Жорж Сименон            Ночь на перекрестке            Роман            Перевод Исид. Шрайбера под редакцией Ю. Корнеева                  I. Черный монокль            Устало вздохнув, Мегрэ отодвинулся от стола, за которым сидел, облокотясь. Завершился семнадцатый час непрерывного допроса Карла Андерсена.      Из окон без занавесок в полдень можно было увидеть толпу продавщиц, модисток и служащих, штурмовавших закусочные на площади Сен-Мишель. После недолгого затишья, к шести часам, людские потоки устремились к станциям метро и вокзалам. Вскоре на улицы высыпали праздные гуляки, любители вечернего аперитива.      Сену затянуло легкой дымкой. С тремя баржами на прицепе прошел последний буксир с зелеными и красными сигнальными огнями. Последний автобус. Последний поезд метро. В кинотеатре сняли рекламные щиты, загородили вход решетчатыми створками.      Мегрэ показалось, будто пламя в печке, обогревающей его кабинет, загудело сильнее. Он рассеянно глянул на стол, уставленный пустыми пивными кружками, тарелками с остатками сандвичей.      По мостовой прогрохотала вереница пожарных машин - видимо, поблизости что-то загорелось. Затем была проведена облава: из ворот префектуры выехал полицейский фургон, который прикатил потом во двор тюрьмы предварительного заключения и здесь выгрузил свою добычу.      А допрос все продолжался, не прерываясь. Через каждые час или два, в зависимости от усталости, Мегрэ нажатием кнопки вызывал бригадира Люкаса, дремавшего в соседней комнате. Бригадир тут же появлялся, быстро прочитывал листок с последними записями комиссара и принимал от него эстафету допроса. А Мегрэ, в свою очередь, устраивался на походной кровати, чтобы, набравшись свежих сил, продолжать работу.      В префектуре царило спокойствие. Изредка кого-то приводили в отдел охраны нравственности. В частности, около четырех часов утра один из инспекторов доставил туда торговца наркотиками, приготовлявшего свои снадобья прямо на месте их продажи.      Мглистый белесый туман, повисший над Сеной, с рассветом стал редеть, постепенно рассеялся, и наступивший день озарил пустынные набережные. Коридоры наполнились гулом шагов. В кабинетах, как обычно, начался трезвон телефонов. Захлопали двери. Зашуршали метлами уборщицы.      Мегрэ положил свою перегревшуюся трубку на стол, поднялся и с раздражением, хотя и не без некоторого восхищения, снова оглядел арестованного с головы до ног.      Семнадцать часов напряженного допроса! А ведь перед началом допроса у этого человека изъяли шнурки от обуви, пристежной воротничок, галстук, полностью опустошили карманы. Первые четыре часа его заставили стоять посередине кабинета. Вопросы сыпались градом, словно пулеметные очереди.      - Пить хочешь?      Мегрэ допивал четвертую кружку, и на лице арестованного обозначилось бледное подобие улыбки. Он пил жадно, захлебываясь.      - Ты голоден?      Вначале его усадили, потом предложили встать. Семь часов он оставался без еды, а потом, когда он, давясь, уплетал сандвич, за него взялись снова.      Сменяя друг друга, Мегрэ и Люкас допрашивали его вдвоем. У каждого из них наступал перерыв, можно было прикорнуть, расслабиться, хоть на время забыть про этот нескончаемый монотонный допрос. И все-таки они пасовали перед ним, в чем-то ему уступали. Мегрэ пожал плечами, достал из ящика холодную трубку, вытер испарину со лба.      Больше всего его изумляла, пожалуй, не столько физическая и моральная стойкость допрашиваемого, сколько его на редкость изящная манера держаться, своеобразная изысканность, не изменявшая ему ни на минуту.      Вполне светский человек выходит без галстука из комнаты личного обыска, затем, раздетый догола, в окружении доброй сотни профессиональных преступников проводит битый час в отделе идентификации, его фотографируют анфас и в профиль, сажают на табурет для антропометрических измерений, его толкают, уголовники оскорбительно подшучивают над ним, и, несмотря на все, он полностью сохраняет самообладание. И если после многочасового допроса он все еще отличается от первого попавшегося, заурядного бродяги, то это просто чудо.      Карл Андерсен нисколько не изменился. Несмотря на сильно помятый костюм, он все еще не утратил ту элегантность, какую не часто могут наблюдать сотрудники уголовной полиции, элегантность аристократа с едва уловимыми признаками выдержки и непреклонности, с легким оттенком надменности, присущей главным образом дипломатической среде.      Ростом он был повыше Мегрэ и широк в плечах, но худощав, гибок и узкобедр. На продолговатом лице выделялись четко очерченные, чуть обескровленные губы.      В левом глазу поблескивал черный монокль.      - Уберите монокль, - скомандовали ему.      Он подчинился с едва заметной усмешкой. За моноклем скрывался стеклянный глаз, неприятно поражавший своей неподвижностью.      - Несчастный случай?      - Да. В самолете.      - Значит, вы участник войны?      - Я датчанин, и мне не пришлось участвовать в войне. Но у меня был собственный туристский самолет, там...      Зрелище искусственного глаза на этом молодом лице с правильными чертами было настолько тягостно, что Мегрэ недовольно пробормотал:      - Можете снова вставить монокль.      Андерсен ни разу не пожаловался, хотя его очень долго продержали на ногах, не дали ни поесть, ни попить. Вчера, в сумерках, с места, где он находился, было хорошо видно уличное движение, трамваи и автобусы, переезжавшие мост, багровый закат. Теперь же он наблюдал оживленную картину яркого апрельского утра.      Он по-прежнему держался прямо и непринужденно, и только узкий и глубокий круг под правым глазом выдавал усталость.      - Вы подтверждаете все свои заявления?      - Подтверждаю.      - Понимаете ли вы, что они неправдоподобны?      - Понимаю, но лгать не могу.      - Вы надеетесь выйти на свободу ввиду отсутствия формальных доказательств?      - Я ни на что не надеюсь.      Он говорил с легким иностранным акцентом, усугубленным утомлением.      - Желаете прослушать протокол допроса, прежде чем подписать его?      Он ответил небрежным жестом светского человека, отказывающегося от чашки чаю.      - Тогда резюмирую главное. Три года назад вы прибыли во Францию в сопровождении вашей сестры Эльзы. Месяц прожили в Париже. Затем взяли в аренду сельский дом у автострады Париж-Этамп, в трех километрах от Арпажона. Это место называют перекрестком Трех вдов.      Легким кивком головы Карл Андерсен подтвердил правильность записанного.      - Вы прожили там три года, ведя настолько замкнутый образ жизни, что местные жители видели вашу сестру всего лишь три или четыре раза. Вы купили "си-троен" старого выпуска и сами ездили на арпажонский рынок за провизией. Раз в месяц вы на этой же машине отправлялись в Париж.      - Так точно. Чтобы сдавать заказы фирме "Дюма и сыновья", что на улице Четвертого сентября.      - Это были эскизы рисунков для обивочных тканей. За каждый эскиз вам платили пятьсот франков. В течение месяца вы изготовляли в среднем четыре эскиза, то есть зарабатывали по две тысячи франков.      Снова кивок в знак подтверждения.      - У вас нет друзей. У вашей сестры нет подруг. В субботу вечером вы легли спать, как обычно, предварительно заперев сестру в ее комнате, соседней с вашей. Объясняете вы это тем, что она будто бы очень боязлива. Допустим... В воскресенье, в шесть часов утра, господин Эмиль Мишонне, страховой агент, чей домик находится в сотне метров от вашего, входит в гараж и обнаруживает исчезновение своей машины, новенькой шестицилиндровой модели известной марки. На ее месте стоит ваш драндулет.      Андерсен не шевелился, только рука машинально потянулась к пустому карману, где обычно лежала пачка сигарет.      - Господин Мишонне, который уже несколько дней кряду только и делает, что хвастает по всей округе своей машиной, думает, что тут чья-то злая шутка. Он идет к вам, видит закрытую решетку ворот, долго и тщетно звонит. Через полчаса он сообщает о своем злоключении в жандармерию, откуда направляют людей в ваш дом. Там они не застают ни вас, ни вашей сестры. Зато в гараже видят автомобиль господина Мишонне и в нем, на переднем сиденье, склонившегося на руль мертвого мужчину, убитого выстрелом в упор, в самую грудь. Его документы при нем. Это некто Исаак Гольдберг, брильянтщик из Антверпена.      Продолжая говорить, Мегрэ подбросил в печку угля.      - Жандармерия старается вовсю, связывается с арпажонским вокзалом, где видели, как вы с сестрой сели в первый поезд на Париж. По прибытии этого поезда на вокзал Орсе вас обоих задерживают. Вы все отрицаете.      - Да, отрицаю, что я кого-то убил.      - Вы также отрицаете знакомство с Исааком Гольдбергом.      - Я впервые увидел его мертвым за рулем не принадлежащей мне машины у себя в гараже.      - И вместо того, чтобы оповестить полицию, вы вдвоем с сестрой пускаетесь наутек.      - Я испугался.      - Вам нечего добавить?      - Нечего.      - И вы готовы повторить, что в ночь с субботы на воскресенье ничего не слышали?      - Я очень крепко сплю.      Уже, пожалуй, в пятидесятый раз он слово в слово повторял одни и те же фразы, и Мегрэ, окончательно обессилев, нажал на кнопку сигнального звонка. Через минуту явился бригадир Люкас.      - Я скоро вернусь, - сказал Мегрэ.      Разговор Мегрэ со следователем Комельо, которому поручили дело Андерсена, длился минут пятнадцать. Этот чиновник явно не хотел втягиваться в расследование.      - Вы сами увидите - это окажется одним из тех дел, с какими мы, к счастью, сталкиваемся не чаще, чем раз в десять лет. В них никак не докопаешься до сути. И надо же, чтобы его поручили именно мне!.. Подробности не вяжутся одна с другой. Взять хотя бы подмену автомобилей. Зачем она? И почему Андерсен не использует для бегства ту машину, что стоит у него в гараже, а вместо этого идет пешком в Арпажон, где садится на поезд? Чего ради на перекрестке Трех вдов появляется брильянтщик из Антверпена? Уж поверьте мне, Мегрэ, и вас и меня ждет куча неприятностей. Собственно говоря, они уже начались... Освободите его, если хотите. Возможно, вы и правы, полагая, что, коль скоро он выдержал семнадцать часов допроса, то выудить из него еще что-нибудь просто не удастся.      У комиссара слегка покраснели веки - он слишком мало спал.      - Вы видели его сестру?      - Нет. Когда ко мне привели Андерсена, жандармерия уже увезла девушку домой, чтобы допросить ее на месте происшествия. Там она и осталась. Под стражей, разумеется.      Обменявшись рукопожатием, они расстались. Мегрэ вернулся к себе в кабинет, где Люкас без особого интереса наблюдал за арестованным. Тот прижался лбом к оконному стеклу и ждал, не выказывая никакого нетерпения.      - Вы свободны! - отчеканил Мегрэ с порога.      Андерсен даже не вздрогнул. Слабым движением руки он указал на свою оголенную шею, на болтающиеся на ногах туфли без шнурков.      - Свои вещи получите в канцелярии. Вы, естественно, остаетесь в распоряжении правосудия. При малейшей попытке бежать и скрыться я распоряжусь поместить вас в тюрьму Сайте.      - Что с моей сестрой?      - Вы найдете ее у себя дома.      Подходя к порогу, датчанин, по-видимому, все же испытывал какое-то волнение, потому что снял монокль и провел ладонью по глазнице с протезом.      - Благодарю вас, комиссар.      - Благодарить меня не за что.      - Даю вам честное слово - я не виновен.      - А я вас ни о чем не спрашиваю.      Андерсен кивнул. Он ожидал, что Люкас сейчас отведет его в канцелярию. Но тут из приемной в кабинет ворвался мужчина, видимо, наблюдавший эту сцену. Изумленный и возмущенный, он напустился на Мегрэ.      - Ах, вот, значит, как! Вы отпускаете его на волю? Но это же невозможно, комиссар!      То был г-н Мишонне, страховой агент, владелец похищенного шестицилиндрового автомобиля. Самовольно вторгшись в кабинет, он снял шляпу и положил ее на стол.      - Я пришел сюда, прежде всего, по поводу своей машины.      Мегрэ, прищурившись, разглядывал этого маленького, седеющего человечка, одетого с претенциозной элегантностью и поминутно подкручивающего кончики нафабренных усов.      Говоря, он растягивал губы, с нарочитой решительностью жестикулировал и тщательно подбирал слова.      Он был истцом, и правосудию надлежало защищать именно его. Было в нем, пожалуй, даже что-то от героя.      Ничто не могло сбить его с толку. Все полицейское управление существовало лишь затем, чтобы слушать его.      - Прошлой ночью у меня был долгий разговор с госпожой Мишонне, моей супругой, с которой, надеюсь, вы вскоре познакомитесь. Она всецело разделяет мое мнение. Ее отец был, заметьте, учителем гимназии в Монпелье, а мать давала уроки игры на фортепиано. И если я вам говорю это, значит... Короче...      Это было его любимым словцом. Он произносил его резко и вместе с тем как бы снисходительно.      - Короче, необходимо возможно скорее принять какое-то решение. Как всякий порядочный человек, как все даже самые богатые люди, включая графа д'Авренвиля, я приобрел новый автомобиль в рассрочку. Я подписал договор на восемнадцать взносов. Заметьте, я мог бы заплатить сразу всю сумму наличными, но обездвиживать капитал считаю неразумным. Кстати, граф д'Авренвиль, которого я только упомянул, поступил так же, приобретая свою новую "испаносюизу". Короче...      Мегрэ не шевелился, но шумно дышал.      - Мне никак не обойтись без автомобиля, абсолютно необходимого мне для исполнения моих профессиональных обязанностей. Учтите, что мой район с центром в Арпажоне имеет радиус в тридцать километров. Между тем, госпожа Мишонне всецело согласна со мной в следующем: мы больше не желаем владеть автомобилем, в котором был убит человек. Так что теперь дело за правосудием. Оно должно принять необходимые меры для обеспечения нас новой машиной того же типа, что и предыдущая, однако с той лишь небольшой разницей, что на сей раз я предпочел бы цвет бордо. На цену это нисколько не влияет. Заметьте, моя машина уже прошла обкатку, а посему я буду вынужден...      - Это все, что вы хотели мне сказать?      - Пардон!..      Это тоже любимое словцо Мишонне.      - Пардон, комиссар! Само собою понятно, что я готов помочь вам всем своим опытом и знанием подробностей здешней жизни. Однако необходимо, чтобы машина срочно...      Мегрэ провел ладонью по лбу.      - Хорошо, господин Мишонне, вскоре я навещу вас в вашем доме.      - Ну а как же машина?      - Когда дознание закончится, ваша машина будет вам возвращена.      - Но я говорю вам, что госпожа Мишонне и я...      - Вот и засвидетельствуйте госпоже Мишонне мое почтение. Всего доброго!      Все это было сказано так быстро, что страхователь не успел выразить свой протест. Он тут же очутился в коридоре, держа в руке шляпу, которую ему незаметно всучили. Какой-то молодой рассыльный бросил ему:      - Сюда, пожалуйста. Первая лестница налево, и прямо перед вами выход.      Мегрэ закрыл дверь кабинета и дважды повернул ключ в замке, затем поставил на печку кастрюльку с водой - захотелось крепкого кофе.      Его коллеги полагали, что он работает. Однако его пришлось разбудить, когда часом позже из Антверпена пришла телеграмма следующего содержания:      "Исаак Гольдберг сорока пяти лет маклер продаже брильянтов довольно широко известен городе тчк Делец средней руки зпт положительные банковские отзывы тчк Еженедельно поездами или воздуху посещал Амстердам Лондон Париж тчк Роскошная вилла Боргер-хоуте <Предместье Антверпена> зпт улица де Кампин зпт отец двоих детей восьми и двенадцати лет тчк Г-жа Гольдберг извещена зпт отправилась поездом Париж".      В одиннадцать утра зазвонил телефон. Люкас докладывал:      - Алло!.. Нахожусь на перекрестке Трех вдов. Звоню из гаража, расположенного в двухстах метрах от дома Андерсенов. Датчанин вернулся к себе. Ворота вновь закрыты. Ничего особенного не произошло.      - А сестра?      - Должна быть на месте, но я ее не видел.      - Где труп Гольдберга?      - На вскрытии в арпажонской анатомичке.      Мегрэ вернулся к себе на бульвар Ришар-Ленуар.      - Какой у тебя измученный вид! - сказала ему жена.      - Приготовь мне чемодан со сменным костюмом и второй парой туфель.      - Ты уезжаешь надолго?      На плите подогревалось рагу. Окно в спальне было настежь, чтобы как следует проветрилась постель. Г-жа Мегрэ еще не успела вынуть шпильки, которые удерживали упругие завитки ее волос.      - До свидания.      Он поцеловал ее. У выхода из квартиры она заметила:      - Ты открыл дверь правой рукой.      Это шло вразрез с его привычкой - он всегда отворял дверь левой рукой. Г-жа Мегрэ была суеверна и не скрывала этого.      - Что случилось? Опять какая-нибудь банда?      - Сам не знаю.      - Едешь далеко?      - Еще не выяснил.      - Ты будешь осторожен, ладно?      Но он уже спускался по лестнице и, полуобернувшись, помахал ей рукой. На бульваре он окликнул такси.      - На вокзал Орсе. Или, впрочем... Сколько стоит рейс в Арпажон?.. Триста франков?.. Но это в оба конца?.. Тогда в путь.      Такие поездки на такси случались редко. Но сегодня он был предельно измучен, с трудом отгонял сон и чувствовал какое-то странное покалывание в веках.      Ну, а кроме того, что-то, пожалуй, взволновало его. И, конечно, не эпизод с дверью, которую он открыл правой рукой. И не довольно необычный угон машины Мишонне, найденной в гараже Андерсена с мертвецом за рулем.      Нет, скорее всего, Мегрэ был озадачен личными свойствами Карла Андерсена. Все-таки семнадцать часов форсированного допроса!.. Матерые бандиты, отчаянные головорезы, перебывавшие во всех полицейских участках Европы, - и те не выдерживали такого испытания.      Быть может, именно поэтому Мегрэ и решился отпустить Андерсена восвояси.      Но когда Бур-ла-Рен <Пригород Парижа> остался позади, комиссар, удобно развалясь на заднем сиденье, вопреки одолевавшим его раздумьям, забылся крепким сном. Таксист разбудил его уже в самом Арпажоне, у ворот старого рынка под соломенной кровлей.      - В какой гостинице хотите остановиться?      - Поезжайте дальше, до перекрестка Трех вдов.      Начался подъем. На асфальте автострады блестели большие масляные пятна. Вдоль обочины красовались высокие рекламные щиты, прославляющие курортные достоинства Виши и Довиля, роскошных отелей, различные марки бензина.      Вот и перекресток. Гараж и перед ним пять красных бензоколонок. Налево, обозначенная указателем, отходит дорога на Авренвиль. А вокруг насколько хватает глаз нескончаемые поля.      - Приехали, - сказал шофер.      Здесь было всего три дома. Во-первых, дом владельца бензозаправки, облицованный гипсовой плиткой и, вероятно, возведенный с лихорадочной торопливостью, строго по-деловому. У одной из бензоколонок заправлялась горючим большая спортивная машина с алюминиевым кузовом. Два механика ремонтировали грузовичок мясника.      Напротив стоял выстроенный из песчаника дом в стиле виллы, с узким палисадником и решетчатой оградой высотой около двух метров. На медной дощечке значилось: "Эмиль Мишонне, страхование".      Еще один дом располагался в двухстах метрах оттуда. Из-за высокой стены, окружавшей парк, снаружи можно было увидеть только второй этаж, черепичную крышу и несколько прекрасных деревьев.      С виду эта постройка была не менее чем вековой давности. Во времена оны именно так строились добротные сельские усадьбы. Главное здание дополняли домик садовника, различные службы, птичники, конюшня. По обе стороны крыльца с пятью ступеньками высились бронзовые светильники.      В небольшом бетонном бассейне перед домом воды не было. Над крышей из трубы с лепным карнизом вилась струйка дыма.      Больше ничего. За полем виднелись скала, крыши ферм, плуг, брошенный кем-то в конце борозды.      По гладкой дороге, сигналя и обгоняя друг друга, неслись автомобили.      Мегрэ с чемоданом в руке вышел из машины и расплатился с шофером, который, прежде чем пуститься в обратный путь в Париж, остановился у заправочной колонки и пополнил запас бензина.            2. Лицо за занавеской            Люкас вынырнул из-за дерева у обочины и направился к Мегрэ, который, увидев подчиненного, опустил чемодан на землю. И когда оба уже было решили пожать друг другу руки, послышался нарастающий гул и внезапно, вплотную к обоим полицейским, на полном газу пронеслась гоночная машина. Задетый ею чемодан отлетел на добрых три метра в сторону.      Разглядеть что-либо не удалось. Автомобиль, оснащенный турбокомпрессором, обогнал телегу с ворохом соломы и скрылся за горизонтом.      Мегрэ нахмурился.      - И много здесь таких проходит?            - Это первая... Готов побожиться - он хотел сбить нас с вами. Скажете, нет?      Небо стало пасмурным. В одном из окон виллы Мишонне дрогнула занавеска.      - Здесь можно где-нибудь переночевать?      - Да, в Арпажоне или в Авренвиле. До Арпажона три километра, Авренвиль поближе. Там есть скромная гостиница, нечто вроде сельского постоялого двора с трактиром.      - Снеси туда мой чемодан и закажи нам комнаты. Еще какие-нибудь сообщения?      - Никаких. Из окон виллы за нами наблюдают. Я только что присматривался к госпоже Мишонне. Довольно объемистая шатенка. Характер у нее, думается, неважный.      - Не знаешь, почему это место называют перекрестком Трех вдов?      - Знаю, навел справки. Название идет от дома, где живут Андерсены. Дом этот был построен еще в революцию. Когда-то здесь, на перекрестке, других построек вообще не было. И вот лет пятьдесят назад в доме, как мне сказали, жили три вдовы - мать и две ее дочки. Матери было уже девяносто, и она совершенно одряхлела, старшей дочери исполнилось шестьдесят семь, младшей - тоже шестьдесят с лишком. Теперь представьте себе: все три старухи одержимы маниакальной скупостью. Они решительно ничего не покупают и питаются только тем, что дают собственный огород и курятник. Ставни на окнах никогда не открываются. Неделями их никто не видит. Старшая дочь сломала себе ногу, о чем местные жители узнают только после ее смерти... Да, странная история!.. Долго-долго о доме Трех вдов нет буквально ни малейших сведений. А люди, конечно, сплетничают, болтают невесть что. Наконец мэр Авренвиля решает выяснить, что же там все-таки творится. Он находит всех троих мертвыми, причем, по всему судя, умерли они по крайней мере за десять дней до его прихода. Представляете? Мне рассказали, что в те дни пресса подняла немалый шум вокруг этого события. Кто-то из местных учителей, глубоко взволнованный столь таинственным происшествием, даже написал брошюру, в которой утверждал, будто дочь со сломанной ногой, возненавидев младшую сестру за то, что та сохранила полную подвижность, отравила ее, а заодно и мать. Сама же отравительница, по словам автора брошюры, якобы скончалась впоследствии в непосредственной близости от двух трупов, не будучи в состоянии сдвинуться с места и достать для себя что-нибудь съестное.      Мегрэ вновь посмотрел на этот дом, точнее на его верхний этаж и крышу, затем перевел взгляд на новый коттедж супругов Мишонне, на еще более новый гараж с авторемонтной мастерской и, наконец, на автомобили, проезжавшие по шоссе со скоростью порядка восьмидесяти километров в час.      - Пойди забронируй за нами гостиничные номера и возвращайся.      - А вы что собираетесь делать?      Комиссар пожал плечами и прошелся до решетки обители Трех вдов. Дом был просторен, окружен парковым участком в три-четыре гектара, украшенным двумя-тремя десятками великолепных раскидистых деревьев. Аллея, пролегавшая по склону и окаймлявшая лужайку, упиралась одним концом в крыльцо, другим в гараж - перестроенную старую конюшню. В щипце двухскатной крыши сохранился подъемный блок.      Здесь, казалось, все замерло. Кроме тонкого шлейфа дыма, ничто не свидетельствовало о какой бы то ни было жизни за этими подсиненными занавесками. Начало вечереть, вдали показались силуэты лошадей, бредущих через поле к ферме.      Мегрэ увидел невысокого человека, прогуливающегося по шоссе, заложив руки в карманы фланелевых брюк, с каскеткой на голове и трубкой в зубах. Человек запросто подошел к нему, как это принято между деревенскими соседями.      - Кажется, вы руководите следствием?      Мегрэ присмотрелся повнимательней. Рубашка без пристежного воротничка. На ногах шлепанцы. Куртка сшита из добротного английского сукна серого цвета, на пальце - перстень с огромной печаткой. - Я владелец бензозаправки и гаража у перекрестка. Вас я заметил еще издали.      На носу у него выделялся шрам - след перелома. По-видимому, в прошлом боксер. Даже наверняка. Лицо, словно вылепленное ударами кулаков... Говорил он протяжно, хриплый голос звучал вульгарно и весьма самоуверенно.      - Так что вы думаете об этой истории с машинами?      Он широко осклабился, обнажив ряд золотых зубов.      - Если бы не труп за рулем, то все это чистая умора, прямо обхохочешься! Вам этого не понять. Вы ведь не знаете, что за тип живет напротив. Месье Мишонне, как мы его называем. Этот господин, знаете ли, не любит разговаривать с людьми душевно, просто. Он, видите ли, носит вот такие высокие воротнички и, сами понимаете, лакированные туфли. Ну, а уж госпожа Мишонне - так она, доложу я вам... Вы ее еще не видели?.. Гм!.. Эти люди вечно чего-то требуют, вечно все им не так! Придут в жандармерию и давай жаловаться - почему, дескать, машины, что останавливаются у моей заправки, так сильно тарахтят.      Мегрэ смотрел на своего собеседника нейтральным взглядом, не ободряя и не обескураживая его. Он смотрел на него просто и непринужденно, что могло бы смутить любого болтуна, но не производило ни малейшего впечатления на хозяина бензозаправки, за которым среди окрестных жителей прочно закрепилось прозвище "гаражист".      Когда проезжала машина местного булочника, "гаражист" крикнул ему:      - Привет, Клеман! Твой клаксон починили. Возьмешь его у Жожо.      Затем, повернувшись к Мегрэ, предложил ему сигарету и продолжал:      - Значит, несколько месяцев подряд он везде и всюду говорил, что собирается обзавестись новой тачкой, морочил голову всем автоторговцам и мне в том числе. Все добивался скидки. Никто ему никак не мог угодить. Ни один кузов не подходил-то слишком темный, то слишком светлый. Хотел, чтобы машина была цвета бордо, но не слишком бордо и все-таки обязательно бордо. Словом, в конце концов, он купил машину у одного моего коллеги в Арпажоне. Проходит несколько дней, и вдруг эта машина оказывается в гараже Трех вдов. Просто обалдеть можно, верно? Я дорого бы дал, чтобы увидеть физиономию Мишонне в то утро, когда вместо своей "шестерки" он нашел старую колымагу. Жаль убитого, он портит все дело, потому что в конце концов мертвец есть мертвец, и к таким вещам нужно относиться с уважением. Ведь это надо же!.. В общем, будете проходить мимо меня, зайдите опрокинуть стаканчик, хорошо? Пока что у перекрестка нет бистро. Но со временем будет. Мне бы только найти толкового парня, чтобы взялся за это дело, а деньжат я ему подкину.      "Гаражист" наконец понял, что его разглагольствования не встречают никакого отклика. Протянув Мегрэ руку, он простился:      - Так, значит, до скорого.      Он удалился тем же размеренным шагом, потом остановился, чтобы переброситься парой слов с каким-то крестьянином в двуколке. За занавесками в доме Мишонне все время пряталось чье-то лицо. В сгустившихся сумерках местность по обе стороны шоссе казалась монотонной, словно бы застывшей, откуда-то издалека слабо доносились какие-то шумы, конское ржание, едва слышно звенел колокол на церковной колокольне, отстоявшей от перекрестка Трех вдов, быть может, на добрую дюжину километров.      Проехал первый автомобиль с включенными фарами, но в предвечернем свете они были едва различимы.      Мегрэ протянул руку к шнурку, свисавшему справа от калитки. В саду раздался густой и мелодичный звон вибрирующей бронзы. Последовала долгая и полная тишина. Дверь на крыльцо не отворилась, но за домом под чьими-то шагами заскрежетал гравий. В полумраке обозначился высокий силуэт мужчины, бледное лицо, черный монокль.      Карл Андерсен подошел к решетке ворот без видимых признаков волнения и, поклонившись, отпер ее.      - Я предполагал, что вы придете. Вероятно, хотите осмотреть гараж? Прокуратура опечатала его, но вы, надо думать, имеете право...      На нем был тот же костюм, что и на набережной Орфевр; костюм был сшит безукоризненно, но уже начал лосниться.      - Ваша сестра здесь?      Было уже не так светло, чтобы Мегрэ мог уловить легкую судорогу, пробежавшую по лицу Андерсена, который невольно вдавил свой монокль поглубже в глазницу.      -Да.      - Я хотел бы увидеть ее.      Недолгое колебание, и снова кивок головы.      - Соблаговолите следовать за мной.      Они обошли дом. Позади него простиралась обширная лужайка. Над ней возвышалась терраса. Все комнаты первого этажа были на одном уровне с террасой и сообщались с ней через высокие застекленные окна-двери.      Ни в одной из комнат не горел свет. В глубине парка шлейфы тумана маскировали стволы деревьев.      - Позвольте показать вам дорогу.      Андерсен распахнул одну из дверей, и Мегрэ вошел вслед за ним в большую гостиную. Дверь осталась открытой, и помещение быстро наполнилось свежим и плотным вечерним воздухом, запахами трав и влажной листвы. В камине, потрескивая и разбрасывая искорки, горело одно-единственное полено.      - Я схожу и позову сестру.      Андерсен не включил свет, будто не замечая, что уже наступил вечер. Оставшись один, Мегрэ медленно зашагал по комнате, остановился перед мольбертом с эскизом, исполненным гуашью. То был набросок рисунка для современных обоев - ярко раскрашенные причудливые цветы.      Однако краски и контуры эскиза казались менее странными, нежели обстановка, в которой Мегрэ обнаружил напоминания о трех вдовах, живших здесь в былые времена.      Часть мебели принадлежала когда-то, по-видимому, этим женщинам. Комиссар увидел кресла в стиле ампир с облупившейся краской и потертой шелковой обивкой, репсовые занавески, которые, судя по их виду, не снимались с карнизов целых пятьдесят лет. С креслами контрастировали книжные стеллажи из струганых некрашеных досок, сколоченные вдоль одной из стен. На полках стояли книги в мягких обложках - французские, немецкие, английские и, конечно, датские. Белые, желтые и разноцветные покрывала никак не сочетались с ветхим пуфом, выщербленными вазами и вконец истоптанным ковром - из его средней части исчезли последние остатки ворса.      Становилось все темнее. Издалека послышалось мычание коровы. Время от времени тишину нарушало легкое гудение мотора. Постепенно оно усиливалось, по автостраде стремительно проносилась машина, и вскоре шум замирал.      А в самом доме словно все вымерло, разве что изредка едва слышное царапанье, или потрескивание, или еще какие-то слабые, неопределенные звуки позволяли предполагать здесь что-то похожее на жизнь.      Карл Андерсен вошел первым. Его белые руки чуть подрагивали, выдавая нервное напряжение. Едва перешагнув порог и не сказав ни слова, он на миг задержался около дверей. Затем на лестнице что-то зашуршало.      - Моя сестра Эльза, - объявил он наконец.      Она приблизилась, и фигура ее неясно проступила в полумраке. Эльза двигалась изящно и легко, словно какая-то неведомо откуда взявшаяся королева экрана или, лучше сказать, словно некий идеал, о котором грезит юноша.      Казалось, что на ней платье из черного бархата. Во всяком случае оно было темнее всего остального и на общем фоне выделялось крупным пятном. Последние остатки света, еще рассеянные в воздухе, словно сосредоточились на ее золотистых волосах и на матовом, бледном лице.      - Мне передали, что вы желаете поговорить со мной, комиссар. Только сначала присядьте, пожалуйста.      Она говорила по-французски с иностранным акцентом, более заметным, чем у Карла. Голос Эльзы звучал напевно и снижался на последних слогах.      Брат ее стоял перед ней, точно раб перед властительницей, которую он обязан защищать.      Эльза сделала еще несколько шагов и остановилась совсем близко от Мегрэ. Только теперь он заметил, что она одного роста с Карлом. Узкие бедра подчеркивали порывистость ее движений.      - Сигарету!.. - бросила она, обернувшись к брату.      Смущенный и неловкий, он заторопился выполнить ее желание. Она взяла со стола большую зажигалку и щелкнула ею. Несколько секунд красноватое пламя как бы боролось с глубокой синевой ее глаз.      Огонек погас, и темнота сгустилась настолько, что комиссару сделалось немного не по себе. Он попытался нашарить на стене выключатель и, не найдя его, негромко сказал:      - Можно попросить вас зажечь свет?      Ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку. Вся эта сценка показалась ему чересчур театральной. Впрочем, театральной ли? Пожалуй, нет. Скорее она была просто непонятной, таинственной, что ли, как аромат духов, разлившийся в воздухе гостиной после появления Эльзы. По меркам обыденной жизни ситуация была и впрямь странной, да и вообще здесь все выглядело весьма необычно.      А этот ее акцент! А эта безукоризненная корректность Карла и его черный монокль! А эта смесь роскоши с безвкусным старым хламом! В общем, диковинным казалось все, вплоть до платья Эльзы. Такое не увидишь ни на улице, ни в театре, ни на великосветском рауте.      Но в чем же заключалась "тайна" этого платья? Разумеется, в манере Эльзы носить его. А ведь фасон-то      был довольно незамысловат: просто ткань плотно облегала тело, даже шею, видны были только лицо и руки.      Андерсен наклонился над одним из столов, снял стекло со старинной керосиновой лампы времен трех старух. Она стояла на фарфоровой ножке, украшенной бронзовым литьем.      Лампа, зажженная в углу гостиной, отбрасывала световой круг диаметром в два метра. Абажур был оранжевый.      - Извините меня, - сказал Андерсен. - Я не заметил, что все сиденья завалены.      И он разгрузил одно из кресел в стиле ампир от нагроможденных на него книг, которые беспорядочно сложил на ковре. Прямая, стройная и статная, словно изваяние, укутанное в бархат, Эльза курила.      - Ваш брат, мадемуазель, заверил меня, что в ночь с субботы на воскресенье он не слышал ничего необычного. Видимо, у него крепкий сон.      - Очень крепкий, - подтвердила она, выдохнув немного дыма.      - Вы тоже ничего не слышали?      - Что-нибудь необычное? Нет, не слышала. Она говорила медленно, переводя на французский фразы, предварительно обдуманные на родном языке.      - Мы живем здесь, у самой автострады. Это вы знаете. В ночные часы движение не уменьшается. Всегда с восьми вечера начинается проезд грузовиков, везущих продукты на парижский Центральный рынок. От них много шуму. А по субботам к этому прибавляются туристы, которые на собственных машинах едут к берегам Луары и в леса Солони. Вот и выходит, что поневоле просыпаешься от гула моторов, скрипа тормозов, громких выкриков. И если бы этот дом не оказался так дешев...      - Вы никогда не слышали о некоем Гольдберге?      - Никогда.      А за окнами все еще не наступала полная ночь. Ярко зеленел газон, и, казалось, можно было сосчитать все травинки, каждую в отдельности - настолько отчетливо они выделялись.      Парк, хотя и сильно запущенный, все же полностью сохранял гармонию красок и очертаний и напоминал оперную декорацию. Каждая группа деревьев, каждое отдельное дерево, даже каждая ветвь - все здесь было на своем, точно рассчитанном месте. Далекий горизонт за просторными полями и крыша одиноко стоящей фермы довершали эту своеобразную пейзажную симфонию, столь характерную для Иль-де-Франса <В дореволюционной Франции - область вокруг Парижа, историческое ядро французского государства> и так хорошо знакомую Мегрэ.      Но тут, в гостиной, с ее старинной мебелью и корешками иностранных книг, где произносились непонятные слова, он чувствовал себя непривычно. И вдобавок эти датчане - брат и сестра, в особенности сестра, вносящая во всю ситуацию какую-то диссонирующую нотку...      Нотку сладострастия, похотливости, что ли? Хотя ничего провоцирующего в ее поведении вроде бы и не было. Она оставалась совершенно естественной и в жестах, и в позах.      Но эта естественность или простота не вязалась со всей "декорацией" гостиной. В такой обстановке еще более естественными комиссару показались бы все те же три старые женщины с их столь экстраординарными особенностями и страстями.      - Вы позволите мне осмотреть дом? Карл и Эльза без колебаний согласились. Он взял со стола лампу, а она уселась в кресло.      - Пожалуйста, пойдемте со мной. По-моему, вы обретаетесь главным образом в этой гостиной, правда?      - Да. Я тут работаю, а сестра проводит большую часть дня тоже здесь.      - У вас нет служанки?      - Вы уже знаете, сколько я зарабатываю. Это слишком мало, чтобы позволить себе нанять кого-то в услужение.      - Кто занимается готовкой?      - Я.      Карл ответил просто, открыто, без оттенка стыда. Они дошли до конца коридора, и Карл, открыв боковую дверь, осветил кухню.      - Простите за беспорядок, - нехотя выдавил он.      Но это было больше, чем беспорядок. Кухня являла собой картину полнейшего запустения.      Замызганная донельзя спиртовка, вся в пятнах от убежавшего молока, различных соусов и жиров, стояла на столе, покрытом изодранной клеенкой. Огрызки хлеба, съеденный наполовину эскалоп на сковородке, поставленной прямо на стол. В мойке - груда грязной посуды.      Когда они вернулись в коридор, Мегрэ заглянул в гостиную, уже ничем не освещенную. Светилась только горящая сигарета Эльзы.      - Мы не пользуемся ни столовой, ни малой гостиной - и та, и другая расположены со стороны фасада. Желаете посмотреть?      Лампа осветила довольно приличный паркет, тесно сдвинутую мебель, рассыпанный по полу картофель. Ставни были закрыты.      - Наши комнаты наверху.      По широкой лестнице они пошли наверх. Одна ступенька жалобно скрипнула. Мегрэ ощутил аромат духов, усиливающийся по мере подъема.      - Вот моя комната, - сказал Карл.      Простой волосяной матрац, брошенный прямо на пол, заменял диван. Элементарный туалетный столик. Большой шкаф в стиле Людовика XV. Пепельница, до краев заполненная окурками.      - Вы много курите?      - Да, по утрам, когда читаю в постели. Тут я выкуриваю десятка три сигарет.      Указав на дверь прямо напротив, Карл выпалил:      - А вот это комната моей сестры.      Но он не открыл ее. Мегрэ повернул круглую ручку и отворил эту дверь. На лице Карла обозначилось недовольство.      Он по-прежнему держал в руке керосиновую лампу, однако явно не желал подойти к комнате Эльзы и осветить ее. Запах духов был здесь настолько одуряющим, что перехватывало дыхание.      Во всем доме не было и намека на какой-то стиль, на порядок и уж менее всего на роскошь. Стойбище, где люди пользуются случайными остатками старины...      Но Мегрэ интуитивно догадался, что комната, куда он сейчас войдет и где заиграли светотени, подобна оазису. В ней, вероятно, тепло, мягко и вообще очень уютно. Шкуры различных зверей полностью скрывали паркет. Особенно хорошо смотрелась пышная тигровая шкура, брошенная у кровати из эбенового дерева, обитого черным бархатом. На бархате - смятое шелковое белье.      Андерсен незаметно, не выпуская из рук лампу, прошел в глубь коридора, и Мегрэ последовал за ним.      - У нас есть еще три незанятые комнаты.      - Значит, только комната вашей сестры выходит окнами на шоссе?      Карл не ответил и жестом показал на узкую лестницу.      - Это лестница черного хода. Мы ею не пользуемся. Если хотите посмотреть гараж...      В пляшущем огне лампы они спустились друг за другом на первый этаж. Единственной светящейся точкой в гостиной все еще был красный огонек сигареты.      Теперь, благодаря лампе Андерсена, здесь стало светло. Эльза, полулежа в кресле, устремила равнодушный взгляд на обоих мужчин.      - Карл, неужели вы так и не предложили комиссару чашку чаю?      - Благодарю, мадемуазель, я никогда не пью чай...      - А я бы выпила... Может, вас устроит виски? Или... Карл, прошу вас...      И Карл, смущаясь и суетясь, поставил лампу на стол, включил небольшую электроплитку, стоявшую под серебряным чайником.      - Что позволите предложить вам, комиссар?      Мегрэ не знал, чему приписать свое беспокойство. Здесь царил своеобразный, интимный беспорядок. На мольберте пестрел эскиз - распустившиеся крупные цветы с фиолетовыми лепестками.      - Итак, - сказал он, - сперва кто-то похитил автомобиль господина Мишонне. В нем убили Гольдберга, после чего перегнали в ваш гараж. А ваш автомобиль переправили в гараж страхового агента.      - Непостижимо, не правда ли? Эльза произнесла эти слова мягким напевным голосом и закурила новую сигарету.      - Мой брат говорил, что нам предъявят обвинение: покойника ведь нашли у нас. Карл даже хотел бежать. Но я не захотела. Я уверена, все поймут, что, если бы мы действительно совершили убийство, для нас не имело бы никакого смысла...      Она осеклась и посмотрела на Карла. Тот что-то искал в углу гостиной.      - Так как же, Карл, вы ничем не угостите комиссара?      - Прошу прощения. Я выяснил, что у нас не осталось ни капли...      - Вы, конечно, остаетесь верны себе! Ни о чем не подумаете заранее. Придется вам извинить нас, господин...      - Мегрэ.      - Господин Мегрэ. Мы употребляем очень мало спиртного и...      Из парка донесся шум шагов. Выглянув за окно, Мегрэ узнал силуэт бригадира Люкаса, шедшего к нему.            3. Ночь на перекрестке            - Что скажешь, Люкас?      Мегрэ стоял на пороге стеклянной двери-окна, распахнутой на террасу. Позади осталась беспокойная атмосфера гостиной, перед ним лицо Люкаса смутно белело на фоне тенистой свежести парка.      - Да ничего особенного, комиссар. Просто я искал вас...      И Люкас, слегка конфузясь, попытался заглянуть через плечо комиссара внутрь гостиной.      - Ты снял номер для меня?      - Снял. На ваше имя получена телеграмма. Сегодня ночью госпожа Гольдберг прибудет сюда на машине.      Мегрэ обернулся. Андерсен, чуть опустив голову, казалось, чего-то ждал. Эльза курила и нетерпеливо покачивала ногой.      - Завтра я снова приду допрашивать вас. Это вне всяких сомнений, - объявил им Мегрэ. - Мое почтение, мадемуазель.      Эльза вежливо, но вместе с тем как-то снисходительно кивнула ему. Карл вызвался проводить обоих сотрудников полиции до ворот.      - Вы не осмотрите гараж?      - Завтра.      - Послушайте, комиссар, быть может, мое предложение покажется вам подозрительным. Прошу вас располагать мною, как вам заблагорассудится, если, конечно, по-вашему, я могу быть хоть чем-нибудь полезен. Я не забываю о своем иностранном происхождении, кроме того, понимаю, что самые тяжкие обвинения могут быть адресованы только мне.. Что ж, для меня это лишний повод сделать все, пусть даже невозможное, для обнаружения истинного убийцы. И, пожалуйста, не сердитесь на меня за все мои оплошности. Мегрэ пристально посмотрел ему в глаза. Его удивил печальный зрачок, медленно отклонившийся в сторону. Карл Андерсен запер решетчатые ворота и направился обратно к дому.      - Чем же ты озабочен, Люкас?      - Да все никак не успокоюсь. Я уже довольно давно возвратился из Авренвиля и не пойму, почему этот перекресток вдруг стал производить на меня прямо-таки гнусное впечатление.      Они шли в темноте по обочине шоссе. Автомобили проезжали лишь изредка.      - Я пытаюсь мысленно реконструировать преступление, - продолжал бригадир. - И чем больше о нем думаешь, тем более ошеломляет вся эта драма.      Они поравнялись с виллой Мишонне. Ее можно было считать как бы одной из вершин треугольника, два других угла которого образовывались, с одной стороны, гаражом с бензозаправкой, с другой - особняком Трех вдов.      От бензоколонки до жилища Мишонне - сорок метров, а от него до Андерсенов - сто. Их связывает ровная, отполированная шинами лента шоссе, окаймленная с обеих сторон высокими деревьями, словно река береговыми плотинами.      Со стороны Трех вдов не было никаких огней. У страхового агента слабо светились два окна. Темные занавески пропускали лишь узкую полоску света, которая то расширялась, то сходила на нет; следовательно, у окна кто-то стоял и смотрел наружу, то и дело раздвигая занавески на уровне человеческого роста.      Со стороны заправки выделялись белые рекламные диски на бензоколонках, а немного поодаль, перед открытыми воротами авторемонтной мастерской, откуда слышались удары молота, на асфальте лежал резкий в своей яркости световой прямоугольник.      Оба остановились, и Люкас - один из самых давних сотрудников Мегрэ - пояснил:      - Значит, прежде всего: Гольдберг так или иначе должен был добраться до этого места. Вы не видели его труп в этампском морге? Не видели? Мужчина примерно сорока пяти лет с отчетливо выраженной еврейской внешностью. Невысокий, коренастый, с тяжелой нижней челюстью и упрямым лбом, над которым, как у барашка, курчавятся волосы. Роскошный костюм. Дорогое белье с монограммами. Человек, привыкший жить на широкую ногу, приказывать, тратить, не считая. На лакированных туфлях никаких следов грязи или пыли. Так что если даже он приехал в Арпажон на поезде, то расстояние в три километра, отделяющее нас от города, он не прошел пешком. Думается, он приехал сюда из Парижа или, быть может, из Антверпена на машине. Врач утверждает, что к моменту смерти - а она была мгновенной - он уже успел переварить обед. С другой стороны, в его желудке обнаружено довольно много шампанского и жареного миндаля. В Арпажоне в ночь с субботы на воскресенье ни один из владельцев гостиниц и ресторанов не продавал шампанское, а уж что до жареного миндаля, то, уверен, хоть весь город обойди - его не найдешь.      По шоссе со скоростью не более пятидесяти километров в час с оглушительным лязгом проехал грузовик с металлоломом.      - Теперь, комиссар, взгляните на гараж Мишонне. Этот страховой агент обзавелся автомобилем всего год назад. Сначала купил какую-то старую развалину и, не имея гаража, держал ее в дощатом сарае. Сарай стоит прямо у шоссе и запирается на висячий замок. С тех пор Мишонне так и не удосужился построить гараж, и, значит, завладеть его новой "шестеркой" можно было только в этом сарае. Затем надо было перегнать ее к дому Трех вдов, открыть ворота, открыть гараж, выгнать оттуда старую таратайку Андерсена и поставить на ее место вполне приличный автомобиль Мишонне. Вдобавок ко всему ему пришлось усадить Гольдберга за руль и убить его выстрелом в упор. Но никто ничего не видел, ничего не слышал! Ни у кого нет алиби! Не знаю, каковы ваши впечатления, совпадают ли они с моими, но вот я только что, то есть уже поздно вечером, вернулся из Авренвиля и чувствую себя начисто выбитыми из колеи, понимаете? И я подумал - дело дрянь, все тут ненормально и, так сказать, пронизано коварством. Наконец, добрался до ворот дома Трех вдов, зная, что вы здесь. Стал присматриваться. Фасад по-прежнему темный, но в саду мне почудилось какое-то желтоватое свечение. И пусть это звучит совсем по-идиотски, не спорю, однако - честно говорю - мне стало страшно. За вас! Не оборачивайтесь слишком быстро! Г-жа Мишонне, прямо как в засаде, притаилась за своими занавесками. Может, я и ошибаюсь, но готов поклясться - половина водителей проезжающих здесь машин наблюдает за нами по специальному заданию.      Мегрэ обвел взглядом весь треугольник. Поля исчезли из виду, их окутала мгла. Впереди бензозаправки от автострады ответвлялась дорога на Авренвиль. В отличие от главной магистрали, она не была обсажена деревьями, но вдоль одной ее обочины вереницей тянулись телеграфные столбы.      Примерно в восьмистах метрах светилось несколько огней - первые дома деревни.      - Шампанское и жареный миндаль, - пробормотал Мегрэ.      Он медленно двинулся вперед, остановился, словно праздный гуляка, перед мастерской у бензозаправки, где, озаренный слепящим светом дуговой лампы, слесарь-механик в рабочем комбинезоне менял колесо у какого-то автомобиля.      Это была скорее мастерская технического обслуживания, чем гараж. Здесь размещалось около десятка машин, сплошь подержанных и устаревших. Одна из них - без колес и без двигателя, только шасси и каркас кузова - свисала на цепях, прикрепленных к талям.      - Пойдем, Люкас, поужинаем. Во сколько должна приехать госпожа Гольдберг?      - Не знаю. Вроде бы вечером.      Авренвильский трактир был пуст. Оцинкованная стойка, несколько бутылок, большая печка, бильярд уменьшенного образца с бортами, твердыми, как камень, и продырявленным сукном. Около печки рядышком - собака и кот.      Хозяин прислуживал лично, а в кухне, видной из зала, его жена жарила эскалопы.      - Как зовут владельца гаража и ремонтной мастерской у перекрестка? - спросил Мегрэ хозяина и отправил в рот сардинку: другой закуски в трактире не было.      - Господин Оскар. Еще его называют "гаражист".      - И давно он обосновался в этих краях?      - Лет восемь тому назад или, может, десять. У меня, видите ли, двуколка и лошадь. Машины нет. Так что...      И хозяин продолжал выполнять свои обязанности, впрочем, без особого усердия. Разговорчивостью он не отличался, и даже в его взгляде чувствовались скрытность и настороженность.      - А господин Мишонне?      - А, это страховой агент...      Больше он ничего не добавил и спросил:      - Пить будете белое или красное?      Затем долго извлекал кусочек пробки, упавший в бутылку, и, не добившись успеха, перелил скверное винцо из виноградных выжимок в другой сосуд.      - А что скажете про людей из дома Трех вдов?      - Их я, - кажется, вообще никогда не видел. Во всяком случае, даму, а там вроде бы живет какая-то дама. И, кроме того, автострада - это ведь уже не Авренвиль.      - Хорошо прожарились? - крикнула его жена из кухни.      Наконец Мегрэ и Люкас умолкли и каждый предался собственным раздумьям. К девяти часам после двух-трех рюмок поддельного кальвадоса они вновь выбрались на автостраду. Немного походили туда и обратно и зашагали к перекрестку.      - Что-то госпожа Гольдберг не едет, - заметил Люкас.      - Хотел бы я знать, чего это ради ее покойный супруг притащился сюда. Шампанское и жареный миндаль!.. Скажи, в его карманах нашли брильянты?      - Нет. В них ничего не было. А в бумажнике нашли две купюры по тысяче франков и несколько франков отдельно.      Гараж был все еще освещен. От внимания Мегрэ не ускользнуло, что жилой дом г-на Оскара стоял не у обочины, а позади мастерской, которая загораживала его со стороны шоссе, откуда окна дома не были видны.      Механик в комбинезоне закусывал, примостившись на подножке одной из машин. И вдруг из придорожного мрака, в считанных шагах от Мегрэ и Люкаса, вынырнул сам "гаражист" - г-н Оскар.      - Добрый вечер, господа!      - Добрый вечер, - нехотя процедил Мегрэ.      - Какая чудесная ночь! Если и дальше так пойдет, то на Пасху у нас будет преотличная погода.      - Скажите-ка, - грубо прервал его лирику комиссар, - ваша лавочка открыта всю ночь?      - Не то чтобы открыта, но просто на ночь всегда остается сторож. Он спит на раскладушке. Ворота заперты. А постоянные клиенты, если им что понадобится, приходят и звонят.      - Много машин проходит в ночное время?      - Не сказать, что много, но все-таки... Идут грузовики с продовольствием для парижского рынка. Наш край славится ранними овощами, особенно кресс-салатом. Его выращивают в проточной воде... А иной раз кому-то нужно дозаправиться. Или требуется мелкий ремонт... Не зайдете ли выпить чего-нибудь?      - Благодарю, нет.      - Напрасно отказываетесь. Но не буду настаивать. Скажите, а вы уже разобрались в этой истории с автомобилями? А то ведь г-н Мишонне этого так не оставит. Он заболел этим делом. Не успокоится. Особенно если ему сразу не дадут другую "шестерку".      Вдали возникли и, приближаясь, стали увеличиваться слепящие фары. Гудение мотора на высокой ноте... Машина пронеслась.      - Это врач из Этампа. Ездил на консилиум в Арпажон. А тамошний доктор, видать, задержал его на ужин.      - Вы что же, узнаете любую проезжающую машину?      - Во всяком случае, многие. Вот смотрите. Видите фары? Это везут кресс-салат в Париж. На рынок. Этот шофер всегда включает дальний свет и обязательно едет по середине проезжей части. В общем, занимает всю ширину дороги. Эй, Жюль! Здорово!      Из высокой кабины проезжающего грузовика послышалось ответное приветствие, и тут же перед глазами появился удаляющийся красный огонек, быстро растворившийся в ночи.      Где-то далеко прополз пассажирский поезд- светящаяся гусеница в хаосе темноты.      - Это экспресс. Значит, сейчас двадцать один      тридцать две... Так вы действительно не хотите выпить?.. Эй, Жожо! Кончишь ужинать - проверь третью бензоколонку, она чего-то барахлит.      И еще одна пара фар. И вновь промчалась машина. Опять не госпожа Гольдберг.      Мегрэ непрерывно курил. Оставив г-на Оскара перед его гаражом, он принялся расхаживать взад и вперед. Люкас следовал за ним и вполголоса разговаривал с самим собой.      В доме Трех вдов - ни одного освещенного окна. Раз десять Мегрэ прошел мимо решетчатых ворот и всякий раз устремлял взгляд в сторону комнаты Эльзы.      Затем смотрел на новехонькую, но лишенную всякого стиля виллу Мишонне с воротами из полированного дуба и смешным, несуразным садиком.      Еще раз взглянул на гараж, на механика, занятого починкой бензоколонки, на г-на Оскара, который, засунув руки в карманы брюк, давал механику советы.      Грузовик, следовавший из Этампа в направлении Парижа, остановился для заправки. На груде овощей возлежал сопровождающий груз спящий человек. Этот рейс он совершал еженощно в одни и те же часы.      - Тридцать литров.      - Как жизнь?      - Ничего, живем.      Механик залил бензин, завернул пробку, шофер со скрежетом включил передачу. Набрав скорость, машина скрылась на спуске перед въездом в Арпажон.      - Она уже не приедет, - вздохнул Люкас. - Вероятно, решила переночевать в Париже.      Еще три раза они прошагали туда и обратно по стометровому отрезку у перекрестка, после чего Мегрэ внезапно свернул на Авренвиль. Дойдя до трактира, он обнаружил, что огни, кроме одной лампочки, погашены, в зале никого нет.      - По-моему, сюда едет машина.      Оба оглянулись. В самом деле, лучи фар сверлили темноту. Машина катила к деревне. Свернув с шоссе, водитель подъехал к гаражу и затормозил. Послышался его голос.      - Спрашивает, как ехать дальше, - сказал Люкас.      Автомобиль вновь тронулся и стал приближаться, высвечивая телеграфные столбы. Мегрэ и Люкас попали в световой конус. Они стояли прямо перед входом в трактир.      Бесшумно сработали тормоза. Из машины вышел шофер и открыл заднюю дверцу.      - Это точно здесь? - спросил женский голос изнутри.      - Да, мадам, мы приехали в Авренвиль. И вот посмотрите - над дверью еловая ветка.      Из машины высунулась женская нога в шелковом чулке. Нога ступила на асфальт. "На этой даме, надо думать, меховое манто", - почему-то мелькнуло в голове у Мегрэ, и он шагнул навстречу вновь прибывшей.      В этот момент грянул выстрел, женщина вскрикнула, головой вперед рухнула на землю, сильно разбила при этом лицо и, свернувшись, неподвижно замерла. Через мгновение одна ее нога дернулась и тут же судорожно распрямилась.      Комиссар и Люкас переглянулись.      - Займись ею! - бросил Мегрэ и побежал.      Какие-то секунды уже были упущены. Огорошенный шофер словно прирос к месту. На втором этаже гостиницы, над трактиром, открылось окно.      Стреляли с поля, справа от дороги. Продолжая бежать, Мегрэ достал из кармана револьвер. Что-то ему слышалось - мягкие шаги по глинистой почве. Но он ничего не видел из-за автомобильных фар, которые ярко высвечивали прилегающий участок, подчеркивая царившую вокруг непроглядную тьму.      Обернувшись, он крикнул:      - Фары!      Никакого впечатления. Он крикнул вновь:      - Фары!      И тут был допущен совершенно катастрофический промах. Шофер - или Люкас - направил поворотную фару-искатель прямо на комиссара. Выхваченная из мрака его бегущая фигура и отбрасываемая ею огромная черная тень обозначились на фоне вспаханного поля.      Убийца находился, по-видимому, где-то дальше - левее или правее, но, во всяком случае, вне светового круга.      - Выключите фары, разрази вас!.. - теперь уже заорал Мегрэ, в бешенстве сжимая кулаки. Он бежал зигзагами, как преследуемый заяц. При таком освещении глазомер неизбежно искажается, из-за чего ему вдруг показалось, будто до бензозаправки меньше ста метров.      Затем, совсем близко, возникла чья-то фигура и раздался уже знакомый хриплый голос:      - В чем дело?      Разъяренный, униженный своим глупым положением, Мегрэ остановился как вкопанный, оглядел г-на Оскара с головы до пят, обратив при этом внимание на отсутствие следов грязи на его домашних туфлях.      - Вы никого не видели?      - Нет, только водитель одной машины спросил дорогу на Арпажон.            Далеко на автостраде в направлении Арпажона комиссар увидел красный сигнальный огонек.      - А что это за машина?      - Грузовик с овощами для Парижа.      - Он останавливался здесь?      - Ненадолго. Залил двадцать литров.      Там, около трактира, казалось, шла какая-то непонятная возня, луч фары-искателя продолжал шарить по пустынному полю. Вдруг Мегрэ увидел виллу супругов      Мишонне. Тут же он пересек дорогу, подошел к воротам и позвонил.      Отворилось небольшое смотровое оконце.      - Кто там?      - Комиссар Мегрэ. Я хотел бы поговорить с господином Мишонне.      Изнутри сняли цепочку, сдвинули два засова. В замке раздались щелчки. И вот перед Мегрэ возникла г-жа Мишонне, беспокойная, даже взволнованная. Украдкой, словно преодолевая себя, она быстро, в обе стороны, оглядела дорогу.            - Вы его не видели?      - А разве он не дома? - с проблеском надежды буркнул Мегрэ.      - Я хочу сказать... Не знаю... Я... Только что кто-то стрелял, вы не слышали?.. Но входите...      Это была женщина лет сорока с крупными чертами лица, непривлекательная на вид.      - Мой муж вышел ненадолго, чтобы... Слева, сквозь открытую дверь, Мегрэ увидел столовую и неприбранный стол.      - Давно ушел?      - Не скажу точно. Может, полчаса назад. Что-то зашевелилось на кухне.      - У вас есть служанка?      - Нет. Может быть, это кошка...      Комиссар распахнул дверь на кухню и увидел самого г-на Мишонне, вошедшего в дом из сада, через черный ход. К его ботинкам прилипли тяжелые комья грязи. Он утирал пот со лба.      В наступившей тишине мужчины на мгновение оцепенели и уставились друг на друга.      - Сдать оружие! - скомандовал Мегрэ.      - Что сдать?      - Ваше оружие, быстро!      Страховой агент протянул ему небольшой револьвер, который извлек из кармана брюк. Но в барабане был полный комплект - шесть патронов, а ствол был холодным.      - Откуда вы пришли?      - Оттуда.      - Что вы называете "оттуда"?      - Не бойся, Эмиль! Они не посмеют причинить тебе зла, - вмешалась г-жа Мишонне. - В конце концов, это уж слишком. Между прочим, супруг моей сестры - мировой судья в Каркассонне.      - Минутку, сударыня! Я разговариваю с вашим мужем... Вы прибыли из Авренвиля. Зачем вы туда отправились?      - Из Авренвиля? Я?      Он дрожал. Тщетно старался не терять самообладания. Но его изумление не было наигранным.      - Клянусь вам, я пришел оттуда, из дома Трех вдов. Мне захотелось самому последить за ними, потому что...      - Так вы не ходили в поле? И ничего не слышали?      - Значит, это был выстрел? И кто-то убит? Усы его обвисли. Он посмотрел на жену, как ребенок смотрит на мать в минуту опасности.      - Клянусь вам, комиссар, клянусь...      Вдруг он топнул ногой, а из глаз его выкатились две слезы.      - Это просто неслыханно! - вскипел он. - Сперва угоняют мою машину. Потом в нее заталкивают труп и не хотят мне ее вернуть. Мне, трудившемуся целых пятнадцать лет, чтобы заработать на нее! И после всего меня же еще и обвиняют в...      - Замолчи, Эмиль! Лучше я с ним поговорю. Но Мегрэ не дал ей собраться с мыслями.      - Есть в вашем доме другое оружие?      - Только этот револьвер. Мы его купили во время строительства нашей виллы, и, кроме того, в нем до сих пор те же самые патроны, которыми его зарядил владелец оружейного магазина.      - Вы сейчас вернулись из дома Трех вдов?      - Я боюсь, как бы опять не угнали мою машину. Вот почему я сам решил заняться расследованием. В общем, я проник к ним в парк, точнее, взобрался на стену...      - Вы их видели?      - Кого? Этих обоих, что ли? То есть Андерсенов - брата и сестру? Конечно, видел. Они у себя, в гостиной. Ссорятся.      - Вы вышли из дома, когда услышали выстрел?      - Да. Но я не был уверен, что это именно выстрел. Думал, может, только почудилось. Вообще, я, конечно, встревожился.      - А кого-нибудь еще вы видели?      - Больше никого.      Мегрэ направился к двери. Едва он ее открыл, как увидел "гаражиста" Оскара, подходившего к порогу.      - Комиссар, ваш коллега послал меня сюда сказать вам, что эта женщина умерла. Мой механик поехал в Арпажон известить тамошнюю жандармерию. Он должен привезти врача. А теперь позвольте мне уйти. Я не могу оставлять свой гараж без присмотра.      А вдали, в Авренвиле, по-прежнему был виден мертвенный свет фар, освещавших стену трактира. Там же вырисовывался контур автомобиля, вокруг которого сновали какие-то тени.            4. Пленница            Опустив голову, Мегрэ медленно шагал по полю, где уже проклевывались побеги озимой пшеницы, окрашивая землю в бледно-зеленый цвет.      Утреннее солнце поднялось высоко, воздух дрожал от пения невидимых птиц. В Авренвиле, у входа в местный трактир, стоял Люкас. Он ожидал представителя прокуратуры и заодно как бы нес караульную службу у машины, которая доставила сюда г-жу Гольдберг и была взята ею напрокат в Париже, где-то около площади Оперы.      Жену антверпенского брильянтщика положили на железную кровать в комнате на втором этаже. После ночного врачебного осмотра труп ее оставался полуобнаженным, и его накрыли простыней.      Начинался прекрасный апрельский день. Приглядываясь к следам ночных событий, Мегрэ не спеша шел по тому самому полю, где несколькими часами раньше, ослепленный фарами, тщетно пытался обнаружить и задержать убийцу. Невдалеке два крестьянина грузили на телегу бурт свеклы. Лошади терпеливо ждали.      Два ряда деревьев, насаженных вдоль автострады, рассекали пейзаж надвое. Бензоколонки сверкали на солнце красным лаком.      Мегрэ покуривал трубку, и лицо его выражало то ли упрямство, то ли, пожалуй, угрюмость. Судя по отпечаткам обуви на поле, г-жа Гольдберг была убита пулей, выпущенной из карабина, потому что убийца не подходил к гостинице и трактиру ближе чем на тридцать метров.      То были следы мужской обуви среднего размера на подошве без гвоздей. Следы складывались в дугу и вели к перекрестку Трех вдов. Эта дуга проходила на примерно одинаковом удалении от дома Андерсенов, виллы Мишонне и гаража-мастерской Оскара.      Короче, все это вместе взятое не доказывало ровно ничего, не вносило в расследование ни одного нового элемента, и Мегрэ, выйдя на дорогу, в большом раздражении сильнее обычного стиснул трубку в зубах.      У входа в мастерскую он увидел "гаражиста", как обычно засунувшего руки в карманы чрезмерно просторных брюк. На его простоватом лице застыла откровенно глупая улыбка.      - Уже на ногах, комиссар? - крикнул он через дорогу.      В тот же момент между мастерской и Мегрэ остановилась машина - это был "ситроен" Андерсена.      Датчанин сидел за рулем в перчатках, в мягкой шляпе и с сигаретой во рту. Он приподнял шляпу.      - Комиссар, позвольте сказать вам несколько слов, - затем опустил стекло дверцы и со свойственной ему корректностью добавил: - Прошу вас при любых условиях разрешить мне съездить в Париж. Я надеялся встретить вас именно здесь и, как видите, не ошибся. Скажу вам, что вынуждает меня к этой поездке. Сегодня пятнадцатое апреля. Фирма "Дюма и сыновья" должна выплатить мне гонорар за очередную работу. И сегодня же мне необходимо внести арендную плату за следующий квартал. - Он виновато улыбнулся. - В общем, дело, конечно, довольно банальное, но для меня оно весьма важно. Нужны деньги.      Карл ненадолго снял свой черный монокль, чтобы понадежней вправить его в глазную впадину. Мегрэ отвернулся, не желая снова встретить застывший взгляд стеклянного глаза.      - А ваша сестра?      - Вот о ней-то я как раз и хотел вам сказать. Не будет ли это слишком с моей стороны, если я попрошу вас распорядиться, чтобы за домом время от времени велось наблюдение?      Три машины темных расцветок, следуя из Арпажона, поднимались вверх по косогору. Доехав до поворота на Авренвиль, они свернули туда.      - Что это за машины? - спросил Карл?      - Прокуратура. Госпожу Гольдберг убили сегодня ночью, когда она выходила из автомобиля перед входом в трактир.      Мегрэ внимательно следил за реакцией Андерсена. По ту сторону шоссе г-н Оскар, не торопясь, прогуливался около своего гаража.      - Убита? - повторил Карл и с внезапной нервозностью добавил: - Послушайте, комиссар. Я обязательно должен поехать в Париж. Я не могу оставаться без гроша, особенно в день, когда поставщики предъявляют мне счета. Но мне очень хочется сразу по возвращении помочь вам разоблачить виновного. Это вы мне позволите, не так ли? Точно я ничего не знаю. Но у меня предчувствие... Как бы это выразиться?.. Я догадываюсь о возможных кознях...      Ему пришлось поставить свою машину впритирку к тротуару - какой-то грузовик, шедший из Парижа, сигналил, требуя проезда.      - Ладно, езжайте! - согласился Мегрэ.      Карл кивнул, закурил новую сигарету, включил скорость, и его ветхий автомобильчик тронулся с места, спустился по склону и начал медленно преодолевать противоположный подъем.      Три темные машины остановились у въезда в Авренвиль, и около них замелькали силуэты людей.      - Ну как, не желаете опрокинуть рюмочку?      Нахмурив брови, Мегрэ посмотрел на улыбающегося "гаражиста", который, нисколько не робея, еще раз предложил ему выпить.      Комиссар зашагал к дому Трех вдов, набивая на ходу трубку. На участке в кронах высоких деревьев сновали и щебетали птицы. Ему пришлось пройти мимо виллы Мишонне.      Окна были открыты. На втором этаже, в спальне, он заметил г-жу Мишонне в чепчике. Подойдя к окну с ковриком в руках, она перегнулась через подоконник и принялась вытряхивать пыль.      На первом этаже страховой агент в рубашке без воротничка, небритый и нечесаный, мрачно и как-то отрешенно глядел на дорогу, куря при этом пенковую трубку с чубуком из вишневого дерева. Заметив комиссара, он не поздоровался, а притворился, будто набивает трубку и всецело озабочен этим занятием.      Немного времени спустя Мегрэ позвонил у ворот решетки дома Андерсенов. Минут десять кряду он тщетно звонил снова и снова. Все ставни оставались наглухо закрытыми. Не было слышно ничего, кроме неумолчного щебета птиц, которые превратили каждое дерево в какой-то свой, предельно взбудораженный мирок.      Наконец Мегрэ, пожав плечами, достал из кармана набор отмычек, выбрал подходящую, и через две-три секунды язычок замка сработал. Как и накануне, комиссар обошел строение и очутился у остекленных дверей^окон гостиной.      Он постучал. Не дождавшись ответа, заворчал и решительно пошел в гостиную, где обратил внимание на открытый патефон с пластинкой на диске.      Зачем он завел патефон? На это он и сам не мог бы ответить. Заскрипела игла, и зазвучало аргентинское танго в исполнении оркестра. Комиссар поднялся вверх по лестнице.      Комната Андерсена на втором этаже была открыта. Около платяного шкафа Мегрэ заметил пару обуви, несомненно, только что начищенную до блеска. Рядом лежали щетка и банка с гуталином, а пол в этом месте был покрыт, словно мелкой сыпью, брызгами грязи.      Комиссар достал из кармана лист бумаги, на который раньше нанес очертания следов, обнаруженных им на поле. Сравнил контуры. Сходство было полным.      Но он не вздрогнул, не возликовал, а продолжал курить, такой же угрюмый, как и в момент пробуждения.      - Это ты? - спросил женский голос.      Он не сразу ответил. Он не видел женщину, которая заговорила. Голос донесся из комнаты Эльзы. Дверь в нее была закрыта.      - Это я, - проговорил он наконец, намеренно исказив свой голос.      Наступило довольно долгое молчание. И вдруг:      - Кто там?..      Теперь уже не стоило плутовать.      - Комиссар, который уже был здесь вчера. Я желал бы сказать вам несколько слов, мадемуазель.      И снова молчание. Мегрэ очень захотелось угадать, чем она занимается по ту сторону двери, отделенной от пола узкой полоской солнечного света.      - Я вас слушаю, - вымолвила она наконец.      - Будьте любезны открыть мне дверь. Если вы не одеты, могу подождать.      И опять эта раздражающая тишина. Затем вдруг легкий, короткий хохоток.      - Мне трудно выполнить вашу просьбу, комиссар.      - Почему же?      - Потому что я заперта. Следовательно, нам придется беседовать, не видя друг друга.      - Кто вас запер?      - Мой брат Карл. Я сама прошу его об этом, когда он уходит из дому. Я очень боюсь бродяг, а их тут немало.      Мегрэ ничего не ответил, достал из кармана отмычку и бесшумно вставил ее в замочную скважину. При этом у него слегка сжалось горло - быть может, из-за беспокойных мыслей, роившихся в его голове.      Однако, когда замок щелкнул, он не стал открывать дверь, а предупредил:      - Я намерен войти к вам, мадемуазель.      И странный контраст: из коридора, куда не проникал дневной свет, он вдруг попал в какую-то своеобразную световую декорацию.      Жалюзи были закрыты, но их горизонтальные планки пропускали широкие пучки солнечных лучей.      Интерьер комнаты был пронизан головоломным нагромождением светотеней. Стены, отдельные предметы, даже лицо Эльзы - все казалось словно разрезанным на светоносные слои.      К этому прибавлялись сладостно-терпкий аромат, исходивший от молодой женщины, и другие подробности, например, шелковое белье, брошенное на глубокое кресло, египетская сигарета, тлевшая в фарфоровой чашечке-пепельнице, поставленной на одноногий лакированный круглый столик. Ну и, конечно же, сама Эльза, облаченная в пеньюар цвета граната и возлежащая на черном бархате дивана.      Она во все глаза глядела на Мегрэ, а он, со своей стороны, тоже вытаращился на нее, изумленный, но явно забавляясь и, вместе с тем, пожалуй, немного страшась чего-то.      - Что вам угодно, комиссар?      - Хотел бы поговорить с вами. А если помешал, так уж соблаговолите извинить меня...      Эльза рассмеялась озорным девичьим смешком. При этом одно плечо оголилось, и она тут же поправила пеньюар. Съежившись, подобрав под себя ноги, она продолжала лежать, а светотени разрисовали "под зебру" и саму Эльзу, и диван, и все остальное в комнате.      - Как видите, ничего особенного я не делаю. Я вообще никогда ничего не делаю.      - Почему вы не поехали с братом в Париж?      - Он этого не желает. Считает, что при деловых переговорах присутствие женщины только мешает.      - Вы никогда не покидаете дом?      - Нет, почему же, я выхожу. Люблю прогуляться по парку.      - И это все?      - Парк занимает три гектара. Этого вполне достаточно, чтобы размяться, разве нет? Но прошу вас, комиссар, присядьте. Вы проникли сюда обманным путем, и это меня ужасно смешит.      - Что вы хотите этим сказать?      - А то, что мой брат сделает большие глаза, когда вернется. Он, знаете ли, строже самой строгой мамаши! Строже самого ревнивого любовника! Словом, он неусыпно бдит, стережет меня и, представьте, считает это самой главной своей обязанностью.      - А мне было показалось, что, опасаясь бандитов, вы сами хотите сидеть взаперти.      - Это тоже правда. Я настолько привыкла к одиночеству, что постепенно начала бояться людей.      Мегрэ уселся в кресло и положил на ковер свою шляпу-котелок. И всякий раз, когда Эльза поднимала на него глаза, он отворачивал голову, потому что никак не мог привыкнуть к ее особенному, пронзительному взгляду.      Накануне она показалась ему какой-то нереальной, загадочной. Всматриваясь в нее в полумраке, он видел в ней нечто древнее, жреческое, но вместе с тем и ультрасовременное- некий собирательный образ кино дивы или звезды экрана. Первая встреча с ней носила поистине театральный характер.      Теперь же ему захотелось открыть ее чисто человеческую сущность, но его смущала некоторая интимность обстановки их нынешней беседы с глазу на глаз.      Комната, где разлит запах тонких духов, где Эльза в пеньюаре, раскинувшаяся на диване и раскачивающая туфельку без задника на кончике обнаженной ступни, и Мегрэ, мужчина средних лет, с чуть раскрасневшимся лицом, и эта шляпа-котелок на полу... Чем не сюжет для пикантного эстампа, какие публикует на своих страницах фривольный еженедельник "Ля ви паризьен"?      Явно сконфуженный, он сунул трубку в карман, не подумав о том, что не высыпал из нее пепел и остатки табака.      - В общем, вам здесь довольно скучно?      - Нет... То есть да... Не знаю, как вам сказать... Вы курите сигареты?      Она указала ему на пачку сигарет оттоманской табачной монополии. На наклейке значилась цена - 20 франков 65 сантимов, и Мегрэ вспомнил, что парочка вроде бы живет на две тысячи франков в месяц, что Карлу понадобилось поехать в Париж и получить свой гонорар чуть ли не за час до истечения срока погашения арендной платы и расчетов с поставщиками.      - Вы много курите?      - От одной до двух пачек в день.      Она протянула ему изящно инкрустированную зажигалку и вздохнула, выставив при этом грудь и приоткрыв корсаж.      Но комиссар не спешил осуждать ее. Ему случалось встречать в высшем свете, среди людей, приглашаемых во дворцы и замки сильных мира сего, расфуфыренных иностранок, которых какой-нибудь мелкий буржуа принял бы за проституток.      - Ваш брат выходил вчера вечером?      - А по-вашему? Я этого не знаю.      - А разве вчера вечером между вами не произошла довольно затяжная ссора?      Она улыбнулась, обнажив великолепные зубы.      - Кто вам сказал? Неужели он сам? Мы, бывает, иной раз и поссоримся, но по-хорошему, ласково, знаете ли. Вчера я его упрекнула за то, что он вас плохо принял. А он всегда был такой дикий! Даже в ранней молодости.      - Вы жили в Дании?      - Да, в большом замке на берегу Балтики. В очень печальном замке, который выделялся своей белизной среди неяркой зелени. Вы не знаете эту страну? Она мрачна. И все-таки подлинно прекрасна.      Взгляд ее словно стал тяжелее от внезапного прилива ностальгии, а по телу пробежала сладострастная дрожь.      - Мы были богаты. Но наши родители отличались большой строгостью, как, впрочем, большинство протестантов. Меня религия никогда не занимала, а вот Карл, он вдобавок ко всему и верующий. Не настолько, как его отец, который потерял все свое состояние из-за слишком большой честности и совестливости. В общем, мы с Карлом покинули родину.      - Три года назад?      - Да. И вы только подумайте - ведь моего брата ожидала карьера высокопоставленного сановника при дворе. А теперь, извольте видеть, он вынужден зарабатывать на жизнь, рисуя эскизы для каких-то жутких тканей. В Париже, в отелях второго или даже третьего разряда, где нам приходилось останавливаться, он чувствовал себя ужасно несчастным. А ведь у него и у наследного принца Дании был один и тот же воспитатель. В общем, он предпочел похоронить себя заживо здесь.      - А заодно и вас.      - Да. Впрочем, я привыкла сидеть взаперти. В замке моих родителей я тоже жила, как пленница. Меня изолировали от всех девушек, которые могли бы стать моими подругами: они, мол, слишком низкого происхождения.      Внезапно выражение ее лица изменилось.      - Считаете ли вы, что Карл стал... как бы это назвать?.. Ну, что он, в общем, стал ненормальным? - спросила она и подалась вперед, словно затем, чтобы лучше расслышать мнение комиссара.      - Вы опасаетесь, что... - удивился Мегрэ.      - Я так не сказала. Ничего не сказала. Простите меня, пожалуйста, но при вас хочется говорить. Не знаю, почему я прониклась к вам полным доверием... Так как же все-таки?      - Иногда он ведет себя странно, верно?      Эльза устало повела плечами, закинула ногу на ногу, тут же приняла прежнее положение, встала, на мгновение обнажив между полами пеньюара молодое тело.      - Что вы хотите услышать от меня? Теперь я уж и сама не знаю... После этой истории с автомобилем... Ну посудите сами: чего ради он стал бы убивать человека, которого даже не знал?      - Вы уверены, что он никогда не встречал Исаака Гольдберга?      - Да. Так мне кажется.      - А в Антверпене вы бывали вдвоем?      - Три года назад, следуя из Копенгагена, мы остановились там на одну ночь. Но нет! Мой брат на такое не способен, и если даже он в самом деле стал вести себя довольно странно, то я убеждена, что это скорее из-за аварии самолета, чем из-за нашего разорения. Знали бы вы, как он был красив! Он и сейчас хорош, когда вставит свой монокль. Но уже как-то по-другому, понимаете? Не представляю, как бы он стал обнимать женщину без этого кусочка черного стекла. Без этого неподвижного глаза, обрамленного красноватой кожей...      Она вздрогнула:      - Вот почему он прячется от людей.      - Но тем самым он прячет и вас.      - И что с того?      - Вы принесены в жертву...      - Что ж, таково назначение женщины, особенно сестры. Впрочем, во Франции дело обстоит не совсем так. У нас в Дании, как и в Англии, главную роль в семье играет старший сын, наследник имени.      Она разнервничалась, непрерывно курила, чаще и глубже затягивалась, расхаживая по комнате. Блики света падали на пунцовый пеньюар и словно угасали на нем.      - Нет, Карл не мог убить! Тут недоразумение. Вы ведь сами не верите в это, иначе вы бы его не выпустили. Разве что...      - Разве что?      - Хотя вы в этом, конечно, не признаетесь, но мне точно известно, что при отсутствии веских доказательств полиция иной раз выпускает подследственного на свободу для того, чтобы потом окончательно запутать его. В данном случае это было бы отвратительно.      Она раздавила окурок в фарфоровой чашечке.      - И зачем мы только поселились у этого злополучного перекрестка! Бедный Карл, как он хотел жить уединенно! А в действительности, комиссар, мы здесь менее одиноки, чем были бы в самом густонаселенном квартале Парижа. Прямо перед нами живут эти людишки, эти невозможные и сверхлюбопытные мелкие буржуа, которые шпионят за нами. Особенно она, напялив по утрам белый чепец или с криво привязанным шиньоном к вечеру. А там, чуть подальше, этот гараж... В общем, скажу так: здесь три группы, три лагеря на одинаковом расстоянии один от другого.      - Вы поддерживали какие-нибудь отношения с супругами Мишонне?      - Нет. Один раз он зашел к нам насчет страховки. Но Карл вежливо выпроводил его.      - А "гаражист"?      - Тот никогда здесь не появлялся.      - Скажите, это ваш брат захотел сбежать в воскресенье утром?      С минуту она молчала, наклонив голову. Щеки ее порозовели.      - Нет, - еле слышно произнесла она наконец и вздохнула.      - Значит, это вы предложили бегство?      - Да. Я не сразу смогла собраться с мыслями, обдумать наше положение. Чувствовала - схожу с ума при мысли, что Карл мог совершить преступление. Накануне он был так расстроен... Тогда я стала убеждать его...      - Он не поклялся вам в своей невиновности?      - Поклялся.      - Вы ему поверили?      - Не сразу.      - А сейчас?      Не торопясь, чеканя каждый слог, Эльза ответила:      - Я думаю, что, несмотря на все свои несчастья, Карл не способен совершить по собственной воле плохой поступок. Но послушайте меня, комиссар. Он, несомненно, вскоре вернется. И если он застанет вас здесь, то бог знает что подумает.      Она улыбнулась, и в ее улыбке, вопреки всему, была какая-то доля кокетства или даже вызова.      - Ведь вы будете его защищать, комиссар, правда? Вызволите его из этого неприятного положения, хорошо? Как бы я была вам благодарна!      Она протянула ему руку, и при этом жесте ее пеньюар слегка приоткрылся.      - До свидания, комиссар!  Он поднял с ковра свой котелок и прошел наискосок к двери.      - Можете опять запереть дверь, чтобы он ничего не заметил, - сказала Эльза.      