Карен Симонян            Сицилианская защита            Перевод Р. Кафриэлянц                  Новую книгу известного армянского прозаика Карэна Симоняна составили три повести.      Из будничных дел, забот, событий и настроений, описанных в повестях "Сицилианская защита" и "До свидания, Натанаел!", складывается представление о нашем современнике, любящем труд, семью, землю, осознающем свой долг перед собой, обществом и временем.      За фантастическим сюжетом третьей повести "Аптекарь Нерсес Мажан" скрывается обеспокоенность автора нравственной деградацией личности, тревога за будущее нашей планеты. Современный человек должен сберечь Землю, ее бесценные богатства во имя себя и своих потомков - эта мысль придает повести остросовременное звучание.                  Посвящаю Анаиг      Автор            ГЛАВА ПЕРВАЯ            У каждого в этом мире есть кто-нибудь самый близкий.      Товарищей и друзей может быть сколько угодно, и к тому же, потеряв одних, не трудно обрести других. А близкий тебе душой, как правило, единственный в жизни. Он не всегда рядом, чаще держится в стороне, не докучает своим присутствием.      Таким человеком для меня был мой дядя по материнской линии.      Близкий часто уступает свое место другим, уверенный, что в самые трудные минуты ты вспомнишь о нем, искать будешь именно его. А едва найдешь, он всепрощающе-улыбнется и спросит:      - Давно не показывался... Какие новости?..      Не снимая плаща, я сел на низкую тахту, заваленную подушками разных цветов и размеров.      - Наконец-то вспомнил,- сказал дядя.      Он стоял передо мной - руки в карманах халата, ноги расставлены. Строгий вид его не вязался с улыбкой на тщательно выбритом и припудренном лице.      - Ну, что сидишь в плаще? Снимай! - он потер широкой ладонью глаза.-Чем бы тебя угостить?      - Не надо ничего,- отказался я и, сняв плащ, кинул его на подушки.      Не обращая внимания на мой отказ, дядя прошел в соседнюю комнату. В зеркале напротив я следил за его неторопливыми движениями. Приподняв полы халата, Акоп Терзян присел перед буфетом.      - Вчера Джуля была, - услышал я под звон посуды.      Джуля - дочь моего дяди.      - Как я ни противился, настояла на своем. Вконец умаялась у газовой, плиты, бедная девочка.      "Бедная девочка", которой было уже лет тридцать, работала в райкоме.      - Наготовила, напекла всего. И отменно, надо сказать.Дядя вошел в комнату, леся две тарелки в руках. Поставил их прямо на тахту, снова, хотя был вовсе не сонливого десятка, потер ладонью глаза, чуть помолчал и добавил: - Сверху - шоколад... А начинка ореховая. Ты ведь любишь с орехами?      - Дядя,- не ответив на его вопрос, спросил я,- почему ты развелся?      Акоп Терзян помрачнел.      - История эта, сын мой,- сказал он, помедлив,- сложнее, чем ты можешь предположить.      Сказал и огромной ладонью заслонился от света.      Я подошел к письменному столу, наклонил абажур настольной лампы. Дядя опустил руку. Потом порылся в карманах халата, извлек оттуда пачку "Шипки".      - Ты все еще не куришь? - спросил он.      - Не курю.      - Очень хорошо.. И не начинай. Ничего заманчивого. Просто дурная привычка.      Он засмеялся. Как всегда, от волнения смех его стал каким-то неприятным, резал ухо.      - Дядя, жена твоя сама ушла?      Акоп Терзян приблизился к столику в углу. Склонился над шахматной доской.      - Жена моя...      Кончиками пальцев он приподнял черного коня за гриву и переставил его на другую клеточку.      - Сейчас я открою тебе тайну, очень удивишься. - Он погремел коробкой спичек. И всегда готовые загореться темные головки весело застучали.- Я когда-то в рот не брал папиросы. Ребята на рабфаке все пытались совратить меня, но я был тверд. А женился, и медовый месяц не прошел, как стал уже заядлым курильщиком. Скажешь, почему?..      - Почему? - машинально спросил я.      - Жена приучила.      Он глубоко затянулся и подошел теперь к белым фигурам. Взял ладью, переставил ее на ту горизонтальную, где недавно стоял конь черных.      - Жена курила одну за одной, - продолжал он. - Поневоле и меня втянула. Странно, правда? Почему ты не ешь? Смотри, пожалуюсь Джуле, что и не попробовал ее торта...      - Дядя, а когда она уходила, хоть записку тебе оставила?      - Записку? Какую еще записку?      Дядя раздавил в пепельнице окурок сигареты и одним движением руки смел с доски все шахматные фигурки.      Белая королева скатилась со стола и, проделав круг на полу, замерла у моих ног.      - В те времена были эдакие женщины, - в голосе дяди прозвучала нотка усталости, - обручальные кольца они считали признаком мещанства. Красивые прически - тоже. С утра и до ночи произносили речи. И курили хуже извозчиков. Только разве что не ругались, как мужчины. И им казалось, так они утверждаются в равноправии с мужчинами.      - Дядя, когда она ушла, тебе было очень тяжело?..      - Да нет, - пожал плечами Акоп Терзян. - Я был к этому подготовлен. У нас уже не было другого выхода.      - Наверное, это страшное дело - быть покинутым? - заметил я.      - Поначалу - да. А потом, привыкаешь. Я ведь вот уже четверть века один. Первое время было сложно. Даже постель не убирал. Но понемногу все уладилось.      Акоп Терзян обхватил голову руками. Голос его звучал глухо, словно издали.      - И сейчас ты доволен?      - Чем? - спросил мой дядя.      - Одиночеством?..      - А что мне остается, коли вынужден? Никакого другого выхода не нашел, пришлось смириться с судьбой. Ну, а о довольстве или недовольстве какая уж тут может быть речь?      Я обтер ладонью грушу..      - Мытые,- сказал дядя.- Сам мыл.      Я поднялся и стал ходить по комнате. Тень моя то уменьшалась, та делалась такой огромной, что, уже не умещаясь на противоположной стене, переламывалась и расползалась по потолку.      Мы долго молчали.      - Пойду,- неожиданно решил я.      - Спешишь?..      - Пойду,- повторил я,- спокойной ночи.      Дядя недоумевающе посмотрел на меня и покачал головой.      В коридоре было темно. Я стал ощупью отыскивать ручку двери.      - Левой,- позвал дядя.      Послышалось шарканье его домашних туфель.      - Ты дома был?..- спросил он.      - Дома? Конечно...      Дома на столе лежала желтоватая бумажка. На ней слова, небрежно набросанные коричневым карандашом со стертым грифелем, от которого на бумаге остались царапины.      Огляделся вокруг. Дом опустел.      Растерянный, ты сел за стол. И уставился на пятно, когдато прожженное утюгом. Клеенка сгорела, почернела фанера.      Нет, не почернела, а стала темно-коричневой. Чуть темнее, чем карандаш со стертым грифелем...      Как-то вечером вы забыли выключить утюг. Тогда вы еще жили у родителей жены. Из кино возвратились поздно.      Мать Асмик еще не ложилась, наверно потому, чтобы не откладывая объявить: "Получите комнату - дарю вам этот стол".      Ты только улыбнулся. А зря. Теща шутить не любила...      С трудом оторвал взгляд от пятна. Лениво переоделся и медленно, нехотя стал расшнуровывать башмаки. Легкий пинок - и один башмак исчез под кроватью, а другой полетел по скользкому паркету в противоположную сторону.      Ты улегся на кровать лицом в подушку и подумал, что в такую бумагу бакалейщики заворачивают колбасу или сыр.      Эта мысль привела тебя в ярость.      Человеку, чтобы чувствовать себя счастливым, всегда не хватает какого-нибудь пустяка. Пустяка часто столь ничтожного, что отыскать его, понять, чего именно недостает, совершенно невозможно. Но бывает и наоборот - перебор какого-нибудь пустяка, чуть больше, чем надо. Вероятно, и в этом мало хорошего...      Ты подпер подбородок кулаками. Ты любишь лежать так на траве и смотреть перед собой в бесконечность.      А сейчас ты видишь только желтоватую стену, которая отделяет комнату от кухни. Между перегородкой и потолком - трещина. Когда соседи на кухне жарят кофе, дым проникает в ващу комнату. А случится, забудете погасить свет на кухне, во тьме комнаты под самым потолком полыхает яркая полоса.      Струя воздуха, ворвавшись в комнату, толкнула створку шкафа, олделанную фигурной резьбой. Значит, соседи открыли дверь на балкон. Створка монотонно заскрипела, отчего тебе сделалось не по себе.      В каком-то фильме были примерно такие кадры: война, город после бомбежки. От большого здания осталась только стена да приставленный к этой стене в одной из бывших квартир шкаф. Створка шкафа жутко скрипела. Ошалело смотрела вниз сжавшаяся на подоконнике кошка.      Тогда вы долго спорили, возможно ли, чтобы кошка не убежала, осталась в доме во время бомбежки...      Струя воздуха снова качнула створку, ты не выдержал, вскочил и ногой так двинул ее, что другая тоже повисла на петлях, и старая рассохшаяся развалина словно захохотала.      Убежденный, что к обеду ничего не приготовлено, ты извлек из холодильника сыр, несколько маслин, невзначай, по привычке, приподнял крышку зеленоватой кастрюли: в ней оказалась вареная курица.      Впервые за последний год тебе предстояло обедать одному. Идти за тарелками на кухню было неохота, да и потом мыть их - перспектива малоприятная.      Ел медленно. И казалось, что в эти минуты ты ни о чем не думаешь.      "Домой больше не вернусь... Не беспокой..." Тысячу раз, пока ел, ты пробежал глазами замасленную записку.      И снова озлился. Неужели в доме не оказалось отточенного карандаша?      И именно этим клочком бумаги ты вытер руки, решив тут же, не откладывая, отточить несколько карандашей.      В студенлеские годы ты слыл мастером в этом деле.. И девушки вашей группы, ужасно привередливые, всегда обращались со столь важным поручением только к тебе.      Легкая золотистая стружка отрывалась от лезвия бритвы и разлеталась по столу. На руках осела пыль от графита.      Ты прошел в ванную вымыть руки.      Над белым умывальником висят два хоботка, два крана с синей, и красной пуговками на ручках. Но вы никогда не пользовались краном с красной пуговкой. И ванной тоже.      Не было горячей воды.      Вернувшись в комнату, ты, изумленный, остановился в дверях.      Плащ свисает со стула, повсюду рассыпана стружка, смятая бумажка валяется под столом, постель будто никогда и не убиралась, на столе - остатки еды, хлебные крошки.      И от этого хаоса тебя захлестнуло какое-то истерическое веселье. Ты действительно страшно развеселился. Так развеселился, что чуть не заплакал, громко, навзрыд.      Все то, что должно было произойти в течение какого-то времени, случилось сразу.      - Я из дому, дядя, - сказал я.      - Левой?      - Да, дядя?      - Когда ушла Асмик?      - Сегодня.      - Что было в записке? - спросил он.      - "Не вернусь... Буду у мамы",-машинально выговорил я и тут же добавил:. - Последнее время мы ни разу не ссорились, честное слово!      - Пойдешь за ней? - поинтересовался дядя.      - Нет.      - Твердо решил?      - Твердо. Раз ушла без причины...      - Э-э, да ты еще ребенок! Ничего, я вижу, не понимаешь. Написала ведь, где будет? Значит, уверена, что пойдешь за ней, уговоришь вернуться.      - Дядя.      - И она тоже не хуже тебя - дитя. Ринулась к мамочке.      - Дядя, я...      - Короче, завтра пойдешь к теще. И заберешь жену домой.      - Сейчас пойду, дядя! - вдруг решил я.      - Говорю, завтра! Такие вопросы на ночь глядя не решают. Толку не будет. Завтра пойдешь. Днем. Договорились?      - Ладно.      Я одним духом слетел на первый этаж. Меня обуревала какая-то телячья радость. Непонятно отчего. Во всяком случае, причиной была не записка Асмик.      - Левой!      Я глянул наверх. Облокотись о перила, дядя свесился с третьего этажа.      - Левой!.. Будут оставлять обедать, не артачься. Знаю я твой характер. А эти люди ведь вовсе не виноваты в том, что вы все еще в игрушки играете.            ГЛАВА ВТОРАЯ            Я уже собрался ложиться, когда в дверь вдруг постучали и, не дожидаясь приглашения, вошел Ваган. Крепко сжав губы и сосредоточив все внимание на чашках, полных кофе, которые он нес, направился ко мне.      - Выпьем кофейку?      Очень бы я хотел, чтобы в эту минуту мое лицо выражало неудовольствие. Но не получилось. Наоборот, я вдруг отлично себя почувствовал. Хотя бы потому, что Ваган вспомнил, пришел, угощает кофе и что присутствие Вагана словно бы освобождало меня от какой-то заботы.      - Асмик дома нет? - спросил он.      - Она у матери,- ответил я.      Ваган покачал головой - не понравился беспорядок в комнате.      - Скажу-ка Арус, пусть здесь приберется? - предложил он.      - Незачем. Да и к тому же...- я замялся. Арус ожидала ребенка.- Завтра Асмик придет и наведет порядок. Садись лучше, выпьем кофе.      Сосед присел на краешек кровати.      - Грустный ты какой-то, - сказал он.      Я хотел заставить себя улыбнуться, но побоялся сфальшивить. И не ответил.      - Сейчас уйду. Не стану мешать, - сникнув, сказал Ваган. - Ты уже спать собрался? - Он вытащил пачку сигарет.-Кофе без сигареты не имеет вкуса.      - Дай-ка закурить.      - О! - удивился Ваган и протянул мне пачку.      Помолчали.      Я смотрел на руки Вагана, большие, грубые, в коричневых трещинках. Между пальцами зажата сигарета. Огонь жег ему кожу, но он не чувствовал. Сидел и сосредоточенно смотрел в одну точку.      Я опрокинул кофейную чашечку на блюдце. Гуща расползалась по блюдцу.      - Не в себе ты что-то...- заговорил Ваган.- Что-нибудь серьезное? Не падай духом. Есть у нас инженер один, из-за всякой ерунды горячится. Я ему все говорю: побереги нервы, браток, себя пожалей, а коли что не так - исправим, только надоумь. Вот и ты вроде нашего инженера.      - Да!..-вздохнул я.      - Хочешь, включу магнитофон? Я вчера ночью сделал хорошие записи.      - Знаю. Спать не давал.      - Мешал, да?.. А я-то думал, у вас ничего не слышно. - Он подозрительно покосился на меня: - И сейчас ведь мешаю, да?      - Не мешаешь, а утомляешь...      Я зевнул.      - Так... Что же придумать, чтобы не утомлять, тебя? Поговорить о Бетховене или Эйнштейне?.. Но я ведь не смыслю ни в том, ни в другом.      Я закурил еще одну сигарету. Мне это нравилось.      Вагана задело мое откровенное признание.      - И всегда утомляю? - спросил он через минуту, собирая пустые кофейные чашки.      - У Эйнштейна есть основная формула, - сказал я,ты ее, наверное, не знаешь, а?      - Оставить тебе сигарет?      - Оставь...      И я увидел, как засветилось лицо Вагана. Люди такие странные. Посмотришь на все со стороны, даже самые обыкновенные вещи покажутся смешными. Например, чему обрадовался Ваган? Сам вечно клянется, что вот бросит курить, назначает дни, случается, даже намеренно не покупает сигарет, чтобы не курить. И пожалуйста, доволен, что некурящий просит оставить сигареты. Вагану сейчас важно одно: помочь мне хоть чем-нибудь. И кто знает, попроси я у него таблеток десять веронала, не раздобудет ли он их с той же готовностью. А от них ведь и на тот свет недолго...      - Нет, с тобой наверняка что-то случилось,- уже из коридора донесся голос Вагана.- Я, конечно, не настаиваю, не хочешь - не рассказывай. Интересно, правда, но не настаиваю... Что ты сказал?      - Ничего, - ответил я. - Не выучить ли тебе и впрямь гениальную формулу Эйнштейна.      - Зачем? - удивился Ваган.      - Это очень легкая формула,- не унимался я.- Никогда не забудешь. Ее гениальность в простоте. X=A-f B + C. Запомнишь?      - Я, скажу Арус, чтоб принесла тебе горячего чаю с кизиловым вареньем. Выпьешь, хорошенько пропотеешь, и все как рукой снимет, - услужливо предложил Ваган.      - Иксом Эйнштейн обозначил жизненный успех, - стал разъяснять я.- А - это работа. В - отдых, С - уменье держать язык за зубами. Ясно?      Ваган растерянно кивнул.      - Помни это асегда и никогда не попадешь в беду,уверенно посоветовал я ему.- Это - формула жизни. Основная формула. X=A-j-B-f-C. И пожалуйста, не вздумай случайно сегодня ночью делать всякие там хорошие записи. Очень тебя прошу.            ГЛАВА ТРЕТЬЯ            Лаборатория у нас самая обыкновенная. Нет в ней ни Кюри, ни Ферми, ни Иоффе, нет братьев Алиханянов.      Серьезных эксцессов тоже нет.      Путь от входа до двери в глубине коридора всегда кажется мне страшно длинным, может, потому, что, хочешь не хочешь, он пролегает мимо кабинета заместителя директора, сухощавого старика, которого давно уже никто не видел улыбающимся.      На этот раз я опоздал примерно на полчаса и благополучно проскочил мимо злополучной обшитой клеенкой двери. Так долго старик никогда не задерживался в коридоре. Наверное, ему и в голову не приходило, что можно опоздать на. целых полчаса и даже больше.      Устроившись в укромном уголке, Седа и Луиза о чем-то шушукались. Когда я вошел, Седа растерянно вскочила.      - Фу, напугал!..- вместо приветствия сказала Луиза.      Надевая халат, я дольше обычного задержался перед зеркалом, из которого смо,трел на меня знакомый с детства, наиобыкновеннейший Левой. Я с трудом удержался от желания состроить гримасу в ответ на унылый взгляд этого Левона и, оторвавшись от зеркала, не спеша направился к лабораторному столику.      Чего это испугал-ись девушки?      Я оглядел лабораторное оборудование, пробирки и уселся так, чтобы видеть девушек.      Луиза приподняла голову, и я, отводя глаза, пробурчал:      - Пробирки грязные. Я - старший химик и имею право требовать у лаборанта, чтобы пробирки были чистые.      Луиза сидела только в одном чулке. Другой был у Седы в руках.      Ясно: петля спустилась.      Седа натянула чулок на маленькую пробирку и с удивительной ловкостью поднимала петлю. Она сидела, закинув ногу на ногу. Узкая юбка ее приподнялась. Взгляд мой задержался на белой полоске над ее чулком, и я тут же переменил место.      - Заканчивайте, девушки. Пробный материал готов, Луиза?      - Готов. - Она протянула мне стеклянный тигель с поимером.      Настроение у меня было нерабочее, и я неохотно развернул журнал. По плану предстояло заняться испытанием термостойкости полимера.      - Включи печь,- сказал я.      Седа стянула чулок с пробирки.      - Мужчины никогда не поймут, что значит спущенная петля,- недовольно проговорила она.      - Ну, не такая уж это сложная проблема.      - Э, - махнула рукой Седа, - вы много чего и проще не понимаете.      Я и хотел бы рассердиться, да не получалось. Только улыбнулся и спросил:      - Все женщины так самоуверенны?      - Нет,- ответила Луиза.- И во-первых, это вовсе не самоуверенность. А во-вторых, мы хотим предложить тебе кое-что, но не решаемся. Между прочим, потому что не самоуверенны.      Я сделал вид, что никакое их предложение меня не интересует.      - Сегодня поет Гоар, - продолжала Луиза.-Пойдешь с нами? Приглашаем...      - Вместе с Асмик, - добавила Седа. - И познакомимся наконец.      - К сожалению, не сможем,- сказал я.- Мне надо вечером немного поработать. А Асмик, я думаю, затеет стирку.      Она всегда стирает под выходной. Чтобы я мог ей помочь. Сами понимаете, женщине одной трудно справиться со стиральной машиной.      - Что верно, то верно, - подтвердила Седа.      Луиза взяла чулок и прошла за огромный шкаф, надеть его.      - Как-нибудь в другой раз, - сказал я. - Асмик тоже очень хочет познакомиться с вами, но что делать - не получается.      Температура в печи пятьсот градусов по Цельсию. Сдается мне, опять ничего не выйдет. Необходимо пересмотреть режим полимеризации.      - Асмик очень хорошая, - говорю я. - Институт кончила годом позже меня.      - А какой? - поинтересовалась Седа.      - Педагогический. Училась хорошо. Получала именную стипендию, но на пятом курсе чуть не срезалась по психологии. Еле тройку натянули. И все из-за меня. Отнимал много времени.      Я взглянул на часьь Попробую после обеда уйти. Айказян, надо думать, позволит. Сегодня короткий день.      - Джоан Садерленд - слабость моей Асмик. Вы слышали Садерленда? - Девушки возились у печи и не ответили мне.- Вся наша компания обычно собиралась у Асмик. И чаще всего, когда созревала тута. Трясти ягоды вызывался я.      И Асмик гордилась тем, что я ловко взбираюсь на дерево.      Не знаю, что в этом особенного, но она гордилась. А однажды...      Я вдруг заметил, что девушки меня не слушают, и оскорбленно умолк.      Подошел к окну и выглянул наружу. Внизу стелилась обыкновенная асфальтированная, почти пустынная улица, на тротуарах которой зимой скапливался снег, а в остальное время года зеленели и желтели опавшие листья каштанов.      Если уйду сразу после обеда, к двум буду у калитки розового двухэтажного особняка. Учуяв чужого, глухо залает Богар.      - Кто там? - окликнут изнутри.      - Это я, отец,- отвечу я.      - Толкни сильнее, дверь не заперта.      Я торопливо пройду между пожелтевшими кустами роз и спрошу:      - А где Асмик?      - Здравствуй, - поглядывая на меня поверх очков, скажет ее отец.-Сейчас придет. В магазин пошли с матерью.      И так плотно закутается в свой огромный плед с бахромой, словно на улице декабрь.      - Болеете? - чтобы хоть что-нибудь сказать, спрошу я.      - Э, братец, стареем! - и его юркие глаза забегают за стеклами очков.-Стареем. Это не легко, не думай. Все сдает. Я уж себе доктором заделался. От любой болезни могу вылечить.      Ему лет шестьдесят, а с головы еще ни волоска не упало.      Я завидую его седой шевелюре. И еще у него на все есть своя точка зрения, он может дать совет, может высказывать свое мнение, с которым непременно посчитаются...      - Ты с работы? - спросит он.      - С работы.      - Голоден, конечно? Потерпи, сейчас придут. Входи В гостиной он откинет в сторону плед и сядет перед столиком с нардами[Нарды - игра в кости. (Здесь и далее примечания переводчика].      - Сыграем?      - Куда мне с таким мастером.      - То-то,- удовлетворенно закивает он.- О диссертации не подумываешь?      - Пока нет.      - Хм...      - Главное не диссертация, отец.      - А что же? - спросит он.      - Главное - суметь сказать в науке свое, быть пытливым, смелым в поисках.      - Молодец, - одобрительно улыбнется он...      - Айказян! - услышал вдруг я шепот Седы.      Обернулся и увидел перед собою шефа.      - Как дела? - спросил он, кивнув в знак приветствия.      - Проверяем термостойкость,- ответил я.-По-моему, необходимо переменить режим.      - Ну что ж... Подумаем. А пока посмотрим, что сделано, - он сел за лабораторный столик. Седа стала докладывать о двухдневной работе. Айказян слушал внимательно, время от времени задавал вопросы, которые по сути оборачивались возражениями.      Когда он соберется уходить, я отпрошусь.      - Пришли, - вздохнет отец Асмик, услышав шаги. - И поговорить не дадут. Толку от них никакого, так хоть бы не мешали.-Потом крикнет: - Заруи!.. Левой пришел...      Я выключил печь - время опыта истекло. Щипцами осторожно вытащил стеклянный тигель и опустил на подставку.      - Следующий.      Луиза подала мне другой тигель, побольше, с тем же полимером.      - ...Сыграем-ка партию, пока накроют на стол- предложит отец Асмик. И, расставляя фишки, покосившись на дверь, предупредит: - На женщин не очень-то обращай внимание.      - Да. и сейчас ведь будут ворчать, что вот, мол, опять стучим в нарды. Не обращай внимания... Есть?.. Ду-шеш[Д у-ш е ш, с е б а й-д у тюркское название цифр, цифровые комбинации игры в нарды;].      Не то! Кому сначала выпадет ду-шеш, тому не выиграть...      Я буду играть спокойно, не подпадая под его азарт. Мне все равно, кто выиграет. Без проигравшего нет выигравшего.      - Черный кот! - прогремит отец Асмик.      - Черный кот,- машинально повторю я. И только потом догадаюсь: - Себай-ду?.. Мою бьет.      - То-то и оно. Вот если ты еще пару раз пустую бросишь!..      В коридоре зазвенел звонок. Это часы. Они каждый день автоматически звонят в один и тот же час, возвещают о перерыве. Но сегодня суббота - перерыва не будет. Поэтому Айказян не торопится к себе в кабинет завтракать. Сегодня единственный день в неделе, когда он ровно в двенадцать не нальет себе горячего какао из термоса и не съест бутербродов, приготовленных женой...      - Ты, я вижу, сильно проголодался,- заметит отец Асмик.- Пусто!.. Потерпи, сейчас дед хлеба принесет. Снова пусто... Пахнет проигрышем, клянусь жизнью! Ты так и не научился играть. Стыд и срам мне, плохой у тебя учитель. Что ж, в суд теперь будешь подавать?..      Он будет балаболить, предвкушая близкую победу. Будет корить, уничтожать меня. Никогда нельзя проигрывать, даже если проигрыш неизбежен. Проигравшего всегда бьют.      Не можешь выиграть - не играй.      - Что же, в суд будешь подавать? - повторит он.      - В суд?..      - Не слыхал? Кажется, в Америке это было. Какой-то студент судился с профессором, требовал возвратить деньги за обучение. И, думаешь, почему?.. Потому что несколько раз кряду срезался на экзамене! Плохо, мол учил. И кажется, суд был на стороне студента. Так-то... Говорю ведь, Америка, брат, это такая лтрана!.. Такая страна!..      И наконец в комнату войдет Асмик.      - Здравствуй, Левой... .Убери нарды, папа. Обедать будем.      - Да погоди. Ты посмотри только, какой я тут разгром учинил Асмик быстро схватит брошенные кости и смешает фишки.      Тикин[ Тикин - госпожа; почтительная форма обращения к женщине. ]. Заруи поставит полный супник на край стола и разольет суп по тарелкам.      Нет, записка Асмик просто неудачная шутка. Но кому была нужна такая шутка?      Глупая девчонка. Ужасно глупая девчонка.      - Будем пить кофе или хотите компоту? - спросит тикин Заруи.      - Мне компот, мдм,- скажет Асмик.      - Нам тоже, - впервые за время обеда подаст голос отец Асмик...      - Ничего не получилось. Ерунда какая-то, - сказал Айказян, помешав стеклянной палочкой полимер, извлеченный из печи. - Но продолжайте всё, как намечено по плану!..      Я выключил печь и поднялся.      - Прошу вас... Если можно...-как кретин, забормотал я.- У меня срочное дело...      - Какое дело?      - Стирать будет, - хихикнув, громко прошептала Луиза.      А в лаборатории была гробовая тишина.      Айказян покосился на Луизу и кивнул: мол, можешь идти.      Прямоугольник окна сделался серым, и в нем, как на холсте выписанные, тянулись линии почти голых ветвей тутовника. Хорошо бы дождь пошел. Мне так хотелось дождя.      Я глянул на часы и громко сказал: - Уже поздно, Асмик, пошли?      Она судорожно сжала пальцы.      - Иди.      Тикин Заруи пухлыми ручками своими мыла посуду.      Отец Асмик бесцельно бродил по комнатам, и следом за ним, как шлейф, волочился его клетчатый плед.      В последний раз я увидел серый прямоугольник. Потом увидел большие глаза Асмик, ее округлые белые руки.      Я услышал, как за мной звякнула дверная цепочка. Богар хотел было кинуться ко мне, но я нечаянно наступил ему на хвост, и он, заскулив, убежал.      Дождя в тот вечер не было. Только холодный ветер взвивал пыль на улицах города.            ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ            Попадутся тебе вдруг на глаза расклеенные на домах афиши с изображенными на них слонами, львами, удавами, и подумается, что ведь давненько не бывал в зоопарке, вспомнится, какую в свое время испытывал симпатию к лениво зевающим в клетках тиграм, и, что говорить, - день воскресный, ты в одиночестве и грустишь, - воспользуешься случаем, сядешь в автобус и в путь...      В зоопарке я перво-наперво поспешил навестить тигров. Но, увы, их уже перевели в зимник. В досаде я пробурчал под нос пару теплых слов в адрес дирекции зоопарка.      И тут, откуда ни впзьмись, некто из служителей, в форме неопределенного цвета, подошел ко мне и прошептал что-то прямо в ухо.      - Что-что? - переспросил я, ничего не поняв.      Служитель, оглядевшись вокруг и убедившись, что никто нас не слышит, прибавил голос:      - Говорю, расстройство желудка у тигров, дорогой товарищ. Потому и перевели их в зимник. Не надо сердиться.      Тут я уж вконец обозлился. И это, наверно, было заметно, потому что стоявший чуть поодаль старикан, в соломенной шляпе и с тростью в руках, подошел и сказал:      - Молодой человек, пойдемте-ка со мной в одно отличное местечко?..      И, не дожидаясь моего ответа, уверенный, что я непременно последую за ним, зашагал вперед... Небось за пятьдесят, а с такой легкостью взобрался на достаточно высокий холм и уже смотрел на меня сверху, улыбаясь, а я еще был от него в нескольких шагах.      - Там такое зверье, - сказал он, показывая тростью в сторону круглой башни из туфа,- что тебе драконы! Но вообще-то - гляди не гляди - ничего не увидишь: темно внутри.      Старик прошел мимо башни, не остановился.      - Еще немного поднимемся,- не умолкал он,- доберемся до моего заветного места. Оттуда весь мир как на ладони.      Я запыхался. Извлек аккуратно сложенный носовой платок и вытер испарину на лице. Увидала бы Асмик, как я сунул обратно в карман платок, непременно сделала бы замечание.      - А ты, однако, устал? Но ничего. Уже дошли.- Он остановился, тростью описал воображаемое пространство и сказал: - Ну, а теперь смотри!..      В ущелье вилась дорога, текла немноговодная речка, искрясь под лучами солнца. Причудливая гряда гор цвела, как розарий, осененная розовым небом.      - Природа!.. Что может быть краше?..- выдохнул ста рик.      Я не понимал, чего он от меня хочет и зачем привел сюда.      Подумал: "Наверно, садовник? Или геологом был. Во всяком случае, явно из тех, кто целую жизнь отвоевывал блага у земли и любил эту землю..."      - Чувствую, что думаешь, кто, мол, этот сумасброд? И наверняка ошибаешься. Наверняка!..- весело сказал старик.- Я уста [ У с т а - мастер. ], сорок лет парикмахер, или как там еще говорят: бродобрей, цирюльник.      Ну и ну. А я-то - геолог...      Он приметил тень разочарования у меня на лице.      - А чего? Хорошая работа. Спокойная. И в самом деле я мастер. Через гребень и ножницы далеко не перескочишь, но...- В его словах не было ни горечи, ни сожаления.- Что ж, моя жизнь сложилась так...      Старик одной рукой опирался на трость, а другой придерживал шляпу, чтоб ветер не сорвал ее с головы.      - У человека в жизни должна быть цель, - голос его относило далеко. - Я всегда мечтал мир повидать. Но стены моей лавчонки-парикмахерской зажимали меня, далеко не отпускали. Сейчас - другое дело. Теперь я перешагнул через гребень и ножницы. Высоко над ними взобрался. Ты небось посмеешься, если скажу, что я достиг своей цели, обретя этот взгорок, мою высоту, только мою!..      Я с тревогой глянул на старика и предложил: - Может, спустимся? .      Мы молча вышли из зоопарка.      На автобусной остановке я замедлил было шаг.      - Пойдем пешком,-сказал старик.-Если устанем, остановим попутную машину.      - Если вы...      - Я!..- Он явно обиделся и затеребил свой жилет, стал застегивать его.      Мы шли обочиной мощеной дороги и молчали. Внизу бежала речка. Она пыталась журчать. Но ей это не удавалось, воды было слишком мало.      Я думал об Асмик. За сутки успел притерпеться к случившемуся. Душевное беспокойство, охватившее меня вчера, до встречи с Асмик, сейчас исчезло. Мне уже было спокойнее. По крайней мере, теперь все ясно.      Когда-то, в пору экзаменов, я тоже ужасно волновался.      Все ночи мучился кошмарами. Но стоило дойти до института, переступить порог аудитории и... срезаться, все тотчас вставало на свои места, и,я без излишних переживаний мчался в кино, смотреть новый фильм...      И вот иду безучастно-спокойный, вышагиваю со случайным встречным стариком, потому как знаю, что Асмик больше домой не придет...      Старик неожиданно потянул меня за рукав и спросил:      - Ты когдa-нибудь раньше ходил тут пешком?      - Нет.      - Из дома на работу - с работы домой? - усмехнулся он.- В месяц раз-другой кино, в год один-два раза концерт или театр?.. Верно говорю?..      - Да,- нехотя согласился я.      - Ах, забыл!..- он тростью подсек терновик.- Еще раз в двенадцать месяцев отправитесь в Сочи или Гагру. И кажется вам, будто это и есть весь мир... А ведь на свете есть Севан, есть Зангезур, Дилижан, Арагац!.. Э-эх, жалко мне вас! - Старик посмотрел на небо. Оно из розового стало синим.-Похоже, погода портится, - забеспокоился он.      Вдали завиднелся железнодорожный мост.      - Я уже дома, - сказал старик, показывая на нахохлившийся особнячок на правом берегу Гетара. - Каждый день так: выхожу чуть свет и возвращаюсь вечером. И иной раз, вот как сегодня, увлекаю с собой кого-нибудь из молодежи, вроде тебя, чтобы не быть одному.      Он остановился, поднял ворот пиджака и, взяв меня за руки, проговорил:      - Молодой ты. Однако с этих пор уже думай, чтобы не остаться в жизни только парикмахером или кем там еще, чтобы потом не утешать себя: мол, хорошо, хоть один взгорок обрел и можешь с него видеть мир...      Старик зашагал, но, чуть пройдя, обернулся и, уже смеясь, крикнул мне:      - Этот совет я даю тем, кто от зоопарка доходит со мной сюда пешком. Чтобы молодым случайно не показалось, что нам больше и советовать нечего!.. Спасибо, друг, за компанию...      Домой я добрался поздно вечером, примерно в то время, когда городской транспорт уже работает без перегрузки, когда на остановке не ждешь больше трех минут, когда пассажиры любезно уступают друг другу места, благо свободных сколько угодно, то время, когда кондукторы отрывают билеты столь искусно, что ты лишаешься удовольствия всю дорогу складывать и умножать цифры номера, - то время, когда билеты бывают без номеров.      На кухне меня дожидался Ваган.      - Где ты пропадал весь день? - спросил он.      - В зоопарке.      - С Асмик?      - Нет.      Ваган немного помолчал, потом сказал:      - Какие новости в зверинце? - У тигров расстройство желудка.      Ваган захлопал ресницами. Он, конечно, очень хотел бы знать, шучу я или говорю серьезно.      - Какой-то ты сегодня не такой,- качая головой сказал он.- Что случилось?      У меня, уже не было секретов.      - Наверное, разойдусь с Асмик...      - Да брось?!      Я похлопал Вагана по плечу.      - Просто так?.. Ни с того ни с сего? - испуганно спросил он.      - Ну, если бы была причина, тогда зачем разводиться.      Ваган улыбнулся, подмигнул, как бы говоря: "Понимаю!" - и сказал:      - Честное слово, никогда не слыхал, чтобы и у тигра было расстройство желудка!.. Что сказал?..            ГЛАВА ПЯТАЯ            - Айказян решительно возражает,- сказал я.      Склоненный над шахматной доской дядя выпрямился, потер пальцами подбородок и, не отрывая взгляда от поля брани, спросил:      - А чем он мотивирует? - и, как истинный полководец, уверенный в разработанной им тактике, повел в бой своих черных воинов.      Остроумный ход вызвал у него на лице удовольствие, но не надолго.      Ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы перейти на другую сторону доски: новая позиция черных угрожала королеве белых.      Дядя, сочувствуя белому королю, удрученно покачал головой.      - Лучи, говорит, опасны. Мы и так, говорит, сделаем нашу работу, а киевский ученый просто гонится за модой, - ответил я.- И еще говорит, что у науки нет страшнее врага, чем мода.      Я лежал на тахте. Кулаком боднул одну из взбитых подушек и перевернулся на спину. Потолок в комнате был такой высокий, что казалось, .надо мной вообще ничего нет.      И наверное, поэтому меня вдруг обуяло щемящее чувство одиночества.      - Такой высокий потолок - это же слишком, - сказал я.      - Вспомнил Асмик? - спросил он.      - Не знаю...      Когда Акоп Терзян снова вернулся к позиции белых, мне стало ясно по выражению его лица, что белый король проиграл. Я сел.      - А почему бы тебе не сказать Айказяну, что ты все равно будешь работать с этим жестким излучением? - спросил дядя, собирая черные и белые фигуры.- Прямо завтра же подойди к нему и скажи.      - А потом?      Он недоумевающе посмотрел на меня.      - Потом начнешь серьезно.заниматься этой проблемой.      - Не разрешит! Он - заведующий лабораторией. Не разрешит, и все тут.      - Ну, а тогда что ты терзаешься? Забудь, об этом.      - Терзаюсь, потому что не могу я быть автоматом. "Перегони мономер" - перегоняю. "Добавь такого-то катализатора..." - добавляю. "Температура должна быть такой-то..." - и я глаз не спускаю с термометра.      - И никогда даже не подумаешь сделать так, как тебе подсказывает твоя интуиция? - улыбнулся дядя. - Все потому, что очень ты нерешительный человек.      - А ты, решительный, чего выгадал?      Правая бровь у дяди поползла вверх. Заложив руки за спину, он принялся ходить из угла в угол, обдумывая ответ.      - Выгадал себе свое одиночество! - наконец проговорил он.-Звание "страдальца" выгадал. - Дядя остановился передо мной и посмотрел мне в глаза.- И еще большую пенсию!.. Ни к чему из перечисленного я и не стремился. А того, к чему стремился, не дали постичь. Опустили шлагбаум на пути!..      Он подошел к магнитофону, включил его. Заскользила коричневая лента, и в комнату вошел Комитас [К о м и т а с - великий армянский композитор (1869-1935).].      - А я не хочу, чтобы подобное произошло со мной. Меня не привлекает судьба отца.      Комитас покинул комнату. Теперь уже звучал голос Зобиана [К а р п и с Зобиян - современный румынский оперный певец, армянин по происхождению].      Я хотел выключить магнитофон, потому что казалось, дядя с.лушает музыку, а не меня.      - Так ты считаешь меня нерешительным? Верно.Я вдруг обнаружил, что теряю почву. - А помнишь основную формулу Эйнштейна? Неужели он мог ошибиться? И неужели в этой его пусть даже шутке нет зерна истины?      - То были другие времена, - сказал дядя, - другие времена. И к тому же, если хочешь знать,- дядя вдруг оживился, - Эйнштейн не стал держать язык за зубами, когда над Хиросимой и Нагасаки взорвались атомные бомбы.      - Это еще ничего не значит, дядя, - возразил я. - Ты не придал значения формуле, а я придаю и думаю, что прав.      Дядя подкрутил белую кнопку, и Зобиан запел еще громче: ...Армения, обетованный край...            ГЛАВА ШЕСТАЯ            На улице уже сгустились сумерки. Небо было пасмурным, и дул слабый, но холодный ветер.      Сотрудники института небольшими группами шли к главному проспекту. Я был уверен, что они продолжали обсуждать то, что было на собрании. И надо думать, разговор на улице велся куда плодотворней. Меня, однако, все это не интересовало, и я шел как можно медленнее, чтобы не пристать ни к какой группе.      Собрание было самым обычным. Конец года, научно-исследовательский институт не выполнил плана, а завод требует, чтобы заказы были сданы в срок. И мы и заказчики знаем, что сроки снова продлят, а институт опять заплатит штраф. И именно об этом и было собрание.      Есть очень старая притча о том, как некий человек, прежде чем послать свою дочь за водой, бил ее. Бил, чтобы она вдруг нечаянно не расколотила кувшин. Мудрый это был человек...      - Жаль, что ты не пришла,- сказала Луиза.      - Не представляю себе ничего хуже случайных знакомств,- ответила Седа.      Они шли под руку.      Я отстал, углубленный в свои думы.      - Сейчас, как вспомню, - проговорила Луиза, - готова сквозь землю провалиться...      Луизе не терпелось пооткровенничать, хотя Седа слушала ее без особого внимания...      - Было до того много народу, я подумала, что, если встану в очередь, вряд ли добуду билет даже на десятичасовой,-не унималась Луиза.-У кассы стоял какой-то парень. Он все делал мне знаки, и я решила, что мы знакомы.      Седа засмеялась.      - И что потом? - спросила она.      - Тебе смешно!..-Луиза обиженно умолкла, но, не удержавшись, снова заговорила: - Я поняла, что он...      - Кто?..      - Тот парень,- ответила Луиза.- Я поняла, что он предлагает купить мне билет.      "Сколько Седе лет?-мелькнуло у меня в голове,- Тридцать пять?.. Или сорок?.."      - И ты согласилась? - спросила Седа.      - А ты думала? И представляешь, как я ни настаивала, Араик не взял денег.      - Его зовут Араик?      - Конечно. Хорошее имя, правда?      - Ничего.      - Мне нравится! - сказала Луиза.-Когда мы вышли из зала...      - А в зале? - спросила Седа.      - Он серьезный парень!..- вступилась за Араика Луиза.      Луиза, видно, ужасно легкомысленная особа. Незнакомый парень, чтобы скоротать вечер, пригласил в кино первую попавшуюся, а она, наивная, уже носится с глупыми мечтами.      - Ну и... Когда мы вышли, он проводил меня домой.      - Вот как?      - Ага... Он такой стеснительный. Я пригласила его к нам, но он отказался.      - Да?      - Попросил мой телефон и обещал обязательно позвонить.      - И позвонил?..      Я не расслышал ответа Луизы. Прибавив шаг, подошел к ним.      Ветер сдувал с тротуаров .желтые и бурые листья и пылко заигрывал с голыми ветвями деревьев.      - Вам не холодно, девушки? - спросил я. - А ты, Луиза, наверное, спешишь на свидание?      - Как не стыдно! - вспыхнула Луиза. - Подслушивал?      Я с тревогой подумал о том, что проспект уже совсем близко. Там мы расходимся. Я сажусь на троллейбус, а Седа... Я даже не знаю, идет ли она дальше пешком или едет на чем-нибудь? В какую ей сторону? Где она живет?..      - Мой трамвай! - крикнула Луиза и побежала.      Мы медленно дошли до угла. Около продуктового магазина Седа остановилась.      - Спокойной ночи, - сказала она.      Я уставился на негритенка в белой чалме, который уютно расположился с чашкой дымящегося кофе в витрине магазина.      - Поторопись,- сказала Седа, когда вдали показался троллейбус.      - Я ведь не спешу на свидание,- ответил я.      Над головой у негритенка небо, усеянное звездами, улыбается полумесяц. Вот только жаль, художник, оформлявший витрину, не додумался снабдить полумесяц курительной трубкой.      - Ты где живешь, Седа?      - Близко, У крытого рынка.      - Проводить тебя?      - Спасибо, - сказала она. Не повернулась. Не ушла.Ты сегодня необыкновенно внимателен.      Подвешенное к крыше дома слово "ПРОДУКТОВЫЙ", горевшее розовым огнем, неожиданно погасло. И тут же вспыхнули зеленые трубки.      Я взял. Седу под руку. Лотом мы свернули налево.      Сделав вид, что поправляет прическу, она высвободила руку и сказала: - Опоздаешь.      - Дома меня никто не ждет, - признался я и подумал: "Пошел бы я провожать Седу, если б дома меня ждали?"      - Да?..      - Асмик ушла к родителям. Уже больше недели. А я собираюсь зайти к дяде, - пространно, чтобы было убедительно, пояснил я.- Ты слышала о химике Акопе Терзяне?      - Это твой дядя?      - Да. Не слышала?      - Краем уха. Когда я была студенткой, о нем довольно много говорили.      - Когда была студенткой?.. Наверное, во время войны?      - Да- Удивительно!..      - Что? - спросила. Седа.      - То, что я в это время был учеником третьего или четвертого класса.      Седа от души рассмеялась.      - Если бы мы встретились с тобою тогда, ты бы называл меня тетей, иначе отец надрал бы тебе уши за неучтивость.      - Я не помню отца... Мне не было и двух лет, когда его не стало. Вот если бы ты сказала, что мама надрала бы мне уши, это уж точно. Она была очень строгой.      - Была?.. А сейчас ее нет?..      - Нет. Умерла в пятьдесят пятом. Очень была строгой мама! - повторил я.      Вдали засветились голубые буквы над кафе: "Анаит".      - В школе я говорил, что отец погиб на фронте. - Мы подошли к кафе.-Зайдем? - предложил я.      В углу оказался, свободный столик. Седа села, а я заказал кофе, допросив, приготовить покрепче.      Освещение в зале было мягкое и приятное. "Чао-чао, бамбино..." Я поставил на стол керамические чашечки с кофе и уселся напротив Седы.      - Здравствуй, Левой...      Я сначала не узнал его. Потом вспомнил...      Мы сдавали политэкономию, он, возмущенный, вышел из аудитории. Получил тройку. "Я все знал, а он спрашивал не по билету". По всем, остальным предметам у него были только "отлично". Свои пятерки он буквально вырывал зубами, чтобы получать повышенную стипендию... "Спросил, кто автор "Золотого осла"? - я сказал, что Ильф и Петров.      "Не знаете, говорит, ставлю вам тройку". И подумать только, за что? Какая связь между политэкономией и "Золотым ослом"?.."      - Здравствуй, Рубен...      Через некоторое время девушка из-за стойки принесла на тарелке конфет "Белочка", сказав, что их нам послал товарищ от соседнего столика.      Я обернулся, чтобы поблагодарить Рубена, но он уже поднялся и шел мимо нас. Не дав мне заговорить, спросил:      - Ты ведь в научно-исследовательском? Давай как-нибудь встретимся, поговорим.      - Давай,-согласился я.- Можешь зайти и ко мне домой. Мой адрес...      - Договорились?      - Да.      - А пока никому ни звука!      - Ни звука! - И Седа прикрыла ладонью рот, словно показывая, как она будет молчать.      Мы стояли в ее подъезде. Одна половина двери была открыта. На улице не было прохожих. Дождь загнал всех домой. Свет фонарей отражался в мокром асфальте. В подъезде тускло горела запыленная лампочка, которая мне ничуть не мешала.      - Я пригласила бы тебя к нам, - сказала Седа, поглядывая на бешено хлеставшие струи дождя. - Но мама, наверное, уже спит...      - Ничего. Как-нибудь в другой раз.      Я понимал, что надо попрощаться и поспешить на автобус, который только что остановился. Но я замешкался, сверкнули красные мигалки, и автобус тронулся.      - Если тему не утвердят, в лаборатории станет очень трудно работать, - сказала Седа.      - На свете бывает и кое-что потруднее.      - Например? - лукаво спросила Седа.      Я на миг растерялся.      - Ну, скажем, китайская грамота.      Седа тихо засмеялась.      Помолчали.      - Луиза, наверное, уже встретилась с Араиком, - вдруг проговорила она через какое-то время.      - И может, они сидят в кафе "Анаит" за нашим столиком,- сказал я.-Только не ведают, что мы там тоже были...      Седа глянула на часы.      - Поздно? - спросил я.      - Четверть одиннадцатого, - ответила Седа.-Время детей укладывать спать.      - Я не знаю, когда надо укладывать детей спать, - сказал я.      - Я в общем, тоже не знаю, - Седа поежилась в своем жакете.      Ливень все не унимался. Мимо пробежала парочка. Потом они вернулись назад, и нарень, толкнув вторую половину, потянул свою подругу в подъезд.      Увидев нас, они растерянно остановились, Седа с интересом наблюдала за ними. Но парень и его девушка, решив, видно, что в такой ливень другого свободного подъезда не найти, отошли в дальний, едва освещенный угол. На нас они больше не обращали внимания и, уверенные, что мы также безразличны к ним, стали без стеснения целоваться.      - Вот идет мой автобус,- сказал я.      - Спокойной ночи.      - Доброго сна, Седа.      Те, в углу, перестали целоваться, и девушка из-за плеча посмотрела на нас.      Седа медленно пошла по лестнице.      Я решил постоять, пока она доберется до последнего этажа и зайдет в квартиру. Но девушка что-то сказала, парень ей ответил, и они громко рассмеялись. Она при этом продолжала упорно смотреть на меня через его плечо.      Я подумал, что они смеются надо мной, и, прикрыв за собой дверь, вышел на улицу.      Автобуса, конечно, уже не было, и я бы с удовольствием продлил этот вечер.      Дождь не прекращался. Это был настоящий дождь. Осенний. Для людей, не расположенных к такому,-давящий, тоскливый.      Я зашагал вверх по затихшей, пустынной улице. Только изредка тишину прорезал звон трамвая, отдававшийся гдето вдали. Одинокие прохожие, торопливо пробегая мимо, скользили взглядом по моей закутанной в плащ фигуре и удивлялису, неторопливой походке.      В этот вечер весь город принадлежал мне.      Я остановился перед витриной ювелирного магазина.      И принялся с интересом изучать полуметровые в диаметре кольца, часы в самый раз на руку великана, сделанные из тонкой металлической проволоки, контур женского профиля с ожерельем на шее - каждая бусина с куриное яйцо, а воображаемые волосы увенчаны огромной диадемой с кроваво-красным камнем под рубин.      Откуда-то сбоку появился сторож, в брезентовом плаще с капюшонам. Он окинул меня подозрительным взглядом и, обнаруживая свое присутствие, спросил:      - Мил человек, закурить не найдется?      - Не курю, - ответил я.      - Гмм!-пробурчал он.- А сколько сейчас времени?      - Одиннадцать.      Я побрел дальше и, чтобы не вызывать у сторожа лишних эмоций, решил не оглядываться. Но не утерпел, обернулся, а он все стоит и недоверчиво смотрит мне вслед.      В нашем доме большинство окон уже не светилось. В темноте только кое-где,, как в небе, висели желтые прямоугольники. Один из них - это наше кухонное окно. Наверное, Ваган дожидается меня с сигаретами и кофе.      Мне вдруг страшно захотелось курить. Я ускорил шар, решив, что завтра же непременно куплю себе пачку сигарет. Ее мне, наверное, хватит на несколько дней.      Заглянул на кухню. Никого. В коридоре снял плащ и открыл дверь в комнату.      У стола, подперев рукой подбородок, сидела Асмик. Она сказала:      - Пришла прибраться. Ты бы хоть пол подмел! Паркет от грязи весь черный...            ГЛАВА СЕДЬМАЯ            - Здравствуйте, - сказал я, замедлив шаг.      Старик стоял перед обитой дерматином дверью и, заложив руки за спину, холодно смотрел на меня.      - Вы уже три минуты назад должны были быть в лаборатории.      Он толкнул дверь и вошел в кабинет.      Я, как дурак, остался стоять в коридоре. Три минуты...      Подумаешь, великое дело!.. Мир перевернулся, и солнце теперь будет всходить на западе! А то, что в обед я ушел на десять минут позже? Сунуть бы ему сейчас часы под нос и доказать, что я имею право опоздать еще на семь минут!..      Или вот на днях: стою я у окна, смотрю в него и думаю.      Хорошо думается, когда глядишь на что-нибудь красивое.      И мысль работает четче, и вообще лучше сосредоточиваешься. Может, кош-то при обдумывании и обсуждении предстоящих опытов вдохновляет зеленое сукно? Не знаю. Очень возможно. Но меня в тот день вдохновляли разметавшиеся по саду бурые осенние листья.      И вдруг передо мной как из-под земли вырос заместитель директора по хозяйственной части и разразился гневной тирадой, разъясняющей мне, что смотреть в окно - страшное преступление, разлагающее дисциплину в научно-исследовательском институте...      Я уже успел убедиться, что в тех творческих организациях, где с часами в руках следят за дисциплиной сотрудников, что-то не так, не в порядке что-то главное. Это уж точно.      Медленно прошел через весь коридор. И подумал, хорошо бы простоять перед кабинетом ровно столько, пока старик снова не вышел бы. Очень интересно, какое бы у него было при этом выражение лица.      ...В лаборатории девушки пребывали в хлопотах, готовились к опыту. Седа проверяла установку, соединяла резиновыми трубками сосуды, и на лабораторном столе образовалось сооружение, чем-то напоминавшее какой-то необыкновенный завод.      Луиза занималась с реактивом. А высившийся в углу баллон с хлором производил весьма грозное впечатление.      - Инициатор получили? - спросил я.      - Да.      - Слава богу,- облегченно вздохнул я.- И то дело!      Седа склонилась к щитку измерительных приборов. Я видел ее профиль. Короткая, изящная стрижка, прямой, почти греческий нос, детский подбородок с ямочкой...      Потом она повернула выключатель, и лаборатория наполнилась монотонным журчанием - заработали вентиляторы.      Вроде бы сегодня мне надлежало быть радостным: Айказян решил продолжать опыты с новым инициатором. Ни я, ни он не знаем, к чему приведет новый путь. Может, существует другой вариант? Но какое это имеет значение? Даже если существует бесчисленное множество вариантов, главное то, что мы сдвинулись с мертвой точки.      Но какая-то необъяснимая грусть давила мне на душу.      Седа тыльной стороной ладони пригладила волосы. Потом инстинктивно обернулась и удивленно посмотрела на меня.      - Чего ты так смотришь? - спросила она. И, чуть помолчав, смущенно добавила: - Как немая статуя.      Тебя называют немой статуей... Немая статуя - это не ты, а Гяво, встреченная тобою в автобусе и сразу узнанная.      Узнанная по ее застывшей на лице улыбке. Эта улыбка была еще десять, еще двадцать лет назад. Говорят, эта улыбка была и тридцать, и сорок лет назад.      Ты знаешь Гяво по улице Нариманова. Она стирала по соседям, носила воду из колонки, которая была в конце улицы, у мечети, а иногда и нянчила детей.      - Гявур! Гявур!..- так кричали турки, зарубившие саблями ее мать и ее брата, бросившие в пылающий дом ее отца.      В тысяча девятьсот пятнадцатом это было...      И она онемела. Не помнила своего имели. Не говорила.      Но видела, слышала и улыбалась. A на вопрос, как ее зовут, отвечала только: "Гяво... Гя-во..." Наверное, получила новую квартиру. Потому я и увидел ее в автобусе.      - Как живешь, Гяво?      Улыбка.      - Получила квартиру, Гяво?      Улыбка.      Моя бедная, моя онемевшая Гяво...      Дверь открылась, и в лабораторию вошла секретарша нашего завсектором, совсем еще девчонка, наверно только в этом году со школьной скамьи, смазливая и явно глупенькая. Через пару лет этой девчушке выдадут справку о том, что у нее имеется двухгодичный производственный стаж работы в химическом научно-исследовательском институте высокомолекулярных соединений, и пойдет она с этой справкой стучаться в двери институтов и университетов, вполне убежденная, что действительно работала на производстве.      Я застегнул халат и подошел к секретарше завсектором.      - В чем дело?      - Звонил Симонян... Вас вызывают в партком,-сказала девушка. - Срочно.      Меня это удивило: я же беспартийный. И никаких у меня поручений... Провиниться тоже ни в чем не провинился.      Партком находился в административном здании завода.      То есть минутах в десяти ходьбы... Сначала я почти бежал.      Потом чуть сдержал себя. Посмотрел на часы. Был конец рабочего дня. Я подумал, что сегодня, пожалуй, придется задержаться. Нельзя же оставить опыт незаконченным.      Вскоре я оказался в длинном полутемном коридоре.      По обе стороны его были только обитые дерматином двери с табличками. Через каждые десять шагов с потолка свисала желтая лампа в железной сетке. В глубине коридора, на стене с видавшими виды орнаментом и резьбой, висел щит.      "Химическая промышленность". Стенгазета.      Но вот и кабинет секретаря парткома. Я вошел.      Комната обставлена скромно. Но почему-то тем не менее внушает человеку почтение. Секретарь поднялся мне навстречу и предложил сесть напротив него.      - Мы пригласили вас в связи с одним делом, - заговорил он.- Вы, правда, не коммунист...      - Коммунист - сказал я.      - Я имел в.виду, что вы не член партии. Не обижайтесь. А почему бы вам не подумать о вступлении в партию?..      Конечно, я мог бы назвать несколько причин. Но в ту минуту мне вспомнился, фильм "Коммунист".      Больше всех других я люблю два фильма: "Коммунист" и "Чайки умирают в гавани"...      - Чтобы вступить в партию, надо обладать качествами, которых, как мне кажется, у меня нет,- неожиданно признался я. И добавил: - По-моему, у нас каждый считает себя коммунистом, даже если не имеет партийного билета. И потому, прежде чем писать заявление о приеме, надо наверняка стать в чем-то лучше, достойнее, то есть иметь какое-то преимущественное право перед теми, другими. А это очень трудно. Честное слово!      - Ив чем вы видите это преимущественное право? - поинтересовался Симонян.      - Знаете,- я наклонился над столом и посмотрел ему в глаза, - идя сюда, я, естественно, шел коридором. Второй раз я в этом здании. Другой бы на моем месте вошел в дверь с табличкой "Директор", схватил бы этого директора за шиворот и сказал бы: "Ты каждый день проходишь по этому коридору и не замечаешь, как он удручающе уныл? Ведь это же не тюрьма, не царская казарма!" Потом бы потребовал, чтобы эти тусклые запыленные лампочки сменили на лампы дневного света, чтобы расстелили ковровые дорожки, поставили в коридоре несколько кресел, журнальных столиков. Чтоб сняли со стены обшарпанный щит со старой стенгазетой. Тот, другой, сказал бы это. А я не скажу.      - Вы уже сказали.      - Это так, по-дружески. Вы заставили. А вообще-то неприятностей я предпочитаю избегать. И тому, что замечаю, обычно удивляюсь молча. Иногда улыбаюсь, как Гяво. Только она не может говорить. Она онемела в девятьсот пятнадцатом году. А я не немой, я просто не хочу говорить.      - Это плохо, - сказал Симонян.      - Возможно. Но я давно пришел к выводу, что от разговоров одни неприятности. Стоит заговорить о каком-нибудь недостатке, и тебя уже готовы четвертовать. И знаете, чем мотивируют?..      - Чем же? - улыбнулся Симонян.      - "Для нас это не характерно",- говорят они. Не характерно,- значит, ты извращаешь истинное положение вещей. А если ты извращаешь истину... Понимаете, куда это может завести? Следовательно, лучше молчать.      - Ну, дорогой мой, песня у вас старовата. Сейчас ведь шестидесятые годы.      Я промолчал.      Симонян тоже. Потом, резко повернувшись ко мне, спросил:      - Вы бы не согласились работать вожатым в одной из наших районных школ?      - Уйти из института?      - Нет, почему же?.. Сейчас многие работают в школах. Сегодня два аппаратчика просились. Я сам в свое время был пионерским вожаком.      - Я не могу...      - Вы будете им хорошим товарищем. Только представьте, что...      - Но у меня нет свободного времени, - сказал я. - Наверняка найдутся подходящие люди. А я не могу. Извините.      - Ну, что делать? - пожал плечами секретарь.- Коли нет времени...      Я опять оказался в полутемном, скучном коридоре. И вдруг подумал, что, может, иногда стоит и отказаться от своей формулы жизни?..            ГЛАВА ВОСЬМАЯ            Я обедал не спеша. Асмик то и дело поглядывала на часы.      - Ты куда-нибудь собираешься? - поинтересовался я.      - Нет, Отставив тарелку, поискал в карманах сигареты, - Опять дыму напустишь, - недовольно посетовала Асмик. - Каждый раз выкидываешь что-нибудь новое.      "А ты хочешь, чтобы монополия на это принадлежала одной тебе?" - едва не вырвалось у меня. Но я твердо решил больше не вспоминать старой истории.      Сунув обгоревшую спичку обратно в коробок, я вспомнил, что надо купить пепельницу. Не то опять придется стряхивать пепел в тарелку, и тогда уж недовольство Асмик будет вполне обоснованным.      Но она не стала дожидаться, пока дойдет до этого, быстренько убрала со стола и включила телевизор.      - До кинофильма еще много времени,- отметил я.      Она достала из шкафа школьную тетрадку и кинула на стол. Раздражающе застрекотал телевизор. Асмик уселась за стол и улыбнулась мне.      - Наши девушки хотят с тобой познакомиться, - как бы между прочим проговорил я, поискав глазами, куда бы стряхнуть пепел.      - Какие девушки? - поинтересовалась Лсмик, - Из нашей лаборатории. Даже приглашали на концерт Гоар Гаспарян.      - Что же ты не пошел? - небрежно бросила Асмик.      Я растерялся.      - Ну, как так?.. А ты?      - Неужто они и меня пригласили?      - Конечно!..      После небольшой паузы в комнате зазвучал замечательный вальс из кинофильма "Мост Ватерлоо". Я знаю этот вальс еще с детства. Бабушка моя была протестанткой, хотя в молодости и не верила в бога. Состарившись, тикин Нурица Аджи-Гаспарян, некогда светская дама, решила, что это весьма удобно - верить в бога, который где-то в небесах, столь далекий, сколь и безопасный. Сиживая по утрам на балконе, она дребезжащим голосом рьяно гнусавила молитвы. Мне особенно запомнилась одна из ее мелодий. По-моему, именно она была позднее использована англичанами для вальса к их кинофильму...      - Я отказался от концерта, но обещал при первой же возможности вас познакомить.      - Меня такие знакомства не интересуют.      На голубом экране появились двое.      - А какие интересуют? - спросил я и кинул окурок сигареты в форточку.      - Не мешай мне,- отмахнувшись, сказала Асмик.      - А что ты делаешь? Чему я мешаю?      - Ах да! Ты ведь еще не знаешь. Занимаюсь английским. По телевидению. Сегодня третий урок. Не мешай, ладно? Поди пока к Вагану. Он сегодня уже несколько раз тебя спрашивал. Пока вы будете пить кофе, урок кончится.      Я вышел из комнаты.      На кухне Ваган мыл посуду. Это было для меня ново и немного странно.      - А тебе даже идет,- съехидничал я.-Уйди с завода, наймись в судомойки. В какой-нибудь ресторан.      - Последний месяц, - сказал он. - Понимаешь?      - Нет, я серьезно. Тебе очень идет этот фартук.      - Сейчас Арус не должна делать ничего тяжелого,сказал Ваган. - Врачи так велят.      Он втолковывал мне это терпеливо и вовсе не сердясь.      Я поднялся. Как-то вдруг расхотелось дурачиться, и даже, наоборот, в душе заскреблась зависть к нему.      Да, да. Я завидовал Вагану.      А он, ополоснув тарелки, выстроил их на сушилке, вытер мокрые руки и сказал:      - Выпьем по чашечке?      Ваган снял фартук, повесил его на гвоздь.      - Выпьем, - согласился я.- Но с условием: чашки изпод кофе мыть буду я.            ГЛАВА ДЕВЯТАЯ            - Знаешь, за что мы получаем зарплату? - спросила Седа. И, не дожидаясь ответа, продолжала: - Чтобы в конце года выдать некую цифру, необходимый показатель.      Я не оспорил ее мнения и не согласился с ним. Просто промолчал.      - И если удастся с грехом пополам "натянуть" этот показатель, то уже никто не говорит, что, мол, оставьте-ка вы эти цифры в стороне и ответьте, почему не выполнен заказ большого завода...      - Скоро начнем мои опыты, - словно бы не слушая ее, проговорил я.- Ты не изменила решения? Будешь помогать?      - У нас нет даже обыкновенного холодильника, - сказала Седа.- А помнишь, заместитель директора из двухсотлитрового полнехонького баллона отпустил вместо ста кубиков только восемьдесят? И еще уговаривал поставить опыт на восьмидесяти, а расчеты вести на сто. Химии не знает. И нас это не беспокоит. Кстати, и никого не беспокоит.      - Ты, я вижу, совсем отказалась от мысли работать, вместе, - разочарованно заметил я.      - Я?.. Я не отказалась. Но какой из этого будет толк? Чем больше мы сейчас настроимся, тем сильнее будет разочарование потом.      - Напрасно ты распаляешься, Седа, - усталым голосом сказал я.-Напрасно.      - Скажи, а почему ты все молчишь? - Седа повысила голос. Я тревожно огляделся. Мы были одни в лаборатории.Отдаешь ли ты хотя бы себе отчет, за что мы получаем зарплату?      - Вот не думал, что ты такая злюка, Седа, - признался я.      Лицо ее горело, грудь беспокойно вздымалась под белым халатом.      - Нет у меня таких способностей, чтобы думать о новом и более выгодном методе получения полимеров, - сказала она, сев на белый табурет.- Знаешь, сколько лет я работаю в этой лаборатории? И у меня ни разу даже не мелькнула мысль сделать или хотя бы подумать над чем-нибудь таким, что от меня не требуется! Наверное, потому, что у меня нет фантазии, может быть, смелости, а точнее, нет способностей.      Я засунул руки в карманы халата и стал ходить взад и вперед между столиками. И неожиданно подумал, что эту привычку, вероятно, унаследовал от химика Акопа Терзяна. И улыбнулся.      - Что ты смеешься? - еще пуще распалилась Седа.      - Я не смеюсь, улыбаюсь.      - Ты вечно улыбаешься и никогда не возмущаешься, не беспокоишься. Так жить невозможно, - сказала Седа.      - Почему же?.. Возможно.      - И ты всегда так жил?..      Я не ответил.      - Так жить невозможно, - повторила Седа. - Больше невозможно.      - Нам нужен жидкий азот,- сказал я.-Сможем достать?      - Ты окончательно отказался от лучей? - спросила Седа.      - Это модно. И...      - Что "и"?..      - Ничего, - замялся я.      Недавно я прочитал статью о том, что сотрудник одного из научно-исследовательских институтов, облучая рентгеновскими лучами мономер, заболел лучевой болезнью. Два месяца врачи бились за его жизнь и спасли. Пришлось сделать пересадку костного мозга. Целая армия людей вызвалась в доноры. Не только друзья и близкие, незнакомые приходили предложить свою помощь. Но выбрали лишь двоих, так как при этом непременно должны совпадать какие-то особенности организма, а у больного их было много.      - Седа, а какой группы твоя кровь? - неожиданно спросил я.      - Что это тебя вдруг заинтересовало?      - Готова разозлиться?.. Ну так какой же группы твоя кровь?      - Первой! - отрезала Седа.      - Хорошо!..- машинально сказал я.- Хорошо. Но сейчас это пока не имеет значения.      - С ума сошел? - изумилась Седа.      Она настойчиво ждала ответа.      - Нет. Не сошел.            ГЛАВА ДЕСЯТАЯ            - Ты ужинал? - спросил Рубен.-Пойдем в ресторан? Там и поговорить можно.      - Пошли, - согласился я.      - Собирался зайти к тебе,- сказал Рубен, когда мы уселись за двухместный столик у стены.- Но лучше, что здесь посидим, не дома.      Я закурил сигарету.      - Ты странно равнодушный человек, - сказал Рубен. - Даже не поинтересуешься, где я работаю, что делаю...      - Ну, так где ты работаешь? - спросил я.      - В журнале ведомственном, - ответил он. - Редактирую скучные статьи. Тоскливо, бесперспективно.      - Переходи на завод, - предложил я.      - Именно поэтому и хотел с тобой повидаться. Что будешь есть?      - Все равно.      Он что-то заказал официанту.      Мимо нашего столика прошла пара. На девушке было точно такое же платье, какое я видел на Луизе.      - Здравствуй, Луиза.      Это было неожиданно для нее. Она остановилась. Парень тоже.      Я поднялся, чтобы пожать протянутую Луизой руку.      - А вы, наверное, Араик? - обратился я к парню в черном костюме.      - Араик, - поспешно представила Луиза.-Не достали билетов в кино и решили провести вечер здесь.      - Хорошо придумали,- заметил я.      Араик великодушно улыбнулся. На нем были модные узкие брюки, пестрые носки и остроносые туфли с каблуками-выше обычного. "Обманет девушку",-подумалось мне.      - Это хорошо,- снова сказал я.      Араик кивнул и, взяв Луизу за локоть, поспешил к свободному столику рядом.      - Кто это? - спросил Рубен.      - Вместе работаем л лаборатории,-ответил я.-Хорошая девушка. Только вот парень атот...      - Ревнуешь, - тут же шутливо предположил Рубен и громко засмеялся.      - Если не ошибаюсь, - сказал я, - ты когда-то грешил стишками?..      - Было дело и быльем поросло, - потупившись, ответил он.      Официант с напомаженной головой, в дешевом черном костюме, с жалко обвисшим галстуком-бабочкой, принес заказ. Рубен не обошелся без коньяка.      - Ты ведь после института хотел работать в научном журнале? - вспомнил я.      - Я однажды уже решил уйти с работы, - сказал Рубен,- даже поступил на лоливинилацетатный завод. Но не понравилось, пришлось вернуться в редакцию.      - Печально! - сказал я.      - Да-да... А ты, наверное, уж диссертацию пишешь?      - Нет, лока еще рано.      - Наивно: зря время теряешь. Чем раньше, тем лучше. Твое здоровье...      Я выпил коньяк и вскоре заметил, что люстры в зале потускнели.      - У вас, кстати, нет места? - спросил Рубен.      - В институте?.. Не знаю.      - А в лаборатории?      - В нашей?.. Будь у нас место, давно бы кого-нибудь взяли,- сказал я.      - При желании можно найти,-подмигнул Рубен.Как у тебя с заведующим?.. Выпьем-ка еще по одной.      - С заведующим?.. То есть с шефом... С Айказяном, да?      Рубен кивнул.      - Умный человек Айказян... Но иногда... Я хочу сказать...      - Говори.      - Выпьем!      Рубен с готовностью вновь наполнил рюмки.      - Выпьем за нашу дружбу! - сказал я.- Помнишь, ты писал стихи... Почитай, а!      - Ты бы поговорил с Айказяном насчет меня? - не отступался Рубен. - Может, удастся пристроиться у вас в лаборатории?..      - Помнишь, на экзамене тебе попалась конструкция котлов Рамзина... По теплотехнике... А ты не знал... Но хитер же был! - улыбнулся я. - Начал издалека, с его трагедии. И кажется, получил "отлично". Не правда ли?.. Налейка еще!..      - У тебя уже язык не ворочается,- сказал Рубен. - Зря мы столько выпили.      - Ничего... Раз в четверть века можно и напиться,сказал я.- Раз в четверть века... А мне два года тому назад стукнуло четверть века... Значит, до пятидесяти... до пятидесяти, да?.. До моего пятидесятилетия я имею право еще один раз напиться. Почитай что-нибудь, а?..      - Айказяну уже, наверное, много лет?      - Да!.. Я поинтересуюсь. Но ничего не выйдет... Послушай, какую песню хорошую играют...      - Уже одиннадцать,- сказал Рубен.- Пошли?..      Он сделал знак официанту.      Под потолком качались люстры, и я никак не мог решить, какого же цвета плафон, тот, что между красным и синим. Потер глаза, думал, поможет. Но так и не определил. Забыл название цвета.      Подошел официант, и я вдруг почувствовал неодолимое желание подать кому-нибудь хороший совет.      - Сколько тебе лет? - спросил я у него.      - Двадцать четыре.      - Специальность имеешь?      - Я официант.      - Тоже мне специальность! - пожал я плечами.Молодой, здоровый парень. Иди на завод. Нешто это дело - твоя работа?      - Будь я на заводе, кто бы вас сейчас кормил? - вежливо заметил официант.      - Он прав! - вдруг оживился Рубен. - Если мы все пойдем на заводы... Ведь получится черт знает что.- И он засмеялся.      Я хотел возразить Рубену, но передумал. И, мысленно убедив себя в своей правоте, на том и успокоился. Кто-то из-за соседнего столика помахал мне рукой, когда мы уходили.      "Обманет девушку",- уже твердо решил я и вдруг вспомнил, что средний плафон был розового цвета.            ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ            Я сидел в душной комнате и терпеливо ждал, когда он наконец выйдет из ванной. Как всегда, на шахматной доске выстроились войска белого и черного королей.      За письменным столом сидела Джуля. С ней мы виделись редко. И, как всегда при встрече, после обычного "как живется" замолкали. Потому что на свете не существовало такой темы, которая бы равно волновала нас обоих.      Дочь дяди и я были почти ровесниками. Миловидная особа. Только я никак не могу привыкнуть к ее имени.      Джуля... Джулия... Джульетта... Шекспир. А она - скорее Астхик, Асмик, Маро, Ануш. Только никакая не Джулия.      Удивительный человек мой дядя...      Акоп Терзян мылся сегодня дольше обычного. От нечего делать я подошел к шахматам. У черных было преимущество.      Но белые могли спасти положение, пожертвовав пешкой.      Дядя не любил чужого вмешательства. Больше того, он никогда не играл со мной. И не только со мной. Он предпочитал единолично распоряжаться судьбами обеих армий.      - Шоколадный торт удался на славу,- вырвалось вдруг у меня.      - Правда? - Джуля улыбнулась. Потом добавила: - Я только его и умею. Другого ничего.      - Что ты читаешь? - поинтересовался я.      - Из истории комсомола, - ответила она.      - Хороший человек дядя, правда?      Джуля удивленно посмотрела на меня и хмыкнула.      Я еще чуть потоптался у шахматной доски, обдумывая варианты следующего хода.      Каждый ход создавал новую ситуацию. Каждый ход усиливал или ослаблял чьи-то позиции. Интересно, а какой ход сделает дядя? И какой король будет сокрушен вследствие этого?      В комнату вошел Акоп Терзян - в халате, на голове чалма из полотенца.      - Здорово выкупался! - сказал он.      И тут же принес в жертву белую пешку.      - Асмик вернулась домой? - спросил дядя.      Джуля оторвалась от книги.      - Вернулась, - сказал я.      - Я и не сомневался, что вернется.      - Жена от тебя уходила? - Джуля подошла к нам.Почему?      - Не знаю,- пожал я плечами.      - Сейчас так, - сказала Джуля.- Женятся, разводятся, влюбляются... Лирика, романтика, сантименты... И пожалте вам.      - Что? - не понял я.- Это ты об Асмик?      - Хотя бы,- Джуля поджала губы.- И о тебе тоже.      - Но...      - Не сердись, Левой,- вмешался дядя.- Джуля у нас еще малость зелена и без меры горяча. Да, дочка?      Джуля усмехнулась, пожала мне руку, чмокнула отца и сунула книгу под мыпшу.      - Я пошла,- сказала она.-Зайду через пару дней. И смотри,- погрозила пальцем отцу,- не переворачивай тут все кверху дном... Знаешь, как я сегодня намучилась? До свидания.      Щелкнул дверной замок.      Я посмотрел на дядю.      - Вся в мать,- качая головой, сказал он.- В ней определенно организаторские способности. Командирша.      - Ну и хорошо ведь?..      - Хорошо? Может, и так. Вот только зря она убила пять лет на театральный институт,- сказал дядя.- И убила из-за матери. Уж и не знаю, что из нее в конце концов получится? Не вижу перспективы.      - Станет где-нибудь руководителем,- сказал я.      - Вряд ли,- возразил дядя.- Для этого тоже нужен талант.      - Ну, если она хороший организатор?..      - Не так это просто. Чтобы руководить, прежде всего надо быть хорошим специалистом в данной области. А она всего-навсего дипломированная артистка, которая в своей жизни и на сцену-то ни разу не поднималась.      - Если находят, что она...      - Находят... Это ложь. Не находят. Кончились времена тех, кто сегодня руководит обувной промышленностью, а завтра сельским хозяйством. Сейчас надо быть специалистом в своем деле!      Он сорвал с головы полотенце и швырнул на тахту.      Я впервые видел дядю таким рассерженным. Знаю его как замкнутого и довольно инертного человека. А вообще-то он в обиде на целый мир. И мир, в свою очередь, как видно, не идет ему на уступки. Так они и существуют, обиженные Друг на друга...      - Сыграем? - предложил я.      Акоп Терзян как-то странно посмотрел на меня. Потом, сделав ход е2 - е4, перешел на сторону черных.      - Нет! - отрезал он.- Ты прекрасно занешь, что я ни с кем не играю в шахматы.      - Знаю.      - Но ты не знаешь, и хорошо, коли никогда не узнаешь, как это, "приятно" - играть с самим собой. Тебе, наверное, и в голову не,приходит, почему часто на половине игры я вдруг перемешиваю все фигуры?      - И впрямь не приходит,- признался я.      - Потому что ловлю себя на том, что играю с пристрастием. Не всегда, но иногда. В тех случаях, когда одна из сторон имеет бесспорное преимущество. Тогда я невольно начинаю подыгрывать слабым. Но, опомнившись, тут-то и прекращаю игру, потому как это уже - самообман.      Дядя легонько отстранил меня.      - Свет заслоняешь,- сказал он.      - Интересно! - улыбнулся я.      - Нет, это ужасно,- сказал Акоп Терзян.- Я часто обманывал себя. А когда осмысливал это, уже нельзя было начать игру сначала.      - Почему?      - Для этого человек должен быть провидцем. Для черных и белых владык я провидец, но это лишь на шахматной доске. В жизни нужно другое - упорство, трудолюбие и... И смелость. Не знаю, какое из этих качеств мне не дано? До сих пор не могу понять.      Дядя отошел от стола и указал мне на кресло. Я молча сел, и Акоп Терзян тоже.      - Не люблю давать советов,- сказал он.- Да еще в тех случаях, когда у тебя никто их не спрашивает. Но тем не менее позволь. Тебе еще долго жить в этом огромном мире, постарайся никогда не рваться туда, где люди и без тебя обойдутся. Там ты не поможешь, а только помешаешь.Он махнул рукой и добавил: - А вообще-то знаю: хоть и не лазейка какая,, а ширь неоглядная тебе откроется, все одно с места не сдвинешься. В этом ты в нас, в Терзянов пошел.      Может, оно и хорошо?..            ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ            Шеф, встал. Расстегнул халат, чтобы не мешал правой рукой в карман попасть.      "Айказян недоволен",- подумал я.      Луиза тоже почувствовала это и выпрямилась. Айказян сказал:      - Продолжай работу, девочка.      В левой руке он держал коленчатую стеклянную трубку и ловко крутил ее.      - Как думаешь, Левой, сколько еще продлится наш эксперимент?      - На знаю.      - По-твоему, мы на правильном пути?      - Не знаю...      - Жаль,- буркнул Айказян. И бросил на стол коленчатую трубку.- Мне кажется, дела наши далеко не блестящи.      В этом я был твердо убежден.      - У нас в лаборатории рождается очень интересное вещество. Я это чувствую,- как бы про себя сказал Айказян.- Очень интересное. Может, опять сменить индикатор?      Я подумал о том, что приятель мой Саркис, наверное, здорово разозлился. Он еще утром просил, чтобы я обязательно присутствовал на лекции. О цепных реакциях Семенова и полимеризации Чиркова. Мне все это знакомо так же хорошо, как, к примеру, катализатор Яйглера. Потом Саркис еще заходил напомнить, чтобы я вДруг не опоздал.      - Левон, не поделишься ли своим мнением? - вывел меня из раздумий Айказян.      - Давайте сменим,-согласился я.-И в конце концов что-то же получится?..      - Попробуем вот так,- Айказян протянул мне листок со своими заметками, которыми мы должны были руководствоваться при новой попытке.      Я взял листок.      - Мне бы хотелось поставить несколько опытов без инициатора,- сказал я.      Айказян заложил руки за спину, слегка наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.      - При низких температурах... Скажем, в среде жидкого азота,- продолжал я.      Он нахмурился. Наверное, обдумывал. Я объяснил ему, что в кристаллах при низших температурах возникнут большие напряжения и эти внутренние силы раздробят молекулы. Получится тот же эффект, что и под влиянием инициатора. Потом активные радикалы соединятся друг с другом и образуют новые цепи.      - Что ж,- коротко сказал он.- Я подумаю.      Когда он ушел, мы все облегченно вздохнули. А Луиза не удержалась:      - Ну и сухарь, же он! Сухой, как пустыня.      - Вот это сравнение! - засмеялся я.- Ничего получше не нашла?      - Не нашла,- буркнула Луиза.- Теперь все снова придется начинать, да?      - Наверное.      - Черт знает что! Хоть плачь! - в сердцах сказала Луиза.      - Почему вдруг?      - Наша работа бессмысленна. Честное слово! Будь я инженером-строителем, я знала бы, что надо построить дом, и строила бы. Или, скажем, технологом у нас на заводе... Технология задана, заранее известна. Все ясно, все понятно.      - Блажен, кто верует,- иронически бросила Седа.      Дверь с шумом раскрылась, в лабораторию ворвался Саркис.      - Почему не явился? - накинулся он на меня.      - Занят был. Айказян решил начать новую серию опытов,- невозмутимо ответил я.- Как лекция, интересная? По правде говоря, эта тема...      - Тема... тема...- перебил меня Саркис, по привычке поправляя очки. Они ему - сущее наказание: оправа слишком тяжелая - и потому очки то и дело сползают на нос.      - Никогда не меняй оправы, Саркис,- посоветовал я.      Он с удивлением воззрился на меня.      - Поменяешь,- продолжал я,- и не станет Саркиса. Честное слово.      Он снял очки и прищурился.      - Издеваешься! - И пальцы его сжались в кулак.      Я отступил на два шага, сообразив, что, если он вдруг вздумает накинуться, лучше быть подальше. Без очков он, наверно, видел меня этаким расплывчатым облаком.      - Не сердись, Саркис, - вмешалась Седа,-Разве с Левоном что-нибудь поймешь? Он другой человек.      Я хотел обидеться на Седу, но мне стало лень.      Когда Саркис ушел, я уселся, облокотившись о лабораторный стол.      Тут же послышался неприятный хруст. Под моим локтем треснула коленчатая трубка.            ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ            Осталось пять дней до Нового года, а мы с Асмик еще не помирились. Сейчас ее ничуть не тревожит, что стынет обед, что я читаю за едой. Она упорно не желает замечать, что многа курю.      Все вроде идет как прежде, только без слов, будто в немом кино.      За эти дни она научилась варить кофе. Кофейную мельницу купила сразу же после ссоры. Я, между прочим, решил, что эта приятная неожиданность - первый шаг к примирению. Но, увы, заблуждался.      Видно, она ужасно обиделась на меня. И я, чтобы загладить вину, старался сделать ей что-нибудь приятное. Внимательно следил за временем, когда будет урок английского языка, и сам включал телевизор, после чего тотчас уходил на кухню, чтобы не мешать ей своим присутствием.      И все-таки на что же она обиделась?.. До сих пор в толк не могу взять. Кто-то предложил ей теплые мужские рубашки. Асмик выбрала две и, надо думать, с нетерпением ждала, когда я вернусь домой, чтобы показать их, потому как, едва я переступил порог, она протянула мне сверток:      - Смотри, Левой, нравятся? Хочу тебе купить.      Я развернул сверток. Теплые импортные рубашки в клетку. Мне они де понравились. Я подумал, что вот Араик бы, наверно, схватил их мгновенно. Это как раз для него.      - Не нравятся мне,- признался я.- И цвет... И...      - Сейчас такие очень модны,- настаивала Асмик.      - Но мне не семнадцать лет, не могу я...      - Неужто тебе приятно зимой мерзнуть? А это знаешь какие теплые рубашки.      - Я не из мерзляков, тебе ведь известно. Кстати, сколько они стоят?      - За обе сорок рублей просят.      - Ну и ну!      - Давай хоть одну купим! - уговаривала Асмик.      - Не нужны они мне. Я же сказал, не нравятся.      - А я хочу, чтобы у тебя были такие рубашки,- не отступалась она.      Ее настойчивость начинала меня злить.      - Для таких покупок мало одной зарплаты в доме.      Она поняла мои слова на свой лад и обиженно замолчала.      Хоть бы заплакала. Не заплакала. Замкнулась, и по сей день не разговариваем. Рубашки она вернула.      ...Комната уже наполнилась неприятным потрескиванием телевизора и я собрался на кухню, когда вдруг послышался голос Вагана.      - Левой? - крикнул он из-за двери.      - Входи, Ваган.      Он нерешительно втиснулся в комнату и тихо притворил за собой застекленную дверь.      - Один из наших ребят спросил, что значит лазер,сказал Ваган.- Честно говоря, это был мой ученик, а я не смог ему толком объяснить. Ужасно неловко было.      Я написал: "Light am lification bu stimulated emission of radiation" - и сказал: - Лазер - слово, составленное из первых букв этих слов.      - А каков их смысл? - недоуменно развел руками Ваган.      - Спроси у Асмик,- посоветовал я.- Она лучше знает английский, переведет точно.      И неожиданно Асмик к нам.подошла. Уверенно взяла лист бумаги и попыталась .перевести. Конечно, ничего у нее не получилось. И не удивительно. Я уверен, что уроки по телевидению способствуют вовсе не изучению языка, а созданию в семьях неладов и недоразумений.      Я улыбнулся Асмик и, утешая ее, сказал:      - Ничего, Асмик, ты ведь только начала. Со временем...      Она тоже улыбнулась.      Удивительное дело. Мы помирились. И так легко...      Комната наша вдруг показалась мне очень уютной и милой. Точно такое же чувство я испытал, когда мы впервые переступили ее порог. Наспех рассовав вещи, я тогда обнял Асмик, и мы, стоя у окна, долго целовались Потом она заплакала, сказала,, что плачет от счастья. И в тот самый миг постучались и вошли наши новые соседи. Ваган поставил на стол бутылку коньяка и предложил выпить в честь новоселья на этой квартире, где нам предстояло жить вместе с ними.      Я любил нашу большую, как зал, комнату. Потом эта комната становилась (или так казалось?) все меньше и теснее. А в последнее время она давила на меня своими стенами, и я старался как можно позже возвращаться домой после работы,..      И вот я вновь пережил то чувство, .которое испытывал в давние блаженные времена. И жизнь вдруг сделалась такой прекрасной. Я обнял Асмик. Она сказала:      - Пойдем к твоему дяде, Левой? Мы давно у него не были.      Я очень крепко обнял Асмик. Сейчас она не плакала.      Но я поцеловал ее, как раньше...            ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ            Акоп Терзян, устроившись в кресле, читал мемуары некоего английского генерала о второй мировой войне.      - Папа?!      Акоп Терзян приподнял голову.      - Прости, я помешала тебе?..      Джуля отложила в сторону бумагу и авторучку и подперла голову ладонями.      - Не понимаю,- словно бы про себя сказала она.Ничего не могу понять.      - Что случилось? - заволновался Акоп Терзян.      - Знаешь, люди сейчас как-то очень изменились.Джуля поднялась и прошлась по комнате.- Ужасно изменились.      - Ну и почему это тебя беспокоит? - поинтересовался Акоп Терзян.- Люди меняются, как правило, к лучшему.      - Слишком все уверенные. Дашь какое-нибудь поручение, будут его обсуждать, вместо того, чтобы тут же выполнять. Невероятно трудно сейчас работать. Неужели и раньше " так было?      Акоп Терзян раскрыл книгу, посмотрел на пляшущие перед глазами строчки и отложил в сторону мемуары английского генерала.      - Раньше было не так,- сквозь зубы процедил он.И именно с того и началась наша беда. И она будет множиться, если все станут думать, как ты.      - Ты сердишься? - сказала Джуля.      - Мне просто, грустно,- ответил Акоп Терзян.- Как я был бы счастлив, будь ты талантлива. Все знали бы меня сейчас как отца известной артистки. Но что поделать?.. А сержусь на самого себя.      Акоп Терзян платком вытер ладони и, подойдя к шахматной доске, сделал первый ход. Через несколько минут разгорелось настоящей побоище. И белая и черная армии испытали на себе гнев полководца.      - Ты работаешь в райкоме инструктором. Таких инструкторов сотни и тысячи,- после длительного молчания снова заговорил Акоп Терзян.- Почему ты, собственно, недовольна тем, что люди перестали быть безмолвными автоматами, что у них появилось твердое собственное мнение и что они иногда обсуждают ваши поручения? Ты недовольна, потому что они заставляют думать и тебя. Верно ведь?.. Так думай вместе с ними, добирайся до истины... Тогда не придется жаловаться на трудности.      - Ты хороший, добрый, но очень наивный человек, папа,- улыбнулась Джуля.- Как бы то ни было, но боюсь, мы с тобой уже не поймем друг друга.      - Почему это?      - Каждое поколение представляет свое время: я - новое, ты - старое.      - Чушь порешь. Будь все так на самом деле, я бы не сердился и не был так озабочен. К сожалению, ты-то ведь и есть старое. Мне даже порой кажется, что ты вообще живешь вне времени... Открой-ка дверь. Звонят.      Акоп Терзян согласился на ничью и снова расставил фигуры.      Из коридора до него донесся твой голос.      Но ты был не один, и он поспешил сам встретить гостей.      - Добрый вечер, дядя.      - С тобой были Асмик и Рубен.      - Знакомься, дядя. Мой друг.      Рубен крепко пожал руку Акопа Терзяна.      - Входите, входите. Джуля, зажги свет!      Полутьма в комнате отстулила.      Асмик и Джуля, оставив нас, отправились на кухню.      - Совершенно нечем угостить,- сокрушалась Джуля.Хотя бы предупредила.      Асмик открыла дверцу холодильника.      - Не беспокойся. Они сейчас начнут спорить и обо всем позабудут. Хорошо, что ты здесь. Не то я бы умерла с ними со скуки. Кстати, пойдем завтра к тому типу? Он получил посылку из-за границы. Наверняка мы подберем для себя что-нибудь интересное...      Рубен вполголоса спросил: - В райкоме, говоришь, работает?      - Да,- ответил я.      - Не рассердишься, если я провожу ее?      - Почему я должен сердиться? - удивился я.      - Люблю свободомыслящих людей,- сказал Рубен.Итак, встретимся вечером тридцать первого.      - Ты зайдешь?      - Обязательно,- сказал Рубен.- Нехорошо, когда друзья забывают друг друга. Спокойной ночи.- И он ускорил шаг, нагоняя Джулю.      Они свернули ла соседнюю улицу.      ...Рубена мы встретили у себя в подъезде. Он ни в коем случае не захотел, чтобы мы из-за него вернулись домой, и с готовностью присоединился к нам, хотя, в общем-то, я только из вежливости предложил ему пойти с нами в гости.      Меня смущало, что он окажется свидетелем нашего с дядей разговора, но другого выхода не было...      Химик Акоп Терзян согласился, что полимеризация при низких температурах - идея интересная. И мне, по его мнению, стоит поработать над этой проблемой. Даже сказал, что и сам подзаймется соответствующей литературой...      Хороший он человек. Людям с таким характером очень трудно менять привычный ход жизни, кажущийся иным весьма однообразным. А он вот решил помочь мне...      - Тебе нравится дядя? - спросил я.      - Не знаю,- пожала плечами Асмик.      - Это же чудесный человек! Как он может не нравиться? - удивился я.      - Давай я возьму тебя под руку. Ужасно устала,перевела разговор Асмик.      - Подождем автобуса? - предложил я.      - Левой, ты завтра вовремя вернешься с работы домой? - спросила она.      - Я вроде всегда прихожу вовремя...      - А нельзя завтра чуть пораньше, скажем часа в три?      - Постараюсь.      - Нам с Джулей надо кое-куда сходить...      - Это секрет?      - Ты ведь всегда даришь мне что-нибудь к Новому году? Надеюсь, и на этот раз захочешь сделать приятное?..      - Ну, положим?..      - А можно, я сама куплю подарок?..      - Мне? - забеспокоился я, вспомнив злополучные рубашки.      - Нет... Я хочу сделать от твоего имени подарок себе... Понимаешь? Ведь не важно, кто купит, важно что?..      - Пожалуй, ты права.      - Один человек получил посылку из-за границы...      - Опять спекулянты!..      - Но что делать? Сейчас в моде жакеты плотной вязки. Не могу же я ходить в том, что уже никто не носит?      - Но это все дорого стоит? А у нас...      - Займем,- тотчас нашлась Асмик.- Говорят, у него есть и мужские нейлоновые носки...      - Ну вот, еще и носки... А долг, между прочим, надо возвращать.      Я с досадой посмотрел на дорогу. Не было видно ни трамвая, ни троллейбуса. А подошедший автобус шел в сторону Шаумянского района. Не к нам.      - Ничего, вернем,- спокойно сказала Асмик.- Сколько ты получишь за свое изобретение?      - За какое изобретение?      - О котором вы говорили с дядей.      Я расхохотался.      - Не сделал я никакого изобретения.      - Как так? - поразилась Асмик.- Ради чего же ты маешься?      - Ради любопытства.      Она была так поглощена своей идеей, что не почувствовала моего раздражения.      Тфамвай со звоном остановился около нас, Асмик бросилась к передней площадке.      В вагон мы не прошли, хотя он был почти пустой. Асмик прижалась лицом к темному стеклу.      - Все равно завтра пойду! - сказала она.            ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ            Еще засветло Джуля и Асмик накрыли стол в просторной столовой Акопа Терзяна, но до окончания телевизионной передачи он был скрыт от глаз присутствующих. Комната освещалась только голубым свечением экрана. Мы с женой сидели в "первом ряду". Асмик надела новый жакет и была довольна всем: миром, Новым годом и своим мужем.      Позади нас сидели Рубен и Джуля и без умолку шушукались. О чем, не знаю. Да и бог с ними.      На знакомой чешской песенке затрещал входной звонок.      Джуля побежала открывать, радостно восклицая:      - Это Гаруш и Лида!      Вот тебе на! Мы же решили встретить Новый год в узком семейном кругу. Интересно, кто они такие, эти Гаруш и Лида?      Певица в платье мини лукаво подмигнула нам, и на экране снова появились ведущие. Почти в то же мгновение щелкнул выключатель, и в комнате загорелся свет.      - Мои близкие друзья, - представила гостей Джуля. - Знакомьтесь. Лида, чувствуй себя как дома.      Было уже около одиннадцати.      В коридоре послышалось шарканье дядиных шлепанцев.      Но Акоп Терзян не вошел.      А жаль!      