П. Амнуэль
     
     Смерть свидетеля
     
     В новом кабинете Беркович с самого начала чувствовал себя неуютно. Стол был слишком большим, окно, выходившее во двор управления, - слишком маленьким, а сейф, как две капли воды похожий на все остальные, почему-то казался Берковичу громоздким и очень неудобным. Старый его кабинетик, где с трудом можно было повернуться, представлялся теперь комиссару Борису Берковичу верхом уюта. Хорошо бы...
     Но назад пути не было. Только что Берковича поздравил с повышением и новым назначением сам Аронишки - в присутствии десятков сотрудников, - а Хутиэли сказал в адрес своего бывшего сотрудника столько лестных слов, что позавидовать мог бы и директор ФБР.
     - Если ты думаешь, - сказал Беркович эксперту Хану, также присутствовавшему на церемонии и усмехавшемуся в усы, когда его приятель краснел то ли с досады, то ли от удовольствия, - если ты воображаешь, что я теперь запрусь в кабинете и начну отдавать приказания инспекторам, как это делал Зихрони...
     - То я глубоко заблуждаюсь, - подхватил Хан и крепко сжал Берковичу локоть. - Безусловно! Ты будешь лично встревать в каждое дело и мешать инспекторам выполнять свои обязанности.
     - Нет, конечно, - смутился Беркович. - Я-то хорошо помню, как это неприятно, когда вмешиваются в расследование, да еще некомпетентно... Ты не прав, Рон. Встревать во все дела я не буду, но и надзором не ограничусь. Буду расследовать и сам...
     - В общем, еще поработаем, - кивнул Хан и поспешил к себе в лабораторию, а новоиспеченный комиссар полиции отправился обживать новый кабинет и искать общий язык с секретаршей Навой, не очень-то любившей своего бывшего шефа, но и к новому относившейся пока без должного уважения.
     - Нава, - сказал Беркович, стоя на пороге кабинета, - что если эту полку с безделушками снять вообще?
     Над сейфом была длинная полка, на которой Зихрони держал десятка два плюшевых зверушек - обезьянок, львов, тигров, леопардов, - ни одного домашнего животного Беркович в этой звериной компании не приметил и подумал, что принцип отбора свидетельствует об определенных чертах характера бывшего хозяина. Впрочем, сам Беркович не стал бы держать в кабинете ничего лишнего, а игрушкам уж наверняка самое место в детской комнате, а не в рабочем помещении.
     - Хорошо, - сухо сказала Нава. - Я распоряжусь от вашего имени. Полку снимут, а что делать с игрушками?
     - Моше не хочет их забрать?
     - Нет, - сказала секретарша. - Господин Зихрони сказал мне, что это - нам на память.
     - Понятно... - протянул Беркович, неожиданно ощутив себя человеком, рискнувшим осквернить память, дорогую, возможно, всем, кто работал прежде с ушедшим на пенсию комиссаром.
     - Хорошо, - сказал он, вздохнув. - Пусть стоят.
     Он сел за стол, включил компьютер и принялся просматривать поступившую с утра информацию. Дело о наркомане Пинкасе - ведет инспектор Бернштейн. Дело о пропавшем телевизоре - ведет Горелик, старый знакомый, ставший теперь подчиненным... Тоже возможны сложности, но оставим на потом.
     А это что? Убийство на улице Соколов... Зихрони поручил инспектору Кантору. Четвертый день расследования. Результы... Нет результатов.
     - Нава, - попросил Беркович через интерком, - не узнаете ли, на месте ли инспектор Кантор? Если да, не попросите ли зайти ко мне?
     Слишком много "ли" в одной фразе, - подумал Беркович. Надо тверже, иначе секретарша сядет на шею. Он представил себе эту картину, смутился и сразу же, естественно, подумал о Наташе, которой он в запарке рабочего дня ни разу не позвонил - а ведь обещал связаться, как только закончится процедура утверждения в должности.
     Беркович потянулся к телефонной трубке, но в это время в кабинет быстрым шагом вошел инспектор Кантор - улыбчивый, пухлый, как Карлсон, мужчина в самом расцвете сил, только почему-то без пропеллера на спине.
     Несколько минут спустя Беркович понял, что с Кантором они сработаются - это был прекрасный профессионал, и не его вина в том, что убийство бармена еще на раскрыли.
     Арон Хагай, сорока пяти лет, холостой, работавший барменом в ресторане "Эксцентрик", был убит сутки назад в своей квартире на улице Соколов. Полиция сразу же связала это преступление с другим - за три дня до убийства Хагая в "Эксцентрике" произошла сцена, напомнившая посетителям известные американские триллеры с участием Шварценнегера или Сталлоне. В разгар вечернего веселья в зал вошел неизвестный, спокойно миновал несколько столиков и, возможно, хотел поужинать. К нему поспешил метрдотель, но не успел сделать даже двух шагов - из-за столика у окна поднялся высокий мужчина лет пятидесяти, пришедший с дамой, и бросился к задней двери, которая вела на кухню.
