Юрий Петрович Вронский
     
     НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
     КУКШИ ИЗ ДОМОВИЧЕЙ
     
     (Историческая повесть)
     
     Часть вторая
     
     КУКША В ЦАРЬГРАДЕ
     
     ____________________________________________________________________________
     
     Рисунки Г.Калиновского
     Москва, "Детская литература", 1974 г.
     OCR и редакция Dauphin, май 2004 г.
     ____________________________________________________________________________
     
     
     ОГЛАВЛЕНИЕ
     
     Глава первая * ЦАРЬГРАД
     Глава вторая * СВЕЧНАЯ МАСТЕРСКАЯ
     Глава третья * СКИФ
     Глава четвертая * СТОЛКНОВЕНИЕ С ДИМИТРИЕМ
     Глава пятая * РЯБОЙ
     Глава шестая * АНДРЕЙ БЛАЖЕННЫЙ
     Глава седьмая * КАБАК МУСТАФЫ
     Глава восьмая * В ЦАРЬГРАДСКОЙ БАНЕ
     Глава девятая * ГОЛОДНЫЙ БУНТ
     Глава десятая * ЛАРЧИК С ПАВЛИНАМИ
     Глава одиннадцатая * МОГИЛЬНЫЕ ВОРЫ
     Глава двенадцатая * ОХОТА ЗА АНДРЕЕМ
     Глава тринадцатая * НА БЕРЕГУ ЛИКОСА
     Глава четырнадцатая * АФАНАСИЙ
     Глава пятнадцатая * СНОВА РЯБОЙ
     Глава шестнадцатая * КУКШУ ВЫКУПАЮТ
     Глава семнадцатая * ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДИНЕ
     Глава восемнадцатая * В БОЛЬШОМ ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ
     Глава девятнадцатая * КРЕЩЕНИЕ КУКШИ
     Глава двадцатая * СВИДАНИЕ С РЯБЫМ
     Глава двадцать первая * НАПАДЕНИЕ РУСИ
     Глава двадцать вторая * АСКОЛЬД И ДИР
     Глава двадцать третья * ПРЕДЛОЖЕНИЕ АФАНАСИЯ
     Глава двадцать четвертая * ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С АНДРЕЕМ
     Глава двадцать пятая * ПРОЩАЙ, ЦАРЬГРАД!
     
     _______________________________________________________________________________________
     
     
     Глава первая * ЦАРЬГРАД
     
     Великий, счастливый, царственный град! Каких только имен не носил он на протяжении своей долгой жизни - Византий, Константинополь, Царьград, Миклигард! И кто поручится, что не было других, не удержавшихся в памяти людской? Никому не ведомо, когда возник он на холмистом мысу, с двух сторон защищаемый морем.
     С юга его омывает Пропонтида, в темно-синих волнах которой пляшут по воле ветра паруса, с северо-востока его отделяет от суши залив Золотой Рог с сотнями, а может быть, тысячами мачт, выстроившихся вдоль единой, во всю длину залива пристани. Суда с вытянутыми на берег носами отдыхают здесь после опасных странствий, где их трепали страшные морские бури и подстерегали свирепые морские разбойники.
     В тихую погоду, когда спит морской прибой, из города доносится шум другого прибоя - это тысячи людских голосов, скрип повозок, вопли ослов, стук молотов в кузницах, слитые в единый гул. В зависимости от направления ветра гул то становится тише, то вновь нарастает.
     Еще издалека взору путника предстает прекраснейший город Вселенной, раскинувшийся на семи холмах, окруженный грозными стенами небывалой высоты и толщины. По склонам холмов лепится бесчисленное множество подернутых голубой дымкой домов, там и сям сверкают белизной огромные дворцы, утопающие в зелени, и над всем этим великолепием царят синие и золотые купола знаменитых царьградских церквей.
     Не мудрено, что пресвятая богородица, заступница рода человеческого, оказывает великому городу особое покровительство и неизменно приходит ему на помощь в случае нападения врагов.
     Восхищенный путник, впервые увидевший Царьград, думает: "Недаром называют этот город счастливым, поскорей бы войти в него, ведь это, наверно, все равно что войти в царство небесное!"
     Впрочем, Кукша ни о чем таком не думал, когда его с несколькими десятками других рабов расковали и вывели из трюма сарацинского судна, причалившего к пристани в бухте Золотой Рог.
     Прошло несколько дней отдыха на подворье за пределами царьградских стен, когда невольников хорошо кормили и ничего не заставляли делать, и вот Кукша стоит голый на невысоком помосте в крытой галерее рядом с товарищами по несчастью.
     Здесь невольничий рынок. Вдоль помоста лениво похаживают разомлевшие от жары люди, большей частью немолодые мужчины. Это покупатели. Время от времени кто-нибудь из них останавливается, разглядывает невольника и бредет дальше. Рабов нынче в Царьград привозят много, поэтому покупатели не спешат истратить свои деньги, придирчиво копаются в живом товаре.
     Иные поднимаются на помост, щупают мышцы у несчастных, покорно ожидающих своей участи, задирают им губы, заставляют разевать рот. Зубы осматривают особенно внимательно, ибо качество зубов - один из главных признаков здоровья.
     Покупатель, сделавший выбор, подходит к хозяину товара - чернолицему сарацину [Сарацинами жители Европы в старину называли мусульман, главным образом арабов.] в белоснежном бурнусе. Кукша догадывается, что начинается торг, хотя и не понимает ни слова. Покупатель горячится, кричит, а невозмутимый сарацин сверкает в ответ белозубой добродушной улыбкой. Наконец торг завершается, покупатель отсчитывает деньги и знаком приглашает купленного раба следовать за ним.
     Торговец невольниками считает Кукшу немым. Корсиканские сарацины, приезжавшие с партией рабов в Сицилию, уступили ему отрока за бесценок, честно объявив о его недостатке. У торговца не было повода изменить свое мнение на этот счет, и он тоже не запрашивает высокую цену за белоголового невольника. К тому же невольник очень молод и, по-видимому, ничего не умеет делать. Все его достоинство заключается лишь в крепком здоровье.
     Если бы в Большом царском дворце знали, что на одном из невольничьих рынков Царьграда продается храбрый и искусный воин с севера, его бы не замедлили выкупить, ибо царскую гвардию набирают большей частью из иноземцев варварского происхождения - хазар и выходцев из Тавроскифии - так жители Византийской империи называют Русь. Чернолицый сарацин неплохо заработал бы на немом отроке.
     Но ни во дворце, ни на рынке никто ничего такого не знает, поэтому сарацин получает за невольника всего пять номисм [Номисма - византийская золотая монета, обычно с изображением правящего императора.]. Кукшу уводит с рынка тощий старичок с маленькой лысой головой, похожей на высушенную головку мака. Выходя на солнце из-под навеса, старичок надевает шляпу с широкими обвислыми полями и становится похожим на гриб поганку, каких много растет на родине Кукши в сырых лединах и ельниках. Впрочем, старик кажется добродушным.
     Царьград ошеломляет Кукшу шумом и многолюдством. Ему и в голову не приходило, что может быть собрано столько народу в одном месте. Он идет со стариком, который держит его за руку, чтобы не потерялся, и озирается по сторонам. Глаза и уши его почти не различают ничего в отдельности - ни людей, ни животных, ни голосов, все сливается в один пестрый хоровод красок и звуков, от которого голова кружится, как от хмельного меда.
     
     
     Глава вторая * СВЕЧНАЯ МАСТЕРСКАЯ
     
     Как боялся Кукша когда-то, что варяги продадут его в рабство! Тогда эта доля миновала его. Однако он сделался рабом, едва успев выполнить долг кровной мести. Может быть, рабская доля - возмездие за то, что он медлил с выполнением долга?
     Хозяина Кукши зовут Епифаном. Он свечник. Неподалеку от храма святой Софии он снимает помещение, где у него лавка и мастерская. Епифан небогат, в его мастерской работают трое - двое рабов и один наемник. Недавно у него умер старый раб, и ему пришлось раскошелиться на нового.
     Кукша, его напарник сириец Антиох и наемник Димитрий делают одну и ту же работу, только в обязанности наемника входит еще надзирать за Кукшей и Антиохом. Целыми днями они изготовляют сальные свечи. К батожкам, аршинным гладко струганным палочкам, привязывают слабо скрученные пеньковые светильни, по полтора десятка на батожок. Подготовив дюжину батожков, их кладут в макальню, в которую налито горячее сало: надо, чтобы светильни утонули в нем и как следует пропитались.
     Погодя батожки вынимают и, расправив светильни, кладут на особые подставки, под которыми стоит корыто для стекающего сала. Когда сало в макальне охладится и начнет застывать возле краев, в него снова окунают пропитанные и уже затвердевшие светильни. Окунув, батожок кладут на подставку и берут следующий. Так раз за разом, слой за слоем на светильнях нарастает сало, пока они не превращаются в свечи. Нижние, слишком длинные и заостренные концы обрезают о нагретый над жаровней лист меди, и свечи готовы.
     Дни идут, похожие друг на друга, как готовые свечи. Рано утром Антиох будит Кукшу. Кукша раздувает огонь под котелком с водой. Сейчас они будут завтракать. На завтрак полагается ячменная или кукурузная лепешка с кружкой кипятку. Антиох тем временем разводит огонь под котлами с салом, сало будет растопляться, пока они едят. Приходит Димитрий, он строго следит, чтобы рабы не сидели за едой слишком долго.
     Если хочешь, можешь намазать сала на лепешку, это не возбраняется. К сожалению, оно частенько бывает тронутым и пованивает, так что Кукша не решается взять сала, боясь испортить лепешку. Однако Антиоха запах нисколько не смущает, он благодушно обнажает два желтых зуба, его улыбка как бы говорит: "Ничего, привыкнешь!"
     В середине дня обед. Он состоит из чечевичной или фасолевой похлебки и нескольких сушеных рыбок. Справедливости ради следует сказать, что хозяин не скупится на попорченные плоды и овощи, благо они, даже самые лучшие, в Царьграде баснословно дешевы. В праздник к обычному обеду добавляется горсть изюма на брата и немного прогорклого оливкового масла. На ужин снова миска похлебки.
     Вечером измученный Кукша засыпает, едва добравшись до тростниковой циновки в углу мастерской. У него уже нет сил вспоминать прошлое или задумываться о будущем. Даже во сне он все реже видит Домовичи, и все чаще вместо отчего дома и родных лиц ему снится кипящее сало, щербатая улыбка Антиоха и хмурое лицо Димитрия.
     Если бы Кукшу спросили, давно ли он в Царьграде, ему трудно было бы ответить. Он помнит, что, когда он уплыл от викингов и его выловили в море сарацины, была весна, а до этого он зимовал с викингами в южных пределах франкской земли. Но сколько времени прошло с тех пор - полгода, год или два, - он не мог бы сказать. Несколько раз принималась осень, лили холодные дожди, даже выпадал снег, но проглядывало солнце, снег быстро стаивал, и до зимы дело, кажется, гак ни разу и не дошло.
     Мало-помалу Кукша выучился греческому языку. Его учителем был разговорчивый Антиох, лишившийся своего всегдашнего собеседника, когда умер предшественник Кукши. Антиох, которого никто не предупреждал, что новый раб - немой, попытался заговорить с ним. Убедившись, что отрок его не понимает, старый раб ткнул себя в грудь пальцем и сказал:
     - Антиох!
     Кукша тоже ткнул в себя пальцем и сказал:
     - Кукша!
     Свечник Епифан, узнав, что у молодого раба нет того изъяна, из-за которого торговец невольниками продал его столь дешево, очень обрадовался и велел Димитрию и Антиоху учить его греческому языку. Однако к отроку так и прилипла кличка "Немой", и никто не называет его иначе, даже Антиох, слыхавший его настоящее имя.
     Димитрий доволен, что болтливый Антиох избавил его от обязанности учить человеческой речи нового раба. Этот раб ему не нравится. Димитрию чудится в нем что-то неукротимо звериное. Взгляд юного варвара не назовешь кротким или покорным. Проклятый дикарь никогда не опускает глаз перед своим начальником!
     Сказать по правде, Димитрий - человек маленький, живет он со своей семьей в великой бедности и всю жизнь терпит унижения от сильных мира сего. Но именно поэтому ему так нужно хоть над кем-то чувствовать себя господином. Хоть над этим жалким рабом по кличке Немой! Однако он не чувствует себя господином! Более того, он должен со стыдом признаться самому себе, что даже побаивается Немого. Да, да, побаивается, несмотря на свою власть над ним.
     Это бесит Димитрия. Ему необходимо утвердить свое господство. Он должен что-то сделать, например, вытянуть Немого батожком вдоль спины. Но Димитрий не решается на такое действие без повода, потому что тогда он не ударит достаточно уверенно и только испортит все дело. А повода проклятый варвар не дает - к работе его не придерешься, он легко перенимает навыки опытного Антиоха. Глядя на него, можно подумать, что он всю свою жизнь делал сальные свечи. Димитрий придирчиво наблюдает за работой молодого раба, ожидая, когда тот наконец допустит оплошность. Вскоре наблюдение превращается в настоящую охоту.
     
     
     Глава третья * СКИФ
     
     [В Византии русских называли тавроскифами или скифами.]
     
     Когда Димитрия нет поблизости, Антиох рассказывает Кукше всякие ужасы о жизни рабов в Царьграде.
     - Хозяин, - говорит Антиох, - если захочет, может уморить раба голодом и холодом, может избить и убить его. Тут неподалеку дом одного богатого вельможи, так этот самый вельможа мучает своих рабов голодом и жаждой, зимой не дает им теплой одежды, и бедняги страдают от стужи. Он постоянно, и за дело, и без дела, избивает их плетьми и всячески издевается над ними. Впрочем, бывают вещи и похуже, - продолжает Антиох, озираясь по сторонам и понижая голос, - я слыхал от людей, что жена одного знатного сановника отрезала языки рабам, а потом и их самих велела разрезать на куски и бросить в море за то, что они донесли мужу о ее неверности. А еще был такой случай: раб из богатого дома потерял дорогую чашу и сам бросился в море, боясь пыток.
     Ничего подобного не слыхивал Кукша в усадьбе Хальвдана Черного. И там, конечно, рабство не мед, Кукша помнит, как, глядя на рабов, он всегда радовался, что сам он не раб, но жизнь царьградских рабов еще тяжелее.
     Антиох рассказывает всё новые и новые истории. Его память хранит неиссякаемый запас всяких случаев, один другого страшнее. В голове Кукши они постепенно сплетаются в единый безысходный клубок страданий, без начал и концов. Кукша прерывает Антиоха и спрашивает, не бывает ли так, чтобы кто-нибудь из рабов убежал, и Антиох говорит:
     - Иногда кто-нибудь не выдержит и убежит. Но это безнадежно, по всем дорогам вокруг Царьграда ходят особые отряды стражников, их дело - ловить беглых рабов. Стражники жестоко истязают пойманных и препровождают их в темницы. Там руки и ноги беглецов забивают в колодки, несчастные мучаются, потому что не могут пошевелиться. По возвращении к хозяину их ждет новая расправа. А жаловаться раб может только богу, на земле у него нет заступника.
     По словам Антиоха, Кукша должен радоваться, ему повезло, что он попал к Епифану. Епифан - хороший хозяин, у него рабы всегда едят досыта. Он благочестивый, богобоязненный человек, усердно читает "Жития святых" и никогда не лишает своих рабов положенных им свободных дней. Таких дней три в году - это праздники пасха, вознесение и пятидесятница. Епифан не заставлял в эти дни работать даже Скифа, хотя тот был некрещеный.
     Кто такой Скиф? Это умерший раб, Кукшин предшественник. Скиф - это, собственно, не имя, его так называли потому, что он происходил из скифских племен. Родом он был откуда-то с севера и рассказывал, будто у них там чуть ли не полгода лежит снег.
     Антиох говорит, что Скиф обликом был похож на Кукшу - такой же белобрысый и светлоглазый. Кто знает, может быть, Кукша и Скиф - земляки. Скиф, подобно Кукше, попал в рабство совсем молодым. Он рассказывал, что люди у него на родине, даже если они одного языка, часто нападают друг на друга ради добычи, особенно ради пленных, которых продают купцам. Купцы же везут пленных на продажу к сарацинам или христианам. В один из таких набегов Скифа взяли в плен, и он попал в рабство в Царьград.
     Сначала Скиф сильно тосковал по родине, даже отказался принять святое крещение, надеясь, что его боги, если он будет им верен, вызволят его из неволи. Годы шли, а Скиф все оставался рабом, видно, власть его богов не простиралась на Царьград. Со временем Скиф забыл и имена этих богов, и свое собственное имя, и родной язык.
     - И ты забудешь, - говорит Антиох Кукше. Он улыбается, но большие черные глаза его остаются печальными. Он часто улыбается: приветливо Кукше, подобострастно Димитрию. - В конце концов, - продолжает Антиох, - Скиф перестал мечтать о возвращении на родину. Умер он возле котла с растопленным салом. Выронил черпак, ткнулся носом в пол и умер. И мы с тобой так умрем.
     Антиох уверен, что тех, кто обездолен на этом свете, на том ждет вечное блаженство. Как же иначе? Ведь не может же бог допустить такой несправедливости, чтобы человеку и при жизни страдать и после смерти мучиться! Сын божий сказал: те, что на этом свете были последними, на том станут первыми. В праздники Антиох ходит в церковь и возвращается просветленный, будто уже побывал на том свете. Кукше тоже хочется в церковь, но он некрещеный.
     Разговорчивый Антиох охотно рассказывает все, что знает сам, и Кукша узнает от старика много нового. Оказывается, сын божий, Иисус Христос, чью слабость высмеивали викинги, был распят на кресте вовсе не из-за слабости, а нарочно принес себя в жертву, чтобы умилостивить бога-отца, перед которым люди тяжко провинились. Они так сильно оскорбили его, что их невозможно было простить без очень большой жертвы. Прежде люди всегда отдавали богу лучших быков и баранов, но это были слишком пустяковые жертвы для искупления их грехов. Поэтому сын божий и принес в жертву своему отцу самое дорогое для него - самого себя.
     Кукша не уверен, что люди стоят такой жертвы, однако ему по сердцу великодушный сын божий, добровольно пошедший на муку. Мужества у него ничуть не меньше, чем у самого доблестного викинга, только оно у него другое. И еще Кукше нравится, что Христос учил богатых быть добрыми к бедным, а сильных - милостивыми к слабым. Кукше кажется, что он и сам всегда так думал, только не мог сказать этого словами. Правда, ему трудно понять, почему он должен подставить правую щеку, если его ударят по левой. Он привык думать, что на удар всегда следует отвечать ударом.
     Коли в Царьграде любой человек, даже раб, как говорит Антиох, может принять святое крещение, Кукша хотел бы это сделать, и как можно скорее. Несомненно, здешний бог могущественнее его родных богов, раз ему поклоняется столько народу.
     Может быть, этот бог, который столь добр и могуществен, поможет Кукше вернуться на родину! Кукша день и ночь будет молить его об этом и станет всегда поступать так, как он велит! Ясно, что Скиф зря отказался от крещения, Кукша не повторит его ошибки.
     Но здесь, в Царьграде, дело обстоит иначе, чем в стране франков, где император крестил викингов, как только они его об этом просили, здесь к крещению нужно долго готовиться, знакомясь с христианским учением. Такая подготовка называется оглашением и длится не менее двух лет.
     Кукше, поскольку он раб, надо обратиться со своим делом к хозяину. Нет, Кукша может не бояться отказа, это единственное, в чем не отказывают даже рабу.
     
     
     Глава четвертая * СТОЛКНОВЕНИЕ С ДИМИТРИЕМ
     
     По соседству с лавкой Епифана находится мастерская, где делают восковые свечи. Оттуда доносится благоухание воска, и Кукше чудится, будто он в родных Домовичах. Погрузившись в воспоминания, он не замечает, что на него смотрит Димитрий. Наемник давно уже обнаружил у Немого странную черту - иногда Немой работает, явно не сознавая этого. По выражению его лица видно, что он где-то за тридевять земель отсюда, а здесь только его руки, выполняющие привычную работу. До сих пор руки не подводили раба, но вечно так продолжаться не может, когда-нибудь он обязательно допустит оплошность. Особенно если этому помочь. Димитрий наливает в макальню чересчур сильно остывшего сала и замирает в ожидании.
     Да, Кукша сейчас не здесь, он за околицей родной деревни у костра, сложенного из ольховых и березовых дров, он помогает бортникам, добытчикам лесного меда, среди которых и его отец. Бортники сваливают в котел опорожненные соты, растапливают их и выливают воск в особые низкие посудины. Когда он остывает, его выколачивают из посудин, и получаются круги воска, за которые хорошо платят заезжие купцы. Надо заботиться, чтобы воск в котел попадал чистый и не пригорал - пригоревший стоит в несколько раз дешевле
     Кукша не замечает, что за ним внимательно следит Димитрий, не замечает, что сало в макальне слишком холодное и пристает к свечам комками. Он спокойно окунает свечи в макальню и вешает их на подставку, батожок за батожком,
     В Домовичах никто никогда не спрашивал купцов, куда поедет домовичский воск. Кому какое дело? А здесь в мастерской восковых свечей Кукша часто видит точно такие же круги, как те, что отливают в Домовичах. Кто знает, может быть, они оттуда и привезены?
     На подставке все больше неровных свечей. Димитрий напрягся, как кошка, выслеживающая мышь. Близок час его торжества! Проклятый раб заплатит ему за все!
     Кукша меж тем начинает обрезать готовые свечи о горячий лист меди. Запах воска будит тоску о доме и порождает мысли о побеге. Но куда бежать? Ведь он даже не знает, в какой стороне его родина. Судя по царьградскому солнцу, можно догадываться, что она лежит на полночь от Царьграда. Впрочем, даже если бы он и знал туда дорогу, все равно у него ничего не вышло бы, ведь, как говорил Антиох, на всех дорогах полно стражников. Нет, о побеге нечего и думать. Недаром его здесь никто не стережет.
     - Где были твои глаза, скотина? - вдруг слышит Кукша. Голос Димитрия исполнен негодования. Как же, ведь на подставке полно некрасивых свечей, за которые хозяин его не похвалит!
     От неожиданности Кукша вздрагивает, батожок, покрытый застывшим салом, выскальзывает у него из рук, свечи падают на горячую медь и мгновенно оплавляются почти наполовину. Кукша проворно поднимает уроненный батожок, но поздно - полтора десятка свечей пропали.
     Димитрий тут как тут. Он вырывает у Кукши из рук батожок, переводит гневный взгляд с испорченных свечей на Кукшу. Его душит справедливый гнев, он размахивается и бьет Кукшу по лицу связкой горячих оплавленных свечей. Кукша не успевает защититься, удар обжигает ему щеку, левую щеку.
     Если верить Антиоху, Кукша должен теперь подставить правую. Но на это он все-таки не способен, он готов сделать многое из того, что велит распятый бог, только не это. Наверно, сейчас он навсегда лишится его помощи, и не видать ему родины как своих ушей. Что поделаешь, значит, не судьба!
     Кукша выхватывает из котла медный черпак на длинной деревянной ручке. Димитрий испуганно следит за его действиями. Кукше плевать, что перед ним, рабом, свободный, полноправный гражданин Византийской империи. Хоть бы это был хозяин Епифан или даже сам царь, все равно бы он получил свое! Димитрий закрывает голову, и удар приходится на руки. Удар столь силен, что Димитрий со стоном валится наземь.
     Кукше не известно, что делают в Царьграде с рабами, поднимающими руку на свободного. Антиох ему про это ничего не рассказывал. Но если бы Кукша взглянул сейчас на Антиоха, он увидел бы ужас в глазах старого раба, увидел бы, что Антиоха бьет дрожь, что старик пытается что-то сказать и не может. По всему этому Кукша мог бы заключить, что ему нечего ждать пощады. Однако он ничего не видит. Ноздри у него раздуваются, как у загнанного коня. Пощады он, впрочем, и не ждет. Помешкав мгновение, он швыряет черпак и бросается на улицу в пеструю шумную толпу.
     
