Викентий Викентьевич Вересаев
     
     Лизар
     
     Рассказ
     
     
     -----------------------------------------------------------------------
     Вересаев В.В. Избранное: [Для ст. школ. возраста. /Сост. П.3.Шевцов].
     Мн.: Нар. асвета, 1980. - 398 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru, http://zmiy.da.ru), 06.01.2005
     -----------------------------------------------------------------------
     
     В сборник вошли лучшие повести и рассказы Викентия Викентьевича Вересаева: "Без дороги", "На повороте", "Два конца", "Лизар", "В сухом тумане", "На эстраде" и др.
     
     
     Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводая Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам свалиться?..
     Мой возница Лизар - молчаливый, низенький старик - втягивал голову в плечи, дергал локтями и осторожно повторял: "Тпру!.. тпру!.."
     - Как ты, дедка, не боишься? Ведь мы свалимся! - не выдержал я.
     Я готовился услышать в ответ классическое: "Небось!" Но Лизар неожиданно ответил:
     - Свалимся, барин, - Христос-правда, свалимся!.. Как же не бояться? Уж то-то боюсь!
     - Так ты бы на дорогу съехал.
     - На дорогу! Увязнешь на дороге, гораздо топко. Дожди-то какие лили! Погляди на Шелонь, - видишь, вздулась. Вода в ней свежая, чистая, что серебрина, а нынче вон как потемнела, - всю воду с болот взяла... "Не боюсь!" - повторил он, помолчав. - Уж так-то боюсь, ажно вспотел!
     Он снял облезлую шапку и утер рукою лоб.
     - А ты вот что, барин любимый! Слезай с тележки да вон до того яру через кустики и дойди. А я на дорогу спущусь, кругом объеду.
     Я сошел с тележки. Лизар оживился, задергал вожжами и покатил по откосу в овраг. Бубенчики закатились испуганным, прерывистым звоном; тележка прыгала по промоинам, Лизар прыгал на облучке и натягивал вожжи.
     - Н-но, гамыры!* - донеслось со дна оврага, словно из преисподней. Тележка, увязая в глине, потащилась в гору.
     ______________
     * Гамыры - вялые, неповоротливые.
     
     Я перебрался через овраг и пошел перелеском. По ту сторону Шелони, над бортом, тянулись ярко-золотые тучки, и сам бор под ними казался мрачным и молчаливым. А кругом стоял тот смутный, непрерывный и веселый шум, которым днем и ночью полон воздух в начале лета.
     Среди ореховых и ольховых кустов все пело, стрекотало, жужжало. В теплом воздухе стояли веселые рои комаров-толкачиков, майские жуки с серьезным видом кружились вокруг берез, птички проносились через поляны волнистым, порывистым лётом. Вдали повсюду звучали девические песни, - была троица, по деревням водили хороводы.
     Я остановился на опушке, около межи. Когда стоишь так один, не шевелясь, лицом к лицу с природой, то овладевает странное чувство: кажется, что она не замечает тебя, и ты, пользуясь этим, вот-вот сейчас увидишь и узнаешь какую-то самую ее сокровенную тайну. И тогда все окружающее кажется необычным и полным этой тайны. Под зеленевшими дубами земля была усыпана темно-бурыми прошлогодними листьями; каждый лист шуршал и шевелился, какая-то скрытая жизнь таилась под ними; что это там - лесные муравьи, прорастающая трава?.. И все кругом слабо шумело и шуршало, словно живое, - трава, цветы, кусты. Не замечая человека, все как будто ожило и зажило свободно, не скрываясь... Ветер мягко пронесся по матово-зеленой ржи и перебежал в осины. Осины зашептались, заволновались, с коротким шумом вздрагивая листьями; облако белых пушинок сорвалось с их сережек и, словно сговорившись с ветром, весело понеслось в темнеющую чащу.
     Мне показалось, что справа кто-то смотрит. Я оглянулся. В десяти шагах сидели в траве два выскочившие из ржи зайца. Они сидели спокойно и с юмористическим любопытством глядели на меня. Как будто им было смешно, что и я надеюсь проникнуть в ту тайну, которую сами они и все кругом прекрасно знают. При моем движении зайцы переглянулись и, не спеша, несколькими большими, мягкими прыжками, бесшумно отбежали к кустам ракитника; там они снова сели и, шевеля ушами, продолжали поглядывать на меня.
     - О-го-го-го-го-ооо! - глухо донесся из-за ржи крик Лизара.
     Я откликнулся. Зайцы снялись и стали удаляться неуклюже-легкими прыжками. Меж кустов долго еще мелькали их рыжие горбатые спины и длинные уши. Я вышел на дорогу.
     Мы поехали дальше. Солнце село, из лощин потянуло влажным холодком.
     - Хорошо бы теперь чайку попить, - сказал я.
     - Ну что ж! Вот приедем в Якоревку, и попьешь чайку, - ответил Лизар. - Ты, значит, чайку попьешь, отдохнешь, я походом коней покормлю, а там с холодочком и поедем дальше.
     - А далеко до Якоревки?
     Лизар удивился.
     - До Якоревки-то? Да вон она!
     Над рожью серели соломенные крыши деревни. Лизар встрепенулся и сильнее задергал вожжами. Мы въехали в узкую, уже потемневшую улицу, заросшую ветлами. Избы, как вообще в этих краях, были очень высокие, с окнами венцов на пятнадцать - двадцать от земли.
     Лизар подъехал к избе. Около нее на суке ивы висели веревочные качели. На высоком крылечке никого не было, в окнах было темно. Лизар остановил лошадей, задумчиво поглядел на качели и крикнул:
     - Эй, кума Агафья! Нельзя ли на качелях позыбаться у тебя? Горазд качели хороши!
     На крыльцо вышла баба, прямая и худая, с сухим, строгим лицом.
     - Кого говоришь? - спросила она.
     - Самоварчик барину надобен, проезжающему... Будь здорова!
     Баба внимательно оглядела меня с ног до головы.
     - Здравствуйте... Сейчас сами отпили, можно наставить, - медленно ответила она. - Дунька! - позвала она так, как будто Дунька стояла рядом с нею. - Подложи шишек в самовар!.. Сейчас готов будет тебе.
     Из сеней выглянула девушка с широким лицом и бойкими глазами под черными бровями. Она с любопытством оглядела меня и исчезла.
     Через десять минут на высоком крылечке кипел самовар. Я заварил чай.
     Заря догорала. Легкие тучки освещались сверху странным полусветом надвигавшейся белой ночи. На улице, окутанной бледным сумраком, были жизнь и движение, с конца ее лилась хороводная песня. Громкие голоса, скрашенные расстоянием, звучали задумчиво и нежно:
     
