Клиффорд Д. САЙМАК
     
     Крестовый поход идиота
     
     
     Что бывает, когда идиот становится гением.
     
     Долгое время я был деревенским дурачком, но сейчас я уже не дурак, хотя они до сих пор называют меня идиотом, а то и того хуже.
     Теперь я гений, но им я об этом не скажу.
     Ни за что.
     Если они об этом узнают, они начнут меня избегать.
     Еще никто меня не подозревал, и не заподозрит. Я все так же шаркаю ногами, в глазах у меня такая же пустота, и я все время бормочу какую-нибудь белиберду. Иногда бывает трудно помнить обо всем этом, а иногда я боюсь переборщить. Но ни в коем случае нельзя давать им повод для подозрений.
     Все началось в то утро, когда я пошел на рыбалку.
     Я сказал ма, что собираюсь идти на рыбалку, когда мы завтракали, и она не стала возражать. Она знает, что я люблю ловить рыбу. А когда я ловлю рыбу, я не попадаю в истории.
     - Хорошо, Джим, - сказала она. - Немного рыбы не помеша^ет.
     - Я знаю, где она водится, - сказал я. - В ручье есть такая яма, сразу за фермой Элфа Адамса.
     - Вот только не скандаль, пожалуйста, с Элфом, - предуп^редила ма. - Хоть ты его и не любишь...
     - Он злой человек. Он заставил меня работать больше, чем договаривались. Он заплатил мне мало денег. И он смеется надо мной.
     Я не должен был этого говорить, потому что ма всегда расстраивается, когда надо мной смеются.
     - Не обращай внимания на то, что говорят люди, - тихо и ласково сказала ма. - Помни, что сказал проповедник Мартин в прошлое воскресенье. Он сказал...
     - Я знаю, что он сказал, но я не люблю, когда надо мной смеются. Они не должны надо мной смеяться.
     - Да, - грустно согласилась ма. - Не должны.
     Я продолжал завтракать, думая о том, что проповедник Мартин здоров поболтать о кротости и терпении. Я-то знал, что он за человек, и как он ведет себя с Дженни Смит, органист^кой. А болтать он о чем угодно здоров.
     После завтрака я пошел в сарай взять свои снасти, а Джига прибежал с улицы мне помочь. После ма. Джига мой лучший друг. Конечно, он не может со мной разговаривать, - то есть, по-настоящему - но зато он надо мной и не смеется.
     Я поговорил с ним, пока копал червей, и спросил, хочет ли он пойти со мной на рыбалку. По нему было видно, что хочет, и я пошел через улицу сказать миссис Лоусон, что Джига идет со мной. Это был ее пес, но почти все время он проводил со мной.
     Мы отправились. Я нес свою тростниковую удочку и всякие рыболовные принадлежности, а Джига вышагивал у моих ног, будто для него особой честью было идти со мною рядом.
     Мы прошли мимо банка, где у большого окна за своим столом сидел банкир Пэттон с видом самого важного человека во всем Мэплтоне, каким он и в самом деле был. Я прошел мимо него медленно, ненавидя изо всех сил.
     Мы с ма не жили бы сейчас в развалюхе, если бы банкир Пэттон не продал с аукциона наш дом после того, как умер па.
     Мы прошли мимо фермы Элфа Адамса, и его я тоже поненави^дел, но не так сильно, как банкира Пэттона. Вся вина Элфа была в том, что он заставил меня работать больше, чем договаривались, а потом обсчитал.
     Элф большой и хвастливый. Но я думаю, он неплохой фермер - по крайней мере, так кажется. Он построил большой новый сарай для сена и додумался выкрасить его не в красный цвет, как все нормальные фермеры, а в белый с красной каемочкой Где это видано - сарай с каемочкой?
     Сразу за фермой Элфа мы с Джигой свернули с дороги и пошли через пастбище, направляясь к ручью - туда, где в нем яма.
     Бык Элфа, герфордский призер, собрав вокруг себя коров, прохаживался в дальнем конце пастбища. Увидев нас, он стал к нам подходить - без коварных намерений, но с готовностью вступить в бой, если что. Я не боялся его, потому что подру^жился с ним в то лето, когда работал у Элфа. Я всегда гладил его и чесал за ушами. Элф говорил, что я идиот ненормальный, и что когда-нибудь бык меня убьет.
