Андрей Платонов
     
     
     СТАРЫЙ МЕХАНИК
     
     Он возвратился домой, к своей жене, серьезный и печальный. Он был в поездке, в пурге и на морозе, почти сутки, но усталости не чувствовал, потому что всю жизнь привык работать.
     Жена ничего сначала не спросила у мужа; она подала ему таз с теплой водой для умывания и полотенце, а потом вынула из печки горячие щи и поставила самовар, готовя мужу ужин и чай.
     За ужином они сидели молча. Муж медленно ел щи и отогревался, но на лицо по-прежнему был угрюмым.
     - Ты что это, Петр Савельич? - тихо спросила его жена. - Иль случилось что с ним, боль и поломка какая?
     - У него палец греется... - сказал Петр Савельич.
     - Который палец? - в тревоге спросила жена. - В позапрошлую зиму он тоже грелся - тот или прочий какой?
     - Другой, - ответил Петр Савельич. - На третьем колесе у левой машины. Всю поездку мучился, боялся, что в кривошипе получилась слабизна и палец проворачивается на ходу. Мало ли что может быть!
     - А может, Петр Савельич, у тебя там на дышлах либо в шатуне масло сорное! - сказала жена. - Ты бы заставил помощника профильтровать масло иль сам бы попробовал. Я тебе в другой раз чистую тряпочку дам. А этак-то куда ж оно годится, ты мне всю машину искалечишь, а чего тогда с тебя взять?
     Петр Савельич положил деревянную ложку на хлеб и вытер усы большой старой рабочей рукой.
     - Плохое масло я, Анна Гавриловна, не допущу. Плохое я сам лучше с кашей съем, а в машину всегда даю масло чистое и обильное, - зря говорить нечего!
     - А палец-то ведь греется! - упрекнула Анна Гавриловна. - Глядишь, он погреется, погреется, а потом и отвалится, вот и станет машина калекой!
     - Пока я жив буду, пока я механик, Анна Гавриловна, у меня ничего не отвалится, - ни в ходу, ни в покое.
     - Да ну уж - ничего у тебя не отвалится! - осерчала Анна Гавриловна. - Покуда со мной живешь, у тебя и не валится ничего, потуда ты и механик! А как начнешь дурить, как начнешь на разных вдов да баб бессемейных поглядывать, вот у тебя и повалится все... Прохоров-то, Иван Матвеевич, поехал намедни, а у него колесо с паровоза соскочило. А что ж! Не надо было за чужими женщинами бегать - пусть хоть и помоложе они, да я ни одной из них ни в чем не уступлю, - не надо было свою жену с двумя ребятами в деревню на полгода отправлять: иль повольничать захотелось? Вот и повольничал - спасибо, что тормозами вовремя состав ухватил, а то бы сколько оставил сирот, - ведь пассажирский вел, двадцать седьмой номер-бис... Ну, ешь уж щи, доедай начисто, а то прокиснут и жалко в помойку выливать...
     Петр Савельич вздохнул и доел щи.
     - Колеса с паровозных осей не соскакивают, Анна Гавриловна, - сказал механик жене. - Это заблуждение. У Ивана Матвеевича бандаж на ходу ослаб. А бандаж, Анна Гавриловна, это не целое колесо, отнюдь нет. Иван Матвеевич тут ни при чем: машина вышла из капитального ремонта, и бандаж в ремонте насадили недостаточно.
     - А у тебя бы он тоже соскочил? - попытала Анна Гавриловна.
     Петр Савельич подумал и решил:
     - У меня нет, у меня едва ли! Я бы учуял дефект.
     - Ну и вот, а я про что же говорю! - с довольством подтвердила Анна Гавриловна.
     - Что вот? - терпеливо удивился Петр Савельич. - Мне шестьдесят два года осенью сравнялось, а тебе пятьдесят четыре, а ты мне "вот" говоришь!
     - С вами, мужиками, на старости лет только и случаются такие дела! - объяснила Анна Гавриловна. - Молодые-то теперь поумнели: женятся спозаранку и живут себе, детей да славу и почет наживают. А иной старик все по сторонам озирается, торопится: чего бы ему еще ухватить, что ему не досталось, чего бы ему не упустить, а то могила-то близка ведь!.. Помнишь Сеньку Беспалого: он беспризорную девчонку на квартиру привел...
