Виктор Шендерович.
     
     Изюм из булки
     
     
     ---------------------------------------------------------------
     (C) Copyright Виктор Шендерович
     WWW: http://shender.ru
     Date: 4 Oct 2005
     ---------------------------------------------------------------
     
     
     #
     
     
     Авторский вечер Шендеровича
     
     
     15 октября в театре "Школа современной пьесы" (Москва) пройдет авторский вечер Виктора Шендеровича. Событие редкое, не пропустите - начало в 19:00.
     Билеты стоят от 100 до 500 рублей. Телефон билетной кассы 200-07-56, адрес театра: Неглинная ул., д. 29/14, ст. метро "Цветной бульвар".
     
     #
     
     
     На коленях
     
     
     Однажды в нашу музыкальную, имени Игумнова, школу No5 пришел композитор Кабалевский. Самого этого прихода я не помню, а помню последствия в виде фотографии: сидит, стало быть, Кабалевский в окружении девочек в белых парадных фартучках, а на коленях у Кабалевского сижу я.
     Эта фотография некоторое время была предметом моей тайной гордости. Шутка ли - автор всенародно любимой песни "То березка, то рябина..."
     Добрый высокий седой дедушка с ребенком на коленях...
     Много лет спустя я узнал, что Кабалевский травил Шостаковича, доносительствовал, чинил расправы в Союзе Композиторов... Потом я услышал скрипичный концерт Сарасате и ясно различил в нем тему "То березка, то рябина..."
     Нельзя оставлять детей без присмотра. Посадят на колени к кому ни попадя - вздрагивай потом...
     
     
     Болельщики
     
     
     Мы снимали веранду в доме у пары старых латышей - думаю, на двоих им было полтора века. Сыну их, моему тезке, было под пятьдесят. В доме имелся телевизор, но смотреть чемпионат мира по футболу 1966 года мы с дедушкой ходили за тридевять земель, в пожарную часть. Там, под каланчой, я и переживал за Игоря Численко и Ко.
     Я не понимал, почему нельзя попросить хозяев пустить нас на время матча к ним. Вместе бы и поболели за наших...
     Но болеть вместе нам было- не судьба: старики-латыши болели за ФРГ. Это мне, восьмилетнему, было разъяснено однажды без лишних подробностей - и поразило довольно сильно. Я спросил у дедушки, почему они болеют за немцев, но внятного ответа не получил. Я спросил у бабушки - бабушка почему-то разозлилась.
     Это было ужасно и совершенно необъяснимо. Советские люди должны болеть за СССР! И мы с дедом ходили на каланчу.
     
     
     Штандер
     
     
     Играли так: вверх бросался мяч, и все бежали врассыпную. Водящий, поймав мяч, диким голосом кричал:
     - Штандер И все должны были застыть там, где их заставал этот крик.
     "Штандер" - "stand hier" - "стой здесь"... Игра-то была немецкая! Но нас это по незнанию не смущало.
     Выбрав ближайшую жертву, водящий имел право сделать в ее сторону три прыжка - и с этого места пытался попасть мячом. Причем жертва двигаться с места права не имела, а могла только извиваться. Я был небольших размеров и очень быстренький, что давало преимущество в тактике.
     Исчезла эта игра и канула в Лету вместе с диафильмами про кукурузу -царицу полей и подстаканниками со спутником, летящим вокруг Земли. Кукурузы не жаль, подстаканников не жаль - штандера жаль. Хорошая была игра.
     
     
     Ночь
     
     
     Мы живем в одной комнате впятером, мое место - за шкафом. Шкаф сзади обклеен зажелтевшими обоями. Потом поверх них появилось расписание уроков. А до того - ничто не отвлекало от жизни. Пока засыпаешь, смотришь на обойный рисунок, и через какое-то время оттуда начинают выглядывать какие-то лица, пейзажи...
     Из-за шкафа шуршит радиоприемник ВЭФ. У него зеленый изменчивый глаз, а на передней панели написаны лесенкой названия заманчивых городов. Перед радиоприемником до полночи сидит отец и, прижавшись ухом, слушает голос, перекрываемый то шуршанием, то гудением. В Америке убили президента Кеннеди. Вот бы здорово не лежать, а посидеть ночью рядом с папой и послушать про убийство. Но если я встану, убьют уже меня...
     Непонятно только, почему ночью так плохо слышно? - утром снова ни гула, ни хрипов.
     - Вы слушаете "Пионерскую зорьку!"
     Ненавистный, нечеловечески бодрый голос. Надо вставать.
     