Через полминуты Мегрэ спустился по лестнице, пересек гостиную с разностильной мебелью и вышел на террасу, залитую горячими лучами солнца.      По автостраде, жужжа, проносились машины. Мегрэ бесшумно закрыл за собой ворота.      Проходя мимо авторемонтной мастерской, он услышал насмешливый голос:      - В добрый час! А вы-то сами ничего не боитесь? Это был г-н Оскар. Радостно возбужденный, он добавил с характерным парижским выговором:      - Ну вот что, комиссар. Решитесь же наконец зайти ко мне и выпить чего-нибудь. Господа из прокуратуры уже уехали. Так что не пожалейте потратить минутку на это дело.      Мегрэ заколебался, но тут его лицо исказила гримаса: механик начал со скрежетом обрабатывать напильником какую-то стальную деталь, зажатую в тиски.      - Десять литров! - крикнули из автомобиля, остановившегося у одной из бензоколонок. - Есть тут кто живой?      Г-н Мишонне, еще не успевший побриться и надеть воротничок, стоял в своем крохотном палисаднике и смотрел поверх ограды на шоссе.      - Ну вот и слава богу! - воскликнул г-н Оскар, видя, что на сей раз Мегрэ расположен следовать за ним. - Мне, знаете ли, нравятся люди, которые обходятся без церемоний. Не то что эти аристократишки из Трех вдов...            5. Брошенное авто            - Сюда, пожалуйста, комиссар. Проходите. Уж не посетуйте, у нас по^простому. Мы всего лишь рабочие.      Г-н Оскар толкнул входную дверь своего дома, расположенного позади гаража и бензозаправки, и они вошли прямо на кухню, которая была вровень со двором и, видимо, служила заодно и столовой: на столе еще оставались неубранные после завтрака посуда и приборы.      Женщина в халате из розового кретона драила медный кран. Увидев Мегрэ, она остановилась.      - Подойди-ка, цыпочка, я представлю тебе комиссара Мегрэ... Моя жена, комиссар. Она, заметьте, вполне могла бы себе позволить держать служанку. Но тогда ей нечем будет заняться самой и она станет скучать.      Она была ни дурна, ни хороша собой, выглядела лет на тридцать. Обычный утренний, без всяких "соблазнов" халат. Растерянно глянув на Мегрэ, она вопросительно посмотрела на мужа.      - Принеси-ка нам по рюмочке аперитива... Есть у меня, комиссар, экспортная черносмородинная настойка. Вы не против? Хотите отведать ее в гостиной? Нет? Тем лучше. Я-то сам люблю, чтобы все было запросто. Верно, цыпочка?.. Нет, нет, эти рюмочки не годятся, давай стопки.      Г-н Оскар откинулся на спинку стула. Он сидел в розовой рубашке, без жилета, заложив руки за поясной ремень и прижав пальцы к круглому животу.      - Между прочим, комиссар, дамочка из Трех вдов довольно-таки пикантна. Вы согласны со мной? Конечно, не стоит говорить об этом в присутствии моей жены. Но если между нами, то что там говорить, для любого мужчины - это очень даже лакомый кусочек. Только вот ее брат... Во всяком случае он выдает себя за ее брата. Тоже мне тип! Рыцарь печального образа. Только и знает, что шпионить за ней. Поговаривают, что когда он уезжает - пусть хоть на час, - так уж обязательно запирает ее на замок, да еще на два поворота ключа, и что то же самое он делает каждую ночь. Как по-вашему, может быть так между братом и сестрой? Не похоже что-то... В общем, ваше здоровье!.. Цыпочка, скажи Жожо, чтобы не забыл починить грузовик из Ларди.      Мегрэ повернулся к окну - он услышал шум мотора, напомнивший ему "ситроен" Андерсена.      - Это не то, что вы думаете, комиссар. Я могу, не сходя с места и с закрытыми глазами, в точности рассказать обо всем, что происходит на шоссе. Эта тарахтелка принадлежит инженеру здешней электростанции. А вы, верно, ждете возвращения нашего аристократа?      Будильник на этажерке показывал одиннадцать часов. Через приоткрытую дверь Мегрэ заглянул в коридор, где на стене висел телефон.      - Что же вы не пьете? Давайте выпьем за успешное дознание... Между прочим, вам не кажется, что вся эта история довольно смешна? И главное, что за дурацкая идея поменять машины, угнать "шестерку" у этого кретина напротив? Уж он-то и вправду кретин, точно говорю вам. В общем, таких соседей даже врагу не пожелаю!.. А вас я наблюдаю со вчерашнего дня, все ходите-бродите туда-сюда. Очень даже забавно. Особенно когда вы косо поглядываете на людей, будто подозреваете всех подряд. Между прочим, есть у меня со стороны жены свояк, так он тоже служил в полиции. Расследовал дела по разным азартным играм. Каждый день оши-вался на ипподроме и, что самое смешное, посылал мне точнейшие сведения насчет тотализатора. Понимаете?.. Так что ваше здоровье!.. Ну как, цыпочка, сделала, что я просил?      - Сделала.      Молодая женщина, вернувшись на кухню, на мгновение задумалась, чем бы еще заняться.      - Давай, чокнись с нами. Комиссар человек не гордый, и хоть ты и намотала волосы на бигуди, он, тем не менее, не откажется выпить за твое здоровье.      - Вы позволите мне позвонить по телефону? - прервал его Мегрэ.      - Всегда пожалуйста! Только хорошенько прокрутите ручку аппарата. Если нужен Париж, сразу же соединят.      Полистав телефонный справочник, Мегрэ нашел в нем номер текстильной фабрики "Дюма и сыновья", где Карл Андерсен, по его словам, должен был в этот день получить деньги.      Разговор длился недолго. Кассир, оказавшийся на проводе, подтвердил, что Андерсен действительно мог бы получить причитающиеся ему две тысячи франков, но добавил, что на улице Четвертого Сентября его пока еще не видели.      Когда Мегрэ вернулся на кухню, г-н Оскар многозначительно потирал руки.      - Знаете что? Уж лучше я признаюсь вам, что все это доставляет мне удовольствие. Потому что в таких делах я хорошо разбираюсь. Итак, здесь, у перекрестка, происходит странная история. Нас тут всего три семейства, и вполне справедливо, что подозрение падает на всех. А как же иначе? И, пожалуйста, не делайте вид, будто не понимаете. Я сразу сообразил, почему вы косо смотрите на меня и все никак не решитесь зайти ко мне выпить. Значит, три дома. У страхового агента слишком идиотский вид, чтобы считать его способным на преступление. Потом аристократ. Этот уже одним своим видом внушает почтение. Остаюсь лично я, бедный рабочий, которому удалось выбиться в хозяева. Но я, видите ли, не умею красиво говорить. Я - бывший боксер, где уж мне! Поезжайте в Париж, наведите обо мне справки. Вам скажут, что действительно пару раз меня забирали при облавах, потому что в свое время, особенно в бытность мою боксером, очень мне нравилось плясать яву в танцульке, что на улице Лапп. И еще однажды я расквасил рожу полицейскому, который слишком долго придирался ко мне. Ваше здоровье, комиссар!..      - Благодарю!      - Только не отказывайтесь. От рюмки экспортной черносмородинной еще никому не было вреда. И запомните, я люблю играть в открытую. А то вы все ходите вокруг моего гаража и смотрите на меня, как будто видите насквозь. Мне это надоело! Разве не так, цыпочка? Разве вчера вечером я не сказал тебе то же самое? Сказал, что прибыл комиссар. Отлично. Пусть заходит. Пусть ищет везде и всюду. Пусть устроит у меня обыск. А потом пусть сам скажет, что я хороший парень, честный и чистосердечный, что меня надо ценить на вес золота... В этой истории меня особенно волнует подмена машин. В сущности, только о них и речь.      Часы показывали половину двенадцатого. Мегрэ встал.      - Еще один телефонный звонок.      С озабоченным лицом он вызвал уголовную полицию и поручил одному из инспекторов разослать описание "ситроена" Андерсена всем отделениям жандармерии и пограничным пропускным пунктам.      Г-н Оскар осушил четыре стопки черносмородинной, от чего щечки его еще больше порозовели, а глазки заблестели.      - Знаю, что вы не пожелаете отведать с нами телячьего рагу под белым соусом. Тем более что мы едим на кухне. Ладно!.. Вот подошел грузовик из Гролюмо.      Возвращается домой после ездки на парижский рынок. Вы позволите, комиссар?      Он вышел. Мегрэ остался наедине с молодой женщиной, которая помешивала деревянной ложкой в кастрюле.      - У вас веселый муж.      - Да, пошутить он любит.      - А иногда он груб. Или нет?      - Не любит, когда ему противоречат. Но в общем он славный...      - Немного увлекается женщинами? Она не ответила.      - Готов поспорить, что время от времени он закладывает за воротник. Но уж как следует!      - Как все мужчины, - с горечью сказала она. Со стороны гаража доносились обрывки разговора:      - Положи это сюда... Хорошо!.. Да. Задние баллоны мы тебе заменим завтра утром.      Г-н Оскар вернулся, ликуя. Чувствовалось, что ему хочется петь, дурачиться.      - Так! Значит, не желаете закусить с нами, комиссар? А я уж было собрался принести из погреба бутылку доброго старого вина. Жермена, а почему у тебя вдруг такая кислая физиономия? Ох, уж мне эти женщины! Не могут сохранить приличное настроение хотя бы два часа подряд.      - Я должен возвратиться в Авренвиль, - сказал Мегрэ.      - Не подвезти ли вас на машине? Тут всего-то езды одна минута, не больше.      - Благодарю вас, предпочитаю пройтись пешком.      Выйдя из дома, Мегрэ с наслаждением вдохнул весенний, прогретый солнцем воздух. Он двинулся по дороге на Авренвиль, а впереди него, на небольшом удалении, довольно долго летела желтая бабочка.      В ста метрах от трактира он поравнялся с Люкасом, вышедшим ему навстречу.      - Ну, что?      - А то, что вы предполагали. Врач извлек пулю. Стреляли из карабина.      - И больше ничего?      - Нет, еще кое-что. Получена информация из Парижа. Исаак Гольдберг приехал туда на собственной "минерве" с роскошным спортивным кузовом. Именно на этой машине он обычно и разъезжал, причем водил ее сам. В ней же он, вероятно, проехал из Парижа до перекрестка Трех вдов.      - Это все?      - Ожидаю информацию от бельгийской уголовной полиции.      Наемный автомобиль, при выходе из которого была убита г-жа Гольдберг, уехал с тем же водителем за рулем.      - Что с трупом?      - Увезли в Арпажон. Следователь встревожен. Он порекомендовал мне посоветовать вам не мешкать. Больше всего его беспокоит, как бы брюссельские и антверпенские газеты не подняли слишком большой шум вокруг этого дела.      Сопровождаемый Люкасом, напевая что-то вполголоса, Мегрэ вошел в трактир. Оба сели за столик.      - Здесь есть телефон?      - Есть, но не работает с полудня до четырнадцати часов. А сейчас половина первого.      Комиссар ел молча, и Люкас почувствовал, что его начальник занят какой-то проблемой. Несколько раз он тщетно пытался завязать разговор.      За окнами стоял один из первых чудесных дней весны. Покончив с трапезой, Мегрэ вынес свой стул во двор, поставил его близ одной из стен прямо среди всполошившихся кур и уток и на полчасика задремал под теплыми лучами солнца.      Ровно в четырнадцать ноль-ноль он был на ногах и подошел к телефону.      - Алло!.. Уголовная полиция?.. "Ситроен" нашелся?.. Выясните, пожалуйста.      Повесив трубку, он снова вышел во двор и принялся ходить по кругу. Через десять минут его позвали к аппарату. Звонили с набережной Орфевр:      - Комиссар Мегрэ?.. Только что нам позвонили из Жемона. "Ситроен" там. Брошен на привокзальной площади. Полагают, что водитель решил пересечь границу пешком или поездом...      Тут же Мегрэ вторично вызвал фирму "Дюма и сыновья", и ему опять сказали, что Карл Андерсен так и не явился за своими двумя тысячами франков.      Когда около трех часов пополудни Мегрэ и Люкас проходили мимо гаража, из-за стоявшей неподалеку машины вышел г-н Оскар и радостно заговорил:      - Ну что, комиссар? Дело подвигается?      Ответив неопределенным взмахом руки, Мегрэ продолжал идти к дому Трех вдов.      Двери и окна виллы Мишонне были закрыты, но он заметил, что в окне столовой снова дрогнула занавеска.      Жизнерадостное настроение "гаражиста" только усугубляло угрюмость Мегрэ, который прямо-таки с яростью затягивался и выпускал дым.      - Коль скоро Андерсен удрал... - начал было Люкас.      - Оставайся здесь!      Как и утром, Мегрэ сначала вошел в парк дома Трех вдов и уж затем проник в дом. В гостиной было накурено. Он несколько раз втянул носом воздух, быстро огляделся по сторонам и в углах заметил шлейфы дыма.      Пахло еще не остывшим табачным пеплом. Прежде чем подняться по лестнице, он инстинктивно положил ладонь на рукоятку револьвера. И вдруг заиграл патефон. Звучало то же танго, что и утром. Звуки музыки лились из комнаты Эльзы. Он постучал в дверь, и патефон сразу умолк.      - Кто там?      - Комиссар. Негромкий смешок.      - Если это вы, то вам известно, как войти сюда. Я не могу вам открыть.      И опять сработала отмычка. На Эльзе было вчерашнее туго облегающее ее фигуру черное платье.      - Это вы помешали моему брату вернуться?      - Нет. Я его больше не видел.      - Значит, у Дюма не успели оформить платежную ведомость. Иной раз туда нужно наведаться вторично, во второй половине дня.      - Ваш брат пытался пересечь бельгийскую границу, и, судя по всему, ему это удалось.      Она посмотрела на него удивленно и с открытым недоверием.      - Карл бежал в Бельгию?      - Да.      - Вы, кажется, устраиваете мне проверку?      - Вы умеете водить?      - Водить что?      - Автомобиль.      - Нет, брат ни за что не захотел научить меня. Мегрэ почему-то вынул трубку изо рта, не снял шляпу с головы.      - Скажите, вы выходили из этой комнаты?      - Я?      Она рассмеялась. Рассмеялась звонко, от души. И еще сильнее, чем вчера, она излучала то, что американские кинематографисты называют sex-appeal <Зов пола (англ.)>.      Одна женщина очень хороша собой, но не обольстительна. Другая, с менее правильными чертами, напротив, наверняка вызывает в мужчинах желание или, по крайней мере, своеобразную чувственную нежность.      В Эльзе соединялось и то, и другое. Она была одновременно и женщина, и ребенок. Воздух вокруг нее был словно напоен сладострастием. И вместе с тем, когда она смотрела кому-нибудь в глаза, этот человек с удивлением обнаруживал незамутненные зрачки маленькой девочки.      - Не понимаю, что вы хотите сказать.      - Менее получаса назад в гостиной на первом этаже кто-то курил.      - Кто же?      - Об этом я вас и спрашиваю.      - А откуда, по-вашему, мне это знать?      - Сегодня утром патефон был внизу.      - Это невозможно! Выходит, вы считаете, что... Скажите, комиссар, надеюсь, вы не подозреваете меня? У вас такой странный вид... Где Карл?      - Повторяю: он пересек границу.      - Неправда! Немыслимо! Чего ради он стал бы это делать? Уж не говорю, что он не оставил бы меня здесь одну. Это было бы совсем дико! Представляете, что станет со мной, если никого не будет рядом?      Эти слова сбивали Мегрэ с толку. Не переходя в другое душевное состояние, без демонстративных жестов, не повышая голоса, она впала в неподдельный патетический тон. Взгляд ее выражал растерянность, мольбу, замешательство.      - Скажите мне правду, комиссар. Ведь Карл невиновен, да? А если бы он и пошел на преступление, то только в результате умопомрачения. Мне становится страшно. В его семье...      - Были сумасшедшие? Она отвернулась.      - Да. Его дед. Он скончался от приступа безумия. А одну из теток пришлось запереть в сумасшедший дом. Но Карл не таков, нет! Я его хорошо знаю.      - Вы не обедали?      Она вздрогнула, оглянулась и с удивлением ответила:      - Нет, не обедала.      - И вы не голодны? Уже три часа.      - Пожалуй, голодна. Да, в самом деле...      - В таком случае идите вниз и пообедайте. Нет никаких оснований держать вас по-прежнему под замком. Ваш брат не вернется.      - Неправда! Вернется! Не может быть, чтоб он бросил меня на произвол судьбы.      - Пойдемте.      Мегрэ был уже в коридоре. Озабоченный и насупленный, не переставая курить, он не сводил глаз с Эльзы.      Проходя мимо, она слегка задела его, на что он никак не отреагировал. Внизу она показалась ему еще более растерянной.      - Карл всегда подает мне еду. Я даже не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь съестное.      На кухне нашлась банка сгущенки и батон.      - Не могу, слишком разнервничалась. Оставьте меня... Нет, лучше не надо. Я никогда не любила этот отвратительный дом. А вот это что такое? Видите, вон там...      Через остекленную дверь-окно она указала на кошку, свернувшуюся клубком на газоне.      - Мне противны животные. Мне противна деревня. Вечно тут полно всякого шума и треска, от чего я прямо содрогаюсь. Где-то здесь живет сова, и ночью- буквально каждую ночь - я слышу ее жуткие крики.      Она боялась и дверей, с опаской глядела на них, словно за каждой ее подстерегали враги.      - Я не буду спать здесь одна. Не хочу!      - Телефон у вас есть?      - Брат хотел установить, но это оказалось для нас слишком дорого. Вы только подумайте - жить в таком огромном доме, с парком площадью уж не помню во сколько гектаров и не иметь возможности позволить себе ни телефона, ни электричества, ни служанки для грубой работы. И все это из-за Карла! Точь-в-точь похож на своего отца.      И вдруг она разразилась затяжным нервным хохотом.      Создалась нелепая ситуация: Эльзе не удавалось восстановить свое привычное хладнокровие, и в то время как грудь ее вздрагивала от этой мнимой веселости, глаза постепенно переполнялись страхом и тревогой.      - Что случилось? Что вас так сильно насмешило?      - Да ничего. Не надо сердиться на меня. Я вспомнила сейчас наше детство, воспитателя Карла, наш замок в Дании, многочисленных слуг, торжественные визиты, кареты, запряженные четверкой цугом. А здесь!..      Она нечаянно опрокинула банку со сгущенкой, подошла к двери-окну, прижалась лбом к стеклу и уставилась в парк.      - Я позабочусь о вас, вечером приставлю к вам человека для охраны.      - Да, пожалуйста... Или нет, не надо. Не нужна мне никакая охрана. Я хочу, чтобы вы сами пришли ко мне. Иначе мне будет страшно.      Теперь было трудно определить, смеется она или плачет. Она прерывисто дышала и дрожала всем телом. Могло показаться, что она кривляется, издевается над кем-то. Но также могло показаться, что она на волоске от нервного потрясения.      - Не оставляйте меня одну.      - Я должен работать.      - Но раз Карл сбежал...      - Вы считаете его виновным?      - Не знаю. Теперь уже не знаю. Раз он сбежал...      - Хотите, я снова запру вас в вашей комнате?      - Нет, мне нужно другое: завтра я хочу возможно раньше покинуть этот дом, этот перекресток. Хочу уехать в Париж, где улицы полны людей, где я опять окунусь в водоворот жизни. А сельская местность внушает мне страх. Сама не знаю, - и внезапно добавила: - Скажите, а в Бельгии Карла арестуют?      - Мы направим тамошним властям запрос на выдачу его.      - Это просто неслыханно! Когда я думаю, что всего лишь три дня назад...      Она сжала голову ладонями, смяла свою растрепанную золотистую шевелюру.      Мегрэ был уже на крыльце.      - До скорой встречи, мадемуазель.      Отойдя от дома, он почувствовал некоторое облегчение, хотя расстался с Эльзой не без сожаления. Люкас прохаживался взад и вперед по шоссе.      - Ничего нового?      - Ничего. Приходил страховой агент, спросил, скоро ли ему вернут автомобиль.      Мишонне предпочел обратиться к Люкасу, а не к Мегрэ. Теперь он подглядывал за ними из своего палисадника.      - Неужели у него нет никаких дел? Говорит, что без машины не может посещать клиентов, разбросанных по всей округе. Грозит потребовать от нас возмещения убытков.      Около бензоколонок остановились открытая легковая машина с целым семейством и небольшой грузовичок.      - Ну и бездельник этот "гаражист"! - заметил бригадир. - Ничем себя не утруждает. Но заколачивает, видать, порядочно. Его хозяйство работает буквально круглые сутки.      - Есть у тебя табак?      Теперь солнце припекало вовсю, жара становилась изнурительной, и Мегрэ, утирая пот со лба, бросил:      - Пойду-ка посплю часок. А вечером посмотрим. Когда он поравнялся с гаражом, г-н Оскар не преминул снова окликнуть его:      - Комиссар, давайте тяпнем по стаканчику самогона. Просто так, на ходу.      - Немного погодя.      На вилле, построенной из песчаника, два раздраженных голоса - мужской и женский - пытались перекричать друг друга.      "Мишонне воюет со своей благоверной", - подумал Мегрэ.            6. Тайник в стене            В пять часов пополудни Люкас разбудил Мегрэ и вручил ему телеграмму, полученную от бельгийской полиции. Она гласила:      "Последние несколько месяцев Исаак Гольдберг был под наблюдением зпт масштабы его дел не соответствовали образу жизни тчк Был под подозрением перепродажи краденых драгоценностей тчк Доказательств нет тчк Поездка Францию совпадает совершенным две недели назад Лондоне хищением драгоценностей на два миллиона тчк В анонимном письме утверждалось что драгоценности были в Антверпене тчк Там же находились два международно известных грабителя зпт тратившие крупные суммы тчк Полагаем Голъдберг перекупил драгоценности зпт направился Францию для их реализации тчк Описание похищенных ювелирных изделий запросите Скотленд-Ярда".      Спросонья Мегрэ сунул бумажку в карман и спросил:      - Все?      - Нет, не все. Я продолжал следить за перекрестком. Вдруг там появился "гаражист" в парадном костюме. Спросил его, куда он собрался. Похоже, раз в неделю они с женой обедают в Париже, а после идут в театр. В этих случаях он возвращается лишь на следующий день - ночует в отеле.      - Так он уехал?      - Сейчас его, вероятно, уже нет. Уехал.      - А ты спросил, где они обедают?      - В ресторане "Устрица" на улице Бастилии. Потом смотрят спектакль в "Амбигю". Ночуют в отеле "Рамбюто" на улице Риволи.      - Вот это точная информация, - заметил Мегрэ, достал расческу и поправил волосы.      - Страховой агент передал мне через свою жену, что хотел бы поговорить с вами, "дружески поболтать", как он выразился.      - Теперь все?      Мегрэ прошел на кухню, где жена содержателя трактира готовила ужин. Увидев каравай хлеба, он отрезал себе большой ломоть, густо намазал его паштетом из миски, стоявшей рядом, и попросил:      - Кружку белого вина, пожалуйста.      - Вы не хотите дождаться ужина?      Не ответив, он принялся уплетать свой огромный сандвич.      Бригадир смотрел на него с явным желанием продолжить разговор.      - По-моему, вы ждете важных событий сегодня ночью, не так ли?      - Гм...      "Впрочем, и так понятно! Разве эта поспешная трапеза на ногах не напоминает подготовку к сражению?" - подумал Люкас.      - Только что опять все просчитал. Пытаюсь привести свои мысли в порядок. Нелегкое это дело, - добавил он.      Мегрэ, не переставая работать челюстями, спокойно смотрел на него.      - И потом эта девушка. Она-то больше всего сбивает меня с панталыку. То мне кажется, что все, кто ее окружают, - и "гаражист", и страхователь, и ее брат-датчанин, - все они виновны, а она нет. То я, напротив, готов поклясться в противном, то есть думаю, что она и только она - источник всех бед.      В глазах комиссара мелькнула озорная искорка, словно он хотел сказать: "Валяй дальше".      - Порой Эльза и впрямь похожа на юную аристократку. Но в другие минуты, глядя на нее, я поневоле вспоминаю свою службу в отделе охраны нравственности. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Эти девицы довольно часто с бессмысленной самоуверенностью рассказывают вам совершенно неправдоподобные истории. Но отдельные подробности так сильно берут вас за душу, что просто невозможно считать их вымыслом. В общем, принимаешь все на веру. А потом вдруг находишь у них под подушкой какой-то старый роман, из которого они позаимствовали весь сюжет своего рассказа. Для женщин лгать так же естественно, как дышать. В конце концов они сами начинают принимать свое вранье за чистую монету.      - Это все?      - Вы думаете, я ошибаюсь?      - Ничего я об этом не знаю.      - Еще раз говорю вам: то мне кажется одно, то другое, но особенно много я размышляю об Андерсене. Он меня действительно беспокоит. Образованный, умный, "породистый", так сказать, человек, и вдруг оказывается главарем банды! Разве можно себе представить такое?      - Вечером мы его увидим.      - Его? Но если он бежал за границу...      - Гм...      - Вы думаете, что...      - Я думаю, что эта история в двадцать раз более запутана и сложна, чем тебе кажется. И чтобы не разбрасываться по пустякам, следует держаться лишь нескольких существенных моментов. Так что же существенно? А вот, например, то, что г-н Мишонне первым заявил жалобу, а теперь просит меня зайти к нему вечером, то есть в тот самый вечер, когда "гаражист", г-н Оскар, уехал в Париж. Это весьма показательно. Далее, "минерва", принадлежавшая Гольдбергу, исчезла. Запомни и это. Но во Франции машин этой марки немного, и пройти мимо такого факта, конечно, нельзя.      - Вы думаете, что г-н Оскар...            - Спокойно!.. Покамест пораскинь умом над тем, что я сейчас сказал. Разумеется, если это тебя занимает.      - Да, но Эльза?      - Дальше увидим.      Мегрэ вытер губы и направился к автостраде. Через четверть часа он позвонил у входа на виллу супругов Мишонне. Ему открыла неприветливая и некрасивая хозяйка дома.      - Муж ожидает вас наверху.      - Крайне любезно с его стороны.      Она не уловила иронии и пошла впереди Мегрэ вверх по лестнице. Г-н Мишонне сидел в спальне около окна с опущенной шторой. Он расположился в вольтеровском кресле, укутав ноги пледом. Увидев Мегрэ, довольно агрессивно полюбопытствовал:      - Так когда же мне наконец вернут машину? По-вашему, это дело - лишать человека заработка? Между тем вы только и знаете что ухаживать за этой особой визави да распивать аперитивы с "гаражистом". Хороша полиция, нечего сказать! Говорю вам совершенно откровенно то, что думаю. Очень хороша! До убийцы ей мало дела. Ее хлебом не корми - только дай поводить за нос честных людей! У меня есть автомобиль, так или не так? Принадлежит он мне или не принадлежит? Я вас спрашиваю. Отвечайте. Мой он или не мой? Да или нет? Вот то-то же! Так по какому праву вы держите его под замком?      - Вы заболели? - мирно спросил Мегрэ, глядя на плед, обернутый вокруг ног страхового агента.      - Да уж как тут не заболеть! Одно сплошное расстройство. У меня это всегда сказывается на ногах: начинается приступ подагры. Придется мне несколько ночей просидеть в кресле без сна. А вас я пригласил лишь для того, чтобы вы увидели, в каком я состоянии. Вы видите, я не могу трудиться, особенно без автомашины. Вы это должны констатировать. Когда я подам в суд на возмещение убытков, вы будете свидетелем. Желаю вам всего доброго, уважаемый!      Все это он выложил с запальчивостью простолюдина, знающего, что закон на его стороне. А г-жа Мишонне добавила:      - И пока вы тут бродите и рыщете так, словно шпионите за нами, убийца убегает все дальше и дальше. Вот вам и правосудие - ущемлять маленьких людей и низко кланяться важным персонам.      - Это все, что вы имеете мне сказать?            Мишонне поудобнее устроился в кресле и неподвижными, хмурыми глазами уставился в стенку. Жена его направилась к двери. Мегрэ пошел следом за ней.      Интерьер дома вполне гармонировал с его фасадом: стандартная, тщательно отполированная мебель словно вросла в пол и никогда не была в употреблении.      В коридоре Мегрэ остановился перед телефоном старинного образца, укрепленным на стене. В присутствии все еще возмущенной г-жи Мишонне он прокрутил ручку аппарата и снял трубку.      - Мадемуазель! Говорят из полиции. Не могли бы вы сказать мне, были ли сегодня после полудня телефонные вызовы абонентов, проживающих у перекрестка Трех вдов?.. Значит, вызывали гараж и номер семьи Мишонне?.. Понятно. А точнее? В гараж позвонили в час дня и снова - около пяти... Ясно... А другой номер сколько раз вызывали?.. Только раз... Из Парижа, в пять часов пять минут... Благодарю вас.      Он насмешливо посмотрел на г-жу Мишонне и поклонился.      - Желаю спокойной ночи, сударыня.      Подойдя к воротам дома Трех вдов, он привычно открыл их, обошел строение и поднялся на второй этаж.      Навстречу ему вышла Эльза. Она была сильно возбуждена.      - Прошу прощения за беспокойство, комиссар. Вы, пожалуй, сочтете, что я злоупотребляю... Но меня что-то лихорадит, и я все время боюсь сама не знаю чего. После нашего недавнего разговора мне кажется, что только вы можете избавить меня от несчастья. Теперь вы уже не хуже меня знаете этот зловещий перекресток, эти три дома, которые точно бросают вызов друг другу. Вы верите в предчувствия? Я, как все женщины, верю в них, и теперь чувствую, что эта ночь чревата какой-то драмой.      - И снова просите меня подежурить здесь?      - Может быть, я и преувеличиваю, не знаю. Но если мне так страшно, то разве это моя вина?      Взгляд Мегрэ задержался на косо повешенной картине, изображавшей заснеженный пейзаж. Но уже в следующее мгновение он повернулся к девушке, ожидавшей ответа.      - Вы не боитесь повредить своей репутации?      - Разве думаешь о ней, когда страшно?      - Тогда я вернусь к вам через час. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения.      - Правда? Так вы действительно вернетесь? Твердо обещаете? Кстати, мне бы хотелось рассказать вам массу всяческих подробностей, которые постепенно вспомнились.      - Подробностей о чем?      - О моем брате Карле. Впрочем, они, быть может, не имеют никакого значения, даже наверняка не имеют... Так, после авиационной катастрофы лечащий врач заявил моему отцу, что берет на себя ответственность за физическое, но не за душевное здоровье раненого. Только что я впервые задумалась над смыслом этой фразы. Или другие подробности, например, это стремление жить подальше от города, прятаться от людей... Когда вернетесь, все расскажу.      Она улыбнулась ему, и на лице ее появилось смешанное выражение признательности и еще не преодоленного страха.      Проходя мимо виллы, построенной из песчаника, Мегрэ машинально посмотрел на светло-желтое пятно окна на втором этаже. Сквозь ярко освещенную шторку четко проступал силуэт Мишонне, сидевшего в своем вольтеровском кресле.      Придя в гостиницу, комиссар отдал Люкасу некоторые распоряжения, не объяснив их цели.      - Вызовешь человек пять-шесть инспекторов и расставишь их вокруг перекрестка. Каждый час будешь звонить в ресторан "Улитка", потом в театр, потом в отель, чтобы знать, все ли еще господин Оскар в Париже. Установи наблюдение за каждым, кто выйдет из любого дома у перекрестка.      - А где будете вы?      - У Андерсенов.      - Вы думаете, что...      - Ничего я, старина, не думаю. Увидимся или совсем скоро, или завтра утром. Пока.      Настала ночь. Снова выйдя на автостраду, комиссар проверил барабан шестизарядного револьвера и убедился, что в кисете достаточно табака.      В окне виллы Мишонне по-прежнему была видна тень кресла и усатый профиль страхового агента.      Эльза Андерсен сменила платье из черного бархата на утренний пеньюар. Мегрэ застал ее лежащей на диване, более спокойную, чем час назад, но задумчивую, с наморщенным лбом. Она опять курила.      - Как мне хорошо, комиссар, от того, что вы здесь! Есть люди, внушающие доверие с первого взгляда. Но они встречаются крайне редко. Я, во всяком случае, с такими людьми почти никогда не сталкиваюсь. А вот к вам почему-то сразу прониклась симпатией. Если желаете, курите, пожалуйста.      - Вы уже поели?      - Я не голодна. И вообще не могу понять, как я еще живу. Уже прошло ровно четыре дня после того, как нашли этот жуткий труп в автомобиле. А я все думаю. Все пытаюсь осмыслить случившееся, что-то понять.      - И вы пришли к выводу, что виновен ваш брат?      - Нет, Карла я обвинять не хочу. Тем более что если бы он даже был виновен в прямом смысле слова, то, видимо, действовал только в припадке безумия... Вы выбрали самое плохое кресло. Захотите прилечь - в соседней комнате стоит кровать.      Она была и спокойна, и лихорадочно оживлена. Но спокойствие ее было чисто внешним, волевым, достигнутым ценой мучительного напряжения. В отдельные моменты сквозь все это прорывалась судорожная тревога.      - Когда-то в этом доме уже разыгралась драма, вы не слыхали? Карл мне что-то рассказывал, правда, не слишком конкретно. Побоялся моей впечатлительности. Он всегда обращается со мной, как с маленькой девочкой.      Она изогнулась всем своим гибким телом и стряхнула пепел в фарфоровую чашечку на пуфе. Как и утром, ее пеньюар немного распахнулся, взору Мегрэ предстала маленькая округлая грудь, и хотя через две-три секунды она снова исчезла, он успел заметить шрам, вид которого заставил его нахмурить брови.      - Вы были ранены? Когда-то.      - Что вы имеете в виду?      Эльза покраснела и инстинктивно запахнула поплотнее на груди края пеньюара.      - У вас на правой груди шрам. От этого замечания она пришла в крайнее замешательство.      - Извините меня, - сказала она. - Здесь я привыкла обходиться самой элементарной одеждой. И я не подумала... Что же касается этого шрама, то... Видите, вот еще одна подробность, о которой я вдруг вспомнила. В детстве мы с Карлом часто играли в парке замка, и я помню, как в день какого-то святого Карлу подарили карабин. Было ему тогда лет пятнадцать. И вот какая получилась нелепость, судите сами. Первое время он стрелял только по мишени. А потом нас как-то сводили в цирк, и на следующий день он решил поиграть со мной в Вильгельма Телля. Я держала в каждой руке по картонному кругу. Первая же пуля попала мне в грудь.      Мегрэ встал и направился к дивану. Его совершенно непроницаемое лицо насторожило Эльзу, и она обеими руками сжала края пеньюара.      Но он смотрел вовсе не на нее, а на картину с зимним пейзажем, висевшую теперь не косо, как раньше, а строго горизонтально.      Медленным движением руки он легонько сдвинул раму и обнаружил в стене нишу - два кирпича были вынуты из кладки.      В нише лежали шестизарядный пистолет, коробка с запасными патронами, ключ и флакон с таблетками веронала.      Эльза следила за ним и почти ничем не выдавала своего волнения. Чуть заметно порозовели скулы, чуть сильнее заблестели глаза.      - Я, безусловно, сама показала бы вам этот тайник, комиссар. И прямо сейчас.      - В самом деле?      Продолжая говорить, он сунул пистолет в карман, заметил, что флакон с вероналом наполовину пуст, подошел к двери, вставил ключ в замок и убедился, что ключ точно подходит.      Девушка встала. Грудь ее снова открылась, но это уже не беспокоило Эльзу. Она говорила, сопровождая слова порывистыми жестами.      - То, что вы сейчас нашли, подтверждает уже сказанное мною. Но вы должны меня понять. Могла ли я обвинить родного брата? Признайся я вам в первый же ваш приход, что я уже давно считаю его сумасшедшим, вы сочли бы мое заявление просто скандальным. А между тем это правда.      Когда она говорила в порыве горячности, ее иностранный акцент становился более заметным и придавал какую-то странность любой ее фразе.      - А пистолет?      - Как бы вам объяснить? Мы покинули Данию начисто разоренными. Но брат не сомневался, что при его образованности ему удастся занять в Париже блестящее положение. Этого не произошло, и его стали одолевать все более тревожные настроения. А когда он решил заживо похоронить здесь и себя и меня, я поняла-с ним творится неладное. Особенно когда он объявил мне о намерении запирать меня каждую ночь в моей комнате под предлогом, что некие враги могут напасть на нас. Вот и представьте себе, каково мне в этих четырех стенах при полной невозможности выйти отсюда, например, при пожаре или в случае любой другой катастрофы. От страха я перестала спать. Я была так напугана, словно меня заточили в подземелье. Однажды, когда он был в Париже, я вызвала слесаря, и тот изготовил мне ключ к моей двери. А иначе - хоть из окна прыгай. Так что ключ обеспечил мне свободу передвижения. Но этого мне было недостаточно. На Карла иногда нападало какое-то, я сказала бы, полубезумие. Он твердил, что скорее убьет себя и меня, чем примирится с полным финансовым фиаско. Как-то, во время очередной поездки брата в Париж, я побывала в Арпажоне и купила там пистолет. А из-за бессонницы запаслась вероналом. Так что, как видите, все просто... Но до чего же он недоверчив! Никто на свете не может быть более недоверчив, нежели человек, чей разум помутился, хотя все-таки сохраняет достаточно здравого смысла, чтобы понимать свое состояние... Ночью я устроила этот тайник.      - Это все?      Грубость вопроса ошарашила ее.      - Вы мне не верите?      Он не ответил, подошел к окну, отворил его, распахнул ставни и с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух.      Шоссе казалось потоком чернил, который при прохождении машин озарялся лунными отблесками. Свет фар возникал где-то очень далеко, его было видно, быть может, километров за десять. Свет быстро приближался, наконец, словно циклон, налетал стремительный шквал плотного воздуха, гул, рокот, и красный огонек уносился, исчезая вдали.      Бензоколонки были освещены. На вилле Мишонне светилось только одно окно на втором этаже и по-прежнему, словно в театре китайских теней, за шторкой из сурового полотна виднелся силуэт кресла и сидевшего в нем страхового агента.      - Закройте окно, комиссар.      Он обернулся. Эльза в плотно запахнутом пеньюаре дрожала.      - Вы хоть теперь понимаете, как я волнуюсь? Вы заставили меня рассказать все... Только бы не случилось несчастья с Карлом! Этого я ни за что не хочу. Он мне часто повторял, что мы с ним умрем вместе.      - Прошу вас, помолчите.      Мегрэ вслушивался в ночные шорохи. Он пододвинул кресло к открытому окну, поставил ноги на опорную перекладину.      - Меня знобит, - сказала Эльза.      - Наденьте еще что-нибудь.      - Вы мне не верите?      - Тихо, черт возьми!      И он раскурил трубку. С далекой фермы доносились неясные шумы, потом замычала корова, а из расположенной рядом авторемонтной мастерской слышались звонкие удары стальных предметов, затем загудел электронасос для автомобильных шин.      - Я так доверилась вам! А вы вдруг...      - Да что же это такое! Замолчите вы или нет?      За одним из деревьев на автостраде, недалеко от дома, он заметил едва различимую тень. "Видимо, один из инспекторов", - подумал Мегрэ.      - Я голодна.      Он рассерженно обернулся и посмотрел Эльзе в лицо. У нее был совсем жалкий вид.      - Если вы голодны, пойдите и поешьте чего-нибудь.      - Я не решаюсь спуститься. Боюсь.      Он пожал плечами, снова прислушался и, убедившись, что снаружи все спокойно, вдруг решил сойти на первый этаж. Он уже знал, где кухня. На столе у плиты он нашел остатки холодного мяса, хлеб и початую бутылку пива.      Все это он принес наверх и поставил на пуф, рядом с чашечкой^пепельницей.      - Вы злитесь на меня, комиссар. Теперь она казалась совсем маленькой девочкой, которая вот-вот расплачется.      - Мне, знаете, недосуг быть злым или добрым. Ешьте.      - А вы-то сами не голодны? Наверное, ругаете меня за то, что я сказала вам правду?      Но он уже стоял к ней спиной и смотрел в окно. Г-жа Мишонне за шторкой склонилась над мужем и держала на уровне его лица ложку^вероятно, давала ему лекарство.      Эльза прихватила кончиками пальцев кусок холодной телятины и с удовольствием принялась его уплетать. Потом налила себе стакан пива.      - Невкусно! - с отвращением сказала она, отпив глоток. - Но почему вы не закроете окно? Мне так страшно. Неужели в вас нет хоть капли жалости ко мне?      Внезапно он в сердцах захлопнул окно и с недовольным видом человека, готового не на шутку рассердиться, смерил ее недобрым взглядом.      Эльза побледнела. Ее голубые глаза закрылись, а правая рука, словно ища опоры, вытянулась назад. Он едва успел подскочить к ней и подхватить за талию.      Поддерживая Эльзу, Мегрэ приподнял ей веко, чтобы заглянуть в глаза. Свободной рукой он взял стакан с пивом, и поднеся его к носу, уловил горький запах.      На пуфе лежала чайная ложечка, которой он разжал Эльзе зубы, затем без колебаний вдвинул ложечку глубоко в рот, стараясь провести черенком по небу, коснуться глотки.      Лицо Эльзы судорожно исказилось. Тяжело дыша, она опустилась на ковер. Из-под век, словно невесомые, сочились слезы. Потом ее голова склонилась набок, и у нее началась сильная икота. Наконец манипуляции с ложечкой сделали свое дело - ее желудок освободился.      Мегрэ взял с туалетного столика кувшин с водой, смочил край полотенца и протер Эльзе лицо.      То и дело он нетерпеливо оборачивался к окну.      А она все никак не приходила в себя, только издавала слабые стоны. Наконец приподняла голову, потом встала, все еще нетвердо держась на ногах, растерянно огляделась, увидела испачканный ковер, ложечку, стакан.      Сжав голову ладонями, она несколько раз судорожно всхлипнула.      - Значит, не зря я так боялась, сами видите... Они попытались отравить меня. А вы не хотели мне верить! Вы...      Они одновременно вздрогнули. Напрягая слух, оба застыли в неподвижности.      У самого дома, скорее всего, в саду, прогремел выстрел, за которым последовал хриплый крик.      Со стороны автострады послышался резкий, продолжительный свисток. Начали сбегаться люди. Кто-то дергал за решетку ворот. Через окно Мегрэ увидел огни электрических фонариков - инспекторы шарили лучами в темноте. Примерно в ста метрах, на вилле Мишонне, Мегрэ снова заметил хозяйку дома, поправлявшую подушку за головой мужа.      Услышав шум на первом этаже, комиссар открыл дверь. Это был Люкас.      - Шеф!      - В кого стреляли?      - В Карла Андерсена. Но он не убит. Пожалуйста, спуститесь.      Оглянувшись, Мегрэ увидел Эльзу, сидящую на краю дивана. Уперев локти в колени и стиснув зубы, она зажала подбородок между ладонями. Неподвижным взглядом уставилась в пол. Тело ее сотрясала крупная конвульсивная дрожь.            7. Две раны            Карла Андерсена перенесли в его комнату. Следом за носилками шел инспектор, держа в руке керосиновую лампу с первого этажа. Раненый не хрипел, не шевелился. Когда его положили на кровать, Мегрэ склонился над ним и увидел полураскрытые веки.      Андерсен узнал комиссара, и это, казалось, принесло ему облегчение. Приподняв руку, он тихо спросил:      - Где Эльза?      Она стояла на пороге комнаты, на лице - страх и выжидание, под покрасневшими глазами - синева.      Сценка была довольно выразительной. Карл потерял свой черный монокль, и неподвижность стеклянного протеза резко контрастировала с лихорадочно моргающим здоровым глазом.      Свет керосиновой лампы придавал всему оттенок таинственности. Инспекторы полиции прочесывали парк, под их ботинками хрустел гравий.      - По-моему, его здорово задело, - вполголоса заметил Люкас.      Она это услышала, посмотрела на бригадира, все еще не решаясь приблизиться к Карлу, который пожирал ее взглядом и пытался приподняться на постели.      Вдруг Эльза громко разрыдалась, выскочила из комнаты, побежала к себе и, дрожа всем телом, бросилась на диван.      Мегрэ жестом приказал Люкасу следить за ней, а сам занялся раненым. Привычными движениями человека, которому не внове подобные ситуации, он осторожно и быстро снял с него пиджак и жилет.      - Только ничего не бойтесь. Мы послали за доктором. Эльза у себя в комнате.      Снедаемый глубокой тревогой, Карл молчал и беспокойно глядел по сторонам, словно пытаясь разгадать какую-то мрачную тайну.      - Сейчас я вас допрошу. Но... Комиссар наклонился над обнаженным торсом датчанина и недовольно поморщился.      - В вас всадили две пули, однако рана в спине далеко не свежая.      Выглядела эта рана ужасающе: кусок кожи размером в десять квадратных сантиметров был вырван, а мышечная ткань буквально изрублена, сожжена, вздута, испещрена полосками свернувшейся крови. Рана не кровоточила и, следовательно, была нанесена несколькими часами раньше.      И напротив, вторая - в левую лопатку - была совсем свежей. Промывая ее, Мегрэ задел и ненароком уронил на пол деформированный кусочек свинца, который сразу же поднял, разглядел и убедился, что пуля эта не от револьвера, не от пистолета, а от карабина - точно такая, как та, что убила г-жу Гольдберг.      - Где Эльза? - снова пробормотал раненый, с трудом заставляя себя не корчиться от боли и сохранять спокойное выражение лица.      - У себя в комнате. Не шевелитесь... Вы видели человека, стрелявшего в вас только что?      - Нет.      - А другого? Где это произошло?      Андерсен сощурил глаза, чуть приоткрыл рот, намереваясь ответить, но, окончательно обессилев, отказался от этой попытки.      Едва заметным жестом левой руки он дал понять, что не в состоянии разговаривать.      - Ваше заключение, доктор?      Продолжительное пребывание в полумраке действовало на нервы. Во всем доме имелись только две керосиновые лампы: одну поставили в комнате раненого, другую - у Эльзы.            Внизу зажгли свечу, освещавшую лишь половину гостиной.      - Если не возникнет непредвиденных осложнений, он выпутается. Первое ранение, действительно, тяжелое. Рана нанесена, по-видимому, вскоре после полудня или, возможно, чуть раньше. Выстрел в спину был произведен в упор из браунинга. Подчеркиваю: совсем в упор. Я даже готов допустить, что ствол пистолета упирался в живую плоть. Возможно, что пострадавший сделал какое-то обманное движение и только благодаря этому уклонился от смертельного ранения. Задетыми оказались лишь ребра. Кровоподтеки на плече и предплечье, царапины на руках и коленях - все это, полагаю, связано с этим же обстоятельством...      - А другая пуля?      - Раздробила лопатку. Необходимо хирургическое вмешательство не позднее чем завтра. Могу дать адрес одной парижской клиники. Правда, здесь недалеко тоже есть больница, но если пациент не стеснен в средствах, советую перевезти его в Париж.      - Мог ли он передвигаться после первого ранения?      - Вполне вероятно, поскольку не был поражен ни один жизненно важный орган. Так что тут все зависело от воли и энергии. И все-таки, боюсь, его плечевой сустав может остаться навсегда неподвижным.      Ночные поиски в парке не дали ничего. Позже, когда рассвело, агенты снова тщательно прочесали весь участок.      Вскоре Мегрэ вернулся в комнату Карла Андерсена. Тот встретил его со вздохом облегчения.      - Где Эльза?      - У себя. Я уже дважды сказал вам об этом.      - Почему?..      И опять датчанина охватило болезненное волнение: оно чувствовалось и в его взгляде, и в подергивании лица.      - Есть у вас враги?      - Нет.      - Попробуйте успокоиться. Расскажите мне только одно: как, где и когда вы получили первое ранение? Отвечайте медленно, щадите свои силы.      - Я поехал в дирекцию фирмы "Дюма и сыновья"...      - Но ведь вы там не были.      - Хотел быть. У Орлеанской заставы кто-то жестом предложил мне остановить машину.      Карл попросил пить, осушил целый стакан воды и, глядя в потолок, продолжал:      - Этот человек сказал, что он из полиции. Даже показал мне удостоверение, которое я не посмотрел. Он приказал мне пересечь Париж и выехать на Компьеньское шоссе. Еще он сказал, будто мне предстоит очная ставка с каким-то свидетелем.      - Как он выглядел?      - Высокий, в мягкой серой шляпе... Уже перед самым Компьенем шоссе пересекает лес. На одном из поворотов я почувствовал удар в спину. Чья-то рука ухватилась за руль, который я держал, а меня стали выталкивать из машины. Я потерял сознание. Пришел в себя, лежа в кювете. Машины уже не было.      - В котором часу это произошло?      - Часов в одиннадцать утра. Не знаю. Часы в машине испортились. Я побродил по лесу, чтобы прийти в себя и не торопясь подумать. Чувствовал сильное головокружение. Слышал, как вдали проходили поезда. В конце концов набрел на небольшую железнодорожную станцию. В пять часов прибыл в Париж и снял номер в гостинице. Там привел себя в порядок, почистил одежду. Ну, и вот я здесь.      - Вы приехали сюда тайком, незаметно?      - Да-      - А почему?      - Сам не знаю.      - Вам кто-нибудь встретился?      - Нет, я вошел через парк, а не со стороны автострады. В момент, когда я подошел к крыльцу, раздался выстрел... Мне бы хотелось повидать Эльзу.      - Вам известно, что ее пытались отравить?      Мегрэ даже приблизительно не представлял себе, какое действие возымеют эти слова. Датчанин рывком приподнялся на кровати, впился взглядом в Мегрэ, пролепетал:      - Неужели правда?      И сразу же вроде бы повеселел, словно освободившись от тяжкого кошмара.      - Я хочу ее видеть, скажите ей.      Мегрэ отправился в комнату Эльзы. Она лежала на диване, вперив пустой взгляд в потолок. Перед ней сидел Люкас и не сводил с нее глаз.      - Хотите пройти к нему?      - А что он сказал?      Она все еще выглядела напуганной, нерешительной. Переступив порог комнаты брата, она сделала два неуверенных шага, рванулась к кровати раненого и, говоря что-то на родном языке, крепко обняла его.      Люкас был мрачен и следил за Мегрэ.      - Ну как, шеф, вы-то сами уже разобрались, что к чему?      Комиссар неопределенно повел плечами и вместо      ответа распорядился:      - Ты должен убедиться в том, что "гаражист" еще в Париже. Потом позвони на Набережную - пусть завтра при первой же возможности пришлют хирурга. А еще бы лучше-сегодня ночью.      - А вы где будете?      - Пока ничего не знаю. Наблюдение вокруг парка продолжить. Впрочем, оно не даст никаких результатов.      Он спустился на первый этаж, сошел с крыльца и в полном одиночестве добрался до автострады. Гараж был закрыт, но светились и поблескивали лаком молочные диски бензоколонок.      На втором этаже виллы Мишонне горел свет. За шторкой все на том же месте вырисовывался силуэт страхового агента.      Ночь выдалась прохладная. С полей поднимался волнообразный туман, медленно проплывавший в метре от земли. Со стороны Арпажона донеслось нарастающее гудение мотора и лязг железа. Через минуту к бензозаправке подъехал грузовик и посигналил. В железных воротах открылась маленькая дверка, и стало видно электролампочку, горевшую внутри помещения.      - Двадцать литров! - скомандовал шофер со своего сиденья в высоко расположенной кабине.      Механик спросонья включил бензопомпу. Комиссар подошел к нему, не вынимая трубки из зубов и рук из карманов.      - Господин Оскар не вернулся?      - А, это вы! Все еще здесь?.. Нет, не вернулся. Когда он уезжает в Париж, то возвращается лишь на следующее утро.      Немного помолчав, механик обратился к водителю грузовика:      - Послушай, Артюр, забрал бы ты свою запаску, она уже готова.      Затем пошел в мастерскую, выкатил оттуда колесо с отремонтированным баллоном, не без труда укрепил его сзади, под кузовом грузовика.      Машина уехала. Маленький красный огонек быстро растворился в темноте. Механик вздохнул.      - Все ищете убийцу? Да еще в такой час? Господи, да если бы дали мне спокойно покемарить, я, право же, не стал бы заниматься никем и ничем.      На колокольне сельской церкви пробило два. Далеко на горизонте тащился поезд, из трубы паровоза вылетали снопы искр.      - Так вы войдете? Или нет?      Механик потянулся: ему не терпелось снова уснуть.      Мегрэ вошел вслед за ним в мастерскую, осмотрел стены, побеленные известью. На гвоздях висели красноватые автомобильные камеры, всевозможные покрышки, и все это в плохом состоянии.      - Скажите-ка, что он сделает с колесом, которое вы ему дали?      - То есть как это что сделает? Поставит на свой грузовик, что же еще?      - Вы так думаете? Но тогда его грузовик будет очень странно катиться: ведь диаметр этого колеса иной, чем у остальных?      В глазах механика мелькнула тревога.      - Может, я ошибся. Постойте-ка. Неужели я сдуру дал ему колесо от трехтонки папаши Матье?      Раздался выстрел - Мегрэ продырявил одну из автомобильных камер, висевших на стене. Камера все больше сплющивалась, а из образовавшейся дыры посыпались крохотные пакетики из белой вощеной бумаги.      - Не шевелись, парень! - скомандовал Мегрэ механику, который, согнувшись пополам, уже хотел было дать деру. - Внимание! Стреляю!      - Чего вы от меня хотите?!      - Руки вверх! Живо!..      И он мгновенно подскочил к Жожо, ощупал его карманы и с ходу конфисковал пистолет с шестизарядной обоймой.      - Ступай, ляг на свою раскладушку.      Движением ноги Мегрэ закрыл дверь. Глядя на веснушчатое лицо механика, он понял, что тот не так-то легко смирится с поражением.      - Ложись!      Мегрэ огляделся - веревки нигде не было, но он заметил катушку электропровода.      - Давай руки!      Поскольку Мегрэ пришлось положить револьвер, механик было дернулся, но тут же получил удар кулаком в лицо. Из носа у него потекла кровь, губа сразу вспухла. Взбешенный, Жожо захрипел. Но он и моргнуть не успел, как комиссар ловко связал ему руки и для верности все тем же электропроводом опутал ноги.      - Тебе сколько лет?      - Двадцать один.      - И откуда же ты прибыл сюда? Парень молчал. Мегрэ показал ему кулак.      - Из исправительной колонии в Монпелье.      - Что ж, в добрый час! А ты знаешь, что в этих белых пакетиках?      - Наркотик. Кокаин.      Голос Жожо звучал злобно. Он изо всех сил напрягался, пытаясь разорвать провод.      - А что было в запаске?      - Ничего не знаю.      - Тогда почему ты отдал ее именно этому водителю, а не какому^нибудь другому?      - Больше отвечать не буду.      - Тем хуже для тебя.      Одну за другой Мегрэ вспорол пять накачанных камер, но не во всех был кокаин. В одной - она выделялась длинной, узкой заплатой - комиссар обнаружил серебряные столовые приборы с вензелем в виде короны маркиза. В другой он нашел кружева и старинные драгоценности.      