     
     Глава пятая * РЯБОЙ
     
     Уже много дней Кукша бродит по городу, не решаясь ни с кем заговорить и не отвечая, если к нему обращаются. Ночует он то в нише какого-нибудь здания, то в углу крытого портика вместе с городскими оборванцами или бродячими псами, которые увеличивают собой несметные толпы царьградских нищих. Он предпочитает улицы, расположенные подальше от храма святой Софии, там лавка Епифана, там он скорее наткнется на кого-нибудь, кто его знает. Но и вдали от святой Софии ему постоянно мерещится, будто кто-то посмотрел на него чересчур внимательно.
     На узких царьградских улицах тесно стоят двух- и трехэтажные дома. Стремясь выгадать место, их строят так, что этажи выступают один над другим и повсюду над улицей нависают закрытые балконы с непременными боковыми окнами. На подоконниках стоят вазы с цветами, из-за цветов целыми днями на улицу глазеют любопытные. Кукшу пугают эти праздные взгляды, ему все чудится, что из окон глядят неспроста.
     Малолюдные улицы и переулки кажутся Кукше более безопасными, но, чтобы раздобыть еды, он вынужден толкаться на самых шумных улицах и площадях. Он никогда не попрошайничал и не крал, поэтому, несмотря на голод, ему не приходит на ум попросить или украсть. Он подбирает выброшенные торговцами гнилые плоды или овощи, и это его единственная пища.
     Когда Кукша проходит мимо пекарен или хлебных лавок, голову ему кружит горячий хлебный дух. Из харчевен доносится нестерпимый запах жареного мяса. Зеленные лавки завалены соблазнительными плодами. Прямо под открытым небом торговцы жарят рыбу - пищу царьградских бедняков.
     Кукша останавливается посмотреть, как жарят рыбу, все равно спешить ему некуда. На большой сковороде кипит оливковое масло, в него, издавая страшное шипение, шлепаются свежие голубоватые рыбины. Когда они подрумянятся с одного бока, торговец с небрежной ловкостью переворачивает их на другой.
     По улице, шатаясь и петляя, идет пьяный. Когда он проходит мимо торговца рыбой, его вдруг неудержимо влечет на таганок. Торговец не успевает оттолкнуть пьяницу, сковорода опрокидывается, и несколько рыб падают на землю.
     Торговец накидывается на пьяницу с кулаками. Между ними завязывается драка. Возле дерущихся сразу собирается толпа любителей даровых развлечений. Зрители хохочут, дают советы, подбадривая то одну, то другую сторону - словом, получают от зрелища полное довольствие.
     Кукша глядит на золотисто-коричневую рыбину, лежащую на земле. Сердце в груди у него колотится так, что он слышит его удары. Ему и невдомек, что за ним наблюдает здоровенный детина с рябым лицом.
     "Раз она извалялась в земле, ее уже никто не купит, значит, все равно она пропащая", - думает Кукша, но никак не может решиться взять рыбу. "Ну, бери, бери, - понукает он себя, - ведь драка кончится, и тогда будет поздно".
     Кукша воровато озирается по сторонам, Рябой делает вид, будто поглощен дракой. Убедившись, что на него никто не смотрит, Кукша нагибается, хватает рыбу и пускается бежать. Вскоре он сворачивает в узенький крытый переулок, настолько темный, что даже днем его освещают фонари, в которых горят масляные плошки. Кукша забивается под деревянную лестницу, идущую снаружи дома, и набрасывается на еду. Вдруг он слышит, как рядом с ним кто-то произносит:
     - Хорошо ли поджарилась рыбка, дружок?
     Перед Кукшей, загораживая ему дорогу к бегству, опускается на корточки огромный человек. В тусклом свете Кукша разглядел большое рябое лицо, косматую бороду и густые черные брови. Судя по одежде, этот человек - нищий, один из бесчисленного множества нищих, наводняющих Царьград.
     - Дай-ка ее сюда!
     Рябой протягивает руку к рыбе. Кукша невольно прячет рыбу за спину. Рябой со вздохом опускает руку Кукша видит на его лице улыбку.
     - Нехорошо поступаешь, - укоризненно говорит Рябой. - Украл у меня рыбину и не отдаешь.
     - Я не крал, - выдавливает из себя Кукша. Это первые слова, которые он произнес с тех пор, как убежал из мастерской.
     - Где же ты ее взял?
     - Нашел.
     - Где нашел?
     - На земле.
     - А как она там очутилась?
     - Упала.
     - А почему упала?
     - Прохожий повалил таганок.
     - Верно. А зачем он его повалил?
     - Он пьяный.
     - Вот это ты врешь, - склабится Рябой. - Он не пьяней тебя, он твой сообщник. Он только притворился пьяным. Я видел, как вы с ним сговаривались, что он опрокинет сковороду и затеет драку, а ты тем временем украдешь рыбу.
     Эта ложь поражает Кукшу, он не находится, что возразить, и изумленно таращит глаза на Рябого.
     - Отдавай рыбу или я кликну стражников!
     При упоминании о стражниках Кукша съеживается. Он протягивает рыбу Рябому. Пусть берет, пусть подавится, только бы поскорее уходил своей дорогой.
     - Вот так-то лучше! - замечает Рябой, беря рыбу.
     Однако он и не думает уходить Он счищает землю с рыбы, а потом неторопливо ест, выплевывая кости к Кукшиным ногам. При этом он поглядывает на Кукшу. Наконец он спрашивает:
     - Ты кто?
     Кукша молчит, глядя в землю.
     - Молчишь? - говорит Рябой. - То-то! А я знаю, кто ты.
     У Кукши сжимается сердце, он напрягается, словно ожидая удара.
     - Да, знаю, - продолжает Рябой. Он умолкает, глядя в упор на Кукшу, и вдруг выпаливает: - Ты беглый раб!
     "Погиб!" - думает Кукша. В голове молнией вспыхивает мысль - оттолкнуть Рябого и бежать. Так он и делает. Но он слишком ослаб за время голодных скитаний по Царьграду. Рябой вцепляется в него мертвой хваткой. Кукша скоро понимает, что ему не вырваться из рук этого здоровенного оборванца, он готов заплакать от мучительного чувства бессилия. Его вдруг охватила такая слабость, что даже начало клонить в сон.
     Убедившись, что Кукша оставил попытки вырваться, Рябой выпускает его из рук и толкает на прежнее место. Словно в полудреме, Кукша вяло думает, что Рябой сейчас кликнет стражу и его, Кукшу, потащат в темницу. Там его забьют в колодки, как рассказывал Антиох, будут долго мучить, а потом казнят. Конечно, казнят. Ведь он не просто убежал - он ударил свободного!
     Неужели где-то на свете есть деревня Домовичи, в которой постоянно слышен шум порога, в которой есть матушка, чья одежда пахнет коровьим молоком, навозом и дымом, и нет стражников, колодок и темниц?
     Однако Рябой не спешит звать стражу. Он доволен, что его догадка подтвердилась, с торжеством в голосе он сообщает Кукше:
     - Я даже понял, откуда ты родом, по твоей белобрысой морде. А когда услышал, как ты говоришь, у меня и сомнений не осталось.
     Рябой поднимает рыбий хвост, безнадежно извалявшийся в земле, и, повертев, кидает его на колени Кукше.
     - На, ешь! Радуйся, что я сегодня добрый!
     Кукша обгладывает рыбий хвост и тщетно пытается сообразить, что надо от него Рябому? Если он не собирается сдавать Кукшу страже, то почему не уходит? А Рябой ковыряет в зубах и, словно подслушав Кукшины мысли, говорит:
     - Надо бы тебя сдать страже. Да уж больно я сегодня добрый. Сам не знаю, что на меня нашло.
     У Кукши отлегло от сердца. Рябой меж тем продолжает:
     - Предлагаю тебе хорошее дело - быть моим рабом. Согласен?
     Кукша молчит.
     - Если станешь мне служить, я не донесу на тебя. А нет - донесу. Так станешь?
     Кукша поспешно кивает.
     - Пойдем, - говорит Рябой, поднимаясь. - Отныне я твой господин. Только не вздумай убежать. Убежишь - плохо твое дело. Я все равно тебя найду и тогда уж обязательно сдам стражникам. А будешь меня слушаться, тебе же лучше. Как тебя зовут?
     - Немой, - отвечает Кукша.
     Кукшин ответ развеселил Рябого.
     - Хорошее имя! - говорит он. - Надо бы лучше, да некуда! Отныне ты и на самом деле будешь немой. Значит, заруби себе на носу: ты немой. Так оно надежнее. Ты слишком прост, у тебя ничего не стоит выведать, кто ты и откуда. Говорить будешь, только когда я разрешу, понял?
     Кукша кивает.
     - Вот так, - одобрительно говорит Рябой. - Если видишь, что к тебе кто-то обращается, мычи. Знаешь, как мычат немые?
     И Рябой показывает: глухо мычит и разводит руками.
     - Повтори, - велит он Кукше.
     Кукша повторяет, и Рябой остается доволен. Теперь Кукша его раб.
     Поистине счастливый город Царьград! Здесь даже нищий может в один прекрасный день обзавестись рабом!
     
     
     Глава шестая * АНДРЕЙ БЛАЖЕННЫЙ
     
     По улицам трусцой бежит человек, время от времени подпрыгивая, как делают дети. Губы его шевелятся, он улыбается каким-то своим мыслям. Трудно сказать, молод он или стар. Волос и бороды он не стрижет и, как видно, нечасто моется. Из-за грязи не разобрать, седой он или белокурый. Одежда его состоит из ветхой тряпки, болтающейся на чреслах. Необыкновенная худоба его открыта взорам прохожих. Это Андрей Блаженный.
     Навстречу ему важно шествует богатый горожанин в желтой шелковой хламиде. У него холеная иссиня-черная борода. Пальцы его сверкают дорогими перстнями, в калите [Калита - сумка, подвесной карман.], подвешенной к поясу, звякают монеты. Горожанин надменно оглядывает прохожих, он не устает упиваться сознанием своего превосходства. Заметив богача, Андрей останавливается, глаза его загораются весельем, точно он увидел что-то очень смешное.
     - Дай мне что-нибудь! - просит Андрей.
     - У меня ничего нет, дурачок, - отвечает горожанин.
     - Сразу видать, - говорит Андрей, - что ты тот самый булыжный камень, который не пролезает в игольные уши.
     - Что ты там бормочешь, безумный? Да есть ли вообще такие уши, в которые можно пролезть?
     - Узки и прискорбны уши, - продолжает Андрей, - ведущие в царство небесное, а ты больно толст и тучен. Иного осла так навьючат, что бедняге не пройти по узкой улочке.
     - Хоть ты и убогий, - кисло улыбается горожанин, - а лаешь не хуже доброго пса.
     - Дай убогому златицу [Златица - золотая монета.], - просит Андрей.
     - Нет у меня златицы.
     - Тогда дай медницу [Медница - медная монета.] или хлеба кусок.
     - Я тебе сказал: ничего у меня нет! - огрызается горожанин. - На всех не напасешься. Вы только и знаете, раз богатый, значит, давай. А знали бы вы, сколько мы, богатые, совершаем всяких добрых дел! Кто жертвует на храмы, на приюты?
     Горожанин приосанивается и становится еще более важным, а взгляд Андрея грустнеет.
     - Множество пчел в улье, - говорит он, - но одни входят, другие выходят, так же и муравьи. А море, от всей Поднебесной принимая и пожирая реки, не насыщается. Разинул пасть свою змей великий, и никто не может наполнить чрево его снедью, а глотку золотом.
     - Болтаешь ты невесть что, - говорит богач, - одно понятно, что наглости в тебе не по убожеству твоему!
     - Привыкла земля, - продолжает Андрей, - все отдавать богатым, этим лакомым обжорам, кумиролюбцам и сребролюбцам. Но как море и змей не бывают сыты, точно так и богатые!
     Последние слова Андрей говорит уже в спину уходящего богача, который сообразил, что ему нет никакой пользы от бессмысленных речей юродивого. И Андрей пускается дальше, бормоча что-то о бездушных камнях и страшном нелицемерном судии.
     Оказавшись в шумной сутолоке одной из самых людных улиц, Андрей прикидывается пьяным, натыкается на прохожих, выкрикивает бессмыслицы. Люди толкают его, бьют по шее, плюют ему в лицо, колотят палками по голове, а он на все отвечает дурацким смехом.
     На другой улице на Андрея набрасывается толпа мальчишек, они валят юродивого, привязывают к его ноге веревку и, впрягшись в нее, волокут Андрея по земле. Остальные пинают его ногами и кричат:
     - Бешеный, бешеный!
     Кто-то раздобыл горшок сажи, и все с хохотом мажут ею лицо юродивого. Прохожие останавливаются и с интересом следят за мальчишеской забавой. А мальчишки волокут Андрея дальше. На хлебном торгу они бросают его и отправляются поискать себе какого-нибудь нового развлечения. Юродивый поднимается с земли, и завсегдатаи хлебного торга видят на его измазанном лице кроткую улыбку. Кое-кто окликает его:
     - Как поживаешь, Блаженный?
     - Что-то давно тебя не видать!
     - Вконец ты отощал, того гляди, ребра кожу прорвут!
     Некоторые сердобольные люди дают ему оболы [Обол - византийская медная монета.], другие - хлеба или овощей, третьи - жареной рыбы или сыру: на хлебном торгу продается всякая снедь. Андрей принимает подаяния и идет к ближайшей харчевне. Там он все до крошки раздает таким же нищим, как он сам.
     Двое хорошо одетых юношей стоят неподалеку, наблюдая за Андреем. Один из них, судя по одежде, служит в царской гвардии. Он дергает товарища за рукав.
     - Нам пора идти, милый Афанасий, - говорит гвардеец. - Не забывай, что мы торопимся.
     - Сейчас, сейчас, дорогой Патрокл, - отмахивается Афанасий. Он так растроган незлобивостью и кротостью юродивого, что у него увлажнился взор. - Нет, ты только вдумайся, - восклицает он, - самый жалкий из всех отверженных - и он же самый щедрый! Он отдает все, что имеет!
     Афанасий снимает с себя плащ и подходит к юродивому:
     - На, добрый человек, прикрой свою наготу.
     Юродивый смотрит на него проницательным взглядом, надевает плащ и вприпрыжку пускается прочь, что-то выкрикивая и улыбаясь бессмысленной улыбкой.
     Он прибегает на шумную рыночную площадь, каким в Царьграде несть числа. Торговцы, покупатели и праздношатающийся люд встречают юродивого насмешками и глумливыми приветствиями. Огромный рябой оборванец, увидев на юродивом плащ, склабится и подходит к нему. Следом за оборванцем плетется белоголовый отрок.
     - Да ты, никак, с обновой! - говорит оборванец, не спуская глаз с плаща. - Ну-ка дай пощупать! Товар что надо, ничего не скажешь. Где взял? Украл небось?
     Андрей не отвечает рябому оборванцу. Его заинтересовал отрок. Юродивый делает шаг к нему и кричит:
     - Грязь! Грязь! Хозяин твой грязь! Беги грязи, юноша!
     С этими словами он кладет на лицо отрока свои грязные руки, и тот брезгливо отшатывается.
     - Ну ты руки-то не больно распускай! - говорит оборванец. - Ишь ты, обижать бессловесного!
     - Беги грязи, бессловесная скотина! Пастух твой грязнее грязи! - кричит юродивый отроку и трусцой отправляется дальше.
     Поздно ночью Андрей Блаженный укладывается спать в углу портика на голых каменных плитах. На одну полу плаща он ложится, другой укрывается. Едва задремав, он чувствует, что с него кто-то стягивает плащ. Андрей приподнимается, чтобы дать возможность вору вытянуть плащ из-под своего тела. Он видит, как на улицу, освещенную луной, выбегает светлоголовый отрок с его плащом в руке и как к нему тотчас подходит огромный человек и забирает плащ. Оба уходят вместе. Андрей тяжко вздыхает и закрывает глаза.
     - Хищные патриаршии дети, - бормочет он, - заблудшая юная душа!..
     
     
     Глава седьмая * КАБАК МУСТАФЫ
     
     Оказывается, в царственном городе нет равенства даже среди нищих. Они заполняют форумы и улицы Царьграда, их столько, что вряд ли кто-нибудь решится сосчитать их. Но среди них есть тысяча, а может быть, немного больше или меньше таких, которые находятся под покровительством патриаршего двора. Горожане называют их насмешливо "патриаршии дети".
     Патриарших детей легко узнать по бычьим загривкам, сытым рожам и багровым от пьянства носам. Они значатся в особых списках, по которым им каждый месяц раздают свинцовые жетоны - тессеры. По этим жетонам патриаршии дети получают деньги, хлеб, мясо, бобы, а иногда и одежду. Патриаршии дети пользуются безраздельным правом просить милостыню у церкви святой Софии, возле которой находится патриарший двор. Святая София - главная церковь Царьграда и всего христианского мира, поэтому попрошайничество здесь гораздо прибыльнее, чем где бы то ни было.
     На паперти этого храма не составляет особенного труда насобирать за день сто оболов, в то время как бедному поденщику редко удается заработать тяжелым трудом более десяти. Не диво, что патриаршии дети весьма неохотно принимают в свою среду новых людей и без пощады избивают всякого, кто осмеливается самовольно просить милостыню у святой Софии. Не брезгают они и воровством.
     Рябой, новый хозяин Кукши, - один из этих избранных. Пока в святой Софии идет служба и к вратам храма тянется вереница прихожан, Рябой лежит на паперти, изображая расслабленного, он жалобно гнусавит:
     - Подайте Христа ради расслабленному!
     И голос его сливается с множеством других голосов. Здесь слепые, горбатые, безногие, безрукие, покрытые гнойными язвами и струпьями, бесноватые и расслабленные, настоящие и мнимые, здесь все виды человеческого убожества, какие только встречаются под синим небом этой благословенной страны.
     Если поток прихожан иссякает, гнусавый гомон становится тише, начинаются сплетни, игра в кости, вспыхивают перебранки, иногда возникает драка.
     Главное время сбора милостыни наступает по окончании службы. Прихожане, просветленные молитвой и ангельским пением церковного хора, густой толпой выходят из храма. Сейчас они особенно щедры, даже самые скупые считают своим долгом расстаться с несколькими лептами [Лепта - медная монета, то же, что обол.]. Тут надо только не зевать.
     Когда запирают врата величайшего божьего храма Вселенной, Рябой покидает паперть и отправляется в кабак, дабы подкрепиться вином и какой-нибудь едой. В Царьграде несчетное число кабаков и харчевен, но Рябой из всех предпочитает тот, что содержит сарацин Мустафа. Его и Мустафу связывают давние приятельские отношения.
     Дом, в котором помещается кабак Мустафы, от старости врос в землю, и можно сказать, что кабак находится в подвале - в него ведут несколько стертых ступеней.
     Рябого обдает духотой и винным запахом. Ему приятны и эта духота и винный запах, как, впрочем, и всем посетителям заведения.
     Жители ближайших улиц и переулков, большей частью поденщики и нищие, любят бывать у Мустафы. Трудно найти другого столь радушного и любезного хозяина. На смуглом лице его неизменно сияет белозубая улыбка, для каждого у него припасено доброе слово. Он охотно поверяет в долг, если знает, что за должником не пропадет. У Мустафы пришедший чувствует себя не посетителем, а гостем. Словом, хозяин кабака - золото, а не человек. Кабы еще был он не магометанской веры, царство небесное было бы ему обеспечено.
     Однако не все придерживаются такого мнения о Мустафе. Некоторые утверждают, будто он занимается скупкой краденого. Другие считают его иродом, отнимающим последний кусок хлеба у голодных детей, бессовестным грабителем, разоряющим семьи бедняков, а иные в глаза называют упырем. Это женщины, несчастные жены пропойц, оставляющих в кабаке свой жалкий заработок. Впрочем, кому какое дело до мнения женщины!
     Рябой не скучает у Мустафы. Насытившись, он попивает винцо, наблюдает за тем, что происходит в кабаке, прислушивается к разговорам, запоминает лица. Одни посетители уходят, другие приходят. Есть и такие, что просиживают в кабаке целый день. Вспыхивает перебранка, она быстро перерастает в драку, грохочут падающие лавки, звенит разбитая посуда. Рябой поднимается и помогает Мустафе усмирять буйствующих. Когда Рябой в кабаке, драка угасает быстро - Рябого боятся.
     Драка - это чепуха. Рябого интересует другое. Из ближнего угла долетает подозрительный разговор, и Рябой навостряет уши. Какой-то не в меру захмелевший посетитель доверительно сообщает собутыльникам:
     - Слыхали, Пьяница-то до чего додумался? Размалюет себе рожу, переоденется и с толпой бездельников слоняется по городу! Напьются и избивают кого ни попадя! И это царь! Слыханное ли дело!
     Один из его товарищей, тот, что потрезвее, пробует переменить разговор:
     - Говорят, во Фракии опять ничего не уродится. Все как есть сгорело!
     Но пьяный не унимается, он перебивает своего товарища:
     - Нет, что бы там ни говорили про его отца, но Феофил действительно был царь! Покойник тоже переодевался и ходил по городу, но зачем? Он самолично блюл справедливость, следил, чтобы торговцы не вздували цен, не обманывали бедняков! А этот что?
     Ему кажется, что он говорит тихо, но на самом деле он почти кричит. Наиболее трезвый из собутыльников пытается утихомирить не в меру разговорившегося товарища.
     - Тише ты! - шипит он и опасливо оглядывается на Рябого.
     Рябой делает вид, что поглощен вылавливанием мухи из чаши с вином и не слышит разговора. Ему известен болтливый посетитель, он здешний, из завсегдатаев, его не надо выслеживать, узнавать, где он живет. Нужно лишь запомнить лица собутыльников. Потом Рябой сообщит об участниках предосудительного разговора Мустафе, на котором, как на всех кабатчиках, лежит обязанность осведомлять власти о настроениях среди посетителей.
     Во втором часу ночи [В восемь часов вечера по нашему времени.], как велит градской эпарх, управитель Царьграда, Мустафа закрывает заведение. Посетители неохотно покидают подвал, некоторых Рябому приходится подталкивать к выходу. Наконец кабак пустеет, и Мустафа запирает дверь на засов. Он гасит лишние светильники, оставляя один огарок сальной свечи. Рябой рассказывает Мустафе о посетителе, произносившем опасные речи.
     - Который? - спрашивает Мустафа. - Рубец на висок? Феофан зовут? Хорошо, дорогой! Он у меня уже есть заметка.
     Мустафа давно живет в Царьграде, но чисто говорить по-гречески так и не выучился.
     - Кто слушал, запомнил? - продолжает он.
     - Уж не без того! - отвечает Рябой и в свою очередь задает вопрос: - А как дела с тем, который болтал, что-де его царственность законопатила в монастырь свою мать и сестер?
     - А! - улыбается Мустафа. - Он уже площадь Пелагий [Во рву на площади Пелагия хоронили казненных преступников.], дорогой!
     Но вот друзья переходят к делам более насущным.
     - Что даешь, дорогой? - спрашивает Мустафа.
     - Нынче бедновато, - отвечает Рябой и достает из сумы плащ Андрея Блаженного.
     Кабатчик долго щупает плащ, подносит поближе к свету.
     - Почем хочешь, дорогой?
     Рябой набирает в грудь побольше воздуху и говорит, махнув рукой:
     - Ладно уж, чего там! Давай два милиарисия [Милиарисий - византийская серебряная монета. Равен 24 оболам.], чтобы не торговаться, и делу конец!
     Мустафа присвистывает и изумленно поднимает брови.
     - Два милиарисий за этот старье? Крест на тебе нет!
     - Ну, а твоя цена какая? - осторожно спрашивает Рябой. Он не отрываясь глядит на Мустафу.
     - Ешь мой кровь, забирай двадцать обол!
     - Ишь ты какой добрый! Да за двадцать оболов я лучше сам изношу!
     - Износи, дорогой! - улыбается Мустафа.
     - Ну уж ладно, - примирительно говорит Рябой, - давай полтора милиарисия, и по рукам!
     - Совсем с ума сошел! - восклицает Мустафа. - Получай милиарисий, отдавай плащ! Не хочешь, получай плащ, отдавай милиарисий.
     Рябой соглашается на милиарисий, Мустафа снова щупает плащ, протягивает Рябому серебряную монету и весело говорит:
     - Баба придет, кричит: Мустафа - упырь! Опять придет кричать, скажу: зачем Мустафа - упырь? Рябой - упырь, Мустафа не упырь!
     В дверь стучат: тук, тук, тук-тук-тук, тук, тук, тук-тук-тук... Это условный стук. Рябой идет к двери и отодвигает засов. Входит Кукша. Рябой оттопыривает край Кукшиной сумы, запускает в нее руку, выкладывает на стол шелковый женский покров и мягкие, расшитые золотом сарацинские туфли. Еще он достает из Кукшиной сумы небольшую, туго набитую деньгами мошницу, но ее он на стол не кладет, а сразу прячет. Рябой доволен: его раб не зря провел день.
     Видно, что Кукша здесь не в первый раз, он, не спрашиваясь, идет к затухающему очагу, над которым висит лоснящийся от сажи котел. В котле еще слышно ленивое бульканье. Кукша наваливает себе полную глиняную миску густой бобовой похлебки и, обжигаясь, жадно ест.
     Рябой не морит Кукшу голодом - не потому, что у него доброе сердце или он хорошо усвоил евангельские поучения о любви к ближнему. Просто его слуге, чтобы исправно служить, необходимы сила и проворство, а от голода, как известно, человек слабеет и становится вялым.
     До сих пор Рябой сам занимался воровством, прирабатывая к подаяниям. Теперь у него совсем другая жизнь. Зачем ему воровать? За это могут избить или, еще хуже, бросить в темницу. Теперь для него ворует беглый скифский раб. Дело чистое. Немой, надо думать, не скоро попадется - больше всего на свете он боится угодить в лапы к стражникам. А когда он все-таки попадется, это ничем не грозит Рябому. Какое отношение имеет почтенный царьградский нищий к беглому скифскому рабу? Да мало ли их тут в Царьграде скрывается от своих хозяев и от правосудия!
     Раб оказался ловок и сметлив. Пришлось, конечно, дать ему несколько уроков. Иногда Рябой поощряет его намеками: если-де Немой будет стараться приносить побольше добычи, то Рябой со временем позаботится о благоприятных переменах в его судьбе.
     Да, воровать Рябому теперь незачем. Он мог бы и не валяться больше на паперти, но на это он не пойдет - шутка ли, каждый день терять сотню оболов! У Рябого есть давняя мечта: накопить достаточно денег, купить возле города усадьбу с домом и виноградником, жениться и зажить уважаемым человеком. Особенно его привлекает мысль завести у себя в саду павлинов. Он считает, что всякий настоящий богач должен держать павлинов. Иногда Рябой, подвыпив, делится своими мечтами с другом кабатчиком, но тот только посмеивается над ним.
     Кукша наелся и должен уходить - больше ему здесь делать нечего. Он медлит, его разморило от горячей пищи, и глаза у него слипаются, он с удовольствием прикорнул бы где-нибудь в уголке, но ему не позволяют.
     - Где ночует? - спрашивает Мустафа, когда за Кукшей затворяется дверь.
     - Это его дело, - отвечает Рябой.
     - В свой каморка не пускаешь? - улыбается Мустафа,.
     - Еще чего? - говорит Рябой. - Я завел себе раба, чтобы он на меня работал, а не для того, чтобы заботиться о его ночлеге.
     - Ай-ай-ай! - качает головой Мустафа. - Мудрый башка Рябой. Другой такой мудрый не видал!
     - Сегодня мой раб хорошо потрудился, - важно говорит Рябой, - тащи самого лучшего вина, плачу наличными!
     На столе появляются вино и закуска.
     - Жалко, вам, сарацинам, закон не позволяет пить, - говорит Рябой, - а то бы выпили вместе. Ничего, я все равно выпью за твое здоровье. Слыхал, умер Фома Безносый, старик из нашей братии? Тысячу золотых нашли у него после смерти! Все стражникам досталось! Эх, мне бы эту тысячу - стал бы я на паперти валяться, как же! Я бы купил усадьбу, женился...
     - Никогда не купишь, - смеется Мустафа, - всегда скажешь: мало накопил, надо подкопить еще! Как Фома Безносый!
     Рябой скрипит зубами. Мустафа не верит ему, ну и ладно, но Рябой ему еще докажет. И это будет скоро, потому теперь у Рябого есть работник. А Мустафа с усмешкой говорит:
     - Где хранишь деньги? Храни у Мустафы, надежно будет!
     
