Михаил ВЕЛЛЕР
     
     
     ЗАБЫТАЯ ПОГРЕМУШКА
     
     (C) М. Веллер, 1978
     (C) "Орлова", 2003
     
     ОТ ИЗДАТЕЛЯ
     
     В советское время "самотек" шел в редакции рекой. Рецензировать или даже просто прочитывать все рукописи самодеятельных авторов сотрудники порой просто не поспевали. В основном это были произведения откровенно слабые, ученические, иногда и откровенная графомания.
     С кипой такого "самотека" и пришла однажды папка яркого цвета "вырви глаз" с какими-то ботиночными тесемками. Для проформы раскрыли и ее, чтоб поставить на первую страницу рукописи штамп и зарегистрировать в журнале.
     А дальше... Дальше стали читать, причем вскоре вслух, всем отделом валяясь от смеха. Непонятно было, всерьез ли эта графомания, или мы имеем дело с розыгрышем неизвестного озорника.
     Вскоре последовала вторая папка, за ней третья! Фамилия неизвестного автора - "Веллер" - уже запомнилась и вызывала даже симпатию. Это был тот редкий случай, когда автор ничего не требовал, а чтение доставляло удовольствие. Разумеется, о публикации и речи быть не могло. Буйная фривольность текстов выходила за все рамки допустимого.
     Веллер действительно оказался не вымышленной фамилией и не графоманом, а крепким шутником. Неизвестный молодой автор отчаялся привлечь внимание к своим произведениям и решил пойти на такую "рекламу". Позднее он прислал другие рассказы, и рукопись была нормально оформлена, и сопроводительная справка приложена. К сожалению, в условиях того времени рассказы были "непроходимы"...
     Но лучше об этом рассказал сам писатель в рассказе "А может, я и не прав".
     "Желая тем временем привлечь к себе внимание редакций с тем, чтобы меня там хоть читали толком, я со свойственной мне практичностью решился на эффективный шаг. Со скоростью три страницы в час (быстрее не умел печатать) я испек три "рассказа" до бреда фривольного характера. "Брать" они должны были первой же фразой - чтоб уж не оторваться до конца. Автор выглядел маньяком не без юмора, помешанным на, как бы это, интимной стороне жизни. Расчет строился на природном любопытстве, скажем так, сотрудников редакций.
     Пока я распечатывал шесть экземпляров, дабы закинуть приманку сразу в шесть журналов, с творчеством сим ознакомились несколько друзей. Не надо быть провидцем, чтобы сообразить, что именно это они объявили отличной литературой, а читанное ранее - ерундой. Это окончательно подорвало мое доверие к читательским откликам, так что акция моя имела уже минимум одно положительное следствие, - не считая того веселья, с каким я эту ахинею порол.
     В собственноручно склеенных розовых папках с зелеными тесемками я отправил свой доморощенный "Декамерон" радовать центральные редакции (из предосторожности не указав своего адреса), а через месяц повторил второй серией. Выработав таким образом у редакторов положительный условный рефлекс на мою фамилию, я отправил настоящие рассказы, считая, что теперь их по крайней мере сразу прочтут. И в общем не совсем ошибся.
     Лишь один из шести журналов не ответил. Прочие отреагировали сразу. Наиболее симпатизирующий ответ, трехстраничный, скорбел: "Печально, что присущее вам, судя по предыдущим рассказам, чувство юмора направлено пока лишь на привлечение внимания к себе". Настоящие рассказы у них, как явствовало, так же как и у моих друзей, интереса не вызвали".
     Рассказы эти считались утерянными. Сам автор с сожалением признавался, что не оставил себе ни одного экземпляра, или же их "зачитали" друзья.
     И вот, при переезде редакции в новое здание, эти папки были случайно замечены в архиве. Яркий цвет, сохранившийся в темном помещении, сослужил хорошую службу. А фамилия "Веллер", разрисованная затейливыми виньетками, теперь всем хорошо знакома.
     Разумеется, эти "грехи молодости" маститого ныне писателя не следует принимать всерьез. Но и по ним можно составить представление, как оттачивалось перо мастера. Первая по времени дата на рукописях указывает: "30 января 1978 года". То есть уже четверть века назад.
     После раздумий мы решились на публикацию этой небольшой книги, желая развлечь многочисленных читателей Михаила Веллера. И в то же время показать еще одну грань его таланта. Сегодня эти рассказы прочитываются как пародии в стиле раблезианского юмора, пожалуй.
     Веселого Вам времяпрепровождения!
     
     И. С
     
     ПАПКА 1. Розовая с зелеными тесемками. Январь
     
     Машинистка - тоже женщина
     
     И тогда она задрала рубашку так, что стал виден
     перед ее и зад, и показала ему.
     Тысяча и одна ночь
     
     
     "А вот эту фигуристую девочку я сейчас пощупаю под юбкой", - цинично подумал старый вахтер Егорыч.
     Девушка вошла в проходную и доверчиво предъявила свежее удостоверение, еще пахнущее типографской краской. Егорыч поправил для строгости очки и посмотрел документ. Удостоверение было действительно с сегодняшнего дня. Явно новенькая.
     - Спиртное с собой несете? - грозно спросил он.
     - Откуда? - изумилась она.
     - Не "откуда", а "где". Вы знаете, где у нас проносят спиртное?
     - Где?... - растерялась она.
     - Везде! - грянул цербер. - В таких местах, что и сказать-то срамотища. А тебя, девка, я покуда не знаю. Я тебя первый раз вообще вижу. Откель мне знать, что у тебя где там может быть? Пожалуй-ка сюда!
     И он сделал служебный жест в сторону своего закутка за стойкой, приглашая ее к личному досмотру.
     - Кофточку расстегни, - приказал он. - Не стесняйсь, ничо, это дело служивое, все расстегивают.
     - Правда? - доверчиво спросила девушка, расстегивая пуговки неловкими розовыми пальчиками.
     - Так... еще... вот хорошо... Ишь ты какая сисястенькая, - с грубоватой стариковской лаской одобрил он. - А в лифчике у тебя чего?
     - Грудь, - объяснила она, смущаясь.
     - Я понимаю, что не задница. Я спрашиваю, спрятано там под сиськами чего?
     - Ничего не спрятано...
     - А ты докажи! Ты предъяви!... Девушка завела руки за спину и начала расстегивать лифчик. Застежку заело.
     - Ладно уж, - смягчился Егорыч, передумывая. - Я так проверю на первый раз.
     И умелыми профессиональными руками ощупал юные упругие груди.
     - Ишь ты, а кажется, будто что-то подложено. У другой бы там поллитра в резиновой грелке поместилось, а у тебя все свое, - неискренне подивился он. - А между ног у тебя чего будет?
     - Чего? - покраснела она. - Чего у всех.
     - У всех, знаешь, чего там только не бывает! И спиртное тащат, и детали разные, и деньги когда крадут, тоже ваша сестра между ног прятать норовит. Ты давай того, предъяви. Это служебный досмотр называется. Ты привыкай, новенькая.
     Новенькая послушно кивнула, задрала замшевую юбку-"бананку" и опустила черные скромные трусики.
     - Ты ноги-то, ноги-то раздвинь! - прикрикнул досматривающий. - А чего это ты там волосы такие густые отрастила? Сама молоденькая, а прическа между ног - как грива! Чего там прячешь?
     - Я не прячу, - растерялась девушка. - Оно само...
     - Чегой "само"? Вот все потом так говорят - "само"!... А потом милицию вызывать... А ну-ка...
     Он запустил руку в курчавую поросль и сжал пальцы. От наслаждения глаза его закрылись пергаментными веками, как у сдохшего старого петуха.
     - Кажись, и вправду ничего неположенного нет, - признал он, с трудом отрываясь от своего занятия. - Ну ладно, иди уж. И смотри у меня на будущее - чтоб все в порядке было! - И погрозил узловатым пальцем с прокуренным желтым ногтем.
     Девушка привела себя в порядок и прошла сквозь будочку проходной в фабричный двор. Подковки шпилек зацокали по каменным плитам дорожки мимо Доски Почета. Рядом курили на скамеечке возле урны трое парней в замасленных куртках.
     - А спорим, покажу! - донеслось до нее.
     - На что спорим?
     - На полбанки!
     - Заметано. Витька - разбей! Центральный из парней, светловолосый крепыш, встал и окликнул девушку:
     - Девушка! Извините, вы еще не опаздываете?
     - Нет.
     - Можно вес на минуточку? По одному вопросу?
     Девушка подошла к курилке.
     - Вы извините, - вежливо сказал крепыш, - просто мы тут поспорили. Спор, знаете, дело такое, мужское. На поллитра поспорили.
     - О чем?...
     - Что я вам покажу.
     - Что покажете? - удивилась она.
     - Ну вы какая-то вообще, - в свою очередь удивился он. - Ну что парень девушке может показать?
     - Картину?
     - Да уж картину, - туманно пообещал он. - Васю покажу.
     - Какого Васю?
     - Своего. Какого же еще?
     Он расстегнул рабочие штаны и беззастенчиво извлек на свет "Васю".
     - Ой-й, какая сарделька... - удивленно протянула девушка. - Откуда это у вас?
     Парень не нашел, что ответить. Его товарищи засмеялись.
     - Ой - она шевелится! И растет? - Девушка расширила глаза и отступила на два шага.
     - Ладно, посмотрела и хватит. - Парень стал прятать "сардельку" на место, отвердевший орган не помещался. - Перекур окончен, нам работать пора.
     И все трое направились в раскрытые ворота ближнего кирпичного здания, даже не попрощавшись.
     Девушка повертела головой и последовала указателю "Администрация". По лестнице она поднялась на второй этаж и открыла дверь с табличкой "Отдел кадров".
     - Так, - сказала массивная блондинка, похожая на холмогорскую корову. - Новикова Светлана Ивановна. Надо же, четвертая Новикова за третий день к нам приходит. Печатать-то хорошо умеешь?
     - С отличием окончила курсы.
     - Сейчас проверим, чему вас там на курсах учили. - Глаза блондинки замаслились, ощупывая ее фигуру. - Тебя Егорыч уже проверял? Ну, вахтер?
     - Проверял, конечно. Все в порядке.
     - Егорычу можно верить, - подала голос тонкая смуглая брюнетка в очках, сидевшая за вторым столом.
     - Доверяй, но проверяй. Тут тебе производство, а не хухры-мухры, девонька. Одеваться надо скромно, чтоб от работы ничего не отвлекало. Вот этого вот, - она привстала и грубо подбросила ладонями Светины груди, - чтоб не было! Что это ты сиськи выставила? Не на гулянку пришла! Вытащи оттуда вату немедленно!
     - Там нет ваты, - возразила Света робко.
     - Ка-ак это нет?! Ишь расхвасталась! Вот у меня нет - так это я доказать могу.
     И кадровичка круговыми движениями ладоней вывинтила из декольте устрашающий бюст размером с два футбольных мяча.
     - Видишь? Тут все без обмана. А у тебя в таком возрасте откуда?
     Она быстро извлекла из чашечек бюстгалтера Светины груди и прислонила к ним свои мячи, как бы сравнивая. При касании сосками Светины розовые изюминки напряглись. Кадровичка схватила их двумя пальцами и стала крутить, как гайки.
     - Хорошая девочка на работу пришла, - задыхалась она.
     Брюнетка втиснулась между ними и опустилась на колени. Она стянула со Светы трусики и зло сказала:
     - А волосы на теле надо брить! Ты уже взрослая. Тут сначала комбайном косить надо, хрен чего поцелуешь, потом не отплюешься!
     - Рита! - раздраженно сказала сверху блондинка, не прекращая разминать Светины груди. - Не почистишь после этого зубы - целоваться не лезь!
     - А ты спрячь свое вымя! - отреагировала та. - Девочка на работу пришла, а не сиськи крутить.
     - Знаем мы эту работу... декреты не успеваем оформлять. Ну что ты лыбишься, Новикова? Давай анкету заполняй!
     Заполнив анкету, Света отнесла ее на четвертый этаж, поставила печать и, следуя распоряжению, отправилась в бухгалтерию.
     В большой комнате сидели над счетами за кипами бумаг полтора десятка сотрудниц. Между ними расхаживал главный бухгалтер - седенький старичок в нарукавниках. Он внимательно прочитал записи на листке, поданном девушкой.
     - Ты вовремя пришла, - сказал он. - У нас только вчера прошел конкурс, но тебя, как новенькую, мы еще успеем посмотреть.
     - Какой конкурс? - опасливо спросила Света.
     - На лучшую задницу, - объяснил старичок.
     - Никифор Никитич!... - укоризненно протянула седая бухгалтерша у окна.
     - Что такое? Ну, опоздала девочка на один день - ничего, неважно. Криницына - сбегай-ка к чертежникам, циркуль принеси. А ты, Жукова, в закройное за сантиметром - одна нога здесь, другая там!
     - А... это зачем? - спросила Света.
     - А показатели конкурса такие. Размеры, круглость, гладкость и упругость. Для того и измерительные приборы. Юбочку сними свою. Нет, кофточку ты оставь, это нас не интересует. Та-ак, вот сюда на табуреточку... не бойся, я поддерживаю. Трусики лучше тоже совсем сними, что они тут у нас будут болтаться. Соболева, поднеси-ка лампу! Да не так! Который год работаешь, и все толку от тебя нет. Ты сбоку, сбоку свети, чтоб тень ложилась, если шершавинки.
     Придерживая очки, он внимательно изучал розоватые Светины округлости. Одобрительно пошлепал:
     - А дрожит-то как! Мяконькие. А напряги! Да-а... Вот с упругостью не очень. Но ничего. Зато гладкость - пять с плюсом! - погладил рукой шелковистую кожу, не удержался и чмокнул Свету в попку. - Уж ты прости, это я так... по-стариковски, любя.
     - Старый кобель, - отчетливо проговорила седая бухгалтерша у окна.
     - Уволил бы я тебя на пенсию с треском, - сердито ответил Никифор Никитич, - если б здесь кто-нибудь еще кроме тебя считать умел. Зато у них задницы - во! - вскричал он возбужденно. - A y тебя сплющенная кошелка! Так что сиди и работай... тоже мне, Софья Ковалевская незаменимая.
     - Мне уже можно слезать? - спросила Света. - У вас из форточки дует.
     - Между ног у тебя сквозит, что ли? - пробурчал старик. Он любовно огладил ладонями ее ягодицы, как гончар, шлифующий круглую вазу. Приложил сантиметр так и эдак.
     - Ты ножку циркуля-то ягодицами зажми, зажми! И не хихикай. Ничего, что щекотно, потерпишь... ах ты, господи, кругленькая-то какая! Ну просто прелесть девочка.
     Он чмокнул ее еще раз и велел:
     - Ну хватит, одевайся. За авансом придешь четырнадцатого числа.
     "И задницу не забудешь показать", - пробурчали у окна, щелкая костяшками счетов.
     - Сантиметр отнесешь по дороге в закройное, - велел на прощание Никифор Никитич. - Наискось через двор, третья дверь.
     В закройном пахло текстильными пропитками и нагретым металлом ламповых абажуров. Щелкали ножницы и стучали настольные прессы.
     - А я тебе говорю, что неправильное лекало! - кричал сутулый брюнет толстухе в красной косынке. Он оглянулся в поисках поддержки, и взор его упал на Свету, вставшую в нерешительности у дверей.
     - Смотри! - закричал он. - Вот юная девушка с хорошей фигурой. Сможет она это надеть? Ты! Поди сюда!
     Света послушно подошла.
     - Встань на стол!
     Она влезла и выпрямилась. Брюнет одним движением содрал с нее юбку, шлепнул по бедру и торжествующе спросил толстуху:
     - Ну? Видишь?
     - У нее трусики плотные, - возразила толстуха. - Видишь, резинка как врезается? Вот и искажает линию.
     - Получи свои трусики! - взревел закройщик, содрал со Светы трусики и швырнул толстухе в лицо. - Смотри! Между ног у женщины должны быть три отверстия.
     - Открыл Америку, - фыркнула толстуха.
     - У меня и есть три, - сказала Света.
     - Фига у тебя есть! Если то, что - ты думаешь - тогда шесть!
     Света зашевелила губами и стала загибать пальцы.
     - Три, - возразила она.
     - Сдвинь ноги плотно! Ну?! Первое - между щиколоток. Второе - над икрами под коленями. Третье - в верху бедер, под промежностью.
     - Нет у нее там промежутка, - возразила толстуха. - Хотя она совсем стройная и молодая, сам видишь.
     - Это волосы закрывают! Вон какой кустище, такая волосня хоть целый овраг закроет! - закричал закройщик.
     Он энергично сунул Свете руку между ног, схватил в горсть волосы на больших половых губах и потянул их вперед и вверх, стараясь обнажить половые органы и верх лобка. От неожиданной боли Света ойкнула.
     - Не пищи, не целка!
     - Я девственница, - неожиданно сказала Света.
     - И откуда ты такая взялась, - удивилась толстуха и уставилась на открывшуюся Свети-ну раздвоинку, как на чудо природы.
     - А девственница - так прикройся, - не растерялся закройщик и прижал оттянутые волосы обратно между ног. - Иди отсюда, не мешай работать.
     - Ничего она не мешает, - возразил другой закройщик. - Пусть еще постоит, я тоже лекало проверю. - Приблизившись, он положил ладонь Свете на внутреннюю сторону щиколотки, медленно провел вверх до промежности и долго там держал, плотно прижав и слегка вдавив средний палец в долинку, где пушистость сменялась гладкостью, горячей и нежной. Зачем-то пощупал осторожно бугорок, взбухший в переднем уголку долинки, вздохнул и неохотно вернулся за свой стол.
     - Я пойду? - спросила Света, ища взглядом свои трусики.
     - Ты заходи почаще! - напутствовали ее. Без пяти десять, как и было велено, она вошла в приемную директора. На стульях вдоль стены уже сидели человек семь - все мужчины в годах, с озабоченными деловыми лицами. Секретарша на своем посту перед обитой дверью тыкала пальчиком в селектор, переругиваясь с каким-то не то Бардиным, не то Бурдиным.
     - А-а, - обрадованно протянула секретарша, - вот и наша новая машинистка. Ну как, все в порядке? Нашла без приключений?
     - Все в порядке, - сказала Света.
     - Ну - вот твое место, садись, обживайся. С началом первого трудового дня тебя.
     - Спасибо, - воспитанно поблагодарила Света и села за стол с пишущей машинкой, аккуратно поправив юбку. Электрическая "Ятрань" была ей хорошо знакома. Она выдвинула ящики стола, осматривая хозяйство, вставила в машинку новую ленту и почистила шрифт постриженной зубной щеточкой. Стопку копирки положила под левую руку, а стопку чистой бумаги - под правую.
     Солнце светило в большое, чисто вымытое окно. За окном трещали воробьи. Настроение было прекрасным.
     - Маша!!! - взревел селектор голосом людоеда. - Если он мне не поставит сейчас печать, я к черту улетаю обратно!
     - Я же передала ему указание! - отчаянно закричала секретарша.
     - А он говорит, что клал на твое указание! - грубо кричал людоед.
     Секретарша закудахтала, забила крыльями и застучала каблучками - исчезла.
     Мужчины у стены как-то свободно расправились и завздыхали, водя глазами по сторонам. Через малое число секунд, глаза их сфокусировались на Свете, как прожекторы - на сбиваемом самолете.
     - Новенькая? - спросил один.
     - Раньше-то работала где? - спросил другой.
     - А платят сколько тебе здесь? - спросил третий.
     - Я только после школы, - сказала Света. - И вот кончила курсы, сегодня первый день. А зарплата - семьдесят рублей.
     Мужчины перемигнулись.
     - Это надо отметить, - хилый хозяйственник достал из портфеля бутылку коньяка и налил Свете почти полный стакан. - Давай-давай, так полагается.
     Она выпила и тяжело задышала.
     - Ты закуси, закуси, - толстяк в пестром галстуке протянул ей раскрытую коробку шоколадного ассорти, а его сосед мгновенно и ловко нарезал кружевом лимончик. Портфели у них были на все случаи жизни.
     - Ну, а кроме как печатать, ты работать-то можешь?
     - А что еще надо делать?
     - Ха! Вы слышите? Она спрашивает, что еще надо делать!
     По приемной прошел смешок.
     - Машинистка директора должна многое делать, - пояснил толстяк. - И отнести чего куда, и вопрос выяснить, а главное - чтобы посетители были довольны.
     - А для этого надо исполнять все их желания, - продолжил его сосед. - Причем любые.
     - Любы-ые... - задумчиво протянула Света.
     - А как же!
     - Мне про это еще не говорили.
     - Вот - говорим.
     - А ты что же думала - тебе зарплату просто за перепечатку платить будут?
     Посетители дружно рассмеялись.
     - А любые - это какие?...
     - Вот мы здесь теряем свое время. Принимающая сторона обязана нам это компенсировать. Маши нет, значит, обязана ты. Влезай-ка на ее стол и покажи нам, что ты уже взрослая сотрудница! А взрослая девушка или нет - это видно только без всех этих одежд, которые на тебе. На, выпей еще, не отворачивайся - так полагается.
     Света выпила и покачнулась. Ей помогли влезть на Машин стол. В голове шумело весело и приятно. В первый же день она замещает секретаршу директора!
     - Оп-ля! - весело сказала Света и сбросила кофточку. Зрители зааплодировали.
     - Оп-ля-ля! - крикнула Света, одним движением с треском отдирая две кнопки "банан-ки" и швыряя юбку к стене. Толстяк поймал юбку и поднял над головой.
     - Оп-ля-ля-ля! - запела Света, ловко расстегивая лифчик, и потрясла грудями так, как тренировалась иногда в ванной перед зеркалом.
     - Браво! Бис! - кричали зрители.
     - А теперь - попка и пипка! - объявила Света, содрала трусики и ножкой послала зрителям.
     Аплодисменты переросли в овацию.
     Света повернулась спиной, прогнула талию и шлепнула себя обеими ладонями по ягодицам, сияющим в солнечных лучах.
     - Мягонькая, круглая и гладкая! - торжественно прокричала она. - Внимание!
     И повернулась передом, прижав растопыренные розовые пальчики к бедрам по обеим сторонам пушистого треугольника внизу живота.
     В такой позе она окаменела, вперившись в открывшуюся дверь. В дверях, уже в иной позе, окаменел директор.
     - Светлана! - неживым страшным голосом сказал он. - Что это???!!!
     Посетители вскочили по стойке "смирно". В руках их были машинально зажаты предметы Светиного туалета.
     - Светка!!! Тварь!!! - шепотом дракона проревел директор. - Убью!!!
     - Папочка!!! - в ужасе зарыдала Света со стола. - Я же замещала секретаршу!!!
     Неким образом вся одежда оказалась у ее ног, хотя никто из посетителей не шелохнулся.
     - Слезть!!! Одеться!!! Ко мне!!! Каменным гостем он пронесся мимо строя и
     мимо стола в свой кабинет. Посетители влипли в стену, как барельефы.
     Через час, благоухая валокордином, валерьянкой и коньяком, лежащий на диване директор раскрыл глаза. Секретарша совала ему под нос ватку с нашатырем, а дочь махала полотенцем. Он убедился, с трудом поворачивая глаза в глазницах, что все предметы туалета дочери вполне прикрывают ее тело положенным образом. И слабым жестом указательного пальца выслал секретаршу за двери.
     - Я делала все, как мне говорили, - перепуганно оправдывалась Света. - Ты же сам говорил: веди себя хорошо и всех слушайся.
     - Вот теперь объяснишь маме, почему я так поздно приезжаю домой, - прошептал директор.
     