     Все дальнейшее произошло в считанные секунды и ввергло посетителей в шок. Вошедший поднял руку, в которой оказался пистолет, раздался не очень громкий хлопок, и мужчина, торопившийся скрыться в кухне, повалился на один из столиков, едва его не опрокинув. Убийца же спокойно повернулся и вышел из ресторана прежде, чем хоть кому-то пришло в голову броситься за ним следом.
     Полицию вызвал метрдотель, и инспектор Кантор с опергруппой был на месте минут через десять после убийства. С опознанием убитого проблем не оказалось - во-первых, в его кармане лежало портмоне с удостоверением личности, во-вторых, дама, с которой он пришел поужинать, тут же объявила, что это никто иной, как Моше Хескин, известный в определенных кругах профсоюзный деятель, а в-третьих, Хескина опознали еще два посетителя ресторана, имевшие с ним дело в близком или отдаленном прошлом.
     Не оказалось проблем и с дамой - бывшей оперной солисткой, потерявшей голос и перешедшей недавно под покровительство так страшно погибшего Хескина. Даму звали Элизой Штингерман, и держалась она неплохо, пока не дала нужные полиции показания, после чего неожиданно упала в обморок и очнулась лишь в больнице "Ихилов", куда ее доставили на "скорой".
     А вот с убийцей получилась неувязка.
     - Эти свидетели! - воздев очи горе, воскликнул инспектор Кантор. - Почитайте, комиссар...
     - Зовите меня Борисом, так будет проще, - вставил Беркович.
     - Хорошо, комиссар. Так я говорю - свидетели. Лучше бы их вообще не было! Двадцать три человека - и все описывают убийцу по-разному. Одни - как высокого молодого человека, другие - как мужчину среднего роста и средних лет, третьи говорят о том, что было ему лет пятьдесят. По одним показаниям, убийца черноволос, по другим - лыс.
     - Видимо, играло роль освещение, - сказал Беркович. - Если смотреть с одного места, может показаться, что...
     - Все это понятно! - воскликнул Кантор. - Извините, что перебиваю, комиссар...
     - Борис.
     - Извините, Борис. Факт остается фактом - никаких надежных улик. Кроме одной, но очень важной - похоже, что убийцу узнал бармен, этот самый Хагай.
     - Почему вы так думаете?
     - Хагай с самого начала вел себя странно. Утверждал, что видит убийцу впервые, описания давал противоречивые, хотя со своего места должен был прекрасно его разглядеть. К тому же, как оказалось, Хагай прекрасно знал убитого - этого Хескина, - у них были общие дела.
     - Какие могут быть общие дела у бармена и профсоюзного деятеля? - удивился Беркович.
     - Это мы раскопали довольно быстро, - кивнул Кантор. - Обычная коррупция. Хескин брал взятки за то, что помогал устраивать людей на высокие должности в государственных компаниях, а Хагай был посредником и получал свою долю. Бармен ведь имеет дело со множеством людей, многие с ним делятся своими проблемами, человеком Хагай был общительным...
     - Схема понятна, - сказал Беркович.
     - Хагая я допросил позавчера, раньше просто времени не было, там два десятка свидетелей, и, к тому же, бармен трое суток не работал... В общем, я снял с него показания в пятницу, и мне показалось, что он темнит. О взятках мы уже знали, поскольку об этом сказали, во-первых, два свидетеля, опознавшие Хескина, во-вторых, на Хагая, как на посредника, показал один из посетителей "Эксцентрика". Вот материалы допросов, посмотрите, комиссар...
     - Борис, - автоматически поправил Беркович, перелистывая страницы, исписанные не очень понятным почерком инспектора. - Да, я вижу, хорошая работа. Насколько я могу судить, вы пришли к выводу, что Хескина убил кто-то, имевший с ним прежде дело...
     - Именно. Там ведь еще был и шантаж. Вот, посмотрите, показания Ицхака Бен-Михаэля... Его в тот вечер не было в ресторане, это уже другая линия допросов, я нашел восьмерых, дававших взятки Хескину через Хагая. Видите, комиссар... извините, Борис... Хескин не брезговал шантажом.
     - Это все не доказано, - вздохнул Беркович. - То есть, наверняка все это - и взятки, и шантаж, - имело место. Но пока это только показания одних против других.
     - И убийство Хагая, - напомнил Кантор. - Он был жив и здоров, пока я за него не взялся. Пока не раскопал, что он - звено в этой цепочке. Он единственный из свидетелей, который не только знал Хескина и всего его делишки, но имел дела и с "клиентами" Хескина, и, следовательно, мог узнать убийцу.
