ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
     
     МЕСТО БЕЗ НАЗВАНИЯ
     
     перевод М. Гутова
     
     
     Так рождаются легенды.
     Норман никогда не страдал от обилия маслянистых курчавых волос, и, возможно, именно поэтому ему никогда не удавалось стать жиголо. Или, как говорил сам Норман: "Не люблю лакировки". Поэтому он нашел выход: Норман Могарт стал сутенером.
     Ну, поправим семантику. В эпоху, когда мусорщик называется инженером санитарной службы, водитель грузовика - исполнителем транспортных услуг, а уборщики - контролерами по ведению домашнего хозяйства, лопата никогда не бывает просто лопатой. ("Черные Пантеры", внимание!)
     Норман Могарт был агентом по связям в бюро развлечений.
     Тьфу. Норман был сутенером.
     В данный момент он усиленно занимался маркетингом сочного товара по имени Мадлен - пышнотелой семнадцатилетней пуэрториканки, находящей детскую радость в плотском соитии и ненасытно жаждущей фруктовых жвачек. Дела шли отменно. Говоря откровенно, Норман заколачивал приличные бабки. На пальто из шерсти альпаки красовался вельветовый воротник, автомобиль "порше" был полностью выкуплен, счета в клубе регулярно оплачивались. Каждый день приносил не меньше тридцати двух долларов.
     Норман Могарт применял искусственную эндокринную стимуляцию.
     Тьфу. Норман был наркоманом.
     Неправда, что подсевшие на кокаин более чувствительны, чем простые пыхальщики, ширялыцики, ищейки, любители марихуаны, гонщики, кристаллисты, колесники, кислотники или балдежники. Просто кокаин догоняет не сразу и не отключает, так что когда лицо противоположного пола начинает, как принято говорить в Брил-Билдинге, "клеиться", нюхальщик не может отказать.
     Соответственно, когда Мадлен - черт в юбке начинала клеить своего антрепренера, Норман счастливо и обессиленно уступал. Подобная безнравственность - лучше сказать "гибкость моральных устоев" - и привела к пренеприятной проблеме.
     Мадлен захотелось поваляться под кустами в знаменитом Бруклинском парке. Задержавший их полицейский проявил необычайное рвение - не ранее чем утром того же дня капитан устроил ему страшную выволочку за сон в полицейской машине. Происшествие оставило Нормана со спущенными штанами и без источника дохода.
     Спустя три недели и шестьсот семьдесят два доллара Норман остался и без денег, и без порошка. Дружки пронюхали о его несостоятельности и фантастическим образом поисчезали. Норман попал в клещи.
     На отвесном склоне, по которому человек скатывается вниз, есть точка, после которой он уже перестает быть человеком. Он может сохранять прямохождение, но это уже вопрос анатомии скелета, а не этики. Норман дошел до этой точки и пролетел ее - с воплем. Так поезд издает необычный свист, проносясь мимо опоры, благодаря доплеровскому эффекту.
     Норман начал сходить с ума. Голод уже не был временным, он стал вещью в себе. Прилип как грязь, наполнял рот ржавчиной. В темноте кинотеатра, куда Норман иногда забегал хоть на минуту успокоиться и взглянуть на чаплиновские "Огни большого города", он почувствовал резкий, болезненно-сладкий запах травки, и его чуть не вырвало. Вместо этого он запалил тридцатидолларовую трубку, подаренную ему Элизой на день рождения за год до того, как она выскочила замуж за одного из своих клиентов, торговца тростями из Огайо. Аромат табака скрасил невзгоды, и Норман обрел возможность тащиться дальше тернистым путем, в кромешной тьме, не отвлекаясь на мелкие радости.
     Нужно искать другую проститутку. Неистовую Мадлен законопатили в Женский исправительный дом на углу Шестой и Гринвич. Это было ее второе задержание. Нужно искать другую проститутку или брать аптеку с наркотиками и деньгами в кассе.
     Но Норман отличался врожденной осторожностью.
     Тьфу. Норман был несчастным трусом.
     Что же касается первоначального решения, здесь тоже не везло. Ни одной стоящей девчонки в округе не осталось. Ибо в своем роде и в своей сфере Норман любил качественный товар. Продукт с душком осквернял его ноздри и неизбежно вел к утрате репутации. В сложившемся положении любое решение оформлялось в иероглиф банкротства.
