Энтони БЕРКЛИ Перевод с английского О. Запорожская. OCR tymond
     
     ВТОРОЙ ВЫСТРЕЛ
     
     
     Литературный ПОРТАЛ
     
     http://www.LitPortal.Ru
     
     #
     
     
     Анонс
     
     
     Очередной экспериментальный роман, вызванный к жизни бурным успехом "Дела об отравленных шоколадках".
     В двадцатых годах было принято сразу переходить к делу, и читатель мог быть уверен, что если тело не обнаружено на первых страницах, то только потому, что убийство обставлено необычными обстоятельствами, изложение которых займет некоторое - но не слишком долгое - время. Манера повествования, характеризующая роман "Второй выстрел", для тех лет являлась весьма необычной.
     
     
     Этот эксперимент также оказался удачным. Идея ярче обрисовать характеры действующих лиц и создать цепь драматических событий, ведущих к преступлению, быстро прижилась, и многие авторы взяли ее на вооружение. "Второй выстрел" считается одним из классических произведений в подобном стиле, наряду с вышедшим в 1944 году романом Агаты Кристи "К нулю" (см. т. 10 наст. собр. соч.).
     У "драматического" детектива обнаружились длинные литературные корни. Еще дедушка детектива, сэр Артур Конан Дойл, вставлял в романы длинные экскурсы в прошлое. Английская литература 19 века знает достаточное количество романов, сочетавших бытово-драматический сюжет с элементами загадки.
     Своему успеху роман обязан не только хитроумной интриге и изощренной манере подачи материала, но и образу главного героя - рассказчика. Автору удалось передать сложную, в чем-то даже противоречивую, личность, скрытую под "маской" чопорности и аристократической привередливости. Несколько нелепое и явно не "героическое" имя, наносное презрение к человеческим слабостям и к прекрасному полу в особенности, некоторая боязливость, развившаяся в результате досужей жизни, вырисованы с художественной достоверностью и тонким психологизмом. Это - один из романов, которые приходится перечитывать, чтобы увидеть, как искусно автор создает двусмысленные ситуации и заготавливает почву для последующего смещения точки зрения на происходящее.
     В уста Джона Хилльярда вложена важная не только для данного романа, но и для всего цикла мысль о том, что человеческая жизнь ценна "только в том случае, если она представляет ценность для общества". Не случайно почти все жертвы (за исключением, разве что, "Шелковых чулок") - личности аморальные, одиозные или просто малоприятные, как мисс Барнетт в "Убийстве на верхнем этаже". Поиски преступника превращаются при этом в решение интеллектуальной загадки, ибо все быстро сходятся на том, что убийца заслуживает благодарности за содеянное.
     Эта тема была настолько важна, что позднее легла в основу романа "Суд и ошибка". Во "Втором выстреле" преступление совершается из отстраненных, философских соображений, на что читателю неоднократно указывает убийца - и тем не менее трудно отрицать, что личные факторы сыграли здесь определенную роль. "Суд и ошибка" в свою очередь намеренно не подразумевает личной заинтересованности убийцы.
     Можно спорить с мнением автора по данному вопросу, но стремление сделать мир лучше, а главное - освободить невинных людей от третирования со стороны беспринципных себялюбцев - делает читателя заинтересованным участником аргументированного диспута о превратностях нашей жизни. Одно это уже является достаточно высокой оценкой данного романа.
     Вышел в Англии в 1930 году.
     Перевод выполнен О. Запорожской специально для настоящего издания и публикуется впервые.
     А. Астапенков
     
     А. Д. Питерсу
     Дорогой Питерс,
     в чем будущее детективного рассказа? Вот вопрос, который наверняка должен интересовать Бас так же, как и меня. Позволю себе процитировать единственного критика детективной прозы, которого мы, авторы детективов, можем воспринимать всерьез (по той простой причине, что он единственный, кто воспринимает всерьез нас): "Что касается техники, то, по-видимому, существуют два направления, в которых современный писатель-романист может развивать свое творчество... во-первых, он может экспериментировать с сюжетом, излагая его, например, в обратном порядке, или по горизонтали, или по частям; во-вторых, он может глубже подойти к раскрытию характеров и общей атмосферы, в которой происходят события". Мне кажется, это совершенно правильное наблюдение; поэтому, уже испробовав, как и полагается убежденному экспериментатору, первую альтернативу, я теперь хочу перейти ко второй.
     По-моему, именно на этом втором направлении будут сосредоточены усилия лучших авторов нового детективного романа. Как мне кажется, старые криминальные истории в чистом виде, построенные только на перипетиях сюжета и не имеющие прочих художественных достоинств, таких, как живость характеров, выразительность стиля и даже юмор, уже отжили свое или, по крайней мере, близки к этому. Детектив постепенно превращается в полноценный роман с криминальной завязкой, удерживающий внимание читателя не логическими, а психологическими деталями. Элемент загадки, безусловно, останется, но это будет уже загадка характера, а не времени, места, мотива и возможности. Вопрос будет ставиться по-новому: не "кто убил старика в ванной?", а "что заставило X убить старика в ванной?" Я вовсе не имею в виду, что читатель должен сразу догадаться, кто такой этот пресловутый X, еще до того, как прочтет большую часть произведения (интерес к самому процессу раскрытия преступления будет существовать всегда), но книга не будет заканчиваться традиционным монологом сыщика, обличающего преступника в последней главе. То, что ключ к решению загадки найден, послужит лишь прелюдией к смене приоритетов; мы захотим узнать во всех подробностях, какое стечение обстоятельств толкнуло X- и именно его к мысли, что только убийство способно решить его проблему. Другими словами, детектив должен стать более интеллектуальным. В реальной жизни за самым заурядным преступлением стоит богатый и сложный мир эмоций, драматических событий, психологических нюансов и авантюрных приключений. Традиционный детективный рассказ полностью игнорирует эти детали, упуская прекрасную возможность использовать их в своих целях.
     То. что внимание читателей можно удержать, и после разоблачения преступника, доказано в коллекции рассказов д-ра Остина Фримена, в которых мы видим прежде всего убийцу за "работой" и далее с интересом следуем по пятам за сыщиком, уже зная личность преступника. Л в рассказе А. Е. В. Мэйсона "Вилла "Роза" история убийства описывается через внутренние переживания Селии, которые занимают треть книги,- причем уже после раскрытия преступления и ареста Ветермила. Тем не менее внимание читателя от этого не ослабевает и остается таким же, каким было в ходе расследования.
     Откровенно говоря, книгу, которая сейчас лежит перед Вами, вряд ли вообще можно назвать детективом. Это скорее история убийства, а не история его расследования. Однако поскольку личность убийцы не раскрывается (во всяком случае, намеренно), читатель должен будет напрячь весь свой аналитический ум и сделать собственные выводы- никто не предложит ему готовых решений.
     Детектив это или нет, я посвящаю эту книгу Вам в знак признательности за все, что Вы сделали для меня.
     
     
     Пролог
     
     Из "Дэйли курьер", четверг, 9 июня 1930 г.
     
