Виль Владимирович Липатов
     
     
     ЗАКРОЙЩИК ИЗ КАЛУГИ
     
     Анкетные данные . Дмитрий Андреевич Никоренков, профессия: закройщик-модельер высшей квалификации, год рождения 1929, член КПСС, жена Анна Павловна - швея, сын Павел - десятиклассник.
     Грамота . Читать я научился еще до школы; старшие братья Костя и Андрей сядут за уроки - меня от них на буксире не оттащишь. Отец мой, Андрей Никитович, человеком был веселым, однажды подзывает к себе, нарочно хмурится и говорит: "Прочтешь название вот этой книги, поверю, что грамотный". Гляжу: вот так книга! Форматом больше букваря раз в пять, а название - буквы золотом отливают. Старательно читаю: "Полный Академический курс кройки военного платья Вспомогательного общества Санкт-Петербургских закройщиков. Координантная система". Отец от радости меня на стол посадил и на весь дом закричал: "Димка-то у нас грамотеем заделался!" А потом вдруг серьезно спрашивает: "Читать научился, а прочитанное понимаешь?" Я отвечаю: "Эта книга у тебя потому, что ты давно-давно был лейб-гвардии Волынского полка Его величества закройщиком... Я, папа, по другим книгам сразу отличу мундир драгуна от мундира улана". Отец словно своим ушам не верит, берет еще несколько книг: "Это что?" Я отвечаю: "Мундир юнкера". - "А это?" - "Кирасира..." И отец поднимает такой радостный шум, что сбегается весь дом. "Вот кто меня заменит! - восторженно сообщает всей семье отец. - Вот в чьи руки свое дело передам. А я уж думал, что оборвется род закройщиков Никоренковых!"
     Разные . Отец не зря беспокоился: два старших моих брата и сестра по другой линии пошли. Константин смолоду землю пахал, никакой другой работы не признавал, брат Андрей сделался навечно военным моряком, а сестра Анна стала медиком - вот какие мы разные, хотя внешностью на отца здорово похожи. Одним словом, отцовскую специальность признал только я и даже летчиком, как мечтали все ребятишки нашей улицы, не хотел быть, и прозвали меня, конечно, закройщиком из Торжка - под таким названием в те годы демонстрировалась популярная кинокомедия. Забылось теперь, обижался я или не обижался на дразнилок, но хорошо помню, с чего отец своему делу учить стал. Внимательно посмотрел на меня и спросил: "Любишь красивых людей?" Я отвечаю: "Люблю!" - "Вот и прекрасно, сын! Нет человека, которого бы хороший костюм красивым не сделал, и, значит, красота вот на этом непокрашенном столе начинается, да еще с таких простых вещей, как сантиметровая лента, тонкий мелок и картонный шаблон. Этим вещам, может быть, более тысячи лет, ничего в закройном деле за длинные века не прибавилось и не убавилось, но ведь и художники тоже за тысячелетие ничего иного, кроме холста, кисти и масляной краски, не изобрели..." Вот с этих слов и началась моя учеба, и так я усердно взялся за дело, что к двенадцати годам мог сделать простейший крой, чего другие ученики отца и к восемнадцати годам не осваивали. "Талант у тебя, Димка, талант, - радостно говорил отец. - Если дело и дальше так пойдет..." Лучше бы он в будущее не заглядывал - началась война!
     Война! Что сказать о войне? Страшнее войны ничего не бывает, а мне, двенадцатилетнему, довелось увидеть такое, чего человеческий разум и представить не мог... Когда первая фашистская бомба упала на нашу землю, я в пятом классе учился, сидел за одной партой с Аней Морозовой - своей первой школьной любовью, такой любовью, когда и пальцем друг к другу прикоснуться боятся. И вот незнакомый еще крик "Воздух!", всем классом бросаемся в бомбоубежище, в темноте теряем друг друга, начинается жестокая бомбежка, а когда ад кончается, видим, что часть бомбоубежища не выдержала бомбового удара и Аня Морозова... Когда откопали ее, мертва была - задохнулась! Вот этого никогда, никогда не забуду... А когда немцы нашу станцию Бобынино заняли - они всего три месяца продержались, - немецкий комендант прослышал, что мой отец - закройщик высшего класса, и решил себе новый мундир сшить. Так вот меня в погреб посадили, чтобы я на немца не набросился. Такая ненависть во мне, мальчишке, клокотала... Нет, не сшил отец немцу мундира. Отец хитрый выход придумал. Как только немец вошел в дом, отец снял искусственные зубы, стал шепелявить так, что ничего не поймешь, а сам чешется, словно... Так оно и случилось: немец закричал "фоши" и смылся из дома. Смешно, конечно, но я не смеялся: одна мечта была - достать пистолет...