     Бес в ребро
     
     "- Ой возьму палку! - сказала дама.
     - Возьми мою! - сказал Уленшпигель".
     Шарль де Костер, "Легенда об Уленшпигеле".
     
     
     Ягодицы ее были ошеломительны. Дрыглов увидел их и погиб.
     Они круглились и дышали под обтягивающим трикотажем тонких коричневых эластиковых брюк, подрагивая и гуляя при каждом шаге. И невольно Дрыглов, пошедший следом, как потерявший разум мальчик за гаммельнским крысоловом, повторял лицом каждое их движение. Необходимо было познакомиться.
     Наташа со своими ягодицами шла в радостных размышлениях. Только что ее приняли на работу секретаршей. Выходить следовало в понедельник, а предстоящие выходные принадлежали ей. Это и отражалось в походке молодой, но зрелой двадцатишестилетней женщины.
     "Зарплата хорошая, и начальник интеллигентный. Интересно, на какой день он станет приставать", - размышляла она.
     "И талия тонкая. И ноги длинные. Интересно, какое у нее спереди лицо", - размышлял тем временем старый ловелас.
     Он обогнал Наташу и обернулся. Но вместо чистого лица взор его привлекла большая упругая грудь, обтянутая тонким коричневым свитером. Наташа была блондинкой.
     От волнения Дрыглов забыл все многочисленные приемы знакомства. Мысли его путались от неконтролируемого желания.
     - Девушка, - спросил он неловко, - у вас закурить не найдется?
     - Не курю, - отрезала Наташа и ускорила шаг.
     - А который час?
     - Мужчина! Не приставайте!
     - Я понял, - грустно поник Дрыглов. - Вы не знакомитесь с мужчинами на улице.
     - Вот видите - вы все поняли.
     - Я понятливый. Видите - уже одно достоинство? Но - где же вы с ними знакомитесь?
     - Там, где вы не бываете.
     - Значит, это не в театре, не в филармонии и не в библиотеке, - перечислил он.
     Интеллигентность немолодого, уже с проседью, но сухощавого мужчины заставила ее смягчиться. "А он немного похож на моего нового начальника", - подумала Наташа.
     - Хорошо, - махнул он рукой. - Не надо знакомиться. Но можно мне проводить вас до того места, куда вы идете?
     - Ну, идите, - пожала плечами Наташа. Она ускорила шаг, и груди ее заколыхались, как воздушные шарики в праздник.
     - У вас каблук шатается, - заметил Дрыглов.
     - Вы сапожник?
     - Нет, - мягко сказал Дрыглов. - Я простой заместитель главного конструктора. Можно, я вас подвезу?
     - У вас есть машина? - Она взглянула на него по-новому и почувствовала, что действительно устала на высоких каблуках.
     Возле его машины она удивилась. На простом, хотя и чисто ухоженном "запорожце" виднелся инвалидский знак.
     - Вы инвалид? - сочувственно спросила она. И стала вглядываться, какого органа не хватает у нового знакомого.
     - Я уже привык, - ответил он горько и мужественно и распахнул перед ней дверцу. Стройные ноги Наташи с трудом поместились в удобный, но компактный автомобиль.
     - Это трагическая история, зачем она вам, - сказал Дрыглов, руля по улицам и имея в виду свое увечье.
     - Расскажите, не так уж я и тороплюсь, - мягко призналась Наташа и сочувственно положила руку ему на колено.
     - Что это?! - изумленно воскликнула девушка, отдергивая руку.
     - Это стоило мне всего счастья моей жизни, - печально и сурово ответил немолодой мужчина. И начал свой рассказ на ее невысказанный вопрос.
     - В молодости я был матросом, - так начал он свою одиссею. - Романтика дальних странствий увлекла меня. Я вязал морские узлы в любой шторм, стоял вахты в бури и швартовал свой корабль в самых далеких портах.
     И вот однажды мы приняли сигнал бедствия с иностранного судна. Капитан принял решение взять его на буксир. Но удар стихии разорвал буксировочный конец, и обрывок двухдюймового стального троса, лопнув как нитка, ударил меня и сбросил с палубы в бушующие волны.
     Товарищи спустили шлюпку и спасли меня. Но удар пришелся мне, как бы вам сказать... ниже середины тела. Еще недавно я был полным сил мужчиной - и вот вместо всего страшный шрам.
     Наташа ахнула и смахнула невольную слезу, упавшую ей на левую грудь, которая была ближе к Дрыглову. Он промокнул эту слезу правым локтем, оторвав его от руля.
     - Я долго лечился, - продолжал он. - Девушек у меня, конечно, быть не могло. Год я от потрясения лечился в психо-неврологическом диспансере. А оттуда меня отправили в знаменитый Рижский институт травматологии и ортопедии. Вы знаете, что там делают?
     - Бог миловал, - перевела дух Наташа, проникаясь сочувствием все больше.
     - Вообще там исправляют кривые и короткие ноги, - открыл Дрыглов и невольно покосился на Наташины ноги сквозь брюки.
     - У меня прямые и длинные, - успокоила она.
     - Но главное - там исправляют мужчинам мужские половые члены.
     Наташа покраснела от ассоциаций, а Дрыглов побледнел от воспоминаний.
     - Многие семьи распадаются, когда мужчина не удовлетворяет жену в постели, - поделился он.
     - Нельзя манкировать супружескими обязанностями, - защитила жен Наташа. - У женщин от этого бывают неврозы, а от них - все болезни. Посмотрите на любую цветущую здоровую женщину. Значит, у нее здоровый муж, а у мужа тоже все здоровое для исполнения супружеских обязанностей.
     - У меня тоже было все здоровое для исполнения супружеских обязанностей, - защищался Дрыглов. - Пока стальным тросом не оторвало. Море, знаете - это вам не жена, оторвет - и не заметит.
     - Вы познакомились со мной, чтобы рассказывать, как вам все ваши мужские органы в море оторвали? - рассердилась Наташа. - У меня тоже был один такой знакомый, все хвастался, что был полярником в Антарктиде, а оказался обычным импотентом! Мерзавец.
     - Операции в Институте травматологии мне делали под местным наркозом, и боль была нечеловеческая, - продолжил рассказ Дрыглов.
     - Расскажите, - заинтересовалась Наташа, снова кладя ему руку на колено и удивляясь. - У меня никогда не было таких знакомых инвалидов, - призналась она, сжимая руку и в руке.
     - Осторожно, - предостерег Дрыглов, - это может помешать мне тормозить на красный свет... Итак. Сначала делается глубокий надрез скальпелем в бедре. Потом - глубокий надрез скальпелем в животе...
     Наташа вскрикнула.
     - Это еще не все. Из собственного тела, из кожи и тканей, хирург буквально строит из ничего новый мужской половой член.
     - Член в бедре или в животе? - не поняла Наташа.
     - Внизу живота, между бедер, - объяснил Дрыглов. - Я вижу, вы очень неопытны в половом отношении, хотя и производите впечатление взрослой женщины.
     - Но... он же будет мягким?... - нерешительно спросила Наташа.
     - А вот для этого в него вставляют пластинки.
     - Пластинки? С музыкой? - удивилась она. - От музыки он твердеет? Вот почему многие мужчины любят музыку! - догадалась она. - Но как же их крутят, если они вставлены в член? И куда засовывают иголку?
     - Не смейтесь! Это специальные пластинки, без музыки. Они длинные и полукруглые, как разрезанный пополам пенал. Правда, нужное положение готовому органу надо придать руками, зато свою форму и размер он хранит вечно.
     - О! - Наташа округлила рот.
     - Но меня подстерегло новое несчастье.
     - Какое?
     - Хирург увлекся зарубежной методикой. Размеры пластинок он сделал по английской методичке. Ужас был в том, что он забыл перевести дюймы в сантиметры!
     - Дюйм - это сколько?
     - В два с половиной раза больше сантиметра.
     - То есть... - лицо ее вытянулось, лоб наморщился от расчетов.
     - Удлините обычный орган в два с половиной раза, - предложил Дрыглов, не вдаваясь в детали.
     Наташа развела перед собой руки, как рыбак, поймавший такую плотву. Потом плотва превратилась в матерую щуку. Потом Наташа превратила щуку в моль и захлопала в ладоши бурно, как будто хотела ее убить.
     - Какой вы молодец! - закричала она и поцеловала его в щеку.
     - Меня взяли на работу и выдали автомобиль, как инвалиду, - завершил Дрыглов. - Так и живу. Работаю как здоровый, а личная жизнь как у инвалида. Вы скрасите мое одиночество?
     Он снял ногу с газа и повернул ключ зажигания.
     - Куда мы приехали? - удивилась Наташа.
     - Играть в чижа, - пошутил он.
     - В какого чижа?!
     - В палочку-закидалочку.
     - Это уж скорее в городки получится. Под разговоры он привез ее к себе на дачу.
     Наслаждаясь на веранде пением лесных птиц, они страстно целовались, прижимаясь всеми телами. Наташа просунула быстрый трепещущий язычок к нему в рот, и он затрепетал даже спиной. В ответ он опустил руки с ее талии и наконец ощутил под ладонями и пальцами вожделенные ягодицы, которые и послужили причиной их знакомства. Сначала они были мягкими, как круглые подушечки, но под его нетерпеливыми и жадными прикосновениями стали упругие, как мячи.
     - Твоя попка приводит меня в экстаз! - сделал признание мужчина пылко. - Ты накачивала ее в спортивном зале?
     - Если спальню можно назвать залом, а половую жизнь - спортом, то да.
     - А где ты накачивала такие упругие груди? - поинтересовался он, задирая ее свитерок и целуя атласную кожу.
     - Их надо по утрам обкладывать колотым льдом, - объяснила Наташа. - От холода все сокращается и делается упругим.
     - Сокращается - да, - согласился Дрыглов. - А вот что делается упругим - это ты погорячилась.
     - Сейчас проверим!
     - От него щекотно! И потом, у меня в холодильнике нет льда.
     - А водка у тебя в холодильнике есть?
     - Кто же везет даму на дачу, если в холодильнике нет водки, - рыцарски удивился Дрыглов.
     Они сели за красиво накрытый стол. Для большей изящности Дрыглов не пожалел нарвать с клумбы цветов и украсить сервировку тонкой вазой.
     Наташа после первого тоста набрала полный рот водки и припала к его устам поцелуем. Она заставила его разжать губы и напоила пьянящим напитком из собственного рта. Голова Дрыглова закружилась. Счастье охватило его.
     - Это лучшая выпивка в моей жизни, - сказал он, закусив соленым рыжиком. - А другие рюмки у тебя есть?
     - Твой вопрос напоминает мне одну мою подругу, - сказала Наташа. - Она всегда жалуется, что муж почти никогда не дарит ей цветы. А если когда-нибудь приносит, то ей приходится тут же ложиться на спину и раздвигать ноги.
     - Разве у них в доме нет вазы? - удивился Дрыглов. - Нет, тебе я такого никогда не предложу.
     Выпив и закусив, они разожгли огонь в декоративном камине и решили перейти к предварительным любовным играм. Для начала Наташа решила поразить Дрыглова красотой своего тела. Она стала постепенно раздеваться, а он постепенно терял дар речи. Когда речь исчезла, он начал терять сознание.
     - А почему у тебя такие большие груди, дитя мое? - спросил он.
     - Это чтобы тебе было за что держаться.
     - А почему у тебя такие широкие бедра, дитя мое?
     - Это чтобы тебе было удобнее лежать между них.
     - А почему у тебя твои очаровательные волосы на лобке слева черные, а справа светлые? - удивился Дрыглов.
     - Я их крашу, - объяснила Наташа. - Иногда хочется быть блондинкой, а иногда - брюнеткой. Повернешься к зеркалу боком, посмотришь себе между ног - вот ты и брюнетка. Разве тебе не хочется разнообразия в жизни? Однако я сгораю от любопытства. У тебя есть линейка?
     - Конечно, - сразу понял ее намерение Дрыглов. - Ведь я заместитель генерального конструктора, мне часто приходится вечерами работать дома.
     Он принес Наташе линейку и стал ловко раздеваться, кидая части одежды по разным стульям. Когда на последний стул улетели белые шелковые трусы с именной монограммой, Наташа издала крик удивления. То, что сделали Дрыглову в Институте ортопедии и травматологии, могло бы травмировать призовую лошадь породы ганноверский тяжеловес. Это было среднее между городошной битой и жезлом регулировщика. Такими булавами запорожцы били по головам турецких янычар, поганивших истинную веру. А как поверить, пока сама не увидела.
     Но Наташа не могла доверять своим глазам, для этого она и просила линейку. Линейка оказалась сорокасантиметровая - ее не хватило.
     - Ты чемпион или слон? - сделала она комплимент мужчине.
     - Я сгораю от желания тебя, - отвечал тот, тяжело дыша и простирая руки к ее лучшим местам.
     Рука влюбленной женщины легла на его член надежно и умело, как ладонь гонщика - на рычаг скоростей. Нарастающее давление газа в цилиндрах, все убыстряющееся вращение колес, тугой ветер бьет и отлетает назад, все стремительнее мелькает мимо и несется заоконный пейзаж, сливаются в полосы постройки и деревья, - но вот бешено ревет гудок, с оглушительным грохотом и ревом вырывается мощный выхлоп, разбрасывая искры, и уже по инерции тихо подкатывает машина к пункту назначения: станция... стоп...
     - Ты чувствуешь - я могу сколько угодно? - спросил он.
     - Ты просто... феномен! - охарактеризовала Наташа единственно правильным словом его способности. - Но пора подумать и обо мне, правда?
     - Однако необходимо предварительно принять предохранительные меры, - вслух подумал Дрыглов.
     - Я совершенно здорова! - обиделась Наташа.
     - Ты плохо про меня подумала! - нежно укорил он. - Я имел в виду не принести вреда твоему здоровью и самочувствию.
     - Любить женщину в презервативе - все равно что нюхать розу через противогаз, - привела народную мудрость молодая женщина.
     - При чем здесь презерватив? - возразил он. - Нужна просто предохранительная шайба. Ведь природа, создавая тебя, в том числе твое лоно, вряд ли перепутала дюймы и сантиметры. Я же тебя проткну, глупая!...
     Он взял из холодильника небольшую дыню, прорезал в ней круглое отверстие большого диаметра и надел на свой орган так, чтобы из дыни торчало только нормального размера.
     - Теперь ложись на этот диван, - ласково сказал он и лег на нее сверху.
     Наташа простонала, закрыла глаза, закусила губу и обняла его спину стройными скрещенными ногами.
     - Милый, еще, - попросила он. - Это даже интересно - дыня такая прохладная после холодильника. Сожми руками мою милую попку сильнее, пожалуйста!
     Он исполнил ее просьбу и имел два раза без перерыва.
     - А теперь я хочу встать лошадкой, - сказала она, разомкнув веки.
     - Лошадкой - это как? - удивился опытный Дрыглов.
     - Мне не нравится вульгарное слово "раком", - объяснила она. - А поза нравится.
     Она изящно и легко перетекла из позы в позу.
     - Видишь, какая у меня тонкая талия и округлый зад? Ты можешь шлепать по нему руками. Ну же, я прошу тебя!
     Мог ли он ей отказать?...
     После пятого оргазма немолодой мужчина почувствовал, что слева в груди ему что-то давит. Он сделал перерыв и принял таблетку нитроглицерина.
     - Ничего, ты еще совсем молодой, - приободрила Наташа. - Я хочу сесть на тебя сверху. Только пойдем на ту кровать, где зеркало, я тоже хочу все видеть.
     Расширенными глазами она следила в зеркало, как огромный жезл Дрыглова ритмично исчезал в нежных складках ее лона между раздвинутых атласных бедер, и снова показывался наружу, чтобы снова уйти в вожделенную женскую плоть.
     А Дрыглов наслаждался и одновременно прислушивался к нарастанию жжения за грудиной. Но счастье наслаждения превозмогало тревогу.
     Утром счастливая и удовлетворенная Наташа вспомнила о неотложных домашних делах. Ей следовало отдохнуть перед приходом на новую работу. Дрыглов проводил ее на станцию и долго махал вслед уносящейся электричке.
     Вернувшись на дачу, он вдруг схватился за сердце и упал на пол, издавая хрип. Последней мыслью было, что на даче нет телефона, и более он никогда уже ни о чем не думал...
     ...Наташа узнала о случившемся из газет.
     