     "С быками всегда нужно быть начеку", - говорил Элф.
     Когда бык подошел достаточно близко, чтобы нас узнать, он понял, что опасности нет, и вернулся к своим коровам.
     Мы добрались до ручья, я закинул удочку, а Джига побежал вверх по течению, посмотреть, что там есть. Я поймал несколько рыбешек, не очень больших. Рыба плохо клевала, и мне стало скучно. Я люблю ловить рыбу, но, чтобы было интересно, нужно много поймать.
     Поэтому я стал размышлять о всяком. Я подумал: что, если взять какую-нибудь площадь - скажем, сто квадратных футов - и как следует ее рассмотреть - сколько на ней можно найти разных растений? Я посмотрел на клочок земли рядом с собой и увидел обычную пастбищную траву, несколько одуванчиков, ща^вель, парочку фиалок и лютик, которые еще не расцвели.
     И вдруг, глядя на одуванчик, я понял, что вижу его пол^ностью, а не только ту часть, что над землей!
     Нэ знаю, сколько времени я смотрел на него, пока до меня это дошло. И я не уверен, что "видеть" - это точное слово. "3нать", наверное, правильней. Я знал, как растет в земле большое корневище одуванчика, и как от него отходят ворсис^тые корешки; я знал, куда тянутся все эти корни, и как они впитывают воду и минералы из земли, и как в корнях образуют^ся запасы, и как одуванчик использует солнечный свет, чтобы сделать из них для себя пищу. Но самое смешное во всем этом было то, что ничего такого я раньше не знал.
     Я смотрел на другие растения и видел те же самое. Я подумал, не случилось ли у меня что-нибудь с глазами, и не стоит ли мне оторваться от растений и посмотреть куда-нибудь вдаль. Так я и сделал, и все прошло.
     Но когда я снова попытался увидеть корень одуванчика, я его увидел, как и в прошлый раз.
     Я сел на землю и задумался. Почему раныце я ничего такого не видел, а теперь вижу? Размышляя об этом, я посмотрел в ручей и попытался увидеть, что там в глубине. И увидел - ясно, как Божий день. Я заглянул на самое дно ямы, пошарил по всем закоулкам и знал теперь, где лежат большие голавли - больше, чем все рыбы в этом ручье.
     Увидев, что моя наживка зависла далеко от рыб, я подвел ее прямо к носу самой большой. Но она будто и не заметила этого, а если и заметила, то не была голодной. Она шевелила своими плавниками и раздувала жабры.
     Я опускал удочку, пока наживка не ударила ее по носу, но и это не подействовало.
     И тогда я сделал ее голодной...
     Не спрашивайте меня, как я это сделал. Я не знаю. Просто я как-то сразу понял, что могу, и как это делается. В общем, я сделал ее голодной, и она набросилась на наживку, как Джига на кость.
     Поплавок задергался, я подсек рыбу и вытащил ее на берег. Сняв рыбу с крючка, я насадил ее на проволоку, рядом с мел^кими рыбешками.
     Потом я выбрал еще одну большую рыбу, опустил рядом с ней наживку и сделал ее голодной.
     За полтора часа я выловил всех больших рыб. Оставалась еще какая-то мелочь, но с ней я не стал возиться. Связка по^лучилась такой большой, что я не смог нести ее в руке - рыба по земле волочилась. Пришлось перекинуть ее через плечо. Жутко мокрая эта рыба.
     Я позвал Джигу и мы пошли в город.
     Все, кто со мной встречался, останавливались, смотрели на мою рыбу и спрашивали, где я ее поймал и на что, и осталась ли там еще или я всю выловил. Когда я говорил им, что всю выловил, они смеялись, как ненормальные.
     Я как раз сворачивал с Мейн-стрит на дорогу к дому, когда банкир Пэттон вышел из парикмахерской. От него хорошо пахло чем-то из флакончиков, чем парикмахер Джейк опрыскивает своих клиентов.
     Он увидел меня с рыбой и остановился на дороге. Посмотрел на меня, посмотрел на рыбу и потер свои пухлые руки. И, будто я ребенок, сказал:
     - Ух ты, Джимми! Где ж ты взял такую рыбу?
     Можно подумать, я не имел на нее права или добыл ее не^честным путем!
     - В яме, за фермой Элфа, - сказал я.
