно делать. Я - сценарист, режиссер, продюсер и исполнитель, надеюсь, заглавной мужской роли - с удовольствием подыграл своей партнерше по эпизоду. За одну секунду я успел здорово вжиться в свой образ: соблазненный, но покинутый, гневный, но обреченный, юродствующий, но великодушный - о, как был прекрасен в этот момент тайный агент Кэлверт! - Какая встреча! Каким же образом вы оказались здесь, моя дорогая?      Она не сменила костюм и все еще была одета в черный свитер и брюки, но, насквозь промокшие, они уже не выглядели столь опрятно и привлекательно, как это было в момент нашего трогательного расставания. Ее глаза как бы остекленели и не выражали ровным счетом ничего. Лицо было мертвенно-бледно и неподвижно.      - Я выбралась через окно и спряталась в кормовой каюте.      - Великолепно. Жаль только, вы не догадались захватить с собой комплект сухой одежды.      - Погасить прожектор! - приказала она Хатчисону.      - Доставьте даме удовольствие, Тим, - сказал я.      Он исполнил приказание, и все мы еще раз убедились, какую важную роль играют в зрелищах нюансы освещения: теперь преимущество пиратов было полным и окончательным.      - Адмирал, бросьте пистолет в воду, - подал реплику Стикс.      - Придется подчиниться, командир, - посоветовал я.      Дед Артур выполнил требование. Стикс и Лаворский направились в нашу сторону, теперь уже вполне уверенные в себе. Их уверенность имела вполне материальную подоплеку: каждый держал в руках неизвестно откуда взявшееся оружие, и точно так же, только вдобавок улыбаясь, направили в нашу сторону стволы все участники действия.      - Вы заранее знали о нашем нападении, - грустно констатировал я, оценив столь солидную подготовку.      - Конечно, знали, - откровенно веселился Лаворский. - Наша приятельница Шарлотта с точностью до минуты сообщила нам о времени вашего визита. А вы очень грозно смотрелись с автоматом в руках, Кэлверт.      - Откуда вы знаете мое имя?      - Благодаря Шарлотте, разумеется. Вы совершили ошибку, Кэлверт. Секретный агент не должен быть столь сентиментальным. Впрочем, и мы ошибались, недооценив вас.      - Значит, мадам Ставракис послужила вам своего рода "подсадной уткой"? - Теперь я уже вполне мог позволить себе иронизировать.      - Скорее приманкой. - Лаворский ехидно подхихикивал, а в глазах, а в глазах его горел сладострастный огонек. Наверное, когда сейчас меня начнут четвертовать, он испытает оргазм. - И вы попались на эту приманку, великий агент Кэлверт. Вы проглотили ее вместе с крючком, грузилом, поплавком, леской и даже удилищем. - Судя по всему, в детстве Лаворский увлекался рыбной ловлей. - Прекрасная приманка, Кэлверт, в пикантной упаковке, с целым мешком нарядов для переодевания, среди которых вы не удосужились поискать радиопередатчик и пистолет. Бедный доверчивый Кэлверт! Кстати, этот симпатичный передатчик мы позаимствовали из вашего правого дизеля... Ха-ха! Все это время вы очень веселили нас, Кэлверт! С первой же минуты, как только вы покинули городок, мы знали о каждом вашем движении. Ну что, Кэлверт, говорят, вы неисправимый оптимист? Как вы себя чувствуете теперь?      - Не очень, - буркнул я. - Что вы собираетесь с нами делать?      - О, теперь мы стали пай-мальчиком! Мы наивно спрашиваем, что же с нами сделают эти нехорошие пираты. Угадайте сами, Кэлверт, и мне почему-то кажется, что вы не ошибетесь. Но прежде чем ваша догадка подтвердится, я хотел бы знать, каким образом вы вычислили этот тайник?      - Я не отвечаю бандитам и убийцам.      - Браво, Кэлверт! - умилился Лаворский. - Какая сила духа! В таком случае мы разместим первую пулю в ступне адмирала, вторую - в его лодыжке, третью - в бедре, четвертую...      - Достаточно, - прервал я этот анатомический разбор. - Двое наших людей были с передатчиком на "Нантесвилле".      - Ну, это мы и сами знаем. Меня интересует, как вы попали в этот док.      - Благодаря кораблю геологов из Оксфорда. Он стоял на якоре в маленькой естественной затоке, вокруг не было ни скал, ни рифов, и все же он был сильно поврежден. Невозможно, чтобы такая пробоина появилась случайно. Кто-то очень не хотел, чтобы оксфордские бородачи, выйдя из затоки и оказавшись рядом со "Входом в гробницу", увидели нечто их глазам не предназначавшееся. Этот ваш ход был очень грубым.      - Я знал, что он это заметит, - посерьезнел Лаворский, повернувшись в сторону Стикса. - Я не советовал делать это. Что еще, Кэлверт?      - Сэмюэл Мак-Горн. Вы похитили его жену, а следовало увезти обоих. Разлучать их было слишком бесчеловечно. Ну, и Сьюзан Кирксайд. Вам не следовало позволять ей бродить по окрестностям замка в таком виде. Я никогда не видел молодую, богатую, пышущую здоровьем девушку с такими глубокими тенями вокруг глаз. Конечно, брат, жених, скорбь... но не до такой же степени... Ну и, наконец, борозда, оставленная хвостом самолета, который ваши люди спустили в пропасть. Вам следовало стереть этот след. Я заметил его с вертолета и сделал соответствующие выводы.      - Это все?      Я кивнул. Лаворский победоносно глянул на Стикса.      - Да, вы оказались правы, - раздраженно ответил Стикс. Очевидно, между ним и Лаворским существовал какой-то давний спор. - Здесь обошлось без предательства. Я рад этому не меньше, чем вы... Начнем с Кэлверта?      Я подумал, что все произойдет легко и быстро: минимум эмоций, максимум эффекта, высокий профессионализм. Так оно впоследствии и получилось. Но вначале...      - Еще два вопроса, - сказал я с решимостью отчаяния. - Перед смертью я хочу кое-что узнать. Для меня это важно даже сейчас. Как профессионалы вы должны понять меня.      - Хорошо, у вас есть две минуты. Мы спешим.      - Где сэр Антони Ставракис? Почему его нет здесь?      - Он в замке, наверху. В последнее время они с лордом Кирксайдом стали просто невменяемы. Их сторожит Чарнли. Если вы хотите спросить про "Шангри-Ла", то яхта стоит на якоре у маленькой западной пристани и вполне готова к отплытию.      - Спасибо. Второй вопрос. Подтвердите или опровергните мои догадки. Вы, Лаворский, вместе с Долльманном придумали всю комбинацию, Чарнли поставлял вам сведения из страховых компаний, а все вместе вы несете ответственность за похищение и затопление кораблей, из трюмов которых вы затем извлекали грузы. Вы также несете ответственность за смерть наших людей.      - Вернее, не несем ответственности, Кэлверт. Хотя вы довольно связно изложили факты. А факты, - тут Лаворский еще раз громко хихикнул, - как известно, упрямая вещь. Мы неплохо потрудились, не правда ли, Джон?      - Не устраивайте спектакль, - фыркнул Долльманн со злостью. - Мы напрасно тратим время. Кончайте их.      Я повернулся к Шарлотте. Она все еще целилась в меня из пистолета.      - Я должен умереть, - сказал я ей голосом героя-любовника из индийского фильма. - Вы вынесли мне смертный приговор. Так будьте же и палачом...      Я взял ее правую руку, притянул к себе так, что ствол уперся в мое тело на уровне груди, и опустил плечи.      - Я готов. Стреляй, Шарлотта...      Почему я никогда не пытался дебютировать на драматической сцене? Все глаза были обращены ко мне, вернее, к моей спине, поскольку я, нарушив законы классического жанра, отвернулся от зрителей. И все же в этот момент я безраздельно властвовал над залом.      Дед Артур, мой постоянный партнер по труппе, сделав шаг вперед, с чувством воскликнул:      - Вы с ума сошли, Кэлверт! Она же убьет вас! Она же - одна из них...      Темные глаза актрисы - не подберу другого сравнения - остановились. Это были глаза женщины, которая в одну минуту теряла все самое дорогое в своей жизни, а может, и саму жизнь. Ее палец на спусковом крючке дрогнул, ладонь постепенно расслабилась, пистолет выпал с громким стуком, который стократно отозвался эхом в самых дальних уголках грота. Я бережно взял даму за левую руку.      - Ну что ж, - обратился я к залу с финальной репликой, - мадам Ставракис не справилась с порученным ей ответственным заданием. Придется кому-нибудь другому...      Мои слова заглушил крик боли, который вырвался у Шарлотты, ударившейся ногами о высокий порог рубки, куда я неожиданно и довольно грубо втолкнул ее. Но заботиться об эстетике сценического движения уже не было возможности - спектакль подошел к концу. Хатчисон был в буквальном смысле слова "на подхвате": он подхватил Шарлотту и втащил ее внутрь. В следующую секунду я бросился за ними со скоростью регбиста, выскальзывающего из двенадцати цепляющихся за него рук в двух метрах от заветных ворот. Это был абсолютный мировой рекорд скорости на ультракоротких дистанциях... Но дед Артур оказался быстрее. Он юркнул в рубку с проворностью ящерицы, спасающейся от сачка юного зоолога. Все-таки инстинкт самосохранения - великая вещь, особенно когда вот-вот начнут стрелять по мишеням, а в качестве мишени на этот раз выступаете именно вы.      И вдруг торжественно, стократно усиленный акустикой грота, как будто сам Бог гор решил вмешаться в наш спор, прозвучал голос:      - Остановитесь! Не стреляйте! Иначе вы погибнете! Посмотрите по сторонам!      