Чак Паланик
     
     
     Фантастичнее вымысла
     
     
     shum29
     "Фантастичнее вымысла": Хранитель; Москва; 2007
     Оригинал: Chuck Palahniuk, "Stranger Than Fiction"
     Перевод: Т. С. Бушуева, А. В. Бушуев
     
     Аннотация
     
     Жизнь - увлекательнее самого изощренного вымысла...
     Жизнь - страшнее самого потрясающего романа "ужасов"...
     Добро пожаловать в реальный мир!
     В мир легендарной "культуры поколения "X".
     В мир, где обитают "интеллектуалы кайф-культуры" - актеры, писатели, рок-музыканты...
     В мир уютного ада хосписов, блеска и нищеты бодибилдеров и маленьких трагедий "больших парней" - рестлеров.
     В мир, многогранность которого превосходит самые смелые ожидания!
     
     Чак Паланик
     
     Фантастичнее вымысла
     
     Факт и вымысел. Введение
     
     Вы, наверное, уже заметили, что все мои книги посвящены одиноким людям, которые ищут, к кому бы им прибиться.
     В некотором роде это полная противоположность Американской Мечте, состоящей в том, чтобы разбогатеть и возвыситься над толпой, над всеми, кто катит сейчас куда-то по фривею и, не дай бог, в автобусе. Нет-нет, Американская Мечта - это большой дом где-нибудь на отшибе. Например, пентхаус, как у Говарда Хьюза. Или замок на вершине горы, как у Уильяма Рэндольфа Херста. Этакое гнездышко, упрятанное подальше от посторонних глаз, куда время от времени можно пригласить тех представителей плебса, которые симпатичны лично вам. Чтобы общаться с ними на своей территории, где жизнь течет согласно вашим правилам. Где вы полновластный хозяин.
     Будь то ранчо где-нибудь в Монтане или подвальная квартирка, в которой имеется с десяток тысяч DVD и скоростной доступ в Интернет, - особой разницы нет. Главное, что там вы один и никто не мешает. И тогда вам становится одиноко.
     После того как мы немного пострадаем - как, например, рассказчик из "Бойцовского клуба" или же рассказчица из "Невидимок", изолированная от мира благодаря собственному прекрасному лицу, - мы разрушаем наше милое гнездышко и заставляем себя вернуться в окружающий мир. В некотором роде именно так и пишутся романы. Вы составляете план и ищете материал. Какое-то время проводите в полном одиночестве, отгородившись от мира, строя собственный прекрасный мирок, в котором вы полновластный, ну совершенно полновластный хозяин. Вы не берете телефонную трубку. В вашем электронном почтовом ящике копятся груды писем. Вы остаетесь в вымышленном мирке, пока не настанет момент его разрушить. После чего вы возвращаетесь к людям.
     Если ваша книжка продается, причем неплохо, то вы отправляетесь в рекламное турне по градам и весям. Вы раздаете интервью. Вы по-настоящему общаетесь с людьми. С огромным количеством людей. Вокруг вас люди, люди, люди. Вскоре вам становится муторно. И вас снова подмывает бежать от них куда-нибудь подальше, например, в...
     В очередной прекрасный вымышленный мирок.
     И так до бесконечности. Один. В толпе. Один. В толпе.
     Вполне возможно - коль вы читаете эти строки, - что сей цикл вам хорошо знаком. Чтение - не групповой вид деятельности. Тут вам не кино и не концерт, где собираются сотни людей. Нет, на этом конце спектра царит одиночество.
     Каждый рассказ в книге посвящен пребыванию среди людей. Моей персоне среди людей. Или же тому, что собирает людей вместе.
     Для любителей возводить замки это рассказ о том, как гордо реет каменный флаг - такой огромный, что под него стекаются все, кто живет той же мечтой, что и вы.
     Для любителей крушить комбайны это рассказ о том, как можно найти себе подобных, социальную структуру, в которой для каждого найдутся правила, цели и роли, й тогда несложно обрести собратьев по духу, разнося вдребезги допотопную сельхозтехнику.
     Для Мэрилина Мэнсона это рассказ о мальчишке со Среднего Запада, который не умеет плавать и вдруг неожиданно переезжает во Флориду, где общение с себе подобными протекает в водах Атлантики. И тем не менее мальчишка не оставляет попыток найти себе подобных.
     В книге собраны зарисовки и эссе, которые я набросал в перерывах между романами.
     Мой личный жизненный цикл выглядит так: Факт. Вымысел. Факт. Вымысел.
     У писательского ремесла есть один существенный недостаток - одиночество. Сидишь и пишешь. Где-нибудь один, в мансарде. Народ считает, что в этом и заключается разница между писателем и журналистом. Журналист, газетный репортер, вечно куда-то торопится, вынюхивает сенсации, встречается с людьми, его вечно поджимают сроки, Он вечно в толпе и вечно куда-то спешит. Жизнь его полна приключений - всем на зависть.
     Журналист пишет, чтобы открыть вам окно в большой мир. Он посредник.
     Другое дело писатель. Любой, кто сочиняет повести и рассказы, - одиночка, по крайней мере в глазах других. Наверное, потому, что литература соединяет вас с голосом всего одного человека. Возможно, потому, что чтение - одинокое занятие, вид досуга, который отгораживает нас от других людей.
     Журналист, прежде чем взяться за перо, производит расследование. Романист предается игре воображения.
     Интересно, сколько времени романист вынужден проводить в обществе других людей, чтобы создать этот самый одинокий голос? Свой обособленный мир?
     Мои произведения с трудом подходят под определение "вымысел".
     Ведь я пишу в основном благодаря тому, что в прошлом раз в неделю встречался с другими людьми. Это был своего рода мастер-класс, который проводил один писатель, а именно Том Спэнбауэр, за кухонным столом вечером по четвергам. В то время почти все мои друзья так или иначе обитали в непосредственной близости от меня - соседи или коллеги. Таких людей знаешь только потому, что каждый день оказываешься рядом с ними.
     Самая забавная из моих знакомых, Ина Геберт, как-то раз назвала коллег "воздушной семьей".
     Проблема с такими друзьями состоит в том, что они часто куда-то исчезают. Например, их увольняют или они увольняются сами.
     Лишь начав посещать писательский мастер-класс, я сделал для себя открытие, что друзей может объединять общая страсть. Такая, к примеру, как написание книг. Или театр. Или музыка. Или какие-то идеи. Некие общие поиски истины, которые будут удерживать вас рядом с другими людьми, уважающими, как и вы, это непонятное, с трудом поддающееся описанию мастерство. Подобная дружба не зависит от того, уволили вас или, к примеру, выселили из дома. Кухонные посиделки вечером по четвергам стали единственным стимулом, заставившим меня взяться за перо в годы, когда за книгу я не получал и ломаного гроша. Том, Сьюзи, Моника, Стивен, Билл, Кори и Рик. Мы сражались друг с другом и превозносили друг друга. И этого было достаточно.
     Моя любимая теория насчет успеха "Бойцовского клуба": книга понравилась потому, что костяк истории - рассказ о том, что сводит людей вместе. Людям интересно узнать, какие еще существуют способы найти родственные души. Вы только посмотрите на книги типа "Как сделать настоящее американское лоскутное одеяло", или "Божественные секреты женской дружбы", или "Клуб любите лей удачи". Все эти книги есть не что иное, как описание структур общения - смастерите лоскутное одеяло или научитесь играть в какую-нибудь экзотическую игру, - то есть все то, что сводит людей вместе и дает возможность поделиться собственным жизненным опытом. Все эти книги по сути своей рассказы, объединенные общим видом деятельности. Да, забыл сказать, это преимущественно женские рассказы. В них нам почти не встретить новых моделей социального взаимодействия мужчин. У мужчин есть спорт. Есть выпивка. Этим список, пожалуй, и исчерпывается.
     А еще есть бойцовские клубы. Хорошо это или плохо.
     Еще до того как я приступил к работе над книгой с названием "Бойцовский клуб", я работал волонтером в одном хосписе. Моя работа состояла в том, чтобы привозить людей к врачам и на встречи групп взаимной поддержки. Они собирались где-нибудь в церковном подвале, сравнивали симптомы своих болезней и делали упражнения по системе "Нью-Эйдж". Эти встречи постоянно причиняли мне дискомфорт, потому что остальные считали, что я страдаю тем же самым заболеванием, что и они. Я же был лишен возможности тактично объяснить людям, что я не более чем сторонний наблюдатель, этакий турист, который просто ждет, когда все закончится, чтобы отвести подопечного обратно в хоспис. И мне ничего не оставалось, как придумать собственную историю о том, как один человек посещает встречи смертельно больных людей, чтобы только избавиться от гнетущего чувства никчемности своей собственной жизни.
     В некотором отношении подобные места вроде групп взаимной поддержки постепенно начали выполнять функции, ранее свойственные организованной религии. Раньше мы ходили в церковь, чтобы признаться в своих самых нелицеприятных секретах, покаяться в наших самых тяжких грехах. Рассказать наши истории. Быть принятыми. Обрести прощение. Заслужить искупление и заново влиться в ряды себе подобных. Это был своеобразный ритуал, призванный помочь нам достучаться до других, снять мучившую нас тревогу, чтобы не удалиться слишком далеко от род а люд с ко го, не стать для него окончательно потерянными.
     В таких местах я слышал самые правдивые истории. В группах поддержки. В больницах. Там, где людям больше нечего терять, они, как правило, рассказывают самые правдивые истории.
     Работая над "Невидимками", я обычно набирал номера "секса по телефону" и просил невидимых собеседников рассказать мне самую грязную историю в их жизни.
     - Послушай, мне надо что-нибудь погрязнее, например, как брат и сестра трахали друг друга. Давай расскажи мне что-нибудь в этом роде о себе.
     Или:
     - Расскажи мне что-нибудь самое грязное из области твоих фантазий, и главное, чтобы с переодеванием.
     Уверяю вас, после такого разговора можно записывать часами. А поскольку слышишь только чужой голос, то это как неприличный радиоспектакль. Некоторые люди просто из рук вон плохие актеры, зато другие способны задеть вас за живое.
     Помнится, как-то раз один парнишка рассказывал, как его шантажировал полицейский, требуя, чтобы он занимался с ним сексом. Легавый пригрозил мальчишке тем, что донесет на его родителей за то, что те, мол, не занимаются воспитанием сына. Страж правопорядка наградил мальчишку гонореей, а родители, которых тот пытался спасти от позора, узнав о происшедшем, вышвырнули его на улицу. Под конец истории парень даже расплакался. Если Он мне лгал, то следует отдать ему должное - он сделал это великолепно. Этакий театр одного актера. И если его рассказ не более чем вымысел, то это потрясающий вымысел.
     Потому я и воспользовался им для своей книги.
     Весь наш мир состоит из людей, рассказывающих свои истории. Посмотрите на фондовый рынок. Посмотрите на мир моды. И любая длинная история, любой роман - не более чем комбинация коротких рассказов.
     Занимаясь поиском материала для своей четвертой книги "Удушье", я на протяжении шести месяцев дважды в неделю, вечером по средам и пятницам, посещал сеансы групповой терапии для страдающих повышенной половой возбудимостью.
     Во многих отношениях эти сборища мало чем отличались от наших писательских посиделок по четвергам, которые я посещал примерно тогда же. И там, и здесь собирались люди, которые рассказывали свои истории. С той разницей, что "сексоголики" были менее озабочены тем, чтобы их рассказ получился "красив". Зато они рассказывали про секс с анонимными партнерами в туалетах или о проститутках, и этого было достаточно, чтобы вызвать у аудитории ответную реакцию. Многие из этих людей выступали на подобных собраниях не один год, так что если слушать их регулярно, получался своеобразный монолог. Великолепные актеры или актрисы, играющие самих себя. Монолог, слушая который, можно проследить, как постепенно подается ключевая информация, как создается драматическое напряжение и слушатель постепенно забывает обо всем вокруг.
     В период работы над "Удушьем" я как волонтер проводил время в обществе людей с синдромом Альцгеймера. Моя роль заключалась в следующем: у каждого из моих подопечных в шкафу стояла коробка с фотографиями, и я расспрашивал их о том, кто на них изображен, стараясь тем самым заставить работать их память. У медицинского персонала времени на подобные вещи просто не оставалось. И опять-таки в этом случае все сводилось к рассказыванию историй. Одна из побочных сюжетных линий моей книги родилась на свет благодаря пациентам, которые день заднем рассматривали одни и те же фото и каждый раз рассказывали про них разные истории. Например, в один день красивая пышногрудая женщина оказывалась женой. На следующий - незнакомкой, с которой мой рассказчик познакомился в Мексике, когда служил на флоте. На третий - это была коллега по работе. Больше всего поражало меня то, что всякий раз, чтобы объяснить мне, кто изображен на фотографии, моему собеседнику приходилось выдумывать историю. Даже если на самом деле они не помнили, кто на фото, мои подопечные ни за что не желали в этом сознаваться. Плохая, белыми нитками шитая история все же лучше признания в том, что они не могут узнать женщину на фотографии.
     Линии секса по телефону, группы взаимной поддержки тяжелобольных и им подобные - это все не что иное, как школа, в которой люди учатся мастерски рассказывать свои истории. Рассказывать вслух. Другим людям. Причем не просто искать и находить какие-то идеи, а по-настоящему перевоплощаться.
     Мы все проживаем свою жизнь в соответствии с той или иной историей. Например, историей про то, что значит быть ирландцем или черным. Про то, что значит трудиться до седьмого пота или ширяться героином. Быть мужчиной или женщиной. И всю нашу жизнь мы ищем что-то такое - факты, свидетельства, - что подтверждает нашу историю. Как писатель вы просто признаете эту часть человеческой натуры. Каждый раз, когда создаешь новый персонаж, сначала следует присмотреться к миру этого персонажа, присмотреться к деталям, которые делают его реальность единственно верной.
     Подобно адвокату, отстаивающему в зале суда невиновность подзащитного, вы делаете все, чтобы читатель принял взгляд вашего персонажа на мир. Вы словно даете читателю возможность на какое-то время вырваться за пределы его собственного мира. Его собственной истории.
     Вот так я создаю своих персонажей. Я обычно даю каждому из них образование и профессию, которые так или иначе ограничивают их взгляд на мир. Так, например, уборщице мир видится как вереница грязных пятен, которые следует удалить. Манекенщица видит его как вереницу соперниц, готовых урвать себе причитающуюся ей долю внимания. Студент-двоечник медицинского факультета видит его как вереницу родинок или тиков, которые могут оказаться ранними симптомами неизлечимого заболевания.
     За все то время, что я занимаюсь писательской деятельностью, у нас с друзьями вошло в традицию проводить так называемые "вечера игр". Каждое воскресенье мы собираемся, чтобы во что-нибудь сыграть, например, в шарады. Случается, что мы так ни во что и не играем. Главное, нам нужен повод, чтобы собраться вместе. Бывало, роман продвигался туго, и мне в срочном порядке требовались свежие идеи, чтобы дальше развивать ту или иную тему. Тогда я прибегал к так называемому "проращиванию семян", то есть подбрасывал тему в разговор; иногда это мог быть короткий смешной рассказ, и тогда люди начинали рассказывать свои версии этой истории.
     Когда я писал "Уцелевшего", то нарочно заводил раз-гонор о том, как лучше делать уборку, и люди часами снабжали меня подробностями. Для "Удушья" это были зашифрованные объявления службы безопасности. Для "Дневника" я рассказывал истории о том, что мне случалось находить или, наоборот, что я забывал внутри стен домов, которые помогал строить. Слушая мои истории, друзья начинали рассказывать мне свои. Примерно за час я обычно собирал материал на целую книгу.
     Вот как даже такое одинокое занятие, как писательский труд, становится поводом побыть среди людей. В свою очередь люди подбрасывают топливо для других рассказов.
     Один. В толпе. Факт. Вымысел. Замкнутый круг.
     Комедия. Трагедия. Свет. Тьма. Они определяют друг друга.
     И это срабатывает - при условии, если не слишком надолго застрять в одном месте.
     
     ВСЕ ЛЮДИ ВМЕСТЕ
     
     Сладкий праздник
     
     Симпатичная блондинка сдвигает ковбойскую шляпу дальше на затылок. Это для того, чтобы, заглатывая еще глубже член какого-то ковбоя, не упираться полями шляпы ему в живот. Дело происходит на сцене в переполненном баре. Оба голые и с ног до головы вымазаны шоколадным пудингом и взбитыми сливками. Это называется "Соревнование по боди-пейнтингу". На сцене раскатан красный ковер. Сама сцена ярко освещена. Публика скандирует: "Да-вай-го-лов-ку! Да-вай-го-лов-ку!"
     Ковбой поливает расщелину между ягодицами блондинки взбитыми сливками и с аппетитом съедает их. Блондинка берет в руки член и, намазав его шоколадным пудингом, мастурбирует. На сцену выходит новая пара, и мужчина слизывает пудинг с бритой промежности партнерши. Девушка с каштановыми волосами, забранными в конский хвост, и топике-бюстгальтере, делает минет парню с необрезанным членом.
     Все эти действия публика сопровождает хоровым исполнением песни "Ты разлюбила".
     Когда девушка сходит со сцены, подружка кричит ей: "Ты отсосала у него, маленькая сучка!"
     В баре битком набито, все курят сигары, пьют пиво "Ре-нье", "Шмидте" и "Миллер", едят зажаренные бычьи яйца с подливой. Сильно пахнет потом, и когда кто-нибудь выпускает газы, шоколадный пудинг напоминает что-то другое, то есть утрачивает сходство с обычным шоколадным пудингом.
     Это всего лишь начало "Фестиваля яиц" в Рок-Крик-Лодж.
     Местечко расположено примерно в пятнадцати милях к югу от Миссулы, штат Монтана, где в тот же уик-энд встретятся трансвеститы из десятка штатов, чтобы короновать свою Императрицу. Именно потому в городок съехались сотни христианских фундаменталистов. Они собрались, чтобы, сидя в шезлонгах на перекрестках, указыват. друг другу на трансвеститов, разгуливающих в мини-юбках, и на пятнадцать тысяч затянутых в кожу байкеров, с грохотом гоняющих по городу на мотоциклах. Христиане тычут пальцами и кричат: "Демон! Я вижу тебя, демон! Тебе от меня не спрятаться!"
     На этот один лишь уик-энд, первый уик-энд сентября, Миссула превращается в центр трахающей/оттраханной вселенной.
     В Рок-Крик-Лодж народ поднимается по "Лестнице в небо" на уличную сцену весь уик-энд подряд, чтобы... это... ну, вы поняли зачем.
     К востоку, на расстоянии броска камня, по шоссе № 90, пролетают грузовики, отчаянно сигналя при виде того, как девушки на сцене забрасывают ноги и вертят своими бритыми "пилотками". К западу, на расстоянии половины броска камня, грохочущие мимо грузопые поезда замедляют ход, чтобы машинистам получше рассмотреть происходящее, и салютуют гудками.
     - Я выстроил сцену, на которую ведут тринадцать ступенек, - рассказывает основатель фестиваля Род Джексон. - Ее всегда можно превратить в эшафот.
     Все верно, она действительно выкрашена в красный цвет, но выглядит как настоящий эшафот.
     Во время женского соревнования на лучшую мокрую футболку сцену окружают байкеры и студенты колледжей, яппи и шоферы-дальнобойщики, тощие ковбои и красномордые громилы, а блондинка на хрупких шпильках закидывает ногу на перила и низко приседает на второй ноге, чтобы толпа могла дотянуться до нее и ткнуть пальцем сами понимаете куда.
     - Пиз-да! Пиз-да! Пиз-да! - горланит толпа.
     Коротко стриженная блондинка с колечком-пирсингом в гениталиях выхватывает садовый шланг у организатора конкурса мокрых женских футболок. Она обливает себя, после чего приседает на корточки у края сцены и поливает толпу.
     Две брюнетки облизывают друг другу мокрые груди. Затем целуются взасос. Какая-то женщина выводит на сцену восточноевропейскую овчарку, наклоняется назад, вращает бедрами, и вскоре морда собаки оказывается у нее между ног.
     На сцену взбирается парочка в костюмах из кожи и сначала устраивает стриптиз, а затем начинает совокупляться в самых разных позах под скандирование толпы:
     - Вздрючь! Вздрючь! Вздрючь!
     Белокурая студентка колледжа балансирует обеими ногами на перилах, медленно приближая бритую щелку прямо к улыбающемуся лицу организатора конкурса Гари по прозвищу Шланг. Толпа в это время во всю глотку распевает "Падают лондонские мосты".
     В сувенирной лавке голый, обожженный солнцем народ стоит в очереди за сувенирными футболками ($11,95). Мужчины с черными ремнями ($5,95) покупают дилдо ручной работы, так называемые "Монтанские дятлы" ($15,00). На уличной сцене, под жарким монтанским солнцем, под нестройный гул автомашин и поездов один такой дятел исчезает в одной из обнаженных женщин.
     Очередь любителей подобных сувениров медленно движется к бочонку, заваленному тростями длиной около ярда, оттенка коричневой кожи и липкими на ощупь. Дородная женщина, стоящая в очереди за футболками, сообщает: "Это высушенные бычьи члены". Она поясняет, что можно раздобыть такие пенисы в мясной лавке или на бойне. Их легонько вытягивают и высушивают; можно немного отполировать, как мебель, и покрыть несколькими слоями лака.
     Голый мужчина, стоящий за ней в очереди - тело у него такое же коричневое и похожее на задубелую кожу этой прогулочной трости, - интересуется, не занималась ли сама женщина изготовлением таких палок.
     Дородная женщина краснеет и говорит:
     - Да нет же, черт побери! Я всегда слишком стесняюсь попросить у мясника бычий член...
     А кожаный мужчина изрекает:
     - Мясник, пожалуй, еще подумает, что тебе он нужен для других целей.
     И все стоящие в очереди - включая женщину - заливаются смехом.
     Каждый раз, когда очередная красотка опускается на сцене на корточки, в воздух взлетает целый лес рук. В каждой из них - одноразовый фотоаппарат, и щелчки затворов напоминают сухие удары молотком по крикетным шарам.
     Одноразовый фотоаппарат стоит здесь $15,95.
     Во время конкурса "Лучшая голая мужская грудь" толпа скандирует "Хер-и-яйца! Хер-и-яйца! Хер-и-яйца!", в то время как поддатые байкеры и ковбои и учащиеся колледжей из штата Монтана выстроились в очередь, чтобы один за другим раздеться на сцене и поболтать над головами толпы своим причиндалами. Парень, похожий на Брэ-да Питта, дергает тазом, и ввысь взмывает эрегированный член. Какая-то женщина за его спиной просовывает руку, - сватает парня за член и начинаетмастурбироватьдо тех пор, пока его обладатель не поворачивается на сто восемьдесят градусов и не шлепает ей по лицу возбужденным предметом своей гордости.
     Женщина снова хватает заинтересовавшую ее часть тела и стаскивает конкурсанта со сцены.
     Старики сидят на бревнах, пьют пиво и швыряются камешками в стенки переносных туалетов, куда женщины заходят, чтобы помочиться. Мужчины мочатся где попало.
     Вся автостоянка завалена сплющенными пивными банками.
     В самом Рок-Крик-Лодж женщины пролезают под статуей быка в натуральную величину, чтобы на счастье поцеловать его гениталии.
     На грязной грунтовой дороге, тянущейся вдоль края участка земли, принадлежащего какому-то частному лицу, байкеры проводят конкурс "Укуси быка". Сидящая за мотоциклистом женщина должна ухватить зубами и откусить как можно больший кусок от подвешенных над дорогой бычьих яиц.
     Отделившись от толпы, кучка мужчин возвращается на поле, где устроен лагерь из трейлеров и палаток. Там переодеваются две женщины. Обе называют себя "парочкой обыкновенных девчонок из Уайт-Фиш с постоянной работой и всем прочим".
     Одна из них говорит:
     - Слышали аплодисменты? Это нам хлопали. Мы победили. Мы точно победили.
     Подвыпивший юноша уточняет:
     - А вам полагается приз? Девушка отвечает:
     - Да не было никакого приза. Но мы точно выиграли.
     
     Откуда берется мясо
     
     Пройдет часа два, прежде чем замечаешь, что у всех этих людей что-то не так.
     Все дело в ушах. Возникает ощущение, будто ты оказался на какой-то планете, где у обитателей уши какие-то покусанные и раздавленные. Расплывшиеся и усохшие. Это далеко не первое, что замечаешь в этих людях, но после того как твое внимание привлекли уши, на остальное уже больше не смотришь.
     - У большинства борцов уши похожи на цветную капусту - это нечто вроде клейма, - говорит Джастин Питерсен. - Символ социального статуса. То, на что в их сообществе смотрят с чувством гордости. Значит, ты на ковре не новичок.
     - Такое происходит оттого, что борец частенько попадает в разные переделки и его уши постоянно обо что-то трутся, - объясняет Уильям Гроувс. - Это происходит постоянно, раз за разом. Хрящ отделяется от кожи, и возникающее внутри пустое пространство заполняется кровью и лимфой. Чуть позже происходит отток жидкостей. Однако в хряще происходит затвердевание кальция. Для многих борцов это что-то вроде профессиональной отметины, знак того, что человек занимается борьбой.
     Шон Харрингтон рассказывает:
     - Чем-то это напоминает сталактит. Кровь медленно просачивается внутрь и затвердевает. Потом происходит очередная травма, и отвердевают новые капли крови. Вскоре ухо принимает новую форму. Некоторым борцам кажется, что это свидетельство мужественности, что-то вроде медали за храбрость.
     - Я думаю, это действительно медаль за храбрость, - считает Сара Левин. - Вы знаете, что этот человек - борец. Это нечто такое, что делает другого человека равным вам. Связующее звено. Часть повседневной работы. Уши - часть игры. Они суть этого спорта подобно шрамам или боевым ранам.
     Питерсен говорит:
     - У меня был товарищ по команде, который, прежде чем лечь спать, минут десять трепал себя за ухо - очень уж ему хотелось, чтобы оно у него стало похоже на цветную капусту, как у настоящего профессионала.
     - А я себе часто откачивал жидкость, - признается Джо Калавитта. - При помощи шприца. Откачаешь, а оно снова наполняется кровью. Если откачивать жидкость до того момента, как кровь подсохнет, то ухо не распухает. Можно попросить врача, но, поскольку это приходится делать постоянно, лучше иметь собственный шприц и делать все самому.
     Питерсен, Гроувс, Харрингтон и Калавитта - все они борцы-любители.
     Сара Левин - координатор мужских соревнований Федерации США по борьбе, объединяющей любителей этого вида спорта.
     То, что происходит на этой странице - не борьба, а просто авторское описание. В лучшем случае воспринимайте его как открытку, отправленную в жаркий сухой уикэнд из Ватерлоо, штат Айова. Оттуда, откуда поступает мясо. Оттуда, где проводятся отборочные олимпийские соревнования Северного региона. Это первый этап, - и на нем любой желающий за двадцать долларов может попытать счастья на ковре в надежде попасть в Олимпийскую сборную США по классической борьбе.
     Сейчас национальные соревнования завершились, региональные тоже. Это последний шанс пройти предварительный турнир для участия в финале. После того как спортивный сезон окончился, многие приезжают сюда, чтобы посостязаться между собой и с молодежью.
     Для некоторых из них - а возраст участников колеблется в диапазоне от семнадцати лет до сорока одного года - это последний шанс пробиться в Олимпийскую сборную. Как говорит Сара Левин: "Здесь можно стать свидетелем того, как обрывается карьера многих спортсменов".
     Здесь каждый расскажет вам о любительской борьбе.
     Это самый главный вид спорта, скажут вам. Это старейший вид спорта. Это самый чистый вид спорта. Самый крутой вид спорта. Это вид спорта, который критикуют как мужчины, так и женщины.
     Это умирающий вид спорта.
     Это культ. Это клуб. Это наркотик. Это братство. Это семья.
     Для всех этих людей борьба - никем не понимаемый вид спорта.
     - В легкой атлетике нужно просто бегать отсюда и дотуда. В баскетболе требуется лишь забрасывать мяч в кольцо, - говорит трехкратный чемпион мира Кевин Джексон. - В борьбе различают два разных стиля - классическую и вольную. Имеются также любительская и профессиональная отрасли, в которых столько всяких правил, что публика в основном не в состоянии в них разобраться.
     - В борьбе все по-другому. Здесь нет девушек из групп поддержки, сыплющегося с потолка конфетти, нет Джека Николсона на трибунах среди болельщиков, - говорит бывший участник университетской и армейской сборной по борьбе Бутч Вигнетт. - Чаще всего на наших соревнованиях можно увидеть немолодых седеющих парней, бывших фермеров или работяг с завода.
     - Мне думается, что о борьбе у многих сложилось превратное впечатление, - рассказывает Ли Приттс, который, имея вес пятьдесят четыре килограмма, занимается вольной борьбой. - На самом деле это классный вид спорта. Часто его называют варварским. К сожалению, пишут о борьбе чаще всего негативно.
     - В наше время просто никто не понимает этот вид спорта, - говорит Джексон. - А если ты чего-то не понимаешь или не знаешь, кто именно соперничает в нем, то и не пойдешь смотреть такие соревнования.
     - К борьбе не проявляют должного уважения, а относятся к ней примерно так: "Просто двое пытаются положить один другого на лопатки". Я с таким упрощенным пониманием не согласен, - считает трехкратный чемпион Тайрон Дэвис, занимающийся классической борьбой в категории до 130 килограммов. - Это не просто два человека, желающие положить друг друга на лопатки. По-моему, борьба подобна самой жизни. Надо постоянно принимать важные решения. Мат, положенный на пол в спортивном зале, - это твоя жизнь.
     Когда вы подлетаете к Ватерлоо, штат Айова, город кажется вам точно таким, каким он изображен на веб-страничке в Интернете - плоский и рассеченный линиями автострад. В спортивном зале "Янг арена", расположенном неподалеку от центра города, задень до взвешивания борцы постоянно спрашивают прохожих, где находится ближайшая сауна. А где можно найти весы? Спортзал для молодежи - "Янг арена" - место, куда в выходные дни приходят немолодые люди. Они просто прохаживаются кругами по закрытой арене.
     За семь минут поединка борцы теряют до фунта веса в минуту. Истории, которые они рассказывают о тренировках, неизбежно включают в себя рассказы о пробежках в проходе самолета, несмотря на протесты экипажа, во время полетов. О подтягиваниях на кухне самолета. Старый трюк тех борцов, кто еще сидит на школьной скамье, заключается в том, что они на каждом уроке просятся выйти в туалет, где подтягиваются на стенках туалетных кабинок, набивая мозоли на руках об их острые края. Вам расскажут о том, как они бегают по трибунам вверх-вниз мимо разгневанных болельщиков во время баскетбольных матчей. И все для того, чтобы наследующий день иметь требуемый для соревнований вес.
     Вигнетт вспоминает, что в 1998 году три борца умерли от обезвоживания организма, пытаясь сбросить лишний вес. Они принимали "креатин".
     - Не думаю, что найдется другой такой суровый вид спорта, как борьба, - утверждает Кевин Джексон. - Занятие борьбой приучает к смирению и непритязательности. Вас могут поколотить в тренировочном зале. Можно получить растяжения во время бега по беговой дорожке или лестничным ступенькам стадиона.
     Вигнетт рассказывает о продолжительных забегах на расстояние, когда в самый разгар лета трое борцов сменяют друг друга: двое бегут за грузовичком-пикапом, аза рулем, опустив стекла и врубив печку, сидит третий.
     - Это быстро становится системой, - говорит Джастин Питерсен, который к семнадцати годам ломал себе нос более пятнадцати раз. - Ты думаешь: "Я могу выпить этот пакет молока, я могу съесть этот рогалик, и я смогу потом согнать лишние килограммы в такое-то время дня и потом сделать этот глоток воды и все-таки пройти весовой контроль". И у тебя получается именно так, как ты задумал.
     Ли Приттс и Марк Стрикленд, борец весом в семьдесят шесть килограммов и с татуировкой - словом "Стрик" - на плече, привезли с собой велотренажеры и сейчас сгоняют вес в двести тридцать втором номере отеля "Хартленд инн". Их третий друг, Ник Фельдман, приехал с ними для оказания моральной поддержки и массажа. Массажем он займется после того, как они выгонят из своих тел жидкость, и их мышцы начнут сводить спазмы.
     Фельдман бывший борец, он из Митчелла, штат Южная Дакота.
     - Борьба это что-то вроде клуба, попав в который, остаешься в нем до конца своих дней, - убежден он.
     - Вы встречаетесь с другими спортсменами в школах, с баскетболистами и футболистами, и они говорят: мол, борьба - пустячный вид спорта. Но стоит им неделю походить на наши тренировки, как больше они уже у нас в спортзале не появляются, - говорит Шон Харрингтон, который последние шесть месяцев активно тренировался в Колорадо-Спрингс, чтобы принять участие в соревнованиях по вольной борьбе в категории до 76 килограммов. - Мы всегда гордимся тем, что тренируемся больше остальных спортсменов, - добавляет он. - Но мы не получаем должного признания. То есть, я имею в виду, армии поклонников у нас нет. Главным образом на наши соревнования приходят близкие родственники. Борьба - не слишком популярный вид спорта.
     - Когда я был студентом, я часто плакал, потому что тренировки давались очень тяжело, - вспоминает двадцатичетырехлетний Кен Бигли, который увлекся борьбой еще на первом курсе, а теперь работает тренером в университете штата Огайо. - Я много раз спрашивал себя, зачем я этим занимаюсь. Я нашел один аналог: увлечение борьбой - своего рода наркотик. Ты просто подсаживаешься. Иногда приходит понимание: ты знаешь, что это вредно, особенно в эмоциональном плане, я имею в виду суровые тренировки и жестокие поединки. Об этом всегда помнишь, но всегда возвращаешься, снова и снова. Если бы мне это не было нужно, я не работал бы тренером. Денег больших таким ремеслом не заработаешь. Да и славы тоже. По-моему, борьба - нечто более важное, нежели деньги и слава. Шон Харрингтон говорит:
     - Я занимаюсь борьбой уже так долго, что давно забыл, какой казалась мне боль до этого.
     Слово Ли Приттсу, двадцатишестилетнему тренеру из университета штата Миссури:
     - Все довольно предсказуемо. После соревнований заходишь в душ. Когда вода попадает на лицо, которым ты ударялся об пол весь день, то кажется, будто ощущаешь ожог. Но стоит неделю прожить без тренировок, как начинаешь испытывать тоску. Просто тоскуешь по боли. Проходит неделя без тренировок, и чувствуешь, что готов снова вернуться к ним, потому что тебе недостает боли.
     Боль, по всей видимости, и есть одна из причин того, что трибуны почти пусты.
     Борьба не слишком привлекательный вид спорта. Иное соревнование может превратиться в жестокий, кровавый поединок.
     В последнюю минуту своего первого матча, состоявшегося на прошлое Рождество, Шон Харрингтон сломал запястье.
     Кейт Уилсон успел перенести травмы плеча, локтя, колена, правой лодыжки и смещение позвоночного диска. В общей сложности семь травм.
     Дома у борца-юниора Майка Энгельмана из Спенсера, штат Айова, в склянке со спиртом хранится полупрозрачный кусочек хряща, который хирурги извлекли из его мениска. Для него это нечто вроде талисмана. Ему девять раз накладывали швы. Про свой нос Кен Бигли говорит так:
     - Иногда он у меня смотрит налево, иногда направо. Врач в оранжевой футболке с надписью "Центр спортивной травматологии" говорит:
     - У этих ребят необычайно часто встречается стригущий лишай.
     Он рассказывает, что одно из самых старых борцовских правил состоит в том, что они обычно останавливают кровь при помощи баллончика с отбеливателем.
     - Его дед и бабка все время твердят: "Это безумие!", - рассказывает инженер-компьютерщик Дэвид Родригес. Он приехал сюда вместе с семнадцатилетним сыном Крисом. В свои семнадцать Крис - четырехкратный чемпион штата Джорджия, занявший в прошлом году пятое место на Московской олимпиаде юниоров. - Да, травмы у него были, - рассказывает отец, перечисляя эти самые травмы. - Разорванные связки колена, разорванные связки локтя, небольшой разрыв мышц спины, сломанная рука, сломанный палец, сломанный большой палец ноги. Но приходилось видеть травмы и покруче. Мы видели, как ребят уносили на носилках. Сломанные ключицы, переломанные руки, переломанные ноги, сломанная шея. Боже упаси нас от такого, но у нас в Джорджии одному пареньку сломали шею. Это такие травмы, о которых молишься Богу, чтобы он тебя от них избавил. Но мы все понимаем, что их трудно избежать, такой уж борьба вид спорта.
     - А мой выбитый зуб, - напоминает ему сын Крис.
     - Да, точно, - продолжает Дэвид Родригес. - Выбитый зуб торчал у его противника в голове.
     О матери Криса Дэвид говорит так:
     - Моя жена бывает на соревнованиях лишь пару раз в год. Она ездит на соревнования штата и на национальные соревнования, вот и все. Она редко бывает на остальных соревнованиях, потому что там случается много травм. Ей не хочется стать случайной свидетельницей того, как борцы калечат друг друга.
     Теперь у Криса коронки на передних зубах Через неделю Крис Родригес сломает челюсть на отборочных соревнованиях, пытаясь попасть в международную юниорскую сборную.
     Джастин Питерсон рассказывает:
     - У меня сохранился снимок, сделанный после соревнований штата, я тогда был на втором курсе. Мне кто-то заехал коленом в лицо, так что одна его половина жутко распухла, а вторую я ободрал о маты. Вид у меня был жуткий. По лицу сочится лимфа, подсыхает, но стоит пошевелить лицевыми мускулами, как корочки тут же снова лопаются. И нос - я снова сломал его. И опять растянул плечо. На плече у меня пакет со льдом. Только что закончился мой последний поединок, и в этот момент меня кто-то сфотографировал.
     Тимоти О'Рурк, который сегодня будет соревноваться впервые после девятнадцатилетнего перерыва, приехал на соревнования без жены.
     - Она не хочет видеть, как я получу травму, - говорит он. - Как я буду бороться с другими крепкими пенями... Она боится того мгновения, когда меня у нее на глазах покалечат, и поэтому осталась в отеле.
     С борцом в стиле классической борьбы Филом Ланцетеллой случилось так, что именно жена обнаружила его травму и тем спасла ему жизнь.
     - Я собирался лететь в Швецию и Норвегию, и жена положила голову мне на грудь и обняла меня, - вспоминает он. - Я только вернулся из Олимпийского тренировочного центра. Она говорит мне: "Как-то странно у тебя стучит сердце. Сходи-ка ты лучше к врачу, пусть он тебя послушает". И я отправился к дежурному врачу.
     Оказалось, у него порван сердечный клапан. Ланцетелла рассказывает:
     - Короче говоря, я отправился к врачу в воскресенье вечером, а мне говорят, что уже во вторник мне нужно срочно делать операцию на открытом сердце. Врачи предположили, что все это результат занятий борьбой. Светило мировой хирургии, врач, который делал мне операцию, признался, что за всю свою долгую практику ни разу не сталкивался с такими травмами. Подобный разрыв сердечного клапана может произойти при резком ударе грудью о рулевую колонку автомобиля на скорости шестьдесят миль в час.
     Сердечный клапан имел разрывы в трех местах, отчего сердце было вынуждено сокращаться в пять раз быстрее обычного.
     Это случилось в феврале 1997 года. Фил Ланцетелла, начиная с 1980 года, каждый год проходил квалификационный отбор для участия в Олимпийских играх, будучи борцом мирового класса. Он встречался с дочерью Уолтера Мондейла и собирался на Олимпиаду в Москву. В тот год мы бойкотировали эти Олимпийские игры. Теперь же Фил стоял перед выбором: либо механический сердечный клапан, либо сердечный клапан, пересаженный от молодой свиньи-донора, либо человеческий клапан. Остановились на последнем варианте, что позволило Филу вернуться в спорт.
     После этого он начал работать ассистентом тренера в местных колледжах и средних школах. Фил чувствует себя значительно лучше, у него немного повысился тонус.
     - Я ничего не говорил жене. Как-то раз пришел домой: "Послушай, Мэл, что скажешь, если я продолжу заниматься борьбой?" Она ответила: "Если хочешь остаться один, то пожалуйста. Я больше не переживу чего-то подобного". Но потом она постепенно привыкла.
     Они женаты вот уже пятнадцать лет.
     В конечном итоге Мелоди Ланцетелла заявила:
     - Если уж ты и дальше будешь этим заниматься, тогда давай выигрывай.
     Пока что Филу выигрывать не удается. На региональных соревнованиях южных штатов ему не повезло.
     - Я занял десятое место на национальных соревнованиях, которые проходили в Лас-Вегасе, там отбирали восемь спортсменов. В Тулсе, - добавляет он, - сломался автофургон нашего отеля, и я пропустил взвешивание. Застряли в дорожной пробке, такие вот дела.
     Для тридцатисемилетнего Фила Ланцетеллы это последний шанс попасть в состав олимпийской сборной после долгих лет тренировок и соревнований.
     Это последний шанс и для Шелдона Кима, двадцатидевятилетнего спортсмена из округа Оранж, штат Калифорния, основная работа которого - анализ состояния товарных запасов. Он приехал вместе с женой Сашей и трехлетней дочуркой Михаэлой. В данный момент Ким лихорадочно пытается сбросить два фунта лишнего веса перед предстоящим взвешиванием.
     Это последний шанс для Тревора Льюиса, тридцати девяти лет, ревизора и дипломированного инженера и архитектора, приехавшего сюда вместе с отцом.
     Это последний шанс для Кейта Уилсона, тридцати трех лет, у которого через пару недель родится сын и который два-три раза в день тренируется в спортивном клубе армии США.
     Это последний шанс для Майкла Джонса, тридцати восьми лет, из Саутфилда, штат Мичиган, который вот-вот приступит к съемкам своего первого фильма "Откровение".
     Джонс говорит:
     - Еще четыре года соревнований с такими парнями моему телу просто не выдержать. У меня проблема с коленями, да и поясница тоже давно подводит. Я не хочу ждать до того времени, когда мне стукнет пятьдесят и я буду ходить с палочкой, как старик. Это точно моя последняя Олимпиада.
     Это последний шанс для бывшего борца Тимоти О'Рурка, сорока одного года, который в последний раз участвовал в соревнованиях в 1980 году. Он говорит:
     - Я отыскал кое-что в Интернете и решил: "Черт побери, почему бы мне не попытать счастья?"
     Несмотря на то что эти люди поставили на карту все, настроение у них больше соответствует не соревнованиям по борьбе, а семейной встрече после долгой разлуки.
     Кейт Уилсон приехал сюда из Олимпийского тренировочного центра в Колорадо-Спрингс, чтобы посостязаться с борцами в классическом стиле в весовой категории до 76 килограммов.
     - Я ничего не сдерживаю внутри себя, - признается он. - Я постоянно счастлив. Если мне становится плохо, то у меня имеется хороший способ разрядки. Я прихожу в спортзал и задаю перца какому-нибудь парню. Хандру как рукой снимает. Когда вступаешь в поединок, это схватка не на жизнь, а на смерть. Но как только уходишь с мата, сразу снова становишься другом собственного соперника.
     - Это наша семья, - говорит Крис Родригес. - Ты всех прекрасно знаешь. Я, например, знаю тут всех. Здесь можно встретиться со знакомыми. На большие национальные соревнования приезжают ведь одни и те же. Это отличная возможность вновь встретиться со старыми друзьями, обзавестись новыми. Я знаю парней из Москвы и из Болгарии. У меня знакомые практически со всего света.
     Его отец Дэвид добавляет:
     - Он чувствует себя частью профессионального братства. Крис едет в Мичиган и получает диплом, и может сменить профессию. Он может навсегда бросить спорт, но стоит ему встретить парня, который занимался борьбой и тренировался в то же самое время, что и он, они тотчас почувствуют друг в друге родственную душу.
     Шон Харрингтон говорит:
     - Когда встречаешься с борцом, которого ты никогда прежде не знал, ну, допустим, во время какой-нибудь поездки, это напоминает случайную встречу двух человек, которые едут на "корветах" и которые обязательно помашут друг другу рукой. В борьбе то же самое. Чувство общности возникает сразу, потому что ты понимаешь, через что пришлось пройти раньше твоему новому знакомому.
     - Перед поединком собираешь в кулак энергию, - объясняет Кен Бигли. - Когда становишься на маты перед противником, то хочется просто сразу завалить его, но после того как с них сходишь, возникает понимание того, что ты и твой соперник только что пережили. И пусть перед поединком концентрируешься на мысли о том, что ты непременно должен победить, пусть ты понимаешь, что в эти минуты вы противники, но стоит вам сойти с мата, как вы тотчас перестаете быть жестокими людьми, не забывая тем не менее, что борьба - жестокий вид спорта.
     Ник Фельдман называет борьбу "элегантным насилием".
     Во время соревнований борцы ложатся на край матов и наблюдают за поединками. Они одеты з мешковатые футболки. Они часто стоят в обнимку или держа друг друга профессиональным захватом, и эта их спокойная близость сродни той, которую теперь можно увидеть лишь в журналах мужской моды. На рекламных разворотах "Аберкромби" или "Томми Хилфигера". Похоже, никому тут не нужно это самое "личное пространство". Никто здесь не позирует нарочно.
     - Нам кажется, будто мы братья, - рассказывает Джастин Питерсен, у которого в его семнадцать лет есть в Интернете собственный коммерческий сайт. - Мы едим вместе. За едой мы чаще всего разговариваем о том, как проголодались, и о том, как бы потом побыстрее согнать лишний вес. О том, сколько нужно сбрасывать за день.
     Ник Фельдман говорит:
     - В целом борцы гораздо уютнее чувствуют себя в кругу таких же, как они, борцов. Борцы - ребята простые и скромные, они не любят выпячивать свои заслуги и титулы. Это полная противоположность НБА.
     - У них жизнь - сущий ад, - говорит Сара Левин. - Им приходится проходить через ад. Вы знаете, что какой-нибудь парень в России так же, как и вы, усиленно тренируется и пытается сбросить лишний вес. Борцы во всем мире делают то же самое, чтобы иметь возможность поучаствовать в соревнованиях. Между ними есть какая-то незримая связь, что делает борьбу непохожей на все другие виды спорта. Да и денег она особых не приносит. Борцы знают, что смотрятся не слишком привлекательно.
     Они действительно похожи, как братья. У многих сломанные носы. Похожие на цветную капусту уши. Одинаковое выражение лица, вызванное тем, что лицевые мышцы привыкают к частому потоотделению и ударам о шершавые маты. Накачанные мышцы, напоминающие страницы анатомического атласа. У многих тяжелые надбровные дуги.
     - У нас в спортивных залах обычно очень жарко, - говорит Майк Энгельман, чьи длинные ресницы удивительно контрастируют с его бровями. - Происходит обильное потоотделение. Хочется пить. Пьешь много и тут же снова потеешь. Пот заливает глаза. Пот выступает на щеках и лбу. Мне вообще-то нравится такое выражение лица, потому что оно говорит о том, что ты много и упорно тренируешься.
     Но ощущение братства заканчивается сразу после свистка судьи.
     В субботу, несмотря на все годы подготовки, соревнование по вольной борьбе заканчивается, причем довольно быстро.
     Джо Калавитта проигрывает и на Олимпиаду не попадает.
     В соревновании юниоров побеждает Джастин Питерсен. Он уходит из зала, и его рвет.
     Немногочисленные зрители на трибунах подбадривают спортсменов. Саша, жена Шелдона Кима, негромко повторяет раз за разом: "Давай, Шел! Давай, Шел!.."
     - Когда ты сходишься с противником, - рассказывает Тнмсти О'Рурк, - то уже не слышишь, что творится на трибунах.
     О'Рурк оказывается на лопатках уже через пять секунд. Шелдон Ким проигрывает.
     Тревор Льюис побеждает в своем первом поединке, но проигрывает во втором.
     Крис Родригес побеждает в первом поединке.
     Шон Ким, младший брат Шелдона, проигрывает Род-ригесу.
     Марк Стрикленд выступает против Шона Харрингтона. Ли Приттс, его тренер, дает из угла советы. Ближе к концу поединка Стрикленд просит устроить тайм-аут и кричит Приттсу: "Я сломаю ему ребра!" Его лицо искажено обиженней гримасой, как будто он вот-вот расплачется.
     - Я знаю, что после поединков плачут даже самые крутые парни, потому что они выкладываются на ковре до последней капли, - говорит Джо Калавитта.
     Ли Приттс говорит:
     - Ты сближаешься с противником настолько, что кажется, будто он твой кровный брат, и проигрыш означает для тебя огромную потерю, как будто у тебя сердце вырвали из груди.
     Стрикленд проигрывает Харрингтону.
     - Терпеть не могу, когда он проигрывает, - признается Приттс. - Я так часто был свидетелем его побед, что проигрыш мне - как кож острый.
     Приттс выигрывает этот поединок.
     Крис Родригес побеждает во втором поединке.
     Кен Бигли выигрывает первый и второй поединки, но проигрывает третий.
     Родригес проигрывает третий поединок и выбывает из соревнований по вольной борьбе.
     Шон Харрингтон и Ли Приттс собираются в Даллас на отборочные соревнования в Олимпийскую сборную.
     Врач отказывается уточнить, сколько было растяжений мышц, переломов и вывихнутых суставов. Он говорит лишь, что это "информация исключительно для своих".
     Следующие соревнования по вольной борьбе состоятся лишь через четыре года.
     В тот вечер един борец, проигравший в этих соревнованиях, рассказывает мне в таверне о том, как его засудили, отдав победу местному спортсмену. По его мнению, Национальная федерация борьбы должна приглашать на соревнования независимых судей из других городов. Он делится своими планами о поездке в Японию, чтобы заработать приз в 20 ООО долларов в соревнованиях по "главной борьбе", а заработанные деньги хочет пустить на создание совместного маркетингового предприятия, соединяя потенциал стрип-клубов с соревнованиями по борьбе.
     - Многие ребята решаются на такие соревнования, потому что это дает шанс выиграть неплохие деньги, - объясняет Сара Левин. - Даже многие наши олимпийцы так поступают. Например, Кевин Джексон. Половина спортсменов нашей Олимпийской сборной по классической борьбе 96-го года занимается этим. Не думаю, что это самое достойное занятие для наших парней, но что им еще остается.
     Борец в таверне рассказывает о том, как провезет деньги из Страны восходящего солнца и не заплатит здесь налогов. Он намерен также обойти и законы штата и будет платить борцам черным налом. Он дает автографы мальчишкам. У него кряжистая массивная фигура. Никто не выражает несогласия с тем, что он говорит. И он говорит и говорит дальше.
     На следующее утро, в воскресенье, возле здания "Янг арена" останавливается вербовочный "хамми" морской пехоты США. Из него вылезают два морпеха в форме. Из огромных динамиков грохочет музыка в стиле хэви метал.
     Внутри спортивного зала маты уложены на пол в два слоя. Идет подготовка к соревнованиям по классической борьбе.
     - Многие люди с опаской относятся к классической борьбе, - говорит Майкл Джонс. - Мне лично потребовалось несколько лет, чтобы я решил заняться ею, так сильно я боялся. Главным образом из-за бросков. Тебя могут сильно приложить о мат.
     Фил Ланцетелла уже пришел в форму и может участвовать в соревнованиях. На груди у него виден шрам от хирургической операции. Он объясняет, как получилось, что у него разорвался сердечный клапан. Это произошло во время тренировки в Олимпийском центре в 1997 году. Он работал тогда на пару с Джеффом Грином.
     - Я тогда весил примерно два семьдесят, а Грин - около двух шестидесяти. А в сумме мы весили пять тридцать. Броски были стремительные, я уж и не знаю, какой скорости, сколько там миль в час это было. Короче, барахтались как надо. И мы тренировались с парнями, которые были значительно легче нас. Свободного пространства было очень мало, - вспоминает Фил. - Мы вышли из разворота и оба взлетели в воздух, и я приземлился этому парню прямо на ногу. Я это сразу почувствовал, - добавляет Ланцетелла. - Я понял, что случилось, но отнесся к этому спокойно. Бывало и похуже.
     Сегодня много говорят о закулисной стороне борьбы, о том, что несколько лет назад кто-то тайно установил видеокамеру в помещении для взвешивания спортсменов, и в конечном итоге снимки с голыми борцами, лучшими в мире, попали в Интернет. Немало говорят о том, что многих спортсменов преследуют безумные болельщики. Как глубокой ночью звонят им домой. Как издеваются над ними. Даже убивают.
     - Я знаю о таких разговорах, - признается Бутч Вигнетт. - Дюпон долго доставал Дейва Шульца, например.
     Бывший спортсмен Джо Вален те рассказывает:
     - К борьбе все чаще относятся без должного уважения. Люди порой считают, что в борьбу приходит много гомиков, которым только и надо пообжиматься.
     Когда начитаются соревнования по классической борьбе, па трибунах совсем пусто.
     Кейт Уилсон побеждает в первом поединке, проигрывает во втором, но все равно попадает на отборочные соревнования для участия в Олимпиаде, потому что уже прошел квалификационный отбор на национальных соревнованиях.
     Крис Родригес побеждает в одном поединке и попадает на отборочные соревнования по классической борьбе с перспективой участия в Олимпиаде. Он единственный в своей возрастной категории, кто удостоился такой возможности.
     Встретившись после соревнований с отцом, он говорит:
     - Это было классно. А я ведь еще не окончил школу. Вернусь домой, расскажу всем друзьям, что скоро поеду в Даллас на отборочные соревнования.
     Фил Ланцетелла побеждает в первом поединке со счетом 3:5.
     Во втором поединке у Фила счет 0:0 в первом раунде. Во втором раунде он теряет одно очко и в конечном итоге проигрывает сопернику.
     Толпа борцов уже значительно поредела. Люди торопятся в аэропорт, чтобы успеть на самолет. Завтра понедельник - всем нужно на работу. Шон Харрингтон - подрядчик по малярным работам. Тайрон Дэвпс - механик из Хемпстеда, штат Нью-Йорк. Фил Ланцетелла - официальный представитель компании, установившей ему сердечный клапан, и одновременно сотрудник отдела рекламы в корпорации "Тайм Уорнер".
     - Я не удивляюсь, что проиграл, - говорит он. - Я недостаточно тренировался. Но у меня другие приоритеты. Жена. Детишки. Работа. Может быть, я теперь займусь гольфом или еще чем-нибудь.
     Шелдон Ким признается:
     - У меня приоритеты другие. У меня есть моя малышка. После нее для меня самое главное - борьба. Я сам в спорте достаточно давно и хорошо знаю, на что способен и чего достиг.
     Борцы оставляют "семью", чтобы отдать все внимание и заботу своей настоящей семье.
     В этот час в спортивном зале уже почти никого не осталось.
     - У спортивной борьбы тоже есть свои поклонники и почитатели, - говорит Уильям Гровс, которому предстоит возвратиться в университет штата Огайо. - На соревнования приходят друзья. Приходят родственники. Однако основной массе людей борьба представляется скучным видом спорта.
     Джастин Питерсен говорит о борьбе так:
     - Это умирающий, обреченный вид спорта. Я слышал много разговоров про то, что и у бокса не блестящее будущее, но с борьбой вообще дела обстоят плохо. Многие колледжи отказались вести работу по финансированию спортивной борьбы. Популярность борьбы в средних школах также падает. Многие считают, что этот вид спорта очень скоро прекратит свое существование.
     - Самая удручающая картина наблюдается на университетском уровне, - полагает Шон Харрингтон. - Хотя я слышал, что среди школьников борьба становится даже популярней, чем прежде. Очень много школьников начинают заниматься борьбой, потому что их родители понимают, что этот вид спорта значит для их детей.
     За двадцать пять лет после принятия федерального закона о предоставлении в колледжах равных возможностей для мужчин и женщин свободно выбирать себе любой вид спорта не менее 462 колледжей исключили из своих программ спортивную борьбу.
     - Раздел IX свода законов США - это, пожалуй, самый главный фактор, - говорит Майк Энгельман. - У колледжей отбирают программы по спортивной борьбе под тем предлогом, что мы должны обеспечить равные возможности для занятия спортом мужчинам и женщинам. Только не подумайте, будто я сексист или что-то в этом роде, но я действительно не верю, что так должно быть.
     Даже олимпийский чемпион Кевин Джексон признается:
     - У меня есть сын, и он понемногу начинает увлекаться борьбой, однако он занимается также тхэквондо, футболом и баскетболом. И я действительно не хочу подталкивать его к тому, чтобы он сделал выбор в пользу борьбы, потому что борьба требует огромной самоотдачи, но мало что дает взамен.
     О своих детях рассказывает Фил Ланцетелла:
     - Лично я посоветовал бы им заняться теннисом или гольфом. Чем-то бесконтактным. Тем, что приносит много денег.
     Джексон говорит:
     - У нас по всей стране есть много людей, которые занимались борьбой пли имели к ней какое-то отношение. Нам нужно больше делать для поддержки борцов, чтобы людям хотелось смотреть по телевизору соревнования по спортивной борьбе.
     - Я уверен, что нынешняя молодежь все равно будет заниматься борьбой, - полагает Энгельман. - Именно поэтому борьба и не умрет никогда. Я хочу иметь детей, но ничего не хочу им навязывать. Надеюсь, они сами предпочтут борьбу другим видам спорта.
     - Пожалуй, всю эту энергию можно направить в финансовое русло, чтобы неплохо на ней подзаработать, - заявляет Фил Ланцетелла. Он собрался писать книгу о своем любимом виде спорта. - Сейчас у меня появилось время для размышлений и изложения на бумаге интересных историй. С 1979 года и по наши дни. Я многое повидал за это время. Выставлял свою кандидатуру на пост члена законодательного органа штата... Ухаживал за дочерью Мондейла в 1980 году, когда мы бойкотировали Олимпийские игры в Москве... Участие в пяти Олимпийских сборных... Да, мне многое пришлось пережить.
     - Возникают новые восхитительные ощущения, когда уходишь из спорта, - признается тренер средней школы Стив Книпп. - Занимаясь борьбой, ты вынужден соблюдать ряд очень строгих правил в том, что касается еды, поддержания требуемого веса и прочего. Когда перестаешь есть только то, что нужно, то открываешь для себя бездну неведомых ранее ощущений. Если ты никогда раньше не знал, что значит сидеть на стуле, а потом стал пользоваться им, ты понимаешь, как это здорово. Или даже если пьешь простую воду. Раньше ты пил ее из необходимости, чтобы потом пропотеть и сбросить вес, а теперь начинаешь ценить ее вкус и просто получаешь удовольствие.
     И вот теперь Ланцетелла, Харрингтон, Льюис, Ким, Родригес, Джексон, Питерсен и все эти их уши, Дэвис, Уилсон, Бигли, все эти похожие на цветную капусту уши рассеяны по всему огромному миру, где они перемешаются со всем на свете. С работой. С семьями.
     Где их заметят только такие, как они сами.
     Кейт Уилсон говорит:
     - Семья у нас маленькая, но в ней все друг друга хорошо знают.
     Любительская борьба, может быть, действительно умирает, а может, и нет.
     На отборочных соревнованиях в Далласе на трибунах собрались 50 170 зрителей, заплативших за входные билеты, чтобы понаблюдать за поединками борцов. Спонсорами соревнований были богатые корпорации, такие как "Бэнк оф Америка", "Эй-ти энд Ти", "Шевроле" и "Будвайзер".
     В Далласе один борец попросил разрешения провести ритуал прощания со спортом. Согласно традиции, борец ставит свои "борцовки" посередине мата и накрывает их носовым платком. Под гробовое молчание публики он целует мат и оставляет свою спортивную обувь.
     Шон Харрингтон говорит:
     - У меня есть друг, который обычно заявляет мне: "Если бы я занимался борьбой, то был бы лучшим. Точно, был бы лучшим. Я знаю, что мне бы это удалось". Но он так и не стал лучшим. Он просто думает, что мог бы стать лучшим, но он таки никогда не надел "борцовки" и не вышел на арену.
     - Один только факт, что ты чего-то добился, - добавляет Шон, - поставил себе цель и достиг ее - очень много значит. Вот настоящая жизнь без всякихтам "смог бы, сделал бы, добился бы".
     Никто из тех, кто упомянут в этом очерке, так и не попал в Олимпийскую сборную.
     
