Эд Макбейн                  Преступная связь            "Criminal Conversation" 1994, перевод С. Лугового            OCR Денис: http://mysuli.aldebaran.ru                  Беседа прервана. Довольно жалоб,      Упреков скрытых и намеков колких,      Но зазвучала музыка - и снова      Звучат и наши речи      Т.С.Элиот "Портрет леди"            Несмотря на упомянутые в книге реальные организации, места, заведения и агентства, все герои и события вымышлены.            1: 21 декабря - 30 декабря            В классе Сары не было девочки, умнее Лоретты Барнс. "Рэп как поэзия, поэзия рэпа" - интересная тема. Однако Лоретта не согласилась.      - "Айс Ти" - вовсе не Аллен Гинсберг, - заявила она. - Нельзя даже сравнивать "Души на льду" с "Воплем". Они просто явления разного порядка, миссис Уэллес.      Лоретта училась на благотворительную стипендию и была единственной чернокожей на всем втором курсе. И единственная из всех заявила, что сейчас рэп не является поэзией.      - Назовите его виршами графоманов - и я соглашусь. Но поэзией? Что вы, миссис Уэллес. Если рэп - поэзия, то Майкл Джексон - просто Лучано Паваротти.      Остальные девочки рассмеялись.      Лоретта наслаждалась произведенным эффектом.      Ослепительная четырнадцатилетняя красавица с голливудской улыбкой и прической из множества косичек с вплетенными в них разноцветными стеклянными бусинками, она могла бы хоть сейчас стать фотомоделью, однако мечтала о карьере юриста. От одноклассниц Лоретта узнала, что муж миссис Уэллес работает в прокуратуре, и как-то раз спросила Сару, не требуется ли ее мужу хорошая помощница. Точить карандаши, выносить корзины с ненужными бумагами - что угодно, все лучше, чем ее нынешняя работа в "Макдональдсе". Сара ответила, что, насколько ей известно, в прокуратуру принимают только государственных служащих, что означает обязательную сдачу экзаменов и все такое прочее. Впрочем, она спросит мужа. Майкл подтвердил ее предположения.      - Передайте ему, что он только что отверг будущую звезду юриспруденции, - заявила Лоретта и озарила все вокруг своей бесподобной улыбкой.      Сара принялась развивать тему, напирая на то, что рэп может считаться поэзией протеста или, возможно, стихотворным комментарием, подобно стихам Леннона и Маккартни.      - Возьмем, например, "Элинор Ригби", - предложила она. - Что это, как не поэма протеста? Или элегия одиночеству? Или призыв к милосердию? И к тому же здесь отчетливо прослеживаются наблюдения за социальными явлениями, разве не так? Элинор прячет лицо в кувшине возле дверей. Отец Маккензи начинает службу, на которую никто не приходит.      Большая часть ее пятнадцатилетней аудитории слышала "Элинор Ригби", но мимоходом.      Многие из них воспринимали "Битлз" почти как некий квартет менестрелей елизаветинских времен.      В конце концов, Маккартни уже за пятьдесят - глубокий старик в глазах этих акселератов. Тем не менее Сара очертя голову бросилась вперед. Знай она заранее, что урок пойдет по такому руслу - кстати, не самый худший вариант, - она принесла бы из дому что-нибудь из своих собственных магнитофонных записей. Сейчас же она побеждала только потому, что Лоретта поддержала неожиданный поворот темы.      - Или что такое "Я - морж", - продолжала Сара, собравшись с духом, - как не протест против английской системы налогообложения. Иначе почему так отчетливо прослеживается там тема смерти? Все вы знаете выражение: "На свете есть две бесспорные вещи - смерть и налоги", не так ли?      Никто из них ничего подобного не знал. Самые умные дети Нью-Йорка, студенты Грир-Академи, и никто из них понятия не имеет ни о смерти, ни о налогах, ни - если уж на то пошло - о песне "Я - морж".      Никто, кроме Лоретты.      - Леннон, бесспорно, был настоящим поэтом, - согласилась она. - Только вы сравниваете Божий дар с яичницей, вот в чем беда.      - Простите, а кто такой Леннон? - спросила одна из девочек.      - Господи помилуй! - Лоретта возвела горе свои очаровательные карие глазки.      - Джон Леннон, - повторила Сара.      - Кажется, это его застрелил какой-то псих рядом с комплексом "Дакота", - напряглась другая девочка.      "Хорошая тема для будущего урока, - отметила про себя Сара. - Что остается в памяти об ушедших людях? Что будут помнить о Вуди Аллене - его разводы или его прекрасные фильмы? Кем в глазах потомков останется Оливер Норт - национальным героем или предателем священных постулатов демократии? И неужели Джона Леннона, после всего им сказанного и сделанного, вспомнят лишь как человека, которого застрелил какой-то псих рядом с квартирным комплексом в западной части Нью-Йорка?"      Зазвенел звонок.      - Черт! - воскликнула Сара и улыбнулась.      Каждый день в конце каждого урока она повторяла это восклицание. В нем слышалось абсолютно искреннее сожаление - она действительно ненавидела школьный звонок, означавший окончание занятий. Но кроме всего прочего это стало чем-то вроде ее фирменного знака.      Лоретта подошла к ней.      - А может, тут все дело в сострадании? - предположила девочка. - Их называют поэтами потому, что все они - черные.      - Хорошая мысль, - заметила Сара. - Обсудим ее на следующем уроке.            * * *            Майкл вечно становился на сторону дочери. О чем бы ни заходил спор, он неизменно поддерживал Молли. Вот и сегодня Саре казалось, что она достаточно ясно все объяснила за обедом. Нет никакого смысла наряжать рождественскую елку, раз они уезжают в Сент-Барт двадцать шестого. А сегодня уже двадцать первое. Даже если они успеют установить и убрать ее к завтрашнему вечеру.      - Кстати, - добавила Сара, - о елке длиннее шести футов и речи быть не может.      - Шесть футов! Мамочка, но это же огрызок какой-то!      Естественная реакция Молли.      Двенадцати лет от роду, ни на миг не сомневающейся в том, что имеет надежного адвоката в лице отца и что присяжные уже вынесли вердикт.      Они только что вышли из дому на улицу. Стрелки часов приближались к семи тридцати. Падал снег.      - Даже если мы ее уберем к завтрашнему вечеру, - продолжила Сара, - в субботу мы уедем и вернемся не раньше...      - Зато пока мы не уехали, можно порадоваться, - заметил Майкл, ухмыляясь, как подкупленный судья.      В оливково-зеленой куртке с поднятым капюшоном он казался могучим пришельцем из лесного края.      - Конечно, целых четыре дня, - парировала Сара. - А потом нас не будет дома до третьего. А к тому времени без воды...      - Мы можем оставить ключ коменданту.      - А я не хочу, чтобы он заходил к нам в наше отсутствие.      - Я дам ему десятку.      - Дай лучше мне, папа, - вмешалась Молли. - Я останусь дома и буду ее поливать.      - Не сомневаюсь, - ответил Майкл, а Молли захихикала.      - А кто повесит гирлянду? - спросила Сара.      Последняя зацепка. Торг по мелочам.      - Я, - вызвался Майкл.      - Но не длиннее восьми футов.      - Договорились, - отозвался Майкл, пожимая ей руку и подмигивая Молли.      Они шли, запорошенные медленно кружащимся снегом, разглядывая выставленные на продажу вдоль домов деревья, держась за руки и стараясь подстраиваться друг под друга, словно во время прогулки по студенческому городку колледжа. Майкл был на три дюйма выше жены, но, будучи длинноногой, она без труда поспевала за ним. Сегодня Сара надела облегающие джинсы, массивные ботинки и светло-голубую куртку, а на коротко постриженные светлые волосы натянула красную шерстяную шапочку. Молли носилась впереди в поисках подходящей елки и "делала стойку" на каждое дерево побольше.      - Мама! - В ее голоске звенел триумф первооткрывателя.      Сара неохотно подошла поближе.      Девочка стояла рядом с коротеньким толстеньким человечком в коричневых шерстяных перчатках, зеленой шапке с ушами, коричневых вельветовых брюках и насквозь промокших ботинках с высокими голенищами. За его спиной тоненькая гирлянда фонариков опоясывала деревья, выстроенные в ряд вдоль кирпичной стены здания между китайским ресторанчиком и прачечной. Затянутой в перчатку рукой, невидимой в гуще ветвей, он обхватил тонкую верхушку понравившейся Молли елки. Он жевал окурок потухшей сигары и вопросительно смотрел на Сару.      Девочка застыла перед неказистой гирляндой, чрезвычайно гордясь тем, что отыскала такое безукоризненное дерево - не выше пресловутых восьми футов, в густой и пушистой мантии сине-зеленых иголок. В слабом сиянии фонариков волосы Молли, свисающие на лоб небрежными прядями, вдруг приобрели оттенок благородного старого золота.      Перед ее личиком, кружась, опускались снежинки. В радостном предвкушении глаза девочки стали большими-пребольшими. Внезапный порыв ветра подхватил завиток светлых волос и, словно за шелковой занавеской, на миг скрыл бледно-голубые глаза. В них, сияющих и полных надежды, казалось, светилась вся чистота Рождества. При виде Молли, замершей рядом со своим долгожданным трофеем, со своим драгоценным сокровищем, молившей взглядом об одобрении и поддержке, Сара вдруг почувствовала, что никогда больше не увидит своего ребенка таким невинным.      - Симпатичная, - сказала она и крепко прижала к себе дочь.            * * *            Дома их уже ждало сообщение. Красный огонек автоответчика мигал, как глаз неведомого чудовища.      - Майкл, - произнес женский голос. - Говорит Джеки Диас. Ты не смог бы перезвонить мне сразу же? Я - в конторе.      Оба разом посмотрели на часы.      Без тринадцати семь.      Через несколько секунд металлический голос автоответчика объявил число и время звонка:      - Понедельник, двадцать первое декабря, восемнадцать часов тридцать одна минута.      - Кто такая Джеки Диас? - спросила Сара.      - Отдел по борьбе с наркотиками, южный Манхэттен.      - Пусть подождет, пока мы пообедаем, - заявила Сара.      - А если что-то важное? - возразил Майкл. Он уже снимал трубку телефона.      - Майкл, ну пожалуйста, - протянула она. - Я только-только собиралась...      - Секундное дело, - ответил он, роясь в записной книжке.      Сара поморщилась и направилась к холодильнику. Майкл набрал номер. На другом конце города телефон звонил, звонил, звонил...      - Отдел по борьбе с наркотиками.      - Детектива Диас, пожалуйста.      - А кто говорит?      - Помощник прокурора Уэллес.      - Минуточку.      Майкл ждал. Где-то в глубине комнаты Сара с шумом совала пластиковые тарелки в микроволновую печь. Молли добралась до телевизора и включила МТВ.      - Привет, Майкл. Извини, что заставила тебя ждать. Ты можешь приехать прямо сейчас?      - А в чем дело?      - Видишь ли, я задержала мелкого торговца наркотиками, некоего типа по имени Доминик Ди Нобили. Взяла при продаже шести унций кокаина. После двух часов допроса он почти что раскололся.      - Насчет чего?      - Речь идет об организованной преступности.      - Через полчаса буду у себя в офисе.            * * *            Слабый снег перешел в настоящую метель.      Если бы не слова "организованная преступность", никто бы даже под страхом смерти не прибыл сюда в такой вечер; совещание отложили бы по крайней мере до окончания снегопада. Однако детектив второго класса Жаклин Диас и заместитель начальника подразделения Майкл Уэллес собрались-таки в комнате номер 667, чтобы выслушать Доминика Ди Нобили.      Джеки, миниатюрная пуэрториканка по происхождению, родилась и выросла в Бруклине, а образование получила в полицейской академии "Джон Джен". Майкл дал бы ей года двадцать три - двадцать четыре. Она до сих пор не успела сменить синие джинсы и куртку с капюшоном, в которых выходила на задание. Майклу уже доводилось работать с ней раньше, когда она служила агентом Отдела борьбы с уличной преступностью. Ей нравилось работать с Майклом, и сейчас она позвонила ему, поскольку, видимо, уцепилась за что-то серьезное в области его нынешних интересов.      Ди Нобили сдрейфил сразу же, стоило ей только предъявить ему полицейский жетон и надеть наручники на него и на своего информатора, которого усадили в другую машину и увезли в неизвестном направлении. Хороших "подсадных уток" найти не так-то просто, стоило ли "палить" его задаром? С другой стороны, Ди Нобили четко светило от пятнадцати лет до пожизненного заключения за преступление первой категории. Не успела Джеки еще зачитать задержанному его права, как он уже принялся молить о пощаде и кричать, что теперь его убьют, что его надо отпустить, поскольку раньше он ничем подобным не занимался...      - Выходит, ты у нас девственник?      - Нет, правда. Прошу, выслушайте меня, иначе меня убьют, точно убьют!      - И кто же тебя убьет?      - Они все!      - Что весьма сузило круг подозреваемых, - с улыбкой прокомментировала Джеки. - А потом выяснилось вот что...      Выяснилось, что Ди Нобили, официант по профессии, питал неудержимую страсть к лошадиным бегам. Хуже того, он играл, и неизменно проигрывал, и наконец задолжал одному манхэттенскому ростовщику около пятнадцати тысяч, а недавно не смог внести еженедельный взнос в размере 750 долларов. В результате такой небрежности он заработал хорошую взбучку, о чем напоминали синяки под глазами и распухшая губа. Более того, ростовщик пригрозил убить должника, если тот не вернет ему все пятнадцать штук плюс двухнедельные проценты к рождественским праздникам, которые не сулили бедняге ничего хорошего.      - Здесь-то и начинается самое интересное, - продолжала Джеки. - Ди Нобили поделился проблемами со своей подружкой, у которой очень неплохие связи - понятно? А именно, по словам Ди Нобили, капо из Куинса, где живет наш герой. Семья Колотти - слышал о таких?      - Слышал, - отозвался Майкл.      - Я многозначительно хмыкнула, поскольку запахло жареным, хотя он, конечно же, мог нести какую угодно чушь, раз уж попался на продаже кокаина. Этот самый капо приходится даме двоюродным братом и владеет рестораном на Форест-Хиллс. Зовут его Джимми Анджелли, иначе - Джимми Ангел. Знакомая личность?      - Отчасти.      - Итак, она отводит Дома к кузену, Дом объясняет, что ну никак не может раздобыть пятнадцать тысяч плюс проценты к Рождеству. Причем он свято верит, что ростовщик намерен его прикончить. Мы-то с тобой знаем, что никто никогда не убивает своих должников, потому что тогда денежки уж точно пропадут. Но Дом не в курсе таких простых вещей и "писает в штаны", поскольку считает, что Рождество ему придется встречать в аду. Джимми Ангел терпеливо его слушает, потому что подружка Дома действительно приходится ему кузиной и он должен оказать хоть какое-то уважение брату своего отца. Он спрашивает у Дома имя ростовщика, и тот называет некоего Сальваторе Бонифацио, также известного как Па...      - Парикмахер Сэл, - подхватил Майкл. - Семья Фавиола из Манхэттена.      - Семья Фавиола, - кивнула Джеки, - которая и сейчас, после того как Энтони отправился на отдых, остается в хороших отношениях с семьей Колотти.      - По крайней мере, мы придерживаемся такого мнения, - подтвердил Майкл.      - И мы тоже. Территории поделены, никто никого по пустякам не убивает. Пока что.      - Пока что, - согласился Майкл.      - Так вот. Ради кузины Джимми Ангел соглашается встретиться со своим знакомым капо из семьи Фавиола и спросить его, может ли он, то есть капо, уговорить Парикмахера Сэла перестать наезжать на близкого друга любимой кузины Джимми. Капо обещает попытаться что-нибудь сделать... В общем, все это происходило вчера. Дом должен был внести очередной взнос в прошлую пятницу, тогда же его и пропустили через мясорубку. В субботу он прогулял работу, потому что выглядел так, словно только что выбрался из-под асфальтоукладчика, а в воскресенье побежал к подружке, которая отвела его к Джимми Ангелу, ну и так далее.      - Понятно.      - А сегодня утром капо семьи Фавиола...      - А его-то как зовут?      - Ди Нобили не знает.      - Ладно.      - ...звонит Джимми Ангелу и делает контрпредложение. Ну, сперва идет обычная трепотня насчет уважения: мол, тут дело в уважении, когда ты должен человеку деньги и не платишь, то тем самым демонстрируешь недостаточное уважение, и так далее, и тому подобное, а затем сообщает, если друг его кузины готов отработать долг, то они не прочь ему кое-что поручить. Если он справится, в будущем возможны и другие поручения, до тех пор, пока он полностью не отработает долг. Естественно, продолжает он, этот шаг надо рассматривать только как услугу семьи Фавиола семье Колотти, дань уважения, ну и так далее - все та же трепотня о чести и достоинстве.      - Кажется, я догадываюсь, - бросил Майкл.      - Твоя прозорливость приводит меня в восторг.      - Дом выступит в роли курьера и доставит по адресу шесть унций кокаина...      - ...и, ни о чем не подозревая, вляпается в ловушку, которую мы готовили несколько недель. Конечно, ни одна из семей не знала о существовании ловушки, не знают они и сейчас. Вот в чем прелесть ситуации! Раньше он всего-навсего был в долгу у ростовщика из семьи Фавиола. Теперь же над ним нависла угроза со стороны семьи Колотти. Он в ужасе, поверь мне, Майкл, - усмехнулась Джеки. - Сейчас он мать родную готов продать.      - Отличная работа, - усмехнулся Майкл. - Пойдем дожмем его.            * * *            В комнате не было ни видеокамеры, ни пишущей машинки, никто не стенографировал, не делал записей и не подсматривал сквозь зеркало на стене. Предстоял абсолютно конфиденциальный разговор.      Ди Нобили оказался коренастым мужиком в спортивной куртке, серых фланелевых слаксах и синем свитере. Коричневые мокасины. Начинающие редеть волосы. Лицо тщательно выбрито. Если бы не синяки и разбитая губа, Майкл скорее всего принял бы его за отца семейства из пригорода, в школьные годы увлекавшегося американским футболом. Впрочем, по словам Джеки, все его спортивные увлечения - за исключением неподтвержденных сведений об участии в нескольких драках - сводились к занятиям бодибилдингом во время шестилетней отсидки за какое-то второстепенное правонарушение. Из дела следовало, что ему тридцать девять лет - на три года больше, чем Майклу. Даже в случае минимального наказания ему светило выйти на свободу в возрасте пятидесяти четырех лет. Хотя срок его сейчас не беспокоил. Он боялся, что его убьют.      - Ты ведь понимаешь, что целиком в наших руках? - спросил Майкл.      - Понимаю.      - Мы поселим тебя далеко отсюда, спрячем тебя от тех людей, но за это ты должен будешь в точности выполнять все наши указания. Или рискуешь выбирать между нами в суде и ими на улице.      - Я готов сотрудничать.      - Хорошо. Прочти и подпиши.      - Что это?      - Отказ от предъявления обвинения, - пояснил Майкл и передал Ди Нобили бумагу следующего содержания:            ОТКАЗ ОТ НЕМЕДЛЕННОГО      ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ            Я, Доминик Ди Нобили, подтверждаю, что был арестован за нарушение пункта 220.43 Уголовного кодекса штата Нью-Йорк (преступная торговля запрещенными к продаже веществами первой степени).      Мне были зачитаны мои конституционные права детективом второго класса нью-йоркской городской полиции Жаклин Диас, и я в полном объеме понимаю свои права.      Мне также было сообщено о моем праве опротестовать немедленное предъявление обвинения...      - Никто мне ничего такого не сообщал, - вставил Ди Нобили.      - Зато сейчас сообщают, - отрезал Майкл.      ...опротестовать немедленное предъявление обвинения, и я полностью понимаю это мое право.      Осознавая все свои права, я проявляю готовность к сотрудничеству с властями. Тем не менее я не получил никаких обещаний относительно...      - Кажется, вы что-то говорили о моем новом месте жительства.      - Только в том случае, если ты нас не надуешь, - пояснила Джеки. - А если начнешь крутить, у нас по-прежнему остаются "светлячки" как вещественное доказательство, и можно не сомневаться, что...      - Какие еще "светлячки"?      - Меченые купюры. Двадцать три штуки, что ты получил за наркоту.      - А-а-а.      - Если ты попытаешься нас кинуть, все договоренности отменяются.      - Я вас не кину.      - Отлично. Тогда подписывай.      - Сперва дочитаю до конца.      ...моего сотрудничества.      В интересах наиболее эффективного сотрудничества с властями я согласен с задержкой в предъявлении мне обвинения. Я поступаю таким образом, зная, что имею право на отказ от немедленного предъявления обвинения, и считая, что незамедлительное предъявление обвинения отрицательно повлияет на возможность моего сотрудничества с властями.      - А это еще что значит?      - Что, если мы предъявим тебе обвинение, они поймут, что ты попался.      - А-а-а.      - И ты станешь для нас бесполезен.      - А-а-а-а.      - Ну так как? - спросил Майкл. - Подпишешь?      - Конечно, конечно, - заторопился Ди Нобили.      Он подписал бумагу и проставил число. Джеки расписалась как свидетель.      - Отлично, - произнес Майкл. - Так где ты взял наркотик?      - В мясной лавке на Бруклине.      - Кто его тебе передал?      - Парень по имени Арти. Я видел его впервые в жизни. Я должен был войти, назваться и попросить свиных отбивных. Он передал мне пакет, по виду такой, словно там действительно было мясо, - ну, из такой белой жесткой бумаги, знаете?      - Кто тебя учил, что говорить?      - Парикмахер Сэл. Кроме него, я никого там не знал.      - А Джимми Ангел? Его-то ты тоже знаешь, не так ли?      - Ни разу с ним не встречался. Он просто двоюродный брат моей подружки.      - А ее как зовут?      - Я не хотел бы ее сюда вмешивать.      - Послушай, - отчеканила Джеки. - По-моему, ты не до конца понял, что тебе тут говорили. Ты помогать нам собрался или в игрушки играть?      - Чего?      - Назови ему имя твоей подружки. Перед тобой сидит заместитель начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью, и лучше не отнимать у него времени.      - Ее зовут Люси.      - А дальше?      - Анджелли. Она кузина Джимми.      - Сэл сказал тебе, где взять товар, верно?      - Ага.      - И куда его доставить?      - Ага. Он назвал имя - Анна Гарсия. Мы должны были встретиться в Китайском квартале, у входа в ресторанчик, что торгует навынос.      - Мой псевдоним, - улыбнулась Джеки. - Я пришла с телохранителем, бугаем фунтов под двести, на случай если наш приятель Дом вдруг решит стукнуть меня по голове и смыться с товаром.      - Угу, - мрачно подтвердил Дом.      - И что дальше? - спросил Майкл.      - Он сказал, что в обмен на кокаин я получу двадцать три куска.      - Сэл так сказал?      - Ага.      - Кому ты должен был отдать деньги?      - Сэлу.      - Где?      - В ресторане под названием "Ла Луна".      - Где он находится?      - На Пятьдесят восьмой улице.      - Вы раньше там с ним встречались?      - Ага. Там я ему проценты отдавал.      - Сколько он с тебя брал?      - Пять процентов в неделю.      - Круче, чем в "Чейз Манхэттене", - вставила Джеки.      - На какое время назначена встреча?      - Сегодняшняя?      - Да, сегодняшняя.      - Сразу же, как доберусь.      - То есть часов в шесть, - заметила Джеки. - Ты несколько задержался, Дом.      - Да, я несколько задержался, - согласился тот, и в глазах его снова появилось выражение безысходности.      - Я хочу, чтобы ты ему позвонил, - сказал Майкл. - У тебя есть его телефон?      - Ага.      Майкл пересек кабинет и достал из ящика шкафа телефонную трубку, купленную сотрудниками технического отдела в "Радиошеке", затем присоединил к ней дополнительные наушники и приказал:      - Скажешь ему, что все прошло как по маслу, но у тебя спустило колесо, пришлось его чинить и ты только что из мастерской. Все ясно?      - Нет, я идиот.      Майкл поднял голову:      - Уважаемый, может, ты хочешь, чтобы я сейчас отправился отсюда домой?      - Простите, - спохватился Ди Нобили.      - Будешь и дальше умничать, - предупредил Майкл, - я и минуты лишней здесь не задержусь. Дошло?      - Да-да, конечно.      - Ну и прекрасно.      Майкл подсоединил кабель к записывающему устройству.      - А если он поинтересуется, почему ты так долго чинил колесо, ответишь, что сегодня выходной и к тому же плохая погода.      - Он поверит? - спросила Джеки.      - Думаю, поверит, - ответил Ди Нобили.      - Ты уж постарайся, - посоветовал Майкл. - Скажи, что принесешь деньги сразу же, вот только в пути можешь подзадержаться - улицы не очищены от снега, пробки, в общем, неси что попало. Мне нужно еще несколько часов. - Он повернулся к Джеки. - Тогда мы успеем спрятать на нем микрофоны.      - Что вы имеете в виду - спрятать на мне микрофоны? - встрепенулся Ди Нобили.      - Он до сих пор ничего не понял, - покачала головой Джеки.      - Да, мы спрячем на тебе микрофоны, - повторил Майкл. - Есть какие-то возражения?      - Нет, сэр.      - Ну и отлично. Звони.      Ди Нобили извлек из бумажника клочок бумаги, заглянул в него и, держа записку в левой руке, правой набрал номер. Оборудование позволяло одновременно записывать и прослушивать разговор. Майкл и Джеки оба надели наушники. Телефон зазвонил раз, и два, и три...      - Ресторан "Ла Луна", - произнес в трубке мужской голос.      - Позовите Сэла, - попросил Ди Нобили.      - А кто говорит?      - Доминик Ди Нобили.      - Он вас знает?      - Знает.      - Подождите.      Майкл ободряюще кивнул. Он заметил, что Ди Нобили прошиб холодный пот.      - Алло.      Мужской голос. Неприветливый.      - Сэл?      - Да.      - Говорит Дом.      - Куда ты запропастился, Дом?      - Я в автомобильной мастерской на Кэнал-стрит. Мне только что заклеили проколотое колесо.      - Ты знаешь, сколько сейчас времени?      - Да, поздно, я знаю.      - Я жду твоего звонка с шести часов.      - Едва у меня спустило колесо, я начал искать телефон-автомат.      - Как все прошло?      - Отлично.      - Никаких проблем?      - Абсолютно никаких.      - И где ты сейчас?      - В гараже, где мне починили колесо. Остается только заплатить, и я выезжаю.      - Почему ты так долго возился с колесом?      - Сегодня же выходной. К тому же на улицах творится черт-те что. Опять же, я совсем не знаю этот поганый район, - импровизировал Дом. - Пока я нашел работающую мастерскую...      - Но теперь все в порядке?      - Да, я же говорил.      - Так когда ты доберешься? Я жду тебя уже целых два часа.      - Если хочешь, приеду прямо сейчас.      - Конечно, хочу.      - Но предупреждаю, Сэл, кругом сплошные пробки. Просто жуткий снегопад. Быстро может и не получиться при всем моем желании.      - Ты же на Кэнал, разве оттуда так далеко до Пятьдесят восьмой?      - Посмотрел бы ты, что здесь творится. Кругом море машин, и все...      - Мне наплевать...      - ...ползут, как черепахи. В жизни такого не видел.      - Тогда пересаживайся на собачью упряжку. Я буду ждать тебя здесь хоть до полуночи.      - Ну ладно, я просто предупредил.      - У меня на сегодняшний вечер больше ничего не запланировано, - отрезал Сэл и повесил трубку.      Ди Нобили покосился на Майкла.      - Отлично, - одобрил тот.            * * *            Стрелки часов уже приближались к десяти вечера, когда Ди Нобили вошел в ресторан "Ла Луна" на углу Пятьдесят восьмой улицы и Восьмой авеню. Под одеждой у него скрывались записывающее устройство и передатчик. На противоположной стороне улицы стояла пустая машина. Установленный в ней ретранслятор принимал сигнал от передатчика Ди Нобили и отправлял его, на гораздо более высоких частотах, Джеки и Майклу, которые сидели в неприметном седане в двух кварталах отсюда. Предстояло сделать две записи: одну - на устройстве Ди Нобили, другую - на магнитофоне в седане. Ди Нобили наказали не садиться рядом с проигрывателем или динамиком, а также не греметь посудой. По его словам, Сэл обычно вел деловые переговоры в тихом угловом кабинете недалеко от кухни. К тому же в такое время, в понедельник вечером, в ресторане не ожидалось большого наплыва посетителей. По крайней мере, они на это надеялись.      При покупке наркотиков у Ди Нобили Джеки пользовалась мечеными купюрами на сумму в двадцать три тысячи долларов, но сейчас предстояла совершенно иная операция, и те деньги могли потребоваться в суде, если информация Ди Нобили окажется бесполезной. Поэтому Майкл лично расписался еще за одну сумму, но имевшихся в наличии денег оказалось на пять тысяч меньше, чем требовалось. В ближайшие десять минут Дому как раз и предстояло объясниться с Парикмахером Сэлом по поводу недостачи. Потому они и тянули со встречей - чтобы придумать правдоподобную причину того, что курьер явился с восемнадцатью тысячами вместо положенных двадцати трех. По расчетам полицейских, нехватка денег в совокупности с объяснениями Дома послужит толчком к дальнейшему развитию событий.      Наушники они не надевали, чтобы не привлекать внимания прохожих, только отрегулировали уровень громкости приемозаписывающего устройства, установленного на полу машины. Со стороны они производили впечатление влюбленной парочки, не сводящей друг с друга глаз, и мало кто мог догадаться, что на самом деле видит двух полицейских, напряженно вслушивающихся в каждый звук. Медленно и бесшумно на машину падал снег, укутывая ее белоснежной шубой.      - Не очень-то ты торопился, - буркнул Сэл.      Сэл Бонифацио, обладатель грубого голоса, вспыльчивого характера и тяжелых кулаков. Парикмахер Сэл.      - Я же тебя предупреждал, - ответил Дом.      - Где деньги?      - Вот они.      Наступила тишина. Очевидно, Дом вытащил из кармана конверт и передал его Сэлу.      - Она проверяла порошок?      - Нет.      - Странно. Наверное, она нам доверяет, а?      Сэл рассмеялся. Дом присоединился к веселью. Бандитский юмор. Хороший повод для смеха.      - Как она выглядит?      - Кто?      - Телка. Анна Гарсия.      - Рыжая, симпатичная.      - Спасибо, Дом, - прошептала Джеки.      - Судя по твоим словам, неплохо бы пообщаться с ней поближе.      - Я тоже не прочь, - согласился Дом, и они опять рассмеялись.      - Похоже на собрание моего фан-клуба, - заметила Джеки.      - Значит, не проверяла? - уточнил Сэл.      - Она не предложила, и я тоже не стал высовываться.      - Разумно. Деньги пересчитал?      - Пересчитал.      - Тогда почему здесь только восемнадцать штук?      Майкл затаил дыхание.      - Ну... об этом-то я и хотел с тобой поговорить, - начал Дом.      - Слушаю.      - Видишь ли...      - Надеюсь, ты скажешь что-нибудь вразумительное, Доминик. Потому что если тебе не понравилось то, что случилось с тобой в пятницу, то ты еще не знаешь, каким я бываю, когда действительно рассержусь. Где остальные пять кусков?      - Видишь ли, по пути сюда...      - Ты добирался целых два часа, Доминик. Звонишь в восемь, приезжаешь в десять. Ты все делаешь с интервалом в два часа? Бабки получаешь в шесть, звонишь мне в восемь, являешься в десять, а пять штук неизвестно где? Куда ты дел деньги, Доминик?      - Я их проиграл.      - Ты их - что?      - Я...      - Ты покойник, Доминик.      - Послушай, Сэл, я...      - Нет, нет. Ты уже труп.      - Прошу тебя, Сэл. Я все объяс...      - Так вот какова твоя благодарность?! Значит, теперь я должен пойти к Фрэнки и рассказать ему, какой ты у нас игрок?      - Что за Фрэнки? - прошептал Майкл.      - Ты полагаешь, что можно просто так украсть деньги у...      - Я не крал их, Сэл. Я взял их взаймы.      - У кого, Доминик?      - У тебя. Временно.      - Доминик, ты уже должен мне пятнадцать кусков плюс проценты. В пятницу день платежа, и к тому сроку с тебя будет шестнадцать тысяч пятьсот. И у тебя хватает наглости сказать, что ты берешь у меня еще пять штук? И даже не спросив разрешения для начала?      - Я хотел сказать, как только увижу тебя. Вот видишь - я же говорю сейчас.      - Ты говоришь, что занял у меня еще пять тысяч, верно?      - Да.      - Идиот, ты не со мной в игрушки играешь. Ты поставил на кон деньги Фрэнки Палумбо!      - Отлично! - вырвалось у Майкла.      - Фрэнки делает одолжение этому придурку Анджелли из Куинса, чью уродину кузину ты трахаешь, или ты думаешь, об этом никто не знает? А между прочим, ты - женатый человек. А кстати, Анджелли в курсе, что он просил Фрэнки сделать одолжение женатому человеку, который трахает его кузину? И вот так-то ты благодаришь Фрэнки? Таково-то твое уважение к человеку, чью задницу тебе следовало бы целовать с утра и до вечера? Знаешь, что тебя теперь ждет? Сначала...      - Сэл...      - Сначала я лично вышибу из тебя дух за то, что ты поставил меня в идиотское положение перед Фрэнки, а затем передам тебя ему, и уж он-то сделает так, что тебе никогда в голову больше не придет воровать деньги у членов семьи Фавиола. Ты меня понимаешь, Доминик?      - Позволь мне снова поговорить с Джимми, прошу, - взмолился Доминик. - Позволь объяснить ему, что...      - Тебе не надо больше говорить с Джимми. Джимми сделал для тебя все, что мог. Но теперь это уже дело не семьи Колотти, а семьи Фавиола. Где твое уважение?      - Джимми может объяснить ему...      - И объяснять тут нечего. Ты спер пять тысяч у Фрэнки Палумбо после того, как он сделал тебе одолжение. Какие могут быть еще объяснения?      - Я думал, что беру в долг у тебя, Сэл.      - Ты хочешь сказать: ты думал, что крадешь у меня?      - Нет, нет. Я собирался платить тебе проценты, те же, что и прежде.      - Какие еще проценты? Козел вонючий, ты и сейчас-то не можешь выплачивать в срок, как же ты рассчитываешь платить еще за пять штук?      - Я думал, старая договоренность останется в силе.      - А меня ты спросил?      - Я собирался сказать тебе позже.      - Ты идиот, Доминик.      - Теперь я понимаю свою ошибку. Мне следовало сначала спросить тебя. Но я правда думал, что это твои деньги, Сэл. Я понятия не имел...      - Ну так вот, они - не мои.      - Я очень сожалею, что я так сильно подвел две семьи. Очень, Сэл.      - Раньше надо было думать.      - Я полагал, что беру деньги в долг.      - Придурок, - отрезал Сэл.      Майкл словно воочию видел, как он качает головой. Последовала долгая пауза. Джеки взглянула на Майкла. Он пожал плечами. Ожидание затягивалось.      - Скажу тебе всю правду, - нарушил молчание Сэл. - Это дело уже вне моего контроля, Дом. Ты действительно слишком далеко зашел на сей раз. Если я позвоню Фрэнки и расскажу ему, что произошло, он прикажет мне переломать тебе ноги и бросить в реку.      - Но может, когда будешь ему звонить, ты сможешь попросить его поговорить с...      - Я заранее знаю ответ. Он скажет: разбирайся сам и не приставай ко мне с такими пустяками.      - А может, Джимми согласится гарантировать заем...      - С какой стати?      - ...пока я его не отработаю.      - Каким образом ты собираешься отрабатывать? Что, снова отнести кокаин, получить за него деньги и потом пойти проиграть их? Ты так себе представляешь свою отработку, осел безмозглый?      - Он опять заводится, - заметила Джеки.      - Но можешь ты по крайней мере спросить? - взмолился Дом.      - Спросить о чем?      - Можно ли встретиться с Джимми и обсудить проблему.      - Он скажет: к чертям Джимми, и тебя к чертям тоже. Он уже пошел тебе навстречу, и вот какова твоя благодарность. Вот что он ответит, даю гарантию.      - Ну спроси его, Сэл. Пожалуйста.      - Значит, стрелка, да?      - Пожалуйста...      - Если я позвоню Фрэнки - я сказал "если", - он выставит свои условия, можешь быть уверен. Из-за тебя и так у обеих семей полно хлопот, а теперь ты еще предлагаешь забить стрелку, то есть свести вместе двух важных людей только затем, чтобы обсудить твою глупость. Однако ты нахал. И откуда ты знаешь, что Анджелли согласится гарантировать твой заем? С чего ты взял?..      - Я ничего не знаю. Моя знакомая попросит его.      - Та, кого ты трахаешь?      - Ну...      - Мне бы родиться дипломатом, - буркнул Сэл.      - Так ты позвонишь ему?      - Подожди здесь. Высунешь нос - уж лучше не останавливайся до самой Югославии.      Раздались звуки удаляющихся шагов. Теперь, когда разговор прекратился, до Майкла донесся обычный ресторанный шум - приглушенные голоса официантов и швейцаров, готовящихся к закрытию, звяканье столовых приборов, которые расставляли перед завтрашним нашествием посетителей, ток-шоу по радио. Они сидели и ждали, а снег все падал и падал.      - Ну так вот.      Снова голос Сэла, сперва издалека, затем, по мере приближения, громче и громче.      - Ты везунчик, Доминик. Он сказал, пусть Джимми ему позвонит, и они договорятся на после Рождества.      - Спасибо, - выдохнул Доминик.      - А пока все не решится, мой тебе совет: трахай его кузину так, чтобы дым шел, - бросил на прощание Сэл.            * * *            Полдень еще не наступил, но на пляже уже воцарилась непереносимая жара. Даже тень от полосатого зонтика не давала желанной прохлады, впрочем, Сара допускала, что дело тут не в погоде, а в рассказе ее сестры. Хите говорила, что в тот момент, когда ей открылась истина, она хотела убить своего мужа. На острове царили французские нравы, и женщины здесь ходили по пляжу без бюстгальтеров. Хите сидела с открытой грудью на полотенце под зонтиком и рассказывала, как ей хотелось врезать ему по морде молотком для отбивания мяса. Из-за того, что сестра сидела полуголая под взглядами прохожих, Сара чувствовала себя очень неловко. Сама она пока не набралась мужества избавиться от верхней части купальника. И возможно, никогда не наберется.      - Когда он спал, - горячилась Хите, - я умирала от желания взять молоток и расквасить ему физиономию.      - Ну, не преувеличивай, - протянула Сара.      - Честное слово. Размозжить ему голову, а затем убежать из дома и вообще из Штатов, исчезнуть в какой-нибудь из южных стран.      Пляж находился на южном берегу острова, в тихой бухточке вдали от многочисленных отелей, теснившихся на атлантическом побережье Сент-Барта. Дом их родителей располагался на небольшом, поросшем растительностью холме над пляжем. До соседнего жилья отсюда было не меньше километра, а до ближайшего хорошего отеля - двадцать минут езды. Молли ушла в дом прикорнуть. Иоланда, домоправительница родителей, вытирала пыль на деревянной веранде, с трех сторон опоясывавшей строение. Звук, издаваемый ее щеткой, придавал дополнительный зловещий фон и без того драматическому разговору. Начинался отлив. Небольшие волны лениво набегали на берег. Кругом царили покой и тишина, однако ее сестра рассказывала, что готова была совершить убийство. Сара не хотела слушать о подобных ужасах. Раскаленный пляж казался ей ловушкой.      - Тогда я уже узнала о его малютке, - продолжала Хите. - Он часто допоздна задерживался на работе, плел что-то о важных счетах. Я верила. Ее зовут Фелисити. Ее я тоже хотела убить. Как я хотела неожиданно вернуться домой, застать их в постели и убить обоих одним молотком, размолотить им лица до неузнаваемости, а потом исчезнуть. Затем бы я приехала сюда, но здесь меня стали бы искать в первую очередь, верно?      - Возможно, - согласилась Сара.      - Я узнала правду сразу после Хеллоуина. В воскресенье одна дама из нашего дома устроила вечеринку с переодеваниями. Я изображала из себя сексуальную ведьму, а Дуг нарядился волосатым колдуном. Какой-то тип в костюме Дракулы не давал мне покоя, все ходил за мной по пятам и делал вид, что хочет укусить меня в шею. Потом еще у Дуга хватило наглости заявить, что он ревновал, глядя, как граф нацелился на мою шею. Представляешь - он трахает малышку Фелисити до полусмерти по две, по три ночи в неделю, а потом разыгрывает сцены ревности из-за пьяного придурка с бутафорскими клыками.      Она недоумевающе тряхнула головой. Капелька пота проложила дорожку между ее обнаженными грудями.      - Позже тем вечером он ей позвонил, - продолжила она. - Тогда-то я все и узнала.      - Каким образом? - спросила Сара.      - Я встала пописать - стоит мне выпить побольше вина, и я всю ночь бегаю в туалет, а ты? Дуга в постели не оказалось. Время - три часа ночи. Я, естественно, недоумеваю: где Дуг? Логично, разве нет? В три-то часа? Может, Дуг в туалете? Тоже писает? Выходит, мне придется ждать своей очереди? Или мне лучше воспользоваться туалетом внизу, около кабинета? Но нет, Дуг не писает, туалет пуст. Итак, я, как говорится, облегчаюсь, возвращаюсь в спальню и вижу, что его постель до сих пор пуста. Так где же Дуг? Сгорая от любопытства - как любая другая на моем месте, как-никак три ночи, - я выхожу в холл, вижу свет в кабинете, зову: "Дуг!" - и слышу щелчок. Тихий такой щелчок, но я сразу понимаю, что кто-то повесил трубку. Три часа ночи, и мой муж звонит по дальнему телефону... И выходит он из кабинета, и на нем ничего нет, кроме пижамных брюк и мерзкой ухмылочки, и начинает мне заливать, что смотрел какое-то слово в словаре. "Слово?" - переспрашиваю я. "Оно меня достало, - говорит он, - не давало мне спать". "Слово? - спрашиваю я снова. - Какое слово?" Понимаешь, я все еще верю ему. Я все еще допускаю, что ослышалась, что он не мог звонить по телефону, возможно, он действительно просто закрывал словарь. "Эогиппус", - говорит он. Вот из-за чего он встал в три ночи. Эогиппус. "Древняя лошадь?" - уточняю я. "Да, именно, - отвечает он, - я хотел уточнить, как оно правильно пишется. Ну никак не мог заснуть". Ну, это еще достаточно правдоподобно, верно? То есть можно себе представить человека, которого мучает проклятый вопрос: "иу" или просто "у". Итак, три часа ночи, мы стоим в холле, и он мне рассказывает, что встал с постели, чтобы найти в словаре "эогиппус", и там просто "у", так что можно спокойно ложиться, что он моментально и делает и через минуту уже храпит, засунув руку мне между ног. Следующим вечером, когда я вернулась с работы, а он все еще у себя в конторе возится со своими важными счетами, сукин сын, я нахожу в словаре "эогиппус", оно действительно пишется без "и". Ладно, думаю я, случаются вещи более странные, чем мужчина, встающий в три ночи, чтобы проверить правописание слова "эогиппус". Но затем седьмого ноября приходит счет за телефон.      - О, - выдохнула Сара.      - Именно. Первого числа одиннадцатого месяца, в два часа сорок две минуты, там указан междугородный разговор с абонентом в Вилтоне, штат Коннектикут. Длительность двенадцать минут, так что, может, я не так уж ослышалась той ночью? Там есть номер телефона и все такое. Я звоню в телефонную компанию и говорю, что не знаю такого номера, не могут ли они сообщить мне, кому он принадлежит? Говорю очень спокойно и хладнокровно, именно так: "кому принадлежит?", хотя трубка у меня в руке ходуном ходит. И оператор отвечает, что владелец номера - некто Фелисити Куперман. А ее я отлично знаю - младшая машинистка у них в агентстве, которая, между прочим, разве что ковровую дорожку передо мной не расстилает, когда я там появляюсь. Девятнадцати лет от роду, и мой муж звонит ей в два сорок две ночи в праздник Всех Святых. Вот тогда-то я и решила размозжить ему голову молотком, как только подвернется возможность.      - Я рада, что ты не осуществила задуманного, - отметила Сара.      - Здравый смысл восторжествовал, - улыбнулась Хите.      Когда она улыбалась, она сама выглядела не больше чем на девятнадцать лет. Широкая девчачья улыбка, озорной прищур больших голубых глаз. Тридцать два года, а все еще похожа на подростка - упругие груди, плоский живот, длинные ноги и крепкое тело пловчихи (в школе она занималась плаванием). Конечно, детей-то нет. Что и к лучшему, учитывая ее нынешнюю ситуацию, подумала Сара.      - Я позвонила адвокату, которого порекомендовала мне та женщина, что устраивала вечеринку. Она сама разводилась три раза. Я сказала ей, что у моей подруги неприятности с мужем, и так далее, и тому подобное, в общем, врала как заведенная. Не думаю, чтобы она мне поверила хоть на йоту. Как бы то ни было, адвокат сказал мне, что надо установить слежку за мистером Дугласом Роувелом. Я согласилась, и вскоре выяснилось, что я ошиблась в своих предположениях. Он не трахает малышку Фелисити до смерти два или три раза в неделю. Он затрахивает ее до глухоты, слепоты и икоты ежедневно в обеденный перерыв, а уж потом - два или три раза в неделю, когда ему приходится задерживаться после работы над своими очень-очень важными счетами. Жаль, ты не слышала магнитофонные записи, это такая...      - У тебя есть записи?      - Если строго придерживаться фактов, у меня есть одна запись. Как-нибудь вечерком я тебе ее прокручу.      - Она здесь?      - Нет-нет. Вообще-то она в конторе у адвоката. Детям до шестнадцати прослушивание строго запрещено. Название - "Дуг и его Великолепный Член", в главной роли девятнадцатилетняя Фелисити Куперман, обессмертившая свое имя незабываемым монологом: "Я обожаю целовать твой огромный, восхитительный член, о, я сразу кончаю, когда целую его!" Сука! - вспыхнула Хите и в ярости стукнула кулаком по сухому песку. - Я готова была убить их обоих. Молотком!      - Не рассказывай Майклу, когда он сюда приедет.      - А кстати, когда его ждать?      - Как только он сумеет вырваться. Его держит на работе какое-то важное дело.      На календаре было двадцать восьмое декабря.      Сара увезла Молли на следующий день после Рождества. Майкл по-прежнему оставался на севере. Как раз сегодня должно было состояться какое-то важное совещание, и окружной прокурор настаивал на его присутствии. Хите еще не сообщила родителям, что они с Дугом разошлись. Ну и сценка предстоит! Как, малыш Дуг?! Милый малыш Дуг?! Да, мамочка, милый малыш Дуг с его огромным восхитительным членом, который просто обожает целовать крошка Фелисити. Сейчас родители находились в Лондоне, куда они ездили в это время каждый год.      "Никуда не торопитесь, дети. Мы вернемся не раньше середины января".      - А когда Майкл все-таки приедет...      - Что тогда?      - Одень бюстгальтер.      - Мама! - Двенадцатилетняя Молли стояла на веранде с глазами, сонными, как у восьмилетней, и в одних пижамных брючках, словно брала пример с тетки. Загорелая до черноты после всего лишь двух дней, проведенных под карибским солнцем, она спросила, щурясь от света: - Можно мне пойти купаться?      - Иди сюда, малышка, - позвала дочь Сара.      Хите бросила на сестру недовольный взгляд. Она еще не закончила свой монолог и считала нежелательным присутствие ребенка. С нетерпением и осуждением во взоре она смотрела, как Сара тискает Молли, расспрашивает, как ей спалось, отправляет к Иоланде за молоком с печеньем и обещает, что потом они вместе с тетей Хите отправятся купаться. Тетя Хите воспринимала эту сцену крайне неодобрительно. Существуют более интересные темы для разговоров, чем те, что ведутся с двенадцатилетними девчонками. И потом, почему Сара так любит называть себя "мамочкой" и сюсюкает, как с младенцем, с девицей, у которой уже грудь растет? Все эти мысли явственно читались на лице Хите, когда Молли босиком зашлепала обратно в дом.      - Мне хотелось переспать с любым, кто только носит брюки, - продолжила она. - Ты когда-нибудь испытывала подобное?      - Нет, - ответила Сара.      - Сначала убить его, а потом переспать со всеми строителями Нью-Йорка, - пояснила Хите.      Сара бросила взгляд на веранду. Ее дочь уже скрылась внутри дома.      - Просто неудержимое желание отомстить. Не обычное настроение гульнуть на стороне - чего я, кстати, никогда не делала, дура этакая. А ты?      - Что - я? - не поняла Сара.      - Гуляла на стороне?      - Обманывать Майкла?      - Ну кого же еще тебе обманывать? По-моему, именно он является твоим мужем.      - Нет, я никогда его не обманывала.      - С тех пор как я узнала про Дуга, я переспала с шестнадцатью мужиками. А ведь не прошло и двух месяцев. Шестнадцать мужиков меньше чем за два месяца - получается новый мужик каждые четыре дня, если округлить. Если бы мой адвокат узнал, он бы меня убил.      - По-моему, тебе следовало бы быть осторожнее, - заметила Сара.      - С такой-то пленкой в руках?      - Я говорю не о разводе, а о...      - К черту безопасный секс, мне теперь все равно. Кстати, Майкл был у тебя первым?      - Нет, - ответила Сара.      - А кто?      - Один парень в колледже.      - Ты никогда мне не рассказывала.      - И неловко чувствую себя даже сейчас.      - Я вышла за Дуга девственницей. - Голос Хите вдруг задрожал. - Черт! - воскликнула она и потянулась за сумочкой. Едва она успела выхватить платок, как глаза ее наполнились слезами. - Я ненавижу этого негодяя, - всхлипнула она. - Действительно ненавижу. Я могу простить ее, она, в конце концов, не более чем глупая, доверчивая девчонка... Нет, ни фига, я ненавижу их обоих!      Хите уткнулась лицом в платок и горько разрыдалась.            * * *            - Видал? - спросил Эндрю.      - Крепенькая девица, - отозвался Вилли.      Они шагали по пляжу, направляясь к тому месту, где Эндрю оставил "фольксваген". Полчаса назад здесь, перед большим домом, не было ни души, только одеяло, полосатый зонтик и книжка в бумажной обложке, оставленная открытой на полотенце. Эндрю всегда замечал такие детали. Книжка в бумажной обложке. Любовный роман. Он тогда еще поинтересовался про себя, кто его читал. Теперь он задавался вопросом, которой из двух блондинок принадлежала книжка. Той, с обнаженной грудью, которая плакала, или другой, что ее утешала. Любопытно - они сестры или нет? И где живут - в этом доме?      - Я хотел сказать: ты заметил, что она плачет? - уточнил он.      - Нет. Которая?      - Та, что без лифчика.      - Нет, не заметил. Если хочешь знать мое мнение, так они сами напрашиваются на неприятности, разгуливая в чем мать родила. Даже если у здешних французов действительно такой обычай.      - Они не француженки, - возразил Эндрю.      - Откуда ты знаешь?      - Книжка была на английском. Я прочитал название.      - Какая еще книжка?      - Та, что на полотенце.      В раннем детстве Эндрю был таким же блондином, как те женщины, мимо которых они только что прошли. Потом его волосы становились все темнее и темнее, пока не приобрели нынешний каштановый оттенок. Его голубые глаза тоже потемнели с годами, а уши, хотя и были несколько великоваты для его лица, торчали уже не так, как прежде. Такое в конце концов происходит со всеми детьми с большими ушами, но он до сих пор носил довольно длинные волосы, возможно, как воспоминание о тех днях, когда прятал уши под прической.      Теперь перед ними расстилался абсолютно пустынный пляж. Полосатый зонтик остался метрах в ста позади. До машины предстояло пройти еще где-то с полмили, возможно, чуть больше. Разговор снова коснулся дела.      - Сколько они просят? - спросил Эндрю.      - Не забывай, что они - дилетанты, - отозвался Вилли.      - Самый дерьмовый вариант. Ты объяснил им суть сделки?      - Они все понимают. Позволь мне объяснить тебе кое-что. - Вилли огляделся по сторонам, хотя вокруг не было ни души.      Эндрю нравилось, как выглядит Вилли. Ему ведь не меньше шестидесяти, лет на тридцать больше, чем Эндрю, но он производил впечатление здорового счастливого человека, полжизни проведшего на пляжах Карибского моря. Эндрю решил, что они оба примерно одинакового роста и веса - около шести футов, сто восемьдесят фунтов, - но Вилли, похоже, в гораздо лучшей форме. Оба сегодня надели купальные шорты. Эндрю еще как следует не загорел: он прилетел только вчера.      - Им наплевать, - продолжал Вилли. - Они не умеют заглядывать вперед. Считают, что, раз уж они что-то имеют, это продлится вечно и спрос никогда не пойдет на убыль. Они твердят, что им не нужно то, что мы предлагаем, их дела идут прекрасно, и не надо ничего менять. Если стул не сломан, зачем нести его в починку, понимаешь? Они просто не заинтересованы. Я им твержу: мы сделаем всю работу, мы договоримся с китайцами, мы найдем корабли, организуем погрузку и разгрузку - а им все равно. Поскольку они считают, что мы им не нужны, им и на сделку плевать. Тупые дилетанты, им не дано увидеть красоту нашего проекта.      - С кем ты разговаривал? - спросил Эндрю.      - С Алонсо Морено.      - Он знает, что я здесь?      - Знает.      - Он знает, что мы ждем ответа?      - Знает и об этом. Эндрю, говорю тебе, им наплевать.      - Где он живет?      - У него дома по всему архипелагу. Живет, где хочет.      - Где его дом на этом острове?      - Не знаю.      - Я думал, ты разговаривал с ним.      - Разговаривал.      - И ты не знаешь, где он живет?      - Если тебя зовут Алонсо Морено, то ты не раздаешь направо и налево карточки со своим домашним адресом.      - Как ты связываешься с ним?      - Через официанта в отеле. Я говорю ему, что хочу встретиться, он звонит Морено и все организует.      - Где ты с ним встречался?      - На яхте. Они подобрали меня в доке в Густавии.      - Передай своему приятелю-официанту, что я лично хочу побеседовать с Морено.      - Он пошлет тебя к черту, Эндрю.      - Все-таки передай, - улыбнулся Эндрю.      От его улыбки леденило кровь. Вилли сразу вспомнился отец Эндрю в молодые годы.      - Постараюсь что-нибудь сделать, - сказал он. - Какое время тебя устроит?            * * *            Поскольку Фрэнки Палумбо из манхэттенской семьи Фавиола, исключительно по доброте душевной, согласился еще раз выслушать очередной бред о несчастном воришке, имевшем какое-то отношение к Джимми Анджелли из семьи Колотти, что в Куинсе, то ему и принадлежало право выбирать место для стрелки.      Люси Анджелли получила информацию от своего кузена и немедленно позвонила Дому Ди Нобили, чтобы поставить его в известность о месте и времени встречи. Еще она сообщила, что в его присутствии нет необходимости; его судьбу решат между собой в частной беседе два капо. Дом тут же передал все Майклу.      Плохо, что они хотели разговаривать без Дома - значит, не удастся послать его на встречу с микрофоном под одеждой. Но прокуратура, ФБР и нью-йоркская полиция давно уже установили прослушивающие устройства в большинстве мест, облюбованных бандитами для деловых встреч. Майкл сделал несколько звонков, чтобы выяснить, относился ли к таким местам ресторан "Романо" на улице Мак-Дугал. Оказалось, что нет. Значит, предстояло начинать с нуля.      Накануне Рождества ресторан удостоили своим визитом четыре детектива из прокуратуры под видом пожарных, обремененные топорами, шлангами и прочей атрибутикой. Целью их посещения было ликвидировать небольшой пожар, таинственным образом возникший по причине короткого замыкания в подвальной части помещения. Пока они поливали, рубили, колотили, кричали и препирались, им удалось незаметно подключиться к телефонной линии, чтобы обеспечить источник питания "жучкам", которые они разместили на подвальном потолке и, соответственно, на полу расположенной выше залы. Этот передатчик размером в пятидесятицентовую монету располагался непосредственно под престижным угловым столиком, который давно облюбовал для себя Фрэнки Палумбо. Хозяин ресторана "Романо" дал "пожарным" на прощание четыреста долларов, поскольку знал, что именно пожарные - самые большие воришки, и ему еще повезло, что они не приложились к контрабандному двадцатилетней выдержки виски, хранившемуся вдоль стены напротив пожарного крана и телефонного коммутатора.      В три часа тридцать минут двадцать восьмого декабря, в то самое время, когда Сара, Хите и Молли плескались в ласковых теплых волнах рядом с родительским домом в Сент-Барте, Майкл сидел в припаркованной машине вместе с помощником окружного прокурора по имени Джорджи Джардино, знаменитым своей ненавистью к гангстерам.      Дед Джорджи родился в Италии и получил американское гражданство только после пяти лет жизни в Штатах. К тому времени он имел все основания считаться американцем итальянского происхождения. Джорджи полагал, что это справедливо. Его родители появились на свет в семье американцев итальянского происхождения, но сами таковыми уже не являлись. Они были просто американцы. Двое встречавшихся сегодня в ресторане мужчин тоже родились в Америке и, вопреки своим итальянским фамилиям, тоже были американцами. И в самом деле, ни Фрэнки Палумбо, ни Джимми Анджелли не ощущали ни малейшей связи со страной, столь же далекой для них, как какая-нибудь Саудовская Аравия. Даже их родителей, также уроженцев добрых старых Соединенных Штатов, нимало не волновало, что творится в далекой Италии. Почти никто из них так ни разу в жизни туда и не соберется. Для них Италия - чужая страна, где, по слухам, кормят гораздо хуже, чем в любом итальянском ресторане Нью-Йорка. В этом их коренное отличие от ирландцев или евреев, чья упрямая привязанность к Северной Ирландии или Израилю в другой, менее терпимой стране могла бы показаться подозрительной. Парадоксально, что, хотя эти подонки именовали себя итальянцами, итальянского в них было не больше, чем в Майкле. Или в Джорджи Джардино, если уж на то пошло.      Нравится вам или нет, но Фрэнки Палумбо и Джимми Анджелли - американцы. И подобно другим законопослушным американцам, они верят в свободное общество, где каждый, кто готов много трудиться и соблюдать правила игры, может добиться успеха и счастья. Пусть правила их игры отличаются от принятых большинством их соотечественников, но они их чтут и чтили всегда. И в награду получили-таки преуспеяние. Джорджи ненавидел их и их поганые правила. Более того, он искренне верил, что, пока последний мафиози не окажется за решеткой, все остальные американцы с итальянскими корнями не перестанут ловить на себе подозрительные взгляды. Вот почему он сидел сегодня рядом с Майклом в холодной машине в двух кварталах от ресторана "Романо", чтобы прослушать и записать разговор пары американских гангстеров в итальянской забегаловке.      Первым на сцене появился Джимми Анджелли, один из бригадиров семейства Колотти из района Куинс.      - О, мистер Анджелли, рад вас видеть. Что-то вы редко стали появляться в городе.      Говорил явно владелец ресторана.      Под "городом" подразумевался Манхэттен.      Все жители Нью-Йорка знают, что есть Бронкс, Куинс, Бруклин, Стейтен-Айленд - и есть Город.      Анджелли пришел не один. Имя его спутника удалось разобрать только тогда, когда он приказал: "Дэнни, сядь вон там".      Пока вторая договаривающаяся сторона не явилась, Анджелли указал своему телохранителю место спиной к стене, откуда тот мог хорошо видеть любого входящего через главную дверь. Пара-тройка разборок в ресторанах - и вы быстро понимали, где и кому надо сидеть.      Фрэнки Палумбо и его громила пришли минут через десять, с умышленным опозданием, как и следовало оскорбленному капо манхэттенского семейства Фавиола. В конце концов, какой-то придурошный воришка, пользующийся поддержкой семьи Колотти, нагрел его на пять кусков после того, как Фрэнки оказал коллегам услугу. И теперь он мог вести себя не как простой лейтенант, один из сотни в структуре клана Фавиола, а как самый важный босс.      Во время недавнего процесса Энтони Фавиола, осужденного и приговоренного к заключению главы печально знаменитой манхэттенской семьи, обвинение предоставило в качестве вещественного доказательства записи, сделанные за целый год прослушивания его разговоров. На одной из них некто, идентифицированный как Энтони Фавиола, помимо всего прочего, приказал двум боевикам совершить несколько убийств в штате Нью-Джерси. Защита вызвала свидетелем в суд его младшего брата Руди, и тот под присягой подтвердил, что ту ночь, когда Энтони якобы звонил из дома матери в Ойстер-Бей, штат Нью-Айленд, он на самом деле провел у себя на вилле в Стонингтоне, штат Коннектикут, за игрой в покер в компании шести уважаемых бизнесменов. Все шесть поочередно предстали перед судом, и каждый действительно подтвердил, что в тот вечер в восемь часов двадцать семь минут - когда, по утверждению обвинения, и прозвучало по телефону преступное распоряжение, Энтони как раз выигрывал очередную сдачу. Присяжные не поверили ни одному их слову.      Теперь Энтони сидел в тюрьме особо строгого режима в Ливенворте, штат Канзас. Суд приговорил его к пяти пожизненным срокам заключения - четыре из них за те самые убийства, а пятый в соответствии с законом, по которому убийство, совершенное в интересах преступной группировки, карается также пожизненным заключением.      Энтони находился под замком двадцать четыре часа в сутки, и доступ посетителей к нему был также строго ограничен, поскольку его специально послали в федеральную тюрьму, расположенную как можно дальше от его родных, друзей и соучастников. Некоторые упрямцы настаивали, что и из тюремной камеры он по-прежнему руководит делами своей организации, но по информации, которую с большим трудом удалось собрать прокуратуре, новым боссом стал - с благословения Энтони - его правая рука и первый заместитель, верный до конца братец Руди. В соответствующих кругах Руди любовно называли "Счетовод", хотя бухгалтерская профессия была ему совершенно чужда. Просто когда оба брата были еще простыми бойцами в банде Торточелло, Руди пользовался репутацией большого мастера сводить счеты.      Сидевшие в холодной машине Майкл и Джорджи надеялись услышать нечто, что позволило бы связать имя Руди Фавиола с передачей наркотиков близ забегаловки в Чайнатауне. Шесть унций кокаина тянули на преступление первой категории. Если суметь связать его с прочими правонарушениями, совершенными Руди за последние три года, и подвести все это под статью 460 пункт 20 "О борьбе с организованной преступностью", то, возможно, его удастся отправить в Канзас к братцу. Правда, учитывая характер преступлений, - в тюрьму штата, а не в федеральную.      - Привет, Джим, - поздоровался Палумбо. - Давно ждешь?      - Только пришел, - ответил Анджелли. - Отлично выглядишь, Фрэнк.      - Да можно бы сбросить пару фунтов, - пожаловался Палумбо. - Туда, Джой. - И указал своему громиле, куда сесть.      Оба заказали по бокалу вина.      В микрофонах зазвучала обычная преамбула любого мафиозного разговора.      Вопросы о семье, здоровье, демонстрация уважения, пиетета и восхищения.      Из пустого в порожнее, как сказала бы Джеки Диас.      Обед никто из них не заказал.      Палумбо довольно быстро перешел к делу.      - И как ты предлагаешь поступить с тем придурком, которого ты мне прислал?      - Да я его и в глаза не видел, - признался Анджелли.      - Так вот ты кого мне рекомендуешь? Человека, которого сам ни разу не встречал?      - Я хотел оказать услугу моей кузине.      - Мне ты тоже оказал неплохую услугу - он нагрел меня на пять кусков.      - Фрэнки, ты получишь назад свои деньги.      - Когда? И как?      - Именно это я и хотел с тобой обсудить.      - И ты надеешься, что после нашего разговора все пойдет как по маслу?      - Надеюсь.      - Пока что я еще не слышал твоего плана. Мне известно только одно: какой-то хрен спер у меня пять штук баксов. И если верить Сэлу, там еще пятнашка повисла плюс проценты. Кто он такой, этот тип, что ты идешь на все ради него? У нас пока что хорошие отношения, но если мы не проявим осторожность, их можно и испортить, причем из-за одного-единственного недоумка.      - Вот почему мы здесь, - отозвался Анджелли. - Чтобы ничего подобного не произошло.      - Если бы не ты, сейчас было бы уже поздно разговаривать. С ним бы уже давно покончили.      - Знаю.      - Мы пошли на очень большие уступки, Джим...      - Тоже не спорю. Потому-то я сюда и пришел сегодня, Фрэнк. Чтобы попросить тебя: давай не выпускать ситуацию из-под контроля. Чтобы не натворить глупостей, которые могут вызвать трения между нашими семьями. Мы этого не хотим, и я не сомневаюсь, что вы - тоже.      - Да кто же он такой, в конце концов, сам Папа Римский, что ли, что ты его так защищаешь?      - Моя кузина его любит, что я могу поделать?      - Она знает, что он женат?      - Знает. Но он собирается развестись.      - Как же, держи карман.      - Он ей так сказал.      - Как мы решим нашу проблему, Джимми?      - Как бы ты хотел, Фрэнк? Ты пострадал, ты и ставь условия.      - Я рад слышать такую речь.      - Порядок есть порядок.      - Даже не знаю, что и сказать. Деньги украдены, понимаешь? Если я пойду наверх, знаешь, что я услышу? "Украли деньги? Да ты что? Ты сам отлично знаешь, что делать в таких случаях. И нечего беспокоить меня по таким пустякам". Вот что я услышу.      - Я думал, - произнес Анджелли с глубоким вздохом. - Я думал... ну, мы все идем на уступки.      Ты, я... Руди. Между другими семьями случались неприятности, между нами - никогда. Потому что в наших отношениях всегда царило уважение. Я прав, Фрэнк?      - Царило - до сих пор.      - Нет, Фрэнки, не говори так, прошу. Случившееся - не знак неуважения Колотти к Фавиола. Вовсе нет. Мы имеем дело с лохом, с человеком без головы на плечах. Ди Нобили - последний лох, я согласен. Я говорил моей кузине - не понимаю, что она в нем нашла. Женщины... Что тут скажешь? Он лох, он неудачник, он жалкий воришка, я полностью с тобой согласен. Но еще он - мелюзга, не достойная внимания, понимаешь, Фрэнк? Мы можем решить эту проблему, не прибегая к крайним мерам. Вовсе не обязательно делать серьезные шаги, понимаешь? Зачем Руди тратить время на обдумывание каких-то действий из-за подобных мелочей. Что я думал: если ты с ним поговоришь, он может, просто от доброго сердца, дать этому идиоту передышку. Вот все, о чем я прошу. Придумайте, как он может отработать долг. Пятнадцать и еще пять, пусть он работает как проклятый, чтобы вы их с него сняли.      - Ты выступишь его гарантом, Джимми?      - Это уж слишком, Фрэнк. Я его даже не знаю. Он - всего лишь какой-то хрен, с которым связалась моя кузина. Я прошу за нее, не за него. Она - моя плоть и кровь, Фрэнки. Она моя родня. Мы росли вместе. Как мы с тобой. И как Руди.      - И Руди, да?      - Если ты поговоришь с ним...      - Ты отстал от жизни, Джим.      - Что?      - Ладно, попробую что-нибудь сделать, - заявил Палумбо, завершая разговор. - Поговорю с Ле (грохот отодвигаемого стула заглушил конец слова)... и передам тебе решение. Больше я сейчас ничего не могу сказать. Ничего не обещаю.      - С кем? - встрепенулся Майкл.      - Ш-ш-ш-ш!      Гангстеры еще продолжали разговор, обменивались словами прощания, передавали приветы, благодарили друг друга за время, потраченное на обсуждение столь важной проблемы. Но деловая беседа подошла к концу, больше обсуждать было нечего. Затем снова скрип отодвигаемых стульев, звучавший в микрофонах, как рокот сходящей с гор лавины. Удаляющиеся шаги. И вдалеке - голос владельца ресторана, благодарящего за посещение. Захлопнувшиеся двери. И наконец, только обычный ресторанный гомон.      - Какое имя он назвал? - спросил Майкл.      - Звучало как "Лена".      - Мне тоже так показалось.      - Что еще за "Лена"?      - Понятия не имею.      - Тебе имя Лена о чем-нибудь говорит?      - Может, так зовут его жену? Может, Палумбо собирается обсудить проблему с ней?      Майкл выразительно посмотрел на партнера.      - Ну, не знаю, - пожал плечами Джорджи.            * * *            - Ничего не слышно, - пожаловалась Сара. - Ты где?      - В конторе, - ответил Майкл. - Может, перезвонить?      - Давай лучше я.      - Но отсюда дешевле, разве нет?      - Все равно я перезвоню.      - Ну ладно, - согласился Майкл и повесил трубку.      Когда он позвонил, Сара как раз переодевалась к обеду, и теперь она стояла в одном белье в самой просторной в доме комнате для гостей, которую она занимала как старшая, когда они приезжали вместе с сестрой. Всего в доме насчитывалось четыре спальни, все на втором этаже, все с прекрасным видом на океан. Из главной, например, с окнами на юг, открывался восхитительный морской пейзаж - безбрежный океан до островов Статиа и Сент-Китс. А за домом виднелась горная дорога к зданиям, окружавшим отель в Морн-Лури. По вечерам ее живописно подсвечивали электрическими огнями. Сидя за туалетным столиком лицом к окну, Сара набрала номер офиса мужа. За открытыми ставнями солнце начало погружаться в океан, окрасив небо в разноцветье заката.      - Уэллес, Отдел по борьбе с организованной преступностью.      - Здравствуйте, мистер Уэллес. Я хочу сообщить о преступлении.      - Что случилось, мэм? - подхватил он, сразу узнав ее голос.      - Преступное пренебрежение супружеским долгом.      - В уголовном кодексе нет такой статьи, мэм. Есть пренебрежение обязанностями родителя - параграф два-шесть-один...      - Нет, в моем случае пострадал не ребенок, а взрослый, - объявила она.      - Взрослый, понятно. Пол пострадавшего?      - Женский, мистер Уэллес. Очень женский. Майкл, я начинаю чувствовать себя брошенной. Когда ты...      - Я понял, мэм. Преступная халатность, параграф один-два...      - ...когда ты наконец приедешь?      - Сразу, как только освобожусь, дорогая.      - Я скучаю по тебе.      - И я тоже. Но я не могу бросить дело на полдороге. Кажется, нам удалось напасть на нечто важное. Чтобы сказать точнее, надо копнуть еще глубже. Однако, как бы ни сложились обстоятельства, к Новому году я обязательно приеду.      - То есть до отъезда домой нам удастся провести вместе всего день или два.      - Целых три дня и три ночи.      - Все-таки я не понимаю, почему такая срочность. А еще кому-нибудь Сканлон отменил отпуск или только тебе?      - Джорджи пришлось задержаться до завтра.      - А почему ты тоже не едешь завтра?      - Тогда некому будет вести дело.      - Какое дело?      - Секрет.      - Даже от меня?      - Даже от тебя.      - Сокрытие информации от супруги - преступление категории Г, за которое предусмотрено наказание сроком...      - Я люблю тебя, - перебил он.      - Я тоже люблю тебя. Пожалуйста, приезжай поскорее.      - Как смогу, дорогая. Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?      - Завтра уезжает моя сестра...      - Знаю.      - Иоланда сейчас кормит Молли. А мы с Хите, как большие, пойдем обедать в ресторан.      - Что на тебе надето?      - В данный момент или что я собираюсь одеть вечером?      - А что мне больше понравится?      - В данный момент, но я очень тороплюсь.      - Все равно скажи.      - Шелковый белый лифчик и такие же трусики.      - М-м-м-м-м. И туфли на высоком каблуке?      - Пока нет. Перезвони попозже, поболтаем на сексуальные темы.      - Когда?      - После одиннадцати все уснут.      - А почему бы тебе самой не позвонить мне?      - Хорошо. Но предупреждаю - постарайся выгнать всех посторонних из кабинета.      - Буду ждать.      - И я тоже.      - Я люблю тебя.      - Я тоже тебя люблю, - проворковала она.      - Потом, - отрезал он и повесил трубку.            * * *            Где-то дальше по коридору раздался смех.      Здание настолько опустело, что любой звук в нем отдавался эхом. На этой неделе в уголовном суде слушалась лишь пара-другая второстепенных дел да проходили заседания, связанные с текущими арестами. В огромном сером комплексе на Центральной улице осталось лишь минимальное число сотрудников, необходимое для того, чтобы колеса правосудия не перестали вращаться вовсе. Майкл в одиночестве сидел перед компьютером в кабинете на шестом этаже. Настенный календарь показывал сегодняшнее число - 28 декабря, на циферблате часов мерцали цифры 18.37. Он собирался поработать еще несколько часов, а потом закруглиться, поймать такси и поехать в ресторан съесть хороший кусок мяса. Он чувствовал себя как единственный уцелевший после взрыва атомной бомбы. Смех в коридоре затих. По мраморному полу за дверью процокали женские каблучки, и снова воцарилась тишина. Майкл обратился к экрану.      В память компьютера были занесены не все записи, связанные с делом Фавиолы. Всего набралось более восьми тысяч часов записанных разговоров, из которых чуть более половины успели перенести на компьютерный диск за время, прошедшее с прошлого августа, когда завершился процесс. Кстати, процесс весьма скучный. До начала суда прокурор чуть ли не под микроскопом изучал каждую запись. Собранную информацию использовали для того, чтобы навечно упрятать за решетку Энтони Фавиола, но больше на него ничего не нашлось. Когда Майкл обратился в архив прокуратуры, его даже спросили, зачем ему нужен этот хлам. Он ответил, что собирается провести дополнительный анализ, и больше вопросов ему не задавали. Никто и не ждал, чтобы он назвал истинную причину; все знали, что между различными подразделениями правоохранительных органов ни на минуту не затихала острая конкуренция. Помимо всего прочего, это тоже явилось одной из причин, почему Сара сейчас отдыхала на Карибских островах, а Майкл торчал в Нью-Йорке и выискивал хоть какое-то упоминание о человеке по имени Лена.      "Ладно, попробую что-нибудь сделать, - сказал тогда Палумбо. - Я поговорю с Леной и сообщу тебе решение. Больше я сейчас ничего не могу сказать. Ничего не обещаю".      Никто в окружной прокуратуре не сомневался, что, когда Энтони Фавиола отправился в места не столь отдаленные, кресло босса занял его младший братец Руди. Но Палумбо не сказал, что обсудит проблему с Руди. Наоборот...      Майкл снова включил пленку.      - И Руди, да?      - Если ты поговоришь с ним...      - Ты отстал от жизни, Джим.      - Что?      В голосе Палумбо звучала насмешка.      "Ты отстал от жизни, Джим. А потом пообещал поговорить с Леной. Так кого же, черт побери, зовут Лена?"      Фрэнки Палумбо женат на женщине по имени Грейс. У него две дочери, одну из которых зовут Филомена - в память о его матери, а другую Флоренс, - в честь итальянского города, где родился его дед. Фрэнки пятьдесят два года, и он никогда не бывал в Италии - впрочем, тут нет ничего удивительного. В семье Энтони Фавиолы никто не носит имя Лена. В семье Руди - тоже. Куча народу - и ни одной Лены.      "Так кто же такая Лена? - ломал себе голову Майкл. - И какого черта я торчу в Нью-Йорке через три дня после Рождества и гоняюсь за призраком мафии в компьютере только потому, что мой личный верховный босс считает, что если в семействе Фавиола делами заправляет не Руди, то нам необходимо как можно скорее выяснить, кто же именно?"      Лена.      Перед внутренним взором Майкла предстала демоническая брюнетка итальянского типа. Елена. И лебедь? В самом деле? В колледже, до встречи с Сарой, он увлекался поэзией и темноволосыми женщинами... Даже сейчас он, несмотря на приобретенный жизненный опыт, чаще думал о них как о девочках. Ему уже стукнуло тридцать шесть, а тогда, в семидесятые... Всего десять лет прошло со дня, когда Бетти Фридан опубликовала "Тайну Женственности", а Эрика Йонг только-только решилась поведать миру о своих десяти тысячах и одном оргазме.      В двадцать один год Майкл впервые в жизни назначил свидание блондинке, и с тех пор он вообще никому больше не назначал свиданий, потому что той блондинкой оказалась девятнадцатилетняя студентка Сара Фитц, и они поженились всего лишь год спустя. Его родители помогли ему получить юридическое образование, и то, что он со временем полностью вернул им долг, являлось предметом его особой гордости. А потом и Сара окончила колледж и получила диплом преподавателя английского языка и литературы. Затем она работала в различных учебных заведениях Нью-Йорка. Сейчас, после защиты диссертации в Нью-йоркском университете, она вела класс в Грир-Акэдеми. Он никак не мог привыкнуть, что время от времени то одна, то другая женщина лет под тридцать останавливала прямо посреди улицы "миссис Уэллес" и начинала рассказывать, как ей нравились ее уроки. Впрочем, Саре уже тридцать четыре. Преподавать она начала в двадцать три, тогдашним шестнадцатилетним сейчас как раз под тридцать.      Лена.      Может, это вообще не женское имя. И нет в клане Фавиола никакой таинственной и влиятельной женщины, а Лена - просто чья-то фамилия, и та Лена, с которой собирался посоветоваться Фрэнки Палумбо, на самом деле какой-нибудь Джонни Лена, или Джой Лена, или Фунзи Лена. Если так, то прозвучало ли хоть раз его имя в сотнях бесед, что вели между собой в разное время дня и ночи братья Фавиола? Чаще всего в разговорах они прибегали к иносказаниям - бандиты всегда начеку, не подслушивают ли их. В основном их слова звучали совершенно невинно для непосвященного слушателя, хотя для говорящих явно имели особый смысл и значение. Когда же они переходили на недвусмысленный английский с редкими вкраплениями американизированных итальянских слов, то неизменно включали проигрыватель или телевизор, открывали кран с водой или душ. Государственный обвинитель повесил на Фавиолу четыре убийства потому, что тот имел глупость полагать, что дом его матери в заливе Устриц, откуда он звонил, абсолютно безопасен. Действительно, кто бы мог подумать, что легавым удастся пробраться в похожий на крепость, обнесенный каменным забором особняк Стеллы Фавиола и установить там свои проклятые "жучки"?      Лена.      Некоторое время назад Майкл набрал на компьютере: ФАВИОЛА РУДИ, затем ЛЕНА - и отдал команду на поиск. В памяти машины не оказалось ни одной Лены. На всякий случай он набрал ЛЕДА - разумеется, с тем же результатом. Значит, ни в одном из записанных на жесткий диск диалогов Руди и его брата никто ни разу не произнес имя Лена или, если уж на то пошло, Леда.      А Майкл так надеялся, что в памяти компьютера хоть что-нибудь, да окажется! Ему вовсе не улыбалось перелопачивать тысячи страниц отпечатанного текста, вчитываясь в каждое слово.      Он решил систематизировать поиск и просмотреть весь файл, разбитый на каталоги по месяцам, начиная с сентября 1991 года - месяца, с которого пошел отсчет наблюдению. Он по очереди вызывал каждый каталог и проглядывал его в поисках имени Лена. Ничего в сентябре и октябре 91-го. Ноль в ноябре. Декабрь - сплошные рождественские поздравления и несколько ложных тревог, когда компьютер выдавал слова типа "полена" и "колена" - в каждом из них имелось сочетание букв л-е-н-а, но увы - близко, да не то. Тогда он напечатал искомое слово с большой буквы, а остальные - строчными. Снова все впустую.      Ничего в январе 1992-го.      И в феврале - тоже.      Записи, внесенные в компьютер, обрывались на марте месяце.      И опять ни слова о Лене.      Майкл вернулся к каталогу за январь 92-го и принялся искать любое сочетание букв л, е, н, а, хоть строчных, хоть прописных.      Он выяснил, что в январе Энтони говорил с кем-то о новом календаре на начавшийся год - явно шифрованный текст. Календарь. Через несколько дней он же справлялся о некоем Улане, тоже, наверное, бандите. На сей раз буквы расположились в иной последовательности: л-а-н-е. Еще позже пожаловался на наледь. В марте, в последнем каталоге, нашлось только одно сочетание л-е-н-а, в имени Леонард, черт его знает, что за тип. Однако Майкл не оставлял попытки. Вдруг они с Джорджи неправильно расслышали слова Фрэнки. Тогда надо искать любое имя, хоть отдаленно напоминающее "Лена". Или если машинистка ошиблась и набрала вместо "Лена" "Лесна", или "Лейна", или даже "Лема", компьютер все равно может выдать искомое, лишь бы искажение не было слишком уж значительным.      Он снова отдал команду поиска.      На записи в каталоге за декабрь прошлого года Энтони пожаловался дорогому Руди, что до сих пор не купил Лино рождественский подарок.      