Фридрих Евсеевич Незнанский (http://www.neznansky.ru)
     
     Серия "МАРШ ТУРЕЦКОГО"
     
     Криминальные прогулки
     (2002)
     
     
     Когда часы пробили полдень, Инга наконец очнулась от тяжелой дремоты. Она открыла слипшиеся глаза и осторожно пошевелилась. Вставать с кровати не было сил. "Буду лежать вот так и смотреть в потолок..." - решила она. Но тут же вспомнила, что и это ей не удастся. В последнее время по утрам потолок приобрел странное свойство: стоило Инге, проснувшись, взглянуть на него, как он начинал медленно опускаться, угрожая раздавить ее, и поднимался назад только тогда, когда она в ужасе сваливалась на пол и обхватывала голову руками. "Надо закрыть глаза и попытаться снова забыться..." - мелькнула единственно возможная в этой ситуации мысль. Инга опустила веки и сразу увидела перед собой лохматого и рогатого черта. Черт скалился кривым ртом и тянул к ней длинные руки со скрюченными когтистыми пальцами. "Просто беда какая-то..." - вздохнула девушка и снова открыла глаза.
     Потолок тут же пополз вниз.
     - А-а! - вскрикнула Инга и рухнула с кровати на ковер.
     Пролежав так несколько минут, она почувствовала, что ей смертельно хочется пить. Приподнявшись на локтях, девушка бросила полный надежды взгляд в сторону журнального столика, где обычно стоял графин с минеральной водой, и тут только обнаружила, что в комнате царит полный разгром. Перевернутый столик задрал вверх коротенькие кривые ножки, как упавший на спину жук, пустой графин валялся рядом в пропитавшей ковер лужице, повсюду были разбросаны книги из сваленного на пол шкафа, а сверху все это дело накрывала сорванная с окна занавеска.
     - Нормально... - пробурчала Инга.
     Она сглотнула пересохшим горлом и медленно поднялась на ноги. Стоять было трудно. Инга шагнула к стене и, опираясь на нее, дошла до винтовой лестницы, ведущей на первый этаж. Держась за перила, спустилась в кухню и бухнулась на стоящий у обеденного стола стул. Взяла открытый пакет яблочного сока и выпила все, что было внутри. Потом поставила пакет обратно, вытерла обветренные губы и икнула.
     Муж, не оборачиваясь, мыл посуду. Инга посмотрела на него, собралась было что-то сказать, но передумала и мрачно уставилась в окно. Двор их коттеджа был сплошь усажен розами, гвоздиками и жасмином, сейчас они распустились пышным июльским цветом, и было даже странно - как можно взирать на все это великолепие с таким тоскливым равнодушием...
     - Ты помнишь, во сколько пришла вчера? - все так же не оборачиваясь, спросил муж.
     Инга не ответила. Она оторвалась от окна, взяла лежащую на столе пачку "Данхилла" и вытащила сигарету.
     - В четыре утра! - сказал муж.
     Инга щелкнула зажигалкой и закурила.
     - И сразу начала буянить! - продолжал муж. - Бить все, переворачивать...
     Инга сделала глубокую затяжку и вдруг, поперхнувшись, закашлялась. Муж наконец обернулся. Его глаза были полны страданием.
     - Ну зачем все это? - спросил он. - Разве тебе чего-то не хватает? Ну скажи, что тебе нужно? Ну что?
     Инга резко перестала кашлять и пристально посмотрела на него:
     - Доза, Игорь. Мне нужна доза. У меня начинается ломка.
     Игорь снял клеенчатый фартук, повесил на крючок и очень твердо сказал:
     - И думать об этом забудь!
     Роман Аркадьевич встал из-за письменного стола, заложив руки за спину, прошелся по кабинету и возвратился к стоящей под настольной лампой фотографии дочери.
     - Эхе-хе... - вздохнул он и поджал губы.
     В последнее время он очень беспокоился за Ингу. Наркотический омут затягивал ее все глубже, и ни одна из протянутых ей с твердой почвы рук уже не дотягивалась до утопающей дочери.
     - Может, снова свозить ее в Америку? - пробормотал он. - В клинику Вейцмана?
     Впрочем, там она лечилась уже дважды. Но, увы, безрезультатно. Вернее, не то чтобы совсем безрезультатно - первые недели все шло нормально, но потом с неумолимой неотвратимостью Инга снова принималась за старое. С некоторых пор Роман Аркадьевич даже перестал давать ей деньги. Тем не менее она все равно где-то находила их и тратила на свой проклятый героин, которого ей с каждым разом нужно было все больше и больше...
     "Это Игорь! - с ненавистью подумал Роман Аркадьевич о зяте. - Это он сделал ее такой!"
     Однако данное утверждение никак нельзя было назвать справедливым. Впервые Инга попробовала наркотики в каком-то ночном клубе еще до знакомства с Игорем и продолжала употреблять их втайне от родителей года два. К моменту замужества ее болезнь вступила в такую стадию, что скрывать ее было уже невозможно, и, когда вскоре после свадьбы Игорь нашел в ванной пустой шприц, Инга просто сказала:
     - Я без этого не могу.
     И обреченно улыбнулась.
     После этого пошли бесконечные стационарные лечения, консультации у лучших специалистов, оплаченные отцом выезды в иностранные клиники, но ничего не помогало.
     - Есть некоторый процент людей, которые поддаются лечению от наркозависимости гораздо тяжелее, чем остальные. Можно сказать - почти совсем не поддаются... - сказал отцу усталый профессор Вейцман. - Ваша дочь - в их числе... Скорее всего, ей не поможет уже ничто...
     Это заключение что-то сломало в Романе Аркадьевиче. Боль, поселившаяся в нем, когда он впервые узнал о пагубном пристрастии дочери, усилилась настолько, что мозг в целях защиты организма стал искать какие-то формы трансформации ее во что-то иное и нашел только одну такую форму - ненависть. Постоянную, страшную и совершенно несправедливую ненависть к мужу Инги - Игорю.
     Роман Аркадьевич взял фотографию дочери, провел по ней рукой и поставил на место. Потом решительно снял трубку находящегося рядом телефона и принялся набирать номер.
     - Дай мне денег! - закричала Инга. - Дай мне денег!
     Игорь умоляюще дернулся к ней:
     - Тебе надо лечиться! Прошу тебя, согласись пройти еще один курс!
     Жена словно не слышала его:
     - Если ты не дашь мне двести долларов, я продам драгоценности!
     Это была пустая угроза. Все свои драгоценности Инга уже продала. Как продала несколько картин, старинное столовое серебро и набор коллекционного фарфора.
     - Инга, ну я прошу тебя... - Игорь схватил табуретку и уселся рядом с женой. Он взял ее ладонь в свои руки и стал гладить, как бы успокаивая, хотя на самом деле его вкрадчивые движения раздражали ее еще больше.
     - Нет! - взвизгнула она и выдернула руку. - Нет!
     Она попыталась встать, но Игорь перехватил ее за локоть и удержал на стуле.
     - Отпусти! - стала вырываться Инга.
     - Ну успокойся... ну пожалуйста...
     В этот момент висящий на стене телефон затренькал музыкальным звонком. Мелодия его была довольно веселой, даже легкомысленной, что совершенно не соответствовало ситуации.
     Игорь протянул руку и снял трубку:
     - Алло!
     Воспользовавшись моментом, Инга сделала резкое движение и освободилась от удерживавшей ее локоть руки мужа. Затем она встала и, отшвырнув стул в сторону, направилась к выходу из кухни. Однако далеко она не ушла.
     - Это тебя... - окликнул Игорь. И как-то тускло добавил: - Роман Аркадьевич...
     Инга остановилась, как бы раздумывая, подходить или нет. С недавних пор Игорь стал отмечать в ее поведении одну особенность. Когда отношения в их семье налаживались, она старалась поменьше контактировать со своим отцом, словно опасаясь, что тот может разрушить установившийся между ней и Игорем мир. Инга переставала ездить к отцу, не звонила ему, а на его звонки отвечала либо односложно - быстро, либо вообще не подходила к телефону, заставляя Игоря врать, что она, например, в ванной. Отец был человек занятой, часто звонить не мог, и таким образом можно было протянуть недели две. До новой крупной ссоры.
     - Так что? - спросил Игорь. - Подойдешь? Или... - Тут в его взгляде мелькнула надежда. - Или сказать, что ты еще спишь?
     Инга подумала еще секунду, а потом как-то зло усмехнулась и молча направилась к телефону.
     - Да, папа... - сказала она, почти вырвав у Игоря трубку.
     - Как ты себя чувствуешь? - не поздоровавшись, спросил Роман Аркадьевич.
     - Нормально, - солгала Инга. Хотя, с другой стороны, услышав сейчас голос отца, она как будто бы действительно стала чувствовать себя лучше. Появившаяся возможность пообщаться с близким человеком не только обещала некоторое облегчение, но даже сама по себе была облегчением.
     Однако отец не дал ей выговориться. Он взял просто-таки с места в карьер:
     - Уходи от своего мужа!
     - Что? - не поняла Инга и рассеянно опустилась на стул.
     - Я говорю: уходи от своего мужа и приезжай ко мне.
     Инга опешила. Отец всегда был настроен против Игоря, но чтобы так... Она посмотрела на мужа. Тот сидел боком к ней, наклонив голову и бессильно опустив руки на колени.
     - Папа, я как-то не вполне тебя... - растерялась Инга. - Прямо сейчас, что ли?
     - Прямо сейчас! - Голос Романа Аркадьевича звучал властно, и любые возражения могли, казалось, только усилить эту властность, но никак не поколебать ее.
     - Гм-м... - протянула Инга, не зная, что ответить.
     В этот момент Игорь полуобернулся на своей табуретке и посмотрел прямо в глаза жене.
     "Он что, слышал?" - обожгло ее.
     - Ну так как? - нетерпеливо спросил отец.
     - Я... я не знаю... - тихо проговорила Инга.
     На другом конце послышалось сопение. Отец всегда сопит, когда достает из кармана свои любимые серебряные часы на цепочке. Качественный микрофон его дорогого телефона уловил и передал по проводу в не менее дорогой телефон Инги щелчок их открывшейся крышки.
     - Я опаздываю на совещание... - сказал отец. - Буду поздно. Но ты все равно приезжай!
     - Но я не...
     Договорить она не успела - послышались короткие гудки. Инга еще некоторое время повертела трубку в руках и наконец повесила ее на место. Затем задумчиво потерла переносицу и покосилась на Игоря. Тот все так же, не отрываясь, смотрел на нее.
     - Что?.. - Она не нашла ничего лучшего, как задать ему этот дурацкий вопрос.
     Игорь опустил глаза:
     - Ничего...
     "Он что, и правда все слышал?" - снова подумала Инга. Впрочем, теперь уже не с волнением, а с каким-то безразличием. Подступающая ломка опять дала о себе знать, но на этот раз не жаждой, а легким покалыванием в позвоночнике, и Инга непроизвольно выпрямила спину. Игорь, наоборот, согнулся еще больше, прямо навис сутулой спиной над своими коленями, и все его тело теперь представляло собой большой вопросительный знак - "так что ты решишь?".
     Они просидели так несколько минут, не обмолвившись ни словом. Между тем их мыслительные процессы шли с убыстренной силой, и, когда результаты этих процессов были сформированы, они оба почти одновременно заговорили. Правда, оказалось, что ничего нового никто из них так и не придумал.
     - Прошу тебя, согласись на лечение еще раз! - сказал Игорь.
     - Дай двести долларов! - сказала Инга.
     Каждому стало ясно, что дело зашло в тупик.
     - Давай так, - попробовал было исправить положение Игорь. - Мы вызовем на дом специалиста из клиники...
     - Отстань! - перебила Инга.
     Игорь снова коснулся ее руки и очень нежно произнес:
     - Нет. Я же твой муж. Я должен спасти тебя от наркотиков...
     Он опять погладил ее ладонь, и в сочетании со сказанной им фразой это опять страшно ее разозлило:
     - А меня не надо от них спасать! Не надо! Они мне нужны! - Инга моментально вскипела, вырвала ладонь и шлепнула ею по столу. - Ты не представляешь, как они мне нужны! Они нужны мне больше, чем... чем... - Она очень разозлилась, и следующие ее слова прозвучали так страшно, что Игорь отдал бы все на свете за одну только уверенность, что сказаны они в запале и на самом деле являются пустым сотрясением воздуха, не имеющим за собой ничего серьезного. - Они нужны мне больше, чем ты! - вот какие это были слова.
     Игорь выдержал некоторую паузу и осторожно спросил ее, заглядывая в глаза и даже наклоняя голову, чтобы вглядеться в самую их глубину, дабы уж наверняка знать, правду она говорит или нет:
     - Это ведь не так, да?
     Она отвела взгляд и промолчала.
     Странно, но он вздохнул с облегчением.
     Оказалось, рано.
     - Я уезжаю! - решительно сказала Инга и встала из-за стола.
     - Куда? - встрепенулся Игорь.
     - К отцу!
     Игорь закусил губу, а потом медленно произнес:
     - В гости?
     Инга посмотрела на него сверху вниз и так же медленно (ему даже показалось - с некоторым сладострастием) сказала:
     - Нет. Совсем. Я ухожу от тебя!
     - А? - Щека Игоря как-то странно дернулась, потом еще и еще, и он даже прикоснулся к ней пальцами, словно пытаясь усмирить.
     - Бэ! - совершенно уже по-дурацки огрызнулась Инга и пошла прочь из кухни.
     Игорь чувствовал, что рано или поздно это произойдет. Но все равно оказался не готов к подобному повороту. Он растерянно смотрел вслед жене, не зная, как быть, потом вдруг спохватился и протянул в сторону Инги руку, словно вспомнив, что нужно сказать, но тут же у него снова пробился тик и он возвратил руку обратно, чтобы прижать ею непокорную щеку.
     Инга тоже остановилась, как будто опомнилась. У Игоря появилась надежда.
     - Инга... - начал он.
     Но тут она вдруг резко выгнула спину и каким-то отчаянным движением закрыла ладонями уши:
     - Не надо! Не говори ничего! Не надо!
     Игорь осекся.
     - И вообще, уйди куда-нибудь! Уйди! - сорвалась она на крик.
     Инга стояла в смежной с кухней комнате, где в шкафу находились ее вещи. Ей нужно было переодеться, а Игорь мешал - своим умоляющим взглядом и дергающейся щекой.
     Он вздохнул, потом молча встал и тихо вышел на крыльцо кухни. Закрыл за собой дверь и сел на верхнюю ступеньку.
     И вот в этот-то момент в кухне снова раздалась глупая трель телефона. Игорь вздрогнул, но подниматься не стал. "Наверное, опять отец..." - подумал он.
     И ошибся.
     - Мне Ингу... - донесся до снявшей трубку жены хрипловатый мужской голос.
     - Это я.
     - Я по объявлению...
     Инга не сразу сообразила, в чем дело, но потом вдруг что-то вспомнила и быстро сказала:
     - Ага, ага, слушаю! - С минуту она непонятно общалась с невидимым собеседником: - Да... синий... да... кожа... нет... родные... - При этом она старалась говорить тихо, и по ее позе, устремленной в сторону от двери, куда только что вышел Игорь, можно было догадаться, что она боится, как бы он ее не услышал.
     Впрочем, это было излишней предосторожностью. Погруженный в свои мысли, Игорь не прислушивался к доносившемуся из кухни голосу жены. Зачем? И так все ясно... После этой тяжелой сцены, после "они нужны мне больше, чем ты!", после идиотского "бэ"...
     - Бэ... - растерянно повторил он. - Всего одна буква, а все сразу понятно...
     Через несколько минут Инга вышла во двор и быстро направилась к гаражу. Она набрала на кодовом замке нужную комбинацию цифр, и автоматические ворота бесшумно поднялись, явив на свет стоящий внутри красавец джип "гранд-чероки".
     - Ты что, собираешься садиться за руль? - подал наконец голос вышедший за ней Игорь.
     - Нет, толкать буду... - огрызнулась она.
     Игорь чуть помедлил и предложил:
     - Давай я сам тебя отвезу, что ли...
     И тут же поразился, насколько странно прозвучали его слова. Он - муж! - собирается увезти жену - любимую жену! - из дома, потакая ей в ее решении бросить его!
     Инга тоже почувствовала всю нелепость ситуации и криво усмехнулась:
     - А ты сможешь?
     - А ты сможешь? - Игорь вложил в те же слова другое значение. - После вчерашнего? После наркотиков?
     Услышав про наркотики, Инга мгновенно нахмурилась и в очередной раз выпрямила спину.
     - Смогу... - буркнула она.
     И в ее глазах мелькнула какая-то особая уверенность, что она действительно сможет довести машину безо всяких эксцессов. Причем почему-то именно эту машину и именно сейчас.
     - Смогу! - повторила Инга, после чего влезла в джип, завела его и уехала.
     Корнев пристегнул мобильник к ремню своих шорт и сел на корточки, выплюнув дотлевший до фильтра окурок в пыльную траву обочины. Он договорился встретиться с Ингой здесь - на двадцать пятом километре Симферопольского шоссе у придорожной кафешки.
     Рядом тут же тормознул старенький "жигуленок".
     - Слышь, парень! - высунулся из него морщинистый дедок. - До деревни Кусковки правильно еду?
     Корнев сонно глянул на вопрошающего и очень внятно проскрипел своим хрипловатым голосом:
     - Исчезни, гнида!
     Дедок ошеломленно заморгал, но предпочел не ввязываться в ссору и действительно исчез вместе со своим "жигуленком", так, впрочем, и не выяснив, в правильном направлении едет или нет.
     - Козел... - проводил его взглядом Корнев. Ему не нравилось, когда его отвлекали.
     "Соглашусь на любую ее цену... - возвратился он к своим размышлениям. - Клюнет, никуда не денется..."
     Сегодня утром Корнев прочел в рекламной газете объявление о том, что "продается джип "гранд-чероки", синий, почти новый, коробка автоматическая, салон кожаный, все электрическое, центральный замок, магнитола "Альпина". Далее следовал номер телефона и категоричная приписка: "Обращаться только к Инге".
     Корнев так и сделал и теперь вот ждал встречи с обладательницей того осторожного голоса, который недавно слышал в своем мобильнике.
     Объявление о продаже машины Инга подала в газету недели две назад, но напечатали его только сегодня. За это время она уже успела подзабыть о том своем поступке, на который ее толкнуло конечно же желание раздобыть денег на героин. При приеме объявления ее сразу предупредили, что у них очередь и публикацию придется ждать, но Инга все равно оставила заполненный бланк, потому что другого выхода не было. В тот раз она, правда, выкрутилась - загнала малознакомому коллекционеру снятый со стены спальни пейзажик, страшно, впрочем, продешевив, ибо, как потом уже выяснилось, это оказался Зверев и стоил он раз в двадцать дороже полученной Ингой суммы. Но тех денег ей все равно хватило на две недели, и лишь сегодня Инге снова пришлось задуматься, на что покупать очередную дозу. Так что объявление подоспело как раз вовремя.
     Инга остановилась на светофоре и вдруг поняла, что совершенно не думает об Игоре, о том, что бросила его, о том, что теперь будет жить у отца, а в смысле безденежья это еще хлеще, потому что у него из дома ничего не вынесешь и не продашь - за всем есть догляд.
     "Но ведь теперь у меня будут деньги! - тут же возразила она себе. - Дешево я мою ласточку не отдам..."
     Инга старалась не думать, что и вырученные за машину грошики тоже со временем кончатся: героин требовал многого... Она просто решила, что потом придумает еще что-нибудь...
     Зажегся зеленый, она нажала на газ и устремилась к неведомому покупателю, назвавшемуся Витей и обрисовавшему себя так: "Высокий, худощавый, красная рубашка, черные шорты".
     "Лох! - решила Инга. - Кто же еще может так одеваться! Только лохи!"
     Это заключение ее очень обнадежило. С лоха ведь и стрясти можно побольше! Ей вдруг стало весело и легко на душе. И, включив магнитолу, веселая и беззаботная наркоманка, только что бросившая мужа, принялась подпевать в такт знакомой мелодии:
     - А-а нам все равно, а-а нам все равно...
     Корнев попытался представить себе женщину, которая ехала сейчас к нему в своем джипе. "Блондинка или брюнетка?" - гадал он. В конце концов Корнев решил, что Инга непременно должна оказаться склонной к полноте блондинкой - именно такой тип женщин привлекал его больше всего. Именно таких он высматривал в толпе, именно такие составляли предмет его холостяцких грез. Впрочем, грезы его сильно отличались от обычных любовных...
     И еще Корнева очень интересовало, одна приедет Инга или нет. И любопытство его было далеко не праздным. От количества прибывших зависело, сколько человек ему придется сегодня убить - только лишь хозяйку машины или еще кого-то.
     Через несколько минут после того, как Инга уехала, Игорь наконец опомнился.
     - Что же я наделал... - простонал он. - Как же я мог ее отпустить?!
     Он вскочил со ступеньки и выбежал за ворота дома. Джипа, конечно, уже и след простыл, но их элитный поселок соединен с Москвой единственной дорогой - Симферопольским шоссе, и ехать по нему до кольцевой минут двадцать - так что не все потеряно...
     "Я ее догоню! - решил Игорь и бросился к гаражу, где стоял еще один автомобиль - породистый трехсотый "мерседес". - Догоню и уговорю вернуться! У меня получится! Получится!"
     Очень скоро "мерин" взревел мощным нутром, как будто заржал, потом чуть не встал на дыбы и вылетел за ворота, словно дикий. Создавалось впечатление, что Игорь еле сдерживает его, хотя на самом деле он и спровоцировал буйное поведение машины, потому что нажал на педаль газа с такой силой, что, если бы не надежный немецкий кузов, она продавила бы пол и вошла еще на полноги в асфальт.
     ...Инга заметила погоню сразу. Да ее и невозможно было не заметить - черная машина Игоря и в самом деле неслась по дороге, как необузданный жеребец, обгоняя всех подряд, а сам наездник сидел вытаращив глаза и бил рукой по пластиковой гашетке клаксона:
     - Дорогу! Дорогу!
     "Мерседес" страшно гудел и вызывал в адрес хозяина шквальный огонь критики со стороны владельцев шарахавшихся вправо-влево попутных транспортных средств:
     - Совсем сдурел, что ли? Идиот!
     Но Игорь не обращал на это никакого внимания. Он впился глазами в маячащий далеко впереди "гранд-чероки" Инги и всеми силами стремился сократить разделявшее их расстояние.
     Инга же хотела обратного - увеличить его. Перспектива беседы с Игорем совершенно ее не радовала. Она, конечно, поняла, что он спохватился и попытается теперь уговорить ее остаться, и снова будет тяжелая сцена, и снова будет скандал... Инга всего этого не хотела. Тем более сейчас, когда у нее назначена встреча с покупателем!
     "Фиг ты меня догонишь!" - зло шептала она и увеличивала скорость. За это ей тоже доставалось по полной программе.
     - Проститутка! - кричал ей вслед толстый дядька на "Волге". - Ездить научись!
     - Вот овца! - брызгал слюной из окна "Москвича" парень-таксист. - Купила права, села в иномарку - и думает, что все можно! - И, подумав, присоединился к мнению дядьки на "Волге": - Проститутка!
     За Ингу тут же мстил Игорь, от которого всем приходилось уворачиваться еще резче. В него летела очередная порция ругательств, хотя Ингу все равно поносили больше - за то, что баба.
     Так они и ехали, пока впереди не показался пост ГИБДД. Удивительно, но Ингу краснолицый дежурный инспектор прошляпил, - дожевывая бутерброд, наклонился к стоящему на полу термосу, в котором булькал налитый заботливой женой кисель. А когда снова поднял голову, то тут же и увидел, что на такого удачливого ловца, как он, бежит неумный зверь.
     Из свистка инспектора раздалась трель, когда, подтягивая на ходу ослабленную портупею, он выбежал из своей будки.
     - Стоять! - И его рука с зажатым в ней полосатым жезлом вытянулась в сторону "мерседеса".
     - Вот черт... - буркнул Игорь и остановил машину.
     Николай Степанович Кудряшов безуспешно пытался разыскать деревню Кусковку, где, по имеющейся у него информации, можно было купить отменное козье молоко. Дело в том, что Николай Степанович был легочником и козье молоко требовалось ему для лечения.
     Но решительно никто не мог помочь ему в его поисках.
     - А хрен его знает, где эта Кусковка! - отвечали люди на расспросы Кудряшова.
     А один гусь так и вообще гнидой обозвал.
     И мотался Николай Степанович на своем "жигуленке" по окрестностям Симферопольского шоссе взад-вперед и все никак не мог разыскать нужную ему деревеньку.
     - Да где ж она?.. - бормотал он, в который уж раз проезжая по одним и тем же местам. - Ни тебе указателей... ни схем...
     Наконец он совсем отчаялся и решил повернуть домой, в Москву. Проезжая мимо притулившейся на противоположной стороне придорожной кафешки "Двадцать пятый километр", Николай Степанович снова увидел возле нее того самого красно-черного парня, который некоторое время назад так грубо повел себя с ним.
     "Даже смотреть в его сторону не хочется..." - подумал Кудряшов. Он прибавил газку, чтобы поскорей миновать неприятное для себя место, и вдруг двигатель его видавшего виды автомобильчика не выдержал этой последней перегрузки и заглох.
     - Ну что ты будешь делать! - расстроился Николай Степанович и вырулил "жигуль" к обочине.
     Инспектор покрутил права Игоря и просто сказал:
     - Пятьдесят.
     В другое время Игорь бы притворился, что не понял, переспросил бы: "Что - пятьдесят?" - или просто возмутился бы, сказал: "Вы чего, вообще уже обнаглели?" - но сейчас он просто достал бумажник, вытащил банкноту и протянул ее гибэдэдэшнику:
     - Возьмите!
     - Это что? - Тот сделал круглые глаза.
     - Пятьдесят долларов, естественно! - раздраженно сказал Игорь. - Не видите, что ли?
     - Да вот именно, что вижу! - нахмурился милиционер. - Зачем вы мне их суете?
     Игорь окончательно разозлился. Он все еще надеялся на то, что сумеет догнать Ингу, а этот баклан начинает тут дурака валять и из-за него приходится терять драгоценные минуты.
     - Вы же сами сказали! - почти выкрикнул Игорь.
     - Я? - совершенно искренне удивился гибэдэдэшник.
     "Может, он пьяный?" - мелькнуло у Игоря.
     И вдруг до милиционера доперло.
     - Ах вот вы о чем! - воскликнул он и расхохотался. - Так я ж не про то! Когда я сказал "пятьдесят", то имел в виду, что у вас превышение скорости на пятьдесят километров! Там же ограничительный знак! - И он махнул рукой в сторону, откуда приехал "мерседес".
     Игорь даже не обернулся.
     - Так что теперь? - нетерпеливо спросил он.
     Милиционер посерьезнел:
     - Сейчас составим протокол...
     - А может, так договоримся? - перебил его Игорь. - Возьмите эти пятьдесят долларов, и я поеду. А? Согласны?
     - Я человек честный! - оскорбился инспектор. - Взяток не беру! Так что пройдемте в дежурку, где я и оформлю все как полагается! - Он развернулся и, помахивая правами Игоря, зашагал в свою будку.
     Игорь с тоской посмотрел в сторону, куда скрылась Инга, вздохнул и поплелся за ним.
     Николай Степанович открыл капот и склонился над двигателем. Потом неопределенно хмыкнул, поковырялся отверткой в каких-то узлах, что-то отвинтил, что-то привинтил, снова сел за баранку и повернул ключ.
     Никакого эффекта.
     Он опять вышел, почесал бороду, дернулся было со своей отверткой к карбюратору, потом передумал и занялся бензонасосом. Пропыхтел над ним какое-то время, возвратился в салон и еще раз попытался завести "жигуль".
     Куда там! Бесполезно.
     Пенсионер плюнул и вдруг, почувствовав что-то неприятное, покосился в сторону сидевшего через дорогу красно-черного. Тот смотрел на Кудряшова недобрыми глазами, и только проносившиеся между ними машины сбивали флюиды ненависти, вылетавшие из зрачков красно-черного в сторону Николая Степановича, не давая им разнести пенсионера в пух и прах.
     - Странный какой-то... - буркнул Кудряшов и снова пошел ковыряться в двигателе.
     ...Лоха Инга увидела издалека. Он блестел своей красной рубашкой и слегка покачивался на корточках, как морской буй в спокойную погоду.
     "Сейчас я его ошеломлю!" - решила Инга.
     Дело в том, что лох сидел на обочине противоположной стороны шоссе, и, для того чтобы подъехать к нему, нужно было развернуться на светофоре, который находился метрах в пятистах впереди. Но Инге было невтерпеж. Она притормозила у двух сплошных линий, быстро поймала момент, когда встречный поток ослаб, и лихо крутанула руль влево.
     "Пусть просечет, что я типа крутая!" - неожиданно для себя подумала она "новыми русскими" словами, которые часто слышала от разных наркодилеров.
     Джип быстро и плавно перекатился через полосы встречного движения и встал правым боком к лоху, как будто был не тяжеленной, большущей машиной, а каким-нибудь вертким офисным креслом на колесиках, привычно передвигаемым от стола к столу.
     - Это вы - Витя? - крикнула из глубины автомобиля Инга.
     Лох медленно поднялся с корточек и кивнул.
     Игорь все еще не терял надежды догнать Ингу.
     - Вы скоро? - торопил он заполнявшего за столом протокол инспектора.
     Тот сурово смотрел на обнаглевшего нарушителя и наставительно поднимал палец вверх.
     - Наличие дорогой машины не дает вам права на особое отношение, гражданин... - тут гибэдэдэшник быстро возвращался к началу протокола и читал указанную там фамилию, - гражданин Липатов!
     Гражданин Липатов вздыхал и смирялся.
     Наконец все было готово.
     - Распишитесь вот тут, тут и тут! - скомандовал инспектор.
     Игорь молниеносно перехватил протянутую ему ручку и так рьяно принялся ставить свои закорюки, что неосторожно смахнул бланк протокола со стола, и тот спланировал на бившей из окна в дверь струе сквозняка к ногам инспектора.
     - Ох ты... - вздохнул тот и наклонился, чтобы поднять бланк.
     Но Игорь и тут проявил резвость и тоже ринулся к листку. Где-то на полуметровой высоте их лбы стукнулись друг о друга с неожиданным для этой ситуации звоном. Очевидно, у обоих так сильно зазвенело внутри, что это стало слышно и снаружи.
     - Вот блин! - воскликнул инспектор и топнул от злости ногой. От сотрясения пола стоящий рядом с ним открытый термос упал, и из него на бланк протокола тягучей массой полился темный сливовый кисель.
     - Ай! - крикнул Игорь и быстро схватил листок, но было уже поздно. Прямо на середине его красовалось громадное неровное пятно, похожее на карту Московской области.
     - Доигрались? - спросил инспектор с очевидной досадой. Двумя пальцами он поднимал почти пустой теперь термос, и было непонятно, чем в большей степени вызвано его сожаление - испорченным протоколом или загубленным обедом. - Теперь все по новой заполнять надо! - сказал наконец он, но при этом, однако, так и не оторвал глаз от термоса.
     - Вот блин! - повторил его недавние слова Игорь и снова в отчаянье взглянул в сторону Москвы.
     Инга вылезла наружу, подошла к Корневу и вопросительно на него посмотрела. Она никогда еще не продавала машин и не знала, что при этом следует говорить.
     - Хороший джипешник! - одобрительно закивал Корнев, быстро, как будто из вынужденной вежливости, взглянув на хозяйку и тут же снова переведя взгляд на сверкающий синий красавец, интересовавший его гораздо больше, чем она.
     "Хочет купить!" - обрадовалась Инга.
     - Какого года? - поинтересовался Корнев.
     - Девяносто девятого! - ответила Инга.
     - О-о! - восхищенно протянул Корнев и прошелся вдоль автомобиля.
     Инга подумала, что еще такого эффектного можно сказать, и выдала:
     - Тачка - зверь!
     - Да я уж вижу! Сколько хотите?
     Инга набрала воздуха и, стараясь не продешевить и в то же время не отпугнуть лоха, сказала:
     - Сорок... - Она зыркнула на него, стараясь уловить первую реакцию на названную цену и, не обнаружив никаких тревожных для себя признаков, добавила: - Пять! Сорок пять!
     Корнев в это время деловито осматривал колеса. Цена его явно не смутила.
     - Угу... - благостно промычал он, то ли удовлетворившись состоянием резины, то ли давая понять, что сорок пять - это столько, сколько он и предполагал.
     Вообще, по всему было видно, что машина красно-черному нравится и из покупателя потенциального он вполне может превратиться в реального. И он не замедлил это подтвердить:
     - Ну что же, меня устраивает!
     "Ура!" - в душе возликовала Инга.
     - Правда, есть одно "но"... - замялся Корнев.
     - Что такое? - обеспокоилась девушка.
     - Надо бы осмотреть ее в техцентре... При помощи аппаратуры... Понимаете, снаружи она, конечно - ого-го, а внутри - кто ее знает... У меня ведь должна быть полная уверенность!
     Такой поворот событий несколько сбил радость Инги, хотя она тем не менее понимала, что "этот лох" в общем-то прав, и больше того - он, похоже, вовсе никакой и не лох.
     - Хорошо, - сказала она. - А где тут техцентр?
     Корнев снова замялся и наконец сказал:
     - Я бы не хотел ехать в какой попало. Деньги сдерут, а толком ничего не осмотрят. Так только, для вида поковыряются... - Он лениво покрутил в воздухе ладонью, словно давая понять, как именно небрежный слесарь будет что-то там такое трогать в Ингиной машине.
     - Так куда же ехать-то? - растерялась Инга.
     Корнев внимательно посмотрел на нее и, стараясь придать своему голосу максимально возможную мягкость, но одновременно желая и деловитость не утерять, сказал:
     - В Тулу.
     - Куда?.. - вытаращила глаза Инга.
     - Да это же рядом! - поспешно заверил Корнев. - Всего полтора часа езды!
     Но Ингу упоминание города пряников и оружейников привело в заметно раздраженное состояние.
     - Ой, нет! - сказала она. - В Тулу - нет!
     - Но поймите... - ткнул себя в грудь Корнев. - У меня там свой техцентр. Личный!
     - Нет! - упорствовала Инга. - Это далеко!
     Человек в красной рубашке и черных штанах вдруг показался ей каким-то подозрительным.
     - А где ваша машина? - спросила она.
     - Меня подвезли, - ответил Корнев.
     - А своей у вас нет, что ли? - Инга запоздало удивилась тому, что человек, способный заплатить сорок пять тысяч долларов, не имеет собственного транспортного средства.
     - Свою я продал, - сказал Корнев. - И вот теперь хочу купить вашу. - Тут он словно бы спохватился и быстро вытащил из кармана шорт красное удостоверение. - Да вы не беспокойтесь, - раскрыл он его перед лицом девушки, - я в ГИБДД работаю.
     На все предыдущие жертвы Корнева этот довод действовал безотказно.
     Но сегодня был иной случай.
     Чем ближе подступала ломка, тем неуправляемее становилась Инга.
     - Нет! - взвизгнула она. - Нет, нет и нет!
     "Ну и хрен с тобой!" - подумал Корнев. Он и сам не очень-то горел желанием связываться с этой девицей - из-за деда, который, как назло, застрял напротив на своей развалюхе и время от времени косился в их сторону. Зачем нужны эти лишние глаза... "Хрен с тобой! - еще раз подумал Корнев. - Живи..."
     Склонившийся над капотом Николай Степанович никак не мог нащупать в глубине двигателя нужный ему проводок. По его убеждению, именно в обрыве последнего крылась причина внезапной остановки двигателя - искра там, что ли, какая-то теперь не шла или еще чего, этого Кудряшов и сам точно не знал, но был уверен - виноват проводок. Но как же до него добраться-то? Вдруг Николая Степановича осенило. Он залез в салон, вытащил из аптечки небольшое зеркальце и вернулся к капоту. "Огляжу движок снизу..." - подумал он, после чего дохнул на зеркальце и протер его рукавом.
     Корнев уже хотел было послать Ингу куда подальше, как она вдруг резко изогнулась в пояснице и, потеряв равновесие, зашаталась. Он инстинктивно попытался подхватить ее, но Ингу внезапно бросило вперед, и с размаху она налетела виском на костяшки несущейся к ней кисти жилистой руки Корнева. Удар был сильным.
     - Ох... - выдохнула она и, схваченная под мышки несостоявшимся покупателем, повисла на его руках.
     - Эй, эй! - встряхнул ее Корнев. - Ты что?
     Но Инга была без сознания. Висок - дело серьезное.
     "Только этого мне не хватало! - лихорадочно пронеслось в голове Корнева. - Как же теперь быть-то?! Бросить ее здесь? А если она коньки откинет? Или даже просто проваляется тут какое-то время, прежде чем очухаться? Кругом же люди! Этот дед вон на своем тарантасе! Вызовут ментуру, начнут разбираться, что да как... На хрен мне это нужно?!"
     Корнев быстро посмотрел на деда, больше всего сейчас опасаясь столкнуться с ним взглядом. Но дед в это время склонился над своим движком, выпятив в сторону джипа костлявый зад с торчащей из заднего кармана брюк отверткой.
     "Значит, он ничего не видел! - обрадовался Корнев. - Не видел! Так, может, я тогда..."
     Решение пришло молниеносно. Он осмотрелся по сторонам и понял, что свидетелей только что случившейся между ним и Ингой сцены не было, да и не могло быть: кафешка не работала, окна ее были закрыты металлическими ставнями, а из проносящихся мимо машин вряд ли что можно было заметить. Уж, по крайней мере, его внешность и номер джипа точно бы никто не запомнил...
     Корнев подхватил Ингу правой рукой, а левой открыл дверцу автомобиля. Довольно небрежно (зато быстро) положил девушку на заднее сиденье, так что она чуть не свалилась с него, и только ее безжизненно свесившаяся рука, уперевшись в пол локтем, помешала ей провалиться в щель между диванчиком, на котором она лежала, и спинками передних кресел.
     - Где у тебя ключи-то?.. - бормотал Корнев, обшаривая ее карманы.
     Наконец он нашел их, быстро сел за руль, завел машину и помчался в направлении Тулы.
     Николай Степанович видел все. И удар виском, и вороватые оглядывания красно-черного мужика, и то, как он поспешно бросил девушку в машину, и то, как рыскал по ее карманам. Склонившись над капотом, Кудряшов наблюдал все это в зеркальце.
     - Ишь ты... - проговорил он, отложив его, и незаметно, из-под руки, проводил взглядом уезжающий "гранд-чероки". - Только бы номер не забыть...
     Чувство гражданского долга вмиг переполнило дисциплинированного пенсионера, и, ни секунды не мешкая, он решил заявить о случившемся в милицию. Подстегиваемый этой необходимостью, Николай Степанович как-то неожиданно быстро и даже без зеркальца напал на нужный проводок, куда-то там на ощупь воткнул его и быстро сел за руль.
     - А ну... - повернул он ключ. И этим "а ну" не то спросил у машины: заведешься, мол, а? - не то приказал ей: а ну, мол, заводись!
     "Жигуль" завелся.
     - Вот так-то! - победно воскликнул Кудряшов. - Вот сейчас я крутанусь!
     Он имел в виду, что доедет до светофора, развернется там и рванет в обратную сторону на ближайший пост, где и расскажет милиционерам о том, что видел.
     "И еще скажу, что он меня гнидой обозвал!" - подумал было пенсионер, но тут же решил, что это лишнее. Он выжал сцепление, переключил скорость и... и двигатель снова заглох.
     - Ну что ты будешь делать! - расстроился Николай Степанович, вылез наружу и снова открыл капот.
     А на том самом посту, куда собирался подъехать пенсионер, Игорь подписывал протокол.
     - Осторожнее! - сказал на всякий случай инспектор, когда "гражданин Липатов" склонился над листком.
     Впрочем, на этот раз все прошло удачно. Игорь отдал полагающийся за превышение скорости штраф, получил квитанцию и быстро выбежал из будки.
     "Хотя куда торопиться? - подумал он. - Все равно Ингу уже не догнать..."
     Он дошел до своего "мерседеса", пискнул центральным замком, открыл дверцу, чуть пригнулся, чтобы сесть, да в таком неудобном положении и замер.
     По встречной полосе ехала машина Инги.
     "Передумала! - перехватило у Игоря дыхание. - Возвращается!"
     И он вгляделся в чуть зеленоватое лобовое стекло приближающегося "гранд-чероки".
     - Ой... - Лицо Игоря вытянулось.
     За рулем сидел мужчина в красной рубашке.
     Странно. Игорь мог бы поклясться, что это автомобиль Инги. Для этого ему даже не нужно было смотреть на номер. Он слишком хорошо знал ее внедорожник, не раз сам ездил на нем, и ему всегда страшно мешала вон та большущая мягкая игрушка под зеркалом заднего вида...
     "Неужели просто похожа?" - подумал Игорь и, спохватившись, глянул вслед удаляющемуся уже джипу, стараясь все-таки разглядеть его номер. Но тут откуда ни возьмись вылез длиннющий рефрижератор с оранжевой, бьющей в глаза надписью по борту: "Скажи сосискам - да! Это лучшая еда!" - и закрыл Игорю обзор. Когда "лучшая еда" скрылась, джипа уже совсем не было видно.
     "Бывают же такие совпадения..." - пожал плечами Игорь, после чего сел в машину и поехал домой.
     Николай Степанович промучился со своим "жигуленком" часа полтора. По прошествии этого времени он все-таки приехал на пост и рассказал о том, что видел у придорожной кафешки. Инспектор, вытряхивающий из термоса в стакан последние капли киселя, попросил пенсионера написать заявление, а сам передал информацию о синем джипе "гранд-чероки" с номерным знаком "А 123 ОС 77" на все посты, расположенные по трассе. Но, увы, задержать машину не удалось. Было уже слишком поздно...
     - Саша, но это же просто смешно! - сказал Меркулов, но смеяться и не подумал.
     - Смешно... - вздохнул Турецкий.
     А дело было вот в чем. Старший следователь Управления по раскрытию особо важных дел Генеральной прокуратуры Российской Федерации, государственный советник юстиции третьего класса Александр Борисович Турецкий опоздал с утра на важное совещание. То есть смешно было, конечно, не это. А то, какую причину указал Александр Борисович в качестве оправдания. Причина эта, прямо скажем, была недостойна даже ограниченной фантазии какого-нибудь двоечника-прогульщика, вызванного в учительскую после очередного пропуска контрольной.
     - Я бабушку через дорогу переводил! - вот что сказал Турецкий своему непосредственному начальнику и старинному другу, после того как зашел в его кабинет и закрыл за собой дверь с позолоченной табличкой, отбросившей солнечный лучик на сидящую в приемной секретаршу. На табличке значилось: "Заместитель Генерального прокурора Российской Федерации по следствию Меркулов К. Д.". - Но это же правда... - развел руками Турецкий и сел в кресло напротив Константина Дмитриевича.
     - Да знаю...
     Широта души и отзывчивость натуры друга были хорошо известны Меркулову, поэтому он не стал устраивать разносов, а только махнул рукой:
     - Ладно...
     - А почему так быстро закончилось-то? - позволил себе удивиться Турецкий. - Я думал, успею...
     Меркулов поднялся из-за своего рабочего стола, потянулся, посмотрел в окно и сказал:
     - Да всего один вопрос и обсуждался...
     "Наверное, что-то очень важное..." - предположил Александр. Он знал привычку генерального устраивать многочасовые заседания из-за всякой ерунды, а в случаях действительно серьезных поднимать всех на уши одной-единственной фразой: "Раскрытие данного преступления - дело нашей чести! Учтите, я строго спрошу с каждого! А теперь вперед - работать, работать и работать!"
     - А что за вопрос-то? - Турецкий приготовился услышать что-то о террористах, готовящих взрывы жилых домов, или о торговцах человеческими органами, или о чем-нибудь другом, не менее жутком.
     - У вице-премьера Дроздова дочка пропала... - сказал Меркулов.
     - И все? - Александр сделал круглые глаза.
     - Угу.
     Несколько секунд в кабинете висела тишина. Меркулов все смотрел в окно, как будто гадал, где это там Турецкий переводил через дорогу бабушку, а сам Александр недоуменно переваривал услышанное.
     - И только поэтому генеральный совещание собирал? - спросил он наконец.
     - Да какое совещание! - усмехнулся Меркулов. - Он присутствовал да я. Да ты вот еще должен был подойти...
     Турецкий хотел что-то спросить, но Константин Дмитриевич широким жестом остановил его и сел за стол.
     - Сейчас все расскажу, - сказал он.
     Случилось следующее. В течение нескольких дней после того, как Инга уехала, Игорь вынужден был отвечать на звонки каких-то людей, просивших позвать ее к телефону и вешавших трубку, как только Игорь начинал выяснять, зачем, собственно, она им потребовалась. Телефон особняка тестя, где, по его мнению, должна была находиться Инга, он никому не давал, так как считал, что досаждают ему какие-нибудь наркоторговцы или кто-то вроде них. Это продолжалось до тех пор, пока один из звонивших не проговорился, что интересуется синим "гранд-чероки" с кожаным салоном и автоматической коробкой. В объявлении было сказано, что обращаться следует строго к Инге, но у него совсем нет времени, он куда-то там улетает, поэтому не может ли молодой человек, если он в курсе и если ему не трудно, показать машину в любом удобном для него месте, но лучше утром, потому что самолет... и т. д. Тут только Игорь насторожился. Он вытянул из звонившего информацию относительно того, в какой газете и когда именно было напечатано такое объявление, потом сгонял в ларек, купил эту газету, торопясь и путая страницы, развернул ее, порыскал взглядом по колонкам, чертыхнулся, быстро и криво надел очки, снова уткнулся в газету и, наконец, увидел: вот оно, в левом углу. Все верно: и джип и телефон - их.
     Елки-палки!
     А тут как раз позвонил тесть.
     - Ингу позови! - не поздоровавшись, сказал он Игорю.
     - Так она же у вас... - растерянно ответил тот, уже начиная соображать, что к чему.
     - Как это? - удивился тесть.
     И Игорь рассказал ему о том, что случилось. Мол, вы же позвонили, она и уехала, в то же утро и уехала, на джипе... Он говорил, а сам уже все понимал. Понимал, но боялся озвучить страшный вывод, который напрашивался сам собой.
     Его озвучил тесть:
     - Выходит, она пропала...
     И, пораженный этим открытием, нажал пальцем на рычажок телефона, оборвав испуганное Игорево "А что же теперь де...", после чего набрал номер не кого-нибудь, а сразу министра внутренних дел.
     - Да... - послышалось в трубке.
     - Леня, у меня беда! - сказал Роман Аркадьевич, все так же игнорируя "здравствуйте", но на этот раз делая это не от презрения к собеседнику, а от нахлынувшего волнения, от желания не тратить время ни на что лишнее, даже на одно слово.
     - А в чем дело? - обеспокоенно спросил министр, узнав звонившего.
     И Роман Аркадьевич рассказал, что пропала дочка, уехала на машине и не вернулась, а до этого давала объявление в газету, в эту, как ее, "Из рук в руки", ой, да что же это такое, она же одна у меня, кровиночка, бедная моя девочка, мать у нее давным-давно померла, я ж без нее жить не смогу, Леня, ты понимаешь, а вдруг с ней что случилось, Леня, да что же это?!
     Из самоуверенного, лощеного государственного чиновника высшего ранга Роман Аркадьевич сразу же превратился в старого одинокого отца, в тысячу раз больше, чем за свое вице-премьерство, дрожащего не то что за жизнь дочери, а даже за ее, к примеру, разбитую коленку.
     - Ты номер машины назови! - кое-как вклинился в его монолог министр.
     Роман Аркадьевич назвал.
     - Все перероем! - заверил министр.
     - Уж пожалуйста, Леня, очень надеюсь... - сказал вице-премьер, после чего снова нажал на рычажок и тут же набрал генпрокурора:
     - Володя, беда у меня!..
     Меркулов потер подбородок:
     - Генеральный хочет, чтобы ее розыском занялся ты!
     Вообще-то Турецкий уже это понял.
     - Но у меня ведь других дел полно... - все же попытался он возразить.
     - Он сказал, чтобы ты все отложил и вплотную занялся поиском этой Инги.
     - И дело о взрыве на Манежной отложить?
     - Да.
     - И о массовом убийстве в Печатниках?
     - И его.
     - А может, ты попытаешься объяснить ему, что это вещи несоизмеримые по своему...
     Меркулов не дал ему договорить:
     - Я уже пытался, Саша. Это бесполезно.
     Ну что же... Если даже Меркулов не смог убедить главного, то, значит, это и впрямь было бесполезно.
     - Хорошо, - вздохнул Александр, - займусь...
     ...Вечером того дня, когда ее похитили, Инга очнулась в каком-то холодном сыром подвале, тускло освещенном свисающей сверху лампочкой. Она поежилась и осмотрелась. Вокруг было пусто и мерзко. Откуда-то слышался звук капающей воды, отчетливый и громкий среди окружающей ее тишины, на серых стенах чернели разводы не то грязи, не то слизи, в общем, чего-то такого, на что не хотелось смотреть, а хотелось отвернуться.
     Но отвернуться было некуда.
     Она лежала в углу, застеленном рваными тряпками такого вида, что использовать их даже для мытья пола стал бы не каждый.
     - Где я?.. - прошептала она и попыталась подняться, но вдруг все ее тело от макушки до пяток обожгла страшная боль, и Инга вскрикнула, враз оставив надежду встать на ноги.
     Ломка вступила в свои права.
     Инга не знала точно, сколько времени прошло с тех пор, как в висок ей ткнулось что-то твердое, кажется, кулак или, может, костяшки пальцев... да, точно, костяшки пальцев этого Вити... или как его... нет, Вити, Вити... после чего все погасло, а когда вспыхнуло снова, то уже гораздо менее ярко - в мощность этой вот лампочки на высоте примерно трех метров от нее.
     Поэтому она совершенно не представляла, что происходило с ней, пока она блуждала в потемках, не представляла, как она здесь оказалась и что это вообще за помещение.
     Вдруг сверху послышался какой-то скрип. Инга присмотрелась и разглядела все увеличивающуюся щелку в потолке.
     "Люк..." - сообразила она.
     Его поднимаемая кем-то крышка была круглой, и, когда ее открыли полностью, посреди подвала вырос уходящий в отверстие ровный столб света. Прямо по нему, как по трубе, на пол шмякнулся какой-то бумажный сверток, от удара рассыпавшийся на части. Люк закрылся, и Инга увидела, что из свертка вывалилась буханка хлеба и пластиковая бутылка с водой.
     Она совершенно не хотела есть, но даже если бы и хотела, то... Что все это значит? Ей что, бросают еду, как собаке?
     Додумать она не успела. Боль швырнула ее на стену, потом обратно, потом изогнула все ее тело дугой, как тетиву, и шлепнула спиной на тряпки.
     Люк открылся снова.
     - Что такое? - произнес хрипловатый голос.
     Если бы не ломка, Инга моментально бы вспомнила, что принадлежит он тому самому Вите, но сейчас в мозгу у нее помутилось, и, не помня себя, не видя вообще ничего вокруг, а видя только огромное красное пятно, расплывающееся перед ней из-за лопающихся капиллярных сосудов в глазах, она, срываясь на визг, взмолилась:
     - Мне нужен героин!!!
     Крышка люка захлопнулась не сразу, а после некоторой паузы, как будто открывший ее от неожиданности опешил.
     ...Первым делом Турецкий встретился с Игорем. Он приехал к нему на работу - в преуспевающую строительную компанию, которую, собственно, и возглавлял зять вице-премьера.
     Предварительно извещенный об этом, Игорь встретил "важняка" у входа, проводил через роскошно отделанный холл к сияющим хромом дверям лифта, и вместе они поднялись на четвертый этаж, где располагался кабинет господина Липатова.
     При его появлении начавшая было подкрашиваться секретарша мигом спрятала косметичку и, поменяв принимаемое ею на время отсутствия шефа беззаботное выражение лица на деловое, сообщила:
     - Вы просили напомнить об американцах. Они скоро будут звонить...
     - Скажешь, что меня нет! - быстро ответил Игорь.
     - Но контракт... - изумившись до глубины души, позволила себе возразить секретарша.
     - Я сказал - меня нет! - рявкнул на нее Игорь так, что та от неожиданности подскочила на своем стульчике и косметичка, соскользнув с ее колен, брякнулась на дубовый паркет.
     Игорь потянул сверкающую золотом ручку высокой резной двери из красного дерева и пропустил Турецкого вперед:
     - Прошу!
     Александр зашел и осмотрелся. Кабинет сильно смахивал на пропавшую в войну Янтарную комнату. То есть Турецкий никогда не видел Янтарной комнаты, разве что на каких-то черно-белых фотографиях в газетах, но сейчас не сомневался: если ее когда-нибудь найдут, она будет выглядеть именно так.
     "Ни фига себе!" - сказал он про себя.
     - Вот сюда, пожалуйста! - подоспевший Игорь указал ему на одно из кожаных кресел вокруг круглого стола для переговоров.
     - Спасибо... - пробормотал "важняк" и сел.
     Игорь опустился в соседнее кресло и, полуобернувшись к Турецкому, всем своим видом выразил готовность отвечать на любые вопросы.
     - Скажите, вы тут по найму или... - спросил Александр, обводя взглядом обтянутые дорогим шелком стены и, гадая, подключены ли к сигнализации во-он те, явно имеющие музейную ценность картины, композиционно завершающие группу старинных китайских ваз - наверняка времен какой-нибудь династии Мин.
     - Нет, это частная фирма, - ответил Игорь.
     - То есть вы - владелец всего этого? - удивился "важняк".
     - Да.
     В голосе Игоря не было ни некой естественной в таких случаях горделивости, ни, наоборот, желания прибедниться перед представителем государственной власти (да что тут, мол, особенного, всего-то Мин какая-то, а вовсе не Цинь и не Янь). Нет. В его голосе звучала только абсолютная готовность отвечать на все вопросы и надежда, что его ответы хоть как-то помогут этому скромно одетому следователю средних лет отыскать Ингу.
     - Ясно... - сказал Турецкий.
     - Может, кофе? - спохватился Игорь.
     Александр подумал, что в таком интерьере и кофе, должно быть, подают не абы какой, а самый что ни на есть, а так как он питал к этому напитку слабость, то, как это ни парадоксально, решил отказаться. Хороший кофе требует к себе повышенного внимания, а значит, может отвлечь от дела.
     - Спасибо, не надо, - сказал он.
     Игорь кивнул, как будто был того же мнения: "Правильно, лучше не прерываться".
     - Значит, вы не знали о том, что ваша жена собирается продать автомобиль? - спросил Турецкий.
     - Нет! - ответил Игорь. - Не знал!
     Александр пристально посмотрел на него, потом снова скользнул глазами по картинам и вазам и опять перевел взгляд на Игоря:
     - А с чего бы это ей вообще понадобилось его продавать? Да еще втайне ото всех?
     Игорь прекрасно уловил суть вопроса.
     - Вы правы... - потупился он. - Это действительно может показаться странным... Зачем дочери вице-премьера и жене хозяина всего этого... - Тут он сделал жест не только в сторону кабинетных сокровищ, но как бы и вообще в сторону далеких строительных объектов, коих у его фирмы, видимо, было великое множество. - Так вот, зачем ей продавать автомобиль? Что ей, денег, что ли, не хватало? - Здесь Игорь уставился на Турецкого с таким видом, как будто именно он должен был дать ответ на этот вопрос, но тут же опомнился и поник.
     - Ну? - все так же пристально смотрел на него Турецкий.
     Игорь вздохнул:
     - Не хватало...
     - Что так?
     - Она... она... - Слова давались Игорю тяжело, больно застревали в горле, и, как будто стараясь облегчить им ход, он задрал голову, посмотрел куда-то в потолок, на лепнину, и закончил: - Она наркоманка...
     - Ах вот оно что... - Александр поставил локти на стол, подпер кистями подбородок и чуть пожевал губами. - Кокаин?
     - Героин...
     Турецкий понимающе кивнул:
     - Продавала все подряд?
     - Все. Все, что плохо лежало...
     "И хорошо ездило..." - подумал Александр.
     В этот момент лежащий у него в кармане мобильник издал протяжный жалобный писк.
     - Алло! - вытащил его Турецкий.
     - У меня для тебя важные новости... - проговорил динамик голосом Меркулова.
     Инга обессиленно распласталась на рваном тряпье, когда люк открылся снова.
     - Это тебе! - раздался все тот же хрипловатый голос.
     Она покосилась на вновь возникшую посреди подвала световую трубу и увидела, как по ней опять что-то падает. Правда, на этот раз свалившийся газетный сверток не рассыпался.
     - Поможет! - пообещал голос.
     И, как подтверждение сказанного, среди чуть разошедшейся бумаги блеснула игла.
     Шприц?!
     Инга сделала невероятное усилие и повернулась со спины на бок. Потом несколько раз тяжело и со свистом вдохнула - выдохнула и перевалилась на живот.
     - Вперед... - сказала она себе и поползла.
     Это было трудно. Из бетонного пола торчали острые концы арматуры, которые впивались в тело, ранили его, но самым досадным для Инги было не это, а то, что из-за них она вынуждена была задерживать движение, так как постоянно приходилось останавливаться и сдергивать со ржавых прутьев то зацепившуюся футболку, то брючный ремень.
     - Сейчас... Сейчас... - шептала она и ползла дальше, в очередной раз с треском рванув майку.
     И тут же карман ее джинсов предательски наскакивал на тот же штырь и она снова со стоном тянула к нему негнущуюся руку:
     - Да что же это...
     Путь в четыре метра она преодолела минут за десять. В ее нынешнем состоянии, да еще с учетом условий передвижения это можно было считать большим успехом, обусловленным небывалой целеустремленностью девушки в достижении поставленной цели.
     Наконец заветный сверток оказался прямо перед ней. Она облизнула пересохшие губы, как будто внутри него находились какие-то деликатесы, и коснулась ладонью шершавой поверхности бумаги.
     Сверток отскочил чуть в сторону.
     Она вытянула руку дальше и попыталась схватить его, но он ловко увернулся, подпрыгнул и повис в воздухе.
     Сверху послышался смех.
     Инга задрала голову и увидела, что сверток покачивается на тонкой нити в световой трубе, дразня ее и провоцируя на очередной рывок.
     Она мотнула головой, словно сказала себе: "Нет, не надо, надо мной же просто издеваются!" - но не выдержала искушения и совсем уж из последних сил приподнялась с пола и выбросила руку к вращающемуся газетному шарику с торчащей из него иглой.
     Она не дотянулась совсем чуть-чуть, буквально сантиметр остался до свертка, и его рваный край уже щекотал кончики ее пальцев.
     - Ну пожалуйста! - простонала Инга.
     Сверток поворачивался на месте вправо-влево, как будто чья-то мотающаяся из стороны в сторону голова: "Не-а!"
     Выжатая до последней капли, Инга уронила руку и снова растянулась на полу.
     - Не могу больше... - опустила она тяжелые веки. - Не могу...
     Послышался скрип закрываемого люка.
     Все...
     Но нет!
     В последний момент, предшествовавший защелкиванию наверху щеколды, что-то легкое ударило ее по щеке и, скатываясь, кольнуло в подбородок.
     Она открыла глаза.