В гараже стояло всего десять автомобилей. Мегрэ по очереди попытался завести их моторы, но исправным оказался только один. И тогда, вооружившись разводным ключом и время от времени помогая себе молотком, он принялся демонтировать двигатели, разрезать бензобаки.      Механик глядел на него и ухмылялся.      - Ну что? Товару навалом, да? Или нет? - съязвил он.      Бензобак старого "пежо" был набит ценными бумагами на предъявителя. Мегрэ быстро прикинул, что даже по заведомо заниженной оценке их не меньше, чем на триста тысяч франков.      - Это после ограбления Дисконтного банка? - спросил Мегрэ.      - Очень может быть.      - А эти старинные монеты откуда?      - Не знаю.      Чего здесь только не было! Куда больше всякой всячины, чем, например, в чулане ростовщика или в кладовой антиквара: жемчуг, банковские билеты, американские банкноты, официальные печати, видимо, для изготовления фальшивых паспортов и еще много-много другого.      Мегрэ понял - все подряд ему не распотрошить. Но, обшарив сильно продырявленные сиденья старого лимузина, он вдобавок к остальному нашел серебряные флорины <Флорин - старинная западно-европейская золотая или серебряная монета> и окончательно убедился, что мастерская "гаражиста" битком набита ворованными ценностями.      По автостраде, не остановившись перед мастерской, проехал грузовик. Через четверть часа другой грузовик также проследовал без остановки, и тут комиссар нахмурился.      Он начинал постигать механику этих дел. Мастерская Оскара как бы притаилась у обочины автострады в пятидесяти километрах от Парижа, неподалеку от крупных провинциальных городов, таких как Шартр, Орлеан, Ле-Ман, Шатоден.      Никаких соседей, если не считать дома Трех вдов и виллы Мишонне.      Что могли видеть их обитатели? Ежедневно здесь проносятся тысячи машин. Из них, по крайней мере, сто останавливаются у заправочных колонок. Лишь единицы заезжают ради ремонта. Здесь продают или заменяют покрышки, колеса с баллонами в сборе. Из рук в руки передаются канистры с маслом, бочонки с дизельным топливом.      Особенно интересной показалась такая подробность: каждый вечер проходят большегрузные машины на Париж, куда они везут овощи для продажи на рынке. В конце ночи или утром они возвращаются порожняком.      Но действительно ли порожняком? Разве не на этих грузовиках, в пустых корзинах или ящиках из-под овощей, перевозят краденый товар?      Подобная транспортная служба вполне может быть регулярной, повседневной. А о масштабах и характере этих перевозок можно судить хотя бы по тому, что только одна единственная автомобильная камера - та, которую прострелил Мегрэ, - была набита пакетиками с кокаином на двести с лишним тысяч франков.      И разве, в довершение всего, гараж г-на Оскара не используется для маскировки угнанных машин, то есть для перебивки номеров двигателя и кузова, для перекраски и прочего?      А главное, никаких свидетелей! "Гаражист" Оскар, заложив руки в карманы, стоит на пороге своей мастерской. Его механики орудуют шведскими ключами или автогенными резаками. Пять бензоколонок, красных и белых. И все это вместе взятое - отличная, вполне правдоподобная витрина. И разве, как многие другие автомобилисты, здесь не заправляют свои машины такие люди, как местный булочник, мясник или всевозможные туристы?      Снова звон дальнего колокола. Мегрэ посмотрел на часы. Половина четвертого.      - Кто твой шеф? - спросил он своего пленника, не глядя на него.      Тот не ответил, только тихонько засмеялся.      - Ведь отлично знаешь, что в конце концов заговоришь. Так кто же? Господин Оскар? Какое у него настоящее имя?      - Оскар?      Казалось, механик готов прыснуть со смеху.      - Господин Гольдберг приезжал сюда?      - А кто это такой?      - Ты его знаешь лучше меня; Бельгиец, которого убили.      - Бросьте шутить.      - Кто взялся убрать датчанина по дороге на Компьень?      - Разве кого-нибудь убрали?      Теперь сомневаться было уже не в чем. Первое впечатление Мегрэ оказалось верным. Он имел дело с превосходно организованной бандой профессионалов.      o"'>Это подтвердилось еще одним доказательством. Шум двигателя какой-то машины, следовавшей по автостраде, становился все громче. Вскоре заскрежетали тормоза, и машина остановилась перед дверкой в железных воротах. Одновременно загудел клаксон.      Мегрэ рванулся к выходу. Но прежде чем он взялся за ручку дверки, машина сорвалась с места и исчезла с такой скоростью, что ему даже не удалось как следует разглядеть ее очертания.      Сжав кулаки, он вернулся к механику.      - Как ты его предупредил?      - Я?      Жожо засмеялся и показал свои запястья, туго перевитые электропроводом.      - Говори!      - Надо думать, здесь сильно запахло жареным, а у парня за рулем тонкий нюх.      Этот откровенно издевательский ответ окончательно вывел Мегрэ из себя. Резким рывком он опрокинул раскладушку и свалил Жожо на пол, надеясь обнаружить контакт, включающий какой-то наружный сигнал. Он тщательно ощупал и оглядел койку снизу и с боков, но ничего не нашел. Оставив механика на полу, он вышел из мастерской, придирчиво осмотрел все пять бензоколонок, освещенных как обычно, но опять ничего не обнаружил.      Он начал злиться.      - Есть телефон в мастерской?      - Поищите.      - Пойми, приятель, ты же все-таки заговоришь!      - Болтай, болтай.      Молодчик со связанными руками был смышленой и вышколенной гадиной: из такого ничего не вытянешь. Битых четверть часа Мегрэ ходил взад и вперед по пятидесятиметровому участку автострады в поисках того, что могло бы служить сигналом для проезжающих машин.      Свет на втором этаже виллы Мишонне погас. Освещенным оставался только дом Трех вдов, и поблизости от него Мегрэ угадывал инспекторов, оцепивших парк.      Словно гонимый ураганом, по автостраде пронесся лимузин.      - Какой марки машина у твоего хозяина?      На востоке, сквозь белесый туман, простиравшийся к горизонту, обозначился рассвет.      Мегрэ с минуту изучал руки механика. Эти руки не прикоснулись ни к одному предмету, который заставил бы сработать сигнализацию. Через открытую маленькую форточку, устроенную в ставне из волнистой жести, в помещение проникал поток свежего воздуха.      И в момент, когда Мегрэ, услышав шум мотора, снова двинулся к автостраде и увидел на ней открытую четырехместную легковушку, шедшую со скоростью не более тридцати километров в час и, видимо, готовящуюся остановиться, неожиданно началась беспорядочная пальба.      Стреляло несколько человек. Пули с сильным треском ударялись о ставень из рифленого железа.      Нельзя было различить ничего, кроме яркого света фар и неподвижных теней, скорее всего, голов, выдававшихся из машины. Затем мотор взревел на высоких оборотах.      Звонко зазвенели оконные стекла.      Они разлетались на втором этаже дома Трех вдов. Из открытой машины продолжали стрелять.      Мегрэ, прижавшийся к земле во время стрельбы, встал и распрямился. В горле у него пересохло. Трубка погасла.      Он был уверен, что за рулем открытой машины, потонувшей в ночи, узнал г-на Оскара.            8. Силуэт в окне            Не успел комиссар дойти до середины автострады, как подкатило такси. Резко затормозив, оно остановилось перед бензоколонками. Из машины выскочил мужчина и бросился к Мегрэ.      - Гранжан! - рявкнул комиссар.      - Нам бы заправиться. Поскорей!      Таксист был бледен от нервного напряжения: его заставили гнать со скоростью сто километров в час на машине, рассчитанной на восемьдесят, не больше.      Гранжан служил в автоинспекции. Вместе с ним приехали еще два сотрудника. У обоих были в руках пистолеты.      Машину заправили быстро, без задержек.      - Они далеко?      - Вырвались вперед километров на пять. Шофер ожидал приказания ехать дальше.      - Останься! - скомандовал Мегрэ Гранжану. - А эти двое пусть едут без тебя. И посоветовал:      - Вы там поосторожней. Так или иначе, им от нас не уйти. А вы их преследуйте, подгоняйте, пришпоривайте. Пока хватит и этого.      Такси тронулось, дребезжа плохо закрепленным крылом.      - Так, Гранжан. А теперь давай рассказывай.      Слушая инспектора, Мегрэ не выпускал из поля зрения три дома у перекрестка, чутко улавливал ночные шумы и шорохи и не забывал присматривать за связанным механиком.      Гранжан доложил:      - Люкас позвонил мне в Париж и попросил понаблюдать за господином Оскаром, здешним владельцем гаража и бензозаправки. Слежку за ним и его женой я начал у Орлеанской заставы. Сначала у них был обильный обед в ресторане "Улитка", где они ни с кем не разговаривали. Потом отправились в театр "Амбигю". Пока ничего интересного. В полночь эта парочка выходит из театра и на моих глазах направляется в пивную "Шоп-Сен-Мартен". Вероятно, знаете? Там, в маленьком зале на втором этаже, всегда околачивается всякое жулье. Господин Оскар входит туда, как к себе домой. Официанты кланяются ему, хозяин жмет руку, спрашивает, как, мол, идут дела. А его жена - так она тоже, как рыба в воде. В общем, устраиваются они за столиком, за которым уже сидят каких-то три типа и с ними бабенка. Одного из них я узнал сразу - он владелец паршивенькой гостиницы около площади Республики. Второй мне тоже знаком - старьевщик с улицы Тампль. Третьего не знаю, а вот красотка, сидевшая с ними, наверняка внесена в картотеку отдела охраны нравов. Они шутили, смеялись, распивали шампанское. Потом заказали раков, луковый суп и уж не помню что там еще. В общем, разгульный кутеж, типичный для людей такого пошиба. Очень они любят погорланить, похлопать себя по ляжкам, а время от времени не прочь и попеть... Да, еще там была сцена ревности: господин Оскар слишком долго прижимался к этой курочке, что очень не понравилось его жене. Но дело довольно быстро уладилось при помощи еще одной бутылки шампанского. Несколько раз к столику подходил хозяин, чокался со всеми и один раз даже угостил их за свой счет. А потом - что-то около трех часов - подошел официант и сказал, что господина Оскара просят к телефону. Когда тот вернулся из переговорной кабины, от его веселья не осталось и следа. Он довольно подозрительно посмотрел на меня, так как я был единственным посетителем, не знакомым этой банде. Потом очень тихо сказал что-то, и надо было видеть, как вытянулись у них лица. А у малышки - я хочу сказать у жены господина Оскара - жуткие мешки под глазами, прямо до середины щек, представляете? И каждый бокал она выпивала залпом - для храбрости, наверно. С супругами вышел только один из них - как раз тот, кого я не знаю, с виду вроде бы итальянец или, может, испанец. Пока они прощались и, не отойдя от столика, досказывали какие-то свои истории, я быстренько вышел на бульвар, поймал такси - не новое, но и не слишком старое - и успел позвать двух инспекторов, дежуривших у заставы Сен-Дени. Машину супругов Оскар вы, вероятно, знаете? Так вот, от бульвара Сен-Мишель они рванули на скорости ну никак не меньше, чем сто в час. Уж им свистели-свистели, чтоб не соврать, раз десять. А они ноль внимания. Не так-то легко было угнаться за ними. Шофер такси - между прочим, русский - сказал, что из-за меня запорет мотор.      - Скажи, Гранжан, это они стреляли?      - Да.      Услышав стрельбу, Люкас тут же выбежал из дома Трех вдов и через считанные секунды стоял на автостраде перед комиссаром.      - Что тут случилось, шеф?      - Как раненый?      - Да все слабеет. Но до утра, думаю, продержится. Хирург будет с минуты на минуту. А что произошло здесь?      Люкас посмотрел на железные ворота мастерской, испещренные пулевыми пробоинами, на койку, на Жо-жо, чьи руки оставались связанными электропроводом.      - Организованная банда, верно, господин комиссар?      - Еще как организованная!      Мегрэ казался озабоченным больше обычного. Это было видно по слегка приподнятым плечам и довольно забавной складке губ вокруг мундштука трубки.      - Твоя задача, Люкас, расставить сети. Обзвони Арпажон, Этамп, Шартр, Орлеан, Ле-Ман, Рамбуйе. Лучше сам посмотри на карту. Подними на ноги всю окрестную жандармерию. Пусть перекроют въезды      в города. А братец с сестрицей не уйдут. Кстати, что поделывает Эльза Андерсен?      - Не знаю. Когда я уходил, она была у себя в комнате. Во всяком случае, она очень подавлена случившимся.      - Да, тут не до шуток, - отозвался Мегрэ с неожиданным оттенком иронии.      Они все еще стояли на автостраде.      - Откуда я могу позвонить?      - В коридоре дома господина Оскара есть телефон. Начнешь с Орлеана: Этамп они, видимо, уже проехали.      Где-то на одинокой ферме, затерянной среди полей, зажегся свет - крестьянская семья вставала после недолгого сна. Луч фонаря скользнул по стене и исчез. Засветились окна коровника.      - Пять часов. Начинается утренняя дойка, - заметил Мегрэ.      Люкас подошел к дому г-на Оскара и с помощью ломика, подобранного в гараже, открыл входную дверь.      Тем временем Гранжан следовал за Мегрэ, не понимая толком, что происходит.      - Последние события просты, как дважды два, - тихо сказал комиссар. - Надо выяснить одно - то, что было вначале. Стоп! Вон там наверху засел один гражданин. Он нарочно позвал меня, чтобы я убедился в его неспособности передвигаться. Вот уже несколько часов, каж он, не шелохнувшись, сидит на одном и том же месте. Ну, то есть, совершенно неподвижно.      Постой, постой. Ведь окна-то освещены, верно? А я еще только что искал сигнал!.. Неужели не понимаешь? Не понимаешь, почему несколько машин не остановилось? Да потому, что когда они проезжали, это окно не было освещено.      Мегрэ расхохотался так, словно обнаружил что-то бесконечно смешное. И тут его спутник удивился, потому что комиссар внезапно вытащил из кармана револьвер и навел его на освещенное окно супругов Мишонне, в котором виднелся силуэт головы, откинутой на спинку.      Отрывистый звук выстрела, похожий на удар бича. Звон разбитого стекла, осколками осыпавшегося в сад. Однако в самой комнате ничто не шевельнулось. Силуэт за полотняной занавеской сохранял свои прежние очертания.      - Что вы сделали?      - Высаживай дверь! Или нет, лучше нажми на кнопку звонка. Очень удивлюсь, если нам откроют.      Однако никто не пришел, в доме царили безмолвие и тишина.      - Высаживай!      Коренастый здоровяк Гранжан раз за разом с короткого разбега изо всех сил наваливался на дверь и уже с третьей попытки сорвал ее с петель.      - А теперь тихо. Внимание, - прошептал Мегрэ. Мегрэ держал в руке револьвер, Гранжан - пистолет.      У входа в столовую Гранжан повернул выключатель люстры. Со стола, покрытого скатертью в красно-белую клетку, еще были не убраны грязная посуда и графин с остатками белого вина. Мегрэ выпил его из горлышка.      В гостиной ничего примечательного. На креслах чехлы. Пыльная атмосфера необитаемой комнаты.      Из кухни, облицованной белым кафелем, словно спасаясь от грозящей беды, пулей вылетела кошка.      Инспектор беспокойно поглядывал на Мегрэ. Вскоре они подошли к лестнице и поднялись на площадку второго этажа. Здесь было три двери.      Комиссар открыл дверь комнаты со стороны фасада.      Его обдал поток воздуха, струившийся через разбитое стекло и колыхавший занавеску. В кресле они увидели нечто несуразное: косо поставленная палка от метлы, на верхний конец которой был насажен тряпичный шар. Выдаваясь над спинкой кресла, этот шар, подобно китайской тени, казался со стороны шоссе головой человека.      Даже не улыбнувшись, Мегрэ открыл дверь во вторую спальную комнату. Она была пуста.      Наконец, третий этаж - мансарда, где на полу лежали яблоки в двух-трех сантиметрах одно от другого. Над ними с балки перекрытия свисали пучки зеленой фасоли. Наверно, это помещение предназначалось для прислуги, но и оно, судя по всему, никем не использовалось: кроме ветхого ночного столика, тут ничего не было.      Они вернулись на первый этаж. Через кухню Мегрэ проследовал во двор, обращенный к востоку. На горизонте разрасталась грязновато^желтая заря.      Небольшой сарай. Дверь его чуть приоткрылась.      - Кто там? - громко крикнул Мегрэ, вскидывая револьвер.      Раздался крик испуга. Дверь, не удерживаемая изнутри, открылась сама собой, и они увидели женщину. Она сразу рухнула перед ними на колени и заголосила.      - Я ничего не сделала! Простите!.. Я... Я... Это была г-жа Мишонне, растрепанная, в платье, перепачканном известью.      - Где ваш муж?      - Не знаю. Клянусь вам, ничего не знаю! Я и так достаточно несчастна!      Она плакала в голос, и, казалось, все ее дородное тело размякло и сейчас распадется на части. С лицом, опухшим от слез и искаженным страхом, она выглядела на десять лет старше.      - Это не я. Я ничего не сделала. Это все он. Мужчина напротив.      - Какой еще мужчина?      - Иностранец... Я ничего не знаю. Но это он и только он. Можете не сомневаться. Мой муж не убийца и не вор. За его плечами честная жизнь. А виноват тот. Тот, что с дурным глазом! С тех пор, как он поселился здесь, у перекрестка, все пошло вверх тормашками. А я...      В курятнике было полно белых кур, клевавших рассыпанные на полу желтые кукурузные зерна. Кошка примостилась на подоконнике, и ее глаза мерцали в полумраке.      - Встаньте.      - Что вы хотите со мной сделать? Кто стрелял?      Г-жа Мишонне являла собой жалкое зрелище; ей было под пятьдесят, а она плакала взахлеб, словно малое дитя, и настолько потеряла контроль над собой, что, когда встала на ноги и Мегрэ машинально похлопал ее по плечу, она едва ие бросилась ему на шею, но сдержалась и, прижавшись лицом к его груди, ухватилась за лацкан пиджака и простонала:      - Я всего лишь бедная, несчастная женщина. Всю свою жизнь трудилась. Когда вышла замуж, работала кассиршей в самом большом отеле Монпелье...      Мегрэ отстранил ее, но ему не удалось остановить поток слезливых откровений:      - Уж лучше бы все у меня оставалось по-прежнему. Ведь меня все-таки уважали. Как сейчас помню: когда получала расчет, то хозяин - а он относился ко мне с почтением - сказал, что я, мол, еще пожалею об уходе из его гостиницы. И, вы знаете, это сущая правда. А в замужестве мне пришлось трудиться так тяжело, так тяжело... Больше, чем за всю мою жизнь.      И она опять зашлась слезами.      Вдруг заметила свою кошку, но это только подлило масла в огонь:      - Митсу, бедная моя кисонька, ты ведь тоже ни в чем не виновата! А мои куры, а мое маленькое хозяйство, а мой дом!.. Знаете, будь этот человек сейчас передо мной, я, кажется, убила бы его. Верьте слову, комиссар, я на это способна. Я это почувствовала в тот самый день, когда впервые увидела его. Мне было достаточно посмотреть на этот черный глаз...      - Где ваш муж?      - Разве я знаю?      - Он уехал вчера вечером и совсем не поздно, верно? Сразу же после моего визита. И он был не менее здоров, чем я.      Она не нашлась что ответить и торопливо оглянулась, словно ища поддержки.      - У него подагра, это я вам точно говорю.      - А мадемуазель Эльза бывала здесь?      - Никогда! - возмущенно откликнулась г-жа Мишонне. - Подобной твари я здесь не потерпела бы ни за что.      - А господин Оскар?      - Вы его арестовали?      - Почти что.      - Ну и поделом ему! Нечего нам было якшаться с людьми не нашего круга, к тому же совершенно невоспитанными. Ах, чего уж там говорить! Если бы только мужья слушались жен... Но, скажите, что, по-вашему, будет дальше? Все время мне слышатся выстрелы. Если с Мишонне случится что-то неладное, я, наверное, умру со стыда! Уж не говорю, что я слишком стара, чтобы начать снова работать.      - Вернитесь к себе домой.      - И что я должна там делать?      - Выпейте чего-нибудь горячего. Подождите. Поспите, если можете.      - Поспать?      И тут начался новый поток слез, новый приступ рыданий. С этим ей пришлось справиться уже в полном одиночестве: оба мужчины вышли.      Мегрэ вернулся к телефону и снял трубку.      - Алло!.. Арпажон?.. Говорят из полиции. Мадемуазель, пожалуйста, скажите, какие телефонные разговоры были заказаны в течение этой ночи по линии, которую я сейчас занимаю?      Пришлось подождать несколько минут. Потом ему ответили:      - Вызывали Париж, телефонную станцию "Архив", номер 27-45. Это большое кафе у заставы Сен-Мартэн.      - Знаю... Были еще какие-нибудь заказы с перекрестка Трех вдов?      - Только сейчас заказали. Из гаража. Просили соединить с жандармерией.      - Благодарю.      Когда Мегрэ, вернувшись на автостраду, подошел к Гранжану, начал сеять мелкий дождик, похожий на туман.      - Ну что, комиссар, разобрались в ситуации?      - Примерно.      - Эта женщина ломает комедию?      - Напротив, она - сама искренность.      - Но ее муж?..      - Совсем другое дело. Вообще-то он порядочный человек, но пошел по скользкой дорожке. Или, если хочешь, жулик, рожденный для того, чтобы жить порядочным человеком. Словом, сложнее не придумаешь. Такие люди бесконечно терзаются и казнятся в поисках выхода. Им мерещатся неслыханные трудности и осложнения. Они здорово умеют играть роль... И все-таки пока не ясно, что же побудило Мишонне в определенный момент стать мошенником. Наконец, остается установить, что именно он задумал сделать в эту ночь.      Мегрэ набил трубку и подошел к воротам дома Трех вдов. Там дежурил один из вызванных им агентов.      - Ничего нового?      - По-моему, не нашли ничего. Парк оцеплен, но наши никого не видели.      Они обогнули здание. Предутренние светотени придавали ему желтоватый оттенок, а его архитектурные детали начали понемногу вырисовываться.      В большой гостиной все выглядело в точности так же, как при первом визите Мегрэ. На мольберте по-прежнему стоял эскиз рисунка обоев с крупными темно-красными цветами. Пластинка на диске патефона отсвечивала двумя отблесками в форме "диаболо" <Игрушка, состоящая из двух конусов, соединенных вершинами. "Диаболо" подбрасывают в воздух и ловят на нить, натянутую между двумя палочками>. Свет занимающегося дня проникал сюда наподобие неравномерно подаваемого пара.      Те же скрипучие ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Карл Андерсен, хрипевший до прихода комиссара, теперь, едва увидев его, стал дышать бесшумно. Переборов боль, но не гложущую его тревогу, он - в какой уже раз! - спросил:      - Где Эльза?      - У себя в комнате.      - А...      Это его, видимо, ободрило. Он вздохнул и, насупившись, ощупал свое плечо.      - Я думаю, что не умру от этого...      Особенно тягостно было видеть его стеклянный глаз, который никак не участвовал в жизни лица. Глазной протез оставался чистым, прозрачным, широко открытым, а все мускулы вокруг него были в движении.      - Не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии. Как вы думаете, плечо заживет? А как насчет хорошего хирурга? Вызвали?      Под натиском тревожных чувств он, как и г-жа Мишонне, превращался в ребенка. Взгляд его был полон мольбы. Ему хотелось успокоиться. Но больше всего он был озабочен своим видом, опасаясь зримых следов, которые могли бы остаться на его внешнем облике.      С другой стороны, Карл выказывал необыкновенную силу воли, поразительную способность преодолевать боль. Мегрэ, видевший обе его раны и отлично разбираясь в таких вещах, отдавал должное его выдержке.      - Скажите Эльзе...      - А вы сами не хотите ее видеть?      - Нет, лучше не надо. Но скажите ей, что я здесь, что я выздоровлю, что... что у меня абсолютно ясная голова и что она должна верить мне. Повторите ей это слово: верить! Пусть перечитает кое-что из Библии. Например, историю Иова. Надо верить!.. "И всегда я узнаю своих", - так говорит Бог. Бог, который узнает своих. Скажите ей об этом. И еще: "В небесах больше радости из-за того..." Она поймет. И наконец: "Праведник испытывается девять раз на дню..."      Карл Андерсен казался непостижимым. Раненный, страдающий, распростертый на постели меж двух полицейских чинов, он с просветленной безмятежностью цитировал стихи Священного писания.      - Надо верить! Скажите ей это, очень прошу. Разве может быть лучшее доказательство невиновности...      Заметив улыбку, блуждающую на губах инспектора Гранжана, Карл сощурил глаза и едва слышно процедил сквозь зубы, как бы самому себе:      - Franzose!      Француз! Иначе говоря, безбожник. Иначе говоря, скептик, фрондер, легкомысленный и нераскаявшийся человек.      Обескураженный, он повернулся лицом к стене и уставился в нее единственным живым глазом.      - Вы ей скажете?..      Однако когда Мегрэ и его спутник отворили дверь комнаты Эльзы, они не увидели там никого.      Жарко, как в теплице. Густое облако сигаретного дыма. И пряная, плотная - хоть режь ее ножом - атмосфера, одуряющая смесь женских ароматов. От нее не только у лицеиста - у зрелого мужчины и то помутится разум.      Но ни души. И окно закрыто. Значит, Эльза не ушла через него.      Картина, маскирующая выемку в стене, пузырек с вероналом и пистолет, висела, как прежде.      Мегрэ отвел ее вбок. Пистолет куда-то исчез.      - Да что ты на меня вытаращился, черт возьми? - внезапно взорвался он, сверля Гранжана свирепым взглядом, а тот, бедняга, следовавший за шефом по пятам, все еще взирал на него с глуповатым восторгом.      И вдруг комиссар так сильно стиснул зубами чубук, что он треснул и трубка упала на ковер.      - Она сбежала?      - Замолчи!      Комиссар впал в ярость и несправедливо обрушился на Гранжана. А тот, неприятно удивленный гневом начальника, застыл в неподвижности.      Еще не рассвело полностью. У земли по-прежнему клубился сероватый пар, который никак не рассеивался. По автостраде проехал автомобиль булочника, старый "форд", передние колеса которого восьмерили.      Неожиданно Мегрэ направился по коридору к лестнице, быстро сбежал вниз и, форсируя шаг, подошел к гостиной. Застекленные окна-двери, выходившие на террасу, были распахнуты настежь. И тут раздался душераздирающий, словно предсмертный крик, походивший то ли на крик совы, то ли на жалобный вой зверя, попавшего в беду.      Кричала женщина, и голос ее, прорываясь сквозь препятствие, звучал приглушенно.      Это могло быть и очень далеко, и совсем близко. Крик мог доноситься со стороны карниза наружной стены. Но он также мог доноситься из-под земли.      Ощущение ужаса было настолько явственным, что агент, стоявший у калитки, подбежал к комиссару и, бледный от волнения, пролепетал:      - Слышали, комиссар?      - Да заткнись ты, сто чертей!.. - заорал Мегрэ в порыве крайнего раздражения, однако не завершил свою гневную реплику: раздался выстрел, но настолько заглушенный, что никто не мог бы сказать, где стреляют - слева, справа, в парке, в доме, в лесу или на автостраде.      Затем послышались шаги на лестнице. Карл Андерсен, неестественно выпрямленный, словно одеревенелый, прижимая руку к груди, спускался вниз и, как безумный, возглашал:      - Это она!.. Это она!..      