Алексей Силыч НОВИКОВ-ПРИБОЙ            ПЕВЦЫ            В трактире "Не грусти - развеселю", несмотря на сумрачность и грязь, в этот вечер поздней осени, когда на дворе беспрерывно моросит дождь, а сырой и холодный ветер пронизывает до костей, - хорошо и уютно. Народу не так много, сравнительно тихо, хотя в деловой разговор то и дело врываются пьяные голоса, звон посуды, призывающий к столам прислугу, щелканье на буфете счетной кассы. По временам заводят граммофон, старый, полинявший, с большой красной трубой. Он играет сносно, но вдруг сорвется и, словно чем-то подавившись, зарычит режущим ухо голосом.      Большой зал освещен электрическими люстрами. Вдоль стен и по углам, точно прячась от людского взора, сидят каменщики, ломовики, чернорабочие - народ плохо одетый, заскорузлый, но плотный и сильный. Они глотают водку большими стаканами, не торопясь закусывают потрохами и ржавой селедкой, чай спивают добела. Разговор их медлительный, лица хмурые, взгляд тяжелый. Ближе к буфету жмутся дворники, швейцары, городовые, за честь считающие потолковать с буфетчиком. Посредине - подрядчики и торговцы. Эти говорят степенно и важно, слов на ветер не бросают, и только те, что помоложе, держатся бойчее. К ним более внимательно, чем к другим посетителям, относятся половые.      В трактир входит мужчина, опираясь одной рукой на костыль, а другой на плечо женщины. Он лет тридцати, худой и жилистый, во флотской фуражке и поношенном пиджаке, с Георгиевским крестом на груди. Ноги его согнуты, трясутся и беспокойно шаркают по полу, точно нащупывая место, чтобы утвердиться. Она моложе его, но и на ее бескровном лице, с заострившимся носом и строго поджатыми сухими губами, отпечаток нужды и горя. Покрыта ситцевым платком, в мужских сапогах и просторной ватной поддевке, сквозь которую сильно выпячивается беременный живот. Оба мокрые от дождя, прозябшие.      Окинув усталым взглядом трактир, вошедший обратился к буфетчику:      - Позвольте бывшему матросу повеселить публику.      Буфетчик, сощурившись, оглядел пришельцев с ног до головы, отсчитал кому-то сдачи и наконец спросил у матроса:      - Раненый, что ли, будешь?      - Да.      - Где сражался?      - При Цусиме.      - Так... А это жена твоя?      - Подвенечная...      Получив разрешение, матрос достает из-за плеча большой деревянный футляр, вынимает из него венскую двухрядную гармонику и садится на стул, а жена становится рядом. Перебирает лады, пробуя голоса. Потом играет какой-то марш.      В трактире сразу замолчали. Сошлись люди из других комнат. Все смотрят на матроса, а он, склонившись левым ухом над гармоникой, словно прислушиваясь к ней, растягивает меха во всю ширину рук. И несутся, потрясая воздух, стройные звуки, кружатся, как в вихре, звонко заливаются, буйные аккорды сменяются веселой трелью.      - Браво, моряк! Молодец!.. - дружным одобрением отозвался "Не грусти - развеселю", когда замолкла гармоника.      Какой-то длинноволосый человек в монашеском костюме подносит матросу рюмку водки, а сам держит другую, приговаривая нараспев:      - Возвеселимся, пьяницы, о склянице и да уповаем на вино...      - Очистим чувствие и узрим дно, - по-церковному отвечает матрос, выпивая.      Он оживает, ерошит черные волосы и смотрит на людей немного насмешливо, не то собираясь еще чем-то удивить их, не то радуясь, что добился внимания к себе.      Снова грянула гармоника, дружно понеслись, заливаясь в пьяном, дымном воздухе, мелодично-шумливые звуки, а за ними, словно стараясь догнать их, с торжественной медлительностью покатился бас матроса:            Нутко, молодцы лихие,      Песню дружно запоем...            Выждав момент, радостно взвился женский подголосок:            Мы матросы удалые,      Нам все в мире нипочем...            Зала насторожилась, по лицам пробежала легкая струйка удовольствия. Застыли в напряженном внимании. Какой-то подрядчик, начавший было рассчитываться, так и остался с раскрытым ртом и бумажником. К его столу придвинулись два печника и усиленно вытянули к певцам желтые шеи. Замерли "шестерки" в белых ситцевых штанах и рубашках.      А матрос, набирая в грудь воздух, поет:            Дудки хором загудели,      И пошел вовсю аврал...            Присоединяясь к нему, жена бойко-певуче выкрикивает:            Мачты, стеньги заскрипели,      Задымился марса-фал...            По окончании песни во всех углах раздаются рукоплескания, крики одобрения.      Женщина взяла флотскую фуражку, обходит публику, низко кланяясь каждому, кто бросает ей монету.      Матроса угощают водкой, колбасой, жмут ему руки.      - Молодчага!.. Спасибо!.. Дербани еще одну!..      Жена возвращается и, спрятав в карман выручку, просит:      - Не пей, Андрюша, пойдем.      - Я только чуточку, Даша, ей-богу...      - Нет, насчет музыки ты горазд, - выражает похвалу матросу лесопромышленник, крутя пальцами острую бородку. - И поешь здорово. Тонко знаешь свое дело...      