     Ты здесь
     
     В банкетном зале отеля "Шератон" рядом с аэропортом группа мужчин и женщин расположилась в отдельных кабинках, разделенных шторками. Каждый сидит за небольшим столиком, а шторка выкраивает пространство, которого хватает лишь для стола и пары стульев. И они слушают. Весь день сидят и слушают. За пределами банкетного зала, в вестибюле, ждет своей очереди толпа людей - писателей. Все как один сжимают в руках рукописи книг или киносценариев. Вход в зал стережет женщина-распорядитель. Проверяет имена претендентов по списку, прикрепленному зажимом к дощечке-планшету. Она выкликает ваше имя, вы встаете, и женщина провожает вас в зал. Она сдвигает шторку. Вы садитесь на стул перед небольшим столиком. И начинаете говорить.
     Если вы автор, то вам дается семь минут. В некоторых кабинках вам могут уделить восемь или даже десять минут, однако после этого распорядитель возвращается и заменяет вас очередным писателем. Вы платите от двадцати до пятидесяти долларов за то, что ваше произведение услышит литагент, или издатель, или кинопродюсер.
     Весь день в банкетном зале отеля "Шератон" стоит нескончаемый гул голосов. Большинство собравшихся здесь писателей - старые люди, пугающе старые люди, давно ушедшие на пенсию, непременно желающие осчастливить свет своими хорошими историями. Потрясая листкам бумаги, зажатыми в руках, покрытыми пигментными пятнами, они восклицают: "Вот вы только послушайте! Прочитайте мой рассказ на тему инцеста!"
     Огромная часть рассказов повествует о перенесенных авторами страданиях. Над ними витает душок катарсиса. Или мелодрамы и мемуаров. Знакомая автора этих строк называет подобную писанину литературой типа "солнышко светит, птички поют, а мой папаша снова меня трахает".
     В вестибюле, по другую сторону входа в банкетный зал отеля, писатели ждут, делятся друг с другом своим великими историями, репетируют предстоящее собеседование. Бой подводных лодок в годы войны или историю о том, как автора лупила, подвыпив, его благоверная. Истории о том, как они страдали, но нашли в себе силы эти страдания преодолеть. Вызов и триумф. Они засекают время на наручных часах. Через считанные минуты им предстоит изложить свой сюжет и доказать, что он подойдет Джулии Роберте для будущей роли. Или Харрисону Форду. Или если не Форду, то Мелу Гибсону. Если не Джулии, то хотя бы кому-то еще.
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Организатор собеседования всегда прерывает говорящего на самом интересном месте, например, когда вы с головой погрузились в описание вашей былой наркотической зависимости. Вашего группового изнасилования. Вашего прыжка в сильном подпитии в воды Якима-ривер. Или вашей страстной речи о том, какой замечательный фильм можно снять по вашему сценарию. Если не художественный полнометражный, то замечательный сериал для кабельного телевидения. Или классный телевизионный фильм.
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Толпа людей в вестибюле, толпа писателей, прижимающих к груди рукописи, немного напоминает толпу, собиравшуюся здесь на прошлой неделе, толпу претендентов на участие в передаче "Дорожное ретро-шоу". У каждого из претендентов было что предъявить. Позолоченные часы или шрам - следы домашнего пожара, историю о женитьбе на мормоне-гомосексуалисте. Нечто такое, что вы таскаете за собой всю жизнь. Теперь эти люди пытаются понять, удастся ли "толкнуть" эту ношу на открытом рынке. Чего она стоит, эта ноша? Будь то фарфоровый чайник или тяжелая болезнь позвоночника. Будь то сокровище или бесполезный хлам.
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     В банкетном зале отеля, в кабинках, отделенных друг от друга шторками, один человек сидит с бесстрастным лицом, в то время как другой до полного изнеможения изливает перед ним душу. В каком-то смысле все это сильно напоминает бордель. Пассивному слушателю платят за то, что он на семь минут отдает себя гостю. Активный рассказчик платит за то, чтобы его выслушали. Он желает оставить свой след, воспоминание о себе, неизменно надеясь на то, что этого следа окажется достаточно, чтобы тот укоренился и пророс чем-то значительным. Превратился в книгу. В ребенка. В наследника твоего сюжета, который унесет твое имя в будущее. Однако тот, кто слушает, наслушался подобных историй в избытке. Он сыт ими по горло. Он вежлив, но ему явно скучно. Его трудно чем-либо поразить. Тебе даются целых семь минут, чтобы воспарить, так сказать, орлом, однако предложенная тебе девочка поглядывает на часы, думая о том, чем бы перекусить в обеденный перерыв или как потратить заработанные денежки. А затем...
     Затем, извините, ваши семь минут истекли. Вот история вашей жизни, уложившаяся всего в два часа. То, как вы родились, как ваша мать стала зарабатывать на жизнь на заднем сиденье такси, - это всего лишь что-то вроде увертюры. Потеря девственности - кульминация первого акта. Зависимость от болеутоляющих таблеток - основа второго акта. Результаты вашей биопсии - откровение третьего акта. Лорен Бэколл прекрасно смотрелась бы в роли вашей бабушки, а Уильям Мейси - вашего отца. Режиссером мог бы быть Питер Джексон или Роман Полакски.
     Это - ваша жизнь, правда, слегка переработанная. Втиснутая в прокрустово ложе хорошего сценария. Истолкованная в соответствии с моделью успешного кассового кинохита. Поэтому неудивительно, что вы начинаете каждый следующий день своей жизни рассматривать с точки зрения нового сюжета. Музыка превращается для вас исключительно в звуковую дорожку. Процесс одевания становится выбором маскарадного костюма. Обычные разговоры становятся диалогами. Технология пересказа историй обретает роль языка, который помогает запомнить события жизни. Для понимания самих себя.
     Мы рассматриваем нашу жизнь в понятиях повествовательных условностей. Наши женитьбы становятся сиквелами. Наше детство - своего рода приквелом. Наши дети - побочными продуктами.
     Задумайтесь о том, как быстро люди каждый день начинают произносить фразы типа "забыл напрочь" или "совсем из головы вылетело". Или их воспоминания перескакивают как ускоренная перемотка магнитофонной ленты... Ускоренно, рывком возвращаются обратно... Мечты - как киноэпизоды... Список участников...
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Следующие семь минут стоят двадцать, тридцать или пятьдесят долларов. Вы платите за следующую попытку подсоединиться к огромному окружающему миру. За продажу своей истории. За то, чтобы несчастье обратить в большие деньги. Аванс за книгу или гонорар за право экранизации.
     Несколько лет назад крайне редко бывало, чтобы профессиональных слушателей привозили из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, селили их в отеле и платили деньги за то, чтобы они сидели и слушали других людей. Сейчас такие мероприятия устраиваются так часто, что их организаторам приходится усиленно скрести по всем своим сусекам, дабы найти помощника продюсера или заместителя редактора, который может выкроить уик-энд и слетать в Канзас-Сити, Беллингем или Нэшвилл.
     Вот это, например, конференция писателей Среднего Запада США. Или конференция писателей южной Калифорнии. Или конференция писателей штата Джорджия. Будучи перспективным писателем, вы платите за право доступа на нее, за бедж с вашим именем и за участие в главном банкете. На конференции проводятся семинары, лекции по литературному творчеству и маркетингу. Со стороны других писателей ощущаешь одновременно и соперничество, и товарищескую поддержку. Так сказать, коллеги по перу. Многие из них почти постоянно ходят с рукописями под мышкой. Ты дополнительно платишь деньги, деньга за пресловутые семь минут, чтобы на семь минут купить ухо профессионального слушателя. Покупаешь шанс продать свою историю и уйти с некоторой суммой денег и признанием интереса к тому, что ты сочинил. Билет экспериментальной лотереи. Возможность превратить кислые лимоны (выкидыш, пьяного водителя, медведя гризли) в лимонад.
     Солома, но солома, скрученная в золотую нить. Здесь, в огромном казино рассказчиков.
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Есть и другой способ, описанный выше. Банкетный зал отеля, полный людей, взахлеб повествующих о своих жутких прегрешениях. С тошнотворными подробностями живописующих, как они делали аборт. Как контрабандой провозили из Пакистана наркотики, запрятав пакетик в заднем проходе. Истории о том, как люди совершали бесчестные поступки, - прямая противоположность описанию героических подвигов. Истории о том, как они могут продавать даже самые постыдные поступки своей жизни - чтобы те помогли другим людям, которые учились бы на чужих ошибках. Чтобы не допустить повторения подобных кошмаров. Все они оказались здесь, дабы обрести искупление. Для них каждая завешенная шторкой кабинка становится исповедальней. Каждый кинопродюсер становится исповедником.
     Вот только ждут не Божьего суда. Ждут суждения рынка.
     Сегодня контракт на издание книги, пожалуй, стал заменой нимбу над головой. Нашим новым воздаянием за умение выжить, за мужество, за силу духа. Вместо благословения небес мы получаем деньги и внимание средств массовой информации.
     Кто знает, быть может, фильм с Джулией Роберте в главной роли поважнее, чем сама жизнь, и прекраснее, чем ангел и единственная жизнь вечная, которой мы удостаиваемся.
     Но подобное возможно при одном условии: если твоя жизнь, твоя история - нечто такое, что можно красиво упаковать, выставить на продажу и продать.
     С другой стороны, все это очень похоже на толпу, собравшуюся здесь месяц назад, когда выбирали участников телевизионного игрового шоу. Нужно было ответить на сложные вопросы. Или два месяца назад, когда здесь толкались продюсеры популярного дневного ток-шоу и искали тех, кто не прочь заняться стиркой грязного белья на национальном телевидении. Отцов и сыновей, у которых были одни и те же сексуальные партнерши. Матерей, подающих на своих детей иски в суд на выплату алиментов. Тех, кто собирается сделать операцию по перемене пола.
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Философ Мартин Хайдеггер заметил, что есть человеческие существа, имеющие обыкновение смотреть на мир как на постоянный источник и запас материалов, которые якобы ждут, не дождутся, когда же люди наконец их используют. Как сырье, которое ждет, когда его переработают в нечто более ценное. Деревья - в древесину. Животных - в мясо. Хайдеггер называл этот мир сырья, необработанных природных ресурсов, немецким словом Bestand - запас. По-видимому, неизбежно, что люди, не имеющие доступа к природному Bestand у - такому как нефтяные скважины или алмазные копи, обратятся к единственному, чем они обладают - к собственным жизням.
     Все больше и больше Bestandом нашей эпохи становится наша интеллектуальная собственность. Наши идеи. Истории наших жизней. Наш жизненный опыт. Трудности, которые нам приходилось преодолевать, или то, отчего мы получали удовольствие, - все эти сюжетные события вроде малоинтересной учебы, медового месяца или рака легких теперь могут быть оформлены самым привлекательным образом и проданы.
     Фокус, нацеленный на то, чтобы на тебя обратили внимание. Приняли к сведению.
     Хайдеггер сказал, что если вы рассматриваете мир как Bestand , это приводит к тому, что вы пользуетесь вещами, порабощаете вещи и людей, эксплуатируете их ради вашей собственной выгоды. Если помнить об этом, то разве возможно поработить самого себя?
     Мартин Хайдеггер также утверждает, что любое событие оформляется присутствием наблюдателя. Падающее в лесу дерево являет собой нечто совсем иное, если при этом присутствует человек. Он обращает внимание на детали, делает на них основной упор, чтобы затем превратить все это в материал роли для Джулии Робертс.
     Разве можно, пусть даже простым искажением событий для создания пущего эффекта, простым преувеличением их до той степени, что забывается истинная суть рассказа - вы забываете, кто вы такой , - эксплуатировать свою собственную жизнь ради создания истории, которая может стать достойным продажи товаром?
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Может быть, нам следовало ожидать этого, потому что все к тому шло?
     В 1960-е и 1970-е годы телевизионные кулинарные передачи побуждали представителей среднего класса тратить больше свободного времени и денег на еду и вино. От процесса поглощения пищи люди перешли к ее приготовлению. Ведомые такими экспертами, как Джулия Чайлд и Грэм Корр, мы все лихорадочно принялись скупать всевозможную кухонную утварь. В восьмидесятые, когда доступными стали видеомагнитофоны и проигрыватели компакт-дисков, мы были одержимы новым увлечением - им стала индустрия развлечений.
     Кино стало тем полем, где люди могли знакомиться и обсуждать самые разные темы, как в предыдущее десятилетие они обсуждали достоинства всяческих суфле и марочных вин. На смену Джулии Чайлд на телевизионном экране появились Джин Сискел и Роджер Эберт, которые принялись поучать нас новым премудростям. Индустрия развлечений стала следующим местом вложения излишков времени и денег.
     Вместо винтажа, купажа и букета мы начали обсуждать эффективность использования голоса за кадром, предыстории сюжета и развитие характеров персонажей.
     В 1990-е годы мы обратились к книгам. На смену Роджеру Эберту пришла Опра Уинфри.
     И все же по-настоящему огромная разница заключается в том, что пищу можно готовить дома. Снять фильм в домашних условиях невозможно. Но можно дома написать книгу. Или сценарий. А книга или сценарий могут превратиться в фильм.
     Сценарист Эндрю Кевин Уокер однажды сказал, что в Лос-Анджелесе любого человека от киносценария отделяет расстояние не более пятидесяти футов. Киносценарии стопками валяются в кузове автомобиля. На письменных столах на работе. На жестких дисках портативных компьютеров. Они находятся в постоянной готовности. Счастливый билет лотереи, гарантирующий Джек-пот. Не обналиченный чек.
     Впервые в истории возникли пять факторов, объясняющих столь оглушительный взрыв страсти к писательству. Строгого порядка таких факторов нет, и эти факторы следующие:
     • Свободное время
     • Технология
     • Материал
     • Образование
     • И отвращение
     Первый фактор представляется самым простым. У все большего числа людей появляется все больше свободного времени . Люди уходят на пенсию, да и живут теперь дольше. Наш образ жизни и отлаженная система социального обеспечения позволяют людям работать меньше, чем раньше. Кроме того, все большее число людей осознает значимость писательского ремесла - правда, исключительно в виде создания книг или сценариев, - все большее число людей пришло к пониманию того, что сочинительство, чтение и исследовательская работа или сбор материала перестали быть исключительно уделом и развлечением высоколобых интеллектуалов. Писательство уже не скромное симпатичное хобби. Оно становится добросовестным финансовым усилием, достойным затраченного времени и энергии. Если вы говорите кому-то, что пишете, то вам, как правило, задают вопрос: "Какие книги вы опубликовали?" Наше ожидание таково: сочинительство равняется деньгам. Во всяком случае, такое равенство применимо к хорошему сочинительству. Тем не менее практически невозможно пробудить к себе внимание без учета второго фактора:
     Технологии. На первых порах можно выложить свой текст в Интернет, сделать доступным для миллионов читателей во всем мире. Принтер и мини-типографии позволяют отпечатать любое необходимое количество экземпляров любой книги, Это доступно любому, кто желает потратить деньги на то, чтобы опубликовать себя. Любой, у кого под рукой найдется ксерокс и степлер, может опубликовать книгу. Никогда еще это не было так просто. Еще никогда в история человечества на книжном рынке не появлялось за один год такого количества книг, как теперь. Все они полны третьим фактором:
     Материал. Чем больше взрослеет людей, которым есть что вспомнить о своей прошлой жизни, тем больше они боятся утратить хотя бы крупицу воспоминаний. Все эти воспоминания. Их лучшие формулировки, истории, события, байки, способные вызвать безудержный смех у собравшихся за обеденным столом. Их наследие. Их жизнь. Достаточно первого прикосновения болезни Альцгеймера, и все это может кануть навсегда. Кроме того, если о наших лучших приключениях не написать, о них никто так и не узнает. Так что представляется правильным излить их окружающим, доверить бумаге. Оформление и приведение в порядок этих обломков кораблекрушения имеет смысл. Упаковать их в красивую, нарядную обертку и обмотать красивой ленточкой, завязав ее сверху изящным узлом. Первый том трехтомного комплекта в подарочной коробке станет вашей жизнью. Видеокассетой с самыми яркими избранными эпизодами вашего прошлого. Все собрано в одном месте, в том числе и объяснения того, зачем вы это сделали. Объяснения на тот случай, если кто-нибудь вас об этом спросит.
     Поблагодарим Господа Бога за фактор номер четыре:
     Образование. Потому что все мы знаем, как обращаться с клавиатурой компьютера. Знаем, как расставлять запятые... типа того. Пожалуй. У нас есть программа автоматической проверки орфографии. Мы не боимся сесть за письменный стол и взяться за сочинительство. Стивен Кинг довольно легко с этим справляется. Все эти книги. Вот, например, Ирвин Уэлш, он пишет такие забавные книжки. За письменным столом можно употреблять наркотики, и совершать преступления, и оставаться на свободе, и не растолстеть, и не заболеть. Потому что мы всю жизнь читаем книги. Мы просмотрели миллион фильмов. Фактически это часть нашей мотивации, этот фактор номер пять:
     Отвращение. В любой видеотеке найдется лишь пять-шесть приличных фильмов, остальные полное дерьмо. Да и большинство книг - Дерьмо с Большой Буквы. Мы-то можем написать лучше. Мы знаем все главные сюжеты. Все это уже было проанализировано Джозефом Кэмпбеллом, Джоном Гарднером, Э.Б. Уайтом. Вместо того чтобы тратить время и деньги на очередной дрянной фильм или книгу, не попытаться ли самому сделать нечто приличное? То есть, я хочу сказать, почему бы нет?
     Затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Ну хорошо, хорошо, мы, может быть, зашагали по дороге в направлении бездумных, зацикленных на самих себе жизней, где каждое событие ограничено словом и ракурсом кинокамеры. Каждый миг предстает в воображении через объектив той же кинокамеры. Каждая смешная или скорбная фраза занесена на бумагу для того, что быть проданной при первой же представившейся возможности.
     Это мир, о котором Сократ никогда не смог бы даже помыслить, мир, в котором экзаменатору предъявляют свою жизнь, но только средствами потенциального книжного и киноязыка.
     Где история не выступает в роли результата жизненного опыта.
     Теперь опыт необходим для того, чтобы вызвать к жизни историю.
     Вроде того, когда мы говорим: "Давайте скажем, что так оно и было".
     История - предназначенный для продажи продукт - становится важнее фактического, реального события.
     Существует одна опасность: мы можем всю жизнь торопиться, переживая событие за событием, чтобы максимально увеличить список жизненного опыта. Наш запас историй. И наша жажда новых историй может умалить осознание нами реального жизненного опыта. Точно так же, как мы забываем просмотренные нами многочисленные боевики и приключенческие фильмы. Человеческая химия не выносит стимулирования. Или же мы неосознанно защищаем себя, притворяясь, будто нас тут нет, выступая в роли стороннего "очевидца" или хроникера собственной жизни. Таким образом, мы никогда не испытываем никаких эмоций и реально не участвуем в событиях нашей жизни. Зато всегда рационально взвешиваем на весах, вычисляя, на сколько потянет такая история в звонкой монете.
     Еще одна опасность состоит в том, что такая поспешная цепочка событий может дать нам мнимое объяснение собственных возможностей. Если события происходят лишь затем, чтобы бросить нам вызов, чтобы испытать нас, и если мы переживаем их лишь для того, чтобы зафиксировать письменно и продать, то разве это значит, что мы действительно живем? Что обретаем зрелость? Или что мы умрем, испытывая смутное ощущение обмана, вызванного нашим писательским отпуском?
     Хорошо известны случаи, когда люди прикрываются "исследовательским опытом" лишь для того, чтобы оправдать совершенные ими проступки. Вайнона Райдер, пойманная на краже в магазине, заявила, что желала войти в образ воровки в будущем фильме. Пит Таунсенд объяснил свои заходы на педофилические порносайты тем, что якобы хочет написать книгу о собственном тяжелом детстве.
     Дарованная нам свобода слова уже начинает входить в противоречие с законом. Как можно реалистично описать персонажа с наклонностями насильника-садиста, если вы сами никого не изнасиловали? Как можно создавать увлекательные, остросюжетные книги и фильмы, если живешь скучной, размеренной жизнью?
     Законы, запрещающие ездить по тротуарам, чувствовать столкновение с человеческими телами, сбиваемыми капотом вашего автомобиля и вдребезги разбивающими ваше ветровое стекло, эти законы являются экономически репрессивными. Стоит всерьез задуматься над ними, и понимаешь, что ограничение доступа к фильмам о потребителях героина и прочих наркотиков есть не что иное, как ограничение свободы вашего ремесла . Невозможно писать достоверные книги о рабстве, если работорговля запрещена правительством.
     Все, что основано на "реальной истории", продается гораздо успешнее, чем продукт чистого вымысла.
     Но затем, извините, ваши семь минут истекли.
     Вообще-то это не такая уж и скверная новость.
     Писательские семинары отличает аспект, присущий речевой терапии: они дают возможность выговориться.
     Существует мысль о том, что литература - нечто вроде хорошо защищенной лаборатории, позволяющей исследовать самого себя и окружающий мир. В ней можно экспериментировать с персонажами, характерами и общественными структурами, примерять костюмы и социальные роли, чтобы попытаться понять, что г. з этого может получиться.
     Все нужное там уже имеется.
     Один позитивный аспект в этом есть. Наверное, это самое осознание и фиксирование реальности даст нам возможность прожить жизнь более интересно. Может быть, мы не повторим былых ошибок. Не будем жениться на алкоголичке. Избежим нежелательной беременности. Потому что теперь-то мы знаем, каким нудным и несимпатичным станет описываемый нами персонаж. Или женский образ, который никогда не будет воплощен на экране Джулией Роберте. Вместо того чтобы следовать в жизни образцам умных и храбрых, но нереальных, вымышленных героев, мы, может быть, станем жить умно и храбро, чтобы наши вымышленные герои брали пример с нас самих.
     Подчинить себе историю своего прошлого - зафиксировать ее, исчерпать до самого конца, - это умение может позволить нам войти в будущее и написать правильную историю. Вместо того чтобы позволить жизни просто идти своим чередом, мы сумели набросать сюжет своей собственный жизни. Мы обретем сноровку, которая понадобится нам, чтобы принять такую ответственность. Разовьем в себе способность воображать все более и более точные детали. Сможем более четко фокусировать внимание на том, что следует улучшить, усовершенствовать, отшлифовать.
     Вы хотите счастья? Хотите покоя? Хотите быть здоровым?
     Любой хороший писатель скажет вам так: "Хочешь быть счастливым, будь им". На что же это похоже? Как можно показать счастье - смутное, абстрактное понятие - при помощи написанного на бумаге слова? Не говорите, а покажите. Покажите мне "счастье".
     Таким образом, обретение писательского мастерства означает, что вы учитесь смотреть на себя и окружающий мир как на самый крупный план киноэкрана. Если не что-то другое, так хотя бы умение писать, быть может, заставит вас пристальнее присмотреться к окружающему миру, по-настоящему увидеть его, хотя бы для того, чтобы воспроизвести его на странице текста.
     Кто знает, вдруг, приложив еще немного усилий и рефлексии, вы сможете прожить тот вид истории жизни, которую захочет прочитать литературный агент.
     Или, может быть... может быть, весь этот процесс - всего лишь наша подготовка к чему-то большему? Если мы способны размышлять и знаем собственные жизни, то, возможно, сумеем не проспать будущее и сможем сами творить его. Кто знает, вдруг весь наш поток книг и фильмов - это путь человечества к осознанию собственной истории. Вариантов выбора. Всех прошлых попыток улучшить мир.
     Для этого у нас есть все: время, технология, жизненный опыт, образование и отвращение.
     Что было бы, если бы был снят фильм о войне и никто не пришел его смотреть?
     Если мы слишком ленивы, чтобы учиться истории нашей истории, то, может быть, нас научат сюжеты. Может быть, это наше "был там-то, делал то-то" убережет нас от провозглашения очередной войны? Если война не предусмотрена сюжетом, то стоит ли тогда беспокоиться? Если война "не сможет найти себе зрителей". Если мы поймем, что война намеренно проиграна на следующий же день после ее начала, то вряд ли кому-то взбредет в голову затеять новую. Войны не будет очень, очень долго.
     А после этого что будет, если автор предложит совершенно новую историю? Новый образ жизни, перед которым невозможно устоять и...
     Извините, но ваши семь минут истекли.
     
     Битва титанов
     
     Они прибывают сюда из-за гор, чтобы здесь умереть. Сегодня пятница, тринадцатое июня. Сегодняшней ночью будет полнолуние.
     Они прибывают сюда, раскрашенные и разукрашенные в пух и прах. Выкрашенные в поросячий цвет, щеголяя огромными свиными рылами - их мягкие розовые уши резко выделяются на фоне голубого неба. Они прибывают сюда, украшенные огромными желтыми бантами, сделанными из крашеной фанеры. Они прибывают сюда, выкрашенные в лазурный цвет, приняв обличье гигантских акул с огромными спинными плавниками. Или же выкрашенные в ядовито-зеленый цвет, в окружении крошечных раскосых инопланетян, столпившихся под серебряным блюдцем радара, и испуская цветные стробоскопические лучи.
     Они прибывают сюда, перекрашенные в черный цвет, со слепящими мигалками "скорой помощи". Или же выкрашенные в пятнистый коричневый камуфляж пустыни и разрисованные самодельными карикатурами, на которых боевые снаряды с ревом гоняются за восседающими на верблюдах арабами. Они прибывают сюда, и за ними тянется шлейф дыма для спецэффектов. Настоящие пушки, сваренные из труб и стреляющие черным порохом.
     Они прибывают сюда, щеголяя названиями вроде "Зеленый гангстер", или "Викинг", или "Бобровый патруль", из засушливых пшеничных городков, таких как Меса, или Чини, или Спраг. Числом всего восемнадцать, они прибывают сюда, чтобы здесь умереть. Умереть и родиться заново. Быть уничтоженными и спасенными, чтобы вновь вернуться сюда на следующий год.
     Сегодня они будут таранить и крушить друг друга, чтобы потом быть собранными по частям заново. То есть власть сегодня принадлежит жизни и смерти.
     Они прибывают сюда, чтобы принять участие в Великой Битве Комбайнов.
     Сюда - значит в Линд, штат Вашингтон. Население городка Линд составляет 426 человек, а сам он затерялся среди засушливых холмов восточной части штата Вашингтон. Город словно жмется к зерновым элеваторам компании "Юнион грэйк", которые выстроились вдоль железнодорожных путей Северной Берлингтонской ветки. Улицы пронумерованы - Первая, Вторая, Третья - и также тянутся вдоль железной дороги. Улицы, которые пересекают железнодорожное полотно, начинаются с улицы Н, если вы въезжаете в городок с запада. После нее идет улица И, затем Л. А вместе взятые они составляют слово НИЛЬСОН - это фамилия братьев Джеймса и Дутала, которые основали этот городок в 1888 году.
     Главный перекресток - пересечение улиц Второй и И - застроен двухэтажными конторами и магазинами. Самое внушительное сооружение центральной части городка - выцветший, в стиле арт-деко, розовый фасад Филипс-билдинг, здесь расположился кинотеатр "Эмпайр", который вот уже несколько десятилетий закрыт. Самое симпатичное здание - отделение банка Уитман, кирпичное, а его название золотыми буквами выведено на окнах. Здание по соседству - парикмахерский салон.
     На протяжении сотни миль во все стороны пейзаж, одинаково уныл - ковыль и перекати-поле за исключением тех мест, где земля распахана под пшеницу. Там дьяволы вертят пыльные вихри. Железнодорожная ветка соединяет зерновые элеваторы сельских городков вроде Линд и Одесса, Калотус, Ритцвилль и Уилбур. На северном краю Линда высятся бетонные развалины железнодорожной эстакады, которые впечатляют не меньше, чем римский акведук.
     Откуда пошло название Линд - неизвестно.
     На южной окраине городка раскинулось поле для проведения родео - ряды скамеек под тентом окружили с трех сторон пыльную арену. На гравийном паркинге вокруг помятых и изъеденных ржавчиной остовов участников минувших комбайновых битв лакомятся травой кролики.
     Комбайны - это огромные, нерасторопные машины, которые используются при жатве пшеницы. Каждый комбайн имеет по четыре колеса: два огромных, вровень с грудью, передних и два небольших, высотой по колено, задних. Передние колеса тянут машину, ведут ее вперед. Задние колеса - направляющие. Короче говоря, если кто-то сорвет вам задние колеса - можно полагаться на передние. Эти два передних колеса снабжены тормозами - каждое своим. Поэтому, если вам надо, скажем, повернуть вправо, вы блокируете правое колесо и катите только на левом. Чтобы повернуть влево, вы поступаете с точностью до наоборот.
     Впереди каждого комбайна есть широкий низкий ковш, так называемая жатка. Он чем-то напоминает ковш бульдозера, только шире, ниже и сделан из листового металла. Он загребает пшеницу. Поступая из жатки, пшеница просеивается, обмолачивается и высыпается в грузовик. Водитель сидит наверху, на высоте шести футов над землей, рядом с двигателем. На вид, если учесть формы и размеры машины, это примерно то же самое, что восседать на стальном слоне.
     Здесь же самое главное - поддеть своей жаткой шины другого парня. Или сорвать его жатку. Или искромсать его ремни передачи. Вот почему в прошлые годы участники начали заполнять свои ковши бетоном, или наваривали на них по нескольку слоев боевой брони, или же, наоборот, срезали жатку, чтобы другим было труднее их подцепить.
     Теперь эти уловки запрещены правилами. Огромное количество правил поменялось после того, как Фрэнк Брен переехал в 1999 году собственного отца, сломав ему ногу и придавив огромным передним колесом. После этого случая Майк Брен ходит прихрамывая.
     В этом году Фрэнк восседает в кабине номера 16, размалеванного в ядовито-желтый цвет и украшенного американским флагом и огромным, вырезанным из фанеры желтым бантом. Имя его боевого слона "Американский дух" или "Желтая лента".
     - Стоит сесть за руль, как ощущаешь прилив адреналина, - говорит Фрэнк. - Это, конечно, не то что секс, но очень похоже. Просто упиваешься звуком покореженного металла.
     Остальное время года Фрэнк крутит баранку грузовика-зерновоза. Выращивание пшеницы в засушливых краях означает, что здесь нет ирригации, а значит, с деньгами тоже не густо. В восьмидесятые годы отцы города пытались найти способы, чтобы привлечь капитал для празднования столетия Линда. По словам Марка Шестера, водителя под номером 11, которой сидит за рулем "Масси-Супер" 1965 года выпуска, выкрашенного в зеленый цвет и нареченного "Черепахой": "Все это дело затеял Билл Лумис, владелец машинного парка. Он раздал ребятам старые комбайны. Продал за гроши. Обменял их. Продал, обменял - не в этом дело, главное - он им помог. И парни постарались на славу, так что потом уже не могли остановиться".
     И бот теперь в пятнадцатый раз сюда приедут около трех тысяч человек и заплатят по десять баксов с носа, чтобы поглазеть, как Шестер в течение четырех часов будет вновь и вновь таранить своим комбайном семнадцать других, пока кто-то один не выйдет победителем из этого побоища.
     Правила таковы: ваша жатка должна быть поднята над землей по крайней мере на шестнадцать дюймов. Разрешается иметь лишь пять галлонов топлива, и ваш топливный бак должен быть надежно защищен и находиться внутри бункера для пшеницы в самом центре вашего комбайна. Можно использовать до десяти штук углового проката для усиления конструкции. С кабины необходимо убрать стекло. Запрещается также для устойчивости наполнять шины гипсом или цементом. Сам участник должен быть не моложе восемнадцати лет, он обязан пользоваться шлемом и ремнем безопасности. А вашему комбайну должно быть никак не меньше четверти века. А еще за участие надо внести взнос в размере пятидесяти долларов.
     Судьи дают каждому участнику красный флажок - его надо сохранить до конца сражения.
     - Стоит уронить флажок - и все, ваша песенка спета, - говорит восемнадцатилетний Джаред Дэвис, водитель под номером 15, восседающий за рулем модели "Маккормик-151". - Если ваш комбайн ломается и у него из строя выходит мотор, так что вы не в состоянии сдвинуться с места, они дают вам какое-то время на то, чтобы сбросить флаг, и тогда вы выходите из игры.
     На заднем конце его комбайна нарисована карикатура - мышь, пытающаяся поймать птичку. Номер 15 носит имя "Микки-Маус".
     - Только не подумайте, что мы чокнутые. Мы все здесь совершенно нормальные люди, - говорит Дэвис, - просто нам хочется немного оттянуться. Мы простые рабочие парни. И надо когда-то выпустить пар, вот мы и тараним этот металлолом.
     Несмотря на строгие правила, выпить не возбраняется, Вот что говорит по этому поводу Дэвис, пропустив банку "корса":
     - Раз стоишь на ногах, значит, можешь сесть и за руль.
     На поросшей травой площадке позади арены - Майк Хардунг, уже третий год, подряд, управляя своим железным конем по имени "Зеленый гангстер" - комбайном "Джон Дир 7700" 1973 года выпуска.
     - Жена в таких случаях ужасно за меня волнуется, но я и без того любитель отмочить что-нибудь сумасшедшее, - говорит Хардунг. - Например, я люблю принимать участие в гонках на газонокосилках, когда сидишь на ней верхом. И это вам не пустяк какой-нибудь. Это соревнования, которые проводит Северо-Восточная ассоциация гонок на газонокосилках. Мы там развиваем скорость до сорока миль в час - сидя верхом на газонокосилках.
     Что касается побоища на комбайнах, когда вы, сидя высоко над землей, пытаетесь протаранить железным мамонтом своего собрата, то дело, по словам Хардунга, обстоит примерно так:
     - На поле царит полная неразбериха. Никогда не знаешь толком, на кого прешь. Главное, высмотреть слабое место, например, корму комбайна или шины. И тогда полдела сделано, главное - идти напролом вперед и добить противника. Это в моем духе.
     Указывая на ремни передачи, которые соединяют мотор и переднюю ось, Хардунг говорит:
     - Главное - защищать передачу, чтобы никто не смог подобраться к ней. Стоит порваться ремню, и Еам хана. Некоторые комбайны снабжены гидростатическим приводом, у них нет коробки передач, - добавляет Хардунг, - поэтому чем сильнее жмешь на рычаг, тем быстрее машина прет вперед. У других комбайнов ручная передача. Водители таких машин дают клятвы, сжимая в руках рычаг скоростей. Другие клянутся тем, что перед соревнованием не брали в рот ни капли. То есть у каждого своя стратегия. Я просто выезжаю вперед, - говорит Хардунг, - и стараюсь оценить обстановку. Атакую самых деловых. Мелюзгу оставляю в покое - если только, конечно, они первыми не попрут на меня. Сам увидишь, как летят шины. Порой мы сталкиваемся с такой силой, что отваливаются жатки или задние щитки. Пару лет назад, помнится, одного парня завалили набок.
     Чтобы устранять поломки во время передышек, Хардунг и его ремонтная бригада привезли для "Зеленого гангстера" несколько ящиков запчастей и всякой всячины, что может понадобиться в такой ситуации. Задние щитки для комбайна. Оси. Шины. Колеса. Сварочный аппарат. Краны. Точильные станки. А еще пиво.
     - Если дела на ферме пойдут туго, - говорит Хардунг, - я приведу сюда мои собственные комбайны.
     Когда его спрашиваешь, кого из соперников он больше всего опасается, Хардунг указывает на огромный комбайн, выкрашенный в голубой цвет, со спинным плавником, вырастающим из крыши кабины. У этого монстра огромные белые зубы и тряпичный, словно наполовину съеденный манекен, который свешивается из нарисованной на жатке пасти. Впереди огромными черными буквами выведено "Джош".
     - Мне главное - остерегаться "Челюстей", - говорит Хардунг. - Это настоящий великан, потому что предназначен для холмистой местности, и у него внутри будет побольше железа. И еще литые колеса. Такого просто так не пробьешь.
     Джо Кнодел - водитель-новичок, ему всего восемнадцать. Начиная с четырнадцати лет, он и его приятель Мэтт Миллер привозили и ремонтировали "Челюсти", комбайн марки "Джон Дир 6602", но за руль во время сражений садились их отцы. Первые два года они возвращались домой победителями. В прошлом году им крупно не повезло - их великан замер на месте с разорванной передней шиной, и это когда им оставалось добить всего троих соперников.
     - В принципе, как ни старайся, защитить себя практически невозможно, - говорит Кнодел. - Главное - быть осмотрительным и не дать другим зажать тебя, чтобы никто не пристроился тебе в хвост, потому что потом ему ничего не стоит раскромсать твои шины. Я всегда стараюсь держаться чуть поодаль и побольше двигаться, потому что в противном случае мне крышка.
     Первым делом я пытаюсь посадить их в грязь. Пру на них сзади тараном, пытаясь сбить задние колеса. Стоит сесть в грязь, и ни о какой скорости говорить уже не приходится. Можно сказать, половина возможностей упущена. Если же вообще потерять шину, то задница вашей машины будет пахать по земле. Иногда случается потерять обода, и тогда корма будет просто тащиться волоком.
     Эх, не терпится мне ввязаться в это дело, - сообщает Кнодел. - Я, можно сказать, всю жизнь спал и видел этот день. И вот он, черт возьми, настал! И я места себе не нахожу от волнения. Прошлой ночью я даже не мог уснуть, так и проворочался до самого утра. Не помню, чтобы я пропустил хотя бы одно сражение, - добавляет он. - У нас дома подготовка обычно идет полным ходом. Мы всегда приезжаем сюда на родео и на комбайновые бои. Сегодня моя мечта станет явью - ведь я наконец смогу сам сесть за баранку. А если повезет выиграть раунд, то еще и получу триста баксов. За второе место дают двести, за третье - сто. Если же выиграть все бои, увезешь с собою тысячу. А это уже приличные деньги.
     Страховка здесь не предусмотрена, - добавляет Кнодел. - Мы ничего не подписываем, что у многих просто в голове не укладывается. Люди полагают, что нас наверняка заставляют подписывать какую-нибудь бумагу, в которой говорится, что если кто-то пострадает, то устроители не несут ответственности, но на самом деле мы ничего такого не подписываем. Мы собираемся здесь - все до одного! - чтобы оторваться по полной. И потому понимаем, чем при этом рискуем.
     Трибуны постепенно заполняются народом. К паркингу тянется вереница автомобилей и грузовиков. Поливальная машина орошает арену родео водой.
     В самом начале соревнований комбайны выезжают на поле и выстраиваются двумя рядами. Пока они ждут, зрители на трибунах встают. Бета ни Томпсон, королева родео последних трех лет, выезжает верхом в наряде, украшенном красно-бело-голубыми блестками, и с американским флагом в руках. Она пускается в галоп вокруг комбайнов, с каждым кругом набирая скорость. Бетани Томпсон несется все быстрей и быстрей, флаг в ее руках гордо реет на ветру. Водители встают и, положа правую руку на сердце, вместе с тремя тысячами зрителей приносят присягу верности флагу. Те, кто приехал сюда из больших городов, обычно получают пинок под зад за то, что забывают при этом снять шляпу.
     Сражение состоит из четырех раундов. Первый, отборочный, для водителей, которые уже раньше принимали участие в поединках, второй - для новичков, третий - вновь для опытных водителей; четвертый начинается с утешительных боев для тех проигравших, чьи машины еще на ходу; после них выходят победители предыдущих трех и все те, кто еще способен передвигаться, и тогда начинается побоище не на жизнь, а на смерть.
     После присяги судья зачитывает посвящение, написанное водителем Кейси Нилсоном и командой комбайна под номером 9, модели "Маккормик-503" 1972 года выпуска, над кабиной которого красно-синими лучами бьет в глаза вращающаяся мигалка от машины "скорой помощи". У Иилсона на голове курчавый парик в стиле "афро". Это его талисман, без него он никогда не садится за руль. Отсюда его прозвище - Африканец. Свою машину он окрестил "Громовержец".
     Из громкоговорителей доносится:
     - Команда комбайна Торговой компании города Одесса хочет поблагодарить представителей местной пожарной команды за их преданность делу и самоотверженный труд. Если бы не вы, многие из нас не смогли бы принять участие в сегодняшнем соревновании.
     Все комбайны, за исключением шести, покидают арену, и первый раунд начинается.
     - Господи, помоги нам, чтобы сегодняшнее сражение удалось на славу и чтобы никто не пострадал! - доносится из громкоговорителя голос судьи.
     Буквально в первые мгновения "Черепаха" Марка Шестера теряет заднюю шину, "Зеленый гангстер" и "Фабрика монстров" - задние жатки. "Боевая машина", "Серебряная пуля" и "Бобровый патруль" гоняются друг за другом, только грязь летит во все стороны. Моторы ревут вовсю, и все дышат выхлопными газами. У "Зеленого гангстера" лопается передняя шина. У "Фабрики монстров" - задняя, и водитель, Джастин Миллер, похоже, оказался в нелегкой ситуации - он замер на месте и нырнул в машинное отделение комбайна. "Серебряная пуля" застряла посреди арены как вкопанная - судья объявляет, что она выходит из состязаний, и водитель Майк Лонгмайер роняет свой красный флажок.
     У "Бобрового патруля" начисто сорвано заднее колесо, затем задняя ось, но он упорно отказывается сдаваться и тащится вперед на одних передних колесах. Неожиданно его таранит в зад "Красная молния". У "Зеленого гангстера" лопается кожух двигателя, и оттуда начинает клубами валить дым. У "Красной молнии" загорается двигатель. "Фабрика монстров" неожиданно оживает, и Миллер вновь занимает свое место за баранкой. "Бобровый патруль" продолжает ползти по полю. "Фабрика монстров" срывает заднюю часть "Черепахи". Откуда-то с крыши "Зеленого гангстера" падает баклажка пива. У "Черепахи" отваливается задняя ось. Миллер тем временем вновь застрял на одном месте. Судьи удаляют "Черепаху" с арены, и Шестер роняет свой красный флажок. "Фабрика монстров" не в состоянии сражаться дальше, и таким образом победителем становится "Зеленый гангстер".
     На ремонтной площадке команда механиков окружает "Фабрику". Слышно, как стучат молотки, как трещит покореженный металл. Во все стороны летят искры от сварки.
     - Мне все равно, кто выйдет победителем, главное - чтобы продержаться как можно дольше и биться, покуда хватает сил, - говорит Миллер, которому еще остается утешительный раунд. Рассказывая о том, как лучше наносить удары, он замечает: - Я использую тормоза. На этих комбайнах с каждой стороны имеется отдельный тормоз, поэтому если их заблокировать, то можно вертеться на одном месте и таким образом задействовать для удара один из концов жатки. Он будет вращаться раз в пять-шесть быстрее самого комбайна, и поэтому - если кого-то задеть, удар получается такой мощный, что из строя выходит практически вся машина. То есть размахиваешь своей жаткой, как ветряной мельницей. Так запросто можно вспороть шину. Или вообще сорвать колесо. Жатка делает этак двадцать - двадцать пять миль в час. И тогда комбайн чуть ли не взлетает! То есть его задница прямо-таки взмывает над землей фута на два, не меньше, ей-богу!
     В перерывах между сражениями на арену выкатывают погрузчик и грузовик, чтобы убрать с поля боя останки поверженных гигантов - сорванные железные уголки и покореженные жатки. Королева родео Бетани Томпсон бросает в толпу зрителей футболки. Пиво течет рекой.
     А на другом конце арены начинающие водители вроде Дэвиса и Кнодела - почти все как один только-только со школьной скамьи, кроме Гэрри Биттика, сидящего за рулем "Танка", - выстраиваются в ряд для предстоящего раунда.
     В течение минуты Джефф Йербич и его "Джек-Потрошитель" выходят из игры - лопнули обе задние шины. "Маленькие зеленые человечки" таранят "Танк" - последний накренился так сильно, что кажется, вот-вот перевернется. "Челюсти" теряют заднее колесо. У "Микки-Мауса" жатка сплющена в лепешку, словно она сделана из фольги. "Танк" замирает на месте и роняет красный флажок. "Челюсти" по кругу гоняются за "Маленькими зелеными человечками". Кноделу удалось вогнать свою жатку в передние шины "Микки-Мауса" и вспороть их. "Микки-Маус" замирает на месте, но "Челюсти" продолжают крушить его до тех пор, пока судьи не велят проигравшему бросить красный флажок. "Челюсти" теряют одну заднюю шину, но продолжают с завидным упорством ползти вперед. "Викинг" уже испустил дух. "Танк" потерял в бою жатку. Время на исходе, и на арене в боеспособном состоянии остаются только "Челюсти" и "Маленькие зеленые человечки".
     На ремонтной площадке Биттик приходит в себя после того, как на него едва не опрокинулись все пять тонн "Танка", выступающего под номером 5. В свои сорок семь лет он слегка староват для того, чтобы принимать участие в боях новичков. Предполагалось, что за руль сядет его сын Коди, которому для этого пришлось просить у армейского начальства отпуск, - но не срослось, отпуск к моменту соревнований истек. Вместо этого Коди прислал армейские флаги - 82-й военно-воздушной дивизии и флаг американских вооруженных сил, и теперь они гордо реют над "Харвестером" его отца, выкрашенным в коричневый пустынный камуфляж и украшенным карикатурами восседающих на верблюдах арабов, за которыми гоняются крылатые ракеты.
     - На меня тараном перли все кому не лень, причем одновременно со всех сторон, - говорит Биттик. - Чему удивляться, если задница моей машины задралась вверх, жатка перекосилась, и я в конце концов вышел из игры. Недолго было и перевернуться. Сердце колотилось как бешеное, - добавляет он. - Не будь ремней безопасности, я бы точно катапультировался из сиденья.
     Для новичков Дзвиса и Кнодела сражение было чем-то вроде катания на ярмарочной карусели.
     - Классно! В моей жизни такого еще пи разу не было! - восклицает Дэвис, держа в руках банку пива, пока его ремонтная бригада готовит "Микки-Маус" к утешительному раунду. - Я обязательно должен снова выйти на поле. Я им еще покажу, на что способен, - пусть даже только потехи ради.
     Кноделу и его "Челюстям" победа далась нелегко.
     - Все оказалось не так просто, как я ожидал, - признается он. - Вот уж не думал, что придется так сосредоточиться, крутя баранку. Пока сидел в кабине, аж весь взмок от пота.
     Кнодел, один из немногих водителей, кто не пьет ни пива, ни водки, рассказывает, что испытываешь, сидя там, наверху, в кабине комбайна, когда вокруг только пыль да одобрительные выкрики зрителей.
     - Собственно говоря, там ни черта не видишь. Как орет толпа, я тоже не слышал. Ничего, кроме рева собственного мотора. От него у меня стоял такой звон в ушах, что я даже не понял, когда он заглох. Адреналина в крови было столько, что я все еще высматривал, не идет ли кто на меня тараном. Я только тогда врубился, что мой двигатель вновь заработал, когда оглянулся и увидел, что лопасти опять крутятся. И тогда я рванул напролом.
     В третьем раунде комбайны начинают сражение, встав друг к другу задом и глядя в разные стороны наподобие спиц гигантского колеса. Это вторая команда опытных водителей. "Громовержец" вспарывает задние шины "Славным парням". "Поросячий экспресс" срезает задницу "Боевой машины". "Славные парни" крушат "Американский дух", разносят вдребезги заднюю ось. "Поросячий экспресс" теряет заднюю ось и приводной механизм. "Американский дух" зарывается носом в землю и роняет флаг, превращаясь в мертвую груду железа. "Поросячий экспресс" таранит своей жаткой корму "Громовержца". "Боевая машина" замерла на месте - кожух ее мотора взрезан и дымится, ко спустя пару секунд Чет Баузрмейстер вновь возвращает его к жизни. "Поросячий экспресс" зажат между "Славными парнями" и "Боевой машиной". "Славные парни" теряют обе задние шины, однако не желают сдаваться и ползут дальше на голых ободах. "Боевая машина" в очередной раз испускает дух. "Славные парни" сзади таранят "Поросячий экспресс", сминая в лепешку его розовую задницу. "Славные парни" вступают в бой, тараня "Боевую машину". "Поросячий экспресс" испускает дух. "Громовержец" повержен. "Славные парни" кругами толкают перед собой "Боевую машину" до тех пор, пока Бауэрмайстер не роняет флажок. Победителем из схватки титанов выходит Кайл Кордилл, водитель "Славных парней".
     На ремонтной площадке и победители, и побежденные пытаются наспех залатать нанесенные их железным ело- нам раны - никто не хочет упустить заключительный раунд. Сварочные электроды, ацетиленовые горелки, точильные станки - от всей этой техники в сухую траву летят искры, и народ тс там, то здесь пытается тушить возгорания, выливая на языки пламени пиво. На решетке барбекю жарятся хот-доги и гамбургеры. Вокруг комбайнов, балансирующих на домкратах, бродят дети и собаки.
     Рядом с номером 17, "Маленькими зелеными человечками", стоит группа девчонок, каждая с банкой пива в руке, и каждая строит глазки водителю Кевину Кокрейну.
     Вот что по этому поводу говорит сам двадцатилетний Кокрейн:
     - Да, у нас есть свои фанатки. Не думаю, что они из Линда, скорее всего из других городков. Эти девчонки таскаются за нами хвостом от соревнования к соревнованию. Но такое бывает не часто, потому что комбайновые бои проводятся всего дважды в год.
     Кокрейн посматривает на девчонок - одна из них отходит от своих товарок и направляется в его сторону.
     - Какие они, эти фанатки? Прежде всего они все деревенские и одеты соответственно - ковбойские сапоги и все такое прочее. Или же это закос под деревенских в отличие от Мег. - Кокрейн кивает в сторону той, что направляется в нашу сторону. Ее зовут Мег Уилле. Когда мы спрашиваем ее, почему нет водителей-женщин, она говорит:
     - Потому что здесь у мужиков все схвачено. А Джош получил хороший пинок под задницу.
     - Когда-то были и женщины-водители.
     - Одна-единственная. Да и та сто лет назад, - возражает Уилле, чей брат состоит в ремонтной бригаде номера 14 под названием "Бобровый патруль". - Женщины потому не садятся за руль, потому что здесь все схвачено. И я не собираюсь рисковать своей задницей, участвуя здесь. К черту эти ваши идиотские бои. Я лучше напьюсь и обслужу всех местных парней, у кого хорошо стоит, чем сяду за руль этой колымаги... Эй, не вздумай!
     Кокрейн запрокидывает банку.
     - Если перед этим делом не выпить, начинается мандраж. Стоит сюда приехать, как нервишки сразу сдают. Так что надо как-то себя успокоить.
     Перед утешительным раундом судьи проходят по ремонтной площадке, говоря народу, что время истекло и что полчаса на ремонт было более чем предостаточно. Пока что только "Микки-Маус" и "Фабрика монстров" способны продолжить сражение и уже замерли в боевой готовности на арене. Солнце село за горизонт, буквально на глазах темнеет.
     - На ринге должно быть девять комбайнов, - объявляют в громкоговоритель судьи. - Пока готовы только два. Нам нужно еще семь.
     На арену выбегает Фрэнк Брен, водитель "Американского духа", - весь в машинном масле, поту и запекшейся крови.
     - Мы не успеваем, - говорит он судьям, - нам еще надо поменять гидравлику!
     Судья зачитывает список тех, кому предстоит выйти на арену.
     - Только не надо растягивать отведенное вам время, - говорит он. - И еще: не пытайтесь давить на судей.
     "Громовержец" выползает на арену на плоских задних шинах. За ним, кряхтя, следует "Красная молния". Следом ковыляет "Серебряная пуля". Заключительный раунд начинается. "Красная молния" таранит "Громовержца", и от удара во все стороны летят искры. "Серебряная пуля" пытается подцепить жаткой передние колеса "Фабрики монстров". "Громовержец" теряет заднюю ось. "Микки-Маус" лишается заднего колеса. "Фабрика монстров" тараном идет на "Красную молнию". "Громовержец" сцепился с "Фабрикой монстров" жатками, причем с такой силой, что задние части обеих машин подскакивают в воздух фута на три. "Микки-Маус" врезается в "Красную молнию", отчего ему удается сорвать ей оба задних колеса, и Дэвис роняет свой флажок. Он, развалясь, сидит в кабине комбайна, устремив взгляд в темное ночное небо. "Громовержец" ползет по полю, роняя за собой болты и прочие железки. "Серебряная пуля" и "Фабрика монстров" таранят "Красную молнию" с таким остервенением, что той ничего не остается, как испустить дух. После чего "Фабрика монстров" тоже роняет флаг.
     Мы ждем, когда команда техников уберете поля остатки побоища, чтобы победители могли сойтись в заключительном поединке; Томпсон тем временем кидает в зрителей футболки. Над стадионом всплывает огромная оранжевая луна. Кажется, будто она замирает на месте, зацепившись за горизонт.
     Победители трех предыдущих раундов и те комбайны, что еще на ходу, выезжают на поле. Уже совсем стемнело, и поэтому красные флажки рядом с водителями кажутся на фоне дыма и пыли черными силуэтами. У "Боевой машины" несправен радиатор, отчего небольшой комбайн марки "Масси-510" окутан облаком белого пара. Двигатели всех восьми комбайнов ревут, и начинается заключительный раунд.
     "Маленькие зеленые человечки" сразу же теряют корму и одиноко оседают в углу арены. "Челюсти" таранят зад "Бобровому патрулю", мгновение - и тот мертв. "Боевая машина" носится вокруг арены, а вслед за ней из радиатора тянется белый шлейф пара. Рядом с ареной по берлингтонской ветке грохочет товарняк, и на несколько секунд его резкий свисток заглушает скрежет побоища. Вот уже "Челюсти" не могут сдвинуться с места, зацепившись жаткой за мертвый зад "Бобрового патруля". "Поросячий экспресс" врезается в корму "Маленьких зеленых человечков". "Черепаха" осторожничает - ока замерла, упершись задними колесами в ограду арены: понятное дело, кто из соперников рискнет идти на нее тараном, не столкнув ее при этом на переполненные трибуны. "Поросячий экспресс", похоже, испустил дух. "Черепаха" решается выйти из отсидки и полным ходом движется на "Громовержца", у которого теперь отсутствует задняя ось. Чуть поодаль "Маленькие зеленые человечки" застыли на месте мертвые. Лишь серебряный радар Кокрейна продолжает вращаться.
     Осторожничая у края арены, "Черепаха" вряд ли может рассчитывать на зрительские симпатии.
     - Некоторые говорят, что я, мол, перестраховщик, - говорит ее водитель, Шестер. - Мол, я нарочно избегаю контакта. Я же предпочитаю сравнивать себя с Мухаммедом Али. Вспомните его тактику - я повисну на канате, и можете дубасить меня, сколько вам угодно. Потому что мне не больно. Но стоит только противнику невзначай подставить мне свое слабое место, как я тотчас загоню его в угол. Тактика, испытанная временем.
     Для Шестера, который представляет девятый законодательный округ в Палате представителей штата Вашингтон, участие в соревнованиях - часть избирательной кампании. Он планирует выдвинуть свою кандидатуру в Сенат.
     - Когда заседаешь в Конгрессе, всегда найдутся желающие тебя поддеть, - говорит он. - Надеюсь, что только потехи ради. Особенно если вы - победитель прошлогодних боев. Я и есть тот самый победитель, значит, всем хочется меня достать. Ну а так как я в придачу еще и конгрессмен, то меня хочется достать вдвойне.
     "Фабрика монстров" выползла наконец на середину арену, пыхтя паром и рассыпая снопы искр. "Черепаха" отползает в сторону, прикрываясь сзади надежным щитом зрительских трибун.
     "Громовержец" роняет флаг. "Маленькие зеленые человечки" таранят "Черепаху", заставляя ее отползти почти вплотную к трибунам. "Фабрика монстров" тоже таранит "Черепаху"; тем временем выбывшие из боя комбайны замерли на месте - груды мертвого железа посреди заполненной паром и дымом арены. "Черепаха" пытается увернуться и в конечном итоге оказывается зажата между "Славными парнями", "Зеленым гангстером" и "Фабрикой монстров". "Боевая машина" замерла на месте, лишь пар по-прежнему валит клубами из поврежденного радиатора. "Черепахе" удается вырваться, в результате чего три ее соперника сталкиваются лбами. Жатка на "Фабрике монстров" по-прежнему как новая, зато задняя часть машины практически отсутствует, отчего комбайном невозможно управлять. В воздухе стоит запах перегретой тормозной жидкости. "Фабрика монстров" останавливается, а ее водитель, Миллер, согнулся, пытаясь вновь завести двигатель. С "Зеленого гангстера" отваливается жатка, и Хардунг выходит из соревнования. "Черепаха" по-прежнему жмется к трибунам. "Славные парни" практически неуправляемы.
     Время подходит к концу, объявляют судьи. Деньги за первое и второе место поделили между собой "Зеленый гангстер" и "Черепаха". "Славным париям" достается третье.
     К десяти вечера все позади, если не считать всеобщей попойки. Ковбойские сапоги, поднимая пыль, направляются к парковке. Звуки музыки кантри смешиваются с ритмами хип-хопа. Постепенно ночной воздух становится розовым от тысяч хвостовых и тормозных фар - это автомобили постепенно выруливают в сторону хайвэя.
     - Найдите нас ближе к полуночи или где-то в час ночи и тогда увидите, какие мы знаменитости, - говорят Терри Хардинг и команда "Красной молнии".
     Кевин Кокрейн вернется к себе в университет штата Вашингтон, где изучает сельское хозяйство.
     Фрэнк Брен снова сядет за баранку зерновоза.
     Марк Шестер, вне всякого сомнения, останется в законодательном собрании штата еше на один срок, А брошенные на произвол судьбы комбайны - "Красная молния", "Челюсти", "Бобровый патруль", "Апельсиновый сок" - останутся ждать своего часа, пока не настанет момент вновь привести их в боевую форму, чтобы потом покорежить или смять в лепешку, чтобы затем опять покорежить или смять в лепешку, снова и снова, каждый год.
     Именно это сводит мужчин из округа Адаме воедино - фермеров, которые теперь все чаще работают в городах. Рвутся семейные нити. Парни чьи совместные школьные годы уходят все дальше и дальше в прошлое. Но нынешний расклад таков: вместе работать и вместе снимать напряжение. Страдать и ликовать. И снова собираться вместе.
     До следующего года все кончено. Если не считать завтрашнего парада. Да, еще родео и барбекю. А еще рассказов и синяков.
     - Завтра они едва смогут передвигать ноги, - говорит организатор комбайновых боев Кэрол Келли. - У них будут болеть руки и плечи. И шеи будут как деревянные, и они даже не смогут повернуть головы. Конечно, они получают травмы, - добавляет она. - А если кто-то попытается заверить вас в обратном, то они просто лгут, чтобы вы подумали, какие они крутые парни.
     
