Василий Шукшин
     
     
     НЕЧАЯННЫЙ ВЫСТРЕЛ
     
     Нога была мертвая. Сразу была такой, с рожденья: тонкая, искривленная... висела, как высохшая плеть. Только чуть шевелилась.
     До поры до времени Колька не придавал этому значения. Когда другие учились ходить на двух ногах, он научился на трех - и все. Костыли не мешали. Он рос вместе с другими ребятами, лазил по чужим огородам, играл в бабки - и как играл! - отставит один костыль, обопрется на него левой рукой, нацелится - бац! - полдюжины бабок как век не было на кону.
     Но шли годы. Колька вырастал в красивого крепкого парня. Костыли стали мешать. Его одногодки провожали уже девчонок из клуба, а он шагал по переулку один, поскрипывая двумя своими постылыми спутниками.
     Внимательные умные глаза Кольки стали задумчивыми.
     Соседских ребят каждый год провожали в армию: то одного, то другого, то сразу нескольких... Провожали шумно. Колька обычно стоял в сенях своего дома и смотрел в щелочку. Ему тоже хотелось в армию.
     Один раз отец Кольки, Андрей Воронцов, колхозный механик, застал сына за таким занятием... Хотел незаметно пройти в дом, но Колька услышал шаги, обернулся.
     - Ты чего тут? - как бы мимоходом спросил отец. Колька покраснел.
     - Так, - сказал он. И пошел к своему верстачку (он чинил односельчанам часы - выучился у одного заезжего человека).
     А время шло.
     И случилось то, что случается со всеми: Колька полюбил.
     Через дорогу от них, в небольшом домике с писаными ставнями, жила горластая девушка Глашка. Колька видел ее из окна каждый день. С утра до вечера носилась быстроногая Глашка по двору: то в погреб пробежит, то гусей из ограды выгоняет, то ругается с соседкой из-за свиньи, которая забралась в огород и попортила грядки... Весь день только ее и слышно по всей окраине.
     Однажды Колька смотрел на нее и ни с того ни с сего подумал: "Вот... была бы не такая красивая... жениться бы на ней, и все". И с того времени думал о Глашке каждый день. Это стало мучить. Какая-то сила поднимала его из-за верстачка и выводила на крыльцо.
     - Глашка! - кричал он девушке. - Когда замуж-то выйдешь, телка такая?! Хоть бы гульнуть на твоей свадьбе!
     - Не берет никто, Коля! - отвечала словоохотливая Глашка. - Я уж давно собралась.
     "Ишь ты... какая", - думал Колька, и у него ласково темнели задумчивые серые глаза.
     А над деревней синим огнем горело июльское небо. В горячих струях воздуха мерещилась сказка и радость. В воду рек опрокидывались зори и тихо гасли. И тишина стояла ночами... И сладко и больно сжимала грудь эта тишина.
     Летом Колька спал в сарайчике, одна стена которого выходила на улицу.
     Однажды к этой стене прислонилась парочка. Кольку ткнуло в сердце - он сразу почему-то узнал Глашку, хотя те, за стеной, долго сперва молчали. Потом он лежал в слушал их бессмысленный шепот и хихиканье. Он про-жлял в эту ночь свои костыли. Он плакал, уткнувшись в подушку. Он не мог больше так жить!
     Когда совсем рассвело, он пошел к фельдшеру на дом. Он знал его - не один раз охотились и рыбачили вместе.
     - Ты чего ни свет ни варя поднялся? - спросил фельдшер.
     Колька сел на крыльцо, потыкал концом костыля в землю...
     - Капсюлей нету лишних? У меня все кончились.
     - Капсюлей? Надо посмотреть. - Фельдшер ушел в дом и через минуту вынес горстку капсюлей. - На.
     Колька ссыпал капсюли в карман, закурил... Как-то странно внимательно, с кривой усмешкой посмотрел на фельдшера. Поднялся.
     - Спасибо за капсюли.
     - На здоровье. Сам бы поохотничал сейчас... - вздохнул фельдшер и почесал лысину. - Но... но отпуск только в августе.
     Колька вышел за ворота, остановился. Долго стоял, глядя вдоль улицы.
     Повернулся и пошел обратно.
     - Иа капсюли-то, - сказал он фельдшеру. - У меня своих хоть отбавляй.
     Фельдшер сделал брови "домиком":
     - Что-то непонятно. Колька нахмурился.
     - Посмотри ногу... хочу протез попробовать. Надоело так.
     - А-а. - Фельдшер глянул Кольке в глаза... и сам смутился. - Давай ее сюда.
     Вместе долго рассматривали ногу.
     - Здесь чувствуешь?
     - Чувствую.
     - А здесь?
     - Ну-ка еще... Чувствую.
     - Пошевели. Еще. А теперь - вбок. Подвигай, подвигай. Так. - Фельдшер выпрямился. - Вообще-то... я тебе так скажу: попробуй. Я затрудняюсь сейчас точно сказать, но попробовать можно. Ее придется отнять вот по этих пор. Понимаешь?
     - Понимаю.
     - Попробуй. Сразу, может, конечно, не получится. Придется поработать. Понимаешь?