Он задыхался. Его глазной протез оставался неподвижным. И нельзя было понять, на кого он так пристально смотрит здоровым глазом.            9. "В шеренгу, лицом к стене..."            Прошло несколько секунд. Едва замерло в воздухе последнее эхо детонации, как прогремел второй выстрел. Карл Андерсен дошел до аллеи, посыпанной гравием.      Один из агентов, охранявших парк, внезапно бросился к огороду, посреди которого возвышался колодец, увенчанный воротом. Он заглянул внутрь, отпрянул и дал резкий свисток.      - Уведи его по-хорошему или силой! - крикнул Мегрэ, обращаясь к Люкасу и указывая на пошатывающегося датчанина.      В смутном рассвете все произошло очень быстро, Люкас подал знак одному из своих людей. Оба подошли к раненому, попытались заговорить с ним, но Карл и слушать их не хотел. Тогда они осторожно опрокинули его и понесли, хотя он дрыгал ногами и хрипло выкрикивал какие-то слова протеста.      Когда Мегрэ подошел к колодцу, стоявший здесь полицейский крикнул:      - Внимание!      И в самом деле: со свистом пролетела пуля, а детонация подземного выстрела еще несколько раз повторилась гулким эхом.      - Кто это там?      - Да вот, девушка. И еще какой-то мужчина. Сражаются прямо-таки врукопашную.      Комиссар осторожно приблизился к колодцу, заглянув внутрь, но почти ничего не увидел.      - Дай-ка фонарик...      Он успел лишь приблизительно охватить глазом открывшуюся ему картину - новая пуля, вылетевшая снизу, едва не пробила фонарик, которым он светил.      В мужчине он узнал Мишонне. Колодец был не глубок, но большого диаметра. Воды в нем не было.      Двое, оказавшиеся на дне колодца, сцепились не на шутку. Насколько можно было судить, страховой агент схватил Эльзу за горло, словно намереваясь задушить ее. Она держала в руке пистолет, но стиснув ее запястье, он направлял выстрелы, как хотел.      - Что будем делать? - спросил инспектор.      Его возбуждение достигло предела: порой из колодца слышалось хрипение. Эльза задыхалась, но продолжала отчаянно сопротивляться.      - Мишонне, сдавайтесь! - крикнул Мегрэ скорее для очистки совести, чем всерьез.      Тот даже не ответил, выстрелил в воздух, и тут комиссар начал действовать без колебаний. Глубина колодца составляла примерно три метра. Мегрэ мгновенно прыгнул, упал буквально на спину страхового агента, но заодно больно задел ногу Эльзы.      Теперь все смешалось. Еще один выстрел. Пуля царапнула стенку колодца и рикошетом ушла в небо, а комиссар, из предосторожности, принялся нещадно обрабатывать кулаками голову Мишонне.      После нескольких ударов страховой агент посмотрел на него взглядом раненого зверя, качнулся и с подбитым глазом и вывихнутой челюстью упал навзничь.      Эльза, судорожно глотая воздух, держалась обеими руками за собственное горло.      И трагичной, и сумбурной была эта схватка на дне высохшего колодца, в полумраке, в атмосфере, насыщенной острыми запахами тины и селитры.      Почти комичным оказался эпилог: обмякшего, обрюзгшего и стонущего Мишонне, с помощью колодезного ворота подняли наверх. Мегрэ помог вытащить Эльзу, поддерживая ее на вытянутых руках. Лицо ее было в крови, а к платью из черного бархата прилипли крупные ошметки зеленоватого мха.      Ни она, ни ее противник не потеряли сознания, но обоим порядком досталось, оба клокотали от взаимного отвращения и ненависти, мысленно как бы продолжая драться. Так два цирковых клоуна, исполнив пародию на бой боксеров, лежат один на другом и машинально продолжают наносить удары в пустоту.      На дне колодца Мегрэ подобрал пистолет. Тот самый, что исчез из тайника в комнате Эльзы. В обойме оставался один неизрасходованный патрон.      Из дома вышел Люкас. Вид у него был грустный, и, глядя на эту сценку, он тяжело вздохнул:      - А ее братика пришлось привязать к кроватке. Агент обтирал лоб девушки носовым платком. Бригадир спросил:      - А эти двое откуда взялись?      Едва он договорил, как Мишонне, который еще только что, казалось, не мог держаться на ногах, внезапно, с перекошенным от злобы лицом, рванулся к Эльзе. Но ему не удалось даже прикоснуться к ней: не сдвинувшись с места, Мегрэ одним ударом сбил его с ног, и нападавший откатился на два метра в сторону.      - Кончай-ка ломать комедию.      Мегрэ посмотрел на Мишонне и захохотал, как сумасшедший, настолько смешно выглядела физиономия страхователя. Чем-то он походил на тех маленьких и надоедливых шалунов, которых иной раз подхватывают одной рукой и несут в дом, а но пути всыпают им как следует по мягкому месту, меж тем как они продолжают беситься, визжать, орать благим матом, пытаются кусать, бить и никак не желают признаться самим себе в полном своем бессилии.      Мишонне рыдал! Он рыдал и корчил гримасы. Даже грозил кулаком.      Наконец Эльза встала на ноги и провела рукой по лбу.      - Я уже думала - мне конец, - вздохнула она, и на ее бледном лице проступил намек на улыбку. - Он так сильно сдавил мне горло...      Одна щека ее была испачкана землей, в растрепанных волосах застряли комки грязи. Да и сам Мегрэ порядком перепачкался.      - Что вы делали в колодце? - спросил он.      Она взглянула на него. Улыбка исчезла. Чувствовалось, что она разом вновь обрела полное самообладание.      - Отвечайте.      - Я... Меня туда затащили насильно.      - Кто? Мишонне?      - Это неправда! - заорал тот.      - Это правда. Он хотел меня задушить. По-моему, он просто сумасшедший.      - Врет она! Сама сумасшедшая. Или даже скорее...      - Что именно?      - Не знаю. Она... В общем, она змея, и ей голову надо разбить о камень.      Незаметно настал день. На всех деревьях щебетали птицы.      - Почему вы вооружились пистолетом?      - Потому что я опасалась ловушки.      - Какой? Минутку... Давайте-ка по порядку. Только что вы сказали, что на вас напали и затащили в колодец.      - Врет она все! - упрямо твердил страхователь.      - Тогда покажите мне место, где произошло нападение.      Она огляделась и указала на крыльцо.      - Значит, там? И вы не закричали?      - Я не могла.      - И этот маленький, тщедушный человек сумел поднять вас и пронести до колодца, иными словами, сумел пробежать двести метров с грузом в пятьдесят пять килограммов?      - Да, это правда.      - Врет она все!      - Заставьте его замолчать, - устало произнесла она. - Разве вы не видите, что он сошел с ума? И это случилось с ним не сегодня и не вчера.      И снова пришлось усмирять Мишонне, который опять захотел вцепиться в нее.      Так они и стояли маленькой группой в саду. Мегрэ, Люкас и два инспектора полиции глядели на распухшее лицо Мишонне, тогда как Эльза, отвечая на вопросы, пыталась привести в порядок свой туалет.      Трудно сказать, почему все это не поднялось до уровня трагедии или хотя бы драмы, а, скорее, напоминало буффонаду.      И все же это раннее утро не прошло напрасно. Так же не были напрасны усилия Мегрэ и его помощников. Все устали и проголодались.      Но ситуация изменилась в худшую сторону, когда на автостраде показалась довольно приличного вида женщина, неуверенно переставляющая ноги. Вскоре она подошла к решетке ворот, не без труда открыла их и, завидев Мишонне, вскричала:      - Эмиль!      Это была г-жа Мишонне, не столько растерянная, сколько окончательно отупевшая. Вытащив из кармана платок, она разразилась слезами.      - И еще он с этой бабой! Надо же!      Почтенная толстая матрона, оглушенная навалившимися на нее неприятными событиями, искала успокоения в горестных, но благодатных и спасительных рыданиях.      Мегрэ было забавно наблюдать за Эльзой, видеть, как заметно изменялось выражение ее лица, когда она поочередно разглядывала присутствующих. А лицо ее и в самом деле было очень красивым и тонким, и его правильные черты казались то напряженными, то как бы заострялись.      - Что вы намеревались делать в колодце? - добродушно спросил Мегрэ, но в его словах можно было услышать и другое, например: "Ну что, дело вроде бы с концом? Между нами говоря, хватит ломать комедию!"      Она это и сама понимала. Губы ее слегка растянулись в иронической улыбке.      - По-моему, мы устроены так же, как крысы, - заявила она. - Только и знаем, что чувствуем голод, жажду, холод. И тем не менее сейчас мне бы хотелось немного заняться туалетом. Потом посмотрим...      Она не дурачилась, а говорила вполне искренне.      Эльза была совершенно одинока в окружении этих людей и, ничуть не смущаясь, весело смотрела на исходившую слезами г-жу Мишонне, на ее жалкого супруга. Затем обернулась к Мегрэ, и он прочел в ее взгляде: "Бедняги, до чего же убоги! Ну, а мы с вами - одного поля ягоды, разве не так? Сейчас поболтаем... Конечно, ваша взяла. Но согласитесь, ведь и я неплохо сыграла свою роль".      На лице Эльзы - ни страха, ни смущения, ни намека на кривлянье.      Наконец ему открылась истинная Эльза, которая, пожалуй, и сама наслаждалась этим моментом.      - Пойдемте со мной, - сказал ей Мегрэ. - Ты, Люкас, займись Мишонне. А его жена пусть вернется к себе или остается здесь. Все равно.      - Входите. Вы мне не мешаете.      Та же комната на втором этаже с черным диваном и стойким ароматом духов, с тайником за акварелью. Та же женщина.      - А Карла хорошо охраняют? - спросила она, чуть повернув голову и вытянув подбородок в сторону комнаты раненого. - Ведь он может повести себя похлеще Мишонне. Если желаете, можете курить свою трубку.      Эльза налила воды в таз, спокойно сняла с себя платье, так, словно ничего более естественного и быть не может, и осталась в комбинации. В этом не было ни бесстыдства, ни вызова.      Мегрэ подумал о своем первом посещении дома Трех вдов, об Эльзе, загадочной н далекой, словно какая-то женщина-вамп из кинофильма, тревожной и нервирующей атмосфере, какую ей удается создавать вокруг себя.      А ее рассказы о родительском замке, о няньках и гувернантках, о редкостно строгом отце? Неужели все это он услышал из уст взбалмошной и развращенной девчонки?      Нет, конечно. Теперь все стало ясно. Иные жесты красноречивее любых слов: эта манера снимать с себя платье или глядеться в зеркало, прежде чем умыть лицо водой...      Перед ним стояла проститутка, заурядная и вульгарная, здравомыслящая и порочная.      - Признайтесь, комиосар, поймала я вас на удочку?      - Да, но ненадолго.      Она вытерла лицо уголком махрового полотенца.      - Ну, положим! Вы не очень-то хвастайте: еще вчера, когда вы были здесь и я позволила вам краешком глаза увидеть всего лишь одну мою грудь, так у вас и то пересохло в горле и лоб покрылся испариной. Ну теперь вам это, конечно, безразлично. Хотя, между прочим, я далеко не уродлива.      Она прогнулась в пояснице, выпятила грудь и с удовольствием принялась разглядывать свое гибкое, едва прикрытое тело.      - Между нами, что это так сильно растревожило вас? Я допустила какую-нибудь ошибку?      - Не одну, а несколько.      - Какие же?      - Ну, например, вы слишком много говорили о замке и парке в Дании. Когда люди действительно живут в замке, они называют его, скорее, домом или, быть может, усадьбой.      Она отдернула занавеску, за которой висели ее платья, и стала нерешительно перебирать их.      - Вы, конечно, повезете меня в Париж? И там, конечно, будут фотокорреспонденты?.. Что вы скажете об этом зеленом платье?      Она подержала платье перед собой, чтобы получше разглядеть его.      - Нет. Черный цвет мне больше к лицу. Пожалуйста, дайте мне огня.      Она рассмеялась: несмотря ни на что, Мегрэ все-таки был несколько смущен исходившими от нее эротическими флюидами, особенно сейчас, когда она подошла к нему, чтобы прикурить.      - Ну, ладно! Сейчас же оденусь, а то, как говорится, получается одна смехота.      Даже такие жаргонные словечки, окрашенные иностранным акцентом, звучали в ее устах с особой прелестью.      - Когда вы стали любовницей Карла Андерсена?      - Я ему не любовница. Я его жена.      Она провела косметическим карандашом по бровям, слегка оживила румянец на щеках.      - Вы поженились в Дании?      - Вижу, что пока вы еще ничего не знаете. И, пожалуйста, не рассчитывайте на мою болтливость. Это было бы против игры. Но все равно долго вы меня не продержите. Кстати, через сколько времени после ареста вы берете отпечатки пальцев, делаете антропометрические замеры и прочее?      - Всему этому вы подвергнетесь очень скоро.      - Тем хуже для вас. Вы установите, что мое настоящее имя Берта Круль, что три с лишним года назад копенгагенская полиция арестовала меня. А датское правительство потребует моей выдачи. Что ж, я готова... Теперь, если позволите, пойду и съем чего-нибудь. Здесь чувствуешь себя вроде как в заключении, вы не находите?      Она подошла к окну и открыла его. Затем вернулась к двери. Мегрэ опередил ее и вышел первым. Тогда она внезапно захлопнула за ним дверь, повернула ключ и задвинула засов. Комиссар тут же услышал ее быстрые шаги по направлению к окну.      Будь вес Мегрэ килограммов на десять меньше, ей, несомненно, удалось бы сбежать. Однако, не потеряв и четверти секунды после того как засов был задвинут, комиссар с разбега всей своей массой надавил на дверь и с первого же толчка высадил ее. Дверная панель вместе с выдранными петлями и замком с грохотом рухнула на пол.      Эльза сидела верхом на подоконнике, не решаясь спрыгнуть на траву.      - Слишком поздно, - тихо бросил он.      Слегка задыхаясь, она обернулась в его сторону.      - Да уж, было ради чего наряжаться в такой шикарный туалет, - сказала она с горькой самоиронией, показывая свое разорванное платье.      - Вы даете мне слово, что больше не попытаетесь бежать?      - Нет, не даю.      - В таком случае предупреждаю: буду стрелять при малейшем подозрительном движении.      С этой минуты револьвер оставался в его руке.      Когда они проходили мимо комнаты Карла, Эльза спросила:      - Комиссар, как вы думаете, он поправится? Ведь в нем сидят две пули.      Хотя он внимательно наблюдал за ней, но в этот момент затруднился бы определить ее состояние. Все же ему показалось, что лицо ее выражает одновременно и сострадание, и озлобленность.      - Тут есть и его вина, - заключила она, как бы желая успокоить свою совесть. - Только бы в этом доме нашлась хоть какая-нибудь еда.      Мегрэ последовал за ней на кухню, где, порыскав по стенным шкафчикам, она нашла банку лангустов.      - Вы не откроете мне ее? Пожалуйста, откройте. Обещаю не воспользоваться этим, чтобы удрать.      Между ними установилась странная сердечность, которую Мегрэ не мог не оценить. В их отношения вкралось даже нечто интимное, разумеется, без всяких задних мыслей с ее или с его стороны.      Ей импонировало присутствие этого крупного и невозмутимого мужчины, который хотя и одержал над ней верх, но сам, как ей думалось, был ошеломлен ее лихостью. Он же просто наслаждался - и, быть может, даже слишком - этой странной близостью, столь непохожей на привычные отношения между людьми.      - Вот вам, ешьте побыстрей.      - А что, разве уже надо отправляться?      - Об этом ничего не знаю.      - Еще раз - между нами: что вам удалось выяснить по существу?      - Не имеет значения.      - А этого идиота Мишонне вы тоже увезете с собой? Именно его-то я и боялась больше всего. Только что, когда мы с ним стояли на дне колодца, я решила, что мне конец. У него от злобы аж глаза на лоб полезли, он душил меня изо всех сил.      - Вы были его любовницей?      Она пожала плечами с видом женщины легкого поведения, для которой подобная деталь абсолютно ничего не значит.      - А господин Оскар? - продолжал он допытываться.      - Что господин Оскар?      - Он тоже ваш любовник?      - Попробуйте выяснить это самостоятельно. Я совершенно точно знаю, что меня ждет. В Дании мне придется отсидеть пять лет за соучастие в вооруженном ограблении и сопротивление властям. Как раз там в меня и угодила эта пуля, - она указала на свою правую грудь. - А во всем остальном разберется французская полиция.      - Где вы познакомились с Исааком Гольдбергом?      - На эту тему не хочу...      - И все-таки придется рассказать все.      - Интересно, как это вы меня заставите?      Она продолжала уплетать лангуста без хлеба - его не осталось ни крошки. Из гостиной слышались шаги полицейского, который сторожил Мишонне, полулежавшего в кресле.      У ворот одновременно затормозили две машины. Ворота раскрылись, автомобили въехали в парк и, обогнув дом, остановились у крыльца.      В первом находились инспектор, два жандарма, а также г-н Оскар и его жена.      Во втором - это было парижское такси - помимо шофера сидел еще один инспектор и кто-то третий.      На запястьях задержанных поблескивали наручники, но лица их были спокойны, если не считать жену "гаражиста", чьи глаза заметно покраснели.      Мегрэ попросил Эльзу пройти в гостиную. Там Мишонне вновь попробовал броситься на нее.      Затем ввели арестованных. Г-н Оскар держался почти непринужденно, но, увидев Эльзу и страхователя, скорчил гримасу удивления. Третий, по виду итальянец, видимо, решил похорохориться:      - Да тут никак все семейство в сборе! - выпалил он. - Что будет - свадьба или оглашение завещания? Один из инспекторов обратился к Мегрэ:      - Нам повезло: удалось взять их без боя. Проезжая через Этамп, мы подсадили двух жандармов, уже стоявших наготове. Они видели промчавшуюся машину, но не сумели задержать ее. В пятидесяти километрах от Орлеана беглецам пришлось остановиться из-за прокола баллона. Они затормозили прямо посреди шоссе и наставили на нас пистолеты. Хозяин авторемонтной матерской одумался первым. Если бы не это, завязалась бы перестрелка по всем правилам. В общем, стали к ним подходить, а итальянец так-таки не удержался: дважды пальнул из браунинга, но оба раза промахнулся.      - Подумать только, комиссар, когда вы были у меня, я вас потчевал отличными напитками. А вот сейчас, позвольте доложить вам, меня сильно мучает . жажда, - заметил г-н Оскар.      Мегрэ велел принести из гаража арестованного механика. Он решил собрать здесь свою команду.      - А теперь всем встать в шеренгу, лицом к стене, - скомандовал он. - Мишонне, встаньте с другой стороны. И не вздумайте приблизиться к Эльзе.      Срахователь злобно посмотрел на него и встал в конце выстроившейся шеренги. Его глаз опух от полученных ударов, усы обвисли. Далее стоял механик с руками, перехваченными электропроводом. Около него - тощая и скорбная г-жа Оскар, рядом - ее муж, раздосадованный невозможностью засунуть руки в карманы не по фигуре широких брюк. Последними стояли Эльза и итальянец, самый свежий и бодрый из всех. На тыльной стороне его правой ладони была вытатуирована голая женщина.      С едва заметным чувством удовлетворения Мегрэ осмотрел всех, набил свою трубку, направился к крыльцу и, открывая застекленную дверь, сказал:      - Люкас, запишите имя, фамилию, профессию и место жительства каждого, а потом позовите меня. Все шестеро стояли неподвижно. Указав на Эльзу, Люкас спросил у начальника:      - На нее тоже надеть наручники?      - А почему нет?      - Вот это уже называется подлостью, комиссар! - с глубокой убежденностью воскликнула она.      Парк тонул в солнечном свете. Не умолкал гомон тысяч птиц. Металлический флюгер-петушок на деревенской колокольне, видной на горизонте, переливался тысячами искр, словно был из чистого золота.            10. У кого больше шансов расстаться с головой?            Когда Мегрэ вернулся в гостиную, куда сквозь распахнутые двери врывался весенний ветерок, Люкас заканчивал запись личных данных. Обстановка чем-то напоминала казарму, где собрались призывники нового набора.      Арестованные все еще стояли вдоль стены, но уже не в таком строгом порядке. По крайней мере, трое из них сохраняли перед лицом полиции полное спокойствие. Это были г-н Оскар, его механик Жожо и итальянец Гвидо Феррари.      Г-н Оскар диктовал Люкасу:      - Профессия: механик-гаражист. Добавьте: бывший профессиональный боксер, членский билет спортсмена выдан в тысяча девятьсот двадцатом году. В двадцать втором - чемпион Парижа в полутяжелом весе...      Инспекторы привели еще двух "новобранцев" - рабочих гаража, которые, как всегда, в положенный час явились на работу. Их тоже поставили лицом к стене, рядом с остальными. Один из них, чей рот напоминал пасть гориллы, спросил тягучим голосом:      - Ну что? Сгорели?      И тут все затараторили, словно школьники, когда учитель вышел из класса. Они подбадривали друг друга легкими тумаками, перебрасывались шутками.      Один Мишонне выглядел пришибленным и жалким. Вобрав голову в плечи, он злобно уставился себе под ноги.      Эльза глядела на Мегрэ с видом сообщницы. Разве между ними не установилось отличное взаимопонимание? Когда Оскар позволил себе сомнительный каламбур, она едва заметно улыбнулась комиссару.      Себя лично Эльза относила к отдельной, особой категории.      - А теперь попрошу тишины! - громко объявил Мегрэ.      Но в тот же момент к ступенькам крыльца подкатил небольшой закрытый автомобиль. Из него вышел изысканно одетый, делового вида мужчина с кожаной сумкой под мышкой. Он быстро поднялся по лестнице, посмотрел на людей, выстроившихся в шеренгу, и, казалось, немало удивился этому зрелищу.      - Где раненый?      - Люкас, займитесь, пожалуйста...      То был вызванный Карлом Андерсеном известный парижский хирург. Предшествуемый бригадиром, он удалился с весьма озабоченным лицом.      - Видал хирурга? Ну и рожа! - пошутил кто-то.      Никто не отреагировал, только Эльза поморщилась. Синева ее глаз чуть посветлела.      - Я потребовал тишины! - отчеканил Мегрэ. - Острить будете потом. Видимо, вы забыли, что, по крайней мере, у одного из вас есть шанс расстаться с головой.      И взгляд его медленно прошелся по всем стоявшим в шеренге. Последняя фраза комиссара возымела действие, на которое и была рассчитана.      Все оставалось прежним - яркое солнце, весенний воздух, пение птиц и дрожащие тени листвы на дорожках.      Но в гостиной кое-кто почувствовал необычную сухость во рту, внезапную неуверенность взгляда.      Среди общего молчания только Мишонне внезапно и непроизвольно испустил громкий стон, удививший его самого, пожалуй, больше, чем остальных. Сконфуженный, он отвернулся в сторону.      - Вижу, вы меня поняли, - продолжил Мегрэ и, заложив руки за спину, стал расхаживать по комнате. - Все-таки попытаемся сэкономить время. Если нам это не удастся здесь, придется продолжить собеседование с вами в Париже, на набережной Орфевр. Адрес вам, вероятно, знаком, так? Ладно! Значит, первое преступление: застрелен в упор Исаак Гольдберг. Что заставило Гольдберга приехать на перекресток Трех вдов?      Арестованные молчали, недружелюбно косясь друг на друга, прислушиваясь к шагам хирурга, раздававшимся над их головами.      - Я жду... Повторяю, наше заседание может быть продолжено в Париже. Там с вами будут разбираться поодиночке... Итак, Гольдберг находился в Антверпене. И у него были бриллианты, миллиона эдак на два, и он хотел их загнать. Так кто же заинтересовался этим делом?      - Я, - сказала Эльза. - С ним я познакомилась в Копенгагене. Знала, что он специализируется на краденых драгоценностях. Когда я прочла репортаж о лондонском ограблении и газеты стали утверждать, что брильянты должны быть в Антверпене, я тут же заподозрила Гольдберга и сказала об этом Оскару.      - Хорошенькое начало, ничего себе! - буркнул тот.      - Кто написал письмо Гольдбергу?      - Она.      - Однако продолжим. Значит, он прибывает сюда ночью. Кто в это время дежурит в гараже? И главное, кому поручено совершить убийство?      Молчание. На лестнице шаги Люкаса. Бригадир отдавал распоряжение одному из инспекторов:      - Поезжай в Арпажон, разыщи там какого-нибудь врача - будет ассистировать профессору. Заодно достань и привези камфарное масло. Понятно?      С этим Люкас пошел обратно наверх, а Мегрэ, сощурив глаза, смотрел на свое стадо.      - Теперь давайте вернемся в более отдаленное прошлое. Так, думаю, будет проще. Вот ты, например, с каких пор ты стал укрывателем краденого?      Он пристально смотрел на г-на Оскара, которому этот вопрос, видимо, показался менее трудным, чем предыдущие.      - Вот видите, вы сами сказали! Вы сами признаете, что я всего лишь укрыватель краденого. Да и то еще это вопрос.      Комедиант по природе, Оскар оглядывал всех своих собеседников и, желая рассмешить их, лез из кожи вон.      - Мы, то есть моя жена и я, почти порядочные люди. Верно, цыпочка?.. Все очень просто. Я был боксером. В двадцать пятом году потерял титул чемпиона, и что мне, по-вашему, предложили взамен? Место продавца в торговом бараке на Тронной ярмарке <Традиционная ежегодная ярмарка, проводимая весной в Венсенском лесу в Париже>. Но для меня этого слишком мало. Были у меня и хорошие и плохие знакомства. Встретил я там одного. Правда, года через два его взяли, но в то время он промышлял мошенничеством и имел сколько хотел. Ну, и я тоже решил попытать счастья. Но так как в молодые годы я работал автослесарем, то мечтал заделаться хозяином гаража с мастерской. Рассуждал примерно так: постепенно мне начнут доверять машины, покрышки, запчасти и все такое прочее, и в один прекрасный день я втихомолку возьму да продам все это и незаметно смоюсь. Рассчитывал нажить тысяч четыреста, не меньше. Но я слишком поздно взялся за дело. Крупные фирмы не так-то легко давали товар в кредит. Присматривались ко мне, принюхивались. Однажды мне пригнали ворованную старую колымагу на перекраску. Пригнал ее один парнишка - я встречал его в бистро у площади Бастилии... Вы даже не представляете, как это легко - то есть как легко угнать машину! Во всяком случае, так считают в Париже... Ну а место у меня было хорошее: рядом никаких соседей. Вот и стали прибывать ко мне машины. Десять, двадцать. Потом прикатила одна - до сих пор стоит перед глазами. В ней было полно серебряных вещичек, украденных на какой-то вилле под Буживалем. Все это я, конечно, прятал. Завел связи с антикварами в Этампе, Орлеане и в более отдаленных городах. В общем, постепенно привык. Напал на золотую жилу.      И, повернувшись к своему механику, добавил:      - А вот он придумал прятать товар в автомобильных камерах.      - Полно трепаться, - вздохнул Жожо.      - Хорош же ты с электропроводом на руках, со смеху помереть можно. Будто ждешь, чтобы тебя поскорей включили в розетку, и тогда засветишься, как лампион на шоссе.      - Исаак Гольдберг приехал сюда на собственной "минерве", - перебил его Мегрэ. - Его здесь поджидали, причем никто не собирался покупать у него брильянты,      даже по низкой цене. Их было решено украсть. Для этого сначала его надо было укокошить. Следовательно, в гараже или, точнее, в доме за гаражом были люди, которые...      