Юрий Иосифович Коваль            Путешествие на границу                  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -                  Издание: Коваль Ю. И. Путешествие на границу. - М.: Малыш, 1969. - 28 с. / Художник В. Лосин. // Тираж 100 000 зкз. Цена 23 коп. Для старшего дошкольного и младшего школьного возраста. OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)            Аннотация издательства: Что же это такое - граница? Может быть, это край земли, то место, куда солнце прячется? Нет, граница - это, конечно, не край земли. Это вовсе не то место, куда солнце прячется. А чтобы понять, что такое граница, надо представить себе нашу страну. Она ведь очень большая. Едешь на поезде, едешь, едешь, а всё никак не доедешь до самого конца. Но в том месте, где всё-таки кончится наша земля, там - граница. С одной стороны границы земля наша, с другой - чужая. С разными государствами граничит наша страна: с Финляндией и с Польшей, с Румынией, с Турцией и ещё с другими. Как-то раз автор и художник этой книжки добрались до самой границы. Они думали по простоте душевной, что там на земле какая-нибудь черта, наверно, нарисована. Но никакой черты там не было. А в долине между гор на рыжей и обветренной земле стоял полосатый столб. Вот за этим столбом была уже чужая земля. Границу охраняют наши солдаты-пограничники. Трудная у них служба. Эта книжка - о границе и пограничниках.                  Путешествие на границу      Козырёк      Елец      Белая лошадь                  Что же это такое - граница?      Может быть, это край земли, то место, куда солнце прячется?      Нет, граница - это, конечно, не край земли.      Это вовсе не то место, куда солнце прячется.      А чтобы понять, что такое граница, надо представить себе нашу страну. Она ведь очень большая. Едешь на поезде, едешь, едешь, а всё никак не доедешь до самого конца.      Но в том месте, где всё-таки кончится наша земля, там - граница.      С одной стороны границы земля наша, с другой - чужая.      С разными государствами граничит наша страна: с Финляндией и с Польшей, с Румынией, с Турцией и ещё с другими.      Как-то раз автор и художник этой книжки добрались до самой границы. Они думали по простоте душевной, что там на земле какая-нибудь черта, наверно, нарисована.      Но никакой черты там не было. А в долине между гор на рыжей и обветренной земле стоял полосатый столб. Вот за этим столбом была уже чужая земля.      Границу охраняют наши солдаты-пограничники. Трудная у них служба.      Эта книжка - о границе и пограничниках.                  * * *            В Москве был дождик.      Тусклые облака плыли над городом.      Наш самолёт стоял среди серых луж, пасмурно поблёскивая.      Заревели моторы, и вначале медленно пополз самолёт по бетонному полю, лотом разогнался и сорвался с земли - влетел в пухлую тучу.      Рыхлой оказалась туча и сырой. Она расступилась - и голубое открылось за нею небо.      Самолёт окунулся в него. Сверкнул под солнцем. А встречный ветер смыл с крыльев последние пасмурные пятна.      - Здорово! - крикнул мне художник Веня.      Земля раскинулась под самолётом - выпуклая, бурая, с пятнами лесов на буграх.      Самолёт набрал высоту, и постепенно всё слилось внизу в дымчатое пятно, пятно земли - рыжее и голубое.      Мы с художником Веней летели на границу.      Самолёт накренился, задрал одно крыло кверху, а в круглом окошке двинулись прямо на нас волны - море лежало под самолётом, рябое и, видно, глубокое.      Тень самолёта заскользила по волнам, и дельфины выпрыгнули из воды, испугавшись этой тени.      Мы увидели песчаный берег, изогнутый серпом, а дальше - горы.      Самолёт приземлился.      Вокруг аэродрома теснились горы, покрытые будто зелёными пузырьками или пупырчатыми водорослями. Это тянулись по склонам гор виноградники, мандариновые рощи.      Не успели мы оглядеться - подошёл человек в пограничной форме.      - Старшина Мордвинков, - сказал он и протянул руку.      