     
     Училка
     
     
     В школе я учился хорошо - думаю, что с испугу: боялся огорчить родителей. Каждая тройка, даже по самым отвратительным предметам вроде химии, была драмой.
     Одну такую драму помню очень хорошо.
     Дело было на биологии. Биологичка Прасковья Федоровна вызвала меня к доске отвечать, чем однодольные растения отличаются от двудольных. Ну, я, хорошист заморенный, ей все сразу и доложил: у этих корни стержневые, а у этих - мочковатые, у тех то, у этих - то...
     Когда я закончил перечисление отличий, Прасковья Федоровна спросила:
     - А еще?
     Я сказал:
     - Все.
     - Нет, не все, - сказала Прасковья. - Подумай.
     Я подумал и сказал:
     - Все.
     - Ты забыл самое главное отличие! - торжественно сообщила учительница. - У однодольных - одна доля, а у двудольных - две.
     И поставила мне тройку.
     
     
     Правильные ответы
     
     
     Тупизна - вещь, видимо, наследственная.
     Это обнаружилось много лет спустя, когда у меня подросла дочка и жена повела ее на тест в спецшколу. Дочке было шесть лет - училке, проверявшей дочкино развитие, примерно тридцать. И вот она (в порядке проверки развития) спросила:
     - Чем волк отличается от собаки?
     Дочка рассмеялась простоте вопроса (как-никак ей было целых шесть лет) - и, отсмеявшись, ответила:
     - Ну-у, собаку называют другом человека, а волка другом человека назвать никак нельзя.
     И снова рассмеялась.
     - Понятно, - сказала училка.
     И нарисовала в графе оценки минус. Моя бдительная жена это увидела и поинтересовалась, почему, собственно, минус. Тестирующая ответила:
     - Потому что ответ неправильный.
     Жена поинтересовалась правильным ответом - и была с ним ознакомлена. Ответ был написан на карточке, лежавшей перед училкой: "Собака - домашнее животное, волк - дикое". Жена спросила:
     - Вам не кажется, что она именно это и сказала?
     Тестирующая сказала: не кажется. Жена взяла за руку нашу шестилетнюю, отставшую в развитии дочку и повела домой, подальше от этого центра одаренности.
     Через год в соседнее пристанище для вундеркиндов привели своего сына наши приятели, и специально обученная тетя попросила шестилетнего Андрюшу рассказать ей, чем автобус отличается от троллейбуса. Андрюша ничего скрывать от тети не стал и честно ей сообщил, что автобус работает на двигателе внутреннего сгорания, а троллейбус - на силе переменного тока.
     Оказалось: ничего подобного. Просто троллейбус с рогами, а автобус -без. И не надо морочить тете голову!
     
     
     Страшные слова
     
     
     Первый раз в жизни я услышал слово "жид" классе примерно в четвертом -от одноклассника Саши Мальцева. В его тоне была брезгливость. Я понял, что во мне есть какой-то природный изъян, мешающий хорошему отношению ко мне нормальных русских людей вроде Саши Мальцева, - и одновременно понял, что это совершенно непоправимо.
     А мне хотелось, чтобы меня любили все. Для четвертого класса - вполне простительное чувство. Полная несбыточность этого желания ранит меня до сих пор.
     Вздрагивать и холодеть при слове "еврей" я перестал только на четвертом десятке лет. В детстве, в семейном застолье, на этом слове понижали голос. Впрочем, случалось словоупотребление очень редко: тема была не то чтобы запретной, а именно что непристойной. Как упоминание о некоем семейном проклятье, вынесенном из черты оседлости. Только под самый конец советской власти выяснилось, что "еврей" - это не ругательство, а просто такая национальность.
     Было еще одно страшное слово. Я прочел его в "Литературке". Дело было летом, на Рижском взморье; я уже перешел в шестой класс и читал все, что попадалось под руку.
     Но значения одного слова не понял и спросил, что это такое. Вместо ответа мои тетки, сестры отца, подняли страшный крик, выясняя, кто не убрал от ребенка газету с этим страшным словом.
     Слово было - "секс".
     Так до сих пор никто и не объяснил, что это такое.
     