     Колька пришел домой и стал собираться в дорогу - в город, в больницу. Матери не сказал, зачем едет, а отца вызвал на улицу и объяснил:
     - Поеду ногу отрублю.
     - То есть как? - Андрей вытаращил глаза.
     - Протез хочу попробовать.
     Через неделю Кольке отпилили ногу. Осталась култышка в двадцать семь сантиметров.
     Когда рана малость поджила, он начал шевелить култышкой под одеялом - тренировал.
     Приехал отец попроведать. Долго сидел около койки... Не смотрел на обрубок: какая-никакая, все-таки была нога. Теперь вовсе никакой.
     Потом Колька, не заезжая домой, отправился в Н-ск.
     Домой явился через полмесяца... С какой-то длинной штукой в мешке.
     Мать так и ахнула, увидев Кольку "без ноги". Колька засмеялся...
     Развязал мешок и брякнул на пол сверкающий лаком протез.
     - Вот... нога. Ноженция.
     Все с интересом стали разглядывать протез. А Колька стоял в сторонке и улыбался: он уже насмотрелся на него дорогой.
     - Блестит весь... Господи! - сказала мать.
     Отец как механик забрал протез в руки и стал детально изучать.
     - Добрая штука, - заключил он. - Не то, что у деда Кузьмы - деревяшка.
     Всем очень понравился протез. Все верили - и Колька верил, - что на таком-то протезе дурак пойдет. Уж очень добротно, точно, крепко, изящно он был сработан: весь так и сверкал лаком и всяческими пристежками и винтами.
     - Когда попробуешь? - спросил отец, взвешивая протез на руке.
     - Подживет нога хорошенько - попробую. Не велели торопиться.
     Стояла темная ночь. Далеко-далеко мерцали зарницы.
     Колька рано ушел в свой сарай. Лег и стал ждать.
     Стихло во всей деревне.
     Колька подождал еще немного, зажег лампу и стал надевать протез. Надел. Закурил... Курил и смотрел на протез.
     - Ничего себе... ноженька. Хзх! - Улыбнулся. Старательно погасил окурок. Встал. Его шатнуло в сторону, как пьяного, Он удержался руками за спинку кровати. Постоял, шагнул здоровой ногой. А левую, с протезом, не мог сдвинуть. Стал падать. Опять схватился за кровать... подтянул протезную ногу. Сердце сильно колотилось.
     - Ничего. Придется, конечно, поработать, - сказал сам себе.
     Еще одна попытка - нет. Левая нога не шагала. Тогда Колька далеко шагнул правой и что было силы рванулся всем телом вперед, подтягивая левую. Упал. Долго лежал, вцепившись руками в землю. Левая нога не шагала. Нисколько. Даже на полшажка.
     - Ну ничего... Паразитка. С непривычки... - Поднялся. Еще попытка. И еще. Нет.
     Колька устал.
     - Перекурим это дело. - Он говорил зло. Он уже не верил в успех, но признаться в этом было страшно. Просто невозможно. Нет! Как же?..
     Покурил и снова с остервенением стал пытаться пройти на протезе. И снова - нет. Нет и нет.
     Колька матерно выругался и лег на кровать. Ему бросилось в глаза ружье, висевшее на стенке над кроватью... Он поднялся... И снова стал пробовать двигать левой ногой.
     - Пройдешь, милая. Ну-ка... Оп-п! Паразитка! - тихо ругался он.
     Натруженная култышка горела огнем, как сплошной нарыв. Колька отстегнул протез и стал дуть на култышку. Потом, превозмогая боль, снова пристегнул протез.
     - А сейчас?.. Ну-ка!.. Опять нет? Светало.
     - Гадина, - сказал Колька и лег на кровать. И закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Чья-то сальная, безобразная морда склонилась кад ним и улыбнулась поганым ртом. Колька открыл глаза... - Ах ты, гадство, - тихо повторил он, И снял со стенки ружье...
     Отец узнал о несчастье на другой день, к вечеру (он ездил в район насчет запасных частей). Ему сказали, когда он подъезжал к дому. Он развернул коня и погнал в больницу.
     - Сейчас лучше бы не надо, - пояснил приезжему доктор. - Сейчас он...
     Отец отстранил доктора и пошел в палату.
     Колька лежал на спине весь забинтованный... Бледный, незнакомый какой-то - как чужой. Он был совсем безнадежный на вид. В палате пахло йодом.
     Отец вспотел от горя.
     - Попросил бы меня - я бы попал куда надо... Чтоб сразу уж... - Голос отца подсекся... Он вытер со лба пот, сел на табуретку рядом с кроватью.
     Колька скосил на него глаза... Пошевелил губами...
     - Болит? - спросил отец. Колька прикрыл глаза: болит.
     - Эх... - Отец поднялся и пошел из палаты.
     - Вот как обстоит дело: все зависит от того, как сильно захочет жить он сам. Понимаете? Сам организм должен...
     Отец обезумел от горя: взял доктора за грудки.
     - А ты для чего здесь? Организм!..
     - Не нужно так. Отпустите. Мы сделаем все, что можно будет сделать.