     - Помню, - произнес Петр Савельич. - Жизнь не бедное дело, в ней все случается... Стели мне постель, я хоть спать и не буду, а так полежу.
     Анна Гавриловна начала стелить кровать мужу и себе.
     - Уснешь небось, - говорила она, нянчая подушки, чтоб они стали пышными и покойными для сна. - Чего тебе не спать: должно, все тело затомилось на такой работе-то. Шутка сказать, а ведь ты у меня, Петр Савельич, механик! Ляжешь вот тут - и уснешь. Перина у нас мягкая, одеяло теплое, в комнате тихо, - чего тебе нужно-то!
     - Ничего мне не нужно, Анна Гавриловна, - кротко сказал механик. - Я думаю, что палец в машине болит... А сейчас ночь, темно, мой напарник тяжеловесный состав ведет - думает ли он там чего или просто глядит вперед, как сыч!
     Анна Гавриловна постелила кровать и тоже загоревала было, но скоро отошла от горя.
     - А ты не вдавайся в тоску, Петр Савельич, может быть, ничего и не случится. Он, палец тот, сначала погреется, а потом приработается - греться перестанет : железо тоже свыкается друг с другом - и терпит...
     - Да какое там железо тебе! - негодующе выразился Петр Савельич. - Тридцать лет с механиком живешь, а все малограмотная, как кочегар в банной котельной...
     Анна Гавриловна здесь промолчала; она понимала, когда надо уважать своего мужа и когда наставлять его.
     Они легли спать и лежали молча. Петр Савельич слушал - не усиливается ли ветер на дворе, не начинается ли снова пурга, которая недавно улеглась; но в мире пока что было мирно и спокойно. Медленно шли стенные часы над кроватью, грустный сумрак ночи протекал за окном навстречу далекому утру, и стояла тишина времени.
     Семья Петра Савельича была небольшая: она состояла из него самого, его жены и паровоза серии "Э", на котором работал Петр Савельич. Детей у них долго не было: родился давно один сын, но он пожил недолго и умер от детской болезни, а больше никто у них не рожался. И теперь даже младенческий образ сына уже стушеван был в памяти родителей: время, как мрак, покрыло его и удалило в свое забвение... Умерший сын точно ослабел и отстал где-то от своих родителей и навсегда потерялся в земле. Слабый голос умершего еще звучал иногда в душевном воспоминании отца, но голос тот был уже еле слышен и не трогал болью сердце Петра Савельича; лишь в сновидении, очень редко, образ умершего сына, жалкий и смутный, но живой, близко виделся отцу, и тогда отец кричал по сыну и звал его к себе из могилы; однако это длилось одно небольшое мгновение, потому что механик сразу же просыпался, чтобы не умереть от горя во сне.
     Петр Савельич прислушался. Ночь шла тихо, но где-то в сенях или на дворе осторожно треснула древесина, сжимаемая морозом. Снаружи, наверно, сейчас холод сгущал ночную изморозь, и видимость ухудшалась, - интересно, но трудно было в эту пору вести машину с тяжеловесным составом на тендерном крюке. У напарника Петра Савельича помощником работал молодой человек, просто юноша, по имени Кондрат. Сколько ему могло быть лет? Лет, должно быть, девятнадцать, двадцать. Столько же, пожалуй, что и сыну Петра Савельича и Анны Гавриловны, если бы он жил на свете.
     Петр Савельич привстал на постели; тревожное предчувствие, еще прежде ясной мысли, обеспокоило его сердце. Он укрыл жену одеялом, чтоб она не проснулась, сошел с кровати и начал одеваться. Но Анна Гавриловна уже проснулась, как только Петр Савельич чуть пошевелился; она привыкла следить за мужем и тихо думала о нем все дни и ночи, чутко ощущая еле слышный запах машины от его волос и одежды, когда муж был дома, и воображая его про себя, когда он находился в поездке.
     - Куда тебя домовой несет? - спросила Анна Гавриловна. - Метель утихла, палец в машине притерпится, - чего тебе там за всех стараться? Там без тебя есть народ!