     Рассказ о гнусном пороке
     
     ...И рука смелее бродит вдоль прелестного бедра.
     Генрих Гейне
     
     
     Тема эта ужасна, но негодование переполняет меня и не позволяет молчать! Как человек, как отец, как производственник с двадцатилетним стажем работы на одном месте я обязан предостеречь всех от коварной опасности. Нет, поистине нет повести печальнее на свете!...
     Мои поруганные надежды и замаранные мечты взывают к отмщению. Кто бы мог подумать: средь бела дня, в центре большого города, когда ничто, казалось бы, не предвещает беды... Но беда часто рядится в невинные одежды.
     Теперь жизнь моя разбита. Погибло сердце, не в порядке и другие внутренние органы. А причиной этому ужасное событие.
     После уроков в школе мой сын Славик, десятиклассник и отличник, шел домой, чтобы отдохнуть и приступить к выполнению домашнего задания. И уже в двух кварталах от дома его вдруг окликнули:
     - Молодой человек! Простите, у вас не найдется пять минут свободных?
     Он оглянулся. На тротуаре в тени желтеющей акации стояли две девушки. Они были примерно его лет - может быть, чуть-чуть старше.
     У нашего десятиклассника нет не только пяти минут свободных, но даже пяти секунд! Однако девушки смотрели кротко и беспомощно, и воспитание дало себя знать. Славик был приучен всегда помогать женщинам, старикам и детям.
     - Вы бы не могли нам чуть-чуть помочь? - спросила та из девушек, что была пониже ростом.
     И участь злосчастного была решена.
     Она была стройной невысокой брюнеткой в короткой кожаной юбке. Черная челка падала на подведенные глаза, и глаза смотрели доверчиво и неопасно.
     - Вы бы не помогли передвинуть нам шкаф? - попросила она и объяснила: - Мы с подругой сняли недавно комнату, а дверь в ванную загорожена шкафом - так хозяйка оставила. А ведь необходимо соблюдать правила личной гигиены, особенно в теплое время года. А шкаф тяжелый, трехстворчатый, самим нам не справиться. Меня зовут Ира, - и протянула маленькую и теплую твердую руку.
     О, лучше бы невинному юноше бежать со всех ног от этого иудина рукопожатия! Но рыцарская наследственность взяла верх.
     - Очень приятно, - сказал Славик и пожал Руку.
     - Таня, - представилась вторая подруга, высокая блондинка с чрезмерно и преждевременно развитыми женскими формами. У нее был сонный взгляд развратных светлых глаз, но невинные юноши еще не искушены в таких взглядах, и бедный Славик познакомился с ней тоже. А лучше бы, быть может, он пал в бою!...
     Они повели его за угол, потом какими-то дворами, потом по темной лестнице и наконец привели в квартиру.
     Перед дверьми брюнетка Ира прислонилась к нему бедром, а блондинка Таня грудью, и Славик сильно удивился. На площадке было вполне достаточно места, чтобы не толкаться вторичными половыми признаками.
     - На самом деле у нас испортился замок, - объяснила Ира их поведение. - Но мы боялись, что если сказать вам это сразу, вы можете подумать, что мы хотим с вашей помощью ограбить чужую квартиру, и решили сначала сказать про шкаф.
     И протянула Славику ключи.
     В детстве мой сын занимался в кружке "Умелые руки". Ему не составило труда вставить ключ в замочную скважину и повернуть его два раза против часовой стрелки. То же самое он сделал со вторым ключом, и дверь открылась.
     - Ах, какой ты молодец! - захлопали в ладоши девушки и поцеловали его с обеих сторон. Куда поцеловали? Ира в левое ухо, а Таня в правое: языком, глубоко, с лизанием и развратным поворотом. У бедного мальчика произошла эрекция.
     - По-моему, ты возбудился, - заметила Ира и цинично схватила его сквозь школьные
     брюки за девственный половой член. У Славика стало сухо во рту и зелено в глазах.
     Он хотел убежать, но мысль о тяжелом шкафе, который девушки не могут передвинуть сами, заставила его остаться.
     Шкаф, по его мнению, был не трех-, а двухстворчатый. Пять раз он пересчитал створки, и даже письменно, но их все равно оказывалось две.
     - Не будь таким занудой, - отмахнулась Ира. - Какая разница, сколько створок у шкафа - главное, чтоб мальчик был хороший. Давай, двигай!
     Шкаф стоял в другом конце коридора от ванной и мог помешать зайти туда разве что жирафу. Но Славик послушно стал его двигать.
     - Нет, - сказала блондинка-Таня, - так хуже. Двигай обратно!
     Славик удивился женским капризам, но стал двигать его обратно. Он знал, что женщины вообще не могут места найти своей мебели.
     - Бедненький, - сказали девушки, - ты поработал и устал - вон какой мокрый. Надо дать тебе отдохнуть и выпить.
     Примерный мальчик, Славик никогда не употреблял спиртных напитков. Но эти твари заставили его не только выпить полбутылки коньяку, но еще и закурить! Сами они тоже курили и пили коньяк.
     Сердце у Славике дрожало от колен до пупка. Он уже чувствовал что-то нехорошее.
     Тем временем Ира села в кресле так, что ее короткая кожаная юбка задралась чуть не до пояса, и стали видны загорелые бедра до самого верха и белые кружевные трусики. А Таня склонилась над столиком так, что в вырезе блузки стали видны ее молочные белые груди во весь пятый размер до самых сосков.
     Славик побагровел до слез и закинул ногу на ногу, чтобы было меньше видно, какая у него эрекция. Бедный мальчик стеснялся.
     - Что-то мне стало жарко, - сказала Таня. - Пойду приму душ.
     Она скинула блузку и в одном лифчике пошла в ванную. Сначала оттуда отчетливо донесся характерный звук. Такой звук обычно издает унитаз, если писать в него не по стеночке, а прямо в воду.
     - Писать хотела, но постеснялась сказать, - прокомментировала Ира. - Кстати, если тебе тоже надо, ты не стесняйся. Что естественно - то не безобразно, что не безобразно - то прекрасно.
     Славик тоже имел полный мочевой пузырь, но от этих слов он вспыхнул, как маков цвет. Стресс заглушил всякие позывы к мочеиспусканию - теперь он был готов терпеть хоть неделю и даже провалившись под землю.
     Из душа теперь послышался звук душа. Его прервало испуганное ойканье.
     - Пойду-ка я посмотрю, что она там делает, - обеспокоенно вскочила Ира и поскакала в ванную.
     Славик предпринял поспешную попытку уйти. Он уже начинал понимать порочность этих девушек, юных лишь внешне. Но замки оказались закрыты таким образом, что не открывались.
     Из ванной раздавался плеск и русалочий смех.
     Оттуда вышла Ира в голубом коротком халатике, перетянутом в осиной талии, и попросила:
     - Славик, я совсем забыла. У нас в ванной кран течет, ты не посмотришь, в чем дело? - И польстила нежно и лукаво: - Ты ведь у нас такой умелый... рукодельник! Да не стесняйся, мы одеты!
     Славик, ведомый этой осой за руку, вошел в ванную и, отдернув пластиковый занавес над ванной, увидел, что Таня вовсе даже не одета, а совсем раздета. Для того ли наградила природа человека зрением, чтобы невинный юноша неожиданно видел такой разврат!?
     На уровне своего носа он увидел мокрые русые волосы на лобке, и капли воды стекали по ним. Он увидел нежный белый живот с узелком девичьего пупка. Над пупком были два розовых соска от грудей. Сами груди он тоже увидел - еще бы юноша с нормальным зрением не увидел молочные железы пятого размера в двадцати сантиметрах от своих глаз.
     А над грудями улыбались светлые и наглые глаза рано развратившейся девицы.
     Славик обернулся, чтобы укорить Иру за ложь - и позади себя увидел что же? Тоже волосы на лобке, но уже черные, и тоже соски над пупком, но уже коричневые. Побег стал невозможен. В футболе такая комбинация называется "коробочка" и карается судьей удалением с поля. (Но о судье разговор еще впереди.)
     - Раздевайся, пупсик, - сказал Ира. - А то ты замочишь свою одежду. И тогда тебе не в чем будет идти домой.
     - И тебе придется сидеть здесь, пока она не высохнет, - поддержала Таня. - А до этого момента ты не досидишь, потому что раньше мы замучим тебя до смерти половыми излишествами. (Конечно, она выразилась иначе, но повторить ее циничные выражения невозможно.)
     Славику пришлось раздеться. Главная подлость заключалась в том, что кран работал вполне нормально. Любой сантехник послал бы этих девиц подальше с их претензиями. И содрал треху за вызов.
     Но нет, еще не в этом оказалась главная подлость!
     Ира влезла в ванну к Тане и стала медленно намыливать подругу. Сначала она развернула ее спиной к Славику и велела смотреть, как она намыливает бело-розовые круглые Танины ягодицы. Потом развернула ее передом и скомандовала следить, как она намыливает ее полные груди, округлые бедра и русый треугольник внизу живота. А потом настало самое ужасное!
     Она раздвинула Тане ноги и стала подчеркнуто медленно намыливать ей половые губы. Губы были сморщенные и розовые, и они увеличились и показались краешками из русых завитков в белой пене. Розовый кончик клитора высунулся, как нахальный и озорной розовый язычок. Ира стала его медленно намыливать средним пальцем правой руки, и ее подруга прикрыла глаза и застонала.
     Постонала она, постонала - и тоже сунула руки подруге между ног. Тут они вдвоем стали стонать и двигать своими ягодицами туда-сюда - пара белых и пара смуглых.
     Мерзавки оказались лесбиянками!
     А на эрегированный член бедного Славика они повесили полотенце и с хохотом указывали на него пальцами! А поскольку бедный член стоял очень твердо, они сняли с крючка мешочек с кремами и тоже за шнурок на него повесили.
     - Молодец, - похвалила Таня. - Хороший из него был бы часовой - стоит себе и стоит.
     - А вот любовник из тебя - как из твоего Васи оратор: встанет - и молчит, - издевательски укорила Ира.
     Два раза они испытали оргазм - а юноша стоял с полотенцем на члене и ждал, чтобы подать, когда эти лесбиянки окончат водные процедуры.
     Но и окончание их не сулило ему ничего хорошего.
     Они заставили его влезть в ванну и стали мыть в четыре руки, критикуя и обсуждая анатомию и развитие его половых органов. От этой циничной критики у органов произошел оргазм. Хоть здесь негодяйки были наказаны! Половина попала Ире прямо в живот, а половина Тане - прямо в лицо, она как раз наклонилась, чтобы лучше видеть и критиковать.
     Это был первый оргазм юного мальчика. И он прошел в таких криминальных условиях! Счастье хоть то, что с гигиенической точки зрения все было приемлемо. Но от потрясения Славик потерял сознание.
     Припомните свой первый оргазм, сами. Разве вы не были готовы потерять от потрясения сознание?
     Вы думаете, несчастный дождался сочувствия? Сейчас! Ему сунули (о нет, к счастью, не то, что вы подумали) нашатырь под нос, отхлестали свернутым в жгут мокрым полотенцем по упругим ягодицам спортсмена и заставили смыть с девок все следы своего непроизвольного восторга.
     Но избавление не наступило и после этого.
     Его заставили встать на четвереньки. Таня надела на голое тело сапоги и села на него верхом. А Ира надела на голый зад кожаную юбку, на голый бюст - кожаную жилетку, а из шкафа достала собачий арапник. И два часа они хлестали мальчика по ягодицам, заставляя возить себя вскачь вокруг комнаты! (А ведь это уже садизм! Это уже подсудная статья!)
     Волосы их больших половых губ оказались очень жесткими и натерли ему нежную юношескую кожу на пояснице. А паркет оказался очень твердым и набил синяки на локтях. А кончик хлыста попадал по ягодицам больно, а по мошонке - почему-то не больно, и у него все время была эрекция. А они его за это ругали и говорили, что стоячий орган тормозит об воздух во время скачки.
     Правда, они накормили его пельменями и напоили портвейном, потому что коньяк кончился. Если бы несчастный знал, граждане, каким унижениям подвергается мужчина за тарелку пельменей и стакан портвейна! Он бы вбил им эти пельмени меж тех уст, откуда никогда не выходило человеческое слово!
     Они сообщили, что родом из деревни. Скажите мне, как называется эта деревня, и я переселю ее в Магадан!
     - Нам не удалось стать доярками, но мы играли в них в детстве, - сказала Таня.
     - Главное для доярки - хорошая корова, - добавила Ира.
     Они надели на голые попки передники, присели на корточки с обеих сторон Славика и заставили его опять встать на четвереньки и смотреть им по очереди между ног и рассказывать, что он там видит. Что хорошего может увидеть десятиклассник между ног? Вот именно!
     А сами стали "доить коровку", глумливо подставив молочный бидончик. И когда "коровка" все-таки "дала молоко", стали угрожать, что не перестанут, пока бидон не будет полный.
     - Для повышения удоев рекомендуется включать классическую музыку и делать массаж вымени, - сказала Таня.
     Но вместо классики включила буржуазный рок-н-ролл, хотя массаж и стала делать.
     - А если удои низкие, то коровку отправляют на мясокомбинат, - пригрозила Ира и принесла из кухни кухонный нож.
     Тут Славик нож у них отобрал и доиться больше не захотел. Но когда он хотел уйти домой, оказалось, что его одежда плавает в ванной. Идти домой было не в чем. Тем более что настала, тем временем, середина ночи.
     Подруги стали готовиться ко сну. Они разложили двуспальный диван и застелили свежими простынями. Но когда измученный Славик хотел лечь на диван и поспать хоть немного перед завтрашней контрольной по математике - его спихнули на пол!
     И вот настала ночь. Она принесла отдых?! Чтоб так отдыхали наши классовые враги - американские империалисты!
     Весь остаток ночи две развратницы занимались на своем диване лесбийской любовью. Они щекотали руками друг другу половые губы и клиторы. Они потирались промежностями одна об другую. Они ложились валетом и лизали друг друга между ног розовыми язычками.
     - Ой-е-е-е-е-е-е-е-ей!... - пищала блондинка Таня.
     - Ах-х-х-х-х-х-х-х-х!... - хрипела брюнетка Ира.
     А когда мой сын хотел приблизиться, они ударили его собачьим хлыстом!
     И всю ночь до рассвета несчастный положительный ученик был вынужден заниматься онанизмом на собачьем тюфячке! Есть ли на свете страдание горше?!
     Контрольную и все остальные уроки он проспал в забытье, измученный на оскверненном тюфячке. А потом - ему швырнули в лицо одежду и выгнали вон. Одежда была предательски выстирана и выглажена, сухая, чтобы скрыть следы преступления.
     И бедный Славик пошел домой. Он был осквернен и надруган - и при этом все равно не был допущен к таинству любви. Представьте себе состояние чистого, но темпераментного юноши. Какие чувства и мысли его обуревали!
     Уже на подходе к дому он встретил соседку из девяноста третьей квартиры, пенсионерку Елену Трофимовну.
     - Простите, молодой человек, - окликнула она. - У вас бы пять минут не нашлось?
     Славик споткнулся, будто его подстрелили. Елена Трофимовна поднялась с лавочки в тени акации.
     - Вы бы не помогли мне чуть-чуть передвинуть шкаф? - спросила она.
     Глаза у Славика сузились. Он тяжело задышал.
     - И дверь в квартиру надо помочь открыть? - утвердительно спросил он.
     - Надо! - обрадовалась простодушная старушка. - Уж я как с этими ключами кажный раз мучусь-мучусь!...
     - Ну пошли, - со скрытой угрозой сказал Славик.
     Они вышли из лифта и, легко проворачивая ключ в замке, он спросил:
     - А шкаф - он в ванную мешает свободно проходить?
     - Точно! - обрадовалась пенсионерка. - Именно что мешает. А ты как угадал?
     - Уж я угадал, - процедил Славик. - И кран в ванной надо бы посмотреть, что-то он плохо работает, верно?
     - Ой и верно! А посмотришь, чегой там?
     - Посмотрю, - тяжело пообещал Славик и втолкнул ее в прихожую.
     - Сымай штаны, стерва!! - не владея более собой, заорал он.
     - А?! - перепугалась она, не поняв.
     - Ложись, сука!!! Ноги раздвигай, гадина!!! - И повалил ее не пол.
     И тогда перепуганная пенсионерка завопила дурным ревом, как кастрируемый кот:
     
     - Н-НЬ-НЬ-НЬЯ-ЯА-А-АА-АА-АА-АХ-ХРР-ХХРРР!!!!!!!!!!!!!!!
     
     И соседи, слыша этот рев, на два оборота провернули ключи в своих замках.
     ...Славику дали одиннадцать лет за изнасилование с причинением телесных повреждений при особо циничных обстоятельствах. Школу он так и не закончил. Также в тюрьме нет института.
     Общество потеряло полезного члена.
     Суд не захотел принять во внимание все то, что я вам сейчас рассказал. Прошу считать мой рассказ также кассационной жалобой.
     Моя трудовая биография кончилась несправедливостью и параличом. На инвалидности теперь я смотрю из кресла на колесиках, как шумит мимо балкона большая жизнь...
     А самое ужасное - у дочери появилась новая подруга. Это невысокая брюнетка в кожаной юбке на тонкой талии. И вчера дочь не пришла ночевать домой.
     Прошу помочь чем можете. Я не в состоянии сам броситься через перила в кресле на колесиках. И никто, никто не моет меня в ванне уже третий месяц, кроме приходящего санитара, грубого волосатого мужика.
     
     
     ПАПКА 2. Голубая с красными тесемками. Февраль
     
     Интриганы интимных горизонтов
     
     Высшей ценностью у них считается совокупление,
     но об этом не принято говорить публично.
     Марк Твен, "Письма с Земли".
     
     
     - Он трахнул жену нашего главного. Как вам это понравится? - И старший редактор отдела прозы Желтоперышкин откинулся на спинку стула.
     Гробовое молчание установилось в кабинете. Младший редактор Клячин уткнул взгляд в груду рукописей. Ответсекр Рубилин стряхнул сигаретный пепел мимо пепельницы.
     От расположения духа и состояния нервов жены главного редактора полностью зависело течение дел в редакции. Ни шатко ни валко течение несло коллектив от зарплаты к зарплате, иногда закручиваясь в маленький водоворот премий. И вот запахло тихим омутом, в котором черти - самые невинные из обитателей.
     - Говорил я - нельзя доверять судьбу женщины качеству импортной продукции, - зло сплюнул Рубилин и раздавил окурок.
     Крупная осенняя муха ударилась в стекло, как самоубийца головой.
     Упомянув импорт и его влияние на женщин, Рубилин имел в виду отнюдь не бюстгалтер. Неназванный товар был хорошо известен всем - его покупали вскладчину, в невинно мелких размерах нарушив закон о валюте.
     Пять лет назад, с назначением нового главного, жизнь редакции превратилась в сущий ад. Новая метла не просто мела чисто. Стальная щетка уличного автоуборщика была по сравнению с ней полировочной бумагой.
     Главный орал, как маршал на параде. Вкус его был тонок, как бревно в глазу. Предложенные в номер материалы он рубил решительнее, чем кавалерист шашкой рубит лозу на окружных соревнованиях. Когда из высоких двустворчатых дверей раздавался рев разъяренного льва, сидящая в приемной завредакцией Антонина Ивановна в отчаяньи взмахивала полными руками и, схватив из ящика письменного стола сверточек, бежала в туалет менять мокрые панталоны на сухие. С работы она уходила с прачечным свертком.
     Интеллигентные сотрудники с высшим гуманитарным образованием превратились в сыщиков. Жизнь главного была подвергнута анализу вдоль, поперек и в глубину.
     Ларчик открылся просто. Достигнув высокого назначения, о котором мечтал всю жизнь, главный женился накануне вступления в должность. Как принято у творческих личностей, он сменил старую жену на новую. И наутро понял потаенный смысл фольклорной идиомы: "Дышло тебе в глотку, чтобы голова не болталась". Эвфемизм "дышло" и оказался его слабым местом.
     Новая жена была вчерашней студенткой, и понятной целью ее жизни на данном этапе была прописка. Муж прописал жену в квартиру, а жена прописала ему ижицу. В сущности, этой бытовой и даже банальной трагедии можно было посочувствовать.
     Назвать жену секс-бомбой было все равно, что тактический ядерный боеприпас назвать малокалиберной гранатой. Ее звали Норочкой, а правильнее в таком случае было бы назвать норочкой тоннель метрополитена. Такие норочки становятся братской могилой морально неустойчивых мужчин.
     Но ворота этого метро были буквально стальные. В первую брачную ночь муж убедился, что стенобитный таран изобрел неудачник в половой жизни. Час за часом он честно трудился, как шахтер с отбойным молотком, но это была лава не по его квалификации.
     Норочка помогала, как могла. Она стонала, кричала, извивалась, энергично двигала обширными ягодицами вверх и вниз, кусалась и царапалась.
     В кабинет главного редактора измученный муж впервые вошел с запудренным синяком под глазом. Таков оказался гонорар за нелитературный труд.
     Начался ад. Прошлого главного оплакивали, как безвременно усопшего святого.
     Через неделю Норочка влетела в редакцию. Бюст ее рассекал воздух, как спаренные боеголовки ракет большой мощности. Ягодицы двигались с силой паровой машины. Глаза сверкали от переизбытка гормонов. Редакция втянула головы в плечи и углубилась в текущие дела.
     Норочка повернула ключ в дверях мужниного кабинета и потребовала исполнения, наконец, супружеских обязанностей. С косяка в приемной посыпалась штукатурка. Через час к главному вызвали "скорую". Еще через час он объявил выговор Рубилину и лишил квартальной премии Желтоперышкина.
     - Надо что-то делать, ребята, - сказал после окончания рабочего дня Рубилин, разливая по стаканам "Хирсу".
     - За успех! - поддержал Желтоперышкин, и стаканы со звоном столкнулись, расплескивая рыжую влагу на нечитанные рукописи молодых и безвестных дарований.
     Нахрюкавшись, друзья выработали план действий. Желтоперышкин взял на себя достать у друга-ветеринара конский возбудитель. Рубилин обещал сделать так, чтобы Норочку пригласили в редакцию на совещание, а главного в это самое время вызвали к начальству. А Клячину предстояло исполнить супружеские обязанности своего главного редактора.
     - Почему я? - жалобно отбрыкивался несчастный и, по традициям всех редакций, вполне бесправный и безгласный младший редактор.
     - Во-первых, это приказ, - объяснил Рубилин.
     - Во-вторых, ты еще молод, и потенция, судя по взглядам, которые ты бросаешь на поэтесс, у тебя высокая. Даже слишком, - польстил Желтоперышкин.
     - В-третьих, считай это поощрением, - сказал Рубилин. - Я же вижу, что ты к ней неровно дышишь.
     - В-четвертых: не лишишь ее этой проклятой девственности - пиши заявление об уходе, - заключил Желтоперышкин.
     После "Хирсы" пили "Агдам", Клячин плакал и порывался писать завещание на обороте стихов в юбилейный номер.
     "Конский возбудитель" оказался страшен. Клячин ощутил себя незначительным самоходным лафетом, пристроенным к мощному орудию, заряды которого неудержимо просятся к бою.
     Перед дверью ему расстегнули брюки и втолкнули в кабинет.
     - О! - заинтересованно сказала Норочка.
     - Ого! - сказала она через тридцать секунд.
     - А? - спросила она еще через тридцать секунд, молниеносно раздевшись.
     - Ну! - потребовала она, раскинувшись на кожаном кабинетном диване в позе морской звезды.
     - АААА! - отчаянно закричал Клячин и бросился так, как из окопа бросаются на встречный пулемет.
     Атака на пулемет заканчивается горой трупов и перегретым стволом. Диван был сломан. Норочка напоминала семгу под майонезом. Но створки проклятого медвежьего капкана были целы!
     - Уволю, - пообещала Норочка, открывая злые глаза.
     Клячин сидел на столе главного и уныло рассматривал еще недавно столь мощное свое достоинство. Сейчас достоинства там было не больше, чем в тряпичном маятнике навсегда сломанных часов...
     Хромая и растопыривая ноги, Клячин вернулся в кабинет и раздраженно швырнул в Желтоперышкина пачкой презервативов.
     - Следующий! - прохрипел самоубийца и потерял сознание.
     Желтоперышкин побледнел и кинул в стакан с водкой две крупные желтоватые таблетки конского возбудителя. Почему-то мелькнула мысль о Распутине, которого не брали ни яд, ни пуля.
     Его принесли через час. У несчастного еще хватило сил попросить похоронить его на кладбище в Комарове.
     Рубилин второй раз вызвал "скорую". Ощупал внутренний карман, махнул рукой, перекрестился и строевым шагом вошел в кабинет главного.
     Судьба была к нему милостива. Освидетельствовав жалкий отросток и выслушав жалобный лепет о двоих детях и еще двух внебрачных, сделанных собственноручно, цирцея махнула рукой и грудями. Рука упала, груди мотнулись, Рубилин получил пинка и вылетел вон.
     Тогда и возник план. Ответсекр дружественного журнала вскоре летел во Францию. На конференцию прогрессивных журналистов. После долгих уговоров он согласился.
     Отколовшись вечером от делегации, он улизнул на Пляс-Пигаль, в квартал красных фонарей. В ужасе шарахаясь от парижских проституток и нервно поглядывая на часы, он вошел в лавочку, торгующую атрибутами разврата. От обилия обнаженных тел всех полов на глянцевых обложках его прошиб пот. Но жажда наживы не позволяла отвлекаться от цели.
     Витрина была полна искусственными фаллосами всех размеров, цветов и форм. Продавец услужливо улыбнулся.
     Все остальное время пребывания в прекрасном Париже чужой ответсекр трясся от страха и питался привезенными консервами.
     Трое друзей сняли деньги со сберкнижек. Торг был долгим. Купец переводил водку и икру во франки, франки - в мохер, мохер - в рубли, и сумма получалась ужасная.
     - Сколько бы я мог заработать, если бы не ваш хрен моржовый! - потрясал товаром поставщик. - Мне еще надо подарки семье купить, и чтоб все было французским!
     Он вытряс из несчастных четыреста рублей! Но фаллос иногда стоит и больше. Иногда он, как свидетельствует история, дороже самой жизни.
     - Красавец! - любовался Рубилин, взвешивая в руках нежно-розовый лом, годящийся для скалывания льда с тротуаров.
     Желтоперышкин заправил четыре батарейки в длинную полость, как патроны в магазин винчестера. Он нажал красную кнопочку, и фаллос затрясся крупной тряской, как скорострельная зенитка.
     - А мощность! - восхитился старший редактор.
     Клячин налил в дырочку под пластиковой мошонкой стакан воды, подогретой согласно инструкции, и нажал синюю кнопочку. Ударил мощный фонтан.
     - Лучше, чем в Петергофе! - оценил он. К искусственному супермену прилагался тюбик крема и флакончик духов.
     Вот это механическое чудовище и подарили Норочке. Проблема была разрешена. Гибрид фурии и валькирии успокоился. Изобретательский гений человечества победил человечества же половую силу.
     - Если бы и этот Жан ей не сломал - тогда только на полигон, и из бронебойной пушки, - рассудил Рубилин, возвращаясь к своим прямым обязанностям.
     Таким образом, фаллос жрал батарейки, как пулемет патроны, и удовлетворял Норочку. Норочка удовлетворяла главного путем готовки обедов, которые главный стал со страху жрать тоже почти с пулеметной прожорливостью. А редакция работала.
     И тут в редакции появился практикант. Пришел он на месяц, но за месяц рушились целые царства. Ему хватило и недели.
     Этот здоровенный парняга с хитрыми поросячьими глазками был себе на уме. На этом уме было одно: кого бы еще сделать жертвой своих самых низменных страстей. Поручик Ржевский рядом с ним выглядел бы как маленький лорд Фаунтлерой.
     В первый же день он совершил анальный половой акт с машинисткой Наташей. Из всех женских достоинств у Наташи была разве что круглая попка. На ней она сидела на стульчике и перепечатывала бесконечные рукописи в номер. Рукописи становились удобочитаемее, но зад сплющивался. После сдачи номера его приходилось просто расправлять руками. Правда, для этого всегда находились добровольцы из мужчин. Наташа озабоченно следила за правильной геометрической формой своего зада.
     Практикант Втыкалов вошел в машинописное бюро, сзади подмышки приподнял Наташу со стула, обнажил ей ягодицы и, даже не расправляя их, совершил не одобряемый медициной акт. Вазелин он по явному жлобству не применил, а вместо этого зажал бедной машинистке рот, чтоб ее верещанье не отвлекало от работы остальных сотрудников.
     Правда, после анального он совершил вагинальный акт, что примирило девушку с действительностью. Но редакция насторожилась. Сияющее лицо машинистки не давало сомнений в истолковании.
     Назавтра Втыкалов осчастливил завредак-цией Антонину Ивановну. Учитывая ее предпенсионный возраст, это было непросто. При этом Антонина Ивановна одной ручкой махала, как мельница, а другой отказывала по телефону известному городскому графоману.
     И вот вчера ему на глаза попалась Норочка. Она принесла в судках обед мужу. Даже если удовлетворить женщину механически, она все равно делается заботливой.
     Втыкалов увидел Норочку и сделал стойку. Груди Норочки выпятились, а ягодицы окаменели. В приемной проскочила молния.
     Втыкалов посмотрел мимо плеча Норочки на приоткрытую дверь кладовки, где лежали кипы старых журналов. Норочка перехватила его взгляд, оглянулась и поставила судки на пол.
     Задвижка двери щелкнула за ними. Втыкалов с размаху задрал Норочке юбку.
     - А ты сможешь? - с надеждой и недоверием спросила она, расстегивая ему брюки и таким образом принимая участие в редакционной практике студента-заочника.
     - А чего тут мочь? - удивилась надежда и будущее редакционной деятельности. И продемонстрировала лучшей половине главного редактора, что имитация природы всегда недотягивает до оригинала. Парижские палкоделы были посрамлены.
     - О боже мой! - воскликнула жена столь же молодая, сколь и чужая, и оттого еще более прекрасная. Глаза и бедра ее распахнулись. Нетерпеливые руки жадно схватились за предмет, сулящий наслаждение.
     - Скажи мне что-нибудь... - слабым нежным шепотом попросила она. - С моим пластмассовым Жаном много не поговоришь.
     - Руки убери, - попросил Втыкалов.
     - Зачем?
     - Мешают.
     - Чему?... Ах, да... Нет, скажи что-нибудь хорошее!...
     - Ив грудь пылающий задвинул! - процитировал Втыкалов и в подтверждение своих слов задвинул. Он был честный молодой человек, и насчет груди не соврал.
     - До самого сердца... - пролепетала Норочка и закрыла глаза.
     Как хороши и полезны бывают подшивки старых журналов, если на них сидит голая женщина, переходя в лежачее положение! А если ей при этом есть чего и кого ради принимать все эти затейливые позы - следует признать, что нет на свете ничего прекраснее толстых журналов. Разве что толстые... но это рассказ о редакции, а не о сексологической консультации.
     Норочка выползла из кладовки неуверенно, как будто из нее вынули кости и нафаршировали тело сладким сливочным кремом. Втыкалов же по выходе отряхнулся бодро, как деревенский петух после случайно забредшей в курятник индюшки, перед которой он не сплоховал.
     Сравнение оказалось не в пользу француза Жана. Норочка требовала только Втыкалова. Практикант же блудливо пах чужими духами и помадами. Это сулило неисчислимые беды.
     Главный явился на летучку с фонарем под глазом. Антонина Ивановна побежала со сверточком в туалет. Машинистка Наташа намертво прилипла к стулу. Желтоперышкин задумчиво перечитывал свой выговор. Рубилин сосал валидол и что ни попадя.
     После работы их удостоил приглашения в свой кабинет замглавного Безмыльный-Лазеев. Он распечатал поллитровку и приступил.
     - Дело плохо, ребята, - так начал свою речь Безмыльный-Лазеев. - Нужны меры. Есть план. У кого есть деньги?
     Денег не было, но у каждого был совет.
     - Оставьте ваши советы, лучше помогите материально, - отмахнулся Безмыльный-Лазеев. - Вы знаете, почему Втыкалов учится на заочном? Он отправил в больницу своего замдекана дневного отделения. А знаете, с чем отправил? С разрывом промежности. А знаете, чем он ее разорвал? Прошу угадать с трех раз.
     Сотрудники похолодели. До них дошло, какой опасности они избегали до сих пор.
     Трудна и опасна служба журналиста! Никогда не знаешь, кто и в какой момент разорвет тебе промежность.
     - Главный пьет только коньяк "КВВК", - сказал Безмыльный-Лазеев.
     - Ну и что? - не понял Руби л ин.
     - А Втыкалову и водка за высший сорт сойдет, - продолжал замглавного.
     - Это вы к чему?... - стал соображать Клячин.
     - К тому, что деньги на бочку. Если мы переведем главного на другой тип удовольствия, то плевать ему будет на Норочку. Может, вообще разведется.
     - А Втыкалова ты спросил?
     - А кто практикантов спрашивает? Дать редакционное задание. Он практику зачесть хочет?
     В понедельник Безмыльный-Лазеев вошел в кабинет главного со свертком и аккуратно влил в шефа литр под рассказы об его гениальности и незаменимости.
     - А за ваш талант?
     - А за любовь к вам коллектива?
     - А за ваше огромное будущее! Главный открывал рот и глотал послушно,
     как доверчивый ребенок, которому бабушка заговаривает зубы.
     Отдел прозы в это время накачивал водкой практиканта. Когда ему дали прочитать двоящийся в глазах приказ, он уже не удивился.
     - Ам-м-мможет, сначала на м-м-младшем редакторе поп-поп-попрактиковаться? - выговорил он.
     Клячин упал в обморок.
     Вошел Безмыльный-Лазеев, хлопнул практиканта по плечу и с подъемом скомандовал:
     - Пошел... Вильгельм Телль!
     Друзья приникли к высоким двустворчатым дверям. Когда оттуда раздался характерный стук, шлеп и вздох, они облегченно переглянулись.
     - Воткнул Втыкалов! - констатировал Жел-топерышкин, и друзья отправились пить пиво.
     Однако по мере быстрого течения месяцев и номеров главный, с тяжелой формой геморроя, был торжественно препровожден на пенсию. Безмыльный-Лазеев торжествовал, однако в должности его не утвердили, оставив лишь и. о.
     А через год, а через год!... Втыкалов вернулся в редакцию, но уже в новом качестве. Какие ухищрения, какие неправедные связи, какой каприз судьбы поставили его сразу на место главного редактора?!
     И теперь по пятницам, за час до конца рабочего дня, Безмыльный-Лазеев, жалко улыбаясь, входит со свертком в главредовскую дверь и поворачивает за собой ключ.
     
