Ю.Полежаева.
     
     ДОГОВОРИМСЯ ПО-ХОРОШЕМУ...
     
     
     - Марь Николавна, я пошла!
     - Да, счастливо, Леночка, - Мария Николаевна, оторвавшись от экрана, обернулась, но Леночки уже и след простыл. Затихая, стучали каблучки по гулкому институтскому коридору. Там уже начиналось предвечернее оживление, бодрый топот, неожиданно громкие голоса.
     "Что-то рано сегодня", - подумала Мария Николаевна и тут же вспомнила - конечно, пятница. Летом, тем более в пятницу, институт начинал стремительно пустеть чуть не с обеда.
     Мария Николаевна встала и подошла к окну. Тротуар перед институтом блестел от солнца, небо, затянутое днем белесой дымкой, сейчас налилось голубизной, в скверике напротив вовсю цвела сирень. Разбегающиеся во всех направлениях сотрудники, воодушевленные ранней жарой и по-весеннему ярко одетые, казались сверху стайками разноцветных птичек. Марии Николаевне даже казалось, что она слышит веселое щебетанье. Пейзаж за окном дышал радостью жизни. Институт за спиной быстро затихал, наполняясь вечерними сумерками и одиночеством.
     Еще год назад она выбегала вместе со всеми, торопясь по магазинам, на рынок, в молочную кухню - и с полными сумками бегом на вокзал, к набитой электричке. Под стук колес город и институт уплывали назад, в небытие, электричка постепенно пустела, духота сменялась свежими запахами леса и недавнего дождя из открытых окон - и вот, наконец, трава по колено на крохотной станции без платформы, шум электрички стихает за поворотом, а по тропинке с милым щебетом уже к ней катится любимый стриженый колобок, пухленькие пальчики, серые глазенки, розовые щечки - единственная реальность...
     Мария Николаевна резко повернулась к комнате, ослепнув на секунду от солнечного буйства за окном. После отъезда Ольги с Ванечкой к мужу в Приморье она не решилась снимать дачу для себя одной, и теперь ей предстояли два томительно долгих выходных в пустой квартире, и три томительно долгих летних месяца в душном пыльном городе, и много долгих^долгих лет... Нет, нельзя так думать, ведь это не навсегда, все еще утрясется, главное, сейчас продержаться, не думать, отвлечься, заняться делом. Мария Николаевна подошла к зеркалу, привычным жестом поправила прическу и, вздохнув, вернулась к компьютеру.
     Снова сосредоточиться было трудно. Она опять и опять гоняла отладчик, но каверзная ошибка никак не давалась. Наконец, она, увлекшись, успокоилась, нащупала слабое место и вновь втянулась в работу, когда ее прервал тихий стук в дверь. Заглянул Алексей Тихонович, милейший старичок из соседней комнаты, за чайником.
     "Вот и еще один герой вечерних бдений на работе, - Мария Николаевна невольно улыбнулась ему в ответ, глядя, как он быстрой легкой походкой, даже чуть подпрыгивая на каждом шаге, пересекает комнату. Маленький и худенький, в ореоле торчащих дыбом пушистых белых волос, он, действительно, напоминал одуванчик, как его незлобиво называла за глаза институтская молодежь. Алексей Тихонович взял с подоконника чайник, смущенно потоптался за спиной Марии Николаевны и предложил составить ему компанию.
     Слегка удивившись, она согласилась и обещала подойти через пару минут. Алексей Тихонович был всегда и со всеми чрезвычайно вежлив и приветлив, но особой дружбы ни с кем не заводил и в общесекторных чаепитиях с сушками и домашними сухариками, как правило, не участвовал. Поговаривали, что он имел экзотическое хобби, занимался поисками не то снежного человека, не то внеземных цивилизаций, и будто бы даже был председателем какой-то соответствующей городской секции, но в институте об этом не очень распространялся, вероятно, опасаясь зубоскальства мэнээсов.
     "Может быть, на него в такие солнечные весенние дни, как и на меня, нападает тоска, и хочется поговорить?" Мария Николаевна записала файл, взяла чашку и пакетик сухариков и отправилась в соседнюю комнату.
     Ему действительно хотелось поговорить. Его по^мальчишечьи распирало от желания немедленно поделиться сногсшибательной новостью, пусть и не с самым подходящим слушателем.
