Лев Абрамович Кассиль
     
     
     Одна беседа
     
     http://lib.aldebaran.ru
     
     
     Журналист Пётр Андреевич Болотов, разъездной специальный корреспондент большой московской газеты, возвращался из далёкой командировки домой. Он долгое время пробыл в глуши, вдали от больших центров, и даже газеты раздобывал урывками. Теперь он предвкушал удовольствие от встречи со столицей: настоящий кофе, горячая ванна, свежая газета, любопытные друзья, перед которыми можно будет похвастаться своими странствованиями.
     Не в дороге Болотов получил встречную телеграмму из своей редакции: "Сделайте остановку станции Мураши колхоз Красный луч организуйте срочно материал Никите Величко спасшем пожара колхозный хлеб больных и детей возьмите беседу".
     Болотов привык к таким пассажам во время своей многолетней разъездной жизни.
     Продрогший до костей, добрался он до колхоза "Красный луч". Тут ему сразу указали избу Никиты Величко. Видно, все знали в округе Никиту.
     Но Болотов не застал хозяина дома. Никита Величко ушёл на собрание в колхоз. Корреспонденту предложили подождать часок-другой. Он отогрелся, отошёл и, будучи человеком неприхотливым и привыкшим ко всяким превратностям, заснул тотчас, лишь прилёг на жёсткую скамью.
     Проснулся он поздно. В избе горело электричество. Мальчик лет десяти-одиннадцати сидел за столом. Очевидно, сынишка Никиты Величко. Гололобый, большеглазый, с нежным, как у девочки, лицом.
     - Ну, что смотришь? - спросил Болотов, потягиваясь. - Кажется, вздремнул я... А?
     Мальчик молчал, застенчиво улыбаясь.
     Болотов был холостяком и немножко стеснялся детей. Он никогда не знал, как надо разговаривать с ребятами. Он считал, что с детьми надо обязательно шутить, непрестанно острить и задавать им глупые вопросы.
     На столе лежали тетрадки и задачник. Было совершенно ясно, чем занят мальчик. Но Болотов всё же спросил:
     - Ты чего это тут делаешь?
     - Уроки учу, - отвечал мальчик, не проявляя особенной любезности.
     - Уроки?... Ну то-то, - сказал Болотов, решительно не зная, о чём ему говорить дальше.
     Но мальчик сам внимательно посмотрел на корреспондента и вдруг деловито спросил:
     - Вы командировочный? Да? Вы ведь из редакции? Печатаете, значит?... Пишете?... А печатать не можете?... К нам многие ездиют - из редакции все, - писать все могут, а печатать - никак. А вы из своей головы пишете или с виду?
     - Я больше с виду, с натуры, - объяснил Болотов. - Я про твоего отца писать собираюсь. Никита Величко - отец твой?
     - Ага, про него уже несколько раз в газете печатали, у него орден даже, "Знак почёта".
     - Ого-го! - обрадовался корреспондент. - Материал, я вижу, начинает ложиться.
     Мальчик оказался очень разговорчивым и любознательным. Он без устали расспрашивал Болотова о всякой всячине. Он угостил корреспондента горячим чаем. Он рассказал, как ездил со своим отцом-орденоносцем на областной слёт колхозников в город, как их там снимали один раз на собрании, а потом - в цирке, рядом со слоном. ("Вот тут папаня, тут слон, а тут я сам. Слон здоровый. Который снимал, так, эх, боялся: вдруг цапнет!...")
     Время шло. Болотов разопрел от выпитого чая, а Никиты Величко всё не было. Болотов начал уже тревожиться, что опоздает на поезд. Мальчик продолжал теребить его всяческими расспросами. Он был очень взволнован, узнав, что Болотов "может писать и книги".
     - Дядя, а вы не классик? - спрашивал мальчик.
     - Нет, - отвечал Болотов.
     - Зря, - сокрушённо вздыхал мальчик. - Вот бы я потом ребятам в классе хвастал: к нам классик приезжал, чай пил... И сколько вот к нам ездиют, а классика ещё ни одного не было... Дядя, а вы ведь в Москве живёте? Я сам себе часто в Москве снюсь. Как будто это иду и как будто это навстречу целое войско верхом едет, а впереди Будённый. Я уже всю Москву во сне перевидал. А только вас никогда сроду не видел ещё... Дядя, а правда, там на Кремле такие звёзды горят? По девяносто пудов каждая весит. Как это их туда тащили? Девяносто пудов!... Чаю ещё налить вам? Вы пейте. Ничего. Папаня скоро придёт. Пейте... А вы умеете отгадывать? Вот отгадайте, в каком ухе у меня шебуршится? - спрашивал он, наклоняя голову к левому плечу.