     Прямо перед ней лежал проклятый сверток с вылезшим уже наполовину шприцем.
     ...Сразу после разговора с вице-премьером министр внутренних дел, как и обещал, дал подчиненным указание проверить, не зафиксированы ли за последние дни происшествия, в которых бы фигурировала гражданка Дроздова Инга Романовна, выехавшая несколько дней назад из своего дома на личном джипе "гранд-чероки" с номерным знаком "А 123 ОС 77". Как водится, после этого по системе МВД прошла лихорадочная дрожь не то чтобы страха, но некоего мандража, связанного с желанием подчиненных неукоснительно выполнить начальственное предписание и, если повезет, отчитаться, что да, мол, произошло то-то и то-то и зафиксировали это именно мы, именно наше отделение, как всегда бдящее, блюдущее и стоящее на страже. А уж как хорошо тому, кому повезет! Сам министр, можно сказать, одобрительно похлопает по щеке, в фигуральном, естественно, смысле. А соседи будут завистливо коситься и кусать губы: "Ах, ну почему не мы, ну почему не у нас, ну как же это так?.." А премия мимо них - шасть! - и прямо к тем, кто отличился: "Берите меня, ребятушки, обмывайте или женам несите, как хотите!" Красота!
     На этот раз повезло четвертому посту ГИБДД, расположенному на Симферопольском шоссе. Именно там было обнаружено заявление некоего гражданина Кудряшова Н. С. о том, что он видел, как в автомобиль с таким вот номерным знаком впихивали бесчувственную гражданку, по его описанию, кстати, очень похожую на пропавшую Ингу Дроздову. Заявление еще не успели отвезти в отдел уголовного розыска местного РОВД, что, с одной стороны, радовало гибэдэдэшников (не придется делиться славой с этими архаровцами сыскарями), а с другой - пугало возможной реакцией начальства ("Ага, сукины дети, недостаточно, значит, блюдете!").
     Но все прошло хорошо. Заявление забрали приехавшие люди из руководства, а уезжая, похвалили всех, а начальнику нарисовали всякие радужные перспективы, так что ходил он теперь сияющий, а жена его даже на всякий случай шило приготовила, чтобы - чем черт не шутит! - проделать еще по одной дырке в мужниных погонах.
     А еще через некоторое время заявление легло на стол к Меркулову и он тут же позвонил Турецкому.
     Беседа их не заняла много времени. В конце ее Александр записал адрес гражданина Кудряшова, после чего снова сунул мобильник в карман и закончил наконец с Игорем, так, впрочем, и не выяснив у него больше ничего полезного. Ни специфических знакомых жены, ни адресов, по которым она могла бы поехать за наркотиками, Игорь не знал.
     - Ну хорошо... - сказал Турецкий, поднялся, попрощался и отправился к пенсионеру Кудряшову.
     Инга дрожащей рукой взяла шприц и подняла его над собой. Он был заполнен мутноватым раствором, при взгляде на который она сразу поняла, что ее не обманули.
     - Так... - вытянула она левую руку, сплошь покрытую коричневыми "веснушками", оставшимися от прежних уколов. - Сейчас...
     Инга несколько раз сжала и разжала кулак, чтобы спрятанная глубоко под кожей предплечья вена проявилась и можно было вогнать в нее иглу. Но ничего не вышло. Кожа так и осталась белой.
     - Вот черт...
     Инга сжала от досады зубы и попыталась найти вену методом тыка. Воткнув шприц в миллиметре от последней, трехдневной давности ранки, она потянула на себя поршень, надеясь, что внутрь одноразового пластикового цилиндра хлынет темная кровь, обнаруживая тем самым найденную вену.
     Но нет. Кровь не пошла.
     Инга ткнула иглу в другое место и снова оттянула поршень.
     - Опять мимо... - прошептала она.
     Так продолжалось несколько минут. Наконец, с седьмой попытки у нее получилось. Почти черная кровь впрыснулась в цилиндр и смешалась с раствором.
     - Коктейль "кровавая мэри"... - улыбнулась бледными губами Инга. - Вкусно...
     И она решительно вогнала содержимое шприца в вену.
     Ждать пришлось недолго. Очень скоро стены подвала раздвинулись и сами собой окрасились в нежно-розовый цвет, пол оказался устелен лепестками цветов, а ее рваная майка и джинсы превратились в восхитительное подвенечное платье, в котором она выходила замуж за Игоря.
     - Но где же он? - спросила сама себя Инга, оглядываясь по сторонам и не находя мужа в этом большущем зале, заполненном каким-то неземным искрящимся светом. - Он, наверное, там... - посмотрела она вверх. - Выше...
     И, легко оттолкнувшись носками изящных туфелек, она взмахнула тонкими руками и взлетела сквозь растворившийся перед ней потолок ввысь, где ждал ее Игорь.
     - Здравствуй! - улыбнулся он ей. - Где же ты была так долго?
     - Я спала... - ответила Инга и виновато добавила: - Представляешь, мне приснилось, будто я ушла от тебя...
     - Ушла? - удивился Игорь.
     - Да...
     И она тоже улыбнулась и покачала головой, словно поражаясь: "Нет, ну какая же глупость может присниться!"
     - Прости меня... - сказала она Игорю.
     Инга решила ничего не говорить ему про страшный подвал, в котором она очутилась. Этот сон уже ушел, и она надеялась, что он больше никогда не вернется...
     Игорь ласково погладил ее по волосам, взял за руку, и вместе они полетели куда-то высоко-высоко, выше звезд...
     А потом Инга решила показать мужу тот чудесный розовый зал, в котором она была недавно... Она, играя, вырвалась от Игоря и устремилась вниз, маня его за собой:
     - Спускайся ко мне! Спускайся!
     Но Игорь отчего-то испугался за нее и стал кричать:
     - Не надо! Остановись!
     А она не слушала и смеялась:
     - Ну скорей же! Скорей!
     Тогда он погнался за ней и уже почти настиг, почти схватил за край платья, но она выскользнула и соскочила в зал, неожиданно больно ударившись обо что-то виском...
     - Обо что это я так? - потирая ушибленное место, огляделась она вокруг и вдруг увидела, что стены зала из розовых становятся грязно-серыми, лепестки цветов под ногами превращаются в какие-то вонючие тряпки, а ее великолепное подвенечное платье приобретает вид драной майки и джинсов. Она с ужасом посмотрела вверх, и в этот момент над стенами возник потолок, отрезав от Инги вот-вот уже готового спасти ее Игоря. И в глаза ее снова ударил свет лампочки...
     Турецкий подъехал на своей "семерке" к желтоватой пятиэтажке, где на первом этаже, в квартирке окнами во двор, и проживал пенсионер Кудряшов. Когда Александр, припарковавший машину у подъезда, вылезал наружу, Николай Степанович как раз пил чай на своей кухне. Находясь еще у Игоря, Турецкий по телефону предупредил Кудряшова о своем визите, и теперь тот внимательно осматривал каждого подъезжающего или подходящего к дому, игнорируя только старух, детей и курсирующих между винным магазином и дворовой беседкой пьяниц.
     - Это вы из Генпрокуратуры? - высунулся он в распахнутое окно, едва Турецкий приблизился к крыльцу.
     - Да, - ответил тот. - А как вы узнали?
     - А у вас под лобовым стеклом талона техосмотра нет. Не удосужились вы, видать, его пройти. Простых смертных за это крепко штрафуют, только самые отчаянные нарушители рискуют так вот гонять, а вы на нарушителя не похожи, человек вроде приличный, отсюда вывод - не тварь дрожащая, а право имеете! А! Каково! Наблюдательный я, правда?
     Техталон Турецкий прятал в бардачке. Чтобы его не свистнули из паркуемой на ночь у дома машины, - такое уже бывало. Ухарей-то, не прошедших осмотр, вокруг вон сколько! Умыкнут чужой талончик и ездят с ним... Но пенсионеру Александр об этом не сказал. Зачем разочаровывать человека? И правда ведь наблюдательный! Узнал-таки в нем следователя! Ошибочным путем, но узнал! Правда, несколько резануло кудряшовское "человек вы вроде приличный", но... ладно уж! Неудачно выразился... Бывает...
     Когда Турецкий зашел в подъезд и поднялся по ступенькам на площадку первого этажа, пенсионер, пулей прилетевший с кухни, уже открывал ему дверь:
     - Прошу!
     Александр прошел в квартиру. Пенсионер незаметно покосился на его ботинки, словно прикидывая - переобувать визитера в тапки или нет, и в конце концов решил не переобувать. Может, сробел, оценив значительность протянутого ему удостоверения, а может, просто ботинки у Турецкого были чистые.
     - Чайку?
     - Можно, - кивнул Турецкий и двинулся вслед за Николаем Степановичем на кухню.
     Там, за ароматным "Липтоном" в пакетиках Кудряшов самым подробнейшим образом и рассказал "важняку" обо всем, чему был свидетелем. Турецкий слушал внимательно, в нескольких местах переспросил кое-что для уточнения, выпил две чашки чая с вишневым вареньем и на предложение: "Ну что, по третьей?" - ответил: "Не откажусь!"
     По словам Николая Степановича выходило, что на встречу с красно-черным мужчиной Инга приехала сама и вначале разговаривала с ним охотно и приветливо, а потом вдруг между ними то ли ссора какая-то произошла, то ли еще что, а только трясти ее вдруг начало как от злости, и этот "гусь" стукнул ей кулаком в висок и, обмякшую, запихнул в машину.
     - Я бы и раньше заявил! - сокрушался пенсионер. - Да движок у меня не фурычил. Я на электрику грешил, а дело, оказывается, в карбюраторе было!
     - А внешность этого мужчины вы хорошо запомнили? - спросил Турецкий.
     - Хорошо! - твердо сказал Николай Степанович. - Как живой передо мной стоит!
     "Значит, фоторобот будет..." - отметил про себя Турецкий.
     - Могу хоть сейчас его описать! - продолжал Кудряшов. - Лицо у него такое... такое... - Он замешкался в поисках нужного слова и вдруг несколько даже ошеломленно произнес: - Так ведь это... На гусиную морду оно и похоже! Точно! На гусиную!
     - Как это?
     - Ну как... Обыкновенно! Нос длинный и приплюснутый на конце, глазки мелкие и расставлены широко, лоб узкий...
     "Во память!" - восхитился Турецкий.
     Пенсионер погладил бороду и усмехнулся:
     - То-то я его сразу "гусем" окрестил!
     - Да уж! Вы и вправду человек наблюдательный! - похвалил его "важняк".
     - Ну! - аж зарделся Кудряшов. - Почитай двадцать семь годков вахтером в гостинице оттрубил. Триста жильцов! И каждый день кто-то выбывал, кто-то прибывал, а я всех в лицо запоминал. И карту гостя показывать не надо! Вижу, что свой, - заходь! Столько народу мимо меня прошло - жуть! И народные артисты, и хоккеисты, и директора всякие важные, и, наоборот, экспедиторы задрипанные... Все! Могу прямо с первого взгляда на человека сказать, кто такой и чем занимается! Вот про вас же сказал!
     Турецкий вспомнил про спрятанный в бардачке техталон, но снова решил не разочаровывать Николая Степановича и спросил:
     - И про "гуся" можете это сказать?
     Кудряшов решительно тряхнул головой:
     - А что? И про "гуся" могу!
     - Ну и кто он?
     - Он-то? - Пенсионер, прищурившись, посмотрел куда-то в сторону, прикидывая что-то в уме, потом откинулся на табуретке и, прислонившись спиной к стоящему позади холодильнику, очень уверенно заявил: - Бандит он, вот кто!
     Молчавший до этого старенький холодильник тут же одобрительно заурчал, поддерживая хозяина.
     "Важняк" оперся локтями на стол:
     - Почему вы так решили?
     Николай Степанович подался чуть вперед и просто ответил:
     - Да рожа у него бандитская, вот почему!
     Прозвучало это очень убедительно. Было видно, что если бы обсуждаемый сейчас человек зашел в гостиницу в бытность Кудряшова вахтером, то Николай Степанович долго и придирчиво изучал бы его гостевую карту, надеясь найти хоть что-то, из-за чего можно было бы не пустить обладателя бандитской рожи внутрь, а не найдя ничего и пропустив-таки подозрительного гражданина, так же долго и придирчиво смотрел бы ему вслед, думая про себя: "Ну погоди у меня... Вот поведешь вечером проститутку в номер, я такой хай подниму!"
     - А вы не съездите со мной на то место, где все произошло? - спросил Турецкий.
     Пенсионер аж подскочил:
     - Конечно!
     - Ну что же... - сказал "важняк". - Тогда не будем мешкать!
     Вите Корневу не везло никогда и нигде. Ни в детском саду, где он любил тайком отрывать лапки оглушенным газеткой мухам, а воспитательница постоянно ловила его за этим занятием, ни в школе, где на подложенные им на стулья буфета кнопки вместо учеников младших классов садились ученики старших классов и били после этого Витю кулаками промеж широко расставленных глаз, ни в армии, откуда он отчаянно пытался комиссоваться, закосив под чокнутого, а комиссовался, и в самом деле чокнувшись на почве этого своего желания.
     - Шизофрения! - такой сделала вывод дивизионная медкомиссия, обследовав рядового Корнева, который, раздевшись догола, бегал по территории части со штык-ножом в руках и кричал:
     - Я Чингачгук!
     - Ты идиот! - сказал ему тогда старшина, и медкомиссия в общем-то согласилась с мнением этого не очень образованного, но зато очень проницательного солдатского наставника.
     И поехал Витя домой с белым билетом.
     Само собой, что на хорошую работу устроиться ему было, мягко скажем, трудновато. Начальники отдела кадров предприятий, куда он обращался, подыскивая щадящие выражения, объясняли примостившемуся на краешке кресла через стол от них Вите:
     - Видите ли... Работа в нашей организации сопряжена с большими физическими и психическими нагрузками... Даже очень здоровые люди и то далеко не всегда соответствуют предъявляемым нами требованиям... А уж тем более... - Тут они как бы осекались и многозначительно смотрели на Корнева, а потом добавляли: - Поймите, мы заботимся в первую очередь о вашем здоровье...
     Хозяева частных фирм церемонились меньше.
     - Дураков не берем! - коротко заявляли они и делали знак охраннику вывести посетителя на улицу и больше никогда и ни под каким видом не пускать его сюда.
     А Витя был не дурак. Шизофреник - это да. Но не дурак. Если б дурак, так разве он переживал бы так сильно свои неудачи? Нет, конечно. Он бы плюнул на все, устроился бы куда-нибудь дворником и довольствовался копеечной зарплатой плюс бутылкой дешевой водки в день.
     Но Витя так не хотел.
     - Я не дурак! - цедил он сквозь зубы, проходя по улицам родной Тулы и с ненавистью провожая взглядом сверкающие иномарки "новых русских", несущихся то ли в свои отделанные по евростандарту офисы, то ли в облепившие город трех-четырехэтажные особняки с колоннами, галереями и прочими наворотами. - Не дурак! - кричал им вслед Витя.
     "Дур-р-рак!" - урчали двигатели иномарок.
     - Нет! - злился он.
     "Да-а-а! Да-а-а!" - выстрелами из выхлопных труб отвечали машины.
     Витя в бессильной ярости сжимал кулаки и с горечью думал: "Вот если бы хоть кто-то, хоть один человек знал, что я не дурак, то мне было бы легче..."
     И этим человеком, по его мысли, должна была стать женщина. Не какая-то определенная, никакой определенной у него на примете не было, а вообще - женщина. Но обязательно не очень высокая и склонная к полноте. И блондинка. Да-да, непременно блондинка. Непременно!
     Но и женщины его не любили. И не только вожделенные полноватые блондинки - о них и речи не шло. Даже и привокзальные шмары, когда он с трудом наскребал на них деньги, оказывали ему услуги безо всякой охоты и с видимым пренебрежением. Плату с него они всегда брали вперед, а потом еще некоторое время, поджав губы, рассматривали мятые купюры, как будто раздумывая, стоит ли все-таки из-за такой мелочи отдаваться этому козлу.
     И это при том, что он платил им больше, чем другие клиенты!
     "Неужели я такой страшный? - спрашивал Витя сам себя, когда стоял у зеркала в домике, доставшемся ему в наследство от умерших родителей-алкоголиков. И приходил к пристрастному, конечно, но все равно граничащему с объективностью выводу: - Да нет! Я, можно сказать, даже красавец!"
     Так почему же тогда?!
     Однажды он не выдержал и задал этот вопрос шлюхе. Это произошло сразу после того, как он отлепился от нее в одном из темных привокзальных закоулков. Шлюха натягивала штаны и мучилась с заевшей "молнией" на ширинке. Услышав это "почему?", она отвлеклась от своего занятия и ответила:
     - А от тебя зло идет!
     - Какое зло? - не понял он.
     - Как от этого... - наморщила лоб шлюха. - Как от Фредди Крюгера, во!
     Витя ожидал, что она засмеется или хотя бы усмехнется, как после удачной шутки, но шлюха только хмуро глянула на него и вернулась к непокорному замочку.
     Тогда усмехнулся он. Но усмехнулся как-то странно.
     - Ты что это? - насторожилась она.
     А он подошел к ней и быстро впихнул в ее розовые трусы недокуренную сигарету, после чего резким движением закрыл-таки "молнию".
     - Ой-ой-ой! - взвизгнула от боли шлюха, пытаясь теперь уже расстегнуть ширинку.
     Но у нее ничего не получилось: замок застрял еще крепче, чем раньше. Тогда она, чтобы не терять времени, просунула руку под застегнутый уже ремень и принялась шарить там - в интимных глубинах. Ее ладонь вспучила эластичную ткань брюк и металась там, словно несчастный крот, у которого под землей непостижимым образом случился пожар. Наконец окурок был нащупан длинными пальцами, и ладонь шлюхи, оттягивая ткань штанов сантиметров на десять, дернулась наружу. Но не тут-то было. Витя вдруг схватил шлюху за локоть и с силой пихнул ее руку обратно. Потом надавил на снова оказавшуюся в интимных глубинах ладонь и удерживал ее в таком положении никак не меньше минуты.
     - А-а!!! - орала, извиваясь, шлюха.
     - Я Фредди Крюгер?! - страшно брызгал слюной ей в лицо Витя. - Ну что ж, пусть так! Пусть так!
     Он держал ее руку до тех пор, пока явственно не почувствовал запах паленого мяса.
     - Так-то! - сказал тогда Витя и отправился домой, оставив несчастную жрицу привокзального секса подпрыгивать с выпученными глазами возле грязных мусорных баков.
     Таким он себе понравился.
     Правда, после этого Вите пришлось иметь дело с сутенером покалеченной шлюхи.
     - Ты понимаешь, что испортил ей рабочий орган? - тяжело дыша на него зубной гнилью, спросил тот.
     - И что? - упер руки в бока Витя.
     - Бабки плати, вот что! - взревел сутенер.
     Витя рассвирепел и со всей силы врезал ему носком своего тяжелого ботинка в пах. Орган, по которому попал Витя, был у сутенера не рабочий, но все-таки ценный и оберегаемый, поэтому, сложившись пополам, гнилозубый торговец чужими телами простонал:
     - Ну все, все... Замяли... Только не бей больше...
     Но Витя уже вошел в раж. Расцепив сложенные между ног руки сутенера, он ударил его в то же самое место еще раза три-четыре, испытывая прилив какого-то невероятного наслаждения при виде перекосившегося от жуткой боли лица предводителя вокзальных шлюх.
     - И еще! - лупил он по самому больному месту, как по доске в заборе, которую ему во что бы то ни стало нужно было выбить. - И еще! И еще!
     Сутенер закатил глаза и захрипел. Витя отпустил его руки и позволил ему наконец упасть на заплеванный асфальт.
     - Вот так!
     Он огляделся.
     В стороне визжала обожженная шлюха. Рядом валялся ее шеф, потерявший сознание от нечеловеческих мучений.
     Вите стало так хорошо, как будто он от души наелся любимого шоколадного мороженого.
     Но кайфовал он недолго.
     - Этот? - указывая на удаляющегося Витю, спросили у шлюхи подбежавшие милиционеры.
     - Угу...
     Милиционеры догнали Витю, схватили его под руки и потащили к стоявшему неподалеку черному "форду", за рулем которого сидел какой-то хмурый человек в штатском.
     - Что с ним делать? - спросили у него милиционеры.
     Человек повернул в сторону Вити рябое лицо и равнодушно бросил странную фразу:
     - Да что хотите, то и делайте...
     Витя подумал, что его теперь упекут в камеру. И тут же в его голове возникла спасительная догадка.
     - Вы не имеете права! - с некоторым даже пафосом заявил он. - У меня белый билет!
     Отвернувшийся было человек вдруг быстро и внимательно оглядел Витю с головы до ног и с какой-то непонятной заинтересованностью, мелькнувшей в бесцветных глазах, спросил:
     - Правда?
     - Правда! - почти нагло ответил Витя. И тут же пожалел об этом: "Зря я так выпендриваюсь. Они ведь меня и в дурдом могут сдать!"
     Но в дурдом его не сдали. Рябой человек зачем-то принялся выяснять у Вити, кто он такой и чем занимается, а потом попросил показать паспорт. Витя показал.
     - Тэк-с... - Человек полистал страницы. - Так ты, значит, на самой окраине города живешь?
     - Ну да... - сказал Витя.
     - В частном доме?
     - В частном.
     - И большой участок?
     - Двенадцать соток.
     Человек довольно поцокал языком. Ему отчего-то очень понравилось, что Витя владел участком в двенадцать соток на окраине города.
     - Вот это хорошо! - улыбнулся он. И, достав листок бумаги, переписал Витины данные.
     - А это зачем? - не удержался Витя.
     - Скоро поймешь! - ответил человек и махнул милиционерам: - Отпустите его!
     Те подчинились.
     Витя нерешительно повернулся и сначала медленно, а потом все быстрее зашагал в сторону от вокзала.
     Турецкий повез Николая Степановича на место происшествия на своей красной "семерке". По пути следования пенсионер не уставал восхищаться плавностью хода и ровной работой двигателя машины "важняка": "Не то что моя "копейка"! Трясется и чихает, как больной гриппом с похмелья!" Николай Степанович даже предположил, что автомобиль Турецкого "видать, ремонтируется в спецгараже!", а на удивленный вопрос: "В каком еще спецгараже?" - ответил: "Ну у вас там есть, я знаю... Для шишек! Бесплатный!"
     После того как Турецкий месяц назад разорился на замену движка и амортизаторов в обычном придорожном сервисе, ему было обидно слышать такие слова, но он смолчал.
     - А, к примеру, форсированный движок у вас там можно поставить? - не унимался пенсионер.
     Турецкий вздохнул:
     - Можно.
     - Ух ты! - заблестели глаза Кудряшова. - А не посодействуете, чтоб и мне тоже?
     - Что? - не понял Александр.
     - Ну я говорю, не посодействуете, чтоб и мне форсированный там у вас поставили? Я же вроде как свидетель, расследованию помогаю, и, может, так сказать, в виде исключения и мне бы...
     Никакого бесплатного спецгаража "для шишек" при Генпрокуратуре не было. Но начни сейчас Турецкий это объяснять, пенсионер все равно не поверил бы.
     - Чуть не забыл! - хлопнул себя по лбу Александр. - Форсированные только-только закончились. Теперь другие пошли.
     - Какие?
     Турецкий поднял подбородок и почесал шею:
     - Реактивные.
     - Да ну? - изумился Кудряшов.
     - Ага, - подтвердил Александр. - Их раньше только на истребители ставили, а теперь вот и нам разрешили.
     У пенсионера загорелись глаза.
     Турецкий понял, что перегнул.
     - Но с ними просто беда... - покачал он головой.
     - Что так? - забеспокоился Николай Степанович.
     - Машины взлетать начинают.
     - Ой, мамочки... И высоко?
     - Ну... Где-то на полметра...
     Это не впечатлило Николая Степановича. Очевидно, его движок откалывал и не такие номера.
     - Фигня! - сказал он. - Полметра - фигня. Не страшно! - И, потеряв уже всякое чувство приличия, махнул рукой: - Согласен на реактивный! Ставьте!
     "Как же мне извернуться, чтобы он отвязался?" - подумал Турецкий. Но тут Николай Степанович сам подал ему идею, спросив:
     - А на каком бензине он работает-то?
     "Ага! - усмехнулся про себя Александр. - Ну теперь держись у меня!"
     - На особом, авиационном! - со значением сказал он.
     - И дорогой он? - взволновался Кудряшов.
     - Ужасно дорогой! - радостно посмотрел на него Турецкий. - Ужасно!
     - Да?.. - задумчиво поджал губы пенсионер. С минуту он прикидывал что-то в голове, а потом сказал с сожалением: - Тогда придется вам пока обождать. Вот поднакоплю деньжат, тогда уж и поставите... Идет?
     - Идет! - кивнул Турецкий и вильнул рулем, сворачивая на обочину к придорожному кафе "Двадцать пятый километр".
     Когда они вылезли из машины, Кудряшов тут же начал объяснять, куда именно подъехала "та девушка на джипе" и где в это время сидел на корточках красно-черный мужик.
     - Вот тут? - спросил Турецкий, двигаясь в направлении вытянутой руки пенсионера.
     - Ага!
     Александр осмотрел место. После того случая прошло уже несколько дней, и искать улики на продуваемой всеми ветрами обочине, исполосованной следами протекторов самых разных автомобилей, было конечно же бесполезно. Как и тогда, кафе сегодня оказалось закрыто, и возле него грелись на солнышке две бродячие собаки.
     - А я остановился во-он там! - Крутившийся рядом Николай Степанович указывал на противоположную сторону дороги. - Во-он под тем рекламным щитом
     - Угу... угу... - кивал Александр, а сам внимательно всматривался в выцветшую траву обочины.
     Ничего.
     Ничего, кроме одного застрявшего между листьев подорожника сигаретного фильтра.
     - Ну-ка... - проговорил Турецкий и пригнулся пониже. - Любопытно...
     Фильтр был не просто примят зубами, как это часто бывает, а разжеван, причем разжеван сильно, в бесформенную бахрому, будто кто-то хотел его съесть и уже почти сделал это, но в последний момент передумал и выплюнул.
     Куря, Витя Корнев всегда жевал кончики сигарет. И с фильтром и без фильтра. Причем последние нравились ему даже больше - горечь табака, для многих неприятная, Корневу доставляла удовольствие.
     Наблюдающий за ним психиатр из диспансера сказал, что это, мол, ненормально и свидетельствует об ухудшении Витиного состояния. Витя на словах согласился и даже сделал вид, что обеспокоился (как это, мол, ухудшение, вы уж давайте следите, чтоб все выправилось, таблетки выписывайте или еще что, а иначе зачем вы тут в диспансере сидите и меня на учете держите?). Но сам все переданные ему таблетки выбрасывал, а дома повесил на дверь комнаты нарисованный от руки портрет доктора и метал в него ножи. Попадал часто.
     Именно этим он и занимался в тот день, когда с улицы раздался властный гудок автомобиля. Корнев сначала подумал, что это не ему, и, не сходя с места, снова замахнулся ножом в рожу доктора, которая и так была уже вся в дырках, но снаружи опять посигналили. Только тут Корнев сообразил, что раз его дом единственный на всем пустыре, то гудки могут быть адресованы лишь ему одному.
     Он воткнул нож в стол и двинулся к выходу. Однако по пути все-таки не удержался и плюнул в доктора, пригрозив при этом:
     - Вернусь - глаза выколю!
     Когда он вышел на улицу, то увидел, что у его калитки стоит черный "форд", очень похожий на тот, к которому его подводили на вокзале милиционеры. Витя немного струхнул, но виду решил не показывать. Наоборот, вальяжной походкой и как бы нехотя подошел к калитке и небрежно, одним пальцем поддел держащий ее металлический крючок. Мол, ну и чего ты приехал? У меня, мол, тут перед калиткой доски настелены для чистоты, а ты их все небось передавил своим "фордом". У меня, мол, кот должен скоро прийти с гулянки, а вот увидит издали твой "форд", испугается и улепетнет. И будет шляться по округе голодный. (Насчет кота все было неправдой. Кота Витя где-то полгода назад повесил на растущей за домом яблоне. Повесил просто так, чтобы посмотреть, сколько тот протянет в петле. Витя думал, что минуту. На деле оказалось меньше.) Тем не менее когда Витя подходил к калитке, то вид у него был именно такой - выражающий возмущение судьбой настеленных у калитки досок и несуществующего кота.
     - Ну? - спросил он, шагнув к машине.
     Черное стекло водителя опустилось, и в окне показалось знакомое Вите рябое лицо.
     - Ты один? - спросил мужчина.
     - Ну, - ответил Витя.
     - Не нукай! - Щека мужчины раздраженно дернулась, а глаза сверкнули таким особенным образом, что Витя сразу же и понял: да, на этого лучше не нукать, этот не доктор, этот, если что, может кому угодно сигарету в глотку запихнуть вместе со всей пачкой, плевать - мягкой или твердой.
     - Да я просто... - пролепетал Витя, с которого сразу же слетел весь "вид". - Я в том смысле, что...
     Но мужчина, кажется, не разозлился.
     - В гости-то пригласишь? - неожиданно спросил он вполне дружелюбным тоном.
     Такого Витя не ожидал.
     Гостей у него не было никогда. Когда он был школьником, их отпугивали его родители - алкоголики (вот у них таки да - были гости, только после тех гостей в доме не оставалось даже ложек и кружек, а оставалась несусветная грязь и полный пьяный разгром). После того как родители, прожившие вместе недолгую и несчастливую жизнь, умерли в один день от отравления некачественной водкой, их знакомые еще пытались некоторое время наведываться к Вите, "помянуть стариков", как они говорили, но Витя отказывался пускать их, а одному, самому настырному, даже разбил об голову принесенную им же бутылку.
     Сам же к себе он никого не приглашал. Друзей у него не было, "подруги" не желали далеко отходить от вокзала, чтобы не терять времени, которое можно было потратить на следующего клиента, а та единственная полноватая блондинка, о которой Витя так мечтал, все никак не встречалась ему на жизненном пути и он уже и не знал, встретится ли...
     - Так пустишь или нет? - так и не дождавшись ответа, переспросил рябой человек.
     - Да! - спохватился Витя. - Конечно!
     Рябой человек вылез из машины. Роста он оказался невысокого, имел небольшое брюшко и покатые женские плечи.
     - Андрей Петрович! - быстро протянул он Вите пухленькую ладонь.
     Витя поспешно пожал ее:
     - Очень приятно...
     Затем он провел гостя в дом. Проходя от калитки до крыльца, Андрей Петрович успел очень внимательно осмотреть двор, на пару секунд задержал взгляд на стоящем в дальнем углу небольшом сарае из потемневших гниловатых досок, потом на полуразвалившейся баньке и, наконец, глянул в сторону яблони, на которой Витя, сняв кота, зачем-то оставил веревку с петлей (для следующего, что ли...).
     Витя заметил движение его глаз и испуганно вжал голову в плечи, тут же придумав версию, оправдывающую наличие веревки на дереве: "Скажу, что хотел качели повесить..."
     Но Андрей Петрович не задал ему никакого вопроса, только хмыкнул про себя и, как показалось Вите, понимающе усмехнулся.
     Зайдя в дом, Андрей Петрович сразу же оценил убогость обстановки и, очень удовлетворенно, как будто до конца убедившись в правильности каких-то своих предположений, спросил:
     - Бедствуешь, значит?
     Витя молча развел руками: ну да, мол, бедствую, сами, что ли, не видите...
     Гость довольно бесцеремонно толкнул дверь Витиной комнаты и шагнул внутрь. Там он увидел старый диван с вылезшими кое-где пружинами, платяной шкаф и покосившийся стол, в центр которого был воткнут здоровенный тесак.
     - Из рессоры, что ли, сделал? - кивнул на него Андрей Петрович.
     - Угу... - промычал семенящий за ним Витя.
     В этот момент дверь комнаты заскрипела и, ведомая сквозняком, снова закрылась, явив взору Андрея Петровича пришпиленный к ней кнопками портрет доктора.
     Вите стало не по себе. Продырявленная во многих местах физиономия доктора удивительно напоминала изрытое оспинами лицо Андрея Петровича.
     - Это... это... - Витя лихорадочно искал объяснение тому, откуда и зачем тут этот портрет, но придумать ничего не мог и только беспомощно чесал затылок. - Это... это...
     Андрей Петрович нахмурился. Он моментально понял, как используется Витей этот тесак из рессоры. На мгновение он задумался о чем-то, и по лицу его пробежала тень не то сомнения, не то какой-то смутной тревоги... Однако он тут же отогнал ее и, выдернув тесак из стола, спросил:
     - Все в детские игры играешь?
     В его голосе прозвучала нескрываемая насмешка.
     Вообще-то Витя не выносил, когда над ним смеялись. В школе он жутко злился, когда одноклассники называли его Мак Дак. (Ребята находили, что внешне он очень смахивает на этого мультипликационного утенка.)
     - Мак Дак - му...к! - кричали они, тыча в Витю пальцами и норовя схватить его за длинный, приплюснутый на конце нос. Тогда Витя хватал ближний из этих пальцев и больно заламывал его в суставе.
     - Отпусти! - взвывал одноклассник.
     А крепкий товарищ этого одноклассника тут же бил Витю кулаком в ухо. Витя отпускал палец и хотел убежать, но его удерживали силой и снова тыкали в него пальцами, и он снова хватал эти пальцы, и его снова били...
     - Так, значит, все никак из детства не выйдешь? - повторил вопрос Андрей Петрович.
     Витя вскипел и чуть не сказал что-то дерзкое, но гость упредил его:
     - Ну-ну, не горячись. У меня к тебе дело есть.
     Он сказал это так спокойно и по-деловому, что Витя закрыл уже искривившийся было для выплескивания какой-то резкой фразы рот и, моргая, уставился на Андрея Петровича.
     - Садись! - по-хозяйски сказал тот и указал Вите на пробитый пружинами диван.
     Витя сел и приготовился слушать.
     С места происшествия Турецкий отвез Николая Степановича на Петровку, 38, в экспертно-криминалистическое управление, где со слов пенсионера был составлен фоторобот красно-черного мужика.
     - Ну просто вылитый! - заявил Кудряшов, взглянув на экран компьютера, после того как на нем за считанные минуты из разрозненных фрагментов собралось лицо "гуся".
     Турецкий поблагодарил пенсионера за помощь, и тот, довольный, отправился домой рассказывать соседям, какой он есть герой и как благодаря ему в скором времени всенепременно схватят опаснейшего преступника и даже, вполне возможно, и сам Николай Степанович будет участвовать в погоне за ним на машине с реактивным двигателем.
     Расставшись с Кудряшовым, Александр отправился к своему старому другу - начальнику Московского уголовного розыска Вячеславу Ивановичу Грязнову.
     Увидев входящего в приемную Александра, неприступная секретарша расплылась в улыбке и нажала на кнопку селектора:
     - Вячеслав Иванович, к вам Турецкий!
     - Я счастлив! - раздалось из динамика, к неудовольствию заполняющих помещение посетителей, иные из которых уже больше часа ожидали своей очереди на прием.
     - Спасибо, Лидочка! - Турецкий приложил руку к груди и, стараясь не замечать раздраженно-завистливых взглядов присутствующих, открыл дверь кабинета.
     - Здорово! - поднялся ему навстречу из-за своего широченного стола Вячеслав.
     - Привет! - Турецкий сделал несколько шагов и пожал протянутую ему руку. Он хотел еще что-то сказать, но Грязнов подхватил его под локоть и, провожая к креслу, затараторил:
     - Как хорошо, что ты пришел! Я, знаешь ли, сам собирался к тебе подъехать прямо сегодня. Мне Костя рассказал, какое дело ты сейчас будешь раскручивать... Вот насчет этого я и хотел с тобой поговорить.
     Константин Дмитриевич Меркулов был для Грязнова, как и для Турецкого, просто Костей, потому что все трое знали друг друга уже лет двадцать и на протяжении этого времени побывали вместе в таких переделках, что ой-ой-ой.
     - Садись! - Вячеслав усадил Александра в кресло, а сам по-простецки присел на краешек стоящего рядом журнального столика.
     Турецкий снова хотел что-то сказать, но Грязнов опять не дал ему открыть рта:
     - Ты не представляешь, сколько у нас за последнее время было дел, сходных с твоим! Не представляешь! - Грязнов развел руки в стороны, как бы показывая, сколько было дел. Судя по расстоянию между его ладонями, становилось понятно, что дел было жуть как много.
     - Да? - поднял брови Турецкий.
     - Да! - Грязнов вскочил и заходил туда-обратно по кабинету. - Да! Происходит одно и то же: люди дают объявление в газету о продаже автомобиля, им звонят, предлагают встретиться, они уезжают - и с концами. Ни человека, ни машины! Раз тридцать уже такое случалось!
     - Ого... - поразился Турецкий. Нет, до него, конечно, доходили слухи о подобных вещах, но он и не предполагал, что дело обстоит настолько серьезно. - Неужели тридцать? - Он положил руки на колени и подался в сторону удаляющегося в очередной раз Грязнова.
     - Если быть точным - тридцать два! - ответил начальник МУРа, развернулся и снова двинулся в сторону "важняка".
     - И вы ничего не раскрыли?
     Грязнов внезапно остановился и воздел ладони к потолку:
     - Да ведь никаких зацепок не было!
     Вся его поза говорила: "Ты же знаешь, Саня, если б хоть что-то, так мы бы сразу, но ведь ничего, Саня, ничего!"
     Впрочем, он тут же опустил руки и посветлел:
     - Но теперь кое-что есть!
     - Что?
     Грязнов быстро подошел к журнальному столику и снова примостился на его уголок:
     - Один из впоследствии пропавших позвонил домой по мобильнику с места, где встречался с покупателем, и сказал, что они на пару зачем-то собираются сгонять в Тулу. Правда, разговор быстро оборвался, как будто телефон у него выхватили...
     - В Тулу? - насторожился Александр.
     - Ага.
     Турецкий почесал переносицу. Симферопольское шоссе, по которому, со слов Николая Степановича, умчалась машина Инги, тоже шло через Тулу...
     Грязнов поерзал на неудобном краешке столика и пригладил рыжие волосы, разметавшиеся от эмоций.
     - Так что, Саня, - сказал он, - теперь вся надежда на тебя...
     - Хочу предложить тебе денежное дело. - Андрей Петрович стоял перед втиснувшим задницу меж диванных пружин Витей, засунув руки в карманы и слегка покачиваясь взад-вперед, с каблука на носок.
     - Какое? - Витя все еще не мог понять, что нужно от него этому хорошо одетому человеку, прикатившему на дорогой машине. Даже только что услышанная Витей фраза гостя, которая, казалось бы, что-то объясняла, на самом деле только еще больше все запутывала. Денежное дело? Ему? И предложить его хочет он? Да с чего бы это? Не иначе тут какой-то подвох... Поэтому в голосе Вити звучал не интерес, а опаска. - Какое дело? - еще раз спросил он.
     Андрей Петрович оперся на стоящий у окна стол и кивнул в сторону двора:
     - Как ты смотришь на то, чтобы у тебя тут автосервис открылся?
     - Автосервис? - обалдел Витя. Он как-то пытался устроиться на работу в один из тульских автосервисов, и именно там ему и сказали первый раз: "Дураков не берем!"
     - Ну да, - как ни в чем не бывало продолжал Андрей Петрович. - Небольшой такой...
     Витя сглотнул внезапно потекшую слюну. Ему вдруг отчаянно захотелось пожевать сигарету. Но курева в доме не было, и он покосился на торчащую из нагрудного кармана пиджака Андрея Петровича пачку "Парламента".
     Гость моментально уловил его взгляд, достал пачку и радушно раскрыл ее:
     - Бери!
     Витя вытащил сигарету и прикурил от поднесенной ему зажигалки.
     - Так что? - поторопил его Андрей Петрович.
     - А кто открывать-то будет?
     - Ну как кто? - улыбнулся гость. - Ты да я, кто же еще!
     Витя ошарашенно посмотрел на него и вдруг, поперхнувшись дымом, закашлялся. Андрей Петрович принялся похлопывать его по спине, одновременно объясняя:
     - Земля твоя, вложения мои. Понял?
     Витя понял. Но не совсем.
     - То есть вы у меня землю купить хотите? - спросил он.
     - Да нет же! - воскликнул Андрей Петрович и неожиданно присел рядом с Витей на диван, не обращая внимания на то, что одна из пружин уперлась ему в ляжку и он рисковал порвать свою шелковую штанину. - Земля останется твоей!
     - Моей?
     - Ну да! И ты будешь директором этого сервиса! - Тут гость поднял вверх указательный палец и еще раз повторил со значением: - Директором!
     Витя почувствовал, что его дурят.
     - А вам-то какая с этого выгода? - спросил он, глянув прямо в глаза собеседнику.
     Тот несколько делано изумился:
     - Что значит - какая выгода? Я же часть дохода с этого получать намерен! Причем большую!
     Продолжая пристально смотреть на Андрея Петровича, Витя машинально стряхнул пепел, как он думал, на пол, а на самом деле - на брючину гостя. Впрочем, ни гость, ни сам Витя этого не заметили, настолько они были поглощены беседой.
     - А разве вы не можете построить автосервис где-нибудь не здесь и получать весь доход? - медленно и как бы с подвохом спросил Витя.
     Андрей Петрович тут же ответил:
     - Могу. Но у тебя тут место уж больно подходящее!
     Это было полной ерундой. Дом Вити стоял на отшибе, вдалеке от дороги, окруженный пустырем с оврагами и ямами, и место это было совершенно непривлекательное для организации предприятия по ремонту автомобилей.
     - Что-то я вас не понимаю... - пробормотал Витя. И, чавкая, начал жевать фильтр.
     Андрей Петрович непроизвольно отстранился от него, но тут же приблизился снова.
     - И тем не менее я считаю это место очень удачным! - упрямо сказал он.
     Как потом оказалось, Андрей Петрович был абсолютно прав. Это место и впрямь являлось очень удачным для того автосервиса, который он задумал.
     - Я даже не знаю... - опустил голову Витя и тут только заметил пепел на штанине гостя. Он испуганно посмотрел на Андрея Петровича, а тот, сообразив, что произошла какая-то оказия, тоже глянул вниз.
     - Я не хотел... - поспешно начал Витя.
     - Ничего... - великодушно сказал гость и смахнул пепел на пол. - Ничего страшного...
     Однако Витя с ужасом углядел на месте, где только что серел пепел, небольшую дырочку. До ноги огонек не достал, но брючину все-таки прожег.
     Гость посмурнел, но тут же заметным усилием воли снова натянул на свое рябое лицо улыбку:
     - Пустяки.
     "Да зачем же я ему так сильно нужен? - пронеслось в голове у Вити. - Так сильно, что он даже дырку в штанах готов простить, лишь бы меня не спугнуть?"
     - Что вам от меня надо? - в лоб спросил он у Андрея Петровича.
     И тот не выдержал. Вообще-то он не собирался посвящать Витю во все свои планы, но тут в нем что-то сорвалось, просто так вот сказало: "Да плевать!" - и сорвалось куда-то в непроглядную темень, и Андрей Петрович сам полетел за этим сорвавшимся в темень и заговорил быстро, сбиваясь и тут же поправляясь, а иногда и не поправляясь, потому что, несмотря на жуткий смысл его слов, они были предельно понятны.
     Очень доходчиво он объяснил Вите, что собирается поставить у него на территории металлический ангар, куда будут приезжать богатые лопухи на своих дорогих и красивых машинах, после чего в этих лопухов надо будет стрелять из пистолета с глушителем.
     - Вот сюда! - Тут Андрей Петрович ткнул своим твердым пальцем в затылок Вите, так что он непроизвольно подался вперед и чуть не соскочил с дивана.
     Тычок был достаточно болезненный, но Витя, завороженный рассказом гостя, не возмутился, а лишь машинально потер зудящее место.
     А Андрей Петрович тем временем продолжал. Убитых, говорил он, нужно будет закапывать прямо здесь, потому что вывозить их куда-то рискованно - вдруг кто заметит. Вернее, не закапывать, а... Ну об этом позже... "Ты, кстати, покойников не боишься?" - быстро осведомился Андрей Петрович у Вити. "Нет..." - ошалело мотнул тот головой. "Ну и прекрасно!" - удовлетворенно заключил гость и попер дальше. Итак. После того как труп лоха будет надежно спрятан, работы останется немного. Всего-то и делов, что перебить номер на его машине. А потом Андрей Петрович сам загонит ее найденному им же покупателю. Предварительно уплатив Вите тысячу долларов. Так что все по-честному.
     - Ну что? - выдохнул Андрей Петрович и уставился на Витю.
     Тот молчал, потрясенный услышанным.
     У Андрея Петровича нехорошо закололо в груди. Он как будто опомнился и теперь со все нарастающим волнением ждал реакции этого странного парня. Может, не надо было ничего ему говорить? Эх, да что там - "может"! Конечно, не надо было! "Во дурак! Во дурак! - корил себя Андрей Петрович. - Как же это я сорвался? Как же не удержался? Ведь не хотел же вводить его в курс дела. Хотел только согласие на постройку ангара получить! Во дурак! Во дурак!"
     Витя шевельнул губами.
     - А? - нервно дернулся к нему Андрей Петрович.
     Но хозяин дома продолжал молчать.
     "Небось думает, каким я гадом оказался..." - предположил Андрей Петрович.
     Но Витя думал совершенно о другом. Он думал о "новых русских", которые неслись мимо него в свои особняки на роскошных автомобилях, фыркающих в сторону Вити своими блестящими выхлопными трубами: "Ффф-у-у!" И огрызающихся двигателями: "Дур-р-рак!"
     "Я вам покажу, какой я дурак..." - звенело в голове у Вити.
     Он думал о том, как будет смотреться с пистолетом над поверженным "новым русским", распластавшимся на заляпанном машинным маслом полу в луже крови.
     "Я дурак?" - спросит тогда его Витя.
     Стоп. Но ведь он же не сможет ответить... Тогда не так. Тогда он спросит его об этом еще до выстрела. "Что?" - не поймет "новый русский". "Туда посмотри!" - покажет Витя пальцем в дальний угол ангара. "Новый русский" отвернется, а Витя приставит к его затылку дуло глушителя и...
     Класс!
     А потом Витя сам купит себе такую же шикарную машину, как у "нового русского", нет, даже еще шикарнее, да-да, еще шикарнее, чтоб и молдинги, и спойлеры, и всякие другие навороты, и поедет на этой машине к полноватой блондинке. К тому времени он уже закадрит ее, непременно закадрит, куда ей деваться от такого крутого мэна, каким станет Витя к тому времени, когда властители жизни - "новые русские" - будут валяться перед ним в луже собственной крови и бессмысленно пучить в потолок свои мертвые глаза.
     - Да! - заорал Витя.
     - Что? - испуганно отшатнулся от него Андрей Петрович.
     - Я согласен! - радостно посмотрел на него Витя. - Согласен!
     Турецкий возвращался в Генеральную прокуратуру уже к вечеру. Возвращался, чтобы возбудить уголовное дело о похищении Инги Дрозовой. Свидетель Кудряшов должен был подъехать сюда завтра, чтобы дать показания для протокола. "Обязательно буду! - пообещал Николай Степанович. - Как штык!"
     Александр в этом и не сомневался.
     Он уже почти подъехал к зданию, как вдруг увидел, что метрах в тридцати впереди него на краю тротуара стоит полуслепая старуха с авоськой и беспомощно тыркается на дорогу, пытаясь перейти ее, но проносящиеся мимо машины никак не дают ей этого сделать, хотя находится она в зоне действия пешеходного перехода, не регулируемого, правда, светофором.
     На другой стороне дороги рвется к старухе собачонка, привязанная за поводок к ограде какого-то административного здания. И лает, и встает на задние лапки, и изо всех своих хилых сил вырывается из тугого ошейника, но не может, никак не может освободиться.
     Турецкий воткнул свою машину в удачно подвернувшуюся брешь между припаркованными вдоль тротуара иномарками и вылез наружу. Подошел к бабке, спросил:
     - Что, Антонина Федоровна, опять в аптеку ходили?
     Старуха устремила на него взгляд прищуренных глаз и ответила дрожащим, больным голосом:
     - Опять, Саша, опять.
     Турецкий покачал головой:
     - Я же вам говорил - не ходите. Куплю я вам корвалол! Куплю и принесу! У вас же и старый запас наверняка еще не кончился!
     Где-то месяц назад Александр познакомился с этой бабулькой, которая постоянно таскалась из своей находящейся неподалеку коммуналки в ближайшую аптеку. Но для того чтобы попасть в эту ближайшую аптеку, ей нужно было перейти через дорогу, а пес Тузик, которого она постоянно водила с собой, пугался машин, и от страха вырывал из рук поводок, и начинал метаться по проезжей части, рискуя оказаться под колесами. Поэтому бабке приходилось привязывать Тузика к ограде, а самой ковылять по переходу. Но это тоже было непросто. Водители машин, формально обязанные уступить дорогу человеку, находящемуся на "зебре", никогда не делали этого, поэтому, для того чтобы проскочить на другую сторону, приходилось ловить момент, а куда уж восьмидесятипятилетней бабке с ишемической болезнью и ревматизмом ловить моменты! Вот и тратила она на дорогу часа по четыре, притом что жила от аптеки метрах в ста.
     Именно ее Турецкий сегодня утром и переводил в очередной раз через дорогу.
     - Давайте руку, - сказал он старухе, и вместе они двинулись по переходу.
     После того как Витя согласился на предложение Андрея Петровича, тот объяснил ему, откуда будут браться "лохи".
     - Газету "Из рук в руки" знаешь? - спросил он.
     - Знаю, - кивнул Витя.
     - Ну вот! - сказал Андрей Петрович.
     Так и было положено начало их сотрудничеству.
     На следующий день к Витиному дому подъехало несколько грузовых автомобилей, из которых выскочили рабочие в комбинезонах и, достав инструменты, принялись за дело.
     Уже к вечеру на участке красовался аккуратный ангар, а еще через неделю взамен снесенной Витиной халупы рядом с ангаром вырос небольшой, но симпатичный домик.
     - Отработаешь! - деловым тоном сказал Вите приехавший посмотреть на всю эту прелесть Андрей Петрович.
     И Витя начал отрабатывать.
     Вначале он чувствовал, что за ним постоянно следят. Он не видел, кто именно следит, но просто физически ощущал на себе контролирующий взгляд. Даже ночью, когда ворочался на своем новом диване, даже в туалете, когда сидел на унитазе, а не над зловонным очком, как всю прошлую жизнь...
     Впрочем, Витя ошибался. За ним действительно наблюдали. Очень скоро Андрей Петрович понял, что сумасшедшим Витя являлся только для медиков, делу же его сумасшествие никакого вреда не приносило, а наоборот - помогало. В каждом клиенте Витя видел личного врага, того самого, который хватал его в школе за нос и кричал: "Мак Дак - му...к!" - того самого, который выпроваживал его из отдела кадров со словами: "Дураков не берем!" - того самого, который проносился мимо него в иномарке и выплевывал в окно жвачку, совершенно не задумываясь, куда она попадет. А попадала она всегда в стоявшего на обочине Витю. В стоявшего на обочине жизни Витю.
     Но скоро все изменилось.
     Из гадкого утенка Мак Дака Витя превратился в прекрасного лебедя. (По крайней мере, он сам считал именно так.) У него появились деньги, причем большие, очень большие, - Андрей Петрович, как и обещал, платил ему тысячу долларов за клиента, а так как за два года они завладели более чем тридцатью автомобилями, то более тридцати штук баксов и перекочевало в Витины карманы.
     Он приоделся, купил мобильный телефон и жевал теперь исключительно мальборовские фильтры.
     А что? Имел право! Работу свою Витя знал. Вылавливал московского лоха по объявлению, договаривался о встрече где-нибудь в районе кольцевой, потом вез в Тулу (не все, правда, соглашались ехать так далеко, но Витя показывал несговорчивым переданное ему Андреем Петровичем удостоверение сотрудника ГИБДД. Удостоверение было, конечно, липовым, но очень хорошо сделанным - натуральные гибэдэдэшники ни разу не распознали подделку. Не говоря уже о лохах, которые доверчиво хлопали ушами и говорили: "Ну что ж... Поехали!").
     За все время у него было лишь две осечки. И обе недавно. Первая - когда один мужик звякнул домой по мобильному (они уже ехали на его машине в Тулу, и в ходе разговора Витя отвлекся на крупную блондинку, мелькнувшую в окне одного из обгоняющих их автомобилей). Витя выхватил у него телефон и врезал этим телефоном мужику по зубам. Тот дернул руль вправо, они чуть не слетели с дороги в кювет, но Витя вовремя достал ногой до педали тормоза. Мужик, на его счастье, был хлипкий, и Витя слегка придушил его до потери сознания. Как бы спать уложил. Перетащил его на заднее сиденье. "Приятных сновидений!" - сказал. А сам за руль сел. Неизвестно, какие уж там сновидения являлись мужику, приятные или не очень, а только долгими они не были, потому что часа через полтора растолкал его Витя в ангаре несколькими тяжелыми пинками. Мужик открыл глаза и очень удивился, отчего это лежит он на холодном полу в каком-то непонятном помещении. Хотел спросить об этом склонившегося над ним Витю, но не смог - очень уж болело сдавленное недавно горло. "Я дурак?" - спросил его Витя. "Хшхшхш..." - прошипел мужик, приподнимаясь, но тут раздался легкий хлопок, и он лег обратно, как будто откинутый отдачей от мощной струи крови, бившей из дырки, внезапно образовавшейся в его лбу. (Иногда Витя изменял правилу - только в затылок, - не мог отказать себе в удовольствии посмотреть жертве в глаза.)
     Вторая же осечка произошла всего несколько дней назад, когда приехавшая на встречу девка наотрез отказалась ехать с ним "на осмотр машины" и сдуру сама налетела на его кулак.
     Девка эта сразу не понравилась Вите. Она была худая и темноволосая, а к таким он был не просто равнодушен - таких он избегал.
     Поэтому по приезде на место, он решил немедленно пристрелить бабу, не дожидаясь, пока она придет в сознание. Плевать ему на ее глаза, они у нее тоже какие-то не такие... Они у нее темно-карие, а ему нравились светло-зеленые.
     Он вытащил девку из машины и свалил ее на пол. Потом достал спрятанный неподалеку пистолет и направил его ей в лицо.
     Девка шевельнулась и слабо застонала.
     И тут что-то остановило его. Он опустил дуло и присел на корточки. Ему в голову пришла идея.
     Девка снова издала какой-то охающий звук и затихла.
     Внезапно шевельнувшаяся жалость проявилась в легком подрагивании брови, и он потер ее навинченным на ствол глушителем.
     Однако жалость Витя испытывал вовсе не к этой девке, как можно было подумать. Жалость он испытывал к себе, и только к себе.
     За все время сотрудничества с Андреем Петровичем личная жизнь Вити нисколько не улучшилась. Да, он стал хорошо одеваться, пшикался французской туалетной водой, жевал... то есть в присутствии дам не жевал, а только курил дорогие сигареты и их угощал, и они брали, но тут же и отворачивались, процедив сквозь зубы вымученное "спасибо".
     Да что ж такое-то?!
     Витя снимал теперь только дорогих проституток, среди них бывали и полноватые блондинки, но из-за своей подчеркнутой отстраненности от него они теряли в Витиных глазах всю привлекательность и опускались на уровень тех вокзальных шмар, которых он шпилил на заре карьеры.
     Как и тогда, он спрашивал их, в чем дело, почему они так холодны с ним даже за деньги. И получал все тот же ответ: "А от тебя зло идет!" Теперь Витя не жег им за это "рабочие органы", а просто бил с разворота в нос и не боялся сутенеров, потому что сутенеры теперь на него не рыпались: знали, что это человек Андрея Петровича.
     А Андрей Петрович был ого-го какой человек. Большой человек был Андрей Петрович.
     Эти два года Витя старался не думать, почему же именно его, Витю, выбрал этот крутой дядя для такого значительного дела. Старался не думать, так как первый же приходящий в голову ответ на этот вопрос до того пугал своей беспощадностью, что Витя, как это ни странно, не бросался тут же искать какие-то другие ответы, а, наоборот, боялся их искать, дабы не убедиться, что этих других-то ответов и нет.
     Впрочем, неудачи в личной жизни беспокоили его гораздо сильнее, чем все остальное. Та единственная полноватая блондинка, которая бы не брезговала им, которая бы не отворачивалась от него с презрением, все никак не встречалась Вите.
     И он уже начинал понимать, что она и не встретится. Потому что проблема была в нем самом. И проблема была неразрешимой. Зло, которое, по словам шлюх, шло от него, составляло самую суть его натуры, и избавиться от этого зла было для Вити ну просто никак невозможно. Это означало бы стать совершенно другим человеком! А Витя не мог измениться до такой степени, никаких сил бы у него для этого не хватило. Да что там - не мог! Он и не хотел меняться! Ему, черт возьми, и в нынешнем состоянии было хорошо и комфортно, конечно, если не брать в расчет неудачи в личной жизни...
     Но ведь у него появилась идея!
     Витя сидел на корточках возле Инги и обдумывал свой план. Постепенно его лицо светлело. План был хорош. "Как там говорят? - думал Витя. - Не надо ждать милостей от природы? Правильно. Не надо. Вот и я не буду. Сам добьюсь того, чего хочу!"
     Оттащил девицу в подвал и закрыл сверху крепкую крышку люка.
     С тех пор прошло несколько дней.
     Девица оказалась наркоманкой. Это прибавляло Вите хлопот по ее содержанию - несколько раз он вынужден был покупать у одного из тульских наркодилеров дозу.
     Кормил он ее, как ему казалось, сносно - по буханке хлеба в день и по бутылке воды.
     Для прочих надобностей спускал на веревке ведро.
     Вот-вот он собирался приступить к выполнению своего плана.
     Но звонок на мобильник все поломал.
     Когда он только зазвонил, Витя сразу же почувствовал - что-то не то. Просто по уровню звука почувствовал. Обычно телефон тренькал так: "трень-трень", а теперь вдруг взвился на два тона выше - "тррренннь! тррренннь!"
     Уже нажимая кнопку ответа, Витя вспомнил, что сам поменял вчера настройку звонка, и успокоился было, но оказалось - успокоился зря.
     - Привет... - раздался в динамике голос Андрея Петровича.
     - Здравствуйте.
     - Надо встретиться.
     - Где обычно?
     - Да. Через полчаса.
     - Хорошо.
     Витя сунул мобильник в карман, и какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось в нем: "С чего бы это он назначил внеплановую встречу?"
     Надо сказать, что за два прошедших года Андрей Петрович ни разу не приезжал к Вите. Говорил, что незачем. "Я тебя номера перебивать научил?" - спрашивал он Витю. "Научили", - кивал тот. "Ну вот, - заключал Андрей Петрович. - Значит, ты и один в состоянии со всем справиться". И Витя справлялся. А перебив номера, отгонял машину куда следовало... Правда, последнюю - синий джип "гранд-чероки", отогнать еще не успел. Ну так оно и понятно! На все про все ему давалась неделя, а прошло только три дня! "Значит, шеф не из-за машины меня вызывает... - подумал Витя. - А из-за чего же тогда? Странно..."
     Ровно через полчаса Витя был на их условленном месте - в одном из городских парков, у фонтана. К его удивлению, Андрей Петрович приехал раньше и теперь нетерпеливо прохаживался вдоль каменного бортика, заполненного искрящейся водой резервуара.