     
     Глава восьмая * В ЦАРЬГРАДСКОЙ БАНЕ
     
     Посещение бани - одно из любимейших развлечений царьградских жителей. Поэтому в городе великое множество общественных бань и, судя по их красоте, на их постройку денег не жалеют. В домах самых богатых царьградцев есть собственные бани, но несмотря на это, они с удовольствием ходят в общественные, хотя там одновременно с ними могут мыться последние бедняки.
     Кукша давно мечтает побывать в бане. Он купается иногда в Пропонтиде или Золотом Роге, умывается в Ликосе, ручье, текущем по городу, но в бане он не мылся с тех пор, как покинул Домовичи. Рябой иногда посещает баню, однако раба с собой не берет, считает это баловством и пустой тратой денег. Ведь за Немого надо заплатить целых пять оболов!
     Однажды Кукша, прежде чем отдать очередную добычу Рябому, утаивает из нее пять оболов и кладет их за щеку. Пока они с Рябым подкрепляются, он следит за тем, чтобы не проглотить монету с едой. Утром он отправляется в баню.
     Когда он поднимается по широкой мраморной лестнице и переступает порог, сердце у него колотится так, словно он идет на опасную кражу. Возле двери, сидя за маленьким бронзовым столиком, дремлет громадный тучный привратник-эфиоп. Он взимает плату с посетителей, которые вымылись и покидают баню. Когда Кукша проходит мимо него, эфиоп открывает заплывшие салом глазки и снова закрывает их. Здесь помещение для служителей, здесь можно купить мыло, губку, взять простыню, нанять банщика.
     Миновав это помещение, Кукша попадает в четырехугольный зал с потолком-куполом, в котором множество крохотных окошек со стеклянными колпачками. Других окон нет, и купол кажется небесным сводом, усеянным крупными южными звездами.
     Вдоль стен тянется каменная лавка, чтобы раздеваться. Посередине стоят два изваяния из белого мрамора - одно изображает Эскулапа, греческого бога врачебного искусства, другое - Гигию, его дочь, богиню здоровья. Гигия, красивая сильная девушка, держит в руках чашу и кормит из нее змею. Вокруг богов расположены три мраморных бассейна, в которых можно плавать.
     Отсюда две двери ведут в круглое помещение, тоже весьма обширное, хотя и поменьше первого. Здесь в самой середине бьет вверх струя воды, низвергающаяся в круглый мраморный бассейн. По стенам полукруглые ниши, в них над глубокими каменными лоханями бронзовые краны в виде дельфиньих морд для горячей и холодной воды.
     Следующее помещение восьмиугольное, его стены состоят из множества арок, часть которых ведет в отдельные комнаты. Здесь намного теплее, чем в предыдущих помещениях, даже, можно сказать, жарко, а посреди зала сделан большой круглый помост из мраморных плит. На нем желающим делают массаж, то есть разминают и растирают. Греки, или ромеи, как они себя называют, придают массажу большое значение.
     Отсюда коридор ведет в самый отдаленный зал. Он меньше прочих, и в нем стоят три небольшие купели с горячей водой. Помимо той двери, в которую вошел Кукша, в зале есть еще одна низенькая дверь. Кукша толкает ее и попадает в глухой дворик, своего рода колодец, образованный каменными стенами без окон и дверей. Во дворике валяются метлы, старые медные тазы, рассохшиеся бочки и еще какой-то хлам. В углу стоит длинная ветхая лестница, рядом с нею к стене прислонены два пожарных багра. Тут, на взгляд Кукши, нет ничего интересного, и он возвращается в баню.
     Все полы в бане выложены мраморными плитками, но они не холодят ступню. Ясно, что они нагреты, только непонятно как. Кукша не знает, что под баней есть духовая подземная печь, которая постоянно топится, а горячий дым по многочисленным трубам проходит под мраморными плитами пола и внутри стен. Он и нагревает пол, стены, воздух и воду.
     Кукша переходит из помещения в помещение, мылится благовонным мылом, трет тело мягкой греческой губкой - благо всюду валяются обмылки и брошенная губка. Он распаривается в горячих купелях, плавает в бассейнах, окружающих беломраморные изваяния. Бассейнов не зря три - в одном вода теплая, в другом - средняя, а в третьем - ледяная, точно в роднике.
     Кукша заходит в восьмиугольное, самое жаркое помещение и наблюдает, как ловкие сильные мужчины, обливаясь потом, разминают и растирают посетителей. Один из массажистов приглашает Кукшу лечь на помост, но Кукша отрицательно качает головой.
     Здесь, в восьмиугольном помещении, очень жарко, но все же этой жаре далеко до жары домовичской бани, когда нужны рукавицы, чтобы хлестать себя веником, не обжигая паром руки. Кукша вспоминает запах горелого хлеба, который стоит в бане, когда на раскаленную каменку поддают квасу, и все здешние благовония меркнут перед ним.
     Зато здесь, в Царьграде, и горячую, и холодную воду выплевывает начищенная морда морского чудища. А в Домовичах надо натаскать воды в кадку, потом калить камни и кидать в воду, покуда не закипит.
     - Поплоше байны у нас в Новгороде против царьградских, - вдруг раздается рядом чей-то голос, словно откликаясь на Кукшины мысли.
     - Поплоше, что и говорить, - соглашается другой голос.
     Кукша глядит на говорящих, как на выходцев из загробного мира. Перед ним два здоровенных молодых мужика, оба плечистые, оба светловолосые, сероглазые, похожие как братья. А речь их до того родная, что и голоса кажутся знакомыми, хотя он никогда прежде не видывал этих мужиков.
     - Добра баенка, - говорит первый, - баенка хоть куда! Однако нашему брату, новгородцу, худо без каменки да без веничка!
     - Худо, что и говорить, - вторит другой.
     - А поляне [Поляне - восточнославянское племя, жившее по среднему течению Днепра на правом берегу. Назывались такие Русью (Росью) или киянами. Одно из племен, составивших впоследствии украинский народ.], - продолжает первый, - в поле-то сидят да баен-то и не строят.
     - Не строят, - откликается другой, - не из чего, лесу-то у них нет. Одно слово - поле.
     - В байнах-то не моются, - опять говорит первый, - да и здесь не больно любят байну-то, одно знают нас дразнить: "Байники". А мылись бы, так псиной не воняли бы!
     Оба смеются.
     Дальше разговор идет о том, что у полян даже в их стольном городе Киеве ни одной бани нет, что поляне летом моются в Днепре, да в речках, а зимой и вовсе не моются.
     Кукше хочется заговорить с ними, узнать, кто они такие и как попали в Царьград, но он не решается. Ведь они тоже, наверно, станут расспрашивать его, откуда он здесь взялся. Он беглый раб и вор и должен будет врать о себе. Рябой верно говорил - ему ничего не стоит запутаться и выдать себя. Неизвестно, как отнесутся они к беглому рабу, хотя бы и единоплеменнику. Поэтому Кукша молчит, лишь во все глаза глядит на новгородцев и слушает такую родную, такую понятную речь.
     Наконец новгородцы встают и идут в первый зал. Возле их одежды, прислоненные к лавке, стоят два коротких меча. Как видно, новгородцы - ромейские воины. Они попивают вино, принесенное служителем, и не спешат одеваться. Один из них говорит:
     - Сейчас кваску бы! А еще лучше хмельного меду!
     - Кваску не худо бы! - вторит другой. - А меду, конечно, и того лучше!
     Кукше не хочется уходить, он нарочито медленно одевается, однако это получается все равно очень скоро, потому что вся его одежда состоит из одной рубахи. Заметив уставившегося на них парня, новгородцы угощают его вином. Кукша пьет, и по телу его разливается блаженство, он только сейчас обнаружил, что испытывал сильную жажду. Новгородцы пробуют заговорить с ним, но он мотает головой и отвечает мычанием, как учил его Рябой.
     - Болезный! - говорит один из них с состраданием.
     Кукше не хочется покидать этот теплый, влажный, чудесный мир, где царят два прекрасных беломраморных идола, где он услышал - впервые за несколько лет - родную речь. Однако пора и честь знать. Кукша поднимается и выходит в помещение для служителей. Там он останавливается в растерянности. Пропали пять оболов, которые он носил за щекой. Кукша лезет в рот пальцами и щупает сперва за одной щекой, потом за другой. Монетки нет.
     Возле выхода неотлучно сидит эфиоп. Когда посетители покидают баню, он пробуждается от дремы и смахивает ладонью в выдвинутый ящик монеты, оставляемые ими на столике.
     Кукша пытается сообразить, где он мог выронить деньги. Может быть, когда нырял в одном из бассейнов? Он возвращается и на глазах удивленных новгородцев снова лезет в бассейн. Обыскав бассейны и обойдя все залы, Кукша так и не находит своей монетки. Он заглядывает даже во дворик с хламом, но и здесь монетки нет.
     Ему приходит в голову проверить, нельзя ли отсюда убежать через стену, что пониже других, и он взбирается по лестнице, насколько ее хватает, а дальше карабкается по изъеденной временем кирпичной кладке. Наконец он наверху. За стеной он видит сад и двухэтажный дом, выходящий лицом на другую улицу. Дом состоит из двух зданий, соединенных крытым переходом.
     Внизу, вдоль стены, на которой сидит Кукша, тянется какое-то строение, судя по запаху, конюшня. Одним концом конюшня упирается в дом, и окно второго этажа выходит на ее крышу. Кукша отмечает, что ничего не сюит, спрыгнув на крышу конюшни, забраться в дом, ибо хозяева не сочли нужным сделать решетки на окнах, выходящих во двор. Он уже привык на все смотреть глазами вора. Однако сейчас он озабочен только одним - как ему вырваться из западни, в которой он очутился.
     Ворота дома отворены, и Кукша решает сбегать за своей рубахой и рискнуть спуститься в сад, чтобы выскользнуть в ворота. Но во дворе слышатся голоса, из-за деревьев появляются люди. Кукша торопливо сползает по стене, нащупывает ногой лестницу. Нет, не стоит и пробовать выбраться из бани этим путем, тут попадешься еще вернее. Лучше он попытается проскочить под носом у сонного эфиопа.
     Кукша снова в помещении для служителей. Тут и там стоят и сидят несколько праздных банщиков - мойщиков и массажистов, завернутых в голубые простыни с красной полосой по краю. Кукша неспешным шагом идет к выходу, и, дойдя до столика, внезапно бросается вперед.
     Но выскочить на улицу ему не удается. Эфиоп, столь неуклюжий с виду, необычайно проворно вскакивает и, перегнувшись через столик, успевает крепко схватить Кукшу за шиворот. Кукша изо всех сил дергается, быть может, он сумеет вырваться ценой рубахи. Однако рубаха слишком прочная, из грубой толстой ткани, она не желает рваться! От рывка эфиоп валится на столик, но рубахи из рук не выпускает. Кукша начинает крутиться, рассчитывая вывернуться из огромных черных лап служителя. Возможно, это ему и удалось бы, если бы не вошедший в это мгновение посетитель, который кинулся на помощь эфиопу.
     Но и вдвоем они не в силах надолго удержать крутящегося и брыкающегося Кукшу. К ним на помощь подоспевают скучающие без дела банщики. Попытки вырваться становятся безнадежными.
     - Побегу за стражником, - говорит посетитель и выбегает на улицу.
     Кукша дергается, рычит, но ничего не может поделать. В это время выходят новгородцы. Оба они в одинаковых хитонах и плащах с круглой золотой пряжкой на груди, оба с мечами на боку. Происходящее привлекает их внимание. Они видят, что несколько человек держат парня, которого они только что угощали вином. Им любопытно, что случилось.
     - Вот, господа царские гвардейцы, - отвечает один из служителей, - полюбуйтесь! Хотел убежать, не заплатив положенного. Ничего, сейчас придет стража, там ему пропишут!
     - Да, может, у него денег нет, - говорит один из гвардейцев.
     - Нет денег, не ходи в баню! - отвечает служитель.
     - Да, может, ему без бани жизнь не в жизнь, - продолжает гвардеец.
     - Ничего, там ему объяснят, что такое жизнь! - зловеще произносит служитель.
     - Из-за чего разговор-то? - спрашивает гвардеец эфиопа - Из-за пяти оболов небось?
     Эфиоп подтверждает, что именно так. Гвардеец достает мошницу и отсчитывает в ладонь эфиопа деньги.
     - Вот тебе пятьдесят оболов! Ты доволен?
     Эфиоп подобострастно кивает, он очень доволен.
     - Подумаешь, деньги - пять оболов! - говорит гвардеец. - Разговору больше!
     Второй гвардеец откликается:
     - И то сказать, разговору больше...
     Кукшу отпускают. Он не мешкая и не говоря ни слова, лишь взглянув благодарно на гвардейцев, юркает за дверь и пускается наутек.
     