     И в ту же секунду, не стараясь этого делать, я увидел его так же, как одуванчик - его желудок и кишки, и что-то похо^жее на печенку, а над всем этим, в окружении рыхлой розовой массы, что-то пульсирующее. Короче говоря, сердце.
     Я думаю, до меня еще никому не удавалось так ненавидеть чужие внутренности.
     Я протянул руки - то есть, не то, чтобы протянул, потому что в одной руке я держал удочку, а второй придерживал связ^ку с рыбой - но как будто и вправду протянул, схватил его сердце и сжал его сильно-пресильно.
     Он судорожно глотнул воздух, выдохнул и обмяк - куда и девалась вся его прыть. Мне пришлось отскочить с дороги, чтобы он не свалился на меня, когда падал.
     Он грохнулся на землю и замер.
     Из своей парикмахерской выскочил Джейк.
     - Что с ним случилось? - спросил он.
     - Упал, - сказал я.
     Джейк посмотрел на него:
     - Это сердечный приступ. Я в этом разбираюсь. Побегу за доктором.
     Он помчался по улице к дому дока Мэйсона, а со всех сто^рон стали собираться люди.
     Здесь были Бен с сыроваренного завода, Майк из бильярдной и несколько фермеров, которые вышли из магазина.
     Я выбрался оттуда и пошел домой. Ма обрадовалась рыбе.
     - Она, должно быть, очень вкусная, - сказала она, расс^матривая рыбу. - Как тебе удалось поймать столько, Джим?
     - Клевало хорошо, - сказал я.
     - Ну давай, отправляйся ее чистить. Мы сейчас съедим немного, парочку я отнесу проповеднику Мартину, а остальные натру солью и положу в погреб, в холодок. Пусть лежат там на будущее.
     Тогда же с улицы прибежала миссис Лоусон и рассказала ма о банкире Пэттоне.
     - Он разговаривал с Джимом, когда это случилось, - сказала она.
     Ма обернулась ко мне:
     - Почему ты не сказал мне, Джим?
     - А я забыл об этом, - сказал я. - Я тебе рыбу показывал.
     Они продолжали говорить о банкире Пэттоне, а я пошел в сарай чистить рыбу. Джига сидел и смотрел, что я делаю.
     Он не меньше меня радовался рыбе, будто приложил к этому свою лапу.
     Только не подумайте, что я хочу вас убедить, в том, что Джига и впрямь заговорил. Он как будто заговорил - вот в чем дело.
     - Хороший был денек, Джига, - сказал я. И Джига ответил - "ага, хороший". Он вспомнил, как носился вдоль ручья, как спугнул лягушку и как хорошо пахло, когда он рылся носом в земле.
     Люди все время смеются надо мной, шутят шуточки, цепляют^ся, потому что я деревенский дурачок, а этот дурачок им впе^ред сто очков даст. Они бы испугались и с ума спятили, если бы с ними собака заговорила, а мне - хоть бы что. Я просто подумал, как здорово, что Джига умеет говорить, и что теперь не придется самому догадываться. Мне и в голову не пришло удивляться; я давно знал, что Джига умный пес и может говорить, если захочет.
     Мы поболтали с Джигой о том о сем, пока я чистил рыбу. Когда я вышел из сарая, миссис Лоусон уже ушла, а ма вози^лась на кухне со сковородкой, собираясь жарить рыбу.
     - Джим, ты... - неуверенно сказала она. - Ты ведь не име^ешь отношения к тому, что случилось с банкиром Пэттоном, правда? Ты его не толкнул, не ударил, нет?
     - Я к нему вообще не прикасался, - сказал я, и это была правда. Я действительно к нему не прикасался.
     После обеда я пошел работать в огород. Ма немного подра^батывает по домам, но без огорода мы пропали бы. Раньше я тоже подрабатывал, но после того, как подрался с Элфом, когда он меня обсчитал, она больше не разрешает мне наниматься. Говорит, если я буду ухаживать за огородом и ловить рыбу, то и слава Богу.
     Работая в огороде, я нашел еще одно применение своему но^вому зрению. В капусте были гусеницы, и я видел их каждую в отдельности. Я сжимал их, как банкира Пэттона, и они умира^ли. На листьях помидоров я обнаружил какую-то мучнистую сыпь и подумал, что это вирус - такой она была мелкой. Я увеличил ее, рассмотрел хорошенько и заставил убраться. Я не давил ее, как гусениц. Просто заставил ее убраться.