Лино.      Не Лена.      В предыдущих записях, хранившихся в памяти компьютера, имя Лино не встречалось ни разу. Придется все-таки читать расшифровки, напечатанные на машинке.      С тяжелым вздохом он выключил компьютер и посмотрел на часы. Четверть девятого - Боже, как быстро летит время за приятным занятием. Майкл умирал от голода.            * * *            Место для прощального ужина выбирала Хите - ресторан при отеле с баром около бассейна и с фантастическим видом на залив. Когда они вошли - Хите в розовом наряде, Сара в белом, - пианист наигрывал мелодию Кола Портера. Он кивнул им в знак приветствия и немедленно переключился на песню "Я от тебя схожу с ума". Саре такая демонстрация показалась несколько банальной, но Хите явно почувствовала себя польщенной. Метрдотель проводил сестер к столику на террасе. Перед ними открылся изогнутый, как лук, берег залива с мерцающими огоньками доков и фонарями на раскачивающихся на волнах яхтах. На противоположном берегу, за темной полосой воды, уютные золотистые огни усеяли склоны невысоких холмов. Стоял теплый тихий вечер. В воздухе разливался сладкий запах жасмина.      - Мне хочется чего-нибудь крепкого и большого, - обратилась Хите к официанту. - Я имею в виду, что бы выпить, - с улыбкой завершила она свою двусмысленную просьбу.      Он предложил коктейль под названием "Кувшин пирата", в который, по его словам, входило семь различных сортов рома. Сара заказала себе мартини с виски, льдом и парой оливок - где наша ни пропадала. После двух бокалов ей уже захотелось позвонить Майклу прямо из ресторана и поставить его в известность, что она сняла в туалете белые шелковые трусики и теперь стоит в телефонной будке вся в белом, в босоножках со шнуровкой и на высоких каблуках, и под платьем у нее ничего нет, и что он намеревается делать в сложившейся ситуации? Но вместо этого она просто заказала рыбу. После семи сортов рома, умноженных на два, Хите озиралась вокруг несколько остекленелым взглядом. Она попросила тушеную баранину и авокадо под антильским соусом. Официант посоветовал сухое белое вино, - разумеется, французское, какое же еще? - и дамы уже наполовину опустошили бутылку, когда в ресторан вошли двое, которых они уже видели сегодня на пляже.      - Мне, пожалуйста, того, что помоложе, - заявила Хите.      - А мне Майкла, - отозвалась Сара.      - Майкл в десяти тысячах миль отсюда.      - Тогда молодого беру я, - парировала Сара, и сестры захихикали, как школьницы.      - Вообще-то блондин даже посимпатичнее, - заметила Хите, глядя на усаживающуюся на противоположном краю террасы пару.      - Не блондин, а седой, - поправила Сара.      - Мне он кажется просто блондином. Красив, как воплощение греха.      - Как твоя тушеная баранина? - сменила тему Сара.      - Гораздо лучше, чем фрикасе из креветок, которое я ела здесь в прошлый раз, - ответила Хите и снова метнула взгляд за дальний столик. Незнакомцы как раз заказывали напитки. - Как ты думаешь, а меня блондинчику не хотелось бы заказать? Я бы его заказала.      - Он седой, - снова поправила Сара.      - А молодой лопоухий, - заметила Хите.      - Это чтобы лучше тебя слышать, - прошептала с таинственным видом Сара.      - Кларк Гейбл тоже был лопоухий. Он славился своими огромными ушами. А ты знаешь, что у мужчин с большими ушами член тоже, как правило, большой?      Сара едва не подавилась.      - Правда, правда, - уверила ее Хите.      - Да нет, носы, - прошептала Сара:      - Что - носы?      - У кого большой нос, у того скорее всего большой и член.      - А у Пиноккио был большой?      Сестры снова расхохотались.            * * *            - Нас отсюда скоро выведут, - предупредила Хите, уткнувшись в салфетку.      - И правильно сделают.      - Пойду приглашу его на танец.      - Лучше не надо, - насторожилась Сара.      - А почему? У меня прощальный вечер. "Поцелуй меня сегодня, ибо завтра я умру".      - Но никто же не танцует.      - Ну и что, надо же кому-нибудь начать.      - Твоя баранина остынет.      - Лучше баранина, чем кое-что другое, - плотоядно усмехнулась Хите. - Интересно, почему, как только я соберусь потанцевать, эти чертовы музыканты всегда заводят латиноамериканскую мелодию?      На самом деле, на взгляд Сары, пианист по-прежнему играл Кола Портера. Что-то из "Поцелуй меня, Кэт", если точнее. Очень похоже на "Я так люблю тебя", но, возможно, ритм действительно латиноамериканский, трудно сказать. Она посмотрела на часы. Если они уйдут отсюда в полдесятого, ну в десять, на худой конец, она сможет позвонить Майклу где-то в...      - Тебя такси ждет? - поинтересовалась Хите.      - Нет, нет. Извини, я не хотела...      - Тебе скучно со мной, сестренка?      - Конечно же, нет! Просто я обещала перезвонить Майклу.      - А может, все-таки скучно? Не ври мне, Сара. Я твоя сестра. Так ты находишь меня скучной?      - Нет. На самом деле я нахожу тебя очень интересной.      - Но как человек я скучна, да? Признайся, Сара, ну пожалуйста.      - Ты замечательная.      - Тогда почему Дуг считает меня скучной?      - Мне так никогда не казалось.      - Тогда почему он связался с девятнадцатилетней мокрощелкой?      - Понятия не имею.      - О чем вообще говорят девятнадцатилетние девицы? О том, какие диски они недавно купили? Кто, по-твоему, скучнее - Майкл или Дуглас?      - По-моему, никто.      - А я считаю, что Майкл - зануда.      - Хорошо, что он тебя сейчас не слышит.      - Знаю, знаю. И не видит, как я разгуливаю по пляжу без бюстгальтера.      - И не увидит, ты ведь уезжаешь. Если он вообще приедет.      - Так ты не находишь, что он - зануда?      - Нет, на мой взгляд, он очень интересный человек.      - И он не кажется тебе слишком... правильным? По-моему, все юристы такие невыносимо правильные! Извини, Сара, но это факт. Юристы - зануды. Рекламщики, по крайней мере, народ повеселее. Я считаю, что твой Майкл очень мил, но безумно скучен. А каков он в постели?      - Очень неплох.      - Удивительно. Такая зануда...      - Ну...      - Нет, правда, сестричка, как может такая серая личность, как Майкл, хоть что-то представлять из себя в постели? С Дугласом по крайней мере не тоскливо. Не было тоскливо.      - Ну...      - Тебе неприятны мои слова?      - Очень неприятны.      - А тебе когда-нибудь приходило в голову, что если сложить наших мужей вместе, то получится Майкл Дуглас?      - Что?      - Майкл и Дуглас. Сложи их вместе и получишь кинозвезду. Уж он-то определенно не бесцветная личность. Помнишь, в "Роковой приманке"? Как он скакал без штанов по комнате вместе с этой - как ее - Мерил Стрип? Ты когда-нибудь предавалась такой безумной страсти вместе с Майклом? Когда тебе даже некогда раздеться?      - Не твое дело.      - Ты уже ответила, сестренка.      - Нет, не ответила. Просто тебе нет никакого дела до того, чем мы с Майклом занимаемся наедине.      - Нет, ее звали Гленн Клоуз, - вспомнила Хите.      "Между прочим, - подумала про себя Сара, - когда я вернусь домой, у нас с Майклом состоится упоительно-грязный телефонный разговор. Съела, сестренка?"      - Ну почему бы ему не сыграть что-нибудь медленное и романтичное? - пожаловалась Хите. - Я хочу потанцевать с Блондинчиком. Посмотрим, смогу ли я его раскрутить на десерт? Баранина всегда действует очень возбуждающе, разве ты не знала?      - Перестань, он смотрит сюда, - прошептала Сара.      - Кто, Блондинчик?      - Нет, молодой.            * * *            - Это те, с пляжа, - заметил Эндрю.      - Какая из них была без лифчика? - спросил Вилли.      - По-моему, та, что в розовом.      - А другая-то посимпатичнее.      Эндрю подумал, что женщины часто выглядят гораздо привлекательнее, когда они при параде, чем раздетые или полуодетые. Например, та, что сегодня обходилась на пляже без бюстгальтера, явилась в ресторан в коротком свободном розовом платье с золотым поясом и в золотых же босоножках, лифчик под платье она опять не надела и почему-то сейчас казалась гораздо сексуальнее, чем в откровенном пляжном наряде сегодня днем.      - Как ты думаешь, они близняшки? - спросил Вилли.      - Нет, та, что в белом, выглядит постарше.      - Сколько ей, на твой взгляд? Лет тридцать - тридцать пять?      - Что-то в этом роде.      - Но они симпатичные, причем обе.      Эндрю промычал нечто неопределенное и снова посмотрел на них.      Да, дама в белом явно старшая сестра. Свободное белое платье с овальным декольте, золотая цепочка с кулоном, белые босоножки на высоком каблуке - удивительное сочетание загорелой кожи белого и золотого. Ее сестра помоложе и посвежее, но в белой чувствовался особый шик, который проявлялся во всем - в том, как она держала бокал с вином, как она склоняла голову. Вообще она сексуальнее. Из них двоих он выбрал бы именно ее.      Официант принес заказанные напитки. Канадское виски со льдом для Эндрю, пунш по-плантаторски для Вилли. Вилли поднял бокал, приветствуя двух сидевших на противоположном краю веранды дам. Та, что в розовом, отвернулась с оскорбленным видом.      - Облом, - усмехнулся Вилли.            * * *            - Ну так как, сестричка, найдешь одна дорогу домой? - спросила Хите.      - Не глупи, - встрепенулась Сара.      - По-моему, я подцепила Блондинчика на крючок.      - Смотри, как бы тебе еще чего-нибудь не подцепить.      - Наплевать.      - Вешаться на шею каким-то незнакомым мужикам из бара...      - Во-первых, не из бара, а из ресторана. А во-вторых, только одному. Если, конечно, тот лопоухий не захочет присоединиться.      - Похоже, ты действительно не шутишь.      - Абсолютно верно.      - Но у тебя самолет в девять.      - Еще полно времени.      - Но ему же за шестьдесят!      - Ну и отлично, заработает сердечный приступ.      - Только меня в свои дела не втягивай, - заявила Сара.      - А кто тебя звал?      - В общем, я тебя предупредила.      - Смотри, что я с ним сейчас сделаю, - улыбнулась Хите и, обернувшись к незнакомцам, бросила на седовласого долгий, многозначительный взгляд небесно-голубых глаз.            * * *            - Когда меня ждут на яхте? - спросил Эндрю.      - Нет, ты только посмотри!      - Что такое?      - Та, в розовом. Она только что послала мне приглашение.      - Они живут не здесь, а в доме на берегу, - заметил Эндрю.      - Тем лучше.      - Яхта, - напомнил Эндрю.      - В доке тебя будет ждать шлюпка завтра в десять утра. Они очень пунктуальны, поэтому не опаздывай. Как ты и просил, я передал им, что ты придешь один. Мне больше нравится та, что в белом, но лучше остановиться на достигнутом, - не успокаивался Вилли. - А ты хочешь белую?      - Нет, - ответил Эндрю. - Я хочу выспаться. Завтрашняя встреча имеет огромное значение.      - Здесь, на островах, такой закон - всегда сочетай приятное с полезным.      - Кто установил этот закон?      - Я. Так ты точно не хочешь беленькую?      - Абсолютно.      - Тогда я беру обеих.      - Ты сначала поешь или бросишься на них прямо в ресторане? - улыбнулся Эндрю.      - Я не прочь совместить и то, и другое, - ответил Вилли с волчьим блеском в глазах.            * * *            Седой подошел к их столику, когда они пили кофе и ели десерт.      - Добрый вечер, милые дамы, - сказал он. Хите поглядела на него снизу вверх.      В ее взгляде ничего не говорило о том, что она уже обратила на него внимание и даже откровенно заигрывала с ним несколько минут назад. Сара не могла не восхититься самообладанием сестры.      - Меня зовут Вилли Изетти, - продолжал тот. - Позвольте полюбопытствовать, не хочете ли вы присоединиться к нам с приятелем на послеобеденный коктейль. У бара есть несколько уютных столиков...      - Спасибо, нет, - отрезала Хите голосом, на несколько градусов холоднее, чем взгляд ее светло-голубых глаз.      - Извините за беспокойство, - промямлил он с жалкой улыбкой и побрел назад к оставшемуся в одиночестве за столиком товарищу.      Сара выразительно посмотрела на сестру.      - "Хочете". Он не в ладах с грамматикой, - передернула плечами Хите.      - По-моему, это я учительница.      - Кроме того, мой самолет в самом деле вылетает в девять утра.      - Угу.      - И ему действительно за шестьдесят.      - Угу.      - А потом, я протрезвела и вижу, что он не такой уж интересный.      - Ну, тогда поехали домой, - подытожила Сара.            * * *            Пока Хите подкрашивала губы у зеркала в дамском туалете, Сара отправилась на улицу, чтобы попросить швейцара подогнать их машину. Она ждала у входа в отель под навесом из вьющихся растений, когда в дверях появился Лопоухий.      Он не сказал ей ни слова.      Так они и стояли по разные стороны дугообразного подъезда к отелю. Густой и крепкий аромат тропических цветов висел в ночном воздухе. Молчание затягивалось и в конце концов стало невыносимым.      - Какой очаровательный вечер, - произнесла она.      - Чудесный, - отозвался Лопоухий.      Как раз в этот момент лихо, со скрипом затормозив, подрулил швейцар, распахнул ей водительскую дверцу, а затем обежал вокруг машины и открыл дверь для него. Паренек явно решил, что они вместе, и не смог скрыть недоумения, когда дама, а не джентльмен, протянула ему четыре франка на чай.      - У вас тоже машина, сэр? - поинтересовался он.      - Красный "фольксваген", - ответил тот и протянул ключи.      - Какой номер?      - К сожалению, не помню.      Швейцар осуждающе покачал головой.      - Они предпочитают, чтобы им говорили номер машины, - пояснила Сара. - Все автомобили, которые берут напрокат в аэропорту, похожи друг на друга как две капли воды.      - Мне следовало бы догадаться, - последовал ответ. Затем незнакомец повернулся к швейцару: - Я припарковал ее вон под тем большим деревом.      - Вам следовало бы попросить меня припарковать вашу машину, сэр, - с обиженным видом выговорил тот.      - Мне очень неудобно, - улыбнулся Лопоухий.      - Я сейчас подгоню ее, сэр.      - Благодарю.      В этот момент из отеля вышла Хите.      - Ну что ж, спокойной ночи, - произнесла Сара.      - Спокойной ночи, - ответил незнакомец.      Хите метнула на него короткий взгляд и села в машину. Когда они отъехали подальше, она бросила с многозначительной миной: "Лихо, лихо, сестренка".      Сара думала только о том, что до разговора с Майклом оставалось не более двадцати минут.            * * *            Он снял трубку не раньше чем после десятого звонка.      - Алло.      Его голос казался чужим и отдаленным.      - Майкл?      - М-мм.      - Это я.      - Угу.      - Ну просыпайся же, дорогой.      - Угу.      - Просыпайся, это я.      - М-м.      - Проснись, Майкл.      - М-мм.      - Майкл!      - Угу.      - Это я, - повторила она, - Сара.      - Да, да. Спокойной ночи.      В трубке раздались гудки.      - Майкл!      Тишина.      - Майкл!      Она в недоумении уставилась на телефон и вдруг расхохоталась. Все еще смеясь, она положила трубку на место и, откинувшись на подушки, представила себе мужа, завернувшегося в одеяло и спящего мертвым сном. Настолько крепким, что он даже не в состоянии разобраться, то ли она лежит рядом, то ли звонит с другого края света. И конечно, совершенно забывшего о том, что они собирались поиграть в секс по телефону.      Очень плохо, если вдуматься.      Она действительно очень хотела его.      Сара еще долго лежала без сна, глядя в испещренное звездами небо. Наконец и она заснула.            * * *            В компьютер были занесены записи только вплоть до апреля 1992 года. Что касается более поздних, то их приходилось либо слушать непосредственно, либо читать напечатанные на машинке расшифровки, а самое удобное - сперва прочитать, а затем прослушать пленку, поскольку запись часто оставляла желать лучшего. Майкл решил читать.      Часы показывали девять тридцать утра двадцать девятого числа, вторник. Перед уходом на работу он позвонил Саре, терзаемый смутным воспоминанием о ее полуночном звонке, и извинился за то, что слишком много выпил накануне. В ресторане "Спарка" он сам чувствовал себя гангстером - возможно, поэтому он туда и пошел. Сара великодушно признала, что они с сестрой - которую она, кстати, через двадцать минут едет провожать в аэропорт - тоже, возможно, хватили лишку, поэтому лучше всего сделать еще одну попытку.      - Кстати, почему бы не прямо сейчас? - поинтересовалась Сара.      Майклу пришлось объяснить жене, что он убегает на работу, но обязательно перезвонит попозже.      Расшифровщики записей работали в тесном сотрудничестве со следовательской группой. За долгие часы прослушивания детективы научились моментально распознавать по голосу своих "подопечных" и помогали разбираться переписчикам, когда те начинали путаться. Энтони Фавиола оказался обладателем глубокого, звучного баритона, из которого ему почти удалось вытравить бруклинский говорок. Парень по имени Тони еще мог позволить себе говорить, как простолюдин, но никак не джентльмен Энтони, сами понимаете. По слухам, Энтони как-то раз заявил, что только неотесанный макаронник может отзываться на кличку Тони. С другой стороны, имя Энтони (хотя он никогда не говорил такого вслух) наверняка казалось ему достойным британского премьер-министра. Впрочем, Майкл хорошо его понимал. Он и сам терпеть не мог, когда его называли "Майк", словно какого-то бармена. По неподтвержденным данным, Фавиола даже некогда брал уроки речи у шикарного преподавателя с Парк-авеню. Как бы то ни было, он действительно не разговаривал, как типичный бандит, но и до профессора Хиггинса тоже явно не дотягивал.      Совсем иное дело - его братец. Стоило Руди открыть рот, и ни у кого не оставалось ни малейших сомнений относительно рода его занятий. Говорил он грубым голосом, растягивая слова, и обращался с английской грамматикой так же бесцеремонно, как в свое время - с нерадивыми должниками. Даже когда он находился в одной комнате с другими громилами, разделявшими его пренебрежение к изящной словесности, присутствие Руди никогда не оставалось незамеченным. Он никогда не говорил тихо, а постоянно орал, заставляя прослушивающих детективов без перерыва крутить ручки регуляторов громкости. На распечатках расшифровок определить говорившего не составляло никакого труда. Энтони переписчики присвоили инициалы Э.Ф., Руди - Р.Ф., Питеру Бардо - П.Б. Это была троица ключевых игроков. В то время, когда велось прослушивание, Э.Ф. все еще оставался боссом, Р.Ф. - его заместителем, а П.Б. назывался "консильери" - советник, третий по значимости в организации.      Предполагалось, что с отбытием Э.Ф. в Канзас, Р.Ф. стал боссом, П.Б. - его замом, а человек, который, по оперативным данным, стоял у истоков семейного наркобизнеса, престарелый уголовник Луис Николетта по прозвищу Толстяк Никки, занял пост консильери. Но тогда, весной 1992 года, они говорили о ком-то вроде Доминика Ди Нобили. Тесен мир.      Э.Ф.: По-моему, Руди, прессовать его не имеет смысла. Дело идет о большой сумме. У него явно нет таких денег.      Р.Ф.: Прижать его хорошенько, так он их из-под земли достанет, можешь мне поверить.      Э.Ф.: А если не достанет? Как мы тогда будем выглядеть?      Р.Ф.: Как люди, которых нельзя так просто кинуть.      Э.Ф.: Но денег-то мы все равно не получим. А что, если мы предоставим ему последний шанс - скажем, отсрочку на неделю, после которой он обязан будет вернуть долг? Неделя, в течение которой проценты не засчитываются? Мы...      Р.Ф.: ...подадим прекрасный пример всем остальным должникам.      Э.Ф.: Мы говорим о пятидесяти кусках, Руди. Не так-то просто...      Р.Ф.: Еще мы говорим о принципе.      Э.Ф.: Согласен. Но если у человека нет денег, он не может...      Р.Ф.: У него нет денег, потому что он ставит взятые у нас деньги на этих чертовых пони.      Э.Ф.: Даже если дело именно так и обстоит...      Р.Ф.: Кроме того, занимал он только двадцать. Если бы он вернул долг вовремя, ему не пришлось бы платить так много.      Э.Ф.: Поговори с ним, хорошо? Скажи, что твой брат, исключительно по доброте душевной, дает ему еще неделю отсрочки. Еще скажи, что по истечении недели я уже не смогу сдерживать тех животных, которые работают на меня.      Р.Ф.: (Смеясь.) Ужасные звери, да.      И так далее, и тому подобное. Обычные разговоры людей, стоящих у руля огромной деловой империи, порой перемежающиеся чисто бытовыми вопросами, возникающими даже у сверхзанятых бизнесменов.      Э.Ф.: Пети, а ты что скажешь?      П.Б.: По-моему, следует сделать какой-нибудь подарок. Но скромный.      Э.Ф.: Насколько скромный?      П.Б.: Три листа, не более.      Э.Ф.: Не слишком ли мало на крестины? Сколько мы истратили на Джаннино, когда крестили его ребенка?      П.Б.: Можно посмотреть.      Э.Ф.: Посмотри, пожалуйста. И пошли Даниелли столько же. Если он узнает, что ребенку Джаннино мы послали более дорогой подарок, он может обидеться.      Р.Ф.: Тупоголовый макаронник.      Э.Ф.: Кстати, кто у него? Мальчик или девочка?      П.Б.: Девочка.      Д.Л.: Если она пойдет в Терри, вот будет красавица.      Примечание гласило: Капо банды Джеральда Лачиззаре (Д.Л.), во время прослушивания отвечавшей за незаконные ростовщические операции, приносившие тысячи долларов в неделю одних процентов. (Еще бы, ведь ставка колебалась от 156 до 312 процентов в год.)      Даниелли - Феликс Даниелли, в тот период возглавлял подпольный тотализатор на скачках, приносивший доход более двадцати тысяч долларов в неделю. Его жена, Тереза, по слухам, была редкостной красавицей.      Р.Ф.: Я бы ей отдался.      Снова Руди Фавиола, правая рука босса. Конечно же, сейчас он вожделенно облизывал свои толстые губы и подмигивал, невзирая на строжайший негласный закон, запрещавший любые интрижки с женами и дочерьми членов семьи.      И так далее. От банального к грязному...      Р.Ф.: Так, значит, танцую я с ней, и вдруг она ка-ак испортит воздух!      Э.Ф.: (Смеясь.) Шлюха, с которой ты танцевал?      Р.Ф.: Ну да, и прямо на танцевальной площадке. Как гранату взорвала. А как воняло, Боже ты мой!      Л.Н.: Все вокруг, наверное, подумали, что это ты.      Л.Н. - Луис Николетта, Толстяк Никки. Сейчас, очевидно, поднялся до консильери а в то время возглавлял все операции, связанные с наркотиками.      Р.Ф.: Именно этого я и испугался, Ник! Вдруг решат, что это я отравил воздух на свадьбе Винни. Задница жирная!      Разговоры, разговоры. От грязного до "возвышенного"...      Б.Т.: Фильм-то реалистичный, понимаешь?      Бобби Триани, согласно примечанию, зять Энтони Фавиолы и капо, отвечавший за операции, связанные с украденным имуществом, в том числе за план "заказное письмо", в котором большая роль отводилась коррумпированным почтовым чиновникам.      Л.Н.: Я больше не хожу в кино. Стоит мне пойти в кино, как я обязательно попадаю в историю.      Э.Ф.: Каким образом? Хочешь еще, Ник?      Л.Н.: Нет, спасибо. Я всегда ругаюсь с теми, кто болтает. Не выношу, когда болтают у меня за спиной.      Р.Ф.: Однажды я чуть не пристрелил такого же придурка. Он рассказывал все, что произойдет в следующий момент.      Б.Т.: Тебе следовало действительно пристрелить его.      Р.Ф.: Нет, правда, весь фильм, от и до. "Вот сейчас он выпрыгнет из окна, сейчас она застукает его с блондинкой, а сейчас тигр вырвется из клетки..."      Л.Н.: Весь фильм...      Р.Ф.: Я обернулся и сунул ему под нос пушку. Заткнись, говорю, или я тебе нос отстрелю. Он принялся вопить: мол, сейчас пожалуюсь билетеру. Иди, говорю, жалуйся билетеру, я и ему нос отстрелю.      Б.Т.: Нет, надо было тебе застрелить педика.      Л.Н.: Так он заткнулся? Очень сомневаюсь.      Р.Ф.: Конечно нет. Они совсем не умеют себя вести. Очень хороший соус, Энтони.      Э.Ф.: Спасибо.      Р.Ф.: Правда-правда. Отличный соус.      Б.Т.: Все-таки надо было застрелить педика...      И снова о делах...      Э.Ф.: Нельзя связывать это с тем, что происходит в Гарлеме. В Гарлеме заправляет совсем другая семья, и у них свои отношения с испашками.      П.Б.: Я только предложил, может, стоит с ними поговорить...      Р.Ф.: Они там, в Гарлеме, такие идиоты. Начнем с переговоров, а кончим войной.      Э.Ф.: Поговорить о чем, Пети?      П.Б.: Об их участии в деле.      Р.Ф.: Ты, часом, не негритянский Гарлем имеешь в виду?      П.Б.: Конечно же, нет.      Р.Ф.: Потому что тут даже думать не о чем. Чертовым ниггерам бесполезно что-либо объяснять.      П.Б.: Я говорю о Восточном Гарлеме.      Э.Ф.: Восточный Гарлем, Руди.      Р.Ф.: Негры - исключены.      Э.Ф.: Я все еще не понял, в чем суть твоего предложения, Пети.      П.Б.: Колумбийцы везут кофе через Мексику...      Кофе в их разговорах означал кокаин. Все-таки они опасались прослушивания. В данном случае опасения абсолютно обоснованные, хотя, знай они, как обстоят дела на самом деле...      П.Б.: ...и почти все концы сходятся в Восточном Гарлеме. Поэтому нам следует достичь с ними соглашения, верно? Причем дать понять, что мы вовсе не собираемся вмешиваться в их дела.      Э.Ф.: Я тут задумал кое-что еще более важное в этой области, Пети, и мне не хотелось бы начинать раскачивать лодку именно сейчас.      П.Б.: Этим мы не сыграем на руку колумбийцам, ты же понимаешь...      Э.Ф.: Понимаю. Но в данный момент установилось очень шаткое равновесие, и я не хочу его нарушить.      Р.Ф.: Если хотите знать мое мнение, испашкам надо кинуть гарлемских, и дело с концом. На кой нам посредники? Если у них есть своя сеть распространения, гарлемские нужны как собаке пятая нога.      Э.Ф.: Думаю, ты прав. Такой ход подразумевается.      Майкл продолжал читать записи.      В другой день, в другой месяц состоялась философская дискуссия относительно того, насколько полезны для общества благородные бандиты. На "семинаре" присутствовали: Энтони Фавиола, его увенчанный лаврами брат Руди, Толстяк Никки, который больше никогда не ходит в кино, Питер Бардо, консильери, и Феликс Даниелли, муж красавицы жены, которой Руди с удовольствием бы отдался.      Э.Ф.: Если вдуматься, что такого ужасного мы делаем?      Р.Ф.: Да, что мы делаем плохого?      Э.Ф.: Почему азартные игры запрещены законом? Или это такой смертный грех - играть в азартные игры?      Л.Н.: Даже в Библии играли. Я как-то смотрел один фильм, так там они играли в кости на плащ Иисуса.      П.Б.: Ты прав, Энтони, азартные игры следует узаконить.      Э.Ф.: Конечно. Но пока их запрещают, что делаем мы? Даем людям то, чего они хотят. Они хотят играть в азартные игры, и мы предоставляем им такую возможность.      П.Б.: Представляешь, на его плащ. На тот самый плащ, который он носил.      Э.Ф.: Что такое лотерея, как не узаконенная разновидность азартной игры? Но когда за дело беремся мы, сразу поднимается вой: это противозаконно! Но почему? Вероятность выигрыша у нас не меньше, так? Мы не жульничаем, играем по-честному. Конечно, мы берем навар, но разве государство не берет навара?      Навар, или процент организатора, как раз и делал азартные игры беспроигрышным делом для организаторов. Даже если проигрывали, они все равно не оставались внакладе. Поставьте сто долларов на результат футбольной игры. Если вы угадали, букмекер выплатит вам выигранную сотню, но если вам не повезло, он возьмет с вас сотню плюс еще десятку.      П.Б.: А деньги взаймы, как насчет этого? Вы знаете, сколько сейчас берут банки - и совершенно законно? Какой, как вы думаете, установлен процент?      Р.Ф.: Выше крыши, не сомневаюсь.      Э.Ф.: А что делать человеку, если банк отказал ему в кредите? Разве такой уж большой грех - не иметь достаточного обеспечения?      Р.Ф.: Из-за банков человек начинает чувствовать себя жалким куском дерьма.      Л.Н.: Они могут отказать тебе вовсе без всяких причин.      Э.Ф.: И люди приходят к нам, и мы не спрашиваем про обеспечение. Мы верим всем.      "Да, и берете от трех до пяти процентов в неделю, - подумал Майкл. - Посчитайте на калькуляторе и вы увидите, сколько набежит на займ, скажем, в десять тысяч, уже через несколько месяцев".      Р.Ф.: Мы просто предоставляем людям услуги, только и всего. Ты правильно сказал, Энти.      Э.Ф.: Конечно, но нас объявляют вне закона.      Л.Н.: За то, что мы помогаем людям!      Р.Ф.: Куда еще может обратиться человек, если ему нужна на время некоторая сумма денег?      Л.Н.: Да, кто ему их ссудит?      Р.Ф.: Еще говорят, что мы жестоко обращаемся с просрочившими должниками. А как поступают банки? Банк дом отбирает, вот что он делает.      Э.Ф.: Так или иначе, они вечно висят у нас на хвосте.      Р.Ф.: Не дают нам вздохнуть спокойно.      Л.Н.: Сучьи дети.      Когда имя прозвучало впервые, Майкл едва его не пропустил. Разговор происходил где-то в середине июня. Записывающие устройства зафиксировали телефонную беседу между Энтони и его братом. На распечатанной расшифровке имя встречалось дважды, но в разном написании, поэтому Майкл сперва даже не остановил на нем взгляд.      Итак:      Э.Ф.: Я боюсь, на сей раз у них действительно что-то есть против нас, Руди. Уж больно уверенно они держатся.      Р.Ф.: Да не переживай, Энти. Вечная история - они всегда гонят понты, а на самом деле ничего у них нет, и они сами это знают.      Э.Ф.: Все эти обвинительные заключения...      Р.Ф.: Нет у них ни черта.      Э.Ф.: Убийство, Руди. Тут шутки плохи.      Р.Ф.: Ты в жизни никого не убивал.      Э.Ф.: Поди докажи.      Р.Ф.: Сволочи.      Э.Ф.: Микалино тоже волнуется.      Р.Ф.: Я с ним поговорю.      Э.Ф.: Успокой его, убеди, что со мной все обойдется. Он очень беспокоится.      Р.Ф.: Естественно. Главное, ты не беспокойся, Энти. Ничего с тобой не случится.      Э.Ф.: Конечно.      Р.Ф.: Ты меня слышишь?      Э.Ф.: Да-да, спасибо, Руди.      Р.Ф.: Я поговорю с Лино.      Вот опять. В первый раз Микалино, а сейчас просто Лино, с большой буквы. Судя по всему, оператор набрал это слово с прописной буквы по собственной инициативе или по подсказке детектива, который прослушивал разговор во время записи. На стрелке Фрэнки Палумбо и Джимми Анджелли Майклу и Джорджи показалось, что было произнесено имя Лена. Оператор, переводивший пленки дела Фавиола на диск компьютера, набрал Л-Е-Н-О, когда дошел до разговора в декабре 1991 года относительно рождественских подарков. А теперь - Л-И-Н-О, как в Мик-а-лино, так и в Лино. Интересно, а что было на пленке? Если сейчас оператор не ошибся, значит, никакой Лены нет. Майкл задумался, не взяться ли ему за прослушивание пленок. Но потом продолжил чтение.      На следующий раз буквы Л-И-Н-О попались ему на глаза при чтении записи телефонного разговора между Энтони Фавиолой и его женой Тесси в августе, вскоре после начала суда. Фавиола звонил из клуба "Сорренто", где было заблаговременно установлено несколько "жучков" и который он называл в разговоре просто "Клуб". Тесси говорила из Стонингтона, со свободного от прослушивания домашнего телефона. Прежде чем детективы прекратили прослушивание частного разговора между мужем и женой, аппаратура успела зафиксировать следующее.      Э.Ф.: Мне нужно еще решить здесь, в Клубе, несколько вопросов, а потом я еду домой.      Т.Ф.: Езжай поаккуратнее, на улицах столько машин.      Э.Ф.: Да, не беспокойся.      Т.Ф.: Во сколько тебя ждать?      Э.Ф.: В шесть - полседьмого. В любом случае к ужину я успею.      В семье Фавиола так и не прижилась американская привычка называть вечерний прием пищи обедом, а не ужином.      Э.Ф.: Лино придет?      Т.Ф.: Он уже здесь.      Э.Ф.: Вот как? Хорошо. Передай ему, что я еду, хорошо?      Т.Ф.: Только езжай поосторожней.      Снова Лино. Желанный гость в неприступной коннектикутской крепости Фавиола. Лино. Сокращенное от Микалино? Или на пленках звучало Мишелино? Так могли ласково называть человека по имени Майкл. Что, если все дело в недостаточной внимательности машинистки? Итальянский акцент говорящих вполне мог превратить его имя в нечто вроде Микель. Кому это знать, как не Майклу, которого самого называли в Италии именно таким образом в тот единственный раз, когда он туда попал?      Майкл.      Микель.      Микелино.      Маленький Майкл.      Среди детей и внуков Энтони Фавиолы нет ни одного Майкла. Точно так же в материалах суда ни разу не проходил человек под таким именем. Если кто-нибудь и наткнулся на какого-нибудь Майкла или Маленького Майкла в процессе подготовки многотомного дела Энтони Фавиолы, то не придал этому значения. До сего момента.      А теперь официант из Куинса, задолжавший манхэттенскому ростовщику, согласился отнести посылку с наркотиками и попал в полицейскую ловушку. А когда два капо стали обсуждать между собой, как с ним дальше поступить, бригадир из клана Фавиола заявил, что должен посоветоваться с кем-то, кого зовут Лена - как Майклу тогда показалось. Но Лена превратился в Лено, а затем в Микалино, Мишелино и Маленького Майкла.      Он прослушал пленки.      Имя действительно произносилось на итальянский манер, Микелино. Просто воспитанная на классическом английском машинистка не придала этому значения. Значит, Микелино.      Маленький Майкл.      "Снова начинается", - вздохнул Майкл и вновь углубился в бумаги.            * * *            В определенных кругах Алонсо Морена пользовался известностью под прозвищем Кулебра, что значит "Змея". Эндрю подумал, что такой кличкой он обязан скорее своим деловым качествам, нежели внешности. Его можно было даже назвать красивым.      Сидя на верхней палубе сорокафутовой яхты класса "Гранд Бэнкс", не слишком быстроходного судна - но ведь гонки на скорость вышли из моды в наши дни, - Морено предложил Эндрю сигарету, пожал плечами, когда тот отказался, закурил сам и вежливо пустил струю дыма в противоположную от гостя сторону. Затем снова повернулся к Эндрю и заявил:      - Я уже сказал вашим людям - нет.      Яркое утреннее солнце отражалось в стеклах его темных очков. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание стюарда в длинных, до колен, белых шортах и того же цвета хлопчатом свитере, и указал на чашу с лимонадом, стоявшую на прикрепленном к палубе столе. Человек в белом по новой наполнил их бокалы. Морено держал в одной руке сигарету, в другой - лимонад и поочередно то отпивал глоток, то затягивался.      - Так зачем вы пришли сюда? - спросил он.      Эндрю прикинул, что Морено лет на десять его старше. Тридцать восемь - тридцать девять, что-то около того. Внешность Рудольфо Валентино проступающая залысина, зачесанные назад черные волосы, орлиный нос, несколько великоватый для такого лица, толстые губы, как у Мика Джаггера. Он спокойно курил, попивал лимонад и терпеливо ждал ответа. Достаточно вежлив, чтобы не сказать напрямую: я только теряю с тобой время. И достаточно умен, чтобы понимать: раз Эндрю специально приехал сюда из далекого Нью-Йорка, его нельзя послать, не выслушав.      - Я здесь потому, что, на мой взгляд, вам недостаточно хорошо все объяснили.      - Мне прекрасно все объяснили, - прервал его Морено и внезапно снял очки.      Глаза карие настолько, что кажутся черными.      Может быть, отсюда и его испанское прозвище.      Черные глаза, в которых отражается солнечный свет.      На горизонте вдруг появился катер, за которым ехал водный лыжник.      - Мистер Изетти дал мне самые исчерпывающие комментарии.      Легкий испанский акцент. До Эндрю доходили слухи, что Морено заканчивал колледж. Учился на доктора. Эндрю представил себе Морено со скальпелем в руке. Пугающий образ.      - В том числе и деловую сторону вопроса? - уточнил Эндрю.      - Абсолютно все стороны. Мы не заинтересованы.      - Мы считаем, что предлагаем очень "богатую" идею.      - Мы и так достаточно богаты, - улыбнулся Морено.      - А мы нет, - улыбнулся в ответ Эндрю.      - Очень жаль, - бросил Морено.      - Мы полагаем, все хотят стать еще богаче.      Морено ничего не ответил. Со скучающим видом он затянулся сигаретой и сделал глоток лимонада. Катер за бортом описал широкую дугу. Лыжник издал торжествующий вопль.      - Мы считаем, что тот, кто не стремится стать богаче, рискует в скором времени стать беднее, - продолжал Эндрю.      - Не вижу такой опасности.      - Вы знаете, при каких обстоятельствах Колумб открыл Америку?      - Что? - не понял Морено.      - Я сказал: знаете ли вы...      - Я не глухой. Но что вы имеете в виду?      - Он искал Китай.      - Ну и?..      - Мы же приносим Китай прямо к вашим ногам. Вам не надо отправляться на поиски.      - А я и не собираюсь его искать. Это вы все время чего-то ищете.      - Мы ищем более широкий рынок, который...      - Хорошо. Ну и ищите на здоровье. Нам вполне хватает Америки.      - По-моему, вы просто не хотите меня слушать.      - Я вас прекрасно слышу, спасибо, - отрезал Морено. - Кажется, там ребенок. Я говорю о лыжнике.      Эндрю бросил короткий взгляд в сторону океана и вновь переключил внимание на Морено.      - Вы поставляете свой продукт, - продолжал он. - Китайцы поставляют свой. Наши европейские партнеры обрабатывают товар, а мы распространяем его по Америке и Европе.      - Мы уже распространяем свой товар в Америке и Европе, - заметил Морено.      - Но не новый товар.      - А нам и не нужен новый товар.      - А нам кажется, что нужен.      - Черт побери, кому какое дело до того, что вам кажется!      - Мистер Морено, по-моему, вам лучше...      - Хватит называть меня "мистер Морено" и говорить, что мне лучше делать. Я делаю то, что считаю нужным, нравится вам это или нет. Я сказал Изетти, что мы не заинтересованы. Он ответил, что я мог бы из вежливости выслушать еще и Эндрю, раз уж он приехал из Нью-Йорка. Хорошо, я выслушал Эндрю, и мы по-прежнему не заинтересованы. Не знаю, кто вас послал...      - Меня никто не посылал, мистер Морено.      - Но кто бы он ни был...      - Я сам решил приехать.      - Прекрасно. Не пора ли вам решить уезжать? И передайте тому, кто вас послал...      - В последний раз объясняю, - с тяжелым вздохом, словно непонятливому ребенку, повторил Эндрю. - Мы разрабатываем трехстороннюю сделку с китайцами. Если вы хотите присоединиться, добро пожаловать. Вот почему я здесь. Но если вы отказываетесь увидеть достоинства сделки, нам придется продолжать без вас. Я думаю, вы понимаете, насколько мы можем осложнить вашу жизнь...      - Проваливайте-ка побыстрей с моей яхты, - взорвался Морено. Затем выпалил несколько фраз по-испански, обращаясь к человеку в белом. Потом протянул Эндрю руку.      - Наши переговоры закончены. Альберико отвезет вас...      Внезапно он запнулся на полуслове, вскочил на ноги и указал пальцем в сторону океана.      - Ребенок тонет!            * * *            С катера, с водительского места, Сара только успела заметить, что Молли пропала из виду. Ничего страшного, любой лыжник время от времени падает, а Молли стоит на лыжах с семи лет, с тех самых пор, как ее дед добавил катер к списку своего имущества на Карибах. Девочка превратилась в смелую и ловкую лыжницу, и до сего момента Сара не испытывала ни малейшего беспокойства, когда ее дочь носилась по волнам океана со скоростью двадцать миль в час. Более того, вот уже год, как Молли каталась без спасательного жилета, потому что он, по ее словам, только мешает, и Сара согласилась с ее доводами.      Она заложила крутой вираж, дала полный газ и помчалась туда, где последний раз видела Молли. С утра по океану гуляли средней высоты волны, лодку швыряло. Сара выискивала среди гребней голову дочери, одновременно следя за тем, чтобы фал не запутался вокруг винта, - сейчас самое неподходящее время для такой аварии. Вон она! Светленькая головка Молли появилась над поверхностью воды. Широко открытым ртом она жадно хватала воздух, волны хлестали ей в лицо. Метрах в двадцати позади нее на борту яхты стоял человек и что-то кричал по-испански. Вдруг рядом с ним появился другой мужчина, после минутного колебания бросился за борт и поплыл к Молли, которая снова ушла под воду.      Сара не произнесла ни звука, только молила про себя катер лететь еще быстрее. Фал стрелой тянулся позади, не представляя больше никакой опасности. Сара отчетливо видела теперь пловца, мощными гребками направлявшегося туда, где снова над поверхностью воды показалась голова Молли. Девочка еще раз набрала воздух в легкие. Сара подошла уже так близко, что могла видеть панику в голубых глазах дочери. Молли протянула ручонки к небесам и исчезла под водой в третий раз; пловец тут же нырнул за ней следом.      Сара сбросила газ и принялась описывать круги вокруг того места, где исчезли ее дочь и неизвестный пловец. Тишину нарушало только урчание мотора. Катер лениво кружил по воде, над головой простиралось ослепительно голубое небо, а секунды тянулись, и тянулись, и тянулись...      Она была уже на грани истерики, когда над водной гладью показалась сперва голова Молли, затем ее узенькие плечики, а потом и руки незнакомца, крепко сжимающие тело ребенка. Наконец и он вынырнул на поверхность, вдохнул воздух полной грудью, отцепил от себя отчаянно хватавшиеся за него руки Молли и перевернул девочку на спину. Захватив ее рукой за подбородок, он поплыл к катеру и передал на руки Саре.            * * *            За две недели до того, как его арестовали и предъявили обвинение в четырех убийствах второй степени, Энтони Фавиола стал подводить итоги. Казалось, он знал, что его ждет, знал, что скоро ему предстоит суд и пять пожизненных сроков.      Следующий разговор произошел за предварительно начиненным электроникой угловым столиком в клубе "Сорренто". Столиком босса, всегда готовым к услугам Фавиола и его ближайшего окружения, когда бы они ни зашли, что случалось довольно часто. В записи Энтони и его брат Руди обозначались привычными инициалами Э.Ф. и Р.Ф. Очевидно, они немало выпили. Иначе Энтони не был бы столь разговорчив. И хотя Майкл никогда не испытывал сочувствия к нарушителям закона, он почувствовал нечто вроде жалости к человеку, который не знал, что его записывают, не знал, какое будущее ему уготовано, и тем не менее предсказывал его так точно и печально.      Э.Ф.: Мне по-прежнему кажется, что они сжимают вокруг меня кольцо.      Р.Ф.: Да брось ты.      Э.Ф.: Нет, точно, Руди. Куда бы я ни пошел, что бы я ни делал, они всегда оказываются на полшага впереди. Такое впечатление, что они взяли меня за глотку и не дают дышать.      Р.Ф.: Да пошли они... Они всегда так. Для них просто нет занятия приятней, чем перекрывать людям кислород.      Э.Ф.: Выпей-ка еще.      Р.Ф.: Но только капельку.      Э.Ф.: Скажи, когда остановиться.      Р.Ф.: Достаточно. Эй, хватит!      Э.Ф.: За себя я не боюсь, пойми. Я прожил хорошую жизнь.      Р.Ф.: Не позволяй этим подонкам портить себе кровь. Они - ничтожества, и все.      Э.Ф.: Я не за себя волнуюсь, а за Тесси и ребят. Что за жизнь их ждет, когда эти сволочи начнут ежедневно вламываться к ним в дверь?      Р.Ф.: Говорю тебе, они никто, и не бери в голову.      Э.Ф.: Не думаю, что Анджелу и Кэрол происходящее беспокоит так сильно, как...      Р.Ф.: Они - замечательные девчонки, Энти. У тебя прекрасные дочери.      Э.Ф.: И любят своего дядюшку Руди, можешь не сомневаться.      Р.Ф.: Пусть бы только попробовали не любить. (Смех.)      Э.Ф.: Все дело в сыне. Для сына все обернется иначе. Сколько ребят из его круга попадают в колледж? А он все испортил. Наверное, потому, что ему слишком нравился Вегас.      Р.Ф.: Ох уж этот Вегас.      Э.Ф.: Тесси так гордилась им А его выгоняют за пьянку и драки. Выпей еще.      Р.Ф.: Спасибо. Как наливаешь, сукин сын? Напоить меня хочешь?      Э.Ф.: Знаешь, во сколько мне обошлось это вино?      Р.Ф.: Во сколько?      Э.Ф.: Шесть девяносто пять за бутылку.      Р.Ф.: Да брось ты.      Э.Ф.: Серьезно. Я купил шесть ящиков.      Р.Ф.: И где его продают, по шесть девяносто пять за бутылку?      Э.Ф.: Рядом, буквально в двух шагах.      Р.Ф.: Оно чье, испанское? Испанцы делают недорогие вина.      Э.Ф.: Нет, нет. Итальянское.      Р.Ф.: И всего за шесть девяносто пять? В голове не укладывается.      Э.Ф.: По-моему, очень хорошее винцо.      Р.Ф.: Просто превосходное.      Э.Ф.: За шесть девяносто пять!      Р.Ф.: Но знаешь, Энти, когда дело касается детей...      Э.Ф.: Было бы все так просто, как с вином.      Р.Ф.: Ничто не бывает просто, Энти. Забудь.      Э.Ф.: С девочками все по-другому.      Р.Ф.: К тому же они обе замужем. Не забывай. Совсем другое дело.      Э.Ф.: Да, конечно. И вышли за хороших ребят. Тебе они нравятся?      Р.Ф.: Естественно. Ну, Сэм меньше. Уж больно он всезнайка. Но другой...      Э.Ф.: Ларри.      Р.Ф.: Да, Ларри.      Э.Ф.: Ларри отличный парень.      Р.Ф.: Очень симпатичный. Нормальный пацан. И ко мне хорошо относится, я вижу. К своему старому дяде Руди. Зовет меня "дядя Руди".      Э.Ф.: Знаешь, чего бы я хотел? Если, не дай Бог, они меня упрячут, я хотел бы...      Р.Ф.: Перестань, прошу. Лучше выпей еще. Не надо. Даже говорить об этом не хочу.      "Снова принялись за дешевое вино", - подумал Майкл.      По шесть девяносто пять, от торговца за углом. Итальянское вино. Было бы все так просто, как вино. Жалко, они не назвали марку. За шесть девяносто пять он бы и сам купил шесть ящиков.      Э.Ф.: Но если они все-таки меня засадят, Руди...      Р.Ф.: Никто тебя не засадит, даже не думай.      Э.Ф.: Ну вдруг. Знаешь, кому я хотел бы передать дело?      Р.Ф.: Надеюсь, не мне. Скажу как на духу: я не хочу.      Э.Ф.: Слушай, ты замечательно бы справился, но...      Р.Ф.: Спасибо, но я не хочу. Впрочем, ты никуда не уходишь, так что забудем. Лучше выпей еще, придурок, и перестань болтать глупости.      "Еще вина? - подумал Майкл. - Хороши же они будут".      Р.Ф.: Скажи, когда остановиться.      Буль-буль-буль.      Р.Ф.: И я надеюсь, ты имеешь в виду не Пети Бардо. Я ничего против него не имею, но он жуткий зануда. Твое здоровье! Действительно чудесное винцо. Он хорош на своем месте, потому что выглядит, что твой мировой судья, в своих коричневых костюмах, - не знаю никого, кто так бы любил коричневый цвет, как Пети. Но ты можешь представить его на стрелке со... скажем, ребятами из Гарлема, когда надо пропустить с ними стаканчик-другой? Можешь представить, чтобы он смог расслабиться до такой степени? Он чопорный козел, Энти, несмотря на то что женат на Джози. В нашем деле нужны не только мозги.      Э.Ф.: Тогда кто? Если мне когда-нибудь все-таки придется удалиться от дел?      Р.Ф.: Может, тот, кого ты сам имел в виду?      Э.Ф.: А кого, по-твоему, я имел в виду?      Р.Ф.: Если он только сам захочет.      Э.Ф.: Кто?      Р.Ф.: Может, ему слишком нравится Лас-Вегас. И Атлантик-Сити. Твое место подразумевает огромную ответственность. А еще он очень любит девочек. И азартные игры. Если он унаследует твое дело, Энти, его мысли должны будут находиться здесь, а не в постели какой-нибудь шлюшки. И мысли, и сердце тоже, Энти.      Э.Ф.: Думаю, мы говорим об одном и том же человеке.      Р.Ф.: Конечно. О Лино, правильно?      Э.Ф.: Да, о Лино.      Вот оно, наконец!            * * *            Конечно, она сама виновата. Нельзя было разрешать Молли кататься без спасательного жилета, но она никогда его не надевала, и не было никаких оснований полагать, что...      Нет, какие уж тут оправдания.      Что она теперь скажет Майклу? Что она едва не позволила их дочери утонуть? Что если бы не смелость абсолютно незнакомого человека, Молли сейчас лежала бы...      Ну, не абсолютно незнакомого.      Именно он поздоровался с ней вчера вечером около ресторана. Хите еще говорила, что у него большие уши. Он стоял на палубе маленького катера, весь мокрый, тяжело переводя дыхание, и молча смотрел, наклонив голову набок и уперев руки в боки, на Сару, припавшую к дочери. Молли кашляла, чихала и плевалась, но в остальном вроде бы не пострадала, разве что испугалась до полусмерти.      - Спасибо, - прошептала Сара, обращаясь скорее к Богу, чем к высокому незнакомцу.      Тот кивнул в ответ, все еще тяжело дыша после необычного заплыва.      Представился он как Эндрю Фарелл.      Пояснил, что приехал в Сент-Барт по делам, а остановился в отеле "Гуанахани".      Она сказала, что не знает, как его отблагодарить.      Позже она припомнит все это до мельчайшей подробности.      Он ответил, что просит только об одном: чтобы его отвезли назад к яхте, где остались его туфли.      Только тут она поняла, что он бросился в воду полностью одетым, успев сбросить только туфли. Белая рубашка с длинными рукавами прилипла к груди и рукам, пастельно-голубые брюки потемнели от воды.      Она снова поблагодарила его, когда он залез по трапу на борт яхты. И Молли пропищала тоненьким голоском: "Спасибо, мистер Фарелл".      Значительно позже Сара позвонила в отель "Гуанахани" и попросила позвать к телефону мистера Фарелла. Когда он взял трубку, она представилась: "Сара Уэллес, чью дочь вы спасли...", словно по свету разгуливало по меньшей мере с десяток Сар Уэллес, чьих дочек он спас и которые с опозданием осознали, что должны ему больше, чем поездка на катере к яхте за туфлями...      - Глупости, - ответил он. - Я рад был помочь.      Потом она вспомнит все это.      - В общем, - продолжала она, - мы с дочкой чувствуем, что не достаточно выразили нашу благодарность. Мистер Фарелл... если у вас нет других планов, могли бы мы пригласить вас сегодня вечером пообедать с нами? Молли просит передать, чтобы вы выбирали любой ресторан на острове...      - Только если я плачу, - ответил он.      Потом она все это будет вспоминать.      - Нет, нет! - вскричала она. - Разумеется, об этом не может быть и речи.      - Плачу я, - повторил он. - Я заеду за вами в семь тридцать. Я знаю, где вы живете.      Позже она задумается, откуда он знал.      - Семь тридцать нас устраивает, - сказала она, - но я настаиваю...      - До встречи, - бросил он и повесил трубку.            * * *            Майкл позвонил Джорджи домой в четыре часа дня, когда тот уже складывал чемоданы.      - У меня к тебе несколько вопросов, - объявил он.      - Я в отпуске, - огрызнулся Джорджи.      - Речь идет об Энтони Фавиола.      - И все равно я в отпуске.      - Тогда только один маленький вопрос.      - Надеюсь, действительно очень маленький. Я уже собирался выходить.      - Кто такой Лино?      - Со вчерашнего дня, когда ты меня спрашивал о том же, ничего не изменилось - не знаю.      - Не Лена, а Лино. Или Микалино.      - Понятия не имею.      - И никогда не слышал ничего похожего?      - Ни разу.      - Я думал: если не ты, то кто же...      - И я тоже. Извини, Майкл, но мой самолет...      - Можно мне сейчас приехать?      - Нельзя.      - Я хотел бы порыться в твоем архиве.      - Нет. Я выйду на работу одиннадцатого. Тогда и поговорим.      - Джорджи...      - И никаких "Джорджи". Горы зовут.      - Мне надо заглянуть в твой архив по делу Фавиолы.      - Сходи в библиотеку. Открой каталог на букву "Ф"...      - Джорджи, ну пожалуйста. Мне кажется, я кое-что нашел, но мне нужно...      - Что бы ты ни нашел, оно подождет до одиннадцатого.      - Как насчет имени его преемника?      - Все знают, кто его преемник - его брат.      - Не факт.      В трубке воцарилось долгое молчание.      - Тогда кто?      - Некто по имени Лино.      - Я все равно не знаю, о ком идет речь.      - Покажи мне свой архив.      - Нет.      - Я приеду через двадцать минут.      - Я уезжаю через час.      - Я заберу их с собой. Я захвачу чемодан.      - Тогда уж лучше сразу сундук.      - Так можно приехать?      - Что с тобой поделаешь? - вздохнул Джорджи и повесил трубку.            * * *            Выбранный им ресторан располагался на одной из самых высоких гор на острове, и оттуда открывался восхитительный по красоте вид. Сперва они выпили аперитив на террасе. Молли заказала содовую и тут же пустилась в подробное описание самочувствия утопающего, перед которым в мгновение ока проходит, как в кино, вся его жизнь - все долгих двенадцать лет.      - Я никогда не забуду этот день и час, - объявила она, зажав в губах соломинку и посылая поверх бокала убийственный взгляд в сторону Эндрю. Вне всякого сомнения, она уже по уши влюбилась в человека, спасшего ей жизнь утром сегодняшнего дня, без двадцати минут одиннадцать...      - Но откуда ты знаешь, сколько тогда было времени? - удивился он.      - Спросила у мамы. А я тащила вас ко дну?      - Вовсе нет.      - А если бы я тащила вас ко дну, вы бы нокаутировали меня?      - Не думаю.      - Так всегда делают - я в кино видела.      - У меня не возникло такой необходимости. Ты мне очень хорошо помогала.      Они сидели на террасе, потягивали из бокалов и вспоминали утреннее приключение. Сара призналась, что действительно по-настоящему испугалась, когда увидела, как Молли исчезла под водой во второй раз...      - А правда, что после третьего уже не выныривают? - перебила девочка.      - Пожалуй, да, - ответил Эндрю. - Если только тебе не двенадцать лет. В двенадцать можно нырять целых пять раз.      - ...и совсем потеряла голову, когда Молли погрузилась в третий.      - Очевидно, когда я упала, меня немного оглушило, и поэтому я нахлебалась воды. Потом я закашлялась и опять наглоталась воды, и вдруг почувствовала, что не могу дышать! Никогда в жизни я так не пугалась! Вообще-то нет, за исключением одного раза. Когда Луис выхватил меня из-под такси.      - Кто такой Луис? - спросил Эндрю.      - Привратник в нашем доме.      - А где ваш дом?      - На Восточной Восемьдесят первой. Я переходила улицу, и вдруг из-за угла ка-ак выскочит такси и прямо на меня. Если бы не Луис, вам сегодня некого было бы спасать.      - Думаю, нам следует каждый год в этот день посылать мистеру Фареллу по дюжине роз, - заметила Сара.      - Эндрю, - поправил он. - И по-моему, лучше бы наоборот. Я впервые в жизни кого-то спас.      - Мой герой, - томно пропела Молли и сделала вид, будто теряет сознание.      - Не хотите ли еще выпить, миссис Уэллес?      - Сара, - поправила она. - А вы?      - Я выпью, - объявила Молли.      - Давайте тогда все повторим по разу, - предложил Эндрю.      - Давайте, - согласилась Сара.      - Вас кто-нибудь называет "Сэди"? - вдруг спросил он.      - Сэди? Помилуй Бог, нет.      - Разве это не сокращенное от "Сара"?      - Возможно. Но - Сэди? - Она повернулась к дочери: - Ты можешь представить, чтобы меня звали Сэди?      - Звучит, как имя толстой домохозяйки, - отозвалась девочка.      - Тогда Сэсси? - настаивал Эндрю.      - Я? Сэсси?      - Так зовут Сару Воган.      - Кто такая Сара Воган? - спросила Молли.      - Певица, - пояснил Эндрю.      - Звучит скорее как стриптизерша, - скривилась Молли. - Сэсси.      - А вас кто-нибудь зовет Энди? - спросила Сара.      - Нет.      - Почему?      - Не знаю, наверное, просто это имя мне не подходит.      - Иногда мама зовет меня Миллисент, - заявила Молли и скорчила рожицу. - Но только когда сердится.      - Почему?      - Потому что Молли - сокращенное от Миллисент.      - Так тебя и зовут по-настоящему? Миллисент?      - Ни черта подобного! - вскричала Молли. - Знаю, знаю, - кивнула она Саре. - С меня десять центов. - Затем, снова повернувшись к Эндрю, пояснила: - Когда я была маленькая, они штрафовали меня на десять центов всякий раз, когда я ругалась.      - К сожалению, не помогло, - вздохнула Сара. - Сами видите.      Они сели за стол в четверть девятого. Молли и Сара выбрали медальоны из лобстера с киви, а Эндрю поинтересовался у официанта, что такое куломье, и, услышав, что это - запеченный сыр, заказал его. В качестве основного блюда Молли остановилась на барашке под соусом из зеленого перца - "не сильно пережаренный, пожалуйста", а Сара и Эндрю - на фрикасе из морского окуня. Непонятно почему, но Сара вдруг припомнила вчерашнюю шуточку сестры, которая хотела заказать себе блондина. Невольно она бросила взгляд на уши Эндрю, чтобы убедиться, действительно ли они такие большие, и сразу отвернулась, встретившись с ним глазами.      Словно прочитав ее мысли, он сказал:      - Мне следовало бы пригласить и вашу сестру тоже.      - Она уехала, - ответила Сара. - А откуда вам известно...      - Вы очень похожи.      - Тетя Хите разводится, - встряла Молли.      - Очень жаль, - покачал головой Эндрю.      - У дяди Дуга любовница.      - Молли сегодня слишком много выпила, - улыбнулась Сара.      Эндрю улыбнулся в ответ.      - Только безалкогольное, - возмутилась девочка.      - Ну и хорошо.      - К тому же он знает, что такое любовница.      - Конечно, - ответил тот. - Это такой коктейль.      - Мистер Фарелл!      - Приготавливается из плодов смоковницы и любого другого фрукта.      - Может, как раз его я сейчас и пью, - заметила Молли, заглядывая в свой стакан, а затем бросила пристальный взгляд на собеседника. - И никакой это не коктейль.      - В самом деле? - удивился Эндрю и подмигнул ей.      Молли подмигнула ему в ответ.      - И чем же вы здесь занимаетесь? - поинтересовался он. - Я имею в виду, когда не тонете?      - Мы приехали сюда на каникулы. Живем в доме бабушки. А папа не смог приехать, потому что у него много работы.      - Как обидно.      - Но к Новому году он выберется.      - Или даже раньше, - вставила Сара. - Я надеюсь.      - А чем он занимается?      Еще в самом начале их семейной жизни, когда Майкл делал только первые шаги в своей карьере, Сара усвоила, что далеко не всегда стоит рассказывать, что ее муж - сотрудник прокуратуры. Например, на вечеринке у знакомых кто-нибудь набивал косячок. Не преступление, только лишь небольшое нарушение, но как в таком случае должен реагировать помощник окружного прокурора? Отвернуться? Тогда обязательно найдется кто-то, кто скажет: "Хорошо же он охраняет закон!" Арестовать виновного? "Ну и придурок же этот Майкл Уэллес!" Поэтому она давно заготовила стандартный ответ: "Майкл - адвокат". Если же собеседник продолжал настаивать, она обычно добавляла: "Он работает где-то в центре". Если и это не помогало, она уточняла: "Он сотрудник муниципалитета". И когда ее совсем уж прижимали к стенке, Сара говорила: "Мой муж - советник по правовым вопросам", что являлось уже стопроцентной ложью. Позже, когда Майкл начал расследовать дела таких преступников, для которых убить человека - что муху прихлопнуть, он уже специально предупредил ее, как опасно рассказывать, что он из прокуратуры. Молли они тоже держали в курсе. Вдвоем они разыграли привычную комбинацию.      - Он адвокат, - сказала Сара.      - Работает где-то в центре, - добавила Молли.      - В муниципалитете, - закончила Сара.      - А мама - учительница, - сменила тему Молли.      - И где вы преподаете?      - В Грир-Акэдеми.      - Такая подготовительная школа для юных гениев женского пола, - пояснила Молли.      - А ты куда ходишь?      - В Гановер.      - А что преподаете?      - Кто - я? - не поняла Молли.      - Английский язык и литературу, - сказала Сара.      - И где она находится? Грир-Акэдеми?      - На углу Шестнадцатой улицы и Парк-авеню.      - Около церкви Христа, - добавила Молли.      - А я-то думал, что вы актриса, - заметил Эндрю. - Или модель.      - Я? - спросила Молли.      - И ты тоже, - улыбнулся Эндрю.      Сара никак не могла понять, покраснела она или нет.      - Вы тоже здесь на отдыхе? - спросила она.      - Нет, по делам. Завтра утром я улетаю.      - Ой, как жалко, - скорчила гримаску Молли.      - Может быть, закажем еще вина? - предложил Эндрю. - Никто не хочет?..      - Какая я дура, - спохватилась Сара и помахала официанту. - Ведь это вы наш гость сегодня.      - Ни в коем случае.      - Ну пожалуйста, Эндрю.      Так она впервые назвала его по имени. Потом она вспомнит, что в первый раз обратилась к нему по имени, когда они спорили, кому платить по счету.      - Ну... Ладно, так уж и быть, - наконец сдался он.      - Отлично, - обрадовалась Сара и подозвала официанта.      - Хорошо бы шампанского, - предложила Молли, одарила Эндрю улыбкой и опять взмахнула ресницами.            * * *            Архив начинался с данных примерно пятнадцатилетней давности.      Именно тогда впервые прозвучало имя Энтони Фавиола как мощной силы в мире организованной преступности. Тогда же Джорджи Джардино получил диплом и желторотым новичком переступил порог прокуратуры.      Майкл сидел на кровати с бутербродом с ветчиной в одной руке и с бутылкой пива в другой. Листки архива валялись на одеяле вокруг него. За окном завывал ветер, кто-то о чем-то говорил по телевизору.      Открывался архив вырезкой из "Дейли ньюс". Именно тогда у Фавиола родился единственный сын. Две старшие дочери, и теперь наконец мальчик - очевидный повод для пышного празднества на Стейтен-Айленде. Автор озаглавил статью ПРИБАВЛЕНИЕ В СЕМЬЕ.      Майкл понял намек. Он помнил, что, когда НАСА потеряло связь с космическим кораблем, на борту которого находились подопытные белые мыши, та же газета выпустила информацию под броским заголовком:            НИ РАКЕТЫ,      НИ МЫШЕЙ            Так что его не удивило, что заметка, на первый взгляд повествовавшая о жене, дочерях и новорожденном сыне мультимиллионера, нью-йоркского строительного подрядчика, на самом деле скрывала, и в заголовке, и в последующем многозначительном тексте, намек на то, что мистер Энтони Фавиола принадлежал к вполне определенной семье - семье манхэттенской мафии, и более того, счастливый отец - не кто иной, как ее глава. Статью щедро украшали многочисленные фотографии: Фавиола с женой, Фавиола с дочерьми двух и четырех лет от роду, Фавиола с младенцем - сыном, которому исполнилось только три месяца. Все фотографии сделаны на фоне скромного дома на Стейтен-Айленде - очевидно, тогда еще семья не переехала в замок в Стонингтоне.      Следующие статьи рассказывали о поместье Фа-виолы в Коннектикуте, о постепенном росте богатства и влияния того, кто на первый взгляд мог показаться респектабельным бизнесменом, а на самом деле являлся отъявленным головорезом, по трупам пришедшим к власти над уголовным миром. А поскольку американцы обожают истории о гангстерах, пресса регулярно рапортовала о событиях из жизни семьи Фавиола, а особенно самого патриарха, словно он принадлежал к особам королевской крови.      Вот его старшая дочь на шикарной вечеринке, устроенной отцом в честь ее шестнадцатилетия, а вот мальчик, впервые вставший на лыжи, вот выпускной вечер младшей дочери. Снова старшая дочь - венчается в соборе Святого Патрика с неким Самуелем Кальери. Снова сын - ему семнадцать лет, в форме футбольной команды Кентского колледжа. На многочисленных фотографиях жена Фавиолы, Тесси, представала привлекательной блондинкой со светлыми глазами и приятной улыбкой, но она явно чувствовала себя скованной перед объективами - возможно, потому, что каждый новый вызов в суд ее мужа отдавался все большим резонансом в прессе, хотя всякий раз присяжные признавали его невиновным. Сын и старшая дочь явно пошли в нее - те же светлые волосы и прозрачные глаза. Вторая дочка унаследовала темные волосы и карие отцовские глаза.      В последний раз сын Фавиолы упоминался в статье журнала "Пипл" девяти^или десятилетней давности. Статья была озаглавлена в типичном для журнала стиле.      Развеселый сынок мафиози говорит:            ЖИВИ И ДАВАЙ УМЕРЕТЬ ДРУГИМ!            Подзаголовок гласил:      Энди не по вкусу гранит науки, но его грозный папочка согласен оплачивать счета из Лас-Вегаса.      Далее располагалась черно-белая, почти во всю журнальную полосу, фотография довольно-таки симпатичного молодого человека в плавках, стоящего широко расставив ноги и разведя руки в стороны на краю бассейна в Лас-Вегасе. На его загорелом лице играла веселая улыбка. Статья, как и весь журнал, была многословной и тяжелой по стилю.      На момент публикации единственный сын Энтони Фавиолы числился в университете Лос-Анджелеса, но, похоже, занятия не мешали ему почти каждую неделю наведываться в Вегас, где он приобрел широкую известность как среди девиц из кордебалета, так и среди крупье. Автор статьи намекал, что частые посещения столицы развлечений объяснялись не только жаждой удовольствий, но и имели непосредственное отношение к делам отца героя, а сам "сообразительный, но невыдержанный", по словам журналиста, Эндрю только формально считался студентом, а на деле представлял интересы отца в игорном бизнесе Лас-Вегаса.      Фотомонтаж на второй полосе представлял молодого Эндрю в разные годы жизни. Маленький белоголовый мальчик, играющий на пляже с совком и ведерком, и подпись: Будущий подрядчик, два года. Он же в Диснейленде в маске Микки Мауса, с серьезным видом смотрит на отца. Подпись: Папу надо слушать. На следующей фотографии он, двенадцатилетний подросток с уже более темными волосами и в смокинге, танцует со своей сестрой-блондинкой, облаченной в бальное платье. Подпись: В вихре вальса с чудной Анджелой. И наконец, последняя по времени, на которой он явно позирует, сидя в одиночестве на скамейке в Центральном парке с книгой в руках. Подпись гласила: Учись, скоро финал.      Фотография, на которой мальчик заснят в маске Микки Мауса, привлекла внимание Майкла. Паренек действительно выглядел несколько допоухим, и Майкл подумал, не специально ли журналист выставляет на всеобщее обозрение его смешной недостаток. К тому же Майкл не забыл про упоминавшегося в записях Мишелино - из-за них-то, в первую очередь, он и просматривает сейчас старые вырезки. Машинистка напечатала "Микалино", и он принял это за ошибку. Но может быть, машинистка как раз и права? Может, Фавиола действительно сказал "Микалино" - "Маленький Микки"? Может, он имел в виду как раз фотографию, сделанную в Диснейленде, когда его сыну было... Сколько? Оставалось только гадать, ибо ни в подписи, ни в статье не содержалось ничего, что могло бы подсказать дату снимка. На вид мальчику было года три-четыре.      Майкл вдруг почувствовал, как сильно он, оказывается, устал. Он пошел на кухню, выпил стакан молока, съел печенье, затем вернулся в спальню, собрал разбросанные вырезки и улегся спать.            * * *            В дом на берегу они вернулись около одиннадцати. Эндрю остановил "фольксваген" у ворот и проводил их до дверей. В высокой траве под пальмами безостановочно стрекотали цикады. В воздухе было разлито тепло. Только тихий ветерок едва-едва колыхал ветви пальм, стряхивая с них серебро, что струилось с огромной луны.      - Спасибо за чудесный вечер, - сказал он.      - Спасибо вам, - ответила Молли. - За мою спасенную жизнь.      Сара протянула ему руку.      - Еще раз благодарю, - проговорила она.      - За все-все, - добавила Молли.      - Я получил огромное удовольствие, - поклонился он.      - Спокойной ночи, - промолвила Сара, выпуская его руку.      - Удачно вам долететь, - пожелала Молли, привстав на цыпочки, чмокнула его в щеку и стремглав убежала домой. Сара провожала Эндрю взглядом, пока он шел к своей машине. Он запустил мотор, помахал на прощание и тронулся с места.      Иоланда сидела на кухне, проглядывая газету и одновременно слушая выпуск новостей по радио. Молли уже поднялась наверх.      - Никто не звонил? - спросила Сара.      - Никто, мадам, - ответила Иоланда. - Оставить радио включенным?      - Нет, спасибо.      Иоланда встала и щелкнула выключателем приемника.      Alors, a demain. Bonne nuit, madame*.      ______________      * Итак, до завтра. Спокойной ночи, мадам (фр.). - Здесь и далее примеч. пер.            - Спокойной ночи, Иоланда.      Домоправительница забрала газету со стола и отправилась в свою комнату. Сара пошла наверх, где Молли уже ждала в постели традиционного поцелуя на ночь.      - Классный какой, - заявила она.      - Да, - согласилась Сара. - Спокойной ночи, милая.      - Спокойной ночи, мамуля.      Сара чмокнула дочку в щеку, подоткнула одеяло и выключила свет. Когда она уже повернулась, чтобы уйти, девочка спросила:      - Как ты думаешь, я ему понравилась?      - По-моему, ты была прекрасна.      - Да, но понравилась ли ему?      - А разве могло быть иначе? - улыбнулась Сара. - Спокойной ночи.      - Он и правда классный, - промурлыкала Молли, засыпая.      Внизу уже раздавалось тихое похрапывание Иоланды. Сара выключила свет на кухне, открыла большие стеклянные двери в гостиную и некоторое время молча стояла, глядя на океан. Воздух казался густым от ароматов тропических растений.      Она налила в бокал довольно-таки большую порцию коньяка, вышла на веранду и задумалась: не позвонить ли ей Майклу? Часы показывали пятнадцать минут двенадцатого, наверное, он уже спит. Сара сняла босоножки и по ступенькам спустилась к пляжу.      Волны с тихим шепотом набегали на песок.      Прикосновение воды к босым ногам было теплым и ласковым.      Она уже видела эту сцену в кино, только забыла в каком. Женщина в белом на морском берегу с бокалом в руке, легкий ветерок развевает ее светлые волосы - как же назывался тот фильм?      Пассажирский корабль, весь залитый морем огней, медленно возник из темноты. Издалека донеслись звуки оркестра, и она представила, как скользят по паркету роскошные женщины в шикарных туалетах. Интересно, куда плывет это судно и почему они всегда проходят ночью? Серебристый женский смех взлетел к звездам, затихая, и вновь наступила тишина. Покой царил над всем берегом. Сара еще некоторое время смотрела вслед кораблю, затем допила коньяк, в последний раз взглянула на луну и вернулась в дом.            * * *            В семь часов на следующее утро она спустилась на пляж, решив хорошенько прогуляться. Она надела лимонно-зеленый купальник и перехватила волосы лентой в тон. Сара шла вдоль берега, опустив голову. Маленькие волны лизали песок, легкий ветерок играл ее волосами. Прошлый вечер многое открыл для нее, и больше всего на свете Сара хотела остаться наедине со своими мыслями.      До вчерашнего дня ей и в голову не приходило, что она может испытывать влечение к другому мужчине, кроме Майкла. Но ведь до вчерашнего дня ей никогда и не встречался никто, подобный Эндрю Фареллу. Он показался ей одновременно очаровательным и веселым, к тому же был очень мил с Молли. Правда, порой ей казалось, что он просто использует девочку, чтобы понравиться матери, но, к чему скрывать, она купалась в лучах его внимания, ее радовало его восхищение, и она чувствовала себя польщенной и... заинтересованной.      Она не поняла, действительно ли он не хотел ничего рассказывать о себе или его просто отличала удивительная скромность. От нее не укрылось, что как только беседа касалась личной жизни, он сразу переводил разговор на Молли или на нее, и ему, очевидно, нравилось безостановочное щебетание девочки о жизни семьи Уэллес. Сара подумала, что объяснение может крыться в его возрасте. Ему ведь всего лишь двадцать восемь - то немногое, что он рассказал о себе, - но он казался еще моложе, ближе по духу к Молли, нежели к женщине, разменявшей четвертый десяток. Ну, не будем преувеличивать, сестренка, всего только тридцать четыре. Да уж ближе к тридцати пяти, сестренка.      Двадцать восемь - как мало.      Вообще-то...      Вообще-то вчера вечером, часов в десять - пол-одиннадцатого, ее начал мучать вопрос: что на нее нашло, зачем она пригласила мальчишку... ну, не мальчишку, а симпатичного молодого человека... в любом случае, совершенно незнакомого мужчину, пообедать с ними, когда вполне хватило бы и коктейля...      - Сара!      Она вздрогнула и резко обернулась.      Эндрю.      Здесь.      Как будто материализовался из ее мыслей.      - Простите, - сказал он. - Я вовсе не хотел...      - Ничего, ничего, - ответила Сара. Но сердце ее стучало - еще бы, так напугать человека. - Вы застигли меня врасплох, только и всего.      - Простите.      - Все в порядке.      - Мне следовало бы кашлянуть или как-то иначе дать вам знать, что я рядом.      - Да ладно, все нормально.      Он пошел с ней бок о бок. Босиком, с закатаными брючинами, он подстроил свои широкие шаги под ее семенящую походку и шел, не говоря ни слова. Его неловкое молчание только усиливало охватившее ее чувство нарушенного одиночества, хотя - с удивлением вдруг осознала она - именно о нем и ни о чем другом она думала, когда он так неожиданно возник рядом.      - Мне стыдно, что я был так неразговорчив во время обеда, - наконец проговорил он.      Сара повернулась к нему.      - Я имею в виду вчера вечером, - пояснил он.      - Ничего подобного.      Он избегал встречаться с ней глазами и шел опустив голову и уставившись в песок. Впереди голубым пятном выделялись на пляже обломки старой маленькой лодчонки.      - Дело в том... - начал он, запнулся и после минутного колебания продолжил: - Впрочем, не важно. Просто я надеюсь, что не испортил вам вечер. И Молли тоже.      - Никто и ничто не могло бы испортить Молли вечер, - рассмеялась Сара.      - А вам?      - Я очень мило провела время.      - Хотелось бы надеяться, - с сомнением в голосе произнес он.      Они почти уже дошли до лодки. Она лежала, похожая на скелет какого-то животного, блестя побелевшими на солнце стрингерами и шпангоутами, и волны сочувственно лизали ее дырявый борт. От лодки до дома была всего-навсего миля. Сара всегда использовала ее как ориентир во время утренних прогулок. Как обычно, она повернула назад.      - Ровно миля, - пояснила она. - До лодки.      - Угу, - буркнул Эндрю.      - От дома, - зачем-то продолжала Сара.      - Угу, - повторил он. - Вы любите шампанское?      - Не очень.      - О.      Конец беседы.      - Я оставил его у вас на пороге, - объявил он. - В качестве компенсации за вчерашний вечер.      - Вам вовсе не надо...      - Я не знал, что вы терпеть не можете шампанское.      - Ну, я его не ненавижу. Я просто не безумно люблю его.      - Я заехал к вам по дороге в аэропорт, - сказал он. - Я собирался просто поставить его, и все. Я не ожидал увидеть вас в такой ранний час. Потом я вас заметил и... решил попрощаться.      Она не ответила. До дома уже совсем близко. Иоланда накрывала завтрак на веранде.      - Почему я был вчера таким зажатым... - начал он.      - Вы вовсе не были зажатым. - Сара повернулась к нему лицом. На солнце его глаза казались совсем голубыми.      - Дело в том... Я никогда в жизни не встречал такой прекрасной женщины, как вы.      - Ну... спасибо, - ответила она. - Очень мило с ва...      И тут он схватил ее в объятия.      "Это надо остановить", - подумала она и вслух сказала:      - Что вы делае... - но так и не договорила, потому что он закрыл ей рот поцелуем. Она пыталась оттолкнуть его, вырваться, но он крепко держал ее, впившись губами в ее губы. Она боялась, что их могут увидеть, ведь пляж в такой ранний час прекрасно просматривается. Его язык проник в ее рот. "Пожалуйста, не надо". Животом она чувствовала его твердый член. "Ну пожалуйста!" Он все крепче обнимал ее, его губы становились все более жадными, а на ней всего лишь бикини... "Пожалуйста, пожалуйста, не надо!"      И вдруг он отпустил ее.      - Простите, - сказал он. - Ради Бога. Простите.      И повернулся и побежал прочь.      Она видела, как он остановился в конце тропинки рядом с домом и подобрал свои туфли. Еще раз оглянулся и исчез за углом дома.      Стоя с горящими губами и чувствуя мелкую дрожь в ногах, она слышала, как завелась машина и затих вдали гул мотора.      На карточке, прикрепленной к бутылке дорогого шампанского, он написал:      До встречи.      Эндрю.            * * *            Майкл нашел, что искал, в то утро в итальянской газете "Коррере делла сера". Газетная бумага пожелтела и высохла: со дня ее выхода в свет прошло уже двадцать девять лет. В пластиковом кармашке, приколотом к соответствующей странице архива, лежал отпечатанный на английском перевод статьи, подписанной некой Дженни Вейнстейн, скорее всего секретарем Бюро.      Как ни странно, статья была не об Энтони Фавиоле - автор удостоил его одного-единственного упоминания, и то только как о молодом многообещающем строительном подрядчике, - а о его отце, Эндрю, родившемся в Америке, сыне Андрео Антонио Фавиолы и Марселлы Донофрио Фавиола, эмигрантов из города Руводель-Монте, что в итальянской провинции Потенца. Майкл понятия не имел, где находится этот город. Он продолжил чтение.      Статья воспевала два события, происшедших практически одновременно. Во-первых, исполнилось пятнадцать лет со дня открытия булочной, принадлежавшей Эндрю Фавиоле, на одной из улиц Кони-Айленд. За двенадцать лет, прошедших после смерти отца, Энтони ни разу не поменял адрес семейного предприятия. Во-вторых, через три дня после годовщины хлебопекарни родился третий внук Эндрю, первый, подаренный ему сыном Энтони, "многообещающим строительным подрядчиком". Ребенка назвали Эндрю, в честь героя статьи, его счастливого деда.      На опубликованной фотографии Эндрю держал на руках своего маленького тезку. Дело происходило летом, и дед - в то время пятидесяти двух лет, согласно статье, - стоял в рубашке с короткими рукавами перед стеклянной витриной магазина под названием "Булочная Марселлы". Младенец красовался в белой сорочке и крошечных белых же ботиночках. Даже в том нежном возрасте уши его казались чересчур большими.      Автор статьи пояснял, что Андрео Фавиола назвал булочную в честь жены, которой в то время исполнилось сорок четыре года. "Благослови ее Господь", - поделился Эндрю с репортером. Таким образом, Тополино - праправнук той самой женщины, которая...      Тополино?      Майкл едва не поперхнулся утренним кофе.      ...которая шестьдесят пять лет назад проделала долгое и трудное путешествие из горной деревушки, находящейся между Бари и Неаполем. Старший Эндрю ...объяснил, почему его тезку прозвали "Тополино". Его мать все еще говорила на ломаном английском, хотя и являлась гражданкой Америки вот уже на протяжении шестидесяти лет. Когда она впервые увидела младенца, повернулась к сыну и сказала по-итальянски: "Ma sembra Topolino, vero? Con quelle orecchi cosi grande!" - что по-английски означало: "Он похож на Микки Мауса, правда? Такие большие ушки!" Далее автор пускался в объяснения, что Микки Маус так же популярен в Италии, как в Соединенных Штатах, и что почтенная леди говорила о младенце с любовью - ведь всякому видно, как он хорош, с его светлыми волосами и голубыми глазами, типичными для многих выходцев из горных районов Италии.      "Тополино" - подумал Майкл.      Микки Маус.      Позже переиначенный на американский манер и превратившийся в Микалино.      Лино.      Все возвращается на круги своя.      Бедный, но честный итальянский иммигрант приезжает в Америку в начале века, открывает булочную, которую после его смерти наследует рожденный на новой родине сын Эндрю. У Эндрю, в свою очередь, рождается сын Энтони. Он становится "многообещающим строительным подрядчиком" и, когда приходит его черед, производит на свет двух дочерей и сына, названного в честь деда Эндрю и получившего от прабабки прозвище Тополино.      Эндрю Фавиола.      Тот самый Лино, которого его отец назначил себе в преемники.      Эндрю Фавиола.      