М.Е.Салтыков-Щедрин                  БАРАН-НЕПОМНЯЩИЙ            Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны.            Брем            Были ли когда-нибудь домашние бараны "вольными" - история об этом умалчивает. В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем через все века баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного. Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других - для сала, третьих - ради теплых овчин, четвертых - ради обильной и мягкой волны.      Сами домашние бараны, конечно, всего меньше о вольном прародителе своем помнят, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения. Этот момент составляет исходную точку личной бараньей истории, но даже и он постепенно тускнеет, по мере вступления барана в зрелый возраст. Так что истинно мудрым называется только тот баран, который ничего не помнит и не сознает, кроме травы, сена и месятки, предлагаемых ему в пищу.      Однако грех да беда на кого не живет. Спал однажды некоторый баран и увидел сон. Должно быть, не одну месят-ку во сне видел, потому что проснулся тревожный и долго глазами чего-то искал.      Стал он припоминать, что такое случилось; но, хоть убей, ничего вспомнить не мог. Даль какая-то, серебряным светом подернутая, и больше ничего. Только смутное ощущение этой бесформенной серебряной дали осталось в нем, но никакого определенного очертания, ни одного живого образа...      - Овца! а овца! что я такое во сне видел? - спросил он лежащую рядом овцу, которая, яко воистину овца, отроду снов не видала.      - Спи, выдумщик! - сердито отвечала овца. - Не для того тебя из-за моря привезли, чтоб сны видеть да модника из себя представлять!      Баран был породистый, английский меринос. Помещик Иван Созонтыч Растаковский шальные деньги за него заплатил и великие на него надежды возлагал. Но, конечно, не для того он его из-за моря вывез, чтоб от него поколение умных баранов пошло, а для того, чтоб он создал для своего хозяина стадо тонкорунных овец.      И в первое время по приезде его на место баран действительно зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Ни о чем он не рассуждал, ничем не интересовался, даже не понимал, куда и зачем его привезли, а просто-напросто жил да поживал. Что же касается до вопроса о том, что такое баран и какие его права и обязанности, то баран не только никаких пропаганд по этому предмету не распространял, но едва ли даже подозревал, что подобные вопросы могут бараньи головы волновать. Но это-то именно и помогало ему выполнять баранье дело настолько пунктуально и добросовестно, что Иван Созонтыч и сам нарадоваться на него не мог и соседей любоваться водил: смотрите!      И вдруг этот сон... Что это был за сон, баран решительно не мог сообразить. Он чувствовал только, что в существование его вторглось нечто необычное, какая-то тревога, тоска. И хлев у него, по-видимому, тот же, и корм тот же, и то же стадо овец, предоставленное ему для усовершенствования, а ему ни до чего -как будто бы дела нет. Бродит он по хлеву, как потерянный, и только и дела блеет:      - Что такое я во сне видел? растолкуйте мне, что такое я видел?      Но овцы не высказывали ни малейшего сочувствия к его тревогам и даже не без ядовитости называли его умником и филозбфом, что, как известно, на овечьем языке имеет значение худшее, нежели "моветон".      С тех пор как он начал сны видеть, овцы с горечью вспоминали о простом, шлёнской породы, баране, который перед тем четыре года сряду ими помыкал, но под конец, за выслугу лет, был определен на кухню и там без вести пропал (видели только, как его из кухни на блюде с триумфом в господский дом пронесли). То-то был настоящий служилый баран! Никогда никаких снов он не видел, никаких тревог не ощущал, а делал свое дело по точному разуму бараньего устава - и больше ничего знать не хотел. И что же! его, старого и испытанного слугу, уволили, а на его место определили какого-то празднолюбца,. мечтателя, который с утра до вечера неведомо о чем блеет, а они, овцы, между тем ходят яловы!      - Совсем нас этот аглецкой олух не совершенствует! - жаловались овцы овчару Никите. - Как бы нам за него, за фофана, перед Иваном Созонтычем в ответе не быть?      - Успокойтесь, милые! - обнадежил их Никита. - Завтра мы его выстрижем, а потом крапивой высечем - шелковый будет!      Однако расчеты Никиты не оправдались. Барана выстригли, высекли, а он в ту же ночь опять сон увидел.      С тех пор сны не покидали его. Не успеет он ноги под себя подогнуть, как дрема уже сторожит его, не разбирая, день или ночь на дворе.      И как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьезное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы "министрами" называли. Так что всякий, кто ни пройдет мимо, непременно скажет: не на скотном дворе этому барану место - ему бы бурмистром следовало быть!      Тем не менее сколько он ни подстерегал себя, чтобы восстановить в памяти только что виденный сон, усилия его по-прежнему оставались напрасными.      Он помнил, что во сне перед ним проходили живые образы и даже целые картины, созерцание которых приводило его в восторженное состояние; но как только бодрственное состояние возвращалось, и образы и картины исчезали неведомо куда, и он опять становился заурядным бараном. Вся разница заключалась лишь в том, что прежде он бодро шел навстречу своему бараньему делу, а теперь ходил ошеломленный, чего-то, сдуру, искал, а чего именно - сам себе объяснить не мог... Баран, да еще меланхолик, - что, кроме ножа, может ожидать его в будущем?      Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их. Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу - и не может дать ответа на вопрос: что такое свет, простор, свобода...      По мере учащения снов волнение барана все больше и больше росло. Ниоткуда не видел он ни сочувствия, ни ответа. Овцы с испугу жались друг к другу при его приближении; овчар Никита хотя, по-видимому, и знал нечто, но упорно молчал. Это был умный мужик, который до тонкости проник баранье дело и признавал для баранов только одну обязательную аксиому.      - Коли ты в бараньем сословии уродился, - говорил он солидно, - в ём, значит, и живи!      Но именно этого-то баран и не мог выполнить. Именно "сословие"-то его и мучило, не потому, что ему худо было жить, а потому, что с тех пор, как он стал сны видеть, ему постоянно чуялось какое-то совсем другое "сословие".      Он не был в состоянии воспроизвести свои сны, но инстинкты его были настолько возбуждены, что, несмотря на неясность внутренней тревоги, поднявшейся в его существе, он уже не мог справиться с нею.      Тем не менее с течением времени тревоги его начали утихать, и он как будто даже остепенел. Но успокоение это не было последствием трезвого решения вступить на прежнюю баранью колею, а, напротив, скорее свидетельствовало об общем обессилении бараньего организма. Поэтому и пользы от него не вышло никакой.      Баран - очевидно, с предвзятым намерением - с утра до вечера спал, как будто искал обрести во сне те сладостные ощущения, в восстановлении которых отказывала ему бодр-ственная действительность...      В то же время он с каждым днем все больше и больше чах и хирел и наконец сделался до того поразительно худ, что глупые овцы, завидев его, начинали чихать и насмешливо между собой перешептываться. И по мере того как неразгаданный недуг овладевал им, лицо его становилось осмысленнее и осмысленнее. Овчары все до единого жалели об нем. Все знали, что он честный и бодрый баран и что ежели он не оправдал хозяйских надежд, то не по своей вине, а единственно потому, что его постигло какое-то глубокое несчастие, вовсе баранам не свойственное, но в то же время, - как многие инстинктивно догадывались, - делающее ему лично великую честь.      Сам Иван Созонтыч сочувственно относился к страданиям барана. Не раз овчар Никита намекал, что самая лучшая развязка в таком загадочном деле - нож, но Растаковский упорно отклонял это предложение.      - Плакали мои денежки, - говорил он, - но не затем я их платил, чтобы шкурой его воспользоваться. Пускай своей смертью умрет!      