Эдуард УСПЕНСКИЙ
     
     В селе Троицком под Переславлем-Залесским
     
     Село Троицкое. Поздняя зима. Снега - хоть на лодке по нему плавай, как в старину. Между домами дорожки проложены, словно окопы.
     И только от крайнего дома Татьяны Семёновны Частовой никакой дорожки нет, ни к соседям, ни к колодцу, ни к лесу.
     Валерка Частов сразу заметил это, когда сошёл с автобуса:
     - Не померла ли?
     Двенадцать лет Валерке, он в этой деревне родился и вырос. Но живёт он, к сожалению, в Переславле с родителями.
     Он спросил у своей тётки - тёти Лиды, как только вошёл в избу:
     - А что, Танёнка Частова жива? Или к сыну уехала?
     - Никуда она не уехала, - ответила тётка. - Сидит себе сычом в своём доме. разговаривать ни с кем не хочет. Со всей деревней перессорилась. Даже к Дуняше Частовой не ходит.
     Между прочим, в Троицком что ни дом, то Частовы живут.
     - А чего она перессорилась?
     - Кто её знает. Она всегда была какая-то чудная. А тебе-то не всё ли равно?
     Только Валерке не всё равно. Он всех деревенских людей знает и любит. И не нравится ему, когда кто-то в ссоре, в печали или вовсе заболел.
     Он, когда вырастет, наверное, возьмёт этот захудалый колхоз под своё руководство. Станет в нём председателем и выведет колхоз в миллионеры. И твёрдо Валерка решил Татьяну Семёновну со всеми помирить, особенно с её задушевной подругой Евдокией Павловной.
     Для начала отправился он на почту, чтобы у почтальонки Анастасии Алексеевны все деревенские новости узнать. У кого корова отелилась, кто машину "Жигули" купил и кому пенсию на десять рублей повысили.
     И надо же такому быть, что Татьяна Семёновна - широко известная в сельских кругах пенсионерка - на этой почте собственной персоной сидела, пенсию получать ждала. Ни на кого не смотрела, никуда не оглядывалась. И сердитостью от неё так и веяло во все стороны.
     Платком она была перемотана с ног до головы, как пулемётной лентой, но разматываться, видно, не собиралась. А почтальонки Анастасии Алексеевны не было.
     - Татьяна Семёновна, - с ходу начал Валерка. - А чего это вы тётю Дуню Частову обидели?
     Татьяна Семёновна аж подпрыгнула на своей табуретке:
     - Ты что? Кого это я обидела?
     - Тётю Дуню. Не разговариваете с ней. Ругаетесь.
     - Да я её дурой назвала. Она ведь что заявила! Она сказала, что наши мужики от их колодца ручку взяли.
     - И только-то?
     - Это тебе только-то! А наши мужики не воры. Им эта ручка даром не нужна! Я и сказала ей: "Ты наших мужиков хорошо знаешь. Они чужого ничего не возьмут. нечего на них напраслину возводить!"
     - Татьяна Семёновна, давайте я вас помирю.
     - Ишь мирильщик нашёлся! Я с ней разговаривать не собираюсь.
     Слова из Татьяны Семёновны сыпались жутко сердитые, но видно было, что основная сердитость давно уже прошла. Просто бушевало самолюбие. Была бы она зла по-настоящему, стала бы она перед Валеркой оправдываться, что-то ему объяснять.
     - Татьяна Семёновна, а и не надо разговаривать. Давайте мы с вами ей письмо напишем.
     - Тебе делать нечего, вот и пиши.
     Валерка, не теряя времени, вытащил из-за почтового барьера однокопеечный лист для письма, взял на изготовку государственную ручку на веревочке и стал сочинять текст:
     - "Дорогая Евдокия Павловна!"
     Он с вопросом посмотрел на Татьяну Семёновну:
     - Правильно?
     - Чего? - поразилась старуха. - Какая она тебе Евдокия Павловна, когда она Дуняша Частова!