     Вот он перед вами, Норман Могарт, раздираемый между желаниями и возможностями. Покачивающийся на ветерке отчаяния.
     Только в такой ситуации Норман мог совершить то, что совершил.
     Он напал на женщину, когда она повернулась, чтобы запереть машину. Это было единственное безлюдное место на Гудзон-стрит. Норман рассчитал, что, если подождать в подъезде китайской библиотеки, неизбежно попадется человек, поздно возвращающийся в многоквартирные дома на Кристофер и Бликер. Буквально через пять минут подъехала машина.
     Когда женщина вышла и повернулась запереть дверцу, Норман пошел в атаку. Он ткнул в спину жертвы маленькой трубкой, которую таскал в кармане пальто, и зловеще произнёс:
     - Это пистолет, леди!
     Незнакомка отреагировала совсем не так, как ожидал Норман. Она молниеносно крутнулась на носке правой ноги и отвела "ствол" в сторону. Спустя мгновение Норман Могарт сцепился с женщиной, прошедшей курс самообороны в молодежной еврейской ассоциации. Норман не успел оглянуться, как его поддели мощным бедром, швырнули на машину, а потом ударили ногой. Удар был вполне профессиональный - прямо под сердце, отчего по всему телу, до самого мозга, полетели осколки черного стекла.
     Последующее Норман помнил весьма смутно. Он схватил женщину за ногу и изо всех сил дернул вверх, отчего незнакомка полетела на землю. Юбка и пальто задрались выше бедер. Потом он семь или восемь раз ударил ее в лицо рукояткой трубки.
     Когда осколки черного стекла улеглись, Норман сообразил, что сидит на грязных кирпичах Гудзонстрит над кучей мертвого мяса.
     Так он и сидел, пока в него не уперся луч патрульного автомобиля.
     Норман Могарт дернулся и на четвереньках заполз за машину. Потом вскочил, выронил липкую трубку и со всех ног кинулся бежать. На узенькой улочке налетел на какого-то человека, отшвырнул его в сторону и побежал дальше, к центру. Он несся по Гудзон-стрит, а сзади надрывалась сирена полицейского автомобиля. На Джейн-стрит Норман нырнул в первый попавшийся подъезд. Поднялся на один этаж, потом еще на один, потом еще, пока не уперся в лестницу на чердак. Затем побежал по крышам, цепляясь за мокрое белье и крича от страха, потому что он не знал, что это.
     Наконец ему попался пожарный спуск с короткой, скрипучей лестницей внизу. Норман спрыгнул в неведомую аллею, с которой, однако, был выход на Седьмую авеню. Перебежав, лавируя между машинами, Седьмую, Норман выскочил на соседнюю улицу и только там остановился, сунул руки в карманы пальто и зашагал, низко наклоняя голову и благодаря Бога за то, что погоня отстала.
     На тротуаре вспыхнула вывеска, и он остановился.
     Надпись в витрине гласила:
     
     СПАСЕНИЕ ВНУТРИ
     
     Норман Могарт сомневался лишь миг. А потом потянул на себя дверь.
     Магазин был пуст. В самом его центре стоял маленький, иссушенный, морщинистый человечек с торчащими ушами.
     - Вы слишком рано, - сказал этот странный тип.
     Норман Могарт вдруг испугался. В голосе маленького человечка чувствовался безошибочный призвук безумия. Он некоторое время смотрел на продавца, потом ему стало тошно; Норман резко повернулся и протянул руку к дверной ручке. Пальцы его ткнулись в пустоту. Двери не было.
     - Вы пришли раньше почти на девяносто секунд, - пробурчал человечек.-Теперь придется ждать, иначе все пойдет кувырком.
     Норман попятился. Он продолжал пятиться сквозь то место, где должна быть дверь, потом стена, тротуар перед магазином, улица... Ничего не было, он по-прежнему оставался в магазине, размеры которого увеличивались по мере его движения.
     - Лучше выпусти меня отсюда, сумасшедший старик, - дрожащим голосом произнес Норман.
     - Ну вот, теперь пора.
     Старик заковылял к Норману. Норман развернулся и бросился прочь. Он бежал через безликую, пустынную равнину бытия. Он бежал, а вокруг не было ни гор, ни ям - вообще ничего, на чем можно было бы задержать взгляд. Словно вокруг простиралась созданная в телевизионной студии панорама пустоты.
