Андрей Балабуха
     
     
     Памяти мамы -
     первого слушателя,
     читателя,
     машинистки и редактора, -
     так и не дождавшейся этой книги
     
     
     ПРЕДИСЛОВИЕ
     
     
     Полагаю, дело самих читателей, а также критиков-рецензентов оценивать новую книгу - в меру собственных основательности и вкуса разбирать ее особенности, отмечать достоинства, вскрывать явные и неявные просчеты, словом - дифференцировать, чтобы потом вывести интеграл(
     Полагаю также, в данном случае нет особой нужды и в том, чтобы дотошно перечислять достижения, приводить полностью "послужной список" автора книги, которую вы держите в руках. Те, кого по-настоящему интересует фантастика, и без моей подсказки вспомнят другие его книги. Многочисленные публикации в коллективных сборниках, альманахах и журналах, а возможно, даже и то, что писатель Андрей Балабуха охотно выступает и в роли критика: в соавторстве -и без оного - им написаны десятки статей, обзоров, предисловий и послесловий к книгам других писателей-фантастов.
     Потому - в непосредственной связи с этой новой его книгой -ограничусь немногим. Новая-то она новая( а вообще-то - должна бы она была быть первой, выйти лет на пятнадцать раньше. Ибо в шестьдесят четвертом году написан "Аппендикс" - самый ранний из дюжины рассказов, эту книгу составивших, в семьдесят третьем - "Антигравитатор Элькинда", самый поздний из них, - оттого-то, по-видимому, эту дюжину и замыкающий.
     Парадокс? Ежели и оный, то вполне, увы, объяснимый (хотя, тем не менее, и противоестественный).
     Вспомним. пышно выражаясь, контекст эпохи: не такова же ли судьба и других пишущих (и писавших: не у всех достало мужества продолжать, многие -бросили!) ровесников Андрея Балабухи, почти безразлично - фантастов ли, прозаиков ли реалистов или поэтов. Это ведь их - нынешних сорокалетних -уже окрестила ярлыколюбивая наша критика "потерянным" для литературы, "молчаливым" поколением(
     Впрочем. воздержимся от пережевывания прописных истин сегодняшней критики. Тем более, что к Андрею-то судьба - в облике типографского станка - была все-таки достаточно милостива.
     И первая его публикация состоялась, когда (едва ли не рекорд по тем временам!) автору только-только стукнуло двадцать: был напечатан упомянутый уже "Аппендикс", да не где-нибудь, а сразу в "Фантастике-67"! Тогдашние-то сборники "Молодой гвардии" были куда презентабельны - и читающей публикой воспринимались совершенно иначе, нежели нынешние( И даже "Предтечи", первая его книга, вышла всего лишь через десяток лет - в семьдесят восьмом. Правда, - еще один парадокс и тоже вполне в духе времени! - не на русском языке: в Таллинне, в переводе на эстонский(
     Но вот следующую, уже на русском, - "Люди кораблей" - пришлось ждать еще пять лет.
     А теперь(
     Или нам с тобою не о чем вспомнить, Андрей Дмитриевич, - представляя друга читателю?
     Перебирая недавно свой преизрядно-таки запущенный архив, скопившийся за четверть века работы в "Уральском следопыте" (есть такой экзотический журнал, на периферии издается - в Екатеринбурге, неофициальной - покамест? - столице Урала: полумиллионного тиража достиг, ног неясно - надолго ли, при нынешних на горизонте изменениях, диктуемых почтовыми и иными монополиями), я неожиданно быстро наткнулся на рукопись, которую искал и в сохранность которой, откровенно говоря, не верил(
     (Забавная - хотя и посторонняя - деталь, о которой, приметив, просто не могу умолчать в наши дни полнейшего развала отечественной почты. Штемпель на конверте заказной бандероли: "Ленинград, 25.12.63". И второй: "Свердловск, 27.12.63". Судя по регистрационной карточке, в тот же день, 27 декабря, бандероль с рукописью доставлена в редакцию: чу-у-деса!.. Привычно-то уже - иное. В 1990 году подобную же бандероль - из того же Питера, от писателя Александра Щербакова, тоже заказную и даже оплаченную так же, двугривенным, - украшают штемпели: "Ленинград, 21.05.90" и "Свердловск, 14.06.90"!!! Увы, прогресс - вполне по Блоку - нам только снится. Поневоле - для пересылки хотя бы этого предисловия - начнешь изобретать альтернативные оказии()
     (То был рассказ-предупреждение, выразительно названный полустрокой из стихотворного эпиграфа А.Позднеева: "Чтобы вновь не начинать с амебы(" В рассказе варьировалась тема пришельцев: они оставляли в Баальбеке послание для нас - тех, кто придет спустя тысячелетия. Ибо были они - землянами, вернувшимися на родину из большой звездной экспедиции и заставшими лишь пепелище на месте своей - допотопной - цивилизации. О что это были за камни! Таких, наверное, никогда раньше не существовало на Земле: под действием чудовищной температуры атомного взрыва они "плакали" и "кровоточили". Это сразу бросалось в глаза, стоило только посмотреть на скол какой-либо каменной глыбы. Ее черное нутро, правда, сохранялось, но часть этого темного слоя просачивалась в наружные светло-серые слои так, что на их поверхности появлялось что-то вроде лишая. Странным и больным казался такой камень, словно пораженный паршой или проказой".