     Не на много времени жизнь давалася,
     За единый час миновалася...
     
     В барском саду заливался соловей, оттуда тянуло запахом сирени и росистой свежестью сада. Ночь томила, в душе поднимались смутные желания. Становилось хорошо и грустно.
     Под крыльцом послышался шепот. Мужской голос спрашивал:
     - Ты что ж гулять не приходишь?
     - А тебе что? - лукаво ответил голос Дуньки, тоже вполголоса.
     - Что, что! Все девки в хороводе, а тебя нету. На кой они мне?.. Кто это у вас?
     - Барин проезжающий чай пьет. Самовар ему наставляла я.
     - Самовар? - Мужской голос вдруг перервался. - Само... вар?
     - Пошел ты, дьявол!
     - Нишкни! Идут!
     Голоса смолкли. Лизар, засыпавший лошадям овес, поднялся на крылечко. Я достал бутылку, налил водкою рюмку и чашку. Предложил чашку Лизару. Лизар задвигал плечами, маленькие глаза под нависшими бровями блеснули.
     - Ну, почеремонимся! - стыдливо усмехнулся он, быстро стащил с головы шапку и принял чашку. - Здравствуй!
     Мы выпили, закусили. Стали пить чай. Лизар держал в корявых руках блюдечко и, жмурясь, дул в него. Хозяйка снова появилась на пороге, прямая и неподвижная. За ее юбку держались два мальчугана. Засунув пальцы в рот, они исподлобья внимательно смотрели на нас. Из оконца подызбицы тянуло запахом прелого картофеля.
     Хозяйка тихо спросила:
     - Разродилась сноха твоя?
     - Разродилась, матушка, разродилась, - поспешно ответил Лизар.
     - Мертвого выкинула?
     - Зачем мертвого? Живого.
     - Живого?.. А у нас тут баяли, мертвого выбросит. Старуха Пафнутова гомонила, - горазд тяжко рожает, не разродится.
     - С чего не разродиться? За дохтуром спосылали! - Лизар улыбнулся длинной, насмешливой улыбкой. - Приехал, клещами ребеночка вытащил - живого, вот и гляди.
     Хозяйка покачала головой.
     - Клещами!
     - Делают не знамо что! - вздохнул Лизар.
     - Как не знамо что? - возразил я. - Живого ведь вытащили, чего ж тебе? А не помог бы доктор, ребенок бы умер.
     - "Живого", "живого", - повторил Лизар и замолчал. - Так они нам ни к чему!.. Довольно, значит! Будет! И так полна изба. Чего ж балуются, дохтура беспокоят? Сами хлеб жевали-жевали, а дохтор приезжай к ним - глота-ать!.. Избаловался ныне народ, вот что! С негой стали жить, с заботой, о боге не мыслят. Вон бобушки* по деревням ходят, ребят клюют; сейчас приедет фершалиха, начнет ребят колоть; всех переколет, ни одного не оставит. Заболел кто, - сейчас к дохтору едет... Прежде не так было...
     ______________
     * Бобушками в Псковской губернии называют оспу.
     