     - Народ там есть, Анна Гавриловна, а меня там нет, - с терпением сказал Петр Савельич. - А без меня народ неполный!
     - Да то как же! - рассердилась Анна Гавриловна. - Без тебя ведь весь свет пустой! А завтра, что ж, ты не спавши, значит, в рейс поедешь? Ну что ж, поезжай не спавши, - может, в хвост другому составу наедешь, либо весь паровоз на куски изувечишь, - тебя в тюрьму посадят, а я с тоски помру... Вот оно сразу все и кончится!
     - Будет тебе свои нервы портить, - произнес Петр Савельич. - Там помощником нынче Кондрат поехал, малый молодой, просто еще юноша, и скоро им в обратный конец ехать...
     - Ну и что тебе Кондрат, малый молодой? - спросила Анна Гавриловна.
     - А то, - сказал Петр Савельич, снарядившись в дорогу, - а то, что им в обратный конец четыре затяжных подъема надо одолеть. Там нужно силу тяги держать точно по котлу, чтоб сколько ты ни ехал, сколько ни тянул, а у тебя все в котле и давление пара не падает, и уровень воды особо не понижается, - вот как надо котел содержать, понятно тебе стало?
     - А чего ж тут и понимать-то? - сказала Анна Гавриловна. - Машина должна идти неугомонно, а пар упустишь, то она запыхается и станет...
     - Ну вот, вроде верно, только неправильно: чем ей пыхать-то? - ответил Петр Савельич. - А Кондрат котел по тяге не удержит. Машину он любит, но знает в ней далеко не все. Да одну машину - это знать мало. Надо видеть всю целую природу - и погоду, и что у тебя на рельсах: мороз или жарко, и подъемы надо знать наизусть, и машина как себя чувствует сегодня...
     - Пусть уж они без тебя там знают! - сообщила Анна Гавриловна. - Только нагрел постель, а уж вылез! Окоченеешь наружи!
     - Я у котла согреюсь, - пообещал механик. - Скоро рабочий поезд пойдет, я на нем и встречу свою машину на четвертом разъезде: там подъем такой, что станешь врастяжку и состав порвешь...
     - Ты хоть еды-то возьми с собой, шут непокойный! - попросила жена.
     - Я в буфете на вокзале пожую, - ответил Петр Савельич. - Ты спи себе в тепле и покое.
     - С вами уснешь! - сказала Анна Гавриловна. - Как же, даете вы покой, старые черти...
     Но Петр Савельич уже гремел щеколдой в сенях, уходя в зимнюю ночь; он не обижался на жену.
     Возвратился домой Петр Савельич не скоро - к вечеру следующего дня. Он пришел вместе с Кондратом, молодым стесняющимся человеком, помощником машиниста.
     Анна Гавриловна только поглядела своими знающими и чувствующими глазами на пришедших, но ничего не сказала и молча стала собирать им еду на стол.
     - Мойтесь, чумазые работнички! - пригласила она затем. - Вам бы и есть-то давать не надо: по вас вижу - поломали вы машину... Всё тяжеловесы они возят и носятся как бешеные, аж рельсы воют. Водили бы потише, полегче, и паровозы бы у вас здоровые были, как упитанные толстые дети! А то ишь - большой клапан придумали! Я вам дам большой!
     Петр Савельич и Кондрат оставили речь женщины без ответа. Им нечего было отвечать человеку, чуждому механике. Они помылись и сели за стол, угрюмые и безмолвные. Кондрат ел робко и мало, чувствуя себя в гостях. Петр же Савельич, наоборот, кушал достаточно хорошо и обильно.
     - Ешь больше! - говорил он Кондрату. - От пищи горе скорее пройдет, в пище есть своя добрая душа, и когда съешь ее, она в нас очутится...
     - Я ем, Петр Савельич, - произнес Кондрат.
     - Ешь, - приглашал механик. - Потом спать ляжешь... Анна Гавриловна, постели сыну постель!
     Анна Гавриловна вначале обомлела и не могла даже ничего высказать разумного, но потом опомнилась.
     - Который сын? - спросила она.
     - Кондрат, - указал Петр Савельич. - Мы бездетные, а он без отца, без матери живет. Вот мы и квиты будем, он наш будет, а мы его - и все!.. Стели ему постель на диване и помалкивай!