Поднявшись на колени, я выглянул в иллюминатор, потом вышел на палубу и наклонился за своим автоматом. Наверное, это был самый глупый и смешной жест за всю мою глупую и смешную жизнь, поскольку если чего-то в этот момент в гроте было с избытком, так это именно автоматов. Их было двенадцать. Их держали двенадцать пар рук, самых надежных, самых сильных и самых уверенных в своей правоте и непобедимости рук, которые только можно себе представить. Двенадцать молодых десантников, двенадцать отличных парней стояли полукругом в глубине дока. Они были спокойны и решительны. Их сапоги, черно-серые костюмы и шерстяные береты были аккуратны и подогнаны как для парада. Это и был парад. Парад мужества и торжества справедливости.      - Руки вверх! Бросить оружие! - приказал один из десантников, с виду ничем не отличавшийся от остальных.      "Ну вот и все", - подумал я с облегчением.      - Не делайте глупостей! Бросьте оружие и не двигайтесь! - гремели не терпящие возражений приказы. - Мои люди открывают огонь при малейшей провокации, а стреляют они слишком хорошо, чтобы ранить или калечить.      Я не восприимчив к гипнозу. Но этот голос загипнотизировал меня. Пиратов, судя по всему, тоже: оружие с грохотом падало на палубу.      - Руки за голову!      Все выполнили приказ, кроме двоих - меня и Лаворского.      Но эти ребята были тренированы разносторонне. Ни единого слова, ни единого жеста, только ближайший к Лаворскому автоматчик неслышно приблизился и сделал почти незаметное движение прикладом. Когда Лаворский поднялся, его лицо было в крови, и мне показалось, что я вижу дыру в том месте, где раньше были зубы. Но он не вытирал кровь. Руки были заняты, поскольку теперь Лаворский держал их за головой.      - Мистер Кэлверт? - уточнил главный десантник, открыто глядя мне в глаза. Я давно не встречал такого уверенного и то же время такого доброго взгляда.      - Да, это я.      - Лейтенант Рейли. Морской десант.      - Замок?      - Полностью в наших руках.      - "Шангри-Ла"?      - Также.      - Узники?      - Двое моих людей отправились освободить их.      - Сколько часовых вы там держите? - спросил я Стикса.      Капитан презрительно сплюнул на палубу. Человек, который только что позаботился о Лаворском, шевельнул прикладом.      - Там двое, - поспешно ответил Стикс.      - Достаточно ли двоих ваших людей, лейтенант? - спросил я.      - Я надеюсь, часовые будут не настолько глупы, чтобы оказывать сопротивление, мистер Кэлверт.      В этот момент со стороны подземелья донесся звук короткой автоматной очереди. Рейли пожал плечами:      - Ну что ж, значит, они уже никогда не поумнеют. Робинсон, прошу вас, пойдите туда и займитесь дверью. Сержант Эванс, расположите этих людей, - он кивнул в сторону застывших от ужаса пиратов, - в шахматном порядке: первая шеренга сидит, вторая стоит.      Эванс расставил пиратов у стены. Теперь, уже не рискуя попасть под перекрестный огонь, мы вышли на пристань. Я провел ритуал представления деда Артура лейтенанту Рейли. Если бы кроме стойки "смирно" существовала еще и "очень смирно", то поза, какую принял лейтенант, наверное, именовалась бы "чрезвычайно смирно". Впрочем, при этом он совсем не выглядел смиренным агнцем.      Дед сиял, дед лучился счастьем, дед был на вершине блаженства.      - Замечательно, мой мальчик! - обратился он к Рейли. - Замечательно! Советую вам внимательно изучить ближайший приказ о награждениях. Вы найдете там кое-что интересное. А это что? Кажется, я вижу наших друзей!      В группе, которая появилась на ведущей из замка лестнице, не наблюдалось единства. Четверо незнакомцев, идущих впереди, были чем-то слегка расстроены (перспектива длительного тюремного заключения всегда наводит на лирические мысли), это были люди Стикса. За ними шли сэр Антони и лорд Чарнли, сопровождаемые четверкой бесстрастных десантников. Замыкали процессию лорд Кирксайд и его дочь Сьюзан.      Судя по выражению лиц, никто, кроме четверки десантников, еще не сориентировался в происходящем.      - Мой дорогой Кирксайд! Мой дорогой друг! - вскричал дед Артур, бросаясь на все еще ничего не понимающего хозяина замка. - Я счастлив, что вы живы и здоровы. Теперь все будет хорошо.      - Что происходит? - спросил лорд. - Как это... Неужели вы... вы их схватили? Всех?.. А где мой сын? Где Роллинс? Они живы? Что это?      В глубине замка раздался приглушенный взрыв. Дед Артур вопросительно взглянул на Рейли.      - Небольшая пластиковая бомба, адмирал.      - Великолепно! Вы необычайно предусмотрительны, Рейли.      