     Наконец измученный Норман бессильно опустился на пол магазина, а старичок засуетился.
     - Ну вот. Теперь пора.
     Он скрестил ноги и уселся перед Норманом Могартом. С некоторым страхом Норман отметил, что сидит человечек в воздухе, на высоте примерно одного фута от пола.
     Норман зажмурился.
     Старик заговорил так, словно Норман только что вошел в магазин:
     - Добро пожаловать, мистер Могарт. Значит, вам нужно спасение. Отлично, именно это я и продаю. Спасение. Внутри.
     Норман открыл глаза.
     - Кто вы?
     - Скромный торговец.
     - Оставьте, я серьезно: кто вы?
     - Ну, если вы так настаиваете...
     Старик замерцал и изменил форму. Норман в ужасе отпрянул. Силуэт замерцал и снова превратился в старика.
     - Вас устраивает подобное объяснение?
     Норман энергично закивал головой.
     - Ну вот. Так вы хотите спастись или нет, мистер Могарт? Обещаю, что в случае отказа полиция задержит вас через несколько минут.
     Поколебавшись лишь самую малость, Норман кивнул.
     - Хорошо. Значит, договорились. От всего сердца благодарю вас.
     В последнюю секунду Норман уловил необычный тон старика. Затем он стал растворяться. Взглянув вниз, он увидел, как его ноги исчезают - медленно, безболезненно.
     - Подождите, - завопил Норман. - Остановите это! Вы демон? Дьявол или что-то в этом роде? Я попаду в ад? Эй, да подождите же вы! Если я попаду в ад, мы должны заключить договор!.. Что я получаю взамен? Прекратите! Я же растворяюсь! Эй вы, гном или эльф, кто вы там?
     В магазине остались лишь глаза, уши, верхняя губа и клочок волос Нормана. Дождавшись, пока все растворится, старичок сказал:
     - Можете называть меня Симон.
     Затем, подобно чеширскому коту, Норман раство рился окончательно. В последний момент ему показалось, что старичок добавил:
     - Или Петр. Роли это не играет...
     В первый, самый болезненный момент возвращения в сознание Норман Могарт понял лишь то, Что смотрит вверх. Он лежал на спине, через плечо и грудь еще был переброшен карабин. По мере того как первый момент растягивался будто теплая патока, превратившись в минуту, потом в пять, десять, странные мысли стали уходить: о другой жизни, о женщине, о том, как он бежал, о старичке, как все начало растворяться, пока совсем не исчезло и превратилось... во что? К нему постепенно возвращались чувства, каждое обремененное новыми воспоминаниями; они прилегали очень четко, словно всегда принадлежали его сознанию.
     Норман продолжал смотреть вверх, сквозь сплетенные ветви джакаранды; чувства занимали свои ниши, а он размышлял о распавшейся плоти и о том, как сладко пахнут цветы.
     Кажется, это случилось холодным вечером? Сейчас стоял день, и было очень тепло. А дождь? Да. Еще какой. Лило как из ведра, подумал он. Во всяком случае земля под ним хлюпала, одежда промокла до нитки, волосы прилипли ко лбу, а на стволе и прикладе карабина застыли бусинки воды.
     Наконец Норман сообразил, что рюкзак так и остался у него на спине... при падении он полетел на спину, отсюда этот болезненный горб, из-за которого нельзя лежать ровно. Он перевалился на бок, и боль тут же прошла.
     В гигантских листьях над головой скопились лужицы воды. Странные птицы кружились в воздухе, дожидаясь своей очереди утолить жажду из причудливых сосудов. Одна птица...
     Он никогда ее не видел, по правде говоря, и не верил в местные легенды про птиц с ослепительным оперением, цвет которого меняется в дождь. Туземцы, как дети, не видят очевидных вещей, завороженные своими фантазиями. И вот она, над головой - беспечная птица из Страны чудес, хотя какая здесь может быть Страна чудес... Значит, это правда.
     Норман любовался глазами птицы, огромным клювом, расцветкой, похожей на мадрасский рисунок, бегущий, переливающийся всеми цветами: красным, желтым, зеленым... Рядом с ним, в раздувшемся от дождя пруду, похожие на загнившее мясо цветы джакаранды всасывали в себя чистую воду.
     Что все это значит? Действие кокаина?