     
     Глава девятая * ГОЛОДНЫЙ БУНТ
     
     С самой весны нещадно палит солнце. За лето не выпало ни одного дождя. От зноя все кажется белесым - и раскаленная земля, и дома, и одежды прохожих. На полях Фракии, области, примыкающей к Царьграду, горит хлеб. Деревенские жители обходят крестным ходом свои нивы с молением о дожде. Крестьяне поднимают глаза к небу, но раскаленное небо не отзывается на их мольбы. Встречая друг друга, люди сокрушенно вздыхают: в прошлом году ничего не уродилось, а в этом будет еще хуже!
     С каждым днем растут цены на хлеб. Торговцы, пользуясь случаем, стараются продать его подороже, а иные придерживают свой хлеб в ожидании еще более высоких цен.
     Власти распорядились срочно закупить для столицы как можно больше зерна в Сицилии, и царьградцы каждый день с утра жадно всматриваются в синюю даль Пропонтиды, в ту сторону, откуда должен показаться караван судов с сицилийским хлебом. И вот приходит известие, что каравана не будет - его захватили сарацинские морские разбойники. Более трех десятков лет тому назад сарацины большой силой высадились на острове Крите и отторгли его от Византийской империи. С той поры благословенный остров превратился в злое разбойничье гнездо, ставшее грозой для торговых морских путей и побережий империи.
     Тает последняя надежда. Откуда теперь ждать спасения? Многие из тех, что еще недавно, радуясь дороговизне, спешили распродать свой хлеб, вовсе перестают им торговать - боятся, как бы самим не остаться без хлеба. Цена на хлеб за несколько дней вырастает вдесятеро против прежней. Страшно подумать о тех, кто и в благополучное-то время еле сводил концы с концами!
     Растут цены на продовольствие - растет тревога в сердцах горожан. Она не минует ни бедных, ни богатых. Обитателям красивых особняков пока что не грозит голодная смерть, но они могут видеть из окон ослабевших от голода людей, которые валяются на мостовых, на городских лестницах, у подножий прекрасных изваяний и под мраморными колоннами портиков, напоминая издали кучки грязных лохмотьев. Многие из этих несчастных уже никогда не поднимутся.
     Важный сановник, осторожно выглядывающий на улицу сквозь жалюзи, вдруг встречает взгляд, горящий безумной ненавистью. Сановник в страхе отшатывается от окна, хотя с улицы за планками жалюзи его не видно. Казалось бы, чего ему бояться? Он отделен от улицы и от голодной толпы толстыми каменными стенами, прочными оконными решетками и преданностью многочисленной челяди, живущей возле него в сытости и довольстве. Но он боится, страх жесткой рукой сдавливает ему горло, не помогают ни стены, ни решетки, ибо воздух на улице и в особняке один и тот же, а в воздухе пахнет бунтом. Многие заблаговременно покидают столицу и отправляются в загородные имения, чтобы там переждать надвигающиеся события.
     Однако не все улавливают тревожный запах бунта. По воловьему торгу шествует горожанин в желтой шелковой хламиде. На лице его незаметно и следа беспокойства. Он надменно оглядывает людей в лохмотьях, брезгливо переступает через тех, кто лежит на его пути. Его хламида в лучах предвечернего солнца пылает, словно золото.
     Следом за ним на некотором расстоянии идет Кукша, привлеченный звяканьем монет в калите богатого горожанина. Кто знает, может быть, подвернется удобный случай и Кукше удастся вытащить из калиты мошницу с деньгами?
     На ступеньках портика сидит изможденная женщина, ее черные глаза из-за страшной худобы кажутся огромными. На руках она держит младенца с такими же черными, как у нее, глазами. Глаза младенца неподвижны, и по ним ползают мухи. Женщина бормочет:
     - Баю-баюшки-баю, мой маленький ангелочек. Пусть тебе приснится прекрасная царевна. Вырастешь большой - женишься на царевне, будешь жить во дворце и никогда не узнаешь горя. Баю-бай, мой сахарный!
     Она качает младенца, мухи слетают и снова садятся ему на глаза. Женщина сердито отгоняет их:
     - Кыш, кыш, проклятые!
     Она видит идущего мимо горожанина в желтой хламиде.
     - Добрый господин, - кричит женщина, - дай кусочек хлебца моему ребеночку!
     Горожанин не отвечает, она поднимается и идет за ним, клянча хлеба.
     - Отстань, - сердито говорит горожанин. Взглянув на младенца, он добавляет: - Ему уже не нужно хлеба.
     Женщина наклоняется к младенцу и словно только сейчас замечает, что он мертв. Она начинает причитать:
     - Бедный маленький ангелочек! Он умер! Он покинул меня навсегда! Ведь он в раю, а его грешную матушку ждет преисподняя!
     Вдруг женщина протягивает мертвого младенца к горожанину и истошно вопит:
     - Ты, ты его уморил! Ты пожалел ему кусочек хлебца! Будь ты проклят, сатана!
     Женщина бежит за горожанином, он отталкивает ее, и она, не выпуская из рук ребенка, падает на ступеньки портика. - Какое-то смутное воспоминание шевелится в Кукшиной душе. Что-то подобное он уже видел. Он силится вспомнить, что именно, где и когда, но никак не может. Ему кажется: еще мгновение, еще маленькое усилие, и он все вспомнит, однако вскоре и то смутное, что неуловимо витало где-то рядом, вместо того чтобы отчетливо всплыть в памяти, совсем отлетает прочь и без следа растворяется в знойном городском воздухе.
     На горожанина бросаются тощие всклокоченные ведьмы в лохмотьях. Они с визгом вцепляются ему в волосы, в бороду, в одежду. Из глотки горожанина вырывается крик ужаса, глаза его белеют, он судорожно отбивается. К женщинам присоединяются страшные обросшие мужчины. Горожанин падает, его пинают ногами, топчут, рвут на нем одежду.
     Не теряя времени, Кукша срывается с места и бросается в толпу. Ему перепадает несколько ударов, но он не обращает на них внимания. Он наклоняется и нащупывает на извивающемся теле горожанина калиту. Ему требуется один миг, чтобы извлечь из нее мошницу с деньгами.
     Выбравшись из толпы, Кукша отходит в сторонку и смотрит, как обезумевшие от голода и гнева люди бьют горожанина. Кто-то хватает его за ноги и волочет по земле вниз лицом. Горожанин уже не шевелится. Насытившись зрелищем, Кукша отправляется к Мустафе.
     Он идет по улицам и переулкам, знакомым ему как свои пять пальцев, легко сбегает и взбегает по каменным лестницам, ведущим с одной улицы на другую. Он насвистывает песенку, слышанную от бродячих певцов. Ему ни грустно, ни весело. Он не думает ни о прошлом, ни о будущем. Будущего у него нет, а думать о том, что прошло, мало толку. Сейчас он придет в кабак Мустафы. Там он увидит ненавистную рожу Рябого, зато там же его ждет чашка горячей фасоли и несколько жареных рыбок. Рябой не скупится на еду для своего раба. Хорошо быть сытым!
     Тем временем толпа, разгоряченная расправой с богатым горожанином, бросается к ближайшей хлебной лавке. На двери лавки висит большой кованый замок. Люди пытаются камнями сбить его, но он не поддается. Откуда-то появляется тяжелая длинная скамья. Несколько человек раскачивают ее и, как тараном, разбивают ею дверь.
     Ворвавшись в лавку, люди обнаруживают, что там пусто, хоть шаром покати. В пекарне тоже пусто. Тогда толпа устремляется к хлебному складу, где хранится мука владельца лавки. Высадив ворота склада, люди набивают рты мукой. Самые сообразительные под шумок волокут прочь мешки с мукой или зерном.
     Толпа растет на глазах. Подобные же толпы возникают и на других улицах и площадях, хотя там никто еще не слыхал о происшедшем на Воловьем торгу. Видно, крепко запахло бунтом в раскаленном царьградском воздухе и запах этот повсюду кружит людям головы.
     Какие-то несчастные в слепой ярости поджигают дома особенно ненавистных богачей. Неразборчивое пламя, однако, перекидывается и на те части города, где живет беднота, оно пожирает все подряд, забирая нередко и жалкое имущество несчастных поджигателей.
     Тут и там над вечерним Царьградом появляются страшные зарева. Еще издалека слышны треск и гудение огня, вопли и стенания погорельцев. В городе возникают местные ветры, которые дуют в направлении горящих улиц. Пожарные дружины бессильны перед разгулом огня.
     Как всегда на пожарах, возле пылающих зданий суетится множество воров, которые безжалостно грабят тех, на кого обрушилась беда, не разбирая, к бедным или богатым принадлежат пострадавшие. Случается, что воры снимают последнюю рубашку с бедняка, чудом спасшегося из огня.
     Кукша тоже не прохлаждается. Рябой, приняв от него мошницу с деньгами и прочую добычу, сказал, что бунт бывает не каждый день и что нельзя упускать случай, столь благоприятный для промысла. Отправляя Кукшу снова на дело, Рябой щедро угостил его, даже поднес чашу красного вина. Вино слегка ударило Кукше в голову. Стражники сейчас не кажутся ему опасными, ему даже хочется предпринять что-нибудь рискованное.
     Он набредает на толпу, скопившуюся перед особняком знатного вельможи, и останавливается поглазеть. Особняк освещен заревом пожаров и смоляными светочами. Он представляет собою два двухэтажных дома, соединенных железными воротами, над которыми устроен крытый переход. В один из домов ведет дверь, тоже железная. Дверь и ворота украшены большими круглыми заклепками и выглядят весьма внушительно. Окна первого этажа расположены высоко, чтобы дотянуться до подоконника, понадобилось бы встать кому-нибудь на плечи. Кукша видит, что на первом этаже между ставнями и подоконником пробивается свет, а на втором темно - все жители дома собрались внизу, чтобы защищаться.
     К толпе присоединяются все новые и новые люди, многие приносят камни, кувалды, ломы и даже лопаты. Наконец толпа чувствует себя достаточно сильной, страсти ее накалились до предела, и она кидается на приступ. Ворота и дверь содрогаются под ударами.
     В боковом окне балкона, нависшего над улицей, отворяются железные ставни, и на осаждающих низвергается водопад кипятка. Раздаются душераздирающие вопли, и толпа откатывается назад. Из другого балконного окна в толпу летят стрелы. Все они попадают в цель. Кукша видит, как стрела насквозь прошивает стоящего рядом с ним оборванца, и невольно отбегает в сторону.
     Однако отпор порождает в толпе не страх, а ярость. В ответ на стрелы в окно летят камни, некоторые с грохотом ударяются о прутья решетки, другие пролетают в отверстия, стрельба прекращается. Изнутри тянут за цепи, прикрепленные к ставням, и ставни затворяются.
     Люди снова кидаются на приступ, некоторые стоят с камнями наготове, чтобы швырнуть их в окна, если откроются ставни. Ворота и дверь издают под ударами ужасающий грохот, но не поддаются. Осада затягивается. Кукше это надое дает. Ему хочется, чтобы что-нибудь произошло - пусть рухнут ворота или, на худой конец, возобновит стрельбу этот меткий лучник.
     Кукша не сочувствует ни одной из сторон. За время своих скитаний по Царьграду он привык к мысли, что ему нечего ждать от толпы, кроме побоев или выдачи в лапы стражников. Но и таинственные обитатели богатых особняков не возбуждают в нем никаких чувств, кроме любопытства. Говорят, что в таких домах много золотой и серебряной утвари. Неплохо бы проверить эти разговоры.
     Внезапно его осеняет, что именно к этому особняку сзади примыкает дворик с лестницей, который он обнаружил во время посещения бани. Оттуда ничего не стоит проникнуть в особняк, пока толпа осаждает его с фасада и приковывает к себе внимание хозяев и челяди.
     
     
     Глава десятая * ЛАРЧИК С ПАВЛИНАМИ
     
     Не мешкая больше, Кукша выбирается из толпы и бежит на другую улицу, где расположена баня. К счастью, у него с собой есть деньги. После того как он едва не попал в руки стражников, оказавшись без денег, он всегда носит милиарисий в потайном кармашке на поясе.
     В бане у порога по-прежнему дремлет тучный эфиоп. Когда Кукша проходит мимо, эфиоп открывает глаза и подозрительно глядит Кукше вслед. Он, как видно, помнит этого парня. Кукша подходит к банщику, сидящему возле вороха свежих простынь, берет одну и мычит, вопросительно глядя на него. При этом он показывает один палец, два, три: сколько, мол, стоит? Банщик в ответ растопыривает пятерню. Пользование простыней стоит пять оболов, как и посещение бани.
     В бане безлюдно, в этот тревожный вечер царьградцам не до мытья. В зале с беломраморными идолами Кукша раздевается, оставив на себе лишь пояс с ножом, и накидывает на плечи простыню. Он идет в помещение с тремя малыми купелями, толкает низкую дверь и выходит во дворик.
     Взобравшись на стену, Кукша осматривается. Он видит, что на втором этаже темно, а из окон первого сочится тусклый свет. Этот свет слишком слаб, при нем невозможно разглядеть, есть ли кто-нибудь во дворе или он пуст. Но если Кукша ничего не может разглядеть во дворе, то и его не видно ни со двора, ни из дома.
     Кукша уверенно опускается на крышу конюшни и идет к окну. Некоторые из черепиц шевелятся под ногой. Если бы не грохот и крики осаждающих, черепицы сейчас отчетливо звякали бы в ночной тишине. Но вот и окно - два ряда небольших стекол, вправленных в гипсовые рамки. Кукша разбивает обломком черепицы одно стекло и кое-как пролезает внутрь.
     Отстранив занавесь из плотной ткани, он заглядывает в комнату и обнаруживает, что ошибался, полагая, будто весь второй этаж неосвещен. Перед ним колеблется пламя свечи, которой он не видел из-за занавеси. Свеча укреплена в канделябре, поставленном на мраморный столик возле окна. В том же канделябре стоят три новых незажженных свечи. Горящая не намного короче их. Значит, здесь кто-то недавно был и может прийти опять. Надо бы, пока не поздно, вернуться восвояси. Но Кукше не хочется уходить с пустыми руками, и он, отодвинув в сторонку канделябр, влезает в комнату.
     Это спальня. Слева стоит резная золоченая кровать под шелковым пологом с вытканными на нем павлинами среди виноградника, у стен видны низкие скамейки с мягкими сиденьями и кресла. В углу стоит укладка с дверцами и выдвижными ящиками. Вся утварь, так же, как кровать, украшена резьбой и позолочена. Над укладкой ликами на восток висит несколько икон. Дверь занавешена, на полу, выложенном красным кирпичом, лежат ковры.
     Кукша еще никогда не бывал в столь богатом и красивом жилище. У него разбегаются глаза, он не знает, с чего начать. А ведь он пробрался сюда не для того, чтобы любоваться чужой богатой жизнью. Может быть, ему пойти дальше и посмотреть, что в других комнатах? Если там темно, можно взять свечу.
     Он намеревается взять свечу, как вдруг в промежутке между ударами в ворота явственно слышит скрип ступеней. Кто-то поднимается в спальню. Кукша рванулся было к окну, но сообразил, что ему уже не успеть вылезти в узкий проем. Оглянувшись направо и налево, он прячется за пологом кровати и вынимает нож. Чтобы не ждать опасности вслепую, он прорезает в шелке отверстие и одним глазом глядит на дверь. Дверная завеса откидывается, и в комнату со свечой в руке входит красивый чернобородый мужчина. На боку у него висит короткий меч.
     Внимание вошедшего привлекает канделябр. По-видимому, ему кажется, что канделябр стоит немного в стороне от своего обычного места. Он окидывает беспокойным взглядом комнату, подходит к укладке и надавливает большим пальцем на какой-то бугорок. Один из ящиков сам собой выдвигается. Мужчина достает оттуда ларчик, поднимает крышку и заглядывает в него. Потом он становится на скамейку и прячет ларчик за икону с изображением святого, сидящего на коне и держащего в руке тоненькое, того гляди, переломится, копье.
     Внезапно мужчина оборачивается, словно почувствовав, что за ним кто-то неотступно наблюдает. Обнажив меч, он сходит со скамейки и медленно идет к кровати, отведя руку со свечой в сторону, чтобы пламя не мешало ему смотреть. Взгляд у него пристальный и настороженный.
     Порыв ветра врывается в разбитое Кукшей окно и шевелит занавесь. Мужчина переводит взгляд на окно, прыгает к нему и несколько раз колет шевелящуюся ткань. Убедившись, что там никого нет, он откидывает занавесь и видит разбитое стекло. Ветер колеблет пламя свечи, стоящей на столике. Откуда-то снизу, перекрывая шум осады, доносится тревожный женский голос:
     - Георгий! Георгий!
     В это время грохот прекращается, его сменяет торжествующий вой толпы. Видно, ворота все-таки не выдержали. Мужчина кидается вон из комнаты, слышно, как он стремительно бежит вниз по лестнице.
     Выйдя из укрытия, Кукша прячет нож и достает из-за иконы бронзовый ларчик. На ларчике изображены павлины и виноград. Открыв его, Кукша замирает в восхищении - в нем драгоценности, они мерцают и переливаются, словно ларчик полон небесных звезд.
     Снизу доносится шум борьбы. Кукша не ждет ее исхода, он протискивается в окно и вскоре уже шлепает босыми ногами по нагретому мраморному полу бани. Предстоит пройти мимо эфиопа. Но теперь бояться нечего, ведь у Кукши есть деньги, а ларчик не так уж велик, чтобы заметно изменить вид Кукшиной сумы.
     И все-таки Кукша волнуется, подходя к привратнику. Он положил монету на столик и охотно ушел бы, не дожидаясь сдачи, однако заставляет себя терпеливо смотреть, как привратник жирными черными пальцами отсчитывает деньги. Незачем вору привлекать к себе лишнее внимание.
     И вот Кукша на улице. Он догадывается, что в суме его настоящее сокровище, что свободному с таким богатством можно жить, оставив воровство. Свободному, но не ему. А он раб, даже хуже, чем просто раб, он беглый раб, и над ним постоянно тяготеет опасность быть схваченным, даже если он не попадется на воровстве. И все-таки он на мгновение задумывается, не удрать ли ему от Рябого. Нет, Рябой все равно найдет его, и тогда ему конец,
     Кукша отскакивает в сторону с проезжей части улицы и прижимается к стене. Мимо него проносится отряд всадников. Немного погодя ему встречается большой отряд пеших воинов, ощетинившийся копьями. По четыре в ряд воины торопливо шагают вслед за всадниками. До Кукшиных ушей долетает (или ему чудится?) недовольный голос одного из воинов:
     - Глупый народ греки. Хочешь, бунтовать, бунтуй себе днем на здоровье. А ночью-то зачем?
     И другой голос ему вторит:
     - Что верно, то верно. Ночью бунтовать не дело.
     Кукша глядит вслед воинам, удаляющимся в ночной темноте. Это царские гвардейцы идут расправляться с бунтовщиками. Видно, стражники и городское войско уже не в силах совладать с разбушевавшимися голодными толпами.
     
     
     Глава одиннадцатая * МОГИЛЬНЫЕ ВОРЫ
     
     Пора бы уже Рябому избавиться от своего раба и переменить наконец жизнь. Ведь ему ничего не стоит теперь осуществить заветную мечту - купить усадьбу и завести павлинов. В день бунта Рябой сразу стал богатым человеком. И надо же, на ларчике с драгоценностями, что принес ловкий Немой, изображены именно виноградник и павлины!
     Конечно, раба лучше всего убить, чтобы ни одна живая душа никогда не узнала, откуда у Рябого состояние. Господь, словно нарочно, прибрал Мустафу в тот же вечер, когда Рябой разбогател. Ведь, кроме Немого, про его дела знал только один Мустафа. Нет, Рябой отнюдь не жалеет, что озлобленные женщины разорвали в тот вечер кабатчика. Он и тут успел под шумок кое-чем попользоваться.
     Раньше, до погрома, в кабаке хозяйничал сарацин Мустафа, теперь хозяйничает христианин Петр - какая разница? Что выгадали эти несчастные? Ничего. Выгадал только он, Рябой. А то, что Петр, в отличие от Мустафы, боится скупать краденое, беда небольшая - в Царьграде найти скупщика краденого проще простого.
     А нужда в скупщиках, конечно, есть. Немой каждый день приходит с богатой добычей, он делает большие успехи в воровском ремесле, если бы он был свободным, он бы со временем прослыл первым вором Царьграда. Разве решишься избавиться от такого работника? Утром ты от него избавишься, а вечером будешь думать: вдруг он сейчас принес бы еще один ларчик с павлинами!
     Например, сегодня Рябой отправляет своего раба на хорошее дело. Умерла жена придворного сановника, и ее похоронили в загородном имении. Рябой узнал это, толкаясь среди зевак, глазевших на погребальное шествие. Он сопровождал тело покойной до места погребения и таким образом узнал, где ее похоронили. Рябой считает, что грабить богатых покойников - одно из самых прибыльных занятий. Сперва он сам ходил с Немым на подобные дела, а теперь отправляет одного. От нынешнего ночного предприятия он ждет хорошей добычи. Как жаль, что богатые умирают гораздо реже бедных!
     По случаю предстоящего дела Рябой угощает своего раба, он помнит, как окупилась его щедрость в день бунта. С той поры он частенько подносит Немому чашу дешевого вина. Сейчас они сидят в кабаке у Петра, и Рябой, по обыкновению, прислушивается к пьяному гомону.
     В кабак, нащупывая дорогу суковатой палкой, входит слепой. Он просит угостить его вином и за это обещает рассказать поучительную историю о том, как он сделался слепым. Подвыпившие благодушные посетители не прочь послушать слепого, что им стоит купить для него чашу-другую! Слепого сажают за стол, ставят перед ним чашу с вином, и он начинает свой рассказ.
     - Был в Царьграде мор, и умерла девица, дочь богатого вельможи. А перед смертью она попросила отца своего, чтобы ее похоронили в загородной усадьбе, у церкви, что стоит там среди виноградников. Был я тогда могильным вором.
     Рябой и Кукша переглядываются, слепой же меж тем продолжает, прихлебывая из чаши:
     - И вот на закате солнца отправился я прочь из города, чтобы успеть выйти до закрытия городских ворот. Иду я, а навстречу мне Андрей Блаженный. "Не ходи, говорит, несчастный, туда, куда идешь. И не твори того дела, которое замыслил. Худо тебе будет". - "Не твоего дурацкого ума дело, говорю, куда я иду и что замыслил".
     А Блаженный не унимается: "Коли так, говорит, уж не видеть тебе солнца, не видеть тебе дня, не видеть образа человеческого, ибо затворятся ставни дома твоего и более не отворятся и померкнет день и не просветится во веки!" Пренебрег я его словами и пошел своей дорогой. Блаженный же вслед мне повторяет: "Запомни, несчастный, если сотворишь задуманное, не видеть тебе солнца!" Рассердился я, обернулся и кричу ему: "Юрод ты бешеный, кричу, недаром тебя называют бешеный - бесы тебе сообщают чужие тайны! Пойду и проверю, правду ли ты баешь или чушь болтаешь". Засмеялся и пошел.
     Вышел за ворота, дошел до имения того вельможи и, дождавшись темноты, отвалил камень со склепа усопшей. Влез в склеп, совлек с покойницы драгоценный саван, снял покров, расшитый золотом и жемчугом, и хотел уйти. Да пожадничал, решил снять и сорочку. И едва ее снял, как мертвая девица подняла правую руку и ударила меня по щеке. И тотчас я ослеп. Стою, челюстями лязгаю от ужаса, колени дрожат, не держат, подгибаются.
     Отверзла уста свои мертвая девица и говорит: "Окаянный! Уж коли не боялся ты ни бога, ни ангелов его, так хоть постыдился бы видеть женское тело обнаженным. Хватило бы тебе и того, что взял сперва, хоть сорочку оставил бы несчастному телу моему! Но умыслил ты сделать меня посмешищем во второе пришествие перед всеми святыми девами. Только уж больше ты не украдешь никогда". Сказав это, встала девица, облеклась в сорочку и саван, надела покров на голову. А потом опять легла с миром и уснула.
     Я же, несчастный, еле нашел стену виноградную, чтобы добраться оттуда к дороге, и так, шаря руками, от стены к стене и пришел к городским воротам. Тем, кто спрашивал меня о причине моей слепоты, я тогда не рассказал, как было на самом деле. Потом, смирившись, поведал все, как было, одному своему приятелю. И с тех пор начал просить милостыню и тем кормиться. Иной раз сижу и утробе своей говорю: будь ты проклята, несытая, ведь из-за тебя я слепоту получил. Кто кормилец утробе своей, а не душе, кто крадет ради нее, тот получает, что я получил. Так-то, братцы. Налейте еще винца!
     - Враки все это, - неуверенно говорит Рябой.
     Он поднимается и выходит из кабака, Кукша идет вслед за ним.
     - Кто такой Андрей Блаженный? - спрашивает Кукша. - Не тот ли юродивый, с которого я стянул плащ как-то ночью?
     - Он самый, - угрюмо отвечает Рябой.
     Кукша задумывается. Вдруг Андрей Блаженный захочет ему отомстить и тоже накличет на него слепоту? Кукша не робкого десятка, за свой недолгий век многажды смотрел смерти в глаза, не отворачиваясь, а этот убогий нагоняет на него страх. Оно и понятно, ведь Андрею Блаженному помогают бесы, а против подобных сил человек мало что может.
     Рябой дает Кукше последние наставления, и Кукша отправляется на дело. Он выходит на Месу, главную улицу Царьграда, пересекающую весь город, и медленно бредет к Харисийским воротам. Под мышкой у Кукши воровской ломик, завернутый в мешок, на сердце тяжело, ноги не хотят идти в ту сторону. Он бы вернулся, да Рябому это не понравится. Рябой частенько напоминает, что он спас Кукшу и человеком сделал. Кукша должен быть ему благодарен, а коли не будет благодарен, то Рябой сдаст его стражникам.
     Теперь с Кукшиной помощью Рябой разбогател. Кукша помнит, что еще викинги считали самой лучшей добычей вещицы, подобные тем, которые лежат в бронзовом ларчике. Он видел, какое сделалось у Рябого лицо, когда Рябой открыл ларчик, У Рябого к тому же должно было скопиться немало денег за время, что на него работает Кукша, ведь Рябой тратит лишь малую толику украденного. Однако обещанных перемен в своей судьбе Кукша что-то не замечает.
     Он бы завладел всем богатством Рябого, если бы знал, что делать дальше. В тот вечер, когда он возвращался с ларчиком в кабак Мустафы, он встретил человека большого роста, который торопливо шагал, согнувшись под тяжестью мешка. Кукша не сразу признал в нем Рябого, а признав, не стал окликать. Ему пришло в голову выследить его, чтобы узнать, где он живет. Кукша так и сделал. Рябой вошел в дверь трехэтажного каменного дома, а немного погодя Кукша увидел, что в чердачном оконце загорелся свет. Вскоре оконце занавесили рядном.
     Рябой, конечно, там и хранит свое богатство. Недаром он туда тащил то, что награбил при разгроме кабака. Кукша еще раньше видел, что к нательному поясу Рябого привязан ключ с хитрой головкой, это наверняка и есть ключ от его жилища. Если овладеть этим ключом...
     Кукша идет к Харисийским воротам и смотрит вдоль улицы, он все время ждет, что появится Андрей Блаженный. А что, если он и в самом деле встретит юродивого? Неужто, подобно тому несчастному слепцу, пренебречь пророчествами юродивого, пойти на кражу и тоже ослепнуть? Мало-помалу он распаляется, в нем кипит негодование против этого злобного дурачка, который сует нос не в свое дело. Хорошо бы заманить юродивого в глухое место и убить его! Кукша взвешивает в руке ломик. Сойдет! Много ли надо такому тщедушному существу, как Андрей Блаженный!
     В это мгновение Кукша замечает, что навстречу ему трусит тощий человек, он обнажен, лишь на чреслах его болтается ветхая, грязная тряпка. И оттого, что Кукша шел и думал об этом человеке, встреча с ним повергает его в растерянность. Поравнявшись с Кукшей, юродивый приветливо спрашивает:
     - Куда путь держишь, юноша?
     Сейчас, думает Кукша, сейчас этот бесноватый скажет, что ему известно и про то, кто украл его плащ, а также про то, куда и зачем держит путь Кукша, и накличет ему слепоту. Надо поскорее, не дожидаясь его злобных пророчеств, ударить его ломиком и бежать прочь. Но на улице много людей - погоришь в два счета. И Кукша, не отвечая, ускоряет шаг. Авось отстанет проклятый юрод, не успев изречь свои прорицания.
     Однако юродивый вприпрыжку перегоняет Кукшу и загораживает ему дорогу.
     - Что же ты не отвечаешь, юноша? - ласково спрашивает он. - Язык проглотил?
     Кукша вспоминает, что он немой, показывает на свой рот и разводит руками: рад бы, мол, поговорить с тобой, да, вишь, не могу, немой я. Для убедительности он нечленораздельно мычит.
     По лицу юродивого пробегает усмешка. Он говорит:
     - Покажи-ка мне язык!
     Кукша старательно высовывает язык, едва не доставая до подбородка. Юродивый весело смеется:
     - Ты такой же немой, как и я. Не хитри со мной, юноша. Ты, видно, не знаешь, что немыми бывают глухие с младенчества, и притворяешься неудачно, изображая немого и не изображая при этом глухого.
     - Как так? - растерянно спрашивает Кукша и тут же больно прикусывает себе язык, но уже поздно - он проговорился.
     - А так, - отвечает юродивый, - когда у человека во рту есть язык, он не умеет разговаривать, только если он глухонемой. Впредь делай вид, что ты глухой, а то иные не поверят в твою немоту.
     Кукша пытается сообразить, сказал ли юродивый что-нибудь опасное для него, а тот продолжает, но уже не насмешливо, а печально:
     - Не иди тем путем, на который направляет тебя Рябой, ибо сей путь - путь погибели. Заруби это на сердце, юноша.
     Андрей Блаженный потрусил прочь, а Кукша еще долго стоит на месте, размышляя над словами юродивого, наконец поворачивается и медленно бредет назад. Он робко отворяет дверь и заглядывает в кабак Петра. На лице Рябого появляется недоумение и тревога. Он сразу встает и выходит на улицу. Они сворачивают за угол, в поперечную улицу, потом в безлюдный переулок.
     - Говори, - разрешает Рябой.
     - Я встретил этого Блаженного, - тихо говорит Кукша.
     - Ну и что же?
     - Он сказал, что я такой же немой, как и он. И заставил меня заговорить.
     - Так ему известно, что ты не немой?
     - Да.
     - Говорил ли он тебе еще что-нибудь?
     - Он не велел мне идти туда, куда ты меня послал.
     - Вон оно что!
     Рябой погружается в мрачное раздумье. Он впервые почуял опасность с тех пор, как перестал воровать самолично. "Слепой не соврал, - думает он, - проклятый юродивый и вправду все видит насквозь. Я у него как на ладошке. Вот уж не чаял, что этот убогий встанет мне поперек пути! Дурак, дурак, но ведь он может навести на след и умных!" Вслух Рябой произносит:
     - Его надо убить, и поскорее. Сделай это сегодня, если не хочешь с его помощью угодить в лапы к стражникам. Пойди отыщи его и следуй за ним по пятам, пока не представится удобный случай. Смотри не погори, делай чисто.
     