     
     Только "Правда"...
     
     
     В Рейкьявике идет матч за шахматную корону: Спасский - Фишер! Иногда мы даже разбираем с отцом партии. Я люблю шахматы, на скучных уроках играю сам с собой на тетрадном листке в клеточку. Делается это так: в тетради в клетку шариковой ручкой рисуется доска (половина клеток закрашивается той же ручкой), а карандашом, тоненько, рисуются фигуры. Ход делается в два приема: фигура стирается ластиком и рисуется на новом месте.
     Но я отвлекся, а в Рейкьявике Спасский - Фишер Какое-то время этот матч - чуть ли не главное событие в прессе: через день публикуются партии с пространными комментариями... Потом комментарии помаленьку скукоживаются, потом исчезают тексты партий. А потом однажды я читаю (петитом в уголке газеты): вчера в Рейкьявике состоялась такая-то партия матча на первенство мира. На 42-м ходу победили черные.
     А кто играл черными? И кого они победили? И что там вообще происходит, в Рейкьявике?..
     Так я впервые был озадачен советской прессой.
     О, это умение сказать и не сказать! Уже много лет спустя, в андроповские времена, всей стране поставило мозги раком сообщение ТАСС о южнокорейском лайнере, нарушившем наше воздушное пространство: "На подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря".
     Как это: продолжал полет в сторону Японского моря? По горизонтали или по вертикали? Стреляли по нему или нет? Военный был самолет или все-таки пассажирский? Понимай как хочешь.
     А еще лучше не понимай. Напрягись вместе со всем советским народом - и не пойми.
     
     
     Галич
     
     
     Дорога в стройотряд: плацкартное купе, оккупированное молодежью семидесятых с гитарами в руках и либерализмом в башках. Человек, наверное, двадцать набилось.
     А на нижней полке, свернувшись калачиком, спит бабка - полметра той бабки, не больше... Ну и бог с ней. Поехали! Взяли чаю, накатили какой-то спиртной ерунды, расчехлили гитары, и началось вперемежку: Высоцкий да Ким, да какой-то самострок, да Визбор с Окуджавой...
     Допелись до Галича. А что нам, молодым-бесстрашным!..
     А бабка спит себе - глуховатая, слава богу, да и, мягко говоря, не городская. Спели "Облака", дошли до "Памятников". Пока допели, поезд как раз притормозил и остановился.
     - И будут бить барабаны! Тра-та-та-та Бабка зашевелилась, приподнялась, мутно поглядела вокруг и сказала:
     - А-а... Галич...
     И снова легла.
     Тут нам, молодым-бесстрашным, резко похужело. Бабка-то бабка, а в каком чине? Нехорошая настала тишина, подловатая... В этой тишине поезд, лязгнув сочленениями, дернулся, и мимо окна проплыло название станции.
     Станция называлась - Галич.
     
     
     "Моралка" и "аморалка"
     
     
     А моего приятеля Володю Кара-Мурзу в те же годы исключали из комсомола за "аморальное поведение". "Аморалка" состояла в том, что он пел песни Окуджавы.
     Через пару лет комсорг, исключавший Володю, прославился тем, что развелся с женой, брат которой был арестован по диссидентским делам. В заявлении о разводе этот прекрасный человек прямо написал, что не хочет жить с родственницей врага народа.
     Это у них, стало быть, "моралка".
     Сейчас он полковник ГРУ. Но это так, к слову.
     
     
     Вставай, проклятьем заклейменный...
     
     
     В конце спектакля "Большевики" по случаю того, что Ленин еще не умер, Совнарком в полном составе вставал и пел "Интернационал". Вставал и зал. А куда было деваться?
     Впрочем, я, молодой дурак, вставал, помню, совершенно искренне.
     А отец моего друга Володи Кара-Мурзы не встал.
     Спустя несколько минут уже на площади Маяковского к нему подошли двое и поинтересовались: а чего это он не встал? Кара-Мурза объяснил - и его арестовали.
     Вот такая волшебная сила искусства...
     
     
     Где мак?
     