     Завидев Витю, он просто-таки бросился ему навстречу и быстро заговорил:
     - Ты какой "гранд-чероки" недавно пригнал? А один два три о эс семьдесят семь?
     - Ага... - ответил Витя.
     - Это в нем баба молодая приехала, которую ты потом без сознания привез? Ну на твой кулак, что ли, она налетела, или как ты там говорил...
     - Ну да.
     - Вот едрить твою налево...
     Взлохмаченный вид Андрея Петровича выдавал его крайнюю обеспокоенность, но Витя никак не мог понять чем.
     - Ты ее грохнул? - спросил Андрей Петрович. И в глазах его мелькнул страх.
     Витя понял, что сейчас ему влетит. Владельцев автомобилей он обязан был убивать сразу же по прибытии в ангар. Неизвестно каким образом, но Андрей Петрович учуял, что эта молодая баба жива, и теперь, наверное, боится, что... что... А чего он, собственно, боится-то? Она же в подвале! Но все равно. Лучше не рисковать. Лучше соврать, что она мертва.
     - Грохнул! - сказал Витя и поднял правую ладонь и скрючил указательный палец, чтобы показать, как именно он нажимал на курок своего длинного пистолета.
     Однако вышло это у него как-то неуверенно, и глаза его почему-то забегали, стараясь не столкнуться с глазами Андрея Петровича.
     А тот, напротив, ловил Витин взгляд, чтобы все-таки прочитать в нем правду:
     - Грохнул? А ну посмотри на меня! Грохнул или нет?
     И Витя сдался.
     - Нет... - пробормотал он, ожидая теперь страшной кары за свой нарушивший все договоренности проступок.
     Но - странное дело - услышав это "нет", Андрей Петрович облегченно вздохнул и как бы посветлел ликом:
     - Фу ты...
     Витя удивленно уставился на него.
     Но тут Андрей Петрович снова напрягся:
     - Ну и где она сейчас?
     - В подвале сидит... - признался Витя.
     Он подумал, что Андрей Петрович начнет теперь выяснять, какого хрена Витя посадил эту бабу в подвал, а Вите очень, ну просто очень-очень не хотелось открывать ему свой план, и он начал лихорадочно соображать, что бы такое соврать, какое бы объяснение придумать своему поступку... "Ну вот для чего ее еще можно... ну вот для чего..." - соображал он. Но Андрея Петровича почему-то совершенно не заинтересовали мотивы Витиного фортеля. Его занимало нечто совсем другое, и он не хотел тратить время на выяснение деталей.
     - Значит, говоришь, она без сознания была? - спросил Андрей Петрович.
     - Без сознания.
     - И не видела, куда ты ее привез?
     - Не-а.
     - Та-ак... - Шеф достал из кармана рубашки носовой платок и протер им вспотевшую шею. - Это уже лучше...
     Его лицо находилось в постоянном движении - то лоб наморщится, то глаз сощурится, то губа дернется, то ноздри шевельнутся. По этим признакам Витя, который достаточно хорошо уже знал Андрея Петровича, заключил, что шеф в настоящий момент тщательно что-то обдумывает. В такие минуты ему лучше было не мешать. И как ни тяготила Витю неизвестность исхода этой ситуации, он не торопил Андрея Петровича вопросами типа: "А в чем дело-то? Что вас так беспокоит-то?" Ну его... Витя стоял молча, непроизвольно вытянув руки по швам, как стоит перед офицером провинившийся солдат, ожидая, сколько нарядов вне очереди тот ему влепит.
     А может, и не влепит. Шефа что-то не поймешь. То он напрягается, то расслабляется, то снова вон... вон-вон - ноздря шевельнулась, ну и к чему это - к добру или не к добру?..
     И тут все прояснилось.
     - Ты вот что... - Андрей Петрович подался чуть вперед и даже дотронулся кончиками пальцев до Витиного плеча. Мягко дотронулся и тон взял тоже мягкий, почти вкрадчивый. - Ты бабу эту назад отправь...
     - Как - назад?.. - опешил Витя.
     - А так. Посади ее в ее же машину да отвези. На то самое место, где вы встречались.
     Витя так и ахнул:
     - Так она ж обо всем расскажет!
     Андрей Петрович вздохнул и вздохом этим словно бы досаду выразил: "Экий ты, Витя, глупый!" Покачал головой, а затем все тем же тоном продолжил:
     - А о чем - обо всем-то? Куда ее везли - того она не помнит. Или помнит? - снова с пристрастием глянул он в Витины глаза, мгновенно поменяв интонацию на подозрительную.
     - Да не помнит! - уже почти раздраженно воскликнул Витя. - Откуда ей помнить-то! Я ж говорю - бессознательную я ее...
     - Ну хорошо, хорошо! - перебил его шеф. Он одернул пиджак, потом второй раз вытер платком шею и опять стал сама вкрадчивость:
     - Ты сделай так... - Он чуть задумался, очевидно, прокручивая в голове различные варианты Витиных действий, и, выбрав самый, на его взгляд, подходящий, сказал: - Ты ей глаза завяжи, в машину посади да отвези. Вот!
     Витя остался недоволен таким указанием:
     - А если она убежит по дороге? Или заорет в окно?
     Андрей Петрович пару раз моргнул, оценивая серьезность возражения, и понял, что - да, здесь Витя прав... Но тут что-то закипело в нем, и, пытаясь побыстрее обойти возникшее препятствие, он махнул рукой и выпалил с той бесшабашностью, какую обычно допускают, когда недостаточно хорошо продумывают свои слова:
     - Ну тогда ты ей перед выездом снова по голове дай, чтоб сознание потеряла... - Тут шеф осекся и испуганно поправился: - Ой нет, нет, по голове не надо, ни в коем случае не надо! Надо, чтоб без вреда для здоровья... - Он опять что-то прикинул про себя и решительно заявил: - Ты ей снотворного какого-нибудь вколи. Только разумную дозу - чтоб уснула, но ласты не склеила. И спящую отвези. А сам назад. Понял?
     "Ни хрена я не понял!" - подумал Витя, но не решился сказать этого вслух и только осведомился:
     - А для чего все это нужно-то?
     Тут весь запас мягкости и вкрадчивости у Андрея Петровича кончился, и он довольно резко бросил:
     - Не твое дело! Твое дело - отвезти! И без вопросов! Я тебе за это деньги плачу! - Тут он запнулся, вспомнив, что платит Вите деньги вовсе не за это, но уже в следующую секунду решил внести некоторые коррективы в действующий между ними прейскурант: - За то, что отвезешь эту бабу обратно, получишь ту же самую штуку баксов! - Шеф подумал еще немного и отчего-то совсем уж расщедрился: - Даже две! Две штуки баксов получишь!
     "Ни хрена себе!" - подумал Витя.
     - Ну что? - Андрей Петрович был в нетерпении. - Сделаешь?
     "Но как же мой план?" - сверкнуло в голове у Вити. И сверкнуло так ярко, будто взлетевшая петарда рассыпалась, и сквозь Витины зрачки эти разноцветные искры заметил внимательно смотревший в его глаза шеф.
     - Что такое? - спросил он, грозно надвинувшись на Витю. - Что такое, а?
     Витя даже попятился под напором Андрея Петровича, но салют недовольства в его голове не утихал. "Как же теперь мой план-то? Как же?" - в отчаянии думал он. Однако когда Андрей Петрович вплотную прижал его к фонтану, так что брызги стали колоть спину, и совсем уж страшно протянул очередное свое "Что-о тако-ое, а-а-а?!", Витя решил выбросить белый флаг:
     - Да сделаю я все! - почти крикнул он. - Сделаю! Чего вы?
     Шеф дал Вите отойти в сторону и, все еще будучи несколько набыченным, буркнул:
     - И чтоб сегодня же!
     - Угу...
     Андрей Петрович в последний раз глянул на Витю (смотри, мол, у меня!), развернулся и зашагал к выходу из парка.
     Инга лежала на полу подвала и смотрела в потолок. Ей было очень скверно. Уже несколько дней она не видела солнечного света, уже несколько дней она сидела в этом каменном мешке, уже несколько дней болталась над ней эта проклятая лампочка... Впрочем, с чего это она взяла, что прошло всего несколько дней? А может, прошла уже не одна неделя? Счет времени был потерян... Хотя нет, не потерян - она вколола себе три дозы, значит, дня три и прошло... После того раза она больше не летала к Игорю. Даже героин не мог дать ей силы еще раз взмыть над этим потолком. Ценой невероятных усилий, ценой в дуршлаг исколотых рук она кое-как находила вену, впрыскивала раствор и... оставалась в подвале. Только стены постепенно становились еще серее, пол еще холоднее, а лампочка совсем переставала светить. И тогда в темноте к ней приходили духи. Они садились возле нее на корточки и смотрели, смотрели, смотрели на нее пустыми глазами...
     - Что вам от меня надо? - вскакивала она.
     Но они только усмехались и растворялись в черноте...
     Словом, все было почти так же, как наяву. Явь тоже не приносила ответа на этот вопрос.
     За все прошедшие дни похитивший ее человек ни разу не вступил в разговор с Ингой, несмотря на все ее отчаянные попытки вывести его на это. Он только время от времени быстро открывал люк, бросал что надо и поднимал что надо. И молчал.
     - Да что ж ты молчишь-то?! - кричала на него Инга. - Где я? Куда ты меня привез? И зачем?!
     Но он только странно улыбался, закрывал люк и с шумом задвигал щеколду.
     В конце концов Инга решила, что он похитил ее с целью выкупа.
     Вначале эта мысль ее даже обрадовала. Во-первых, она давала хоть какое-то объяснение происходящему, что само по себе облегчало пребывание в этом подвале, во-вторых, чего-чего, а денег и у папы, и у мужа было не занимать.
     Но потом она подумала, что похититель, должно быть, потребовал какую-то ну совсем уж жуткую сумму, которой просто нет у ее родственников и даже - даже! - у их знакомых, а муж и тем более папа были в приятельских отношениях с такими людьми, которые могли купить планету.
     "Так, значит, он меня убьет?" - подумала тогда Инга.
     С этой мыслью все было наоборот. Вначале она ее напугала - ну это понятно, тут и объяснять не надо почему, а потом, после того как измученный наркотиками, голодом и сыростью организм Инги перестал получать всякое удовольствие от жизни, а страшные молчаливые духи совершенно расшатали ее нервы своими визитами, после этого ей стало как-то все равно. "Ну убьет так убьет..." - безразлично думала она.
     А сегодня это безразличие неожиданно сменилось желанием умереть. Инга и сама не поняла, как это произошло. Просто в какой-то момент она закрыла глаза и представила себя мертвой. И ей сразу стало так хорошо и спокойно от вдруг возникшей вокруг пустоты, что она очень расстроилась, когда реальность напомнила о себе каплей воды, неожиданно стукнувшейся об пол где-то в углу подвала.
     И Инга приняла решение умереть. Ей вдруг стало очень радостно оттого, что она нашла такой простой выход из положения. "Думаешь, я не сумею вырваться из твоего подвала? - мысленно обращалась она к похитившему ее Вите, и губы ее складывались в презрительную усмешку. - Сумею! Еще как сумею! Так сумею, что ты меня уже нигде не найдешь!" И сознание того, что он ее уже нигде не найдет, теплой волной прокатывалось по коченеющему на бетонном полу телу.
     Однако эйфория от удачно найденного решения быстро прошла. Теперь нужно было действовать.
     Но как?
     Инга стала вспоминать, как уходили из жизни некоторые ее приятели-наркоманы. Почти все сознательно вкололи себе передоз. В принципе, раз уж этот перец снабжает ее героином, она могла бы соврать, что ей не хватает такого количества, чем черт не шутит, может, он поверил бы и принес смертельный для нее шприц...
     Но ведь тогда переходить в лучший мир придется в компании этих гадких духов...
     Нет! Лучше не так. Лучше по-другому...
     Но как по-другому-то?
     Инга впервые с интересом осмотрела стены, от которых ей всегда хотелось отвернуться. Да-а... Крепкие... Если разбежаться и шарахнуться головой, то может получиться... Однако больно уж неэстетично это... Даже для этого мерзкого подвала...
     Торчащие из пола железные пруты арматуры были исследованы на предмет вспороть о них живот, но отвергнуты все по той же причине - некрасиво и неудобно. Даже обесчещенный японский самурай, поставленный обстоятельствами перед необходимостью послать бренному миру последний привет, с негодованием отверг бы традиционную процедуру харакири, кабы рвать брюхо ему пришлось о ржавую железку, стоя, пардон, раком на грязном бетоне. Да он бы плюнул на все традиции и повесился, к чертовой матери!
     О! А как насчет повеситься?
     Инга подняла валяющуюся рядом тряпку, потом еще одну и еще. А чего? Если связать их вместе, то получится нормальная веревка... Инга подергала тряпки на разрыв. Надо же - крепкие! Только вот к чему их привязать? И как?
     Она посмотрела в потолок. Ни фига. Ни крюка тебе, ни трубы какой... Одна лампочка висит на тонком проводке.
     Стоп.
     Лампочка.
     Стекло!
     Если разбить ее и вскрыть себе вены... При мысли о венах Инга криво усмехнулась. Найти бы их еще - вены-то... Впрочем, она тут же воспрянула духом - ничего, найдет. Для такого дела найдет!
     Другая проблема была не менее, а может, и более серьезной. Как дотянуться до этой лампочки? Надо же на что-то встать! А ничего же нет! Этот гад, который ее похитил, даже табуретку сюда спустить не удосужился. Хотя толку-то от этой табуретки, если она одна... Их бы парочку... До лампочки-то метра три, и тут надо одну на другую ставить. А потом залезать на них. Правда, можно здорово навернуться с этой верхотуры... Инга вспомнила, как снимала со стены своей спальни картину, впоследствии оказавшуюся ранней работой Зверева. Аж на комод пришлось залезать! И тянуться, тянуться... И вдруг, в самый ответственный момент, когда, поднявшись на носки, она коснулась руками золоченой рамы, левая нога ее соскользнула с полированной поверхности комода, Инга неловко забалансировала и ка-ак грохнулась на пол! Весь бок отбила! Причем на ковер упала-то, а не на бетон! А если б на бетон? Да еще со штырями? "Вот тебе и самоубийство!" - подумала она и со вновь проснувшимся интересом оглядела пол. Потом вдруг спохватилась: "Так ведь прыгать-то неоткуда!"
     Тьфу ты!
     Нет, все-таки надо добраться до лампочки. Выкрутить ее, разбить и... Секундочку. А на фига ее выкручивать? Можно ж просто разбить! Кинуть в нее что-нибудь да разбить! А потом в темноте нащупать осколки и спокойно порезать вены...
     И тут Инга обхватила голову руками и застонала, обожженная мыслью: "Да как же я найду вены в темноте?! Как?!"
     Все, хватит! Надоело! Плевать на эстетику! Она разобьет лампочку и перережет себе горло! Да! Вот так возьмет осколок в руку, воткнет в шею и дернет! Что, некрасиво? Ну некрасиво... Зато быстро и надежно!
     Инга с трудом поднялась на ноги и медленно обвела взглядом подвал. Кроме тряпок, тут не было ничего. Хотя нет! Вот же! Мелкие кусочки бетона, разбросанные и тут, и там, кучками и по отдельности. Инга пригнулась и подняла один. Взвесила в руке. Нормальный.
     - Так... - пробормотала она. - Теперь бы только попасть...
     Она задрала голову и, сощурившись, посмотрела на лампочку. Потом не выдержала слепящей яркости спирали и зажмурилась. Перед ней в темноте поплыло большое желтое пятно. Она снова открыла глаза и со всех сил швырнула в лампочку кусочек бетона. Тот пролетел около метра и шлепнулся на пол.
     - Да... - пробормотала Инга. - Так мы далеко не уедем...
     Она подняла другой камушек и снова, закусив губу, кинула его в светящуюся стеклянную грушу.
     И опять недолет.
     Инга бессильно опустилась на колени и вдруг, взвыв от отчаяния, схватила горсть лежащих перед ней камушков и подбросила их вверх, как подбрасывают воду купающиеся дети.
     Камушки-брызги сверкнули в свете лампочки, и вдруг раздался хлопок - и все погасло.
     В полной темноте Инга нащупала в своих волосах несколько застрявших там кусочков стекла.
     Корнев вернулся к себе, открыл тяжелую дверь ангара, быстро прошел в дальний его угол и отодвинул стоящий там шкаф с инструментами. За шкафом была дверь. Витя потянул на себя ее ручку и шагнул внутрь открывшегося перед ним потайного помещения, посреди которого чернела в полу крышка люка.
     Витя сразу понял - что-то не то. В первую секунду он и объяснить себе не мог - что именно не то, даже ноздрей как-то странно повел, будто пытаясь флюиды, что ли, какие поймать, подсказавшие бы, что именно не то, но чутьем ничего не уловил, зато сообразил умом.
     Из щели, шедшей по периметру люка, не пробивался свет лампочки!
     "Перегорела, что ли?" - была первая мысль. Витя двинулся было к люку, но тут же понял, что без света там ничего особо не углядишь, и метнулся в сторону. Схватив лежавший в углу на полке фонарь, он щелкнул кнопкой, убедился, что тот горит, и опять бросился к люку. Клацнув щеколдой, он открыл его и устремил луч фонаря внутрь.
     Инги не было.
     "Приехали..." - побелел Витя.
     Он осветил фонарем одну сторону, другую, потом пошарил вдоль стен и вдруг обратил внимание, что куча тряпок в дальнем углу как-то непривычно велика. Витя присмотрелся и увидел, что из-под нее торчат обтянутые джинсами ноги.
     Она!
     - Эй! - крикнул Витя. - Эй! Ты чего там? Ты чего там, эй?
     Ответа не последовало. Инга даже не пошевелилась.
     Елки-палки, надо спускаться...
     Витя схватил вытянувшуюся вдоль комнаты длинную деревянную лестницу, приподнял ее и стал, чертыхаясь, разворачивать эту тяжелую дуру, чтобы одним концом она попала в люк. Пару раз задев за потолок, пару раз - за стены и сбив с держателей полку, на которой недавно лежал фонарь, Витя наконец сумел направить лестницу в круглое отверстие посреди пола. Затем, задевая о край, он стал опускать ее вниз до тех пор, пока она, издав глухой стук, не уперлась в бетон.
     Витя снова взял отложенный на время возни с лестницей фонарь и полез в подвал. Оказавшись внизу, он не подошел к Инге сразу (вдруг какой подвох), а сначала осветил ее угол и посмотрел, как там и что.
     Укрытая тряпками девушка лежала, свернувшись калачиком. Дыхания слышно не было.
     Витя шагнул ближе и осторожно пихнул ее ногой.
     Никакой реакции.
     - Да че с тобой? - почти вскрикнул Витя и откинул с нее носком ботинка несколько тряпок.
     Теперь он увидел ее лицо. В свете фонаря оно показалось ему мертвенно-бледным.
     Витя перепугался окончательно.
     - А ну открой глаза! - заорал он. - Открой глаза, я говорю!
     На лице Инги не шевельнулся ни один мускул.
     Шагнув еще чуть вперед, Витя резко склонился над девушкой с целью расшевелить ее, растормошить встряской, пощечинами или еще чем и заставить подняться и перестать наконец мотать ему нервы... И тут же почувствовал, как ботинок его ступил во что-то липкое. Он удивленно осветил фонарем это место и тут только увидел кровь.
     Ее набежала уже приличная лужица, но в полумраке она казалась черной и совершенно не выделялась на общем фоне.
     - Это... это п-почему?.. - от неожиданности запинаясь, пробормотал Витя.
     Он проследил, откуда набежала эта лужица, смахнул мешавшую ему тряпку и увидел, что на обнажившейся после этого шее Инги зияет свежая рана.
     - Да как же... Да что же это?!
     Витя быстро приложил к ране руку и затаил дыхание.
     Пульс был.
     Ффу-у ты...
     Но что теперь делать-то?..
     Витины глазки забегали, как бы отражая происходившее в его голове, где вот так же мечущиеся мысли искали выхода из создавшегося положения.
     Наконец Витя сообразил, что нужно делать.
     Он снова склонился над Ингой, подхватил ее под мышки, приподнял, потом присел и взвалил девушку на плечи. Затем шагнул к лестнице и полез вместе с ней наверх.
     Оказавшись в комнате, Витя положил Ингу у люка, а сам побежал за аптечкой. Он не помнил точно, где она у него запрятана (за все время функционирования "автосервиса" ему как-то не приходилось оказывать клиентам медицинских услуг), поэтому искал он ее долго, копаясь в разных шкафах и так резко выдергивая ящики из ремонтных столов, что они переворачивались и их содержимое с грохотом высыпалось прямо на пол.
     Наконец аптечка была найдена.
     Витя быстро вернулся к Инге и перевязал ей шею. За время поисков он запыхался и теперь сел рядом с ней на корточки, утирая пот и раздумывая, что делать дальше.
     Везти ее в таком виде на то место, где они встретились?
     Андрей Петрович будет очень недоволен, если узнает, что вред здоровью "этой бабы" все-таки причинен.
     Как бы он не причинил за это вреда и Витиному здоровью...
     Витя достал из кармана сигарету, но прикуривать не стал, а просто пожевал фильтр.
     Ох, как же ему надоело бояться Андрея Петровича... Вот что теперь делать? Не отвезешь - плохо, отвезешь - тоже плохо. А если б он шлепнул ее сразу, еще несколько дней назад, то что - и это плохо было бы? А ведь они с шефом именно так и договаривались - пулю в затылок сразу по приезде!
     И тут Витя вспомнил, почему он не застрелил девицу.
     У него же план родился!
     В нем вдруг что-то перевернулось. Он выплюнул сигарету и упер руки в колени.
     - Да какого хрена?! - возмущенно сказал он, и в пустой комнате слова эти прозвучали еще более резко, чем были произнесены. Хотя и произнесены они были неслабо.
     Какого хрена он должен бояться? Да чихать он хотел на этого Андрея Петровича! Чихать!
     Витя поднялся и нервно заходил по комнате. Негодование разгоралось в нем все сильнее и сильнее.
     - Почему я должен во всем ему подчиняться?! - выкрикивал он, сжимая в кулаки сунутые в карманы руки. - Почему?!
     Нарастающее бешенство мешало ему осознать всю нелепость этого вопроса. Андрей Петрович для того и нанимал Витю, чтобы тот ему подчинялся.
     Но теперь Витя решил выйти из-под контроля шефа.
     И причиной этому послужило его желание самостоятельно распорядиться судьбой этой девушки с перебинтованным горлом.
     Она была нужна Вите. Нужна для выполнения его грандиозного плана.
     Там, в парке, Витя спасовал перед шефом, побоялся противоречить ему, но тут, в пустом помещении, очень легко было представить, что грозный Андрей Петрович, материализовавшийся из воздуха силой Витиной мысли и стоявший сейчас перед ним вовсе не такой уж и грозный. Ему даже можно было безбоязненно вмазать по противной рябой морде. Тут Витя вытащил кулаки из карманов и два раза ударил ими по воздуху, а на самом деле - по челюсти мерещившегося ему шефа. Тот отпрянул и, съеживаясь, закрыл лицо руками. А Витя не успокаивался и все наседал на него со своим страшным:
     - Ну что, а-а?! А-а-а?!
     И это пущенное на выдохе "А-а-а?!" так сильно колебало сотканного из воздуха Андрея Петровича, что тот в конце концов растворился перед Витей серой дымкой, оставив после себя еле уловимый запах йода.
     Ой. Но это же не от шефа. Это от девки, которой Витя сделал перевязку!
     Он быстро повернулся к Инге. В этот момент его решение оформилось окончательно.
     - Никуда я ее не повезу! - крикнул он вдогонку исчезнувшему шефу и как-то странно улыбнулся.
     В соответствии с постановлением о создании следственной группы, составленным Меркуловым, в нее помимо руководителя Турецкого вошли двое муровских оперативников - капитаны Яковлев и Коломиец. Их рекомендовал сам Грязнов, а он знал, кого рекомендовать.
     Яковлев был здоровенным мужиком с могучими плечами и крепкой шеей, увенчанной квадратной, коротко стриженной головой. Он носил звание мастера спорта по боксу, и его любимым высказыванием было: "Даже увидев меня, бандит все равно не представляет, как сильно я могу ударить!"
     Коломиец внешне выглядел прямой противоположностью Яковлева. Роста он был невысокого, щупленький, носил очки с толстыми стеклами, а на досуге любил разгадывать кроссворды и играть во всякие интеллектуальные игры. Тут было бы в самый раз добавить, что он являлся мастером спорта, наоборот, по шахматам, но - увы. Он тоже был мастером спорта по боксу и заработал это звание, отскакав несколько лет на ринге в весе "пера".
     Когда они прибыли в кабинет Турецкого, тот бегло просматривал доставленные ему для ознакомления уголовные дела, сходные по фабуле с делом пропавшей Инги Дроздовой.
     - Да... - тер переносицу Александр, склонившись над заваленным папками столом. - Везде одно и то же... Люди уезжают продавать машины и исчезают...
     В одном деле действительно мелькнула Тула. Турецкий удовлетворенно угукнул. Еще вчера в Тулу была отослана ориентировка с фотороботом подозреваемого.
     Он усадил приехавших оперов в кресла и принялся вводить их в курс дела. Они понимающе кивали, а Коломиец в какой-то момент даже снял очки и протер и без того чистые стекла, что происходило с ним лишь в моменты самого серьезного на чем-либо сосредоточения.
     - Вот такие пироги... - закончил Турецкий, потом взял лежащую на столе авторучку, которой недавно делал какие-то выписки, повертел ее в задумчивости, пару раз щелкнул и положил обратно. - Все ясно?
     - Ясно! - в один голос ответили оперы.
     - Ну вот и хорошо...
     Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, то ощутил бы во взглядах, словах и движениях всех троих ту скрытую силу, какая бывает в сжатой пружине за мгновение до выпрямления.
     Мэр Тулы Вячеслав Витальевич Семенов стоял, задрав голову, перед телевизором, закрепленным на специальном держателе высоко в углу его кабинета.
     Чуть позади него, устремив взгляд в ту же сторону, переминался с ноги на ногу начальник городского управления милиции полковник Павел Тимофеевич Никитин.
     На экране демонстрировалась фотография Инги Дроздовой. Голос за кадром сообщал, что данная гражданка выехала несколько дней назад из дома на личном автомобиле джип "гранд-чероки" с номерным знаком таким-то и до настоящего времени не вернулась. По подозрению в причастности к ее похищению разыскивается неизвестный гражданин - тут пред очами мэра и начальника милиции возник фоторобот человека с утиным носом и широко расставленными глазами. Диктор настоятельно попросил всех, кто располагает какими-либо сведениями о местонахождении людей, чьи изображения только что были на экране, немедленно позвонить по телефону такому-то (был назван московский номер) или ноль два.
     Мэр резко обернулся и зло посмотрел на Никитина:
     - Вы знаете, чья это дочь?
     Тот не отвел взгляда и спокойно ответил:
     - Знаю.
     Семенов хотел еще что-то сказать, но только нервно и с шумом выдохнул носом, а затем подошел к своему письменному столу, немного постоял у него, крепко сжав скрючившимися пальцами спинку вращающегося кожаного кресла, потом еще раз выдохнул, быстрым движением поправил галстук и сел. Казалось, что он изо всех сил пытается удержать себя в руках, чтобы не сорваться на крик. Но все-таки не удержал и сорвался.
     - Это безобразие! - воскликнул Семенов. - Безобразие! - И, совсем уж поддавшись распиравшему его негодованию, ударил кулаком по столу так, что стоящий перед ним декоративный герб Тулы покачнулся и упал на какие-то документы.
     - Что - безобразие? - Тон начальника милиции оставался на удивление спокойным.
     Мэр метнул в него нехороший взгляд:
     - А вы не понимаете? В Генпрокуратуре считают, что дочь вице-премьера отвезли в Тулу!
     - Ну это еще доказать надо... - начал было начальник милиции, но Семенов не дал ему договорить.
     - Не перебивайте! - вскочил он с кресла и с такой силой шлепнул ладонью об стол, что герб Тулы едва снова не встал на свое место. Мэр несколько удивленно посмотрел на него, а потом вдруг схватил его двумя руками и поднял над головой. - Честь нашего города - под угрозой! - исполненным трагизма голосом заявил он. - И виноваты в этом вы!
     Он с такой яростью бросил Никитину это "вы", что казалось, еще секунда - и вслед за "вы" в начальника милиции полетит и герб.
     Но не полетел.
     Встретившись взглядом с Павлом Тимофеевичем, Семенов несколько стушевался и поставил герб на стол. Потом снова бухнулся в кресло и в очередной раз с шумом выдохнул воздух из своих широких ноздрей.
     Никитин невозмутимо осведомился:
     - Ну почему же я?
     В его зрачках мелькнула еле заметная насмешка. Для того чтобы увидеть ее, надо было смотреть Павлу Тимофеевичу прямо в глаза. И то внимательно и с пристрастием. Мэр, сопя, глядел в стол и, казалось, не мог видеть ничего, кроме своих бумаг, но насмешку эту все-таки уловил. Он резко поднял голову и спросил:
     - А? Что вы сказали?
     Никитин повторил:
     - Почему вы считаете, что виноват я?
     На последних словах Семенов даже чуть подался вперед, чтобы убедиться, не ошибся ли он, заподозрив в Павле Тимофеевиче нечто такое, чего ему, Семенову, следовало бы опасаться.
     И тут же снова уткнулся носом в стол.
     Не ошибся.
     - Я требую от вас принять все необходимые меры по розыску дочери вице-премьера! - сказал мэр, поправляя и так хорошо стоящий на месте герб. - Если она в Туле, то вы обязаны ее найти! Обязаны! - Он подумал и добавил: - Равно как и ее похитителя!
     Никитин кивнул:
     - Разумеется, мы приложим все силы...
     Семенов откинулся в кресле. Он ослабил галстук и вдруг снова начал распаляться:
     - Надеюсь, Павел Тимофеевич. А то в последнее время вы что-то неважно справляетесь со своими обязанностями!
     Никитин вспыхнул, но смолчал.
     Заметив в нем этот первый огонек раздражения, мэр изо всех сил постарался раздуть его:
     - Да, неважно! - Он опять поднялся с кресла и ткнул указательным пальцем в сторону начальника милиции. - Причем "неважно" - это еще мягко сказано! Вы работаете плохо! - Тут он указал пальцем куда-то в пол или даже куда-то сквозь пол, словно давая понять, до какой степени низко оценивает труд Павла Тимофеевича. - Плохо! Из рук вон плохо!
     Никитин молчал. Но смотрел на мэра прямо, глаз не отводил.
     Тогда Семенов тяжело оперся на стол и, тоже глядя ему в глаза, очень внятно произнес:
     - В общем, так. Если и в этот раз я не увижу результатов вашей работы, то мне придется жаловаться на вас наверх! - Он опять поднял палец, но на этот раз направил его в потолок, и в этом жесте сквозило безмерное уважение мэра к тому "верху", на который он указывал.
     Начальник милиции пожал плечами: ну что же, жалуйтесь, мол. Мне не привыкать.
     Семенов зло поджал губы и почти прошипел:
     - Идите.
     Павел Тимофеевич развернулся и вышел из кабинета.
     Едва за ним закрылась тяжелая дубовая дверь, как Семенов, скривив лицо, вытянул по направлению к ней здоровенную дулю и, потрясая ею, завопил:
     - А вот шиш ты его поймаешь! Шиш ты его поймаешь!
     Дверь вдруг открылась снова.
     Не ожидавший этого мэр отпрянул назад, чуть не сбив при этом свое кресло, и, мгновенно рассыпав дулю на пальцы, зачем-то сунул их в карман. И лицо сделал такое, как будто ни дули только что не было, ни крика никакого, а кто его слышал, тот просто что-то не так понял.
     Тем не менее, пока мэр не увидел вошедшего, в глазах его все-таки можно было прочесть некоторый испуг. Однако когда он наконец разглядел, кто именно к нему пришел, то только вздохнул облегченно:
     - Тьфу ты...
     На пороге стоял Андрей Петрович.
     - Проходи! - сказал Семенов.
     Андрей Петрович закрыл дверь, подошел к столу и опустился в кресло напротив мэра.
     Тот тоже сел и, вытащив руку из кармана, махнул ею в сторону телевизора:
     - Смотрел?
     На рябом лице Андрея Петровича появилось выражение озабоченности:
     - Смотрел... - Он потер виски и с досадой пробормотал: - Вот блин, какая лажа-то вышла... Оказывается, его кто-то видел, раз фоторобот-то составили... Я-то думал, что отвезет он эту бабу назад - и все... Ищи потом его свищи... Да и плюнут, я думал, они на это дело-то, раз баба цела окажется и невредима... А если и не плюнут, то все равно его не найдут... И в любом случае искать уже с меньшим усердием будут... Тем более кого искать-то? А теперь вон оно как все повернулось... Видели, значит, его... Описали внешность...
     Семенов насупился:
     - Ну и что теперь делать будем?
     Андрей Петрович помолчал, потом опустил голову и как-то затравленно глянул по сторонам, как будто хотел среди кожаной мебели, расставленной по кабинету мэра, отыскать кого-то, кто мог бы дать ответ на поставленный перед ним вопрос. Но никого не отыскал и, словно разозленный этим, вынужден был развести руками и почти выкрикнуть единственное, что пришло ему в голову:
     - А что делать? Валить его надо!
     Мэр внимательно посмотрел на него, как бы проверяя: ну что, это все, что ли? Больше ничего придумать не можешь? И поняв, что - да, это все, вздохнул:
     - Угу... Ну, значит, так тому и быть...
     У обоих был такой вид, как будто решение это они принимают через силу, но вовсе не потому, что им жалко "валить" человека, а по другой причине. Так, наверное, путешественнику на воздушном шаре, когда этот шар внезапно оказывается пробит и вот-вот начнет падать вниз, бывает досадно выбрасывать съестные припасы, после избавления от которых положение (он это точно знает), нормализуется. Нормализуется-то оно нормализуется, но придется голодать... Тем не менее другого выхода нет - надо бросать, иначе рухнешь.
     Андрей Петрович поводил пальцем по мягкому подлокотнику кресла:
     - Да... Такие дела...
     Мэр крякнул, как, наверное, крякал Цезарь, когда наблюдал результат брошенного жребия в дыму сожженных мостов, и решительно сказал:
     - Ну и все! Обсуждать больше нечего! - Его голос принял уже почти деловую окраску. - Сегодня сумеешь?
     Андрей Петрович почесал затылок:
     - Сегодня? А что... Можно и сегодня.
     - Хорошо... - Семенов удовлетворенно покивал. - Только отправь к нему побольше своих ребят. У него все-таки тоже пистолет имеется!
     - Отправлю...
     - И чтобы без шума!
     - Да знаю...
     - Ну иди.
     Андрей Петрович встал и направился к выходу. Мэр тоже поднялся и проводил его до двери.
     - Вот козлы в этой Генпрокуратуре! Вот уроды! - выругался на прощание Андрей Петрович и покинул кабинет.
     Примерно через час к Витиному ангару подкатил черный микроавтобус "мерседес" с тонированными стеклами. Широкая дверь его пассажирского салона отъехала в сторону, и наружу выскочили девять дюжих молодцев в одинаковой защитной униформе, в натянутых на лицо шапочках с прорезями для глаз и с короткоствольными автоматами в руках. На каждом автомате имелся глушитель.
     - Перебежками! - приглушенно бросил молодец, который сразу оказался впереди, - очевидно, старший.
     Все быстро рассредоточились по территории "автосервиса". Было видно, что молодцы натренированы на такие дела по высшему классу. Кто осторожно подбирался к двери ангара, кто бочком-бочком по стеночке стремился проникнуть в домик Корнева, кто куда-то целился, готовый вот-вот открыть стрельбу, кто просто крутил головой, но автомат держал наготове.
     - Ломимся! - махнул рукой старший, и все униформисты действительно вломились в помещения с разных сторон, как вламывается спецназ, который освобождает заложников от террористов - молниеносно, одновременно в двери и в окна, валясь сразу на пол и готовясь поразить ту мишень, ради которой сюда и примчался.
     Но мишень что-то не показалась.
     Униформисты, как вода, струйками растеклись по разным комнатам и отсекам, толчком открывая двери и сразу водя стволами по углам, снова никого не находили, шли дальше, пока наконец не обследовали и ангар, и домик, и крохотную, отдельно стоящую подсобку.
     С подсобкой, впрочем, вышла небольшая заминка. Ее металлическая дверь никак не поддавалась кованым ботинкам, и тогда старший лично раздолбал замок напоминающей детскую трещотку очередью из автомата. Дверь медленно и со скрипом открылась сама, старший сунулся было внутрь и вдруг на него откуда-то сверху повалился тяжелый лом. Старший едва успел увильнуть, и лом грохнулся у его правой ноги, погнув стальной порожек двери. Если бы старший не среагировал, то лом шарахнул бы его прямо по черной шапочке, а так как она была натянута до шеи, отчего голова становилась похожей на яйцо, то после удара это было бы яйцо в мешочек.
     Униформисты едва не начали стрельбу, их пальцы судорожно дернулись на курках, но старший вдруг упреждающе поднял руку:
     - Отставить!
     Стрелять было не в кого. Подсобка оказалась доверху забита всякой хозяйственной всячиной. Она, как еж, ощетинилась в сторону вошедших черенками лопат, обрывками какой-то проволоки и зубьями граблей. Лом, очевидно, был заброшен на самый верх, и, когда дверь распахнулась, он соскользнул оттуда, исполненный мстительной жажды наказать того, кто потревожил покой отдыхающего инвентаря.
     Старший на всякий случай пошарил в подсобке прикладом, сбил какое-то ведро, загораживающее единственную щель в тесно сгруженном инструменте, и констатировал то, что и так уже было ясно всем:
     - Его тут нет!
     Между тем, пока униформисты разбирались с подсобкой, оставшийся в микроавтобусе водитель заметил странное шевеление в примыкающих к "автосервису" густых кустах.
     - Э! - крикнул он в сторону, откуда доносились шорохи и треск ломающихся под чьими-то ногами сучьев. - Э! Кто там?
     Ответа не было.
     - Может, собака какая-нибудь? - предположил водитель.
     И тут из кустов донеслось отчетливое подкашливание.
     Водитель хотел было кликнуть своих, но передумал. Во-первых, они находились далеко, а во-вторых, в нем вдруг проснулось желание отличиться. "А то эти Рэмбы смеются надо мной... - подумал он. - Сидишь, говорят, в тачке, пузо чешешь, пока мы дела делаем... А я вот им сейчас покажу... Я им всем сейчас покажу!" Он взял лежащий на сиденье автомат, снял его с предохранителя и вылез из машины.
     - А ну! - грозно направил он ствол в сторону кустов. - А ну выходи! А то пальну!
     В зарослях произошло внезапное затишье, а потом вдруг послышались быстрые убегающие шаги.
     "Догоню! - принял решение водитель. - Догоню и схвачу!"
     И, ломая ветви, он бросился в глубину густой зелени.
     ...Униформисты смотрели на старшего и ждали указаний.
     - Уезжаем! - сказал тот, потом развернулся, сделал шаг по направлению к машине и вдруг замер.
     Машина уезжала.
     Несмотря на то что лицо старшего скрывала маска, было видно, как оно вытянулось.
     - Ты куда? - крикнул старший. - Стой!
     Но микроавтобус продолжал быстро удаляться в сторону пустыря. Когда он отъехал от места недавней стоянки метров на пятьдесят, из кустов выскочил водитель и, потрясая автоматом, заорал:
     - Ловите его! Ловите!
     Униформисты переглянулись и стремглав понеслись вслед за мчащимся по прямой через пустырь "мерседесом".
     - Стоять! - кричали они. - Стоять, падла!
     Машина не останавливалась.
     - Стреляйте по колесам! - скомандовал тяжело топающий ботинками по земле старший. - По колесам стреляйте! - Он сам прицелился и выпустил длинную очередь в сторону микроавтобуса.
     Остальные последовали его примеру. Глушители делали звуки выстрелов какими-то игрушечными, и это создавало ощущение несерьезности происходящего. Оно еще более усилилось, когда старший, запыхавшись, сдернул свою шапочку и под ней оказалось красное, распаренное лицо. Он хотел крикнуть: "Пли в него!" - но из-за одышки у него вышло только свистящее "Пи-и-во-о!", и со стороны могло показаться, что этот румяный толстый мужик несется вскачь за уезжающей от него машиной с пивом.
     Наконец какой-то снайпер попал-таки в колесо "мерседеса". Микроавтобус вильнул в сторону и беспомощно остановился. Униформисты окружили его с разных сторон, и старший, задыхаясь, потребовал, приблизившись к дверце с непроницаемым черным стеклом:
     - Ась!.. Ась!.. - Потом чуть отдышался и расшифровал: - Вылазь! Вылазь!
     Но никто не вылез.
     Тогда старший сделал знак, и один из его подчиненных сразу же дернулся к дверце, резко открыв ее, а другой тут же направил в кабину дуло автомата.
     В кабине было пусто.
     - Как это? - не понял старший. Он перевел взгляд с сиденья вниз и увидел, что к педали газа привален здоровенный булыжник.
     - Вот гад... - сплюнул стоявший тут же водитель.
     Старший бросил на него уничтожающий взгляд, но говорить ничего не стал, а только быстро повернул голову и посмотрел в сторону ангара. Все сделали то же самое.
     Преследуя машину, униформисты отдалились от "автосервиса" метров на четыреста.
     - Теперь его уже точно бесполезно там искать... - выразил общее мнение старший. И, вздохнув, добавил: - Перехитрил он нас... Перехитрил...
     После того как фоторобот Вити Корнева показали по Тульскому телевидению, в разные городские отделения милиции обратились сразу несколько человек, утверждавших, что знают этого субъекта.
     - Это Мак Дак! - сказал один из школьных врагов Корнева, не раз лупивший с разворота по той утиной морде, которую час назад увидел на экране.
     - Это Витя-дурачок! - сказала вокзальная шлюха, которая, после того как Витя испортил ей "рабочий орган", стала известной тульской журналисткой-правозащитницей.
     - Это Корнев Виктор Сергеевич, семьдесят второго года рождения! - сказал доктор из психдиспансера и на вопрос милиционера: "Точно? Вы не ошибаетесь?" - ответил: "Я своих пациентов знаю!"
     Обо всем этом было сообщено руководству, и очень скоро к Витиному ангару подъехала теперь уже милицейская машина. Вылезший из нее наряд прошелся по территории и с удивлением обнаружил, что все открыто, а никого нет.
     Милиционеры пожали плечами:
     - Странно...
     Они прошли поглубже в ангар и наткнулись на накрытый брезентом автомобиль. Шагавший впереди лейтенант Цыплаков поднял болтающийся нижний край брезента и взглянул на номер машины.
     - Ой... - отпрянул он чуть назад. - Ой...
     Так бывает, когда найдешь то, что желал, но не надеялся найти, и от неожиданности не веришь своим глазам. И непроизвольно отступаешь на полшага, как будто с этого, чуть увеличившегося расстояния найденный предмет можно лучше разглядеть и удостовериться, действительно ли это он. Как будто можно шире охватить его взглядом, что ли...
     Цыплаков охватил.
     - Так это же... - пробормотал он, снова наклоняясь к знаку. - Это же... Ну-ка гляньте! - Лейтенант махнул рукой приехавшим с ним сержанту и рядовому.
     Те сунулись вперед и увидели перед собой закрепленный на блестящем металлическом бампере белый прямоугольник с чернеющими на нем "А 123 ОС 77".
     - Так это же та самая машина! - закончил свою мысль Цыплаков.
     Все втроем быстро стянули брезент и убедились, что перед ними действительно синий джип "гранд-чероки".
     - А, раз два три... - радостно повторял лейтенант. - А, раз два три...
     И эти "раз два три" для него были как три загнутых пальца начальника, который в скором времени начнет отмечать среди личного состава отличившихся по итогам полугодия:
     - За проявленную бдительность лейтенанта Цыплакова представить к внеочередному присвоению звания старшего лейтенанта - это раз! - скажет начальник и прижмет к ладони большой палец. - Младшего сержанта Кукушкина наградить путевкой в санаторий - это два! - Здесь на его ладонь ляжет указательный палец. - А рядовому Жмыхову объявить благодарность - это три! - На этих словах начальник присоединит к большому и указательному средний палец.
     О фортуна!
     "Теперь только доложить, - думали милиционеры. - И все!"
     И доложили.
     И через некоторое время полковник Никитин позвонил в Генпрокуратуру по телефону, указанному в присланной оттуда ориентировке, и сказал, что так, мол, и так - машина найдена.
     С этой новостью Меркулов и зашел к Турецкому.
     - Ну что же... - сказал Александр. - Значит, мне нужно ехать в Тулу.
     Константин Дмитриевич кивнул:
     - Да... Нужно...
     Сидящие тут же Яковлев и Коломиец переглянулись: сказанное в равной степени относилось и к ним.
     Меркулов подошел к окну и задумчиво посмотрел на улицу, запруженную гудящими автомобилями. Отовсюду била в глаза реклама, по тротуарам лилась пестрая людская толпа, а где-то в стороне собирались на митинг какие-то не то анархисты, не то пацифисты, не то еще кто-то в этом роде.
     - Тула не Москва... - неожиданно изрек Константин Дмитриевич и снова замолчал.
     - В смысле? - повернулся к нему на крутящемся стуле Турецкий.
     Меркулов побарабанил пальцами по подоконнику и неясно пояснил:
     - Феодализм...
     - Чего? - подал голос Яковлев.
     - Феодализм, я говорю... - Меркулов привалился плечом к стене и оглядел присутствующих. - Мэр у них, рассказывают, феодал.
     - А-а-а... - несколько разочарованно протянул Яковлев. Причем было ясно, что если бы Константин Дмитриевич назвал мэра Тулы не феодалом, а, наоборот, демократом до мозга костей, то Яковлев и тогда равнодушно процедил бы свое "А-а-а...", нисколько не удивившись. Политика Яковлева не интересовала абсолютно. Если и было что-то, занимавшее его еще меньше, так это, пожалуй, балет.
     А вот пытливого Коломийца политика очень интересовала (как, впрочем, и балет).
     - И в чем же его феодализм проявляется? - спросил он Меркулова.
     Турецкий тоже заинтересованно посмотрел на друга.
     Тот усмехнулся:
     - Ну как - в чем... Весь город он под себя подмял... Все у него схвачено, везде у него свои люди... - Константин Дмитриевич оторвался от стены и, сунув руки в карманы, прошелся по кабинету. - С преступностью при нем в городе стало ну просто из рук вон плохо... - Тут он счел необходимым поправиться: - По нашим сведениям - из рук вон плохо. Официально же - все нормально...
     - Как это? - не понял Яковлев.
     - А так... - Меркулов остановился и сел в подвернувшееся рядом кресло. Наклонился вперед, уперся локтями в колени и свесил ладони вниз. Чуть помолчал и вдруг резко откинулся на спинку, шлепнув ладонями по подлокотникам. - При всех своих делишках у нас, в Москве, он на хорошем счету!
     - Да? - удивился Турецкий.
     - Да! - раздраженно развел руками Меркулов. - Знает, паразит, кого подмаслить...
     - А-а-а... - снова протянул Яковлев и на этот раз выразил общую реакцию. Все покрякали и покивали: да, мол, подмаслить - это дело известное... Коррупция, едрит ее...
     Константин Дмитриевич между тем продолжал:
     - Он постоянно заявляет, что самое главное для него - не запятнать честь Тулы. Имеется в виду - перед Москвой, перед начальством не запятнать. Поэтому многие преступления, совершаемые в городе, просто-напросто замалчиваются. Не возбуждаются по ним дела, и все тут!
     - Лихо... - усмехнулся Яковлев.
     Тут Константин Дмитриевич словно бы спохватился:
     - Я к чему все это говорю-то! Я к тому, чтобы вы там поосмотрительней действовали. Наверняка у него и в милиции свои люди, и в прокуратуре! Поэтому будьте настороже - мало ли какую подлянку кинут... Присмотритесь к ним хорошенько, всем подряд не доверяйте... - Меркулов встал с кресла, поправил синий китель и собрался было добавить еще что-то, но ему помешал внезапный кашель. Не болезненный, а такой, какой бывает, когда вдруг поперхнешься или когда начинает першить в горле.
     Турецкий дружил с Меркуловым давно и поэтому, как это часто бывает у друзей, мог по каким-то незаметным для непосвященных признакам - внезапному подрагиванию ресниц, или величине изгиба поднявшейся в задумчивости брови, или по какой-нибудь еще мелочи - определить, что скажет Константин Дмитриевич в следующую секунду. "Ага... - сообразил Александр. - Судя по всему, он скажет вот что..." И сделал кое-какое предположение.
     Яковлев тоже смотрел на Константина Дмитриевича и тоже гадал в этом направлении: "Наверное, сейчас он предупредит, чтобы мы не отступали от норм законности и права. Или напомнит о лежащей на нас ответственности..."
     Коломиец наклонил свою умную голову набок и, искоса наблюдая за Меркуловым, думал, поджав губы: "Скорее всего, проинструктирует, как нам поступать в том или ином случае... Будто мы сами не знаем..."
     А Константин Дмитриевич тем временем откашлялся и сказал:
     - Сегодня футбол - финал Кубка. Вся столица к экранам прильнет. А вам в поезде трястись. Сочувствую.
     Верным оказалось лишь предположение Турецкого.
     Константин Дмитриевич развернулся и пошел к выходу. Только у самой двери обернулся на "важняка":
     - Ты, Саш, через полчасика зайди ко мне за командировочными...
     На вокзале в Туле Турецкого и оперов встречали начальник городского управления милиции полковник Никитин и прокурор города Клюев. Последний довольно угрюмо оглядел выходящих из вагона представителей Генпрокуратуры, однако за мгновение до того, как они подняли на него глаза, успел изобразить на лице радушную улыбку.
     - Приветствую вас! - раньше начальника милиции кинулся Клюев к Турецкому, безошибочно узнав в нем главного в прибывшей тройке.
     - Здравствуйте... - несколько растерянно пожал протянутую ему руку Александр. - А вы, простите, кто будете?
     Клюев представился и сказал, что они с Павлом Тимофеевичем (тут он полуобернулся на начальника милиции: "Павел Тимофеевич, ну идите же!"), так вот, они с Павлом Тимофеевичем очень, ну просто очень-очень рады встрече с коллегами из Москвы.
     - А как вы нас узнали? - удивился Турецкий.
     Клюев развел руками и сделал несколько даже обиженное лицо, как бы выражая им укоризненное недоумение: "Да за кого же вы нас принимаете? Неужели вы думаете, что мы вас - вас! - не узнаем!"
     В этот момент к ним подошел Никитин, тоже представился, но не так разлюбезно, как Клюев, а сухо и по-деловому.
     Турецкий и оперы назвали свои фамилии и должности.
     - Ну что, теперь в гостиницу? - осведомился Клюев и, почему-то облизнувшись, добавил: - Там вам такие номера приготовлены - блеск!
     Оперы посмотрели на Турецкого.
     Тот хотел что-то сказать, но Клюев успел раньше:
     - Встречу мы вам организуем по полной программе! Банкетик закатим что надо! - И коричневые глаза городского прокурора блеснули как наполненные коньяком хрустальные бокалы.
     - Нет! - решительно произнес Турецкий. - Никакого банкета! - Он даже ладонь перед собой выставил, будто отодвигая предложенную ему тарелку со снедью.
     - Нет? - растерялся Клюев.
     - Нет! - еще раз повторил "важняк".
     Тогда оживился Никитин:
     - Может, съездим на место, где нашли машину? - спросил он.
     - Именно! - рубанул воздух указательным пальцем Турецкий. - Именно туда мы и поедем!
     Начальник милиции сделал приглашающий жест в сторону шумящей невдалеке привокзальной площади:
     - Тогда прошу! Машина ждет!
     - Вот это хорошо! - кивнул Александр, и все дружно двинулись вдоль поезда по мягкому, прогретому солнцем асфальту перрона. Впрочем, Клюев чуть отставал, из-за своей тучности не поспевая за коллегами, и бросал им в спины нехорошие взгляды.
     ...Первый помощник Вячеслава Витальевича Семенова и, по меткому выражению одного из недоброжелателей, "рябой кардинал" Тулы Андрей Петрович Садчиков всегда был рядом с мэром. Либо в прямом, либо в переносном смысле.
     В прямом смысле он был с ним, например, на торжественных встречах в Москве, когда мэр отчитывался перед высоким руководством о проделанной работе, а Андрей Петрович, как глава его аппарата, подсказывал ему кое-какие цифры, заглядывая в папочку, которую специально для этого держал наготове.
     В прямом смысле Андрей Петрович был с мэром и тогда, когда тот учинял разносы подчиненным, требуя от них неукоснительного выполнения того-то, и того-то и чтоб быстрее, а не то а-та-та. Садчиков сидел в этих случаях за большим круглым столом по правую руку от мэра и вполголоса, как бы невзначай, словно бы больше занимаясь просматриванием какого-то документа, напоминал Семенову, кого тот еще забыл раздолбать в пух и прах и мимо какого вопиющего факта пронесся смерчем, а виновного в нем не поднял в воздух, не покрутил как следует и не шлепнул что есть силы оземь.
     Чаще всего Андрей Петрович глухо сообщал мэру, что тот еще не шлепнул оземь начальника городского управления милиции полковника Никитина. Однако мэр всегда и сам это помнил, сознательно оставляя разнос Павла Тимофеевича на десерт. К десерту аппетит мэра разгорался до такой степени, что он готов был проглотить начальника милиции вместе с орденскими планками и заколкой на галстуке, но ни разу еще не проглатывал, потому что тот каждый раз очень убедительно отклонял все предъявляемые ему претензии и даже поворачивал их так, что виновным непостижимым образом оказывался сам Семенов.
     Когда становилось ясно, что простую солдатскую логику Никитина не сломить никакими ухищрениями, Андрей Петрович внезапно находил в изучаемом им документе такое место, отвлечься от которого не было ну совсем уж никакой возможности, и, уткнувшись в бумаги, окончательно терял интерес к происходящему в совещательном зале.
     Мэр тоже быстро стихал, будто боялся, как бы орденоносец Никитин не перешел вдруг в атаку, тоже не взвился бы смерчем и не поднял вверх тормашками его самого. Потому что поднимать его было за что. Кстати, Андрей Петрович, склонявшийся над листками и время от времени сосредоточенно закатывавший глаза к потолку, знал это лучше других.
     Ибо и в те моменты, когда мэр проявлял себя так, что его вполне можно было шлепнуть за это оземь, Андрей Петрович тоже был с ним. И тоже в прямом смысле этого слова.
     Например.
     В мае прошлого года группа вооруженных короткоствольными автоматами людей в защитной униформе прибыла на крупнейшую в городе нефтебазу. Легко смяв рыпнувшуюся было охрану, они прошли в административный корпус и, до заикания перепугав секретаршу, вломились в кабинет директора. Тот вскочил из-за стола, но тут же снова сел, потому что правильно понял намек, который дал ему старший из униформистов, направив на него черное толстое дуло.
     - Что вам надо? - вжался в спинку кресла директор.
     Старший усмехнулся:
     - Платить-то будешь?
     Он не пояснял, кому платить и сколько. Хозяин кабинета и сам должен был это знать.
     - Но с какой стати?! - нашел в себе последние силы для возмущения директор.
     Старший не счел нужным отвечать на этот глупый, по его мнению, вопрос и дал своим знак начинать. Униформисты спустились в бухгалтерию, шуганули в разные стороны служащих и остановились перед тяжеленным стальным сейфом, где хранилась наличность. Ее сохранность обеспечивал японский кодовый замок.
     - Скажешь код? - спросил старший у ошарашенной женщины - главбуха.
     - Нет! - геройски мотнула та крашенной в рыжий цвет головой.
     - Ну и не надо! - пожал плечами старший и предположил, что заветная комбинация может быть следующей: три бронебойных короткой очередью плюс один в довесок.
     Он нажал на курок и через секунду убедился, что оказался прав. Оглушенные служащие бросились в коридор и не увидели, как дверца сейфа открылась, явив взорам униформистов многочисленные пачки денег.
     Между тем директор нефтебазы наяривал в это время по телефону в милицию.
     - Че? - переспросили там. - Грабят вас? Люди в униформе? А на униформе че написано? "Меркурий"? - Потом помолчали и с явной неохотой буркнули: - Ладно... Скоро будем...
     Это "скоро" растянулось часа на три. Когда милицейский "уазик" наконец подкатил к проходной, из нее как раз выходил хмурый директор. Увидев "молниеносных" стражей порядка, он рассказал им обо всем, что произошло. Те сделали лица, какие в старых фильмах про революцию бывали у чекистов, когда они стояли в финале под развевающимся красным стягом и смотрели куда-то в неведомую даль, исполненные решимости выжечь каленым железом всю контру.
     - Разберемся! - сказали милиционеры и уехали. Для полноты картины не хватало только, чтобы из включенной в их салоне на полную мощность магнитолы донеслось: "Наша служба и опасна и трудна!" Но нет. В магнитоле была заряжена кассета Киркорова, который пел не соответствующую моменту "Зайку мою". И когда "уазик" отъехал уже далеко, директор услышал, как блюстители законности громко подпевают:
     - Зайка моя, я твой зайчик!
     Вечером "зайчики" позвонили директору домой и сказали, что выяснили все обстоятельства дела, после чего пришли к выводу, что ему лучше не писать никакого заявления.
     - Как это? - не понял директор.
     - А так! - сказали ему с той многозначительной интонацией, которая и объясняла все лучше всяких слов.
     - Понятно... - поник директор.
     - Вот и хорошо! - обрадовались на другом конце и добавили, что если еще какие-трудности, то обращайтесь, мол, мы всегда поможем. Наша служба, мол, только на первый взгляд как будто не видна. А вообще-то в нас сидит это, как его... чувство долга, во! И опустили трубку. Причем перед тем, как из нее донеслись короткие гудки, директор отчетливо услышал хохот и восклицания тех, кто сейчас окружал позвонившего:
     - На кого дергаться захотел! Тюха!
     Это "тюха" и сломало директора окончательно. Он действительно не стал подавать заявления, а когда к нему вдруг обратился лично начальник городского управления милиции Никитин и спросил, что у него там случилось недавно на нефтебазе и почему вокруг всего этого полная тишина, то директор решил, что полковник либо издевается над ним, либо хочет проверить надежность замка на его, директорском, рту. И тогда, чтобы уверить Никитина в своей "благонадежности", директор горячо затараторил:
     - Нет-нет, ничего! Все нормально! Все в полном порядке!
     Начальник милиции удивленно пожал плечами:
     - Ну-ну...
     С того времени нефтебаза регулярно выплачивала частному охранному агентству "Меркурий" довольно круглую сумму. Чтобы это не выглядело чистым рэкетом, был даже составлен специальный договор, по которому выходило, что деньги "Меркурию" перечисляются за "услуги по внешнему патрулированию территории нефтебазы".
     Руководителем "Меркурия" был Андрей Петрович Садчиков.
     Полученные от нефтебазы деньги он делил с мэром. Просто приезжал к нему в кабинет и вручал перевязанный грубой ниткой пакет. Семенов, не развязывая, бросал его в стол и усмехался:
     - Трудом праведным не наживешь палат каменных! А мы с тобой, друг ситный, нажили!
