Карен Симонян            До свидания, Натанаел!            Перевод Р. Кафриэлянц                  Новую книгу известного армянского прозаика Карэна Симоняна составили три повести.      Из будничных дел, забот, событий и настроений, описанных в повестях "Сицилианская защита" и "До свидания, Натанаел!", складывается представление о нашем современнике, любящем труд, семью, землю, осознающем свой долг перед собой, обществом и временем.      За фантастическим сюжетом третьей повести "Аптекарь Нерсес Мажан" скрывается обеспокоенность автора нравственной деградацией личности, тревога за будущее нашей планеты. Современный человек должен сберечь Землю, ее бесценные богатства во имя себя и своих потомков - эта мысль придает повести остросовременное звучание.                  ГЛАВА ПЕРВАЯ            Буря на море. Похищение.            Если бы наши герои и вправду оказались на необитаемой земле, то, возможно, не было бы получено никакого письма и история наша, так и не начавшись, закончилась бы.      Прохожу мимо колодца, огибаю цветочные клумбы напротив балкона, перескакиваю через узкие грядки с луком, с перцем и кресс-салатом и вступаю в чащу яблоневых и сливовых деревьев, мало чем отличающихся от джунглей: нет только лиан. Пересекаю ручей. Он сейчас безводный, и потому нет в нем ни головастиков, ни лягушек. Потом? Потом - иду еще и еще и наконец дохожу до деревянного штакетника, который ограждает все мое царство - наш сад.      Самое старое дерево в саду - тутовое. Ему, может, лет сто или двести. А ствол такой толстый, что уже невесть когда разорвало сковывающую его морщинистую, коричневую кору. Между корой и стволом тысяча щелей. Населяют их разные насекомые: жуки, муравьи, - которые начинают беспокойную жизнь с рассвета, а замирают только к закату.      Еще в прошлом году я устроил на этом тутовом дереве нечто вроде площадки, очень высоко от земли. Однако когда я вскарабкиваюсь наверх и усаживаюсь на площадке, оказывается, что синее-синее небо все-таки слишком далеко.      Но тем не менее, как только я усядусь на своей площадке, мир вдруг меняется. Конечно, не сразу, а постепенно. Тутовое дерево перестает быть тутовым деревом, а площадка становится... кораблем. И обыкновенный ветер переходит в бурю, а зеленая-зеленая листва, честное слово, вдруг возьмет и обернется морем. Нет, океаном! Самым настоящим!      Не верите? Что ж, моя история для тех мальчиков и девочек, которые тоже хоть раз видели, да-да, своими глазами видели музыку и слышали песню красок, как это было со мной еще осенью прошлого года, когда я сидел на площадке на тутовом дереве...      - Право руля!      Видите, как мой корабль медленно, очень медленно поворачивается направо, раскалывая вставший на дыбы вал.      - Убрать паруса с фок-мачты!      Отдавая эту команду, надо обязательно ухватиться одной рукой за перила. Другой я обычно натягиваю край брезентового шлема на лицо, чтобы защититься от бешеных ударов водяных струй.      Вот корабль накренился набок. Волны с силой ударяются о борт, затем разбиваются, как стекло, и брызги струями стекают по палубе.      Сквозь облако водяной пыли я не вижу, как ловкие и быстрые матросы убирают паруса. Матросов этих я нанял в Гонолулу: бедняги, они долгое время были безработными и потому сразу, даже не спросив, сколько платить им буду, согласились перейти служить на моем корабле...      После того как убрали паруса, корабль перестал переваливаться с борта на борт в морской пучине. Но в следующее мгновение обрушившийся вал, как соломинку, переломил фок-мачту.      - Черт подери! - взорвался я и с досады съел сливу, а косточку швырнул во взбешенное море.      - Зачем в море бросаешь? - крикнул стоявший неподалеку от меня помощник капитана, еле удерживавший равновесие на скользкой палубе.-Оно еще больше разбушуется!      - Пустое говоришь, - равнодушно бросил я и скомандовал: - Лево руля! Так держать!.. И запомни, что я скажу: моря бояться не надо. Будь уверен, буря на рассвете стихнет. А через несколько дней мы уже будем на месте.      Океан вдруг угомонился. Еще всего одна волна обрушилась на палубу, омыла густой струей наши ноги и увильнула. Но спокойствие было, конечно, временным.      - Внимание! - сказал я.- Сейчас все начнется с новой силой. Убрать паруса! Штурман, так держать!..      - А клад мы обязательно найдем? - спросил мой помощник. Он уже не раз задавал этот вопрос, и всегда в самый неудачный момент. Я отвечал ему утвердительно, и он приободрился.      Но сейчас, когда путешествие наше приближалось к концу, кто бы ни был на моем месте, рассердился бы и сказал правду. Я рассердился и съел одну сливу.      - Нам предстоит произвести раскопки, - проговорил я и швырнул косточку в море.      - Раскопки?      Я сжую свой брезентовый шлем, не запив ни глоточком джина, если помощник мой не впервые в жизни слышит это слово. Откровенно говоря, этот невежественный человек, который даже во сне жует табак, не понравился мне с самого начала. Но я вынужден был нанять его в Танжере, так как мой настоящий, преданный мне помощник страдал тропической лихорадкой и в Марселе пришлось списать его на берег и отправить в Лусашен.      - Будем рыть землю, - терпеливо объяснил я.      Капитан, конечно, может и рассердиться, но без особой на то причины, да и вообще он не должен допускать грубость в обращении с экипажем.      - Рыть, чтобы найти клад?      - Да, да! Клад! Но не такой, как воображаешь себе ты или эти несносные пираты, Леонардо Серобо и Иезуит Kapov- сказал я и, заметив испуганный взгляд помощника, вдруг вспомнил, что имена эти, когда вокруг бушует море, вслух произносить не следует, не то недолго и до беды.- Каррамба!.. Может, могилы раскопаем или древний город, погребенный под вековыми слоями земной толщи, или...      - И стоило из-за этого в такое время года выходить в море!-разочарованно сказал помощник.- В Танжере ты сказал, что нам предстоит разыскать клад.      - Может, мы и найдем что-нибудь стоящее...      - Потрошить могилы, беспокоить тысячелетний прах покойников!.. Пустое дело. Пожалел бы потраченных на это путешествие денег! Только зря разоришься.      - И разорюсь, потом поправлю дела. Стану воском торговать, - невозмутимо ответил я.      - Что?! - удивился мой помощник и стал с еще большим усердием жевать табак. Трудно сказать - от волнения или от злости.      - Большое дело требует больших жертв! -добавил я.      Именно в этот миг утихшая было буря взорвалась с новой силой. Мрак сгустился. Звезды исчезли. Палубу еле освещал тусклый свет фонаря, подвешенного к корме.      - Проклятая буря! - обозлился я, съел еще одну сливу и привычно кинул косточку в море.      - Капитан! Капитан!..- взмолился кто-то замирающим голосом.      Я вздрогнул. Похоже, голос доносился с берега. Неужто суша близко! Это, наверное, она! Пираты похитили!      Небось заметила свет фонаря и вот зовет на помощь. Надо спасать ее любой ценой.      Я уже хотел приказать штурману, чтоб повернул корабль, как вдруг снова послышалось:      - Капитан! Ты чего это кидаешься косточками?      Я перекинулся через перила и посмотрел вниз. Голос звучал совсем рядом.      И представляете, буря тотчас прекратилась. Ни единой волны. Море как зеркало, словно бы вовсе не бушевало.      B соседнем дворе, в кустах смородины, у самой ограды, я увидел ее.      - Это ты звала?      - Да, капитан,- ответила она.      - Чего еще придумала? Я никакой не капитан.      - Не капитан. А сам все кричал: "Лево руля, лево руля!" - Онa и голос подладила под мой, да так здорово, что я даже растерялся.      - Да это я просто так... Сам с собой говорил,- сказал я, смутившись.      - Я тоже иногда, говорю сама с собой, - пожав плечами, согласилась девочка.- Ну, а косточками сливовыми зачем в меня кидался?      - Я вовсе и не в тебя кидался. В море бросал... Смородина поспела?      - В море? - Она хмыкнула.- Поспела смородина. Хочешь? Я набрала самых крупных.      - Хочу,- сказал я.- Только мне не дотянуться до тебя.      - Так спустись с дерева.      - Сейчас...      Запас яблок и слив я посовал за пазуху и скользнул вниз по тутовнику.      - Прыгай! - скомандовала она, отходя в сторону.      Я повис на нижней толстой ветке, хорошенько раскачался и... приземлился в соседнем дворе.      - Ну, здравствуй.      - Здравствуй, капитан.      - Тебя что, пираты похитили?      - Да, но как увидели корабль, бросили меня и убежали.- Она засмеялась и протянула полную тарелку ягод: - Ешь.      - А ты любишь сливы?      - Люблю.      - А яблоки?      - Люблю тоже.      - Угощайся, - сказал я, вынимая из-за пазухи и яблоки и сливы.      - Спасибо, капитан. Надеюсь, ты не рассердился на меня?      - За что?      - За то, что помешала. А здорово пираты тебя испугались.      - Меня все боятся, - согласился я. Разговор начинал мне нравиться.-То есть почти все... Есть только два пирата, которые...      - Страшные?      - Очень.      - А ты куда путь держал?      - Далеко... В Мексику!      - Очень далеко,- согласилась она.      - Я должен произвести там раскопки. В Мексике много городов времен расцвета ацтеков и майя, погребенных в глубинах земли. Их еще надо искать!..      - Любишь путешествовать?      - Да, очень. Если хочешь, в следующий раз возьму тебя с собой. Может, нам удастся найти башню Монтесумы.      - Какое вкусное яблоко! - сказала она и прищурила глаз.- У нас в саду растут осенние сорта яблок, они еще не созрели и потому пока очень кислые.      - Ты приезжая? - спросил я.      - Обязательно отправлюсь с тобой путешествовать, - сказала она, не ответив на мой вопрос.-Волосы ты нарочно растрепал?      - Э-э! - махнул я рукой.-Просто неохота причесываться. А ты надолго приехала?      - Папа будет работать здесь у вас в селе, в больнице.      - В каком еще селе?..      - Отец тоже говорит, что это город, но мы с мамой так не считаем. Мама и ехать-то сюда не хотела. С трудом согласилась.      - Все мамы такие, - сказал я, а про себя подумал: "Никакое у нас не село. Даже в газетах писали, чтo Лусашен уже город. А дед Бархудар, как узнал, что живет теперь в городе, в тот же день, сидя у ворот своего дома, сказал: "Семьдесят лет был крестьянином и в один день вдруг стал горожанином, вот!"-Лусашен - город, - упорно проговорил я.      - Пусть город,- согласилась она.      - Значит, теперь здесь будете жить?      - Поживем пока.-Она умолкла, потом торопливо прибавила; - Когда ты в следующий раз собираешься в путешествие?      - Трудно сказать. У меня ведь все не по моей воле получается, а так... Вдруг вздумается, и отправлюсь.      - А корабль твой небось утонул!      - Наверное,- пожал я плечами.-А жаль, хорошее было судно.      - Зато ты теперь оказался на необитаемой земле! И меня спас от разбойников! С нами могут произойти удивительные приключения в этих незнакомых местах! Мы даже погибнуть с тобой можем.      - Не погибнем,- сказал я.- Придет другой корабль и подберет нас. Сейчас люди не пропадают.      - Меня зовут Нвард, - сказала она. - А тебя?      - Тигран.      - Ты спешишь? Тебе надо в разведку?      - Мне? Почвму?      - Но мы ведь не знаем, где очутились? Может, тут поблизости есть люди?      - Здорово ты придумываешь! -удивился я.- С тобой интересно.      - Тигран! - послышалось с улицы.      - Тебя зовут! - забеспокоилась Нвард.- Значит, поблизости действительно есть люди.      - Давид.- Это Рыжий Давид,-сказал я шепотом.-Адъютант вождя пиратов. Интересно, откуда он узнал, что я здесь?      - Странный ты! Сам же говоришь, что он пират. А пираты все знают! Тебе страшно? Боишься?      - Немного.      - Ти-гра-ан! - снова позвал Рыжий Давид.      - Пойти спросить, что ему надо? - предложила Нвард.      - Сам пойду.      Я подбежал к ограде и крикнул: - Чего тебе?      - Выйди! У меня для тебя письмо.      - Бросай, кинь его,- сказал я.-Некогда мне выходить.      Рыжий Давид что-то проворчал, а через минуту к ногам моим упал камень, завернутый в бумажку.      - Ответа не надо, - проговорил Рыжий. - У меня тоже нет времени ждать.      Я расправил бумажку и подошел к Нвард.      - Что это? - спросила она.      - Письмо.      - От пиратов?      - Наверное.      Я стал вслух разбирать написанные красным карандашом каракули:      - "Отверженный! Мы и видеть тебя не хотим. И стоит тебе попасться нам в руки, останутся от тебя только рожки да ножки. Но так как ты без нас соскучился, то сегодня в девять вечера мы готовы принять тебя. Встретимся на том же месте".      - А что дальше? - спросила Нвард.      - Ничего. Подпись. Пиратская подпись.      - Письмо тебе адресовано?      - Конечно!      - Откуда это известно? Ведь имя твое здесь не написано?      - Они называют меня Отверженным.      - Как интересно! - всплеснула руками Нвард. - Я уже говорила, что начнутся всякие приключения! Вот, уже. Ты, конечно, обязательно пойдешь?      - А если в плен возьмут?      - Я спасу тебя! - пообещала Нвард. - Даже обязательно пусть возьмут в плен, пусть мучают, пытают.. Это интересно.      - Кому как... Да и вовсе я по ним не соскучился. С чего они взяли?      - Конечно, не соскучился. Разве можно соскучиться по пиратам? Но иначе письмо было бы совсем неинтересным. Итак, ты обязательно пойдешь к ним!      - Если тебе так хочется, пойду, - пообещал я, и Нвард, конечно, очень обрадовалась, что я слушаюсь ее.      Откуда ей было знать, что я и без того должен был пойти, что иного выхода у меня не было.            ГЛАВА ВТОРАЯ            Недостроенная баня, или Разоренный замок.            Тигран невольно оказывается на тайном сборище пиратов.      Доверительная беседа о пытках.      Вынимая из колодца опущенный туда в сетке арбуз, я вдруг сообразил, что напеваю себе под нос. Выходит, я настолько обрадован, что даже ничего не замечаю? А пою я всегда только в том случае, если весел: уж это я точно знаю.      Арбуз мы опускаем в колодец, чтобы стал холодным.      Папа утверждает, что в холодильнике арбуз теряет вкус и цвет, а в колодце нет. Наверное, он прав.      Обедаем мы, как правило, поздно вечером, когда отец, уставший и часто в очень плохом настроении, возвращается наконец с работы.      - Если и завтра не будет машин, все испортится, половина абрикосов сгниет,- говорит он, медленно жуя кусочек мяса.      - Будут, - успокаивает его мама, - обязательно будут. Постарайся поспать. Тебе надо отдохнуть. И не кури одну за другой!      - А если не будут...      И так весь обед. И почти каждый день. Каждый год.      Едва начинается сбор урожая.      ...Уже стемнело, по всему видно - начало десятого. Но я не тороплюсь, потому что в другие разы Леонардо Серобо и Иезуит Каро заставляли довольно, долго ждать себя. Пусть теперь сами потомятся.      Отец, встав из-за стола, вышел посмотреть, как там ульи. Я глянул на часы - пора!      В темноте улицы словно бы прочерчиваются пунктиром, точно таким, какие любит чертить на черной доске наш учитель геометрии. Это, наверное, оттого так кажется, что скупой желтый свет у фонарных столбов, которые стоят на расстоянии, двадцати - тридцати метров друг от друга, освещает всего ничего, и получается немного света - потом тьма, немного света - потом тьма. Настоящий пунктир.      В радиусе света обычно останавливаются прохожие - поговорлть друг с другом, а там, где темно, на скамеечках усаживаются любители вечерних бесед, и старые и малые.      Когда-то я очень любил пристроиться к старикам и слушать длинные-предлинные сказки о темных и светлых мирах, о глупых царях, о красавицах, похищенных дэвами. Сказачники и сами были похожи на героев своих сказаний: в папахах, с пушистыми длинными усами. Рассказывали они монотонно, чуть осипшими голосами, и очень сердились, если кто-то из слушателей вдруг почему-то, не досидев до конца, вставал и уходил.      Потом, когда я узнал, что на свете есть книги и в них написаны часто более интересные вещи, чем сказки, я больше не просиживал со стариками в папахах до позднего вечера...      Еще издали, завидев людей у дома Бархудара, я замедлил шаги и попытался пройти незамеченным, но не тут-то было.      - Это же Тигран! - вскричал кто-то из сидевших на скамейке.      - Пусть себе идет. Пусть читает свои книги, - с деланным равнодушием сказал дед Бархудар и добавил: - А эту сказку я еще никому не рассказывал...      Пропустив мимо ушей зазывное заявление старика, я дошел до конца улицы и повернул направо.      Вдали завиднелись очертания недостроенного здания бани. Строить его начали давно, очень давно... Стены стоят, а крыши и до сих пор нет. Отец рассказывал, что коекто жаловался в райцентр: председатель, мол, напрасно разбазаривает деньги, строит никому не нужную баню, Лусашен, мол, тысячи лет обходился без бани. Ну, а из райцентра, понятное дело, распорядились прекратить строительство и сняли с работы председателя. Потом объявили, что Лусашен уже город, настоящий город, но достраивать баню так никто и не хочет.      Всякий раз, когда я вечерами оказываюсь в этих краях, недостроенная баня представляется мне разоренным средневековым замком. И еще мне представляется, что разорили его Леонардо Серобо и Иезуит Каро, вначале ограбили, а потом - подожгли.      Я обошел замок со всех четырех сторон, потом проник внутрь, прошествовал по темным залам, и мне вдруг сделалось очень грустно.      Адъютанта пиратов пока еще не было. Они опять заставляют ждать себя. Ну, ничего! В следующий раз я обязательно приду позже их.      Не успел я посердиться сам на себя, как во тьме прозвучал слабый свист. Я выбрался из развалин замка. Но поблизости никого не увидел. Зажав между колен свою ношу, я положил указательные пальцы под язык и свистнул что было сил.      - Потише, с ума ты, что ли, сошел? - прямо над моим ухом прозвучал голос Рыжего Давида.      - А чего опаздываешь? - недовольно бросил н. - Уж уйти хотел...      - Не я, а ты опоздал, - сказал Рыжий Давид.-Ну, принес?      - Раз пришел, значит, принес.      - Дай-ка, гляну!      Спрятав пакет за спину, я сказал: - Сначала ты...      - Дай, говорю, посмотреть, - невозмутимо повторил свое требование Рыжий Давид. И сказал он это таким грозным тоном, лто я чуть было не подчинился и не отдал пакета, но вовремя спохватился и проговорил: - Сначала давай-ка деньги. Я тороплюсь.      - Сказал, посмотреть надо.- И он, не дав опомниться, выхватил у меня из рук пакет.      Я бы тут же проучил его, ведь он был младше меня на целых четыре года. Но, понимая, что я сильнее, он переметнулся к пиратам и теперь, надеясь на их защиту, делал вид, будто вовсе и не боится меня.      - Если хочешь денег, идем в ацатун [ Ацатун помещение, где находится печь для выпечки хлеба. ] к Серобу.      - Не могу, я тороплюсь.      - А торопишься - уходи.      - Да, но как же деньги?      Рыжий Давид окинул меня пренебрежительным взглядом и, как бы взвешивая в руках пакет, медленно удалился.      Все это было очень ново. Я не понимал, что же происходит, и, опешив, стоял как вкопанный.      - А наш уговор? - крикнул я, придя наконец в себя, когда Рыжий Давид порядочно удалился. Не получив ответа, я нехотя зашагал за ним.      И тут я понял, что значит, когда говорят "руки чешутся". Это про те минуты, когда у меня появляется желание хорошенько стукнуть Рыжего Давида. Так бывает часто. Вот и сейчас: догоню-ка его, схвачу за шиворот, надаю столько затрещин, сколько душе угодно, пока руки не перестанут чесаться!      А Рыжий Давид тем. временем дошел до дома Сероба и, прежде чем войти во двор, остановился и оглянулся.      Он дождался меня. Я только думал бежать за ним. А на самом деле шел, и довольно медленно. Не говоря ни слова, он посторонился и пропустил меня вперед.      Мы очутились в темных зарослях на узкой тропинке, по которой, наверное, видимо-невидимо пленников переводили в свою берлогу эти ужасные пираты. Мне даже чудилось, что я вижу скелеты зверски замученных.      - Ты нужен нам! - прошипел вдруг полушепотом Рыжий Давид.-Если будешь -послушным - тебе же на пользу. А нет - пеняй на себя. Иди, не бойся. Никто тебя не съест.      - Никто и не боится, - громко сказал я, стараясь не думать о замученных пленниках.      И именно на этом слове из кустов вдруг кто-то выскочил и страшным хриплым голосом завопил: - О-о-о-о... А-а-а!!!      По телу у меня пробежала кровь. Я попятился назад, но Рыжий Давид преградил мне путь к отступлению.      - Иди, вперед иди! - сказал Рыжий Давид.-Ты же ничего не боишься.      В висках бешено застучало, сердце билось быстро-быстро... А призрак исчез. Рыжий Давид вдруг загоготал.      - Чего смеешься? - обретя дар речи, спросил я.      - Шагай, шагай! - сказал он.-И не бойся. Я же сказал, тебя не съедят.      - Я и не бо...- начал было я и поперхнулся: мне казалось, что кусты опять зашевелились. Я не трус, но кому охота темной ночью слушать душераздирающие крики.      - Поворачивай налево! - приказал Рыжий Давид.      А мне вдруг подумалось, что все идет, как того хотела Нвард: доверился противнику, пошел на свидание, но выяснилось, что передо мной бесчестные люди. Меня сразу взяли в плен и вот, немного погодя, начнут пытать и мучить; интересно, какую мне придумают пытку?..      И я вспомнил тех испанцев, которые четыреста лет назад, потерпев кораблекрушение, оказались в плену у майя,- в книжке я про них читал. Их поначалу замечательно приняли. Наивному капитану даже показалось, что майя тут же готовы стать подданными короля Испании.      Пленников торжественно проводили в храм. Потом с той же торжественностью почетные местные жители одарили испанских матросов невиданными украшениями, а потом...      Потом один из вождей подозвал капитана к большому круглому камню и предложил ему лечь на этот камень. Уверенный, что это продолжение церемонии приема гостей, капитан согласно кивнул и... лег на камень. И конечно же тотчас над ним свершился суд. А через миг в руках у жреца уже трепетало сердце поверженного. Всех других испанских матросов постигла та же участь...      Очнувшись от своих воспоминаний, я снова подумал: что же будет со мной? Мои противники не майя, но и они что-нибудь придумают. Вынесу ли я пытки? Как бы там ни было, надо терпеть. Потому что Нвард хоть и собиралась меня спасать, но... разве она сможет.      Рыжий Давид ударом ноги толкнул и открыл дверь в бывший ацатун. Бывший, потому что сейчас почти все люди хлеб покупают в магазине. А дома пекут его только от случая к случаю. Ведь Лусашен уже самый настоящий город.      Когда мы вошли в ацатун, я прищурился от света, хотя горела тут только старая керосиновая лампа. После тьмы кромешной даже этот подслеповатый огонек резал глаза. Дверь за нами закрылась, и я услышал скрип цепей.      - Пришли! - гордо объявил Рыжий Давид.      - Можешь садиться,- предложил Леонардо Серобо. - Сейчас придет Каро.      Я про себя улыбнулся. Наивные, они ведь не знают,, что каждого из них я прозвал по-своему и всех вместе считаю, пиратами.      - Очень обрадовался, что сюда попал? - спросил с иронией Леонардо Серобо. - Улыбаешься! Может, думаешь...      - Ничего я не думаю. Просто так... Вспомнил коечто.      Леонардо Серобо подозрительно посмотрел на меня, Рыжий Давид взял пакет и тоже посмотрел на меня, потом понюхал пакет и, откинув голову назад, прикрыл глаза.      - Божественный запах! - наконец проговорил он и, подойдя к керосинке, на которой стояла железная банка с расплавленным воском, подкинул еще несколько кусочков коричневого воска и сказал: - Молодец, на этот раз не поскупился, но если бы был чистый воск, желтый... - Он открыл пакет,- А этот - не то. Может, добудешь хорошего, чистого воску? Заплачу вдвое больше.      - Не могу.      - Ну ладно... Надумаешь, принеси.      - Не могу я...      - Но почему?      - Отец употребляет его сам.      - Ну не весь же. Утяни хоть немножечко.      - Да ты что? Воровать мне велишь?      Рыжий Давид удивленно посмотрел на меня:      - А то, что ты принес, это разве не ворованное?      - Прекрати! - остановил его Леонардо Серобо.      - Не ворованное! - сказал я.-Отец это не плавит. Он выбрасывает его, я подбираю.      - А-а! - презрительно протянул он. - Значит, ты у нас честный мальчик.      - Говорят тебе, прекрати! - снова вмешался Леонардо Серобо.- Конечно же Тигран честный мальчик.      Цепь на двери снова заскрипела, и вошел Иезуит Каро.      Он подмигнул Леонардо Серобо, с какой-то странной усмешкой посмотрел на меня и спросил:      - Пришел, да? - и, повернувшись к Леонардо Серобо, добавил: - Ведь говорил же я, что придет, а ты не верил, думал, испугается.      - Чего ему было пугаться? - с видом невинной овечки спросил Рыжий Давид.      - Кто знает?      - Мы ведь не дикие звери, чтоб нас бояться.      - Что верно, то верно, не звери.      - И не привидения.      - И не привидения, - подтвердил Рыжий Давид.      И они все втроем засмеялись.      Я беспокойно оглянулся вокруг. Игра игрой, но все это мне мало нравилось. Мы с Нвард играли, пираты и их адъютант, похоже, вовсе и не собираются шутить да играть. Вон с каким удовольствием они издеваются надо мной, смеются прямо в лицо.      А воск тем временем растаял.      Леонардо Серобо алюминиевой вилкой помешал густую желтоватую массу.      - Давай .формочки! -приказал он.      - Наливай.- Иезуит Каро подставил тоненькие железные колбочки.      Они быстро разлили горячий воск, дали ему остыть, затем завернули железки, вытащили из них свечи и сложили их в коробку. Я внимательно следил за всем, что они делают.      - "Историю свечи" читал? - спросил Иезуит Каро.      - Чего?      - Откуда, - пожал плечами Леонардо Серобо. - В нашей школьной библиотеке всего один экземпляр этой книжки, и та у нас. Очень интересная вещь. Фарадей словно для нас ее писал.      - До воскресенья штук пятьсот сделаем? - глядя в небо, спросил Иезуит Каро.      - Должны сделать. Ночь превратим в день и сделаем! - решительно сказал Леонардо Серобо. - Хорошо, Тигран принес нам воск. В воскресенье очень много народу. Какой-то большой праздник...      Он походил взад-вперед, остановился и озабоченно сказал: - Продавать их тоже трудно. Втроем, чего доброго, не справимся.      - Конечно, не справимся, - поддакнул Рыжий Давид.      - Нам бы еще кого-нибудь в помощь...-вздохнул Иезуит Каро.      - Помощников-то сколько хочешь найдется, - сказал Леонардо Серобо. - Только не всякому довериться можно.      - Пойду, что ли? - проговорил я, решив, что мое присутствие тут излишне. У них свои заботы.- Давайте деньги...      Мне не ответили.      - Сейчас во всем мире не найдешь, кому можно верить, - продолжал свое Леонардо Серобо.      Я не понимал, почему они делают вид, что забыли обо мне, и не отдают моих денег. Взял бы я их и ушел, чего мне тут делать?      Они тем временем еще расплавили воску и снова разливали его в формочки.      - Врача нового видели? - спросил Леонардо Серобо.- Недалеко от нас живет...      - Я ухожу, - решительно сказал я.      Леонардо Серобо потрогал формочки, остыли или нет.      - Напрасно стараемся,- сказал Иезуит Каро. - Втроем нам много не продать...      - А Тигран нам помочь не хочет? - Леонардо Серобо вопросительно посмотрел на Рыжего Давида. Да-да, именно на него, а не на меня! Словно бы меня тут и не было.      - Ты думаешь, он надежный человек? - вопросом на вопрос ответил Иезуит Каро.      - Думаю, что да! - обернувшись к Рыжему Давиду, Леонардо Серобо спросил: - Ты отдал ему деньги за воск?      Надо же, как будто не слыхал моих слов!      - Давид, деньги за воск ты дал?      - У меня не было денег.      - Сколько мы ему должны?      - Что-нибудь около рубля. .      - Если поможет нам в воскресенье, дадим ему пять.      - О! Тигран, чего доброго, станет миллионером!      - Отдайте мне мой рубль - и я пойду! - сказал я.      - А если он не согласится нам помочь, что тогда? - не реагируя на мою просьбу, спросил Рыжий Давид.      - Не дадим ему ни копейки.      - Как это? - вскричал я.-Мы же договорились!      - Сейчас заревет, - усмехнулся Иезуит Каро.- Не терплю плакс.      - Не больно-то цацкайтесь с ним. Станет морочить голову, познакомьте его с приемом японской борьбы.      - С японским приемом? Ну это чересчур! Отдаст богу душу. От одного удара переломится надвое! - Иезуит Каро ехидно хмыкнул.      Я, естественно, испугался. Пираты обычно бывают очень сильными.      - Так уже и надвое? - усомнился Леонардо Серобо.      - Хочешь покажу, как это я делаю? А ну, Давид, давай-ка ту палку.      Рыжий Давид ринулся в темные угол ацатуна и через мгновение появился с шестом в руках. Он положил его на скамейку. Иезуит Каро облизнул правую ладонь, резкими рывками дважды резанул воздух и с силой опустил на шест.      Палка разлетелась на две половинки, я невольно сжался, втянул шею в плечи.      - Молодец! -похвалил Леонардо Серобо.-Теперь я верю, что ты и голову оторвешь с маху.      - Я пойду. Давай мой рубль, - сказал я, стараясь казаться спокойным. Но, по-моему, мне это не удалось, и голос мой прозвучал очень даже жалостливо.      - Может, сейчас его двинуть? Японским или древнеиндийским?      - Древнеиндийским? Это еще что? - уже по-настоящему удивился Леонардо Серобо.- Новый прием?      - Говорю же тебе, древнеиндийский! - повторил Иезуит Каро.- Если бы новый, то и назывался бы он новоиндийским! Так как же с ним поступить?      - Как хочешь. Но попробуй сначала уговорить его, объяснить, что к чему. Тигран парень хороший. Он поймет нас. К тому же вместо рубля заработает целых пять рублей и станет миллионером. Как Форд, Морган или, скажем, Гюльбекян...      - А если он не поддастся?      - Тогда придется познакомить его с одним из приемов - с японским или древнеиндийским. Можно и Каро-Канн применить! - сказал Леонардо Серобо.      - Каро-Канн это в шахматах! - не удержался и поправил я.      - Ты лучше отвечай, согласен помогать нам или нет?      Ну что мне оставалось делать!      - Хорошо, - сказал я.-В воскресенье приду. Тогда и деньги отдадите.      И, выйдя из ацатуна, я смело зашагал по темному двору Смело, потому что Иезуит Каро остался в ацатуне, и никто, я был в этом уверен, не выскочит из кустов мне наперерез.            ГЛАВА ТРЕТЬЯ            В тысячелетнем монастыре. Странный шепот. Незнакомец.      Кто он?            "Как хорошо, что на свете бывают пираты!" Тяжело дыша, мы еще на несколько шагов приблизились к монастырю и остановились.      