     Первый костюм . Его никогда не забуду: первый костюм, скроенный моими руками, был необычным, как и то время. Кончилась война, и вот как-то к нам заглядывает рыжеусый капитан, незнакомый и, значит, не бобынский, пришлый. Поздоровался, на отца бросил взгляд и огорченно говорит: "Значит, не носить мне хорошего штатского костюма! Жаль, что вы так расхворались!" И уж делает шаг к дверям, как отец больным голосом останавливает: "Будет вам костюм, капитан, - и на меня пальцем показывает и сквозь боль улыбается. - Не робейте, товарищ капитан! Мал золотник, да дорог!" А у меня руки и ноги дрожат от страху: шуточное ли дело шить штатский костюм на боевого офицера? И отец ничем помочь не может - его в кровать злой радикулит уложил... Обмерил я капитана - богатырь! И от этого почему-то сразу успокоился: крупные по комплекции люди злыми не бывают. Кроме того, вижу, что и капитан за меня переживает, все старается помочь советами, а я только об одном просил, чтобы клиент две примерки выдержал. "Хоть три!" - браво ответил капитан, подмигнул мне и ушел, а я один на один с куском шевиота остался - тогда шевиотовые костюмы были в моде. Короче говоря, сшил я капитану костюм с третьей примерки, старался так, словно молочные реки с кисельными берегами получал за работу, но плату получил еще более дорогую, щедрую. Надел капитан новый костюм, минуты две разглядывал себя в зеркале, потом тихо говорит: "Вот сейчас я окончательно понял, что кончилась война!" Затем взял мои руки в свои, словно железными клещами ухватил, и говорит громко, чтобы мой отец слышал: "А ведь у тебя, малец, руки золотые!" Я действительно выглядел мальцом в свои шестнадцать лет - война, голод, смерть... Это теперь на пятнадцатом году жизни мой Пашка отца на полголовы перерос...
     Будни . Слово "будни" откровенно не люблю, даже если они "трудовые". Что-то серенькое, неопределенное, скучноватое стоит за этими словами, хотя в обычной жизни все выдающееся, прекрасное, умное в будние дни и рождается. Одним словом, не отношусь к тем людям, которые праздники на всю жизнь запоминают, а что делал позавчера на работе, не помнят. В моей жизни не было буден, нет их сейчас и, надеюсь, в старости не будет. Присказку "Весь век учись, а дураком помрешь!" всегда почему-то шутливо произносят, а ведь это суровая правда. Я вот с двенадцати лет учусь, но не было года, чтобы сам себя неумехой не назвал: ремесло закройщика сродни искусству, а в искусстве нет предела для совершенствования. Отец мне прямо сказал: "Был ты у меня учеником, потом работали мы на равных, а теперь ты меня превзошел, так смотри-ка, сын, по сторонам, чтобы не оказаться в хвосте у дела. Проглядишь - жизнь к тебе спиной повернется!" И вот я начал учиться, себя не жалел на учебу, от знающего больше меня человека - на буксире не оттянешь, как от старших братьев, когда читать учился. Понятно, что среди специальных книг жил, изучил фасоны всех стран, а что касается русской одежды - большим знатоком сделался. Но жизнь моя могла бы совсем по-другому сложиться, если бы не встретился с Евгением Григорьевичем Хуриным - человеком замечательным.
     Учитель . Мы с Евгением Григорьевичем встретились в городе Риге, таком красивом, что взгляд отвести трудно, и от этого, наверное, моя годовая учеба у Евгения Григорьевича была наполнена особым смыслом и особой красотой. Прекрасным учителем был мой отец, многому я научился у Ивана Ивановича Бикарева, закройщика московского ателье № 55, но высшему пилотажу я научился у Евгения Григорьевича. Он за основу брал две вещи: ни единой ошибки в конструкции и никакого утюга!.. Да, вижу: слова "никакого утюга" на вас впечатление не произвели.