     Еще бы!
     Под Семеновым и Садчиковым находился весь город. Весь!
     "Рябой кардинал" Андрей Петрович сумел заключить договора на охранную деятельность практически со всеми коммерческими структурами города. Он брал их не мытьем, так катаньем. Не испугается, скажем, какой-нибудь предприниматель внезапной налоговой проверки, устроенной по указке Садчикова, выложит с готовностью финансовую отчетность (да нате, смотрите, мол, у меня все чисто! Я производством занимаюсь, лес пилю на станках, а не каким-нибудь барахлом на рынке торгую), так Садчиков на следующий день распорядится свет ему в цехах отключить. Встанут тогда циркулярные станки, плюнут со злостью приехавшие к предпринимателю клиенты да к другому лесопильщику отправятся. К тому, кто всегда при товаре, потому что свет у него не отключают. А не отключают его по той причине, что платит он исправно частному охранному агентству "Меркурий" за оказываемые им услуги - внешнее наблюдение за территорией лесопилки из окна автомобиля, проносящегося мимо нее раз в день на приличной скорости. И тормозившего рядом только тогда, когда приходило время мзду принимать.
     А если и отключения света не побоится коммерсант, если в милицию, скажем, обратится, то и там ему скажут:
     - Зря вы так... "Меркурий" вам дело предлагает... Сейчас вашему брату без охраны ох как трудно жить...
     Вспылит тогда коммерсант:
     - Ничего! Проживу как-нибудь!
     Да только тем же вечером и убедится, что без охраны в наше время действительно тяжело. Потому что подойдут к нему в подъезде двое, намнут бока и потом так швырнут с лестницы, как не швыряют бревна у него на лесопилке.
     - Ну что? - спросят на следующий день как будто случайно подъехавшие к нему представители "Меркурия". - Не надумали?
     Коммерсант потрет отбитый бок и со вздохом скажет:
     - Надумал... Давайте договор... Подпишу...
     После этого Андрей Петрович заплатит милиционерам, которые "как надо" повели себя при обращении к ним обиженного предпринимателя, и поедет к мэру.
     - Еще один - наш! - скажет.
     И мэр достанет из шкафчика бутылку "Мартеля" и плеснет этот коронный продукт экспорта французской провинции Коньяк в два хрустальных бокала:
     - Будем!
     Правда, справедливости ради надо заметить, что не все сотрудники милиции кормились с ладони Андрея Петровича. И одним из тех, кто раз и навсегда отверг предложения Садчикова, что называется, в день обращения, был сам начальник городского управления внутренних дел Павел Тимофеевич Никитин.
     Он и торчал теперь костью в горле Семенова и Садчикова. Снять его с должности мэр не имел полномочий, но кляузы в региональное УВД строчил регулярно. Любые мелкие огрехи Никитина раздувались Семеновым до немыслимых величин, и выходило по его словам, что такому человеку, как Павел Тимофеевич, не то что управление внутренних дел крупного областного центра, а даже и кружок "Юный друг милиции" доверять нельзя.
     Андрей Петрович тоже наблюдал за положением в городе и докладывал мэру обо всем, из чего можно было извлечь хоть что-то пригодное для доноса на Никитина.
     - Улицы патрулируются редко! - с удовольствием констатировал он, прекрасно зная, что ни машин, ни людей для патрулирования не хватает. - Надо бы сообщить об этом!
     - Сообщим! - охотно отзывался Семенов.
     И сообщал.
     В региональном УВД молчали. Семенов как-то раз даже испугался, что они там понимают истинную причину его недовольства Павлом Тимофеевичем, но он тут же отмел свои подозрения и посчитал, что у них там просто и других забот хватает.
     Несмотря на то что коммерсантов, "не охваченных" охранным агентством Садчикова, в городе уже не осталось, его и мэра аппетиты росли.
     Как-то раз Семенов в отменном настроении направлялся в служебном автомобиле к себе в особняк, постукивал пальцами по коленке и мурлыкал какую-то песенку, как вдруг заметил по пути похоронную процессию. Мрачность этого зрелища несколько снизила общий тонус главы города, он перестал мурлыкать и задернул шторку на окне своего лимузина.
     Но его упрямая натура никак не могла смириться с упадком настроения. Ему было нужно как-то компенсировать этот упадок. И Вячеслав Витальевич знал, как это сделать.
     С детства его любимым занятием было находить приятное в неприятных, казалось бы, вещах. Вот, скажем, простейший перевертыш подобного рода: заболело горло и нельзя пойти на каток? Ну что ж, зато и в школу идти не придется! Приятно? Приятно! Или вот посложнее: порвал рукав рубашки, когда лез сквозь дыру в заборе, чтобы не опоздать на свидание? Ну и ладно! Зато можно будет соврать девчонке, будто только что отбивался от стаи дворовых хулиганов и вышел победителем - синяков-то нет! Только чуть рукав финарем зацепили... "Чем-чем?" - спросит девчонка. "Финарем. Ну финка, нож такой..." И девчонка будет восхищенно смотреть на тебя весь вечер.
     Вот и теперь Вячеслав Витальевич принялся размышлять, как же обратить себе на пользу тот факт, что на улицах все чаще и чаще стали встречаться ему похоронные процессии, отчего настроение его портилось и пропадала охота напевать любимые мелодии.
     И он придумал.
     А что, если организовать в городе специальную частную похоронную службу, заменив ею ныне существующую? А? Каково? Народу-то, как говаривал Павел Иванович Чичиков, мрет, слава богу, много... Ну может, он не в точности так говаривал, но, во всяком случае, похоже.
     А во главе этой службы поставить верного человека, который бы знал, кто отец и благодетель и кому девяносто процентов дохода отдавать надлежит.
     На следующий день он поделился своими мыслями с Андреем Петровичем, и тот пришел от идеи мэра просто-таки в восторг. Очень скоро такая служба была в городе создана и руководить ею стал один из бывших сотрудников все того же "Меркурия".
     И поток денег, льющийся в карманы Вячеслава Витальевича и Андрея Петровича, еще более усилился. Приятно? Приятно!
     Таким образом, Андрей Петрович не раз был с Вячеславом Витальевичем в те моменты, когда тот вел себя, прямо скажем, противозаконно. И Андрей Петрович был в такие моменты с мэром именно в прямом смысле этого слова, а не в переносном. То есть стоял с ним рядом и делил бабки, а не просто морально поддерживал его на расстоянии.
     В переносном же смысле Садчиков был с мэром вообще всегда. Например, когда уезжал из города в отпуск и думал в унисон с Вячеславом Витальевичем об одном и том же. А конкретно: как бы еще чего урвать, а что уже урвали, того не упустить. Даже сны Андрею Петровичу снились те же, что и мэру. Одни и те же картинки будоражили их отключившиеся было для отдыха мозги, не давая им выспаться. А картинки те были такие: новая вилла, новый лимузин и конечно же новый срок на посту радетеля за народные интересы. Только один мечтал о продолжении радений в кресле мэра, а другой в кресле руководителя его аппарата.
     И Семенов чувствовал, что Садчиков находится с ним всегда. Причем мэру это нравилось, ему как будто бы легче от этого становилось, ведь в его голове постоянно рождались всякие придумки, а подключив воображение, он мог спросить по поводу них совета у пусть даже и отсутствующего в данный момент Садчикова - и спрашивал, и тот давал ему этот совет.
     В тот день, когда Вячеслава Витальевича посетила идея особого автосервиса, Андрей Петрович тоже был с ним (несмотря на то что на самом деле находился за несколько тысяч километров - на залитом солнцем пляже острова Тенерифе). Семенов вздрогнул от вдруг озарившей его идеи и в этот же миг точно так же вздрогнул входящий на другой стороне Земли в океанскую воду Садчиков. Плескавшийся неподалеку от него кенийский турист даже испугался: уж не акулу ли разглядел в прозрачной воде этот странный белый? Но странный белый вдруг посмотрел на него задумчиво, и турист успокоился: "Нет, это он, должно быть, от своих мыслей..." И снова был не прав. Потому что вздрогнул Садчиков не от своих мыслей, а от мыслей Семенова, правда сам того не поняв и даже не подумав в этот момент о Вячеславе Витальевиче, тем не менее каким-то шестым чувством ощутив: только что случилось что-то, что может повлиять на всю его, Андрея Петровича, жизнь. И, так и не определив для себя, радоваться ему теперь или огорчаться, Андрей Петрович плюхнулся в набежавшую волну.
     А когда он вернулся в Тулу и Вячеслав Витальевич рассказал ему о своей идее, то Андрей Петрович очень ей обрадовался. То есть сначала-то он, конечно, испугался, даже отстранился как-то от мэра и чуть ли не попятился к выходу из кабинета, а Семенов, видя такую реакцию Садчикова, тоже прижух, сжался и, загородившись плечом, отвернулся куда-то в сторону в своем крутящемся кресле, но потом сила их взаимного притяжения снова толкнула одного к другому и Андрей Петрович устремился навстречу Вячеславу Витальевичу, а Вячеслав Витальевич вскочил с кресла и бросился к Андрею Петровичу - и они обнялись и похлопали друг друга по плечу, а потом радостно рассмеялись, как школьники, решившие, что не стоит ссориться из-за какой-то мелочи и что нужно уступать друг другу ради дружбы.
     Хорошая дружба. Тридцать семь трупов.
     Но тогда они еще не знали, сколько будет трупов, хотя и предполагали, что немало. Правда, говорить об этом старались поменьше, чтобы не портить друг другу настроение. И уж вовсе молчали о том, какую ответственность придется им нести, если все это раскроется. А зачем каркать-то? Лучше о новой вилле Вячеслава Витальевича поговорить - одних спален семь штук - или вон о новых часах Андрея Петровича - швейцарские, "Лонжин", ну-ка, Андрей Петрович, покажи, да не так быстро, чего ты рукав-то задираешь, ты сними да продемонстрируй, может, я тоже себе такие куплю... у, круто... не спешат? не отстают? Ах да, чего это я... Швейцария... восемь тысяч долларов...
     Так что об ответственности не вспоминали.
     Тем более что Вячеслав Витальевич продумал все до мелочей. Чтоб ни одной осечки допущено не было.
     Итак. Непосредственно убийствами должен заниматься такой человек, которого если и поймают, то заложить он все равно никого не сможет. Вернее, сможет, да только никто ему не поверит. Почему? Так он же псих! Официальный псих, поставленный на учет в диспансер. Мало ли что такой наговорит! Может, он скажет, что с ним в подельщиках лично мэр Тулы и руководитель его аппарата состояли. И что - верить ему после этого? Что-что? Он именно так и говорит? Ну вот - все признаки болезни налицо...
     Кстати, себя Вячеслав Витальевич обезопасил вообще наглухо. Пойманный псих и впрямь лишь в бреду мог заявить, что его действиями руководил глава города. Потому что за все время, последний ни разу не выходил с ним на контакт, выставляя впереди себя Андрея Петровича, и псих даже не предполагал, что мэр тоже имеет отношение к этому делу. К слову сказать, о том, кто на самом деле Андрей Петрович, псих тоже не догадывался. Думал: "А-а... наверное, какой-нибудь преступный авторитет..."
     Тогда, на вокзале, Садчиков нашел Корнева случайно. Объезжал на своем "форде" владения, вставлял пистоны хозяевам проституток за то, что снизились доходы, и вот нашел Корнева.
     Сначала поразился тому, как жестоко Витя расправился со шлюхой и сутенером. Поморщился.
     Потом услышал про белый билет. Заинтересовался.
     Затем выяснил, что живет Витя на окраине города в своем доме. "Ага! - подумал тогда Садчиков. - Соберу-ка я сведения о нем..."
     И собрал.
     По всему выходило, что маниакально жестокий Корнев с белым билетом и собственным земельным участком на окраине города - это то, что они с Семеновым и искали.
     - Точно! - сказал тогда Вячеслав Витальевич. - Именно то! - потом подумал и добавил, как бы в интересах общего дела, но видно было, что и выгадывая нечто для себя: - Раз уж ты его нашел, Андрей Петрович, то ты и продолжай с ним работать. А я уж не полезу. Лишнее это...
     Андрей Петрович уставился на мэра, словно пытаясь выудить в его глазах какие-то потаенные мысли, но тот вильнул взглядом в сторону, и мысли его от Садчикова уплыли.
     Впрочем, догадаться, о чем он думал, было несложно. "Хочет на сто процентов чистеньким остаться, сука..." - заключил с презрением Андрей Петрович. Но согласился:
     - Да, это лишнее.
     И он начал работать с Корневым. Однако тоже не напрямую, а через посредника. Посредником был верный человек Садчикова - некто Демьян Дымко, бывший спецназовец и орденоносец, а ныне вор, кидала, киллер и вообще черт знает кто с косматой головой. Виделся он с Витей не часто и только по делу. Витя пригонял машину, Демьян садился в нее и уезжал. А через пятнадцать минут был уже у одного из тульских автосалонов.
     - Ну что? - спрашивал он вышедшего к нему сотрудника. - Скоро покупатель будет?
     Сотрудник, сдвигая брови, смотрел на часы:
     - Скоро...
     И действительно, покупатели, как правило, не заставляли себя ждать. Приезжали вовремя. Чаще всего они являлись гостями из отдаленных солнечных регионов, и обычно их оценка предлагаемых им автомобилей была такой:
     - Вах, какой харощий мащина! Вах, какой у него красывий цвэт! Скока хатыте?
     - Сколько и договаривались... - пожимал плечами Демьян.
     Покупатели платили и уезжали. Демьян отсчитывал сотруднику комиссионные, что-то брал себе, а основную часть суммы передавал Андрею Петровичу. А тот делил ее с Вячеславом Витальевичем.
     Дело было поставлено на поток. Через доверенных лиц Семенов создал своеобразный стол заказов на престижные автомобили. Купить их у него (то есть как бы не у него, а у Демьяна) можно было дешевле, чем в автосалонах, и даже состоятельные люди поддавались на посулы предоставления двадцатипроцентной скидки.
     Разумеется, никто из покупателей не представлял, откуда вообще взялись эти машины. Бывший спецназовец и орденоносец, а ныне черт знает кто, Демьян Дымко утверждал покупателям, что тачки пригнали из-за границы, а низкую цену на них объяснял связями на таможне.
     Ему верили.
     Так продолжалось два года. А теперь вот закончилось. От этого Вячеслав Витальевич впал в расстройство и никак не мог повернуть факт утраты доходного бизнеса приятной стороной. Ну не поворачивался он, и все. Только схватится за него Вячеслав Витальевич, только приложит усилие и вроде уже и сдвинет немного, а факт вдруг - р-р-раз! - и встанет на прежнее место. Да еще сильнее выпятит неприятный свой край - острый такой, как меч правосудия. "А ну как поймают этого Корнева? - промакивая платочком взмокший лоб, думал Семенов. - Что тогда? - И тут же успокаивал себя: - Как - что тогда?! Ничего тогда! Я ж с самого начала все продумал! Сумасшедшему никто не поверит! И потом, - вдруг вспоминал Вячеслав Витальевич, - меня-то он в любом случае не заложит! Не знает он, что я тоже в этом деле участвовал! Не знает!"
     Тут Семенову легчало.
     А вот Андрею Петровичу, в мозгу которого, как обычно, роились те же мысли, что и у Вячеслава Витальевича, напротив, в этом месте становилось не по себе. "Я-то с Корневым встречался! - жевал он сухие губы. - Вдруг кто-нибудь видел это? - Но и Садчиков находил в себе силы взбодриться. - Ерунда! - мотал он головой, словно вытряхивая из нее все страхи. - Обойдется! Обязательно обойдется!" Но мгновения его успокоения были краткими, потому что стоило ему вздохнуть с облегчением, как страхи тут же снова всасывались с воздухом: "А ну как не обойдется? А?! А ну как не обойдется?!"
     Думая так, они бродили вдвоем по дорожкам сада, окружавшего загородную резиденцию мэра. Семенов шел чуть впереди, а Садчиков отставал шага на три, может быть, потому, что идти ему было несколько тяжелее, чем Вячеславу Витальевичу, на плечи которого все-таки не так сильно давил груз возможной ответственности и колени которого поэтому заметно меньше дрожали и сгибались под этим грузом.
     В какой-то момент Андрей Петрович вообще остановился и тяжело прислонился к торчащей у тропинки осине. Семенов спиной почувствовал это и обернулся:
     - Ты чего?
     Садчиков мутно глянул на него и буркнул:
     - Вот куда этот урод смылся? - Он помолчал и вдруг быстро коснулся пальцами рябой щеки. Потом стряхнул что-то с ладони ("Комара убил", - догадался мэр) и добавил: - И что он с бабой-то сделал? Грохнул или с собой забрал?
     При упоминании о "бабе" Семенову вдруг стало еще хуже, чем Садчикову. "Вот едрит твою налево! - подумал он. - Я ж про нее и забыл! А из-за нее ведь эта катавасия и закрутилась!"
     Полтора года назад, размышляя, как все у них будет происходить, мэр и предположить не мог, какая рыбка может клюнуть на газетное объявление. Дочь вице-премьера! Это ж надо! Во попали!
     По этой дело не закроют. Эту будут искать до посинения...
     А какой удар по престижу города!
     Чувства Вячеслава Витальевича пришли в полное смятение. Он уже и не знал, чего ему опасаться больше - то ли того, что милиция схватит Корнева, а тот расколется и выдаст Садчикова... Кстати, как поведет себя тогда Садчиков? Мэр украдкой глянул на руководителя своего аппарата. Тот все так же опирался плечом на осину и прогонял очередного комара, севшего ему на этот раз на шею. Правда, прогонял он его как-то неуверенно, и создавалось впечатление, что даже комара Андрей Петрович теперь побаивается. "Может выдать меня... - мелькнуло у Семенова. Поначалу он похолодел от этой мысли, но тут же стал воинственным: - Пусть только попробует! Тогда он у меня на этой вот осине и повесится! Как Иуда..." Кашлянув и тоже со злостью шлепнув впившегося ему в лоб комара, Вячеслав Витальевич возвратился к тому, с чего начал. Так вот. Какой напасти ему следует опасаться больше? Ареста Корнева или грозящей ему взбучки в Москве, куда его, конечно, вызовут в скором времени и заставят отчитываться о положении вещей в городе? Поставят на ковер - смирно! руки по швам! - и ка-ак начнут хлестать наотмашь фразами типа: "Вы не справляетесь со своими обязанностями, Вячеслав Витальевич! У вас кругом сплошные безобразия и беззакония!" А какой-нибудь раскрасневшийся чиновник высокого ранга даже не постесняется и залепит совсем уж грубое: "Вы, господин Семенов, не мэр, а чмо!" Да-да, вот так и заорет прямо в лицо: "Чмо!" Там, в Москве, с их братом мэром сейчас особо не церемонятся и выражений в ходе головомоек не выбирают...
     Как удержаться на посту-то?!
     - А на Никитина все валить надо... - как будто прочитав его мысли (или правда - прочитав?!), сказал вдруг Андрей Петрович.
     Мэр резко повернул голову и тут только заметил, что Садчиков прямо на глазах приходит в себя. Его согнутые в коленях ноги распрямляются, спина разгибается, в глазах появляется утерянный было блеск, а пикирующего комара Андрей Петрович бьет уже влет, не давая приблизиться, прямо как пощечину лупит - вжжих! - только золотая печатка на безымянном пальце сверкает желтой молнией.
     - На Никитина все свалим! - повторил он. - Скажем: вот, мол, к чему привела его преступная безалаберность, а мы ведь предупреждали об этом вышестоящие инстанции, неоднократно предупреждали!
     Несколько секунд мэр молча моргал, сосредоточенно оценивая слова Садчикова, а потом кивнул:
     - Угу! Так и поступим.
     По идее, после этого обоим можно было чуток расслабиться, ведь какой-никакой, а выход найден, но и мэр и глава его аппарата сохраняли на лицах серьезность и озабоченность.
     Оно и понятно. Их терзали предчувствия грядущих испытаний, через которые им, может быть, и суждено было пройти, а может быть, и битте-дритте, фрау мадам, - тюрьма вдоль переулка и направо.
     ...Оказавшись на территории "автосервиса", Турецкий достал привезенное из Москвы постановление о производстве обыска за подписью генпрокурора (Клюев сглотнул) и приступил к делу.
     Пока эксперт-криминалист, вызванный Никитиным в составе прочих членов оперативно-следственной бригады, снимал отпечатки пальцев в салоне машины Инги, "важняк" прошелся по ангару и заметил, что шкаф с инструментами в дальнем углу стоит как-то криво. При общей параллельности-перпендикулярности всего, что было в ангаре, это показалось Александру странным. Он подошел ближе, заглянул за шкаф и увидел черную дверь. Пролезть в нее было нельзя - она была на три четверти загорожена шкафом. Турецкий толкнул его, он чуть сдвинулся и уперся в какой-то выступ в полу.
     - А ну-ка! - "Важняк" глянул на Яковлева, приглашая его помочь.
     Тот подошел и, мягко отстранив Турецкого (я сам, мол), обхватил шкаф за бока, оторвал его от пола и перенес метра на полтора в сторону:
     - Прошу!
     Александр открыл дверь, и присутствующие увидели, что за ней находится комната. Турецкий зашел в нее и быстро осмотрелся. Комната была почти пустой, только в углу валялась какая-то сорванная со стены полочка, а на полу стеклом вниз стоял фонарь.
     - О, да тут люк... - Александр шагнул к центру.
     Из люка торчал край лестницы. Турецкий глянул вниз, в темноту, потом повернулся и сделал знак уже заполнившим комнату коллегам: переключатель, мол, щелкните - вон он, на стене.
     Коломиец щелкнул.
     Света не было.
     - Фонарь у него есть? - спросил Турецкий.
     Фонарь нашелся.
     "Важняк" снова посмотрел в глубину и сказал:
     - Надо лезть...
     Да сам же и полез.
     Все с любопытством сгрудились у люка.
     - Ба... - раздался из подвала гулкий голос Турецкого. - Да тут, кажется, кровь...
     В течение ближайшего времени подвал был тщательно обследован, а образцы крови (или, вернее, "пятен бурого цвета") на бетонных осколках забрал судмедэксперт.
     Когда осмотр подвала был закончен и все вылезли наверх, в комнату, "важняк" пробормотал:
     - Что-то я не понимаю... А зачем вообще в автосервисе нужен подвал?
     - Может, для того, чтобы горючее и смазочные материалы хранить? - предположил кто-то.
     - Нет... - возразили ему. - Это по технике безопасности не допускается. К горючему и смазочным материалам должен быть обеспечен удобный доступ, чтоб в случае чего их легко затушить можно было! А там что? Люк диаметром меньше метра? Да это ж пороховая бочка будет, если там ГСМ хранить!
     Тогда предположили, что в подвале собирались устроить какую-то мастерскую. Но опять странно - почему тогда не сделали нормальный вход с бетонной лестницей, а не с этой деревяшкой? Да и вообще, что это за мастерская такая без батарей? Вот большая радость для мастеров - стучать зубами в неотапливаемом подвале!
     - А может, там собирались... это... соленья хранить? - неожиданно предположил Яковлев.
     - Соленья? - выпучили на него глаза. - В автосервисе?
     - Ну да... - кивнул Яковлев. Он и сам понимал, что догадка его была, скорее всего, неверна, но твердо знал, что на стадии мозговой атаки хороши любые, даже самые нелепые, казалось бы, предположения, и поэтому не сдавался: - А чего? Поди плохо - тяпнуть после работы стопку да закусить огурчиком из баночки!
     Но тут Коломиец незаметно дернул его за рукав, и он затих.
     Турецкий вспомнил:
     - Слушайте, а в другом углу ведь тоже шкаф с инструментами стоит!
     - И что? - взглянул на него стоящий рядом Никитин, к концу этого своего "и что?" уже, впрочем, догадавшись, к чему клонит "важняк".
     - Так, может, за ним тоже дверь есть? - подтвердил его догадку Александр.
     Все высыпали из комнаты и направились к шкафу. Турецкий оказался прав. За ним действительно была дверь.
     Яковлев все так же легко перенес шкаф в сторону, и "важняк" дернул на себя дверь, и взорам присутствующих открылась комната, как две капли воды похожая на ту, из которой они только что вышли.
     За исключением лишь одной детали - люк в полу отсутствовал. Вернее, он, кажется, когда-то тут имелся, но теперь его кругляшок был залит бетоном.
     - Это что?.. - сказал Турецкий. - Подвал замурован, что ли?
     Никитин прошел внутрь, постучал каблуком по полу, потом шагнул чуть в сторону, еще постучал, хмыкнул задумчиво и произнес:
     - Да тут, кажется, и подвала-то никакого нет...
     Александр подумал, а затем вдруг обернулся на ремонтную часть ангара, прищурился, словно прикидывая что-то, и покачал головой:
     - Тогда странно. Посмотрите, как тут все симметрично устроено... - Он вытянул руку и стал водить ею вправо-влево: - У одной стены ремонтный бокс - и у другой точно такой же... С одной стороны яма - и с другой тоже... В том углу комната с подвалом, - значит, и эта по логике тоже должна быть с подвалом!
     - Точно! - согласился с начальником Коломиец.
     Никитин сдвинул фуражку на затылок и почесал лоб:
     - Так что ж он, и вправду замурован?
     - Наверное... - пожал плечами Турецкий.
     Начальник милиции потянул козырек обратно, даже брови чуть закрыл блестящим черным полумесяцем, и решительно сказал:
     - Тогда надо долбить!
     - Надо! - кивнул Турецкий.
     Скоро из находящейся во дворе подсобки принесли лом, и Яковлев, как самый крупный из присутствующих, долбанул им по бетону. Бетон дал трещину. Опер стукнул еще. Потом еще и еще. Из середины кругляша вылетел приличный кусок и чуть не зацепил ногу стоявшей в сторонке понятой - местной почтальонши тети Вари.
     - Ай! - вскрикнула она, уворачиваясь, а когда кусок врезался в стену и прекратил свое движение, почтальонша с интересом склонилась над ним и протянула: - И-шь ты-ы... Это чевой-то?
     На серой поверхности блеснуло что-то перламутрово-синее. Тетя Варя нагнулась еще ближе и дунула, очищая это синее от пыли. И вдруг побледнела, а потом резко попятилась назад, сметая все своим мощным задом, даже тяжелого Яковлева сдвинула с его ломом, и ка-ак заорала:
     - А! А-а-а! А-а-а-а!!!
     - Что такое? - встрепенулись все.
     Но почтальонша не в состоянии была ответить вразумительно. Она уперлась спиной в противоположную стену и, все еще продолжая отталкиваться ногами, словно и стену хотела сдвинуть, отгородилась ладонями от только что обследованного ею куска бетона и опять закричала.
     Турецкий дернулся к так напугавшему ее предмету и тут же все и увидел.
     - Вот это да... - пробормотал он.
     Из неровного скола торчала фаланга человеческого пальца, ноготь которого был покрыт синим перламутровым лаком.
     На том свете все было не так, как предполагала Инга. Никто не вышел к ней в развевающихся одеждах, шурша за спиной белыми или (что было логичней в ее ситуации) черными крыльями, никто не пояснил ей, что же будет дальше, и даже ее умершие родственники не посчитали нужным встретиться с ней, пребывая, очевидно, где-то в дальних концах окружившего ее молочного тумана.
     Потом она поняла, что это не туман. Просто сквозь щелки слипшихся век все казалось размытым и загадочным. А когда Инга наконец открыла глаза полностью, то оказалось, что над ней навис белый потолок, вполне земной и даже со следами разводов от халтурной побелки. А сама она на этот раз лежала на чем-то мягком и удобном. Инга попыталась повернуть голову, но вдруг вскрикнула от резкой боли в шее и непроизвольно коснулась ее рукой, ощутив при этом характерную шероховатость бинтов. И тут же услышала, как в стороне открылась дверь. Морщась и постанывая, Инга скосила глаза вбок. Метрах в двух от нее ухмылялось некрасивым широким ртом знакомое утиное лицо.
     Да что же это такое!
     "Этот Витя и умереть мне не дал, гад!" - с жуткой злостью подумала Инга.
     Утиное лицо приблизилось и склонилось над ней.
     - Ну как ты? - пошевелились губы некрасивого рта.
     Инга не ответила.
     - Болит? - приплюснутый нос Вити указал на шею девушки.
     Инга свирепо посмотрела на него и выдохнула, обжигаемая резью в изувеченных осколком стекла связках:
     - Паол на ...!
     Матом она ругалась только в исключительных случаях. Сейчас был как раз такой.
     Витя улыбнулся:
     - Понимаю... Ты меня ненавидишь...
     По взгляду Инги было ясно, что он попал в самую точку.
     - Ука! - прошипела она. - Ука оклятая!
     Витя разогнулся. Теперь Инге был виден только плохо выбритый низ его подбородка.
     - Ничего... - поднял-опустил его Витя. - Ничего... - Тут кожа подбородка натянулась, и Инга поняла, что Витя плотно сжал губы. Потом он снова разжал их, и она услышала: - Скоро ты меня полюбишь, милая... Скоро ты меня очень сильно полюбишь...
     Подбородок исчез, и Инга услышала, как в стороне хлопнула дверь.
     С пальца все только началось.
     Когда Яковлев уже гораздо осторожней подцепил ломом соседний кусок бетона, то все увидели часть человеческой руки с порванной пополам ладонью.
     У присутствующих расширились глаза, а позади них послышался какой-то грохот. Это упала в обморок почтальонша тетя Варя.
     Вскоре стало ясно, что одним ломом и одним Яковлевым тут не обойдешься. Через некоторое время приехали вызванные рабочие с отбойными молотками. Они до этого трудились на каком-то частном объекте и были недовольны внезапным приглашением ментов, которое срывало им денежный заказ.
     - Ну чего тут? - спросил бригадир, когда его шайка-лейка ввалилась в комнату и подняла на ноги почтальоншу тетю Варю хорошей пивной отрыжкой.
     - А вот... - хмуро показал в развороченный центр пола Никитин.
     Бригадир, зевая, глянул в указанном ему направлении да так и остался стоять с открытым ртом.
     У одного из рабочих затрясся в руках не подключенный к электричеству отбойный молоток.
     - Приступайте! - сказал Турецкий.
     Побледневшая бригада переглянулась и замотала головами:
     - Не-е...
     Но авторитет Никитина сыграл решающую роль:
     - Никаких "не"! - цыкнул он на рабочих. И уже мягче произнес: - Я поговорю с вашим начальством. Внакладе не останетесь. Как за три смены получите.
     Рабочие снова переглянулись и слегка порозовели.
     - Плюс по бутылке! - добавил Никитин.
     - Приступаем! - плюнул на руки бригадир и взялся за отбойный молоток.
     Превозмогая боль, отдающуюся в горле при любом шевелении тела, Инга приподнялась на локтях и огляделась.
     "Ну и где я теперь?" - подумала она.
     Она лежала на диване в довольно чистой комнате, стены которой были оклеены веселенькими желтоватыми обоями, а на одной из них даже висела средних размеров чеканка с изображением восточной девушки в танцевальном наряде, кормящей с руки льва. У противоположной стены комнаты стоял стол, а над ним светлела пробивающимся снаружи солнечным светом плотная белая занавеска.
     "Хорошо, хоть окно есть... - обрадовалась Инга и вдруг встрепенулась: - Так, может, я и сбежать смогу?!"
     Стараясь не делать резких движений, она опустила ноги на пол и села. Голова сразу закружилась, и ей пришлось закрыть глаза и где-то в течение минуты дать телу привыкнуть к перемене положения. Потом она осторожно встала и тут же качнулась назад, однако успела выставить руку и оперлась на спинку дивана. Отдышавшись, она оттолкнулась от нее и сделала шаг к окну. На этот раз ее повело вперед, и только близость стола спасла Ингу от падения. Оперевшись на него ладонями, она снова передохнула, потом медленно подняла голову и посмотрела на занавеску. "Да... - адекватно оценила она свое состояние. - Убежать мне будет трудно..." Тем не менее Инга не отступила и, перевалившись через стол, дернула занавеску в сторону.
     Ага! Получилось!
     Свет полился в комнату, заставив ее сощуриться. Затем она подняла веки и...
     Проклятье...
     С внешней стороны окно закрывала толстая металлическая решетка.
     Н-да... Отсюда тоже не сбежишь...
     "Но зато! - со значением сказала себе Инга. - Зато - вот! Вот зато что!"
     И она оглядела раскинувшийся за стеклом яблоневый садик. Деревья росли близко друг к другу, но именно возле окна они как-то пригибались в стороны, словно открывая дорогу солнечным лучам. От этого в комнате и было так светло. В отдалении Инга заметила довольно высокий забор из красного кирпича, местами, впрочем, осыпавшийся. Она повнимательней рассмотрела садик и пришла к выводу, что за ним, судя по всему, уже давно никто не следит: все заросло высокой травой, и тут и там валялись опавшие ветки, а вдали ржавел перевернутый мангал.
     "Дача, что ли?.." - предположила Инга.
     Вдруг за ее спиной открылась дверь. Она тяжело обернулась и увидела Витю, который подался всем корпусом из дверного проема, оставив позади себя раскинутые в стороны руки, и удерживался таким образом, чтобы не шлепнуться.
     - Сейчас пойдем мыться! - сказал он.
     Ни фига себе. Это что-то новое. Инга даже подумала, что ослышалась. Но Витя повторил:
     - Мыться, я говорю, сейчас пойдем! - Тут он расплылся в улыбке, показавшейся Инге до невозможности гадкой.
     Та-ак...
     Вообще-то, по ее меркам, она не принимала ванну уже целую вечность и постоянно страдала по этому поводу, но сейчас... Он что, собирается мыться вместе с ней? - Инга пристально посмотрела на мучителя. - Ну точно - собирается! Вон глазки-то как блестят!
     И тогда, превозмогая боль в горле, она сказала:
     - Нет!
     А Витя растянул рот еще шире и сладострастно мотнул головой:
     - Да!
     Это был какой-то кошмар.
     Рабочие раздолбили пол, и стало ясно, что трупы лежат по всей поверхности подвала.
     Естественно, очень скоро находиться в помещении без масок стало просто невозможно. Да и в масках люди постоянно шастали на двор, кто отдышаться, а кто, перегнувшись пополам, выплеснуть на траву содержимое желудка.
     Постепенно отбойные молотки были отложены в сторону и в ход снова пошли ломы. Понаехала куча труповозок, и скоро посеревших то ли от бетонной пыли, то ли от ужаса рабочих сменили привычные ко всему санитары морга. То есть это они считали себя ко всему привычными. А на самом деле и у них случались внезапные колебания поджилок при виде того, что натворил тут Витя Корнев. Один из санитаров даже сказал:
     - Все... Завтра увольняюсь... - потом подумал и добавил: - А лучше - сегодня! - и, отложив лом, как-то подозрительно быстро направился во двор, закрыв рот ладонью.
     А ведь прежде считал, что окончательно искоренил в себе рвотный рефлекс!
     К вечеру подвал был расчищен. В черные пластиковые мешки разложили тридцать семь трупов и развезли их по городским моргам.
     Теперь можно было подвести некоторые мрачные итоги.
     Трупы опускали в подвал в разное время, так как лежали они как бы слоями: покойник - над ним слой раствора, на этом слое следующий покойник - над ним следующий слой раствора. И так далее. Некоторые лежали вдвоем под общей "скорлупой", а пару раз встретились даже трое замурованных вместе людей.
     Тот факт, что могильник был устроен именно в бетонном подвале, а не в обычной яме, объяснялся, по-видимому, тем, что в этом районе был очень высокий уровень грунтовых вод. Если бы для трупов вырыли яму, то в ней постоянно стояла бы вода и это могло привести к осадке ангара. А так - сбросил покойничка в подвал, залил раствором, и все нормально. Только пол с каждым разом поднимается. Технология, язви ее...
     Все потерпевшие были убиты выстрелом в голову. Чаще всего - в затылок, но иногда - в лоб или в висок. У одной женщины был прострелен глаз.
     - Ну и нарыл нам этот "важняк" "висяков"... - хмуро бурчал городской прокурор Клюев, который похудел за этот день килограмма на три и уже не казался к закату таким тучным, каким был с утра. Похудел он не оттого, что ломом махал, он-то как раз не махал, в отличие, скажем, от Яковлева. Похудел он от волнения и от нашатыря, который частенько сегодня подносили к его носу медики, во множестве прибывшие на место происшествия. Лицо прокурора осунулось, и, измученный, он сидел во дворе на скамеечке, почему-то не моргая, как будто боялся даже на этот микроскопический миг остаться в темноте, из которой ему могли явиться страшные серые мертвецы.
     "Как же он спать-то будет?.." - покачал головой Турецкий, проходя мимо. Впрочем, Александру и самому было не по себе. Все его сослуживцы знали, что за все время работы в прокуратуре Турецкий так и не научился спокойно смотреть на изувеченные трупы. Поэтому "важняк" почуял сейчас в Клюеве в некотором смысле "родственную душу" и тихонько подсел к нему на скамеечку.
     - Вот оно как... - проговорил Александр. А потом вздохнул и совершенно без задней мысли, а просто чтобы что-то сказать, напомнил: - А вы говорили - банкет... Какой уж тут банкет...
     Прокурор резко повернулся к нему, выпучил коричневые глаза и вдруг, подскочив, побежал за угол ангара.
     Оттуда донеслись характерные звуки и всплескивания.
     - Ну вот... - расстроился Александр. - Довел человека...
     На скамейку тут же опустился перемещавшийся до этого по двору и отдававший какие-то указания подчиненным Никитин. Он вытянул ноги, ненароком обнажив штопаные коричневые носки, некоторое время смотрел на них, очевидно, размышляя, спрятать их опять или не прятать, потом решил, что таким зрелищем сегодня уже никого не шокируешь, и оставил носки в покое. После этого достал из кармана пачку сигарет и предложил Турецкому:
     - Будете?
     Тот взял.
     Они закурили.
     - Да... - протянул Никитин. - Такого в моей практике еще не было... Да и в истории города, похоже, тоже...
     Он оказался прав.
     Именно такую мысль и провели на следующий день в центральных статьях все тульские газеты. Пресса пестрела фотографиями ангара и укладываемых в труповозки покойников. Корреспондент одной из газет даже пробрался каким-то образом ночью в морг и сделал снимки там. Пьяный сторож того морга наутро клялся, что не открывал никому дверь и понятия не имеет, "как этот журналюга сюда попал". Но под столом у сторожа нашли пустую бутылку "Абсолюта", и, учитывая тот факт, что он никогда не покупал себе ничего дороже портвейна, этим можно было многое объяснить.
     Радиостанции сняли с эфира все веселые песни и гоняли одну "серьезку", время от времени перебивая ее выпусками новостей, в которых сообщалось одно и то же: вчера, мол, на окраине города в частном автосервисе откопали тридцать семь трупов, начато следствие, начальник городского управления милиции полковник Никитин комментировать это событие пока отказался, зато мэр города заявил, что он давно уже обращал внимание вышестоящих инстанций на серьезные упущения в деле руководства тульской милицией, его не слушали, а он предупреждал, что добром это не кончится, вот оно и не кончилось и т. д. и т. п. После этого вновь шла почти траурная музыка.
     Траур, впрочем, пока никто не объявлял, редакторы убрали из эфира дурацкие притопы и прихлопы по собственной инициативе, выразив этим ту подавленность, которая охватила в тот день всех жителей города.
     В общественных местах внезапно стало как-то тихо, администрации парков хоть и не закрыли аттракционы, но сами аттракционы выглядели очень странно: например, в колесо обозрения садились мрачные люди, делали круг и мрачные же выходили. А круг этот они совершали только ради того, чтобы, оказавшись наверху, показать друг другу: во-он, мол, видишь, за тем мостом пустырь? Так вон тот ангар посреди него - это тот самый и есть...
     Дети, катавшиеся на электрических машинках, перенимали настроение взрослых и сталкивались резиновыми бамперами без привычного в таких случаях визга и смеха, а как-то тупо и уныло. Потом выходили к родителям, те передавали им яркие воздушные шарики, и малыши молча несли эти шарики, подобно тому, как в разгар средневековой чумы угрюмые монахи несли по улицам европейских городов факелы.
     В магазинах и на рынках покупки совершались тише, без эксцессов, и продавцы чувствовали какую-то странную солидарность с покупателями, не обвешивали, не тянули презрительно: "Же-е-енщина, ну вы-ы бу-удете брать сы-ыр или не-ет? Полчаса уже кру-утите!" - а клали на весы продукт и, словно забывая про него, перевешивались через прилавок: "Слыхали? А?" И многозначительно кивали головой как бы в сторону того страшного ангара. Правда, иногда они ошибались, и кивок приходился на здание мэрии или управления внутренних дел, но это все равно было в тему, потому что и тогда в сердце покупательницы находился горячий отклик: "Да, да! До чего страну довели! Кошмар! Ужас! Ни черта ведь не делают, только деньги гребут лопатой, а нам на улицу выйти страшно!"
     Местное телевидение без конца демонстрировало теперь уже не фоторобот, а фотографию Виктора Сергеевича Корнева, взятую из паспортного стола. Снимок Инги Дроздовой показывали реже, потому что среди убитых ее не оказалось, а всех сейчас интересовали именно убитые - кто они, да что они, да нет ли среди них тех, кто недавно пропал без вести, и чьи родственники осаждали теперь морги с целью осмотреть тела.
     Самого же Корнева искали. Искали сосредоточенно и упорно. Никитин лично контролировал ход поисков, постоянно находился на службе, не отключался ни на минуту и от этого выглядел очень устало, но сам себя усталым не чувствовал, может быть, потому, что ни на минуту не задумывался о себе, а размышлял только о деле.
     Вначале сыскари хотели пройти по связям Корнева, но оказалось, что связей-то этих и нет. Ни с кем не встречался, ни с кем не провожался. Жил одиноко.
     - Но в сервис-то к нему кто-нибудь приезжал? - спросили сыскари у ближайшего соседа Корнева, жившего от него на расстоянии трехсот метров.
     - Ну эти... Иномарки... - развел руками сосед и даже чуть поморщился от досады, как будто снова вынужден был коснуться чего-то такого, о чем силился забыть или по крайней мере поменьше думать.
     Правда, жена соседа вспомнила, что года два назад, еще до того, как на участке Корнева был построен ангар, к нему приезжала какая-то черная машина.
     - А да... - почесал затылок сосед. - Было... У нас как раз тогда сын с семьей гостил...
     И посетило супругов это воспоминание, когда к ним пришел Турецкий.
     - Номер не запомнили? - спросил "важняк".
     - Да какой там номер! - махнул рукой сосед. - Я и марку-то отсюда не разглядел...
     Рабочих, которые возводили ангар, тоже найти не удалось.
     Таким образом, зацепок по Корневу не было.
     Тем не менее за короткое время милиция перевернула весь город, прошлась по всем подозрительным адресам, опросила всех, кого только можно было: "Не видели? Не слышали? Не знаете?" "Не видели, не слышали, не знаем..." - крутили головами криминального вида люди, и черт их поймет - то ли действительно не знали ничего, то ли просто отмахивались, не желая связываться...
     На выезде из Тулы проверялись все машины, даже рефрижераторы и, наоборот, инвалидки.
     Результат нулевой.
     Многие, в том числе и в милиции, были уверены, что Корнева уже нет в городе.
     Однако Турецкий был другого мнения. И вот почему.
     Уже на следующий день после всколыхнувших город "раскопок" он встретился в диспансере с психиатром, который несколько лет наблюдал Корнева. И тот сказал:
     - Мой пациент страдал той формой расстройства, которая, в числе прочего, характеризуется крайне болезненным самомнением. Малейшая нанесенная ему обида или то, что он посчитает за обиду, становится катализатором вспышки чудовищной ненависти, обращенной как на самого обидчика, действительного или мнимого, так и вообще на всех, на весь мир... - Тут психиатр помял губы, а потом чуть оторвался от стула и, подавшись через стол к сидевшему напротив Турецкому, сообщил: - Вы представляете, он нарисовал дома на ватмане мой портрет и метал в него ножи!
     Турецкий кивнул: да, мол, ничего себе, - и продолжал слушать.
     Психиатр снова откинулся на спинку:
     - Так вот. Люди с таким расстройством постоянно пытаются доказать что-то другим. Они всегда в напряжении, они зациклены на том, что их считают, ну... неполноценными, что ли... Вот Корнев, например, был уверен, что окружающие видят в нем дурака.
     - А что, видели? - спросил "важняк".
     - Ну... Всякое бывало... Но он не дурак... Он далеко не дурак... - Тут психиатр снова перевалился через стол и, почему-то покосившись на дверь, прошептал: - Он, пожалуй, будет поумнее иных моих руководителей из облздравотдела...
     Александр молчал.
     Психиатр понял, что отклонился от темы, и продолжил:
     - Плюс ко всему Корнев патологически жесток. Просто патологически! - Он поднялся и задумчиво прошелся вдоль кабинета. У самой двери остановился и вдруг с неожиданной для его массивной комплекции легкостью встал на руки и крикнул:
     - Уау!
     Турецкий обомлел.
     Психиатр снова опустился на ноги и выпрямился.
     - Не обращайте внимания... - сказал он, ничуть не смутившись. - Снимаю накопившееся напряжение...
     Александр знал, что психиатры часто бывают похожи на своих пациентов, поэтому действительно решил не придавать значения этой выходке.
     - Вы сказали о жестокости Корнева... - напомнил он.
     - Ах да... - Психиатр возвратился за стол, сложил перед собой руки, как примерный школьник, и очень серьезно посмотрел на Турецкого. - Так вот. Обида на весь мир, жажда доказать свою полноценность, нет-нет, даже не полноценность, а превосходство над другими и тяга к жестокости сплелись в Корневе в единый клубок. Но тут есть один интересный момент... - Психиатр прищурился и поднял вверх указательный палец, акцентируя внимание на важности того, что он собирался сказать. - По моим наблюдениям, если Корневу удавалось каким-то образом потешить свое самолюбие, отыграться, так сказать, за обиды, насладиться болью жертвы, ну, например, если избивал он кого-нибудь сильно, с оттягом, как говорится, то он старался максимально долго продлить это свое, как я его называю, состояние блаженства. А продлевал он его, постоянно вызывая в себе воспоминания об этом событии. А когда эти воспоминания тускнели, он, чтобы снова разбередить их, возвращался на то место, где ему было так хорошо. Ну на вокзал там, например, или еще куда... Как бы энергией удовольствия он хотел там подпитаться, понимаете? От асфальта, где кровь избитого им человека еще чернела, от забора какого-нибудь, где за гвоздь клок одежды зацепился, да и вообще - от общего антуража... - Тут психиатр потер подбородок и снова подался к Турецкому: - Я думаю, что если Корнев действительно совершал все эти убийства, то он не уехал из Тулы. И не уедет. Будет прятаться, отсиживаться по углам, но не уедет. Потому что тут он, судя по всему, испытал минуты наивысшего блаженства...
     Александр вскинул брови:
     - Вы считаете, что он может вернуться к своему ангару?
     Психиатр мотнул головой:
     - Нет. Это вряд ли... Это было бы слишком. А я же говорю - он не дурак... Но согласитесь, что тридцать семь человек убить - это не нос кому-нибудь расквасить на вокзале. Тут для него не капля, тут для него море удовольствия. А один ангар море не вместит. Оно теперь в представлении Корнева по всему городу разлилось. Он совершал убийства на территории Тулы? Значит, вся Тула для него теперь как сплошная эрогенная зона. Куда ни ткни - везде хорошо... - Психиатр помолчал и, словно опасаясь, что Турецкий не воспринял его слова всерьез, добавил: - Да-да, это именно так! Я пациента Корнева хорошо знаю...
     Турецкий задумчиво постучал пальцами по столу и спросил:
     - То есть вы часто виделись с ним?
     Психиатр мотнул головой:
     - Не часто... Но регулярно. Раз в квартал он обязан был приходить в диспансер на обследование, тут мы с ним и встречались... - Психиатр потер виски и вздохнул: - Честно говоря, в последние два года я чувствовал, что у Корнева есть какая-то тайна... Он ни разу не проговорился о ней, ни полунамека не дал, но меня-то не проведешь... Я по взгляду все определял, по интонации... - Тут он снова встал из-за стола и двинулся в обход кабинета. Правда, на этот раз все обошлось без акробатических этюдов и без "уау!". Он лишь немного задержался у двери, потоптался на месте и пошел обратно. - Да, тайна у Корнева была... Была... Он как будто чего-то боялся, мне даже иногда казалось, что он хочет куда-то сбежать... - Тут психиатр, что-то вспомнив, метнулся на свой стул и уставился на Турецкого. - А знаете, что он сказал мне, когда мы виделись в последний раз? Не так уж и давно это было - недели две назад... Он сказал: "Если я спрячусь, то меня нигде не найдут. Ни на земле, ни на небе!"
     - Что-что? - переспросил Турецкий.
     - Ни на земле, ни на небе, сказал, не найдут его. Во как! Я ему: "А зачем тебе прятаться-то, Витя?" А он глаза в пол и - молчок. Так и не вытянул я из него ничего... - Тут психиатр покачал головой: вот, мол, как оно все. Но тут же снова встрепенулся: - И все-таки я думаю, что он где-то поблизости... Где-то рядом... Вы уж поверьте мне, я в своем деле кое-что понимаю...
     Турецкий поверил.
     А в скором времени произошло вот что. Один из тульских наркодилеров, задержанных в ходе милицейской облавы, признался, что в течение последнего времени несколько раз продавал героин Вите Мак Даку.
     - До того, как его стали разыскивать? - уточнили милиционеры.
     - И до и после! - нагло посмотрел им в глаза наркодилер. - Только после он маскироваться начал. Бороду приклеил, усы и очки черные надел... Но я его все равно узнал...
     - Так что ж ты не заявил?! - не выдержали милиционеры.
     Наркодилер усмехнулся. И в его усмешке легко читался ответ: "Я ж не идиот, клиента сдавать! Может, он у меня еще раз купит!"
     - Тварь ты... - сказали милиционеры.
     - Ага... - зевнул наркодилер.
     После этого Турецкий еще раз переговорил с психиатром, и тот с абсолютной уверенностью заявил, что наркоманом Корнев быть не может. Во-первых, склонности у него к этому делу нет, а во-вторых - и это "во-вторых" на самом деле было главным, у Корнева, оказывается, редко встречающаяся аллергия на наркотики и алкоголь...
     Таким образом, Турецкому стало ясно, что героин Корнев покупал не для себя.
     Он покупал его для Инги.
     Значит, она жива.
     И значит, она у него.
     В тот раз, когда Витя заявился со своим предложением помыться, Инга даже и сопротивляться толком не могла. Только слабо отпихивалась, когда он выволакивал ее из комнаты.
     - Пусти... - хрипела она, не обращая уже внимания на боль в горле.
     А Витя смеялся и декламировал:
     - Надо, надо, надо мыться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам стыд и срам, стыд и срам!
     Он двигался спиной вперед и держал Ингу под мышками на уровне своего живота, так что она тоже волочилась за ним спиной вперед и безуспешно пыталась хвататься за все по пути, чтобы хоть как-то затормозить.
     Из комнаты они переместились в какой-то длинный коридор, и Витя потащил Ингу вдоль него.
     - Да пусти же ты... - беспомощно извивалась она.
     - Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое! - не обращал никакого внимания на ее слова Витя.
     Скоро он втолкнул Ингу в какую-то дверь и наконец отпустил. Она дернулась вперед, но потеряла равновесие и, пытаясь удержаться, повелась в сторону, потом назад, затем снова куда-то в сторону и как-то закрутилась, закрутилась... Перед ее глазами замелькали белая керамическая плитка, которой было выложено все вокруг, и когда она все-таки осела на пол, то оказалось, что прямо возле нее стоит заполненная водой ванна.
     - Голову помоешь вот этим! - Витя протянул ей какой-то флакон с отвернутой крышкой.
     Инга подняла голову и прочитала на этикетке "Блонди. Красящий шампунь".
     И тут она почувствовала, что в ней вскипает такая злость, то есть даже не злость, а какая-то жуткая смесь обиды, жалости к себе, желания вырваться отсюда и ненависти, ненависти, ненависти к этому скоту, мерзавцу, уроду, и все это перемешалось в груди, забурлило, загудело, заревело там хрипом и, как раскаленная вулканическая лава, выплеснулось страшным воплем:
     - Га-а-ад!!!
     Она выбросила вперед руку и выбила флакон из пальцев Корнева. Флакон описал в воздухе дугу и шлепнулся горлышком вниз в стоящий неподалеку унитаз.
     - Дура! - закричал Витя. - Дура!
     Он метнулся к унитазу, сунул руку в его глубину и вытащил флакон. Тут же наклонил его горлышком к подставленной ладони, надеясь, что внутри еще что-то осталось.
     Но флакон был пуст.
     Витя резко обернулся к Инге и прошипел:
     - У меня ведь только один был! Теперь придется новый покупать!
     Инга молчала.
     Лицо Корнева передернулось, он подошел к ней и наотмашь ударил пустым флаконом по лицу.
     Турецкий и оперы поселились в гостинице. Но не в люксовских апартаментах, которые приготовил им не в меру радушный прокурор Клюев, а в обычном трехместном номере.
     Первое время дежурная по этажу упорно пыталась подсунуть им проституток, но, после того как умный Коломиец положил ей на стол журнал "Здоровье" и ткнул пальцем в одну статью, где утверждалось, что внебрачные половые связи формируют у женатых мужчин устойчивый комплекс вины, который в сочетании с повышенной нервозностью, вызванной риском заражения венерическими заболеваниями, может привести к тяжелым депрессивным состояниям, дежурная сдалась, решив, что имеет дело с людьми серьезными.
     И попала в самую точку.
     Турецкий, Яковлев и Коломиец выходили из номера чуть свет, а возвращались после заката. Перекусывали бутербродами, глотали чай и валились на кровати. Выключатель люстры находился над тумбочкой Коломийца, и он, уже в падении, успевал дотянуться до него рукой, щелкал и с необъяснимым (учитывая его мелкий вес) грохотом шандарахался на жесткий матрац.
     Турецкий удивлялся, что это так громко стукнуло в темноте, а Яковлев ворчливо предполагал, что Коломиец промахнулся и упал на пол. А Коломиец уже храпел и ничего не отвечал.
     На следующее утро ровно в шесть часов номер оглашался жутким звоном. Это срабатывал будильник в наручных часах Яковлева. Вечером тот всегда забывал снять их с руки, и утром они оказывались прямо под его ухом, так как он любил спать, подложив ладонь под голову.
     В принципе среднестатистическому человеку этого было достаточно, чтобы умереть от разрыва сердца.
     Но Яковлев не умирал, а только сладко зевал и переворачивался на другой бок.
     Он даже не просыпался!
     Зато Коломиец аж прямо подскакивал на кровати чуть ли не выше выключателя и действительно валился на пол. ("Вот ведь! - усмехался позже Яковлев. - Не вечером, так утром!") Потом Коломиец поднимался и бессмысленно водил подслеповатыми глазами по сторонам. Тут к его умной голове начинало поступать питание, и он понимал, где, как и что, брал с тумбочки очки и шел в ванную.
     Но ванную уже занимал Турецкий, который просыпался раньше яковлевского будильника, потому что вечером, ложась в кровать, приказывал себе: "Проснуться в пять пятнадцать!"
     И всегда срабатывало.
     Потом он выходил, освобождая ванную Коломийцу, шел в комнату, будил Яковлева, вставлял в розетку шнур электрочайника, доставал из холодильника сыр, а из тумбочки хлеб и начинал делать бутерброды.
     Минут через десять все уже завтракали и обсуждали план на день.
     Так было и сегодня.
     - У меня есть кое-какие мысли по поводу того, как выйти на Корнева, - сказал Турецкий, жуя.
     - А именно? - осторожно прихлебывая горячий кофе, поинтересовался Коломиец.
     Яковлев тоже хотел было что-то спросить, но в этот момент кусок бутерброда как раз проходил по его горлу, и он просто молча уставился на "важняка".
     Тот отряхнул руки над расстеленной на столе газетой (крошки посыпались на фотографию мэра, помещенную на первой полосе) и сказал:
     - Будем торговать наркотиками!
     Вячеслав Витальевич Семенов ощущал себя гением. Он все-таки нашел способ, как извлечь выгоду из сложившейся ситуации.
     Впрочем, сначала нужно кое-что пояснить.
     Итак, Тула была под ним. Ну еще, конечно, и под Садчиковым, но кто он и кто Садчиков - это ж надо различать...
     То есть можно считать, что Тула была по ним.
     Но не полностью.
     Вернее, полностью, но не так, как бы ему хотелось...
     Короче.
     В самом центре города вот уже несколько лет функционировал модный молодежный развлекательный комплекс "Розовые сны". Он включал в себя несколько танцполов, два ресторана, ночной клуб, кегельбан и бильярдный зал.
     Естественно, его директор Михаил Широков платил дань частному охранному агентству "Меркурий".
     И все вроде бы было нормально. Садчиков получал деньги, делил их с Семеновым.
     На покушать хватало.
     Но, как известно, аппетит приходит во время еды. И именно во время еды (за завтраком) он и разгорелся у Вячеслава Витальевича в полную силу. Он сидел за дубовым столом своего персонального мэрского столового зала, а рядом с ним двигал челюстями, расправляясь с рябчиком, глава его администрации.
     - Я вот что думаю, Андрей Петрович... - Семенов отодвинул в сторону серебряную тарелку и посмотрел на Садчикова. - Не пора ли нам эти "Розовые сны" к рукам прибрать?
     Изумленный Андрей Петрович чуть не поперхнулся:
     - Так они ж уже платят!
     - Да ты не понял... - поморщился Вячеслав Витальевич. - Я имею в виду - совсем прибрать. Чтоб собственностью они нашей стали. Чтоб весь доход - нам. Весь! А не какие-то там проценты!
     Это говорилось в тот момент, когда весь город был взбудоражен страшной находкой в автосервисе, когда Корнев бегал где-то поблизости, рискуя быть схваченным, когда над мэром и руководителем его аппарата нависла страшная угроза...
     - Да ты что? - Садчиков выплюнул так и недожеванного рябчика в тарелку. - Выбрал время!
     На первый взгляд его возмущение было оправданным. Но это только на первый взгляд. В том-то и состояла гениальность придумки Вячеслава Витальевича, что он выбрал как раз самое удачное время для того, чтобы прибрать к рукам эти "Розовые сны".
     - Дурак! - сказал он Садчикову. - Я выбрал как раз самое удачное время, для того чтобы прибрать к рукам эти "Розовые сны"!
     Андрей Петрович непонимающе уставился на него. А мэр пояснил:
     - Сейчас внимание всех отвлечено на трупы и Корнева. Телевидение и газеты лишь об этом и твердят. Никитин тоже занимается только этим. И мы под шумок сможем сделать свое черное дело, не привлекая ничьего внимания... - Сказав про "черное дело", Вячеслав Витальевич спохватился и потянулся изящной ложечкой к вазочке с черной икрой.
     Садчиков все еще был в сомнениях. Он взял со стоящего рядом овального блюда очередного рябчика, повертел его и положил обратно. Потом посмотрел, как Семенов поглощает икру (с удовольствием и причмокивая), и тоже решил попробовать. Сунул ложечку в возвышающуюся над вазочкой черную горку, подцепил кое-чего и понес ко рту.