     Норман окончательно пришел в себя, и, словно ставя точку, птица с сумасшедшими глазами взмыла в светло-голубое небо. Он неуклюже поднялся, ухватился за ствол, поправил за спиной рюкзак. Ему чудилось, что он поднимается выше и выше, пугало, доходяга, пока, наконец, он не выпрямился и не взглянул на мир. А потом посмотрел на свое искаженное рябью отражение.
     Норман долго не узнавал себя. С телом было что-то не так. Он помнил другое тело, холод и страх, и то, что тому, другому, было больно... Затем он узнал себя.
     Сколько он здесь пролежал? Его лихорадило, потом температура спадала, чтобы подняться снова. Вулканический жар, послушный неведомому ритму... Но сегодня ему было легче. Похоже даже, удастся идти, не подкрепляясь травами. (Он начал подозревать, что отравился какой-то ядовитой травой.) Ага, вот мысль, принадлежащая этому телу. (Между тем винтовка ничуть не стала легче: печальное открытие.) Кокаин?
     Перед ним простирались джунгли - неизведанные, суровые, многоглазые и безразличные, готовые однако к тому, что он шагнет с тропинки, вторгнется в вечнозеленое царство, перед которым он, Норман Могарт, ничто. (Меня зовут Гарри Тимонс-младший. Меня зовут...) Норман Могарт вздохнул.
     Потом он упорно шел вперед, как и положено белому человеку, а джунгли царапали его когтями и усиками, исторгая сухой и резкий кашель.
     Неизвестность вокруг и внутри пугала Нормана.
     (Сам Господь, как ему казалось, перепугался бы на его месте!) Но он знал, что где-то за серо-зеленым каркасом джунглей, там, куда не забредают ни индейцы, ни пеоны, есть место, вселяющее страх, место за пределами сознания и памяти. Место без названия, где он найдет то, что искал. Там он найдет легендарного Прометея, принесшего огонь, прикованного к скале, с выклеванной печенью, вечно возрождающегося. И ради этого он преодолеет страх в тысячу раз больший, чем страх перед джунглями.
     Или перед неизвестностью внутри себя.
     Норман упорно брел на юго-запад, прорубая дорогу мачете, механически переставляя ноги в тяжелых башмаках, прокладывая путь своему измученному телу. Человек слишком запуганный и ничтожный, чтобы найти то, что он искал. Его крошечные голубоватые глазки в очках с проволочной оправой, водянистые и слабые (астигматизм!), казалось, не смогли бы даже распознать величия. Но он здесь, он шагает вперед, и где-то впереди, за сочащимися росой зарослями, его ждет живая легенда. Надо только в это верить. Продолжать верить.
     Это был настоящий кошмар: рухнувший в озеро самолет, мгновенная гибель остальных пассажиров, невероятное спасение... Он с ужасом вспомнил тошноту и лихорадку в воде, кишащей какими-то тварями, как уже наполовину утонувший забрался в узкую, обгорелую щель и погрузился во тьму безмыслия. Хлюпающие о края его убежища волны убаюкивали сознание. Он наконец достиг долгожданной эйфории, отсутствия ощущений, о чем мечтали поклонники пейота, умевшие видеть в вечернем ветре джунглей тайную игру светотени.
     (Но если он помнил все это, даже в бреду, почему эти мысли мелькали на фоне посторонних мыслей другого, маленького человека с холодной кирпичной улицы?)
     Он шел дальше.
     Что там говорили о нем индиос? О Гарри Тиме Нормане Могарте?
     Он слышал эту историю на дюжине диалектов.
     Что только сумасшедший пойдет в Место без названия. В первый раз у него едва хватило дыхания дослушать до конца столь неправдоподобную историю. Кто, кроме Нормана Могарта, разглядел бы параллель между образами священного змея в легендах, пришедших из Ригведы[Ригведа - собрание священных гимнов (10 в. до н, э.), первый известный памятник индийской литературы. (Здесь и далее примеч. пер.) ] и Гэндзи-Моногатари[Гэндзи-Моногатари - японское эпическое произведение о борьбе двух кланов (10-12 вв.).]? Кто еще? Даже двадцать сносок в ХейкиМоногатари - все сходится до последней точки.