     Утюг . Он в руках закройщика может одинаково успешно служить и добру и злу. Непросвещенному человеку просто трудно понять, какие дефекты в конструкции костюма простым портновским утюгом можно скрыть от заказчика. Один рукав короче другого - я его утюжкой удлиню, плечи перекошены - так заглажу, что комар носа не подточит, а для заказчика это катастрофа. Поносит он такой костюм недельку-другую да еще и под дождик попадет - пиджак хоть на огородное пугало надевай!.. Таких бандитов с утюгом в руках Евгений Григорьевич с презрением называл "мерзопакостниками", за людей не считал и мне свое отношение к бракоделам передал: "Преступление мерзопакостников к столу закройщика допускать!" Теперь это и мое убеждение твердое и окончательное...
     Признание . Целый год я проработал под руководством Евгения Григорьевича, как и всегда, себя в учении не щадил и успокоился только тогда, когда сам Евгений Григорьевич сказал: "А вот теперь, Дмитрий Андреевич, мне больше вас учить нечему - так основательно вы меня, как говорится, выпотрошили! Такого старательного ученика у меня еще никогда не было..." И мне присвоили официальное звание закройщика-модельера высшей квалификации. На титулы я падок не был, а вот признанию обрадовался - моя работа была расценена как мастерство на уровне мировых стандартов. А самая главная радость заключалась в том, что после хуринской школы я уже не мог работать по стандарту, в любую работу новое вкладывал, и потому-то и не стало у меня в жизни буден: началось творчество, а оно всегда - праздник. Короче, веселым и жадным на работу вернулся я в Калугу, которая к тому времени родной стала.
     Ненависть . Такое сильное слово я нарочно употребил, не оговорился, так как есть два типа закройщиков, по которым иногда судят о всех закройщиках, и плохо судят. Вот как выглядят два этих отвратительных типа... Первый из них - непроницаемый. Вы открываете двери, произносите вежливо "Здравствуйте!", вам не отвечают, делают вид, что не заметили да и вряд ли заметят. Это вы и попали к непроницаемому. Лицо у него ничего не выражает, глаза пустые, одним словом, он такой, каким бывает в старинных романах графский швейцар, и вы, сами не зная от чего, робеете - этого непроницаемый и добивается. Как только он, сурово глядя в окно, заявляет, что ничего для вас сделать не может (большая очередь, нет нужного материала, пуговиц даже нет), как вы, еще более оробевший, невольно произносите: "Я в долгу не останусь!" Однако и после этого не ждите ни улыбки, ни доброго слова. Непроницаемый с вас так мерку снимет, словно вы не человек, а манекен, и "на лапу" так же возьмет - с пустыми глазами... Второй гнусный тип - это закройщик лебезящий. Этот заказчика атакует с других позиций, даже разыгрывает целое театральное представление. "Ах, присаживайтесь, товарищ, ах, как вам повезло: только что получили самый модный материал, ах, конечно, сделаем досрочно, ах, какая у вас прекрасная фигура" - и это продолжается до тех пор, пока вы от доброй разнеженности не произносите те же слова: "Я в долгу не останусь!" Я не просто ненавижу этих хапуг, я от имени честных закройщиков, которым они репутацию портят, их ненавижу - потому и описал этих жучков так подробно. Может быть, и читатели кое-что себе на ум намотают?
     Третий враг . Двух врагов заказчика я назвал, а вот о третьем даже догадаться трудно - такой коварный враг. Кто? А сам заказчик! Забавно видеть и понимать, как люди ошибаются в самооценке. Приходит стройный молодой чело век, показывает модель в журнале: "Хочу именно такой костюм". Смотрю на него серьезно, а внутренне улыбаюсь: "Это же стариковский костюм. Зачем раньше времени себя старить? А вслух осторожно говорю: "Может быть, другие модели посмотрите!" Сердится: "Другого костюма мне не надо!" И начинается борьба, семь потов с тебя сойдет, пока докажешь заказчику, что ему нужен только и только полуспортивный костюм... Не думайте, что я рассказываю об исключительном случае - каждый второй заказчик не знает, что ему надо, ничего слышать не хочет, еще и удивляется: "А вам разве не все равно, какой я костюм заказываю?" Такое слышать обидно, так как тебе отказывают в праве на творчество. Шить костюмы-близнецы не фокус, а вот так работать, чтобы каждый костюм наособицу, - радость... Я на самой людной улице, в толпе сработанный мною костюм на человеке узнаю. А все потому, что победил в схватке с заказчиком - сшил то, что ему надо. Что касается моды...