     В огороде весело работать, когда ты можешь заглянуть в землю и увидеть, как растет пастернак и редиска, когда можешь убить личинок, которые их едят, и когда знаешь, все ли там в порядке, в земле.
     На обед у нас была рыба и на ужин рыба, а после ужина я пошел погулять.
     Сам того не желая, я оказался у дома банкира Пэттона и почувствовал, что там горе.
     Я остановился на обочине и впустил в себя это горе. Думаю, что, стоя у любого дома в городе, я без труда мог бы понять, что происходит внутри, но я не знал, что умею это делать, и поэтому не пробовал. Просто горе в доме Пэттона было таким глубоким и сильным, что я его заметил.
     Старшая дочь банкира была наверху в своей комнате, и я видел, как она плачет. Вторая дочь сидела с матерью в гости^ной. Они не плакали, но были очень одиноки и потеряны. В доме были еще и другие люди, не такие печальные, - наверное, соседи, которые пришли, чтобы составить им компанию.
     Мне стало жаль этих троих и захотелось им помочь. Я не подумал, что плохо поступил с банкиром Пэттоном, но мне было жаль этих женщин, ведь не виноваты же они были в том, что банкир Пэттон был таким. Поэтому я стоял там и хотел им помочь.
     И вдруг я понял, что, кажется, могу, и попробовал сначала с дочерью, которая была наверху в своей комнате. Я дотянулся до нее и сказал ей счастливые мысли. Сначала это было неп^росто, но я быстро наловчился и в два счета сделал ее счаст^ливой. Потом я сделал счастливыми остальных двоих и пошел своей дорогой, радуясь тому, как я помог этой семье.
     Проходя мимо домов, я прислушивался. Большинство из них были счастливыми или, по крайней мере, довольными, хотя я нашел и несколько печальных. Не задумываясь, я дотянулся до них и дал им счастье. Не потому, что чувствовал себя обязан^ным делать добро кому-то в особенности. По правде говоря, я и не помню, какие дома я сделал счастливыми. Просто я подумал, что, раз я умею делать счастье, то должен его делать. Плохо, если у кого-то есть такая сила, а он ее не использует.
     Ма сидела у окна и ждала меня. Она всегда беспокоится, когда я пропадаю надолго и она не знает, где я.
     Я поднялся в свою комнату, лег в кровать и долго не спал, думая, как это случилось, что у меня получаются такие вещи, и как это я их сегодня сделал, если раньше не умел. Но, в конце концов, я уснул.
     Положение, конечно, не идеальное, но куда лучше того, на что я мог рассчитывать. Не так просто бывает найти на чужой планете носителя более приспособленного для наших задач, чем этот. *
     Он принял меня беспрекословно, не пытаясь понять или от^казаться. Нужно отдать должное его интеллекту, который поз^волил ему так быстро и успешно найти применение моим способ^ностям, что весьма удобно для наблюдений. Он довольно моби^лен, легко контактирует с себе подобными - и это его второе преимущество.
     Думаю, что мне повезло с первой попытки найти такого удачного носителя.
     После того, как я проснулся и позавтракал, я вышел во двор и увидел, что Джига ждет меня. Он сказал, что хочет по^охотиться на кроликов, и я согласился пойти с ним. Он сказал, что, раз уж мы теперь можем разговаривать, то должны составить хорошую команду. Я мог бы встать на пень или на камень, а то и взобраться на дерево, посмотреть сверху на землю, увидеть кролика и крикнуть ему, куда тот бежит, а уж он-то его перехватит.
     Мы шли по дороге к ферме Элфа, но потом свернули на пастбище и собрались переправиться через ручей к лесосеке на холме.
     Когда мы свернули с дороги я оглянулся отпустить Элфу хорошую порцию ненависти и, пока я стоял и ненавидел, мне в голову пришла одна мысль. Я не знал, смогу ли это сделать, но идея была такой замечательной, что я решил попытаться.
     Я перевел взгляд на элфов сарай, зашел в него и очутился в ворохе соломы. Хотя все это время, как вы понимаете, мы с Джигой стояли на пастбище, собираясь идти дальше на кроличью охоту.