     - Вы только посмотрите, что я сегодня получил, - с ходу возбужденно затараторил Одуванчик, пододвигая Марии Николаевне яркий журнал и одновременно пытаясь заваривать чай. - Вы подумайте, пакет на мое имя пришел в дирекцию уже неделю назад, а секретарша только что вспомнила, говорит, что же вы не забираете свой пакет, а я говорю, мне никто не сообщал, а она говорит, что передавала, наверняка, просто забыла, или мне забыли передать, целую неделю я уже мог бы знать! Да вы посмотрите!
     Мария Николаевна растерянно полистала журнал.
     - Это по-французски? Я, к сожалению...
     - Это бюллетень европейского Центра, сейчас я вам покажу, - Одуванчик бросил чайник и дрожащими руками развернул журнал на странице, почти сплошь занятой какими-то графиками.
     - Вы видите, вот, они нашли, они, наконец, выделили сигнал. - Он тыкал пальцем в нижний график, и его глаза сияли совершенным счастьем. - Конечно, жаль, что не мы нашли, но главное - есть сигнал!
     - Какой сигнал?
     - Да вот же он! - Одуванчик поднял голову и, наконец, сообразил, к кому обращается. - Это сигнал другой цивилизации, понимаете? В Центре отфильтровали шумы в излучении радиоисточника К-847 и впервые выделили бесспорный сигнал, посланный разумными существами. Они пытаются установить связь, они ищут другой разум, ищут нас, и мы теперь нашли их! Это новая эпоха... Ах, что же это я, давайте, я вам налью.
     Алексей Тихонович, спохватившись, бросился наливать чай. Мария Николаевна недоверчиво разглядывала график. Кривая на нем выглядела вполне прозаически.
     - А откуда видно, что это разумный сигнал?
     - А вот из этой последовательности импульсов. Смотрите, на этой странице она крупнее. Видите, один импульс, пауза, два, пауза, три, и так до восьми, потом еще раз, а потом уже сам сигнал. Этот ряд чисел показывает начало сообщения, а главное, означает, что это не шум. Никакой естественный процесс не может породить такого набора импульсов, натуральный ряд чисел доступен только сознанию, это абсолютный объект, универсальный символ разума.
     - Вы в этом уверены?
     - Да это общеизвестно! Когда мы посылали сигналы в Космос, то также начинали с подобной серии импульсов...
     - Мы посылали? Разве...
     - Конечно. Уже давно разные международные организации пытаются если не установить связь, то, по крайней мере, послать в Космос сообщение о нас. Вы помните, на американском "Вояджере" установили пластину с картинками и сообщением, он должен был после Юпитера уйти к Альфе Центавра? Конечно, с картинками проще, но и радиосообщение может передать много информации.
     - Но ведь любой код условен. Что же можно передать без кода, кроме натурального ряда чисел?
     - Не скажите. Законы логики тоже универсальны. Вот погодите, я вам найду образец нашего сообщения, и вы сравните с этим. - Алексей Тихонович выдвинул нижний ящик своего стола и увлеченно принялся в нем копаться, не переставая что-то бормотать.
     Мария Николаевна задумчиво разглядывала забавный график, прихлебывая остывающий чай. Вот как, значит, внеземные цивилизации? Голос звезд, зов далекого Космоса...
     Когда-то она тоже мечтала о Космосе. Когда-то, невероятно давно... Ясными августовскими ночами, когда гасло освещение летного поля, звезды над аэроклубом казались такими живыми и близкими, каких никогда не увидишь в городе. Она вспомнила запах пыльной полыни и остывающей земли, облупленную теплую, нагретую за день дощатую стену раздевалки, куда все сбежались по зову тренера. Они с Генкой успели добежать только до открытого окна, когда раздались знакомые позывные из включенного на всю мощь репродуктора, - и так и остались там стоять, под окном у теплой стены, запыхавшись от бега. В гулкую секунду тишины после позывных неожиданно громко застрекотал кузнечик под ногами, и над полем зазвучал низкий, вибрирующий от торжественности голос диктора.
     "...Работают все радиостанции Советского Союза...". Дыхание перехватывает от сладкой тоски, Генкины руки сжимаются на ее плечах, он расширенными глазами смотрит на горизонт поверх ее головы, и по его лицу пробегают отсветы того же волнения. "...Сегодня, в пять часов восемнадцать минут утра с космодрома Байконур..." Они слушают, не дыша, все сообщение до конца, и голос звезд, зов Космоса гремит в их сердцах, заглушая и начавшийся гимн из репродуктора, и даже сладкое чувство близости и теплоты.