     Экспрессивно написанный, со впечатляющими деталями и минимальными сбоями в стилистике, рассказ был вполне "публикабелен" по тем временам, разве что в некоторой прямолинейности упрекнуть автора - но: не задним ли числом? не с высот ли прошедших десятилетий?.. Однако портфель журнала был переполнен: шел конкурс на лучший НФ-рассказ, редакция купалась в непривычном изобилии вполне приличной фантастики( Впрочем, укажи тогда автор в сопроводительном письме свой возраст, - думаю, мы почти неременно дали бы ему место в подборке "Слово нашим юным авторам". Но нет - он подписался со взрослой солидностью: "Андрей Дмитриевич Балабуха", -тем самым оставив мне лишь призрачную возможность сочувственно процитировать его рассказ в итоговом обзоре(
     То был первый рассказ, посланный Андреем в редакцию. А вообще-то, вспоминает он, "сколько себя помню, я всегда что-нибудь сочинял". Приведенную выше цитату из рассказа - в отредактированном, естественно, виде - вы можете найти в "Аппендиксе"; она - единственный пока для меня реальный след того рассказа, хотя в нем было и иное кое-что - не устаревшее и сегодня( Сравнение же этих первых двух рассказов с необычайной наглядностью говорит о быстроте, с которой школьник Андрей Балабуха избавлялся от упомянутой выше прямолинейности в разработке своих замыслов.
     Правда, этот школьник - едва ли не с отроческих лет! - регулярно посещал компанию профессионалов-фантастов, собиравшихся в те годы в Ленинграде в клубе журнала "Звезда"(
     (Через несколько лет, в шестьдесят девятом, состоялось наше очное знакомство.
     Крепкий, широкоплечий молодой человек, без намека - эт(уж точно! - на нынешнее импозантное брюшко, с крупным, выразительным лицом, с интеллигентными ("парнем" не назовешь, эт(уж точно) манерами петербуржца, причем не в первом поколении.
     Уверенный в себе (до самоуверенности(), весьма общительный, со всеми и везде знакомый, знающий едва ли не все обо всем, - я многажды в дальнейшем убеждался в совершенно неистощимой и всеадресной его любознательности и абсолютной (хотя ныне он изволит в этом сомневаться - однако ж покамест не верю я ему!) памяти.
     Разница в возрасте - всего неполный десяток лет - постепенно сошла между нами на нет за эти годы, тем паче, что и в плане чисто житейском он тоже явно "рожден был хватом". В разумном и добром, естественно, понимании(
     Как мало кто из моих знакомых, умел он - и посейчас умеет - обжить занимаемое пространство, устроиться с максимумом созданных им самим удобств - и я, не скрою, всегда с удовольствием селился и селюсь вместе с ним. В Москве ли, в семьдесят шестом, в обшарпанной донельзя, но зато и просторной комнате общежития Литинститута, на Первом Всесоюзном семинаре писателей-фантастов (о котором, странное дело, почти не вспоминают( а между тем участниками его были и Ольга Ларионова, и Геннадий Прашкевич, и Борис Штерн, и Виталий Бабенко. И совсем юный тогда Слава Рыбаков, и еще многие, чьи имена сегодня на слуху у любителей фантастики; мощный был семинар -эт(уж опять-таки точно!); в Николаеве ли, на Первых Ефремовских чтениях восемьдесят восьмого года. В очень пожилой, но хранящей следы былой респектабельности гостинице, где наш уютный (стараниями Андрея) двухместный номер чаще кого бы то ни было навещал душа этих чтений Анатолий Федорович Бритиков; или в Николаевской же глубинке, в пансионате под Коблевом, на берегу моря, где в восемьдесят девятом во время первого (и по всему видать, последнего) Соцкона мы хотя и бедствовали в течение нескольких дней по причине полного отсутствия воды, но куда менее других, в том числе и самых маститых отечественных и зарубежных фантастов, ибо - по наводке Андрея же - своевременно умыкнули полнехонький трехведерный бак из-под уличной трубы водопровода, в придачу к коему закупили оптом еще и ящик минералки; да и во многих других местах - признаюсь - нам было хорошо! В том числе - и благодаря презренным сим удобствам, кои позволяли (вот ведь в чем штука!) и чай изготовить, и кофе, и прочее иное - чтобы собрать в данном (лишь единицу времени назад - пустом и неприглядном даже) пространстве уютную компанию, за столом которой, и вновь эт(уж точно, "никто у нас не лишний" -"и старики, и молодежь", как пелось в одной популярной некогда песенке. А раз и те, и другие - какую же вам еще избрать методу общения, чтобы и стариков порасспросить, и опыта поднабраться, и не заскучать притом?
