Томас Майн Рид            В манграх            - Я живу на юге острова - за Батабано. Мой дом в вашем распоряжении.      Так сказал мне знакомый пассажир почтового парохода "Оспри", когда мы входили в пристань Гаваны.      Тот, кто так щедро предложил мне свой дом, был коренным жителем "вечно верного острова". Но он из тех, кто не очень доброжелательно смотрит на эту верность. Напротив, мой собеседник - сторонник "Куба либре".[1]      - Мой дом в вашем распоряжении.      Я знал, что обычно такая фраза ничего не значит: это пустая формальность. Но я знал также, что дон Мариано Агуэра сделал свое предложение искренне и рассчитывал, что оно будет принято.      Он продолжал уговаривать:      - Если вам нравятся развлечения на природе, я покажу вам кое-то такое, что вы еще не видели.      Это было сказано человеку в костюме для стрельбы, с дополнительными карманами для патронов.      - К тому же, - говорил кубинец, - помимо природы, могу предложить вам и другие развлечения. Я холостяк, живу в одиноком "богио"[2] с сестрой, которая ведет хозяйство. Это необразованная креольская девушка, манеры которой не напомнят вам фешенебельных леди Лондона и Парижа. Но могу поручиться, что у нее горячее сердце и она гостеприимно встретит друга своего брата. Ну, кабальеро! Соглашайтесь!      Развлечения на природе уже склонили меня к согласию. А упоминание о "необразованной креольской девушке" окончательно заставило принять решение.      - Кон мучо густо,[3] - ответил я дону Мариано.      - Моя сестра, - продолжал он, - сейчас живет у тетки, на окраине города. Мы отправимся туда, заберем ее и поедем в Батанабо.      Сойдя с парохода и распорядившись, чтобы наш багаж отправили на железнодорожную станцию, мы сели в воланте[4] и вскоре тряслись между двумя огромными колесами по пригородам Гаваны.      Меньше чем через час мы увидели красивый сельский дом, с цветниками и красивым крыльцом с колоннами. На террасе стояла девушка; она словно кого-то ожидала. Когда наш экипаж свернул к дому, она побежала нам навстречу с протянутыми руками и вскоре обняла моего друга; на щеки его обрушился дождь поцелуев, которые доставили бы удовольствие и Сарданапалу.      Я почувствовал, что встретился со своей судьбой. Сердце сказало мне, что это она, та идеальная женщина, которую я искал, женщина, желания которой я всегда должен исполнять - в счастье и в горе, для добра и для зла. Передо мной стояла сама Венера, но не Венера Кипрская, в морской раковине, с волосами того цвета, который легко подделать современными красителями; нет, Венера Киферийская, какой она должна быть в южном климате, с соответствующей фигурой, с золотистой кожей, с алыми щеками, с зубами, подобными нитке жемчужин из ее родного моря, с волосами...      Бесполезно пытаться описать красоту Энграсии Агуэра.      Остаток этого дня и весь следующий мы провели под крышей тиа,[5] гостеприимной пожилой леди, которая всегда носила на поясе связку ключей.      На следующее утро нас отвезли на железнодорожный вокзал Гаваны; мы взяли билеты до Батабано и скоро по каминоде хиерро[6] уже двигались среди таких природных сцен, которые заставляют всегда держать раздвинутыми занавеси на окнах.      У уроженца севера, оказавшегося в поезде среди тропической природы, всегда возникают гротескные мысли. Пар, этот символ современной цивилизации, кажется неуместным среди пальм. И когда смотришь, как он вьется среди пальмовых листьев, поневоле возникают мысли о святотатстве. Железный конь несется по первобытному лесу, пар из его ноздрей поднимается среди ветвей величественных фиговых деревьев, испанских кедров и красного дерева. Иногда в вагоне становится темно, словно поезд проходит через туннель. Выглянув в окно, вы видите мощные стволы, переплетенные лианами, словно оснасткой корабля. Множество великолепных орхидей, усеянных цветами; часто они так близко к окну вагона, что можно дотянуться до них ручкой зонтика. Или просто протянуть руку и нарвать букет, за который в Ковент Гардене заплатили бы бешеные деньги.      Наконец мы добрались до конечного пункта - вокзала Батабано.                  * * *            В городе мы оставались недолго. Дон Мариано накануне прислал распоряжение, поэтому нас ждал экипаж для багажа и оседланные лошади для нас самих.      Сев верхом, мы выехали и сразу оказались окруженными дикой тропической природой - девственным лесом, которого не касался топор лесоруба; над нашей тропой ветви деревьев образовали арку, а гладкие стволы пальм напоминали колонны большого храма, купол которого - из причудливых узоров листвы.      Иногда лес прерывался, и мы на мгновение видели море и берег - полоски пляжа, с песком, похожим на серебряные опилки, смешанные с золотой пылью, усеянные раковинами всех цветов радуги. Были и кораллы, красные, как губы Энграсии; раковины-жемчужницы, выбеленные до белизны ее зубов. Но потом тропа снова погружалась в тень, темную, как ее волосы, и в этой тени мелькали огоньки - большие кокуйос,[7] символизирующие взгляд ее глаз.      