     Пролет, улет, залет
     
     "К гладко выбритому женскому месту ручку прижав,
     скорее чтобы оттенить его искусно, нежели скрыть, она
     взошла на ложе и, опустившись надо мной на корточки,
     досыта накормила плодами Венеры раскачивающейся".
     Апулей, "Золотой осел".
     
     
     - И чего они только не засовывают себе между ног!... - пожаловался Дручкин, нервно докуривая сигарету.
     - А в какую невообразимую дрянь эти мужики пихают свои органы! - поддержал коллегу Зеленкин, щелчком посылая свой окурок в куст.
     - Вот я книгу читал, - поделился воспоминаниями Дручкин. - Художественную. Антона Павловича Чехова. Названия не помню, но было там такое выражение, поразило оно меня: "Идиотизм сельской жизни".
     - Тяжелый физический труд на свежем воздухе отвлекает, конечно, от умственной жизни, - возразил Зеленкин. - Я как схожу на футбол, потом три дня себя идиотом чувствую.
     - Но тебе же не приходит в голову после футбольного матча, даже если твоя любимая команда проиграла, вводить свой половой член в стеклянную емкость с концентрированным раствором марганцовокислого калия!
     - Ты имеешь в виду - от огорчения? Но мы же с тобой врачи, и знаем, что это недопустимо - ожог неминуем. Кроме того, как может
     утешить от огорчения член в банке с марганцовкой? Нет, меня после футбольного проигрыша может утешить только полноценное половое сношение. Причем женщина должна при этом болеть за другую команду.
     - Какая тебе разница, за какую команду болеет женщина, которую ты имеешь? Лишь бы не болела гонореей! - удивился Дручкин, застегивая крахмальный белый халат и взглянув на часы.
     - Я не даю ей дойти до оргазма и, таким образом, беру реванш, - пояснил его бессердечный товарищ.
     Дручкин задумался и отступил на два шага.
     - А ведь ты садист... - со страхом сказал он.
     - Я садист?! А у кого Томка за шкафом вопила час на всю общагу: "Ой больно, ой больно!"?! Живую женщину, без наркоза, какое зверство! Ты гинеколог или стоматолог? Еще бы бормашину ей туда засунул... скотина!
     - Ты просто завистливый идиот! - рассердился Дручкин. - Она была девственница, ее четыре человека дефлорировать не могли, такая прочная девственная плева попалась. Пошла к гинекологу, а тот говорит: "Я вам могу ее иссечь, могу под местным наркозом, могу под общим". А она говорит: "А как же незабываемое счастье первого обладания мужчиной?" А он говорит: "Тогда найдите, у кого из ваших друзей высокая потенция и низкая чувствительность. И терпите, пока он не сделает вас женщиной". Вот она сама меня и попросила. Причем обещала не орать. Я ей на всякий случай заткнул рот полотенцем, так она, сука, его выплюнула.
     - Сама? Сама? Тогда почему она на тебя потом жалобу подала, и тебя чуть из института не выперли?
     - Потому что дубина! Она, видите ли, хотела после такого, я не знаю... взлома сейфа!... хотела сразу оргазма. В учебнике, видите ли, прочитала! А сама раньше даже онанизмом не занималась! Где я ей возьму оргазм?! Я не подписывался оргазм предоставлять, я согласился только ее дефлорировать! А она от зависти извелась, что я кончил, а она нет.
     Зеленкин потянул Дручкина за рукав белого халата и заставил сесть рядом с собой на лавочку у заднего крыльца сельской амбулатории. Угостил сигаретой и похлопал по плечу утешающе.
     Петух заорал в деревне. Пьяный пастух мирно спал на взгорке за кривым забором. Пахло раскаленной травой, хотя ветерок доносил с фермы менее приятные запахи.
     - Почему ж ты всего этого на общем собрании не рассказал? - дружески укорил Зеленкин. - Мы ведь думали, что ты изнасиловал однокурсницу, своего товарища. Только декан и уговорил взять тебя на поруки, чтоб ЧП на факультете не было и честь института не позорить. Ты же сесть мог, балда! Лет на восемь. А знаешь, что делают на зоне с теми, кто сидит за изнасилование?
     - Что?
     - А вот то! Всем бараком проводят анальное сношение по гомосексуальному типу. Причем без всякого соблюдения гигиены. Здоровье подорвано на всю жизнь.
     Дручкин проиграл в воображении возможный вариант своей судьбы и побелел.
     - Томка обещала каждый день делать мне минет, если я ее при всех не опозорю, - выговорил он непослушными губами.
     - Тогда другое дело, - согласился Зеленкин. - Ну и как, хорошо делает?
     - Раз на раз не приходится, - пожал плечами Дручкин. - То она не в настроении, то зубы болят, то ее после сладкого тошнит. От силы раз в неделю сосала. Но, я тебе скажу, без души, формально. Нет в ней настоящей увлеченности, такого, знаешь, рабочего огонька.
     - Прости, друг, - раскаянно сказал Зеленкин, - я про тебя плохое подумал.
     Из дверей высунулась санитарка:
     - Вы извините, там очередь спрашивает - прием-то еще будет, доктора-то городские не ушли еще?
     - У нас консилиум! - строго сказал Дручкин. - Скоро закончится. Пусть подождут!
     - Дак я ничего, - стала оправдываться санитарка. - Это просто очередь интересуется. А и конешно, пусть подождут, не баре. У вас дело ученое. - И осторожно притворила двери.
     Зеленкин вынул из кармана брюк под халатом плоский двухсотграммовый пузырек из-под микстуры и взболтнул, оценивая на глаз содержимое.
     - А запить? - спросил Дручкин.
     - Уже разведен.
     Дручкин, в свою очередь, достал палочку гематогена и разломил пополам:
     - На закуску.
     - Ну - за диплом! Х-х-х-кхе!
     - За хорошее распределение! Х-х-х-ффух! Спирт взбодрил двух юных эскулапов.
     - А все-таки тянутся люди к просвещению, - умиротворенно проговорил Зеленкин, помаргивая повлажневшими глазами. - Вон сколько народу в клубе на лекции было.
     - К половой жизни они тянутся, а не к просвещению. Тема-то какая - "Народные противозачаточные средства"! Вот народ, вот зачатия, а средств - хрен тебе. Презерватива днем с огнем не сыщешь. А ведь брошенных тракторных колес кругом валяется - без счета, зря резина пропадает. Есть у нас еще отдельные недостатки в легкой промышленности. Народ и хочет знать, как трахаться и не беременеть. Тракторное колесо, сами понимаете, на половой член не наденешь. То есть надеть-то можно, конечно, но с таким номером только в цирке выступать, а не член во влагалище ввести. Да хоть бы и не во влагалище. Хоть бы куда бы то ни было. Куда ты его введешь, если на нем тракторное колесо? Тут уж я не знаю, каким передовым механизатором надо быть, чтобы получить оргазм от надевания тракторного колеса на половой член! - разволновался Дручкин. По его лицу было видно, что он сильно переживает за людей, вынужденных вместо презервативов использовать тракторные колеса.
     - Ты слишком критичен. А люди тянутся к науке. И вопросы какие интересные задавали! А помнишь ту здоровенную тетку, которая свой
     собственный рецепт противозачаточного средства рассказывала? Вот ведь народная смекалка! "Я, - говорит, - знаю еще одно средство: табуретка. Как, спрашиваете, при помощи табуретки не забеременеть против желания? А очень просто! Я сама, как видите, женщина высокая, выдающаяся, а муж у меня невысокий, низенький такой мужичонка. Но юркий! Маленькое дерево, сами знаете, в сук растет. Давай ему и давай! И утром давай, и в обед давай, и перед сном давай. Дак я беру и ставлю его на табуреточку. И он мне тогда в аккурат достает. Вот, значиц-ца, влезет он на табуреточку и меня анто, того, сношает. А я сама на него смотрю. Как он закряхтит - я уже готовлюсь. А как у него глазеночки-то начнут закатываться - я табуреточку логой-то - этьс! И все. И это он в меня не это. И так и отлично живем". Овацию аудитории баба сорвала! Я вечером, как пришли, сразу все записал. Это же готовая кандидатская диссертация!
     - Кому диссертация, а кому головная боль, - сердито плюнул Дручкин. - У меня вот вчера только утром было. На лекции было им сказано: простой лимон может быть отличным противозачаточным средством. Но в каком смысле? Давите лимонный сок. Соком пропитываете ватку...
     - Да откуда ж у них тут ватка, дурья твоя башка! - прервал друга Зеленкин. - Ты что - в Средней Азии? Тут хлопок-то не растет. Ты свою ватку в аптеке в городе часто видишь?
     - Мне ватка не нужна, я не женщина.
     - Тебе ватка нужна, ты врач!
     - У меня она и есть.
     - A y них и нет. Что им твоим лимонным соком пропитывать? Лимонад? А лимоны здесь откуда? В Китае тебе только лекции читать! Засунуть каждой китаянке во влагалище по лимону, и решить навсегда проблему перенаселения Китая! Езжай туда - станешь главным гинекологом страны. Жаль Мао год как не дожил до твоего гениального открытия, он бы тебя наградил!
     - Ты недалек от истины. Но зря считаешь меня дураком. Я им и сказал: нет ватки - применяйте подручные средства. Тряпочку, ветошку, чистенько все, прокипятить. Или ниток нащипать из тряпочки - получится корпия. Корпию еще Наташа Ростова в двенадцатом году щипала!
     - Щипать щипала, а во влагалище не вкладывала!
     И Зеленкин ущипнул Дручкина весьма сильно за ляжку.
     - Прими руки! Сношаться захочешь - будешь щипать! И вкладывать! И пропитывать лимонным соком! А лимоны бывают, я сам в сельмаге накануне видел, а то бы не говорил! Или за ними в город можно съездить, там часто бывают! Как чай с лимоном пить - так есть, а как во влагалище вложить - так сразу трудности снабжения, видите ли! Привыкли только жаловаться!
     Дручкин обиженно махнул рукой и отвернулся.
     Зеленкин вздохнул, снова посмотрел на часы, поднялся на крылечко и забарабанил в дощатую дверь:
     - Сергевна! Сергевна! Ну где ты там спишь, когда доктор тебя требует?!
     Санитарка явилась поспешно, елозя и шаркая распухшими ногами в стоптанных калошах:
     - Чегой вам?
     - Спирту принеси! - хирургическим голосом скомандовал Зеленкин, протягивая пузырек. - Нам необходимо руки продезинфицировать перед продолжением осмотра. Да смотри, денатурат не бери, лей чистый! И воды в стакане, пить хочется, устали мы за утро, народу много.
     Протянув другу выпивку, он спросил примирительно:
     - Ну ладно, так что там у тебя было на приеме с лимоном?
     Дручкин выпил, крякнул и рассмеялся:
     - Что-что... как у твоих китаянок. Является враскоряку здоровенная бабища и жалуется как-то неопределенно. И все на лекцию напирает - мол, ей последовала. Кладу я ее в кресло, а она басит: "Ну, вынимай теперь, охальник, прислали тут докторов на наши головы!..." Смотрю - a y нее там целиком лимон запихнут!
     - Ха-ха-ха-ха! - закатился Зеленкин.
     - Гы-гы-гы! - вторил Дручкин.
     - Лимон!... в!... в!... в нее!...
     - Гы-кх! Хе-хе!Ох-хх!... Именно. Я им что? Пропитать соком и шейку матки закрыть. А она что? Лимон - давай лимон! Я спрашиваю: милая, зачем же вы так поступили? А она: я женщина крупная, ну и, чтоб для надежности, решила целый лимон. Ну, чем больше - тем лучше, значит.
     - Пусть тебе спасибо скажет. Выросло бы у нее лимонное деревце между ног. И плодоносило, на радость соседям. Кстати - это же готовая кандидатская!
     - Тебе все - кандидатская. А мне - головная боль. Она говорит: стала доставать - а он не лезет. Склизкий, говорит, ты понял?
     - Она бы еще туда ежа против шерсти запихала - был бы не склизкий.
     - Ты смеешься, а лимон в самом деле не извлекается! Смотрю - а он весь раскурочен!... Вы что, спрашиваю, курей им кормили, что он такой расклеванный?
     - Гениально! Курей - лимоном из влагалища! Это же готовая кандидатская.
     - А она говорит: уж я спицей его, и крючком для вязания, и ложкой, и поварешкой...
     - Поварешкой?!
     - Ты бы ее видел! Хорошо, что она экскаватор не вызвала. А потом, говорит, муж стал его штопором доставать.
     - Ну и что?
     - Что. Сломал штопор.
     - Об лимон? Или влагалище такое твердое?
     - Нет, об дверь.
     - Не понял. Он лимон из влагалища через дверь доставал?
     - Нет. Он штопор об дверь кинул со злости, что лимон зря потратили.
     - Так как ты его достал?
     - Как-как. Так же, как аборты делают, тоже мне задача. Ты что, никогда аборт не делал?
     - Себе?
     - Ты больше не пей. И солнце тебе на голову печет.
     - Нет, сбор лимонов в абортарии - это же новое слово в науке! Это готовая кандидатская. Кстати, а что ты сделал с лимоном?
     - А чай ты вчера с чем пил? Перестань блевать, что больные подумают! Я пошутил.
     - Ты так больше не шути, - попросил Зеленкин, отирая рот.
     - Я его главврачу в чай положил. Теперь уже хохотали оба.
     - А вообще здесь - золотое дно, - мечтательно вздохнул Зеленкин. - Я вчера еще десять рублей заработал, сегодня пьем.
     - На чем? - ревниво поинтересовался коллега.
     - А приходит милая такая девочка. Замуж выходит. А муж хочет только девственницу. А она через себя полдеревни пропустила. Рыдает! А делов-то. Обколол новокаином, иссек лоскутки, наложил одиннадцать швов. Через две недели будет девственнее девы Марии.
     - Но... это же готовая кандидатская! - вскричал возбужденно теперь уже Дручкин.
     - Совсем ты тундра. Эта, с позволения сказать, операция стоит в клинике на бульваре Профсоюзов семьдесят рублей. Просто не афишируется. Из этических сображений. Чтоб женихов не травмировать. А то б очередь была лет на триста.
     - Почему же ты взял всего десять?
     - У нее было вообще два. Еще восемь обещала сегодня вечером принести.
     - А если обманет?
     - Швы не сниму. Как он сунет свой жениховский член в эти нейлоновые колючки - гроб ей будет брачной постелью. Куда она денется. Узнает ее благоверный, как любить Мэрлин Монро сквозь колючую проволоку! Дручкин пригорюнился.
     - Боже мой. Вот мы с тобой, два молодых талантливых врача. Что мы делаем в этой дыре? Зачем здесь гнием?
     - Что за настроения? И почему гнием? Через неделю - конец практики! И - обратно в город, до окончания института осталось всего ничего, а там - у нас же готовые кандидатские! Материала-то сколько собрали! Выше нос, старик, весь мир принадлежит гинекологам!
     - Когда я вижу женщину в кресле с разведенными ногами, я прежде всего хочу обладать ею!
     - С возрастом это пройдет. Купи гинекологическое кресло, поставь в спальне, пять актов за ночь - и утром ты будешь смотреть на женщину, как токарь на станок.
     В амбулатории раздался шум и гам, крики, что-то упало. Из двери показалась перепуганная санитарка:
     - Давайте скорее! Там это! Мужика с фермы привезли!
     - Ну, и чего ему на ферме не сиделось?
     - Именно что не сиделось! Там новый аппарат для электродойки привезли.
     - Ну, и пусть им это, именно - электродоят. Мы не дояры, мы врачи.
     - Дак он и стал электродоить.
     - Высоких ему надоев!
     - Откуда же высоких?
     - Коров кормить надо, Сергевна, а не врачей по пустякам беспокоить.
     - Так не пустяки. Он уже синий и не дышит.
     - Что?!
     Они бросились в амбулаторию.
     Мужичонка в задранном желто-сером халате лежал на носилках. Рядом стоял компактный ящик, сверкающий никелем и облепленный табличками на английском языке. От аппарата тянулись четыре шланга, заканчивающиеся резиновыми колпачками в форме коровьих сосков. Они ритмично пульсировали.
     - Идиот! - простонал Зеленкин.
     Один из колпачков был надет на член мужичка. Три остальные с хлюпаньем втягивали воздух. Сгрудившиеся вокруг люди внимательно смотрели.
     - Электричество отключите! - закричал Дручкин.
     - Отключили. Так он теперь на аккумуляторах работает, - тихо ответили из толпы.
     - Так аккумулятор отключите!
     - Так не отключается...
     Зеленкин отчаянно дергал мужика за шланг. Мужик дергался следом и падал обратно: шланг не отдирался, колпачок присосался намертво.
     - Скальпель! - заорал Зеленкин.
     В толпе послышались испуганные возгласы.
     - Доктор, может не надо сразу резать-то?...
     - Скальпель!!!
     Дручкин лихорадочно щелкал переключателями элетродоильника. Зеленкин пытался пилить скальпелем шланг, но прочная металлическая оплетка тупила хирургическую сталь.
     - "До надоя в десять литров аппарат не прекращает работу ни при каких условиях", - перевел Дручкин надпись на красной табличке в центре ящика.
     Толпа охнула.
     - Кранты Егорову...
     - Кувалду!!! - орал Зеленкин. - Бегом!!!
     Молитвенно произнеся сакраментальную формулу "... твою мать", он грохнул тяжким молотом по аппарату. Брызнул пластик, полетели никелевые детальки, шланги бессильно опали. Универсальный способ решения всех проблем сработал и на этот раз.
     - Шприц! Адреналин! - суетился Дручкин.
     Через полчаса Зеленкин спросил ожившего мужика:
     - Дядя, зачем ты это сделал? Жить надоело?
     - Ну... это... говорили, что корове это приятно, я и подумал, - винился мужик.
     - Гм. Готовая кандидатская, - задумчиво сказал Дручкин.
     
     Жар крови
     
     "И стала проделывать то, что часто проделывают в
     постели преждевременно созревшие похотливые девицы".
     Джованни Бокаччо, "Декамерон".
     