     Болотов угадал, что в левом.
     - Ну, вы очень сразу, надо думать сначала. Так - не игра. А вот сейчас не отгадаете: вот скажите, если вдруг электричество испортилось и лампы нет, как можно сделать освещение в избе? Ага, не знаете! А вот я изобрёл сам. Кошек надо насажать. У них глаза в темноте светятся, как светлячки. Вот собрать кошек сто или двести, так от них сразу светло будет. Это я сам изобрёл... Чаю налить ещё?
     - Да у меня, друг, твой чай вот уже где, - взмолился Болотов.
     - А вы пояс растужите. Ещё стакан войдёт. Я налью?
     - Мне много чаю пить доктор запретил.
     - Это он, наверное, сырой не велел. А у нас чай сроду кипячёный.
     - Ну, пойми, друг, не чай пить я к вам за тысячу километров приехал. Мне надо написать о твоём отце Никите Величко. Понимаешь? В газету. Газета ждёт, это важное дело. А мы тут с тобой чаи распиваем. Вот ты бы пока рассказал мне, как это у вас тут получилось.
     - А чего получилось?
     - Ну, пожар-то был, знаешь?
     - Это у Шубиных-то?
     - Ну, я не знаю, где у вас там горело.
     - А-а, - сказал мальчик. - Это у Шубиных горело. Рассказать?
     - Расскажи.
     - Ну, значит, так... А чего рассказывать?
     - Ну, расскажи, - терпеливо разъяснил Болотов, - расскажи, как твой отец геройски спас из огня...
     - А папаня тогда вовсе в городе был. Он к валяльщику за чёсанками ездил.
     - Ну к какому ещё валяльщику? У меня в телеграмме ясно сказано: Никита Величко, спасший от пожара... Может быть, у вас ещё пожар был?
     - Нет, пожар-то у нас один был, - усмехнулся мальчик. - А вот Никит у нас целых два. Первый номер, значит, - папаня мой. А другой номер, который пожегся было, - это и есть я, самый-рассамый Никита Величко. Мы с папаней - тёзки.
     Болотов тихо ахнул и откинулся на скамье к стене.
     - Так это ты?... Фу ты, история! Это, следовательно, писать-то мне про тебя надо?
     - А чего про меня писать?
     - Как - чего! Ах ты герой, шут тебя возьми! Ну быстренько, по порядку выкладывай.
     - Ну ещё, герой! - сконфузился Никита.
     - Ладно, хватит тебе крутить. - Болотов нетерпеливо похлопал ладонью по столу. - Говори толком, как было?
     - Это так вышло. Невзначай. У нас ещё колхозники на работу ушли. Картошку копать. А у Шубиных дедушка Моисеич больной, безногий, и ребят двое. Совсем малята - Ленька и Макарка. А у Шубиных как раз по-за домом амбар. А я это бежу в школу: порешенные задачки дома позабыл, воротиться пришлось... Бежу, тороплюсь это... Вдруг гляжу, чего это у Шубиных по двору туман ходит? Вроде из-под крыши натягивает. Я стал, гляжу: а оттуда как вдруг полыхнёт! Прямо на меня жаром да огнём. Сразу занялось... А в избе, слышу, криком кричат. И нет никого народу в селе. Пока сбегаешь, дозовешься, сгорят живьём. Ну, я порешенные задачи положил подальше, чтобы не спалились. А то жалко: ведь даром я их решал, что ли?... Пиджаком голову обмотал да и нырнул в самый жар. А в избе дыма полно. Уже под-лавка горит. А Ленька с Макаркой на карачках ползают, ревут, хрипят уж и за дедушку безногого цепляются. А дедушка Шубин свалился у сеней и не может дальше. Я их, малят, еле отодрал от дедушки. Макарке даже это... наподдал. Ну, не идёт раз... Вы про это не пишите. Не надо. А то ещё скажут... Ну, значит, выволок я их на волю. А на воле хорошо. Главное, дышать свободно. И до того дышать охота!... А ведь надо ещё за дедушкой. Сгорит ведь! А второй раз ещё боязней идти. Закрылся я пиджаком весь - и опять туда. Дымище там. Трещит все. А дедушка Шубин, как увидел меня опять, руками замахал. "Куды ты, - хрипит, - малый, спасайся вон отсюда скорее! Сдалось тебе чужого деда из огня вызволять! Сгоришь! Брось меня! Иди, Никитка, иди..." Я уже правда было бежать, да как он сказал "чужого", так стоп на месте. Я дедушке Шубину говорю: "Какой ты, говорю, чужой, раз мы тут все друг-дружкины". И стал его тащить. Он ходить сам неспособный. У него одна нога, и та задом наперёд ходит. А у меня уже дух кончается. Дым потому что - не продохнуть. Искры зыркают... Боязно. А я всё-таки говорю: "Ничего, дедушка, давай как-нибудь шагать на трёх ногах". Ну и это... вытащил всё-таки. Упал немножко на воле. Но пока из меня дым вышел, не дождался, а сразу бегом за народом! У нас в кузне работали. А пиджак прожёг весь наскрозь. Ну и все. И писать неинтересно.