Наконец показался и дом - жилище дона Мариано. Не маленькая хижина - богио, как он скромно ее охарактеризовал, а внушительный особняк, с большими воротами, с ведущей от них аллеей из двойного ряда пальм.      Я увидел первоклассную кофейную плантацию с сотнями рабов, трудившихся на полях.                  * * *            Шесть дней прожил я в раю. Бродил с ружьем по тропическому лесу или собирал раковины на берегу прекрасного Карибского моря. Ездил верхом по кафетал[8] в сопровождении владельца, который красноречиво описывал достоинства своих растений. Еще приятнее были прогулки с его прекрасной сестрой в тени апельсиновых деревьев и пальм. Мы слушали воркование голубей, песни кубинского соловья и крики красного кардинала; но слаще птичьих песен был голос Энграсии Агуэра.      Однако никогда этот голос не звучал слаще, чем на шестой день, когда мы вдовем шли по лесу. Я был влюблен всей глубиной души; если страсть останется безответной, она поглотит меня. И я собирался признаться в своей страсти, несмотря на все опасения. Вскоре мне предстоит вернуться в Гавану. Уеду ли я полный счастья или с разбитым сердцем? Я должен знать.      Час казался благоприятным; к тому же произошло событие, которое можно истолковать как счастливое предзнаменование. С нашей тропы вспорхнули два паломитас, прекрасных маленьких кубинских голубя. Они отлетели недалеко, сели на ветку рядом друг с другом и продолжали ворковать и целоваться. Наше появление их как будто не испугало, и они не собирались улетать; они продолжали ласкать друг друга, пока мы не оказались так близко, что едва ли не могли их коснуться. Они как будто почувствовали, что мы тоже влюблены.      Мы остановились и смотрели на красивых птиц, символ чистой страсти.      - Видите этих голубей, сеньорита? - спросил я. - Что вы о них думаете?      - А вы?      - Я хотел бы быть одной из них.      - Какое странное желание - хотеть стать паломита!      - Но только при условии, что кто-то станет голубкой.      - Кто?      - Донья Энграсия Агуэра.      Она покраснела, но ничего не ответила. Я решительно продолжал. Не время говорить загадками.      - Энграсия, ту ми кверас?      - Йоте кверо,[9] - услышал я ответ, тоже без попытки утаить что-то.      Руки наши соединились; пылающая щека коснулась моей груди, позволив мне прижаться губами к губам слаще меда Хиблы![10]                  * * *            Седьмой день моего пребывания на плантации должен был стать последним: дело, которым я так долго пренебрегал, требовало моего возвращения в Гавану. Я хотел в этот день совсем отказаться от охоты, но хозяин предложил мне поохотиться на фламинго.      Мы уже собирались выступить, когда к дому подскакал всадник; он отвел дона Мариано в сторону и что-то ему сказал. Говорил он негромко, но судя по его виду и возбужденным жестам, я понял, что дело серьезное. Как только разговор кончился, всадник повернул лошадь и ускакал. Дон Мариано, подойдя ко мне, сказал:      - Сеньор, мне очень жаль, но я не смогу пойти с вами. Меня неожиданно вызывают в другое место; но пусть это не мешает вашему развлечению. Гаспардо отведет вас туда, где водятся фламинго; и вы сможете подстрелить, сколько захотите, и без моего участия. Я вскоре вернусь, и мы вместе пообедаем. Так что теперь адиос. Хаста ла тарде.[11]      С этими словами он сел верхом и торопливо уехал.      Такое изменение программы и неожиданный отъезд хозяина не показались мне чем-то необычным. Я даже догадывался о причине. Не впервые видел я незнакомцев в его доме, они торопливо приходили и уходили. Что это, как не "Куба либре"?      Поэтому эксцентрическое поведение хозяина не удивило меня в то утро, как не удивляло и раньше. Но когда мы выезжали, что-то подсказывало мне, что приближается опасность, что в атмосфере "вечно верного острова" накапливается электричество, готовое разразиться ужасной бурей; а молниями этой бури будут горящие дома, ее громом - рев пушек, а дождем - алая кровь.      Испытывая это неприятное предчувствие, которое никак не мог объяснить, я потерял всякий интерес к охоте и даже собирался совсем отказаться от нее. Пребывание в доме казалось мне гораздо более привлекательным.      Но тут мне пришло в голову, что дону Мариано покажется странным, если я останусь в доме в его отсутствие; тем более что он видел меня верхом и готовым к отъезду. Он еще не знал о нежных отношениях, установившихся между мной и его сестрой.      Соображения деликатности решили дело: пришпорив лошадь, я двинулся вперед в сопровождении Гаспардо.      Этот Гаспардо - человек необычный и заслуживает описания. Не простой раб, а "касадор"[12] плантации; в его жилах смешивалась кровь европейская, эфиопская и индейская, и вдобавок еще и немного дьявольской для остроты. Тем не менее это был добрый парень, богобоязненный - по-своему, но не боявшийся никого из людей. У меня были доказательства его храбрости и мужества.      