     
     Когда Саша заметил, что Лена украдкой, но с явным интересом поглядывает на его член, он подумал, что надо пригласить ее в гости.
     Лена была скромная девушка, и после поглядывания щеки ее покрывались легким стыдливым румянцем. Саша тоже был скромным юношей, и ему было еще труднее.
     - Саша! - прервала учительница математики его тайные мечтания. - Иди к доске и расскажи нам про квадратный двучлен.
     При этих словах Лена и Саша покраснели одновременно. Лена подумала, что сейчас в ее голове не оказалось бы ни одного математического слова. Саша же почувствовал, что если он сейчас встанет перед всем классом, то ему будет неловко. Родители заставляли его носить не плавки, а "семейные" трусы - из гигиенических соображений. Эта свободная часть белья не могла скрыть его эрекции.
     - Я не знаю... - пробурчал Саша, продолжая сидеть.
     - Встань! - потребовала учительница.
     - Уже встал, - грубо и двусмысленно пошутил Саша.
     Лена покраснела еще отчаяннее. Класс засмеялся.
     - Что с тобой? - удивилась учительница. - Почему ты грубишь?
     - Потому что хочу.
     - Вот тебе двойка! - И учительница вывела в классном журнале жирного "гуся". - И учти, что через месяц - выпускные экзамены.
     Шорох прошел по десятому "Б". Экзаменов побаивались.
     - Квадратный двучлен... Я себе такого ужаса и представить не могу, - прошептала Лене на ухо подруга.
     Но на перемене Саша понял, что всегда любые обстоятельства могут помогать влюбленным, если их правильно использовать. Ему в разгоряченную голову пришел план.
     - Лена! - подошел он к однокласснице после уроков. - Не могла бы ты помочь мне, как своему товарищу? У тебя ведь пятерка по математике. Объясни мне, пожалуйста, домашнее задание про квадратный двучлен.
     Майский ветерок пронесся над их разгоряченными головами и зашумел молодой листвой. Лена задумалась. Она не могла отказать любому товарищу в помощи. Тем более что Саша ей нравился.
     - Для этого нужно кое-что прочитать в учебнике и написать в тетради, - приветливо ответила она. - А на улице ветер и негде присесть.
     Для Саши настал решительный момент раз-
     - Я тебе помогу, - сказала Лена. - Где нож? Я почищу картошку.
     Она стала мыть в раковине грязную картошку, и вода брызнула на школьное платье.
     - У тебя нет какого-нибудь халатика - переодеться? - спросила она. - А то я запачкаю форму.
     Сажа принес из родительской комнаты голубой мамин халатик.
     - Отвернись! - строго сказала Лена, сама тоже отвернулась и сняла передник и платье.
     Но у двери напротив кухонного окна, где стояла Лена, висело зеркало. Внутри у Саши все задрожало. Он увидел, как над верхним краем чулок показались гладкие бедра, чуть тронутые весенним загаром. Потом - круглые упругие ягодицы, обтянутые розовыми трусиками в синий горошек. Выше - тонкая талия, а над ней - стройная расширяющаяся спина, перетянутая лямками лифчика.
     - Если ты будешь подглядывать - я сейчас уйду, - пообещала Лена, поворачиваясь и запахивая на груди халатик. Но прежде, чем она его застегнула, Саша успел увидеть, как внизу из-под трусиков выбиваются курчавые каштановые волосы.
     Он почему-то никогда не задумывался, что у Лены, как и у всех взрослых уже девушек, там растут волосы. Он взволновался.
     В этом волнении кипящий жир со сковородки брызнул ему на брюки.
     - Немедленно переоденься! - заботливо огорчилась Лена.
     - Но дома я хожу просто в трусах, - стесняясь, объяснил он.
     - Вот и ходи! Нечего стесняться. На физкультуре ты ведь ходишь в трусах.
     - Но на физкультуре я ношу под них плавки.
     - Но здесь же не физкультура, правда? Саша вышел в свою комнату и вернулся в
     одних трусах.
     - У тебя хорошая мускулатура, - одобрила Лена.
     - Я каждый день занимаюсь физкультурой, - объяснил он.
     Но плавок под трусами не было, и они стояли горизонтально. Лена подумала и решила делать вид, что этого не замечает. Иначе будет неловко общаться, подумала она.
     Саша накрыл белой скатертью стол в столовой и достал тарелки из праздничного сервиза. Лена ему помогала. Как бы нечаянно он немного обнял ее за тонкую талию.
     - Этого не надо, - тихо попросила она, и прислонилась к нему бедром. Сквозь тонкую ткань Саша почувствовал нежное тепло юного и свежего девичьего тела.
     Это придало ему решимости, и он достал из серванта хрустальные рюмки и фужеры.
     - Папа говорит, что перед обедом надо немного вылить для аппетита, - предложил он.
     - Мой пала тоже так говорит, - подумав, согласилась Лена. - А когда он допивает бутылку, то падает на диван и храпит, а мама ругается. Ты не будешь храпеть?
     - Я вообще не храплю, - успокоил Саша. - Я даже не падаю. А бутылку мы допивать не будем. Она вообще не полная.
     - Тогда еще ладно.
     Саша достал из серванта папин коньяк. Криво налитый незрелой мужской рукой алкоголь наполнил фужеры.
     - За нашу первую встречу вдвоем! - поднял он тост.
     - За наш квадратный двучлен! - с улыбкой пошутила Лена.
     Они скромно выпили по двести граммов недорогого коньяка и с аппетитом закусили домашним обедом. Голод был утолен с удовольствием.
     - Хочешь после обеда десерт? - предложил Саша.
     - Что ты имеешь в виду? - подозрительно спросила Лена. - Чур, ничего неприличного не предлагать!
     - Как ты могла подумать про меня плохое? - укорил юноша. - Я имел в виду десертное вино "Конур"?
     - А оно вкусное?
     - Очень! Моя мама его очень любит.
     - Моя мама тоже очень любит десертное вино. А когда допивает бутылку, то падает на диван и храпит. А пала ругается. Я не буду храпеть?
     - Ты даже не упадешь, - уверил Саша. - А бутылку мы допивать не будем. Она вообще не полная.
     - Тогда еще ладно.
     Они выпили по два бокала сладкого ароматного вина, и Лена почувствовала:
     - Что-то здесь у тебя очень жарко.
     - Я открою окно, - встал с места Саша, но покачнулся и сел обратно.
     - Не открывай, - попросила Лена. - Вдруг нас увидят.
     - Ну и что?
     - Завидовать будут. В дверь начнут звонить. Я лучше так разденусь.
     И она сняла халатик.
     Юноша широко распахнутыми глазами внимал, как цветет над бюстгалтером лилейная пышность девичьей груди.
     - Что ты так смотришь? - лукаво спросила Лена.
     - Так... - пересохшим ртом бездумно прошептал Саша.
     - Нравится?
     - Очень! - с чувством сказал он правду.
     Лена от волнения и решительности порыва закусила коралловую губку.
     - Хочешь увидеть мою грудь? - предложила она юноше.
     - Конечно! - уверил он.
     Бюстгалтер упал. Упругие стоячие груди застенчиво глянули на свет розовыми невинными сосками. Солнечные лучи круглились на полных белоснежных полушариях.
     - Мамка меня убьет, если узнает, - сказал Саша.
     - И меня убьет, - сказала Лена. - Сними тоже что-нибудь, пока нас обоих не убили.
     Быстротечность жизни толкала юных влюбленных к любви.
     - У тебя когда-нибудь с кем-нибудь было? - спросила Лена, потупившись.
     - Нет.
     - У меня тоже нет, - призналась она. - А ты бы хотел, чтоб это случилось?
     - Да!
     - Я тоже - да...
     Но застенчивость перед последним шагом заставляла юную пару медлить.
     "Неужели, сейчас, я - ее?..." - напряженно думал Саша.
     "Неужели, сейчас, он - меня?..." - еще более напряженно тоже думала Лена.
     Решительное мгновение растягивалось бесконечно, как выдернутая из старых трусов резинка на пальцах хулигана, который целится проволочной пулькой в глаз учительнице обществоведения.
     Но обилие непривычного алкоголя давало себя знать. Постепенно наступила развязность слов и характеров и смешливость.
     - А можно, я расскажу тебе неприличный анекдот? - сказала Лена, имея в виду приободрить Сашу, да и себя самое.
     - Конечно! - готовно согласился он.
     - Только ты будешь бог знает что обо мне тогда думать...
     - Ни в коем случае!
     - Мальчик рассказывает другу: "Всю ночь снятся мне фабрики, заводы, дым везде, производство. А просыпаюсь - ничего, одна труба торчит, так и та в руке зажата".
     - Ха-ха-ха!... - весело засмеялся Саша.
     - Труба! - хохотала Лена. - В кулаке! Ха-ха-ха!
     - Тебе хорошо, - сказал Саша. - У тебя такой трубы нет. Всегда на уроке встать можно. А тут иногда знаешь как трудно...
     - Бедненький, - она встала, обошла стол и обняла Сашу сзади. - Я так и знала, почему ты не встал на математике. Потому что... ну... он встал, да?
     - Ты очень умная, - признал юноша. - И очень красивая.
     - Откуда ты знаешь? Ведь ты еще не видел меня всю.
     - А я увижу?
     - А я тебя увижу?
     Они встали и горячо обнялись.
     - Пошли к кровати, - шепнула Лена, как более рационально соображающая будущая женщина.
     Саша взял Лену руками за всю грудь и потерял от счастья дар речи.
     - Глупенький, - сказала она ласково, - не здесь.
     - А тебе сегодня можно? - вдруг обеспокоился он.
     - Мне всегда можно, лишь бы человек был хороший. А хороших людей мне до сегодняшнего дня не встречалось.
     - А я хороший?
     - Пока да. А вообще мы сейчас проверим.
     Вдруг она рассердилась и оттолкнула Сашу от себя.
     - Почему мужчины всегда такие тупые? - спросила она. И стала словоохотливо рассказывать:
     - Вот у нас в прошлой школе, где я училась, был физрук. Такой молодой и высокий, В него все девчонки были влюбленны! А он - ноль внимания. Уж я ему и глазки строила, и футболку на два размера меньше надевала, и лифчик однажды специально на физкультуре сняла - ну хоть бы что! Я все ночи ревела. А он взял и женился на историчке, козел! А у нее и всего-то хорошего, что здоровая задница. А потом, конечно, залетела от него и вообще стала как свинья.
     Саша, несмотря на неопытность, понял, что от него ждут мужских действий.
     - Разденься совсем, - попросил он.
     - Ты первый!
     - Нет, ты!
     - Ладно. Только потом ты тоже, хорошо?
     Она медленно стянула свои ученические розовые трусики в синий горошек. Курчавые каштановые волосы росли ниже живота ровным выпуклым треугольником.
     Девушка подняла руки и повернулась вокруг своей вертикальной оси, давая юноше возможность убедиться в красоте женского тела. Ее спина сужалась к талии, как драгоценная рюмка. Вниз талия плавно расширялась, переходя в круглые белые ягодицы, в меру большие и нежные. Бедра были гладкие и твердые, а колени узкими, и щиколотки тонкими и сухими, как требуют старинные каноны красоты.
     Юноша оценил, что в жизни ему очень повезло.
     - Ну же! - нетерпеливо приободрила Лена и приняла позу стыдливой Венеры, прикрывая левой рукой бюст, а правой - половую щель, как античная статуя на амфорной вазе.
     Комната плыла и вращалась вокруг Саши, и сейчас две или даже четыре прекрасных обнаженных девушки соблазняли его. Содержание алкоголя в его горящей крови превысило допустимую для юношей норму.
     Он представил себе, что сейчас будет, и запылал восторгом.
     - А вот у нас тоже во дворе жила одна, - вдруг стал рассказывать он, чтобы ответить Лене откровенностью на откровенность и показать свое ответное доверие. - Так она всем давала. Ей портвейна нальют стакан - и в подвал. А потом в подвале нельзя стало, пожарники закрыли, так она в беседке давала. А зимой - в подъезде у батареи. А сама - сисястая такая, веселая, и все время хочет. Проститутка, одним словом. За ней все пацаны бегали. А если ей не налить портвейна - она все равно давала. А если еще потом пирожное дать - так она вообще минет делала.
     - Ужас! - сказала Лена.
     - Вообще завал! - подтвердил Саша. - Она мне тоже хотела дать, но я не стал, конечно. Я тоже хотел встретить хорошего человека.
     - А теперь встретил? - спросила Лена и отвела руки, открывая его взору все свои прелести юной обнаженной красавицы.
     Саша ощутил гордость за свое напряженное мужское достоинство.
     - Стоит как лом, - сказал он, и тут же извинился за пошлость. Он медленно потянул трусы вниз. Вскоре они повисли, как на шесте. Решительным движением юноша отбросил ненужную уже ткань и подал среднюю часть тела вперед.
     Глаза юной девушки распахнулись, зрачки расширились. Губы ее раскрылись и пересохли, кончиком розового языка она облизала их. Дыхание пресеклось. Розовые соски на грудях затвердели.
     Светлый и твердый член его был запретно прекрасен, тайно манящ...
     Голова ее закружилась и, утеряв равновесие, она упала на расстеленную кровать, раскинув конечности.
     - Дорогая! - воскликнул он и, шагнув к ней, простер руки и наклонился. Тонкая рука поднялась навстречу запретному мужскому месту его вожделенного тела юного атлета...
     И в этот самый миг, справившись наконец с замком и зло ругаясь, вошли его родители. Ее заставили одеться и выгнали вон, обзывая нехорошими словами - а его выпороли и отправили сдавать пустые бутылки.
     А вообще я все это выдумал. Ничего не было. Половая жизнь до достижения совершеннолетия строго запрещена! Ишь, раскатали губищу на безобразие, тоже мне ценители прекрасного. Классику читать надо, а не слюни пускать над самотеком!
     
     
     ПАПКА 3. Фиолетовая с желтыми тесемками. Март
     
     Смерть пионера
     
     "Случалось ли вам трахать крошку в сорок фунтов
     весом?"
     Уильям Сароян
     
     
     Дорогая редакция!
     Не знаю, случалось ли кому-нибудь из Вас быть изнасилованным. Если да - я ему (хотя вероятнее - ей) сочувствую. Хотя литератору, как учил классик нашей литературы Антон Павлович Чехов, всякий опыт полезен. И тогда Вам будет легче понять молодого автора.
     Вы не ответили на прошлые мои рассказы. Увы - биография приучила меня к безответности... Хотя у меня кое-что шевелится. Это смутное подозрение, что в понятном волнении я мог забыть указать свой адрес. Собственно, гонорар неважен. Главное - публикация, выход к читателю, на который я надеюсь с Вашей помощью.
     Недавно подругу моей жены посадили за растление несовершеннолетних. Мы вместе переживали эту трагедию. Летом она работала пионервожатой в пионерском лагере. И там вступила в половую связь с двумя пионерами. Они были из старшего отряда. И не думаю, чтоб были против.
     Я сам был когда-то в пионерском лагере. И помню этих бугаев из старшего отряда. Главным их удовольствием было набить морду младшему. И ноги у них были уже волосатыми. Они, именно они растлевали нас, младших, хвастовством про онанизм, вопреки лекции врача про его вред. И щеголяли тем, что у них уже выдавливается семенная жидкость. Выражения они при этом употребляли, разумеется, самые циничные, воспроизвести которые в рассказе мне не позволяют традиции нашей великой и целомудренной русской литературы.
     Да такие сами растлят хоть самого начальника лагеря! Мы чувствовали, что он их побаивается, а ведь отставной полковник. А после музыкального праздника они набили морду лагерному баянисту. А он, между прочим, перед этим растлил вожатую пятого отряда, мы это видели в кустах всем нашим третьим отрядом.
     Как может пионервожатая растлить пионера старшего школьного возраста, если эти пионеры перед отбоем в спальне все вслух мечтают, как бы с подробностями растлить ее?
     Лагерная жизнь вообще ужасна, даже если образцовый пионерский лагерь. Весь сахар вожатые и воспитатели забирали себе и пили сироп, а мы месяц пили чай без сахара и думали, что так и надо. А физрук однажды забыл под трико надеть плавки, так на гимнастике все смеялись, а девочки краснели. А он их при этом поддерживал на брусьях, причем за те места, за которые нас обещали исключить из лагеря.
     Так вот - меня там тоже растлили. Но мне не пришло в голову, что за это женщину можно судить и посадить в тюрьму. Так нам придется и Анну Каренину посадить за растление Вронского! А Манон Леско сидела бы до сих пор в одной камере с Молль Флэндерс. (Я хочу сказать, что знаком с мировой литературой в достаточном объеме, чтобы созреть для первой публикации.)
     Один солдат, который у вас в детском саду еще ремонтировал песочницу и учил нас курить, говорил, делясь сексуальным опытом, что если даже у небольшого мальчика бывает эрекция, надо вступать в половую связь с девушкой и не спрашивать при этом, как ее фамилия. (Запрещение спрашивать фамилию было нам непонятно. Казалось бы, желание познакомиться с тем, с кем вступаешь в половую связь, естественно. Правда, солдат выглядел суровым.)
     Можно ли сажать девушку за растление солдата? А ведь солдат - это вчерашний пионер. Так что если два волосатых бугая в пионерских галстуках вступили в половую связь с пионервожатой, пусть даже толстой и с бюстом номер семь, то сажать, скорее, надо их. А если все трое сами хотели, то и сажать некого. Воздух в камере чище будет. А ей, между прочим, двадцать пять лет, кровь с молоком, и живет без мужика. А пионеры весь день рыщут с дымящимися наперевес (извините, это они так цинично шутили, я привожу эту шутку для воссоздания атмосферы нашего пионерского лагеря. Еще там дразнились, дрались, подставляли ножку, заставляли мыть пол не в свою очередь, не пускали купаться и крали печенье со столов).
     Голубой рассвет стучался в окна одноэтажных дощатых корпусов, уютно расположившихся между вековых сосен. Свежий ветерок доносил аромат смолистой хвои. Начищенный медный горн трубил подъем! Мы весело вскакивали, а мой сосед мочился ночью в постель.
     Потом бежали в далеко построенный туалет, и сосед тоже за компанию бежал, хотя мог уже только смотреть на струю товарища; чистили зубы, повязывали галстуки, строились на утреннюю линейку и оценивали, насколько помятый вид у вожатых. Дети все понимают.
     Потом назначали дежурных поддерживать порядок и мыть пол в казарме, в смысле в бараке, в смысле в корпусе, в спальне, где и спали мальчики всего отряда, а это человек двадцать пять, а девочки спали за тонкой дощатой перегородкой, где было много щелей еще от прошлой смены. Девочки это знали, но делали вид, что не знают.
     В пионерском лагере, наводя чистоту в казарме, я и был лишен чистоты собственной. Мне не повезло, и чистота физическая, телесная совпала с чистотой моральной и даже, я бы рискнул сказать, духовной. Меня вдела наша пионервожатая. Да еще как цинично и беспощадно!
     Как сейчас помню, мне было одиннадцать лет. А ей явно больше двадцати, для нас она была зрелая взрослая женщина, причем крупно оформленная. У нее были нормально широкие бедра, нормально объемистые круглые ягодицы и выдающийся вперед бюст. Этот бюст прыгал как сумасшедший, когда утром она бежала вместе с нами на утренней пробежке перед зарядкой, надев обтягивающую футболку. А если зарядка была не общая, с физруком, а по отрядам отдельно, с вожатыми, так при наклонах и махах в стороны там моталось и перекатывалось такое, что просто дыхание спирало! А она ну явно же секла наши взгляды и только украдкой лыбилась. А еще, сука, в глаза вдруг взглянет - и просто не знаешь, куда деваться. Теперь я уже могу сформулировать: зрелая женщина наслаждалась смущением мальчиков от своих прелестей. А мальчикам каково было?! А тут еще соседняя девочка взглянет как бы случайно тебе ниже пояса и протянет издевательски: "Ой-й, как не стыдно..."
     Я понимаю, что вообще пионерская организация совсем не такая, что в других лагерях иначе, что просто это нашему отряду не повезло, всякое бывает, это нетипичный случай: конечно. Но вы сначала узнайте толком, как именно мне не повезло!
     Итак, дежурю. Подмел веником пол, собрал мусор на совок, выкинул с крыльца в траву. Взял таз, принес от насоса воды. А тряпки нет. Напарник, он здоровее меня и поэтому командует, приказал: "Сходи к девкам, попроси тряпку".
     Я так устроен, что если меня посылают, я иду. Меня всегда учили слушаться. А у девок крыльцо - с другой стороны барака, на их половину. Поднялся, постучал, оттуда крикнули:
     - Да!
     Я вошел, пару шагов сделал и спросил:
     - У вас тряпка есть пол мыть?
     Последние пару слов я произносил уже по инерции. Я осознавал, что я видел. А видел я прямо перед собой две голые большие круглые женские груди. Я их впервые в жизни видел. Увидел, наконец. Но совсем не в таком контексте, как грезил в страстных мечтах подростка, отличающегося нормальной подростковой гиперсексуальностью.
     Вожатая, скрестив ноги по-турецки, сидела на кровати одной из девочек - спиной к перегородке, лицом к двери, то-есть ко мне. Она была в одних трусах. Или еще в чем-то. Это уже неважно, этого не было видно. А было только видно, что она до пояса голая (сверху).
     В руках у нее был ее лифчик, иголка и нитка. Она его зашивала. Не выдержал, значит, нагрузок. Платили вожатым мало, время было такое, откуда у бедной женщины второй лифчик?...
     В ответ на мой вопрос она подняла глаза и груди. То есть глаза она подняла, чтобы посмотреть, кто это вошел и спрашивает, а груди поднялись сами оттого, что она перестала склоняться над своим бывалым лифчиком и распрямилась.
     У меня произошел стоп-кадр. Прекратились дыхание, пульс и время. Видимо, я открыл рот и выпучил глаза, и так застыл.
     У нее была смугловатая кожа, округлые плечи и вообще тяжеловатое тело созревшей женщины, не девчонки, каштановые волосы на голове, карие глаза, пунцовые губы и белые зубы. И она раскрыла свои пунцовые губы и белые зубы, округлила свои карие глаза озорно, весело и нахально - и стала звонко, заливисто и неудержимо хохотать.
     А я окаменел в столбняке, как жена Лота (или его племянник). Груди были незагорелые, но тоже смугловатые, с большими светло-оричневыми сосками, и эти соски стояли, как твердые изюмины. И чуть отвисали под собственной округлой тяжестью. А она хохотала!
     А я чуть не упал. Я стремительно повернулся и выскочил в дверь. И как-то оказался на нашей половине.
     - Ты чо? - спросил напарник, глядя.
     - Ничо, - сказал я в сторону.
     А за перегородкой вожатка только сейчас перестала хохотать. Заметьте - она было не одна, там еще двое девочек тоже уборку делали, и одна больная сидела.
     - А тряпка где? - спросил он.
     - Сам возьми, - грубо ответил я.
     Он оценил решительную грубость моего тона и без споров пошел сам. А я стал вслушиваться.
     Сцена повторилась до точности. Стук в дверь, вопрос: "У вас тряпка есть пол мыть?", секунда абсолютной тишины, удар заливистого хохота и выскакивающий топот.
     Он все бежал обратно, а она все хохотала.
     Теперь внимательно смотрел я. А красный и не глядя на меня вбежал он. Но я уже ничего не спросил. А он схватил веник и стал по второму разу неловко, но энергично мести чистый пол.
     (Кстати о поле. Вот вам и подсознание по Фрейду, диктующее в литературном процессе выбор слов.)
     Мы друг другу ничего не сказали, и никому ничего не сказали. И все трое делали вид, что ничего не было. Тем более что в столовой после обеда ко мне придрался Дудик из четвертого отряда, и я вдруг неожиданно для себя вызвал его на драку, все даже удивились, он сам удивился, он был на год старше и здоровее, а я был зол. Он хотел меня отбуцкать и разбил нос, но я пробил его под дых, а в школе мы учились бить по почкам, и драка окончилась вничью. Жить в лагере мне стало легче, социальный статус повысился, и сиськи отошли на второй план. Умение бить морду ценилось выше, чем даже хоть и вообще половая связь, которых у нас все равно не было.
     Не тут-то было! Вечером после кино я шел в строю замыкающим, а вожатая пропустила всех мимо себя и пошла рядом, спросив, как мне понравился фильм. Потрепала по плечу, а потом как бы шутливо взяла под руку. И так взяла, что прижала мою руку к своему боку. И не просто к боку, а задрала, она-то ростом была выше, и так что прижала мою правую руку сбоку к своей левой груди. И вот я, как хармсов-ская кошка под воздушным шариком, наполовину иду по дорожке в темноте, а наполовину лечу в воздухе, ощущая тепло, округлость и плотность ее груди. А она еще спрашивает заботливым воспитательским голосом:
     - Что это у тебя руки потеют? Ты не заболел?
     А я хочу сказать: "Нет", а вместо этого слышу из себя:
     - Ке-ке-ке...
     А она засмеялась, притиснула мою руку так, что я сквозь ее платье и лифчик даже твердый сосок почувствовал, и пошла обратно вперед отряда. (А ведь лифчики в те времена, как должны помнить те женщины в Вашей редакции, которые постарше, были тогда толстые, стеганые, как боевой нагрудник под панцирем.)
     А как-то иду я после дежурства в столовой один в отряд, а она навстречу. И вдруг смотрит и спрашивает:
     - Что это ты так идешь? Ногу не натер? А трусы в шагу не режут?
     Я чуть не упал. А она мне резинку поправляет. А у мальчика тут эрекция. Ничего такого, естественная реакция организма, но в таком возрасте этого стесняются. А она мне - р-раз! - и бедром туда прикоснулась. Я отскочил и споткнулся. А она округлила свои вишневые глаза и говорит строго:
     - Ты что это, а?! За это не только из пионерского лагеря, за это из пионеров исключить могут!
     И пошла. А я еле дошел. Как она сказала про исключение, у меня сразу все упало.
     Так смена и кончилась. Всех приехали родители забирать, а за мной что-то задержались. Сижу я на крыльце последний рядом со своим чемоданчиком и читаю. Читать трудно становится, сумерки уже.
     А в столовой еще свет и остатки шума. Там вожатые с воспитателями праздновали, и еще не все разошлись. И вот идет по дорожке между сосен оттуда наша, и доходит до меня. И пахнет от нее вином за три шага. Поскальзывается она на шишке и спрашивает:
     - А ты еще не уехал? Вот и хорошо! Пойдем-ка, принесешь дрова в баню.
     Баня у нас метров за двести в лесу, у берега реки, и мылись мы там раз в неделю. Дежурные мальчики носили дрова и воду, а мылись по два отряда в две смены: час девочкам, потом час мальчикам. А парилкой мы не пользовались. В ней парились вожатые и воспитатели после отбоя.
     Тащусь я за ней в баню и думаю, что даже под конец мне не везет. Дрова им, скотам! Нажраться мало, еще и мыться подавай.
     Пришли. Темно и никого. Зашли. Она в раздевалке свет включила. В мыльную заглянула. И дает мне ведро:
     - Принеси-ка холодной.
     Облил я сандали - дотащил воды, поднял в раздевалку. А дверь в мыльную открыта, и там света нет. И она кричит оттуда:
     - Заноси сюда!
     Я занес, поскользнулся в темноте, упал, ведро покатилось, звон, плеск, из глаз искры! А она меня поднимает подмышки:
     - Не ушибся? Неловкий какой... Привыкли глаза к темноте, там окошки наверху маленькие - а она голая...
     И стоит она, голая, между мной и дверью, и подмышки меня поддерживает - ну вплотную передо мной...
     А я "Темные аллеи" уже читал, и "Яму" читал. Но тут такие аллеи, тут такая яма! Весь живот голый, и все бедра голые, и тот самый волосатый куст треугольный весь виден, темнеет, а кажется - светло, так хорошо все видно. И груди... но про них я уже писал.
     А она говорит, спокойно так, прямо как будто невзаправду все это происходит:
     - Давай, помоешься на дорожку, раздевайся. А я примерно в обмороке.
     Раздела она меня мгновенно, кинула одежду на лавку, потащила к баку и облила теплой водой из ковшика. И сама облилась. И стала меня намыливать. И прикасается. И грудями прикасается, и бедрами, и животом. И треугольником своим прикасается. И хоть темно в бане, а совсем светло.
     Стоит мой маленький часовой, а она опускает туда намыленную руку и начинает его поглаживать и подкачивать. А я дышу, как смертельно раненный, и мысль только одна: "Неужели?!..."
     А она сжимает ласково так свой кулак и говорит:
     - Ты смотри, какой уже хороший. Зачем же ему даром пропадать, да?
     - Да, - идиотски говорю я.
     Хватает она меня за руки, и начинает моими руками подбрасывать свои груди. И спрашивает:
     - Правда хорошие?
     А что может ребенок в такой ситуации ответить? Ребенок может только согласиться.
     Педофилия - это особенный порок. Его коварство в том, что он может быть необыкновенно приятен. Я бы сказал, может довести до экстаза и даже до оргазма.
     Одиннадцатилетний пионер был лишен возможности испытать оргазм. Чего нельзя сказать о пионервожатой.
     Она положила мои руки себе на попу, и я поразился ее обширности. А она воркует откуда-то сверху, с придыханием, как помесь голубя с органом:
     - Пощупай, мой мальчик, пощупай покрепче. Я говорю:
     - Вам же больно! А она стонет:
     - Нет, мне хорошо... жми сильнее...
     А сама захватывает между бедер моего часового и елозит бедрами, они гладкие, обширные, плотные, теплые, с уме сойти.
     И кладет мою руку себе прямо между ног!... И моей рукой там водит! А там, оказывается, вместо щелки с дыркой столько всего наворочено, кто бы мог подумать! Какие-то складки, валики, холмики, впадинки, пупырышки: пейзаж перед битвой. Она моим пальцем водит по такому, вроде кончика высунутого языка, клитор называется, мы в учебнике гинекологии читали. А я дышу: ах-ах, ах-ах, как будто пять кругов на стадионе на время пробежал.
     И так ловко, прижав меня к себе, ложится она на лавку, что я сам не заметил, как уже лежу на ней, и между ног, а она меня своими бедрами обнимает и направляет его туда.
     Тут я на миг, наверно, отключился.
     Я не хочу обидеть женщин-редакторов, но одиннадцатилетние мальчики полагают что влагалище все же гораздо уже. Что это такая ощутимая дырка вроде свернутой в трубочку ладони. Поэтому в первые секунды я даже не понял, что уже все. Что великое таинство любви уже свершилось. Какая трубочка. Маракотова бездна!
     Бывал я в своей жизни в страшных ситуациях. Но справедливость требует признать, что лишение девственности совсем не страшно. Возможно, дети просто не понимают ужаса ситуации?
     А вожатая наигрывает пальчиками на моих шариках, и так ловко трется и поддает своей здоровой попкой вверх мне навстречу, что мне даже делать ничего не надо. Лежи себе и дери отрядную пионервожатую. Можешь думать о вступлении в комсомол.
     Тут она как вскрикнет, как изогнется, как меня за яйца схватит! Я тоже завопил.
     ...Из всех музыкальный пыточных инструментов больше всего я ненавижу баян. Баянистов я бы просто кастрировал.
     Потому что поганый растлитель совсем другой вожатой, наш лагерный баянист, поганая тварь, неизвестно как оказавшаяся в бане, куда его никто не звал, содрал тут меня с моей любимой растлительницы. И швырнул так, что я перелетел до лавки у входа, прямо на свою одежду
     А он спустил штаны и молча влез на мое место, да быстро так! Я ожидал, что она даст ему пощечину и вскочит со стыдливым криком! А она вместо этого вдруг зарычала:
     - О... о!... глубже!... ооооо!!!
     Плюнул я в их сторону, оделся в предбаннике, повязал свой алый пионерский галстук и пошел в свой корпус. По дороге я думал, что если мой чемоданчик сперли, то дома меня убьют.
     Чемодан был на месте. И поднял в темноте правую руку над головой и дал клятву под салютом всех вождей: больше никогда я не вступлю в половую связь ни с одной пионервожатой. Не знаю, о чем именно клялись Герцен с Огаревым, я же свою клятву сдержал нерушимо.
     Но потом меня, еще час назад невинного члена пионерской организации, пронзила страшная мысль. Ведь "Пионер - всем ребятам пример"! А если все пионеры засадят своим пионервожатым?! Что за гигантские похороны пройдут по городам и весям! Что за траурную музыку грянут пионерские оркестры!
     Я заплакал и ударил себя по опозоренному лицу. Совсем не за это вздымали чапаевские сабли юные герои, принесшие ордена на комсомольские груди... а ведь мы - их смена!...
     ...Я снял пионерский галстук и похоронил его в земле под сосной. Я больше не имел на него права.
     Вот так я вышел из славных рядов пионеров, и больше им никогда не был. И когда я слышу старинное народное: "Нас на бабу променял!" - краска стыда жжет мои щеки, и бессильные слезы наворачиваются на глаза.
     Думал я, конечно, как и всякий в лагере, о самоубийстве. Вот повеситься на сосне прямо над похороненным пионерским галстуком. А еще лучше - на самом галстуке! Но остановила меня та мысль, что лучше живой мужчина, чем мертвый пионер.
     Что же касается той пионервожатой, которая двух волосатых пионеров, то в качестве наказания следует приговорить ее каждый день рас-тляться баянистом. И пусть он при этом беспрерывно играет "Амурские волны". Через неделю она станет пожизненно фригидной, а на пионерский галстук у нее будет аллергия. И тогда если ей сказать: "Девка в красном, дай несчастным!" - ее просто будут увозить в реанимацию с приступом удушья.
     П. С. Если мой рассказ все же не подойдет Вашему журналу, не согласитесь ли Вы прислать мне письменную рекомендацию от Вашего авторитетного издания для публикации этого рассказа в газете "Пионерская правда"? Все-таки нельзя отрицать его воспитательное значение и возможную пользу для предостережения подростков.
     