Я подумал, что, при всем моем уважении к лейтенанту, его предусмотрительность на сто процентов зависела от предусмотрительности другого человека. Некоего Кэлверта. Но сейчас дед Артур был не в состоянии помнить о таких малозначительных подробностях. Он упивался ролью спасителя-освободителя. Короче говоря, дед Артур вполне чувствовал себя королем Артуром.      - Через минуту, Кирксайд, вы сможете обнять своих близких. Теперь они в полной безопасности.      С этими словами он направился к скалистой стене, где среди пиратов с побелевшими сплетенными на затылке пальцами стоял Ставракис. Дед взял его за плечи, повернул к нам лицом и, заставив опустить руки, изобразил рукопожатие, причем тряс его правую руку так сильно, что окружающие, наверное, не могли понять, то ли это - полная реабилитация, то ли - начало следственных пыток.      - Ваше место не здесь, мой дорогой Тони! - патетически провозгласил дед. Чувствовалось, что настал его звездный час. - Пойдемте со мной.      Он подвел Ставракиса к Кирксайду и Сьюзан.      - Страшно подумать, сколько пришлось вам пережить. Это был настоящий кошмар. Но ничего, Тони, теперь он рассеялся.      - Но как же... Но ведь я... - голос Ставракиса дрожал, глаза наполнились влагой, и все вдруг увидели, что он уже совсем старик.      - Я все знаю, дорогой мой Антони. Я знаю даже то, что будет сюрпризом для вас, - таинственно поведал командир, взглянув на часы. - Ваша жена, сэр Ставракис, три часа назад спустилась по трапу самолета "Ницца - Лондон". Естественно, я имею в виду вашу первую и единственную жену - Мадлен. Сейчас она в лондонской клинике, и ее состояние не вызывает опасений.      - Что это значит... Вы понимаете, что говорите... Моя Мадлен!      Хорошо, что первую и единственную жену Великого Магната звали не Кармен, а то бы он исполнил всю арию Хозе от начала до конца.      - Да, Тони, именно так. Ваша жена в Лондоне. Мы прекрасно знаем о том, что присутствующая здесь Шарлотта Майер никогда не была и не могла быть вашей женой.      Я всматривался в лицо Шарлотты и видел, как сквозь непонимание, отчаяние и боль начинает пробиваться еще слабая, но все же надежда.      - Мы знаем всю вашу печальную историю, - начал с апломбом дед Артур, обращаясь к Ставракису.      Далее последовал пересказ истории, поведанной адмиралу одним из его мелких служащих, чье имя и фамилия полностью совпадали с моими. Вообще эта история изобиловала совпадениями подобного рода.      - В начале нынешнего года, когда готовилась первая пиратская акция, Лаворский и Долльманн искали способ заставить вас сотрудничать с ними. И они нашли уязвимое место. Они похитили вашу жену Мадлен, полностью подчинив вас таким образом своей воле. Но Мадлен удалось бежать. Тогда, зная, какая глубокая и давняя дружба связывает Мадлен с актрисой Шарлоттой Майер, они пригрозили, что убьют Шарлотту. Так вашей жене пришлось "умереть". Они объявили о ее смерти, и они же распустили слухи о вашей женитьбе на Шарлотте. А вы, бедный мой Тони, ничего не могли поделать. Вы были всего лишь орудием в их грязных руках.      Ставракис плакал.      - Но как вам удалось все это разгадать? - спросил лорд Кирксайд.      - Мы ничего не разгадывали. Нужно отдать должное профессионализму моих людей, - отвечал дед Артур, всем тоном давая понять, что именно он сделал своих людей профессионалами. - В полночь, во вторник, Дэвис передал мне список лиц, сведения о которых затребовал Кэлверт. На "Шангри-Ла" перехватили это сообщение, но не смогли понять, о чем идет речь, поскольку имена, фамилии и географические названия мы всегда передаем шифром. Потом Кэлверт сообщил мне о спектакле, который в тот вечер разыграл перед ним сэр Антони в салоне "Шангри-Ла". Там все было фальшиво, и все же ваши слова о Мадлен, Тони, показались Кэлверту искренними. Человек, так любивший свою жену, не мог жениться вновь через два месяца после ее смерти. Причиной могло быть только одно: Мадлен Ставракис жива, а сэр Антони - жертва шантажа. Я позвонил во французскую полицию, чтобы произвели вскрытие могилы Мадлен Ставракис на кладбище рядом с клиникой в Ницце. Гроб был наполнен стружками и опилками. Ты знал об этом, Тони?      Старый Ставракис отрешенно кивнул.      - Уже через полчаса французская полиция установила имя врача, который подписал свидетельство о смерти, и в тот же вечер предъявила ему обвинение в убийстве. По французским законам отсутствие тела в гробу позволяет вынести такое обвинение. Врач сразу же повел представителей закона в свою клинику и передал в их руки заключенную там Мадлен Ставракис. Этот врач, забывший клятву Гиппократа, старшая медсестра клиники и еще несколько их сообщников сейчас находятся в тюрьме. Мой бедный Тони, почему ты не открылся нам? Почему ты не захотел принять нашу помощь?      - Они грозились убить Мадлен. Что я мог сделать! Что бы вы сделали на моем месте?      - Не знаю, - вздохнул сэр Артур. - Во всяком случае ваша жена чувствует себя хорошо. Сегодня в пять утра наши люди подтвердили это Кэлверту. Кстати, он воспользовался для связи передатчиком, который Лаворский установил в замке.      Сэр Антони Ставракис и лорд Кирксайд все еще не пришли в себя. Лаворский продолжал отплевывать остатки зубов. И только Долльманн понял смысл последней фразы и злобно скрипнул зубами. А Шарлотта своими огромными, неправдоподобно огромными глазами как-то по-особому приглядывалась ко мне.      - Да, это правда, это правда, - гордо защебетала Сьюзан. - И я была вместе с ним. Только он просил, чтобы я никому не говорила об этом. - Она подошла ко мне, взяла меня за руку и, улыбаясь, заявила: - Простите меня за все, что я наговорила вам ночью. Вы самый великолепный мужчина из всех, кого я встречала. Кроме Джонни, естественно.      На лестнице раздались шаги. Она резко обернулась и моментально забыла о самом великолепном из всех мужчин, кого она встречала.      - Джонни! - закричала она. - Джонни!      А в грот уже входили все освобожденные пленники: молодой Кирксайд, благородный Роллинс, братья-близнецы Макдональды, экипажи пропавших суденышек и, наконец, позади всех - низенькая седая старушка в черном платье и черной шали, накинутой на голову. Я подошел к ней и взял ее за руку.      - Миссис Мак-Горн, - сказал я, и мне показалось, что мой голос дрогнул. - Теперь я отвезу вас домой. Муж ждет вас.      - Спасибо, молодой человек, - спокойно ответила она. - Я готова.      Она вынула свою руку из моей и обняла меня за плечо, как бы заявляя свои права на меня. В этот момент Шарлотта, подойдя с другой стороны, сделала то же самое. На секунду я почувствовал, что в груди тайного агента Кэлверта разливается некое неиспытанное ранее блаженство. Но такое состояние, конечно же, не могло продолжаться долго.      - Вы знали, что я обманываю вас, Филипп? Вы знали все с самого начала?      - Да, - выручил меня дед. - Но мне он только намекал на это.      Что и говорить, дед не очень хорошо понимал намеки, поэтому мне пришлось объяснять ему все буквально.      - Это не было трудно, каждый из вас понемногу помог мне разгадать ребус. Началось все с приезда сэра Антони на "Огненный крест". Он рассказал, что кто-то разбил радиостанцию на "Шангри-Ла", и таким образом хотел убедить меня, что он не преступник. Но я сделал совершенно противоположный вывод. "Невинная жертва, - подумал я, - не стала бы наносить визит на соседний корабль, а немедленно сообщила бы в полицию, попыталась бы телефонировать в Глазго или в Лондон. Короче говоря, если он появился у меня, значит, его совесть не чиста". Следующая ваша оплошность, сэр Антони, - я надеюсь, вы не обидитесь, - усилила мои подозрения: вы выразили опасение, что неизвестный преступник мог испортить телефоны-автоматы в порту. "Ну и что? - подумал я тогда. - Ведь он может позвонить из чьего-нибудь дома". А потом понял: уже тогда вы знали, что телефонный кабель перерезан, но старались "замаскировать" свою осведомленность. Кроме того, старый почтенный Макдональд говорил о вас как о святом человеке, а в тот вечер на "Шангри-Ла" вы вели себя просто чудовищно. Здесь что-то было не так. Если я и поверил вашей игре, то только на минуту. Человек, проживший тридцать лет душа в душу с одной женщиной, не мог превратиться в изверга по отношению к другой женщине уже через несколько недель после свадьбы. Тем более если речь идет о таком очаровательном существе, как Шарлотта.      - Ах... Спасибо, Филипп. - Теперь в глазах у Шарлотты совсем не было страха, только нормальное женское кокетство и что-то еще, чего я не мог объяснить, но чего уже совсем не опасался.      - Короче говоря, я понял, что вас, сэр Антони, заставили играть роль бессердечного тирана. Но почему, думал я, гордая и утонченная Шарлотта соглашается терпеть это хамство? Любовь? Но за что же здесь любить? Вывод напрашивался сам собой: и вас, сэр Антони, и Шарлотту шантажировали. И скорее всего, это был кто-то из присутствующих. Кто же являлся режиссером этого спектакля? Нетрудно было сообразить, что их двое - Лаворский и Долльманн. Зачем они устроили это представление? О, это был с их стороны дальновидный и мудрый ход. Мало ли что могло случиться с миниатюрным передатчиком, который они установили на "Огненном кресте". Мог понадобиться новый источник информации. И они начали загодя готовить "легенду" для своего агента в нашем тылу. Не могу утверждать, что на сто процентов был уверен в появлении Шарлотты на "Огненном кресте", но на 99,9 процента эта уверенность у меня была. И действительно, Шарлотта появилась у нас, нарисовав себе для пущего эффекта синяк под глазом (кстати, если присмотреться, можно заметить, что краска уже сходит) и имея на спине три страшных следа от удара бичом. В сумочке среди одежды лежали разные странные вещи. Но если пистолет и маленький передатчик еще можно было как-то объяснить, то флакончик духов был, пожалуй, перебором. Несчастная запуганная жертва на пороге гибели, выбирающая подходящий моменту сорт духов... Люди, отправлявшие вас, недоглядели. Но тогда они были уверены в успехе. "Просим вас сделать все как надо, мадам Шарлотта, иначе Мадлен Ставракис не поздоровится!"      - Именно так они и сказали, - прошептала несостоявшаяся Мата Хари.      - Во время войны, - продолжал я, предусмотрительно объявив старческую слепоту деда Артура знаком военной доблести, - зрение сэра Артура было серьезно повреждено. Но мои глаза в полном порядке. Я увидел на спине, предъявленной Шарлоттой в качестве доказательства своей лояльности по отношению к нам, не только рубцы от бича, но и следы от обезболивающих уколов. Наверное, на этом настоял сэр Антони?      - Я мог стерпеть многое, но это было слишком, - отозвался Ставракис.      - Да, сэр Антони, мы знаем. Мы знаем также, что именно вы потребовали сохранить жизнь всем пленникам. Я даже догадываюсь, какой аргумент вы использовали: вы сказали, что сообщите Макдональду о смерти его сыновей, не так ли?      Попадание было, что называется, в "десятку".      - Вы знаете все...      - Или почти все. Вернусь к рубцам на спине Шарлотты. Хотя это и парадоксально, но процедура обезболивания стала для меня своеобразным сигналом или даже сообщением от вас, сэр Антони. Нужно было только правильно истолковать его. Что касается вашего актерского мастерства, Шарлотта, - оно непревзойденно, но ваш режиссер, а вернее, режиссеры многого не учли. Например, когда я дотронулся ногтем до вашей раны, вы должны были почувствовать невыносимую боль, а вы, вместо того чтобы подпрыгнуть до потолка, даже не вздрогнули. И это после купания в соленой морской воде.      - Короче говоря, мне было почти все ясно, - продолжал я, - но, коль уж вы были с нами, Шарлотта, мне хотелось использовать это обстоятельство. Я сказал вам, что мы уходим в море в полночь. Вы тут же поспешили в свою каюту, чтобы сообщить об этом Лаворскому. Тот выслал Квиста, Жака и Крамера за час до указанного вами срока. Они должны были застать нас врасплох. Должен признаться, Шарлотта, в вашем лице Мадлен Ставракис имеет очень преданную подругу: ради спасения ее жизни вы, не задумываясь, жертвовали нашими... Задумываться вы начали только позднее, не так ли?      Шарлотта, кусая губы, молчала.      - Но я был готов встречать гостей. Жак и Крамер погибли. Потом я проинформировал вас, что мы плывем к Мак-Горну и к рыбакам. Вы снова аккуратно сообщили обо всем Лаворскому. Но это его не могло взволновать. Следующим пунктом нашего путешествия был замок Кирксайда. И вы снова хотели бежать в свою каюту, но... На этот раз я не мог позволить вам передать сообщение, поэтому мне пришлось приготовить вам кофе по собственному уникальному рецепту, после чего вы уснули прямо на ковре, даже не добравшись до кушетки.      - На ковре... Значит, вы заходили в мою каюту?      - О Шарлотта, по сравнению со мной Дон Жуан - неиспорченный мальчишка. Я вхожу в комнаты прекрасных дам, а потом выхожу из этих комнат, даже не воспользовавшись ситуацией. Не правда ли, это высшая степень обольщения? Сьюзан Кирксайд может подтвердить эту истину. Короче говоря, я переложил вас на диван. Но, прежде чем укрыть пледом, тщательно осмотрел ваши руки. Следы "веревок" уже почти исчезли. Я думаю, их сделали с помощью резиновой трубки непосредственно перед тем, как мы с Дэвисом прибыли на "Шангри-Ла", правильно?      Шарлотта кивнула.      - И все же, несмотря на то что я нашел у вас передатчик и пистолет, я доверял вам, вернее, я уже знал, что вам можно доверять, тогда как вы еще об этом не догадывались и готовы были исполнять все приказы пиратов. Что ж, дорогая Шарлотта, когда мне нужно было что-то передать Лаворскому, я знал, как это сделать. Я просил вас об этом, и вы незамедлительно запирались в своей каюте, чтобы выполнить мою просьбу.      - Филипп Кэлверт, - сказала она, вдруг ожесточившись, - вы... вы гадкий обманщик, вы мошенник, вы...      - А что с "Шангри-Ла"? - очнулся наконец Ставракис. - Там ведь тоже люди Лаворского. Они ведь могут...      - Заработать пожизненное заключение, - продолжил я. - Уверен, они уже обезврежены. А кстати, как там ваша моторная лодка?      - Моторная лодка? Она повреждена. Что-то с мотором. А вы откуда знаете?      - Более того, я даже знаю причину поломки. Сахар, растворяясь в бензине, обычно затрудняет работу двигателя. Говорят, сахарный песок действует более эффективно, но, к сожалению, в тот вечер у меня была только пачка рафинада. Правда, у меня был еще один сувенир - миниатюрный радиопередатчик. Его я тоже оставил на "Шангри-Ла". С того момента мы следили за всеми вашими передвижениями.      - Просто передатчик? Не понимаю... А кто вел передачи?      - Взгляните на Лаворского, Долльманна и Стикса: они сразу же поняли, о чем идет речь. Я сообщил частоту этого передатчика шкиперам Хатчисона. Они настроили приемники на ту же частоту и, достаточно легко принимая постоянный сигнал передатчика с "Шангри-Ла", могли в любой момент определить ваше местоположение. Так они и нашли яхту в этом кромешном тумане.      - Шкиперы Хатчисона? А они тут причем?      Изумление Ставракиса становилось все более глубоким, грозя превратиться в глубинную скважину. Но, зная специфику деятельности Великого Магната, я не сомневался, что и эта скважина окажется нефтеносной.      - У Тима Хатчисона, - объяснил я, - кроме сильного характера и верных друзей есть еще два больших моторных баркаса, с которых они ловят акул. Вчера вечером, перед тем как отправиться в замок, я использовал радиостанцию одного из баркасов, чтобы вызвать помощь. Речь шла о мужественных десантниках, появление которых решило исход нашей сегодняшней встречи.      Я позволил себе бросить взгляд в сторону проигравшей команды. Они были настолько подавлены, что даже не пытались обмениваться с игроками команды-соперницы своими футболками.      - Такая помощь была необходима, - продолжал я. - Я не мог обойтись без людей, которые не только понимают разницу между добром и злом, но и умеют защищать первое от второго. Лондон заявил мне, что в такую погоду ни десантные корабли, ни вертолеты не смогут доставить отряд в наше распоряжение. Я ответил, что если говорить о вертолетах, то мне в любом случае не хотелось бы связываться этими грохочущими машинами. Что же касается водного транспорта, то со мной сотрудничают люди, для которых морская прогулка в темноте и тумане будет не более чем приятным развлечением. Это шкиперы Тима Хатчисона. Именно они отправились за людьми лейтенанта Рейли и доставили их сюда. Опасаясь, что они могут опоздать, а это было бы для нас катастрофой, я назначил финал операции на полночь. Когда вы сюда прибыли, Рейли?      - В двадцать один тридцать.      - Я заставил вас ждать более двух часов. Простите. К сожалению, не имея постоянной связи, я не мог внести коррективы в план ваших действий. Высадка прошла нормально?      - Так точно. На надувных лодках. Мы сразу же заняли обозначенные позиции и... ждали.      Лорд Кирксайд озадаченно хмыкнул - очевидно, его что-то беспокоило.      - Но... Скажите мне, мистер Кэлверт. - Он подбирал слова, чтобы деликатно сформулировать свою мысль. - Если вы могли радировать с кораблей Хатчисона, то я не понимаю, зачем вам понадобилось рисковать, посещая замок?      Ах, вот в чем дело! Великий Кирксайд печется о безопасности какого-то Кэлверта! Хотя мне почему-то кажется, что лорда все же волновала не столько моя безопасность, сколько мое присутствие в спальне его дочери. Вот возьму сейчас и намекну, что внук пэра Англии будет носить двойную фамилию - Кирксайд-Кэлверт.      - Если бы я не сделал этого, боюсь, что наш теперешний разговор происходил бы на том свете, - ответил я, стараясь не раздражаться. - Не проведя, говоря военным языком, рекогносцировку, я не смог бы дать точные указания относительно будущей акции. Ну а чтобы сообщить их, я воспользовался радиопередатчиком Лаворского... Лейтенант Рейли, прошу вас охранять наших пленников до рассвета. Утром прибудет корабль инспекции охраны природы и примет их на борт.      - Теперь я понимаю, почему сэр Артур остался со мной, когда вы с Хатчисоном отправились на "Нантесвилль", - обратилась ко мне Шарлотта с очередным "открытием". - Вы боялись, что, поговорив с рыбаками, я узнаю всю правду?      - От вас ничего не утаишь, Шарлотта...      