По пути мы заметили всадника, двигавшегося в том же направлении, что и мы сами. Но мы его не догнали. Не успели. Он свернул на боковую тропу и почти сразу исчез из вида.      Своеобразная личность, судя по беглому взгляду, который я успел на него бросить; модно одетый в расшитую бархатную куртку и брюки из того же материала с разрезами по швам, перепоясанный алым шарфом, со свисающими концами. На боку сабля в ножнах, звякающая о шпоры. На спине короткое ружье, а в одной руке гитара.      Все это я увидел за один взгляд; увидел и его лицо, когда он оглянулся. Лицо производило неприятное впечатление.      - Кто это, Гаспардо?      - Всего лишь годжиро.      - Годжиро? А кто это такой?      - Парень, который весь день пьет, а всю ночь танцует. Но у которого ничего нет, кроме одежды, что на нем, и лошади под ним; часто и этого не было бы, если бы он расплатился с долгами. Обычно и лошадь и седло краденые; скорее всего так и у того парня, который только что ускользнул от нас. Бьюсь об заклад, Рафаэль Карраско раздобыл свою нечестным путем!      - Его зовут Рафаэль Карраско?      - Да, сеньор; и вблизи Батабано не встретишь большего негодяя. Дон Рафаэль, как он себя называет, - все равно что дон Дьявол. Он часто приходил к нам, пока хозяин ему не запретил.      - А почему запретил?      - Кабальеро, если обещаете не выдавать меня...      - Обещаю. Можешь говорить без страха.      - Ну, Карраско был очень дерзок - только подумать! - Он попытался ухаживать за сеньоритой.      - Правда? - Я неожиданно заинтересовался. - А как именно? Расскажи подробней.      - Что ж, сеньор. Однажды у нас была фиеста, и он захотел спеть. Должен сказать, что хоть он и негодяй, но поет хорошо и на гитаре играет тоже. Большинство годжирос это умеют; и они сами сочиняют свои песни. И вот этот джентльмен спел несколько строк - он сказал, что сам их сочинил, - с похвалами сеньорите, описывал ее прелести и, как говорят, слишком вольно. Потом пел о том, как он ею восхищается. И с ним был покончено. Дон Мариано очень рассердился и приказал больше никогда не впускать его в дом.      - А сеньорита рассердилась?      Пытаясь скрыть свои чувства, я ждал ответа.      - Ах, кабальеро! Не могу сказать. Женщины странные существа. Мало кому их них не нравится, когда их хвалят, особенно в стихах. Каждая из них способна проглотить сколько угодно таких похвал. Донья Эусебия Гомес, дочь одного из наших знатных вельмож, убежала с годжиро и даже вышла за него замуж. И все потому, что он пел кансионес,[13] восхвалял ее красоту и сверкающие глаза и тому подобное. О, да: в своем тщеславии все мучачас[14] одинаковы - и бедные девушки, и знатные леди.      Должен признаться, что нерыцарственные рассуждения Гаспардо причинили мне боль, вызвав мысли, которые не следовало бы иметь. Что-то более сильное, чем простое любопытство, заставило меня расспрашивать дальше.      - Я полагаю, мастер Карраско отказался от своих намерений?      - Квенсабе, сеньор?[15] Мог и отказаться. Только подумать, что он мечтал о союзе с такой знатной леди, как донья Энграсия Агуэра! Это такое же скромное желание, как если бы я захотел стать алькальдом-мэром Батанабо. Но кто может сказать, что задумал Рафаэль Карраско? У него хватит мозгов на что угодно; к тому же он хитер, как сам сатана. Не думаю, чтобы на всем побережье нашелся больший пикаро;[16] и если говорят правду, у него тайный союз с контрабандистами, работорговцами и прочими людьми того же сорта. Только на прошлой неделе его видели в обществе Эль Кокодрило.      - Эль Кокодрило! А это кто такой?      - Что? Вы не слышали об Эль Кокодрило?      - Не слышал.      - Ну, я вам расскажу. Это беглый раб - черный; когда-то принадлежал моему хозяину. Плохой раб, и дон Мариано продал его другому плантатору, соседу, а от него тот сбежал. Это было несколько лет назад; и с тех пор он стал симмарон - раб, которого не могут поймать. Думаете, он прячется? Нет, все время дает возможность его поймать. Недели не проходит, чтобы он не появился на какой-нибудь плантации, любил негритянских девушек и грабил хозяев. Несколько раз образовывали охотничьи отряды и пускали собак по его следу - лучших ищеек. Но он от всех уходит.      - Должно быть, хитрый мошенник. Но почему его зовут Эль Кокодрило?      - Отчасти потому, что у него кожа в оспинах; знаете, такая бывает у крокодилов и кайманов; к тому же он рослый и уродливый, как эти животные. Но я думаю, что он получил прозвище, потому что скрывается в сьенега,[17] где живут эти звери. Кстати, сеньор, это как раз то самое болото, в котором, как говорят, он прячется. Оно называетя Ла Запата и тянется вдоль всего берега. Хотелось бы мне увидеть этого урода. У меня самого есть кое-какие счеты с симмароном.                  * * *            Мы достигли гнездовья фламинго и, как и опасались, застали его опустевшим. Время насиживания миновало, и птицы отсутствовали; несомненно, улетели в какую-то другую часть острова, где много раковин и мелкой рыбешки. Я видел десятки их своеобразных гнезд, усеченных конусов, на которых они во время насиживания сидят или вернее стоят, расставив длинные ноги. Теперь гнезда опустели, вокруг раскиданы куски скорлупы и сброшенные во время линьки перья. Я видел многое, что могло бы меня заинтересовать, если бы был в настроении заниматься орнитологией. Но я был не в настроении. Испытанный утром страх все еще не оставлял меня; на мне лежала тень, которую я не мог стряхнуть.      Добравшись до края болота, касадор расстался со мной. Он попросил разрешения навестить знакомого, жившего поблизости. Дорогу назад я знал, и необходимости в проводнике больше не было. И мы расстались со взаимным "Хасталуего".[18] Я отъехал, и Гаспардо кликнул мне вслед: "Вакон Диос!"[19]      Не успел он скрыться из виду - его голос еще звучал у меня в ушах, - как я услышал другой звук. Вначале я решил, что это плеск волн. Но звук был мягче и равномерней. И к тому же доносился сверху.      Посмотрев вверх, я увидел, что его вызвало. Голубое небо украсили алые блестки - на вытянутых крыльях летели большие птицы. Фламинго!      Они были у меня прямо над головой на высоте в сто ярдов. Ружье у меня было заряжено дробью; я остановил лошадь, поднес ружье в плечу и выстрелил из обоих стволов прямо в середину стаи. В ответ раздался резкий крик, и фламинго полетели быстрей. Но я заметил, что одна птица отделилась от остальных и начала снижаться. Со своим опытом охотника я понял, что дробь номер один пробила тело птицы, поразив какой-то жизненно важный орган.      Я стрелял с полоски открытой земли; по одну сторону густой мангровый лес, по другую - мангровое болто. Два типа местности, которую особенно не любят кубинские плантаторы, когда думают о сбежавших рабах. Потому что в мангровом лесу беглец находит пропитание, а болото дает ему убежище, где его не могут найти.      Лес состоит из своеобразных деревьев рода ризопора; внешне они напоминают баньян; только нет большого ствола, а множество отдельных стволов диаметром в несколько дюймов, и растут они не из земли, а из своеобразных подмостков, образованных корнями, переплетенными, как в старинных стулях, и напоминающими лапы гигантских пауков. Они погружены в грязь, и между ними остаются бесчисленные проходы; по этому лабиринту коридоров и ущелий ползают крабы и существа уродливой ящеричной формы; среди других крокодилы и кайманы - оба вида гигантских рептилий являются туземными обитателями Кубы.      Фламинго упал в манграх; заметив место, я слез с седла, привязал лошадь к дереву и направился за добычей.      Оказавшись в зарослях, я принялся перебираться по корням.      Цепляясь за стебли и перепрыгивая с корня на корень, я надеялся вскоре забрать добычу. В этом я не был разочарован, хотя отыскал ее по чистой случайности. Попав в заросли, я почти тут же потерял представление, в каком направлении лежит птица. Меня вели к тому месту ее крики. Но оказалось, что это крики орла каракар а: две таких птицы ссорились над добычей, которую не они сбили. Фламинго был мертв, лежал с распростертыми крыльями, как яркая шаль, покрывавшими ветвь; а динная шея, отягощенная большими хватательными мандибулами, свисала вниз.      Я подобрал добычу и решил возвращаться по своим следам.      Следы! Их не было.      Через пять минут я бродил в лабиринте, заблудившись так же безнадежно, как королевская любовница, которая, пробираясь к Розамунде, потеряла шелковую нить.[20]      Вначале я не вполне сознавал всю серьезность ситуации. Но вскоре остановился с тяжестью на сердце, какая бывает у всякого, кто понимает, что заблудился - и не на обычном шоссе или среди полей пшеницы, а в тени бездорожного леса или посредине бесконечных прерий.      Страх охватил меня, и я принялся громко кричать, так что спугнул каракарас. Ответа не было, только птицы продолжали кричать, и их крики, разносясь над болотом, напоминали вопли маньяков. Казалось, они смеются надо мной!      Отчаяние охватило меня. Я предпринимал множество усилий, чтобы добраться до прочной поверхности - сначала шел в одном направлении, потом в другом; как ленивец, перебирался с ветки на ветку и от корня к корню. Наконец я оказался на месте, где видна была сорванная кора. Присмотревшись, я убедился, что сорвал ее сам своими сапогами. Я вернулся по собственным следам!      Несколько часов бродил я по манграм; наконец усиливающаяся темнота под листвой предупредила меня, что приближается ночь.      И тут мое внимание привлек какой-то темный предмет. Я двинулся в ту сторону. Подобравшись ближе, я разглядел нечто вроде навеса на подпорках. Очевидно, это не игра природы, но работа человеческих рук. Подойдя еще ближе, я увидел платформу на столбах из бамбука, вбитых среди корней мангров; наверху - крыша из листьев, широких листьев банана. С трех сторон платформа окружена плетеной стеной; четвертая сторона открыта, давая доступ внутрь.      