     "Я добьюсь, Машенька, я попаду в Отряд, я должен там быть, я смогу, ты веришь?" Он, улыбаясь, смотрит вдаль, и в его темных глазах отражаются низкие звезды. Да, конечно, она верила, она бы и сама пошла и в отряд космонавтов, и хоть на Луну, а уж с Генкой... С Генкой она была готова просто быть рядом, помогать, провожать и верить. Наверное, он бы добился. С его-то талантом и страстью он мог добиться многого, если бы не тот проклятый парашют...
     Тогда, оглушенная горем, она слишком поздно поняла, что означают эти приступы тошноты и головокружения. А потом стало и вовсе не до звезд. Когда родилась Ольга, даже институт пришлось бросить, недоучившись всего год. Пеленки, очереди, жилищные проблемы - так и не смогла потом получить диплом. Хорошо хоть вовремя осваивала и программирование, и новую технику, только поэтому держат ее на инженерной должности, хоть и знает она, пожалуй, поболе иных кандидатов. Да без диплома высоко не прыгнешь, сколько ты там ни знай.
     Правда, в последние годы, грех жаловаться, вроде бы стало полегче. И формальностей всяких меньше, и платить начали не столько по документам, сколько по делам. А главное - главное, Ольга, наконец, выросла, поднялась, красавица, институт кончила, замуж вышла, - и появился Ванечка. Когда Ольга была ребенком, Марии Николаевне слишком отчаянно приходилось бороться за выживание, чтобы в полной мере почувствовать радость материнства. И теперь для нее стало откровением это счастье держать в руках теплый маленький сверточек и слушать доверчивое гуканье. Жизнь приобрела новый смысл и новые краски. Все те же давно пройденные заботы обернулись вдруг к ней другой, радостной и светлой стороной. Почти три года Мария Николаевна не имела свободной минутки и была совершенно счастлива.
     Она вдруг до боли ярко увидела Ванечку, сидящего на высоком детском стульчике перед шатким дачным столом. Две пухлые ручонки в ямочках запрокидывают голубую пластмассовую чашку с кефиром так, что она упирается верхним краем в лоб. Видны только уши и шевелящиеся красные щечки - и вот чашка опускается, открывая смеющуюся мордашку с кефирными усами и белой полосой кефира на лбу... И все это счастье так неожиданно рухнуло из-за идиотского назначения зятя куда-то к черту на кулички!
     Кривая перед глазами начала расплываться, в левом боку пробудилась знакомая ноющая боль. Мария Николаевна попыталась взять себя в руки и, вернувшись к действительности, поняла, что Одуванчик уже давно ей что-то с жаром объясняет, размахивая пачкой графиков на миллиметровке. Ах, да, сигналы внеземных цивилизаций. Или, кажется, наши сигналы им. Стараясь не морщиться от боли в боку, она неожиданно перебила:
     - Ладно, допустим, вы меня убедили. Возможно, вам даже удастся расшифровать этот сигнал. И что будем делать? Писать ответ?
     Алексей Тихонович споткнулся на полуслове и растерянно поморгал.
     - Ну, в принципе, конечно... Собственно, это не важно.
     - То есть как?
     - Видите ли, тут главное - сам факт, что мы не одни во Вселенной. А обмен сигналами вряд ли возможен, до источника К-847 несколько сот световых лет. Мы, конечно, отправим ответный сигнал, но пока он туда дойдет...
     - Но, Боже мой, - Мария Николаевна не смогла скрыть удивления, - в существовании других цивилизаций и так мало кто сомневается. В чем же тогда смысл всего этого? - и тут же раскаялась в своих словах.
     Лицо Одуванчика выразило обиду и разочарование, его нижняя губа совершенно по-детски задрожала.
     - Но нельзя же так прагматически ко всему подходить. Это научная проблема. Впервые за тысячи лет, со времен Эллады, гипотеза о множественности обитаемых миров получила подтверждение, а вы говорите...
     - Простите, я не хотела умалить... - Мария Николаевна встала, виновато улыбаясь. - Я так далека от этого, но, конечно, очень интересно. Извините. Спасибо за чай.