     - Мы зарегистрируем центр на мою жену! - сказал мэр.
     Рука Андрея Петровича дрогнула, ложечка перевернулась, и икра шмякнулась на тарелку рядом с недожеванным рябчиком.
     - Как это? - выпучил он глаза.
     Не очень-то красиво поступал сейчас Вячеслав Витальевич. Ведь если зарегистрировать развлекательный центр на его жену (читай - на него самого), то тогда... Тогда что же это получается? Весь доход - ему, а Садчикову - жалкие проценты?
     - Не бойся... - прекрасно понимая состояние Андрея Петровича, поспешил успокоить его Семенов. - Я тебе нехилый процент определю!
     Нехилый? Гм... Ну что ж, если нехилый, то... Садчиков поерзал на стуле. Нет, все равно нехорошо это! Нехорошо!
     Он насупился и опустил голову.
     Вячеслав Витальевич взял зубочистку и принялся выковыривать что-то из окрестностей зуба мудрости.
     - Да не переживай! Со временем мы и на тебя что-нибудь переведем!
     Андрей Петрович резко вскинул голову и посмотрел мэру прямо в глаза:
     - Со временем? - Он зло усмехнулся. - А почему бы не сейчас? Почему бы не сделать этот центр нашей совместной собственностью?
     Вячеслав Витальевич бросил зубочистку в тарелку и глянул на руководителя своего аппарата как на несмышленыша:
     - Так шум же поднимется! Представляешь, что будет, если станет известно, что мэр и его первый помощник завладели развлекательным комплексом в центре города?
     Андрей Петрович парировал:
     - А если твоя жена им завладеет, то шум не поднимется, да?
     Вячеслав Витальевич вздохнул с таким видом, как будто ему приходится объяснять азы:
     - Моя жена - другое дело. Она лицо самостоятельное. У нее даже фамилия другая. У нее тут бизнес, там бизнес, все тихо-мирно - и никто не связывает ее трудовые успехи с моим именем. Вернее, - хохотнул Семенов, - с моей фамилией. Жена сама по себе, я сам по себе. Встречаемся только в постели. Вот там у нас полное единение!
     Когда мэр произнес последнюю фразу, уголки губ Садчикова как-то странно дрогнули, словно он еле сумел сдержать усмешку. Вячеслав Витальевич заметил это и удивленно уставился на него. Андрей Петрович увернулся от этого взгляда, быстро переведя глаза на стоявшую в углу зала мраморную скульптуру полуобнаженной нимфы. Семенов тоже на всякий случай обернулся на скульптуру, но не обнаружил в ней ничего такого, чего бы не было раньше, - тот же греческий профиль, те же покатые плечи, та же приспущенная туника. Тогда Вячеслав Витальевич снова обернулся к Садчикову и нашел того уже вполне уверенным в себе и не отводящим глаз.
     "Странный он какой-то сегодня..." - пожал плечами мэр.
     Тем не менее он продолжал:
     - Ну вот. Все необходимые бумаги наши юристы оформят так, что не подкопаешься. Будто бы выкупила моя супруга контрольный пакет акций этого развлекательного центра и стала, таким образом, его владелицей. Светиться она там много не будет, наймет какого-нибудь управляющего... - Семенов на секунду задумался. - Хоть бы и из твоего "Меркурия"! - бросил он кость Садчикову.
     - Хорошо бы! - Тот поднял кость и оживился: - У меня там толковых ребят много!
     - Ну вот и хорошо.
     На том и порешили.
     Удивительно, но в ходе разговора ни Вячеслав Витальевич, ни Андрей Петрович ни разу так и не упомянули о Михаиле Широкове - законном владельце комплекса "Розовые сны". Как будто его и не было вовсе, как будто он и не являлся помехой для осуществления только что озвученного мэром замысла.
     А с другой стороны, и правда - что он, являлся помехой, что ли? Да ну, в самом деле... Это же просто смешно...
     Яковлев и Коломиец смотрели на Турецкого так, как смотрят школьники на оговорившегося учителя, по словам которого вышло, что Волга впадает не в Каспийское море, а в какое-нибудь Черное. А школьники между тем совершенно точно знают, что это не так, но поправлять учителя стесняются.
     Так и Яковлев с Коломийцем. "Что это еще за идея такая - торговать наркотиками?.." - думали они, но вслух ничего не говорили.
     Турецкий встал со стула, снял висящий на его спинке пиджак и надел его. Потом шагнул к зеркалу и, поправляя галстук, объяснил отражениям оперов:
     - Судя по всему, Корнев вполне может снова выйти, так сказать, в люди, для того чтобы купить наркотики. Вот мы и должны попытаться сцапать его...
     Яковлев и Коломиец переглянулись:
     - А как?
     Александр выровнял узел галстука точно между уголками воротника и повернулся к операм:
     - Действовать мы будем следующим образом...
     В этот момент во входную дверь постучали. Стук был какой-то неуверенный, но вместе с тем и настойчивый. Турецкий, не договорив, пошел открывать. Опера вытянули шеи в направлении прихожей, в конце которой и находилась эта самая входная дверь. Повернув в замке ключ, Турецкий открыл ее и увидел перед собой вроде бы знакомое лицо, но, кто именно был пришедший человек, "важняк" в первую секунду и не сообразил.
     - Я сосед Корнева, - сказал гость. - Ближайший. Вы ко мне недавно заезжали...
     - Ах да! - вспомнил Александр.
     - У меня есть кое-что для вас...
     Турецкий шагнул чуть в сторону, пропуская визитера:
     - Прошу.
     Сосед Корнева робко зашел в прихожую и в нерешительности остановился, заметив выглядывавшие из комнаты лица оперов.
     - Здрасте... - кивнул он им.
     - Здрасте... - ответили Яковлев и Коломиец.
     - Вы проходите, проходите. - Турецкий чуть тронул гостя под локоть, как бы подталкивая его в сторону комнаты.
     Тот сделал несколько шагов и, оказавшись возле оперов, сел на стул, недавно оставленный Александром.
     Яковлев и Коломиец с интересом уставились на него, но Турецкий вдруг позвал их в прихожую.
     - Вы извините, - приложив руку к груди, сказал он при этом соседу Корнева. - Мы только кое-что закончим... Буквально пара минут.
     И когда оперы подошли к нему, он закрыл дверь, отделявшую прихожую от комнаты, и некоторое время что-то приглушенно объяснял за ней Яковлеву и Коломийцу. Когда он снова открыл дверь, оперов в прихожей уже не было.
     - Слушаю вас! - входя в комнату, сказал Турецкий визитеру.
     И только тут заметил в его руках какой-то сверток.
     Наркотики в городе продавали на одной из центральных площадей возле памятника Льву Толстому. Трудно сказать, почему именно это место было облюбовано тульскими наркодилерами для сбыта своего зелья, но вот уже который год они с утра до вечера (да и ночью, бывало) и в снег, и в зной, и в дождь проливной торчали тут под укоризненным взглядом гранитного графа, который, как известно, не только наркотики, а и водочку-то не одобрял, а одобрял плуг в руки - да по полям.
     Честно говоря, наркодилеры и сами пошли бы по полям за плугом, но только в том случае, если бы эти поля им затем позволили засеять маковой соломкой. А так как этого им конечно же не позволили бы, они и терлись теперь здесь - на площади, реализуя товар, присланный афганскими коллегами, пользующимися у себя на родине большими предпринимательскими свободами в избранной сфере деятельности.
     И анаша, и кокаин, и героин всегда имелись в наличии у тульских наркодилеров. Но в целях безопасности они держали дурь не при себе, а где-нибудь на расположенной поблизости хате.
     Для того чтобы купить дозу, надо было подойти к вроде бы без дела шатающемуся по площади молодому человеку и спросить: "Есть че?" Молодой человек осматривал потенциального покупателя с головы до ног, ища подвоха. Если ничего не находил, то отвечал: "Ну че-то есть..." А если опытным глазом просекал в клиенте засланного из ментовки казачка, то широко улыбался ему и говорил о себе почему-то в женском роде: "Я не такая! Я жду трамвая!"
     В тот день все было так же, как и в другие дни. Наркодилеры слонялись по площади, с кем-то из обращающихся к ним уходили, кого-то отбривали, жевали резинку и пинали попадавшихся на пути жирных, переваливавшихся с ноги на ногу голубей.
     Словом, все было как всегда.
     Все, да не все.
     На одной из скамеечек, возле дуба, вот уже час сидели два каких-то странных мужика в серых пиджаках. Они закрылись от окружающих газетами и решительно ни на кого не обращали внимания.
     Зато окружающие обращали внимание на них.
     "Менты, что ли? - перешептывались между собой наркодилеры. - Или конкуренты? А может, просто лохи?"
     И так как наркодилеры не замечали, чтобы мужики следили за кем-нибудь из торговцев зельем или выискивали клиентов, то сходились во мнении на последнем предположении - должно быть, это действительно обычные лохи, отдыхающие тут на свежем воздухе.
     Лохами были Яковлев и Коломиец. А на скамеечке они сидели потому, что такое указание дал им Турецкий.
     - Выслеживайте Корнева! - сказал он.
     Александр и сам хотел отправиться на площадь, но из-за внезапно пришедшего корневского соседа остался в гостинице. А оперов, чтобы не терять времени, отправил сюда.
     Вопреки мнению наркодилеров, оперы следили абсолютно за всеми и за всем: боковое зрение плюс несколько незаметных дырочек в газетах - вот, как говорится, и весь секрет.
     Так что неизвестно еще, кто тут были лохи...
     Мало того что Яковлев и Коломиец наблюдали за всем, что происходит на площади, так они еще и кроссворд успевали разгадывать. Причем весьма успешно. Главным образом это была, понятно, заслуга умного Коломийца, но и Яковлев тоже пару раз блеснул эрудицией. Например, он сразу же сказал, что последним словом из пяти букв в пушкинской строчке "выпьем, няня, где же ..." является "кружка", а жену Адама из трех букв звали Ева. Правда, он чуть было не сказал "Ира", но вовсе не из-за вопиющего незнания библейской истории, а просто чтобы пошутить - дело в том, что Ирой звали жену одного их с Коломийцем приятеля - армянина Адама Айрапетовича.
     Очень скоро неразгаданным осталось только одно слово.
     - Значит, так... - сказал Коломиец, вчитываясь в мелкий шрифт конца колонки "по горизонтали". - Слово из шести букв. Обозначает полное поражение, крах всего. Вторая "и".
     - Вторая "и"? - задумался Яковлев. А потом вдруг как-то удивленно посмотрел на Коломийца и спросил: - Точно вторая "и"?
     - Да точно, точно... - пробормотал Коломиец, сам сосредоточенно перебирая в голове возможные варианты.
     Яковлев кашлянул и чуть нахмурил брови, как будто у него не оставалось другого выхода, как только сказать то, что пришло ему сейчас на ум, хотя он почему-то не хотел этого говорить.
     - Ну значит, это... - Тут Яковлев сделал небольшую паузу, после которой все-таки назвал слово из шести букв со второй "и", которое действительно обозначало полное поражение и крах всего, да только вот было совершенно неприличным.
     - Ты чего? - ошарашенно уставился на него Коломиец. - Такого в кроссворде быть не может!
     - Но ведь подходит? - не сдавался Яковлев.
     - Ну подходит...
     - Значит, оно и есть! - убедительно сказал Яковлев и еще раз произнес это самое слово, звонко цокнув завершавшей его "ц".
     Коломиец насупился, словно делая последнее мысленное усилие, и вдруг, догадавшись, улыбнулся:
     - Да нет же! Это слово "фиаско"! Понял? Фиаско!
     - А-а... - протянул Яковлев. - Ну да... Как это я сразу не допер...
     В течение того времени, когда опера разгадывали кроссворд, они ни на секунду не ослабили наблюдение за площадью.
     Но пока оно не принесло им никаких результатов.
     После инцидента в ванной Витя притащил Ингу обратно в комнату, бросил на диван и, хлопнув дверью, ушел. В течение последующих дней он приносил ей еду - все тот же хлеб с водой, а под диван сунул накрытый крышкой горшок. Инга несколько раз поднималась, отщипывала немного от нарезного батона и снова валилась на свое ложе.
     Сегодня, когда Витя зашел к ней, он застал девушку свернувшейся в калачик под верблюжьим одеялом и не реагирующей ни на какие его слова. Он быстро подошел к ней, растормошил и, убедившись, что она жива, только как будто находится в прострации, заключил:
     - Ну что же... Придется опять идти за героином...
     Он вышел из комнаты, запер ее на ключ и, пройдя коридором мимо ванной, зашел в расположенное сразу за ней помещение. Помещение это представляло собой нечто вроде театральной гримерки - те же обрамленные лампочками зеркала по стенам, те же туалетные столики, те же вешалки.
     Собственно, это и была гримерка.
     Витя шагнул к ближайшему туалетному столику, выдвинул ящик и достал из него бороду и усы. Затем сел перед зеркалом, взял стоящий возле него тюбик со специальным клеем, намазал щеки и довольно быстро превратил себя в усатого бородача. Потом немного подумал, сунул руку в другой ящик, покопался там и вытащил кудрявый темный парик. Надел его, покрутил головой перед зеркалом, поправил получше и встал. Уже стоя, достал из кармана рубашки темные очки, закрыл ими глаза и стал похож то ли на хард-рокового музыканта, то ли еще на какого-то такого же альтернативного персонажа.
     Он усмехнулся в зеркало и сам не узнал свою усмешку - настолько изменилась теперь его внешность. Довольно хмыкнув, он вышел из гримерки и зашагал по коридору в направлении выхода.
     Ехать до памятника Льву Толстому было не так уж и долго.
     Яковлев и Коломиец хотели уже было приступать ко второму кроссворду, как к площади подъехал "Москвич", в заднем окне которого показалось усато-бородатое лицо в черных очках.
     Оперы напряглись.
     Приехавший переговаривался о чем-то с водителем и выходить не спешил. На площадь, однако, тоже не смотрел, будто вовсе и не интересовался тем, что на ней происходит.
     До "Москвича" было метров восемьдесят. Яковлев разглядел номер машины.
     - Местная... - сказал он Коломийцу.
     Задняя дверца "Москвича" открылась, бородач хотел было вылезти, но отчего-то передумал и продолжал сидеть, обсуждая что-то с человеком за рулем.
     Оперы начали прикидывать, как отрезать машине путь, если она вдруг тронется с места, так и не высадив подозрительного пассажира.
     - Ты дуй через скверик, - говорил Коломиец Яковлеву, - а я - по прямой...
     Однако им было ясно, что они все равно не успеют перехватить "Москвич", если тот дернется с места и сразу же примется набирать скорость. А ведь, судя по всему, заметив погоню, водитель может именно так и поступить.
     Если, конечно, в машине те, кто боится погони... А если не те? Как узнать? Встать и пойти туда? А вдруг они тут же и уедут?
     И Яковлев с Коломийцем продолжали ждать.
     Наконец дверца открылась второй раз и бородач полез наружу.
     - Что это у него? - спросил Коломиец, сощуривший глаза под толстыми стеклами своих очков.
     - Тросточка какая-то... - пробормотал Яковлев. - Белая...
     - Белая?
     - Ну да... - Яковлев шевельнул развернутой перед собой газетой, как будто отгоняя осу, а на самом деле обеспечивая себе возможность получше присмотреться к вылезающему из машины мужчине.
     А тот тем временем уже стоял на асфальте и, выбросив свою белую трость вперед, случайно ткнул ею по скакнувшей за ним из салона собаке. Собака взвизгнула, но тут же и завиляла хвостом, давая понять, что совершенно не обижена на хозяина.
     - Ба... - протянул Яковлев. - Да он слепой, что ли?
     Коломиец пожал плечами:
     - Кто его знает... Тут ко всему нужно быть готовым...
     Держа в руке поводок вышагивавшей впереди собаки, мужчина двинулся вперед, постукивая на ходу своей палочкой.
     Вдруг из машины выглянул водитель.
     - Дядя Гриша! - позвал он мужчину.
     Тот остановился и полуобернулся, так, чтобы к машине было направлено его ухо, а не глаза.
     - Дядя Гриша, - продолжал водитель, - передайте тете Марусе, что я на днях заеду. Лекарства заброшу.
     - Передам, - кивнул мужчина.
     Водитель как будто бы собрался снова исчезнуть в салоне, но не исчез, а, наоборот, высунулся еще дальше в окно и добавил таким тоном, каким говорят, когда пытаются напоследок убедить собеседника в том, в чем в результате только что завершившегося спора так и не смогли его убедить:
     - Нет, ну может, я все-таки довезу вас до дома? Ну чего вы пешком-то? А, дядя Гриша? Чего вы пешком-то, в самом деле?
     Мужчина раздраженно махнул тростью:
     - Да сказал же - не надо! Я так дойду! Воздухом хоть подышу маленько! Мне тут до дома-то рукой подать! Через площадь только перейти - и все!
     - Ну как знаете... - сказал водитель, после чего снова сел за руль и уехал.
     А мужчина направился прямиком в сторону Яковлева и Коломийца.
     Те все так же закрывались газетами, но за мужчиной, естественно, наблюдали и видели, что он не подошел ни к одному наркодилеру, да и те не проявляли к нему никакого интереса. Наконец он поравнялся с операми и вдруг остановился.
     - Не подскажете, сколько сейчас времени? - спросил он, наклонив ухо к Яковлеву и Коломийцу.
     Слепой?!
     - У вас газета в руках шелестела, и вы ее чуть встряхнули... - сказал мужчина, когда пауза между его вопросом и ожидаемым им ответом слишком уж затянулась из-за того, что Яковлев и Коломиец ошарашенно переглядывались между собой. - Вот я и понял, что тут кто-то есть...
     Что ж, объяснение было принято.
     - Ровно одиннадцать! - сказал Яковлев.
     - Угу... - промычал мужчина и двинулся дальше.
     Но тут оса, которая до этого досаждала Яковлеву, зажужжала возле головы мужчины, он неловко махнул рукой и случайно сбил со своего уха дужку очков. Очки скользнули вперед и полетели вниз. Еще миг - и они упали бы на асфальт и, вполне возможно, разбились бы.
     Но быстрый Коломиец дернулся со скамейки и перехватил их.
     - Возьмите... - сказал он, вкладывая очки в руку мужчины.
     - Спасибо... - пробормотал тот.
     Яковлев и Коломиец увидели, что глаз у него нет совсем. Ни слепых, затянутых мутной пленкой, ни глубоко вдавленных и прикрытых дряблыми веками - никаких. На месте глаз розовели две пустые ямки.
     - Это я с рождения такой... - грустно сказал дядя Гриша, почувствовав, как замерли Яковлев и Коломиец.
     Он снова надел очки и пошел к возвышающемуся позади площади сталинскому дому.
     - Не он... - только и осталось проконстатировать операм.
     У Инги была не ломка. У нее была депрессия. Витя, который оторвал от подушки ее лицо и по его серому виду заключил, что ей требуется очередная доза, был не прав.
     Ничего ей не требовалось.
     Мрачные духи, с которыми Инга познакомилась в подвале, сидели где-то и ждали, когда она снова позволит им подойти к себе и сесть рядом на корточки. А она не хотела им этого позволять.
     Удивительно, но ее не подгоняла к этому даже привычная боль в позвоночнике. Не было этой боли, вот в чем дело!
     Инга повернулась на диване и посмотрела в потолок. Потом чуть согнулась в пояснице, как будто хотела сесть, и тут же снова рухнула.
     Боль не появилась.
     Странно.
     Колики в позвоночнике всегда давали знать о начале ломки. Если их нет, то, значит, и ломка не намечается? Так, что ли?
     Инга вспомнила, как усталый профессор Вейцман говорил ее отцу в коридоре нью-йоркской клиники:
     - У вашей дочери совершенно уникальное строение мозговых структур, ответственных за привыкание к наркотикам... - Хороший русский бывшего советского эмигранта Вейцмана доносился и до лежащей в палате Инги. Профессор с отцом думали, что она не слышит, а она слышала. - Таких людей, как она, - продолжал профессор, - очень мало. Наркоманами они становятся сразу же после того, как примут любую, даже самую малую, дозу любого, пусть и самого слабого, наркотика. Вылечить их потом практически невозможно... - Тут Вейцман стал говорить как-то быстро, словно поспешно пытался успокоить отца, которого профессорское заключение, должно быть, повергло в состояние шока. - Ну полноте, полноте... - басил Вейцман. - Не все потеряно! Дело в том, что тут есть одна необъяснимая до сих пор загадка...
     - Какая? - спросил отец.
     - Видите ли... Это невероятно, это не вписывается ни в какие биологические законы, но такие люди, как ваша дочь, при определенных обстоятельствах могут вылечить себя сами. Понимаете, сами! Без медикаментозного вмешательства! Что-то у них в мозгу поворачивается таким образом, что тяга к наркотикам пропадает. Просто начисто пропадает! Для моих обычных пациентов это совершенно исключено. А для таких вот уникумов, как ваша дочь...
     - А что это за обстоятельства, о которых вы говорили? - перебил его отец.
     Инга услышала, как Вейцман засопел. Он сопел так всегда, когда вынужден был развести руками, не зная, как ответить на какой-либо вопрос:
     - Не знаю... Для каждого из них они разные. Например, один мой пациент, у которого строение определенных зон мозга сходно со строением их у Инги, уехал умирать в Гренландию. Просто вот взял с собой сто граммов героина и поехал. Ему, знаете ли, с детства нравились белые медведи и всякая ледяная экзотика. Поселился там у эскимосов, стал жить по их законам... Ну строганину есть, оленей пасти... А один раз медведь на него напал, помял сильно, но не задрал... Эскимосы выходили. Ну, в общем, провел он там несколько месяцев, а потом вдруг и спохватился: "Надо же! А к наркотикам-то меня и не тянет!" Ну пожил там еще немного и домой засобирался. А приехал - так все боялся, что снова наркоманом станет. Но не стал! Вот уже семь лет скоро, как он вернулся оттуда, а тяга так и не появилась! - Здесь профессор кашлянул и продолжил: - А другой пациент до того докололся, что самоубийством решил покончить. Спрыгнул с седьмого этажа и упал на матерчатую крышу кабриолета, прорвал ее и на сиденье шлепнулся. Жив остался, обе ноги, правда, сломал и сознание потерял. Ну, какое-то время в больнице провалялся, а потом приезжает ко мне и говорит: "Ноу проблем, док! Не колюсь больше! Влечение к этому делу исчезло!" Я его спрашиваю: "А в какой момент оно у тебя исчезло-то?" А он мне: "А вот когда я сознание потерял, то явился мне огненный джинн и начал меня щекотать. И так мне эта щекотка не понравилась, что теперь у меня весь "приход" от героина только с ней ассоциируется. И я больше с этим джинном встречаться не хочу!" Причем он до того этого своего джинна боится, что у него не только психологическая, у него и биологическая зависимость от наркотиков пропала. Я проверял на тестах - ничего. Здоровый человек.
     Нельзя сказать, чтобы рассказ профессора обнадежил отца. Ему что теперь - отправлять дочку в Гренландию к эскимосам с медведями драться? Или с седьмого этажа ее сбрасывать?
     Н-да...
     Инга тоже не придала тогда значения словам Вейцмана. Правда, упоминание о джинне несколько позабавило ее. "Вот интересно было бы встретить там кого-то подобного", - подумала она.
     И вот встретила. Молчаливые духи не щекотали, но холод, исходивший от них, был для нее в тысячу раз страшнее любой щекотки.
     Она больше туда не хотела.
     Инга еще раз внимательно прислушалась к своему состоянию. Ни колик, ни мандража, ни характерной для начала ломки рези во внутренних органах.
     И ни малейшего желания уколоться. Ни ма-лей-ше-го.
     "Вот это да... - удивленно поджала она губы. - Такого я и не ожидала..."
     Она вдруг прикинула, сколько уже лежит в этой комнате, и поняла, что ломка у нее должна была начаться еще несколько дней назад. А вовсе не сегодня. Сегодня Инге уже пора бы валяться тут хладным трупом - так долго, по ее меркам, не принимала она дозы.
     А ей хоть бы хны!
     Правда, разозленные духи все-таки отомстили ее мозгу, в котором, по выражению профессора Вейцмана, "что-то повернулось определенным образом". Духи наслали на него жуткую депрессию, и Инга лежала теперь и смотрела в потолок, безразличная ко всему, даже к факту исчезновения ломки.
     Но радоваться духам пришлось недолго.
     Скоро Инга впервые за все последнее время ощутила аппетит. Даже не аппетит, а голод - да и не простой голод, а какой-то прямо-таки звериный, хищнический.
     Она встала с дивана и подошла к столу, на котором лежали две буханки хлеба. Инга посмотрела на них, как тигр на лань, и, схватив сразу обе, принялась жадно откусывать то от одной, то от другой. Меньше чем за минуту она смолотила весь хлеб и запила водой из пластиковой бутылки. Потом размашисто утерла губы и осмотрелась.
     На этот раз комната показалась ей что-то уж больно маленькой. Может быть, потому, что внезапно пробудившиеся в ней силы позволяли Инге делать большие шаги, и в длину, от окна до двери, она насчитала их всего семь.
     Ей было тесно.
     Она металась, как запертый в клетку зверь. Сходство усиливалось закрывающей окно решеткой.
     Да, ее сломать не получится...
     А дверь? Может, ей удастся как-то открыть дверь?
     Сначала Инга даже подумала, что неплохо было бы попробовать просто выбить эту дверь, ко всем чертям, и не мучиться. Она разбежалась и стукнула в дверь плечом.
     Нет. Эта задача не для ее худосочной комплекции.
     "Ладно... - сказала себе Инга, потирая плечо. - Тогда посмотрим, что тут за замок..."
     И она склонилась над замочной скважиной.
     - Та-ак... - пробормотала она. - Ну с таким мы уже встречались...
     Около месяца назад Инга, в поисках что бы такое еще продать, открыла шпилькой для волос кладовку в подвале их с Игорем дома. В кладовке ничего подходящего не обнаружилось, зато опыт открывания замков у нее после того случая появился. И теперь он вполне мог ей пригодиться. Потому что этот замок был ну очень похож на тот, в кладовке.
     Правда, у нее сейчас не было шпильки...
     Инга стала рыскать взглядом по комнате. Может, хоть что-нибудь отыщется? Ну хоть проволочка какая-нибудь или, к примеру, гвоздик...
     О! Есть!
     На столе стояли небольшие часики. Их тоненькие стрелки - это как раз то, что требовалось.
     Инга подскочила к столу, отколупнула закрывающее циферблат часиков стекло и выломала минутную стрелку. Потом чуть согнула ее и вернулась к двери. Сунула стрелку в замочную скважину и принялась поворачивать ее там, приговаривая:
     - Ну давай, давай... Ну пожалуйста...
     Нет. Никак.
     Инга вытащила стрелку, согнула ее чуть по-другому и снова сунула в скважину.
     - Та-ак... Крутись... крутись...
     На этот раз в скважине как будто бы что-то шевельнулось, но замок все равно не провернулся.
     - Да что ты будешь делать... - закусила губы Инга и выгнула стрелку так хитро, что теперь она стала напоминать перекрученный значок фунта стерлингов. Словно подкупая скважину, она пихнула в нее этот денежный символ, чуть нажала и - ну надо же! - замок открылся, как будто и правда купился на эту фальшивку.
     Инга толкнула дверь и выскочила из комнаты. Своего похитителя она сейчас не боялась - знала, что он отправился куда-то за героином. "Он-то думал, что у меня ломка и я не обращаю внимания на его бормотание... - усмехнулась Инга. - А у меня никакой ломки-то и нет!" И вдруг Инга вздрогнула и замерла на месте. Но замерла не потому, что заметила или почувствовала нечто страшное, а наоборот - пораженная внезапным счастьем, внезапным осознанием того, что это такое - нет ломки. Еще минуту назад она принимала отсутствие ее страшных симптомов просто как факт, да - неожиданный, да - приятный, а теперь ей наконец стало в полной мере ясно, какое значение все это для нее имеет. И, охваченная радостью, Инга даже подпрыгнула на месте: "Ура!"
     Впрочем, причин для веселья пока было мало - она все еще находилась в плену. Инга осмотрелась. Да, в плену, в плену... Хотя что значит - в плену? Из комнаты-то она вырвалась! Она уже вон в коридоре стоит! И сейчас дальше двинется! Так. В одном конце коридора окно с решеткой, в другом - дверь. Ну дверь - это мы уже умеем. Дверь - это нам пара пустяков. К ней и пойдем! И Инга, сжимая в пальцах заветную стрелочку от часов, устремилась в выбранном направлении.
     Промучилась она с этой дверью долго. Замок был не такой, как в комнате, Инга пыхтела, уговаривала его, но замок был немецкий, по-русски не понимал, и Инга со своей французской спецшколой не знала, как ей извернуться, чтобы он осознал наконец, как плохо себя ведет.
     - Ну не вредничай... - просила Инга, отчаянно вращая в скважине стрелку. - Ну помоги мне выбраться... Я домой хочу... Ну пожалуйста, то есть это, как его... а вот - битте!
     Но замок только холодно и отрывисто клацал, как германский фельдфебель: найн!
     И не открывался.
     В какой-то момент Инга как-то очень уж отчаянно повернула стрелку, и ее тонкий металл не выдержал.
     - Вот блин... - вытащила Инга из скважины короткий обломок. - Сломалась...
     Да. С этим замком справиться было не так-то просто...
     - Что же мне еще такое найти... - огляделась она по сторонам. - И где?
     Длинный коридор был пуст. Одна его стена была сплошной, а в противоположной находились три двери. Одна - дверь ее комнаты, другая - ванной (Инга вспомнила недавний инцидент с флаконом и поморщилась, даже потерла ушибленную щеку. "Кстати, - подумала она, - на кой ему нужно было, чтобы я перекрасила волосы?")... Однако на размышления не было времени. Инга глянула на третью дверь. Она-то, интересно, куда ведет? Инга подошла к ней и потянула на себя ручку. Дверь неожиданно поддалась. "О, не заперто!" - удивилась Инга и заглянула внутрь.
     Гримерка.
     Елки-палки, да что же это за здание-то? Театр, что ли?
     Инга зашла. Быстро посмотрела на себя в зеркало, отвернулась. "Страшна, как не знаю кто... - поджала она губы. - Взлохмаченная вся какая-то... И еще эта повязка на горле..." Ладно, фиг с ней - с повязкой. Горло уже не болит, но сдирать ее некогда. Инга выдвинула ящичек из ближайшего к ней туалетного столика, заглянула. Внутри были какие-то парики. Она пошарила рукой глубже, но больше ничего не нашла. Шагнула ко второму столику, посмотрела содержимое его ящика. Там вообще пусто... Потом дернула ящик третьего столика и сразу же услышала, как внутри что-то громыхнуло. О! Посмотрим... Инга склонилась над ящиком и увидела косметичку, какой-то то ли дезодорант, то ли лак для волос и - самое главное! - пилочку для ногтей! Нормальную такую крепенькую пилочку для ногтей. Ну-у теперь она разберется с этим замком!
     В Инге вспыхнула уверенность в том, что еще совсем немного - и она вырвется из заточения. С этой пилкой она что хочешь может сделать! Инга даже обернулась на окно, которое, естественно, и в этой комнате было зарешечено толстыми прутьями. На миг у нее мелькнула авантюрная мысль: может, попробовать перепилить их? Но она не дала ребячеству возобладать над здравым смыслом и двинулась в коридор. Нечего дурить. Надо действовать спокойно и аккуратно.
     - Приступим... - сказала Инга, подойдя к двери, и сунула пилочку в замочную скважину.
     Витя добрался до площади на общественном транспорте. Сначала ехал на автобусе, потом - на троллейбусе. И там, и там любовался на собственные портреты, наклеенные под потолком, между рекламных плакатиков. Над портретами крупно значилось: "Разыскивается Корнев Виктор Сергеевич, уроженец города Тулы..." Ниже, уже помельче, шел еще какой-то текст, в темных очках Витя не мог его разобрать, как ни силился, однако снимать очки не стал, хотя ему было очень интересно узнать, что же там про него пишут. Интересно-то оно, конечно, интересно, да уж больно рискованно. Рядом с Витей стоял какой-то мужик борцовского вида, который угрюмо говорил своему, судя по всему, приятелю, такому же квадратному бугаю:
     - Если б я этого козла встретил, - тут мужик указал своим пальцем, толщиной в шпальный костыль, на Витин портрет, - я б его повдоль разорвал!
     Витя поежился.
     - А я бы, - добавил приятель бугая, - еще и поперек!
     Витя отвернулся и тут же попал в разговор двух теток.
     - Вот же изверг... - кивали они на портрет. - Вот же душегуб... Сколько народу сгубил...
     "Вообще-то, - насупленно подумал Витя, - то, что я их сгубил - это еще доказать надо!"
     Мысль была, конечно, наглая, но, как ни странно, справедливая. Однако для пассажиров все уже было ясно.
     - Эх, жалко, что смертную казнь отменили! - сетовал какой-то дядька. - Теперь его, гада, даже если найдут, то все равно не расстреляют...
     - Да уж... - гудели все.
     Другой дядька успокаивал общественность:
     - А менты его сами, еще до суда, шлепнут. А потом скажут, что так, мол, и так - при попытке к бегству...
     Витя выразительно кашлянул, но этого никто не заметил.
     - Да прям - шлепнут... - махала рукой скептически настроенная дама. - Они его еще и не найдут...
     - Конечно, не найдут! - поддержала ее пробивающаяся вдоль прохода кондукторша. - Как пить дать не найдут! - И, не забывая о своих обязанностях, она ткнула в грудь только что вошедшего пассажира: - Так, проезд оплачиваем!
     Пассажир показал какое-то удостоверение, на что кондукторша ответила:
     - У нас пенсионные недействительны! - и тут же снова отвернулась к даме. - Этого убивца, - кондукторша мотнула головой в сторону Витиного портрета, - даже и искать-то толком не будут!
     - Нет, будут! - возразили ей. - Будут! И найдут!
     Пассажир, чье удостоверение было только что признано не дающим права на бесплатный проезд, смекнул, в чем дело, и, ввязываясь в разговор, согласился с кондукторшей:
     - Этого-то? Да нипочем не найдут! Нипочем!
     Благодарная за поддержку кондукторша оглянулась на него и милостиво разрешила:
     - Ну ладно уж, езжайте по пенсионному...
     Постепенно точка зрения, что "убивца" не найдут, возобладала в салоне, люди посмурнели и уткнулись кто в окно, кто в книжку, а кто просто прикрыл веки - то ли от утомления, то ли от нежелания уступать место держащейся рядом за поручень женщине с ребенком.
     Эта тишина понравилась Вите, и он приободрился.
     - "Площадь!" - раздался из динамика голос водителя.
     Троллейбус остановился, двери его с лязгом сложились, и Корнев вышел на улицу.
     Метрах в ста от него возвышался такой же, как и он, бородатый Лев Толстой.
     Витя сделал несколько шагов вперед и вдруг остановился, неким шестым чувством уловив неладное. Он еще не понимал, что же именно было неладно на площади, но где-то в левой части его груди потянуло, потом чуть отпустило, и снова порывисто так потянуло, потянуло и вдруг - жжих! - резануло нехорошее предчувствие.
     "Что-то тут не так... - оглядел он площадь. - Но что?.. Что?.."
     Его взгляд метнулся вправо, потом влево, уперся в одного наркодилера, в другого, в третьего, в шестого... Витя, словно робот из фантастического фильма, будто сканировал их: так, от этого опасность не исходит, от этого тоже, и от этого, и от того... Витя начал изучать прохожих, но и тут ничего не уловил, потом вонзился глазами в продавщицу мороженого, причем выпущенный им флюид был таким сильным, что она чуть не выронила на асфальт подаваемые ею какой-то влюбленной парочке крем-брюле, еле подхватила их в воздухе, испачкала фартук, чертыхнулась и полезла в свой холодильный ящик за новыми брикетиками. Витя оценил парочку, но и она не показалась ему подозрительной...
     Так кто же? Кто?!
     Оставались неисследованными только два человека. Они сидели в дальнем конце площади на скамеечках и читали газеты... Вроде бы неопасные... Но кто знает?..
     Витя выдохнул и поправил очки, именно в эту секунду и решая, что ему делать дальше - двигаться на площадь или немедленно уезжать отсюда.
     Турецкий сел напротив корневского соседа и приготовился слушать. Тот развернул свой сверток и достал из него видеокассету:
     - Вот.
     - Что это?
     Сосед кашлянул и начал:
     - Помните, я вам говорил, что года два назад к Витькиному дому какая-то черная машина подъезжала? - Сосед дождался утвердительного кивка Турецкого и продолжил: - Во-от. У нас тогда как раз сын с семьей гостил. Я вроде и об этом вам говорил, да?
     - Ну-ну, дальше-то что? - поторопил его Александр.
     - А дальше - вот! - Сосед постучал ладонью по видеокассете. - Тут все и запечатлено!
     - Что именно?
     - Как - что? Наша семейная встреча! Сын снимал на камеру! Два года назад снимал, паразит, а привез только вчера. Мы всю ночь смотрели, уписывались! Представляете, там даже есть, как я, пьяный, в трусах по огороду бегаю! - хохотнул сосед.
     Турецкий нахмурился:
     - Меня, знаете ли, совершенно не интересует, как вы там в трусах...
     - Да нет! - мигом посерьезнев, перебил его сосед. - Я же не про то хотел... - Он поправил куцый пиджачок и наконец перешел к главному: - Когда мы на фоне березки снимались, то дом Корнева аккурат за нашими спинами оказался. И тоже в кадр попал! А вместе с ним и та черная машина!
     Турецкий аж подался вперед:
     - Да?
     - Да! - горячо кивнул сосед. - И даже больше того! Сын как раз по этой машине начал объектив настраивать, ну фокус там какой-то, апогей, перигей, хрен его знает чего там, он у меня оператором на телевидении работает и умеет это все делать... Так вот. Он эту машину сначала еще больше отдалил, а потом, наоборот, приблизил. Сильно так приблизил, прямо как рядом она оказалась. И номер на ней виден стал!
     - Номер?
     - Ага! - радостно подтвердил сосед и огляделся. - У вас видеомагнитофон есть?
     Видеомагнитофона в номере не было. Но его можно было заказать у дежурной. И, не теряя времени, Турецкий к ней и направился.
     Бородача оперы заметили сразу. Заметили и его колебания, его неуверенность, его переминания с ноги на ногу и даже, кажется, желание смыться.
     Естественно, они не знали, Корнев ли находится сейчас на другом конце площади или нет. Пойманный тульской милицией наркодилер утверждал, что Витя Мак Дак ходит теперь в темных очках, с приклеенной бородой и усами. Но ведь он мог уже и сменить маскировку!
     А с другой стороны - зачем ему ее менять? Он же не знал, что нарокодилера повязали! А если бы даже Корнев и имел такую информацию, то все равно - он ведь мог и не предполагать, что наркодилер узнал его!
     К тому же все наряды милиции в городе были проинструктированы насчет Корнева и бросались теперь к каждому подозрительному и не очень усатому бородачу. За бороду, конечно, не дергали, но документы проверяли очень тщательно, да и темные очки, если таковые были, заставляли снять.
     Но наряды милиции не катались на общественном транспорте, вот в чем дело-то...
     - По-моему, он уходит... - сказал Коломийцу Яковлев.
     - Тогда давай просто подойдем к нему, покажем удостоверения и проверим документы! - предложил Коломиец.
     - Давай... - кивнул Яковлев.
     Оперы поднялись со скамейки, одновременно сворачивая газеты и пихая их в карманы, и, как бы гуляя, двинулись сначала к памятнику, якобы для того, чтобы прочитать выбитые под ним слова Ленина о зеркале русской революции (одновременно они ни на мгновение не выпускали из вида бородача), потом вообще принялись обходить гранитный монумент вокруг (по пути Коломиец любезно помог какой-то женщине собрать высыпавшиеся у нее из сумки апельсины, а Яковлев рявкнул на уносившегося вдаль скейтбордиста, который и зацепил эту женщину, выписывая на асфальте всякие петли и восьмерки). Затем оперы как бы между прочим и совершенно вроде бы без цели направились в сторону бородача. При этом они ни разу не посмотрели на него, зато несколько раз обернулись на голоногих красоток с ластами в руках, двигавшихся, очевидно, в направлении пляжа, и Яковлев даже послал одной из них воздушный поцелуй, а Коломиец незаметно пихнул его в бок и шикнул: "Не увлекайся". На минутку оперы остановились у лотка с мороженым, где купили по пачке пломбира, развернули бумажки, откусили по кусочку розоватой массы и пошли дальше.
     До бородача оставалось не так уж и далеко.
     - Только бы не спугнуть его... - держал пальцы крестиком суеверный Яковлев.
     - Угу... - отзывался не суеверный и надеющийся только на собственные силы Коломиец. - Только бы не спугнуть...
     Но - спугнули.
     Вернее, оперы были вроде бы и ни при чем. Просто в какой-то момент бородач вдруг в упор уставился на них, а потом как-то странно вздрогнул, будто что-то почувствовал, и в ту же секунду совершенно неожиданно для Яковлева и Коломийца бросился в сторону от площади, прямо через запруженную автомобилями дорогу. Раздались беспорядочные гудки, жутко заскрипели тормоза, кто-то въехал кому-то в бампер, кто-то помял кому-то крыло, кто-то непристегнутый просто чуть не вылетел через лобовое стекло, когда вынужден был резко остановить машину, чтобы не сбить несущегося через дорогу бородача. В воздухе повис такой ядреный мат-перемат, что ого-го. Яковлев и Коломиец, как две пули - большая, от тяжелого станкового пулемета, и поменьше, калибра где-то пять сорок пять, - понеслись вслед за бородачом. Тот нырнул в находившуюся сразу за дорогой арку жилого дома и устремился во двор. Оперы, огибая, как слаломисты, приостановившиеся автомобили, мчались за ним. Они тоже ворвались в арку и через секунду уже выбежали из нее с другой стороны.
     - Где он? - заметался по сторонам Коломиец.
     Яковлев осмотрел двор. Он был пустым, только на детской площадке, у карусели, смолил бычок какой-то пацан младшего школьного возраста.
     - Эй, мальчик! - подскочил к нему Яковлев. - В этот двор только что бородатый такой мужик забежал. Ты не видел, куда он делся?
     Пацан смерил Яковлева полупрезрительным взглядом, сплюнул и через паузу ответил:
     - Ну видел...
     - Ну и куда? - нетерпеливо выпалил Яковлев.
     Пацан важно оперся на металлический каркас карусели и вскинул голову:
     - А чирик дашь?
     Торговаться с юным вымогателем у Яковлева времени не было, и он готов уже был действительно сунуть ему чирик, как в разговор вдруг вмешался умный и, как оказалось, бережливый Коломиец.
     - Не давай ему ничего! - остановил он Яковлева. - Он все равно ни фига не знает!
     - Я не знаю?! - вскипел шкет. - Я не знаю?!
     - Не знаешь! - повторил Коломиец. - Ты же спиной к арке стоял! Значит, ничего не видел!
     Пацан выплюнул бычок, готовясь вступить в серьезный спор:
     - Ну и что с того, что спиной? Как он забегал сюда, я не видел, это да. А как выбегал отсюда во-он туда, - он ткнул рукой в сторону одной из четырех окружающих двор арок, - так это я очень даже хорошо видел! А чего ж мне не видеть, когда эта арка прямо передо мной находится... Ой... - Тут пацан закусил губу, поняв, что проговорился.
     - Ну вот! - обернулся к Яковлеву Коломиец. - Слышал?
     - Ага! - ответил Яковлев, пряча в пиджак уже вытащенный им бумажник. - Погнали!
     И они побежали в указанном шкетом направлении. На ходу Яковлев обернулся и крикнул ему:
     - И чтоб больше не курил! Увижу - уши надеру!
     Шкет еще раз сплюнул, нецензурно выругался и вытянул в сторону Яковлева кулак с выставленным в характерном жесте средним пальцем.
     Когда оперы выбежали из арки, то тут же попали в густую толпу двигающихся по тротуару людей.
     - Да... - протянул Яковлев. - Кажется, мы его потеряли...
     Коломиец ничего не сказал, но по его глазам было ясно, что мысли он имеет сходные.
     И вдруг - о чудо!
     На противоположной стороне улицы, у ворот крупного мелкооптового рынка, они заметили наряд милиции, который, кажется, только что остановил их бородача. Бородач даже не успел еще вытащить документы, только руку засунул в карман рубашки и милиционеры терпеливо ждали, когда он предъявит им свой паспорт или что там у него еще...
     Но тут произошло то, чего оперы совсем уж не ожидали. Бородач вдруг резко выпрямил руку и ткнул двумя растопыренными пальцами прямо в глаза стоявшему рядом с ним сержанту. Тот вскрикнул и, закрыв лицо ладонями, отлетел в сторону. Второй милиционер получил от бородача сильный удар под дых ногой, а когда милиционер согнулся, то на него сразу же обрушился и второй удар - по шее ребром ладони. Еще до того как страж порядка рухнул на асфальт, бородач под визг женщин юркнул в ворота кишащего народом рынка и растворился там среди заросших до глаз мусульманских торговцев, как капелька розового масла в узбекском зеленом чае.
     Оперы дернулись через дорогу. И снова визг тормозов, грохот ударяющихся друг о друга бамперов, звон разбитых фар и мат, мат, мат.
     Ну а что ж делать-то? Подозреваемого же надо как-то ловить!
     Яковлев и Коломиец подбежали к поверженным милиционерам, а тут откуда-то вынырнул еще один наряд, глядь - свои лежат на асфальте, а рядом два каких-то запыхавшихся кента, да кто такие, да ну-ка иди сюда, да ты че, а ты че, - словом, пока суд да дело, пока Яковлев и Коломиец совали им в лицо свои удостоверения и объясняли, что случилось, прошло еще несколько минут. После этого милиционеры передали по рации сообщение: так, мол, и так, все выходы с рынка перекрыть, искать такого-то!
     Что ж, стали искать.
     Час искали, два искали - нет бородача. Ну в смысле того бородача, который нужен, других-то навалом - больше, чем привезенных ими помидоров.
     - Судя по всему, успел выскользнуть до того, как передали сообщение... - хмурились милиционеры.
     - Ну все-таки вы уж прочешите лотки и склады еще разочек! - почти уговаривали начальника местного отделения Яковлев и Коломиец, которые и сами принимали в поисках самое непосредственное участие.
     - Ну разве что разочек... - раз в третий уже соглашался он.
     Но прочесы снова ничего не давали.
     По городу тоже был объявлен оперативный план "Перехват", который прошел с тем же азартом, с тем же усердием и с тем же результатом - нет бородача. Впрочем, все прекрасно понимали, что бороду и все остальное он мог и отклеить, но и безбородый и безусый уроженец Тулы Корнев Виктор Сергеевич тоже обнаружен не был.
     - Вот паскудство... - процедил сквозь зубы Яковлев, и они с Коломийцем отправились к Турецкому.
     Дежурная по этажу без лишних проволочек выдала Турецкому видеомагнитофон и даже предложила на выбор несколько кассет с фильмами - по двадцать рублей за час просмотра. Названия фильмов были многообещающими: "Королева жаркой ночи", "Разврат в Рио" и даже "Графиня Монитекки и ее любимый гнедой жеребец".
     - Ну что? - спросила дежурная по этажу. - Берете?
     - Спасибо... - ответил Турецкий. - Как-нибудь в другой раз...
     Он взял видеомагнитофон и понес его в номер. Когда принес, они с корневским соседом быстро подключили все куда следует и вставили принесенную им видеокассету.
     - Поехали... - сказал Турецкий и нажал на пуск.
     На экране стоявшего на тумбочке телевизора появилось изображение соседа, который сосредоточенно пил водку.
     - Это самое начало! - проконстатировал сосед. - Тут я за здоровье приехавших пью. Вы дальше мотайте.
     Турецкий нажал на перемотку.
     На экране замелькали какие-то люди, которые тоже пили, очевидно за здоровье теперь уже соседа, ели, потом плясали, потом снова пили, снова плясали, потом в кадре появились перемазанные вареньем дети ("О! Внуки!" - умилился сосед), они гонялись по комнате за котом, а тот выгибался и шипел на них. В конце концов дети доигрались, кот кого-то из них царапнул, тут слезы, прибежала мамаша, но наорала не на кота, а на детей и увела их из комнаты. Затем место действия перенеслось на улицу, где пьяный сосед бегал по огороду в цветастых трусах.
     - Это я! - довольно ткнул он пальцем в экран, как будто можно было спутать его с кем-то другим.
     - Ну когда же машина-то будет? - повернулся к нему Турецкий.
     - Уже скоро! - заверил его сосед. - Я вот сейчас поскользнусь и упаду лицом в лужу, а потом меня умываться и переодеваться уведут.
     На экране все так и произошло, за исключением того, что умываться и переодеваться соседа не увели, а унесли.
     И вот наконец вся семья собралась у березки. Турецкий тут же заметил вдали силуэт легкового автомобиля. Камера тоже выхватила его из общего антуража и сначала, как и говорил сосед, удалила на невиданное расстояние, превратив вообще в какую-то еле различимую точку, а потом вдруг резко приблизила, да так крупно, что оказался виден не только номер автомобиля, а даже и покрывавшие его мелкие пятна грязи.
     Номер был тульский.
     Турецкий нажал на стоп-кадр и посмотрел на соседа:
     - Вы можете оставить эту кассету?
     Сосед, не ожидавший такого поворота событий, открыл рот и хотел было сказать что-то вроде: "Да как же это? Да это ж память! Да я ж там в трусах по огороду..." - но тут же сообразил, что кассета действительно нужна следователю, и только махнул рукой:
     - А-а... Могу...
     В тот день мэр Тулы решил не утруждать себя работой. Еще до обеда он распорядился, чтобы подали машину, и спустился из своего кабинета во внутренний двор мэрии, еле заметным кивком отвечая на широкоулыбочные приветствия попадающихся по пути подчиненных. Когда он вышел на улицу, его водитель распахнул перед ним заднюю дверцу служебного лимузина, и, залезая в салон, Вячеслав Витальевич лениво бросил:
     - Домой!
     - Слушаюсь! - Водитель закрыл дверцу, обежал машину, сел за руль и тронул черный бронированный "мерседес" с места.
     Минут через двадцать лимузин уже въезжал в ворота загородной резиденции Семенова. Остановив машину у порога особняка, водитель повторил свои недавние лакейские действия в обратном порядке - выскочил из машины, обежал ее теперь уже с другой стороны и открыл заднюю дверцу. Мэр вылез, чуть потянулся, разминая затекшие члены, и двинулся вверх по лестнице крыльца, не удостоив водителя ни полвзглядом и никакого указания ему не дав: приедешь, мол, тогда-то.
     Впрочем, так у них, кажется, было заведено. Как только Семенов зашел в двери особняка, водитель тут же вернулся за руль и плавно покатил к чернеющим в отдалении воротам гаража.
     А Вячеслав Витальевич, оказавшись внутри здания, прошел вдоль просторного холла и шагнул в кабину устроенного тут же лифта. Нажав нужную кнопку, он поднялся на третий этаж, где находилась их с женой спальня, в которой, по его предположениям, и должна была до сих пор нежиться на шелковых простынях его благоверная, которая любила долгий, часов до двух, сон.
     Семенов тихо открыл дверь и сунулся было внутрь спальни, как вдруг вздрогнул и чуть не вскрикнул от испуга. Прямо на него, сверкая огромными глазищами, двигалось что-то кроваво-краснолицее с дымящимися ноздрями. Вячеслав Витальевич непроизвольно дернулся в сторону и ударился о косяк.
     - Ты что? - удивленно спросило краснолицее существо.
     - Тьфу ты... - потер левую половину груди Семенов. - Ну у тебя и маска сегодня... Заикой же можешь сделать!
     Существо усмехнулось и быстро прошло в смежную со спальней ванную. Там оно открыло кран и под плеск воды сообщило мэру:
     - Это у меня гранатово-вишневая с красной глиной... Мне мой косметолог посоветовал. Сказал, что потрясающе разглаживает морщинки...
     Вячеслав Витальевич тем временем прошел к огромной, занимавшей половину спальни, кровати под розовым балдахином и, как был - в костюме, упал спиной на одеяло, выдохнул с облегчением и прикрыл веки. Потом стащил ногами дорогие ботинки, и они со стуком поочередно упали на пол.
     Плеск в ванной затих, и Вячеслав Витальевич услышал приближающийся голос существа:
     - А еще косметолог сказал, что можно попробовать медово-банановую маску. Отлично подтягивает кожу!
     Семенов открыл глаза. Перед ним стояла его жена.
     - Ты, Катя, и так хороша! - сказал он.
     Это была правда. Смыв маску, Екатерина Илларионовна превратилась в весьма миловидную особу лет сорока с правильными чертами лица и завидной фигурой. Ее кожа имела ровный здоровый цвет, а большие голубые глаза с чистыми белками уже не сверкали среди общего безобразия двумя фонарями. Правда, из ноздрей Екатерины Илларионовны все еще струился сизый дымок, но это, как оказалось, оттого, что она курила.
     - Как бизнес? - спросил Вячеслав Витальевич.
     - Да так... - неопределенно покачала головой жена. - Нормально вроде...
     У нее была сеть небольших художественных салонов по всему городу. Продавались в них изысканные ювелирные украшения, всяческая живопись и изделия многочисленных народных промыслов. Все ее салоны, как то: "Изумруд", "Каприз", "Мечта" и прочие "Лунные элегии" - входили в состав закрытого акционерного общества "Екатерина Оболенская", которое и возглавляла супруга мэра. Почему Оболенская? Да потому что в свое время Екатерина Илларионовна отказалась менять свою звучную девичью фамилию на простецкую "Семенова", заявив, что она-де представительница древнего дворянского рода, а не какая-нибудь там колхозная шушера, хотя была именно колхозной шушерой - работала машинисткой в задрипанном сельсовете, откуда и вытащил ее будущий мэр Тулы, а тогда еще приехавший к ним по распределению практикант - агроном Слава Семенов.
     Отработав в колхозе, как тогда и положено было, три года, Слава Семенов вернулся с женой в Тулу и устроился в областное земельное управление. Там он под знаменами наступившей тогда гласности и демократизации сильно продвинулся по карьерной лестнице, критикуя направо и налево прежнее руководство, но умея тем не менее не только гавкнуть, но и лизнуть, когда надо. К тому времени, когда в стране началась приватизация, Вячеслав Витальевич стал уже начальником этого управления и мог практически единолично решать, кому отдавать в аренду лучшие земельные угодья под Тулой.
     Понятно, что за короткий период времени он стал очень состоятельным человеком.
     Однако его потянуло еще выше, и он занялся политикой. Мэром захотел стать. Связи у него в соответствующих кругах были что надо, а тут как раз при загадочных обстоятельствах погиб прежний мэр (вспоминая об этом, Семенов почему-то всегда загадочно усмехался) - и на волне внезапной народной любви к Вячеславу Витальевичу, вспыхнувшей аккурат после того, как он организовал поставку в Тулу продовольственной гуманитарной помощи из-за границы, он и пришел к власти в городе Левши и знаменитых пряников.
     Правда, злые языки утверждали потом, что тушенка из гуманитарного груза оказалась не особо доброкачественной и кто-то, покушав ее, даже вроде бы в больницу загремел с какой-то инфекцией, но слухи эти быстро замяли.
     Руководителем своего аппарата Вячеслав Витальевич назначил бывшего начальника городского санэпиднадзора Андрея Петровича Садчикова. Недоброжелатели мэра вменяли ему это в вину, говорили: как же, мол, так - Садчиков уволен за поборы, а его теперь на вторую должность в городе?! Но Семенов в свойственной ему категоричной манере отметал все предъявляемые претензии: "Андрей Петрович стал жертвой подлого оговора и уволен несправедливо!"
     Хотя уволен Андрей Петрович был очень справедливо. Правда, еще справедливей было бы его посадить, но улик для этого оказалось недостаточно, несмотря на то что не брал он разве что только борзыми щенками.
     Потом Андрей Петрович организовал охранное агентство "Меркурий" - и у него с мэром пошло-поехало...
     А Екатерина Илларионовна между тем тоже решила заняться делом. Будучи дамой возвышенных чувств, она с холодным презрением отнеслась к советам мужа открыть колбасный цех и маслобойню и решила посвятить себя искусству. В последнем она, правда, понимала мало, но, как ни странно, бизнес у нее пошел. Вычурные украшения из ее салонов быстро вошли в моду у представительниц тульского высшего света, а полотна местных живописцев с длинноногими оленями, бьющимися рогами на фоне зеленого леса, с удовольствием вешали на стены своих вилл "новые русские".
     Впрочем, в своем офисе Екатерина Илларионовна бывала нечасто, вполне доверяя управляющему, а большую часть времени проводила либо в косметических салонах, либо в женских тренажерных залах, либо в любимом итальянском ресторанчике, входящем в состав развлекательного комплекса "Розовые сны".
     Вообще, эти "Розовые сны" очень ей нравились. Она любила захаживать там и в бильярдную, и в кегельбан, и даже, несмотря на свои сорок, на молодежную дискотеку, где активно отплясывала на танцполе под присмотром двух здоровенных охранников.
     К теме "Розовых снов" и решил перейти лежащий на кровати Вячеслав Витальевич.
     - Поедешь сегодня на танцульки-то? - спросил он, зевнув.
     Екатерина Илларионовна затянулась длинной дамской сигаретой, элегантно постучала ею по краешку стоящей на журнальном столике серебряной пепельницы и ответила:
     - Поеду.
     Семенов повернулся на бок, приподнял голову и подпер ее ладонью:
     - Хорошо там?
     Жена как-то странно на него посмотрела и ответила почему-то не сразу, а только после того, как сделала еще одну затяжку:
     - Ну конечно, хорошо... А то ты не знаешь... - При этом она почему-то опустила глаза, словно выискивая что-то на своем роскошном домашнем халате, не то какую-то соринку, не то пепелинку, и, ничего не найдя, зачем-то все-таки отряхнула халат рукой.
     - Значит, говоришь, нравится тебе там? - с некой загадочностью, как будто готовясь выдать какой-то сюрприз, посмотрел на нее Семенов.
     Екатерина Илларионовна почему-то окончательно смешалась и затянулась в третий уже раз за последние полминуты, хотя такой быстрый темп был явно не для нее.
     - Ну нравится, нравится, чего ты? - кашлянув, сказала она, и глаза ее заблестели раздражением.
     Семенов встал с кровати, прошелся в носках по комнате, остановился у журнального столика, взял из вазы сливу, съел, бросил косточку в пепельницу, потом подошел к окну и, опершись руками на подоконник, посмотрел во двор.
     Жена сосредоточенно следила за мужем, стоя на одном месте и только голову поворачивая в его сторону.
     Наконец Вячеслав Витальевич обернулся и Екатерина Илларионовна увидела, что лицо его прямо-таки лучится.
     - Что такое? - от неожиданности даже вздрогнув, спросила она.
     - Да вот... - пожал плечами Семенов. - Хочу сообщить тебе приятную новость... - Тут он сделал паузу и улыбнулся.
     - Какую? - недоверчиво нахмурилась жена.
     Вячеслав Витальевич подошел к ней и, кажется, хотел взять ее за руку, но она не проявила встречного желания, а может, просто не заметила двинувшейся в ее сторону ладони мужа, и тогда он сунул руки в карманы и сказал:
     - Скоро эти "Розовые сны" станут твоими.