     Моды . Нет у заказчика лучшего способа себя изуродовать, чем слепо последовать моде. Видели низкорослых полных мужчин в широченных брюках? Встречали очень полных женщин в брючных костюмах? Некрасиво, нелепо, смешно! Мода - это палка о двух концах, если рассматривать ее не как направление, а как непреложный закон. Вот маленькая деталь - лацкан пиджака. Стали его шить укороченным, и вот выяснилось, что не всем мужчинам идет такой лацкан, а иным - противопоказан. Модой надо умело пользоваться, так, чтобы мода человеку служила, а не он - моде. Вот и надо слушать закройщика, он дело говорит, когда советует вам от двубортного пиджака отказаться...
     Фокусы-покусы . Правду скажу: привык к тому, что меня начальство хвалит, и на ваш вопрос: "Могу ли сшить костюм на глаз, без сантиметровой ленты?" - отвечу положительно. Людей одинаковых не бывает: вот у вас фигура корпулентная - с животиком, а у другого - долифоморфная, то есть руки и ноги длинные, а туловище короткое, а у третьего... Одним словом, есть у опытных закройщиков умение на глаз телосложение заказчика определить, мы и с анатомией знакомы, но кому нужны эти фокусы-покусы? Не цирк! Костюм надо шить не на фигуру, а на человеческий тип заказчика - вплоть до цвета глаз и волос. Повторяю: фокусы-покусы не люблю, хотя на глаз сшить костюм - заманчивая вещь для молодых закройщиков. Но эта болезнь с годами проходит...
     Обида . Знаете, конечно, что в старину говорили не сшить пальто или костюм, а построить... Построить! Лестное это слово для закройщика, тем более что оно и точное. Швея, которая по моим выкройкам работает, - вот она шьет костюм, а я его строю... Может быть, слишком высоко заношусь, но чувствую себя сродни архитектору. Он город в красоту одевает, я - человека. И вот такая обида. Архитекторы в союз объединились, в Москве есть Дом архитектора, а закройщики... Если вы помните, даже в Санкт-Петербурге было Вспомогательное общество закройщиков... Вот такое положение.
     Дела партийные . Кто был в Калуге, тот Дом быта обязательно заметил - современное, крупное, красивое здание. И очень удобное, к слову сказать, так как в нем все службы быта сосредоточены. Это не только для клиентов удобно, но и для партийной работы. Восемнадцать коммунистов в нашей организации, меня секретарем избрали - ответственность огромная, но и отдача большая: организация у нас крепкая. Аспектов партийной работы, как говорится, много, но главное направление - высококачественная работа. И в этом мы заняли жесткую позицию. Брак, халтура - любой коммунист, находящийся поблизости, хватает бракодела за руку: "Стоп! Так дело не пойдет!" Если предупреждения мало, есть открытое партийное собрание, которого бракоделы как огня боятся. Да, восемнадцать коммунистов - это большая сила, если работают дружно, сплоченно, согласно. У нас дело так и обстоит - не зря Калужский Дом быта считается одним из лучших в Российской Федерации.
     Друзья . Речь пойдет о немецких товарищах, которых в ГДР у нас много. Обмениваемся опытом с коллективами швейных фабрик в Зонненберге и Майнингене: то они к нам едут, то мы к ним, то они нас учат, то мы, и кажется, давно бы должны работать одинаково хорошо, но мы, как это ни печально, до сих пор отстаем по обидным мелочам. У немецких товарищей фурнитура лучше - нитки, крючки, застежки, пуговицы. Я подружился с закройщиком-модельером Гансом Юргеном Хольцингером, часто переписываемся с ним, так вот Ганс пишет: "Странно, что космос вы освоили, а хорошую пуговицу сделать не можете!" Действительно, странно...
     Сын . На нем, моем единственном сыне Павле, кажется, и кончится династия закройщиков Никоренковых. Хочет стать кинооператором - обычное теперь стремление. А как же! На каждом шагу кинотеатр, в каждом доме - телевизор. Поневоле другой жизни вокруг себя не видишь... А Павел еще и философствует. "В будущем, - говорит, - закройщиков не будет, в будущем - машины с программным управлением..." Мелко пашет мой сынок! Машина есть машина, а закройщик с сантиметровой лентой на шее - это искусство, и жить этому искусству долго, как всякому искусству!