     Моя собачья жизнь
     
     Лица, с которыми встречаешься взглядом, искажаются ухмылками. Верхняя губа приподнимается, обнажая зубы. Кажется, будто все лицо превращается исключительно в нос и глаза. Какой-то белобрысый мальчишка, нечто вроде современного Гекльберри Финна, увязывается за нами. Шлепает нам по ногам и кричит:
     - Я вижу твою ШЕЮ! Эй ты, засранец! Я вижу твою шею сзади!..
     Какой-то мужчина поворачивается к женщине и говорит:
     - Боже, такое возможно только в Сиэтле!.. Другой средних лет мужчина громко заявляет:
     - Этот город сделался слишком уж либеральным... Юноша со скейтбордом под мышкой комментирует:
     - Думаешь, круто смотришься? Вот уж нет. Отстойно ты смотришься. Как полный мудак!..
     Спешу заверить, что внешняя привлекательность здесь ни при чем.
     Будучи белым человеком, вы можете прожить всю свою жизнь и ни разу на собственной шкуре не почувствовать, что значит быть не таким, как все. Вам не понять, что значит войти в ювелирный магазин, который видит только твою черную кожу. Вам не понять, что значит войти в бар, который видит только вашу высокую грудь. Быть белым - значит быть чем-то вроде обоев. Вы не привлекаете к себе внимания ни доброго, ни худого. Но все-таки что это значит - жить, привлекая к себе внимание? Когда окружающие без всякого стеснения таращатся на вас. Делают о вас свои выводы. Переносят на вас ту или иную частицу самих себя. Действительно, как это? Что, если рискнуть - хотя бы на день?
     Самое худшее в писательстве - это страх провести вело жизнь за клавиатурой компьютера. Чтобы в свой смертный час ты понял, что прожил не реальную, а бумажную, воображаемую жизнь, а твои единственные приключения - вымышленные, и пока мир воевал и целовался, ты сидел в темной комнате, мастурбировал и зарабатывал деньги.
     Поэтому мы с подругой решили взять напрокат костюмы. Я выбрал себе костюм пятнистого, улыбающегося далматинца. Она - бурого танцующего медведя. Костюмы без всяких признаков пола. Просто забавные меховые костюмы. Они скрывали руки и ноги, а огромные головы из папье-маше полностью прятали от окружающих наши лица. Понять, кто скрыт под костюмом и маской, было невозможно. Выражения лиц, мимика, жесты были недоступны взгляду. Просто собака и медведь, разгуливающие по центральным улицам Сиэтла, заходят себе в магазины, любуются достопримечательностями.
     Отчасти я знал, чего следует ожидать. Каждый год в декабре Международное какофоническое общество устраивает мероприятие под названием "Буйство Санта Клаусов", когда сотни людей, наряженных в костюмы Санта Клаусов, приезжают в тот или иной город. Здесь нет ни белых, ни черных. Нет стариков или юношей. Нет мужчин или женщин. Все вместе они представляют собой море красного бархата и белых бород, бушующее на городских улицах. Оно пьет, горланит песни и сводит полицию с ума.
     На последнем таком "Буйстве" полицейские детективы встретили орду Санта Клаусов прямо в аэропорту Портленда и, согнав их вместе под угрозой оружия и баллончиков со слезоточивым газом, заявили: "Что бы вы там ни запланировали, город Портленд, штат Орегон, не станет равнодушно смотреть на то, как вы будете сжигать чучело Санта Клауса!.."
     И все же пять сотен Санта Клаусов обладают силой, которой лишены одинокий медведь и собака. В вестибюле Музея искусств Сиэтла нам продали входные билеты по четырнадцать баксов. Нам рассказали об экспонатах, о портретах Джорджа Вашингтона, которые привезли в Сиэтл из столицы США. Нам пояснили, где находятся лифты, дали план музея, но в ту минуту, когда мы нажали на кнопку лифта, нас выбросили на улицу. Деньги за билеты нам не вернули. Расслабляться не следует. Налицо всеобщее неодобрительное покачивание головами и новые правила, согласно которым медведи и собаки могут покупать входные билеты, но любоваться произведениями искусства не имеют права. Пройдя квартал от здания музея, мы обнаружили, что охрана следует за нами по пятам. А возле следующего здания эстафету перехватила другая группа охранников. Еще один квартал вдоль Третьей авеню, и нас взялась пасти полицейская машина.
     На рынке Пайк-Плейс молодые парни дождались, когда мы приблизимся к ним, и нанесли нам серию ударов и пинков. Прямо по почкам. Сзади по коленям и локтям. Сильно. Затем они отскочили в стороны и невинно устремили глаза вверх, что-то насвистывая себе под нос с таким видом, будто ничего не случилось.
     Эти молодчики, прячущие глаза за зеркальными стеклами солнечных очков, эти одетые как из инкубатора любители хип-хопа и скейтборда с моложавой внешностью, похоже, отлично вписались в окружающую жизнь. За пределами Бон-Марш, на Пайн-стрит, молодые Люди кидались в нас камнями, оставив вмятины в наших головах из папье-маше. Досталось от камней и нашим мохнатым телам. Молодые женщины, группками по четыре-пять человек, подбегали к нам фотографироваться. Они обнимали нас, собаку и медведя, щелкая цифровыми фотоаппаратами размером с сигаретную пачку.
     Они сжимали нас в объятиях, прикасаясь к нам грудью, улыбались, обхватив рукой за шею.
     Полиция продолжала следовать за нами, и мы заскочили в Вестлейк-Центр, пробежав вдоль Девятой Западной улицы по первому этажу супермаркета. Пробегая мимо магазина на Милл-Стрим - "Подарки с Тихоокеанского северо-запада" мы устремляемся дальше, минуя "Телботс", "Монблан" и "Маркиз лезер". Люди впереди нас шарахаются в стороны, отступая к витринам магазинов и окнам ресторанов, образуя постоянный вакуум пустого белого пола, давая нам пространство для маневра. Слышим за спиной треск радиопередатчиков и мужские голоса: "...видим подозреваемых. Один похож на танцующего медведя. У второго подозреваемого огромная собачья голова..."
     Детишки визжат. Из магазинов выскакивают зеваки, желающие получше разглядеть происходящее. Продавцы прилипают к витринным стеклам, выглядывая из-за манекенов и коробок с часами, выставленных для обозрения покупателей. Такое же радостное возбуждение испытывали и мы, когда-то в далеком детстве увидев случайно забежавшую в школу собаку. Бежим мимо "Сэм Гуди", мимо магазина "Фоссил". Слышим за спиной треск радиопередатчиков и голоса: "...медведь и собака движутся на запад, направляются к входу в подземный кафетерий," Бежим мимо "Уайлд тайгер пицца" и "Сабвей сандвиче". Мимо девочек-подростков, сидящих на полу и раскачивающихся в такт музыке, звучащей в наушниках их плееров.
     "Вас понял! - отвечает по рации голос и после паузы добавляет: - Уже почти вижу этих предполагаемых животных".
     Погоня продолжается, сопутствующая ей суета - тоже. Молодежь кидается в нас камнями. Молодые женщины ощупывают нас. Мужчины среднего возраста отводят в сторону взгляды, укоризненно качают головой, не обращая внимания на пса, который ждет вместе с ними в очереди перед входом в "Каллиз". Житель Сиэтла средних лет, блондин с забранными в конский хвост волосами и закатанными до колен брюками, изрекает:
     - Между прочим, в этом городе животным запрещено разгуливать без поводков.
     Пожилая женщина с аккуратной, залитой лаком прической тянет далматинца за лапу и спрашивает:
     - У вас что, рекламная акция? - По-прежнему держась за меховой рукав, она продолжает: - Кто вам за это платит? - Пауза. - Отвечайте! - Пауза. - На кого вы работаете? - Пауза. - Скажите мне...
     Она еще какое-то время пытается добиться ответа, но потом отпускает мою руку.
     Другая женщина средних лет толкает детскую коляску размером с магазинную тележку для покупок, набитую одноразовыми пеленками, игрушками, молочными смесями, одеждой и пакетами, в груде которых почти затерялся маленький ребенок. Застыв посреди цементного пола рынка Пайк-Плейс, она кричит:
     - Разбегайтесь! У них под костюмами могут быть бомбы!.. Как только охранники начинают уделять повышенное внимание людям, одетым животными, тотчас возникает всеобщее помутнение умов.
     Моя подруга Моника раньше подрабатывала клоуном по вызову. На корпоративных вечерниках, где она показывала, как из воздушных шаров скручивают разных животных, мужчины неизменно предлагали ей за деньги запяться с ними сексом. Вспоминая об этом, она говорит, что любая женщина, нарядившаяся в дурацкую одежду и лишающая себя тем самым привлекательности, кажется окружающим распущенным, аморальным созданием, желающим отдаваться мужчинам за деньги. Мой друг Стив наряжается каждый год в костюм волка и строит из себя придурка. По его словам, окружающие воспринимают его как ненормального. Как съехавшего с катушек.
     Мои колени болят от ударов. Почки тоже. Лопатки, куда угодили камни, тоже ноют. Руки мокры от пота. Ноги гудят. Проезжающие по Пайн-стрит молодые женщины кричат из окошек автомобилей: "Мы вас любим..."
     Все эти люди прячут свои лица под масками: солнечными очками, стеклами машин, модными стрижками. Молодые мужчины, проезжая мимо, кричат: "Эй вы, чертовы педики!.."
     Теперь мне уже все до лампочки. Таким образом, эта собака может разгуливать вечно. Не обращая внимания на прущее из людей дерьмо. Мне не нужно махать руками и угодливо позировать вместе с детишками для фотоснимков. Я всего лишь собака, курящая сигарету у входа в "Поттери барн". Я опираюсь спиной и подошвой согнутой в колене ноги о фасад "Тиффани". Я всего лишь далматинец, говорящий по сотовому телефону. В этом есть свой кайф: мол, смотрите, я не такой, как вы, и мне наплевать, что вы думаете. Белые парни могут прожить всю свою жизнь и так и не узнать, что это такое.
     Я уже взмок, пот катится с меня градом. День клонится к вечеру, и в здании "ФАО Шварц" почти пусто. Внутри, за большими стеклянными дверями, молодой парень наряжен игрушечным солдатиком. На нем красный мундир с двойным рядом медных пуговиц, на голове высокий черный шлем. Эскалаторы пусты. Магазин, где продаются куклы Барби, безлюден. Игрушечный солдатик играет с игрушечным радиоуправляемым гоночным автомобильчиком. В этот первый за последние месяцы солнечный день в Сиэтле ему скучно и одиноко в стеклянной метке.
     Игрушечный солдатик отрывается от своего занятия, смотрит на приближающихся собаку и медведя и улыбается. Оставив без внимания гоночный автомобильчик, который врезается в стену, солдатик говорит:
     - Вы потрясно смотритесь, ребята! - И добавляет: - Вы ТАКИЕ крутые!
     
     Исповедь в камне
     
     Когда вы летите из Сиэтла в Портленд, штат Орегон, и самолет сделает разворот, заходя на посадку с востока, прямо под вами в иллюминаторе возникнет...
     Видение белых крепостных стен и башен. Узкие белые башенки и подвесной мост, переброшенный через довольно мрачного вида озерцо, опоясывающее осыпающиеся каменные развалины, над которыми высится массивная круглая башня.
     Здесь, в штате Вашингтон, в горах над городком Камас - чье население составляют преимущественно синие воротнички, где в воздухе почти постоянно витает запах кислого пара, изрыгаемого из труб бумажной фабрики, есть...
     Замок.
     Большой замок. Настоящий замок.
     Он стоит, окруженный небольшими фермами, муниципальными жилыми домами и огромным постмодернистским комплексом местной средней школы, но это действительно замок викинга. Его стены увешаны настоящими боевыми топорами, ожидающими очередной битвы. Огнедышащий дракон. Ворота высотой в шестнадцать футов. А еще там можно увидеть кофеварку фирмы "Банн". Холодильник марки "Фригидэйр". И Джерри Бьорклунда. Того самого викинга, строителя и обитателя замка.
     Пролетите еще четыре сотни миль на северо-восток, в горы Селькирк на узком "полуострове" штата Айдахо, и вы обнаружите замок в баварском стиле, прилепившийся к заснеженному склону горы на высоте 4600 футов над уровнем моря. Каменные стены и витражные окна, комнатный бассейн с подогревом, инкрустация из полудрагоценных камней - желтый цитрин толщиной в два кулака, пурпурный аметист и розовый кварц, вмурованные в стены. Арки и шпили ручной работы, сложенные - камень к камню - одним-единственным человеком по имени Роджер Де Клементе.
     А где-то между замком викинга и баварским замком маячит узкая башня в четыре этажа, построенная на каменистом берегу реки Уайт-Сэлмон-ривер. В этом третьем замке на перилах балкона третьего этажа сидит манекен - обнаженная женщина, неизменно привлекающая внимание любителей экстремального катания на плотах и лодках-каяках. Они проносятся мимо замка и, прежде чем оказаться на следующем речном повороте, примерно с минуту глазеют на обнаженный бюст, чтобы потом ломать голову, а не померещилась ли им эта сирена. Или им показалось, что на берегу только что промелькнули башенки старинного замка? Серые камни. Массивные деревянные балконы. Водопад перед каменной террасой. Массивные кровати под балдахином. Старинные доспехи и оружие - и бывший пилот реактивного истребителя Боб Нипполт.
     Здесь, в чаще лесов среди Каскадных гор, есть видение... фантазия.
     Замок.
     - Похоже, что существует настоящее подпольное движение любителей замков, - говорит Роджер Де Клементе, взявший себе эту фамилию вместо типично немецкой Граймс. - В наши дни в Соединенных Штатах возведением замков занимаются человек двадцать - тридцать. Большинство - самостоятельно, своими руками, и поэтому работа идет крайне медленно. Как и я, они, прежде, чем приступить к строительству, сделали чертежи. Но есть и парочка чертовски богатых парней, которые вдруг - бац! - и начали строить замки, причем такие огромные, что это просто в уме не укладывается.
     Это настоящий пример того, что дом человека - его крепость, она же замок. И наоборот. А может, эта тенденция - лишь вариация на тему основного инстинкта, стремления свить свое гнездо. То, чем внедорожники являются по отношению к обычным автомобилям, то же самое замки представляют собой по отношению к обычным дохам. Надежность. Монументальность. Безопасность.
     Но, быть может, строительство замка - не что иное, как ритуал, своего рода инициация. Разновидность медитации или рефлексии. Шагнув во вторую половину жизни, после смерти матери, психолог и философ Карл Юнг занялся строительством каменного замка. Он построил его - в Швейцарии, в Боллингене, на берегу Цюрихского озера. И назвал "исповедью в камне".
     Или, возможно, возведение замков - реакция на стремительный, эфемерный дух нашего времени. Для архитекторов современная эра закончилась в 3:32 пополудни 15 июля 1972 года, когда в Сент-Луисе, штат Миссури, был. взорван жилой массив "Прюитт-Айгоу" - типичный образчик безликой международной архитектуры, удостоенный различных призов. Прямые линии. Стекло. Бетон. То, что архитекторы называют "машиной для жилья". К1972 году стала очевидна вся его несостоятельность. Жильцы ненавидели это здание, и городские власти объявили его непригодным для обитания.
     В тот же год архитектор Роберт Вентури заявил, что представлению большинства людей об утопии ближе всего соответствуют Диснейленд или Лас-Вегас, а не современные, похожие на стеклянные коробки квартиры.
     Поэтому трудно сказать, что такое замок - декларация или миссия, инстинктивное желание свить гнездо или увеличение размеров пениса... далее вы прочтете истории трех человек, которые отказались от карьеры - полицейского, строительного подрядчика и пилота реактивного самолета - и начали строить замки. Вы узнаете о допущенных ими ошибках. И о том, чему они научились в ходе строительства.
     Разгуливающий по своему замку, который вырос на гранитной скале над Сенд-Пойнт, что в штате Айдахо, Роджер Де Клементе выглядит не на свои сорок семь лет, а на двадцать семь. Редкие длинные пряди до плеч. Длинные руки, голенастые ноги. Одет в белую футболку с длинными рукавами и синие джинсы. На ногах теннисные туфли. А еще у него удивительные ногти, длинные и заостренные, наверное, точно такие же были у него в то время, когда он играл в одной рок-группе на бас-гитаре.
     - Я всегда что-нибудь строил, - говорит Роджер. - Я построил свой первый дом еще в 1975 году. Потом мы взяли одно место в аренду. Оно было рядом с железной дорогой, и в нашу дверь постоянно стучались люди. Потом мы посмотрели фильм "Повелитель зверей", и он навеял мне кое-какие мысли. Я подумал, а не построить ли мне старинный замок, потому что жить в нем будет спокойно и безопасно. Потом я заметил, что со временем обычные дома падают в цене, тогда как замки со временем лишь дорожают и почти не ветшают.
     На настоящий момент Роджер построил три замка. Строительство первого заняло пять недель; последний он выставил на продажу, предложив потенциальным покупателям за миллион долларов.
     - Прежде всего я решил, что будет забавно, - рассказывает он. - Забавно жить в нем. Люди будут удивляться и радоваться, увидев его. Затем пришло понимание того, что замок сохранится надолго и его можно передавать от поколения к поколению.
     Для Джерри Бьорклунда это была забава плюс немного алкоголя.
     - Я очень это дело люблю, - признается он. - Как-то вечером я потягивал "Черный бархат", потом взял да и позвонил приятелю, который работает в магистрате, и сказал: "Хочу построить замок". А он ответил: "Нет, это невозможно". А я сказал: "Нет возможно". На следующее утро я проснулся и подумал: "Черт побери. Я же сказал ему, что хочу построить замок, так что же теперь делать..."
     Но почему именно замок? Джерри пожимает плечами.
     - Не знаю. Наверное, виновато мое скандинавское происхождение, кровь предков или что-то в этом роде. Я всегда интересовался замками. Да и вообще мне это показалось хорошей идеей. До меня тут ни у кого не было замка.
     Хорошо загоревший во время зимних поездок на рыбалку в Мексику, в Мацатлан, Джерри сидит в квартире, занимающей одно крыло замка, выросшего среди зеленых гор, что возвышаются над городом Камас в штате Вашингтон. Ему пятьдесят девять лет, он бывший полицейский местного управления полиции. У него квадратное лицо, тяжелый подбородок с ямочкой и пышные усы типичного викинга, подернутые сединой. Густые брови и густые седые волосы. Он носит черную футболку с нагрудным карманом и джинсы. На руках видны татуировки, ставшие за долгие годы темно-синими.
     Джерри курит мексиканские сигареты "Деликадос".
     - Привез из Мексики, - говорит он. - Покупал там по семь долларов за блок.
     Он смеется хриплым смехом заядлого курильщика.
     Светло-голубые глаза Джерри почти такого же оттенка, что и столешница кухонного стола в его квартире. Он пьет черный кофе. На руке у него часы на массивном серебряном браслете.
     Предки Джерри были родом из Норвегии, сам он родился в Северной Дакоте, но вырос здесь, в штате Вашингтон. Он вышел на пенсию в 1980 году и построил себе небольшой сборный домик. В 1983 году он начал воплощать в жизнь свою мечту о замке.
     - Я собирался сложить его из обломков скал, - рассказывает Джерри. - У нас здесь таких много. И я, наверное, провозился с этим месяцев шесть. Камень. Известь, И все такое прочее. Страшно представить.
     На своем участке земли площадью в пять с половиной акров он устроил каменоломню и возвел башню высотой двадцать два фута. Вот что он об этом рассказывает:
     - Я построил башню почти наполовину, когда понял, что ввязался в авантюру, причем по-настоящему трудоемкую. - Джерри смеется и добавляет: - И я подумал: "Есть способ получше".
     Он позвонил своему дядюшке, штукатуру с пятидесятилетним опытом, и выяснил у него все, что касается штукатурного гипса. В июле 1983 года Джерри начал строить замок из дерева и покрывать его штукатуркой.
     - На замок ушла уйма штукатурки, уйма листов фанеры толщиной полдюйма и уйма мягкой проволоки и скобок, - вспоминает он.
     Каркас обшивался толстым слоем фанеры, к которой сначала крепились скобками листы толя, затем мелкоячеистая проволочная сетка, которая подобно арматуре помогала гипсу прочнее схватиться.
     - Обычно начинают с обрызга, первого слоя трехслойной штукатурки, - рассказывает Джерри. - За ним следует грунт, второй слой. Его нужно выровнять. После этого из пульверизатора наносится звукоизолирующий слой. Мы использовали для этого белый песок и цонолитовую изоляцию - смешали их и под давлением нанесли на поверхность стен. На одну внешнюю отделку ушло 380 тысяч фунтов песка и цемента, которые я лично, вручную, смешивал. Я жутко боюсь высоты, и мне пришлось пережить немало неприятных минут, когда строительные леса поднялись на высоту тридцать два фута. Господи, ну и кошмарная была работенка. Целых три дня ушло у меня на один только парапет.
     На восточном конце замка расположена трехэтажная башня. К западу от нее протянулись два крыла, образующие внутренний дворик. С запада к нему пристроен гараж. Башня имеет общую площадь 1500 квадратных футов, по 500 на каждом этаже. Площадь каждого из крыльев - около 1000 квадратных футов. Одно крыло отведено под жилое помещение, другое - под склад. Площадь гаража - 500 квадратных футов. Задумавшись о строительстве, Джерри закуривает новую сигарету. Смеется и говорит:
     - Могу рассказать совершенно фантастические истории.
     Чтобы достроить сорокафутовые стены башни, Джерри установил на крыше треногу. Для этого он использовал стальные шпунты толщиной десять дюймов, предназначенные для транспортировки прицепов.
     Вот что он вспоминает:
     - Было действительно страшно. Я сделал люльку размером четыре фута на четыре. Она была достаточной высоты, чтобы в ней стоять в полный рост. С трех сторон она была ограждена проволокой, чтобы можно было спокойно работать на внешней поверхности стены. Я раздобыл электрическую лебедку весом в одну тонну, рассчитанную на двенадцать вольт, с кабелем пять шестнадцатых и установил ее на верху клети при помощи пульта дистанционного управления. Представьте себе такую картину: два человека залезают в нее с рулоном толя или чего-то другого, что они хотят прилепить к стене. Мы забирались в эту люльку и поднимались на нужную высоту. Я немного ошибся в расчетах, и поэтому получилось так, что люлька не поднималась до того уровня, где можно было бы нормально работать над парапетом.
     Здесь, на самом верху башни, прежде чем там появились башенные зубцы, Джерри приходилось штукатурить с риском для жизни.
     - Особенно пришлось повозиться с гудронированием, - признается Джерри. - Мы болтались на зтом кабеле. А внизу два человека натягивали веревки, пытаясь установить люльку так, чтобы она не качалась. На следующий день я поехал в город, купил пиломатериалов, и мы сделали строительные леса.
     На их сборку ушло четыре дня.
     С деньгами проблемы возникали нешуточные.
     - Эти треклятые банкир, - жалуется Джерри, - я с ними разговаривал, когда замок еще не был достроен, и они сказали, что нет гарантии, что я когда-нибудь дострою его до конца. Тогда я сказал: "Да ну их к черту!.." Ссуду в банке получить невозможно. Ко мне приходили оценщики - раз, второй, третий. И все, словно сговорившись, твердили одно и то же: "Не удовлетворяющее техническим требованиям сооружение". - Джерри смеется: - Словно речь идет о каком-то сарае. Не удовлетворяющее техническим требованиям... Мне это нравится. Поэтому я наскреб немного деньжат и еще кое-что доделал, - рассказывает он. - Потом деньжата у меня кончились, и мне пришлось снова отправиться на заработки. После чего снова продолжил строительство. Когда занимаешься подобным делом, многому учишься: и ремеслу штукатура, и водопроводчика. Не стану утверждать, что больше никогда не возьмусь за что-то подобное. Но, слава богу, я уже давно не молоденький.
     Полы в башне поддерживают вертикальные балки толщиной восемь на восемь, подпирающие лаги толщиной восемь на двенадцать. Их напилил ему один из друзей.
     - Первые два этажа дались без особых трудов, - рассказывает Джерри. - С третьим возни было будь здоров. Высота, с этим нужно считаться. Мне помогли, самому бы ни за что не справиться.
     На кухне, расположенной на первом этаже, стоит кухонная плита образца 1923 года. На втором этаже гостиная. Спальня и ванная наверху, на третьем этаже.
     - Когда поднимаешься туда, чтобы сходить в туалет, - говорит Джерри, - то оказываешься на высоте в тридцать футов.
     В настоящее время Джерри Бьорклунд разведен, но в то время, когда он строил башню, был еще женат.
     - Женщины - любительницы вмешиваться в такие дела и давать указания. "Хочу, чтобы здесь было это. Хочу, чтобы там было то. Хочу, чтобы столовые приборы находились здесь, а стиральная машина пусть стоит там", - говорит Джерри. - Стоит только начать следовать их капризам, как отвлекаешься от того, что планировал делать с самого начала.
     Когда оказываешься в башне, то чувствуешь, что находишься в настоящем доме - тут и ковровый настил на полу, и хрустальная люстра, и прочее.
     - Кажется, будто живешь в другом мире, - говорит он. - Забываешь, где ты на самом деле.
     Когда Джерри только взялся за строительство, он не имел на это никакого официального разрешения.
     - В то время я был на сто процентов настроен против правительства, - признается он. - Конечно, у меня не было никаких разрешений, и брат сказал мне: "Тебе нужно получить разрешение на строительство". Поэтому я изготовил макет, принес его в строительный отдел и сказал: "Я хочу построить вот такое сооружение". Там един старичок посмотрел на него и заявляет: "А какая будет высота?" Я ответил ему, что, мол, сорок футов, и он сказал: "Нет, сорок футов нельзя. По закону допускается высота не более тридцати шести футов".
     Причина в том, что длина лестницы у пожарных расчетов только сорок футов. Джерри внес исправления и доказал, что верхний этаж находится на высоте всего тридцать шесть футов.
     - До них наконец дошло, что купола, шпили и парапеты не входят в это ограничение, - говорит он, - и таким образом я смог построить замок высотой в сорок футов. В общем, проблема была снята.
     Джерри нанес первый слой...штукатурки, после чего уехал на рыбалку в Канаду.
     - Мы сначала приступили к строительству и лишь потом подготовили планы.
     Джерри заплатил приятелю пятьсот долларов и в конечном итоге получил официальное разрешение на возведение замка - вернее, на перестройку существующего сельскохозяйственного строения - старого сарая, давно исключенного из всех имущественных реестров.
     Усмехнувшись и закурив новую сигарету, Джерри поясняет:
     - Выходит, я их всех надул.
     С тех пор замок Джерри стал местной достопримечательностью.
     - Я разговаривал с пилотами авиалинии "Аляска эрлайнз", - говорит он. - Они делают крюк, когда летят из Сиэтла. Они так выбирают маршрут, что самолет пролетает прямо над замком. Они даже объявляют об этом пассажирам. Я беседовал с парой пилотов, и они мне сказали: "Мы называем это "Поворот к замку".
     Звездный час замка состоялся в 1993 году, когда жена одного из друзей Джерри украсила вышивкой огромные флаги. С башни свисают четыре полотнища, и еще полдесятка флагов поменьше установлены на зубцах стены дворика и башенках парапета. Массивную 250-фунтовую дверь башни украшает герб замка - лев, похожий на льва, венчающего герб Норвегии. Это было сделано по особому, торжественному поводу.
     - Здесь десять лет назад состоялась свадьба моей дочери. Большая была свадьба. Думаю, человек триста было, - объясняет Джерри. - Я разукрасил замок так, что представить себе не можете. Жених был наряжен как Робин Гуд, невеста как дева Мариан. А еще у нас тут три дня гостили люди из Общества творческого анахронизма. Я установил для них переносные душевые кабинки и десять биотуалетов. О господи! Танцзал. В уме не укладывается.
     После этого в кругах любителей средневековой истории стали поговаривать о том, что было бы неплохо купить этот замок - отличное место. для воссоздания исторических событий эпохи Возрождения и всяких праздников. Кто-то пытался купить замок, чтобы потом сдавать его в аренду для проведения свадеб, для этого даже задумывался заказ на средневековые костюмы, оружие и все такое прочее. Но Джерри отказался от сделки - ему показалось подозрительным, что ее хотят провернуть чересчур уж поспешно.
     По злой иронии судьбы крепость, возведенная для того, чтобы не допускать в нее чужаков, теперь как магнитом привлекает к себе любопытных.
     - Раньше у нас возникало много проблем с зеваками, - говорит Джерри, закуривая новую мексиканскую сигарету. - Они специально приезжали издалека и все время норовили заглянуть ко мне. Однажды утром я сижу в замке, пью кофе. Слышу какой-то шум. Потом в кухню заходит жена и спрашивает. "Что, черт побери, происходит?" Она выглядывает из маленького окошка на первом этаже и видит - какой-то парень в машине с жилым прицепом длиной сорок футов пытается развернуться на нашей подъездной дорожке. Он там битых полчаса пытался развернуться - Джерри продолжает свой рассказ: - Мы даже установили таблички с надписью: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", но вокруг, по всей видимости, полно неграмотных людей, потому что они вроде бы как не понимают, что означает эта надпись.
     Одна независимая кинокомпания использовала замок в качестве задника для фильма о средневековье. Отец и брат Джерри живут в соседних с замком домах. Фермерская компания штата попросила разрешения взглянуть на то, что она застраховала, однако ни один страховой агент в замке так и не появился.
     - Ходили слухи, будто у меня в подвале под башней есть своя подземная тюрьма, - улыбнулся Джерри. - Я никого не стал разубеждать, пусть думают, что хотят. Меня, наверное, считают самым ненормальным типом в Камасе, - добавляет он. - Вообще-то мне наплевать, что обо мне думают.
     Его замок находится рядом с небольшим озерцом, берега которого поросли камышом. Это затопленная каменоломня, где Джерри брал камень для строительства замка. Самая первая башня, на возведение которой ушло так много труда, оказалась настолько прочной, что понадобилось два дня, чтобы снести ее при помощи бульдозера. Теперь руины той башни покоятся на дне этой самой затопленной каменоломни. Возле развалин, прямо над водоемом, нависает перекидной мост. Раньше он опускался и поднимался, и так было до тех пор, пока Кен, брат Джерри, не приложил к нему руку.
     - Наверху есть специальный аппарат с мотором и соединительными муфтами и кабелями, - поясняет Джерри. - Я попросил одного парня, и он установил там рубильник. А мой брат сломал его. Он пришел сюда как-то раз с парой своих дружков - сам я в это время был в отъезде, - они напились, и им загорелось вдруг поуправлять мостом. В общем, рубильнику хана. С тех пор он не работает.
     Поскольку Джерри каждую зиму уезжает на рыбалку в Мексику, то замок начинает понемногу ветшать. Внутри башни кое-где отвалились панели, вывалилась изоляция, на стенах видны потеки, оставленные дождем и снегом. Явственно ощутим запах сырости.
     - Я использовал систему водостока внутри стен, и она прекрасно работала, потому что сделана из прочных материалов, - рассказывает Джерри. - Когда я установил наверху здания несколько желобов, я использовал систему проходного типа, затем мне пришлось провести ее через листы оцинкованного железа. Потом мы нарастили крышу плексигласом, и какое-то время это нас вполне устраивало, но потом она стала подтекать. Так было примерно года четыре назад. Слушай, вся эта оцинкованная хреновина в желобе насквозь проржавела!
     Штукатурка уже давно не такая белая, какой была когда-то. В некоторых местах она потрескалась и облупилась. Кое-где видны металлические рейки, на которые она наносилась.
     - Хуже всего дело обстоит с наружной штукатуркой, - говорит Джерри. - Я два слоя наносил. В первый раз лет двадцать назад, когда все переделывал. Я ходил вокруг и приводил все в порядок. После этого нужно было замесить бетон. Берешь бетономешалку и замешиваешь, сколько надо. Дело идет быстро. Сейчас замок выглядит не лучшим образом по сравнению' с тем, каким он был раньше, - признается Джерри. - Но все поправимо.
     Получается, что нынешний год - год капитального ремонта. Помимо прочих замыслов. В гараже, например, стоит "разутая" рыбацкая лодка "Старкрафт" длиной двадцать один фут. Ей уже тридцать один год. Джерри устанавливает на ней металлического дракона с разными глазами по бокам головы - красным и зеленым. Дракон будет злобно скалиться на волны с носа лодки. Его пасть будет изрыгать огонь. Джерри сделает нос "Старкрафта" дюймов на двенадцать выше, чтобы лодка лучше держалась на бурных волнах.
     - Я брал ее с собой в Мексику и в полдень частенько выходил на ней в море, - вспоминает он. - Когда дует сильный ветер, то волны гонит высотой десять - двенадцать футов. Вот тогда-то и задумываешься о том, что нужно сделать нос лодки повыше. - Вспоминая прошлое, он говорит: - Мой совет будет такой: лучше не ввязываться в это дело. Стоит посмотреть на замок снаружи, как становится понятно, что старый штукатурный гипс тут не годится. Сейчас выпускают новые его виды. Думаю, толку от него будет побольше. Но я жил тут с женщинами, и они вечно крутили носом. Мол, то одно их не устраивает, то другое. И ходить вверх-вниз по лестницам не нравится. Наверное, поэтому здесь больше нет женщин.
     Он снова смеется.
     Джерри Бьорклунд вообще много смеется. Где-то в небесной вышине слышен приглушенный рокот реактивного самолета, делающего крюк, чтобы пролететь над замком, прежде чем совершить посадку в международном аэропорту Портленда.
     Разговор снова возвращается в прошлое, в тот вечер, когда Джерри сидел и потягивал "Черный бархат"...
     - Беда в том, что я разболтал людям о том, чем собрался заняться, - говорит он. - Это, пожалуй, мой самый большой прокол. Когда я начинаю трепаться о том, что собираюсь сделать, то мне плевать, во что это мне может вылететь.
     Тем не менее эти слова вовсе не означают, что Джерри Бьорклунд сожалеет о содеянном.
     - На мой взгляд, большинство людей стараются не выделяться. Живут с оглядкой на других. Мне же не хочется быть как все. Я никогда и не был как все.
     Он закуривает очередную мексиканскую сигарету и смеется хриплым смехом курильщика.
     Для Роджера Де Клементса - который построил три замка - строительство первого было самым быстрым и экономным. Роджер родился в Эдмондсе, штат Вашингтон, и в 1970-х работал строительным подрядчиком. У Роджера жена и трое детей, и поскольку его жена боится врачей, то все дети появились на свет в замках. Первые двое - в замке, который он построил в Макиасе, штат Вашингтон. В пяти милях к северу от Снохомиша, что расположен восточнее Эверетта, который, в свою очередь, расположен севернее Сиэтла. Это небольшой городок, носящий то же название, что и город в штате Мэн. Здесь есть маленькая белая церковка, построенная еще в 1902 году. Городок находится в долине реки Пилчук.
     - Под свой первый замок, - рассказывает Роджер, - я получил деньги. На дворе был 1980 год, ставки составляли восемнадцать процентов. Мы походили по местным банкам, и тогда никто не хотел дать нам ссуду. Кто-то подсказал нам обратиться в "Ситикорп", и мы пошли в "Ситикорп", и там сказали: "Конечно... под восемнадцать процентов..."
     И все-таки б "Ситикорп" не знали, подо что дают ссуду.
     - Игл и в голову не могло прийти, что я буду строить замок, - рассказывает Роджер. - Им просто нужен был какой-нибудь залог, и мы использовали другую недвижимость в качестве дополнительного обеспечения. Второй замок я уже строил, используя собственные деньги. Третий замок поначалу тоже, а когда строительство затянулось, нам пришлось просить банкира прийти и посмотреть на то, для чего нам нужны средства для дополнительного финансирования.
     Первый замок фактически был полностью из бетона. Мы выкапывали в песке форму, вставляли арматуру, заливали раствор, после чего вытаскивали готовые блоки. Замок получился очень недорогим, и строительство мы закончили всего за пять недель. Я все делал сам. От начала и до конца.
     Взяв за основу Диснейленд и замки из кинофильмов, Роджер сам изготовил чертежи.
     - В штате Вашингтон, - поясняет он, - нужно отнести чертежи инженеру-проектировщику строительных конструкций, на которых тот ставит разрешительный штамп. После этого никаких проблем больше не возникает. У меня диплом химика и физика, но немало архитектурных и инженерных чертежей я делаю сам, - говорит Роджер. - К тому же я специализируюсь на замках. Первый представлял собой обычную башню. Восемьсот квадратных футов - площадь двух его этажей. Он был сражен почти как подвал, из готовых бетонных плит. Потом мы утеплили наш замок при помощи обрешетки два на четыре дюйма, под которой были листы гажи, вы, наверное, знаете это название. Сейчас по всей стране множество людей начинает строить замки именно таким образом, но, на мой взгляд, это не самый эффективный способ. А ко мне все время подъезжает народ и спрашивает: "Это настоящий камень?" Я уже устал от этого вопроса. Мы быстро построили его, задень, и соседи очень удивились. Ничего подобного раньше не было, и тут - бац! - появился замок. Ребятишкам нравилось тайком подкрадываться по подъездной дорожке. Хотели убедиться, на какое расстояние они смогут приблизиться к замку, прежде чем им станет страшно. Да и взрослые частенько останавливаются на дороге неподалеку от нас и фотографируют замок.
     Первый замок обошелся в 14 000 долларов, а на всю работу от начала и до конца ушло пять недель. Этот первый замок все еще возвышается на участке земли площадью пять акров неподалеку от берега реки Пилчук. Замок обогревается при помощи электричества. Так что то, что Роджер сэкономил на строительстве за счет быстрого выполнения работ, семье Де Клементе приходится выплачивать за создание нормальных жилищных условий.
     - Утепление стен, - говорит Роджер, - особенно ничего не дает. От бетона все равно тянет холодом. Холод пробирает даже через слой изоляции. Затем внутренний теплый воздух просачивается через изоляционный слей и соприкасается с холодной поверхностью бетонных плит. Начинает образовываться конденсат, то есть капельки воды. Как только конденсируется одна молекула воды, как на ее месте образовывается новая капелька. Так что за слоем изоляции на стене беспрестанно появляются капли воды. Это серьезная проблема, потому что в результате появляется плесень, и запах в жилых помещениях как в подвале.
     Чтобы вернуться в колледж и получить образование, Роджер продал этот замок художникам, которые превратили его в мастерскую.
     - Прежде чем я построил второй замок, я вернулся в колледж и многому там научился, - признается он. - Я с 1975-го по 1987 год работал строительным подрядчиком, строил жилые дома, магазины и офисы, используя традиционные методы. В колледже я многое узнал о физических процессах, связанных с передачей тепла и образованием влаги. Так что для строительства второго замка мы использовали настоящий камень.
     Второй замок стоит на скале, возвышающейся над водопадом в Седро-Вулли, штат Вашингтон. Он прилепился к краю каменного обрыва над созданным самой природой водоемом, где все лето купаются местные ребятишки. Вместо электрообогревателя второй замок протапливается дровами.
     Роджер рассказывает:
     - Мы решили, что второй замок должен смотреться так, как и подобает настоящему старинному замку. Вы ни за что не догадались бы, когда точно он был построен. Мы использовали камень и применили новый метод строительства. Мы возвели замок с двойными стенами, когда начинают с наружной стены и утепляют ее слоем изоляции в виде прочного прессованного полистирола. Затем следовал слой бетона, а за ним еще одна каменная стена. Изоляционный слой не был виден, была видна лишь внутренняя каменная стена. - Роджер подробно, поэтапно объясняет методику строительства: - Сначала делаешь арматурную решетку, затем занимаешься листами изоляции. После этого настает очередь электропроводки и сантехнических работ. Потом устанавливаешь высокоскоростной Интернет и все прочее, что только пожелаешь. Затем приступаешь к возведению второй каменной стены. После того, как она достигла высоты примерно восемь футов, заливаешь внутреннее пространство цементом. Потом ведешь кладку дальше, то есть выше. Когда две стены достигают одного уровня, стягиваешь их для прочности стержнями из нержавейки. Когда-то древние римляне строили именно таким методом. Только для стяжки стен они использовали не металл, а узкие длинные камни.
     Мы пытаемся найти каменоломню, где можно добывать камень прямоугольной формы, а не круглые булыжники. Можно использовать и речной камень, но добывать его сложнее, да он и не отличается высокой прочностью.
     Вместо пяти акров второй замок расположился на двадцати. И строил его Роджер уже не пять недель, а дольше - с 1992-го по 1995 год.
     - Второй замок уже нельзя увидеть с дороги так, как первый, - рассказывает он. - Он расположен дальше от дороги. Чтобы добраться до него, нужно перебраться на другую сторону оврага глубиной не менее ста футов. Поэтому я построил металлический мости по нему доставлял все материалы на тачке. Иногда я туда возвращаюсь и глазам своим не верю - неужели это я все сам сделал? - Роджер Де Клементе признается, что любит свою работу: К о мне приходят много людей и часто говорят: "Не могу в это поверить. Я бы ни за что не смог сделать подобное". Для меня все предельно просто и ясно. Такая работа позволяет снять напряжение. Это такое спокойное, умиротворяющее занятие на свежем воздухе рядом с горами и лесами - придавать куче камней нужную форму.
     Интересно отметить, что Карл Юнг начал исследовать подсознание, играя с камешками. Составляя мозаику. Складывая камни вместе, он чувствовал, что проникает во внешний космос, где перед ним предстали видения, сформировавшие всю оставшуюся часть его жизни.
     - Все равно что складывать разрезную картинку, - говорит Роджер Де Клементе. - С той разницей, что это не переутомляет или не переносит ваши мысли на многие мили отсюда за одну короткую минуту. При этом становишься творцом, потому что можешь придавать стенам или башням нужные тебе очертания.
     А жизнь в замке?
     - Жизнь в замке отличается от жизни в обычном доме, - говорит Роджер. - В нем спокойно. В нем не чувствуются порывы ветра. Внутренняя температура не зависит от внешней. Камень поддерживает стабильную температуру. Правда, мне не удалось почувствовать себя этаким средневековым рыцарем. Я все тот же человек, только живу в замке, - добавляет он.
     Второй замок имел сорок пять футов в высоту, полезная площадь на трех этажах составляла четыре тысячи квадратных футов, в нем были высокие арочные окна. И все же, когда пришло время продавать это сокровище, первые два риэлтора отказались его оценивать. Они заявили, что в округе не производилось подобных продаж и сравнивать цены им не с чем. Другие риэлторы оказались менее категоричными, попросили хозяина не беспокоиться, быстро получили три предложения, и в 1995 году замок был продан за 425 ООО долларов.
     Для Роджера начались поиски земли для нового замка. Сначала он попытался найти подходящее место в штате Юта, но там то ли земля стоила слишком дорого, то ли не было поблизости воды.
     - Мы побывали в Логане, мы побывали в Джексоне, в Тарджи, Сан-Вэлли, затем побывали в Монтане, потом приехали сюда и здесь нашли самое подходящее место.
     Сейчас Роджер и его семья проживают в округе Боннер, штат Айдахо, близ лыжного курорта Швайцер-Маунтин.
     - Можно сначала готовить планы строительства, а можно сразу заняться стройкой, - говорит Роджер. - Все зависит от того, где будете строить. В разных местах, разных городах, округах и штатах существуют разные сроки выдачи разрешений. Где-то на это уходит пара лет, где-то минут десять. Вот по этой причине нам и приглянулся Айдахо. Здесь разрешения выдают без всяких проволочек. - Он рассказывает: - Если вы хотите найти участок для строительства замка, советую я многим людям, сначала зайдите в управление землеустройства и узнайте у них, есть ли подходящая земля. Многие думают примерно так: "Хочу построить башню высотой в восемьдесят футов..." В таком случае неплохо бы проверить, нет ли в округе ограничений на высоту в тридцать пять футов или иных архитектурных ограничений.
     Свой замок в Айдахо Роджер назвал Катарина-Касл в честь дочери, которая там родилась. Внутри замка имеется винтовая лестница, деревянные части строения сделаны из ореха, двери и окна в готическом стиле, много витражей.
     Двигаясь по замку, Роджер показывает рамы из ореха, которые он сделал собственными руками.
     - Во втором замке, - говорит он, - рамы вставили после того, как были построены стены. В третьем замке я поставил оконные рамы сразу после того, как закончил установку арматуры и изоляционного слоя, и только после этого взялся за стены. Это позволило нам добиться более достоверного вида замка и внутренней отделки. Во втором замке мы попытались напилить доски так, чтобы они подошли по размеру, а петом заделывали пространство вокруг них. В третьем замке сначала были поставлены окна, обмотанные в пленку, чтобы не побились, затем выложили вокруг них кладку. Оконные рамы крепились только с наружной стороны. Температура внутренней кладки всегда остается около семидесяти двух градусов, а внешней - варьируется от нуля до ста градусов, поэтому она может сжиматься и расширяться. Таким образом, окна слегка движутся вместе с наружной кладкой. Мы укрепили их снаружи, потому что именно там нужна хорошая изоляция.
     Еще одно усовершенствование в последнем замке - это "гидронная" обогревательная система. Нагреваемая в котле вода идет по трубам, проложенным под полом. Тепло поступает равномерно, и замок сохраняет тепло даже на третий день после того, как выключено отопление.
     Бойлерная расположилась в маленькой комнате у ворот замка. Роджер объясняет:
     - Мне эта штука нравится потому, что решетки воздушного отопления плохо смотрятся в интерьере замка. Когда котел установлен здесь, то отопление в остальных помещениях остается, так сказать, невидимым. Кроме того, не слышно звуков работающих вентиляторов.
     Использовав двойные стены с теплоизоляцией и "гидронную" обогревательную систему, Роджер получил в конечном итоге замечательный, совершенный вариант комфортного жилого замка, ну или почти совершенный...
     - В первом замке, - рассказывает он, - я не ожидал, что возникнет проблема с сыростью и плесенью. Кстати, на сегодня для многих это действительно больное место.
     Дома сейчас строят так, что влага накапливается внутри помещений, а как только влага соприкасается с холодной поверхностью, происходит конденсация. Наш новый метод строительства, когда изоляция находится внутри стены, исключает подобную возможность. Моя жена даже жалуется, что в замке слишком сухо. На улице, допустим, снега навалило столько, что сугробы высотой в двадцать футов, а она говорит: "У нас тут слишком сухо".
     Чтобы как-то справиться с излишней сухостью воздуха, Роджер построил наверху бассейн с подогреваемой водой. Там же с каменного стержня в колодец лестницы будет падать миниатюрный водопад, а в подводном гроте будут установлены насос и фильтры.
     Подобно Джерри Бьорклунду Роджер понял, что у женщин частенько имеются свои представления о том, каким полагается быть замку. В июне 1999 года он собрался построить третий замок, используя стрелу крана - что-то вроде треноги, которую сделал Джерри, - но жена не позволила ему спилить окружающие деревья, которые пришлось бы убрать, чтобы стрела могла поворачиваться вокруг своей оси. Поэтому, как и в случае со вторым замком, Роджер все камни до единого перетаскал своими собственными руками.
     Теперь благодаря стараниям его жены замок окружен американской лиственницей, кедрами и соснами и зарослями черники. Где-то поблизости бродят олени, лоси, медведи. Из окон открывается вид на Скалистые горы и земли штата Монтана. У Роджера масса времени, чтобы наслаждаться этими красотами.
     - Я своими руками таскал сюда камни, - вспоминает он. - Второй замок был построен исключительно вручную, я перевозил камни по мосту на тачке. Когда мы построили эти двойные стены, мы укладывали в них бревна параллельно земле, и края их торчали наружу с обеих сторон. На них мы настилали доски. Затем таким же образом поднимались все выше и выше. Именно так и строились старинные замки. Если вы посмотрите на фотографии европейских замков, то увидите в стенах отверстия. Конечно, некоторые из них предназначались для стрельбы из луков, но те из них, что поменьше размером, предназначались именно для строительных целей. Это позволяло обходиться без внешних строительных лесов, так было удобнее.
     После того как бревна и настилы были убраны, Роджер заделал большую часть маленьких отверстий в стенах камнями квадратной формы. Некоторые оставил в качестве вентиляционных отверстий.
     Чтобы продолжать строительство и в зимний период, он обшил строительную площадку огромными листами фанеры. Это позволяло укрываться от суровых ветров и снега и от посторонних глаз.
     - Даже когда температура опускалась до пяти градусов, - вспоминает Роджер, - я все равно всю зиму продолжал вести кладку.
     Вместе с помощником они поднимали бревна, не слишком аккуратно напиленные из стволов ели - по одному за раз! - и засовывали их в отверстия в стене. Внутренние стены Роджер инкрустировал осколками полудрагоценных камней - аметистом, цитрином, розовым кварцем, зеленым кальцитом, чистыми прозрачными кристаллами кварца. Он лично украсил резьбой кухонные шкафчики, сам выкладывал мозаичные изображения из цветного стекла на стенах. Роджер показывает мне стоящую на втором этаже металлическую статуэтку на каминной полке.
     - Видите этого дракона? - спрашивает он. - В замке обязательно должен быть дракон.
     Яркий свет, проникающий через высокие окна с цветными стеклами, окрашивается в неоновые оттенки красного, синего, желтого. В некоторых окнах с двойными рамами разноцветное стекло помещено между двумя простыми стеклами. В других, с одинарными, стекло только цветное.
     - Некоторые окна, - говорит Роджер, - я делал в традиционной манере. Делая окна с двойными рамами, я старался по возможности отойти от канона. Когда смотришь на луну, то видишь двойное изображение. Если бы я мог использовать сплошное стекло, то можно было увидеть луну такой, какая она есть.
     Зубцы стен окантованы острыми шпилями базальта с берегов реки Колумбия. Потолки в помещениях имеют высоту двенадцать футов, окна - типично готических очертаний.
     - Ты выкладываешь оконные проемы камнями до тех пер, пока не добираешься до той точки, когда камни обрушатся, - объясняет Роджер. - На более высоком уровне камни просто подпираются палками. Для большого окна, когда я дохожу до верха, я обычно делаю небольшую форму для самой верхней части. Некоторые камни можно подпереть и палками, но форма все-таки надежнее и помогает сэкономить время. Можно сложить камни, а потом вытащить форму. Если толкнуть одну из палок, - добавляет он, - то камни сразу посыплются.
     В замке все сделано руками Роджера Де Клементса - от окон и до кладки стен, от встроенного пылесоса до кровельной дранки на конических крышах башенок. Он написал свое имя и дату окончания строительства на стропильной ферме под крышей. И еще он последовал обычаю каменщиков древности, которые оставляли в кладке мастерок и долото. Правда, у него это вышло случайно. Инструменты упали вниз, на пол между двумя стенами, и он навечно похоронил их, залив пустое пространство бетоном.
     И все же, несмотря на огромный масштаб проделанной работы, замок Катарина-Касл до сих пор не завершен. Предстоит еще сделать подвесной мост. Скоро из одной канадской каменоломни поступят тридцать две тонны камня. Если хватит денег, то Роджер построит прямо за замком, чуть выше по склону горы, Большой холл, а потом соединит два сооружения зубчатыми стенами. Таким образом, появится внутренний дворик, почти такой, как у Джерри Бьорклунда.
     Помимо этого Роджер Де Клементе уже занялся поисками нового земельного участка для четвертого замка. Он также хочет научиться ковке металла и построить вокруг нового замка средневековую деревню.
     - Первые три замка представляли собой в основном главные башни, - говорит он. - Там обычно жили король с королевой. Мне не удавалось построить большой двор, обнесенный стенами, большие входные башни и ворота. В таком случае это был бы замок площадью двадцать тысяч квадратных футов. Когда возьмусь за новый замок, то построю Большой холл, похожий на собор. А вокруг двора будут высокие стены. Я уже мысленно представляю будущий план такого замка и кое-что уже начертил на бумаге. Мы присматривали кое-какие места на побережье, в штате Орегон, - добавляет он. - Но это нам пока не по средствам.
     Роджер Де Клементе - не единственный, кто хочет построить замок своей мечты. После того как он вывесил в Интернете фотографии замка Катарина-Касл и стал национальным гуру в деле строительства частных замков, с ним связывались люди практически из всех штатов, спрашивая совета относительно того, каким построить замок своей мечты.
     - Благодаря Интернету, - рассказывает Роджер, - у людей есть возможность общаться со мной. Я никогда не думал, что существует так много тех, кто одержим страстью к замкам. Люди обожают замки. Многие признавались мне: "Я долгие годы мечтаю построить замок". И это не обязательно только мужчины, есть и женщины, у которых точно такая же мечта.
     Будучи центральной фигурой нового американского движения поклонников старинных замков, он говорит:
     - Привлекательность этой идеи основана на любви к романтической эпохе, когда строились замки и крепости. Многие идеализируют те далекие времена. Существует целое объединение таких людей, историческое общество. Они называют себя "Обществом творческого анахронизма". В нем состоят те, кому нравится воссоздавать события и материальные объекты Средневековья в том виде, как они его себе представляют. Это их видение прошлого, их мечты о нем. Кроме того, многих вдохновили исторические фильмы и посещение Диснейленда. - Оставаясь строительным подрядчиком с немалым опытом, Роджер считает: - Кроме того, срок существования многих жилых домов становится все короче и короче, потому что постоянно появляются все новые и новые виды строительных материалов.
     Теперь люди от Аляски до Флориды учатся на его ошибках.
     - Когда я в первый раз вывесил фотографии моего замка в Интернете, меня просто завалили заказами на постройку замков по всем Соединенным Штатам. Было очень мало тех, у кого хватало терпения и времени громоздить камни один на другой. И практически никто не знал, как это правильно делается. Существует немало тех, кто строит для себя замки так, как поступил и я в первый раз. То есть возводишь сооружение из бетонных плит, затем делаешь изоляционный слой. Я не рекомендую такую технику. Потом все дело портит сырость.
     В ответ на просьбы Роджер делает то, что в его силах.
     - Люди часто обращаются ко мне с просьбами ответить на их вопросы, поделиться опытом, - говорит он. - Я как могу пытаюсь научить их, однако большинство все равно возвращается к старым методам, потому что денег на строительство уходит много, и они начинают урезать расходы. В конечном итоге им становится обидно, потому что они начинают понимать, в какое неимоверно трудное дело ввязались. Так что я почти полностью перестал консультировать людей по вопросам строительства замков, - добавляет он.
     Несмотря на высокую, миллионную цену замка, семья Де Клементе не богата. Роджер работает риэлтором в риэлтерской конторе на соседнем лыжном курорте. Большую часть времени при строительстве этого последнего замка его семья, состоящая из шести человек - его дети, которым три, шесть и десять лет, а также ребенок жены от первого ее брака, - жила на втором этаже общей площадью в тысячу квадратных футов.
     Роджер рассказывает:
     - Мои дети устали от того, что другие ребятишки не дают им покоя, норовят напроситься в гости, чтобы посмотреть замок. Им, наверное, хотелось бы жить в обычном доме и не привлекать к себе столько внимания. - Он добавляет: - И жена не в восторге о того, что к нам так часто приходят люди. Замок их магнитом притягивает. Но я люблю разговаривать с людьми. Меня поражает то, что многие из них говорят: "Мы недавно были в Европе и любовались замками..." Не знаю, может, это совпадение, а может, я просто привлекаю к себе именно таких людей.
     Кажется странным, что три человека, одержимые одинаковой страстью к замкам, живущие относительно недалеко друг от друга, Джерри Бьорклунд, Роджер Де Клементе и Боб Нипполт, никогда не встречались. Никто из них никогда не видел замка, построенного, так сказать, коллегами. Замки расположены один от другого на расстоянии всего нескольких часов езды на машине, но их владельцы даже не слышали друг о друге.
     Работая в клинике для душевнобольных, Карл Юнг заметил, что заблуждения всех больных проистекали из ограниченного набора образов и представлений, которые он назвал архетипами. Юнг утверждал, что такие образы являются врожденными и характерны для всех людей всех времен.
     Благодаря своим записям, картинам, а позднее и построенному им замку - его "исповеди в камне" - Юнг сумел исследовать и объяснить в своих письменных трудах собственную подсознательную жизнь.
     Никто из троих моих героев, строителей замков, никогда не слышал о существовании Карла Юнга.
     Неподалеку от ущелья реки Колумбия, на границе между штатами Вашингтон и Орегон, примерно в семи милях выше устья реки Уайт-Сэлмон-ривер, среди тамошних гор возвышается еще один замок. В отличие от замка Де Клементса он построен на вершине горы, которая вырастает со дна горной долины, близ излучины быстрой, белопенной реки. Четырехэтажный замок высотой шестьдесят пять футов построен над подвалом, вырытым в материнской породе скалы. Здесь имеется вертикальный лабиринт лестниц и балкончиков, здесь есть даже потайная комната.
     Его строитель Боб Нипполт - отставной военный и бывший пилот реактивного самолета. У Боба густые седые волосы и стройная, худощавая фигура; он носит джинсы, теннисные туфли и очки в черной оправе. После долгих лет подъемов по лестницам замка у него плохо гнутся колени. Его предками были ирландцы, и он иногда музицирует на волынке. Летними ночами Боб спит на террасе, под шум речного потока.
     На столике для инструментов в гостиной его замка стоит вставленная в рамку черно-белая фотография. На ней изображено сооружение, сложенное из дикого камня.
     - Мой прапрадед-ирландец был родом из Корка, - рассказывает Боб, беря в руки фотографию. - Этот дом из камня он сложил в Северной Дакоте. В Северную Дакоту он приехал в семидесятых годах девятнадцатого века. С тех пор от дома остались лишь развалины, но местное историческое общество пытается восстановить этот старый дом.
     О своем собственном замке Боб говорит следующее:
     - Даже не знаю, почему мне вдруг взбрело в голову построить замок. Я просто увидел где-то фотографию сторожки у ворот старинного замка. Такие домики мне встречались в Ирландии и Шотландии, было в них что-то симпатичное. Потом я увлекся идеей строительства замка. И стад просто одержим ею.
     Приступив к работе в 1988 году, Боб построил из бетонных блоков сооружение площадью в четыре тысячи восемьсот квадратных футов. Над подвалом были возведены четыре этажа. Толщина стен - двадцать дюймов. Они сложены из двух рядов плит толщиной восемь дюймов, расстояние между которыми составляет четыре дюйма. Для дополнительной прочности стены укреплены арматурой. Арматурные прутья имеют толщину три четверти дюйма. Пустота между стенами заполнена теплоизолирующим слоем - вермикулитом. Там же спрятана проводка и трубы сантехники.
     Подобно детищу Роджера Де Клементса, замок Боба отапливается от стоящего в подвале котла, и трубы отопления проложены под бетонным полом. Первый этаж покоится на перекрытиях из стальных балок. Верхние этажи - на деревянных стропилах толщиной восемь на двенадцать.
     - Стропила я купил в Сэлеме, штат Орегон, на распродаже имущества одной разорившейся компании. Стоило только мне увидеть эти стройматериалы, как я тотчас решил купить целых два кузова. Я тогда подумал... они мне еще пригодятся. В тот момент мне, наверное, и пришла в голову мысль построить замок. - Он добавляет: - Мне больше нигде не найти бы такие стропила.
     Сначала Боб построил небольшой вигвам на другом берегу озера, а на противоположном появилась площадка будущего замка. Все время, пока шло строительство, он обитал в своем вигваме.
     Для возведения замка использовалось то, что отслужило свой срок в других местах.
     - Я все время внимательно изучал газетные объявления, - рассказывает Боб. - Почти все, что вы тут видите, это старые, бывшие в употреблении пиломатериалы.
     Стропила были найдены на распродаже имущества обанкротившейся компании. Кровельное железо Боб обнаружил, увидев, как сносят старое здание бензоколонки "Стандард ойл". Отслужившее свой срок оборудование для ванной и туалета тоже нашел случайно. Барная стойка родом из старой таверны в Портленде, штат Орегон. Теплоизоляцию Боб получил бесплатно, ему дали ее, когда переоборудовали местный супермаркет.
     Как и в замке Роджера, окна и двери в жилище Боба имеют типичные готические очертания. В замке нет занавесок на окнах, но нет у Боба Нипполта и соседей. Полы каменные: это либо китайский аспидный сланец, либо камень из соседних гор Адаме.
     Занимаясь возведением стен, Боб работал на пару с одним стариком-каменщиком, который делал свою работу едва ли не с идеальной точностью.
     - Он работал очень медленно, - вспоминает Боб, - но дело знал превосходно. Когда мы дошли до верхнего этажа, то оказалось, что наша крыша не совпадает с краем стены всего на три восьмых дюйма. Получился квадрат почти абсолютной формы.
     В отличие от случая с Джерри Бьорклундом высота замка не слишком озаботила чиновников из строительного отдела в округе Кликикат.
     - Они ничего не стали мне говорить про высоту, - рассказывает Боб. - И только сейчас вдруг переполошились. А все потому, что внутри дома оказалось слишком много нарушений местных законов, вроде того, что лестничный колодец не отвечает спецификациям. Чтобы сделать последнее заключение, они пришли ко мне и сказали: "Боб, по правде говоря, тебе никогда не получить окончательное заключение". Тем дело и кончилось.
     Даже не имея окончательного официального заключения с надлежащими подписями, Боб уверен, что никоим образом не нарушил закон.
     - Самое первое разрешение у меня сохранилось, - говорит Боб. - С тех пор законы и правила менялись не раз, так что я защищен старым разрешением.
     Однако высота в шестьдесят пять футов осложняет кое-какие дела.
     - Электропроводка, - говорит Боб, - находится в специальной трубе. Как и положено. Когда я достроил замок и собрался подвести электричество, инспектор заявил, что я, мол, построил коммерческое здание, потому что в нем более трех этажей, а значит, вся проводка должна быть в трубах. Иначе я не смог бы пользоваться электричеством. К счастью, я все сделал правильно.
     Подобно замку Де Клементса, замок Боба Нипполта окружают вечнозеленые деревья. Они растут так близко, что вентиляционные решетки очень часто приходится очищать от опавшей хвои. Работа жутко трудоемкая и нудная, однако без нее нельзя, потому что всегда существует опасность лесного пожара. Однако Боб не слишком тревожится по этому поводу, так как река совсем рядом, и потом, возле замка всегда много воды, которая поступает из артезианской скважины.
     - Опасность пожара можно отнести к категории от умеренной до незначительной - по той причине, что замок построен рядом с рекой, - поясняет он. - Туристы здесь останавливаются на ночлег, потому что окружающая земля является собственностью правительства. Кроме того, чтобы исключить такую опасность, я и построил свое жилище из железобетона.
     В хорошую погоду весь день напролет люди проплывают на плотах и лодках-каяках мимо западной стены замка. Неумолчный шум бегущей воды здесь давно стал привычным фоном.
     - Видите вон ту скалу? - спрашивает Боб, указывая на крутой утес на противоположном берегу реки Уайт-Сэлмон-ривер. - Замок стоит точно на такой же. В свое время я заложил фундамент прямо в материнской породе. Когда инспектировать фундамент пришел человек из строительного отдела, он сказал: "А чего вы, черт побери, собственно, ожидаете? Войны? Вы что, бомбоубежище решили построить?" Я ответил: "Если начнется половодье и уровень воды в реке поднимется, то мой дом вряд ли снесет паводком". - Боб Нипполт доволен своим решением. - В 1995 году произошло наводнение, какого в этих местах не было вот уже как сто лет, - говорит он. - Уровень воды в реке поднялся на четыре-пять футов. Мимо меня плыли бревна, мебель и все на свете.
     Подвал-бомбоубежище, огромные стропила... Боб признается, что жилище у него вышло чересчур мощное. Его строительство заняло семь или восемь лет почти непрерывных трудов.
     - Я приостанавливал работы только на зиму или когда кончались деньги, - говорит Боб.
     В отличие от Джерри Бобу удавалось находить банкиров, готовых предоставить ссуду для осуществления его мечты.
     - Не думаю, что у меня возникали особые проблемы с финансированием, - говорит он. - Я во многих городах округа брал деньги в банках. Меня охотно финансировали. В самом начале меня кредитовал один местный банк. В то время о моем доме знали очень многие. А что касается пожаров и прочего, то мой замок наверняка выстоит при всяких стихийных бедствиях.
     Под "стихийными бедствиями" он также подразумевает и всевозможные вечеринки.
     - Уверен, что мой выдержит и людскую стихию, - говорит Боб. - Вот тут, в гостиной, как-то раз отплясывали человек триста.
     В замке всегда бывает масса незваных гостей. Указывая на высохшие пятна, оставленные водой на белой поверхности внутренних стен, Боб говорит:
     - Как-то раз на дно водосточной трубы угодил грызун. Труба забилась. Вода поднялась вверх и хлынула наружу, прямо на мой еще не законченный верхний этаж, так что у меня тут во всех помещениях был настоящий потоп.
     Внутренняя поверхность стен покрыта побеленной штукатуркой.
     - Для того чтобы придать стенам нарочито неровный вид, - разъясняет Боб, - мы смешали штукатурку с соломой, но у нас ничего не получилось с первого раза. Потом мы сообразили, в чем дело. Мы нарезали солому и получили былинки длиной шесть-восемь дюймов. Мы добавляли такую солому к еще влажным, только что оштукатуренным стенам. В результате добились, чего хотели. - Показывая на три дымовые трубы - две каминные и одну от топки стоящего в подвале котла, - Боб говорит: - Прошлой зимой вернулся я домой из Худ-Ривер и тут замечаю за телевизором какую-то живность, довольно крупную. Оказывается, в тот день через дымоход в дом залетела утка. Уйму времени я потратил, чтобы выкурить ее из дома.
     Подобно Джерри и Роджеру, ему постоянно приходится сталкиваться со всякой праздношатающейся публикой.
     - Каждое лето у меня в гостях бывают люди. Главным образом потому, что у меня в округе полно друзей. Все они говорят: "Ну, Боб наверняка не станет возражать. Давай-ка заглянем к Бобу". - Боб добавляет: - И точно, не возражаю, при условии, если они захватывают с собой виски.
     По странному совпадению Эм-ти-ви созванивалось с Бобом Кипполтом и Роджером Де Клементсом и просило сдать в аренду их замки для съемок отдельных эпизодов телепередач из цикла "Мир кино". Роджер ответил отказом. Бобу же идея понравилась, но телевизионщики не сумели заказать в соседнем мотеле места сразу на съемочную группу из пятидесяти человек.
     В то время верхний этаж был еще не до конца достроен. Из узких готических окон хорошо видны уступы горного склона.
     - Я не боюсь высоты, - сообщает Боб. - Я прыгал с парашютом и на дельтаплане летал. Так что высота меня не пугает. Единственное, что меня сейчас беспокоит, так это мои негнущиеся коленки. Я уже не такой проворный, как прежде.
     В этом году он собирается засеять свои двадцать шесть акров земли кормовой травой, которая потом пойдет на сено, и засадить деревьями, чтобы было законное основание снизить налоги. Кроме того, Боб строит новый массивный вестибюль для укрепления каменного патио рядом со спальнями второго этажа.
     Еще у него в планах пристройка второго крыла здания, застекленной столовой рядом с кухней. Помимо этого Боб хочет заменить окна в подвале. Он жалеет, что вместо изоляционной пены не использовал для наружного подоконника бетонный сливной порожек.
     - Это потому, что я все делал сам. Наверное, мне очень многое следовало бы спроектировать по-другому, выкроить место для стенных шкафов и чуланов, - вспоминая что-то, говорит он. - Вместо квадратной лестницы я, пожалуй, лучше бы сделал винтовую. Надо было не торопиться и сделать полную кладку пролетов лестницы. Есть одна книга. Большая книга, называется она "История британского дома". В ней рассказывается об окнах, дверях, скобяных изделиях, о том, как делались двери... Когда я приступал к работе, этой книги у меня не было. Будь она у меня тогда, я бы многое сделал по-другому. Зато времени наверняка ушло бы больше. Как, впрочем, и денег... Что тут говорить, многие материалы, которые я использовал, были не лучшего качества.
     Боб жалеет, что так и не прорыл вокруг замка ров.
     Он также хочет украсить поверхность стен во дворике битой устричной скорлупой.
     А обнаженный манекен, выставленный на балкон спальни, требуется немного обновить, потому что плексигласовая поверхность помутнела и растрескалась.
     - Хочу свезти его в Портленд, - говорит Боб, - пусть немного сиськи подправят.
     Впрочем, все это очень скоро утратит актуальность. Потому что в этом году Боб продает замок. Будущему владельцу повезет - восемь или девять местных подрядчиков знают жилище Боба вдоль и поперек.
     - Во всех ванных комнатах есть все необходимое, - говорит он. - В Худ-Ривер живут несколько парней, которые помогали мне со строительством, устанавливали проводку и сантехнику. Они хорошо знают, что у меня как устроено. Все они занимаются виндсерфингом, и поэтому мое место им подойдет идеально. Никуда они не денутся.
     Так же как и бесчисленные птицы в округе или река. Или сам замок. Или местные легенды о нем.
     Не важно, чем является замок - заявкой ли на вечность, или увлечением, хобби, желанием поинтереснее убить время, или подарком будущим поколениям, или памятником прошлым векам. Затерявшийся в горах над Камасом, что в штате Вашингтон, замок Джерри Бьорклунда по-прежнему остается достопримечательностью, которую летчики любят показывать своим пассажирам. В горах Айдахо лыжники с радостью обнаруживают "Катарину", воздвигнутую Роджером в честь дочери. Фантастическое видение в снегу. Замок, который многие видели в мечтах и давно хотели построить.
     Их собственную исповедь, признание в камне. Своего рода мемуары.
     В долине реки Уайт-Сэлмон-ривер пенные воды по-прежнему проносятся мимо высокой серой башни. В кронах деревьев шумит ветер, а на ветки садятся птицы. Даже если здесь и прокатится лесной пожар, каменная кладка все равно выстоит.
     Вот только Боб Нипполт покинет это место.
     Пока что все эти три замка остаются недостроенными.
     