     Екатерина Илларионовна часто заморгала:
     - Как это?
     - Так это! - весело ответил Семенов и, вытащив руки из карманов, заложил их за шею. - Контрольный пакет акций будет переоформлен на тебя.
     Обалдевшая госпожа Оболенская хотела что-то сказать, но вдруг вскрикнула и отчаянно махнула рукой. Дотлевший до фильтра окурок, который только что обжег ее палец, шлепнулся к ногам Вячеслава Витальевича. Тот нагнулся, поднял его и аккуратно положил в пепельницу.
     - Ну что ты, что ты... - успокаивающе приобнял он жену. - Это же такое хорошее известие, а ты так нервничаешь...
     Но тут Екатерина Илларионовна несколько отстранилась от мужа и очень внимательно посмотрела в его глаза, словно выискивая в них какой-то подвох.
     - Да что ты, в самом деле? - удивился мэр.
     - Нет-нет, ничего... - Екатерина Илларионовна тряхнула головой, отгоняя какие-то не то подозрения, не то черт его знает, что у нее там было в голове. - Все нормально, все нормально...
     Вячеслав Витальевич не ожидал такой реакции. Он ожидал от жены бурных восторгов, переспросов: "Нет, ты серьезно?" - воздетых к потолку рук: "О, неужели это правда?" - и всякого такого прочего. А тут: "Все нормально..." Ничего себе - нормально! Да этот развлекательный комплекс миллионы стоит, да такие только в самой Москве и бывают, да что же она - вообще ничего не понимает? Ой, а может, она и правда что-то не так поняла?.. И Вячеслав Витальевич полез к жене с разъяснениями:
     - Кать, ты послушай. Если у тебя будет контрольный пакет, то ты...
     Но разъяснения оказались излишними. Екатерина Илларионовна, окончательно решив что-то для себя, моментально преобразилась и засияла купленной за бешеные деньги у дантиста белозубой улыбкой.
     - У меня будет контрольный пакет? - перебила она посерьезневшего было Вячеслава Витальевича. - Да это же просто фантастика!
     Семенов вздохнул с облегчением:
     - Ну наконец-то...
     И тут действительно начались бурные восторги, переспросы: "Нет, ты это вправду или шутишь?" - закатывания глаз и заламывания рук. Екатерина Илларионовна мотала головой, как бы не веря своему счастью, и бросалась на шею мужу, который тоже улыбался во весь рот и тоже сверкал зубами, - правда, три из них были золотые и несколько по-рыночному "азербайджанили" вполне светский облик Вячеслава Витальевича.
     И вдруг Екатерина Илларионовна застыла, пораженная внезапной мыслью.
     - Погоди-ка... - вытаращилась она на мужа. - Но как же Широков?
     - А что - Широков? - Мэр приподнял брови, как будто не понял смысла вопроса, хотя, естественно, прекрасно все понял, и даже больше того - ждал этого вопроса с самого начала.
     Екатерина Илларионовна удивилась:
     - Как - что? Он же владелец "Розовых снов"!
     - И что дальше? - усмехнулся Вячеслав Витальевич, и от этой его усмешки жене стало не по себе.
     - Ты... - широко раскрыв глаза, как будто догадавшись о чем-то, медленно проговорила она. - Ты что с ним сделать хочешь?.. А?..
     Семенов вздохнул. "Вот дурак я... - подумал он. - Не надо было ей сегодня об этом рассказывать. Надо было подождать, когда все документы на нее переведут, и принести ей их. Сказать: так, мол, и так - Широков-то помер на днях, вот какое несчастье, представляешь, ну да ничего не поделаешь, все под Богом ходим, к тому же нет худа без добра - я вот для тебя его акции выкупил".
     Но Широков пока еще не "помер", и поэтому говорить об акциях было сейчас преждевременно. Поначалу Вячеслав Витальевич не придал этому значения, до того сильным было его желание сделать жене сюрприз, а теперь вот ему стало ясно - поторопился он, поторопился...
     - Так я не поняла, - надвинулась на него супруга. - Ты что собираешься с ним сделать?
     Семенов поморщился:
     - Да ничего я не собираюсь...
     Он захотел отвернуться, но Екатерина Илларионовна схватила его за рукав и с неожиданной силой потянула на себя:
     - Отвечай!
     - Да отпусти ты! - разозлился Вячеслав Витальевич и оторвал от себя ее руку. - Вообще, что ли, уже...
     - Это я - вообще?! - взвизгнула жена. - Это ты - вообще!
     Вячеслав Витальевич понял, что назревает крупный скандал. Скандал этот был совершенно не нужен мэру, поэтому он направился к кровати, сел на нее и принялся надевать ботинки:
     - Потом поговорим. Сейчас мне нужно отъехать по делам...
     Никуда ему было не нужно. Но не оставаться же один на один с разъяренной бабой! Вернее, пока еще она не разъярилась, но Семенов знал, какой бывает Екатерина Илларионовна в кульминационные моменты гнева и как метко она может зашвырнуть в него какое-нибудь подвернувшееся под руку блюдо.
     Так что теперь согнутый Вячеслав Витальевич сопя зашнуровывал ботинки и прислушивался к тишине, которая возникла в спальне. Эта тишина воистину казалась ему затишьем перед бурей - Екатерина Илларионовна всегда как бы "обмирала" за минутку до того, как ее эмоции выплескивались самым ужасным для супруга образом. Силы она, что ли, копила или злости набиралась - хрен ее знает. Скорее всего, и силы копила, и злости набиралась, потому что в такие моменты мышцы ее как-то напрягались, а лицо меняло цвет с нежно-розового на такой иссиня-красный, что даже гранатово-вишневая маска по сравнению с ним - тьфу.
     Поэтому, когда Вячеслав Витальевич, зашнуровав наконец ботинки, поднялся, он даже не стал смотреть в сторону супруги, а прямиком направился к двери спальни. Он уже открывал ее, когда сзади послышался голос жены:
     - Слава...
     Семенов остановился. Голос был совершенно не таким, какой он предполагал услышать. Не было в нем ни злости, ни возмущения, ни угрозы. А была какая-то странная боль.
     Вячеслав Витальевич обернулся и удивился еще сильнее. Жена стояла не красная, а, наоборот, бледная как мел и в глазах ее сверкали не огни ярости, а слезы.
     - Ты что это? - даже покачнулся от неожиданности Семенов.
     Екатерина Илларионовна умоляюще посмотрела на него и вдруг - вау! - бухнулась на колени.
     - Не убивай его! - протянула она руки к мужу. - Пожалуйста, не убивай! - Тут слезы просто ручьями покатились из ее глаз и она шлепнулась на ковер лицом вниз.
     - Да что с тобой? - бросился к ней Вячеслав Витальевич. - Что такое-то?
     Он поднял жену и перетащил ее на кровать. И сам сел рядом с ней, успокаивая. А она все рыдала:
     - Не делай этого! Не надо!
     Сначала Семенов даже умилился: "Ну надо же, как она за меня переживает!" Потом насторожился: "А за меня ли она вообще переживает-то, а?" Но тут же и отбросил сомнения: "Ну конечно, за меня! Не за Широкова же!"
     Однако скоро слезы жены начали его раздражать. В самом деле, не хватало еще из-за бабьей блажи отказаться от такой затеи!
     - Ну хватит, - нахмурившись, сказал он. - Перестань.
     Но Екатерина Илларионовна все не унималась:
     - Не надо! Не надо!
     Тогда Вячеслав Витальевич встал, поправил пиджак и сказал:
     - Я уже принял решение. И менять его не намерен.
     Жена поперхнулась плачем и закашлялась. Он пошлепал ее по спине и добавил:
     - Так что можешь не реветь. Я не меняю своих решений.
     Прокашлявшаяся Екатерина Илларионовна снова обрела способность к рыданиям, но не издала ни звука, а только устремила на мужа полный мольбы взгляд. Выдержать его было трудно, но Вячеслав Витальевич выдержал. Причем игра в гляделки длилась не так уж долго - вымотанная плачем супруга дрогнула, бессильно опустила голову и притихла.
     - Так-то... - сказал мэр, после чего развернулся и вышел из спальни.
     Как только за ним захлопнулась тяжелая дверь, жена подняла голову и прошипела:
     - Ненавижу...
     Соседа Корнева Турецкий еле выпроводил. Этот говорливый мужичок, распираемый сознанием того, что, отдав кассету, выполнил свой гражданский долг, застрял в дверях и, видя в Александре уже чуть ли не коллегу, рассыпался во всевозможных пожеланиях: "Всего хорошего вам, долгих лет, доброй службы, удачной карьеры и чтоб все пули - мимо, а все ордена - на грудь, и всего, всего, всего..." "Спасибо, спасибо... - приложил ладонь к груди Турецкий, а сам в который уж раз мягко подтолкнул мужичка: - Вам сейчас до конца коридора и направо, там лестница. Не забыли?" "Да не забыл! - махнул рукой мужичок и продолжил: - И еще желаю вам побыстрее поймать этого бандюгу! Душегуба этого, будь он неладен и сто якорей ему в... эту... гм... ну понятно куда". "Понятно, понятно..." - кивнул Турецкий и потянул на себя дверь, пытаясь закрыть ее перед самым носом мужичка, что было, конечно, невежливо, но сколько же можно?! Мужичок выставил на пути двери ногу и пообещал: "Если чего нужно - обращайтесь! Обязательно помогу!" "Хорошо, хорошо! - сказал Турецкий и закрыл-таки дверь. - Фу ты..."
     Потом он вернулся в комнату. Так. Ну что, надо узнать, кому принадлежит черный автомобиль с пленки. Александр снял телефонную трубку и набрал номер начальника горуправления милиции.
     - Никитин на проводе... - донеслось из трубки.
     - День добрый, Павел Тимофеевич... - сказал "важняк". - Турецкий беспокоит.
     Витя никак не мог прийти в себя. Его же чуть не схватили сегодня! Если б не везенье, то все. И как он сумел почувствовать в том бугае и коротышке с площади ментов? И главное - в самый последний момент уже с места дернулся. Еще несколько секунд - и они сами бы к нему ринулись! И повязали бы, как пить дать повязали бы - с таким амбалом разве справишься! Он так перелобанит, что покатишься по улице, как колесо, оторвавшееся от машины на повороте, - и быстро и криво! Хорошо, хоть те двое из наряда - сержантик да рядовой - хлипкими оказались... "Интересно, - подумал Витя, - выбил я сержанту хоть один глаз или нет? - Он почесал за ухом. - Хорошо бы, выбил... И хорошо бы - два!"
     Витя шел по безлюдной улице на окраине города и озирался по сторонам: никого?
     Никого.
     Нет, как он все-таки ото всех ушел! А? Чинно ушел, да? На рынке сразу побежал к противоположному выходу, но народу было много, и пробираться сквозь толпу пришлось долго... И когда он оказался на другой стороне, то увидел, что выход уже перекрыт ментами, которые стоят с такими рожами, что сразу понятно: очень им хочется за своих отомстить. Витя тогда чесанул к запасному выходу, но и там дежурили эти крысы... А потом он увидел, как они шастают вдоль лотков, Витя даже пригнулся, но понял, что так вызывает только больше подозрений. Он забежал в туалет, сорвал там бороду и усы, затолкал в унитаз, сунул в карман очки и вышел другим человеком. Но фотографии этого другого были расклеены на всех углах, поэтому он закрыл лицо носовым платком, как будто пораженный внезапным насморком, и устремился к складам. Там стоял груженный какими-то тюками "зил", а водитель, на Витино счастье, куда-то отлучился, и Витя быстро залез в кузов и затаился там. "А вдруг эта машина не уезжает, а, наоборот, разгружаться приехала?" - обожгла его внезапная мысль. Масла в этот огонь добавили и грузчики, которые (он слышал) подвалили к машине и стали обсуждать между собой, кому лезть вверх, а кому оставаться внизу, принимая поклажу. Но тут к ним подбежал какой-то человек, очевидно бригадир, который заорал, что эту машину разгружать не надо, потому что ее только что загрузила другая бригада, в ней мусор и всякая дрянь! (Витя принюхался и только тут почувствовал, что пахнет действительно не духами.) Затем бригадир отправил грузчиков куда-то в другой конец складов и сам пошел за ними, по пути втолковывая, что если по утрам опохмеляться, вместо того чтобы собираться на летучку и слушать его (бригадира) указания, то тогда, конечно, очень легко можно ошибиться, что разгружать, а что, наоборот, загружать. "А если мы не опохмелимся, то вообще ни к чему пригодны не будем!" - резонно возразили грузчики, после чего все стихло. "Уф..." - Витя утер пот и через некоторое время услышал, как хлопнула дверца кабины. "Водитель!" - обрадовался Витя. Шум заведенного двигателя подтвердил его предположение. Машина тронулась, проехала метров сто и остановилась у ворот. "Что там?" - донесся до Вити резкий сухой голос. "Менты!" Витя вжался в ближайший тюк, готовый сколько угодно дышать бившим оттуда тухляком, лишь бы его не нашли. "Там мусор и всякая дрянь!" - повторил слова бригадира водитель. Витя подумал, что под "всякой дрянью" в таком случае можно считать и его. Это было обидно, но до обид ли теперь?! "Проверить, что ли? - Обладатель сухого голоса колебался, и в соответствии с его колебаниями Витино сердце то замирало, то снова начинало биться. - Пожалуй, проверю... - сказал милиционер. И Витино сердце встало. - Хотя - нет... - передумал милиционер. - Ну его... В дерьме ковыряться! - И сердце опять пошло. - Езжай!" - скомандовал страж порядка, и водитель нажал на газ. Машина выехала за ворота и влилась в общий транспортный поток. Еще минуту назад Витя жалел, что не знает ни одной молитвы, а теперь он даже посмеивался над собой: "Ишь ты... Так ведь и верующим недолго стать..." А становиться верующим ему не хотелось. Верующих, говорят, совесть заедает по любому поводу и без повода, а ему такой душевный дискомфорт не нужен... Тем более что толку от этой веры нет никакого. Он вон и без всяких молитв из ловушки выбрался! И теперь вот уезжает от своих преследователей! А куда, кстати, уезжает-то, а? Витя выглянул из-за тюка и осмотрелся. "Ага, к городской свалке направляемся..." - сообразил он.
     В принципе это его устраивало. От свалки было не так уж далеко до места, где он прятал Ингу. Поэтому Витя не стал выпрыгивать из кузова на светофоре, а, принюхавшись, выбрал тюк, от которого не так несло всякой хренью, и развалился на нем, заложив руки за голову. Взору открылось выкрашенное в динамовские цвета небо. Витя не любил сочетание синего и белого, поэтому снова надел темные очки и из интереса попытался посмотреть сквозь них на солнце. Однако черное стекло оказалось плохой защитой от слепящих лучей и уже через секунду Витя вынужден был зажмуриться. "Да не устоит мрак пред светом..." - вспомнились ему прочитанные где-то слова. "Устоит..." - не очень-то уверенно, скорее убеждая сам себя, пробормотал Витя. Но на солнце все же решил больше не смотреть.
     Между тем "зил" уже подъезжал к месту назначения. Когда он наконец остановился, то, прежде чем водитель вылез из кабины, Витя спрыгнул на землю и пошел себе как ни чем не бывало в нужную ему сторону. Несколько бомжей, ковыряющихся в мусоре, покосились на него, но, не признав в нем конкурента, отвернулись.
     Витя покинул свалку и оказался в прилегающем к ней промышленном районе. Тут было жарко и душно. Проезжающие по разбитым дорогам грузовики оставляли после себя клубы серой пыли, которая не оседала на землю и висела сплошным туманом, заставляя шляющихся туда-сюда не то рабочих, не то просто каких-то шаромыжников зажимать носы и щурить глаза. Так поступал и Витя, радуясь, что человек, закрывающий лицо, не вызывает здесь подозрений. Впрочем, скоро он миновал эту промзону и оказался в жилом квартале. Дома тут были маленькие, в основном двухэтажные, построенные еще при генсеке Горохе, кругом шаталась какая-то пьянь и рвань с залитыми бельмами и почему-то в тельняшках. Тут на Витю тоже не обратили никакого внимания, и вскоре он вышел уже почти на самую окраину города. До Инги было рукой подать.
     Витя решил привести в исполнение свой план прямо сегодня. Пока эта баба еще не умерла от отсутствия наркотиков. Стоп. Или они от этого не умирают? Да нет, должно быть, умирают, умирают...
     Поэтому ему нужно было торопиться. И он торопился. Он делал широкие шаги, почти бежал, а иногда и действительно бежал, путь между ним и Ингой все сокращался, сокращался - и вдруг...
     И вдруг он вспомнил, что у него нет самого главного. У него нет краски для волос!
     Витя даже остановился. В суматохе он совсем забыл про эту краску. Когда ехал за героином, то думал, что купит ее на обратном пути, но куда там... Хорошо, хоть этот обратный путь у него вообще состоялся!
     И тем не менее надо было что-то делать. Витя огляделся. Метрах в пятидесяти от него возвышалось здание универмага. Там краска, конечно, была, но не опасно ли туда идти? Однако другого выхода не было, и Витя направился к магазину.
     Инга минут десять вертела пилочку для ногтей в замочной скважине, но так и не сумела нащупать нужное положение - пилочка проскальзывала, соскакивала, царапала нутро замка и никак не зацеплялась. Инга утерла проступивший пот и присела было на пол, чтобы отдохнуть, однако тут же опомнилась и снова вскочила. На отдых не было времени. Она с яростью набросилась на скважину и еще несколько минут потратила на то, чтобы доказать себе очевидное - этот замок ей не по силам. Тут надо было знать тонкости работы с отмычками: где нажать, где отпустить, под каким углом вести, а Инга была в этом деле профаном, действовала наугад, и открыть предыдущую дверь ей удалось только благодаря везению, оставшемуся, судя по всему, в комнате, из которой она недавно выбралась.
     Тогда Инга насупилась, опустила голову, будто готовясь к драке, и изо всех сил ударила по двери ногой. Нога заныла. Инга влепила по двери кулаком. Кулак после этого пришлось трясти и потирать. Но Инга не успокоилась. Она двинула по двери второй ногой и тут же - вторым кулаком, а потом еще и лбом. После этого у нее заболело сразу все, а дверь так и осталась стоять, словно плоскогрудый шаолиньский монах-кунфуист, который даже не утруждает себя тем, чтобы врезать противнику, а просто отбивает его удары и ждет, пока тот потеряет силы и свалится. И Инга действительно откинулась спиной на стену и сползла по ней вниз. Потом вздохнула и снизу вверх посмотрела на дверь. Та дразнила Ингу выглядывавшей из замочной скважины пилкой, словно пальцем тыкала в ее сторону: а-а, мол, не сумела со мной справиться! Инга почувствовала, как внутри у нее поднимается просто какое-то цунами злости, которая вот-вот выплеснется и смоет эту дверь, к едрене фене. Впрочем, смоет ли? Не разобьется ли о нее? "Разобьется!" Пилка - указательный палец строго нависла над Ингой, как будто шаолиньский монах хотел на корню пресечь все ее дальнейшие попытки освободиться. "Разобьется! Так что сиди! Ничего у тебя не получится!" Инга в отчаянии скривила губы и вдруг, не поднимаясь с пола, вцепилась в эту ставшую уже ненавистной ей пилку и попыталась выдернуть ее, но та застряла. Тогда Инга, свирепея, начала выворачивать так и не сумевшую помочь ей железку в разные стороны, пытаясь изуродовать ее, смять, сломать. "Мразь! - кричала Инга на пилку. - Мразь!" Пилка гнулась и недовольно скрипела в скважине. "Сволочь! - орала Инга. - Гадина!" Пилка еще резче скрипела. Вдруг - щелк! "Что?.." - даже не поняла Инга, все еще продолжая выворачивать пилку. Щелк! - еще раз донеслось до нее. И дверь открылась. Она подалась вперед под нажимом Ингиной руки, и девушка не удержалась и вывалилась наружу. Потом ошарашенно подняла голову и увидела зеленый сад, в конце которого виднелся кирпичный забор, а в нем - металлическая калитка. От крыльца, на котором она сейчас лежала, к калитке вела вымощенная булыжником тропинка.
     Так это что - все? Свобода?
     У Инги перехватило дыхание. Она встала на ноги и спустилась по трем ступенькам крыльца. Огляделась. Так, вокруг тоже деревья, цветы какие-то на клумбах, газончик... Впрочем, какая разница, что вокруг? Калитка - вон она, надо к ней и бежать!
     И Инга побежала. Через несколько шагов она споткнулась о булыжник, но удержала равновесие, не упала и устремилась дальше. Когда до калитки оставалось всего метра три, за спиной Инги раздался какой-то непонятный звук. Она резко обернулась, сразу приготовившись невесть к чему, но оказалось, что это всего-навсего скрипнула на ветру дверь. Инга вздохнула с облегчением и подскочила к калитке. Калитка была невысокой - едва доходила Инге до плеча. За ней взгляду беглянки открылась ровная асфальтовая площадка, очевидно для автомобилей. Инга подергала калитку. Заперто. "Фигня! - подумала Инга. - Перелезу!" Она огляделась по сторонам, ища, что бы такое подложить под ноги. Может, подтащить булыжник? Так, ближний не подойдет - маленький, вон тот, который подальше, - наоборот, большой, не дотащить. Тогда Инга осмотрела сад повнимательней и вдруг, заметив что-то, замерла. Нет, она не нашла необходимую ей сейчас подставку, ее внимание привлекло нечто другое... С минуту она как-то нерешительно потопталась у калитки, обдумывая только что родившуюся у нее идею, а потом неожиданно направилась в глубь сада.
     Шагая к универмагу, Витя то и дело поправлял очки, как будто бы для того, чтобы получше держались, а на самом деле - чтобы загородить кистью лицо. Вокруг сновал народ, и осторожность не казалась Вите лишней. Зайдя в универмаг, он прочел в висящем на стене указателе отделов, что косметика и парфюмерия продается на втором этаже. Он ступил на узкую лестницу, предварительно пропустив спустившуюся с нее женщину с ребенком (она сказала "спасибо", он отвернулся), поднялся на второй этаж и толкнул стеклянную дверь благоухающего ароматами отдела. Покупателей не было. За прилавком сидела продавщица и разглядывала глянцевый журнал. Витя шагнул ближе и, поправляя очки, спросил:
     - Краска для волос есть?
     - Нет, - не поднимая головы ответила продавщица.
     Витя почувствовал рядом чье-то дыхание. Он полуобернулся и увидел, что возле него стоит сухая, морщинистая тетка Досада, которая собирается запрыгнуть к нему на плечи, чтобы он понес ее далеко-далеко. Однако продавщица перелистнула страницу и спугнула тетку следующей фразой:
     - Краску скоро принесут. Ее только что привезли и сейчас разгружают...
     Досада тут же и исчезла.
     Продавщица зевнула и наконец удостоила Витю взглядом. Витя поспешно принялся поправлять очки, причем теперь уже двумя руками.
     - Какая вам нужна-то? - спросила продавщица.
     - Светлая, - глухо ответил спрятавшийся за ладонями Витя.
     - Светлой не будет! - отрезала продавщица.
     - Как?.. - опешил Витя.
     - Так! Она уже не в моде!
     Тетка Досада снова начала вырисовываться в воздухе.
     - Тьфу ты... - пробормотал Витя.
     Досада протянула к нему костлявые руки, намереваясь опереться на Витины ключицы и ловко оседлать его в мощном прыжке. Затем она оттолкнулась от пола худыми ногами и уже подлетела где-то на полметра, как вдруг была сбита неожиданной репликой продавщицы:
     - Ну один пакетик, может, и найдется. Поставщики обычно суют его в ящик, чтобы стоял на витрине для рекламы.
     Тетка Досада шлепнулась на пол, больно ударилась пятой точкой и, потрясая кулаками, исчезла.
     - Ну вот и хорошо... - с облегчением буркнул Витя и повернулся к окну. Оно было открыто настежь, и за ним открывался вид на магазинные задворки: мусорку, гараж и склад. У склада действительно разгружалась какая-то машина. Грузчики, еще более ленивые, чем на рынке, вытаскивали из кузова ящики, сопровождая свои действия незамысловатыми шутками-прибаутками, непригодными, впрочем, для воспроизведения в печатном виде.
     Витя украдкой покосился на продавщицу. Та снова уткнулась в свой журнал и не обращала внимания ни на что вокруг.
     Ободренный этим обстоятельством, Витя прошелся по отделу, стараясь тем не менее держаться к продавщице спиной - мало ли что... Он бегло осмотрел витрину, задержался у огромного, в два ведра, флакона с духами, удивленно поцокал языком, хотел даже спросить: "И сколько же такой стоит?" - но заткнулся на полузвуке, решив не тревожить лишний раз увлеченную чтением труженицу прилавка.
     Он отошел от флакона и скользнул взглядом по висящим на стене рекламным плакатам. На одном из них изгибалась на фоне моря смуглая худая купальщица с черной косой (Витя брезгливо фыркнул), на другом блестел натертыми маслом бицепсами квадратнолицый культурист. Не найдя для себя ничего интересного, Витя шагнул дальше.
     И замер.
     Рядом с плакатами висела его фотография. Надпись под ней гласила: "По подозрению в совершении особо тяжкого преступления разыскивается уроженец города Тулы Корнев Виктор Сергеевич. Если Вы располагаете какой-либо информацией о его местонахождении, звоните ноль два".
     Витя невольно полуобернулся на продавщицу. Та читала себе и читала. Тогда он приблизился к фотографии и вгляделся в нее получше. "Старая... - подумал Витя. - Лет пять назад снимался... Когда паспорт менял..."
     Витя внимательно исследовал свое пятилетней давности лицо, сличая его по памяти с тем лицом, которое видел сегодня утром, когда смотрелся в зеркало. Он словно решал задачку на наблюдательность из серии "найдите десять отличий между картинками". И не находил ни одного. Те же брови, те же щеки, тот же нос, тот же рот... Витя поймал себя на том, что никогда не рассматривал себя с такой тщательностью. Он приблизился к фотографии почти вплотную и водил, водил, водил по ней глазами.
     И вдруг уловил нечто неприятное.
     Это неприятное исходило из черных зрачков, вперившихся в него со снимка. Витя не мог понять, что именно такое было в зрачках - сидевшее там пряталось и не давало себя распознать.
     К тому же Вите мешали очки. Что увидишь из-за черных стекол!
     Он снова, как бы невзначай, оглянулся на продавщицу. Склоненная над журналом, она не давала повода для беспокойства.
     И Витя решился на смелый поступок. Он опять повернулся к фотографии и снял очки.
     И тут же понял, что таилось и ворочалось в глубине черных норок устремленных на него зрачков.
     Там таилось и ворочалось зло.
     Скучающий в дежурке охранник универмага сидел перед стеной из мониторов и лениво переводил взгляд с одного из них на другой, следя за тем, что творится в контролируемых скрытыми телекамерами отделах.
     В винном вроде порядок... В хозяйственном тоже... В парфюмерном вообще пусто - продавщица Люська опять свою "Бурду" читает... Хотя нет, один покупатель все-таки есть... У стены топчется... Ждет, видать, чего-то...
     Охранник переключил камеру и увидел лицо покупателя. Оно было скрыто за большими черными очками.
     "Модник..." - усмехнулся охранник и хотел было снова охватить общий план, но покупатель вдруг взялся за серебристые дужки очков, потянул их вверх и через мгновение явил спрятанной в стене камере свои глаза.
     Охранник вздрогнул:
     - Так это же... Это же... - Он быстро перевел взгляд на висевшую в углу фотографию разыскиваемого Корнева. - Это же он!
     И, схватив резиновую дубинку, которая до того мирно лежала перед ним на столе, охранник бросился вон из дежурки.
     Витя смотрел в собственные глаза и еле сдерживался, чтобы не отступить перед тем страшным, что вдруг открылось ему в них, перед тем страшным, что блестело на дне колодцев-зрачков иссиня-черной нефтью, готовой вспыхнуть от любой искры. Ведь именно так - от любой искры вспыхивал бешеной яростью Витя. Стоило кому-то косо глянуть на него, стоило кому-то допустить в его адрес любую, даже самую безобидную шутку - и он уже готов был рвать этого кого-то на части, и не раз ведь рвал, вот что самое дикое-то - не раз ведь рвал...
     Теперь он понял, что означали слова покупаемых им проституток "от тебя зло идет...".
     Не в силах выдержать собственного взгляда, он опустил глаза.
     И тут же услышал в дверях отдела какой-то шум. Витя быстро надел очки и повернул на шум голову.
     В дверной проем вваливался грузчик с огромной коробкой в руках.
     - Принесли вашу краску... - раздался за Витиной спиной голос продавщицы. Она отложила журнал и, привстав, приготовилась принимать товар.
     Грузчик подошел к прилавку и водрузил на него коробку. Продавщица раскрыла ее:
     - Ну точно! Один пакетик светлой есть! - Она пошарила рукой внутри и улыбнулась: - Даже два!
     Витя шагнул было к ней, но тут со стороны входа снова послышался грохот. Витя резко обернулся.
     Откинув в сторону стеклянные двери и чуть не разбив их о стены, в отдел влетел охранник. В руках у него была резиновая дубинка.
     - А ну на пол! - заорал он Вите. - Руки на голову!
     Хоть Витя и был готов к неожиданностям, тут он все же несколько опешил.
     - Кому сказал?! - подскочил к нему охранник. - На пол! - И он замахнулся дубинкой, собираясь ударить Витю не то в шею, не то в ухо.
     Однако на какой-то миг его рука как бы в нерешительности задержалась в воздухе - охранник словно опомнился, словно сообразил, кто стоит сейчас перед ним, какое чудовище, какой монстр... Напуганные этим монстром горожане жмутся теперь в толпе друг к другу, потому что вместе не так страшно, и, переведя дыхание, отшатываются один от другого, подозрительно всматриваясь в того, кто только что был рядом и грел плечом: "А не тот ли это, которого ищут?"
     И перед охранником сейчас был именно тот, которого ищут.
     Сначала-то охранник обрадовался этому. Еще бы, такой шанс проявить себя! Он даже не стал никого на помощь звать, один побежал хватать монстра и храбро крикнул ему: "А ну на пол!" - и дубинку на него занес... и вдруг испугался.
     Испугался!
     Причем именно в тот момент, когда нужно было бить!
     И Витя использовал свой шанс на спасение. Он отскочил в сторону и выхватил из рук продавщицы пакетик с краской для волос. Быстро надорвал его и сыпанул белый порошок в лицо охраннику.
     Тот схватился за глаза и замотал головой. Порошок нещадно жег его, и он не знал, куда деваться от этого жжения.
     Витя вырвал у насмерть перепуганной продавщицы второй пакетик и бросился к выходу.
     Стоявший все это время с обалдевшим видом грузчик вдруг спохватился и закричал ему вслед:
     - Стой!
     Но куда там! Витя бежал по лестнице на первый этаж, сжимая в руке заветный пакетик и распугивая поднимающихся людей. Через несколько секунд он уже выскочил из магазина и понесся по улице.
     В глубине сада виднелся пожарный щит. Он был укреплен на двух врытых в землю столбиках и напоминал новейший супертелевизор с широченным экраном, который стоял в гостиной их с Игорем дома.
     Вспомнив об Игоре, Инга как шла к щиту, так и остановилась. Может, все-таки не испытывать судьбу, а бежать? Бежать сразу, не тратя времени, не строя из себя героиню...
     Да ведь и не строит она из себя героиню, черт возьми! Она просто отомстить хочет этому ублюдку с приплюснутым носом!
     Замысел у Инги был такой: снять с пожарного щита лопату, подкараулить своего мучителя (когда он вернется) за каким-нибудь углом и долбануть его этой лопатой по башке. А потом связать и бежать за милицией.
     Глупо?
     Глупо.
     Во-первых, она может не справиться с ним даже с помощью лопаты и даже из засады. Во-вторых... Эх, да что там "во-вторых"! Хватит и "во-первых"!
     Но Инге очень уж хотелось отомстить. Вот просто до жути, до боли в висках хотелось отомстить этому подонку, скоту, уроду...
     А потом - к Игорю.
     И Инга снова зашагала к пожарному щиту.
     Из дома Семенов поехал к Садчикову. Дорогой хмуро таращился в окно своего персонального автомобиля, находя все каким-то серым и скучным. Покосившийся одноэтажный дом на окраине города, в котором ютятся четыре семьи, - серо... Немой укор в его адрес в слезящихся глазах старухи, сидящей возле этого дома на скамеечке, - скучно...
     На всех не угодишь. Себя бы обеспечить.
     Предупрежденный о визите мэра, Садчиков ждал его у себя дома - в пятикомнатной квартире в центре города.
     Когда он открыл Вячеславу Витальевичу дверь, оба сразу заметили друг в друге что-то не то.
     Садчиков угадал, что у мэра с женой все прошло не так гладко, как хотелось бы. Однако он не стал расспрашивать Семенова, что да как, потому что ему сейчас явно было не до этого. Выглядел он довольно взъерошенно и даже покусывал ногти, что случалось с ним только в минуты крайнего душевного волнения.
     - В чем дело? - прямо с порога спросил Вячеслав Витальевич.
     Андрей Петрович спохватился, взял его под локоть и провел в просторную гостиную с камином, где усадил в кожаное кресло, а сам встал рядом.
     - Ну? - поторопил его мэр.
     Садчиков отчаянно, как собака, почесал за ухом и сказал:
     - Один из моих людей сегодня чуть не поймал Корнева.
     Мэр так и подпрыгнул в кресле:
     - Да ну?!
     Андрей Петрович сунул руки в карманы, сделал нервный круг по гостиной и снова вернулся на прежнее место.
     - Они нос к носу столкнулись в семнадцатом универмаге... - Тут он наклонился к Семенову и тоже оказался с ним нос к носу, - может, для того чтобы проиллюстрировать, как именно столкнулись "меркурьевец" и Корнев, а может, просто так - от доверительности.
     Вячеслав Витальевич несколько отстранился от руководителя своего аппарата, и тот тоже распрямился, как бы посерьезнел. Хотя и до того был серьезней некуда.
     Мэр на секунду задумался.
     - Семнадцатый - это который на краю города, что ли? - спросил он и, чуть прищурившись, покусал губы, очевидно, вспоминая этот самый универмаг.
     - Ну да! - ответил Садчиков.
     - Угу... - неопределенно промычал Вячеслав Витальевич, после чего достал носовой платок и утер проступивший на лбу пот.
     Садчиков же продолжал:
     - Между ними вышла стычка... И Корнев удрал...
     Мэр нехорошо посмотрел на него и процедил сквозь зубы:
     - Хреново, значит, ты своих людей тренируешь...
     Однако Андрей Петрович как будто пропустил эти слова мимо ушей. Вообще было видно, что возбужден он не столько из-за того, что его подчиненный пересекся сегодня с Корневым, сколько по какой-то иной причине. Что-то другое заставляло его кусать ногти, бешено чесать за ухом и бегать по гостиной. Сначала Семенов был слишком погружен в свои мысли и не обращал на это внимания, но потом заметил в глазах Садчикова нечто такое, что... что... "А что, собственно, там такое-то?" - так и не понял мэр.
     И тут Садчиков сам пояснил:
     - Я, кажется, догадался, где скрывается Корнев!
     Охранник действительно был человеком Садчикова. Ведь семнадцатый универмаг находился под контролем "Меркурия" и охранялся его сотрудниками. Едва заботливая продавщица промыла охраннику глаза, он, все еще часто и липко моргая, достал из кармана "уоки-токи" и сообщил своему начальству о том, что произошло.
     А Витя тем временем несся по улице, придерживая очки руками, и в голове его стучало: "Да куда я бегу-то? Куда? Меня же все равно... все равно... не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра..." Он думал так и удивлялся, отчего ему не становится страшно. Его вот-вот схватят, измордуют, бросят в серую, холодную камеру... а ему не страшно. Витя даже рассердился на себя. "Чего же это я не боюсь-то? Дело-то серьезное! А я как-то легкомысленно себя веду, честное слово!" Но потом он решил, что оно и к лучшему. Да и нет тут никакой легкомысленности. Просто он не теряет самообладания, не мечется, а значит, сохраняет шансы на спасение.
     Витя сбавил шаг и осмотрелся. Нет, за ним не гонятся. Он остановился, отдышался и снял очки. Людей вокруг не было, улочки становились все тише и глуше, окраина города переходила в пустырь. Теперь Вите действительно можно было ничего не бояться.
     Но вот тут-то к нему и подступил ужас.
     Весь мир - враг.
     За каждым углом, за каждым деревом, за каждым помойным баком скрывался или наряд милиции, или человек в камуфляже, или, что самое обидное, какой-нибудь не допивший своего грузчик, который готов был по любому поводу сорвать с Вити черные очки. А сорвав, определить, что Витя - это тот самый Корнев В. С., чьи портреты расклеены на всех заборах.
     Вот в чем был ужас. Не в том, что Витю поймают, нет... А в том, что этого надо будет ждать! Ждать постоянно, без выходных и праздников, в солнце и в непогоду, выглядывая в окно - не крадется ли кто, озираясь на улице - не следят ли, не прячутся ли за углом, за деревом, за помойным баком...
     Было жарко, но Витю внезапно прошиб озноб. Так прошибает ознобом двигатель автомобиля, когда в замке зажигания поворачивается ключ. Двигателю будто сразу как-то холодно становится, он дрожит и начинает все быстрее и быстрее шевелить своими поршнями, чтобы согреться, а потом сдергивает с места машину с ездоком и несет их куда-то, несет... Дурак водитель думает, что двигателю жарко, дурак водитель следит за стрелкой термодатчика, боится, как бы она не зашла в красную зону, а двигатель, наоборот, толкает ее в красную зону, потому что ему холодно, холодно, холодно...
     Вот и Вите стало холодно. И он не смог больше стоять. Он побежал по улице вон из города, вон ото всех, вон ото всего...
     Он побежал в единственное место, где пока мог чувствовать себя в безопасности.
     И потом - там же эта девка!
     Витя поспешно сунул руку в карман брюк, чтобы проверить, на месте ли пакетик с краской для волос.
     На месте. Не вылетел по дороге.
     Ну а раз так, значит, все будет чики-чики. Витя сумеет осуществить свой план. Сумеет!
     Инга сняла со щита лопату, взвесила. Ничего себе, тяжеленькая. Но вместе с тем и вполне подъемная, даже если бить с размаху. "Не убить бы его..." - подумала Инга.
     Да, задача перед ней стояла трудновыполнимая. Подстеречь похитителя, незаметно подскочить к нему, желательно сзади, и, что называется, перелопатить по кумполу. Да еще и не убить, а только оглушить! Сложно...
     Но можно. Инга почему-то была абсолютно уверена, что сумеет сделать все как надо. Эту уверенность давала ей злость, которая гудела, трещала и стреляла у нее внутри, будто линия электропередачи в грозу.
     Но может быть, одной лопаты все-таки мало? Нужно еще что-нибудь...
     В углу щита на гвоздике висел моток проволоки. И Инге пришла в голову мысль...
     Она сняла проволоку и вернулась к калитке. Там размотала моток и натянула проволоку внизу, поперек проема, так чтобы гад-мучитель, возвратившись, споткнулся и упал. Вот тут-то она со своей лопатой и подоспеет. Бац - и он в отключке. А потом Инга свяжет ему руки той же проволокой, и все. Финита ля комедия.
     Закончив с проволокой, она встала сбоку от калитки, у забора, и, опершись на лопату, начала ждать.
     Ждать пришлось недолго. Уже скоро за забором послышались торопливые шаги. Инга спиной прижалась к кирпичной кладке и замерла. В замок вставили ключ.
     "Ну сейчас ты у меня получишь..." - подумала Инга.
     Калитка с легким скрипом отворилась. Дальше все было так, как и предполагала Инга: цепляние за проволоку, крик - "Ай!" - и шумное падение.
     Инга замахнулась лопатой... да так и застыла.
     Это был не Витя.
     Перед ней лежал прилично одетый мужчина лет тридцати пяти. Он ошалело вытаращился на Ингу и от неожиданности не мог вымолвить ни слова. Поэтому Инга подала голос первой.
     - Вы кто? - спросила она, не опуская лопату.
     Мужчина перевалился с живота на спину и попятился на локтях в сторону:
     - А вы кто?
     Инга даже растерялась. Ну что тут ответить?
     Мужчина между тем продолжал:
     - Я владелец этого ресторана! Что вы тут делаете?
     Ресторана?!
     Инга быстро глянула в сторону здания, из которого недавно выбралась. Так вот что это такое! Ресторан!
     Мужчина тем временем начал подниматься на ноги. Инга не знала, что ей теперь делать.
     - А ну не вставать! - неожиданно для самой себя скомандовала она.
     Мужчина испуганно покосился на лопату и остался сидеть на земле:
     - Да что вам нужно-то?
     Инга лихорадочно соображала, как ей теперь быть. Этот мужик, он что, заодно с ее мучителем? Или нет? Хотя как же нет-то? Конечно, заодно! Иначе зачем он здесь? Зачем? Затем, что вместе они, - вот зачем! Так, может, и его лопатой по тыкве? Точно! И его тоже надо!
     Инга примерилась взглядом, как будет бить, и слегка размахнулась. В воздухе блеснул остро отточенный край лопаты.
     Мужчина в ужасе закрылся рукой:
     - Э! Э! Вы чего?!
     Инга вздохнула. Нет, не могла она этого сделать. Не могла. Слишком уж он беззащитный...
     - Вот же блин... - пробормотала она и опустила лопату.
     Мужчина облегченно сглотнул. Он снова попытался встать, таращась на Ингу и загораживаясь от нее ладонью, и вдруг неожиданно застыл в неудобной позе: и не сидя и не стоя, а как-то так - враскоряку. Его взгляд соскользнул с Ингиного лица и приковался к чему-то за ее плечом. И в этом взгляде была радость.
     Инга быстро обернулась.
     Перед ней стоял Витя. Он удивленно переводил глаза с нее на мужчину и обратно. Эта встреча у калитки озадачила его настолько, что он даже снял и сунул в карман рубашки свои черные очки, словно проверяя - не обман ли зрения имеет тут место.
     И тут же понял, что нет - не обман.
     - Хватай ее! - закричал мужчина. - Чего стоишь-то?
     Витя метнулся вперед, вытянул руки и схватился за лопату. Инга опомнилась и стала тянуть ее на себя, но Витя был сильнее. Он вырвал у нее черенок и усмехнулся:
     - Сбежать, значит, хотела?
     Инга готова была выть от досады. Ну вот зачем она все это затеяла? Надо было бежать отсюда, как только представилась возможность! Так нет - ее на авантюры потянуло! "Дура! - ругала она себя. - Какая же я дура!"
     Тем временем мужчина поднялся-таки на ноги. И сразу же чуть ли не с кулаками обрушился на Витю:
     - Где ты шлялся?! Я тебя спрашиваю: где ты шлялся?!
     Теперь Инга очень жалела, что не саданула мужчину лопатой. "Сердобольная какая! - угрюмо поджала она губы. - Они-то со мной небось миндальничать не станут!"
     Между тем мужчина и Витя, кажется, были больше заняты друг другом, чем ею. Мужчина был зол и красен, а с лица Вити все еще не сошло удивление.
     - А почему ты здесь? - спросил он мужчину.
     Тот захлебнулся собственной яростью:
     - Я что, отчитываться перед тобой должен?! Я! Перед тобой! Ну-у-у нагле-е-ец! - длинно протянул он, а потом вдруг коротко рубанул: - Ты уволен! Вон отсюда!
     Инга ничего не понимала, да в общем-то и не хотела понимать. Ее занимало другое: может, пока эти двое выясняют отношения, она сумеет улизнуть? И Инга осторожно шагнула в сторону.
     Ни Витя, ни мужчина этого не заметили. Мужчина раскипятился уже совсем как чайник: плюнь на него - зашипит, а Витя, напротив, побледнел.
     - Что ты сказал? - глухо спросил он.
     - Я сказал: вон отсюда! - заорал мужчина. - Вон!
     Инга сделала следующий шажок в направлении калитки. Потом еще и еще. Оставалось совсем чуть-чуть - и она выскользнула бы наружу.
     - Понятно... - Витя мрачно уставился на мужчину. - Понятно...
     Инга выставила ногу за калитку. Теперь надо было только подтянуть другую ногу - и Инга оказалась бы с внешней стороны забора.
     И тут произошло следующее.
     Витя резко выбросил вперед кулаки с зажатым между ними параллельно земле черенком лопаты и ударил этим черенком в грудь мужчине. Одновременно Витя сделал ему подножку, и мужчина, неловко взмахнув руками, упал на спину.
     - Ты что же это делаешь, дурак?! - гаркнул он на Витю.
     Услышав последнее слово, Витя будто взбесился.
     Тут бы Инге и дать деру, пока люди заняты. Но она замешкалась при виде происходящего и задержалась еще на несколько мгновений.
     В эти-то мгновения и случилось страшное.
     - Я не дурак! - закричал Витя и поднял над головой лопату, подобно тому как дровосек поднимает топор, чтобы перерубить бревно.
     Однако рядом с ним лежало не бревно, а человек. И этот человек попытался увернуться от вот-вот готовой обрушиться на него лопаты. Он дернулся в сторону, потом в другую и понял, что все равно не успеет встать на ноги.
     - Ты это... ты чего?.. - приговаривал он, а сам стрелял глазами по сторонам, словно ища спасения, но где и в чем - непонятно.
     И тут его взгляд столкнулся со взглядом Инги. "Помоги!" - протянул он руку в ее сторону.
     И Инга не смогла убежать. Плевать, что она сама только что пыталась огреть этого мужчину по голове, плевать, что он, очень может быть, заодно с ее похитителем...
     Надо помочь!
     И Инга бросилась на Витю.
     В этот момент острый край лопаты, сверкая на солнце, понесся вниз.
     - Не смей! - С криком Инга ударила Витю в бок. - Не смей!
     И Витя промахнулся. Лопата воткнулась в землю в сантиметре от головы мужчины.
     Тот тут же вскочил на ноги.
     - Ах ты мразь... - обернулся Витя к Инге. - Ах ты падла...
     Инга отступила перед его бешено сверкающими глазами и уперлась спиной в забор.
     Витя подскочил к ней и с размаху вмазал по щеке.
     Инга поняла, что теперь он сотворит с ней что-то страшное. Она умоляюще посмотрела на мужчину.
     Однако тот и не думал приходить к ней на помощь. Не помня себя от страха, он со всех ног понесся к калитке.
     "Ну спасибо..." - горько вздохнула Инга.
     И тут вдруг - шмяк!
     Мужчина снова зацепился ногой за натянутую в проеме калитки проволоку и упал.
     - Вот черт... - донесся до Вити и Инги его голос.
     Мужчина находился уже снаружи - он растянулся на асфальте, которым была покрыта площадка перед, как это недавно выяснилось, рестораном.
     Витя сделал шаг в его сторону, но тут же вспомнил про Ингу - как бы не убежала! Он снова приблизился к ней и резко ударил ее под дых.
     Ловя ртом воздух, Инга перегнулась пополам.
     Затем Витя быстро подбежал к калитке и, схватив мужчину за ноги, потащил его обратно в сад:
     - Куда же это ты собрался, а?..
     - Отпусти! - извивался мужчина, скользя туловищем сначала по асфальту, а потом по булыжникам тропинки.
     Кое-как переведя дыхание, Инга попыталась сделать шаг в сторону.
     - Стоять! - закричал на нее Витя.
     Но тут же понял, что она все равно далеко не уйдет. По крайней мере в ближайшие секунды. А за это время он как раз успеет докончить то, что начал...
     - Отпусти! - продолжал барахтаться мужчина.
     Витя бросил его ноги и вырвал из земли лопату.
     - А! А! - взвизгнул мужчина.
     Лопата поднялась вверх.
     Схватившаяся за живот Инга с ужасом следила за происходящим. Она все еще надеялась, что вот-вот что-то произойдет и все обойдется...
     А уж как на это надеялся мужчина!
     Но - увы.
     Сверкая отточенным срезом, лопата ударила его в шею. Из длинной узкой раны забила кровь.
     - И еще разик! - улыбнулся Витя и снова обрушил на мужчину лопату.
     Поперек первой раны образовалась вторая, еще более глубокая. Вокруг головы растеклась целая лужа крови. При этом язык мужчины вывалился наружу, словно пытался слизать всю вытекшую кровь обратно.
     Голова его держалась уже на одном только белеющем среди красной плоти позвоночнике.
     - Ну а теперь закончим! - Витя в одно касание перерубил шейные позвонки мужчины и отсек его голову от тела.
     У Инги помутилось в глазах. Она, что называется, поплыла, потеряла равновесие и снова прислонилась к забору.
     Витя, улыбаясь, обернулся в ее сторону и забросил на плечо черенок лопаты.
     Инга потеряла сознание.
     Никитину не потребовалось много времени, чтобы выяснить, кому принадлежит автомашина с номером, который назвал ему Турецкий. Уже минут через десять он позвонил "важняку" и сообщил, что ее владельцем является Андрей Петрович Садчиков - глава администрации мэра.
     - Нормально... - пробормотал Турецкий.
     - Угу... - раздалось в трубке многозначительное мычание Никитина. - Кроме того, касательно Садчикова есть еще кое-что...
     По чуть неровному дыханию начальника горуправления милиции Турецкий понял, что этот старый, дотошный служака откопал нечто действительно интересное...
     - Я весь внимание! - сказал "важняк" и приготовился слушать.
     ...Убитый Корневым мужчина действительно был владельцем ресторана.
     Витя уже давно хотел иметь какой-то плацдарм для отступления. Чтобы было куда бежать, когда за ним придут.
     Правда, он старался не думать, что за ним в конце концов придут, но понимал, что меры предосторожности все равно не будут лишними.
     И то верно! При его-то занятиях - и пребывать в беспечности! Да ведь не дурак же он, в самом деле!
     И вот какое-то время назад (еще до Инги) он случайно встретил в одном из городских скверов старого знакомого - Олега Кудрявицкого. Когда-то они учились в одной школе и даже были приятелями, до того, впрочем, момента, как Кудрявицкий обозвал Витю Мак Даком. Тогда они поссорились и больше уже не общались.
     Жизнь у Кудрявицкого сложилась. После школы он закончил техникум общественного питания и стал сначала работать в каком-то кафе, а потом открыл собственный ресторан. Ресторан приносил хороший доход, и Кудрявицкий процветал. Пару раз он проезжал на дорогой иномарке мимо бредущего по тротуару Вити и не замечал его. А может, делал вид, что не замечал.
     А вот Витя его замечал. И нехорошим взглядом провожал иномарку Кудрявицкого... "Не слишком ли тебе везет?.." - думал Витя.
     Впрочем, в тот день, когда они встретились в сквере, Кудрявицкий был печален. Он наклеивал на фонарный столб объявление следующего содержания: "Ресторану требуется ночной сторож".
     Когда наклеил, отступил на шаг, послушал, как шуршит на ветру отрывная бахрома, и вообще чуть не заплакал.
     - Что-то случилось? - от нечего делать поинтересовался Витя.
     И Кудрявицкий, вздыхая, сообщил, что его ресторан обанкротился. Весь персонал уже уволен, и теперь заведение на неопределенное время закрывается. Но оставлять его без присмотра нельзя, поэтому-то Кудрявицкий и занялся поисками сторожа.
     - А днем кто будет там сидеть? - спросил Витя.
     - Днем я сам... - ответил Кудрявицкий.
     Его лицо было серым от переживаний. Он сказал Вите, что мечтает об отдыхе, мечтает уехать с семьей куда-нибудь на курорт, но увы - не бросать же ресторан на сторожа, которого он, Кудрявицкий, увидит первый раз в жизни...
     До этого Витя мечтал о какой-нибудь конуре в нежилом бараке, где бы его никто не знал и где бы он смог, если что, спрятаться, но теперь он понял, что жизнь преподносит ему, как говорится, "гораздо лучший мех"!
     - Хочешь, я пойду к тебе сторожем? - спросил Витя, замирая.
     Кудрявицкий удивленно посмотрел на него:
     - Ты?..
     - Ну да! - как ни в чем не бывало подтвердил Витя и соврал: - Сейчас у меня все равно работы нет...
     В голове у Кудрявицкого замелькали виды моря, скалистых гор и качающихся на голубых волнах белых пароходов. Он понял, что у него есть реальный шанс подлечить подорванное неудачным бизнесом здоровье.
     - Ну что же, если ты так хочешь... - Он посмотрел на Витю, боясь, что тот передумает.
     Но куда там!
     - То есть я должен буду находиться в ресторане круглосуточно? - уточнил Витя у Кудрявицкого.
     Тот кивнул.
     Витя от радости не смог вымолвить ни слова - он сразу сообразил, что появляться в ресторане можно будет когда угодно - контроля же никакого!
     Однако Кудрявицкий понял его молчание по-своему. Кудрявицкому показалось, что Витя вдруг засомневался.
     - Не волнуйся, - сказал тогда Кудрявицкий, - там же есть сад, в котором можно гулять. А на кухне - запас продуктов на целый месяц! - И он несколько даже подобострастно заглянул Вите в глаза, боясь отказа. - Ну что, значит, ты согласен, да? Согласен?
     Но какой там отказ!
     - Согласен! - сказал Витя. - Конечно, согласен!
     Но тут в Кудрявицком словно бы шевельнулись какие-то сомнения. Он потоптался на месте и чуть смущенно произнес:
     - Только ты это... Ты уж охраняй как следует!
     - Ну ясное дело!
     - Значит, я могу на тебя положиться? - все еще жаждал какого-то дополнительного успокоения Кудрявицкий.
     - А то! - посерьезнел Витя.
     И они ударили по рукам.
     После этого Кудрявицкий чин-чинарем оформил Витю на работу, чтобы если у кого возникнут какие вопросы, то вот, мол, вам справочка, что я, Корнев Виктор, сторож, а не какой-нибудь пробравшийся в пустующее помещение бомж.
     И радостный Кудрявицкий укатил с семьей на юг.
     А сегодня вот прикатил обратно.
     И главное - ни с того ни с сего ведь! Без предупреждения!
     "Наверное, испереживался там, - думал Витя, - как тут его ресторан... Не ограбили? Не сожгли? Вот и приехал... - и с бессмысленной злобой к мертвому уже Кудрявицкому добавил про себя: - Не доверял, видать, мне до конца... Скотина такая..."
     Судя по всему, Кудрявицкий примчался в ресторан сразу с поезда. Потому что если бы он пробыл какое-то время в городе, то непременно узнал бы, что Витя разыскивается милицией. И, конечно, сообщил бы туда, где искать Корнева В. С., подозреваемого в том-то и том-то.
     Впрочем, может быть, сообщил бы он насчет Корнева В. С. не сразу, а взвесив сначала, какие последствия это будет иметь лично для него.
     Но уж в любом случае он не поперся бы один к кровавому Мак Даку, как с недавних пор прозвали Витю в Туле. Осторожный Кудрявицкий посидел бы дома, покумекал, что к чему, и, конечно, пришел бы к выводу, что лучше для него все-таки будет обратиться в милицию. И обратился бы, мерзавец, сегодня же и обратился бы!
     Витя почувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя ворона, мимо которой только что пролетела выпущенная из рогатки гайка. С одной стороны - можно дух перевести, а с другой - злодей пацан уже снова заряжает рогатку и усмехается: "Ну уж теперь-то попаду... попаду..."
     "Уж теперь-то попадет..." - подумал Витя, имея в виду, конечно, не какого-то пацана, а того неизвестного ему человека, который охотится сейчас за ним. Корнев понимал, что охотятся за ним многие, но над этими многими должен быть какой-то начальник, который все контролирует, координирует, или как это у них там называется...
     Сегодня Витю чуть не схватили. Он подумал тогда: "Времени у меня осталось мало". Но оказалось, что он ошибся. Времени у него, можно сказать, не осталось вообще.
     Скоро семья Кудрявицкого забеспокоится: ой, а чего это он не возвращается? Ой, а не случилось ли чего?
     И все.
     Милиция, наручники, камера.
     Значит, он должен вылезти вон из кожи и успеть реализовать свой план до этого.
     Итак, о плане.
     Он был прост.
     Витя не стал убивать Ингу потому, что решил сделать из нее... полную блондинку. Да-да, именно так - эту худенькую темненькую девушку он собирался сделать пышной и светловолосой.
     Лихо, да? Злодейка судьба смеялась над Витей, злодейка судьба выставляла ему средний палец из костлявого кулака, а он схватил этот палец и начал выкручивать его.
     Эх, ты, злодейка судьба... Нашла дурака!
     Способ, при помощи которого Витя собирался выполнить свой план, был ужасен.
     Корнев хотел выкрасить волосы Инги в светлый цвет, а затем утопить ее в ванне. Через некоторое время тело девушки распухнет и она превратится в полную блондинку.
     Вот так - просто и остроумно.
     В смысле это Вите так казалось. Поэтому его больной мозг принял вышеуказанный способ сразу и безоговорочно. Корнев наслаждался сознанием того, что через какое-то время он станет обладателем вожделенной полной блондинки. Которая не отвернется от него брезгливо: ты, мол, злой, и я тебя не хочу, не фыркнет и не уйдет...
     Витя накрасит ей губы, нарядит в цветастое платье и усадит за стол напротив себя... И будет у них ужин при свечах, и будет у них ночь...
     Впрочем, о ночи Витя старался не думать. В глубине той ночи ворочалось что-то мрачное и липкое... И Витя заставил себя просто довольствоваться мыслью, что вот - будет ночь... Ему важно было ощущение, что впереди у него что-то есть...
     Однако пора было приступать.
     Витя поднял на руки бесчувственную Ингу и понес ее к ресторану.
     Девушка выбралась сегодня в сад через служебный вход, который вел к артистическим гримеркам и другим служебным помещениям. В одном из таких помещений - комнате отдыха персонала - Витя и держал Ингу.
     Но сейчас он понес ее прямиком в ванную. Чего тянуть-то? Время не ждет, надо поспешать.
     Садчиков действительно догадался, где прячется Корнев. Во время последней встречи с ним Андрей Петрович обратил внимание на связку ключей, которая была подцеплена карабинчиком к ремню Вити. При ключах был брелок со странной надписью...
     Только сегодня до Садчикова доперло, что это название ресторана, который находился на самой-самой границе города, недалеко от того универмага, где некоторое время назад видели Корнева.
     Андрей Петрович рассказал обо всем мэру и добавил:
     - Надо послать туда людей!
     Мэр хлопнул ладонью по подлокотнику кожаного кресла:
     - Так посылай!
     Садчиков несколько нерешительно произнес:
     - Очень может быть, что Дроздова находится при нем... - Тут он сделал многозначительную паузу.
     - Ну? - Семенов сделал вид, что не понял этой многозначительности.
     Андрей Петрович хмуро потеребил пуговицу на рубашке:
     - Что будем с ней делать?
     Это был вопрос вопросов. Неизвестно, что дочь вице-премьера могла узнать от Корнева за это время...
     Мэр молчал.
     - Освобождать? - напирал Садчиков.
     Вячеслав Витальевич поерзал в кресле и тяжело выдохнул:
     - Нет... Освобождать нельзя...
     - Тогда что? - пристально взглянул Андрей Петрович прямо в глаза мэру. - А?