Через две минуты пограничная машина ГАЗ-69 уже мчала нас в горы.      Я никогда не видел, как растут мандарины, и теперь разглядывал мандариновые деревья, которые стояли вдоль дороги. Они были невысоки, меньше яблони. Их ветки и листья так ловко отходили от ствола, что получался как будто большой зелёный шар, и тёмный и блестящий. Внутри этого шара горели оранжевые колобки - прохладные мандарины.      - Интересно, - сказал я, - поспели мандарины или нет?      Старшина не ответил, и мне даже стало неловко.      - Остановись-ка, - сказал старшина шофёру.      У самой дороги под мандариновым деревом сидел дядя в белом тюрбане.      - Исмет! - крикнул старшина. - Можно мандаринчика попробовать?      Дядя закивал, замахал руками: валяйте, мол, кушайте, пробуйте сколько угодно.      Я сорвал мандарин и только отколупнул корку - будто вспыхнуло что-то - запах мандарина ударил в голову.      - Здорово! - сказал художник Веня. - Тепло, и можно каждый день мандарины лопать!      - Верно, - старшина кивнул, а потом показал рукой куда-то наверх: - Видите вон ту гору?      - Вон ту?      - Нет, нет... Другую, выше... Видите?            Козырёк            Высоко в горах - пограничная застава.      Там совсем не растут деревья. Даже ни одного кустика нигде не видно - всё серые скалы и красные камни.      Круглый год над заставой дует ветер.      Летом он несёт мелкие камешки и пыль, весной и осенью - пыль, смешанную с дождём и снегом, а зимой - снег, снег, снег...      В тот год зима пришла рано. Горный тугой ветер наметал огромные сугробы, разрушал их и взамен выдувал новые, ещё более огромные и причудливые.      Начальником заставы был лейтенант по фамилии Генералов.      - С такой фамилией быть тебе генералом, - говорили ему друзья.      А лейтенант Генералов отвечал:      - Мне и так неплохо.      Рано утром 31 декабря, то есть под самый Новый год, лейтенант вышел на крыльцо и удивился: тихо вокруг и даже солнце светит. Он уже хотел закурить, как вдруг увидел на склоне горы какую-то штуку.      "Это ещё что? - подумал лейтенант. - Неужто козырёк?"      На склоне горы, над обрывом, висел большой тяжёлый сугроб, нахлобученный ветром на камни.      В горах ветер выделывает со снегом всякие чудеса. Вот он смёл его на край обрыва - и получился сугроб-козырёк. Висит он в воздухе и на чём держится - непонятно. А сорваться может в любую минуту.      Было очень солнечно, и козырёк светился оранжевым и красным. Под ним лежала ясная изумрудная тень, и в тени этой медленно двигались кривые солнечные зайчики.      Самый край козырька был зазубренный, будто хребет какого-то древнего зверя. Он припал к скале, прижался к камню холодным радужным телом - вот прыгнет вниз и накроет человека широким крылом.      - Да, - сказал старшина Мордвинков, подходя к лейтенанту, - противная штуковина.      Они ещё поглядели на козырёк и решили его разрушить.      - А то ведь что может быть, - сказал старшина, - снегу поднавалит, рухнет козырёк и того гляди кого-нибудь из наших ребят зацепит.      Лейтенант и старшина надели лыжи и пошли на гору.      Такие козырьки часто обваливаются от громкого звука, поэтому, когда они подошли совсем близко, лейтенант хотел стрельнуть.      - Погодите, - сказал старшина, - чего зря патрон тратить.      Он набрал полную грудь воздуха и вдруг крикнул: - БЭМС!      Никакого толку - козырёк не дрогнул.      - ПРРРОПАДИ ТЫ ПРОПАДОМ! - крикнул старшина.      Козырёк опять не дрогнул. Тогда лейтенант достал пистолет и выстрелил. От выстрела зазвенело в ушах и что-то где-то ухнуло в ущелье, но козырёк так и не шелохнулся.      - Не созрел, - сказал старшина, когда они шли обратно на заставу. Солнце быстро пробежало по небу, и день кончился.      А вечером поднялся буран.      Ветер выл, разбрасывал снежинки, крепкие, как пули.      На заставе устроили новогодний ужин. Солдаты пили компот из кружек, потому что вина им нельзя - граница за горами. А горы - вот они. Поиграв на баяне и поглядев новогоднюю ёлку, солдаты легли спать. А лейтенант Генералов подозвал старшину и сказал:      - Тревожит меня этот проклятый козырёк. Как бы не рухнул.      - Буранище крепкий, - ответил старшина, - но будем надеяться, всё обойдётся.      Ветер ещё усилился, всё больше наметал снегу.      Козырёк вырос, распух и уже еле держался над обрывом. Вот он медленно наклонился - кррр!-что-то скрипнуло у него внутри. Он прополз немного и вдруг - рухнул с горы.      Страшная снежная волна мчалась вниз, сметая и расшибая сугробы.      Лейтенант Генералов хотел лечь спать, когда услышал какой-то шум. Вот стена дрогнула перед его глазами. Дёрнулся пол. Он кинулся к двери, но дверь сама вылетела ему навстречу. В грудь ударило чёрной волной. И эта чёрная волна - был снег.      Лавина рухнула на заставу. Снег вышиб окна, ворвался в комнату, где спали солдаты, и забил её до потолка. Новая волна сшибла дом с места, опрокинула набок и совсем завалила его.      Лейтенант Генералов пробовал шевельнуться и не мог. Его сдавило так плотно, будто не снегом, а студёной жёсткой землёй. Он забился в снегу, расталкивая его локтями, но холодная тяжесть давила на плечи, и не было сил с ней справиться.      "Ну, всё, - подумал лейтенант,-не выберусь..."      Он задыхался. Широко раскрыв рот, он пытался вздохнуть и втягивал в себя снежную труху. Она таяла на губах, на щеках. Он ударил в снег кулаком, и рука его встретила пустоту - окно, выбитое снежной волной.      Лейтенанту Генералову повезло. Он протиснулся через окно, попал в полосу рыхлого снега и выбрался на гребень сугроба.      В предутреннем свете глянул вокруг и не увидел заставы. Ни крыши, ни стен, ни дверей - снег... Он крикнул, но никто не услышал его.      Он один выбрался из-под обвала.      Ветер выл, затягивал сугроб узлами, нёс льдинки, которые со звоном впивались в лицо.      Лейтенант пробрался обратно через то же окно и уткнулся в снежную стену. Руки сразу застыли, сделались вроде деревянные, выструганные из еловой доски, и он разгребал снег, словно двумя лопатками.      Он полз и что-то кричал в темноте, но, что это были за слова и какой в них заключался смысл, разобрать было невозможно.      Прошёл, наверно, час.      Лейтенант пробил в снегу узкую щель и добрался до койки, на которой всегда спал солдат Игорь Соколов. Койка была пуста.      Стало страшно. Показалось, что нет уже никого под снегом, что все люди умерли, рассыпались и превратились в снег.      Вдруг он почувствовал, что будто бы шерсть какого-то зверя трогает руками. Будто бы зверь этот спит здесь, в снегу.      Это была ветка новогодней ёлки.      - Уууууууу" - послышалось, и он не мог понять: ветер ли воет, человек ли зовёт. И понял, что рядом живой, что это он кричит, а слов не разберёшь и слышен только глухой жуткий звук уууууууу...      Старшина Мордвинков пробирался навстречу лейтенанту, и они столкнулись лицом к лицу в темноте.      Теперь они копали вдвоём и помогли выбраться ещё двум солдатам.      Они нашли фонарь и нашли автоматы и вчетвером уже крушили снег.      Через два часа они откопали всех. Только солдата Соколова нигде не было. Они копали ещё час и нашли Соколова.      А к утру буран поутих. Выбравшись наружу, пограничники увидели, что все постройки на заставе занесены снегом, только радиоантенна торчит, будто метёлочка.      Увязая в снегу, они стали спускаться с горы на соседнюю заставу и поочерёдно несли на руках Игоря Соколова.                  * * *            Давно уже осталась внизу мандариновая роща. Наша машина ползла вверх по дороге, закрутившейся вокруг горы. По горному склону, среди скрюченных кустиков бродили овцы. У старинной крепости, выстроенной на скале, машина остановилась, художник Веня сел на камень порисовать. А я спросил старшину:      - Что же было дальше с Соколовым? Выздоровел он?      - Порядок, - ответил старшина и вдруг засмеялся: - Послушайте, чем всё кончилось...      Когда наступила весна и снег начал таять, мы с Игорем Соколовым пошли на заставу. Там ведь у нас целое хозяйство, и под снегом осталось много нужных вещей. Бродили мы, бродили - тут сапог найдём, там ещё чего. Вдруг я слышу из-под снега какой-то звук! Ну, думаю, померещилось.      - Слышишь что-нибудь, Соколов?      - Слышу, - говорит, - кто-то слабо хрюкает!      - Слабо хрюкает?      - Слабовато!      - А ну давай лопату!      Копнули мы два раза и выкопали... живую свинью!      Три месяца прожила она под снегом, и хоть бы что. Тощая была, смотреть жалко. Всю землю под заставой она разрыла, корешки искала и этим жива была.      Когда об этом узнали на соседних заставах, стали в гости ходить, на свинью глядеть. А мы ее выходили, давали ей по картошине и прозвали Снежной королевой.                  * * *            Веня закончил свой рисунок, и мы поехали дальше.      Дорога становилась всё уже, а горы сделались совсем неприступными.      С правой стороны от дороги была пропасть. На крутых поворотах мы с Веней переглядывались и, видно, у нас была одна и та же мысль: как бы не свалиться.      На дне пропасти бился горный зелёный ручей.      - Есть в нём форели? - спросил я.      - Есть, - ответил старшина, - только поймать трудно.      - Сейчас бы форели половить, - сказал Веня.      Разговор у нас зашёл о рыбах, о рыбалке, потом почему-то он перешёл на собак.      - У нас на одной заставе, - сказал старшина, - жил пёс с рыбьим именем. Его звали Елец.      - Я ловил ельцов, - сказал Веня, - это такая небольшая рыбёшка.            Елец            На одной заставе жил пёс, которого звали Елец.      Это был уже старый пёс. Настоящую службу он нести не мог.      - Что поделать, - говорил сержант Гришкин, - собаки быстро стареют, не то что человек.      Но, конечно, дело было не только в этом. Чуть не десять лет охранял Елец границу. И за это время побывал в разных переделках. В таких, из которых человек-то не всегда целым выходил.      Но Елец всё-таки вышел из этих переделок целым и теперь жил как бы на пенсии. Горшок борща с хорошей костью - вот это и была его пенсия.      А застава, где жил Елец, находилась на вершине горы, и дороги туда не было. Вместо дороги в гранитной скале были выбиты ступеньки - ровно четыре тысячи.      По этим ступенькам каждое утро вниз, в долину, спускались сержант Гришкин и ещё два пограничника. Они шли на продовольственную базу, а с ними бежал Елец.      Холодно было на вершине.      С заставы пограничники выходили в полушубках, но, пройдя три тысячи ступенек, полушубки снимали и прятали в расселину - с каждым шагом становилось теплей.      Пока они хлопотали на продовольственной базе, Елец лежал на тёплых камнях или сонно хлебал борщ из алюминиевой миски.      К полудню пограничники оканчивали свои дела.      - Ну, - говорил Гришкин и подмигивал Ельцу, - теперь бы окрошечки погонять.                  * * *            Как-то они возвращались на заставу и тащили на себе большие мешки, а Гришкин нёс ещё и бидон с молоком.      Бидон сверкал, и издали казалось - три горбуна ползут по лестнице в облака и несут с собою зеркало.      Издали на пограничников смотрел человек.      Ещё утром он перешёл границу, а теперь укрылся между валунами, пережидал.      А они обливались потом и старались не считать про себя ступеньки. Но ступеньки считались сами собой: сто один, сто два, сто три, сто четыре, сто пять...      У тысячной ступеньки Гришкин поставил бидон, скинул мешок.      Он достал из расселины полушубок и вытряхнул ящериц, которые грелись в рукавах.      - Катитесь! - сказал он ящерицам.      С вершины дунул ветер, поднял со ступенек горсть гранитной пыли и завыл в ущелье, затрубил в каменную трубу.      Елец подставил голову под ветер и зарычал. К запаху льда и камней, треснувших от мороза, к запаху ветра, пришедшего с вершины, подмешался запах человека.      - Чужой, - сказал сержант Гришкин.      - Нет, - сказал другой пограничник. - Елец - старый пёс. Это он так волнуется, от старости.      "Неужто заметили? - подумал человек, укрывшийся в камнях. - Проклятый пёс! Учуял, кажется".      Он целится в Ельца из пистолета.      - Чужой! - повторил Гришкин.      И тут же белый сноп ударил его в лицо. Пуля пробила бидон - молочная струя хлестнула по ступенькам.      Нарушителю показалось, что выстрел сшиб всех трёх пограничников. Только пёс крутился на ступенях.      А пограничники отползли со ступенек и повисли над обрывом. Мешки с продуктами заслонили их.      Нарушитель ещё раз выстрелил в Ельца, и пуля - надо же! - снова ударила в бидон.      Он прыгнул от удара и со звоном покатился вниз, разбрызгивая остатки молока.      Бидон сорвался в пропасть, и ветер подхватил его, засвистел в дырках от пуль.      Бидон падал в пропасть, словно огромный сверкающий свисток.      Гришкин увидел человека, прижавшегося к камню, и выстрелил. Пуля попала в камень - осколки резанули нарушителя по щеке. Он побежал.      Гришкин ещё раз выстрелил - нарушитель оступился и сорвался в пропасть, где прыгал ещё и бился на дне измятый бидон.                  * * *            Как-то сержант Гришкин увидел во дворе продовольственной базы ушастого ишака.      - Это ещё что? - спросил он.      - Ишак, - ответили солдаты с продовольственной базы, - мы на нём продукты возим.      - Дела, - сказал Гришкин. - А как его зовут?      - А никак. Ишак, и всё.      - Вот что, ребята, - сказал тогда Гришкин, - отдайте его мне.      - Ну нет, - сказали солдаты, - это наш ишак, а не твой.      - Ладно вам, - уговаривал их Гришкин и объяснял, как трудно таскать на гору продукты.      Пока Гришкин разговаривал с солдатами, Елец подошёл к ишаку и ткнул его носом в бок. Ишак поглядел на Ельца и качнул головой, а Елец опять ткнул его носом в бок.      - Вот видите, - говорил Гришкин, - уже и Елец с ним познакомился.      - Да не пойдёт он по ступенькам, - говорили солдаты с продовольственной базы, - этот ишак привык ходить по ровному месту.      - Моя будет забота, - ответил Гришкин.      Он привязал на спину ишаку мешки с продуктами и бидон с молоком. Потом хлопнул его ладонью и сказал:      - Валяй!      Ишак потихоньку пошёл, покачивая головой, а пограничники пошли следом.      У скалы, где начинались ступеньки, ишак остановился.      - Так и есть, - говорили солдаты с продовольственной базы.      Они глядели снизу в бинокль - этот ишак привык ходить по ровному месту.      - Давай, давай, - подталкивал ишака Гришкин, - валяй!      Нет, ишак не хотел идти наверх. Не то чтобы он упирался или брыкался, а просто стоял - и всё.      - Ишак-то наш, - сказал Гришкин, - видно, глуповат. Тогда Елец подошёл к ишаку и ткнул его носом.      То ли нос был у Ельца холодный, то ли, наоборот, тёплый - только ишак качнул головой и пошёл по ступенькам.      "Да что он? Укусил его что ли?" - думали солдаты с продовольственной базы, глядя в бинокль.      Ишак медленно поднимался в гору, ступенька за ступенькой. Елец бежал рядом и поглядывал, как бы ишак не свалился в пропасть.      Так они и добрались до заставы: впереди ишак, за ним Елец, а следом, налегке, пограничники.      Прошла неделя, другая, и пограничники перестали спускаться вниз.      Сержант Гришкин навьючивал на ишака порожние мешки, хлопал его ладонью и говорил:      - Валяй!      Ишак спускался по ступенькам, а следом бежал Елец.      На продовольственной базе солдаты нагружали ишака. Тоже хлопали его по спине и тоже говорили:      - Валяй!      Ишак отправлялся обратно.      Издали странно было видеть, как поднимается по ступеням в облака маленький ушастый ишак, тащит на себе мешки и бидон, сверкающий, как зеркало, а следом бежит старый пёс Елец.                  * * *            Дорога стала совсем крутой, и машина пошла медленней.      Мы поднимались на вершину горы, на самую высокую заставу. Здесь уже не было деревьев, они остались внизу.      У ворот нас встретил пограничник, проверил документы, и только потом ворота открылись.      Наконец мы были на пограничной заставе.      Огляделись и ничего особенного не увидели - несколько домов, дорожки, посыпанные битым камнем. Нас поджидал капитан Аверкин, начальник заставы.      - Ну, - сказал он, когда мы познакомились, - что же вам показать?      - Собак, - ответил художник Веня, и я подтвердил:-Собак.      Капитан повёл нас глядеть собак.      Собаки жили в небольшом сарае, и у каждой из них была такая вроде отдельная комнатка с решётчатой дверью. Над каждой дверью висела табличка, а на ней было написано имя собаки: Бром, Буря, Елец, Алый, Матрос.      Собаки, увидев нас, так зарычали, что художник Веня даже побледнел. Особенное впечатление произвёл Матрос.      Этот Матрос поднялся на задние лапы, а передними упёрся в решётку и страшно посмотрел на Веню.      Клетка с надписью "Алый" была пуста.      - Где же Алый? - спросил я капитана.      - Погиб.      Мы вышли во двор и вдруг увидели маленького мальчика лет четырёх.      Оказывается, он живёт на заставе с самого рождения, потому что здесь служит его отец.      Мальчик поманил пальцем художника Веню.      - Ну, - сказал Веня, - здравствуй.      - А ты большую собаку боишься?      - Боюсь, - честно сказал Веня.      - А маленькую?      - А маленькую не боюсь.      Мальчику это понравилось, потому что с ним был тот же самый случай.      Вечером, когда солнце закатилось, капитан Аверкин сказал:      - Сейчас мы увидим луч.      - Какой луч?      Капитан не ответил, а когда совсем стемнело и горы пропали в темноте, он снова сказал:      - Луч!      И вспыхнуло что-то на вершине горы, и медленно пополз по склонам сноп холодного света.      Засверкали камни.      Трещины на них стали так ясно видны, будто камни трескались под светом луча.      Пограничники вглядывались в каждый камешек - не идёт ли кто через границу?      Луч полз и полз по склону - мёртвыми и прозрачными казались скалы в его свете.      Луч погас, и сделалось совсем темно.            Белая лошадь            Прошла ночь.      Бледный рассвет поднялся над горой и осветил кругом горы, камни, скатившиеся со склонов, землю. Нашу и чужую.      Плавная тень выскользнула из ущелья и высоко в небе превратилась в слабую точку - неподвижного орла.      Чужая земля - вот она, близко. Такая же земля, как наша - коричневая, потому что наступила уже осень, завяла трава и стебли её высохли.      На самой вершине горы пограничная вышка. Оттуда далеко видно: и чужую землю видно, и нашу.      Видно, как горы стекают со своих вершин, переходят одна в другую.      Камни вокруг и камни, вялая трава, полосатые пограничные столбы... пустынно.      Высоко стоит орёл в утреннем небе.      Серо и коричнево по горам. Только в одном месте, на пологом склоне - зелёная полоса. Там бьёт из земли подкаменный ключ, и трава у ключа ещё не умерла от осенних ночных заморозков, держится, зеленеет до первого снега.      Ключ разливается по земле ручьём, и у ручья, в зелёном квадрате, медленно движется светлое пятно - белая лошадь.      Где-то внизу, в долине, она вырвалась из табуна и помчалась в горы. Вдоль самой границы бредёт лошадь, пасётся.      - Всё тихо, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.      - Белая лошадь?      - Белая лошадь.      - Продолжайте наблюдение.      Вправо, влево, по склону, по ущелью, по нашей земле, по чужой ползут толстые стёкла бинокля. В них плывут каменные россыпи, крутобокий валун искривляется в гранях стекла. Близко перед глазами, бродит лошадь.      Солнце приплыло к полудню.      Орёл переместился ниже, и видно теперь, что он совершает медленные круги над землёй.      В ущелье, из которого он поднялся утром, что-то мелькнуло.      Медленно-медленно чуть заметные пятна ползут краем расселины, хоронятся за гребнями камней.      В круглых стёклах бинокля они увеличились - волки.      - Волки! - докладывает пограничник с вышки по телефону. - Идут по следу лошади.      Светлое пятно неподвижно в зелёном квадрате. Лошадь стоит у ручья, охваченная внезапным теплом осеннего солнца. Она покачивает головой, мерно покачивает головой в стёклах бинокля.      Волки приближаются к валуну. Он лежит на их пути к лошади.      