     Хотелось бы мне знать, что я сделал и как я это сделал, но больше меня волнует другое: откуда я знал, то есть, откуда мне было известно про химические реакции и все такое. Я сделал что-то с сеном и кислородом, и стог загорелся у меня на глазах. Когда я убедился, что все в порядке, я вышел оттуда, вернулся в себя, и мы с Джигой перешли через ручей и стали подниматься на холм.
     Я то и дело оборачивался. Мне было интересно, не погас ли огонь, но над сараем сразу же показалась струйка дыма, а потом и черные клубы повалили из-под крыши.
     К этому времени мы уже добрались до лесосеки, я сел на пень и порадовался. Огонь хорошо поработал внутри, прежде чем вырваться наружу, и теперь уже ничто не могло бы спасти этот сарай. Пламя вырывалось с ревом, образуя чудный дымовой столб.
     По дороге домой я зашел в магазин. Там был Элф и сиял так, будто пропажа сарая его осчастливила.
     Мне не долго пришлось ждать объяснения его веселью.
     - Я его застраховал, - сказал он Берту Джоунсу, хозяину магазина, - со всем содержимым. Все равно он был слишком большим - больше, чем мне нужно. Когда он уже был построен, я подсчитал, что стадо у меня вырастет, так что понадобиться место.
     Берт ухмыльнулся:
     - Как по заказу тебе этот пожар, Элф.
     - Лучше не придумаешь. Я могу построить другой сарай, да еще и деньги останутся.
     Мне было досадно от того, что я так просчитался, и я стал думать, как бы с ним расквитаться.
     После обеда я снова направился к ферме Элфа, свернул на пастбище и нашел быка. Он был рад меня видеть, хотя для по^рядка немного поревел и пару раз ковырнул землю копытом.
     Всю дорогу я размышлял о том, смогу ли я разговаривать с быком как с Джигой, и боялся, что не смогу, потому что Джиге положено быть умнее быка.
     Все это так, конечно. Ужасно трудно было заставить быка что-либо понять.
     Я совершил ошибку, почесав его за ушами, когда пытался его разговорить. Он чуть было не уснул. Я чувствовал только, до чего же ему это нравится. Поэтому я размахнулся и дал ему ногой между ребер, чтобы он очнулся и послушал меня. Он действительно слегка прислушался и даже чуть-чуть ответил, но что это за ответ! Быки страшно тупые.
     Но я не сомневался в успехе дела, потому что он постепен^но стал разъяряться и выказывать недовольство. Мне даже по^казалось, что я немного перестарался. Я побежал к ограде и перескочил через нее одним махом. Бык остановился у ограды и принялся свирепо рыть землю, а я помчался оттуда со всех ног.
     Домой я пришел довольный от того, что придумал такую лов^кую штуку. И ни капли не удивился, когда в тот же вечер уз^нал, что Элфа забодал его бык.
     Не слишком приятная смерть, конечно, но Элф ее заслужил. Не надо было меня обсчитывать.
     Я сидел в бильярдной, когда кто-то принес эту новость, и все стали ее обсуждать. Одни вспомнили, как Элф говорил, что с быками всегда нужно быть начеку, а другие припомнили, как он часто говорил, что я единственный, кто ладит с этим быком, и что он всегда боялся, как бы меня этот бык не убил.
     Они заметили, что я здесь сижу и спросили об этом, но я только мычал в ответ, и они стали надо мной смеяться, а мне было наплевать. Я знал такое, чего они не знали. Представь^те, как они удивились бы, если бы я сказал им правду!
     Дудки.
     Я не такой дурак.
     Прийдя домой, я взял блокнот и карандаш и начал состав^лять список всех своих врагов - всех, кто смеялся надо мной, плохо со мной поступал или говорил обо мне гадости.
     Список получился приличный. В него вошел почти весь город. Я подумал и решил, что нужно, наверное, всех убить. Но вспомнив Элфа и банкира Пэттона, я прешел к выводу, что убивать тех, кого ненавидишь, - это еще не самое большое удо^вольствие. К тому же мне стало ясно, как Божий день, что если я убью столько людей, то одному мне будет скучно.
     Я прочел список. Пара имен вызвала сомнения, и я вычерк^нул их. Перечитав оставшиеся, я убедился еще раз, что все это плохие люди. И раз уж я решил их не убивать, то должен был сделать с ними что-нибудь другое. Нельзя же позволять им оставаться плохими.