     Норман шел вперед. Кожу источили свирепствующие в этих краях три разновидности грибка; он знал, что глаза его скоро должны стать цвета молока иламы, а уши через несколько дней перестанут различать шелест листьев, но к тому времени он найдет, что искал, если это, конечно, существует. Надо только дойти до места, где цвета Йоатля потекут как краска, а потом семь раз пройти по семь метров, и там, зажатый в трещине живого камня...
     Он остановился, от жара и боли по щекам текли черные слезы. Разумеется, его донимал не гриф. Никакой гриф его внутренностей не терзал. Так ему сказали. Это западная версия, искаженная история о принесшем огонь. Он, Хупоклапиол, принес не огонь, а ложь, не опаленную истину, а великое откровение неправды, и за это его селезенку вырывает из дрожащего тела Йоатль, птица с сумасшедшими глазами, и перья ее переливаются кровавой краской над Его загорелым, бессмертным телом.
     И вот он нашел окровавленную цветную птицу, а значит и все остальное - правда.
     Погруженный в собственное безумие ("Как глубоко я увяз в огненном бреду", -.поражался Норман, осознавая, что лишь один из шести образов соответствует реальному миру, остальные же результат лихорадки, боли, а может быть, той, другой, жизни, которой он, кажется, жил), Могарт вдруг услышал слабый звук... безумный звук, донесшийся сквозь зелень.
     Глаза его загорелись, он отчаянно бросился сквозь сплетение ползучих растений, выскочил на обрыв и взглянул вниз, стараясь рассмотреть, откуда шел звук. Тупой, гудящий звук живой смерти. Внизу, рассекая равнину, катился коричневый поток, извилистая лента опустошения, кишащего голода и буйства. Вот они, марабунты! Боевые муравьи, передвижной ад, рот, не знающий наполнения, муравьиная армия, сметающая на своем пути все и так же неожиданно исчезающая в джунглях - до следующего раза.
     Норман наблюдал за ними издалека, с холодком ощущая, как медленно возвращается рассудок. Ибо нельзя взглянуть в лицо такой разрушительной силе и сохранить собственное безумие, от такой невообразимой массы смерти не уйти даже в двери иллюзии.
     Он долго смотрел в долину, следя за миллионноногой змеей, пожирающей на своем пути все. Затем, содрогнувшись от сознания собственной ничтожности и бессилия перед силами природы, Норман отвернулся и шагнул под сулящую защиту листву джунглей. Марабунты шли параллельно ему, но они были далеко и не представляли непосредственной угрозы. Они просто напоминали (невероятный звук все еще слышался), как он одинок и как бессилен, всегонавсего человек, вто время как в долине находились настоящие боги.
     Если бы не желто-голубые галлюцинации, он бы никогда не нашел входа в Место без названия.
     Жар усилился, грибки, поразившие руки и ноги, казалось, вступили с ним в состязание, стараясь овладеть его телом, прежде чем он найдет свою цель. Больше всего он боялся, что они заползут в глаза.
     Потом начались галлюцинации: каждый лист, каждая пылинка, солнце и камни - все стало излучать круги света. Весь мир заполнился миллионами желтых и голубых кругов, сквозь которые он брел, теряя сознание. Затем он вышел к гряде невысоких холмов и уставился на их очертания, надеясь разглядеть проход в желто-голубой радуге.
     Проход зарос листвой, и, если бы не излучение кругов света, он никогда бы его не разглядел. Фактически это было единственное чистое место, как просветление в бреду. Он вырубил листву мачете, потом откатил в сторону несколько камней. Впереди было темно.
     Норман Могарт сделал шаг, потом еще. Постоял, прислушался. Тишина. Он вдохнул и сделал еще шаг. Со страхом двинулся вперед, повесил мачете на пояс, закинул винтовку за спину. Протянул руки. Нащупал стены прохода. Вперед. Глубже и глубже внутрь горы. Вперед. Где-то далеко мелькнул свет. А он продолжал стремиться вперед, с удивлением отметив, что круги перед глазами пропали. Дошел до выхода. Шагнул наружу. И увидел Его.
     Могарт находился на площадке, широкой лентой охватывающей гору изнутри. Внизу, очень далеко внизу, различалась горловина давно погасшего вулкана. Возле вулкана, на широкой площадке прямо напротив него сидел прикованный к скале Прометей.
     Норман Могарт зашагал по кромке, глядя попеременно то на цель своего путешествия - невероятную фигуру, склонившуюся над каменными обломками, то себе под ноги.