Матрос улыбается.      - Любил я ее с малолетства, музыку-то... Как, бывало, услышу где - сам не свой. И голос у меня был. А вот после войны ослаб.      - Какой ослаб! Хоть сейчас к архиерею в протодиаконы...      Пучеглазый купец с красным, как голландский сыр, лицом пристает к матросу:      - Спой, брат, ты для меня еще флотскую, со слезой спой... Такую, знаешь ли, чтобы за самое нутро хватила! Красненькой не пожалею...      Он сует матросу десятирублевую бумажку.      - Хорошо, - соглашается тот.      Шепнув что-то жене, которая, сложив на большом животе руки, стоит с опущенной головой, матрос снова разводит гармонику, быстро перебирая лады. И вдруг, тряхнув головою, протяжно запевает:            Закипела в море пена,      Будет ветру перемена...            Жена, встрепенувшись, подхватывает подголоском:            Братцы! ой, перемена-а-а...            В пении чувствуется большой навык, в музыке - уменье. Гудят и рокочут басы, грустно журчат миноры, испуганно заливаются альты и дисканта, сливаясь в бурный каскад звуков, а в нем, то утопая, то поднимаясь, плавают два человеческих голоса, качаясь, точно на волнах моря.      Матрос, оставив свою подругу на высокой ноте, продолжает:            Зыбь за зыбью часто ходит,      Чуть корабль наш не потопит!..            Он стал неузнаваем. Голова, со спустившимися на лоб вихрами, покачивается в такт переходам голоса, широко раскрытый рот искривлен, брови сдвинуты, а темные глаза, загоревшись вдохновением, смотрят куда-то мимо людей. И во всей его фигуре, напряженной и сосредоточенной, теперь чувствуется молодецкая удаль, отвага, точно он, как в былые годы, снова видит перед собою бушующее море, разверстые бездны, слышит оглушительный шум грозной бури.      Жене трудно петь: она надрывается, залитая нездоровым румянцем.      В зале никто не шелохнется. С вытянутыми шеями, серьезные, сидят девицы, подсмеивавшиеся раньше над женою матроса. Толстый мучной торговец, забрав в рот окладистую бороду, смотрит в стакан с чаем, точно увидев в нем что-то необыкновенное. Какой-то старик из чернорабочих тихонько вытирает слезы. Даже буфетчик, ко всему равнодушный, кроме наживы, застыл на месте, скосив на матроса маленькие, острые глаза.      Точно не в трактире, а с корабля, переживающего бедствие, волнами раскатывается бас матроса, с тревогой возвещая:            Набок кренит, на борт валит,      Бортом воду забирает...            А подголосок, словно испугавшись, что предстоит неминуемая гибель, отчаянно рыдает:            Братцы! ой, забирае-ет...            Необычный, красивый мотив песни, исполняемой с большой страстностью, заражает тревогой весь трактир. И чем дальше поют, тем страшнее развертывается картина бури, готовой разнести корабль. Вот уже:            Белые паруса рвутся,      У матросов слезы льются...            - Не могу больше, - оборвав песню, неожиданно заявляет матрос, вытирая потное лицо. - Силушки нет.      Певцов наперебой благодарят, хвалят, а пучеглазый купец со слезами на глазах целует их в губы, говоря растроганно:      - Спасибо!.. Отродясь такой не слыхал, песни-то!.. Душа будто от скверны очистилась.      Матрос что-то отвечает, но в шуме голосов его уже не слышно. Он укладывает гармонику в футляр. Поблекший, с потухшими глазами, поддерживаемый женою, он едва пробирается через толпу к выходу и, выбрасывая в сторону трясущиеся ноги, тихо выходит на улицу.      А на дворе дождь, мелкий, осенний, надоедливый. Бросаясь из стороны в сторону, колышется пламя фонарей, слабо освещая мокрые, угрюмые дома. Дует ветер, тонко подпевая в телеграфных проводах. Не разбирая дороги, опираясь на жену и костыль, молча идет матрос, немного хмельной, усталый, с одной лишь мыслью об отдыхе в холодном и сыром подвале.                  __________________________________________________________________________            Новиков-Прибой А. С.      Н73. В бухте "Отрада", Рассказы. Роман. Составитель И. А. Новикова. М., "Моск. рабочий", 1977. 384 с.      Тираж 150 000 экз. Цена 1 р. 45 к.      В книгу Алексея Силыча Новикова-Прибоя (1877 - 1944) вошли рассказы "По-темному", "Подарок", "Шалый", "Певцы", "В бухте "Отрада" и др., а также роман "Капитан первого ранга", созданные писателем в разные годы.      Текст печатается по изданию: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в пяти томах, т. 1, 5. М., издательство "Правда", 1963.      Заведующая редакцией Л. Сурова. Редактор Т. Бойко. Художник В. Ковынев. Художественный редактор Г. Комзолова. Технический редактор Т. Павлова. Корректоры Т. Нарва, Т. Семочкина.      __________________________________________________________________________      Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 30.04.2004      О найденных в тексте ошибках сообщать почтой: vgershov@pochta.ru      Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/