     Неосвоенная территория
     
     - Если все захотят спрыгнуть с обрыва вниз, - имел обыкновение спрашивать меня отец, - ты тоже прыгнешь?
     Это было несколько лет назад. В то лето, когда в Сакраменто пума убила какого-то любителя бега трусцой. В лето, когда мой врач отказался выписать мне рецепт на стероиды-анаболики.
     В местном супермаркете предлагалась акция: если приносишь чеков на пятьдесят баксов, то можешь купить за четвертак дюжину яиц. Мои друзья Билл и Эд обычно стояли на автостоянке и клянчили у людей такие чеки. Эд и Билл, они съедали упаковки замороженного яичного белка. Такие десятифунтовые упаковки они покупали на мелкооптовых базах, снабжавших булочные. Яичный белок - самый легкоусвояемый вид протеина.
     Эд и Бил частенько отправлялись в путешествия до Сан-Диего, затем пешком переходили границу в Тихуане вместе с другими гринго, которые совершали однодневные поездки в Мексику для покупки стероидов, своего любимого "дианобола", и контрабандой провозили его в Штаты.
     Это, видимо, было то самое лето, когда у Администрации по контролю за применением законов о наркотиках имелись дела поважнее.
     Эд и Билл - не настоящие их имена.
     Мы мотались по всей Калифорнии и заехали в Сакраменто, чтобы навестить друзей, но тех не оказалось дома. Мы прождали весь день, сидя возле бассейна. У Эда отросли выцветшие волосы, стриженные под "ежик", поэтому он попросил меня побрить ему голову.
     В те дни в окрестностях Сакраменто продолжала свирепствовать пума. Это была загородная местность, вернее, не совсем. Пустошь, поделенная на мини-участки площадью два с половиной акра. И где-то рядом, среди бассейнов и газонов, бродила пума-самка с детенышами.
     То был не отпуск, а скорее странствия, когда мы колесили по Западному побережью от одной качалки до другой. По пути мы покупали банки консервированного тунца, съедали содержимое дочиста и бросали пустые жестянки на заднее сиденье машины. Потом запивали их диетической газировкой и катили дальше по Интерстейт-5.
     Эд и Билл вкалывали себе полные шприцы Д-болла, я же предпочитал другое. Аргинин, орнитин, смилакс, инозин, Ди-Эйч-И-Эй, селен, хром, вытяжку из яичек новозеландского барана, ванадил, экстракт орхидеи... В качалке, пока мои друзья выжимали железо, в три раза превышающее их собственный вес, накачивая мышцы, отчего их одежда трещала по швам, я зависал поблизости от их гигантских локтей.
     - Знаете, ребята, - обычно говорил я, - я, пожалуй, наберу себе массу вытяжкой из коры йохимбе.
     Да, то самое лето.
     Единственная причина, почему они позволяли мне болтаться рядом, заключалась в том, что я с ними резко контрастировал.
     Старая как мир стратегия - выбрать подружку невесты поуродливей, чтобы некрасивая невеста казалась красавицей.
     Зеркала для бодибилдинга - это как метадон. Обязательно нужна реальная публика. Есть даже шутка такая: сколько "качков" нужно для того, чтобы вкрутить электрическую лампочку?
     Ответ: три. Один вкручивает, два других говорят: "Да, чувак, ты просто классно смотришься!"
     Да, такая вот шутка. Но на самом деле это вовсе не шутка.
     На обратном пути из Мексики мы снова заехали в Сакраменто к знакомым, которых в первый раз не застали дома. Они устраивали пикнике барбекю для каких-то своих друзей, которые вернулись из поездки в пустыню.
     Как нам объяснили, это было своеобразное паломничество, когда всех по очереди отправляли бродить в пустыню в поисках духовного откровения. Подгорало жарившееся на газу мясо, темнота озарялась огоньками самокруток-косячков. Один из гостей стоял, сжимая обеими руками что-то, похожее на высохшую бейсбольную биту. Это был высушенный скелет мертвого кактуса, который он обнаружил во время своих духовных исканий. Но для него он был чем-то большим, чем обыкновенный кактус.
     - Я понял, - произнес он, - что этот кактус - я сам. Это символ моей мужественности, твердый и шершавый снаружи, но в то же время пустой и ощетинившийся колючками.
     Домой он полетел на самолете и всю дорогу держал кактус у себя на коленях.
     Присутствующие закрыли глаза и покивали головами. Все, кроме моих друзей. Вместо того чтобы последовать примеру гостей, они отвернулись в сторону и изо всех сил стиснули зубы, чтобы не расхохотаться. Они стояли, скрестив могучие руки на груди, и незаметно толкали друг друга локтями. Они сказали, что хотят прогуляться, чтобы посмотреть какую-то знаменитую скалу.
     Хозяйка остановила нас возле самых ворот и сказала:
     - Не ходите! Не надо!
     Она держала в руках переносной холодильник для вина и, всматриваясь в темноту, где вспыхивали огоньки самокруток, и избегая смотреть нам в глаза, сообщила, что где-то по соседству бродит пума. Пума совсем недавно побывала возле их бассейна, говорит хозяйка и показывает нам клочок знакомых светлых волос Эда, зацепившийся за кусты.
     В тот год повсюду, где мы проезжали, были заборы - прочерченные границы между земельными участками - и таблички с именами владельцев.
     Эд качался еще пару лет - до тех пор, пока у него не возникли серьезные проблемы с коленными чашечками. Билл качался до тех пор, пока у него не сместился позвоночный диск.
     Только в прошлом году, когда умер мой отец, мой врач наконец зашел к нам. Я существенно потерял в весе и продолжал терять его, пока врач не вытащил блокнот для выписывания рецептов и не сказал:
     - Попробуйте тридцать дней принимать анадрол.
     Вот так я тоже "спрыгнул в пропасть". Люди с интересом смотрели на меня и спрашивали, что со мной произошло. Мои руки округлились, но не слишком сильно. Впрочем, мне было достаточно не размеров, а нового ощущения. Изменилась осанка, развернулись плечи.
     Если верить вкладышу, лежавшему в упаковке, анадрол (оксиметолон) это стероид-анаболик, синтетическое производное тестостерона. К числу побочных действий относились атрофия яичек, импотенция, хронический приапизм, ослабление или усиление либидо, бессонница, выпадение волос. Сто таблеток стоили тысячу сто долларов. Медицинская страховка не гарантировала покрытие затрат на лечение при возможных последствиях приема этого средства.
     Но ощущение. Глаза выкатываются из орбит и настороженно смотрят на мир. Подобно тому, как беременность придает женщинам какой-то особый облик, какое-то мягкое и нежное свечение, делающее их еще более женственными, анадрол придает более мужественный вид. Что касается безумного приапизма, то это было лишь в первые две недели. Ты весь становишься исключительно тем самым хозяйством, которое находится у тебя между ног. Все это сильно напоминает старинные иллюстрации к "Алисе в Стране Чудес" з том месте, где героиня книги съела пирожок с надписью "съешь меня" и стала расти до тех пор, пока ее рука не высунулась из входной двери - за исключением того, что торчит отнюдь не рука, а ношение спортивных шорт исключается категорически. Когда пошла третья неделя, приапизм пошел на убыль или, как мне показалось, распространился на все мое тело. Поднятие тяжестей вызывает более приятные ощущения, чем секс. Тренировка становится чем-то вроде оргии. Начинаешь испытывать оргазмы один за другим - судорожные, стремительные, жаркие - в дельтовидных мышцах, косых, трицепсах. Напрочь забываешь о старом ленивце пенисе. Да кому он нужен? В своем роде это покой, побег от секса. Отпуск от мучительного либидо. Можно встретить потрясающую женщину и подумать, "фу-у-у-у-у-у!", тогда как еще одна порция омлета или комплекс приседаний представляется тебе верхом блаженства.
     До таких глупостей я не дошел. Позволю себе не слишком приятное отступление от темы, но все-таки расскажу. Моя знакомая, студентка-медичка, пообещала мне, что если я познакомлю ее с Брэдом Питтом, то она позволит мне помогать ей при вскрытии трупов в анатомичке. Она таки познакомилась с Брэдом Питтом, а я целую ночь помогал ей вскрывать тела покойников для того, чтобы первокурсники могли их изучать. Наш третий по счету покойник был шестидесятилетним врачом. У него оказалась мышечная масса и телосложение двадцатилетнего юноши, но когда мы вскрыли ему грудную клетку, обнаружилось, что сердце у него размером с голову. Я придерживал края разреза, а моя подруга заливала внутрь формалин до тех пор, пока не всплыли легкие. Подруга посмотрела на его поразительно огромное сердце и в равной степени поразительно огромный член и сказала мне: "Тестостерон". Принимаемый долгие годы.
     Она показала мне проводки и кардиостимулятор в груди покойного и пояснила, что у того случался инфаркт за инфарктом.
     Примерно в то же самое время в одном национальном журнале по бодибилдингу на последних страницах время от времени начали публиковаться небольшие статьи. Они были не в каждом номере, но в каждой из них содержался биографический очерк звезд бодибилдинга, начиная с 1980-х годов. Это были парни, на которых Эд и Билл так хотели походить. Раньше эти красавчики позировали перед фотографами и в своих интервью клятвенно заявляли, что их щедро одарила природа, а они лишь правильно распорядились этим подарком, упорно тренируясь и никогда не принимая стероидов. Они клялись в этом. В более поздних статьях эти же люди выглядели бледными тенями себя былых, измученные проблемами со здоровьем, которые варьировались от диабета до рака. И они признавались, что принимали стероиды и гормональные препараты, способствующие росту мышечной массы.
     Я обо всем этом знал и все-таки прыгнул в пропасть.
     Друзья не стали меня останавливать. Лишь посоветовали больше употреблять богатой белком пищи, чтобы как-то оправдать прием выписанного мне препарата. Однако я не стал покупать десятифунтовые пачки яичного белка. Не стал забивать холодильник рядами упакованных в фольгу цыплят без костей и кожицы и печеного картофеля, как это делали Эд и Билл. Они набирали для каждого стероидного цикла столько продуктов, что их, казалось, должно хватить на полуторамесячную осаду крепости. Я не был таким фанатом бодибилдинга.
     Я просто принимал маленькие белые таблетки и занимался своими делами, пока в один прекрасный день, принимая душ, не заметил, что у меня потихоньку исчезают яички.
     Что ж, извините. Я пообещал многим друзьям, что до этого дело не дойдет, однако оказался перед таким поворотным пунктом. Когда старые добрые гусиные яйца уменьшились до размеров шариков для пинг-понга, потом до морской гальки. И вот приходит момент, когда врач спрашивает, не нужен ли тебе еще один рецепт на анадрол, и тебе уже легко сказать "нет".
     Ты выглядишь потрясающе, ты красив и энергичен, накачан и ловок, ты выглядишь гораздо мужественнее, чем прежде, однако в другом отношении утрачиваешь эту самую мужественность. Становишься лишь бледным подобием настоящего мужика.
     Кроме того, если и дальше вести такой образ жизни, то скоро начинаешь чувствовать, как радость по поводу груды мускулов начинает идти на убыль. Сначала это даже забавно, такое впечатление, будто ты - обладатель обветшалого викторианского особняка, украшенного дешевой мишурой; но после первых двух недель необходимость постоянно формировать собственное тело постепенно начинает казаться сущим адом. Я не мог отправиться куда-нибудь, где не было бы спортивного зала. Мне каждый час требовалась богатая белком пища. Дело доходит до того, что в один прекрасный день вся эта затея неизбежно оборачивается полным крахом.
     Мой отец мертв. О Билле и Эде я уже говорил. Сам я стремительно терял веру в реальность, это материальное дерьмо. Материальное, тленное дерьмо. Я написал книгу, надуманную книгу, и она принесла больше денег, чем мне когда-либо удавалось заработать за реальную работу. У меня возникло окошко во времени, целых тридцать свободных дней. Свободное время между моими обязательствами как автора книги и началом съемок "Бойцовского клуба". Это был своего рода тридцатидневный эксперимент, усовершенствованная, современная версия джеклондоновских приключений, упакованная в маленькую коричневую бутылочку.
     Я спрыгнул в пропасть, потому что это было приключение.
     И эти тридцать дней я ощущал полноту жизни. До тех пор, пока у меня не кончились крошечные белые таблетки. Ощущение временной постоянности. Полной и независимой от всего. От всего, за исключением анадрола.
     Та женщина в Сакраменто, которая много лет назад устраивала для своих гостей пикник с барбекю, она сказала: "Твои друзья - психи".
     Стоявший возле бассейна мужчина баюкал колючий скелет кактуса, символ своей мужественности, а женщина продолжала смотреть на клочки "шерсти пумы", которые я состриг с головы Эда. Эд и Билл, накачанные, в одних майках, зашагали вперед по дороге и вскоре исчезли из виду. Где-то в темноте бродила та самая пума. Или какие-то другие пумы.
     Хозяйка сказала:
     - Зачем мужчинам нужны все эти глупости?
     "Пока у Америки есть неосвоенная территория, - любил повторять Томас Джефферсон, - американским неудачникам и авантюристам всегда будет куда пойти".
     Сегодня Эд и Билл являют собой малоприятное зрелище, но в то лето, чувак, они действительно смотрелись круто. Славное качание... мой отец... анадрол... все это кажется совершенно нереальным. Легендой. Вымыслом.
     Да, что касается неосвоенной территории, вполне может статься, что это сказал вовсе не Томас Джефферсон, но вы меня все равно поняли.
     А пумы будут всегда бродить где-то поблизости. Это так по-женски - думать о том, что жизнь должна длиться вечно.
     
     Жестянка с людьми
     
     Вы уходите в море усталым. После того, как вы драили и красили корпус подводной лодки, загрузили запас провизии, заменили оборудование, обеспечили себя запчастями; после того, как получили авансом часть жалованья и, возможно, внесли вперед квартплату за те три месяца, пока вас не будет дома, после того, как уладили все свои дела и оставили распоряжения типа "продавать" вашему брокеру, распрощались с семьей у ворот базы ВМФ в Кингз-Бэй, можете смело побрить себе голову, потому что к парикмахеру вы попадете еще очень и очень не скоро. Зато после всей этой суеты первые несколько дней пребывания в море покажутся вам удивительно спокойными.
     Внутри "жестянки с людьми" или "трубы без окон и дверей", как подводники называют свой подводный дом, царит культ тишины. В спортивном зале все предметы покрыты толстым слоем черной резины. Между ними красные резиновые коврики. Офицеры и матросы носят теннисные туфли, а резиновая изоляция присутствует практически везде - от сантехнического оборудования до тренажерной бегущей дорожки; она везде, где металл соприкасается с металлом. Сделано это для того, чтобы избежать ненужных ударов, лязганья или дребезжания. На ножках стульев здесь надеты резиновые колпачки. После вахты слушать музыку можно только в наушниках. ПЛАРБ "Луизиана" (SSBN-743) покрыта изоляцией, чтобы не стать добычей неприятельских гидролокаторов и остаться невидимой, - любой громкий звук, произведенный ею, может быть услышан гидроакустиком, который занимается прослушиванием глубин в радиусе двадцати пяти миль.
     - Когда отправляешься в гальюн, - рассказывает интендант "Луизианы" лейтенант Патрик Смит, - нужно очень осторожно опускать крышку унитаза, иначе одним неосторожным хлопком можно выдать присутствие подводной лодки.
     - Они никогда не хлопают одновременно, - говорит старпом Пит Хенлон, описывая то, что может произойти, если при погружении крышки унитазов останутся открытыми. - Стоишь на капитанском мостике и слышишь: БАХ! БАХ! И снова БАХ! Одна за другой. И видишь, как капитан начинает закипать от злости.
     В любое время суток треть экипажа спит, поэтому во время похода в каждой каюте около завешенного занавеской входа горит только небольшой флуоресцентный светильник. Единственное, что слышно, так это шелест воздуха в вентиляционной системе. В каждой каюте для экипажа находится по девять коек, три яруса по три койки - справа, слева и прямо. На каждой койке лежит матрац из пенопласта. В поход на "Луизиане" уходит один из двух дублирующих экипажей: Золотая команда или Синяя команда. Если на твоей койке спит матрос весом в двести пятьдесят фунтов и оставляет вмятины на твоем матраце, говорит Эндрю Монтрой, заведующий камбузом подлодки, обслуживающий Золотую команду, то под него обычно подкладывают полотенце. Под каждой койкой имеется' ящик для хранения вещей, именуемый матросами "гробовым отделением". Каждая койка завешивается плотной занавеской. В изголовье установлен ночник, электрическая розетка, выключатель стереосистемы и наушники, как на пассажирских самолетах. Через систему, транслирующую записи компакт-дисков, захваченных на борт экипажем, можно послушать музыку четырех жанров. Можно самостоятельно регулировать баланс и уровень громкости. Здесь же находится и вентилятор. В изголовье имеется также и кислородная маска.
     - Больше всего мы боимся пожара на борту, - признается лейтенант Смит. - Его причиной может стать курение.
     В случае пожара в узких задымленных коридорах, без света, в полкой темноте, следует надеть маску для дыхания и натянуть на голову полотняный капюшон, и если вы хотите снова глотнуть воздуха, то нужно ощупать руками пол. На полу имеются темные шершавые заплатки квадратной и треугольной формы. В экстренной ситуации ищешь вслепую по полу ногами и находишь такую заплатку. Квадратная заплатка означает, что прямо над ней воздушный лючок, который можно открыть. Треугольные заплатки указывают на такие лючки, расположенные в стенах. Суешь голову в такой люк, делаешь глоток воздуха, кричишь "воздух!" и бежишь по коридору к следующему. Отводное отверстие в маске позволяет вашему товарищу дышать вместе с вами. Возглас "воздух!" нужен для того, чтобы никого не встревожило громкое шипение воздуха, слышимое после того, как вы отскочили от люка.
     Чтобы превратить "Луизиану" в настоящий дом, лейтенант Смит принес на борт запас кофейных зерен, кофемолку и кофеварку для приготовления кофе эспрессо. Другие члены экипажа берут с собой из дома полотенца, фотографии, которые скотчем приклеивают на переборку у койки. Монтрой берет с собой тридцать любимых компакт-дисков. Другие - видеокассеты с записями сцен из домашней жизни. Один матрос приносит наволочку с рисунками из "Скуби-Ду". Многие берут излома в поход свои одеяла или покрывала.
     - Я называю его моим спасательным одеялом, - рассказывает баталер первого класса из Золотой команды Грег Стоун. Грег ведет дневник. Вернувшись домой, он зачитывает его жене, которая, в свою очередь, во время разлуки с ним тоже ведет дневник.
     Под воду субмарина погружается лишь с тем запасом воздуха, который имеется у нее на борту. Его регенерация проводится при помощи нагретого амина. Это вещество связывает двуокись углерода и удаляет ее. Для получения нового запаса кислорода необходимы большие энергозатраты - 1050 ампер электричества для расщепления молекул деминерализованной морской воды. Двуокись углерода и водород выдуваются в окружающее подводную лодку пространство океана. Для отходов жизнедеятельности, которые затем выбрасываются за борт, используются шестидесятифунтовые металлические канистры. Закачка требует гидравлического давления в три тысячи фунтов. Таких канистр за один поход в общей сложности набирается четыре сотни.
     Употреблять алкоголь на борту подводной лодки запрещено, а курить можно только в специально отведенном месте - возле двенадцатицилиндрового вспомогательного дизельного двигателя "Фэрбенк Моррис". Дизельный двигатель выступает в роли резерва для атомной энергетической установки, которую матросы называют "Пузатой печкой".
     Если вы являетесь членом экипажа, то спать вам приходится не далее чем в шести футах от двадцати четырех баллистических ракет "Трайдент", занимающих центральную треть подлодки. Ракетные установки окрашены в разные оттенки оранжевого цвета - светлого в носовой части, более темного - в кормовой. Это позволяет экипажу лучше воспринимать и ощущать глубину погружения в отсеке длиной сто футов. На пусковых установках расположены шкафчики с видеофильмами.
     На подлодке вас со всех сторон окружают трубы и заглушки самых разных цветов. Пурпурные - труб охлаждения. Голубые - питьевой воды. Зеленые - морской воды. Оранжевые - гидравлической жидкости. Коричневые - двуокиси углерода. Белые - пара. Желто-коричневые - сжатого воздуха.
     По словам Хенлона Смита и командира корабля Золотой команды Кена Биллера, восприятие глубины не является большой проблемой, несмотря на тот факт, что невозможно сфокусировать взгляд дальше длины центрального ракетного отсека. Как признался один из матросов, пивший кофе за столом камбуза, в первый день на берегу дневной свет кажется чересчур ярким, приходится щуриться и надевать солнечные очки. Руководство ВМФ рекомендует подводникам в первые два дня пребывания на берегу не водить машину, потому что координация в открытом пространстве восстанавливается не сразу.
     На паре ракетных установок можно увидеть латунные таблички, на которых указано время и место запуска ракет. На установке номер пять написано, что запуск был произведен 18 декабря 1997 года в три часа дня. На "Луизиане" тогда находилась Синяя команда.
     - Иногда, - говорит лейтенант Смит из Золотой команды, - подворачивается счастливая возможность произвести пуск.
     Золотой команде эта возможность пока еще не представилась. Снаружи корпуса подлодки нет никаких иллюминаторов или видеокамер. Если не считать гидролокатора, экипаж в случае нападения остается слепым...
     - ...гигантского кальмара? - недоуменно поднимает брови лейтенант Смит. - Пока что ничего подобного не случалось.
     - Как-то раз мы столкнулись с китом, - рассказывает первый помощник капитана Золотой команды Седрик Даниэльс. - Про это рассказывают легенды.
     Необъяснимые удары о корпус субмарины относят на счет китов. Благодаря гидролокатору можно услышать звуки, издаваемые китами и дельфинами. А также серии щелкающих звуков, которые издают косяки креветок. Эти звуки экипаж называет "биологическими".
     В поход берут 720 фунтов кофе, 150 галлонов сгущенного молока, 9000 дюжин крупных яиц, 6000 фунтов муки, 1200 фунтов сахара, 700 фунтов муки, 3500 фунтов картофеля. Все это упаковывается в "пищевые модули" - контейнеры размером пять на пять на шесть с половиной футов, - которые комплектуются на береговых складах и загружаются на подлодку через люк. Кроме того, на борт принимаются 600 видеокассет, 13 торпед, 150 членов экипажа, 15 офицеров и 165 "открываемых на полпути посылок".
     Перед походом семьи членов экипажа передают командиру подлодки Кену Биллеру сверток размером с коробку для обуви, и в тот вечер, когда субмарина проходит ровно половину пути, в Вечер Половины Пути, Биллер раздает эти свертки подчиненным. Жена Смита приготовила мужу семейные фотографии, вяленое мясо и игрушечный мотоцикл - своеобразное напоминание о мотоцикле, который у него есть на берегу. Грег Стоун получает наволочку с фотоизображением своей жены Келли. Жена Б ил л ера дарит ему фотографию любимой собаки и его коллекции оружия.
     В тот же вечер можно выставить на аукционные торги любого из офицеров. Вырученные деньги поступают в Фонд Отдыха, и офицеры, получившие меньшую сумму, несут вахту за своих товарищей, собравших более крупные суммы. Еще одна традиция Вечера Половины Пути - аукцион пирогов. Победитель получает возможность вызвать приглянувшегося ему офицера сесть в кресло перед всем экипажем и отшлепать его пирогом.
     Весь экипаж называет баталера Смита "Отбивной", потому что золотое шитье на петлицах изображает что-то вроде дубовых листьев, которые больше похожи на свиную отбивную. Командира подлодки Келлера называют "Коб". Старпома Хенлона - "Боссом". Главный по камбузу, Лопни Беккер, - "Хозяин кормушки". Вместо того чтобы сказать, что ты посмотрел фильм, здесь говорят так: "запалил киношку". Дверь здесь не дверь, а люк. Шапка - "покрышка". Ракета - "бумер". В обновленном и политкорректном ВМФ темно-синие комбинезоны, которые в походе носят матросы, больше не называются "ползунками". Матросов, занятых на камбузе, более не рекомендуется называть "камбузными ловкачами". Колбаса более не "ослиный член". Равиоли - не "подушки смертника". Тосты с говяжьим фаршем запрещено именовать "говном на палочке", тушенку - "задницей бабуина".
     Официально все это под запретом. Тем не менее выражения по-прежнему в ходу.
     Гамбургеры и чизбургеры на подлодке остаются, как и па суше, "жрачкой". Пирожки с курятиной - "цыплячьими колесами". Койки по старинке называют "банками". Сортир - "гальюном".
     Еще один важный вечер в походе называется "Хефе-кафе", что в переводе с испанского - "кафе шефа". В этот вечер офицеры стряпают для матросов. В камбузе выключают свет, и вместо свечей на столиках членов экипажа ожидают светящиеся в темноте люминесцентные палочки. В такой вечер появляется даже метрдотель.
     Для отправления религиозных культов на борту подлодки из числа членов экипажа выбирают тех, кто может проводить католические или протестантские службы. На Рождество в каютах развешивают гирлянды и устанавливают синтетические елочки. Офицерскую кают-компанию и столовую украшают снежинками и гирляндами.
     Когда уходишь в море на борту "Луизианы", подлодка становится твоей жизнью. Экипаж живет по восемнадцатичасовому графику. Каждая вахта длится шесть часов. Шесть часов ты свободен от вахты и можешь отдыхать, заниматься тренировками или заочным образованием при помощи компьютера. Примерно один раз в неделю ты спишь восемь часов, а не шесть. Средний возраст подводников - двадцать восемь лет. Из каюты ты отправляешься в "гальюн", одевшись в одни лишь шорты и обмотавшись полотенцем. Все остальное время моряки ходят преимущественно в комбинезонах.
     Офицеры живут по круглосуточному графику. В походе не принято отдавать офицерам честь.
     - Поскольку мы все оказались в замкнутом пространстве, - говорит лейтенант Смит, - то мы становимся одной семьей, и отношения между нами и членами экипажа складываются почти что родственные.
     Смит показывает на Устав корабельной службы, висящий в рамке на стене столовой, и говорит:
     - У матроса может прекрасно пройти вахта, но если он приходит сюда, а еда паршиво приготовлена, посуда плохо подогрета, нет здоровой домашней обстановки, мы можем самым настоящим образом изгадить ему этот хороший день.
     В последний день похода всех охватывает тоска по родине. Спать не хочется. Хочется лишь поскорее вернуться домой. В таких случаях всегда показывают больше кинофильмов, экипажу круглосуточно подают пиццу и всевозможные закуски.
     На берегу жены моряков и "большие шишки" разыгрывают лотерею - "первый поцелуй". Все деньги, полученные от аукционной продажи пирожков и от лотереи, поступают в фонд празднования возвращения экипажа домой.
     А в тот день, когда "Луизиана" возвращается на берег, моряков на причале встречают родные и близкие с транспарантами и флагами. Первым на берег сходит командир, чтобы доложить о прибытии командующему эскадрой, но после этого... Объявляется победитель лотереи, и выбранные таким образом мужчина и женщина целуются прямо перед собравшимися. Публика громогласно чествует победителей.
     