     
     Глава двенадцатая * ОХОТА ЗА АНДРЕЕМ
     
     Кукша находит Андрея на одной из самых людных площадей и уже не упускает его из виду. Солнце скрылось за домами, скоро на Царьград опустятся короткие южные сумерки, а за ними упадет ночь, черная как сажа - самое лучшее время для черных дел.
     Удивительно, откуда берутся силы в этих костях, обтянутых кожей? Ведь юродивый все время в движении, и большей частью бегом. Иной упитанный давно бы уже рухнул в изнеможении на его месте, а этот бежит себе и бежит, то вприпрыжку, то так. И хоть бы что!
     На Хлебном торгу Андрея встречает толпа подвыпивших гуляк. Верховодит у них худощавый юноша лет двадцати с накрашенными губами и нарисованными бровями. Лицо у него бледное, словно присыпанное мукой. Он велит поймать юродивого. Гуляки с хохотом ловят Андрея и тащат его в ближайший кабак.
     Кукша остается ждать на площади, не спуская глаз с кабака. Ждать ему приходится долго. Гуляки, накупив вина и снеди, садятся за стол и пьют. Кукша видит их сквозь решетку окна. Смеркается, в кабаке зажигают светильники. Окна отворены, и на улицу доносятся громкие разговоры, хохот и пьяные крики.
     Время от времени кто-нибудь из гуляк бьет Блаженного по шее или тычет кулаком в бок, Блаженный выкрикивает какую-нибудь бессмыслицу, и все дружно хохочут. Он делает попытку убежать, но его хватают и снова сажают за стол.
     Есть ему не предлагают, и Андрей протягивает руку к блюду с мясом. Накрашенный юноша ударяет его по руке. Кто-то кричит:
     - Бедняга хочет есть!
     Теперь у гуляк новое развлечение - они по очереди наклоняются к тощему как смерть юродивому и с чавканьем жуют у него над ухом. Андрей снова тянется к мясу и снова получает по руке. Тогда он говорит с обычной своей улыбкой:
     - Царь земной, дай мясца, не корчи скупца!
     Гуляки переглядываются и заливаются хохотом. Накрашенный юноша ставит на стол стеклянную чашу с вином, ему надо освободить руку, чтобы ударить юродивого. Андрей хватает чашу, быстро выпивает вино и, разбив чашу о голову юноши, выбегает вон.
     С гиканьем и свистом гуляки кидаются за ним и, поймав, волокут назад. Они немилосердно колотят его и пинают ногами. Особенно старается накрашенный. От ожесточения он побледнел еще больше.
     После закрытия кабака пьяная ватага бредет по улицам, криками и громким пением нарушая покой горожан, задирая и избивая редких прохожих. Андрей Блаженный идет вместе с ними. Его уже никто не держит, он мог бы незаметно ускользнуть, но он не делает этого.
     За ватагой неотступно следует Кукша, отстав от нее не более чем на три-четыре шага, - он боится в темноте потерять Андрея, если тот вздумает убежать от ватаги. В руке у Кукши завернутый в мешок увесистый ломик.
     Бесчинствующих гуляк окружает и хватает ночная стража. Кукша не успевает скрыться и тоже попадает в этот бредень. Всех схваченных ведут в караульное помещение. Гуляки обезумели от вина, совсем страх потеряли - бьют стражей порядка по чем ни попадя. Им и горя мало, что за это можно угодить в темницу.
     В караульном помещении пьяниц начинают раздевать и бить, но они, к удивлению стражей, заливаются хохотом. Андрей Блаженный не сводит глаз с накрашенного юноши. Юношу распирает смех. Вдруг он становится серьезным и властным голосом восклицает:
     - Как вы смеете поднимать руку на своего государя?
     Стражи застывают, обалдело глядя на юношу. Наконец, убедившись, что перед ними и в самом деле тот человек, чье изображение чеканят на золотых монетах, то есть император Византии Михаил III, прозванный в народе Пьяницей, стражи падают ниц к ногам накрашенного юноши. Михаил медлит несколько мгновений, чтобы дать возможность своим незадачливым подданным испытать всю полноту страха, и милостиво произносит:
     - Государь благодарит вас за исправную службу!
     И гуляки веселой гурьбой вываливаются на улицу. Кукша тоже норовит вслед за ними и Андреем выскользнуть из караульного помещения. Но ему это не удается.
     - Стой, ты куда? - рявкает один страж, преграждая ему дорогу. Он раньше других опомнился от испуга. Подозрительно оглядев Кукшу с ног до головы, он говорит, обращаясь к начальнику караула: - Парень не из этих. Что прикажете с ним делать?
     - Задержать! - отвечает начальник и подходит к Кукше. Ему стыдно допущенной оплошности и хочется заглушить стыд, поэтому он полон служебного рвения. - Ты кто таков? - грозно спрашивает он Кукшу.
     В караульное помещение возвращается Андрей Блаженный. Он козлом прыгает через порог и подбегает к начальнику.
     - Поди прочь, убогий! - отмахивается от него начальник и снова обращается к Кукше: - Так кто же ты таков?
     Кукша мычит и разводит руками, со страхом поглядывая на Андрея Блаженного. Сейчас проклятый юродивый скажет: "Он такой же немой, как и я", - и Кукше конец.
     Андрей Блаженный отбирает у Кукши завернутый в мешковину ломик и дает ему пинка.
     - Пошла, пошла вон, бессловесная скотина! - приговаривает Андрей и пинками гонит Кукшу к двери.
     Стражи брезгливо сторонятся и дают им дорогу.
     - Ишь, слепней испугался, убежал с пастбища, озорник! Вот я тебе ужо задам! - укоризненно бормочет Андрей, подталкивая Кукшу к двери.
     Стражи смеются, и Кукша с Андреем беспрепятственно покидают караульное помещение. На улице Андрей сует Кукше в руку какой-то предмет - Кукша узнает свой ломик. Андрей Блаженный возвращает ему оружие, от которого должен погибнуть!
     Они долго идут молча. "Что же ты медлишь? - говорит себе Кукша. - Делай свое дело, пока не поздно!" Наконец Андрей спрашивает:
     - Где ты ночуешь, юноша?
     - В Большом портике, - отвечает Кукша.
     - Прощай пока, скоро увидимся, - говорит Андрей и пропадает во мраке.
     
     
     Глава тринадцатая * НА БЕРЕГУ ЛИКОСА
     
     Косые утренние лучи хлынули в Большой портик, длинные тени колонн ложатся на каменные плиты пола, чередуясь с солнечными полосами. По портику летают голуби, хлопанье их крыльев гулко разносится под сводами. Портик выглядел бы сейчас торжественно, если бы на полу не виднелись разбросанные повсюду фигурки бездомных людей.
     Солнце падает Кукше на лицо, и он открывает глаза Перед ним на корточках сидит Андрей Блаженный. Он улыбается Кукше. Как видно, он давно уже ждет Кукшиного пробуждения. Андрей дает Кукше ломоть хлеба:
     - На, поешь, юноша!
     Кукша берет хлеб, разламывает пополам и протягивает половину Андрею. Тот отрицательно мотает головой.
     - Ешь, ешь! - ласково говорит он.
     Кукша молча ест. Если падают крошки, Андрей подбирает их и бросает голубям. Когда Кукша съедает хлеб, Андрей говорит:
     - Теперь идем в укромное место, я хочу с тобой поговорить.
     С этими словами он хватает Кукшу за руку и куда-то ведет. Кукша покорно, как ребенок, следует за ним, даже не пытаясь высвободить руку. Некоторое время они петляют по узеньким улицам и переулкам, потом пересекают широкую Месу как раз там, где накануне Кукша повстречал Андрея.
     По мере удаления от Месы все меньше становится каменных домов и все больше попадается убогих гнилых лачуг. Мостовых нет, то и дело встречаются зловонные лужи, в них довольно жмурятся на солнце щетинистые свиньи. На месте выгоревших улиц чернеют еще не застроенные пустыри.
     Наконец Андрей и Кукша выходят к оврагу, по дну которого чуть слышно журчит ручей - это Ликос. Они спускаются по крутому склону и, напившись, садятся на берегу ручья. "Чудно, - думает Кукша, - сам привел туда, где его удобно убить!"
     - О нашем разговоре никто никогда не услышит, хорошо?
     Юродивый смотрит на Кукшу, на дне глубоких глазниц светятся бледно-голубые глаза, кажется, будто они видят насквозь.
     Кукша кивает. Молчать - это ему не в труд, жизнь не приучила его к болтливости. Недаром его уже давно никто не называет иначе, как Немым.
     Кукша с удивлением слушает голос Андрея Блаженного, никогда в жизни он не слышал такого голоса. Он почти ничего не понимает из того, что говорит юродивый, только слушает, как звучит его речь. Разве есть еще на свете голос, в котором бы звучало столько мягкости и доброты? Может быть, только голос матери был столь же мягок и добр, когда Кукша был совсем маленький и она склонялась над его деревянной колыбелью. Но голос юродивого вместе с тем не похож на голос матери.
     - Да ты ничего не понимаешь из того, что я говорю! - восклицает Андрей Блаженный. - Ты плохо знаешь по-гречески?
     Кукша кивает. Да, он плохо знает по-гречески. Его никто никогда не учил слушать такие диковинные речи. Если бы не Антиох, большой любитель поговорить, Кукша, наверно, и вовсе не выучился бы греческому.
     - Ты скиф? - спрашивает юродивый и вдруг заговаривает с Кукшей на его родном языке.
     Да, Кукша слышит родную речь, хотя она и отличается несколько от той, что звучала в Домовичах. Иногда в речи Андрея мелькают греческие слова, и Андрей, если видит, что они непонятны Кукше, объясняет их.
     Однако и теперь до Кукши туго доходит смысл того, что говорит Андрей Блаженный - потому ли, что Кукша отвык от родной словенской речи, или потому, что его завораживает голос юродивого.
     Кукше хочется плакать. Ни боль, ни страх, ни отчаяние ни разу не выдавили из него слезинки с тех пор, как он плакал от злости и бессилия, колотя могучего Свавильда в сенях родного дома. Он думал, что совсем уже закаменел. И вот слезы неудержимо текут из его глаз по щекам и щекочут в носу. Он знает, что не мужское это дело - плакать, ему стыдно, но он не может остановиться.
     Увидев на его лице слезы, юродивый замолкает. Он смотрит на Кукшу спокойно, без удивления и гладит его по голове.
     И тут Кукшу окончательно прорывает. Он валится на землю ничком и разражается рыданиями. Он яростно грызет жесткую траву, в рот ему набивается песок. Плач Кукши мало схож с человеческим плачем, скорее он напоминает вой и рычание раненого зверя. Да, сказать по правде, не звериной ли жизнью живет этот юноша?
     Над ним яркой синевой сияет прекрасное враждебное небо, под ним чужая враждебная земля, во рту у него жесткая трава чужой земли, и нет у него на земле приюта, ибо дом его где-то на другом конце земли, и он никогда его не увидит. Ничего нет на свете нужнее родного дома и ничего нет недоступнее!
     - Блаженны плачущие, ибо они утешатся, - тихо, самому себе, говорит юродивый, - блаженны чистые сердцем, ибо взглянут на небо и увидят его.
     - Я хотел тебя убить! - вдруг кричит Кукша.
     - Знаю, юноша, - Ласково отвечает юродивый, - ничего, хотел и расхотел.
     - Это я утащил у тебя плащ!
     - Знаю, юноша, - говорит Андрей, - зато теперь ты не пожалеешь для меня последней рубашки.
     "А ведь это правда!" - удивленно думает Кукша. Мало-помалу он затихает, и Андрей говорит ему:
     - Нельзя тебе возвращаться к Рябому.
     Андрей наклоняется и поднимает с земли ломик, завернутый в мешковину.
     - Это тебе больше не понадобится.
     Он кидает ломик через ручей в зыбкую грязь, и его начинает медленно засасывать.
     Кукшу пронзает догадка: до этого мгновения юродивый предоставлял ему возможность убить себя!
     Андрей ведет Кукшу вдоль ручья, потом они поднимаются по склону оврага, и Андрей показывает Кукше неглубокую рытую пещеру, из-за кустарника невидимую постороннему взгляду.
     - Жди меня здесь, - говорит Андрей Блаженный и куда-то уходит.
     
     
     Глава четырнадцатая * АФАНАСИЙ
     
     Кукшу приютил друг Андрея Блаженного молодой набожный горожанин Афанасий. Отец Афанасия богат, занимает высокую придворную должность, перед Афанасием открыта завидная возможность службы при дворе и продвижения вверх по лестнице чинов, но он не стремится в залы царского дворца, он погружен в раздумья о смысле жизни, в изучение богословских и философских сочинений.
     Афанасий посещает беседы у патриарха Фотия, где собираются наиболее ученые и склонные к размышлению царьградцы и куда приезжают просвещенные люди даже из отдаленных провинций. В этом кругу избранных Фотия признают самым умным и образованным человеком империи. Несмотря па юный возраст Афанасия, патриарх нередко удостаивает его беседы наедине.
     Сам Афанасий считает себя учеником Андрея Блаженного. Впервые он увидел юродивого случайно на Хлебном торгу: Афанасий и его друг Патрокл куда-то торопились, и вдруг внимание Афанасия привлек нищий, раздававший милостыню. Потом Афанасий снова встретил юродивого, на этот раз Афанасий был один, никуда не спешил и заговорил с юродивым. Этот человек потряс его душу. Афанасий и Андрей Блаженный подружились. Время от времени они видятся и подолгу беседуют где-нибудь в укромном месте - зазвать Андрея Блаженного домой Афанасию удается очень редко.
     В доме Афанасия с рабами обращаются хорошо. Пища у них простая, но добротная. Афанасий ест то же, что и рабы его отца. В пост он никогда не позволяет себе съесть скоромное и следит, чтобы рабы тоже постились. К рабам он обращается не иначе, как "сударь". Время от времени он собирает их в своей спальне для благочестивых бесед. Узнав, что Кукша некрещеный, но хотел бы креститься, Афанасий стал заниматься с ним особо.
     С самого начала Афанасий проникся дружеским участием к Кукше. Да и как могло быть иначе, если Кукшу привел к нему Андрей Блаженный? Афанасий часто беседует с Кукшей и даже учит его грамоте. Беседы у них не только о божественном, они разговаривают обо всем на свете. Афанасий смотрит на Кукшу, как на живое чудо, ведь Кукша за свою короткую жизнь успел повидать столько стран, сколько видел не всякий бывалый купец-мореход. Сам Афанасий прожил лет на пять больше Кукши, а еще не выезжал за пределы царьградских окрестностей. Он расспрашивает Кукшу о неведомых краях, ему любопытно, что тамошние жители едят и как одеваются, в каких домах живут и в какого бога веруют.
     Особенно удивительной страной кажется Афанасию родина Кукши. Подумать только, там чуть ли не полгода землю покрывает глубокий снег и стоит такой мороз, что по рекам ездят на конях совершенно так же, как по дорогам! И все ходят в меховой одежде, тогда как здесь меха носят только богатые люди, да и то больше для украшения, чем по нужде.
     А сколько там изводят дров, ведь, по словам Кукши, топят непрерывно! Правда, Кукша говорит, что с дровами дело обстоит просто, покупать их не надо, потому что кругом леса без конца и края.
     В самые холодные дни в лесу слышно, как от мороза трещат деревья. Страшно подумать о такой лютой стуже! В Царьграде одного дня столь суровой зимы было бы достаточно, чтобы тысячи бездомных, подобных Андрею Блаженному, погибли все до единого!
     Не нравится Афанасию, что в северных странах до сей поры поклоняются деревянным или каменным богам. В ужас и негодование повергает его то, что в жертву этим богам приносят людей. Он поражается глубине человеческого заблуждения. Эти северяне простодушно почитают истинным бога, который может потребовать человеческой крови, тогда как на деле истинный бог не только не принимает кровавых человеческих жертв, но и самого себя принес в жертву ради людей.
     Немало дивится Афанасий тому, что Кукша в свои годы уже бывалый воин и участвовал в настоящих битвах. Когда Кукша рассказывает об убийстве Свавильда, Афанасий взволнованно восклицает:
     - Видит бог, ты, язычник, поступил тогда как настоящий христианин!
     Кукша спрашивает, почему не видать Андрея Блаженного. Разве нельзя как-нибудь помочь этому несчастному, чтобы хоть теперь, когда на дворе зима, он не ходил нагишом и не ночевал, где придется. Афанасий смущается и, поколебавшись, говорит:
     - Твой вопрос повергает меня в замешательство, ибо Андрей в свое время взял с меня слово никому не рассказывать о нем правды. Но тебе, раз он сам тебе открылся, я могу и даже должен, мне кажется, кое-что о нем сказать. Это такой человек, которому мы не можем ничего дать, дать может только он нам. Понимаешь?
     Кукша не понимает, но кивает головой.
     - Так вот. Когда-то я просил его поселиться у нас. Мы богаты, мой отец - добрый и благочестивый человек, он не стал бы чинить мне препятствия в таком деле. Мне ничего не стоило приютить Андрея, если бы он захотел этого. Но он со своей обычной веселой кротостью отказался. И мне стало стыдно. Я ведь и раньше понимал, что его жизнь - это не просто жизнь, а подвижничество, ведь я знаю, что в свое время он добровольно оставил вполне благополучное существование. Но нам, обычным людям, так трудно преодолевать свои обычные понятия!
     Если Афанасию трудно, то Кукше и подавно Он с отчаянием думает, что ему, например, никогда не постичь удивительного христианского учения. Он спрашивает:
     - А Христос поможет мне вернуться на родину, когда я приму святое крещение?
     - Как ты, однако, привязан к родной земле! - удивляется Афанасий. - Впрочем, оно и понятно, здесь ты несчастный раб, отверженное существо, не мудрено, что ты стремишься сердцем туда, где тебе жилось лучше.
     Помолчав, Афанасий спрашивает:
     - Скажи, а если ты станешь свободным гражданином Византийской империи, неужто ты по-прежнему будешь рваться из этой благословенной страны на свою засыпанную снегами родину?
     Кукша в затруднении, он не знает, что отвечать. Ведь ему неизвестно, что значит быть свободным гражданином Византийской империи.
     - Через несколько месяцев, я думаю, это станет тебе известно, - задумчиво говорит Афанасий. - Недаром господь послал тебе Андрея Блаженного.
     Видя недоумевающий взгляд Кукши, Афанасий словно спохватывается:
     - Больше я тебе пока ничего не скажу, я и так сегодня наговорил слишком много.
     