     
     НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ В ЗАГОРОДНОМ ДОМЕ
     
     Убит один из завсегдатаев лондонских клубов
     
     
     ШУТКА С ТРАГИЧЕСКИМ КОНЦОМ
     
     Детективная драма
     От нашего собственного корреспондента
     Минтон Вэйл, среда
     
     Трагическое несчастье произошло сегодня в имении Минтон-Дипс, где проживает мистер Джон Хилльярд, известный писатель, автор популярной серии детективов об инспекторе Гудже. Мистер Хилльярд, более известный в здешних местах как прогрессивный землевладелец, и его жена пригласили в свой загородный дом нескольких гостей, среди которых был мистер Эрик Скотт-Дейвис, хорошо известный в светских кругах молодой человек. Как нам стало известно, гости начали добродушно подтрунивать над хозяином, сомневаясь, способны ли авторы детективов разобраться в настоящем преступлении в условиях суровой действительности. Молодежь, в том числе и мистер Скотт-Дейвис, собралась разыграть небольшую драму, в ходе которой один из них будет якобы "убит", а мистер Хилльярд, следуя оставленным подсказкам, должен будет найти "преступника".
     Спектакль действительно был сыгран сегодня днем, и мистер Скотт-Дейвис, представлявший жертву, очень реалистично изобразил, как он был убит другим гостем, неким мистером Сирилом Пинкертоном. Мистер Хилльярд заранее пригласил к себе нескольких знакомых детективных писателей - мистера Мортона Харрогейта Брэдли, А. У. Генри (профессора Генри Джонсона) и известную романистку мисс Хелен Эш, чтобы они помогли ему разоблачить "злоумышленника". Все они тщательно изучили обстоятельства предполагаемого "убийства", а мнимый "покойник" между тем веселил их забавными выходками. Завершив расследование, все гости вернулись в дом, где миссис Хилльярд ждала их к чаю. Как они утверждают, по дороге они услышали два выстрела, которые прозвучали с промежутком примерно в пять минут.
     Поскольку мистер Скотт-Дейвис так и не появился, двое гостей отправились в лес на его поиски. Они нашли его лежащим лицом вниз недалеко от поляны, послужившей сценой "убийства". Сразу же послали за врачом, но поскольку имение Минтон-Дипс находится довольно далеко от ближайшего города, Бьюдфорда, прошло некоторое время, прежде чем смог прибыть доктор Сэмсон. Он сразу же констатировал смерть, наступившую примерно за три четверти часа до этого. Примерно столько времени прошло с тех пор, как раздались выстрелы.
     Полиция, извещенная мистером Хилльярдом, прибыла, когда доктор Сэмсон заканчивал предварительный осмотр тела. После более тщательного обследования доктор Сэмсон смог заявить, что единственная пуля вошла мистеру Скотт-Дейвису в спину и проникла прямо в сердце. Смерть наступила практически мгновенно. На земле рядом с мистером Скотт-Дейвисом, чуть слева от него, лежала винтовка двадцать второго калибра. Предположительно он волок ее по земле за дуло, и спусковой крючок зацепился за ветку или другое препятствие, что и привело к трагическому исходу. То, что из леса донеслись два выстрела, а не только тот, что повлек за собой смерть, подтверждает предположение, что мистер Скотт-Дейвис нес заряженную винтовку. У него была репутация отменного спортсмена и охотника и, насколько известно, он практически всегда брал с собой в лес ружье в надежде подстрелить кролика или иную дичь.
     Нет нужды говорить, что трагедия глубоко потрясла не только собравшихся в Минтон-Дипс, но также и весь лондонский свет, где покойный мистер Скотт-Дейвис пользовался немалой популярностью.
     Я побеседовал с мистером Сирилом Пинкертоном, сыгравшем роль "убийцы" в импровизированном спектакле, который предшествовал трагедии. "Конечно, это страшный удар для всех нас,- сказал мне мистер Пинкертон.- У нас просто в голове не укладывается, как мистер Скотт-Дейвис мог проявить такую вопиющую неосторожность. Я сам не спортсмен (к сожалению, небольшой астигматизм, которым я страдаю, не дает мне такой возможности), но даже я знаю, что нельзя гак обращаться с заряженным оружием. Я могу только предположить, что в случае с мистером Скотт-Дейвисом чрезмерная самоуверенность привела к роковой беспечности.
     Когда я услышал о смерти мистера Скотт-Дейвиса, то в первый момент с ужасом подумал: вдруг винтовка (кстати, тоже двадцать второго калибра), из которой я "стрелял" в него в спектакле, по какой-то чудовищной небрежности оказалась заряжена настоящим, а не холостым патроном. Однако потом я с огромным облегчением вспомнил, как мистер Скотт-Дейвис уже после моего выстрела развлекал зрителей смешными трюками, изображая "мертвеца". Да, его смерть - это большая утрата, с которой нелегко будет смириться".
     По нашим сведениям, полиция все еще продолжает расследование в имении Минтон-Дипс.
     
     Из отчета инспектора Хэнкока,
     полиция графства Девоншир,
     10 июня 1930 года:
     