     Одуванчик уныло кивал ей вслед.
     Вернувшись к дисплею, Мария Николаевна обессилено опустилась на стул. Нечего было и думать снова вникнуть в отладку. И как она позволила себе опять удариться в воспоминания! Боль в груди не утихала. Она положила под язык таблетку и задумчиво взглянула за окно. Идти домой только хуже, в толпе на Невском и в метро одиночество чувствуется еще острей, а дома бытовые заботы не занимают мыслей. Отвлечься можно только здесь, чем-бы-нибудь таким монотонным, требующим внимания...
     Мария Николаевна выдвинула нижний ящик стола и из-под кипы распечаток вынула толстую зеленую канцелярскую папку. Листы бумаги, тесно заполненные рядами цифр, уже начали желтеть по краям. Шарлотта как-то привезла эти данные с очередной конференции от каких-то сейсмологов, плененных ее гениальным методом. Как всегда, она наобещала им быструю обработку и сногсшибательные результаты, а потом, величественно сверкая перстнями, положила папку с данными на стол Марии Николаевне:
     - Знаете, денег они, конечно, не обещают, но в порядке научного обмена... Как-нибудь обработайте вашей программой, когда будет время.
     Вопрос, кто это все будет набивать, естественно, остался открытым. Марии Николаевне тогда было не до того, она сказала, сейсмологам нужно, пусть сами и набивают и присылают дискету. Так все и заглохло.
     Вот сейчас, пожалуй, у нее есть время. Конечно, неизвестно, нужно ли это еще, да и не обязана она заниматься лаборантской работой, и Шарлотта ей, скорее всего, даже "спасибо" не скажет, но, может, эти сейсмологи все-таки что-нибудь подкинут, если будет интересный результат. Ладно, попробуем.
     Она открыла папку, опять на мгновение ужаснулась огромности предстоящей работы, но не дала себе остановиться на этой мысли. Открыть файл, линейку под первую строчку, правая рука легла на клавиатуру - ну, поехали. Пять восемьдесят семь, пробел, пять пятьдесят два, пробел, пять двадцать один... Рука поймала ритм и задвигалась увереннее. Строчка, вторая, третья. Мария Николаевна почувствовала, что начинает дышать в такт тихому чавканью клавиш и постаралась еще глубже сосредоточиться. Боль медленно-медленно уходила, тонула где-то в темной глубине, унося с собой воспоминания и горькие мысли. На поверхности остался только ритм и бесконечный гипнотизирующий ряд цифр. Шесть тридцать два, пробел, шесть тридцать семь...
     
     
     Огромная зеленая папка кончилась к середине июля. Вторую неделю в городе стояла жуткая жара, днем женские каблучки оставляли вмятины в асфальте. Поредела привычная толпа на улицах, горожане постарались убраться подальше с этой каменной сковородки, только бегали группами ошалевшие потные туристы.
     Институт совсем затих, и шаги какого-нибудь одинокого энтузиаста гулко отдавались в пустых комнатах. Все, кто не уехал в экспедиции, в июле разбежались по отпускам. Шарлотта умотала куда-то в Алжир делиться опытом. В отделе, кроме Марии Николаевны, остались только две лаборантки. Они залетали для проформы на часок пощебетать о вчерашней серии чего-то бесконечного и, пользуясь отсутствием начальства, упархивали на пляж у Петропавловки.
     Мария Николаевна записала на диск последнюю страницу и задумалась. Она набивала данные вечерами, не сообщив об этом никому из начальства - не была уверена, что сможет закончить. Теперь некому было выдать руководящие указания. Чем-то это было и неплохо, ей не так часто доводилось попробовать что-то сделать самой.
     Собственно, задача была не нова, насколько она ее запомнила из небрежных пояснений Шарлотты. Требовалось выделить из бесконечных кривых образы, отличные от шума, а потом сейсмологи попытаются соотнести их с наблюдавшимися явлениями. Конечно, хорошо бы поговорить с ними сначала, но где их сейчас искать? В конце концов, вслепую даже интереснее, можно набрести на что-то неожиданное.
     Мария Николаевна решила для начала отфильтровать разные частотные составляющие, вывести их на экран и попытаться выбрать интересную частоту на глазок. Это оказалась не очень здравая идея. По экрану побежали однообразные синусоиды, на вид неотличимые друг от друга. Оставив программу дорабатывать для порядка, Мария Николаевна принялась обдумывать способ кодирования.