Поднявшись на платформу, я обнаружил множество предметов, свидетельствующих о том, что тут живет человек, хотя самого обитателя нет дома. Между двумя столбами подвешен гамак; есть и бамбуковая кровать. С потолка свисают нитки чилийского перца, лук, связки красного подорожника; в углу корзина со сладким картофелем, и еще одна - с апельсинами, манго, черимойей, авокадо и разными другими фруктами - рог изобилия тропиков.      Снаружи с ветки свисала тушка большой ящерицы игуана, со снятой шкурой, освежеванная и готовая к насаживанию на вертел. О том, что ее можно поджарить, свидетельствовали угли на подушке из грязи в центре платформы.      Мне не нужно было строить догадки, что все это значит. Увидев эту так странно сооруженную хижину, я сразу понял, что это убежище беглого раба - дом преследуемого маруна.      И кем может быть обитатель хижины, кроме ужасного Кокодрило? Я был так уверен в этом, словно увидел человека с оспинками у очага и был приглашен воспользоваться его гостеприимством.      Вспомнив описание Гаспардо, я решил, что не хочу заводить такое знакомство. При данных обстоятельствах свидание с ним может кончиться совсем не дружественно.      Посматривая на висящую ящерицу - она так напоминала повешеннего человека с содранной кожей, - я решил ни на мгновение не задерживаться в убежище беглого раба.      Теперь у меня появилась надежда добраться до берега. Потому что, хоть день почти закончился, в тусклых сумерках я различил нечто напоминающее тропу между пучками корней. Белые пятна свидетельствовали о коре, содранной жесткими ороговевшими подошвами негра.      Я двинулся по этой тропе и прошел несколько сотен ярдов. Но тут спустилась ночь, черная, как смола, и я больше не видел никаких следов. Идти дальше означало только снова заблудиться - и, может, лишиться последней возможности на спасение. Опасаясь этого, я решил отказаться от дальнейших попыток и провести ночь в манграх, дожидаясь утра.      Чтобы устроиться поудобней, насколько позволяют обстоятельства, я выбрал место, где корни переплелись особенно плотно, и лег на это подобие решетки. Но прежде чем попытаться уснуть, предпринял дополнительную предосторожность, привязавшись поясом к ветке. Иначе я мог бы упасть в грязь и предоставить кайманам полуночную закуску.      Положение было неудобное - не говоря уже о мириадах москитов, безжалостно жаливших меня. В манграх эти надоедливые насекомые свирепствуют особенно сильно.      Но я очень устал от долгих часов карабканья по корням, от тревоги, которая не покидала меня весь день, и потому наконец заснул беспокойным сном.      Впоследствии я не мог сказать, сколько проспал. Наверно, около часа. Меня мучили страшные видения. Я видел своего хозяина дона Мариано Агуэру и его сестру, теперь почти мою невесту; она была подобна ангелу, со светящимся нимбом вокруг головы, но лицо у нее было печальное и измученное. Рядом с ней стояли два дьявола: один роскошно одетый, похожий на Люцифера; другой, рослый и черный, что-то вроде Вулкана, с кожей, обожженной искрами в кузнице Тартара. Конечно, первый был подсказан внешностью годжиро, а второй - описанием "Эль Кокодрило", данным Гаспардо. Это были главные демоны; вокруг толпилось множество их помощников. Казалось, девушке угрожает страшная опасность. Я слышал, как она кричит, зовет меня на помощь.      И чувствовал, что не могу ей помочь. Я связан по рукам и ногам и не могу пошевельнуться. Тем не менее я попытался вырваться; и это, наряду с продолжающимися криками, разбудило меня.      Проснувшись, я вспомнил, что действительно связан - привязан поясом к ветке. Это не мое воображение; не воображение и крики, только их издает не Энграсия Агуэра, а птица куа - разновидность выпи, населяющая болота Кубы.      Вырвавшись из своего ужасного сна, но не избавившись от его тяжелого впечатления, я лежал и прислушивался. Крики ночной птицы чем-то отличались от обычных.      Скоро она закричала снова - это явно был сигнал тревоги!      Но я больше ее не слушал. Мое внимание привлекли другие звуки, полные смысла, - несомненно, человеческие голоса! Послышался скрип и шорох раздвигаемых веток.      "Возвращается в свое логово Эль Кокодрило в сопровождении сообщника!" Такова была моя догадка.      Тем временем взошла луна, освещая разрывы в манграх. Один из таких разрывов был близок ко мне; я отвязал пояс и сел. И увидел при свете луны две темные фигуры. Фигуры человеческие, хотя заняты дьявольским делом. Было очевидно, что они делают что-то жуткое.      Перебираясь через корни, они вдвоем тащили какой-то сверток. Продолговатой формы - что-то вроде гроба или человеческого тела; скорее последнее.      "Крокодил тащит в логово добычу. Она слишком тяжела, и ему потребовалась помощь сообщника. Или слишком хрупка, и он боится ее сломать".      