     За свою многолетнюю работу Пётр Андреевич Болотов встречался с самыми различными людьми. Он брал интервью и беседы у наркомов, профессоров, знатных стахановцев, героев воздуха, земли и моря. Но никогда у него не бывало такого удивительного и неожиданного интервью.
     Забыв свою профессиональную выдержку, он вскочил, схватил Никиту за плечи.
     - Ах ты, Никитка, - пробормотал он, - ах ты, мальчуган ты славный, ах ты... это самое... Ну чего ты на меня уставился?!
     Потом он успокоился, посадил перед собой Никиту и стал брать у него беседу-интервью по всем правилам.
     Ему хотелось отыскать в этом маленьком, скромном, большеглазом мальчонке какие-то необыкновенные черты. Как он стал героем? Как он решился на свой опасный подвиг? Что заставило его так действовать?
     Корреспондент закидал Никиту десятками разнообразнейших вопросов. Что читает Никита? Чем увлекается?
     О чём мечтает? Как учится?
     Никита отвечал просто и толково, но ничего увлекательного, ничего сверхъестественного не мог обнаружить журналист. Сколько раз уже он видел вот таких мальчиков, которые отвечали, что учатся "ничего", и "отлично" есть, и поведение тоже довольно-таки "ничего".
     - Вот недавно у отца книгу читал, - говорил Никита, - это про этого... как его? Ну вот забыл... Арх... Архимеда. Как он в ванне мылся и даже весу потерял двадцать кило... Так выскочил даже из бани. Вот до чего докупался!...
     Но о пожаре из него нельзя было вытянуть больше ни слова: он отнекивался, отмалчивался.
     - Ведь ты же сам мог сгореть! - воскликнул журналист.
     - Ну так что ж! - удивлялся Никита. - А дедушка Шубин тоже мог свободно сгореть! Странное дело! Чай, я всё-таки уже не первый год в школе. Да у нас в пятом классе "Б" каждый мальчишка бы так на моём месте. Девчонки бы даже - и те. Мы все друг-дружкины... Пиджак только жалко. Новый был, ненадёванный. Из братнина сшит. Ну, меня от колхоза новым зато премировали. Ещё лучше.
     Больше он ничего не мог рассказать, как ни бился Болотов.
     - Это удивительное дело! - сердился корреспондент. - Всю жизнь вот так. Подвиги совершать умеют, а рассказать толком никто не может. Да если бы я на твоём месте... я бы уж расписал. Ведь материал-то какой, играет как!
     Упрятав в портфель свои блокноты и записи, корреспондент стал собираться в путь.
     - Кто будет читать про меня в газете? - спросил вдруг Никита.
     - Ну, все будут!
     - Чудно...
     Никита прыснул, прикрыл обеими ладонями рот, зажмурился и покрутил головой.
     Болотов торопливо распрощался с мальчиком. Вдруг Никита остановил его:
     - А что это у вас за значок?
     - А, ерунда это. Это я немножко альпинизмом увлекался, на Эльбрус ходил.
     - На самую верхушку? Вот так да!
     - А ты что думаешь? - взбодрился корреспондент. - Я, брат, раньше-то... Это вот сейчас сердце стало пошаливать, гражданская война сказывается. Я, брат, под Волочаевкой был.
     - Ой, вы на фронте участвовали? - так и загорелся Никита. - Ой, дядя, расскажите про войну!
     - А что тут рассказывать? Тут рассказывать нечего, да и некогда рассказывать. Окружили нас около сопки, нас было человек пятнадцать, а их добрых полсотни. Ну так гранатами вручную отбились. А меня вот сюда шарахнуло. Ну, в общем, тут нечего рассказывать.
     - Вот удивительное дело, - вздохнул мальчик. - Все вот так: воевать умели, да ещё как здорово, а попросишь рассказать - не могут толком, все некогда. Эх, если бы я на вашем месте, так я бы уж рассказал!...