     Ручной фонтан
     
     "Все выглядело совсем не так, как на самом деле,
     когда вы задираете женщине юбку, а ваш товарищ сидит
     у нее на голове, чтобы она не кричала".
     Эрнест Хемингуэй, "В наше время".
     
     
     Чтобы мужчине заработать на жизнь своей потенцией, не обязательно быть альфонсом. Чем мощнее потенция, тем больше вариантов. Клецкин хвастался, что ему заплатили двадцать пять рублей за один оргазм. Причем выдали квитанцию о заработке в официальном государственном учреждении. И пригласили заходить еще.
     Не следует думать, что Клецкин имел официальное лицо - в сексуальном смысле. В данном случае он вообще никого не имел. Имели скорее его. Но официально и для здоровья женщин.
     Упаси нас бог и уголовный кодекс от пропаганды публичных домов для женщин! Хотя некоторые женщины втайне об этом иногда мечтают - по крайней мере, делятся иногда со столь же развратными и неудовлетворенными подругами насчет неконтролируемых снов на эту тему.
     Но даже удовлетворенная женщина, ведущая регулярную половую жизнь согласно рекомендациям своего гинеколога, может быть уродиной. А монашка может быть красавицей. Прямой связи тут нет.
     А для выпрямления этой связи существуют косметические клиники, в том числе современные и передовые. Ими пользуются даже иностранки, потому что уровень медицины высокий, а плата гораздо ниже, чем в капиталистических странах.
     Вот туда Клецкин и залетел. В смысле в клинику, а не в капстрану, конечно.
     Он не в том смысле залетел, что неудачно забеременел, хотя и жил половой жизнью. Он в том смысле залетел, что необдуманно сунул свой, как говорится, нос. Он думал, что все обдумал, а после оргазма подумал, что думал не о том.
     Вне половой жизни он был студент. Он и сейчас студент, только учиться стал хуже.
     Голод и любовь правят миром, как заметил Некрасов. Так о чем думает студент? Что поесть и с кем совокупиться. Ест студент все, что может разжевать. Чего не может разжевать, то он грызет. Гранитом науки сыт не будешь. Хотя Добролюбов и отмечал в своих дневниках, что переживал эрекцию и удовлетворение при чтении некоторых книг, вполне научных. И умер в двадцать шесть лет.
     А у Клецкина было в жизни то, что называется в сексопатологии "макрогенитосомия". Согласно сексопатологическим таблицам, двадцать четыре сантиметра - это уже макрогенитосомия. "Макро-" означает "большой", а "-генит-" - от слова гениталии.
     Большому кораблю - большое плаванье. Если у Клецкина случалась во сне ночная юношеская поллюция, то аж одеяло подпрыгивало. Решившие сблизиться с ним девушки подпрыгивали еще не так. Сначала они прыгали в постель, потом прыгали из постели, а вслед им работал как бы брандспойт, если его подсоединить к молочной корове-рекордистке. Потом Клецкин ругался и мыл пол.
     Такой организм требует много еды, поэтому у Клецкина никогда не было денег. И он сдавал кровь. Раз в три месяца. За десять рублей и законный отгул (вернее, для студента это - законный прогул). А на треху в месяц даже это, где макрогенитосомия, не прокормишь.
     Потом он придумал продать свой скелет. Говорили, что дают сто пятьдесят рублей сразу - в одном институте, а скелет берут только после смерти, по завещанию и квитанции. Но оказалась, нужно еще согласие родственников. Родственники согласия не дали, а дали те же десять рублей, и заработать на собственных костях не удалось.
     И вот занимается бедный и голодный Клецкин в туалете онанизмом, и тут его посещает мысль. Он, кдк человек последовательный и педантичный, в спешном порядке завершает то, чем занялся, и с натугой упаковывает свою сексопатологию. И шарит по пустым карманам, и вспоминает со вздохом, что главный орган в организме - это мошонка, потому что иначе яички пришлось бы носить в кармане. Но пусто в карманах, и нет ни копейки. А вот в мошонке наоборот - все полно. И этот контраст подкрепляет его гениальное озарение.
     Он недавно читал книжку про то, как били кита. И обратил внимание, что кита называли спермацетовым. А еще бывает спермацетовое мыло, и вообще кита били для косметической промышленности прошлого века.
     А еще он знал слово "сперматозавр". Так друзья называли его.
     Клецкин сопоставил в голодной голове свои знания и взял курс к косметической клинике.
     Она стояла на бульваре. Под сенью развесистого дерева Клецкин хотел помолиться, но он был атеист.
     Он перешел неширокую проезжую часть и стал читать объявления на стекле высоких двустворчатых дверей - старорежимных, фигурных.
     Здесь исправляли носы и неправильный прикус, избавляли от угрей и мозолей, подтягивали бюсты и ягодицы, убирали морщины и сгущали волосы. На головах сгущали, а с ног выдирали. А про лобки ни слова, невольно подумал Клецкин. Пересаживают они их с ног на голову, что ли?
     А вот и нужное объявление, в уголке: "Требуются мужчины-доноры".
     В окошечке информации сидела такая милашка, что Клецкин понял: вот оно! Всю жизнь он мечтал стать мужчиной-донором! В сущности, он им и был, и ни одна сволочь не заплатила ему ни копейки.
     Откинув фанерный кинотеатровский стульчик у стены, он раскинул ноги по кафельному полу и стал читать данную ему инструкцию. Донорский орган так взбодрился, что он понял только про врачебную тайну, личную гигиену и двадцать пять рублей. Больше половины стипендии! Так: пять рабочих дней, четыре недели... пятьсот pе в месяц! Да столько завкафедрой получает! А если завкафедрой будет еще ежедневно сдавать сперму?! Три месяца - и автомобиль!
     Двадцать четыре сантиметра вышибли хилую пластиковую молнию. Все головы повернулись. В окошечке информации тоненько охнули. Побагровевший Клецкин согнулся, закрылся руками и боком, как краб-каратист, заскакал к туалету.
     Короткий свитер не прикрывал ширинку. Клецкин снял ремень, перевел торопыгу в положение зенитного орудия и по голому телу притянул накрепко ремнем к животу. Теперь ширинка почти не расходилась.
     Держа номерок, он постучал в кабинет: очереди не было.
     Врачиха оказалась не старой еще худощавой брюнеткой в тонких золотых очках.
     - Год рождения? Адрес? - она быстро и неразборчиво заполняла карточку. - Венерические заболевания были?
     - Нет... - соврал Клецкин.
     - Почему? - пошутила она.
     - Свинка была. В детстве. И корь.
     - Это мешало вести половую жизнь?
     - Тогда - да. Представляете - свинка! Ку-ды ж с такой рожей...
     - Не в роже дело, - наставительно сказала врачиха. - Кстати о роже - рожей болели?
     - Ну... если подрался сильно, тогда, конечно, побаливал ей, - сказал не искушенный в медицине Клецкин.
     - Дети природы, - вздохнула врачиха. - Ну хорошо. Проходите сюда.
     За занавесочкой был столик. На столике стояла пробирка в штативе, в нее вставлена стеклянная же вороночка - как раз на уровне где надо.
     - Поместить все следует в пробирку, - указала врачиха. - Когда получится - постучите в ту дверь, я буду в том кабинете.
     Она задернула занавесочку, и послышался щелчок закрывающегося замка.
     Клецкин тупо посмотрел на пробирочку. Поместить туда можно было разве что палец. И для чего воронка? (Он вспомнил анекдот про акробата, прыгающего из-под купола цирка в бутылку: секрет был в том, что на подлете к горлышку он вставлял в него вороночку и так проскакивал внутрь.)
     Он дисциплинированно обнажил предстоящий к заработку орган. Предстоящий, стянутый ремнем и так было забытый, посинел от ужаса. Клецкин расстегнул и снял ремень - предстоящий упал и стал постлежащим. Вернее, как писал Франсуа Вийон: "Не могу я ни стоять, ни лежать и ни сидеть, надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть". Вийон мог остаться доволен посмотренным.
     Клецкин стал честно натягивать вороночку на рабочее место. Затея выглядела нереальной. Вроде колпачка на Петрушке. Но врачам виднее.
     Через десять минут он вспотел. Невозможность из-за такой ерунды заработать двадцать пять рублей приводила в неистовство.
     Студент проявил смекалку: оторвал кусок шнурка от занавесочки и привязал узелком к крайней плоти. Продел шнурок в вороночку и стал тянуть.
     Действительно, розовый жгутик показался из тонкого края вороночки. Клецкин поспешно подставил пробирку, но как только он отпускал веревочку, жгутик втягивался обратно.
     - Что за идиотские фокусы... - пыхтел Клецкин, пытаясь уминать безжизненную плоть в пробирку помимо воронки.
     Через двадцать минут щелкнул замок, и врачиха спросила через занавеску:
     - Ну? Вы там живы?
     - Не лезет, - мрачно сказал Клецкин.
     - Не лезет?! - изумленно спросила врачиха и заглянула. - Что не лезет?...
     - Ну что? Он не лезет, - неприязненно сказал Клецкин. - И зачем это надо?
     - Идиот, - с чувством отреагировала она. - А вы головой никогда не пробовали работать?
     - У вас мозги сдают или что? - обозлился Клецкин.
     - Именно "что". И прекратите пихать пенис в медицинскую посуду! Боже мой, боже мой, за сто сорок в месяц!... Молодой человек! Вы когда-нибудь онанизмом занимались?
     Клецкин побагровел.
     - Ответ положительный, - прокомментировала циничная медичка.
     - За сто сорок в месяц - могу, - признался Клецкин.
     - Это место уже занято.
     - Кем?
     - Мной.
     - Что?
     - Гражданин, вы сперму сдавать будете? Или нет?
     - Так не лезет же!
     - Прекратите издеваться! Вы бы его еще в иголку продеть попробовали... Отрастили тут... хулиган.
     - Так что? - тоскливо спросил Клецкин и стал машинально крутить за веревочку то, к чему она была привязана.
     - Отвяжите немедленно, балда! У вас руки зачем? Руками, руками! Быстро, вы у меня время отнимаете!
     - Дрочить? - в ужасе спросил Клецкин. От медицинского заведения он этого не ожидал.
     - Мастурбировать! - строго поправила она. - Не надо комплексовать, это нормальный юношеский опыт, через него все проходят. Ну! - И сделала рукой движение, как будто у нее из халата вдруг вырос как у Клецкина.
     Студент послушно взялся за фаллос.
     - Подождите, я выйду!
     - Вы уж лучше проследите, вдруг я чего не так сделаю, - жалобно попросил Клецкин занавеску.
     - Чего еще ты можешь не так сделать, герой?...
     И тут произошел следующий конфуз. Перепуганный и оробевший от некомфортной обстановки член съежился и даже втянулся, как шея черепахи. С таким же успехом можно было накачивать дырявый воздушный шарик.
     - Э-э-эй... - тихонько позвал Клецкин.
     - Все?
     Она заглянула и смягчилась. Из ящика столика под пробиркой достала порнографический журнал:
     - Посмотрите... это помогает.
     - Порнография! - ужаснулся Клецкин. Он органически не переносил ничего нецензурного.
     Но послушно перелистал. И стало ему совсем противно. Если бы дух его не поддерживала мысль о честном заработке в двадцать пять рублей, он бы убежал. Но как же красота, которая спасет мир? А женской красоте нужны кремы из его, Клецкина, содержимого!
     Он отбросил журнал, удвоил усилия и понял, что денег опять не будет...
     Врачиха заглянула, вздохнула, посмотрела на часы и печально сказала:
     - О господи... Пошел вон!
     - Я студент, - сказал Клецкин. - У меня денег нет...
     - Так что ж, я за тебя его доить буду?
     - Хотите - деньги пополам? Ну... если вы?...
     Врачиха быстро хлопнула его по щеке, но задержала ладонь и погладила. Потом почему-то пощупала бицепсы, и лицо ее смягчилось.
     - Ну хорошо... Смотри!
     Большими пальцами вдоль боков она сделала под халатом движение сверху вниз, и обратным движением снизу вверх задрала халат над спущенными трусами и колготками.
     Бедра оказались молочно-голубоватыми, вполне еще крепкими и гладкими, и белый живот тоже молодым, плоским и гладким. И мохнатый треугольник в его низу был неожиданно густой и курчавый, как шевелюра негра, и такой же черно-смолистый.
     - Помогает? - промурлыкала она. Часовой зашевелился.
     - У, какой красавчик... - промурлыкала врачиха. Чуть раздвинула ноги и ладошкой медленно оттянула свою курчавость вверх, обнажая начало смуглой раздвоинки.
     Часовой подпрыгнул и бессильно опал.
     - Мальчик, - скорбно спросила врачиха, - известно ли тебе значение французского слова "минет"?
     - Значение-то известно, - двусмысленно отозвался великовозрастный и незадачливый мальчик.
     Она присела на корточки, рот ее округлился, на щеках обозначились впадинки, немигающие глаза сузились и уставились в глаза Клецкина, вверх, она сделала втягивающее сосущее движение и стала вполне похожа на змею, натягивающую себя на крупную добычу с риском вывихнуть челюсти.
     - И полизать, - посоветовал сверху Клецкин. - И укусить!
     - О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!... - спел он полторы октавы.
     Левая рука работника медицины стала играть в китайские шары, а правая - в велосипедный насос.
     - А-а-а-а-з-а-а-а-а! - пел Клецкин, переходя с драматического тенора на фальцет.
     - М-м-м-м-м-м-м-м-м!... - вторил нижний подголосок.
     С сочным ванным чмоком целительница прервала процедуру и схватила пробирку:
     - Сюда... сюда!...
     Одним взмахом юный атлет отбросил казенную посуду и, подхватив даму под пуховые булочки, насадил бабочку на булавку. Она забила ножками, затрепетала крылышками, и от проникающих ударов нефритового стержня, казалось, даже розовые ушки оттопыривались от головы.
     - Ах!... ах!... как же!... как же!... деньги, деньги! - дрожала и дергалась бабочка, изгибаясь и поддавая.
     - Гусары денег не берут! - молодецки прорычал наш герой, переводя ее в коленно-локтевую позицию. Ударили вальки, ритмично зашлепало тесто, прорезался в сиреневом тумане нежный женский вскрик.
     Дважды, и трижды, и четырежды прорезался вскрик, а после пятого раза брюзгливый голос сообщил:
     - Я уже все локти стерла на этом полу! Ты скоро?
     - Скоро, скоро, - поспешно и лживо пообещал пациент и посадил всадницу на мустанга.
     - Ты меня проткнешь! - заверещала амазонка, взвиваясь под потолок.
     - Тренируйся, бабка... тренируйся, Любка... - бормотал студент, направляя ракету в цель и на лету пронзая копьем кольцо.
     Через полтора часа врачиха лежала на твердой клеенчатой кушетке, а Клецкин спрыскивал ее водой.
     - Ты... кончил... зверь?... - слабым голосом спросила она, приоткрывая глаза. Глаза увидели несокрушимый рабочий молот, и интеллигентка потеряла сознание.
     Она пришла в себя от запаха нашатырного спирта. Клецкин трудился над пробиркой.
     - Что-то у вас не так организовано, - неприязненно сказал он. - Я уже мозоли натер!
     - Где?
     - Ну где? На руках.
     - Приапизм. Перевозбудился, - поставила диагноз врачиха.
     - Сухостой. От мандража, - перевел он на русский. - Так что, так и идти теперь на улицу - со стоячим и без денег?...
     Она привела себя в порядок, ужаснулась зеркалу и стала возиться над ящичком в углу.
     - Иди сюда. Раздвинь ноги... Вот так. Погоди... еще здесь.
     Два проводка тянулись из ящичка. Их оголенные медные концы врачиха закрепила на Клецкине. Один касался кончика головки, а другой уткнулся в промежность позади раздувшихся и твердых райских яблок.
     - Это должно помочь, - оценила она и стала верньером настраивать стрелку круглой шкалы.
     Подтащила Клецкину столик, а вместо треснувшей пробирки поставила стакан.
     - Внимание, - сказала она. - Постарайся попасть точно. Наклонись немного... вот так!
     Клецкин прикрыл глаза и настроился испытать наконец заслуженный оргазм.
     - Oп! - она нажала кнопочку. Бритвенной остроты меч разрубил его между
     ног. Огненные иглы вонзились в нежные нервы и рванули зазубринами. Он подскочил, надвое разрезанный лезвием. Дыхание остановилось, глаза выпучились, волосы встали дыбом. Все между ног было как сплошной больной зуб, в обнаженный нерв которого всадили зонд на все острие.
     - Вот и все, - ласково сказала медработница.
     Боль исчезла. Наступило полное онемение. Он не чувствовал, как быстрые пальчики снимают с него проводки.
     - Поразительно! - сказала врачиха, обмеряя взглядом почти полный белый стакан.
     Хотел Клецкин сверху в этот стакан плюнуть ей, так ведь и слюны уже в пересохшем рту не было.
     Трясущимися руками он натянул брюки на трясущиеся ноги. На этих ногах он спустился по лестнице, а этими руками взял сиреневый четвертак, сдав в кассу квитанцию.
     Четвертак он пропил в тот же вечер. Опрокидывал стакан за стаканом, и хмель его не брал. А вот от импотенции оправился только через месяц.
     Уже на пятом курсе, отправившись с девушкой в музей, он упал в обморок перед гальваническим аппаратом. А перед тем, как лечь с ней в постель, заставил смыть всю косметику с мылом.
     - У меня на ваши кремы аллергия, - сказал он и скрипнул зубами.
     