     
     В станционном буфете у столика стояла женщина и разглядывала кусочек, оставшийся от съеденной булочки.
     - Где же мак-то? - наконец она спросила.
     - Чево? - не поняла буфетчица.
     - Я говорю: где же мак-то? Я уж почти всю булочку съела, а мака так и нету...
     - Не знаю, - отрезала буфетчица. - У меня все булочки с маком!
     - Так вот мака-то нету. Я-то ем, ем, все думаю: мак-то будет когда?
     - А ты посмотри, может, он в конце там, - обнадежил кто-то из сочувствующих.
     - Да чего ж смотреть, уж ничего не осталось! - в сердцах крикнула женщина. - Нету мака-то!
     Этот диалог дословно записал отец, при сем присутствовавший. Год на дворе стоял семьдесят девятый. Что мака не будет, было уже, в общем, понятно.
     
     
     Кориолан
     
     
     В театры я проходил по студенческому билету, но шел, разумеется, не на галерку, а, дождавшись темноты, пробирался в партер, где всегда были свободные места из невыкупленной "брони".
     Таким образом оказался я и в партере театра Моссовета, где армянский театр играл шекспировского "Кориолана" - на армянском языке, с русским переводом. Я прополз по темному проходу, нащупал высмотренное заранее свободное кресло, сел и стал шарить руками в поисках наушников.
     - Держите, - с акцентом сказал голос рядом.
     - А вы? - шепнул я.
     - Мне не надо, - ответил голос.
     И я надел наушники.
     Хорен Абрамян был замечательным Кориоланом - огромным, страстным...
     В антракте зажегся свет, и вдруг весь партер, по преимуществу, разумеется, состоявший из московских армян, повернулся в мою сторону и стал кланяться, улыбаться, воздевать руки и слать приветы.
     Секунд пять я пытался вспомнить, чем бы мог заслужить такую любовь московской армянской общины, прежде чем догадался, что все эти знаки внимания адресованы не мне, а человеку рядом со мной - тому самому, который отдал мне наушники.
     Я обернулся. Это был маршал Баграмян.
     
     
     Как я был палестинским беженцем
     
     
     Это со мною случилось году эдак в семьдесят седьмом. Режиссер Колосов снимал телефильм про то, как его жена, народная артистка Касаткина, будучи советским корреспондентом, гибнет в Бейруте от руки израильской военщины.
     Бейрут нашли в Троицком переулке - там были такие развалины, что никаких бомбежек не надо. Подожгли несколько дымовых шашек - вот тебе и Бейрут.
     Палестинских беженцев подешевле набрали в Институте культуры, и в ясный весенний день я за три рубля несколько раз сбегал туда-сюда из дымящихся развалин на тротуар, а народная артистка Касаткина как раз в это время несколько раз умерла насильственной смертью от руки израильской военщины.
     Израильской военщиной были несколько здоровенных грузин, найденных ассистентами Колосова там же, в Левобережном очаге культпросветработы... И в целом тоже - очень правдивое получилось кино.
     
     
     Хьюм и Джессика
     
     
     ...А еще до приезда Демичева в "Табакерку", и тоже на "Маугли", к нам в подвал пришли Джессика Тенди и Хьюм Кронин - знаменитая бродвейская пара. Ромео и Джульетту они играли чуть ли не до войны.
     А на гастроли в СССР артисты приехали в 1980-м - и это одно уже выдавало некоторую их оторванность от политических реалий.
     Пожилым бродвейцам наш спектакль очень понравился. Маленькая Джессика, прослезившись, говорила, что хочет быть молодой и играть вместе с нами; Хьюм, высокий жилистый старикан, оказался человеком несколько более практичным.
     Он сказал, что все это покупает.
     При этих словах г- н Кронин обвел пальцем пространство нашей студии -вместе со всеми студийцами, педагогами и лично Олегом Табаковым.
     Далее г- н Кронин конкретизировал свое предложение: переезд в Америку, гастроли на Бродвее, тур по Европе... А на дворе, напоминаю, восьмидесятый год: Афганистан, бойкот Московской Олимпиады, и наши ВВС уже готовятся сбивать пассажирские авиалайнеры.
     Олег Табаков, человек, значительно менее оторванный от этих реалий, мягко заметил бродвейскому мечтателю, что предвидит некоторые сложности с выездом такого количества советских студентов на ПМЖ в Соединенные Штаты Америки...
     На что Хьюм ответил:
     - Никаких сложностей. С Госдепартаментом я договорюсь Как было объяснить этому марсианину, что такое "выездная комиссия"? Олег Табаков, как мог, познакомил коллегу с обстановкой на шарике. Опечаленный политинформацией, американец спросил, не может ли он сделать нам какой-нибудь подарок. Табаков честно ответил, что может.
     Через несколько месяцев Олега Павловича пригласили в американское посольство и вручили роскошный звукооператорский пульт. Этот царский подарок служил студии многие годы.
     Спустя почти двадцать лет Джессика получила "Оскара" за главную женскую роль в фильме "Шофер мисс Дейзи". Ей было уже за восемьдесят... Весть о ее смерти и смерти Хьюма (он умер совсем недавно, глубоким стариком) неожиданно сильно опечалила меня.
     Хорошим людям жизнь к лицу...
     