     Я долго об этом думал и вспомнил кое-что из того, о чем говорил проповедник Мартин, хотя, как я уже сказал, он здоров поболтать. Я решил забыть о своей ненависти и воздать добром за их зло.
     Я в растерянности и недоумении, хотя, возможно, это нор^мальная реакция после внедрения в чуждое существо. Это веро^лонная и беспринципная порода и, как таковая, представляет неоспоримую важность для изучения.
     Я не перестаю поражаться легкости, с которой этот носи^тель использует мои возможности, и не перестаю ужасаться способам их применения. Меня более чем удивляет его собс^твенная убежденность в своей умственной ущербности: его действия с момента моего внедрения этого не подтверждают. Возможно, культ неполноценности является характерной чертой этого вида, а может быть, думать о себе иначе считается дур^ным тоном.
     Однако, я начинаю подозревать, что каким-то образом он меня вычислил и с помощью этой непонятной стратегии пытается выжить. В таком случае оставаться с ним не вполне корректно с моей стороны, но он показал себя таким отличным местом для наблюдений, что было бы жаль его лишиться.
     На самом же деле, я ничего не знаю. Я мог бы, конечно, взять под контроль его сознание, разобраться в истине и во всем, что меня смущает. Но я боюсь, что таким образом он по^теряет ценность как свободный агент, и качество наблюдений снизится. Я решил выждать, прежде чем пойти на крайние меры.
     Я позавтракал наспех, так мне не терпелось начать. Ма спросила, что я собираюсь делать, и я сказал, что просто пойду погуляю...
     Первым делом я пошел к дому священника и сел там у забора между домом и церковью. Вскоре вышел проповедник Мартин и принялся ходить туда-сюда по своему, как он его называет, садику, притворяясь погруженным в благочестивые мысли. Но я всегда подозревал, что это только способ произвести впечат^ление на старушек.
     Я легко дотянулся до него и так в него вошел, что казалось, будто это я, а не он, расхаживаю туда-сюда. Странное чувство, скажу я вам, потому что все это время я прекрасно знал, что сижу за забором.
     Ни о чем благочестивом он не думал. Он мысленно подбирал аргументы в пользу повышения своего жалования, которыми со^бирался сразить руководство церкви. Некоторых он клял за то, что они сквалыги и захребетники, и здесь я с ним соглашался, потому что так оно и есть.
     Осторожно, как бы крадучись в его мыслях, я вынудил его думать об органистке Джении Смит - о том, как он с ней обра^щается, и заставил его покраснеть от стыда.
     Он попытался прогнать меня, хотя и не знал, что это я; он думал, что это в его собственных мыслях такое безобразие. Ничего у него не вышло. Я в него глубоко влез.
     Я заставил его думать о том, как прихожане верят в него, считают своим духовным наставником; заставил его вспомнить молодость, когда он только вышел из семинарии и смотрел на свою жизнь как на великую миссию. Я заставил его признаться в предательстве всего, во что он тогда верил, и так его из^вел, что он чуть не заголосил. И, наконец, я заставил его осознать, что только чистосердечное раскаяние может его спасти. Только раскаявшись, он сможет начать новую жизнь и оправдать доверие прихожан.
     Я ушел, чувствуя, что хорошо над ним поработал, но время от времени решил проверять.
     Потом я зашел в магазин, сел и принялся наблюдать за Бер^том Джоунсом, подметавшим пол. Пока он со мной разговаривал, я пролез в его мысли и напомнил ему все случаи, когда он платил фермерам за яйца меньше, чем на рынке, когда должни^кам приписывал лишнее в счета, и как он обманывал налогового инспектора. На инспекторе он порядком струхнул, но я продолжал над ним работать, пока он не решил отдать деньги всем, кого обманул.
     До конца я эту работу не довел, но успокоился на том, что в любое время могу вернуться и, глядишь, Берт станет честным человеком.
     В парикмахерской Джейк стриг какого-то мужчину. Мне было все равно, кто это такой - он жил в трех-четырех милях от города - и вообще я решил ограничиться пока своей округой.
     Перед тем, как уйти, я заставил Джейка потрястись из-за рулетки, которой он баловался в задней комнате бильярдной, и он уже готов был во всем признаться жене.