     ПОСТСКРИПТУМ
     
     Эмми Экерт, фотографу, делавшей снимки к этому очерку, пришлось немало похлопотать, пройдя по многим коридорам власти, прежде чем получить разрешение на публикацию фотографий в журнале "Нест". Она меня предупредила, что поскольку "Нест" считается "дизайнерским" журналом, то руководство ВМФ серьезно озабочено тем, что значительную читательскую аудиторию составляют геи, а очерк станет пространным отчетом о гомосексуальных отношениях в интерьерах подлодки.
     Эмми подчеркнула, что я ни за что не стану говорить вслух на тему анального секса на подводных лодках. Забавно, но пока она не упомянула, я об этом даже не задумывался. Меня в большей степени интересовал сленг подводников, мне хотелось объяснить происхождение уникальных словечек, которым пользуется узко ограниченная группа людей. Сленг - это вербальная палитра писателя. Я искренне почувствовал себя несчастным, когда, еще до публикации очерка, цензоры из ВМФ вымарали из текста все сленговые словечки, включая "ослиный член" и "обезьянью задницу".
     И все же сексофобия показалась мне чем-то вроде огромного незримого слона, присутствие которого нельзя игнорировать.
     Как-то раз я стоял в узком проходе субмарины рядом с младшим офицером, и мимо нас постоянно проходили матросы, занимавшиеся своими служебными делами. Мои руки находись на уровне пояса, потому что во время беседы я старался делать заметки в блокноте.
     Совершенно некстати мой собеседник произнес: - Кстати, Чак, когда эти парни, проходя мимо, касаются тебя, это абсолютно ничего не значит.
     До того, как он произнес эти слова, я не обращал на это внимания. Теперь же они приобрели для меня некий смысл. Эти прикосновения.
     На следующий день, когда после ленча моряки сидели в столовой я обсуждали вопрос о том, позволят ли женщинам выполнять роль обслуги на подводной лодке, один матрос заметил, что не пройдет и недели, как какая-нибудь парочка влюбится друг в друга. В конце концов это дело закончится беременностью и придется отменять трехмесячный поход, чтобы побыстрее вернуться на берег.
     На что я заметил, что подобное невозможно. Я пробыл на борту подлодки довольно долго и успел заметить, насколько тесно, насколько скученно живут здесь люди. Я сказал, что двоим просто не найти на борту укромного места, чтобы заняться любовью.
     Один из матросов скрестил на груди руки, откинулся на спинку стула и сказал:
     - Но такое случается! - Громко и отчетливо сказал и, усмехнувшись, добавил: - Часто случается!
     И только потом до него дошло, что он сказал. Он признал, что этот самый незримый слон все-таки существует. Все присутствующие тяжело посмотрели на него. Затем последовала, пожалуй, самая долгая гневная пауза в истории ВМФ США.
     В следующий раз меня попросили подождать в коридоре неподалеку от доски с объявлениями. Первым пунктом повестки дня был список новичков, поступивших в экипаж, и предложение должным образом поприветствовать их.
     Вторым пунктом было напоминание о том, что приближается День Матери.
     Третий оповещал о том, что на борту подлодки по-прежнему часто происходят случаи "членовредительства со стороны экипажа". В объявлении говорилось: "Предотвращение на борту подводных лодок членовредительства со стороны экипажа является для ВМФ США вопросом первостатейной важности".
     Это не что иное, как зловещий эвфемизм, означающий самоубийства на флоте. Еще один невидимый слон.
     В тот день, когда я покинул базу ВМФ в Кингз-Бэй, один из офицеров попросил меня написать хороший очерк. Я стоял, глядя на подлодку в последний раз, и он сказал, что все меньше и меньше людей понимают значимость этого типа военно-морской службы, которая лично для него так много значит.
     Я понял эту значимость. Я восхищаюсь этими людьми и делом, которое они делают.
     Однако, скрывая тяготы нелегкой службы, ВМФ, похоже, лишает этих людей части той славы, которую они заслужили по праву. Пытаясь представить службу забавой и пустячным времяпрепровождением, ВМФ рискует оттолкнуть тех, кого такие тяготы не страшат.
     Потому что далеко не каждый ищет себе исключительно легкой, прикольной работы.
     
     Леди
     
     Мой друг живет в "доме с привидениями". Это красивый белый загородный дом. Один-два раза в месяц друг звонит мне далеко за полночь и сообщает:
     - Кто-то кричит в моем подвале. Сейчас возьму ружье и спущусь туда. Если через несколько минут не вернусь, вызывай полицию!
     Все это звучит весьма драматично, но вместе с тем ужасно напоминает жалобу, в которой есть нечто от похвальбы. Это все равно что сказать: "Мой бриллиант такой жутко тяжелый!" или "Я просто мечтаю пощеголять в этом бикини, и чтобы при этом никому не захотелось меня трахнуть".
     Мой друг называет призрак "Леди" и жалуется на то, что не сможет спать, потому что Леди всю ночь напролет бодрствует, шелестит пришпиленными к стенам фотографиями, заводит часы и тяжело топает по полу гостиной. Он называет это "танцами". Если же мой друг вдруг становится совершенно невыносим или чем-то расстроен, то причина его дурного настроения - эта самая Леди. Ночью она подкрадывается к дому и под окнами спальни выкрикивает его имя или же включает и выключает свет.
     Мой друг - разумный, трезвомыслящий человек, который никогда не верил в призраков. Назову его Патриком. До тех пор, пока Патрик не переехал в этот загородный дом, он был похож на меня: уравновешенный, практичный, благоразумный.
     Теперь же, сдается мне, он совершенно заврался.
     Чтобы проверить, так ли это, я попросил у Патрика разрешения пожить в его доме, пока он сам будет в отпуске, где-то в другом конце страны. Мне, мол, нужно тихое место подальше от людей, чтобы спокойно заняться сочинительством. Я пообещал поливать цветы, и Патрик уехал, оставив меня на две недели одного. Чуть позже я устроил в его доме вечеринку.
     Человек этот, о котором я веду рассказ, не единственный из моих друзей, которым вечно мерещится бог знает что. Еще один мой друг, вернее, подруга - назову ее Брэнда, - считает, будто наделена способностью предсказывать будущее.
     За обедом она прерывает какой-нибудь интересный рассказ, неожиданно делает глубокий вдох, прикрывает ладонью рот, отодвигается назад вместе с креслом и выкатывает глаза в выражении неописуемого ужаса. Если спросить, что случилось, Брэнда отвечает: "Нет-нет, ничего особенного". Затем закрывает глаза и пытается стряхнуть с себя кошмарное видение.
     Если же вы продолжаете настаивать, пытаетесь добиться ответа на вопрос, что же так ее напугало, Брэнда наклоняется над столом, и видно, что глаза ее полны слез. Она берет тебя обеими руками за руку и умоляет: "Прошу тебя. Следующие шесть лет держись подальше от автомобилей!"
     Следующие шесть лет!
     Брэнда и Патрик - люди чудаковатые, но они мои друзья и всегда жаждут внимания.
     "Мое привидение чересчур шумное..."
     "Ненавижу заглядывать в будущее!"
     На скромную вечеринку в доме с привидениями я собрался пригласить Брэнду и ее духовных друзей. Я намеревался пригласить и другую группу людей, недалеких умом, самых заурядных друзей, которые не отличаются какими-то экстрасенсорными способностями. Мы бы выпили красного вина и понаблюдали за тем, как вокруг порхают медиумы, как они впадают в транс, вступают в контакт с духами, пишут внушаемые ими послания, занимаются столоверчением, а мы исподтишка посмеиваемся над ними.
     Итак, значит, Патрик уехал в отпуск. На вечеринку собрались с десяток человек. Брэнда привела с собой двух незнакомых мне женщин - Бонни и Молли. Обе уже практически падали в обморок от незримой потусторонней энергии, которую испускал дом. Поднимаясь на крыльцо, они почти на каждой ступеньке спотыкались, раскачивались, хватались за перила, лишь бы не завалиться на пол. Впрочем, все мои друзья слегка спотыкались и покачивались, но у нормальных причиной тому было красное вино. Мы все сели за обеденный стол, посередине которого стояла пара зажженных свечей, и экстрасенсы взялись за дело.
     Сначала они повернулись к моей подруге Ине. Ина - немка, причем весьма здравомыслящая. Ее выражение эмоций ограничивается прикуриванием очередной сигареты. Медиумы по имени Бонни и Молли до этого ни разу не видели Ину, но тотчас наперебой принялись уверять ее, будто рядом с ней витает призрак женщины. Ее имя Маргарита. И она осыпает Ину крошечными голубыми цветками. Незабудками, уточнили медиумы. Тут Ина неожиданно отложила сигарету в сторону и заплакала.
     Мать Инны несколько лет назад умерла от рака. Ее звали Маргаритой, и Ина каждый год высеивает на ее могиле семена незабудок, потому что это были любимые цветы ее матери. Мы с Иной дружим вот уже двадцать лет, но даже я не знал этих подробностей. Ина никогда не упоминает об умершей матери, а сейчас ревет и просит налить ей еще красного вина.
     Расстроив вконец мою подругу, Бонни и Молли повернулись ко мне.
     Они заявили, что над моим плечом склонился какой-то мужчина. Обе согласились с тем, что это призрак моего убитого отца.
     Только не это, я вас умоляю! Мой отец!
     Здесь давайте немного отвлечемся от всей этой чуши.
     Подробности убийства моего отца известны всем. Вот уж воистину ирония судьбы. Когда отцу было три года, его отец застрелил его мать, то есть свою жену, затем стал гоняться за отцом вокруг дома, пытаясь застрелить и его. Первые детские воспоминания отца - это как он прячется под кроватью, слыша, как мой дед зовет его, видит его тяжелые башмаки, дымящийся ствол ружья низко над полом. Пока он прятался, дед в конечном итоге застрелился. Затем отец всю свою жизнь пытался избавиться от этих воспоминаний. Братья и сестры согласны со мной, что всю свою жизнь он пытался найти мать в бесконечной череде браков. Он все время разводился и снова женился. Он был уже двадцать лет разведен с моей матерью, когда увидел в газете объявление о желании найти спутника жизни. Он стал встречаться с женщиной, которая дала это объявление, не зная, что у той был муж-садист. Придя к ней домой после третьего свидания, отец, к своему удивлению, застал там ее бывшего мужа, который застрелил обоих. Произошло это в апреле 1999 года.
     Вообще-то об этом очень много писалось в газетах. Дело дошло до суда, и убийцу приговорили к смертной казни. Бонни и Молли вовсе не нужно было обладать особыми талантами, чтобы узнать, как все случилось.
     Но они продолжали настаивать на своем. Они сообщили мне, что отец очень переживал из-за того, как он поступил со мной, когда мне было четыре года. Безусловно, это был жестокий поступок, но, по его мнению, только так и можно было преподать мне нужный урок. В то время он сам был слишком молод и не понимал, что зашел слишком далеко. Бонни и Молли взялись за руки и сказали, что видят меня маленьким мальчиком, сидящим на коленях перед деревянной колодой. Мой отец склонился надо мной, в руках у него что-то деревянное.
     - Это палка, - немного погодя, добавили они. - Нет, не палка. Это топор...
     Остальные мои друзья примолкли.
     Бонни и Молли тем временем продолжают:
     - Вам четыре года. Вы принимаете какое-то очень важное решение. Это что-то такое, что изменит вашу оставшуюся жизнь...
     Они описали то, как отец наточил топор и сказал: "Ты действительно решил лишиться... - затем сделал паузу и добавил: - ...пальца?"
     Ина все продолжала рыдать. Дурочка. Я налил себе вина и выпил. Затем еще налил. Я прошу Бонни и Молли, этих проводников в незримый мир, рассказать новые подробности.
     - Действительно, очень интересно, - говорю я и усмехаюсь.
     - Ваш отец сейчас очень счастлив, - сообщают они. - Он счастливее, чем когда-либо раньше в своей земной жизни.
     Неужели бывает как-то по-другому? Это скромное успокоение для всех, кто безутешен в своем горе. Бонни и Молли относятся как раз к тому типу людей, которые всегда молятся за скорбящих. В лучшем случае они наивные дурочки. В худшем - чудовища, цинично играющие на людских слабостях.
     Чего я им не говорю, так это того, что, когда мне было четыре года, я натянул на палец металлическую шайбу. Она наделась очень туго, и мне никак не удавалось ее снять. Я дотянул до того, что палец распух и побагровел, и только тогда обратился к отцу за помощью. Нам всегда запрещали надевать на пальцы резиновые кольца и что-то в равной степени тугое, объясняя, что это может привести к гангрене, после чего палец сгниет и отвалится. Отец сказал, что палец придется отрезать, и весь день мыл мне руку и точил топор. Все это время он внушал мне, что человек должен нести ответственность за совершенные им поступки. Он сказал, что если я буду делать глупости, то мне придется заплатить за них соответствующую цену.
     Весь тот день я слушал его слова. Никакого страха я не испытывал, не было ни слез, ни паники. В моем сознании четырехлетнего мальчонки отец оказывал мне великую услугу. Когда он отрубит мой распухший, багровый палец, мне будет больно, но это все-таки лучше, чем мучиться неделями и ждать, пока тот сгниет и отвалится.
     Я опустился на колени перед деревянной колодой, где прямо на моих глазах было обезглавлено так много кур, и положил на нее руку. Во всяком случае, я был безумно благодарен отцу за помощь и решил больше никогда не винить других людей в моих бедах. Отец занес над колодой руку и, конечно же, промахнулся. Мы вернулись в дом, и там при помощи мыла и воды отец освободил мой палец.
     Это почти забытая мною история. Почти забытая. Я не вспоминаю ее, то есть не рассказываю друзьям, ожидая, как они отреагируют. Потому что уверен: другим людям не понять урока, который преподал мне отец. Они наверняка усмотрят в его поступке жестокость. Боже меня упаси пересказывать это матери - она взорвется от праведного гнева. Подобно детским воспоминаниям отца о тех злополучных выстрелах, случай с топором - мое самое давнее воспоминание, и оно вот уже тридцать шесть лет остается моей тайной. И тайной отца. А теперь о ней знают эти две глупые женщины, Бонни и Молли, они рассказывают эту историю мне и моим подвыпившим друзьям.
     Я никоим образом не собирался подыгрывать им. Пока Ина продолжала рыдать, я налил себе еще вина. Я улыбнулся и пожал плечами, заявив, что все это очень интересная болтовня, но тем не менее полная чушь. Через несколько минут одна из женщин свалилась на пол, совершенно больная, и попросила довести ее до машины. Вечеринка окончательно расстроилась, и мы с Иной остались допивать вино и доходить до кондиции.
     В общем, вечеринка получилась удручающе неудачной и поистине глупой. Мне пришлось наблюдать за тем, как друзья с самым серьезным видом внимали этому вздору. Леди так ни разу и не появилась. Однако Патрик будет и дальше названивать мне, жалуясь на свои дурацкие проблемы с призраками. Брэнда будет и дальше вздрагивать и бледнеть, прежде чем объявить вслух свои бестолковые предчувствия. Что касается Бонни и Молли, то им просто повезло. Наверняка это был трюк. Все мои знакомые остались немного одураченными.
     Я не могу объяснить магический трюк Бонни и Молли, но я и многое другое в этом мире не в состоянии объяснить. Ночью, когда был убит мой отец, за сотни миль отсюда, моей матери приснился сон. По ее словам, в дверь постучался отец, прося спрятать его. Во сне ему выстрелили в бок - позднее коронер подтвердил этот факт, - и он пытался убежать от человека с ружьем. Вместо того чтобы спрятать его, мать заявила, что дети не видели от него ничего, кроме стыда и боли, и захлопнула у него перед носом дверь.
     В ту же ночь одной из моих сестер приснилось, будто она находится в том же месте, где мы росли. Она шла рядом с отцом и рассказывала ему о том, что ей жаль, что она росла без него и давно с ним не общалась. Отец прервал ее, сказав, что прошлое больше ничего не значит. А еще он ей сказал, что очень счастлив и что она тоже должна быть счастлива.
     В ту ночь, когда его не стало, мне ничего не снилось. Никто не пришел ко мне во сне и не пожелал доброй ночи.
     Через неделю мне позвонили из полиции и попросили зайти к ним, чтобы опознать личность убитого мужчины.
     Мне бы очень хотелось верить в невидимый потусторонний мир. Это значительно ослабило бы тяготы и страдания мира материального. Однако девальвировало бы ценность денег на моем банковском счете, моего приличного дома и всей моей нелегкой работы. Можно было бы легко выбросить из головы все проблемы и наше счастье, потому что они стали бы менее реальными, подобно событиям книги или кинофильма. Невидимый вечный мир превратил бы наш привычный мир в иллюзию.
     Действительно, мир призраков подобен педофилии и некрофилии. У меня нет опыта в подобных делах, и поэтому я абсолютно не способен серьезно воспринимать его. Он всегда будет казаться мне чем-то вроде шутки. Привидений не существует.
     Потому что если они существуют, то что, черт побери, мешает моему отцу рассказать мне о них?
     
     
     ПОРТРЕТЫ
     
     Сама о себе
     
     - Одно время, - говорит Джульетт Льюис, - когда мне хотелось узнать кого-нибудь получше, я давала людям список вопросов, на которые следовало дать ответ. Эти вопросы говорят обо мне больше, чем то, что я рискнула бы доверить моему дневнику.
     Джульетт произносит это, сидя на антикварном диване в доме, который она снимает в Голливуде. Дом ослепительно белый и весь - сплошные вертикали, в духе музея Гетти, резкие линии без каких-либо украшений, но заставленный антиквариатом. В этом доме она живет вместе с мужем Стивом Берра. Это их временное жилище. Скоро они переедут в новый дом близ Студио-Сити. Джульетт держит написанный от руки вопросник, который только что откуда-то выкопала.
     - Вы когда-нибудь били человека острым предметом или наносили человеку резаные раны? - читает Джульетт.
     Она читает:
     - Вам нравится спаржа? Она читает:
     - Как твое второе имя?
     Она пьет чай. Она не смотрит телевизор. Она любит игральные карты. "Королевский угол" или "Короли за углом". Она пользуется этой новой туалетной бумагой, "Коттонель", которая на ощупь такая же нежная, как кашемировый свитер. В подвале хранится отрубленная голова Стива, вернее, ее почти натуральная копия, оставшаяся от видеозаписей о скейтбордистах и заснятая той же съемочной группой, которая запечатлела на пленку живот беременной Джульетт в фильме "Путь оружия". Джульетт зачитывает вопрос из списка:
     - Кошки в роли домашних животных вас нервируют или же вы восхищаетесь их независимостью?
     За последние сутки она поведала о своей семье, своем отце (Джеффри Льюисе), своей карьере, сайентологии, замужестве и сочинении песен. Песни играют немаловажную роль в ее жизни, потому что за долгие годы вынужденного озвучивания сценариев теперь это ее собственные слова.
     Мать Джульетт, Гленис Батли, рассказывает:
     - Да, это потрясающая история.
     Сейчас в Лос-Анджелесе время завтрака. Гленис пьет много кофе, чашку за чашкой. У нее густые рыжие волосы. Она все еще выглядит привлекательно, почти как на той фотографии, которая вставлена в рамку и находится дома у Джульетт.
     Гленис вспоминает:
     - Я забеременела и сидела на этой невероятной диете, абсолютно чистой экологически, но мне не хотелось, чтобы со мной рядом кто-то был. Я почувствовала, схватки, они наступали с интервалом в пять минут, и поэтому я позвонила, и ко мне пришел врач, который мне нравился, и он сказал, что ребенок вот-вот появится на свет. Он сказал: "Главное, не надо тужиться". Поэтому я легла, и потом случилась новая схватка, и у меня возникло непреодолимое желание вытолкнуть младенца, и я подумала: "Ничего плохого, если я один раз потужусь, не будет". Вот так она и родилась. Очень, очень шумная.
     Как бы то ни было, я держу малышку на руках, и я едва не выронила ее, и теперь она начинает хныкать. А за окном только-только начинается утро, и голуби воркуют, и я только сейчас понимаю, что имя моего ребенка... Джульетт.
     Она говорит:
     - Я решила дать ей имя во французском варианте написания, Juliette , потому что терпеть не могу всякие трагедии.
     Джульетт зачитывает вопрос из списка:
     - Вы когда-нибудь ломали нос парням? Она читает:
     - Вы можете сказать, что выиграли боев больше, чем проиграли?
     Джульетт в своей кухне мелет кофе и говорит:
     - Когда я немного подросла, то поняла, что если что сильно и влияло на меня, так это мюзиклы. Вроде "Славы". Это была моя мечта. Эх, учиться бы мне в школе, где только танцуют и поют! Значит, "Слава" и "Танец вспышка" и "Бриолин". Вы когда-нибудь видели фильм "Волосы"? Я вся изрыдалась, когда его смотрела. Этот мюзикл меня сразил наповал.
     Сначала я собиралась стать певицей. Прежде чем стать актрисой, я собиралась петь. И я всегда думала, что если и буду играть, то исключительно в дополнение к пению. Я всегда мечтала сняться в мюзикле. Пение и танцы. Мне до сих пор хочется петь, поэтому я писала песни для одного моего друга, музыканта. Самая смешная штука в мире - это мои тексты.
     Мне еще крупно повезло, что отец познакомил меня с людьми из этого маленького агентства. Приходишь, говоришь "привет". Самая большая проблема для начинающих актеров - найти себе агента. Агенты хотят, чтобы у вас была членская карточка Гильдии киноактеров, но заполучить такую карточку можно только тогда, когда у тебя есть агент, который ищет для тебя работу. Прямо-таки "Уловка-22". Поэтому отец отвел меня к агенту, но мне все равно пришлось пройти прослушивание. Я прочла какой-то отрывок, и они что-то там во мне разглядели.
     Повстречай вы меня, когда я была моложе, вы бы меня не узнали, такая я была тихоня. Как-то раз меня показали по телевизору - я участвовала в каком-то шоу, и народ принялся допытываться у моего агента: "С ней все в порядке? Отчего она такая кислая?" Я же была типичным подростком. Просто я никому не улыбалась, когда спрашивала у людей, как они поживают.
     Сидя на антикварной кушетке, Джульетт зачитывает вопрос из списка:
     - Были в вашей жизни такие времена, когда вы поражались деяниям вашего пениса?
     Она читает:
     - На кого вы больше похожи - на отца или мать? Магнитофон продолжает записывать ее вопросы. Она говорит:
     - Даже когда мне было восемнадцать, я спрашивала: где та потаенная книга, в которой говорится, что я должна краситься? Потому что у них есть это кресло и этот макияж. Я же обычно говорила: "Может, мы просто сфотографируемся?" Вот почему на моих первых журнальных снимках я не накрашенная, но это вовсе не значит, что в них нет изюминки. Они - нечто среднее, и на них я представляю собой то, что они называли "альтернативщицей" или "смешной девчонкой". Потому что, как я ни старалась, все равно не могла состроить из себя этакую женщину-вамп.
     Когда я была моложе, там была целая стойка разной одежды, которую я никогда не носила... А. еще там был гример... И я должна при этом оставаться сама собой? Интересно, это как же? Я всегда хотела быть похожей на моих предшественников-мужчин, вроде Брандо или Де Ниро. Берете мужчину и просто снимаете его на память. То, что вы источаете, ваша сексуальность - лишь часть вашей личности. Поэтому искусственный сексапил - приоткрытый ротик, блеск губ, яркие цвета - это американский порнушный сексапил, который не имеет ничего общего с сексом. Все равно что надувные женщины. И мне ничего не стоило изобразить из себя этакую безмозглую куклу. Дело не в том, что я этого не могу. Просто я никогда к этому не стремилась.
     - Теперь я понимаю, что такое продавать, - говорит Джульетт. - Вот так становишься вешалкой.
     Она читает:
     - Вы встречались с женщиной старше вас, которую вы воспринимали как женщину старше вас, и чему она вас научила?
     - Каково ваше первое представление о женском теле? Она спрашивает:
     - Теряете вы уважение к женщине с силиконовым бюстом?
     Джульетт рассказывает;
     - Когда я работала с Робертом Де Ниро, у меня насчет него было две фантазии. Думаю, все это было предвкушением одной сцены. Вот почему в моем воображении это была большая сцена . В одной моей фантазии мы были в бассейне под водой, а затем выныривали на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Он уходит под воду, и я ухожу под воду, и мы нарочно скользим друг мимо друга, как это делают дети, играющие в бассейне, когда они друг другу нравятся. Но я пробудилась из этой фантазии, и я в него влюбилась.
     В той сцене, когда персонажи недолго танцуют танго, я знала лишь то, что он должен подойти ко мне, а потом сказать: "Данцель, можно я обниму тебя?" По сценарию он должен был поцеловать меня, однако Скорцезе ограничился короткой рекомендацией: "Боб сделает все, что надо. Просто доверься ему".
     Перед этой сценой я знала, что будут снимать, как мы целуемся. Только что закончился обеденный перерыв. Я ела рыбу, кажется, это был сом. И я подумала: "Может, прополоскать рот?" Но мне не хотелось этого делать, потому что я понимала, что он наверняка подумает, что я подумала об этом. Я не хотела вести себя так, будто я все время думаю о поцелуе. Думать об этом - дурь, и не думать об этом тоже дурь. И я не думала. Я не стала полоскать рот, а сразу пошла на съемочную площадку. И вот Боб стоит рядом со мной, и от него пахнет зубным эликсиром. И меня в тот момент осенило. Я почувствовала себя ребенком, и я подумала: "Он ведь профессионал. Он думает о партнерше. Какой он галантный". К этому времени было уже поздно возвращаться к себе в трейлер. До сих пор не знаю, пахло у меня тогда изо рта или нет.
     Когда вы видите эту сцену, то знайте, что это первый дубль. Мы снимали ее дважды. Он прижимает большой палец к моим губам. Этот жест очень выразителен, потому что мы стоим почти вплотную друг к другу. Я смотрю прямо на него.
     Он подносит большой палец к ее губам, а она отстраняется. Затем он проявляет настойчивость, и она уступает ему. И после этого люди продолжают говорить о сексуальности и о пробуждающейся сексуальности в этом возрасте. Я никогда не воспринимала это именно так. Я воспринимала все совсем иначе - по крайней мере до того, как он проделал эту штуку с большим пальцем, - он слушал ее, в отличие от родителей понимал ее и лишь затем решился на этот сексуальный жест. Но то, что вы видите в моих глазах, после того она сосет большой палец, и он выскальзывает наружу, она смотрит на него так, будто хочет спросить: "Хорошо тебе было? Тебе понравилось?" Она явно хочет ему угодить.
     - Кстати, большие пальцы у него были такие чистые, - добавляет она.
     - Вы бывали в летнем лагере отдыха? (Потому что мои самые сильные детские воспоминания связаны с летним лагерем отдыха.) - зачитывает она очередной вопрос.
     И дальше:
     - Вы любите карусели? Стив Берра рассказывает:
     - Давным-давно я был на соревнованиях и купил на автозаправке кассету с "Калифорнией". Помню, как я попытался сымитировать ее смех в одном из эпизодов. Я от него пришел в полный восторг. Всего лишь коротенький смешок, которым рассмеялась ее героиня Адель. Такой естественный, такой правдоподобный, что я минут десять пытался рассмеяться точно так же. Мне с ней тогда не были знакомы. У меня в голове не укладывалось, что можно вот так сыграть.
     В гостиной включен видеомагнитофон с копией фильма. Джульетт смеется и объясняет, какие строчки она тогда сымпровизировала.
     Вот что она рассказывает:
     - Для моей героини в той крошечной роли на страницу сценария приходилась лишь пара реплик. И я встретилась с Домиником Сена, и меня покорила его энергия и его видение снимаемого фильма. Он был страстно увлечен съемками. Поэтому он, по существу, позволил мне самой создать образ моей героини. Девяносто процентов того, что я делаю в картине, я придумала сама. Для меня это стало своего рода поворотным моментом, я получила настоящий актерский опыт, потому что мне то и дело пришлось что-то изобретать. Это первая созданная мной самой героиня. Моя малышка Адель.
     Она читает:
     - Что, по-вашему, происходит после того, как человек телесно умирает? Вы верите в то, что вы - это душа, обитающая в теле, или же просто мозг?
     Затем дополнительный вопрос:
     - Как вы объясняете то, что Моцарт в семилетнем возрасте сочинял симфонии? (Потому что я думаю, что главный пример творческих способностей имеет духовную основу.)
     Джульетт говорит:
     - Когда работаешь с хорошими актерами, то вроде как создаешь параллельную вселенную вымышленной реальности. Есть в этом что-то от магии. Это чистой воды вера. Мой страховочный пояс - это камера. Мне известна вселенная кинокамеры. Она схватывает вещи лишь до известной степени. И тогда я могу быть уверена и спокойна - в этом пространстве, пространстве камеры, я смогу сыграть. Потому что камера словно сгущает, концентрирует реальность.
     Иногда так и тянет вставить в роль реплику типа: "Кстати, зрители, когда мы снимали этот эпизод, было три часа утра. На улице тридцать градусов. Но я сделала это для вас, несмотря ни на что". Это был фильм "Та самая ночь", я снялась в нем до того, как на экраны вышел "Мыс страха". Это была любовная история образца 1962 года. Парень, который пошел не по той дорожке. Такой симпатичный, такой милый. Я должна была встретиться с ним поздней ночью на пирсе в Атлантик-Сити. Было холодно, хотя предполагалось, что действие происходит летом. Ну, знаете, эти жаркие летние ночи. Я тем временем вроде бы как грущу. Губы меня не слушаются, бр-р-р-р, они словно не мои. Мне изо всех сил приходится сдерживаться, чтобы не показать, что я окончательно замерзла. На мне легкое летнее платье. Приходится набросить на плечи парку и стоять так, пока не скажут: "Давай, сейчас будем снимать". Ты сбрасываешь парку и говоришь: "О боже, как я люблю тебя!.."
     Когда я вместе с Джорджем Клуни снималась в фильме "Ог заката до рассвета", в фильме про вампиров, Джордж сказал: "Черт, друзья доконали меня вопросами: "Значит, ты снимаешься с Джульеттой. Она и вправду ненормальная? Она на самом деле с приветом?" А я, напротив, вполне нормальная. Может, в юности я к была излишне задумчивой. Может, позже я стану такой. Моя работа на самом деле вещь несложная. Я часто увлекаюсь и часто остываю. Включается камера. Включаюсь и я. Отключается камера, отключаюсь я.
     Когда люди хотят знать, как тебе удается делать то, что ты делаешь, им приходится объяснять. Им помогает, если они говорят: "Отлично, значит, ты типа немного долбанутая, и тебе поэтому удается на экране выглядеть такой страстной". Им нужно объяснение, а мое объяснение простое - это магия.
     Она зачитывает вопрос из списка:
     - Строение женского тела тебя когда-нибудь сбивало с толку или нет? (Потому что меня пугало, а я обладаю таким телом.)
     Проезжая мимо Центра знаменитостей сайентологической церкви, она говорит:
     - Всю сайентологию можно свести к одному большому девизу: "То, что для тебя реально, - реально для тебя".
     Поэтому в ней нет, скажем, некоей догмы. Это всего лишь прикладная религиозная философия. Сайентологи устраивают небольшие такие курсы вроде "Успех через общение". Они предлагают вам то, что вы можете применить к собственной жизни, но не как какую-то фальшивку. Не как бездумную, как робот, вещь. Вы можете сами увидеть, когда она срабатывает и когда не срабатывает. Если она срабатывает, то дальше работает хорошо. Во всяком случае, мне она здорово помогла.
     - Вы когда-нибудь попадали в природную катастрофу? - зачитывает она очередной вопрос из списка.
     Она читает:
     - У вас когда-нибудь были акции "Биркенстокс"?
     Стоя за дверью своей спальни, глядя на большой снимок, помещенный в рамку - это обложка "Ньюсуик", на которой она изображена вместе с Вуди Харрельсоном, - Джульетт говорит:
     - Снявшись в "Прирожденных убийцах", я со временем поняла, что этот фильм - сатира, а моя героиня - карикатурный образ, хотя я и наполнила его некоторыми живыми человеческими эмоциями. Но мне он кажется каким-то манерным. Он глупый. В нем все преувеличено до небывалых размеров. Мне пришлось внести в него энергию, например, в начальные эпизоды (Ну как? Я действительно сексуальная?), где она орет во весь голос. У меня голос сильный, поэтому я вообще-то могу набрать обороты, однако после монтажа мне все это показалось глупым. Все, наверное, подумали, что я была сильно взвинчена, но на самом деле не так. Мне все показалось наигранным и показушным.
     Что касается того, как люди восприняли фильм, Джульетт полагает:
     - Можно, конечно, постараться все приглушить, но все равно рано или поздно сорвешься - или кто-то рядом с тобой сорвется. Почему так происходит? Потому что, начиная с пятидесятых годов, народ начал повально принимать психотропные средства, раньше такого не было... я специально изучала этот вопрос. Я даже поднимала его на заседаниях Сената, ко то ли еще будет. По сравнению с тем, что нас ждет, нынешняя ситуация покажется так, забавой. Вы только задумайтесь над тем, что в этой стране шесть миллионов детей с шестилетнего возраста подсаживаются на риталин. Правительство же делает вид, будто ничего не происходит, отделывается фразами типа: "А вы, ребята, не могли показывать в фильмах поменьше жестокости?"
     Вот, например, знаменитый убийца, Сын Сэма. По его словам, он совершил убийство потому, что собака лаем приказала ему сделать это. Дьявол якобы приказал ему, обернувшись собакой. Так что же, нам теперь запирать всех собак? Просто потому, что преступник несет такую вот околесицу?
     Она зачитывает вопрос из списка:
     - Какое у вас было любимое выражение, когда вы были подростком? Нечто вроде:
     
     Хва борзеть!
     Хва заливать!
     Что ты гонишь!
     Полный отпад!
     Полный отстой!
     
     Джульетт говорит:
     - Вряд ли есть смысл обращаться к прошлому, чтобы творить в настоящем. Существуют разные школы актерского мастерства. Например, согласно одной из них, если в жизни происходит что-то неприятное, то потом соотносишь это с фильмом, используешь на съемках в одном из эпизодов. Для меня это слишком сложно. Я просто уступаю материалу. Ничего другого мне не остается.
     Для меня в актерской работе есть три сложные вещи. Первое - рыдания, потому что в жизни я редко плачу. Я представляю себе, что это такое, но я не плачу. Еще одна сложная вещь - истерический смех типа "Она смеется и никак не может остановиться". Третье - это изображать удивление или страх вроде: "Господи, как ты меня напугал!" Для этого приходится задумываться. Когда я пугаюсь чего-то, что со мной происходит? Например, у меня трясутся руки перед тем, как я впадаю в шок. Требуется целая минута, чтобы снова вернулось дыхание. Приходится прилагать усилия.
     Чтобы расплакаться навзрыд, я использую ужас, возникающий при мысли о том, что мне приходится это изображать, или же что, если не добьюсь желаемого, я подведу людей. Себя подведу. Режиссера подведу. Фильм подведу. Ведь те, кто снимает фильм, доверяют мне. Страх по поводу того, что я не смогу заплакать, способен вызвать у меня слезы, заставить по-настоящему расплакаться.
     Я снималась у Оливера Стоуна в "Прирожденных убийцах", и там была эта сцена, где мы с Вуди Харрельсоном на вершине горы, ссоримся. У меня в то утро начались месячные, и я совершенно не выспалась. Потому что спала не более часа. Да еще эти женские дела. Мы с ним ссоримся, сцена получается так себе, средней паршивости.
     Вуди говорит: "Хочешь, еще дубль сделаем? Мне бы хотелось еще раз повторить эту сцену".
     И Оливер тоже: "Согласен. Ты как, Джульетт? Хочешь еще дубль?"
     Я ору в ответ: "Зачем? Можно подумать, будет лучше? К чему напрягаться? Мне и без того хреново. Черт, зачем я вообще ввязалась в это дело?... И лучше все равно не получится! Лажа это все! Жуть невообразимая!"
     Они смотрят на меня, и Оливер отводит меня в сторону и говорит: "Джульетт, никто не хочет слышать, как ты лажаешься. Да всем тут по барабану, облажалась ты или нет". И в ту же секунду меня как по башке чем-то ударило и всю меня перевернуло. Это было-таки поворотным пунктом. Оливер правильно поступил, что так сказал мне. Он мудро отвлек меня от лажовых мыслей, и к перестала париться по этому поводу.
     Она читает:
     - Вы когда-нибудь влюблялись в животное так, что вам хотелось, чтобы оно могло, как лучший друг, разговаривать с вами? (Потому что я обычно влюбляюсь в моих кошек, и мне очень хочется, чтобы мы могли общаться на равных.)
     На вечеринке в Вествуде актриса и сценаристка Марисса Рибиси наблюдает за тем, как Джульетт и Стив едят цыпленка, и говорит:
     - Они такая симпатичная парочка. Ну прямо-таки голубки.
     Уходя с вечеринки далеко за полночь, в свете полной луны, они берут печенье с записочками и находят одинаковое послание: "Вас ждет счастливая судьба".
     Сидя за рулем автомобиля, Джульетт говорит:
     - На свадьбе меня волновало лишь одно - чтобы все было как в сказке. Мы вышли на край высокого утеса. Тогда я впервые увидела его в костюме. Черт, он был неотразим. Силуэт мужчины, окаймленный солнечным светом. Потрясающее зрелище.
     Она говорит:
     - Я все время думала: "Что мне делать с фатой, поднять ее или опустить? Поднять? Или опустить?" Мне затея с фатой очень понравилась, потому что в фате чувствуешь себя принцессой из сказки. Л ведь день свадьбы - он и есть как сказка.
     Стив говорит:
     - У меня не было подходящих ботинок. У меня нашлось лишь время на покупку костюма, и потому не оказалось обуви в тон. Пришлось одолжить туфли у приятеля. Мы с ним поменялись обувью прямо на утесе. Чтобы сфотографироваться.
     Видеомагнитофон, установленный в их гостиной, ломается, и поэтому они смотрят кассету с записью катания Стива на роликовой доске по видеомагнитофону в спальне. Джульетт говорит:
     - Когда я в первый раз увидела по видику, как он катается на скейтборде, я расплакалась. Во-первых, там классная музыка, а Стив подобрал музыку особую, там играет рояль. Это так красиво - он катается, он совершает прыжки, отрицая все физические законы мироздания. Потому что такое просто немыслимо. В уме ые укладывается, как можно взлетать в воздух на этой штуковине на колесиках. Это вызов, это настоящее мужество. Впервые в жизни человек, которого я близко знаю, вызвал у меня неподдельное восхищение.
     Наверху, глядя на помещенный в рамку портрет Мэрилин Монро, Джульетт говорит:
     - Люди низвели Мэрилин до статуса секс-символа, но на самом деле она была не такая, в ней была уйма энергии, от которой зажигались другие люди. От нее исходила радость. Когда она улыбается на снимке, кажется, будто ее улыбка вся светится. Она жила в женском теле, красивых женских формах, но ее всю пронизывал свет чистой, ничем не запятнанной детской любви, какой-то невинны свет, который зажигает людей. Наверное, это то, что отличает ее от других.
     В сайентологии есть для этого особое слово. Всех детей отличает какое-то особое воздействие на окружающих... их умение искренне радоваться миру. Оно называется словом теша. Это то, что присуще человеческому духу. В сайентологии дух именуется тетан, а то, что сам дух излучает, - тета. Это то, что я называю магией.
     Зачитывая оставшиеся в списке вопросы, она говорит:
     - Вам не кажется, что все мы потенциально подобны Христу?
     - Вы надеетесь на гуманность? Если нет, то можете ли вы честно жить перед лицом подобной безнадеги?
     - На эти вопросы невозможно дать ответ, - убеждена она.
     
     ПОСТСКРИПТУМ
     
     На полпути к дому Джульетт шоферу, который вез меня, позвонили по телефону. Очевидно, кредитная карточка, выданная мне журналом, не подтвердилась, и диспетчер велел водителю "получить оплату с пассажира". За полдня я накатался на сумму в 700 долларов. За неделю до этого в одном отеле со мной произошла подобная история с кредитной карточкой другого журнала. Тамошние работники сняли деньги и с моей кредитной карточки, и с журнальной. Я был не в восторге от перспективы платить дважды за одну услугу и высказал все, что думаю по этому поводу. Водитель обозвал меня вором. Я потребовал, чтобы он выпустил меня из машины на ближайшем светофоре. Он заблокировал двери. К тому же в багажнике лежал мой чемодан. Я начал названивать в Нью-Йорк, в журнал, но к этому времени там уже никого не было, все разошлись по домам. Следующие два часа мы колесили по всему Голливуду. Двери оставались заперты, а водитель все время кричал, что я должен ему деньги. Что я вор. Чтоя не имею права на услугу, за которую не в состоянии заплатить.
     Я рассказываю ему о том, что мне было обещано в редакции журнала. Я продолжаю названивать в Нью-Йорк. И не перестаю думать: "Ух ты, я взят в заложники в автомобиле. Круто!"
     В конце концов я позвонил по номеру 911 и сказал, что меня похитили и удерживают в плену. Проходит минута, и водитель выбрасывает меня и мой чемодан из машины прямо в канаву возле дома Джульетт.
     Я так и не рассказал ей, что со мной случилось, Я поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Они со Стивом, наверное, подумали, что я всегда такой - нервный, потный и неопрятный тип. А с кредитной карточкой все оказалось в порядке...
     
     Почему он не желает отступаться?
     
     Я (Эндрю Салливан) родился в 1963 году в маленьком, просто крошечном городке на юге Англии, вырос неподалеку от него в другом маленьком городке на юге Англии, получал стипендию в Оксфорде, затем в 1984 году удостоился еще одной стипендии и продолжил образование в Гарварде. Получил степень магистра в школе государственного управления имени Кеннеди, но неожиданно понял, что мне не по зубам анализ реформ социального обеспечения, и потому переключился на философию, главным образом политическую философию. Через несколько лет получил степень бакалавра политических наук и даже написал диссертацию по политологии. Занимаясь диссертацией, я немного подрабатывал или вроде как проходил практику в Вашингтоне, в журнале "Нью рипаблик". Затем вернулся и стал младшим редактором, а затем, где-то в 1991 году, редактором "Нью рипаблик" и трудился там до 1996 года, после чего поставил на всем жирный крест и решил начать жизнь заново.
     У меня была... я ненавидел свою семью, Я испытывал непреодолимую ненависть к той среде, в которой рос. Пожалуй, я рано обособился от родных...
     Я терпеть не мог, когда родители устраивали скандалы. Мне становилось жутко, после этого я ходил больной.
     Впрочем, к этому до известной степени еще можно привыкнуть. Мать всегда была откровенна и прямолинейна в том, что касалось всего на свете, мне же это казалось верхом вульгарности. Отец постоянно хлопал дверью и орал на нас, напивался и играл в регби, а мать постоянно жаловалась и орала в ответ. Это повторялось постоянно, раз за разом, и мне казалось, будто какая-то часть моего "Я" отделилась от меня и смотрела на все происходящее как на какую-нибудь разновидность зрелищного спорта, но другая часть меня ужасно страдала от того, чему я был свидетелем. Считать это душевной травмой или нет, но жить мне приходилось именно в такой обстановке. Даже если это и жуткая травма, и именно так говорят врачи, на мой взгляд, есть в этом особый смысл. Даже если это великое несчастье, оно твое несчастье.
     Что ж, возможно, из этого следует, что мы в конечном счете ищем точно такие отношения, которые повторяют то, что...
     Я прошел обряд конфирмации в соборе Арунделя, в Суссексе. Я сам родом из Суссекса. Мои родители - из других мест. Точнее, из какого-то затрапезного местечка в Ирландии. Но Суссекс, пожалуй, самое католическое из английских графств; большинство английских мучеников родом именно отсюда, и в детстве этот факт крепко засел в моем сознании.
     Моим конфирмационным святым считался святой Томас Мор. Я был английским мальчишкой-католиком, и было в этом нечто вроде самоутверждения, нечто вроде внутреннего протеста против всех этих англиканских антикатолических заморочек. А к Мору я всегда относился с восхищением. Он буквально во всем представляется мне симпатичным человеком, олицетворяя собой попытку одновременно быть и не быть в окружающем мире. По колено погрязшим в политике. Но еще более погруженным в духовную жизнь. Он сводит воедино самые разные вопросы вроде: что такое честность, что такое верность.
     Единственная область знаний, которая по-настоящему интересует меня, это святость. Мне интересно, кто они, святые. Потому что... Я не знаю, какие они, а мне ужасно хотелось бы знать. Думаю, нам всем не помешало бы хорошенько разобраться в том, что такое человек, который остается человеком и в то же время является святым, соприкасаясь с чем-то возвышенным, причем гораздо глубже, нежели другие люди... Есть несколько святых, которым я очень симпатизирую, и мне хотелось бы узнать о них больше. Святой Франциск - один из них. Иоанн Богослов - еще один...
     Есть что-то притягательное в людях - и, как мне кажется, я в чем-то пытаюсь на них походить, - которые стоят особняком. Которые непоколебимо стоят на своем и не желают отступаться. Вы спросите себя: "Почему они не отступятся? Что происходит? Почему? Почему? Почему?"
     Я раньше завидовал тем, у кого обнаруживали ВИЧ-инфекцию. Потому что мне казалось, будто такие люди живут какой-то более интересной, продвинутой жизнью, которую мне не суждено постичь. Вот тут-то и возникает святость. Само понятие "святой" состоит в том, что человек живет так, будто готов умереть сегодня вечером. Святой столь плотно соприкасается с реальностью, которая в конечном итоге есть не что иное, как наша смертность, что способен жить на другом уровне бытия... Я поймал себя на том, что влюбился в людей с позитивным мышлением...
     Я знаю двоих людей, которые, намой взгляд, действительно достойны восхищения уже за то, как они воспринимали сбою болезнь, как они жили с ней и преодолевали ее и, умирая, приобрели нечто вроде- ореола святости. Есть в этом нечто особенно привлекательное, подобно тому, как нас привлекают мученики. Нас буквально завораживают самоубийцы, взрывающие бомбы... Никто из этик людей не мечтал оказаться в ситуации, в которую они попали, но их отличала некая нетерпимость к глупости и всему преходящему.
     Не вдаваясь в особые детали, скажу - у меня был очень, очень, очень бурный, но короткий роман с одним человеком, которого я встретил в Сан-Франциско. Мы случайно познакомились с ним вечером в городе, в одну из суббот. Наш последний контакт представлял собой весьма резкий и едкий обмен электронными письмами. Потом я увиделся с ним, и мы поговорили, причем даже не повышали голос и не ссорились. Мы разговаривали, но мои друзья сказали, что обратили внимание на две вещи. Первое: от них не скрылось, что мы оба явно были взвинчены. Второе: в наших отношениях чувствовалась невероятная энергетика.
     Было между нами двумя нечто такое, что просто искры летели, когда мы были вместе. И мне думается, что это из-за меня. Это позволяет мне не впадать в скуку.
     Когда состоишь в браке, это отнюдь не означает, что становишься менее одинок. Я склонен думать, что, если не проявить должной осторожности, любовные отношения между людьми могут стать самой мощной формой одиночества... Дружба - это то, что ослабляет и облегает одиночество и при этом не подвергает опасности твое "Я" так, как это делает любовь, романтическая любовь. И Томас Мор не был абсолютно одинок. У него имелась дочь, с которой у него были близкие, доверительные отношения, были у него и замечательные друзья.
     Это очень важный вопрос: "Почему ты одинок?" То есть я хочу сказать, что одиноки все. Одиночество - это... это сама жизнь. Иное дело - качество нашего одиночества. Важно, чтобы одиночество было качественное. Я по натуре одиночка. Я всегда был одинок, еще с детских лет. Думаю, это нелегко... лично мне нелегко впустить другого человека в мою жизнь.
     Кто-то заметил: "Среди натуралов ты гей. Среди англичан ты католик. Среди американцев ты вроде бы как англичанин. В интеллектуальных кругах - ты пролетарий. Среди пролетариев - ты интеллектуал. Ты постоянно выбиваешься из общего ряда".
     Наверное, это оборонительная реакция. Потому что республиканцы не желают иметь со мной дел. То же самое и демократы. Правые относятся ко мне с подозрением. Левые тоже. Мне нравится думать, что я пытаюсь думать и писать для себя, и иногда это означает, что начинаешь порой поливать других грязью. Одиночество - нормальное место для писателя. И снова скажу, это не похоже на моих прототипов... взять, к примеру, Оруэлла - он был для многих героем и при этом сам держался особняком. Я тоже подозрителен в отношении привязанностей.
     Я ужасно чувствую себя в ту минуту, когда все соглашаются со мной. Мне тут же хочется изменить свое мнение. Я такой - и, возможно, именно поэтому мне не очень давалась организаторская сторона редакторской работы, потому что мне буквально гораздо комфортнее находиться в оппозиции ко всему моему персоналу вместо того, чтобы мягко объединяться с ним. Или даже с нашими читателями (читателями "Нью рипаблик"), которых я всегда старался и стараюсь подначивать.
     Впрочем, до известной степени я над этим все-таки задумывался. Мне бы не хотелось создавать лишних проблем. Думаю, все дело в характере... это, пожалуй, придает мне спокойствия - эта самая неуверенность и незащищенность.
     Меня не интересует, как меня принимают - хорошо или плохо. Когда начинаешь думать о том, как тебя принимают, - пиши пропало. Главное для меня - донести до читателя определенные вещи, которые я пытаюсь наиболее убедительно представить при помощи вымышленного повествования, а не логических доводов. Знаете, в настоящее время существует либо литература факта, жанр биографического или исторического исследования, либо художественная литература. Жанр политического или морализаторского текста для читателей действительно хорош, если только он не написан в духе Джима Карвилла: "Я прав/ они не правы".
     В этом смысле "В сущности, нормален" была непонятной книгой - то есть л не думаю, что это непонятная книга. Но это была попытка заявить, что подобная тема, которая является столь сложной в эмоциональном и психологическом плане, может быть описана в традициях классического рационализма. Ее прообразом явились книги в духе полемистов и памфлетистов девятнадцатого века, которыми я в свое время зачитывался. Правда, моя книга не такая длинная, и любой мог ее прочитать и устроить дискуссию, а памфлеты конца девятнадцатого века были просто непревзойденными.
     Книга ("В сущности, нормален") вышла в 1995 году, значит, я писал ее в 1994 году, когда работал редактором, и содержащиеся в ней мысли я изложил в эссе, опубликованном в "Нью рипаблик" в 1993 году ("Политика гомосексуальности"). За это время я написал много всего на самые разные темы и продолжал писать что-то вроде американских комментариев в отношении британских газет. Сотрудничал с "Тайме", и это вроде как позволяло мне зарабатывать на крышу над головой. Но после того как я ушел из "Нью рипаблик", я потихоньку отдалился от журналистики и сосредоточился главным образом на писательском ремесле.
     Драмой это не назовешь, но энергией - точно. Не назовешь и сфабрикованной драмой. Это была энергия. И у меня тоже существовало какое-то особое взаимодействие с коллегами-редакторами... Это было шумное такое место. Много сильных людей с сильными идеями бодались лбами. Я хочу сказать, что в редакциях в принципе так происходит всегда. Они магнитом притягивают людей вроде меня, и люди вроде меня не ладят с такими, как я.
     ...признаюсь сразу: еще в детстве я мечтал быть именно таким. Я был почти уверен, что именно сюда и попаду - в выборную политику... В принципе я этим отчасти и занимаюсь. Думаю, политика - это то, что вы делаете... Я разъезжаю по всей стране и выступаю с речами. Хожу в школы и на уличные митинги. Выступаю на больших мероприятиях для сбора пожертвований. Все время занимаюсь подобными вещами... Это интересно, но я убежден: то, что я пытаюсь делать, - это нечто вроде вскрытия трупа: вечно приходится вскрывать и показывать несостоятельность доводов другой стороны, будь твоим соперником Джерри Фолвелл, Пэт Бьюкенен или кто-то другой, - и, во-вторых, ты лицедействуешь, играешь роль, ты говоришь:
     "Я еще вдобавок и гей, и вот я здесь, перед вами". Этот самый факт меняет ход выступления, обсуждаемой темы, потому часть обсуждаемой темы - стыд. А также способность противостоять стыду и умение преодолевать его. Это нечто такое, что обычно не обсуждается. Б девяноста пяти процентах случаев я добиваюсь того, чего хочу, благодаря тому, что я ничего не скрываю. Смотришь им прямо в глаза... Забавно, но на прошлой неделе я был на передаче "Политически некорректно" вместе с Лу Шелдоном, и он сказал: "Я не думаю, что это болезнь. Это дисфункция" - он имел в виду гомосексуализм, - а я лишь заявил: "Послушайте, вот я здесь. Хватит говорить обо мне так, будто меня пет..." Не надо больше так о нас говорить, потому что вот мы здесь. Пора воспринимать нас серьезно.
     Не знаю, какой должна быть моя роль. Я пытался бороться с ней. Вы удивитесь, но мне до сих пор приходится сталкиваться с проявлениями враждебности... Мне думается, что, как только я займу некий пост, те люди, которых, по идее, я должен представлять, сотрут меня в порошок. Этот мир так жесток... В мире геев и лесбиянок существует абсолютное неприятие такой разновидности лидерства. Это капризный мир... Не хочу прозвучать двусмысленно, но, наверное, мы просто воспринимаем вещи иначе. Я, например, точно воспринимаю все иначе.
     Я боюсь разувериться в нас самих, укорениться во мнении, что мы посредственности, люди, которым не нужна эмоционально наполненная жизнь, не нужна полноценная политическая жизнь. Я боюсь возврата к старому. Я - не виг. Я не хочу думать, что подобное неизбежно. Я уверен: всегда существует выбор. Именно поэтому я был склонен рассматривать брак по меньшей мере как некое остаточное явление, нечто вроде реального наследия СПИДа, ко не получилось. Результаты по Гавайям а Аляске говорят о том, что нам предстоит еще очень многое сделать, чтобы убедить людей, что это реальность, что нам это нужно и что мы это заслуживаем. Но еще больше нужно прилагать усилий к тому, чтобы убедить самих себя, что мы заслуживаем. Как это трудно. Невероятно трудно.
     Мне во многих отношениях кажется, что эта книга ("Незамеченная любовь") - не что иное, как попытка провести черту под определенной частью моей жизни и попытаться двигаться дальше. И мне кажется, я не смог бы жить дальше, не написав ее, так что можно сказать, это своего рода исповедь. Наверное, так оно и есть. Книга возникла, подкатилась к горлу, как рвота. Даже абстрактный материал возникает подобно рвоте. Она достигла того момента, когда я понял, что не стану ее заканчивать, потому что мне больше нечего сказать, например, о дружбе, и я просто (имитирует звук рвоты) за две недели дописал последнюю вещь до конца. Три-четыре часа в день писал, пока хватало сил.
     С этими делами доходишь до такого состояния, когда больше всего хочется по-настоящему выспаться, проснуться и вернуться к прошлой жизни прежде, чем поймешь, какую следующую вещь ты напишешь.
     У меня такое ощущение, будто я тут наговорил чего не следовало бы. Впрочем, какая разница.
     
