Дино Буццати
     
     
     Волшебство природы
     
     Рассказы -
     
     
     OCR Busya http://www.lit.aldebaran.ru
     "Дино Буццати "Татарская пустыня", серия "Современная классика"": Махаон;
     Москва; 2004
     
     Аннотация
     
     Дино Буццати, наряду с Чезаре Павезе, Луиджи Малербой и Итало Кальвино, по праву считается одним из столпов итальянской литературы XX века. Проза Буццати обладает особой силой притяжения, и это относится не только к крупным его вещам, но и к рассказам - данное издание, пожалуй, наиболее полное их собрание.
     
     Дино Буццати
     
     Волшебство природы
     
     Пятидесятидвухлетний художник-декоратор Адольфо Ло Ритто уже лежал в постели, когда в замочной скважине повернулся ключ. Он посмотрел на часы: четверть второго. Это пришла домой его жена Рената.
     Снимая свою шляпку из птичьих перышек, она остановилась на пороге комнаты; на лице ее застыла деланно-непринужденная улыбка. Во всем облике этой тридцативосьмилетней худощавой женщины с тоненькой талией и от природы по-детски надутыми губками было что-то вызывающе бесстыдное.
     Не отрывая головы от подушки, муж с укоризной, слабым голосом сказал: "Мне было плохо".
     "Плохо, говоришь?" - равнодушно спросила она, подходя к шкафу.
     "Да, приступ этих моих ужасных колик... думал, не вынесу..."
     "Но теперь полегчало?" - тем же тоном спросила жена.
     "Сейчас стало получше, но все равно еще больно... - Тут его голос внезапно переменился, стал резким, злым: - А где это ты была? Могу я узнать, где ты была? Сейчас уже половина второго!"
     "Незачем так кричать. Где я была? В кино была, с Франкой".
     "В каком кино?"
     "В "Максимуме".
     "А что там идет?"
     "Ну, знаешь! Что это с тобой сегодня? Учиняешь допрос, где я была, да в каком кинотеатре, да на каком фильме, может, хочешь еще знать, на каком трамвае я ехала? Тебе сказано, что я была с Франкой!"
     "Какой, говоришь, фильм вы смотрели?" Спрашивая, он все с тем же страдальческим выражением лица подвинулся на кровати так, чтобы можно было достать со стола пачку газет.
     "Ах, вот оно что! Проверить решил? Думаешь, я лгу? Хочешь меня подловить, да? Ладно. В таком случае я тебе вообще ничего не скажу. Вот так".
     "Знаешь, кто ты? Хочешь, я скажу тебе, кто ты? - От жалости к самому себе Ло Ритто едва не плакал. - Хочешь, я скажу тебе, кто ты? Хочешь?"
     Задыхаясь от ярости, он повторял и повторял один и тот же дурацкий вопрос.
     "Ну скажи, скажи, если тебе так уж хочется!"
     "Ты... ты... ты... - выкрикнул он механически раз десять подряд, с мрачным наслаждением бередя рану, нывшую где-то глубоко в груди. - Я тут едва не подох, а ты шляешься неизвестно с кем. Какой-то "Максимум" придумала! Я болею, а она разгуливает с кавалерами... да ты хуже самой последней девки... - Тут он, чтобы усилить впечатление от сказанного, сделал вид, будто его душат рыдания, и, всхлипывая, продолжал: - Ты... ты меня... погу... ты меня погубила, навлекла позор на мой дом... Я лежу в постели больной, а ты всю ночь где-то шатаешься!"
     "Ну, завел, завел! - наконец откликнулась жена, убравшая между тем шляпку и костюм в шкаф, и повернула к нему побледневшее и вытянувшееся от злости лицо. - А теперь, по-моему, лучше тебе помолчать".
     "Вот как, это я еще и молчать должен! Да как у тебя хватило наглости сказать такое? Я должен молчать? Делать вид, будто ничего не произошло? Ты будешь разгуливать до часу ночи и заниматься своими грязными делишками, а я - молчи?"
     Она тихо, с расстановкой, так что все "с" у нее получались свистящими, сказала: "Если бы ты только знал, как ты мне противен, если бы ты только знал, старый сморчок! Подумаешь, художник Ло Ритто! Пачкун! - Ей доставляло наслаждение, что каждое ее слово, как бурав, ввинчивалось в самые чувствительные и болезненные точки его души. - Да ты посмотри, посмотри на себя в зеркало. Ты же конченый человек, развалина, беззубая уродина... с этими своими сальными косицами! Художник, ха!... Да от тебя же смердит... Не чувствуешь, какая вонища в комнате?" И она с гримасой отвращения распахнула окно и легла грудью на подоконник, делая вид, будто ей необходимо глотнуть свежего воздуха.