     - Довольно рискованно, - заметил Беркович, - входить в зал, где сидят десятки людей, и у всех на глазах стрелять... Маску нацепил хотя бы...
     - Голливуд! - хохотнул Кантор. - Знаете, комиссар... Борис... знаете, эти истории с масками - больше кинотрюки, в реальности мало кто из преступников пользуется маской, она мешает, в маске неудобно прицелиться, можно не попасть, а опознание... Ну, вы ж видите, что это такое - показания случайных свидетелей... Отца родного многие не узнали бы в этом хаосе...
     - Я все это понимаю, - улыбнулся Беркович горячности инспектора. - И все-таки риск быть узнанным слишком велик. Если, конечно, это был не наемный убийца, которого действительно никто узнать не мог. В том числе, кстати, и Хагай, и это обстоятельство опровергает версию о киллере.
     - Безусловно! - воскликнул Кантор. - Убийца понял, что узнан, и убил Хагая. К сожалению, мне не пришло в голову задержать бармена - в камере он остался бы жив и сумел дать показания...
     - У вас не было оснований для задержания, - покачал головой Беркович. - Я так понимаю, что вы намерены допрашивать всех, кого удастся обнаружить из возможных жертв шантажа Хескина?
     - А что остается делать? По-моему, один из них - убийца и Хескина, и Хагая.
     Беркович кивнул. Расстались они с Кантором, довольные друг другом. Оставшись один, Беркович прежде всего позвонил жене - Наташа обиженно сказала, что устала ждать звонка, но вполне понимает, как муж занят в новой должности...
     - И конечно, ты сегодня придешь позже обычного, - закончила Наташа. - У тебя ведь масса дел.
     - Почему же? Напротив, теперь делами занимаются мои сотрудники, а я слушаю и даю ценные советы. Так что домой вернусь вовремя.
     - Да? Приготовить твое любимое рагу?
     - И салаты, хорошо?
     - Будет сделано, мой комиссар! - воскликнула Наташа.
     Положив трубку, Беркович задумался. Он перелистывал лежавшее перед ним дело и думал о том, что, скорее всего, ни он, ни Кантор не обратили внимания на какую-то маленькую деталь в свидетельских показаниях. Не нравилась Берковичу версия Кантора. Странно - если убийца Хескина понял, что бармен его узнал, почему ждал трое суток прежде чем явился к Хагаю домой и пристрелил его? И почему Хагай открыл убийце дверь? Он понимал, что за дверью стоит человек, способный убить. Ведь Хагай узнал убийцу Хескина и молчал именно потому, что боялся его - так, во всяком случае, следовало из версии инспектора.
     Странно все это, нелогично. С другой стороны, иной версии просто не существует. Сам Хагай в шантаже не участвовал, взяток не брал - был посредником и получал свою долю. Убивать его имело смысл только в том случае, если он мог дать свидетельские показания, но почему тогда никто не трогал его целых три дня? Не мог же убийца Хескина знать, что именно говорил Хагай в полиции! Свидетелей убирают быстро или не убирают вообще.
     Если, конечно...
     Нет, это глупое предположение, - подумал Беркович и сам себя одернул. - Что значит - глупое? Если возникло предположение - значит, нужно его проверить. Глупое оно или нет - будет видно. Глупое - забудем. А если...
     Перелистав несколько страниц и сделав выписки, Беркович потянулся к телефону.
     Инспектор Кантор вошел в кабинет Берковича, когда часы показывали три минуты седьмого. Рабочий день закончился, Навы уже три минуты не было на месте, а Беркович надевал куртку, предвкушая ужин с бокалом вина в обществе любимой жены и сына, которого Борис не видел со вчерашнего утра - вечером, придя с работы, он лишь поцеловал уже спавшего Арика...
     - Вы его вычислили! - воскликнул Кантор. - Черт возьми, комиссар, это была блестящая идея.
     - Я вычислил? - удивился Беркович. - Да я до сих пор не знаю, о ком идет речь.
     - О Залмане Финкеле, конечно!
     - Какой еще Финкель? Впервые слышу эту фамилию. А, вспомнил! Это новый управляющий в "Хеврат мекомот", упоминается у тебя на шестой странице в числе друзей Хескина. Недавно с ним познакомился и...
     - Вот именно! - воскликнул Кантор. - Недавно познакомился - и такой карьерный взлет.
     - Думаешь, дал взятку?
     - Думаю - да. И более того: на сына Финкеля у нас есть досье - два года назад привлекался за хранение и распространение наркотиков. Отделался тремя месяцами условно. И думаю - после этого вовсе не завязал.