     Отец отпустил доктора, хотел еще раз войти в палату, но перед самой дверью остановился, постоял... и пошел из больницы. Он уже далеко отошел, потом вспомнил, что приехал сюда на лошади. Вернулся, сел на дрожки, подстегнул коня...
     Мать Кольки лежала в постели - захворала с горя.
     - Как он там? - слабым голосом спросила она мужа, когда тот вошел в избу.
     - Если помрет, тебе тоже несдобровать. Убью. Возьму топор и зарублю. - Андрей был бледный и страшный в своем отчаянии.
     Мать заплакала.
     - Господи, господи...
     - Господи, господи!.. Только и знаешь своего господа! Однако ребенка не могла родить как следует... с двумя ногами! Я этому твоему господу шею сейчас сверну. - Андрей снял с божницы икону Николая-угодника и трахнул ее об пол. - Вот ему!.. Гад такой!
     - Андрюша!.. Господи... Это из-за Глашки он. Полюбилась она ему, змея подколодная... Был парень как парень, а тут как иглу съел.
     Андрей некоторое время тупо смотрел на жену.
     - Какую Глашку?
     - Какую Глашку!.. Одна у нас Глашка. Андрей повернулся и побежал к Глашке.
     - Дядя Андрей, миленький!.. Да неужели из-за меня это он? А что делать-то теперь?
     - Он поправится. - Андрей шаркнул ладонью по щеке. - Если бы ему сказать... кхе... он бы поправился. И за такого, мол, пойду... Врач говорит: сам захочет если... Соври ему. А?
     Глашка заплакала.
     - Не могу я. Мне его до смерти самой жалко, а не могу. Другому сказала уж...
     Андрей поднялся:
     - Ты только не реви... Моду взяли: чуть чего, так реветь сразу. Не можешь, - значит, не можешь. Чего плакать-то? Не говори никому, что я был у тебя. - Андрей снова пошел в больницу.
     Колька лежал в том же положении, смотрел в потолок, вытянув вдоль тела руки.
     - Был сейчас дома... - Андрей погладил жесткой ладонью тугой сгиб колена... поправил голенище сапога. - К Глашке зашел по пути...
     Колька повел на отца удивленные глаза.
     - Плачет она. Что же, говорит, он, дурак такой, не сказал мне ничего. Я бы, говорит, с радостью пошла за него...
     Колька слабо зарумянился в скулах... закрыл глаза и больше не открывал их.
     Отец сидел и ждал, долго ждал: не понимал, почему сын не хочет слушать.
     - Сынок, - позвал он.
     - Не надо, - одними губами сказал Колька. Глаз не открыл. - Не ври, тятя... а то и так стыдно.
     Андрей поднялся и пошел из палаты сгорбившись.
     Недалеко от больницы повстречал Глашку. Та бежала ему навстречу.
     - Скажу я ему, дядя Андрей... пусть! Скажу, что согласная, - пусть поправляется.
     - Не надо, - сказал Андрей. Хмуро посмотрел себе под ноги. - Он так поправится. Врать будем - хуже.
     Колька поправился.
     Через пару недель он уже сидел в кровати и ковырялся пинцетом в часах - сосед по палате попросил посмотреть.
     В окно палаты в упор било яркое солнце. Августовский полдень вызванивал за окнами светлую тихую музыку жизни. Пахло мятой и крашеной жестью, догоряча нагретой солнцем. В больничном дворе то и дело горланил одуревший от жары петух.
     - Не зря он так орет, - сказал кто-то. - Курица ему изменила. Я сам видел: подошел красный петух, взял ее под крылышко и увел.
     - А этот куда смотрел, который орет сейчас?
     - Этот?.. Он в командировке был - в соседней ограде.
     Колька тихонько хохотал, уткнувшись в подушку. Когда его кто-нибудь спрашивал, как это с ним получилось, Колька густо краснел и отвечал неохотно:
     - Нечаянно. - И склонялся к часам.
     Отец каждый день приходил в больницу... Подолгу сидел на табуретке около кровати. Смотрел, как сын ковыряется в часах.
     - Как там, дома? - спрашивал Колька.
     - Ничего. В порядке. Потеряешь колесико-то... - Отец с трудом ловил на одеяле крошечное колесико и подавал сыну.
     - Это маятник называется.
     - До чего же махонькое! Как только ухитряются делать такие?
     - Делают. На заводе все делают.
     - Меня, например, хоть убей, ни в жизнь не сделал бы такое.
     Колька улыбался:
     - То ты. А там умеют.
     Андрей тоже улыбался... гладил ладонью колено и говорил:
     - Да... там - конечно... Там умеют. Там все умеют.
     
     
     1964
     
     Шукшин В. М.
     
     Ш95 Рассказы. - Лениздат, 1983. - 477 с - (Мастера русской прозы XX века).
     
     В однотомнике известного советского писателя Василия Макаровича Шукшина (1929 - 1974) представлены рассказы 60 - 70-х годов.
     
     4702010200 - 115
     Ш-----------------226 - 83
     М171(03) - 83
     
     84.3Р7
     
     OCR Pirat