     ... Две пухлые ручонки опускают голубую чашку, открывая лоб с белой полоской кефира, смеющиеся серые глазки и перепачканный рот с четырьмя зубками...
     В боку кольнуло. Мария Николаевна, схватившись за сердце, ошеломленно огляделась. Что такое? Откуда вдруг такая яркая картинка? Вокруг, как всегда, было пусто и тихо. На дисплее горела последняя кривая, самая низкая выделенная программой частота. Весь период наблюдений уместился на экране. Импульс, пауза, два импульса, пауза, три... Каждый импульс длиной в несколько лет.
     Понадобилось несколько минут, пока она, наконец, вспомнила, на что похожа эта кривая. Ну, конечно, дурацкий график, который ей показывал Одуванчик в тот вечер, когда она начала набивать данные. Мария Николаевна почувствовала внезапное раздражение и даже какую-то обиду. Она специально ввязалась в эту муторную работу, чтобы избавиться от воспоминаний - и на тебе, как нарочно, та же картинка вылезла в сейсмограмме. И Одуванчик еще уверял ее, что таких кривых не может быть в естественных процессах!
     Сдерживая раздражение, она отправилась в соседний отдел, чтобы проверить свою догадку - но дверь была заперта. Мария Николаевна с запозданием вспомнила, что соседи все разъехались, ей еще вчера, кажется, говорила об этом Леночка. Ну и ладно, она и так запомнила его объяснения - как же, натуральный ряд, символ разума... Она усмехнулась про себя, вспомнив восторженное лицо Одуванчика и его захлебывающийся голос.
     Пожалуй, и к лучшему, что его не оказалось на месте. Мария Николаевна почувствовала легкое раскаяние. Зря она так сразу бросилась злорадствовать, грех огорчать старичка, пусть радуется, что нашлись братья по разуму. Приняв такое благородное решение, она вернулась в свою комнату и выключила компьютер, выкинув из головы забавное совпадение.
     Накопилось много мелких дел, всякие химчистки и сберкассы - и она решила сегодня уйти с работы пораньше, отметив таким образом окончание своего титанического труда. Последний месяц она засиживалась допоздна и уже успела отвыкнуть от толпы на улицах и пиковой давки в транспорте. Несмотря на жару и пыль, к вечеру людское море залило Невский, как обычно. Проталкиваясь сквозь толпу, она сердилась на себя за то, что никак не может сбросить раздражение, и от этого расстраивалась еще больше.
     Бывают такие неудачные дни, когда все валится из рук, и даже окружающий мир, забыв свое обычное непостоянство, как нарочно, начинает все делать назло. В сберкассе оказалась чудовищная очередь, задыхавшаяся от жары и злобы. Юбка, на которую Мария Николаевна рассчитывала, чтобы пойти в субботу к подруге, еще не была готова, и теперь придется ломать голову, что бы надеть. В довершение всего, опять отключили горячую воду, хотя все сроки ремонта, объявленные в бумажке на двери подъезда, давно прошли. Значит, и дома все планы летят. Расстроенная Мария Николаевна, махнув на все рукой, перестала бороться с полосой неудач и просто легла пораньше спать.
     Она проснулась, как от толчка, часа в два. Сна больше не было. Вокруг было тихо и непривычно темно. "Белые ночи пошли на убыль," - сообразила она и подошла к открытому окну. Мир за окном спал, загадочно преобразившись. Жалкие пыльные посадки на пустыре перед домом сейчас с высоты казались дремучим лесом. Над его волнами, как утесы, возвышались редко разбросанные зловещие громады многоэтажек. Одинокие огоньки, блестящие кое-где, лишь подчеркивали их надменное молчание. Унылый новостроечный пейзаж в темноте приобрел графическую мрачность. Черное небо над ним ощетинилось блестящими остриями холодных игл света, насмешливых и лживых.
     Мария Николаевна сама себе удивилась - никогда еще звезды не казались ей враждебными. И вдруг осознала, отчего была сегодня так расстроена.
     "Да черт возьми, какое мне дело до иных цивилизаций! Есть из-за чего горевать. У меня хватает своих проблем. И вообще, неудача с одним сигналом еще ничего не значит..."