Она оттолкнула мое плечо и гневно сверкнула глазами:      - Значит, вы с самого начала все знали, но заставляли меня все эти тридцать часов мучиться, страдать, сомневаться... Ведь достаточно было сказать одно слово...      - Это было неизбежно, Шарлотта. Вы обманывали меня, мне пришлось защищаться.      - Короче говоря, по-вашему, я еще должна вас благодарить?!      - А по-вашему - нет? - Голос деда Артура был полон иронии.      Небывалый случай: командир иронизирует в адрес аристократки! Впрочем, перестав быть женой Ставракиса, Шарлотта наверняка лишилась в глазах деда Артура большей части своих привилегий.      - Если Кэлверт не хочет объяснить, почему он был вынужден вести себя именно так, - принял эстафету саморазоблачений адмирал, - я поясню, в чем тут дело. Причин было несколько, и все немаловажные. Во-первых, если бы вы, мадам Шарлотта, прервали передачи, Лаворский сразу заподозрил бы что-то неладное. В этом случае они могли бы даже превозмочь жадность и, оставив несколько тонн золота в трюме "Нантесвилля", немедленно бежать. Люди такого сорта очень тонко чувствуют опасность. Во-вторых, в этом случае нам ничего не удалось бы доказать. Даже если бы мы сумели довести дело до суда, присяжные вряд ли были бы воодушевлены полным отсутствием прямых улик. В-третьих, Кэлверту необходимо было создать ситуацию, при которой все внимание в какой-то момент было бы приковано к нам, стоящим на палубе "Огненного креста". Это позволило Рейли и его людям занять свои места и не допустить ненужного кровопролития. В-четвертых, если бы вы, минута за минутой, не информировали своих "друзей" о всех наших перемещениях и планах - а мы даже открыли дверь рубки, чтобы вам было хорошо слышно каждое наше слово, - и если бы они не были благодаря вам столь спокойны и самоуверенны, здесь могло бы произойти настоящее побоище и Бог знает сколько людей погибло бы. А так они знали, что в их руках все нити, ловушка готова принять Кэлверта, Кэлверт готов идти на заклание, а вы готовы при необходимости выстрелить ему в спину. И наконец, пятое и самое главное. Десантники укрылись в разных местах: одни на галерее, метрах в ста от места событий, другие - в переходах замка, третьи - у пристани. Кто мог сообщать им о ходе событий и подать сигнал к сбору? Конечно, вы, мадам. Вы передавали сведения с помощью передатчика, взятого из комплекта "Огненного креста", а значит, ничто не мешало десантникам принимать ваши сообщения наравне с нашими противниками. Мы ведь знали частоту передатчика, а Кэлверт на всякий случай еще раз уточнил ее, когда был в вашей каюте, и потом сообщил ее Рейли.      - Вы аферист! Вы человек, которому нельзя верить! - Шарлотта отпрянула от меня, ее глаза были полны слез. И вдруг сквозь слезы промелькнул неописуемый ужас.      - Боже мой! - воскликнула она, снова хватая меня за плечо. - Но ведь пистолет мог выстрелить! Я могла убить вас, Филипп, милый...      Я ласково похлопал ее по руке.      - Но ведь вы не собирались этого делать, дорогая Шарлотта...      Сейчас мне показалось неуместным уточнять, что, если бы ее пистолет выстрелил, я больше никогда не доверял бы трехгранным напильникам.                  * * *            Туман постепенно рассеивался. Над черными водами озера занималась заря. Мы стояли на палубе вчетвером: Тим Хатчисон, я, миссис Мак-Горн и Шарлотта. Я пытался убедить Шарлотту остаться в замке и отдохнуть, но она проигнорировала мой совет. Она помогла старой шотландке подняться на борт и, несмотря на мои уговоры, собиралась сопровождать нас до конца. Я уже боялся, что эта упрямая актриса в ближайший десяток лет попортит мне немало крови. Даже был уверен в этом.      Дед Артур не поехал с нами. Теперь из замка его могло вытащить только специальное распоряжение правительства. Сейчас он был центром всеобщего внимания и, расположившись в большом кожаном кресле у камина в гостиной родового имения Кирксайдов, рассказывал своим утонченным высокородным слушателям величественную сагу о подвигах славного победителя пиратов, кавалера ордена Бани и целой коллекции других, не менее важных наград, к которой теперь наверняка прибавятся новые экспонаты, адмирала Артура Арнфорд-Джейсона. Если мне повезет, раза два в течение рассказа промелькнет имя некоего Кэлверта. Впрочем, я не очень рассчитывал на это.      Миссис Мак-Горн стояла на палубе "Огненного креста" счастливая и сосредоточенная, как невеста перед венчанием. Ветер шевелил ее седенькие волосы и пытался разгладить морщины на ее лице.      "Интересно, догадается ли Сэмюэл Мак-Горн сменить рубашку?" - подумал я.