     Непревзойденная Эми
     
     Когда в литературной мастерской Тома Спенбауэра приступаешь к изучению минимализма, то первый рассказ, с которого начинается мастер-класс, это "Урожай" Эми Хемпель. Затем читаешь рассказ Марка Ричарда "Заблудшие". После этого можно считать себя конченым человеком.
     Если по-настоящему любишь книги, если любишь читать, то, возможно, эту черту не захочется переступить.
     Я не шучу. Доходишь до определенного места, и потом практически любая книга, какую берешь в руки, способна вызвать отвращение. Все эти толстенные опусы, написанные от третьего лица, книги с динамичным сюжетом, слизанным со страниц сегодняшних газет... после знакомства с рассказом Эми Хемпель можно сэкономить уйму времени и денег. Или же нет. Каждый год, заполняя Приложение "С" к декларации о налогах, я вычитаю все больше денег, заплаченных за новые экземпляры трех книг Хемпель - "Основание для жизни", "У врат царства животных" и "Валяй домой". Каждый год так и тянет поделиться этими книгами с другими людьми. Как правило, их обратно не возвращают. Хорошие книги никогда не возвращают. Вот почему книжные полки в моем кабинете завалены томами в жанре нон-фикшн, которые большинству людей кажутся слишком сложными - в основном это книги по вопросам судебно-медицинской экспертизы, - а также целой тонной романов, которые я терпеть не могу.
     Когда я в прошлом году встретился с Хемпель в одном баре в Нью-Йорке, литературном кафе под названием "КГБ", она сообщила мне, что ее первая книга распродана и больше не допечатывалась. Единственный оставшийся экземпляр, насколько мне известно, хранится за стеклом, в пауэлловском салоне редких книг, первое издание в твердой обложке, продающееся по 75 долларов без авторского автографа.
     Я давно взял за правило встречаться с живыми, во плоти и крови версиями людей, чье творчество я люблю. Это правило я припасу на самый конец.
     До тех пор пока книги Хемпель не выйдут новым тиражом, я рискую потерять еще больше денег и завести еще меньше новых знакомств. Вы не сможете не всучить эти книги людям со словами: "Прочтите непременно!" или "Это почти про меня. Неужели она тоже вызвала у вас слезы?"
     Однажды я вручил экземпляр "Царства животных" одному моему другу и предупредил его: "Если эта вещь тебе не понравится, считай, что у нас с тобой больше нет ничего общего".
     Каждое ее предложение не просто создано рукой мастера, оно выстрадано. Каждая цитата или шутка, которую Хемпель выбрасываете манере циркового комика, это либо ужасно смешно, либо ужасно глубоко, что запоминается на долгие годы. Мне кажется, Хемпель сходным образом запоминает свои высказывания, прикипает к ним, приберегает для того, чтобы поместить туда, где они засверкают как бриллиант в достойной оправе. Несколько зловещая ювелирная метафора, однако рассказы Эми действительно инкрустированы и раскрашены такими замечательными штучками. Печенье с шоколадной стружкой, только без самого безвкусного печенья, одна лишь шоколадная стружка и дробленые грецкие орехи.
     Таким образом, ее жизненный опыт становится вашим жизненным опытом. Преподаватели часто говорят о том, как учащиеся, чтобы получить знания, нуждаются в эмоциональном порыве, моменте открытия, сопровождающемся энергичным "а-а-х-х-х!". Френ Лейбовиц до сих пор пишет о том мгновении, когда она впервые посмотрела на часы и навсегда уяснила принцип, как можно узнать время.
     Произведения Хемпель - не что иное, как такие вспышки озарения. И каждая подобная вспышка вызывает едва ли не физическую боль узнавания.
     В настоящее время Том Спенбауэр ведет занятия с группой студентов. Он раздает им ксерокопии "Урожая", переснятого из старого номера "Квотерли". Главный редактор журнала Гордон Лиш - тот самый человек, который когда-то обучал Спенбауэра и Хемпель и Ричарда минимализму. А через Тома - также и меня.
     С первого взгляда "Урожай" может показаться чем-то вроде списка отнесенной в прачечную одежды. Трудно понять, почему ты готов разреветься, подбираясь к последней, седьмой странице повествования. Чувствуешь себя сбитым с толку и растерянным. Данный текст - простое перечисление фактов, изложенных от первого лица, однако они каким-то образом образуют нечто большее, нежели сумму многочисленных слагаемых. Большинство приводимых фактов вызывает гомерический смех, однако в последний момент, когда ты полностью разоружен смехом, текст разбивает тебе сердце.
     Она разбивает вам сердце. Окончательно и бесповоротно. Эта самая негодница Эми Хемпель. Вот первое, чему учит Том. Хороший рассказ непременно должен рассмешить читателя, а в следующее мгновение разбить ему сердце. И последнее, что следует уяснить, - тебе никогда не написать так же хорошо. Этому невозможно научиться, если не переведешь груду бумаги, год за годом посвящая все свободное время ручке и чистому листу бумаги. В любой ужасный момент вашей жизни можно снять с полки томик Эми Хемпель и убедиться в том, что ваш лучший рассказ - худшее из наихудшего, самая жалкая на свете пачкотня.
     Изучая суть минимализма, студенты в течение десяти недель собираются за кухонным столом Спенбауэра и анатомируют, вернее, просеивают "Урожай".
     Первое, что вы изучаете, - это то, что Том именует "лошадками". Метафора - это... вы как будто перегоняете фургон из Юты в Калифорнию и весь путь не меняете лошадей. Замените слова "темы" и "хоры" на "лошадок", и вам все станет ясно. В минимализме рассказ - это симфония, он постоянно нарастает, но никогда не теряет главной мелодической линии. Все персонажи и эпизоды, вещи, казалось бы, совершенно разные, тем не менее иллюстрируют некий аспект темы рассказа. В "Урожае" мы видим, как каждая деталь есть некий аспект бренности бытия и увядания - от доноров почек до жестких парней в телесериале "Династия".
     Другой аспект Том называет "обожженным языком". Это значит сказать нечто, но сказать неправильно, исковеркав смысл, чтобы ненадолго остановить читателя. Заставить его читать текст внимательно. Может, даже перечитать дважды, чтобы взгляд больше не скользил бездумно по строчкам, по поверхности абстрактных образов, обрубленных наречий и стилистических штампов.
     В минимализме штампы называются "общепринятым текстом".
     В своем "Урожае" Эми Хемпель пишет: "Я мчался сквозь дни подобно отрубленной голове, которую оборвали на полуслове". Именно в этом месте вы и получаете ее "лошадок" смерти и увядания и ее манеру написания предложений, которая сбивает вас с галопа быстрого чтения и заставляет читать текст внимательно и неторопливо.
     Да, вот еще что: в минимализме нет абстракций. Боже упаси, никаких глупых наречий вроде "сонно", "раздраженно" и "печально". Никаких единиц измерения - футов, ярдов, градусов, лет. Что значит фраза "восемнадцатилетняя девушка"? Что за ней скрывается?
     В "Урожае" Хемпель пишет: "В год, когда я начал говорить "в-а-аза" вместо "ваза", один человек, с которым я был едва знаком, лишь по чистой случайности не убил меня".
     Вместо сухого упоминания года или меры измерения мы получаем образ человека, который только-только начинает постигать вещи, плюс обожженный язык, плюс к этому она пускает вскачь свою "лошадку" бренности бытия.
     Видите, как одно дополняет другое?
     Вы узнаете о минимализме еще кое-что. Это так называемый "ангел-летописец". Прием заключается в бесстрастной манере письма, когда автор не выносит никаких суждений о том, что он описывает. Читателя не пичкают ничем "жирным" или "счастливым". Можно лишь описывать поступки или внешность, но делается это так, что суждения выносит сам читатель. В подобных случаях писатель щедро рассыпает подробности, которые в читательском воображении принимают нужную форму.
     Эми Хемпель тоже так поступает. Нет, она не говорит нам открытым текстом, что приятель героини - первостатейный засранец. Она ограничивается тем, что описывает, как тот держит в руках запятнанный кровью своей подружки свитер и произносит: "С тобой все будет в порядке, а вот свитерок испорчен окончательно".
     Малое становится великим. Вместо привычного потока общих мест перед вами медленно скользят один за другим абзацы величиной в одно короткое предложение, каждый раз побуждая вас к эмоциональной оценке прочитанного. В лучшем случае Эми - адвокат, излагающий суть судебного процесса, факт за фактом. По одному свидетельству за раз. В худшем - фокусник, демонстрирующий ловкость рук. Но, читая ее тексты, вы принимаете в себя пулю, о полете которой вас никто не предупреждал.
     Значит, мы с вами разобрали, что такое "лошадки", и "обожженный язык", и "ангел-летописец". Теперь немного порассуждаем о том, как писать "ближе к телу".
     Хемпель показывает нам: чтобы заинтересовать читателя, рассказ не обязан превращаться в поток словоблудия. Не нужно хватать читателя за уши и забивать ему в глотку ваше повествование. Напротив, рассказ должен представлять собой последовательность вкусных, ароматных, осязаемых подробностей. То, что Том Спенбауэр и Гордон Лиш называют "быть ближе к телу", то есть вызвать у читателя физическую реакцию симпатии к тексту, вовлечь его в повествование на нутряном уровне. Единственная проблема с творчеством Хемпель - ее почти невозможно цитировать. Стоит выдернуть какой-то кусок из контекста, как он тут же утрачивает свою мощь. Французский философ Жак Деррида сравнивает создание художественных текстов с кодом компьютерной программы, установленной на жестком диске нашего сознания. Оно сродни соединению разрозненных макросов, которые совокупно создадут некую реакцию. Никто из известных мне авторов не достиг в этом такого совершенства, как Хемпель. Каждый ее рассказ настолько плотен, настолько крепко приварен к голым фактам, что вам остается лишь лечь на пол лицом вниз и восславить его.
     Правило, которого я придерживаюсь, знакомясь с людьми - если мне нравится то, что они делают, - состоит в том, что мне хотелось бы стать свидетелем того, как они портят воздух или ковыряют в зубах. Прошлым летом в Нью-Йорке у меня проходили чтения в издательстве "Варне энд Ноубл", где я тепло отозвался о Хемпель, сообщив собравшимся, что если она напишет достаточно, то я останусь дома и, не вылезая из постели, буду читать ее книгу весь день. На следующий вечер она пришла на мои чтения в Виллидж. Я выпил кружку пива, и мы с пси поговорили. Дело обошлось без порчи воздуха.
     И все же я надеюсь, что больше никогда не увижусь с ней. Но первое издание ее книги, то самое, за 75 долларов, я все-таки купил.
     
     Гадая самому себе
     
     На чердаке Мэрилина Мэнсона почти полночь.
     Это площадка винтовой лестницы, на которой стоит скелет человека семи футов ростом с почерневшими от времени костями. Вместо человеческого черепа у него череп барана. По словам Мэнсона, когда-то череп этот служил алтарем в старой сатанистской церкви где-то в Британии. Рядом со скелетом протез, искусственная нога, которую после концерта, отстегнув, Мэнсону подарил какой-то инвалид. Рядом - парик из кинофильма "Джо Дерт".
     Это финал десятилетней работы. Это - новое начало. Альфа и омега человека, который целое десятилетие трудился над тем, чтобы стать самым презираемым, самым страшным исполнителем. Своего рода защитная реакция, помогающая выжить. А может, он стал таким просто от скуки.
     Стены вокруг красные. Мэнсон сидит на черном ковре, тасует карты Таро и говорит:
     - Очень трудно гадать для самого себя.
     Где-то, рассказывает он, у него есть скелет семилетнего китайского мальчишки, разобранный на части и запечатанный в пластиковые пакеты.
     - Наверное, я смогу сделать из него канделябр, - говорит Мэнсон.
     Где-то стоит бутылка абсента, который он пьет, несмотря на то, что боится разрушить свой мозг.
     Здесь, на чердаке, хранятся его картины и рукопись его новой книги - романа. Мэнсон показывает эскизы новой колоды карт Таро. Почти на каждой карте - его собственное изображение. Мэнсон - Император с протезами вместо ног, сидящий в кресле-каталке. Он сжимает в руках винтовку. За его спиной перевернутый, древком вверх, американский флаг. Мэнсон - безголовый Шут, срывающийся вниз с обрыва с зернистым фото Джеки Онассис в розовом костюме на фоне рекламного плаката избирательной кампании Джона Фицджералда Кеннеди.
     - Это новая версия карт Таро, - объясняет он. - Я заменил мечи ружьями. Судья взвешивает на весах Библию и человеческий мозг.
     Поскольку каждая карта имеет несколько значений, то ей присущ по-настоящему магический, ритуальный элемент. Когда тасуешь колоду, то считается, будто передаешь картам свою энергию. Звучит сомнительно. Я этим редко занимаюсь. Мне больше нравится символизм, а не желание довериться предсказаниям.
     - Думаю, резонно будет задать вопрос: "А что же дальше?", - говорит он. Затем раскладывает карты и- начинает истолковывать их значение. Было бы более точно сказать: - А какой же мой следующий шаг?
     Мэнсон истолковывает первую карту: Иерофант.
     - Первая карта, - говорит Мэнсон, глядя на перевернутую вниз головой карту, - символизирует мудрость и предусмотрительность, а то, что я объяснял ее, когда она была перевернута, может означать противоположное - недостаток этих качеств. В каком-то отношении я могу оказаться наивным. Эта карта в данный момент - мое прямое влияние.
     Гадание на картах Таро происходит после того, как Роуз Макговен вышла из дома на Голливуд-Хиллз, в котором они обитают вместе. Она вышла после того, как вместе с Мэнсоном поиграла со своими бостонскими терьерами, Багом и Фестер, и показала ему каталог с костюмами для Хэллоуина, в которые хочет нарядить собак. Роуз говорит о "Бостонском чаепитии" - это когда сотни людей в парке Лос-Анджелеса выгуливают своих бостонских терьеров. Они рассказывают, как взяли напрокат синий "кадиллак" 1975 года выпуска - единственный такой, имевшийся в прокатном агентстве, - чтобы съездить на какую-то занесенную снегом ферму на Среднем Западе, где они купили двух терьеров для родителей Мэнсона.
     Водитель лимузина ждет на улице. Роуз торопится на самолет, ей надо успеть в Канаду, на съемки фильма с режиссером Аланом Альда. На экране установленного на кухне монитора видны изображения сразу с нескольких видеокамер наблюдения; по словам Макговен, Альда выглядит всегда по-разному, а еще у него огромный нос. Мэнсон отвечает, что по мере того как мужчины становятся старше, у них продолжают увеличиваться в размерах нос, уши и мошонка. Его мать, медсестра по профессии, рассказывала ему об одном старике, у которого мошонка болталась почти до колен.
     Мэнсон и Макговен целуются на прощание.
     - Спасибо тебе, - говорит она. - Теперь, когда я буду работать с Аланом Альда, я всегда буду думать про то, какой величины у него мошонка.
     Все на том же чердаке Мэнсон объясняет значение второй карты: Правосудие.
     - Ее можно отнести к моим суждениям, - говорит он. - Моей способности распознавать, например, друзей или угадывать выгодные коммерческие сделки. В данный момент она говорит, в каком состоянии я пребываю. Я чувствую себя немного наивным или неуверенным з том, что касается дружбы или коммерческих сделок, то есть применительно к определенным отношениям, которые сложились между мной и моей звукозаписывающей компанией. Так что в этом имеется известный смысл.
     За день до этого в офисе звукозаписывающей компании на бульваре Санта-Моника Мэнсон сидел на черном кожаном диване. На нем были черные кожаные брюки, и всякий раз, когда он менял позу, трение кожи о кожу вызывало звук, похожий на низкое басовитое рычание, удивительным образом напоминающее голос самого Мэнсона.
     - В детстве я пытался научиться плавать, но терпеть не мог, когда вода попадала в нос. Я боюсь воды. Не люблю океан. В нем есть нечто бесконечное, что вселяет в меня страх.
     Стены темно-голубые. Свет в комнате выключен. Мэнсон сидит в этой темно-голубой комнате с работающим на всю мощь кондиционером. На нем темные очки. Он пьет "кока-колу".
     - Похоже, уже стало закономерностью, что я живу в тех местах, которые не для меня. Началось это еще с Флориды, и, возможно, из-за этого мне бывает трудно вписаться в местную жизнь. Наверное, я научился находить привлекательность в местах, которые абсолютно не похожи на то, что меня окружает, именно потому, что я терпеть не мог пляжную культуру.
     Обычно я просто садился и наблюдал. Когда я впервые оказался во Флориде и еще никого там не знал, то садился и разглядывал людей. Просто слушал их разговоры и наблюдал. Если ты собираешься создать что-то такое, что люди будут смотреть и слушать, то сначала надо научиться слушать их самих. В таком деле - это главное.
     У себя дома, на чердаке пятиэтажного дома, отпивая красное вино из бокала, Мэнсон объясняет третью карту: Шута.
     - Третья карта символизирует мои цели, - поясняет он, и его голос напоминает звук, возникающий при трении кожи о кожу. - Шуту суждено совершить прыжок в пропасть, и это хорошая карта. Она символизирует начало путешествия или большой шаг вперед. Для меня это означает рекламную кампанию моей звукозаписывающей фирмы или предстоящие гастроли.
     Я боюсь помещений, в которых полно народу. Я не люблю находиться посреди большой толпы, но чувствую себя вполне комфортно, выступая на сцене перед несколькими тысячами людей. По-моему, это правильный способ преодолеть свой страх.
     Голос Мэнсона звучит настолько низко и мягко, что порой тонет в шуме работающего кондиционера.
     - Может показаться невероятным, но я ужасно застенчив, - признается он. - Смешное качество для эксгибициониста, всегда находящегося в гуще толпы. Но я действительно ужасно застенчив.
     Я люблю петь, даже когда остаюсь один. Всякий раз, когда я пою, людей рядом со мной минимальное количество. Когда я записываю песню, то иногда заставляю всех выйти вон.
     О гастролях он говорит так:
     - Угроза смерти придает жизни осмысленность и привлекательность. Это - главное освобождение от скуки. Быть в самой гуще всего на свете. Я раньше думал: "Я знаю, что собираюсь довести то, что делаю, до крайности, чтобы все поняли, что я собираюсь начать жизнь на дне и сделаться самой презираемой личностью. Я стану воплощением всего того, что вас раздражает, и вы не сможете сказать ничего такого, что бы обидело меня, и не сможете оскорбить меня. Потому что со дна можно только подняться выше". По-моему, ужасно приятно осознавать, что никому не удастся меня унизить. Разве что убить. Потому что я - олицетворение всего самого низменного. Я - самое скверное, что только может существовать, и вы никогда не сумеете обвинить меня в том, что я запятнал себя недостойным поступком. Потому что, как я только что сказал, я и без того гадок так, что дальше некуда. У меня словно крылья расправились - такую свободу я ощутил, когда понял, что не нужно переживать по поводу того, что кто-то может тебя унизить.
     Если кому-то не нравится моя музыка, то мне на это наплевать. Действительно наплевать. Если кому-то не нравится то, как я выгляжу, если кому-то не нравятся мои высказывания, это значит, что я отчасти добился, чего хотел. То есть получаю от людей то, что и хотел.
     Мэнсон разъясняет значение четвертой карты: называется она Смерть.
     - Четвертая карта - это ваше далекое прошлое, - говорит он. - Карта, которая называется Смерть, символизирует главным образом переход. Отчасти это то, чем вы были раньше, отчасти то, чем являетесь в данный момент. Для меня это имеет особый смысл, если учесть, что в моей жизни за последние десять лет произошли грандиозные изменения.
     Сидя в темно-синем офисе своей звукозаписывающей компании, он рассказывает:
     - Думаю, моя мамочка до известной степени страдает синдромом барона Мюнхгаузена. Он проявляется в тех случаях, когда люди пытаются убедить вас в том, что вы больны, чтобы подольше находиться рядом с вами. Когда я был молод, мать обычно уверяла меня, что у меня аллергия к самым разным вещам, к которым я на самом деле не испытывал никакой аллергии. Она утверждала, что у меня аллергия к яйцам и стиральному порошку и прочей дребедени. В этом отчасти есть что-то медицинское, потому что моя мать по профессии медсестра.
     Черные расклешенные брюки колыхнулись, закрывая черные башмаки с тупыми носами.
     Мэнсон продолжает рассказ:
     - Помнится, у меня возникла проблема. Закрылось отверстие уретры, и мне сделали операцию на пенисе, чтобы ее открыть. Это было самое худшее из всего, что может произойти с ребенком. Мне сказали, что, когда начнется пора полового созревания, мне придется снова идти к хирургу и повторить операцию. Я ответил: "Ни за что. Мне плевать, какой струйкой у меня выходит моча. К вам я никогда не вернусь".
     Мать Мэнсона до сих пор хранит в пробирке кусочек его крайней плоти.
     - Когда я стал старше, у нас с отцом начались нелады. Его часто не бывало дома, и я редко общался с ним, потому что практически никогда не видел. Он все время работал. Я не знал, кем стану, когда вырасту, но, пожалуй, от отца я унаследовал черты трудоголика. Мне исполнилось двадцать, когда отец впервые рассказал о том, что был на вьетнамской войне. После этого он стал рассказывать мне о людях, которых убивал, и о том, как они использовали против вьетнамцев дефолиант "эйджент оранж".
     У нас с отцом проблемы с сердцем, какие-то там шумы. Я в детстве очень много болел. Три или четыре раза лежал с пневмонией, причем каждый раз в больнице. У меня всегда был недостаточный вес, я был тощий и хилый. У людей просто руки чешутся отлупить такого недоноска.
     В соседних комнатах постоянно звонят телефоны. С улицы доносится шум машин, мчащихся по четырехрядному шоссе.
     - Когда я писал эту книгу [автобиографию], - рассказывает Мэнсон, - я не задумывался о том, что похож на своего деда. Только когда дописывал последние страницы, меня осенило. В детстве я его воспринимал как какого-то монстра, потому что у него в доме хранились женская одежда, искусственные члены и тому подобное, а в конце моей истории я стал еще более омерзительным созданием, чем был мой дед. Кажется, я никому об этом раньше не рассказывал, - говорит Мэнсон, - но в прошлом году я выяснил, что отец и дед не ладили между собой. Мой отец пришел с вьетнамской войны, и его выгнали с работы, сказав, что он задолжал за квартиру. Это действительно какая-то темная история, которая мне всегда не нравилась. И отец в прошлом году рассказал, что узнал, будто мой дед - ненастоящий его отец. Для меня это был удар, я отказывался верить своим ушам, но, с другой стороны, это многое объясняло, например, почему дед всегда так плохо относился к нему, почему у них были такие скверные отношения. Жутко даже подумать, что дед мне не родной.
     Подозреваю, что символы смерти притягивают меня с такой силой потому, что в детстве я жутко боялся умереть - я вечно болел, а у родных было плохое здоровье, - так что мной очень долго владел страх смерти, причем постоянно. И потом еще был страх дьявола. Страх конца света. Вознесение на небеса - христианский миф, которого, как я недавно выяснил, даже нет в Библии. Всего этого я теперь не боюсь. Теперь я сам стал тем, чего когда-то боялся.
     На своем чердаке Мзнсои толкует пятую карту: Повешенный.
     - Пятая карта объясняет ваше недавнее прошлое, - говорит он. - Она означает недавно произошедшую перемену. В моем случае это значит, что я сосредоточен на себе самом и, возможно, пренебрегаю дружбой и близкими отношениями.
     Я родился в шестьдесят девятом, к это был примечательный год. В нем много чего вместилось. Особенно эта пластинка "Holy Wood". Потому что шестьдесят девятый стал концом очень многих вещей. В культуре все так сильно изменилось, и, мне кажется, примечательно, что я родился именно в этом году. Шестидесятые подходили к концу. Хаксли и Кеннеди умерли в один и тот же день. Для меня это стало началом некой схизмы или воротами в будущее. Я стал во всем этом усматривать параллели. Олтамонт был похож на Вудсток-99. Дом, в котором я живу... в нем жили "Роллинги", когда сочиняли песню "Let it bleed". Я отыскал "Cocksacker Blues", давно забытый фильм, который они сняли. Там видно, как они сидят в моей гостиной и сочиняют "Gimme shelter". A "Gimme shelter" была песней, в которой содержится символ трагедии в Олтамонте. Потом были эти убийства, которые совершил Мэнсон и которыми я всегда был одержим еще с детства.
     - Мне всегда не давала покоя одна вещь, - объясняет он. - Никсон на суде заявил, что Мэнсон виновен. А все потому, что Никсона самого обвинили в то. м, что на нем лежит ответственность за все то, что происходит в обществе и культуре. То же самое случилось и с Клинтоном, когда тот сказа): "Почему молодежь ведет себя так агрессивно? Это Мэрилин Мэнсон виноват. Кино виновато. Виновата эта игра". А после этого он посылает за океан самолеты бомбить людей. И еще удивляется, почему молодежь берется за бомбы и убивает людей...
     Мэнсон приносит свои акварели и мрачные разноцветные портреты-кляксы работы Макговен, сделанные в манере тестов Роршаха. Картины он рисует не столько красками, сколько раствором, который получается после того, как прополоскал в воде кисти. На одной из них изображены улыбающиеся головы Эрика Харриса и Дилана Клебольда, насаженные на растопыренные пальцы - символ мира.
     - Оказывается, они не были моими поклонниками, - говорит Мэнсон. - Один репортер из Денвера провел свое расследование и выяснил, что я им не нравлюсь, потому что они считают, будто я продался толстосумам. Им по душе более крутой андеграунд. Меня ужас как достало то, как пресса хватается за какую-нибудь ерунду, которая потом разрастается как снежный ком. А все потому, что я слишком уязвимая мишень. У меня вид такой, будто я повинен во всех грехах.
     Он говорит:
     - Меня часто спрашивают: "Что бы вы им сказали, будь у вас возможность поговорить с ними?" И я отвечаю: "Ничего. Я бы их выслушал". В том-то и заключается проблема. Никто не слышал того, что они говорили. Если бы вы слышали, то наверняка знали бы, в чем дело.
     Странно, принято думать, что музыка - это прежде всего то, что мы слушаем, а по-моему, музыка тоже слушает нас и не выносит суждений. В музыке любой ребенок может найти то, с чем он себя идентифицирует. Или любой взрослый. Это таксе место, куда можно отправиться, не боясь, там тебе начнут промывать мозги. Там нет никого, кто бы указывал, во что верить, а во что нет.
     Мэнсон объясняет шестую карту: Звезда.
     - Зта карта символизирует будущее, - говорит он. - Звезды. Она означает большой успех.
     Он рассказывает:
     - Я долгое время даже не представлял, что приближается этот момент. Я никогда не заглядывал дальше, потому что всегда считал, что либо уничтожу себя, либо меня кто-то убьет. В некотором смысле я одолел мечту. А это страшно - все равно что начать жизнь заново, - но и неплохо, потому что мне именно это и нужно. В течение жизни происходит много незначительных повторных рождений, но теперь мне кажется, будто я родился заново и оказался там, где когда-то и начал жить, но уже немного по-другому. Я каким-то образом возвращаюсь в прежнее время, но уже более знающим, более опытным.
     Он говорит:
     - Для меня нет ничего необычного в том, чтобы сниматься в кино, но при этом все должно быть так, как я хочу. Мне кажется, я больше подхожу на роль режиссера, а не актера, хотя я люблю играть. Я разговаривал с Ходоровским, тем самым парнем, который снял "Е1 Торо" и "Holy Mountain". Это испанский режиссер, когда-то работал с Дали. Он написал сценарий под названием "Able Cain". Фантастическая вещь. Он работал над ней пятнадцать лет и не хотел ею заниматься, но потом позвонил мне, потому что я единственный, с кем он захотел работать. Предлагаемая роль очень не похожа на то, каким я представляюсь людям. Почему меня заинтересовал сценарий? Потому что те, кто предлагал мне сниматься раньше, хотели, чтобы я сыграл как бы версию себя самого, а это мне неинтересно.
     Сейчас весна 2001 года, и у Мэнсона скоро выйдет его первый роман. Он называется "Holy Wood" и повествует о его трех первых пластинках. В своем чердаке Мэнсон сидит на полу. Экран ноутбука отбрасывает на него голубой свет. Он вслух зачитывает первую главу. Это волшебная, сюрреалистическая, поэтичная история, напичканная всевозможными подробностями и совершенно не похожая на скучную классическую прозу. Увлекательная, восхитительная вещь, но пока что она строжайше засекречена.
     Мэнсон объясняет седьмую карту: Жрица.
     - О ней, - говорит он, - я не могу сказать ничего определенного.
     Тех, кто приходит взять у Мэнсона интервью, его пресс-агент просит не писать о том, что он встает каждый раз, когда в комнату входит женщина. После того как его отец после травмы поясницы получил инвалидность, Мэнсон купил родителям дом в Калифорнии и материально их поддерживает. Останавливаясь в отелях, он записывается у портье под именем "Патрик Бейтмен". Так зовут серийного убийцу из романа Брета Эллиса "Американский психопат".
     Мэнсон объясняет восьмую карту: Мир.
     - Мир, - говорит он, - в подходящем окружении символизирует окружающий мир или внешние вещи, которые могут вам помешать.
     Он говорит:
     - В Дублине со мной произошел потрясающий случай. Поскольку место это католическое, то я во время моего европейского турне сделал одну вещь. По моему указанию из телевизоров сложили крест. Телевизоры загораются, и тут появляюсь я - практически голый, за исключением кожаных трусов. Я раскрасился так, что со стороны кажется, будто у меня обуглилась кожа. Я выхожу на сцену. Крест объят огнем. Я вижу, что люди в первых рядах отворачиваются, стараются не смотреть в мою сторону. Вот это да! Это был высший комплимент в мой адрес. Зал был настолько оскорблен - просто невероятно, что кто-то способен так оскорбиться, - что люди отвернулись и отказывались смотреть на меня. Сотни людей.
     Мэнсон объясняет девятую карту: Башня.
     - Башня - нехорошая карта, - говорит он. - Она означает разрушение. Но в этом смысле мне она представляется движением наперекор множеству людей. Если толковать ее в революционном смысле, то действительно произойдет некое разрушение. То, что конечный результат - солнце, означает, что разрушителем буду не я, а другой. Скорее всего именно другие люди попытаются помешать мне.
     О написанном им романе Мэнсон говорит так:
     - Вся эта история, если взять ее с самого начала, параллельна истории моей жизни, только она рассказана при помощи метафор и символов, которые, как мне казалось, другие люди могли бы извлечь из нее. Она о том, каково быть невинным и наивным, подобно Адаму в раю до грехопадения. "Holy Wood" я использовал как метафору, она понадобилась мне, чтобы изобразить то, что людям представляется идеальным миром, идеалом, к которому мы должны стремиться. То, как мы должны смотреть на мир и как должны действовать в нем. И еще он о том, чтобы желать - всю свою жизнь! - вписаться в этот мир, который не считает тебя своим, который тебя не любит, который на каждом шагу ставит тебе подножки и постоянно бьет, бьет и бьет, и в конце концов ты понимаешь, что ты добился своего, а вокруг тебя те же самые люди, которые старались втоптать тебя в грязь. Поэтому ты автоматически начинаешь ненавидеть всех без исключения людей, тебя окружающих. Ты презираешь их зато, что они насильно сделали тебя частью той игры, в которую тебя незаметно втянули.
     Ты каким-то непонятным образом меняешь одну тюремную камеру на другую.
     Так начинается революция, - говорит он. - Ты - идеалист и веришь в то, что способен изменить мир. А потом обнаруживаешь, что ты не способен ничего изменить, даже самого себя.
     Макговен звонит из аэропорта и обещает позвонить снова, когда полет закончится и они приземлятся. Через неделю Мэнсону предстоит поездка в Японию. Через месяц у него всемирное турне, оно начнется в Миннеаполисе. Следующей весной завершится его роман. После этого Мэнсон начнет жизнь заново.
     - Порой мне кажется, будто, отодвинув в сторону какой-то долговременный проект, я сбросил с плеч не тяжкое бремя, а лишь небольшой груз, - говорит он. - Это дает мне свободу, и я могу отправиться, куда только захочу. Я чувствую себя так же, как и десять лет назад, когда я только что создал свою группу. Я испытываю такой же драйв, и меня посещает такое же вдохновение и прежнее презрение к миру, которое побуждает меня совершить нечто такое, что заставит людей думать.
     Единственный страх, который до сих пор не изжит во мне, - это страх лишиться творческого дара, навсегда утратить вдохновение, - признается Мэнсон. - Я могу потерпеть неудачу, что-то может не получиться, но я по крайней мере делаю сознательный выбор. Если я чем-то занимаюсь, то не потому, что не умею ничего другого.
     Мэнсон объясняет десятую карту: Солнце. Два бостонских терьера свернулись калачиком и спят в черном бархатном кресле. Он говорит:
     - Это конечный итог - Солнце, которое символизирует счастье и великие свершения:
     
     Бодхисатвы
     
     - Мы летели в Тегусигальпу через Майами, - рассказывает Мишель Киттинг. - Это было через пять дней после свершившегося ужаса. Там полно противопехотных мин. Кишмя кишат змеи. Умирают от голода люди. Мэр Тегусигальпы за неделю до этого погиб в катастрофе. Разбился на вертолете.
     Разглядывая снимки в сваленных кучей фотоальбомах, Киттинг говорит:
     - Это ураган Митч. Я даже не подозревала, что могут быть природные бедствия такой силы.
     В октябре 1998 года на Республику Гондурас обрушился ураган Митч. Порывы ветра достигали 180 миль в час, страну залило потопом непрекращающихся ливней - двадцать пять дюймов осадков в день. Обрушивались горы. Реки вышли из берегов. В Центральной Америке погибли 9071 человек. В одном только Гондурасе погибших было 5657 человек, и еще 8058 человек пропали без вести. Миллион четыреста тысяч человек остались без крова, семьдесят процентов всего урожая зерновых страны было уничтожено.
     Спустя несколько дней после урагана столица страны Тегусигальпа представляла собой сплошную сточную канаву, забитую грязью и мертвыми телами. Разразилась эпидемия малярии. Чуть позже - тропической лихорадки. Крысы были разносчиками лептоспироза - эта болезнь вызывает поражение почек и печени и в конечном итоге смерть. В этом горняцком городе, расположенном на высоте пяти тысяч футоз над уровнем моря, была уничтожена треть всех зданий. Мэр города погиб, изучая разрушения с вертолета. Мародерство приняло ужасающие масштабы.
     В Гондурас, где более трех миллионов из шести с половиной миллионов населения живут ниже установленного Организацией Объединенных Наций уровня бедности, Мишель Киттинг и ее золотистый ретривер Йоги прилетели помогать в поисках погибших. Мишель смотрит на фото Йоги, сделанное в самолете авиакомпании "Америкен эрлайнз". Пес сидит на кресле и ест что-то с фирменного подноса авиакомпании.
     Рассказывая об этом четвероногом добровольце, Мишель говорит:
     - Гарри мне сказал: "Там у них такой жуткий голод, что люди могут запросто съесть твою собаку". Мы ехали вместе с ним, ехали домой с собрания. Я сказала ему: "Не хочу!" Хотя и знала, что должна поехать туда.
     Она смотрит на фотографии здания пожарного депо, где они спали. В Тегусигальпу уже привезли собак-спасателей из Мексики, но от них было мало толку. В два часа ночи прорвало расположенную над городом дамбу.
     - Масса воды высотой сорок футов хлынула на город. Потом наводнение прекратилось, и все оказалось погребено под глубоким слоем грязи, - рассказывает Мишель. - Повсюду лишь вода и грязь. А под ними мертвые тела. Смрад стоял ужасный. Именно это зловоние и мешало мексиканским собакам работать. Они просто бесцельно рыскали повсюду, тычась мордами в вонючую жижу.
     Разглядывая фотографии вздувшейся, мутной реки Чолутека, Мишель вспоминает:
     - Вспыхнула эпидемия тропической лихорадки. Всюду зараза. Куда ни пойдешь, везде тяжелый запах разлагающихся тел. И Йоги не мог никуда от этого скрыться, и он уже больше не указывал, где нужно искать. Отчаянно не хватало воды, но мы обычно мыли все, что только было возможно.
     Изображенные на снимках люди выгребают с улиц грязь в обмен на распределяемое правительством продовольствие. По словам Мишель, запах мертвечины "...выворачивал вас наизнанку. Казалось, будто чувствуешь во рту вкус мертвой, разлагающейся плоти".
     Вот что она рассказывает:
     - По всей стране погибло десять тысяч человек. Значительная часть погибших приходилась на Тегусигальпу. Потому что там вдобавок ко всему произошли сильные оползни. Множество людей утонуло, когда по городу прошла стена воды высотой сорок футов. Затем провалилось, обрушилось внутрь футбольное поле на стадионе.
     Она показывает фотографии темных комнат, наполовину заваленных грязью и обломками мебели.
     - В первый же день мы отправились в бывший китайский ресторан, в котором погибла вот эта семья. Пожарное депо должно было вынимать там грунт, и мы смогли помочь им лишь в том, что дали возможность сэкономить время, потому что точно указали, где нужно копать. В китайском ресторане нам пришлось надеть маски, положив под нос тампоны с ментолом, чтобы перебить запах, и каску с лампочкой, потому что там было темно. Вся еда вроде крабов испортилась, а канализация переполнена, и грязи по колено. А еще там были эти перепачканные пеленки. Поэтом мы с Йоги вернулись в кухню, и я подумала: "О боже, что же мы тут такое найдем?!"
     На фотографиях Мишель снята в шахтерской каске с лампочкой и медицинской марлевой маской на лице.
     - Вся их одежда и личные вещи были вываляны в грязи, - говорит она. - Целые человеческие жизни оказались под слоем грязи. - Они находили тела погибших - раздавленные, изуродованные. - Мы обнаружили, что они находятся под платформой. Там была такая низкая платформа, на которой стояли столы и стулья, и людей затянуло под нее водой.
     Мишель сидит на диване в своей гостиной. На столике перед ней горой навалены фотоальбомы. Йоги сидит на полу рядом с ней. Еще один золотистый ретривер, Магги, лежит на кресле у противоположной стены. Обеим собакам по пять с половиной лет. Магги в свое время нашли в приюте для бездомных животных. Она была больна и страшно истощена - кожа да кости. Ее, по всей видимости, бросили после того, как она уже больше не могла производить на свет щенков.
     Йоги Мишель принесла от какого-то собаковода. Ему тогда было шесть месяцев, и он не мог ходить.
     - Выяснилось, что у него проблема с костями, - говорит Мишель. - Года два назад я отнесла его к ветеринару, и Йоги сделали хирургическую операцию, после которой он начал ходить. Ему подправили и укрепили сустав. Нагрузка на этот маленький сустав была огромная, и бедняжке было поначалу очень больно. - Глядя на собаку, лежащую на кресле, она говорит: - Магги у нас будет размером поменьше. Весит она примерно семьдесят фунтов. Йоги покрупнее, и у него чуть светлей окрас. Зимой он набирает фунтов девяносто. У него типичная крупная золотистая попка.
     Рассматривая старые фотографии, Мишель вспоминает:
     - Лет восемь назад у меня была собака по кличке Мерфи, помесь колли и австралийской овчарки, замечательный пес. Мне тогда казалось: вот хороший способ добиться у него послушания и, может, заодно познакомиться с новыми людьми. Я тогда работа в "Хьюлет-Паккард", у меня была чисто кабинетная работа, и мне хотелось чего-то такого для разнообразия.
     Чем больше я занималась собакой, - продолжает Мишель, - тем интереснее мне становилось. Все началось с желания добиться от животного послушания и в конечном итоге вылилось в дело, которое действительно нравится мне все больше и больше.
     На фотографиях, сделанных в Гондурасе, изображены Мишель и Йоги, работающие вместе с коллегой, добровольцем-спасателем Гарри Оуксом-младшим и его собакой Валори - помесью колли, скипперкс и келпи. Оукс и Валори помогали разыскивать погибших в развалинах здания федерального суда после теракта в Оклахома-Сити.
     - Валори, стоит ей почуять запах мертвеца и чего-то еще, что ей велели отыскать, начинает лаять, - рассказывает Мишель. - Она ужасно шумная. Йоги же обычно начинает суетиться, указывает, где надо искать, но, как правило, не лает. Если находит покойника, начинает скулить. Виляет хвостом и всячески показывает свое беспокойство. Валори в таких случаях впадает в истерику и начинает практически плакать. Если под слоем грязи она чует мертвое тело, то начинает разгребать лапами грязь. Если это вода, она прыгает в воду.
     Глядя на фотографии разрушенных домов, Мишель говорит:
     - Когда человек находится в состоянии стресса или же разъярен, то он начинает выделять эпинефрин. И когда человек подвергся насилию и умер, в его запахе остается очень сильная нота этого вещества. Плюс специфические газы и жидкости мертвого тела. Можете представить себе, что означает такая гамма запахов для собак? Для животного эти запахи означают следующее: "Здесь кто-то погиб. Кто-то из моей стаи погиб здесь". Собаки чрезвычайно расстраиваются из-за смерти человека, потому что мы - часть их стаи. Девяносто процентов подготовки собак-спасателей - это осознание нами, людьми, всего того, что является для собак вполне естественным. Умение понять точную реакцию Йоги, когда он сильно взволнован.
     Послушание предполагает тон старшего, тон хозяина, - продолжает Мишель. - Затем начинаешь прятать от них игрушки. Я до сих пор так поступаю. А им это нравится. Оки устраивают соревнование - кто первый найдет спрятанную игрушку. Есть еще одна штука - ты просишь кого-нибудь подержать собаку, а сама тем временем убегаешь и прячешься. Затем ты продолжаешь усложнять подобные ситуации. Собаки учатся брать след. Если они не видели, куда ты убежал, то смогут найти тебя по запаху. - Рассматривал групповой снимок, она объясняет: - Это пожарная бригада из Венесуэлы. Мы называли себя панамериканской спасательной командой.
     О другом снимке Мишель рассказывает следующее:
     - Это место мы называли "автомобильное кладбище". Показывая на фото - склон холма с грязевым оползнем, - она поясняет:
     - Это обрушившееся внутрь футбольное поле.
     На другой фотографии изображен дом, заполненный жидкой грязью.
     - Когда мы зашли в этот разграбленный мародерами дом, то на стенах видели отпечатки грязных ладоней. Это мародеры оставили следы, опираясь на стены, чтобы не потерять равновесия.
     Примерно на одном уровне на стенах хорошо различимы бесчисленные отпечатки человеческих ладоней.
     На других фотографиях видны комнаты, в которых Йоги каш ел тела, погребенные под обломками рухнувших стен, под матрацами.
     Еще на одном снимке видны развалины домов, сорванных с фундаментов грязевым потоком.
     - Эти обрушившиеся дома раньше стояли на горе, - говорит Мишель. - Мне рассказывали сотни историй о том, почему люди не хотели покинуть их: они боялись, что их имущество разграбят мародеры. Одна женщина с детьми рассказывала, что ее муж ушел в бар и велел оставаться дома. Жуткие, душераздирающие истории.
     Еще один снимок. Валори слит на заднем сиденье грузовика-пикапа. Она кажется совсем крошечной рядом с наваленными кучей темными пластиковыми мешками.
     - Это Валори рядом с телами погибших, положенных в мешки. Она ужасно устала, - поясняет Мишель.
     Она вспоминает о своей первой находке:
     - Мы тогда были в Кельсо, и это был мужчина, жена которого исчезла. Ходили слухи, будто она гуляет с другими мужчинами, которые бывали у них в доме. Поэтому мы поехали прямо на их ферму, аккуратную и красивую, как игрушка. Там были лошади и выгон, на котором пасся огромный бык. В сарае собаки страшно заволновалась, чуя близость смерти. Начали вилять хвостом, мочиться. Часто сглатывали. Самая естественная их реакция в подобных случаях - это дефекация, мочеиспускание, они начинают скулить и плакать. Мне кажется, даже тошнота у них начинается. Йоги выбежал наружу. Он отказывался находиться в сарае. Валори подходит к какому-то месту, начинает рыть землю," лает все чаще и чаще. Впадает в настоящее безумство, потому что хочет сообщить нам: "Да это же здесь!"
     Сын этих людей, маленький мальчик, лет, наверное, четырех, сказал своей бабушке что-то вроде: "Папочка положил мамочку под воду".
     На другой фотографии, сделанной в Тегусигальпе, видна длинная бетонная глыба, лежащая на боку прямо посередине реки.
     - Когда-то это был мост, - поясняет Мишель.
     На всех снимках видны валяющиеся повсюду у кромки воды небольшие упаковки протухшего свиного сала.
     - История, которая до сих пор вызывает у меня приступ тошноты, это поиск одного страдавшего аутизмом ребенка, - говорит она. - Мальчишке было года четыре. Его заперли, но он сумел открыть дверь, пока мать наверху гладила белье. Он снял с себя всю одежду, как только вышел через дверь. Люди тогда вызвались помочь в его поисках. Но это лишь вредит делу, потому что каждый раз, когда человек пересекает след, он переносит запах на новое место, чем сбивает собаку с толка.
     На этих старых фотографиях Мишель изображена в дни, когда она работала с Расти, другим золотистым ретривером. На этих фото виден густой лес и какая-то заводь со стоячей водой.
     - В течение часа, сразу после того как мы добрались туда, мы вышли к болоту. Это было главное место поисков, потому что этот ребенок любил кидать в болотце игрушки и вытаскивать их. Там был такой бережок с торчащими наружу корнями и росшими неподалеку деревьями.
     К этому времени Расти был в полной растерянности и ужасно опечален. Ребенок мог пойти только сюда, потому что здесь остался самый сильный его запах. Пока мы шли вдоль ручья к болоту, запах был, но не такой сильный, как возле самого болота. Тогда мы и позвали ныряльщиков. Там посередине пролегала водопропускная труба. - Не сводя взгляда с фотографий, она рассказывает: - Случилось так, что тело обнаружилось в этой трубе под слоем ила.
     Это довольно большая заболоченная территория, - продолжает она, поглаживая Йоги, - и я хожу по периметру и выявляю подозрительные места. Я размечаю их. Вода, омывающая мертвые тела, издает запах смерти. Иногда удается сделать тригонометрическую съемку местности и определить местонахождение тела.
     Оставляешь специальную бирку и отмечаешь направление ветра, - говорит она. - Устанавливаешь температуру воздуха. Пишешь свое имя. Указываешь время производимых замеров. Мы все это заносили на карту. Для того чтобы вычислить, куда могло течением отнести тело.
     Запах в воздухе... В отдельных случаях, когда неизвестно, куда пошел человек, в воздухе остается его запах. Конус запаха движется вот таким образом, - Мишель делает жест рукой, - и тогда можно заставить собаку двигаться зигзагом. Собаки делают это сами, без всякого принуждения. Вы велите им двигаться вслед за источником запаха.
     Продолжая гладить Йоги, Мишель нервно моргает, на ее ресницах сверкают слезинки.
     - Я подняла голову и сижу, как его вытаскивают из трубы. Этот ребенок - единственная жертва, которую я видела своими глазами, потому что в большинстве случаев, как это было, например, в Гондурасе, те, кто должен извлекать тела, приходили после того, как мы ушли. Но когда я увидела этого ребенка, я испытала настоящее потрясение. У меня было огромное желание взять его на руки, просто подержать в руках его крошечное тельце. - Она говорит: - Мы вернулись к дому, опросили людей, а затем вошли в сам дом, чтобы немного подбодрить родителей, - это было подобно тому, как пройти сквозь ауру, сквозь энергию... сквозь туман.
     Мы не пытались осмыслить происшедшее, как то следовало сделать, - говорит Мишель. - Я вернулась домой и пустила Расти играть к двум другим собака?.;. А сама отправилась на работу. Мне всегда казалось, что он еще долго помнит о том, что произошло, потому что я не пыталась помочь ему забыть. Кроме того, я не знала, как это делается. Наверное, я сама толком не понимала, что случилось - не считая потрясения от случившегося, - пока не приехала в Гондурас. Предполагается, что мы помогаем находить оставшихся в живых людей, именно этим я и занималась. Там нужно было каждый разубедиться в том, что все вымыто. Их попонки. Моя одежда. Ошейники. Нужно было мыть все внутри машины; все, что каким-то образом соприкоснулось с запахом смерти. Если остается хоть самая крошечная капля этого запаха, собаки впадают в депрессию.
     Когда возвращаешься домой, то чувствуешь, как салон автомобиля насквозь пропитался этим запахом, и поэтому понимаешь, что нужно все как следует вымыть.
     Расти и Мерфи, собак, которые помогали Мишель отыскивать тела погибших, - уже нет в живых, как и тех, кого они когда-то находили. Мерфи перестали брать с собой, когда ему исполнилось четырнадцать с половиной лет, после того, как у него качались проблемы с позвоночником, которые продолжались еще три года. Расти ушел на покой, когда у него отказали почки.
     Мишель смотрит на фотографии - на них изображен Йоги, которого обнимают дети. И рассказывает о девочке, которую встретила в Тегусигальпе. Ее ноги были покрыты незаживающими язвами. Девочка зачерпывала воду из грязной лужи. Мишель бросила ей в чашку с водой дезинфицирующие таблетки. Какой-то журналист стал втирать девчушке в кожу ног бактерицидную мазь.
     - Нам приходилось бывать в самых разных местах. Там, куда мы приходили, все начинали улыбаться, завидев Йоги, - рассказывает Мишель. - Если мы где-нибудь останавливались, то люди, как мошкара, облепляли нас и все хотели потрогать Йоги. "Dame lo! Dame lo! Дай мне его!" - без конца повторяли они. А ему это очень нравилось. Он обожает внимание. Уверена, он понимает важность работы, которую выполняет. Я все время пыталась это ему втолковать: "Это очень важно. Ты делаешь для людей очень хорошее дело".
     На фотографии с обрушившимся футбольным полем Мишель показывает на толпу людей, стоящих у самого края провала.
     - Люди стояли возле самого края бывшего футбольного поля и просто наблюдали за нами, а один маленький мальчик сказал по-английски "спасибо".
     Она рассказывает:
     - У меня в таких случаях тут же навертываются на глаза слезы. Я слишком сильно реагирую на проявления человеческих чувств.
     Она смотрит на следующую фотографию и улыбается:
     - Мы поехали в сиротский приют, чтобы немного подбодрить собак. Кто-нибудь из детей убегал и прятался, а наши собаки должны были найти его.
     А это остров. Мы ехали два часа по разбитым дорогам с бесчисленными поворотами и разворотами в ржавом кузове самосвала. Мы нашли три тела, - комментирует она очередной снимок. Затем гладит Йоги и говорит: - Наверное, эта работа состарила его. Он повидал и понюхал всего столько, сколько не видел и не нюхал ни один двухлетний пес.
     На снимке из другого фотоальбома Йоги сидит рядом с исхудавшими, улыбающимися мужчинами.
     - Я верю в бодхисатв, - говорит Мишель. - В буддизме это существа, постигшие просветление, которые вернулись к людям, чтобы помогать им. Я думаю, назначение жизни Йоги состоит в том, чтобы помочь мне стать лучше и творить добрые дела. Мне было бы нелегко решиться прийти в хоспис, но вместе с ним это место стало для меня вторым домом.
     По поводу хосписа для больных СПИДом, куда она теперь приходит вместе с Йоги, Мишель говорит:
     - Мне хотелось чего-то нелегкого и значимого, и от многих людей мне стало известно о хосписе "Наш дом". Сначала я поинтересовалась, не желают ли они, чтобы с ними кто-нибудь позанимался рэйки, но они ответили, что им это не нужно. Затем я сказала, что у меня есть вот эта замечательная собака, и они попросили меня прийти. Так все и началось. Мы стали приходить туда каждую неделю.
     Многие из них когда-то лишились домашних животных, - говорит она. - Иногда дает о себе знать паллиативный фактор: Ну, если бы у меня дома было любимое животное, то я, может быть, и не попал бы в "Наш дом" . А потом животное умирает, и от этого человеку становится очень тяжело. Любой, кто живет в этом хосписе, в чем-то является изгнанником. Они потеряли по меньшей мере одного любимого человека. В плане материальном они все лишились дома и имущества.
     Это часть его работы, - говорит Мишель, почесывая Йоги за ушами. - Приносить успокоение. Именно это я имела в виду, когда говорила о бодхисатвах. Помощь людям, возможность приносить успокоение, пожалуй, даже важнее, чем собственное благополучие.
     Поездка в Гондурас стала по-настоящему продуктивным моментом моей жизни. Своего рода водоразделом. Может, в чем-то даже пиком. Пока я находилась там, то ни разу не задумывалась о том, какова цель моей работы, потому что все было и без того ясно. В это просто погружаешься полностью, отдаешь делу себя всю, без остатка.
     Сейчас обе собаки спят на креслах в сером доме на окраине, похожем на ранчо. За стеклянными раздвижными дверьми находится задний двор, весь в комьях земли, оставленных резвившимися там собаками.
     - До поездки в Гондурас я окончила школу, - сообщает Мишель. - Я совсем недавно получила степень магистра и ушла из "Хьюлет-Паккард". Я подумала: "Эй, где-то там есть огромный многомерный мир, который кто-то пытается вписать в уродливую корпоративную культуру". Что же означает слово там? Один день поисковых работ в Гондурасе - я не раз об этом задумывалась, пока была там, - куда важнее, чем двадцать лет жизни в мире корпоративной культуры.
     Это так прекрасно, - говорит Мишель. - Какая-то часть меня все так же плачет, когда я вижу, как собака работает, будь то поводырь у слепых или мой Йоги, когда он делает все, что только в его силах. Я с благоговением наблюдаю за их стараниями.
     Она закрывает альбом со сделанными в Тегусигальпе и в самом Гондурасе снимками, снимками последствий урагана Митч, и кладет его на стол к другим таким альбомам.
     Она говорит:
     - Это продолжалось всего восемь дней. Думаю, мы сделали все, что могли.
     