     ...Так что версия о несчастном случае, хотя мы и продолжаем ее рассматривать, кажется мне почти опровергнутой.
     К вопросу о двух выстрелах. Я допросил мистера Хилльярда о том выстреле, который, как я установил позавчера, он произвел сам, чтобы запутать участников спектакля. Он так и не может сказать, было ли это до или после другого вые грела, поскольку утверждает, что вообще его не слышал. Я не смог получить информацию по этому поводу ни от кого другою. Мне пока не удалось выяснить, кто произвел второй выстрел, если допустить, что он не был следствием неосторожности покойного (см. выше). Я убедился, что он был произведен из ружья, лежавшего рядом с покойным.
     К вопросу об отношениях между обитателями имения Минтон-Дипс и покойным. У меня нет сомнений, что разыгранная ими пьеса была не просто игрой. Мистер Джон Хилльярд продолжает утверждать, что история, которую они представляли (см. мой отчет от 09.06.1930), была полностью вымышленной, но у меня есть причины полагать, что значительная часть ее близка к действительности. Я хотел бы получить из Лондона ответ на мой запрос относительно любых слухов, связывающих покойного с миссис Сильвией де Равель. Должен заявить, что обитатели имения Минтон-Дипс (за исключением прислуги и приходящих работников) не оказали мне реальной помощи. Не хочу сказать, что они препятствуют моему расследованию, но у меня сложилось впечатление, что они что-то скрывают, все вместе или каждый в отдельности.
     К вопросу о мистере Сириле Пинкертоне. Сегодня я более подробно допросил его по поводу его передвижений по лесу после первого выстрела, и его ответы не кажутся мне удовлетворительными. На мой взгляд, он не может обосновать свое долгое пребывание в лесу. Сегодня я задал ему вопрос, с какой стороны, как ему показалось, донесся звук второго выстрела, когда он был один в лесу (см. мой отчет от восьмого числа), и его ответы были запутанными и неопределенными. Я получил более подробную информацию о его ссоре с покойным, каковую помещаю в отдельную докладную записку, приложенную к данному отчету. Учитывая характер мистера Пинкертона и его высокое самомнение, я считаю, что того случая, когда мистер Скотт-Дейвис бросил его в бассейн (см. мой вчерашний отчет), могло быть достаточно, чтобы мистер Пинкертон решился на отчаянные меры. Нельзя не учитывать также существовавшее между ними соперничество из-за мисс Эльзы Верити. Я хотел бы узнать, согласны ли Вы с моими заключениями по этому поводу, и нет ли у Вас каких-либо предположений на этот счет. По моему мнению, пока нет достаточных оснований для задержания мистера Пинкертона, но я надеюсь вскоре получить новые улики.
     Тем временем я хочу сообщить Вам нечто весьма интересное. Сержант Берри, которому я дал задание держать мистера Пинкертона под наблюдением, вчера вечером, в самом начале двенадцатого, когда уже стемнело, пошел за ним в сторону холма, расположенного примерно в четверти мили от жилых построек. На крутом склоне этого холма есть место, известное как Вересковое поле. Его площадь примерно два акра, и все оно заросло папоротником, дроком и ежевикой, поэтому практически не пригодно для выпаса и редко используется. Сержант Берри, не замеченный мистером Пинкертоном, видел, как ют закопал что-то между корней дрока. Сержант Берри подождал, пока мистер Пинкертон вернется в дом, а затем извлек неизвестный предмет. Им оказалась плоская металлическая коробка, в которой лежало несколько листов мелкоисписанной бумаги. Он доложил мне о своем открытии, и ранним утром я послал дежурного констебля, владеющего скорописью, сделать дубликат рукописи. Теперь у меня есть две машинописные копии, одна из которых приложена к этому отчету. Рукопись посвящена событиям, предшествовавшим смерти покойного, и с её помощью мне уже удалось прояснить некоторые моменты, до того остававшиеся невыясненными. Я, разумеется, тшательно проверю все факты, но те, которые я успел проверить к настоящему моменту, оказались вполне достоверными. Неизвестно, будет ли мистер Пинкертон продолжать свои записки, но если да, то я и далее намереваюсь снимать копии со всех новых поступлений и прикладывать их к своим отчетам. Сержанту Берри я сделал выговор за неосмотрительность, позволившую мистеру Пинкертону заметить, что в его комнате был произведен обыск.
     На ближайшее время я запретил всем присутствующим в Минтон-Дипс покидать окрестности имения и надеюсь. Вы проследите за выполнением этого распоряжения.
     Осталось добавить лишь одно. Сегодня утром мистер Пинкертон разговаривал по телефону, и сержанту Берри удалось расслышать, что он пытался выяснить адрес Р. Шерингэма, эсквайра. На почтовом отделении в Бьюдфорде имеется Лондонский телефонный справочник, в котором и был найден нужный адрес. Мистер Пинкертон сразу же продиктовал по телефону следующую телеграмму:
     Шерингэму, Олбани, Лондон. Прошу, по возможности, приехать имение Минтон-Дипс, Минтон, Бьюдфорд, Девон связи с делом Скотт-Дейвиса. Нахожусь отчаянном положении. Вместе учились Фернхорсте.
     Сирил Пинкертон.
     Отсюда ясно, что мистер Пинкертон догадывается о моих подозрениях, но с этим ничего не поделаешь; а если он действительно виновен, то это только естественно.
     Позже из Бьюдфорда мистеру Пинкертону прислали телеграмму за подписью "Шерингэм" о том, что отправитель приезжает сегодня вечером. Не может быть сомнений, что это мистер Роджер Шерингэм, раза два добровольно помогавший Скотленд-Ярду в расследованиях. Я увижу его завтра и спрошу, не сотрудничает ли он с ними и в данном случае, и если нет, то мне хотелось бы получить Ваши инструкции, как мне вести себя с мистером Шерингэмом и желательно ли, чтобы он участвовал в следствии.
     Я по-прежнему считаю, что нам не придется просить помощи Скотленд-Ярда в этом деле, и надеюсь прояснить его за несколько дней.
     Честь имею быть
     Вашим преданным слугой,
     Джеймс Хэнкок, Инспектор
     
     Приложения:
     1 докладная записка;
     1 копия рукописи Сирила Пинкертона, эсквайра.
     