     
     Глава пятнадцатая * СНОВА РЯБОЙ
     
     Для домочадцев Афанасия Кукша - новый раб, купленный Афанасием для личных услуг. Кукше не надо больше притворяться немым, он должен лишь скрывать, что живет в Царьграде уже давно. Сицилийские сарацины, у которых купил его Афанасий, привезли его только что, а по-гречески он выучился еще в Сицилии
     Перемена в жизни Кукши столь разительна, что иногда ему не верится, что это явь, а не сон. Он содрогается при воспоминании о своей недавней жизни. Афанасий даже обронил, что Кукша через несколько месяцев станет свободным. Неужто это возможно? А может, Кукше просто послышалось? Ему этого не проверить - у него нет привычки переспрашивать.
     Благодарный Кукша изо всех сил старается, чтобы от него в доме был прок: колет дрова для очага, раздувает угли в жаровнях, рубит мясо, метет полы и лестницы. Слуги, видя его усердие, беззастенчиво сваливают на него свои обязанности, но ему это нисколько не в тягость.
     Афанасий запретил поручать Кукше какие-нибудь дела вне дома. Он объяснил свое запрещение боязнью, как бы Кукша не заблудился. Однажды в отсутствие Афанасия повар велел Кукше сбегать в зеленную лавку - понадобилось несколько пучков сушеных пахучих трав. Он напутствовал Кукшу:
     - Не бойся, заблудиться тут негде. Выйдешь из ворот, поверни направо и так иди все прямо, никуда не сворачивай. В конце улицы будет торговая площадь. Там глянешь опять направо и сразу увидишь зеленную. Назовешь своих господ и скажешь, что я тебя прислал. Возьми что надо - и назад. Главное, не зевай по сторонам и ни с кем не болтай.
     Кукша давно уже носа не высовывал за ворота, и для него стало привычным уютное чувство безопасности. И вот он снова на улице. Она ему хорошо знакома, как и большинство улиц и площадей Царьграда. Знает он и зеленную лавку - когда-то он подбирал возле нее гнилые плоды. На той самой торговой площади, куда он сейчас идет, его выследил Рябой, когда Кукша подобрал упавшую жареную рыбу. Кукша идет торопливо, пугливо озирается, во всех мужчинах большого роста ему чудится Рябой.
     Выйдя на торг, он поворачивает к зеленной лавке и натыкается на Рябого. Мгновение Кукша стоит в замешательстве, соображая, в какую сторону лучше бежать. Этого достаточно, чтобы Рябой железной хваткой вцепился в него. На лице Рябого злобное торжество. Отстранив Кукшу на расстоянии вытянутых рук и склоняя голову то направо, то налево, Рябой разглядывает его.
     - Ты, я вижу, принарядился, - насмешливо говорит Рябой, - прямо жених! - И добавляет примирительно: - Петр все спрашивает, куда, мол, девался Немой? А я не знаю, что и отвечать. В темнице, думаю, бедняга, а может, торговцы убили сердечного. А ты, слава богу, жив, здоров и на воле! Ну, рассказывай, куда ты запропастился?
     Кукша не отвечает, и Рябой начинает сердиться:
     - Что? Сорвал хороший куш и решил жить сам по себе, а Рябого по боку?
     Кукша продолжает молчать, и Рябой разражается упреками:
     - Кто тебя подобрал, когда ты подыхал с голоду? Кто тебя кормил? Кто ремеслу выучил? Кто? Ну, отвечай же, неблагодарная тварь!
     Невесть почему, Кукше вдруг приходит в голову изобразить немого. Глядя прямо в глаза Рябому, он корчит дурацкую рожу и нечленораздельно мычит.
     - Ах ты, скифский пес! - шипит Рябой и так сжимает Кукшииы плечи, что, кажется, вот-вот захрустят кости. - А ну, пойдем в сторонку, потолкуем!
     Но сейчас Кукша не сдается так просто, как в тот раз под лестницей в переулке, где днем и ночью горят фонари. Тогда от голода у Кукши темнело в глазах, если он наклонялся, а теперь не темнеет.
     Кукша резко падает вперед. Плечи его высвобождаются, в клешнях Рябого остается только Кукшина шерстяная накидка. Кукша ударяет его головой в живот, вернее, в то место, где кончается грудная клетка. Рябой охает и, скорчившись, хватается за живот. Он пробует что-то сказать или крикнуть и не может. Кукша вырывает у него из рук свою накидку и бросается в толпу.
     Некоторые праздные люди, видевшие, как он боднул Рябого и что-то вырвал у него, пытаются задержать Кукшу, но они действуют вяло, потому что у пострадавшего не слишком почтенный вид: кто их знает, из-за чего сцепились эти бедняки, стоит ли стараться ради кого-то из них! Во всяком случае, на вознаграждение тут рассчитывать нечего! Кукша без труда увертывается от чьей-то руки и скрывается в рыночной сутолоке.
     Он кружит по улицам, а потом возвращается на торговую площадь - вряд ли Рябой ждет его там. Взяв в зеленной лавке все, что нужно, Кукша бежит домой.
     Хорошо, что Рябой думает, будто Кукша зажил самостоятельной воровской жизнью, значит, он будет искать его прежде всего в харчевнях и кабаках, а там Кукша не бывает. Однако он, конечно, станет похаживать и здесь, где видел Кукшу. Надо держать ухо востро. Если они опять встретятся, Рябой, возможно, не будет больше пускаться в разговоры, а сразу кликнет стражников.
     
     
     Глава шестнадцатая * КУКШУ ВЫКУПАЮТ
     
     Миновала зима с ледяными дождями и сырыми снегопадами, и снова на безоблачном небе сияет милосердное солнце. Облегченно вздыхают бездомные бедняки, дожившие до весны. Увы, не у всех хватило сил ее дождаться. Многих за зиму сволокли в огромные ямы, вырытые на городских окраинах, и оставили гнить под открытым небом. Так спокон веку хоронят в Царьграде безродных бедняков и казненных преступников.
     Но никого уже не печалят зимние беды. Живые радуются солнцу, а мертвые одинаково равнодушны и к теплу и к стуже. Приближается самый большой праздник православных - пасха, и город полон торжественного ожидания. Царьградцы прибирают к празднику свои дома и улицы. С наступлением пасхи кончается долгий великий пост, и, отстояв в церквах вечерню, всенощную и заутреню, горожане отправятся домой и сядут за праздничный стол. С этого времени разрешается есть мясо и пить вино.
     В свечной лавке Епифана торговля идет не слишком бойко - к празднику даже небогатые люди стараются купить восковых свечей вместо сальных, поэтому у Епифана достаточно времени, чтобы читать "Жития святых". Вот и сейчас он сидит перед налоем, отстранив подальше от глаз толстую пергаментную книгу.
     В лавку входит богато одетый юноша с красивым умным лицом. Это посещение удивляет Епифана - богатые люди не ходят в лавку сами, они присылают слуг. Епифан встает и с подобострастной улыбкой приветствует юношу. Они говорят о погоде, о приближении праздника. Епифан пытливо всматривается в лицо юноши, пытаясь угадать, чем вызвано необычное посещение.
     Юноша делает большой заказ на свечи, сразу оплачивает его и говорит, что пришлет за свечами слугу. Епифан рад хорошему покупателю, однако он видит, что не ради этой покупки явился к нему юноша. Так и есть, посетитель обращается к Епифану с просьбой, которая озадачивает старого лавочника. За свой долгий век Епифан не слыхивал ничего подобного: чтобы вот так, ни с того ни с сего, приходили в лавку к свечнику и просили продать раба, да вдобавок именно того, который давно уже пропал! Старик даже переспрашивает: он туговат на ухо и опасается, не ослышался ли.
     - Нет, вы не ослышались, - говорит юноша, - я действительно намерен купить у вас раба по кличке Немой.
     - Но ведь он сбежал еще в позапрошлом году! - восклицает Епифан. - Сбежал и как в воду канул!
     - Тем легче, - говорит странный покупатель, - вам с ним расстаться.
     - С кем, простите? - спрашивает старик.
     - Я неточно выразился, - отвечает юноша, - я хотел сказать: тем легче вам решиться на эту сделку. Если бы раб был по-прежнему у вас, вы бы, очевидно, не стали его продавать, по крайней мере, за те пять номисм, что уплатили за него на невольничьем рынке. А раз он сбежал, у вас нет оснований отказываться от этой сделки. Вам возвращают пять номисм за раба, которого у вас уже нет, ваше дело лишь подписать купчую - и раб переходит в мою собственность.
     "Уж не мошенник ли какой-нибудь? - думает Епифан, внимательно глядя на него. - Нет, на мошенника не похож. Хотя, кто его знает! Может быть, позвать все же стражников?" Старик переводит взгляд с лица посетителя на отворенную дверь, за дверью пестреет уличная толпа, стражников поблизости не видать.
     - Стражников звать не надо, - говорит посетитель, перехватив взгляд Епифана. - Вы меня ни в чем не уличите, только потеряете пять золотых, которые уже почти вернулись в ваш кошелек.
     Такой довод кажется расчетливому лавочнику вполне разумным, он согласен, что стражники им ни к чему. Однако он ни в чем не любит спешки, особенно в таком важном деле, как купля-продажа раба. Поэтому он говорит:
     - Перед тем, как сбежать, негодяй искалечил моего главного работника! Бедняга чуть не месяц лечился, я вынужден был давать ему на лекарства...
     - Сколько же вы хотите за это? - перебивает его юноша.
     Торговец медлит с ответом, он колеблется, боится продешевить и в то же время опасается, как бы не отпугнуть странного покупателя чрезмерным требованием. А юноша, как назло, проявляет нетерпение, не давая как следует подумать. Наконец Епифан решается:
     - Четыре номисмы. И еще номисму за то, чтобы этот разговор остался между нами. Тогда будет ровно десять. - Голос старика дрожит от волнения. - Я думаю, это не слишком высокая плата за такого хорошего раба... а также за лекарства... и за простой искалеченного работника... К тому же в последнее время рабы подорожали, а Немой - очень толковый раб, правда, не скрою, он немного строптив... но...
     Покупатель мягко прерывает его:
     - Простите... Ведь пострадавший от Немого - свободный, если я не ошибаюсь?
     - Вы не ошибаетесь, - отвечает Епифан.
     - Так у него, по-видимому, есть семья? - спрашивает покупатель.
     - Конечно! - подтверждает старик. - Жена и пятеро детей.
     - И они, наверно, любят ходить на ипподром? - допытывается юноша.
     - Как все жители Царьграда! - отвечает торговец.
     - Небось они иной раз не прочь поставить на хорошего возницу?
     - Возможно, - говорит старик уже с легким недоумением.
     - Я думаю, они не будут в обиде, - заключает юноша, - если я передам им через вас еще десять или двадцать номисм на игру, помимо тех десяти?
     Епифан внимательно глядит на юношу, стараясь сообразить, шутит он или говорит серьезно - от такого чудного покупателя можно ожидать чего угодно. Наконец старик понимает, что над ним смеются. Он мрачнеет, а голос юноши становится жестким:
     - Получите свои пять номисм, и давайте составим купчую. А нет, я ухожу.
     И юноша делает шаг к выходу. Испуганный лавочник останавливает его, отпирает крохотную комнатку, и оба входят в нее. Старик покрывает кусок папируса мелким ровным почерком. Наконец купчая составлена и скреплена подписями, деньги переходят из мошницы покупателя в железную укладку торговца, и Кукша становится собственностью юноши. На улице юношу ждет Афанасий, он бросается к нему навстречу.
     - По твоему лицу, дорогой Патрокл, - взволнованно говорит Афанасий, - я вижу, что дело сделано! Не так ли?
     - Все в порядке! - отвечает Патрокл. - Хитрый лавочник хотел выманить лишние пять номисм, но это ему не удалось: я все время помнил твою просьбу - не давать ему ни одного лишнего обола.
     - Трудно выразить словами, как я благодарен тебе, дорогой Патрокл! Я уверен, если бы я пошел к лавочнику сам, у меня бы ничего не получилось!
     Юноши направляются к дому Афанасия - теперь остается написать отпускную, и Кукша свободен. Афанасий доволен, что, выкупая Кукшу, уложился в пять номисм, полученных от Андрея Блаженного. Учитель ни за что не хотел, чтобы Афанасий выкупал Кукшу на свои деньги, и был бы огорчен, если бы его денег не хватило.
     
     
     Глава семнадцатая * ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДИНЕ
     
     Получив отпускную, Кукша остается в доме Афанасия. Теперь он живет здесь в качестве наемного слуги. Он свободен, может идти, куда ему вздумается. Но идти особенно некуда. Где ему будет лучше, чем в доме доброго Афанасия, который для Кукши больше, пожалуй, старший брат, нежели хозяин!
     За то время, что Кукша живет у Афанасия, он вырос, налился силой, и, когда идет по улице, молоденькие служанки, да и не только служанки, заглядываются на статного белокурого молодца.
     Неплохо живется Кукше, чего еще желать! Но странное дело, чем благополучнее складывается его жизнь, тем настойчивее его одолевают мысли о родине. Когда он с утра до ночи лил свечи под неусыпным надзором Димитрия, когда бездомный скитался по Царьграду и губил свою душу на службе у Рябого, реже он думал о Домовичах, не так его мучила тоска по родине.
     А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно теплых стран на далекий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукшину землю.
     Афанасий не устает дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:
     - Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царьграде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты все равно мечтал бы вернуться на родину?
     В ушах Кукши все еще звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:
     - Не знаю...
     Однажды в кружке патриарха Фотия шел разговор не столь ученый, как обычно. Рассуждали об ослаблении у молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.
     Афанасий, самый молодой участник беседы, задумчиво сказал:
     - В нашем доме есть слуга, северный тавроскиф по происхождению. Он совсем юн, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Он необычайно привязан к родине, которую видел в последний раз еще лет одиннадцати и которой больше никогда не увидит. Какая устойчивость чувства! А ведь он еще почти язычник, он лишь недавно выучился читать и писать!
     Разговор пошел о том, что византийскому государству следует предпринимать всяческие усилия к тому, чтобы распространять свет христианского учения среди северных варваров. Михаил, священник церкви святого Акакия, сказал, глядя куда-то вдаль, может быть, в заснеженные просторы неведомой Тавроскифии:
     - Я верю, что на почве молодого народа, грубого, но чистого сердцем, православие расцветет так пышно, как нигде и никогда еще не расцветало. Вспомните, ведь не случайно проповедь апостолов господа нашего нашла гораздо больший отклик у необузданных язычников, нежели у ведающих закон иудеев.
     Юный Патрокл, начальник одного из гвардейских отрядов, заметил:
     - Распространение православия среди северных варваров способствовало бы прекращению их разорительных набегов и помогло бы нам подчинить их.
     - Так оно и будет, - сказал патриарх Фотий. - Среди скифов, живущих к востоку от Тавриды, уже много христиан, свет православия проникает от них и дальше на восток - к хазарам. Очень важно, чтобы теперь истина как можно скорее отправилась в поход на север. Тогда империя и христианство получили бы могучего союзника против наступающих мусульман.
     Из патриарших палат на площадь Августеон Афанасий выходит вместе с Патроклом.
     - Скажи мне, - спрашивает Патрокл, - отчего ты не хочешь сделать карьеру в гвардии? Здесь тоже нужны просвещенные и благочестивые люди, я и мои друзья оказали бы тебе немалую помощь.
     Афанасий отвечает:
     - Гвардейская карьера не для меня. Мне с младенчества нравилась жизнь созерцательная. Я гораздо более склонен к размышлению, чем к действию. Поэтому я и готовлюсь вступить в духовное звание.
     - Ну что ж, дай тебе бог, - говорит Патрокл.
     Не доходя изваяния императора Юстиниана, они прощаются, Патроклу надо идти в Большой царский дворец, где он служит, а Афанасий поворачивает направо, на Месу. Уже простившись с приятелем, Афанасий вдруг что-то вспоминает и окликает его.
     - Дорогой Патрокл, - говорит он, - ты только что звал меня вступить в гвардию. Предлагаю тебе человека, гораздо более подходящего для этого дела, нежели я, - настоящего, испытанного воина, родом тавроскифа. Это Кукша, мой слуга, о котором я давеча говорил и которого ты великодушно помог мне выкупить. Среди тех, кто служит его царственности, есть и Кукшины единоплеменники, так что никого не удивит появление во дворце еще одного тавроскифа. А у тебя, между прочим, будет там верный человек.
     Удивительный город Царьград! Здесь ничего не стоит умереть с голоду, но, если повезет, можно весьма преуспеть, даже не прилагая к тому особых усилий. Судьбу человека может круто повернуть сущий пустяк, случайная встреча или разговор двух приятелей. Глядишь, вчерашний раб в один прекрасный день становится царским гвардейцем, получает меч и хорошее жалованье, носит красивую одежду и живет в царском дворце. Вот какие вещи случаются в Царьграде!
     
     
     Глава восемнадцатая * В БОЛЬШОМ ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ
     
     Когда-то Кукшу поразил своим богатством конунг Хальвдан Черный: чего только не было в его обширной усадьбе! Но против византийского царя мурманский конунг - жалкий бедняк, его жилище - убогая лачуга по сравнению с самым незначительным строением из тех, что составляют Большой царский дворец.
     Этот дворец занимает огромное пространство и состоит из бесчисленного множества самых разнообразных зданий. Здесь семь перистилей - отдельно стоящих сеней с колоннадами, четыре церкви, девять часовен, столько же молелен, четыре караульных помещения с казармами для гвардейцев, три больших галереи, семь второстепенных галерей, пять палат для приемов, три трапезных, десять особых палат для членов царской семьи, библиотека, оружейная, открытые террасы, с которых можно любоваться морем, манеж, где царь с приближенными катаются верхом, две бани, восемь отдельных дворцов, окруженных садами, и гавань. Над всем этим возвышается башня, увенчанная крытой площадкой, похожая на сарацинский минарет. Башня имеет важное значение для безопасности государства, и в ней постоянно находится особый отряд.
     При покойном царе Феофиле, отце нынешнего царя, жил хитроумный изобретатель Лев Математик. Ему пришло в голову связать царский дворец со всеми провинциями империи посредством светового вестника. Мысль эта понравилась царю Феофилу и была осуществлена.
     На вершинах гор учредили световые посты. Каждый пост имеет большое вогнутое зеркало на оси, которое, запалив перед ним яркий огонь, поворачивают в нужную сторону. Огонь заслоняют и снова открывают, и это условное мигание обученные ромеи читают точно так же, как грамоту, привезенную гонцом на взмыленном коне.
     С тех пор, едва в какую-нибудь провинцию вторгается враг, на тамошнем световом посту загорается огонь, другие посты передают сигнал дальше, и таким образом тревожная весть быстро достигает башни, стоящей в саду Большого царского дворца.
     Днем и ночью каждые два часа на вершину башни по витой лестнице всходят дозорные - четыре гвардейца, непременно ромеи родом, чтобы сменить своих товарищей и в продолжение двух часов зорко всматриваться в даль. Если на каком-нибудь световом посту дозорные замечают огонь, они тоже в ответ зажигают огонь, сообщая, что сигнал принят.
     Башню, стоящую в саду дворца, царьградцы называют маяком или минаретом.
     Кукша никогда не плутал в лесу, живя на родине, ему даже не приходилось задумываться, в какую сторону следует идти, он просто шел куда надо, как ходят лесные звери. Здесь же он теряется, в глазах у него рябит от золоченой лепнины, сверкающего мрамора, бронзовых дверей, резьбы по камню и по дереву. Ему кажется, что, если бы не маяк, гвардейцам ничего не стоило бы заблудиться, идя к месту несения службы.
     Ратша и Догон говорят, что им случалось видеть, как на крыше маяка отдыхают перелетные птицы.
     Все покои Большого дворца расположены так, что царь, оставаясь дома, может присутствовать на богослужении, на приемах важных лиц в парадных палатах, на торжественных обедах и даже на зрелищах ипподрома, ибо царская ложа на ипподроме, соединенная с остальными помещениями, тоже, собственно, продолжение Большого дворца.
     Кукша живет в той части дворца, что примыкает к площади Августеон и называется Халка. Здесь находятся знаменитые Бронзовые сени, покрытые позолоченной бронзовой черепицей, и железные ворота - главные ворота дворца. Через них царь в сопровождении пышной свиты выходит на площадь. Здесь, в Халке, три караульных помещения, отсюда гвардейские отряды отправляются для несения службы - для охраны дворцовых покоев или для участия в торжественных церемониях.
     Один из внутренних дворов, тот, что примыкает к манежу, служит площадкой для воинских упражнений гвардейцев - они здесь лазят по канатам, карабкаются на гладкий столб, бегают, прыгают, скачут верхом, борются, бьются на мечах, стреляют в цель из лука.
     Кукше больше всего нравится на этом дворе, здесь он чувствует себя в своей тарелке. Впрочем, скоро Кукша замечает, что другие посещают этот двор совсем не так охотно, как он. Многие гвардейцы, особенно тавроскифы, предпочитают сидение в кабаках всему остальному, словно беря пример с молодого царя Михаила. Исключение составляют черные, словно вымазанные сажей, эфиопы, заведенные еще покойным Феофилом. Но эфиопов осталось мало, и все они уже немолоды.
     Чудно думать, что Большой дворец, этот город в городе, и есть жилище того накрашенного юноши, которого Кукша видел, когда охотился за Андреем Блаженным. Говорят, дворец - это царский дом, дом царской семьи. Но невозможно понять, зачем человеку, какая бы семья у него ни была, дом, состоящий из такого множества домов, и такое неисчислимое количество прислуги. Интересно, бывал ли молодой царь во всех этих зданиях?
     Самого царя сейчас нет в Большом дворце. Говорят, он гораздо больше любит дворец, расположенный за пределами Царьграда, в предместье святого Маманта.
     Ратша с Догоном рассказывали Кукше, что до недавнего времени по аллеям и колоннадам Большого дворца в сопровождении служительниц гуляли четыре веселые черноглазые девушки - сестры царя. Жили они в особом дворце из карийского мрамора, который построил для них покойный отец царь Феофил.
     По утрам царица Феодора - полнотелая властная женщина в окружении приближенных шествовала в Золотую палату приветствовать своего беспутного сына.
     Теперь никого из них нет в Большом дворце - Михаил спровадил в монастырь и матушку и сестер. Вернее будет сказать, что устроил это дядя Михаила по матери, кесарь Барда. Дядя потакает племяннику во всех его порочных наклонностях, лишь бы племянник не совался в государственные дела, предоставляя их дяде.
     Однажды Кукша становится свидетелем удивительного события.
     Зрелище конных состязаний - самое любимое развлечение царьградцев, и интерес к состязаниям отнюдь не ослабевает оттого, что в них участвует в качестве возницы сам царь Византии.
     Наступает день больших игр. Над ипподромом растянут тент, подбитый пурпуром для защиты зрителей от солнечного зноя. Под этот тент собираются чуть ли не все жители столицы. Здесь первые богачи и последние бедняки, медлительные старцы и юркие мальчишки. Вход сюда никому не возбраняется и не стоит ни одной лепты. Помимо царьградцев на ипподроме много приезжих из других частей империи и со всех концов света. На каждом шагу слышно, как чужеземный говор мешается с греческой речью. Здесь, на ипподроме, отсвет пурпура ложится, не разбирая, и на лицо властителя полумира, и на лицо жалкого нищего.
     Кукша с секирой на плече охраняет одни из четырех главных ворот ипподрома - те, что возле кафизмы. Кафизма - "то здание, стоящее в начале ипподрома, со стороны святой Софии. Оно не сообщается ни с ареной, ни с трибунами. В нем находятся царская ложа и ложи сановников и сенаторов. Над царской ложей возвышается башня, украшенная четверкой бронзовых коней. Говорят, что коней этих еще в стародавние времена привез царь Феодосии с острова Хиос. Ниже царской ложи расположена терраса с колоннами, ее занимают царские телохранители.
     Телохранители охраняют пустую ложу, в ней нет царя. А где же царь? Он сейчас мчится по желтому песку ипподромной дорожки в легкой колеснице, запряженной парой коней, изо всех сил стараясь обойти того, кто мчится впереди него.
     Заезд следует за заездом. С каждым заездом увеличивается количество коней в упряжке, все труднее возницам управляться с конями, все жарче накаляются страсти зрителей. То и дело по трибунам прокатывается ужасающий рев. Это ревет ипподром, обладатель стотысячной глотки, ведь трибуны его вмещают сто тысяч человек!
     В Царьграде четыре ипподромных общества - "голубые", "зеленые", "белые" и "алые", общества эти называются димами. Каждый дим содержит свои конюшни, своих коней и возниц, поэтому колесницы и одежды возниц окрашены в соответствующие цвета.
     Различные димы, так же как и их сторонники, испытывают, конечно, различные чувства, ибо здесь радость и восторг одних неизбежно оборачивается досадой и разочарованием для других. Но ипподромная толпа все эти разнообразные чувства выражает одинаково - ревом. Иногда страсти достигают такой силы, что враждующие димы бросаются друг на друга, и происходит побоище. На этот случай какой-то предусмотрительный император выстроил стены, отделяющие арену от зрительских трибун.
     Число коней в упряжке возрастает до семи. Взмокшие от пота возницы, и среди них молодой царь, напряженно ждут знака, чтобы начать очередной заезд. В левую руку каждого возницы сходится пучок многочисленных вожжей, в правой он держит длинный извивающийся бич.
     В это время световой вестник приносит сообщение, что сарацины вторглись в малоазийские владения империи. Протонотарий, один из высших чиновников государства, в смущении и страхе подходит к царю, чтобы сообщить ему печальную новость.
     - Я должен передать твоей царственности, да продлит господь твои дни, - говорит он, запинаясь, - передать твоей царственности донесение доместика схол [Высшее должностное лицо и военных силах Византийской империи.]: сарацины опустошают Фракисию и Опсикий и приближаются к Малангинам...
     - Как ты смеешь, - закричал на него царь, - беспокоить меня своими разговорами в такой важный момент, когда все мое внимание сосредоточено на том, чтобы вон тот средний не перегнал левого!
     Бедный протонотарий прикусил себе язык. Однако слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Тревожная весть мгновенно облетает трибуны, зрители уже не получают от состязаний прежнего удовольствия, увеселение непоправимо испорчено.
     Взбешенный царь в тот же день отдает приказание уничтожить световой вестник и срыть маяк, стоящий в дворцовом саду.
     Загадочное существо - человек. Про Кукшу не скажешь, что он испытывает священный трепет перед наместником бога на земле, живущим среди сказочной роскоши. Кукша видел его размалеванным ночью в каталажке, где пристало находиться ворам и бездомным бродягам, а не помазанникам божиим. Кукше известно, как отец ромеев обошелся со своей собственной матушкой и сестрами. Ему жаль обреченной на разрушение башни, на которой отдыхают перелетные птицы по дороге в родные северные края. Он частенько дивится тому, как много глупого и подлого творится во дворце. И в то же время, когда он шагает по городу и люди оглядываются на него, молоденького гвардейца, он надувается от гордости, ему лестно сознавать, что про него думают: этот юноша - царский гвардеец, он живет в Большом царском дворце!
     