Студент, еженедельно покидавший Лос-Анджелесский университет ради Лас-Вегаса, где он осуществлял руководство принадлежащим отцу игорным бизнесом, а также завоевал славу "любимца девиц из кордебалета и азартного игрока".      Эндрю Фавиола.      Без разрешения которого теперь нельзя дать послабление незадачливому любителю скачек.      Эндрю Фавиола.      Который, возможно, держит в своих руках все нити теперь, когда его отец упрятан в канзасскую тюрягу.      Было девять утра тридцатого декабря. До Нового года оставалось почти двое суток. Майкл взял трубку и набрал номер шефа.                  2: 11 января - 17 февраля            Он поджидал ее при выходе из школы.      День выдался на редкость холодным, над городом висело небо металлического серого цвета, пронзительный западный ветер задувал со стороны Гудзона. Несмотря на раннее время - всего четыре часа, - казалось, что уже наступили сумерки.      Сара рывком открыла дверь, на ходу надевая перчатки. Красную шерстяную шапочку она натянула по самые брови, вокруг горла обмотала того же цвета шарф. Прошла уже неделя, как она вновь приступила к работе, и от южного загара остались практически одни воспоминания. Обычно она шла пешком в западном направлении, где в квартале от школы садилась на метро, ехала до Семьдесят седьмой улицы, а оттуда опять пешком добиралась до дома на Восемьдесят первой улице. Вся дорога занимала около пятнадцати минут. Вот и сейчас она только собралась отправиться по привычному маршруту, когда он быстрым шагом перешел через дорогу и неожиданно возник перед нею, точно как тогда на пляже в Сент-Барте.      - Привет, - сказал он.      В первую долю секунды она решила, что на нее напал один из многочисленных нью-йоркских сумасшедших. Но через мгновение она его узнала и сразу поняла, что его появление не случайно, что он искал ее.      - Чего вы хотите? - спросила она.      - Мне надо с вами поговорить.      - Пожалуйста, уходите.      - Я хочу извиниться за...      - Нет никакой необходимости извиняться, просто уходите, прошу вас. Оставьте меня в покое, и все.      Их путь лежал через Парк-авеню. Когда они достигли центрального островка, где ветер, казалось, дул особенно безжалостно, светофор переключился на красный, и им пришлось несколько минут подождать. Затем он снова пошел рядом с ней, подстраиваясь под ее походку. Никто не произнес ни слова, пока они не приблизились к Лексингтон-авеню.      - Вы помните, в каком кино она так сказала? - неожиданно нарушил молчание Эндрю.      - Нет. Кто? В каком кино? О чем вы говорите?      - Грета Гарбо.      - Нет, не помню. Послушайте, я иду домой. Я замужняя женщина. У меня дочь...      - В "Гранд-отеле", - перебил он. - "Я хочу остаться одна".      - Я тоже хочу остаться одна. Не понимаю, зачем вы пришли сюда.      - Чтобы извиниться. Хотите чашечку кофе?      - Нет. Прощайте, мистер Фарелл.      - Эндрю, - поправил он.      - Хорошо. Прощайте, Эндрю.      Сара направилась к ступенькам, ведущим вниз в метро. Он задержался на мгновение, затем бросился вдогонку. У турникета Сара принялась рыться в сумочке в поисках жетона. Как назло, жетоны у нее кончились, и она собиралась наменять их в кассе, когда он снова возник у нее на пути.      - Пожалуйста, перестаньте! - вскипела она.      - Одна чашечка кофе. Тогда я смогу объяснить.      - Нет.      - Ну прошу вас.      На его лице она увидела то же умоляющее выражение, какое было у Молли в день покупки рождественской елки. Сара уже открыла рот, чтобы окончательно отказаться, но он смотрел на нее так жалобно, так...      - Послушайте, - произнесла она. - Я в самом деле...      - Пожалуйста, - повторил он. - Мне так стыдно за свой поступок тем утром. Я хочу объясниться.      - Нечего тут объяснять. Я принимаю ваши извинения. Очень рада была еще раз повидаться.      - Вы говорите не от чистого сердца.      - Вы правы, - отрезала она, обошла его и направилась к кассе. Темнокожая женщина за стеклянной перегородкой вскинула глаза ей навстречу.      - Десять жетонов, пожалуйста, - попросила Сара, доставая кошелек.      Тут вновь раздался его голос: "У меня есть".      - Что? - не поняла Сара.      Он просунул под стекло двадцатку.      - Плачу я, мисс, - воскликнула Сара и подала в окошечко пятерку и десятку.      - Берите двадцатку, - приказал он.      - Так кто из вас платит? - невозмутимо поинтересовалась кассирша.      - Я, - одновременно выпалили оба.      - Двое платить не могут, - объявила кассирша. - И прошу не занимать мое время.      - Она никогда не позволяет мне ни за что платить, - вздохнул Эндрю и с улыбкой взял свои деньги обратно.      Сара сгребла жетоны и сдачу.      - Теперь я должен вам чашечку кофе, - заметил он.      - Каким, интересно, образом? - удивилась она.      Сара уже знала, что позволит ему угостить себя кофе.      - Так ведь это вы заплатили за жетоны, разве не так?      - Не вижу логики.      - Где здесь поблизости есть приличное местечко? - спросил он.            * * *            Вдоль Лексингтон-авеню рядом со станцией метро работало великое множество ресторанов, кафе и забегаловок, но она побоялась пойти с ним туда, где существовала вероятность встретить кого-нибудь из своих учеников. Позже она задумается над природой своих опасений, над тем, почему уже тогда не захотела, чтобы кто-то видел ее в его обществе. Поэтому Сара отвела его на Вторую авеню в небольшой французский ресторанчик, где подавали великолепные рогалики и отличный кофе.      В заведении царила атмосфера уюта, какая бывает в теплом доме, когда за окнами лютует мороз. На вешалках прямо у входа вперемешку висели пальто посетителей, официанты расхаживали по-простому, в свитерах, в воздухе плавал аромат крепкого кофе и вкусной выпечки, а сквозь витрину толстого стекла можно было наблюдать за прохожими, спешащими мимо, согнувшись навстречу безжалостному ветру.      Они нашли свободный столик рядом с огромной медной кофеварочной машиной и заказали по кофе и по рогалику с шоколадной начинкой. Под курткой на нем оказалась голубая фланелевая рубашка, серый спортивный пиджак из твида и серые же, только более темного оттенка, слаксы. Сара в тот день надела свои, как она выражалась, "учительские обноски": темно-зеленый свитер, темно-коричневую шерстяную юбку и зеленые рейтузы. Обычно она ходила на работу в туфлях на каблуке. Сегодня, из-за непогоды, Сара остановила свой выбор на сапогах коричневой кожи с высокими, до колен, голенищами. Она сняла красную шапку и засунула ее в карман пальто. Красный шарф все еще укутывал ее шею. Он же даже на улице шел без головного убора. Они уселись по разные стороны маленького обшарпанного деревянного стола: голубоглазая блондинка и голубоглазый шатен.      Потом она скажет ему, что они неплохо смотрелись вместе. И задумается, приходила ли ей в голову такая мысль в день их первой встречи в Нью-Йорке.      - Итак, позвольте мне объясниться, - начал он, сделал паузу, дожидаясь ее кивка, затем продолжил: - Начну с того, что я не так уж часто бросаюсь с поцелуями на замужних женщин.      - Очень мило.      - Правда. Я обычно... веду себя очень сдержанно.      - Угу.      - Но в то утро... я не знаю... Просто... я не мог от вас глаз отвести весь предыдущий вечер, и когда...      - Эндрю, - остановила она его и, немного поколебавшись, добавила: - Мне не нужны ваши объяснения. Поверьте. Я не жду их, я не хочу их, я не прошу их.      - Вы хотите остаться одна, знаю.      - Я не одна, у меня есть муж.      - Я люблю вас, - вдруг выпалил он.      - О Господи! - Она бросила взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что никто не мог слышать его слова.      - Эндрю, - сказала она, опустив голос до шепота, - кажется, вы не понимаете, что я вам говорю. Я не кокетничаю с вами и никоим образом не хочу спровоцировать...      - Знаю.      - Тогда прекратите, хорошо? Прекратите, и все.      За столиком воцарилось неловкое молчание.      Они избегали глядеть друг на друга.      Сара отпила глоток кофе, отломила кусочек рогалика. Внутри был шоколад - густой, темно-коричневый и восхитительно вкусный.      - Вам нравится преподавать? - спросил он.      - Очень.      - Как прошел сегодняшний день?      - Отлично.      - Хорошо. Я очень рад.      - А как прошел ваш день?      - Очень хорошо, спасибо.      - Я так и не знаю, чем вы занимаетесь.      - Я гангстер, - ответил он с ухмылкой.      - Естественно, - ответила она.      - Вообще-то, я тот, кого называют инвестором на риске, - продолжил он, и улыбку на его лице сменило выражение, какое часто бывает у очень молодых людей, пытающихся произвести впечатление весьма серьезных и взрослых особ. - Я занят поиском предприятий, которым требуется вливание средств и дополнительное внимание, и подпитываю их до тех пор, пока они не начинают приносить мне хороший доход.      - Предприятия какого рода?      - Импорт, экспорт, перевозки, недвижимость, строительство и так далее. Я много чем занимаюсь.      - Интересно.      - Интереснее вас нет ничего.      - Ну что ж, пожалуй, мне пора, - сказала она.      - Почему?      - Потому что вы до сих пор не поняли...      - Я хотел бы поцеловать вас.      - Давайте позовем официанта.      - И снова начнем спорить, кому платить?      - Нет, на сей раз вы меня пригласили.      - Верно. Так могу я вас поцеловать?      - Нет.      - В таком случае... - И он наклонился через стол и поцеловал ее прямо в губы.      Потом она расскажет ему, что, как только он прикоснулся к ней губами, она сразу же сомлела. Она резко встала из-за стола.      - Прощайте, Эндрю, - бросила она, сорвала пальто с вешалки и, не задерживаясь, чтобы одеться, и не оглядываясь, выбежала на улицу. Он остался сидеть за столиком.            * * *            Два детектива, приставленные Майклом вести наблюдение за Эндрю Фавиолой, собрались в кабинете Уэллеса утром во вторник двенадцатого января. Они работали уже целую неделю, со дня возвращения Майкла с Карибского моря, но пока что рапортовать им было особо не о чем.      Джонни Реган, старший из двух и более опытный, сидел плечом к плечу со своим более молодым партнером Алексом Лаундесом. Оба чувствовали себя вполне свободно в кабинете Майкла - им уже не раз доводилось здесь бывать. Кроме того, вся обстановка в комнате располагала к раскованности. В юности мать Майкла вела с ним непрекращающуюся битву за то, чтобы его комната не напоминала мусорную свалку. Сейчас его кабинет уже не являл собой такую же помойку, как та комната его молодости; в конце концов, он с тех пор вырос. Но кабинет очень многое способен рассказать о человеке, который порой проводит в нем до двенадцати часов из двадцати четырех. Этого, казалось, никогда не касалась рука уборщицы. Причем он не был грязным или запущенным, наоборот, обстановка в нем производила впечатление организованного беспорядка.      Все три стола, стоявшие в просторной комнате, прогибались под тяжестью сложенных грудами бумаг. Вдоль окон, выходящих на Центральную улицу, лежали сборники законов и законодательных актов. В застекленном шкафу теснились тома прочей юридической литературы, а также стояли оправленные в рамку фотографии Сары и Молли. Там же нашлось место для сувениров с символикой различных правоохранительных организаций, с которыми ему доводилось в прошлом сотрудничать. Сувенирный нагрудный знак детектива, покрытый позолотой и голубой эмалью, - подарок от коллег - напоминал о его первом деле в Отделе по борьбе с организованной преступностью. На стене над шкафом висел вставленный в рамку университетский диплом, а рядом - свидетельство о присвоении Майклу степени доктора юридических наук.      В одном углу комнаты располагался телевизор с видеоплейером. На столе рядом с телевизором возвышалась стопка видеокассет - результаты многочисленных операций по слежению. Там же лежали усилитель частот, магнитофон и проигрыватель компакт-дисков. Диски и пленки с наклейками были небрежно разбросаны по столу вперемешку с маркерами и незаполненными бланками.      На стене справа от окна красовались фотографии банды Ломбарди - шестерых гангстеров, которых Майкл отправил за решетку пять лет назад, когда он только перешел в Отдел. В углу стояла вешалка с пальто и шарфом Майкла, а также черными куртками Регана и Лаундеса, в которых детективы работали сегодня утром. Черный зонтик лежал на полу рядом; две недели назад Майкл захватил его на работу.      - Первым делом, - рассказывал Реган, - мы обратились в дорожную полицию. Раз человек живет в Нью-Йорке, скорее всего у него есть машина и права.      С сигарой во рту, Реган больше всего походил на тренера по боксу. Коричневые брюки, золотистого цвета свитер с высоким горлом, животик, свисающий над брючным ремнем. Не слишком тщательно выбритые щеки. Будучи левшой, кобуру он носил под правой подмышкой.      - В Нью-Йорке и графстве Нассау поиски не принесли результатов, поэтому мы взялись за Коннектикут и Джерси. В Джерси - ничего, но вот в Коннектикуте Алексу удалось кое-что раскопать. Впрочем, расскажи сам, - повернулся он к партнеру.      Алекс Лаундес, зловещий, как уличный кот. Длинный и тощий, с жесткими волосами грязно-белого цвета и светло-голубыми глазами, которые, однако, казались серыми, в синих джинсах, черном свитере и черном же кожаном пиджаке. От его левой брови тянулся шрам. Он утверждал, что получил его в схватке со сбрендившим наркоманом. На самом же деле в десятилетнем возрасте он упал, катаясь на роликовых коньках, и ударился головой о бордюр. Майкл знал истинное положение вещей, потому что как-то раз Алекс разоткровенничался с партнером, а Реган растрезвонил дальше. Весь отдел знал, что эта парочка не слишком-то ладила между собой. Странно, что никто из них ни разу не попросил поменять себе напарника. Возможно, потому, что вдвоем они неизменно добивались потрясающих результатов.      - Мы выяснили, что по адресу Крэдл Рок-роуд, двадцать четыре, Стонингтон, штат Коннектикут, за неким Эндрю Фавиолой зарегистрирована "Акура Легенд-купе", - объявил Лаундес.      - Потрясающе, - язвительно прокомментировал Майкл.      - Там находится дом его отца, - пояснил Алекс.      - Который там больше не живет, - добавил Реган.      - И никогда жить не будет, - заверил Лаундес.      - Мы предположили, что сынок тоже нашел себе другое пристанище, - продолжал Реган. - По крайней мере, мы три вечера вели наблюдение за домом, и "акура" ни разу не появилась.      - Когда вы там были?      - В конце прошлой недели. На наш взгляд, если ты живешь в Коннектикуте, когда еще приезжать домой, как не на выходные? Снег, деревья, все такое. Но им там и не пахнет.      - У него есть водительские права? - спросил Майкл.      - К тому-то я и клоню, - ответил Реган. - Были, но его трижды задерживали за превышение скорости и в итоге лишили прав. Судя по всему, сейчас он обходится без них.      - Тогда как же он ездит на "акуре"?      - А может, он на ней и не ездит. Может, именно поэтому он не навещает мамочку по выходным.      - Какой адрес записан в его водительском удостоверении?      - И здесь нам не повезло. Удостоверение ему выдали в Калифорнии, когда он там учился. Какой-то адрес на Монтане. Название, словно из вестерна, а на самом деле - обыкновенная улица в Лос-Анджелесе.      - Лишили прав его тоже в Калифорнии?      - Да.      - Когда?      - Восемь лет назад.      - Что?!      - Вот так-то.      - И все это время он разъезжал без прав?      - Похоже, что так.      - И ни разу не обращался в полицию Нью-Йорка по поводу новых?      - Нет.      - И в Коннектикуте тоже?      - Нет.      - Мафия, - коротко бросил Лаундес. - Он может покупать фальшивые права десятками.      - Иными словами, мы до сих пор не знаем, где он живет?      - Абсолютно верно.      - А раз мы не знаем, где он живет, мы не можем установить за ним слежку.      - Естественно.      - А как насчет парковки в неположенном месте?      - Я послал запрос и жду ответа, - кивнул Реган. - Если он все-таки ездит на "акуре", должен же он иногда из нее выходить. А наш друг не из тех, кто свято соблюдает правила дорожного движения.      - Три превышения скорости, - вставил Лаундес.      - Он наверняка оставляет машину там, где ему удобно.      - Когда мы получим ответ?      - Ну ты же знаешь эту публику. Станут они из-за нас напрягаться.      - Давай потеребим их еще разок, - предложил Майкл.      Реган взглянул на часы.      - Самое время, - заметил он и направился к телефону. - Алекс, ты не помнишь, какой у них внутренний номер? У Отдела нарушений правил парковки?      - Два-три-ноль, - ответил Лаундес.      Реган нажал на кнопки. Майкл включил громкую связь. На противоположном конце провода раздался один гудок, два, три...      - Уже разошлись по домам, - предположил Лаундес.      - Как, в полпятого? - возмутился Реган.      - Отдел нарушений правил парковки, Кантори.      - Позовите, пожалуйста, сержанта Хендерсона.      - Кто его спрашивает?      - Детектив Реган, окружная прокуратура.      - Секундочку.      Реган выразительно передернул плечами. Они подождали.      - Хендерсон слушает, - раздался голос из динамика.      - Сержант, с вами говорит детектив Реган. Я вчера звонил вам по поводу "акуры", которую разыскивает Отдел по борьбе с организованной преступностью. С коннектикутскими номерами.      - Ну и?..      - Сейчас рядом со мной сидит заместитель начальника Отдела. Его очень интересует, удалось ли вам что-нибудь выяснить?      В трубке наступило молчание.      - На самом деле у нас тут включена громкая связь, - добавил Реган.      - Здравствуйте, сержант, - вступил в разговор Майкл. - Моя фамилия Уэллес, я помощник окружного прокурора. Как наши дела?      - У нас сейчас уйма работы, - промямлил Хендерсон. - Выходные, сами понимаете.      - Прекрасно понимаю, - согласился Майкл. - Поверьте, мне очень бы не хотелось вас торопить, но дело не терпит отлагательств.      - Ни одно дело не терпит отлагательств, - сухо заметил Хендерсон.      - Не сомневаюсь. Но тем не менее не могли бы вы подстегнуть свой компьютер и выяснить, проходила ли у вас когда-нибудь интересующая нас машина? Вы нам очень помогли бы.      - Напомните мне номера.      Хендерсон перезвонил через десять минут.      - Голубая "Акура-купе" тысяча девятьсот девяносто первого года, зарегистрирована в Коннектикуте, декоративный номер с надписью "ФАВ - ДВА", владелец Эндрю Фавиола, проживающий по адресу: штат Коннектикут, Стонингтон, Крэдл Рок-роуд, двадцать четыре.      - Она, - подтвердил Реган.      - Четырнадцать штрафов за парковку в неположенном месте начиная с сентября прошлого года. Что именно вам нужно?      - Места парковок.      - Четыре рядом с рестораном "Ла Луна" на пересечении Пятьдесят восьмой и Восьмой.      Майкл кивнул.      - А остальные?      - В разных районах Манхэттена и Бруклина.      - Как они записаны?      - По номерам ближайших зданий.      - Около которых стояла машина? - уточнил Реган.      - Да.      - Повторения есть? - спросил Майкл.      - Что вы имеете в виду?      - Он парковался где-нибудь чаще одного раза?      - Нет, все адреса разные.      - А улицы?      - Минуточку.      Последовала длинная пауза.      - Да, три адреса по одной улице.      - Название улицы?      - Точнее, авеню.      - Хорошо, какая авеню?      - Бовери. На Манхэттене. Но адреса отстоят друг от друга довольно далеко.      - Мы могли бы на них взглянуть?      - Дайте мне номер вашего факса, - сказал Хендерсон.            * * *            Квартира располагалась над лавкой портного на Брум-стрит, всего лишь в двух кварталах от Бовери. Лавка находилась на первом этаже здания. Три следующих были переделаны в трехэтажную квартиру. С улицы случайный прохожий увидел бы обычный четырехэтажный доходный дом из кирпича, покрытый грязью и сажей по меньшей мере столетней давности. Внутри же находилась роскошная квартира, состоявшая из прихожей и гостиной непосредственно над лавкой, кухни и столовой на следующем этаже и спальни на последнем, оборудованная и обставленная по высшему разряду. Отец Эндрю поручил работы по перепланировке одной из своих собственных строительных компаний, и те постарались на совесть, так как отлично понимали, от кого исходил заказ.      Здание стояло на перекрестке двух улиц. Двери лавки выходили на Брум-стрит, а ее стеклянные витрины - еще и на Мотт-стрит. Со стороны Мотт-стрит имелась еще одна деревянная выкрашенная синей краской дверь. Около нее висели табличка с адресом по Мотт-стрит и черный почтовый ящик, на котором золотой вязью было выведено: "Картер и Голдсмит. Инвестиции". За дверью начиналась лестница, ведущая на первый этаж квартиры. В квартиру можно было попасть еще и через лавку - по другой лестнице, которая заканчивалась в гостиной рядом с камином. Как верхняя, так и нижняя двери в квартиру запирались на одинаковые замки. Единственный ключ от обоих хранился у Эндрю.      Он всегда парковал машину на первом попавшемся месте. На боковые улочки Маленькой Италии и Чайнатауна соваться, как правило, не имело смысла, но ему довольно часто везло на Бовери, рядом с каким-нибудь из многочисленных магазинчиков. Затем он проходил пешком два-три, а иногда шесть и больше кварталов до лавки портного на Брум-стрит. Золоченые буквы на витринах, выходящих на Брум-стрит и на Мотт-стрит, гласили:            ЛУИ ВАККАРО      ХИМЧИСТКА      МОДНОЕ АТЕЛЬЕ      ПОДГОНКА            Маленький колокольчик над дверью звонил всякий раз, когда кто-нибудь заходил в лавку. В эту дождливую, промозглую и хмурую пятницу колокольчик звякнул особенно по-уютному, предвестником влажного тепла мастерской. В дальней комнате шипели и жужжали гладильная и вязальная машины. Луи сидел рядом с витриной, выходящей на Брум-стрит, с дешевой незажженной сигарой в зубах и, подняв очки на лоб, нажимал ногой на педаль швейной машинки, близоруко щурясь на кусок материи, выползавшей из-под иглы. Слева от него в глубине лавки рядами висели в ожидании заказчиков готовые костюмы.      - Здравствуй, Эндрю! - воскликнул он, вставая, и быстро положил сигару на маленькую пепельницу рядом с машинкой. - Come vai?*      ______________      * Как поживаете? (итал.).            - Спасибо, отлично, - улыбнулся Эндрю и обнял старика.      Луи был одет в безрукавку поверх белой рубашки и в брюки в мелкую полоску. Брюки он сшил себе сам. Так же как и спортивную куртку, которую Эндрю надел сегодня под дорогой и модный плащ. Седые волосы всегда торчали у Луи в разные стороны, да и сам он вечно выглядел каким-то помятым. Эндрю подозревал, что брился старик только раз или два в неделю, да и то из-под палки.      - Я нашел для тебя отличную ткань, - объявил Луи. - Получится превосходный костюм. Хочешь взглянуть?      - Не сейчас. Я жду дядю Руди, - ответил Эндрю и посмотрел на часы. - Когда он придет, сразу же попроси его подняться наверх, ладно?      - Конечно. Ну и погодка, а?      - Кошмарная.      - В куртке не мерзнешь?      - Совсем не мерзну, - улыбнулся Эндрю и распахнул плащ. - К тому же она очень красивая.      - Верно, - скромно согласился Луи.      - Так я подожду наверху.      - Я передам ему.      - Как поживает Бенни?      - Сам спроси, - передернул плечами старик.      Его сын гладил в задней комнате.      - Ненавижу эту чертову работу, - выпалил он тут же.      - Ты отлично гладишь, - заметил Эндрю.      - Нашел бы ты мне что-нибудь, - взмолился парень.      Долговязый и тощий, с вечно взлохмаченными, как у отца, волосами, только пока еще не седыми, а иссиня-черными, он тоже носил очки. Стекла у них запотели от пара. Работал Бенни в нижней рубахе белого цвета и в темных брюках. Белые носки, черные туфли. Побриться ему тоже бы не помешало. "Яблочко от яблони", - подумал Эндрю.      - Я на все согласен, - продолжал канючить младший Ваккаро. - Хоть на стройку, хоть в доки, хоть за руль грузовика - все что угодно. Я сильнее, чем кажусь, Эндрю, честное слово.      - Я знаю. Но...      - Я худощавый, но крепкий.      - Я знаю. Но что станет делать без тебя твой отец?      - Вся беда в том, что я ненавижу глажку. Просто ненавижу.      - А он знает?      - Понятия не имею.      - Так поговори с ним. Давай выясним, что он думает. Если он согласится отпустить тебя, пожалуй, я найду тебе местечко на Фултонском рынке.      - Боже, я терпеть не могу рыбу, - скривился Бенни.      - Или еще где-нибудь. Посмотрим. Но сперва поговори с ним.      - Мне становится дурно от одного запаха рыбы.      - Поговори с ним, - повторил Эндрю и направился к двери в дальней стене. Рядом с ней висел домофон и кнопка звонка. Эндрю открыл ключом замок, щелкнул выключателем и поднялся по лестнице на первый этаж квартиры. Стены лестничной площадки были выкрашены в белый цвет, под стены ателье, так же как и наружная сторона двери в квартиру. Другую же ее сторону украшала отделка под орех, в стиле интерьера гостиной. Эндрю взглянул на терморегулятор, удовлетворенно кивнул и принялся ждать своего дядюшку.            * * *            В редакции газеты на пятом этаже школьного здания Лоретта и Сара трудились над следующим номером "Грир-газетт". Настенные часы показывали без двадцати двенадцать. У обеих выдалось окно в расписании, и чем больше им удалось бы сделать сейчас, тем меньше пришлось бы сидеть после уроков остальным членам редколлегии. Лоретта лучше всех умела придумывать заголовки; ее пытливый ум моментально схватывал самую суть. Сейчас она билась над названием статьи о школьной экскурсии на выставку Матисса. Пока она предложила Саре на выбор два варианта:            ЗНАКОМЬТЕСЬ, МИСС: МЕСЬЕ МАТИСС            и                  МАТИСС ВОСХИЩАЕТ МИСС,            на что та заметила, что слово "мисс" подходит для школьниц откуда-нибудь из Беркшира, но уж никак не из самого сердца Нью-Йорка, таких умных, талантливых...      - О-о, как приятно, - протянула Лоретта и одарила Сару ослепительной улыбкой.      Они рассмотрели еще несколько версий и отвергли их все. На улице ветер бился в оконные стекла и пронзительно свистел в какую-то неприметную щелочку в раме. Наконец Лоретте пришла идея передать то впечатление, которое осталось у девочек после посещения выставки; в конце концов, статья не анонсирует предстоящее событие, а рассказывает об уже происшедшем.      - И какое же у вас осталось впечатление? - поинтересовалась Сара.      - Лично я испытала благоговение. Настоящее благоговение!      - Перед чем?      Пусть они больше думают, больше анализируют, больше...      - Всю свою жизнь он искал новые пути, - пояснила Лоретта. - Даже в глубокой старости он словно бы кричал: "Посмотрите на меня! Я все еще живой!"      - Получится из этого заголовок?      - Не получится, - тряхнула головой Лоретта.      Они помолчали.      Неожиданно девочка выпалила: "Матисс жив!"      - Отлично, - кивнула Сара.      - Потому что он и в самом деле жив, - пояснила Лоретта. - Он живой, вот в чем вся суть.      - Да.      Несколько минут они работали, не произнося ни слова. Только часы тикали на стене да ветер завывал за окном.      - Хотела бы я, чтобы кое-кто из ребят нашего квартала тоже сходил на эту выставку, - вдруг выпалила Лоретта. - Может, тогда и они тоже захотели бы жить.      - А почему они не хотят?      - Потому что слишком заняты тем, что приближают свою смерть.      Сара подняла голову.      Их взгляды встретились.      - Я говорю о наркотиках, - пояснила Лоретта. - Они у нас на каждом углу, только руку протяни.      Сара по-прежнему смотрела на нее.      - Нет, это не для меня, - поняла ее Лоретта. - Не беспокойтесь. Мне такого счастья не надо, спасибо.      - Я очень рада.      - Хотя, если честно, искушение есть. Они всегда рядом и стоят гроши. Рано или поздно возникает желание попробовать. Ну, понимаете, все уже приобщились, и что-то внутри тебя говорит: "А чем ты хуже? Почему бы и тебе не полетать вместе со всеми?"      Сара молчала.      - Но что интересно: когда видишь работы этого человека, вдруг понимаешь, что он мог летать без всякой травки. Все, что нужно для полета, он находил в себе самом.      - Верно, - согласилась Сара.      - Вот здесь. - Лоретта приложила руку к груди. - Вот здесь, - повторила она.      Наступившую тишину разорвал школьный звонок.      - Мы неплохо сегодня поработали, правда? - сказала Лоретта.      - Конечно. После уроков придешь?      - Обязательно.      - Тогда до встречи.      - Матисс жив! - с улыбкой выпалила девочка, вскинула сжатый кулак в знак приветствия и направилась к двери.      Стрелки часов показывали десять минут первого.      Время ленча.      Сегодня Саре что-то не хотелось идти в учительскую столовую.      Хотя погода и не располагает, она лучше дойдет до кофейной на углу Леке и Пя...      Вдруг она поймала себя на том, что думает об Эндрю Фарелле.      О том, как она испугалась, что кто-нибудь из коллег увидит их за чашкой кофе.      И как они пошли не в ближайшую к школе забегаловку, а...      И о запахе крепкого кофе...      И о вкусе шоколада на ее губах...      О том, как Эндрю наклонился через стол и поцеловал ее.      Сара поспешно прогнала прочь опасные мысли.            * * *            С каждой встречей Руди выглядел все хуже и хуже. Эндрю так до конца и не понял, отказался ли его дядя возглавить организацию потому, что действительно не захотел взваливать на себя такую ответственность, или он просто знал, как мало ему осталось жить. В глазах всех именно он являлся законным наследником. Но рак распорядился по-своему.      Самый строго охраняемый секрет в семье.      "Никогда не действуй с позиции слабости, - учил его отец. - Никому и в голову не должно прийти, что причиной пусть самого незначительного твоего решения стала твоя слабость. Только сила может предопределять любое действие. Или пусть так кажется со стороны".      Если бы он занял место отца только потому, что дядя болен, другие отнеслись бы к нему без должного уважения. Эндрю не занимал столь высокого положения в организации, как его дядя, не прошел, подобно ему, путь наверх от самого низа, не имел ни опыта, ни умения Руди Фавиолы. Но когда тот с позиции силы отказался от повышения и назвал своего племянника в качестве законного преемника, это назначение приобрело вес авторитетного королевского приказания, которое никому не пришло бы в голову оспаривать.      Добьется ли Эндрю окончательного признания - уже другой вопрос. Его отец возглавил организацию клана Торточелло, убив его главу. Эндрю отлично знал эту историю. Он читал все газетные отчеты о гибели Ральфа Торточелло и знал, что такой же конец может ждать и его самого, если кто-нибудь попытается оспорить его право на власть. Он надеялся, что успех китайско-колумбийской сделки укрепит его позиции. Именно об этом они с дядей Руди и хотели поговорить сегодня.      - Вилли снова связывался с Морено, - сообщил тот. - Должен тебе сказать, наш Вилли ни жив ни мертв от страха. Морено может пришить его в любую минуту, и он это прекрасно понимает. Вилли нравится на Карибах, и он не хочет возвращаться на север. Но если наш план не сработает, его придется оттуда выдернуть, и побыстрее, иначе он и оглянуться не успеет, как пойдет на корм акулам.      - Я отдаю себе отчет.      - Сейчас Морено должен понять, что если он не сработается с нами, то в Штатах ему делать нечего. Где бы он ни попытался сплавлять товар - в Нью-Йорке, Майами, Нью-Орлеане, Хьюстоне, Сан-Диего, - он везде пролетит, потому что наши люди передушат его дилеров, как крыс. Всем следует осознать: хочешь иметь дело с Морено - жди встречи с людьми Фавиолы. Конечно, никому не приятно, когда тебя загоняют в угол, но, черт побери, мы предлагали ему выгодную сделку. Никто не виноват, что он такой упертый. Теперь он в курсе, что ты здесь главный, что с ним не какой-нибудь клерк от нечего делать приезжал поболтать. Еще он знает, чей ты сын, а с Энтони Фа-виолой шутки плохи, где бы он ни был, хоть в Канзасе, хоть на Луне. Он все знает. Непонятно только, чего он тянет.      - А как ты думаешь, почему?      - Хочет кусок пожирнее. Он понимает, что мы держим его за яйца, ведь не может он работать с людьми, которые нас боятся. Все очень просто. В задницу себе он свой кокаин не засунет, торговать им на улицу не пойдет. Но он вовсе не дурак. Он знает, что пускает нас в свое дело в обмен на треть чего-то, что может вырасти в огромный рынок. Но этого рынка еще нет, Эндрю. Твой отец назвал бы это "перспективным, возможным рынком". Пока что ни в чем нельзя быть уверенным, понимаешь?      - Разумеется.      - Ну так вот, Морено тоже все это понимает, не идиот же он, в конце-то концов. Он прикидывает: я должен внести в общак свой кокаин, а взамен могу получить треть от пустого места. И, между нами говоря, не так-то уж он и не прав.      - Его необходимо убедить в обратном, дядя Руди. Речь идет не об афере. Мы формируем картель. Со временем его треть будет стоить в миллионы раз больше, чем то, что он вносит.      - Конечно, со временем, - согласился Руди. - Только поди втолкуй это чумазому испашке.      - На мой взгляд, выбора у него нет.      - Пусть Пети Бардо еще раз все посчитает, - предложил Руди. - Может быть, все-таки имеет смысл дать этому засранцу чуть-чуть побольше. Ведь без его кокаина сделка вообще не состоится.      - Знаю. Но без китайцев сделка не состоится тоже. А они начинают нервничать. Я не могу до бесконечности сидеть и ждать, пока Морено наконец поумнеет.      - Хорошо, посмотрим, что предложит Пети.      - А если Морено снова откажется?      - Тогда нам придется придумать какое-нибудь другое средство убеждения, да?      - Угу, - буркнул Эндрю.      Какое-то время они сидели молча.      - Ты ждешь кого-нибудь? - спросил Руди.      - Только в час дня.      - У меня к тебе еще несколько вопросов.      - Я могу перезвонить и перенести встречу, там ничего срочного.      - Мы довели до сведения тех, кому следует знать, что ничего не изменилось. Партнеры твоего отца стали твоими партнерами, так? Прежние сделки остаются в силе. Это на тот случай, если кто-нибудь обрадуется сдуру: мол, раз Фавиола сел, значит, я могу делать что хочу. Ни фига. С парочкой умников нам еще предстоит поговорить и убедиться, что они все правильно поняли, но в остальном я не предвижу никаких проблем.      - Отлично.      - И последнее. Один ненормальный из Куинса кинул Парикмахера Сэла на пятнадцать штук плюс проценты. А потом имел наглость прикарманить еще пять кусков из денег, которые он должен был передать Фрэнки Палумбо за партию кокаина. Фрэнки забил стрелку с Джимми Ангелом - ты его знаешь?      - Нет.      - Ну, Анджелли, Джимми Анджелли, владелец ресторанчика на Форест-хилл. Он - капо из семьи Колотти. Так вот, кузина Джимми трахается с этим чертовым воришкой, и теперь Анджелли просит еще об одном одолжении.      - А в чем заключалось первое одолжение?      - Мы дали этому типу задание - доставить кокаин по адресу, а он отблагодарил нас тем, что спер пять штук у Фрэнки.      - Скажи Фрэнки, чтобы он с ним разобрался, - бросил Эндрю. - Чтобы такое больше не повторялось.      - Скажу.      - Что-нибудь еще?      - Ничего, - ответил Руди. - Я пошел. Развлекайся.      Он поднялся на ноги, обнял племянника, расцеловал его в обе щеки и, бросив на прощание: "Чао, Лино", вышел через дверь, ведущую в мастерскую на первом этаже.            * * *            Девушка позвонила в дверь со стороны Мотт-стрит. Золоченые буквы на черном почтовом ящике гласили: "Картер и Голдсмит. Инвестиции".      "Интересно, - подумала она, - кто такие Картер и Голдсмит? Он не говорил, что занимается финансами".      Из домофона раздался голос:      - Кто там?      Его голос, Эндрю.      - Я, - ответила она, - Уна.      - Проходи, Уна.      Раздался звонок. Она повернула ручку двери и вошла. Звонок не умолкал до тех пор, пока девушка не поднялась до середины лестницы. Стены лестничного пролета были отделаны деревом. В конце лестницы находилась очень миленькая дверца, тоже обитая деревом. Ее украшал медный звонок с кнопкой. Уна нажала кнопку, и дверь сразу же распахнулась.      - Привет, - сказала она.      - Ты все-таки пришла, - ответил он.      - Я же обещала.      - Ну, проходи.            * * *            Ее звали Уна Халлиган, ирландка из Бруклина. Он познакомился с ней прошлым вечером на дискотеке. Типичная ирландка, рыжеволосая и зеленоглазая. Он любил трахать ирландок.      Она сообщила ему, что сейчас у нее много свободного времени, потому что она как раз ищет новую работу, а пока сидит на пособии. Ее прежний босс уволил ее, потому что она хотела какую-то проблему решить по-своему, а не так, как предлагал он. Не слишком-то благоразумно - говорить шефу прямо в глаза, что он собирается сделать глупость, но век живи, век учись. Как бы то ни было, сейчас времени у нее навалом.      Все это она рассказала ему на дискотеке, сидя на черной кожаной банкетке, под музыку, громыхавшую из бесчисленного множества динамиков, которые стоили, наверное, целое состояние. Эндрю держал руку у нее на колене, коротенькая красная юбка Уны задралась дальше некуда. Мимоходом он бросил, что раз уж она располагает временем, почему бы ей завтра днем не забежать на минутку к нему в гости, скажем, около часа. Они бы послушали музыку, он угостил бы ее чашечкой чая.      Перед чаем они никогда не могли устоять.      Он и сам себе казался в такие моменты английским джентльменом.      - А почему бы и нет, - ответила она, изогнув бровь. - Если я окажусь где-нибудь по соседству.      - Я не требую, чтобы ты решила прямо сейчас, - сказал он. - Сам я ничего другого планировать на завтра не буду и весь день проведу дома в надежде, что около часа ты зайдешь.      - А где ты живешь? - спросила она.      Для начала отношений он предпочитал свидания в дневное время.      Девицы зачастую не хотят ложиться в постель в первую же встречу. Поэтому их надо приглашать на следующий день после знакомства. Это уже автоматически получается второе свидание, а если к тому же оно назначено днем, они чувствуют себя в безопасности, тем более когда их зовут на чашку чая. К тому же, если ты все-таки притащишь девицу к себе домой в три или четыре часа ночи, она наверняка останется, и утром ты проснешься, не имея ни малейшего представления, кто она такая и как сюда попала. Днем же можно поставить тихую музыку, угостить ее чаем, или горячим шоколадом, или даже чем-нибудь покрепче, если таково желание дамы, и все это спокойно, без суеты. А потом ты ведешь ее наверх и трахаешь до посинения при опущенных шторах, через которые едва-едва пробивается дневной свет. Если все прошло плохо, успеваешь избавиться от нее еще до ужина. А если хорошо, ей можно предложить поесть и сводить в один из многочисленных итальянских или китайских ресторанчиков по соседству, а потом снова привести сюда, уже как старую знакомую, зная, что раз уж она остается на ночь, то, ко взаимному удовольствию, и наутро, проснувшись рядом с ней, ты не будешь сам себя проклинать.      Ирландки действовали на него возбуждающе.      Он рисовал себе образ религиозной крошки, которая сделает тебе минет, а наутро побежит каяться к священнику. Особенно ему нравились рыжие. Настоящая рыжая ирландка может кого угодно свести с ума своими волосами цвета медной проволоки на голове и между ног. Он любил доводить их до такого исступления, что сотни "Аве Мария" и тысячи "Отче наш" будет мало, не говоря уж о нескольких дюжинах "Меа кульпа". Он ненавидел католическую религию, но обожал трахать религиозных католичек ирландского происхождения.      Ни с того ни с сего он спросил себя: "А не ирландка ли Сара Уэллес?"            * * *            В глубине души она обрадовалась, что на сей раз семье не удалось собраться вместе на выходные.      Восемнадцатого января, в День памяти Мартина Лютера Кинга, школы в Нью-Йорке не работали. Соответственно, и Сара, и Молли обе оставались дома. Но и сотрудникам окружной прокуратуры сегодня тоже дали отдохнуть, и поэтому намечалось несколько выходных подряд, нечто вроде рождественских и новогодних каникул. Сара не сомневалась, что Кинг достоин праздника в его честь, но только не в январе. Каждый год, когда наступал третий понедельник января, Сара бывала уже по горло сыта выходными.      В этом году все складывалось по-другому.      Позже она не раз спрашивала себя: произошли бы в ее жизни столь разительные перемены, не отправься Молли в пятницу вечером на несколько дней на лыжный курорт Шугарбуш, где родителям ее одноклассницы Вайноны Вейнгартен принадлежал замок? Или если бы Майкл не решил в понедельник утром поработать еще несколько часов над своим таинственным "очень важным делом". Она запомнит, что едва он вышел из дому в пол-одиннадцатого, как ее охватило великолепное чувство одиночества, когда не надо ни заботиться о дочери, ни любить, лелеять и почитать мужа, ни сеять доброе и вечное в души студентов. Только она, Сара Уэллес, наедине с восхитительным солнечным днем, какими январь балует иногда жителей этого обычно серого в зимнее время города.      Без четверти одиннадцать она весело выбежала на улицу, одетая в короткую шерстяную автомобильную куртку, коричневые кожаные сапоги, доходившие до щиколотки, джинсы и свитер с широким воротом - чересчур тепло для такого дня. Сара обменялась приветствиями с Луи, повернула налево и двинулась в направлении Мэдисон-авеню, чтобы не спеша поглазеть на витрины, а возможно, и прикупить что-нибудь. Какого, в конце концов, черта! Сегодня праздник, и она одна!      Светло-голубая "акура" стояла у тротуара неподалеку от ее дома. Эндрю Фарелл полулежал, облокотившись на капот машины, сложив руки на груди и подставив лицо солнцу. Его глаза были закрыты, он еще не увидел ее. Сара только начала поворачиваться, чтобы скрыться в противоположном направлении, когда - словно почувствовав ее близость - он открыл глаза и посмотрел на нее.      У нее вдруг сильно-сильно забилось сердце.      Он приближался к ней, а она застыла как вкопанная.      - Привет, - сказал он.      На сей раз он не улыбался. Смотрел на нее серьезно, по-взрослому.      - Я жду с восьми утра, - объявил он. - И уже начал бояться, что проглядел вас.      - Как?.. Зачем?.. Что вы?.. О Господи, Эндрю, что вы хотите от меня?      - Вас, - ответил он просто.      Уже в машине он рассказал ей, что вспомнил, как Молли в разговоре упомянула об их доме на Восточной Восемьдесят первой улице, а поскольку Эндрю не знал, как зовут ее мужа, а школьная учительница вряд ли зарегистрируется под своей собственной фамилией, то он решил: а вдруг у двенадцатилетней девочки все-таки окажется свой собственный телефонный номер. Поэтому он принялся искать фамилию Уэллес в манхэттенском телефонном справочнике. Как выяснилось, там были сотни человек по имени УЭЛЛС, а УЭЛЛЕСОВ не так уж и много. Сары среди них не оказалось, как он и ожидал, и Молли тоже, но нашлась "Уэллес М. Д." - либо доктор медицины, либо Молли Дорис, Молли Диана, Молли Дина, даже Молли Долли, на худой конец...      - Молли Дэйр, - перебила его Сара.      - Дэйр?      - Такую фамилию носила в девичестве моя мать.      - Не суть важно. - Он пожал плечами.      Однако адреса в справочнике не было, что показалось ему проявлением слишком уж большой осторожности, даже для Нью-Йорка. Ну ладно, указать только инициалы, чтобы сбить с толку какого-нибудь маньяка, названивающего по телефонной книге, но скрывать еще и адрес?      - Вы очень осложнили задачу для людей, подобных мне, - пошутил он.      "Не так уж сильно", - подумала Сара.      - И когда вы проводили свое расследование? - спросила она.      - В пятницу, во второй половине дня.      - А зачем?      - Потому что мне безумно хотелось увидеть вас снова. И я не хотел ждать еще целый день.      "Он знал, что сегодня в школах нет занятий, - промелькнуло у нее в голове. - Рассчитал, что сегодня я останусь дома. И выследил меня..."      - Но как же вы все-таки меня нашли?      - Ну, после того как я позвонил в школу...      - Что?!      - Простите, но я...      - Вы что, с ума сошли? Вы позвонили в школу? Выпустите меня! Остановите машину. Я хочу немедленно выйти.      - Пожалуйста, не оставляйте меня одного.      Она бросила на него быстрый взгляд.      - Ну пожалуйста, - повторил он.      - Что вы им сказали? С кем вы говорили?      - Не знаю, с какой-то женщиной в учительской. С той, кто взял трубку. Я соврал, что нам надо доставить покупку миссис Саре Уэллес...      - Кому это "нам"?      - Фирме "Грейс Маркет".      - Той, что на углу Семьдесят первой и Третьей?      - Точно.      - А откуда вы узнали, что "Грейс"...      - Это уже другая история. Как бы то ни было, я сказал, что вы дали нам адрес где-то на Восточной Восемьдесят первой улице, но мы не смогли разобрать ваш почерк, и у нас нет вашего номера телефона. Но Герман вспомнил, как вы рассказывали, что преподаете в Грир...      - Герман?      - Я выдумал его.      - Германа?      - Да, потому-то я и звонил. Потому что если я узнаю правильный адрес на Восемьдесят первой, то мы сможем отправить покупку прямо туда, поскольку речь идет о скоропортящейся рыбе...      - Скоропортящейся рыбе, - как во сне, повторила Сара.      - Да.      - И она дала вам мой адрес?      - Нет, не дала.      - Молодец.      - Ну, вот.      - Тогда откуда он у вас?      - Я вспомнил еще кое-что, что говорила Молли.      - Что именно?      - Что один раз ей уже спасали жизнь. Когда швейцар Луи вытащил ее из-под колес такси.      - На Восемьдесят первой может быть сотня швейцаров по имени Луи.      - Нет, всего только три.      - Господи, помилуй меня, грешную! - воскликнула Сара, и на нее напал приступ безудержного смеха.      - Я обошел все дома...      - Но тут сотни домов.      - Я выбирал только те, где есть швейцар. Когда мне открывали дверь, я говорил...      - Когда это было?      - В субботу утром. Так вот, я говорил, что миссис Уэллес поручила мне спросить Луи. Если Луи там не было - адью. Если Луи был, но никто не знал миссис Уэллес, тоже адью. В доме возле Первой авеню имелся Луи, но не было Уэллес. Около Третьей - еще один Луи, но опять никакой Уэллес. В вашем доме оказался и Луи, и Уэллес. Я мог подождать вас уже в субботу, но подумал, вдруг ваш муж дома?      - Сегодня он тоже должен был быть дома.      - Значит, мне повезло, что я застал вас одну.      - Куда вы меня везете? - вдруг спохватилась она.      - Вы голодны?      - Нет.      - Хотите чая?      - Нет?      - А чего-нибудь выпить?      - В одиннадцать утра?      - Чего же вы тогда хотите?      Позже она никак не могла понять, что на нее нашло, но тем не менее ни на миг не пожалела о тех словах, что помимо воли сорвались с ее губ.      - Я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня.      Он поцеловал ее сразу же, словно только и ждал разрешения.      Поцеловал в ответ на ее безумную просьбу и затем беспрерывно продолжал целовать, стоило машине остановиться на красный свет. Он вел автомобиль как сумасшедший. То ли он торопился скорее добраться до известной ему одному цели их поездки, то ли он просто всегда ездил как лихач. Как бы то ни было, стоило светофору переключиться на желтый, как он резко тормозил, поворачивался к ней и страстно припадал к ее губам до тех пор, пока не загорался зеленый. Саре казалось, что остановки становились все короче и короче. Она хотела, чтобы светофоры все время зажигали перед ними красный свет и не торопились переключаться, чтобы он останавливался у тротуара и целовал ее бесконечно, и пусть светофоры всего мира горят каким им угодно светом. Она без конца повторяла себе, что это безумие, что она его совсем не знает. В самом деле, кто он такой, этот мужчина, которого она так жадно целует?      Еще ее не переставало поражать, что она вовсе не испытывала чувства вины. Что ж, возможно, любая замужняя женщина откладывает на потом мысли о муже, когда ее целует в машине под светофором красивый мужчина на шесть лет моложе, возможно, любая замужняя дама за миг перед тем, как ее соблазнят (она уже знала, что ляжет с ним в постель), начисто забывает о муках совести, оказавшись на краю неодолимо манящей пропасти. Возможно.      Или она - редкостная шлюха.      Надпись на почтовом ящике рядом с дверью гласила: "Картер и Голдсмит. Инвестиции". Ничего удивительного: он же рассказывал ей о своем бизнесе. Странно, что он привез ее в свой офис, а не в отель, или мотель, или куда там еще двадцативосьмилетнему мужчине полагается везти тридцатичетырехлетнюю женщину, которую он вот-вот соблазнит... Любопытно, куда водили Хите ее шестнадцать строителей?      Зато она ничуть не удивилась, что он поцеловал ее, едва закрыв и заперев за собой наружную дверь. Прижал спиной к двери и поцеловал еще яростнее, чем тогда на пляже, чем во французской кофейне или в "акуре" всякий раз, когда светофор переключался на желтый. Его руки сжимали ее ягодицы, его могучее мужское естество упиралось ей в живот. "О Боже! - пронеслось у нее в голове. - Это больше, чем я ожидала. Я обречена".      Поднимаясь по ступенькам шикарной, обитой деревом лестницы впереди Эндрю, Сара жалела, что на ней джинсы, а не короткая узкая юбочка, что она не догадалась одеться сегодня во что-нибудь более доступное, что-нибудь такое, что было бы легче сбросить с себя перед надвигающимся неизбежным действом. На лестничной площадке перед дверью, ведущей, как она все еще полагала, непосредственно в офис, он снова поцеловал ее, и на сей раз она подалась ему навстречу. Толстая куртка мешала, от нее хотелось поскорее избавиться, его руки наконец проникли под куртку, нашли ее спрятанные под свитером груди, она подумала: "О Господи!" - и всем телом прижалась к нему за секунду до того, как он оторвался от нее, чтобы отпереть дверь.      Обстановка комнаты не запечатлелась у нее в мозгу. Какой-то калейдоскоп неосознанных деталей, которые казались лишь обрамлением для него, Эндрю, и того, что он уже делал с нею или только собирался делать. Но это был явно не офис: камин напротив входной двери (он сорвал куртку с ее плеч), софа перед камином (он швырнул куртку на софу, Сара задохнулась в его объятиях), книжные полки на стене справа. На миг ей стало любопытно, что он читает, его губы снова нашли ее, его руки шарили у нее по спине под толстым свитером, и вдруг она почувствовала, как тяжело опустились вниз ее груди, и поняла, что он расстегнул ей бюстгальтер. Сара чуть отодвинулась, чтобы он мог скорее найти под свитером ее обнаженные соски.      Он взял ее руки в свои и увлек к другому обитому деревом лестничному маршу. Они поднялись на следующий этаж. Она успела заметить кухню и столовую, но они шли еще выше, и там наконец оказалась спальня - единственное место, где ей хотелось находиться вместе с этим мужчиной, единственное место, где ей хотелось находиться с ним с того самого момента, когда он поцеловал ее утром на пляже.      Они оба сбрасывали одежду, приближаясь к кровати. Он швырнул на пол пиджак, расстегнул рубашку на груди и на рукавах, наконец избавился и от рубашки тоже и снова притянул к себе Сару, покрывая ее поцелуями. Руки Сары лежали на его голой груди, он ласкал ее ягодицы. Едва переводя дыхание, она вырвалась из его объятий и уселась на кресло перед вторым, меньших размеров, камином, сняла сапоги, бросила их на пол, снова встала, чтобы стянуть с себя свитер, повесила его на спинку кресла, сверху швырнула лифчик, расстегнула пояс, переступила через джинсы, кинула их поверх остальной одежды и наконец повернулась лицом к Эндрю, оставшись только в белых шерстяных носках и белых хлопчатых трусиках.      Он стоял перед ней абсолютно голый.      Ее глаза жадно скользили по его телу. Ей хотелось прикоснуться к нему, ласкать губами, почувствовать его внутри себя. Вдруг она ощутила себя маленькой девочкой, маленькой невинной девочкой, и такой мокрой, что казалось, она кончит сию же секунду, даже если он больше к ней не прикоснется.      Она устремилась к нему, не сняв ни трусиков, ни носков.      Он стоял, слегка расставив ноги и открыв объятия ей навстречу. Она прижалась к нему всем телом. Так они замерли на несколько секунд: она - обхватив его за плечи, он - обняв ее за талию, она - глядя ему в глаза, он - не отрывая взгляда от ее губ. Он склонился к ней, губами нашел ее рот, скользнул языком ей между зубов, ладонями вновь обхватил ее ягодицы. Она слегка потерлась о него, не прерывая поцелуя, с закрытыми глазами. Наконец он поднял ее и понес к постели.      Лежа в его объятиях, Сара вдруг начала:      - Я еще никогда...      - Тш-ш, - остановил ее он и поцеловал снова.      Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Когда же он оторвался от нее, она словно вернулась из рая. Она пыталась восстановить дыхание и сказать ему, что никогда не делала ничего такого, никогда не изменяла мужу, даже мысли не допускала, что...      Он приник к ее груди.      Сара вцепилась в него со всей страстью, мотая головой из стороны в сторону, а он ласкал кончиком языка ее соски. "Да, - думала она. - О Боже, да!" Вдруг он крепко сжал обе ее груди в одной руке, так что соски почти касались друг друга, и начал одновременно их целовать. Она чувствовала себя на грани сумасшествия, никогда прежде не испытывая ничего подобного. Она ощутила приближение оргазма. "О нет, - пронеслось у нее в голове, - не так скоро, ну трахни же меня". И поймала себя на том, что не помнит, принимала ли она таблетку сегодня утром, и не знает, вдруг он чем-нибудь болен.      - Послушай, - начала было Сара, - ты не...      Но его рука уже проникла ей между ног. Его пальцы мучали ее безжалостно и умело. "О Господи, - думала она, - я точно сейчас кончу".      - У тебя правда нет ничего такого?.. - умудрилась все-таки произнести Сара.      - Нет, ничего, - ответил он, и она кивнула с облегчением и тут же отодвинулась от него, приподнялась и засунула палец под резинку своих трусиков. Она уже начала снимать их, когда он ее остановил:      - Нет, еще рано.      Он не дал ей времени удивиться, сжал в своих руках кисти ее рук, навалился всем телом и снова принялся взасос целовать ее груди, спустился ниже, оставив влажную дорожку вдоль ее живота, и наконец впился губами во влажную ткань трусиков.      Она чувствовала сквозь материю прикосновение его рта и подбородка и знала, что от него теперь не скрыть, насколько она влажна, как сильно она его хочет, и снова подумала: "Ну ради Христа, трахни же меня, в конце концов". Она стеснялась произнести это вслух и повторяла и повторяла про себя как заклинание: "Трахни меня, трахни меня, трахни, трахни, черт побери". "Он все испортит, - думала она, - он доведет меня до оргазма раньше времени, и так ему и надо, сукиному сыну, не будет так меня дразнить". Теперь он покрывал поцелуями внутреннюю часть ее бедер, время от времени отводя в сторону край трусов, чтобы провести языком по нежной коже в паху. "Ну пожалуйста, - стонала она, пока он собирал в тоненькую полоску материю, покрывавшую лобок, и проводил ею по клитору. Она истекала влагой. - О, пожалуйста, сейчас..."      Внезапно он просунул пальцы под трусы и одним движением разорвал их, оставив Сару абсолютно нагой в своих объятиях. "Давай", - прошептала она, почувствовав, что он приподнялся, чтобы улечься поудобнее. "Да скорей", - когда он прикоснулся там, где она ждала его, вся раскрытая. "Да трахни меня", - когда он уже входил в нее. "О Господи", - простонала она еще раз, обвивая его своими ногами, приподнимаясь навстречу ему. "Трахни меня, да, да", - и увидела, что на ней все еще остались глупые белые носки. Разрядка наступила почти мгновенно. Она как будто растаяла в его объятиях и растеклась по кровати, чувствуя, как он взорвался семенем внутри нее.      Позже, когда они лежали без сил и в поту рядом друг с другом, он прошептал: "Сара, я люблю тебя", и она подумала: "Да, это происходит со мной", - и впервые в жизни почувствовала себя полностью счастливой.            * * *            Чувство вины навалилось на нее где-то минут через десять.      Он нежно целовал ее в нос, в щеки и лоб, затем встал и голый отправился в ванную, и вдруг ее как молнией пронзило осознание того, что с нею чужой человек, что это не Майкл идет через комнату, белея в полумраке ягодицами, что с ней только что занимался любовью совершенно посторонний мужчина.      Ее как на пружинах подбросило. Еще миг - и она откинула бы простыню и голышом побежала бы туда, где валялись ее сапоги, джинсы, свитер и лифчик. Куртка и сумочка остались этажом ниже, но если двигаться быстро, можно успеть одеться и выбежать из дому, уйти из его жизни и вернуться в свою.      Кстати, сколько сейчас времени?      Вдруг Майкл уже?..      В панике она схватилась за часы.      Нет, не может быть.      Неужели действительно только без двадцати двенадцать?      Неужели они провели в его квартире всего лишь двадцать минут?      Как могло то, что произошло между ними, длиться всего двадцать минут?      Ей показалось, что прошла вечность.      Восхитительная веч...      "Нет, стой, - сказала она себе. - Ты что, сошла с ума? Уходи отсюда. Одевайся и проваливай, пока не поздно. Мужчина в ванной - не твой муж. Он - мальчишка, который на какой-то миг вскружил тебе голову, польстил тебе, будто ты - страстная и желанная женщина, которая... которая... Боже, как мне было хорошо! Перестань. Даже думать об этом не смей больше. Иди домой к своему любящему мужу, который работал все утро, пока ты..."      - Сара!      Она обернулась. Он стоял в дверях ванной, повязав полотенце вокруг бедер. Он выглядел очень озабоченным и похожим на маленького серьезного мальчика.      - С тобой все в порядке? - спросил он.      - Да, - ответила она. - Но мне пора уходить.      - Хорошо, - отозвался он.      Он не сдвинулся с места. Вдруг ей стало стыдно вставать с кровати голой, она не хотела, чтобы он снова увидел ее без одежды. Но ей казалось глупым держать перед собой простыню, как в кино. Она не дурочка-студентка, а взрослая тридцатичетырехлетняя мать семейства. О Боже, что она наделала?! Не глядя на Эндрю, Сара встала, повернулась к нему спиной и быстро подошла к креслу, где лежала вся ее одежда, кроме все еще остававшихся на ней белых носков и порванных трусиков. Первым делом она надела лифчик, сразу же за ним - свитер и уже тянулась за джинсами, когда он, неслышно подкравшись, внезапно обнял ее за талию и крепко прижал к себе.      Она почувствовала, что он снова возбужден.      Она стояла без движения. Сила воли в один миг покинула ее. Она не могла воспрепятствовать тому, что сейчас происходило, потому что, едва он снова прикоснулся к ней, едва его руки обвились вокруг нее, едва она почувствовала его желание, у нее тут же потекло по ногам.      Она повернулась ему навстречу.      Взглянула ему в лицо.      Он кивнул.      Она тоже.      Для них все только начиналось.            * * *            Тело Доминика Ди Нобили обнаружили утром во вторник, девятнадцатого января, в багажнике машины на одной из автостоянок аэропорта Лагардия. Его убили двумя выстрелами в затылок, что, учитывая его долги и страсть к азартным играм, позволяло с уверенностью предположить, что он пал жертвой криминальных разборок. Детективы, приставленные охранять информатора, выпустили Ди Нобили из виду буквально на пару минут. Он выпросил у них позволения заскочить на секундочку к своей подружке из Куинса, зашел в ее дом, и больше его не видели - до сего момента.      В середине того же самого дня Реган и Лаундес засекли голубую "акуру" с декоративными номерами "ФАВ - ДВА" перед магазином в районе Кенмера и Бауери. Приткнуть вторую машину было уже некуда, поэтому они пристроились во второй ряд на той же стороне улицы, машинах в шести от "акуры". Около трех часов два копа из пятого отделения притормозили около их "Форда-эскорт" и попросили предъявить водительское удостоверение. Реган показал свой полицейский значок, они кивнули и поехали дальше.      В двадцать минут пятого высокий мужчина без шляпы, с каштановыми волосами, направился в сторону "акуры". Он весьма походил на ту фотографию из "Пипл", которую отксерокопировал Майкл.      - Есть! - бросил Реган и завел мотор.      Эндрю Фавиола (если это был он) бросил взгляд на ветровое стекло, словно ожидая найти там штрафной квиток за стоянку в неположенном месте - привычное для него дело, а затем сел в машину. Как только "акура" тронулась с места, за ней устремился и "форд-эскорт".      - В жилую часть города едет, - заметил Лаундес.      "Не трудно догадаться, - подумал Реган, - поскольку на Бауери двухстороннее движение, а "акура" как раз была развернута к жилым кварталам".      - Возможно, в Бруклин, - продолжал Лаундес.      Еще одно глубокое наблюдение, поскольку если бы водитель "акуры" сразу же свернул налево, то попал бы на Вильямсбургский мост, если бы поехал прямо, то пересек бы реку по Манхэттенскому мосту, а если бы он продолжал ехать на юг, тогда на его пути лежал бы Бруклинский мост, и в любом случае он неизменно попадал в Бруклин. "Ну и партнерчика Бог послал", - вздохнул про себя Реган.      В четыре тридцать уже начинало темнеть. В этом городе в январе солнечные дни чередуются с такими вот, как сегодня, когда с утра над головой висят тучи, и не успеешь оглянуться, как вокруг уже стемнело. Вдоль тротуаров зажглись фонари, встречные машины включили фары, и Реган вплотную притиснулся к "акуре", не желая потерять ее в случае, если Фавиола решит проехать на Вильямсбургский мост через Деланси-стрит. Куда тот на самом деле и повернул.      - Я говорил, - заметил Лаундес.      Гений чертов.      Мосты тонули в море огней. По обе стороны от Ист-ривер разливалось волшебное зимнее многоцветье. Реган запоминал названия мостов в восточной части Манхэттена в алфавитном порядке. Бруклинский, Манхэттенский, Вильямсбургский. Б, М, В. Как машина. Вообще многие нью-йоркские названия укладывались в его схему. Голландский тоннель, мост Джорджа Вашингтона - Г, Д. Мост Куинсборо, тоннель Линкольна - К, Л. Главное - система, остальное приложится.      Теперь они ехали по эстакаде Бруклин - Куинс. Сгустившуюся темноту только периодически разгоняли огни, горевшие в окнах жилых домов и промышленных зданий. "Акура" впереди летела в ночь, как стрела, выпущенная из лука.      - Наверное, ему надо на ЛАСА, - объявил Лаундес.      "Какое свежее умозаключение", - мрачно подумал Реган.      В это время дня лонг-айлендская скоростная автострада битком забита машинами, впрочем, как всегда по рабочим дням, а в летние месяцы еще и по выходным. А уж если тебя застигнет на ЛАСА метель, то вообще неизвестно, когда ты доберешься домой.      - На Лонг-Айленде живет много народу, - сообщил Лаундес.      Реган тяжело вздохнул. Ехать предстояло еще долго.            * * *            Мысли о ней постоянно преследовали его.      Она ушла вчера в два часа дня, предварительно позвонив мужу, что она в "Саксе" и скоро будет дома. Его не удивило, как быстро и легко она научилась врать. Он говорил ей, что не в его привычках увиваться за замужними женщинами, но это тоже была ложь. Его никогда не волновало, замужем женщина или нет, лишь бы ее муж не принадлежал к какой-нибудь семье. Своим наставлять рога настоятельно не рекомендовалось.      Перед уходом она предупредила его, что ей звонить нельзя, ведь она замужняя дама, и все такое. Он не стал спорить - покивал головой, попожимал плечами, посмотрел на нее жалобно и по-детски и в конце концов написал для нее оба своих телефона, один на Мотт-стрит и второй на Айленде. Она обещала звонить. Но если она не позвонит, он снова дождется ее около школы или около ее дома. Эту птичку он твердо решил не упускать.      У дверей квартиры они в последний раз поцеловались, жадно и крепко, а затем он проводил ее по лестнице до выхода. Прежде чем отпереть замок, он еще раз повторил: "Я люблю тебя, Сара". Она ничего не ответила, только прикоснулась пальцами к его щеке, заглянула ему в лицо, потом торопливо поцеловала его и юркнула в дверь.      Я люблю тебя.      Он часто произносил эти слова самым разным женщинам. В прошлую пятницу он даже сказал их Уне Халлиган: "Уна, я люблю тебя". Три самых дешевых слова во всем английском языке: Я - ТЕБЯ - ЛЮБЛЮ. Сару Уэллес он, скорее всего, тоже не любил, но определенно любил ее трахать.      Расплывшись в улыбке, он бросил взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что у него на хвосте не повис патруль дорожной полиции, и прибавил скорость настолько, насколько позволяло запруженное машинами шоссе. Подъезжая к дому на Грейт-Нек, он не обратил никакого внимания на черный "Форд-эскорт".      В следующий раз он намерен вытащить из нее номер, по которому сможет звонить сам. Ему не хотелось отдавать инициативу в ее руки.            * * *            Круглосуточное наблюдение за Эндрю Фавиолой началось с того момента, когда Реган и Лаундес позвонили Майклу и доложили о своем успехе. В момент звонка Сара готовила ужин на кухне. Реган сообщил, что они установили место жительства объекта. Майкл пообещал немедленно вызвать группу ночного наблюдения, но утром им надлежало возобновить слежку. Реган поинтересовался, какой график собирается установить Майкл, обычную восьмичасовую трехсменку или что-то другое? Потому что сейчас почти шесть, и они с Лаундесом работают с восьми утра, то есть они просиживают задницы в машине уже десять часов кряду. Если их сменят около семи, то почему третья группа не может заступить завтра утром...      - ...вместо нас, - говорил Реган. - Тогда мы с Алексом подхватим объект в четыре дня.      Майкл ответил, что он предпочел бы, чтобы вторая смена приступила в семь, как и предлагал Реган, а третья - в полночь, и, наконец, Реган с Лаундесом в восемь утра...      - Потому что вы - моя лучшая команда, и я хочу, чтобы вы вели его днем. После этого мы войдем в нормальный восьмичасовой график. С восьми до четырех, с четырех до полуночи и с полуночи до восьми. Причем вам с Алексом достанутся только дневные смены, пока мы не выясним, что там происходит.      - Сегодня мы тоже отработали дневную смену, - пожаловался Реган. - А теперь уже прошла половина ночной, скоро утро, а мы все еще торчим на чертовом Лонг-Айленде. Так вот, я не хочу, чтобы такое повторялось изо дня в день, будь этот тип хоть самым большим бугром во всем Нью-Йорке. Ты понимаешь меня, Майкл?      - Ну, не думаю, что он столь уж велик, но обещаю: больше так перерабатывать вам не придется. Если, конечно, вы сами не захотите.      "Что он имеет в виду?" - подумал Реган.      - Ну ладно, мы находимся в квартале под названием Океанские Красоты, хотя никакого океана здесь нет и в помине, недалеко от дома номер 1124 по Пальм-стрит, куда он зашел. Скорее всего, там он и живет, потому что машину он поставил в гараж. Мы на углу Пальм- и Лотос-стрит. Ну и названия, можно подумать, здесь Майами-Бич, а не Нью-Йорк. Передай сменщикам, что наша машина - черный "Форд-эскорт". Тут весьма оживленное местечко. Не знаю, как нам удастся вести объект, чтобы кто-нибудь из соседей нас не заметил. Скажи им, чтобы были поосторожнее.      - Хорошо.      - Кого ты собираешься вызвать?      - Гарри Арнуччи.      - О'кей, ждем.      В семь тридцать того же вечера детективы первого класса Гарри Арнуччи и Джерри Мэндел сменили Регана и Лаундеса, которые возобновили наблюдение уже в восемь часов на следующее утро. В среду, вскоре после десяти, Эндрю Фавиола вышел из дома, нигде не останавливаясь доехал до Манхэттена, где снова припарковал машину на Боуери и зашел в ателье на Брум-стрит. Реган и Лаундес всю дорогу висели у него на хвосте. За весь день он только один раз вышел из ателье, чтобы пообедать в ресторане на Малберри. В полтретьего он вернулся в ателье и, когда Регана и Лаундеса сменили в четыре, все еще находился там. За это время по меньшей мере с десяток мужчин в длинных пальто вошли и вышли из ателье, причем некоторые из них провели там по нескольку часов.            * * *            Никто не следил за дверью, выходящей на Мотт-стрит. Никто не видел Сару Уэллес, когда она нажала на кнопку в шесть тридцать вечера. Никто не видел, как она тревожно озиралась, пока Эндрю открывал дверь...      - Ты здесь работаешь?      - Да.      - Но это скорее квартира, чем офис.      - На первом этаже есть небольшой удобный офис.      - Я успела заметить только гостиную.      - За ней расположен офис. И комната для совещаний тоже.      - Ты работаешь тут один?      - В основном да.      - И у тебя нет секретаря?      - Нет. Мне он не нужен. Почти все переговоры я веду по телефону.      - Как, и писем не пишешь?      - Очень редко. Иногда я прибегаю к услугам помощников. Но редко.      - Тебе нравится работать одному?      - Да.      - Ты проводишь здесь дни напролет?      - По обыкновению, да.      - Сегодня утром я долго не могла до тебя дозвониться.      - Да, утро выдалось довольно напряженным.      Шесть истеричных звонков от Фрэнки Палумбо, один за другим. Фрэнки боялся, что семья Колотти рассердится на него за то, что он по приказу Эндрю расправился с тем придурком Ди Нобили. Эндрю ответил, что опасаться абсолютно нечего. Колотти всего лишь оказали услугу Ди Нобили, и, возможно, они только рады избавиться от лишней головной боли. Это был первый звонок. Второй и три последующих - о том, что Джимми Ангел является бригадиром, а телка - его кузина, и как Джимми отнесется к тому, что тупой приятель его родственницы оказался в багажнике машины у аэропорта Лагардия? Эндрю терпеливо повторял, что Колотти даже не хотели оказывать услугу Доминику, и их очень огорчило, когда тот украл деньги у семьи Фавиола, так что не стоит волноваться. В последний раз Фрэнки спросил, не следует ли убрать и телку тоже, прежде чем она побежит к братцу жаловаться. Эндрю не одобрил эту идею.      - Кто такие Картер и Голдсмит? - продолжила Сара.      - Владельцы фирмы, - ответил Эндрю. - Сейчас они практически удалились от дел. Я вроде как веду все их дела.      Ложь.      Даже двойная ложь.      А точнее, тройная.      Владельцем являлся сам Эндрю, и он не вел чьи-то дела, а полностью их контролировал теперь, когда его отец сошел со сцены. Ни "Картер", ни "Голдсмит" ни от каких дел не удалялись. Оба были действующими капо в семье Фавиола. Картера звали Ральф Карбонарио, а еще Ральфи Картер, или Рыжий Ральфи. Голдсмитом назывался Кармин Орафо. Официально они считались, соответственно, президентом и финансовым директором абсолютно законной инвестиционной корпорации, которая - как Эндрю совершенно верно сообщил Саре - подыскивала фирмы, нуждающиеся во вливании финансовых средств и во внимании, и пестовала их до тех пор, пока они не начинали приносить стабильный доход.      Эти вполне "чистые" сферы деятельности, принадлежащие семье и контролируемые семьей Фавиола, включали в себя рестораны (самое удобное из законных помещений капитала), бары и таверны (тоже верняк!), доставку продуктов питания, торговлю недвижимостью, производство одежды, мастерские по проявке фотопленки, кофейные бары (в одном Сиэтле - шесть штук), туристические агентства, сети мотелей, автоматы для торговли мелочами типа сигарет и жвачки, уборку мусора, поставку тканей, а также множество магазинов - спортивных, обувных, книжных, музыкальных, дамских и хозяйственных.      Все они приносили вполне ощутимый доход, а их счета принимали во всех банках Соединенных Штатов Америки. Часто у какого-нибудь магазина имелись отделения в других штатах, и по бухгалтерским книгам проходили взаиморасчеты за товары между членами одной цепочки. Подобные вполне законные операции отследить было просто невозможно, так же как найти связь между какими-либо противоправными действиями и нормальными рабочими расходами, оплачиваемыми через банк одной из совершенно законных фирм. Множество чеков, выданных в качестве зарплаты или оплаты за услуги, обменивались на большие, но еще не отмытые суммы наличными.      Деньги сами по себе не говорят ни о чем. Вот почему при большинстве незаконных сделок используются наличные. Но приобретенная таким способом наличка - тоже проблема, ее хорошо иметь, но толку от нее мало, пока не удастся придать ей вид законно заработанных денег. Отмывка денег - это преступление, единственная цель которого состоит в том, чтобы получить возможность воспользоваться плодами других преступлений. Полученные преступным путем деньги, пройдя через цепочку "чистых" предприятий, волшебным образом превращались в деньги, заработанные в поте лица честным трудом. Правда, прежние владельцы предприятий, требующих, по словам Эндрю, инвестиций и внимания, часто становились со временем нежелательными партнерами, что иной раз влекло за собой угрозу насилием или само насилие, то есть новые преступления. Но преступления были и оставались основным бизнесом семьи Фавиола.      Отца Эндрю бросили за решетку по четырем эпизодам, связанным с убийствами, но все знали, что семья замешана еще и в торговле наркотиками, и в азартных играх, и в ростовщичестве, и в отмывке денег, и в рэкете, и в скупке краденого, и в проституции. Концерн "Картер и Голдсмит" и создавался с целью скрыть за респектабельным фасадом все это многообразие преступной деятельности. Хотя и Карбонарио, и Орафо - оба жили на северо-востоке страны - Карбонарио на Стейтен-Айленде, а Орафо в Нью-Джерси, - официальные деловые обязанности заставляли их много путешествовать, и домой они попадали весьма редко. Когда всем заправлял Энтони Фавиола, они подчинялись непосредственно ему. Затем они перешли в подчинение Эндрю.      И вот теперь Сара Уэллес, лежа голышом в объятиях Эндрю Фавиолы, в то время как он чувствовал первые признаки нового прилива желания, принялась расспрашивать его о том, сколько часов в день он работает и не скучно ли проводить в одиночестве дни напролет...      - Ну, я постоянно получаю рапорты с поля боя, - пошутил он. - Постоянно кто-нибудь приходит или уходит.      - Разве не следует инвестиционной компании располагаться в финансовых кварталах?      - Что ты сочинила про сегодняшний вечер? - перебил он.      Пора было возвращать разговор на практические рельсы. Если их связь будет продолжаться - а таково его твердое намерение, - ей нельзя попадаться. Еще не хватало, чтобы ее дуралей-муж обнаружил...      - Я на встрече с другими учителями, - ответила она.      - Где?      - Мы якобы обедаем вместе. Все шесть преподавателей английского.      - Где?      - Не знаю. Я не по...      - Прежде чем прийти домой, придумай где. А лучше всего придумай сейчас. Ну... - Он ждал.      - "У Байса", - наконец выпалила она.      - Где это?      - На углу Пятьдесят четвертой и Пятой.      - Около школы, - одобрил он. Затем выдвинул ящик тумбочки у постели, открыл телефонный справочник по Манхэттену и набрал номер.      - Здравствуйте, - произнес он. - Вы сегодня работаете? До какого часа? Большое спасибо.      - Удачный выбор, - сказал он, положив трубку. - Они закрываются в четверть двенадцатого.      Он потянулся к ней, но тут Сара встрепенулась:      - Кстати, сколько сейчас времени? - Села и схватила часы. - Ой, - воскликнула она. - Без десяти восемь!      - Я вызову машину, не волнуйся, - успокоил ее Эндрю.      - Правда?      - Стоит только трубку снять.      - Но мне все равно надо идти, - заявила она.      - Еще полчаса. Я позвоню сейчас и скажу, чтобы тебя забрали в полдевятого.      - Получается не полчаса, а сорок минут, - заметила Сара.      - Домой приедешь в девять.      - Слишком поздно.      - Нет, если вы назначили обед в шесть тридцать...      - Эндрю...      Он уже взялся за телефонную трубку.      - Нет, пожалуйста, подожди.      Он ждал со снятой трубкой в руке.      - Пожалуйста, положи трубку. Мне надо с тобой поговорить.      "Интересно, а чем мы занимались все это время?" - усмехнулся про себя он, но послушно опустил трубку. Сара сидела на кровати, обернув простыню вокруг талии и оставив грудь неприкрытой.      Она заговорила, опустив глаза на свои руки, на переплетенные пальцы с золотой полоской обручального кольца.      - Мне сегодня стоило больших трудов выбраться к тебе, - начала она.      - Понимаю, я действительно живу очень далеко от тебя.      - Я не расстояние имела в виду.      - А что?..      - Мне было неприятно врать в понедельник и сегодня тоже. Мне трудно врать, Эндрю.      - Понимаю. Прости. Я вызову машину сейчас же.      - Когда ты вынуждаешь меня задержаться дольше, чем нужно, ты вынуждаешь меня... Ну неужели ты не понимаешь, Эндрю? Если я прихожу домой позже, чем обещала, мне приходится врать еще раз, чтобы объяснить...      - Извини. Ты права. Мне не следовало...      - Но дело даже не в этом. Главное... Эндрю, - сказала она, повернувшись лицом к нему, - главное заключается в том, что я не уверена, могу ли я и дальше продолжать лгать.      Она низко опустила голову. Он взял ее за подбородок. Развернул лицом к себе. Она посмотрела на него глазами, уже подернутыми поволокой.      - Так что ты хочешь сказать? - спросил он.      - Сама не знаю.      - Уж не хочешь ли ты сказать...      - Говорю тебе, я сама не знаю, что я...      - Если все дело в том...      - Я вру мужу, я вру дочке.      - А раньше ты никогда не врала?      - Я не такой человек. Я не вру. Не вру, и все.      - Никогда-никогда?      - Мужу - никогда.      - Ни в чем?      - Ни в чем действительно важном.      - Я важен для тебя?      - Какая связь?..      - Я задал тебе вопрос. Я важен?      - Да.      - Тогда соври, - приказал он и снова взялся за трубку. - Билли? Мне нужна машина где-то около полдевятого. Ехать в район пересечения Восемьдесят первой и Лекса. Не опаздывай. Все нормально? - спросил он, положив трубку.      Она снова посмотрела на свое обручальное кольцо.      - В следующий раз я пошлю за тобой машину, - продолжал он. - Так тебе будет легче. Куда-нибудь подальше от школы. Может, на Пятьдесят седьмую. Там всегда много народу.      - Кто такой Билли?      - Наш шофер.      - И других женщин он тоже возит?      - Среди моих деловых партнеров много женщин. Да, он возит и других женщин тоже.      - Потому что я не хотела бы, чтобы он подумал...      - Он привык. Тебе не о чем беспокоиться.      "Привык", - отметила про себя она.      - Может, мне лучше взять такси? - предложила Сара.      - Если хочешь - пожалуйста.      - Да, я так хочу.      - Отлично. - Он снова набрал прежний номер. - Билли? Все отменяется. Ты довольна? - спросил он.      - Да, - кивнула Сара. - Пожалуй, мне пора одеваться.      - У нас еще есть время.      - Опять ты начинаешь. Я говорю, что мне пора, а ты...      - Извини. Когда мы снова увидимся?      - Не знаю.      Она встала с кровати и направилась к стулу, на котором висела ее одежда.      - В следующую среду, вечером?      - Не знаю.      - Сара, - сказал он - пожалуйста, не поступай со мной так, о'кей? Я люблю тебя...      - Это невозможно! - воскликнула она. - Ты не любишь меня, ты не можешь любить меня. И прошу, не говори так больше.      - Я говорю правду.      - Я отлично знаю, что нет.      - Да.      Она покачала головой и со вздохом отвернулась. Он молча смотрел, как она одевается.      - Когда можно позвонить тебе? - спросил он.      - Нельзя мне звонить.      - Во сколько ты уходишь на работу?      - В семь тридцать.      - А твой муж?      - Вскоре после меня.      - Когда он возвращается домой?      - Около шести.      - А ты?      - Между половиной пятого и шестью. Но к тому времени моя дочка уже, как правило, дома. Я никогда не бываю одна, Эндрю, неужели ты не понимаешь? Это невозможно. Я не могу продолжать вести такую жизнь. Правда не могу. Мне слишком...      - Где ты обедаешь днем?      - В учительской столовой.      - Там есть телефон?      - Телефон-автомат. Но там полно других преподавателей...      - Когда у тебя перерыв?      - На пятой перемене.      - Это во сколько?      - В двенадцать тридцать.      - Я позвоню тебе завтра. Какой там номер?      - Не знаю. Не звони, не надо.      - Значит, ты позвони мне. И продиктуй номер того телефона. Тогда я смогу связываться с тобой, когда мне понадобится.      Она промолчала.      - Потому что я люблю тебя, - пояснил Эндрю.      Сара по-прежнему молчала.      - А ты любишь меня? - спросил он.      - Не задавай мне таких вопросов.      - А я задаю. Так ты любишь меня?      - Я с понедельника ни о чем другом не думала, кроме тебя, - вырвалось у нее. Она застегивала блузку. Ее пальцы остановились. - С понедельника мне в голову ничего не лезло, только ты. Мне казалось, что я схожу с ума.      Сара тряхнула головой, застегнула последнюю пуговицу, села в кресло и потянулась за туфлями.      - И я тоже, - признался он.      Сара резко встала, одернула юбку и направилась к шкафу за пальто.      - Ты еще не сказала, - напомнил Эндрю.      - Мне надо идти, - ответила она, надевая пальто.      - Сейчас я оденусь и поймаю для тебя такси, - объявил он.      - Ничего, я уже большая девочка.      - Но недостаточно большая, чтобы лгать ради меня, да?      Она промолчала.      - Даже несмотря на то что ты меня любишь, - продолжал он.      Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а затем он кивнул, встал с кровати и начал одеваться. Они вместе вышли из квартиры в четверть девятого. В это время улица Бауери всегда пустела, все лавки закрывались, и только фонари разгоняли тьму. Стоял лютый мороз, из-под люков выбивался пар. Ни одного такси. Сара уже подумывала о том, что ей следовало позволить Билли, кем бы он ни был, довезти ее до дома. Она уже подумывала о том, что ей вообще не стоило сюда приходить. Впрочем, она твердо решила, что никогда не встретится с Эндрю. Если ей удастся сегодня обмануть Майкла, она никогда больше...      В конце улицы показалось такси.      Эндрю взмахнул рукой.      Машина остановилась.      Эндрю распахнул перед Сарой заднюю дверцу.      - Я позвоню завтра, - сказал он.      - Не надо.      - Я найду номер и позвоню.      - Я не хочу.      - Жди.      - Не надо, - повторила она, захлопнула дверь и назвала водителю адрес. Такси тронулось с места, но она так и не оглянулась на Эндрю.            * * *            Алонсо Морено вырядился как для тропиков. "Очевидно, никто не предупредил его, что в Нью-Йорке температура около нуля", - подумал Эндрю. Для встречи Морено выбрал клуб на перекрестке Шестнадцатой улицы и Восьмой авеню. Оркестр играл испанские мелодии, и на стол подавали блюда испанской кухни. Морено явился в бежевом летнем костюме, кричащем галстуке в цветочек и рубашке перламутрового оттенка. Шлюхи у барной стойки из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя его внимание, но Морено был полностью поглощен едой. Когда-то Эндрю видел по телевизору фильм "Генрих Восьмой". Так вот, герой Чарльза Лаутона ел там точно так же, как мистер Морено. Запивал пищу он вином из графина. Два амбала-охранника сидели за соседним столиком и не сводили глаз с хозяина. Морено не желал, чтобы они присутствовали при разговоре, но считал необходимым, чтобы собеседник вообще-то не забывал о них.      - Вы тогда поступили очень храбро, - сказал он.      - Я хорошо плаваю, - отмахнулся Эндрю от комплимента.      - И тем не менее. Акулы.      Эндрю не хотел говорить об акулах. Он хотел выяснить, с чем испанец приехал в Нью-Йорк. Оркестр играл что-то до боли знакомое, одну из тех испанских песен, которую ты не раз слышал, но тем не менее не можешь припомнить ни названия, ни слов. Морено по-прежнему жадно ел и пил, словно они находились в шикарном ресторане, а не в дешевом заведении на Восьмой авеню, весьма вероятно принадлежавшем его картелю. Эндрю налил себе вина. Одна из шлюх у барной стойки улыбнулась ему и поприветствовала поднятым бокалом. В ответ он поднял свой.      Четверг подходил к концу.      Эндрю хотел позвонить Саре сегодня, даже выяснил номер преподавательской столовой у женщины, которой, если он не перепутал голос, несколько дней назад представлялся бакалейщиком. И он позвонил бы в полпервого, когда, по словам Сары, она обычно обедала, но за пять минут до намеченного срока с ним связался дядя и сообщил, что Морено просит аудиенции и что, очевидно, у него есть встречное предложение. Разговор продолжался около пятнадцати минут. Дядя Руди жаловался, что проклятая химиотерапия вгонит его в гроб быстрее рака, затем они договорились увидеться на следующее утро, чтобы обсудить результаты вечерней беседы с Морено.      Пока что Морено не сказал ровным счетом ничего.      Проститутка у бара была чернокожая, в светлом парике. Сару она напоминала только цветом волос. И почему он не позвонил ей сегодня днем? Возможно, сработала самозащита. Замужняя женщина, к тому же принялась психовать, переживать из-за мужа. Ну и черт с ней, мало, что ли, баб на свете? А может быть, он интуитивно сделал верный ход. Все-таки учительница, так пусть поварится в собственном соку пару деньков, а уж затем настанет пора и ему объявиться. Он не знал. Или не хотел задумываться. Время покажет.      - Так что вы решили? - спросил он.      - Сперва я хотел бы поведать вам одну историю, - отозвался Морено и подмигнул с хитрым видом, словно собирался рассказать сомнительный анекдот. - История эта о лисице и змее... Вы знаете, что мое испанское прозвище - Кулебра? Что значит "змея".      - В первый раз слышу, - соврал Эндрю.      - Да, Кулебра. Но история не обо мне, это старая испанская притча, ей много сотен лет. Кажется, вы понравились во-он той блондинке. Хотите, я подзову ее?      - Давайте сперва выслушаем историю, - предложил Эндрю.      - Итак, рассказ о хитрой лисице и мудрой змее. Я уже говорил, что лисица была очень молода? Если забыл, то простите великодушно. Очень молодая лисица. Змея тоже не старая, просто более опытная, чем та лисица. Но разница в годах между ними не велика. Сколько вам лет, Эндрю?      - Двадцать восемь.      - Я на одиннадцать лет вас старше. Мне тридцать девять. Не слишком уж и много, не так ли? Но, подобно змее из притчи, я весьма опытен. Впрочем, речь не обо мне.      - Я понял.      "Ну выкладывай же", - подумал он.      - Лисица, несмотря на свой юный возраст, была очень хитра. И полагала, что сможет уговорить змею отдать ей все яйца. Кстати, вы знаете, что змеи откладывают яйца? В испанском языке "змея" - женского рода. Возможно, именно потому, что змеи откладывают яйца. Точно не могу сказать. Кулебра. Даже самец змеи, как в нашей истории, все равно зовется кулебра. Странно, правда?      - Да.      - Змея настолько похожа на мужской половой орган, а по-испански она женского рода. Очень странно.      - Мистер Морено, начало вашей истории чрезвычайно интересно...      - О, дальше будет еще интереснее. Хитрая молодая лисица... Я уже говорил, что она и молодая, и хитрая одновременно? Хитрая молодая лисица пришла к мудрой змее и попросила ее отдать ей все яйца, дабы обеспечить себя до конца жизни.      Проблема в том, что змея уже достаточно обеспечена. Но лисица весьма настойчива, сами понимаете. Она очень хочет заполучить яйца...      - Не так уж сильно, как может показаться, - перебил Эндрю.      - Возможно. Но змея знает кое-что, чего не знает лисица. В этом лесу лисица больше змеи и считает, что размеры решают все. Она думает, что может запросто проглотить змею. Но змея сумеет очень легко перехитрить лисицу.      - Как? - поинтересовался Эндрю.      - Возьмет и сама съест свои яйца.      "Он угрожает, что прекратит поставки кокаина, - сообразил Эндрю. - Не будет кокаина, не будет и сделки с китайцами".      - Если змея поступит таким образом, - произнес он, - она накажет сама себя.      - Ну почему? Лисица со временем снова проголодается. А яйца будут всегда. И можно будет договориться в другой раз.      - История так и кончается?      - Вся прелесть моей истории в том, что и лисица, и змея могут сами дописать финал.      - Скажите какой? Нормальным языком.      - Нормальным языком. Вы предлагаете мне отдать то, что у меня уже есть, в обмен на часть чего-то, чего пока нет, да и будет ли, неизвестно.      - Я предлагаю вам треть огромного нового рынка. Здесь и за границей. Рынок готов, надо только руку протянуть. Все, что от нас требуется...      - Слушайте, - прервал его Морено. - Нас здесь никто не слышит, можно говорить совершенно открыто.      - Так и говорите открыто.      - На мой взгляд, ваше предложение состоит в следующем. Мы поставляем кокаин, китайцы поставляют героин. Ваши люди в Италии обрабатывают оба наркотика и распространяют в Европе и США. И вы предлагаете делить доходы на три равные части.      - Абсолютно верно.      - Но видите ли, у меня уже имеется сеть распространения в Америке и за границей. Мне не нужны ни вы, ни китайцы, чтобы...      - Но у вас нет "лунного камня".      - А он мне и не нужен. У меня есть кокаин. Кроме того, "лунный камень" - никакая не новинка.      - Открытые границы - вот новинка.      - Мы уже работаем в Европе с кокаином. Закрыты границы или открыты - нам наплевать. Крэк еще не завоевал рынка, но Европа всегда немного отстает. Когда откроются границы...      - Когда откроются границы, настанет время "лунного камня". За ним будущее.      - И прошлое тоже, да? Смешайте с кокаином немного героина, вот вам и "лунный камень". Это уже делали в конце восьмидесятых.      - Верно, - согласился Эндрю. - А еще раньше ширялись иголкой в руку. Но на дворе девяностые годы! Я пытаюсь продать вам будущее, черт вас возьми!      Морено выразительно поглядел на него.      - Кстати, - продолжал Эндрю, - пока мы беседуем о будущем, почему бы вам не задуматься о настоящем ваших клиентов?      - Да? А зачем?      - Потому что в один прекрасный день они могут обнаружить, что иметь с вами дело смертельно опасно.      - Ну и черт с ними, - отмахнулся Морено. - Я привезу вместо них своих людей.      - В таком случае придется перенести решение проблемы на улицы.      Морено снова взглянул на него.      - Мы сильнее вас, - продолжал Эндрю. - И не только в этой части "леса". В нашем бизнесе мы работаем гораздо дольше.      - Ерунда. У нас крепкие связи с ямайскими группировками по всей территории Соединенных...      - Мы здесь не в ковбоев играем. Ямайские группировки! Кто боится этих дилетантов? Или вы думаете, что я испугаюсь громил? В конце концов, вы кто - профессионал или чертов любитель? Я веду речь о таких деньгах, каких никто из нас в жизни не видел. Уже сейчас кокаин приносит в Европе доходы в четыре раза выше, чем здесь, а крэк у нас еще в новинку. Крэк можно курить, Морено, вот почему он так популярен в Штатах. Люди не хотят пользоваться шприцами - они боятся СПИДа. И нюхать кокаиновый порошок они тоже не хотят - кому захочется, чтобы у него отвалился нос? Они хотят курить. Возьмите сигареты. Против курения принимают законы, на табак повышают цены, на пачках пишут предупреждения, а люди все равно курят. Хорошо, хотите знать, почему им так нравится лакировать крэк героином? Потому что тогда они дольше летают. Сколько длится улет после крэка? Две-три минуты. А потом начинается отходняк, и ты чувствуешь себя куском дерьма. А если лакирнуть героинчиком, а потом затянуться, то балдеешь целых три часа.      - Я уже сказал: вы не открыли Америки, - парировал Морено. - Даже до появления крэка люди разогревали в фольге кокаиновый порошок и героин, а затем всасывали смесь через соломинку.      - И это что, лучше, чем "лунный камень" размером с полкусочка сахара? Который можно купить по доллару за порцию и курить до посинения? Если мы станем поставлять "лунный камень" в больших количествах, его будет курить вся страна. Что я предлагаю вам, Морено, - пинок под зад? Я предлагаю вам больше денег, чем...      - И все же я вижу определенную долю риска.      - Поверьте, доля риска вырастет значительно больше, если вы...      - Я имею в виду коммерческий риск. Никто не даст гарантии, что тот или иной вид наркотика обязательно станет популярным. "Лунный камень" известен давно...      - Но не в таких количествах.      - Кроме того, многие любители крэка предпочитают сами смешивать свою дозу. Можно достать очень хороший "китайский снег", семидесятипяти- и даже девяностопроцентный.      - Конечно, но почем? А порция крэка стоит семьдесят пять центов!      - Не спорю, крэк сейчас дешев.      - Мы начнем торговать "лунным камнем" по доллару, а когда он приживется, поднимем цены до какого угодно уровня.      - Если он приживется.      - Если нет, я отдам вам свою долю в сделке, идет?      - Вы настолько уверены?      - Да, уверен.      Морено погрузился в задумчивое молчание.      - Итальянцы обеспечивают перевозку в оба конца? - наконец, спросил он.      - В оба.      - И берут на себя обработку?      - Более того. Обработку, распространение по Европе, доставку товара к нам для распространения в Америке. Вам не придется делать ничего нового. Только получить в подарок треть огромного рынка, который мы...      - Шестьдесят процентов, - объявил Морено.      - Невозможно.      - Меня устраивает только такой вариант.      - На это никто не пойдет.      - Тогда сделка не состоится. Очень жаль.      - Я пришел сюда, готовый предложить вам...      - Шестьдесят процентов от общей прибыли. Вы с китайцами можете разделить между собой остальные сорок процентов, как вам угодно.      - В знак моей доброй воли, я готов был поднять вашу долю до сорока вместо первоначальных тридцати процентов. Но...      - Если я упаду ниже пятидесяти пяти, я пойду на убытки.      - Сорок пять, и по рукам.      - Пятьдесят. Ниже я не опущусь.      Эндрю тяжело вздохнул.      - Договорились, - объявил он, и они обменялись рукопожатием.      - Вы действительно мудрая старая змея, - улыбнулся Эндрю.      - А вы - хитрая молодая лисица, - вернул улыбку Морено.      Про себя Эндрю уже подписал испанцу смертный приговор.            * * *            Наступила последняя среда января.      Когда она вышла из здания школы, к ней подошел незнакомый мужчина. Сара не знала, сколько времени он дожидался ее. Он явно не походил на ненормального, к тому же обратился к ней по имени.      - Здравствуйте, миссис Уэллес, - сказал он. - Меня зовут Билли. Мне поручили подвезти вас.      Часы показывали десять минут пятого.      Она сама не знала, почему она безропотно согласилась. Эндрю не позвонил во вторник, как обещал - или угрожал. А сегодня пожалуйста - машина и презентабельный молодой человек по имени Билли, который предупредительно распахнул перед ней дверцу, а затем уселся на водительское место. Повернув ключ зажигания, он сказал:      - Я ждал начиная с трех часов. Я не знал, когда вы выйдете.      Она промолчала. Не спросила, ни кто послал машину, ни куда они едут, просто откинулась на кожаную спинку сиденья и уставилась в темноту вечернего города, густой стеной обступившую машину. Судя по значку на панели, лимузин назывался "Линкольн-континенталь". Странно, но ей хотелось сразу же позвонить Майклу и наврать ему про очередное учительское собрание, после которого она вернется домой не раньше половины девятого-девяти.      - Мне вас очень точно описали, - заметил Билли.      Интересно, как ее описали. Она не спросила.      Он высадил ее метрах в пяти от голубой двери на Мотт-стрит. За углом детективы Реган и Лаундес не сводили глаз с лавки портного. Они не видели Сару, когда она входила в дом.      Она сразу же бросилась в объятия Эндрю. Ее уже ничего не удивляло. Знакомое прикосновение его рук. Он гладит ее щеки, грудь. Его пальцы скользнули под свитер и расстегнули застежку лифчика. Ее губы, ее кожа, грудь помнят его ласку. Его рука под юбкой сжимает ее ягодицы, прижимает ее. Жаль, что она не надела сегодня более сексуальные трусики, но она не ждала машины, не думала, что когда-нибудь еще увидит его, - или ждала? Он уже стоял на коленях, его ладонь скользила в опасной близости от... Она хотела попросить, чтобы он снова не рвал ей трусики, но Эндрю уже отодвинул в сторону тонкую материю. Пальцы, язык... Судорожный полувздох-полувскрик подсказал ему, что он нашел искомое. С закрытыми глазами, прогнувшись назад, Сара стояла перед ним, беспомощная и дрожащая, пока он не довел ее до оргазма. В состоянии, близком к обмороку, она позволила донести себя до кровати. Он только стянул с нее трусы. Она по-прежнему оставалась в свитере и юбке, которые, однако, не скрывали ни бедер, ни груди. Сара раздвинула ноги, приподняла таз и приняла его.      Сперва он двигался медленно, проникал на всю глубину, а затем почти полностью выходил, замирал так на долю секунды, словно издеваясь, и вмиг снова пронзал ее насквозь. Она не знала, сколько времени он удерживал ее на грани крика, - глубокое проникновение, медленный выход, боязнь упустить его совсем, но он все еще здесь, в ней, а затем вдруг она вновь наполнялась им, оргазм все ближе и ближе. А потом он начал двигаться в постоянном ритме, и она подстроилась под него, и подгоняла его своими движениями, скрестив ноги у него за спиной. И она слышала свой собственный голос, подчиняющий его: "Да, в меня, в меня!" Она чувствовала себя вдвойне уязвимой и обнаженной из-за того, что он не снял с нее юбку и свитер и занимался с ней любовью прямо в одежде.      - Да, возьми меня, - простонала она, чувствуя его губы на сосках, его сильные руки на ягодицах. Никогда в жизни она - "Трахай меня!" - никогда ни с Майклом - "Трахай!" - ни с парнем в университете - "Трахай, трахай, трахай!!!" - такого не чувствовала.      ...Незадолго до пяти она позвонила Майклу в контору и услышала от секретарши, что он у начальства. С облегчением, что общаться приходится с Филлис, а не лично с Майклом, Сара попросила передать ему, что состоялось внеочередное учительское собрание, и поэтому она задержится допоздна, а им с Молли лучше сходить пообедать в итальянский ресторан на Третьей авеню.      - И передайте ему, что я его люблю, - добавила она.      Тогда она еще верила своим словам.            * * *            Как раз в это время Майкл рассказывал начальнику Отдела по борьбе с организованной преступностью о результатах наблюдения за Эндрю Фавиолой. Сканлон, как всегда, пыхтел трубкой и принимал задумчивый вид. В глубине души Майкл не сомневался, что тот считал себя новым воплощением Шерлока Холмса. Иначе зачем бы ему понадобилось без конца раскуривать трубку и ходить в прожженном во многих местах свитере? Если бы Сканлон не работал в прокуратуре, то он, возможно, еще и героином бы кололся в подражание своему литературному кумиру. Он требовал, чтобы все сотрудники называли его по имени, и полагал, что обладает дедуктивным складом ума. Относительно последнего Майкл питал значительные сомнения. Однако он высоко ценил Чарли за его бульдожью хватку, неизменную готовность оказать посильную помощь любому из своих подчиненных и искреннее стремление избавить родной город от бандитов. В чем-то он напоминал Джорджи Джардино, только его фанатизм не имел под собой национальной основы. Кстати, самого Джорджи он тоже пригласил на совещание в качестве крупнейшего эксперта по семейству Фавиола. Теперь оба они слушали соображения Майкла.      - Полагаю, что в доме на Грейт-Нек он только ночует, и все. Никто из осуществлявших слежку детективов не видел, чтобы туда входил или выходил кто-нибудь, кроме самого Эндрю. Другое дело - лавка портного.      - Еще раз - где она?      Сканлон. Попыхивает трубкой. Сидит за столом в кабинете номер 671, в надежно охраняемом здании. Маленького росточка, с густыми черными бровями и ястребиным носом, единственной черточкой, которая действительно хотя бы отчасти напоминает великого сыщика. Впрочем, Майкл всегда считал, что рассказы о Шерлоке Холмсе написаны весьма посредственно и вовсе не правдоподобны. Кощунство, конечно.      - Брум-стрит, - ответил он.      - Брум-стрит, - повторил Сканлон и глубокомысленно кивнул.      - Пятый участок, - заметил Джорджи.      Он только что вернулся из отпуска и с огромным удивлением слушал версию Майкла, будто непутевый сын Энтони Фавиолы теперь стоит во главе банды. Еще больше он удивился предположению коллеги, что Эндрю Фавиола устроил свой штаб в жалкой лавочке на Брум-стрит.      - У меня нет никаких сомнений, - продолжал Майкл. - Он использует помещение в глубине мастерской в качестве рабочего кабинета. Наши люди заходили туда в разное время дня - отдать вещи в чистку или попросить что-нибудь перешить, и никому из них наш объект на глаза ни разу не попался. Судя по всему, там расположена гладильная машина. Иногда, когда Фавиола или кто-нибудь еще туда заходит, ее удается увидеть. Передняя часть лавки отделена от задней чем-то вроде занавески, натянутой на веревке. Ваккаро - так зовут владельца, Луи Ваккаро, - работает на швейной машинке. Как правило, днем там всегда ошивается несколько старичков - курят, чешут языками, пока он работает. Но все они живут в близлежащих домах, и нет оснований считать кого-либо из них бандитом. Они просто убивают время в компании старины Луи. Который, на наш взгляд, тоже не связан с преступниками.      - А кто же связан? - спросил Сканлон. - Что интересного вы все-таки там увидели?      - Пока что мы смогли идентифицировать Руди Фавиолу...      - Брат Энтони, - вставил Джорджи.      - Бывший второй номер, - кивнул Сканлон. Его трубка погасла. За время совещания это произойдет с ней по меньшей мере раз десять. В пепельнице на его столе возвышалась горка обгорелых деревянных спичек. Сканлон заполнил офис клубами сладкого дыма. Все свое внимание он сконцентрировал на раскуривании трубки и пыхтел, как Везувий накануне извержения.      - А кто еще? - поинтересовался он.      - Пети Бардо.      - Консильери, - бросил Сканлон.      - Любит носить коричневые костюмы, - заметил Джорджи.      - По крайней мере, был консильери при Энтони, - уточнил Сканлон.      - Мне кажется, что иерархия осталась прежней, - сказал Майкл, - только Эндрю занял место отца.      - Кого еще вы видели?      - Бригадиров со всего города. Среди них Джерри Лачиззаре, Феликс Даниелли...      - Крупная дичь, - отметил Сканлон.      - И чем дальше, тем крупнее. Бобби Триани...      - Зять Руди.      - Сэл Бонифацио по кличке Парикмахер...      - Тот самый, с которого все началось, - вставил Джорджи.      - Нет. Тот, с которого все началось, уже мертв, - поправил его Майкл.      - Господь с вами, - возвел очи горе Джорджи и преувеличенно печально перекрестился.      - И с духом твоим, - подхватил Сканлон, и оба улыбнулись чему-то понятному только католикам.      - Толстяк Никки Николетта, Фрэнки Палумбо...      - Хорошенькие приятели у парня.      - Джой Ди Лука...      - Уже достаточно, - перебил Сканлон.      - С моей точки зрения, тут так и просится статья о превентивном аресте, - заметил Майкл.      - В самом деле? - съязвил Сканлон. - Каким образом? С чего ты взял, что в лавке происходит что-то противозаконное? Может, они приходят туда как в клуб - посидеть, выпить чашечку кофе, посудачить, кто и с кем изменяет жене, какая лошадь имеет наилучшие шансы на ближайших скачках, - и ничего более. Где состав преступления?      - У нас записан на пленку разговор Фавиолы с братом о том, что дело унаследует сын, когда...      - Ну, допустим, унаследовал.      - А теперь он ни с того ни с сего зачастил в лавку портного...      - А если он любит тряпки?      - ...и туда к нему толпами ходят бригадиры со всего города, не раз засветившиеся на операциях с наркотиками, рэкете и...      - Отсюда вовсе не следует, что там они говорят именно обо всем этом.      - Думаю, они отчитываются перед ним, Чарли.      - Интуицией не заменишь состав преступления.      - Давай все-таки попробуем обратиться к судье.      - Не пройдет.      - Но рискнуть-то стоит.      - Ну, ладно, - вздохнул Сканлон. - Пиши представление, и я попрошу шефа обратиться за ордером на прослушивание. Попробуем попасть на судью посговорчивее и будем надеяться на лучшее. Вдруг нам повезет.      Он снова выпустил облако дыма, а затем спросил, кто заседает в суде на этой неделе.            * * *            На ней был черный шелковый халат с монограммой Э.Ф., вышитой красными нитками на нагрудном кармане. Она сидела на стуле в гостиной, закатав рукава и поджав под себя ноги. Он приготовил ей виски с содовой и мартини с "Бифитером" для себя. Как кошка, обживающаяся в новой обстановке, Сара исследовала сперва спальню наверху, затем кухню и столовую на втором этаже и наконец - пока он возился с бутылками - кабинет и комнату для совещаний позади гостиной в самом низу. Изнутри гостиной входная дверь ничуть не выделялась на фоне отделанных деревянными панелями стен. Ни ручки, ничего. Открывалась она одним нажатием руки, после чего срабатывал замок и дверь со щелчком распахивалась, открывая взору обитый панелями орехового дерева лестничный проем, ведущий на улицу.      - А почему здесь нет двери? - поинтересовалась она.      - Архитектор решил, что так лучше.      - Пожалуй, он прав.      - Еще по одной? - спросил он.      - Мне, похоже, достаточно, - отказалась Сара.      В халате она чувствовала себя очень уютно. Похожие ощущения она испытывала в детстве, когда надевала рубашки отца. На часах пока только пять тридцать, впереди еще несколько часов.      - Почему ты мне не позвонил? - спросила она.      - Ты же мне запретила.      - Машину посылать я тебя тоже не просила.      - Я думал, тебе так будет удобнее.      - Я все время ждала твоего звонка. Мне постоянно казалось: вот-вот кто-нибудь из учителей возьмет трубку и позовет: "Сара, тебя к телефону". Я представляла, как подойду, скажу: "Алло" - и услышу твой голос. Меня начинала бить дрожь при одной мысли о том, что со мной случится при первом же звуке твоего голоса.      - И что ты решила?      - Что ты имеешь в виду?      - Ну, сказать. Когда я позвоню.      - Ты же не позвонил.      - Потому что ты мне запретила.      - А ты, выходит, всегда меня слушаешься?      - Всегда.      - С каких же это пор?      - С этого момента.      Его слова возбуждали и пробуждали в ней искушение. Ей захотелось отбросить в сторону халат, раскинуться перед ним и приказать ему снова начать целовать ее. Да и сам халат действовал на нее возбуждающе. Носить, пусть короткое время, что-то, принадлежащее ему, рождало иллюзию, что и сам Эндрю принадлежит ей.      - Так что бы ты сказала? - настаивал он.      - Наверное, я сказала бы: "Кто у телефона?"      - А я ответил бы: "Ты отлично знаешь, кто. Когда мы увидимся?"      - А я бы сказала: "Ах, это вы, доктор Кончельскис! Я собиралась позвонить вам сегодня, только попозже. Вы примете меня в среду?"      - Твоего доктора действительно так зовут?      - Нет, я назвала первое пришедшее на ум имя.      - Кончельскис, да?      - Да, - подтвердила она и вдруг покраснела, только сейчас поняв скрытый смысл его вопроса.      Он сидел на диване напротив, тоже в халате, хотя и не таком роскошном. Интересно, понимал ли он, насколько в духе Фрейда была ее случайная оговорка про доктора Кончельскиса? Да, конечно понимал, иначе стал бы он заострять на ней внимание.      - Ты знаешь анекдот про оговорку в духе Фрейда? - хихикнула Сара. - Мужчина пришел к психиатру и пожаловался, что не далее как сегодня утром в беседе с женой он оговорился и оговорка, несомненно, была сексуально окрашена. Доктор пожелал уточнить. "Так вот, - говорит пациент, - я хотел попросить: "Солнышко, передай мне, пожалуйста, бутерброд". Но оговорился". - "Так что же вы сказали?" - "А вместо этого я сказал: "Ах ты шалава, затраханная, да ты мне всю жизнь загубила!"      Брови Эндрю удивленно взлетели вверх, а затем он разразился смехом. Саре очень понравилось наблюдать за сменой эмоций, так ярко читавшейся у него на лице, и она тоже расхохоталась.      - Ты видела "Чемпионский сезон"? - спросил он, все еще смеясь.      - Нет, - ответила она, не понимая, какая связь между каким-то чемпионским сезоном и доктором Кончельскисом, да и профессором Фрейдом тоже.      - Есть там одна фраза, ее говорит Пол Сорвино. Знаешь? Прекрасный актер. И в "Отличных ребятах" тоже он играет. Видела?      - Ты говоришь о кино?      - Да. На самом деле "Чемпионский сезон" поставили сперва в театре, но я видел только последующую экранизацию. Я не так уж часто хожу в театр, а ты?      - Почти вообще не хожу.      Сара не стала объяснять, что Майкл находил почти все спектакли чересчур примитивными.      - А другой поставлен по книге. О мафии. Но телевидение сперло у них заголовок, - помнишь шоу под названием "Крутые ребята"? - и им пришлось при экранизации назвать фильм по-другому. Так вот, кино вышло как "Отличные ребята". Пол Сорвино играл в нем капо. И очень хорошо сыграл. Очень достоверно.      - Кого он играл?      - Капо. Что-то вроде лейтенанта в структуре мафии. Похоже, что мафия устроена по военному образцу.      - А-а.      На самом деле ее интересовало, насколько шокировала его грубость, вылетевшая из ее уст. Еще ее интересовало, не готов ли он снова завестись. С Майклом чаще одного раза за ночь у них никогда не бывало. А иногда и за неделю. Эндрю же, казалось, пребывал в постоянной готовности. Мысль о том, что ему всего лишь двадцать восемь, действовала на нее возбуждающе. Порой ей казалось, что она затащила в постель семнадцатилетнего мальчишку. А еще ее интересовало, удастся ли ей сегодня что-нибудь поесть. В прошлую среду она вернулась домой голодная как волк. Обедать с девочками, конечно, очень приятно, вот только набрасываться на ужин, едва переступив порог, как-то неудобно. Тут Саре пришло в голову, что виски, похоже, оказывает на нее свое действие; она уже не могла восстановить нить беседы.      - Ну так вот. Другой фильм был о том, как после многих лет встретились бывшие игроки баскетбольной команды. Там еще Роберт Митчем играл, не помнишь?      - Нет.      - Он играл тренера.      Сара гадала: удастся ли ей завести его на расстоянии. Просто сидеть вот так, напротив, и заставить потерять голову. Пожалуй, стоит попытаться.      - Ну так вот. Сорвино, разговаривая с кем-то из игроков, невзначай обмолвился: "За всю свою жизнь я любил только одну женщину. Знаешь кого? Мою мать. И на фиг вашего Фрейда!"      Сара расхохоталась. Эндрю тоже. Отсмеявшись, Эндрю принялся за свой мартини. Сара пригубила виски, затем сменила позу так, чтобы полы халата разошлись у нее на груди.      - Мы сможем потом поесть? - спросила она.      - Конечно. Ты голодна?      - Позже проголодаюсь. Давай сперва допьем.      - Тут в округе полно хороших ресторанов. Но я думал, ты не захочешь никуда идти.      - Полагаю, не стоит.      - Я так и думал.      - Правильно.      Сара вытащила из-под себя ноги и наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик. Халат еще больше распахнулся. Она чувствовала на себе его взгляд. Она запахнула полы халата, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку стула.      - А как ты меня описал? - поинтересовалась она.      Эндрю непонимающе уставился на нее.      - Когда посылал за мной Билли.      - А, вот ты о чем. Я сказал, что тебя зовут миссис Уэллес, и что ты - высокая, потрясающе красивая блондинка.      - Ты действительно считаешь, что я высокая?      - Да.      - А какой, по-твоему, у меня рост? - спросила она и снова наклонилась за бокалом, дав ему возможность вдоволь насмотреться на ее обнаженную грудь, а затем приняла прежнюю позу - сплошная невинность и наивность.      - Пять футов десять дюймов, - предположил он.      - Во мне пять футов и восемь дюймов.      "Так, и что там у нас происходит под халатиком? - гадала она. - Проявляем признаки жизни?"      - Ты кажешься выше, - заметил Эндрю.      - Иллюзия, - отмахнулась Сара и сменила положение ног. - Ты действительно считаешь меня красивой блондинкой?      - Еще как считаю.      - Что еще ты сказал ему обо мне?      - Больше ничего.      - Ты описал ему, какая у меня грудь?      - Нет.      - Как, тебе не нравится моя грудь?!      - Очень даже нравится.      - Тогда почему ты ее не описал ему?      Она уже сама начала заводиться, представив, как он рассказывает о ее груди постороннему мужчине.      Эндрю молчал.      - Как ты думаешь, он возбудился бы, если бы ты описал ему мою грудь?      - Весьма вероятно.      - И то, какие у меня соски? - она, широко распахнула халат на груди. - Тебе нравятся мои соски?      - Да.      - Видишь, они набухли.      - Вижу.      - А ножки мои тебе нравятся?      Сара вытянула ноги перед собой, оттянув носки и подняв полы халата до колен. - Ты говорил ему о моих ножках?      - Нет.      - Значит, ножки мои тебе тоже не нравятся?      - Я обожаю твои ножки. Но ему я о них не говорил.      - А говорил, что я натуральная блондинка?      Она скинула халат с плеч и изогнулась ему навстречу.      - Ты отдаешь себе отчет в том, что ты со мной делаешь? - хриплым голосом спросил он.      - А что я с тобой делаю?      - Чего ты добиваешься?      - Я хочу возбудить тебя.      - Ты и возбуждаешь. Никогда не видел женщины, которая могла бы так возбуждать.      - Хочу, чтобы у тебя опять встал, - прошептала она.      - Уже.      - Хочу, чтобы ты проник в меня.      - Да.      - Сейчас же, - простонала Сара. - Хочу, чтобы ты трахнул меня сию же секунду!      Он поднялся с дивана и подошел к ней. Под хлопчатым халатом угадывалось, как он возбужден. Эндрю развязал пояс, и халат упал. Одной рукой Эндрю крепко взял ее за подбородок. Другой отбросил прядь волос с уха и большим пальцем раздвинул ей губы...      - Да, - успела шепнуть она. - И это тоже.            * * *            Она ненавидела ходить по магазинам по субботам. Она ненавидела ходить по магазинам с Молли. Она ненавидела ходить по магазинам с Хите.      И погода тоже стояла отвратительная. Погода испортилась еще в четверг, когда Сара проснулась с мыслями об Эндрю и услышала, как плещется в ванной Майкл. Сперва она решила, что проспала, но оказалось, что он встал раньше обычного. За окном шел снег, и у Сары мелькнула надежда, что из-за снегопада отменят занятия. В таком случае она могла бы позвонить Эндрю и сказать, что скоро приедет, - но нет, тогда и дочь ее тоже останется дома. В любом случае снегопад начал стихать к девяти и перестал к полудню, оставив на память о себе грязную жижу, которая замерзла той же ночью, когда температура упала значительно ниже нуля. И вот уже целых два дня стояла мерзкая промозглая погода.      Молли канючила новые кроссовки; такие уже есть у всех в классе, кроме нее. Вместо шнурков какие-то диски, черт их там разберет. Хите тоже искала нечто такое, что снова сделает ее молодой и восхитительной. Тридцать пять лет, и она хочет выглядеть еще моложе! Сара не ждала от предстоящего похода ничего хорошего. Они уже обследовали универмаг "Блуми" - безрезультатно - и теперь направлялись на Пятую авеню, кишмя кишащую японскими туристами и насквозь пронизываемую ледяным ветром, словно прилетевшим прямо из Арктики. Щеки у Сары замерзли и шелушились, губы обветрились, из носа текло и она с удовольствием предпочла бы в такое отвратительное воскресенье просто посидеть и почитать книгу. Вдруг она поняла, чем она на самом деле занялась бы сейчас с огромным удовольствием...      - Где теперь живет дядя Дуг? - спросила Молли.      - Не знаю, - ответила Хите.      - Со своей телкой? - не унималась Молли.      - Кажется, он больше с ней не встречается.      Сара задумалась, можно ли ее саму считать чьей-то "телкой"? Может ли тридцатипятилетняя замужняя дама и мать быть "телкой"?      - Наверное, его адвокат посоветовал ему воздержаться от адюльтера до тех пор, пока мы не достигнем договоренности.      - Что такое адюльтер? - не поняла Молли.      - Интрижка, - объяснила Хите.      "Интересно, знает ли Молли, что такое интрижка? - подумала Сара. - И что сказала бы Молли, если бы узнала, что у ее матери интрижка с человеком, который спас ей жизнь менее месяца тому назад".      Впрочем, у них не интрижка. У них - Сара и сама не знала, как назвать то, что происходило между ней и Эндрю. Зато она твердо знала, что не может ни на миг перестать думать о нем, не может перестать хотеть его. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Даже когда была по уши влюблена в того баскетболиста из Дьюка, который первым уложил ее в постель - точнее, на заднее сиденье "мустанга" - через три недели после знакомства. Тогда ей только исполнилось восемнадцать, и она с ума по нему сходила. Она еще сказала своей соседке по комнате, что на баскетбольной площадке Авери - его звали Авери Хауэлл, был он рыжеволос, весь в веснушках и ростом в шесть футов пять дюймов, - так вот, что Авери на баскетбольной площадке - это "ожившая поэзия". Буквально так. Восемнадцатилетняя Сара Фитц, влюбленная как мартовская кошка. Но даже то чувство не имело ничего общего с тем, что она испытывала рядом с Эндрю. Но можно ли это назвать любовью? Нет, и она знала правильное название происходящему. А значит, она - типичная "телка".      - Вопрос, мама.      - Что? Извини, я задумалась.      - Тетя Хите задала тебе вопрос.      - Мой вопрос заключался в следующем, - повторила Хите тоном гораздо более раздраженным, чем того допускала ситуация. - Пойдем ли мы в ту маленькую омлетную на Шестьдесят первой или доедем до "Коко Паццо"?      - Я голосую за "Коко Паццо", - заявила Молли.      - Там слишком дорого, - отрезала Сара.      - Я угощаю, - возразила Хите.      - Все равно.      - Значит, омлеты, - заключила Хите и тяжело вздохнула.      - Почему за тобой всегда остается последнее слово? - возмутилась Молли.      - Ничего подобного, - ответила Сара.      - Нет, чего. Я хочу в "Коко Паццо", тетя Хите хочет в "Коко Паццо"...      - Там всегда полно народу, - пояснила Сара. - Столики у них заказывают за несколько недель. Кроме того, неужели тебе охота тащиться в такую даль в такой холод?      - Такси, милочка, - вмешалась Хите и подмигнула Молли. - Последнее достижение цивилизации. Такие желтенькие, с мотором, просто прелесть.      - Да, попробуй поймай его в такую погоду, - не сдавалась Сара.      - А если все-таки поймаем? - настаивала Молли.      - И он согласится довезти нас до Семьдесят четвертой? - добавила Хите.      - И мы доедем туда, не врезавшись по дороге в телефонный столб...      - И у них найдется для нас местечко...      - Тогда ты согласишься там поесть?      - Послушайте, мне абсолютно наплевать, где мы будем есть, - неожиданно взорвалась Сара. - Только перестаньте меня доставать, хорошо?      - Ого! - поразилась Молли. - Что еще за новости?      - Ладно, будем есть гребаные омлеты, - сказала Хите.      - Думай, что говоришь при Молли! - рявкнула Сара.      - Да брось, мам, мне уже доводилось слышать это слово.      - То, что ты его слышала, еще не дает права твоей тете повторять его каждые десять секунд.      - Каждые?..      - А еще "телка", "шлюха", и что еще там входит в твой лексикон...      - Послушай-ка...      - Мама, перестань...      - Нет, это вы послушайте. Всякий раз, как вы собираетесь вместе, я оказываюсь в роли...      - Мама, да что с тобой?      - Помолчи, Молли, - остановила ее Хите.      - Действительно, лучше помолчите, - бросила Сара.      В гробовом молчании они миновали "Сакс", затем "Сант-Патрик". Сара вся кипела, в то же время прекрасно отдавая себе отчет, что за ее спиной Хите и Молли обмениваются удивленными взглядами. Когда они дошли до "Тиффани", ее гнев улетучился, и она сама уже не понимала, что спровоцировало его вспышку.      - Ладно, пошли в "Коко Паццо", - объявила она. - Если только найдем там свободный столик.      - Я вообще-то передумала вас угощать, - съязвила Хите.      - Тогда угощу я, черт побери! - воскликнула Сара.      Все разом расхохотались.      Сара решила, что теперь все в порядке.            * * *            Выбранного Майклом детектива из Технического отдела звали Фредди Култер. Узкобедрый, с худым скуластым лицом, темно-карими глазами, шапкой густых черных волос и черными усиками, словно заимствованными у злодея из вестерна, больше всего он напоминал долговязого подростка. Одет он был в джинсы, рубашку и синюю джинсовую куртку. Справа на поясе висела кобура с полицейским револьвером. Култер являлся детективом первого класса, прикомандированным к окружной прокуратуре. Реган и Лаундес обрисовывали, что может ждать его сегодня ночью в лавке портного, а он внимательно слушал.      - Сегодня воскресенье, значит, лавка закрыта, - заявил Лаундес.      "Идиот, - подумал Реган. - Кто послал бы его туда, если бы лавка работала?"      - Сигнализации нет, - добавил он.      - Мафии сигнализация ни к чему, - пояснил Лаундес.      - Тот, у кого хватит ума ограбить принадлежащую мафии точку, заслуживает всего того, что с ним произойдет потом.      - Сегодня ты грабишь точку мафии, а назавтра у тебя все четыре руки переломаны.      - И это при условии, что ты вернул украденное.      - Итак, сигнализации нет, а на двери простенький замок, - подытожил Лаундес.      - А в чем подвох? - поинтересовался Култер.      - Подвох в том, что там только одна входная дверь, и выходит она прямо на Брум-стрит.      - Пешие полицейские патрули там ходят? - задал следующий вопрос Култер.      - А что толку?      - Можно постучаться в несколько дверей, - пояснил Култер.      - Хорошая идея, - одобрил Майкл. - Мы можем его переодеть?      - Я гроша ломаного не дам за жизнь полицейского, если его поймают в форме под одеждой, - скривился Лаундес.      - Только я рассчитываю, что меня не поймают, - усмехнулся Култер.      - Попадешься в форме в доме, принадлежащем мафии, и твои родственники могут смело посылать за цветами, - не унимался Лаундес.      - Чтобы возложить их на твою могилу, - подхватил Реган.      - Не берите в голову, - отмахнулся Култер.      Он пользовался репутацией отчаянного смельчака, которая в глазах Регана не стоила и яйца выеденного. В таких случаях только дураки идут на сознательный риск. Лично Реган и за миллион баксов не сунулся бы в гнездо мафии в форме и с аппаратурой для прослушивания. На взгляд Регана, глупее Култера не было никого во всем подразделении.      - Схема такова, - сказал он и принялся рисовать грубый чертеж на листке бумаги. Култер внимательно следил за тем, что выходило из-под его пера. - Загородка, вернее, просто занавеска, примерно здесь. - Реган начертал несколько косых штрихов. - На таких вот металлических кольцах...      - Их можно просто отодвинуть в сторону...      - Направо или налево? - перебил Култер.      - Влево, - ответил Лаундес. - На втором плане по правую руку нечто похожее на гладильную машину, а напротив, судя по всему, стол.      - Какой стол?      - Так глубоко в лавку мы не заходили, - пояснил Реган. - Все это мы видели только мельком.      - В глубине лавки есть телефон?      - По сведениям, полученным в телефонной компании, там целых два телефона.      - И один из них за занавеской?      - Вроде бы.      - Что у нас за ордер?      - На установку "жучка".      - Значит, без прослушивания телефонных разговоров.      - Да. Кстати, мы уже приготовили для тебя линию доступа.      Линия доступа требовалась для того, чтобы привести в действие "жучок", который предстояло установить Култеру. Сразу по получении ордера Реган позвонит на Центральную телефонную станцию, представится сотрудником страховой компании и попросит линию доступа к распределительному щиту у дома на Брум-стрит. Так они поступали всегда. Страховая компания, телекоммуникационная компания, что-нибудь в этом роде. Счета, приходившие на имя этих несуществующих фирм, оплачивало Управление.      - Где распределительный щит? - спросил Култер.      - С обратной стороны здания.      - Как обычно в Маленькой Италии и Чайна-тауне, - вмешался Лаундес. - Старые дома, сами понимаете.      В подобных случаях Култер подсоединял "жучок" к существующей телефонной линии. "Жучок" принимал обычный звуковой сигнал, трансформировал его частоту до уровня, не воспринимаемого человеческим ухом, и, используя телефонную линию как антенну, передавал его на распределительный щит. Внутри щита Култер установит прибор, называемый "рабом", который примет высокочастотный сигнал, демодулирует его и переведет в электронном виде на линию доступа. В итоге до человека, осуществляющего прослушивание, дойдет обычный звуковой сигнал.      - Задачка для первоклассника, - подытожил Култер.      "Как бы не так", - подумал Реган.      За столом Майкла зазвонил телефон. Он сразу же снял трубку.      - Помощник окружного прокурора Уэллес, - представился он.            * * *            Из телефонной будки Сара могла спокойно наблюдать за катком, по которому носилась Молли.      - Как дела? - поинтересовалась она.      - Отлично, - ответил он. - Веселитесь?      - Молли веселится. Я ненавижу коньки. Во сколько тебя ждать? Раз уж сегодня воскресенье, можно было бы сходить в кино. На Восемьдесят Шестой идет что-то интересное.      - Во сколько начало?      - На двухчасовой сеанс мы уже опоздали.      - А когда следующий?      - В четверть пятого.      - А еще следующий?      - Я не узнавала.      - А сейчас сколько времени?      - Десять минут четвертого.      - Попробую закруглиться через десять минут, - сказал Майкл. - Домой вернусь не позже четырех.      - Получается совсем впритык.      - Раньше никак не смогу.      - После кино сходим в китайский ресторан?      - Запросто.      - Так я закажу столик?      - Отличная мысль. Ну, все. Чем быстрее я вернусь к делам...      - Все, привет, - сказала она и повесила трубку.      Сара снова отыскала глазами Молли на катке, а потом набрала "0" для вызова телефонного оператора, городской код и номер телефона в доме Эндрю на Лонг-Айленде. Когда оператор снял трубку, она поступила точно так, как учил ее Эндрю.      - Я звоню наложенным платежом, - сказала она.      - Спасибо за то, что вы воспользовались услугами Нью-йоркской телефонной компании, - ответил оператор.      Сара подождала.      В трубке раздался гудок, второй, третий...      - Алло?      Его голос.      - Вам звонок наложенным платежом, сэр.      - Да?      - Мисс, не назовете ли вы мне свое имя?      "Мисс", - отметила она про себя, а вслух представилась:      - Сара.      - Соединяйте, - приказал Эндрю.      - Приятного разговора.      - Привет, - проворковала Сара.      - Ты где? - спросил он.      - На катке "Волман".      - Где это?      - В Центральном парке, конечно. Ты что, с луны свалился?      - Точно. Сказать тебе что-то? Я тебя люблю.      - Еще раз.      - Я тебя люблю.      - Еще.      - Я люблю тебя.      - А как у вас такое говорят на луне, откуда ты свалился?      - Приезжай ко мне на квартиру, и я затрахаю тебя до полусмерти.      - На луне так говорят?      - Нет, у нас.      - Ну, у вас и воспитание...      - Так ты приедешь?      - Эндрю, сегодня же воскресенье!      - Ну и что?      - Ты отлично знаешь, что я не могу. Да ты просто шутишь! Сам-то ты туда не собираешься?      - Только если ты все-таки приедешь.      - Не могу.      - Значит, в среду?      - Да.      - И без проблем?      - Абсолютно. Что ты сейчас делаешь?      - Смотрю телевизор.      - Ты один?      - Нет, со мной три молодых китаянки.      - Башку откручу.      - Что на тебе надето?      - О, я выгляжу очень сексуально - вся синяя от холода.      - А в среду что наденешь?      - То, в чем хожу на работу.      - Значит, мы с тобой поработаем?      - Весьма вероятно. Ну, мне пора забирать Молли.      - В среду, - напомнил он. - Билли будет тебя ждать.      - Около кинотеатра на углу Третьей и Пятьдесят девятой. В четыре часа.      - Я тебя люблю, - повторил он.      - До среды, - бросила она и тотчас повесила трубку, пока он не вынудил ее ответить теми же словами.      Молли красиво затормозила около самого забора, подняв в воздух целый фейерверк ледяной крошки.      - С кем ты говорила? - спросила она.      - С папой.            * * *            В спальне дома на Грейт-Нек Эндрю положил трубку и повернулся в сторону ванной комнаты. На пороге стояла рыжеволосая Уна Халлиган в туфлях на высоких каблуках и в его пижамной куртке, расстегнутой на груди.      - С кем ты говорил? - спросила она.      - С матерью, - ответил он и открыл ей свои объятия.            * * *            В восемь часов того же самого вечера, в тот момент, когда Сара, Майкл и Молли выходили из китайского ресторанчика, а Эндрю на самом деле разговаривал по телефону со своей матерью, полицейский в форме прошелся по Брум-стрит. По пути он проверял, не забыли ли хозяева запереть свои магазины на ночь. Подергав одну ручку, вторую, третью, он наконец добрался до лавки портного на углу Мотт-стрит. Тут он перешел на другую сторону, обошел ее, и опять вернулся к лавке. На сей раз в его руке была зажата кредитная карточка.      Он взялся за ручку, быстро просунул в зазор между дверью и косяком пластиковую карточку и ровно за три секунды открыл дверь. Еще через две секунды он оказался внутри и запер за собой. Еще через две секунды со стороны Мотт-стрит показались двое. Они, не задерживаясь, прошли мимо лавки. К тому времени Фредди уже проник за занавеску, разделявшую помещение пополам. Мужчины остановились в темном подъезде на противоположной стороне улицы. Они страховали Фредди.      Он посветил фонариком ровно столько, сколько потребовалось, чтобы найти розетку. Затем он подключил к ней ночник и выждал, пока глаза не привыкли к сумеречному освещению. Движущийся луч света слишком заметен с улицы. Местная полиция получила соответствующие инструкции, но он вовсе не хотел, чтобы кто-нибудь из местных жителей, проходя мимо, поднял тревогу. А теперь сторонний наблюдатель мог бы только предположить, что владельцы лавки намеренно оставили ночное освещение. Ничего необычного. Ему же такого света достаточно: Фредди хорошо знал свои инструменты.      Задняя комната оказалась узкой и длинной.      Сразу за занавеской, по правую руку, вдоль короткой стены, стояла гладильная машина. Около длинной стены напротив занавески располагался стол. На нем-то Култер и установил ночник. Там же лежали огромные портняжные ножницы, несколько картонных лекал, кусок голубой ткани и тяжелый утюг. На стене за столом висел календарь с изображением улыбающейся крестьянки в блузке с овальным вырезом и с корзиной, полной спелых желтых виноградных гроздьев, в руках. Все дни января были аккуратно перечеркнуты крест-накрест, за исключением сегодняшнего, тридцать первого.      Слева от стола находилась дверь. Ручка, чуть выше - засов, правее - домофон с кнопкой вызова. Култер подошел к двери, осторожно постучал костяшками пальцев. Судя по звуку, за ней другой комнаты не было. Скорее всего, она вела на лестницу. Из домофона проводов не тянулось, очевидно, все они подсоединялись с обратной стороны.      Вокруг длинного стола стояло несколько стульев. Култер предположил, что стол служил сразу для нескольких целей. Надо раскроить материю - пожалуйста, только отодвинь стулья. Надо поговорить или поесть - стулья придвигаются. На короткой стене, напротив гладильной машины и под прямым углом к длинной стене с дверью, висел телефон-автомат. Култер приступил к делу.      Когда батарейки передатчика выходят из строя, их приходится менять, что означает повторение всей процедуры с начала до конца, тем самым удваивая, утраивая и даже, в зависимости от длительности прослушивания, учетверяя риск засветиться. Следовательно, передатчик, работающий от батареек, можно использовать, устанавливая аппаратуру на человеке. В комнате же для "жучка" приходится искать источник электроэнергии. Телефонный аппарат любого типа идеально подходит для этой цели.      Култер предположил, что единственным местом для встреч здесь может быть только длинный стол у стены. Именно там стояли стулья. Еще он предположил, что все деловые переговоры ведутся исключительно по телефону-автомату. Согласно полученному ордеру, он не имел права врезаться в телефонную сеть, но, подключившись к источнику питания телефона, Култер получал возможность установить "жучок", благодаря которому полицейским удастся услышать все, что говорится в этой комнате, в том числе и по телефону.      Итак Култер приступил к делу.      Ему доводилось устанавливать "жучки" прямо на виду, и они не вызывали никаких подозрений. В привычной обстановке люди не выискивают ничего специально. Подключайтесь к телефонной линии, проводите проводку прямо поверх плинтуса, где всякий может ее заметить, прямо к "жучку" в блоке, куда приходит телефонный разъем. Такие блоки продаются на каждом углу и представляют собой некий прямоугольник цвета слоновой кости, размерами два на три дюйма, внутри которого находится одна или две розетки. "Жучок" помещается там без всяких хлопот. И вот такой блок ты устанавливаешь на виду у всех, и никто не обращает никакого внимания ни на него, ни на тянущиеся к нему провода. Однако, по словам Уэллеса, здесь собирается весьма серьезная публика, и не исключено, что они немного поумнее, чем обыкновенный бандюга.      Култер отодрал плинтус, спрятал за ним провод, затем обвел проводку вокруг дверного косяка в центре комнаты и снова скрыл ее за плинтусом. Теперь провод выходил на поверхность только под столом, где Култер установил блок. Он подключил блок в полученную сеть, поставил на место плинтус, собрал инструменты и ночник, внимательно оглядел улицу, прежде чем выйти, и захлопнул за собой дверь. Перед уходом он еще раз убедился, что защелка замка захлопнулась.      Потом он отправился прикреплять "раба" к линии доступа в телефонном распределительном щите позади дома, а прикрывавшие его полицейские, дрожа от холода и страха, проклинали его медлительность.            * * *            Молли собиралась ложиться спать. Детектив только что закончился, и Сара выключила телевизор. В углу комнаты Майкл читал материалы дела Энтони Фавиолы, предоставленные по его просьбе адвокатами осужденного. Майкл позвонил своему знакомому в Коллегии адвокатов...      - Откуда такой интерес к Фавиоле? Сначала записи...      - Один наш сотрудник собирается засесть за книгу.      ...Потому что он хотел быть полностью уверенным, что не сделает ошибок в следствии по делу младшего Фавиолы. Когда начнется обработка результатов прослушивания, ему пригодится анализ всех тех зацепок, за которые хватались защитники старого бандита. Он не собирался допускать никаких технических ошибок. Скоро папаша и сынок будут гулять рука об руку в тюремном дворике по часу после обеда до конца дней своих. По крайней мере, он очень рассчитывал на такой финал.      "Фавиоле вменяется в вину подстрекательство к убийству Джордже Антонини, Кармине Джалителли, Джона Панатонни и Питера Муньоли, совершенному в ресторане 17 августа 1991 года. Согласно прецеденту (смотри дело США ПРОТИВ ИАНЕЛЛО), Фавиола просит пересмотреть срок своего заключения на том основании, что совершение, оказание помощи в совершении убийства, а также подстрекательство к убийству четырех человек не могут рассматриваться отдельно, если убийства были совершены в одно время и в одном месте. Фавиола также оспаривает решение суда в той его части..."      - Майкл!      Он поднял голову.      - Ты не собираешься заканчивать? - спросила Сара. - Ты и так сегодня целый день работал...      - Извини, дорогая, - сказал он и тут же закрыл папку, снял очки и крепко обнял жену. - Что бы ты хотела? - спросил он. - Давай сбегаем в кофейню за углом? Оставим Молли одну, рискуя тем, что нам предъявят обвинение в...      - Я думала...      - Или мне сходить взять новое видео?      - Майкл, мы только что посмотрели фильм. Разве мы не можем просто посидеть и поговорить? У нас у обоих последнее время было столько работы.      "Предательство, - подумала она. - Попытка разделить свою вину с другим? У нас у обоих..."      - Отличная мысль, - согласился он. - Пошли пожелаем Молли спокойной ночи.      Предательство. Попытка взять инициативу в свои руки. Вместо того чтобы обманутому мужу спросить: "Что с тобой?", неверная жена начинает жаловаться на то, что он ее забросил, в то время как сама мечтает только об объятиях любовника, и сегодня, и завтра, и всегда. Любовник. Это слово вызвало в ее подсознании эмоции, вовсе не совместимые с образом примерной матери, целующей на ночь свою дочь.      - Мама, - сказала Молли.      - Да, киска?      - Помнишь, у нас были танцы? Ну, в пятницу? Когда еще пришли большие мальчики из Локсли. И там был один мальчик, который мне вроде бы понравился. И он все время на меня смотрел. Я рассказывала тебе - мы еще в спортивном зале танцевали, помнишь?      - Помню, детка.      - И я тоже на него смотрела. Ну, потому что он такой классный. Волосы светлые, как у меня, а глаза темные-темные. И я чувствовала, что я ему нравлюсь.      - У-гу.      - Ну вот... И он подошел ко мне. Он шел через весь спортзал, оттуда, где он стоял вместе со своими друзьями, - все в синих форменных куртках, - и остановился прямо напротив нас с Вайноной и пригласил меня на танец.      - Так.      - А я ему отказала.      В комнате на миг повисла тишина.      - Не знаю, что на меня нашло, - продолжила Молли. - Я очень хотела с ним потанцевать, и он такой классный, и все такое, и он шел ко мне через весь зал, а я сказала: "Нет". Иногда я думаю, что со мной что-то не так.      - С тобой все нормально, дорогая.      - Надеюсь. Он так смутился. А мне хотелось провалиться сквозь землю.      - Может, ты не знала, как тебе следует себя вести? Все-таки танцевать с незнакомым мальчиком, к тому же старше тебя.      - Возможно, - ответила Молли и снова надолго замолчала. - На прошлой неделе у Вайноны началась менструация, - вдруг сообщила она.      - Правда?      - Да. Как ты думаешь, а у меня когда?      - Уже скоро.      - Вайнона говорит, это неприятно.      - В общем-то она права.      - Но мне все равно хочется поскорее.      - Все будет нормально, дорогая, - улыбнулась Сара.      - Вайнона - моя самая лучшая подруга на всем свете.      - Очень хорошо.      - Кроме тебя, мамочка.      Сара поспешно отвернулась.      - Мама!      - Что, детка?      - Почему ты плачешь?      - Потому что я очень тебя люблю, - ответила Сара. Она подоткнула одеяло и наклонилась поцеловать дочь. - Спокойной ночи, лапуля, - прошептала она.      - Я тоже тебя люблю, - улыбнулась Молли.      - Я знаю.      - Хотелось бы мне поскорее вырасти, - глубоко вздохнула девочка и закрыла глаза.      Сара вернулась в гостиную, где ее ждал Майкл.      Предательство.      Образцовая жена, образцовая мать принялась рассказывать мужу, что они в школе решили проводить встречи учителей каждую среду по вечерам...      - Надеюсь, ты не возражаешь? Мы просто считаем...      - Не говори глупости, - перебил ее он.      "Как легко его обмануть", - мелькнуло у нее в голове.      И как естественно у нее все получается.      Слегка надув губки, она принялась жаловаться, что его работа стала для него важнее родной жены. Кстати, над чем он сейчас работает?      - Не могу сказать, - ответил он.      - По-прежнему - страшный секрет, да?      - Страшнее не придумаешь.      - А когда расскажешь?      - Когда закончу.      - А пока так и будешь уходить каждый день с рассветом...      - Протестую, Ваша Честь.      - Ну, в полседьмого.      - За всю прошедшую неделю только один раз я ушел так рано.      - А сегодня кто ездил на работу?      - Важное совещание, что поделаешь.      - О чем?      - О том, как установить подслушивающее устройство.      - Где?      - Секрет.      - Почему?      - Секрет.      - Нет расскажи.      - Обязательно, когда это перестанет быть секретом.      "Ох уж эти секреты", - подумала она.      - Хочешь заняться любовью? - спросила Сара.      - Да, - ответил он.      "Шлюха", - подумала она.            * * *            - Хотя вы оба и являетесь опытными детективами, - начал Майкл. ("Один из нас - точно", - подумал Реган.) - ...И провели множество дел, связанных с прослушиванием, по закону я обязан проинструктировать вас относительно правил прослушивания разговоров в лавке портного.      Они сидели в его кабинете ранним утром в понедельник, первого февраля. Детективам скоро предстояло отправиться на квартиру, откуда будет вестись прослушивание. Майкл зачитал им ордер и теперь собирался перейти к лекции по минимизации, которую каждый из них слышал уже не меньше тысячи раз.      "Я-то уж точно не меньше", - подумал Реган.      Сперва он сообщил им, что суды, как правило, воспринимают ордер на прослушивание точно так же, как любой другой ордер, допускающий только ограниченный сбор информации и свидетельств. Закон не делает различий между прослушиванием и записью разговора.      - Юридически нет никакой разницы, был ли разговор просто подслушан или записан на пленку, - продолжал Майкл. - В любом случае разговор считается перехваченным.      Далее он сообщил, что, согласно ордеру, они получили право перехватывать сказанное определенным лицом - Эндрю Фавиолой - и прочими подозреваемыми и возможными соучастниками, также перечисленными в ордере...      - Тех самых бандюг, которых вы видели входящими и выходящими из лавки, - от себя добавил он.      ...Постольку, поскольку сказанное ими относится к незаконной ростовщической деятельности, торговле наркотиками и - учитывая то, что печальной памяти Доминик Ди Нобили был найден с двумя пулями в затылке в багажнике машины в аэропорту Лагардия - убийствам.      - Короче, вам разрешается слушать любые разговоры, относящиеся к перечисленным преступлениям, либо к любым другим преступлениям, что, возможно, выяснится в ходе операции. Однако вам нельзя слушать привилегированные разговоры.      К категории "привилегированных" относились любые беседы между подозреваемым и его адвокатом, подозреваемым и его доктором или между подозреваемым и его супругой. Если Реган и Лаундес поймут, что Фавиола говорит с одним из перечисленных людей, они должны немедленно отключить записывающее оборудование и прекратить прослушивание.      "Охо-хо", - вздохнул про себя Реган.      - Разговор между подозреваемым и его подружкой не считается привилегированным, - продолжал Майкл, - но как только они перейдут на темы, не имеющие отношения к тем видам преступной деятельности, что перечислены в ордере, вы тоже должны прервать прослушивание.      Однако они имели право делать выборочные проверки. Например, подозреваемый мог обсуждать с адвокатом методы защиты на своем процессе; такой разговор являлся привилегированным. Но через пять минут он мог спросить, не желает ли адвокат поприсутствовать на встрече в Бронксе, посвященной новым методам распространения наркотиков в секторе четыре - один. Торговля наркотиками указана в ордере, следовательно, тут речь может идти о преступном сговоре.      Следовательно, разрешается с интервалом в одну-две минуты включаться на несколько секунд даже в привилегированный разговор. Если за этот короткий промежуток времени становится ясно, что речь идет о преступлении, указанном в ордере, можно продолжать слушать и записывать. Но в наказание за прослушивание и запись чего-либо, не имеющего отношения к делу, суд мог не признать в качестве свидетельства вообще все записи.      - Будьте очень внимательны, - напутствовал Майкл. - Если вы сомневаетесь, лучше отключитесь.      В довершение ко всему Майкл сообщил, что ордер на прослушивание выдан прокурором штата Нью-Йорк, а сам он отвечает за правильность и законность процесса расследования. Член Верховного суда, подписавший ордер, имеет право требовать периодических отчетов по следствию и по тому, насколько законно оно осуществляется...      - И когда он потребует такой отчет, - сказал Майкл, - обратится именно ко мне. К тому же не исключено, что нам потребуется ордер на обыск или на прослушивание телефонных переговоров, или другое какое-нибудь разрешение, или справка. Обращаться за ними придется мне. И поэтому я должен твердо знать, что происходит. Пожалуйста, держите меня в курсе событий, хорошо? Проследите, чтобы я всегда получал копии всех пленок, отчетов и так далее. Я хочу прослушивать каждую - подчеркиваю, каждую - пленку, как только с нее снимут копию. Если случится что-то непредвиденное - звоните мне. Вот номера моих телефонов, рабочего и домашнего. Повесьте их на самом видном месте. Ну, вот и все. Удачи.      Номера его телефонов украсили собой стену в квартире на Гранд-стрит, в одном квартале от лавки портного. Реган и Лаундес набрали номер линии доступа, тем самым включив "жучок", и операция началась. Теперь они слышали все разговоры в задней комнате лавки так же отчетливо, как если бы они сами сидели среди гангстеров. Надев наушники и повертев ручки настройки, они почти незамедлительно выяснили, что в комнате находится один постоянный персонаж, некто по имени Бенни. Так же скоро они поняли, что он является сыном владельца и что он работает на гладильной машине, по крайней мере пока что. Из какого-то разговора между Бенни и его отцом в тот же день стало ясно, что он, Бенни, вскоре собирается сменить место работы.      - А я думал, тебе нравится здесь со мной, - протянул отец.      Луи Ваккаро, владелец лавки. Реган и Лаундес знали его голос и как он выглядит, поскольку раз десять заходили к нему в мастерскую.      - Мне действительно нравится работать с тобой, папа...      Бенни Ваккаро, оператор гладильной машины. В наушниках слышалось шипение горячего пара.      - Но я не люблю гладить. Эндрю сказал, что он подыщет мне работу в доках. Я с ним говорил после...      - В доках надо быть начеку.      - Да, я знаю. Но я отказался от места на рыбном рынке. Я ведь не переношу запах рыбы. Эндрю сказал, что я могу приступать сразу же, как только переговорю с тобой. Я стану больше зарабатывать, папа, и еще он сказал, что, возможно, будет давать мне еще кое-какие небольшие поручения. Ты же знаешь, за маленькие, но важные поручения платят еще больше. Я правда хочу этим заняться, папа.      - А я-то думал, тебе здесь нравится, - повторил старик.      - Нравится, папа, очень нравится. Но понимаешь, все время проводить за этой машиной...      - Когда я начинал, я гладил вручную, - ответил Луи. - И шил, и гладил, все сам.      - Сейчас другие времена, папа.      - Да, другие.      - Эндрю считает, что я достоин лучшей жизни, а он в состоянии мне помочь. Папа, мне уже тридцать три, не могу же я провести всю оставшуюся жизнь за глажкой!      Старик грустно вздохнул.      - Папа, мы договорились?      - Останься, пока я не найду кого-нибудь на твое место.      - Как долго ты будешь искать? Эндрю сказал, что я могу приступать со следующего понедельника. С восьмого. Найдешь кого-нибудь к тому времени?      - Надо спросить Гвидо.      Гвидо был одним из друзей старика. В первый вторник после начала прослушивания он зашел в мастерскую, и приятели проговорили весь обеденный перерыв. Реган и Лаундес решили, что они разговаривали за едой, поскольку беседа постоянно прерывалась комментариями относительно качества еды и вина, а многие слова звучали так, словно их произносили с набитым ртом. Суть разговора сводилась к тому, что Бенни предложили работу получше и Луи понадобится человек для работы на гладильной машине. Гвидо сказал, что ему очень жаль... - Che peccato, che peccato... - но что он поищет кого-нибудь.      - Е necessario che tenga la bocca chiusa, - предупредил Луи.      - Si, naturalmente, - согласился Гвидо.      Поскольку в ордере не встречалось имен ни Гвидо, ни Луи и поскольку тема разговора явно не имела отношения к преступности, Реган и Лаундес выключили магнитофон и сняли наушники. Никто из них не понимал по-итальянски. Позже, утром в среду, знающая итальянский секретарша из конторы Майкла сделала перевод. Луи сказал: "Главное, чтобы он умел держать язык за зубами", а Гвидо ответил: "Да, разумеется". Из чего Майкл сделал вывод, что кто бы ни работал на гладильной машине, он обязан молчать относительно происходящего в задней комнате лавки. Вполне естественно. Вдруг беседа двух стариков тоже приобрела криминальную окраску.      Визиты начались утром в среду, в десять утра. Первым приехал сам Эндрю. Бенни с радостью в голосе представил его звукозаписывающему оборудованию.      - Привет, Эндрю. Как дела?      - Отлично, Бенни, отлично.      Реган и Лаундес надели наушники и обратились в слух. Бенни все еще работал за гладильной машиной: очевидно, Луи пока не нашел ему подходящей замены. Бенни сразу же на это и пожаловался.      - Я сказал отцу, что собираюсь начать работать на тебя со следующего понедельника. Но он все тянет, никак не может найти мне замены.      - Я только что с ним разговаривал, - ответил Эндрю. - Надеюсь, все будет в порядке.      - Потому что мне правда очень не терпится.      - Все будет хорошо, Бенни. Все под контролем.      - Хотелось бы.      - Можешь мне поверить.      - Уж кому-кому, - заметил Реган.      - Поверь ему, - презрительно бросил Лаундес.      - Я жду гостей, - объявил Эндрю.      - О'кей. Я отправлю их наверх.      - Наверх? - встрепенулся Реган.      - Куда "наверх"? - не понял Лаундес.      До их слуха донесся звук его шагов. Сквозь шипение пара они услышали легкий скрежет металла по металлу, затем щелчок, потом скрип открываемой двери, хлопок - и снова только шипение гладильной машины.      Первым из гостей явился Руди Фавиола.      - Привет, Руди, как дела?      - Замечательно, Бенни. Мой племянник уже здесь?      - Да, он ждет вас наверху.      Реган посмотрел на Лаундеса. Его напарник ответил недоумевающим взглядом.      Они снова услышали шаги. Затем наступила тишина. Ее нарушил голос, звучащий словно из динамика. Голос Эндрю?      - Да?      - Дядя Руди.      - Поднимайся.      Раздался звонок. Дверь снова открылась и захлопнулась. И ничего. В своем отчете Култер упомянул о двери с засовом и домофоном. Детективы начали опасаться худшего.      Следующий персонаж прибыл в десять минут десятого. Бенни представил его как "мистера Бардо".      - Доброе утро, мистер Бардо.      - Доброе утро, Бенни.      - Пети Бардо, - буркнул Реган.      - Консильери, - кивнул Лаундес.      "Нет, Папа Римский, - подумал Реган. - Ну и напарничка Бог послал".      - Они наверху, - сообщил Бенни.      Детективы внимательно слушали. Шаги. Тишина. Затем:      - Да?      Снова голос из динамика. Очень похожий на голос Эндрю Фавиолы.      - Пети.      - О'кей.      И опять звонок. Дверь распахнулась и закрылась. Тишина. Все они шли наверх, вот куда. А внизу хоть слушай, хоть не слушай.      Следующим пришел Парикмахер Сэл.      - Сэл, - представился он в домофон, и дверь перед ним немедленно распахнулась.      Следующего посетителя звали Бобби.      - Привет, Бобби, как дела? - спросил Бенни.      - Все здесь?      - Наверху.      Шаги. Голос из динамика.      - Да?      - Триани.      "Спасибо", - подумал Лаундес.      - Поднимайся.      Дверь открылась и закрылась. Тишина. За машиной для глажки Бенни начал напевать: "Я оставил свое сердце в Сан-Франциско".      Следующие двое прибыли вместе. Не дожидаясь приветствия, один из них воскликнул:      - Здорово, Бенни.      - Привет, - отозвался тот с удивлением в голосе, словно не слышал, как они вошли.      Реган и Лаундес вслушивались в тяжелые шаги, гулко отдававшиеся в комнате. В динамике раздался знакомый голос.      - Кармине и Ральф.      - Поднимайтесь.      Звонок, стук двери - добро пожаловать, гости дорогие. Ральф Карбонарио и Кармине Орафо тоже здесь, и все сидят наверху, а внизу никто не произносит ни единого слова, за исключением Бенни, который опять принялся напевать за работой.      Реган стащил с головы наушники.            * * *            В комнате для совещаний наверху они планировали убийство Алонсо Морено.      - Мы не ему собираемся вправлять мозги, - пояснял Эндрю. - А тем, кто придет за ним следом.      - Боюсь, мы начинаем нечто такое, что потом не сможем закончить, - заметил Карбонарио.      Он носил кличку Рыжий Ральфи из-за своих рыжих волос. К тому же веснушки усеяли все его лицо, и несколько лет назад его называли Ирландцем Ральфи - пока он не проломил несколько голов. С тех пор он немного прибавил в весе и теперь сидел за столом совещаний в серых фланелевых слаксах и голубой кашемировой спортивного покроя куртке, из-под которой выглядывал серый свитер с низким воротом. Завтра утром ему предстояло лететь в Сиэтл. Он скептически относился к плану убрать Морено. Лучше не начинать ничего такого, что может привести к осложнениям. Временами Ральфи, вопреки очевидным фактам, воспринимал себя абсолютно законопослушным бизнесменом.      - Если мы не начнем, то китайская сделка не состоится, - пояснил Руди. - Косоглазые и так уже говорят нам: либо начинаем, либо расстались. Неужели мы позволим этому испашке помешать миллиардной сделке?      - Руди прав, - вмешался грубый и зычный голос Парикмахера Сэла. - К чертям его. Мы должны настоять на своем.      - Проще было бы ему заплатить, - предположил Триани. - Сколько он хочет?      Бобби Триани приходился Руди зятем. Женившись на его дочери Иде, он стал членом семьи и поднялся до четвертого места в иерархии. Сорокадвухлетний крепыш с карими глазами и темными волосами, обычно он смолил не переставая и воздерживался от курения только здесь, в квартире Эндрю, или в офисе, как бы он там ни назывался. Ему не нравилось, что здесь нельзя курить: с сигаретой лучше думается. Он знал, что его тесть умирает от рака легких, но тем не менее не сомневался, что табачный дым прочищает мозги. Когда Бобби развлекался с одной из своих маленьких подружек, он накуривался до одури. Его тесть не знал о его подружках. Бобби надеялся, что тот умрет прежде, чем узнает.      - Мы были готовы дать ему сорок пять процентов в Америке, - ответил Эндрю. - Он требует пятьдесят.      - И тем не менее, - пожал плечами Бобби. Из всех присутствующих он выделялся наиболее легкомысленной манерой одеваться, и с его лица еще не сошел загар, полученный в Майами.      - И кстати, ты согласился, - заметил Пети.      - Плевать, на что он согласился, - вспыхнул Руди.      - Правильно, - сказал Сэл. - Плюнуть и растереть.      - И все-таки, - осторожно начал Ральфи. - Должно же наше слово чего-то стоить, разве не так?      - Сейчас не тот случай, - возразил Орафо.      Подобно Карбонарио, с которым он сотрудничал теснее всех в организации, он явился на встречу в спортивной куртке и слаксах, без свитера, в белой рубашке и темном галстуке. Ему уже перевалило за шестьдесят, и он не один пуд соли съел вместе с Руди, да и с Энтони тоже. Кармине все еще верил в воровскую честь. Считалось, что все они верят в воровскую честь. Если ты дал человеку слово, умри, но сдержи. Правда, человек, которого Эндрю хотел отправить к праотцам, и понятия не имеет, что такое честь. И поэтому Орафо решил, что на данный случай правила не распространяются, несмотря на то что Эндрю с Морено обменялись рукопожатием.      - Пятьдесят процентов прибыли - это же грабеж среди бела дня, - возмутился он. - Испашка просто сбрендил. Эндрю прав. Мы замочим его в назидание всем остальным. А потом придем к ним с прежним предложением, и его у нас с руками оторвут.      - Все равно, - поежился Карбонарио.      - Я хочу, чтобы это произошло там, где он живет, - объявил Эндрю.      Все удивленно уставились на него.      - Пусть всякий знает, что от нас нигде не скрыться. Если нам нужно, мы ни перед чем не остановимся. Или они соглашаются на наши условия, или мы их всех закопаем. Я хочу, чтобы все это поняли.      - Ты говоришь о Колумбии? - взвизгнул Бобби. Когда он долго не курил, в горле у него пересыхало. Сейчас он с большим удовольствием убил бы не испашку, а самого Эндрю за то, что тот не разрешает ему курить.      - Да, о Колумбии, - подтвердил Эндрю. - Он живет там, и именно там должна состояться акция.      - Но кажется, он все еще в Нью-Йорке, - заметил Пети.      - Здесь пришить его гораздо легче, Лино, - поддакнул Руди.      - Знаю, дядя Руди. Но гораздо большего эффекта мы добьемся, если покончим с ним там.      - У нас есть там свои люди? - спросил Кармине у Ральфи.      - Как и везде, - ответил тот. - Но должен предупредить тебя, Эндрю, последствия могут быть непредсказуемыми. У нас законный бизнес в Майами, а оттуда до его сферы влияния рукой подать. Его людям не составит особого труда выяснить, какие фирмы принадлежат нам и где они находятся. В будущем нам светят бо-ольшие неприятности.      - Что за неприятности? - спросил Кармине. - О чем ты, Ральфи?      - Убийства, взрывы, и так далее. Людям Морено доводилось убивать даже судей, так неужели ты думаешь, они спустят нам?      - Судьи не приходили в дом Морено и не убивали его в его собственной постели, - мягко заметил Эндрю.      Никто из сидящих за столом в течение нескольких секунд не мог выговорить ни слова, и каждый - за исключением Руди - гадал, кто первым попытается объяснить Эндрю, что он хочет невозможного. Руди же было неудобно ставить племянника в неловкое положение. Он предпочел бы, чтобы критика прозвучала из чьих-либо других уст. Кроме того, он не был уверен, что это действительно абсолютно невозможно.      - Г-м-м... И как мы попадем к нему домой, Эндрю?      Пети Бардо. Естественно, в коричневом костюме. Коричневый галстук, коричневые ботинки. Все коричневое.      - Очень просто. Предложим кому-нибудь за это миллион наличными, - ответил тот.      "Не так уж и глупо", - с улыбкой подумал Руди.            * * *            В шесть вечера в ту же среду, как раз тогда, когда Джонни Реган и Алекс Лаундес докладывали Майклу о том, что встреча на высшем бандитском уровне действительно имела место в лавке портного и что больше им совершенно нечего сказать, перед Сарой Уэллес распахнулась дверь, выходящая на Мотт-стрит, и она стремглав взбежала наверх, туда, где ее ждал Эндрю. Всю неделю она представляла его именно здесь, сидящим в кожаном кресле в гостиной, в перетянутом в поясе халате с монограммой. А под халатом - ничего, ведь он ждет ее.      