     Рукопись мистера Пинкертона
     
     
     Глава 1
     
     Я часто подумывал о том, чтобы написать детектив.
     Мне кажется, авторы всех подобных произведений совершают одну и ту же ошибку: их истории всегда рассказываются с точки зрения беспристрастного наблюдателя. Возможно, это и помогает запутать сюжет, но вряд ли способствует поддержанию интереса. А в искусстве сочинительства, даже в такой примитивной его форме, как детектив, читательский интерес, по-моему, должен быть sine qua non <То, без чего нельзя обойтись (лат.)>. Я считаю, что именно здесь авторы детективов упускают интереснейшую возможность: ведь каким бы захватывающим ни был процесс расследования преступления для стороннего наблюдателя (и в литературе, и в жизни), есть персонаж, для которого этот процесс является еще более захватывающим, если не сказать, жизненно важным, и этот персонаж - сам преступник.
     Другая ошибка, которую я приписываю авторам детективов, - это то, что они почти всегда начинают свое повествование с обнаружения самого преступления. Это очевидный абсурд. Преступление вырастает из предшествующих обстоятельств. Почему бы вместо того, чтобы старательно раскапывать эти обстоятельства в ходе дальнейшего повествования, не показать "марионеток" в действии до преступления, а не после него? На мой взгляд, это не только более честно по отношению к читателю (а это, кажется, один из главных моментов, по которым судят о писателях), но и позволяет улучшить само произведение.
     Поэтому для самого себя я решил, что однажды напишу образцовый детектив от лица самого преступника, показав его надежды и страхи по мере того, как продвигается процесс расследования, болезненное беспокойство, с которым он будет наблюдать, откроется или нет его преследователям тот или иной факт, известный лишь ему одному, и его отчаянные попытки вырваться из захлопывающейся ловушки, изобретая все новые уловки. В умелых руках подобная книга может стать по-настоящему выдающимся произведением; и я не вижу причин, почему бы этим-рукам не оказаться моими.
     Вот такую академическую теорию создал я на досуге и сейчас суровые обстоятельства дают мне шанс проверить ее на практике. Потому что в тог самый момент, когда я пишу эти слова, меня самого (и было бы неразумным утаивать это, особенно от себя) подозревают в убийстве. Подумать только, меня!
     Кто-то (видимо, Вольтер, потому что именно ему принадлежит большинство подобных цитат) однажды заметил, что человеку дозволительно терять все, кроме головы. Свою я твердо намереваюсь сохранить на плечах.
     Учитывая мои предыдущие слова, читатель может подумать (если эта рукопись когда-либо попадет в его руки), что это всего лишь мрачный розыгрыш. Тем не менее именно так все и обстоит. И как ни странно, будущее не слишком меня пугает, хотя - и опять было бы глупо отрицать это - я почти смотрю в лицо смерти, причем в ее самом неприглядном виде. Оказывается, я храбрее, чем сам думал. (Читатель убедится что даже сейчас я способен к бесстрастному самоанализу.)
     Единственным местом, где я намереваюсь дать волю своему черному юмору, является эта рукопись. Я уже упоминал, что давно собирался сочинить именно такую историю, которая стала вдруг для меня кошмарной действительностью. Так неужели меня остановит то, что я являюсь жертвой, а не хозяином обстоятельств? История здесь, и я напишу ее. Я собираюсь с циничной беспристрастностью, спокойно и непредвзято, изложить обстоятельства, которые привели меня к нынешнему печальному положению, ничего не пропуская (за одним исключением, чтобы не причинять боль другому), ничего не преувеличивая и не преуменьшая. Короче говоря, я постараюсь не только подняться над этой злосчастной ситуацией, но и использовать ее для создания документа, который, если когда-нибудь выйдет в свет, может принести пользу как в литературе, так и в реальной жизни. Я не собираюсь показывать свою рукопись полиции. Возможно, подробное изложение событий и хронология нескольких последних дней могли бы помочь им установить, как Эрик Скотт-Дейвис встретил свою смерть; но могу себе представить, какова будет их реакция, если я покажу им Рукопись. Они будут рассматривать ее, со своей ограниченной точки зрения, как попытку отвести от себя подозрения; к тому же они ничего не понимают в том ощущении творческого азарта, которое фактически толкает меня к ручке и бумаге Нет, наоборот, я постараюсь скрыть от них рукопись. Конечно не в спальне, среди моих личных вещей. Я заметил, что какой-то неловкий служитель закона уже успел покопаться в них в абсурдных поисках "улик" - причем, думаю, не в последний раз. Нет, у меня есть план получше.
     И последнее. Я не профессиональный писатель. Никогда раньше я не пытался изложить историю на бумаге. И я не искушен в искусстве тонких намеков и изящных нюансов. Но один из моих принципов гласит, что, за исключением случаев, где есть чисто физические препятствия, то, что сделал один человек, может сделать и другой. И я не вижу, почему бы я не смог выполнить эту задачу, равно как и любую другую. Без ложной скромности могу сказать, что мне хватит на это сообразительности; по крайней мере, той малой толики, которая здесь требуется.
     После этого вступления, необходимого для того, чтобы читатель понял особые обстоятельства, в которых написана эта история, я, как говорят профессиональные писатели, приступаю к повествованию.
     Честно говоря, я был немного удивлен, получив письмо миссис Хилльярд с приглашением провести пару недель в Минтон-Дипс. Этель Хилльярд - моя давняя знакомая, я знаю ее с самого детства, но мне всегда казалось, что ее муж не имеет особого желания со мной общаться. Я-то уж точно не горел желанием общаться с ним. Он грубоват, и я всегда полагал, что Этель зря вышла за него замуж. И все же Минтон-Дипс - это Минтон-Дипс, независимо от того, есть там Джон Хилльярд или нет. Это самое очаровательное имение во всем Девоншире, а в июне, для тех, кто хоть что-то понимает в красоте, оно просто бесподобно. Я сообщил о своем согласии в ответном письме.
     Как бы я ни был удивлен, получив приглашение, но это было ничто по сравнению с моим изумлением, которое я испытал, когда, прибыв в Девоншир десять дней спустя, выяснил, кто еще был приглашен. Имение Минтон-Дипс расположено в отдаленном уголке Девоншира, в сельской местности, в десяти милях от ближайшего городка, и Хилльярды довольно мало развлекаются. Но в этом случае они устроили у себя настоящий прием. Я думал, что буду единственным гостем, но на самом деле гам оказалось еще пятеро.
     Когда я приехал, они пили чай в маленькой гостиной с низким потолком и почему-то решили приветствовать мое появление радостными воплями. Я, конечно, терпеливо улыбнулся, как делает воспитанный человек в ответ на выходку избалованного ребенка в присутствии его матери, но меня это раздосадовало. В мгновение ока улетучились мои мечты о том, как я буду проводить долгие дни в блаженном безделье, нежась на солнышке на крутых склонах Минтонской долины, посреди папоротника и дрока, с пледом, книгой и пачкой сигарет... А иногда Этель приходила бы послушать меня, когда я был бы в настроении говорить. Но все эти люди наверняка захотят что-нибудь делать и будут ждать от меня, чтобы я тоже принял в этом участие.