     Логика не помогала. Звезды, всегда казавшиеся ей живыми и манящими, вдруг словно вымерли, их призывный голос оказался жестоким обманом, и ее захлестнуло отчаянное чувство одиночества и горькой обиды. Потрясенная неожиданной силой нахлынувших эмоций, она зажмурилась и, отвернувшись от окна, ощупью включила свет.
     - Вот бы никогда не подумала, что меня так волнует проблема множественности миров, - пытаясь справиться с собой, она заговорила вслух и усмехнулась. Темное окно отразило кривую дрожащую улыбку. Тогда Мария Николаевна прибегла к испытанному методу, помогавшему ей разобраться не с одной проблемой. Присев к столу, она начала записывать на листе бумаги все факты, имеющие отношение к делу - и сразу увидела, в чем противоречие. Или не верна исходная посылка Одуванчика - и тогда ни его сигнал, ни сейсмограмма ничего не доказывают, но и ничего не опровергают. Или ошибочна ее убежденность, что она имеет дело с естественным процессом.
     Но с чем же тогда? Ее воображению представились чудовищные существа, плавающие где-то внизу в океане раскаленной магмы, толкаясь в днища материков - и по спине пробежал противный холодок. И они хотят о чем-то договориться? Или, может быть, о чем-то предупредить? Мария Николаевна со смехом тряхнула головой.
     "Ну, фантазия разыгралась! Совсем сдурела на старости лет. Какая может быть жизнь при таких температурах? Совершенно очевидно, что все это только Одуванчиковы бредни или, в крайнем случае, просто совпадение. В конце концов, можно сходить в Публичку, посмотреть литературу и выяснить, что к чему. А теперь прими-ка корвалольчику и ложись спать."
     Корвалольчик даже не понадобился. Приняв решение самой разобраться с загадочным сигналом, она неожиданно успокоилась и через минуту крепко спала.
     
     
     - Мне это совсем не кажется неправдоподобным! - говоривший, напористый молодой человек с прической под Робинзона Крузо, перевязанной пестрой веревкой, энергично жестикулировал. - В конце концов, до сих пор точно неизвестно, что вызывает сейсмическую активность. Может быть, нам шлют послания не в радиодиапазоне, а на каких-нибудь гравитационных волнах. Мы их не замечаем, а кора ...
     - Ах, оставь, Борис, - томная средних лет дама подчеркнуто устало прикрыла глаза. - Зачем космический Разум станет возиться с волнами и диапазонами? Есть сотни людей, которые давно уже вступают в контакт...
     Ее перебил сердитый взъерошенный юноша.
     - Этот контакт, извините, до сих пор остается субъективным, а значит в масштабах человечества бесполезным. Другое дело - сигнал...
     - То есть как это субъективным? - с дамы разом слетела вся ее томность. - Борис, подтверди, на семинаре во Владимире свидетелями была вся группа!
     - Я не спорю, но мы не можем игнорировать и такие данные. Конечно, надо бы проверить, не коррелирует ли этот сигнал с чем-нибудь вроде солнечной активности...
     - Какие могут быть но, Борис? - поддержал даму бритый молодец богатырского вида. - Если уж инопланетяне доросли до гравитационных волн, они могли бы придумать менее грубые методы для контакта, чем устраивать нам землетрясения.
     - Зато для вас они подобрали чересчур тонкие методы, - не унимался взъерошенный паренек, - невооруженным глазом не видно.
     Мария Николаевна тихо сидела, забившись в угол. Пылкий спор вокруг разгорался все сильнее. Она уже давно потеряла нить и теперь только поеживалась, когда мимо со свистом пролетали круглые как горох, обкатанные слова - медитация, контактеры, внеологические техники, информационные поля... Как это ее занесло в такую чудную компанию, к этим, как их, уфологам?
     Конечно, когда стало ясно, что Одуванчик был прав, казалось необходимым что-то предпринять, до кого-то донести сделанное открытие, привычно обратиться к "специалистам". Но в глубине души она понимала, что ее загнал сюда не интерес к иным мирам, а горькое одиночество, наивная надежда чем-то важным занять свои мысли и чувства.