     
     Глава девятнадцатая * КРЕЩЕНИЕ КУКШИ
     
     В канун пасхи Кукша принимает святое крещение. Вместе с Кукшей крестятся несколько тавроскифов из царских гвардейцев - это поляне и тьмутараканцы [Славянское племя, жившее на восточном берегу Азовского моря.]. Крещение производится весьма торжественно, в Большой крестильнице, примыкающей к храму святой Софии. Крестить гвардейцев будет сам патриарх. Голые, покрытые гусиной кожей гвардейцы, стоя возле огромной беломраморной купели, с трепетом ждут патриарха.
     Наконец появляется он сам вместе с духовенством. Только что в особой раздевальне он переоделся в сверкающее белизной облачение. У него бледное смуглое лицо, обрамленное седеющей курчавой бородой. Умные карие глаза скользят по лицам гвардейцев и на мгновение задерживаются на Кукше. В них мелькает любопытство - патриарх догадывается, что перед ним тот самый тавроскиф, о необычайной судьбе которого ему однажды рассказывал Афанасий.
     Выйдя из купели и одевшись, новокрещеные с горящими свечами в руках вереницей идут в храм святого Петра, примыкающий, как и Крестильница, к святой Софии. Сияет солнце. Порыв теплого ветра приносит запах моря. Пламя свечей колеблется, и новокрещеные поспешно прикрывают его ладонями.
     В храме святого Петра патриарх мажет миром, благоуханным священным маслом, чело Кукши и других гвардейцев и возвращается в храм святой Софии для свершения литургии [Главнейшее из христианских богослужений.]. Новокрещеных ведут туда же. Там они должны причаститься святых даров.
     И вот Кукша стоит в величайшем и великолепнейшем храме Вселенной, в котором горят, не угасая, пять тысяч золотых лампад. Он слушает дивное пение и молитвы, почти не разбирая слов. Прекрасные звуки входят в него вместе с благоуханием воска и смолистым запахом ладана и помогают улететь в неведомую высь.
     Удивительно, что здесь, в этом огромном богатом храме, царят запахи, к которым Кукша привычен был дома. Конечно, ему хотелось бы после смерти попасть на небо, если там так же прекрасно, как в этом храме, но жить он хотел бы в родной деревне среди сосновых лесов на берегу порожистой реки вместе с родичами, которые зовутся домовичи.
     Когда литургия заканчивается, новокрещеные подходят к священнику в облачении из серебряной парчи, он дает каждому маленький кусочек хлеба и ложечку красного вина. Съесть освященного хлеба и выпить освященного вина - и значит причаститься святых даров. После этого каждый целует золотой крест, который патриарх держит в правой руке.
     Теперь он, Кукша, христианин, как все царьградские жители. Теперь у него новое христианское имя - Георгий. Он назван так в честь святого Георгия Победоносца, которого на иконах изображают верхом на коне. В руке он держит длинное тонкое копье, вонзенное в пасть крылатого змея. Кукша находит глазами его икону. Когда он глядит на святого Георгия, ему всегда кажется, что тонкое копье вот-вот сломается. Кукша, бывший викинг, знает, сколь прочным должно быть боевое копье. Но Афанасий говорит, что святой Георгий не нуждается в тяжелом варяжском копье, ибо битва его бестелесна и победа его - это победа духа света над духом тьмы. Кукше трудно это понять, но он не привык задавать слишком много вопросов.
     Все новокрещеные выходят из храма на главную паперть и здесь, как подобает христианам, раздают милостыню. Кукша по совету Афанасия заранее наменял мелочи для раздачи нищим и теперь, поворачиваясь направо и налево, сует монеты в протянутые руки. Вот его новенький обол падает в очередную ладонь, большую и заскорузлую. Слышится знакомый гнусавый голос:
     - Подайте Христа ради расслабленному!
     Кукша смотрит на нищего. Перед ним широкое рябое лицо. Мнимый расслабленный с изумлением уставился на Кукшу.
     - Ишь ты! - только и может произнести Рябой.
     Для Кукши эта встреча тоже неожиданность, хотя он мог бы помнить, что Рябой просит милостыню здесь, у святой Софии. Мгновение оба молчат. Наконец Рябой, оглядев Кукшу с ног до головы, говорит негромко:
     - Приходи на святой неделе к Петру. Не придешь - пожалеешь! Говорю в последний раз.
     - Приду, - отвечает Кукша, - отчего не прийти!
     
     
     Глава двадцатая * СВИДАНИЕ С РЯБЫМ
     
     Выйдя из Халки и миновав изваяние Юстиниана, Кукша вступает на Месу. В начале Месы по обеим ее сторонам расположены лавки златокузнецов [Златокузнецы - ювелиры.]. Это самые богатые ремесленники Царьграда, недаром они имеют дело с золотом, серебром и драгоценными каменьями. В их лавках продаются украшения, иные из которых стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Подобные вещицы должны быть и в ларчике у Рябого, в том самом ларчике, что Кукша украл во время бунта.
     На Кукше одеяние царского гвардейца. Сбоку у него болтается меч. Кукша уже совсем не тот, каким был, пока ходил без оружия. Человек, препоясанный мечом, гораздо увереннее в себе, нежели человек без меча. Меч изменяет даже его осанку - голова поднимается выше, спина делается прямее. Такой человек без колебания берет у другого то, что ему нужно. Вот и Кукша, он чувствует, что он не только в силах, но и вправе так поступить. Не зря он скитался с викингами, в него успел проникнуть дух разбойничьего удальства, царящий на их быстроходных длинных кораблях. Впрочем, Кукша убежден, что в деле, которое он задумал, нет греха, ведь он собирается всего лишь отобрать у вора ворованное.
     С Месы Кукша сворачивает в одну из поперечных улиц. Уверенно шагает он по узеньким улицам и переулкам, то карабкающимся вверх, то круто сбегающим вниз, спускается и поднимается по каменным лестницам. А ведь именно эти улицы и лестницы чаще других бывали свидетелями его страха и отчаяния. Все это в прошлом и никогда не вернется!
     Наконец Кукша попадает в самую тесную и зловонную часть города. Здесь живут бедняки, нищие и воры. Он подходит к кабаку Петра и толкает ногой дверь. Его обдает винным духом и пьяным гомоном.
     В кабаке ничего не изменилось - те же завсегдатаи с мутными глазами, так же радушно хозяин потчует посетителей. Рябой сидит на своем обычном месте. Кое-кто из посетителей с любопытством разглядывает Кукшу - в кабаках и харчевнях этой части города гвардейцы появляются редко.
     Рябой уже слегка под хмельком, он глазами указывает Кукше на скамейку. Кукша в свою очередь движением головы указывает на дверь. Рябой кивает и, допив из чаши вино, вслед за Кукшей выходит на улицу.
     Они идут молча, Рябой косит глазами на Кукшину одежду. Когда они оказываются достаточно далеко от заведения Петра, Рябой говорит с невольным подобострастием:
     - Я смотрю, моя школа пошла тебе впрок - ты, кажется, неплохо живешь. Не боишься так высоко заноситься? Ну, выкладывай, как тебе удалось влезть в гвардейскую шкуру? Может, и я...
     Кукша не отвечает, и Рябой спрашивает:
     - Чего молчишь как истукан?
     Кукша продолжает молчать, Рябого это уже сердит:
     - Давно нечесаный ходишь? Ты знаешь: я могу и почесать! Ну, разомкни уста, змей!
     Кукша корчит дурацкую рожу, мычит, показывая на рот, и разводит руками. Рябой багровеет от ярости. Он бы влепил сейчас оплеуху этому наглому сопляку, да опасается привлечь внимание прохожих - больно уж заметная на Немом одежа. Поэтому Рябой только шипит:
     - Тебе повезло, что ты пришел сегодня. Завтра я собирался заявить на тебя. Какой прок, думаю, щадить эту неблагодарную тварь...
     - Хватит болтать, - прерывает его Кукша, - пойдем туда, где нет посторонних глаз и ушей. Там и потолкуем.
     В Кукшином голосе Рябой улавливает уверенность и твердость. Это что-то новое. Он вперяет в Кукшу внимательный взгляд. Кукша больше не произносит ни слова. Предложение его кажется Рябому разумным, но ему не нравится наглость, которой Кукша набрался, пока жил сам по себе. Надо дать ему острастку.
     - А не хочешь ли, - спрашивает Рябой, - чтобы я кликнул стражников?
     - Пожалуй, - отвечает Кукша. - Вон идут двое, может, мне самому их кликнуть?
     - Хватит шуток! - огрызается Рябой. - Я тебе позволяю разевать пасть, чтобы ты говорил о деле, а не ломал дурака.
     Когда стражники проходят мимо и удаляются, он говорит уже более миролюбиво:
     - Так рассказывай о своих делах!
     - Пойдем на Кожевенную, - отвечает Кукша, - там после пожара должны быть хорошие пустыри.
     Они приходят на Кожевенную, почти полностью выгоревшую во время бунта, там на пустыре среди отбросов и обгорелых камней буйно разрослись кустарники и сорные травы. Кукша обнажает меч и говорит:
     - У тебя на нательном поясе висит ключ. Давай его сюда.
     Рябой долгим угрюмым взглядом глядит на Кукшу.
     - Ключ? - произносит он наконец. - Какой ключ?
     - Тот, что у тебя на поясе, - повторяет Кукша. - Давай его сюда, да поживее.
     - Нет у меня никакого ключа!
     - Или ты отдашь его по доброй воле, - говорит Кукша, - или я тебя прикончу и возьму его сам!
     - Да на что он тебе сдался? - спрашивает Рябой, вымученно улыбаясь и стараясь не смотреть на сияющее острие меча. Проклятый раб оказался не так прост - он прознал все-таки про его чердачную каморку!
     - Я уже сказал тебе: отдай мне ключ, а там поговорим.
     Рябой мешкает, он прикидывает, нельзя ли убежать. Нет, пока он будет поворачиваться, Немой успеет проткнуть его своим мечом. Но отдать ключ - это значит лишиться ларчика с драгоценностями и всего накопленного! И именно теперь, когда Рябой настолько привык упиваться мыслями о своем богатстве, что прежняя мечта о винограднике и собственном доме не кажется ему такой уж вожделенной.
     Рябой выхватывает нож и стремительно, точно огромная дикая кошка, бросается на Кукшу. Он не знает, что перед ним искусный воин, а не просто переодетый вор. Кукша в одно мгновение успевает проколоть Рябому запястье правой руки и отскочить в сторону. Рябой роняет нож и скрипит зубами от боли. Кукша стоит сбоку с мечом наготове.
     - Ключ! - требовательно говорит он.
     Рябой задирает подол рубахи, прижимает его локтем раненой руки, а левой рукой пытается отвязать ключ. У него ничего не получается, и Кукша говорит:
     - Убери-ка руку!
     Рябой убирает, Кукша делает свистящий взмах мечом, и ключ падает на землю.
     - А теперь поди прочь, - говорит Кукша, - и не вздумай мне мешать. Знай: я уже не беглый раб, а полноправный подданный его царственности!
     И вот Кукша поднимается по выщербленным каменным ступеням. Лестница такая узкая, что старик, попавшийся навстречу, становится боком, чтобы пропустить Кукшу. Старик со страхом и почтением смотрит на царского гвардейца, невесть зачем забредшего в этот бедный дом.
     Та часть лестницы, что ведет на чердак, деревянная. Она еще уже, ступени ее скрипят жалобно, точно живые. Перила такие ветхие, что Кукша боится к ним прикасаться. Как только здесь ходит Рябой?
     Громко, со стоном, лязгает пружина огромного, под стать Рябому, замка, дверь отворяется, и Кукша входит в каморку. Здесь сумрачно, узкое окно занавешено рогожей. В одном углу поставлены грубо сколоченный стол и стул, в другом - постелена охапка сухого тростника, на подоконнике стоит глиняный кувшин с отбитым горлышком и изгрызенный мышами огарок свечи. Больше в каморке ничего нет.
     Кукша и не ожидал, что ларчик будет стоять на виду. Он начинает обшаривать каморку, прощупывает охапку тростника, заглядывает под стол, но нигде ничего не находит. Он берет с подоконника кувшин, но и в нем лишь плещется на донышке вода.
     В Кукшино сердце закрадывается беспокойство: а вдруг Рябой хранит все в другом месте? Коли так, сейчас он должен потешаться над Кукшиной глупостью, несмотря на свою рану. Действительно, почему Кукша решил, что сокровище окажется непременно здесь, в чердачной каморке?
     Да, но если здесь ничего нет, зачем было Рябому, рискуя жизнью, бросаться на Кукшу?
     Кукша снимает с окна рогожу, чтоб было посветлее, и снова принимается за поиски. Он перетряхивает весь тростник, ощупывает донья стола и стула, сдвигает их на всякий случай с места, осматривает пол, стены, потолок, окно, дверь, выходит за порог каморки, обследует ступеньки, косяки и притолоку. Нигде ничего.
     Он возвращается в каморку, садится на стул и тупо смотрит в окошко. Напротив видны такие же чердачные оконца. Поэтому и завешивает Рябой свое окошко рядном - не хочет, чтобы видели, чем он тут занимается. Но ведь оттуда можно увидеть лишь окно и подоконник, не более. Зачем же бережливый Рябой озаботился приобретением рогожи?
     В это время на подоконнике появляется крохотная мышь. Она выкатывается откуда-то из-за кувшина и в две короткие перебежки подкатывается к огарку. Кукша по привычке всех домовичей топает, чтобы спугнуть ее, и она исчезает, будто растворяется в воздухе.
     Откуда же она, однако, взялась на подоконнике? Кукша встает, подходит к окну и снова берет кувшин. На этот раз он замечает, что в углу между камнями выщербилась щелка, достаточная, чтобы могла пролезть мышь. Еще он замечает, что, начинаясь от щелки, по подоконнику идет едва различимый зазор, который можно было бы принять за трещину, если бы он не был слишком ровным. Ясно, что один из камней подоконника не скреплен с другими известкой.
     Кукша пробует его пошевелить, но камень не поддается. Тогда Кукша засовывает конец меча в мышиную щелку. Камень сдвигается без особого труда. Под ним открывается тайник, в котором лежит бронзовый ларчик, изукрашенный гроздьями винограда и длиннохвостыми павлинами. На крышке ларчика чернеют несколько катышков мышиного помета.
     
     
     Глава двадцать первая * НАПАДЕНИЕ РУСИ
     
     Летом 860 года на Царьград напала безбожная Русь. Русы приплыли на двухстах кораблях и обложили город. Часть их кораблей вошла в Золотой Рог, цепь, которой он, казалось, был так надежно заперт, не послужила достаточным препятствием. Очевидцы рассказывают: русы разгоняли корабль и перед самой цепью все разом быстро перебегали на корму, нос корабля задирался над цепью, русы перебегали на нос и корабль благополучно переваливал через цепь.
     Говорят, что, войдя в Босфор из Евксинского Понта [Евксинский Понт - Черное море.], северные варвары начали с того, что разорили дотла деревню Леосфений и разрушили храм, воздвигнутый еще аргонавтами в честь гения, оказавшего им помощь. Продвигаясь к Царьграду, русы не пощадили ни одного даже самого малого селения. Путь их отмечен дымом пожарищ и кровью христиан. Теперь они рыщут по окрестностям Царьграда, разоряют селения и монастыри и убивают жителей. Особенную неприязнь у варваров вызывают монахи. Русы отрубают им головы, распинают их, расстреливают из лука, вбивают им в черепа гвозди. Предводительствуют русами нечестивые [Нечестивый - беззаконный, неуважительный к святыне.] князья Аскольд и Дир.
     Русы свалились как снег на голову вскоре после того, как было выполнено приказание царя и уничтожен световой вестник. Нежданное-негаданное нападение обрушилось на столицу, словно кара небесная за безумство молодого царя. А сам царь, как на грех, недавно отправился в поход против сарацинов и забрал с собой в числе прочих войск большую часть царьградского гарнизона. Друнгарий флота [Друнгарий флота - высшее должностное лицо в военно-морских силах Византии.] Никита Орифа спешно послал весть о нашествии царю в Малую Азию, но царя все нет и нет.
     Великий Царьград охвачен страхом и тоской. День и ночь жители столицы молят господа ниспослать избавление от невиданного врага. День и ночь горят у образов тысячи лампад и восковых свечей и возносится к небу благоуханный синий дым ладана.
     Патриарх Фотий во главе длинного шествия обходит с иконой городские стены и просит небо даровать стенам крепость, а людям мужество. Он идет во Влахернскую церковь и всю ночь молится перед образом пресвятой богородицы, имеющей, как известно, особое попечение о главном городе христианского мира. Наутро патриарх и царьградское священство берут ризу богородицы - величайшую святыню, постоянно хранящуюся во Влахернской церкви, и с пением несут ее, чтобы омочить в водах Ликоса.
     Вскоре разыгрывается страшная буря, небывалая в эту пору года. Волны, как вырвавшиеся из клеток дикие звери, набрасываются на корабли русов, швыряют их на берег и разбивают вдребезги о камни и скалы. Русы гибнут во множестве. Счастливее других сейчас те, кто находится в закрытом от ветров Золотом Роге.
     Когда буря стихает, появляется царь Михаил с войском и наносит русам большой урон. Остатки русов отступают от города и намереваются отплыть восвояси.
     Царьград ликует. По церквам вместе с синим кадильным дымом к небесам возносятся благодарственные молебны. Неожиданно являются послы от нечестивых князей Аскольда и Дира. Государь принимает послов в отдельной палате Большого дворца, называемой Магнавра. Трудно придумать более подходящее помещение, чтобы поразить воображение бедных варваров.
     Послы, светлоглазые люди завидного телосложения, поднявшись по мраморной лестнице, входят в Магиавру. Одни из них с бритыми головами и длинными чубами, на них рубахи до колен льняного полотна, расшитые на груди, и высокие яловые сапоги Другие, длинноволосые и бородатые, в сапогах со шнуровкой. Русы с дикарским любопытством рассматривают палату.
     Ряды колони из красного мрамора отделяют от залы два узких прохода, над стенами которых тянутся галереи. Там, в сумраке галерей, пожирая чужеземцев глазами, сидят придворные дамы.
     Торцовая стена залы - это огромная ниша в виде раковины, по обе стороны ее две колонны поддерживают тяжелые занавесы. Несколько ступеней ведут к возвышению в глубине раковины. Там стоит золотой престол, сверкающий драгоценными каменьями. Справа и слева от престола застыли телохранители царя, вооруженные дубинками. У возвышения поднялись на задние лапы два позолоченных льва, на золотых деревьях сидят искусно сделанные диковинные птицы, издали похожие на яркие цветы.
     Невесть откуда появляется царь, владыка полумира, то ли он незаметно выходит из-за занавеса, то ли чудесным образом возникает из воздуха. У него бледное, бескровное лицо, его шелковые одежды, расшитые золотом, алмазами и жемчугом, светятся и переливаются всеми цветами радуги, обут он в пурпуровые сапожки, а на голове у него золотой сверкающий венец. Царь всходит на престол, и львы сразу начинают рычать, как живые, а птицы оглашают залу дивным пением.
     Сейчас послам полагалось бы упасть ниц перед наместником бога на земле, и толмач свистящим шепотом умоляет их об этом, но, может быть, чересчур нов и непривычен для северных дикарей такой обычай или слишком уж оглушило их великолепие греческого царя и убранство залы, особенно механические львы и птицы, только русы, словно не слыша толмача, по-прежнему стоят в оцепенении, круглыми от изумления глазами разглядывая рычащих львов и поющих птиц. А бледный юноша безучастно сидит на престоле и смотрит куда-то поверх голов этих грубых варваров.
     Вдруг русы видят, что царский престол поплыл ввысь. Теперь их внимание приковано к царю. Послы, разинув рты, поднимают головы вслед за улетающим на небо властелином великой империи. Наконец толмачу удается уговорить русов, они опускаются на колени и касаются лбами пола. Толмач возглашает, что его царственность повелитель ромеев изъявляет милостивое согласие выслушать послов.
     Послы сообщают, что русские князья Аскольд и Дир, прозревшие от своих языческих заблуждений, желают принять святое крещение и просят царя быть их крестным отцом.
     В продолжение этого разговора царь на своем престоле парит под сводами потолка. Послы не видят, чтобы у него хоть раз зашевелились губы, однако толмач говорит, что государь растроган просьбой и готов выполнить ее. Русским князьям разрешается войти в город в сопровождении свиты, состоящей не более чем из пятидесяти человек и без оружия. Русам оказана высочайшая честь - государь соглашается быть крестным отцом князей, а крестить их будет сам царьградский патриарх. Прочих русов, которые пожелают принять святое крещение, окрестят в церквах за пределами города.
     