     У меня упало сердце, однако я принял чашку чаю и уселся в кресло все с той же вежливой улыбкой на губах я всегда гордился своим умением скрывать свои чувства от недалекой толпы. А здесь было именно разношерстное сборище. Во-первых, Эрик Скотт-Дейвис, человек, к которому я испытывал особую неприязнь, крупный, громогласный, самоуверенный тип, мот и развратник, любитель чужих жен, впитавший в себя невыносимые высокомерие Итона и самонадеянную напористость Кембриджа (сам я учился в школе Фернхорст, а потом в Оксфорде). Рядом с ним сидел Джон Хилльярд, краснолицый здоровяк с волосами песочного цвета и глуповатой физиономией - типичный землевладелец, воспринимающий запах навоза как благоухание и гордящийся этим.
     Еще там были Поль де Равель и его жена, парочка, которую я никогда особенно не жаловал, хотя на нее, по крайней мере, было приятно посмотреть - высокая, стройная женщина с яркими золотисто-каштановыми волосами и томными зелеными глазами, которые обычно были полузакрыты, но могли вспыхивать страстным зеленым огнем, когда что-нибудь воодушевляло ее. Она родилась в Англии и одно время служила актрисой; теперь она актриса по натуре, а все окружающее для нее - театральные подмостки. Ее муж, коротышка Поль де Равель, женился на ней четыре года назад, когда она еще играла на сцене, и поговаривали, что он до сих пор все так же безумно в нее влюблен. Мне всегда было занятно, как это он не видит ничего дальше ее игры и притворства. Поль де Равель - француз по рождению, но англичанин по воспитанию и образованию, и хотя в его английском нет ни малейшего акцента, французское в нем решительно доминирует, как во внешности, так и в характере. Меня лично французы никогда особенно не интересовали. Он был на полголовы ниже своей жены и всюду следовал за пси, как дрессированный пудель. Сексуальная зависимость - очень коварная штука. Каждый раз, когда я думаю о Поле де Равеле, я благодарю небеса, что избавлен от этой напасти.
     Главной по части истошных воплей была Аморель Скотт-Дейвис, кузина Эрика и в высшей степени вульгарная особа. Мне всегда казалось, что в ней собралось все худшее, что пишут газеты о современных девицах.
     Из всех присутствовавших в гостиной, помимо Этель, был еще кое-кто, кого я рад был видеть. Это была совсем еще юная девушка, которую звали, как я припомнил, Эльза Верити, очаровательная малышка с мягкими светлым" волосами и застенчивыми голубыми глазами. Прошлой зимой я иногда встречал её в Лондоне, всегда под покровительством Этель. Видимо, она и в самом деле была протеже Этель - я смутно слышал какие-то истории о ее богатом наследстве, и о том, что она сирота, и еще что-то об опасениях Этель, как бы девушка не стала жертвой какого-нибудь охотника за приданым. Я поправил пенсне и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ с милым смущением. Трудно было бы даже представить себе более разительный контраст для развязной Аморель, с ее коротко стриженными черными волосами и глупым копированием мужской одежды.
     Джон Хилльярд рассказывал Сильвии де Равель о своих индюшках или еще о каких-то столь же скучных птицах, и я уверен, что разговор утомлял ее так же, как утомил бы меня на ее месте. Джон всегда ставил меня в тупик. Если честно, он один из немногих, которым это удается, потому что, должен признаться, обычно я не считаю необходимым настолько углубляться в изучение своих собратьев, чтобы видеть их насквозь, будто они сделаны из стекла, обычно человек и без того до отвращения прозрачен. Однако Джон не так прост. Выглядит он как обычный фермер, сердце его отдано сельскому хозяйству и только ему, и он редко говорит о чем-нибудь, кроме сельского хозяйства или научных методов забоя скота. Можно было бы предположить, что он ни о чем больше и не думает. Неспособный, как и всякий типичный землевладелец, извлечь прибыль из своего хозяйства, он превратил то, что должно было быть его профессией, в хобби, и зарабатывает на жизнь - причем весьма обеспеченную, насколько я мог заметить,- сочинением детективов. Этель говорит, что его произведения отлично раскупаются, особенно в Америке. Думаю, именно Джона я вспомнил в тот момент, когда сказал, что мне определенно должно хватить ума для этого занятия; потому что если уж Джон Хилльярд способен успешно писать детективы, то это должно быть по силам любому.
     Вот такой была компания, собравшаяся в тог день в девонширской гостиной Этель Хилльярд. И лишь когда я допивал вторую чашку чаю, я вдруг осознал, насколько странно она была подобрана. Должен заметить, меня совершенно не интересуют светские сплетни, поэтому скандальные истории об окружающих приходят мне в голову в последнюю очередь.
     Однако в случае с Эриком Скотт-Дейвисом скандал слишком раздут, чтобы оставаться тайной; и хотя в тех кругах, в которых он вращается, я почти каждый день слышу о нем новую постыдную историю, одна из них некоторое время назад так упорно муссировалась, что запомнилась даже мне. Весь последний год имя Эрика постоянно упоминалось рядом с именем Сильвии де Равель, и в конце концов вокруг стали уже открыто потешаться, что об этой интрижке известно всем, кроме самого де Равеля. Мне не требовалось ничье мнение о де Равеле, чтобы понять: когда он узнает об обмане, случится что-то страшное. И вот Этель с вопиющей бестактностью пригласила всех троих погостить под одной крышей в течение двух недель!
     Нет ничего странного, что я не смог сдержать некоторого удивления. Небольшая, обшитая панелями гостиная внезапно представилась мне бочкой с порохом, а де Равель фитилем, только и ждущим, чтобы его подожгли, чтобы разнести все вокруг!
     Не слишком радужная перспектива... Еще и бедняжка Эльза здесь, будто специально для того, чтобы ее невинным глазам открылась вся низость мира. Это было в высшей степени неразумно, и я был твердо намерен сказать об этом Этель при первой же возможности. Пока же я пытался утешиться надеждой, что, когда произойдет взрыв, он заодно выбросит отсюда и Аморель вместе с ее кузеном. Было бы замечательно, если бы так и произошло, и из всей компании здесь остались бы только мы с Эльзой.
     Возможность поговорить с Этель представилась даже раньше, чем я предполагал, причем она сама все устроила. Сразу же после чая она как бы невзначай заметила, что в лесу около ручья еще цветут колокольчики, и если я захочу, она прогуляется со мной и покажет. Естественно, остальным не было никакого дела до колокольчиков (кроме разве что Эльзы, чьи глаза вспыхнули при их упоминании, но она, к счастью, была слишком застенчива, чтобы вызваться сопровождать нас), поэтому никто не попытался нарушить наш тет-а-тет. Это было очень свойственно Этель с ее непринужденными манерами - вот так просто и эффективно избавиться от посторонних ушей.