Всегда хорошо оказаться в этих местах с кем-то из чужих, не с лусашенцем. Вроде бы всегда видишь один и тот же монастырь, но, когда со мной бывают приезжие, я словно бы тоже впервые вижу все окрест. И все мне кажется новым. Вот, к примеру, вывеска. Обыкновенный лист железа.      Покрашенный белилами лист, и на нем черными буквами написано, в каком столетии построен монастырь, кто его построил, каким набегам вражеских племен он подвергался и кто потом "залечил" его раны, реконструировал... А в самом низу надпись крупными буквами напоминает о том, что это архитектурный памятник, и охраняется он государством и что порча его карается законом... Сто раз я читал эту вывеску и каждый раз задумывался о чем-нибудь из прошлого...      Ограда тысячелетнего монастыря местами уже разрушена, а каменные плиты во дворе истерлись и вогнулись.      В дождь вода- набирается в эти впадины, и тогда монастырь отражается в водном зеркале. Это очень красиво, жаль, что сейчас нет дождя. Нет и в ближайшие дни не предвидится...      Мы прошли через двор к .входу в храм. Я остановился и, показывая на огромную дверь, сказал Нвард:      - Посмотри-ка на нее повнимательней.      Это была тяжелая и массивная деревянная дверь. Двустворчатая. Резная. Ни один из. орнаментов не повторялся.      Я уже точно знал, что повторов нет, - тысячу раз рассматривал эту резьбу: сплетающиеся, скрещивающиеся и бесконечные линии узора захватывали магической силой, и я, сам не зная как, ясным днем, в двадцатом веке, начинал прекрасное путешествие в давно минувшие времена, в другие миры, в другие, но тоже бывшие Арменией, только далекой, древней.      Вот и сейчас постояли мы немного с Нвард перед дверью, чтобы она рассмотрела, какое это чудо, и я опять, независимо от себя начал думать о своем: о прошлом нашей страны.      - Можно потрогать? - почти шепотом спросила Нвард.      - Можно, - великодушно разрешил я, потому что понял, что она тоже полюбила эту волшебную дверь, за которой стояли, столетия.      Нвард пальцем прикоснулась к одной из линий орнамента и повела по ней, как бы тоже прорисовывала узор на двери.      - Какое надо терпение иметь! - сказала Нвард. - У меня бы ни за что не хватило. Казалось бы, что никогда не кончу.      - А мастеру наверняка так не казалось! - уверенно произнес я.      - Почему?      - Он начинал работу, веря, что окончит ее. Когда человек во что-то верит, обязательно добивается успеха! Хочешь, войдем?      - А что там внутри?      - Скульптуры... На стенах - картины. Только краски поблекли.      - И священник есть?      - Зачем здесь священник? - удивился я. У меня в мыслях никогда не было, что здесь может оказаться священник. И мне вдруг вспомнилось, что в иных храмах я действительно видел священников. Они молились. И люди там были, тоже молились и ставили свечи...      - А свечи здесь зажигают? - спросила Нвард.      - Иногда.      Я толкнул тяжелую створку двери, и мы очутились в прохладной полутьме.      - Похоже на покинутый замок! - зашептала Нвард.Сейчас покажутся призраки.      Я чуть слышно засмеялся. Но смешок мой так громыхнул, что я тотчас умолк. Ну и акустика!      - Как хорошо, что пираты не взяли тебя в плен и не замучили! - сказала Нвард.- Иначе мы не попали бы сюда и не обнаружили бы этот храм. Нет, не храм - замок.      - Они хоть и не мучили меня, но избавиться от них я не избавился,-проговорил я.-Потребовали, чтобы я обязательно вернулся к ним и стал бы заодно с ними делать всякое...      - Не пойдешь.      - Но я обещал... В воскресенье...      - Ничего. Скоро мы потеряем счет дням, и ты не узнаешь, когда будет воскресенье, вот и все.      - Нельзя. Надо делать зарубки на палочке. - Это мне вспомнился календарь Робинзона. - Надо же нам знать, сколько мы здесь лет проживем. Жаль, что они не пытали меня.      - Почему жаль? - удивилась Нвард.-Очень хорошо, что все так кончилось.      - Мне хотелось, чтобы все было по-настоящему. Тогда тебе пришлось бы спасать меня.      - И спасла бы. И мы все равно нашли бы этот покинутый замок и обрели в нем пристанище.      - И ты не испугалась бы?      - А ты?      Если бы я сказал "нет", это не было бы правдой. Я, признаться, немножко боялся. Мне не хотелось бы, чтобы Каро когда-нибудь применил ко мне японский или древнеиндийский прием. Но все это ведь было игрой, самой обыкновенной игрой, и потому я ответил:      - Настоящих пиратов я бы не испугался.      - Можно подняться на возвышение? - спросила Нвард.      - Можно.      Возвышение это было похоже на сцену. Так похоже, что Нвард даже запела, и голос ее прозвенел под куполом очень приятно и несколько таинственно.      - А что, если это была вовсе никакая не дверь, а что-то вроде окна. Может, когда-то отверстие и служило дверью, но едва ли. Скорее, оно было вместо окна: для наблюдений за тем, что происходит вокруг храма, для света и притока воздуха. По обе стороны окно это было украшено скульптурами, вырезанными в камне. А рядом было отверстие, которое, наверное, служило дверью куда-то через длинный коридор. Я и раньше видел этот коридор, но ходить по нему не решался.      - Давай посмотрим, что там? - предложила Нвард.      - Ничего, думаю, интересного! - попытался отговорить ее я. - Папа рассказывал, что там только кельи. С каменным полом и очень низкими оконцами.      - Ив них жили люди!      - Конечно.      - Наверное, только монахи да священники разные?      - Не знаю.      - А кто же еще, кроме священников, мог здесь жить? - не унималась Нвард.      - Еще ученые. Сидели себе в этих кельях и писали разные книги, переводили с других языков на армянский или же просто переписывали старые рукописи.      - Откуда ты все это знаешь?      - Знаю. Старцы с длинными седыми бородами сидели и писали, писали. При свете лучины.      - Спички у тебя есть? - спросила Нвард.- Я хочу посмотреть, как там.      - Обыкновенные кельи, Ничего интересного! - опять было остановил ее я.      Но Нвард шагнула в проем.      - Куда ты? - закричал я. - Там темно.      - Возьми меня за руку,- попросила Нвард. - Здесь, наверное, есть крысы. - С чего ты взяла? - удивился я.- Крысы ведь обычно бывают в амбарах, где хранят зерно да припасы разные, а в этом тысячелетнем монастыре если когда и была какая-нибудь пища, то уж давным-давно ни зернышка не осталось. Прапрапрадеды и прапрапрабабушки нынешних крыс очистили все до крошки.      - Ты слышишь? - сказала вдруг Нвард. - Какой-то звук!      - Никакого звука вовсе и нет.      Мы с минуту помолчали.      - Ну как? - чуть погодя снова спросила Нвард.      - Там нет никаких крыс.      - Тогда это что-то другое?      - Что?      - Не знаю.      - Пираты, наверно, - попробовал отшутиться я, чтобы рассеять тревогу.      - Жаль, нет у нас спичек, - сказала Нвард.      - В следующий раз обязательно возьму с собой.      - Мы еще придем сюда? - обрадовалась Нвард.      - Я часто прихожу. Сажусь у дверей и часами смотрю на резьбу... Слышишь? Похоже, будто шаги.      - Человек?      - Призраки передвигаются бесшумно. Спрячемся на всякий случай за столб, - предложил я.      - Завидую тебе,-сказала Нвард.- Ты совсем ничего не боишься.      - Я? Я боюсь. Но ты же со мной.      - Я тоже боюсь.      - Знаю,- сказал я.      - А ты не боишься, ты бесстрашный! - настаивала она.-Просто говоришь, что, боишься, чтобы утешить меня. А из-за столба нас не увидят?      - Если бы я сказал, что нет, ты бы опять не поверила,- улыбнулся я.      - Может, - пожала плечами Нвард.-Слышишь, шаги приближаются?      Мы приликли к холодному столбу и затаили дыхание. И я вдруг почувствовал, как приятно пахнут волосы Нвард.      - Ты подушилась духами? - спросил я.      - Что ты!.. Тс-с! Идет.      В темном проеме появился какой-то человек. Или призрак?.. Постоял, осмотрелся вокруг, потер ладони, наверное, стряхнул пыль и быстро зашагал через полутемный храм к двери.      А мы все стояли. Наверное, сто лет простояли бы так: прижавшись к столбу и затаив дыхание.      - Видел? - шепнула Нвард.      Я кивнул головой.      - Он вышел?      Я снова кивнул головой.      - Кто это был?      Я неопределенно пожал плечами.      - Чего стоишь? Побежали! - сорвавшись вдруг с места, вскричала Нвард.      - Куда? - Оказалось, что и я еще не утратил дара речи.      - Посмотрим, что за человек это был! Бежим, а то он исчезнет из виду.      Мы побежали вниз по склону холма. И только у небольшого деревянного мостика остановились. Поблизости вокруг никого не было.      - Нам все это просто показалось.      Нвард укоризненно посмотрела на меня.      - Конечно, показалось, - настаивал я.-Никого вовсе и не было.      - Я отлично видела человека в зеленом костюме,сказала Нвард.-Он даже улыбнулся. Ты разве не видел, как он улыбнулся?      - Я только видел, как он отряхивал пыль с ладоней..      - Все равно. Значит, ты тоже видел. Это главное. По-моему, он приходил сюда за спрятанным пиратами кладом. Ах, если бы мы быстрее бежали за ним...      - Какой еще клад? - недоумевал я.      - А зачем же он пришел сюда? Ты собираешься в Мексику, проводить там раскопки, а человек ищет клад у нас под носом.      - Нет тут ни клада, ни кладоискателей,-отрезал я, потому что был уже уверен, что все это нам просто привиделось и никого-то тут не было. - Честное слово, ничего здесь нет. Если даже когда-то и было, то давно все растащили. Ведь это же тысячелетний монастырь! Но если ты мне не веришь, мы можем раскопать верхний курган. Очень он особенный. Под такими курганами иногда попадаются интересные вещи. Хочешь, в воскресенье начнем раскопки?      - Начнем, - радостно согласилась Нвард.-Нам ведь все равно ждать, пока на горизонте не покажется какойнибудь корабль. На твоих пиратов рассчитывать не приходится.      - Об одном я тебя прошу, Нвард...      - О чем?      - Пожалуйста, поменьше вспоминай этих пиратов, ладно?      - Ты их боишься?      - Боишься, боишься!-рассердился я.- Что бы я ни сказал, сразу "боишься". Просто не хочу без конца вспоминать о них. Не очень это приятно.      - Если все это только игра, то что же в этом неприятного?      - Игра игрой. Но... но ведь они же настоящие пираты.      - Что? - ужаснулась Нвард.      - Да-да! Самые настоящие, - Тогда надо заявить в милицию, - забеспокоилась Нвард.      - В милицию! Тоже придумала...- Нвард никогда не поймет, какие они, настоящие пираты. - Лучше о них поменьше вспоминать. Поверь мне.      - Хорошо,-пообещала Нвард.      И мы молча направились в сторону дома. И оба, наверное, думали об одном и том же. Если двое людей, которым есть о чем поговорить, идут и молчат, значит, они думают об одном и том же.      Когда мы уже были у дома, прежде чем проститься, Нвард сказала:      - Тигран, как хорошо, что на свете бывают пираты, правда?      - Правда! Просто великолепно! Без пиратов жизнь для тебя не имела бы смысла! - взорвался я.      - Конечно же не имела бы смысла. И ничего интересного вообще бы не было! - холодно произнесла Нвард.            ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданно приезжает Рубен. Ночная беседа о мире, о городе, о тайниках...            Брат приехал совсем неожиданно.      Приехал под вечер, когда я как раз вынул из колодца холодный арбуз и мы втроем - мама, папа и я - собирались обедать.      Отец снова жаловался на нехватку транспорта, вслух подсчитывал, какая часть урожая фруктов испортится, если и завтра до полудня не будет машин. Мама пыталась успокоить его, потому что иначе он всю ночь стал бы курить.      А я молча ел, потому что, во-первых, был голоден, а вовторых, если бы не поел как следует, не получил бы арбуз.      А арбузы я очень люблю.      Отец отодвинул тарелку, розовой салфеткой вытер рот и, взяв в руки огромный, как у мясника, нож, подкатил к себе арбуз и посмотрел на меня. Проглотив последний кусок мяса, я тоже отодвинул тарелку и тоже посмотрел на отца.      Нож врезался в арбуз, и послышался знакомый треск.      И в ту же минуту открылась дверь столовой, и на пороге возник мой брат jc маленьким чемоданчиком в руках.      - Рубен! - вскрикнула мама и бросилась обнимать брата.      Отец, как будто ничего не произошло, продолжал разрезать красный-красный арбуз, потом салфеткой вытер нож, отложил его и закурил сигарету.      - Здравствуй, отец,- сказал Рубен.      - Не мог весть подать, что едешь? - недовольно проговорил отец.      - Не успел,-оправдался Рубен.-Как дела, Тигран?      Я только улыбнулся. "Как? Конечно, хороши. Очень даже хороши! Потому что ты теперь дома, потому что вечерами мне больше не будет скучно, потому что так много надо тебе рассказать",-думал я. Не говорил, а думал. Но Рубен все понял.      - Хорошо,- сказал он.- Какие у тебя планы на завтра? Свободен? Поговорим.      Он взял кусок арбуза и стал есть.      - С дороги ты, наверное, голоден,- сказал отец. - Амас, подай парню обед. Арбуз потом возьмешь.      Рубен подмигнул мне, положил недоеденный арбуз на стол и, потирая руки, стал ждать, когда мама принесет обед.      Ел он с аппетитом, не глядя на нас. А мы молча следили за его неторопливыми движениями.      ...Уже пять лет, как Рубен жил вдали от дома. В Ереване. Уехал учиться в сельскохозяйственный институт.      Вначале он на все праздники обязательно приезжал домой. Потом стал приезжать только на каникулы. Потом выяснилось, что у него остаются "хвосты", несданные экзамены и зачеты, и в зимние каникулы надо заниматься.      А в последние два года он летом приезжал домой только на две-три недели. Остальное время с товарищами отдыхал на берегу Черного моря. Отец про себя злился, мама скучала, а я думал, что когда я тоже поеду учиться, то уже с самых первых летних каникул буду ездить на море.      - Останешься? - вдруг заговорил отец.      Рубен на секунду задержал ложку у рта, исподлобья глянул на отца, потом все доел, отставил тарелку, долго, очень долго вытирал рот и наконец сказал:      - Посмотрим.      - Да... Посмотрим! Выходит, не передумал.      И снова все замолчали. Даже арбуз не хвалили. Этого в нашем доме еще не бывало. Я не помню случая, чтобы отец когда-нибудь купил неудачный арбуз. И он любил, чтобы его хвалили за умение. Так мы и делали.      Мама убрала со стола, вытерла влажной тряпочкой стол.      Отец все еще сидел, сидел и курил.      - Говоришь, кончил институт? - снова заговорил отец.      - Кончил, отец.      - И хочешь остаться там?      - Посмотрим,-сказал Рубен.      - Когда вернешься?      - Не знаю,-ответил брат.      И я был уверен, что он действительно не знает, когда вернется в Ереван.      - А я знаю,- сказал отец.- Побродишь несколько дней, потом выяснится, что есть неотложное дело, верно?      - Никакого неотложного дела у меня нет,- сказал Рубен.- Просто я не знаю, как сложится.      - Ох! - неожиданно тяжело вздохнула мама.      - Завтра встанешь пораньше,- сказал отец, вставая из-за стола.- Надо стену сарая подправить. Уже десять часов, Амас, разбери постель, пора спать, а завтра чуть свет за дело.      Рубен посмотрел на меня и снова подмигнул. Так мы лучше понимали друг друга.      Отец примял окурок в пепельнице и пошел закрывать ворота.      - Будем спать, Тигран? - спросил Рубен.      - Будем, если хочешь,-пожал я плечами.      - Не сердись на отца, Рубен-джан,- сказала мама. - Устает он...      - Знаю, - ответил Рубен.      - Утром не вставай. Ничего с сараем не случилось, - продолжала мать.      - Тоже знаю, - улыбнулся Рубен.      - Нервничает, урожай погибает, потому и нервничает, бедный, - объяснила мать.-Всю ночь теперь курить будет.      - Знаю, знаю,-сказал Рубен.      - Спокойной ночи, - пожелала нам мама, постелив постели.      - Спокойной ночи.      Она ушла, мы остались вдвоем с братом.      Рубен закрыл дверь и посмотрел на кровати.      Я сразу понял его.      - Сдвинуть?      - Конечно, - сказал он.- Старики не рассердятся?      Я давно уже чувствовал, что он чужой в доме. Я почувствовал это еще в позапрошлом году. Не знаю, как это началось, но Рубен стал вести себя словно гость. Очень близкий всем нам, но все же гость.      Мы сдвинули кровати, стараясь не шуметь, быстренько разделись и скользнули в постели.      Рубен протянул руку, повернул выключатель, и в ту же секунду все звезды мира и только нарождающийся месяц шагнули в комнату, внося с собой приятную прохладу летней ночи.      ...Засыпая, я люблю укрыться с головой, и зимой и летом. Свернусь калачиком, укутаюсь, и весь мир перестает для меня существовать. Остаюсь только со своими мыслями - приятными и неприятными. Ни звезд, ни луны - ничего нет.      Потом постепенно, как бы качаясь на весах, неприятные мысли уступают место приятным, и, сам не знаю как и когда, я вдруг крепко засыпаю и сплю до самого утра.      Досаднее всего было то, что в воскресенье я должен продавать свечки. А еще неприятно, что на свете существует Сероб и Каро и всякие древнеиндийские и японские приемы.      От одной мысли что я могу испытать их на своей шкуре, меня бросало в дрожь. Словом, все то, что составляло мою тайну, пока не сулило ничего, кроме неприятностей. Было, конечно, и приятное. Но меньше.      Ну, прежде всего то, что Нвард, самая хорошая девочка в мире, теперь мой самый преданный товарищ. Потом еще то, что пираты вроде бы настоящие и не совсем настоящие.      И самое главное - это то, что приехал Рубен. Брат! Единственный в мире человек, который хоть иногда понимает меня и с которым мне уже ничего не казалось страшным и безнадежным. Рубен! Брат мой! Приезжающий как гость брат.      Рубен беспокойно повернулся в постели.      - Тигран, ты спишь?      Я высунул голову из-под одеяла.      - Не сплю, думаю.      - О чем?      - О том, как устроен мир, - сказал я.      Рубен тихо засмеялся.      - Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.      - А я думаю.      - Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?      - Значит, действительно уедешь? - Я от неожиданности сел в постели.      - Собираюсь.      - Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.      Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.      И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.      - Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, - снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.- Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.      - А ты?      - Я не люблю.      - Что не любишь?      - Ходить в гости.      - Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?      - Не знаю, Рубен, - сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.      - Не миллионы, а около трех миллиардов, - сказал Рубен.      - Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.      - В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, - сказал Рубен. - Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.      - Чего там любить?      - Трудно объяснить.- Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?      - У асфальта?      - Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.      - Верно говорят.      - Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.      - Ну и напрасно,- сказал я.- На асфальте так здорово цграть в волчок.      .- Играть в волчок? - Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.      - Рубен, я тоже хотел бы жить в Ереване,- признался я.      - Правда? - обрадовался брат.-И не испугался бы, что наши огорчатся?      - Нет.      - А почему тебе хочется жить в Ереване?      - Почему? Я об этом не думал. Может, чтобы тверже держаться на земле?      Рубен довольно улыбнулся.      - Асфальт, - сказал он,-это, брат, открытие... Человеческая психология... Вот, например, почему ты хочешь жить в Ереване, а, скажем, не в Кировакане или в Ленинакане?      - Ереван - столица,- ответил я,- там есть кафе, т.еатры, библиотек сколько хочешь, музеи...      - Это есть во всех столицах. В Тбилиси, в Баку...      - Но другие столицы не Армении.      - Нет, не смог ты ответить, - сказал Рубен, и в глазах у него засветились искорки радости.      - А ты можешь?      - Конечно! У меня есть на это точный ответ.      - Какой же?      - Потом скажу.      - Это секрет?      - Ага!      - Выходит, ты умеешь хранить тайны, Рубен?      - Выходит, да. А что? - спросил брат.      - Просто так...      Я посмотрел на подковообразную луну, верхнюю половинку которой как бы отломил переплет оконной рамы.      - А если это твоя собственная тайна? Собственная?      - То есть как? - не понял Рубен.      - Ну, скажем, ты делаешь что-то такое, о чем знаешь только сам. И это твоя тайна. И от того что ты сделал, никому другому нет никакого вреда?      - Если делаешь что-то хорошее, об этом, конечно, можно никому и не говорить. Даже, пожалуй, неудобно хвастаться. Зато, когда оказывается, что сделал что-нибудь не так, как следовало, что-нибудь плохое, места себе не находишь.      - Даже если сделал это с самыми добрыми намерениями?      - С добрыми намерениями плохого не сделаешь! А когда,, как ты говоришь, места себе не находишь, тогда, значит, совершил что-то дурное.      - Правда?      - Правда. А что у тебя случилось?      - Ничего. Это я просто так.      - Не хочешь, не говори.      - Как хорошо, что ты приехал, Рубен!..      И брат вдруг, громко засмеялся. Это значит, что на душе у него было невесело. Я точно знаю: когда он внешне весел, это наверняка от озабоченности.      На смех Рубена открылась дверь соседней комнаты, и яркий свет ударил в глаза.      Отец разутый стоял на пороге.      - Полуночники, что это вы не спите? - возмутился он.- Мне же утром работать надо, а вы бубните... Успеете наговориться, дождитесь рассвета.      И он с шумом захлопнул дверь.      Мы примолкли.            ГЛАВА ПЯТАЯ            Паломничество.      Календарь Робинзона не помогает: дни не пугаются, а воскресенье остается      воскресеньем.      Побочные доходы и раскопки. Глиняные игрушки деда Гласевоса. Нат, или      Натанаел.            Волосы упорно отказывались подчиниться гребешку. Но я с таким же упорством не отходил от зеркала. Столько простоял, столько смотрел на себя, что само зеркало подсказало мне разные гримасы. Я невольно начал кривляться, а зеркало бездумно, с какой-то даже торжественностью повторяло все мои глупые ужимки. Вначале было смешно, потом я сделался серьезным и попытался как следует рассмотреть, познать себя. И это не принесло мне особой радости. Другое дело, когда, пытаясь распознать что-то новое, открываешь для себя приятное, до того совсем тебе неизвестное. В этом случае человеку делается хорошо, и он чувствует себя смелым и уверенным. А если... Одним словом, я показался себе таким... таким, что, не знаю почему, вдруг вскрикнул: "Глупец!" Вскричал и так и не понял, к кому это относилось: к моему двойнику в зеркале или ко мне...      И тогда-то я сделал открытие, что, если хочешь кого-нибудь оскорбить, обидеть, самое лучшее - подержать перед ним зеркало. Можешь молчать как рыба, не говорить никаких обидных слов. Просто вынь из кармана маленькое круглое зеркальце, на обратной стороне которого, неизвестно почему, как правило, наклеивают виды одной из здравниц Кисловодска или Сочи. Вот и я решил подержать такое зеркальце перед кем-нибудь из пиратов...      С волосами я так и не сладил. Подумал, подумал и решил, что напрасно мучаюсь, и, махнув на это дело рукой, тихо, как тень, выскользнул из дому.      Несмотря на то что не было еще и девяти утра, Лусашен уже напоминал шумную ярмарку. Люди шли бесконечным потоком. Шли целыми семьями, с детьми, со стариками...      Несколько старых, реставрированных сто раз "Побед" как безумные гоняли по узким улочкам: из села на вокзал, с вокзала в село. И оттого что народу было очень много, они все время гудели. В этом шуме и гаме отчетливо выделялось блеяние овец. Бедных животных пригнали сюда по особому случаю. Это "жертвоприношение". Да, да!      На рогах, на ушах, на шее у них были привязаны красные лоскутики и ленточки. Глупые овцы покорно шли за людьми и не ведали, что пройдет час-другой - и их прирежут и принесут в жертву "святому", чтобы он был добр к паломникам, к тем, кто пришел, сюда помолиться.      Откровенно говоря, все это для меня было совсем не ново Уже много лет, почти каждое воскресенье, наши улицы наполнялись паломниками из соседних деревень, из ближних и дальних городов.      В другое время я не обращал никакого внимания на находящееся по ту сторону холма святое место. Но сегодня я рассматривал каждого, и в голове у меня были необычные мысли. "Эта бабушка обязательно купит целых две... А человек с ребенком на руках? Может, совсем не купит? Девушки обязательно поставят свечки, чтобы поскорее выйти замуж за хорошего парня и с образованием..."      - Чего ходишь, как лунатик?      Это был Иезуит Каро.      - Сероб уже пошел за тобой,- добавил он.- Ты бы еще в полдень явился!..      - Зачем? - не понял я.      - Чтоб провалить все дело!      - Народу много,- попытался я успокоить его.- За полчаса все сделаем.      - За полчаса?! Мы уже с зари здесь. Поняли, что опаздываешь, сами начали торговать. Странные тут люди. На барана денег не жалеют, а десять копеек на свечку тратить не желают. Пятьдесят штук мы еле продали.      - Пятьдесят штук!      - Думаешь, это много? Если бы здесь были настоящие верующие, все бы уже продали. А тут только гуляки, любители поесть шашлыки. Святой им только для причины.      - А ты настоящий верующий? - спросил я.      - Что? Я? Глупый,- сказал он.- Бери лучше, не теряй время! Нашел верующего, ха, ха!..      Каро открыл маленький портфель и одну за другой вынул тоненькие связки, свечей.      - Одна... Две... Три...-считал он.-В каждой связке по двадцать штук. Четыре... Пять... Это тоже возьми. Если не веришь, можешь пересчитать.. Но только зря время потеряешь. Я сам считал и связки связывал. Как только все продашь, снова приходи. Ну, я пошел.      Через минуту Иезуит Каро свернул в соседнюю улочку, и я зашагал к холму. Свечки положил за пазуху. Две связки не уместились. Держа их в руках, я шел по берегу ручья. А по улице взад и вперед носились машины, и людскому потоку не было конца.      Около магазина собралась большая толпа. Продавец Врам, поставив прямо на улице огромные бочки, продавал пиво.      Мужчины останавливались выпить по кружке, так как было уже довольно жарко. Жена продавца Врама сегодня не вязала чулок. Стояла рядом с мужем и усердно накачивала воздух а бочки. И пиво оттого пенилось. Пенилось, и пузырьки отсвечивали в стеклянных кружках всеми цветами радуги.      Я попытался пройти сквозь эту толпу и вдруг услышал:      - Сынок, почем такая свечка?      Я искоса посмотрел на того, кто спрашивал. Это была женщина с ребенком. Не получив ответа, она стала сама тащить из связки по одной свечке, при этом приговаривала:      - Эту Размику, эту Арутюну, эту маме... Геворк, дай-ка пятьдесят копеек.      Мужчина передал жене недопитую кружку и вынул из кармана рублевку. Я удивился, откуда женщина знает, сколько стоят свечи, а если знает, то зачем спрашивала?      - Мелочи у меня нет,- заикаясь, сказал я.- Ни копейки.      - Да ну, врешь,- почему-то усомнился мужчина, засмеялся и сунул в карман свечки, а с ними и рублевку.      - Честное слово... Я... Отдайте обратно свечки. Мелочи у меня нет.      - Хорошим артистом будешь,- ехидно бросил этот Геворк.- В другой раз будет мелочь, тогда и заплачу... Ну, беги! - приказал он мне, беря из рук жены пивную кружку....      Людской поток оттеснил меня от бочек, и немного погодя я очутился около моста, за которым до самого неба высился зеленый холм. Люди поднимались на холм, обходили тысячелетний монастырь и исчезали где-то за клубами.      - Дай-ка свечку, мальчик, - сказала молодая девушка.      И пошло...      Видно, место было удачное. Именно здесь, у моста, люди останавливались, чтобы отдышаться, и, увидев меня, вспоминали, что им надо купить свечу. Дело пошло. Скоро я вынул из-за пазухи первую связку, потом вторую, третью...      И уже не успевал даже считать деньги и возвращать сдачу.      А люди торопились и сердились на меня за мою медлительность.      - Из настоящего воска? - спросила какая-то девочка.      - Не видишь разве, дорогая, свечки желтые. Значит, настоящие,- за меня ответил мужчина.- Возьми поставь во славу святого, все твои желания исполнятся.      Голос девочки показался мне знакомым. И лицо мое запылало. Конечно, это была Нвард. Не поднимая головы, я кинулся бежать. Но Нвард, схватила меня за руку.      - Я... Не мои это свечки, - залепетал я.- А дни не Перепутались... Я обещал в воскресенье... Это календарь...      - Почему ты не сказал, что тебе надо продавать свечки? - спросила Нвард.- Идем, здесь нам не дадут поговорить...      - А что делать с ними? - Я бесцеремонно посмотрел на свечки, что были у меня в руках.      - Брось их.      И я бросил свечки.      - Ненормальный,-сказала женщина, которая подошла к нам и уже хотела, видимо, купить свечку.      Нвард смерила ее таким взглядом, так скривила лицо, что женщина испуганно закричала:      - Оба ненормальные!      Мы засмеялись, сбежали вниз, к берегу обмелевшей речки, и сели там.      Когда мы наконец остались вдвоем, я подумал, что ведь что-то надо сказать, не сидеть же молча, словно мы поссорились.      - Сегодня очень много народу...- начал я.      - Ну и что? - сказала Нвард.      - Удивляюсь, как ты нашла меня.      - Ну и что?      - Я ведь бросил все свечки! - вспомнил я.      - Ну и что? - Нвард равнодушно пожала плечами.      Я почувствовал, что выгляжу очень глупо, и сказал:      - Ведь они обещали дать целых пять рублей.      - Кто?      - Пираты.      - Я не знала.      - Ну... это тайна!..- И я вдруг понял, что не могу больше молчать.- Но я... я должен делать раскопки... Помнишь, я рассказывал тебе? А для этого нужны деньги... Много денег. Вот я и коплю их...      - Тем, что свечками торгуешь? - засмеялась Нвард.      - Чего не сделаешь для науки! - пожал я плечами.      - Значит, все это ради науки? Может, ты еще вздумаешь на такие деньги построить синхрофазотрон или даже ракету? И запустить ее на Венеру?      - Нет, я всего-навсего должен произвести раскопки... Шлиман...      - Знаю, знаю. Шлиман тоже сначала торговал, потом стал миллионером и раскапывал Трою.      - И ты ведь, кажется, хотела, чтобы мы вместе отправились путешествовать? - напомнил я.      - И сейчас я этого хочу.      - Если бы я знал.      - Но ведь мы вдвоем на этой необитаемой суше, а у тебя от меня тайны!      - Какие еще тайны! Никаких тайн больше нет. А пять рублей пропали. Жаль.      - Если бы сразу мне все сказал, может, вместе бы стали продавать, - задумчиво проговорила Нвард, - раз это ради науки... Мой папа тоже переехал сюда ради науки...      - Свечек очень много,- сказал я.- Хочешь, сбегаю и принесу?      Спустя немного времени я уже стоял на одном конце моста, а Нвард - на другом.      Те, кто, забывшись, проходили мимо меня, покупали свечку у Нвард.      Я стал действовать посмелее. Это, наверное, всегда так.      С товарищем становишься более смелым. К тому же, если твоя тайна больше не тайна, как-то успокаиваешься, даже если у тебя какие-то неприятности. А у меня, вы знаете, были неприятности. И даже предвкушение великой деятельности (это я про раскопки) не снимало с меня гнета.      Не прошло и часа, Нвард оставила свой пост и пришла ко мне. Она продала все, что у нее было, и стала помогать мне. Не знаю, сколько еще прошло времени, но вот мы наконец облегченно вздохнули, улыбаясь друг другу, и теперь уже не обращали никакого внимания на людей.      Когда мы уже порядочно отошли от толпы и уселись на гладкую, словно отшлифованную, базальтовую плиту, я посчитал, сколько у нас денег, - их было много. И все больше рубли, несколько трешек и одна пятирублевка. И еще целая горсть монеток.      - Шестьдесят один рубль семьдесят копеек! - наконец сказал я.- Много что-то!..      - Почему много?      - Столько не должно быть. Я же одну связку свечей бросил. Когда тебя увидел...      Я мысленно все заново подсчитал и сказал.      - Шестнадцать рублей семьдесят копеек лишних.      Я положил деньги в платок и бережно завязал.      - Смотри. Тот человек! - вдруг вскрикнула Нвард, вскакивая с места.      Я посмотрел, куда показывала Нвард, но никого не увидел.      - Что же мы будем делать? - сказал я.- С лишними деньгами?      - Может, отложим для раскопок? - предложила Нвард. - Или отдай их пиратам, пусть отвяжутся. Бежим!      - Все отдам Иезуиту Каро! - решил я.-А может, и правда не отдавать? Ведь это же оттого, что люди не брали сдачу. Я же не виноват, что они не брали?      - Не виноват,-подтвердила Нвард.- Они торопились, потому и сдачу не брали. Хорошенько держи узелок, чтобы не потерять его...      Нвард взяла меня за руку, и мы побежали вверх по склону. Мы бежали очень быстро, и я не понимал, куда мы бежим.      - Погоди! - взмолился я наконец. - Я задыхаюсь. Жарко.      Поскольку Нвард тоже задыхалась, мы перестали бежать и просто пошли. Быстро пошли. Но никакого незнакомца нигде так и не увидели.      - Опоздали,-с досадой сказала Нвард.- Опять он исчез.      - Может, он вообще не существует? - предположил я.Может, все это только кажется?      - Может, и кажется, но я уверена, что он есть,- упорствовала Нвард.      - Кто есть?      - Незнакомец. И я уверена, что он очень хороший! Деньги не потерял?      Я в ужасе похлопал по карману. Но нет. Все в порядке.      - Нет...-успокоил я Нвард.- Но напрасно мы бродим тут. Пираты ведь будут ждать меня. Давай сперва отнесем деньги, а потом...      - Давай отнесем! - согласилась Нвард.      И мы снова стали спускаться вниз, в наши места. Для этого нам надо было пройти через маленькую площадь, где сидел дед Гласевос. Очень трудно, имея деньги, пройти мимо и не соблазниться игрушками, которые продавал дед.      Но мы прошли и не... Нвард вдруг сжала мою руку. Нас будто пригвоздили. Возле деда Гласевоса стоял наш незнакомец. Вот он выпрямился... Вот снова нагнулся над игрушками.      И когда послышался переливчатый звук, я сразу понял, что он пробует свистки. Видно, хочет купить у деда.      Это были особенные свистки - маленькие глиняные, разной формы и разных размеров. Они были как пузырьки.      В них наливали воду и дули в отверстие. Вода булькала, и казалось, что свищут какие-то сказочные птички. Много лет назад дед Гласевос кроме глиняных свистков делал еще и тростниковые свирели. Но, не знаю почему, все предпочитали глиняные свистки, и дед перестал делать свирели...      Откровенно говоря, меня удивило, что около деда Гласевоса вдруг стоит взрослый. Такого не бывало. Обычно вокруг толпились только дети. Они пробовали свистки, потом выбирали себе один из них и убегали на берег посвистеть.      Мы с Нвард подошли к старому орешнику. Остановились немного поодаль от незнакомца и с интересом стали наблюдать за ним.      - Вот этот как будто самый лучший,- сказал незнакомец. - Сколько он стоит, отец?      - Для детей - двадцать копеек, - ответил дед Гласевос, вставляя в мундштук цигарку.      - А для взрослых?      - Шестьдесят.- Дед Гласевос прикурил и искоса поглядел на покупателя.      - Возьми, отец,- сказал незнакомец, подавая ему деньги.      - Для себя берешь?      - Да, - ответил незнакомец и так дунул в свисток, что оглушил.- Нельзя разве?      - Можно, почему лет,.- пожал плечами дед Гласевос и дал сдачу с рубля, две двадцатикопеечные монетки. И когда незнакомец уже повернулся, чтобы уйти, не вынимая мундштук изо рта, сказал: - Возьми и эти два. Отдашь вон тем детям у орешника.      Незнакомец посмотрел в нашу сторону. Улыбнулся.      Я себя сдержал, чтоб не улыбнуться в ответ, но Нвард не смогла, она неравнодушна ко всем, кто улыбается.      - Возьмите,- сказал незнакомец.- Это вам.- И протянул нам свистки.      Я растерянно смотрел то на незнакомца, то на деда Гласёвоса. Дед сквозь клубы дыма, которые он выпускал через ноздри, хитро сощурив глаза, кивнул мне головой: мол, возьми.      - Спасибо! - сказал я, беря свисток.      - Свистеть умеете? - поинтересовался незнакомец.      - Умеем!-ответили мы в два голоса.      - А как звать вас?      - Нвард. А его Тигран!      - А вас как? - спросил я.      - Меня? - Незнакомец поднес свисток к губам и снова изо всех сил дунул.- Хорош, не правда ли, Тигран? У меня очень трудное имя.      - Чтоб было легче, можете звать просто Нат, Нат.      - А как полностью? - не успокаивалась Нвард.      - На-та-на-ел.      - Вот это имя! - Меня оно и правда очень удивило.      - Не понравилось? - спросил Нат.      - Вы не из Лусашена? - не отвечая на его вопрос, сказал я.      - Оно и-так и не так. Я впервые у вас в селе, хотя родом отсюда.      - В каком селе? - оскорбился я.- Лусашен уже город! Об этом даже в газетах писали.      - Пусть будет так, - улыбнулся Нат. - Пусть город. Хотя село, в общем-то, не по газетному сообщению становится городом. Но Лусашен обязательно станет городом. И каким городом!      - Вы, значит, недавно к нам приехали? - уточнила Нвард.      - Несколько дней назад... И специально для того, чтобы познакомиться с вами. - Он засмеялся. - Каждый год собирался, но все не удавалось. Этим летом наконец все так устроил, что, как видите, я здесь. Только, Тигран, ради бога, не смотри на меня так! - попросил Нат.      - А как я смотрю? - растерялся я.      - Я, честное слово, не преступник, которого разыскивает милиция, и не шпион,- а вы смотрите на меня с такой подозрительностью, что мне немного не по себе. - Нат снова дунул в свисток.- Попробуйте и вы. Посмотрим, чьи лучше?      Мы посвистели.      - Пожалуй, ваш, - сказала Нвард.      - Кажется, да. Я умею их выбирать. И всякие игрушки умею выбирать.      - А кто вы? - спросил я.      - Я - Натанаел... Самый обыкновенный человек. Скромная личность, которая прибыла в бывшее свое село... Ах, простите, в город. Документы в порядке. И все с собой. Можете не беспокоиться... Я таких ребят, как вы, знаю. Не взваливайте на мою голову никаких историй. А если у вас будет желание ловить шпиона, я к вашим услугам. Итак, зовите меня Нат. И без всяких "вы". Со мной можете чувствовать себя как с равным.      - У кого вы остановились? - спросил я.      - Я же просил перейти на "ты". Надо говорить: "У кого живешь, Нат?" или: "В чьем доме живешь, дорогой Нат?" Все равно. Лишь бы как равный с равным. Всякая там официальность ни к чему. Не люблю я этого... Тигран, дорогой, не скажешь, что это за лачуга, там, недодалеку от монастыря, на скале?      - Та, которую отсюда не видно?      - Разве не видно? - Нат посмотрел в сторону монастыря. - Действительно, не видно. Дома мешают.      - Это не лачуга. Это святыня.      - Удивительно! - покачал головой Нат.- Какая еще святыня рядом с монастырем? И зачем?      - Не знаю.      - Удивительно и интересно... Да, чуть не забыл.- Нат рукой стукнул себя кулаком по лбу.- Я очень тороплюсь. Весь день пропал. Может, завтра встретимся, а?      - Встретимся,- согласилась Нвард.      - Завтра, в это самое время...- Нат посмотрел на часы,Шесть часов. В это время я буду у моста. Хорошо?      - Но...- Я хотел еще кое-что сказать ему, но Нат быстро повернулся и зашагал к роднику. "У кого же вы живете?" - хотел спросить я, но вместо этого только прошептал: - Раз так, до свидания.      И я сказал это таким тоном, что Нвард и дед Гласевос засмеялись.      Дед смеялся от души.      - Натанаел,- себе под нос проговорил я.-Нат... Удивительное имя. Что он за человек, дед Гласевос?      - Не знаю, сынок. Хороший, наверно, человек, - подумав, ответил дед Гласевос.      - А ты чего смеешься? - рассердился я на Нвард.      - В следующий раз буду плакать, - пообещала она.      Издали, со стороны холма, доносились голоса пирующих, шум, гвалт. А кое-кто и пел.            ГЛАВА ШЕСТАЯ            Стоило ли быть честным, когда имеешь дело с пиратами?      Даже плакать можно только по особому разрешению.      Свист, в котором звучит крик души.            - Правильно, шестьдесят один рубль семьдесят копеек! - передавая деньги Леонардо Серобо, сказал Иезуит Каро.- Пересчитай и ты, на всякий случай.      Леонардо Серобо лизнул языком палец и стал считать.      - Говоришь, сдачи не брали? - спросил Иезуит Каро.      Я улыбнулся. Улыбнулся потому, что вспомнил, как Каро от восторга чуть не поцеловал меня. Я тоже был горд. Чувствовал себя с ними как равный с равными. И подумал, что, пожалуй, с удовольствием и сам бы стал пиратом! Хотя в этом случае, конечно, ни себя, ни их уже не называл бы пиратами. Я бы подыскал другое слово. Ведь Сероб и Каро, в сущности, совсем и неплохие ребята.      - А ты мог бы принести всего сорок пять рублей? - спросил Kapo.      "Испытывает,-подумал я.-Конечно, мог бы, но... не смог".      - Нет,- ответил я.      - Почему?      - Это было бы нечестно.      - Но мы бы ничего не узнали!      - Это не имеет значения. Все равно ведь было бы нечестно! - стоял я на своем, потому что и правда так считал, не рисовался. Человек, наверное, в общем-то, способен на все, но где-то он стесняется сам себя и потому не все себе позволяет. Иные называют это честностью, иные совестью, а на самом деле человек просто стесняется сам себя. Я так думаю..!      - Да, ты, конечно, очень честный! - сказал наконец Каро.- Но он как-то странно произнес это "очень".- А скажи-ка, пожалуйста, где ты был вчера целый день? - добавил он.      - Вчера?      - Да, вчера. Почему не сразу принес деньги? Бедный Сероб знаешь сколько раз вчера приходил за тобой?      - Поздно было, решил, что сегодня принесу,- попытался объяснить я. Разговор перестал мне нравиться.      - Вы видите, он не хочет говорить, где пропадал,продолжал Иезуит Каро.-Видишь, Сероб?      - Шестьдесят рублей семьдесят копеек,- сказал Сероб.- Все правильно! Что, ты сказал?      - Пришел бы, но я встретил одного...      - Встретил?      - Ага... Ната встретил.      - Кого, кого?      - Патанаела. Ната.      - Это еще кто?      - Человек. Который сначала казался подозрительным, а потом, ничего... настоящий.      - Сероб, он не врет?      - Врет.      Я обозлился и замолк.      - Потом? - спросил Иезуит Каро.      - Что - потом? Раз не верите, не хочу говорить! Сначала расскажи, потом посмотрим, может, и поверим,-сказал Леонардо Серобо.      - Встретил Ната, разговорились. И я забыл...      Они вдруг как ненормальные начали смеяться. Потом Иезуит Каро посмотрел на Леонардо Серобо, вытаращил глаза и снова стал хохотать. Еще громче, словно специально старался заглушить друга. А Сероб, в свою очередь, старался не уступить ему.      Так они орали, пока самим не надоело. Потом сразу вдруг умолкли.      - Если бы я захотел, запросто тебя перекричал бы! - презрительно бросил Иезуит Каро.      - Ни за что не смог бы! -сказал Леонардо Серобо.У меня голос громче. Захочу - стану певцом. Таким, как Бениамино Джильи или даже Марио дель Монако...      - А певицей не хочешь стать? - прикидываясь наивным, спросил Иезуит Каро.- Как Эдит Пиаф или Анна Герман... У тебя все данные! Ну, не налетай... Не налетай, говорю! Не то получишь, как дам древнеиндийским приемом.      - Ну ладно, хватит, - миролюбиво заключил Леонардо Серобо.- А над чем вы, собственно, засмеялись? Над Тиграном?      - Нет... Над тем, как его звали... Натаел?      - Натанаел,- поправил я, очень жалея, что они не подрались друг с другом.      - Натанаел? Нет, ты сядь, Тигран, - предложил вдруг Иезуит Каро.-Сядь и расскажи все как следует. Все, что насочинял в уме.      - Ничего я не сочинял! -запротестовал я.-Встретились, познакомились. Нвард тоже была со мной.      - Дочь врача?      - Да. А Нат покупал у деда Гласевоса игрушки.      - Игрушку? Слыхал, Каро?      - Игрушку? Ха-ха! А что он за человек?      - Не знаю,- сказал я.- Но он не шпион и не преступник. Это точно!      - Откуда тебе известно?      - Он сам сказал.      - Вот умник... Какой шпион или преступник скажет, признается, что он шпион или преступник? - Иезуит Каро хлопнул себя ладонью по колену. - Чудак ты, Тигран!      - Но он вовсе не похож ни на шпиона, ни на преступника. Дед Гласевос даже сказал, что Нат - хороший человек.      - Ой, умник! - На этот раз Каро хлопнул по спине Сероба. Тот от боли закричал, и я снова обрадовался: вот, думаю, сейчас подерутся.      - Честное слово, это хороший человек! -сказал я.      - Ой, умник,- снова повторил Иезуит Каро, но на этот раз Леонардо Серобо увильнул от удара и сам треснул Иезуита по затылку.      - Очень интересные вещи ты рассказываешь,- сказал он.      - Вот потому я вчера и не смог прийти! - победоносно закончил я.      - Ясно,- сказал Иезуит Каро.- Сероб, сколько было денег?      - Шестьдесят один рубль семьдесят копеек.      - Ну, хорошо, Тигран-джан. Повеселил нас, и хватит. Давай остальные деньги, и кончим дело - ты свободен. А мы уже сами без тебя выясним, что за человек Натанаел.      - Какие деньги? - удивился я.      - Непонятливый ты. Деньги, говорю, отдай. Остальные тоже отдай, тогда и получишь свoи пять рублей.      - Я все отдал! - опешив от удивления, пробормотал я.      - Все? Потому что очень честный, не так ли?      - Честное слово, все.      - Не клянись. Стыдно. Сколько присвоил. Отдай лучше. Тогда вместо пяти рублей, может, и шесть получишь. Согласен, Сероб?      - Семь тоже можно,- великодушно согласился Леоцардо Серобо.      - Семь много будет! - бросил Иезуит Каро, стрельнув глазами в сторону Леонардо Серобо.      - Хотите, проверьте! - воскликнул я и вывернул карманы.- Ни копейки больше нет. Все отдал!      - Он... нас принимает за наивных детишек! - воскликнул Иезуит Каро. - Если бы вчера пришел, может, и поверили бы. Думаешь, не знаем, что у тебя сейчас ни копейки нет? У-ве-ре-ны. Именно поэтому ты и пришел не вчера, а сегодня.      И только тут я понял, что они говорили. Они не верили мне, думали, что я... я... Я чуть не разревелся от злости.      От обиды за то, что меня считают мошенником. И только смог сказать: .      - Я говорю правду!      - Мы эту сказку проверим! - пообещал Иезуит Каро.А пока нечего реветь. Рано еще. Когда надо будет плакать, я тебе напомню. А сейчас даю целых двадцать минут, беги и принеси остальные деньги.      - Мне неоткуда их взять... Ведь... Ни одной...- Комок подступил к горлу и душил меня.      - Ну хорошо, даю полчаса,- сказал Леонардо Серобо.      - Все, сколько у меня было, я принес вам,- сказал я, - Можете не давать мне и обещанных пяти рублей.- Я повернулся и хотел уйти, потому что больше не мог оставаться с ними, но Леонардо Серобо ловко преградил дорогу.      - Сероб, ты слышал: он не хочет денег? - заметил Иезуит Каро.      - Слышал.      - Почему он не хочет?      - Потому что глупый. Я бы на его месте не отказался.      - Ты сам глупый, раз не понимаешь, в чем дело! - сказал Иезуит Каро. - Можно представить, сколько он взял себе, раз с легкостью отказывается от пяти рублей.      - Пожалуй, верно. Небось рублей двадцать взял, - нараспев протянул Леонардо Серобо.      - Какие еще двадцать рублей? - попробовал усовестить их я. - Откуда?      - Может, двадцать пять или тридцать... Кто знает? - поддразнил Иезуит Каро.      - Раз так, отдавайте мои пять рублей! - потребовал я.      - Не так, не так, Тигран! Ты себя уже выдал! - Иезуит Каро медленно подошел, смерил меня взглядом с ног до головы и полушепотом сказал: - Через полчаса принесешь! Все!      - Я совсем не...      - Замолчи! - во всю силу, сколько у него было в голосе, закричал Каро.      Так закричал, что Леонардо Серобо вздрогнул. Заметив это, Иезуит Каро победоносно посмотрел на него. И мне показалось, что этим Иезуит Каро хотел сказать: "Видишь, какой у меня голос?" Потом он настолько приблизился ко мне, что я почувствовал на своем лице его горячее дыхание.      - Принесешь, и баста. И в мыслях не держи, что можешь провести нас! И чтоб не забыл!..- Каро не досказал, что я не должен забыть: ребром ладони он так ударил меня по шее, что я на миг чуть сознание не потерял. И сквозь туман вдруг услышал: - Это японский прием. Таким приемом ломают шеи и деревья. Да, чуть не забыл: теперь можешь плакать. Разрешаю. Самое время.      Леонардо Серобо очень обрадовало "остроумие" друга, и он засмеялся.      Потом Каро сказал:      - Теперь ему и пяти минут хватит, чтобы принести деньги. Но не будем его торопить. И так принесет.      - Конечно, принесет. Ну, иди. Да смотри, не пропади. И не вздумай жаловаться брату. Если он узнает, что ты крадешь воск, и сам тебя изобьет. Понял? А мы уж сделаем так, чтобы узнал. Будь уверен! Чего окаменел? Беги.      Я стоял как оглушенный.      - И что за невежественный человек! - услыхал я голос Иезуита Каро.      - Я пошел, - пробормотал я.      - Молодец. До свидания!-засмеялся Иезуит Каро. - Значит, ждем. Если принесешь - получишь шесть рублей. А пропадешь, все равно найдем. И когда найдем, испытаем на тебе еще и древнеиндийский прием. Правда, Сероб?      - Ужасный! - подтвердил Леонардо Серобо.      Я медленно шагаю. Куда? Зачем? Домой? На берег реки?      Не знаю. И не хочу знать.      Сердце как-то сжимается. От японского приема, что ли?      Наверно. Это ведь очень обидно. Вдвоем на одного. В конечном счете, это просто подло.      Сердце сжимается еще и потому, что они не верят мне.      Если бы я хоть копейку утаил, не было бы обидно. Хорошо хоть вы знаете, что я честен! Но почему, почему они не верят мне?      ...Я шагаю медленно, а в голове все вертится только один вопрос: "Почему?" Я шагаю и мысленно завидую Гласевосу, который сидит себе под орешником, курит одну за другой цигарки и продает детям игрушки. И думает, наверное, что в мире все несчастья, все неприятности были сто лет назад, когда он и думать не думал, что станет дедом. А сейчас ему только и заботы намастерить вдосталь игрушек и радовать детишек.      Я подхожу к деду Гласевосу. Останавливаюсь чуть поодаль и смотрю, как босые, чумазые малыши пробуют свистки, а потом не без грусти расстаются с крепко зажатыми в ладонях монетками.      Я бы сейчас так хотел быть босым, чумазым малышом, для которого самое большое счастье - обладать глиняным свистком. Я бы тоже с удовольствием купил свисток или, на худой конец, тростниковую свирель, ушел бы за холм и с утра до ночи только и знал бы, что свистел, пока губы не раздуются. А потом пришел бы домой, беззаботно завалился и проспал бы до зари.      Но даже это мне недоступно. Потому что мама вот уже больше года утверждает, что тринадцати, теперь четырнадцатилетнему мальчику стыдно играть в игрушки. И я ей верил. До сегодняшнего дня. До этой минуты.      Вынимаю из кармана свисток, купленный Натанаелом, и изо всех сил дую в него. И хотя в свистке нет воды, в нем вроде что-то булькает, и свист получается такой пронзительный, того и гляди, барабанные перепонки лопнут.      Собравшиеся вокруг деда Гласевоса дети растерянно оглядываются по сторонам: кто бы это? А я спокойным, медленным шагом удаляюсь.      Иду - и не знаю куда.            ГЛАВА СЕДЬМАЯ            Необходимые выводы и следом вопросы, на которые никто не может ответить.      Волшебная зажигалка, с помощью которой можно рассеять тревогу. Большие      перемены всего за один день.            Был необычный вечер. С гор дул прохладный ветер, и люди вышли на балконы подышать воздухом, сразу забыв, что всего час-другой назад и сами они, и эти балконы чуть не расплавились.      - Настоящая жара только начинается, - сделал вывод отец и, натянув на голову сетку, сошел во двор проверить ульи.      Я задумался. Почему это настоящая жара "только начинается", когда в Лусашене наконец такой прохладный вечер, когда ветер, дующий с гор, поет свои песни в гуще деревьев, когда вокруг шелестит трава и гомонят птицы?      Небо было сумеречным, серым. Не дождавшись, пока стемнеет, из-за темной вершины появилась голубовато-серая луна, которая чуть погодя станет похожей на новую блестящую монету.      Каждый год все это хоть раз обязательно повторялось.      Каждый год в течение лета наступал такой день, когда из дальних далей начинал дуть прохладный ветер, когда с сероватого неба свешивалась нетерпеливая луна и люди объявляли, что настоящая жара только начинается...      Самое удивительное и обидное - что я, Пахлеванянц Тигран, за четырнадцать долгих лет жизни все это заметил и увидел в первый раз. И то заметил в такой вечер, когда у меня столько дел, столько вопросов, которые надо обдумать, взвесить. А думать и взвешивать мне всегда удавалось с большим трудом...      "А сейчас Тигран разберет нам поэму "Анущ"..." - говорил учитель, и я, конечно, начинал рассказывать содержание: Ануш любила Capo. Моей, брат Capo, не хотел, чтобы го сестра вышла замуж за такого человека, как Capo...      Одним словом, Capo убили, а Ануш потом сошла с ума...      Учителя мой пересказ де устраивал. Он спрашивал о том, что послужило для Ованеса Туманяна причиной написания этой поэмы, и еще разные другие вещи. А я молчал, потому что надо было думать, а я любил читать. Даже отдельные отрывки из поэмы знал наизусть. Но разбирать...      Это всегда было не по мне...      Краем глаза я смотрел, что делает отец. Сперва он дымом одурманил пчел, потом открыл один за другим ульи и проверил, как с медом, сделал пометки в общей тетрадке.      Интересно, делают ли какие-нибудь выводы пчелы? Есть ли у них для этого время?      ...Вечер был необыкновенный. Может, потому, что я испытывал беспокойство? Это был мой вечер. Потом он станет волшебной ночью...      Вообще все вечера при желании могут стать волшебными. Если лостараться не спать и встретить рассвет, ночь уже будет волшебной.      До одиннадцати вечера стрелки часов обычно крутятся как сумасшедшие. Ужинаешь, моешься на ночь, и все - времени больше не остается, даже с братом поговорить некогда. А потом к тем же самым стрелкам словно гири привязывают: еле двигаются, а под утро как будто останавливаются.      Но если ночь спишь, то кажется, что вечер длился вообще всего один миг. И это тоже волшебство.      Итак, пока у меня есть зремя, надо поразмыслить над причиной моего беспокойства.      - Отец, - окликаю я.      - Что?      - Если начнется настоящая жара, ветер вечерами все равно будет?      - Конечно, будет, - отвечает отец и, словно только того и ждал, садится на пенек и закуривает.- Теперь до самого сентября днем будет как в аду, а вечерами как в чистилище.- Дым от цигарки потянулся к сероватому небу.      Рубен покосился в мою сторону. Он читал, и я, наверное, помешал ему...      Итак, мы с Нвард познакомились с Натанаелом. Удивительное имя, не правда ли? И сам он довольно странный человек. Что мы о нем знаем? Ничего. Так и остался незнакомцем... Только теперь нам кажется, что в мире есть хороший, но очень странный человек, который не хочет говорить, где он остановился... Из-за него я в тот день не встретился с пиратами. Черт знает, зачем я вообще согласился продавать свечки! Но теперь уже ничего не поделаешь...      - Рубен!      - Не мешай, - сказал брат: видно, читает на самом интересном месте.      - Отец! - Я подошел к са-мому краю балкона.      - Что?      - Человек может ошибиться?      Отец, сидя на пеньке, все еще курил и иногда кидал недовольные взгляды на нас с Рубеном, на лентяев, как он считал.      - Ты что, опять разобрал стиральную машину? - насторожился он. - А я-то думаю, почему эти два дня не слышно твоего голоса!      - Какую еще стиральную машину? - обиделся я.Просто так спрашиваю.      - Тогда о какой же ты ошибке говоришь?      - Просто так спрашиваю.      - Просто так? - нараспев с сомнением сказал отец. - Человек может и ошибиться, почему нет? Но как только почувствовал, что ошибся, должен уметь исправить ошибку или хотя бы осознать ее и не повторять. К примеру, стиральная машина. Зачем было ее разбирать? Кто тебя об этом просил? Я? Мать? Работала как следует, честь по чести... Хорошо, вовремя сообразил...      - Отец!      - Понял я тебя. Просто говорю, что ошибку допустить всякий может... Повторять ее не следует. Но не все это понимают. Вот, скажем, каждый год одна и та же история: в самый разгар сбора урожая по ошибке не обеспечивают транспортом. А урожай не камень и не цемент. Не вывезешь - испортится. Даже час тут имеет значение. Мучаются, собирают урожай, чтобы лотом сгубить его. Я так считаю: когда ошибаются, исправляются, потом снова ошибаются - это уже преступление. Повторять ошибки, а не исправлять их - преступление. - Отец бросил окурок, загасил его ботинком и взял раздувательный мех.- Посмотрим, в каком вы состоянии, - сказал он, имея в виду пчел в очередном улье. И я облегченно вздохнул...      Пираты, посчитав меня жуликом, не дали мне обещанных пяти рублей. А для меня это было бы истинным богатством.      Я хотел купить себе книгу Керама о богах, гробницах и ученых, которую я раз десять брал в библиотеке. Некоторые места из этой книги я даже помню наизусть, так она мне нравится... Теперь моей мечте не сбыться... Но, может, еще не все потеряно. Попрошу Рубена, если он когда-нибудь решит сделать мне подарок, пусть купит Керама... Если бы у меня вообще были деньги, я бы многое накупил из того, что нужно археологам. Кисточек разных, щеточек: жестких и мягких - это чтобы счищать пыль с отрытых вещей.      Археологам еще многое нужно, чего у меня сейчас нет.      Но не все же сразу бывает...      Неужели пираты действительно уверены, что я отдал им не все деньги? По-моему, они просто не хотели расставаться с моими пятью рублями, для того и придумали все. Они назначили срок, когда я должен отдать им еще деньги.      Но прошло два дня, я, конечно, ничего им не отдал - откуда мне взять? - а они пока меня не трогают. Может, отстанут? Навряд ли. Как я ни ломал голову, где мне раздобыть денег, чтобы отвязаться от пиратов, ничего придумать не мог. И я вдруг очень твердо решил, что не дам им ни копейки. Ведь и в самом деле же отдал им все деньги.      И никакого остатка у :меня нет. А если я даже достану и дам им, этим как бы признаю, что совершил нечестный поступок. Чего доброго, и сам тогда поверю, что были остатки.      Приняв это решение, я понял, что меня беспокоило, и рывком соскочил со своего тутовника, на котором сидел.      - И чего тебе не сидится спокойно? - сказал Рубен. - Ты что, белый медведь в клетке, что ли?      - Белый медведь? - удивился я. И немного вдруг огорчился: говорят, что белые медведи в клетках желтеют, а потом делаются совсем серыми. Это мне ребята рассказывали.      - Да, белый медведь. Тот самый, который мечтает о своем холодном Севере! - объяснил Рубен и вытащил из кармана маленькую зажигалку.-Мечтает, мечтает, а потом р-раз - и ныряет в бассейн, полный подогретой воды.      - А потом?      - А потом сказке конец.      - Ты больше не будешь читать?      - Скучная книга, - сказал Рубен и нажал на никелированный рычажок зажигалки. Сверкнул сноп искр, как из-под точильного камня, и загорелся огонек.- В жизни не читал такой скучной книги.      К зажигалке прикреплена цепочка, на другом конце которой кольцо. Чирк - букет искр... Потом красноватый язычок пламени... Чирк!      - Рубен, у тебя бывает так, чтобы сердце сжималось?      Сжимается, и не знаешь отчего.      - Иногда бывает, а в последнее время - очень даже часто.      - А что ты делаешь, чтобы оно не сжималось?      - Пытаюсь побольше смеяться. А если не удается, беру какую-нибудь книгу и начинаю читать.      - А откуда ты знаешь, интересная книга или скучная?      - Это очень легко узнать. Все те книги, которые день и ночь читают старики, - скучные. Такие я стараюсь не читать.      Я с сомнением посмотрел на брата.      - Им кажется, что если они прожили по шестьдесят, по семьдесят лет,-продолжал Рубен,- то проживут еще столько же, а значит, торопиться некуда. Потому-то они выискивают самые-пресамые толстые и самые-пресамые скучные книги и читают их, день и ночь читают, а потом жалеют, что прочли не в пятьдесят, а в сорок дней. И после всего еще, наверное, пишут письма автору, требуют продолжения.      - Откуда ты знаешь, что письма пишут? - удивился я.      - Для этого просто надо рассуждать,- сказал брат.Ты разве не слыхал, что писателям пишут письма?      - Слыхал.      - А сам кому-нибудь писал?      - Нет.      - Я тоже не писал. Молодые писем не пишут. Времени у них нет. А старики плшут длинные-предлинные письма, потому что для них время не существует. Ты влюблен?      - Я? С чего это ты выдумал?      - Так, показалось. Выходит, ошибся. Может, что-то другое случилось?      Я кивнул головой. Хотя вдруг спохватился, что, может, и правда влюблен?!      - Расскажи. Вдруг да чем-нибудь помогу.      - Но это же тайна.      Рубен засмеялся.      - И никому не скажешь?      Он ладонью левой руки зажал себе рот, а правой сделал такое движение, как будто закрывал что-то на ключ: мол, скажешь - в могилу зароешь...      А я, проглатывая слова, рассказал ему самую грустную историю в, мире. Брат слушал и молчал, внимательно смотрел на свою зажигалку.      