     Человеку свойственно ошибаться
     
     Вы, вероятно, видели Брайана Уокера по телезизору. Если нет, то наверняка слышали его по радио. Вы могли видеть его во время беседы с Конаном О'Брайеном или в передаче "Доброе утро, Америка". Или когда-нибудь утром видели вместе с Говардом Стерном.
     Он - тот самый парень. Первый человек, который построил собственную ракету - да-да, у себя дома, на заднем дворе, в Бенде, штат Орегон, чтобы слетать на ней в космическое пространство.
     Он называет себя Парнем-с-Ракетой.
     Да, конечно. Тот самый парень.
     Теперь вы вспомнили. В сотнях радио- и телевизионных передач, в журнальных и газетных статьях вы уже про это наслышаны. Про то, что его ракета сделана из плексигласа, приводится в движение девяностопроцентным раствором перекиси водорода, которая соприкасается с покрытым серебром экраном.
     - Это что-то вроде химической реакции, - ответит вам Парень-с-Ракетой. - Это все равно что соединить уксус с пищевой содой. Пероксид при соединении с серебром вызывает каталитическую конверсию, в результате которой образуется пар. Пар расширяется. Пероксид превращается в перегретый пар с температурой примерно тысяча триста градусов и в шестьсот раз увеличивается в объеме.
     Взрыв сжатого воздуха способствует старту ракеты. Она взлетает на высоту пятидесяти миль, затем начинает падать вниз, и ее падение замедляется специальным парусом-парашютом.
     Брайан - богатый человек, изобретатель игрушек. Он обручен с русской женщиной, с которой познакомился через Интернет и с которой встречался, проходя предполетную подготовку вместе с русскими космонавтами.
     Да, вы, конечно же, слышали о нем и о его проекте под названием "RUSH" (Rapid Up Super High - Суперскоростной полет). Этот парень окончил всего лишь среднюю школу. Вы, возможно, слышали о нем в радиошоу Арта Белла и после этого послали ему письмо по электронной почте. Если вы это сделали, то наверняка получили от него ответ. Парень-с-Ракетой отвечает на тысячи таких электронных посланий. В электронных письмах люди спрашивают совета относительно своих изобретений. Рассказывают ему о том, как их детям нравятся его игрушки. И что удивительно - он вам ответил. Может статься, даже прислал свою игрушку.
     Он - ваш герой. Или же вы, напротив, считаете его хвастливым шарлатаном.
     Да, этот парень... Что же с ним случилось?
     Да ничего не случилось, никуда он не делся.
     Он здесь. И в то же время не здесь.
     Если вы отправили ему электронное письмо - его адрес: www.rocket.guy.com, - то он скорее всего сидит за компьютером. Если вы отправили ему электронное письмо, то вы становитесь небольшой частью большой проблемы.
     В декабре 2001 года Парень-с-Ракетой работал в своей мастерской над гидравлическим подъемником трейлера, на котором можно довезти ракету на взлетную площадку. Температура на улице под тридцать градусов по Фаренгейту, снега навалило по самую щиколотку. Двенадцать акров земли, на которых обитает Брайан Уокер, раскинулись совсем недалеко от центра города, не успеешь песню допеть, как домчишь до него. Это в основном каменистая почва вулканического происхождения и сосны. Сам Брайан живет в большой бревенчатой хижине. Если спуститься с холма немного вниз, можно прийти к его гаражу и мастерской. Неподалеку от них находится его "Ракетный сад", где выставлены изготовленные им приспособления для полета в ближний космос.
     Здесь вы увидите торчащие из-под снега яркие желтые и красные пенопластовые и плексигласовые прототипы ракет, капсул и модулей. В его мастерской белые стены увешаны моделями изобретенных им игрушек. Брайан Уокер бородат и массивен, а его помощник Дейв Энджмен невысок ростом и гладко выбрит, и на фоне снега и игрушек, сосен и бревенчатой хижины кажется, что эти два человека трудятся где-нибудь на Северном полюсе. Но скорее эльфами, чем астронавтами.
     Если вы попросите Парня-с-Ракетой, то он снимет со стены игрушки и покажет вам ту из них, которую никогда не сможет продать.
     - В наши дни трудно заниматься изготовлением игрушек, - рассказывает он. - Управление безопасности потребительской продукции пристально следит за тем, чтобы игрушки нельзя было использовать неподходящим образом. В старые добрые времена вам ничего не стоило купить игрушку, которая при неправильном обращении запросто могла лишить вас глаза или пальца.
     Вот складные носилки, которые он изобрел для военных. Вот тележка размером с чемодан. Показывая свои неудачные изобретения, сотни пластмассовых и деревянных их прототипов, хранящихся в ящиках, Брайан поясняет:
     - Я хотел бы начать линию по выпуску игрушек под названием "Игрушки завтрашнего дня". У них будет такое устройство, что ребенку, у которого умственное развитие ниже нормы, ни за что не пережить такую игрушку. Так что можно будет хорошенько прополоть генофонд еще в юном возрасте. Глупые дети столь же опасны, что и глупые взрослые, так что лучше их "изъять из обращения", пока они еще не выросли. Я знаю, мои слова могут показаться жестокими, но в этом нет ничего неожиданного. Это шутка, - смеется он. - Точно так же, как игрушки для слепых детей под названием "Игрушки-невидимки"...
     В дальнем конце ракетного трейлера Брайан сооружает стальной резервуар. Тот помещен под четырьмя длинными трубками, которые будут скользить вверх-вниз внутри ракеты. При старте воздух, поступающий под большим давлением из резервуара через эти трубки, придаст ракете первый толчок.
     - Хлопок воздуха придаст ракете импульс, - поясняет Брайан. - Будь у меня реактивный двигатель в двенадцать тысяч фунтов и ракета весом в тысячу фунтов плюс девять тысяч фунтов горючего, тогда бы я мог поднять в воздух вес в двенадцать тысяч фунтов. Двенадцать тысяч фунтов толчка немедленно позволят мне оттолкнуться от земли и не отклониться от курса.
     Короче говоря, это настоящая космическая наука. По меньшей мере в отношении первого испытательного полета. Внутри ракеты нет никаких контрольных приборов, так что возможность ошибки со стороны человека исключена. Просто, как дважды два.
     - Я не специалист в области ракетостроения, - признается Брайан. - Я лишь пользуюсь общедоступными знаниями. Применяю информацию, накопленную за пятьдесят лет исследований космоса. Моя ракета - не более чем гигантская игрушка. Такая большая игрушка, накачанная стероидами. Он говорит:
     - В тот момент, когда я открываю клапан двигателя, я запускаю в него воздух. Мне нужно, чтобы двигатель работал на полных оборотах, прежде чем я стравлю давление. Если по какой-то причине в момент запуска в двигателе не воспламенится топливная смесь, я взлечу на высоту пятьдесят футов, а затем совершу посадку. От парашюта в этом случае мало толку... В момент открытия дросселя начинает поступать сжатый воздух.
     Превращение перекиси водорода в пар... Толчок струей воздуха - совсем как в изобретенной Брайаном игрушечной ракете, которую можно купить в Диснейленде... И сам Брайан, стоящий прямо в верхней части свой тридцатифутовой ракеты.
     - Ракета взлетает, я отрываюсь от земли, - говорит он. - И когда я и моя ракета достигаем апогея, наивысшей точки, носовой конус отлетает, и выбрасывается парашют. Затем, когда я начинаю спускаться, распахиваются две дверцы, я оказываюсь на кресле-катапульте, которое выбрасывает меня из ракеты. И я совершаю затяжной прыжок.
     Просто, как дважды два.
     К тому моменту, когда в главном двигателе закончится горючее, он разгонится до скорости в четыре Маха. Его капсула отделится от топливного бака, и ее полет будет продолжаться четыре с половиной минуты, пока она не достигнет пика высоты примерно через шесть минут после старта.
     - Фаза ускорения составляет полторы минуты, - говорит он. - Весь полет длится пятнадцать минут - от старта до посадки.
     Стабилизаторы, изготовленные из прессованного пенопласта, помогают стабилизировать полет ракеты, затем отделяются в два этапа и будут становиться все меньше и меньше по мере того, как ракета набирает скорость. Его первая испытательная ракета с человеком на борту проделает расстояние в 15 ООО футов, почти три мили, двигаясь вверх. Затем, как бы то ни было, приземлится.
     - Кстати, падать вниз будет практическим нечему, - говорит Брайан. - Я хочу, чтобы у меня было восемь ступеней стабилизаторов, которые отлетали бы один за другим, как падающие листья. И один топливный бак. Я надеюсь потом найти этот топливный бак для потомства - хочу, чтобы моя капсула, топливный бак и вся ракета были выставлены в Смитсоновском музее или каком-нибудь другом известном музее космонавтики. Я разговаривал с людьми из Смитсоновского музея, и они сказали: да, если я построю и запущу свою собственную ракету, они возьмут ее. Вот эта вот - моя первая, так что они точно повесят ее у себя.
     Таков план. Пятнадцать минут славы, а затем прямиком на страницы учебника истории.
     Все это произойдет в Неваде, в Блэк-Рок-Дезерт - единственном месте, способном принять четверть миллиона человек, которые, по предположениям Брайана, должны приехать посмотреть запуск его ракеты.
     Брайан Уокер мечтает об этом с девяти лет. Отец впервые взял его на авиашоу, когда Брайану исполнилось двенадцать. Через две недели после того, как ему исполнилось шестнадцать, он совершил свой первый затяжной прыжок с парашютом. В 1974 году, когда Брайану стукнуло восемнадцать, он тогда совершал прыжок, его потащил за собой самолет. Брайан вцепился в крыло, и самолету пришлось садиться вместе с ним. После этого он семнадцать лет не занимался подобными прыжками.
     О своем образовании Брайан рассказывает следующее:
     - Я страдаю дислексией и СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), поэтому школа была для меня сущим наказанием. Я попытался проучиться два семестра в колледже, изучая инженерное дело, главным образом - чтобы угодить отцу. Проучился два семестра и был близок к получению диплома инженера, но потом решил: "Это не то, что мне нужно". Посещение вечеринок чуть не доконало меня. Единственное, что могло помочь мне сохранить рассудок, это оставаться не таким, как все.
     Он страдает от подошвенных бородавок, от которых избавляется при помощи плазменного резака.
     - Для подобных целей это замечательная штука, - замечает он. - Правда, после этого на ступне остается маленькая лунка. Я максимально быстро нажимаю на спусковой крючок резака и тут же отпускаю его, импульс плазмы испаряет лоскуток кожи. Боль при этом адская. Раньше я для этих целей пользовался паяльником, - добавляет он.
     Брайану вполне хватает пяти часов сна. Несмотря на новые подушки и теплое стеганое одеяло, он подвержен бессоннице, как и его отец. У него нет никаких хобби, помимо изобретательства. Он не поминает Имя Господне всуе и уверяет, что концерт Бритни Спирс - не более чем банальное секс-шоу. Он не одобряет книг о Гарри Поттере, потому что они про колдовство. У него нет домашних животных, по крайней мере сейчас, в 2001 году, хотя когда-то была белка-летяга по кличке Бенни, умершая от аневризмы девять лет назад. Для экранизации собственной жизни Брайан пригласил бы Мела Гибсона или Хита Леджера.
     - В юности, - вспоминает он, - я никогда не отличался склонностью к спорту. Наверное, меня из-за этого считали хлюпиком, потому что я не интересовался тем, что пишут про спортсменов в газетах, кто какой турнир выиграл, кто какой рекорд установил. Я до сих пор придерживаюсь мнения, что спорту придали излишнюю значимость, которой он на самом деле не заслуживает. Похоже, что из спорта вознамерились сделать разновидность искусства, а разбор спортивных достижений спортсменов преподносят как наилучший образ жизни. Зайдите в любой американский бар, и там по телевизору обязательно будут транслировать какие-нибудь спортивные соревнования или игры. Признаюсь честно, во всех баскетбольных матчах, которые я когда-либо видел - а видел я совсем мало, - я ни разу не заметил чего-то нового. Меня вот только слегка задевает, что если ты не заядлый болельщик, досконально знающий все тонкости игры, то ты вроде бы как и не настоящий мужчина.
     В спортивном баре Брайан прекращает говорить, чтобы посмотреть по телевизору компьютерную графику, когда там показывают, как над городом взрывается электромагнитный пульс "электронной бомбы". Он заказывает себе огромный бургер с добавочной порцией сырого лука. Даже в декабре Брайан пьет ледяную воду. Он вырос в Паркроуз, пригороде Портленда, штат Орегон.
     За обедом Брайан жалуется на то, что американские астронавты всю жизнь занимаются подготовкой к полетам за счет налогоплательщиков, после чего становятся знаменитостями и на своей славе зарабатывают целые состояния. Или взять, к примеру, богатых американцев, которые готовы выложить огромные деньги, чтобы слетать в космос вместе с русскими, - за что их так ругают? Что плохого в том, если свою мечту о полетах в космос осуществят те, кто по той или иной причине не желает посвятить свою жизнь военной карьере.
     А еще он не против заменить подоходный налог общенациональным налогом с продаж.
     В настоящее время, в 2001 году, Брайану сорок пять лет, и он помолвлен с женщиной по имени Наташа, русской, с которой познакомился через Интернет, на сайте "А Foreign Affair".
     Это Парень-с-Ракетой, с которым вы уже познакомились. Он летал на русских МиГах и едва не захлебнулся собственной рвотой, когда тренировался в условиях невесомости на борту самолета, специально предназначенного для подготовки космонавтов. Он никогда не был женат, но сейчас готов испытать на себе тяготы супружеской жизни.
     - Моя цель, - скажет он вам, - заключается в том, чтобы найти женщину, которая умеет радоваться жизни без того, чтобы куда-то идти и что-то доказывать. К сожалению, многим женщинам в нашей стране кажется, что им без этого не прожить. Феминистки конца шестидесятых - начала семидесятых уверили женщин в том, что материнство и забота о доме и детях - одинокое, никчемное существование. Если ты не сделала карьеру, значит, ты ничего собой не представляешь.
     Поглощая гамбургер, он говорит:
     - Одна из главных целей моей жизни - сделать все, что в моих силах, для укрепления российско-американских отношений. Холодная война закончилась. Два народа перестали быть врагами. Русские - зто люди, которые хотят быть такими, как мы. Они действительно любят Америку и все, что она собой олицетворяет. Думаю, что русская жена непременно поможет осуществлению моих целей.
     После обеда он проверяет свою электронную почту и обнаруживает, что ему прислали чек на сумму пятьдесят пять долларов и шесть центов за интервью шотландскому радио. По словам Брайана, это единственные деньги, которые он как Парень-с-Ракетой заработал на своей неожиданной популярности в СМИ.
     Это тот самый Брайан Уокер, которого средства массовой информации открыли в 2000 году.
     - Я хотел, чтобы меня называли как угодно, - вспоминает он. - Но только не космонавтом-любителем. Есть в этом что-то официозное. Слишком банальное, затасканное. Словосочетание "Парень-с-Ракетой" звучит более человечно, оно приятней для слуха. Это все равно что речь идет о парне, живущем в соседнем доме. Обычный человек, которого можно встретить на улице. Хорошее это имя - Парень-с-Ракетой.
     Парень-с-Ракетой родился после первого интервью, которое Брайан дал одной флоридской газете. После этого новоявленная знаменитость давала в международной прессе по два-три интервью в день. Брайан получал столько звонков, что его автоответчик отказал после первой сотни. На его страничку в Интернете за один час заходили 380 000 пользователей.
     - Из всех моих интервью, которые я давал на радио, только два-три, ну, максимум десяток раз ведущие пытались выставить меня идиотом, - говорит он. - Даже когда я попал на передачу Говарда Стерна, получасовую, он не пытался позабавиться на мой счет. Не пытался сделать из меня в глазах зрителей извращенца. Правда, пару раз он упомянул о том, что "теперь я изрядно затрахан", однако не стал распространяться на тему о гигантском пенисе и фаллическом символе.
     И все же, когда что-то поднимается вверх, оно неизбежно должно опуститься вниз.
     И даже Парень-с-Ракетой сказал бы вам: спуск может запороть самое хорошее дело.
     Брайан и Наташа в реальной жизни встретились в первый раз в апреле 2001 года. Через два месяца они провели вместе еще две недели и обручились. В июле 2002 года Наташа и ее восьмилетний сын Сергей приехали в Америку по визе для невест.
     - Не хотелось верить, что все это может стать огромной ошибкой, - говорит Брайан. - За полтора года мы с ней обменялись электронными письмами общим числом тысяча сто пятьдесят пять. Однако, как только мы поженились, это было 15 октября 2002 года, дела приняли скверный оборот.
     Наташа на пятнадцать лет моложе Брайана, в России она жила в квартире площадью 700 квадратных футов, в которой, кроме нее, проживали еще семь человек. Брайан установил в доме бассейн для ее сына. Он согласился оплатить ей лазерную корректировку зрения на 4000 долларов и еще 12 000 за услуги дантиста. Он поменял свой "BMW" на машину попроще. И тем не менее они ссорились. Наташа отказывалась за обедом говорить по-английски и не желала вставать утром раньше восьми часов.
     Брайан купил ей компьютер, чтобы Наташе было чем заняться, пока Сергей в школе. Через шесть недель он спросил ее, на какие странички в Интернете она заходила...
     - Оказывается, она побывала на самых жутких сайтах, вроде тех, где развешены картинки секса с животными, - говорит Брайан. - Она сидела в этих сайтах по полтора-два часа за раз, по нескольку дней в неделю. Через полтора месяца с того дня, как у нас в доме появился компьютер, она ушла. Мне было крайне неприятно узнать, что женщина, которую я любил настолько, что привез ее из России и женился на ней, оказалась такой извращенкой. Мы говорим сейчас с вами не об обычном порно, я говорю о том, от чего просто выворачивает наизнанку.
     Наташа не пробыла и полутора месяцев замужем за Брайаном, когда начала тайно помещать в газеты объявления о поиске нового спутника жизни. Идеалом ей представлялся длинноволосый блондин богемного типа, живущий в городе, в мансарде - прямая противоположность Брайану - бородатому брюнету, обитающему в бревенчатой хижине.
     - Наташа очень красивая женщина, ноу нее нет души. Она бездушная, - говорит Брайан. - Я убежден, что был для нее лишь чем-то вроде входного билета в Америку. Только и всего.
     По мнению Брайана Уокера, проект "RUSH" неким образом связан с тем, что он, Парень-с-Ракетой, женился на Наташе.
     - Я думал - в силу моего скромного разумения, - что мне удастся соединить два мира, - признается он. - Я хотел показать, что сотрудничество и добрые отношения между бывшими врагами вполне возможны. Мы с Наташей часто разговаривали о том, чем могли бы заниматься сообща. Мы могли бы писать книжки для детей на русском и на английском. Я мечтал, что из этих возможностей вырастет крепкое дерево, но все закончилось крахом.
     Как только он заговорил с Наташей о ее вылазках во Всемирную Паутину, она тотчас же собрала вещи, взяла сына и переехала к соседу - русскому, который давно жил неподалеку.
     Брайан говорит:
     - Я от многих мужчин получал электронные сообщения, и их истории очень похожи на мою. Эти парни верили, что их жены их любят, но стоило такой жене получить гражданство или "гринкард", как на следующий день ее и след простыл. Наташа даже так долго не стала ждать и ушла через полтора месяца. Не захотела больше изображать любовь, дожидаясь, пока получит гражданство.
     Вот после этого все и затрещало по швам. Брайан лишился аппетита и не ел восемь недель. Он потерял сорок пять фунтов веса, сбрил бороду и полностью утратил интерес к строительству ракеты.
     - Я так долго и упорно работал, - рассказывает он. - Стоит вспомнить время, которое предшествовало моему ракетному проекту, и выходит, что лет пятнадцать меня преследовали неудачи. Я построил субмарину, но так и не смог запустить ее в производство. Одна ее часть мне удалась, с остальными сел в калошу. То же самое было и с носилками, и сотней других моих изобретений. Я месяцами и годами работал, не разгибая спины, не зная отдыха. Затем мне улыбнулась удача, и я добился успехов в изготовлении игрушек. И вот вместо того, чтобы немного передохнуть, я набросился на новый проект, можно сказать, ушел в него с головой.
     Новое потрясение постигло Брайана в виде "Приза Икс" - ему предложили попытать счастья и получить приз в десять миллионов долларов, обещанный первой негосударственной группе ракетостроителей, которая сможет запустить свое детище в атмосферу. Теперь Парень-с-Ракетой включился в соревнование с такими группами во всем мире, группами, имеющими хорошую техническую подготовку и финансовую поддержку.
     Даже внимание прессы стало для него помехой. В его дверь постучали примерно две тысячи человек, выражая желание слетать в космос.
     - У меня был очень трудный период, когда приходилось говорить людям "нет", - признается Брайан. - Последние три года работу сильно замедляло то, что я откликался на просьбы других людей. Будь то представители прессы или необходимость читать электронные сообщения и отвечать на них или приглашать людей приехать ко мне и посмотреть мои изобретения. Или организовывать сбор денег для школ. Я частенько выступаю перед школьниками.
     Его жизнь двигалась рывками. В ней много чего было. Деньги. Слава. Любовь. Все это было до того, как ракета оказалась на стартовой площадке.
     А теперь перенесемся в июль 2003 года. Постепенно Брайан приходит в себя. Кто-то из друзей познакомил его с женщиной, американкой, риэлтором по профессии, его ровесницей. Ее имя Лора, и ее голос уже звучит на автоответчике Брайана. Они вместе совершали затяжные прыжки с парашютом. Они уже обсуждают свою предстоящую свадьбу - но сначала Брайан должен получить развод.
     Он до сих пор получает письма, сотни писем - от детей, их родителей и учителей, которым нравятся его игрушки.
     Здесь, в Бенде, штат Орегон, в "Ракетном саду" по-прежнему не прекращается работа. Здесь можно увидеть центрифугу, на которой Брайан тренируется, готовя себя к перегрузкам. А также башню, на которой он испытывает ракетные двигатели. Через пару месяцев он собирается подняться в своей экспериментальной ракете на трехмильную высоту. Брайан планирует достроить геодезический купол, сооружением которого занялся недавно, и к его макушке прилепить обсерваторию. Внутри купола, выкрашенная двумя оттеками голубой краски - темным и светлым, - ожидает полета ракета. Она покоится на трейлере, переделанном еще в декабре 2001 года.
     В то время ему все казалось возможным. Любовь. Слава. Семья.
     До известной степени все это по-прежнему возможно.
     Внутри ракеты Брайану не нужны инструменты. Лишь плоский видеомонитор, подключенный к наружным видеокамерам. Брайан не против видеоочков, которые молено было бы надеть во время полета.
     Он хочет соорудить на одной стороне купола пандус для ракеты.
     Он хочет спроектировать особый самолет типа планера, который мог бы катапультироваться из одного города в другой.
     Он также делает тележку, оснащенную парными реактивными двигателями.
     Реактивный двигатель Брайан приобрел через Интернет и довел, что называется, до ума. При выхлопе реактивная струя нагревается до 1600 градусов, она способна расплавить лед на подъездной дорожке к дому.
     - Когда эта штука оживает, то становится не по себе, - рассказывает Брайан. - На нее смотреть жутко, когда она оживает.
     И еще нужно искать спонсоров.
     - Мне в качестве спонсора нравится "Виагра". Потому что ракета - превосходный символ для этого средства, - говорит Брайан Уокер. - Намного лучше, чем гоночный автомобиль.
     Впереди его ждет еще много работы.
     Ему по-прежнему нужно дистиллировать 9000 фунтов перекиси водорода. Ответить на электронные письма. В его хижине ждет своего часа скафандр советского производства.
     Ждет весь мир.
     Да, мир еще услышит о Парне-с-Ракетой. Много чего услышит.
     Если Брайан и не станет первым человеком, самостоятельно, вне всяких правительственных программ слетавшим в космос, то станет пионером в деле высотных затяжных прыжков с парашютом, совершаемых с ракеты. Он хочет первым организовать космический туризм, что даст людям возможность побывать на околоземной орбите на борту космической станции, как на круизном корабле, и приземляться в любом заданном месте. Он намеревается написать книгу, в которой объяснит причину своих успехов в деле изобретательства. Он работает над созданием пушки из углеродного волокна для тушения лесных пожаров, которая будет выстреливать трехсотгаллонные баллоны с водой в радиусе пяти миль.
     Брайан Уокер, стоя под сводами своего геодезического купола диаметром сорок пять футов, рассказывает о том, что установит на ракете красные, зеленые и желтые огоньки. Он делится и другими планами и мечтами. О том, что хочет стать Телепортирующимся Парнем, который смог бы мгновенно переместиться в Россию. О том, что хочет стать Парнем, Путешествующим во Времени.
     Он говорит:
     - Пожалуй, единственное, на что я могу рассчитывать, это то, что слетаю в космос. Я не умею путешествовать во времени. И не умею мгновенно перемещаться в пространстве.
     Стоя под сводами купола, где прохладно и темно и куда не проникает солнечный свет, стоя рядом со своей ракетой, он говорит:
     - Я хочу изобрести уникальное освещение со спецэффектами и усилители с ревербераторами, чтобы можно было устраивать действительно классные презентации.
     Из слов Парня-с-Ракетсй выходит, что цель - путешествия в космос. Путешествия во времени, телепортация - не самое главное. Главное - то, что получается попутно, как бы само собой. Как, например, высадка человека на Луну подарила нам сковородки с тефлоновым покрытием.
     - И еще я хочу, - говорит Брайан Уокер, - снять свой собственный фильм. Вы помните телевизионную постановку "Туннель времени"?
     Он говорит:
     - Я хочу снять "Туннель времени - 2001". В нем должен быть путешественник во времени, и его миссия заключается в том, чтобы, возвратившись в прошлое, отыскать там красавиц, которые сыграли в истории важную роль, и через них распространить свои гены. Он возвращается в Древний Египет, чтобы найти Клеопатру. Когда путешественник оказывается рядом с ней, его чуть не задавили колесницами, и ему в срочном порядке приходится спасаться бегством в будущее. Он отправляется во Францию, находит Марию Антуанетту и оказывается на гильотине как раз в тот момент, когда та отсекает несчастной королеве голову. И так всякий раз, оказываясь в прошлом, он попадает туда за секунду до того, как ему угрожает смерть. И бедняге так ни разу и не удается совершить то, что он задумал...
     
     Дорогой мистер Левин
     
     В колледже нам приходилось читать о людях, которым показывали снимки с изображением заболевания десен. Это были фотографии воспаленных десен и кривых, гнилых зубов, и смысл состоял в том, чтобы увидеть, как эти картинки повлияют на беспокойство людей о собственных зубах.
     Снимки одной группы демонстрировали слегка подпорченные зубы и десны. На снимках другой были изображены заболевания средней степени тяжести. Третья была самой кошмарной - жуткие почерневшие рты, отваливающиеся лохмотья десен, черные зубы или полное отсутствие таковых.
     Первая группа участников эксперимента заботилась о своих зубах так же, как и раньше. Вторая делала это более внимательно, пользовалась щеткой и зубной нитью. Ну а третья просто отказалась от каких-либо попыток поддерживать полость рта в порядке. Люди из этой группы перестали пользоваться и щеткой, и зубной нитью и просто ожидали, когда зубы у них почернеют.
     Этот эффект нормальные, здоровые люди назвали наркотизацией.
     Когда проблема раздута до гигантских величин, когда нам демонстрируют слишком много пугающих примеров, нам почему-то делается все равно. Мы становимся безразличными. Мы отказываемся предпринимать какие-либо действия, потому что грядущая катастрофа кажется нам неизбежной. Раз - и мы уже в ловушке. Это и есть наркотизация.
     Разве может общество, в котором люди страшатся взглянуть в глаза такой проблеме, как заболевание десен, решать куда более серьезные проблемы? Загрязнения окружающей среды? Равноправия? Как же тогда можно сделать из людей борцов?
     Именно это, мистер Левин, вам так здорово удается. Одним словом, вы зачаровываете людей. Ваши книги, они в общем-то не столько истории в жанре ужасов, сколько притчи-предостережения. Вы сочиняете мудрые, осовремененные версии народных легенд, которые можно найти у самых разных цивилизаций - вроде колыбельных песенок и картинок-витражей, - для того, чтобы научить людей крайне важным вещам. Ваши книги - "Ребенок Розмари", "Стэпфордские жены" и "Щепка" - касаются самых уязвимых, самых болезненных проблем нашего общества и, зачаровывая нас, подводят напрямую к решению этих проблем. Причем легко и весело. Вы превращаете эту разновидность терапии в забаву. Во время обеденного перерыва, в ожидании автобуса на остановке, в постели вы заставляете нас столкнуться с этими Большими Проблемами и энергично взяться за их решение.
     Самое неприятное заключается в том, что с этими вопросами американское общество столкнется еще очень не скоро, но в каждой - каждой - книге вы готовите нас к той схватке, которая, как вам кажется, вот-вот станет реальностью. И до сих пор вы неизменно оказывались правы в своих предчувствиях.
     В романе "Ребенок Розмари", опубликованном в 1967 году, рассказывается о борьбе за право женщины самой распоряжаться собственным телом. О праве на качественную охрану здоровья. Праве сделать аборт. Героиней распоряжается ее религиозная вера, ее муж, ее лучший друг-мужчина, ее гинеколог-мужчина.
     Обо всем этом вы заставили людей прочесть - заплатить деньги, чтобы прочесть, - за десятилетия до того, как набрало силы феминистское движение, ратующее за реформы в здравоохранении. Бостонский кооператив женского здравоохранения. Наши тела, мы сами. Группы повышения политической сознательности; помнится, женщины тогда садились кружком с зеркалом-расширителем и фонариком и наблюдали друг у дружки изменения шейки матки.
     Вы показали женщинам, какими им не следует быть. Чего им нельзя делать. Не сидеть в квартире, занимаясь вышиванием диванных подушечек и не задавая вопросов. Не бояться брать на себя ответственность. Если вас во время свидания изнасиловал дьявол, не раздумывая, приходите к решению прекратить эту беременность. Да, это глупо. Дьявол... Кстати, у него была огромная, просто ОГРОМНАЯ эрекция. А Розмари связана, распластана на палубе яхты в бурном море, ее держит за руки Джеки Кеннеди. Какие выводы из всего этого сделал бы Карл Юнг? Как бы то ни было, именно это делает из нас как бы соучастников происходящего. Мы можем притвориться, что все это плод фантазии, выдумка чистой воды. Все нереально, аборт - нереальная проблема. Мы ощущаем радость Розмари, ее испуг, ее ярость.
     Могли ли вы предвидеть, что это отзовется зловещим эхом тридцать лет спустя, что во многих штатах под давлением противников абортов зародыш получит законное право появиться на свет?
     В стенах суда женщин объявляют "носительницами плода". Судебным решением их вынуждают выносить и родить зачастую нежеланного ребенка. Человеческий зародыш становится символом движения против абортов, а его участники повсеместно устраивают демонстрации и митинги. Не так ли вели себя соседи Розмари, возмущаясь ее ребенком и затянутой черным колыбели?
     Еще один забавный и жутковатый момент - нашему телу неизвестно, что все это выдумка. Мы дочитали книгу до конца и получили опыт катарсиса. Ужасная история, пережитая нами вместе с героиней. Как и Розмари, мы тоже стали мудрее. Мы не повторим ее ошибок. Хватит. Довольно властных докторов-диктаторов. Довольно подлых мужей. Ни за что не станем напиваться и не позволим дьяволу трахать нас.
     Но на всякий случай давайте узаконим право женщины на аборт. Дело закрыто.
     Мистер Левин, ваше умение посредством метафор рассказывать устрашающие и поучительные истории, возможно, проистекает из вашего опыта сценариста, когда в эпоху "золотого века" телевидения вы принимали участие в создании таких вещей, как "Погашенный свет" и "Стальной час Соединенных Штатов". Это было телевидение пятидесятых годов и начала шестидесятых, когда важные проблемы приходилось маскировать или подавать в завуалированной форме, дабы не оскорбить консервативную телеаудиторию и еще более консервативных спонсоров телепрограмм. Ваша писательская карьера началась в годы, предшествовавшие так называемой "трансгрессивной прозе", типичные образцы которой - "Банда с разводным ключом", "Американский психопат" и "На игле", когда писатель может встать на ящик из-под мыла и криком вещать о социальных проблемах. Для достижения той же цели вы были вынуждены прибегать к метафоре, маскировке и иносказанию - иное тогда было просто невозможно.
     Хорошему театру и социальному анализу приходилось дружить с рекламой мыла и сигарет.
     Но что главное - это срабатывало. Срабатывает и сейчас. Притча освобождает проблему от специфических примет времени и помогает показать ее суть даже будущим поколениям. Сама метафора становится сутью, придавая проблеме юмористический оттенок, даруя людям новую свободу смеяться над тем, что раньше их пугало. Лучшее подтверждение тому - ваш роман "Стэпфордские жены".
     В этой книге, опубликованной в 1972 году, рассказывается о женщине, у которой есть муж, есть возможность сделать карьеру профессионального фотографа. Героиня книги совсем недавно перебралась из большого города в захолустье, в сельский городок Стэпфорд. Возникает ощущение, что все местные женщины целиком посвятили себя своим мужьям и домашнему очагу. Они приземленные, здоровые, полногрудые, настоящий образец для подражания. Они занимаются уборкой дома и готовкой. Ну, пожалуй, и все. Читая роман дальше, мы следим за тем, как Джоанна Эберхарт и две ее подруги постепенно отказываются от своих амбиций и все больше погрязают в быте, уборке и готовке.
     Самое ужасное в книге то, что стэпфордские мужья убивают своих жен. Выступая сообща, мужчины заменяют женщин симпатичными, высокоэффективными роботами, которые выполняют любое их желание.
     Однако еще ужаснее то, что вы написали это за десять лет до того, как остальная часть американского общества заметила, что мужчины противятся освобождению женщин. Лишь появление удостоенного Пулитцеровской премии романа Сьюзен Фалуди "Негативная реакция" стало свидетельством, что не только вам понятна опасность того, как мужчины могут быть солидарны в борьбе за то, чтобы удержать женщин в рамках стандартной роли покорной домохозяйки.
     Хотя "Негативная реакция" - превосходная книга и она делает свое дело, описывая, как женщин одевают модельеры-мужчины или как противники легапизации абортов низводят женщин до роли живого контейнера для вынашивания плода, только вот основная ее тема какая-то... резкая. Она не завораживает читателя. Мисс Фалуди указывает на проблему и приводит груды свидетельств, однако когда ее книга подходит к концу, она не оставляет ощущения решимости. Никакой свободы. Никакой трансформации личности.
     Более того - как и во многих произведениях "греховной прозы", где автор пускается в напыщенные разглагольствования по поводу поднимаемых им проблем, возникает уже упомянутая наркотизация. Главная тема становится такой вульгарной и безжалостной, что люди перестают ее слышать.
     А вот в "Стэпфордских женах" мы смеемся вместе с Бобби и Джоанной. Смеемся много, всю первую половину книги. Однако вскоре исчезает Шармейн. Затем бедняжка Бобби. После нее - Джоанна. Цикл ужаса завершен. Мы увидели, что происходит, когда изображаешь из себя дурочку и отказываешься поверить в реальность, а когда наконец веришь, то, увы, уже слишком поздно. Все эти милые домохозяйки раскатывают тесто для пирогов в чистеньких, залитых солнцем кухоньках, но мы видим, как ими манипулируют, как формируют их взгляды. Они такие же, как и стэпфордские жены.
     Ваша нелепая, безумная метафора роботизированной жизни... она такая... такая запредельная. Так и хочется сказать: мол, это вы хватили через край. Но каким бы безумием все это ни казалось, описываемое вами вытесняет надоевшую напыщенную болтовню, что-де домашняя работа закабаляет, отупляет и т. д., и т. п. Ваша метафора диснеевской женщины-робота-секс-рабыни-хаусфрау даже лучше вашей же метафоры дьявола-с-огромным-членом-насилующего-героиню. Вы предлагаете нам совершенно понятную мысль: домашняя работа смерти подобна. Простая, хорошо запоминающаяся, современная притча. Никому не позволяйте превратить вас в одну из стэпфордских жен. Оставайтесь женой, но не отказывайтесь от карьеры.
     В каждой своей книге вы создаете метафору, которая позволяет нам повернуться лицом к Большой Проблеме, избегая, однако, такого столкновения с ней, которое заставляет отказаться от надежд на лучшее и капитулировать. Сначала вы очаровываете нас своим юмором, затем пугаете какой-нибудь страшилкой. Вы показываете нам человека, который, попадая в ловушку, тем не менее отказывается признавать опасность и всеми силами пытается ее избегать - до тех пор, пока не становится слишком поздно.
     Вы можете не согласиться со мной, но даже в "Щепке", опубликованной в 1991 году, главной героине удается прозреть лишь с большим опозданием.
     За десять лет до того, как весь мир увлекся всевозможными реалити-шоу и привык к тому, что веб-камеры расставлены во всех без исключения соляриях, раздевалках и общественных туалетах, вы предсказали посягательство на личное уединение в мире, полном новых теле- и видеотехнологий. Героиня "Щепки", Кей Норрис, поселяется в прекрасной квартире на двадцатом этаже похожего на огромную щепку небоскреба на Манхэттене. Она влюбляется в молодого мужчину, который живет в этом же доме, не зная, что он - владелец здания. Он напичкал каждую квартиру видеокамерами, чтобы развлечения ради тайно следить за повседневной жизнью жильцов.
     Самый жуткий секрет этого "многоэтажного кошмара" заключается в том, что, когда люди узнают, что за ними незримо шпионят и прослушивают их телефоны, молодой домовладелец убивает их. Он записывает убийства на пленку и хранит эти видеозаписи.
     Подобно Розмари Вудхаус и Джоанне Эберхарт, Кей считает, что новая квартира станет добрым началом ее новой жизни. Несмотря на то что рядом с ней таинственно умирают соседи, она не хочет верить в худшее и тешит себя любовным романом. Являя собой интересную эволюцию от Розмари (у которой не было никакой профессии) к Джоанне (которая только-только начинала карьеру фотографа), Кей Норрис всецело поглощена своей работой - она редактор книжного издательства. Она не была замужем. И ее не уничтожает реальность, которую она не смогла признать.
     Но только потому, что ее спасет собственная кошка, а это вряд ли ее личная заслуга.
     Десять лет назад многие страны поняли, что у них нет законов, запрещающих носить в портфеле видеокамеру, чтобы, оказавшись в гуще уличной толпы, снимать на пленку то, что у женщин под юбкой. Десять лет назад вы попытались предостеречь нас, что такая проблема грядет. Технологии давно опередили законы, и этому суждено было случиться. Затем вы создали притчу, чтобы привлечь наше внимание и сделать нам прививку от страха, создав метафору- героиню, на примере которой демонстрируете нам, как нельзя себя вести.
     Не Платон ли строил свои доводы, рассказывая историю с очевидным изъяном и давая слушателю возможность уловить допущенную ошибку? Кто бы это ни был, такая методика дарит читателю миг озарения, возможность прозреть с криком "а-а-ах!". Специалисты в области преподавания утверждают, что до тех пор, пока мы не испытаем мгновение хаоса, за которым следует эмоциональная разрядка радости познания, вряд ли что отложится в человеческой памяти. Вы, мистер Айра Левин, заставляете нас запомнить ошибки, допущенные вашими героинями.
     Но как же, мистер Левин, вам это удается? Вы показываете нам будущее. Тогда помогите же нам справиться с этим страшным новым миром. Побыстрее проведите нас по созданному вами сценарию наихудших событий и позвольте нам пережить их.
     В терапии существует понятие "наводнения", когда психолог заставляет пациента пережить преувеличенный сценарий самых сильных своих страхов. Перегрузиться эмоциями. Человека, боящегося пауков, запирают в комнате, полной пауков. Человека, испытывающего страх перед змеями, заставляют трогать всевозможных ползучих гадов. Смысл этой методики состоит в том, чтобы контакт к привыкание притупили страх, который пациент испытывает к чему-то такому, что он до сих пор боялся исследовать. Жизненный опыт, реальность того, какова на ощупь змея и как она может повести себя, уничтожает страх вопреки ожиданиям пациента.
     Это верно, мистер Левин? Вы это имели в виду?
     Или же то, что вы делаете, - всего лишь утешение? Вы нарочно пугаете нас страшилками, чтобы по сравнению с описываемыми вами ужасами наша жизнь выглядела вполне сносной? Пусть наш доктор принимает за нас решения, зато мы по крайней мере не рожаем ребенка от дьявола.
     Какой бы скучной ни была жизнь в заштатном городишке, зато мы живы и не заменены роботами.
     Ваш коллега Стивен Кинг как-то сказал, что романы жанра "хоррор" дают нам возможность отрепетировать смерть. Писатель, работающий в этом жанре, подобен валлийскому "пожирателю грехов", который впитывает недостатки общества и растворяет их в себе, ослабляя страх читателя перед неизбежностью смерти. Да, мистер Левин, вы являетесь почти полной противоположностью этому. Вы неподражаемо, комично, пугающе признаете наши недостатки Проблемы, которые мы слишком боимся признать.
     Создавая книги, вы ослабляете наш страх перед жизнью.
     Это очень, ОЧЕНЬ страшно, мистер Левин. Но не страшно плохо. Это страшно прекрасно . Страшно замечательно .
     
     
     ЛИЧНОЕ
     
     Эскорт
     
     В мой самый первый день в качестве сопровождающего первым моим подопечным стал молодой человек с одной ногой. Он рассказал, что однажды зашел в баню для геев, чтобы немного погреться. А может, ему нужен был секс. И он уснул в парилке, устроившись слишком близко к нагревательному элементу. Он потерял сознание и пролежал так несколько часов, пока кто-то не обнаружил его. Мясо на его левой ноге изжарилось полностью, причем до самой кости.
     Он не мог ходить, но к нему из Висконсина должна была приехать мать, и хоспису понадобился человек, который возил бы их обоих и показывал местные достопримечательности. Так называемый эскорт. Сделать покупки в городе. Посмотреть морской берег. Полюбоваться красотами водопада. Это все, что можно сделать в качестве волонтера, если ты не медсестра, не повар и не врач.
     Итак, я был сопровождающим, добровольным работником того учреждения, куда привозят умирать молодых людей без медицинской страховки. Название хосписа я не запомнил. Никаких дорожных указателей поблизости не было. Администрация просила волонтеров как можно незаметнее приходить и уходить, потому что жителям соседних домов не было известно, что происходит за стенами огромного старого здания, расположенного на их улице - улице, где можно запросто купить крэк, а стены домов несут на себе следы пуль, оставшиеся от уличных разборок. Тем не менее никто не хотел жить рядом с домом, в котором четыре человека умирали в гостиной и двое в столовой. Еще как минимум двое умирали в каждой спальне на втором этаже, а спален там было много. По меньшей мере у половины умирающих был СПИД, однако никакой дискриминации в хосписе не наблюдалось. Сюда можно было прийти и умирать от любой болезни.
     Стать волонтером меня заставила моя работа. Мне приходилось лежать на спине с двухсотфунтовой осью дизельного грузовика, достигавшей моих пяток. Я устанавливал эти оси под днище ползущих по сборочной линии машин. Двадцать шесть осей каждые восемь часов. Приходилось работать быстро и внимательно. Зазеваешься - и грузовик утащит тебя за собой в печь для высокотемпературной окраски, что всего в нескольких футах от конвейера. Диплом журналиста позволял мне зарабатывать не больше пяти долларов в час. Рядом со мной на заводе трудились парни с такими же дипломами. Мы шутили: мол, диплом в области свободных искусств должен включать в себя профессиональные навыки сварщика - тогда бы мы получали два лишних бакса в час. Кто-то пригласил меня в церковь. Я рискнул прийти туда. Там стоял горшок с фикусом. Его называли Древом Дающим. Фикус был украшен листочками бумаги, на каждом из них было напечатано доброе дело, которое можно было выбрать.
     На моей бумажке было написано: "Познакомься с пациентом хосписа".
     Так и написано - "познакомься". Рядом стоял телефонный номер.
     Я забрал на прогулку человека с одной ногой, а затем и его мать, и мы вместе съездили в город. Осмотрели достопримечательности. Побывали в музеях. Кресло-каталка легко складывалось и помещалось в багажнике моего старенького, не первой молодости автомобиля. Его мать все время молчала и много курила. Ее сыну было тридцать, и она взяла двухнедельный отпуск. Вечером я довез ее до дешевого мотеля рядом с шоссе. Мать села на капот моей машины, закурила и стала рассказывать о своем сыне уже в прошедшем времени. Он умел играть на пианино, рассказывала она. В школе он получил диплом по музыке, но кончил тем, что продавал в больших супермаркетах электрические органы.
     О чем еще говорить, когда больше не осталось эмоций?
     Мне тогда было двадцать пять, и на следующий день, поспав не больше трех-четырех часов, я снова лег под конвейер. Только теперь собственные проблемы казались мне какими-то мелкими. Стоило лишь посмотреть на свои руки и ноги, удивиться тому, какой вес я в состоянии поднимать, как вся моя жизнь начинала казаться мне чудом, а не чудовищной ошибкой.
     Через две недели мать этого парня вернулась домой. А еще через три месяца ее сын умер. Ушел из жизни. Я же возил умирающих от рака людей в последний раз полюбоваться океаном. Возил больных СПИДом на вершину горы Маунт-Худ.
     Я садился возле кровати, и медсестра говорила мне, за чем именно нужно следить в последние минуты жизни умирающих. За их бессильной борьбой со смертью, когда во сне отказывают почки и они задыхаются, захлебываются водой, заполняющей легкие. Каждые пять-десять секунд попискивает монитор - это пациенту в кровь впрыскивается морфий. Глаза закатываются, так что видны лишь белки. Ты часами держишь холодную руку, пока на помощь не приходит другой волонтер, или же выпускаешь, потому что держать ее больше незачем.
     Его мать прислала мне из Висконсина шерстяной платок-покрывало, которое связала сама, фиолетово-красное. Еще одна мать или бабушка того, кого я сопровождал, прислана такое же покрывало из синих, зеленых и белых шерстяных ниток. Старомодные квадратики, зигзагообразные узоры. Они грудой лежали на моем диване, пока соседи по квартире не попросили убрать их на чердак.
     Перед тем как он умер, сын этой женщины, тот одноногий, перед тем, как потерять сознание, он попросил меня зайти в его старую квартиру. Там оказался шкаф, до отказа набитый игрушками для сексуальных игр. Журналы. Фаллоимитаторы. Одежда из кожи. Он не хотел, чтобы его мать обнаружила эти вещи, и я пообещал ему выбросить все на свалку. Поэтому я отправился туда. В его маленькую однокомнатную квартирку, запертую, затхлую после нескольких месяцев отсутствия хозяина. Похожую на склеп, я бы сказал, но это не вполне точное слово. Слишком мелодраматично звучит. Подобно скверной органной музыке. Но в действительности просто очень печально.
     Сексуальные игрушки и всевозможные анальные стимуляторы вызывали еще большую печаль. Эти вещи осиротели. Опять не слишком подобающее ситуации слово, но оно первым приходит на ум.
     Покрывала, уложенные в коробки, по-прежнему пылятся на чердаке. Каждый год перед Рождеством мои соседи поднимаются туда за елочными игрушками и находят их там - красное с черным, фиолетовое с зеленым. И каждое символизирует уже умершего человека - чьего-то сына, дочь или внука. Те, кто находят на чердаке эти покрывала, просят у меня разрешения пользоваться ими - застилать постель или отдать в какую-нибудь благотворительную организацию.
     Каждый год перед Рождеством я отвечаю на эту просьбу отказом. Не могу объяснить, чего я больше боюсь - выбросить этих "мертвых детей" или спать на них. Не спрашивайте меня, почему нельзя, отвечаю я этим людям. Я отказываюсь даже говорить на эту тему. Это было целых десять лет назад. Свой автомобиль "бобкэт" я продал еще в 1989 году. Работать эскортом я перестал.
     Может быть, из-за этого одноногого парня, после того как он умер. После того как положил его игрушки для сексуальных игр в мешки для мусора и отнес на сватку. После того как были открыты окна его квартиры и из нее выветрился запах кожи, латекса и дерьма, и она приняла нормальный вид. Диван безвкусной розовато-лиловой расцветки. Стены и ковер кремового оттенка. Маленькая кухонька с деревянной столешницей. Сияющая чистотой ванная комната.
     Я молча, в гнетущей тишине посидел в этой квартире. В ней мог бы жить я сам. Да и любой мог бы.
     