Так я рассуждал. Они прошли в десяти шагах от того места, где я сидел. На мгновение лунный свет упал им на лица, и я ясно их разглядел. Это было достаточно, чтобы я подумал, словно продолжаю спать и видеть сон! Именно эти лица я видел в так меня встревожившей фантасмагории - лица двух главных демонов!      Увлеченный зрелищем их лиц, я ни на что иное не обращал внимания, пока они почти не скрылись из виду. И только тогда, посмотрев на их ношу, почувствовал, как у меня вдвое быстрее забилось сердце, а кровь похолодела в жилах. Внизу тащилось что-то белое. Похоже на светлую шаль или полу женской юбки.      Они несут женщину? И если так, то жива ли она? Или это труп, закутанный в белый саван?      Меня охватило стремление пойти за ними и проследить. Это было не простое любопытство. Вспоминая сцены своего сна, я испытывал совсем иное чувство. Неужели здесь участвует и третий персонаж моего бреда ... неужели это она... Энграсия Агуэра?..      Нет - нет! Такое предположение нелепо, слишком невероятно. Не будь я в таком возбужденном состоянии, оно бы мне и в голову не пришло.      Я вернулся к прежнему предположению: что вижу сцену грабежа, и грабители намерены спрятать свою добычу. Или это контрабанда. Судя по рассказу Гаспардо о годжиро, последнее более вероятно.      Подумав, я решил предоставить грабителей самим себе - по крайней мере на эту ночь. Я случайно отыскал их убежище. Если дом обокрали, я буду знать, где искать украденное, и смогу предпринять шаги, чтобы вернуть его.      Ярко светила луна, и я решил, что сумею отыскать дорогу в мангровом болоте. Тем более что приметил, с какого направления шли эти двое. А они явно шли со стороны суши.      Я уже собирался отыскивать их следы, когда появилось нечто иное, обещавшее лучше помочь мне.      Посмотрев вверх, я увидел на горизонте светлое пятно. Не луна и не звезды. Красновато-желтое зарево, похожее на пожар!      Но пожар в центре мангров вряд ли возможен; тем более на море за ними. Очевидно, огонь на суше.      Решив руководствоваться этим свечением, я снова пошел. И вскоре оказался на краю мангровых зарослей, спрыгнул с перплетения корней и оказался на прочной поверхности.      Осмотревшись, я понял, что нахожусь на том самом месте, где выстрелил во фламинго. Поблизости дерево, к которому я привязал лошадь; войдя в его тень, я увидел лошадь на том месте, где ее оставил; как и я, она сильно страдала от укусов москитов.      Негромкое фырканье свидетельствовало о том, что она рада моему появлению.      Отвязав узду от ветки и перебросив поводья через шею лошади, я сел в седло. Теперь я хорошо знал дорогу и при яркоом свете луны не мог заблудиться.      Меньше чем через двадцать минут я въехал в ворота плантации и направился к дому.      Нет, не к дому. Дома не было; устояла только одна стена, крыша пылала, и искры вздымались к небу!      Посмотрев вдоль двойной аллеи пальм, я увидел, что дальний ее конец ярко освещен - освещен красным пламенем пожара!      Мне не нужно было говорить, что дом подожгли. Инстинктивно я это знал и опасался больших несчастий. Сердце мое тоже вспыхнуло, я ударил бока лошади шпорами и поскакал.      Подъезжая, я увидел множество людей; мужчин и женщин; их темные фигуры силуэтами виднелись на фоне огня. Я слышал их крики и восклицания - все тона ужаса и отчаяния.      Еще через мгновение я оказался в их середине и принялся всматриваться в лица в поисках двух белых - хозяина горящего поместья и его хозяйки.      Но белых лиц не было - только черные, коричневые, желтые. Рабы и работники плантации.      Подбежал человек и схватил повод моей лошади. При свете пожара я узнал Гаспардо. Не дожидаясь, что он скажет, я спросил:      - Где они - дон Мариано, донья Энграсия?      - Исчезли, оба исчезли! О, сеньор, разве это не печально?      - Исчезли? Куда? Пожар! Что все это значит? Рассказывай. Побыстрее!      - Ради Бога, кабальеро! Не могу. Сам не знаю. Я вернулся домой полчаса назад. И увидел то же, что и вы; только огонь был не такой большой. Мы пытались его погасить, но не смогли: старый дом весь сгорел.      - Кто это сделал? - машинально спросил я. Что-то говорило мне, что я уже знаю.      - Люди говорят, что из Батанабо приходили солдаты - арестовать хозяина, потому что он один из патриотов. Ему повезло, что он отсутствовал. Им пришлось убираться без него. Но потом, когда наступила ночь, пришли другие, совсем не солдаты, но люди в масках. Они увели синьориту и подожгли касагранде. С тех пор он горит; а она - побресита![21] Никто не знает, куда ее увели и что с нею сделают.      Первое я знал; второе - нет, хотя меня томили ужасные предчувствия. Теперь я не сомневался, что грабители, которых я видел, несли Энграсию Агуэра.      Жива ли она? Или они ее убили, и я видел ее труп?      - О Боже! Боже! - с болью простонал я, чувствуя, как страх охватывает мне душу.      - Гаспардо! Ты храбрый человек! Ты ведь рискнешь жизнью, чтобы освободить нинью?