     Лизар вздохнул.
     - Прежде, барин мой жалобный, лучше было. Жили смирно, бога помнили, а господь-батюшка заботился о людях, назначал всему меру. Мера была, порядок! Война объявится, а либо голод, - и почистит народ, глядишь - жить слободнее стало; бобушки придут, - что народу поклюют! Знай, домовины готовь! Сокращал господь человека, жалел народ. А таперичка нету этого. Ни войны не слыхать, везде тихо, фершалих наставили. Вот и тужит народ землею. Что сталось-то, и не гляди! Выедешь с сохою на нивку, а что арать, не знаешь. Сосед кричит: "Эй, дядя Лизар, мою полоску зацепил!" Повернулся - с другого боку: "Мою-то зачем трогаешь?!" Во-от какое стеснение!.. Скажем, куму взять. - Лизар кивнул на хозяйку. - Пять сынов у них, видишь? Ребята всё малые, что паучки, а вырастут, - всех нужно произвести к делу... К делу нужно произвести! А земли на одну душу. Вот и считай тым разом, - много ли на каждого придется?
     - Да так сказать, ничего и не придется, - поучающе сказала хозяйка.
     Лизар развел руками.
     - Ничего! На кой же они нужны! На сторону нам ходить некуда, заработки плохие!.. Ложись да помирай. По нашему делу, барин мой любимый, столько ребят не надобно. Если чей бог хороший, то прибирает к себе, - значит, сокращает семейство. Слыхал, как говорится? Дай, господи, скотинку с приплодом, а деток с приморцем. Вот как говорится у нас!
     Хозяйка сочувственно слушала Лизара и ласково гладила по волосам жавшихся к ней ребят.
     - Губят нас, можно сказать, пустячные дела, - продолжал захмелевший Лизар. - Бессмертная сила народу набилась, а сунуться некуда, концов-выходов нету. А каждый на то не смотрит, старается со своей бабой... Э-эх! Не глядели бы мои глаза, что делается!.. Уж наказываешь сынам своим: будьте, ребятушки, посмирнее, - сами видите, дело наше маленькое, пустячное. И понимают, а глядишь, - то одна сноха неладивши породит, то другая...
     - И то сказать: не из соломы сплетены, - вздохнула хозяйка.
     - Тяжкое дело, тяжкое дело! - в раздумье произнес Лизар. - А только я так домекаюсь, что бабам бы тут порадеть нужно, вот кому. Сходи к дохтору, поклонись в ножки, - они учены, знают дело. Поклонишься - дадут тебе капель. Ведь за это не то что яичек - гуся не пожалеешь. Как скажешь, есть такие капли? - спросил Лизар, значительно и испытующе поглядев на меня.
     Он говорил долго. А вдали звучали песни, и природа изнывала от избытка жизни. И казалось, - вот стоят два разлагающихся трупа и говорят холодные, дышащие могильной плесенью речи. Я встал.
     - Пора ехать!
     - И то пора!
     Лизар суетливо поднялся и пошел к лошадям.
     Заря совсем погасла, когда мы двинулись. Была белая ночь, облачная и тихая. У околицы еще шел хоровод, но он уж сильно поредел и с каждой минутой таял все больше. А в бледном полумраке - на гумнах, за плетнями, под ракитами - везде слышался мужской шепот, сдержанный девичий смех.
     Из проулка навстречу нам вышла парочка. Молодцеватый парень с русой бородкой и девушка в красном платочке медленно переходили дорогу, тесно прижавшись друг к другу. С широкого, миловидного лица девушки без испуга глянули на меня глаза из-под черных бровей. Кажется, это была Дунька.
     За околицей нас снова охватил стоявший повсюду смутный, непрерывный шум весенней жизни. Была уж поздняя ночь, а все кругом жило, пело и любило. Пахло зацветающей рожью. В прозрачно-сумрачном воздухе, колыхаясь и обгоняя друг друга, неслись вдали белые пушинки ив и осин - неслись, неслись без конца, словно желая заполнить своими семенами весь мир.
     Отдохнувшие лошади бойко бежали по дороге. Светло-желтый песок весело шуршал под колесами. Водка испарилась из головы Лизара, он снова примолк. Я со странным чувством, как на что-то чужое тут и непонятное, смотрел на него... Мы спустились в лощину.
     - Тпру!.. Тпру!.. - вдруг испуганно произнес Лизар. Он остановил у мостика лошадей, соскочил и стал торопливо привязывать сорвавшуюся постромку. Шум тележки смолк.
     Тогда меня еще сильнее охватила эта через край бившая кругом жизнь. Отовсюду плыла такая масса звуков, что, казалось, им было тесно в воздухе. В лесу гулко, перебивая друг друга, заливались соловьи, вверху лощины задумчиво трещал коростель; кругом, во влажной осоке, обрывисто и загадочно стонали жабы, квакали лягушки, из-под земли бойко неслось слабое и мелодическое "туррррррр"... Все жило вольно и без удержу, с непоколебимым сознанием законности и правоты своего существования. Хороша жизнь! Жить, жить, - жить широкой, полной жизнью, не бояться ее, не ломать и не отрицать себя, - в этом была та великая тайна, которую так радостно и властно раскрывала природа.
     И среди этого таинства неудержимо рвущейся вширь жизни - он, сжавшийся в себя, с упорными думами о собственном сокращении!.. Царь жизни!
     
     1899