     Я пошел в бильярдную. Майк сидел в шляпе за стойкой и чи^тал газету с бейсбольными новостями. Я тоже достал вчерашнюю газету и сделал вид, что читаю. Майк засмеялся и спросил, когда это я научился читать, и тогда я еще больше в нее уг^лубился.
     Выходя, я был уверен, что, как только за мной закроется дверь, он побежит в подвал и выльет весь самогон в канализа^цию, а там, еще немного усилий, и он прикроет свою лавочку.
     На сыроваренном заводе мне почти не удалось поработать над Беном. Фермеры как раз привозили молоко, и его голова была слишком занята, чтобы в нее проникнуть. Но все же я заставил его подумать о том, что будет, если Джейк застанет его со своей женой. Я решил, что обработаю его по первому разряду, когда поймаю одного, потому что это проняло его сразу.
     Вот такие я делал дела.
     Работа была тяжелая, и временами мне хотелось ее бросить. Тогда я садился и напоминал себе, что довести ее до конца - это мой долг, что именно мне почему-то дана такая сила, и что в моей власти использовать ее как следует. Более того, она не предназначена только для меня, для моих корыстных це^лей, но должна служить на благо людям.
     Вряд ли я пропустил хотя бы одного человека в городе.
     Помните, как мы сомневались, не закралась ли в наш план невидимая ошибка? Мы досконально проверили его, ничего не нашли и все же продолжали бояться, что на практике она обна^ружится. Теперь я могу доложить, что такая ошибка есть. Вот она:
     Осторожное и пассивное наблюдение невозможно, поскольку как скоро вы внедряетесь в носителя, он начинает осваивать ваши способности, что становится фактором, разрушающим схе^му.
     В результате я получаю искаженную картину жизни на этой планете. До сих пор я не хотел вмешиваться, но сейчас я вынужден взять контроль над ситуацией.
     Берт, с тех пор, как стал честным, - счастливейший человек. Даже потеря всех своих клиентов, которые обиделись на него после объяснений и возврата денег, его не волнует. Я не знаю, как поживает Бен - он исчез сразу после того, как Джейк наставил на него дробовик. Но, впрочем, все согласны, что Бен перестарался, когда пошел к Джейку и сказал, что так мол и так. Жена Джейка тоже пропала, и поговаривают, что она убежала за Беном.
     Откровенно говоря, меня вполне устраивает все, что происходит. Все честные, никто никого не надувает, никаких азарт^ных игр и ни капли спиртного во всем городе. Мэйплтон, наверное, самый нравственный город Соединенных Штатов.
     Я думаю, так получилось потому, что я начал с искоренения собственных дурных наклонностей и, вместо того, чтобы убить всех, кого ненавидел, я стал делать для них добро.
     Правда, когда по вечерам я хожу по городу, меня удивляет, что счастливых мыслей в домах стало меньше, чем прежде. Иногда я вынужден ходить ночь напролет и поднимать в них настроение. А казалось бы - чем честнее человек, тем он счастливее. Я думаю, это потому, что раз теперь они не плохие, а хорошие, то и заняты не глупыми удовольствиями, а ве^дут серьезный и достойный образ жизни. Но одна мысль не дает мне покоя. Не сделал ли я все это добро из корыстных побуж^дений? Отчасти - да, чтобы загладить вину за убийство Элфа и банкира Пэттона. К тому же, я трудился не для людей вообще, а только для тех, кого знаю. Это несправедливо. Разве только мои знакомые должны получать от этого пользу?
     Спасите! Вы слышите меня? Я в ловушке! Я не могу ни конт^ролировать своего носителя, ни избавиться от него. Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайтесь использовать представителей этой породы в качестве носителей!
     Спасите!
     Вы меня слышите?
     Спасите!
     Я всю ночь не спал, сидел и думал, и теперь мне все ясно. Прийдя к решению, я почувствовал себя одновременно кротким и всемогущим. Теперь я знаю, что избран орудием добра, и ничто не должно останавливать меня на этом пути. Я знаю, что город был всего лишь испытательной площадкой для меня - чтобы я понял, на что способен. Осознав все это, я намерен предельно использовать свою власть на благо всего человечества.
     Ма давно начала откладывать деньги на пристойные похоро^ны.
     Я знаю, где она их прячет.
     Других денег у нее нет.
     Но мне этого хватит, чтобы добраться до ООН.