     Приблизившись, Норман осознал, что перед ним человек. Такой, каких никогда не было на Земле. Кожа Прометея имела темно-коричневый, почти каштановый оттенок. Закрытые глаза представляли собой вертикальные разрезы. Вокруг рта, напоминавшего бесформенный провал во всю нижнюю часть лица, шевелились небольшие мясистые отростки, отдаленно напоминающие усы сома. Отростки слегка подрагивали, следуя неведомому ритму.
     Прометей откинулся назад, разбросав в стороны руки с перепончатыми пальцами. Огромные синие металлические болты были вкручены сквозь кисти рук глубоко в камень. Тело опутывала цепь из такого же металла. Ластоподобные стопы были также пробиты болтами.
     Не успел Норман подойти ближе, как сверху раздался крик: огромный Йоатль камнем пошел вниз и сел, сверкая сумасшедшими глазами, на грудь прикованного. (Могарт вдруг сообразил, что у него человека? - огромная грудь и слишком много ребер.) Птица изогнула шею в вонзила клюв в каштановую плоть. Спустя мгновение клюв окрасился кровью, а Могарт смог разглядеть сеть шрамов, покрывающих прикованное существо.
     Тогда он завопил. Во все горло. Птица смерила его насмешливым взглядом и взмыла ввысь. Прометей, услышав его голос, поднял голову и взглянул перед собой.
     Могарт бежал к Прометею. Ему хотелось что-нибудь сказать, но он не знал что.
     Первым заговорил Прометей. На неведомом Могарту языке.
     - Я не понимаю... тебя...
     Прикованный на мгновение прикрыл глаза, потом забормотал что-то себе под нос, словно припоминая молитву, и наконец произнес:
     - Твои слова. Правильны.
     - Да, да, теперь я понимаю... Ты?..
     Человек с трудом улыбнулся - измученной, болезненной улыбкой облегчения и страсти.
     - Значит, Справедливость, наконец, прислала тебя. Мое время истекло. Я очень тебе благодарен. Норман Могарт не понимал, о чем идет речь.
     - Сейчас, - произнес прикованный, сосредоточенно прикрыв глаза. - Пора. Прикоснись ко мне.
     Могарт засомневался. Потом, повинуясь призыву темнокожего человека, протянул руку и прикоснулся к каштановой плоти.
     На какое-то мгновение все смешалось, а когда он смог снова сфокусировать зрение, на площадке никого не было, а сам Могарт был прикован к тому месту, где только что находился Прометен. Он был один. Совершенно один. Прикованный вместо Прометея, он сам стал принесшим огонь.
     В ту Ночь, после того как несколько раз прилетал Йоатль, ему приснился первый сон. Сон, живущий на огне.
     И вот что ему приснилось:
     Они были любовниками. Из их любви возникло сострадание к существам этого примитивного мира. Они принесли огонь познания, вопреки закону Справедливости вмешались в нормальный процесс развития другого мира. И их приговорили. Одного - быть прикованным к скале, там, где никогда не ступит нога человека. Другого - к публичной казни.
     Но они были бессмертными, и значит, им предстояла вечная жизнь и вечные муки. От них исходила странная энергия, поэтому Йоатль, наклевавшись, пламенел всеми цветами радуги.
     Но сейчас их срок подошел к концу.
     И Справедливость выбрала двух других. Один сменялся прямо сейчас: Норман Могарт встал на место человека, которого люди звали Прометеем. А другой... он был чужестранцем, таким же, как Прометей, и позволил дикарям этого мира совершить лишний шаг на пути мудрости. В то же самое время их разделяли миллионы лет, ибо время не имело значения для этих чужестранцев.
     А любовники теперь были свободны. Они могут вернуться и начать все сначала, ибо уже заплатили свою цену.
     Норман Могарт лежал на скале, закрыв глаза и размышляя о двух мужчинах, которые любили друг друга и всех существ этого мира. Он думал о них, в то время как они сами возвращались в другое Место без названия.
     Он думал о себе, и ему было больно, но совсем несчастным он себя не чувствовал. Сколько это продлится, он не представлял, но это был не самый худший способ скоротать вечность.
     Он думал о человеке, предназначенном Справедливостью на место другого, и знал, что, когда снова придет апрель, он получит свой терновый венец.
     Потому что так рождаются легенды в умах дикарей даже в Месте без названия.