Еще с полчаса мы смотрели передачу. Джуля теперь шепталась с Гарушем.      До Нового года оставалось еще пятнадцать минут, когда Гаруш громко объявил:      - Est modus in rebus, что по-латыни означает: всему есть предел. Ergo, то, есть давайте садиться за стол.      Парень этот мне в общем понравился, хоть я и не понял, зачем нужно было прибегать к латыни.      Джуля кликнула отца. И мы едва успели наполнить бокалы, когда часы ударили двенадцать. Зазвенели бокалы.      Потом все стали целоваться.      - Вы молоды,- без предисловий поднял тост дядя.И я желаю вам лишь одного...      - Пап...- Джуля боялась, как бы отец не ударился в назидания.      Она совсем не знает его.      - Желаю,- невозмутимо продолжал дядя,- чтобы в жизни вы всегда, смотрели,только вперед.      Гаруш с завидной ловкостью разделал зажаренного в духовке поросенка.      - Всегда стремитесь к достижению цели! Будьте здоровы! - и дядя залпом осушил бокал.      - Est modus in rebus. Ergo! Замечательные слова. Будьте здоровы! - Гаруш весело блеснул глазами, явно одобряя поросенка.      В час дядя удалился к себе. А Джуля, убавив освещение в комнате,, включила магнитофон.      - Давайте потанцуем,- предложила она.      Сквозь обрывки сентиментальной музыки я слышал монотонное днарканье подошв.      ...В два часа Гаруш.танцевал, уже навалясь на партнершу.      Глаза потухли и словно выцвели.      - Est modus in rebus. Ergo...- Он наполнил бокал и выпил.      Асмик демонстрировала Лиде свой новый жакет. Гаруш, осушая каждый очередной бокал, повторял латинскую поговорку. Я листал подвернувшийся под руку журнал и думал, почему Джуля не всегда красит губы...      Рубен и моя кузина были на балконе.      В три часа они вошли в комнату.      - Est modus in rebus. Ergo...- И Гаруш пил, настаивая, чтобы и я составил ему компанию.      Где-то в три-четыре, не помню точно, комната закружилась у меня перед глазами. Я едва добрался до дивана.      Est modus...      Снова томная музыка.      Шарканье подошв.      Скука.      И почему губная помада размазана у Джули на щеках?..      Тишина.      Проснулся я, едва забрезжил рассвет. Спал всего часа полтора. Стол, накрытый еще с вечера, был как после погрома.      Гаруш и Лида громко спорили. Остальные с любопытством взирали на них. Гаруш настаивал на том, что он должен поцеловать свою жену. А Лида почему-то отказывалась.      У ног их, на полу, валялась пустая бутылка из-под лимонада.      Дети они, что ли?      Я встал, заправил рубашку, затянул галстук и взглянул на часы.      - Не пора ли домой?      Мне никто не ответил.      Рубен крутанул бутылку в надежде поцеловаться с кемнибудь из женщин. И зря. Бутылка уткнулась горлышком в Гаруша. Пришлось Рубену, лобызaть его. Потом легким пинком он послал бутылку в тартаряры.      - Пошли,- сказал Гаруш и вытер платком щеку.Совесть дело стоящее, и терять ее не следует.      Мы шумно спускались по лестнице. На площадке второго этажа валялась беспризорная неказистая елочка. Гаруш остановился подле и уставился на нее.      Люди срезали и выбросили ненужную ветку. Довольно общипанную, надо сказать. Гаруш натянул перчатки, чтобы не уколоться, и поднял убогую беспризорницу.      - Дома у нас нет елки,- объяснил он.- Ergo! Надо воспользоваться случаем..      Лида, явно недовольная паясничанием супруга, взяла Асмик под руку и пошла вперед.      Гаруш шeл со мной. Рубен и Джуля - за нами.      На улице нас ожидал приятный сюрприз.      За ночь выпал снежок и покрыл землю довольно основательно.      - Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, - вдруг хрипло затянул Гаруш.- И плачет она, как дитя... Вот говоришь, ты инженер! - Это он уже мне. И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Хорошая профессия. Знаешь, что дважды два четыре. А в нашем деле это иногда равняется и трем, а то и пяти.      - В каком это в вашем? - поинтересовался я.      - В искусстве,- пояснил Гаруш. - Я - режиссер. Работаю во Дворце культуры. Руковожу самодеятельным драматические коллективом. Ставлю пьесы... Твоя сестра отличная девушка.      Он переложил елку на другое плечо.      - Моя сестра?..- И я сообразил, что речь идет о Джуле.      - Да, мы вместе учились в театральном. Она сумела продвинуться в жизни. Не шутка ведь - инструктор райкома! Год-другой, и глядишь...-Гаруш примолк. - Но не сердись, Левон-джан, она немножко... Ну, понимаешь?.. Не сердись, прошу тебя. Я человек прямой. Все говорю в глаза.      О чем он, не пойму?..      - Она увлечена твоим приятелем,- продолжал Гаруш.-Рубеном его зовут? Темная, по-моему, личность.      - Ну, не сказал бы, - заметил я.      - Не знаю, но чувствую... Ишь, пристал к бедной Джуле! Льстит, из кожи вот лезет. Определенно темная личность.      - Не малое дитя, сама разберется,- сказал я.      - Не сердись. Ладно? - Гаруш взял меня под руку.Я, конечно, немножко пьян. Но твой приятель - темная личность.      Снег приятно поскрипывал под ногами. На белом, наши тени казались синеватыми. На улице никого не было. И только здания, окружавшие нас, следили своими темными, грустными окнами за каждым нашим шагом..      Гаруш скинул елочку с плеча и поволок по снегу.      - Да брось ты ее! - посоветовал я.      - Что ты? Ее надо нарядить, - Гаруш сказал это так серьезно, что я не осмелился ему противоречить.      Потом он вдруг сунул елку в первую попавшуюся урну.      - Вот вам и новогодняя елка! Э-эй, влюбленные, сюда! Надо нарядить елку.      Все, смеясь, сгрудились вокруг нас.      Гаруш облепил деревце хлопьями снега, и тут даже я согласился, что на свете не видал елки лучше этой.      - А теперь...- Гаруш велел всем взяться за руки и закружил вокруг своей елки, напевая: - В лесу родилась елочка...      Мы так раззадорились, что взбудоражили всю улицу.      Из форточки на первом этаже какая-то женщина крикнула нам, чтобы убирались.      Гаруш пал перед ее окном на колени:      - О сиятельная госпожа, позвольте поздравить вас с Новым годом, пожелать долгих лет жизни, молодости и счастья...      - Нахал! - испуганно пробормотала женщина и захлопнула форточку.      - А мы тем не менее сейчас выпьем за ваше здоровье, сиятельная госпожа,- не унимался Гаруш, извлекая из-за пазухи полиэтиленовую флягу, полную коньяка. - Выпьем за то, что и вы с нами постарели еще на год.      - Est modus in rebus! - машинально сказал я.-Удалимся-ка отсюда, пока сиятельная госпожа не обдала нас кипятком.      Гаруш изумленно посмотрел на меня, подумал, наверно, не спятил ли я.            ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ            Зима пришла с ужасными холодами, но снега не было.      Улицы покрылись, основательным слоем наледи от частых утренних туманов.      Я возвращался домой поздно, потому что опыты часто затягивались до самого вечера. Но новый инициатор подавал уже определенные надежды. Работать стало интересней. Айказян тоже воодушевился и вообще как-то изменился, на мой взгляд. Даже разговорчивым стал.      Одновременно я еще работал над подготовкой намеченных мною опытов. Шеф упорно не хотел замечать,что в его лаборатории производятся внеплановые работы. В его упорстве было даже что-то оскорбительное.      Возвращаясь домой, я еще читал или вел длинные, и порой очень нудные, разговоры с Ваганом.      Вечером, в четверг, мы засиделись совсем допоздна. Асмик занималась английским, готовясь к следующему уроку.      И я подумал, что, может, и впрямь из этих занятий что-нибудь получится.      Ваган с жаром разъяснял мне какую-то свою новую идею. Чертил на полях газеты схемки, рисовал узлы станка.      Я ничего в этом не смыслил, но слушал и вопросов не задавал.      В таких случаях прерывать, более чем невеликодушно.      Когда делишься с другом своими замыслами, неважно, понимает он тебя или нет. Цель заключается в том, чтобы именно для себя выяснить сомнительные, оставшиеся нерешенными вопросы. Ты говоришь, по ходу рассуждений поправляешь самого себя, и непонятное становится понятным, а невозможное - возможным. И в конце концов все проясняется как день, хотя слушающий тебя ни о чем не догадывается.      Так случилось и на этот раз. Ваган решил переменить один из узлов станка, модернизировать его. Я не понял, как он собирается это сделать. Но мой сосед, с довольной улыбкой закончив рассказ, сложил и сунул в карман газету, поля которой были сплошь испещрены непонятными мне чертежами и схемами.      - Может, кофе выпьете? - вывела нас из забытья Асмик.      - Да поздно уже - сон отобьет,- стал было отказываться Ваган.      Но я открыл форточку, достал из кармана пачку "Шипки" и сказал: - Конечно, выпьем.      Асмик пошла в кухню.      - Позови Арус, пусть посидит с нами.      - Она уже спит.      - Что так рано?      - Очень устает, бедняжка,- Ваган вздохнул.- Эх, Левон-д ж а н, скорей бы уже...      Я улыбнулся. Он сказал это таким жалобным тоном.      - Долго еще?      - Кто знает?..      - Да как же так? - изумился я.      Асмик поставила на стол маленький поднос с кофейными чашками.      - Мы что-то сбились со счета,- смущенно сказал Ваган.      Асмик тут же догадалась, о чем речь.      - Удивительные вы люди! - заметила она.      - Что поделаешь? - стал оправдываться Ваган. - Врачи говорят одно, Арус другое. Но, наверное, не позже середины февраля...      - Значит, дней через двадцать? - подсчитала Асмик.      - Да. И пеленки она уже нашила,-сказал Ваган.Все голубые. Мальчика ждет.      Ваган снова вздохнул. Он почему-то очень хотел девочку.      - Как назовете ребенка? - спросила Асмик.      - Каринэ. Непременно Каринэ. Я твердо решил.Он решительно опрокинул чашку на блюдце кверху дном и сказал: - Спасибо, Асмик-джан. Пойду спать.      - Рано еще,- сказал я.- Одиннадцатый час только.      - Нет, пойду,- и Ваган на цыпочках направился к себе.      А мне вдруг стало грустно.      Я завидовал его волнениям. Мне тоже захотелось пережить сладостное ожидание рождения ребенка. Только я мечтал бы о мальчике. Захотелось мыть посуду, чтобы жена не утомлялась, захотелось, чтобы в шкафу были сложены пеленки и распашонки нашего первенца...      - Асмик,- сказал я,- правда, это здорово, что у Вагана будет ребенок?      Жена задумчиво посмотрела на меня. Потом, отложив тетрадь и карандаш, проговорила: - Не знаю.      - По-моему, очень хорошо.      - А что ты скажешь, когда у тебя не будет ни сна, ни отдыха?      - Поэтому, чтобы не обидно было, надо и нам ребенка. Каждой семье - свои заботы, и ни мешать друг другу, ни жаловаться не будем.      - Ты хочешь ребенка в этих условиях, в одной комнате? - удивилась Асмик.      - Знаешь, действительно поздно,- не отвечая на ее вопрос, сказал я,-стели-ка постель.      - Стоит мне завести серьезный разговор, ты тут же уходишь от него,-возмутилась Асмик.      Я сам снял и сложил покрывало, быстренько разделся и. лег в постель. А Асмик почему-то стала тихо плакать.      Наверное, обиделась. Ничего, успокоится.      Наконец она погасила свет. Я облегченно вздохнул.      В батареях отопительной системы забулькала вода.      В комнате было жарко.      Асмик легла, как чужая, осторожно, стараясь не. задеть меня. Но я притворился спящим и очень скоро действительно как провалился.      Проснулся я от стука - сторожкого, обрывистого. Подумалось, это мне приснилось. Но кто-то снова легонько забарабанил пальцами по дверному стеклу. Я открыл глаза.      Бледный полумесяц, выглянув из облаков, зацепился за оконную раму.      - Левой! Левой! - расслышал я голос Вагана.      Осторожно, чтобы не потревожить Асмик, выскользнул из-под одеяла.      - Что случилось? - спросил я, выходя в коридор.      Ваган был в нижнем белье. Испуганный, весь сжавшийся.      - Арус... Позвоним в "Скорую помощь"?!      Я растерялся. Вот так история... А говорил, в середине февраля.      Я зажег ночник, хотел разбудить Асмик. Передумал. Прикрывая трубку ладонью, растолковал девушке из "Скорой помощи", в чем дело.      - Порядок, Ваган.      - Спасибо... Только как же мне встречать машину?..      - Ты одевайся и жди дома, а я спущусь вниз.      Ваган обрадовался и поспешил к своей Арус.      Я натянул брюки, надел куртку прямо на майку и, схватив пальто в охапку, вышел из комнаты.      - Что слудилось? - послышался вслед голос Асмик.      - Пойду встречу "скорую помощь"...      Ночь была ясная. Покачивались на столбах фонари, увенчанные желтоватым ореолом. Клубился холодный, туман.      И жуткая тишина царила на улице. Казалось, все вымерло и вокруг одни лишь громадные здания с темными окнами, туманный расплывчатый свет электрических фонарей и зима. Холодная, таинственная, городская.      Я стал ходить взад-вперед, чтобы не закоченели ноги: забыл надеть носки - и холод сквозь подошву леденил ступни.      Но вот в конце улицы замигал красный огонек "скорой".      Он быстро приближался. Я поднял руку, и машина остановилась.      Грузный врач в халате, надетом поверх пальто, вылез из кабины.      ...Этой ночью я так больше и не спал. Сидел на .кухне и ждал Вагана. Все курил и думал, до чего же удивительная штука - жизнь!      Не знаю, сколько д так просидел. Наконец щелкнул дверной замок. Я вышел в коридор. Ваган потерянно стоял у порога своей комнаты. Под мышкой у него был узел с одеждой Арус.      - Мальчик или девочка? - нетерпеливо воскликнул я.      - Часа через два, сказали... Может, даже позже,- глухо проговорил мой сосед.- Хотел подождать - не разрешили.- Он положил узел на стул со сломанной ножкой и вдруг всхлипнул, как ребенок.- Только бы с Арус ничего не случилось,- сказал он.- Все равно, мальчик или девочка... Только бы с Арус ничего не случилось...      Я пытался успокоить его. Но он предложил мне идти спать, а сам заперся у себя в комнате и погасил свет. Я еще немного постоял в коридоре, уверенный, что Ваган не спит.      Но за дверью не было слышно ни звука. Делать нечего, пошел разделся и лег. Но долго ворочался без сна, и Асмик недовольно завздыхала.      - Как ты думаешь, мальчик будет или девочка? - спросил я.      Она что-то пробормотала. Я ничего не понял.      - Вагана жалко. Ты не представляешь, как он волнуется!      - Ну их... Спи! - сказала Асмик.      - Все одеяло на себя натянула,- посетовал я. - Околею от холода...      Асмик уступила мне половину одеяла.            ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ            - Ради бога, Асмик, выключи,- взмолился я.      Она не выключила, но чуть приглушила голос молодого архитектoра, с невероятным трудом выдавливающего из себя слова. Он советовал, как современно обставить .квартиру. И чего зря морочил голову себе и людям! Давно всем известно: мебель надо покупать рижскую, немецкую или польскую. И тогда, как бы ты ее ни расставил, какие бы гардины ни подобрал, какими бы ни дополнил интерьер кувшинчиками,- все равно у тебя будет красиво и вполне современно.      - Мы так и не имеем приличной квартиры! - с упреком сказала Асмик.-Какая уж тут мебель. Купишь гостиную - где спать, а спальню приобретешь... Э-эх!.. Достался же мне муж! Витает где-то в аблаках, работает, видите ли, во имя науки, для удовольствия... А что, если и я начну жить в свое удовольствие?      - Потерпи, Асмик, - сказал я.- Не всегда же так будет? Вот пойдут у нас дети, и все увидят, что в одной комнате нам тесно. Тогда...      Асмик в последнее время стала очень нервной. И я понимал ее. Легко ли целых две недели кряду ухаживать за лежачим больным?      ...Спустя два дня после того, как я встречал машину "скорой помощи",, у меня подскочила температура. Асмик тут же вызвала врача, хотя я старался уговорить ее не паниковать.      Врач была примерно моих лет, и лицо ее показалось мне даже знакомым. Наверно, не раз встречались в саду имени Гукасяна, где в студенческие годы мы часто занимались или играли в шахматы У меня оказалось воспаление легких.      Врач наведывалась каждый день. И я так к этому привык, что, не приди она вдруг, даже забеспокоился бы. В глубине души я завидовал этой девушке с модным маникюром, которая преображалась, едва снимала пальто: белый халат придавал ей очень внушительный и серьезный вид. Я завидовал ее делу, которое захватывало, очевидно, целиком.      И ночами думает о своих больных. Не жалуясь, обходит весь свой участок. Полна внимания к наиболее тяжелым своим пациентам, беспокоится о них, следит за всеми изменениями, состояния.      Ведь вот .мы с ней почти одновременно вступили в жизнь. Может,, даже институт кончали в один и тот же год.      Она живет своей профессией. На нее полагаются больные.      Верят ей и уважают. И она бывает очень счастлива в день, когда, проходя мимо дверей своего недавнего пациента, знает: он выздоровел и больше нет надобности стучаться к нему.      Моему врачу некогда изучать по телевидению английский язык. Она небось редко вспоминает и о том, что на свете есть театры, концертные залы, хотя, может, всего года два-три назад бегала на все фильмы и спектакли...      - Что тогда? Что ты замолк? - с раздражением спросила Асмик.- Скажи хоть что-нибудь. С ума можно сойти. И что ты за человек?!      К счастью, молодой архитектор кончил разглагольствования и, забыв, видно, про объектив, на обозрение всем зрителям вынул из кармана платок и с облегчением вытер пот со лба.      Это отвлекло Асмик, вызвав у нее смех.      - Звонят,-сказал я.      - Да? - Асмик прислушалась и, убедившись, что действительно звонят, поспешила открыть, поправляя на ходу пояс на платье.      В коридоре послышались приглушенные голоса. Через минуту Асмик, открыв застекленную дверь нашей комнаты, пригласила гостей войти.      На пороге появились Седа и Луиза с выражением нерешительности на лицах.      - Заходите, заходите! - обрадовался я.- Знакомься, Асмик, это девушки из нашей лаборатории.      - Мы уже познакомились,- сказала Асмик.- Садитесь, девушки. Займите-ка этого лежебоку, а я поставлю чай.      Луиза положила пакеты, что были у нее в руках, на телевизор и села рядом с Седой.      Помолчали.      Потом Луиза смущенно сказала:      - Мы тут тебе яблок принесли, чтобы ты поскорее...      Я вдруг закашлялся. И кашлял долго, до слез,- казалось, легкие мои разрываются на части.      - Похоже, ты еще долго проваляешься,- покачала головой Седа.- Смотри берегись, чтоб не было осложнений, не то пропадешь.      -Не пропаду,-успокоил я.      А веки твои тяжелеют. Ты стараешься не закрыть глаза.      Но это теба не удается. И вместо того чтобы погрузиться во тьму, ты видишь перед собой какие-то кружочки, каких-то мушек. Они фосфоресцируют, сверкают.      Такое длится мгновение. Ты опять открываешь глаза.      - Мы собирались к тебе еще раньше,- сказала Седа. - А вообще не думали, что болезнь так затянется.      - Скажи лучше, что только сегодня вспомнили вашего свирепого химика,-предположил я.      - Нет, просто мы стеснялись,- сказала Луиза. - Какая у тебя приятная жена, Левой! Ты, пожалуй, малость труслив. И сейчас утешаешься тем, что болезнь обычно нагоняет страх на всех мужчин. А еще боишься, что колесо вдруг повернет вспять. Хорошо, что детей у тебя нет, думаешь ты при этом. А Асмик?..      - Асмик?.. Да, - согласился я.- Она хорошая жена.      - Ты любишь ее? - ляпнула Луиза.      Я глянул на Седу. И сказал: - Очень. Очень люблю.      - Укройся! -потребовала Седа.-Не дай бог, продует, все пойдет по второму кругу.      Ты боишься. И размышляешь над тем, что же оправдывает твое существование? Неужели ты так необходим?      И что изменится в мире, если тебя вдруг не станет?      Ты - простой винтик в громадном механизме. Ничтожный винтик, который можно извлечь с помощью отвертки, заменить новым, и работа механизма от этого ничуть не пострадает.      В лаборатории появится кто-то другой. Он тоже будет недоволен заместителем директора по хозяйственной части и, может, Айказяном. Тоже захочет в меру своих сил и возможностей что-то совершить. И тоже пойдет с Седой в кафе.      Или это будет тип вроде Рубена, которому на свете нужно лишь теплое местечко.      - Не пойдет все по второму кругу, - уверенно сказал я.- Через пару дней встану на ноги! Как там у нас дела?      - Обычно.      - Холодильник получили?      - Скоро получим,- сказала Седа.      - Он необходим и для наших опытов.      Вошла Асмик. В руках у нее был поднос с чайным сервизом. Она расстелила скатерть в бело-голубую клетку, достала из шкафа бутылку коньяка.      - Ну, я чую, сейчас закатите пир, а мне останется только облизываться, - пошутил я.      - Телевизор выключить, Левой? - спросила Асмик.      - Ничего, он не мешает.      Асмик села напротив Седы и протянула ей сахарницу.      - Левой как ребенок, - пожаловалась моя жена. - Мыслимое ли дело, в такие холода на босу ногу целый час простоял на улице, встречая машину "скорой помощи". Я понимаю, спешил, но как же не надеть хоть носки?..      - Вы правы, он действительно дитя, и к тому же невыносимое, - согласилась Седа.      - Я давно хотела с вами познакомиться,- призналась Асмик.- Вы ведь уже около года вместе работаете?..      - Даже, пожалуй, больше.      - Вот видите. И за .столько времени не довелось встретиться.- Асмик пододвинула к Луизе ореховое варенье.      - Это моя вина,- сказал я.      - Вместо того чтобы пригласить к себе, вечно грубил, ссорился, - улыбнулась Луиза.      - Луиза, пощади больного! - взмолился я.-Не то ведь, не ровен час, не вынесу...      Не вынесешь, потому что вдолбил себе, что ты винтик, и нечего, мол, лытаться обернуться пусть хоть тонюсенькой осью. Существуют-де направляющие, то бишь двигатели, им лучше знать, кем ты родился, что тебе на роду написано: винтик ты, ось или, может, подшипник!..      - Подлить вам погорячее? - предложила Асмик.      - Спасибо! -.сказали девушки в один голос.      - Честно говоря, толика вины и на мне, - сказала Асмик. - У нас такие условия, никого ни принять, ни угостить... Сейчас так трудно с квартирами. Седа, а вы владеете каким-нибудь языком?      - Конечно, - весело улыбаясь, отозвалась Седа. - Армянским.      - Я имею в виду иностранный.      - В свое время учила немецкий. Сейчас изрядно подзабыла его.      - Жаль,- протянула Асмик.- Я изучаю английский.      Если б и вы его знали, мы бы поболтали. Посекретничали бы от Левона и к тому же попрактиковались бы...      Ты боишься. Но от такого недуга не умрешь. Потому что молод н потому что хочешь жить! Тревоги твои смешны.      В конечном счете ты боишься не смерти. Пугает тебя то, что вдруг шалая отвертка вывинтит тебя и выбросит вон.      Ей-то ведь лучше знать, есть от тебя польза или нет. Однако в механизме бывают и такие винтики, извлечь которые можно, только разобрав его целиком или какой-то его узел.      Да и тогда не всякий винтик приметишь. Oн работяга, но молчун. И знает: не греми, не шуми - никому и в голову не придет разбирать узел.      Эй, винтик, ось, рычажок!.. Что расшумелись, что тарахтите?.. Молчите, молчите...      Х=А + В + С.      - Спокойной ночи, Левой, - попрощалась Седа. - Выздоравливай поскорее.      - Уже уходите?..      - У больного засиживаться нельзя. А мы уже и так целых два часа тебя мучаем.      - Вы не сказали, как там шеф? - спросил я.      - Явно недоволен.      - Что делать... Я ведь болен?..      - Без тебя трудновато,- сказала Седа.- Правда же, Луиза?      Я не поверил в искренность ее слов.      - Трудно, - подтвердила Луиза.-Честное слово. Сейчас, когда тебя нет в лаборатории, это особенно чувствуется.      Я недоверчиво улыбнулся.      ...Девушки ушли. Асмик накрыла все на столе газетой, решив отложить мытье посуды на завтра, погасила верхний свет и присела на постель.      - Славные девушки, не правда ли?      - Ничего вроде, - пожал я плечами.      - Луиза выглядит чуть легкомысленной, а Седа женщина серьезная. Кто у нее муж?      - Не знаю,- ответил я.      - Нет, Седа мне положительно понравилась, - не унималась Асмик. - Ты не находишь, что она интересная?      Какие у нее глаза! Очень интересная!      - Не знаю. По-моему, самая обыкновенная женщина. Ничего особенного, - погрешил я против истины.      "Без тебя трудновато... Сейчас, когда тебя нет в лаборатории, это особенно чувствуется..." Нет, нет! Ты не винтик! Ложь это!            ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ            У входной двери стояли трое. Всем лет по двенадцати-тринадцати. Девчушка и двое мальчишек.      - Здравствуйте, - сказала девочка, которая, видно, была посмелее своих друзей.      - Здравствуй, - удивился я.- Простите, ребята, я не одет, потому что болен, лежу в постели, и дома никого больше нет - жена пошла на рынок. А вам кого? Вы случайно не ошиблись?      - Нет, не ошиблись, - сказала девочка. - Мы именно к вам. Можно войти?      Я невольно отступил, и они уверенно прошли на балкон.      - Что вам, ребята? - забеспокоился я.      - Ничего, - ответила девочка, подошла к выключателю и погасила свет на балконе.-Восемнадцать! -сказала она при этом мальчикам.- Пошли. До свидания...      - Погодите! -воскликнул я.- Что это значит? Поднимаете с постели больного, врываетесь в квартиру и даже не желаете объяснить, зачем пожаловали.      - Мы - пионерский счетчик, - сказала девочка уже в двери.      - Как тебя зовут?      - Лилит.      - Лилит, а не могла бы ты уточнить, что такое пионерский счетчик? - поинтересовался я.      - Мы гасим лампочки везде, где они зря горят днем. Надо экономить электроэнергию. Сегодня мы уже погасили восемнадцать штук.      - Понятно. Это вы сами придумали такое?      - На отрядном сборе взяли обязательство. Уже погасили тысячу шестьсот восемьдесят одну лампочку, - сказала Лилит. - Здорово, правда?      - И в самом деле здорово! - улыбнулся я.      - До свидания, - попрощалась девочка. - И пожалуйста, будьте внимательны. Не то опять вас побеспокоим. Выздоравливайте.      - Поправляйтесь поскорее, - пожелали и мальчики.      Я чуть не сказал им, что участковый врач уже выписал меня с понедельника на работу, но промолчал.      Их-то совсем не интересовало это...            ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ            Луиза была не в духе. Я сразу это заметил, по ее гла- Что случилось? - тихо спросил я у Седы, кивнув в сторону Луизы.      Седа пожала плечами. То ли она не знала, то ли не придавала этому значения.      Я, прошел к своему столу, просмотрел лабораторные дневники и снова подумал о том, что предложенный Айказяном новый инициатор может дать интересный результат.      Потом решил набросать план моих опытов. Это было не менее важно, потому что накануне Айказян сказал: "Попробуй, может, что-нибудь и получится. Хоть сейчас это представляется фантастикой. Достойно Жюля Верна или даже Лемл".-"Не Жюль Берн, не Лем и даже не Бредбери, а Левой Арамян",- ответил я. Он смеялся почти до слез моей самоуверенности: Левой Арамян - это я.      Какие-то странные звуки насторожили меня. Седа в тревоге поднялась.      - Лопнули трубки! - испуганно проговорила она.      - Не паникуй. И чугунные, и стальные, бывает, лопаются, не то что стеклянные,- успокоил я.- Заменим.      - Их больше нет.      - Возьмите на складе.      - Взять-то возьмем, да опыт затянется.      - Ты нарочно взорвала трубки? - спросил я.      Седа удивленно взглянула на меня: - Как нарочно?..      - Ну, а если так, то, значит, трубки лопнули, несмотря на то что это не входило в наши намерения,- заключил я. - И естественно, опыт затянется. Луиза,- я передал ей записку на имя заместителя директора по хозяйственной части с просьбой разрешить выдать нам стеклянные трубки,- скажи, опыт срывается... Говори все, что хочешь, только без трубок не возвращайся, вытряси из них.      Когда Луиза ушла, я посмотрел на Седу:      - Удивительно, правда?.. Ведь подумаешь - трубки. А попробуй выпроси. И почему так?      - Не знаю...      - А я знаю. Зам не выносит Айказяна. Ты не замечала?      - Нет, не замечали.      - На дух не переносит. А говорят, наш шеф в свое время .очень ему помогал. Помогай не помогай, но надо бы и в голове кое-что иметь. Старик не потянул, пришлось ему заделаться снабженцем: всякие трубки, колбы и прочее. Вот он и сводит счеты, себя ест и другим покоя не дает. Так что же все-таки случилось с Луизой?      - Ничего особенного. Влюбленным свойственно впадать в крайности: они либа беспредельно счастливы, либо глубоко несчастны. Ты ведь человек женатый, тебе это должно быть знакомо. Чему же удивляешься?      - В общем-то знакомо... А что, Араику уже наскучило?      - Луиза сама с ним поссорилась. Из-за какой-то ерунды. Поссорилась, а теперь мается.      - Детство какое.-то. Что же было причиной, ссоры?      - Они ходили в кино. Луизе фильм понравился, Араику нет. Поспорили, и в результате ссора.      - А по-моему, этот сосунок просто издевается над Луизой. А она дуреха, наивная, -ничего не понимает. Добром это не кончится. Раз уж пошли ссоры по мелочам. Не правда ли?      Седа не ответила. Ее, видно, все это мало интересовало.      - Что ты. молчишь? - спросил я.      - Я завидую Луизе! - Седа стояла ко мне спиной. Она словно бы сама с собой разговаривала.- Завидую этим детям. И от души хочу, чтобы они были бесконечно счастливы. Я уж теперь могу только мечтать о том, чтобы рядом со мной кто-то был и с кем-то можно было ссориться, мириться...      Я подошел к Седе, хотел обнять ее за плечи, сказать какие-нибудь очень теплые слова. Такие, чтобы и самому растрогаться. Но не сделал этого, потому что не знал таких слов.      Седа вдруг отвернулась и наклонила голову,- видно, чтобы я не заметил ее слез.      Я облокотился о подоконник. За окном была унылая мокрая зима: мрачные, серые краски, поникшие голые деревья, ветер и низкое давящее небо.      - Левой,- сказала Седа...      Очень далеко, на расстоянии нескольких километров, вонзалась .в небо заводская труба.      - Левон, не вздумай больше босым выходить на улицу, ладно?      Теперь мне уже казалось, что не труба вонзилась в тучу, а туча эта оперлась на нее, чуток передохнуть.      - Левой, тебя вызывает зам! - встревоженно сказала Луиза, появившись на пороге.- Прочитал записку, отложил: ее в сторону и велел позвать тебя. А в коридоре... - она перевела дыхание.- А в коридоре мне встретился Рубен.      - Обозналась, наверно,- сказал я,-откуда ему тут быть.      - Да он это! Даже поздоровался. Ну, иди же!..      Я поспешил к старику...      - Садись, молодой человек, садись! - предложил он, увидев меня.      Я сел.      - Ну, как дела?      - Ничего...      - Бьем трубки?      - Будь они стальные, не бились бы,-заметил я. - Стекло же - оно хрупкое.      - Хрупкость - одно из физических свойств стекла...      - Было время, слыхали.      Я уж злился.      - Значит, без дела не сидим,-подытожил старик,работаем? А трубок, между прочим, на складе нет. Придется переждать, пока добудем!..      - Придется, - пожал я плечами.-Что же еще делать?..      - Так вот,- старик явно мялся,- что-то я еще хотел сказать? А из райкома, к нам прислали человека. Не определить ли его к вам в лабораторию?      - У нас полный комплект, - сказал я, понимая, что речь о Рубене.- К тому же, мне кажется, Айказян...      - Послушай-ка, молодой человек,- прервал меня старик, - райком прислал, понимаешь? Пока оформим к вам, а потом, если где-нибудь освободится место, подумаем...      - Раз решили, так..      - Погоди, я тебе в отцы гожусь, не прерывай,- рассердился старик.- В общем, примите, и приветьте парня. Его зовут Рубен. Кстати, говорит, вы вместе учились? Знаешь, о ком речь?      - Да!..      - Вот так-то...- Старик вдруг выпрямился и посуровел.-Относительно трубок - постараемся. И чтобы мне не было никаких опозданий. Дисциплина превыше всего. Ты свободен.      Я молча покинул унылый кабинет.            ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ            На шахматной доске продолжались сражения. Сражения, в которых Акоп Терзян и побеждал и одновременно проигрывал. В победе ли сила или в поражении, я бы не смог сказать. Не смог бы и дядя. Думаю, что .он не смог бы и сказать, выиграл ли он в конце концов в жизни или проиграл? И бывают ли вообще в жизни победы и поражения?      Или все кончается ничьей?..      Дядя часто отказывается от сражений и углубляется в теорию.      - Какую защиту ты предпочитаешь? - интересуюсь я.      - Сицилианскую,- отвечает он.- Но не люблю сицилианский гамбит, гДе жертва пешки никогда не оправдывается. Жертвуя, надо нападать. А защищаться не имеет смысла. Защиты Каро-Канн и французская тоже интересны. Но я предпочитаю сицилианскую. А как твои опыты? Есть результаты?      - Забросил я их.      - Напрасно. Выбери время и работай. Какие новости в институте?      - Никаких. И неинтересно. Может, правда, потому, что я не вникаю в будни институтской жизни.      - От греха подальше? - смеется дядя.- Х=А+В-|-С, так?      Я киваю.      - Но Эйнштейн отказался от этого,- озабоченно говорит Акоп Терзян.-Может, и ты...      - Нет!.. Причина отказа Эйнштейна была очень серьезной. Почти равнозначна вопросу, быть или не быть.      - Ты непременно должен продолжить свои опыты! - убежденно настаивает дядя.- Работа выведет тебя на путь истины.      - Какова она, истина? - улыбаюсь я.- Отказ от формулы?      - Отказ от формулы? - повторяет дядя.- Возможно!      Я чую, что с дядей произошли какие-то, перемены, что он уже не тот Акоп Терзян, каким я его всегда знал.      Может, просто постарел?      Мальчик подвинулся на скамье, и я сел.      В такое позднее время, как правило, никто уже не бывает на остановке. Вот и сейчас мы были тут только вдвоем.      Откинув голову, мальчишка безучастно воззрился в небо. Оно было пасмурным - ни звезд, ни луны, только мрачные тучи. Смотрел в небо и болтал ногами. Ужасная это привычка. Парень, .видно, невоспитан.      - Девятого давно не было? - спросил я.      - Девятого?.. - Он продолжал изучать небо. - Только что ушел.      - Неужели? - удивился я. - Ведь, кажется, это был четвертый?      - Девятый,- повторил мальчик.      - А ты какой ждешь?      - Третий.      - Да он же по той стороне ходит,- сказал я,- не знаешь, что ли?      - Знаю,- ответил мальчик.-Но я хочу ждать здесь!..      Я молча, подозрительно глянул на. него.      - Куда тебе ехать? - через мгновение спросил я.      - Домой,- ответил он.      - Знаешь, сколько сейчас времени?      - Конечно,- засмеялся мальчишка,- я вижу часы.      И он показал на столб напротив с электрическими часами, большая стрелка которых .каждую минуту, предварительно дрогнув, продвигалась вперед.      - Большая стрелка уже полкруга прошла,- сказал мальчик.- Хотите, вместе проследим, как она полный круг совершит?      - Ты учишься? - спросил я.      - Учусь.      - В каком классе?      - А вам-то что?!      Действительно невоспитанный малый. Такому бы не мешало, чтобы отец его на неделе разок-другой за уши оттрепал или, на худой конец, в углу бы подержал.      - Я вождь племени Шиу! - неожиданно сказал мальчишка.      - Не может быть! - улыбнулся я.      - Да-да! - настаивал паренек.- Положение было очень тяжелым. Майя захватили Чичен-Ицу и Ушмалу. Я, как потомок племени Шиу, вождь Ушмалы, поднял восстание и разгромил народ майя! Вот так-то!      - И теперь с удовлетворением рассказываешь об этом? - уже серьезно спросил я.      - Нет! - с грустью в голосе ответил мальчик,-Эти войны нам вовсе не были нужны. Из трех городов состояло новое царство народа майя. Мы начали убивать друг друга, и ацтеки воспользовались случаем...      - Печальная история,- заметил я.      - Конечно, - согласился вождь племени Шиу.- Вот потому-то сижу здесь, наблюдаю за минутной стрелкой часов.      - Ну что ж, позволь, и я понаблюдаю.      - Прошу! - сказал он.- Если бы не вмешались эти испанцы, уверен, что мы бы потом все примирились и жили по-соседски.      - Ну, естественно,- согласился я.      - А вы-то почему притворяетесь? - спросил вдруг мальчуган.      - Я?..      - Да, вы.      - Дорогой!..      - Никакой не "дорогой". Почему не говорите, что я вовсе не вождь племени Шиу и что судьба народа майя и ацтеков не имеет ко мне никакого отношения? Или, может, думаете, я чокнутый?..      Я несколько смутился, потом спросил: - Сколько тебе лет?      - Какая разница. Наверно, думаете, ребенок... А я, может, вовсе и не ребенок, а, скажем... лилипут. Семнадцатилетний лилипут!..      - Я верю тебе.      - Никто мне не верит,- с. огорчением сказал мальчик.- Вы .единственный человек, кто сказал: "Верю". Другие говорят: выкинь из головы эти глупости. А вы? - Мальчик посерьезнел.- Вы. Гулливера не видели?      - Нет, не видел! - заверил я.      - А я видел! - тут же выпалил мальчик.- Когда он впервые прибыл в Лилипутию, мне приказали сшить ему камзол. Я был самым искусным портным во всей Лилипутии.      - Не может быть!      - Спросите у Гулливера,-без всякой обиды предложил мальчик.      - Ты хорошо учишься? -поинтересовался я.      - А вы видели лилипутов?      - Неоднократно.      - Я всего только один раз. видел. В цирке.      - Кем ты будешь, когда вырастешь?      - Хочу стать врачом,-ответил мальчик.- А еще инженером. И писателем хочу быть.      - Писателем?      - А что?.. Знаете, про кого я напишу книгу?.. Про майя и ацтеков... Про урартийцев и про себя... И все удивятся. Очень интересно будет.      - Пустое это,- возразил я.- Честное слово, когда станешь большим, ты узнаешь, что на свете есть вещи более значительные и интересные, чем твои майя и ацтеки.      - А вы не можете рассказать мне про это значительное и интересное?! - взмолился мальчик.      - Сейчас?.. Едва ли тебе это будет понятно.      - Я пойму.      - Знаешь, вождь длемени Шиу,- сказал я, - вся трудность в том, что я верю тебе. В твои годы мне тоже так думалось. Я был уверен, что с одной ротой покончу с фашизмом, смету jero с лица всей земли. А моя мама тем временем настаивала на том, что лучше бы мне всерьез заняться арифметикой.      - И что потом?!      - Потом?.. Да, у нас в школе часто выступал один иллюзионист, фокусник. Мы с нетерпением ждали его. И всегда экономили гривенник на завтраках, чтобы было про запас, на билеты. Поначалу фокусы меня поражали. Потом я разгадал тайны. Только спустя годы я понял, что он хотел провести весь белый свет. И выбрал для этого нас - детей. Он поступил нечестно. Детей обманывать нельзя!.. Конечно, же нельзя. Недавно он напечатал в газете одно стихотворение. И я убедился, что он и теперь все такой же обманщик. И сейчас я уже больше его не жалею.      - Это и есть интересное? - спросил мальчик.      - И это интересно! - ответил я.г- Когда взрослеешь, в один прекрасный день понимаешь вдруг,, что мир совсем не таков, каким он тебе когда-то представлялся. И неожиданно выясняется, что ты не можешь на все это взирать как бы со стороны.- Я вздохнул.- Оно бы, конечно, и хорошо, если бы можно было не вмешиваться во все, что делается вокруг лас, жить и работать для себя, отдыхать после трудов праведных и ни во что не встревать...      - Знаете, как было бы еще лучше?.. - спросил мальчик.      - А ты знаешь?      - Давно!.- сказал мальчик.-Когда вырасту, сделаю так, чтобы все было хорошо.      - Любопытно. Может, разделишь со мной эту тайну?      - У меня нет тайны,-засмеялся мальчик.-Никакой тайны нет.      - Нету? - усомнился я.-Неужели ты все сразу всем рассказываешь и ничего не оставляешь в тайне?      - Тайн у меня нет! -стоял он на своем.-Но рассказываю я не все и не всем.      - И при этом считаешь, что не имеешь тайн?      - Конечно. Я ведь не потому не все рассказываю, что тайны храню, просто по той причине, что мне не хотят верить. Вам рассказываю, потому что вы мне верите,глаза мальчишки опять блеснули. - Я обязательно сделаю так, чтобы люди верили друг другу. Все до единого. Представляете такую страну, где все люди доверяют друг другу и никаких там тайн?!      - Ты уверен, что это тебе удастся?      - Я убежден!-невозмутимо ответил мальчик.-А вы верите, что я Пятница, друг Робинзона?      - Верю. Я тоже был когда-то Робинзоном, но стать Пятницей мне в голову не приходило. Думаю, Робинзоном быть интереснее.      - Давайте поспорим! - предложил мальчик.- Поспорим, кто лучше.      - Не люблю спорить,-сказал я.      Мальчик замолк. Долго молчал. Я следил за большой стрелкой часов на столбе, которая, несколько раз дрогнув, рванулась вперед.      А мальчик вдруг сказал: - Когда вырасту, не буду таким, как вы.      - А какой я, откуда тебе известно?      - Вы Мюнхаузен.      - Благодарю тебя! - обиженно проговорил я.- Разве я сказал какую-нибудь неправду?      - Мюнхаузен был необыкновенный человек, а не врун. Врун - это такой, кто болтает, но сам тому не верит, что говорит. А барон верил. Просто он был необыкновенный человек. Вы тоже немножко необыкновенный. Правда?      - Наверно,- согласился я и безучастно посмотрел вслед отходящему девятому троллейбусу.- Необыкновенный я, значит, чудной?.. А ты почему так болтаешь ногами? Это неприлично.      Мальчик перестал болтать ногами.      - И ни на один мой вопрос не ответил,- продолжал я.- Это невежливо.      - Честное слово, мне кааалось все это совсем несущественным. Учусь ли я в девятом классе или в шестом, а может, и вообще действительно я - семнадцатилетний лилипут? Отличник или троечник?.. Какая разница? Важно то, что вы были Робинзоном, а я вот теперь Пятница.      - А почему это важно?      - Потому, что Робинзон был обыкновенным человеком, а стал дикарем, а Пятница был дикарем, дикарем и остался! Пятница более принципиальный.      Вдали с грохотом остановился трамвай. Люди вышли из вагона, ожидавшие вошли в него. И трамвай снова тронулся. Какая-то женщина с сумкой в руках перешла дорогу и направилась в нашу сторону.      - Я пойду,-сказал, мальчик.      - Отправляешься в страну майя? - пошутил я.      - Мама вернулась. Она иногда работает во вторую смену. И я прихожу на остановку встречать ее. Спокойной ночи.      - Спокойной ночи, вождь племени Шиу! - сказал я.      Мальчик подошел к матери и взял у нее сумку. Они все удалялись, удалялись, пока не растворились в зыбкой ночной мгле.      Я бы еще долго смотрел им вслед, но к остановке подъехал троллейбус. Третий номер.      Я опешил. Третий ведь останавливается на другой стороне!.. Это знал и я, и вождь племени Шиу.      - Куда он идет? - спросил я кондуктора.      - На улицу Комитаса,- крикнул тот в ответ.      "Прекрасно! - подумал я.-Просто прекрасно!" Но так и не осмыслил, что же прекрасно? Что третий троллейбус доставит меня домой или то, что по какой-то неведомой причине он изменил свой обычный маршрут?..            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ            Луиза совсем скисла. Сидела за рабочим столом с таким видом, будто с ней произошло ужасное несчастье. Поначалу я притворялся, нто ничего не замечаю. У влюбленных подобные размолвки - обычное дело, особенно если парень таков, как Араик. Но потом все же не удержался, спросил:      - Никак не помиритесь?      Луиза посмотрела на меня безучастно.      - Седа говорила мне, что между вами пробежала черная кошка? Глупости все это.      - Ни за. что с ним не помирюсь! - объявила Луиза.      - Говорю, глупости.- Я придвинул стул поближе и сел напротив Луизы.-Ей-богу, не, стоит разводить трагедию. Вот будешь постарше, сама в этом убедишься.      - Я больше не люблю его!      - Не верю. В том и беда, что любишь,- сказал я.      - Ненавижу! - Луиза вперила взгляд куда-то в пространство.- Ненавижу, ненавижу! - повторила она.      - Тебе виднее,- пожал я плечами, понимая, что спорить с этой ненормальной девчонкой бессмысленно.      Луиза покосилась на меня.      - Мне, как ты понимаешь, не до того. И человек я посторонний, чужой. Нет у меня никакого права вмешиваться в твою личную жизнь. То ли дело, когда ты готовишь эксперимент или петлю на чулке поднимаешь... Верно?      - Чего ты от меня хочешь? - спросила Луиза.      - Ничего,- ответил я. И, поднимаясь, вдруг разразился тирадой: - А в общем-то от этого щенка другого и нечего было ожидать. По нему сразу видно, что к чему. Прилизанный какой-то!..      - Это ты о ком? - задыхающимся голосом спросила Луиза, и я почувствовал, что она вот-вот расплачется.      - О ком? О твоем Араике, или как там его!..- сердито гаркнул я.- О нем же речь?      - Не смей! - почти прохрипела Луиза.- Не смей о нем так говорить!      - Прошу прощения. Но это мое впечатление и мое личное мнение. Ты можешь его ненавидеть. А, я вправе только высказать свое мнение. Впрочем, и это, в общем-то, излишне. Я говорю, высказываться излишне. И знаешь почему? Потому что в. таких ситуациях я придерживаюсь иных принципов. Я, видимо, ошибся, поверив, что ты действительно его ненавидишь? А?..      Луиза опустила голову и маленьким своим кулачком ударила по спинке стула. Но у нее ничего не получилось, и тогда она, достав платок, начала утирать слезы.      - Сумасшедшая, - сказал я.- Ты же любишь его?.. Сколько дней вы в ссоре?      - Скоро неделя,-всхлипывая, проговорила Луиза.      - Вот видишь? Ты здесь места себе не находишь, он тоже небось с горя уже целую неделю на лекции не ходит.      - Перестань издеваться! - жалобно взмолилась Луиза.      - Я не издеваюсь. Просто делаю предложение. И думаю, стоит ли ссориться из-за какой-то ерунды и потом целую неделю не встречаться, переживать, кричать "не помирюсь", "ненавижу". Разве .это дело?      - Как же мне быть? - вздохнула Луиза.- Как?..      - Некто очень умный сказал, что мужчина должен всегда,уступать, потому что он мужчина, а женщина должна всегда уступать, потому что она женщина. Встань и сейчас же отправляйся, разыщи своего Араика. Помиритесь и кончайте ваши обоюдные страдания.      - Пойти к нему?.. - робко спросила она.      В глубине души я очень обрадовался ее вопросу. Значит, сумел убедить. Честно говоря, никогда не думал, что и я могу давать людям дельные советы. Да еще по таким вопросам.      - Поим?.. Или ты смеешься? - спросила Луиза.      - Вовсе не смеюсь. Иди. И сейчас же!      - А где мне его найти? - растерянно и радостно спросила Луиза.- Да где же Я его найду?      - Найдешь.-Я был уверен в этом.- Любишь, значит, найдешь. Дома, в институте или у черта на рогах! Ну, иди. Не теряй время.      - Спасибо, Левон-джан! - пролепетала Луиза. - Я его найду и скажу, что...      - Что? - засмеялся я.      - Ничего,- как бы очнувшись, сказала Луиаа и выбежала из лаборатории. Но в ту же секунду вернулась обратно, и я подумал, что она, может, увидела Айказяна.      В дверях появился Рубен.      - Прошу, дорогая, прошу! - не глядя в мою сторону обратился онк Луизе.-Вот не думал, что в первый же день меня встретят здесь с распростертыми объятиями. Честное слово, не думал.      Рубен весело засмеялся, довольный своей плоской остротой. А Луиза, не отвечая, выскользнула, из комнаты.      - Здравствуй,-сказал Рубен.-Видишь, как иногда поворачивается колесо истории. Ты когда-нибудь мог предположить, что нам доведется вместе работать?      - Не мог,- покачал я головой.      - Я тоже. Но вот тем не менее. И этим я в конце концов обязан тебе.      Он уселся в кресло и стал осматриваться.      - Почему мне? - удивился я.      - Почему? - он загадочно улыбнулся.- Секрет... Потом поймешь.      - Ты, значит, с сегодняшнего дня зачислен? - спросил я.- Может, ввести тебя в курс дела?      - Куда торопиться? Успеем еще. Как говорит русская пословица, работа не волк, в лес не убежит.      - Тебе виднее.      Он засунул руки в карманы брюк и, насвистывая, прошелся между рабочими столиками. В комнату вошла Седа, неся две банки с мономером. Рубен вопросительно взглянул на меня.      - Знакомьтесь,- сказал я.- Седа, это наш новый сотрудник.      - Еще кто-то есть или теперь уже все? - смеясь спросил Рубен.      - Нас теперь четверо,- сказал я.- Если станет заедать скука, возьмем еще кого-нибудь, будет пятеро.      - На что это ты намекаешь? - посерьезнел Рубен.      - Просто так. Констатирую факт.      - Ладно, ладно,-сказал Рубен,-зря ты злишься. Думаешь, не сработаемся? Основная предпосылка энтузиазма в наличии - две чудо-девушки. Разве этого мало?      Седа смерила Рубена с ног до головы испытующим взглядом и вышла из лабораторий..      - Строгая, - весьма правильно понял ее взгляд Рубен.- Но я их хорошо знаю.      - Не устал? - спросил я.- Ты ведь дрекрасно знаешь, что я не любитель эдакой пустой болтовни.      - Принимаю к сведению, шеф,- без обиды согласился Рубен.      - Если хочешь, я дам тебе наши записи,- предложил я.- Ознакомься.      - Не хочу,- отказался Рубен.- Всему свое время.      -Сегодня только первый день, и я собираюсь провести его в роли наблюдателя.      Я пожал плечами и решил больше не замечать его присутствия. Сел за стол и взял ручку.      - Слушай, ты серьезно собираешься работать? - немного погодя спросил Рубен.      - Да, собираюсь.      - Вполне серьезно?      - Конечно.      - Тебе не мешать?      - Нет, почему же?      - У меня есть предложение.      - Слушаю.      - Давай работать вместе. Ты не смотри, что я болтаю. Понимаю, человек ты серьезный,- сказал он.- Но и я могу оказаться тебе полезным в таких делах, в которых ты не очень смыслишь.      - Мы ведь и так должны вместе работать? - удивился я.      - Я не о том. Ты, я слышал, хочешь старить какието опыты при низких температурах? Меня это очень интересует. Если мы станем работать вместе, обоим будет легче. Понимаешь, работы будет вдвое меньше.      - Да, но?.. Какое "но"?.. Тема у тебя стоящая. А кто знает, предложат ли мне еще когда-нибудь интересную работу? Так что ты подумай, взвесь. А я берусь все устроить. И все будет как надо. Поверь...      Я не удержался от смеха.      - Рубен-джан, но ведь...      - Никаких "но". Сказано, подумай. Тебя же не насилуют. Дело добровольное, я только предложил. А ты думай. Если решишь, что стоит,-хорошо. А нет - ничего не поделаешь. Ну так думай. Идет?      - Ты, брат, не дашь человеку слово вставить! - разозлился я.- Позволь хоть объяснить тебе, в чем дело.      - Объясняй, зачем же кипятиться.      - Эту тему никто не утверждал и мне не поручал. Просто появилась у меня идея, вот и хочу поставить эксперимент. Интереса ради. А что получится, и сам,не знаю.      - Да ну! - удивился Рубен.- Как же так?      - А вот так,- сказал я.- Что поделаешь?..      - Ладно,- Рубен уселся за стол напротив меня.А если все же что-нибудь получится?      - Не знаю. Может, и получится нечто любопытное.      - Значит, может получиться?      - Может, и да... Сам не знаю. Потому и не хочу поднимать лишнего шума. В свободные часы думаю поработать. Для себя. Может, ничего и не получится.      - Значит, ты не уверен? - протянул Рубен.- И все же вдвоем нам будет легче. Что-то удастся - хорошо. А не удастся - в компании и смерть - свадьба. Ну?..      - Тебе-то эхо зачем, Рубен? - пожал я плечами, - Ведь, кажется, в институте стихи писал?..      - Писал.      - Если не ошибаюсь, как-то даже пару стихотворений в "Авангарде" напечатали?..      - Да, только гонорар грошовый выписали,- огорченно сказал Рубен.- А потом больше ни строчки не печатали...      - Если бы я тогда предложил тебе, давай, мол, вместе напишем стихотворение, получится - хорошо, не получится - вдвоем горевать станем, ты бы согласился?      - Что ты порешь,- обиделся Рубен,- Стихл - это стихи. Их вдвоем не пишут. Сравнил!.. Да разве заниматься наукой и писать стихи - одно и то же?      - Для меня - да,-сказал я.-Только ты, наверное, не поверишь.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ            Снега в городе нет. В небе висит оранжевый диск, солнца, а воздух холодный и колючий. Руки стынут даже в перчатках, и потому я засунул их в карманы пальто.      Проходя мимо витрин, краем глаза посматриваю на свое отражение. Вид у меня, надо сказать, довольно жалкий.      Но, как ни странно, люди проходят, не, обращая на меня абсолютно никакого внимания, не удивляясь моему виду.      Домой меня не тянет. Не знаю почему.      Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.      Вчера Я ничего не сказал, жене. Сегодня утром тоже.      С работы пришел домой вовремя и, честно говоря, ждал какого-нибудь сюрприза. Но все было как обычно. Асмик торопливо расставила на столе тарелки. Пообедали за пять - десять минут. Молча. Потом я без цели вышел в коридор, заглянул в кухню. Но Ваган теперь не рассиживался здесь.      Арус одна не справлялась с заботами, и сосед мой добросовестно помогал супруге.      Кто-то потянул меня за рукав. Я остановился.      - Вы никого не видите перед собой. Влюблены, что ли?..- раздается над ухом женский голос.      Средних лет, приятная, но не сказать, чтобы красивая женщина нервно дергает меня за рукав. Оказывается, моя пуговица зацепилась за ее авоську. Целая история...      Я улыбаюсь.      - Еще смеетесь... Помогли бы лучше!      Женщина очень спешит. Женщина теряет терпение и вот-вот придет в ярость..      И я отрываю от рукава пальто пуговицу, которая так бесцеремонно вцепилась я авоську этой дамы.      - Пожалуйста,- говорю я, продолжая улыбаться.      Женщина изумленно смотрит на меня. Видно, удивляется столь быстрому и простому решению проблемы.      - Простите,- смущенно бормочет она и поспешно удаляется.      Вчера я перешагнул порог двадцатисемилетия. И вчера тоже лаша комната полнилась потрескиванием работающего телевизора.      Асмик упорно постигала премудрости английского языка. Она рассчитывала овладеть английским, заняться переводами., Я не сомневался, что она сможет даже издать эти переводы. Скажем, в женском календаре, как многоопытная домашняя хозяйка.      Сидя в одиночестве на кухне, обхватив голову руками, ядолго-долго не мигая смотрел, как от крана мерно отрываются капли и с неприятным звуком шлепаются в раковину. Кап-кап-кап!..      Мне было грустно. Грустно оттого, что так бесцельно и бессмысленно проходят годы.      Я добираюсь домой поздно вечером.      Подходя к нашему кварталу, невольно замедляю шаги.      Как бы мне хотелось,, чтобы это розовое многоэтажное здание было на краю света!..      Вот и наш подъезд. Уцелевшие стекла в окнах почернели от пыли.      Нажимаю на кнопку звонка. Жду.      Нажимаю снова.      За дверью раздаются шаги. Щелкает замок.      - Здравствуй, Ваган.      - Здравствуй,-говорит мой сосед и торопливо проходит к себе.      Не спеша снимаю пальто. Потом несмело толкаю дверь нашей комнаты.      Асмик сидит на постели. Укутав ноги одеялом и облокотившись на подушку, она зубрит очередное задание по английскому.      Сажусь за стол и принимаюсь за остявшую еду. Асмик упорно не смотрит на меня и не разговаривает.      Не доев, отодвигаю тарелку, подхожу в ней.      - Ты больна, Асмик?      Говорю очень нежно. В ответ молчание.      - Асмик, что случилось?      Словно упрямый ребенок, она ногой сталкивает меня с кровати. Став у ее изголовья, глажу ей волосы. Это она мне позволяет.      - Ты уходишь, а я тут сиди одна да считайся с чьими-то капризами,-недовольно произносит наконец она.      - А ты не сиди дома,- советую я ей.- Покончила с делами, выйди погуляй... Такая замечательная погода. И холодно, и снега нет.      - Не могу я больше жить здесь. Не выдержу. Сойду с ума!      - Что же делать? Прикажешь снимать квартиру? - полушутя спрашиваю я.      - Хотя бы.      - Ну хорошо. А платить?.. Ведь меньше сорока рублей с нас не возьмут? Мы и без этого не широко живем. Может, тебе лучше поступить на работу?..- Я делаю вид, что всерьез озабочен этой столь волнующей ее проблемой.- Станешь работать, и некогда будет скучать...      - Папа поможет,- беззаботно бросает Асмик.- Не хватало еще мне учительствовать. Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.      Помню, как-то старик парикмахер, с которым я случайно разговорился, убеждал меня, что у человека в жизни должна быть цель. Это не новость. Это очень старая истина. И мне она ведома. .      Жизнь не должна быть бесцельной...      Вода из крана все капала. Кап-кап-кап...      Говорят, одно время были анкеты с обидными для самолюбия и достоинства человека вопросами. Теперь эти вопросы изъяты из анкеты. И все же хорошо бы, коли добавили один вопрос. Вопрос, одинаково важный для прошлого, настоящего и будущего.      Нужны ли вы обществу?      Многие, может, и посмеются над моей наивностью. Найдутся ли такие, кто даст отрицательный ответ на этот вопрос. И будет ли поставлен такой вопрос?..      Будет. Те, кто придет после нас, обязательно зададут этот вопрос.      А мы? А я?..      Я, наверно, промолчу.      Так зачем же Я живу и чем оправдываю свое существование?      Счастлив тот, кто может ответить на этот вопрос...      Я не был счастливым.      Я был грустным человеком.      - Ну ладно, пусть твой отец нам поможет,- соглашаюсь я.- Завтра же присмотрю квартиру поприличней. Договорились? А теперь расскажи, что случилось? Повздорила с Арус?      - Э,- вздыхает Асмик, - что еще могло случиться? Развесила пеленки по всей кухне. А балкон, спрашивается, для чего?      - На улице холодно. Может, боится простуды?      - А меня это не касается. Кухня не только для них. Если она еще раз навешает свои пеленки, я!..      - Асмик!      Она с ужасом смотрит на меня, сжавшись в клубок на кровати. Руками сжимает рот, чтобы не кричать. И словно издалека доносится до меня сдавленный голос:      - Левой...      Я, обессиленный, опускаюсь на стул.      Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.      Вчера до глубокой ночи я просидел на кухне, прислушиваясь к звуку падающих капель.      Вчера мне было очень грустно и потому, что - Асмик забыла поздравить меня.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ            - Ты не в духе? - входя и еще не сняв пальто, спросила Седа.-Или голоден? - Она вынула из сумки сверток и положила на стол.-Ужин принесла. Мама настояла. Сказала, из дому не выпустит, если не возьму. Ешь. Я обедала.      Я был голоден. После работы домой не ходил. А настроение... Настроение было неплохое, потому что сегодня вечером я ждал положительных результатов. Сегодня вечером наконец я смогу решить, имеет ли смысл продолжать опыты при низких температурах.      - А как же ты будешь без ужина? - озабоченно спросил я.      - Переживу, не бойся, голодной смертью не умру.      - Седа, можно задать тебе вопрос? - спросил я.      - Пожалуйста.      - Почему ты до сих пор не замужем? - спросил я.Не хочешь, не отвечай. Я не обижусь. Но не перестану удивляться, почему такая обаятельная девушка не выходит замуж?      - Только обаятельная? - лукаво прищурив глаза, спросила Седа.      - Не выношу красавиц. В них есть что-то отталкивающее.      - Стало быть...      - Ты не хочешь отведать, я понимаю и не настаиваю... Спасибо, все очень вкусно.- Я смял и бросил бумагу в корзину для мусора.      - Голодный ты был, потому и вкусно,- сказала Седа.      Мы принялись за дело. Некоторое время работали молча.      Седа вдруг уронила пробирку.      - Ничего! - успокоил я.      - Готово, - сказала Седа через минуту.      - Начнем?..      - Да ты сядь, чего стоишь? - посоветовала Седа.      - И ты садись.      - Волнуешься? - спросила Седа.      - Нисколько, - ответил я.      - А я волнуюсь,-сказала она.-Честное слово. Ужасно волнуюсь.      - Я, пожалуй, тоже немного,-признался я.      Для чего человек живет? Почему ему непременно хочется что-то создать, что-то оставить?..      Зачем я сижу здесь в лаборатории в этот поздний час и так волнуюсь? Ищу славы? К чему она мне? По-моему, жизнь у знаменитостей не ахти какая завидная. Всем их ставят в пример. Все стараются походить на них. Многие мечтают о том, чтобы любой ценой обрести славу, оказаться на мосте известного человека. А злосчастные знаменитости знай трудятся, отказывая себе во многих земных радостях, вечно обуянные и обремененные новыми идеями, думами и заботами.      А может, суть в деньгах? Может, я все это делаю, подсознательно уповая на большие заработки?..      Я был маленький, и была война.      Умерла наша соседка-старушка. Кажется, от тифа.      Ее похоронили, как хоронили в те суровые военные годы. На гроб тратиться не пришлось, потому как старушка еще за несколько лет до смерти припасла себе гроб и хранила его на чердаке.      Старушку, как и всех одиноких людей, очень скоро забыли бы. Но ее помнили долго. И не потому, что как-то особо чтили.      Дальние родственники старушки обнаружили в ее обитом жестью и украшенном медными гвоздями свадебном сундуке богатейшую коллекцию бумажных, денег. Царские - с двуглавым орлом и дашнакские - с прялкой - достались нам, ребятишкам. Мы попытались подсчитать всю сумму, но не смогли. Там их, наверно, было несколько миллиардов. Говорили, что особенную страсть старушка питала к красным тридцаткам,- и родственникам досталось несколько десятков свертков с ними. Я по сей день не могу понять, на что ей была эта коллекция. И сейчас у меня перед глазами ее сгорбленная фигура - тщедушная, жалкая и убогая.      Нет, деньги нужны только на жизнь, обычную, неприхотливую.      В любых обстоятельствах я все тот же Левой. Левон, у которого есть свод принципы, за кои он себя и уважает.      Левон, у которого вчера произошел с женой весьма досадный инцидент и который сегодня не пошел домой обедать.      Но для чего человек живет?..      - Для чего живет человек, Седа? - спросил я.- Для чего?      - Спятил?      - Нет, скажи: для чего человек живет? Для чего живем мы?      - Потом,- сказала Седа,- дотом поговорим.      - Вот Джуля бы сразу ответила,- заметил я.      - Кто это, Джуля? - спросила Седа.      - Моя двоюродная сестра.      - Да?! - усомнилась Седа.- А что бы ответила двоюродная сестра?      - Сказала бы, что люди живут для того, чтобы построить коммунизм. Ей вообще все ясно, все известно. И попробуй скажи ей, что ты не сумела и никогда не сумеешь ответить на мой вопрос. Коммунизм мы строим, чтобы человечеству жилось лучше. А теперь представим, мы уже.построили коммунизм. Во всем мире. Думаешь, тогда этот вопрос больше не будет возникать? Будет. Более того, я считаю, что при коммунизме, даже в анкетах, при поступлении на работу, будет такой вопрос.. К примеру: "Для чего вы живете?", или: "Нужны ли вы обществу?", или...      Седа вскочила с места и. кинулась к пробиркам, в одной из которых выпал oсадок в виде сгустка.      - Человек живет, чтобы познать себя! - сказала она твердым голосом.      - Старо,-махнул я рукой.-Мне нужно что-нибудь поновее.      - Желаемое ты обретешь на старости лет, когда будет прожита большая часть твоей жизни,- сказала Седа. - Пиши...      Она продиктовала показания измерительных приборов.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ            Во дворе у нас высилась, гора - остатки строительного мусора, забытого рабочими, возводивлшми дом. Летом, когда ветер поднимал пыль, гоняя ее по двору, жильцы на чем свет стоит ругали тех нерадивых строителей.      Потом выпал снег, укрыл гору, и тогда она обернулась бурной радостью для детворы...      Было около одиннадцати, когда я лодошел к дому. У горки еще царило оживление. Я подивился родителям, позволявшим детям оставаться на улице в столь поздний час.      Но, подойдя поближе, увидел, что это были взрослые, то есть Сами родители. Они лихо съезжали с горки по ледяной дорожке.      Постоял несколько минут с этими веселыми .людьми, явно мешая им,- они то и дело толкали меня, взбираясь на горку. Хотел было тоже попробовать скатиться разокдругой, но раздумал и направился домой.      Я решил, что, кроме исповеди об удачно проведенном опыте, ледяная горка тоже неплохой предлог для примирения с Асмик. Уговорю ее, спустимся покататься. Достаточно пару раз слететь по льду вниз, и мы уже ничем не будем отличаться от наших счастливых соседей...      Толкнул дверь нашей комнаты и вошел. Никого... И на столе никакой записки.      За дверью послышались шаги. Я обернулся. В дверях стоял Ваган.      - Асмик ушла, - сказал он.      - Знаю... Входи.      Ваган вошел и притворил за собой дверь.      - Я только пришел с работы - знаешь ведь, с рождением ребенка стараюсь ни на минуту не задерживаться...      - Дальше, дальше...- нетерпеливо потребовал я.      - Смотрю, Асмик выходит мне навстречу с чемоданом в руке,- продолжал Ваган.- Спросил, не помочь ли. Она отказалась. Да еще нагрубила, не лезь, говорит, когда не просят. Удивительный народ эти женщины, Левон-джан!.. Что скажешь?      - А дальше что?      - Ничего. Подхватилась с чемоданом и была такова.      - Чемодан-то, наверное, не пустой, а?      - Да, вроде бы не пустой.      Я закурил сигарету, в ярости стал ходить взад и вперед по комнате.      - Не откажи, Ваган, в просьбе...      - Слушаю, Левон-джан, пожалуйста.      - Свари кофе, выпьем по чашечке.      - Сейчас.      И он поспешил на кухню.      - Ваган,- крикнул я ему вслед,- а выпить чего-нибудь не найдется?      - Есть водка... Еще коньяк.      - Давай водку,- попросил я.- Хорошо бы и поесть что-нибудь...      - И это найдется,-сказал Ваган.-Вот только водку мы бережем для ребенка.      - Что ты! - изумился я.- Не делайте глупостей! Не спит - ничего, потерпите. А давать водку, чтобы уснул, не надо!..      - Да нет же! Ты что? Давать малютке водку! Мы же не чокнутые,-улыбнулся Вагац,- Это для компрессов. Врач посоветовал: водку пополам с водой...      Ваган вышел, а я закурил еще одну сигарету и тут действительно вконец взбесился.      Что делать?.. Опять идти за Асмик?.. Опять уговаривать?..      А она снова выпроводит, меня?.. Нет, не пойду!..      Сидеть и ждать ее возвращения?      Сколько ждать? Один, два дня?.. Может, месяцы?.. А что, если она больше не хочет жить со мной?..      Что мне делать?..      Открыл форточку. Но долодный зимний воздух не помог мне прийти в себя. И вообще теперь мне уже ничего не поможет. Пропащий я человек.      Вошел Ваган, поставил на стол ополовиненную бутылку коньяка, хлеб, колбасу.      - А кофе? - спросил я.      - Кофе потом,- ответил Ваган,- поешь сначала.      - Не мог колбасу прилично нарезать! - придрался я.      - Торопился,- сказал Ваган,- да и боялся, как бы Арус не разбудить.      Я наполнил рюмки до краев.      - Будем здоровы! - сказал я и сам себе удивился.      - Будем! -чокнулся Ваган.      Я не смог втолкнуть в себя больше одного бутерброда.      Мы снова выпили.      - А может случиться, Ваган, чтобы Арус вдруг взяла и ушла? - спросил я.      - Не знаю,- пожал плечами Ваган.- Кто их разберет, женщин? Иная такое выкинет!..      - Значит, не исключено?      - Ну как тебе сказать? - сник Ваган.- Все бывает. Только...      - Что только?..      - Только... Я хочу сказать, что Арус такого не сделает!..      - Потому что очень тебя любит?      - Не знаю.      - Выпьем еще, Ваган, по одной.      - Ты пей, а я схожу за кофе.      Я осушил рюмку. Комната поплыла перед глазами.      Взял еще бутерброд. Но он не шел в горло.      - Не поедешь за Асмик? - спросил Ваган, внося кофе. - Хочешь, и я с тобой... Уговорим. Я извинюсь перед ней...      - Не пойду! - решительно объявил я.- А ты с чего это решил извиняться?      - Да ведь и мы вроде немного виноваты. Не развесь Арус на кухне пеленки, вы бы не поругались и Асмик бы на тебя не обиделась?.. Понимаешь, по-моему, она из-за этого и ушла. Что скажешь?      - Нет, дорогой, Асмик ушла не из-за этого. Пеленки - только предлог.      - Эх, Левон-джан, что было делать? Ведь в такие холода Арус нельзя то и дело выскакивать на балкон. Она кормит, простудится, тогда... А в комнате развесить- влажность, ребенку вредно. Можно ведь потерпеть, Левон-джан, пока потеплеет? Что же, из-за такого пустяка и нам ссориться и вам чуть не до развода?.. Ужасно. И все из-за нас!..      - Нет, дорогой,-повторил я.-Для того чтобы уйти, если человек на это решается, повод всегда найдется. Я за ней не пойду. Ни за что.      - Как знаешь.      - Сигареты есть? Мои кончились.      - Найдутся.      Он положил на стол пачку.      - Что же, выходит, и впрямь разойдетесь? - спросил Ваган.      - Не знаю,- пожал я плечами.- Но то, что за ней не пойду,- это точно. Даже если дойдет до развода.      - Не дело это.      - Дорогой, ты, счастливый человек,- сказал я.- А счастливым людям в таких закавыках не разобраться. Я, например, нисколько не удивился бы, если ты вдруг завтра объявил бы, что разводишься с Арус.      - Типун тебе на язык! - испуганно вскинулся Ваган.      - Да это я так, прости... Пропащий я человек, Ваган, ничего у меня не клеится.- Говорю и чувствую: сейчас заплачу, до того мне стало, жалко себя.      - Не падай духом, Левой,- принялся успокаивать меня сосед.- Все проходит. Помиритесь. Все кончится как нельзя лучше.      - Кончится, говоришь?.. Уже кончилось. Понимаешь? Кончилось...      Я был пьян ужасно.      - Не говори так, Левой. Не говори. Выпей кофе.      - Ты меня не поймешь, потому что ты счастливый человек!..      Я повалился ничком на кровать и заснул.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ            По вечерам я читал фантастические романы. Но чаще садился заниматься. И как ни трудно бывало оторваться от Конан Дойля, Бредбери и Уэллса, я тем не менее столь же самозабвенно погружался в теоретические вопросы, сухие формулы и числа.      После ухода Асмик одно обстоятельство доставляло мне, как, вероятно, и любому мужчине, особое неудобство свалившуюся на их голову беду мужчины по-настоящему осознают тогда, когда вспоминают, что .существует еще и желудок, который методично требует своего, не считаясь с тем, дома жена или ушла.      Несколько дней я обходился так называемым швейцарским сыром и сметаной из гастронома напротив.      Потом решил обедать в ресторане. Но это не оправдало себя. Официанты быстро разочаровались во мне, потому что к обеду я заказывал только лимонад лли "Джермук".      К счастью, по путл в научно-исследовательский институт, точнее, на химзавод л обнаружил скромную закусочную, помещавшуюся в подвальчике старенького двухэтажного дома. Внешне она была малопривлекательна. Но закусочную бойко посещали, и в конце недели я тоже решился заглянуть в нее. Неожиданно мне там понравилось, может, потому, что ждал я худшего. Маленький зал оказался очень чистым и уютным.      В первый день я чувствовал себя в закусочной чужим, белой вороной среди людей, лица которых большей частью были мне знакомы,- наверное, с завода.      Моего появления никто, понятно, не отметил. Больше того, меня вообще не замечали. Пышноусый мужчина за стойкой, лицо которого под лампой дневного света казалось средневековым и которого все звали Зулум, Зулум-джан, даже бровью не повел, когда я попрасил всего одну порцию шашлыка и бутылку минеральной воды.      Я сел за стол в углу, у стены. Спустя несколько минут Зулум, протянул мне бутылку минеральной воды, завернутый в лаваш[Лаваш - тонко раскатанный хлеб, выпекаемый в тонире - специальной печи, устроенной в земле. ] шашлык и небрежно нарезанный на тарелке салат из парниковых помидоров и огурцов.      Я растерялся: салата ведь я не просил, не чужой ли дали, не ждет ли его кто-то?      - На, бери, дорогой,- тоненьким голоском произнес пышноусый Зулум.      - Но я салата не заказывал...      Неожиданно Зулум улыбнулся и подмигнул мне, дескать, понимаю, первый раз пожаловал сюда. И сказал:      - Возьми, дорогой. Как же можно без зелени?      Шашлык был вкусный.      Я ел медленно, разглядывая сидящих вокруг людей, которые, наверное, приходят сюда из разных концов города.      По-видимому, это - почитатели Зулума, считающие настоящими и безупречными именно его шашлыки.      Потом мне надоело изучать этот люд. Ничего интересного: едят, курят, расплачиваются и уступают свое место другим.      Есть на свете одна Седа, и это Седе я на следующий же день рассказал об уходе Асмик. Она не поверила, решила, что я шучу.      - И это уже не впервые, - сказал я,- потому никакая не случайность. Асмик стала просто невыносимой...      - Знаешь, Левхш? - прервала меня Седа.- Избавь меня от подробностей ваших семейных неладов.      Действительно, зачем я рассказал это Седе? Зачем? Наверно, оттого, что у каждого человека есть на свете кто-то близкий, кого вспоминаешь, когда тебе особенно трудно. Так разве мне нельзя поделиться с товарищем?..      - Ты уже зрелый мужчина, Левой,- устало проговорила Седа.- Даже опытнее иных, потому что ведь не от всякого мужчины уходит жена.      - Что ты этим хочешь сказать? - рассердился я.      - Только то, что мы не дети. И чужая женщина никогда не может быть другом женатого человека. Понятно? Ты химик, а я обыкновенная лаборантка. И все. Может быть, ты еще попросишь меня сходить за твоей супругой?      - Зачем ты так? - обиделся я.- Я и сам за ней не собираюсь. И уж тем более не только тебя, никого не попрошу о подобной услуге. Наше супружество так должно было кончиться, так оно и кончилось. Прости, что я навязал тебе свои неприятности. А не желаешь, чтобы я считал тебя своим другом, пожалуйста...      Седа, усмехаясь, отошла, и л еще раз убедился, что нет на свете женщины, чьи действия были бы более, или менее логичны. От них только и жди какого-нибудь .выверта. Сегодня тебя бросят без всяких объяснений, завтра обругают за то, что назовешь женщину другом, послезавтра еще чтонибудь... И так всегда.      Я, может, и заказал бы вторую порцию шашлыка, но к моему столику подошли двое, спросили, нельзя ли подсесть.      Я, конечно, позволил, но, допив оставшиеся полстакана минеральной воды, поспешил уйти из подвальчика.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ            - Мудрая игра,- сказал дядя в этот вечер.- Единственная игра, которая заставляет человека шевелить мозгами, думать. Ты на футбол ходишь?      - Никогда не был на стадионе,- ответил я.      - Говорят, что и футбол, конечно - дядя умолк, подыскивая нужное слово. Почесал в голове и проговорил: - Но интеллектуальная игра - это шахматы! Обдумывая каждый следующий ход, надо быть стратегом, философом, наконец, художником. А может, кстати, наоборот?.. Может, шахматы приводят в конце концов к тому, что человек становится философом?.. Как ты думаешь?..      - Не знаю,- чистосердечно признался я.      - Четверть века я играю в шахматы сам. с собой. Да, сам с собой. И ни разу не изменил этому своему принципу! - гордо сказал дядя.      - Собираюсь! - огорошил меня дядя.      - Не верю,- сказал я.      - Поверь. Шахматы открыли мне одну великую истину. Дотоле, пока человек в жизни сам себе противник, пока он одинок и вокруг него никого, не понять, выигрывает он или терпит поражение. Понимаешь? Чтобы знать, победитель ты или побежденный, необходимо иметь партнера, товарища в игре. Вот это и есть истина. Но бывает, как видишь, и так, что для осознания этой истины теряешь четверть века из своей такой недолгой жизни.      - Это очень грустно.      - Конечно, грустно. Но не такие уж это пропащие годы. Ты наверняка теперь поверишь, если я скажу, что. отчужденность в конце концов приводит к патологии. Твоя.жена тебя бросила. Это, видимо, такая судьба у всех у нас в роду, но ты смотри, никогда не играй сам с собой в шахматы. Ты слушай меня. Успеешь еще полистать книгу.      Я положил на стол пухлый исторический роман.      - Выясняется, что свою жизнь я прожил для себя. И только одно я могу в результате оставить тебе в наследство - мой жизненный опыт.- Дядя ставшим уже привычным движением сгреб с доски шахматные фигуры. - Бывает и так,-сказал он,- не окончив игры, прекращаю ее. А знаешь почему? Потому что вдруг вижу, что сделал намеренно неверный ход, дабы черные потерпели поражение. Так получается в тех случаях, когда, не знаю почему, я думаю, что мое истинное "я" играет белыми.      Дядя умолк. Потом снова установил на доске фигуры.      И опять начал играть сам с собой.      - Но это же самообман? - сказал я.      - Верно. Потому игра и прекращается. И в жизни иногда одинокип ушедший в себя человек тешится самообманом. А опомнится - уже поздно. Разница между жизнью и шахматами в том, что в шахматах можно с легкостью сбросить фигуры с доски, а в жизни ничего не сбросишь.      Я мало что уяснял себе из размышлений дяди. Чувствовал, что он хочет вложить в меня что-то полезное, мудрое.      Но изъяснялся он слишком сложно. Может, это только так казалось, что сложно?..      Я глянул в напряженное, сосредоточенное лицо дяди.      - Ничего не сбросишь, ни в чьей жизни,-: не поднимая головы, сказал он.- Правильно говорю? Ни в чьей!..      - Конечно,- механически ответил я.      - Говоришь, сколько дней, как Асмик ушла? - спросил вдруг дядя.      - Недели две уже будет.      - И что же ты столько времени ничего не говорил?      - Думал, она вернется,- стал оправдываться я.      - А сейчас больше не надеешься?      - Нет!-ответил я.- И жизнь стала какой-то бессмысленной.      - Ты просто не привык еще жить один. Это пройдет. А смысл придает жизни сам человек. Больше никто. Ясно? Посмотри-ка, кто там стучится.      Я с трудом одолел старый замок. Передо мной стояла Джуля.      - Здравствуй, Левой.      Она прошла в комнату, я последовал за ней.      - Поздравь меня, папа! - сказала она, подставляя дяде щеку.      Акоп Терзян поцеловал ее, что-то пробормотал, потом громко спросил: - А с чем?      - Меня перевели на другую работу. Я уже говорила тебе об этом.      - На химический завод? - спросил дядя, и в голосе его мне послышались тревожные нотки.      - Ага! - кивнула Джуля.- Секретарем заводского комитета комсомола.      - Гмм!.. Я же тебе не советовал этого...      - Товарищи сочли, что я обязана согласиться. Убедили, что мое место там.      - Что они еще говорили? - поинтересовался дядя.      - Еще?..-Джуля потянулась к нему.-Поцелуй еще разок, скажу.      Дядя, улыбаясь, покорно выполнил ее требование.      - Ну?..      - Говорили, что это большая организация и работа очень ответственная, что я наберусь опыта, а потом меня продвинут и дальше. Так и сказали. Даже обещали, что это будет скоро... Честное слово.      - Гмм! - снова закашлялся дядя.- Что ты скажешь, Левой?      - Оно, конечно, хорошо! Поздравляю!      - Вместе поработаем! - сказала Джуля. - Все будет хорошо. Асмик вернулась?      - А откуда ты. знаешь, что она ушла? - удивился я.      - На днях ее встретила. Она была какая-то не своя. Помоему, ждала, что ты придешь мириться. Не сердись, Левой, но ты ведешь себя по-свински. Говорю это тебе по-родственному и по-товарищески. Честное слово, нельзя так.      - Спасибо! - сказал я и надел пальто.- Пойду. Уже поздно. Спокойной ночи.      - Когда будешь свободен, заходи. У меня к тебе дело. Благо, теперь не далеко ходить.      - Зайду,- пообещал я.      И, не оглядываясь, спустился по темной лестнице.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ            Собираясь перейти улицу, я вдруг заметил Симоняна.      Он был еще далеко, и я решил притвориться, что не вижу его. Но тут же услышал:      - Левой!      Пришлось остановиться. Симонян, прибавив шаг, нагнал меня.      - Привет!      - Здравствуйте,- ответил я и, чтобы хоть что-то сказать, спросил: - Как поживаете?      Симонян, не отвечая, сказал: - Ты далеко живешь?      - Далеко.      - Очень?      - Пойдемте пешковд, - предложил я.      - Пошли,- обрадовался он.- Очень люблю ходить пешком.      На удице было безлюдно. Мы шли. мимо парка. Ветви деревьев поникли. Обещали, что зима в этом году и настоящие холода еще впереди, ждать их надо дней через десять - пятнадцать.      Мы долго шагали молча. Я начал злиться. И наконец не выдержал, спросил:      - Зачем вы меня окликнули?      - Люблю общество приятных людей,- ответил он.      - Это я-то приятный человек? С каких пор?      - С первого же дня, как знаю тебя. Я быстро распознаю людей.      Дошли до цирка. У киоска он остановился.      - Подожди, сигарет куплю. Ты какие куришь?      - У меля есть,- сказал, я.      Но он все-таки купил две пачки "Шипки" и одну протянул мне. Я попробовал отказаться, но он заставил взять, вдруг, говорит, пригодятся, ужасно ведь, если у.курящего человека нет ничего про запас и приходится маяться, скажем, целую ночь...      - Ведь уже тюд, как ты работаешь в институте? - спросил он.      - Чуть больше.      - А я уж пятнадцать лет на заводе,- сказал он.      - И столько же лет секретарем парткома?      Симонян засмеялся:      - Первый год я секретарем. А раньше был монтажником. Помню, вернулся с фронта, пришел на завод - пятый цех тогда строили. Тот, что возле котельной. В том цеху я и получил трудовое крещение.      - Вы долго были на войне? - спросил я.      Симонян цочему-то не ответил. И через минуту-другую задумчиво произнес:      - Странный ты какой-то, Левой!..      - Чем?      - Не знаю. Только вижу, чувствую - странный. Чудной малость.      - Это плохо?      - Нет. Сейчас нам таких очень даже недостает. Особенно среди молодежи. В голове у них все больше развлечения и ерунда. Не знаю, может, я ошибаюсь. Но так мне кажется. А может, я чуть от времени поотстал. Не знаю.      - Я тоже не очень вникаю и не знаю, что делается вокруг.      - А должен бы. Но это, наверно, потому, что ты сам себя еще не очень знаешь.      Я не стал возражать.      - У вас в институте там что-то не очень ладится, - переменил он тему разговора.      - Не знаю...      - Я все не могу понять, что происходит. Почему не дают людям работать во всю силу. В ком и в чем помеха.      - Не знаю.      - А может, никто никому ни в чем вовсе и не мешает?..      - Не могу сказать...      - Может, у вас просто маловато чудаков? - спросил Симонян.- Ты что, сегодня не в-духе?      - Есть малость.      Он не уточнял, отчего я не в духе. А если бы поинтересовался, я бы рассказал ему, как сегодня в полдень Джуля без лишних слов вдруг заявила мне: "Я хочу дать тебе добрый совет": "Слушаю тебя".      "Ты работаешь над какой-то темой".      "Да".      "И один".      "Один".      "Говорят, тема серьезная".      "Не знаю, возможно".      "Не скромничай,- сказала Джуля.- Наверно, и папа тебе помогает?" "Конечно, помогает".      "И ты один будешь работать над серьезной темой?" - с укором сказала она.      "Предпочел бы один. Если нельзя, не стану".      "Работай. До разве плохо, если, скажем, силами коллектива... Совместно... Ты понимаешь меня? У нас говорят: веник по прутику переломаешь, а весь, целиком, надвое не сломишь".      "Верно говорят".      "Я примерно о том же... Почему ты отказываешься работать с Рубеном? Если тема серьезная, в перспективе полезная делу, так надо по возможности быстрее довести ее и сдать производственникам!" "Я же сказал, дто предпочитаю пока работать один".      "Напрасно, Левой. Говорю тебе по-дружески,- Джуля нервно вертела в руках толстый синий карандаш.- Ты стремишься отколоться от коллектива".      "Ну разве у меня нет права самому заинтересоваться и заняться тойили иной темой?" "Дело твое! - сухо сказала Джуля.- Но если ты станешь упорствовать, мы будем вынуждены принять меры".      "Угрожаешь?" " П ре дупреждаю ".      "Спасибо, Джуля. Но знай, с Рубеном я никаких дел иметь не буду. И никто меня не заставит".      "Комсомол заставит".      "Не спекулируй. Ты, во всяком случае, не есть комсомол".      "Смотри какой философ!" "Может, ты потрудилась бы переменить, тон? А то некрасиво получится! Придется мне грубить двоюродной сестрице".      "Перед тобой не сестрица, а секретарь комитета комсомола!" - повысив голос, отчеканила Джуля.      Я опешил.      "Буду разговаривать с Айказяном". Джуля поднялась, давая понять, что разговор окончен.      "Не буду с ним работать",- сказал я.      " Будешь!" "Пристроила хахаля, да еще хочешь, чтоб с ним цацкались!" - процедил я и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты...      Если бы Симонян спросил, я бы непременно рассказал ему, отчего я не в духе.      Мы подошли к остановке девятого троллейбуса.      - Дальше поеду,- сказал я.- Иначе до утра не доберусь домой.      - А я уже почти дошел. Сейчас придется давать жене объяснения за такое опоздание. Без этого она у меня не может. Ты женат?      - Даже успел развестись,- ответил я.      - Давно? - удивился он.      - Да уж недели две-три.      - Чепуха. Помиритесь. Прощай.      Он свернул направо, а я бросился к уже трогавшемуся троллейбусу.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ            - Мы решили сегодня съездить в Цахкадзор,- сказал Рубен.- Поедешь с нами?      - Зимой в Цахкадзор?..      - Конечно, дорогой. Неужто не слыхал, что в Цахкадзоре зимой прекрасно можно кататься на лыжах?      - И все же я не поеду.      - Ты, брат, консервативный мужчина... Тьфу, не то сказал! - Рубен усмехнулся и полушепотом добавил мне на ухо: - Если точнее, то ты сейчас вообще никакой не мужчина.      Я искоса глянул на него и, скрипнув зубами, проговорил:      - Человек я не агрессивный,, но в некоторых случаях не упускаю возможности расквасить рожу хаму.      Рубен попятился назад, отчего я предположил, что вид у меня был довольно грозный, а тон решительный.      - Бог с тобой, да ты совсем шуток не понимаешь! - пробормотал Рубен.-Хоть бы выслушал до конца...      Я скрестил руки на груди.      - Говори.      - Не мужчина ты...      - Что?..      - Погоди... Дело есть. Обезьяна превратилась в человека не только для того, чтобы на ногах стоять, но и чтобы на лыжах тоже ходить,- скороговоркой выпалил Рубен.- Шучу, конечно. Такая привычка. Я постараюсь впредь, Левон-джан, раз обижаешься...      - Ладно, значит, отправляетесь походить на лыжах,уже спокойнее сказал я.- На меня не рассчитывайте. Я не охотник ноги ломать.      - Как знаешь...      - С понедельника начнем параллельные опыты,- входя в лабораторию, объявил Айказян.      Девушки и Рубен сделали вид, что поглощены процессами, происходящими в пробирках.      - Будем работать с двумя инициаторами,- Айказян взял листок бумаги и извлек из нагрудного кармана свои знаменитые авторучки.      Их было три. Красная, синяя и черная. И в каждой были чернила соответствующего цвета.      Он начертил на бумаге два круга, затем вписал в них красными чернилами химические формулы и начал пояснять. Точнее, он не объяснял, а давал указания. В завершение между прочим сказал:      - Напрасно ты мучаешься с жидким азотом. Мне кажется, и в простой воде можно дробить молекулы мономера. По-твоему, при температуре ниже нуля внутренние напряжения слабее? Подумай-ка над этим.      - Подумаю,- пообещал я.      Айказян добавил вполголоса:      - Я нахожу, что состав лаборантов пополнился очень своевременно.      - Это можно было сделать всегда. Но, может, и хорошо, что нелегкая задача уже решена,- ответил я.      Шеф взглянул на меня из-под мохнатых бровей: - Так считаешь?..      - Я же сказал.      Упрятав авторучки, Айказян смял и выкинул в корзину исписанный листок и молча вышел из лаборатории.      - Почему ты отказываешься ехать в Цахкадзор? - спросила Седа.      - А ты собираешься?      - Конечно.      - Я ни разу в жизни не стоял на лыжах!      - Ничего, научишься,- принялась уговаривать Седа.      - Значит, и ты тоже едешь...      - Да, да!..      На остановке я не стал, как обычно, прощаться с Седой, и мы вместе свернули влево.      - Седа, а ты хочешь, чтобы я поехал?      Мы прошли еще метров сто, и она наконец проговорила: - Поедем. Развеешься. Вот уже. несколько дней на тебя просто страшно смотреть...      - И много их собирается?      - Кого?      - Едущих?      - Не знаю. Рубен предложил мне, и я сказала, что поеду, если и ты...      Мы остановились возле ее дома.      - Во сколько отправляемся? - спросил я.      - Через два часа надо быть на вокзале.      - Едем поездом? - удивился я.      - Поездом.      Стал лихорадочно прикидывать, успею ли съездить домой, потом вовремя добраться до вокзала, и вдруг вспомнил о самом главном, о лыжах... У меня ведь их нет. Какой же смысл ехать в Цахкадзор?      - Не волнуйся,- успокоила Седа.- У меня две пары. Еще осенью запаслась. Уж очень они были хороши. Не удержалась. И палки бамбуковые, не алюминиевые. Так что все в порядке.      Я с отчаянием взглянул на часы, потом на перегруженные троллейбусы и трамваи.      - Не успею съездить домой,- мрачно заметил я.      - Хочешь, пойдем к нам? - пригласила Седа.- Пообедаем, потом возьмем такси -и на вокзал.      - Ас Рубеном ты не договаривалась?      - Нет. Когда ты сказал, что не едешь, я тоже отказалась.      Седа прошла вперед и стала торопливо подниматься по лестнице. Я еле успевал за ней. Она достала из сумочки ключи и, открыв дверь, пригласила меня войти.      Я почему-то думал, что дома у них никого нет, но, уже снимая в коридоре пальто, услышал: - Это ты, дочка?      - Я, мам,- отозвалась Седа.- Со мной товарищ.      - Левой?      - Да...      Мать Седы сидела в кресле. Я подошел и поздоровался с ней за руку.      - Садись, сынок,- пригласила она. Потом хрипловатым голосом спросила: -Ты спешишь, Седа?      - Да, мам, - ответила Седа, повязывая передник. - Мы едем в Цахкадзор.      Ситцевый передник с яркими цветами придавал Седе новое очарование. Она сделалась более земной, более близкой и очень какой-то ясной.      - Я сейчас накормлю тебя, мам,- сказала она.- И мы поедем А завтра к вечеру буду уже дома.      Завтра вечером. А я-то думал, что сегодня же и вернемся.      - А есть там где ночевать? - спросил я.      - С ночевкой несколько сложновато, но что-нибудь придумают,- успокоила Седа.- Я не первый раз туда еду, всегда устраиваемся.      Она придвинула кресло матери к столу и, усевшись напротив меня, спросила:      - Выпьешь что-нибудь?      Мать Седы пристально, взглянула на меня.      - Нет, спасибо,- ответил я.      - У меня есть французский коньяк, - улыбнулась Седа.- И знаешь, все не было случая открыть. Давай?!      - Нет, я вообще не пью. Но если бы и выпил когда, то только нашего. А сейчас, ей-богу, не хочется.      - Ты женат, Левой? - вдруг спросила мать Седы.      Я опустил ложку с супом в тарелку и взглянул на Седу.      - Закутай хорошенько ноги, мама, - выручила меня Седа.      Потом мы молча продолжали есть.      Седа принесла из кухни плов с черносливом и сказала, что обязательно зажарила бы в духовке курицу, знай, что я буду у них обедать.      - Седа мне много рассказывала о тебе, Левон,- сказала мать.- Я давно хотела тебя увидеть, но ты почему-то все отказывался зайти.      Я удивился: Седа ведь никогда не приглашала меня к себе домой.      - Очень занят, - ответил я. - Вечерами тоже работаю, не в лаборатории, так дома.      - Знаю, знаю. Дочка говорит, что ты будешь большим ученым.      Мне стало неловко, и я в душе обозлился на Седу.      - Чего смутился? - заметила мать Седы.- Сейчас перед способным человеком открыты все пути...      - Мам,- перебила ее Седа,- какой компот открыть, персиковый или абрикосовый.      - Спрашивай у гостя. Я сказал, что. предпочитаю персиковый.      Когда Седа вышла за компотом, мать просительно прошептала:      - Левон-джан, пожалуйста, никогда не обижай Седу. Она у меня единственная.      - Ну, что вы! - аоскликнул я.- За что мне ее обижать? Она мой хороший товарищ. В лаборатории, правда, мы иногда спорим. Но это только по работе. А по работе всякое случается. - Я боялся замолчать, чтобы мать Седы еще чтонибудь не сказала. И потому болтал без умолку.