     Теперь она уже жалела об этом, никак не стоило попусту тратить столько времени. И сколько дел она запустила из-за этой ерунды! Теперь за месяц не разгребешь. И вот Рита звонила аж позавчера, что Катерину выписали, а она до сих пор не удосужилась к ним зайти. Вспомнив о Катерине, Мария Николаевна почувствовала острое раскаяние. Просто позор, что она нашла более важные дела.
     Катерина была ее лучшей подругой, были годы, когда только ее поддержка помогла Маше выстоять. И как врач она их с Ольгой всю жизнь выручала, неизвестно, чем бы еще обернулась Ольгина детская астма, если бы не Катерина. А вот себе помочь не смогла. Если ее так быстро выписали после второй операции...
     Мария Николаевна вдруг перепугалась. Она сидит тут, слушает эту пустую болтовню и, может быть, теряет последнюю возможность повидаться. Она украдкой быстро огляделась. Разгоряченные уфологи, похоже, в пылу спора совсем о ней забыли. Она бочком пробралась к двери и незаметно выскользнула, оставив им свою зеленую папку с данными и пресловутым сигналом.
     Смеркалось. Очертания домов и прохожих расплывались в пелене противного мелкого дождичка. Еще деревья блестели мокрой зеленой листвой, еще пестрели летние цвета под прозрачными дождевиками и зонтиками, а одинокие желтые листики в лужах уже вносили в пейзаж печальное предчувствие осени.
     Дверь открыла Рита, и по ее лицу Мария Николаевна сразу поняла, что дело плохо. Она со страхом подошла к задней комнате, заранее приготовив ободряющую улыбку, но вид Катерины, лежащей на диване, сразу сбил ее с дыхания.
     - Проходи, Маша, садись, - Катерина еще пыталась улыбнуться. Она исхудала до последнего предела, но ее запавшие серые глаза, ставшие совсем огромными на изможденном лице, как всегда, светились мягким юмором. - Ладно уж, не пытайся притворяться, нам с тобой грех друг друга обманывать. Я и так все понимаю лучше тебя.
     Мария Николаевна проглотила веселое приветствие и молча присела на край дивана, не отрывая глаз от подруги.
     - Хорошо, что пришла, - в голосе Катерины слышалось какое-то лихорадочное беспокойство, - я тут тебе хочу кое-что поручить. Я все написала Рите, что надо сделать с помидорами, и груши весной привить, и еще кое-что, но ты знаешь, какие они с Андреем легкомысленные. Надо бы за ними присмотреть.
     - Да из меня садовод..., - слабо запротестовала Мария Николаевна.
     - Ничего, ты зато добросовестная. Она сама все знает, ты только проследи. Если ты пообещаешь, я буду спокойна.
     - Мне кажется, ты рано так..., - она все-таки решилась, неуверенно подбирая слова. - Может, не стоило еще выписываться?
     - Да нет, - Катерина вяло махнула исхудалой рукой. - Здесь все-таки лучше. И все свои вокруг, Рита, внуки... Видишь, как они меня устроили.
     Мария Николаевна огляделась. Да, Рита молодец. Чтобы выделить матери отдельную комнату, ей пришлось сделать полную перестановку, но теперь здесь стало очень уютно. Чисто, светло, на столе свежие цветы, в углу приглушенно бормочет телевизор. Она кивнула:
     - Хорошо.
     - Ну как, обещаешь?
     - Конечно, Катя, сделаю все, что нужно.
     - Вот и спасибо, - Катерина удовлетворенно улыбнулась. Лучше бы она этого не делала, на обтянутом кожей черепе улыбка выглядела жутко. Она кивнула на телевизор. - Видишь, ко мне перетащили. Все новости теперь смотрю.
     - Только новости? - удивилась Мария Николаевна.
     - Понимаешь, так хотелось посмотреть, чем кончится эта перестройка. Жаль... Вот, все надеюсь, может еще успею увидеть что интересное.
     - И как?
     - Да что-то не везет. Все одно и то же. Вон, полюбуйся.
     На экране бежали небритые мужчины с автоматами. Бесстрастный голос диктора заглушал далекие взрывы. "...Обе стороны возлагают друг на друга ответственность за нарушение соглашения о прекращении огня..."
     - Да уж... В этом отношении вряд ли что-нибудь изменится. Люди всегда воевали.
     - Боюсь, не только в этом отношении. Вот, опять...