     
     Глава двадцать вторая * АСКОЛЬД И ДИР
     
     Возле святой Софии толпятся любопытные, пришедшие поглядеть на новокрещеных варварских князей Аскольда и Дира. Среди толпы и Кукша. Люди поднимаются на цыпочки, толкаются, взгляды всех устремлены на главные врата. Наконец раздаются крики:
     - Выходят, выходят! Вон они!
     В церковных вратах появляются князья. Один из них небольшого роста, черноволосый, другой высокий и белокурый, по облику настоящий варяг. Шлемы князья держат в руках, но сразу по выходе из крытого притвора надевают на головы. На князьях синие корзна [Корзно - княжеский плащ, который накидывался поверх другой одежды и доспехов и застегивался на правом плече.] с малиновой подкладкой. Их сопровождает вереница воинов, все они тоже при выходе покрывают головы шлемами. Странно видеть воинов в шлемах, но без мечей, копий, щитов и прочего. Безоружный воин словно стрекоза, у которой оборваны крылья.
     Кукша всматривается в лица князей, они кажутся ему знакомыми. А князья меж тем приближаются, вот они проходят рядом, и Кукша узнает в них Хаскульда и Тюра.
     С этого мгновения Кукша теряет покой. Ведь Хаскульд и Тюр приплыли из Тавроскифии, а там его родина! Они княжат в Тавроскифии и, конечно, возвратятся туда же. Не посылает ли ему распятый бог возможность вернуться на родину за то, что он принял святое крещение?
     Надо скорее повидаться с Хаскульдом и Тюром, они не век будут прохлаждаться в Царьграде. Однако Кукша не решается отправиться к ним в одиночку, ему неизвестно, что они думают о его исчезновении в Луне и о гибели Свавильда. На всякий случай он берет с собой друзей Ратшу и Догона - не станут убивать троих царских гвардейцев.
     Ратша и Догон тоже мечтают вернуться на родину, но византийские цари не любят отпускать наемников и чинят препятствия тем, кто хочет уехать. Обыкновенно варвары, состоящие на царской службе, до того привыкают к сладкой жизни в Царьграде, что забывают о родном доме. Накопив денег, они женятся и навек остаются среди греков. Однако Ратша ни о чем, кроме дома и Новгорода, думать и говорить не может, а Догон всегда думает и говорит то же, что и Ратша.
     По дороге к Аскольду и Диру Ратша рассказывает:
     - Вечером лягу спать, глаза закрою и мечтаю: течет Волхов наш полноводный, а на берегу байны рубленые стоят. И самая большая байна - наша. И в ней дедо, тятя и дядья. Хлещут друг друга вениками без жалости, сыплют шутками-прибаутками. Я еще маленький, а туда же. Дедо выскакивает из байны и меня на руках выносит. А дело осеннее. Кидает он меня в студеную воду, как щенка, а я еще плавать не умею. Без мала утонул. Воды я тогда нахлебался - еле отходили. Зимой тоже хорошо. Дедо, бывало, учит меня в снегу крутиться, сам красный, что твоя малина спелая! А тут даже снегу путем не бывает. Да как же без снегу-то? Нешто возможно?
     - Что правда, то правда, - откликается Догон, - без снегу никак невозможно.
     - Мы, новгородские, не можем без снегу, - жалуется Ратша.
     - Ясное дело, не можем, - вторит Догон.
     И вот все трое сидят в княжеском шатре, разбитом на самом большом русском судне. Здесь же, кроме Хаскульда и Тюра, присутствуют еще несколько воинов, иные из них знакомы Кукше. В черной бороде Тюра появились серебряные нити, а Хаскульд как будто и не изменился, только весь его облик стал еще более властным. Гости и хозяева пьют греческое вино и беседуют.
     Кукша рассказывает Хаскульду и Тюру, как он потерял Свавильда во время взятия Луны. Не найдя его, он решил вернуться на корабль и в лодке уснул, точно усталый берсерк. Его унесло в море, где он был подобран сарацинами. Сарацины дважды его продавали, и так он очутился в Царьграде.
     Тюр в свою очередь рассказывает, что после разграбления Луны они с Хаскульдом пережили еще немало приключений, побывали во многих краях, а после вступили в дружину поморского конунга Рерика, которого позвали княжить те же племена, что прежде платили дань Орвару Стреле. Орвар Стрела хоть и был доблестным вождем, а плохо кончил - его данники возмутились против него, они перебили всю его дружину, а самого Орвара привязали к двум пригнутым деревьям и, отпустив деревья, разорвали пополам. Кукша помнит небось, как он ударил Орвара ножом? Хаскульд понял тогда этот знак судьбы, и они вовремя покинули ладожского конунга. После гибели Орвара Стрелы викинги, вспоминая Кукшу, называли его Вещим.
     Рерик сперва княжил в Ладоге, а потом ему удалось осуществить то, о чем мечтал Орвар, - завладеть Новгородом. Хаскульд и Тюр отпросились у Рерика в поход на Царьград, а по дороге захватили Киев и стали в нем княжить. Там они собрали большое войско из новгородцев, варягов и полян, которые еще зовутся русью, и отправились в Царьград.
     За время своих странствий Хаскульд и Тюр успели убедиться, что христианская и магометанская вера больше, чем языческая, способствует процветанию власти конунгов. Однако величие и могущество греческого царя затмевают все, что Хаскульд и Тюр видели до сих пор. Не мудрено, что они, сами ставшие конунгами, тоже решили принять христианство.
     - Мы трое, - говорит Кукша, - хотим покинуть греческого царя. Согласны ли вы увезти нас тайно, если царь не захочет нас отпустить?
     Хаскульд усмехается.
     - Ты мог бы об этом и не спрашивать, - отвечает он. - Мы увезли тебя когда-то от конунга Харальда, увезем теперь и от царя Михаила. А эти люди, раз они твои друзья, всегда могут рассчитывать на нашу помощь.
     
     
     Глава двадцать третья * ПРЕДЛОЖЕНИЕ АФАНАСИЯ
     
     Патрокл передал Кукше, что Афанасий ищет его, чтобы поговорить о важном деле. Но Кукша боится встречи с Афанасием - как он посмотрит в глаза своему благодетелю, ведь он задумал бежать, и это после того, как его спасли от рабства и устроили на почетную службу, о которой можно только мечтать!
     Кукша мучается от собственной неблагодарности, но сейчас он не в силах думать ни о чем, кроме приближающегося отплытия русов. Все свободное от службы время он проводит вне городских стен, на берегу, где лежат вытащенные из воды длинные корабли. Русы латают, конопатят, смолят свои суда, потрепанные бурей. Слышится стук деревянных молотков, плывет тревожный запах смолы.
     Скоро Кукша покинет Царьград и отправится в Великую Скуфь, как иногда греки называют огромную страну, где затерялась и его родина. Нет сомнения, что сам великий христианский бог посылает Кукше счастливый случай за то, что он принял крещение. К тому же Кукша не жалел денег на свечи и на милостыню, моля господа помочь ему вернуться домой.
     Нельзя не видеть благоволения господня и в том, что Кукша покидает Царьград богатым человеком - в бронзовом ларчике оказалось целое состояние. Жаль только, что попытка вернуть Афанасию деньги за выкуп была безуспешной. Афанасий не взял денег, сказав, будто Кукшу выкупил не он.
     Среди русов немало новгородцев, Кукша помогает им чинить корабли. Проходящие мимо царьградские моряки или торговцы останавливаются и подолгу пялят глаза на человека со смоляным квачем в руках, которого по одежде можно принять за царского гвардейца
     Вот из городских ворот появляется еще один любопытный и тоже направляется к Кукше. Зеваки надоели ему. К тому же человека, замыслившего побег, не могут не беспокоить лишние наблюдатели. Однако на этот раз идет не наблюдатель. Кукша узнает Афанасия, и у него сжимается сердце. Придется поведать Афанасию о своих намерениях, он не может его обманывать. Кукша услышит горькие заслуженные упреки, но ничего не поделаешь.
     Афанасий подходит к Кукше, лицо его сияет.
     - Вот где ты пропадаешь! - восклицает он. - А у меня к тебе важное дело. Я уезжаю с русскими князьями Аскольдом и Диром в Великую Скуфь. Не хочешь ли ты сопровождать меня в этом путешествии?
     Кукша не верит своим ушам, и Афанасий повторяет.
     - Патриарх Фотий, - говорит он, - посылает в Киев епископа Михаила и с ним двух проповедников, Кирилла и меня. Патриарх уже просил за тебя. Его царственность позволяет тебе оставить службу и сопровождать нас в Киев.
     Тонкие кости Афанасия хрустят в объятиях Кукши. Сдавленным голосом Афанасий умоляет отпустить его, ибо если Кукша его задушит, то ему нечего и мечтать о возвращении на родину - дорога его будет не дальше плахи. Кукша отпускает Афанасия. Какое счастье, он поплывет на родину вместе с Афанасием! Но ему тут же приходит в голову мысль, которая омрачает его радость.
     - Афанасий, - говорит он, - ты поплывешь в Киев, к киевским князьям, а ведь это еще не моя родина. Я поплыву дальше, на север. Я должен заранее предупредить тебя, что у киевских князей я не останусь.
     - Я это знаю, - отвечает Афанасий, - я лишь хочу помочь тебе вернуться домой, а мне от тебя ничего не надо.
     Кукше стыдно - он ждал упреков, а Афанасий только и думал, что о его благе.
     - Как мне отблагодарить тебя, - говорит Кукша, - ты приютил меня, выкупил из рабства и теперь помогаешь вернуться домой!
     - Благодари не меня, а Андрея. Ради него я приютил тебя. И это он, а не я выкупил тебя из рабства. Андрей просил меня хранить это в тайне, но я теперь могу раскрыть тебе ее - ведь ты навсегда покидаешь Царьград. Он выведал, что свечник Епифан купил тебя на невольничьем рынке за пять номисм. Он подсчитал, что, если просить милостыню, он сможет собрать тебе на выкуп примерно через полгода. Я хотел взять денег у своего отца - что для него пять номисм? Но Андрей мне запретил это делать. В течение полугода он собирал по оболу и каждый день приносил мне собранное, пока не накопилось достаточно. Мне было тяжко нести бремя твоей благодарности, и я счастлив, что могу наконец открыть тебе правду.
     Кукша не может вымолвить ни слова, к горлу его подступают слезы. Откуда в этом мире, где кругом только и делают, что грабят, мучают и убивают друг друга, мог взяться такой человек, как Андрей? Кукша изо всех сил старается сдержать слезы, но слезы побеждают, они текут по щекам, щекочут в носу и капают на голубой хитон, который в этих местах сразу темнеет. Не дивно ли, что он не умел плакать, пока ему случалось испытывать только боль и страх, голод и холод, что плакать его научила безмерная человеческая доброта?
     Афанасий с мягкой улыбкой, похожей на улыбку Андрея, молча глядит на Кукшу. Кукша, как маленький, вытирает глаза подолом гвардейского хитона.
     - Афанасий, - говорит он, - я не хочу уезжать, не повидав на прощание Андрея. Ты ведь еще встретишься с ним до отплытия?
     Афанасий утвердительно кивает.
     - Попроси его, - продолжает Кукша, - прийти проститься со мной. Я хочу получить его благословение в дорогу.
     Афанасий обещает уговорить Андрея, наверно, это возможно - ведь Андрей любит Кукшу и при каждой встрече справляется о нем.
     
     
     Глава двадцать четвертая * ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С АНДРЕЕМ
     
     Кукша не идет, а летит по городу. Он знает, что он сделает! Он выкупит Антиоха из рабства! От радостного волнения Кукша не замечает прохожих, а они, завидев гвардейца, не то пьяного, не то повредившегося в уме, опасливо отходят в сторонку. Румяный вельможа в синей хламиде не хочет уступить дорогу какому-то пьяному варвару, хотя бы и состоящему на царской службе, и Кукша едва не сбивает его с ног. Вслед ему несутся проклятия, но Кукша не слышит их.
     Сперва он выкупит Антиоха, а потом отдаст Андрею Блаженному ларчик, отнятый у Рябого. Там такое богатство, что Андрею больше не нужно будет вести нищенскую жизнь, страдать от голода и холода, терпеть побои и унижения. Андрей сможет купить себе дом, рабов, красивую одежду и жить припеваючи. Он сможет мыться хоть каждый день. И ему не нужно будет просить милостыню, чтобы сделать доброе дело.
     Как давно Кукша здесь не был - с того самого дня, когда он ударил черпаком наемника Димитрия! Вот тот портик, где помещается свечная лавка, а вот и она сама. Проходя мимо отворенной двери лавки, Кукша заглядывает в нее и видит своего бывшего хозяина, сидящего за книгой. Епифан совсем не изменился, он все такой же высушенный и по-прежнему отодвигает читаемую книгу подальше от глаз. Странное чувство испытывает Кукша, видя человека, собственностью которого он был когда-то.
     Из свечной мастерской несет знакомым смрадом. Кукша переступает порог, и в него вперяются три пары глаз. Он знает только одного из троих - Димитрия. Кукша окидывает взглядом мастерскую - здесь все как было: те же котлы, корыта, подставки, батожки, те же циновки в углах, только рабы новые. Он ищет глазами Антиоха, хотя уже понимает, что его здесь нет. В мастерской должно быть два раба и наемник, и все они перед ним. Димитрий узнал Кукшу, он оробел и невольно попятился в глубину помещения.
     - Где Антиох? - спрашивает Кукша,
     - Антиох недавно умер, господин, - отвечает один из рабов.
     Значит, Кукше здесь делать нечего, он поворачивается и уходит. Перед глазами у него кроткая щербатая улыбка Антиоха. Кукша слышит его голос: "Выронил черпак, ткнулся носом в пол и умер. И мы с тобой так умрем".
     Ночью Кукша долго не может уснуть. Давно уже слышится похрапывание Ратши и ровное дыхание Догона, а к нему все не идет сон. Вихрем проносятся в его голове печальные мысли и воспоминания, перемешиваясь с мечтами и надеждами. Сожаление о том, что он не успел выкупить Антиоха, гасится предвкушением того, как он отдаст Андрею Блаженному ларчик с сокровищем. Ужас при мысли, что и он, Кукша, мог бы закончить свою жизнь у котла с растопленным салом, разрешается вздохом облегчения и всплеском радости: теперь ничто уже не помешает ему уехать! И среди всего этого снова и снова всплывает мечта о Домовичах. Вот он выходит из лодки на берег возле родной деревни, а люди, и среди них матушка и сестры, встречают его с удивлением и страхом, как выходца из страны мертвых. И долго приходится убеждать их, что за это время он так ни разу и не умер, хотя случаев умереть у него было много. Все дивятся его рассказам, и он становится первым человеком в Домовичах.
     Под утро он засыпает, и ему снится сон. Будто стоит он в толпе народа, а рядом с ним Ратша, Догон и другие гвардейцы, и все с длинными копьями, и сам он тоже с копьем. Стоят они на склоне крутого холма, над ними большой деревянный крест, а на кресте тощий, как смерть, человек. Кукша догадывается, что это Иисус Христос, он много раз видел его распятым на иконах.
     Руки и ноги распятого прибиты к кресту большими коваными гвоздями. По толпе проносится шум, Кукша улавливает слова: он уже умер, пора его снимать! Откуда-то появляется гвардейский начальник Патрокл, он велит Кукше и его товарищам снять распятого. Они приставляют к кресту лестницу, выдергивают клещами гвозди, и Кукша узнает в распятом Андрея Блаженного. Да, это Андрей Блаженный! Он уже умер, а Кукша так и не успел отдать ему ларчик!
     Кукша начинает горько плакать и вдруг слышит голос Андрея:
     "Я не умер. Это я для них умер, а для тебя я вечно буду жив. Где бы ты ни был, ты всегда узнаешь меня вот по этим знакам".
     И Андрей показывает Кукше руки, пробитые гвоздями.
     "Больно тебе?" - спрашивает Кукша.
     "Уже нет", - отвечает Андрей.
     Вокруг них ни души, они идут по пустынному, словно вымершему Царьграду. "Надо отдать ларчик!" - спохватывается Кукша. Андрей, улыбаясь, берет ларчик своими пробитыми руками и швыряет его. Кукша видит, как ларчик, становясь все меньше, летит над семью царьградскими холмами, над храмами, над стенами, отделяющими город от моря, и падает в синюю Пропонтиду. Кукша слышит далекий всплеск.
     "Вот так", - говорит Андрей голосом Рябого, и перед Кукшей уже не Андрей, а Рябой.
     Он спрашивает:
     "Ну что, выгадал?"
     И злорадно хохочет. Кукше почему-то страшно, он пытается убежать и не может, а Рябой тянет свои огромные заскорузлые лапы к его горлу. Кукша просыпается от собственного крика.
     Никакого Рябого нет, рядом на своих ложах спокойно спят его друзья, один похрапывает, другой дышит легко и ровно, как младенец. В казарме мало-помалу светлеет, значит, уже рассвет. Сумрак еще гнездится по углам, но он редеет и тает на глазах.
     Утром, при разводе на караул, Патрокл сообщает Кукше, что Афанасий ждет его вечером к себе домой, там Кукша застанет того, с кем хотел встретиться.
     И вот Кукша в спальне Афанасия. Горит свеча. Андрей не пожелал сесть в кресло или на ложе - он, скрестив ноги, примостился в уголке на полу. Кукша вдруг оробел и не знает, с чего начать. Чтобы не стеснять его, догадливый Афанасий под каким-то предлогом выходит из комнаты. Кукша решается:
     - Ты знаешь, мы с Афанасием завтра отплываем. Я тебя уже больше не увижу. Никто ко мне не был так добр, как ты. На прощание я хочу подарить тебе вот это.
     Кукша извлекает из-под плаща бронзовый ларчик, украшенный виноградом и павлинами, и кладет его на пол перед Андреем. С усмешкой взглянув на ларчик, Андрей вопросительно смотрит на Кукшу. Но взгляды их не встречаются, Кукша, подавшись вперед, пристально глядит на руки Андрея, ему показалось, что на них следы от гвоздей.
     Андрей, кивнув на ларчик, спрашивает:
     - Что там? Золото?
     - Да! - отвечает Кукша.
     - Но зачем оно мне?
     - Как - зачем? - говорит Кукша. - Ты не будешь больше голодать, а зимой мерзнуть, у тебя будет дом, рабы, хорошая одежда... Никто не посмеет тебя обидеть, потому что ты будешь как все...
     - Чистое сердце! - вздыхает Андрей. - Если бы твое золото обладало хоть тысячной долей этой чистоты! Итак, ты принес его мне. А что ты с ним сделаешь, если я не возьму его?
     - Не знаю, - растерянно говорит Кукша.
     - Я хочу дать тебе добрый совет, - продолжает Андрей. - Скажи, последуешь ли ты моему совету?
     Кукша кивает.
     - Золото - идол алчных, - говорит Андрей, - на нем вся грязь мира. Завтра, когда твой корабль отойдет подальше от берега, брось этот ларчик в воду. Пусть он лежит на дне Пропонтиды, там достаточно глубоко, и он никогда не попадет больше в человеческие руки.
     
     
     Глава двадцать пятая * ПРОЩАЙ, ЦАРЬГРАД!
     
     Сам патриарх вышел провожать отплывающих. Он по очереди благословляет на трудное и опасное дело Михаила, Кирилла и Афанасия. Лицо его печально. Кто знает причину этой печали - жалеет ли он, что теряет милых его сердцу участников ученого кружка, тревожится ли за их судьбу а варварском краю, где они легко могут оказаться совершенно беззащитными? Корабли отчаливают от царьградского берега, и патриарх трижды осеняет их крестным знамением.
     Епископ Михаил и проповедники плывут на головном, княжеском, судне. Князья, сами неприхотливые, как простыв воины, для епископа и его спутников велели устлать корму пестрыми коврами и на ковры накидать шелковых подушек, чтобы по возможности облегчить морское путешествие непривычным людям. Там, на корме, хранятся и заготовленные в Царьграде нарочито для них лучшие яства и питье. С честью везут Аскольд и Дир посланцев царьградской веры. Князья веселы, они не остались внакладе, несмотря на то, что пришлось вернуть часть награбленной добычи, - царь, их крестный отец, щедро одарил своих крестников.
     Кукша вместе с Догоном и Ратшей плывет на корабле новгородцев. Ратша и Догон прячутся до поры среди мешков с припасами. На этом корабле, кроме Кукши, нет ни одного христианина. Новгородцы - народ упрямый, они не спешат менять дедовские обычаи.
     Снова Кукша в море! Снова он слушает мерный скрип множества уключин и журчание воды вдоль корабля. Под скамейкой, на которой он сидит, покоится его деревянный, окованный медью сундучок. В сундучке имущество - кое-что из одежды, Евангелие на греческом языке и бронзовый ларчик. Кукша глядит, как удаляется каменистая береговая полоса и высокие стены Царьграда. Наконец, когда ему кажется, что отплыли достаточно далеко, он выдвигает из-под скамейки сундучок и открывает его.
     Никто не обращает на Кукшу внимания - все глядят на удаляющийся Царьград. Кукша достает ларчик, рассеянно смотрит на павлина искусной работы, на гроздь винограда, полуприкрытую листьями. Он задумчиво поднимает крышку. Содержимое ларчика вспыхивает, словно он полон звезд небесных. Вот этот перстень с изумрудом или это тонкое запястье, усыпанное алмазами, стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Кукша захлопывает крышку, опускает ларчик за борт и разжимает пальцы. С негромким всплеском ларчик исчезает в прозрачных волнах Пропонтиды.
     - Ты что-то уронил? - спрашивает Ратша.
     - Заботу! - отвечает Кукша.
     Да, теперь у Кукши нет никакой заботы, связывающей его с Царьградом. Он, как и все, спокойно глядит на великий, счастливый, царственный город, который уплывает все дальше и дальше. Все ниже и ниже опускаются встающие, словно из воды, приморские стены, зато все виднее город на семи холмах, все больше открывается взору золотых куполов и беломраморных дворцов, утопающих в пышной зелени. По склонам холмов лепятся, как пчелиные соты, бесчисленные дома. Город подернут голубоватой целомудренной дымкой, и, глядя отсюда, издалека, трудно поверить, что там гнездится столько грязи, горя и нищеты.
     Мало-помалу дымка густеет, Царьград растворяется в ней и сам на глазах превращается в голубой дым, становится небом.
     Мерные взмахи множества весел, воронки на воде от лопастей, мерные рывки корабля вперед. Журчит вода вдоль корабельных стенок, за кормой кипит пенистый след, он тянется сзади, покуда на него не наступает следующий корабль.
     
     ____________________________________________________________________________
     
     Вронский Ю.П. Необычайные приключения Кукши из Домовичей: Историческая повесть. / Рис. Г. Калиновского. - М.: "Дет. лит.", 1974. - 207 с. с ил.
     
     Историческая повесть "Необычайные приключения Кукши из Домовичей" рассказывает о приключениях словенского мальчика Кукши, попавшего в плен к варягам и прошедшего знаменитый путь "из варяг в греки". Время действия повести IX век.
     ____________________________________________________________________________
     
     OCR dauphin@ukr.net