[22]      - Десять раз! Скажите только как. Испытайте меня, сеньор, и вы увидите.      - Бери ружье и лошадь.      - Все здесь.      Он указал на лошадь, стоявшую у ограды.      - Садись верхом и следуй за мной! Не теряй ни мгновения!      Касадор прыгнул в седло. Я не слезал со своего; и мы поехали, оставив красное пламя позади.      Мы направились прямо к болоту Ла Запата.      Менее чем через двадцать минут были на его краю.      Спешившись, мы привязали лошадей к тому самому дереву, у которого моя лошадь провела день и вечер. Завязали им пасти, чтобы они не заржали. Наше дело требовало осторожности, тишины и вкрадчивой поступи тигров.      По пути я рассказал Гаспардо, что со мной произошло, и сообщил свой план действий; он его одобрил.      Мы собирались ступить в схватку с двумя людьми, не менее сильными, чем мы сами; освободить пленницу, которую они не отдадут без борьбы. Борьба будет не на жизнь, а насмерть, рукопашная и поневоле отчаянная. Мой спутник понимал это, но не дрогнул. Он был храбрец и настроен не менее решительно, чем я.      Я не сомневался в нем и не думал, что он дрогнет или предаст меня.      Опасался я только того, что не встречусь с врагом лицом к лицу. Смогу ли я вернуться к убежищу беглого раба? Этот вопрос больше всего меня тревожил; но теперь рядом со мной касадор, и я беспокоился меньше. Выслушав мой рассказ, он сказал, что найдет дорогу. Говорил он так, словно знаком с ней. В своих блужданиях по манграм я приметил дерево выше остальных - оно само не мангрвое, но растет среди мангров. Оно недалеко от убежища беглого раба. Я особо отметил его, испытывая смутное ощущение, что впоследствии мне оно пригодится, если понадобится ориентир. Потребность эта возникла быстрее, чем я ожидал.      - Я хорошо знаю это дерево, - сказал охотник. - Это махагуя, она выросла из семечка, которое уронила птица в манграх. Помню, я как-то застрелил на нем птицу - большого орла гарпию, который сидел на его ветке. Это было много лет назад, но я могу прямо пройти к тому месту. Но это неважно; я и без дерева могу найти тропу, о которой вы говорили. Там где человек ступал на корни, я всегда сумею найти его след, уж поверьте мне. Найду даже ночью. Не бойтесь, кабальеро! Идемте и покажите мне место, где вы вышли из болота.      Как только я вывел его на след, он пошел впереди, а я - за ним.      Мы прошли около трехсот ярдов, когда, несмотря на удивительное мастерство касадора, вынуждены были остановиться. Луна неожиданно зашла за облако, и царапины на коре стали не видны. Задержка выводила меня из себя. Каждое мгновение может привести к ужасным последствиям. В воображении я видел картины из своего сна, когда Энграсия пыталась вырваться из грязных объятий дьяволов! О! Если бы она закричала! Я услышал бы, и ее крики привели бы меня туда, куда ее утащили.      Мы прислушивались, но не слышали ни звука человеческих голосов - только шумы ночи, какие можно услышать в мангровых болотах. Ужасные звуки: стоны больших южных сов, вопли птицы куа, кваканье гигантских лягушек и рев аллигаторов. Все это соответствовало нашей ситуации и, казалось, насмехается над нами. Я был в отчаянии; мне казалось, что, несмотря на все наши усилия, мы потерпим поражение и вынуждены будем вернуться, не освободив пленницу. И из какого плена! Слишком страшно, чтобы думать об этом.      Я повернулся к спутнику, надеясь, что он как-то подбодрит меня. Но нет! Он только прошептал:      - Ничего не поделаешь, кабальеро! Надо ждать, пока не пройдет это облако. Если попытаемся пойти... Ха! Что это - вон там? Свет? Каррамба! Надеюсь, это не Фарролди Диабло!      Я посмотрел туда, куда он указывал. И действительно, сквозь ветви деревьев виднелся свет. Но судя по красному оттенку, я видел, что он исходит от настоящего огня, а не от блуждающих огоньков, которые Гаспардо назвал "лампой дьявола".      Посмотрев на огонь, мы убедились в его подлинности; и как только это стало нам ясно, двинулись к нему.      Подходили неслышно и оказались в двенадцати шагах от места; тут мы остановились, чтобы осмотреться - перевести дыхание перед последним броском. К этому времени мы все поняли и знали, что перед нами.      Это был навес беглого раба.      Мы подошли к нему с открытой стороны и смогли видеть все внутри.      В очаге горел недавно разожженный огонь; рядом сидел сам Эль Кокодрило. Он держал в руках игуану, собираясь насадить ее на прут. Очевидно, ящерица должна была стать главным блюдом ужина.      На бамбуковой кровати сидели двое: один распрямившись, другой согнувшись. Прямо сидел годжиро, согнувшись - Энграсия Агуэра. Я видел ее растрепанные волосы и разорванное платье. Видел и ее печальное лицо - бледные щеки, побелевшие губы, глаза, полные слез!      С трудом я сдерживался, чтобы не броситься вперед и не освободить ее.      Меня удержало благоразумие - интуитивное ощущение, что пока девушке ничего не грозит, но опасность вернется, если я буду действовать слишком поспешно.      