     
     Джинсы - быть!
     
     
     Вместо года на Бродвее советская власть разрешила нам две недели гастролей в Венгрии.
     И вот в последних числах мая 1980-го года я шагал по Будапешту -свободный, как перышко в небе. Мне нравился Будапешт, но еще больше нравилось ощущение абсолютной свободы. Я брел, куда глаза глядят, и набрел на лавочку, в витрине которой штабелями лежали джинсы. Настоящие! Не подольский "самострок", сваренный в кастрюле, а натуральные "левайсы" Ровесники поймут мои чувства без слов, а молодежи все равно не объяснить.
     Я судорожно захлопал себя по карманам - и понял, что все мои хилые форинты остались в гостинице. Сердце оборвалось, но интеллект работал, как часы. Я подошел к ближайшему углу, записал название улицы, вернулся к лавочке, записал номер дома, идентифицировал место на карте - и рванул в гостиницу.
     Уже с форинтами в кармане, выбегая из отеля, я столкнулся с Катариной, нашей переводчицей и гидом.
     - О, ВиктОр! - обрадовалась она. - Как хорошо, что вы тут! Мы идем в музеум: Эль Греко, Гойя...
     Какой Эль Греко - левайсы штабелями! Я, как мог, объяснил Катарине экстремальность ситуации, но не убедил.
     - Джинсы - завтра, - сказала она. И тут я Катарину напугал:
     - Завтра может не быть.
     - Почему не быть? - В глазах мадьярки мелькнула тревога: может быть, я знаю что- то о планах Варшавского Договора? Почему бы завтра в Будапеште джинсам - не быть? Но я не был похож на человека из Генштаба, и Катарина успокоилась.
     - Быть! - сказала она. - Завтра джинсы - быть! А сейчас -музеум...
     Репутация культурного юноши была мне дорога, и я сдался. И пошел я в музеум, и ходил вдоль этого Эль Греко, а на сердце скребли кошки, и все думал: ох, пролечу. Не достанется. Расхватают. Закроют...
     Но Катарина была права - джинсы "быть" в Венгрии и назавтра. На каждом углу и сколько хочешь. Я носил их лет пятнадцать.
     
     
     Желание быть испанцем
     
     
     Шел восемьдесят четвертый год.
     Я торчал, как вкопанный, перед зданием ТАСС на Тверском бульваре. В просторных окнах-витринах светилась официальная фотохроника. На центральной фотографии - на Соборной площади в Кремле, строго анфас, рядышком - стояли король Испании Хуан Карлос и товарищ Черненко. Об руку с королем Испании Хуаном Карлосом стояла королева София; возле товарища Черненко имелась супруга. Руки супруги товарища Черненко цепко держали сумочку типа ридикюль. Но бог с нею, с сумочкой - лица!
     
     
     Два - и два других рядом.
     
     
     Меня охватил антропологический ужас.
     Я не был диссидентом, я был вольнодумец в рамках, но этот контраст поразил меня в самое сердце. Я вдруг ощутил страшный стыд за то, что меня, мою страну представляют в мире и вселенной - эти, а не те.
     В одну секунду я стал антисоветчиком - по эстетическим соображениям.
     