     Благодаря Андрею, его напористой общительности, успел побывать и я, неискоренимо - вследствие натуры - застенчивый провинциал, у тех, кого иначе и не застал бы. В Ленинграде - у Владимира Ивановича Дмитревского, Александра Александровича Меерова, у "Деда" - Ильи Иосифовича Варшавского, светлая всем им память( И на заседаниях знаменитой ленинградской секции фантастической и научно-художественной литературы, на обсуждениях рукописи "Отеля(" братьев Стругацких, или нового - тогда - романа Меерова "Право вето", или малопонятной и потому особенно привлекательной гипотезы живого еще тогда Н.А.Козырева(- А уж на квартире у Андрея (столь же, в моем представлении, общедоступной, как и любой его или наш гостиничный "полулюкс" или "совсем не люкс") с кем только я не перезнакомился за эти годы! В том числе - и с несколькими поколениями "молодых", каждому из которых так хотелось - да не всегда удавалось - хоть чем-то помочь на предстоящем тернистом пути(
     В "Маленьком полустанке в ночи" - одном из четырех рассказов, спаянных в единый блок мечтою о нераскрытых резервах человеческого организма и, главное, мозга, - выведен среди других персонажей Озол -литератор-фантаст, "человек простой, необразованный".
     "Я дилетант, - декларирует он. - В лучшем, но, увы, утерянном значении этого слова. Ведь что такое дилетант в исконном смысле? Противоположность специалисту. Специалист знает все в своей области и чуть-чуть в остальных; дилетант же, не имея специальных познаний ни в одной области, имеет представление обо всех".
     Хотя и утверждает Андрей Балабуха, что прототипом Озола был совершенно конкретный человек (и я должен согласиться с этим, поскольку и сам был с тем человеком когда-то знаком), однако ж дилетант из "Полустанка(" не перестает казаться мне автопортретом. Во всем не во всем, но по крайней мере в бурном его стремлении обо всем иметь собственное мнение.
     Впрочем, при всей ненасытно-жадной открытости ко всему для него новому, есть у Андрея Балабухи сфера постоянного интереса: море. Море и все, что с ним связано.
     У моря выросший, он и сегодня с мальчишеской верностью влюблен - не в пляжное мелководье Маркизовой Лужи, разумеется, но в тот истинно великий Мировой Океан, что покрывает две трети нашей планеты.
     (На берегу другого залива - Днепровского лимана - размечтались однажды, встретившись на вышеупомянутом Соцконе-89, два писателя-фантаста -Андрей Балабуха и Владимир Михайлов: яхту бы приобресть, да не пустяковину какую. А настоящую. Вроде "Снарка", "Спрея" или любого из "Сен-Мишелей"! И, отринув всю эту суету бесконечную, отправиться бы в кругосветку, чтобы, не слишком сибаритствуя, однако и не чересчур уж ро Алену Бомбару живя, подвигаться неторопливо "по морям, по волнам" и с неторопливой же, как подобает, самозабвенностью предаваться писательским своим мукам за чистым листом бумаги. Мне, излишне заматерелому обитателю Мировой Суши, явно постороннему в том разговоре, понятно было, конечно, что красивая сия мечта - откровенно несбыточна, что это прекрасно понимают и сомечтатели(
     Но не эта ли несбыточность внутренних устремлений и побуждает романтика - естественно, при наличии необходимых потенций - выплескивать на бумагу вымечтанный и выношенный заветный мир!