Потом чирк - сноп искр, пламя... И снова... Только одно мгновение освещалось jero задумчивое лицо с прыгающим на нем красно-оранжевым отсветом, потом снова окунулось в ночную серость.      - Действительно, грустная история, - сказал он, когда я умолк.- Ты, наверное, хочешь, чтобы я дал тебе совет.      - Но понимаешь, мне трудно тебе советовать. Ведь мы с тобой разные! В каждом конкретном случае каждый из нас поступит по-своему. А потом мой совет, будучи правильным для меня, тебе может не подойти совсем. Понимаешь? Вот поэтому ты уж прости, но я не могу...      Я разочарованно пожал плечами...      - Ты должен сам выпутаться из этой глупой истории.      - А как?      - Не знаю. Но в мире нет ничего невозможного. Просто не надо отчаиваться. Я, например, когда у меня неприятности, достаю из кармана зажигалку и чиркаю себе, пока не успокоюсь. Привычка, конечно, не из хороших, но очень помогает.      - Но у меня-то зажигалки нет!      - Придумай что-нибудь другое, - предложил Рубен. - А хочешь, на! - И он протянул мне свою зажигалку. - Нравится? Дарю. Только не теряй. Она тебе обязательно поможет.      - А тебе разве больше не нужна?      - Да, наверное, нет. Я сейчас должен решить такую задачу,, над которой придется немного поволноваться. А когда я волнуюсь, правильный ответ приходит ко мне сам по себе. Ты не смейся. В жизни бывают такие задачи, которые решаются на волнении. Это точно...      Я нажал рычажок: чирк - сноп искр, пламя...      Отец кончил свое дело и поднялся на балкон.      - Будь они неладны, в этом году не очень-то возьмешь меду. - Он говорил намеренно громко, чтоб мы с ним посокрушались.- То ли дело - прошлогодний взяток.      Рубен глянул на меня. Я улыбнулся. Отец всегда недоволен. Это он сейчас добром вспоминает прошедший год, а год назад было все то же самое. И раньше мне казалось, что дела действительно плохи. Но теперь-то я знаю, что отец как бы из суеверия сердится, чтобы на самом деле все было наоборот, чтобы побольше меду снять. И Рубен тоже знает. Потому-то мы с ним и переглядываемся.      - Раньше было иное, - обращаясь уже непосредственно к нам, сказал отец.- Иное было. И село наше было как село. А теперь назвали городом, понастроят заводов - и пойдет. Мало им в мире городов, Лусашена не хватало.      - Какой это город! - презрительно пожал плечами Рубен.      Отец покосился на него, хотел что-то сказать, потом махнул рукой и вошел в комнату.      - Поздно уже, - сказал Рубен.      Я посмотрел на торы. Луна поднялась довольно высоко, и сейчас она плавала в звездах. И в цвете изменилась.      Стала медно-красной.      - Будешь спать? - спросил я.      - Попытаюсь, - сказал Рубен и, взяв табуретку и книги, пошел в спальню.      - Гасите свет,- послышался голос отца.- Пчелы взбесятся.      Я повернул выключатель, и в от же миг с высокого неба спустились звезды и взяли меня в плен. А с ними и тьма обняла меня.      Опершись о перила балкона, я смотрел на луну и думал, что такие вечера, наверное, не часто бывают в жизни человека. Вечера, в которые ты пытаешься с помощью брата или отца в чем-то разобраться и вдруг приходишь к выводу, что ты уже не вчерашний мальчик, почти ребенок. У тебя уже есть свои заботы и тревоги, свои собственные задачд, решать которые ты должен сам, без чьих бы то ни было советов. И к тому же у меня теперь есть зажигалка... Едва я взял ее в руки, как поверил, что она и правда приносит облегчение. Может, потому, что я поверил?.. В зажигалку?      Да нет.      Поверил в себя, в брата, в мир. Поверил звездам, луне, солнцу, которое взойдет через несколько часов.      И все это произошло совсем неожиданно, всего за один вечер!      Странно!      Пожалуй.      И мне вдруг стало непонятно весело. Я был так рад, что хотел обязательно что-нибудь сказать луне.      Но потому, что я уже не был вчерашним мальчишкой, я сразу передумал и, чтобы понапрасну не волноваться, нажал рычажок зажигалки. Маленький язычок красно-оранжевого пламени поглотила густая-прегустая тьма.      Всего на миг полыхнуло пламя.      И я тоже пошел спать.            ГЛАВА ВОСЬМАЯ            Исследования продолжаются. Открытие Натанаела.      Прыжок через столетия в далекое прошлое.            Это всего одно маленькое строение. Кто знает, когда огромные каменные глыбы в форме круга сложили друг на друга, без всякого связующего раствора. В углах поставили деревянные толстые столбы и на них укрепили крышу: одну половину покрыли листовым железом, другую толем. Мне всегда казалось, что это всего лишь шалаш какого-нибудь огородного сторожа. Просто сейчас огорода нет, а шалаш остался. А в мире нет ничего притягательнее шалаша огородного сторожа. Внутри в них бывают деревянные помосты, устеленные сухим, ароматным сеном. И всегда там есть вкусный свежий мацун и лаваш[ М а ц у н -квашеное молоко; л а в а ш - особый, тонко раскатанный хлеб. ]. Ночами из щелей шалаша и из единственного отверстия, служащего дверью, струится густой желтоватый свет.      Одним словом, тот, кто хоть раз провел день в шалаше огородного сторожа, тот никогда этого не забудет.      Но строение на берегу реки не было шалашом огородного сторожа. Это была святыня - церковь. Люди с трудом добираются сюда, с благоговением входят внутрь, в это помещение, а другие тем временем снаружи терпеливо ждут своей очереди.      На выступах неровных стен из года в год все наплывал и наплывал слой воска: здесь тоже продавали свечи, только уже по двадцать копеек. И потому люди предпочитали пиратские свечи- по десять копеек. Святым все одно - по десять или по двадцать копеек свечи им ставят. Зато священники ужасно злились. Несколько раз им удавалось поймать Иезуита Каро и Леопарда Серобо. Можете себе представить, что пиратам не поздоровилось.      В глубине, под самым потолком и на стенах, висели потускневшие портреты, изображавшие, как говорили, святых и разных знаменитостей. Тут были работы художников прошлого. Одну картину, "Явление Христа народу", я очень даже хорошо знал, видел ее в альбоме у брата. Но самым интересным был светильник. Наверное, его подарил церкви кто-то из паломников. Это, в общем-то, был обыкновенный мельхиоровый подстаканник, подвешенный за ручку к потолку. А в нем был стакан. Тоже обыкновенный стеклянный стакан, наполненный подсолнечным маслом, со свисающим из него .маленьким, жалким фитильком.      Я уверен, что этот светильник никогда не зажигали. Потому что с наступлением темноты сюда едва ли кто-нибудь приходил. Но масло в стакан все равно подливали, потому что горит он или не горит, а с фитиля по закону физики по капельке стекало на земляной пол.      Эта пещерная церковь и ее окрестности бывали многолюдны только в субботние и в воскресные дни. В будни сюда приходили одни туристы.      Мы с Нвард сидели на траве и терпеливо ждали Натанаела, который осматривал святыню "с целью совершения очень важного исследования". Прямо так и сказал: "Очень важные исследования".      Солнце уже завернуло за гору напротив, и сейчас лучи era окрасили левый склон ох подножия почти в красный цвет. Глядя отсюда, человек всегда может видеть закат дважды: один раз - на вершине горы, потом в другом ракурсе - у подножия.      - В мире нигде больше не найдешь места, чтобы закат был виден два раза,- сказал я.- Только здесь это так.      - Откуда ты знаешь?      - Знаю! - уверенно сказал я.- В другом месте Лусашен есть? Нету.      - Но горы-то есть, - сказала Нвард.      - А Лусашена нет!      - Подумаешь, Лусашен!      - То есть как это?      - А вот так! Ереван в тысячу раз лучше!      - Ой!      - Конечно, - сказала Нвард. - Напрасно мы приехали сюда.      Я изумленно смотрел на нее.      - И наверное, скоро опять туда вернемся, - продолжала Нвард.      - Как это получается?. Только приехали и уже...      - Ну и что? В деревне жизнь трудная.      - Лусашен...      - Знаю, знаю! Лусашен назвали городом.      - Скоро здесь заработает завод, приедут рабочие... А в селе заводы бывают? Не бывают. Через пять лет знаешь сколько у нас заводов будет построено?      - Все равно,-с безразличием сказала Нвард.- Пусть хоть сто. Еще хуже... И что за город, где даже молока нет? А мама привыкла, чтобы я каждое утро пила молоко.      - Молоко? Хочешь, каждое утро приходи к нам и пей.      - Спасибо, но я его не люблю.      - А чего же тогда? И пусть нет молока...      - Нет. Это очень важно. Мы не привыкли жить в таких условиях.      - В каких?      - Здесь пыльно. Воды натаскать - целое дело. Ведь у мамы руки не стальные?      - Руки людей стальными не бывают, это верно, - согласился я.      - Общества нет. С кем сесть, с кем встать? К кому пойти? С кем беседовать на интеллектуальную тему?      - На какую тему?      - На ин-тел-лек-ту-аль-ную, - по слогам повторила Нвард.      - Что это значит? - спросил я. - Это когда сплетничают, что ли?      - Не знанк Наверное. Это все маме надо. А в городе ей хорошо. Там все на месте. И мне тут скучно одной.      - .Подожди, а я?      Нвард промолчала. Только внимательно посмотрела на меня.      - Со мною ты разве не дружишь? И мы разве сейчас не беседуем? Ну и что же, что это не инт...интел...      - Не понимаешь ты,- рассердилась Нвард.- Мама хочет общаться с людьми.      - Ну и пусть общается. У нас сколько хочешь людей. Вечерами все выходят к воротам и до самой ночи сплетничают, все переберут.      - Другая причина тоже есть,- сказала Нвард. - Например, какая здесь может быть перспектива для меня? Люди из деревни уезжают в города, а мой папа, наоборот, неизвестно почему, бросил город и приехал сюда. Предположим, что ему это было необходимо. А я? Ведь я теперь стану деревенской. Верно? Вот почему мама и не хочет здесь долго оставаться.      - А ты?      - Я?      - Ты-то что думаешь?      - Не знаю, - растерялась Нвард. - Я ничего не думаю.      Я немножко обрадовался, что Нвард ничего не думает.      - Честно говоря, я бы тоже хотел жить в Ереване! - признался я.- Просто там очень много интересного. Скажем, исторический музей. В позапрошлом году отец возил меня туда. И именно тогда я решил, что должен обязательно произвести раскопки. А теперь вот вместе будем это делать... Отыщем древние города...      - А Нат что там делает? - спросила Нвард.- Так долго. Там ведь нет ничего интересного?      - А мы обязательно найдем интересные вещи. Например, украшения какой-нибудь царицы... И я позволю тебе их надеть, хоть один разочек...      - Может, вообще подаришь?      - Я бы рад, но нельзя. Такие вещи должны быть в музее. Но ты будешь единственная, кто хоть раз наденет эти украшения.      - Выдумываешь ты все!      - Шлиман знаешь какие вещи раскопал?      - Кто это? Пират?      - Нет. Какой еще пират? Археолог. Сначала он был бедным парнем. Потом стал купцом, накопил миллионы и...      - Вспомнила: просто спекулянтом был! - усмехнулась Нвард.      - Но если бы он не накопил денег, не смог бы заняться раскопками Трои... А когда деньги у него кончились, он на время оставил раскопки и снова начал торговать.      - Его звали Генрих?      - Да. Во время раскопок он нашел украшения Елены и надел их на свою жену. А жену его звали Софья.      - Но я-то ведь не жена тебе, чтобы ты надел на меня украшения царицы!      - А мы обязательно поженимся, - сказал я,- Когда люди бывают хорошими товарищами, они потом обязательно укенятся. Это всегда так. бывает...      - А я никогда не выйду замуж! - сказала Нвард.      - Тигран... Нвард,- подал голос Нат, выходя из церквушки.      Он так торопился, что даже забыл нагнуться и ударился головой о притолоку.      - Ой! - невольно застонал Нат, потер лоб и закричал: - Смотрите, что я нашел?      - Клад! - сразу догадалась Нвард.      - Да.      - Настоящий?      - Самый настоящий!      - Золото? - спросила Нвард, и ее глаза заблестели.      - Кто тебе сказал, что клад - это золото? - пожал плечами Нат.-Смотрите и любуйтесь.      И он протянул нам несколько каких-то листочков.      Это были желтоватые страницы из книги с истертыми уголками. Что это? У меня захватило дух. Может, пергамент?.. Конечно. Я внимательно пригляделся к листкам, на одном из которых был только рисунок, а на другом рукописный текст. Но и здесь на полях были маленькие картинки. Я ни секунды не сомневался в том, что это страницы древней рукописи.      - И это клад! - разочарованно развела руками Нвард.      А я от волнения не мог слова вымолвить. Ведь это же настоящие музейные ценности, а она...      - На этой странице работа художника-миниатюриста девятого или десятого века, не иначе! - возбужденно объяснил Нат.- Видите? А эта страница, точнее, эта роспись сделана в четырнадцатом веке! Я могу тебе даже сказать, кто был художником.      - Кто?      - Саркис Пицак. Конечно, это только мое предположение, но, я думаю, верное...      - А это?      - Это, скорее, творение безымянного художника.      - У него что, не было имени? - удивилась Нвард.      - Было. На нам оно неизвестно, потому таких художников и называют безымянными. Например, всему миру известно творение безымянного художника-миниатюриста, иллюстрировавшего Библию в обложке из слоновой кости.      - А почему из слоновой кости?      - Так уж случилось, чтобы сохранить это ценнейшее творение нораванкското[Нораванк - храм в Армении. ] художника. Библию позже вложили в обложку слоновой кости, изготовленную другим творцом еще раньше, в шестом веке. В таком виде и дошла до нас эта Библия восемнадцатого века. Она находится сейчас в Матенадаране[Матенадаран - хранилище древних рукописей в Ереване].      - Наверное, очень это важная рукопись? - предположила Нвард.      - Сама рукопись нет... Обыкновенная Библия. Вся ее ценность в оформлении, о котором написаны исследования на многих языках.      - А это? - Нвард показала на странички.      - Если мое предположение верно, то это - определенно клад. В Матенадаране всего восемнадцать рукописей, которые иллюстрировал Саркис Пицак. Это могут быть страницы из тех книг, а возможно, что совсем из других. Пока неизвестных. А какие миниатюры!.. Нет, вы лучше сами посмотрите. Да повнимательнее.      Нат сел рядом с нами на камень и протянул нам полуистлевшую страничку.      - Тигран, это ты можешь считать для себя экзаменом. Археолог кроме знаний должен еще обладать блестящим воображением. Ну-ка, что тебе представляется?..      Я взял страничку. Посмотрел. Обыкновенные миниатюры. Правда, краски прекрасно сохранились... "Смотри внимательно! Смотри внимательно!" - мысленно повторял я себе и... ничего особенного не видел. "Наверное, света маловато",- подумал я. Дело шло к вечеру. От напряжения глаза у меня заболели. И я уже решил, что не выйдет из меня археолога, раз нет никакого воображения, как вдруг в синеватых сумерках произошло нечто удивительное, изображение ожило, люди на рисунках пришли в движение...      Я увидел, честное слово, увидел!..      ...Стена все поднималась и поднималась. С раннего утра люди тесали базальт, готовили раствор. Каменщики сверху беспрерывно требовали то камень, то раствор. Молотки стучали бесперебойно, придавая базальту необходимую гладкость, форму, а резчики по камню украшали здание своими творениями. Все делалось на века... Чем выше поднималась стена, тем труднее было работать, но творцы не унывали.      Они утирали со лба пот и под лучами обжигающего солнца работали, напеаая каждый себе под нос свою песню - о своей заботе, о своем счастье.      Поднимались стены, расцветали орнаментами, и вот строение готово. Оно должно стать божьим храмом, но чаще становилось крепостью, пристанищем гонимых, немым свидетелем бессчетных бедствий народа.      Когда здание становилось крепостью - враг старался разрушить его; когда оно становилось пристанищем гонимых - враг снова стремился разрушить его, уничтожить народ. А в короткие промежутки мира люди восстанавливали здание, и вновь здесь курился ладан. Так было тысячи долгих лет, пока на этой земле не утвердилось государство справедливости и мира. Теперь это здание - памятник архитектуры, охраняемый государством...      - Ну что? - откуда-то издалека услышал я голос Ната.      И видение исчезло, растворилось в синеватой мгле. Передо мной снова был истлевший листок, яркие рисунки вновь онемели, и я очень пожалел, что мне помешали.      - Это - наш монастырь! - уверенно сказал я.      - Конечно, - утвердительно кивнул Нат, немного, кажется, удивившись, что я оказался смекалистым.- Рисунки повествуют о строительстве монастыря. А строительство его завершилось в десятом веке. Следовательно, рукопись относится к десятому веку. А художник был неопытным. Может, старик? Рука у него явно дрожала. Я был уверен, что найду здесь... Был уверен! - Натанаел спрятал обрывок в папку.- В этих листках из рукописи много загадок для специалистов.      - А вы разве?..      - Я? Я физик. Но очень люблю историю...      - И все это было в церквушке? - удивился я. Ведь столько раз я там бывал и ничего не замечал. "Нет,-не выйдет из меня археолога",- горевал я в душе.      - Да. Странички эти висели рядом с репродукцией Рубенса, - сказал Нат.      От волнения я только слюну проглотил: глупец, а я-то думал, что это кто-то из верующих преподнес свой рисунок несуществующему святому!      - А другие обрывки,- продолжал Нат,- были вложены в книгу, в ту самую, к которой тысячекратно прикладывались прихожане, как к святыне. В прошлое воскресенье, еще до встречи с вами, я был здесь. Мне тогда не удалось полистать ее. А сегодня я уж как следует разглядел. Сама книга ничего ценного не представляет, но обрывок пергамента в свое время вплели в. нее как украшение.      - Ты вырвал его? - испуганно спросил я.      - Да, а что?      - Но ведь...      - Оставлять это здесь, на произвол судьбы - преступление! - воскликнул Нат.      Нвард взглядом дала мне понять, чтоб молчал, и я ничего не сказал.      - Почти два века тому назад приключилась очень интересная история,-после недолгой паузы проговорил Нат. - В 1780 году это было. В то время один ученый путешествовал по всей Армении и по Малой Азии в поисках рукописных книг и журналов. На одну из ночей он остановился в доме шемахинского армянина. В полночь, томимый жаждой, путник встал, чтобы напиться. Когда он снял с кувшина крышку, вдруг увидел, что она довольно-таки странная. Вглядевшись, гость рассмотрел письмена и понял, что это своеобразная рукопись. Как видите, всякое бывает.      - Когда мы отправимся в путешествие по Мексике, - сказала Нвард,- будем там непременно разглядывать крышки всех кувшинов!      - А почему вы решили отправиться в эдакую даль? Думаете, рядом с вами мало кладов, которые ждут своих открывателей? Однако я еще не кончил свою историю. Так вот. На крышке были начертаны в армянском переводе отрывки из давно исчезнувшей рукописи греческого летописца древности. Пройди ученый мимо этого факта, все так бы и кануло в вечность!..- Нат вздохнул и сказал: - Идемте. Уже темнеет. Мы сегодня сделали настоящее открытие. Я еще ночью посижу над этими страничками.      - А у кого вы живете? - снова полюбопытствовала Нвард.      - Я путешественник. Шиву где придется.      - А где вы путешествуете? - поинтересовался я.      - В основном во времени. То в первобытнообщинном строе, то в двадцатом веке... В двадцатом я встретил вас...      - Понимаю,- сказал я.- Иногда наш учитель истории тоже говорит: "Дети, а теперь отправимся в эпоху царствования Тиграна Великого..."      - Хочешь напомнить нам, что у тебя царское имя? - съязвила Нвард.      - Ничего я не хочу!      - Нат тоже ничего не хочет сказать! - налетела Нвард и на него.      - Что! - Натанаел растерянно посмотрел на Нвард.      - Боитесь, что. в гости придем, - не говорите, где живете! - сказала Нвард.      - А-а...- Нат засмеялся.- Понял. Не боюсь. Я остановился в доме деда Гласевоса.      - Ой!..-опешил я.-И видишь, как он делает игрушки?      - Пока еще не видел, но надеюсь, будет случай, увижу,- сказал Нат.-Итак, идемте.      Я машинально поднялся на ноги и зашагал вслед за ними. Несколько раз оглянулся. Но из-за церквушки ничья голова больше не появилась: ни с черными волосами, ни с рыжими. А я ведь был уверен, что видел голову Рыжего Давида. Честное слово... .Только на одно мгновение. Голова немножко высунулась из-за стены и вновь скрылась. Может, вернуться, посмотреть?..      - Тигран,- окликнула Нвард.-Что отстаешь?      Я невольно ускорил шаги.            ГЛАВА ДЕВЯТАЯ            Предательство, которое обнаружилось под орешником.            Зажигалка сыграла роковую роль. Тигран ушел, не оборачиваясь.      Я оглядел собравшихся под огромным деревом и в ту же минуту услыхал голос Нвард:      - Тигран, я здесь.      Я невольно остановился. С кем это она? Нвард махала рукой, наверно, что-то еще и говорила, но я не слышал, потому что думал о том, как это люди, независимо от своей воли, часто совершают такое, что ни в коем случае не хотели бы сделать. Думал и вдруг почувствовал, что я тоже, наперекор своему желанию, подхожу к собравшимся вокруг деда Гласевоса.      Иезуит Каро косо глянул на меня и локтем слегка толкнул Леонардо Серобо. Рыжий Давид улыбнулся так, будто у него был паралич лица. Были тут еще двое, Гайк и Сурен.      Но они даже не взглянули в мою сторону, так увлекли их события давно минувших дней, о которых рассказывал дед Гласевос.      - Садись, - предложила Нвард и подвинулась.      Я машинально сел на краешек бурого камня. Не понимаю почему, но я волновался.      Вспомнил про зажигалку, сунул руку в карман и начал щелкать. До чего же прав Рубен - это очень помогает. Сердце скоро перестало колотиться как ошалелое, и волнение прошло. Может, Нвард вовсе и случайно оказалась у деда Гласевоса? А пираты, увидев ее, подошли, чтобы познакомиться? Все возможно. Но я тем не менее уже порываюсь уйти. Конечно, человек никогда не должен терять рассудок.      И сейчас, когда я с помощью зажигалки совсем успокоился, я вдруг понял, что впервые толком вижу деда Гласевоса!      Наверное, часто так бывает с людьми: то, что всегда у тебя перед глазами, становится таким привычным, что ты этого и не замечаешь. И только нечаянно взглянешь другими глазами - и неожиданно сделаешь открытие...      Если бы я раньше задумал рассказывать о дедушке Гласевосе, все сказанное было бы точным, но это было бы не о том, человеке, которого я увидел сегодня. Передо мной был совершенно другой человек. Он, правда, как всегда, был одет в парусиновый китель, светло-серый, со следами утюжки. Я посмотрел на деда и подумал: видел ли я его когданибудь небритым? Наверное, нет. Чисто выбритый, до синих жилок, седые волосы чуть взлохмачены ветерком.      Дед Гласевос курил цигарку за цигаркой и рассказывал очередную свою историю. Он знал их множество. И все это были не сказки какие-нибудь.      Я слушал его и... удивлялся тому, как это происходит, что я вот вдруг почувствовал, что уже не ребенок, и почему мне вдруг стало ясно, что дед Гласевос совсем не такой, каким он мне раньше казался? Почему вдруг все вообще как-то изменилось?      И как хорошо, что у меня теперь есть зажигалка, которая приходит на помощь!      Дед Гласевос, наверное, уже рассказал ребятам о майском восстании 1920 года, рассказал и как потом на помощь большевикам подоспела Одиннадцатая армия. Все это я уже слыхал, и все мне казалось и очень близким и одновременно далеким. Близким, потому что рассказывал об этом свидетель событий, человек, который сам участвовал в борьбе, а далеким, потому что никак я не мог представить себе, что такое эпидемля холеры, от которой дед Гласевос чудом спасся в неправдоподобно далеком двадцать первом году.      После всего пережитого дед Гласевос работал в Ереване.      Потом его командировали в наше село, и он проводил коллективизацию, это, значит, колхоз создавал.      - Было около десяти хозяйств... Какие дома - землянки... Крот бы не выжил. Сейчас и следа от них не осталось. Я опомниться не успел, как срыли все это старье и на их месте один за другим стали возводить каменные дома. Теперь и мне не верится, что все это было на самом деле.      Это дед Гласевос говорил уже при мне.      - А голод? - спросил Леонардо Серобо.      - Голод? - Дед Гласевос опять закурил.- Да, конечно, был и голод. Была и война. Все было. Трудные были годы. Пришли и ушли... Именно в эти трудные минуты наш Лусашен вырос в город. Покойный дед твой, Сероб, первым вступил в колхоз. А с ним и еще несколько человек. Когда в то время говорили о том, как изменится жизнь, он не верил. Прямо так и отвечал: "Нет, сказки мне не рассказывайте, все равно не поверю, но пахать на наших камнях лучше вместе, в одиночку трудно". Если бы покойный был жив, он бы и сейчас не поверил, что дедовская деревня стала городом, тоже назвал бы это сказкой.      Потом дед Гласевос рассказывал, как они боролись с бандитами, врагами Советской власти. В горах, в ущельях.      При этом он закатывал рукава своего видавшего виды кителя и показывал метины от ран.      Я слушал и жалел, чт прошли, пролетели героические времена. Где теперь проявить храбрость?      - Дедушка, а как это ты все помнишь? - спросила Нвард.      - Каждый день добавлял мне по седому волосу, доченька, - сказал дед Гласевос.- Как же мне не помнить? Да и надо помнить. - Он вдруг улыбнулся. - Кто же вам обо всем расскажет, если не помнить.      - Все это прошлое, - сказал Каро.-Интересно, конечно, но сейчас другие времена, теперь это уже никому не нужно.      - Нужно!-обиженно сказал дед Гласевос...-У меня сейчас гость есть... Вечерами сидим и беседуем. Умный человек. Он все спрашивает и тоже говорит, что воспоминания нужны и полезны.- Дед Гласевос вдруг повернулся к Каро: - Ты видел когда-нибудь лачугу, вырытую в земле?      Иезуит Каро растерянно оглядел всех нас.      - Так видел? - не унимался дед.      Иезуит Каро притих и отрицательно покачал головой.      - Видел! - сказал дед Гласевос.- Ты в такой лачуге родился. Только, слава богу, не помнишь. С мизинец был, когда отец твой выстроил новый дом. Вот! Думаете, все это так и было? Нет, дети. Все тут теперь новое. Душа горит, когда подумаешь, сколько мы сделали! Поверили, что доживем до того дня, и сделали. Значит, не напрасно жили. А кто не дожил, тоже не зря погиб. За наше с вами счастье жизнь отдал. Теперь вы достойно должны продолжить дело. Я что! Я теперь, кроме свистков, для вас ничего больше не могу сделать. Стар уже. Все называют дедом. Дед Гласевос! - Он усмехнулся.- Дед Гласевос... Этого я себе не представлял. Не верилось как-то, что когда-нибудь меня назовут дедом. Думал, что всегда буду молодым...      - Дед Гласевос, ты и тогда тоже делал свистки? - наивно спросила Нвард.      Дед засмеялся.      - Ты слыхала когда-нибудь, что такое классовый враг? Слыхала, но точно не представляешь, что это. Теперь об этом не часто говорят. Почему - не знаю, ведь классовые враги, они и сейчас есть...- Дед расстегнул пуговицы кителя и раскрыл грудь. Голубоватый шрам тянулся от его левого плеча книзу.-Вот, видите, что такое классовый враг? Грудью я защищал от них нашу землю. А свистки... Да, свистки, это когда увидел, что уже больше не в состоянии делать людям добро, подумал: пусть хоть детей порадую. Вот и стал делать свистки. Душа радуется, когда вижу, как вы дуете в них и улыбаетесь. Ну, а что с вас беру? Это потому, что ведь работаю!      - Сегодня ты сколько продал? - поинтересовался Леонардо Серобо.      - Восемь штук.      - Рубль шестьдесят! - вмиг сосчитал Серобо.      И дед вдруг рассердился.      - Чего это ты считаешь! По-твоему, я только из-за денег их делаю, да? - Он вывернул карманы кителя. На землю упало несколько свистков.- Берите! - Дед собрал их и протянул нам.- Дарю. И всегда могу дарить. Но вам тогда покажется, что кто-то обязан делать вам не только свистки, но и все другое, такова уж природа людей. Получить все готовенькое, без труда - дело нехитрое... Э-эх!.. Гайк-джан, помоги-ка мне подняться. Мой гость уж, наверное, проголодался. Разговорили вы меня сегодня.      - А мы видели твоего гостя,- сказал Иезуит Каро.      - Ну и что ж. Может быть,- согласился дед Гласевос.      - Только не познакомились с ним,- прибавил Леонардо Серобо.      - Познакомлю,- пообещал дед Гласевос. Стряхнул пепел с брюк и зашагал к дому.      - Я тоже могу вас познакомить,- сказала Нвард. - Правда ведь, Тигран? Мы с ним хорошие друзья. Нат рассказал нам очень интересную...      - Знаю,-оборвал ее Иезуит Каро,-от пиратов ничего не ускользнет.      Дома напротив вдруг закачались: то вправо, то влево, и солнце словно заплясало. Я тряхнул головой, чтобы сбросить наваждение, и посмотрел на Нвард. Конечно же это Нвард успела сказать им, что я называю Сероба и Каро пиратами. Но зачем? Ведь это же моя тайна. Пираты уже, наверное, все знают. От обиды у меня сердце сжалось.      "Выходит, с девчонками ни за что нельзя дружить, - подумал я.- Они не умеют хранить тайну, а значит, и не могут быть верными друзьями..." Я уже не сомневался, что делать мне тут нечего, что Нвард оставит меня у орешника и уйдет с пиратами.      И, не дожидаясь этого, всхал. Я решил ничего не говорить, а просто удалиться. Но ведь Нвард была моим другом?      - Ты не идешь, Нвард? - спросил я.      - А куда ты собрался? - вместо нее с иронией спросил Иезуит Каро.      Я снова допустил ошибку: я не должен был отвечать, но... сказал:      - А тебе-то что?      - Слышишь, Серобо Леонардо? - спросил Каро.      - Слышу, Иезуит Каро,- ответил Сероб.      - Ух, какие хорошие имена,- обрадовался Рыжий Давид.- А как ты меня прозвал, Тигран?      - У тебя еще нет прозвища,- сказала Нвард.      - Почему же это?      - Потому что ты не настоящий пират,- объяснила Нвард.      - Минуточку, минуточку,- прервал их Иезуит Каро.Тигран сказал: "А тебе-то что?" Вы слыхали? Нет? - Это он обратился к Гайку и Сурену.      Те только кивнули головой и отошли назад. Поняли, наверно, что между ними какие-то свои нелады, и решили не вмешиваться; взяли да ушли.      - Если мне-то что, так и уходи, зачем Нвард зовешь с собой? - спросил Иезуит Каро.      - У нас с нею дело, - попытался выкрутиться я.      - Дело, говоришь? Что ж, это хорошо! - нараспев протянул Иезуит.- А почему это ты до сих пор не научился вести себя по-человечески? Сколько раз я тебя учил. Воспитанному человеку надо знать, что, подходя к людям, следует здороваться... Сероб?..      - Древнеиндийским? - не долго думая подскочил Леонардо Серобо.      - Так точно! - согласился Иезуит Каро. - Пока мы вослитаем этого Тиграна, души себе вымотаем. Ты ведь, Нвард, абсолютно его не знаешь...      - Нет, нет,-испугалась Нвард.- Пожалуйста, не надо никаких приемов. Я же знаю, что ты сильнее Тиграна, потому что старше. Но слабых и маленьких бить нельзя! Это нечестно!      Иезуит Каро смерил меня взглядом с ног до головы, и я понял, что он готов исполнить просьбу Нвард. Комок подступил к горлу и начал душить меня. Глаза защипало. Я очень испугался, как бы вдруг слезы не потекли... Уж пусть бы Иезуит Каро действительно ударил, избил, растоптал меня ногами, снял бы шкуру, а голову надел на шомпол!      Я сунул руку в карман и ощутил холод зажигалки.      И - странное дело - зажигалка снова помогла мне. Я вспомнил, лто уже не маленький, что мир уже постепенно меняется в моих глазах...Я нажал на никелированный рычажок, ясно послышался треск. Глаза Иезуита Каро округлились.      Я еще сдержался, чтобы не рассмеяться. Он явно испугался.      И не мог этого скрыть, когда спросил: - Что у тебя в кармане?      - Пулемет, - ответил я.      - Слышишь, Сероб?      - Какой еще пулемет! - усмехнулся Сероб.- Наверное, игрушечный пистолет. Просто он хочет напугать вас.      - Кто? Тигран! Ха-ха,- засмеялся Иезуит Каро.      - "Ха-ха",- передразнил я его. И, вытащив из кармана зажигалку, снова щелкнул, теперь уже под носом Иезуита Каро.      Увидев синеватое пламя, он попятился, и, пока пришел в себя, я успел спрятать мой талисман.      - Куришь? - с удивлением спросил Каро.      Я опять допустил ошибку. Надо было сказать, что курю.      И он обязательно чуть-чуть испугался бы меня.      Но я сказал: - Не курю.      Он сделал шаг вперед.      - А для чего тогда тебе зажигалка?      - Значит, нужна, - ответил я.      - Да! - сказал Иезуит Каро.-Значит, нужна?      - Нужна.      - Ничего другого тебе не нужно?      - Нужно.      - Игрушек, например? Куклу с закрывающимися глазами? А?      Он надеялся вывести меня из терпения. И я решил больше не отвечать ему. Мне не хотелось выходить из терпения, потому что, как мне казалось, Нвард, стоявшая рядом с Серобом, только того и ждала.      - Хорошая зажигалка? - спросил Каро.-А? Ну, говори.      - Хорошая.      - Но почему она у тебя?      - Потому...      - Ты, же еще ребенок... Вдруг дом подпалишь!      Я равнодушно пожал плечами и был очень собой доволен. Был почти счастлив, что я, такой выдержанный и спокойный. Ведь Нвард стояла совсем рядом, всего в двух шагах от меня.      - Дай-ка посмотреть,- потребовал Иезуит Каро.      - Чего смотреть? Ты уже видел.      - Жалко?      - А хоть бы и так?      - Боишься, испортится?      - Очень боюсь.      - Дай посмотреть, говорят же тебе! - повторил он.      - Боюсь, глаза у тебя испортятся, если долго будешь смотреть! - бросил я.      Леонардо Серобо двинул на меня. Иезуит Каро стоял и ждал, чем все это кончится. Еыжий Давид блаженно улыбался и чувствовал себя превосходно, так как не он ведь был на моем месте. А Нвард... Кто-кто, а она могла бы избавить меня от этого унижения, могла бы просто взять меня за руку и увести, сказав им, что нас ждет важное дело.      У меня, конечно, и в мыслях не было отдать ему зажигалку. Потому что я понимал, что обратно мне ее тогда не получить. А это же мой талисман!..      - Значит, не дашь? - не отставал Иезуит Каро.      - Сказал - нет!      - Ну, смотри. Будешь умолять, чтобы взял, не возьму! - угрожающе бросил Иезуит Каро и пошел па меня.      - Нет, нет! - закричала Нвард, - Будет поздно,- глядя на Нвард победоносным взглядом, певучим голосом сказал Иезуит Каро и отвел руку в сторону.- Будет поздно...      Зажигалка моя действительно была волшебной. Я не успел опомниться, как мой правый кулак выполз из моего кармана, и через мгновение он уже двинул Иезуита Каро по челюсти. Все это произошло так неожиданно, что Иезуит Каро при всем желании не успел и шагу сделать вперед.      Не говорю уже о том, что руки у него словно приросли к телу.      Потом я так же отчетливо увидел глаза Каро, сначала удивленные, а затем испуганные. А через миг он качнулся, несколько раз глотнул воздух и медленно, очень медленно, как космонавт в невесомости, поплыл к аемле.      Время снова вошло в свою колею. Нвард закричала:      - Нокаут...      Когда я очнулся, Иезуит Каро, распростершись, лежал у моих ног. Я попытался поднять его, но он оказался очень тяжелым.      - Чего стоишь как столб! - закричал я на Сероба, потому что ведь если бы Каро сам встал на ноги, он бы показал мне!..      Сероб и Нвард помогали поднять его. Каро еще несколько раз открыл рот, глотнул воздух и мутным взглядом посмотрел на нас.      - Силу испытываешь? - прошептал он.- Увидишь еще, что я с тобой сделаю...      Удивительно было то, что он даже не попытался нанести мне ответный удар. Хотя бы очень слабый. Потому что, если бы он даже пальцем тронул меня, я бы тотчас рухнул на землю, до того я был обессилен. Но, на счастье, он об этом не догадался. Иезуит Каро только пригрозил.      Но когда он пригрозил мне, я вдруг снова почувствовал в себе силу, и кулак мой опять был готов к действию.      Я с жалостью посмотрел на Иезуита Каро и понял, что здесь, под вековым орешником, мне больше делать нечего.      Проверил, в кармане ли зажигалка, еще раз щелкнул рычажком, чтобы от волнения не осталось и следа, повернулся и пошел.      Мне показалось, что Нвард крикнула мне вслед:      - Тигран, подожди, я тоже иду.      Но я, не оглядываясь, невольно ускорил шаг, свернул на соседнюю улицу, размышляя при этом о том, что с девчонками ни в коем случае нельзя дружить.            ГЛАВА ДЕСЯТАЯ            Встреча с Рыжим Давидом. Раскопки и открытия.      Как надо относиться к предателям. Разочарование.            Прошло несколько дней, а Иезуит Каро все не показывался. Возможно, он уже и не помнил своей угрозы. Во всяком случае, я тоже старался избежать встречи с ним.      Почти каждый день в самое разное время до меня доносился голос Нвард. Она звала меня со своего двора, но я упорно делал вид, что не слышу ее. Не хотелось мне больше с ней разговаривать, потому что я чувствовал себя в этом мире совсем одиноким с того дня, как увидел ее под орешником с пиратами... И надо сказать, что именно это привело меня к окончательному решению начать раскопки. И без Нвард! Не знаю, решился бы я когда-нибудь на это дело, если бы не понял наконец, что человеку нечего рассчитывать на то, что у него может быть настоящий, верный товарищ...      В то утро, сразу после завтрака, я завернул немного сыру, лаваш, зелень, чтобы в полдень, когда проголодаюсь, не отрываться от работы и не ходить домой. Очень мне не терпелось поскорее добиться удачи.      Взяв лопату, два больших сплющенных гвоздя, зубную щетку, кисточки для клея и красок, металлическую черпалку, которую сделал сам, я тронулся в путь.      Место, где будут раскопки, я определил заранее.      По ту сторону реки, чуть не доходя до монастыря, был холмик. Я решил начать именно с этого холмика.      Конечно, это не Мексика, не Месопотамия и даже не Троя. Но я был уверен, что меня тоже ждут по-своему интересные открытия, я непременно найду неизвестные клады, всякие украшения древних армянских цариц!.. Но как жаль, что теперь их некому будет надеть... Ведь с Нвард мы поссорились... Ладно. Когда я найду украшения, мысленно надену их на какую-нибудь воображаемую девочку.      Она-то уж, по крайней мере, не предаст меня, не откроет моих тайн моим врагам - пиратам!..      Шагал я по кривым улочкам Лусашена и думал, что все, что я буду делать в жизни, все будет во имя такой девочки, - а я все-таки думаю, мне удастся встретить хорошую девочку, настоящего друга - такую девочку, которая никогда не перейдет в лагерь пиратов...      Я шел и думал, как вдруг мои размышления оборвал голос Рыжего Давида. Он стоял около недостроенной бани.      Я машинально cунул руку в карман и нащупал зажигалку.      - Здравствуй, Тигран, - сказал Рыжий Давид, когда я уже проходил мимо него.      В другое время я бы не остановился. Но на этот раз я задержал шаг, смерил его с головы до ног. И, что главное, сделал это с пренебрежением.      - Куда ты, Тигран? - спросил он.      - Чего тебе надо? - вопросом на вопрос ответил я.      - Ничего, ничего! -испуганно сказал он.-Просто так спрашиваю.      Я еще раз косо посмотрел на него и повернулся, чтобы уйти.      - А ты здорово дал этому - Иезуиту, а? - сказал он. - Поделом. Он уже надоедает... Слоном себя чувствует.      - Слоном? А может, носорогом?      - Конечно! - согласился Рыжий Давид.-Носорогом. Ха-ха! Думает, что может испугать всех своими древнеиндийскими да японскими приемами... Ха-ха!      - Никакого индийского приема вовсе и не существует!      - Точно знаешь?      - Точнее точного.      - А японский?      - Японский да. Только Каро брешет. Он его не знает. Просто надеется попугать, воздействовать на психику, - объяснил я.      Лицо Рыжего Давида вытянулось.      - Воздействовать на психику,- повторил он.- Мудрено как-то ты говоришь... Ха-ха... После твоего ухода Иезуит еще долго не мог прийти в себя. Одурел он... Ох как одурел! А когда пришел в себя, дочь врача знаешь что сказала?      - Откуда мне знать? Да и не хочу я вовсе знать. Очень надо.      - "Я же говорила, что Тигран тебе покажет!" - подражая голосу Нвард, пропищал Рыжий Давид.- Прямо так и сказала.      - Да? - удивился я. - А Каро?      - Иезуит пробормотал что-то невнятное и пошел к роднику умываться, чтоб дурман прошел... Эх и завидую я тебе! - искренне выпалил Рыжий Давид.- И сильный же хы! А почему спускал ему?      - Терпел! - великодушно ответил я.- Ждал, пока чаша терпения переполнится.      - Чаша терпения переполнится! - повторил Рыжий Давид. - Сегодня ты какие-то странные слова говоришь. Я таких до сих пор не слыхал. На раскопки идешь?      - Откуда, тебе известно? - удивился я.      - Дочь врача говорила. Сказала, что вы собираете деньги для раскопок. Хочешь, я тебе помогу? Дай понесу лопатку.      - Мне не тяжело, - сказал я.      - Ну сверток дай... И вообще, возьми меня с собой?      Я немного подумал. Конечно, с помощником мне будет легче. Однако весь холм, пожалуй, не разрыть.      - Хорошо, - согласился я.- Помоги мне...      Рыжий Давид очень обрадовался. Я отдал ему лопатку и сверток, но щетки и кисточки не доверил...      До места мы шли молча. Иногда я краешком глаза взглядывал на Давида. Его веснушчатое лицо сияло, как медный таз: наверное, от радости, что я согласился взять его на раскопки. Блестело оно и потому, что он вспотел, и казалось, что он намазал себе на лицо крем, как женщины иногда делают... Что он думал, я не знаю. А до моего слуха, словно издалека, доносился голос Нвард: "Я же говорила, что Тигран тебе покажет!" Я представлял, каким тоном она это сказала, представлял выражение ее лица и думал, что как в общем, здорово, когда человек не дает спуску противнику.      Когда мне было лет семь-восемь и Рубен еще не уезжал учиться, помню, он всегда выходил на улицу, чтоб защитить меня. Тогда меня били, а я даже не пробовал отбиваться.      Зато как я бывал счастлив, когда мои забияки-сверстники, а часто даже большие мальчишки, едва завидев тень Рубена, тотчас кидались врассыпную... Я долго, очень долго, был нерешительным, все надеялся на Рубена. И вдруг появилась эта уверенность! Отчего бы это? От зажигалки? Смешно.      Честное слово...      От волшебной силы талисмана?..      Но зажигалка - это зажигалка, а талисман?.. Так отчего же? От веры?      Ну конечно, от веры. Талисман просто напомнил мне, что надо верить в себя, в свои силы. Надо не бояться и не волноваться.      Если бы брат все это просто сказал мне, я бы тотчас забыл. Но зажигалка! Это уже другое делo.      Для того чтобы всяких пиратов поставить на место, у человека должна, быть вера в себя и душевные силы. А вера бывает только в том случае, если ты справедлив...      Я посмотрел на Рыжего Давида и улыбнулся. Если бы он мог слышать то, что проносится в моей голове обязательно бы запутался в словах.      - Еще долго нам идти? - перейдя мост, спросил Рыжий Давид.      - Мало осталось. Тебя что, подослали?..      Рыжий Давид понял, о чем речь.      - Нет,- покачал он. головой.- Я сам пришел.      - Но ты же их товарищ.      - Какой товарищ!..- сказал Рыжий Давид и ладонью, сверху вниз, отер пот с лица.-Я боюсь их.      - И сейчас боишься?      - Сейчас нет. Ты так дал Иезуиту, что...      - Значит, теперь меня боишься?      - Нет...- с некоторым сомнением в голосе проговорил Рыжий Давид.- Ты не будешь меня притеснять.      - Откуда знаешь?      - Ну... знаю,- с улыбкой сказал Рыжий Давид и переложил груз с руки на руку.- Меня другое удивляет. Ведь ты же всегда мог меня избить.      - Необходимости в этом не было.      - Конечно, не было! - обрадовался Рыжий Давид. - Не дошли мы еще?      - Дошли. Вот этот холм видишь?      - Этот? -не поверил Рыжий Давид.- И под ним есть клад?      - Ага...      - Откуда ты знаешь? Если бы здесь был клад, его бы давно раскопали, открыли!..      - Для этого надо иметь особое чутье, - сказал я. - Сядь, передохнем немного.      - Весь холм будем раскапывать? - испуганно спросил Рыжий Давид.      - Весь холм.      - А разрешат?      - Кому запрещать-то? Обыкновенный холм.      - Может...-Рыжий Давид огляделся вокруг и умолк.      - Что может?      - Ничего... Говорю, может, это кладбище, а? - шепотом сказал Рыжий Давид.      Об этом я, честно говоря, не подумал. У меня вдруг мурашки по телу забегали. Когда-то я пределах церкви и монастыря были могилы. Это дело известное. Но как-то мне это и в голову не приходило... Я почувствовал, что кончики пальцев у меня холодеют.      - Глупости ты говоришь, - прошептал я.      - Но если вдруг...- Рыжий Давид снова умолк. А чуть погодя добавил: - Я тогда со страху умру. На месте...      - Не умрешь,- успокоил я.      - Умру. Ты не знаешь. Давай лучше вернемся.      - Думаешь, археологи могил не раскапывают! - воскликнул я.- Только они называют их не могилами, а склепами. И ничего страшного не происходит, когда раскапывают самые склепы. Что тут такого?      - Склеп?..      - Или, если речь идет о Египте, пирамиды. Там могилы называют,пирамидами... Не веришь? Мумии фараонов погребают в этих пирамидах. Не слыхал? Ну, вставай. Сначала немножко ты попробуй. Потом я.      - Значит, говоришь, склеп - не могила?      - Ну вставай! - уже не .вытерпел и крикнул я.      - На психику воздействуешь? - сказал Рыжий Давид, но тем не менее взял в руки лопату и поднялся. При этом у него был такой вид, что я невольно улыбнулся.      - Ну!      Рыжий Давид всадил острие лопаты в землю и всем телом навалился на нее. А немного погодя на холме уже чернела маледькая впадина. В ней извивались красные дождевые черви.      Лопата во второй раз врезалась в землю.      Потом в третий, в четвертый...      Рыжий Давид иногда разгибался, вытирая пот с лица, и смотрел на меня. Он не очень-то представлял, какая разница между склепом и могилой, а потому все равно немного боялся.      Рыжий Давид уже перелопатил вершину холма, когда я взял у него наконец лопату. Земля была рыхлой, сырой и подавалась довольно легко... Если бы не солнце... Нависшее прямо над головой, оно просто сжигало нас...      Рыжий Давид сидел и отдыхал, при этом он машинально ковырял гвоздем черный ком и разглядывал. Если бы его лицо было задумчивым и даже немного безразличным, я бы с уверенностью мог сказать, что он именно в этом коме искал клад, так он орудовал гвоздем.      - Напрасно мучаешься,- заметил я.- Клады прячут в глубине.      - Да я просто так ковыряю,- сказал он, вгоняя гвоздь в новый, только что отрытый ком земли. И в то же мгновение лицо его напряглось, стало серьезным, так как гвоздь наткнулся на что-то твердое...      - Подожди! -.вскрикнул я.      Рыжий Давид вскочил с .места и растерянно посмотрел на меня. Я подошел, вынул гвоздь и остор.ожно стал растирать ладонями лом земли. Проклятые дождевые черви так и полезли, извивались между пальцами. Но вот наконец-то я почувствовал какую-то твердость.      - Что это? - с нетерпением спросил Рыжий Давид.      - Черепок, - невозмутимо ответил я и протянул ему обломок глиняного сосуда...      - Зачем это нужно?      - Как это - зачем? - рассердился я.- Это, может быть, доисторическая ценность. Видишь, тут и узоры есть. Сейчас поищем другие осколки.      Я стал копать с еще большим рвением. Рыжему Давиду лопаты больше не доверял.      Бедняга, он так, наверно, и не поймет, какое значение имеет для археологов самый, казалось бы, незначительный обломок глиняного сосуда.      Я уже порядочно раскопал, но больше пока ничего не отыскалось.      - Позавтракаем,- наконец предложил я, потому что уже, честно говоря, отчаялся.      - Позавтракаем! - Глаза Рыжего Давида заблестели от удовольствия.      Я посмотрел на наши руки и сказал: - Придется помыть...      - Бежим на речку?      - Бежим.      И чуть погодя мы уже с аппетитом уплетали наш завтрак.      - Так, пожалуй, ничего не получится,- задумчиво сказал я. - Копаем, копаем, а результатов никаких.      - Да-а...-протянул Рыжий Давид.      - Надо действовать по всем правилам. Рыть весь холм бесполезно. Опытные археологи ведут раскопки по определенной системе. Прежде всего они роют траншеи по направлению - север - юг, потом восток - запад. Земляные работы, таким образом, сводятся к .минимуму. Если мы выроем траншею, то уже углубимся сразу на целый метр. Верно?      - Ага - Ив этом случае вероятность что-нибудь найти будет значительно большая.      - Ага.      - Слушай, ты пользуешься тем, что я говорю, - вдруг рассердился я.- И сам все время ешь. Оставь и мне хоть что-нибудь!      - Я очень голоден,- попытался оправдаться Рыжий Давид.      - А я, думаешь, сыт? Итак, будем рыть траншеи...      - Да, траншеи... Немного отдохнем и будем рыть траншею...      - А поспать ты не хочешь? - с иронией спросил я.      - Почему бы и нет? Только под палящим солнцем это не так уж приятно... Тигран, а это ты будешь есть?      - Буду! - отрезал я.      Рыжий Давид с сожалением посмотрел на кусок сыра и вздохнул.      - Что, невкусно тебе было?      - Очень вкусно, но. жаль, что мало, - сказал он.      - Не знал л, что встречу тебя. Ну ладно, вставай. Значит, роем с севера на юг. Будь осторожен. Если лопатка коснется чего-нибудь твердого, дальше действуй руками. А то вдруг что-нибудь разобьешь, все тогда пойдет прахом.      Рыжий Давид послушно принялся за дело.      А мне, честно говоря, все уже надоело. Даже найденный черепок меня больше не воодушевлял. Просто гордость не позволяла сознаться, что я бы с удовольствием все бросил, пошел бы домой, лег на тахту и стал бы читать, скажем, о том же Шлимане, которому удивительным образом удалось раскопать древнейший город!.. А под этим холмиком какой город? Какой склеп? Если бы со мной не было Рыжего Давида, я бы так и поступил.      Когда читаешь .про раскопки, дух захватывает, а сам начинаешь раскапывать, выясняется, что ничего особенно интересного в этом вовсе и нет. Только измучаешься да понапрасну переполошишь дождевых червей. Точно так бывает некогда книги, приключенческие читаешь. Тоже дух захватывает от головокружительных историй. А в жизни? Никаких приключений.      Рыжий Давид уже по пояс был в яме. Не напрасно съел завтрак - как роет! До вечера первая траншея будет готова.      Немного, конечно, и я покопаю. А завтра... Завтра уже точно будет легче. Лишь бы сегодня дотерпеть до вечера. Думаю, что завтра Рыжий Давид и не пикнет о раскопках. Не сумасшедший же он? Наверное, в душе проклинает ту злополучную минуту, когда встретил меня и предложил свои услуги. Но сейчас пусть мучается...      И, словно услышав меня, Рыжий Давид подал гoлоc.      - Тигран, я устал! - сказал он. Из ямы теперь виднелась только его голова.      - Копай, копай,- подбадривал его я.      И хотя он уже еле держался на ногах, но не вылез, все выбрасывал землю. И вдруг я услышал странный звук.      Уже и голова Рыжего Давида почти исчезла. Из ямы послышался его крик:      - Тигран, смотри, чтo я нашел!      Забыв обо всем на свете, я мигом очутился около ямы.      - Что?      Он протянул мне что-то круглое: - Таз!      - Другого ничего нет?      - Нет.      Это действительно был настоящий маленький тазик... Интересно, какой князь умывался в этом тазике? Я заглянул в яму.      - Ничего-ничего больше нет?      - Нет,- вытирая пот со лба, сказал Рыжий Давид. - Все, Тигран, я вылезаю. Устал,- просительно сказал он. - Теперь ты немножко покопай, если хочешь...      - Выходи,- согласился я..-А тазик ничего... Он явно древний...      Рыжий Давид выбрался из ямы, тяжело вздыхая, молча сел поодаль.      - Завтра отнесу его Нату,-разглядывая тазик, сказал я.- Еще никогда такого таза не видел. Ему, наверное, лет пятьсот - шестьсот!      - Пятьсот - шестьсот? - удивился Рыжий Давид.      - А что ты думал? Побойся, как бы не тысячу!      - А почему я должен бояться?      Я отложил таз в сторону и встал над Рыжим Давидом.      - Почему, говоришь, должен бояться? Гм... Хорошо тебе было копать?      Рыжий Давид только моргал глазами.      - Не понимаешь?      - Понимаю... но... Нет, не понимаю!      - И даже не знаешь, чего ты должен бояться?      Он покачал головой. Конечно же не знал. Откуда ему было знать?      - А предавать товарищей, по-твоему, не страшно? Это хорошо, да?      - Я, я тебя не предавал!..- стал оправдываться Рыжий Давид.      - Но пиратов? Пиратов-то ты предал? Изменил им?      - Ты... Ведь я... Ты их...      - А завтра изменишь мне, не так ли? - не унимался я.      - Нет, я...      - Знаю,- с иронией сказал я.- Так вот, вставай и уби райся, пока не получил.      - Но почему?      - Ну... Это тебе в наказание, чтоб больше никогда товарищам не изменял. Беги! - закричал я.      Он повернулся и, мне показалось, заплакал.      Я собрал инструменты, взял металлический тазик, еще раз заглянул в яму, мысленно твердо решив, что никаких раскопок, больше производить не буду и все клады мира, вместе взятые, больше никогда не .будут волновать меня.      Я посмотрел вслед Рыжему Давиду. Он бежал к реке.      Странно, но мне было совсем не весело...            ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ            Встреча у Натанаела. Следы библиотеки древних рукописей. Примирение.            Тиграну вовсе не надоели ни пираты, ни раскопки, ни... жизнь.      В двери появился дед Гласевос. Краем серого передника он не торопясь вытер вымазанные в глине руки и спросил:      - Ты тоже пришел?      Я кивнул головой.      - Да... Одним словом, не даете человеку работать. Что это за тазик?      Я неопределенно пожал плечами.      - Тысячелетний? - усмехнулся дед Гласевос. - Откуда достал?      У меня дух захватило.      - Тысячелетний? Дедушка Гласевос, а откуда это видно?      Дед пальцем стукнул по краю тазика, потом ногтем поскреб, снова стукнул и сказал:      - Медь. Входи. Чего стоишь?      - Там ведь кто-то еще есть? - поколебался я.- Может, в другой раз приду...      - Ничего, ничего... Все равно человеку уже помешали. Да он и не сердится. Приехал в деревню, говорит, чтобы спокойно работать. Но какая уж тут работа!      Дед Гласевос пропустил меня вперед. Мы очутились в полутемном длинном коридоре.      - Я, видишь, тоже при деле! - объяснил он.-Вот только глина кончается. Через пару дней пойду в овраг за глиной. Не поможешь?      - Помогу, дед Гласевос,- пообещал я.      Он всегда просил кого-нибудь из мальчиков помочь ему, когда ходил за глиной.      - Договорились. Ну, входи.-Он кивлул на другую дверь, в конце коридора.- А я займусь своими делами.      Дед вышел на балкон, а я, стоя у дверей, прислушался: из-за двери доносились глухие голоса. Интересно, кто это прлшел к Нату? Может, пираты? Мне вдруг захотелось взять свой тазик и убежать. Потом я подумал, что напрасно волнуюсь, несколько раз щелкнул зажигалкой и коленом слегка толкнул дверь. Створка с мягким скрипом повернулась на петлях. Я прищурился - лучи солнца залили коридор.      - Ого! - воскликнул. Нат.- Это Тигран, а ты говорила, что он пропал? Здравствуй, Тигран.      - Здравствуйте,- сказал я, обращаясь не только к Нату, но и к сидящим за круглым столом Сероб и Нвард.      Леопардо Серобо издал какой-то звук, напоминающий вздох, и косо посмотрел на меня. А Нвард словно бы так увлеклась какой-то огромной книгой, лежавшей перед ней на столе, что даже не обернулась, когда я вошел в комнату.      - Садись, Тигран,- пригласил Нат.- Что это у тебя?      - Тазик! -не выдержал я.-Медный тысячелетний тазик! Дед Гласевос так утверждает. Тысячелетний медный тазик. Вчера на раскопках нашел.      Нвард не утерпела и посмотрела на меня. Взгляды наши на мгновение встретились, я даже не успел улыбнуться, она отвернулась и продолжала разглядывать книгу. Если бы она хоть на секунду позже отвела взгляд, я бы обязательно ей улыбнулся и мы бы помирились. Откровенно говоря, я сам толком не понимал, мы поссорились или нет? Просто я обиделся, увидев ее с пиратами, а потом еще обиделся, когда вдруг выяснилось, что она все, даже прозвища, которые я им дал, сообщила моим противникам...      Но почему Нвард пригрозила им? До сих пор я не понимал... А жаль, раскопки я проводил без нее. Хотя тазик, конечно, вовсе не украшение армянской княгини или царицы, но как хорошо было бы,, если б эту тысячелетнюю реликвию мы нашли вместе с Нвард!..      Натанаел тем временем внимательно разглядывал тазик.      Вначале и он, как дед Гласевос, постучал по нему пальцем, поскреб ногтем плесень на поверхности, перевернул тазик, осмотрел его снизу, потом протер мокрой тряпочкой, потом сухой, и, когда дно заблестело, как золото, Нат улыбнулся.      - Где ты нашел это чудо? - спросил он. Я почувствовал что-то неладное...      - Не доходя до монастыря есть холм... Вчера я целый день там копал...      - Это не тысячелетняя чаша,-сказал Нат.-Ей даже ста лет не исполнилось. Сероб, ну-ка дай мне лупу...- Нат поднес лупу в черной оправе к тазику.- Вот и дата. Этому тазику всего двадцать восемь лет!      Я потер лоб кулаком. Нвард отложила книгу и подошла к нам.      - Ну и что же? Совсем не обязательно, чтобы это была вещь тысячелетней давности! - сказала она.      - Нет! Конечно же нет,-согласился Нат.-Важно то, о чем расскажет нам это открытие. Именно важностью этих сведений и оценится чаша, найденная Тиграном. Надеюсь, ты будешь продолжать раскопки, Тигран?      Я пожал плечами: мол, пока не знаю. Но в глубине души проклинал и себя, и злополучный холм, и этот тазик, и вообще археологию. Двадцативосьмилетний тазик... Кто знает, каким образом он там оказался? Чей это тазик? И какой от него вообще толк?      - Ты что, разочаровался? - удивленно спросил Нат.      - В чем? - спросил я.-В тазике?      - В раскопках!      - Почему он должен разочароваться? - Вместо меня ответила Нвард. - Ну и что же, что Тигран пока только один тазик нашел! Археологи иногда целый год раскапывают и ничего не находят. Верно ведь, Тигран?      - Ага,- кивнул я головой.      - Твоя ошибка в том, что ты раскапывал случайный холм,-сказал Натанаел.-Археолог прежде всего должен хорошо знать историю. А бесцельные раскопки, - Нат улыбнулся, - это еще не археология. Кстати, можно быть археологом и не производить никаких раскопок. Как, скажем, Монтелиос. В истории нет свидетельства, производил ли он раскопки. Но каждый археолог прекрасно знает его замечательные труды об эпохе неолита, о бронзовом и железном веках.      - А Шлиман? - сказал я.      - Шлиман просто любил археологию. Он не был специалистом. И потому при раскопках допускал непоправимые ошибки.      - Значит, мне пока и не думать о раскопках?      - Нет, почему же? Думай. Но прежде всего надо учиться,- сказал Нат.- Ты вот взял да холм раскопал, и пока безрезультатно. А л, к примеру, тем временем за эти дни, сидя дома, установил, что здесь поблизости есть богатая библиотека древних рукописей.      Нат взял один из найденных дм листков и протянул мне:      - Пожалуйста! Вот, здесь все написано.      Я долго разглядывал лист, внимательно всматривался в миниатюры. Край листка был опален. Потом листок, наверное, побывал в воде, потому что все на нем было смытым, линялым. На полях бурыми чернилами было что-то приписано очень неразборчиво.      - А вот здесь какая-то приписка или подпись? - сказал я.      - Это вот, бурыми чернилами? Это поздняя приписка. Ей сто лет.      - О библиотеке.      - Нет, о библиотеке упомянуто в основном тексте, - сказал Нат.- Эти строчки абсолютно не относятся к тексту. Наверное, переписчик устал за работой и в минуту отдыха машинально написал о том, что его угнетало. Тут написано примерно так: "... и от бедствий спас эти журналы и спрятал. Дай боже нам терпения и стойкости... для". Понял? Это на древнеармянском языке написано...      Мне все было понятно, кроме того, какое дело у Леонардо.      - Мы решили отыскать эту библиотеку,- сказала Нвард. - Если хочешь, присоединяйся к нам. Будет очень хорошо.      - Я? К кому присоединяться?      - К нам, к кому же еще? - удивилась Нвард.- А после того как вместе найдем библиотеку, можем начать наши настоящие раскопки.      - Наши?      - Все вместе будем производить раскопки. Хорошо? - сказала Нвард.      - Посмотрим,- неопределенно ответил я.- Не знаю. А с библиотекой я не хочу иметь никакого дела. Особенно с этим... Этим..      Леонардо Серобо беспокойно заерзал на стуле.      - Сами найдем! - бросил он.- Без тебя обойдемся. Каро сказал: весь монастырь перевернет, а найдет.      - Торопитесь! - улыбнулся Натанаел.- А археология спешки не любит. И переворачивать монастырь - это уж совсем ни к чему. Вряд ли библиотека находится в нем.      - Почему вы так думаете? - спросил Леонардо Серобо.      - Просто сопоставляю события,- ответил Нат.- От кого надо было спасать библиотеку, от кого прятать?      - В те времена на Армению совершали нашествия монголы,- сказлл я.-Видимо, от них и спрятали.      - Правильно. Совершенно верно,- сказал Нат.- Тринадцатый век был тяжелым не только для нашего, но и для других народов. Во время всяких нашествий люди спасали прежде всего достояние всего народа. Так, наверно, и наша библиотека была упрятана от врагов. Надо полагать, ее спрятали не очень далеко.- Но чтобы труды наши,не были напрасными, надо еще серьезно проанализировать все,, что касается наших предположений и дальнейших поисков. Истинная археология берет начало за письменным столом! Вот так-то!      