     
     Мало выпил
     
     
     В том же, восемьдесят четвертом, я сдуру увязался за своими приятелями на Кавказ. Горная романтика... Фишт... Пшеха-су... Как я вернулся оттуда живой, до сих пор понять не могу. Зачем-то перешли пешком перевал Кутх, - а я даже спортом никогда не занимался. Один идиотский энтузиазм...
     Кутх случился у нас субботу, а ранним утром в воскресенье мы вывалились на трассу Джава- Цхинвали и сели поперек дороги, потому что шагу больше ступить не могли. Вскоре на горизонте запылил этот грузовик - торговый люд ехал на рынок.
     Не взяв ни рубля, нас вместе с рюкзаками втянули под брезент. Войны еще не было, сухого закона тоже; у ближайшего сельпо мужчины выскочили из грузовика и вернулись, держа в пальцах грозди пузырей с огненной водой.
     А я был совершенно непьющий, о чем немедленно предупредил ближайшего грузина.
     - Не пей, просто подержи, - разрешил он, передавая мне полный до краев стакан.
     И встав в полный рост в несущемся на Цхинвали грузовике, сказал:
     - За русско-грузинскую дружбу И я, не будучи ни русским, ни грузином, все это зачем-то выпил.
     Чья- то заботливая рука тут же всунула мне в растопыренную ладонь лаваш, кусок мяса и соленый огурец. Когда ко мне вернулось сознание, стакан в другой руке опять полон.
     - Я больше пить не буду! - запротестовал я.
     Грузин пожал плечами - дело хозяйское - и сказал:
     - За наших матерей В Цхинвали меня сгружали вручную - как разновидность рюкзака.
     Но сегодня, после всего, что случилось в тех благословенных краях за двадцать лет, я думаю: может быть, я мало выпил тогда за русско-грузинскую дружбу?
     
     
     Свадьба бабушки и дедушки
     
     
     ...состоялась, пока я был в армии. Вот как это было.
     Дед, старый троцкист, лежал в больнице для старых большевиков (старым большевиком была бабушка). При переоформлении каких-то больничных бумаг у бабушки и попросили свидетельство о браке, и тут выяснилось, что дедушка -никакой бабушке не муж, а просто сожитель.
     В двадцать пятом году они забыли поставить в известность о своей личной жизни государство, отмирание которого все равно ожидалось по причине победы коммунизма. Но коммунизма не случилось, а в 1981-м лечить постороннего старика в бабушкиной партийной больнице отказались наотрез.
     Делать нечего: мой отец написал за родителей заявления и понес их в ЗАГС.
     Отец думал вернуться со свидетельством о браке. Фигушки В ЗАГСе бабушке с дедушкой дали два месяца на проверку чувств.
     За пятьдесят шесть лет совместной жизни бабушка с дедушкой успели проверить довольно разнообразные чувства, но делать нечего - проверили еще.
     Потом - как вступающим в брак в первый раз - им выдали талоны на дефицитные продукты и скидки на кольца. Отец взял такси и привез стариков на место брачевания. Сотрудница ЗАГСа пожелала им долгих совместных лет жизни.
     За свадебным столом сидели трое детей предпенсионного возраста.
     
     
     Эстрада ждет
     
     
     Году эдак в восемьдесят четвертом случилось одно из первых моих выступлений: на окраине Москвы, в парке имени Дзержинского.
     Дзержинского там как раз не хватало. Придя за кулисы, я обнаружил пьяного в зюзю конферансье - москонцертовского детинушку в розовой рубахе. Детинушка явно нуждался в расстреле.
     - Старик, - сказал он, когда я втолковал ему, что в числе прочих приглашен выступать. - Как тебя объявить?
     Видя состояние товарища по эстраде, я печатными буквами написал в тетрадке свое имя и фамилию, выдрал лист и отдал его в нетрезвые руки. Конферансье прочел и сказал:
     - Это мало.
     - Нет-нет, - торопливо заметил я. - Совсем не мало. Больше ничего не надо!
     - Старик! - ответил детинушка и, приобняв меня, обдал запахом, свойственным этой местности, особенно с утра по выходным. - Ты не волнуйся, я тебя объявлю. Это моя работа - подать артиста публике...
     И он меня подал.
     - Выступает! - торжественно крикнул детинушка, как будто за кулисами ждал выхода как минимум Кобзон. - Лауреат премии журнала "Крокодил", лауреат "Клуба 12 стульев" "Литературной газеты", лауреат...
     Минуты за полторы он напророчил мне все звания, которые предстояло получить в ближайшее десятилетие - и закончил:
     - Виталий Шендрякевич!
     