     Я не касался волновавшей меня темы, пока мы неспешно спускались по полю, где овцы Джона выщипали почти всю траву. Всему есть свое место и время, и мне не хотелось неожиданно расстроить Этель своими упреками, по крайней мере, до тех пор, пока мы не поболтаем немного просто как старые добрые друзья. Я действительно рад был снова увидеться с ней и прямо сказал ей об этом (мне всегда доставляет удовольствие говорить людям приятное), а она ответила, что тоже рада нашей встрече, и я видел это было правдой. Для женщины Этель довольно умна, и ей, должно быть, приятно было встретить в такой глуши человека похожего склада ума - особенно после занудного Джона с его вечными навозными кучами и детективными историями. Впрочем, как ни странно, она, кажется, в самом деле была без ума от него.
     В Колокольчиковом лесу мы сели на поваленное дерево и молча наслаждались созерцанием цветов. Немногие женщины способны молча любоваться совершенством природы. В этом отношении Этель исключение, как, впрочем, и во многих других. Если бы я когда-нибудь задумал связать свою жизнь с представительницей противоположного пола, то непременно женился бы на Этель, хоть она и старше меня на один-два года.
     - Мне надо с тобой поговорить, Сирил, - заговорила она, внезапно прервав молчание.
     - Не сомневаюсь, - согласился я - И, кажется, я знаю, что ты хочешь сказать, Этель. Ты и сама понимаешь, как ошиблась, пригласив...
     - Ничего подобного,- перебила Этель, возможно излишне резко.- Ты даже не выслушал, что я хочу сказать. Это касается Эрика Скотт-Дейвиса.
     - Нетрудно догадаться,- усмехнулся я.
     Я дал ей высказаться. И могу сразу же заметить (поскольку больше всего я горжусь своей интеллектуальной честностью), что история, которую я услышал, сильно отличалась от того, что я ожидал. Судя по словам Этель, приглашение Эльзы Верити в одну компанию с Эриком Скотт-Дейвисом и де Равелями было вовсе не случайным промахом, а частью тщательно продуманной дипломатии. Оказалось, моя давняя приятельница способна на поистине макиавеллевскую изобретательность в своих маневрах, и, хотя ситуация во всех отношениях была очень серьезной, я нс смог сдержать улыбку, увидев милую Этель в столь непривычной роли.
     Вкратце, если опустить обычные женские домыслы и лишние подробности, положение было таково: Эрик Скотт-Дейвис. которого мы с Этель давно отнесли к разряду отъявленных мерзавцев, самым серьезным образом покушался на Эльзу Верити - не в том смысле, чтобы лишить ее девственности, а с целью, на мой взгляд, куда более зловредной - он хотел жениться на ней. Бедная девочка, неискушенная в житейских делах и ослепленная его впечатляющей внешностью и огромным мужским самомнением, уже наивно воображала себя наполовину влюбленной. Если не предпринять экстренные меры дело вполне могло окончиться свадьбой. Цель Эрика Скотт-Дейвиса была очевидна: ему было наплевать на саму Эльзу, детское простодушие было вовсе не той чертой, что привлекала его в женщинах; ему нужны были ее деньги. Промотавший немалое состояние, доставшееся ему лет шесть назад после смерти отца, и окруженный слухами о том, что ему ничего не остается, как прибегнуть к последнему средству - продаже фамильных портретов, Эрик был в совершенно отчаянном положении. А он был не из тех, кто, находясь в отчаянном положении, избегает отчаянных мер, способных его изменить.
     Вот что я узнал от Этель, на глаза которой наворачивались слезы, когда она рассуждала о том, как легко Эльзу может сбить с толку подобный человек, и тогда ей не избежать горького разочарования.
     - А знаешь, Сирил, он ведь в самом деле может быть неотразим,-откровенно сказала ока.- У неопытной девушки пет ни единого шанса выстоять, если он всерьез направит на нее все свое обаяние.
     - Ты хочешь сказать, что он действительно так... гм... физически привлекателен для женщин?- осторожно спросил я, потому что очень не люблю обсуждать сексуальные отношения между мужчиной и женщиной в присутствии последних Надо заметить, мне совсем не по душе современная манера обсуждать в обществе то, чему место скорее на задворках, нежели в гостиной.
     - Я бы сказала - да,- ответила Этель.- Это, конечно, не льстит нашему полу, но мужчины подобного типа чей внешний лоск лишь слегка прикрывает их животную сущность, воздействуют прямиком на наши самые примитивные инстинкты. А у нас, дорогой Сирил, они намного сильнее, чем обычно думают такие мужчины, как ты.
     - Понятно,- несколько смутился я.
     - В этом и проблема. Именно примитивные мужчины, подобные Эрику, действительно сбивают пас с толку, а вовсе не такие цивилизованные, как ты. Вот ты, Сирил, никогда не смог бы закружить девушке голову, даже если бы упражнялся тысячу лет.
     - Уверен, что не потратил бы на это и минуты, холодно заметил я. Если у драгоценной Этель и есть недостаток (а поскольку она женщина, ей этого не избежать). так это проявляющаяся временами ненужная прямота.
     - Видишь ли,- продолжала она,- Эрик затрагивает инстинкты Эльзы, о существовании которых бедняжка даже не подозревает (и, без сомнения, она ужаснулась бы, узнав, что они у нее есть); но тем не менее эти инстинкты отличным образом отвечают на его призыв и толкают ее к нему. А он, безусловно, непревзойденный мастер в любовных делах, этакий пещерный человек, не принимающий никаких стыдливых отговорок в качестве ответа именно такой, каких мы, несчастные женщины, находим самыми привлекательными. Настоящий мастер...
     - Ты гак говоришь, как будто проверила это на собственном опыте,-зацепил я ее, возможно, резковато, поскольку все еще не мог побороть раздражения.
     - А что ты думаешь, он опробовал свое обаяние и на мне,- усмехнулась Этель.- И не надо так удивляться. Сирил. Не так уж я безобразна, к тому же мне нет еще и сорока. Если тебя это успокоит, скажу, что я вовсе не поощряла его; на самом деле я была почти груба с ним. Но это требовало усилий. Даже тогда, когда я говорила самые гадкие слова, которые могла придумать, мне на самом деле хотелось упасть в его объятия.
     Ничего себе признание! Я предпочел оставить его без комментариев.
     - Ты хочешь сказать, что после всего этого он спокойно принял приглашение пожить под твоей крышей?
     - О, у Эрика шкура, как у носорога. Такая мелочь не может его обескуражить. Кроме того, он, без сомнения, думает, что ему еще есть на что надеяться. После того, как он удачно женится на деньгах Эльзы, он, возможно, предпримет еще одну попытку.
     Никогда не слышал в словах Этель такой язвительности. Обычно она добрейшее в мире существо.
     Я повернул разговор в более надежное русло.
     - Ты, конечно, предупредила мисс Верити, что он за тип?
     - Нет, конечно, и не подумаю,- ответила Этель.- Я же не полная дура, Сирил. Даже ты должен понимать, что это наивернейший способ толкнуть ее прямо в его объятия.
     - Но ведь она, кажется, достаточно взрослая, чтобы вести себя разумно,-возразил я.
     - Ей двадцать один. А девушка двадцати одного года, мой дорогой Сирил, в подобных вопросах значительно более глупа, чем семнадцатилетняя. И больше мне нечего сказать. Кроме того, женщина ни в каком возрасте не будет вести себя разумно в вопросах любви.
     Одна из многих вещей, общих для нас с Этель,- это ее глубоко язвительное отношение к собственному полу. И вообще я заметил, что почти все приятные женщины презирают свой пол. Возможно, именно это и делает их приятными.
     - Нет,- продолжила она.- Я сделала единственно возможное - притворилась, что поощряю ее интерес к нему. Эльза пребывает в заблуждении, что мы устроили этот прием именно ради нее и Эрика.