Нат воодушевился. А я слушал лишь краешком уха и про себя думал: "Всего двадцать восемь лет? Нет, не потащу я этот медный таз домой, оставлю здесь. Как будто забыл. Пусть дед Гласевос месит в нем глину: очень даже удобно".      - Была бы здесь библиотека, ее давно бы уж нашли! - сказал я.- Все это - напрасный труд. Вон целый день вчера рыли, и пожалуйста...      Нат покачал головой.      - Ты сегодня просто не в настроении, Тигран. Верно говорю?      Я кивнул. А что мне оставалось делать? Кивнул и встал.      - Ничего, брат, всему свое время,- сказал Нат.- Будет и у тебя удача!      - Тигран, я тоже с тобой,-сказала Нвард.- Сероб, ты жди Каро, а я пойду. У нас с Тиграном дело. А завтра все встретимся.      - Мы же договорились на сегодня! - напомнил Сероб.      - Скоро уже вечер. Все равно ничего сегодня не сделаем,- сказала Нвард, взяла меня за руку и потянула к двери.      - Чего мне ждать? - Леонардо Серобо поднялся. - Я тоже ухожу.      - Сиди, сиди! - сказал Нат.- У меня к тебе дело есть.      В темном коридоре я остановился и высвободил руку.      - Пойдем,-сказала Нвард.      Но я остался стоять как вкопанный.      Нвард шепотом спросила: - Ты знал, что я здесь?      - Нет, если бы знал...      - А я думала, что знал.      - Если бы знал, ни за что не пришел! -досказал я.      Мы молча вышли на улицу. Нвард на шаг прошла вперед, и мне показалось, что она хочет уйти. Но она повернулась и встала передо мной.      - Как это не пришел бы?      - А вот так!      - Обиделся?      - Иди дружи со своими пиратами!      Глаза Нвард заблестели. Я попятился, потому что никогда в жизни не дрался с девчонками. И с мальчишками тоже не очень-то, если не считать последнего случая.      - Значит, потому и на раскопки пошел один?      - Не один я был. С Рыжим Давидом.      - А почему не сказал?      - Потому что не хочу иметь никакого дела с пиратами.      - Выходит, я тоже пират?      - Пиратка, - поправил я, и Нвард вместо того чтобы рассердиться, засмеялась.      - Иезуит тебя боится, - сказала она.- Сероб тоже...      - Напрасно. Я не просил их бояться.      - Не просил,- согласилась она.-Но заставил.      - И не заставлял! И вообще мне все надоело.      - Что именно?      - Пираты, археология, жизнь...      - И жизнь? - удивилась Нвард.-Счастливый...      Мне вдруг захотелось плакать. Потому что, оказывается, это очень грустно, когда надоедает жизнь. Не знаю почему, может, я правда плакал, но Нвард вдруг закричала:      - Не хочу... не хочу, чтоб тебе надоела жизнь!      - А я...-сказал я, проглатывая комок, застрявший в горле,- а я хочу, чтоб мне надоело. Если бы мог, я бы сегодня же отправился в Мексику! В джунгли.      Нвард погладила меня по щеке. Как взрослая, как мама.      Я опешив, посмотрел на нее.      - В джунглях тебя растерзали бы дикие звери, - сказала она серьезно, хотя глаза ее при этом улыбались.      - Ди-и-кие звери,- сказал я, заикаясь.- С ними я бы... дружил... И с питоном, и с носорогом... и с барсом тоже дружил бы!      - А со мной не хочешь?..- вздохнула Нвард.- Ведь эти. пираты трусишки. И вообще они хорошие ребята! Я им говорила, что если ты захочешь, всем им покажешь, они не поверили...      - Ничего, будет случай, покажу, где раки зимуют.      - Они больше не обидят нас. Теперь знают, что мы сильнее. Ты знаешь, почему я постаралась с ними подружиться? Мне захотелось разбудить в них добрые чувства... Когда мы окажемся на необитаемом острове и за нами придет судно, чтобы взять нас оттуда, мы сможем тогда защищать и пиратов. Скажем, что они стали честными людьми, таким образом спасем их от виселицы.      Я молча слушал Нвард.      - А ты на меля обижен, да?      Я посмотрел в небо. Там реял сокол.      - Я хочу, чтоб мы помирились, - сказала Нвард.      Сокол камнем ринулся вниз и исчез. "Наверное, сцапал какую-нибудь птицу",-подумал я.      - Тигран, я хочу, чтобы мы помирились.      - Если хочешь, - значит, помиримся, - уступил я.      - Так не мирятся, - сказала Нвард и вдруг подошла и поцеловала меня в щеку.- А теперь ты! - потребовала она, подставляя свою щеку.      Я ужасно смутился. Странная она, то к пиратам убегала, то...      - Ну,- сказала Нвард.      Я еле коснулся губами ее щеки. Весь мир слегка закружился, закружился... Нет, не мир, а какие-то мысли. Кружились, кружились в моей голове. А потом я вдруг послал всех барсов и носорогов к черту. И еще выяснилось, что мне вовсе и не надоели ни пираты, ни раскопки и уж конечно ни жизнь!..            ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ            Когда начинают мучить неразрешимые вопросы, люди вдруг вспоминают трех      мушкетеров. Книги страшнее побежденных народов. Неожиданное посещение доктора Суреняна. Девочки могут сегодня поцеловать, а завтра дать пощечину.            - Ты знаешь, кто такой Арман де Селлек д' Атос д'Отевиле? - спросил Рубен.      - Д' Атос? - спросил я.      - Я же говорю: Арман де Селлек д' Атос д'Отевиле.      - Не знаю.      - А Исаак де Портье?      - Тоже не знаю. А чего ты вдруг спрашиваешь?      - Просто так, - сказал Рубен. - Устал от всего того, что известно всем.      - Ну уж о Шарле д'Артаньяне слыхал?      - О д'Артаньяне?      - Говорят тебе, Шарль де Бас д'Артаньян. Знаменитый был человек! Не веришь?      - Почему же, верю. Просто не понимаю, что ты этим хочешь сказать...      По улице с адским грохотом промчался мотоцикл. Рубен сморщился, словно от зубной боли.      - Сегодня суббота? - спросил он.      - Да, - ответил я.      - Значит, не спать нам сегодня. Всю ночь будут гонять.      Бездельники! Нашли заботу - мотаться по святым местам.      - Арман де Селлек д'Атос д'Отевиле? - повторил я. - Это ведь настоящее имя Атоса?      - Конечно же имя Атоса.      Уже издалека подавая сигналы, на нашу улицу с грохотом въезжала еще одна машина. Водитель, видимо, куда-то очень торопился, а посреди дороги, как назло, копошились куры да гуси. И надо сказать, сигналы водителя вовсе не помогали, наши куры и гуси так к ним привыкли, что попросту не реагировали.      - Пропали мы, - опять заволновался Рубен. - С ума от них можно сойти!      - А я привык. Скоро и ты привыкнешь.      - Скоро я пойду ко всем чертям в объятия. - Рубен зашагал по балкону взад и вперед. Вот послышалось щелканье выключателя, это он зажег свет на балконе.      - Еще светло, - заметил я.      - Светло! Темно! Сумерки! - налетел на меня Рубен, - А я устал от всего этого.      - Что с тобой? Не в настроении, да? - догадался я.      - Говорю тебе, устал! И что эти люди хотят от несуществующих святых? Пусть бы через пятьдесят лет этим занимались. Тогда уж наверное машин не будет.      - Могут изобрести летающие автомобили! - предложил я.      - Глупый,- засмеялся Рубен.- Через пятьдесят или сто лет люди будут ездить на лошадях, на слонах, может, даже на зебрах!.. Только не на машинах. К тому времени машины всех доконают... А зебры очень быстро бегают...      - Ну ладно,- бросил я.- Не издевайся.      - Я не издеваюсь... Когда люди совсем поумнеют, они поймут, что животные надежнее и спокойнее. Лошади, слоны, зебры очень умные животные. Они охотно выполняют всякую работу, если их приучить и вышколить.      - И на нашей улице тогда не будет шума машин... - размечтался и я.      - Это только в том случае, если к тому времени люди перестанут сходить с ума по разным святым. А не перестанут, еще больше будет шума... Зажигалку не потерял?      Я вытащил из кармана брюк зажигалку.      - 'Помогает? - спросил Рубен.      - Очень... Иезуиту Каро так влепил, что он теперь на глаза мне боится попадаться!      - Счастливый! - сказал Рубен.- Тебе сейчас и в голову не приходит, что когда-нибудь ты будешь мучиться над решением таких вопросов, которые будут терзать тебя и день и ночь. Все мне завидуют. Думают, у меня нет своих забот!..      - А тебя уже мучают вопросы? - спросил я,      - Еще как... Мог бы, убрался бы на край света или ко всем чертям.      - Пустое. Все пройдет,-заверил я Рубена.- Вчера мне тоже хотелось оказаться в джунглях.      - А сейчас?      - А сейчас никуда не хочу уезжать!      Рубен хитро улыбнулся, сунул, руки в карман и спросил:      - Что-то твоей подруги не видно, поссорились?      - Не знаю,- сказал я.- По-моему, да... Она считает, что ничего не произошло.      - Ужe помирились, что ли?      - Кажется, помирились. Но она подружилась с этими... пиратами. Библиотеку собираются искать...      - Какую библиотеку?      - Нат говорит, что семьсот лет назад все рукописи из монастыря спрятали где-то поблизости. Чтобы враги их не уничтожили. Рубен, мне надо тгбя спросить...      - Спрашивай.      - Когда воюют с людьми, это еще как-то понятно. Но зачем книги, рукописи уничтожают, сжигают даже? Пусть почитали, посмотрели картинки. Это ведь интересно. Зачем же уничтожать?      - Умник,- с иронией сказал Рубен.- Это же пострашнее иного войска.      - Книги?      - Книги, песни - все, что народ создавал веками. Непокорных можно уничтожить, но на смену убитым приходит новое поколение, пусть малочисленное. Оно познает себя, свою историю и снова борется. И вообще, представь, что все то, чему ты до сих пор учился, что знаешь, вдруг забудешь в один миг! Потом перестанешь быть Тиграном! Ведь Тигран, потому что имеешь личные воспоминания, свой собственный опыт, очень хорошо знаешь, что, если Иезуит Каро еще раз попробует тебя обидеть, ты уже больше не испугаешься. И представь, что вдруг у тебя отнимут память, уничтожат. Ты же сделаешься совершенно беспомощным, бессильным человеком. Будешь заново учиться, приобретать опыт. И станешь другим, новым человеком. И если пожелают, могут сделать тебя французом, ирландцем или эскимосом. А захватчики ведь именно того и желают.      - А зачем это им? Уж раз завоюют, так не все ли им равно, армянин я или эскимос?      - Умник!-разочарованно воскликнул Рубен.- Если бы народы теряли свою память - свою культуру, они не помнили бы себя и не боролись бы с врагами за свою независимость. Вот, к примеру, наша Армения. На протяжении веков кто только ле нападал на нее. И народ ценою жертв всегда спасал свои культурные ценности, свою память, потому и не потерял себя. Потому никакие завоеватели не сумели до конца покорить его. Вот почему мы с тобой живем в двадцатом веке в своей стране и сейчас так сильны, что никто не может нас обидеть!      - Хорошо, если они найдут библиотеку...- сказал я.      - А почему ты не идешь с ними?      - Не хочу иметь дело с пиратами.      Кто-то постучал в ворота.      - Открыто, входите! - закричал Рубен.      Заскрипела калитка. По плитам, что вели от ворот к балкону, в вечерней тишине отчетливо застучали шаги. Это был отец Нвард. И я невольно сжался. Сердце предсказывало что-то плохое.      - Добрый .вечер, - сказал он, поднимаясь на балкон.      - Здравствуйте,-ответил Рубен и с недоумением посмотрел на меня: мол, кто этот незнакомец?      - Доктор Суренян, - представился отец Нвард, обращаясь к Рубену.- А вы, наверное, брат Тиграна?      Доктор Суренян был здоровенный мужчина с маленькой бородкой, которая, хоть в ней и не было ничего особенного, производила особое впечатление как на здоровых, так и на больных. Он стоял посреди балкона, скрестив руки на груди.      "Как будто в театре!" -пронеслось у меня в голове.      Я и брат молча ждали. Доктора Суреняна я видел до того два-три раза, и всегда издалека, когда он вечерами выходил и звал Нвард домой. Это был суровый человек. По всему видно.      - Я ищу Нвард,-не меняя позы, наконец сказал доктор.- С утра ушла, и до сих пор ее нет.      Мы с братом переглянулись.      - Тигран, ты видел ее сегодня? - спросил доктор, не глядя на меня.      - Нет. Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера и ни...      - Понятно. Вы поссорились с Нвард? - сказал доктор.Или, как говорят, между вами пробежала черная кошка. Но, может, ты хоть предполагаешь, где она?      - Не знаю,- пожал я плечами.- Наверное, с... пиратами?      - С кем, с кем? - Лицо доктора вытянулось. - Так, значит! Это уж не Сероб ли, а? И Каро тоже?      Я промолчал. Надо же, тайну сам выдал.      - Но они сегодня не появлялись. Выходит, они пираты? И у них, конечно, свои, очень важные пиратские дела?      Я все молчал. На лице у доктора было теперь такое выражение, будто он просил: "Сынок, ну скажи же хоть что-нибудь!" Он уже совсем не казался мне суровым, даже нравился.      - Важное дело - это, конечно, серьезно. Но с наступлением темноты его бы разумнее отложить до следующего дня. Не так ли? - продолжал доктор.      - Конечно, - согласился Рубен.      Я тоже кивнул головой.      - Тигран, а ты не знаешь, каким они заняты делом? - на этот раз уже повернувшись ко мне, спросил доктор.      - Ищут библиотеку!- выпалил я.- Когда-то в монастыре была библиотека, а во время нашествия монголов люди ее прятали...      - Вон что! - удивился доктор.- И ты так спокойно сидишь здесь? Неужели только потому, что поссорился с Нвард, тебе абсолютно безразлична судьба рукописей? Боже мой, действительно непостижимый народ эти дети!      Я удивился: чего это доктор Суренян так забеспокоился из-за рукописей!      - Да-да! - Он повернулся ко мне и, заложив руки за спину, сказал: - Как можно позволить, чтобы эдакое богатство попало в руки пиратов? Ведь для них же не существует святого. Найдут библиотеку и вывезут ее в дальние страны, а ты пальцем не шевелишь.      - Нвард не позволит им, - уверенно сказал я.      - Нвард? - Доктор Суренян развел руками. - Как же ты ей доверяешь, если она, покинув тебя, стала единомышленником пиратов? Чего доброго, вместе с ними уедет...      - Ну что вы говорите! - Я вскочил с места.- Никогда! Просто это интересно - искать библиотеку, потому она и пошла с ними. Каро и Сероб вовсе не пираты. Это я их так прозвал. А Нвард не изменница. Просто ей интересно...      - Да? Ты думаешь? - Доктор наконец сел. - А я был уверен, что вы поссорились.      - Верно, было... Но Нвард...-Я на миг замолчал.-В конечном счете я даже не знаю, есть ли эта библиотека... И вообще, существует ли Нат и...      Рубен так громко рассмеялся, что я перепугался, как бы он отца не разбудил.      А доктор опять с недоумением сказал: - Ну поди-ка пойми этих детей!      - Нет, все же библиотека есть! -уверенно сказал я.И они ее ищут!      - Но где?      - Везде.      - Тигран,- сказал доктор.- Мне бы найти Нвард...      - Я сейчас. Вы немного поговорите с Рубеном...      И я пулей вылетел из дому. Но на улице я невольно остановился. В какую сторону идти? Где искать Нвард? В монастыре? В его окрестностях? Может, в доме деда Гласевоса? Конечно, уже темно, и они, наверно, вернулись...      Я зашагал к дому деда Гласевоса.      Едва я завернул за угол нашей улицы, мне навстречу попался. Рыжий Давид. Увидя его, я, как ни странно, очень обрадовался, что в мире существует Рыжий Давид.      - Слушай, Нвард не видел? - закричал я.      - Дочь врача? - спросил он, почесывая голову.      - Нет, сына врача! - обозлился я.      - Хи-хи... понял,-сказал Рыжий Давид.      - Ты видел или нет?      - То есть...-И он не договорил.      Я схватил его за воротник. Рыжий Давид сжался и уже готов был зареветь.      - Чтоб ни звука! - пригрозил я.      Он только захрипел: - Заду-шишь!      Я отпустил его воротник.      - Так, видел?      - В-весь день были в-вместе... Тигран, не рассердишься? Ведь я вместе с ними ищу библиотеку...      - Хорошо делаешь! -сказал я.-А сейчас-то она где?      - Сейчас? - Он пригладил ворот рубахи и снова начал было что-то мямлить.      - Будешь говорить или нет? Где она?      - Сейчас она в развалинах... в бане...-Он как будто улыбался.-Наверное, целуются там... с Иезуитом... Хи-хи...      - Что?      И я не заметил, как двинул Рыжего Давида в улыбающуюся веснушчатую глупую физиономию, даже не вспомнив, что он ведь младше меня... От удивления Рыжий Давид даже не закричал. Я кинулся в сторону недостроенной бани.      Там, где когда-то были груды песка и гравия, я остановился, отдышался и закричал:      - Нвард! Нвард!      - Чего орешь? - в нескольких шагах от меня раздался недовольный голос Иезуита Каро.      - Нвард! - не обращая на него внимания, кричал я.- Ты здесь?      - Здесь,- сказала Нвард и, откуда ни возьмись, встала передо мной.- Что случилось?      - Идем! - приказал, я л схватил ее за руку.      - Слоном себя чувствует! - буркнул из тьмы Иезуит Каро.      - Пойдем, - повторил я.-А то я ему сейчас покажу.      - Кому? - засмеялась Нвард.      - Никому, идем! - потянул я.      - A куда мы должны идти? - спросила Нвард, но, подчинившись, бежала за мной.      Некоторое время мы молчали. Но когда подошли к нашему дому, я сквозь зубы процедил:      - Библиотеку, значит, искали? Да? В развалинах бани?      - Да что ты! -наивно возразила Нвард.- Баня имеет всего-навсего десятилетнюю историю, а библиотека... А знаешь, Тигран, никакой библиотеки вовсе и нет. Нат ошибается.      - А сам Нат существует?      - Что ты злишься? - удивилась Нвард.      - А что, скажи, ты делала в развалинах бани?      - Решали, что завтра будем делать. Программу намечали...      - Какую еще программу?      - Программу поисков библиотеки!      - Библиотеки, которой не существует!      - Да, но Каро и Сероб уверены, что она существует.      - Сероб тоже был там? - спросил я.      - Конечно...      - Чего останавливаешься, идем!      - Мы с тобой помирились или нет?      - Наверное... Идем.      - И ты не обиделся?      - За что?      - Что я с ними ищу библиотеку?      - Это меня абсолютно не интересует...      - Подожди. Ты ведь еще не знаешь... Они решили собирать деньги.      - И пусть собирают. Меня не интересует.      - Раз так, спокойной ночи. Я уже дошла. Вот мой дом.      - Какое тебе "спокойной ночи"! Идем к нам.      - К вам? Зачем?      - "Зачем, зачем"! Отец твой ждет тебя у нас. Вот зачем. А ты целый День пропадала. С пиратами библиотеку ищешь... С пиратами целуешься!      - Я... я только тебя целовала...- чуть не сквозь слезы сказала Нвард.      - Хи-хи! - в точности как Рыжий Давид хихикнул я. - Так и поверил...      И в ту же минуту в ухе моем что-то хлопнуло. Вначале только услыхал треск, потом почувствовал, что горит щека.      Опешив, я столько времени стоял на улице, пока калитка наша снова не открылась.      Я увидел Нвард и ее отца - и бежать! Бежал долго, чтобы доктор Суренян, увидав меня, чего доброго, вдруг не спросил бы: "Тигран, ты не болен? Может, у тебя ангина? Ну-ка открой рот и скажи "а-а-а".            ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ            Наш день сбивать масло. Письмо от Натанаела. В овраге.      Похитители. Иезуит Каро - хозяин своего слова.            Утро началось грохотом ведер и недовольным ворчанием отца, что вот, мол, двух сыновей имеет и оба, никуда не годятся. Дай волю, проспят до полудня. А полдень для отца - восемь утра, в крайнем случае - девять. И мать сегодня его не унимала, как делала это обычно. Сегодня она, видимо, тоже была бы не прочь, чтобы мы с Рубеном поднялись пораньше.      Я посмотрел на брата. Он уже проснулся.      - Сколько времени? - шепотом спросил я.      - Наверное, часа два ночи,- сказал он.      - Нет! Видишь, солнце уже взошло.      - А по мне еще только два часа ночи. Ух! Так спать хочется.      - Не выйдет. И не надейся, номер не пройдет.      - Я и не надеюсь...      - Встанем?      - Раз, два, три, - сосчитал Рубен, и так как считал он, и знал, что он скажет "три", то конечно же раньше меня откинул одеяло и соскочил с кровати. И тут же стал делать гимнастику.      Потом мы пошли умываться.      - Сейчас попьем таи[Т а н - молочнокислая сыворотка. ], ладно? - сказал Рубен.      - Ага...      Мама тщетно пыталась выкатить стиральную машину из коридора на балкон. Она все время забывала, что у машины осталось всего одно колесо.      - Подожди, мама! - Я подошел, приподнял машину за ручку и покатил ее туда, где стояли полнившиеся сливками большие миски...      В нашей округе семей двадцать, из тех, у кого есть коровы раз и навсегда сговорились сносить каждый день по очереди, то в один, то в другой дом, по ведру молока. Молоко это отстaивалось, с него снимали сливки и сбивали масло - сразу в большом количестве. Сегодня была наша очередь.      - Мармар-ази что-то не несет свое ведро! - недовольно сказала мама.- И всегда она опаздывает. А попробуй замешкайся, когда ее черед!      Мы с Рубеном перелили содержимое из мисок в стиральную машину, закрыли крышку, и отец торжественно нажал коричневую кнопку. Машина столь же торжественно начала гудеть. Отец сел на тахту и закурил. Всякий раз, включив стиральную, машину, он закуривал и начинал вспоминать свое детство. Вспоминал те блаженные дни, когда люди еще не знали, что такое стиральная машина. Масло сбивалось в пасти машины, а отец курил. Вот сейчас он прикроет глаза и начнет: "Маслобойка - это да".      - Маслобойка - это да! - сказал он, и я еле сдержался, чтобы не засмеяться.- И масло из маслобойки совсем другое на вкус... А тан какой!.. И кто только выдумал эту проклятую машину! В городе, она, конечно, к делу. Люди покупают одну машину, ставят себе в доме и стирают. А бедный крестьянин должен купить целых две. Одну для стирки, а другую масло сбивать. И масло не масло, и тан не тан...- Отец сетовал, а машина знай гудела, иногда пофыркивая сливками из-под крышки.- В маслобойке, бывало, сбиваешь, никаких тебе брызг,- брюзжал отец.      - Надо крышку немного прижать, тогда не будет брызгать,- заметил я.      - Все одно! - сдув пепел на пол, сказал отец. - Ну-ка глянь, ле готово ли масло?      Я выключил машиду и открыл крышку. Желтоватое масло кусками плавало в белой жидкости. Тан, пенясь, полился в кастрюлю, а в машине осталось только масло.      Рубен принес из кухни полную миску меда и свежеиспеченного хлеба. И пока вновь запущенная машина опять мерно гудела, мы с братом стали уплетать хлеб с маслом и медом и запивали таном.      - Смотрите после тана воды не пейте, - предупредила мама, зная нашу привычку.      - Какой это тан! - пробурчал отец.- Кислая вода...      - Не нравится, не пей,- сказала мама.- Если бы я спину сломала за маслобойкой, тогда тебе тан показался бы вкусным, не правда ли?      - Ну ладно, ладно,-отступился отец.-Тигран, кто-то стучит.      Я побежал к воротам, открыл и увидел Рыжего Давида.      - Чего тебе надо? - сердито спросил я.      - Доброе утро, Тигран! Это тебе! - И он протянул мне конверт.      - Отнесешь обратно! - сказал я.-Отнесешь и скажешь, что больше не хочу иметь никакого дела с пиратами. Все. Понял?      - Это не они, это Нат тебе прислал,- сказал Рыжий Давид. - Велел бегом к тебе бежать. Наверное, очень важное. Я так спешил... Видишь, даже запыхался.      Я с недоверием глянул на него. Вовсе он и не запыхался.      Я-то его хорошо знаю, небось всех птиц по дороге пересчитал, пока дошел.      - Ну читай же, читай! - сказал он.      Я вскрыл голубой конверт. Я впервые в жизни получил напечатанное на машинке письмо. Обычно все писали от руки. Не спеша прочитал.      "Дорогой Тигран! У меня к тебе важное дело. Приходи, встретимся у оврага. Да поскорее. Если тотчас не можешь, приходи в полдень.      С приветом, Нат."      - Придешь? - спросил Рыжий Давид.      - Сейчас пойду. А ты откуда знаешь, что он зовет меня?      - Он сам мне говорил.      - Кого еще позвал?      Рыжий Давид пожал плечами.      - Хорошо, понятно,- сказал я.      - Мне уйти? - спросил Рыжий Давид.      - Иди скажи Нату, что через полчаса буду.      - Ладно! - убегая, пообещал Рыжий Давид.      Стиральная машина глухо гудела и сбивала вторую порцию масла. Я сел на край тахты. И когда отец спросил, кто приходил и что хотел, я, словно все это совсем неважно, ответил: - Так, парень один.      - Сейчас исчезнет, - сразу угадала мать.      Рубен посмотрел на меня и подмигнул: мол, правда исчезнешь? Я незаметно ему кивнул и пересел на ступеньки балкона. Когда мама выключила стиральную машину и надо было сцедить тан, я уже был не на тахте и некому было держать шланг.      - Я же сказала, исчезнет! - недовольно проговорила она.      Но Рубен подоспел ей на помощь, подставил посудину, и тан, пенясь, начал литься. Тут-то про меня л забыли. Воспользовавшись минутой, я выскользнул со двора. До моста я бежал, но когда очутился на холме, мне уже только казалось, что я бегу. На самом деле я шел по тропинке, ведущей к монастырю, которая вскоре повела меня вниз к оврагу.      Спускаясь по склону, я вспомнил, что на сегодняшний вечер договорился с дедом Гласевосом помочь ему наносить глины. Значит, еще раз предстоит пройти по этой тропинке.      Только тогда уже подниматься будет тяжеловато. Глина - не перышко.      Овраг был очень глубоким. Посмотреть сверху, от церкви, голова закружится. А когда спускаешься к журчащему ручью, чувствуешь какую-то таинственность, и сердце начинает беспокойно колотиться, даже холодеет, и по телу пробегает дрожь.      Деревья, что росли на противоположном склоне, уже начали менять краски, и это было удивительно прекрасно. Я любил ходить в овраг. Во все времена года мне здесь нравилось. Впервые я прошел этой дорогой, когда мне, наверно, было года два. Тогда я с мамой приходил в эти места. Она собирала шиповник. Потом мама уже не ходила, мы с ребятами собирали красные бусинки и мешками носили их домой, сушить на зиму, для отваров разных, взрослым...      В нашем овраге есть еще другое, что очень меня удивляет. Здесь человеку кажется, что он окончательно и безвозвратно оторвался от мира. Или, точнее, кажется, что на всем свете .существуют только такие таинственные и прохладные овраги, и нет ни деревень, ни сел, ни городов, и людей-то даже нет. Только ты один в мире да еще муравьи и букашки разные,, что ползают вокруг тебя, и птицы в небе... А еще мне верилось, что в нашем овраге обязательно должны обитать мифические животные. И если из-за какого-нибудь дерева или куста как-то вдруг действительно появилось бы такое и заговорило бы со мной человеческим языком, я бы не растерялся и не испугался, так мне в это верилось...      Я не заметил, как дошел до самого низа. У ног моих шумела речка. Удивительная эта речка. Воды в ней - всего ничегошеньки, но шумит, закроешь глаза - подумаешь, Ниагарский водопад рядом.      У орешника меня никто не ждал. И вообще вокруг не было ни души. Я сел на камень и решил подождать.      Нет ничего скучнее ожидания на этом свете.      2Надоело мне смотреть по сторонам, и вдруг пряма перед собой, на земле, Я увидел жабу, которая тоже чего-то ждала...      Я вххгал с камня и подошел к ней. Присел на корточки и наблюдал, как она дышит.      Жаба словно бы задыхалась: вся она поднималась и опускалась. Увы, это было вовсе не мифическое животное.      Прутиком я попытался столкнуть жабу. Она не двигалась с места. Только тяжело пыхтела. Я разозлился и толкнул сильнее. Жаба опять не тронулась. Мне все надоело, и я решил снова сесть на камень и ждать. Только отошел, жаба прыг и растворилась в окружающей зелени.      И в то же время в глазах у меня потемнело. Вначале я не понял, что произошло, но потом вдруг почувствовал, что задыхаюсь в каком-то пыльном мешке. Что это? Я несколько раз чихнул и подумал что дышу как та проклятая жаба...      Я еще на пришел в себя, как доги мои оторвались от земли. Попробовал закричать, позвать на помощь, но какая-то ручища через мешок зажала мне рот. "Кто это?" - пронеслось в уме. Я стал извиваться, чтобы вырваться из рук несущих меня людей. Но мои ноги и плечи сжали еще сильнее, потом какая-то пара рук, как клещами, обхватила меня, и я поплыл в воздухе. Не могу сказать, сколько времени все это продолжалось. Едва я делал новую попытку вырваться, меня сжимали пуще прежнего.      Потом руки у носильщиков, что ли, устали, меня положили на землю, на живот.      Земля была каменистой. Все кости болели. Вдобавок кто-то коленями придавил сверху, затем крепко стянули мешок над головой, окрутили веревкой и подбросили в воздух.      - Натанаел! Натанаед! - закричал я с надеждой, что, может, он уже пришел в овраг и услышит меня...      Тогда мои мучители, видно, очень рассердились, зло провели рукой по мешку, там, где было лицо: хотели, наверно, заставить меня замолчать. И так мне стало больно от грубой холстины, что я чуть не взвыл...      Нет! Сопротивляться было бесполезно...      Но кто эти люди, осмелившиеся средь бела дня похитить человека и так варварски с ним поступить?      Они не издали ни звука. Я слышал только тяжелое дыхание и еще шум падающих камней, выскальзывающих из-под ног. Куда они меня волокут? Неужели уже вынесли из оврага? Я прислушался. Шум речки доносился справа. Следовательно, они поднимаются вверх по течению. Вот меня опустили на землю. Вернее, бросили, как мешок с мукой.      К счастью, камней тут не было, и я шлепнулся на мягкую землю.      Потом я услыхал звуки удаляющихся шагов. Неужели они бросили меня и ушли? Когда шаги стихли, я осторожно попытался устроиться поудобнее, решив, что потом попробую освободиться из мешка. Но едва только я задвигался, кто-то стукнул меня по голове...      Значит, при мне оставили .сторожа.      - Слушай! - из мешка взмолился я.- Что вы хотите от меня?      Никакого ответа.      - Ты что, язык проглотил, что ли? Ох!..      Я замерз и стал шевелиться, чтобы согреться.      - Ну ладно, ладно. - сказал я. - Чего дерешься? Мне холодно... Как тебя зовут? Давай знакомиться. Я - Тигран.      Молчание.      - Не понимаю ваших методов,- продолжал я.- Мы не в средневековье живем. И гангстеров у нас нет. Чего вы хотите от меня? Слушай, может, ты по-армянски не понимаешь?      Молчит, как, воды в рот набрал.      - Спрашиваю, по-армянски понимаешь? Нет? По-испански тоже не знаешь? Жаль!..      На этот раз послышались шаги. Наверное, те двое вернулись.      - А? - сказал кто-то.      И снова тишина. Потом меня снова подняли и понесли.      Я уже был уверен, что конца этой истории не будет. И подумал, что лучше всего молча терпеть, посмотреть, чем все кончится. Не могут же в двадцатом веке в нашем овраге меня убить?      Но на этот раз путешествие продолжалось недолго. И когда остановились, меня уже не швырнули на землю. Только я вдруг почувствовал, что меня куда-то спускают. Потому что голова моя была явно ниже ног. В висках застучало.      Ужасно, когда человека опускают вниз головой. Я вдруг ощутил холод, сырость какую-то.      - Вот,- сказал один из мучителей, и я снова очутился на чем-то холодном и жестком, Голоса я не узнал. Попробовал сквозь мешок рассмотреть, кто меня мучает, но тщетно. Потом что-то чудовищно загрохотало. Я вздрогнул.      - Слушай,- взмолился я вполголоса,- отвяжи веревки. Давай договоримся. Ты развяжи меня, а я обещаю даже пальцем не тронуть тебя. А? С тобой говорю! Хоть мешок сними... Задыхаюсь ведь. Без мешка разве нельзя связать человека? Будешь отвечать или нет? - не стерпев, заорал я и попытался ударить кого-нибудь из моих мучителей. Но нога с размаху ударилась о камень.- Ой!..-От боли я застонал.      - Ты меня слышишь? - издали донесся до меня глухой голос. Леонардо Серобо.      Так вот, значит, кто, меня мучает?! Я не ответил. И пожалел, что столько говорил.      - Конечно, слышит,- сказал Иезуит Каро.      - Если слышишь, знай, что больше ты отсюда не выйдешь,- подал голос Леонардо Серобо.- И понапрасну шумагама не подымай. Все равно тебя никто не услышит. Набирайся терпения и мужества, тебя ждут муки голода. А не вытерпишь, тоже ничего страшного не произойдет: отдашь душу, и все.      - Хи-хи...- засмеялся Рыжий Давид.      И этот здесь!      - Ребята, меня тошнит,- сказал Иезуит Каро. - Пойдем отсюда.      - Конечно, затошнит...- согласился Леонардо Серобо.- Слушай, видишь, Каро тошнит, и все из-за тебя. Бог с тобой. На том свете будь послушнее, чтобы не нажить новых неприятностей.      - Идемте,-повторил Иезуит Каро.-Да, и скажи ему, что когда будет отдавать концы, пусть вспомнит, что Каро - хозяин своего слова.      - Когда будешь отдавать концы,- послушно повторил Леонардо Серобо,-вспомни,, что Каро - хозяин своего слова.- И, видимо забеспокоившись, что я молчу, напуганным голосом спросил: - Неужели он уже отдал концы, Каро? А?      - Хи-хи...      - Ну и наивный же ты! - презрительно бросил Иезуит Каро.- Однако мы здорово устали. Тебя не тошнит?      - Нет, - прошептал Леонардо Серобо.      - Честно?      - Честно! - сказал Леонардо Серобо.      - Значит, я просто голоден,- заключил Иезуит Каро.Идемте!      Я молча прислушался к удаляющимся шагам. Скоро все стихло.            ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Мысли, которые рождаются только в мешке. Опять помогла зажигалка. Из огня да            в полымя - в каменном мешке. Подземный ход.            Когда я и Рубен были маленькими, мы любили вечерами, забравшись в постель, побороться. И Рубен часто в шутку душил меня: накинет одеяло и удерживает руками и ногами.      Я брыкался, кричал, Рубен стаскивал одеяло и хохотал, И никак я не мог объяснить ему, что мне это не доставляет удовольствия. Он обычно серьезно выслушивал меня, и, когда мне уже казалось, что он все понял, начинал хохотать и снова возиться.      А я в результате сделал важное открытие: понял, что он никогда не допустит, чтобы я задохнулся, и потому решил не доставлять ему удовольствия - не кричать, не барахтаться, а набрать в легкие побольше воздуха и спокойно, тихо лежать, пока он сам за меня не испугается...      В первый раз он действительно испугался и сразу проверил: не задохнулся ли я? Во второй ждал подольше. Потом снова проверил. В третий раз он уже рассердился, когда выяснилось, что я лежу себе и улыбаюсь.      Но он был очень упрямым. И однажды продержал около получаса, и все равно я спокойно лежал и ждал, когда брату надоест эта глупая, противная шутка.      Моему терпению не было конца. Зато упрямство Рубена однажды сломалось... И еще тогда же мне стало ясно, что человек, прежде чем победить другого, должен победить сам себя. Это была очень важная истина, но до конца я ее осознал, пожалуй, только теперь, сидя в этом злополучном мешке, у черта за пазухой!      На мoем месте любой другой, наверное, уже задохнулся бы. А у меня был опыт. Я лежал и думал, а сам в то же врейя старался дышать глубоко и равномерно. Потом попытался двинуться. Оказалось, что это не так уж трудно.      Если б я знал, где нахожусь, то смог бы подняться на ноги и,, подпрыгивая, даже до дому добраться. Я вдруг представил: что бы стало с Мармар-ази, если бы я попался ей в таком виде, скачущий в мешке? Небось не успела б перекреститься, получила бы со страху разрыв сердца, и конец.      На счастье, руки мои хоть и в мешке, а были свободны.      У меня перед самыми глазами была малюсенькая дырка. Я решил расширить ее. Но что пользы? Дырка чуть увеличилась: палец свободно вылезал. Но мешка-то я разорвать не мог! Вот если бы нож... Я бы резанул, и все. Или хоть гвоздь...      Я стал шарить по карманам: платок, резина, бумага какая-то. Ах да! Письмо Ната.      Письмо Ната?! С досады я чуть не взвыл. Ох, попался бы мне сейчас Рыжий Давид! И почему я в прошлый раз не дал ему как следует? Теперь только понял, какой я глупый и доверчивый человек. Никакого во мне чутья...      Злоба душила меня. И надо же угодить в такую ловушку. И все эти пираты!..      Я уже думал, что так и останусь здесь. Кто может напасть на мои следы? До самого позднего вечера никто не обратит внимания на мое отсутствие. А когда станет темно, м.еня еще тоже не начнут искать. Только мама обрушит ливень упреков в мой адрес, и на этот раз она будет очень даже близка к истине в своих предсказаниях. А отец раз и навсегда решит: не зря мы не внушаем ему особых надежд...      Ох, если бы кто-нибудь слышал, как бешено колотилось мое сердце оттого, что не было у меня никаких надежд на избавление. Поищут ночь, доищут день, потом заявят в милицию... Несколько дней весь Лусашен только и будет говорить обо мне. Мармар-ази не преминет вспомнить про злых духов, будет клясться, что видела их своими глазами... даже покрестится. И обрадуется, что вот наконец и ее слушают.      А дед Бархудар начнет выдумывать всякие небылицы, вспоминать старые-престарые случаи.      Потом постепенно все меня забудут.      Конечно, забудут. Все, кроме наших...      От этих грустных мыслей я расчувствовался и машинально снова сунул руку в карман. И тут пальцы наткнулись на зажигалку. Я рычажком щелк - сноп искр...      Только на миг в мешке сверкнул свет, но и это подбодрило меня. Я снова щелкнул. Снова сноп искр, потом загорелся фитилек. Я не отлускал рычажок и радовался язычку пламени, в нижней своей части прозрачно-голубому, а на конце красноватому, с постеленно чернеющим краем.      Я неодин. Огонек действительно окрылил меня. И я снова удивился волшебной силе этой обыкновенной .зажигалки.      Так, полулежа в этом злосчастном мешке, я восхищался маленьким живым пламенем, когда вдруг почувствовал запах жженого. Сразу отпустил рычажок зажигалки. Этого мне еще не хватало, заживо сгореть. Но, на счастье, мешок не загорелся: наверно, был он чем-то пропитан и грязный, тлеющие огоньки скоро затухали, оставляя ужасный, едкий запах гари. Я закашлялся от дыма и в душе изругал себя за глупость. И только спустя какое-то время заметил то, что не увидеть мог только жалкий тупица: мешок в местах, где тлел, легко расползался! Я еще чиркнул зажигалкой и стал водить горящим фитильком сверху вниз.      Мешок, как стручок фасоли, лопнул посередине. Я высунул голову. Темно. Неужели день уже прошел? Так быстро?      Честно говоря, мне так понравилось орудовать зажигалкой, что я поленился развязать веревку, которой был скручен, и решил пережечь ее пламенем фитилька.И вот наконец я легко вздохнул. Никогда бы не подумал раньше, как это, оказывается, приятно, когда руки и ноги у человека свободны.      Я огляделся вокруг. Что это? Я снова в мешке! Только теперь в каменном! Этого мне и не хватало!      Каменный мешок был довольно-таки широким. Но чем выше, тем он казался уже, словно завязанный веревкой.      Завязали, а не подумали о том, что внизу есть отверстие, через которое проникала узкая полоса света.      Отверстие это было выше земли. Я подошел и попытался выглянуть. Попробовал сдвинуть с места обломок скалы, закрывающий вход пещеры, но безрезультатно: место было неудобным, да и камень, был довольно-таки тяжелым.      Делать нечего, сел в глубине пещеры, обхватил руками колени, уперся в них,подбородком и не мигая стал смотреть на узкую полоску света передо мной.      Положение у меня было просто безнадежным. Скоро я устал, смотреть на луч света. Закрыл глаза и начал думать, как выбраться из этого каменного мешка. Способов, конечно, много. Но для осуществления почти каждого из них надо иметь молоток или кирку, порох или нитроглицерин... Оставалось только одно: терпеливо ждать. Ждать, пока пираты соизволят... Впадать в панику не следует. Они просто решили попугать меня, потому и сказали, что оставят в этом мешке умирать с голоду. Я даже уверен, что сейчас они беспокоятся больше, чем я, уверен, что еле сдерживают себя, чтоб не прийти и развязать меня. Главное - терпение. А когда они придут, надо притвориться, что я в пещере чувствую себя превосходно. Чтоб у них и в мыслях не было, что я напуган.      Взгляд мой остановился на стене напротив, на которую падал свет. Я увидел полосы сажи, восковые натеки от свечей. Я вскочил с места и подошел к стене. Чиркнул зажигалку, огарок свечи затрещал, засветился грязноватым пламенем. Едва я отдернул зажигалку, фитилек погас.      Я осмотрел все стены. Всюду были сальные потеки. Это наверняка забытая всеми пещера.      Отец рассказывал, что очень давно, больше ста лот тому назад, люди спускались в овраг и там в одной из пещер ставили свечи. Ясно, что святым местом был именно этот каменный мешок. Но каждый раз спускаться в овраг и затем выбираться из него было довольно-таки трудным делом. И потому святое место позже "перенесли" на вершину холма.      Я поджег прутик, попавший под ноги, и подошел к впадине. Заглянул внутрь. Пламя колыхнулось, скользнуло вглубь, вновь колыхнулось и погасло от волны воздуха.      Я отошел и сел на один из камней, что лежали на земле.      Обхватил голову ладонями, снова оглядел невзрачные, всеми покинутые и забытые стены грота, обильно политые истлевшим воском.      Не знаю, сколько времени я просидел так, но был момент, когда меня вдруг начала душить тоска. Сердце сжалось: что, если пираты действительно решили уморить меня голодом? Тяжело вздохнув, я поднялся на ноги. И тут увидел чтото вроде прохода. Может, в этом мое спасение?      Эта мысль воодушевила меня, но..ь Я представил выражение лиц пиратов, когда они вдруг увидят меня под вековым орешником беседующим с дедом Гласевосом. Я только пренебрежительно окину их взглядом с головы до ног и буду как ни в чем не бывало продолжать свою интересную беседу.      Я снова поджег сухую веточку и, защищая ладонью огонь, вошел в проход. Вначале шел пригнувшись. Скоро я заметил, что проход расширился. Выпрямился и дальше шел во весь рост. Красноватое пламя освещало все очень слабо, к тому же оно каждую минуту могло погаснуть от сквозняка.      Чуть спустя подземный ход почти под прямым углом поворачивал влево. Я приподнял свой "факел", чтобы хоть увидеть, нет ли впереди тупика? Пламя какое-то время колыхалось, потом ветром его загасило. Я растерянно остановился. Тем не менее успел заметить, что пасть туннеля бесконечна. В полной тьме я прошел еще несколько шагов, но когда в страшной тишине вдруг отчетливо услыхал удары своего сердца, решил снова зажечь фитиль. Чиркнул раз-другой своей верной зажигалкой, но веточка не загоралась. С досады я зашвырнул ее в сторону и еще на несколько шагов углубился во тьму. Признаться честно, дальше такое терпеть было невозможно. Ужасное чувство овладело мной. Казалось, что проход все суживается и давит на меня: вот-вот сожмет и превратит в блин. Я физически ощущал эту огромную тяжесть, нависшую надо мной. А что, если проход не выдержит и обрушится? Я содрогнулся и... чиркнул зажигалкой. Тьма сразу на несколько шагов отступила. Увидев стены прохода и довольно-таки высокий потолок, я приободрился и уже увереннее продолжал продвигаться вперед.      С зажигалкой было очень удобно. Защищать ее пламя ладонью не надо было. Оно и погаснет, так на минутку опять щелкнешь - и снова свет. Зажигалка уже едва горела. А скоро и вовсе погасла. Я несколько раз подряд нажал на рычажок. Искры обильно сыпались из-под колесика, а фитиль больше не воспламенялся. Кончился бензин.      Я остановился. И вперед боялся идти, и возвращаться не хотелось, тогда сам себя заставил не паниковать, понял, что единственный выход - идти вперед.      Я вытянул вперед руки и пошел. Немного погодя выяснилось что передо мной стена. На этот раз путь сворачивал направо. Еще несколько шагов - и в глубине, где, видимо, кончался проход, замелькал тусклый свет.      Я ускорил шаг: впереди свобода! Лишь на одно мгновенье я засомневался: почему этот свет такой тусклый? "Но ведь уже стемнело",-вспомнил я и побежал, чтобы хоть на минутку раньше пройти расстояние в несколько метров.            ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ            Тайник. Сундук без замка, крышка которого, однако, не открывается. Дед      Гласевос подоспел па помощь. Цепь с трилистником. Иезуит Каро отмщен.            Я остановился как вкопанный от удивления: проход передо мной вдруг обернулся просторной пещерой.      Прямо напротив, на высоте двух-трех метров, у расщелины росло дерево, корни пробились в пещеру, сплелись, как железная решетка, и свисали вдоль стены.      Я с надеждой уставился на расщелину: нельзя ли через нее протиснуться и выбраться наружу?      Синева неба стала темнеть. Я был уверен, что мне бы только дойти до щели, а там уж как-нибудь выберусь.      Я начал собирать, все камни к стене, в которой была расщелина. Метра два высотой натаскал, а свобода все еще оставалась недосягаемой мечтой. Вот если бы сдвинуть ту глыбу, в глубине. Я подошел, попытался налечь, но не тут-то было: и на сантиметр не сдвинул.      ...А что, если пираты хватились и сейчас ищут меня?      Вот небось струсили! Мне даже жаль их стало, но только на минутку. И вообще надеяться на свои силы - это вернее. А пираты на то и пираты, чтобы быть жестокими и забывчивыми. Они сводят счеты разом и обо всем забывают, это помогает им не испытывать угрызений совести.      Я обеими руками обхватил глыбу, а ногами уперся в стену и налег Мышцы мои так напряглись, что казалось, будто я стал в десять раз сильнее обычного и глыба вот-вот сдвинется с места. Но это только казалось.      Поняв, что ничего у меня не выйдет, я разнял руки и тут заметил, что камень дрогнул!      Я снова приналег и толкнул. Еще и еще...      И камень сначала чуть-чуть, а потом все больше и больше стал раскачиваться. Я впал в неистовство.      - Раз-два-три...- начал помогать себе я и, к счастью, вовремя отскочил назад.      Оставалось еще чуть-чуть сдвинуть камень. Если мне не изменял глазомер, с него уже легко, совершив один прыжок, ухватиться за корни. Потом... надо было подтянуться, как на кольцах, и вылезти из этой проклятой темницы.      Я потер руки, прошел к стене, чтобы упереться спиной и ногами оттолкнуть камень. Но черт побери - вместо стены передо .мной пустота. Неужели это еще новый проход, кем-то нарочно прикрытый обломками скалы?      Уже привыкший к подземелью, я смело шагнул во впадину... И еле удержался, чтоб не заорать, так ударился коленом обо что-то твердое. Я растер колено, затем попробовал нашарить, обо что ударился. Это был не камень, а нечто похожее на ящик. Попытался приподнять его, но не тут-то было. Постепенно я присмотрелся и понял, что это не просто ящик, а сундук. С выпуклой крышкой, украшенный медной чеканкой, позеленевшей от времени.      У нас дома тоже есть такой сундук.      Я часто усаживаюсь на него и рассматриваю фотографии, висящие на противоположной стене. Наш сундук тоже старый, но не настолько.      Вспомнил о домашнем сундуке, и сердце вдруг забилось.      Известное дело: в старинных сундуках обычно хранят всякие старинные вещи. Это я точно знаю.      Может, и в этом сундуке лежат какие-нибудь сокровища?.. Иначе зачем бы его так запрятали?      Прежде всего я попытался открыть крышку. И не смог.      Странно, но снаружи на сундуке не было никакого замка.      Я растерянно стоял перед ним и думал: как же мне быть?      Схватился за единственную ручку и потащил сундук к проходу. Он подался, но потом зацепился за какой-то выступ и застрял, я приподнял его и опять поволок вперед. Тащил и не помнил, что в проходе темно, да и длинный он, к тому же усилия мои бесполезны, потому что положение безнадежное.      Однако мрак скоро растворился в голубоватом свете, и я вместе с сундуком очутился в первой пещере.      Отдышавшись, я подошел к закрытому входу и, сложив обе ладони в трубочку, крикнул во всю глотку:      - Эй-эй! Кто здесь есть? Эй! Помогите!..      Конечно же никто мне не отозвался. Я снова занялся сундуком. Потряс крышку, дернул за ручку, со всех сторон простучал его, как врач больного. Но напрасно. Сундук не открывался.      Разозлившись, я пнул его ногой и, уже сидя на нем, вволю наревелся. Потом успокоился: понял, что плач мне не поможет, обхватил голову, глянул на темно-синее небо, видневшееся сквозь щель, и стал вспоминать самые веселые минуты своей жизни, а заодно еще думать, что стану делать, если мне вдруг удастся выбраться из этой мрачной пещеры...      - Э-эй! Помогите... Э-эй-эй!.. закричал я снова.      В тишине отчетливо слышался глухой шум реки.      - Помогите! Эй! Помогите...      И словно эхо в пещере прогремело: - Э-эй-ее-еэй!..      Но это не было эхом. Я не доверил своим ушам и снова крикнул. На этот раз уже совсем близко прозвучало:      - Эй! Кто там? Кта есть в пещере?      - Это я, дед Гласевос! Тигран! - закричал я, узнав его голос. И с той секунды все мои страхи как рукой сняло.Дед Гласевос! В пещере это я!      Он был уже совсем близко. Камни из-под его ног влетали в щель. Потом в пещере сразу потемнело, потому что дед Гласевос своим телом закрыл все отверстие.      - Тигран, что ты тут делаешь? А я ждал тебя, ждал. И наконец решил сам спуститься в овраг за глиной.      - Дедушка, ты можешь отодвинуть камень? - спросил я.- С утра закрыли меня, замуровали!      - Кто?      - Пираты.      - Пираты? - засмеялся дед.- Ох уж эти мне пираты! А ну-ка помоги мне со своей стороны. Раз-два, взяли!..      И вход в пещеру открылся.      - Чего же ты здесь потерял? Покажи, посмотрим, - сказал дед Гласевос, пробираясь узким проходом в пещеру.      - Пираты поймали меня в ловушку.      - Опять пираты! - рассердился дед.      - С утра закрыли и ушли! - сказал я.- А я зато клад нашел, дедушка!      - Еще и клад! Пираты, клад! Ты же большой парень! - сказал дед Гласевос, потом, машинально оглядевшись, спросил: - Это что за сундук?      - Нашел в соседней пещере. Это и есть клад. Его специально спрятали в гроте.      - Действительно, сундук! - удивился дед Гласевос.В нем что-нибудь есть?      - Думаю, есть!      - А что?      - Не знаю,- пожал я плечами.      - Закрыто?      - Наверно.      Дед подошел к сундуку, осмотрел его, ощупал медные заклепки, слегка нажал на одну из них, и крышка подалась.      - С пружиной! - сказал дед Гласевос.- Знакомое устройство.      Содержимое сундука было укрыто вылинявшей материей.      Дед Гласевос осторожно взялся за край полотнища и приподнял его.      Если бы в сундуке действительно были драгоценности, я не так бы удивился, потому что был готов к этому, Но, увидев толстенные книги в кожаных переплетах, я даже свистнул от изумления.      - Библиотека? - шепотом вздохнул я.      Дед Гласевос дрожащей рукой взял одну из книг и рукавом пиджака обтер кожаный переплет. Потом развернул ее, и я увидел, как зашевелились дедовы губы, Я не стал мешать ему в этот торжественный миг и, присев на корточки перед сундуком, уставился в бережно уложенные стопки книг.      На глаза мне попался какой-то странный предмет. Я сначала не донял, что это. Потянул, а это цепочка. Я еще дернул, и в ладонь мне скользнул трилистник величиной с двадцатикопеечную монетку. Сердце забилось от радости. Вот и вся цепочка уже у меня в руке. Я крепко зажал свою добычу.      - Что? - словно очнувшись, спросил дед Гласевос и, закрыв книгу, с благоговением положил ее на место, натянул полотнище и опустил крышку сундука.- Библиотека, говоришь? И верно, библиотека. Натанаол же рассказывал, что поблизости должна быть библиотека!      Я ухватился за ручку сундука и посмотрел на деда Гласевоса.      - Нет, пусть пока здесь останется, - сказал дед. - Вдвоем нам не справиться. Помоги-ка лучше, снова закроем вход...      Вечерело.      - Не беги,- сказал дед Гласевос.-Еще глины надо накопать...      По дороге дед Гласевос спросил: - Так почему, говоришь, в пещере оказался?      - Пираты обманом затащили.      - Что еще за пираты? - пробормотал дед Гласевос. - Толком скажи, не пойму я тебя.      - Рыжий Давид принес письмо: мол, Нат ждет меня на берегу речки. Я и пошел. А они надели мне на голову мешок и затащили в пещеру.      - Кто они?      - Ну, Каро и Сероб! Ничего, попадутся еще мне в руки! - пригрозил я.      - Каро? - сказал дед Гласевос.- Бедного парня в полдень забрали в больницу. Аппендицит у него. Приступ... Резать будут.            ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Приятно делать открытия и... подарки. Посещение Иезуита Каро. Пираты тоже            умеют мечтать.            Итак, у меня в руках цепочка с трилистником, которую я конечно же подарю Нвард. Я ведь обещал ей...      Обыкновенная цепочка и обыкновенный трилистник из простого металла. Никакой в них ценности, в особенности если сравнить с этой богатой библиотекой. Но...      Нвард пришла, едва я появился дома. Я пригласил ее войти, Рубен, улыбаясь, ответил на приветствие Нвард и вопросительно посмотрел на меня. Посмотрел, понял, что ему лучше уйти, и, извинившись, сослался на неотложное дело и вышел из комнаты.      - Где ты был? - спросила Нвард.      - Помнишь, я обещал тебе, что мы вместе совершим раскопки?      - Помню,-сказала Нвард.-Но ты дважды делал открытия, и оба раза без меня.      - Какие открытия?      - А помнишь медный тазик? И библиотека...      - Жалуйся своим пиратам. Это они меня замуровали в пещере.      - Пожалуюсь.      - Ну ладно, не злись... Помнишь, я рассказал тебе об украшениях?..      - И это помню,- ответила Нвард.- Но мы опаздываем, идем.      - Куда? - удивился, я.      - Ну, говори же...      - Помнишь, я обещал...- Хоть Нвард и прерывала меня, но я думал о своем.- Я всегда держу слово! Чье это украшение, я не знаю, но что оно древнее - это точно, в пещере нашел!.. Дарю тебе!      Я надел на шею Нвард старинную цепочку. Маленький трилистник, ударившись о пуговицу на ее платье, тихонько звякнул.      Нвард замерла от удивления.      - А сейчас посмотрись в зеркало,- попросил я.      Она повернулась, подошла к стене, где висело зеркало, смущенно улыбнулась, склонила голову, но не удержалась и опять глянула.      - Нравится? - слросил я.      Нвард молча кивнула головой.      - Знаешь, откуда?      - Раскопки делал?      - Нет. Нашел в сундуке.      - В котором библиотека?      - Ага...      - Может, это очень ценная вещь? - забеспокоилась Нвард.- Ведь старинная. Нат ее видел?      - Я думаю, она к библиотеке никакого отношения не имеет. Наверное, случайно оказалась в сундуке.      - Но Нату я обязательно покажу,- решила Нвард.      - Как знаешь. Только ты пока немножечко поноси ее, ладно?      Нвард улыбнулась.      - Если, ты этого очень хочешь, пусть так и будет.      Дверь в комнату осторожно открылась. Я был уверен, что это брат, и крикнул: - Рубен?      Это действительно был он.      - Не помешаю?      - Что вы,- запротестовала Нвард. - Я, наверное, вам помешала. Работали?      Рубен подошел, погладил Нвард по волосам, от которых всегда очень приятно пахло, и улыбнулся.      - Хорошая у вас дружба,- сказал он.- Завидую вам.      - Я пришла на минутку, нам с Тиграном надо к ребятам... Можно, он пойдет со мной?      - Конечно,- сказал Рубен.      - А у вас друга нет? - поинтересовалась Нвард.      - Наверное, есть,-улыбнулся Рубен.-Трудно сказать... В этом вопросе люди иногда ошибаются.      - Вы тоже? - спросила Нвард.      - Я тоже... И довольно часто. Трудно это...      - Дружить? - спросил я.      - Нет, сохранить дружбу,- сказал Рубен.- Сделать так, чтобы ваша дружба никогда не иссякла, как бы ни сложилась жизнь,- это очень важно. Если даже жизнь разведет в разные концы света, очень важно иметь уверенность, что есть хоть один такой человек, очень близкий и преданный, который помнит тебя и придет тотчас, только позови его, придет и будет опорой... А все остальное - пустое. - Рубен грустно улыбнулся.- Пустое! - повторил он.Любовь, родственность... Все это хорошо. Но самое главное - дружба. Та теплота, которая через тысячи километров доходит до человека.      Нвард и я удивленно смотрели на брата.      - Вы торопитесь, идите,- предложил Рубен.- Я с удовольствием поговорил бы с вами, но и это мне не поможет. Хотя чуточку снимет грусть...      Мы молчали. Я очень хотел что-то сказать. Но никак не находил слова, которые, я чувствовал, необходимы брату.      - Пойдем,- вполголоса предложила Нвард.      Рубен, улыбаясь, подтолкнул нас обоих к двери... На улице, сразу очнувшись, я спросил:      - А куда, мы идем?      - Красиво как,- словно не расслышав меня, сказала Нвард, играя цепочкой. Потом добавила: - Идем в больницу.      - В больницу? - удивился я.      Мы свернули влево, и посреди улицы я увидел Рыжего Давида и Леонардо Серобо. Можете себе представить, что сделалось со мной при виде их!      - Давно ждете? - спросила Нвард.      - Не очень, - пожал плечами Леонардо Серобо.      - Нет, - сказал Рыжий Давид.-Мы только подошли.      - А цветы? - спросила Нвард. - Забыли?      - Не забыли,- нараспев проговoрил Леонардо Серобо и вытащил из-под рубахи букетик полевых цветов.      Нвард осмотрела букет и одобрительно кивнула головой.      Не дойдя до конца улицы, мы свернули в соседний переулок, где среди двухэтажных домов выделялось здание, построенное из особенного, какого-то гладкотесаного серого камня. Это, пожалуй, было одно из самых больших строений Лусашена. С широкими, окнами, с садом, цветником и бассейном. Над главным входом на черной и блестящей доске золотыми буквами было написано: "Городская больница".      Вслед за Нвард мы смело вошли в приемную. Там нам показали окно, где дают пропуска. И вот, все в белых халатах, мы поднялись на второй этаж.      - "Хирургическое отделение",- прочитал я у двери.      Пол в длинном коридоре блестит. На стенах несколько картин в больших рамах. Две из них - пейзажи, на третьей нарисован кувшин с цветами, а напротив кувшина изображен человек в темном костюме, уставившийся в одну точку, под мышкой у него рулон ватмана и рейсшина.      У одной из дверей Нвард остановилась.      - Решайте,- сказала она,- кто войдет первым.      - Каро разве здесь? - с волнением спросил Рыжий Давид.      - Здесь, - ответила Нвард.-Ну, так кто идет? Ты, Тигран?      Рыжий Давид потянулся к ручке двери. Ему не терпелось, очень хотелось посмотреть, как пират выглядит после операции.      - Подожди. Сперва пусть войдет Тигран,- сказала Нвард.      - Я?      - Потом Сероб,.- не ответив мне, предложила Нвард. - Цветы поставишь в вазу. Долго сидеть нельзя. Папа сказал, что больного на второй день после операции вообще-то нельзя беспокоить. Но все же разрешил.      - Знакомство - дело полезное, - хмыкнул Сероб.      - А o чем с ним можно говорить? - спросил Рыжий Давид.      - Обо всем... Только смешить нельзя. Швы разорвутся... Входи, Тигран..      Я растерянно посмотрел на них. Очень глупое у меня положение. Но делать нечего, я осторожно толкнул дверь.      В палате было светлее, чем в коридоре. Здесь стояло четыре кровати. Две свободные. Слева от двери лежал Иезуит Каро, а под самым окном - Акоп, из соседнего квартала.      Я его сразу узнал по длинным ногам, которые вылезли из кровати,- он был самым высоким человеком Лусашена.      Я остановился в нерешительности.      Иезуит Каро повернул голову в мою сторону. Бедняга сначала не понял, что происходит, но потом глаза его, может, от удивления, а может, и от страха как-то округлились, и выражение лица сделалось глупым-преглупым. Но это только на минутку. Иезуит беспомощно огляделся, но, увидев входящих вслед за мной Леонардо Серобо, Нвард и Рыжего Давида, успокоился: понял, что жизни его ничего не угрожает, и даже улыбнулся.      Леонардо Серобо подошел к тумбочке, на которой стояла вазочка, поставил в нее цветы и робко проговорил:      - Вот пришли... Как ты?      Губы Иезуита Каро беззвучно зашевелились.      - Температура есть? - спросила Нвард и глянула на табличку на задней стенке кровати.- Ничего, не очень высокая. Больно?      Иезуит Каро отрицательно покачал головой и снова улыбнулся.      - Не смейся,- испуганно закричал Рыжий Давид.Швы лопнут.      - Не лопнут,- успокоил его Длинный Акоп.      Он неподвижно лежал на спине. В ногах высился какой-то прибор с колбочками и трубочками. Колбочка побольше была наполнена прозрачной жидкостью, которая по капельке стекала в резиновую трубку. А к концу этой трубки была прикреплена большая иголка, всаженная прямо в ногу Длинному Акопу. Я посмотрел, посмотрел, но так и не понял, для чего все это.      - Сколько дней будешь лежать? - поинтересовался Леонардо Серобо.      - Ерунда,- вместо Каро ответил Длинный Акоп. - После операции слепой кишки лежат дней десять, не больше. Вот мне потруднее. Я уже со счету сбился. Желудок оперировали. "Питаюсь" одной глюкозой... Тигран, ты сегодня никого из моих не видел? Как они?      - Не видел,- пожал плечами я.      - Вчера тоже?      - И вчера тоже...      Длинный Акоп закрыл глаза.      Иезуит Каро не осмелился смотреть в мою сторону. Ему, конечно, очень хотелось узнать, как мне удалось выбраться из пещеры, но спросить не решался.      - А Тигран нашел библиотеку,- сообщила Нвард.      Наконец-то Иезуит Каро посмотрел на меня.      - Хочешь знать, где нашел? - спросила Нвард.      Иезуит Каро шевельнул губами: наверно, это он сказал "да".      - Расскажи, Тигран,- попросила Нвард.      - В пещере,- буркнул я и, когда Иезуит Каро смущенно отвел взгляд, поспешил добавить: - Гулять вчера ходил и забрел в овраг... Очень хороший был воздух... А потом вдруг увидел пещеру. И подумал: "Войду-ка!" В пещере было довольно темно. Когда глаза привыкли к темноте, разглядел, что прямо посередине стоит сундук, а на нем табличка: "Библиотека. Открыта ежедневно с 9 до 17 часов".      