     
     Без разнарядки
     
     
     В восемьдесят шестом черт дернул меня подать документы в аспирантуру ГИТИС.
     Сдавши на пятерки специальность и что- то еще, я доковылял до экзамена по истории партии. (Другой истории, как и другой партии, у нас не было.)
     Взявши билет, я расслабился, потому что сразу понял, что сдам на пять. Первым вопросом была дискуссия по нацвопросу на каком-то раннем съезде (сейчас уже, слава богу, не помню, на каком), а вторым - доклад Андропова к 60-летию образования СССР.
     Я все это, как назло, знал и, быстренько набросав конспект ответа, принялся слушать, как допрашивают абитуру, идущую по разнарядке из братских республик.
     У экзаменационного стола мучалась девушка Лена. Работники приемной комиссии тщетно допытывали ее о самых простых вещах. Зоя Космодемьянская рассказала немцам больше, чем Лена в тот вечер - экзаменаторам. Проблема экзаменаторов состояла в том, что повесить Лену они не могли: это был ценный республиканский кадр, который надо было принять в аспирантуру.
     - Ну, хорошо, Лена, - сказали ей наконец, - вы только не волнуйтесь. Назовите нам коммунистов, героев гражданской войны!
     - Чапаев, - сказала Лена, выполнив ровно половину условия.
     - Так, - комиссия тяжко вздохнула. - А еще?
     - Фурманов, - сказала Лена, выполнив вторую половину условия. Требовать от нее большего было совершенно бесполезно. Комиссионные головы переглянулись промеж собой, как опечаленный Змей Горыныч.
     - Лена, - сказала одна голова. - Вот вы откуда приехали? Из какого города?
     - Фрунзе, - сказала Лена.
     Змей Горыныч светло заулыбался и закивал всеми головами, давая понять девушке, что в поиске коммуниста- героя она на верном пути.
     - Фрунзе! - не веря своему счастью, сказала Лена.
     - Ну, вот видите, - сказала комиссия. - Вы же все знаете, только волнуетесь...
     Получив "четыре", посланница советской Киргизии освободила место у стола, и я пошел за своей пятеркой с плюсом. Мне не терпелось отблагодарить экзаменаторов за их терпение своей эрудицией.
     Первым делом я подробно изложил ленинскую позицию по национальному вопросу. Упомянул про сталинскую. Отдельно остановился на дискуссии по позиции группы Рыкова- Пятакова. Экзаменаторы слушали все это, мрачнея от минуты к минуте. К концу ответа у меня появилось тревожное ощущение, что я рассказал им что- то лишнее.
     - Все? - сухо поинтересовалась дама, чьей фамилии я, к ее счастью, не запомнил. Я кивнул. - Переходите ко второму вопросу.
     Я опять кивнул и начал цитировать доклад Юрия Владимировича Андропова, крупными кусками застрявший в моей несчастной крупноячеистой памяти. Вывалив все это наружу, я посчитал вопрос закрытым. И совершенно напрасно.
     - Когда был сделан доклад? - поинтересовалась дама.
     Я прибавил к двадцати двум шестьдесят и ответил:
     - В восемьдесят втором году. В декабре.
     - Какого числа? - уточнила дама.
     - Образован Союз? Двадцать второго.
     - Я спрашивала про доклад.
     - Не знаю, - я мог предположить, что доклад случился тоже двадцать второго декабря, но не хотел гадать. Мне казалось, что это не принципиально.
     - В декабре, - сказал я.
     - Числа не знаете, - зафиксировала дама и скорбно переглянулась с другими головами. И вдруг, в долю секунды, я понял, что не поступлю в аспирантуру. И, забегая вперед, скажу, что угадал. В течение следующих двадцати минут я не смог ответить на простейшие вопросы. Самым простым из них была просьба назвать точную дату подписания Парижского договора о прекращении войны во Вьетнаме. Впрочем, если бы я вспомнил дату, меня бы попросили перечислить погибших вьетнамцев поименно.
     Шансов не было. Как некогда говорил нам, студийцам, Костя Райкин: "Что такое страшный сон артиста? Это когда тебя не надо, а ты есть".
     Я понял, что меня - не надо, взял свои два балла и пошел прочь.