     Мужская честь
     
     "Что еще раз доказывает: целомудренный мужчина
     всегда найдет способ сберечь свою честь".
     Генри Филдинг, "История Тома Джонса, найденыша".
     
     
     Я был лично знаком с двумя гомосексуалистами, и это не кончилось для них ничем хорошим. Для настоящего и морально устойчивого мужчины нет ничего досаднее гомосексуализма, разве что только импотенция. Не страдая ни тем, ни другим, кроме насморка зимой, я с чистой совестью начинаю мой правдивый и волнующий рассказ.
     Вообще до гомосексуализма нам дела нет. Есть что-то неприятное и извращенное в том, что великий и славный Перикл рекомендовал набирать гоплитов из числа любовников: воин, значит, будет особенно оберегать в бою жизнь любимого, постыдится проявлять трусость у него на глазах, проявит доблесть, и будет драться рядом даже ценой своей жизни особенно храбро. История показала, что спартанцы в результате вломили этим голубым воякам, а подорванный половыми излишествами прямо в армии иммунитет не смог противостоять бациллам эпидемии, и величие Афин рухнуло. Догомосексуалились, значит, бедолаги.
     Историки не ответили на вопрос, почему средневековый рыцарь был надежно прикрыт стальными доспехами везде, кроме области вокруг заднего прохода. Ученые тоже блюдут честь героев. Им неудобно вот так прямо написать, что Ричард Львиное Сердце был гомосексуалист. И еще неизвестно, за что и как он любил Айвенго. Вероятнее всего, доблестного Ричарда, в отсутствие в войске крестоносцев нормальной половой жизни, растлили на Востоке во время крестового похода. Восток, как известно, дело тонкое, там эти бедуины кого хочешь растлят, они вообще с верблюдами живут, так им европейский рыцарь - вообще как Мерлин Монро. Ну и приохотили.
     На востоке еще Цезаря растлили в бытность им послом у Никомеда. Об этом пела его собственная первая когорта во время первого триумфа.
     Что после таких личностей нам остается? Я вот однажды тоже от них чуть не пострадал. Просто житья не стало от этих голубых развратников!
     Смотрите: герой пустынных горизонтов сэр Лоуренс Аравийский - гомосексуалист. Оскар Уайльд - гомосексуалист. Прогрессивный одно время писатель Андре Жид - гомосексуалист. И если вы, милые мои дамы, мечтаете переспать с самим Жаном Марэ - отдыхайте: он тоже гомосексуалист!
     А размножаться как?... Гомосексуализм следует рассматривать просто как практическое применение реакционной теории Мальтуса, чтобы люди не размножались. А если ты попался особо здоровому гомосексуалисту, то вместо размножения вообще и сам умереть можешь. А его за это посадят, и на зоне он будет продолжать убивать граждан, случайно оступившихся и теперь пытающихся встать на путь исправления и с чистой совестью вернуться к честной жизни. А старушка будет напрасно ждать сына домой... ей скажут - она зарыдает! Сил нет продолжать...
     Короче, я развелся и пошел выпить. Не подумайте, что я каждый день развожусь и потом иду выпить. Нет! Институт брака для меня священен! Но иногда с каждым может случиться. И я пошел.
     Я живу в Ленинграде, а пойти было не к кому. Кому нужен разведенный человек без денег? А денег я имел на тот вечер два рубля.
     Малька я в гастрономах не нашел, и портвейна тоже нигде не было. И выпить на два рубля было невозможно. Как интеллигентный человек с культурным воспитанием, на троих в подворотнях я не соображал никогда в жизни и даже не знаю, где и как это сделать, что подтверждает мою моральную устойчивость.
     Была снежная зима. А зимой долго не устоишь - замерзнешь.
     И я пошел в коктейль-холл "Подмосковье". Это на первом этаже ресторана "Москва", Невский угол Владимирского. Там я взял самый дешевый коктейль за рубль сорок девять, сел за столик и стал его растягивать на как можно дольше.
     И тут заходит Боря! Это друг брата бывшей жены, его только что исключили из Макаровского училища. Не то он плавать не умел, не то дедушка полицаем оказался, а только выгнали. И он тоже пришел выпить. Он в тулупчике, заделанном под дубленку, а сам небольшой такой, худощавый, светловолосый с вострым носиком. Такой рязанский тип, но умный, и десять рублей есть. Взял он нам еще по два коктейля. Натощак - приход близок.
     А стемнело, народ набился, дым, гомон. И на еще два места за наш столик подсаживаются нестарый еще мужик с культурной девушкой в хорошем прикиде. Он ей про Достоевского вкручивает - лажу жуткую: охмуряет культурой.
     Ну, сказал я его девушке насчет Достоевского, тоже козырнул эрудицией, а Боря козырнул остроумием: девица поперхнулась, мужик заспорил, и, короче, поставил нам еще по коктейлю - уже дорогому, за два семьдесят. Мне бы насторожиться, что жизнь халявой искушает, а я уже теплый.
     Мест уже нет, и тут работяга подходит со своим стулом, бухой, но вежливый: можно ли присесть рядом ненадолго. Присел - а к нему еще двое друзей: тесно нам уже стало.
     Работяги прислушались про Достоевского и сказали тоже, что фильм "Братья Карамазовы" - лажа и неправда, и вообще тягомотина, а писать надо понятно, иначе для кого? Олег, который при деньгах и с девушкой, спрашивает меня иронично, как мне нравятся наши соседи? А я говорю ему в пику, что соседи нормальные, потому что соль земли - не интеллигенты, какмы, а вот такие простые работяги. Они услышали и налили мне полный стакан из-под коктейля водки из кармана. Похлопали меня по плечу и ушли. Олег с девушкой оставили телефон и тоже ушли. А мы с Борей стали соображать: выпить-то выпили, а теперь куда? Уже двенадцатый час, все закрывается, а идти некуда: его тоже из общаги поперли вместе с училищем.
     И тут к нам один из угла пересаживается. Лобастый такой и в очках, лет около тридцати. И разговор заводит - мол, слышал нас через столик.
     - Возьмем еще? - предлагает.
     Мы и объясняем: спасибо, мы уже, и вообще.
     - Да у меня есть, - говорит он и приносит еще по два коктейля. - Денег до фига, - объясняет. - Я врач по "скорой", молочу сутки через сутки, да еще пациенты дают иногда, ну, возьмешь, если видишь, что пациент при бабках. А жена - старая сука, отставная работница, я ее по утрам за цельным молоком за четыре квартала гоняю - ходит, сука старая, куда денется?
     При чем тут жена? Но тоже неприкаянный человек.
     - А хотите, ребята, хорошо выпить, поужинать хорошо? - спрашивает неприкаянный человек. - У меня друг, он буфетчик в ресторане "Казбек", рад будет хорошим людям, а выпить-покушать ему там ничего не стоит, он же сам там работает, а мы друзья. Да не стесняйтесь вы, денег у меня до хрена, просто поговорить хочется с хорошими людьми!...
     Ловит такси. Едем. Едем, едем. Куда едем?...
     - Уже близко, - говорит этот, тоже Боря, Боря-врач. Он с моим Борей-курсантом сзади, а меня спереди посадили.
     Приезжаем. Уже полпервого. Буераки, сугробы, степь, метель, лес. Край света! И какая-то двухэтажная стекляшка, огни уже гасит. Ресторан, значит, "Казбек". В ночи кромешной.
     Стучим, колотим, кричим - открывают:
     - К Юре! Юра ждет!
     Идем через пустой темный зал в буфетный закуток. Буфетчику Юре лет сорок, и зачес на лбу. Рассыпается он мелким бесом и предлагает выпить чего угодно. Боря-курсант спросил рюмочку коньячку и получил фужер. А я сдуру захотел десертной "Улыбки" - и тоже налил фужер сверху на коктейли и водку.
     В зале, с краю, подождали мы его за столиком, выпили по второму фужеру. Время - уже незаметно летит. Юра выходит - с двумя огромными корзинами, покрытыми салфетками. Продукты и алкоголь крадет, значит.
     Сели в какую-то машину, и поехали уже вообще не знаю куда - ну вообще на край света.
     Там дом стоит на краю микрорайона, а дальше - снежная ночная пустыня.
     Заходим. Квартирка однокомнатная, паркет, хрусталь, полированная мебель, люстра. И обратил я еще внимание, что в углу в комнате трюмо, и масса кремов на нем, а Юра (буфетчик) говорил, что неженат и живет один. Но - пьяный человек ведь не отдает себе отчета в том, что видит. Ну, трюмо и трюмо.
     Боря-врач с моим Борей-курсантом стали в комнате книги смотреть. А я по своей привычке пошел помогать хозяину - готовить еду на кухне.
     Кидает он на сковородки огромные стейки, вываливает в вазочки салаты; мне, между делом, наливает водочки и бутерброд намазывает - а водочка "Посольская", я о ней только слышал, а икорка на бутерброде черненькая. Во, думаю, капитально все же живут эти буфетчики! И ведь не "Метрополь" - какая-то паршивая стекляшка на окраине.
     И тут этот буфетчик небрежно так, между делом, дружеским и светским тоном спрашивает:
     - А Боря - ваш любовник?
     Икорка моя прилипает к языку, а водочка в пищеводе думает, в какую сторону двигаться.
     - Н-нет... - отвечаю.
     - А что же? - любезно интересуется Юра-буфетчик, переворачивая шкворчащую картошечку-фри.
     - А-а... просто так, - говорю я глупо.
     И он наставительно так произносит, трогая меня за локоть по-свойски:
     - Просто так, мой милый, ничего в жизни не бывает.
     Тут-то я и протрезвел. Весь мой алкоголь в крови расщепился, комната стала устойчивой, предметы - четкими. И понял я, что мне хана.
     Денег - ни копейки. Где я - не представляю. Время - два ночи. Выпито не столько много, сколько неграмотно: косой. И два явных педа в квартире. Словно пелена с глаз спала: вот их ласковые взгляды, и хлебосольство, и зазывания. Увяз коготок, береги, птичка, попку. О господи!... Да нет: до фига выпито и намешано!
     Тут-то я хорошо понял несчастных девочек: неназойливо познакомились, дружески без значения угостили, заговорили, заинтересовали, закомплиментили, незаметно споили и привезли в запертую хату черт знает куда, и бежать некуда, и драть будут однозначно. И отговариваться нечем, и не девственница я, и месячных нет, и совершеннолетний давно, и не замужем, и сам пил-ел, и сам сюда ехал. Так чего теперь?!
     Когда-то все пацаны играли в "ножички". А позже в гарнизоне майор, инструктор по рукопашному бою, учил нас, пацанов, от скуки, некоторым примочкам с ножами. А ножи здесь у Юры что надо: набор над столиком.
     Взял я как бы в задумчивости нож поухватистей, повертел в пальцах лезвием туда-сюда, повыпендривался пассами как бы со злобной угрозой.
     - Ничо перышко, - говорю и улыбаюсь, и заточку пробую. - Сам точил?
     Посмотрел он на меня внимательно, забрал нож и повесил на место.
     А я спрашиваю:
     - Что это ты ко мне спиной боишься повернуться?
     И понимаю ход его мысли: а ведь привез ночью неизвестно кого, вот замочит его с другом, грабанет хату - и хрен кого найдут. Ему-то меня мочить ни к чему, он-то меня просто использовать хочет. И стало мне легче.
     Но чувствую - в тепле хватит меня минут на двадцать, от силы тридцать. А потом сломаюсь - все, поздно, перепил. Иду в туалет пугать ихтиандра - фиг: голодный организм все уже усвоил и отдавать не собирается.
     И понимаю по Юриному взгляду, что он тоже все понимает, и срок моей дееспособности ему понятен. Опыт. Буфетчик.
     Ну, думаю, теперь главное - чтоб дальше не споили. И - споили.
     Меня спасла бедность. Все мое имущество было на мне. В имущество входили японские нейлоновые плавки. Такие недавно в моде были нейлоновые тесные цветные трусы со шнуровкой вместо резинки. Спереди шнуровка, как на корсете.
     Последним сознательным усилием я пошел в ванную, затянул шнуровку намертво и завязал всеми мыслимыми узлами. И намочил узлы водой. Все. Пояс верности.
     Когда вращение стен стало достигать скорости волчка, я садистки забрался с ботинками на хозяйскую двуспальную кровать, покрытую белым девичьим пикейным покрывалом, потоптался на этом покрывале, как собака, которая крутится перед тем, как улечься, и упал мордой книзу. Мордой книзу - это обязательное последнее действие. Чтоб если что - был свободный выход угощению, нам позорно захлебнувшиеся не нужны.
     Дальше - блицы. Харч бьет вбок подушки на паркет, как из рога изобилия, а злой буфетчик ловит струю в хрустальную вазу, а я специально целюсь мимо вазы.
     И блицы: темнота, тишина, я в одних плавках, и неженская рука пытается их снимать, и я говорю трезво:
     - Убью на хрен! -
     И рука убирается, и шепот успокаивает:
     - Все-все-все, спим...
     И все по новой. И так до утра.
     Ниппон банзай! Плавки меня спасли. Хрен гомосекам, а не мою невинность! Боже, какая мерзость...
     Похмелья не было. Мой адреналин выжег весь алкоголь.
     Юра построил яичницу и налил водки.
     А вот Боря-врач смотрел сытым котом. А Боря-курсант был оживлен и хихикал чаще обычного. Они ночевали на полу, на тюфячке под дубленками. Память подала звуковые искры: вздох, хрюк, чмок, ойк. Хрен их знает.
     Я его с вечера предупредил, когда усек:
     - Боб, они голубые, без вариантов!
     - Я тоже понял, - говорит он. - Ложимся с тобой вдвоем на полу.
     - Спина к спине, лицом наружу.
     - Полезут - хватай за яйца и отрывай на хрен.
     - Или болт отламывать!
     - А давай их самих споим на хрен!
     - Хорошая идея. И трахнем! Ха-ха-ха!
     А дальше - покоился милый прах до радостного утра, петухи-петухи, не тревожьте солдат. Нам бы день простоять да ночь продержаться.
     - Ваше здоровье, - пожелал я сочувственно за завтраком. - Мы не в курсе были, понимаете.
     - Ничего, - любезно извинил Юра.
     В ванной я срезал свои узлы и остатками шнурка связал плавки за две дырочки.
     - Где ты обзавелся таким, э, нетипичным бельем? - осведомился Юра в комнате, втирая в лицо кремы из всех баночек по очереди.
     - В магазине, - пожал я плечами.
     - Сознаюсь тебе - если бы этот магазин взорвали, я был бы не в претензии, - сказал Юра.
     - Это японские, - сказал я.
     - Ну конечно, - кивнул Юра. - Самураи разрезают их вместе с животом. Твое счастье, что я не японец.
     - А твое - что я не армянин.
     - Отчего же? - поднял он выщипанные бровки. - Это было бы мило.
     А Боря-врач рассказал душераздирающую драму, как Юра, отдыхая на юге, полюбил мальчика. А мальчик был из Сибири. Юра дал взятку в техникуме общественного питания, и мальчик стал студентом в Ленинграде. Потом Юра купил ему прописку. Потом - комнату. Рубашки и костюмы. Мальчик надел лучший костюм, лучшую рубашку, привел в комнату девочку из своего же техникума и женился на ней. Но женился, сука, не раньше, чем Юра сделал ему белый билет, чтоб не попасть в армию. Узнав о свадьбе, Юра долго лечился от запоя и депрессии.
     - Вот все вы так, сволочи, - горько заключил Боря. - Делай вам добро, делай, а вы потом женитесь.
     Мне стало жалко добрых и страдающих гомосексуалистов.
     - Вот я сам женат на старой суке, - вернулся Боря к вчерашней теме. Закурил и опечалился над своей недоеденной яичницей. - Ну скажи мне - чего в них хорошего? Щель да кости, и дурь в голове.
     - Боря, - сказал я. - Моему заднему проходу физически дискомфортна мысль о чужом половом члене.
     - Почему же чужом? - возразил из комнаты Юра.
     - А с женщинами ты так никогда не жил? - спросил Боря.
     - Нет!
     - Зря. Попробуй. Ей понравится. Тебе тоже. Так какая разница?
     - Я лесбиян, - сказал Боря-курсант. - Мне нравятся бабы.
     - Извращенцы вы, - сказал Боря-врач.
     А утро было солнечное, морозные узоры горели на стеклах, у нас еще было десять копеек на автобус, и мы долго тряслись от конечной остановки до окраинного метро, пока пришли в себя.
     - В рот больше не возьму! - с чувством пообещал Боря-мой.
     - Уточни - ты о чем?
     Мы так гоготали, что милиционер не хотел пускать нас на эскалатор под причиной пьянства.
     С тех пор, если мне предлагают выпить, я сразу предупреждаю, что я не гомосексуалист. Обычно обижаются. Потому что их, видимо, никто не имел. Может, потому что уроды?...
     