     Семенов зло прошипел:
     - А ты разве не понимаешь?
     Конечно, Андрей Петрович понимал. Но он боялся произнести вслух приговор дочери вице-премьера.
     Вячеслава Витальевича одолевало то же чувство. Казалось бы, что тут такого, все равно их никто не слышит, а нет - страшно...
     В повиснувшей тишине раздавался какой-то странный звук. Не то дрожь, не то что-то подобное. Можно было подумать, что это трясутся поджилки у Андрея Петровича и Вячеслава Витальевича, но на самом деле тут всего-навсего имело место колебание на сквозняке краешков бамбуковых связок над входом в соседнюю комнату.
     Наконец мэр выдавил из себя:
     - Ее нужно убить вместе с ним... - и поспешно добавил: - Только так, чтобы потом можно было свалить все на Корнева.
     - Ну разумеется! - с готовностью ответил Садчиков.
     Что ж, приговор был произнесен. Теперь Андрей Петрович, по идее, должен был как-то связаться со своими и отдать им необходимые распоряжения.
     Но мэр не стал этого ждать. Он поспешно встал с кресла и сказал:
     - Ладно, мне пора... У меня дела.
     Хотя, с тех пор как он покинул свой особняк, никаких дел у него так и не появилось. Он просто сбегал сейчас от Садчикова, так же как сбегал недавно от своей Екатерины Илларионовны.
     - Увидимся! - уже на ходу махнул он рукой.
     Андрей Петрович неодобрительно покачал головой ему вслед: все, мол, с тобой понятно...
     - Что-что? - переспросил мэр, удаляясь в прихожую. Он, очевидно, спиной почувствовал язвительную реакцию Садчикова.
     - Нет-нет, ничего... - быстро взял себя в руки Андрей Петрович. - Дела есть дела...
     И только в уголках его глаз осталась укоризна: бросаешь, значит, меня? В кусты прячешься?
     Но мэру плевать было на эту укоризну. Ему хотелось поскорее покинуть квартиру, где он вынужден был отдать это кошмарное распоряжение... Кошмарным оно ему казалось, разумеется, не оттого, что следствием его должна была быть смерть ни в чем не повинного человека, а оттого, что за эту смерть, возможно, придется отвечать...
     И еще как отвечать! Дочь вице-премьера! Да за нее на лоскуты порежут и на заплаты пустят!
     "Нет-нет, чур меня! - Мэр символически поплевал через левое плечо и постучал по косяку, открывая входную дверь. - Все обойдется... Всегда везло, повезет и на этот раз... Обойдется все, обойдется!"
     И, не оглядываясь, он покинул жилище Садчикова.
     ...Голос Никитина в трубке дребезжал то ли из-за старой мембраны, то ли из-за того, что полковника охватило нечто вроде эдакого служебного возбуждения, свойственного, впрочем, лишь тем из должностных лиц, которые действительно болеют за свое дело:
     - За последнее время Садчиков несколько раз звонил на мобильный телефон Корневу!
     Брови Турецкого удивленно дернулись:
     - Неужели?
     - Точно! Это засвидетельствовано в выборке!
     Не так давно Турецкий поручил местным милиционерам наведаться в компанию "Тульские мобильные телесистемы" и сделать выборку входящих и исходящих звонков с мобильного телефона Корнева. И вот сейчас эта выборка была у Никитина. Отпечатанная на тонкой, ломкой бумаге, она слегка похрустывала в его руке, создавая ощущение помех на линии.
     Турецкий чуть подумал и сказал:
     - Я сейчас к вам подъеду, Павел Тимофеевич.
     Витя занес Ингу в ванную и положил на холодный кафельный пол. Все еще не пришедшая в себя девушка была очень бледной, и Витя на всякий случай пощупал ее пульс - мало ли что...
     Но нет - пульс пробивался. Он даже был, можно сказать, нормальным... Для наркоманки в период ломки такой пульс - что-то из области чудес, но у Вити не было времени удивляться. Его ждали великие дела.
     - Вперед! - сказал он и протянул руку к крану, чтобы открыть его и наполнить ванну.
     Однако на полпути рука его остановилась.
     "Нет, надо не так... - подумал Витя. - Надо как-то по-другому..."
     Он понимал, что осуществление плана будет, скорее всего, последним удовольствием в его жизни, поэтому ему хотелось придать всему происходящему какую-то... ну торжественность, что ли... Слишком уж значительным было для него все это, чтобы просто вот так - открыл кран, и загудело, забулькало...
     Но что придумать-то?
     Витя осмотрелся. На одной из стен висело большое банное полотенце. Витя подумал, что если набросить его на себя как тогу, то он будет походить на древнего языческого жреца.
     А что? Круто!
     Витя снял полотенце и накинул его на плечи. Немного поразмыслил и повесил на шею еще и связку прищепок: "Как будто чьи-то кости".
     Нужно соответствовать моменту. Сейчас ведь тут будет совершено жертвоприношение...
     Да, именно так - жертвоприношение. Но - кому?
     Витя задумался. И тут же просиял: "Ну как - кому? Мне же! Мне! Это я сам себе приношу жертву! Сам себе!"
     Такое объяснение происходящему сильно возвеличивало его в собственных глазах и выводило из маньяков в могущественные божества.
     Впрочем, Витя и без того ни за что не признал бы себя маньяком. У него и мысли такой не возникало! Какой еще маньяк? Маньяки - сумасшедшие, а он...
     А он?..
     Внезапное открытие поразило Витю. Он даже пошатнулся и вынужден был присесть на край ванны.
     "А может быть, я... может быть, я... тоже... может быть, я тоже..." Последнее слово никак не давалось Вите. Он вдруг решил не додумывать это последнее слово и очень обрадовался такому своему решению, потому что оно несло в себе избавление от чего-то неприятного... Но тут мысль внезапно поперла сама: "Может быть, я тоже с-с-с... - На этом месте Витя спохватился и начал сопротивляться, но мысль медленно, но верно преодолевала его сопротивление: - Может быть, я тоже су... - Он упирался как мог, даже покраснел, но мысль шла бульдозером. - Может быть, я тоже сумас... сумасшедший?!"
     Витя ни разу еще не допускал такого предположения. Ни разу. То, что его комиссовали из армии по причине шизофрении, - это ерунда. Ошиблись. То, что поставили здесь на учет в психдиспансер и до сих пор не сняли, - это тоже ничего не значит. Бюрократы! Им лишь бы отчитаться, что человек на учете! А то, что он нормальный, может быть, даже в тысячу раз нормальней их всех, - это их не волнует!
     Витя вспомнил, как метал ножи в портрет своего доктора. Эх, подвернись этот доктор ему сейчас... Уж Витя доказал бы этому профану в белом халате, что не является сумасшедшим!
     Тут же был придуман и способ доказательства.
     - Я бы отрезал ему уши... - пробормотал Витя. - А потом заставил бы его съесть их... - Впрочем, он тут же поправился: - То есть нет, не так! Я бы съел их сам! Сам!
     Здорово? Разве сумасшедший до такого додумается?
     Но тут Витя нахмурился... Что-то в его выводе было не то... Но что именно - этого он никак не мог понять...
     Витя сжал голову руками.
     "А может, наоборот? - тяжело подумал он. - Может, только сумасшедший и может до такого додуматься?"
     Ему стало страшно.
     - Нет! - закричал вдруг он. - Нет! Я не сумасшедший!
     Это было проще, чем разбираться в себе.
     К тому же у него не было на это времени. Нужно было начинать.
     Витя оторвал зад от блестящего начищенной эмалью края ванны и поглядел в висящее на стене зеркало.
     Оттуда на него вылупился взъерошенный субъект в полотенце и с прищепками на шее. В красных глазах субъекта металось что-то дикое.
     Довольно странный вид для человека, только что убедившего себя в том, что он не сумасшедший.
     Впрочем, Витя тут же вспомнил, что он и не человек вовсе. Он древнее языческое божество!
     - Я дух воды! - вскричал Витя и открыл наконец кран.
     Вода с шипением и ревом выскочила из длинного никелированного "гусака" и стала заполнять ванну.
     - Я - дух воды! - снова воскликнул Витя и принялся совершать над пузырящимся на дне ванны желтоватым потоком таинственные пассы, причем с таким важным видом, будто именно благодаря этим его пассам ванна и наполняется.
     Он распалялся все больше и больше и скоро так увлекся, что вообще перестал замечать что-либо вокруг себя и не думал уже ни о чем, кроме как о наполнении ванны.
     - Я дух воды! - повторял он.
     И вдруг что-то белое мелькнуло над его головой и с глухим стуком опустилось прямо ему на макушку.
     Витя закатил глаза и свалился на пол.
     Над ним стояла Инга. В ее руках была фаянсовая крышка от бачка унитаза.
     - Как мне надоели эти духи... - мрачно усмехнулась она.
     Приехав в горуправление милиции, Турецкий зашел к начальнику. Тот сразу же вручил "важняку" серый листок выборки.
     - Действительно... - пробормотал Александр, разглядев среди бледного шрифта интересующие его строчки. - Были звонки, были...
     Павел Тимофеевич предложил чай, но Турецкий отказался:
     - Да что вы! Некогда!
     Впрочем, на некоторое время он все-таки задержался у Никитина: они поговорили о Садчикове и наметили кое-какие действия.
     Когда все было решено, радушный Никитин еще раз попытался напоить "важняка" чаем, но тот снова отмахнулся:
     - Нет! Я уже бегу!
     И поехал в прокуратуру, где ему еще в первый день приезда выделили отдельный кабинет.
     Андрей Петрович долго не мог решиться снять трубку и позвонить в "Меркурий". Он ходил вокруг журнального столика, на котором стоял телефон, и неотрывно смотрел на него, борясь с собственной трусостью и проигрывая ей. Не вчистую, правда, но по очкам. Никак не мог Андрей Петрович найти в себе силы для последнего усилия. Казалось, еще совсем чуть-чуть - и выдохнет он с шумом, и шагнет-таки к аппарату, и снимет трубку, и наберет номер. Ан нет! Не так-то все просто... Руки Андрея Петровича были сцеплены за спиной, да так сильно, что даже кончики пальцев под ногтями побелели. Это чтобы ненароком не расцепились они и не схватились за телефон. Хотя ему так хотелось, чтобы они за него схватились! Так хотелось! Как он умолял свои руки: "Ну давайте же - отпускайте друг друга! Ну отпускайте же! Отпускайте!" И тут же еще сильнее сжимал их: "Я вам отпущу!" Вот мечтал просто Андрей Петрович снять трубку и набрать номер, но не мог! Не мог!
     Оно и понятно. Хоть вице-премьеров у нас и много, а все же их дочек не каждый день убивать приходится. Нерешительность Андрея Петровича была вполне объяснима.
     Впрочем, долго так продолжаться не могло.
     "Будь ты мужчиной!" - сказал себе Андрей Петрович и наконец расцепил руки.
     Однако теперь они стали дрожать. Будто со страшенного похмелья - так что и в окошко пивного ларька купюрой не попадешь, а не то что в маленькую кнопочку телефона - пальцем.
     "Да что же делать-то?" - вздохнул Андрей Петрович.
     Он сел в кресло и попробовал успокоиться. Закрыл глаза, представил себе заливной луг, порхающих над ним бабочек и вдали - косаря. Стоя спиной к Садчикову, косарь валил сочную траву.
     "Вот и славно... - подумал Андрей Петрович, переводя дух. - Посижу так чуть-чуть, дрожь и пройдет".
     Он уже давно занимался аутотренингом, и, надо сказать, весьма в нем преуспел.
     "Мне хорошо и спокойно... - убеждал себя Андрей Петрович. - Мне приятен вид этого луга, этих бабочек и этого трудолюбивого крестьянина с косой..."
     И тут трудолюбивый крестьянин обернулся.
     "Ой!" - вскрикнул про себя Садчиков.
     Трудолюбивый крестьянин оказался Вячеславом Витальевичем Семеновым. Он поднял над собой косу, потряс ею и сказал: "Я-то, если что, от ответственности откошу, а вот ты - вряд ли!" После чего мэр довольно засмеялся и вернулся к своей косьбе - только "вжжих!", "вжжих!" долетало издали.
     Садчиков тут же открыл глаза и вытер со лба пот. Ну вот как тут успокоишься?!
     Он встал с кресла и подошел к журнальному столику.
     "Ну давай!" - приказал он себе.
     Ценой нечеловеческого усилия его рука медленно двинулась к телефону. Скоро до трубки осталось двадцать сантиметров, десять, пять... В тишине слегка подрагивали на сквозняке тоненькие бамбуковые нити... Три сантиметра, два, один...
     И вдруг телефон зазвонил. Зазвонил неожиданно резко и громко.
     Андрей Петрович как ошпаренный отдернул руку и даже отскочил чуть в сторону, но, опомнившись, снова шагнул к столику.
     "Тьфу ты... - подумал он. - Так и заикой стать можно..."
     Телефон же все трезвонил.
     Садчиков кашлянул и снял трубку:
     - Слушаю.
     - Здравствуйте, Андрей Петрович, - раздалось на другом конце. - С вами говорит старший следователь по особо важным делам Турецкий.
     Садчиков опешил:
     - Чем могу служить?
     - Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Не заглянете ко мне в прокуратуру?
     Андрей Петрович попытался было прояснить ситуацию:
     - А в чем, собственно...
     - Все узнаете на месте, - сухо перебил Турецкий.
     - Ну хорошо... - пробормотал Садчиков. - Когда мне надо у вас быть?
     - Чем раньше, тем лучше. Если вас не затруднит, то можете наведаться ко мне прямо сейчас. Вам ведь недалеко?
     Дом Садчикова находился прямо напротив здания прокуратуры - в минуте ходьбы.
     - Ладно... - пожал плечами Андрей Петрович. - Я скоро буду...
     Турецкий назвал ему номер кабинета, после чего в динамике послышались короткие гудки.
     - Ну и дела-а... - протянул Садчиков и тоже положил трубку.
     Он снова сел в кресло, но на этот раз не развалился в нем барином, а пристроился на краешке, настороженный, как птичка, готовая вспорхнуть от любого резкого звука.
     Его рябая щека нервно подрагивала, а глаза бегали с предмета на предмет, но не с целью отыскать что-либо в комнате, а просто отражая лихорадочную работу мозга.
     Два вопроса мучили сейчас Андрея Петровича. Первый: зачем его вызывают в прокуратуру? Второй: отдавать ли ему теперь распоряжение относительно дочки вице-премьера?
     Ведь если его вызывают из-за Корнева, то...
     Садчиков не додумал эту мысль. У него помутилось в глазах. Сколько ни готовил он себя в последнее время к такому повороту событий, сколько ни прокручивал варианты возможной защиты, но если Корнева поймают, все равно... Это ж кошмар! Катастрофа!
     И все-таки надо было что-то решать.
     Андрей Петрович тряхнул головой и попытался сосредоточиться.
     Значит, так.
     Насчет дочки вице-премьера он пока никаких распоряжений отдавать не будет. Подождет, что скажет ему этот Турецкий... А то вот так поторопишься, а потом себе дороже выйдет. Ведь как ни крути, а сам-то он - Андрей Петрович Садчиков - никого не убивал! И если Корнева поймают или, допустим, уже поймали (тут Андрей Петрович судорожно сглотнул пересохшим горлом), то и это не так страшно... Он же сумасшедший, кто ж ему поверит! Садчиков тогда такой визг поднимет, что тут, мол, имеет место быть чистейшей воды поклеп, навет и козни политических противников! Да, впрочем, что об этом говорить - об этом уже тысячу раз говорено-переговорено между Андреем Петровичем и мэром. Для того они, в конце концов, и втягивали в свое дело пациента психдиспансера!
     Впрочем, Корнева еще не поймали. У Садчикова были в милиции верные люди - они бы сообщили. А раз молчат - значит, не нашел еще "важняк" Турецкий ни Витю Мак Дака, ни Дроздову эту, будь она трижды проклята, из-за нее ведь, падлы, все под откос и пошло...
     Поэтому для Садчикова сейчас главное - не наделать глупостей.
     "Итак, - решил Андрей Петрович, - я знать ничего не знаю и ведать не ведаю. И по поводу дочки вице-премьера тоже пока никакой суеты не поднимаю. Ну ее, эту дочку... Вдруг именно на ней я и погорю? Осторожность сейчас важна... Осторожность..."
     После этого Андрей Петрович действительно, как птичка, вспорхнул с кресла, быстро облачился в костюм и поспешил в прокуратуру, ибо ему и самому не терпелось узнать, что же за вопросы приготовил для него следователь Турецкий, сволочь такая.
     Инга с трудом перевернула упавшего на спину Витю животом вниз, затем сняла с гвоздиков висевшую поперек ванны бельевую веревку и принялась вязать своему мучителю руки.
     Она туго скрутила ему запястья и затянула пару хороших узлов. Потом посмотрела, сколько веревки осталось. Порядочно еще. Хватит и на ноги.
     Скоро она справилась и с ногами.
     - Уф... - вытерла Инга пот со лба и поднялась.
     Рядом лежал связанный Витя. Он еще не пришел в себя и чуть посапывал прижатой к полу левой ноздрей, как будто просто спал.
     - Когда ты проснешься, тебя будет ждать большой сюрприз... - зло процедила сквозь зубы Инга.
     - Хфщщщ... - безразлично выпустил ноздрей воздух Витя.
     Ну-ну. Сопи.
     "Теперь надо вызвать милицию", - подумала Инга.
     Сначала она решила найти в этом ресторане телефон. В той комнате, где она провела последнее время, его не было. В гримерке тоже. Инга вспомнила, что в коридоре есть еще одна дверь. Может, там?
     Инга вышла из ванной и скоро оказалась возле этой самой двери. Подергала ее. Закрыто.
     Вот блин...
     Инга расстроенно стукнула кулаком по косяку. И тут же спохватилась: да ведь ключ-то, наверное, у Вити! Да что "наверное" - точно у Вити! У кого же еще он может быть?!
     Инга быстро вернулась в ванную. Прислушалась к Вите: не очнулся ли? Нет, все так же сопит себе в одну ноздрю.
     - Вот и хорошо... - пробормотала Инга.
     Итак, ей нужно было обшарить его карманы. Бояться Инге было уже нечего - мучитель связан по рукам и ногам. Даже если очнется, то все равно ничего не сможет ей сделать...
     Впрочем, если он очнется, Инга быстро отправит его обратно - в страну мечтаний. Вон она - крышка от бачка унитаза, к стеночке прислонена. Чуть что, Инга снова поднимет ее и ка-ак шарахнет этого выродка... Сразу снова засопит...
     Так что волноваться не о чем. Надо искать ключи.
     Однако, пока Витя лежал на животе, Инге был доступен лишь один его карман - сзади, на брюках. И в нем ничего не оказалось. Впрочем, Инга не удивилась этому. Согласно основному закону мироздания - закону подлости, ключи должны были находиться в том месте, до которого труднее всего добраться.
     - Ну что же... - вздохнула девушка. - Нужно опять его переворачивать...
     Она нагнулась, поднатужилась и перевалила Витю на спину.
     И тут же увидела болтающуюся у него на брючном ремне связку ключей.
     Это что же? Закон подлости не действует?
     Инга быстро отстегнула карабинчик и взяла связку в руки. Ключей было пять. Один из них наверняка от той самой двери.
     - Вот так-то! - обрадовалась скорой удаче Инга и лихо крутанула связку на пальце.
     И тут металлическое кольцо, на котором крепились ключи, соскользнуло - и связка полетела на пол.
     И надо же было такому случиться, что упала связка не абы куда, а аккурат на металлическую решетку дециметр на дециметр, предназначенную, очевидно, для стока воды, если та вдруг польется через край ванны.
     Кстати - ванна-то, она ж набирается!
     Впопыхах Инга совсем забыла перекрыть воду и только сейчас обратила внимание, что ванна полная. Инга дернулась в сторону кранов и, уже закручивая их, поняла, что поспешила. Дергаться ей нужно было в другую сторону.
     Прямо на ее глазах связка ключей, один за другим, соскальзывала в довольно широкую щель металлической решетки.
     - Ай-ай! - бросилась Инга за ключами, но было уже поздно: они провалились куда-то в глубины канализации.
     Закон подлости сработал исправно.
     Инга попыталась приподнять решетку, но оказалось, что та намертво вмурована в пол.
     Так значит что - опять пилкой орудовать?
     Стоп. А зачем пилкой-то? Во дворе же пожарный щит! Там лом!
     В голове тут же прокрутилась лента воспоминаний: щит - мужчина - Витя - мужчина и его голова.
     Ой, а труп что - до сих пор во дворе?
     А черт его знает, может, и во дворе...
     Ингу передернуло.
     Но делать-то нечего - нужно идти...
     Через несколько секунд она была уже на крыльце. "На мужика смотреть не буду... - сказала она себе. - Только подбегу к щиту - и все!" Инга быстро соскочила на тропинку и побежала в нужном ей направлении.
     И тут словно какая-то сила стала поворачивать ее голову в сторону обезглавленного директора ресторана, а окружающая Ингу яблоневая листва зашелестела вдруг: обернись... обернись...
     Так часто бывает в сказках про походы красных девиц в ночной лес за папоротником: оглядываться нельзя, можно только вперед смотреть, иначе нечистая сила одолеет. Так вот эта самая нечистая сила и шепчет: обернись... обернись...
     Но Инга не обернулась. Потому что знала: как только увидит она снова эту жуть - и нового обморока ей не избежать...
     Она добежала до щита и схватилась за прибитый к нему скобами лом. Попыталась выдернуть его, но куда там - лом даже не шелохнулся. Судя по всему, его ни разу со щита не снимали... "Тьфу ты... - сплюнула Инга. - Как же мне этот лом вытащить-то?!"
     Садчиков сел через стол от Турецкого и привалился к спинке стула. На лице Андрея Петровича застыла полуулыбка-полуусмешка: ну что, мол, у вас тут? Зачем потревожили?
     - Вы знаете Виктора Сергеевича Корнева? - просто спросил Турецкий.
     В голове Андрея Петровича со страшным грохотом разорвалась термоядерная бомба.
     - В каком смысле? - не слыша сам себя, пробормотал он.
     Турецкий пожал плечами:
     - Ну как - в каком? Вы же один из руководителей города... Кроме того, председатель фонда содействия малому и среднему бизнесу... А у Корнева автосервис был. Может, он к вам обращался?
     "Ах вот оно что... - с облегчением подумал Андрей Петрович. - А я-то думал..."
     - Нет... - ответил он. - Никакой Виктор Сергеевич Корнев ко мне никогда не обращался. И я никогда не слышал о нем до того... ну до того, как все произошло... - Тут Садчиков скорбно потупил взор и на миг замолк, как бы чтя память тридцати семи жертв убийцы, а потом поцокал языком и добавил: - Ах, какой же он подлец, какой подлец...
     Турецкий, как бы чего-то не понимая, спросил:
     - Но разве в рамках работы фонда вы не объезжали малые предприятия?
     - А зачем? - удивился Садчиков.
     "Важняк" мастерски изобразил на лице смущение:
     - Вы уж извините меня, я во всех этих фондах не очень понимаю... - Тут он заметил, что уголки губ Садчикова снова дрогнули в усмешке. А "важняк" достал платок, промокнул лоб и снова обратил на Андрея Петровича ясные, как у младенца, глаза: - Так вот я и подумал: может быть, вы когда-нибудь наведывались к Корневу, узнавали, не требуется ли ему помощь...
     Вот тут Андрею Петровичу, конечно, следовало бы насторожиться. Следовало бы. Но взгляд Турецкого был такой чистый и наивный, а тон - такой мирный, что Садчиков прохлопал ушами все подвохи.
     - Ну что вы... - снисходительно сказал он Турецкому. - Мы сами ни к кому не ездим и даже не звоним...
     Тут глаза "важняка" как-то странно блеснули и на мгновение он вышел из образа лоха, однако ставший вдруг вальяжным Андрей Петрович опять ничего не заметил и продолжил:
     - Зачем нам это нужно? Кто нуждается - тот придет... - На этих словах он вытянул ноги и даже чуть ли не зевнул. Но спохватился, подобрал ноги и подытожил: - Так что ни про Корнева, ни про его автосервис я ничего не слышал до тех пор, пока не вскрылся весь этот кошмар... - Здесь он как будто бы снова собрался малость поскорбеть, но, очевидно, решил, что хватит для тех тридцати семи и одного мига памяти. Поэтому, вместо того чтобы нахмуриться, Андрей Петрович, наоборот, улыбнулся.
     Турецкий кротко кашлянул и приготовился что-то сказать.
     Садчиков непроизвольно напрягся: "Ну чего там у него еще?"
     Но Турецкий только развел руками:
     - Ну что же... Тогда я больше никаких вопросов к вам не имею...
     - Значит, я могу идти? - дернулся со стула Садчиков.
     Турецкий поднял ладонь:
     - Одну минуточку. Я только занесу сказанное вами в протокол... - И он действительно достал из ящика стола зеленоватый бланк.
     "Ну вот теперь точно будет какая-то подлянка..." - мелькнуло у Андрея Петровича.
     Однако - нет. Никакой подлянки. Турецкий очень точно перенес слова Садчикова на бумагу (Андрей Петрович два раза перечитал) и попросил его расписаться. А потом отпустил с миром.
     "Ни хрена у него против меня нет... - подумал Андрей Петрович, выйдя из кабинета. - Ни хрена!"
     Когда Витя очнулся, то первые несколько секунд он даже не мог думать из-за страшной боли в макушке. Он не соображал ни кто он, ни что он, а просто лежал на спине и стонал.
     Потом, правда, вспомнил, что к чему.
     Но тоже - не сразу.
     Сначала ему на память почему-то пришла строчка из Тютчева: "Ночью тихо пламенеют разноцветные огни..." Впрочем, не "почему-то" она вспомнилась ему, а потому, что перед глазами у Вити и впрямь было темно как ночью и только блики какие-то сверкали то тут, то там...
     Однако скоро окружающее его пространство посветлело. Еще через какое-то время он вспомнил свое имя, а потом - лавинообразно - все остальное. Вспомнил и об Инге.
     Тут у него опять со страшной силой заломило макушку. Он решил ощупать ее рукой - не пробита ли...
     Но рука не двигалась. Вторая тоже.
     "Хм..." - озадачился Витя и попробовал пошевелить ногами. Но и с ними та же история.
     Витя понял, что связан.
     "Девка меня скрутила... - скривил губы Корнев. - Вот паскуда..."
     От досады ему хотелось биться головой об пол. И он действительно ударился, забыв про макушку.
     Она тут же напомнила о себе.
     - Ох, етит!.. - взвыл Витя.
     На минуту боль усмирила его. Он опять не мог думать и лишь бессмысленно смотрел в потолок.
     Через минуту отошел.
     "Но если девка удрала, значит, за мной вот-вот придут... - обожгло Витю. - Как же быть-то?!"
     Он попробовал сесть.
     С первого раза не получилось - едва Витя оторвал затылок от пола, как он вдруг налился свинцом и упал обратно.
     И опять - минута созерцания потолка.
     Со второй попытки все вроде пошло удачнее - Витя резко напряг пресс и пошел на сгиб, но не дотянул до необходимого прямого угла всего несколько градусов и опять распрямился в линейку, ударившись теперь гораздо сильнее и больнее, чем в первый раз.
     На этот раз Витя раздухарился не на шутку. Он раздолбал себя на чем свет стоит за слабость и отсутствие воли к победе и посулил себе веселые деньки в камере смертников.
     Подействовало. Сразу и силы откуда-то появились...
     - А-а-а... - выдохнул Витя, потом напряг все жилы, бросил грудную клетку вверх и сразу вперед, помог сзади руками и, наконец, сел.
     Так. Хорошо. Что дальше?
     Витя огляделся.
     На полочке под зеркалом лежал бритвенный прибор с лезвием.
     Отлично! Теперь нужно встать на ноги, подцепить этот прибор зубами, сбросить его на пол, потом снова сесть, вытащить из прибора бритву и перерезать все веревки.
     Витя стал подниматься...
     Ломая ногти, Инга все-таки сумела сорвать лом со щита. Однако на это у нее ушло столько сил, что она не смогла сделать с ломом и шага. Воткнув его в землю, она опустилась рядом с ним на колени, чтобы, держась за него, отдышаться, откашляться, отхрипеться... Потом, наконец, Инга пришла в себя, встала и сначала медленно, а потом все быстрее пошла к ресторану.
     У Вити все прошло удачно.
     Он довольно быстро, по стеночке, поднялся на ноги, скок - скок - подскочил к зеркалу и свалил на пол бритвенный прибор. Потом сел и спустя всего несколько секунд достал из него лезвие.
     И тут в коридоре послышались шаги.
     "Менты!" - испугался Витя.
     Впрочем, для ментов шаги были что-то больно легкие.
     "Неужели девка возвращается?" - удивился Витя. Он поспешно перебрался к ванне и лег так, как лежал, пока не очухался. Потом прикрыл глаза и принялся из-под ресниц следить за дверью.
     Она открылась, и в проеме действительно показалась Инга. В руках у нее был лом.
     Вите стало не по себе. Хоть он и не мог сказать ничего хорошего о фаянсовой крышке от бачка унитаза, но лом... Лом - это уж совсем...
     Однако Инга даже не стала заходить в ванную. Она только мельком глянула на Витю и тут же скрылась.
     Витя вздохнул с облегчением и принялся резать веревки.
     Андрей Петрович возвратился домой просто-таки в отменном настроении. Он даже включил приемник, причем первая попавшаяся волна ему не подошла - мрачновато что-то, и он докрутил ручку настройки до какой-то веселенькой песенки.
     Затем он оторвался от приемника и, напевая, снял с себя пиджак (бросил его в один угол гостиной) и галстук (он полетел в другой).
     - Тарам-пам-пам! - надувал щеки Андрей Петрович. - Парарам!
     Потом он наконец вспомнил о делах.
     Сейчас, когда все прояснилось и ему стало ясно, что никто его ни в чем не подозревает, можно было сделать то, о чем они договорились с мэром.
     То есть отдать указание верным людям, чтоб грохнули Корнева, а с ним и... - тут Садчиков безразлично зевнул, - с ним и дочку вице-премьера.
     И Андрей Петрович шагнул к телефону, чтобы вызвать к себе старшего меркурьевца.
     Но едва его рука коснулась трубки, как в дверь квартиры длинно и настырно позвонили.
     - Да что ты будешь делать... - пробормотал Андрей Петрович и пошел открывать.
     Подойдя к двери, он посмотрел в глазок... и даже ойкнул от удивления.
     На лестничной площадке стояла жена мэра - Екатерина Илларионовна Оболенская.
     Садчиков поспешно открыл дверь.
     - Ты чего? - почти испуганно спросил он.
     - Может, все-таки впустишь? - сверкнула глазами Екатерина Илларионовна и, не дожидаясь ответа хозяина, шагнула в квартиру.
     Андрей Петрович отскочил в сторону, пропустил ее, а потом выглянул на лестничную площадку, осмотрелся и быстро закрыл дверь на замок, щеколду и цепочку.
     - Ты зачем ко мне домой-то приехала? - накинулся он на жену мэра. - Не соображаешь, что ли, ничего? Заметят же!
     Екатерина Илларионовна была его любовницей. Встречались они нечасто и всегда на нейтральной территории. Впрочем, в последнее время их свидания стали совсем уж редкими - у Екатерины Илларионовны явно завелся кто-то другой. Андрей Петрович уж подумал было, что все - прошла любовь, завяли помидоры, а тут - на тебе! Она прямиком на квартиру к нему заявилась!
     - Ты совсем сдурела, что ли? - попытался прояснить он ситуацию.
     Та не ответила. Она даже как будто не услышала Андрея Петровича. Ее мысли летали где-то далеко, и в этом далеке не было им покоя...
     - Да что с тобой? - забеспокоился Андрей Петрович.
     Екатерина Илларионовна прошла в гостиную, бухнулась в кресло и закрыла лицо ладонями.
     - Кать, а Кать... - Садчиков подбежал к ней. - Что-то случилось? - Он положил руку ей на плечо. - Случилось что-то?
     Она подняла лицо и посмотрела на него полными слез глазами. А потом вдруг как-то изогнулась всем телом и взвизгнула:
     - Да выключи ты эту дурацкую музыку!
     - А? - опешил Андрей Петрович.
     - Музыку, говорю, выключи! - повторила Екатерина Илларионовна и, не дожидаясь Садчикова, вскочила сама, подбежала к розетке и выдернула из нее шнур приемника.
     Андрей Петрович молча смотрел на нее и ждал объяснений.
     Тут она неожиданно сникла и очень тихо пробормотала:
     - Он хочет убить Широкова...
     - Что-что? - не расслышал Садчиков.
     Екатерина Илларионовна вскинула голову, и вдруг в ней все как будто забурлило и из тихой она снова превратилась в буйную.
     - Он хочет убить Широкова! - закричала она. - Понимаешь ты или нет?! Он хочет убить Широкова!
     Андрей Петрович несколько раз моргнул и тупо спросил:
     - Ну и что?
     А действительно - ну и что? Нет, убийство - поступок, конечно, нехороший, но чтоб так уж из-за этого расстраиваться...
     Екатерина Илларионовна не могла больше ни кричать, ни говорить. Она привалилась к стене и вдруг зарыдала. В голос зарыдала, с подвываниями, с подхрюкиваниями, что называется по-деревенски.
     И тут до Садчикова дошло.
     Так вот кого она нашла себе! Широкова!
     - Я люблю его... - подтверждая догадку Андрея Петровича, проревела Екатерина Илларионовна.
     Садчиков не удержался.
     - Кого? - будто не поняв, нарочито проникновенно спросил он. - Мужа?
     Екатерина Илларионовна враз прекратила рыдания и набросилась на него с кулаками:
     - Какого мужа?! Что ты придуриваешься?!
     - А кого же? - отступая и отбиваясь от нее, осклабился Андрей Петрович. - Широкова, что ли?
     Он поймал себя на том, что ему нравится мучить ее.
     И она это почувствовала. Поэтому резко остановилась и пристально посмотрела ему в глаза:
     - Я хочу, чтобы ты мне помог, а ты...
     Буравя взглядом Андрея Петровича, Екатерина Илларионовна пыталась понять: можно ли на него надеяться, но это было трудно, потому что Андрей Петрович и сам не знал, нужно ли на него надеяться.
     Наконец Екатерина Илларионовна спросила:
     - Ты сумеешь убедить моего мужа, чтобы он этого не делал?
     "А ведь она втюрилась не на шутку... - подумал Андрей Петрович. - Ишь как зенки-то блестят... Ко мне вот приехала - не побоялась... Прямо как декабристка - в Сибирь за своего Широкова готова..."
     - Так сумеешь или нет? - напирала Екатерина Илларионовна.
     Садчиков увильнул из-под ее взгляда и уклончиво ответил:
     - Ну-у... я даже не знаю...
     Ее голос задрожал:
     - Ну что тебе стоит, Андрюша? Ну что тебе стоит? Наболтай ему чего-нибудь, скажи: так, мол, и так, можно и по-другому, без крови, мирным путем... Ну в общем, что-то в таком духе...
     Пока Екатерина Илларионовна говорила, Садчиков думал. Легко сказать - убеди! Мэр так загорелся этими "Розовыми снами", что, если ему хоть слово против вякнуть, он такой крик поднимет... А Садчикову совершенно не хотелось ссориться с мэром. Тем более из-за какого-то Широкова. Да даже и из-за Екатерины Илларионовны! Невелика фря - бывшая любовница...
     - ...или, например, скажи, что это дело вообще невыгодное... - донесся до него голос жены мэра. - Скажешь, а? Скажешь?
     Андрей Петрович кивнул. Но кивнул как-то вяло, просто чтобы отделаться. И Екатерина Илларионовна это заметила. Она отшатнулась от Андрея Петровича и насупилась.
     - Ну что опять? - спросил он.
     Екатерина Илларионовна тяжело посмотрела на него и очень отчетливо произнесла:
     - Если он убьет Широкова, то я убью его.
     Андрей Петрович обалдел:
     - Чего-чего?..
     - Если мой муж убьет Широкова, то я убью его! - твердым голосом повторила Екатерина Илларионовна и вдруг достала из кармана своего делового костюма маленький дамский пистолет.
     Садчиков даже вздрогнул от неожиданности.
     - Я застрелю его из этого пистолета! - Екатерина Илларионовна покачала оружие на ладони и сунула обратно в карман. Потом она грустно посмотрела на Андрея Петровича и добавила: - Поверь мне, это не бравада...
     Да Андрей Петрович и сам чувствовал, что это не бравада. Какая уж тут бравада! Никогда еще он не видел Екатерину Илларионовну настолько серьезной. Никогда еще она не была так храбра, чтобы приехать к нему средь бела дня, наплевав на глаза и уши, которых у мэра в городе было ого-го сколько. И потом, он даже не подозревал, что у нее есть пистолет. Да и не было у нее никогда пистолета, он же знает! Этот пистолет только сейчас появился! А зачем появился? А? Зачем?
     То-то.
     Андрей Петрович молча смотрел на Екатерину Илларионовну, явно не зная, как ему на все это реагировать.
     Впрочем, она уже и не ждала от него никакой реакции.
     - Всего хорошего... - сухо сказала она и направилась к выходу из квартиры.
     Андрей Петрович подумал, что у самой двери она остановится и обернется или не обернется, а, наоборот, склонится над замком, как бы запутавшись - в какую сторону он открывается, а на самом деле - будет ждать, когда Андрей Петрович подойдет и скажет ей что-нибудь обнадеживающее...
     Однако - нет.
     Екатерина Илларионовна уверенным шагом дошла до двери, быстро открыла замок, выдвинула щеколду и сняла цепочку.
     "Но, может, она хотя бы попрощается?" - подумал Садчиков.
     Не-а. Не попрощалась. Ушла так. И даже дверью не хлопнула, что было совсем уж удивительно.
     Да-а, по всему выходило, что намерения у Екатерины Илларионовны самые серьезные.
     Инга справилась с дверью быстро. Треснула пару раз ломом - она и открылась. Инга заглянула внутрь находящегося за дверью помещения. Ага, это, кажется, кабинет директора.
     А вон и телефон - в дальнем углу, на письменном столе стоит.
     "Ну все... - подумала Инга. - Теперь осталось только две цифры набрать - ноль два..."
     Она быстро пересекла кабинет, сняла трубку и приложила ее к уху.
     Гудков не было.
     Что за черт?..
     Инга несколько раз нажала на рычажки - никакого эффекта. Потом потрясла аппарат, - может, отошло чего... Нет. Все равно не работает...
     Да что же это?
     Секундочку... А он вообще подключен?
     Инга проследила за выходящим из телефона проводом и обнаружила, что венчающая его квадратная пятиштырьковая вилка выдернута из розетки.
     Уф... А она-то испугалась...
     - Сейчас ты у меня загудишь... - сообщила телефону Инга и протянула руку к вилке.
     В этот момент за ее спиной раздался какой-то грохот. Инга резко обернулась и увидела, что в дверном проеме стоит ее мучитель - Витя. На его руках и ногах болтались обрывки перерезанных веревок.
     - Мама... - побледнела Инга.
     Витя страшно оскалился и сделал шаг в ее сторону.
     У Инги от неожиданности враз отнялись и руки и ноги. Она даже не смогла подобрать с пола брошенный ею лом.
     "Ну все... - мелькнуло у нее. - Теперь он меня убьет..."
     Но Витя не дошел до Инги. Он вообще не смог отойти от двери дальше, чем на один шаг. Его лицо вдруг перекосилось, и, схватившись руками за голову, он, закатив глаза, взвыл, как волк на луну.
     Инга поняла, что хорошо припаяла ему фаянсовой крышкой.
     Витя продолжал выть, закинув назад сжатую ладонями голову и топчась на одном месте.
     Инга метнулась к лому и, вооружившись им, подскочила к своему врагу.
     - Ну держись... - глухо пробормотала она.
     Тут Витя словно бы очнулся и несколько даже удивленно посмотрел на Ингу: мол, где это я?
     Однако удивляться ему пришлось очень непродолжительное время - Инга, не теряя времени, ткнула его ломом. Удар пришелся куда-то в область плеча и его силы хватило, чтобы Витя вылетел в дверь и растянулся на полу в коридоре.
     "Убила я его, что ли?.." - испугалась Инга.
     Потирая поясницу и таща за собой лом, она вышла из кабинета и приложила руку к шее своего похитителя.
     Нет. Живой.
     "Да он прямо терминатор какой-то..." - мрачно усмехнулась Инга.
     Ладно. Надо вызывать милицию.
     Инга вернулась в кабинет, прислонила лом к столу и сунула телефонную вилку в розетку. Потом кашлянула и сняла трубку.
     Гудка снова не было.
     Да елки-палки!
     Инга вжала вилку поплотнее, снова потрясла аппарат и потренькала рычажками - ни фига.
     Нет, это уже переходит всякие границы...
     Инга зло пихнула телефон в сторону и уперлась руками в стол. Он был завален какими-то бумагами. Инга взяла одну из них. Это было решение уполномоченной госкомиссии о признании данного ресторана обанкротившимся. Инга подняла со стола еще один листок. Ага, уведомление с телефонной станции... Что там? Так... "Ввиду систематической невыплаты вами абонентской платы мы вынуждены отключить ваш телефон..."
     Все понятно. А она-то, дура, возилась с этим аппаратом...
     Инга отбросила бумагу и вздохнула: "Ладно... В таком случае надо бежать за милицией самой..."
     Инга не услышала, как за ее спиной шевельнулся лежащий в коридоре Витя.
     Когда Андрей Петрович Садчиков вышел из кабинета Турецкого, "важняк" поставил локти на стол, положил подбородок на кулаки и задумался.
     Итак, глава аппарата мэра полностью отрицал свое знакомство с Корневым... Что ж, Турецкий не располагал неопровержимыми доказательствами того, что Садчиков лжет. У него были только косвенные улики... Но Андрей Петрович утверждал, что вообще не слышал раньше про Корнева и его автосервис! Вообще! А как же видеокассета? А телефонная выборка?
     Финтит что-то Андрей Петрович, финтит...
     Разумеется, Турецкий не стал раскрывать перед ним карты - ни о кассете, ни о выборке ничего не сказал. Чтобы не спугнуть...
     Как они и решили с Никитиным, за Садчиковым нужно последить.
     Впрочем, шут пока с ним - с Садчиковым...
     Турецкий развернул лежащую перед ним карту Тулы и внимательно склонился над ней. Недавно "важняка" посетила одна догадка, и вот теперь он решил проверить ее...
     Карта была непростой. Помимо гнутых полосок улиц и прочерченных тонким пунктиром маршрутов общественного транспорта на ней пестрели многочисленные точки различных городских достопримечательностей. Вот, например, исторический музей, вот театр драмы и комедии, вот крытый рынок... Посмотришь - и сразу ясно, как доехать и на чем... На карте были указаны магазины и кафе, стадионы и выставочные залы, салоны связи и художественные галереи. И все - с названиями. Магазин "Юбилейный", кафе "Волна", стадион "Орион"...
     Турецкий скользил взглядом по карте, проверяя свое предположение... Может, он, конечно, и ошибался... Может... Глаза "важняка" перепрыгивали с бара на теннисный корт, с теннисного корта - на собачью площадку, оттуда на свалку, а потом ныряли в бассейн...
     Хотя ну-ка, ну-ка... Его взгляд вернулся немного назад. Свалка... Так, ну вот она - свалка, а это что, чуть выше?
     И вдруг Турецкий замер.
     Все!
     Так и есть!
     Он откинулся в кресле и возбужденно поправил галстук. Потом еще раз согнулся над картой и, окончательно в чем-то убедившись, хлопнул по ней ладонью:
     - Нашел!
     Он нашел место, где может скрываться Корнев.
     И сделал он это так.
     Когда психиатр передал ему слова Корнева "меня не найдут ни на небе, ни на земле", Турецкий задумался. Что это? Бравада? Бред сумасшедшего?
     Может быть...
     А если нет? Если эта фраза имеет какой-то смысл?
     Но какой? "Ни на небе, ни на земле..." Н-да... Задачка...
     Или все-таки бред?..
     Турецкий сначала и сам не мог понять, почему он так уцепился за эту фразу. Выкинуть ее из головы, да и все! Но не получалось. Не давала она ему покоя.
     Какие-то едва уловимые ассоциации рождала она в нем... Но он никак не мог схватиться за них, они ускользали и расплывались... Ни на небе, ни на земле... Ни на земле, ни на небе...
     Откуда это сидело в памяти? Вернее, не это, а что-то очень похожее, вот до ужаса похожее... И как-то связанное с его прошлым, вот ведь что удивительно! Но как именно связано - этого Турецкий не мог вспомнить...
     А сегодня вдруг раз - и вспомнил!
     Лет десять назад Турецкий ездил отдыхать на горнолыжный курорт. Удовольствия от спуска по заснеженным склонам получил мало, потому что уже на второй день поранил себе руку, не вписавшись в поворот. Вследствие чего плюнул на здоровый образ жизни (оказавшийся к тому же вовсе не таким уж и здоровым) и до конца отпуска с чистой совестью просидел в расположенном на одном из холмов ресторанчике.
     А назывался тот ресторанчик - "Между небом и землей".
     Вот так.
     А теперь Турецкий сидел перед картой Тулы, в верхней части которой имелось синее пятнышко с мелкой надписью рядом: "Между небом и землей". Ресторан европейской кухни". Цвет карты вокруг был слегка розоватый, что, согласно таблице условных обозначений, указывало на холмистый рельеф местности данного района города.
     Это была самая окраина Тулы. Добраться туда из центра можно было где-то за полчаса.
     Турецкий снял телефонную трубку и принялся набирать Никитина.
     В дверь постучали. Причем постучали лишь для приличия, потому что открылась дверь еще до того, как Турецкий успел что-то сказать. В щели одна над другой показались физиономии Яковлева и Коломийца.
     Турецкий махнул им, чтоб заходили, и, услышав в трубке никитинское "алло", произнес:
     - Павел Тимофеевич, это Турецкий. Есть дело.
     "Между небом и землей". Именно эту надпись прочитал Садчиков на Витином брелке во время их последней встречи.
     Тулу Андрей Петрович знал хорошо. Поэтому быстро смекнул, что к чему.
     Когда Екатерина Илларионовна ушла, Садчиков снова бросился к телефону. Ну что - хоть сейчас-то удастся позвонить или опять помешают? Он коснулся рукой трубки и опасливо съежился: а ну как он сейчас снова затрезвонит? Потом покосился в сторону прихожей: или, может, еще кого-нибудь черти принесут в самый неподходящий момент?
     Однако все было тихо.
     Андрей Петрович вздохнул с облегчением, снял трубку и набрал номер старшего меркурьевца.
     - Слушаю, - раздалось на другом конце.
     - Пять минут - и ты у меня! - сказал Садчиков и положил трубку.
     Ему не нужно было утруждать себя представлением: "это Садчиков" или даже "это я". Подчиненные и так узнавали его голос и вскакивали с места, отбрасывая стулья и машинально застегивая верхнюю пуговицу на камуфляжной униформе.
     Он для "Меркурия" - маршал.
     Через пять минут, даже раньше, старший меркурьевец прибыл. Надо сказать, что это был еще тот отморозок. Поэтому, когда Андрей Петрович объяснил ему, что именно нужно сделать, старший меркурьевец не то что не смутился, а даже наоборот - чрезвычайно обрадовался и усмехнулся во всю свою кровожадную, клыкастую пасть:
     - Легко!
     Этой пасти он был обязан своей кличкой - Крокодил. Все знали, что Крокодилу человека завалить - за счастье. Он от вида крови пьянел и радовался каждому трупу, как малыш - игрушке.
     Когда Крокодил ушел, Андрей Петрович шагнул к приемнику, снова включил его и, выбрав на этот раз тревожную и таинственную музыку, приготовился ждать, чем же все закончится.
     Турецкий и Никитин договорились быстро: Турецкий берет оперов, Никитин - десяток омоновцев и все вместе они едут в ресторан "Между небом и землей". (Если бы их услышал кто-нибудь посторонний, то подумал бы, что ментура и прокуратура гулять собираются. А ментура и прокуратура ехали, наоборот, работать...)
     Никитин, правда, чуток посомневался в верности предположений Турецкого относительно теперешнего местопребывания Корнева, но потом решил: а чем черт не шутит? Может, и так...
     Выдвинулись следующим образом: впереди - "Волга" Никитина, в ней он сам, Турецкий и оперы, а сзади - микроавтобус с омоновцами. Выехав на шоссе, включили мигалки.
     - Ну что? - обернулся Турецкий к сидевшим на заднем сиденье операм, когда Никитин выруливал машину в крайний левый ряд, чтобы как следует втопить по газам. - Готовы?
     - Всегда готовы! - по-пионерски ответили оперы, впрочем, без тени иронии.
     Инга встала на пороге двери директора ресторана и посмотрела на лежащего в коридоре Витю.
     Тот выглядел обмякшим, как тряпка.
     Ну что же, значит, не опасен...
     Или опасен?
     Инга оглянулась на оставленный у стола лом и нерешительно потопталась на месте: брать - не брать?
     "Ладно... - решила она. - Пусть стоит..."
     Из-за того, что Инга отвернулась от Вити, она снова не заметила, как он пошевелился. Правда, какой-то шорох до нее все же дошел.
     "Что это?" - снова уставилась она на своего похитителя.
     Он лежал смирнее некуда.
     Инга приблизилась к нему на шаг. Потом еще на шаг. Не притворяется ли?
     Витя дышал чуть слышно, и она придвинулась к нему еще немного, оказавшись уже на расстоянии вытянутой руки, чтобы по его вдохам-выдохам определить - действительно ли он в отключке или затаился.
     Вдох. Пауза. Выдох. Пауза. Вдох. Пауза. Выдох.
     Да вот шут его знает - без сознания он или нет!
     Поэтому лучше его все-таки связать. Да не веревкой, а проволокой! Тем рулоном, что во дворе!
     Инга развернулась и только хотела сделать шаг в направлении выхода из ресторана, как вдруг ее щиколотку сжала Витина рука. Да как сжала-то! Будто клещами!
     Притворялся, гад!
     Инга вскрикнула и попыталась вырваться. Не получилось. Тогда она еще сильнее дернула ногой, но не удержала равновесия и упала.
     Витя с рыканьем полез на нее.
     - А-а! - закричала Инга. - Помогите!
     Хотя кому она кричала - непонятно...
     Инга отчаянно отбивалась руками, но Витя поймал их одну за другой и начал выкручивать.
     Инга поняла, что даже с побитым Витей ей не сладить. Ее запястья были перехвачены его кистью, а левая нога прижата к полу жилистой ляжкой этого восставшего из небытия чудовища.
     Но у Инги оставалась свободной правая нога.
     "Бить нужно коленкой!" - мелькнуло у Инги.
     А Витя все валтузил ее, крутил руки и кривил от усердия свои побелевшие губы.
     И тогда Инга собрала в коленке все свое отчаяние, всю свою злость и всю свою жажду вырваться - и влупила Вите куда-то между ног.
     Удар оказался что надо.
     Витя мгновенно схватился обеими руками за причинное место и, кажется, посинел еще больше.
     Инга отпихнула его в сторону и, сначала на карачках, а потом бегом, кинулась в кабинет за ломом. В два прыжка она добралась до своего стального помощника, схватила его обеими руками и, держа наперевес, метнулась обратно.
     Однако стонущий в коридоре Витя успел захлопнуть перед Ингой дверь кабинета и, окончательно запирая девушку, привалился к этой двери всем телом, намереваясь держаться до последнего.
     Он уже боялся Ингу.
     Инга принялась долбить в дверь ломом.
     Витя шатался, но не отступал.
     Тогда Инга разбежалась и пошла на дверь в атаку.
     Ей даже показалось, что дверь задрожала.
     На самом же деле это дрожал Витя. Вернее, не дрожал, а ерзал спиной по двери, переваливаясь с ноги на ногу от все еще изводившей его боли.
     А надо сказать, что трепетать было от чего. Разбежалась Инга хорошо. Даже учитывая ее незначительный вес, удар должен был получиться тяжелым. Потому что лом - это не игрушка.
     И удар на самом деле вышел вполне.
     Хоть Витя и упирался и тужился, а шарахнуло его так, что он отлетел к противоположной стене и упал. Сознание, правда, не потерял.
     Он покрутил головой, словно проверяя - не сломал ли чего? - и начал подниматься на ноги.
     Но и для Инги все прошло не так гладко, как хотелось бы. Когда дверь, отшвырнув Витю, распахнулась, то сила инерции увлекла Ингу вперед. Еще мгновение - и она должна была налететь на Витю. Впрочем, и это было бы не страшно, даже наоборот - чего бы и не налететь на него, с ломом-то! Но вот незадача - споткнулась Инга о порожек, потеряла равновесие, взмахнула руками, чтобы удержать равновесие, да и выронила свой лом.
     Стальной защитник с грохотом упал на пол, предательски подкатился к Вите, был тут же поднят им и превратился в стального врага.
     Расклад сил изменился. Теперь в роли нападающего снова оказался Витя. Он скакнул в сторону и преградил девушке путь к выходу из ресторана.
     - Ну что?.. - прошипел он. - Попалась?..
     Инга заметалась вправо-влево, ища какую-нибудь лазейку, - может, под руками у него проскочить или еще как...
     Нет. Бесполезно. Витя загородил собой весь проход и медленно наступал на Ингу.
     Что же делать?!
     И Инга снова нырнула в кабинет директора. На ходу она схватилась за дверь и захлопнула ее за собой, оставив Витю в коридоре. Замок у двери был выломан, но с внутренней стороны на ней имелась щеколда. Не ахти какая крепкая, не засов, но все-таки щеколда.
     Инга резко задвинула ее и отлетела в дальний угол кабинета, сжавшись там в комочек.
     Она и сама понимала, что все это смешно - у Вити был лом, и, судя по стуку, он начал его применять.
     Но деваться-то некуда!
     Рядом с ней стоял шкаф для одежды, но туда прятаться глупо, там Витя сразу ее найдет...
     "Как же быть?.. Как же быть?.." - лихорадочно соображала она.
     И вдруг ей повезло.
     Прямо перед шкафом лежал коврик. Он слегка сбился, из-под него выглядывал край крышки подпола.
     "Волга" и микроавтобус взобрались по асфальтовой дороге на холм и остановились на парковочной площадке перед чернеющей в кирпичном заборе калиткой. Над калиткой радугой изгибалась надпись: "Между небом и землей".
     Как только все высыпали из машин, на площадку буйно ворвался еще один микроавтобус - отливающий на солнце красавец "мерседес" - вскормленный на хорошем бензине породистый зверь, не чета чахлой омоновской "Газели".
     Широкая дверь "мерседеса" отъехала в сторону, и из него один за другим попрыгали на асфальт десять меркурьевцев.
     И застыли от удивления.
     Напротив них стояли десять омоновцев плюс Яковлев с Коломийцем плюс Турецкий и Никитин.
     Последний и выступил вперед:
     - В чем дело?
     Из кучи меркурьевцев выполз кровожадный Крокодил:
     - А че?
     Ну не дурак? Разговаривать с начальником горуправления милиции в таком тоне!
     Никитин вздохнул и сказал:
     - А ну-ка брысь отсюда!
     Крокодил покосился на мрачных омоновцев, на огромного и свирепого Яковлева, на маленького, но тоже свирепенького Коломийца, недовольно пробурчал что-то себе под нос, но все же решил не рыпаться и вернулся в кучу сородичей.
     - Поехали... - раздался его глухой голос.
     Меркурьевцы снова залезли в микроавтобус и умчались.
     Корнев сорвал с двери щеколду и ворвался в кабинет.
     Инги там не было.
     Витя даже глазам своим не поверил - может, у него мозги уже так отбиты, что галлюцинации начались?
     Не-ет, с ним все нормально. Она просто куда-то спряталась... В шкаф, что ли? Больше же вроде некуда... Или есть куда? Витя повертел головой. Да нет, некуда. Выходит, в шкаф... Витя даже удивился: "Да что же она, совсем дура?"
     И тут он заметил крышку подпола.
     А! Вот куда она шмыгнула!
     Ну это тоже не страшно.
     Витя просто забыл про этот подпол. Он исследовал его еще в первый день, при осмотре ресторана. Места там было мало, но и его не нашли чем заполнить, и оно пустовало. Витя даже удивился, зачем вообще нужен подпол в директорском кабинете, но потом предположил, что кабинет тут был не всегда и прежде, в пору процветания ресторана, в этих стенах могли хранить какие-нибудь продукты, а в погребе - соленья.
     К слову сказать, так оно и было.
     Впрочем, неважно.
     Витя шагнул к подполу и стукнул в его крышку ломом:
     - Сама выйдешь или как?
     Ответа не последовало.
     - Ну что же... - усмехнулся Витя. - Я помогу...
     Он нагнулся и потянул крышку на себя. Она подалась тяжело и со скрипом. "И как эта худосочная девка ее подняла?" - удивился Витя. Он распахнул вход в подпол полностью и заглянул внутрь.
     Удивительно, но там тоже было пусто.
     Витя пригнулся еще ниже, даже встал на колени и опустил голову вниз.
     Голяк!
     Но ведь этого не может быть! Где ж она?!
     И тут дверцы шкафа резко раскрылись и из него выскочила Инга.
     Стоявший не коленях Витя повернул голову в ее сторону и ошалело заморгал. Инга подняла ногу и изо всех сил ударила его в зад. Витя вскрикнул и рухнул в подпол.
     - Вот так! - сказала Инга и захлопнула над ним крышку.
     Крокодил по своей натуре был очень обидчив. Поэтому никитинское "брысь отсюда" воспринял крайне болезненно.
     Чуть только микроавтобус меркурьевцев свернул за угол, Крокодил махнул водителю:
     - Стой!
     Тот затормозил.
     - Вы езжайте, а я останусь! - сказал Крокодил, открывая дверцу.
     Зная непредсказуемый характер своего начальника, меркурьевцы только пожали плечами:
     - Как прикажете...
     Крокодил вылез наружу, захлопнул дверцу и, проводив взглядом тронувшийся микроавтобус, побежал к возвышавшемуся неподалеку забору ресторана.
     В юности он обсмотрелся фильмов про суперменов, и с тех пор у него частенько бывали подобные бзики.
     Оказавшись у забора, он встал на цыпочки, схватился за край, подтянулся и перевалил свое тело на другую сторону. Спрыгнув, осмотрелся: никого.
     Крокодил усмехнулся: пока вся эта милицейская шайка-лейка будет сопли жевать, он проникнет в ресторан, выполнит приказ шефа и дернет назад. Как это было в фильме, где этот... как его... ну который с бицепсами и в пулеметных лентах... Крокодил наморщил лоб, но так и не вспомнил имя героя - за свою жизнь он видел их на экране столько, что уже забывал, какой из них кого пристрелил и чего взорвал.
     Хрен с ними, он сам герой!
     И, не теряя времени, Крокодил бросился к ресторану. В руках у него был короткоствольный автомат с навинченным на ствол глушителем, на боку - два запасных рожка.
     Рэмбо, блин!
     Скоро он прошмыгнул в служебный вход, и перед ним открылся длинный коридор. Крокодил выставил автомат вперед и неслышно двинулся по устилавшему пол ковролину.
     Так. Дверь. Что там?
     Он дернул на себя ручку и, присев, сунулся внутрь, готовый в любую секунду выстрелить.
     Ванная. Никого.