     С кровати послышалось хныканье: "Я наложу на себя руки, клянусь, я покончу с собой, не могу больше..."
     Женщина молчала, стоя неподвижно и глядя из окна в холодную декабрьскую ночь.
     Чуть погодя он уже не жалостливым, а снова зазвеневшим от ярости голосом закричал: "Да закрой, закрой это проклятое окно! Хочешь, чтобы я простудился?"
     Жена не шелохнулась. Он посмотрел искоса на ее лицо: оно уже не было ни злым, ни напряженным; казалось, из него вдруг ушла жизнь: отразившееся на нем непонятное новое чувство удивительным образом его изменило. И какой-то странный свет озарил его.
     "Интересно, о чем она думает? - спросил он себя. - Может, ее испугала моя угроза покончить с собой?" Но он сразу понял, что ошибся. Даже если бы у него были какие-то основания тешить себя надеждой, что у жены осталась хоть капля привязанности к нему, было ясно, что дело тут в чем-то другом. В чем-то очень страшном и сильном. Но в чем именно?
     Вдруг жена, стоя все так же неподвижно, окликнула его: "Адольфо! - Голос ее был нежным и испуганным, как у девочки. - Адольфо, посмотри", - пробормотала она в какой-то невыразимой тоске, словно из последних сил.
     Любопытство Ло Ритто было так велико, что он, позабыв о холоде, вскочил с постели, оперся о подоконник рядом с женой да так и окаменел.
     Над черным гребнем крыш по другую сторону двора медленно поднималось в небо что-то огромное и светящееся. Округлый, правильной формы контур проступал все четче и наконец вырисовался полностью: это был сверкающий диск невиданных размеров.
     "Господи, луна!" - потрясенно прошептал он.
     Да, это была луна, но не мирная обитательница нашего ночного неба, пособница любви, добрая волшебница, своим сказочным светом превращающая лачуги в дворцы, а огромное, изрытое страшными провалами чудовище. В силу какого-то вселенского катаклизма она непомерно увеличилась и, безмолвная, нависла над миром, заливая его ровным ослепительным светом, похожим на свет бенгальских огней. В нем каждая вещь прорисовывалась до мельчайших деталей, отчетливо виднелось все - углы, карнизы, камни, царапины на стенах, волоски и морщины на лицах людей. Но никто не смотрел по сторонам. Глаза всех были обращены к небу, люди не могли оторваться от этого ужасающего зрелища.
     Неужели извечных законов природы больше не существует, какая-то страшная ошибка нарушила порядок во вселенной? Может, это уже конец, может, наш спутник со все возрастающей скоростью неотвратимо приближается к Земле и через несколько часов зловещий шар разрастется так, что заполнит собой все небо, потом его свет померкнет в конусе земной тени и уже ничего не будет видно, пока в какую-то долю секунды в тусклом свете ночного города мы не почувствуем, как на нас надвигается не имеющий границ шероховатый каменный потолок; мы даже не успеем ничего увидеть - все разлетится и рухнет в пустоту прежде, чем наш слух уловит начало взрыва.
     Со двора доносятся стук распахиваемых окон и ставен, призывы, крики ужаса; у подоконников сгрудились люди, в этом лунном свете они кажутся призраками.
     Ло Ритто чувствует, как рука жены сжимает его руку, сжимает так, что ему становится больно.
     "Адольфо, - выдыхает она, - Адольфо, о, прости меня, Адольфо, сжалься надо мной, прости!"
     Всхлипывая, она прижимается к нему, ее бьет сильная дрожь. Не отрывая глаз от чудовищной луны, он обнимает жену, а в это время словно идущий из недр земли гул - это кричат и стенают люди, миллионы людей - разносится над крышами охваченного ужасом города.