     
     МАЛЕНЬКАЯ ПАПКА. Салатовая с оранжевыми тесемками. Сбоку
     
     Мальчик-с-Пальчик
     
     Мой маленький друг! Ты, наверное, знаешь, что слово "писька" говорить нехорошо. Воспитанные, хорошие дети так никогда не говорят.
     Когда ты вырастешь большой, ты узнаешь, что есть замечательный советский ученый Игорь Семенович Кон. Ученый профессор Кон объясняет в своих замечательных книгах, что надо говорить "половой член", или просто коротко "пенис". Это одно и то же. Так должны говорить мальчики. А девочки должны говорить "влагалище", или "вагина". Это обычные культурные слова, и все хорошие дети должны их произносить.
     Так вот. Жил-был один нехороший мальчик. Он всем показывал свой пенис. И товарищам во дворе, и девочкам, и мальчикам, и воспитательнице в детском саду, и папе с мамой показывал, хотя уж они, конечно, не могли увидеть ничего нового. Ведь они его сами родили и воспитали с таким пенисом.
     И еще он на всех его клал. И на товарищей клал, и на воспитательницу, и на папу с мамой. Подойдет и положит. Его за это, конечно, наказывали, а он все равно на все его клал.
     И вот однажды он положил его на милиционера, так он расхулиганился. Милиционер засвистел в свисток, достал пистолет и отвел плохого мальчика в милицию.
     Начальник милиции сказал:
     - Ну надо же, какой плохой мальчик! Такой маленький - и уже на всех кладет. Посадим-ка мы его в тюрьму!
     - Я и на тюрьму его клал! - невоспитанно сказал плохой мальчик.
     А рядом в милиции сидел дрессировщик. Его посадили в милицию за то, что в цирке его тигр случайно съел пьяного хулигана. Тигры в цирке, как ты знаешь, добрые. А пьяные хулиганы - если ты еще не знаешь, то запомни это хорошенько! - пьяные хулиганы очень плохие. Но закон и Конституция запрещают тиграм их есть.
     А. почему тигр съел пьяного хулигана? Потому что он положил свой пенис на барьер цирка прямо на представлении. А этого ни один тигр, даже самый добрый, стерпеть не может. И он съел его вместе с пенисом, вот какое дело.
     И дрессировщик сказал:
     - Если этот мальчик кладет даже на тюрьму, не надо его туда сажать. А то тюрьма рухнет, и некуда будет сажать преступников. Отдайте лучше этого плохого мальчика мне вместе с его нахальным пенисом. Пусть он в цирке кладет его на тигра, а тигр его съест.
     Тут мальчик приуныл. На тигра не очень-то положишь, у него зубы вон какие!
     И суд вынес приговор: отдать мальчика дрессировщику.
     И вот началось представление! Цирк был полон, прожекторы светили, оркестр играл, акробаты кувыркались, а клоун смешил публику; и все аплодировали.
     А потом оркестр заиграл туш, барабаны забили дробь, тигр в клетке зарычал, нервные женщины вскрикнули! И два служителя на цепи вывели упирающегося мальчика.
     Дрессировщик дал ему конфету. Мальчик достал свой нехороший, причем маленький, пенис и положил на тигра.
     Тигр очень удивился. Это был уже старый цирковой тигр, и за всю жизнь на него никто не клал.
     Сначала тигр взял свой собственный пенис - и, в свою очередь, положил его на мальчика.
     В цирке началась овация. Женщины и любители природы кричали "Браво!" и "Бис!".
     Если ты раньше этого не знал - у всех животных тоже есть пенисы. Ими они размножаются в природе. Но не надо думать, что чем больше пенис - тем лучше размножение! Дети, которые думают так, очень ошибаются. Размер пениса не играет роли для размера размножения. Самый большой пенис у слона - размером с собаку. Но собака может размножаться два раза в год по шесть щенков, а слон со своим огромным пенисом вынашивает одного слоненка полтора года. А у комара пенис такой крохотный, что без увеличительного стекла и рассмотреть невозможно - и этой крошечкой комар дает такие тучи комаров, что надо применять специальные средства, чтоб сдохли комары вместе с их пенисами.
     Тигр - умное животное с большой головой, поэтому он убрал свой пенис первым. Не надо думать, что если тигр полосатый, то пенис у него тоже полосатый, как жезл милиционера. Пенис у него обычный, только большой. И если тигр на кого кладет - тому мало не покажется.
     А потом тигр, удивленный нахальством мальчика, понюхал его безобразный пенис и, по кошачьей привычке, лизнул его.
     Дети, мальчики и девочки! Запомните на всю жизнь - лизать пенис очень, очень плохо! Так делать нельзя ни в коем случае. Иначе может выйти вот что:
     Если тебя когда-нибудь лизала кошка (не в пенис, конечно, а, например, в палец или в нос), ты заметил, что язычок у нее шершавый. А тигр - это огромная кошка, и язык у него шершавый, как наждак.
     Вы видели когда-нибудь, как столяр водит наждаком тто дереву? А теперь представьте себе, если столяр проведет наждаком по пенису. Такие случаи бывали с нехорошими пьяными столярами, и их сразу доставляли в больницу с обструганными пенисами - все равно что карандаш после точилки.
     Огромный тигр буквально слизнул маленький пенис, как будто бы это было крошечное эскимо. И наш скверный мальчик остался вообще без пениса.
     А жить без пениса нелегко. Ни тебе пописать, ни тебе вообще. И дети во дворе дразнятся. (Мальчика после этого отпустили из цирка. Зачем он нужен дрессировщику без пениса? В цирке заведено так: нет пениса - нет работы.)
     Мальчик стал хорошо себя вести. Он никому не показывал и ни на кого больше не клал, потому что было нечего. Он даже стал думать, что воспитанные люди никому не показывают и ни на кого не кладут, потому что у них просто нету пенисов. Как мы видим, он перепутал воспитанностъ с кастрацией. Хотя, конечно, одно другому способствует.
     Поскольку заняться ему было больше нечем, он пошел в первый класс и стал отличником. Учителя не могли нарадоваться на примерного мальчика, а сам мальчик всегда был печальный.
     И вот он вырос, и с золотой медалью окончил школу, и стали его брать в армию. И на медицинской комиссии оказалось, что у него нет пениса!
     А без пениса, мой маленький дружок, солдатом стать нельзя. Все спросят: что это за такой солдат без пениса? Пенис - вещь такая, он солдату всегда пригодится. То-се, котелок повесить, портянку высушить, гранату привязать, дырку для стрельбы пробить в стене. А нападет враг - солдат покажет врагу пенис, враг испугается и убежит. Или сдастся в плен.
     Солдатский пенис - закаленный, испытанный, проверенный в бою. К нему и орден привинтить можно.
     Тем временем мальчик стал взрослым юношей, и пришла ему пора жениться. А жениться, мой маленький дружок, без пениса никак невозможно. Вот пока ты не женился - от пениса тебе одни хлопоты. То он встанет не вовремя, то писать хочет, то схватит за него кто-нибудь. А как женился - он тебе необходим для исполнения супружеского долга.
     Супружеский долг заключается в размножении детей. А для размножения нужно совершить половой акт. Акт заключается в том, что пенис вставляется в вагину, которая у девочек между ног, но не всем девочкам, а только собственной жене, запомни это хорошенько! А если вставлять его всем девочкам, то могут посадить в тюрьму.
     Глупый мальчик не знал этого всего и женился. А вставлять-то и нечего!
     - Как же ты мог жениться без пениса? - спрашивает жена. - Ты его куда девал?
     - Тигр в цирке в детстве слизнул, - ответил мальчик. И рассказал жене свою печальную историю.
     Пошли они в цирк. Тигр стал уже старше, и дрессировщик тоже старше. Выводят на цепи дрессировщика, и он под барабанную дробь кладет на тигра. Но тигр его лизнуть не может - он в наморднике. И положить на дрессировщика не может - у него на гениталиях тоже намордник (гениталии - это пенис).
     Тогда жена поверила мальчику и не ушла от него. А мальчик пошел к врачу и сказал:
     - Я женился и больше ни на кого не буду класть, а буду только исполнять супружеский долг. Доктор, нельзя ли мне пришить новый пенис?
     Врач осмотрел его и говорит:
     - Хорошо, что вам тигр яйца не слизнул, а то без яичек вообще трудно размножаться.
     Целых четыре года мальчик ждал очереди на операцию, и все это время он не мог исполнять супружеский долг. Поскольку он уже стал приличный член общества и положительный производственник, он честно пытался исполнять супружеский долг и руками, и свечкой, и огурцом, и морковкой, и колбасой, и даже набивал развернутый презерватив горячей гречневой кашей, и даже языком, но все равно это был не супружеский долг, и он сильно переживал.
     А потом хирург пришил ему новый пенис. Это был хороший большой молодой сильный пенис, и он очень понравился мальчику и его жене. Но они его никому никогда не показывали, и уж тем более не клали. А только исполняли супружеский долг.
     Теперь при встрече с мальчиком, пенис которого был аккуратно спрятан в штанишки, милиционер отдавал ему честь. А для тигра мальчик купил целый свежий окорок. Он больше на тигра не сердился.
     Так что береги свой пенис, дружок, и никогда его никому не показывай.
     
     Терпенье и труд
     
     Вовочка писал на всех сверху, а его сестра Машенька показывала всем свою вагину. Можете себе представить, что делала мать этих безобразников. Она просто из сил выбивалась, чтобы воспитывать их педагогично.
     Поставит его в угол - а он выбежит на балкон и сверху замочит всех прохожих. Они задерут головы - а тут и Машенька! На улице столпотворение, машины останавливаются, пробка на мостовой, милиция свистит, пожарные едут - тихий ужас!...
     Мама попробовала, по совету детского психолога, развивать детей эстетически. Повела их в театр. Нарядно одела.
     И вдруг во время спектакля Вовочка как пописал с балкона в партер! Шум, гам, все ругаются, вытираются, спектакль прервали. А как только зажгли свет - Машенька тут как тут со своим номером.
     Театральные критики решили, что это новое слово в режиссерском искусстве театров юных зрителей. Некоторые даже хвалили. Но остальные зрители сильно ругались.
     А папы у них не было. Пока пала был жив, он их драл. Ремнем. По попкам. По маленьким, белым, круглым, мягоньким, хорошеньким попкам. Здоровенным кожаным офицерским ремнем! Со всего маху. Ну и орали же эти дети!... На эти вопли прохожие внизу задирали головы, машины останавливались, милиция свистела, происходили аварии, папе приходилось платить штраф за нарушение общественного движения. И он потом драл их еще сильнее.
     Драл их пала, драл, перенапрягся и умер. Вот до чего могут довести плохие дети своего папу!
     И больше пала не драл ни Вовочку, ни Машеньку, ни их маму. И никого не драл. На него сверху положили мраморную плиту. И так и написали: "Спи спокойно, дорогой товарищ. Мы отдерем всех за тебя".
     Пописал Вовочка на папину могилку и остался сиротой. А кому драть сироту? Некому. Все своих дерут. Только ему, бедному, и оставалось, что писать с балкона. Еще со шкафа, с крыльца, со шведской стенки во дворе, с моста в реку и с парапета набережной.
     И Машенька совсем от рук отбилась. Идет по улице и всем подряд показывает. А когда ее начинали стыдить, она отвечала своим тонким голоском:
     - Я хочу стать кинозвездой!
     А у самой получается "киножвеждой". Молочные зубы выпадают. От такого безобразия и волосы могут выпасть, и глаза выскочить! Но волосы выпадали у мамы, а глаза выскакивали у прохожих.
     Тогда мама попробовала завязать Вовочке пенис узелком. Завязала, а сама ушла на работу.
     До вечера Вовочка раздулся, как пузырь. Развязала ему мама пенис, а он как записает! И ее тоже описал. Пришлось его снова ставить в угол.
     И прямо назавтра произошел вот какой случай. Машенька вышла на балкон и опять стала показывать вагину. А внизу ехала открытая машина, из которой все было видно. Водитель засмотрелся на Машеньку, и въехал в передний автомобиль, который затормозил на красный светофор. От удара в переднем автомобиле потек бензобак, который у всех легковых автомобилей находится сзади, сбоку от багажника.
     Водитель въехавшего автомобиля огорчился своему поступку, и от огорчения закурил. А курить очень, очень вредно!
     Потому что этот водитель бросил горящую спичку за окно, и она упала прямо в лужу бензина, которая натекла из бензобака. А бензин как вспыхнет, как загорится! И оба автомобиля загорелись.
     Вот что получается, если играть со спичками. Особенно если при этом смотреть на вагину, которую показывает глупая и нехорошая девочка. Не надо на такие вещи смотреть, даже если показывают. Из таких показов никогда ничего хорошего выйти не может.
     Загорелись автомобили, а тут Вовочка выходит на балкон, чтоб опять сверху на всех пописать. Увидел он горящие автомобили - обрадовался. И стал писать на них.
     Приезжают пожарные - а пожара уже нет.
     - Это кто огонь погасил? - спрашивают пожарные.
     - Это вот тот мальчик с балкона пописал, - говорят прохожие.
     - Вот бы нам такого мальчика в пожарную команду! - говорят пожарные. - Мы давно ищем, кто бы нам сверху на все пожары писал.
     И взяли Вовочку в пожарную команду.
     Выдали ему брезентовую форму и медную каску. И тут же взяли с собой на пожар.
     Пока они раскатывали свои шланги и подключали их к пожарной магистрали, в которой все равно не было воды, Вовочка залез на крышу машины и весь пожар им погасил. Дали ему медаль "За отвагу на пожаре".
     А на втором пожаре вода в магистрали была. И увидел глупый мальчик, что из брандспойта струя бьет гораздо сильнее и дальше, чем из пениса, хоть бы это был пенис самого брандмейстера. И попросил подержаться за брандспойт.
     - Да, - сказал Вовочка, - это тебе не пенис. Раньше я был маленький и глупый, а теперь вижу - писать на всех не надо, а надо поливать всех сверху из брандспойта.
     Записали его в отряд юных друзей пожарников, и стал он сам учить всех детей, как не писать на всех сверху. А деньги, которые им давали на мороженое, они копили и потом покупали на них брандспойты. И поливали из них сверху город. И город стал сверкать чистотой.
     Ив этой чистоте отражалась в ясных и чистых голубых лужах на асфальте вагина, которую продолжала показывать всем Машенька, потому что ей дела пока не нашлось.
     Стала Машенька тоже искать полезное дело своей вагине. А как глупой маленькой девочке такое дело найти? Но у нее оказался упорный характер, и она решила не сдаваться.
     Она попробовала совать туда морковку, чтоб удобнее было ее чистить. Но когда мама узнала, откуда в супе морковка, она морковку есть не стала, а наоборот, поставила Машеньку в угол.
     Попробовала Машенька точить там карандаши, но карандаши держались плохо и толком не точились.
     Однажды Машенька вставила туда трубу от пылесоса и стала пылесосить квартиру. Но этот пылесос сосал слабо, и квартира осталась неубранной. А кроме того, туда влетела всосанная муха.
     Муха стала бегать и щекотать. А Машенька стала прыгать и ругаться.
     Так ее к доктору и привезли.
     - Девочка, что у тебя болит? - спрашивает старенький седой доктор.
     А девочка прыгает и ругается! Рассердился доктор и зашил вагину вообще. Муху, конечно, достал перед этим, а остальное зашил. Довольно толстой ниткой.
     Попробовала Машенька дальше показывать, а над ней все смеются. И говорят:
     - Вот вырастешь большая - никто тебя замуж с такой ниткой между ног не возьмет!
     Вот, дети, до чего может довести показывание кому ни попадя тех мест, которые не надо.
     Машенька долго плакала, а потом пообещала доктору, что никогда больше никому не будет показывать. И доктор выдернул ей нитку и дал на память.
     Вот так плохие дети исправились и стали жить очень хорошо. Вовочка стал начальником пожарной команды и поливал пожары из брандспойта. А писал он только в унитаз, и никогда
     не попадал мимо на пол. И всегда сливал за собой воду.
     А Машенька вышла замуж и никому больше не показывала. Даже мужу не показывала. И соседям не показывала. Только врачам показывала, и то только если ее об этом очень просили, потому что это иногда необходимо для здоровья. Как покажешь врачу вагину - так сразу здоровье укрепляется. Нелегкий это труд - быть врачом, но почетный и нужный людям.
     (Есть такие врачи, дружок, они называются гинекологи. Им если вагину не покажешь - они не дадут справку, а без этой справки не возьмут на работу. Мальчиков, которые всегда слушаются старших и хорошо учатся в школе, принимают в гинекологи. Им потом целыми днями все показывают, и за это им еще дают зарплату. Так что учись хорошо, дружок!)
     Машенькина мама, которая за эти годы попала в сумасшедший дом, от радости за детей выздоровела. И теперь она живет опять дома, очень довольная жизнью. Но наследие тяжелых лет все же осталось. Как только она увидит где пожарного с брандспойтом, так сразу кричит:
     - Немедленно спрячь пенис и перестань писать!
     Но все пожарные в городе ее знают и не обижаются.
     А Машеньке в конце концов удалось стать действительно кинозвездой. Но режиссер объяснил ей, что кинозвезда должна показывать вагину только режиссеру фильма, а больше никому. А на съемках это показывать не надо, особенно всей съемочной группе, даже если группа бестолковая.
     
     Злоключения маленького бесстыдника
     
     У одного мальчика была скверная привычке: он все время хотел всунуть куда-нибудь свой пенис. Его наказывают, а он все равно сует. Никак с ним сладить не могли - ни семья, ни школа, ни даже улица.
     Сначала с ним перестали играть девочки, потому что он все время норовил всунуть им пенис в вагину.
     Говорит:
     - Давай играть в доктора. Как будто у тебя болит между ног. Больная, разденьтесь! Покажите, где болит?
     А сам как: всунет! Девочка в слезы, шум, прибегают ее родители, мальчик убегает - скандал, в общем. Родители девочек его били, и обзывали, и его родителей тоже били и обзывали, и его родители мальчика тоже били и обзывали. То есть детство его было совершенно непедагогичным.
     Когда девочки перестали с ним играть, он стал играть с мальчиками. Говорит:
     - Давай играть в армию. Как будто у нас медкомиссия. Солдат, разденьтесь! Повернитесь попкой!
     А сам как всунет! Маленький мальчик в слезы, шум, прибегают его родители, мальчик убегает - скандал, в общем. Родители мальчиков тоже его били, и обзывали, и его родителей тоже били, и обзывали, и родители мальчика тоже снова били и обзывали. Ужас, а не детство. Но это с маленькими мальчиками. А большие мальчики его сами били и обзывали. И его родителей тоже били и обзывали. У родителей хоть не детство, но тоже жизнь была плохая.
     Когда плохого мальчика побили все, кто мог, он стал играть с кошкой в ветеринара. Говорит:
     - Давай играть в ветеринара. Больная, повернитесь задом. Поднимите хвост! А сам как всунет!
     Ну, тут шум поднялся - не чета прежним. Кошка как завопит ужасным мявом, как извернется, как вцепится ему когтями в мучитель-пенис! Мальчик как заорет, как станет отдирать кошку, а она орет и не отдирается! Как они заскачут по всей квартире, как скинут с серванта" весь хрусталь! Как полетит посуда в оконные стекла! Как упадет люстра на вазу на столе! Всю квартиру разгромили, как махновцы в поисках золотых зубов.
     Увезли мальчика в больницу. Намазали изодранный пенис йодом, завязали бинтами, наложили гипсовую повязку, сделали укол. И уложили в палату.
     Зашла медсестра. Говорит:
     - Мальчик, а почему это у тебя так простыня поднимается? Ты смотри - такой маленький мальчик, и такой большой пенис! Наверное, ты безобразник.
     - Нет, - говорит мальчик, - это он у меня просто завязан и в гипсе. Мне его кошка поцарапала.
     - Бедный мальчик, - жалеет медсестра.
     А сама только повернулась задом - мальчик как вскочит, как прямо в гипсе ей всунет! Она как закричит от испуга!
     Когда мальчика вылечили, его привезли в милицию.
     - А ты знаешь, - говорит начальник милиции, - что медсестре всовывать пенис нельзя? А если все больные начнут пенисы медсестрам всовывать, кто тогда больных лечить будет? То, что ты сделал, называется изнасилование.
     (Запомни это слово, дружок. Всунуть свой пенис кому-нибудь, причем все равно куда, называется "изнасилование". Это - тяжкое преступление. За него сажают в тюрьму на много лет.)
     - Я тебя посажу в тюрьму, - говорит начальник милиции.
     Начальник милиции отвернулся к сейфу и стал доставать бумагу, чтобы писать милицейский протокол о несовершеннолетнем преступнике.
     А мальчик подскочил и как ему всунет! Начальник милиции как закричит:
     - Да что же это такое! Уже даже дети всовывают, прямо во время исполнения служебных обязанностей!
     Только гуманизм помешал начальнику милиции застрелить преступного мальчика из пистолета, тем более что мальчик успел убежать, пользуясь его добротой.
     А мальчик прибежал домой. Но ключей-то от двери у него не было. Он примерился к замочной скважине - и как всунет! Дверь как затрещит! И рухнула.
     Но пенис застрял в замочной скважине, и когда мама с папой пришли с работы, им пришлось вызывать слесаря. Слесарь распилил дверь и поставил на место.
     - Я бы таким мальчикам просто пенисы отпиливал, - сказал слесарь. - От них одно разорение в домашнем хозяйстве.
     За такое ужасное поведение родители выгнали плохого мальчика из дому. Их можно понять: кто его знает, что он еще удумает своим пенисом наделать и куда его всунуть?
     Перед уходом мальчик всунул пенис на прощание в электрическую розетку, и во всем доме перегорел свет. А он убежал на улицу.
     Улица, дружок, она до добра не доводит. Мальчик походил-походил, и голод плюс моральная неустойчивость пригнали его к воровской шайке. От всовывания пениса до преступления - всегда один шаг.
     И стал нехороший мальчик несовершеннолетним преступником. Он всовывал свой пенис в замочные скважины и высаживал двери, а взрослые преступники обкрадывали квартиру. А потом они пили вино и водку на "малинах".
     ("Малина", мой маленький друг - это не только ягода. Еще так называется воровской притон. Так что если на улице взрослый дядя заговорит с тобой про "малину" - сразу убегай и зови милиционера.)
     Но после того, как воры заставили мальчика взломать своим пенисом, все-таки детским, броневой сейф, ему пришлось долго лечиться. А вылечившись, он убежал от них..
     Он бежал, бежал, и вообще убежал из города. И прибежал в деревню. Там его пожалел добрый крестьянин и приютил.
     Когда семья честного колхозного крестьянина заснула, мальчик подкрался к своему благодетелю, откинул одеяло и как ему всунет! Крестьянин закричал, жена стала над ним хлопотать, а он подкрался в этой суете к жене сзади - и как ей всунет! Она как закричит! По всей деревне собаки залаяли!...
     Но поскольку рабочие руки в деревне всегда нужны, председатель колхоза на общем собрании решил мальчика оставить.
     - Пусть его исправит труд, - решили колхозники.
     И мальчика отправили работать на скотный двор. Там он должен был выбирать навоз в коровнике.
     ("Навоз", дружок - это то, что дает корова после молока. И хотя он не очень хорошо пахнет, из него делают полезные удобрения, чтобы урожай на полях был выше. А в некоторых областях из навоза делают кирпичи, перемешивая его с резаной соломой. Из этих кирпичей крестьяне строят дома.)
     Навоз вилами чистить - это тебе не пенис в розетку совать. Мальчик понял, что закон жизни - это труд. И почувствовал, что начинает вставать на путь исправления.
     Но выспавшись и отдохнув, он увидел на утренней зорьке быка на лугу. И почувствовал, что порочная привычка берет над ним верх.
     Он подкрался сзади к быку и как ему всунет! Бык как заревет! И умер от разрыва сердца.
     Ну представьте себе: мирное утро, голубое небо, зеленая травка, чудная природа - и вдруг тебе сзади как всунут! Тут у кого хочешь будет разрыв сердца.
     Быка тоже понять можно. Всю свою трудовую жизнь он всовывал всему коровьему стаду - в этом и заключался его честный бычий труд. И тут, вдруг, ни с того ни с сего, шарах, бах! Потрясение, стресс, разрыв сердца.
     (Когда ты станешь взрослым, дружок, никогда не всовывай женщинам неожиданно. Поставь себя на их место. Занимаешься ты мирно своими делами, мысли в голове хорошие, дело спорится, душа поет - и вдруг тебе как всунут! Это нехорошо.)
     Быка похоронили, в смысле сначала съели, а кости зарыли под музыку. А бык - животное дорогое, и купить нового производителя не так просто.
     Хотели заставить мальчика самого теперь покрывать коровье поголовье, но побоялись, что произойдет падеж крупного рогатого скота, и выгнали негодяя вон.
     ...С тех пор прошло довольно много лет. О нехорошем мальчике не было ни слуху ни духу. И вдруг лживые буржуазные газеты сообщили о следующей сенсации:
     В Испании проходил бой быков. Это спорт негуманный и неэстетичный. В быка на арене тычут палки и стрелки, а потом закалывают шпагой. Бык защищается рогами, но шансов против толпы вооруженных убийц у него нет. Хотя иногда он кое-кого на рожищи поддевает. И поделом.
     И вот такой бык - матадора тырк! А матадор его шпагой - тюк! А бык его рогом - н-на!
     Стадион ревет, на арену подушки и бутылки летят, камарилья с куадрильей плащами и пиками машут - а бык матадора развинчивает на составные части и землю роет.
     И вдруг один перескакивает через барьер на арену, подбегает сзади к быку - и как ему всунет! Взревел бык, брык - и четырьмя копытами кверху!
     Но в Испании по ритуалу категорически запрещено всовывать быкам во время корриды. А народ испанцы горячий. Они, может, за то и платили, чтоб полюбоваться, как бык матадора разделает. Повалила толпа и буквально растерзала негодяя на части.
     Конечно, лживой буржуазной прессе, падкой до нездоровых сенсаций, верить невозможно. Но факт, что о негодяе больше никто ничего не слышал.
     Что? Ай! А-А-А-А-А-А-А-А-А-АШ!!!!!!!!!!!!!!!!!