И вот вожделенный момент просияния наступил. Над полями мерцала теплая, облитая лунным светом июньская ночь; тишина стояла кругом непробудная; не только люди притаились, но и вся природа как бы застыла в волшебном оцепенении.      В бараньем загоне все спало. Овцы, понурив головы, дремали около изгороди. Баран лежал одиноко посередке загона. Вдруг он быстро и тревожно вскочил. Выпрямил ноги, вытянул шею, поднял голову кверху и всем телом дрогнул. В этом выжидающем положении, как бы прислушиваясь и всматриваясь, простоял он несколько минут, и затем сильное, потрясающее блеяние вырвалось из его груди...      Заслышав эти торжественно-агонизирующие звуки, овцы в испуге повскакали с своих мест и шарахнулись в сторону.      Сторожевой пес тоже проснулся и с лаем бросился приводить в порядок всполошившееся стадо. Но баран уже не обращал внимания на происшедший переполох: он весь ушел в созерцание.      Перед тускнеющим его взором воочию развернулась сладостная тайна его снов...      Еще минута - и он дрогнул в последний раз. Засим ноги сами собой подогнулись под ним, и он мертвый рухнул на землю.      Иван Созонтыч был очень смертью его огорчен.      - И что за причина такая? - сетовал он вслух. - Все был баран как баран, и вдруг словно его осетило... Никита! ты пятьдесят лет в овчарах состоишь, стало быть, должен дурью эту породу знать: скажи, отчего над ним такая беда стряслась?      - Стало быть, "вольного барана" во сне увидел, - ответил Никита. - Увидать-то во сне увидал, а сообразить настоящим манером не мог... Вот он сначала затосковал, а со временем и издох. Все равно как из нашего брата бывает...      Но Иван Созонтыч от дальнейшего объяснения уклонился.      - Сие да послужит нам уроком! - похвалил он Никиту. - В другом месте из этого барана, может быть, козел бы вышел, а по нашему месту такое правило: ежели ты баран, так и оставайся бараном без дальних затей. И хозяину будет хорошо, и тебе хорошо, и государству приятно. И всего у тебя будет довольно: и травы, и сена, и месятки. И овцы к тебе будут ласковы... Так ли, Никита?      - Это так точно, Иван Созонтыч! - отозвался Никита.                  Для средней школы            Салтыков-Щедрин М. Е.      С16 Сказки/ Сост., предисл. и примеч. М. С. Горячкиной; Рис. М. Скобелева и А. Елисеева. - М.:Дет. лит., 1979. - 143 с. - (Школьная б-ка).      В пер.: 40 к.      Сказки Салтыкова-Щедрина - острая сатира на самодержавный царский строй и его порядки. В иносказательной форме писатель изобличает произвол и взяточничество царских сановников ("Медведь на воеводстве"), самодурство и лицемерие помещиков ("Дикий помещик". "Деревенский пожар"), ревнителей полицейского режима ("Недреманное око"), глупость обывателя ("Премудрый пискарь"). С глубоким сочувствием выведен голодный, измученный народ ("Коняга") и др.                  Текст печатается по изданию: Н. Щедрин      (М. Е. Салтыков). Полное собрание сочинений.      ГИХЛ. Москва, 1937. Т. 16.      Составление, вступительная статья и примечания М. С. ГОРЯЧКИНОИ      Рисунки М. СКОБЕЛЕВА и А. ЕЛИСЕЕВА            ПЕРЕИЗДАНИЕ                  70803 - 250      С-----------Без объяв л.      М101 (03)79                  Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин            СКАЗКИ            ИБ № 4139            Ответственный редактор Н. В. Белякова. Художественный редактор С. И. Нижняя. Технический редактор И. П. Савенкова. Корректоры Л. А. Рогова и Е. И. Щербакова. Подписано к печати с готовых матриц 28 03.79. Формат 60x84/16. Бум. типогр. № 1. Шрифт литературный. Печать высокая. Усл. печ. л. 8,37. Уч.-изд. л. 8,38. Тираж 1 700 000 (1 - 500 000) экз. Заказ N 856. Цена 40 коп. Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Детская литература". Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Калининский ордена Трудового Красного Знамени поли-графкомбинат детской литературы им. 50-летия СССР Росглавполиграфпрома Госкомиздата РСФСР. Калинин, проспект 50-летня Октября, 46.            OCR Pirat            --------------------------------------------------------------------      "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.08.2004 22:16