Мы были еще в нескольких шагах от платформы, на которой разыгрывался последний акт драмы, и за один прыжок туда не добраться. Нужно подобраться поближе, прежде чем наступит развязка.      Мы подбирались, беззвучно переступая с корня на корень, Гаспардо держался рядом соо мной. Двигались мы неслышно, как оцелоты, выслеживающие добычу. И тут я услышал:      - Итак, прекрасная леди! Что вы теперь думаете? Ага! Донья Энграсия Гуэра! Вы теперь в моей власти и в ней и останетесь - как кайман держит свою добычу, когда сомкнул челюсти. Сегодня мы с вами будем спать на одной кровати!      - Нет! - воскликнул я, вскакивая на платформу, не в силах больше сдерживаться.      Схватив негодяя за горло - Гаспардо одновременно проделал то же самое с беглым рабом, - я продолжал:      - Сдавайтесь, Рафаэль Карраско! Если будете сопротивляться, эта кровать сегодня же, сейчас же превратится в место вашей смерти!      Никогда в жизни не был я так удивлен результатом своей речи. Это следствие было скорее нелепым, чем трагичным, - как фарс, следующий за мелодрамой. Предвидя отчаянное сопротивление со стороны свирепого раба и веселого годжиро, я едва не рассмеялся, когда они оба упали на колени и жалобно взмолились о милосердии.      Я предоставил их обоих касадору, который связал их по рукам и ногам. Ни один не пытался сопротивляться.      Повернувшись, я обнял освобожденную пленницу.      Она прижалась к моей груди, я чувствовал, как бьется ее сердце, и знал, что она в безопасности; губы наши встретились, и она получила первый поцелуй любви.                  * * *            Обоих преступников мы оставили на платформе, надежно связанных и ожидающих отправки на суд.      Потом, вернувшись по путанице корней - с Энграсией обращались гораздо нежней, чем на пути вперед, - мы добрались до суши и сели на лошадей. Девушка сидела в моем седле вместе со мной.      Мы быстро вернулись на плантацию, но не остались там. Касагранде все еще пылала. Только что рухнула крыша, обгорелые балки падали одна за другой. Оставаться дольше означало только увидеть дымящиеся руины.      Мы задержались, чтобы бросить последний взгляд на сцену опустошения. Потом повернули лошадей и поехали в Батабано.      На следующее утро первый же поезд каминоде хиерро повез нас через остров в Гавану; и еще до завтрака моя новия[23] была в безопасности в доме своей тетушки. Я тоже воспользовался ее гостеприимством.                  * * *            Прежде чем опустить занавес над этой маленькой драмой из кубинской жизни, необходимо рассказать, что стало впоследствии с ее персонажами.      Вначале расскажем о преступниках. Они оставались связанными и дождались нашего возвращения. Их перевезли с платформы в прочную тюрьму - калабозо Батабано - затем их судили и приговорили к смерти. Вернули в темницу, потом снова вывели и казнили при помощи гароты.      Судьба честных персонажей остается неопределенной. "Необразованная креольская девушка" все еще девушка и живет под защитой своей тиа, в небольшом доме в пригороде Гаваны. А ее брат - генерал в армии Сеспедеса; храбрый Гаспардо рядом с ним, оба сражаются за свободу и "Куба либре".      Да пошлет им победу Бог!            Примечания            1            Свободная Куба, исп. - Прим. перев.            2            Хижина из дерева, исп. - Прим. перев.            3            С большим удовольствием, исп. - Прим. перев.            4            Двухколесный экипаж, распространенный в прошлом веке на Кубе; кучер сидит верхом на лошади. - Прим. перев.            5            Тетка, исп. - Прим. перев.            6            Железная дорога, исп. - Прим. перев.            7            Светлячки, исп. - Прим. перев.            8            Кофейная плантация, исп. - Прим. перев.            9            Энграсия, вы меня любите? - Люблю. Исп. - Прим. перев.            10            Город в Сицилии, в древности славившийся своим медом. - Прим. перев.            11            До свидания. До вечера, исп. - Прим. перев.            12            Охотник, исп. - Прим. перев.            13            Песни, исп. - Прим. перев.            14            Девушки, исп. - Прим. перев.            15            Кто знает, сеньор? Исп. - Прим. перев.            16            Моженник, исп. - Прим. перев.            17            Трясина, исп. - Прим. перев.            18            До свидания, исп. - Прим. перев.            19            Да хранит вас Господь! Исп. - Прим. перев.            20            Прекрасная Розамунда, фаворитка английского короля Гениха II. По легенде, король заключил ее в дом, куда можно было пройти только через сад-лабиринт. Элеанора Аквитанская проникла туда, используя клубок ниток, и отравила соперницу. - Прим. перев.            21            Бедняжка, исп. - Прим. перев.            22            Хозяйку, исп. - Прим. перев.            23            Невеста, исп. - Прим. перев.