- Без стычек и споров и дня не проходит. Люди ведь заинтересованы в своем деле, каждый ищет лучшее решение. Отсюда и споры. Но, кстати, они даже делают работу интереснее...      Вошла Седа, и я замолчал.      Но вот, взяв лыжи, мы собрались уходить, и мать Седы сказала:      - Левон-джан, ты там позаботься о Седе. Смотри, чтоб она не простудилась. Ты не представляешь, какая она упрямая...      - Обещаю вам! - заверил я.      На улице нам сразу подвернулось такси, и мы попросили водителя поскорее доставить, нас на вокзал.      Кроме лыж Седа еще взяла с собой дорожную сумку.      - Боишься, что мы в Цахкадзоре с голоду помрем? - спросил я.      - Тут не только еда. И лыжные костюмы тоже,- сказала Седа.- Думаешь, прямо так и будем там? - она показала на мои полуботинки, на каучуке.- Стоит тебе разок приобщиться и войти во вкус, вовек не захочешь, чтобы наступила весна. Честное слово! Жаль только, не каждое воскресенье удается выбраться... За мамой ведь некому приглядеть. Иногда только прошу соседку...      - У нее что, ревматизм?      - Хуже. Паралич,- ответила Седа.            ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ            Четыре или пять зеленых вагонов. Широкие полки забиты узлами, детьми и безучастными ко всему вокруг пассажирами.      И очень много молодежи. Наверное, студенты. Все в лыжных костюмах. Девушки в брюках и в ярких шерстяных свитерах. В конце вагона под аккомпанемент худощавого паренька-гитариста несколько человек поют "Киликию", чуть поодаль сидят двое. Девушка держит в ладонях пальцы парня и незаметно ласкает их. Они не обращают на нас никакого внимания. Не обращают внимания и на двух севанских крестьянок, которые только головой покачивают, дивясь бесстыдству "этой молодежи".      Восседающий на соседней скамье старик вставляет в свой мундштук из вишневого дерева "Аврору" и начинает дымить.      Один из парней предупреждает его, что в. вагоне курить запрещено, особенно нельзя этого делать в присутствии женщин. Но старик будто не слышит его, не обращает никакого внимания. А когда молодой человек повторяет свое замечание, старик вдруг начинает громко сетовать, что, дескать, нет у современной молодежи никакого уважения к старшим, учат их, учат годами, но никакого им от науки проку...      Сетует, но сигарету гасит и, вынув ее из мундштука, заботливо вкладывает обратно в пачку.      Самым поразительным в нашем путешествии было то, что электричка часто останавливалась, хотя никаких станций но дороге не было. Останавливалась, потому что возвращавшиеся с полей колхозники считали себя вправе воспользоваться новым для этих мест видом транспорта и, где ни завидят электричку, поднимают руку. Машинист охотно тормозит до полной остановки, подбирает людей и едет дальше до следующих просителей.      Меня эти бесконечные остановки нервируют. Я злюсь, в душе ругаю на чем свет стоит и машиниста, и этих странных путников. Но когда потом вглядываюсь в лица тех двоих, что, занятые собой, никого и ничего не замечают, понимаю, что эта поездка прямо для них: чем дольше она протянется, тем и лучше.      Седа не смотрит в мою сторону. Задумалась. Я исподтишка разглядываю студенток вокруг нас и убеждаюсь, что Седа самая красивая. Переполняюсь гордостью оттого, что многие смотрят на нее восторженно, и оттого, что эта, такая непохожая на всех остальных, девушка едет в Цахкадзор со мной, что она мой друг и что многие хотели бы оказаться на моем месте, но где им...      Я снова всматриваюсь в студенток.      Нет. Седа совсем другая.      - Хватит пожирать глазами бедняжек,- шутливо замечает Седа и лукаво улыбается. А в голосе ее мне слышатся нотки досады. Она явно недовольна.      Ревнует?!.      Мысль, что она может ревновать меня, ударяет мне в голову. От волнения я даже покрываюсь испариной. Никогда бы не подумал. Меня вдруг пронзает, что Седа не проето мне друг. Но я тотчас беру себя в руки, убеждаю, что все вызвано определенной обстановкой и обстоятельствами...      Вокруг нас молодые ребята - парни и девушки. Песни, влюбленная пара, отрешившаяся от всего мира. Это настраивает на романтический лад...      И чем старательнее я пытаюсь освободиться от туманных мыслей, тем выше и недоступнее кажется мне Седа, тем больше она удаляется от меня. И мое желание не отстать, дотянуться до нее становится безудержным.      Седа тоже дышит неровной Мне вдруг чудится, что я слышу удары ее сердца. Тревожные, но мягкие.      Электричка снова останавливается.      Лес лыж движется к выходу.      Седа поднимается.      - Доехали,- говорит она.      Автобусы увозят нас со. станции в Цахкадзор.      Кругом только голубоватый искристый снег. Да ветер, спотыкаясь, несется по неровным полям.      Прежде чем научиться по-человечески стоять на лыжах, я,несколько раз падал. А Седа попала в свою стихию. И я восхищался ею.Я весь взмок. И про себя подумал, что отныне каждое воскресенье буду приезжать сюда, чтобы по-людски отдохнуть, так мне тут нравилось.      Седа решила прокатиться до ущелья. Я отказался сопровождать ее. Она разогналась и вскоре уже была одной из многочисленных, мчащихся по склону живых точек.      Обернувшись, я увидел перед собой незнакомую девушку в огромных черных очках.      - Вы в первый раз, в Цахкадзоре? - спросила она.      - Как вы догадливы,- съязвил я.      - Не догадлива. Просто я знаю,- без обиды ответила она.      Я посмотрел вниз, не поднимается ли Седа.      - Подругу вашу я тут встречаю часто...      - Да?      - И как вы позволяете ей одной?..      - А что тут такого?      - Не знаю, я с трудом добиваюсь разрешения...      Девушка улыбнулась.      - У родителей? - спросил я.      - Нет,- протянула она.- А вы, я вижу, eще не очень опытный лыжник.      - Ну, положим, кубарем катиться я уже умею.      - Хотите, поучу вас? - предложила девушка.- Я люблю иногда взваливать на себя тренерские обязанности. Ваша приятельница не ревнива?      - Не думаю.      Девушка засмеялась.      - Что я сказал смешного? - удивился я.      - Простите. Я просто так. У меня сегодня чудесное настроение. Кстати, мы с вами еще не познакомились...      Девушка уже изрядно утомила меня, а Седа, как назло, поднималась но склону черепашьими шагами.      - Ты, я вижу, уже готов изменить мне, Левой? - заметив нас, веcело крикнула Седа.      - Ни в коем, случае, - улыбнулся я. - Просто девушка не хотела оставить меня в одиночестве.      - Ну конечно! - сказала Седа.- Не упускаешь случая.      Я растерянно оглянулся. Но назойливая девушка уже исчезла.      - Жалеешь? Может, я действительно помешала? - спросила Седа.-Беги за. ней. Такие неожиданные знакомства часто бывают роковыми.      Мне не нравились ее подковырки, но Седу это мало беспокоило. Наоборот, она казалась довольной, считая, что бьет в цель.      Был уже поздний вечер.      Мы молча сняли лыжи, подняли дорожную сумку из-под облетевшего до последнего листка дерева и медленно зашагали в сторону поселка.      - Найдем ли мы ночлег? - забеспокоился я.      - Не бойся. На улице не останемся,- сказала Седа.      Уже совсем, стемнело, когда мы добрались до турбазы.      Было бы удивительно, если бы там оказались свободные места. Из Дома творчества писателей нас тоже выставили.      А о гостинице не могло быть и речи.      Я с отчаянием взглянул на Седу.      - Не волнуйся,- сказала она.      - Мы останемся на улице.      - Ну и паникер же ты! Лучше давай попробуем постучаться в любую дверь!..      Постучались.      Хозяин с сожалением сказдл, что у него уже есть такие, как мы, гости. Пришлось извиниться, и, неуверенно ступая в темноте, мы подошли к следующему дому.      - Плохи наши дела,-посетовал я.-Те, кто подальновидней, заранее позаботились о ночлеге. А мы...      - А мы любезничали с незнакомыми девушками! - съязвила Седа.      Хозяину было, наверно, лет сто.      - Пожалуйста, пожалуйста,- сказал он, не спрашивая, кто мы и чего хотим. О нашем положении красноречиво свидетельствовали лыжи и наши лица с написанным на них отчаянием.      Вошли в дом.      В маленькой комнате полыхала раскаленная чугунная печь и пахло паленым.      - Присаживайтесь,- предложил хозяин.      Мы сняли куртки и некоторое время не отходили от печки, грелись.      - Сын с невесткой в город уехали,- сказал старик.Я тут один,остался. Рад, что вас ко мне занесло. Не выношу одиночества. Чем одному, лучше помереть. Вы из Еревана, да? Потому спрашиваю, что приезжают все больше из Раздана, Дилижана, из Кировакана. Можно подумать, там снега мало.      Разговорчивость старика грозила нам бодрствованием до рассвета.      - Чайку бы нам, отец. Не найдется ли? - спросил я.И еще просьба, приютите нас на ночь. Не то придется на улице ее коротать...      - Будет вам и ночлег,- успокоил он нас.- И чаем напою, и спать положу. А вы, никак, студенты?      - Нет, работаем. В научно-исследовательском институте,- сказала Седа, доставая пироги из наружного отделения дорожной сумки.      - Да?.. Это хорошо,- сказал старик.- На будущий год внук у меня влнститух поступать будет. Вы, выходит, люди полезные. Говорится в народен сделай добро и хоть в воду его брось - не утонет, всплывет.      - Это верно, отец,- смеясь сказала Седа.- Садитесь, поужинаем вместе.      - Спасибо,- отказался старик.- Так в каком вы институте работаете?      - В научно-исследовательском,- ответила Седа.      - Ну-ка, напишите это на бумаге" Я четко вывел: "Научно-исследовательский институт".      Старик заботливо сложил листок и спрятал за пазуху.      - Сколько с нас за ночлег приходится, папаша? - спросил я.      - Пустяки. С вас ни копейки не возьму.      Мы наспех поужинали. Седа убрала со стола.      - Раз вы ереванцы, знаете, наверно, Варданяна, - сказал хозяин.-Внучатый племянник мой, брата внук. Он там большой человек!..      - Не знаем такого, отец,- сказал, я.      - Жа-аль, - протянул он.-Вы, верно, очень устали, а? Спать хотите?      - Да.      Он встал с тахты и провел нас в соседнюю комнату.      - Кровать широкая, поместитесь,- сказал он.- При свете хотите спать, пожалуйста, а нет - выверните лампу. У нас не как в городе...      Я с ужасом слушал его.      - Как же так?.. - не выдержал я.- На одной кровати?      - Да, да,- сказал старик.- Другой нет. А в городе теперь муж и жена отдельно спят? - простодушно спросил он.- И чего я пристал к вам. Нынче на все новая мода. Спокойной ночи.      И он осторожно прикрыл за собой дверь.      Я беспомощно огляделся и сел на стул.      Седа натянуто засмеялась.      - На полу постелю,- решил я.      Но лишней постели не было.      - Возьми себе одеяло,-предложила Седа,-а я обойдусь покрывалом. В доме, благо, тепло. А теперь гаси свет, Левой.      Я поднялся на стул, чуть вывернул лампочку, она погасла.      - Экономия энергии,- попытался сострить я и, закутавшись в одеяло, лег на разостланный на полу палас.      Я смотрел в темную пасть окна, где мерцали холодные зимние звезды, и слушал, как раздевается Седа.      Потом, спустя много-много времени, она спросила:      - Левой, ты не спишь?..      Я зарылся лицом в волосы Седы, разметавшиеся на подушке.      Седа прерывисто дышит.      Нежно гладит меня.      - Не уходи, Левон...            ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ            Все обитатели дома уже, наверно, спали, кроме Арус, которая стирала в ванной комнате.      - Ваган не спит? - спросил я.      Арус выпрямилась. Мокрой рукой стерла пот со лба и сказала: - Нет еще.      Я тихонько вошел к ним в комнату.      Ваган, лежа ничком на тахте, читал книгу. Одной рукой он ори этом покачивал детскую коляску.      - Добрый вечер, Ваган.      Он приподнялся, сел и, отложив в сторону книгу, продолжал .качать коляску, которая при этом назойливо поскрипывала.      - Садись,- предложил сосед.      - Спит ведь уже, хватит качать,- не удержался я.      - Нет, пусть уснет покрепче. А то охнуть не успеешь, опять проснется. Измотал нас.      - Душно у вас,- заметил я.      - Попробуй скажи об этом Арус,- вздохнул Ваган. - Не дает форточку открыть. Боится, как бы ребенок не простудился.      - Дай я немного покачаю,- попросил я.      - Ты лучше говори потише.      - Давай, давай! - шепнул я.      - Навык приобрести хочешь? - Ваган великодушно уступил мне коляску, подошел, открыл форточку и покосился на дверь, не идет ли Арус.      Немного покачав, я откатил коляску на середину комнаты. Ваган с беспокойствием посмотрел на меня. Но ребенок уже мерно посапывал.      - Где.ты. пропадал? - поинтересовался сосед, которому, яэто чувствовал, давно ужв.не терпелось полюбопытствовать.- И ночью домой не являлся. Я беспокоился, не случилось ли чего. Ты бы хоть позвонил. Арус решила, что ты у тестя остался.      - Я был в Цахкадзоре. А к тестю и не собираюсь.      - Но ведь Асмик...      - Об этом не стоит больше.      - То есть как?      - А так, дорогой. Можно и новую семью создать, еще не поздно. Иные женятся в тридцать пять и в сорок лет. Верно ведь? Так что мне еще не поздно. А теперь представь, что мы с Асмик как-то тянули бы лямку, жили бы кое-как и лет череа двадцать - двадцать пять, когда и жизнь-то уже позади, вдруг осознали, осмыслили, что не были созданы друг для друга?..      - Жаль,-сказал Ваган.- Очень жаль.- Потом сердито добавил:- Не кури! Ребенок тут, нельзя.      Я сунул пачку с сигаретами обратно в карман.      - Сейчас Арус закончит там свои дела, мы с тобой выйдем на кухню,-смягчился Ваган.- Приходил бы домой пораньше, вместе бы обедали.      - Я же каждый вечер дома!..- сказал я.      - Ну и что? Я думаю, ты хочешь быть один на.один со своей бедой, не решаюсь иной раз войти, а ты не зовешь...      - Да нет у меня никакой беды! - объявил я.      - Вижу, вижу,- сказал Ваган.- Вон уж и дома не ночуешь. Интересно, что ты не видал в Цахкадзоре зимой?      - Я тоже думал, что зимой там делать нечего. Даже не хотел ехать. А съездил, убедился, что на свете есть синий снег, лыжи, есть беззаботность, и любовь есть...      - Что, что?..      Я махнул: рукой и снова полез за сигаретами...      - На свете много хорошего,- сказал я, вертя в пальцах сигарету.- И хорошего больше, чем плохого.      Я встал со стула.      - Курить хочется. Пошли в коридор. Или лучше ко мне, - предложил я.-Дверь оставим открытой, если ребенок вдруг проснется, услышим.      Арус убрала у меня в комнате. И в одну из цветочных ваз даже поставила восковые розы. В комнате было жарко.      Я приоткрыл створку окна.      - Может, тебе спать хочется, Ваган? - поинтересовался я.      - Ничего,- сказал он. - Пока Арус не закончит, я все равно не усну. Ты что-то выглядишь.усталым...      - Зато загорел на солнце и на ветру,- объяснил я.      - Зимой и загорел?!      - Умник,- сказал я.- В Цахкадзоре, знаешь, многие загорали голые по пояс. Не представляешь, как там здорово! Я в другой раз тоже буду загорать. Там прекрасный отдых...      Только вот электричка все портит. Но счастливые и этого не замечают... А я сегодня счастлив. И вчера был счастлив.      Мне очень хотелось, чтобы Ваган спросил, отчего я счастлив Но он вдруг начал рассказывать, как инженер в цеху объявил, что рационализаторское предложение Вагана гроша ломаного не стоит, потому как оно не сработает. Ваган обозлился, усмотрев, в этом злой умысел. Он был убежден, что инженер, недавний студент, метит к нему в соавторы, не иначе.      Он говорил долго. Со всей обстоятельностью пересказал диалог между ним и инженером. Мне стало тоскливо.. Я взглянул на часы. Было далеко за полночь. Снял покрывало с кровати.      - Счастливчик, называется! - усмехнулся Ваган. - А говорят, ведь счастливым не до сна?      - Неправду говорят, не верь этому.      Вагану не хотелось расставаться со мной.      В дверях появилась Арус: - Левой, у нас есть мацун. Съешь перед сном.      - Не хочется, Арус.      - Дело твое,-сказал Ваган.-Арус, кажется, ребенок заплакал...      Они пожелали мне спокойной ночи и ушли.      Я еще долго слышал мерное поскрипывание детской коляски.      Мы с мамой жили на улице Нариманова в одном из глинобитных домишек, не имевших дворов. Играл я с ребятами прямо на улице.      В нашем квартале было много азербайджанцев. Говорят, раньше в этой частл города вообще жили только азербайджанцы. В конце высилась мечеть, сложенная из кирпича.      Туда сходились .все верующие и молились своему Магомету.      Многие со временем продали свои дома и сады и переехали в разные концы города. Сады постепенно засохли и уступили место нашим глинобитным домишкам, которые лепились столь тесно, налезая друг на друга, что казалось, иголке негде упасть.      По улицам и садам вились арыки. В них текли мутные воды речки Гетар. В маленьких запрудах люди умывались сами, мыли глиняную посуду. Взрослые утверждали, что тогда в Гетаре не было микробов. Вода, правда, была илистой, но ее очищали, пропуская через слои песка, щебня и камней.      К вечеру наши игры становились еще интереснее. В это время мы обычно играли в прятки. И когда темнело настолько, что в густеющей синеве неба появлялись бесшумно парящие летучие мыши, кто-нибудь из ребят осмеливался даже спрятаться за оградой садов. Чаще между кустами роз, а то и в кустах абрикосовых деревьев. Это считалось сигналом к атаке. Босоногая ватага мальчишек совершала нападения на сады. С невероятной быстротой и ловкостью летели за пазуху зеленые персики, и абрикосы величиной с орешек, горькие, .как яд. Садовники злали примерные часы наших налетов и то и дело устраивали засады. Иногда им удавалось кого-дибудь изловить и разок-другой огреть хворостиной. Но велика ли беда - хворостина. В основном они терпеливо втолковывали нам, что грех рвать зеленые фрукты, да и вредно, животы разболятся.      Эти долгие проповеди были ужаснее всего. К тому же нам было досадно, что нас не принимали всерьез и только нудно наставляли.      Каждый вечер мимо нашего дома проходила какая-то девушка. Я еще был настолько мал, что никак не мог сообразить, сколько ей лет. Я всегда с нетерпением ожидал ее появления. Она мне очень нравилась. А так как старшие ребята рассказывали всякую всячину про любовь и гордились тем, что они даже уже влюблены, то и я про себя решил, что люблю эту незнакомую девушку.      Я избегал попадаться ей на глаза. Когда подходило, время ее появления, я прятался, за красный полуразвалившийся забор и смотрел на,нее в щель.      Впоследствии, став взрослым, я всегда, вспоминал эту девушку, когда речь заходила о первой любви. Мне казалось, что она и была моей первой любовью.      Однажды, когда при очередном набеге, спасаясь от кары садовника, мы улепетывали во всю прыть вниз по улице, я споткнулся и упал на пыльную мостовую улицы Нариманова.      Утром, я обнаружил под глазами синяки.      А к вечеру вдруг решил больше .не прятаться от девушки и по-рыцарски объясниться в и в любви... Мне казалось, что синяки под глазами придавали, мне мужественный вид, точно так же, как шрам, рассекавший лицо того молодого моряка, из истрепанного приключенческого романа.      Девушка была в шелковом платье с ватными подушечками на плечах. В руках у нее сумочка. Она и не заметила меня. Только скользнула холодным взглядом по синякам под глазами.      Доведись мне сейчас увидеть ту девушку, не узнаю ее.      Но .это ничуть не смущает. Потому что и первая моя любовь была,чем-то вроде тех зеленых абрикосов, которые мы упорно рвали в чужих садах, но есть не могли и выбрасывали в арык, текущий к Гетару.      Луиза вышла, из лаборатории. Рубен поднялся и тоже направился к двери.      Я сорвался с места, боясь, остаться наедине с Седой...      Но Рубен подошел к умывальнику у двери и стал медленно и лениво мыть руки.      Седа, опустив голову, молча работала.      Я принялся бесцельно перелистывать журналы. Рубен тщательно вытер руки и толкнул дверь лаборатории.      - Рубен!      Он остановился, недовольно взглянув на меня.      - Можно тебя на минутку?      Рубен подошел.      - Когда намерен представить отчет?      - Отчет готов! - Он вынул из своего ящика несколько листков, отпечатанных на машинке.- Пожалуйста... Могу идти?      - Подожди,- сказал я.- Здесь, мде кажется, ошибка.      - Я все проверил, и не раз,- ответил Рубен.      Хоть бы вернулась Луиза, и я бы прекратил этот дурацкий разговор.      Но она не возвращалась.      - Здесь ошибка,- настаивал я.      - Нет никакой ошибки.      - При такой температуре процесс не может продолжаться.      - А если, он продолжался?..- коварно спросил Рубен.      - Черт возьми... Если продолжался, значит, нужно поздравить шефа.      - Да? Вот я и иду поздравить шефа.      - Пожалуйста, будь посерьезней. Я, кажется, тебя предупреждал?      - Я абсолютно серьезен,- сказал Рубен.      - Повторить опыт! - приказным тоном потребовал я. - Где Луиза? Седа, сейчас же повторите опыт.      И, растерявшись, я замолчал.      Седа подняла голову. Ее взгляд только скользнул по моему лицу.      - Повторите опыт. Когда температура дойдет до этой точки,- я указал на точку резкого преломления кривой на одной из страниц данного мне Рубеном отчета,- сообщите мне. Я иду к Айказяну.      В два часа семнадцать минут, хлопнув дверью, в кабинет влетела Луиза.      - Идите, уже, время!      Шеф взволнованно взглянул на меня и помчался в лабораторию. Потом, вернувшись из коридора, спросил:      - А ты не идешь, Левой?      - Нет,- ответил я.- Хочу решить и эту задачу.      Я услышал удаляющиеся шаги Луизы и Айказяна.      Карандаш притупился. Я стал терпеливо оттачивать его в ожидании Айказяна.      Без шефа я никак не мог сосредоточиться Мысли уносили меня далеко-далеко. Вспомнил Седу, и невольно возникла какая-то параллель между нею и той девушкой из моего детства, появлявшейся к вечеру на кривой улочке Нариманова.      Когда я вдруг дредставлял, что мог бы так в течение всей жизни и не встретиться с Седой, мне делалось жалко себя и я ощущал ужасную беспомощность.      ...В этот день мы с Айказяном засиделись в кабинете допоздна. Шеф был доволен результатами опыта, а я тем, что так и не остался наедине с Седой.      Мне стало невыносимо .тоскливо дома, и я решил пойти в лабораторию. Шел не спеша, не беспокоясь, что опоздаю и старик смерит меня недовольным взглядом из-под очков...      Свернул к институту и приподнял воротник пальто. На улице никого не было, и только мысли незримо сопровождали меня.      Как это приятно, когда тебя, пусть даже изредка, незримо сопровождают только твои собственные мысли... В такие минуты одиночество становится понятием относительным. Человек оказывается один на один с бесконечно огромным миром.      Институтский дворик с низким забором был погребен под снегом, подернутым корочкой льда. С водосточных труб свисали тяжелые бесформенные сосульки. Деревья, особенно тонкие, тянущиеся к небу тополя, стояли словно удивленные этой суровой и причудливой зимой, А вдали вместе с темнотой расползался мутный туман.      Институтский сторож, бормоча что-то под нос, отворил тяжелую дубовую дверь и поспешил к себе в каморку: как бы не упустить сон. Ночные сторожа, по-моему, рождаются на свет с единственной целью выспаться и никогда не высыпаются.      Я как тень проскользнул по коридору, оказался у дверей лаборатории и повернул ручку.      Яркий свет ударил мне в лицо. Я прикрыл глаза руками и услышал возбужденный голос:      - Наконец-то явился. Смотри, какой странный полимер получился!      Они не спешили.      Шагали молча на некотором расстоянии друг от друга.      Катились минуты. Чтобы потом сложиться в часы. Седе и Левону казалось, что они стоят, а мимо, бесшумно дребезжа, протащился старенький, допотопный трамвай.      Они молча остановились у дома Седы. Левой взял в ладони озябшие пальцы девушки.      Он почувствовал ее теплое дыхание.      Наклонился к ней. Его лицо погрузилось в волосы Седы.      Губы чего-то, искали.      А Седа вдруг сказала: - Знаешь, Луиза, помирилась с Араиком.      - Не знаю,- ответил Левой.- И не хочу знать.      - Они помирились, и я очень рада,- продолжала Седа.      - Седа...      - Спокойной ночи, Левой.      - Седа...      Седа взбежала вверх по лестнице.      - Седа! - закричал Левой.      Это был не я. Мне кажется, это был другой, совершенно другой Левой.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ            Я увидел пылающее лицо Луизы. Увидел ее широко раскрытые глаза и услышал почти шепотом сказанное ею слово:      - Гадина.      Рубен попытался улыбнуться. Потом беспомощно взглянул на нас. Седа смерила его с ног до головы, а я отвел глаза,      - Гадина!..      Луиза все повторяла это липкое слово.      Рубен молча вышел из лаборатории.      А Луиза всхлипнула от обиды. Седа безуспешно пыталась ее успокоить.      "Ты должен был тут же с ним разделаться и, однако, смолчал!" - шепнул мне в ухо тот, другой Левой, и я провел рукой по глазам, чтобы он исчез, не провоцировал меня.      "Дурак,-буркнул я мысленно.-Дурак. Это не в моих принципах".      Другой Левой появился на гладкой поверхности пробирки и с выражением сожаления уставился на меня.      Я тряхнул пробирку. Но он и не собирался вылезать оттуда.      "Ничего себе принцип! Спешишь умыть руки, не коснуться этой мерзкой рожи?!" Дабы не нанести ущерба научно-исследовательскому институту, не раскокать стеклянную пробирку о паркетный пол, я осторожно положил ee на стол и отошел в сторонку.      Теперь тот Левой, перебравшись на никелированную поверхность рефлектора, отвратительно гримасничая, пытался вывести меня из терпения.      "Принцип есть принцип! - мысленно отвечал я ему. - И измена принципу - бесхребетность".      "Ложь, Ложь! Ложь! - напустился на меня с никелированной поверхности мой судья, имевший отдаленное сходство со мной. - Ты всегда был зрителем. А всякого рода Рубенам такие и нужны. Только зрители. Ты, конечно, можешь утешать себя, называя это принципом. Но это совсем не то!" - он скривил рот, и, словно чудом, лицо его вытянулось во всю длину рефлектора, как отощало.      Мне не хотелось спорить с этим дураком, и я подошел к девушкам.      - Что произошло?      Луиза все всхлипывала. За нее ответила Седа:      - Ну что, еще могло произойти? Ведет себя непристойно, привязывается к девушке. Настоящий хулиган. - Седа протянула Луизе платок.      - Очень на него похоже,- сказал я.- в таких случаях надо прижучить, чтобы держал себя в руках.      - Вон что? - удивилась Седа.- А я и не знала. Хотя вообще-то была близка...      - Он и к тебе пристает? - перебил я ее.      - Бывает,- сказала Седа.      - Пусть только попробует!..      - Не стоит с ним связываться, Левой,- вздохнула Луиза.- Честное cловo, не стоит.      - Не расстраивайся, Луиза,- успокоил я.      - Да ничего... Но ты держись от него подальше. Знаешь, он ведь уже и с Айказяном сблизился.      - Ну и что?      - Изо всех сил в доверие втирается.      - Не удивительно. Но я пока не замечал... Тем хуже для нашего шефа.      - Он то и дело хвастается своей дружбой с Айказяном,- продолжала Луиза.- И мне все обещает замолвить перед ним слово и еще все время твердит, мол, если Айказян захочет, он в течение года сможет защитить кандидатскую диссертацию.      - Очень может быть,- заметил я.- А ты не веришь?      - Верю...      - Прекрасно. Если ты веришь ему, поверь немного и мне. Чем больше он будет стелиться, тем скорее исцарапает свое пузо, а не наше, простите за грубость.      Седа рассмеялась: - Я и не подозревала, что ты человек с юмором, Левой.      - Но, во всяком случае, не шут,- обиделся я.      - Я плачу, а вы смеетесь! - вскричала Луиза.      Я решительнo толкнул дверь в кабинет Айказяна. Шефа не было. На диване сидел Рубен.      Я вошел, прикрыв за собой дверь.      - Видал, как меня осрамила твоя распрекрасная сотрудница,- улыбаясь сказал Рубен.- Недотрога. С луды свалилась. Терпеть не могу ломак. Корчит из себя святую. Ты, надеюсь, на меня обижаться не вправе. Женатый человек. Я тебе помочь хочу... Ну, нто таращишь глаза? Эта. святоша Седа по уши в тебя влюблена. Я стреляный воробей, насквозь вижу этих краль...      Говорил он не переводя дыхания. Я терпеливо дослушал его.      - Давно уж вижу! - продолжал Рубен.- Попадешь в беду, чего доброго. Не дай бог, дойдет до жены. Вразуми помощницу, пока не поздно...      Наконец Рубен замолчал. Он ждал моего ответа. И я ответил... Рубен сразу же выпрямился. Потом встал, сунул руки в карманы и, посвистывая, прошелся по кабинету, всем своим видом показывая, что не придает моим словам никакого значения.      - Кто ты, сотрудник института или шут из балагана?! - повысил я голос.      - Я Арлекин,-сказал он и продолжал старательно насвистывать.      - Что тебе надо здесь в рабочее время?      Рубен бросил на меня презрительный взгляд.      Потом сказал:      - В свое время я сделал тебе выгодное предложение. Ты не задумался над ним. Может, сейчас захочешь работать со мной? Впрочем, торопиться незачем. Еще сам попросишься.- Он помолчал, потом добавил великодушно: - Попросишься, но будет поздно.      И вышел из кабинета.      Я остался один. Айказяна все не было, хотя он сам вызвал меня. Я решил непременно дождаться его, убежденный, что после очередного поклепа Рубена серьезный разговор неминуем., Шеф вошел совершенно неожиданно.      - Я опоздал? - спросил он.- Садись. На расширенном заседании научного совета хотят послушать твой доклад.      - О чем?      - Интересуются твоими опытами при низких температурах- сказал Айказян. - Даже есть желающие работать по твоей теме. Рубен, например, покоя мне не дает.      - Пусть работает, если хочет. Только жаль, тема-то плановая...      Я испытующе посмотрел шефу в глаза.      - Когда будет готов твой доклад? - спросил Айказян.      - К сожалению, практических результатов пока нет, доклад будет только по теоретической части. А это, честно говоря, меня не особенно устраивает, но если вы настаиваете,..      - Непременно.      - В таком случае я буду готов месяца через два...      В коридоре меня ждал Рубен.      - Ну как, пожаловался? - поинтересовался он.      Я, не отвечая, направился к лаборатории.      - Хочешь понравиться начальству?      Я вдруг остановился и схватил ег,о за ворот.      - Есть одна притча. Послушай - пригодится. На скалистую вершину опустился орел. Он гордо думал о том, что только, ему доступно быть выше облаков. Но тут, совсем рядом, увидел свернувшуюся в клубок змею. "Как ты попала сюда?" - удивился орел. "Ползком, ползком",- ответила ему змея.      - Любопытная притча,- сказал Рубен.- На том и кончается?      - К сожалению, да. Надо думать, орел уступил эту вершину змее, потому как мир велик и вершин много.      - Значит, орел улетел? - спросил Рубен.      - Наверное. Времена были такие.      - Да-а? - протянул Рубен.-У притчи есть мораль?      - Несомненно.      - Не растолкуешь?      - Сначала необходимо выяснить, улетел ли орел на самом деле? - сказал я.      - А ты умный! Честное слово! - съязвил Рубен.      - Из чего заключил?      - Притчи знаешь. А у меня в голове, кроме анекдотов, ничего не задерживается. Свойство характера.      - Возможно.      И, не оглядываясь, я вошел в лабораторию. Девушки встревоженно уставились на меня. Они, видно, очень беспокоились. И совершенно напрасно.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ            - Простудишь ребенка,- сказал я.- Не понимаешь, что ли?      - Ничего не случится,- успокоил меня Ваган и стал осторожно спускать коляску по ступенькам.- А ты что будешь дома делать один? -крикнул он мне уже снизу. - Идем с нами. Подышишь воздухом, как, а?      Ну, что я мог сказать? Предложение разумное. И я поспешил вслед за соседом.      - Вы тепло его одели? - поинтересовался я.- Смотри, простудится, воспаление легких схватит. Опасная эта штука. Потом всякие осложнения. Помнишь, как я долго лежал?      - Помню,- сказал Ваган.- Тебя еще интересные девушки навещали. Что это они сейчас не приходят?      - Теперь же я не больной, потому, наверно, и не приходят,      - Скажешь тоже... И врач была ничего себе,- продолжал Ваган.- А мне что-то не везет на красивых врачих.      Что ты на это скажешь?      - Смотри, как бы Арус не услыхала, вот что скажу. Ты, брат, веди себя посолиднее. У тебя ребенок...      Ваган сразу посерьезнел.      - Нет, моя Арус и самая хорошая, и самая красивая! А это я так, мелю языком...      Мы вышли на улицу.      - Сегодня у тебя настроение врода ничего? - заметил Ваган.- А то боязно было с тобой говорить. Запирался у себя и сидел один. А сегодня даже улыбаешься...      Действительно, Ваган был прав. У тебя сегодня отличное настроение. Ты еще не задумывался над этим. Но если задумаешься, поймешь почему...      У тебя прекрасное настроение, потому как выяснилось, что и ты тоже можешь помочь людям, выяснилось, что люди настолько верят тебе, что идут за содействием, за помощью.      В экспериментальном цехе работают отменные парни.      Ты давло их знаешь, но близок с ними не был.      И вот сегодня двое лодошли к тебе л доверительно рассказали, что матрацы в общежитии совсем старые. И никто не собирается их заменить. Что они обращались к коменданту, но толку никакого. И не поможешь ли ты, не поговоришь ли с кем-нибудь из руководства...      Тебе тyт же вспомнилась Джуля. И ты, не откладывая, пошел вместе с ребятами в комитет комсомола.      Джуля недоуменнo взглянула на тебя, словно спрашивая: "Что еще за новости?" Ребята затоптались у порога, а ты прошел и сел, не ожидая приглашения.      - Здравствуй, Джуля!      - Здравствуй. Проходите, товарищи. Проходите. Ну, чтоу тебя? - спросила она.- Только покороче. Спешу на совещание.      - Джуля, дорогая,- начал ты,- эти ребята из общежития. Говорят, у них матрацы никуда не годятся, а новых все не выдают.      - Вата клочьями лeзет,- сказал один из парней.      - И еще на столовую все жалуются,- продолжал ты.Нужно что-то предпринять.      - В столовой сами установите дежурство,- предложила Джуля.- Пусть это будет вашим комсомольским поручением.      - Да, но ведь ребята работают. У них нет на это времени,- сказал ты.      - Ничего, они народ, боевой,- успокоила Джуля. - Справятся... Значит, договорились?.. Будем считать вопрос решенным.      - А матрацы?..      - Ах да!..- Джуля красным карандашом вывела на листке перекидного календаря: "Решить вопрос с матрацами".- Я займусь атим.      - Спасибо, товарищ секретарь! - обрадовались ребята и собрались уходить.      Ты тоже поднялся.      - Задержись на минутку, Левой,-попросила Джуля. - Я, конечно, обязательно займусь матрацами, но впредь ты старайся не забывать моей фамилии. Понимаешь, здесь мы в официальной обстановке...      - Хорошо, товарищ Терзян,- улыбнулся ты и поспешил нагнать ребят.      Возле котельной, обоюдодовольные, вы распрощались...      Ты и ребята...      На тротуарах было скользко. Накануне вечером дворники досыпали опилками ледяную корку, но за ночь снова выпал и растаял снег, а потом опять подморозило. Я взял Вагана под руку, чтобы он, чего доброго, не поскользнулся.      Дошли до парка в конце нашего квартала. Я помог Вагану перетащить коляску через канаву.      - Я знаю, где есть две скамейки,- сказал. Ваган. - О них, видно, позабыли. Странное делo, зимой все скамейки в парках почему-то убирают. Будто в это время года люди не гуляют и им не хочется иногда посидеть...      Скамейки стояли совсем близко: одна цротив другой.      На одной уже сидели парень с девушкой. Завидев нас, они стали беспокойно наблюдать за каждым нашим шагом...      Детская коляска окончательно встревожила их.      Я невольно замедлил шаги. Но Ваган, опустив голову, непоколебимо приближался к скамейкам.      Парень, обнимавший девушку, незаметно для нас снял руку с ее плеча и чуть отодвинулся.      Мы сели.      - Славная погодка,- сказал .Ваган.      Я кивнул. Мой сосед покачивал коляску, потому что ребенок вдруг громко заплакал.      - Прикрой ему лицо.      Ваган расправил одеяльце так, что остались видны только нос и глазки младенца.      Убедившись, что мысели прочно, влюбленные о чем-то зашушукались, потом вскочили и, бросив сердитый взгляд на нас, "стариков", медленно направились к выходу.      - Вспугнули мы бедных,- сказал я.      - Кого?.. Их? - Ваган махнул рукой.- Пусть бы себе сидели. Подумаешь...      Ребенок вскоре заснул. Из его маленьких ноздрей шел белый пар. Мороа ярко разрумянил щечки.      - Отойдем в сторонку, покурим,- предложил Ваган.      Мы пересели на другой конец скамейки, подальше от коляски, и закурили. Я затянулся неохотно,      - Уж не влюбился ли ты? - спросил вдруг Ваган.      - Я?      - Да. Ты все уходишь от прямого разговора. Чует мое сердце, что-то от меня таишь.      День уже был на .исходе. Смеркалось. В саду объявились тени. Они кружили вокруг нас. Выжидали, когда мы наконец освободим скамейку.      Две тени приблизились к нам вплотную, и юноша простуженным голосом попросил: - Нельзя ли одну из скамеек?..      Я пересел к Вагану. Парень взялся за один край, девушка за другой, c намерением церенести скамью. Но девушке явно недоставало сил, и парень занервничал.      - Давайте помогу, - предложил я, вставая. И взялся за скамью рядом с девушкой.      Она с, облегчением опустила руку. Мы перенесли скамейку в конец аллеи, я еще протащил ее поглубже, туда, куда не доходил свет электрических фонарей в зыбком ореоле радужных венчиков.      - Э-э, да ты понимаешь их! - улыбнулся Ваган, когда я снова сел рядом с ним.- Я тоже был такой до женитьбы. Придешь иной раз в парк, и везде старики стучат костяшками, в нарды играют. Нет чтобы пойти за внучатами присмотреть, сидят, все скамьи,занимают.      Между деревьями носится ветер. С сумрачного, затянутого тучами неба лениво падают крупные хлопья снега.      - Я люблю, Ваган,- сказал я.- Другую люблю...      - Говорил ведь!..- оторопел Ваган.- Выходит, Асмик узнала и...      - Асмик ничего не знает, Ваган,- сказал я.- Может, потому так и получилось, что она ушла...      - Как получилось?      - И сам не понимаю ничего.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ            В лабораторию аошла не Седа, а настоящая Снегурочка, и от ее голоса зазвенели стеклянные пробирки.      - Никакого настроения работать! Пойдем погуляем! - сказала она.- Какой снег валит... Последний, наверное, в этом году.      - Хоть бы днем предупредила,- растерянно протянул я.- А то что же получается?      - Звонила тебе, но ты уже вышел. Вставай же. Такой вечер! Ну, что насупился? Тебе это очень не идет. У-у, каким стал, просто страшно.      Седа ласково провела по моему лицу озябшими ладонями.      - Идем, Левой, прогуляемся. Ну же!..      - Бросить работу!..- укоризненно глянул я на Седу, надевая пальто.      - Ну и что? Отдых столь же необходим...      - Отдых и верно дела важное!      И, погасив свет, мы вышли из лаборатории. На улице я взял Седу под руку.      - Есть у меня некая формула... Не говорил тебе?..      - Не помню. Наверно, не говорил.      - Точнее, это формула Эйнштейна: Х=А+В-)-С. Что значит, успех в жизни слагается из работы, отдыха и из умения держать язык за зубами.      - Интересная формула,- заметила Седа.- Работа, отдых... Вот только, значение "С" мне не нравится.      - Почему? - встревожился я.      - Мне думается, такое значение "С" в итоге трансформируется в принцип пресмыкания.      - То есть как это?      - Ну, а что, по-твоему, означает держать язык за зубами? Кто держит язык за зубами? Во-первых, карьеристы. Чтобы их, не дай бог, не заподозрили в неблагодарности. Во-вторых, равнодушные, которым все едино, лишь бы их не касалось. И наконец, молчать во всех случаях - значит попросту пресмыкаться.      - Не слишком ли ты строга?      - Нет, Левой, не слишком...      - Но послушай... Я не карьерист, не равнодушный человек и, кажется, не подхалим, а?..      - Так что же, ты приспособился к этой формуле?      - Просто я считаю, надо делать дело, а не трепаться. Все надо доказывать делом, а не пустопорожней трескотней. Отсюда и моя приверженность формуле Х=А-|-В+С.      Мы шли мимо магазина, и лицо Седы побледнело в свете неоновых ламп. Побледнели даже ее покрытые розовой помадой губы.      Вскоре сумерки снова поглотили нас, и хлопья снега, падающие из затянутого тучами грустного неба, стали почти черными.      - Молчать ле значит пресмыкаться...      Седа не ответила.      - Я предпочитаю не вмешиваться в чужие дела, - продолжал я.- Хочу работать и жить только для себя. У меня есть дядя, я рассказывал тебе о нем. Он придерживается такого правила.- Я сказал и подумал, а продолжает ли химик Акоп Терзян придерживаться его. И сомнение мое мне не понравилось.      - Ты хочешь жить и работать только для себя? - переспросила Седа.-Значит, ты эгоист.      - Я?.. - проговорил и задумался: действительно ли хочу этого.      Седа ждала ответа.      - Я... Может, сейчас...- я замялся, потом добавил: - Сейчас у меня, может, и не получится. Я понимаю тебя. Но... А вообще не считай, что изменяю себе, просто коекто настаивает, чтобы я думал несколько иначе, и я... Но знай, только самую малость...      - Вон оно как? - прижимаясь ко мне покрепче, заулыбалась Седа.      Она шутила. Ей было весело. Она была довольна, что все-таки отчасти повлияла на меня.      Я тоже был доволен тем, что нашел в себе мужество признаться в своих колебаниях.      - Хочешь, зайдем в парк? - предложила Седа.- Там залили ледяную горку. Немного покатаемся.      - Мы же не дети...      Седа не стала .настаивать, а я подумал, какой я глупый и вздорный человек. Если она снова предложит... я непременно соглашусь. Непременно.      Но Седа молчала.      Мы уже прошли мимо парка. Меня вдруг повело в первый попавшийся гастроном.      - Зайдем, Седа?      - Как хочешь.      - Погреемся. А то у меня ноги уже не свои.      - Мерзляк!..      В магазине я купил миндаль в сахаре. Целых полкило.      - Любишь? - спросил я у Седы, протягивая ей кулек.      - Я не ребенок,- сказала она.      - Ну что ты сердишься, Седа? Давай пойдем в парк.      - Не хочу,-отказалась она.      - Я уже согрелся.      - Значит, идем отсюда,- сказала она.      - Зачем же я купил столько миндаля, раз ты его не любишь?      - Не знаю.      Я сунул кулек в карман пальто и стал таскать из него по зернышку: обожаю миндаль в сахаре.      Через минуту Седа спросила:      - Так что же это, решил все один съесть? - и она улыбнулась.      - Хочешь?      Седа подставила свою маленькую ладошку.      - Вкусно!..      - Пошли ко мне? - предложил я.      - Поздно уже.      - И десяти еще нет.      - На улице лучше. Что сидеть в четырех стенах и киснуть.      - Возьми,- протянул я ей кулек,- а то все съем.      - Ешь на здоровье! - засмеялась Седа. Помолчала и потом спросила: - Что ты сейчас думаешь, Левой?      - А как тебе кажется?      - Не знаю. Но очень хочу знать, о чем ты думаешь в эту самую минуту?!      - Думаю, что, к нашему счастью, миндаль оказался свежим.      - И только?!      - И еще думаю, какие мы глупые. Точнее, я. Столько времени мне и не представлялось, что с тобой можно гулять под снегом, есть миндаль м...      - А ты не кривишь душой, Левой?..      - Мне с тобой очень хорошо.      - Да?- Такси!.. - крикнул я, приметив зеленый огонек.      - Я хoчу пешком, - заупрямилась Седа.      - Так мы и через два дня не доберемся! - сказал я, открывая дверцу машины.- Садись.      Уже в машине я поцеловал Седу и вдруг заметил, что шофер таращится на лас в зеркало.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ            Раздался бешеный вой сирен. Мимо института, не переставая тревожно сигналить, промчались пожарные машины.      Мы бросились к окнам, но ничего не увидели. Шум доносился со стороны завода.      В коридоре загремели шаги. Дверь лаборатории открылась, и на мгновенье показалась голова Саркиса. Со стекол его очков скользнул солнечный зайчик, и я сощурил глаза.      - Опасная зона! - крикнул он.      Я снова подошел к окну. На улице теперь уже было много пожарных и милиционеров. Движение остановилось.      Вокруг царила тревожная тишина.      Гул шагов з коридоре усилился.      Мы тоже вышли из лаборатории.      Народ сгрудился у дверей. Но тут открыли запасные выходы, поток разделился на три части, и нас понесло в общем течении.      - Пожар!..      - Пожар!..      - Где? Почему?      - В седьмом!..      - Нет, в пятом!..      - Пятый цех...      Чей-то дребезжащий голос неутомимо повторял по местному радио:      - Пятый цех - опасная зона!.. Опасная зона!..      Я схватил Седу за руку: - Пойдем.      - Погоди,-сказала Седа.-Ведь нигде ничего не горит?      - Все равно, говорят ведь, опасная зона.      Мимо нас проехала легковая машина. В ней были директор завода, парторг и еще кто-то из руководящих работников.      Машина остановилась на площадке между пятым цехом и котельной.      - Пойдем, Седа.      - Нет, логоди.      - Да ведь опасшо же! - настаивал я.      - Для нас опасно, а для них нет? - сердито бросила Седа, кивнув на стоящих у машины.      - Капитан последним оставляет тонущий корабль! - изрек я и потянул ее за рукав.      - Куда? - спросила Седа.      - В котельную, на второй этаж.      У окон второго этажа уже толпились кочегары и рабочие. Потеснившись, она дали и нам место... Отсюда как на ладони просматривалось здание пятого цеха.      Не было видно ни дыма, ни огня, и тем не менее число пожарных машин все увеличивалось. Все больше нагнеталась тревога. Тишина становилась угрожающей.      - Что же все-таки случилось?      - Закупорка,- ответил один из рабочих.      - Какая закупорка? - поинтересовалась Седа.      - Кажется, ацетон...      - Так надо же прекратить подачу! - сказал я.      - Прекратили,- ответил рабочий.- Но там,- он кивнул головой в сторону пятого цеха,- в цистерне образовалась смесь, и давление продолжает повышаться. Вотвот взорвется.      - А где образовалась закупорка? Неужели ничего нельзя предпринять? - забеспокоился я.      - Предприняли бы, да невозможно. Риск слишком велик. С минуты на минуту может произойти взрыв.      - И ты бы не пошел?...- спросил я.      Рабочий почесал затылок.      - Ле пошел бы,- сказал он.- Мне еще жизнь дорога. Взрыв цистерны принесет известный убыток. Потом все наладится. А если со мной что случится, меня уже не починить. Никакие миллионы не помогут.- Он усмехнулся своей невеселой шутке и добавил: - Жизнь - это нечто иное...      Стоявшие внизу у машины о чем-то совещались.      К ним подошел главный инженер, и по движению его рук я понял, что положение безнадежное.      Люди понемногу продвинулись вперед.      Один из милиционеров проехал на мотоцикле, почти касаясь стоявших впереди.      Толпа невольно, отпрянула.      Симонян выхватил у главного инженера громадный ключ и побежал в сторону пятого цеха.      Ему крикнули вслед, но он не обратил внимания.      На мрачном небосклоне повисло багряное зимнее солнце...      Недалеко от нашего дома жил человек по имени Симон.      Был он плотником. Вернулся с фронта и вдруг решил открыть пекарню.      Сказано - сделано.      Для окрестных ребятишек это было событием.      В небольшой кирпичнол печи полыхало пламя. Потом мастер - молодой парень в выцветшем халате - тушил, форсунку и длинным ухватом закидывал в печь противни со сдобным и кислым тестом.      Для того чтобы получить право присутствовать при этой церемонии, изобретательные мальчишки придумали остроумный ход.      Мы усаживались возле дома хозяина, пекарли и ждали первого, кто появится с тестом. Едва завидев вдали какую-нибудь женщину, идущую с тестом, мы вскакивали, бежали навстречу, услужливо подхватывали полное теста корыто или ведро и гордо вступали во двор пекарни. И многие женщины не упускали случая заметить, что-де "мальчишки-то образумились, вежливые стали".      И этими вежливыми мальчишками были мы: окрестные сорвиголовы, мечтавшие только об одном - проникнуть во двор пекарни и еще раз собственными глазами увидеть самое примечательное чудо нашего квартала.      Как-то вечером, когда мы, сидя под стеной, дожидались очередной посетительницы, раздался ужасный грохот.      Кто-то из ребят высказал предположение, что выстрелили из пушки. А из пушки, как известно, просто так не стреляют.      В квартале поднялся переполох. Раздались крики, плач, как два года назад, когда в ознаменование Дня Победы впервые на площади грянул артиллерийский салют. Ужас войны тогда еще переполнял сердца людей, и потому после первого же залпа женщины заголосили, схватились за головы и начали на все голоса звать детей домой...      Дом хозяина пекарни вплотную обступили жители квартала. Мы не смогли протиснуться сквозь них и, помогая друг другу, влезли на крышу пекарни. Потом, цепляясь за ветви тутового дерева, спустились во двор.      Взорвалась форсунка. Кто-то из ребят обнаружил большой осколок, который, отдетел от нее и, разбив вдребезги оконную раму, упал во двор.      Внутри, там, где обычно месили тесто и дожидались очереди, кто-то мстонал. Мы бросились к разбитому окну и увидели распростертого на полу молодого пекаря. Пришла машина "скорой помощи". Санитары положили пекаря на носилки и унесли.      С лосилок капала кровь, и пыль жадно впитывала капли, оставляя только темно-красный след.      Симон продал дом какому-то пьянчуге, и ушел из квартала. Как-то мы узнали, что пьянчуга, возвратившись домой поздно ночью, облил жену бензином и стал искать спички, чтоб поджечь. К счастью, спичек дома не оказалось.      Стоявший рядом со мной рабочий достал из кармана сигарету и закурил. Синий дымок выплыл в окно и сразу растворился в голубом небе.      - А нашелся ведь человек! - сказал я.- Пошел...      Рабочий смял сигарету, бросил ее и растоптал каблуком...      Внизу опять загрохотал мотоцикл, и люди снова отступили на несколько метров.      - Который, час?- спросила Седа.      - Все равно, если уж суждено - взорвется, - проговорил я.      - Как долго!..      - Что? - спросил я.      - Симонян, говорю, долго не появляется!..- выдохнула Седа.      - С минуты на минуту может взорваться...      - Нечего каркать! - заорал на меня рабочий.- Хватит!..      Замолчали.      Потом, в дверях пятого цеха, показалась чья-то фигура.      Человек медленно прошел вперед и швырнул в сторону ключ.      Потом сплюнул.      - Черт бы побрал такую работу,- сказал Симонян. - Откручиваю эти, несчастные гайки и думаю, вот-вот взорвется. А вы говорите - геройство...            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ            - Девушки, уже настоящая весна! - сказал я.      Луиза, вскинув голову, прошла в дальний угол лаборатории. Седа молча взглянула на меня.      - А вы не заметили? -продолжал я.- Говорят, не каждому дано чувствовать природу. Вот я, к примеру... Всю жизнь завидую настоящим художникам.      Седа протянула мне толстую ученическую тетрадь.      - Что это?      - Заключение.      - Ладно. Непременно посмотрю. Сегодня же вечером.      - Я сегодня не смогу прийти,- сказала Седа.- Занята.      - Занята? - я вопросительно взглянул на нее, ожидая, что она скажет, чем занята.      Но Седа не собиралась объяснять.      - Ты как-то изменилась,- заметил я.      - Это просто кажется.      - Ну-ка, посмотри мне в глаза.      Она отвела взгляд.      - Тебе отчего-то грустно?      - Немножко.      - Что за причина?      - Потом скажу.      - А мне не терпится узнать, - .настаивал я.      - Ничего, ты человек терпеливый, Левой...      В лабораторию вошел Рубен. Сел за свой стол, беспокойно огляделся по сторонам.,      - Симоняна представили к награде,- сообщил он. - А он, чудак, твердит, что ничего особенного не сделал. Потеха, да и только!      - А тебе откуда это известно? - спросила Седа.      Рубен многозначительно улыбнулся.      - Ему-то откуда известно?! - сказал я.- Да эхо же настоящий детектив. Ему, например, доподлинно известно, где шеф вчера имел честь откушать и как изволил почивать.      - А почему бы и нет? - бросил Рубен.- Это же не государственная тайна.      - А тебе ничего не стоит сунуть свой нос и в государственные тайны! - продолжал я.- Если ты еще этого не сделал...      - Почему ты так со мной говоришь? - разозлился Рубен.- Надо же, как люди меняются. Понимаю, тебе неприятно мое присутствие. Мешаю твоему спокойствию.      Пальцы у меня сжались в кулак. Но я вспомнил: Х=А + В + С.      Хорошо, что Рубен вышел из лаборатории.      Я сел за стол и опустил голову на руки.      - Не обращай на него внимания, Левой.- Седа положила руку мне на плечо.- Не обращай внимания и не злись.      - А я и не злюсь. Я думаю.      - О чем?      - О жизни.      - А-а!..      - Ты удивлена? Представь, я порою тоже задумываюсь над жизнью. Не нахожу ответа ни на один вопрос, но думаю.      - В один прекрасный, день найдешь,- сказала Седа. - Найдешь ответы на все вопросы.      - Ты сегодня грустная.-Я попытался улыбнуться. - И тебе это очень идет.      - Я действительно сегодня не в своей тарелке. Это из-за Луизы. Ты знаешь, что с ней случилось?      - Опять поссорились?      - Мне надо поговорить с Луизой... Дома,- сказала Седа.- Здесь как-то не получается. Если освобожусь пораньше, обязательно встретимся. Ладно?      - Хорошо.      - Араик решил жениться...      - И что?      - Родители не согласны.      Я захохотал.      - Тебе смешно, а дело очень серьезное. Мне кажется, что Араик...      - Пойдет на попятный?.. Тем лучше для Луизы. Этот парень мне не нравится, я уже говорил. Скользкий он какой-то.      - Луизе тяжело,- объяснила Седа,- она любит его.      - Ничего, полегчает. Прозреет, и любовь пройдет.      - Ты жестокий человек, Левой.      - Может быть. Не спорю. Но что лучше: разойтись сейчас или когда она в нем разберется, а уже будут дети? А от такого сопляка лучшего и ожидать было нечего. - Я обернулся и крикнул: - Луиза!      Она подошла, села.      - Что там у тебя с Араиком, отказывается жениться? - спросил я. Луиза вытерла платком глаза.      - Седа разве не рассказала тебе?      - Рассказала.      - Так что же ты спрашиваешь?      - Потому что хочу дать тебе совет. Можно?      - Ну,- кивнула Луиза.      - Ни в коем случае не бегай за ним.      - Не буду бегать,- пообещала она.      - И не думай, что жизнь на этом кончится.      - Ага.      - Ну и советы,- засмеялась Седа.      "Человек, обладающий волей, может все свои неудачи обернуть себе наукой",-хотел сказать я, но промолчал.      В тот день я был очень доволен: наконец-то знаю, как стать человеком.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ            - Левой, что у вас в лаборатории за неприятности? - спросил Саркис.      - Какие еще неприятности? - удивился я.      - Не знаю. Потому и спрашиваю.      - Ну, а если я скажу, что тоже не знаю?      - Не поверю.      - О чем же тогда говорить?      - У вас с Рубеном была стычка?..      Все ясно.      - Это было давно,- сказал я.-Может, лет сто назад.      Саркис усмехнулся..Лет сто назад...      - Ей-богу! - подтвердил я.- Нажаловался?      - Он не жаловался, но люди говорят.      - Кто конкретно?      - На бюро...      Несколько дней тому назад Саркиса выбрали вторым секретарем комитета комсомола.      - Говорили? Да что вам, делать больше нечего? Или уж я такая важная персона?..      - Говорили, что ты очень груб. Что чуть не избил сотрудника...      - Фольклор. Что дальше?      - Я только хотел предупредить тебя.      - Ты уже целиком вошел в роль руководителя! Жаль, что я не расквасил ему физиономию.      - Ты, кажется, именно так и выразился? - невозмутимо продолжал Саркис.      - Нет, не совсем так.      - Ну разве это дело, Левон-джан? В результате создается напряженная атмосфера и страдает работа. Верно ведь?      - Верно,- вздохнул я.- Но мы что-то разболтались. Где ты живешь? Мне надо на троллейбус. Пешком далеко.      Мы остановились. Но, как назло, троллейбусов не было.      - Смотри, уже почки набухли,- сказал Саркис.- Скоро зацветут.      - Деревья цветут раз в году,- изрек я, но, чувствуя, что сказал глупость, поспешил добавить: - Песня такая есть, слыхал, наверное?      - Слыхал. Пошли, похоже, твой троллейбус сегодня не придет.      - Нет, придет, до, если тебе так хочется пешком, идем.      - Весна вызывает в человеке какую-то грусть,- сказал Саркис.      - У кого как. Один грустит. Другой радуется. Я, например не грущу и не радуюсь. Только жалею, что весна становится, все более привычной. И боюсь, что через несколько лет вовсе перестану замечать ее.      - Странный ты человек, - заключил Саркис.      - Наверное.      - Потому я и npoшy - держись на уровне.      - И каков этот уровень?      - О тебе хорошего мнения. А ты в последнее время дерганый, резкий, не ладишь с людьми. Невольно возникает вопрос: по плечу ли тебе быть старшим научным сотрудником, руководить лабораторией?      - Этот вопрос возникает у тебя?      - Неважно у кого.      - Очень важно. Если он волнует тебя, я, пожалуй, приправлю свою речь еще парой теплых слов.      - Об этом говорила Терзян.      - Джуля?      - Да.      - Вероятно, она и информировала бюро о моей стычке с Рубеном?      Саркис не ответил.      - Тебе известно, что Джуля моя двоюродная сестра? - спросил я.      Саркис изумленно остановился.      - Пошли,- понимающе улыбнулся я.-Что стал? Где ты живешь?      - Тут близко.      - Я провожу тебя.      - Спасибо.      - Ты славный парень, Саркис. Немного смешной, но очень славный.      Он обиделся: - Смешной?.!      - Да,-кивнул я.-Все тебя волнует, все принимаешь близко к сердцу. Что-то надо и мимо пропускать.      - Не умею.      - Вот потому и немного смешной. По любому поводу выкладываешься на полную катушку. Скажем, лекцию рабочим читаешь, воодушевления у тебя на десятерых. А я, к примеру, абсолютно безразличен...      - Очень плохо. Люди ходят знать, учиться хотят.      - Понимаю. И вовсе это не плохо. Просто как-то... Не получается. Ведь для того чтобы людей чему-то учить, надо иметь на это право.      - Нет, Левон. Если нам все будут подсказывать, что же получится. Вот представь: тебе подсказывают или приказывают, и ты, не размышляя, исполняешь. Но подсказчики-то обыкновенные люди и тоже не семи пядей во лбу...      - Значит?..      - Тебе, наверно, известно, раньше людей сравнивали с винтиками,- сказал Саркис.      - Ну?      - Эти винтики были ничтожной частью громадной машины.      - Да,- сказал я.- Отслужил срок - ставь новый. Есть узлы, которые меняют реже, и есть главный двигатель. Он работает за всех, его заключения не подлежат обсуждению и тому подобное... Знаю.      - Неужели тебе нравится быть винтиком? Ничтожным винтиком? - Саркис остановился у подъезда какого-то здания.      - Винтиком? Ну уж нет!      - Да, надо, чтобы все думали, чтобы каждый чувствовал себя двигателем. Представляешь, как это было бы здорово!..      - Было бы,- откликнулся я.      - Зайдем к нам? - пригласил Саркис.      - Поздновато.      - Идем. Я живу с родителями. Старики у меня чудесные. Ты в нарды играешь?      - Немного. Предпочитаю шахматы и в них все виды защит... Кроме сицилианской.      - Не откажи. Прошу тебя. Поболтаем. А потом я тебя на машине подвезу.      - У тебя машина?      - "Москвич".      - Давно?      - Почти год.      - Ну если так...      - Непременно подвезу.      - Я ведь живу на краю света.      - На краю света?.. Ох и любишь же ты преувеличивать. Хоть бы сказал - на окраине Еревана...      - Будь по-твоему, - согласился я.      Саркис жил на пятом этаже, и мы медленно поднимались по лестнице.      - Я человек скучный,- говорю ему, когда он нажал кнопку звонка.      - Выходит, мы похожи,- обрадовался он.- Все девушки в один голос твердят, что я ужасно скучный.      - Следовательно, приятно поскучаем в обществе друг друга,- заключил я.      - И то неплохо...      Когда звякнула дверная цепочка и Саркис пригласил меня пройти, я вдруг осознал, что в течение всего нашего разговора только и думал о том, что у меня ведь, по сути дела, нет друзей. Ни единого друга.      У Асмик тоже не было друзей. И вообще мы жили оторванные от мира, от людей. Жили, как Робинзоны, лишь иногда делаясь друг для друга Пятницами.      О необыкновенных приключениях Робинзона я читал очень давно, еще тогда, когда жил на улице Нариманова.      Книга была очень истрепанная, и я так и не переплел ее. Несмотря на то что это была моя самая любимая книга.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ            Небо незаметно посерело. Вдали только на мгновенье осветились, клочья облаков и тут же растаяли. Потом из-за угла розового здания вырвался ветер и, как пьяный, протащился по усыпанным щебнем аллеям.      Внезапно зажглись фонари, обступавшие небольшую площадь. И мгла словно стала еще гуще.      - Седа.      - Что?      - Ты когда-нибудь любила?      Я крепче обнял ее за плечи. Этот вопрос мучил меня давно.      - Конечно, любила, - сказала Седа.- Никак готов ревновать?      Я не ответил.      - Я и сейчас люблю, - продолжала Седа.- Люблю так, как любила почти двадцать лет тому назад. Но дело в том, что я уже на четвертом десятке. А он остался тем же юношей - жизнерадостным, остроумным, обидчивым, как ребенок. И ему по-прежнему двадцать один год. Он не повзрослел, не состарился и никогда уже не состарится. Он стал воспоминанием, и я люблю это воспоминание.      - Прости, Седа.      - Ничего, Левой, - сказала Седа.- Тебе кажется, что у тебя уже большой жизненный опыт. Но это только кажется. Верно ведь говорю?      Я кивнул.      - Пройдут годы, и ты с удивлением вспомнишь, каким неопытным и наивным был в двадцать семь лет. Поверь мне. Не обижайся. И никогда не ревнуй к нему. Он был совсем другим. Мне очень хотелось узнать, каким же он был, но спросить я не решился.      - Мы вместе учились в школе, - продолжала Седа. - Тебе это может показаться старомодным, потому что во всех детских книжках пишут об этом, но так оно и было. И он всегда дергал меня за косички. Не веришь?      - Верю.      - Дергал заведомо не больно, но я поднимала дикий крик, чтобы напугать его. А он упрашивал не говорить учительнице, не то вызовет родителей. И я, конечно, не жаловалась. Смешно, правда?      - А он тебя любил?      - Любил.      - И...      - Потом мы оба поступили на химфак. Тогда завод синтетического каучука только построили. Мы мечтали до окончании работать на этом заводе. В сентябре сорок второго он ушел на фронт. Вначале часто писал. Я эти письма сохранила. Ты меня слушаешь?      - Слушаю.      - Письма с фронта... Потом они приходили реже, а вскоре я и вовсе перестала их получать.      - Он погиб? - я был взволнован. Для меня война так и не вышла за пределы улицы Нариманова.      - Не знаю. Извещения не было. Просто перестали приходить письма. Я перечитывала старые. И ждала. Считали, что он пропал без вести. Я верила. И сейчас верю.      - Веришь?      - Пойми, война кончилась. Многие вернулись. А его все нет. Как это .страшно. Его до сих пор нет. Для меня он есть. И в то же время его нет. И я жду. Жду терпеливо.      - Ты все еще ждешь его, Седа?      - Не знаю. Может быть, и не жду. Не знаю. Честное слово, не знаю.      - Ты любишь меня?      - Обними меня покрепче, Левой.      - А этим ты не изменяешь, ему?..      - Мертвому изменить невозможно,- ровным голосом ответила Седа.      - Ты сейчас одна?      - Конечно, одна.      - И со мной?      Я поцеловал ее.      - Не только я одна,-тихо сказала Седа.-Таких тысячи. Десятки тысяч.-Она замолчала. Потом почти шепотом попросила:- Пойдем?..      Я молча встал, и мы вышли из парка. Я держал ее за руку. Она крепко сжимала мои пальцы. Чтобы вдруг не потерять меня.      Час был поздний, и город заметно опустел.      В прежние времена, едва день склонится на ночь, люди спешили укрыться в домах. Это не обычай таиться. Просто в старом Ереване, с немощеными, улицами, утопающими в садах, невозможно было представить ночную жизнь. Люди засыпали, едва.стемнеет, и поднимались с рассветом. Сейчас город стал совсем другим, живет в ногу с временем, но не совсем исчезли обычаи его былой молодости.      На улице нам встречались единичные запоздалые прохожие и парочки, вроде нас. Прохожих скоро поглотят их дома, а влюбленных из парков и укромных уголков изгонят ослепительные огни фонарей...      Когда мы проходили мимо кафе-мороженого, я предложил: - Зайдем?      - Зайдем,- согласилась Седа.      В кафе почти никого не было. Уборщица уже убирала стулья, собиралась мыть полы.      Мы сели. К нам подошла непомерно толстая официантка в белом халате. Я заказал мороженого и шампанского. Седа испуганно взглянула на меня.      - Пожалуйста, сладкое,- добавил я.- Ты ведь сладкое любишь? - спросил я Седу.      В помещении убавили свет, и нас окутал приятный полумрак.      - Мне жаль, что не я первый встретил тебя.      - В то время, когда я уже думала о встречах, ты еще был ребенком,-улыбнулась Седа.      - Удивительно. Сейчас между нами никакой разницы.      - Ты так думаешь? Тебе еще многому в жизни учиться.      - А тебе, считаешь, нечему учиться?      - О, я уже потребляю нажитый мною опыт.      - Ты так и не ответила, любишь ли меня?      - Ты ужасно старомоден, Левой! -улыбнулась Седа.Разве все надо, растолковывать? Неужели того, что ты видишь и чувствуешь, недостаточно?      - Мне недостаточно.      - Упрямый же ты!-снова заулыбалась Седа.-Я не съем столько мороженого. Возьми половину. И не наливай мне зря шампанского.      - Мороженое я, пожалуй, возьму. Но выпить ты должна обязательно.      - Ты сегодня какой-то странный, - сказала Седа.      - Вот так всегда: стоит мне позволить себе быть самим собой, как в глазах людей я начинаю казаться странным.      - Значит, во все другие времена ты играешь? - спросила Седа.      - Никогда. Никогда, не играю. Просто всегда слежу за каждым своим шагом, всегда владею собой. Но в последнее время мне это не удается. Не могу...      - И прекрасно!..      - А ты, между прочим, мне зубы не заговаривай!..      - За тебя, Левой!      - За нашу вечную жизнь!      Седа засмеялась: - Жить вечно?.. Это страшно.      - Я хочу жить вечно. Жить с тобой и шагать в космические дали.      - Поэтично, но увы! - сказала Седа.- А я люблю тебя, Левой.      - Смеешься?      Она маленькими глотками отпила шампанского.      - Любить сразу двоих невозможно...      - Смотря как сложится.      - Теперь вот ты какая-то странная.      - Да, верно,- согласилась Седа.- Хватит, не наливай больше. Голова закружится.      - Пей.      - Мой хороший, мой наивный мальчик...      - Пей.      Мы чокнулись. Пузырьки в бокале взлетели вверх и с шипением лопнули.      - Сейчас закажем еще бутылку! - сказал я.      - Это уже будет слишком.      - Вовсе и нет!..      - Прошу тебя, Левой, не надо! - взмолилась Седа.      Грузная официантка уже давно беспокойно кружила вокруг нас. Свет в кафе беспрестанно мигал, дескать, доброй вам ночи, дорогие уважаемые посетители.      - Как видно, мы здесь лишние, - сказал я. - Пойдем.      Седа наполнила бокалы.      - О, да ты прогрессируешь,- заметил я.      - Я, кажется, чуточку пьяна,- засмеялась Седа. - И мне теперь все равно, хочешь, даже возьмем еще бутылку?      - Хватит, - великодушно отказался я.      - Правильно,- согласилась Седа. - Хватит. А почему мы не заходим сюда чаще?      - Если зачастим, скоро надоест. Удовольствие надо смаковать по капле.      - А счастье?      - Что счастье?      - Каким бывает счастье? -спросила Седа.- Знаешь?      - Немножко горя, немножко невезения, немножло боли и после всего этого - немножко душевного спокойствия. Вот тебе и счастье. А вообще-то абсолютного счастья не существует. Иначе скучнее этого ничего бы не было на свете.      - Почему?      - Потому что тогда жизнь была бы похожа на дистиллированную воду. Без вкуса и запаха. Н2 О и больше ничего.      - Три рубля десять копеек,- раздался над моим ухом вкрадчивый голос официантки.      Я заплатил, и мы вышли из кафе.      По улицам ла бешеной скорости мчались машины. В этот поздний час водители словно мстили за ограничение скорости в течение дня...      - Мы расстанемся на углу, - сказала Седа.-И троллейбусы развезут нас в разные стороны.      - Только дождя нам и недоставало,- посетовал я.      - Что, дождь пошел?      - Не чувствуешь, капает.      - Пусть себе идет, я не боюсь. Хочешь, я буду танцевать под дождем? Или спою тебе песенку про ученика волшебника? Знаешь такую?      - Не знаю.      - А ты бы хотел быть учеником волшебника?      - Я хочу быть учеником волшебницы.      - И волшебница - это я? А ты знаешь, когда волшебницы стареют, они превращаются в ведьм?      - Впервые слышу.      - Ты боишься дождя, - сказала Седа, - а я не боюсь. Те двое тоже боятся.      - Кто?      - Те, на том тротуаре. Видишь, они тоже идут обнявшись. Слышишь, девушка что-то поет?      Я прислушался. С противоположной стороны улицы доносилась тихая мелодия. Что-то очень знакомое. Не знаю, голос или песня.      - Хочешь, и я спою для тебя? - сказала Седа. И не дожидаясь моего ответа, запела чистым голосом:      Я люблю твои глубокие глаза, виноватые,      Таинственные, как ночь.      Твои виноватые, таинственные глаза, темные,      Как чарующие сумерки.      - Почему ты раньше мне не пела?      - Потому что раньше я не пила шампанское! - ответила Седа и громко рассмеялась,.      - Тише. Все люди давно уже спят. Разбудишь, и они станут нас ругать.      - Я не хочу плакать, потому и смеюсь. А если я не буду смеяться, то непременно заплачу. Понимаешь?.. Тебе нравятся плаксы?      - Терпеть не могу.      - Поэтому я и смеюсь. Вот так, послушай!..      И она снова расхохоталась. Громко, от души.      Парочка на другой стороне удивленно воззрилась, на нас, но тут же, равнодушно отвернувшись, они напрадились к трамвайной остановке.      Показался троллейбус.      - Побежали, Седа? Если твой троллейбус, ты поедешь, если нет, я подожду с тобой. Договорились?      - Ага! - кивнула Седа.      Остановки трамвая и троллейбуса были рядом. Недалеко от нас стояла Асмик с каким-то парнем, которого я видел только со спины.      Из-за плеча парня Асмик взглянула на меня.      Ритмично покачивался на ветру висящий на высоком столбе фонарь. Наши тени вытягивались до другой стороны улицы и там резко сжимались, словно стремясь стать невидимыми, исчезнуть, пропасть.      Троллейбус был Седин. Но я вдруг решил, что поеду с ней. Хоть до следующей остановки.      Пассажиров почти не было. Мы села у окна.      Когда троллейбус тронулся, я перехватил взгляд Асмик, полный ужаса и ожидания.      Косые струйки дождя хлестали по стеклам троллейбуса.            ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ            Ночь. Поздняя ночь Интересно, звездное ли небо?..      Ты лежишь на кровати и думаешь, стоит ли подниматься, чтоб удовлетворить свое любопытство?..      Не стоит.      Есть они, звезды, или нет их...      Хоть бы и вовсе ничего не было в целом мире. Ничего, кроме часов с их мерным перестуком.      Но есть мир!.. И в мире существуешь ты. В нем есть город, в котором ты живешь... Интересно, что происходит в этом городе в данную минуту?      У тебя никогда, не было таких мыслей, потому что мир для тебя переставал существовать, едва ты, очутившись в постели, закрывал глаза. Стрелки часов показывают двадцать три минуты первого.      Что происходит в городе в эти минуты?      Ты мысленно начинаешь дозором обходить ночной город.      По местному времени 12 часов 23 минуты.      Улица Теряна. Дубляжный зал киностудии. Мелькают кадры. Из полутьмы доносится женский голос. Усталый голос...      - ...По-моему, ты из породы очень тяжелых людей. Все думаешь, размышляешь. И никак, не найдегпь своего места в жизни. Тебе подобные, как правило, ленивы, боятся крови, просто теряют голову при виде ее. К тому же способны выкинуть любую глупость - едва что случится... Сколько тебе лет?..      После долгой паузы мужской голос отвечает: - Шестьдесят.      - Ах, шестнадцати уже не будет!..      Снова пауза.      Потом мужчина говорит с иронией и отчаянием:      - Да, чтобы умереть, я еще очень молод, а чтобы жить - достаточно стар. Ты понимаешь, что значит, когда в кармане нет ни цента? Это голодная смерть, страх перед людьми, бродяжничество, ночлег на соломе, отсутствие крыши над головой!.. Ты понимаешь?.. И никакого выхода. Только жалкое прозябание в людском море.      Женщина: - Конечно, понимаю...      - И всюду тебя гонят!.. Ты понимаешь, что значит, когда тебе шестьдесят?..      - Твой кофе... Остыл? Хочешь,, еще налью?      Несколько секунд на экране свет. Затем новые кадры.      И опять мужской голос: - Жижи?..      - Зачем ты бросил меня одну? - недовольно говорит маленькая девочка.      - Тебе следует уйти отсюда, - наставляет мужчина. Мама будет тревожиться. И сестра тоже.      - Нет. Меня никто не любит. Я хочу остаться у тебя. С тобой...      - Но это невозможно, Жижи, - уговаривает мужчина. - Мне надо удалиться. И взять тебя с собой я не могу. Будь, умницей, Жижи. Завтра я снова приду... И мы поиграем в мяч... Хорошо?.. Ну, иди...      - Я не пойду!.. Не пойду,- сквозь слезы говорит Жижи.      Мужчина быстро уходит.      Уходит, а вслед ему: - Принц!.. Принц!..-не переставая кричит маленькая девочка.-Лринц!..      - Повторить! - сердито требует режиссер дубляжа. - Не получилось...      По местному времени 2 часа 15 минут.      - Эфир!...- требует хирург в клеенчатом переднике, надетом поверх белого халата.      Медицинская, сестра с осторожностью раскладывает на стеклянной поверхности столика хирургические инструменты - ножницы, скальпели и прочее.      Другая сестра подносит маску к лицу человека, лежащего на операционном столе, из желтоватой капельницы начинает по капле сочиться эфир.      Под потолком люстра, в которой много... очень много рожков. И каждый льет свет. Теплый, белый, бестеневой свет.      В зале властвует тишина.      - Один... два... три... четыре... пять...- считает лежащий на операционном столе. Постепенно голос его слабеет, делается сонливым и переходит в бормотание... Потом больной и вовсе, умолкает.      Натянув резиновые перчатки, врач подходит к столу.      Напротив встает ассистент. У больного вдруг судорога.      Два санитара держат ему ноги и руки.      Чуть погодя больной успокаивается. Хирург делает скальпелем первый надрез. Затем над операционным столом начинают мелькать всякого рода зажимы, сверкая никелем под лучами света. Руки в резиновых перчатках действуют уверенно.      Медсестра марлевым тампоном непрестанно стирает с лица хирурга пот, стекающий со лба на брови, на виски, на шею.      - Пульс?..- голос бесподойный.      - Падает,- слышится в ответ.      - Дыхание?..      - Урежается.      И опять: - Пульс?..      - Падает...      - Кислород!..      И спустя мгновение или целую вечность: - Искусственное сердце!..      Операционная наполняется предвестием беды. В стороне усиленно и почти бесшумно работает электрический мотор.      Чуть дальше аппарат искусственного кровообращения, стеклянные сосуды, металлические щипцы...      Медсестра сменила тампон и снова стирает пот с лица хирурга.      - Эфир!..      ...Двое вывозят каталку из операционной.      Хирург с .трудом снимает, резиновые перчатки и забрызганный кровью передник, в котором он сейчас несколько похож на мясника.      В коридоре трое окружают его. Старик, пожилая женщина и еще женщина. Очень молодая.      Хирург устало улыбается этим троим.      А время...      По местному времени 5 часов 46 минут.      Магнитофон скрипит: "Твист... твисг..." Старый, скрипучий, глохнущий в стенах комнаты магнитофон.      Стоящие в парадном слышат этот скрип как бы очень издалека.      Один из парней под ритм без устали шаркает ногами вперед-назад. А девчонки безудержно хохочут.      Они вправе хохотать безудержно, потому что им семнадцать-восемнадцать лет.      - Ты довольна тем, как прошел вечер? - спрашивает одна из них подругу, у которой они собирались по случаю ее дня рождения.      - Ага. А ты?      - Очень! - отвечает девочка и резко отталкивает паренька,, попытавшегося было взять ее под руку.      Девочка вправе быть резкой, потому что ей восемнадцать или семнадцать... А может, даже и шестнадцать?.. Кто знает...      - Доброй ночи.      - В понедельник приходите пораньше. Будет контрольная...      - Я боюсь, опоздаю к первому часу, - говорит тот, что шаркал ногами под музыку.- Очень спать хочется. Завтра ведь воскресенье? Буду целый день спать. И потом и ночь, и до полудня...      - Ненасытный!..      - Доброе утро...      Девчонки и мальчишки наконец расходятся. Все парами.      Никто не остается в единственном числе. И ни один из мальчишек. А вообще-то надо бы, чтобы кто-то из парней пришел, на вечеринку один. Непременно, бы надо...      Девушка, которая всю ноль праздновала свой день рождения, с грустью смотрела вслед уходящим. Смотрела, смотрела и де видела того, кто должен бы один уходить домой.      Не видела потому, что его не было... Он не пришел... Не пришел.      Девушка грустна. Девушка печалится... Сегодняшней вечеринкой она довольна? Нет... Зачем все это?.. Зачем где-то скрипит магнитофон?..      Зачем?..      Девушка вправе была грустить-печ-алиться и вправе была задавать себе вопрос: "Зачем?..", потому что сегодня ей исполнилось семнадцать лет.      По местному времени 7 часов 59 минут.      Молочно-белые рассветные лучи едва пробиваются сквозь шторы. В комнате еще царит полумрак. Серебрится только металлическая поверхность столика, на котором вперемешку лежат куски хлеба, баночка из-под икры, размякшее масло, пустая бутылка из-под коньяка и два стакана.      Женщина никак не выйдет из ванной комнаты. А мужчина беспокойно ходит из коридора в комнату и обратно. Ему надо побриться. У него уже не хватает терпения...      Но вот женщина наконец выходит из ванной. И мужчина, хоть и в полумраке, тотчас отмечает, что она сейчас не такая, какою была вчера...      - Я люблю тебя,- говорит мужчина.      Женщина улыбается.      - Не веришь?..      - Не подумай, что я...      - Не думаю!..      - Ни за что бы не пошла с тобой, но...      - Но?..      - Понимаешь, я просто мстила. А ты говоришь: "Люблю".      Мужчина вмиг сделался зеленым. Его качнуло на месте, и он забыл о бритье. Озираясь вокруг, вдруг увидел на спинке стула чулки.      - Возьми, - протянул он их женщине.-И уходи.      Женщина спокойно натянула чулки.      - Ну?..      - Дай, ложалуйста, мою сумочку, - попросила женщина.- Она в спальне... Благодарю...      Мужчина растворил настежь дверь, выпроваживая ее.      По местному времени 9 часов 27 минут.      Он возлежит на постели и внимательно изучает потолок и стены. И при этом думает о том, какой удивительной и разнообразной жизнью жил город минувшей ночью. А ведь прежде никогда и в голову не приходило, что город и ночью живет такой же полной жизнью, как днем, и может, даже куда более интересной и поучительной...      Веки его отяжелели, хочется спать.      Он даже не пытался представить, как начинается дневная жизнь этого большого города, которому без малого три тысячи лет и который урартийцы в свое время называли Эребуни.      Не попытаются представить этого и артисты в зале дубляжа, и хирург, и родственники больного, и девушка, семнадцатилетие коей праздновали истекшей ночью, и женщина, отомстившая мужу, и сотни и тысячи других людей...      Последнее, что, пронеслось в голове, была радость по поводу того, что впереди выходной день.            ГЛАВА СОРОКОВАЯ            Мне показалось, что я забрел не туда. Коридор, навевавший раньше тоску, теперь встретил меня совсем иначе.      Освещенные лампами дневного света ковровые дорожки на полу, низкие столики, кресла казались очень романтичными.      Но я был зол и любоваться новшествами не расположен.      Быстро, пройдя по коридору и только миг нерешительно помедлив у двери парткома, я постучал и тут же вошел, не ожидая приглашения.      - Можно?..      За столом, покрытым зеленым сукном, сидели несколько человек. И Симонян среди них.      Один из сидящих, обернувшись в мою сторону, выражал явное неудовольствие. Я попятился и уже было нащупал дверную ручку, но тут секретарь парторганизации сказал:      - Конечно, можно. Садись. Мы сейчас кончаем.      Я опустился в черное кресло в углу. Вначале к разговору не прислушивался, все пытался взять себя в руки. И, как обычно бывает, когда человек очень зол, стал мысленно спорить - на этот раз с Симоняном. Горячо нападал на него, а он спокойным, бесстрастным голосом обещал в самое ближайшее, время урегулировать все вопросы. Я грубо оборвал его, обвиняя в бездушном, бессердечном отношении, и только тут сообразил, что спорю с самим собой.      Я взглянул на Симоняна. Может, он вовсе и не откажет, а, наоборот, согласится со мной и разрешит все вопросы...      - Никто не согласится,- раздраженно заметил сидящий рядом с Симоняном лысый мужчина.      - Отчего же? - спросил Симонян.      - Просто мне так кажется. И, если хотите, на то есть основание. И основание это - профсоюзы со своими законами. Вы не имеете права заставлять людей работать в воскресенье.      - Рабочие сами предложили и просят только, чтобы мы помогли им.      - С таким же успехом они могут предложить завод перестроить, - женский голос звучал насмешливо.      - Мягко выражаясь, ваши речи обычная демагогия,сказал сидящий напротив Симоняна молодой человек.      - А выражаясь грубо? - заелозил на .стуле лысый.      - Ну, а если грубо, то, говоря откровенно, в людях вы разбираетесь так же, как я в марсианах.      - Мы попусту теряем время, - вмешался третий до этого мирно рисовавший, чертиков. - Надо поручить товарищу Смбату, чтобы с завтрашнего же дня занялся вопросом снабжения строительными материалами.      Товарищ Смбат пробурчал что-то в ответ и вытер платком лысину.      - Люди проявили собственную инициативу, значит, все сделают! - сказал Симонян.-Сможете обеспечить стройматериалами - хорошо, не сможете - это уже иной вопрос.      - Обеспечить-то обеспечим. Только все равно из этого ничего не выйдет.      - Будет, здорово, если вы ошибетесь, - сказал Симонян.- Вы ведь, кажется, еще никогда в жизни не ошибались?..      - Никогда, - гордо подтвердил лысый Смбат.      - Пора, пора! Надо хоть раз ошибиться, - вставил тот, что рисовал чертиков.      - Итак, товарищ Смбат, - сказал Симонян, - решено. Постарайтесь это дело не провалить. В мае плавательный бассейн должен быть готов.      Товарищ Смбат пожал плечами.      - Все, товарищи...      Когда мы остались в кабинете одни, Симонян подошел и сел рядом.      - В чем дело, молодой человек?      - Коридора я не узнал. Даже подумал, что не туда попал.      - Давно уже мы привели его в порядок.      - Это хорошо,- сказал я.      - Нашлось, как видишь, кому встряхнуть директора, - улыбнулся Симонян.-А ты побоялся.      - Я не из пугливых. Просто предпочитаю не совать нос не в свое дело. Но кое-что и я замечаю. Иногда, правда, может, и ошибаюсь... Плавательный бассейн хотите строить?      - Ребята сами вызвались.      - Я к, вам с просьбой.      - Чувствую. Не то бы ты и не вспомнил о моем существовании.      - Ребята из общежития жалуются. Новых матрацев им не дают, а на старых спать невозможно.      - Не дают? - Симонян что-то нацарапал в блокноте.      Я безнадежно Махнул рукой.      - Так и знал,- говорю.      - Что такое? - удивился Симонян.      - Я вам о серьезном деле толкую, а вы...      - Записал, чтобы не забыть...-пояснил Симонян.      - Дней десять назад один человек тоже записал, чтобы не забыть. Секретарь комитета комсомола. А сегодня я заглянул в цех по делам, чуть в землю не провалился со стыда.      Симонян вроде бы смешался, но потом вдруг глянул на меня и расхохотался.      А мне было не до смеха.      Секретарь подошел к телефону и не спеша набрал номер.      На звонки никто не отвечал, но Симонян терпеливо ждал, и я убедился, что он не отступится, пока не подойдут.      - Алло... Кто слушает? - Симонян подмигнул мне. - Это общежитие? Говорит Симонян. Приветствую... Да. Ничего, не беда. Что?.. Не слышу. У вас есть новые матрацы? А вы что, солить их собираетесь? Не ясно? Почему не меняете старые? Ах, еще не старые? А вы на них спали? Нет? Сегодня поспите... Говорю, поспите на них ночь. Да! Чтобы так, не отвечали. Я тоже не спал. Нет. Но людям верю. Коли говорят, что матрацы, никуда не годятся, значит, правда. Да! А вы не хотите верить. И разница между нами именно в этом. Завтра позвоню проверить. До свидания.      Симонян положил трубку и дружелюбно посмотрел на меня.      - Спасибо.      - И тебе спасибо. А записывать больше не буду. Идет?      - Выходит, для виду пишете?..      - Ну и остер ты на язык. Не для виду. Но вообще-то лучше тут же все выяснить, если возможно. А то каждый месяц приходится заводить новый блокнот.            ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ            Седа выгладила все мои рубашки и повесила их в шкаф.      - Пожалуйста, больше не стирай их сам,- попросила она.      Я пообещал и объяснил, что представить не мог, какая получится история.      Вчера я вздумал вдруг, затеять стирку и сделал это столь "удачно", что Седа была вынуждена все перестирать. Сушила она рубашки на балконе. Хорошо, что день выдался солнечный. Но воскресенье пропало. Мы сидели и ждали, когда они наконец высохнут, потому что мне нечего было, надеть.      А собирались погулять и потом вместе пообедать в "Арагиле" и непременно покататься на карусели.      Но сорочки не сохли. Уже смеркалось, когда Седа начала гладить. От еще влажной ткани шел пар. Я подумал, что, может, успеем еще хоть поужинать в каком-нибудь кафе. Быстро надев сорочку, повязал галстук, но Седу наше невезение расхолодило, и она не захотела идти из дому, пока не расправится со всеми хозяйственными хлопотами.      Было уже около девяти, когда мы наконец собрались выйти. Я предупредил Вагана, что вернусь, наверное, поздно, пусть не запирает входную дверь. Он молча кивнул.      И только тут я подумал, что они с Арус целый день не показывались. "Демонстрация протеста",- решил я.      - Проводишь меня? - спросила Седа.      - Мы... Ты разве хочешь домой?      - Да.      - А я голоден.      - Идем к нам. У нас приготовлен обед,- сказала Седа.      - Пойдем лучше в кафе.      - Мама сегодня целый день одна. Я обещала ей часов в пять быть дома...      - Ты меня больше не любишь?      - Начинается сцена? - улыбнулась Седа.      И я не удержался от смеха.      - Все наши планы рухнули из-за того, что ты придирчивая чистюля, и потому я не пущу тебя домой.      - Ого!.. Собираешься арестовать меня?      Я не ответил.      - Э, да ты, никак, сердишься? Смотри, пока будешь злиться, закроются все кафе. Идем. И к десяти едва доберемся до центра. О чем ты говорил с соседом?..      - Значит, идем в кафе? - обрадовался я.      - Там видно будет. Не оставлять же тебя голодным. Ничего не поделаешь... Сосед не спрашивал, что за женщина целый день у тебя в доме?      - Ну чего бы это ему задавать мне такие вопросы?      - Выходит, он не из любопытных?      - Совсем нет.      - Мне как-то не по себе, Левой.      - Отчего? Испугалась моих соседей?      - Я не пугливая. Просто за тебя беспокоюсь. Что люди о тебе подумают?      - А о тебе?      - Я люблю тебя, и меня не волнует, что подумают обо мне.      - Ты правду говоришь?!      - Зачем же мне лгать. Незанятые люди любят почесать языки. Но я ведь не для них живу на свете...      - Ладно, идем в кафе.      - Я же сказала, что это еще будет видно.      На улице я взял Седу под руку.      - Чудесный вечер.      - Не успеешь оглянуться, как лето пройдет. Куда ты собираешься летом?      - Никуда, - сказал я.      - Ты не возьмешь отпуска?      - Не знаю. Я сейчас думаю только о моих полимерах, о работе.      - А как насчет излюбленной формулы?      - Если доклад мой пройдет удачно, возьму отпуск, и мы с тобой вместе поедем, к марго...      Неподалеку от остановки автобуса сидел странного вида мужчина с каким-то ящичком на коленях.      - Молодой человек,- окликнул он.      - Вы мне? - спросил я.      - Да, подойди-ка... Я гадаю, предсказываю будущее. Возьми билетик - всего полтинник.      - Дорого,- засмеялся я.      - Мадам, не скупитесь. Потом пожалеете.      Мужчине на вид лет сорок. Он в синей сатиновой блузе.      Под хмельком. Ящичек набит сложенными вчетверо бумажками, и по ним беспокойно снует сурок с маленькими блестящими глазками.      - Не нашел более пристойного дела? - сказал я.- И не стыдно?      - Пятьдесят копеек, и мой сурок предскажет вам судьбу.      - Почему ты не работаешь?..      - Мадам... Всего пятьдесят копеек.      - Он сумасшедший,- шепнула Седа.      - Просто пьяный,- ответил я.- И прикидывается сумасшедшим.      Человек пощекотал, сурка за ушком. Зверек забегал еще проворнее, потом, схватив острыми зубками одну из бумажек, вытянул ее из ящика. Мужчина взял листочек и протянул мне: - Всего полтинник!..      - Идем, Левой! - потянула Седа.      Но я взял бумажку.      - Ну зачем? Веришь в предсказанья?..      - Да нет, Седа. Не верю, но любопытно.      - И для мадам тоже.      Сурок вытянул еще листочек.      - Один рубль.      Я дал ему целковый и взял вторую бумажку.      - Это тебе, а это мне.      Седа смяла свою бумажку и выбросила.      - Я свое счастье нашла, - сказала она.-Давно нашла.      - "Смерть - естественное завершение жизни",-прочитал я вслух.-И все?      - Все,- невозмутимо подтвердил предсказатель судеб.      - Какое же это гадание?      - Мало? Попробуй еще раз.      - Нет уж, спасибо.      - Как знаешь, - человек поднялся.- Ну пошли, дружок,- сказал он зверьку.      И ушел, покачиваясь.      - Ну, ведь говорила, что чепуха это?..      - Я понимаю. Так уж, из любопытства.      - Два автобуса проворонили из-за твоего любопытства.      - Я думал, вдруг попадется такой билетик, в котором будет что-нибудь для нас с тобой,- улыбнулся я,- а ты выбросила свою судьбу.      - Ну, уж судьба! - пожала плечами Седа.      - Жаль, рубль пропал.      - Жадина,- рассмеялась Седа.            ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ            В комнате мы были одни - я и Джуля.      Дядя куда-то ушел, но я решил его дождаться.      - Ты очень занята? - спросил я.- Я должен дождаться нашего химика, а ждать - дело скучное.      - Я занимаюсь,- сказала Джуля.- А ты жди, раз надо. Мне ничуть не мешаешь.      - В институте у меня был один товарищ. Теорию математики он вызубрил от корки до корки. Но...      Джуля смерила меня презрительным взглядом.      - ...На практике не мог справиться даже с простейшей задачей, Джуля вздохнула и принялась грызть кончик карандаша.      - На нашей улице человек один обитает с сурком.      Джуля упорно молчала. .Но я бы лопнул, если б не говорил.      - ...Ты знаешь, какой-он, сурок? Удивительный зверек с маленькими глазами. У Бетховена, ..кстати, есть чудесная песенка о сурке. Я помню ее с детства. В кукольном театре тогда все представления шли под эту музыку. Исполняли ее на кларнете. Ты любишь Бетховена?.. А Комитаса любишь?.. И Екмаляна?..      - Ты мне уже мешаешь, Левой, - не выдержала наконец Джуля.      - Больше не буду. Я включу радио. Буду сам себя развлекать.      Джуля в сердцах бросила карандаш на стол.      - Знаешь, что за штука смерть? - спросил я.      - Ты, я смотрю, совсем поглупел.      - Вовсе нет.      - А чего тогда задаешь идиотские вопросы?      - Чтобы ты отвечала.      - Ты мне надоел, - бросила Джуля.      - Зато мне весело. А знаешь, в пустыне Гоби обнаружили след человеческой обувки. Этому следу десятки миллионов лет.      Джуля рассмеялась. Вот и говори с ней о серьезных вещах.      - А десятки миллионов лет назад земляне не носили обуви. Потому предполагают, что это след инопланетянина...      - Да, Рубен ведь говорил мне, что ты какой-то странный...      - Когда же это он говорил, если не секрет?      - Недавно.      - Мнение Рубена о моей личности основывается на данных, потерявших ценность за давностью лет. А ты ему очень веришь? Что, решили пожениться?      - Кто тебе сказал? - вскинулась, Джуля.      - Понимаю, попал в точку? А вы будете отличной парой. Просто созданы друг для друга.      Джуля совершенно растерялась.      - Есть такая притча, думаю, ты ее ле знаешь,- не унимался я.- Говорят, в давние времена всех людей разделили пополам. И тысячелетия кряду эти. половины ищут друг друга. Иногда кажется, вот нашел свою половину. Люди соединяются и образуют цело.е. Но потом выясняется, что то была не твоя половина. Так вот и со мной произошло... Однако выто, я уверен, удачно обрели друг друга.      - Асмик, кстати, просила передать тебе привет! - вставила Джуля.      - Благодарю.      - И очень хотела тебя повидать.      - Сдаюсь, я побежден!..      - Нет, ты действительно поглупел.      - Ну что ты, я никогда не поглупею. Просто, как только ты заведешь речь об Асмик, мы меняемся ролями: мне остается слушать, вздыхать и кусать ногти, а тебе без умолку говорить. Вот почему я и сдаюсь,- объяснил я.- Кстати, ты вообще-то на сцене когда-нибудь играла?      - В институте, в пьесе Л one де Вега...      - У нас Левой? - послышался из коридора голос дяди.- А я выходил подышать воздухом. Здорово потеплело, и теперь приятно .бывает погулять. Джуля, ты еще здесь?      - Здесь,- ответил я за нее.- Грызет науку.      - Ах, вон оно что? В таком случае мы должны ей помешать! - Дядя, улыбаясь, вошел в комнату.      Джуля окинула нас обоих недовольным взглядом.      - Да брось ты, дочка,- сказал дядя.- Все равно ответственный работник из тебя не выйдет.      - Вот видишь? - обратилась ко мне Джуля, потому что другого выхода у нее не было.- Классический пример проблемы отцов и детей.      - Стоит сказать вам разумную вещь, вы тут же притягиваете проблему отцов, и детей,- сказал дядя.      - Дядя, а у меня ведь новость: на ученом совете утвердили тему доклада,- прервал я их спор.      - И когда будет доклад?      - В первых числах сентября.      - Так ты меня и не послушался, - укоризненно покачала головой Джуля.      - Интересный доклад,- сказал дядя.- Я прочел его не отрываясь. Можно бы и напечатать.      - Это на сегодня итог моих поисков.      - Думаешь, мало? Кое-какие вопросы, конечно, вызывают некоторые сомнения. Но это ничего.      - Что значит ничего?      - Играя в шахматы, л иногда делаю неверный ход. Но его можно исправить, я ведь сам с собой играю. Противника у меня нет, возразить некому.      - А какие именно вопросы кажутся тебе сомнительными? - спросил я.      - Я скажу, - пообещал дядя.- Впереди ведь еще два-три месяца, и у тебя достаточно времени кое-что пересмотреть. Чайкунам не дашь, дочка?      Джуля вышла на кухню.      - Не волнуйся только, Левой.      - Ты пугаешь меня, дядя.      - Да это я ведь так, в общем.      Джуля накрыла на стол и пригласила нас садиться.      - Клубника в сяхаре?! - потер руки дядя.- Чудесно. Джуля в последнее время стала очень ко мне внимательна, - обратился он ко мне.- Если это внимание исходит от характера ее работы, я считаю все свои сомнения несостоятельными. И предлагаю торжественный тост по этому случаю...      Мы пили вино "Аштарак" тринадцатого года. Джуля настоятельно угощала салатом из крабов и хотела, чтоб я непременно попробовал.      - А Джуля обманула меня!..- вдруг объявил я.      - Обманула?.. Любопытно,- дядя рассмеялся.- Неужели она на это способна? Глупостей наделать может, но обманывать... Сомневаюсь.      - Что за безответственное заявление? - недовольно сказала Джуля.- Ты ужасный, Левон!..      - Безответственное?.. Подлей-ка мне, дядя. Я хочу выпить за новые матрацы.      - А ты, сынок, не захмелел ли? - ласково спросил дядя.      Джуля побелела от злости.      - Он просто пьян! - подтвердила она.      - В общежитии всем поменяли матрацы,-сказал я. - И это заслуга Джули,      - Слушай, о чем это ты? - заинтересовался дядя, поняв, что я не шучу. И наполнил бокалы.      - О матрацах!..      - Я, в тот же день написала официальную записку соответствующим товарищам! - сказала Джуля.      - Не знаю, не знаю. Мне тем не менее пришлось обратиться к Симоняну.      - Да?      - Конечно. И он обошелся без официальной записки. Только набрал нужный номер телефона. И между прочим сказал, что впредь все будет решать именно так, немедленно. И даже обрадовался, что ему больше не придется записывать себе на память и переводить блокноты. Скупой человек наш Симонян.      - Не понимаю, - сказала Джуля. - При чем здесь скупость?      - Но ты совсем шуток не понимаешь, - заметил я. - Это ужасно - потерять чувство юмора. Особенно тебе.      - С трудом, но, кажется, понял, о чем речь, - сказал дядя.      - Ну, начинается, - протянула Джуля. И ядовито посмотрела на меня.      - Ты очень нехорошо поступила; Джуля, - не отставал я.- Говорю ребятам, что, мол, секретарь комсомольской организации моя двоюродная сестра и обязательно придумает. А ты?..      - Семейственность решил развести? - съехидничала Джуля. - Не выйдет.      Дядя отодвинул тарелку и вытер салфеткой рот.      - Еще одно подтверждение теории наследственности, - сказал он.- Джуля вся в мать. Но не будем сваливать только на гены и хромосомы. Мне, недолго осталось жить, дочка. И лучше тебе услышать правду от родного отца. Талант необходим не только для тoro, чтобы стать артисткой. В работе с людьми, в общестаенной работе тоже нужен талант. Ты согласен со мной, Левой?      - Согласен, дядя.      - В каждом человеке природой заложено какое-либо призвание, талант. Но беда в том, что, сознательно или бессознательно, человек порой до конца своей жизни не отдает себе отчета, как он живет в обществе, использует ли свое призвание на деле.      - Все это очень старо, папа,- недовольно сказала Джуля.      - В природе и человек тоже не новинка.      Джуля начала разливать чай. Один стакан вдруг лопнул, и чай растекся по скатерти.      Джуля нервно рассмеялась и краем передника вытерла слезы.      Я отказался от чая, боясь, как бы не лопнул еще один стакан, и допил бутылку "Аштарака" тринадцатого года.            ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ            - Ты куда собрался? - спросил Ваган, видя, что я ухожу.      - На рынок.      - Скоро вернешься?      - Да. Куплю немного фруктов. Абрикосы ведь уже поспели. Любишь абрикосы?      - Очень. Но моя слабость - виноград.      - Говорят, в этом году виноград не уродился. Не полакомиться тебе, Ваган, - пошутил я.      - А что, если пойдешь чуть попозже? - сказал вдруг Ваган.-Давай сегодня позавтракаем вместе.      Он взял у меня авоську я повесил на крючок.      - Арус, я уговорил Левона, - крикнул он.-Может, на балконе накрыть?      - Давай,- согласился я.      Мы вынесли на балкон стол из кухни. Арус расстелила скатерть.      - Ты нам и водочки дай, - попросил у жены Ваган. - Выпьем немного для аппетита.      Арус поставила на стол .бутылку и две рюмки.      С нашего балкоаа был виден, Арарат. "Какой он огромный",- подумал я вдруг. И удивился, что впервые так четко представил себе это.      - О чем ты задумался? - спросил Ваган.      - Посмотри, Ваган,- сказал я,- на Арарате возлежит женщина. Вглядись внимательнее.      - Какая еще женщина?      - Смотри от вершины по правому склону. Голова... Грудь... Видишь? А ноги полусогнуты. Видишь - колени? И рука свешена вниз.      - Какая громадная! - поразился Ваган. - Каждый день ведь перед глазами, а не замечал. И как ты разглядел? Глаз острый!..      - Это не мое открытие,- признался я.- Мне как-то знакомый художник подсказал. Давно. Когда мы еще были студентами. Интерeсно, что он сейчас делает? Способный был парень. Все говорил, что "Мать-Армения" - это вовсе не то, что в безвкусных копиях продают на рынках. Видал небось: скорбящая женщина на развалинах?..      - Видал, конечно.      - Он еще говорил, что воплотит свое представление о Матери-Армении в образе женщины, взирающей со склона Арарата на свою возрожденную страну.      - И он создал это произведение?      - Не знаю. Это была, как он утверждал, его цель, но до цели ведь,можно и не дойти. Однако само стремление - свидетельство окрыленности. Думаю, что мой знакомый стал художником, и хорошим. Главное в жизни - иметь цель. И, видя ее перед собой, пусть даже только стремясь к ней, человек ужесоздает ценности. Можно быть и обыкновенной песчинкой в растворе, который скрепляет камни в стене здания. Камни видны снаружи, и кажется, будто на них держится огромное строение. Но песчинка?.. В последнее время я часто думаю об этом. Ужасно интересно.      - Что интересно?      - Часто человек, считая, что от него ничего не зависит, что он обыкновенная песчинка, даже не подозревает, что являет собой большой камень в стене здания. Однако я разболтался. Неужто всего с рюмки так разобрало?      - А знаешь, давай-ка еще по одной? - предложил Ваган.      - Давай. На рынок я. сегодня уже все равно не ходок. Очень хотелось абрикосов. Я бы килограммов десять купил и ел бы их с хлебом и сыром по утрам. А то выхожу из дома такой голодный, даже работать не могу. Ты пробовал есть абрикосы с хлебом и сыром?      - Никогда... Арус,- крикнул Ваган,- ребенок напрудил!      - Думаю жениться, Ваган!..- брякнул я.- Одиночество не для меня.      - На Седе?      - Да!      - А она согласна?      - Я ей еще ничего, не говорил. Хочу верить, что согласится. Ты не представляешь, какая она. Ведь не знаешь ее. Между прочим, может, помнишь, Седа как-то целое воскресенье была здесь? Тогда ты так и не зашел к нам. А жаль.      - А как же Асмик?..      - Мы в тот день до вечера провозились с моими сорочками. Собирались вместе пообедать в "Арагиле", и не вышло. Но вечером посидели в кафе "Араке".      - Я там никогда не был,- сказал Ваган.      - Как-нибудь пойдем все вместе: я, ты, Арус и Седа. Отлично проведем вечер. Ладно?      - Сходим. Только угощать буду я. С меня магарыч - приняли мое рацпредложение.      - То, с которым не соглашались?      - Да.      - Ты сумел убедить, что заработает?      - И заработал,- сказал Ваган.-Мне наш инженер очень помог.      - И сколько вам дали?      - Мне только одному дали...      - А ты, я помню, говорил, инженер на премию зарится?      - Чущь я болтал. Он оказался парень что надо. Сделал мне все расчеты. Идею, говорит, жалко. Я сдуру спросил, сколько с меня причитается. Так он сначала остолбенел, а потом просто взбесился и даже послал меня куда подальше, хотя, обычно никогда не ругается. Допек я его - не камень, не выдержал.      - Смотри, в другой раз так не оконфузься,- сказал, я.      - Ну уж нет. Хватит с меня. И так чуть было сквозь землю не провалился.      - В том-то и дело, что в хороших людей мы не сразу верим. Наслушаемся о подлостях иных особей и думаем, что все такие, только мы хорошие. Давай-ка еще по одной за всех хороших, честных людей,. Их, слава богу, больше, чем подлецов. В этом я твердо уверен!..      - Не знаю...      - Люди, в общем-то, ведь плохо разбираются друг в друге. Вот ты. Разве ты знаешь меня?      - Как же не знаю? Бок о бок живем!..      - Тебе только кажется, что ты меня знаешь.      - Ну, пошло-поехало! - развел руками Ваган.- Слушай, а что ты сегодня собираешься делать?      - Не решил еще. Хотел, абрикосов...      - Знаю. А потом?.. Наверное, к Седе пойдешь?      - Да нет... Дел полно. Доклад надо доработать.      - В общем, так - хорошо начали, хорошо кончим. Раз ты сегодня дома, то и пообедаем вместе. Есть, Левон-джан?      - Ты меня ставишь в неудобное положение...      - Что еще за положение?.. Придумал тоже... Я шашлык задумал - вчера барашка купил. У брата, думаю, сделаем. У него удобнее - сад при доме. Как ты на это смотришь?..      - Как, хочешь, Ваган.      - Левой... К тебе гость,- послышался голос Арус.      - Интересно, кто там? - я поспешил в коридор.      Это был Саркис.            ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ            Меня постоянно мучает бессонница, и я никак с нею не расправлюсь. Знаю, что можно бороться с нею, если считать про себя: один слон плюс два слона - будет три слона, два слона плюс три слона - будет пять слонов, и так далее. Иногда считаю до тысячи тысяч, а толку никакого. Кто-то, может, и засыпает таким способом, а я нет. Только в счете поднаторел.      ...Восемьдесят девять слонов плюс сто сорок четыре слона - будет двести тридцать три слона.      ...Через пару лет мне стукнет тридцать. И до сих пор я не совершил ничего такого, чем можно было бы оправдать тридцатилетний отрезок жизни. Учился, потом работал...      Стал, как говорят, самостоятельным человеком. Человеком, который может прокормить себя и достичь определенной степени благополучия. Но не затем же живет человек, чтобы только прокормить себя? От моего существования еще никто ничего не выиграл и не проиграл. Иначе говоря, есть я в этом мире или нет - все одно. Тогда какая разница между мной и амебой или инфузорией-туфелькой?      ...Сто сорок четыре слона плюс двести тридцать три слона - будет триста семьдесят семь слонов.      ...Вдруг четко ощущаю, что мое "я" начинает раздваиваться. Не знаю, как это явление называется в психиатрии, да и неважно, потому что, думаю, никаких симптомов душевной болезни у меня пока не наблюдается.      Странно только, что, раздваиваясь, моё "я" становится моим детством. Я встречаюсь с ним, вижу свое детство.      Оно появляется совсем неожиданно. Поднимаю глаза и вижу у своей кровати маленького мальчика.      ...Шестьсот десять слонов плюс девятьсот восемьдесят слонов - будет тысяча пятьсот девяносто слонов...      На мальчике брюки чуть ниже колен. Их называют брюки гольф. К таким надевают узорчатые носки до колен.      У мальчика нет носков. На нем старенькие, отцовские, которые он раскопал в узле со всяким хламом. Носки очень велики мальчику. Зато у него необыкновенная рубашка. Из настоящего шелка. Мать сшила ее из остатков. У матери мальчика, портнихи Вардуи Давтян, много заказчиц. Они приносят дорогие отрезы на рубашки. Мать кроит так искусно, чтобы непременно выгадать и на рубашку для сына. Сын уже пробует зачесывать волосы назад, но это ему еще никак не удается. Он смачивает их водой, старательно укладывает, но, высохнув, они все равно дыбятся. Я хорошо отношусь к этому мальчику и чуточку жалею, его.      - Здравствуй, - вежливо говорит он, потому что так учила его мать.      - Здравствуй, - отвечаю я.-Ты снова вернулся?      - Я всегда с тобой,- отвечает он.- Разве человек когда-нибудь расстается с детством?      - Нет, не может расстаться.      - Ты не тоскуешь по мне? - спрашивает он.      - Тоскую. И часто жалею, что ты стал уже прошлым. Жалею... Ты все тот же ребенок, но вот я сделался взрослым, оставив тебя там, в своем прошлом.      - И как часто ты жалеешь об этом?      - Как правило, когда наваливаются заботы. Но в общем-то я доволен. Больше того, даже завидую людям, которые уже давно встречаются со своей молодостью так, как мы сейчас с тобой...      - Почему? - спрашивает он, а я вдруг начинаю петь: Que sera, sera...      - Ты что, маленький? - удивляется он.      - Встретившись с тобой, невольно чувствуешь себя ребенком. И это неудивительно.      - Я впервые слышу эту песнь. А почему ты не поешь ту, старую, которую и я тоже знаю?      - Песни я предпочитаю новые. Из старых помню и люблю только те, что пела, убаюкивая меня, моя мать.      - Хорошо, что хоть они не оставили тебя, - с удовольствием отметил он.-А ты знаешь, насколько мы отличаемся друг от друга?      - Я вижу это.      - Только видеть - мало. Надо еще и чувствовать. Во мне - целый мир, а что в тебе?      - Во мне?      - Да? В тебе есть этот огромный мир?      - Пожалуй, нет.      - Наверняка нет. Или какой-нибудь осколок от огромного мира.      - Осколок, точно, остался.      - Ничто не проходит мимо леня. Мне все очень интересно. И почему подсолнух называется подсолнухом, почему у кенгуру сумка на животе и откуда берутся дети. Ты все это уже, наверное,, знаешь. Но при случае станешь говорить, что детей ловят в Зангу или в Гетаре.      - А ты правда еще не знаешь этого?      - Конечно, не знаю,- отвечает он.      - Вот видишь, у меня все-таки есть какое-то превосходство над тобой.      - Это не превосходство. Что-верно, то верно, сейчас ты уже многое знаешь, но вот вопрос: хочешь ли знать больше? А я определенно хочу. У меня в голове каждый божий день возникает тысяча вопросов. И я ищу на них ответы, сберегая в себе, пока не найду. А ты их в себе убиваешь. Вопросы. Потолу что твой мир очень сузился. Это уже не мир. Это всего осколочек, который ты позаимствовал у меня.      Он зашел мне за спину и попытался вскарабкаться на плечи.      - Что ты делаешь?      - Поиграем в лошадки? А?..      - Слезай, у меня нет настроения.      С досады он ущипнул меня.      - Эй, мне больно! - сержусь я.- Слезай-ка и лучше скажи, осколок чего я у тебя позаимствовал?      - Что, что?      - Ну, вот ты ведь говорил?..      - А-а! - он улыбнулся.- Трусость ты у меня позаимствовал.      - Не слишком ли, мой друг?      - Не слишком,-отвечает мальчик.- Когда мама сердится и грозится меня наказать, я.молчу. Потому что боюсь. Она ведь может еще пуще разгневаться и, чего доброго, поддать раз-другой. Вообще-то мама только раз в жизни меня побила. И боюсь я не боли, а обиды. Очень уж унизительно, когда бьют человека. Между мной и тобой разница около двух десятков лет, но в этом мы похожи.      - Не обижай маму! - прошу я.-Когда вырастешь, пожалеешь, что обижал. Как я вот теперь, когда ее давно уже нет и я совсем один.      - Мама есть! - утверждает он.      - Счастливчик! - с завистью вздыхаю я.- Надо, чтоб человеку хоть немного везло.      - Везло? - Мальчик смеется, а мне досадно.- Счастье во власти самого человека,- добавляет он.      - Это только красивые слова.      - Нет, нет! Счастье человека - в его характере.      - Ты пытаешься умничать, и это тебе удается, - язвлю ему в ответ.      - Комплименты ты делаешь сам себе,- невозмутимо говорит мальчик.- Ведь в конце-то концов я же стал тобою?..      "Счастье человека - в его характере",- повторяю я про себя и думаю, что в этом есть определенная доля истины.      А возможно, и не только доля, но полная истина?...      - Да, да! А характер окончательно складывается в зрелом возрасте. Ты взял с собою в зрелость боязнь всего, трусость. Мама этого не заметила. Не то бы она воспрепятствовала, я в этом уверен.      - И видно, трусость-то во мне все и перевесила! - предполагаю я.      А мальчик не унимается:      - Между тем ты с равным успехом мог бы взять с собой мое озорство, мою нетерпимость, даже в отношении к самому близкому другу, если он ради собственной шкуры или ради того, чтобы возвыситься в глазах учителя, может наябедничать, предать, а то и оклеветать. Тебе не повезло, по ошибке ты взял из моего огромного мира в третье десятилетие только трусость.      - Трусость, говоришь?.. Нет, все же ты не прав, я не трус.      - Нет, трус! - горячо возражает мое детство.      - Помнишь ту девушку, она еще носила платье с подставными подушечками, подплечиками, и у нее была маленькая сумочка в руках? - спрашиваю я.      - Я вижу ее каждый день. Она проходит мимо нашего дома, и я смотрю на нее в щель забора.      - А Седу ты знаешь?      - Естественно, нет,- отвечает он.      - Жаль... Я бы очень хотел знать твое мнение о Седе. Я бы очень хотел знать, похожи ли они - Седа и та девушка?      - Ничем не могу тебе помочь.      - Очень жалко, - говорю я. - Кажется, стучат в дверь?      - Вроде да. Ну, я исчезаю.      - Чао-чао, бамблно...- прощаюсь я с ним нараспев.      - Это тоже новая песня?      - Тоже.      - И тоже чужая? - спрашивает он.      - Тоже чужая...      Мальчик говорит: - Попробуй вспомнить колыбельную, которую тебе-пела мама.      - Так и вертится на уме, - оправдываюсь я, - но пропеть ее мне что-то мешает... Не ты ли?..      - Что значит "чао"1?      - Чао - значит прощай. Это по-итальянски.      - Что ж, Левой, чао! - насмешливо улыбаясь, говорит мое детство и этим ужасно меня злит.      Но мальчик действительно готов удалиться.      - Я хочу почаще с тобою встречаться, - говорю ему, присмирев.-При тебе на душе как-то легче. Прошу тебя, вспоминай меня и навещай по возможности чаще.      Он повторяет: - Чао, Левой.      - Стучат в дверь. Открой, пожалуйста.      - Не могу, - отказывается мальчик.- Я ведь твое прошлое. Я только воспоминание, как мне открыть дверь?      - Ах, ленивец! - грожу я ему пальцем.      - А в лошадки ты со мной так и не поиграл, - говорит он и опять пытается ущипнуть меня.      Я сержусь.      - Тебе чужие песни мешают! - задумчиво произносит мальчик. - Я бы так не сказал, если б ты помнил мамину песню. "Спи, мой голубок..." - напел он...-Скоро ты все позабудешь. И меня тоже. И мы уж больше никогда не встретимся...      - Не позабуду. Буду помнить... Всегда...-испуганно обещаю я.- Вот погоди... Вспомнил: "Спи, мой голубок..."      - Так ведь это же я тебе подсказал? - смеется мальчик.      И напоминает: - Слышишь, стучатся в дверь.      Я неохотно поднимаюсь и иду отворить, бормоча при этом: - Чао-чао, бамбино!      ...Пятьсот одиннадцать тысяч девяносто слонов плюс восемьсот двадцать семь тысяч семьсот слонов - будет миллион триста тридцать девять тысяч триста шестьдесят слонов.            ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ            В коридоре стояли Ваган и Араик. Ваган был в пижаме.      - Здравствуй, Левой, - сказал Араик.- Ты что, спал?      - Спал? Нет. Просто лежал и думал.      - Мы уже целый час стучимся к тебе,- удивился Ваган.- О чем же ты так задумался?..      - Который час?      - За полночь перевалило - Может, и поспал,- зевнул я.      - Ты, брат, не удивляйся,- говорит Ваган Араику, - сосед у меня со странностями. С восьми часов заперся в комнате и не издавал ни шороха, а еще говорит - не спал.      Я наконец совсем очухался и сообразил, что пора и пригласить Араика в комнату.      Когда мы остались одни, он, положив на стол авоську, которая была у него в руке, глупо улыбнулся.      - Я вот пришел...- сказал он.      - Очень хорошо, что пришел.      - Садись, - предложил мне Араик.      Я удивленно посмотрел на него. Потом невольно сел.      - Знаешь, почему я пришел?      - Не знаю.      - Не сердишься, что я с тобою на "ты"? - спросил он.      - Не сержусь.      - Я ночевать к тебе пришел, - сказал Араик.      Я растерянно огляделся. Ночевать?.. Вот так новость!      - Не смотри так на авоську. Там у меня бритвенный прибор. Ты ведь небось электрической бреешься?      - Да, ты угадал, - подтвердил я.      - А я безопасной. Отец недавно из Ленинграда привез "Жиллетт". Говорит, в парикмахерской с рук продают...      - Ты всерьез пришел ко мне ночевать?      - Всерьез. К Седе зашел, она дала твой адрес. Сказала, что у нее условия не позволяют.      - Боюсь, что я сейчас закачу тебе сцену ревности,высказал я предположение.      - Нет ли у тебя мацуна?      - Нету.      - Я привык перед сном есть мацун, - объяснил Араик. - Ну ничего. Обойдемся хлебом и сыром. А чаю можно?..      - Чай можно поставить, - сказал я.-А вот насчет хлеба и сыра тоже едва ли...      - Ну знаешь, чтобы у человека в доме ни хлеба, ни сыра? - развел руками Араик.      - Я не люблю, когда гость...      - Ведет себя не как гость? - досказал Араик.- Прости, но если я не буду сейчас пороть чушь, то начну озверело ругаться.      - О господи! С чего бы это? В чем моя вина?      - Я зол на свою планиду!      - А знаешь, счастье человека в его характере,- выпалил вдруг я.      - Ты извини, Левой. У меня на. душе очень муторно,проговорил Араик.- А у соседа твоего не найдется куска хлеба с сыром?      - Даже если ты умрешь с голоду, я не стану будить Вагана,-объявил я.-Но, может, тебя устроит вареная баранина?      - О чем речь, хоть сырую давай.      Я направился на кухню в надежде обнаружить в какой-нибудь из многочисленных кастрюль кусок вареного мяса.      Но не тут-то было, все кастрюлл и миски как вылизаны. Не теряя надежды, я двинул в ванную, и чутье не обмануло меня. Кастрюля стояла в ванне с водой. Поставили в воду, чтобы мясо не испортилось. Чудаки. Ведь сколько таержу, что холодильник у меня совсем пустой. Придется, видать, серьезно поговорить. А вообще правильнее будет вынести холодильник из комнаты в кухню.      Я вынул из кастрюли большой кусок мяса и прихватил еще хлеба на кухне.      - Наконец-то,-обрадовался Араик.-А я уже думал, что ты удрал.      - Чего бы это вдруг?      - Может, от стыда, что в доме ни хлеба, ни сыра,хмыкнул незваный гость.      - Ой, не выношу, когда голодные точат лясы, вместо того чтобы работать челюстями, - сказал я.      - Благодарю,- улыбнулся Араик.- А у тебя тут, оказывается, большое хозяйство. Дает доход?      - О чем ты? - не понял я.- И вообще, брат, не спятил ли?..      - Я имею в виду твое мушиное хозяйство,- Араик показал на проводку, сплошь облепленную мухами, отчего белые шнуры казались черными. И потолок тоже.      - Да это...-смутился я. - Редко дома бываю, вот они и облюбовали себе место.      - Думаешь, если б ты сидел дома, мухи стали бы тебя стесняться,- Араик качнул абажур.      Назойливо жужжа, мухи закружили по комнате.      - Вот здорово! - обрадовался Араик.- Мушиный концерт. Типичная конкретная музыка. И ты можешь спать под такой аккомпанемент?      - Как видишь!      - Сейчас мы их прогоним, - заверил Араик.      - Напрасный труд. Хоть из пушки пали - не поможет. Да ты ешь,- сказал я.      - Хватит, - Араик отодвинул тарелку.-Врачи не велят, наедаться на ночь. Жаль, что у тебя нет мацуна. Надо завтра не забыть, принести с собой.      - Ты и завтра придешь?      - Приду,- сказал Араик.- Я ведь ушел из дому. Пока не сниму комнату, буду жить у тебя. Ты тут прибери, а я все же полробую что-нибудь придумать, как нам от этих мух избавиться.      Я вынес тарелки на кухню, поставил их на стол, накрыл газетой и поспешил в комнату.      Араик курил, растянувшись на кровати.      - Сейчас постелю тебе,- сказал я.      - Не мешай,- отмахнулся Араик.      - На кровати буду спать я,- решительно заявил я.      - Прошу тебя, не мешай. Я думаю.      - А я хочу сдать.      - Нашел!..- вскочил Араик.      - Принести полотенца? - с готовностью предложил я.      - Зачем?      - А ты разве не мух собрался выгонять?      - Выгонишь их. На улице темно, и они ни за что не оставят эти великолепные апартаменты.      - Следовательно...      - У тебя есть пылесос? - спросил Араик.      - Нет.      - Жаль,- он снова улегся.- И у соседей нет?      - Сейчас посмотрю!      Вскоре я уже победоносно вносил в комнату обнаруженный мною после тщательных поисков пылесос. Втянул-таки в игру, шельмец.      - "Нерис"? Чудесно. Сосед твой знает, что покупать.      Загудел пылесос. Я плотнее прикрыл дверь, чтобы не обеспокоить соседей.      Араик снял с трубки щетку и нацелился на потолок.      Мухи, как по волшебству, в мгновение ока исчезли в прожорливой пясти пылесоса.      - Первый этап операции "смерть мухам" закончен! - объявил Араик, когда на потолке и на проводах не осталось ни одной мухи.- Выкурим по сигарете и перейдем ко второму. Согласен?      - Согласен, генерал.      Закурили.      Второл этап, что и говорить, был куда изобретательнее: Араик вылавливал мух в воздухе. Бедные мухи! Едва конец трубки, приближался к ним, они, как обезумевшие, начинали извиваться, пытаясь вырваться из воздушной струи, но в конце концов делили общую участь.      Минут через десять в комнате не осталось ни одной мухи.      - Порядок! - с удовлетворением отметил Араик. - Который час?      - Уже три,- сказал я.- Надеюсь, мы все-таки немного поспим или ты собираешься еще что-нибудь придумать?      - Нет, не собираюсь,- успокоил меня Араик.- Значит, кровать ты мне не уступишь?      - Прости, но я не усну на новом месте,- объяснил я.      - Ладно, - уныло согласился Араик.      Я расстелил на полу матрац, отыскал в шкафу простыни, кинул их Араику и сказал:      - Устраивайся и гаси свет.      - Кто ляжет последний, тот и погасит, идет? - предложил Араик.      Я уже снял рубашку и поэтому с готовностью согласился.      Но он вмиг все успел. И пока я надевал пижаму, Араик уже натянул на себя одеяло.      - Все равно не буду гасить,- объявил я и тоже улегся.      - Пусть так. Я при свете еще крепче сплю,- бросил он и укрылся а головой. Пришлось встать.      - Открой балконную дверь, а то жарко,- как из преисподней донесся голос Араика.      - Вылезай из-под одеяла и открывай,- сказал я,, щелкнув выключателем.-Свет погашен, ваше сиятельство.      - В самом деле? - с сомнением протянул Араик и, чуть поколебавшись, все же откинул одеяло, заложил руки под голову и сказал: - Спокойной ночи.      - Спокойной ночи.      И только тут я осознал смысл происшедшего. Выходит, Араик ушел из дома. Но почему? И я не удержался, хотя уже почти спал: - Араик!      - Чего?      - Ты не спишь еще?      - Да нет, очень душно.      - Не зря ли ты ушел из дому?      - Завтра пойду ночевать к кому-нибудь другому, - процедил он.      - Да ты не так меня понял, дуралей! Хочешь, даже уступлю тебе кровать?      - Не хочу.      - Такой конфликт, что никак нельзя было уладить?      - Значит, нельзя было.      - Да-а! Вот уж не думал, что ты такой. Честно говоря, я был о тебе нелестного мнения.      - Вон что?!      - Думал, с Луизой у тебя несерьезно, только голову ей морочишь.      - Луиза очень хорошая девушка.      - Я-то это знаю. А ваши что, против? Наверно, потому, что ты еще учишься?      - Какое эта имеет значение? - вздохнул Араик.      - Трудно ведь будет, Араик?      - Положим.      - Студент... А тут еще комнату снимай... Очень трудно будет.      - Без трудностей жизнь неинтересна, - ответил Араик.      - А я всегда предпочитал иначе,- сказал я.- Ты знаешь, что жена меня бросила?      - Луиза рассказывала.      - А почему, знаешь?      - В таких случаях причина одна - не любили друг друга, и все,тут.      Я не ответил. И, чуть помолчав, сказал:      - Уже, наверно, четыре. Тебе рано вставать?      - Первая пара - теплотехника. Не пойду на нее! - решил Араик.      - А мне никак нельзя опаздывать, даже на минуту...      - Я летом буду работать,- сказал вдруг Араик.      - Удивительно, как сейчас поколения быстро сменяют друг друга. Разница в возрасте между мной и тобой всего ничего, а я уже не могу тебя понять.      - Дело не в возрасте. Просто мы разные люди. Ты, наверное, живешь спокойно, не поддаваясь эмоциям... А я так не умею. Может, мне и удалось бы уговорить моих и не идти из дому на ночь глядя. Но для этого нужно терпение. У тебя бы его хватило. И времени ты не пожалел бы, принимая решение?..      - Наверно, ты прав...      - А я другой. Мы разные. Я хочу сам отвечать за себя, за свою судьбу.      - Завидую тебе.      - Завидуй сколько хочешь, все равно не сглазишь, я стучу по деревяшке.      - Ты еще и суеверен?      - Да нет, это уж так. Ладно, я хочу спать. Не мешай, замолчи.      Но я все же не удержался: - Араик.      - Что?      - Ты очень любишь Луизу?      - Очень?      Араик помолчал. Я слышал, как он дышит.      - Нет. Не очень люблю. Я просто ее люблю.            ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ            Расхаживая по кабинету, Айказян вслух анализировал тезисы Moero доклада. Казалось, о моем присутствии он забыл, словно вовсе и не я сидел тут на кожаном диване.      Время от времени Айказян отходил к доске, выводил формулы, чертил разные схемы, делал вычисления... И молчал, будто и возражений у него не было.      На самом деле шеф просто разбирал те теоретические положения, которые я выдвинул в своем докладе, сравнивал их со скромными результатами, полученными мною и Седой во время наших вечерних опытов.      Я внимательно слушал его, стараясь не прерывать ход его мыслей.. А он писал, стирал и снова писал.      Потом вдруг замолчал. Остановился передо мной и сказал:      - Знаешь, интересная все-таки получается штука. Здесь столько всяких "но" и "если", что, мне кажется, стоит продолжать работу. А может, не стоит?.. Может, и я и ты, мы оба ошибаемся? Трудно сказать...      - Да, очень трудно, - согласился я. - И знаете, на что похожа эта история? Человек с топором в руках прокладывает дорогу в джунглях- Он вырубает густую сеть лиан и не знает, что его ждет впереди. Может, притаился в засаде хищник? А может, наконец покажется какое-нибудь селение?      - Ты бывал в джунглях? - поинтересовался Айказян.      - Нет.      - Я тоже,- сказал он.      Потом подсел ко мне на диван: - Хотя в пробирке все еще получается какая-то ерунда, мне кажется, этот метод имеет перспективы.      - Я тоже так думаю.      - Но перспективы весьма призрачные, - продолжал Айказян.- Вот, к примеру, клей, который мы недавно получили. Ведь его никто не хочет производить. Завод отказывается. У завода свои планы. А наш полимер пока что единственное средство, дающее возможность склеивать резину и сталь. Эх,-вздохнул Айказян,- бороться приходится не только с природой, но и с капризами и вкусами различных людей. Мы получили уникальный клей, но никому нет до этого дела. Никому! И вместо того чтобы заняться новыми проблемами, мы вынуждены бороться за признание очевидного с множеством ведомств и министерств. Этим я хочу сказать: найдется ли у тебя столько сил - если, конечно, твой эксперимент удастся,- чтобы продолжать борьбу уже в совершенно иной области?      - Не знаю, об этом я не задумывался.      - А сейчас подумай,- посоветовал Айказян. - Этот вопрос должен тебя волновать.      - Подумаю,- пообещал я.      - Ну как? - спросила Седа, когда я вернулся в лабораторию.      - Ничего особенного. Айказян только сомневается, удастся ли все это внедрить в производство?      - Удастся,- убежденно сказала Седа.      - А я теперь, пожалуй, тоже сомневаюсь. Айказян привел в пример случай с .клеем.      - Это как воду в ступе толочь,- заметил Рубен. - Придумали пустую работу. Скоро ведь, наверное, утвердят новые темы. А вы будете тут топтаться на месте.      - Думай, как тебе нравится, - бросила Седа.      - Вы словно бы проектируете фотонную ракету, для которой в мире еще нет горючего, - продолжал Рубен.Иначе говоря, занимаетесь так называемой чистой наукой. Наука для науки... Кстати, у меня есть отличные новые записи, заходите, как-нибудь вечерком послушать. Не смотри на меня так свирепо, Левой, ты уже начинаешь пугать меня, но не сможешь отнять право высказывать свое мнение.      - Даже в случае, если мнение это никого не интересует?      - Даже в этом случае, - кивнул Рубен.- А все-таки, может, зайдете? Луиза, тебя я не приглашаю, чтобы, не дай бог, жених не закатил сцены ревности.      - И чего ты так любишь точить лясы? - сказал я.      - Тренирую голосовые связки,- невозмутимо ответил Рубен.- Но ты, кажется, против каких бы то ни было тренировок?..      - Пойдем, Седа,- предложил я.- Мутит уже от этого словоблудия. Вставай, Луиза.      Мы вышли из лаборатории.      Разогретый зноем асфальт пружинил под ногами, как тесто. А солнце продолжало нещадно палить. Луиза попрощалась с нами на автобусной остановке. Спешила на свидание с Араиком.      - У меня такое чувство, словно мне предстоит сдавать экзамен,- сказал я.      - И весьма ответственный,- вставила Седа.      Она дышала тяжело, и я замедлил шаг.      - Араик еще не снял комнаты?      - Нет,- ответил я.- А мне, честно говоря, и не хочется, чтобы .это ему удалось так скоро.      - Завидуешь небось?      - С ним веселее. До ночи музыку слушаем, а иногда он читает стихи,-сказал я.      - Здорово! - вздохнула Седа.- Теперь уж мне завидно.      - Какое на тебе интересное платье!..- сказал я.      На Седе было платье, похожее на мешок, с отверстиями для головы и для рук.      - Только заметил? - засмеялась Седа.- Внимательный же ты человек.      - Зайдем в кафе-мороженое? - предложил я.      - Тебе очень этого хочется?      - Ну, если ты против...      - Я просто боюсь, что ты опоздаешь и Араик будет ждать на улице,-.сказала Седа.      - У соседей всегда кто-нибудь дома.      - Ну, если так, зайдем.      - В "Арагил"? - спросил я.      - В "Анаит",-сказала Седа.      - Все равно. Такси!..      Народу в кафе было мало. Мы устроились в уголке, у окна. Я заказал две порции мороженого и лимонад.      - Помнишь, какой вкусный был лимонад до войны?      - Не помню.      - Очень вкусный...      - Едва ли...- улыбнулся я.,- Все дело в том, что тот лимонад ты пила в детстве. А все связанное с блаженными воспоминаниями детства кажется нам лучше, чем это было на самом деле.      - Может, ты и прав,- сказала Седа.- Но разница всетаки есть.      - Пусть будет по-твоему, - согласился я.      - Позвольте? - спросил подошедший к нашему столику старик. Несмотря на жару, он был в коричневой клетчатой куртке, застегнутой на все пуговицы, которые, казалось, вот-вот отлетят. Брюки его с трудом сходились на поясе.      В левой руке он держал шляпу, а в правой были какие-то иностранные газеты.      - Пожалуйста,- сказал я без удовольствия.      Старик сел.      - Спасибо,- сказал он, отдуваясь. - Как вы похожи друг на друга. Брат и сестра?      - Нет,- ответил я.      - Что ж, прекрасно, дети мои. Долгой вам жизни и счастливой старости. Пристрой-ка на подоконнике мою шляпу, сынок..      Я водворил его древнюю шляпу с широченными полями на подоконник.      - Спасибо.- Старик выложил на стол пятнадцатикопеечную монетку и попросил: - Дочка, принесика мне кофе.      Седа подошла к стойке.      - Дочка, ты монету забыла!...      - Ничего, отец. Позвольте вас угостить, - сказала Седа.      - Ну, что же. Да уж принеси по чашечке и для вас.      Старик говорил на диалекте западных армян.      - Вы репатриант? - спросил я.      - Да, сынок.      - Откуда?      - Из .Франции. Из Парижа. В сорок восьмом приехал,гордо ответил он.      - Кофе двойной,- сказала Седа, поставив чашечки на стол.      - Молодец, дочка. Здесь не умеют варить кофе. Открывают кафе, а кофе никуда не годится. Будь у меня в Париже такое кафе, каким бы я вас кофе угощал.      - А кафе вам нравится? - поинтересовался я.      - Хорошее, слов нет. Но, если хотите знать, мало их еще в городе. Вот в Париже они на каждом шагу.      - В позапрошлом году, лосле окончания института, мы с ребятами ездили в Москву.- сказал я.- Остановились в гостинице "Юность". Какая гостиница!..      - Да. что далеко ходить,- прервал меня старик.- В тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда я был в Монте-Карло, там открыли гостиницу...- он шумно чмокнул кончики своих пальцев, сложенных щепотью.-Зачаруешься!..      - Отец, а чем вы занимались за границей? - спросила Седа.      - Путешествовал.      - Не работали?      - Был директором итальянского банка, содержал гостиницу. Потом... Э-э, путешествовал, одним словом...- Он опрокинул на блюдце чашечку кверху дном.-Туркча биллиорсунуз?.. ПIo-турецки, спрашиваю, понимаете?..      - Извините,- нерешительно сказал я, поднимаясь. - Мы спешим. Приятно было с .вами познакомиться, но...      - Ничего, ничего,- закивал старик.- Вы часто здесь бываете?      - Нет.      - Весьма сожалею.. Я прихожу сюда каждый день выпить чашечку кофе. Мне бы тоже хотелось как-нибудь угостить вас.      - Спасибо, отец.      - Минуточку,- сказал старик. Он стал рыться в глубоких карманах свой куртки. Наконец извлек и протянул нам две маленькие коробочки.-Американские. "Чиклетс". Привез еще в сорок восьмом и до сих пор вот все тяну. "Чиклетс". Слыхали? Здесь называют жевательной резинкой. Возьмите, прошу вас.      - Спасибо, отец. До свидания.      Когда мы вышли из кафе, я сказал: - Идем, провожу тебя домой.      Седа только кивнула в ответ.      - Ты, видно, очень устала? На тебе лица ист.      - Я не устала. Помолчи, пожалуйста, Левой... Не надо было мне пить этот кофе. Как-то не по себе...      - Тебя мутит?.. Отвратительный кофе!..      - Нет, кофе был хороший. Но знаешь... Я...      Я взял Седу под руку.      - Тебе непременно надо взять отпуск.      - Конечно,- согласилась Седа.- И мы, очевидно, несколько месяцев не будем вместе работать...      - Почему?      - Ну, я же пойду в отпуск.      - На несколько месяцев?..      - Ну и умник же ты! Не знаешь разве, что женщинам в определенных случаях полагается очень длинный отпуск?..      - Седа!..      - Возьми такси, Левой. Голова кружится. Упаду...      Домой я вернулся на том же такси. И всю дорогу досадовал, что шофер ведет машину черепашьим ходом. Мне бы мчаться сейчас очертя голову.      Одним духом я оказался у наших дверей и долго не отпускал кнопку звонка. Потом забарабанил кулаками в дверь.      - Иду, иду! - донесся из коридора голос Вагана.- Спятил, что ли?      - Привет, Ваган! Хочешь, я тебя расцелую?      - Не хочу, отстань,- Ваган был мрачен.- Ты пьянствуешь, а в дом воры забрались.      - Что?.. Воры?!      - Отрезвел? Так вот, натуральные воры.      - Я вовсе не пьян. А в милицию ты звонил? Что украли? - Я бросился к себе в комнату, но не обнаружил никаких следов воровства. У Вагана тоже.      - Арус целый день была дома. Только на пять минут отлучилась. К соседке пошла за утюгом - наш, как назло, испортился.      - Можешь толком объяснить, что украли-то?      - Пылесос. Пришел с работы домой, думаю, давай дело сделаю, помогу Арус...      Я уже не мог удержаться от хохота.      - Хороший был лылесос, - вздохнул Ваган.      Я влетел к себе, выволок пылесос из-под кровати и вынес его соседу.      - Узнаешь свой товар?      - Неужели был в коридоре? - растерялся Ваган.      - Нет,- сказал я.- Как-то ночью он мне понадобился. Потом забыл на место поставить.      - Ночью пылесосил? - удивился Ваган.      - Нет, - сказал я. - Ты думаешь, пылесос только пыль глотает?      - А что же еще?      - Сейчас увидишь.      Я нажал на рычаги и приподнял крышку. В тот же миг целый рой мух с жужжанием вылетел из пылесоса.      - Ну и ну?!      Я пробовал закрыть крышку. Но это мне не удавалось.      Проклятые мухи в несколько секунд набились в комнату и снова преспокойно устроились на потолке.      - Не по-соседски это. Да разве так поступают? - с горечью сказал, Ваган.- Как я теперь с этими мухами справлюсь? Они ведь съедят ребенка.      - Не съедят, - успокоил я соседа. - Включи пылесос и знай себе собирай мух. Только щетку сними. Это новый метод. А выпустим их потом на улице или, чего лучше, сначала похлорофосим через отверстие, они все передохнут, вот тогда высыпем. Как видишь, изобретен новый способ ловли мух.      - Ну и ну!..      И Ваган рассмеялся.            ГЛАВА СОР0К СЕДЬМАЯ            Я приподнял воротник куртки и ускорил шаги. "Жаль, что Араик так недолго пробыл у меня,- подумал я.- Буду теперь опять сидеть один в четырех стенах".      - Смотри-ка, вот уж не думал, что встречу тебя!..      Я поднял глаза и в нескольких шагах от себя увидел отца Асмик. На нем был потертый пиджак, натянутый как на барабане. Старик, видать, еще шалью обмотался, чтобы не простыть.      - Здравствуй.      Я хотел спросить, что он делает в этих краях, по пути на завод, но он опередил меня.      - Ты куда это?      - Домой.      - А откуда?      - С работы.      - Ваш институт разве где-то здесь?      - Угу!      - Ну, чего стал, пошли вместе,- предложил отец Асмик.- Соскучился я по тебе. Уже около года не виделись?      - Да-а.      - А что ты не показываешься?      - Времени нет.      - Заходил бы, на меня-то ты вроде не в обиде?      - Да нет, конечно.      - А где же ты обедаешь?      - Где придется,- сказал я.      - В ресторане, что ли?      - Нет. Тут поблизости есть один подвальчик. Все больше в нем.      - Беда, брат. Свернул с пути, - пробурчал он недовольно.      До закусочной дошли молча. Я остановился у входа, хотя Седа ждала меня сегодня на обед.      - Я тоже проголодался. С утра из дому,- сказал отец Асмик. - Входи же, чего стал,- уже изнутри позвал он. - И поговорим.      Делать было нечего, пришлось войти.      Мы сели в углу. Он придвинул столик к стене, так, чтобы оставалось место только для двоих, и спросил:      - Что будешь есть?      - Все равно.      - Шашлык?      - Давайте.      - Водки выпьешь?      - Не буду.      - Ну ладно, возьмем пару бутылок "Аракса". Не вино, а водичка.,      - Давайте,- согласился я.      Он заказал и попросил, чтобы салат дали поскорее.      - Твое здоровье.      Я разбавил вино лимонадом. Так вкуснее и не пьянит.      - Видал, что делают американцы,- спросил он и, выпив, утер губы кусочком хлеба.      - Что делают?..      - Одного за другим четырех космонавтов запустили...      - Мы тут просидим. Медленно обслуживают,- забеспокоился я. - Вы, наверное, тоже спешите?      - Никуда не спешу, - сказал он и продолжал: -Вот так-то. Одного за другим. Американцы знают, что делают. Думаешь, они не могут запустить сразу двоих? Могут, да не хотят. Думаешь, не могут сфотографировать обратную сторону Луны? Могут и могут! - убежденно сказал он и добавил: - Но потому, что наши уже сфотографировали, они не захотели зря тратиться. Практичные люди. Думают, пусть другие фотографируют, а мы попользуемся...      К счастью, принесли шашлык, и отец Асмик предпочел еду разговорам. Он то и дело подливал мне вина и настаивал, чтоб я пил. Хотел напоить. Когда я об этом догадался, то уже не отказывался. Но, как ни странно, не пьянел.      - Еще по одной порции,- заказал он Зулуму и опять затянул: - Американцы изобрели, такую подводную лодку, что она и в воде плавает,, и по воздуху летает.      - Вы очень хотели встретиться со мной? - спросил я.      - А как же, скучаю ведь по тебе.,- ответил он.      - Зашли бы ко мне домой. По вечерам я всегда дома. Напрасно ждали на улице.      - Э-э, да у тебя, я гляжу, жало в запасе?..      И он снова наполнил стаканы.      - Почему не забираешь Асмик домой?      - Она сама ушла.      - А тебе и горя мало, - вздохнул он. - Вы, я знаю, как-то повстречались на улице. Она была с сыном моего брата. Ты не знаешь Артюшика?      - Не знаю,- ответил я.      - Из Баку приехал погостить Асмик сказала, что ты ее увидел и не подошел. Это -правда?      - А что она сама нe подошла?      Отец Асмик хитровато прищурил глаза и погрозил пальцем:      - Я тебе в отцы гожусь. Но оба мы мужчины. Ты думаешь, я праведником жил? Заруи, мать Асмик, покоя не знала. Но чтоб из дому уходить, такого не допускал! Закрутило, брат мой, - надо действовать, с умом, чтоб шитокрыто. А пронесло - умыл руки и в сторону. Сам же говоришь, Асмик от тебя ушла. И требуешь, чтоб она же и подошла. А ты бы на ее месте подошел? Бедняжка от стыда даже не сказала Артюшику, что это ты.      Я налил себе остаток вина и залпом выпил.      - Слушай, что я тебе скажу, - продолжал отец Асмик. - Ты сегодня уже хорош. Иди домой, выспись. А завтра приходи честь по чести, забирай свою жсиу и води ее домой. Мало .ли что бывает? По молодости это. Я и сам не такое еще вытворял. Но меру знал. А с Асмик я все улажу, чтобы ничего такого не думала. Договорились? Придешь, значит?      - Посмотрим,- сказал я.      - Нет, ты уж точнее.      - Не приду!..      - Значит, завтра жду тебя,- словно не услышав моих слов, заявил он.      - Не приду! А здвтра - тем более. У меня доклад.      - Да что ты говоришь? Значит, завтра докладываешь? Что же нам Джуля ничего не сказала?.. Хорошая у тебя сестра. Иногда заходит, утешает Асмик. О тебе рассказывает. Недаром же я говорю: зять мой так или иначе, а продвинется. Стой,- он схватил меня за руку, - платить буду я. Наконец мне удалось поговорить с тобой как мужчине с мужчиной...      Расплатившись, он пригнулся и вполголоса спросил:      - Как у тебя с деньгами?.. Возьми, - и протянул мне две десятки.      - Идемте! - сказал я и поднялся.      - Да ты деньги-то возьми.      - Не нужны они мне.      - Не обижайся... Я ведь к тебе как отец.      - Я очень спешу,- уже на улице сказал я.      - Так нам же по пути, - ответил он.      - Да?      - Я ведь правда специально пришел, чтобы увидеть тебя. Который день уж прихожу и все никак не мог поймать. Наивный же ды, брат,- засмеялся он.- А я еще говорю, у тебя жало в запасе.      Телевизор был покрыт толстым слоем пыли. Я вывел пальцем: "Левой". Подумал немножко и кривыми буковками приписал "Седа". Потом, заметив, что Ваган наблюдает за мной, стер ладонью написанное и покачал головой.      - Вот, некогда даже пыль стереть.      - Тебе звонили несколько раз,- сказал Ваган,- женский голос.      - Знаю.      - Говорила, что ты обещал прийти к обеду. Беспокоилась, куда пропал?      - В закусочной был, неподалеку от института...      - Видно, уж потеряла надежду, не то позвонила...      - Если вдруг раздастся звонок, трубку возьмешь ты. Скажешь, что я еще не возвращался домой. Скажешь, что, может, вообще больше не вернусь! Скажешь, чтоб больше меня не спрашивали!..      - Опять взбесился? - покачал головой Ваган. - Что случилось?..      - Ничего! Вовсе ничего не случилось.      - Взволнован ты или пьян?..      - И то и другое. Устал я и хочу спать.      - Сейчас! - сказал сосед.- Сейчас я так спугну твой сон, что... Арус! - крикнул он.- Арус джан, не сваришь нам по чашечке кофе?..      - Не хочу я кофе, Ваган!..      - Слушай, помнишь, мы когда-то неплохо ладили и были соседями что надо? Хорошее было время.      - Такие дни, похоже, снова наступят...      - "Дни неудачи, как зима, нагрянут и пройдут", - вдруг пропел Ваган. - А Дживани хороший композитор, не правда ли? Народный композитор.      - Дживани - ашуг, - сказал я.-Настоящие композиторы Комитас, Чухаджян..      - Хачатурян, - добавил он.-Знаю, знаю...      - Ваган, - спросил я, - что бы ты сказал, если бы я снова помирился с Асмик?..      - Сказал бы, молодец, умно решил. Без жены ты словно заблудшая овца.      - Не знаю. Ничего не знаю. Наверно, я скоро с ума сойду.      - Не сойдешь, - успокоил Ваган.-Выпей свой кофе.      - С того дня, как я, не знаю почему, стал частенько забывать об основной формуле Эйнштейна, все у меня пошло наперекосяк, всюду сплошные противоречия. И представляешь, Ваган, жить, в общем-то, стало интереснее, но в то же время как-то неприятно...      - Звонят в дверь!..      Чуть спустя он вернулся с Седой. Сам ко мне не зашел, и хорошо сделал, что не зашел.      - Прежде всего ешь, - сказала Седа. - Я принесла твою долю.      И она извлекла из корзиночки маленькую алюминиевую миску.      - Я и хлеба принесла. Соль тоже не забыла. А теперь скажи, где ты пропадал...      Никогда еще не ел с таким аппетитом и наслаждением.      И это после двухчасовой трапезы в закусочной.            ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ            В тусклом свете .запыленной лампочки над подъездом я вижу, как кто-то все выходит и опять входит в подъезд.      Я решаю незамеченным взлететь на третий этаж и уже оттуда крикнуты "Кто это тут шастает?!" Но человек обнаруживает меня и спрашивает:      - Левой, ты?..      - Я, Ваган. Что случилось?..      - Асмик пришла, - говорит Ваган.-Я спустился вниз, чтобы предупредить тебя...      - Правильно сделал.      - Сидит у нас и ждет твоего возвращения. Что скажешь?      - Я пойду!..      - Куда?.. Да глядя на ночь?..- с недоумением спросил Ваган.      - Мир велик.      - Хочешь немного прогуляемся, Левой?      - Все равно домой не вернусь! А утром...      - Что утром?..      - Не знаю, - говорю я. - Давай пройдемся.      Мы идем в сквер напротив и садимся прямо на траву      - Асмик сказала, что сегодня слушала твой доклад. Как прошло?      - Важно, что прошло, а как...      - Асмик говорит, что и вам уже время завести ребенка. А то все как сычи, одни и одни, не дело это... Я очень обрадовался. И Арус тоже.      - Домой не пойду! - сказал я.      - Не дойдешь сегодня. Ну, а завтра?..      - Завтра?.. Не знаю... Утро вечера мудренее.      - Хорошо сказано, - говорит мой сосед. - Смотри только потом не кайся - Я чувствую, что прав...      - Я тоже так думал одно время, - сказал Ваган, - а выяснилось, что ошибался. Теперь твердо решил. Поступаю в институт. Будет трудно, поможешь. Да?      - О чем речь, конечно!..      - Вот и я сейчас хочу тебе помочь. Помирись, и все тут.      - Нет, Ваган-джан. Помириться, и именно сейчас, означало бы жить по формуле. А я этого не хочу. Не хочу!      - По какой еще формуле?      - Х=А-(-В + С. Помнишь? Я говорил тебе относительно этой формулы.      - Ничего не понимаю.      - Это очень сложный: вопрос,- говорю я.      - Упрямый ты человек, знаешь?..      - О, если бы был упрямым...      Ваган без особой надежды снова спрашивает: - Значит, домой не пойдешь?      - Не пойду.      - Ну, коли так, я провожу тебя,-неожиданно решает Ваган.- Только зайду куртку надену...      Я стою у нашего подъезда. А Ваган стремительно поднимается по лестнице. И вскоре я слышу голос Асмик:      - Ваган?..      Пытаюсь улизнуть. Но, как всегда, не успеваю.      Асмик увидела меня.      Сегодня после твоего доклада несколько человек высказались в порядке обмена млениями. Среди них были также Джуля и Рубен. Они основательно раздраконили тебя. Говорили,что оторвался от коллектива и пытался добиться успехов в науке единолично. При этом не отдавал себе отчета в том, что все твои поиски в подобной ситуации похожи на изобретение фотонной ракеты, для которой еще, увы, не создано горючее. Иначе говоря, ты предпочитаешь заниматься чистой наукой и отгородился от актуальных проблем производства...      Другие оппоненты тем не менее отметили, что твоя тема представляет несомненный интерес и заслуживает внимания. Но их речам ты не очень-то поверил.      - Ты что так поздно, Левой? - спрашивает Асмик.      Мы стоим друг против друга. Я прислушиваюсь к звуку шагов Вагана, которые постепенно становятся все глуше и наконец вовсе обрываются за дверью вместе с резким скрипом заржавелых дверных петель...      - Ты что так поздно, Левой?..      А почему Айказян не выступил? Ты так нетерпеливо, волнуясь ждал, что скажет он. И доклад-то делал по преимуществу для него одного. А он только кивал головой, когда ты держал речь, как бы ободряя тебя.      И все же почему он не выступил?..            ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ            - В последнее время я как-то потерял форму,- сказал дядя.- Испытываю какое-то беспокойство и жалость, что ли... И в голову лезут разные нелепые мысли. Тебе доводилось слышать про Савву Мерки и Рельё Оморьяне?..      - Нет, не слыхал.      - Они двадцать лет кряду ежевечерне усаживались за шахматы и сражались друг с другом под лучами уличных фонарей до самого .рассвета. И при этом за все двадцать лет никто из них не вышел победителем.      - Что, каждый играл сам с собой? - предположил я.      - Нет, - улыбнулся дядя.-.Играли они друг против друга. Но все партии кончали вничью.      - Но это же неинтересно?      - Согласен.      Он подошел к шахматной доске и не спеша расставил фигуры.      - Шахматы дисциплинируют человека, его характер, - чуть помолчав, сказал Акоп Терзян.      На улице уже было темно. И в комнате тоже. С трудом различая контуры фигуры дяди, я подошел к письменному столу и включил настольную лампу.      - Ты уже сделал первый ход и не имеешь права отступать. Этого права тебя лишает твое дитя, которое еще не родилось, твой, внук, который родится очень не скоро, и, наконец, я, твой дядя, который вот уже четвертый десяток лет вынужден играть в шахматы с самим собой. Ты не имеешь права отчаиваться и терять голову от поражения.      - Ты и Джуле даешь такие советы?      Дядя смешал фигуры на доске и вновь расставил их.      - Джулю. скоро будут выше двигать. И она, по всей видимости, вовсе не испытывает необходимости в советах.      - А раньше ты ведь был совсем иного мнения? - напомнил я.      - Я и сейчас того же мнения,- сказал дядя.- Будь уверен, найдется такой, кто в один прекрасный день скажет ей прямо а лицо: "Определи свое место в жизни, свое истинное призвание!.."      - А если никто не найдется и ничего ей не скажет?..      - Непременно найдется! Иначе как же? Нельзя человека все время поднимать выше и выше. Он тогда, чего доброго, и до бога доберется. А мы же с тобой атеисты. Мы знаем, что бога нет. И божества тоже. Есть люди, общество и сила, которая заставляет человека смотреть вперед. И сила эта - идеи и убеждения...      - Дядя, ты веришь мне?      - Да, сын мой.      - Я попробую не потерпеть поражения!..      - Молодец,- сказал Акоп Терзян.- И помни, что иное поражение стоит куда больше, чем победа.      Дядя взял меня за руку и потянул к шахматной доске.      - Садись,- сказал он.      Мы сели. Между нами были готовые к действию войска.      Черные и белые войска.      - Сыграем? - предложил Акоп Терзян.      В этот вечер я вернулся домой в приподнятом настроении, хотя дядя выиграл у меня подряд две партии, а мне только одну удалось свести к ничьей, да и то благодаря сицилианской защите.            ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ            Саркис остановил машину на берегу речки, там, где она берет начало, вытекая из озера. Речка, а точнее, канал, в ширину не более трех метров. Вода чистая, дно устлано крупнобулыжной и мелкой галькой.      Беспокойно заквакали лягушки, но мы не обращали на них никакого внимания.      Саркис вынул из машины ковры, которыми были застланы сиденья, и раскинул их в тени под деревом. Для Арус мы прикатили большой валун, чтобы ей было удобно сидеть, когда станет кормить ребенка. Затем Саркис отогнал машину к зарослям камыша.      - Там попрохладней,- сказал он, возвращаясь.- Машина не накалится от солнца. Я разденусь, можно, Арус?      - Простудишься,- сказала она.      - Ну что ты! И купаться буду.      - Я тоже,- присоединился к нему Ваган.      - А я не умею плавать,- признался я.      - Ваган, не смей купаться! - категорически запретила Арус.-Холодно. Простудишься.      - Нет, вы видали? Она только обо мне заботится! - засмеялся Ваган. - Вы простуживайтесь, а мне нельзя. Какая же это дружба?!      - А Левой пусть вспомнит, сколько он пролежал с воспалением легких! - крикнула Арус.      Саркис уже разделся и только сказал: - Ваган!..      - Не люблю отставать!-вскинулся Ваган.      Арус безнадежно глянула на нас и, вроде бы обидевшись, покачала головой.      До того, кажется, не было никакого ветра, но стоило раздеться, как, откуда ни .возьмись, со стороны тростников налетел прямо-таки шквал, и весь я покрылся гусиной кожей.      - Лягте на солнце. На солнце!..-закричала Арус.      Я тут же растянулся на ковре. А Ваган с Саркисом чуть отошли от берега и с разбегу оба сразу нырнули в воду.      Я не хотел им уступать и не без опаски вошел в речку.      Когда вода была мне уже по колено, спросил: - Глубоко там?      Ваган встал, ему было едва до груди. Я закрыл глаза и погрузился с головой в воду. Сначала, как иголками, закололо все тело. Но потом стало легко и приятно.      - Осторожно, не захлебнись! - услыхал я предостерегающий окрик Саркиса.      Нащупав под собой дно, я встал и огляделся вокруг.      Саркис уже выбрался на сушу.      - Так скоро?..- удивился я.      - Еще наверстаю, надо забросить удочки в воду.      Он раскрыл коробочку с. червяками и стал цеплять наживку на удочки. Я тоже вылез на берег, потому что уже закоченел, и кинулся на ковер.      - Вытрись,- сказал Ваган, протягивая мне полотенце.- Не то сгоришь на солнце.      - Не сгорю.      Ваган присел возле меня на корточки и растер мне спину.      - А на хотел ехать! - улыбнулся Ваган.- Ты когданибудь бывал в этих местах?.. Нет. А я еще как-то раз был. У нас устраивали коллективный выезд. Мы тогда барана купили в складчину, шашлык тут делали. Давно это было. Арус еще не было.      - То есть как не было?! - ополчилась Арус.      - Я хотел сказать, мы еще не были знакомы...      - Ваган, а ну помоги! - позвал Саркис.      Ваган бросился закреплять удочки.      Я надел темные очки и посмотрел на небо. Стекла в очках зеленоватые. Когда,через них глядишь на солнце, оно кажется кроваво-оранжевым, как апельсин. Клубы облаков делаются грязно-серого цвета, а небо обретает тревожные краски.      Мне стало не по себе, и я сдернул очки. И очень обрадовался, что солнце золотое, облака .белые, а небо синее-синее.      Вдали шелестел тростник, а в противоположной стороне переливалось озеро и, урча, катила свои воды речка.      ...Жужжа опустилась мне на грудь стрекоза с нежно-розовыми крылышками. Когда я был маленький, мы называли строкой самолетами.      Я затаил дыхание, чтобы, не дай бог, не спугнуть стрекозу. А она как окаменела на мне. Я стал считать про себя: "Один, два... девятнадцать... двадцать семь... тридцать восемь... сорок два..."      - Ну что ты наделал! - закричал я.      Ваган растерялся.      - Зачем схватил?..      Ваган держал стрекозу большим и указательным пальцами за трепещущие крылышки.      - Ну чего ты орешь? Пожалуйста, положу обратно.      И он опуcтил стрекозу мне на грудь. Но, едва высвободившись из его лальцев, она взмыла ввысь.      - Вот, видал? А я про себя одно дело загадал. Все ты испортил.      - Тоже мне трагедия. Ты что, суеверный, что ли?..      - Нет. Но могу же я что-то загадать?..      - Ну ладно, не злись. Я же не нарочно... А что ты загадал?..      - Если, пока я досчитаю до пятидесяти, стрекоза не улетит, загадал я, значит, зря в тот день с Асмик не помирился...      - И до скольких же ты досчитал?      - До сорока двух...      - Жаль,- сказал Ваган.- А как же у вас все-таки все будет?..      - Тише,- погрозила им Арус,- ребенок уснул.      - Сейчас будем печь рыбу! - сказал, приближаясь, Саркис, при этом довольно потирая руки.      - Мы тут из-за тебя сегодня с голоду пропадем,- засмеялась Арус.      - Так как же все-таки у вас будет? Чем все кончится? - опять спросил Ваган.      - Чем кончится?.. В ящик сыграю, вот чем, скорее всего, кончится!..      - Аи да сказанул!..-расхохотался Саркис.      - Эй вы, болтуны, есть не хотите? - спросила Арус.      Она уложила ребенка на сиденьях в машине и, взяв сумку, шла к нам..      - Да вот, ждем, когда Саркис приготовит рыбу на вертеле,-сказал Ваган.      - Ну ладно, искупались. Так хоть оденьтесь. А то ведь как дикари,-улыбаясь сказала Арус.      - Портрет не полный, - крикнул Саркис и кинулся к тростникам.      - Вот, - сказал он, вернувшись и протягивая каждому из нас. - Ну, три-четыре!..      Он затянул какую-то поистине дикарскую песню и начал плясать. Мы тоже повскакали со своих мест и, подпевая ему, задергались в танце. Надо думать, пели мы ужасно, невыносимо для нормального человеческого слуха, потому что Арус изо всех сил зажимала уши.      Наконец дух из нас вон, и мы как подкошенные бухнулись на,землю. Ваган обхватил себя руками за плечи и жалостливо простонал:      - Ой, братцы, помираю!..      - Врешь? - не поверил Саркис.      - Конечно, врет,- сказала Арус.- Левон-джан, наберика сухих веток.      - Веток?      - Да. На костер..      Я вспомнил, что видел неподалеку обрубок довольно толстого ствола. Сходил, приволок его и наивно так спрашиваю:      - Сгодится?      - Прекрасно! - обрадовалась Арус.- Наберите еще, ребятки! Да побольше.      Скоро мы натаскали и сухих веток и хвороста.      - Костер обеспечен! - торжественно возгласил Саркис и опять взял в руки камышину.      - Не надо! - взмолился Ваган.- Нет уж никаких сил играть в дикарей. Давайте лучше костер разожжем.      - Ценное предложение. И очень изобретательное! - хмыкнул Саркис.      - Не издевайся,- вдруг посерьезнел Ваган и протянул Саркису спички: - На, зажигай... Изобретательное, говоришь?.. А ты как думал?..      Саркис с надеждой глянул на меня. Но я неумолимо отмежевался от него.      - Зажигай,- говорю, - зажигай, чего стоишь?      Хворост сухой, сразу разгорелся. Голубой, едкий дым чуть покружил и вздыбился столбом.      - Магический дым! - пробурчал Саркис.      - Сейчас обернется исполинским джинном, - сказал я.      - И этот джинн вас наконец угостит, - хитро улыбнулся Ваган и, чуть помедлив, извлек из сумки наисвежайший суджух1!..      - Долой рыбу,- закричал я,- хоть вареную, хоть на вертеле!      Ваган и Арус нарезали суджух, нанизали его на шампуры и подержали над огнем.      Саркис с выражением безнадежности на лице посмотрел на удочки.      - Я, пожалуй, согласен с поговоркой: не торгуй рыбой, пока она еще в воде!- сказал, он.      - Хорошая поговорка. Давай-ка лаваш.      Поев, мы попробовали виноград, прихваченный Саркисом, и пришли к заключению, что у нашего автомобилиста довольно изысканный вкус.      - Жаль, Седа с нами не поехала,- сказал Саркис, ложась на спину.- Я утром ей позвонил. Она очень обрадовалась, что хочу тебя за город вытащить. Но сама отказалась, сославшись на то, что плохо переносит машину.      - Жаль,- сказал я.- Но и на этом спасибо, Саркис.      - Зря ты так. Мы как-то тоскливо живем. Вот мне и подумалось, что неплохо бы как-нибудь, вместо того чтобы скучать в помещении, поскучать на лоне природы.      - Да ладно!..- Я засмотрелся на преломляющиеся под лучами солнца волны.- Ты знаешь, что равнодушие убивает человека?..      - Знаю.      - А знаешь, что счастье человека в его характере?      - Этого не знаю.      - А знаешь ли, что я должен жениться и создать себе новую жизнь?.. Что самая гениальная формула Эйнштейна - Е=тС2?      - Ты спятил?      - Какого ты обо всем этом мнения?..      - Эгоист!.. Себе создаешь новую жизнь, а мы? Вот, скажем, я? - уже шутливо спросил Саркис.      - ...А ты оставайся вечным холостяком!..      - Но почему же?      - Чтобы я всегда мог встретиться с глуповатым, скучным Саркисом.      - Благодарю!-расхохотался он. - Очень приятный комплимент.      - Не стоит! - с нарочитой небрежностью сказал я и добавил уже серьезно: - Если вдруг засну, укроешь меня чем-нибудь.            ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ            Их бракосочетание прошло незаметно, без шума-гвалта, без пьяных криков, без сватов и сватий, без красных слов.      Луизе удалось найти приличную комнату. Они вместе с Араиком пошли договариваться о цене. Хозяин запросил тридцать пять рублей в месяц, не считая, платы за электроэнергию.      Араик не согласился. Хозяин взял на себя электричество.      Араику и этого было мало.      Спустя три дня хозяин сбавил до тридцати рублей, но все сетовал, что молодежъ-де, взяла его за горло.      Молодожены вселились в свои "апартаменты" и попросили всех друзей в ближайшее время воздержаться от визитов вежливости. У них пока ни стола, ни стульев, ни тарелок, ни ложек. В комнате стояла лишь раскладная тахта, небольшой шкаф и два чемодана.      Седа ждала целый месяц. Потом позвонила мне, сказала, что очень соскучилась по, ребятам и, пока ноги ее еще носят, хочет сходить и поздравить друзей. Седа попросила, чтобы я купил подарок.      "Подарок, который каждую минуту напоминал бы им о нас",- сказала она.      Все воскресенье я проходил по магазинам. Был в хозяйственных, в Ювелирных, в мебельных и даже в продовольственных. Где только не был, и в зоомагазин заглядывал.      И вот я уже искал двухкопеечную монетку, чтобы позвонить Седе и сказать о своих плачевных результатах, как вдруг вспомнил ее слова: "Подарок, который каждую минуту напоминал бы им о нас". Я тут же ринулся и купил маленькие изящные настольные часы в деревянной полированной оправе, а на ней даже вырезан слоненок со вздернутым хоботком. Слон, говорят, символ счастья. И я сразу решил, что сегодня же должен поговорить с Седой. Ведь скоро я уже стану отцом, а многое еще остается неясным. Хотя, может, и ясно?.. Не знаю.      Жилье Луизы и Араика было на одной из улиц, ответвляющихся от Киевского шоссе, в двухэтажном особняке.      Они занимали комнату на первом этаже и примыкающую к ней сбитую из фанеры каморку, которая служила кухней.      - Ну, зачем вы пришли? - налетела на нас Луиза. - Я же просила, пока.. - Она смолкла, и я боялся, что вот-вот разревется от волнения.      - Мы принесли вам подарок,- пробормотал я.- Настольные часы.      Сунув Луизе в руки коробку, я прошел в комнату. Араик оторопело смотрел на нас.      - Ты занимаешься, да? - сказала Седа.      - Луиза,- попросил я,- раскрой коробку. Целый день искал, что бы,вам такое подарить. Нравится?..      Луиза извлекла часы, поставила на стол (они успели ужа купить его). Сама чуть отошла, сложила на груди руки и внимательно рассматривала презент.      Араик завел часы и поставил их на середину стола.      - Садитесь,- предложил он, показывая на тахту. - Наше единственное сиденье, ложе - как хотите называйте... Сегодня я еще как раз купил ножи: большой, средний и совсем маленький. Луиза, покажи-ка им.      ...Когда вы шли Киевским шоссе в сторону моста, Седа, прижавшись к тебе понежнее, сказала:      - А знаешь, Левой?.. Он жил в этих краях...      - Кто?..      - Он...      Ты мгновение недоумевал.      - А разве тогда была эта магистраль?      - Не было,- сказала Седа.- Сады тут были. Только после войны дома стали строить. Потом и улицы навели, трамвай пустили, перекинули этот изумительный мост, соединив, берега Раздана. Город поглотил безлюдные пространства. Не правда ли, удивительно? И деревья тех садов в основном сохранены, и иные домишки с плоской крышей еще стоят, прячась за новыми домами. И я вот есть. Иду здесь по асфальту. Есть город, есть Армения, есть мир, есть вселенная!.. А его...      - Очень хорошие ножи, только надо их наточить, - сказал я, возвращая ножи Луизе.- А чтобы от смазки их очистить, подержи в горячем содовом растворе.      - Отличная комната,- похвалила Седа.- Жаль только, что окна на север выходят.      - Ничего,- сказала Луиза,- летом будет прохладнее.      Сделав какие-то знаки Араику, Луиза села, а он тут же вышел.      - Трудно, да? - спросила Седа.      - Вначале всегда трудно, - пожала плечами Луиза.      - У нас таких трудностей не будет, Седа,- сказал я.      - Хозяин ничего человек? - поинтересовалась .Седа.      - Он ничего, а вот жена все недовольна, даром, видите ли, комнату нам сдают.      - Нам больше нечем вас угостить,- сказал Араик, внося большое блюдо с нарезанным арбузом.      - Кто выбирал арбуз? - воскликнула Седа.      - Продавец,- ответил Араик.      - Над дипломом работаешь? - спросил я.      - С февраля начну.      - Мы обязательно придем на защиту. Не правда ли, Седа? Ребенка оставим с Арус и придем...      - А как зимой будете обогреваться? - все спрашивала Седа.      - Электричеством,- сказал Араик.      - А я считаю, надо купить керосинку или керогаз! - упрямо бросила Луиза.- От электрического отопления в помещении сухость большая...      - Ну и керосин плох. Опасно! - не соглашался Араик.      - Другим же не опасно. Будем осторожны.      - От керосинок часто всякие вслышки,- сказал Араик.- А ведь надо же и ночью отапливать, не то заморозимся.      - Ну, ночью-то может и не гореть.      - Нет, я не могу, когда холодно. Ни за что не усну. Ты бы так не говорила, Луиза, если б хоть раз в жизни видела пожар.      - А я видела.      - Я о настоящем, большом пожаре.      - Вот именно большой пожар я и видела. Мы будем жечь керосинку! - отрезала она.      - Левой, нам, пожалуй, пора идти,- сказала Седа. - Мы мешаем молодоженам решить их спор.      Араик засмеялся.      - Ничего, это не впервые.      - А до развода еще дело не доходило?      - И не дойдет,- сказала Луиза.- На худой конец будем обогреваться электричеством.      - Или керосинкой, - улыбнулся Араик.      - Ты говорила, что он так и остался двадцати одного года от роду, каким...      - Иди потише,- взмолилась Седа.- Я не могу быстро. Устаю. И вы медленно и молча прошли несколько десятков метров.      - Ты его любишь?..      - Молчи...      - Тебе жалко его? Горюешь о потерянном счастье? Но ведь счастливых много?.. Сейчас, в наши дни. Вот, скажем, Ваган и Арус... Или Луиза и Араик... Наконец, я и ты!..      - Молчи...      И до самого дома, где квартировали Араик и Луиза, ты больше не говорил. А когда уже стоял у двери и собирался постучать, Седа сказала:      - Я же тебе уже говорила. Говорила, что он для меня только прекрасное воспоминание. И я люблю это воспоминание. Понимаешь? Ну, скажи, скажи?..      Арбуз давно был съеден, и мы теперь с удовольствием грызли семечки.      Я посмотрел на часы.      - Пора,- сказала. Седа.      - Так сразу? - вскричала Луиза.      - Так уж и сразу? - улыбнулся я.      - Гость как воздух. Очень необходим, но, если его задерживать, можно и задохнуться,- сказала Седа.- Изречение не мое, но автора, простите, не помню.      - А сказано хлестко! - И Араик поднялся нас проводить.      Мы пожелали им счастья и доброй ночи. Я взял Седу под руку, было очень темно, и дорога неровная. Едва мы вышли на шоссе, мелькнул зеленый огонек.      - Такси! - крикнул я...      Машина тронулась. Я наклонился к Седе и тихо шепнул ей на ухо:      - Ты, наверно, устала? Хорошо, что подвернулось такси.      - Нет, не устала,- сказала она.- Правда, они хорошие, Левой? И самое главное - это счастье. Они счастливы, потому что сами строят свою жизнь. Пусть c трудностями, мало-помалу, но собственными руками возводят свой очаг...      - А мы? - прошептал я.      Она не ответила.      - А мы?..            ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ            Айказян вызвал меня, чтобы сообщить что-то очень значительное. Я чувствовал это по его растерянному виду, беспомощному взгляду и медлительно-бессмысленным движениям. На сукне, покрывавшем его письменный стол, образовалась складка, которую, как он ни старался, не удавалось расправить.      - Да,- заговорил он.- Я в тот день не высказался... О докладе твоем...      - Вы решили пощадить меня, но я не стану благодарить вас за это. Не люблю, когда люди по каким-либо соображениям пытаются меня щадить...      Дверь приоткрылась, и я увидел голову Луизы. Потом Луиза скрылась. И вместо нее объявился Рубен, сверкнув своими маленькими круглыми глазками. Но вот и он исчез.      И до меня донесся из коридора громкий шепот.      Айказян подошел к двери, плотно закрыл ее и защелкнул на английский замок.      - Ну, а ты, в общем-то, что думаешь?      - Я?.. Я думаю, что пути для отступления нет!.. Думаю, что, может, напрасно так думаю, но..      - Пути для отступления действительно нет,- сказал Айказян. - Поскольку в плане нашего раздела скоро утвердят тему исследований и... твою тему.      - Ну и что с того? - спокойно сказал я.- Вы же говорили, что мы боремся не только за то, чтобы отвоевывать у природы ее тайны. Говорили, что путь от итогов лабораторных опытов до производства куда длиннее, чем...      - Верно,- согласился Айказян.- Однако ты знаешь, что революция продолжается.      - Революция свершилась в тысяча девятьсот семнадцатом году.      - Свершилась и продолжает свершаться. Ты, может, считаешь, что пришло время сидеть сложа руки? Нет, такое время не наступит. Ни через сто, ни через тысячу, ни через тысячу тысяч лет, если люди вдруг не надумают снова превратиться в обезьян.      - А как это случилось, что решили, утвердить тему? Ведь я, говорят, оторвался от коллектива. И к тому же...      - О, такого ты еще наслушаешься, - прервал меня Айказян.- А поскольку пока не складываешь оружия, то эдакие речи будут сопутствовать тебе. Вот так-то. Я хочу также подсказать, что эту свою тему ты можешь представить к защите. Вместе поработаем, сдадим кандидатский минимум, и все будет в порядке...      Я хотел была что-то еще сказать, но передумал. Поднялся и пошел к двери. Айказян тоже больше ничего не сказал.      Он подтянул к себе битком набитый портфель и стал лихорадочно рыться в каких-то бумагах.      Я вышел из кабинета шефа.      ...В лаборатории цервой ко мне подошла Луиза. Она была очень испуганная и встревоженная.      - Зачем ты ему понадобился, Левой? - спросила. Луиза.- Знаешь, он еще до начала работы тебя спрашивал.      - Что, хорошей обработочке подвергся? - коварно улыбаясь, спросил Рубен.      - Еще какой! - сказал я и подошел к окну. Глянул во двор. Старый институтский сторож сметал в кучу опавшие листья.- Рубен, ты помнишь, я тебе как-то притчу одну рассказал?      - Помню. Не забыл.      - И помнишь, мораль я тогда тебе не сказал?      - Сейчас меня ато уже не интересует.      - А меня очень даже интересует. Знаешь, как поступил орел? Он схватил змею и сбросил ее с вершины со словами: "Живи там, где твое место", С тех самых, пор змея так и живет в ущелье. Иногда, правда, подумывает, не попытать ли ей снова счастья. Как ты считаешь, Рубен, попытает?      - Я ничего не считаю! И кончай морочить мне голову своими притчами! - Рубен хлопнул дверью и удалился.      - Левой?..-опять заговорила Луиза.      - Вот так люди побеждают! - философски заключил я. И добавил: - Сами себя.. Кстати, наша тема скоро будет утверждена и включена в план.      - Будет утверждена?! - обрадовалась Луиза.      - И все-таки трудно существовать в этом мире, - устало сказал я.- Очень трудно.      - Существовать легче легкого,- тихо промолвила Луиза.- Жить трудно, по-настоящему жить.            ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ            Несколько дней шли сильные дожди. Сегодня под вечер потоки так запрудили улицы, что невозможно было перейти с одной стороны на другую. Люди толпились на обочинах тротуаров, высматривая, куда бы ступить. Водители необычно "присмирели", ехали медленно, чтобы ненароком не обдать брызгами людей на тротуарах.      Я никуда не спешил. И, признаться, не без удовольствия прогуливался под дождем. Так как перейти дорогу было невозможно, я шел и шел, пока не добрался до кафе, где все места; увы, оказались заняты, но, на счастье, были отдельные свободные стулья. Не знаю почему,, но у нас принято, если за столом сидят, скажем, только двое, третий уже ни за что не подсаживается, пусть хоть весь вечер у входа в кафе будет стоять очередь.      Ну, а нельзя ли нарушить эту традицию? Нельзя ли подойти и подсесть вон хоть за тот столик в сторонке, который, понятно, занят?      Я подошел к девушкам и спросил:      - Можно?..      Одна из девушек поднесла кулачок к губам и фыркнула.      Но другая очень вежливо кивнула в знак позволения. Я снял плащ, перекинул его на спинку стула и принес себе кофе с ликером..      - Девушки, вы одни? - вдруг вылетело у меня.      Первая снова фыркнула, а другая сказала: - Не одни, а вдвоем мы!..      - Курите. Прошу! - я протянул им пачку с сигаретами.      - Мы не курим.      - Зря. Так чем вас угостить?      - Мы вовсе не хотим, чтобы нас угощали...      - Напрасно. Если бы вы узнали, кто я, потом бы очень пожалели, что "были со мной так нелюбезны.      - А кто вы?      - Это тайна!..      Та, что все хмыкала в кулачок, теперь смотрела на меня расширенными от любопытства зрачками.      - Принесу-ка я мороженого и ликеру! Согласны?      - Согласны, но с условием, что вы откроете нам свое инкогнито!      - Конечно, открою.      Через миг я принес в металлических вазочках мороженое и затем сходил за ликером.      - Итак, застолье открыто!      Я закурил сигарету и отпил немного кофе.      Мне приятно что я достаточно владею собой. Приятно потому, что не всегда мне это удается. Иногда могу повести себя, как человек с психологией трехлетнего дитяти, который орет и требует звезду с неба у родителей, кои тщетно объясняют ему, что это невозможно...      - Вы почему не пьете, девушки? Давайте выпьем.      Они отхлебнули только по глотку, а я осушил рюмку до дна и попросил буфетчицу налить мне еще. - Учитесь, девушки?      - Работаем.      Я не спрашивал у них имен. Имена меня ничуть не интересовали.      - Где?      - В Армэлектро.      - Наверно, электрофак кончали?      - Школу кончили. И сейчас работаем в сборочном цехе. Ничем не знамениты. Не как вы.      - Благодарю! - сказал я, почувствовав ироническую нотку в тоне девушки. Но, может, это и не так и никакой иронии не было? Не помню. В голове у меня был полный хаос.- А если и я вовсе не знаменит?!      - Тогда кто вы? Ведь обещали же сказать? - напомнила девушка.- Мы уже съели мороженое.      - Ну, посидите еще немного. Я знаете кто? Я - самый грустный человек. Посидите, чтобы мне не стало совсем уж невмоготу от грусти.      Они поглядели друг на дружку и примолкли.      - Вы, -наверно, слыхали про Альберта Эйнштейна? - спросил я.      - Слыхали...      Это было сказано так что я усомнился.      - Ученый такой был. Умер в пятьдесят пятом. Формулу он вывел замечательную.- Я проговорил это, а перед глазами у меня выстроились две формулы, но я продолжал: - Вот она, формула: Е=тС2. По-моему, сейчас это в школах проходят. Потом теория относительности. Парадокс времени: человек со скоростью света направляется к далеким галактикам. Три года он пребывает в космосе, затем возвращается на Землю и - обнаруживает, что на этой планете минули уже .многие и многие десятилетия. Не знаю, где я читал. И автора тоже не помню. Сейчас все об этом пишут. Я не виноват... Вы спрашиваете, кто я?.. Я - Адам. Так звали человека, который путешествовал в космосе и, вернувшись на Землю, обнаружил, что время сыграло с ним злую шутку.      - Адам Малого Льва?..-спросила девушка.      - Да, кажется, именно так называлась книга. Но слушай те продолжение, - сказал я и сообразил вдруг, что продолжения-то и нет.- Я вернулся, а над ней, старушкой, уже пронеслись многие и многие десятилетия. Я стал старше только на три года, а Земля на много десятков лет! И потому я теперь очень одинок. Всех моих близких унесли с собой миновавшие десятилетия. Я совсем одинокий. И потому грустный... Принесу еще кофе, девушки?      - Нет, не надо.      - Мороженое?..      - Нет.      - Вам уже скучно, да?      Они не ответили.      - Дома будете рассказывать, что встретили в кафе чудака, который угощал вас кофе с ликером и мороженым, чтобы тем самым обрести право нагнать на вас скуку. Ведь будете же рассказывать, а?..      - Ликер был ужасно крепкий, в голову мне ударил, - пожаловалась девушка, которая все фыркала.- Боюсь, встану, на ногах не устою.      - Ну ладно, вы идите, а я возьму еще чашку кофе.      Принес кофе, начал пить. Они сидели. Не хотели уходить.      Ждали, что скажу им, кто я есть. И не представляли, как велико будет их разочарование.      - Я не Адам Малого Льва. Я - Левой. Ле-вон!..      Они все сидели.      Я допил кофе, взял плащ и вышел из кафе. Проходя мимо большого окна, еще раз увидел девушек. Они о чем-то горячо говорили, и та, улыбчивая, уже не держала кулачка у губ, не смеялась. Я вспомнил вдруг, что даже не пожелал им доброй ночи. Но ничего, беда не велика. Накинул плащ на плечи и зашагал.      Дождь перестал... Над одним из домов светились неоновые огни. На фоне темного неба выделялся серебристый самолетик и под ним .слова: "Быстро, удобно, выгодно".      На ходу я вскочил в троллейбус, сел на одно из свободных мест и прижался головой к стеклу. И так остановок десять внимательно изучал в темном окне свое лицо. Потом сошел и неохотно побрел домой.      Если бы у меня было обыкновение вести дневник, я бы немедленно раскрыл его на чистой странице, взял бы в руки самописку и записал бы примерно следующее: "Сегодня я встретился с Седой. Она сказала, что очень любит меня, но что хорошо, когда все делается в свое время. И спросила, сознаю ли я всю ответственность моего предложения. Я обиделся, ушел и стал бродить по улицам. Лил дождь, и мне было грустно".      Но я не вел дневника. И хорошо, что не вел. А так как делать мне было нечего, разделся и лег спать.      Я досчитал уже, наверное, до ста тысяч (небось и столько слонов-то в мире нет), когда вдруг услышал, что за окном опять зарядил дождь.            ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ            - Я зашел к тебе сказать, что добыл литературу по твоей теме, и немного вместе поскучать, - проговорил Саркис, стряхивая в коридоре мокрый плащ.      - Очень хорошо! - обрадовался я.-Ты на машине?      - А что, нужна машина?      - Нет. Так просто спросил.      - Вообще-то, если нужна, можем взять такси... Знаешь, я действительно тебе кое-что раздобыл,- сказал Саркис, садясь на кровать.-Честное слово! И вообще, еще немного, чего доброго, брошу свою тему и займусь твоим азотом.      - Не издевайся.      - Вовсе не издеваюсь. Я убежден, что у нас в институте создадут новый сектор. И если тебя назначат завом, возьмешь меня к себе? Я серьезно.      - Сомневаюсь, что действительно серьезно, но если да, то я буду вынужден выбросить тебя в окно, и сейчас же...      - За что! За какие грехи?.. Я, между прочим, обладаю одной необыкновенной способностью: могу иногда как бы перелететь через годы и увидеть то, что хотел бы увидеть осуществленным в будущем!..      - Неплохая способность, - заметил я.- Особенно серьезное занятие для бездельников. И что ты еще видишь?      - Сказать? - вдохновился Саркис и машинально поправил очки..- Погаси только свет, тогда скажу. Погаси!..      Я невольно подчинился.      - Ну, теперь слушай,- Саркис помолчал несколько мгновений, давая то ли мне, то ли себе настроиться. Потом тихо, почти шепотом сказал: - Представь, что мы уже в ближайшем или чуть более отдаленном будущем. И нам не i по двадцать пять, не по тридцать лет, а, скажем, пятьдесят - шестьдесят. Ты слушаешь меня?..      - Слушаю,- тоже шепотом ответил я.      - И. мы в течение этих прошедших лет создали такие вещества, которых прежде и в помине не было, ни в природе, ни в науке. И представь еще, что ты работаешь лад созданием чисто органических веществ, над синтезированием белка... Знаешь, что будет в итоге?.. Зародыш в пробирке. Искусственный человек! Робот, но не механический, не на полупроводниках и прочей технике, а из синтезированного белка!.. Нет, честное слово, как подумаю, дух захватывает... А теперь включай свет и, если можно, свари мне кофе.      Я встал, как после похмелья, на ощупь нашарил выключатель и зажег свет.      - Ты все представлял наяву?      - Конечно. Я научу тебя, как это делается.      Я за несколько минут приготовил кофе и поспешил обратно в комнату. Саркис нетерпеливо стал прихлебывать горяий кофе.      - Так как это у тебя получается? - спросил я.      - Для этого необходимо одно: неизбывная вера в достижимость тобою задуманного.      - Очень здорово говоришь! - съязвил я.- А что, если и вера есть, но ты все бьешься как рыба об лед?..      Саркис молча покрутил чашку и поставил ее на блюдце.      - Зачем ты покрутил? Я не предсказатель судеб, - проговорил я,- гадать не буду.      - Ты просто лудный тип.      - Это не новость, - без .обиды согласился я. - Мы, кажется, именно на этой почве с тобой и сошлись?..      Он рассмеялся.      - Восемь часов, - сказал я.      - Ты хочешь, чтобы я попрощался?      - Хочу, чтобы мы с тобой решили одно дело... Пойдем пройдемся?      - Холодно...      - Я голоден как зверь.      - И я тоже.      - Раз никуда не идем, пошарю, что есть дома.      Хлеб, конечно, оказался черствый. Я нарезал его и первый ломтик, который был особенно крепкий, как сухарь, выбросил. В холодильнике нашлось немного сыру и охотничьих колбасок. Я еще подал на стол зелень, и получилось не так уж скудно.      - Обойдемся? - спросил я.      - Как-нибудь! - улыбнулся Саркис.-Я, правда, не очень еще наловчился с отшельниками застолышчать, но... ты хоть воды принеси.      - Графина нет. Одолеет жажда - кухня рядом.      - Постараюсь потерпеть.      - Итак, дело я одно надумал, Саркис.      - Ну, говори какое, - он терпеливо выискивал кусочек хлеба помягче.      - Луиза с Араиком снимают комнату. Каждый месяц платят по тридцать рублей...      - Много, безбожно много, - сказал Саркис.      - Хочу предложить им пожить здесь.      - Да, но а ты?..      - Я переселюсь к дяде. На время, пока они получат площадь.      - Ну что ж, хорошо придумал,-Саркис ел с завидным аппетитом.-Переезжай к дяде. А я могу хоть завтра их перевезти. У них небось пожитков не много, и "Москвича" хватит...      - Справишься вполне...      - А дядя согласится?      - Непременно. Только узнает, сразу согласится. Да и нам будет хорошо. Как мне, так и ему. Не считаешь?      - Конечно, вдвоем веселее.      - Уберу-ка я со стола?..      - Убирай.      - Съешь этот кусочек сыру, не оставлять же?..      - Не могу, больше некуда.      - Когда литературу обещанную принесешь?      - Когда хочешь.-Он поднялся.-Я выпью еще стакан воды и пойду.      - Я провожу тебя.      - Буду рад,- сказал Саркис.            ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ            Итак, выходит, для тебя начинается новая жизнь. С завтрашнего дня ты, очевидно, переберешься на жительство к дяде. А сейчас вот медленно вышагиваешь по направлению к дому.      На улице темень. И от звездного неба уже веет дыханием зимы.      Ты изменил своим принципам.      И когда это вдруг ты решил нападать, принося в жертву свое воинство?..      И дядя не заметил, как ты избрал сицилианскую защиту.      А когда обнаружил, не удержал тебя. Вовремя не предупредил. Наоборот, воодушевился и поощрил тебя.      Почему?..      А что уготовило тебе будущее?      Видимо, правильно, что Айказян борется.      А ты в конце концов с кем будешь бороться? Есть ли действительно какой-то противник, противодействующий тебе?      Враг, который в любую секунду готов уничтожить тебя?..      Против кого ты будешь бороться?..      Есть ли он у тебя, этот противник, в реальности?      Может, ты сам себе противник, враг?..      Саркис ведь учил тебя, как воочию представить будуще.е увидеть его.      Попробуй!..      Посмотри...      Но нет... Тебе сейчас сподручнее спросить об этом вон того пьянчужку в синей сатиновой куртке, что сидит на ступеньках у входа в закрытый магазин и держит в руках ящичек с карточками и с сурком на них.      И ты останавливаешься перед этим человеком, роешься у себя в карманах и извлекаешь три двугривенных...      - Возьми, - говорю я.-И предскажи мне будущее...      Он приподымает голову и смотрит на меня мутным взглядом.      - Возьми, тут даже больше на десять копеек.      Он качает головой.      - Зачем так напиваться! - негодую я.      - Не пьян я. Ей-богу, даже капли не брал,- заверяет он.- Только плакал весь день. Только плакал.      - Отчего? - удивляюсь я.      - Оттого, что этой ночью умер мой сурок.