     - Та-ак, - протянул Беркович. - Иными словами, предполагаешь шантаж со стороны Хескина.
     - Как и во многих других случаях.
     - Не доказанных, - вставил Беркович.
     - Не доказанных, - согласился Кантор. - Но алиби на вечер убийства Хескина у Финкеля-старшего нет.
     - А на то время, когда был убит бармен?
     - Сейчас проверяется, мне должны позвонить...
     - Не сходится, - вздохнул Беркович. - Бедняга Хагай сам открыл убийце дверь, значит, по крайней мере знал в лицо...
     - Я понял твою мысль, - перебил Кантор. - Объясняю. Ты был абсолютно прав: проблема не в том, что Хагай узнал в ресторане убийцу Хескина и потому сам поплатился жизнью. Все действительно оказалось наоборот: бармен не узнал этого человека, он видел его впервые в жизни! Именно поэтому его и нужно было убрать.
     - Странное рассуждение, верно? - усмехнулся Беркович. - Обычно случается наоборот.
     - Но не в данном случае! Как рассуждал убийца? Полиция в любом случае выйдет на версию коррупции и шантажа, это очевидно, других мотивов для преступления нет. А раз так, то будут работать через бармена, который проворачивал все дела, как посредник. Бармен знал всех, с кем имел дело, в лицо. Но был один-единственный человек - Финкель, - которого Хагай не знал. И если бы бармен заявил в полиции, что он никогда прежде не видел убийцу Хенкина, то какой вывод мы должны были сделать?
     - Либо наемный киллер... - начал Беркович.
     - Либо Финкель, третьего не дано! - подхватил Кантор. - Вот почему нужно было убрать бармена - потому что он убийцу не узнал, вот в чем дело!
     - Это ты мне объясняешь? - усмехнулся Беркович, и Кантор смутился:
     - Извините, - сказал он, - конечно...
     - Так, - сказал Беркович. - И почему же Хагай открыл дверь убийце, хотя лично его не знал, а в ресторане видел впервые в жизни и при обстоятельствах, которые исключали желание дальнейшего знакомства?
     - Финкеля-старшего Хагай действительно никогда прежде не видел, а вот с младшим встречался неоднократно...
     - Наркотики?
     - Конечно. Когда судили младшего Финкеля, Хагай проходил по делу свидетелем, надежных улик против него в то время не оказалось.
     - А сейчас?
     - Сейчас - да, в квартире обнаружен тайник и триста граммов кокаина. Толку-то... Хозяин убит, по делу о наркотиках его уже не возьмешь...
     В кармане у инспектора телефон начал выводить мелодию марша тореадора, и Кантор поспешно достал аппарат и приложил к уху.
     - Понял, - сказал он, послушав, - еще минута, и я спускаюсь.
     - Так, - повторил Беркович. - Что с алиби?
     - Сержант Охана доложил: у Финкеля-младшего есть алиби на тот вечер, когда убили Хескина, а у Финкеля-старшего алиби на вечер убийства Хагая.
     - И круг замыкается, - задумчиво произнес Беркович. - Мы изначально ошиблись, полагая, что убийца был один.
     - Вы? - хмыкнул Кантор. - Это я ошибся, а вы меня ткнули носом в это противоречие.
     - Нет, - покачал головой Беркович. - Я тоже сначала решил, что действовал один человек. И меня смущало, почему же Хагай впустил его в квартиру... Теперь понятно.
     Он поднял взгляд на электрические часы, висевшие над дверью.
     - Черт! - вскричал комиссар. - Я обещал жене, что буду дома вовремя! Извини, Давид, побегу...
     Беркович натянул куртку, подхватил кейс и... остановился на пороге.
     - Черт! - еще раз сказал он. - Так хочется поставить в этом деле точку... Когда будешь задерживать эту парочку? Время дорого...
     - Сейчас и поеду. Мои люди уже в машине, ждут, когда я спущусь.
     - Я с вами, - решительно произнес комиссар. - Только жене позвоню, чтобы не волновалась...
     Он достал из кармана телефон и внутренне поежился, представив, какой голос будет у Наташи, когда он скажет ей, что и сегодня, в такой день, он придет домой позже обычного. Хотя - что значит "позже обычного"? Для кого-то обычно возвращаться с работы в шесть и усаживаться за стол во главе семьи. А кто-то обычно возвращается в полночь или вовсе утром. В последние месяцы Беркович обычно приезжал с работы к десяти или, в лучшем случае, к девяти часам. Значит, если рассуждать правильно, то сегодня он собирался вернуться гораздо раньше обычного, а получится, что вернется, как всегда. Все в мире относительно...
     - Наташа, - сказал он, услышав в трубке голос жены, - извини, не получается прийти раньше обычного, вернусь как всегда. Не сердись, хорошо?