     Анна Гавриловна стала стелить постель Кондрату, но она не помалкивала, а шептала слова про себя: "Паровоз сломал, теперь малого в сыновья привел, - ему только и дела, старому, что заботу мне выдумывать!"
     Однако Петр Савельич расслышал эти размышления жены.
     - Раз навсегда я тебе говорю - замолчи! - сказал Петр Савельич. - Вот тебе Кондрат - люби его и действуй дальше по моей инструкции, пока не привыкнешь!
     Кондрат сидел в грустном смущении и молчал.
     - А паровоз наш где? - спросила Анна Гавриловна.
     Старый механик покряхтел в тягостном чувстве.
     - Машина в ремонт пошла! - ответил машинист. - Болящий палец ей вывернули, в топке связи потекли, и песку в песочнице не оказалось... Весь состав встал врастяжку на подъеме, его начали рвать вперед эти двое - Кондрат и его механик, и у них вышло происшествие, а тяги не получилось...
     - Вот тебе раз! - воскликнула Анна Гавриловна. - Вот так сын Кондрат!
     - Как же ты пальца-то не услыхал! - угрожающе сказал Кондрату Петр Савельич. - Ведь он стонал и кричал перед тем, как ему провернуться в гнезде!
     - Форсировка большая была, - ответил Кондрат, - машину вели с полным дутьем - гулко было, ничего не слыхать...
     - Ах, так! - произнес Петр Савельич. - Так тогда надо было увидеть звук, если его слышать нельзя... Ну ладно, будешь сыном, я тебя научу. А так вы нам все машины покалечите!
     Анна Гавриловна поняла своего мужа. Она отвернула одеяло, положенное на диване для Кондрата, и подстелила туда пододеяльник, а подушку сбила в руках для мягкости: пусть Кондрат спит удобно и нежно, если надо его считать сыном, а сердце затем само привыкнет его любить.
     Когда Кондрат улегся и засопел в глубоком сне, Петр Савельич и Анна Гавриловна долго стояли над спящим Кондратом, рассматривая его юное, утомленное и доверчивое лицо, открытый рот и закрытые, запавшие глаза.
     - А ты паровоз любила, - огорченно произнес старый машинист, - и меня иногда вдобавок, а надо было вот его.
     Старая жена машиниста думала и молчала без ответа.
     - Когда я увидел, что машина у них совсем изуродовалась и заболела, - говорил и советовался с женой Петр Савельич, - я поругал машиниста, а Кондрату хотел уши нарвать, но потом передумал - пусть, думаю, живет, я его усыновлю и воспитаю, чтоб из него большой механик вышел впоследствии лет...
     - Будет нас слушаться, так и механик из него выйдет! - согласилась Анна Гавриловна.
     - Это ты в точности подумала, Анна Гавриловна, - сообщил свое мнение механик. - А ты вот что, ты поговорила и хватит тебе, ты поставь сейчас тесто, а завтра утром оладьев для Кондрата испечешь. Его надо хорошо питать!
     - А я хотела бы блинцов напечь, Петр Савельич, - возразила жена. - Они легче для моего желудка.
     Старый механик не стал здесь спорить со своей женой. Он допускал самостоятельность ее суждения.
     
     
     Р2 П37
     
     Составитель М.А.ПЛАТОНОВА
     
     Печатается по тексту издания: Андрей Платонов. Избранные произведения в двух томах М., Художественная литература, 1978
     
     Платонов А. П.
     П37 Избранные произведения: Рассказы. Повести. - М.: Мысль, 1983. - 912 с. В пер.: 4 р. 20 к.
     
     В книгу вошли все повести писателя, а также его лучшие ранние рассказы - "Родина электричества", "Песчаная учительница"; фантастические рассказы - "Потомки солнца", "Лунная бомба"; антифашистский рассказ - "Мусорный ветер" и др.
     
     
     4700000000-050
     П--------------без объявления
     004(01)83
     
     ББК 84Р7
     
     Р2
     
     (C) Состав, издательство "Художественная литература", 1978 г.
     (C) Оформление, издательство "Мысль", 1983 г.
     
     OCR Pirat