     Не случайно именно морю была посвящена первая повесть Андрея Балабухи - "Майский день", которая впоследствии разрослась и превратилась в роман "Нептунова арфа".
     В этом романе, кстати, можно найти и объяснение влюбленности автора в необъятную прародину всего сущего на Земле - в словах Орсона Янга: "Просто я люблю море. Оно - полигон надежды. На море мы уже научились жить так, как подобает человеку, - с тех пор, как перестали считать океан театром военных действий и неисчерпаемой кладовой. Где больше всего международных работ, проектов, организаций? На море. Где, случись с тобой что, на помощь придет любой? Опять же на море. Здесь мы все просто люди, а потом уже австралийцы, русские, японцы, американцы( Здесь мы больше всего ощущаем себя человечеством - то, чему на суше нам еще учиться и учиться. Море - это модель нашего завтра. Тень грядущего. И потому его нельзя не любить".
     Цитата, быть может, и великовата, но, взятая из книги, написанной до громогласно возвещенной Перестройки, до явления миру и впрямь своевременного Нового Мышления, она непредвзято свидетельствует: обеспечивая широту взглядов на человеческий наш мир, фантастика и тогда, до перестройки, была озабочена всеми жизненно важными проблемами этого мира. И будущее этого мира проектировала едва ли не смелее и зорче, чем многие сегодняшние перестройщики(
     И еще об одной - как выясняется, весьма ныне ценной - особенности фантастики.
     В эпоху застоя в разряд чудачеств и маложелательных странностей отошло многое, что в прежние времена таковым не считалось. Благородство, бескорыстие, доброта, гуманность, верность идеалам, мечтательность и просто созерцательность( Все это оказалось ненужным обществу, ищущему комфортабельной и сытой жизни - далеко не для каждого члена социума, как оказалось, вопреки лозунгам на знаменах(
     Закономерной была дегероизация не только идеалов, но и литературы, их прежде проповедовавшей.
     Восторжествовав без особых усилий в унылом сером монолите основного книжного потока, дегероизация настигла вслед за тем и литературу приключений. Настигла - и разрушила, ибо прежних ее любимцев, волевых и деятельных, сильных и по-старомодному благородных (словом, истинных Героев, без коих - какие же приключения!), заменили такие же рефлектирующие нытики, деловитые эгоисты, обиженные судьбою "домашние философы". Под напором этих "новых людей" наша литература не устояла, "забытовела" в массе своей фантастика - последнее прибежище романтики(
     Времена, к счастью, все-таки изменились, и в качестве наипервейшей сверхзадачи - словно бы вдруг! - вынырнула из прошлого потребность иметь Человека Воспитанного. А получить-то его - как? Десятилетиями дезавуируя "заветы предков", как получить теперь работящего, сметливого, предприимчивого и щедрого душой гражданина?
     Кому-то обрести новую (то бишь хорошо забытую старую) нравственность поможет религия - не потому ли и стало нынче столь гарантировано лояльным отношение к Богу в нашем исстрадавшемся от бездуховности обществе?
     Кому-то - да, религия, а остальным?
     А для остальных (точнее бы сказать: вообще для всех - и во все века эпохи Гутенберга) уникальным учебником духовности была и остается Книга.
     Вот и приходится фантастике нашей - как и литературе в целом -сызнова размышлять о новом (теперь уже - новейшем) герое, по-старому не обделенном элементарными человеческими добродетелями. К такому герою она потихоньку и подвигается - поначалу через "боевик", через "космическую оперу", через "роман-путешествие", через повесть-сказку. Ибо и там, и там, и там без Героя ну никак не обойтись: без него они - такой же муляж, фикция, нонсенс, как и безгеройное приключение(
     Я с удовольствием восстановил в памяти ранние рассказы Андрея Балабухи. В свете сказанного выше - мне сегодня вдвойне по душе их романтичность, их герои. По-прежнему по душе и новеллистическая неожиданность концовок, прописанность персонажей, тщательность и даже изящество литературной отделки, выверенная толика ироничности(
     Я искренне рад, что они наконец-то сложились в книгу. И еще - что под Андреевым именем появились наконец и два рассказа, первоначально по некоторым соображениям публиковавшихся только под глубоком псевдонимом, о чем было неизвестно даже издательству(
     
     Виталий БУГРОВ