     Мария Николаевна мельком взглянула на экран, где по уши перепачканные люди вылавливаали из воды несчастных покрытых мазутной пленкой птиц, и вдруг испугалась наступившего молчания. Лицо Катерины исказилось, пальцы скомкали край одеяла. Она изо всех сил боролась с приступом боли и больше не могла притворяться. Мучаясь от бессильного желания помочь, Мария Николаевна сжала ее невесомую руку. У Катерины еще хватило мужества ободряюще пожать ей руку в ответ.
     Через минуту приступ прошел. Она, тяжело дыша, открыла глаза, и Мария Николаевна вдруг с ужасом почувствовала, как ей на самом деле страшно, там, за маской героического притворства. Катерина понимающе усмехнулась:
     - Ничего, это не часто...
     Она вновь повернулась к телевизору, показывавшему развалины какого-то города после землетрясения. Суровые спасатели вытаскивали раненых из-под завалов. Мария Николаевна подавленно молчала.
     - Знаешь, - снова заговорила Катерина, - мне иногда кажется, что раковые клетки похожи на людей. Возомнили себя венцом творения и размножаются себе, покоряют окружающую природу... Наши лекарства и операции для них - стихийные бедствия, но они их мужественно преодолевают, ликвидируют последствия. Я вот думаю, может мы вообще зря их режем? Может с ними как-нибудь договориться, объяснить по-хорошему, чем эта их самодеятельность кончится, а? Мы-то знаем, а они, небось, нет.
     Мария Николаевна невольно улыбнулась:
     - Ты всегда была фантазеркой.
     - Да, - согласилась Катерина, - и соглашателем. Ритка меня всю жизнь за это ругает. Как там, кстати, Ольга, пишет?
     Разговор перешел на детей и внуков, и обе женщины привычно оживились и успокоились. Когда Мария Николаевна, наконец, собралась домой, уже совсем стемнело. Ритин муж вызвался проводить ее до автобуса, но она отказалась. Не хотелось ни с кем разговаривать, а городские хулиганы по такой сырости вряд ли шляются.
     На улице, против ожидания, распогодилось. Дождь кончился, зато появился резкий порывистый ветер, гнавший по черному небу чуть подсвеченные снизу городом рваные грязно-серые тучи. Прождав минут десять на остановке, Мария Николаевна вспомнила, что впереди какой-то ремонт, и автобусы в эту сторону идут в объезд. Она вздохнула. И так добираться не меньше часа на метро с пересадкой через центр, так еще ловить здесь этот автобус. Быстрее будет пройти напрямик пешком.
     Она сама удивилась этой мысли. Прошло много лет с тех пор, как она ходила пешком такие концы. А впрочем... Она прикинула расстояние - пожалуй, всего минут на сорок - и решилась. От ходьбы она быстро согрелась, вошла в ритм и перестала замечать и пронизывающий ветер, и гулкую пустоту темных улиц.
     Она шла и думала о Катерине. Как несправедлива оказалась к ней судьба, и как раз теперь, когда все у нее, казалось бы, наладилось, только бы и жить. И квартира, и семья... Сколько лет она мучилась в коммуналке, еще и с больной свекровью. А потом, было время, муж запил, тоже была трагедия. И вот уже недавно ее Ритка чуть не развелась. Только Катерина сумела помирить их, удержать, сохранить дочери семью. Она всегда была центром притяжения, с ее стойкостью, юмором и оптимизмом.
     И с ее идеализмом. Мария Николаевна невольно улыбнулась воспоминанию. Это ж надо, договориться с раком! В этом вся Катерина! И ее готовность к компромиссам, и ее наивность. Как будто люди смогли бы остановиться, если бы кто-то попытался с ними договориться по-хорошему...
     Она внезапно замерла. Если бы кто-то попытался? Она беспомощно огляделась по сторонам, потрясенная мелькнувшей мыслью и сразу нахлынувшим, ошеломившим ее чувством. Гулкая тьма вокруг перестала быть пустотой. Она наполнилась жизнью и дыханием, силой бьющейся и страдающей мысли. Кто-то? Как просто. И как безнадежно...
     Как безнадежно! В отчаяньи и бессилии она подняла лицо к небу. В разрывах мчащихся туч проглядывали бледные городские звезды. Живые и ласковые, они печально мерцали, все понимая.
     
     
     1994 год.
     
     --------------------------------------------------------------------
     Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
     --------------------------------------------------------------------
     "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.09.2007 17:39