     - Тогда как на самом деле...
     - Вот именно. Как я уже сказала, есть только одна надежда спасти ее - нужно разрушить ее слепое увлечение, пока оно еще не зашло слишком далеко. И вот здесь, мой дорогой Сирил, на сцену выходят де Равели.
     Я задумчиво покачал пенсне на шнурке. К тому времени мы уже успели забыть про колокольчики. Перед нами мирно плескался ручей в своем каменистом ложе; обычно это зрелище показалось бы мне очень привлекательным после Лондона; теперь же я едва замечал его.
     - Ты играешь с огнем, Этель, разве нет?
     - Да, и вполне осознанно. Я очень надеюсь, что этот огонь спалит Эрика.
     - А если нет?
     - Тогда нам придется принять еще более действенные меры,- непреклонно ответила Этель.- Говорю тебе, Сирил, я не перед чем не отступлю, чтобы спасти Эльзу от этого человека, хоть я и не несу за нее прямой ответственности, это, скорее, мой моральный долг. Она дочь самой лучшей подруги, которая у меня когда-либо была (ты не был с ней знаком, мы вместе учились в школе); родители Эльзы умерли, а близких родственников у псе нет. Формально она сама себе хозяйка, а я просто занимаю loco parenеtis <Вместо родителей (лат.)>. Я могла бы отказаться от этой роли, но даже если бы я не была так нежно привязана к самой Эльзе, я бы чувствовала себя обязанной присмотреть за девочкой ради ее матери. Скажу тебе откровенно, Сирил, я скорее придушу Эрика собственными руками, чем позволю ему заманить Эльзу в ловушку этого бесчестного брака.
     Пророческие слова, которые мне потом часто пришлось вспоминать...
     - Ну конечно. Несомненно.- Я попытался успокоить Этель, потому что она начинала слишком драматизировать ситуацию, а мне очень не нравится, когда раздувают трагедию из чего-то, к чему я имею отношение.- Значит, твой план таков: миссис де Равель, охваченная ревностью из-за того, что Эрик уделяет слишком много внимания мисс Верити. постарается вернуть заблудшую овцу в свой загон, причем так явно, что у мисс Верити откроются глаза, и она сможет подавить в себе эту пагубную страсть в зародыше?
     - Что-то в этом роде,- согласилась Этель, уже более спокойно.- Если ты хоть что-нибудь знаешь о Сильвии де Равель, то поймешь - она не из тех женщин, которые позволят кому-либо или чему-либо, попавшему в их власть, вдруг вырваться на свободу. По-моему, здесь Эрик сильно просчитался. Сильвия не относится к тем, кого можно подобрать, немного позабавиться, а потом выкинуть за ненадобностью, как он привык поступать. Он добился ее, и, наверное, это стоило ему немалых усилий, сделав это, он приобрел достойного противника. За эту ошибку он теперь поплатится своими отношениями с Эльзой.
     - А де Равель? Насколько я понимаю, он единственный, кто пока понятия не имеет об их романе. Что, если он узнает?
     Эльза посмотрела мне в глаза.
     - Сирил, мне наплевать, узнает он или нет. И мне не г никакого дела до того, что произойдет потом. Все, о чем я беспокоюсь,- это как избавить Эльзу от Эрика.
     Правильно говорят, что женщины не имеют моральных принципов. По крайней мере, в данном случае у Эльзы я их не заметил.
     - Понятно. А мисс Скотт-Дейвис? Какая роль отводится ей в этом макиавеллиевском плане?
     - Аморель? О, я пригласила ее только для того, чтобы сравнять количество мужчин и женщин. А еще я подумала, что было бы неплохо наглядно показать Эльзе, в какую семейку она собирается войти. Кроме того, Аморель и Эрик недолюбливают друг друга, как ты знаешь.
     - В самом деле? Кажется, они росли вместе после того, как родители Аморель умерли, когда она была еще совсем маленькой. Я всегда полагал, что они относятся друг к другу как брат и сестра.
     - Так и есть,- заявила Этель, с необычным для нее цинизмом.- В общем, поверь мне на слово, они друг друга недолюбливают. Думаю, что дело в деньгах,- добавила она безразлично.- У родителей Аморель их не было, а мистер Скотт-Дейвис, хотя и почти удочерил ее, не упомянул ее в своем завещании, видимо полагая, что Эрик сам обеспечит ее. Мне кажется, Аморель отнюдь не считает, что Эрик достаточно обеспечивает ее.
     - Значит, ты пригласила ее просто для ровного счета. Другими словами, чтобы уравновесить мое присутствие. Это заставляет меня предположить, что у меня есть некая роль в этом сюжете помимо того, чтобы давать тебе дружеские советы.
     - Да, Сирил, есть, - Этель улыбнулась.- Ты приглашен на роль статиста.
     - В Минтон-Дипс я предпочитаю не быть статистом, а вести статичный образ жизни,- пошутил я, как обычно пытаясь смягчить даже самый серьезный разговор подобного рода остроумным замечанием.- Как подумаю о солнышке, пригревающем вереск... Ну ладно, в этот раз я постараюсь отказаться от своего пледа и побороть свою лень. Итак, чего же ты хочешь от своего статиста?
     - Я хочу, чтобы ты сделал все возможное и отвлек внимание Эльзы от Эрика,- ответила Этель уже более серьезно.- Покажи ей, что тебе приятна ее компания, приглашай ее прогуляться, покатай на своей машине, проявляй маленькие знаки внимания. Она оценит, особенно если это будет исходить от человека, который настолько старшее ее.
     - Это УЖ слишком, Этель, - запротестовал я,- если быть точным, я всего лишь на шестнадцать лет старше ее, а душой так же молод.
     - В любом случае, она это оценит. На самом деле, добавила Этель, снова улыбаясь,- ты всего лишь должен заполнить время, отдалив ее от Эрика, пока мой основной план движется к своей кульминации. В конце концов, эго не должно быть для тебя так уж сложно. Ведь ясно же, кто из вас двоих более достойный кавалер, нужно только заставить нашу глупышку увидеть это.
     - Ты хочешь сказать,- засомневался я,- что вначале я должен убедить мисс Вериги в том, что испытываю к ней определенные чувства, а потом, как только Эрик исчезнет с горизонта, должен буду в свою очередь разочаровать ее?
     - О,- беззаботно произнесла Этель.- До тех пор пока Эрик исчезнет с горизонта, может пройти очень много времени. Пока же мы должны спасти малышку Эльзу от нее самой. И я умоляю тебя, Сирил, не только как одного из моих самых давних и близких друзей, но и как одною из немногих людей, на которых я могу полностью положиться, спасти Эльзу от самой страшной опасности, какой когда-либо подвергалась невинная девушка.
     - Этель, с тобой я скоро превращусь в какого-то странствующего рыцаря,-беспечно заметил я, чтобы разрядить обстановку, потому что она опять начинала выказывать признаки внушающего беспокойство драматизма.
     Эта маленькая шутка, кажется, помогла погасить эти тревожные симптомы. Она рассмеялась:
     - У тебя, пожалуй, будет задача посложнее, чем те, которым посвящали себя древние герои.
     - Ладно, стану паладином в пелене,- весело сказал я. - Договорились, Этель, ты можешь рассчитывать на мою помощь и на все мои скромные способности в деле соблазнения невинных девушек.
     Я старался сохранить беззаботный вид, когда говорил все это, однако, сказать по правде, меня глубоко тронули и опасность, угрожавшая мисс Вериги, и отчаянная решимость Этель пойти на все, чтобы ее предотвратить. Кажется, от Этель это не укрылось.
     