Наступила полная тишина: Мегрэ нащупал болевую точку. Он снова обвел взглядом всех подряд и заметил на лбу итальянца капли пота.      - Убийца - ты, разве нет?      - Нет! Это... Это...      - Кто же?      - Это они... Это...      - Врет! - закричал г-н Оскар.      - Кому поручили убить?      Тут "гаражист", переминаясь с ноги на ногу, пробормотал:      - Вон тому, - и указал пальцем на потолок. - Тому, что наверху, на втором этаже. Он... Но в голосе уже не было убежденности.      - Подойди-ка поближе, - обратился Мегрэ к Эльзе. Теперь он действовал с легкостью и уверенностью дирижера, который, несмотря на большое разнообразие подчиненных ему инструментов, заранее хорошо знает, что все они в совокупности обеспечат самую совершенную гармонию звучания.      - Ты родилась в Копенгагене?      - Если вы будете обращаться ко мне на "ты", люди, чего доброго, подумают, что я с вами переспала.      - Отвечай.      - В Гамбурге.      - Кем был твой отец?      - Докером.      - Он еще жив?      По всему ее телу пробежала дрожь. Она посмотрела на своих дружков с мрачной гордостью.      - Его обезглавили в Дюссельдорфе.      - А твоя мать?      - Спивается.      - Что ты делала в Копенгагене?      - Была любовницей одного матроса. Его звали Ганс. Красивый парень. Мы познакомились в Гамбурге, и он меня увез оттуда. Ганс состоял в банде. Однажды они решили ограбить банк. Все было предусмотрено. Рассчитывали за одну ночь заработать миллионы. Я стояла на стреме. Но среди них оказался предатель: в момент, когда ребята, проникшие внутрь, взялись за сейфы, нас окружила полиция. Дело было ночью, ни зги не видно. Нам пришлось разбежаться. Вскоре началась стрельба, крики, погоня. Пуля задела мне грудь, и тут я давай бог ноги. Но двое полицейских схватили меня. Одного я укусила, другого ударом ноги в пах заставила отпустить меня. Все-таки кто-то продолжал гнаться за мной. Я увидела парковую ограду, с трудом влезла на нее и мешком свалилась на землю, уже, конечно, с другой стороны. А когда пришла в себя, надо мной стоял высокий, шикарного вида молодой человек, судя по всему, из знати. Он ошеломленно смотрел на меня, но я чувствовала, что он меня жалеет.      - Андерсен?      - Это не настоящее имя. Он сам назовется вам, если захочет. Подлинное его имя довольно широко известно. Он из семейства, имеющего доступ к королевскому двору. Половину года они проводят в одном из самых прекрасных замков Дании, вторую половину - в большом столичном особняке с парком величиной в целый квартал.      В комнату вошел один из инспекторов, сопровождавший невысокого человека апоплексического телосложения. Это был врач, затребованный хирургом. Увидев странное сборище, он невольно подался назад. Особенно его поразили наручники, надетые почти на всех. Но его тут же увели наверх.      - А дальше что?      Оскар гаденько осклабился. Эльза с ненавистью посмотрела на него.      - Они никогда не поймут... - лепетала она, но не закончила фразу и, перейдя на спокойный тон, продолжала свой рассказ: - Карл прятал меня в родительском особняке и вместе со своим другом, студентом-медиком, заботливо лечил. К тому времени он уже лишился глаза при аварии самолета. Уже тогда носил черный монокль. Он считал себя навсегда обезображенным, внушил себе, что ни одна женщина не сможет его полюбить, что он вызывает только отвращение, когда вынужден убрать это черное стеклышко, обнажая зашитое веко и искусственный глаз.      - Он любил тебя?      - Не совсем так. Сначала я сама не могла понять, в чем туг дело. А вон эти... - она обвела рукой своих сообщников, - зги никогда не поймут. Карл - отпрыск протестантской семьи, и его первой мыслью было, как он выражался, "спасти мою душу". Произносил длинные речи, читан мне целые главы из Библии, и однажды, когда я уже почти совсем выздоровела, вдруг поцеловал меня в губы и тут же исчез. Около недели я его не видела. Точнее говоря, из оконца маленькой комнатки для служанки, где он меня прятал, я могла наблюдать, как он часами прогуливается по саду с опущенной головой и в сильном волнении.      Г-н Оскар, неожиданно развеселившись, похлопал себя по бедрам.      - Да это же прекрасно, как роман! - вскричал он. - Продолжай, моя куколка.            - Вот и все. Когда он наконец снова пришел, то сказал, что хочет на мне жениться, но не сможет сделать это в своей стране, и потому нам придется уехать за границу. Говорил, что наконец понял смысл жизни, что теперь у него есть цель и он перестанет быть бесполезным человеком. На том и порешили. Обвенчались мы в Голландии под фамилией Андерсен. Меня все это забавляло, и я, кажется, даже подыгрывала ему. Он же рассказывал мне удивительные вещи, заставлял одеваться то так, то этак, хорошо вести себя за столом, пробовал отучить от иностранного акцента, давал мне читать книги, водил по музеям.      - Скажи мне, цыпочка, - вдруг обратился "гаражист" к своей жене, - когда наши с тобой тяжкие времена останутся позади, мы тоже станем ходить по музеям? По-моему, обязательно! Возьмемся за руки, встанем перед "Джокондой" и будем млеть от восторга.      - Мы обосновались здесь, - Эльза заговорила быстрее, - потому что Карл постоянно боялся встречи с кем-нибудь из моих бывших сообщников. Он должен был самостоятельно зарабатывать на жизнь, так как отказался от состояния своих родителей. Во избежание лишних разговоров и расспросов он решил выдавать меня за сестру. И все равно вечно волновался, места себе не находил. Всякий раз, когда звонили у ворот, он вздрагивал, потому что Гансу удалось выйти из тюрьмы и было неясно, чего от него можно ждать. Но все равно Карл любит меня, это уж точно.      - И тем не менее... - задумчиво начал Мегрэ. С какой-то агрессивностью в тоне Эльза перебила его:      - Интересно, как бы вы повели себя в такой обстановке? Постоянное одиночество, и все время только и разговору, что о доброте, красоте, спасении души, вознесении к Господу-Богу, предназначении человека. И много-много уроков хороших манер. Уезжая, он запирал меня на ключ, якобы чтобы уберечь от искушений. А в действительности был ревнив, как тигр. Значит, очень страстен!..      - Кто после этого скажет, что у меня не наметан глаз? Ведь я как в воду глядел! - заметил г-н Оскар.      - А это, собственно, к чему? - спросил Мегрэ.      - А к тому, что я следил за ней. Это было нетрудно. Я сразу почувствовал, что она насквозь фальшива, что все ее повадки - напускное. Одно время мне даже казалось, что датчанин тоже притворяется. Во всяком случае, я решил держать с ним ухо востро. Не верил я ему и предпочитал вертеться вокруг его курочки... Ты, женушка, только не волнуйся. Сама знаешь, в глубине души я всегда стремился вернуться к тебе. А остальное-так, делишки... В общем, когда одноглазый уезжал, я давай ходить-бродить вокруг ее дома. И вот однажды у нас завязался разговор через окошко-ведь он всегда держал свою красотку взаперти. Она сразу смекнула, что к чему. Я кинул ей комок воска, и она сняла слепок с дверного замка. Через месяц мы с ней встретились в глубине парка и, сами понимаете, нашли общий язык. Ничего тут мудреного нет. Он осточертел ей, этот аристократ. А сердцем она тянулась к родной среде, понимаете?      - И с тех пор, - медленно сказал Мегрэ, - у вас, Эльза, вошло в привычку каждый вечер добавлять в чай Карла Андерсена таблетки веронала, чтобы усыплять его?      - Да.      - И вы уходили к Оскару?      Жена "гаражиста" с красными от слез глазами с трудом удерживала рыдания:      - Они обманывали меня, комиссар! Вначале муж мне говорил, что она, мол, свой человек и что будет добрым делом хоть изредка вытаскивать ее из этой дыры. И вот по ночам он стал вывозить меня с ней в Париж. Там устраивались попойки с друзьями. Ну а я ни о чем не догадывалась, пока не застукала их.      - Ну и что такого? - вмешалась Эльза. - Он как-никак мужчина, не монах. А она, бедняжка, совсем дохлая.      Эльза замолчала. Глаза ее глядели тревожно. Ей стало не по себе.      Вдруг сверху снова пришел Люкас.      - Нет ли в доме спирта для горелки?      - Зачем?      - Надо продезинфицировать хирургические инструменты.      Эльза выбежала на кухню и вскоре вернулась с бутылкой.      - Вот спирт. А они спасут его? Он очень мучается?      - Какое свинство! - тихо вымолвил Мишонне, который с самого начала разговора словно впал в прострацию.      Глядя ему в глаза, Мегрэ обратился к "гаражисту"      - Ну а с этим что?      - Вы что, еще не поняли?      - Почти понял. У перекрестка стоят три дома. Каждую ночь приезжают и уезжают какие-то странные машины. Главным образом, грузовики для перевозки овощей. Возвращаясь порожняком из Парижа, они забирают краденый товар. Дом Трех вдов не внушал никакого беспокойства. Но ведь оставалась еще эта вилла.      - Не говоря уж о том, что нужен был почтенный господин для перепродажи некоторых вещей в провинции.      - И Эльзе поручили, как говорится, "охмурить" Мишонне?      - Точно. Какая же из нее красотка, если бы даже это у нее не вышло! Короче, он в нее врезался. Как-то ночью она его притащила с собой, он налакался шампанского, и мы его "сделали", в общем, уговорили работать с нами. Потом еще раз свозили в Париж. Получилась одна из наших самых веселых пирушек. А его жена думала, что он в инспекционной поездке. Короче, как говорится, влип человек. И самое смешное: он решил, что вот, мол, к нему пришла любовь и стал ревновать Эльзу, как школьник. Ну, обхохочешься! Пря его-то роже инкассатора... Тьфу!      Сверху послышался какой-то неясных шум, и Мегрэ увидел, как Эльза побледнела. Забыв о происходящем допросе, она стала напряженно вслушиваться.      - Крепче держите больного! - донесся голос хирурга.      Мегрэ посмотрел в окно. На белом гравии аллеи резво прыгали два воробья.      Комиссар снова набил табаком трубку, снова оглядел арестованных.      - Остается одно: узнать, кто убил... Тихо!      - За хранение краденого мне могут дать разве что...      Нетерпеливым жестом комиссар заставил Оскара замолчать и продолжил анализ событий:      - Из газет Эльза узнает, что похищенные в Лондоне драгоценности стоимостью в два миллиона, видимо, находятся в руках Исаака Гольдберга, с которым она была знакома со времени ее участия в делах копенгагенской банды. В письме к Гольдбергу она назначает ему встречу в гараже у перекрестка Трех вдов и обещает выкупить у него брильянты за хорошую цену. Гольдберг не забыл ее и, не подозревая ничего дурного, приезжает на своей "минерве". Его принимают в доме, с ним распивают шампанское и, разумеется, подтягивают резервы. Иными словами, все вы на подхвате. Но вот убийство совершено, и надо куда-то девать труп. Мишонне, несомненно, нервничает: он впервые столкнулся с настоящей драмой. Поэтому ему наливают больше, чем остальным. Оскар, наверно, предлагает бросить труп в канаву, где-нибудь подальше. И тут Эльзу осеняет. Ей надоело жить взаперти днем и прятаться по ночам. Надоели разглагольствования насчет нравственности, добра и красоты. Ей осточертело бедствовать, считать каждое су. Она дошла до того, что уже ненавидит Карла Андерсена. Но она знает: он любит ее так сильно, что готов скорее убить ее, нежели потерять. И вот она пьет, хмелеет, и вдруг ей взбредает на ум совершенно дикая мысль, а именно - обвинить в убийстве Карла. А тот ослеплен любовью и, конечно, ни в чем дурном свою подружку не заподозрит. Скажите, Эльза, это так?      И в первый раз за все время этого монолога она отвернулась.      - Перекрашенную "минерву", - продолжал Мегрэ, - угонят за пределы округи, ее продадут или бросят. Главное, чтобы все истинные виновники остались вне подозрений. Больше всех трусит Мишонне. Тогда принимается решение похитить его автомобиль, что наилучшим образом обеляет его в глазах правосудия. Поэтому он первым обращается с жалобой, поднимает шум вокруг своей исчезнувшей "шестерки". Но, кроме того, надо заставить полицию искать труп именно у Карла. Тут-то и возникает замысел подменить автомобили. Труп усаживают за руль "шестерки", Андерсен напичкан снотворным и так же, как и во все другие ночи, спит крепким сном. "Лимузин" вкатывают в его гараж, "ситроен" - в гараж Мишонне. Где уж тут разобраться полиции, запутается, конечно. Но это еще не все. В этих местах Карл Андерсен слывет полусумасшедшим. Крестьян пугает его черный монокль. Значит, по-видимому, его и признают виновным. Ведь вся эта история так необычна, что вполне соответствует и его репутации, и всему его облику. Кроме того, оказавшись под арестом, не покончит ли он с собой? Не пойдет ли на самоубийство во избежание скандала, который опозорит его семью, если будет установлено, кто он на самом деле?      Маленький доктор из Арпажона просунул голову в приоткрытую дверь:      - Еще кого-нибудь на подмогу, чтобы держать раненого. Нам так и не удалось усыпить его.      Его багровое лицо выражало беспокойство. В саду оставался еще один инспектор.      - Идите сюда! - крикнул ему Мегрэ.      И в эту секунду его неожиданно толкнули в грудь.            11. Эльза            Это была Эльза. Она прижималась к нему, судорожно всхлипывала, жалобно запиналась.      - Н-не хочу-у, чтобы он у-у-умер... Слы... Слышите?.. Я... Это у^ужасно...      Ее поведение было неподдельно искренним, и никто из этих мужчин с лицами завзятых уголовников не только не рассмеялся, но даже не ухмыльнулся.      - Пустите меня наверх, комиссар! Умоляю вас... Вам не понять...      Однако Мегрэ отстранил ее, и она повалилась на тот самый мрачный диван, на котором он увидел ее впервые, такую загадочную, в черном бархатном платье со стоячим воротничком.      - Я подхожу к концу, слушайте внимательно. Мишонне играет свою роль как нельзя лучше. Ему это тем легче, что от него требуют изображать мелкого буржуа, который на фоне кровавой драмы думает только о своей машине с шестицилиндровым мотором. Начинается следствие. Карла Андерсена арестовывают. По счастливой случайности он не наложил на себя руки, его даже отпускают на волю. Жену он не подозревает ни секунды. Ее он никогда и ни в чем не заподозрит. Напротив, будет защищать, даже вопреки самым доказательным уликам. Но вот поступает известие о предстоящем прибытии госпожи Гольдберг, и вскоре она действительно приезжает. Быть может, ей известно, кто завлек ее мужа в эту ловушку и с кем ей придется говорить. Ее подстерегает тот же человек, который убил брильянтщика.      Мегрэ еще раз оглядел каждого в отдельности и заговорил быстрее:      - Убийца надел ботинки Карла, которые позже найдут здесь вымазанными полевой грязью. Это - чтобы побольше было улик. В общем, важно, чтобы датчанина признали виновным, иначе истинные убийцы будут довольно скоро разоблачены. Все в растерянности и смятении. Андерсену надо поехать в Париж - получить гонорар. На шоссе его поджидает человек, совершивший первые два преступления. Под видом полицейского он подсаживается к Карлу на переднее сиденье. Все это придумала не Эльза, а, скорее всего, Оскар. Так мне кажется.      Что же этот "полицейский" говорит Андерсену? Что он проводит его до границы или сведет с кем-то в одном из городов департамента Нор? Его заставляют пересечь весь Париж. Вдоль шоссе на Компьень тянутся густые леса. Убийца стреляет в упор. Видимо, замечает сзади другую машину. Торопится. Улучив момент, сбрасывает Андерсена в кювет, решив, что на обратном пути спрячет его ненадежней.      Теперь надо, не мешкая, замести следы, что и делается: машину Андерсена бросают в нескольких сотнях метров от бельгийской границы.      Тут полиция делает роковое для Андерсена заключение: раз, мол, бросил машину, значит, пересек границу, сбежал и, следовательно, виновен.      Убийца возвращается в другом автомобиле. Но в кювете тела Андерсена уже нет. Следы позволяют предположить, что он остался жив. Мужчина, которому поручили убийство, звонит Оскару из Парижа и сообщает об этом. Он и слышать не желает о дальнейшем пребывании в стране, кишащей шпиками.      Любовь Карла к его жене стала легендой. И все знают: раз Карл жив, значит, вернется. А коли вернется, то, вероятно, расскажет, как все было. Значит, надо его убрать. Но господин Оскар недостаточно хладнокровен для этого и вообще не желает брать эту заботу на себя.      Тут самое время прибегнуть к услугам Мишонне. Чем он только не пожертвовал во имя любви к Эльзе!      Так почему же не заставить его сделать последний прыжок?      План разрабатывается с большой тщательностью. Господин Оскар с женой на виду у всех отправляется в Париж и информирует обо всех своих, даже самых незначительных, перемещениях.      Мишонне просит меня прийти к нему и говорит, что подагра, мол, приковала его к креслу. Видно, начитавшись детективных романов, он проводит эту операцию с теми же хитростями, к которым прибегал в страховом деле.      Едва я покинул его дом, как в кресле вместо него оказывается палка от метлы и тряпичный шар, изображающий голову. Режиссура и оформление сцены безукоризненны: если смотреть снаружи, получается полная иллюзия. Запуганная госпожа Мишонне соглашается сыграть в этой комедии отведенную ей роль: за занавеской она изображает уход за больным. Ей известно, что в этом деле замешана другая женщина, но, вопреки охватившему ее чувству острой ревности, она все же хочет спасти мужа, потому что надеется вернуть его в лоно семьи.      И она не ошиблась. Увидев, что над ним посмеялись, Мишонне уже и сам не понимает-любит он Эльзу или ненавидит. Но он желает ее смерти, это несомненно.      Ему хорошо знаком дом, парк, все входы и выходы. Известно ему и то, что по вечерам Эльза обычно выпивает немного пива. Поэтому, пробравшись на кухню, он подсыпает яду в бутылку. Потом, притаившись в кустах, подстерегает Карла.      Наконец тот появляется. Предельно взволнованный, Мишонне стреляет. Везде расставлены полицейские агенты, и он прячется на дне колодца. Все это произошло несколько часов назад, и в течение этого времени госпожа Мишонне старательно играла свою роль. У нее была инструкция: если около авторемонтной мастерской случится что-либо необычное, ей надлежит звонить по телефону в парижскую ресторацию "Шоп-Сен-Мартен".      Между тем, я нахожусь в гараже - она видела, как я вошел туда. Я несколько раз стреляю.      Погасшая лампа - сигнал для машин сообщников не останавливаться.      Госпожа Мишонне дозванивается в Париж, и тогда господин Оскар, его жена и сопровождающий их Гвидо прыгают в машину и вихрем мчатся сюда, где, открыв пальбу, пытаются обезвредить меня: я - единственный, кто все-таки кое-что знает про их дела.      Они едут по дороге на Этамп и Орлеан. Почему же именно по ней, если вполне могут удрать и по другой, в другом направлении? Да просто потому, что как раз по этой дороге и в этот момент катится грузовик, водителю которого механик Жожо передал запасное колесо. А в запаске спрятаны бриллианты. Значит, надо нагнать грузовик и лишь тогда двинуться к границе, с карманами, набитыми "камушками".      Так это все или нет? Впрочем, вас я ни о чем не спрашиваю. Молчите и слушайте дальше... Итак, Мишонне торчит в колодце. Эльза, знающая здесь каждый закоулок, почти не сомневается в местонахождении Мишонне - он, скорее всего, на дне высохшего колодца. Она уже знает, что он пытался отравить ее, и не строит никаких иллюзий насчет этого типа. Если его арестуют, он выдаст всех. Значит, надо его прикончить. И вот она вместе с ним в колодце. В руке у нее пистолет. Но Мишонне извернулся, вцепился ей в горло, сжал запястье. Схватка между ними разыгрывается в почти полной темноте. Раздается выстрел, из колодца вылетает пуля. Эльза невольно кричит, ее одолевает страх смерти.      Мегрэ вновь раскурил погасшую было трубку.      - Что вы на это скажете, господин Оскар?      Насупившись, тот ответил:      - Я буду защищаться. А так ничего не скажу. Или скажу, что виновен только в хранении краденого.      - Неправда! - тявкнул стоявший рядом с ним Гвидо Феррари.      - То есть как это "неправда"? Вот так здорово! Я ведь ждал. Ждал тебя, мой дорогой! Потому что стрелял-то ты. Все три раза. Сперва в Гольдберга, потом в его жену и, наконец, в машине в Карла. Все именно так и было: ты - профессиональный убийца. По всем статьям.      - Врешь ты все!      - Полегче, полегче...      - Врешь! Не хочу!      - Хочешь шкуру свою спасти, но сейчас Карл Андерсен опознает тебя. А твои дружки наверняка не станут вытаскивать из болота: им грозит только каторга.      Гвидо выпрямился и, тыча пальцем в Оскара, прошипел:      - Он всем заправлял.      - Как бы не так!      Мегрэ не успел и глазом моргнуть, как Оскар трахнул обоими кулаками, соединенными наручниками, итальянца по черепу и рявкнул:      - Ты мне заплатишь, сволочь!      Потеряв равновесие, оба повалились на пол и, задыхаясь от ненависти, стесненные в движениях, продолжали наносить друг другу удары.      Именно в этот момент хирург спустился вниз. На нем были светло^серая шляпа и такие же перчатки.      - Прошу прощения, мне сказали, что здесь есть комиссар полиции.      - Это я.      - Речь идет о раненом. Полагаю, мне удалось его спасти. Но теперь ему необходимы полный покой и тишина. Я было предложил свою клинику, но это, похоже, невозможно. Через полчаса, не позже, он придет в себя, и было бы желательно, чтобы...      Его прервал истошный вопль: итальянец впился зубами "гаражисту" в нос, а жена последнего устремилась к комиссару.      - Скорей! Скорей! Смотрите, что он делает!      Дерущихся разняли пинками ног. Столичный хирург, брезгливо скривив губы, вышел из дома, сел в машину и запустил мотор.      Мишонне тихонько скулил в своем углу, стараясь не смотреть вокруг.      Вошел инспектор Гранжан и объявил:      - Прибыл полицейский фургон. Сейчас заберет голубчиков.      Одного за другим их вытолкали наружу. Теперь уже никто и не думал зубоскалить или петушиться. У дверцы в тюремный фургон едва не завязалась новая потасовка между итальянцем и его ближайшим соседом механиком Жожо.      - Воры! Апаши! - орал итальянец, обезумев от страха. - Мне даже не заплатили, сколько договорились!      Эльза вышла последней. Когда она нехотя ступила на залитое солнцем крыльцо, Мегрэ остановил ее:      - Ну так что же в итоге?      Она повернулась к нему, посмотрела в потолок - там, наверху, лежал Карл-и самым естественным голосом отчеканила:      - А что вы, собственно, хотите? Он тоже виноват. Наступила долгая пауза. Мегрэ молча глядел ей в глаза.      - Впрочем, в сущности, нет... - продолжала она. - Не буду говорить о нем плохо.      - Нет уж, говорите до конца.      - Да вы же сами все понимаете, комиссар. Он маньяк. Не знаю почему, но его определенно возбуждало, что мой отец вор, что я связана с бандой. Только из-за этого он меня и любил. А стань я умницей^разумницей, в которую он хотел меня превратить, я ему очень скоро надоела бы и он бросил бы меня.      Она опустила глаза и, словно стыдясь, добавила:      - И все же мне очень хочется, чтобы с ним не случилось ничего плохого. Он... Как бы вам это сказать? Он все-таки шикарный мужчина. Правда, немного чокнутый.      И в заключение, улыбнувшись, добавила:      - Надеюсь, мы еще увидимся.      - Значит, убивал Гвидо?      Вопрос ей явно не понравился, и она словно преобразилась: перед ним снова стояла бывалая продажная девка.      - Не стоит брать меня на пушку, комиссар!      Мегрэ проводил ее взглядом. Она подошла к фургону, обернулась, в последний раз посмотрела на дом Трех вдов, передернула плечами, бросила что-то шутливо подсадившему ее жандарму.      - Все это можно назвать "Делом о трех ошибках", - сказал Мегрэ стоявшему рядом бригадиру Люкасу.      - О каких ошибках?      - Во-первых, ошибается Эльза: поправляет висящую криво картину, с заснеженным пейзажем; курит на первом этаже, уносит отсюда патефон наверх, к себе в комнату, где она якобы заперта. Чувствуя, что ей грозит опасность, она обвиняет Карла, делая вид, будто защищает его. Все это назовем ошибкой Эльзы.      Во-вторых, ошибается страховой агент: вызывает меня к себе, хочет мне внушить, что проведет всю ночь у окна. Это вторая ошибка.      И, в-третьих, ошибся механик Жожо. Внезапно увидев меня и опасаясь как бы все не вскрылось, он передает какому-то водителю слишком маленькое запасное колесо, в котором спрятаны брильянты. А без всего этого...      - Что - без всего этого?      - Понимаешь, Люкас, когда женщина вроде Эльзы лжет так искусно, что сама начинает себе верить...      - А я вам что говорил?      - Да, говорил... Из нее могло бы получиться нечто из ряда вон выходящее, если бы снова и снова в ней не вспыхивало пламя, если бы не ее постоянные возвращения в мир подонков...      Около месяца Карл Андерсен витал между жизнью и смертью, и его родные, едва узнав об этом, сразу позаботились о его переезде на родину, где он был помещен в санаторий, сильно напоминавший психиатрическую лечебницу. Удалось даже избежать его вызова в качестве свидетеля на процесс, который состоялся в Париже.      Вопреки ожиданиям, требование Дании о выдаче Эльзы не было удовлетворено. Суд приговорил ее к трехлетнему заключению с отбыванием срока во Франции, в тюрьме Сен-Лазар.      Три месяца спустя в приемной этой тюрьмы Мегрэ столкнулся с Андерсеном, который беседовал с директором. Предъявив свое брачное свидетельство, он просил разрешить ему свидание с осужденной.      Карл нисколько не изменился, по-прежнему носил черный монокль, только правое плечо несколько утратило былую подвижность.      Заметив комиссара, он вздрогнул и отвернулся.      - Ваши родители отпустили вас одного? - поинтересовался Мегрэ.      - Моя мать умерла. Я стал наследником. В пятидесяти метрах от тюремных ворот стоял его роскошный лимузин с шофером в униформе.      - Значит, несмотря ни на что, вы упорно добиваетесь своего?      - Я решил обосноваться в Париже.      - Чтобы приезжать сюда и видеть ее?      - Она моя жена.      Своим единственным глазом он тревожно всматривался в лицо Мегрэ, опасаясь выражения иронии или жалости. Но комиссар ограничился корректным рукопожатием.      В центральную тюрьму города Мелена на свидание с заключенными прибыли две женщины, с виду неразлучные подруги.      - Он неплохой человек, - говорила жена Оскара. - Даже слишком добр, слишком щедр. В кафе давал официантам по двадцать франков на чай. Это его и сгубило. Это и еще... женщины.      - А господин Мишонне, прежде чем познакомился с этой особой, не обманывал своих клиентов ни на сантим. Но на прошлой неделе он мне поклялся, что даже думать о ней перестал.      ... В другой тюрьме в камере смертников сидел Гвидо Феррари и все ждал появления адвоката с вестью о помиловании. Но однажды утром за ним пришли пять здоровенных парней и увели его, горланя и громко стуча башмаками.      Перед казнью он отказался от предложенных ему сигареты и рюмки рома и плюнул в сторону священника, пришедшего исповедовать его.            1931 г.