Она не понимала, почему при одной только мысли о нем в ее мозгу рождались такие эротические фантазии, о которых она раньше и не подозревала. Она знала, что испытывает к нему не любовь, - какая любовь, если она практически ничего о нем не знает? - а то чувство, которое в Библии называется похотью, а ее юные ученики обзывали просто и ясно - течка. Она не знала этого мужчину, однако умирала от желания практически все двадцать четыре часа в сутки. И сейчас, когда она, поднимаясь по ступенькам к знакомой двери, увидела, как дверь приоткрывается и как он появляется в дверном проеме не в халате, а в джинсах и свитере, она безумно хотела его. Хотела, когда бросилась к нему, хотела, когда подняла свое лицо навстречу его губам, когда захлебнулась его поцелуем и утонула в его объятиях.            * * *            - Собрание закончилось около половины первого, - докладывал Реган.      - Я как раз спустился за сандвичами, - уточнил Лаундес.      "Осел", - подумал Реган.      - Все они попрощались с Бенни, - продолжал он. - Наша наружка сообщила, что они вышли по одному и разошлись в разных направлениях. Кроме нашего героя. Он оставался там целый день. Когда мы закруглились в пять, он еще не ушел.      - Именно в это время лавка закрывается, - вмешался Лаундес. - В пять часов. Согласно ордеру, мы имеем право вести прослушивание с девяти до пяти. А открывается лавка как раз в девять утра.      - Но наружка по-прежнему на месте, они глаз не спускают с парадного, - добавил Реган. - Ребята проводят Фавиолу до дому и уложат в постельку.      - Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас нет ничего существенного? - уточнил Майкл.      - Они не разговаривают в задней комнате, Майкл, - пояснил Реган. - Ну, здравствуй, там, привет, как дела, хорошая погода. Но встречи они проводят наверху. Хотел бы я знать, где это "наверху" находится.      - Фредди говорил о какой-то двери, - вспомнил Майкл. - С засовом и домофоном.      - Да, - кивнул Реган. - Фавиола впускает их, и они поднимаются.      - Наверное, там у них что-то вроде места для встреч, - догадался Лаундес. - Поскольку над лавкой находятся окна, то там и комната может быть.      - Фредди придется идти туда снова, - вздохнул Майкл.      - Когда?      - Как можно скорее, - ответил он и потянулся к телефону. - Нужен еще один ордер.            * * *            Летом в квартире стояла невыносимая жара, зимой царил жуткий холод. Хорошо там не бывало никогда. Лоретта ненавидела свою квартиру. Летом окна были нараспашку, и с улицы доносились звуки, характерные для какой-нибудь страны третьего мира, но уж никак не Америки. Зимой из соображений экономии тепла затыкались все щели, и вокруг все благоухало запахами яств и другими экзотическими запахами тоже. Иногда ей приходило в голову, что вокруг никто никогда не мылся. Становилось все холоднее и холоднее. Отопление отключали каждый вечер в одиннадцать, а сейчас было уже четверть двенадцатого.      Дасти переехал к ним три дня назад. Заявил матери Лоретты, что хочет находиться с ней рядом, пока у нее внутри зреет его ребенок. Так и сказал: "Я должен оставаться рядом с тобой, Хейзи, пока в тебе зреет мой ребенок". Лживый наркоман, не рядом с ребенком он хочет находиться, а рядом с благотворительными деньгами, которые получает ее мать на себя и двух своих детей. Ни Лоретта, ни ее младший брат ни разу не имели удовольствия видеть своих отцов. Гамильтону Барнсу исполнилось двенадцать лет, до сих пор он был младшим в семье. Барнс - девичья фамилия ее матери, которую она дала и своим детям, вместо фамилий своих приятелей, и на том спасибо. И теперь Хейзель Барнс снова оказалась в интересном положении, и ее новый дружок-наркоша вселился к ним, какая радость! Почему-то мамашу всегда тянет на каких-нибудь бомжей. Лоретта не понимала, в чем тут дело. Может, ей нужны те, кто сам нуждается? Мужчины, которые не могут самостоятельно позаботиться о себе?      - Ну чего уставилась? - спросил Дасти.      Она как раз шла в ванную, в хлопчатом халатике поверх короткой ночнушки. Спала она в одной комнате с Гамом, там же делала уроки и всячески старалась избегать тех мест, где мог сидеть под кайфом мистер Дасти Роджерс.      - Ты меня слышишь? - повторил он. Когда он не летал под кайфом, он пил. Иногда он совмещал и то и другое. Сам приготовит себе героин, сам кольнется, затем отключится часа на три, на четыре. В такие моменты он казался мертвым - подбородок упал на грудь, глаза закрыты, не шелохнется. Она ненавидела его смертельно; мамочка впустила его после крупных скандалов.      Она прошла мимо, не сказав ни слова.      Он кивнул в подтверждение своих мыслей и наполнил очередной стакан.      Кухня разделяла квартиру на две части. Их с Гамом спальня находилась по одну сторону, слева, если смотреть из прихожей. Справа располагалась маленькая гостиная, ванная, совмещенная с туалетом, и спальня матери. Приближаясь к ванной, Лоретта слышала громкие звуки телевизора из комнаты матери. В гостиную они старались не заходить, потому что ее единственное окно выходило на воздухозаборник и на грязную кирпичную стену противоположного дома. Если они с Гамом хотели посмотреть телевизор, им приходилось просить у матери разрешения войти. Обычно там же обретался и Дасти - валялся на кровати в одних трусах и под кайфом. Впрочем, Лоретта все равно предпочитала книги.      Всякий раз, когда в ванной загорался свет, вокруг мыльницы начиналось шебуршание, и тараканы со всех ног бросались в укрытия. Она не понимала, почему тараканам так нравится есть мыло. Вообще-то они не так беспокоили ее, как крысы. Садясь на унитаз, она всегда боялась, что снизу вылезет крыса и укусит ее, поэтому сперва заглядывала в унитаз и лишь потом садилась. Лоретта спустила воду и вымыла руки и лицо перед сном.      Ванну она принимала только через день. В подобных домах горячая вода кончалась очень быстро. Городские власти не волновало, довольны ли жильцы, лишь бы домовладелец исправно платил налоги. "Да, мисс, мы выясним, в чем дело. Обязательно". Точно так же, как они следили за уборкой мусора, расчисткой снега или за электрическими проводами, свисающими с потолка прямо посреди комнат. Чуть зазеваешься - и запросто можешь получить удар током. Лоретта почистила зубы, сполоснула рот, убрала щетку в желтый пластмассовый стакан рядом с красным маминым и синим Гама, вытерла руки о свое полотенце и открыла дверь ванной.      Дасти стоял прямо напротив.      - Почему так долго? - спросил он.      - Извините, - ответила она. - Я не знала, что вы ждете.      Она попыталась протиснуться мимо. В конце узкого коридора в комнате матери надрывался телевизор. Где-то за пределами квартиры ругались на одном из ближневосточных языков, на каком именно - она не знала.      - Куда ты так спешишь? - осклабился он.      - Дайте пройти, - спокойно сказала она. Но внутри у нее все оборвалось от страха.      - Ну разумеется, - сказал он и шагнул в сторону, все еще ухмыляясь. Когда Лоретта проходила мимо него, он больно ухватил ее за зад. Девочка вырвалась и, как таракан при ярко вспыхнувшем свете, бросилась через кухню в свою спальню, захлопнув за собой дверь. На замок дверь не запиралась.      Гам еще не вернулся.      Двенадцать лет.      "Десять вечера. Знаете ли вы, где сейчас ваши дети?"      Только сейчас уже полдвенадцатого.      Лоретта собрала книги, разбросанные по постели, сняла покрывало, легла и выключила ночник. Она натянула одеяло до самого носа и постаралась заснуть, зная, что на двери нет замка, что Дасти может в любой момент зайти за ней следом, со страхом представляя, как крыса заскакивает к ней на постель и вгрызается ей в лицо, понимая, что однажды Гам может вообще не вернуться домой и на следующее утро его найдут на улице мертвым.      Вскоре после полуночи она услышала, как поворачивается во входной двери ключ.      Он на цыпочках пересек кухню, зашел в спальню, разделся в темноте и залез в кровать, стоявшую напротив. Она не подала виду, что слышит. Она не спросила, где он был и почему вернулся так поздно. В семь утра она встанет и начнет собираться в школу. Лоретта надеялась, что к тому времени Дасти умрет от передозировки наркотика.            * * *            Потребовалось ровно одиннадцать дней, чтобы добраться до Алонсо Морено.      Двое согласившихся взяться за работу прибыли из Сицилии. Они говорили на ломаном английском, но это не имело значения, потому что им предстояло выдавать себя за эмиссаров из Рима. Для таких опытных киллеров, как Луиджи Ди Белло и Джузеппе Фратанджело, имя Морено ничего не значило, а Колумбия и того меньше. Если уж на то пошло, даже Эндрю Фавиола не имел для них большого значения, хотя именно он придумал план, по которому им предстояло действовать. Важным для них было только одно - миллион долларов, которые они разделят между собой по окончании работы. Фавиола выплатил им десять процентов авансом, когда они договаривались. Теперь им оставалось только заработать остальные девятьсот тысяч.      Все знали, что Морено долгие годы обхаживал католическую церковь у себя на родине. Во всех своих поездках он ни на миг не расставался с двумя священниками - преподобными Джулио Ортисом и Мануелем Гарсиа. Эти два уважаемых клирика сидели вместе с Морено в совете попечителей основанной им благотворительной организации, целью которой являлось уничтожение трущоб в Боготе, Меделлине и Кали. На всех торжественных мероприятиях они появлялись рядом с ним и возносили небесам хвалу за все те добрые дела, которые делает Морено для Колумбии, забывая, правда, что миллионы, которые он раздавал сирым и убогим, - а еще и церкви, - появились потому, что он наводнил все Соединенные Штаты Америки кокаином. Эндрю вычитал в журнале "Тайм", что Морено недавно ходатайствовал о личной аудиенции у Папы Римского. Больше ничего знать не требовалось.      Послание папы изготовил римский фальшивомонетчик, взяв за образец письмо на гербовой бумаге, украденное из почтового ящика в Ватикане.      Текст на компьютере "Макинтош" на английском языке набрал итальянец из Милана. В результате он выглядел так, словно бы его написал человек, не слишком уверенно изъясняющийся на иностранном языке:      Сеньору Алонсо Морено      Ранчо Паломар      Пуэрто-Оспина      Путумайо, Колумбия      Дорогой Сеньор Морено,      Его Святейшество узнал о Вашей просьбе о частной аудиенции и желал бы предложить Вам на выбор несколько дат этим летом.      Пожалуйста, узнайте, что в середине февраля по пути в Боготу в Пуэрто-Оспина прибудут два святых брата Францисканского ордена для проведения консультаций с Вами.      Их имена: Луиджи Ди Белло и Джузеппе Фратанджело. Его Святейшество просит Вас оказать им гостеприимство.      Остаюсь навечно Вашим братом во Христе (за Его Святейшество Папу Иоанна Павла 11).      Потребовалось два дня, чтобы скопировать и отпечатать послание, и еще два дня, чтобы перепечатать его на машинке и отправить из Рима. Двенадцатого февраля два человека Морено забрали письмо на местной почте и в тот же день на одном из его личных "лендкрузеров" (которые колумбийские солдаты прозвали "наркотойоты") отвезли на ранчо близ Пуэрто-Оспина. А уже на следующий день святые братья Ди Белло и Фратанджело подъехали на пыльном джипе к воротам крепости Морено, возвышающейся на речном берегу недалеко от границы с Эквадором.      Оба были одеты, как и подобает францисканцам, в длинные коричневые рясы с капюшоном, перевязанные на поясе веревкой. У обоих на груди болталось по черному деревянному кресту на черной же шелковой веревке. Оба были в сандалиях на босу ногу. У каждого под рясой скрывалось по автомату "узи" калибра девять миллиметров, изготовленному в Израиле и снабженному глушителем. На смеси ломаного английского и южноитальянского они представились двум вооруженным охранникам, понимавшим только по-испански, и предъявили им письмо.      Один из охранников достал переносную рацию и выпалил несколько испанских фраз. Францисканцы кротко ждали, опустив очи долу. Вся речная долина гудела от обилия насекомых. Отец Ди Белло прихлопнул на щеке москита и пробормотал сицилийское ругательство, которого охранники не поняли. Наконец кто-то приехал из главного дома на "Мерседесе-бенц". Медленно, с трудом разбирая английские слова, он прочитал письмо, а затем его лицо прояснилось, он поклонился по очереди обоим священникам и сказал на таком же варварском английском, на каком изъяснялись и они сами: "Пожалуйста, заходить. Por favor. Пожалуйста, сэры".      От окружающего пейзажа захватывало дух. Тропические цветы стеной стояли вдоль дороги, по которой "мерседес" поднимался все выше и выше, дальше от реки. Вокруг били фонтаны. Среди цветов возвышались статуи обнаженных женщин. Добропорядочные отцы отвели глаза.      Морено радостно их приветствовал, извинился на своем идеальном английском, что не говорит по-итальянски и надеется, что они все-таки поймут его бедный английский. Ди Белло и Фратанджело кивали и широко улыбались и сообщили на своем жутком наречии, что могут остаться только на одну ночь: "Только на la notte, да?" (Морено, впрочем, не помнил, чтобы когда-нибудь предлагал им свой кров), поскольку-де их в Боготе ждут другие церковные дела. Следовательно, хорошо бы сразу же обсудить, какие дни устроят мистера Морено для аудиенции с Его Святейшеством, каковую аудиенцию, по их словам, Его Святейшество ждет с большим нетерпением. Ди Белло так буквально и сказал: "Он очень сильно ждать, да?" Морено от радости чуть штаны не намочил.      Он налил прелатам по бокалу калифорнийского вина и предложил перед обедом осмотреть особняк. Гости с радостью согласились, поскольку им было приказано убить его в собственной постели, а следовательно, не мешало бы узнать, где именно он спит. Он продемонстрировал гостям свои бильярдные и спросил, играют ли они, затем свою музыкальную залу с огромным роялем (и поинтересовался, музицируют ли они) и свой музыкальный комплекс с двумя сотнями пластинок. Он проводил их в необъятную, обшитую деревянными панелями обеденную залу со столом, за которым легко умещалось не менее пятидесяти едоков, а также в бар и в гостиную, обставленную мебелью, которую Фратанджело нашел великолепной, но которую неблагодарные гости (убедившись, что Морено их не слышит) характеризовали как "дешевку из Майами". Еще он показал им спальни, где им предстояло провести ночь, и наконец распахнул перед ними двери своей собственной спальни на втором этаже, с зеркальным потолком и увитым розовыми кустами балконом, выходящим на реку.      За великолепным обедом, сервированным под открытым небом, на террасе, освещенной японскими фонариками и с видом на сбегающие вниз к реке дорожки, они обсудили сроки аудиенции - рассматривалось несколько дней в июле и несколько в августе, - и Морено великодушно заметил, что его устроит любой день, удобный для Его Святейшества. Ди Белло предположил, что предпочтительнее было бы начало июля...      - Не так жарко, как в августе, да? - сказал он.      И Морено ответил, что начало июля ему вполне подходит. Он снова налил священникам вина, и они подняли тост за предстоящую аудиенцию. Морено мимоходом отметил, что он делает щедрые пожертвования на католическую церковь на его родине, и с огромным удовольствием уделил бы что-нибудь римской церкви тоже. Фратанджело неодобрительно покачал головой и с неприкрытым удивлением переглянулся с Ди Белло, что породило у Морено опасение, не совершил ли он оплошность. Он тут же добавил: "Если Его Святейшество не сочтет мое предложение нескромным", однако ни Фратанджело, ни Ди Белло с их ограниченным знанием английского не поняли его оговорки. Поэтому они оба кивнули с серьезным видом и сказали, что на следующее утро им рано вставать, поэтому они предпочли бы сейчас откланяться.      Сразу же после полуночи они покинули спальню Ди Белло и поднялись наверх на опоясывающую дом балюстраду, проходившую мимо спальни Морено. У дверей стоял вооруженный охранник. С дальнего конца коридора Ди Белло снял его очередью из "узи". Благодаря глушителю выстрелов никто не услышал.      Войдя в спальню, Фратанджело шесть раз бесшумно выстрелил прямо в лицо спящего Морено. Затем, в память о еще более знаменитом убийстве в Чикаго, совершенном много лет назад, Ди Белло вытащил розу из вазы и бросил ее на залитую кровью подушку Морено.            * * *            Квартира утопала в розах.      Прошло уже три дня после праздника Святого Валентина, но и на кухне, и в гостиной, и в столовой - везде были розы. Сара заглянула в спальню. Розы в вазах стояли вокруг камина, а также на камине и у окна, выходящего на Брум-стрит. На каждом букете белела карточка:      Сара,      Я тебя люблю.      Эндрю.      Она начинала ему верить.      - Я хотел послать дюжину роз к тебе домой в воскресенье...      - Очень хорошо, что не послал.      - Надеюсь, эти заменят их.      - Они чудесны, - сказала она.      - У меня для тебя есть еще один маленький подарок, - объявил Эндрю.      Прежде чем он снял оберточную бумагу, она уже догадалась, что это белье.      - Примерь, - попросил он.      Сара зашла в ванную. Там тоже стояли розы, в вазе на полочке. Она разделась, затем натянула через голову короткую белую ночную рубашку. Красные туфли она снимать не стала и теперь чувствовала себя донельзя порочной, в белой, почти ничего не скрывавшей ночнушке и в ярко-красных туфлях на высоких каблуках. Через минуту она предстала перед ним в дверях спальной в нарочито вызывающей позе.      - Ах да, у меня для тебя есть еще кое-что, - спохватился он и вручил ей маленькую коробочку.      Ей очень хотелось бы ошибиться - но чем еще это могло оказаться? Каким образом она сможет объяснить...      - Открой, - приказал он.      - Эндрю...      - Прошу тебя.      Сара развязала ленточку.      Ее опасения подтвердились. В коробочке лежало кольцо. Кольцо с печаткой, изящного черного цвета.      - Оно из бронзы, - пояснил Эндрю. - Я купил его в одной антикварной лавке на Медисон-авеню.      - Эндрю... Оно... великолепно. Но...      - На печатке выгравирована фигура какого-то получеловека-полукозла, - продолжал он.      - Сатира, - кивнула она. - Но, Эндрю, как я смогу...      - А в руке он держит птицу. Очевидно, кольцо древнеримское.      Он надел кольцо на безымянный палец ее правой руки. Теперь не только в короткой белой рубашке и красных туфлях, но еще и с черным кольцом на правой руке и с обручальным - на левой она показалась себе действительно воплощением порока. Сара очень сомневалась, что сможет когда-нибудь носить этот подарок, - наверняка он стоил небольшого состояния. Повесить на цепочке на шею? Майкл, естественно, спросит, откуда у нее такая вещь. Но и отказаться у Сары тоже не было сил. Она взяла Эндрю за руку. Он поднес ее руку к губам.      - Я люблю тебя, - произнес он.      - Я тоже тебя люблю, - отозвалась она.      Лежа с ним в кровати, положив левую руку ему на грудь, а голову на плечо и любуясь черным кольцом на пальце правой руки, Сара опять задала себе вопрос: "Как могла она полюбить человека, о котором практически ничего не знала?" Раньше ей казалось, что, кроме подростков, никто не в состоянии мгновенно и безоглядно влюбляться только из-за притягательной внешности или оригинальных поступков, да и то единственно потому, что о подростке больше и знать-то нечего. Но прежде чем полюбить человека, не следует ли хорошенько его узнать? И тем не менее, какой еще мужчина завалил бы ради нее розами всю квартиру? До сих пор только Майкл однажды подарил ей кольцо - на свадьбу. И вот теперь некий незнакомец наполнил ее жизнь цветами и надел ей на палец древнеримское кольцо. Причем черное, ни много ни мало. До сих пор у нее никогда не было черного кольца. До сегодняшнего дня она даже не подозревала, что бронза может почернеть.      Она сказала, что тоже любит его.      И теперь ей хотелось узнать, кого она полюбила.      - Твои родители живы? - спросила Сара.      - Да.      - Где они живут?      - Ну, мама в Коннектикуте, а отец в Канзасе.      - Они разведены?      - Вроде того.      - Чем занимается твой отец?      - Раньше был строительным подрядчиком.      - А сейчас?      - Он удалился от дел.      - Сколько им лет?      - Отцу пятьдесят два. Маме пятьдесят.      "Она всего лишь на шестнадцать лет старше меня", - подумала Сара.      - Где именно в Коннектикуте?      - В Стонингтоне.      - У тебя есть братья или сестры?      - Две сестры.      - Старшие или младшие?      - Старшие.      - Держу пари, они тебя безумно баловали.      - Точно.      - Где ты учился?      - В Кенте и Лос-Анджелесском университете.      - На каком факультете?      - Управления.      - Когда ты закончил университет?      - А я его не заканчивал. Меня выгнали.      - Как?      - Ну, официально это называется - отправили в академический отпуск.      - За что?      - За пьянство и дурное поведение.      - Нет, серьезно?      - А я и не шучу. Я набил морду четверым парням за то, что они вылили мне на постель соус для спагетти.      - С чего бы это?      - Наверное, решили, что это смешно. Впрочем, к тому времени я уже утратил интерес к учебе. Я часто ездил в Лас-Вегас, играл, ну, словом, развлекался. А учеба и Лас-Вегас несовместимы.      - Я никогда не была в Лас-Вегасе.      - Как-нибудь я возьму тебя с собой.      - Почему они разошлись? Твои родители.      - Не знаю. Жизнь развела.      - А по чьей инициативе? Отца или матери?      - Ни того, ни другого. Просто так сложились обстоятельства.      - Как раз сейчас моя сестра разводится.      - Знаю. Она хорошенькая.      - Да.      - Но ты лучше.      - Спасибо.      Некоторое время Сара хранила молчание. Затем возобновила разговор:      - Не надо было тебе покупать мне это кольцо.      - Но мне так хотелось.      - И как я смогу его носить?      - Надевай, когда приходишь сюда. Что ты с ним делаешь в другое время, мне все равно. Но здесь пусть всегда будет у тебя на руке.      - Договорились.      - Пока ты здесь, я хочу, чтобы ты сняла второе кольцо. Хочу, чтобы здесь ты носила только мой подарок.      - Ладно. Я найду, где его спрятать. Я с удовольствием его вообще бы не снимала, оно такое красивое...      - Нет, только когда ты здесь, - повторил он и добавил тихо: - А теперь сними другое.      - Ладно.      Сара сняла обручальное кольцо и положила его на ночной столик рядом с телефоном. Она совсем не чувствовала себя виноватой. Кольцо соскользнуло с пальца так легко, словно Майкла больше вовсе не существовало. Эндрю поцеловал место, где оно было секунду назад.      - Теперь возьми в руку мой член, - приказал он. - В правую руку, на которой мое кольцо.      - Опять начинают, - прошептал Реган.      - Лучше выключи, - предупредил его Лаундес.      - Ш-ш, - прошипел Реган.      В спальне "жучок" располагался внутри телефона на столике в изголовье кровати. Такие же "жучки" размещались в телефоне на кухне этажом ниже и в комнате для совещаний в самом низу. Нью-йоркская телефонная компания сообщила, что в квартире над лавкой портного имелось три не внесенных в справочники телефонных номера. Фредди Култер выжал из компании всю необходимую информацию и установил линию доступа в том же распределительном щите, куда сходились все квартирные телефоны. Перед повторным визитом в лавку он отключил все три телефона, а затем за девять минут установил "жучки".      Но, оказавшись внутри, он обошел всю квартиру, нашел подходящую стену, разобрал электрическую розетку и поместил внутри нее одноваттный радиопередатчик. Со стороны по-прежнему казалось, что это обычная действующая розетка. Впрочем, так оно и было. Однако под крышкой скрывалась замысловатая плата, передающая звуковые сигналы. Каждый передатчик действовал в радиусе двух-трех кварталов и требовал отдельного приемника. Култер установил их на всякий случай, если вдруг по каким-то причинам телефоны выйдут из строя. В спальне лжерозетка находилась рядом со шкафом. Фредди снова воткнул в нее вилку от лампы, убедился, что лампа горит, и начал собирать инструменты.      Доводы новой заявки на ордер оказались на сей раз более весомыми, и детективы получили разрешение не только на установку "жучков", но и на прослушивание и запись телефонных переговоров. Следовательно, теперь они могли слушать обоих участников телефонных бесед, а также регистрировать, по каким номерам звонили из квартиры, равно как точное время и длительность вообще всех звонков, как входящих, так и исходящих. Правда, прежние требования минимизации по-прежнему оставались в силе. Если, например, мамаше Фавиола вздумается сообщить сынку о том, какой вкусный она приготовила обед, следователям придется моментально отключать оборудование.      Прослушивающую аппаратуру установили накануне Дня Святого Валентина.      Сегодня Реган и Лаундес впервые услышали женский голос.      - Сожми покрепче, - попросил Фавиола.      - Хорошо, - ответила она.      - Она меня возбуждает, - пожаловался Реган.      - Лучше выключи, - всполошился Лаундес.      - Ты видишь, как кольцо двигается по твоему члену?      - Профессионалка, наверное, - предположил Реган.      - Как черное кольцо, которое ты мне подарил, двигается вверх и вниз по твоему большому, твердому члену?      - Ну выключай, - нервничал Лаундес.      - Я пока не хочу, чтобы ты кончил, - прошептала она.      - Тогда ты лучше...      - Я хочу, чтобы ты умолял меня позволить тебе кончить.      - Если ты не перестанешь...      - Нет, нет, еще рано, - повторила она.      - Она над ним издевается, шлюха этакая, - заметил Реган.      - Ты все испортишь! - вскипел Лаундес.      - И она тоже, - хохотнул Реган.      - Ради Бога, Джонни, ну выключи же, наконец!      - Давай проверим, насколько твердым он у тебя может стать, - предложила женщина. - Посмотрим, что с ним может сделать мое древнеримское кольцо. Моя рука твердо сжимает его, кольцо все плотнее и плотнее...      - Наверное, у нее волшебное колечко, - заметил Реган.      - Джонни, ну прошу тебя!      - Сатир и птица, - прошептала она.      - О Боже!      - Ты ведь мой сатир, не правда ли, Эндрю?      - Боже, ты...      - А я твоя птица, верно? Нет, нет, еще рано, милый. Только когда я тебе разрешу. Я скажу, когда можно. А пока не отводи взгляда от кольца. Моя рука и кольцо, оно движется, движется...      - Достаточно, - сказал Реган и щелкнул тумблером.                  3: 9 марта - 9 мая            Как только мистер Хандельманн увидел кольцо, его глаза сузились. Сара не пошла ни в один из ближних к ее дому магазинов, потому что не хотела, чтобы кто-то из знакомых сообщил Майклу, будто его жена наводит справки о каком-то кольце. После долгих раздумий она остановила свой выбор на магазине братьев Хандельманн на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон, неподалеку от школы, потому что уже покупала там кое-какую бижутерию, в последний раз - сережки для Хите на Рождество. Эндрю сказал, что кольцо римское, но она хотела узнать побольше. Из какой части Римской империи? Когда его сделали? Вдруг Майкл случайно найдет его - надо же будет что-то отвечать. Хотя Сара считала такую ситуацию крайне маловероятной. Она спрятала подарок Эндрю в самом дальнем конце ящика со своим бельем, под стопкой трусов, которые она уже давно не носила. Но в случае чего она скажет ему точно то же, что сейчас рассказала Хандельманну. Она купила кольцо в антикварной лавке за городом и заплатила за него семь сотен. А потом сообщит ему детали, которые надеялась узнать сейчас.      - Семьсот, вот как? - протянул Хандельманн и полез в карман жилетки за увеличительным стеклом. На вид ему уже перевалило за семьдесят.      В свое время родители в спешке отправили их с братом в Лондон, когда после Хрустальной Ночи любому здравомыслящему еврею стало ясно, что вскоре произойдет в Австрии и Германии. Юные годы братья провели в приюте на Виллес-ден-Лейн, а после войны, узнав, что их родители погибли в Аушвице, перебрались в Америку. Из них двоих Сара предпочитала иметь дело с Максом, но он сегодня был выходной, и ей пришлось довольствоваться Абрамом.      - Значит, семьсот? - повторил он, разглядывая в увеличительное стекло черное кольцо. Затем, после долгого молчания, во время которого он крутил его и так и сяк, ювелир произнес: - Ну что ж, миссис Уэллес, поздравляю с очень удачной покупкой.      - В самом деле? - переспросила она.      Сара надеялась, что он скажет, что она переплатила. Она редко тратила на себя такие деньги.      - Очень удачная покупка, - снова пробормотал он, не отрывая взгляда от кольца.      - А сколько же, по-вашему, оно должно стоить?      - Греческое кольцо такого качества? Ну, по меньшей мере...      - Мне говорили, что оно римское.      - Нет, греческое, изготовлено не позднее второго века до нашей эры. И в превосходном состоянии. Я бы сказал, ему цена - пять-шесть тысяч долларов.      От удивления Сара не могла вымолвить ни слова.      - Но, миссис Уэллес, должен вам еще кое-что сказать. - Глаза Хандельманна снова сузились. - Думаю, оно краденое.      - Что? - не поняла Сара.      - Краденое, - повторил он и сунул кольцо ей в руки, словно оно вдруг раскалилось добела. - Я уверен, что оно числится с списке МОУПИ, который я только что получил...      - В чем?      - МОУПИ, - повторил он.      - Что это такое?      - Международная организация по учету произведений искусства. Они распространяют списки украденных произведений искусства...      - Искусства? Но это ведь просто...      - Согласен, это не шедевр. Но вместе с ним пропали весьма ценные предметы.      - Пропали? Откуда? - прошептала она.      - Из Бостонского музея изящных искусств. Кража произошла незадолго до Рождества.      - Нет, я уверена, это другое кольцо... Их должны быть сотни... таких колец. Я купила его у очень надежного...      - О да, существует множество похожих колец, - согласился мистер Хандельманн. - Вот только не каждое из них занесено в список МОУПИ.      - Я только хотела сказать...      - Да, возможно, там говорится о другом кольце, - понял Хандельманн. - Разумеется.      - Потому что, видите ли, магазин, в котором я его купила...      - Такие вещи случаются время от времени, - согласился ювелир. - Украденные вещи иногда проскальзывают на прилавки солидных торговцев.      - Но... разве у них нет такого же списка, как у вас?      - Совсем не обязательно. Мы торгуем антиквариатом. Вот почему мы подписываемся на справочник МОУПИ.      - Понятно.      - Н-да, - протянул он. - Хотите добрый совет, миссис Уэллес?      - Ну... Да, пожалуйста.      - Вы уже купили кольцо, которое, как я полагаю, было украдено из Бостонского музея изящных искусств, включено в список МОУПИ, без всякого сомнения, разыскивается бостонской полицией, а следовательно, информация о нем уже разошлась по всем Соединенным Штатам. У вас, на мой взгляд, несколько вариантов поведения. Вы можете вернуть кольцо туда, где вы его купили...      - Что я обязательно и сделаю!      - ...сказать им, что вы имеете основания считать, что оно ворованное...      - Да.      - ...и попросить вернуть ваши деньги обратно.      - Да.      - Что они могут сделать, а могут и не сделать. Особенно после того, как вы расскажете им о своих опасениях.      - Понимаю.      - Далее. Вы можете обратиться в полицию, заявить, что приобрели украденное кольцо, и сдать его им. Здешней полиции, в Нью-Йорке, разумеется, а не в Бостоне.      - Тоже хорошая мысль, - тяжело вздохнула Сара.      - Они дадут вам расписку в получении, вне всякого сомнения, свяжутся с Бостонским музеем, и больше вы о своем кольце не услышите. Забудьте о семистах долларах, уплаченных вами, - им придет конец в тот момент, когда вы сдадите кольцо.      Полиции дела нет до вашей невиновности. Вам еще повезет, если вас не обвинят в скупке краденого.      Сара вздохнула еще тяжелее, чем прежде.      - И остается еще третий вариант. - Глаза старого ювелира снова сузились, и Сара сразу поняла, что сейчас последует предложение в лучшем случае аморальное, а в худшем - незаконное. - Вы можете оставить кольцо у себя, забыть все то, что я вам сейчас наговорил, - кстати, я мог и ошибиться, вы сами заметили, что таких колец могло быть множество, - и никто никогда не узнает, что ваше кольцо в каком-то там списке. Ведь когда вы платили за него семь сотен, вы же не знали, что оно краденое?      - Разумеется, нет!      - Тогда забудьте! - воскликнул он. - Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.      - Спасибо, - прошептала она и бросила кольцо в сумочку. - Спасибо, - повторила она еще раз и вышла из магазина.      На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.            * * *            - Когда я прилетал сюда в последний раз, - припомнил Руди, - здешний аэропорт был жалкой помойкой. В день тут садилось два, от силы три рейса, а за багажом приходилось переться в какой-то покосившийся сарай. А теперь погляди-ка - настоящий аэровокзал, не хуже, чем у людей.      Лайнер авиакомпании "Континентал" из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью "Фарелл". Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому "кадиллаку".      - Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? - сострил Руди, усаживаясь в лимузин.      Эндрю рассмеялся.      - Вы привезли с собой хорошую погоду, - сообщил водитель.      - Шли дожди? - спросил Руди.      - Нет, просто было прохладно. И ветрено.      - На севере тоже холодрыга, - заметил Эндрю.      - Вот почему я сюда и переехал, - пояснил шофер.      - Прохладно - это как? - поинтересовался Руди.      - Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.      "Тогда какого черта ты сюда переехал", - подумал Руди, но смолчал.      До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.      - Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? - говорил Эндрю. - Без помех? - Он послушал, сказал: "Угу", снова послушал, взглянул на часы и со словами: - Отлично. В три мы на месте, - бросил трубку.      - Где? - спросил Руди.      - Их яхта подойдет к доку.      - Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, - сплюнул Руди. - Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.      - Думаю, все будет нормально, - успокоил его Эндрю. - Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?      - Все равно, не верю я испашкам, - покачал головой Руди. - Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?      - Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.      - Все равно, - не сдавался Руди. - В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.      Эндрю снова взглянул на часы.      - Через пять минут ты оденешься, - бросил он.      Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.      - Мистер Фарелл?      - Да.      - У меня для вас пакет. Могу я подняться?      - Как ваше имя?      - Уилсон.      - Поднимайтесь, Уилсон, - сказал Эндрю. - Пушки, - сообщил он дяде, вешая трубку.      - Очень вовремя, - буркнул тот.      Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя "смит-вессонами" тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.      - Счастливой охоты, - бросил Уилсон напоследок.      Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты - КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже - порт приписки - Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.      Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.      Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:      - Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. - Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: - Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...      - Нам так удобнее, - сказал Руди.      - Как вам угодно, - холодно улыбнулся Идальго. - Хотите чего-нибудь выпить?      - Я нет, - ответил Руди.      - Спасибо, нет, - покачал головой Эндрю.      - Тогда поднимемся наверх и поговорим.      Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.      - В графине лимонад, - объявил Идальго, - на случай, если вам захочется пить.      - Спасибо, - ответил Руди и налил себе бокал.      - Итак, - начал Идальго, - интересная история приключилась с Морено, не правда ли?      - Ужасно, - покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.      - Да покоится душа его с миром, - произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. - Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.      - Вот потому-то мы и здесь, - сказал Эндрю.      - Да, конечно, - кивнул Идальго. - Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?      - С вами первым, - уверил его Руди.      - Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.      Эндрю промолчал.      Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.      - Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, - снова улыбнулся Идальго.      Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.      - Вы понимаете суть нашего плана? - спросил он.      - Да, мне его объясняли.      Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.      Руди не стал тянуть кота за хвост.      - Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...      - И готовы до сих пор, - вставил Эндрю.      - ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, - продолжал Руди. - Справедливость есть справедливость.      Идальго согласно кивнул.      - Морено хотел шестьдесят, - сказал Эндрю. - Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.      - Ну да, из его собственной организации, - сухо повторил Идальго.      - Потому что они понимали, что он перегнул палку, - пояснил Руди.      - Перегнул палку, да, - согласился испанец. - Но тем не менее сорок, это, знаете ли, - он беспомощно развел руками, - маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.      "Сукин сын тоже хочет шестьдесят, - подумал Руди. - Придется и его пришить в его собственной постели".      - Мне надо переговорить с моими партнерами, - сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. - Мне придется убедить остальных, понимаете?      "Ерунда", - подумал Эндрю.      - О'кей, на что они пойдут? - спросил он. - Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.      Их взгляды встретились.      Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.      - Мои люди не такие жадные, как Кулебра, - наконец выговорил Идальго.      - Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.      "Его люди, как бы не так", - подумал Руди.      - На пятьдесят наверняка, - ответил Идальго.      - Не пойдет, - отрезал Эндрю.      - Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.      "Врет", - подумал Эндрю.      - Тогда убедите их, - посоветовал он вслух. - Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.      - Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...      - Неужели на вашей яхте нет телефона? - взорвался Руди. - Или радио? Да чего угодно!      - Да, но...      - Тогда звоните им сейчас! - воскликнул Эндрю. - Вашим людям, - скептически подчеркнул он. - И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.      Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.      Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.      - Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, - прокаркал он. - Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.      Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.      - Вот теперь я бы выпил, - сказал Руди.            * * *            - Похоже, его нет в городе, - доложил Реган.      Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.      Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.      Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.      - Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, - рассказывал Лаундес. - Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.      - С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, - вступил Реган. - Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: "Привет, это я". Он ее сразу узнает и отвечает: "Приезжай, отсоси".      - Ну, так он все-таки не говорит, - смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.      - Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: "Послушай-ка, Джек...", а другой отвечает: "Да, Фрэнк, слушаю...", читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: "Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно". Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника. Иногда из-за этого прослушивать бывает тяжело. Все они знают, с кем разговаривают, а мы - нет. Но телефон - совсем другое дело. Обычно человек представляется, едва только его собеседник снимает трубку. Или она считает, что она в его жизни одна-единственная, тогда понятно.      - Или она замужем, - вставил Лаундес. - И боится попасться.      - Да, такое тоже возможно.      - Как бы то ни было, мы прекращаем слушать, как только становится ясно, что звонит одна из его крошек, - добавил Лаундес.      Майкл не поверил ни на секунду.      Он проверял их записи, и там было отмечено время включения и выключения, как только Фавиола заводил беседу на личные темы. Майкл не имел никаких оснований не верить своим сыщикам, но где гарантия, что они не слушали чуть-чуть дольше, чем следовало? Мол, надо же убедиться, что тут все чисто. Полицейский есть полицейский. Если ему подвернется горячая постельная сцена, руку можно дать на отсечение, что он будет слушать дольше, чем предписано правилами минимизации. Возможно, Майкл в данном случае и ошибался, но он смело поставил бы шесть против пяти, что все происходило именно так, как он подозревал.      - Особенно если он разговаривает с Уной или с той, другой, - продолжал Лаундес. - Потому что он трахает их регулярно.      - Полное имя Уны - Уна Халлиган, - уточнил Реган. - Она оставила ему номер своего телефона в Бруклине, мы проверили через телефонную компанию. И он ей перезванивает туда. У нас еще есть номера телефонов других пяти девиц. Две из Бронкса, две из Манхэттена, одна с Грейт-Нек. Не правда ли, очень мило с его стороны - не обделять своим вниманием и местных девушек тоже? Зовут их... - И он полез в карман за записной книжкой.      - Итак, имена победителей, - торжественно произнес Лаундес, подражая ведущим при вручении "Оскаров".      - Имена победителей, - подхватил Реган, раскрыв записную книжку. - Алиса Реардон, Мэри-Джейн О'Брайен... Он любит ирландскую кухню... Бланка Родригес...      - И мексиканскую тоже, - вставил Лаундес.      - Анджела Канниери - это местный талант с Грейт-Нек, и еще Мэгги Дуули. Этот парень только в данный момент трахает больше ирландских девчушек, чем я за всю свою жизнь.      - А как насчет "Привет, это я"?      - Она никогда не оставляет номера своего телефона. Никогда не говорит, что звонит из дома или с работы. Иногда в трубке слышно уличное движение, из чего мы заключили, что она звонит из автоматов.      - А из какого района?      - Для того чтобы это выяснить, нужно разрешение на перехват номера, - ответил Реган.      Обычно при прослушивании не фиксируют номер входящего звонка. Для этого требуется отдельное судебное постановление. Определение местонахождения звонящего - процедура дорогостоящая, и к ней в основном прибегают в случаях похищений людей, когда следователи ожидают звонка с требованием выкупа. Реган не помнил ни единого случая, когда такое разрешение выдавалось при расследовании дел по организованной преступности.      - Тебе действительно необходимо знать, откуда она звонит? - спросил он Майкла. - Заводить такую бодягу ради телки, которая стоит где-то под дождем...      - Нет, нет, - ответил Майкл. - У нас ведь нет никаких оснований предполагать, что эти женщины причастны к преступлениям, указанным в ордере?      - Абсолютно никаких, - уверил его Лаундес. - Поэтому мы отключаем аппаратуру, как только понимаем, кто говорит.      - Однако сегодня утром та, чьего имени мы не знаем, сказала: "Привет, это я. Очевидно, ты еще не вернулся из Флориды. Перезвоню завтра".      - Что значит "завтра"? - переспросил Майкл.      - Десятого. Судя по всему, он улетел рано утром. Именно тогда все бандюги перестали ему звонить. Наверное, они знают, что его нет в городе, так что какой смысл трезвонить? Сегодня ему звонили только бабы.      - И то не все, - заметил Лаундес. - Только Уна и неизвестная.      - Уна, - мечтательно протянул Реган и облизнулся. - Какое имя! Так бы и съел. - И он плотоядно оскалился.      - Она тоже упомянула Флориду?      - Уна? Нет. Похоже, он не предупредил ее, что уезжает. Мы думаем, что для него важнее связь с той, другой. По крайней мере, такие выводы мы сделали на основании тех обрывков разговоров, которые мы услышали прежде, чем отключиться.      - Больше минуты мы их не слушаем, - заверил Лаундес.      - Кто-нибудь вообще говорил по телефону о поездке во Флориду?      - Никто, - ответил Реган. - Правда, Фавиола сказал Бобби Триани, что, прежде чем навестить мать на следующей неделе, ему еще надо купить апельсинов. Учитывая то, что сказала девица сегодня утром, можно предположить, что он в зашифрованном виде говорил как раз о Флориде.      - Девица - не Уна, а другая, которая звонит с улицы.      - Если уж на то пошло, он и Пети Бардо сказал то же самое.      - Да, об апельсинах он ему говорил, - подтвердил Лаундес.      - Пети Бардо всегда носит только коричневое, - сказал Реган.      - Да, он любит коричневый цвет, - подтвердил Лаундес.      - Ну ладно, что нам делать с его гаремом? Хочешь установить за ними слежку?      - Ты считаешь, они могут дать нам важную информацию?      - Не думаю.      - Он говорит с ними о делах?      - Пока мы ни разу не слышали.      - Значит, не стоит терять время. - Майкл на секунду задумался. - Когда, она сказала, будет перезванивать?      - Завтра.      - Как вы думаете, она точно знает, что он вернется завтра? Или она говорила наугад?      - Завтра среда, - прикинул Реган. - Если он вернется, я готов спорить на что угодно, что они тут же бросятся трахаться. Среда, похоже, ее день по расписанию.      - Отлично, - заключил Майкл. - Если он вдруг расскажет ей, зачем ездил во Флориду, и объяснение будет попахивать криминалом, слушайте до конца. Если нет...      - Если нет, мы отключимся, - подхватил Лаундес.      - Естественно, - подтвердил Реган.            * * *            - Боже, как я по тебе соскучился!      - Он вернулся, - заметил Реган.      - Я тоже по тебе скучала, - сказала женщина.      - Ты прекрасно выглядишь.      - И ты тоже.      - Иди сюда.      Тишина.      - Поцелуй меня.      - Ну, начинается, - буркнул Лаундес.      - О Боже! - выдохнула она.      - Ухватилась за член обеими руками, - прокомментировал Реган.      Снова молчание.      Сыщики внимательно слушали.      Через некоторое время женщина начала стонать. У детективов не оставалось никаких сомнений, чем именно занимается парочка в спальне. Они сняли наушники, вырубили оборудование и засекли время. Через две минуты они включились опять, послушали секунд тридцать, убедились, что те продолжают трахаться, и снова отключились.      Им больше нравилось подслушивать не сам процесс, а те слова, которые женщина говорила Эндрю потом. Или перед тем, как кончить. Да, когда она кончала, она кричала такое! По сравнению с "Привет, это я", Уна Халлиган казалась монашкой. Конечно, когда Фавиола настаивал, Уна могла иногда вежливо попросить его потрахать ее еще, но она и рядом не стояла с такими монологами, что та, другая, импровизировала с достойной восхищения легкостью.      Уна была рыжей. К такому выводу детективы пришли, поскольку Фавиола время от времени принимался распространяться на тему, какая она типичная рыжеволосая ирландка. Наверное, этому придурку и в голову не приходило, что встречаются ирландки еще потемнее его самого. Зато другая, бесспорно, блондинка. Это тоже вытекало из разговоров в спальне, но в основном с ее слов. Похоже, она понимала, как нравится ему цвет ее волос, как он его возбуждает, и беспрестанно возвращалась к этой теме. Ей все время хотелось узнать, как действуют на него ее светлые волосы. "Тебе нравится, что здесь, внизу, я тоже блондинка?", "Тебе приятно целовать мою беленькую кошечку?". И действительно, судя по звукам, Фавиола реагировал на нее как бык на красную тряпку. Сыщики представляли ее себе в образе высокой, ледяной на вид красавицы с голубыми глазами и длинными прядями абсолютно белых волос, которые она обматывала вокруг члена своего любовника. Словом, нимфоманка с ногами от шеи и высокой грудью, которой Фавиола поклонялся, как в фильмах дикари из джунглей поклоняются обнаженной белокурой богине. Дурак, одним словом.      - Сказал мне, что оно краденое, - говорила она.      Детективы только что надели наушники, чтобы провести очередное выборочное включение. Если они услышат нечто, относящееся к уголовно наказуемым деяниям, то продолжат прослушивание и запись. Если же "блонди" ударится в рассуждения, насколько приятнее сосать большой член по сравнению с малепусеньким, тогда им придется с сожалением вырубить приборы, записать время включения и выключения и ждать еще минуту-другую до следующей проверки. Следить за медленными стрелками часов - ужасно скучное занятие. Впрочем, подслушивать тоже - в большинстве случаев.      - Ну, твое кольцо, - повторила она. - Он сказал мне, что оно краденое.      - Ну-ка, оставь, - встрепенулся Реган. - Она говорит о краденом имуществе.      - Он сказал, что оно украдено из Бостонского музея изящных искусств.      - Не может быть, - возмутился Фавиола. - Я купил его у...      - Он утверждал вполне уверенно. У него есть список похищенного.      - Он его тебе показал?      - Нет, но...      - Тогда откуда ты можешь знать?.. Нет, ну просто невозможно. Я купил его у ювелира, которого знаю много лет.      - Наверное, тебе лучше вернуть его назад.      - Можешь не сомневаться.      - Я тоже не сомневаюсь, - вставил Реган.      - И еще я узнала, сколько оно стоит. Я не могу...      - Ему не следовало называть тебе...      - ...оставить его у себя теперь, когда мне известно...      - ...цену. Кольцо - мой подарок тебе. Да и вообще, зачем ты к нему пошла?      - Чтобы узнать, в какой части Римской империи его сделали. Ты сказал мне, что оно римское...      - Да, я так понял.      - Поэтому мне захотелось уточнить. Римская империя была такая огромная...      - Да.      - А выяснилось, что оно греческое. Но главное, я понятия не имела, что оно такое дорогое. Пять тысяч долларов! Пойми меня, Эндрю...      - Пять...      - Я никогда не смогу объяснить, откуда у меня такая дорогая вещь. Пожалуйста, верни его, Эндрю. Получи назад свои деньги. Скажи тому, кто его тебе продал...      - Ну разумеется, если кольцо краденое...      - Давай, давай, расскажи нам побольше о кольце, - прошептал Реган.      - Кстати, где ты его купил?      - Умница, - одобрил Реган.      - У одного типа... ну-у... с Сорок седьмой улицы.      - Ты должен как можно скорее вернуть ему кольцо.      - Непременно. А лучше - поменяю на что-нибудь другое. Я хочу, чтобы у тебя было мое кольцо. Чтобы ты носила его здесь. И чтобы я знал, что ты моя.      - Ты и так знаешь, что я твоя. Когда я здесь. Мне не следовало брать кольцо домой, это было слишком опасно. Но я хотела иметь возможность почаще смотреть на него. Потому что оно - от тебя, и видеть его на моей руке, надевать его на палец, когда я одна, - это напоминало бы мне о тебе. Оно прекрасно, Эндрю. Ты так меня тронул...      - Я подарю тебе другое.      - Которое будет не так-то легко вычислить, - подсказал Реган.      - Но носить я его стану только здесь, - предупредила женщина. - И не такое дорогое, прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты тратил такие...      - И еще я куплю тебе сережки. Чтобы ты надевала их здесь.      - И колечки, которые продевают в соски грудей, - добавил Реган.      Лаундес засмеялся. Реган присоединился к его смеху. Они едва не пропустили ее следующую фразу.      - ...там во Флориде?      - Тихо, - зашипел Реган.      - Так, дела, - ответил Фавиола.      - Ты говорил. Но как все закончилось?      - Отлично.      - С погодой повезло?      - Так себе.      - Хотелось бы мне поехать с тобой.      - У меня там минутки свободной не выдалось. Сплошные встречи. К тому же со мной ездил мой дядя.      - Руди Фавиола, - шепнул Лаундес.      Реган не знал, почему его недоумок-партнер говорит шепотом.      - Он тоже работает в твоей компании? - спросила она. - Твой дядя?      - Еще как работает, - буркнул Реган.      - Да, - ответил Эндрю.      - Я думала... ну, насколько я поняла, у тебя не семейное дело.      - Нет.      - Совсем не семейное, - фыркнул Реган.      - Ты говорил, что люди, стоявшие у его истоков, практически уже ушли на покой...      - Верно.      - ... и что ты ведешь за них дела.      - Ну, у меня есть помощники. Тут одному не справиться.      - Я поняла. Взять хотя бы комнату для совещаний внизу...      - Да, для встреч совета директоров.      - Машина, принадлежащая компании...      - Угу.      - Кстати, Билли прекрасный шофер.      - Да, он хороший парень.      - Ты собираешься вкладывать деньги в Сарасоту?      - Нет-нет. Ну... гм-м... помнишь, я рассказывал, что мы ищем компании, которым требуется поддержка, пока они не встанут на ноги?      - Ну и?..      - Так вот, я встречался с южноамериканским экспортером, заинтересованным в деловом сотрудничестве с одной китайской фирмой. Мы организовываем совместное предприятие.      - С китайцами?      - Да. Мы сводим их вместе, чтобы они могли наладить обмен своей продукцией.      - А какая у них продукция?      - Рис и кофе.      - Знаем мы ваш рис и кофе, - ухмыльнулся Реган.      - А можно задать глупый вопрос? - спросила она. - При чем тут ваша компания?      - Я же тебе объяснил. Мы организуем слияние...      - Ну и что?      - За это нам полагается вознаграждение. Совершенно естественно. Никто задаром ничего не делает, сама знаешь.      - Вознаграждение деньгами?      - Иногда. Все зависит от типа сделки. В данном конкретном случае наше вознаграждение выражается в проценте с прибыли.      - Вы получаете проценты с прибыли только за то, что свели вместе две компании?      - Можно сказать и так. В принципе.      - Неужели вам отдали часть прибыли?      - Не все так просто, как может показаться.      - А какой процент?      Фавиола рассмеялся.      - Достаточно большой.      - Ну, какой?      Он снова засмеялся.      - Ну скажи же! Сколько?      - Сколько - чего? Сколько раз я хочу тебя поцеловать?      - Ну, и это тоже. Но сколько ты получил за день работы...      - Я люблю тебя больше...      - ...в Сара...      - ...чем жизнь.      Наступило долгое молчание.      Наконец она сказала:      - Ты меня не любишь.      - Нет, люблю.      Снова тишина.      Затем раздался женский голос:      - О! Да! Боже, да!      - Черт, - в сердцах сплюнул Реган.            * * *            Эндрю Фавиола выяснял у Парикмахера Сэла, откуда взялось чертово кольцо. Реган и Лаундес внимательно слушали. Фавиола не терял времени даром: сегодня, в пятницу, прошло всего лишь два дня с тех пор, как они впервые услышали о краденом кольце.      - Хорошенькие подарки ты делаешь, Сэл, - говорил он. - В следующий раз не забудь предупредить меня, что твой подарок в розыске, и я тогда не стану...      - Эндрю, постой, - взмолился Сэл. - Я же не знал, что оно в розыске.      - Какой пустяк! Всего лишь Бостонский музей!      - Кольцо досталось мне по случаю, откуда мне было знать, что кто-то спер его из музея?      - Кстати, а каким образом оно тебе досталось?      - Ну каким образом достаются вещи? Честно говоря, я полагал, что оказал тебе услугу, Эндрю, когда подарил тебе такое замечательное кольцо. Согласись, оно совсем необычное. Я никогда не видел такого абсолютно черного кольца, а ты?      - Где ты его взял, Сэл?      - Есть один типчик, некто Риччи Палермо, два-три года назад он работал у меня на сборе процентов, а потом капитально подсел на иглу. Я бы не доверил ему старушку перевести через улицу, но он поплакался мне в жилетку, я расчувствовался и одолжил ему штуку где-то в прошлом месяце. Естественно, гаденыш пропускает два платежа, я его нахожу, и он предлагает мне кольцо и автомат - уж не знаю, где он их добыл. Я говорю: не грузи меня своими проблемами, я не скупщик краденого. Девять сотен...      - Так ты, выходит, знал, что кольцо краденое?!      - Нет, что ты. Я его просто "опускал". Пусть думает, что я считаю кольцо краденым. Автомат мне понравился, а кольцо - ну, сам видел, какое-то черное, ржавое, что ли? Значит, он должен мне штуку плюс проценты за две недели. Всего выходит тысяча сто два доллара и пятьдесят центов, а он предлагает мне колечко и "узи" за все. Я говорю: кольцо засунь себе в задницу, "узи" я забираю в уплату за проценты, а ты мне по-прежнему должен штуку. Кольцо же выглядит так, будто его на помойке нашли, верно? А он мне начинает петь, что оно очень ценное, какая-то древнеримская старина, второй или третий век, - ну, я тебе уже рассказывал, когда дарил его. Он сказал, что по сатиру и птице можно точно определить, что оно сделано в Риме. А я что - откуда мне знать?      - Оно греческое.      - Ну, греческое, какая разница. Я говорю: "Лады, беру кольцо за проценты на неделю вперед, но штуку ты мне все равно должен". На том мы и разошлись. Иными словами, я получил автомат за стольник с мелочью и кольцо за полтинник. Но оно очень красивое, Эндрю, согласись. Особенно когда привыкаешь, что оно выглядит ржавым...      - Таким образом, ты подарил мне кольцо, которое какой-то наркоша Риччи Палермо спер откуда-то...      - Эндрю, но я же не знал, что оно "горячее", мамой клянусь!      - ...а потом моя знакомая относит его в ювелирный магазин, чтобы узнать, из какой части Римской империи...      - Да, он сказал, что оно римское.      - ...и оно возвращается ко мне, но уже как греческое кольцо, украденное из Бостонского музея. Еврей - владелец магазина - говорит ей, что кольцо краденое. Если бы он захотел, он мог бы сообщить в полицию, Сэл! Колечко твое в розыске, понимаешь? Ты едва не навел на меня полицию из-за своего поганого краденого кольца!      - Я не знал, что оно краденое.      - Ты наводил справки?      - Нет.      - А откуда еще, по-твоему, у наркомана может очутиться древнегреческое кольцо второго века до нашей эры...      - Он сказал, что оно римское.      - ...если он его не спер? Объясни мне, Сэл.      - Я не знаю, где он его взял. Я не спрашивал. Откуда у него автомат, я тоже не спросил.      - А где автомат теперь?      - Уже ушел.      - И его тоже проследят до моего порога?      - Никто ничего не проследит, Эндрю.      - А ты уверен, что этот автомат не проходит по какому-нибудь мокрому делу?      - Он уже в Африке, так что пусть он тебя не беспокоит.      - Если я правильно тебя понял, беспокоиться мне надо только о кольце?      - Ни о чем тебе не надо беспокоиться. Никаких проблем, Эндрю, поверь мне. Автомат далеко, а кольцо я заберу. Так что не волнуйся, хорошо?      - И больше никогда не приноси мне ничего "горячего"!      - Я не знал, что оно "горячее". Но тем не менее извини.      - Если хочешь, чтобы полиция выходила на тебя, - пожалуйста. Но меня прошу сюда не вмешивать.      - Извини, Эндрю, я же понятия не имел.      - На вот, забирай свое дерьмовое кольцо.      - Спасибо. Мне очень жаль, честное слово.      - Ты должен мне пять штук.      - Что?!      - Пять штук, Сэл. За кольцо.      - Что ты имеешь в виду?      - Оно стоит пять штук. Во столько его оценил тот еврей, и столько я за него хочу. В качестве компенсации за моральный ущерб.      - Ну послушай, Эндрю, дай мне...      - Пять штук, Сэл. К завтрашнему утру.      - Эндрю, ну...      - Чтобы я смог купить кольцо без истории.      - Но я же правда не знал, что оно...      - До свидания, Сэл.      - Господи.            * * *            В субботу утром пошел снег, и шел не переставая до середины воскресенья. Все кругом кричали о "самом обильном снегопаде столетия", хотя в детстве ей доводилось видеть снега побольше. Они с Майклом и Молли сходили в парк и катались на санках весь день, а затем пообедали в ресторане на Семьдесят восьмой улице, одном из немногих, который не закрылся из-за непогоды. Улицы, тротуары, вообще весь город казались чистыми и белыми. Она знала, что завтра снег посереет, а потом и вовсе превратится в черную грязную жижу. Но сегодня город стоял как в сказке, и ей очень хотелось разделить эту красоту с Эндрю. Она не сомневалась, что завтра из-за снега занятия отменят. Удастся ли ей ускользнуть на свидание? Будет ли работать контора Майкла или он тоже останется дома? Когда улицы очистят от снега? Когда по ним возобновится движение? Сможет ли Эндрю послать за ней машину в среду? А если нет, будет ли работать подземка? Ей не давала покоя мысль о том, что из-за превратностей погоды их свидание на этой неделе может не состояться.            * * *            Когда вечером в понедельник, вскоре после окончания снегопада, раздался звонок телефона, Эндрю сразу понял, что произошла какая-то неприятность. Как ни странно, первая мысль, что пришла ему в голову, была: она во всем призналась мужу.      - Алло, - сказал он.      Электронные часы на столике рядом с кроватью показывали 23.50. Он не сомневался, что Сара все-таки не выдержала напряжения.      - Эндрю?      Он сразу же узнал голос. Его кузина Ида. Дочка дяди Руди. "О Боже!" - пронеслось у него в голове.      - Что случилось? - спросил он.      - Энди, мой папа умер.      - Боже! - сказал он, теперь уже вслух. - Как? Я полагал...      - Не от рака. Он умер от сердечного приступа.      - Ты где?      - В больнице. Врач из реанимации говорил со мной всего две минуты назад. Тебе я позвонила первому.      Она разрыдалась.      - Ида! - крикнул он в трубку.      Похоже, она больше не могла сдерживать свои чувства.      - Дорогая, - позвал он.      - Да, Эндрю. Да.      Она все еще всхлипывала, слезы душили ее.      - Где Бобби?      - Рядом со мной.      - Дай мне его.      - Ты приедешь, Эндрю?      - Да. Передай трубку Бобби.      Через секунду он услышал голос Бобби Триани.      - Алло, - сказал он.      - Что случилось?      - Он лег спать сразу после ужина, потом проснулся около половины десятого и пожаловался сперва на боль в руке и плече, а затем у него начало жечь в груди. Он позвонил Иде и все ей рассказал, но тогда он думал, что съел что-то не то, что у него сильная изжога. Но Ида заволновалась - ты же знаешь, как она тряслась над ним с тех пор, как умерла ее мать. Она велела мне одеваться, и мы поехали к нему домой. Времени было примерно без четверти десять. К тому моменту, когда мы добрались, боль стала еще сильнее. Он говорил - словно слон стоит у него на груди. Тогда я вызвал "скорую", и они сразу же отвезли его в реанимацию. Почти час они бились над ним, но так ничего и не смогли поделать. Им не удалось растворить тромб той хреновиной, которую они в него вводили, - стрепто- как-то там еще.      - Как Ида?      - Плохо.      - Скажи ей, что я уже еду.      - Обязательно.      - В какой больнице вы находитесь?      Эндрю быстро прикинул, стоит ли звонить Билли домой, но пока тот доберется на "линкольне" до Грейт-Нек, сам Эндрю на "акуре" успеет проехать уже полдороги. Ровно через десять минут он выходил из подъезда.      В это время на Кросс-Айленде не было ни души.      Вдоль узких расчищенных дорожек поднимались высокие снежные сугробы. Фары его машины прорубали в темноте два длинных и узких тоннеля.      Пожалуй, Ида всегда была ему даже ближе, чем родные сестры. Когда он родился, Анджеле исполнилось четыре года, а Кэрол - два. Между девочками существовала тесная связь, и, хотя они целовались и сюсюкали со своим очаровательным крошечным братцем, повзрослев, он так и не смог стать своим в их тесном маленьком мирке.      С другой стороны, Ида родилась всего на два месяца позже его, и именно ей довелось стать постоянной подружкой в его играх и хранительницей его секретов. Дядя Руди и тетя Кончетта жили неподалеку, и братья с семьями постоянно ходили в гости друг к другу. А по воскресеньям вся семья собиралась в большом старом доме на северной оконечности Лонг-Айленда, куда перебрались дедушка и бабушка после того, как закрыли свою булочную на Кони-Айленде. Сестры Эндрю научились общаться между собой на языке глухонемых, но Эндрю не обижался - у него была Ида.      Темноволосая, темноглазая Ида, больше похожая на отца, чем на мать, с носом, который через много лет Эндрю увидел на портретах кисти художников позднего Ренессанса. В то время Эндрю еще был хрупким белокурым мальчиком - его волосы не темнели лет до двенадцати-тринадцати, - но дядя Руди вечно говорил при виде маленьких кузенов: "Ни кожи, ни рожи", а потом неизменно добавлял: "Но до чего похожи", хотя внешне они сильно отличались. Со временем Эндрю понял: он имел в виду их духовную близость.      С годами их пути разошлись.      Пока он мчался сквозь ночь в больницу, где Ида с нетерпением ждала его, ему припомнился случай, когда она разбила ему голову, - им обоим исполнилось по шесть лет, и он за что-то ее дразнил. Она размахнулась своей маленькой красной сумочкой и так хрястнула его по затылку, что у него из ранки пошла кровь.      Она плакала сильнее, чем он.      "До чего похожи..."      Она часто смеялась над его большими ушами.      Он дразнил ее за длинный нос.      "Ну и клюв! Это нос или насос?"      Она звала его Микки Маус.      Он звал ее Пиноккио.      Он любил ее всем сердцем.      Внезапно он разрыдался и не сразу сообразил, плачет ли он по бедному дяде Руди или по тем замечательным воскресным дням, когда носился в дедушкином доме вместе со своей кузиной Идой.      В четверг утром передняя полоса газеты "Дейли ньюс" выпалила, задыхаясь:            БОСС      МАФИИ      ОТПРАВИЛСЯ      К ПРАОТЦАМ            "Пост", раздираемая внутренними проблемами, предложила своим читателям не менее красноречивый заголовок:            КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ            Заголовки бросились в глаза Саре, когда она покупала "Таймс" в газетном киоске на платформе подземки. По дороге она пробежала глазами по заметке, в которой сообщалось о смерти какого-то крупного мафиозо, выжившего в сотнях бандитских разборок только для того, чтобы умереть от банального сердечного приступа.      "Так ему и надо", - подумала она и перевернула страницу.      Выйдя на станции у Шестидесятой улицы, она направилась к телефонной будке и набрала номер телефона Эндрю. Стоя на горке снега, она выслушала записанное таким знакомым голосом сообщение, что контора закрыта до четверга. Дождавшись гудка, Сара сказала:      - Привет, это я. Надеюсь, у тебя все в порядке?      Затем быстро достала из сумочки мелочь и позвонила ему в Грейт-Нек. Там телефон вообще не отвечал.      Выпавший в конце прошлой недели снег стал таять. Ярко светило солнце. Завтра - День Святого Патрика, и в субботу наступит весна. Но она не могла думать ни о чем, кроме того, что на этой неделе не увидится с Эндрю.      Барни Левин позвонил им вечером того же дня, когда Сара готовила еду.      - С Днем Святого Патрика, - сказал он. - Вы ходили на парад?      - Нет, - ответила она. - А ты?      - Я всегда хожу, - похвалился он. - В колонне "голубых", - добавил он со смешком. - У тебя есть свободная минутка?      - Если тебе нужен Майкл, то он еще не пришел.      - Нет, мне нужна ты. У меня здесь пара чеков, выписанных на имя некой Марии Санчес. Каждый на сумму ровно в сто долларов, от...      - Да, это наша уборщица. Она приходит к нам дважды в неделю. Я плачу ей по полтиннику в день.      - С каких пор?      - Уже несколько недель. А в чем дело?      - Ты не делала никаких вычетов?      - Нет. А зачем?      - Она незаконный эмигрант?      - Понятия не имею.      - Тогда не вздумай ее спрашивать. Плати ей с сегодняшнего дня наличными и забудь о нашем разговоре.      - А это не противозаконно?      - Что именно - противозаконно?      - Не валяй дурака, Барни. Майкл работает в прокуратуре. Я не имею права делать ничего, что шло бы вразрез с законами.      - Тогда начни вычитать из ее зарплаты федеральный и городской налоги, плюс налог штата, плюс подоходный. И убедись, что она имеет страховку на случай безработицы и на случай нетрудоспособности тоже. Или уволь ее. Других вариантов у тебя нет.      - Спасибо. Я так рада, что ты позвонил.      - А кто просил тебя выходить за сотрудника прокуратуры?      - Послушай, Барни, раз уж ты позвонил...      - Да?      - Что ты знаешь об инвестиционной компании "Картер и Голдсмит"?      - Какой-какой?      - Инвестиционная компания "Картер и Голдсмит".      - Они зарегистрированы в Большом справочнике?      - Понятия не имею.      - Что тебе нужно о них знать?      - Ну, просто - каков их рейтинг, чем они занимаются, кто владельцы и так далее.      - Ты собираешься вложить в них деньги?      - Не исключено.      - Поспрашиваю.      - Спасибо. Завтра я позвоню тебе из школы.      - Как, разве сегодня к полуночи тебя не устроит? - удивился Барни.      - Хорошо, тогда в пятницу. Счастливо, Барни.      - Пока, Сара. Передай Майклу привет.      - Обязательно.      Все еще улыбаясь, она повесила трубку.      В ожидании, когда Эндрю вернется из своей внезапной командировки неизвестно куда, она решила написать ему небольшой стишок. Она уже отыскала его имя в справочнике, приобретенном ею перед рождением Молли, и выяснила, что "Эндрю" по-гречески значит "мужественный, отважный, храбрый". Естественно. Уменьшительные от "Эндрю" - Энди, Тэнди, Дэнди и Дрю. Похоже на труппу цирковых клоунов, но и работки же задали ей эти имена!      Имя "Фарелл" имеет кельтские корни и в переводе означает "отчаянный" - откуда им всем известно, что он прыгнул в океан за ее дочерью? С другой стороны, "Фарелл" представляет собой одно из производных от слова "фаррар", восходящего к латинскому "ferrains" - "кующий железо", или, проще того, "кузнец".      Она уже написала первое четверостишие. Теперь ей требовалось родить второе, в котором отражалась бы его профессиональная деятельность. Вот сюрприз ему будет, когда он вернется!      Проверяя показания термометра в духовке, Сара еще раз повторила про себя первое четверостишие:      Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,      Ну почему я тебя так люблю?      Фарелл - отважный и Фаррар - кузнец,      А для меня - покоритель сердец.      Вкладом моим будет сердце мое...      Вот тут-то ей и понадобилась более подробная информация о "Картере и Голдсмите". Она решила позвонить Барни в пятницу из учительской столовой и в сотый раз задала себе вопрос: "Когда же, наконец, вернется Эндрю?"            * * *            В четверг утром и "Пост", и "Ньюс" вышли со статьями о пышных бандитских похоронах и с фотографиями явно преступных типов, со скорбными минами несущих гроб с телом своего покойного лидера. Горы принесенных цветов заставили померкнуть Бруклинский ботанический сад. Что не попало в кадр, так это лицо человека, несущего гроб третьим справа, - его загородил угол роскошно украшенного гроба.      "Таймс" уделила событию совсем немного места в отделе хроники, а фотографий не напечатала вовсе. Молли пробежала глазами по заметке, пока ехала в автобусе до Сто десятой улицы, где ей предстояло пересесть на автобус до Ганновера. Авторы статьи гадали, к кому теперь перейдет контроль над организацией, которая сейчас называлась "семья Фавиола", а прежде пользовалась известностью как "семья Торточелло". Прежний босс семьи Фавиола, некто Энтони Фавиола, сейчас сидел за решеткой, а его преемник и брат Руди умер от сердечного приступа в понедельник ночью. Так кто теперь взойдет на трон?      - О Боже, какая вселенская проблема, - зевнула Молли.      Далее в статье говорилось, что правоохранительные органы имеют основания предполагать, будто некий Эндрю Фавиола, племянник усопшего гангстера, в самом недалеком будущем посетит тюрьму особо строгого режима в Ливенворте, штат Канзас, чтобы проконсультироваться со своим заключенным там отцом, вышеупомянутым Энтони Фавиолой, по вопросу престолонаследования.      На следующей странице газета поместила статью о захвате большой партии наркотиков в Манхэттене. Полицейские из тридцать четвертого участка нагрянули в мастерскую по ремонту автомобильных кузовов и обнаружили там пятьсот килограммов кокаина и два с половиной миллиона долларов наличными. На той же странице внизу "Таймс" дала еще одно короткое сообщение на сходную тему. Двадцатичетырехлетний мужчина по имени Ричард Палермо, по роду занятий - мелкий распространитель наркотиков, был обнаружен мертвым в подвале дома на Восьмой авеню. Почерк убийц - два выстрела в затылок - навел полицию на мысль, что тут состоялась криминальная разборка, скорее всего связанная с нарко...      Автобус подъезжал к ее остановке. Молли подхватила рюкзак и побежала на выход.            * * *            Дрожа от холода на пронзительном ветру, Сара сперва набрала номер Эндрю в Грейт-Нек, а не дождавшись ответа, на последний четвертак позвонила в контору на Мотт-стрит. Снова его голос на автоответчике:      "Во вторник и в среду контора не работает..."      Какого черта, сегодня уже четверг.      "Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после короткого гудка, и я вам обязательно перезвоню. Спасибо".      Но когда же ты перезвонишь?      Короткий гудок.      - Привет, это я, - сказала она. - Куда ты пропал?      Затем она повесила трубку и побежала через парк к школе.            * * *            Он вылетел вечером в среду, после того, как все друзья, родственники и коллеги дяди Руди побывали с визитом в доме Иды, чтобы выразить свои соболезнования. И вот теперь, в десять часов утра в четверг, он сидел напротив отца в комнате для посетителей тюрьмы Ливенворт. Их разделяла толстая стеклянная перегородка со встроенными в нее микрофонами.      - Все пришли проститься с ним, - рассказывал Эндрю. - Люди приехали отовсюду, папа. Семьи из Чикаго, из Майами, из Сент-Луиса - несмотря на непогоду, все явились. Некоторых я даже не знал.      Его отец кивнул.      Эндрю чувствовал, что глубоко скрытая ярость бушует внутри Энтони. Их адвокат, Абрам Мейерсон, подал прошение предоставить заключенному Фавиоле отпуск на один день, чтобы присутствовать на похоронах единственного брата, но получил отказ. Боль оттого, что приходится сидеть в тюрьме вдали от друзей, родных и деловых партнеров, теперь стала еще сильнее из-за этого отказа. Отец Эндрю сидел за стеклянной перегородкой, сложив руки на приступочке, крепко сжав рот и грозно блестя глазами. За годы заключения он похудел и побледнел, седина посеребрила его виски. Эндрю охватило то же чувство печали, как тогда, когда он ехал в больницу в день смерти дяди.      - Цветов принесли столько, что казалось, наступило лето. За катафалком следовали три машины, полные цветов.      - Из семьи Колотти кто-нибудь объявился?      - Конечно. Они все пришли, папа. В те дни начался жуткий снегопад, но он никого не остановил. Все пришли. Джимми Анджелли, Майк Маньони...      - Майк Кривая Челюсть? - оживился его отец. - Странно. Ведь именно брат сломал ему челюсть. Мы тогда были еще мальчишками. Большой драчун был мой братец.      Эндрю принялся перечислять имена всех, кого он видел на отпевании или кто позже зашел выразить соболезнования Иде, но его отец устремил взгляд куда-то вдаль, вспоминая своего брата, которого предали земле только вчера.      - Священник произнес замечательную надгробную молитву, - продолжал Эндрю. - Отец Нигро, ты помнишь его?      - Помню ли я отца Нигро? Он крестил тебя, мой мальчик.      - Не формальную молитву, какую читают, когда понятия не имеют, кто там лежит в гробу. Отец Нигро знал дядю Руди и говорил о нем, как об ушедшем друге. Все были очень растроганы, папа.      - Я рад, - кивнул заключенный.      Повисла долгая пауза.      Потом он сказал:      - Им следовало бы позволить мне прийти.      - Да, папа.      - Сволочи, - горько выругался он.      - Но я принес тебе газеты. Вот "Ньюс". - Эндрю развернул газету и прижал ее к стеклу, чтобы тот мог прочитать заголовок на первой полосе. - А вот "Пост" - странно, что они все еще выходят, ведь у них такие проблемы. Они тоже посвятили дяде Руди первую полосу и еще статью на второй. "Таймс" поместила извещение и заметку в "Хронике". Я их все оставлю тебе, они обещали мне доставить их в твою камеру. Возможно, о похоронах тоже что-нибудь напишут. Тогда я тоже пришлю их тебе, как только приеду домой. Я попросил Билли откладывать для меня прессу.      - Спасибо, - сказал отец.      - Кто бы мог подумать - сердечный приступ, - продолжал Эндрю. - Доктора давали ему от шести месяцев до года.      - Да.      - Такие вещи не предугадаешь.      - Нет, не предугадаешь.      Некоторое время они сидели молча.      - Как идут дела? - наконец спросил отец.      - Отлично, папа.      - А тот проект, над которым я работал, перед тем как...      Он замолчал, едва не задохнувшись от гнева. Несправедливость случившегося мучила его. Он набрал полную грудь воздуха, выдохнул, закрыл на мгновение глаза, затем посмотрел на сына и тихим, спокойным голосом продолжил:      - ...перед тем как они бросили меня сюда. Мой проект. Как он продвигается?      - Все готово, папа.      - Хорошо.      В его голосе звучало удовлетворение. Дело, которое он задумал и начал осуществлять, под руководством его сына подошло к завершению. Он кивнул, и довольная улыбка тронула его губы.      Эндрю подумал, что наступил подходящий момент поговорить о кадровых перестановках. Или не стоит торопиться? Сейчас, когда дядю Руди только-только похоронили?..      - Папа, я знаю, сейчас не время, но...      - Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить.      - О чем, папа?      - Ты хочешь спросить, кто?      - Да.      - По праву, его место должен занять Пети Бардо.      - Знаю.      - Эти его коричневые костюмы... - Энтони покачал головой и усмехнулся. Эндрю тоже улыбнулся. Он ждал продолжения. - Но Бобби покруче, - заметил отец.      - Согласен.      - Поэтому оставь Пети на прежнем месте и отдай повышение Бобби. Если Пети станет возникать, пошли его ко мне.      - О'кей, папа.      - Ты согласен со мной?      - Да.      - Ну и отлично. - Энтони опять погрузился в молчание. Через какое-то время он сказал: - Я скучаю по тебе, Лино.      - И я скучаю по тебе.      - Передай маме, что я ее люблю.      - Передам.      - Когда ты встретишь хорошую девушку и женишься?      - Не знаю, папа.      - Я хочу, чтобы ты подарил мне внуков.      - У тебя уже есть внуки, папа.      - Не от тебя. Они - не дети моего сына.      - Когда-нибудь обязательно.      - Ты встречаешься с кем-нибудь?      - Так, несколько девушек.      - Кто такие?      - Ты их не знаешь, папа.      - Что-нибудь серьезное?      - Нет, - ответил Эндрю. - Ничего серьезного.            * * *            Координатор группы по проведению операции прослушивания в квартире Фавиолы скопировал все материалы за среду и передал их в офис Майкла к одиннадцати часам утра во вторник. В четыре часа того же дня Майкл позвонил Джорджи Джардино и попросил его подойти. Попивая кофе из картонных стаканчиков, они еще раз попытались систематизировать перехваченные телефонные звонки, как входящие, так и исходящие.      