Сероб вобрал голову в плечи. Нвард удивленно посмотрела на меня. А Рыжий Давид быстро-быстро заморгал.      - Скорее поправляйся, - сказал я, обращаясь к Каро. - Я обязательно покажу тебе эту пещеру. Очень любопытная. Может, и ты в ней что-нибудь найдешь.      - Через десять дней будет на ногах,- не открывая глаз, сказал Длинный Акоп.- После, операции главное - хорошее питание. Приличное человеческое питание. И не через иглу... Не видали, наверно, никогда, чтобы человека питали через ногу?      И он умолк.      Иезуит Каро тоже хотел что-то сказать. Но он только высунул руку из-под одеяла и поманил меня.      Я подошел, сел на край кровати и, так как он говорил шепотом, пригнулся к нему ухом, чтобы услышать все, что он скажет. Каро говорил, глотая слова. И мне казалось, что он никогда не доскажет того, что непременно хочет сказать...      Немного погодя мне стало ясно: без слепой кишки Каро вполне приличный человек.      Мы говорили так, что нас, конечно, никто не слыхал.      Под конец я согласно кивнул и улыбнулся.      Леонардо Серобо, заметив, что я улыбаюсь, вновь вобрал голову в плечи и стал оглядываться по сторонам, словно только теперь надумал рассмотреть, где он находится.      - ...Обязательно,- заключил я громко наш разговор. - Ты только поскорее поправляйся, и мы обязательно побываем в пещере.      - Натанаел обещал взять нас с собой в очень интересное путешествие, - сказала Нвард. Для меня это было новостью.- А Тигран до сих пор ничего не знает. О том, что вы собираетесь в Австралию.      "Подслушала, значит, шепот Каро",- удивился я про себя.      А вслух спросил: - Кто собирается?      - Пираты,- хмыкнув, проговорила Нвард.- На деньги, заработанные на продаже свечей, едут в Австралию. Охотиться на кенгуру. Когда Нат узнал, ох и смеялся. А потом сказал, что возьмет всех нас в такое место!..      Каро больше не отводил глаз от меня.      - В пещере было совсем не страшно,- сказал я, обращаясь к Каро.      - Правда? - недоверчиво спросил Рыжий Давид.      - Хочешь, проверь,- предложил Леопардо Серобо.      Рыжий Давид опять быстро-быстро заморгал и очень пожалел, что задал такой опрометчивый вопрос.      - Я могу сопровождать тебя,- сказал я.- Сам увидишь, что вовсе не страшно. Только жаль, библиотеки там нет.      - Нужна она мне! - бросил Рыжий Давид.- Я просто так спросил.      - Человек во всем должен убедиться лично, - сказал Леопардо Серобо.-Может, и ты найдешь какой-нибудь клад? Скажем, .сундук золота. А?..      Рыжий Давид так покраснел, даже веснушки пропали.      Мне уже было жаль его, потому что положение у бедняги незавидное. Если бы он остался верным Каро и Серобу, сейчас мог бы, не отводя взгляда, смотреть на меня, как смотрят они. И я бы, может, уважал его и даже многое простил бы им, когда выяснилось, что они тоже любят мечтать и мечтают об охоте на кенгуру. Эх, выходит, не случайно, что. письмо пиратов было написано его рукой! Когда Каро встанет на ноги, мы с ним решим, как перевоспитать Рыжего Давида, чтобы, не крутился, словно флюгер, в ту сторону, откуда дует ветер посильнее...      - Мы к тебе еще придем,- сказала Нвард.      Каро улыбнулся.      - И Тигран придет,- добавила Нвард.      - Тигран...-прошептал Каро,- хороший, настоящий человек...      - И честный! - Это сказал Сероб.      - Идемте,- прервал я их излияния.- Поправляйся, Каро.      - Скоро поправится,- опять пробурчал Длинный Акоп.- Что особенного, слепая кишка... Вот на желудке операция - это да...      ...Мы вышли из больдицы. У ворот Сероб взял меня за руку. Мы опередили Нвард и Рыжего Давида на несколько шагов.      - Возьми,- сказал он, протягивая мне пять рублей.      - Что это? Зачем?      - Они твои.      - Мои?      - Мы знали, что ты... но, понимаешь...      - Знаешь что? - разозлился я.- Пусть остаются у тебя. Пригодятся, когда вместе отправимся ловить кенгуру!      Сероб удивленно посмотрел на меня. Я ускорил шаги.      - Подожди! - крикнул Сероб.- Ведь мы с Натанаелом шли уже за тобой. Но Каро вдруг забрали в больницу, и мы бросились туда. А пока его оперировали, у нас все из головы вылетело, даже то, что ты остался там, в пещере...Он говорил быстро-быстро, может, чтоб я не прервал его.Пока оперировали, мы стояли во. дворе больницы. И Нат тоже. Потом врач сказал, что все прошло благополучно.      Я и вспомнил про тебя. Уже темно было. Сказал обо всем Нату. Так, мол, и так... Мы уже, пошли и вдруг в конце улицы увидали тебя и деда Гласевоса. Поверь мне, не думай ничего плохого.      - Я и не думаю,- сказал я.      - Забудь, пожалуйста, про это.      - А вот забыть не забуду. Шутка ли - библиотеку нашел! Не сто, раз в жизни подобное случается.      - Это да...- протянул Сероб.      И мы поспешили. Нвард с Рыжим Давидом уже обогнали нас и оставили далеко позади. Надо нагнать их.            ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ            Старинный род Пахлеванянцев. Семейный совет.      Рубен уезжает, чтобы стать горожанином.            Я смотрел на коричневую рамку, что висела на стене.      Рамка всего только для одной картины. Но под стеклом было, наверное, около ста фотографий - история целого рода.      История нашего рода. Кого только нет под стеклом в этой рамке!      В темном овале на фоне причудливого замка подстриженный под бокс человек с напряженной улыбкой на лице, по утверждению всех взрослых - мой отец Аршак из рода Пахлеванянцев. Мне не верилось, но отец и сам говорил, что это он. А вон в гимнастерке с патронташем, в котором неясно,, есть ли патроны,- это мой родной дедушка Гурген Пахлеванянц. У него и кинжал на поясе. Кинжал и сейчас хранится у нас. Лежит в сундуке. В том самом, на котором я сижу и. глазею на фотографии...      Человек с бородой и густыми усами, торжественно серьезный, чья фотография в верхнем углу справа, - дед отца, сам знаменитый Пахлеван, чьим именем теперь прозывается весь наш род. Я всегда удивлялся, глядя на него. Худой и какой-то даже болезненный на вид (но это, может, оттого, что фотография от времени пожелтела, так кажется?), он был пахлеваном[ Пахлеван - силач, борец. ]. Неужели раньше были такие пахлеваны?..      Самая большая фотография -помещена в центре рамки.      Кто-то, очень, говорят, похожий на меня, сидит в старинном, как в. музеях, кресле и смотрит мне прямо в глаза. И взгляд его выражает удивление. А чему человек удивляется, подика узнай через столько лет! Л еще он немножко самодовольный какой-то. Но это, наверно, потому, что рядом с ним стоит одетая в национальный костюм, украшенный золотыми монетками, застенчивая девушка-невеста. Это старая-старая фотография. Это родителей отцова деда. Как их звали, не знает никто, даже отец мой не знает. А фимилию и вовсе не узнать. Ведь весь наш род потерял старую фамилию, всех стали по прозвищу деда именовать.      Много в рамке и других фотографий. И все это опять дедушка, бабушка, отец мой, мама, Тубен и я...      Очень я люблю смотреть на фотографии и думать про всякое. Иногда так задумаюсь, что дедушка с патронташем начинает со мной разговаривать. И хотя на фотографии ему всего лет тридцать, он делается вдруг семидесятилетним стариком, таким, каким был два-три года назад, пока не умер в один из дней, совсем неожиданно. Помню, как утром встал, сказал, что хочет в последний раз сам полить огород, а вечером попросил у мамы тарелку спаса[Спас - суп из квашеного молока, заправленный рисом. ] и объявил, что решил через несколько дней покинуть этот мир, оставить его нам. Я был уверен, что дедушка шутит. Но напрасно.      В серьезных делах дед шутить до любил. Гурген Пахлеванянц был хозяином своего слова...      Сейчас я вот тоже почувствовал себя каким-то одиноким и уселся на сундук. В комнате тишина необыкновенная, хотя и Рубен, и отец, и мама тут. Вон сидят за столом, только минуту назад отец, Аршак Пахлеванянц, раздраженно хлопнул ладонью по столу и что-то сказал осипшим голосом.      Но сейчас опять тихо. Тишина вползла в комнату в дверную щель, в открытое окно. Она принесла с собою монотонное стрекотание сверчка, журзание воды, текущей по картофельным грядкам, беспрерывный урчащий лай собаки, похожий на рокот старого "чихающего" мотора мотоцикла.      Это, конечно, еще не настоящая тишина. Вот после полуночи наступает полная тишина. И только пчелы в ульях жужжат и... звезды в небе шепчутся. У нас в Лусашене звезды всегда шепчутся.      Рассыпанные по всему небу, от дальнего края поля до вершины горы Чатал, звезды сверкают и шепчут друг другу про все, что творится в космосе.      "Эх, жизнь, жизнь..." -вздыхает вдруг дед Гурген из рамки. Я молча смотрю на него и жду, что будет дальше.      В таких случаях всегда надо очень терпеливо ждать, пока Гурген из рода Пахлеванянцев соберется с мыслями и настроится для беседы со мной.      "Не понимаешь ты, мал еще,- после секундной паузы продолжал дед.- А когда поймешь, кто знает? Буду ли я тогда на свете или не буду?" Я согласно киваю головой.. Но дед не замолкает. Гурген Пахлеванянц твердо решил высказать свое мнение до конца. Он бесшумно выходит из рамки. И вот уже стоит передо мной. И оба мы будто не дома вовсе, а во дворе. А на улице не ночь, только еще вечер.      Дед присел, привалясь к стене ацатуна. В руках- у него четки из персиковых косточек.      Я сел прямо на землю, сильно прогретую за день и потому горячую, словно печь.      Между пальцами пробегает муравей. Он мечется тудасюда: пока не знает, как ему утащить огромного овода.      Ищет, за что бы ухватиться. Наконец находит. Берется за крыло челюстями и лапками и волочит. Овод тяжелый. Муравей мается. Но вот ему на помощь объявляются и другие муравьи. Они сначала сообща решают, как им быть. А потом все вцепляются в добычу и тащат ее. Вот они уже прошли с полметра. Я беру с земли веточку и бросаю ее в "караван"...      "Мир уменьшился... Очень уменьшился,- говорит дед.Больше некуда... но кто знает?.." "Как то есть уменьшился?" - мысленно удивляюсь я.      "Где это слыхано, чтобы всего за каких-нибудь полтора часа человек облетел Землю? Кто бы у нас в такое поверил, скажем, лет двадцать назад? А люди все еще слушают сказки деда Бархудара. И думают, что стали горожанами".      "Не стали разве? - спрашиваю я.- В газетах ведь писали, что..." "Писали! - нараспев говорит Гурген Пахлеванянц. - Ну и что ж, что писали. Что изменилось? Люди-то остались, какими и были? Человек должен измениться! Человек".      "В чем измениться?" "На мир он должен смотреть сверху. Смотреть и видеть, понимать, что это всего-навсего небольшой шар!..- Дед говорит, а сам стучит косточками-четок.- Деревня!.. Город!.. Пустое все это. Вставай, поезжай в город. Все равно останешься крестьянином. Просто город станет большой деревней. Э, да ты не поймешь! Мал еще. Человек должен измениться! Человек".      - Чего ты сердишься?..- Глухо ухнул надо мной голос брата.      В одно мгновенье я снова очутился в нашей столовой на сундуке. А дед Гурген опять стал фотографией. Я еле оторвал взгляд от рамки и посмотрел на сидящих за столом.      Отец. Какой он худой... Опершись локтями о стол, курит "Аврору". Дым пускает через ноздри прямой струйкой.      Отец явно чем-то расстроен.      Мама. Она так сидит за столом, что вроде и нет ее тут.      Руки лежат на коленях. Взгляд c тревогой мечется от Рубена к отцу. Мне ее почему-то вдруг делается очень жалко.      Но больше жалко Рубена, сидит, сжавшись в комочек, и боится слова лишнего сказать. И вдруг он сказал, обращаясь к отцу: - Ну, что ты сердишься?      В первый раз я слышал, что он перечит отцу. Но после этих слов он еще больше сжался. И сам, наверно, удивляется своей непочтительности.      Ну, думаю, что сейчас будет! И чем все это может кончиться?      Отец поискал взглядом пепельницу - сигарету загасить.      Рубен с готовностью поднес ему алюминиевую пепельницу с вычеканенными на ней морем и парусником. Это отец в позапрошлом году привез сувенир пз Ялты. Целых пятнадцать дней он тогда отдыхал в Крыму.      Отец закурил новую сигарету и с обидой в голосе глуховато проговорил:      - Еще и не сердиться? Хотя, в общем-то, сердись не сердись, что толку. Ты же внук Гургена Пахлеванянца, как захочешь, так и поступишь...      - Ну что плохого я делаю, отец? - сказал Рубен, приободренный успокоенным тоном отца.-Не будем же мы навечно привязанными к этому месту?      - Не то ты говоришь! -вскипел отец.-А как же не быть к нему привязанным! Здесь жили твои деды, здесь живут твои мать и отец. Что ты потерял в городе? Боишься, девушки здесь не найдешь?      - Отец!      - Что - отец? Если твоей девушке из города нужен ты, а не город, пусть сама сюда приедет. Захотите - поживете с нами. Надстроим еще один этаж. Не захотите - построим вам новый дом. Будете жить отдельно.      - Она-то с радостью приедет,- сказал Рубен.-Да я этого не хочу.      - Что с тобой, сынок, ты не в этом селе, не в этом доме родился?      - Ну и что ж...      - А вот то! Здесь тоже люди дужны. Что ты будешь в городе -делать? Обихаживать деревья на улице Абовяна или траву в саду Комитаса? Думаешь, город ждет тебя не дождется? Или мало людей в город подалось? Их и так там много. Посмотришь, жалко делается. Вместо того чтобы ногами ходить, ездят в трамваях, в автобусах, а иногда даже на такси... Молоко и яйца в магазине покупают... Ну, что ты в рот воды набрала? - обернулся он к матери. - Скажи хоть слово. Не видишь, рехнулся парень?      Мать тревожно взглянула на отца, потом на Рубена и молча прикрыла ладонью глаза. Наверно, прослезилась.      Брат, заметно растерявшись, посмотрел на часы. Мысленно он уже спешил на поезд.      - Я очень часто буду приезжать,- пообещал Рубен. - Каждую неделю.      Отец горько улыбнулся и хотел что-то сказать, но вдруг закашлялся. Я испугался: не задохнулся бы. Глаза его заволокло слезами. Лицо стало землистым, руки затряслись.      Я сбегал за водой. Подал ему кружку. Он выпил и встал со стула.      - Нечего сказать, достойный пример ребенку подаешь, - сказал он. Ребенок - это я...      "Аршак Пахлеванянц, ты хороший отец, э... Если сын не перегонит отца, что это за сын?.. Вот если бы Пахлеван мог видеть, чего достигли его потомки, глазам бы не поверил. За твое здоровье, сосед! Будь здоров. Для всех нас будь примером. С добром и младшенького своего тоже выведи в люди!" - повторяли наши соседи-старики один древнее другого, сидя воскресными вечерами у нас в доме вокруг стола и за дымящимся шашлыком и провозглашая тосты за моего отца.      - Хоть за руки, за ноги привяжи - все равно уйдет, - сказал отец.-Напрасно уговаривать. Эх, парень, ведь скучать будешь, очень будешь скучать по дому, по воде нашей... Э, да ладно, Амас, грядки залило, посмотреть надо...      Отец надел резиновые сапоги и, уже выходя, снова хлопнул себя по лбу и проговорил:      - Э-ах! И кто надоумил меня послать его в город?      Но вот дверь тихонько скрипнула на петлях и щелкнул язычок щеколды. Мать вскочила. Ее будто подменили.      Тут же на столе появилась миска с мацуном, сыр, лаваш.      - Ешь,-сказала она брату, а сама еще раз проверила его чемодан, не забыл ли чего-нибудь.-Хорошо смотри за собой.      Это она уже пять лет подряд советовала брату.      - Ага, - как всегда, пообещал Рубен.      - На отца не обижайся. Старый человек, что с него взять.      - Хорошо, - согласился Рубен.      - Хоть раз в неделю напишешь, и на том благодарение богу.      - Буду писать.      - О стиральной машине я уж не говорю. Обязательно купишь, самого нового образца. Старую продам.      - Хорошо.      Брат поел, отставил тарелку и посмотрел на часы.      - Ну, пойду,- сказал он.-Пока доберусь до вокзала, поезд приедет.      - Проводить? - предложил я.      Вокзал находился в двух километрах от Лусашена. А мне очень хотелось поговорить с Рубеном о его городской невесте.      - Не надо,- отказался Рубен,- пойду один.      Он приподнял, как бы взвесил, чемодан. Хотел, видно, сказать маме, зачем она столько всего наложила в него.      Но смолчал.      На балконе он приостановился и крикнул:      - Отец, до свидания. Я поехал.      Из дальнего конца двора, оттуда, где рос картофель, отец что-то сказал в ответ, но мы не расслышали.      Журчала вода в огороде. Где-то лаяли собаки. Рубен пошел к воротам. Вслед за ним и мы тоже вышли на улицу и молча проводили его до речки.      Еще не доходя до речки, у одного из домов вдруг появилась старушка Мармар-азл.      - Амас, Рубена провожаешь? - спросила она.      - Мармар-ази, и когда ты спишь, ночь ведь скоро? - вместо мамы ответил Рубен.      Старушка больше ничего не сказала.      У моста Рубен остановился.      Мама обняла его и расцеловала.      - Там в чемодане шелковый платок...- сказала она. - В прошлом году в сельмаге купила. Отдашь невесте. Импортный. Думаю, понравится.      Брат только как-то особенно улыбнулся и, не знаю почему, пятерней взъерошил мне волосы.      Он никогда раньше так не улыбался и никогда не делал такого с моими волосами.      - Зажигалка тебе не понадобится? - спросил я.      - Нет, зачем мне.      - Хочешь - возьми. Она и правда помогает,- сказал я.      - Не стоит, - ответил Рубен.-Я уже решил все трудные вопросы.      - Как ее звать? - полушепотом спросил я.      - Не забудь налить в зажигалку бензин,- словно не расслышав меня, сказал Рубен.- В шкафу, в маленьком пузырьке. Только будь осторожен...      - Не хочешь сказать, как ее зовут?!      Мама стояла в сторонке. То и дело стирала ладонью слезу со щеки, но я был уверен, что она сейчас радуется и даже счастлива, что ее сын будет жить в городе. Шутка ли, несколько месяцев в Лусашене все только об этом и будут говорить...      - Наринэ ее зовут! - сказал наконец Рубен.      - Хорошее имя,-похвалил я.      - Правда? - обрадовался Рубен.- Ну, я пошел. Счастливо оставаться.      Немного погодя он исчез во тьме. Собаки еще полаяли, и скоро опять стало тихо.      В Ереване есть театр, есть неоновые рекламы, кафе и... такси...      Там всюду асфальт.      И после дождя люди не увязают в глине.      В Лусашене тоже будет асфальт. Пройдут годы, пока лусашенцы привыкнут ходить по асфальту, пока человек изменится...      Рубен Пахлеванянц уехал, чтоб стать горожанином.            ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ И лето кончается. Что нужно, чтобы остаться удивительным человеком. Тодрос и Вар дик. Как тайники становятся местом паломничества. До свидания, Натанаел.            В небе сгрудились клубы неподвижных облаков. Лежа на спине, я не мигая смотрел вверх, на голубизну огромного пространства. И вдруг перед моими глазами заплясали странные искры, падающие с солнца прямо на землю. Вернее, это были какие-то очень маленькие, шарики. Они неожиданно появлялись, медленно проплывали и столь же внезапно таяли, исчезали...      Голоса ребят слышались откуда-то издалека. Они, как приливы морские, то набегали, то отказывались - то были похожи на гудение насекомых, то на гул трактора.      - Надо же, какое синее небо! Как ты думаешь, в Мексике оно тоже такое?      - В Мексике - не знаю,- сказал Каро.- Но в Австралии точно такое.      - Откуда тебе известно?      Каро не ответил.      - Откуда ты знаешь? - снова спросил я.      - Знаю, и все,- сказал Каро.- Знаю лучше, чем аборигены.      - Ну уж...      - Потому что они заняты охотой на кенгуру и смотреть на небо им некогда. Они это делают только вечером, когда сидят вокруг костра. А вечером небо там совсем другое. У них и звезды да небе другие... Вместо Большой и Малой Медведиц они видят Южный Крест.      - Очень жаль,- сказала Нвард.      - И правда, жаль, - согласился Сероб.- А солнце там тоже другое?      - Солнце везде одинаковое.      Я повернулся на бок, лицом к ребятам.      - Что-то Ната не видать.      - Придет,- сказала Нвард.      Лежа я видел только купол монастыря.      - Каро, а страшно было? - стотысячный раз спросил Сероб.      - Так, чуть шекотало,- пожал плечами Каро.      - А сейчас не болит?      - Нет, только иногда щекотно.      Сероб обиженно умолк. Он очень хотел знать, как чувствует себя человек на операционном столе, потому что при каждой встрече с Каро ему казалось, будто у него тоже приступ аппендицита.      - А скоро лето кончится...- с сожалением проговорила Нвард.      - Да! - вздохнул я.- И ты уедешь.      - Куда я уеду?      - В город.      - Зачем?      - Затем, что все уезжают. Брат вот уехал. И Натанаел тоже, наверно, завтра уедет. Здесь ведь даже в магазинах не продают молока в бутылках. А ты каждый день должна пить молоко.      - Ну, это не главное,- сказала Нвард.      - А что же главное?      - Папина работа. Люди очень быстро привыкают к новым условиям. И здесь им уже неплохо. Только вначале было трудновато. А сейчас папа наконец-то снова начал исследования. Это очень важно для него.      - Конечно,- согласился я.- Главное - это работа.      - Тигран,- прервал наш разговор Каро,- ты когда видел Ната?      - Вчера вечером. Он просил всех собраться здесь сегодня. Сказал, что в последний раз хочет видеть нас вместе. Перед отъездом.      - И почему он уезжает? - с огорчением сказал Сероб. - Мы только наконец привыкли к нему, и вот уже уезжает.      - Уезжает потому, что кончается лето. И через несколько дней начнутся занятия, - объяснила Нвард.      - Но Нат же не учится? - пожал плечами Рыжий Давид.      - Он удивительный человек,- сказал Каро.      - Хороший человек,- поправил я.      - Хороших людей мало. А удивительными бывают только единицы, - уточнила Нвард.-Вот вы, например!      - Мы? - поразился Каро.      - Не веришь?      Я верил. Действительно, мы - удивительные люди.      - И ты, Нвард, удивительная, - сказал я.      - Может быть. Мама всегда, когда сердится на меня, говорит, что я удивительная девочка.      - Правильно говорит. Именно потому, что удивительная, ты целых десять дней не выходила из больницы,- не удержался я.      - А почему тебя это сердит? - спросила Нвард.      - Ничуть и не сердит, Просто странно, что нас через десять минут выставляла вон, а сама усаживалась и сидела там часами. И о чем вы говорили столько времени?      - Да она все утешала Длинного Акопа, - сказал Каро.      - Он тоже удивительный человек? - съязвил я.      - Когда-то был удивительным. А сейчас просто хороший,-сказала Нвард.-Вырастая, удивительный человек часто что-то теряет и становится просто хорошим человеком.      - Мы тоже что-нибудь потеряем? - насторождлся Сероб.      - Не все. Вот ведь Нат не потерял.      - А мы? Мы потеряем?      - Не знаю, - пожала плечами Нвард. - Никто не знает.      - Я бы хотел всегда быть удивительным человеком.      - И будешь! -Это сказал Нат.-Постарайся не разучиться мечтать, и все будет как надо.      Нат стоял над нашими головами и улыбался.      Вокруг было голубое, безграничное лебо, в котором неподвижно висели клубы белых облаков.      - Мечтатели всегда делают что-то большее, чем обыкновенные хорошие люди. Мечтатели живут и в сегодняшнем дне и в завтрашнем.      - Как это? - не поверил ушам Сероб.      - Вроде тех людей, которые семьсот лет тому назад спрятали в пещере сундук с рукописями. Они жили в то время, но и сегодня живет их мечта, то, что они сделали.      В то время...      Это было семьсот лет тому назад. А может, вчера?.. Или даже сегодня?..      И было то же самое солнце, то же небо, на котором разостлались те же звезды, те же созвездия - Большая и Малая Медведицы...      Все, все было таким же: монастырь, пригорок, долина, речка. Только Лусашен не такой был: вместо двухэтажных каменных домов и улиц лепилось всего несколько домишек; кривые тропки тянулись во все концы, а дорог, какие теперь, и в помине не было.      Что и говорить, другие времена.      С рассветом выходили в поле крестьяне с деревянными плугами. Они пахали и пели песню пахаря. Песня эта дошла до нас...      Тяжелые, трудные .были времена...      ...От монастырей доносился перезвон колоколов. Тревожный этот звон докатывался к подножию гор, к близким и дальним селам.      В песнях сельчан тех дней тоже были тревога и напряженность; . в ловких движениях ковровщиц, устраивающихся под вековыми тутовыми деревьями, в плавной походке девушек, несущих воду из родников, во всем была тревога...      ...С гор к реке шел какой-то человек. Вот он остановился у ивы, огляделся вокруг, почесал затылок и... надул губы.      Человеку было лет четырнадцать-пятнадцать, и пока он еще был по-детски обидчив.      Паренек какое-то время так постоял, потом приставил ладони трубкой ко рту и крикнул во всю мощь своего неокрепшего голоса: - Э-э-эй!..      Ему никто не ответил.      - Вар-ди-и-к...      С досады юноша плюхнулся на землю. Очень не хотелось возвращаться, но и ждать было скучно. Он стал от нечего делать кидать камешки в реку, где вода была почти неподвижна - как зеркало...      ...Юношу звали Тодросом. Писец Мжеж обучал его наукам.      В свободное время Тодрос любил рисовать. И часто дарил свои рисунки Вардик. А девушка всякий раз, получив такой чудесный подарок, ликовала...      Тодрос набрал в горсть песку, растер его в запачканных краской ладонях - руки стали чистыми. Он уже собрался вернуться в монастырь. Едва двинулся вверх от подножия холма, из камышей на речке послышалось шуршание.      Тодрос остановился и прислушался.      Все стихло.      Сделал шаг в гору, но тут его позвали: .      - Тодрос!      И из камышей вышла смеющаяся Вардик.      Он не знал, сердиться ему или радоваться такой шутке.      В эдакий-то день!      - Спряталась,- сказал он.- Я так и знал.      Девушка продолжала смеяться, потому что была уверена: Тодрос ничего не знал и она его здорово провела.      Тодрос взял ее за руку.      - Утром прибыл гонец,- сказал он.      Вардик растерянно посмотрела ему в глаза.      - Со стороны Мугана на нашу страну напали враги, Мжеж сказал, что перо придется отложить. Настала пора вооружаться копьем.      Вардик задрожала.      - Первым долгом надо прятать рукописи,- сказал Тодрос.- Поможешь?      Вардик растерянно теребила висевший на ее шейке трилистник. Он был на цепочке.      - А что будет потом? - почему-то вдруг шепотом спросила она.      Внизу шумела река. Воды ее бились о глыбы камней, и в брызгах сверкали сотни радуг - это от солнечных бликов.      Звон колокола достигал до них и проносился мимо. Солнце нависло над самой головой. По всей бескрайней равнине никто не пел. Пахари умолкли.      Тодрос и Вардик вошли в ворота монастыря. Вот они миновали обшитую медью дверь и оказались в темном коридоре, где горели две сальных свечи.      - Варпет[Варпет - мастер, наставник. ],- остановившись у одной из келий, позвал Тодрос.      Писец Мжеж тотчас вышел к ним с непокрытой головой.      Вид у него был как у придавленного тяжелой ношей. Он предложил им войти.      В келье стоял совсем новый сундук. Все монастырские книги уже снесли сюда. Писец Мжеж разбирал их: ценные складывал отдельно.      Тодрос и Вардик уложили в сундук отобранные варпетом книги.      Это были действительно очень ценные рукописи. Многие из них сохранились с давних времен, а иные переписаны писцом- Мжежом с тех, что поистрепались...      - Тодрос,- шепнула Вардик.      - Что?      - А мы потом отыщем сундук?      - Кто знает,- ответил Тодрос.- Может, через несколько лет и отыщем.      - Пусть хоть через десятилетия, - сказала Вардик. - Только бы он не потерялся, не погиб. И если тогда какие-нибудь книги придут в негодность, я сама буду их переписывать. Вот увидишь, я научусь писать!.. А ты разрисуешь страницы. Ладно? Если положить что-нибудь заветное в сундук, тогда мы обязательно вернемся и отыщем его! - сказала Вардик.      - А что положить?      Вардик сняла с шеи цепочку с трилистником.      - Вот!      - Не делай этого,- взмолился Тодрос.-Я же подарил его тебе на счастье.      - И будет счастье! - сказала Вардик.-Когда найдем сундук. - Вардик положила трилистник между книгами.      Вечером вместе с четырьмя сельчанами сундук вынесли из монастыря и спустились л оврагу. Там, в одной из пещер, его надежно упрятали. А в соседней пещере, соединяющейся с тайником узкщм переходом, писец Мжеж зажег свечку и поставил ее на выступ камня.      Когда они выбрались из пещеры, было уже совсем темно.      Тодрос и Вардик несколько раз оглянулись, им так надо запомнить, где спрятан сундук. Они непременно вернутся сюда. Вослед им светила полоска света...      А на другой день съехавшиеся из ближних сел и поселков мужчины и женщины, старики и дети начали строить укрепления, делать стрелы, луки и копья, готовили запасы продовольствия. Двухсотлетний монастырь снова станет твердыней, на подступах к нему ожидаются новые кровопролитные сражения...      Трилистник Тодроса л Вардик не принес им счастья.      Они не вернулись за своим сундуком ни через месяц, ни через годы...      С тех пор враги не раз как смерч проносились над Арменией, надо всем Кавказом.      А люди зажигали все новые и новые свечи в пещере, в той, что в овраге, чтобы никогда не угасла единственная светлая полоска во тьме...      Прошли века. Все обрело новый смысл. Туда, где писец Мжеж зажег первую свечу, потянулись паломники.      ...Поколения сменялись одно другим.      Свет остался.      Сожженные вражеским огнем хижины сменялись новыми домами. Их становилось все больше и больше.      Родился Лусашен[Луис - свет; Лусашен - село света].      Свет остался.      Остались и равнина, и речка, и холмик.      Остался монастырь, который в прошлые времена часто служил людям защитой, крепостью. Сейчас потомки тех людей, государство того же народа охраняет этот монастырь как памятник. То же солнце, те же звезды...      Прошло семьсот лет!.. А может, меньше?      Они жили давно? А может, и теперь живут?..      Может, они - это мы?..      Рыжий Давид? Сероб? Каро?      Нвард, на шее у которой цепочка с трилистником, приносящим счастье?      Я?      И Натанаел?      - Натанаел!      - Натанаел! - окликнул Каро.      - Нат! - закричала Нвард.      - На-а-ат!..      Я, чтобы очнуться, сильно потряс головой.      А когда пришел в себя, выяснилось, что ничего особенного не произошло. Просто сегодня Нат должен уехать.      Но мы обязательно встретимся с ним. Потому что мы очень хотим быть удивительными людьми. Такими, как Нат.      А чтобы это обязательно сбылось, надо тихо, совсем тихо прошептать:      - До свидания, Натанаел.