     Почти по-калифорнийски
     
     Сегодня, когда я получил на почте бандероль, болячки на моей наголо обритой голове наконец начали заживать.
     В бандероли оказался сценарий, написанный по мотивам моего романа "Бойцовский клуб".
     Его прислали со студии "XX век Фокс". Мой литагент в Нью-Йорке предупредил, что мне его пришлют. Так что я знал заранее. Я даже отчасти посодействовал этому. Я побывал в Лос-Анджелесе, где целых два дня присутствовал на конференции по обсуждению сценария, где мы всячески обсасывали сюжет моей книги. Люди из "XX века" заказали мне номер в отеле "Плаза". Мы проехали через натурную съемочную площадку студии. Мне сказали: "Смотрите, вон Арнольд Шварценеггер!" В моем номере оказалась гигантская ванна-джакузи. Я забрался в нее, и пришлось почти час ждать, пока она наполнится настолько, чтобы можно было включить тугие подводные струи. В руке у меня была маленькая бутылочка джина из мини-бара.
     Болячки на голове я заполучил за день до того, как собрался в Голливуд. Мне предстояло лететь самолетом и приземлиться в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Поэтому я побежал в магазин фирмы "Гэп", чтобы попытаться купить там рубашку-поло кричащей оранжевой расцветки. Смысл заключался в том, чтобы выглядеть точь-в-точь как житель Южной Калифорнии.
     Болячки я заполучил по собственной невнимательности. То есть я не прочитал предупреждение, напечатанное на этикетке флакона с мужским депилятором. Что-то вроде "Нейр" или "Нит" - экстрасильное средство для чернокожих мужчин для удаления волосяного покрова с лица.
     На этикетке депилятора фирмы "Мэджик" было крупными буквами сказано: "НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ВМЕСТЕ С БРИТВОЙ". Эти слова были даже подчеркнуты. Так что свои болячки я заполучил отнюдь не по вине дизайнеров упаковки. А теперь давайте вновь перенесемся вперед, туда, где я сижу в ванне-джакузи в номере отеля "Сэнчури плаза". Вода в ванне прибывает, но сама ванна такая огромная, что даже спустя полчаса я все еще сижу в ней с бутылочкой джина и обритой головой, опустив задницу в небольшую лужицу теплой водички. Стенки ванны сделаны из мрамора и холодны как лед - это постарался работающий в номере кондиционер.
     Маленькие брусочки миндального мыла уже перекочевали в мой чемодан.
     Чек за право экранизации романа уже перекочевал на мой банковский счет.
     Стены ванной увешаны огромными зеркалами и высвечены отраженным светом, и поэтому я вижу себя в самых разных ракурсах - в чем мать родила неуклюже барахтаюсь в луже воды с нагретым теплом руки джином. Скажите, что еще нужно для счастья? Все время сидишь и пишешь, а какой-то крошечный полип в твоем мозгу хочет полететь самолетом первого класса в Калифорнию и приземлиться в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Как хочется позировать для фотографий на книжную суперобложку! Хочется, чтобы тебя встречала пресса, когда ты будешь спускаться по трапу самолета, чтобы после блистательного интервью тебя ждал лимузин с шофером - да-да, чтобы за тобой не просто присылали машину, а чтобы тебя ждал лимузин с шофером, - отвезти на встречу с читателями, где ты раздаешь автографы.
     К чему кривить душой. Такова мечта. Возможно, ваши запросы гораздо мельче. Возможно, вам захочется поделиться секретами педикюра с Деми Мур, прежде чем выйти на сцену в качестве участника шоу Дэвида Леттермана.
     Угу. Ну что ж, добро пожаловать на рынок художественной литературы.
     Ваша книга пролежала сто дней на полке книжного склада, прежде чем официально признана провальной.
     После этого книжные магазины начинают возвращать книги вашему издателю, и цены на них падают. Книги лежат без движения. Книги отправляют под нож.
     Крошечная часть вашего сердца, ваш первый роман, ваше сердце искромсано на 70 %, и все еще никто не интересуется вашей книгой.
     Затем вы оказываетесь в магазине фирмы "Гэп", примеряя трикотажные рубашки пастельных расцветок, и придирчиво щуритесь, рассматривая себя в зеркале. Что ж, очень даже неплохо. Почти по-калифорнийски. Вам предстоит заключение контракта о праве экранизации вашей книги, и вы надеетесь, что это ее спасет. Только вот то, что ее издает большой издатель, отнюдь не делает вас привлекательнее. На ум приходит нечто глупое и ленивое. Когда дело касается приятной наружности и обаятельности, здесь я совершенно неконкурентоспособен. Ничего хорошего не выйдет из того, что я спущусь по трапу самолета в аэропорту Лос-Анджелеса с волосами, покрытыми лаком, и в рубашке оттенка лососины.
     Если я обзаведусь пиарщиком из издательства, который обзвонит всех и расскажет, какой я симпатичный и веселый парень, это лишь вселит в людей ложную надежду.
     Единственное, что может быть хуже появления в международном аэропорту Лос-Анджелеса в кошмарном виде, - это появление там же в кошмарном виде, но со свидетельствами того, что на самом деле вы пытались принять нормальный вид. Вы прилагали к этому максимальные усилия и достигли предела своих возможностей. Вы хорошо подстрижены, загорелы. У вас белые зубы. Из носа выдернуты все волоски до единого, но вы все равно смотритесь уродом. На вас трикотажная рубашка из чистого хлопка, купленная з магазине "Гэп". Вы тщательно прополоскали рот. Вы закапали глазные капли и побрызгались дезодорантом, но все равно спускаетесь по трапу, чувствуя, что у вас не хватает нескольких хромосом.
     Со мной этот номер не пройдет.
     Идея состояла в том, чтобы убедить народ, будто я даже не пытался навести марафет. Идея состояла в том, чтобы люди подумали, что я прилетел в том, что ношу каждый день. А чтобы не ударить в грязь лицом с прической, я побреюсь наголо.
     Я уже и раньше брил голову. Почти все то время, пока я писал "Бойцовский клуб", у меня была сизая, наголо обритая голова. После этого волосы у меня отросли. Было холодно. К тому времени, когда нужно было сниматься на фотографию для суперобложки, волосы у меня уже были, но это не помогло.
     Когда меня фотографировали, женщина-фотограф дала мне понять, что снимки получатся ужасными, и вовсе не по ее вине.
     Поэтому я оставил в "Гэпе" рубашки-поло самых невообразимых расцветок - тыквенного, терракотового, шафранного, цвета морской волны - и полетел в Голливуд, так и не прочитав предупреждения на этикетке флакона с депилятором. Густо смазал голову этим чудодейственным средством и принялся скоблить ее бритвой. Единственное, чем можно было еще усугубить ситуацию, - это смешать с депилятором горячую воду. Поэтому я подставил голову под кран с горячей водой.
     Представьте себе, что ваша голова пестрит бритвенными порезами, и вы начинаете мазать эти порезы зеленкой.
     Завтра мне предстояло отправиться в Голливуд. В тот вечер мне никак не удавалось остановить кровотечение из порезов на голове. Мой голый воспалившийся череп был весь облеплен клочками туалетной бумаги. Я, наверное, напоминал голову из папье-маше, внутри которой находятся мозги. Мне стало немного легче, когда голова начала покрываться струпьями, но красные участки кожи вокруг них все еще были воспалены. Вскоре сквозь эти струпья изнутри начала пробиваться голубоватая щетина. Маленькие эти волоски порождали прыщи, которые мне пришлось выдавливать.
     Получилось следующее: человек-слон едет в Голливуд.
     Служащие авиалинии быстро, будто донора внутренних органов, посадили меня на борт самолета. Когда я откинулся на спинку сиденья, струпья прилипли к бумажному покрытию подголовника. После посадки самолета стюардессе пришлось отдирать его от спинки. Пожалуй, это было не самое ее приятное впечатление за день.
     Потому-то я и занимаюсь писательством.
     Кожа моей головы воспалилась еще сильнее. Все, кто меня встречал, казались мне знаменитостями, все мужчины до единого были похожи на Джона Фицджералда Кеннеди-младшего. Все женщины неотличимы от Умы Турман. Во всех ресторанах, в которые мы заходили, к нам подсаживались люди из "Уорнер бразерс" и "Трай-Стар" и делились планами своих самых новых проектов.
     Вот также и из-за этого я занимаюсь писательством.
     Все эти люди как один избегали встречаться со мной глазами. Все они говорили исключительно о самых последних голливудских слухах.
     Продюсер фильма "Бойцовский клуб" провез меня по натурной съемочной площадке студии "XX век Фокс". Мне показали, где снимался "Блю", фильм про нью-йоркскую полицию. Я ответил, что не смотрю телевизор. Не слишком уместное признание с моей стороны.
     Мы поехали в Малибу. Потом в Винис-Бич. Единственное место, которое мне хотелось бы посетить, был музей Гетти, но чтобы попасть туда, нужно записаться заранее, не менее чем за месяц.
     Вот поэтому я и занимаюсь писательством. Потому что чаще всего ваша жизнь - суровая и нелегкая штука. Чаще всего вы ее с трудом переносите.
     Моя голова все кровоточила и кровоточила. Наверное, поэтому меня сажали исключительно в автомобили каких-то мелких сошек. Они показали мне отпечатки в бетоне, оставленные руками и ногами знаменитостей, а сами отошли в сторону, где принялись обсуждать, какие сборы принесли фильмы "Смерч" и "Миссия невыполнима", пока я расхаживал по этой аллее знаменитостей вместе с толпой туристов, искавших следы Мэрилин Монро.
     Они провезли меня по Брентвуду и Бель-Эйр, и Бевер-ли-Хиллз и Пасифик-Пэлисейдс.
     Затем меня отвезли в отель. У меня оставалось два часа, чтобы подготовиться к ужину. И вот я оказался в своем номере, и там был мини-бар, который так и просил, чтобы над ним совершили насилие, и там была ванна необъятных размеров - таких необъятных, что я даже представить не мог. На стенах ванной висели зеркала, и везде, со всех сторон был виден я - полностью голый, на голове наконец лопнули нарывы, и из них вытекает прозрачная сукровица. В руке бутылочка джина, которую я достал из мини-бара. Гигантская ванна все наполнялась и наполнялась водой, но уровень воды по-прежнему был не выше дюйма.
     Все эти годы пишешь и пишешь. Сидишь в темноте, и вот в один прекрасный день - контракт на издание книги. Фото для суперобложки. Рекламный тур по раскрутке книги. В один прекрасный день ты получаешь все, ко вовсе не так, как ты это себе представлял.
     Затем ты получаешь присланный по почте сценарий по твоей книге, и в нем написано: "Бойцовский клуб", автор Джим Улье. Он сценарист. Чуть ниже написано: по мотивам романа, написанного тобой.
     Вот поэтому я и занимаюсь писательским ремеслом, потому что жизнь никогда не срабатывает иначе как в прошедшем времени. А писательство то и дело заставляет заглядывать в прошлое. Потому что если ты не хозяин своей настоящей жизни, то можно стать хозяином ее книжной версии. Потому что даже сидя в луже воды в Лос-Анджелесе, я уже подумал о том, что расскажу друзьям, когда они спросят меня о моей поездке. Я расскажу им о моих болячках, о Малибу и о бездонной ванне.
     - Ты должен об этом написать, - непременно скажут они.
     
     Увеличитель губ
     
     Первой про губы Брэда и о том, что он с ними делает, мне рассказала Ина. Мы встретились с Брэдом прошлым летом, близ Лос-Анджелеса, в Сан-Педро, на шести акрах бесплодной, залитой бетоном земли, где на тщательно размеченной вокруг нас территории велась война между бандами гангстеров. Это была съемочная площадка. Здесь снимали фильм по мотивам книги, которую я когда-то написал и с трудом мог припомнить. Незадолго до этого одного человека, жившего неподалеку от этого места, привязали к скамейке на автобусной остановке. Обнаружили его киношники - привязанного и застреленного. Рабочие из съемочной группы возводили обветшавший особняк викторианской эпохи стоимостью в миллион долларов.
     Декорации строятся, работа кипит - на этом фоне даже я выгляжу вполне сносно.
     Это только на первый взгляд кажется, будто я собрался писать про Брэда Питта.
     Когда мы с Иной прибыли туда, на часах был второй или третий час ночи. В съемочном городке статисты спали, свернувшись калачиком в своих автомобилях. Ожидали, когда их позовут на площадку. Когда мы остановили машину, охранник объяснил, как нам придется пройти без всякой охраны два последних квартала непосредственно до места съемок.
     Где-то совсем рядом, в темноте, грохнул выстрел, затем еще один.
     Погоня со стрельбой, пояснил нам охранник. Чтобы добраться до съемочной площадки, сказал он, нам нужно пониже нагнуть головы и бежать бегом. Просто бежать, сказал он. Прямо сейчас.
     И мы побежали.
     По словам Ины, Брэд Питт только и делает, что облизывает губы. Постоянно. По словам Ины, это не случайно. По словам Ины, у Брэда классные губы.
     Сестра прислала мне видеокассету, на которой записано, как Опра Уинфри берет у Брэда Питта интервью. Я понял, что Ина во многом права.
     В тот первый день, когда мы увидели Брэда, он подбежал к нам - рубашка нараспашку, загорелый, улыбающийся, чтобы сказать: "Спасибо за самую охренительную роль во всей моей гребаной карьере!"
     Вот, пожалуй, все, что я запомнил.
     Именно это и еще то, что мне захотелось иметь точно такие губы.
     Пухлые губы окружают нас со всех сторон. Они повсюду. У манекенщиц, у кинозвезд. В Орегоне, там, где я живу, в доме в лесу, можно не обращать внимания на весь остальной мир, но однажды мы получили по почте каталог, а в нем рекламу Увеличителя Губ.
     Для съемок в этом фильме Брэду сняли коронки с передних зубов, а вместо них надели другие, чтобы получился щербатый, полный кривых зубов рот. Ему также побрили голову. Между дублями костюмеры валяли в пыли его одежду. Но он все равно потрясающе выглядел, настолько, что, общаясь с ним, Ина от волнения не могла связать и двух слов. Местные девушки толпились у заграждений в двух кварталах от съемочной площадки, хором выкрикивая его имя.
     Я попытался заказать себе точно такие же губы.
     По словам людей из фирмы, занимающейся пластическими операциями, можно договориться об инъекциях коллагена, но их приходится часто повторять. Полные коллагеновые губы обойдутся вам в 6380 долларов в год. Однако коллаген имеет обыкновение перетекать, отчего ваши губы станут на вид комковатыми. После инъекции у вас на лице появятся синяки и припухлости, которые не сходят неделю, а новые инъекции коллагена нужно делать каждый месяц.
     Признаюсь честно, я звонил пяти пластическим хирургам в Орегоне - все они занимаются губами, - и все они наотрез отказались обсуждать со мной особенности Увеличителя Губ. Даже после того, как я согласился заплатить за консультацию сто долларов. Даже когда я дошел до того, что стал слезно их умолять.
     О доктор Линда Мюллер, вы знаете, кто вы такая.
     Увеличитель Губ обошелся мне в двадцать пять долларов, плюс пара долларов за пересылку, плюс ехидная интонация человека, принявшего у меня заказ. Вообще-то это средство не предназначено для мужчин. Предполагается, что мы выше этого. И все же Увеличитель Губ сродни бесчисленным средствам увеличения пениса, которые сегодня можно запросто приобрести.
     Существуют вещи, которые можно купить и попользоваться ими, а потом написать про них смешные, глуповатые эссе, что даст вам право на налоговые льготы. Нет необходимости говорить, что несколько таких примочек, выписанных мной по почте, скоро придут ко мне.
     Ключевое слово в этом деле - "пневматика". Подобно системам по увеличению пениса, Увеличитель Губ - это что-то вроде насоса, нагнетающего вам внутрь губ воздух.
     Или, чтобы быть до конца точным, это запаянная на одном конце трубка из двух частей, которые вставляются одна в другую. Отверстие трубки прикладывается к губам, после чего вторая ее часть, с запаянным концом, оттягивается, а сама трубка при этом увеличивается в длину. Создается эффект всасывания или, можно сказать иначе, накачивания. Через две минуты вы становитесь обладателем полных, "пневматических" губ.
     В инструкции изображена красивая молодая женщина, губы которой трубка засосала так сильно, что кажется, будто она целуется с рыбкой-гурами.
     У некоторых людей в результате такой процедуры вокруг рта возникает покраснение. Это вызывает воспоминание о далеком детстве, когда ты прижимал ко рту и подбородку пластмассовый стакан и резко всасывал из него воздух. В результате на лице появлялся устрашающих размеров синяк, похожий на тень Фреда Флинстоуна или Гомера Симпсона.
     Тем, у кого диабет или другие заболевания крови, пользоваться Увеличителем Губ не рекомендуется.
     Каталог обещает, что ваши новые полные губы продержатся не менее шести часов.
     Должно быть, так чувствовала себя Золушка в сказке.
     Существуют сходные методики, которые помогут увеличить ваши соски, сделать их более выразительными.
     Нетрудно представить, что в ближайшем будущем любая грандиозная вечеринка будет начинаться гораздо раньше, сразу после того, как вы на несколько часов увеличите нужную часть вашего тела. И тогда весь вечер мысли будут заняты только тем, как бы побыстрее сбросить с себя одежку и торопливо перепихнуться с кем-нибудь, пока определенные части вашего тела не скукожились до обычных размеров.
     Да, есть даже методики увеличения яичек.
     На сайте Увеличителя Губ я оказался посетителем под номером 921.
     На сайте, рекламирующем увеличение пениса, я оказался пятисоттысячным посетителем. В первую неделю пользования Увеличителем Губ вам приходится подправлять ваши губы дважды в день. Это означает непродолжительные, осторожные процедуры накачивания губ. На деле это не так увлекательно, как может показаться.
     Мне приходилось целовать разные губы - я целовал губы толстые, целовал губы тонкие. Я перепробовал самые разные комбинации губ - и толстую нижнюю губу, и практически неощутимую крошечную верхнюю. Некоторые народы при помощи ножей покрывают лицо шрамами. Другие делают головки младенцев плоскими, используя в колыбельке специальные дощечки. Третьи вытягивают шею металлическими обручами. Все эти образы, почерпнутые из журнала "Нэшнл джиогрэфик", промелькнули в моем сознании, когда я сел в машину, откинул голову назад под рекомендуемым углом в сорок пять градусов, плотно приложил ко рту Увеличитель Губ, и мои губы засосало в трубочку. Красота - конструкт культуры. Она - стандарт, с которым согласны все. Никто не считал, например, жертвой моды Джорджа Вашингтона с его деревянными зубами и напудренным париком.
     Через две минуты - рекомендуемое максимальное время применения - я не стал похож на Брэда Питта. Пытаясь говорить нормально, я шамкал и шлепал губами, как человек с горячей кашей во рту, - точь-в-точь как герой старого мультика "Толстый Альберт".
     - Эй, Фоффый Аффеф, - сказал я, глядя в зеркальце заднего обзора. - Фу фа ффефе фоффые фуфы?
     Губы сделались какими-то воспаленными и саднили, как будто я съел целую гору соленого попкорна.
     Мне стало ясно, почему никто из моделей, сфотографированных для рекламной брошюры Увеличителя Губ, никогда не улыбается.
     Я торопливо выскочил из машины, пока губы мои не успели опасть, вернувшись в свое обычное, более чем скромное состояние. Я пришел в литературную мастерскую, и мой друг Том спросил:
     - Послушай, разве у тебя не было усов?
     Я попытался облизывать губы, как это делал Брэд в присутствии Опры.
     Моя подруга Эрин прижалась ко мне, прищурилась и поинтересовалась:
     - Ты что, сегодня был у дантиста?
     Мне вспомнился Брэд Питт, сидящий в зубоврачебном кресле, страдая от боли, пока ему снимают коронки с зубов, чтобы изобразить его в новом облике человека с выбитыми зубами. Один день он ходил с нормальными зубами, а на следующий щеголял щербатым ртом. Что означало, что ему приходится мучиться в кабинете дантиста.
     Странно, но мы привыкли воспринимать себя определенным образом, и любое изменение внешности вызывает неприятие. Трудно сказать, стал я привлекательнее или нет. Лично мне все это показалось жутковатым, как в той рекламе в старых книжках с комиксами, где можно было заказать "негритянские губы" или "еврейские носы". Какую-нибудь карикатуру. В данном случае это карикатура на красоту.
     Согласно инструкции, прилагаемой к упаковке, Увеличитель Губ можно мыть водой с мылом. Если верить сайту в Интернете, он может стать отличным подарком. Поэтому сейчас, вдень рождения Ины, 16 октября, он вымыт и упакован.
     Где-то по почте, трясясь в кузове грузовика или покоясь в брюхе самолета, по моему адресу спешат все новые и новые чудо-приспособления. Десятки тысяч заказов спешат по адресам других людей. Что-то непременно спасет нас. Сделает нас счастливыми. Вы, конечно же, скажете, что для актера это вещь нужная. Актер играет определенную роль. А кто же не играет? - спрошу вас я.
     Так что эти строки на самом деле были посвящены не Брэду Питту.
     Они посвящены всем.
     
     Обезьяньи привычки
     
     Этим летом в книжном магазине один молодой человек отвел меня в сторону и сказал, что ему понравилось, как я описал в "Бойцовском клубе" официантов, которые портят пищу посетителей. Он попросил меня подписать ему книгу и сообщил, что работал в ресторане пятизвездочной гостиницы, где они все время забавлялись с блюдами, подаваемыми знаменитостям.
     - Маргарет Тэтчер, - сообщил он, - отведала мою сперму. - Он поднял вверх руку с растопыренными пальцами. - Раз пять, не меньше.
     Работая над этой книгой, я вспоминал о знакомом киномеханике, который собирал кадры из порнофильмов и использовал их в качестве слайдов. Когда я говорил с людьми, а не поместить ли такие кадры в фильмы категории "G", предназначенные для семейного просмотра, один из моих друзей сказал:
     - Боже упаси. Люди прочитают и начнут заниматься подобным...
     Позднее, когда начались съемки "Бойцовского клуба", большие люди из Голливуда признавались мне: книга потому пользовалась таким успехом, что очень хотелось подражать ее героям. Например, они сами, подобно каким-нибудь рассерженным юным киномеханикам, стали вставлять порнокадры в обычные фильмы. Люди рассказывали мне о том, как они сморкались в гамбургеры, работая поварами в фаст-фудах. О том, как в аптеке меняли в коробках флаконы с краской для волос - в упаковку с осветлителем для брюнетов помещали краску для блондинов, краску для ярко-рыжих волос меняли на краску для шатенов и приходили посмотреть, как люди, выкрасившие волосы в совершенно дикие оттенки, орали на менеджера по продажам. То было десятилетие "трансгрессивной прозы", начавшееся немного раньше романом "Американский психопат". Чуть позднее эстафету продолжили "На игле" и "Бойцовский клуб". Это были романы об изнывающих от скуки плохих парнях, которые пытаются сделать что-то такое, что даст им возможность почувствовать себя живыми людьми. Все, что люди рассказывали мне, я помещал в мой роман, который затем продавал.
     Я отправлялся в очередной рекламный издательский тур, и люди рассказывали мне, как каждый раз, летя в самолете, они садились возле аварийного выхода, и весь полет их так и подмывало открыть эту дверь. Они отчетливо представляли себе, что произойдет: разгерметизация, падающие на пол кислородные маски, хаос, дикие крики о помощи, аварийная посадка. Эта дверь прямо-таки умоляла, чтобы они ее открыли.
     Датский философ Серен Кьеркегор определяет ужас как знание о том, что ты должен сделать, чтобы доказать, что свободен, даже если твой поступок способен тебя уничтожить. Он приводит пример с Адамом в Райском саду. Адам был счастлив и всем доволен до тех пор, пока Бог не показал ему Древо Познания и не сказал: "Не ешь плод с этого древа!" Адам перестал быть свободным. Есть одно правило, которое он может нарушить, которое он должен нарушить, чтобы доказать собственную свободу, даже если это уничтожит его самого. Кьеркегор утверждает, что в тот момент, когда нам что-то запрещают, мы должны поступить вопреки запрету. Это неизбежно.
     О чем обезьяна думает, то она и делает.
     По Кьеркегору, человек, который беспрекословно подчиняется закону, который называет возможное невозможным на том основании, что это противозаконно, живет ненастоящей жизнью.
     В Портленде, штат Орегон, какой-то человек начиняет теннисные шарики спичечными головками, после чего запечатывает отверстие. Потом оставляет их на улице в расчете на то, что они попадут кому-нибудь на глаза. Если такие шарики пнуть или бросить на землю, они взрываются. Насколько мне известно, один человек в результате этого лишился ноги, а одна собака - головы.
     Сегодня любители граффити используют специальные, разъедающие стекло краски, чтобы рисовать на витринах магазинов и стеклах автомобилей. В загородной школе Тайгард неустановленный подросток мажет собственным дерьмом стены в мужском туалете. В школе его называют Сортирным террористом. О нем стараются вообще не упоминать, чтобы не породить эпигонов.
     Как говорил Кьеркегор, каждый раз, когда мы видим какую-то возможность, мы стараемся ею воспользоваться. Мы делаем это неизбежным. До тех пор, пока Стивен Кинг не написал о школьниках-неудачниках, убивающих своих сверстников, никто никогда не слышал о стрельбе в стенах школ. Но разве в том, что это произошло, повинны "Кэрри" и "Ярость"?
     Многие из нас заплатили деньги, чтобы поглазеть, как в фильме "День независимости" рушится Эмпайр-Стейт-Билдинг. Совсем недавно министерство обороны США обратилось к лучшим голливудским криэйторам за помощью-при помощи мозгового штурма проработать различные сценарии действий потенциальных террористов. В их числе был и режиссер Дэвид Финчер, снявший уничтожение Сенчури-Сити в "Бойцовском клубе". Нам в детальных подробностях хочется знать, как это может случиться. Чтобы встретить во всеоружии.
     Из-за террориста Теда Качински мы теперь не можем отправить по почте посылку, не вручив ее лично почтовому служащему. Из-за людей, разбрасывающих на шоссе шары для боулинга, мы вынуждены возводить вдоль дорог высокие заборы.
     Такое впечатление, будто мы пытается отгородиться от всего т свете.
     Нынешним летом Дейл Шеклфорд, человек, обвиненный в убийстве моего отца, заявил, что государство приговорило его к смертной казни, но он и его белые друзья-расисты изготовили и закопали вокруг Спокейна, штат Вашингтон, бомбы со спорами сибирской язвы. Лиши его государство жизни, в один прекрасный день какой-нибудь олух откопает такую бомбу, и погибнут десятки тысяч людей. Между собой прокуроры назвали это заявление "шекл-фрейдистской ложью".
     Нас ожидает миллион новых причин, почему невозможно прожить свою жизнь. Нам ничего не стоит похерить имеющуюся у каждого из нас возможность преуспеть в жизни, переложив вину на кого-то другого. Можно сражаться против всего на свете - против Маргарет Тэтчер, владельцев недвижимости, желания открыть аварийный выход в самолете... всего, что, как вам кажется, не угнетает вас. Можно жить кьеркегоровской ненастоящей жизнью. Или же совершить то, что Кьеркегор назвал Прыжком ВЕРЫ, когда мы перестаем жить с оглядкой на обстоятельства и начинаем новую жизнь, становясь движущей силой того, чему, как нам кажется, должно быть.
     Нас ожидает миллион новых причин, чтобы жить дальше.
     Что выходит из моды в данный момент, так это очистительная "трансгрессивная проза".
     Фильмы вроде "Тельмы и Луизы", романы вроде "Банды с разводным ключом" - те, кто их смотрит или читает, вряд ли способны смеяться и понимать. Так что пока придется делать вид, будто мы не злейшие враги самим себе.
     
     Конфронтация
     
     В этом баре невозможно поставить бутылку с пивом на стол, потому что тараканы заберутся по этикетке и упадут внутрь.
     Каждый раз, когда вы ставите бутылку, в следующем сделанном вами глотке пива обязательно оказывается дохлый таракан. В баре были стриптизерши-филиппинки, в перерывах между выступлениями они в крошечных бикини спускались в зал - немного подзаработать. За пять долларов они утаскивают пластмассовое кресло в тень между ящиками с пивом и, усевшись вам на колени, танцуют.
     Мы заходили в этот бар потому, что он располагался рядом с больницей Доброго Самаритянина.
     Мы навещали Алана. Мы сидели у него до тех пор, пока благодаря анальгетикам он наконец не засыпал. После этого мы с Джеффом отправлялись пить пиво. Джефф донышком бутылки одного за другим давил ползающих по столу тараканов.
     Мы говорили со стриптизершами. Мы говорили с парнями, сидевшими за соседними столиками. Мы были молоды, моложавы, нам еще не было тридцати, и как-то вечером официантка спросила нас:
     - Если вы уже сейчас приходите поглазеть на наших девочек, что с вами будет, когда вы состаритесь?
     За соседним столиком сидел врач, он был значительно старше нас и многое нам объяснил. Он рассказал, что сцену специально подсвечивают красными и черными софитами, чтобы на руках танцовщиц не были видны синяки и следы от уколов. По его словам, ногти, волосы и глаза девушек могут рассказать о болезнях, перенесенных ими в детстве. Их зубы и кожа - о том, как они питаются. А их дыхание, запах их пота - о том, от чего они скорее всего умрут.
     В этом баре все было липким - и пол, и столы, и все остальное. Говорят, сюда частенько заглядывала Мадонна, когда в Портленде снимался фильм "Тело как улика". Правда, я к тому времени уже перестал бывать в этом баре. К тому времени и Алан, и его рак были уже мертвы.
     Эту историю я рассказывал и раньше: однажды я пообещал своей подруге познакомить ее с Брэдом Питтом, если она позволит мне участвовать в аутопсии покойников в морге медицинского колледжа.
     Она трижды проваливала экзамены, но поскольку отец у нее был врач, то подруга всякий раз начинала курс заново. Тогда ей было столько лет, сколько мне сейчас, она в своей учебной группе была самой старшей, и ночью мы вскрыли три трупа, чтобы студенты-первокурсники могли на следующий день изучать их на занятиях по анатомии.
     Внутри каждого тела оказалась самая настоящая неведомая страна, о которой я столько слышал, но никогда не предполагал, что увижу ее собственными глазами. Вот селезенка, и сердце, и печень. В черепной коробке - гипоталамус, кровяные бляшки, клубки Альцгеймера. Но все-таки больше всего меня удивило то, чего я не увидел. Эти желтые, обритые и кожистые тела были совершенно не похожи на мою подругу, орудовавшую пилой и скальпелем. Впервые я понял, что люди, возможно, нечто большее, чем их тела. Что в них, возможно, обитает душа.
     В тот вечер, когда мы встретились с Брэдом, мы вышли из павильона звукозаписи № 15 киностудии "XX век Фокс". Было уже далеко за полночь, и мы шли мимо декораций Нью-Йорка - после того, как их выстроили для съемок "Хелло, Долли" с участием Барбры Стрейзанд, их использовали в миллионах кинофильмов. Мимо нас проехало такси с нью-йоркскими номерами. Над крышками мнимых люков поднимался пар. Тротуары были заполнены людьми в зимних пальто - у многих в руках пакеты из нью-йоркских магазинов. В следующую минуту кто-то помахал нам рукой, призывая остановиться, - нас, смеющихся, одетых в шорты и футболки, попросили не появляться в кадре рождественского эпизода фильма о нью-йоркской полиции.
     Мы зашагали по другой улице, мимо открытого павильона звукозаписи, где освещенные прожектором актеры в голубых балахонах хирургов склонились над операционным столом, делая вид, будто спасают чью-то жизнь.
     В другой раз я драил пол в кухне и потянул мышцы в боку. По крайней мере мне так показалось сначала.
     Следующие три дня я заходил в туалет, и мне никак не удавалось помочиться, и когда я ушел с работы и поехал к врачу, то от боли едва мог ходить. К тому времени врач из того стрип-бара уже стал моим личным врачом. Он пощупал мой бок и сказал: "Вам нужно в больницу, иначе рискуете лишиться почки".
     Несколько дней спустя я позвонил ему, сидя в ванне в луже мочи и крови, попивая калифорнийское шампанское и "викодин". По телефону я сообщил ему: "У меня вышел камень". В другой руке у меня был девятимиллиметровый камешек с острыми краями кристалликов щавелевой кислоты.
     На следующий день я вылетел в Спокейн для получения премии Ассоциации книготорговцев Северо-Западного побережья за роман "Бойцовский клуб".
     Через неделю, в день, когда мне была назначена консультация, кто-то позвонил мне и сказал, что мой врач умер. Ночью у него случился сердечный приступ, и он умер один, на полу, возле своей кровати.
     В моей плексигласовой ванне до сих пор сохранился по периметру кроваво-красный след.
     Черный и красный свет софитов. Декорации на съемочной площадке. Набальзамированные трупы. Мой доктор, мой друг, мертвый на полу своей спальни. Мне хочется верить, что теперь это просто истории. Наши физические тела - я хочу верить, что они не более чем бутафорский реквизит. Что жизнь, физическая жизнь, это всего лишь иллюзия.
     И я верю, но только каждый раз это длится всего лишь мгновение.
     Может показаться забавным, но в последний раз я видел отца живым на похоронах моего зятя, мужа сестры. Он был молод, мой зять. Ему не было и пятидесяти, когда у него случился удар. В церкви нам предложили "меню" - мол, мы можем выбрать два гимна, псалом и три молитвы. Все это сильно смахивало на заказ блюд в китайском ресторане.
     Сестра вышла из смотровой комнаты, где находилось тело ее усопшего мужа. Она жестом пригласила нашу мать войти в комнату, сказав:
     - Произошла ошибка.
     Это существо в гробу, высохшее, одетое в костюм и загримированное, не имело ничего общего с Джерардом. Моя сестра сказала:
     - Это не он.
     Последний раз, когда я видел отца, он протянул мне галстук в синюю полоску и спросил, как его завязать. Я попросил его выпрямиться. Подняв воротник его рубашки, я, точно петлю, надел ему на шею галстук и стал затягивать узел. Я сказал ему: "Подними голову".
     Это была оборотная сторона того мгновения, когда он показал мне фокус с зайцем, бегающим вокруг пещеры, и завязывал шнурки на моей самой первой паре обуви.
     Это был первый случай за несколько десятилетий, когда моя семья в полном составе отправилась на мессу.
     Когда я писал эти строки, позвонила мать и сообщила, что дедушка недавно перенес серию инфарктов. Он не может глотать, его легкие заполняются жидкостью. Мой друг, пожалуй, самый мой лучший друг, сообщил по телефону, что у него обнаружили рак легких. Дедушка живет в пяти часах езды от меня. Друг - на другом конце города. У меня есть работа, которую я должен делать.
     Официантка в том баре любила спрашивать: "Что вы будете делать, когда состаритесь?"
     Если я доживу до старости.
     Я пишу эти строки как раз накануне последнего срока сдачи текста редактору.
     Мой зять обычно называл оттягивание какого-либо дела до последней минуты "конфронтацией", такая манера придавала делам большую драматичность и значимость, а их исполнитель превращался едва ли не в героя.
     - То, где я родилась, - любила вспоминать Джорджия О'Кифф, - и где и как я жила - совершенно не важно.
     Она также говорила:
     - Интерес представляет лишь то, что я делала, когда жила там.
     Простите, если все это представляется вам немного поспешным и безнадежным. Но так оно и есть.
     
     Кажется, вспомнил...
     
     Наименование: двадцать семь коробок леденцов к дню св. Валентина, стоимость 298 долларов.
     Наименование; четырнадцать говорящих заводных птиц, стоимость 112 долларов.
     По мере того как приближается пятнадцатое апреля, мой налоговый ассистент, Мэри, начинает названивать мне и интересуется:
     - А это еще что такое?
     Наименование: две ночевки в отеле "Хилтон", город Карсон, Калифорния.
     Мэри спрашивает меня, каким ветром меня занесло в Карсон. Двадцать первое - мой день рождения. Что в этой поездке особенного, чтобы дать право на налоговые льготы?
     Леденцы-валентинки, говорящие птицы, ночи в отеле "Хилтон" - видимо, они были так хороши, что я решил сохранить чеки. Иначе с какой стати мне это было делать? Спустя год я уже не помню, какое они вообще имеют ко мне отношение.
     Вот почему, как только я увидел Ги Пирса из "Мементо", я точно знал, что сейчас мне наконец-то расскажут историю. Это был фильм про основную форму искусства нашего времени.
     Про то, как делать заметки.
     Все мои друзья вооружены карманными компьютерами и мобильниками. Они вечно названивают самим себе и оставляют сообщения про то, что должно вот-вот произойти. Мы оставляем себе записки с напоминанием "Нужно отправить". Мы идем в магазин в торговом центре, тот самый, где по нашей просьбе на серебряной шкатулке или авторучке вам выгравируют какую-нибудь чушь, и мы получаем напоминание о том, что жизнь наша быстротечна и всего в ней не упомнишь. Мы покупаем фоторамки, где можно на звуковой чип записать голосовое сообщение. Мы пытаемся буквально все запечатлеть на видео. Да, еще у нас появились цифровые фотоаппараты, и мы теперь можем пересылать фотографии по электронной почте - это примерно то же самое, как в прошлом веке мы показывали друзьям после отпуска слайды, только не так скучно. Мы занимаемся тем, что организуем и реорганизуем. Мы записываем и архивируем.
     Так что я не удивлен тому, что людям нравится "Мементо". Меня удивляет другое - почему этот фильм не собрал всех "Оскаров" сразу, чтобы затем одним ударом разрушить потребительский рынок перезаписывающихся компакт-дисков, диктофонов, электронных органайзеров и прочей дребедени, которую мы используем, чтобы следить за ходом своей жизни.
     Моя система хранения информации - мой фетиш. Перед тем как уйти из корпорации "Фрайтлайнер", я в магазине офисной техники по дешевке - по пять долларов за штуку - накупил себе во всю стену черных металлических архивных стеллажей с выдвижными ящиками. Теперь, когда чеки, а с ними письма, контракты и прочие бумажки уже высятся горами, я опускаю шторы, ставлю диск с записью дождя и начинаю все раскладывать по полочкам. При этом я использую висячие папки и специальные цветные пластиковые этикетки. То есть я - Ги Пирс, только без жировых складок на животе и не такой симпатичный. Я сортирую бумаги по датам и содержанию. Я организую идеи для рассказов, привожу в порядок разрозненные факты.
     Этим летом женщина из Палузы, штат Вашингтон, сказала мне о двух способах выращивания рапса - в качестве продукта питания и для смазки. Есть два вида семян. К сожалению, та разновидность, что годится в качестве смазки, - ядовита. И поэтому каждый округ страны должен решить для себя, разрешать ли фермерам выращивать рапс как пищевой продукт или как сырье для смазочного материала. Потому что попадись в пищевом рапсе пара-тройка семян ядовитой разновидности, и дело может кончиться смертельным исходом. Она также рассказала мне, что безобидное на первый взгляд движение за снос плотин на самом деле куплено на корню, что за всем этим стоят отнюдь не наивные любители природы, рыбалки и спуска на плотах с горных рек, а угледобывающая промышленность - потому что плотины гидроэлектростанций отнимают у шахтеров их хлеб. И она это знает не понаслышке, а потому, что делала для них веб-сайт.
     Подобно птицам на батарейках, все это прелюбопытные факты, вот только что мне с ними делать?
     Я могу пополнить ими мой архив. В один прекрасный день им тоже найдется применение. Когда-то дед и отец тащили домой поломанные автомобили, все бросовое, даровое или купленное по дешевке, что могло когда-нибудь пригодиться. Так и я собираю факты и цифры, раскладываю их по полочкам архива на случай какого-нибудь будущего литературного проекта.
     Представьте себе городской дом Энди Уорхола, полный народу, заставленный всяким китчем, банками с печеньем, заваленный старыми журналами, - это моя голова. А мой архив - дополнения к моей голове.
     Книги - еще одно дополнение. Книги, которые я пишу, - это своего рода сосуды для сбора информации, которая переливается через край, потому что больше не вмещается в моей голове. Книги, которые я читаю, служат для сбора фактов для новых историй. Сейчас я занят тем, что гляжу на томик с надписью "Федр" - это вымышленный разговор между Сократом и афинским юношей по имени Федр.
     Сократ пытается убедить молодого человека, что живая речь лучше письменного общения, лучше всякого записанного общения, включая кино. Согласно Сократу, древнеегипетский бог Тот изобрел цифры и исчисление, а также азартные игры, геометрию и астрономию. А еще Тот изобрел письмо. После чего преподнес все свои изобретения великому богу-царю по имени Тамус, чтобы тот решил, какое из изобретений можно передать дальше народу Египта.
     Тамус постановил, что письмо - это pharmakon. Как и наше слово "снадобье", оно могло быть использовано как во благо, так и во зло. То есть могло исцелить или отравить.
     Согласно Тамусу, письмо должно было позволить людям расширить их память и обмениваться информацией. Однако, что более важно, это позволит роду людскому все больше и больше полагаться на эти внешние способы хранения знания. Наша собственная память начнет усыхать, начнет подводить нас. А ее место в нашей голове займут всякого рода заметки.
     Что еще хуже: если верить Тамусу, письменная информация не способна обучать. Ей нельзя задать вопрос, она не способна защитить себя, если люди ее не понимают или неправильно интерпретируют. Письменные виды коммуникации дают людям то, что Тамус назвал "ложным восприятием знания", то есть ошибочной убежденностью, что они что-то разумеют.
     Поэтому зададимся вопросом: все эти видео вашего детства - способны ли они помочь вам познать самого себя? Они же обкорнают и без того короткую вашу память! Способны ли они заменить вашу способность сесть и задать вопросы близким? Способность учиться жизни у бабушки с дедом?
     Будь сейчас Тамус здесь, я бы сказал ему, что сама память - это тоже pharmakon .
     Счастье Ги Пирса основано целиком и полностью на его прошлом. Он должен завершить нечто такое, чего сам толком не помнит. Нечто такое, что он помнит неверно, потому что воспоминания чересчур мучительны.
     Я и Ги - мы с ним срослись бедрами.
     Мои две ночи в Карсоне, штат Калифорния, - если посмотреть на выписанный по кредитке чек, то я их помню. Ну, вроде как помню. Я тогда позировал на фото для журнала "GQ". Сначала они хотели, чтобы я лег на груду резиновых фаллосов, но потом мы пришли к компромиссу. В тот вечер присуждали премию "Грэмми", поэтому все до последнего приличные отели в Лос-Анджелесе были забиты под завязку. Согласно второму чеку, чтобы добраться до места съемок, это стоило мне семьдесят баксов за поездку в такси.
     Ага, вспомнил.
     Модельерша рассказала мне, что ее чихуахуа умеет сосать собственный пенис. Народ обычно умилялся, глядя на эту ее псину, до тех пор, пока та не выбегала в центр комнаты во время какой-нибудь вечеринки и не начинала прилюдно заниматься собачьим онанизмом. Чем способствовала тому, что вечеринки в доме ее хозяйки стали случаться все реже и реже.
     Фотограф рассказывал мне кошмарные истории о том, как фотографировал Минни Драйвер и Дженнифер Лопес.
     Во время другого сеанса фотосъемки для каталога Аберкомби и Фича фотограф поведал мне, что его любимец чихуахуа "страдает дисфункцией втягивания пениса". Как только у песика встанет, этот парень - я имею в виду фотографа - вынужден всякий раз проверять, не слишком ли туго натянута у его питомца крайняя плоть.
     Ага, вот и на меня нахлынули воспоминания.
     Теперь в любое время суток в моем мозгу огромными буквами высвечено предостережение:
     
     НИКОГДА НЕ ЗАВОДИТЕ ЧИХУАХУА
     
     После съемки для "GQ" - где на мне был дорогой прикид и я стоял в туалете самолета (разумеется, студийная имитация) - один кинопродюсер отвез меня в прибрежный отель в Санта-Монике. Отель был огромный и дорогой, там был ужасно шикарный бар, который выходил на террасу, с которой можно было любоваться тем, как солнце прямо на ваших глазах погружается в океан. До начала церемонии вручения "Грэмми" оставался примерно час, и красивые люди в дорогих вечерних нарядах ужинали, пили и заказывали себе лимузины. Закат, толпы народу, я и мой стакан с выпивкой, причем я все еще накрашен, как для фотосъемки, правда, ужасно красиво и профессионально. Я бы прямо так и умер и воспарил бы к голливудским небесам, пока что-то не шлепнулось мне в тарелку.
     Заколка.
     Я потрогал волосы и нащупал в них еще с дюжину заколок, причем все они наполовину торчали из моих залитых пленкой лака волос. Здесь, на виду у музыкальной аристократии, ощетинившись заколками и роняя их при каждом движении головы, я был этаким пьяным персонажем "Бриолина".
     Странно, но без чека я бы ничего этого не вспомнил. Именно это я и понимаю под словом pharmakon . Только не надо ничего записывать.
     
     Утешительные призы
     
     Вот и еще один официант только что обслужил меня бесплатно, потому что я "тот самый парень".
     Я тот самый парень, который написал ту самую книжку. Книжку под названием "Бойцовский клуб". Потому что в этой книжке есть эпизод, в котором официант, состоящий в таком вот бойцовском клубе, подает рассказчику бесплатно еду. Теперь по этой книжке снят фильм, в котором Эдвард Нортон и Елена Бонэм Картер получают бесплатно еду.
     Затем редактор одного журнала, еще один редактор еще одного журнала, звонит мне, и голос у него недовольный, потому что он хочет направить писателя в подпольный бойцовский клуб, расположенный в районе, в котором он живет.
     - Это классно, чувак, - сообщает он мне из Нью-Йорка. - Ты, главное, скажи, где он находится. Не беспокойся, все будет тип-топ.
     Я отвечаю ему, что такого места нет. Нет никакого тайного общества клубов, в которых парни молотят друг дружку и жалуются на свою скучную жизнь, бессмысленную карьеру, беспутных отцов. Бойцовские клубы - чистой воды вымысел, плод авторского воображения. Невозможно найти где-либо такой клуб. Это мое писательское детище.
     - Ладно, - отвечает он. - Как скажешь. Если ты нам не доверяешь, то черт с тобой, старикан.
     Издатель присылает мне очередную стопку писем. Это письма от молодых читателей - те сообщают, что они посещают бойцовские клубы в Нью-Джерси, Лондоне или Спокейне. Они рассказывают мне про своих отцов. Среди сегодняшней почты есть также бандероли с браслетами для часов, кофейные чашки и прочие призы, полученные за участие в сотнях конкурсов, в которые отец записывал нас с братьями и сестрами без нашего ведома.
     Отчасти "Бойцовский клуб" соответствует истине. Это в меньшей степени роман и в большей степени антология жизни моих друзей. Я действительно страдаю бессонницей и неделями брожу по ночам, не в силах уснуть. Знавал я и сердитых официантов, гадящих в пищу. Мои друзья действительно бреют себе головы. Моя подруга Эллис действительно делает мыло. У многих моих знакомых проблемы с отцами.
     Даже моему отцу кажется, будто его отец гнусно с ним обошелся.
     Но теперь та малая часть романа, которая была выдумкой, все чаще и чаше обретает реальную жизнь. Вечером за день до того, как я в 1995 году отправил рукопись литературному агенту и мой будущий роман представлял собой лишь полсотни страниц машинописи, одна из моих подруг пошутила, что хочет познакомиться с Брэдом Питтом.
     Я в свою очередь пошутил, что хотел бы оставить работу писателя-сборщика, который дни напролет валяется под грузовиками с дизельными двигателями.
     Теперь эти странички обернулись фильмом режиссера Дэвида Финчера, в котором снялись и Питт, и Нортон, и Бонэм Картер. Зато я стал безработным.
     Руководство студии "XX век Фокс" позволило мне приводить на съемочную площадку друзей, и каждое утро мы завтракали в одном и том же кафе в Санта-Монике. Каждое утро нас обслуживал один и тот же официант по имени Чарли, у него были густые волосы и внешность кинозвезды. И вот однажды утром Чарли выходит к нам из кухни, и голова у него обрита наголо. Это Чарли сходил в кино.
     Моим друзьям, некогда официантам-анархистам с бритыми головами, подавал яичницу настоящий официант, он же актер, и теперь он играл мнимого официанта-анархиста с обритой наголо головой.
     Точно такое же ощущение возникает, когда оказываешься в парикмахерской между двумя зеркалами и видишь в зеркале отражение собственного отражения и так до бесконечности...
     Теперь официанты отказываются брать с меня деньги. Издатели ворчат на меня. Мужчины отводят меня в сторону, отловив на встречах с читателями в книжных магазинах, и умоляют назвать адрес местного бойцовского клуба. Женщины на полном серьезе спрашивают: "А существуют подобные клубы для женщин?"
     Ночной бойцовский клуб, когда можно вычислить в толпе какого-нибудь незнакомца, а затем измордовать его до полусмерти?...
     Даже молодые женщины говорят: "Мне в самом деле... хотелось бы побывать в подобном месте".
     Мой немецкий друг Карстон научился говорить по-английски забавными старомодными клише. Каждая вечеринка для него - это "поющая и танцующая экстравагантность".
     Теперь ходульные фразы Карстона слетают с губ Брэда Питта, и их слышат миллионы людей. Звуки, типичные для обшарпанной кухоньки Джеффа, моего приятеля из гетто, воссозданы в голливудском павильоне звукозаписи. Тот вечер, когда я бросился спасать от передозировки "ксаиакса" моего приятеля Кевина, превратился в эпизод, в котором Брэд Питт спешит на спасение Елены.
     С точки зрения сегодняшнего дня прошлое представляется смешнее, симпатичнее и круче, чем оно было на самом деле. Можно легко посмеяться над чем угодно, если тебя от какого-то момента отделяет пространство и время.
     Эта история больше не принадлежит мне одному. Теперь она принадлежит Дэвиду Финчеру. Место обитания героя-яппи в исполнении Эдварда Нортона воссоздает квартиру из прошлой жизни Дэвида. Эдвард сочинял и заново переписывал свои реплики. Брэд Питт придумал своему герою скверные зубы и бритую голову. Мой босс считает, что это история о том, как он изо всех сил пытался угодить своему требовательному боссу. Мой отец посчитал, что эта история о его отце, моем деде, который убил свою жену, а потом и сам застрелился из дробовика.
     В 1943 году моему отцу было четыре года, когда он спрятался под кроватью, напуганный жестокой ссорой родителей, а все его двенадцать братьев и сестер по этой же причине убежали в лес. Его мать была убита. А отец, все еще не выпуская из рук дробовик, бегал по всему дому и искал его, громко звал.
     Отец помнил, как подошвы дедовых сапог громыхали по полу, когда он проходил рядом с кроватью, и ствол дробовика почти касался пола. Еще ему запомнилось, как мертвые тела присыпали опилками - чтобы защитить от ос и мух, на них высыпали несколько ведер опилок.
     Книга, а теперь и фильм - совместное творение всех этих людей. И поскольку к истории о бойцовском клубе добавилась еще куча всего, то история стала от этого еще сильнее и чище. Это не просто хроника одной жизни, это хроника жизни целого поколения. Но не поколения вообще, а поколения мужчин.
     Эта книга - продукт, в создании которого участвовали Нора Эфрон, и Том Джонс, и Марк Ричард, и Джоан Дидион, Эмми Хемпель, и Брэтт Эллис, и Деннис Джонсон, потому что я читал книги всех этих людей.
     А теперь большинство моих старых друзей, Джефф, Карстон и Эллис, уехали, умерли, вышли замуж, получили образование, воспитывают детей. Этим летом был убит мой отец. Это случилось в горах штата Айдахо. Его тело сожгли. От него осталось лишь несколько фунтов праха. Отцу было пятьдесят девять.
     Я узнал об этом в пятницу утром. Узнал от пресс-агента, которому позвонили из полицейского участка округа Лата. Меня нашли через Интернет. Холи Уотсон, мой пресс-агент, позвонила мне и сказала:
     - Может, это чья-то скверная шутка, но тебе нужно позвонить полицейскому детективу в Москву, штат Айдахо.
     И вот я сижу за столом, уставленным яствами, и со стороны может показаться, что чертовски приятно, когда вас угощают бесплатно, но это не всегда так.
     Я по-прежнему страдаю бессонницей.
     Все это осталось в книге, а теперь и в фильме - забавном, увлекательном фильме. То, что другим людям покажется приколом, для меня и моих друзей - ностальгический альбом для наклеивания газетных вырезок. Напоминание. Удивительное доказательство того, что наша злость, наше разочарование, наша энергия и негодование объединяют всех нас друг с другом, а теперь вот и со всем остальным миром.
     То, что осталось, - свидетельство того, что мы можем быть творцами реальности.
     Фрида, женщина, побрившая голову Брэду Питту, пообещала мне прислать его волосы для рождественских открыток, но потом забыла о своем обещании, и поэтому я подстриг золотистого ретривера одной моей знакомой. Другая женщина, подруга отца, называет меня сумасшедшим. Она уверена, что его убили белые супрематисты, и она хочет внедриться "под глубоким прикрытием" в их ряды в окрестностях Хейден-Лейк и Батлер-Лейк, штат Айдахо. Она хочет, чтобы я отправился вместе с ней и выступал в "роли прикрытия".
     Так что мои приключения все еще продолжаются. Я поеду в ту часть Айдахо, которая узкой полоской пролегла между другими штатами. Или же буду с согласия полиции сидеть дома и ждать, когда мне позвонят.
     Впрочем, не буду ничего утверждать наверняка.
     Мой отец был помешан на тотализаторе и каждую неделю получал по почте разные грошовые призы. Браслеты для часов, кофейные чашки, полотенца, календари. Больших призов, вроде машин или яхт, он никогда не выигрывал. Один лишь дешевый хлам. У моей другой подруги, Дженнифер, отец недавно умер от рака, и она тоже до сих пор получает по почте такие же призы. Незадолго до смерти, несколько месяцев назад, ее отец внес ее имя в такие же конкурсы и лотереи. Ожерелья, суповые приправы, соус тако. Каждый раз, когда ей приносят с почты видеоигры или зубные щетки, сердце Дженнифер разрывается от боли.
     Утешительные призы.
     За несколько дней до смерти отца мы с ним три часа разговаривали по междугородному телефону. Мы говорили о домике, который он построил для нас с братом. Говорили о цыплятах, которых я развожу; о том, что нужно построить для них курятник, в котором, чтобы куры неслись, надо сделать пол из проволочной сетки.
     Отец сказал, что куры не должны гадить в своем гнезде.
     Мы говорили о погоде, о том, как стало холодно по ночам. Он рассказал, что там, где он живет, в лесу дикие индюшки высиживают цыплят, а индюки на закате раскрывают крылья, сгоняя вместе своих птенцов. Потому что индюшки - размером поменьше их и не способны в равной степени защитить потомство или согреть его.
     На что я заметил, что среди животных ни один самец не проявляет такой заботы о своем потомстве.
     Теперь мой отец мертв, а у моих кур имеются хорошие насесты.
     И еще сейчас мне кажется, что и он, и я ошибались.
     
     ПОСТСКРИПТУМ
     
     На следующий день после того, как мне позвонила Холи Уотсон и сообщила о смерти отца, мой брат должен был вернуться из Южной Африки. Ему нужно было уладить кое-какие дела в банке и что-то решить с налогами. Вместо того чтобы заниматься банковскими делами, мы поехали с ним в Айдахо, желая помочь полиции в установлении личности покойного, который, как нам заявили, мог оказаться нашим отцом. На теле были обнаружены огнестрельные ранения. Само тело нашли рядом с телом женщины в сгоревшем гараже, в горах близ местечка Кендрик, штат Айдахо. Это было летом 1999 года, когда на экраны вышел фильм "Бойцовский клуб". Мы зашли в отцовский дом в горах неподалеку от Спокейна. Мы надеялись найти там рентгеновские снимки, на которых должны быть видны два позвонка, сместившиеся после того, как отец попал в аварию на железной дороге и сделался инвалидом.
     Место в горах, которое выбрал для обитания отец, было очень живописным. Сотни акров свободной земли, по которой разгуливают дикие индюшки, лоси и олени. Близ дороги, ведущей к дому, установлен новый указатель. Он находится рядом с огромным камнем, лежащим у самой дороги. На табличке написано "Кисмет-Рок". Мы совершенно не понимали, что означает эта надпись.
     Мы с братом еще не успели отыскать рентгеновские снимки, как позвонили из полиции и сообщили, что это действительно тело нашего отца. Они сопоставили снимки зубов, которые мы прислали, с теми, которые у них уже были.
     На суде убийца нашего отца, его имя Дейл Шеклфорд, заявил, что отец откликнулся на объявление о знакомстве, которое послала в газету женщина, зная, что бывший муж пригрозил убить любого, кто хотя бы раз появится вместе с ней. Раздел объявлений о знакомствах был озаглавлен "Кисмет". Мой отец был одним из тех пятерых, кто отозвался на это объявление. Та женщина выбрала именно его.
     По словам детективов из округа Лата, Шеклфорд уверял, что я всячески преследовал его, присылал ему кассеты с записью фильма "Бойцовский клуб". Это было в январе 2000 года, когда единственными кассетами с фильмом были экранные копии Академии киноискусства, предназначенные для просмотра киноакадемиками.
     Имя женщины, тело которой обнаружили рядом с телом моего отца, - Донна Фонтейн. Именно она давала в газету объявления о знакомстве. Это было всего лишь второе или третье их свидание. Они с отцом заехали к ней, чтобы покормить животных, прежде чем отправиться к дому моего отца. Он хотел удивить ее табличкой с надписью "Кисмет". Это было что-то вроде ориентира, вехи в их отношениях, отношениях людей, которые случайно познакомились.
     Ее бывший муж выследил их и поехал следом. Как явствует из приговора суда, он убил обоих и поджег в гараже их тела. Они были знакомы менее двух месяцев.
     Дейл Шеклфорд подал апелляцию о пересмотре вынесенного ему смертного приговора.