     - "Дорогая Дуняша Частова", - принял это к сведению Валерка. - "Я тебя обругала... сдуру". Так правильно?
     - Правильно, - согласилась Татьяна Семёновна.
     - "Больше не буду", - продолжил Валерка.
     - Как это больше не буду! - возразила старуха. - У меня нервы подымутся, я ещё и не такое скажу!
     - Значит, - продолжил Валерка. - "Я тебя обругала...сдуру и ещё буду". Так правильно?
     - Так правильно, - согласилась довольная Татьяна Семёновна.
     - А дальше про что писать?
     - Не знаю. Ты грамотный, ты и пиши.
     - Когда не знают, про что писать, про погоду пишут, - сказал мальчик.
     - Вот про погоду и пиши.
     Только он собрался писать про погоду, как дверь почты открылась и вошла сама Евдокия Павловна Частова. Тоже вся в платках, как в пулемётных лентах, но в отличие от Татьяны Семёновны маленькая и сухая.
     Едва её глаза привыкли к темноте после белого снега, она заметила Татьяну Семёновну, повернулась и бросилась бежать.
     Валерка догнал бабушку у двери, обнял и вернул в почту:
     - Садитесь, Евдокия Павловна. Мы вам письмо пишем.
     Он усадил её на другую табуретку, подальше от Татьяны Семёновны, и продолжил свою работу.
     - "Дорогая Евдокия Павловна", - говорил и писал он. - "Погода у нас хорошая. Хоть на лыжи вставай".
     - Какие ещё лыжи! - поразилась Евдокия Павловна. - Когда метель третью неделю метёт.
     - Чего твоя метель! - зашумела Татьяна Семёновна. - Чего твоя метель! Когда она давно уже кончилась! Глаза-то разуй!
     - Евдокия Павловна, Евдокия Павловна! - бросился Валерка к новопришедшей старушке. - Вы подождите, вы не вмешивайтесь. Когда будем ответ писать, мы про вашу погоду напишем. Ладно?
     Она согласилась и притихла.
     - Так, чего дальше-то писать? - спрашивает Валерка.
     - Чего? Чего? Сам знаешь чего.
     - Я про курей напишу, - говорит Валерка.
     - Пиши про курей, - соглашается Татьяна Семёновна.
     - "Куры мои здоровы", - пишет и говорит Валерка. - "Во всю несутся, несмотря что зима".
     - Как так несутся?! - поражается Татьяна Семёновна. Да у меня курей и не осталось вовсе! Последнюю летось ястреб утащил.
     Валерка подхватывает:
     - "Хоть курей у меня и не осталось вовсе. последнюю летось ястреб утащил". Так правильно?
     - Так правильно, - соглашается Татьяна Семёновна.
     Старухи молчат и вздыхают на своих табуретках.
     - О чём ещё написать? - спрашивает Валерка.
     - Почём я знаю, - отвечает Татьяна Семёновна.
     - Может, о здоровье напишем?
     - Пиши о здоровье.
     Валерка диктует сам себе и записывает:
     - "Здоровье у меня здоровое. Ничего не болит. И температура нормальная - 36,6".
     - Да, не болит! - возражает Татьяна Семёновна. - Поясницу так и ломит. Хоть криком кричи! А горчичники некому поставить! И давление у меня повышенное. Всё время что-то давит.
     Валерка подхватывает:
     - "Ничего не болит...только давление повышенное. Всё время давит. А горчичники некому поставить".
     - У Анастасии Алексеевны тоже поясница, - скромно вставляет Евдокия Павловна про почтальонку, чтобы тоже чего-то делать.
     - Да у неё поясница потому, что она от работы бегает. Всё у Ольгушки Павловской сидит, в карты играет, - взрывается Татьяна Семёновна. - Нашла кого жалеть! На почту приходит раз в неделю, а зарплату целиком получает!
     На этот взрыв Евдокия Павловна немедленно собирается сбежать, но Валерка ловит её за платок и силой усаживает обратно.