Майкла вовсе не удивило, что во вторник, на следующее утро после смерти Руди, Фавиола обзвонил всех известных гангстеров и сообщил им о печальной утрате, о времени и месте панихиды и похорон. Джорджи объяснил Майклу, что, по старинной итальянской традиции, друзья и родственники обычно опускают в ящик, вроде почтового, маленькие конверты с деньгами, чтобы компенсировать семье покойного расходы на похороны. Майкл не думал, что организации с многомиллионным оборотом, вроде семьи Фавиола, понадобятся подобные взносы, но кто знает?      - Эта публика - самые большие крохоборы на свете, - объявил Джорджи. - Фредди Култер рассказывал мне, что замок двери, ведущей наверх из лавки портного, представлял собой на редкость жалкое зрелище. Когда им нужен замок или сигнализация, они вспоминают, что сын Марчелло некогда учился в технической школе на механика или там на электрика. И они звонят Марчелло, и он присылает к ним своего сына, чтобы врезать замок или установить сигнализацию. Потом они дают ему двадцатку и говорят спасибо. Любимый трюк Фредди - когда он встречает такую дешевую сигнализацию, он перед уходом специально включает ее. И сколько раз ему там надо побывать, столько раз он ее и включает. В конце концов хозяин думает: чтоб у него руки отсохли, у сынка Марчелло! Сигнализация уже сломалась. И он плюет и отключает ее вообще.      - Точно так же Фредди поступает и с замками "медеко", - заметил Майкл.      - Каким образом? Как можно включить "медеко"?      - Да нет, он заклеивает его. Никто на свете не может вскрыть замок "медеко", а если кто-то говорит, что может, значит, он врет. Так вот, когда Фредди видит "медеко", он заливает его моментальным клеем.      - С ума сойти, - расхохотался Джорджи.      - Братан сует туда ключ, а замок не работает. Он решает, что все дело в том, что сын другого братка установил его за десятку. Он опять же плюет, раз уж замок сломан, и в дальнейшем пользуется остальными замками, а про этот забывает.      - Мне нравится, как Фредди обводит их вокруг пальца, - признался Джорджи. - Пари держу, они рассчитывали получить маленькие конверты с деньгами. И не сомневаюсь, что дочка Руди от них не отказалась.      Листы, на которых регистрировались номера телефонов, бывают того же формата, что и в счетной машине, отпечатки на них - синего цвета. Ксерокопии приходили черно-белые. Размер цифр для набираемых из квартиры телефонов слегка отличался от номеров входящих. В случае с исходящими звонками указывался набираемый номер, время начала звонка, время его завершения и общая длительность разговора. Что касается входящих звонков, номер звонившего не указывался, но помимо остальной информации регистрировалось, после скольких гудков на прослушиваемом телефоне снимали трубку. По ходу операции детективы записывали эту информацию, и позже телефонная компания предоставляла имена и адреса тех, кому звонили наблюдаемые. Майкл и Джорджи знали большинство абонентов Фавиолы, но на всякий случай перепроверили данные регистрации, а затем сели за прослушивание магнитофонных пленок.      Никто из бандюг во вторник не позвонил. Ясное дело, провожали в последний путь дорогого Руди. Правда, звонил некто Вильям Изетти. Он сказал, что звонит из Сент-Томаса, оставил свой телефон с кодом 809 и попросил, чтобы ему перезвонили. О смерти Руди Фавиолы он не обмолвился ни словом.      Из девиц звонила только одна.      Аппаратура зарегистрировала звонок от женщины, которая представилась как "Анджела из Грейт-Нек", в четыре часа дня во вторник, гораздо позже того, как Фавиола ушел из конторы и включил автоответчик. Она оставила послание, в котором говорила, что слышала о смерти его дяди и ей очень жаль.      - Местный талант, - отметил Джорджи. Майкл промычал нечто невразумительное.      В тот четверг звонили и другие красотки из гарема Энди. Давно ставшими знакомыми голосами они спрашивали, когда им можно будет перезвонить.      В среду "Привет, это я" звонила целых четыре раза. Но ни разу не оставила своего телефона. На пленках ее голос звучал очень сексуально. А в последний раз в нем сквозили нотки отчаяния. В тот же самый день трижды позвонила Уна Халлиган со своей новой работы в здании корпорации "Лайф - Тайм" на Шестой авеню. Она оставила свой номер и попросила его позвонить, когда он вернется. Каждый раз она повторяла одно и то же: "Это Уна, позвони мне, когда придешь". По голосу Уна казалась моложе, чем "Привет, это я", и тоже говорила весьма сексуально. Возможно, все женщины автоматически начинали говорить с придыханием, общаясь по телефону с Красавчиком Энди.      - Или они сестры, - предположил Джорджи.      - Забавно, если выяснится, что он спит с сестрами, а они этого не знают, - заметил Майкл.      - Она с Бруклина, - сказал Джорджи. - Уна.      - Интересно, где живет вторая? - протянул Майкл.      - Таинственная женщина.      - Звонит только из уличных телефонов-автоматов.      - Никогда не оставляет своего номера.      - Никогда.      - Наверное, замужем.      - Возможно.      - А может, она из своих, - предположил Джорджи. - Как звали ту бабу, которую они все хотели трахнуть? Ну, на старых пленках?      - Тереза Даниелли.      - Верно. Терри. А вдруг это она?      - Запросто.      - Как ты думаешь, кто такой Изетти?      - Понятия не имею.      - С Виргинских островов.      - М-м-м-м.      - Что там есть?      - Не знаю.      - Кто, по-твоему, займет место Руди?      - Триани.      - Ты полагаешь?      - Не сомневаюсь.      - По правилам, это место принадлежит Бардо.      - И все-таки я думаю, что займет его Триани. Скорее всего, в комнате для заседаний в квартире Фавиолы на следующей неделе должна состояться еще одна встреча.      - Только не в среду, - ухмыльнулся Джорджи. - Среда - день блондинки.      - Не в среду. Но слушать придется внимательно.      - Как ты думаешь, записи, которые мы получаем, не подтасованы? - неожиданно спросил Джорджи.      Майкл помолчал, прежде чем ответить.      - Скорее всего, да.      - Я тоже так считаю, - сказал Джорджи. - Вероятнее всего, Реган и Лаундес слушают дольше, чем положено.      - Не только они, а все три смены.      - Майкл, из-за этого могут возникнуть...      - Знаю. Пора с ними еще раз провести беседу. Им придется действовать строго по правилам, или я отстраню их.      - Но не раньше чем состоится встреча. Если там произойдет нечто важное, рисковать и вводить новых людей нам нельзя.      - Да, не раньше чем состоится встреча, - согласился Майкл, посмотрел на часы и тут же потянулся к телефону. Дома не сразу сняли трубку.      - Алло?      - Сара, это я. Я знаю, что мы обедаем с Лири, но вот только где?      - У "Ринальди".      - Отлично. Тогда я еду домой.      - Мы договорились на семь часов, Майкл.      - Значит, мне пора выходить.      - Не опаздывай, дорогой, ты ведь их знаешь.      - К шести приеду.      - Не позже. Прошу тебя.      - Обещаю.      Сара повесила трубку и подумала, не попробовать ли ей еще раз дозвониться до Эндрю. Молли смотрела что-то очень шумное по телевизору в холле. Если позвонить из спальни, ее наверняка никто не услышит.      После некоторых колебаний она решила не рисковать.            * * *            Ричард Лири, по профессии юрист, писал забавные рассказики об адвокатах и о законе в любые журналы, которые соглашались их печатать. Майкл подозревал, что он лелеял мечту прославиться на этом поприще. Ричард рассказал, что сейчас он работал над эссе о преступной связи.      - Что такое "преступная связь"? - поинтересовалась Сара. - Гомосексуальный контакт между преступниками?      - Нет, это гражданское правонарушение, - ответил Ричард.      - А это что за зверь? - вступила в разговор его жена.      Рози отлично знала, что такое гражданское правонарушение. Она прожила с юристом целых двадцать лет.      - Цитирую: "Гражданское правонарушение есть действие, повлекшее за собой в качестве последствий материальный ущерб или моральный урон, совершенное осознанно, в результате небрежности или в нарушение ранее принятых обязательств, и которое может являться предметом судебного разбирательства".      - За исключением невыполнения ранее принятого обязательства, - добавил Майкл.      - Да, например, при нарушении контракта, - согласился Ричард.      - Ненавижу, когда юристы начинают говорить о законах, - вздохнула Рози.      - Как бы то ни было, - не унимался Ричард, - преступная связь определяется как осквернение супружеского ложа...      - Умоляю, только не за едой, - взмолилась Рози.      - ...или акт прелюбодеяния, - невозмутимо продолжал Ричард, - или нарушение клятвы верности.      - Иными словами, траханье с посторонними мужчинами, - перевела Рози и в деланном ужасе прикрыла себе рот ладонью.      - Иными словами, адюльтер, - уточнил Ричард, - в результате которого муж признается потерпевшей стороной.      - А как насчет жены? - спросила Рози. - Если гуляет на стороне как раз муж?      - Гражданским правонарушением считаются только развратные действия со стороны жены.      - Как всегда, - пожала плечами Рози.      - Что и является темой моего эссе, - кивнул Ричард. - На мой взгляд, движению за равные права для женщин стоит обратить на это внимание, хотя данная статья и была отменена в тысяча девятьсот тридцать пятом году.      - Ты хочешь сказать, что до тех пор...      - До тех пор мужчина мог подать в суд на другого мужчину за преступную связь. За адюльтер с его женой.      - Забавное название для траханья на стороне, - фыркнула Рози. - "Преступная связь".      Сара подумала, что точнее названия не придумаешь. Она не смела поднять глаз от тарелки. До ее ушей доносились разглагольствования Ричарда о распространенности подобных исков в Англии семнадцатого века, когда размеры штрафов нередко доходили до десяти и даже двадцати тысяч фунтов стерлингов, а она тем временем боялась встретиться глазами с Майклом и думала: "Да, преступная связь - вот что происходит между мной и Эндрю в его спальне. Мы - пара грабителей, разрушающих семью, и ущерб от нас не восстановить ни одному суду в мире".      - Но все-таки, что за название - "Преступная связь". - Рози обернулась за поддержкой к Саре.      "Именно преступная связь", - подумала Сара. А вслух сказала:      - Звучит действительно странно.            * * *            Собрание состоялось утром в четверг, двадцать третьего марта. В наушниках в комнате на Гранд-стрит сидел Лаундес. Реган все еще дулся на Майкла за то, что тот счел возможным устроить всем трем сменам еще одну лекцию по минимизации, завершив ее плохо завуалированной угрозой.      - Я знаю, что все вы осознаете важность нашего расследования, - сказал он. - И полагаю, вы ничуть не хуже меня понимаете, что случится, если из-за кого-то из вас поставят под сомнение весь материал, который мы с таким трудом собираем. Поэтому повторяю еще раз: если сомневаетесь - выключайте аппаратуру.      Еще он попросил их удвоить внимание в ближайшие дни и недели, поскольку смерть Руди Фа-виолы обязательно вызовет какие-то волнения. И вот они сидели сегодня, через три дня после начала весны, прямо посреди этих самых волнений и слушали, как сломанные носы решают, кто из членов организации займет место казначея.      Головорезы начали собираться в два часа дня.      Бенни Ваккаро больше не гладил одежду в задней комнате отцовской лавки. Из разговора между ним и Эндрю Фавиолой, услышанного и записанного ранее, детективы узнали, что теперь он работал на пирсе в Вест-Сайде, возможно, разгружая контейнеры с двойным дном и всякого рода контрабандой. Правда, это были только предположения. Ни о чем незаконном речи не шло. Они отключили аппаратуру сразу же, как только поняли, что Фавиола предлагает Бенни на первый взгляд честную работу.      Нового гладильщика звали Марио.      Они еще не выяснили его фамилию, но он мог быть только кузеном, или племянником какого-нибудь бандита, или сыном знакомого какого-нибудь бандита, то есть человеком, о котором можно с уверенностью сказать, что он не будет болтать об увиденном здесь.      - Привет, Марио.      - Здравствуйте, мистер Триани.      Судя по голосу, Марио был моложе Бенни. Скорее всего, лет шестнадцать или семнадцать, недоучившийся школьник, делающий первые шаги к вершине криминальной иерархии с должности гладильщика белья, без устали кланяющегося мафиозным боссам.      - Здравствуйте, мистер Бардо.      - Здорово, Марио.      Как обычно, Фавиола слушал по домофону знакомые голоса своих деловых партнеров - уголовников и предлагал им подняться наверх. К половине третьего собрались все. Реган и Лаундес насчитали ровно дюжину, на шесть больше, чем на прошлом сборе, когда у сыщиков имелся "жучок" только на первом этаже. На сей раз наверху и муха не сможет пролететь незамеченной и неопознанной.      Первым делом каждый счел своим долгом сообщить Фавиоле, как огорчила их смерть его дядюшки, и поделиться с Триани болью по поводу утраты его тестя, каковыми персонами был один и тот же мертвый бандит. Первым высказался Парикмахер Сэл, за ним - Фрэнки Палумбо и Толстяк Никки, знавший Руди еще по прежним временам и единственный из собравшихся здесь гангстеров все еще называвший Эндрю Фавиолу его детским прозвищем Лино. Ритуал показной скорби тянулся и тянулся, пока каждый уголовник, без исключения не отдал долг уважения бедному, дорогому, безвременно усопшему негодяю Руди Фавиоле, казначею.      - Одним меньше, и то хорошо, - прокомментировал Реган.      Когда формальности закончились, Фавиола сообщил высокому собранию избранных негодяев, что в результате смерти его дяди в рядах организации образовалась брешь и на эту тему он имел беседу с отцом в Ливенворте на прошлой неделе...      - Так вот куда он ездил, - прошептал Лаундес.      - ...и мы с отцом пришли к единодушному мнению относительно того, кто должен занять место дяди Руди, да будет земля ему пухом.      - Аминь, - заключил Реган.      - Пети, не обижайся, - продолжал Фавиола. - Наше решение нисколько не умаляет той важной роли, которую ты играешь в семье...      - Я в любом случае отказался бы, - сразу же сказал Бардо.      - Просто ты слишком нужен для нас именно на своем прежнем месте.      - Я же сказал, Эндрю, я сам отказываюсь!      Его голос сорвался от сдерживаемого гнева. Пети Бардо был отнюдь не дурак, он прекрасно догадывался, что его ждет, и приготовился снести унижение, сохранив хорошую мину. Но выпустить пар против Малыша Энди - одно, а обижаться на решение, вынесенное совместно отцом и сыном Фавиола, - совсем другое.      - Твое желание, конечно, очень многое значит для нас, - вежливо заметил Фавиола. - Но еще важнее - интересы семьи. Ты нам нужен на своем прежнем месте, Пети. И нам нужно, чтобы Бобби взял на себя функции дяди Руди. Мы считаем, что так будет лучше.      В комнате воцарилось молчание.      Слово "консильери" ни разу не сорвалось с языка ни у кого из присутствующих. Со стороны происходящее ничем не отличалось от заседания членов правления обычной законопослушной семейной компании. Председатель только что объявил о новом назначении. Бобби Триани - зять Руди Фавиолы и до сего момента капо, возглавлявший операции по торговле краденым, - стал вторым человеком в организации, подотчетным только самому Эндрю Фавиоле. Но последний явно находил, что следует подсластить пилюлю, только что проглоченную Пети Бардо.      - Пети, - объявил он. - Тебя мы считаем незаменимым.      - Я же сказал - мне...      - Прошу тебя, выслушай до конца. Если внутри семьи возникают проблемы, именно ты разрешаешь их. Скажем, если кому-то нужна дополнительная территория...      Какая именно территория, он не стал уточнять. Все собравшиеся с молоком матери впитали старинную итальянскую народную мудрость: "I muri hanno orecchi" - "И у стен есть уши". Никому и в голову не могло прийти, что в прошлое воскресенье здесь установили целых шесть "жучков", но тем не менее никто не произнес ни слова, за которое могли бы зацепиться следователи. По крайней мере, пока не произнес.      - ...именно тебе мы поручаем рассудить, кто прав, кто виноват, - продолжал Фавиола. - Я не знаю никого, кому это удавалось бы лучше. Никого. Если возникает необходимость забить стрелку...      "Стрелка" - уголовный жаргон, но обвинение на нем не построишь.      - ...именно ты восстанавливаешь мир между "капитанами"...      "Капитан" - синоним "капо". Еще можно сказать "шкипер". И поди докажи что-нибудь.      - ...ты один обладаешь необходимым опытом, терпением и дипломатичностью, чтобы разрешать конфликты ко всеобщему удовольствию. Передвинь мы тебя хоть на миллиметр, и нам никогда не удалось бы найти тебе равноценную замену. Но значит ли сегодняшнее решение, что Бобби теперь будет приносить домой большую долю пирога только потому, что формально на ступеньку выше тебя? Обещаю - не значит. Даю слово перед лицом всех, собравшихся здесь сегодня, - я разработаю для тебя достойную компенсацию. Сейчас не стоит вдаваться в подробности, но мое слово - закон. И когда я говорю, что Бобби формально выше тебя, то подчеркиваю слово "формально". Что касается меня, особенно теперь, когда мы открываем новую страницу нашей деятельности...      - Что такое он говорит? - встрепенулся Реган и подался вперед.      - ...потребуется тройное руководство на самом верху. Тройное. Перед нами стоят огромные задачи. Я надеюсь, что к лету все удастся отладить конца. А для этого нам всем необходимо работать рука об руку, от руководителя и до самого неприметного члена организации. Когда мы начнем распространять новый товар здесь, в Нью-Йорке, мне потребуется...      - Наркотики, - прошептал Лаундес.      Реган кивнул.      - ...поддержка и помощь всех собравшихся. Без вас ничего не получится. Слишком сложное дело мы начинаем и слишком рискованное. Но когда все получится - обещаю, никто не останется внакладе. Я говорю о миллиардах долларов. И каждый получит свою долю.      - О чем он говорит? - спросил Реган.      - Китайцы говорят: "От каждого по способностям, каждому по потребностям". В этой комнате собрались очень способные люди...      - Придурки хреновы, - пробормотал Реган.      - ...и к тому же очень нуждающиеся.      Дружный смех.      Лаундес покачал головой.      - И поэтому я хочу, чтобы все мы подняли по бокалу... Сэл, открой, пожалуйста, бутылки. Никки, не поможешь?      До детективов донесся звук откупориваемых бутылок и бульканье разливаемого вина. Теперь в наушниках перемешивались по нескольку разговоров одновременно, скрежет отодвигаемых стульев, тяжелые шаги и, наконец, звон хрусталя. Фавиола снова взял слово.      - Я хочу поднять бокал в первую очередь за моего дядюшку Руди, которого я безумно любил и которого мне так не хватает. Больше всего на свете он хотел, чтобы идея моего отца воплотилась в жизнь. Сейчас, когда она близка к осуществлению, его нет среди нас, но он присутствовал на встрече в Сарасоте и до последнего дня вел напряженные телефонные переговоры с китайцами и итальянцами. Поэтому сейчас, находясь в раю, он знает, что все остальное - только дело времени, доводка мелких деталей. Дядя Руди, спи спокойно, все будет хорошо, поверь мне.      - Салют! - выкрикнул кто-то.      - Салют! - подхватили остальные.      - Далее, я хотел бы поздравить и Бобби, и Пети, потому что, на мой взгляд, сегодня произошло два повышения, и я собираюсь убедить в этом Пети - вы все слышали мое обещание относительно компенсации. Бобби, Пети - поздравляю!      - Спасибо, - голос Триани, скромно.      - Спасибо, - голос Бардо, скептически.      Время шло к четырем.      - В ближайшие недели и месяцы нам предстоит проделать огромную работу, - заключил Эндрю. - Не сомневаюсь, что каждый из вас достойно выполнит свою задачу. Мой отец внимательно следит за развитием событий. Это его лебединая песня, и он надеется на успех. Я тоже на это надеюсь. Не подведите меня. Вот, пожалуй, и все.      Перед уходом каждый еще подошел к Малышу Энди с уверениями в полном почтении и готовности помогать по мере сил. Толстяк Никки Николетта сказал:      - Если испашки поведут себя плохо и понадобится преподать им урок - только свистни, Лино.      - Я учту, - ответил Фавиола.      Сэл Бонифацио сказал:      - Ты слышал о Риччи Палермо?      - Риччи?..      - Палермо. Парень, который когда-то на меня работал. А потом увлекся ювелирными изделиями. Ну, вспомнил?      - Ах да. Конечно.      - Его застрелили на Восьмой авеню.      Фавиола промолчал.      Реган и Лаундес обратились в слух.      - В подвале на Восьмой авеню, - продолжал Сэл. - Две пули в затылок. На прошлой неделе об этом писали в газетах.      - Не читал, - ответил Фавиола.      - Да, ужасная история, - заключил Сэл.      Голоса избранных авторитетов пропали из наушников Регана и Лаундеса, когда те начали спускаться по лестнице, а затем зазвучали снова, когда те прощались с Марио в задней комнате лавки. Новый гладильщик посылал целые букеты "сэров" и "мистеров" вослед их королевским задницам до тех пор, пока они не вышли на Брум-стрит, где их, на память грядущим поколениям, засняли на видеопленку два оператора из дома напротив.            * * *            Уна Халлиган возникла из ниоткуда в семь тридцать того же вечера. Два сыщика, сменившие Регана и Лаундеса, решили, что она весь день провела в квартире. Иначе как она могла здесь оказаться? Ведь лавка закрылась еще в пять.      Гарри Арнуччи, сорокавосьмилетний детектив первого класса, лысый и коренастый, до перевода в подразделение при прокуратуре работал в Отделе по борьбе с наркотиками в Манхэттене. Относительно уголовников он твердо уяснил одну вещь: какими бы умными они себя не считали, на самом деле все они - очень недалекая публика. И он неотрывно сидел за аппаратурой и терпеливо ждал, когда Фавиола скажет ту самую глупость, которая обойдется ему в сотню лет тюремного заключения. Рано или поздно, все они говорили такую глупость. Как только Фавиола промахнется, как только на него и на его бандюг-посетителей наденут наручники, Гарри сделает еще один шаг к лейтенантскому званию.      Его партнера звали Джерри Мэндел, и он тоже стремился стать лейтенантом. Он пошел в полицию вопреки протестам прабабки, которая все еще помнила те времена, когда ирландские полисмены разбивали дубинками еврейские головы в Нижнем Ист-Сайде. В Нью-Йорке существовал негласный закон - только ирландец может подняться выше капитана. Мэндел мечтал опровергнуть это правило собственным примером и стать первым в Нью-Йорке евреем - комиссаром полиции. Сейчас, всего лишь в тридцать три года, он уже дорос до детектива второго класса. Подобно Гарри, он понимал, насколько важное дело им поручили, и надеялся, что все закончится арестом и, соответственно, продвижением по службе.      Оба почувствовали себя оскорбленными, когда Майкл Уэллес устроил им утром лекцию по минимизации. Они всегда действовали строго по правилам и выключали аппаратуру сразу же, как только Фавиола по средам укладывался в постель со своей таинственной секс-бомбой. Они прекрасно осознавали свою ответственность и не хотели, чтобы им лишний раз о ней напоминали. Кстати, они как раз собирались отключиться, когда вдруг услышали голос Уны Халлиган, - и откуда только она взялась? "Наверное, торчала здесь целый день", - решили было они, но тут Эндрю сказал:      - Давай я помогу тебе снять пальто.      А Уна ответила:      - Спасибо.      И детективы поняли, что она только что вошла, - но как? Последовало недолгое молчание, затем тихий стон Уны, означавший, что они целуются.      - Хочешь выпить? - спросил Фавиола. Значит, парочка еще не в спальне, а в гостиной, непосредственно над лавкой портного. Фредди Култер набросал грубую схему всех трех этажей, чтобы они могли представлять себе, как передвигаются объекты из комнаты в комнату. Детективы гадали - то ли Фавиола спускался вниз и впустил ее через лавку, то ли у нее есть ключи? В любом случае операторы видеокамеры из дома напротив наверняка засняли ее на подходе к дверям. И никаких тайн.      Мэндел сделал Арнуччи знак выключить аппаратуру. Тот кивнул и потянулся рукой к тумблеру, когда девушка вдруг сказала:      - А почему дверь замаскирована?      - Архитектор думал, что так красивее, - ответил Фавиола.      - А ну-ка, подожди, - бросил Мэндел.      Арнуччи снова кивнул.      - Она ничем не выделяется на фоне остальной стены, - продолжала Уна.      - В том-то и смысл.      - Ни ручки, ничего. Как будто деревянная панель. Обычная панель орехового дерева.      - Архитектор не хотел нарушать целостности стены.      - Да, но лестница должна вести к двери, а не к стене.      - Там и есть дверь. С другой стороны.      - Да, я вижу.      - С нормальной ручкой, - подчеркнул он.      - Которая не поворачивается, - не унималась Уна. - Никогда не видела, чтобы ручку приходилось просто тянуть на себя, чтобы открыть дверь.      - Такой замок реагирует на прикосновение. С одной стороны, ты толкаешь панель от себя. С другой стороны, тянешь на себя ручку.      - И замка нет.      - Зато внизу целых два, - ответил он.      - Все равно странно.      - Как тебе твой коктейль?      - Спасибо, хорошо.      - А не пойти ли нам наверх?      - Сперва я допью.      - О'кей, - сказал он. - Не торопись.      - Ну и хорошо. И не надо меня подгонять.      - Никто тебя не подгоняет.      В его голосе чувствовалось скрытое раздражение. Сыщики решили, что она начинает действовать ему на нервы. Слишком долго пьет коктейль, интересуется, зачем дверь сделали так, а не иначе, тогда как ему хочется от нее только одного: затащить в спальню и отодрать как следует.      - Почему ты не предупредил меня, что уезжаешь? - спросила она.      Вот почему она так тянула. Он не ставит ее в известность о своих передвижениях, а в отместку она...      - Я не думал, что это так уж необходимо, - ответил он.      Раздражение в его голосе звучало уже явственнее. Интересно, знает ли малютка Уна, что ее приятель - уголовный авторитет, который может отдать приказание убить неугодного? Несколько недель назад ему не понравилось жалкое кольцо, и бедолага, всучивший его Парикмахеру Сэлу, закончил свой жизненный путь с двумя пулями в затылке в подвале дома на Восьмой авеню. Интересно, представляет ли она, с каким огнем играет?      - Ты говоришь, что любишь меня, - протянула Уна.      - Да, люблю, - ответил он, что означало: "Допивай быстрей и пошли наверх".      - Но тем не менее ты можешь уехать на два дня и не звонить мне, а когда возвращаешься, с тобой удается связаться не раньше воскресенья.      - Все верно, - бросил он. - И какие у тебя в связи с этим возникли проблемы?      - Ну, не то чтобы проблемы...      - А что тогда?      - Просто я думаю, если тебе человек не безразличен, то надо больше считаться с его чувствами. Я даже не знала, что ты собираешься уезжать. В один прекрасный день ты просто исчез, и все, а мне оставалось только...      - Милые бранятся - только тешатся, - заметил Мэндел и потянулся к выключателю.      - Подожди секунду, - остановил его Арнуччи.      - ...гадать, может, тебя сбила машина или еще что-нибудь.      - Гарри, - предупредил Мэндел. - Это...      - Ш-ш-ш-ш.      - ...важные события, и мне потребовалось посоветоваться кое с кем из моих людей.      - Я не говорю, что тебе не следовало ездить, куда бы ты ни ездил...      - Я ездил в Канзас.      - Не может быть.      - Еще как может.      - Куда бы ты ни поехал, тебе следовало бы позвонить мне и предупредить, что ты уезжаешь. Или позвонил бы оттуда. Что, разве в Канзасе нет телефонов? Кстати, где именно в Канзасе ты был?      - Не твое дело, - отрезал он.      Наступила мертвая тишина.      - Послушай, - начала она. - Я вовсе не обязана...      - Правильно, не обязана.      - То есть... Что значит: "не мое дело"? Я говорю тебе, что скучала по тебе, волновалась, ждала твоего звонка, а теперь ты заявляешь: "Не твое дело"? Что ты хочешь сказать?      - Я хочу сказать: сейчас ты пойдешь со мной наверх или предпочтешь встать и уйти?      Снова долгая тишина.      - Ну?      - Я думала...      - Наплевать на то, что ты думала. Вот лестница наверх, а вот лестница вниз. Выбор за тобой.      И опять тишина, на сей раз еще тягостнее.      - И даже дверь не настоящая, - хохотнула она, но в голосе ее слышалось сдерживаемое рыдание.      - Решай, Уна.      - Пожалуй, я... пойду с тобой наверх, - пробормотала она.      Арнуччи снял наушники.      - Там есть еще один вход, черт его возьми! - воскликнул он.      Кирк Ирвинг рассказывал им о том, как на прошлой неделе к нему пришел мальчишка, у которого коренной зуб рос из скулы. Его жена Ребекка нашла, что более противной темы для застольной беседы придумать просто невозможно. Кирк ответил, что не находит ничего противного в разговорах о профессии, которая кормит и одевает всю его семью.      - Половину семьи, - уточнила Ребекка, тем самым напомнив мужу, что она сама зарабатывает на хлеб, хотя и несколько поменьше. Ребекка работала в небольшом издательстве.      Кирк повернулся к Майклу и принялся в деталях описывать долгую и сложную операцию по возвращению зуба в десну, где ему и положено находиться. Ребекка воспользовалась случаем и начала излагать Саре, как неприятно из-за недостатка средств отказываться от такого высокоэффективного способа ведения рекламы, как встречи писателей с читателями. Сара, бесспорно, предпочла бы и дальше слушать о трудностях организации поездок неизвестных писателей, которые пишут от первого лица единственного числа настоящего времени, но Кирк обладал мощным голосом, и Сара поймала себя на том, что с каждой минутой узнает об ортодонтозе гораздо больше, чем ей хотелось бы.      Когда Кирк внезапно перевел разговор на работу Майкла, она сразу же обратилась в слух в надежде, что хотя бы на сей раз Майкл что-нибудь расскажет. Но он просто пожал плечами: "Ничего особенного, все как всегда - хорошие парни против плохих" - и тут же сменил тему. Оказалось, он думает о том, чтобы снять этим летом небольшую виллу во Франции на весь трехнедельный отпуск. Сара ничего не знала о его планах. Раньше она пришла бы в восторг от такой перспективы. Теперь же...      - Сара, как чудесно! - воскликнула Ребекка. - А куда?.. И когда вы собираетесь?..      - Только не в Прованс, - закатил глаза Кирк. - Какой-то тип, не помню его имени, застроил весь Прованс коттеджами. Пари держу, там теперь, как на Кони-Айленде.      - Я думал о местечке под названием Сен-Жан-де-Лу, - ответил Майкл. - Мы ездили туда на наш медовый месяц. Мне кажется, неплохо было бы взять туда Молли.      - Обязательно заскочите в Испанию, в Памплону. И сходите на бой быков, - посоветовал Кирк и поднял руки жестом тореодора.      - И когда вы едете?      - Ну, не знаю, - протянула Сара. - Вообще-то я...      - Наверное, где-то в августе, - ответил Майкл. - Обычно мы...      - Я вообще-то планировала... - вдруг Сара почувствовала, как все за столом уставились на нее. - Я... я думала взяться летом за диссертацию. Тогда получается...      - Дорогая, - воскликнула Ребекка, - наплюй на диссертацию и езжай во Францию.      - Просто я...      - Помнишь "Бульвар Сансет"? - спросил Кирк. - Эпизод, когда Глория Свенсон ведет его покупать пальто?      - Ты не говорила мне, что собираешься снова засесть за учебники, - удивленно протянул Майкл.      - Но ведь ты мне тоже ничего не говорил про Францию, - парировала Сара и с опозданием почувствовала, как злобно прозвучал ее голос.      - А Вильям Холден никак не может решить, какое взять - кашемировое или из ламы? - не унимался Кирк. - А продавец, этакий тип с усиками, наклоняется к нему и говорит: "Если платит леди, берите из ламы".      - Бери Францию, - повторила Ребекка и кивнула с умным видом.      - Да, пожалуй, отдохнуть мне бы не помешало, - согласилась Сара, взяв себя в руки. - Франция - это прекрасно.      - Вот и умница, - сказала Ребекка и подмигнула Майклу.      - Она последнее время очень много работает, - пояснил он и взял ее за руку. - Уходит из дома в семь утра...      - Такая работа, - отмахнулась она.      - Но зато у тебя каждое лето длинный отпуск, - отметил Кирк.      - ...домой приходит не раньше шести. Да еще...      - Причем оплачиваемый.      - ...учительские собрания, - продолжал Майкл.      - Ну, они происходят не так уж часто, - сказала Сара.      - Каждую неделю.      - Я бы забастовала, - возмутилась Ребекка.      - Ну, не каждую.      - Почти каждую.      - Ты уверен, что она не завела себе любовника? - подмигнул Кирк.      - Хорошо бы, - мечтательно закатила глаза Сара.      - А у него найдется приятель для меня? - поинтересовалась Ребекка.      - Может, мы возьмем его с нами во Францию? - пошутил Майкл, и все рассмеялись.      - Ты привезешь вино, - произнес Кирк с французским акцентом, - а я привезу Пьера.      - Счастливчик Пьер, - протянула Ребекка. - Лучше всех устроился.      - А можно найти виллу за такой короткий срок? - спросил Кирк.      - Думаю, да. Даже за неделю.      - Во Франции это называется не вилла, а шато, - заметила Ребекка.      - Un chateau, - блеснул эрудицией Кирк.      - Я думал, шато - значит замок, - сказал Майкл.      - Какая разница! - ответила Ребекка.      - Хочешь жить со мной в замке? - спросил Майкл и нежно пожал ей руку.      Сара едва-едва удержалась, чтобы не разрыдаться.            * * *            Лоретте не терпелось рассказать ей. Она не могла дождаться конца урока, чтобы поговорить с миссис Уэллес с глазу на глаз. Последний урок в эту среду начался на двадцать минут позже обычного из-за неожиданной учебной пожарной тревоги и утреннего собрания - двух совершенно неуместных мероприятий в такой чудесный солнечный день.      - И первых строк вполне достаточно, - говорила Сара. - Первая строчка самодостаточна. "О, как прекрасна Англия сейчас, когда царит апрель". Кстати, если хотите проверить, насколько хорошо человек знает английскую литературу, спросите: "Что идет после слов "О, как прекрасна Англия сейчас..."? В девяти случаях из десяти вам ответят: "Когда царит весна". А на самом деле - "Когда царит апрель". И все томление, вся страсть, вся сладкая печаль этого чудесного месяца чувствуются уже в первой строчке. Кстати, остальная часть стихотворения значительно слабее. Вот прочти-ка первые несколько строчек вслух, пожалуйста.      Абигайль Симмс, долговязая четырнадцатилетняя девочка с белокурыми прямыми волосами, ниспадающими до середины спины, откашлялась и продекламировала первое четверостишие.      - Достаточно, Аби, спасибо. А теперь скажите, для кого из вас апрель ассоциируется с низкими сучьями и охапками валежника? По-моему, Браунингу следовало бы остановиться, найдя первую блестящую строчку, и не пытаться развивать успех. Согласны?      Весь класс настороженно следил за ней, ожидая подвоха. "Она часто так делает, - подумала Лоретта. - Ведет их за собой, вроде бы вкладывает одни мысли, а на самом деле исподволь учит чему-то совершенно другому". Но нет, на сей раз она, похоже, действительно огорчалась за поэта. Лоретте не терпелось дождаться звонка и рассказать миссис Уэллес обо всем, что творится у нее дома, о том, как Дасти набрасывается на нее всякий раз, стоит матери отвернуться.      - "...А там и май грохочет, - продолжала цитировать Сара. - И белогрудка вьет гнездо, и соловей клекочет". Ладно, мы все живем в большом и шумном городе, мы не так уж часто видим, как просыпаются к новой жизни белогрудки, соловьи или там лютики. Но много ли говорят вам эти образы? Вы вообще знаете, что такое белогрудка? Или зяблик? "И трели зяблика слышны на ветке над ручьем". Салли, что такое зяблик?      Салли Хоукинс, сама как зяблик, длинная и хилая, с жесткими каштановыми волосами и выпученными темными глазами. Именно таким Лоретта и представляла себе зяблика.      - Ну, птица такая, - промямлила Салли. - Наверное.      - Ты имеешь хоть какое-нибудь понятие о том, как она выглядит?      - Нет.      - Она синяя? Желтая? Красная?      - Не знаю.      - Так не кажется ли вам, что поэт должен предлагать нам образы, которые мы можем себе представить? Теперь возьмем цикламен. Кто-нибудь знает, как выглядит цикламен? Алисия?      - По-моему, что-то типа гвоздики.      Алисия Голдштейн. Складненькая малютка с темными волосами и еще более темными глазами, очень переживающая по поводу своего претенциозного имени, которое ее мать считает более стильным, чем просто Алиса.      - "И даже ярче цикламена!" Последняя строчка стихотворения. Кстати, где он сам, Браунинг? Стихотворение называется "Мысли о доме из-за границы". Итак, где находится автор? Цикламен растет в Англии или где-то за границей?      - Наверное, за границей.      Дженни Ларсон. Толстые очки, веснушки по всему лицу. Тихая, как мышка.      - И где именно?      - Может, в Италии?      - Почему именно в Италии?      - "Цикламен" звучит как-то по-итальянски. Не знаю. Просто мне так кажется.      - А еще он написал "Моя последняя герцогиня", - сказала Эми Фиски. - Там ведь дело происходит в Италии, правда?      - А еще он написал "Испанскую монашку", так, может, он не в Италии, а в Испании? Если мы не знаем, что такое цикламен...      На Лоретту Браунинг всегда наводил тоску, даже если о нем говорила миссис Уэллес. Вчера она прочла им поэму Т.С.Элиота, которая начиналась словами: "Апрель - жестокий месяц", и эти несколько слов сказали ей больше, чем все разглагольствования Браунинга...      Прозвенел звонок.      - Черт! - ругнулась миссис Уэллес.      Лоретта схватила в охапку книжки, подбежала к учительскому столу, набрала побольше воздуха в грудь и выпалила:      - Миссис Уэллес, я должна с вами поговорить...      - Милая, а завтра нельзя? - прервала ее Сара. - Я очень тороплюсь.      И она ушла буквально тут же - захлопнула атташе-кейс, выхватила сумочку из ящика стола, сорвала пальто с вешалки, помахала Лоретте ручкой и - исчезла.      Что ж, очевидно, придется подождать до завтра.            * * *            Расстояние в три квартала между Шестидесятой и Пятьдесят седьмой улицами она пробежала бегом. Конечно же, Билли уже уехал. Значит, придется сперва позвонить Эндрю, предупредить, что она уже едет, а затем попробовать поймать такси. Но - чудо из чудес - машина все еще дожидалась на прежнем месте, куда Сара обычно приходила в четыре десять - четыре пятнадцать, но никогда так поздно, как сегодня, - почти в полпятого, все из-за учебной тревоги и собрания.      Стихи, которые она написала, лежали у нее в сумочке.      Она не видела Эндрю целых две недели. Как ей хотелось оказаться с ним наедине! Она распахнула заднюю дверь лимузина, юркнула на кожаное сиденье и наконец отдышалась.      - Я думала, ты уже уехал, Билли. Спасибо, что...      - Мне приказано ждать, пока все коровы не вернутся домой, - ответил Билли, включая зажигание.      - Никогда не слышала, чтобы он так говорил.      - Простите?      - Мистер Фарелл, - пояснила она. - "Пока все коровы не вернутся домой".      - Ах, мистер Фарелл, - хмыкнул Билли.      В зеркальце заднего вида их глаза встретились. В его взгляде она прочла слабую усмешку.      - Ну, на самом деле он сказал по-другому, - уточнил Билли. - Мистер Фарелл. - Все еще улыбаясь, он добавил: - Если буквально, он приказал ждать столько, сколько потребуется. Ну, я и ждал.      - Ты всех своих пассажиров так ждешь?      - Нет, мэм, не всех.      Он свернул на Парк-авеню. Улицы были забиты машинами. Сара начинала думать, что собрание и учебная тревога отнимут у нее гораздо больше, чем двадцать минут.      - И сколько ты дожидаешься тех, остальных?      - Все зависит от обстоятельств. Если я встречаю самолет, то жду до упора.      - Ты часто встречаешь самолеты?      - Да, очень.      - А если не самолет?      - Двадцать минут, полчаса. Я звоню и спрашиваю, хочет ли... - он чуть поколебался, прежде чем продолжать, - мистер Фарелл, чтобы я еще ждал, или нет. Как он скажет, так я и делаю. Он мой хозяин.      У нее на языке вертелся вопрос, возил ли он других женщин. Получал ли он указания дожидаться и других женщин бесконечно долго, пока не придут. Но она не спросила. Вместо этого Сара откинулась на мягкую черную спинку, убаюканная настойчивым поступательным движением автомобильного потока, и закрыла глаза. Если бы Билли не посигналил другой машине, она бы заснула.      - Где мы? - встрепенулась она.      - В Бруклине, он велел привезти вас в "Буона Сера", - ответил Билли и после паузы снова ухмыльнулся в зеркало заднего вида. - Мистер Фарелл.      - Куда?      - В "Буона Сера". Такой ресторан.      - Реет...      - И очень хороший. На самом деле мы уже почти приехали.      - Ресторан? Я не могу...      Ее вдруг охватила паника. Ресторан? Он что, сошел с ума? Хотя бы и в Бруклине, не важно. Сумасшедший!      - Там очень мило, - сказал Билли. - Вам понравится.      Он затормозил напротив дешевой типично итальянской забегаловки, какие во множестве встречаются в Куинсе по дороге в аэропорт имени Кеннеди. Зеленый тент перед входом, пластмассовые окна в раме из нержавеющей стали, двойные двери с массивными ручками под бронзу, потертый красный ковер под тентом. Билли уже обошел вокруг машины и распахнул перед ней дверцу лимузина. Нет, она не выйдет из машины. Возмутительно. Почему он...      Вдруг двери ресторана распахнулись и выпустили на улицу Эндрю. Он быстро зашагал ей навстречу.      - Привет, - сказал он.      - Эндрю, что...      - Пора нам и в свет выйти, - улыбнулся он.            * * *            Как только они уселись, Эндрю взял ее руки в свои. Он даже не пытался скрывать их отношения. Она чувствовала и испуг, и возбуждение одновременно.      - Мне надо многое тебе сказать, - объявил он.      - Неужели мы не могли поговорить в...      - Я хотел показаться с тобой на людях.      - Зачем?      - Чтобы похвастаться тобой.      - Эндрю...      - Чтобы все видели, как ты прекрасна. Чтобы вое видели, как сильно я люблю тебя.      - Но это очень опасно.      - Мне все равно.      - Да, конечно, мы в Бруклине...      - Потому-то я его и выбрал.      - И тем не менее...      - Не волнуйся.      - Я не могу не волноваться.      - Я хочу сказать тебе, что...      - Можем мы хотя бы не держаться за руки?      - Но я хочу держать тебя за руки.      - Я тоже. Но...      - Тогда перестань нервничать.      - Эндрю, а вдруг кто-нибудь...      - Что будешь пить? - прервал он ее и взмахом руки подозвал хозяина заведения.      Тот примчался пулей, потирая ручки и беспрерывно улыбаясь. Они сидели за маленьким угловым столиком. Посреди заляпанной красными пятнами белой скатерти стояла бутылка из-под кьянти с воткнутой в нее свечой. Круглолицый, доброжелательный хозяин, казалось, воспринял бы как оскорбление, если бы они не были влюблены друг в друга. Из умело замаскированных динамиков доносились сладкие звуки арий, достаточно громкие для тех, кто хотел их послушать, и достаточно тихие, чтобы возникало впечатление, будто ветер доносит их сквозь раскрытые окна со стороны Большого канала. Для среды в ресторан набралось довольно много народу. В воздухе парил приятный гул голосов вперемежку с позвякиванием серебра о хрусталь и вкусным запахом хорошей еды с кухни.      - Си, синьор Фавиола, - вежливо сказал хозяин, что, как она догадалась, означало "Слушаю, уважаемый синьор", или "Да, дорогой сэр", или что-то в этом роде. Фавиола - наверное, что-то родственное с "фаворитом". Теперь его лицо стало предельно серьезным и внимательным.      - Сара, чего бы ты хотела?      - Капельку "Блэк Уокер" со льдом.      - А мне мартини с "Бифитером" со льдом и парочку оливок, - заказал Эндрю. - Штучки три или четыре, Карло. Если не жалко.      - Signore, per lei ci sono mille olive, non si preoccupi*, - ответил хозяин и поспешил к бару.      ______________      * Синьор, для вас у меня припасены тысячи оливок, не беспокойтесь (итал.).            - Ты понимаешь по-итальянски? - спросила она.      - Немного.      - Ты там был?      - Нет. Ты что, читаешь мои мысли?      - Что ты имеешь в виду?      - Это одна из тех вещей, о которых я хотел с тобой поговорить.      Карло вернулся.      - Bene, signor Faviola. Ecco a lei un Johnnie Black, con una spuzzatina de seltz, e un Beefeater martini con ghiaccio e molte, molte olive. Alia sua salute, signore, e alia sua, signorina*. - Он отвесил низкий поклон и, пятясь, отошел от стола.      ______________      * Итак, синьор Фавиола, вот "Джонни Блэк" с содовой и мартини с "Бифитером" со льдом и множеством оливок. На здоровье, синьор, на здоровье, синьорина (итал.).            - Даже я поняла насчет "синьорины", - засмеялась Сара.      - Он считает, что тебе семнадцать лет.      - О-хо-хо.      Эндрю поднял бокал.      - За нас с тобой. Чтобы мы оставались вместе навсегда.      Она не ответила. Он протянул к ней свой бокал. Они чокнулись. Она по-прежнему молча пригубила виски. Он наблюдал за ней через стол.      - Испугалась? - спросил он в конце концов.      - Да.      - Почему?      - Сам знаешь.      - Я многое передумал за последнее время. О тебе. О нас. - Он отпил из бокала, выудил оливку, положил ее в рот, разжевал и проглотил. У нее возникло такое чувство, будто он тянет время. Наконец он продолжил: - Сара, ты знаешь, что я холост. Ты понимаешь, что я встречался с другими девушками...      Этого она не знала.      Ее как громом поразило. Какие еще девушки? Девушки?! Семнадцатилетние малютки, вроде тех, чей образ вызвал сладкоречивый Карло своим льстивым обращением "синьорина"? Сколько семнадцатилетних девчушек приводил сюда "достопочтимый синьор"? Тут до нее дошло, что он продолжает говорить, в то время как она совершенно отключилась, услышав о...      - ...до тех пор, пока я не оказался в Канзасе, за миллион миль отсюда, черт-те в какой глуши. И там начал по-настоящему думать. О тебе. О том, что ты значишь для меня. Я не мог избавиться от этих мыслей. И даже когда вернулся, они меня не оставили. Я думал о тебе все время. Пытался понять, какое место ты занимаешь в моей жизни, что значим мы друг для друга. Как во время лихорадки - пока тебя бьет приступ, ты ни о чем не можешь думать, и вдруг он проходит, и ты снова в порядке и в состоянии ясно мыслить. Когда это наконец произошло, я сказал себе: "Кому нужны эти другие девушки? Кто тот единственный человек, которого я действительно хочу видеть, с кем я хочу быть рядом, кого я на самом деле люблю"? И ответ один - это ты, ты и есть тот самый человек. Только с тобой я хочу быть отныне и навсегда, до конца моей жизни. Вот почему я привел тебя сюда, чтобы сказать тебе на глазах у всех: я люблю тебя, я хочу быть с тобой всегда.      - Какие девушки? - спросила она.      - Как... больше тебе нечего мне сказать?      - Да. Какие девушки?      - Ну... Некто по имени Уна. Я с ней встречался, но теперь все кончено. И еще одна, ее зовут Анджела, из Грейт-Нек, но я уже сказал ей...      Сара все еще переваривала Уну. Какое имя для любовницы! Уна. Прекрасное имя для семнадцатилетней ирландской шлюшки, которую он, наверное, трахал в той же самой кровати...      - Ты водил их туда? - спросила она. - Этих девушек? В квартиру? В нашу...      - Да, - ответил он.      - Эндрю, Эндрю, как ты мог!      - Но говорю тебе: все кончено. Все позади. Ты вообще поняла, что я тебе сказал? Я думал, ты обрадуешься. Я думал...      - Обрадуюсь? Ты трахаешь, - выкрикнула она, но тут же спохватилась и понизила голос, - ты трахаешь бог знает сколько молоденьких девчонок, и я еще должна...      - Трахал, - поправил он. - С этим покончено.      - Сколько их было?      - Двести сорок, - ухмыльнулся он.      - Очень смешно, сукин ты сын.      - Я пытаюсь сказать тебе...      - Сколько?      - Где-то с полдюжины.      - Ты говоришь, как моя сестрица, черт побери!      - Что?      - Полдю...      - Сара, я одинок. До нашей встречи с тобой я...      - Иди ты, - вспыхнула она, окончательно теряя голову от гнева и залпом осушила свой бокал.      - Я хочу еще.      Он подозвал Карло.      - Еще по одной, - приказал он.      - Si, signor Faviola.      - Достопочтимый сэр, как же, - пробормотала она.      - Что ты сказала?      - Ничего.      - Ты весь вечер собираешься злиться?      - Да.      - Ну и отлично.      Они молча сидели друг напротив друга, когда им принесли новые напитки. Карло снова сказал маленькую речь, включая: "Alia sua salute, signore, signorina", и, как и в первый раз, пятясь, отошел от столика.      - Да уж, синьорина, - протянула она, состроила гримасу и отпила большой глоток.      - На той неделе я еду в Италию, - сообщил он.      - Счастливого пути.      - Я хочу, чтобы ты поехала со мной.      - Возьми Уну. Да хоть всю свою дюжину.      - Полдюжины.      - Я их считать не собираюсь.      - Знаешь, я никак не могу тебя понять.      - Надо же.      - Я сказал, что отныне не собираюсь встречаться ни с одной женщиной до конца своей...      - Девушкой. Ты говорил о девушках. Ах, так вот ты о чем говорил? А я-то думала, что ты признаешься в совращении мало...      - Ты отлично поняла смысл моих слов. А теперь я предлагаю тебе поехать вместе со мной в Италию.      - А я отвечаю - нет.      - Почему?      - Потому что мне не нравится быть частью гарема. Кроме того, есть еще одна маленькая загвоздка - я вроде бы замужем.      - Никакого гарема не было. Кроме того, я уже десять раз повторил - с прежним покончено.      - Сколько им лет?      - Зачем тебе знать?      - Чтобы вволю поплакать сегодня ночью, - ответила она и вдруг разревелась.      - Милая, ну перестань, - прошептал он и снова завладел ее руками.      Она выдернула их.      - Сара, - повторил он, - я люблю тебя.      - Ну естественно, - ответила она, опустив голову и все еще плача. Скатерть в винных пятнах расплывалась у нее перед глазами.      - Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Италию.      - Нет, - покачала головой она и всхлипнула.      - Я прошу тебя выйти за меня замуж.      - Нет.      Она продолжала качать головой, не отводя взгляда от...      Постепенно до нее дошло. Она посмотрела ему в глаза.      - Что?      - Я хочу, чтобы ты развелась с мужем и вышла за меня.      Она снова покачала головой.      - Вот чего я хочу, - повторил он.      - Нет, - ответила она.      В ее глазах блестели слезы.      - Да, - настаивал он.      - Эндрю, прошу тебя, ты же знаешь, что я не могу...      - Я люблю тебя.      - Эндрю...      - Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.      - Эндрю, ты же совсем меня не знаешь.      - Я отлично тебя знаю.      - Ты знаешь только, как мы с тобой занимаемся любовью.      - И это тоже.      - Я на шесть лет старше тебя.      - Я не собираюсь считать.      - Я - не одна из твоих юных девочек.      - У меня больше нет никаких юных девочек.      - Зато у меня есть. У меня двенадцатилетняя дочь, Эндрю, ты не забыл?      - Мы обсудим эту тему в Италии.      - Я не могу поехать с тобой в Италию.      - Можешь. Есть хочешь? Попросить меню?      - Ты понимаешь, что мы с тобой впервые вдвоем на людях? И ты уже предлагаешь мне ехать в Италию!      - Неправда.      - Что - неправда?      - Мы обедали на людях в Сент-Барте. А еще пили кофе с круассанами в забегаловке на Второй авеню.      - Это все было раньше.      - Да. Раньше. Круассаны с шоколадом. В день, когда мы в первый раз поссорились.      - Мы тогда не ссорились, - возразила она. - Я просто встала и ушла.      - Потому что я поцеловал тебя.      - Да.      - Я собираюсь поцеловать тебя сейчас, - предупредил он. - Не уходи.      Он перегнулся через столик и поцеловал ее как в тот давний день, когда его губы пахли шоколадом, а на улице завывала метель.      - Мы перестали ссориться? - спросил он.      - Пожалуй, да.      - Отлично. Так ты выйдешь за меня замуж?      - Я отлично понимаю, что ты шутишь. Давай лучше поедим.      - Как мне убедить тебя?      - Скажи, как их звали.      - Зачем?      - Я уже сказала. Чтобы я поплакала в подушку.      - Только не плачь! Пожалуйста!      - Я не собираюсь плакать. Мне нужно знать их имена, чтобы... чтобы я могла изгнать их.      - Изгнать? Как? Кнутом прогнать прочь?      - Нет. Как изгоняют дьявола.      - А, понимаю, - ухмыльнулся он. - Теперь ясно. Ты хочешь очиститься.      - Не смейся, умник. Да, очиститься. Избавиться от них.      - Как избавился от них я.      - Ну да, - скептически протянула она.      - Но мне помогла ты.      - Их имена, пожалуйста.      - Ты прямо как полицейский.      - Имена.      Одним духом, словно он собирался произнести не несколько имен, а всего одно, он выпалил:      - Мэри-Джейн, Уна, Элис, Анджела, Бланка, Мэгги. Все! Карло, дай нам, пожалуйста, меню.      - Si, signor Faviola, immediatamente!      - Что такое он повторяет все время?      - О чем ты?      - Фавиола? Фавиола? Что-то в этом роде. Что это значит?      - Понятия не имею.      - Я думала, ты понимаешь по-итальянски.      - Только самую капельку.      - Где ты ему научился?      - В Кенте. А почему ты меня только что назвала умником?      - Потому что ты очень умный.      - Я думал, может, ты вспомнила тот фильм, о котором я тебе как-то рассказывал.      - Какой еще фильм?      - Не важно.      - Итак, - объявил Карло, из пустоты вырастая около стола, - позвольте мне рассказать, что мы сегодня приготовили для наших дорогих гостей.      - Расскажи, - разрешил Эндрю.      Сара слушала, как Карло перечислял по-итальянски названия блюд и тут же переводил их на английский. А сама тем временем смотрела на Эндрю. Смотрела, как он слушает. Так как их звали? Как сможет она избавиться от полудюжины девиц, если она уже забыла их имена? И вдруг поняла, что уже от них избавилась.      - Итак, - повторил Карло, - я подойду к вам через несколько минут, signor Faviola, signorina, выбирайте, не торопитесь.      Он еще раз поклонился и, подобно кораблю, покидающему порт, плавно отрулил от столика.      - Вот опять он сказал это слово, - заметила Сара.      - Да, я слышал. Что будешь есть?      Только поздно вечером, когда Билли высадил ее на углу Лекс и Восемьдесят третьей, Сара спохватилась, что забыла прочитать ему свое стихотворение.            * * *            Детективы объяснили Майклу, что, даже если бы им и удалось получить судебный ордер на слежку за вновь обнаруженным выходом на Мотт-стрит, наблюдение там вести все равно неоткуда.      - Потому что, - рассказывал Реган, - там есть ресторанная оптовая база на северо-восточном углу улицы, как раз напротив синей двери...      - На почтовом ящике написано: "Инвестиционная компания "Картер и Голдсмит", - вставил Лаундес.      - Проверьте ее, - приказал Майкл. - Выясните, что это за корпорация, кто владельцы, кто партнеры...      - Уже проверяем, - отозвался Реган.      - Хорошо.      - Так о чем я? - продолжил Реган, который терпеть не мог, когда его перебивали. - Наверху есть окна, выходящие на нужную нам дверь, но оптовая база владеет всем зданием целиком и использует его тоже целиком, так что нам некуда поставить там камеру, даже если бы мы и получили ордер. Впрочем, суд может решить, что мы слишком многого просим для наблюдения за одной-единственной квартирой.      - Но все же стоит попробовать, - возразил Майкл. - Мы же не знаем, кто пользуется той дверью. Возможно...      - Мы полагаем, что телки, - сказал Лаундес.      - Если так, то не стоит беспокоиться. Но если мы засечем людей, которые по тем или иным причинам не хотят, чтобы их видели входящими в лавку...      - Да, такое тоже возможно, - с сомнением в голосе протянул Реган.      - Так почему бы вам не поставить на улице грузовик? - спросил Майкл. - Тогда и ордер не понадобится.      - Видишь ли, Майкл, - начал Реган. - Здесь тебе не Гринвич в штате Коннектикут, где живет кучка богатых, ничего не понимающих дурней. Здесь Маленькая Италия. Если мы поставим грузовик напротив той двери и раскрасим его под хлебовозку или под что-нибудь еще, не пройдет и десяти секунд, как вся округа будет в курсе, что вон в том грузовике сидят легавые и снимают дом напротив.      - Г-м-м, - задумался Майкл.      - Пока что у нас все идет неплохо. Квартира вся в "жучках", благодаря камере, которая снимает дверь в лавку, мы имеем картинку любого урки, заходящего туда. При входе их снимают на камеру, внутри "жучки" записывают каждое их слово. Отлично. К тому же мы прослушиваем телефоны, знаем, кому он звонит, и можем вычислить почти всех, кто звонит ему. Мы собираем массу информации, Майк. А поставим мы грузовик, он засветится, и вся наша система наблюдения полетит к черту. Понимаешь?      - Да, - тяжело вздохнул Майкл.            * * *            Забавно.      В Америке, если остановить любого коренного жителя, чьи предки давным-давно иммигрировали из Ирландии, Италии, Пуэрто-Рико или Сербии, и задать ему вопрос о его национальности, никто не ответит: "американец". Ирландец, итальянец, пуэрториканец, серб, венгр, китаец, японец, албанец, кто угодно, только не американец. Евреи называют себя евреями, откуда не явились бы их предки. Американцами называют себя только "ВАСПы" - белые протестанты англосаксонского происхождения. ВАСП никогда не назовет себя иначе, чем американцем. Да, он может иногда упомянуть о своих знатных английских и шотландских предках, но он никогда не скажет, что он англичанин или шотландец. Упаси Боже, только американец.      Эндрю, как и почти все его знакомые, родился в Америке. Он никогда не видел своих прадеда и прабабку, перебравшихся в Штаты из какой-то Богом забытой дыры в Италии, а если на горизонте и появлялись какие-нибудь престарелые дальние родственники, до сих пор говорившие на ломаном английском, мама сразу же ставила на них крест, как на "деревенщине". Мама вообще очень щепетильно относилась к тому, чтобы считаться именно американкой. Он тоже американец, хотя, если застать его врасплох вопросом о национальности, он тоже машинально ответит: "итальянец". Но это несерьезно, просто знак того, что в туманном прошлом, чуть ли не во времена тог, арен и лавровых венков, какой-то неизвестный ему предок приплыл в Америку и поселился там. Даже если он и говорил, что он итальянец, на самом деле он прекрасно знал, что он американец, такой же, как бабушка, дедушка, папа, дядя Руди, тетя Кончетта и кузина Ида.      Именно так.      И только в Кенте, посреди лесистого, богатого и снобистского Коннектикута, он впервые повстречал других американцев. До тех пор он и не подозревал, что на свете есть столько голубоглазых блондинов. Мальчишки, у которых фамилии не оканчивались на гласные. Мальчишки, носившие фамилии типа Армстронг, Харпер и Веллингтон. Мальчишки, которых звали Мартин, Брюс, Кристофер и Говард. Ну и что? Его собственные белокурые волосы действительно немного потемнели, но его глаза ведь оставались голубыми, не так ли? И звали его не Анджело и не Луиджи, а Эндрю. Значит, он такой же американец, как все эти голубоглазые Роджеры, Кейты, Александры и Риды. Но что-то не срабатывало. Фамилия у него Фавиола. Кто там играет квотербека? А, итальянец один.      Каким-то образом - он не понимал почему - Великая Американская Мечта, о которой ему столько говорили в детстве, обошла стороной его деда с бабкой и его родителей. Наверное, именно поэтому его мать так часто и настойчиво повторяла, что она именно американка. И теперь та же мечта обходила стороной и его самого. Почему-то у себя на родине, на земле независимых и мужественных людей, в своей собственной стране, в Америке, он стал американцем второго сорта. То, что он сам говорил о своих корнях, вдруг стало основным и определяющим. Он стал просто итальянцем. И хотя он не знал, кто такие настоящие американцы, он отлично понимал, что он - не из их числа. Более того, он давно усвоил: они никогда не позволят ему стать одним из них. И тогда он сказал: "Ну и хрен с вами" - и отправился играть в Лас-Вегас, где такие же итальянцы, как он сам, владели казино.      Но вот что странно...      Здесь, в Милане...      Который местные называли "Милано"...      Сидя в маленьком баре на улице...      Который местные называли "уна барра"...      Беседуя с человеком, которого его мать моментально определила бы как "деревенщину", впервые в жизни он почувствовал себя настоящим американцем. Здесь никто не считал его итальянцем. Здесь на него смотрели как на американца. Вот собеседник его - итальянец. "Странно, - думал Эндрю, - что пришлось забраться в такую даль, чтобы понять, что я - американец". Интересно, пройдет ли это чувство, когда он вернется домой?      Его собеседник курил дешевые сигары, которые мать называла "вонючки". Звали его Джустино Манфреди. Его жалкая внешность совершенно не соответствовала его исключительно высокому положению. В мятых и чуточку длинноватых черных брюках, белой рубашке, расстегнутой на груди и с закатанными рукавами, в маленькой черной жилетке, он напоминал Эндрю портного Луи. Разве что портной давно поседел, а у Манфреди волосы были жесткие, черные, и разделял их пополам прямой пробор. Он попыхивал маленькой тонкой сигарой, и ветер подхватывал облачка дыма и разносил их по площади.      Было десять часов утра. Последняя неделя апреля выдалась удивительно солнечной. В такой ранний час посетители еще не заполнили маленький бар. Кроме того, Манфреди выбрал самый дальний столик под тентом рядом с черным ходом здания банка, который, как он со смехом заметил, он не отказался бы когда-нибудь ограбить. Манфреди жил в Палермо, но местом встречи назвал Милан, объяснив на своем ужасном английском, что сейчас на Сицилии совершенно неподходящая обстановка для деловых переговоров. В Милане, кстати, не многим лучше, но тут, по крайней мере, можно спокойно сесть и поговорить о денежных делах, не опасаясь, что сюда с минуты на минуту ворвутся карабинеры со своими автоматами.      Кофе-эспрессо подал им молодой официант. Его, похоже, гораздо больше интересовала пышнотелая немка за соседним столиком, чем человек, который мог в любой момент раздавить его, как муху. Впрочем, Манфреди не обижался. Он знал, что в Милане его не очень хорошо знают, собственно, в первую очередь потому-то он и выбрал его для встречи. Он то затягивался своей дешевой сигарой, то величественно жестикулировал ею в такт своим словам - чрезвычайно уверенный в себе человек, знающий, что предмет сегодняшнего разговора принесет ему миллионы и миллионы долларов, которые, в свою очередь, позволят ему и дальше одеваться как бродяга и курить дешевые маленькие сигары.      Чем больше он говорил, тем большим американцем ощущал себя Эндрю.      Его английский был ужасен.      Один раз Эндрю не смог удержаться от смеха, но когда он понял, что Манфреди вот-вот оскорбится, то сразу объяснил, что вызвало его смех.      Манфреди говорил, что товар можно свободно сгружать и разгружать в любом итальянском порту...      - Ma non la Sicilia*. В Сицилии сейчас слишком напряженно. Другие порты, naturalmente, естественно. У нас в Италии много портов...      ______________      * Но только не в Сицилии (итал.).            Эндрю думал: хорошо бы матери сейчас послушать эту "деревенщину"...      Потом пустился в объяснения, мол, большинство итальянских портов открыто для их целей, а на самом деле это означало, что он их контролировал, - но так прямо он не сказал ни по-итальянски, ни на своем ужасающем английском, а затем добавил фразу, вызвавшую у Эндрю приступ веселья:      - Мы заходим, мы делаем, что надо, да? А потом спокойно кончаем.      Эндрю заржал как лошадь. Манфреди был настолько поражен, что едва не уронил свою отвратительно пахнущую сигару. Отпрянув назад, словно от удара, и открыв от удивления рот, он сразу же смекнул, что над ним смеются. Еще секунда - и он дал бы волю приступу знаменитой сицилийской ярости, но Эндрю быстро спохватился.      - Дайте мне объясниться, синьор Манфреди, - попросил он и, собрав волю в кулак, умудрился с серьезным лицом объяснить известный эвфемизм. К счастью, у сицилийца хватило чувства юмора, и он тоже рассмеялся, что позволило Эндрю присоединиться к его смеху прежде, чем он лопнул.      - Кончаем! Дио мио, - простонал Манфреди, вытирая слезы с глаз. Он жестом велел официанту по новой наполнить их чашки, но тот не мог оторвать взгляда от блузки немки, одновременно покоряя ее своими знаниями английского - значительно более обширными, чем у Манфреди, но не столь уж блестящими. Девушка, похоже, готова была поддаться напору прыщавого юнца с южным темпераментом. Эндрю все больше и больше убеждался в том, что он все-таки американец.      Манфреди говорил, что на следующей неделе он покажет ему разные порты (много лучше, чем один, да?)...      - ...где будет разгружаться товар с Востока... (ни разу не сказал "Китай" или "Азия")...      - ...который прибудет в Италию где-то в конце мая.      Он надеялся, что южный товар... (ни разу не сказал "колумбийский" или "южноамериканский")... придет в Италию примерно в то же время, чтобы сразу приступить к работе.      На его безнадежном английском это звучало следующим образом:      - Они приходят Италия, корабли, мы грузим один, два, immediatamente, немедленно...      "И тут же кончаем", - добавил про себя Эндрю и едва удержался от нового приступа смеха.      Ночью, много позже того, как они с Манфреди распрощались, Эндрю бродил по улицам Милана и пытался отыскать в себе нечто общее с этими элегантно одетыми мужчинами и роскошными женщинами, что фланировали под теплым весенним небом и наполняли ароматный воздух звуками незнакомой речи. Даже язык, на котором они говорили, ничуть не напоминал говор редких гостей из далеких итальянских провинций, куривших такие же вонючие сигары, как Манфреди, после чего маме приходилось долго проветривать шторы. Во время таких визитов выражение ее лица ясно свидетельствовало: "Я американка, что вы делаете в моем доме?"      Этих людей он воспринимал как иностранцев.      Страна их казалась ему чуждой и непонятной.      Он готов был признать Италию царством красоты и изящества, волшебным краем мягкого света и пологих холмов, но ничто здесь не затрагивало скрытых струн его души, нигде он не чувствовал тех пресловутых "корней", в поисках которых другие американцы постоянно рыскали по всему свету. Он не понимал, зачем человеку, рожденному в Америке, искать свои корни в дальних странах. Парадоксально, что американцы должны по всей земле разыскивать нечто, в чем отказала им родина.      Он купил gelato - эскимо на палочке - в лавке, расположенной в одной из аркад, и собрался уже было возвращаться на древнюю мощенную булыжником улочку, как едва не столкнулся с высоким мужчиной, обладателем таких же голубых глаз.      - Извините, синьор, - вскричал мужчина.      - Виноват, простите, - извинился Эндрю.      Они старательно обошли друг друга, дружелюбно и предупредительно улыбаясь. Когда незнакомец вновь присоединился к своей компании, до Эндрю донеслось: "Americano".      "Все верно", - подумал он.            * * *            Девочки были потные и высокие, мальчики - потные и маленькие. А что вы хотите после урока физкультуры в Морнингсайдском парке. Молли и ее ближайшая подруга Вайнона Вейнгартен называли мальчиков-семиклассников "гномами", в своей детской жестокости даже не заботясь, услышат они или нет. И мальчики, и девочки щеголяли в голубых шортах и голубых же свитерах с белой эмблемой школы на левой стороне груди. Молли сегодня надела кроссовки, которые она все-таки нашла в тот день, когда они вместе с мамой и тетей Хите ходили за покупками. Вайнона купила себе такие же. Мальчишки-семиклассники дразнили подруг "Твиделдум и Твиделди" в отместку за "гномов", а также потому, что они действительно очень походили друг на дружку. Обе высокие, стройные, с длинными белокурыми волосами, спрятанными под одинаковые голубые бейсболки. К тому же девочки могли общаться между собой на каком-то дурацком, понятном только им двоим, секретном языке.      Подружки немного отстали от одноклассников, увлекшись разговором на своем языке. Он назывался "франкендрак" - в честь Франкенштейна и Дракулы. Девочкам казалось, что он звучит как смесь прибалтийского, немецкого и славянского, хотя на самом деле они придумали его сами от начала до конца, еще когда впервые познакомились в Ганновере в пятилетнем возрасте. Даже под угрозой пытки или насилия подружки не выдали бы ключ" к своему языку. Понять то, что любому постороннему показалось бы сумбурным кудахтаньем, для них не составляло никакого труда. В программу их школы входило два иностранных языка; ну так франкендрак они воспринимали как третий. Наслаждаясь ярким солнцем в эту последнюю пятницу апреля, этим воистину великолепным весенним днем, девочки отстали от остальных и увлеченно болтали, словно две иностранки.      В такой день не хотелось заниматься спортом, который они обе терпеть не могли, невзирая на мисс Марголи, всех уже доставшую своим стремлением держать их в форме; возвращаться в класс после прыжков и беготни тоже вовсе не тянуло. На самом деле девочки предпочли бы дойти до лавки Розы на углу Сто десятой, купить что-нибудь сладкое, а потом не спеша брести, наслаждаясь каждым кусочком лакомства. Но увы, на самом деле их ждали толкотня в раздевалке, спешное переодевание в форменные юбку и блузку и урок французского - языка гораздо более легкого, чем изобретенный ими.      Пустые ампулы из-под крэка в изобилии валялись вдоль дорожки парка.      "Они похожи на маленькие флакончики из-под духов", - заметила Молли на франкендраке.      К ее удивлению, Вайнона ответила: Ich kennernit vetter trienner gitt. Что в переводе на английский означало: "Мне не терпится попробовать их содержимое".            * * *            Сара считала дни до его возвращения из Италии и гадала, что она ответит, если Эндрю когда-нибудь опять предложит ей присоединиться к нему в одной из таких поездок. На сей раз она не могла в любом случае: все-таки она учительница, а последняя неделя апреля - не время школьных каникул. Первая неделя апреля - совсем другое дело. Страстная Пятница, Пасха, если отпроситься еще на пару дней, то получится как раз достаточно. Таким образом, со школой уладить, возможно, и удалось бы. Другое дело - что сказать Майклу. Но сама мысль о целой неделе вдвоем с...      - Сразу раскусят, - произнес Майкл.      - Да-да, - спохватилась она. Оказывается, Майкл уже давно что-то рассказывал ей, а она не слышала ни слова.      - Поэтому я думаю использовать тележку торговца "хот-догами".      - Угу. - Все равно она ничего не поняла. Они допили кофе со сладостями. Молли уехала на уик-энд за город к своей подружке Вайноне. Эндрю путешествовал по Италии. Сегодня он в Генуе, завтра переедет в Неаполь. А послезавтра...      - Такая, с полосатым тентом. Фредди Култер оборудует ее видеокамерой. Никому из местных и в голову не придет, что сыщик может торговать сосисками в тесте в их квартале. Как ты думаешь?      - В каком квартале?      - Вот этого я сказать не могу.      - Речь идет о слежке?      - Да, то самое дело, что я веду.      - И о котором ты по-прежнему...      - ...не могу рассказать. Извини.      - Но ты же рассказал мне о том, что собираешься спрятать камеру в тележку с "хот-догами".      - Да. Но их же много.      - Прямо как в кино с Джеймсом Бондом.      - Наш Фредди Джеймсу Бонду еще фору даст!      - А зачем такие сложности?      - Потому что мы не можем оборудовать пост наблюдения в здании напротив.      - По-моему, хорошая мысль, - кивнула она.      - Если Фредди ее одобрит.      - И если ты сможешь найти сыщика с "трауром" под ногтями, - добавила Сара.      - Чтобы он выглядел как настоящий продавец "хот-догов", - подхватил Майкл, и они оба расхохотались.      Вдруг Майкл перегнулся через стол и сжал ее руки в своих ладонях.      - Что на тебя нашло? - удивилась она.      - Сам не знаю, - пожал плечами он.      Но рук ее не отпустил.            * * *            Они лежали в темноте и разговаривали на франкендраке. Вайнона говорила, что, по ее мнению, все эти запреты придумали родители и учителя нарочно для того, чтобы помешать детям получать удовольствие. На ее взгляд, в наркотиках нет ничего плохого, и она ждет не дождется, когда вырастет и попробует.      Услышать такое не от кого-нибудь, а от Вайноны Вейнгартен, лучшей подруги, одной из самых умных девочек в классе, большого специалиста в области франкендракского языка!      - Miekin bro stahgatten smekker pot venner hich har twofer tin, - заявила Вайнона.      Что значило: "Мой брат начал курить травку, когда ему исполнилось двенадцать лет".      В ответ Молли прошептала по-английски:      - Но тогда было другое время и другое место.      - Zer lingentok, - предупредила Вайнона.      Молли немедленно перешла на секретный язык и высказала подруге, что ни в коем случае нельзя проводить параллели между собой и своим братом, потому что тогда шел 1972 год, а с тех пор многое изменилось, на рынок выбросили много опасных наркотиков...      - Об ЛСД тоже так говорили, - отмахнулась Вайнона. - Мой брат пробовал ЛСД, ну и что? Ты видела хоть раз, чтобы он бегал по дому как сумасшедший?      - Крэк разрушает здоровье не сразу, - возразила Молли, на что Вайнона тут же ответила:      - Но он не опаснее травки, дорогуша.      - Ты все хочешь попробовать, - заметила Молли по-английски, но, прежде чем Вайнона успела бросить на нее негодующий взгляд, повторила то же на франкендраке: - Tryker zin blowden minetten.      Девочки переглянулись и расхохотались.            * * *            Той ночью, лежа в постели, Сара наконец собралась с мужеством, которого ей не хватило за обедом.      Майкл читал, и по осоловевшему выражению его глаз и равномерному дыханию она поняла, что он скоро заснет.      И тут она выпалила:      - Ты очень огорчишься, если я уеду на несколько дней вместе с девочками?      - С Молли и Вайноной? - переспросил он. Сара поняла, что первый ход ей не удался. Она никогда не называла взрослых женщин "девочками". А сейчас от волнения избитое клише само сорвалось с кончика языка: "поужинать с девочками", "погостить у девочек". Она быстро поправилась.      - Я имела в виду - с другими учительницами. Не со всеми, конечно. Мы тут обсуждали, а не уехать ли нам куда-нибудь вместе на выходные летом...      - На выходные? - переспросил он.      - Или среди недели. Мы бы обговорили расписание на осень...      - С каких пор ты вдруг стала так серьезно относиться к работе?      - Я всегда относилась к ней серьезно, сам знаешь.      - Да, конечно, но вот так...      - Мы хотели бы не терять связи между собой в течение лета...      - Раньше такое вам и в голову не приходило.      - Знаю, но...      - Ты преподаешь в Грире уже восемь лет...      - Да, но...      - И вдруг начались еженедельные собрания...      - Так в том-то...      - Да еще и поездка с девочками на несколько дней...      - Так в том-то и суть. Мы хотим получше скоординировать свои усилия. Если каждой из нас регулярно удастся вносить свой вклад...      - Вообще-то мы собирались летом во Францию, если ты не забыла.      - Ну, наша поездка состоится в другое время.      - В какое?      - Мы еще не определились с датами. Трое из нас замужем, и мы хотели сперва обсудить это со своими мужьями.      - Выходные исключаются, - отрезал он.      - Ты сам так часто работаешь по выходным, что мне казалось...      - Сейчас у меня очень необычное дело.      - Похоже на то.      - И раньше я тоже работал по выходным.      - Да.      - В прошлом.      - Да. Значит, тебе можно работать по выходным...      - Поехать отдыхать с девочками вовсе не значит работать!      - Вот как?      - Что вы будете там делать?      - Понятия не имею. Мы еще не вдавались в детали. Я же сказала тебе - Джейн и Эдди тоже замужем. Им тоже сперва надо поговорить с мужьями. Господи, в конце-то концов, речь идет о каких-то жалких двух-трех днях, а не о двух месяцах в деревне!      - Ты сказала: "На выходные".      - Или на несколько дней среди недели. Я же не знала, что ты так расстроишься.      - И вовсе я не расстроился.      - По тебе видно. Ну ладно, все. Я скажу, что не могу...      - Ну конечно, выставь меня домашним тираном.      - Майкл, ну что с тобой?      - Все остальные мужья скажут: "Конечно, дорогая, езжай хоть в Токио на месяц, я не против". И только крепостник Майкл устраивает скандал.      - В конце концов все это не так уж важно, - сказала она. - Проехали. Я скажу им...      - Нет, зачем же, езжай. Только предупреди меня...      - И не подумаю...      - ...заранее, чтобы я заказал обеды в китайском ресторане.      Сара не знала, что ей делать: поймать его на слове или отступиться, пока не поздно. Сердце стучало, как молот о наковальню. Она ведь даже ни разу не намекнула Эндрю, что, возможно, сумеет вырваться на несколько дней, а все оказалось так просто. Последняя полудетская жалоба Майкла заставила ее почувствовать себя расчетливой и мерзкой шлюхой. "Откажись, - уговаривала она себя. - Скажи ему, что передумала. Сейчас же, сию минуту". Но мысль о том, как они с Эндрю поедут куда-нибудь в Новую Англию, найдут тихую маленькую гостиницу и пробудут там целых два или даже три дня...      - Все дело в том, что я буду скучать по тебе, - объяснил Майкл, а затем чмокнул ее в щеку и выключил свет.      Лежа в темноте с открытыми глазами, Сара спрашивала себя: "Кем же я стала?"      Она долго-долго не могла заснуть.            * * *            В девять часов теплым весенним вечером четвертого мая в квартире Уэллесов зазвонил телефон. После второго гудка трубку взял Майкл.      - Алло? - спросил он.      Какой-то щелчок.      - Алло? - переспросил он.      Тишина.      Он раздраженно посмотрел на трубку и положил ее на место.      - Кто там, милый? - крикнула Сара из другой комнаты.      - Не отвечают, - сказал Майкл.      Она сразу поняла, что звонил Эндрю. Он вернулся.      Она продолжала смотреть в книгу. Слова бессмысленно теснились на странице, мозг отказывался улавливать между ними хоть какую-то связь. Ей необходимо выбраться из дому, добежать до ближайшего телефона. Но не сразу после звонка. "Выжди время", - приказала она себе и третий раз подряд принялась читать один и тот же абзац. Двадцать минут десятого она спросила:      - Хочешь холодного йогурта?      - Не очень, - ответил Майкл.      - Тогда, если ты не возражаешь, я схожу вниз и куплю себе.      - По-моему, в морозилке есть.      - Я хочу слабо замороженный.      Сара встала, заложила книгу закладкой, не спеша положила томик на кофейный стол. Ей казалось, что все вокруг происходит как в замедленной съемке. Она открыла кошелек удостовериться, что у нее достаточно четвертаков для автомата, - иначе пришлось бы доставать их из баночки на кухне; среди мелочи виднелись и четвертаки - все в порядке. Она захлопнула кошелек со щелчком, показавшимся ей громче пушечного выстрела, уложила его обратно в сумочку, сумочку повесила через плечо и сказала:      - Я на минутку.      - Может, я...      - Нет, ни в коем случае! - испугалась она.      - ...тоже не откажусь, - сказал он. - С обезжиренным голландским шоколадом, если у них такой есть. Или любой другой.      - Но обезжиренный, да?      - Да.      - Хорошо. Сейчас вернусь.      Веди себя естественно. Не говори ни о чем. Просто уходи, и все. Взялась за ручку. Открыла дверь. Вышла в прихожую. Закрыла дверь. Замок щелкнул. Не торопись, иди медленно, медленно, медленно к лифту. Вызвала лифт. Вот он с грохотом поднимается по шахте. Разъехались в стороны двери. Вошла. Теперь нажать кнопку первого этажа. Двери закрылись, лифт поехал вниз.      Она расслабилась только у кофейной лавки на углу Семьдесят восьмой и Лекса.            * * *            - Привет, - сказала она. - Это я.      - Сара! Боже, как я соскучился по тебе!      - Ты вернулся.      - Да, вернулся. Ты поняла, что я звонил?      - Да.      - Где ты?      - Рядом с домом. Я придумала повод выйти.      - Как насчет завтра?      - Нормально.      - Билли будет ждать. В обычное время.      - Хорошо.      - Не знаю, как и дождусь.      - Я тоже. Как бы мне хотелось сейчас оказаться с тобой.      - И мне тоже.      - Я люблю тебя, Эндрю.      - И я люблю тебя, Сара.      - До завтра.      - До завтра.      Они одновременно повесили трубки.      Записывающее устройство отметило длительность разговора - двадцать три секунды. Детектив первого класса Джерри Мэндел взял ручку и записал имя звонившей - Сара.            * * *            В то же самое время, в квартале от Мэндела, детектив первого класса Фредди Култер, одетый в робу монтера, откручивал пластинку с фонарного столба на углу Мотт-стрит и Брум-стрит. Он уже вмонтировал видеокамеру в тележку для передвижной торговли "хот-догами", которая встанет на дежурство с завтрашнего утра. Теперь ему требовался источник питания.      Питание - всегда самое важное. Надо либо проложить свой собственный провод, либо к чему-нибудь подключиться. Скажем, можно установить аккумулятор от катера или автомобиля внутрь тележки, и его хватит на какое-то время, но рано или поздно его придется менять. Лучше избегать подобных проблем. Он подключился к проводам внутри столба, затем поставил на место старой новую пластину, в которой имелась выемка для дополнительного провода.      Затем он спрятал вывод провода под клинообразным куском дерева, раскрашенным для солидности желтыми и белыми полосами, собрал инструменты и пошел прочь, зная, что завтра утром, в десять часов, на этом углу встанет тележка продавца "хот-догов", и полиция получит изображение любого, кто войдет в голубую дверь напротив.            * * *            К половине пятого в среду, пятого мая, у детектива третьего класса Грегори Аннунциато появились опасения, что вся затея провалилась. Начиная с десяти утра он продал множество "хот-догов", но у него все-таки несколько другая задача.      На Аннунциато, поверх клетчатой футболки и вельветовых брюк, красовался белый, забрызганный горчицей фартук, отлично скрывавший кобуру с револьвером на поясе. Из-за курчавых черных волос и темно-карих глаз многие покупатели интересовались, не итальянец ли он. Когда он отвечал утвердительно - хотя на самом деле родился в Бруклине, - они неизменно переходили на итальянский и, насколько ему удавалось разобрать почти незнакомый язык, сообщали, какие вкусные у него "хот-доги" и как хорошо, что он начал здесь торговать, потому что обычно тут никого не бывает. Аннунциато не отводил глаз от голубой двери. В шестнадцать тридцать три на улицу заехал черный представительский "линкольн" и остановился на той же стороне улицы, что и тележка Аннунциато, метрах в десяти от него. Из машины вышла привлекательная блондинка в сером костюме, с атташе-кейсом и серой кожаной сумкой через плечо, что-то сказала водителю и захлопнула за собой дверцу. Когда она двинулась через улицу по направлению к голубой двери, Аннунциато нажал на кнопку, включавшую камеру.      Не поворачиваясь, женщина подошла к двери на теневой стороне улицы и позвонила.      Затем что-то сказала в домофон.      До ушей Аннунциато донеслось жужжание, и дверь открылась.      Когда дверь за женщиной захлопнулась, камера автоматически зафиксировала дату и время: 5 мая - 16:43:57.            * * *            До сего дня ей так и не удалось прочитать ему свое стихотворение. Она вынула листок из сумочки и, сидя нагишом в постели, чувствуя себя как ребенок, декламирующий перед гордыми родителями, начала:      Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,      Ну почему я тебя так люблю?      Фарелл - отважный и Фаррар - кузнец,      А для меня - покоритель сердец.      Картер и Голдсмит, кто вы такие?      Вас не найти в каталогах страны...      - Что такое? - переспросил он резко.      - Ну, видишь ли, мы не смогли отыскать...      - Не смогли отыскать?      - Да, мы...      - Мы?      - Мой финансовый агент. Я попросила его...      - Что ты сделала?      - Я попросила его собрать информацию по "Картеру и Голдсмиту". Чтобы использовать ее в стихотворении. Но он ничего не нашел, поэтому я...      - Зачем тебе это понадобилось?      - Для стихотворения.      - Ты попросила кого-то копаться в делах моей фирмы?      - Да, но...      - И он ничего не нашел, да?      - Она не зарегистрирована ни в одном...      - Потому что ею владеют частные лица. Тебе не следовало собирать такую информацию.      - Я и не думала. Просто...      - Ну ладно. Читай дальше.      - Не хочу.      - Читай.      - У меня пропало настроение.      - Ну и отлично.      - Да, отлично.      Ее поразила его реакция, она не могла понять, что ее вызвало. Сара вдруг вспомнила, что сидит без одежды, и почувствовала себя беззащитной, обиженной непонятно на что. К глазам подступили слезы. Оба молчали, как ей показалось, бесконечно долго. Затем, желая отомстить и причинить ему такую же боль, какую испытывала она сама, Сара сказала:      - Этим летом я уезжаю.      Недовольное выражение на его лице тут же сменилось знакомой гримаской обиженного ребенка. "Отлично", - подумала она.      - Когда? - спросил он быстро.      - Кажется, он назвал август.      Как приятно, что он огорчился. Он будет скучать по ней. По его лицу все ясно. Но тут он снова злобно посмотрел на нее.      - Кто назвал? Твой финансовый агент?      - Нет, муж. В августе он обычно берет отпуск.      - И надолго?      - На три недели.      - А мне что прикажете делать все это время?      Опять обиженный вид. Его лицо ясно отражало ежеминутную смену настроения.      - Ты в любой момент можешь вызвать кого-нибудь из своих девчушек, - пожала плечами Сара. Она сидела, прямая как палка, уперевшись в кровать руками.      - Ты - моя единственная девчушка.      - Ну конечно.      - Ненавижу этих богатых адвокатов, которым ничего не стоит в любой момент сняться с места и уехать.      - Он - не богатый адвокат.      - Вот как? Все мои адвокаты очень богаты.      - Все? Сколько их у тебя?      - Три.      - Ну так вот, мой муж получает восемьдесят пять тысяч в год.      Она специально подчеркнула слово "муж". Ей все еще хотелось отомстить ему за то, как он обрушился на нее из-за какого-то пустяка...      - Чудный повод бросить его.      - С чего ты взял, что я собираюсь его бросать?      - Ну... - Он повел плечами.      "Он все еще злится. Отлично", - подумала она. Он лежал рядом с ней на кровати, нагой, стройный, прекрасный и безумно желанный. Как бы невзначай она смахнула рукой воображаемую соринку со своей левой груди.      - Что, если я скажу тебе, что мне, возможно, удастся вырваться на несколько дней? - спросила она.      Его брови взлетели вверх.      - Что ты имеешь в виду?      - К тебе.      Она повернулась к нему лицом.      - Ты шутишь? Когда?      Выражение его лица изменилось как по мановению волшебной палочки, глаза загорелись от радости.      - Где-нибудь в июле. Посреди недели. Во вторник, среду...      - Нет, ты все-таки шутишь!      - Я уже спросила у него.      Глаза опущены, как у монашки, а грудь приглашает.      - И он согласился?      - Ну... не очень охотно.      - И не шумел?      - Слегка пошумел.      - Если бы я был твоим мужем...      - Но ты мне не муж.      - ...и ты заявила бы мне, что собираешься уехать на несколько дней...      - Я же не говорю, что он пришел в восторг.      - Но ведь согласился.      - Да.      - Со мной о таком даже не заговаривай.      - В самом деле? И что бы ты сделал?      - Убил бы его.      - Вот как?      - Узнал бы, кто он, и убил бы.      - Понятно.      - Вот так-то. А знаешь, сколько я зарабатываю за год?      - Мне все равно.      "Он все еще злится, что она заговорила о муже. Ну и хорошо. Злись себе и дальше".      - Никогда не слышал, чтобы адвокат зарабатывал только восемьдесят пять тысяч в год, - не успокаивался он.      - Он работает на город. Там такие зарплаты.      - Восемьдесят пять тысяч в год...      - Да. Вообще-то немного побольше.      - На сколько?      - На двести пятьдесят долларов.      - Столько лет учиться на юридическом, сдавать экзамены, и все ради того, чтобы застрять на работе, где платят гроши? Не понимаю.      - Он не считает, что застрял. Ему интересно.      - О да, наверняка безумно интересно.      - Конечно.      - Возбуждать иски против домовладельцев, которые не включают отопление точно в срок...      - Пятнадцатого октября, - вдруг сказала она. - Отопление положено включать пятнадцатого октября.      - Откуда ты знаешь?      - Когда мы только поженились, мы снимали квартиру, где было жутко холодно. Мы называли ее Замок Снежной Королевы.      - Ну и какая связь?      - Муж покопался в литературе и нашел дату обязательного включения...      - Я ненавижу, когда ты о нем говоришь. Обо всем, что он делает или не делает на своей жалкой работенке, за которую платят...      - Отопление к его работе не имеет никакого отношения.      - И куда вы едете?      - Во Францию. В Сен-Жан-де-Лу.      - Где это?      - Недалеко от испанской границы. Мы ездили туда в наш медовый месяц.      - Восхитительно.      - Эндрю, ни о какой романтической поездке и речи быть не может. Молли тоже едет с нами.      Некоторое время он молчал. Потом прошептал:      - Я буду по тебе скучать.      - Я еще никуда не уезжаю, - улыбнулась Сара и вдруг снова испытала желание прижать его к груди, гладить, ласкать, целовать. - Как он у нас там поживает? - поинтересовалась она.      - Поехали, - вздохнул Реган.      - Еще пару секунд, - попросил Лаундес.      - Похоже, ему требуется помощь, - шепнула она.      - Да, похоже.      - М-м-м-м-м-м...      - Вгрызлась, - подытожил Реган.            * * *            Завтра, в День Матери, вся семья - за исключением блудного мужа Хите - соберется в квартире родителей Сары на Семидесятой улице. Они вернулись из Сент-Барта третьего числа. Завтра уже девятое. Суббота прошла спокойно и лениво, в обществе Майкла и Молли, и теперь, за пятнадцать минут до полуночи, Сара собиралась немного почитать перед сном. Но когда она вышла из ванной в ночной рубашке, ее поджидал Майкл.      - Надо кое о чем поговорить, - сказал он. - Пойдем в холл.      Она последовала за ним по коридору, мимо комнаты, где давно уже спала Молли. Не говоря ни слова, они прошли мимо громко тикающих старинных часов, стоящих возле стены, - подарок матери Майкла, - и направились к дивану в противоположном углу комнаты. Холл был совсем маленький - диван вдоль одной стеньг, кушетка вдоль другой, аудиовидеоцентр вдоль третьей и выходящие на Восемьдесят первую улицу окна - в четвертой. Майкл закрыл за собой дверь. В старом, еще довоенной постройки, доме с толстыми стенами слышимости между комнатами не было практически никакой. Сара не понимала, почему Майкл говорил шепотом.      - Помнишь дело, которое я расследовал? - спросил он.      Она кивнула.      - Пожалуй, теперь я могу тебе кое-что о нем рассказать.      Она не понимала, почему он выбрал такое время для рассказа - незадолго до полуночи, когда у нее глаза смыкались от усталости и больше всего на свете ей хотелось почитать "Вог" и уснуть незаметно для самой себя. Семейные сборища в квартире ее родителей всегда проходили в довольно-таки нервозной обстановке. Она мечтала хорошенько выспаться, чтобы завтра быть в форме. А Майкл ни с того ни с сего затеял рассказ о том, как они вели наблюдение с начала года...      - ...за сыном главы мафии, которого засадили за решетку пожизненно. Мы уверены, что теперь он возглавляет банду, и ждали только, когда наберем достаточно информации для серьезного обвинения. Для этого мы должны предоставить суду доказательства его преступной деятельности. Проблема же заключается в том, что у нас пока что нет конкретных фактов. Мы знаем, что он связан с наркотиками и ростовщичеством, но у нас нет неоспоримых свидетельств. К тому же мы полагаем, что он приказал совершить несколько убийств, но опять же доказательств нет. А почему я тебе все это рассказываю...      "Да, действительно, - подумала она, - почему ты мне все это рассказываешь?"      - ...дело в том, что мы, похоже, нашли на него управу.      - Молодцы, - зевнула она.      - Вот что я получил утром в четверг, - сказал он и направился к магнитофону. Сара заметила, что индикатор питания уже горит. - Вот, слушай, - сказал он и нажал кнопку воспроизведения.      Сначала она подумала, что спит и видит кошмарный сон.      - Пятнадцатого октября, - произнес женский голос. - Отопление положено включать пятнадцатого октября.      - Откуда ты знаешь? - Мужской голос.      - Когда мы только поженились, мы снимали квартиру, где было жутко холодно. Мы называли ее Замок Снежной Королевы.      - Ну и какая связь?      - Муж покопался в литературе... - сказал женский голос. Ее голос. - ...и нашел дату обязательного включения...      - Я ненавижу, когда ты о нем говоришь... - прервал ее мужской голос. Голос Эндрю.      Ей казалось, что у нее вот-вот остановится сердце.      - ...обо всем, что он делает или не делает на своей жалкой работенке, за которую платят...      - Отопление к его работе не имеет никакого отношения.      - И куда вы едете?      - Во Францию. В Сен-Жан-де-Лу.      - Где это?      - Недалеко от испанской границы. Мы ездили туда в наш медовый месяц.      - Восхитительно.      - Эндрю, ни о какой романтической поездке и речи быть не может. Молли тоже едет с нами.      Молчание.      - Я буду по тебе скучать. - Снова голос Эндрю.      - Я еще никуда не уезжаю. Как он у нас там поживает? - Теперь она перешла на шепот. - Похоже, ему требуется помощь.      - Да, похоже.      - М-м-м-м-м-м...      И снова долгая тишина.      Она не знала, куда смотреть. У нее ни за что не хватит смелости поглядеть Майклу в глаза.      А вдруг он не узнал голос женщины на пленке? Вдруг он не узнал голос женщины, которая...      - Ты когда-нибудь делаешь так своему мужу?      - Конечно, постоянно.      - Врешь.      - Нет, делаю. Причем каждую ночь.      - А я говорю, врешь.      - Да, вру.      - О Боже, что ты со мной делаешь!      - Чья это штучка?      - Твоя.      - Да, моя. И я буду сосать ее, пока ты не закричишь.      - Сара...      - Я хочу, чтобы ты взорвался! Дай его мне!      - О Боже, Сара!      - Да, да, да, да!      И снова долгая тишина. Майкл выключил магнитофон.      - Судя по всему, мы знаем, кто она такая, - продолжил он, подходя к видеомагнитофону. Там тоже горел индикатор питания, и кассета уже стояла на месте. Майкл просто нажал на "воспроизведение".      В правом углу экрана Сара увидела себя. Постепенно она оказалась в середине кадра...      ("Он знает", - пронеслось у нее в голове.)      Быстрым шагом приблизилась к голубой двери на Мотт-стрит, стоя спиной к камере...      ("О Боже, он знает!")      ...нажала на кнопку звонка рядом с вывеской "Картер и Голдсмит. Инвестиции", все еще не поворачиваясь к камере лицом.      Посторонний наблюдатель никогда не смог бы с уверенностью утверждать, что блондинка, наклонившаяся к домофону рядом с затененной дверью и почти отвернувшаяся от камеры, именно Сара Уэллес. Ни один незнакомец никогда не смог бы узнать ее в женщине, ждущей у голубой двери. Качество изображения оставляло желать лучшего.      Но, посмотрев на себя, открывающую дверь и торопливо вбегающую внутрь, она поняла, что любой хорошо знающий ее человек узнает моментально. Майкл знает ее. Знает ее одежду, знает ее жесты и движения, ее походку, знает все до мелочей. Даже если она стоит спиной к камере...      Дверь за ней захлопнулась.      В кадре осталась одна лишь дверь.      Большие часы в коридоре пробили полночь.      - С Днем Матери, - горько произнес Майкл.                  4: 10 мая - 2 июня            Молли ныла, что она обойдется без няньки. Кроме того, с какой стати им вздумалось идти куда-то в понедельник вечером? Молли уже исполнилось двенадцать лет, в Нью-Йорке ее сверстники считаются уже взрослыми, по крайней мере у них в школе. Майкл объяснил, что в городе полно преступников и ему спокойнее, когда рядом с ней миссис Хендерсон. В глубине души Молли подозревала, что стоит преступнику появиться на пороге, как миссис Хендерсон первая бросится наутек, только пятки засверкают. Майкл ласково пообещал дочери, что они скоро вернутся. - Но куда можно идти в понедельник? - всхлипнула Молли, как типичный двенадцатилетний взрослый человек.      Идя рядом с ним по оживленной улице, Сара чувствовала, что он готов ее убить. После разговора в субботу вечером он тут же ушел из дома; она подозревала, что он ночевал у себя в кабинете. Его ярость теперь не знала границ. Казалось, им движет огромный заряд внутреннего гнева. Он шагал, крепко сжав челюсти, упорно не глядя на нее, всем своим телом, словно топором, прорубая ночь. Совершенно чужим, незнакомым голосом он произнес:      - Этот человек олицетворяет все, что я ненавижу. Все то, уничтожению чего я посвятил всю свою жизнь. Этот человек...      - Да, Майкл, я все понимаю.      - И не говори со мной так нетерпеливо...      - Я не знала, кто он.      - А и знала бы, что изменилось?      Она помолчала несколько секунд. Потом призналась:      - Не знаю.      Он резко повернулся к ней, сжав кулаки, словно хотел ударить. Она отшатнулась. Никогда еще она не видела его в такой ярости. Однако через долю секунды он овладел собой и, все еще дрожа, опустил занесенную было руку. Сегодняшним тихим, теплым вечером много народу вышло погулять по Лексингтон-авеню. Сара не сомневалась, что, не будь вокруг так много людей, он обязательно бы ее ударил. Майкл снова пошел вперед, теперь еще быстрее. Саре захотелось убежать от него, закрыться в своей квартире. Но она боялась - вдруг он погонится за ней, схватит, изобьет. Она не знала, что он может сделать. Она больше не знала этого человека. Своего мужа. Нет, этого человека.      - Я бы убил его, если бы позволял закон, - сказал он голосом, дрожащим от сдерживаемой ярости. - Но мне придется довольствоваться меньшим. Я засажу его за решетку на веки вечные и навсегда вычеркну тебя из жизни.      В субботу вечером он сообщил ей, что они вели наблюдение с начала года...      "...за сыном главы мафии, которого засадили за решетку пожизненно. Мы уверены, что теперь он возглавляет банду, и ждали только, когда наберем достаточно информации для серьезного обвинения".      Эндрю. Он говорил об Эндрю. Объектом их расследования являлся Эндрю. Эндрю - сын осужденного главы мафии и сам гангстер...      "Мы знаем, что он связан с наркотиками и ростовщичеством, но у нас нет неоспоримых свидетельств. К тому же мы полагаем, что он приказал совершить несколько убийств, но опять же доказательств нет..."      Всю ту ночь она лежала без сна и думала: неужели Майкл сказал правду? Да, конечно, правду, у них ведь есть пленки. Ей хотелось позвонить Эндрю и спросить его: неужели это правда, как такое возможно? Но нет, конечно, все верно...      - Итак, я предлагаю тебе сделку, - объявил Майкл. - Все очень просто.      Его голос вдруг изменился. В нем появилась холодная отстраненность профессионального сыщика.      - Если ты предоставишь нужную мне информацию, Молли никогда не узнает правды. Мы разведемся, поровну поделим родительские права, и каждый заживет своей жизнью. Если же ты откажешься сотрудничать...      - Не путай меня со своими бандитами, - сказала она.      - Если ты откажешься сотрудничать, я при разводе дам судьям прослушать эти пленки, и тебя признают недостойной матерью...      - Ты не сделаешь этого.      - ...лишат родительских прав...      - Послушай, - перебила она, - не смей...      - ...и ты никогда больше не увидишь Молли.      - ...угрожать мне!      Ее вдруг охватила дрожь. "Моя дочь?" - пронеслось у нее в голове.      - Ты угрожаешь, что отнимешь у меня мою дочь? Мою Молли, сукин ты сын? Что же ты за человек?..      - Теперь о том, чего хочу я, - продолжал он. - Ты...      - Не смей предлагать мне сделки! - вскричала она. - Я не преступница!      - Вот как? - переспросил он.      Конечно, она и сама знала: она преступница. Более того, она совершила самую непростительную для любого преступника оплошность - попалась с поличным. Он буквально схватил ее за руку.      - Мне все равно, как ты это сделаешь, - говорил он. - И я не собираюсь тебе ничего советовать. Придумывай сама. - По тому, как он произнес последние слова - отчетливо и медленно, ей сразу стало ясно, что он прикрывает себя. Как опытный юрист, страхуется от возможных в будущем обвинений. - Мое дело состоит в том, чтобы отправить Фавиолу за решетку, - заявил он. - Я хочу, чтобы ты его разговорила, вот и все.      Она опять обратила внимание, что он даже мельком, даже мимоходом не посоветовал ей, как добиться цели. Казалось, он стер из памяти факт ее неверности, абсолютно забыл, что она уже занималась любовью с тем человеком, и вроде бы даже не допускает возможности, что для получения дальнейшей информации ей придется снова лечь с ним в постель. Даже здесь, на улице, где никто не мог их подслушать, он не хотел вслух признать, что в планируемой операции главным инструментом является секс, не хотел хотя бы намекнуть, что для того, чтобы направить разговор в нужное русло, Саре придется вступить в преступную связь другого сорта. Им явно руководили какие-то соображения, только она не знала какие.      - Пусть опишет все в деталях, - инструктировал ее Майкл. - Пусть опишет все замечательные вещи, к которым он имеет отношение.      - Не знаю, получится ли у меня, - сказала Сара.      - Получится, Сара. - Ее имя он произнес с непередаваемым отвращением. - Уж постарайся. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы твоя дочь узнала, что за женщина ее мать.      - Не угрожай мне! - вскричала она снова, на сей раз почти в полный голос и, сжав кулаки, повернулась к нему лицом. Она готова была его убить, если он еще раз посмеет использовать Молли для того, чтобы...      - Вот как? - саркастически приподнял бровь Майкл.      Они стояли посреди тротуара, молча и с ненавистью глядя друг на друга. Сару била мелкая дрожь, Майкл смотрел на нее сверху вниз так, как он, наверное, множество раз смотрел у себя в кабинете на преступников - пренебрежительно, осуждающе, зная, что она у него в руках, что он может делать с ней что хочет. Гневная усмешка мелькнула на миг в уголках его рта и в глазах. Толпа обтекала их со всех сторон. Никому не было до них дела в этом городе незнакомцев.      Потом Майкл повернулся и снова зашагал вперед, не сомневаясь, что она последует за ним. Побежденная, она поплелась сзади, пытаясь подстроиться под его широкие шаги.      Он объяснил ей, какого рода информацию следует получить от своего приятеля. Он называл Эндрю только так - ее приятель. Каждый раз, когда он произносил эти слова, все то, что случилось с ней за последние полгода, представало чем-то грязным и дешевым. Ее приятель. Так вот, значит, к чему все в конце концов свелось? Неужели Эндрю - просто "приятель"? И ей теперь придется сделать все, что требует ее муж ради того, чтобы утаить эту грязную и дешевую, омерзительную и позорную правду от своей дочери? Она не понимала, кем надо быть, чтобы оказаться способным на подобные угрозы. Если уж на то пошло, кем надо быть, чтобы ни на минуту не допустить, что семью еще можно спасти? Даже не допустить? Не сказать: "Я люблю тебя, Сара, я прошу тебя, помоги мне сейчас, и я прощу тебя? Но нет. Совсем наоборот. Помоги мне, иначе..."      Ей вдруг пришло в голову, что его детективы слышали все то же, что и он, видели то же, что и он. И даже если она согласится, детективы уже знают, и их дочь все равно не будет защищена от...      - Детективы, - сказала она.      - Что такое?      - Они знают. Они слышали пленки...      - Они не знают, что там ты. В Нью-Йорке миллионы женщин по имени Сара.      - Разве они не видели запись?      - Для них там только неизвестная блондинка, заходящая в дверь. А они и раньше знали, что шлюха, которая путается с Фавиолой, - блондинка.      - Пожалуйста, не надо, - взмолилась она.      - Милым человеком ты на поверку оказалась, - бросил он. - Есть чем гордиться.            * * *            - Современная техника, - говорил Бобби Триани. - Телефоны теперь делают все, разве что полы не моют. Спасибо, - поблагодарил он официантку и, пока она отходила от стола, осмотрел с головы до ног. Не упустил ничего из того, что выставлено напоказ, а выставляла она немало.      Вторник, одиннадцатое мая, клонился к вечеру. Позади оставался еще один яркий солнечный день. Они сидели за столиком под открытым небом рядом с маленькой итальянской забегаловкой на Малберри-стрит, ели пирожные и пили кофе "капуччино". Выбор места принадлежал Бобби. Эндрю подозревал, что тому уже доводилось здесь бывать. Еще он подозревал, что его родственник вернулся сюда из-за официантки. Возможно, придется сделать своему заместителю дружеское предупреждение. Избегай пялиться на ножки и сиськи, дружище Бобби, и не вынимай рук из карманов.      - Сынишка Ленни установил мне новые телефоны, - продолжал Бобби, не отводя глаз от кофеварки, около которой колдовала официантка. - Помнишь Ленни Кампанья?      - Вроде бы.      - Его сын работает в телефонной компании AT&T, и оборудования у него там - навалом. Понимаешь? - Бобби подмигнул. - Хочешь я пошлю его к тебе?      - Зачем?      - Пусть посмотрит твои телефоны. - Бобби по-прежнему не отрывал взгляда от официантки.      - Мои телефоны в полном порядке.      - Поставь новые, - пожал плечами Бобби. - Ты себе не представляешь, на какие штучки способны нынешние телефоны. Он работает с хорошим оборудованием, - снова подмигнул Бобби. - В любом случае все, что связано с офисом, - это деловые расходы, разве не так? Я послал его в ресторан "Ла Луна" - знаешь? На Пятьдесят восьмой. Он поставил новые аппараты везде - на кухне, рядом с кассиром, за столом, где сидит Парикмахер Сэл, в конторе - словом, везде. Сэл дал ему пару сотен баксов и ржавое черное кольцо, которое, как он утверждает, сделали в Риме во времена императоров. Пускай придет к тебе, посмотрит, что и как.      - Меня устраивают мои нынешние телефоны, - возразил Эндрю.      Бобби подозвал официантку. Она тут же подошла к столу.      - Не угостите ли меня "капуччино"? - улыбнулся он.      - Конечно, сэр.      - Эндрю, ты как? Еще чашечку?      - Нет, спасибо.      - Значит, одну, - заключила официантка.      - Как вас зовут, мисс? - спросил Бобби. - Чтобы мне не приходилось больше орать: "Эй, как вас там"?      - Банни.      - Банни. Чудесное имя. Банни. Это твое настоящее имя или ты его выдумала?      - Ну, на самом деле меня зовут Бернис.      - Бернис, - тяжело задумался он. - Еврейка?      - Нет, я итальянка.      - Мне всегда казалось, что Бернис - имя еврейское.      - Ну, не знаю, - ответила официантка. - Мои родители итальянцы, а назвали меня Бернис. Так что, наверное, оно еще и итальянское.      - Банни, а скажи-ка мне, сколько тебе лет?      - Двадцать два года.      - А я думал, девятнадцать.      - Спасибо.      - Скажи, Банни, ты живешь здесь, в Маленькой Италии?      - Нет, в Бруклине.      - А как твоя фамилия?      - Таталья.      - В самом деле? - осклабился Бобби. - Очень милое имя. Банни Таталья. Очень мило.      - Ну, - промямлила она, переминаясь с ноги на ногу.      - Банни Таталья из Бруклина, - повторил Бобби.      - М-м-м, - сказала она.      - Меня зовут Бобби Триани, - протянул он ей руку.      - Очень приятно, мистер Триани, - ответила она и обменялась с ним рукопожатием.      На пальце у него красовался перстень с огромным розовым бриллиантом. Банни его заметила.      - Пойду принесу кофе, - сказала она наконец и пошла, раскачиваясь на высоких каблуках, чрезвычайно соблазнительная в своей коротенькой черной юбочке в оборках и белой блузке с глубоким вырезом.      - Не звони ей, - сказал Эндрю.      - Что?      - Я сказал: не звони ей.      - Что? - растерялся Бобби. - Что?      - Если ты обманешь мою кузину, я тебе башку отвинчу, - отчеканил Эндрю. - Усек?      - Да брось ты, Эндрю...      - Достаточно.      - Да за кого ты меня...      - Я сказал: достаточно, Бобби.      Бобби покачал головой и постарался напустить на себя удивленный и обиженный вид. Когда Банни принесла ему "капуччино", он даже не поглядел на нее. Вот у кого был по-настоящему удивленный и обиженный вид, так это у нее.      - Так ты хочешь, чтобы я прислал его к тебе? - спросил Бобби. - Парнишку Ленни? Пусть посмотрит твои телефоны.      Платный телефон-автомат в лавке портного оказался древним монстром с дисковым набором. Независимо от того, захочет мистер Фавиола устанавливать у себя новую коммуникационную систему или нет, Сонни Кампанья обязательно предложит ему связаться с городской телефонной службой и попросить их заменить аппарат. Конечно, в том случае, если он решит включить телефоны в лавке в число тех, которые надо посмотреть, - если он вообще решит чего-либо делать.      Мистер Фавиола сказал ему, что придет в час и проведет его наверх, где и располагается его система. Сейчас, в четверть второго, он еще не появился, и старик, хозяин мастерской, уже в третий раз предложил Сонни чашечку "кофе. Однако Сонни видел, какие у него сальные чашки, и решительно отказался.      Осматривая настенный телефон, он сделал первое открытие. Какой-то странный провод выходил из аппарата и скрывался за плинтусом. Сонни прошел вдоль плинтуса и увидел, что провод вновь появился около двери, обошел ее по косяку и снова исчез за плинтусом с другой стороны и, наконец, вышел на поверхность под длинным столом. Там оказался блок подключения телефона, но ни один телефон туда не подключался. Сонни стоял на четвереньках и изучал странный феномен, когда в комнату вошел Эндрю.      - Извини за опоздание, - бросил он на ходу. - Я не собирался ставить новые телефоны в лавке, так что не беспокойся...      - Да нет, я просто не понимаю, что это за провод, - ответил Сонни, вставая с колен и отряхивая брюки.      Но Эндрю уже отпирал дверь, ведущую наверх. Ему вовсе не хотелось менять здесь телефоны, однако Ленни Кампанья - уважаемый капо, и позволить его сыну установить новую систему - значит, оказать уважение отцу. Он надеялся, что вся процедура займет не слишком много времени. Сара приедет где-то около четырех, как обычно.      - Ты ведь не долго провозишься? - спросил он.      - Нет-нет. Я только хочу посмотреть, что тут у вас, ну, может, еще гляну на распределительный щит на улице.      - А это что такое?      - Место, откуда протянута линия.      - Только не очень долго. Мне сегодня еще ехать в Коннектикут.      - Не думаю, чтобы работа потребовала много времени, мистер Фавиола.      Сонни осмотрел все телефоны в квартире и сообщил, что все они - очень устаревшей модели, просто каменный век какой-то, и предложил поставить самое современное оборудование и по очень низким ценам. Мистер Фавиола сам почувствует, насколько облегчится его жизнь. Эндрю сказал, что не хочет, чтобы на время установки у него отключали телефоны, - хотя он еще не решил их менять, - потому что весь его бизнес зависит от телефонов. Сонни уверил его, что, как только он разработает систему, сама установка займет совсем немного времени и обязательно хотя бы один телефон будет постоянно подключен. Еще он сообщил Эндрю, что хочет взглянуть на распределительный щит на улице - либо на задней стене дома, либо на столбе.      Щит оказался на стене. Сонни открыл его и углубился в изучение множества переплетений, и именно тогда он обнаружил "раба", установленного Фредди Култером в последний день января.            * * *            Сперва Майкл решил, что Сара все ему рассказала.      Реган доложил, что внезапно все прослушивающие устройства "умерли".      - Мы слушали, как Фавиола говорил с кем-то об установке новой телефонной системы, потом тот парень сказал, что идет на улицу взглянуть на распределительный щит, а потом все разом оборвалось. Я решил немедленно сообщить вам.      "Сука, проболталась", - подумал Майкл.      - Так что нам делать? - спросил Реган. - Мы сразу же включили запасной приемник, но пока что ничего не слышно.      - Ты думаешь, они и дублирующее устройство нашли?      - Откуда я знаю? Когда эти ребята находят хотя бы один "жучок", они начинают ходить на цыпочках и даже чихнуть боятся.      - Я переговорю с Фредди Култером, - сказал Майкл. - Ему придется лезть туда снова.      - А нам что пока делать? - спросил Реган. - Уходить или что?      - Оставайтесь на месте, - приказал Майкл. - Возможно, дублирующие устройства все-таки работают.            * * *            По Кэнал-стрит сновало множество народу. Туристы глазели, местные покупали. Китайцы таскали рыбу в корзинах, торговцы сувенирами расхваливали свои лакированные шкатулки и бумажные фонарики. Весна наконец наступила, и воздух действительно прогрелся. Однако трое мужчин, вышагивающих по улице, казались слишком увлечены беседой, чтобы обращать внимание на окружающую их суету. Эндрю шел в середине, Пети слева от него, Бобби справа. Пети был во всем коричневом: коричневый костюм, коричневые туфли, светло-коричневая рубашка, коричневый галстук. Он шел, заложив руки за спину, с чрезвычайно серьезным выражением лица. Бобби, наоборот, выглядел так, словно его только что огрели бейсбольной битой. Он все время принимался недоверчиво качать головой.      - И какие еще комнаты? - спросил он.      - Кухня, там телефон на прилавке, - начал перечислять Эндрю. - И еще один наверху, в спальне. На столике около кровати.      - И во всех телефонах "жучки"?      - Да. Сонни их называет "жучки Брэди". Когда вернемся в контору, я их вам покажу. Еще один был внизу, под столом. В мастерской.      - А в телефоне-автомате? - спросил Бобби. - В том, что в лавке?      "Интересно, - подумал Эндрю, - кому он звонил по этому телефону?"      - Кажется, нет. Но "жучок" под столом прослушивал всю комнату.      - И сколько это дерьмо там стояло? - поинтересовался Пети.      - Неизвестно. Та штука, в распределительном щите, называется "раб". Она принимает сигнал от "жучка", что-то такое с ним делает и посылает дальше к тому, кто слушает.      - И кто, как ты думаешь, слушал? - спросил Пети.      - Откуда я знаю, - вспыхнул Эндрю.      - Та встреча насчет Морено...      - Да.      - В комнате для совещаний. Мы тогда говорили очень серьезные вещи, - побледнел Бобби.      - А когда умер Руди? - припомнил Пети. - Мы ведь обсуждали всю...      - Знаю.      - Это очень серьезно.      - Я пытаюсь вспомнить, о чем еще мы там говорили, - сказал Бобби. - По телефону. В комнате для совещаний. Ничего, если я закурю? - спросил он и, не дожидаясь разрешения Эндрю, вытащил из нагрудного кармана пачку "Кэмела", вытряхнул оттуда сигарету и щелкнул зажигалкой. Эндрю не возразил. Во-первых, они на улице, во-вторых, тему они обсуждали слишком серьезную. - Короче, - продолжил он, - Сонни отключил "раба" и все "жучки", так что там больше ничего не работает.      - Как они туда попали, интересно бы мне знать.      - К тебе заходили люди, которые могли их установить? - спросил Бобби.      - Ты с ума сошел?      - Ну все-таки, кто там бывал?      Он жадно курил, и облачко сизого дыма тянулось за ними. Мимо пробежал маленький мальчик, потом - девочка чуть постарше, в светло-голубом платьице. Она вдруг остановилась как вкопанная посреди тротуара, показала пальцем на Бобби и заверещала:      - У тебя будет рак!      - Исчезни, - буркнул Бобби.      - Рак, рак, - нараспев повторила девочка и отбежала подальше, где ее поджидал мальчишка.      Он со смехом подхватил игру:      - Рак, рак, рак, рак...      - Ублюдки, - проворчал Триани.      - А как насчет телефона в спальне? - продолжал Пети.      - Я уже сказал.      - Ты когда-нибудь говорил по нему о делах?      - Не припомню такого.      - А на кухне?      - Почти все деловые переговоры велись по телефону в комнате для совещаний.      - Ты никогда не разговаривал о делах со своими подружками? - поинтересовался Бобби.      - Нет.      - Ты мог сам не заметить, как проговорился, - заметил Бобби, затоптал окурок и тут же закурил новую сигарету.      - Я никому ничего не говорил, можешь не беспокоиться, - отрезал Эндрю. - Больше всего меня волнует телефон в комнате для совещаний!      - Эндрю, кто они - твои подружки? - серьезно и сочувственно, как священник в исповедальне, спросил Пети.      - Почему ты спрашиваешь?      - Потому что кто-то утыкал весь дом "жучками", - пояснил Бобби.      - Никто из моих девушек...      - Откуда ты знаешь, что среди них нет легавой? - вместе с дымом выдохнул Бобби.      - Я знаю, что среди них нет легавых.      - Естественно, нет, - вмешался Пети. - Неужели Эндрю стал бы встречаться с легавой?      - Ты уверен? - не унимался Бобби.      - Да, уверен, - огрызнулся Эндрю.      - Слушай, Эндрю, я не хочу тебя обидеть, - осторожно начал Бобби, понимая, что вступает на очень зыбкую почву, - но если там однажды установили "жучки", то могут установить их и еще раз. Твой отец сидит в тюрьме потому, что кто-то подслушивал его там, где он не боялся прослушивания.      Эндрю молчал.      - Скажи нам, кто эти девушки. Мы не станем поднимать шума. Только выясним, поспрашиваем. Узнаем, кто есть кто, и все. Не обижайся.      - Я не обиделся, - ответил Эндрю. - Но я не хочу, чтобы кто-нибудь чего-нибудь выяснял. Я сам все выясню.      - Я не хотел тебя обидеть.      - Я же сказал: я не обиделся.      - В тот день мы говорили об убийстве, - тихо сказал Пети.      - Помню.      - Мы обсуждали, как замочить того поганого испашку! - спохватился Бобби.      - Положение очень серьезное, - повторил Пети.      - Его убили в чужой стране, два иностранца, о которых мы никогда и слыхом не слыхивали, - отмахнулся Эндрю. - Мы к его смерти не имеем никакого отношения.      - Ты приказал замочить его, - мягко напомнил Пети.      - Наплевать.      - Ну, я не законник, - покачал головой Пети, - но когда к этим педикам попадает то, о чем мы говорим между собой, они находят способы наматывать нам сроки.      - Если они наскребут на обвинение по трем пунктам, - сказал Бобби, - то мы в...      - И двух хватит, - уточнил Пети.      - И светит каждому из нас четвертак по минимуму.      - Мы не знаем, что у них на нас есть, - напомнил Эндрю. - Может, они установили "жучки" только вчера.      - Или они стояли там испокон веков, - возразил Пети.      - Может, они как раз сейчас пишут обвинительное заключение, - махнул рукой Бобби.      Все трое замолчали. Они шли бок о бок солнечным весенним днем, и каждый про себя переживал и пытался припомнить, о чем же именно они говорили в то время, как кто-то где-то сидел и подслушивал. В молчании они достигли Брум-стрит. Когда они свернули за угол, Бобби спросил:      - А может, они завербовали Бенни, который гладил одежду? Или нового паренька, как там его?      - Марио, - подсказал Пети.      - Не думаю, чтобы они стали вербовать гладильщиков, - мотнул головой Эндрю.      - Тогда как они туда пролезли? - спросил Бобби.      - "Жучки" по всей квартире, - подхватил Пети. - Как им такое удалось?      - Ты ведь не давал ключ от дома какой-нибудь из своих телок? - встрепенулся Бобби.      - Нет, - сказал Эндрю.      - Потому что как-то ведь они вошли.      - У них есть свои способы, - пояснил Пети. - Они еще большие жулики, чем те, кого ловят.      - Но с ключом-то попроще.      - Ключа я никому не давал.      - Забавно, если одна из них окажется легавой, - протянул Бобби.      - Очень, - сухо бросил Пети.      - Утоплю в канализации, суку, - пообещал Бобби и огляделся по сторонам. - Никто не хочет "хот-дог"? - спросил он.            * * *            Наступила среда, привычный день их встреч. Утром Майкл сказал ей, что все должно идти как обычно. Если она действительно не рассказала ему о существовании резервной системы подслушивающих устройств...      - Нет, не рассказала, - перебила она.      - Надеюсь. Иначе...      - Хватит мне угрожать.      - Ты у меня на крючке, - напомнил Майкл.      И вот она здесь. Пойманная на крючок. Сперва она чувствовала себя скованной. Испуганной. Взволнованной. Она не сомневалась, что этот человек, о котором она наконец узнала правду, вызовет у нее отвращение. Но сейчас, лежа в ее объятиях, он ничем не напоминал гангстера. Эндрю. Ее Эндрю, и все. И Сара опять задалась вопросом: что же она из себя представляет на самом деле?      Иначе Молли узнает, что из себя представляет ее мать. Так сказал Майкл.      Так что же она из себя представляет?      "Нет, эта роль не для меня, - подумала она. - Я не гожусь в осведомители. Сейчас, лежа рядом с ним, мне хочется признаться в своем предательстве. Что, если он начнет рассказывать, как кого-то убил? Или как его отец приказал убить кого-то? Яблочко от яблони недалеко падает. "Я многих велел убить, разве ты не знала, Сара?" Что я сделаю тогда? Закричу: "Нет, не говори мне, это ловушка. Я - твоя ловушка, не доверяй мне, не люби меня, я - осведомительница". Попытаюсь ли я спасти его от самого себя и от меня тоже?"      - Что-то случилось? - спросил он.      - Я боюсь, что нас все еще подслушивают, - прошептала она.      - Никто нас больше не подслушивает. Я же сказал. Мы отключили все их приборы.      Теперь они оба перешли на шепот.      "Разговори его, - повторяла она про себя. - Разговори его, или ты потеряешь дочь".      - Но кому понадобилось их устанавливать? - спросила она. - Если ты не преступник...      - Конечно же нет.      - Разумеется. Так зачем кому-то потребовалось тебя подслушивать?      "Разговори его".      - Здесь происходит очень много деловых переговоров, - пояснил он. - Я часто веду важные разговоры по телефону. А у нас есть конкуренты. Я нисколько не удивлюсь, если выяснится, что кто-то из них опустился до шпионажа.      - Значит, все дело в твоем бизнесе?      - Конечно, только в нем.      - И никак не связано с... ну, при слове "жучки" всегда на ум приходит полиция. Или шпионы.      - Шпионы - да. Но только промышленные.      - И полиция к происшедшему не имеет никакого отношения?      - Нет, - ответил он. - Полиция - нет. - Несколько секунд он очень внимательно смотрел на нее. - Мои партнеры очень обеспокоены случившимся. Мы не понимаем, как кто-то мог проникнуть сюда.      - Твои партнеры? - переспросила она.      - Да.      - Картер и Голдсмит?      - Ну, люди, с которыми я работаю. Они полагают, что некто каким-то образом завладел ключами. Некто из числа моих личных знакомых. Завладел ключом и передал его тому, кто установил здесь "жучки". Вот что думают мои партнеры.      Она сразу поняла, что это камушек в ее огород. Выходит, не кто иной, как она, каким-то образом украла ключ и отдала его детективам мужа, чтобы они смогли послушать, как они с Эндрю занимаются любовью. От такой нелепости Сара едва не расхохоталась. Он не сводил с нее внимательных глаз, ожидая реакции. Что ж, как ответила бы на подобное оскорбление Сара Уэллес, ни в чем не повинная школьная учительница? Забудем на миг о существовании шпионки по имени Сара. Как бы я ответила, если бы мой любимый обвинил меня в сотрудничестве с его конкурентами?      Она встала с кровати и направилась к стулу, на котором висела ее одежда. Он спросил:      - Что ты делаешь?      - Одеваюсь.      - Почему?      - Потому что мне не нравится, когда мне говорят...      - Я только пытаюсь защитить тебя!      - Вот как? - переспросила она, натягивая трусы. Резинка сердито хлопнула по животу. - А мне почему-то показалось, что ты допускаешь, будто именно я открыла дверь тому, кто подключился к твоим телефонам.      Сара потянулась за лифчиком.      - Я только передал, что мне сказали.      - Кто сказал?      - Один из моих партнеров.      - Кто именно?      - Не важно. Он предположил...      - Что? Что я украла ключи?      - Кто-то, не обязательно...      - А откуда эти люди вообще узнали обо мне? - спросила Сара, застегивая бюстгальтер на спине. - Ты им рассказал?      - Они знают, что у меня есть подружки...      - Ах, вот как? По-прежнему во множественном числе? Больше одной?      - Они знают, что раньше я встречался с несколькими девушками. И они предположили, что одна из них...      - Не я, дружок.      - ...могла...      - Поспрашивай кого-нибудь из своих...      - ...завладеть...      - ...малолеток!      - ...моими ключами, что, согласись, вполне...      - Нет, вовсе невероятно! По крайней мере, относительно меня, - гневно перебила она, натянула юбку и уже начала застегивать молнию, когда он подошел и взял ее за плечи.      - Не прикасайся ко мне! - воскликнула она, вырываясь.      - Я не хочу, чтобы тебя обижали.      - Меня обижаешь ты, в эту самую минуту!      - Извини, но тебе придется выслушать меня до конца.      - Отпусти меня.      - Только если пообещаешь выслушать.      - Сначала от...      - Ну хорошо, хорошо, - раздраженно бросил он и снял руки с ее плеч.      Сара немедленно потянулась за блузкой.      - Выслушай меня, - повторил он.      - Я тебя слушаю.      Но блузку не положила.      - Они предположили две вещи. Во-первых...      - Они? Кажется, ты говорил об одном из партнеров. Значит, их больше? И все они думают, что я украла ключи?      - Только один.      - Кто?      - Не имеет значения.      - Если ты не возражаешь, я хотела бы знать, кто меня обвиняет. По крайней мере, его имя ты мог бы...      - Хорошо, Бобби. Его зовут Бобби.      - Просто Бобби?      - Просто Бобби. Он сказал, что кто-то из моих знакомых может работать на наших конкурентов.      - Передай своему Бобби, что я в глаза не видела ваших конкурентов. И ты с ним согласен, Эндрю? Ты тоже считаешь меня шпионкой?      - Я не знаю, что и думать.      - Еще можешь передать Бобби, что ему больше не стоит волноваться на мой счет. Потому что сейчас я уйду, и ты больше никогда меня не увидишь!      Он пристально посмотрел на нее.      - Если ты так сделаешь, - проговорил он наконец, - то тем самым подтвердишь правоту Бобби.      Уже закинув сумочку на плечо, Сара в удивлении обернулась. Ее глаза горели праведным гневом.      - Сама посуди, - продолжал он. - Мы находим "жучки", и как только ты об этом узнаешь, так сразу убегаешь. Бобби найдет такое поведение очень подозрительным.      - В самом деле? - Сара подошла к нему вплотную. - Тогда тебе придется объяснить Бобби истинную причину моего ухода. Первая причина: ты настолько мне не доверяешь, что даже его фамилию боишься назвать, если у него, конечно, есть фамилия. Второе...      - Триани, - перебил Эндрю. - Его зовут Бобби Триани.      - Спасибо. Но ты малость опоздал. Вторая причина: ты не веришь, что каждую среду я бежала сюда как угорелая вовсе не для того, чтобы втыкать "жучки" в телефоны, а потому что любила тебя и хотела быть рядом с тобой. И еще можешь добавить, что ухожу я потому, что не услышала от тебя ни слова извинений за то, что из-за тебя я вляпалась в какие-то шпионские страсти. Ты не подумал сказать: "Прости, что совершенно посторонние люди слышали все то, что ты говорила мне и что предназначалось только для моего уха. Прости, что произошла такая неприятность. Мне очень жаль, потому что я безумно тебя люблю и ни за что на свете не хотел бы причинить тебе боль". Передай Бобби Триани, что ухожу я именно поэтому. Потому что ты даже не подумал извиниться за то, что по твоей милости я оказалась по уши в дерьме.      Внезапно Сара поняла, что она вовсе не играет. Сейчас с Эндрю говорила не Сара Уэллес, сидящая на крючке у окружного прокурора, а совсем другая Сара Уэллес, на беду свою по уши влюбившаяся в гангстера. В бандита. В мафиозо. И разговор у них шел вовсе не о промышленном шпионаже. Она стояла не в силах пошевелиться, глядя ему прямо в лицо, и слезы струились по ее щекам.      - Я знал, что ты тут совершенно ни при чем, - шепнул он и привлек ее к себе.      - И очень жаль, что ни при чем, - всхлипнула она.      В комнату на Гранд-стрит, где сидели в наушниках Реган и Лаундес, донеслись звуки приглушенных рыданий, из чего детективы сделали правильный вывод, что теперь она плачет, уткнувшись ему в плечо. Но они прослушали и записали весь предыдущий разговор, поскольку тот, кто нашел и обезвредил "жучки" и "раба", не заметил одноваттный передатчик, установленный Фредди Култером в феврале месяце.            * * *            Хите сменила прическу. Откинутые назад волосы придавали ей образ стремительности и полета. Ровно через сорок минут она сядет на самолет, летящий в Доминиканскую Республику. Там она за один вечер оформит развод и послезавтра вернется в Нью-Йорк. Ей уже не сиделось на месте. Она барабанила пальцами по столу, постукивала ногой по полу и нервно подносила к губам бокал с джином и тоником.      - Как жаль, что ты не можешь лететь со мной, - пожаловалась она Саре.      Сестры сидели в маленьком баре недалеко от ворот паспортного контроля. В это время года мало кто улетал отдыхать на Карибские острова. Большинство пассажиров составляли местные жители, возвращающиеся домой.      - Никак не могу понять, почему именно я всем этим должна заниматься, - говорила Хите. - Разве Дуг заинтересован не больше моего? Именно он, а не я, так спешит поскорее жениться на мисс Фелисити Твит. Именно он мечтает поскорее от меня освободиться. Но разве есть какой-то смысл в том, что я, а не кто-то другой, предприняв решительные шаги, получу на руки все необходимые документы с печатями? Ведь я и есть пострадавшая сторона, ты согласна?      - Конечно, - ответила Сара. Ее терзали сомнения - рассказать или нет сестре об Эндрю и об ужасной ситуации, сложив...      - Не хочу, чтобы люди думали, что меня бросает Дуг из-за какого-то моего проступка, - продолжала Хите. - Это он - тот сукин сын, который нарушил свои обязательства. Это он осквернил супружескую постель, а не я. Если бы он поехал в Санто-Доминго, люди подумали бы, что я не хочу давать ему развод и ему приходится брать инициативу в свои руки. Я логично рассуждаю?      - Да, абсолютно, - кивнула Сара.            * * *            В зале поминутно звучали срочные объявления о прилетах и задержках рейсов, о посадках и вылетах. Возможно, недалеко то воскресенье, когда они снова придут в этот самый бар, только на сей раз Хите будет провожать старшую сестру. Или за разводом полетит Майкл в качестве пострадавшей стороны?      Пострадавшая сторона.      Интересно, кто в итоге окажется пострадавшей стороной?      Прежде всего - Молли.            * * *            - Выставлять меня на посмешище, - говорила Хите. - Вот чего я не могла перенести. Она такая молоденькая, вот что самое страшное. Заведи он роман со своей сверстницей, я бы так не переживала. Но девятнадцать лет! Господи! Правда, сейчас ей уже двадцать, - глубоко вздохнула Хите. - Ей двадцать, мне тридцать два - где уж мне с ней соревноваться? Да почти уже тридцать три. Ты не представляешь, какая ты счастливая, Сара.      - Хите, - остановила сестру Сара, - я должна тебе кое-что сказать.      Хите пристально посмотрела на нее поверх бокала.      - Мы с Майклом...      - Нет, прошу тебя, не надо, - воскликнула Хите. - Только этого мне недоставало. Пожалуйста, не надо, Сара.      - Ну хорошо. - Сара взяла свой бокал и отвернулась. Она боялась, что вот-вот разразится слезами.      Хите не отводила от нее взгляда.      - Что произошло? - спросила она наконец.      - Я не хочу отягощать тебя своими проблемами.      - Дело уже сделано. Рассказывай.      - Неприятности.      - Какие неприятности? Ну же!      И Сара рассказала.      Хите слушала внимательно, время от времени поглядывая на часы. Постоянные объявления сбивали Сару. Чуть ли не каждую ее фразу прерывали громогласные сообщения, похожие на сводки с линии фронта. Хите поставила на круглый маленький столик пустой бокал. Второго она не заказала. Округлив глаза, она слушала рассказ Сары. Лицо ее казалось бесстрастной маской, и только в глазах читался ужас. Объявление о посадке на ее рейс взорвалось, подобно бомбе, но Сара уже закончила и молча сидела, не сводя взгляда со своего обручального кольца.      - Когда это началось? - спросила Хите.      - В Сент-Барте.      - Уж не тот ли молодой красавчик...      Сара кивнула.      - И что ты собираешься делать?      - Еще не знаю.      - Майкл о чем-нибудь подозревает? Кое-какие моменты Сара обошла молчанием.      Она не сочла нужным упомянуть, к примеру, что Эндрю Фавиола - преступник и что Майкл рассчитывает упрятать его за решетку. Еще она опустила эпизод с прослушиванием. Ее сестра не знала, что каждое слово, произнесенное Сарой и Эндрю в спальне на третьем этаже, записывалось детективами на пленку. Сам по себе тот факт, что у нее роман, уже достаточно сенсационен. Хите до сих пор сидела как пришибленная.      - Не думаю, что он знает, - соврала Сара. - Пока.      - Ты собираешься ему рассказать?      - Не знаю.      - Сара, этот мальчик зовет тебя замуж! Тебе надо выбирать что-то одно...      - Он не мальчик. Ему двадцать восемь.      - Немного старше Фелисити Твит, - поморщилась Хите. - Ты его любишь?      Сара колебалась мгновение, показавшееся вечностью. Наконец она решилась:      - Да.      Динамик опять громогласно призвал пассажиров подняться на борт рейса пятьсот восемьдесят восемь до Санто-Доминго. Хите встала и подхватила свою сумку.      - Я заплачу, - сказала Сара и взяла счет со столика.      - Ты знаешь, в какой гостинице я остановлюсь, - шепнула Хите, целуя сестру в щеку. - Захочется поговорить - звони.      - Хорошо, милая. Береги себя.      - Пожелай мне удачи, - попросила Хите, нежно провела кончиками пальцев по лицу Сары, забросила сумку за спину и направилась к стойке контроля.      Сара стояла и смотрела, как она ставит сумку на ленту транспортера, как проходит сквозь раму детектора. Вдруг ей вспомнился игрушечный домик, который они построили из сучьев и веток в возрасте восьми и, соответственно, шести лет.      - Он же без дверей, Сара, - жаловалась тогда Хите.      И вот сейчас ее сестра снова проходила сквозь раму, у которой нет дверей. Вот она подхватила сумку и решительным шагом направилась навстречу своему будущему.      Сара следила за ней, пока та не исчезла в длинном коридоре.            * * *            Река протекала по обширному коннектикутскому поместью Энтони Фавиолы. В реке водилась форель, но Тесси Фавиола никому не разрешала ее ловить. Дело в том, что каждый день она собственноручно кормила рыбу, и ей казалось нечестным сперва приучать рыбу к хлебу, а затем насаживать его на крючок и пользоваться доверчивостью бедняжек. Еще Тесси находила несправедливым, что день ее рождения наступал почти сразу после Дня Матери. В итоге люди, если им не напомнить, обязательно забывали, что ей полагалось дарить два подарка, а не один. Пети Бардо считал Тесси тираншей. Вообще все матери тиранши, и его собственная не исключение.      В третье воскресенье мая все еще стояла прохладная погода, поэтому Пети кроме коричневых плавок надел еще и коричневый свитер. Бобби Триани, который сидел рядом с ним на краю купальни, болтая ногами в очень холодной воде, красовался в голубом купальном костюме и белой сетчатой рубашке, из-под которой выпирала груда мускулов. Бобби курил. Пети бросил курить три года назад, перенеся средней тяжести сердечный приступ. Он верил, что его обошли с продвижением именно из-за того сердечного приступа. Сами посудите: Руди умер от сердца, и на его место сажают человека с той же проблемой? Нет, конечно. И они повысили Бобби, который ни черта не понимает в бизнесе, разве только в торговле краденым.      Пети не нравилось, когда рядом с ним курят, но сейчас он промолчал, потому что ему предстояло обсудить со своим новым начальничком куда более важные вещи. Женщины копались в доме - готовили, возились с детьми. Эндрю тоже торчал там, как всегда общаясь с кузиной больше, чем со своими собственными сестрами. "Ни кожи, ни рожи, но как похожи". Пети дрожал от холода в плавках и шерстяном свитере на берегу дерьмового ручья, единственное достоинство которого заключалось в том, что он точно не прослушивается.      - Эндрю слишком легко относится к случившемуся. По-моему, это опасно, - сказал он. - То, что он нашел "жучки" и отключил их, еще полбеды. Главное - понять, как они туда попали. Бобби кивнул в знак согласия.      - Я не хочу ничем его обидеть...      - Ну разумеется. - Бобби жестом дал понять, что он даже не рассматривает такую возможность.      - Но я твердо убежден, что мы должны узнать, кого он дрючит. Меня беспокоит, - продолжал он, провожая взглядом резвящихся в воде рыб, - что если они проникли туда однажды, то могут сделать то же самое еще раз. Скоро у нас начнутся серьезные дела, Бобби. Мы можем изменить место наших встреч, но, если одна из его шлюх работает на них, рано или поздно они нас достанут.      - Согласен, - вздохнул Бобби.      - Если Эндрю трахает их осведомителя, они смогут установить "жучки" везде, куда бы мы ни пошли, и будут знать все, о чем мы говорим.      - Но им ведь запрещены такие штучки, насколько я знаю, - заметил Бобби.      - Какие штучки?      - Ну, подкладывать людям в постель легавых баб. Я точно знаю, есть какое-то правило на этот счет. Когда агент спит с подозреваемым. Точно так же, как переодетый полицейский не имеет права первым заговаривать со шлюхой.      - Кто говорит, что она обязательно должна служить в полиции?      - По-моему, ты говорил.      - Нет, я сказал - баба, которую он дрючит. Может, они на нее что-нибудь имеют. Проститутка или наркоманка, которой светит девять лет, - она к Папе Римскому в постель залезет, если они ей пообещают скостить срок.      - Да, такое вполне возможно.      - И если она на них работает, они с нас с живых не слезут.      - Ты же слышал, - напомнил Бобби, - я предлагал ему разузнать...      - Помню.      - Выяснить, кто чем дышит.      - Ну да.      - А он ответил: не надо, я сам.      - Все верно.      - В конце концов, он - босс, - со вздохом заключил Бобби.      Они молча сидели на берегу реки. Форель плескалась в воде. Издалека доносились голоса резвящихся на лужайке детей. Пети сунул ногу в воду. Какая холодная! Впрочем, до лета еще далеко.      - С другой стороны, - заметил он, - иногда приходится нарушать приказы босса ради его же собственного блага.            * * *            Гараж, где Билли Ламетта держал машину компании, находился на Деланси-стрит, недалеко от Ист-Ривер. Бобби нашел его там на следующий день. Шофер, засучив рукава, протирал блестящие бока "линкольна". Из уголка его рта свисала сигарета. Бобби уважал людей, все еще находивших в себе мужество курить.      - Привет, Билли, - сказал он, тоже закуривая. - Как дела?      - Отлично, мистер Триани, - ответил тот. - Как прошли выходные?      - Нормально. Мы ездили за город.      - Прекрасная погода для такой поездки.      - Великолепная.      - А к нам какими судьбами?      - Да так, хотел поболтать с тобой кое о чем, - мимоходом бросил Бобби.      Тряпка в руках шофера на миг остановилась. Билли срочно припоминал, что он натворил такого, что разбираться с ним пришел сам консильери.      - Всегда рад вас видеть, - произнес он и с прежней энергией принялся наводить глянец на черное тело "линкольна". Но на его лбу проступили капельки пота.      - Во-первых, - начал Бобби, - хотя сейчас и не Рождество, но ты хорошо работаешь, так что почему бы тебе не получить маленькую премию еще и в мае?      Он запустил руку в карман пиджака и извлек наружу пачку банкнот, перехваченную резинкой. Билли сразу увидел, что сверху лежал стольник.      - Большое спасибо, мистер Триани, - смутился он, - но мистер Фавиола очень хорошо обо мне заботится, что вы.      - Купи себе новый костюм или еще что-нибудь, - приказал Бобби и протянул ему деньги.      - Право слово, я не хотел бы, чтобы мистер Фавиола подумал...      - Я ему сам скажу, не беспокойся. Бери-бери. Здесь две тысячи.      У Билли округлились глаза.      - Бери, - повторил Бобби.      Билли стоял в нерешительности.      - Да ладно тебе ломаться. - И Бобби сунул деньги в карман его рубашки.      - Ну... спасибо, мистер Триани. Очень благодарен.      - Ну вот и отлично, - осклабился Бобби.      Билли продолжил протирать машину, в то же время усиленно гадая, чего от него хотят. В гараже стояло много представительских машин. "Кадиллаки" и "Линкольны-континенталь", как у Билли, но большинство принадлежали не частным лицам, а прокатным конторам. Прокат одних стоил двадцать долларов в час, других, самых солидных, - тридцать пять. Билли сидел на зарплате. Каждые две недели он получал официальный чек от "Картер и Голдсмит", к тому же время от времени мистер Фавиола расщедривался на пару сотен. Только что Триани положил ему в карман рубашки его месячную зарплату.      - Часто приходится ездить? - спросил Бобби.      Вот оно что! Триани считает, что Билли пользуется казенной машиной в своих личных целях. Но зачем тогда он дал ему две штуки?      - Ну, как сказать, - замялся он. - Мистер Фавиола - очень занятой человек.      - Вот что я хотел спросить тебя, Билли... "Начинается", - пронеслось у того в голове.      - Ты часто возишь девчонок?      - Ну что вы, мистер Триани, - затараторил Билли. - Я езжу на ней только по делам фирмы. Я отлично понимаю, чья это машина, и мне даже в голову не может прийти...      - Я имею в виду, для мистера Фавиолы, - подмигнул Бобби.      Билли непонимающе уставился на него.      - Ты возишь девчонок для мистера Фавиолы? - переспросил Бобби и опять подмигнул.      - Ну да, время от времени. Вообще-то последнее время уже реже. Сейчас у него вроде как появилась постоянная...      - И ты знаешь их имена?      - Ну... Пожалуй, да.      Билли все никак не мог понять, что происходит. Может, Триани хочет, чтобы он познакомил его с одной из них? Неужели поэтому он выложил две штуки? Билли ждал, как станут развиваться события дальше.      - И адреса их ты тоже знаешь?      - Ну, записал. Потому что я регулярно привозил и отвозил их. Сейчас, как я уже говорил, осталась только одна...      - Мне нужны их имена и адреса, - приказал Бобби.      - Я знаю не все адреса.      - Давай какие знаешь.      - Потому что некоторых я забирал после работы.      - Давай какие знаешь.      - И рабочие адреса тоже?      - Да.      - Ну... Пойду принесу бумагу из конторы.      Билли бросил тряпку на капот машины и побежал в контору за углом. Раздался гудок, и в гараж заехал длинный белый лимузин вроде тех, какие берут напрокат на свадьбы. Невысокий паренек испанской внешности вылез из-за руля и направился в туалет. Тем временем вернулся Билли с ручкой и листком желтой бумаги.      - Так, посмотрим, - протянул он, снял с крючка свой пиджак и достал оттуда черную записную книжку. Листая ее страницы, он мимоходом спросил: - А зачем вам, мистер Триани?      Бобби взглянул на него.      Не говоря ни слова, Билли снова уткнулся в книжку.      - Ага, вот та рыжая, с которой он часто встречался, - провозгласил он. - На мой взгляд, она лучше всех.      Он все еще думал, что Триани хочет приударить за кем-нибудь из них.      - Она живет в Бруклине, но работает здесь, в центре, в здании корпорации "Тайм - Лайф".      Он записал на листке ее имя: Уна Халлиган и оба адреса.      - Еще есть девчонка из Грейт-Нек. Ее зовут Анджела Канниери, у нее черные волосы и сиськи отсюда до завтра.      На листочке стало одним адресом больше.      На глазах у Бобби из-под пера шофера выходила колонка имен и адресов. Мэгги Дуули и Элис Реардон, обе живут и работают в Манхэттене. Мэри-Джейн О'Брайен и Бланка Родригес, живущие в Бронксе и работающие в Манхэттене, и, наконец, "та, с которой он встречается в последнее время". Билли написал: миссис Уэллес и адрес на Восемьдесят первой улице.      - Как ее зовут? - спросил Бобби.      - Не знаю. Он мне больше ничего не говорил.      - Миссис Уэллес?      - Да.      - А где она работает?      - Не знаю. Я обычно жду ее в районе Пятьдесят седьмой, Пятьдесят девятой, где-то там.      - Думаешь, она работает там неподалеку?      - Честно говорю - не знаю. У ее дома на Восемьдесят первой я забрал ее только один раз, самый первый. Высаживаю я ее обычно неподалеку оттуда. Скорее всего, она замужем.      - Угу, - пробурчал Бобби. - А что за Анджела Канниери из Грейт-Нек? Уж не дочка ли Тони Канниери?      - Я не задаю таких вопросов.      - Наверняка дочка Тони, - покачал головой Бобби. - Ага, испашек он тоже потягивает, да? Родригес. Она испашка?      - Я же вам сказал, мистер Триани, мое дело посадить их в машину, довезти до места и высадить. А уж чьи они дочери, испашки они или китаянки - меня не касается.      - Что, и китаянка есть? - поразился Бобби и снова уставился в список.      - Нет, я просто так...      - Их телефоны у тебя тоже есть?      "Ну вот, - подумал Билли. - Я был прав".      - Нет, сэр, - ответил он. - Я не знаю их телефонов. Может, тут вам поможет мистер Фа-виола?      Бобби снова взглянул на него.      - Я бы не хотел, чтобы мистер Фавиола узнал, что ты дал мне их имена, понятно? - сказал он. Затем полез в карман, вытащил еще пачку денег, на сей раз потоньше. - Если он узнает, то может рассердиться, - сказал Бобби и точно так же засунул деньги в карман рубашки Билли. - А теперь, не довезешь ли меня до дому? - поинтересовался он и ухмыльнулся, как акула.            * * *            С крыши дома Лоретта могла видеть мост Джорджа Вашингтона, огни на утесе Джерси и облака, подгоняемые быстрым ветром. Иногда ей приходило в голову, что здесь, на крыше, - самое безопасное место во всем районе. Опасности подстерегали на улицах, дома, словом, везде, но только не на крыше. Тихими вечерами, подобными сегодняшнему, она могла стоять около парапета и смотреть на другой берег реки. А еще можно сделать несколько шагов в сторону и поглядеть вниз, на поток движущихся по улицам машин. Здесь, наверху, она чувствовала себя королевой своего собственного королевства, вольной делать все что угодно.      В кино показывали мужчин в смокингах и женщин в длинных переливающихся платьях, как они стоят на террасах где-нибудь в Манхэттене, глядят на разноцветные огни города и потягивают мартини из изящных бокалов. Здесь, на крыше, Лоретта попивала пепси из банки и смотрела на огни Джерси, но она ни на миг не забывала, что где-то в Нью-Йорке действительно жили такие люди, как в кино, преимущественно белые. Единственный раз, когда она видела чернокожих в смокингах и длинных платьях, это когда женился ее кузен Альберт. В тот день Лоретта красовалась в очаровательном платьице, которое сшила ей мать, - тогда мама еще не занималась благотворительностью, выражавшейся в том, чтобы приводить домой любого бродягу, лишь бы тот изъявил готовность разделить с ней постель и назвать ее "крошкой".      Она знала, что мать пристрастилась к крэку.      Первое подозрение зародилось у нее с месяц назад и переросло в уверенность в прошлый вторник, когда она нашла в ванной пустую ампулу. Лоретта сразу поняла, что Дасти здесь ни при чем, потому что Дасти принимает исключительно героин. Дасти не унизится до мелочей, которые стоят всего семьдесят пять центов за порцию. Ну что вы, Дасти серьезный мужчина, и подсесть он может только на серьезный наркотик. Итак, ее мать, беременная на пятом месяце, спит с каким-то отребьем и курит крэк. И родит она уже готового наркомана. И что прикажете делать Лоретте?      Здесь, на крыше, заботы отступали прочь.      Здесь она могла наслаждаться холодным ветерком, нежно касавшимся ее щек.      Могла с высоты оглядывать свое королевство.      Могла чуть-чуть улыбнуться.      У нее осталось мало поводов для улыбок в последнее время.      Вверх по реке полз буксир. Пыхтя, протиснулся под мостом. Огни на его мачтах сверкали как бриллианты.      Она не заметила, как открылась чердачная дверь.      - Так я и знал, что ты здесь!      Его голос произвел эффект разорвавшейся бомбы, в один миг уничтожив красоту ночи. Бриллианты осыпались в реку. От испуга Лоретта уронила банку с пепси. Она упала у ее ног и покатилась по крыше, оставляя за собой влажную дорожку. Девочка отошла от парапета, надеясь совершить обходной маневр и раньше его достичь металлической двери у него за спиной. Но он разгадал ее намерение и сделал несколько шагов по диагонали, так что она снова оказалась между ним и низким парапетом.      - Тебя мать зовет, - сообщил он.      - Зачем?      - Хочет, чтобы ты ей что-то принесла.      Он сделал шаг по направлению к ней. Ей пришлось отступить.      - Что именно?      Ее сердце гулко билось.      - То, что ей нужно.      Он приблизился еще на шаг.      Изо рта его разило перегаром.      - А что у тебя там под платьицем, малютка? - спросил он.      - Уйдите с дороги, - отчеканила она.      - Маленькие сисечки, ведь правда? - сказал он и потянулся к ней.      Лоретта инстинктивно оттолкнула его. Она хотела только одного - оказаться от него подальше, поскорее добраться до лестницы. В ее придуманном мире, в ее волшебном сверкающем королевстве, он сделал шаг в сторону - и в реальности тоже, - оступился и, потеряв равновесие, засеменил к краю крыши. В ее сказочном мире, где мужчины в смокингах беседовали с дамами в длинных переливающихся платьях, он дико взмахнул руками с испуганным видом, пытаясь удержаться, и полетел вниз. Только что он стоял здесь, резко очерченным силуэтом выделяясь на фоне огней моста Джорджа Вашингтона и побережья Джерси, и вмиг исчез.      В ее сказочном мире он падал молча. Без долгого, тянущегося за ним вопля, как в кино.      Словно ничего не произошло. Словно он исчез по мановению волшебной палочки.      Но это - в сказочном мире.      В реальной жизни он тут же восстановил равновесие и, оскалившись как раненый зверь, бросился на нее, рванул платье и вцепился руками в ее грудь. Лоретта колотила его кулаками, визжала и наконец вырвалась, единым духом сбежала по лестнице и выбежала на улицу, не пытаясь выяснить, чего же хочет ее мать. Потому что она сильно подозревала, что та хотела новую дозу крэка.      На улице, перейдя на шаг и прикрывая рукой разодранное платье, затерявшись в теплой ночи среди многоголосой толпы, Лоретта начала тихо плакать.            * * *            Детективу первого класса Рэндольфу Дж. Роллинсу нравилось иметь дело с этими людьми. Он не считал, что работает на них, он считал, что просто имеет с ними дело. Он знал полицейских в своем участке, которые покрывали серьезные преступления, вроде торговли наркотиками. Роллинс в жизни ни цента не взял за подобное нарушение долга. Этим людям, с которыми он имел дело, никогда и в голову не приходило просить его замять уголовное преступление, хотя бы даже речь шла о штрафе за неправильную парковку. Но когда они обращались к нему, вот как сейчас, с просьбой выяснить, не являлась ли одна из баб в списке полицейским осведомителем, Роллинс с радостью соглашался подзаработать. В данном случае заработок составлял ни много ни мало шесть тысяч долларов.      Роллинс знал, что практически невозможно завербовать кого-нибудь, на ком нет статьи. Никто не становится осведомителем, если ему не светит долгий-долгий срок. Известно: лучше спать с врагом, чем за решеткой. Поэтому он начал с того, что проверил по компьютеру, не случалось ли у кого-нибудь из них серьезных неладов с законом. Единственная, кто подвергалась аресту с последующим осуждением условно, была некто Уна Халлиган, оказавшаяся абсолютно роскошной рыжеволосой телкой двадцати с чем-то лет от роду. Он подкараулил ее, когда она вышла из здания корпорации "Тайм - Лайф" в десять минут шестого восемнадцатого мая, предъявил ей удостоверение и сказал:      - Добрый вечер. Детектив Роллинс. Могу ли я задать вам несколько вопросов?      Девушка удивленно посмотрела на него:      - Откуда вы меня знаете?      Роллинс объяснил, что ему еще утром показал ее смотритель дома, в котором она живет, но он не хотел тогда говорить с ней, поскольку она спешила на работу. Он надеется, что сейчас более подходящее время. Уна по-прежнему выглядела удивленной. Возможно, она гадала, как он узнал место ее работы, о котором смотритель не имел ни малейшего понятия. Однако Роллинс опередил ее вопросы и объяснил, что полиция расследует случай грабежа в соседнем доме. В связи с чем, не видела или не слышала ли она ничего подозрительного в ночь на четырнадцатое мая, то есть на прошлую пятницу. Разумеется, она ничего не видела и не слышала, но это было только необходимое вступление. Теперь он перешел к делу.      - Мисс Халлиган, - сказал он, - прошу извинить меня за подобные вопросы, но мне придется писать отчет, причем в трех экземплярах, - тут он со вздохом закатил глаза, - и мне понадобятся ваши ответы.      Уна торопилась на коктейль с мультимиллионером с биржи - по крайней мере, именно так он представился, - и ей вовсе не улыбалось терять время на замшелого детектива с его расследованием какого-то дурацкого ограбления, каких в ее районе случаются десятки, если не сотни.      - Ну, только быстро, - сказала она. - Я спешу на свидание.      Что его ничуть не удивило, учитывая ее внешность.      - Мисс Халлиган, - начал он, - кем вы работаете?      - Я работаю приемщицей в косметической фирме "Голубой Банан".      - Вот как?      Название компании приятно удивило его. Косметическая фирма "Голубой Банан".      - Да, - сказала она и поглядела на часы.      - И как давно вы там работаете?      - С марта месяца.      - А до того?      - В одной бухгалтерской фирме.      - Как она называется?      - "Хаскинс, Геллер и Фейн".      - И где она находится?      - В Нью-Йорке.      - Как долго вы там работали?      - Шесть месяцев. Меня уволили после того, как я сказала своему шефу, что он кое-что делает неправильно. Вернее, я, кажется, употребила слово "глупо". - Она снова взглянула на часы.      - Вы никогда не подвергались аресту?      - Никогда.      - Точно? Я могу проверить.      - А что вам, собственно, надо? - насторожилась она.      - Я осуществляю обычную проверку. Значит, вы никогда не привлекались даже за мелкие нарушения? За превышение скорости? За парковку в неположенном месте?..      - Меня несколько раз штрафовали.                  - ЕСО?            - Нет. Что?      - Езда в состоянии...      - А-а-а. Нет. Никогда.      - Значит, ничего серьезного?      - Ничего.      - Я могу проверить, - повторил он.      - Ну хорошо, - тяжело вздохнула она. - В возрасте шестнадцати лет меня арестовали за хранение одной унции запрещенного вещества. Марихуаны. Я отделалась условным сроком, потому что это было мое первое правонарушение, и мне было только шестнадцать лет, и отняли у меня только одну унцию. Удовлетворены?      - С полицией никогда не сотрудничали?      - Нет, а в чем дело?      - Получая условный срок, вы брали на себя какие-либо обязательства?      Роллинс уже знал, что никаких обязательств она не брала. Слишком мелкое нарушение.      - Не понимаю, о чем вы говорите. - Уна начинала сердиться. - Я же вам сказала. Какая-то жалкая унция...      - Вам не предлагали никаких сделок?      Он знал, что ей не предлагали никаких сделок.      - Конечно же нет. Из-за унции марихуаны!      - Вам доводилось проносить куда-нибудь подслушивающие устройства?      - Что?!      - Мисс Халлиган, я офицер полиции. Если вы когда-либо являлись полицейским осведомителем, мне об этом можно рассказать.      - Что?      - Были ли вы когда-нибудь осведомителем?      - По-моему, мы начали с грабежа неподалеку от...      - Совершенно верно. Но у нас есть основания полагать, что в деле замешан сотрудник правоохранительных органов. Сообщаю вам под большим секретом.      Уна растерянно моргала.      И во все свои прекрасные зеленые глаза смотрела на него.      - Я знал о вашем аресте, - объявил Роллинс.      Она молчала.      - Так вы никогда не работали на полицию?      - Никогда.      - И среди ваших знакомых никогда не было коррумпированных полицейских?      - Среди моих знакомых вообще никаких полицейских никогда не было. Я не помню даже, как звали тех, которые меня арестовывали!      - В таком случае благодарю вас, мисс Халлиган. Извините за беспокойство.      - Ничего, - ответила она, еще раз растерянно посмотрела на него, потом бросила взгляд на часы и заспешила к подземке.      Он сделал вывод, что она чиста.            * * *            В пятницу, двадцать первого мая, Роллинс наконец добрался до конца списка. Он предъявил удостоверение привратнику дома по Восемьдесят первой улице и спросил, как того зовут...      - Луис, - ответил привратник.      ...а затем предупредил, что тема их разговора должна остаться в строжайшей тайне, понятно? Идет полицейское расследование, и о его визите не следует рассказывать никому, понятно?      Луис едва не намочил штаны.      Его сестра была нелегальной иммигранткой с Филиппин.      Он заверил Роллинса, что ни одна живая душа не узнает о визите полиции.      Роллинс вошел в холл, осмотрел почтовые ящики и запомнил несколько имен жильцов. Затем вернулся к привратнику и начал задавать ему вопросы о совершенно ненужных ему людях, тогда как на самом деле его интересовала только квартира 12С, где проживал некто М. Уэллес. Старательно запутав Луиса, он наконец спросил:      - А как насчет Уэллеса? Кто живет в квартире 12С?      - Ах да, - сказал Луис. - Мистер и миссис Уэллес и их дочь.      - Как ее зовут?      - Молли.      - Миссис Молли Уэллес?      - Нет, Молли - это дочь.      - А мать как зовут? - поинтересовался Роллинс, подбираясь к цели своего визита.      - Не знаю, - ответил Луис.      - А ее муж? Его имя ты знаешь?      - Майкл, - ответил Луис. - Майкл Уэллес. - И хотя его никто не просил, добавил: - Он работает в окружной прокуратуре.            * * *            - Так вот, - докладывал Роллинс. - Он - заместитель окружного прокурора в Отделе по борьбе с организованной преступностью.      В зеркальце заднего вида Пети и Бобби встретились глазами.      