     Он отступил в коридор и скоро оказался у следующей двери. Открыл. Зеркала какие-то... Для артистов, что ли?..
     Чуть дальше по коридору была третья дверь. Крокодил шагнул к ней и потянул на себя ручку.
     Внутри была девка. Та, которую он должен был застрелить. Она стояла и смотрела на него, выпучив глаза, и, кажется, от неожиданности не могла вымолвить ни слова.
     - А чувак где? - быстро спросил Крокодил.
     Девка хотела что-то сказать, но не смогла, очевидно, все никак не могла отойти от шока, вызванного неожиданным появлением Крокодила. Она лишь промычала какое-то не то "Я не зна...", не то "Иди ты на...".
     Крокодил направил на нее автомат:
     - Где чувак, я спрашиваю?
     Девка посерела и попятилась к стене. Но стоило ей сойти с места, как крышка подвала, на которой она стояла, распахнулась - и оттуда высунулась синяя лохматая голова Корнева с горящими, красными глазами.
     Это было похоже на неожиданное появление черта из шкатулки с сюрпризом.
     Крокодил ойкнул и на секунду растерялся.
     Витя схватил валяющийся на полу лом и, недолго думая, запустил его в Крокодила. И попал ему прямо в лоб.
     Крокодил с шумом вывалился обратно в коридор.
     Инга завизжала.
     Витя выскочил из подпола и зажал ей рот:
     - А ну молчать!
     Но Инга вырывалась и брыкалась. За сегодня это была уже вторая смерть, которую ей пришлось наблюдать вот так - воочию, а если учесть, что в течение всей прошедшей жизни судьба ни разу не жаловала ее подобным зрелищем, это был не просто перебор, а ужас какой перебор.
     Она снова попыталась ударить Витю коленом, но он предусмотрительно сжал ноги.
     - Молчи... - приговаривал он. - Молчи...
     Он уже понял, что его вычислили. И теперь лихорадочно соображал, как быть дальше.
     Может, отдать эту девку и сдаться? А то еще начнут ее освобождать - пальбу откроют. Не ровен час - убьют...
     Да, наверное, нужно ее выпустить...
     Эх, так и не выполнил он свой план... "А все эта гадина виновата! - Витя с ненавистью посмотрел на Ингу. - Сопротивляться начала! И ведь отвоевала-таки себе право на жизнь, отвоевала..."
     И такая вдруг злость взяла Витю, что эта девка отвоевала себе право на жизнь, несмотря на то что он - языческое божество! - хотел ее этого права лишить, несмотря на то что он столько сил приложил к выполнению своего плана, столько нервов потратил, а она, неблагодарная тварь...
     Впрочем, с "неблагодарной тварью" - это он, кажется, перегнул...
     Но все равно!
     Не мог Витя смириться со своим поражением, обида клокотала в нем, обида рвалась наружу и желала выразиться не просто в тяжелом вдохе и даже не просто в грубом слове, а в действии, в каком-нибудь резком, разрушительном действии, чтобы этим действием можно было отомстить всем, чтобы через это действие вышла из Вити та энергия отчаяния, которая сидела в нем с детства, с того момента, как первый раз в него ткнули пальцем и крикнули: "Мак Дак - м...к!"
     А почему он вообще должен отпускать эту девку? Почему бы ему не грохнуть ее? Время-то еще есть! Он и так под сорок человек завалил. Одним трупом больше, одним меньше - какая разница?
     К тому же ему ведь все равно ничего не будет! Он же на учете в психдиспансере состоит!
     От этой мысли Вите вдруг стало весело. Улыбаясь, он взглянул на Ингу, и она, обалдев от этой улыбки, испугалась вообще до звона в ушах и снова попыталась отстраниться, вырваться, но он пересилил ее, прижал к стене и сам прильнул к ней, как будто хотел поцеловать.
     Инга отчаянно закрутила головой, уворачиваясь от его губ, но он прижался-таки щекой к ее щеке и жарко шепнул:
     - Сейчас пойдем купаться!
     Ингу охватил ужас, и она с удвоенной энергией начала вырываться.
     - Сейчас пойдем купаться! - повторил Витя и потащил Ингу в ванную.
     Сливаясь в своих маскхалатах с листвой сада, омоновцы окружили здание ресторана и перекрыли все входы и выходы. Причем некоторые из них попали в сад, перемахнув через забор, а некоторые вместе с Турецким, Никитиным и операми прошли через калитку.
     И сразу же наткнулись на обезглавленный труп.
     - Да... - пробормотал Турецкий. - Дела...
     Парадный вход в ресторан был забит досками. Поэтому идти решили через служебный.
     И пошли. Турецкий, двое оперов, трое омоновцев и поспешающий за ними Никитин.
     Проникли в коридор. Ба! Еще один труп.
     Двое омоновцев метнулись к двери, из которой этот труп, судя по всему, выпал.
     "Пусто!" - скрестил один из омоновцев руки над головой, чтобы не кричать.
     Посмотрели, что в соседней комнате. И снова - руки крест-накрест и голова влево-вправо: никого, мол.
     И тогда Турецкий потянул ручку ванной.
     Витя слышал, как они там бродили. Он сидел в дальнем углу ванной комнаты рядом с лежащей на полу Ингой. Лицо девушки было серым. В уголках ее закрытых глаз, в ушах и на лбу блестели капельки воды.
     Впрочем, в уголках глаз, возможно, блестела не вода, а слезы.
     Потому что Инга была жива.
     Витя не успел ее утопить. Хотел, но не успел. Сунул ее голову в заполненную водой ванну, толкнул вниз, потом еще ниже, да тут и услышал шаги в коридоре.
     И в момент передумал убивать девку.
     Почему? Да потому что понял: вся его недавняя похвальба: "А-а, фигня, я белобилетник, мне ничего не будет!" - очень даже просто может оказаться ничем не обеспеченной. Потому что этим людям, которые сейчас с автоматами идут по коридору (а он знал, что они с автоматами, он чувствовал это, он даже как будто бы слышал похлопывание ладоней о цевье), так вот: этим людям абсолютно наплевать - белобилетник он, живоцерковник или первопечатник. Они сначала один труп увидели, потом другой, так если им сейчас еще и третий подкинуть, то их ведь и переклинить может. У них ведь тоже нервы есть. И злость у них есть. И ненависть. Так вот выпустят они тогда из себя все скопившиеся внутри эмоции и пристрелят Витю как последнюю собаку. И скажут, что, мол, при попытке к бегству.
     Очень испугался этого Витя.
     Он быстро вытащил Ингу из воды, благо не успела она еще нахлебаться, схватил валяющееся на полу лезвие, приставил ей к горлу и шепнул:
     - Дернешься - прирежу.
     А потом отволок ее в дальний угол ванной, положил на пол, а сам сел рядом. Но лезвие продолжал держать у горла.
     Вот потому-то и лежала Инга без движения и даже глаза зажмурила от ужаса.
     Турецкий открыл дверь, и в лоб Вите были тут же направлены два омоновских ствола.
     Витя судорожно подхватил Ингу под мышки и загородился ею от автоматов.
     - А ну закройте дверь! - заорал он. - Закройте дверь, или я ее убью! - И чуть надавил лезвием под подбородком девушки.
     Инга вскрикнула. Из-под Витиной ладони появилась и заскользила по ее шее тоненькая струйка крови.
     Пальцы омоновцев потянули курки.
     И тут же отпустили их.
     Не в девку же стрелять...
     - Закройте дверь! - срывающимся голосом повторил Витя. - Тогда она останется жива! Или я ее... - И тут его сжимающая лезвие рука снова слегка шевельнулась.
     - Хорошо! - быстро сказал Турецкий. - Я закрою дверь!
     Витя несколько расслабил руку.
     Турецкий закрыл дверь и спросил в щель:
     - Что вы хотите?
     Повисла пауза. Омоновцы в любую секунду готовы были снова броситься в ванную.
     - У меня есть требования... - раздался наконец голос Вити. - Если вы их выполните, то девка останется жива.
     Екатерина Илларионовна припарковала свой зеленый "фиат" у развлекательного комплекса "Розовые сны" и поднялась в находящуюся на втором этаже бильярдную.
     В этот час бильярдная была вообще-то еще закрыта, но сидящий у двери охранник пропустил Екатерину Илларионовну, потому что знал, кого нельзя пропускать, кого можно, а кого даже нужно, иначе вылетишь с работы, как шар со стола через бортик.
     Жена мэра вошла и увидела несколько пустых столов, на одном из которых стояла опорожненная на три четверти бутылка текилы и тарелочка с лимонами.
     - Миша! - позвала Екатерина Илларионовна.
     Никто не ответил.
     Тогда она обошла стол с бутылкой и лимонами и наткнулась на валяющегося за ним на полу Михаила Широкова.
     - Миша! - толкнула она его, нагнувшись. - Миша!
     Широков открыл глаза и пьяно промычал:
     - А-а... Катя...
     И тут же отрубился.
     Тогда Екатерина Илларионовна принялась трясти его изо всех сил, почти крича:
     - Миша! Да проснись же ты! Проснись!
     Широков недовольно отгораживался плечом и бормотал что-то невразумительное.
     Екатерина Илларионовна не сдавалась:
     - А я тебе говорю - просыпайся! Просыпайся немедленно! - Она лепила пощечины на его красные щеки. - Просыпайся!
     Наконец Широков сел. Он оперся спиной на ножку бильярдного стола, вытянул ноги и взъерошил пятерней волосы:
     - Ну?
     Екатерина Илларионовна посмотрела на него и вздохнула.
     Она любила эту пьяную скотину. Любила и сама не могла понять - за что. Как пожар вспыхнула в ней недавно эта страсть, и теперь Екатерина Илларионовна ничего, ну ни-че-го не могла с собой поделать. Она занималась какими-то делами, отдавала указания управляющему, зарабатывала деньги, тратила деньги, ела, пила, спала с мужем - и все это время думала только о Мише, Мише, Мише... И лишь в редкие минуты их встреч бывала счастлива...
     - Ты в состоянии меня выслушать? - Она взяла в свои ладони его ладонь.
     - Угу... - буркнул Миша, а сам тут же вырвал свою руку и потянулся к бутылке.
     - Нет! - воскликнула Екатерина Илларионовна и схватила его за рукав.
     - Ну что такое? - скривился Миша, но великодушно позволил-таки ей снова завладеть его ладонью.
     И Екатерина Илларионовна рассказала ему "что такое". Она рассказала это так горячо и так живо, что Миша мигом протрезвел и даже вскочил на ноги.
     - Убить?! - потрясенно вытаращился он на Екатерину Илларионовну. - Он хочет меня убить?!
     Она кивнула.
     - Но за что?!
     - Ну я же тебе уже объяснила...
     Миша нервно заметался по бильярдной. Схватил синий шар для снукера, стукнул об стол, хотел что-то сказать, но эмоции пережали горло и не дали звукам выйти, тогда он снова схватил шар и еще раз долбанул им по столу, потом еще раз и - после новой неудачной попытки заговорить - еще два раза.
     Создавалось впечатление, будто он хочет развалить эту дубовую громаду и злится, что у него ничего не получается.
     - Екатерина Илларионовна подошла к нему и положила руку на плечо:
     - Миша, ну успокойся...
     Но он отскочил в сторону и вдруг заорал:
     - Успокоиться?! Мне?! Сейчас?! Ты что, совсем идиотка?!
     Екатерина Илларионовна опустила голову и замолчала. Она любила его и не знала, чем ему помочь в момент страшной опасности. Это было ужасно...
     Она-то его любила и ради этой своей любви с готовностью пошла бы на лишения и муки, а вот он, оказывается, был мерзавцем, каких поискать. Жена мэра интересовала его именно как жена мэра - ни больше ни меньше. С ее помощью можно было решить массу проблем коммерческого характера, и Широков пользовался этим как мог. Как только перед ним вставала необходимость провернуть какое-нибудь дельце, требующее согласования "наверху", он звонил Екатерине Илларионовне, говорил, что любит, скучает, жить не может и т. д., и она тут же приезжала к нему, запыхавшаяся и счастливая. Он улыбался, обнажая сверкающие, как гжельский сервиз, тридцать два фарфоровых зуба, обнимал ее, целовал, открывал шампанское, и далее все шло по классической схеме. А когда они уже пили кофе, отходя от постельных неистовств, он, как бы вспомнив о чем-то грустном, смурнел. "Что такое?" - взволнованно спрашивала она. Он неохотно отвечал, что вот, мол, нужен кредит на закупку новой световой аппаратуры для дискотеки, - лайт-мастер, семнадцать световых пушек, гиперлазер, все как в Лас-Вегасе, а банк уперся - и ни в какую... "Ах это... - с облегчением вздыхала она. - Ну это мы уладим..."
     И действительно улаживала.
     Получив кредит, он звонил ей и говорил:
     - Люблю!
     И она, дура, верила.
     А сейчас он стоял перед ней - жалкий, сгорбившийся, постаревший, и она не знала, как ему помочь. Не знала!
     Впрочем, у Широкова было очень развито одно качество, которое не раз уже спасало ему жизнь в опасных условиях российского бизнеса. Это качество - трусость.
     Он никогда не лез в драку. Не потому, что был сдержан, а потому, что боялся получить по морде.
     И сейчас его трусость проявилась в полной мере.
     - Я готов отдать ему "Розовые сны"... - сказал он.
     - Что?.. - не поняла Екатерина Илларионовна.
     - Я готов отдать твоему мужу "Розовые сны"! - взорвался Широков. Он снова забегал по бильярдной. - Пусть он подавится! Пусть!
     Этого Екатерина Илларионовна не ожидала. В первую секунду она даже не поняла - радоваться ей теперь или огорчаться... Впрочем, нет, какие тут могут быть сомнения - конечно, радоваться! Ее любимый человек останется жить! Пусть ценой этих "Розовых снов"! Пусть! Черт с ними! Подумаешь, "Розовые сны"! Она будет любить его и без них! И как это он хорошо все придумал! Ну конечно - надо отдать их, и все!
     И в ее глазах блеснула радость.
     Однако Широков истолковал эту ее радость по-своему.
     - Довольна?! - подскочил он к Екатерине Илларионовне. - Довольна, что станешь теперь тут хозяйкой?! - Он обвел рукой окружающее пространство.
     - Ты что, Миша, ты что... - испугалась Екатерина Илларионовна и попыталась снова взять его за руку.
     Однако он отбил ее ладонь, хлопнув по ней с размаху, и вдруг как-то разгорячился от этого хлопка, аж затрясся весь и захотел снова ударить Екатерину Илларионовну, только уже не по руке, а по лицу, и не ладонью, а кулаком, и не раз, а два, три, четыре, пять...
     Он резко размахнулся:
     - Тварь!
     Она отступила на шаг и закрылась руками:
     - Миша, не надо!
     Его кулак двинулся вперед... но вдруг остановился.
     Он не смог ее ударить.
     Но не потому, что пожалел, нет. Просто в последний момент вспомнил: она жена мэра. А бить жену мэра себе дороже.
     Но Екатерина Илларионовна поняла все так, как ей хотелось. "Он любит меня! - со слезами взглянула она на Широкова. - И поэтому не может причинить мне боль..."
     Женщины бывают поразительно глупы.
     Впрочем, Широков не стал разрушать иллюзии Екатерины Илларионовны. Вероятно, в надежде на то, что она ему еще пригодится. Встав к ней боком, он оперся локтями на бильярдный стол и искоса глянул на жену мэра, словно оценивая: не очень он переборщил?
     Не очень. Даже наоборот - она, кажется, еще больше воспылала к нему. Его же теперь жалеет, бедненького...
     Таким образом жалость к возлюбленному и радость за него соединились в Екатерине Илларионовне в одну не поддающуюся определению эмоцию, и она улыбалась сквозь слезы, и ее светлая тушь текла по щекам, смешанная с темными тенями, и разбегалась струйками, и, утираясь, Екатерина Илларионовна размазывала эти струйки по лицу.
     И тут она вдруг спохватилась. Семенов-то, муж-то! Он же еще ничего не знает! Он же, гад, до сих пор вынашивает свои кровожадные планы!
     - Прости, Миша, мне нужно идти... - Она приблизилась к Широкову и протянула было к нему руку, но тут же и опустила ее, не смея отчего-то коснуться своего несчастного возлюбленного. - Мне нужно идти... - повторила она, словно спрашивая разрешения.
     Широков молчал.
     Она помялась, потом робко поцеловала его в щеку и направилась к двери.
     А минут через десять Екатерина Илларионовна уже заходила в кабинет мужа. Она хотела прямо с порога заговорить про Широкова, но осеклась, увидев, что мэр мрачнее тучи.
     Он сидел за столом, обхватив голову руками, и сосредоточенно рассматривал какой-то не то журнал, не то что-то похожее - глянцевое и блестящее.
     Екатерина Илларионовна подошла ближе и увидела, что это сборник комиксов про милицию и бандитов.
     Она села напротив.
     Он не обратил на нее ни малейшего внимания.
     - Ты очень занят? - спросила наконец она, подавляя раздражение.
     Мэр медленно поднял голову. Ей стало ясно, что он сейчас где-то далеко.
     - Ты где? - пощелкала она пальцами перед его носом.
     Он посмотрел на нее и спросил:
     - Слушай, а что, преступников и правда всегда ловят?
     Екатерина Илларионовна вздохнула:
     - Я дела делаю, а ты дурью маешься!
     - Какие дела?.. - безразлично осведомился он, а затем снова опустил глаза и перелистнул очередную страницу похождений какого-то мента.
     Тогда она приподнялась, перевалилась через стол, захлопнула комиксы, отложила их в сторону и очень по-деловому принялась объяснять ему, что Широкова убивать не надо, потому что он согласен отдать "Розовые сны" и так.
     Однако, как только она начала говорить, мэр снова уплыл мыслями куда-то вдаль.
     - Ты меня слышишь? - безуспешно пробивалась к нему жена. - Слышишь меня или нет?
     Он ее не слышал.
     Она к нему и так и сяк - никакого эффекта. Не реагирует. Думает о чем-то своем.
     Екатерина Илларионовна поняла, что разговаривать с мужем сейчас бесполезно. Она снова вздохнула и решила подождать до вечера. Может, хоть тогда он придет в себя...
     - Я пошла! - сказала она.
     Вместо ответа муж снова раскрыл комиксы.
     Екатерина Илларионовна плюнула и направилась к двери. Вышла в коридор и вдруг столкнулась с запыхавшимся Садчиковым.
     - Ты к нему? - спросила она.
     - К нему, - ответил Андрей Петрович.
     Екатерина Илларионовна схватила его под локоть и горячо зашептала:
     - Слушай, тут такое дело...
     И она рассказала ему, что убивать Широкова необходимости больше нет, но сама она оказалась бессильна втолковать это мэру, который как пьяный сейчас, честное слово, ни фига не понимает, так, может, хоть ты ему объяснишь, а, Андрюш, объясни, а, тебя-то он послушает, это на меня он внимания не обращает, а тебя послушает, обязательно послушает...
     Садчиков кивнул: угу, мол, постараюсь. Он нетерпеливо топтался на месте, ожидая, когда же она его наконец отпустит.
     - Ладно, иди... - сказала Екатерина Илларионовна.
     И Андрей Петрович сразу же дернулся к кабинету мэра.
     - Только не забудь! - напомнила ему Екатерина Илларионовна.
     - Угу... - снова буркнул он.
     И - забыл.
     Потому что когда он зашел к Семенову, то из его головы мгновенно вылетело все, что в ней было, а влетело в нее звенящее предчувствие чего-то ужасного. Вот просто физически влетело через ноздри с первым же вздохом. Андрей Петрович реально ощутил запах этого предчувствия - оно было невероятно затхлым и с примесью мочи. Как будто очутился Андрей Петрович не в кабинете мэра города, а на обжитом бомжами провинциальном вокзале и прямо с порога в нос ему шибанули такие ароматы, которые свалили бы кого угодно. Вот так: шагал, шагал, о чем-то думал, к чему-то готовился, что-то про себя проговаривал, кивал и поцокивал языком в такт мыслям, а тут вдруг - бац!
     Но Садчиков был тертым калачом. Он успел сориентироваться и определить, откуда исходит угроза.
     Угроза исходила от макушки мэра.
     Эта макушка была направлена точно в сторону остановившегося в дверях Андрея Петровича и вызывала ассоциации с головой быка, готовящегося броситься на замешкавшегося тореадора.
     Поэтому Андрей Петрович решил не мешкать.
     - Зачем вызывал, Вячеслав Витальевич? - спросил он и прошел к креслу, которое недавно покинула Екатерина Илларионовна.
     Макушка склонившегося над комиксами поползла вверх, и перед Андреем Петровичем возникло мертвенно-бледное лицо мэра. Какое-то время оно оставалось без движения - ни бровь не шевелилась, ни веко не дрожало, а потом Семенов вдруг как будто очнулся и задергал сразу всем, что имел: и бровями, и губами, и носом, и даже ушами.
     - Корнева и Дроздову нашли! - выпалил он.
     И рассказал Садчикову, что в ресторане "Между небом и землей" следователь из Москвы Турецкий ведет сейчас с Корневым переговоры и, судя по всему, возьмет этого Корнева как последнего лоха, потому что Корнев против Турецкого и правда последний лох, как и мы с тобой, Андрей Петрович, да-да, как и мы с тобой, и не возражай, пожалуйста, не возражай!
     Но Садчиков и не думал возражать. Он слушал Вячеслава Витальевича притаившись, будто зверь в норе, и продолжал оценивать обстановку не зрением и слухом, а исключительно обонянием.
     Ему показалось, что теперь в кабинете запахло жареным.
     И еще ему показалось, вернее, не показалось, а он ясно увидел, что мэр его боится.
     Боится!
     Самооуспокаивающая мантра: "Корневу никто не поверит, потому что он белобилетник!" - была враз забыта Вячеславом Витальевичем, и теперь он содрогался от мысли, что Витя сдаст Андрея Петровича, а Андрей Петрович... Тут мэр переводил дух и изо всех сил заставлял себя уверовать в благородство Андрея Петровича, который не потянет за собой на нары и его - Вячеслава Витальевича... и не мог.
     Ну как же - не потянет! Потянет! Потянет, гнида...
     И Семенов исподлобья смотрел на Садчикова, даже не пытаясь скрыть своих чувств.
     Но и Садчиков смотрел на Семенова не по-доброму. Вернее, он не то чтобы смотрел, он обнюхивал мэра, как волк издалека обнюхивает охотника, собирающегося перезарядить ружье: ну что - пахнет ли новыми патронами? Или кончились они?
     Патроны у мэра были. И Андрей Петрович унюхал, что на каждом из этих патронов густыми черными чернилами перьевого "паркера" мэра выведено: "Смерть Садчикову!"
     "Я уже не жилец... - понял Андрей Петрович. - Он убьет меня..."
     Однако Садчиков не стал рвать на себе рубаху и орать, что, падла буду, не расколюсь. Зачем? Это же бесполезно - мэр напуган так, что не поверит никаким обещаниям и даже наоборот - еще сильнее утвердится в своем решении убрать Андрея Петровича на два метра под землю.
     "Так что не надо истерик... - подумал Садчиков. - Не надо..."
     Между тем Вячеслав Витальевич снова склонился над комиксами и, послюнявив палец, перебросил последний лист.
     - Все... - пробормотал он. - Взяли главаря...
     Затем он уронил голову на упертые в стол руки и закрыл глаза.
     Андрей Петрович молча поднялся с места и пошел к двери. В его висках стучала кровь.
     "У меня теперь один выход... - думал он. - Опередить его... Опередить!"
     А Витя в это время кричал через дверь нашедшим его гадам, что он их нюх топтал, и лоб долбал, и даже с мамами их, оказывается, совершал всякие непотребства.
     - Может, все-таки скажете, что вам надо? - спрашивал в щель Турецкий.
     - Скажу... - обещал Витя и снова включал свою поливалку.
     И лишь когда выкричался, то действительно сказал:
     - Мне нужна заправленная бензином машина и ключи от нее. Я собираюсь уехать на этой машине далеко-далеко. Бабу я увезу с собой, а когда окажусь в безопасном месте, то отпущу ее. Понятно?
     Чего ж тут непонятного...
     Турецкий задумался. Взять Витю сейчас не было никакой возможности: лезвие у Ингиного горла холодно поблескивало - это было видно в дверную щель, и тонюсенький металл оберегал Витю лучше всякой брони.
     Так что же делать?
     Витя еще раз напомнил присутствующим о своих близких отношениях с их матерями и настоятельно потребовал ускорить решение вопроса.
     Наконец Турецкий кивнул:
     - Хорошо...
     Михаил Широков всполошился не на шутку. После того как Екатерина Илларионовна оставила его, он пару раз нервно обошел бильярдную, лупя по столам и стенам кулаками, шарами и чем попало, потом допил текилу и пошел за новой бутылкой.
     - Че смеешься, дура?! - ни с того ни с сего налетел он на миловидную барменшу Галочку, встретившую его обворожительной улыбкой.
     Галочка вздрогнула и сделала плаксивое лицо. Это неожиданно понравилось директору.
     - То-то! - криво усмехнулся он, после чего сам взял бутылку и пошел обратно в бильярдную.
     Там он вылакал половину и опьянел окончательно.
     - А мне все по хрену! - сказал он столам, шарам и киям. - По хрену мне все, понимаете вы или нет?
     Они не понимали.
     Тогда Широков решил пойти к тем, кто поймет. Он вышел из бильярдной и схватил за грудки охранника:
     - Мне все по хрену!
     - Угу! - на всякий случай кивнул охранник.
     Широков оставил его и двинулся дальше. По пути ему один за другим попались несколько сотрудников, и всем им он орал одно:
     - По хрену мне все! По хрену!
     Сотрудники удивленно провожали его взглядом и многозначительно переглядывались: во дурак, мол.
     А дурак тем временем уже выходил из здания.
     - По хре-ну! - оглашал он прилегающие к развлекательному центру окрестности. - По хре-ну!
     Наконец ему это надоело. Он присел на ступеньки крыльца и пьяно уронил голову.
     В этот момент из ряда припаркованных возле здания машин выдвинулась синяя "девятка". Она медленно подъехала к крыльцу и остановилась.
     Широков захрапел.
     Тонированное стекло "девятки" опустилось, и из него выглянуло черное винтовочное дуло.
     Широков шевельнулся и пробормотал сквозь сон:
     - Мне все по хре...
     Когда он договаривал свое "ну", раздался выстрел.
     Широков упал лицом вниз и скатился по ступенькам на асфальт.
     Дуло винтовки снова скрылось в салоне "девятки", и она тронулась с места, быстро набирая скорость. Едва она исчезла за углом здания, как из-за противоположного угла выскочил зеленый "фиат". Его занесло на повороте, и он чуть не вылетел с парковочной площадки куда-то в кусты, но в последний момент удержался и вырулил-таки куда надо. Как только машина встала в общий ряд, из нее вылезла Екатерина Илларионовна.
     Вылезла и сразу все увидела.
     Широков лежал на асфальте, но ноги его были задраны на крыльцо, и создавалось впечатление, что это не человеческий труп вовсе, а подвешенная за задние конечности баранья туша, из которой вытекает теплая еще кровь.
     - Миша! - завизжала Екатерина Илларионовна, бросаясь в эту кровь на колени и обхватывая пробитую пулей голову мертвого возлюбленного. - Мишенька!
     Ей хотелось выть, и она выла, ей хотелось орать, и она орала, ей хотелось рвать себя в рыданиях, и она рвала.
     А потом вдруг резко перестала.
     - Ну хорошо же... - тяжело проговорила она, после чего поднялась и пошла к своему зеленому "фиату".
     Мэр очень обрадовался тому, что Корневу решили дать машину. Ну вот просто очень-очень обрадовался. Даже подпрыгнул в кресле, когда ему позвонил Никитин и сообщил о таком решении Турецкого. С тех пор как начались переговоры, Павел Тимофеевич все время был на связи с мэром, потому что Павел Тимофеевич, как ни крути, хоть и начальник горуправления милиции, а все же не главный человек в городе, а мэр - главный.
     - Это же просто прекрасно! - приговаривал Вячеслав Витальевич, ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, как бы в знак того, что и внутри у него чего-то там такое расслабилось и расстегнулось и легкие стали вдыхать шире, не боясь задеть сжавшееся в испуге и забившееся куда-то сердце.
     Теперь нужно было не упустить предоставившуюся возможность выкрутиться из всей этой ситуации.
     Как?
     Да очень просто.
     Грохнуть Корнева вместе с дочкой вице-премьера, когда они покатят на машине, как выразился этот белобилетник, "далеко-далеко"!
     Каким макаром грохнуть?
     Да любым. Расстрелять, взорвать, сжечь... Мало ли чего можно придумать! Главное, чтобы нашлись верные люди, которые смогут все это осуществить...
     А люди найдутся! Не зря же Вячеслав Витальевич столько лет подкармливал городскую милицию!
     Он потер руки и уже хотел было снять телефонную трубку, чтобы позвонить кому следует и отдать необходимые распоряжения, как вдруг его взгляд задержался на сборнике комиксов. Сборник так и лежал раскрытым на последней странице, и с нее на мэра смотрело мужественное лицо мента.
     - Торжествуешь? - склонился над скуластым милиционером Вячеслав Витальевич.
     Тот, казалось, еще больше расплылся в улыбке: да, мол, торжествую, а ты как думал, мэрская рожа?
     - Ну-ну... - многозначительно прищурился Семенов и достал из кармана пиджака свой "паркер" с золотым пером. - Ну-ну... - повторил он и снял с ручки колпачок.
     Мент плевать хотел на это.
     Тогда мэр взял да и подрисовал бравому милиционеру фингал под левым глазом. Потом подумал и намалевал такой же под правым.
     Мент поскучнел.
     Вячеслав Витальевич раззадорился и изобразил на крепком ментовском лбу громадную синюю шишку.
     - Это от пули! - усмехнулся он, явно издеваясь над рисунком. Затем опустил уголки губ мента книзу: - Больше не будешь веселиться!
     И правда, персонаж комикса стал теперь унылый, побитый и совсем не геройский.
     Морально уничтожив милиционера, мэр отбросил ручку в сторону и откинулся в кресле.
     И тут открылась дверь кабинета и Вячеслав Витальевич увидел Екатерину Илларионовну.
     И сразу почувствовал недоброе.
     Как-то не так она смотрит, как-то не так она двигается, как-то не так она держит правую руку... А руку-то почему - не так? Ах да - она же никогда не имела привычки совать ее в карман, а теперь вот сунула... Чего это она, а?
     Не вставая с кресла, мэр подался к жене:
     - Что-то случилось?
     Она подошла к столу:
     - Случилось.
     В ее голосе звучала такая ненависть, что Вячеслав Витальевич даже заморгал от удивления.
     - Случилось... - повторила она и вдруг достала из кармана свой маленький пистолет.
     Мэр ошарашенно посмотрел на него и открыл было рот для какого-то вопроса, но Екатерина Илларионовна направила пистолет ему в сердце и нажала на курок.
     Раздался выстрел.
     Мэра отбросило на спинку кресла, и, схватившись двумя руками за грудь, он прохрипел:
     - За что?..
     - За то, что ты убил Широкова! - сказала Екатерина Илларионовна.
     В глазах Вячеслава Витальевича застыло изумление:
     - Но я не убивал Широкова... Я не уби... - Тут он глотнул еще воздуха, намереваясь на выдохе продолжить фразу, но этот воздух вдруг застрял у него в глотке, и мэр с ужасом почувствовал, что не может протолкнуть его ни туда, ни сюда.
     "Я же не убивал Широкова... - стучало у него в голове. - Я не уби..."
     Он не сумел не только договорить, но и додумать эту фразу.
     Конечно же Екатерина Илларионовна ошиблась. Широкова убил не мэр. Его убил верный слуга Садчикова Демьян Дымко. Естественно, по приказу Андрея Петровича.
     Ведь Андрей Петрович помнил, что Екатерина Илларионовна обещала убить мужа, если тот убьет Широкова. Вот он и проверил крепость слова госпожи Оболенской.
     Честно говоря, Андрей Петрович в успех этой комбинации верил не особенно.
     Но все вышло!
     Впрочем, все, да не все.
     Демьяна Дымко поймали. Сразу же, как только он отъехал, путь ему перекрыла милицейская машина.
     Дело в том, что подчиненные Широкова слышали стрельбу у крыльца и звякнули по ноль два в дежурную часть. А из дежурной части была дана команда патрульному "уазику". А тот как раз в районе развлекательного центра и кружил.
     И самое главное - в "уазике" сидели милиционеры, которые - о чудо! - Садчикова не уважали, а Никитина уважали. Поэтому на все крики Демьяна Дымко, что он такой-то и такой-то, а над ним есть тот-то и тот-то, эти милиционеры, активно и умело используя ненормативную лексику, отвечали, что и ты сам, и твой такой-то и такой-то - такие-то и такие-то. После чего погрузили Дымко в "уазик" и отвезли в отделение.
     Машину Корневу предоставили. "Волгу". Она стояла на парковочной площадке недалеко от калитки с ключами в замке и готова была увезти Витю и Ингу далеко-далеко и еще дальше. Витя строго-настрого наказал, чтобы машина была новая и ездила быстро.
     - Все готово! - сообщил ему Турецкий. - Можете идти!
     Витя тут же распорядился, чтобы никаких омоновцев и прочей сволочи на его пути не встречалось, а если встретятся, то на этой бабе кожи много и ему ее не жалко.
     - Хорошо... - кивнул Турецкий. - Никого не будет.
     И действительно, когда Витя, загораживаясь Ингой, вышел в коридор, там было пусто.
     - Пока нормально... - буркнул Корнев, тем не менее еще плотнее прижал лезвие к шее девушки.
     Несколько шагов нога в ногу - она впереди, он за ней - и они оказались на крыльце.
     Витя стрельнул глазами по сторонам, но и тут никакой опасности не заметил.
     Впрочем, нет. Именно то, что он ее не заметил, и насторожило его.
     - А где все? - крикнул он. - Прячутся, что ли?
     Из-за калитки показался Турецкий:
     - Все удалены на большое расстояние! - А сам подумал: "Ну что ты, дурак, спрашиваешь? Конечно, прячутся!"
     Но Витя еще раз доказал, что он не дурак. Едва он ступил на ведущую к калитке тропинку, как сразу же стал мотать Ингу из стороны в сторону, чтобы никакой снайпер не решился пальнуть в него.
     И ведь верно высчитал, гад! Пара засевших в кустах омоновских снайперов нервничали и то наставляли на него винтовки, то снова отводили их, ругаясь про себя: "Вот гад... Девку подставляет..."
     Так Витя довел Ингу до калитки. Выйдя за нее, он сделал шаг в сторону и прижался спиной к забору.
     "Волга" стояла метрах в двух от него.
     - Подгоните машину ближе! - крикнул он.
     Топтавшийся в центре площадки Турецкий быстро зашагал к "Волге", сел в нее, завел и подъехал водительской дверцей к Корневу.
     - Открой ее, а сам вылазь через другую дверь! - приказал Витя.
     Турецкий подчинился.
     - Ну все? - спросил он Корнева, вернувшись в центр площадки.
     - Все... - буркнул тот, после чего быстро затолкал Ингу в машину и сел за руль. При этом его правая рука с зажатым между пальцами лезвием обхватывала девушку за шею, и у Инги не было абсолютно никакой возможности вырваться.
     - Трогаемся... - сказал Корнев и... растерялся.
     Он совершенно не подумал о том, как будет переключать скорости. Впрочем, нашелся он быстро. Это ведь можно делать и левой рукой. Правда, неудобно, но теперь не до удобств...
     Витя выжал сцепление, оторвал левую руку от руля и потянулся ею к рычагу переключения передач и стронул его с места.
     Сзади вдруг зажужжал слепень.
     Левая рука Вити уже толкала рычаг вперед, и чисто машинально он отмахнулся от слепня правой рукой.
     И в этот момент его запястье обхватили чьи-то цепкие пальцы.
     Витя резко обернулся и увидел вылезшего из-за спинки сиденья маленького Коломийца.
     - Привет! - сказал Коломиец и показал Вите, что такое хук с левой в исполнении мастера спорта по боксу в весе пера.
     ...Когда Витя очнулся, то обнаружил, что руки его закованы в наручники, а сам он, зажатый с двух сторон какими-то бугаями, едет на заднем сиденье той самой "Волги", на которой пытался увезти Ингу.
     Сидящий на переднем сиденье Турецкий покосился на него в зеркало заднего вида и усмехнулся.
     В тот же день за Ингой был прислан эскорт из бронированных "мерседесов". Они подкатили к зданию городского управления внутренних дел, и из них выскочили пятнадцать крепких мужчин в одинаковых серых костюмах.
     Мужчины моментально рассредоточились вокруг здания, перекрывая подходы к нему, и настороженно замерли каждый на своем месте.
     Это была охрана Романа Аркадьевича Дроздова.
     Его сверкающий на солнце лимузин подъехал к самому крыльцу. Ближайший к машине охранник дернулся было открыть ее заднюю дверцу, но вице-премьер сделал это сам. Он быстро вылез из лимузина и, перепрыгивая, к изумлению присутствующих, через ступеньки, побежал в здание.
     ...Инга задолго почувствовала приближение эскорта. Она сидела в кабинете Никитина, пила чай с печеньем, отвечала на какие-то вопросы, смеялась, плакала, вставала с места, ходила, опять садилась за стол, отхлебывала из кружки, отодвигала ее, снова придвигала и на вопрос "Еще подлить?" отвечала: "Ага", но тут же в очередной раз поднималась и бросалась к окну.
     Врачи сказали, что после перенесенного нервного потрясения она пребывает в состоянии шока. Они намеревались увезти Ингу в больницу, но она наотрез отказалась покидать кабинет, и никто не смог с ней ничего сделать. "Но почему вы не хотите ехать?" - удивлялись врачи. "Ну вот не хочу, и все!" - отмахивалась Инга.
     А не хотела она, потому что чувствовала - вот-вот произойдет нечто такое, чего нужно ждать, закусывая губы и время от времени нервно одергивая занавески.
     Какая там больница!
     Инга ясно ощущала приближение эскорта, когда тот был еще далеко, и чем ближе он подъезжал, тем суетливее и бессмысленней становились ее движения. Она вдруг ни с того ни с сего начинала перезавязывать шнурки на своих кроссовках, распускала их и только собиралась затягивать, как вдруг у нее появлялось желание выпить чаю, и, забывая про шнурки, она хватала со стола чашку, но не пила, а только рассеянно смотрела на нее и ставила обратно.
     А эскорт в это время мчался по шоссе, распугивая сиренами попадающиеся по пути автомашины.
     Инге удалось расслышать эти сирены километров за сто.
     Поэтому она бегала от одного окна к другому и, словно в детской игре "холодно - горячо", пыталась угадать: откуда?
     Сначала теплее было у окна в западной стене кабинета. (Инга не знала, что параллельно этой стене идет трасса, соединяющая Тулу с Москвой.) Потом у западной стены вдруг стало прохладно, а теплая зона переместилась к южному окну. (Трасса поворачивала.)
     Постепенно возле этого окна делалось все горячее и горячее, и скоро Инга уже не могла там стоять.
     "Что же делать?! - в отчаянии топталась она на уже раскаленном полу. - Я ведь должна стоять здесь! Должна!"
     И тут она увидела, как к крыльцу подкатывает вереница черных автомобилей.
     - А-а! - вскрикнула Инга и бросилась к выходу из кабинета.
     Роман Аркадьевич споткнулся о ступеньку крыльца и больно ударился коленом. К вице-премьеру тут же бросился охранник, но Дроздов жестом остановил его и попытался продолжить движение самостоятельно.
     Однако у него ничего не получилось. Ломота в колене делала очередной шаг невозможным.
     И все же Роман Аркадьевич дернулся вперед:
     - Инга!
     Но не смог занести ногу на ступеньку и упал.
     Тогда он сжал зубы и попытался ползти.
     Охранник снова подскочил к нему и начал было поднимать его на ноги, но тут дверь здания распахнулась и на крыльцо выскочила Инга:
     - Папа!
     Охранник отошел.
     Инга подбежала к отцу, опустилась рядом с ним на холодные ступени и, всхлипывая, обняла его:
     - Родной мой... Родной мой...
     Он попытался что-то сказать, но все слова застряли в горле, и Роман Аркадьевич гладил Ингу по голове, беззвучно шевеля губами: "Доченька... Доченька..."
     Охранник опустил увлажнившиеся глаза и принялся рассматривать носки своих ботинок, хотя по инструкции вообще-то не имел права этого делать.
     - Как долго я тебя не видела... - шептала Инга отцу. - Как долго я тебя не видела...
     А Роман Аркадьевич все гладил и гладил ее по волосам...
     И вдруг в отдалении раздался визг тормозов.
     Охрана напряглась.
     На асфальтовую площадку перед зданием выскочил черный "мерседес", точно такой же, как и стоявшие неподалеку, только, судя по прыти, не бронированный.
     Охранники мигом вытащили откуда-то короткоствольные пистолеты-автоматы.
     Дверца "мерседеса" открылась, и из него вылез Игорь.
     - Инга! - крикнул он.
     Удивительно, но Инга не услышала ни скрипа тормозов, ни этого крика. Она прижалась к отцу, закрыла глаза, и ей было хорошо и спокойно... Его щетина колола ее щеку, а рука его гладила ее волосы, как в детстве, когда он прибегал на Ингин ночной плач и спасал дочку от прячущейся в темном углу комнаты Бабы-яги...
     А Роман Аркадьевич Игоря заметил.
     И вице-премьер еще сильнее прижал к себе дочь, словно боясь, что Игорь отнимет ее у него...
     Впрочем, как же он отнимет? Кто же его сюда пустит?
     Роман Аркадьевич осторожно, чтобы не потревожить Ингу, повернулся в сторону начальника охраны. Тот вопросительно смотрел на шефа, готовый передать своим молодцам любое его приказание. Стоило Роману Аркадьевичу кивнуть - и Игоря бы пропустили. Стоило ему мотнуть головой - и Игоря затолкали бы обратно в машину.
     Нет, потом бы Игорь, конечно, встретился с Ингой... Муж все-таки...
     Но это потом, после того, как все они возвратятся в Москву, после того, как Роман Аркадьевич вдоволь наобнимается, наговорится, намолчится с дочкой... После того, как она и он придут в себя...
     А сейчас, в первые минуты встречи с Ингой, Роман Аркадьевич не хотел пускать к ней Игоря. Сейчас, по убеждению Романа Аркадьевича, Инга не была никому женой, а была только дочерью. Истосковавшейся по отцовскому теплу дочерью... И принадлежала она только ему - папе, папочке, папулечке... Пустить сейчас сюда Игоря значило бы делить с ним Игну... А Роман Аркадьевич не хотел делить ее ни с кем!
     Игорь двинулся в их сторону.
     Начальник охраны уже почти умоляюще смотрел на вице-премьера: "Ну дайте же знак - как быть?!"
     Роман Аркадьевич покосился на зятя.
     Тот выглядел каким-то растрепанным, взъерошенным, словно забывшим обо всем на свете и жаждущим только одного - увидеть жену. Край его воротничка загнулся вверх, а галстук сбился в сторону, но Игорь не замечал этого.
     Широкими шагами он направился в сторону Инги и Романа Аркадьевича, словно не видя выросшей перед ним стенки охранников.
     Что ему охранники! Он отшвырнет их одним махом, он пролезет через них, как через камыш!
     Впрочем, сами охранники были иного мнения. Они ждали приказа скрутить Игоря и убрать его долой с глаз вице-премьера.
     А Инга ничего не замечала. Она жалась к отцу и шептала:
     - Родной мой... Родной...
     И Роману Аркадьевичу так не хотелось прерывать этот шепот...
     Он снова глянул на начальника охраны (тот даже вперед подался в нетерпении) и...
     И кивнул: "Пропустить!"
     Начальник охраны сделал знак подчиненным, и они тут же расступились перед Игорем.
     И он подбежал к Инге...
     Но в полуметре от нее вдруг замер в нерешительности.
     Странно.
     Когда он мчался сюда с бешеной скоростью на своем "мерседесе", то мечтал только о том, чтобы поскорее настал этот долгожданный миг встречи с женой...
     И вот он настал, а Игорь...
     Игорь почему-то растерялся.
     Он сел на ступеньку за спиной Инги, чуть помедлил и осторожно дотронулся до ее плеча.
     Инга почувствовала его прикосновение и вздрогнула.
     Она узнала мужа.
     - Игорь? - медленно спросила она, не оглядываясь, как будто боялась - не показалось ли ей...
     Он молчал.
     Тогда она вдруг резко вырвалась из объятий отца и обернулась. В глазах ее были слезы и любовь.
     - Игорь...
     Он взял ее руки и начал целовать, а потом уткнулся в Ингины ладони и тоже заплакал.
     Она поцеловала его во взлохмаченную голову:
     - Прости меня...
     А он все дрожал и дрожал спиной и совершенно не по-мужски всхлипывал.
     Роман Аркадьевич, кажется, держался, но на какое-то время тоже прикрыл глаза рукой, вроде бы от солнца, хотя как раз в те минуты солнце зашло за тучи и не могло доставлять ему никаких неудобств.
     Вернувшись в Москву, Турецкий прямо с вокзала направился в Генпрокуратуру, к Меркулову.
     Зайдя в приемную, он улыбнулся секретарше и кивнул на дверь кабинета:
     - У себя?
     Секретарша несколько даже виновато развела руками:
     - Уехал...
     - Надолго?
     - Не знаю...
     - Ну ладно... - вздохнул Турецкий. - Я подожду.
     И он опустился в стоявшее у стены кресло. К его кожаному подлокотнику примыкал журнальный столик, на котором, между пепельницей и вазой с цветами, лежали газеты.
     - Свежие? - поинтересовался Турецкий у секретарши.
     - Свежие, - кивнула та. И, улыбнувшись, добавила: - Там про вас есть...
     - Да? - удивился Турецкий и взял ближайшую к нему газету.
     Один из заголовков на первой странице гласил: "Рыцарь без страха и упрека хватает кровавого убийцу".
     - Рыцарь без страха и упрека - это я, что ли? - смущенно поерзал в кресле Турецкий.
     - Нет, - покачала головой секретарша. - Это Коломиец.
     - А-а...
     - Про вас ниже.
     Турецкий скользнул глазами по заметке и действительно в середине ее прочел: "Возглавлял операцию по освобождению дочери вице-премьера старший следователь Управления по раскрытию особо важных дел Генеральной прокуратуры Российской Федерации Тупецкий Б. А."
     - Турецкий А. Б.! - вырвалось у "важняка".
     Тем не менее он продолжал читать.
     "...Однако совершенно ясно, - делала вывод газета, - что без участия самого Генерального прокурора операция вряд ли закончилась бы столь успешно. Поэтому именно Генерального прокурора, без сомнения, и нужно назвать главным героем всей этой истории".
     Турецкий ошарашенно глянул на секретаршу.
     - Что поделать... - снова развела она руками. - Это жизнь...
     "Важняк" положил газету на столик, вытянул ноги и посмотрел в окно. С внешней стороны по подоконнику деловито разгуливала здоровенная ворона. Она посмотрела на Турецкого и тоже взмахнула крыльями, как будто поддерживая секретаршу: это жизнь...
     И тут в приемную вошел Меркулов.
     - Здравствуй, Саня! - обрадовался он Турецкому.
     - Здравствуй, Костя... - поднялся с кресла "важняк".
     Они пожали друг другу руки, и Константин Дмитриевич провел Турецкого в кабинет.
     Там Александр подробно рассказал Меркулову о том, как все было. Константин Дмитриевич слушал внимательно, время от времени уточняя кое-что, а уточнив, угукал, кивал и торопил друга:
     - Ну-ну, а дальше?
     Турецкий рассказал и о Корневе, и о покойном Семенове, и о странном человеке Андрее Петровиче Садчикове.
     - Ты его подозреваешь? - спросил Меркулов.
     - Да! - ответил Александр.
     И тут же сообщил, что они с Никитиным решили последить за Садчиковым, но дело в том, что у Садчикова в Туле все схвачено и даже городской прокурор, похоже, кормится с широкой ладони Андрея Петровича...
     Меркулов потер подбородок и сказал:
     - Это ничего... Мы проконтролируем, чтобы там все было нормально...
     Он потянулся к сейфу. Когда его пальцы коснулись кругляшка кодового замка, Турецкий обратил внимание, какие они длинные и нервные. "Как у пианиста перед концертом... - подумал Александр. - Или после..."
     Да - после. Так, пожалуй, вернее. Концерт окончен, и, хотя первую скрипку в нем играл Турецкий, в числе прочего оркестра аккомпанировал ему Меркулов, который все это время сдерживал натиск пытавшегося вмешаться в ход расследования Генерального прокурора, и вдобавок тащил на себе тяжелое бремя общения с потерявшим покой вице-премьером.
     Константин Дмитриевич открыл сейф и достал бутылку коньяка. Не спрашивая Турецкого, наполнил два бокала:
     - Бери-ка...
     Они чокнулись и выпили.
     Меркулов поставил бокал на стол и сказал:
     - Я был сегодня у президента.
     - Да ну! - встрепенулся Турецкий.
     Константин Дмитриевич кивнул, подтверждая, что не шутит, и продолжил:
     - Он просил разобраться с этим делом до конца. Это же с ума сойти - тридцать семь трупов! Это же что-то из ряда вон... - Меркулов чуть помолчал, а потом добавил: - Так что если... как его... Садчиков в этом деле замешан, то ему не выкрутиться...
     Турецкий тоже поставил бокал и улыбнулся:
     - Ну вот и отлично!
     В Демьяне Дымко удивительным образом сочетались, казалось бы, абсолютно несочетаемые качества: крайняя безалаберность и крайняя же осторожность.
     Когда Андрей Петрович Садчиков поручал ему какие-то авантюрные дела, Дымко не отказывался. "Плевать! - говорил. - Лишь бы денежки платили!"
     То есть вел себя безалаберно.
     Но одновременно и осторожно. А именно: он записывал все свои разговоры с Садчиковым на диктофон.
     Зачем?
     Да затем, чтобы подстраховаться. Он же не был идиотом, понимал, что при таком, как у него, образе жизни и стиле поведения можно сильно загреметь под фанфары.
     И вот тогда-то эти пленочки и должны были пригодиться.
     Если Садчиков отказался бы его вытаскивать, то ведь Садчикову и пригрозить ими можно было бы...
     Но вот тут у Демьяна и вышел прокол. Потому как запись последнего разговора с Андреем Петровичем, в ходе которого глава аппарата мэра очень разборчиво и без посторонних шумов настропалял Дымко на убийство Широкова, оказалась при Демьяне в момент задержания.
     Ее послушали, подивились, а потом, когда наведались к Дымко с обыском, нашли у него еще кучу таких же пленочек.
     Правда, записаны на них были уже иные разговоры. А именно: разговоры о продаже автомобилей, владельцами которых были люди, убитые Виктором Корневым.
     Андрей Петрович сидел у себя на кухне и смотрел в окно. На столе в большой фарфоровой кружке остывал нетронутый кофе. Тяжелая мраморная пепельница была до краев заполнена окурками. Один из них еще дымился.
     Садчиков достал из лежащей рядом с пепельницей пачки очередную сигарету, сунул ее в зубы и вдруг, раскрыв рот, выронил.
     К подъезду, одна за другой, подъехали три милицейские машины.
     Андрей Петрович вскочил с табуретки и зачем-то задернул занавеску. Потом замер на некоторое время, лихорадочно соображая, что же делать дальше.
     Он ведь знал - это приехали за ним.
     Все то время, что прошло с момента задержания Дымко, Садчиков провел в томительном ожидании.
     Он не мог ни есть, ни пить, ни отправлять естественные надобности. Мог только курить, курить и курить.
     Сидя у окна своей кухни, он уничтожал пачку за пачкой и ждал: ну когда же? Когда?
     Странно, но ему даже в голову не приходила мысль скрыться. Его словно парализовало. Он смотрел в окно и силился представить: а как все это будет происходить? Они что, приедут со взводом автоматчиков? Взлетят по лестнице на его третий этаж, выбьют дверь, скрутят его и поволокут в машину?
     Или, наоборот, заявятся к нему в штатском, все из себя вежливые, учтивые?
     Учтивые, но с наручниками...
     И чем дольше Садчикову приходилось ждать, тем сильнее он нервничал.
     Это было даже удивительно - он переживал из-за того, что они задерживаются! Он кусал губы, чесал затылок, выламывал пальцы, вскакивал, тут же садился, снова вскакивал, наливал себе кофе, а когда он остывал, выплескивал его в раковину.
     И теперь, когда за ним наконец приехали, Андрей Петрович испытал вдруг странное облегчение.
     Он почувствовал, что тело его стало невесомым, как бывает, когда сбрасываешь с плеч какой-то груз.
     И ему тут же захотелось есть, пить и отправлять естественные надобности.
     Однако есть, пить и отправлять естественные надобности было уже поздно - в дверь позвонили.
     - Ну вот и все... - пробормотал Садчиков.
     И вдруг испугался.
     Да так сильно, что даже подошвы ног его похолодели и прямо примерзли к полу - ни шагу нельзя было ступить. В горле пересохло, и Андрей Петрович потянулся было к кружке с кофе, но не удержал равновесия и упал возле кухонного стола.
     Звонок раздался снова - еще более настойчивый и злой.
     Садчиков дернулся в сторону и прижался спиной к холодильнику. Тихий до того холодильник остался недоволен этим и глухо заурчал.
     - Да как же это?.. - бормотал Андрей Петрович. - Да что же это, а?.. Что же это?..
     Он словно забыл, что еще совсем недавно ждал милицейского визита и даже мысленно подгонял милиционеров: давайте, мол, побыстрее, хватит меня мучить...
     И вот они приехали, а он лежит у холодильника и дрожит вместе с ним мелкой дрожью.
     Третий звонок был самым страшным и долгим. Он словно приглашал Садчикова к началу спектакля, билет на который Андрей Петрович заслужил всей своей черной жизнью.
     Садчиков кое-как поднялся на ноги и поплелся в прихожую. Первым, кого он увидел, когда открыл дверь, был полковник Никитин.
     - Вы арестованы, Садчиков! - сказал Никитин и надел на Андрея Петровича наручники.
     Лишившись управления, охранное агентство "Меркурий" гудело как улей, но свойственной обитателям улья организованности и дисциплины уже не имело.
     Меркурьевцы понимали, что не сегодня завтра их как минимум разгонят, к чертовой матери, а кое-кого из них, вполне возможно, и привлекут за многочисленные нарушения закона.
     В канун часа расплаты сотрудники агентства вели себя суетливо и мелочно.
     Они выносили из своего штаба компьютеры и мебель, грузили в личные автомобили сантехнику и ковролин, торопливо рассовывали по карманам разную офисную мелочь.
     Словом, делали то, чему неустанно обучал их Андрей Петрович Садчиков, - грабили.
     Впрочем, все эти безобразия пресек Никитин, когда наведался со своими людьми в штаб этой еще совсем недавно почти всемогущей в пределах города организации.
     Несколькими днями раньше меркурьевцы, конечно, начали бы хорохориться, требовать ордера, постановления или что там еще бывает, да и по предъявлении таковых еще покуражились бы, повыпендривались...
     А теперь... И куда все девалось?
     Перед Никитиным и милиционерами стояли испуганные люди с бегающими глазками, которые жались к стенам, готовые валить друг на друга все что угодно, лишь бы самих их не тронули.
     Никитин усмехнулся и проконстатировал очевидное:
     - Кончилось ваше время, ребята! Кончилось!
     Екатерина Илларионовна сама пришла в милицию и рассказала, что застрелила своего мужа. Причем она не только не раскаивалась в содеянном, но, напротив, вела себя беспечно, даже, можно сказать, весело. Впрочем, скоро ее веселье перешло в истерику, и смех сделался ненормальным.
     - Я прострелила ему грудь, ха-ха! - заливалась она. - Во-от такая дырка в пиджаке! Ха-ха-ха! Во-от такая! - Она бросалась к ближайшему милиционеру, чтобы показать на нем, какая именно дырка была на пиджаке мужа.
     Ее останавливали, успокаивали, но она вырывалась и продолжала:
     - Я думала, что из этой дырки вылетит его душа! Ха-ха! Но она не вылетела! Не вылетела! И знаете почему? - снова подскакивала она к кому-нибудь. - Знаете? Потому что, - торжественно сверкала она безумными глазами, - потому что ее там не было! Ха-ха! У моего мужа не было души! Не было! Ха-ха-ха!
     Приглашенные доктора нашли у Екатерины Илларионовны серьезное психическое расстройство и заявили, что она нуждается в длительном стационарном лечении.
     Естественно, в спецпсихбольнице.
     Туда же отправили и Виктора Корнева.
     Впрочем, его ждала куда более суровая, нежели Екатерину Илларионовну, участь - одиночная палата со стальной дверью и крошечной решеткой в стене под самым потолком, постоянный надзор охраны, прогулки - раз в день по двадцать минут - на сыром воздухе затерянного где-то в Северном море острова Дикий.
     Когда Витю отправили туда транзитом через Москву, то, по иронии судьбы, ему снова пришлось проехать по столь знакомому Симферопольскому шоссе.
     Сидя в будке милицейского "воронка", закованный в наручники Корнев вспомнил, как когда-то Андрей Петрович Садчиков назвал его поездки "за клиентами" криминальными прогулками. Так прямо и сказал:
     - Ты, Витя, денежки с ветерком зарабатываешь... Как будто на такси бесплатно ездишь! Был, допустим, с утра смурной, а потом прогулялся с клиентом на тачке - да и поднял себе настроение! Поди плохо! Правда... - тут Андрей Петрович усмехнулся, - правда, прогулки у тебя... как бы это сказать... криминальные!
     Витя покосился на сидевших по бокам от него милиционеров и пробормотал:
     - Вот и закончились мои криминальные прогулки...
     Через некоторое время после возвращения Инги ее счастливый отец решил устроить для сотрудников Генеральной прокуратуры банкет. Не для всех, конечно, но уж Турецкий-то точно должен был присутствовать в VIP-зале отеля "Олимпик-Пента", чтобы покушать устриц и послушать, какой он есть хороший и какая это честь для всех присутствующих, в том числе и для вице-премьера, находиться с ним за одним столом.
     Фактически это и был банкет в честь Турецкого.
     Лучшее французское шампанское лилось рекой, осетровая икра искрилась в хрустальных бочонках, а цыгане из театра "Ромэн" надрывались так, как не надрывались бы, явись к ним сюда сейчас живой Будулай. И все интересовались: а когда же, мол, к нам приедет, к нам приедет Александр Борисыч дорогой?
     А Александр Борисыч все не ехал и не ехал.
     И не приехал.
     Потому что встретил по дороге свою старую знакомую - восьмидесятитрехлетнюю Антонину Федоровну, которая снова никак не могла перейти улицу.
     И опять единственным, кто ей помог, был Турецкий.
     Он довел старушку до дома, поддержал под руку на лестнице, и она в благодарность за это завела его в квартиру, где долго поила чаем с малиновым вареньем и рассказывала про свою собачонку, какая она непослушная, но зато ласковая.
     А собачонка все крутилась возле Турецкого и заглядывала ему в глаза. Не из какой-то там корысти: мол, кинь чего-нибудь со стола - а просто так.
     Потому что собаки чувствуют хороших людей. Чувствуют.