     - Татьяна Семёновна, - говорит Валерка, - вы ведь месяц не виделись. Были у вас какие-нибудь радостные события?
     - Каки таки события?
     - Может, посылка пришла с книгами или гости приезжали?
     - Никакие гости не приезжали. Вот только крыса у меня завелась.
     - Чего же тут радостного? - спрашивает Валерка. - Когда крыса завелась? Больше нечего сообщить соседке нашей дорогой Евдокии Павловне?
     - Всё! - отвечает Татьяна Семёновна. - Хватит с неё!
     - А что, - говорит юный дипломат. - Конечно хватит. Итак вон сколько новостей ей сказали.
     Он перегнулся через барьер и взял ещё один листок для писем. Почтальонки Анастасии Алексеевны всё ещё не было. Видно, и в самом деле она забегалась по личным делам.
     - Евдокия Павловна, будем ответ писать. Теперь вы диктуйте.
     - А чего диктовать-то? - спрашивает скромная Евдокия Павловна.
     - Какая погода у вас.
     - Сам видишь, какая погода. Никакой погоды, метель одна.
     - Я так и напишу, - говорит Валерка. - "Дорогая Татьяна Семёновна, никакой погоды у нас нет, метель одна". Правильно?
     - Правильно, - отвечает Евдокия Павловна.
     - Ой, - сказал Валерка, бланк-то вам поздравительный достался. Значит адресата поздравить надо.
     - С чем? - спрашивает Евдокия Павловна.
     - С чем хотите. Хоть с хорошей погодой.
     - Вот и поздравляй с погодой.
     - "Никакой погоды у нас нет", - повторяет Валерка. - "Только метель одна. С чем вас и поздравляю". Правильно?
     - Ты пишешь, тебе и видней, - дипломатично говорит Евдокия Павловна. А Татьяна Семёновна всё внимательно слушает, словно не про её погоду говорят.
     - Опишите, что вы сейчас читаете. Художественную литературу.
     - Стара я читать-то. Отчиталась уже. Я радио слушаю.
     - Так и запишем, - говорит Валерка. - "Дорогая и задушевная моя подруга Татьяна Семёновна. Ты ко мне редко заходишь..." Редко она заходит?
     - Совсем не заходит.
     - "...Ты ко мне редко заходишь, так редко, что совсем не бываешь, и всё время слушаю радио и смотрю телевизор". Какой у вас телевизор?
     - Никакого нет, - отвечает Евдокия Павловна.
     - "Хотя у меня его вовсе нет!" - подхватывает Валерка. - "Так что приходи ко мне со своим телевизором". Так правильно?
     - А где же он? - спрашивает Татьяна Семёновна. - Твой телевизор? Тебе же зять Антон привозил из города.
     - И Антон привозил, и Галка, сноха привозила, да не кажут они здесь. Больно слабые. К ним антенна нужна большая какая-то.
     Валерка видит, что контакт между старухами налаживается, и начинает дело вести к финалу.
     - "Дорогая Татьяна Семёновна, я очень по тебе скучаю. Помнишь, как в тяжёлые военные годы мы делились последним сухарём? Бери пирог с изюмом и приходи в гости. В шесть часов..." Верно?
     - А чего же? - говорит Евдокия Павловна. - Только пирог ни к чему. Пусть просто так приходит.
     - "Мне пирог ни к чему... - пишет дальше юный директор по связям. - Я его Валерке отдам. Больно парень хороший". Так правильно?
     - А что? - соглашается Евдокия Павловна. - Всё по-хорошему.
     - Значит, бабушки, будем заканчивать.
     Валерка снова потянулся через барьер, взял у прогульщицы-почтальонки два конверта, надписал адреса и сказал:
     - Всё. Раз почтальонки нет, пойду почту разносить. а вы тут не засиживайтесь. Вас дома письма ждут.
     Он положил на стол Анастасии Алексеевны двадцать копеек за конверты без марок и вышел на улицу из почты. В ясный-ясный, белый-белый зимний день. Больше в деревне ребят не было.