Видно в бинокль, как первый волк дрогнул и подскочил вверх. Потом упал, ударил головой в землю. Метнулись в сторону два других волка, и скоро донёсся до пограничника на вышке слабый щелчок - выстрел.      - Рядовой Денисов убил волка, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - два других идут по следу лошади.      Светлое пятно выскользнуло из зелёного квадрата - лошадь мчится по высохшей земле.      Бьёт пена из её ноздрей, комья и камешки рвутся из-под копыт.      Волки ныряют в низинки, выносятся на бугры - чуть заметные точки, сплющенные пространством.      Мельтешат копыта, бешено мечется грива, и крутые колени, напряжённо согнутые в беге, дрожат в круглых стёклах бинокля. Видно, как вздулись тяжёлые жилы на шее лошади.      Наша земля легко спустилась с горы, пролегла под полосатым столбом и поднялась вдали уже чужой горою.      Пограничник на вышке видит, что лошадь пересекла границу. Волки бегут чуть ли не вровень с лошадью, но теперь стрелять нельзя - чужая земля.      Это так незаметно. Только пограничный столб, повёрнутый к нам иностранным гербом, отмечает, что уже и шагнуть дальше нельзя.      Вдали за столбом видно селенье. Прибитые к земле, сложенные из тёмных камней домики - каменные шалаши. Низкие крыши наплывают одна на другую. Это кочёвка. Летом здесь живут пастухи, а сейчас осень - пусто. Вспыхивает под солнцем у крайнего дома то ли осколок стекла, то ли след слюды на камне...      Голова лошади запрокинута. В ярости и страхе она уже не видит, как прыгнул волк, и не чувствует скользящего удара. Тонкой нитью пересекла бок лошади кровавая полоса. Второй волк прыгнул и сам отлетел, закувыркался под откос.      Пограничник на вышке ведёт бинокль: то внаклон, то вбок пересекаются склоны гор, то вперёд, то назад ломаной линией проходит по ним граница.      То входит чужая земля клином в нашу, то наша в чужую.      Белая лошадь бежит по прямой.      Вот она снова уже на нашей земле.      Видно в бинокль, как растёкся кровавый ручей на её боку.      Из щели между скал блеснуло холодом - волк покатился через голову, а второй закрутился на месте и пополз, пополз в сторону.      Автоматная очередь донеслась до наблюдателя на вышке, легко прошелестела и рассыпалась по склонам гор.      - Наряд Степанова уничтожил волков, - докладывает пограничник по телефону.      Вскинув голову, мчится лошадь и долго ещё перекатывается мелкой точкой среди гор. Только у ручья в зелёном квадрате останавливается.      Видно в бинокль, как она катается по траве, поворачивается на спину...      Пограничник на вышке поводит бинокль вдоль воображаемой линии, тяжело лежащей на земле, - границы...      Круглые стёкла минуют каменные россыпи, натыкаются на полосатые столбы. В них вплывает чужое селение, пустые горы вокруг.      Солнце доплыло до заката.      Орёл отлетел далеко, и уже только в бинокль видно, как стоит в небе неподвижная точка.      - Всё тихо, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.      - Белая лошадь?      - Белая лошадь.      - Продолжайте наблюдение.                  * * *            На следующий день нам с художником Веней надо было ехать дальше. Мы попрощались с капитаном Аверкиным и старшиной Мордвинковым.      Когда мы отъехали уже далеко, то вдруг встретили на дороге пограничника.      Вместо автомата у него в руках была сумка-авоська, а в авоське сидел разноцветный и злой петух.      Перья петуха горели на солнце, гребешок налился кровью и был огненным.      Машина остановилась.      - Кук! - крикнул петух, а пограничник козырнул нам.      - Куда ты его тащишь? - спросил художник Веня.      - На заставу, - ответил пограничник, - куриное хозяйство заводим. Мы поехали дальше, и пограничник махнул нам рукой, а петух затрепетал в авоське и поглядел вслед яростным глазом.      Так мы путешествовали с художником Веней, и пограничники стали нашими друзьями.      В этой книжке мы передаём привет нашим друзьям - старшине Мордвинкову, капитану Аверкину, маленькому мальчику с заставы и тому пограничнику, что нёс петуха в сумке-авоське.