Они втроем ехали в машине Бардо через Куинс. Они знали, что в машине нет подслушивающих устройств, потому что механик проверял ее каждую пятницу. Последняя проверка была только вчера, и Пети не сомневался, что все в порядке. Сейчас он даже жалел, что в ней нет "жучков". Вот бы они там у себя послушали, что Эндрю Фа-виола трахает жену помощника прокурора! Роллинс сидел рядом с ним на переднем сиденье, Бобби Триани - сзади. Машину - новый "Кадиллак-севиль" с надувными подушками безопасности и телефоном - Пети получил в подарок от человека, которому он оказал услугу, - его люди переломали ноги любовнику его жены или что-то в этом роде. Роллинс сидел вполоборота, положив руку на спинку сиденья. Он попеременно обращался то к Бобби, то к Пети.      - Как только испашка-привратник сообщил мне место его работы, я сразу же произвел проверку. Как выяснилось, пять лет назад он провел очень большую операцию - упрятал за решетку банду Ломбарди, всех шестерых. У них у всех пожизненное.      - Как, говоришь, его имя? - переспросил Бобби.      - Уэллес. Майкл Уэллес.      - Майкл Уэллес, - повторил Пети.      - Точно.      - Банда Ломбарди.      - Точно.      - Значит, не исключено, - заметил Бобби.      У Роллинса хватило ума не спрашивать, что именно не исключено.      - Значит, это могла быть она, - сказал Пети.      Роллинс по-прежнему хранил молчание.      - Так ты уверен, что она жена того парня, который упек банду Ломбарди? - уточнил Бобби.      - Абсолютно.      - И как ее зовут?      - До сих пор не знаю.      Бобби вздохнул.      Пети тоже вздохнул и кивнул Бобби в зеркальце заднего вида.      Бобби принялся отсчитывать стодолларовые купюры.      - Спасибо, Рэнди, - сказал он. - Ты хорошо поработал.      Роллинсу нравилось иметь дело с этими людьми.      Они всегда держали свое слово и расплачивались наличными без звука.            * * *            - Я слышала, ты серьезно увлечен какой-то девушкой, - сказала Ида.      Внешне она очень походила на своего отца. Те же мощный нос и иссиня-черные волосы. Глядя на нее, Эндрю всегда вспоминал ту маленькую девочку из детства. Воскресные визиты к бабушке. Совместное катание на роликах по дорожкам во дворе. Телевизор в бабушкиной комнате - иногда казалось, что он тоже давным-давно привезен из Италии на пароходе с грузом оливкового масла. Сама комната - маленькая, уютная и теплая, с красными бархатными шторами и фотографиями в резных рамках на стенах. С фотографий смотрели усатые мужчины в жестких белых воротничках и манжетах.      Всякий раз, когда Эндрю по воскресеньям приезжал в дом Иды, почти все время он проводил в ее обществе. С Бобби он мог увидеться в любое время на неделе. Если уж на то пошло, на неделе он виделся с Бобби гораздо чаще, чем полезно для здоровья. С Идой же он встречался в лучшем случае раз в два месяца.      - И кто она? - спросила Ида.      Она стояла у плиты и пробовала кипевший в кастрюле томатный соус. Не сказать, что она такая уж прекрасная кухарка. В городки она в детстве тоже не очень хорошо играла, что ее, впрочем, ничуть не смущало. Поверх голубого платья, в котором она утром ходила в церковь, Ида надела пластиковый фартук с надписью: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЦЕЛУЙТЕ ПОВАРА.      - А ты откуда знаешь? - поинтересовался он.      - Твой отец написал мне, - пожала плечами Ида. - Дескать, когда ты был у него, то упомянул о какой-то девушке. Он считает, что между вами это серьезно.      - Ничего подобного я ему не говорил.      Но Ида не собиралась отступаться.      - Ну мне-то ты можешь сказать.      - Говорю тебе, никого у меня нет.      Однако он расплылся в улыбке, как школьник.      - Твой отец решил, что у вас что-то серьезное.      - Он меня не так понял. Я сказал, что ничего серьезного у меня ни с кем нет. Правда. - И он опять осклабился.      - А ты сказал бы мне, если бы было? - спросила она, зачерпнула соус деревянной ложкой и поднесла ее к губам.      - Конечно.      - Или там какие-то сложности? - спросила она.      - Какие сложности?      - Ну, не знаю. Скажем, она чья-то дочь...      - Нет, нет.      - Вот, например, я слышала, что ты встречаешься с дочкой Тони Канниери. На мой взгляд, не следует якшаться с дочкой такого уважаемого человека, как Тони.      - Я с ней порвал.      - Молодец. Мудрое решение. - Она снова принялась помешивать соус. - Надеюсь, ты не влюбился в чью-нибудь жену?      - Говорю тебе, ни в кого я не влюбился, - снова расплылся он.      - Да брось ты, это же я.      - Правда, Ида.      - Потому что если она замужняя женщина, последствия могут быть непредсказуемы.      - Ты не знаешь ее мужа, - сказал Эндрю.      - Значит, она все-таки замужем! - воскликнула Ида и посмотрела ему в глаза.      - Ида, - сказал он с видом серьезного маленького мальчика, - я правда не могу сейчас говорить на эту тему.      Ида прекрасно знала, когда он принимал такой вид.      - Так она замужем?      - Да.      - Но не за кем-то, кто может создать проблемы? Нельзя оскорблять членов семьи...      - Ну что ты, Ида, как ты могла подумать?      - Раз уж ты встречался с дочерью Тони, кто знает, на что ты еще можешь отважиться?      - Ее муж не из таких.      - Тогда в чем проблема?      - А кто сказал, что есть проблема?      - Ну, раз ты делаешь из своей связи такой секрет...      - Я же сказал тебе, Ида. Она замужем. Я не могу болтать о нас на каждом перекрестке.      - Разумеется, нет. Но мы не на перекрестке. Это я, Ида. Помнишь меня? Твоя кузина Ида. Вспомнил?      - Нет. Кто ты такая? - улыбнулся Эндрю. Ида улыбнулась в ответ.      - Или она замужем за кем-то, кто может создать проблемы другого рода? - спросила она, все еще улыбаясь.      - Не понимаю, что ты имеешь в виду.      - Ну, за кем-то опасным.      - Опасным - чем?      - Понятия не имею. Ты же скрытничаешь. Отсюда я и делаю вывод, что возможны проблемы.      - Она замужем за юристом, так что никаких проблем, - сказал Эндрю.      - Что за юрист?      - Не знаю. Он работает в какой-то городской структуре.      - И чем он занимается?      - Не знаю.      - Как его зовут?      - Честно говоря, тоже не знаю.      - А ее как зовут?      - Ну хватит, Ида.      - Что за секреты? Я спрашиваю всего-навсего имя.      - Я еще не готов ответить тебе.      - А когда будешь готов?      - Когда я буду знать.      - Что?      - Выйдет ли она за меня замуж.      - Ты уже делал ей предложение?      - Делал.      - И почему она так долго не может решиться?      - Ну... У нее дочь. Все не так просто.      - Сколько ей лет? Я имею в виду, дочери?      - Двенадцать.      - И ты готов удочерить двенадцатилетнюю девочку, Эндрю?      - Да, готов.      - Все настолько серьезно?      - Очень серьезно.      - Тогда лучше посоветуйся с другими, прежде чем принять окончательное решение.      - Зачем?      - Потому что ты собираешься привести нового человека в семью. Такой шаг следует обсудить с Пети. И с Бобби. Они должны знать заранее. Если ты действительно решишь жениться на ней.      - Надеюсь, мы поженимся.      - Тогда ты должен сесть и поговорить с ними. Так поступил Бобби, когда собрался жениться на мне. Он поговорил не только с моим отцом, но и с твоим тоже. И с Пети. Не думай, что у тебя нет обязательств, Эндрю. На эту тему обязательно надо поговорить, ты меня понимаешь?      - Ну, подумаю.      - А в чем загвоздка? - спросила Ида.      - Ни в чем.      - По-моему, все-таки есть, - глубокомысленно покачала головой она.      - Говорю тебе, нет.      - Тогда посоветуйся с ними.      - Обязательно - когда я буду готов.      - По-моему, лучше это сделать сейчас. Прежде чем она скажет "да" и застанет тебя врасплох.      - Я очень надеюсь на такой исход.      - Я тоже, - сказала Ида, снова попробовала соус и повторила: - Но сперва поговори со своими. Узнай, что они думают. Окажи им должное уважение. Ты очень важный человек, Эндрю. И такие вещи надо делать должным образом. Встреться с ними. Посоветуйся. - Она снова поднесла к губам ложку.      - Посмотрим, посмотрим, - сказал он.      - Соли не добавить? - спросила она и протянула ложку ему.            * * *            Той же ночью, лежа с мужем в постели, Ида сказала:      - Не думаю, чтобы он от вас что-нибудь скрывал.      - Что он рассказал о ее муже? - спросил Бобби.      - Только то, что он юрист.      - И все? А точнее?      - Он не знает. Ему известно только, что он работает в городской структуре.      - Он не в курсе, что парень - прокурор?      - По-моему, нет, - ответила Ида.      - Он защищает ее или что?      - Сомневаюсь. Я тебе уже сто раз повторила: по-моему, он ничего не знает. А теперь давай спать.      - Потому что если он знает...      - М-м-м-м-м.      - ...и тем не менее никому не говорит...      - М-м-м-м-м.      - ...то это может быть серьезно.      - Да.      - Это может быть очень, очень серьезно, - повторил Бобби. - Жалко, что ты его больше не расколола.      - Я сделала все, что могла, - пробурчала Ида и перевернулась на другой бок. - Давай спать, - зевнула она. - Утро вечера мудренее.            * * *            Сиделка расположилась в дальней части квартиры, в гостиной. Она смотрела по телевизору воскресный фильм. Молли и Вайнона сидели в комнате Вайноны, расположенной рядом с комнатой ее брата, которую тот занимал по старой памяти всякий раз, когда приезжал с женой погостить к родителям. Девочкам нравилась его комната, с огромным постером Тины Тернер на потолке над кроватью, вымпелами всех бейсбольных и футбольных команд высшей лиги на стенах, кувшином, полным мелочи, и моделью "Китти Хок" на туалетном столике. Вайнона нашла его заначку марихуаны на верхней полке шкафа, в металлическом ящике с рыболовными принадлежностями.      И вот теперь она сворачивала себе косячок.      Крошки марихуаны так и норовили разлететься по всей кровати.      - Ой, зря мы это делаем, - сказала Молли.      - А по-моему, вовсе нет, - твердо ответила Вайнона. - Не трусь, Мол.      - Откуда ты знаешь, что она не испортилась? Как долго она лежала в шкафу?      - Она не портится, - успокоила ее Вайнона. - Наоборот, с годами становится даже лучше.      - Откуда ты знаешь?      - Это общеизвестно. Кроме того, она вовсе не старая. Макс курит ее всякий раз, как приезжает домой.      - А разве во всем доме не пахнет? - испугалась Молли.      - Он открывает окно. Ну, вот. - Вайнона гордо продемонстрировала подруге нескладную, тем не менее вполне пригодную к употреблению козью ножку.      - А если придет эта, как ее?      - Толстая Генриетта? Не придет. Она никогда сюда не приходит. Она считает, что моя мать платит ей за то, что она смотрит у нас телевизор.      Вайнона принялась сворачивать второй косяк. Молли внимательно следила за ней.      - Как ты думаешь, как мне следует поступить? - спросила она.      - Закури и заткнись.      - Я имею в виду Францию.      - Они сказали, что поездка точно не состоится?      - Да. Он говорит, что у него слишком много работы, а мама садится за диссертацию сразу после окончания учебного года.      - То есть когда?      - Десятого. Как и у нас. Я им говорю: мы же планировали, что обе наши семьи окажутся в Париже в одно и то же время, потому что вы едете на Ривьеру в июле, как раз тогда, когда мы собирались в Сен-Жан, и мы с тобой так радовались, что вместе окажемся в Париже...      - Да, - подтвердила Вайнона, сосредоточенно склонившись над непослушным косячком.      - ...и вдруг они сообщают, что мы никуда не едем. Я сказала отцу, что он сам должен понимать, как это жестоко и несправедливо.      - И что он ответил?      - Что нынешним летом мы никуда не едем, и все тут. И пригрозил, что если я не перестану ныть, то они пошлют меня в лагерь.      - В лагерь! - воскликнула Вайнона. - Ну, знаете...      - Вот так. И что, по-твоему, мне теперь делать?      - Пережди. Может, у них сейчас просто трудный период.      - Знаешь, между ними действительно что-то происходит, - подтвердила Молли и закатила глаза.      - Ну вот, - удовлетворенно хмыкнула Вайнона. - Практика - великая вещь. Держи, Мол.      Двадцать минут спустя обе девочки заторчали вовсю. Они докурили косячки до кончиков пальцев, а потом открыли банку и выкинули остаток травки в окно, порвали бумагу на мелкие кусочки, скатали в шарики и отправили следом за марихуаной. Снизу в открытое окно врывался шум улицы. Подружки лежали рядком на кровати Вайноны в одних трусиках, громко переговаривались и каждые десять секунд принимались хихикать.      Молли поинтересовалась, действительно ли Вайнона попробовала травку в первый раз. Почему-то вопрос показался ей очень смешным, и она расхохоталась до слез. Вайнона уверила ее, что все новое она обязательно будет пробовать в первый раз исключительно в обществе своей лучшей подруги. Эта свежая шутка вызвала у девчонок новый приступ необузданного веселья.      - За исключением тех случаев, когда я играю на своей пуговке, - оговорилась Вайнона.      Поскольку само слово "пуговка" несло в себе неисчерпаемый заряд смеха, подружки снова расхохотались. Вайнона призналась, что это она сделала в первый раз без Молли, то есть поиграла на пуговке. Молли захотелось узнать, что такое "пуговка" и как на ней играют. Вайнона ответила, что сперва надо ее найти. Сама она обнаружила ее совершенно случайно в феврале, в Вермонте, когда стирала в стиральной машине свои лыжные шмотки. Машина вибрировала, и в какой-то момент она почувствовала, что что-то вибрирует в ответ под ее джинсами. Тогда она прижалась к машине еще крепче, и ей стало еще приятнее. Молли нашла безумно смешным, что у людей под джинсами может что-то вибрировать.      Далее Вайнона поведала ей, что в тот же вечер в ванной, когда она мыла там, внизу, она испытала знакомое ощущение, хотя и не такое сильное, как около стиральной машины. Поэтому она начала искать пальцами, что именно вызывает такое странное, но очень приятное чувство, и обнаружила у себя между ног очень маленькую - ну вроде как пуговку - meine kleine friggin buzzerei, - добавила она на франкендраке.      - Иногда я делаю это под музыку, - объявила она, села, перелезла через Молли и прошлепала к книжному шкафу. Молли смотрела, как она ставит диск, до отказа поднимает тумблер громкости и возвращается назад. Вайнона снова перелезла через Молли, улеглась на кровать рядом с ней и запустила руку себе в трусы. - Делай, как я, - сказала она. - Увидишь, как классно.      Пять минут спустя, под рвущиеся из стереопроигрывателя звуки песни Майкла Джексона, Молли впервые в жизни мастурбировала. От избытка нахлынувших ощущений девочки без перерыва хихикали. Шестнадцатилетняя Генриетта, сидя в гостиной и глядя в экран телевизора, пребывала в счастливом неведении. В дальней комнате девчонки шумели, как и полагается шуметь глупым тринадцатилетним малышкам.            * * *            - Как вы узнали? - спросил Эндрю.      - Навели справки, - ответил Пети.      - Кто навел справки?      - Один детектив.      - Частный детектив?      - Нет, настоящий полицейский. Он работает на нас.      - Вы навели справки о ней, не посоветовавшись предварительно со мной? - грозно нахмурился Эндрю.      - Мы пытались защитить тебя, Эндрю. Если ты чего-то не знал, наш долг - открыть тебе глаза. Для твоего же блага.      - Как его зовут? Ее мужа?      - Майкл Уэллес. Пять лет назад он упек банду Ломбарди.      - Вы полностью уверены?      - Абсо...      - Потому что, если вы ошиблись...      - Никаких ошибок, Эндрю.      - ...и у меня из-за вашей ошибки появятся неприятности...      - Эндрю, клянусь матерью, тут все правда. Я лично позвонил в окружную прокуратуру и спросил Майкла Уэллеса. Меня тут же соединили.      - Кто взял трубку?      - Он сам. "Помощник окружного прокурора Уэллес" - так он представляется.      - Тогда откуда ты узнал, что он начальник подразделения?      - Потому что я попросил к телефону заместителя начальника подразделения Майкла Уэллеса. К тому же, Эндрю, какая разница, начальник он или подчиненный? Он - сотрудник прокуратуры, который занимается организованной преступностью. По мне, так этого вполне достаточно.      Эндрю погрузился в молчание.      Потом он произнес:      - И каких дальнейших шагов ты от меня ждешь?      - Тут только тебе решать, - ответил Пети. - Я знаю, как поступил бы я. Потому что ты же понимаешь, Эндрю, он вполне мог поставить "жучки". И она вполне могла работать на него. Мне очень неприятно тебе говорить такое, но весьма вероятно, что она стукачка.      - И как бы ты поступил?      - Я думаю, ты знаешь, как бы я поступил, Эндрю.            * * *            Когда в среду закончился последний урок, Лоретта подошла к столу Сары и вручила ей большой белый конверт.      - Миссис Уэллес, - очень серьезно сказала она, - если у вас выдастся свободная минутка, очень вас прошу прочитать вот это.      - С удовольствием, - улыбнулась Сара. - А что здесь?      - Ну... - Лоретта замялась и потупилась.      Странно, она никогда не производила впечатление застенчивой девочки. Сара пристально посмотрела на нее.      - Что там, Лоретта? - повторила она.      - Так, кое-что. Еще я там указала мой номер телефона, на случай, если вы захотите мне позвонить.      Сара в недоумении уставилась на нее.      - Что-то случилось? - спросила она.      - Нет-нет. Ну... просто прочтите, хорошо? Когда у вас выдастся свободная минутка. - И Лоретта бегом бросилась вон из класса.      Сара положила конверт в свой портфель.            * * *            Из-за ослепительного солнца Саре пришлось надеть темные очки. Она быстрым шагом шла по Парк-авеню в сторону Данхилла, где перед каким-то магазином стояла голубая "акура" Эндрю. Пока она не села в машину, она не произнесла ни слова.      - Привет, - сказал Эндрю и улыбнулся.      - Очень опасно, - заметила она и бросила портфель на заднее сиденье. - Давай поскорее поедем.      Эндрю немедленно тронулся с места, направляясь в сторону реки. Билли обычно сразу же выруливал на Парк-авеню, но она знала, что они с Эндрю сегодня обедают в каком-то ресторане. Когда он сообщил ей о своем решении во время телефонного разговора, первое, что пришло ей в голову - уж не обнаружил ли он резервные прослушивающие устройства в своей квартире? За окном машины мелькало шоссе Ист-Ривер-драйв.      - Куда мы едем? - спросила она.      В ее голосе еще чувствовалось волнение.      - Есть одно миленькое местечко в Коннектикуте, - ответил он.      - В Коннектикуте? Эндрю, у меня не так много времени. Ты же знаешь, что я не могу...      - Думаю, время у тебя найдется, - процедил он сквозь зубы.      Она не сняла очки, хотя солнце больше не било ей в глаза. Она тихо сидела рядом с ним, положив сумочку на колени, а руки сложив поверх сумочки. Эндрю мрачно смотрел на дорогу.      Он гадал, нет ли на ней записывающей аппаратуры.      Он знал, что его машина чиста. Он отвез ее в гараж, где стоял "линкольн", и попросил Билли поднять на подъемник и проверить сверху донизу. Поиски результатов не дали. То, о чем они с Сарой Уэллес будут говорить сегодня в его машине, не станет известно ее мужу, работающему в Отделе по борьбе с организованной преступностью. Если только на ней самой нет "жучков".      - Я знаю, кто твой муж, - сказал он.      Она ничего не ответила.      - Его зовут Майкл Уэллес, и он заместитель начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью.      Она по-прежнему не сказала ни слова. Ее сердце гулко билось в груди. Он знает о Майкле, значит, врать бесполезно. Но если она расскажет правду...      - Твой муж зарабатывает восемьдесят пять тысяч в год за то, что сажает в тюрьму таких, как я.      - Я не понимаю, о чем ты говоришь.      - Думаю, ты все отлично понимаешь.      Он не смотрел в ее сторону. Его руки лежали на руле, глаза не отрывались от дороги. Они проезжали мимо той части Бронкса, где раньше селились итальянцы, а теперь их место заняли латиноамериканцы. Маленькие, теснящиеся друг к другу двухквартирные домики, выстроившиеся вдоль дороги, напомнили ему детство. Время от времени отец брал его, совсем еще маленького, с собой и ехал навещать кого-нибудь из рядовых бойцов организации. "Люди такое не забывают", - объяснял отец Эндрю. В точно таких же домиках старшие курили свои вонючие сигары, гладили его по голове и приговаривали: "Как ты вырос, Лино".      - Это твой муж установил "жучки" в моей квартире?      Он все еще не смотрел на нее, полностью сосредоточившись на дороге.      - Я же говорила тебе: я понятия не имею, чем ты...      - Сара, постарайся понять серьезность своего положения. Если ты знаешь, кто я, то ты должна знать и то, что я могу с тобой сделать. Лучше скажи мне правду.      - Ну хорошо, - вздохнула она.      - Так это он?      - Да.      - Очень мило. Он использовал свою собственную жену, чтобы...      - Нет, - остановила его Сара. - Все не так.      - В самом деле? А как?      - Я не знала о прослушивании. Благодаря прослушиванию он узнал о нас с тобой.      - Но теперь он знает.      - Да.      - И ты по-прежнему бегаешь ко мне на свидания. Значит, Сонни что-то пропустил, там еще что-то осталось. Иначе зачем бы твой муж...      - Да, там кое-что осталось.      - Когда ты узнала про меня?      - В День Матери.      - Ты знаешь обо мне с середины мая и все еще встречаешься со мной. И ты еще говоришь, что все не так. Ты...      - Я встречаюсь с тобой потому, что...      - Потому что ты работаешь на него, ты тащишь меня в западню...      - Я встречаюсь с тобой потому, что я люблю тебя.      - Ложь. Ты выуживаешь из меня...      - Нет...      - Да, ты осведомительница, ты хочешь отправить меня за решетку!      - У меня не оставалось выбора, - ответила она.      Она думала, что он решил убить ее. В кино она видела, как осведомителей отвозили за город, вроде как на прогулку. В его глазах - она просто осведомитель.      - Нет, у тебя был выбор, - сказал он. - Ты могла сказать мне. Ты могла...      - Я говорю тебе сейчас.      - Только потому, что я уже знаю!      - Я и так собиралась тебе сказать.      Она не знала, правду она говорит или нет.      Он задавался тем же вопросом.      - Ты понимаешь, что я могу приказать убить тебя в любую минуту? - спросил он.      Значит, сам он убивать ее не собирается. Но это вовсе не исключает возможности, что он везет ее в миленькое местечко в Коннектикуте, где парочка веселых мордоворотов давно уже ждет с веревками и бензиновыми пилами в руках.      - Не думаю, что ты это сделаешь, - сказала она.      - В любую минуту! - повторил он и, сняв правую руку с руля, щелкнул пальцами. Он до сих пор ни разу не взглянул на нее, только на дорогу. - Осведомительница! Стукачка! Ты знаешь, как мы поступаем со стукачами?      Потом он надолго замолчал, прикидывая, где можно свернуть с Брукнер-шоссе на какую-нибудь боковую улочку. Минуты через три он отыскал нужный поворот, проехал мимо дизельной заправочной станции и вскоре оказался на залитой солнцем улочке, по обеим сторонам которой тянулись хилые деревца и чистенькие белые домишки. В конце улицы виднелся незастроенный участок, обнесенный забором с пропущенной поверху колючей проволокой. За забором высилась груда ржавых и битых машин. Вокруг не было ни души. Эндрю подъехал к забору и выключил двигатель. На улице царила тишина, нарушаемая только гулом машин, доносившимся с шоссе. Наконец он повернулся к ней.      - На тебе есть "жучки"? - спросил он.      - Нет.      Она до сих пор не сняла темные очки. Он не мог видеть ее глаз.      - Сними очки, - приказал он.      Она повиновалась. Открыла сумочку и положила очки в футляр.      - Посмотри на меня, - приказал он.      Она повернулась к нему.      - Ответь еще раз. На тебе есть "жучки"?      - Нет, Эндрю.      - Расстегни блузку.      Она без колебаний расстегнула пуговицы на блузке. Он засунул руку ей за лифчик, провел пальцами вокруг грудей, ощупал живот, бока, ягодицы, бедра и лобок. Это были не те руки, что еще недавно ласкали ее.      - Вынь все из сумочки.      Она завороженно, как кролик на удава, уставилась на него, затем подняла сумочку и высыпала все ее содержимое. Пока он копался в женских мелочах, разбросанных по сиденьям, Сара застегнула блузку. Футляр с темными очками, кошелек, связка ключей, пачка жевательной резинки, губная помада, расческа, книжка в бумажной обложке, несколько монет. Он перелистал книжку, чтобы убедиться, что внутри ничего не спрятано. Затем вывернул наизнанку саму сумочку, встряхнул ее, провел рукой по швам. Ему не удалось найти ничего, что хоть отдаленно напоминало бы записывающее устройство.      - Ну хорошо, - произнес он наконец, отвернулся от нее и завел машину.      На ходу Сара принялась складывать свои вещи в сумочку - одну за одной, медленно, аккуратно, сердито. Когда они снова выбрались на шоссе, она сказала:      - Что ж, очень милый маленький обыск.      - Какого черта, - взорвался он. - По-моему, это твой муж работает в прокуратуре, а не мой!      - Ну теперь-то ты удовлетворен?      - Да.      - Убедился, что на мне нет "жучков"?      - Да.      - И что я здесь только потому, что я хотела быть здесь?      - Да.      - Тогда сбавь скорость. Я не желаю погибнуть в автокатастрофе.      Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида, кивнул и убрал ногу с педали газа.      - Я и не знал, что еду так быстро.      - Ты едешь как псих.      На протяжении минут десяти - пятнадцати они не обменялись ни единым словом. Наконец он нарушил молчание:      - Он знает, что ты сегодня встречаешься со мной?      - Да. Он хочет, чтобы наши отношения продолжались. Пока он не получит все, что ему нужно.      - Как много он уже знает?      - Не могу сказать точно.      - Что ты имела в виду, когда говорила, что у тебя нет выбора?      - Моя дочь...      - Какое она имеет от...      - Он грозится отнять ее у меня.      - Он в состоянии так поступить?      - Возможно. Я больше не могу сказать, что знаю его. У него есть видеопленка, на которой заснято, как я захожу к тебе, у него есть...      - Видеопленка! Господи, что еще у них...      - Они следили за дверью на Мотт-стрит, - пояснила она. - И снимали всех, кто туда заходил.      Похоже, она говорит правду. Записывающего устройства на ней нет. Она рассказывает чистую правду.      - Он показал мне пленку, - продолжала она. - И у него есть записи всего, что мы с тобой говорили друг другу. Он дал мне их прослушать.      - А еще?      - Кто еще их слышал? Наверное, люди, с которыми он...      - Нет, какие еще записи у него есть?      - Не знаю. Он ждет, пока наберется на пожизненное заключение. Понимаешь?      - Понимаю.      - И он пригрозил, что если я не сделаю то, что он хочет, то он использует пленки как свидетельство на бракоразводном процессе.      Эндрю кивнул.      Несколько минут он молчал. Потом заговорил снова:      - Они требуют, чтобы я приказал тебя убить. Они знают о твоем муже и думают, что ты могла...      - Но как они узнали?      - Обратились к детективу.      - Наняли частного детек...      - Нет, им помог обыкновенный нью-йоркский коп. Наш человек. Тогда они уже знали о нас с тобой. Откуда - не пойму.      - Билли, - догадалась она сразу же.      - Возможно, - кивнул он. - Они думают, что ты осведомительница. Стукачка. А осведомителей принято примерно наказывать. Чтобы другим неповадно было.      - Осведомителей принято убивать, вот что ты хочешь сказать?      - Да, - подтвердил он. - Осведомителей надо убивать.      - Даже осведомителей со связями?      - Особенно осведомителей со связями.      - Я имею в виду не мужа. И совсем другие связи.      Он удивленно посмотрел на нее.      - Я имею в виду тебя, - пояснила она.      С обеих сторон их обходили грузовики.      - Что это значит? - спросил он.      - Ты предлагал мне выйти за тебя замуж.      Слева от них просвистел огромный автофургон, подняв тучу пыли и заставив их обоих вздрогнуть.      - Ты тогда говорил серьезно? - спросила она.      - Совершенно серьезно.      - Тогда я отвечу: "да", - сказала она.            * * *            Она вышла из ванной совершенно нагая, только сумочка болталась у нее через плечо. Она положила сумочку на ночной столик у кровати и сразу же бросилась в его объятия.      При виде его у нее всегда возникало совершенно неконтролируемое желание. Едва ощутив его тело, она моментально растворилась в той дикой, первобытной страсти, которую она испытывала с ним всегда, начиная с самого первого раза. Даже сейчас, когда она знала, кто он такой и какие силы он представляет, она оставалась совершенно безнадежно и отчаянно влюбленной в него. Да, она любила его всей душой.      Гостиница стояла на берегу узкой речушки с маленьким водопадом. Прямо под окнами их номера на втором этаже, в тихой заводи перед водопадом, как в пруду, плавали лебеди. Сара и Эндрю лежали, обнявшись, на широкой кровати и слушали шум падающей воды.      Он весь бурлил вопросами, планами, предложениями, буквально горел от возбуждения и говорил, не переставая, как будто журчала вода в водопаде за окном. Когда она скажет мужу? Как быстро она получит развод? Согласится ли он? Может ли она переехать к нему жить уже сейчас? А как насчет ее дочери?      "Действительно, как насчет моей дочери?" - подумала Сара.      - Я знаю, что я ей нравлюсь, - сказал он, - но...      - Она от тебя без ума.      - Но тут совсем другое дело, все-таки развод, у нее появится новый отец...      - Я понимаю, все непросто.      - Я буду очень хорошо заботиться о ней, Сара.      - Не сомневаюсь.      - И о тебе тоже. Никто не посмеет тебя обидеть, пока я рядом.      - Знаю, - ответила она.      - Я познакомлю тебя со всеми, - продолжал он. - Ну, не буквально со всеми, но с теми, кто имеет вес. Фактически все ограничится двумя - Бобби Триани и Пети Бардо, самыми главными людьми в организации после меня. Звучит так, словно у нас как в армии, но это не так.      - Тебе потребуется их согласие? - спросила она. - Для того чтобы жениться на мне?      - Да нет, что ты. Я ни у кого не спрашиваю согласия и поступаю так, как считаю нужным. Просто так принято, Сара, вроде как знак уважения по отношению к коллегам. Когда я говорил тебе, что занимаюсь инвестициями, я вовсе не врал, по сути дела, мы и есть инвесторы и, как любые другие инвесторы, стремимся получать прибыль. Бобби - мой первый заместитель, Пети - второй. Все проходит через наши руки, вся прибыль, и мы решаем, как ее распределить, сколько процентов кто получит, кто какую роль должен играть в организации...      И тут, возможно, потому, что скрывать правду о себе в течение стольких месяцев оказалось для него невыносимым бременем, его буквально прорвало. Так поток прорывает плотину и с ревом устремляется дальше, уничтожив на пути и саму плотину. Слова мешались, мысли обгоняли одна другую. А Сара думала, что никогда еще не любила его так сильно, как сейчас, когда он наконец открыл ей всю истину про себя, полностью раскрылся перед нею, доверчивый, как ребенок.      - ...в основном мы работаем с наличкой. Вообще-то одна из наших главных проблем - как избавиться от денег. Я, конечно, не говорю, что мы выбрасываем их на улицу. Но им надо придать респектабельность, понимаешь? Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что мою квартиру прослушивали потому, что мы не совсем в ладах с законом. Ты задала вопрос: не связан ли я с преступностью? И я ответил: нет, потому что, на мой взгляд, преступник - это тот, кто убивает, или грабит, или причиняет другим какой-нибудь серьезный вред. Я лично никогда ничем таким не занимался. Полагаю, в глазах твоего мужа - и возможно, в твоих тоже - преступно способствовать людям, которые хотят играть в азартные игры, или брать взаймы деньги, или получать те удовольствия, какие им самим нравятся. В таком случае все, так или иначе связанные с перечисленными мной занятиями, автоматически зачисляются в разряд правонарушителей. Но мой отец, мой дядя и я - должен признать, я разделяю образ их мыслей, - мы считаем, что все, что мы делаем, - это предоставляем людям нужные им услуги. Пети, Бобби - мы все мыслим одинаково. Парикмахер Сэл - ты с ними со всеми в свое время познакомишься, - Ральфи Карбонарио (он и есть Картер в "Картер и Голдсмит", Кармине Орафо (это - Голдсмит), все они, мы все, предоставляем услуги, которые, кстати, в различное время и в различных странах мира считались вполне законными.      Бизнес тебя не будет касаться. Моя мать никогда не занималась делами и не занимается ими сейчас - ты с ней тоже познакомишься, должна же она дать свое родительское благословение, сама понимаешь. С ее стороны никаких проблем не будет, она влюбится в тебя с первого взгляда, иначе просто невозможно. Должен тебя сразу предупредить, сначала будет непросто. Трудно ожидать, чтобы эти ребята сразу признали человека с твоим прошлым, - я говорю о твоем первом муже. Тут вполне возможна, так сказать, естественная настороженность. Инерция мышления, сама понимаешь. Ребята, которые привыкли считать, что ростовщичество есть занятие совершенно нормальное, не сразу поймут, как я мог жениться на женщине, чей первый муж думает совершенно обратное. Возьмем, например, Парикмахера Сэла. Именно он дал мне то кольцо, помнишь? Ну, черное? Которое оказалось краденым? Он очень порядочный, работящий человек, сама увидишь, когда познакомитесь, хотя и производит впечатление громилы. Однако посмотри, какое великолепное кольцо он нашел. Разве это не говорит о чувствительности его души? Кстати, Сэл тоже не знал, что оно краденое. Тот тип, который всучил ему кольцо, очень сильно пожалел о своем поступке - если он, конечно, еще может о чем-то жалеть, а жалеть он больше ни о чем уже не может, поверь.      Так что сперва могут быть разговоры типа: "Что такое Эндрю выдумал, зачем он привел эту женщину, он что, с ума сошел?" Но ты узнаешь их поближе, они узнают тебя поближе, и все уладится. Особенно в конце месяца, поскольку все они станут получать очень большие деньги. Все - от руководства до исполнителей. Тогда заработает наш новый проект, и все будут очень счастливы, уж поверь мне, когда деньги потекут ручьем и мы станем распределять их между членами организации. Тогда все они будут относиться чрезвычайно благожелательно ко всем моим действиям. Впрочем, я не ожидаю ни от кого из них открытой враждебности по отношению к тебе. Уверен, все окажут тебе должное уважение.      - О каком новом проекте ты говоришь? - спросила она.      - Ну, - ответил он, - не знаю, как ты относишься к наркотикам. Некоторые готовы упрятать в тюрьму любого, у кого найдут косячок. Но миллионы людей по всему земному шару курят марихуану ежедневно, а миллионы других - я не говорю о бродягах и отребье, я говорю о законодателях, юристах, криминалистах, судьях, работниках социальной сферы и им подобных - считают, что наркотики следует легализовать. Я не могу судить, кто из них прав, а кто - нет, я только говорю, что миллионы людей не могут прожить и дня без наркотиков, и разве не большее преступление - лишить их того, что помогает им хоть как-то влачить существование. Я даже не о марихуане говорю. Возьмем тяжелые наркотики, типа героина или кокаина. Многие считают, что в конечном счете они гораздо менее опасны, чем алкоголь и табак. Что-то я не припомню, чтобы хоть один наркоман умер от цирроза печени или рака легких, а ты? И кстати, никто еще не доказал, что крэк вызывает зависимость. Знаешь ли ты, что кокаин можно курить? Тогда он называется "крэк". И даже героин можно курить - как раз эту новинку мы и собираемся ввозить, смесь кокаина и героина, так называемый "лунный камень". Помнишь, мы с дядей ездили во Флориду?      - Помню.      - Мы ездили затем, чтобы поговорить с неким Луисом Идальго, он возглавил картель Путумайо после трагического... гм... несчастного случая с Алонсо Морено. Как все будет выглядеть... Помнишь, я звал тебя поехать со мной в Италию? Там я встречался с человеком, держащим распространение по всей Европе. Понимаешь, у нас трехсторонний проект, так называемый треугольник. Идальго поставляет колумбийский продукт, мы его доставляем в различные итальянские порты. Тем временем Манфреди получает китайский продукт. Мы обрабатываем их там же, в Италии, и получаем "лунный камень"...      Он говорил и говорил. Все то, что он скрывал так долго, сейчас вырывалось наружу безостановочным фонтаном. Слова потоком текли к Саре, которая сидела на кровати, закинув нога на ногу, и внимательно слушала, затем огибали ее и встречали на своем пути дамскую сумочку, стоящую на столике около кровати.      На дне сумочки, под жесткой прокладкой, без остановки крутился миниатюрный катушечный маг-нитофончик. Провод от него, зашитый под подкладку, тянулся до ремешка и заканчивался микрофоном, который со стороны казался всего лишь заклепкой. Сара включила магнитофон, пока была в ванной. Пленки хватало на четыре часа беспрерывного действия.      - ...В Стонингтон как-нибудь в воскресенье, - продолжал Эндрю. - Я попрошу маму пригласить Иду с детьми. Ты полюбишь Иду, она моя кузина, мы с раннего детства лучшие друзья. Я дразнил ее Пиноккио, потому что у нее нос, как у дяди Руди, а она меня - Микки Маус, из-за моих ушей, в детстве я был лопоухий. Поэтому меня все звали Тополино, что по-итальянски значит "Микки Маус". Оттуда и пошло мое прозвище - Лино. Мама меня и сейчас время от времени так зовет. Лино, ты можешь себе представить? Дом в Стонингтоне...            * * *            В домике священника при церкви Святого Искупления на Флэтбуш-авеню в День Поминовения встретились двое. Настоятель церкви, отец Даниель, нередко оказывал ненавязчивое гостеприимство людям их профессии в обмен на щедрые пожертвования на многочисленные и нескончаемые нужды храма. Дневной свет струился сквозь ставни в тихую комнатку, из церкви доносились звуки органа. Бобби Триани и Пети Бардо обсуждали серьезную проблему.      - Ты думаешь, он справится? - спросил Бобби.      - Не думаю, - ответил Пети.      - И что нам тогда делать? Сложная ситуация.      - Не такая уж и сложная.      - Может, поговорить с кем-нибудь еще?      - Не думаю. Лучше я вызову нужных людей. Надо действовать решительно, пока события не вышли из-под контроля.      - Не нравится мне это, - покачал головой Бобби. - Старики, которые знали его отца... Не знаю, Пети, не знаю.      - У тебя есть лучшее предложение?      - Ты пойми - некоторые его помнят еще мальчишкой с большими ушами.      - Да, а теперь он стал мальчишкой с болтливым ртом.      - Пети, не надо увлекаться. Мы не знаем точно, говорил он ей что-то или нет.      - Если трахает, значит, рассказывает.      - Да, - тяжело вздохнул Бобби. - И все-таки для стариков он все еще Лино, понимаешь? По-моему, сперва надо посоветоваться с ними. Как ты считаешь?      Пети подумал, что первой ошибкой Эндрю стало то, что он назначил своим заместителем такого слизняка.      - Пети, давай соберем людей, выслушаем их мнение...      - Нет.      - По крайней мере, посоветуемся с Толстяком Никки...      - Нет.      - ...потому что...      - На мой взгляд, - отчеканил Пети, - мы здесь имеем щенка и бабника, который не может удержать свой хрен в штанах и из-за которого мы все попадем в большую беду. Вот и все. Я ничего не стану предпринимать без твоего согласия, Бобби, сам понимаешь...      - Я ценю твое отношение.      - Но я хотел бы вызвать людей.      - Старичкам это очень не понравится.      - Да пошли они, и он с ними вместе, - огрызнулся Пети.            * * *            "Лино", - подумал Майкл.      Круг замкнулся.      Миновали праздники. До полуночи оставалось пятнадцать минут; он сидел в духоте в машине напротив дома Эндрю Фавиолы в Грейт-Нек и ждал, когда вернется хозяин. Рядом с ним на сиденье лежал магнитофон с копией той пленки, которую Сара передала ему в прошлую среду. Несмотря на гул водопада, чистота звука получилась исключительная. В руках у Майкла имелась трехчасовая запись, которая позволяла привлечь Фавиолу и почти всех его молодчиков. В своем сбивчивом, на одном дыхании произнесенном монологе Фавиола подтвердил причастность своей семьи ко всем преступлениям, какие только есть в уголовном кодексе. Открой его, ткни пальцем - семья Фавиолы тут как тут. Хочешь наугад, хочешь по алфавиту.      Поджог, угроза физическим насилием, дача взятки, принуждение силой. Невыполнение распоряжений суда, причинение ущерба, операции с краденым имуществом, подделка документов, подлог, запрещенные азартные игры...      Он рассказал Саре, что в течение двух с половиной лет, являясь студентом Лос-Анджелесского университета, он осуществлял руководство и надзор за принадлежащими его отцу в Лас-Вегасе притонами, где велись азартные игры, и что он лично передал двум наемным убийцам приказ отца разобраться с игроком, который "задолжал семье сто с лишним тысяч долларов". Хищение в крупных размерах, неоказание помощи следствию, убийство. Он забыл обо всякой осторожности. Небрежно упомянул о судьбе игрока из Куинса - того самого, с которого и началось все расследование. "Я приказал Фрэнки Палумбо позаботиться о нем... чтобы такое больше не повторялось. Фрэнки - это капо, у которого прохиндей украл деньги. Ему поручили забрать деньги, а он прикарманил пять штук".      Вот так, мимоходом.      Получение страховки под вымышленным предлогом, похищение людей с целью получения выкупа, торговля наркотиками...      Здесь он пустился в детальный рассказ о трехсторонней колумбийско-итальяно-китайской операции, призванной наводнить улицы Нью-Йорка "лунным камнем".      "Корабли уже на пути из Италии. Мы их разгрузим и начнем распространение где-то в июне..."      Дача ложных показаний, вовлечение в занятия проституцией, грабеж, ростовщичество...      Ростовщичество он охарактеризовал как один из краеугольных камней, на которых зиждилось благополучие их организации. Остальными, разумеется, являлись азартные игры, наркотики и рэкет, а также скупка и перепродажа краденого. Он в деталях описал, как трудился на ниве ростовщичества Парикмахер Сэл, который - что Фавиола тоже не забыл упомянуть - сам в свое время разбил немало голов и который как раз и приказал убить наркомана по имени Риччи Палермо...      "Помнишь кольцо, которое я тебе подарил? Которое оказалось краденым? Я приказал Сэлу разобраться, и виновного нашли мертвым в подвале дома в Вашингтон-Хейтс. Мелкую сошку приходится держать в узде, иначе они натворят глупостей и потом от полиции не отобьешься".      Незаконные сделки с оружием...      Как оказалось, они не только владели целым арсеналом, но и развернули настоящее производство, которое включало в себя его изготовление, перевозку и продажу, а также переделку полуавтоматических винтовок в запрещенные законом автоматы.      Ну вот, пожалуй, и все.      Следует отдать Фавиоле должное - судя по его словам, никто в его семье ни разу не совершил изнасилования.      Но все остальное - пожалуйста. Преступления: как правило, имена людей, их совершивших; порой даже места и даты, словом, более чем достаточно для предъявления обвинений. Два часа пятьдесят три минуты он беспрерывно болтал, явно в расчете произвести на Сару впечатление своей проницательностью, умом, хитростью и могуществом. Он потерял всякую осторожность и в итоге получил вознаграждение...      Майкл выключил магнитофон, когда они стали заниматься любовью.      Он презирал их обоих.      Перед ним оставалась одна проблема. Когда Сара пошла на свидание с магнитофоном в сумочке, формально она стала "осведомителем", а не неопределенным "субъектом", которым была в предыдущих записях. Теперь он не сможет вызвать ее в качестве свидетеля, не раскрыв имени. Эту пленку никогда не признают в качестве свидетельства, пока Сара не поклянется под присягой, что она действительно находилась в номере гостиницы Рокледж в Норвалке, штат Коннектикут, во время записанного разговора...      Что суду действительно предъявлена точная и полная запись этого разговора...      И что он действительно имел место такого-то и такого-то числа...      И в такое-то и такое-то время...      И так далее.      Его нежелание вызывать ее в суд не имело ничего общего с тем обещанием, которое он ей дал. Он поклялся, что если она выполнит его требования, то он никогда не расскажет Молли и вообще никому, что она из себя представляет. Таковы условия сделки. Однако по трезвому размышлению он пришел к выводу, что вполне может поведать Молли правду; в конце концов, она большая девочка и имеет полное право знать, почему разводятся ее родители. Если хотите, он ничего не имел против того, чтобы бросить Сару на съедение акулам, но только при том условии, что акулы потом не накинутся на него самого.      Ему казалось, он достаточно хорошо защитил себя от обвинений, будто сознательно заставил жену получить информацию в обмен на сексуальные услуги. По закону, следователи не имели права использовать секс как способ получения доказательств, и он очень хорошо это помнил, когда инструктировал ее. Еще он знал, что ни один адвокат со стороны защиты не посмеет утверждать, что он изначально подложил свою жену в постель Фавиолы. Слава Богу, Сара сама начала роман еще Ую начала операции по прослушиванию.      Кроме того, главный окружной прокурор ни за что не позволит ему вести дело в суде. В противном случае защита получит редкостную возможность выставить его как человека, имеющего личную неприязнь к обвиняемому и действующего из соображений мести...            * * *            - Позвольте задать вам вопрос, леди и джентльмены, члены жюри, задумывались ли вы, что из себя представляет этот прокурор. Нет, спросите сами себя, кто он такой - человек, использующий свою собственную жену в качестве осведомителя, посылающий свою собственную жену в объятия другого мужчины, лишь бы заставить ее предать своего возлюбленного, лишь бы заставить ее сыграть роль Далилы. Задумайтесь, каковы моральные качества у прокурора, который настолько опьянен желанием запрятать за решетку моего клиента, этого ничего не подозревавшего Самсона, что готов ради достижения своей цели пожертвовать собственной женой.      Разве не кажется вам, леди и джентльмены, что представленные вам свидетельства собраны не человеком, заинтересованным в торжестве правосудия, а жестоким и безжалостным фанатиком. Я прошу вас задуматься...      Нет.            * * *            Даже если доказательства будут приняты, что еще далеко не факт, ему никогда не позволят вести это дело. Более того, учитывая близкие отношения между главным свидетелем обвинения и сотрудником окружной прокуратуры, не только Майкл, но и любой другой государственный обвинитель вполне может его проиграть. Значит, надо ухитриться прижать Фавиолу, не доводя дело до суда. А для этого...      Из-за угла показалась машина. Голубая "акура". Майкл дождался, пока ее фары не осветили бежевые ворота гаража, которые сразу же начали раздвигаться. Когда Фавиола завел "акуру" в гараж, Майкл уже дошел до середины улицы. Фавиола нажал кнопку, и ворота стали закрываться. И тут он понял, что рядом есть кто-то еще. Створка ворот едва не ударила его. Он увернулся и сжал кулаки, словно ожидая немедленного нападения.      - Кто здесь? - выкрикнул он.      - Помощник окружного прокурора Уэллес, - ответил Майкл.      Он ожидал увидеть мальчишку. Со старых фотографий в журнале "Пипл" смотрел хорошенький студентик, голос Фавиолы на пленках тоже звучал очень молодо. Но сейчас напротив него сидел мужчина. Красивый, да, и держащийся с самоуверенной раскованностью, какую может себе позволить только очень молодой человек, но в его опытных голубых глазах и насмешливо изогнутых уголках рта угадывалась зрелость. Наконец-то Майкл встретился с ним лицом к лицу и тотчас почувствовал, как в его душе закипает темная холодная ярость. Сознание того, что соблазнитель его жены оказался зрелым и опытным человеком, расчетливым сукиным сыном, отлично понимавшим все возможные последствия своих действий, оказалось совершенно невыносимым. Майкл хотел убить его. Только усилием воли он удержался от того, чтобы не вцепиться ему в глотку. Задушить негодяя, насладиться его предсмертным хрипом, посмотреть, как вылезут из орбит его глаза, и потом бросить серое безжизненное тело на толстый ковер, застилавший пол комнаты.      Они сидели друг против друга в парчовых креслах, посреди роскошно обставленной гостиной, освещенной только лампой с абажуром, что стояла на мраморном столе. Майкл пришел на встречу в своей обычной рабочей одежде - синий костюм, белая рубашка, темный галстук, темные носки, черные ботинки. Эндрю был в легких кремовых слаксах, голубом двубортном клубном пиджаке, голубых мокасинах и белоснежной рубашке с расстегнутым воротом. Он не сводил с Майкла удивленных глаз. Выпить он ему не предложил. Впрочем, Майкл и сам бы не согласился. Он пришел сюда, чтобы проиграть пленку. И заключить сделку с человеком, лишившим его жены.      Они сидели в полумраке и слушали запись.      Когда она закончилась, Эндрю встал, подошел к бару и налил себе выпить.      - Итак? - спросил он.      - Итак, вы отправляетесь в тюрьму, - сказал Майкл. - И за вами потянется весьма много народу.      - Тогда что вы здесь делаете?      - Я предлагаю сделку.      - Зачем? У вас есть ваша пленка...      - Не пленка, а золотая жила.      - Где у нее был спрятан микрофон?      - Какая разница?      - Думаю, никакой, - пожал плечами Эндрю.      Внезапно его вопрос приобрел новое значение.      Они занимались любовью в номере коннектикутской гостиницы. Она была голая, он был внутри нее. Так где же находился микрофон? Совершенно естественный вопрос. Куда она его спрятала? Перед внутренним взором Майкла внезапно промелькнули сцены из предыдущих пленок.      "Давай проверим, насколько твердым он у тебя может стать. Посмотрим, что с ним может сделать мое древнеримское кольцо. Моя рука твердо сжимает его, кольцо все плотнее и плотнее..."      Майклу снова захотелось убить его.      - Вот мое предложение, - объявил он. - Либо вы являетесь с повинной, либо я все это на вас вешаю.      - В каких преступлениях я должен признаться?      - Два убийства, от двадцати пяти до пожизненного.      - Не говорите глупостей.      "Сатир и птица... Ты ведь мой сатир, не правда ли, Эндрю? А я твоя птица, верно? Нет, нет, еще рано, милый. Только когда я тебе разрешу. Я скажу, когда можно. А пока не отвода взгляда от кольца. Моя рука и кольцо, оно движется, движется..."      Убить их обоих.      - Если я обнародую коннектикутскую пленку, - объяснил Майкл, - вы покойник. Когда ваши люди узнают, что вы рассказали женщине все об их делах, они вас на дне моря достанут. Даже если вас не выпустят под залог, они и в тюрьме до вас доберутся. С другой стороны, если вы явитесь с повинной, я позабуду о существовании этой пленки...      - Кто еще ее слышал?      - Только я один.      - Кто еще знает о ее существовании?      - Только Сара.      - А в полиции никто?      - Никто.      - А детективы, ведущие расследование?      - Я же сказал: никто.      - Почему я должен вам верить?      - Потому что я сказал.      - Вы предлагаете, чтобы я поверил человеку, готовому скрыть доказательства по делу...      - Эта пленка - пока не доказательство. Доказательством она станет только после того, как ее таковой признают. Пока что это просто запись разговора некоего мужчины и некоей женщины.      Эндрю слушал.      - Для того чтобы превратить ее в доказательство, - продолжал Майкл, - я должен вызвать в суд Сару. Без ее свидетельства ничего не выйдет. Как только я сообщу о существовании пленки, я обязан...      - Есть и другие пленки.      - Но никто не знает, что там записан именно ее голос.      - Вы же знаете.      "Ты когда-нибудь делаешь так своему мужу?      - Конечно, постоянно.      - Врешь.      - Нет, делаю. Причем каждую ночь.      - А я говорю, врешь.      - Да, вру.      - О Боже, что ты со мной делаешь!"      - Никто никогда даже не поинтересуется, кто она такая.      - Почему вы так уверены?      - Потому что для дела ее личность не имеет значения. На тех пленках она всего лишь субъект. Нам она не нужна. По поводу тех пленок присягать будут детективы, которые вели наблюдение.      - Но вы лично ведь знаете, кто она.      - Это не имеет значения, - повторил Майкл.      "Чья это штучка?      - Твоя.      - Да, моя. И я буду сосать ее, пока ты не закричишь.      - Сара...      - Я хочу, чтобы ты взорвался! Дай его мне!      - О Боже, Сара!      - Да, да, да, да!"      - Она говорила, что вы записали ее на видеопленку.      - Ее там невозможно узнать.      - Значит, вы хотите сказать...      - Я хочу сказать, что вызову ее в суд только в том случае, если представлю в качестве доказательств коннектикутские пленки. Она пошла на свидание с магнитофоном, что автоматически делает ее осведомителем. Но если следствия не будет, то не потребуется вообще ничего представлять. Вы признаетесь по двум эпизодам...      - А вам какой резон во всем этом? Если вы можете засадить нас всех, почему вы готовы довольствоваться мной одним?      - Я не хочу, чтобы пострадала моя дочь. Если я вызову Сару, все выйдет наружу.      - Немного поздно думать об этом, а?      - Для нас всех немного поздно, - тихо сказал Майкл.      В комнате воцарилось молчание.      - Я готов пожертвовать большей частью дела только ради Молли... Чтобы моя дочь не пострадала, - повторил Майкл.      - И никаких других причин?      - Нет.      - Я вам не верю.      - Тем не менее. Вы признаетесь в двух эпизодах, я произношу небольшую речь, звучит приговор, вы получаете от двадцати пяти до пожизненного. И никто не узнает о существовании этой пленки. Ни моя дочь, ни ваши громилы. Что скажете?      - Я признаюсь в одном эпизоде. И срок буду отбывать в федеральной тюрьме.      - Нет. Вы отправитесь в Аттику.      - Тогда мы не договоримся.      - Значит, вы хотите, чтобы я использовал Сару?      - Вы ее уже использовали.      Они снова замолчали.      - Я признаюсь в одном эпизоде, - повторил Эндрю, - или подавайте материалы в суд. Когда присяжные узнают, что вы сделали собственную жену шлюхой, кто знает - может, я еще выйду из зала суда свободным человеком.      - А я-то думал, что вы ее любите, - пробормотал Майкл.      Эндрю ничего не ответил.      - Я не думал, что вы захотите подвергать ее всему этому.      Эндрю по-прежнему хранил молчание.      - Ну что ж, - сказал Майкл, - подумайте на досуге.      Он тяжело поднялся с кресла и направился к двери.      Эндрю остался в гостиной один. Он слышал, как за окном завелась машина, затем звуки мотора затихли в ночи...            * * *            Сон не шел к нему.      Он лежал на втором этаже, в большой кровати в главной спальне, слово за словом вспоминал весь разговор с мужем Сары и обдумывал единственный оставшийся у него выход из положения.      Разумеется, ее придется убить.      Во-первых, потому, что она еще раз его предала...      Но она так поступила ради дочери.      "К чертям ее дочь, - подумал он. - Она обманула меня, она пришла с магнитофоном. Это не случайность, а заранее спланированный шаг, направленный против меня! Предупредила мужа, что мы поедем не на прослушиваемую квартиру, а в какой-то ресторан":      "В самом деле, дорогая? Нет проблем. Вот тебе маленький магнитофончик, и все будет в порядке".      Ее надо убить.      Позвони Парикмахеру Сэлу.      "Сэл, дружище, помнишь, что случилось с тем типом с Вашингтон-Хейтс, который всучил нам краденое кольцо? Ну так вот, есть похожее дельце".      Причем срочное.      Позвони ему прямо сейчас, чтобы ее пришили уже завтра утром, по пути в школу.      Сейчас же!      Ну, решайся!      Эндрю представлял его совсем другим.      Восемьдесят пять штук в год. Он ожидал увидеть жалкого неудачника.      Вообще-то довольно симпатичный парень. Сдерживал себя, Эндрю это заметил. Но руки дрожали. Наверняка ему хотелось убить меня. Неудивительно, я ведь трахал его жену...      Но я люблю ее.      Наплевать. Звони Сэлу.      Она должна умереть.      Потому что без нее дело развалится. Он сам признал, что не может использовать коннектикутскую пленку, если не призовет ее в качестве свидетеля. А если бы ему хватало остальных записей, он не пришел бы сюда предлагать сделку. Что бы у него там ни было, без коннектикутской пленки этого недостаточно, а без Сары он не сможет представить пленку в суде. На самом деле все очень просто. Если вдуматься, пустяковый вопрос...      Но я люблю ее.      Он смотрел в потолок и думал: как она могла так с ним поступить - прийти с магнитофоном, а потом сказать, что хочет выйти за него замуж. Ну хоть здесь-то она не врала? Знает ли она, как больно ему сейчас, в эту самую минуту, когда он думает, что и насчет замужества она тоже, возможно, наврала? Наврала только затем, чтобы он раскрылся, чтобы разговорить его?      Придется звонить Сэлу.      А кстати, сколько сейчас времени? Два часа, три? Сэл уже спит, ну ничего, можно отложить до утра. Перехватить ее, когда она будет выходить из школы, когда она...      Завтра - среда.      Она понадеется, что Билли будет ждать ее, как обычно, на Пятьдесят седьмой. Или муж предупредил ее, что собирается заключить сделку?      "Я приду поздно, дорогая. Надо проиграть пленку твоему дружку. Пока, киска, можешь ложиться, не дожидаясь меня".      Да нет, он вовсе не такой.      Высокий, симпатичный парень, в нем чувствуется... ну, не знаю... какая-то сила. Как он сидел здесь и глядел мне прямо в глаза. Только... когда он произносил имя Сары, у него начинали дрожать губы. Ничего странного, она его жена.      Но ведь я не хотел причинять вам зла, мистер. Правда. Честное слово, не хотел. Я даже не знал вас. Вы даже не были частью уравнения. Были мы с Сарой, и все. Вы к нам не имели никакого отношения. И вот...      Вы все знаете.      Надеюсь, вы не ожидали найти здесь какого-то... прощелыгу.      Дешевого...      Фраера.      Понимаете, я люблю ее.      О Господи, почему все так...      То есть...      Я хотел познакомить ее с Идой. Я хотел сказать: вот она. Вот женщина, о которой я рассказывал, ну разве она не прекрасна, Ида? Я люблю ее безумно, Ида, и мы собираемся пожениться.      Зачем она так поступила? Как она могла так обойтись со мной? С нами? Пришла с магнитофоном. Как она могла?      Дочь, ты же знаешь.      Если ты кого-то любишь, то делаешь все, чтобы защитить любимого. Если действительно любишь, любишь всем сердцем, то не можешь допустить, чтобы твоего любимого уничтожили. Просто не можешь, и все.      "А я-то думал, что вы ее любите".      Как трудно дались ему эти слова. Казалось, он едва ими не подавился.      "А я-то думал, что вы ее любите".      Да, вы правы, сэр, вы думали абсолютно верно. Я действительно люблю ее, сэр, но если вы думаете, что я пойду признаваться в убийстве...      "Я не думал, что вы захотите подвергать ее всему этому".      И сяду на двадцать пять лет или пожизненно только для того, чтобы вы не вызвали ее в качестве свидетеля и не огорчили тем самым свою чертову дочь...      "Я не думал, что вы захотите подвергать ее всему этому".      - Еще чего, - сказал он вслух.      "А я-то думал, что вы ее любите".      - Да, я люблю ее, - сказал он в темноту. Долго еще он лежал без сна, терзаемый противоречивыми мыслями и чувствами.      В конце концов он включил лампу, открыл ящик ночного столика, вытащил оттуда справочник и быстро набрал номер телефона.            * * *            Билли отвез ее в "Буона Сера", ресторанчик в Бруклине, где они впервые пообедали на людях...      - Неправда.      - Что - неправда?      - Мы обедали на людях в Сент-Барте. А еще пили кофе с круассанами в забегаловке на Второй авеню.      - Это все было раньше.      - Да. Раньше. Круассаны с шоколадом. В день, когда мы в первый раз поссорились.      - Мы тогда не ссорились. Я просто встала и ушла.      - Потому, что я поцеловал тебя.      - Да.      - Я собираюсь поцеловать тебя сейчас. Не уходи.      Он поцеловал ее сразу же, как только она села за стол.      - Ты прекрасно выглядишь, - сказал он.      - И ты тоже, - ответила она.      Сегодня она надела голубой костюм, белую блузку с галстуком и голубые туфли. Он пришел в синем костюме, белой рубашке, галстуке и черных туфлях.      - Мы подходим друг к другу по цвету, - заметил он.      - Абсолютно.      Он взял в руки ее ладони. Точно так же, как тогда, когда они впервые пришли сюда. Как она тогда боялась, что их увидят!      - Нам надо поговорить, - сказал он. - Но сперва закажем что-нибудь выпить.      - О чем ты хочешь поговорить?      - О будущем. О нашем будущем.      К столику, потирая руки и улыбаясь до ушей, подлетел велеречивый хозяин.      - Si, signor Faviola, - сказал он. - Mi dica*.      ______________      * Да, синьор Фавиола, заказывайте (итал.).            Знакомый ритуал повторился еще раз.      "Нет у нас никакого будущего", - думала она.      Когда принесли заказ, Эндрю поднял бокал:      - За тебя.      - За тебя, - ответила она.      - За нас, - поправился Эндрю и чокнулся с ней.      Они выпили.      - Ух, - сказал он.      - Ух, - сказала она.      Он поставил бокал и снова взял ее руки в свои.      - Когда я позвонил тебе ночью...      - Я решила, что ты сошел с ума.      - Почему? Он же знает. Больше нечего бояться.      - Но звонить в четыре часа ночи?      - Ты все еще спишь с ним?      - Нет.      - Хорошо. Я позвонил, потому что хотел сказать тебе все по телефону. Но передумал...      - Что - все?      - Я слышал коннектикутскую пленку.      Она едва не вырвала свои руки из его ладоней. Но он удержал ее. Он не отпускал ее руки, не отводил глаз от ее лица.      "Он убьет меня, - подумала она. - Он привел меня сюда, чтобы кто-то убил меня".      - Кажется, я знаю, почему ты это сделала... - сказал он.      - Эндрю, ты должен понять...      - Мне очень неприятно, что ты так поступила, но я...      - Молли, - произнесла она.      - Знаю.      - Я была вынуждена.      - Знаю.      - Но... пленка? Ты слышал пленку?      - Твой муж приходил ко мне.      - Что? Когда?      - Вчера вечером. Он предложил мне сделку.      - Эндрю, что ты говоришь?      - Я являюсь с повинной, он меня сажает, и мы тебя в это дело не впутываем.      - Являешься с повинной?      - Да. По двум убийствам. Я отказался. Думаю, он согласится на одно. В таком случае я соглашусь.      - Что значит: вы меня не впутываете?      - Никто ничего не узнает. Никто вообще не услышит пленки.      Она кивнула.      Он по-прежнему держал ее руки в своих и не отводил от ее лица внимательных глаз. Она отвернулась.      - Я чувствую себя последним дерьмом, - призналась она. - Словно я сама, своими руками отправляю тебя за решетку.      - Нет. - Он покачал головой. - Сара, я по-прежнему хочу жениться на тебе.      Она посмотрела ему прямо в глаза.      - Я не знаю, сколько лет меня не будет, - сказал он.      Она крепко сжала его руку.      - Но у меня хорошие адвокаты, и, возможно, нам удастся нажать на кое-какие кнопки. Я надеюсь, что мне удастся выйти...      - Эндрю, - взмолилась она, - пожалуйста, не разрывай мне сердце.      - Я люблю тебя, Сара, - сказал он.      - Я тоже тебя люблю. О, мой родной, милый, хороший, я так тебя люблю.      - Тогда обещай мне, что...            * * *            Громилы Пети Бардо вошли в ресторан.      Они двигались как автоматы. У каждого правая рука скрыта под полой пиджака, пальцы сжимают "узи" калибра девять миллиметров. Несколько мягких, широких шагов - и они оказались уже посреди ресторана. "Простите, сэры, что вам..." - подскочил было к ним официант, но они отодвинули его в сторону и продолжили свое быстрое скольжение к столику в глубине ресторана. Сидевший за столиком мужчина заметил их и уже начал подниматься на ноги. Женщина тоже встала, ничего не понимая, все еще не выпуская его рук из своих, и повернулась, чтобы посмотреть, куда он так уставился. Мужчина оттолкнул ее от стола. Киллер, шедший впереди, четыре раза выстрелил мужчине в лицо. Тот упал навзничь, стукнувшись затылком о стену, его стул опрокинулся, а убийца посылал и посылал в него пулю за пулей. Женщина кричала. Даже когда он упал, она не выпускала его руку и все кричала, кричала, кричала.      Второй киллер всадил пять пуль ей в лицо и грудь. Выстрелами ее отбросило к залитой кровью стене, и она так и осталась лежать там, распластавшись, в то время как убийцы бегом пересекли зал, выскочили на кухню, а оттуда через заднюю дверь - на улицу.                  5: 2 июня - 9 июня            Владелец ресторана "Буона Сера", семидесятитрехлетний Карло Джанетти, иммигрировал в Штаты из Пульи около пятидесяти лет назад, но по-прежнему говорил по-английски с заметным итальянским акцентом. Репортерам он сказал, что понятия не имеет о личности убитого. Узнав, что это известный гангстер по имени Эндрю Фавиола, он пожал плечами и заявил, что знать ничего не знает, но надеется, что кто-нибудь возместит его заведению причиненный ущерб.      Убитую женщину он тоже не знал и даже не представлял, вместе они пришли или нет. На предположение одного из репортеров, что дама, возможно, собиралась пообедать с убитым, Джанетти ответил, что он действительно подумал: "А не обедать ли они пришли, хотя пять пятнадцать и рановато для обеда". Обычно у него на кухне все бывает готово к шести. В любом случае ему очень неприятно, что все это произошло в его ресторане.      Кассирша сказала, что мужчина явился первым и ждал женщину. Она приехала на черном лимузине, но кассирша не запомнила номера. Ей кажется, что она их уже видела раньше, вроде бы они приходили сюда несколько месяцев назад, точно она не помнит, и сидели тогда за тем же самым столиком.      Прибывшие на место происшествия детективы обнаружили в сумочке убитой водительскую лицензию на имя Сары Уэллес. Судя по ламинированной идентификационной карточке с фотографией, Сара Фитц Уэллес работала преподавателем в Грир-Акэдеми в Манхэттене.      Только под вечер того же дня они выяснили, что она - жена заместителя окружного прокурора.            * * *            "Нью-Йорк пост" озаглавил заметку: УБИЙСТВЕННАЯ ИРОНИЯ.      Ее автор задал множество вопросов, но в окружной прокуратуре ответили далеко не на все. "Пока следствие ничего не может добавить", - процитировала газета слова начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью Чарльза Сканлона. Бесспорно одно: Сара Фитц Уэллес являлась женой заместителя окружного прокурора, некоего Майкла Уэллеса, в свое время отправившего за решетку банду Ломбарди, некогда могущественную ветвь мафиозного семейства Фавиола, каковое и возглавлял убитый молодчик. Судя по всему, мистер и миссис Уэллес договорились встретиться в ресторане. Она приехала раньше мужа и, проходя мимо столика Фавиолы, случайно попала под смертоносный огонь киллеров.      Журналист из "Пост" не понимал, почему в ресторанной книге заказов нет фамилий мистера и миссис Уэллес. Он не понимал, почему один из официантов определенно утверждал, что за минуту до появления убийц их будущие жертвы сидели за одним столом, держась за руки и оживленно беседуя. Он не понимал, почему, по утверждению свидетелей, Фавиола пытался вытолкнуть женщину из-под огня. Еще он не понимал, почему в прокуратуре существует практика развозить жен сотрудников на лимузинах.      Два дня спустя, в репортаже с похорон Сары, "Таймс" опубликовала фотографию Лоретты Барнс. Девочка выходила из часовни, горько рыдая. Подпись под фотографией гласила: УЧЕНИЦА СКОРБИТ ПО УЧИТЕЛЬНИЦЕ.      Там, где жила Лоретта, "Таймс" никто не читал.            * * *            На следующий понедельник после роскошных похорон Эндрю Фавиолы Бобби Триани созвал собрание. Оно состоялось в месте, про которое было известно, что оно абсолютно точно не прослушивается. Называлось это место - клуб "Сорренто" на Элизабет-стрит, и "жучками" он кишел, как старый матрас блохами.      Два сидевших в наушниках детектива руководствовались судебным решением, продлившим срок действия предыдущего ордера еще на тридцать дней. Они пока не научились узнавать всех собравшихся там бандитов по голосам и потому жадно ловили всякое обращение по имени.      Впрочем, голос Бобби Триани они знали.      - В нашей семье произошла ужасная трагедия, - начал он. - Мы потеряли выдающегося человека, и наша потеря особенно остро чувствуется сейчас, в период возросшей активности и благосостояния.      - Прямо банкир какой-то, - заметил один из детективов.      - Тш-ш-ш, - зашипел другой.      - Сегодня я торжественно обещаю всем вам, присутствующим здесь, - продолжал Триани, - что мы не успокоимся, пока не выясним, кто в ответе за это преступление, и пока не свершится правосудие. Не только в знак того, что подобное никогда не повторится, покуда я жив, но и как дань уважения к погибшему.      - Да будет земля ему пухом, - вставил кто-то.      - И как только мы узнаем... - произнес Триани; раздался свистящий звук.      Детективы без труда догадались, что он провел рукой около горла, красноречиво демонстрируя, какая судьба ждет убийц, как только их имена станут известны. Жаль, что такие жесты не рассматриваются в суде в качестве доказательства.      - Как вы знаете, - резко поменял он тему, - товар прибыл из Италии на прошлой неделе...      Он так и не сказал, какой именно товар, даже несмотря на то что в плане прослушивания Клуб был безопасен, как Ватикан.      - И наши люди начали его распространять по городу. Короче говоря, план Энтони Фавиолы начинает действовать. Товар здесь, и со дня на день он заполнит улицы. Мы собираемся пустить его в розничную торговлю по доллару за порцию и тем самым создать новую клиентуру. Очень скоро благодаря Энтони, а также благодаря Эндрю, который подвел под план отца практическую базу, мы все не будем знать, куда девать деньги. А следовательно, потребуется новое мышление, новые идеи. Я надеюсь, новое руководство сможет предложить планы, приемлемые для всех. Я, мой первый заместитель Пети Бардо, а также Сэл Бонифацио. Думаю, вы все знаете...      Его речь прервали аплодисменты.      - Спасибо, - раздался новый голос.      - Grazie mille, - присоединился к нему еще один.      - Спасибо, спасибо, - продолжал Триани. - Думаю, вы все знаете, каким богатым опытом обладают эти люди и какие они замечательные парни. Я хочу сообщить вам...      - Да знаем, что они ублюдки и дерьмо, - заметил один детектив.      - ...прежде всего...      - Тшш-шш.      - ...мы найдем тех двух подонков, которые совершили убийство. Я клянусь, мы не будем знать покоя, пока честь нашей семьи...      - Трепло, - бросил детектив.      - Неужели ты не можешь оказать людям уважение? - ухмыльнулся другой.            * * *            Молли никак не могла взять в толк, как в прошлую среду оказались в одном ресторане ее мать и тот человек, что спас ее в декабре. Исчез куда-то на целых шесть месяцев и вдруг объявляется как раз на месте будущей трагедии. Очень странное стечение обстоятельств. Она обязательно расспросила бы маму, будь та жива.      У нее в голове не укладывалось то, что писали газеты об Эндрю. И фамилия у него, оказывается, не Фарелл, а Фавиола. И вообще, как мог человек, с которым они обедали сразу после Рождества, оказаться лидером могущественной преступной группировки, которого в прессе иначе как "Боссом" не называют, словно он Брюс Спрингстен. Итак, Босс решил пообедать в маленьком итальянском ресторанчике, где совершенно - прошу вас учесть - случайно папа с мамой тоже назначили встречу. Неудивительно, что газетчики умирали от любопытства: что на самом деле делала там красивая молодая белокурая жена заместителя окружного прокурора?      Но ни одна газета не знала, что Сара Фитц Уэллес - они постоянно писали ее девичью фамилию, словно она, по меньшей мере, Хиллари Родхэм Клинтон - уже встречалась с Эндрю Фавиолой шесть месяцев назад. Одна только Молли знала. Ну, ее отец тоже, но немного по-другому; они рассказали ему об Эндрю Фарелле, очаровательном молодом человеке, который спас жизнь его дочери. Ну так что все-таки мама делала с ним в ресторане в прошлую среду?      Но почему именно с ним?      Папа говорит, что он как раз ехал к ней. Значит, остается предположить, что работники ресторана ошиблись, когда утверждали, что она сидела с гангстером за одним столиком, держалась с гангстером за руки, увлеченно разговаривала...      Но неужели Эндрю действительно был гангстером?      Все газеты опубликовали именно его фотографии, тут сомнений никаких нет.      Босс.      Который, по официальной полицейской версии, в одиночестве сидел за столом, и по роковой случайности мама, проходя мимо, попала в "смертельный поток свинца", как написала "Дейли ньюс". Но неужели мама не узнала бы Эндрю? Неужели она бы не закричала: "Эндрю! Какая встреча! Помните, как вы спасли жизнь Молли, моей дорогой дочери?" Как она могла не узнать его? Я узнала бы его сразу же.      "Мама, - думала она, - мамочка, ну что ты делала в том ресторане в прошлую среду?"      Ей хотелось спросить отца, правда ли то, что он ехал на встречу с мамой в тот день, когда ее убили. Но вместо этого спросила: верно ли газеты пишут об Эндрю Фавиоле?      Отец ответил:      - Да, Молли, все верно.      И тогда она не стала говорить ему, что Эндрю Фавиола - это тот самый Эндрю Фарелл, который когда-то спас ей жизнь. Давным-давно, когда она была еще ребенком.            * * *            Майкл нашел эти страницы, разбирая вещи Сары. Они лежали в конверте, в ее портфеле, среди прочих школьных бумаг.      На хорошей бумаге, напечатанные на машинке через два интервала.      Написала их какая-то Лоретта Барнс. Майкл припомнил, что Сара время от времени упоминала ее имя. Кажется, одна из ее лучших учениц.      На первой странице - заголовок                  КАК Я ПРОВЕДУ ЛЕТО.            * * *            Он сидел на кушетке в гостиной, где впервые дал прослушать Саре уличающие ее записи. В коридоре громко тикали дедушкины часы. Сперва Майкл подумал, что Сара задала детям такое сочинение. Но он слишком хорошо ее знал...      Он раньше думал, что хорошо ее знает...      Когда-то, давным-давно, он считал, что знает Сару лучше, чем какую-либо другую женщину...      И, однако, зная ее...      ...Она никогда не задавала такие примитивные задания, даже в самых младших классах. Наверное, ученица, та самая Лоретта Барнс, сама придумала заголовок, в качестве пародии на бесчисленные сочинения на тему КАК Я ПРОВЕЛА ЛЕТО, которые ей приходилось писать, начиная с детского сада.      Когда Майкл начал читать, ему все стало ясно:      Как я проведу лето...      Когда закроется школа...      Что я буду делать...      Наверное, я буду смотреть, как наркоманы и торговцы наркотиками танцуют свой танец смерти в том аду, где я живу, и буду надеяться, что мне удастся выжить.      Как я проведу лето...      Наверное, я буду уворачиваться от пуль, веером летящих из красивых и быстрых машин, и стараться не наступить в лужи крови на пути в церковь, где я по воскресеньям буду молиться, что мне удастся выжить.      Как я проведу лето...      Наверное, я буду смотреть на младенцев, забытых в манежах, и проклинать про себя их обкуренных мамаш и тех скотов, что продают им смерть, но я все же рассчитываю, что мне удастся выжить.      Как я проведу лето...      Я буду и дальше убегать от негодяя, который хочет меня изнасиловать в том аду, где я живу, и каждый день буду молиться, чтобы он сдох от передозировки раньше, чем ему удастся задуманное, потому что я не знаю, хватит ли мне сил выжить, хотя я и надеюсь.      Выжить хотя бы до осени.      Потому что осенью...      Осенью, я переберусь отсюда в другой мир, где живет прекрасная женщина, какой и я мечтала бы когда-нибудь стать.      Осенью я вернусь к ней и оживу снова.      По крайней мере, до следующего лета.      А как я проведу следующее лето? Наверное, начну считать месяцы, дни и недели, оставшиеся до начала осени.      И тогда... если я еще раз выживу в аду...      Я вернусь в школу, к моей учительнице.      Майкл вдруг поймал себя на том, что он плачет.      Он сидел один на кушетке и долго рыдал, а потом, не выпуская напечатанных на машинке страниц, пошел искать в пустой квартире свою дочь.            * * *            Лоретта все время гадала, нашла ли миссис Уэллес время прочитать ее признание. Возможно, не успела. Возможно, она отложила его на потом, когда вернется домой после обеда с мужем в ресторане, где ее ожидало нечто худшее, чем случайная перестрелка на улице.      Там, где жила Лоретта, уличные перестрелки были обычным явлением. К ним привыкаешь, как привыкаешь жить в одной квартире с наркоманом, который постоянно преследует тебя. В следующий раз она его убьет. Она поклялась в церкви, что убьет его, если он еще раз на нее набросится. Миссис Уэллес говорила, что самый жестокий месяц - апрель, но она ошибалась. Хуже июня нет. В июне жизнь поворачивается к тебе самой страшной стороной, девочка.      Мы пойдем с тобой, рука в руке.      Вечер догорает вдалеке...      Вечер догорал вдалеке, а Лоретта шла по своему кварталу и понимающими глазами смотрела вокруг. Толкачи наркотиков на каждом углу. Проститутки, едва ли старше, чем она сама, на высоких каблуках и в шелковых платьях, за двадцатку делающие минет. Ее привычные уши воспринимали самые грязные ругательства как обычный шумовой фон. Ее внимание не привлекали ни вой полицейских сирен, ни рев пожарных машин, ни грохот выстрелов, ни царящая вокруг ненависть. Пылающая ненависть, которая холодным пеплом оседала у нее в душе. Ей хотелось стать девушкой-лилией из стихотворения Элиота, с тяжелыми от воды волосами, безмолвной, неподвижной, не живой и не мертвой, равнодушной ко всему. Он писал о странных образах, возникающих в преломлении солнечных лучей. Он писал о воплях ужаса, раздающихся в царстве песков. Лоретта шла одна и полной грудью вдыхала вечерний воздух, особенно сладкий в начале лета. Ей хотелось бы, чтобы Сара Фитц Уэллес объяснила ей, какая трава может вырасти, какие деревья могут зазеленеть на этой каменной помойке.            * * *            Девятого июня, за день до того, как ганноверская и прочие частные школы Нью-Йорка распустят детей на летние каникулы, Вайнона Вейнгартен села в автобус, доехала от своего дома на Семьдесят пятой улице до Морнингсайдского парка и пошла по аллее пешком в направлении старого каменного здания школы, спрятавшегося за собором.      Стояла замечательная погода. Такие дни нередко выпадают в Нью-Йорке в начале лета - пронзительно голубое небо, чистый и прохладный воздух. Вайнона была в школьной форме - короткая плиссированная юбка, белая блузка и синий пиджак с эмблемой школы, вышитой на кармане.      - Эй, детка, - раздался голос.      Она обернулась.      На скамейке парка сидел чернокожий мужчина.      - Хочешь попробовать кое-что новенькое? - спросил он. - Улетишь выше луны.      - Нет, спасибо, - ответила Вайнона.      - Всего один доллар, - дружелюбно улыбнулся незнакомец.      Вайнона покачала головой и прибавила шагу.      Но сердечко у нее в груди забилось сильнее.      "Интересно, придет ли он сюда завтра?"