     
     Глава 2
     
     Следующие несколько дней все шло примерно так, как можно было ожидать, пока наша нелепо подобранная компания уживалась в одном доме. Как я и боялся, Эрик и Аморель при поддержке Джона Хилльярда постоянно придумывали все новые спортивные состязания и вынуждали остальных принимать в них участие. Де Равель довольно часто играл с ними в теннис, по только тогда, когда его жена была свободна и могла сидеть рядом с кортом и наблюдать за игрой (миссис де Равель не любила спорт во всех его проявлениях и поэтому не принимала никакого участия в затеях Скотт-Дейвиса), а еще с ними играла мисс Верити, хотя ей было далеко до мастерства друг их игроков. Я поначалу присоединялся к ним на пару сетов, больше для видимости, поскольку я играю не лучшим образом, по когда я обнаружил, что Скотт-Дейвис пытается сделать из меня объект насмешек, то решительно отказался вообще прикасаться к ракетке. Каждый человек должен понимать, где следует провести черту.
     
     
     ***
     
     Минтон-Дипс находится в нескольких милях от побережья, и несмотря на то, что внизу, в излучине ручья, устроен бассейн, были организованы поездки к морю. Лично я в них не участвовал. Я не очень хорошо плаваю, да и само купание в море никогда меня не привлекало. В гольф я тоже не играл. Мне казалось, что это должно сблизить нас с мисс Верити, потому что она вообще не умела в него играть, в то время как Эрик был в гольфе, что называется, plus-man. Но Эрик, как обычно, проявил дьявольскую изобретательность и уговорил мисс Верити, чтобы она позволила ему научить ее играть. Под этим предлогом ему дважды удавалось увести ее на целый день, несмотря на все мои попытки вмешаться. Тем не менее в целом я был удовлетворен результатами этих дней. Несколько раз мисс Верити ходила со мной гулять (подозреваю, что к этому приложила руку Этель), а однажды мне даже удалось увести ее прямо из-под носа Эрика. Его язвительные замечания, брошенные мне вслед, когда я приподнял шляпу в ироническом прощании, служили прекрасным образцом того, что не должен позволять себе джентльмен.
     Вот такой внешне и была наша жизнь в те дни. Кто знает, какие подводные течения постепенно набирали силу под этим внешним благополучием, чтобы в конце концов привести нас к катастрофе? Естественно, поскольку я мало интересуюсь интригами, большая их часть остается мною незамеченной, но только де Равель мог не видеть настойчивые усилия собственной жены, пытавшейся выяснить отношения со своим отбившимся от рук любовником. Миссис де Равель обращалась с ничего не понимающей Эльзой Верити с такой лениво-высокомерной грубостью, что порой у меня перехватывало дыхание от возмущения. Если бы девушка была хоть немного дорога Эрику, он бы встал на ее защиту и положил бы этому конец, но поскольку ему было все равно, он лишь ухмылялся. Этот человек вызывал у меня все большую и большую неприязнь, если такое возможно. Что происходило между ними наедине, никто не знает, но одно было очевидно - Эрик преследовал мисс Верити все с тем Же упорством. Казалось, прекрасный план Этель готов был провалиться. Мне это было тем более неприятно, что наши совместные прогулки и доверчивая, простодушная манера, с какой она принимала знаки моею внимания и слушала мои речи, вызывали во мне искреннюю привязанность к самой девушке, независимо от ее денег.
     Самое неприятное случилось в тог самый вечер, когда я увел мисс Верити из-под самого носа Эрика Скотт-Дейвиса. К моему удивлению, после ужина, как только мы выпили кофе, поданный нам в саду около дома, Эрик с самым фамильярным видом взял меня под руку и сказал не терпящим возражений голосом:
     - Пинки, старина, пойдем-ка немного прогуляемся. Хочу, чтобы ты поподробнее рассказал мне о своей маленькой хваленой коллекции марок - всякие разности, о которых ты умолчал сегодня за ужином, идет?
     Это был намек на мое увлечение филателией, о котором я упомянул однажды во время прогулки с мисс Верити, а она вдруг некстати пересказала за ужином. Эрик постарался выжать из этого вполне обычного занятия максимальную пищу для веселья, и, хотя Эльза из вежливости пыталась улыбаться его дурацким остротам, я видел, как она винила себя в том, что стала их причиной. Я, конечно, игнорировал эти насмешки и посылал мисс Верит улыбки, исполненные тайного понимания.
     Хочу заметить, что меня зовут Пинкертон, Сирил Пинкертон, но Эрик Скотт-Дейвис, к моему раздражению, упорно называет меня Пинки, даже в присутствии совершенно незнакомых людей. Обычно он заявляет, что этим делает комплимент моим глазам, в которых ему видятся розовые искорки <Pink (корень фамилии героя - Pinkerton) - по-английски "розовый" > (что абсолютно не соответствует истине), превращая таким образом легкий астигматизм, которым я страдаю, в предмет вульгарной шутки. В высшей степени неотесанный и грубый мужлан.
     Протестовать, что у меня нет пи малейшей охоты прогуливаться с ним, было абсолютно бесполезно, поскольку он крепко ухватил меня за руку и тащил за собой почти насильно. Я не могу похвастаться физической силой, да и никогда не считал это необходимым, но железная хватка подобного хама, каким был Скотт-Дейвис, заставила меня почувствовать абсолютную беспомощность. Попытка сопротивляться ему была бы не только безрезультатной, по и крайне унизительной. С презрительным смешком я подчинился и позволил повести себя через небольшой участок сада, вниз по ступенькам, а затем по заросшей травой дорожке прочь от дома, в сторону низины.
     Как только мы оказались достаточно далеко, чтобы остальные не могла видеть или слышать нас, он выпустил мою руку и насмешливо заметил:
     - Мне подумалось, что лучше тебе услышать это наедине, а не при всех, Пинки.
     - Услышать что?- спросил я, дыша несколько учащенно, поскольку, хотя я всеми силами старался этого не показывать, меня изрядно вывело из себя столь бесцеремонное обращение.
     - То самое, что я собираюсь тебе сказать. Нечего топтаться на чужом газоне!
     Он сунул руки в карманы и буквально навис надо мной. Его крупное, землистого цвета лицо, возвышавшееся над белой рубашкой, приблизилось ко мне с выражением веселой издевки, в которой тем не менее чувствовалась явная угроза.
     - Я вас не понимаю,- нетерпеливо сказал я.- Если вам действительно есть что сказать, будьте добры изъясняться на понятном языке.
     - Ну ладно, коротышка, - осклабился он,- раз ты такой непонятливый, скажу понятно: еще раз пойдешь прогуляться с Эльзой тогда, когда она нужна мне, и я швырну тебя в бассейн. И тебе крупно повезет, если на том дело и закончится. Дошло наконец?
     Замечу, что с моей стороны было глупо испытывать раздражение из-за Эрика. Я должен был помнить, что он неотесанный хам, и обычные правила цивилизованной беседы между джентльменами к нему неприменимы. Но в его речи было столько оскорбительного - наглость по отношению ко мне, фамильярная манера называть мисс Верити по имени, ни на чем не основанная уверенность, что он имеет право на ее общество, когда ему заблагорассудится, хамская самонадеянность, с которой он угрожал мне физической расправой,- что я почувствовал, как закипаю от злости.
     Несмотря на это, мне, надеюсь, удалось сохранить достоинство.
     - Я думаю, Эрик,- спокойно произнес я,- что вы слишком увлеклись спиртными напитками.
     Ему хватило наглости рассмеяться:
     - Если бы ты сам мог видеть, как потешно злишься, Пинки. Ты похож на белого кролика в...
     Я больше не желал слушать оскорбления, поэтому резко развернулся и направился обратно к дому.
     Но этот невежа еще не закончил. Он поймал меня за рукав, и, хотя все еще продолжал ухмыляйся, его большое круглое лицо выражало откровенную угрозу.
     - Не воображай, что я шучу. Обещаю, у тебя будут серьезные неприятности. Я заметил, что ты крутишься вокруг Эльзы с тех самых пор, как приехал, так что давай прекращай это.
     - В самом деле?- холодно спросил я, хотя, наверное, было ошибкой вообще что-либо отвечать этому человеку.- А можно узнать, по чьему указанию?
     - Можно, старина. По моему. Эльзу пригласили сюда. чтобы она поближе познакомилась со мной - а не с тобой. и именно этим она и будет заниматься.
     - Я бы желал услышать это от самой мисс Верити, коротко ответил я.
     - Нет ничего проще, если ты действительно этого хочешь. Тебе стоит только спросить се. Ей и самой не терпится тебе это сказать,- нагло заявил Эрик.- Любой на твоем месте уже давно бы понял, что смертельно ей надоел. Подумать только, Пинки на тропе любви! Я всегда говорил, что это будет умора. Ты бы слышал, как Эльза передразнивает тебя, старина. Ничего смешнее я в жизни не слышал. Попроси ее как-нибудь повторить это в твоем присутствии.
     К чести сказать, хоть у меня закипела кровь от этой грубой и вульгарной лжи, я сохранил полный контроль над собой.
     - Извольте отпустить мою руку, - только и сказал я.
     Эрик послушался.
     - Так и быть. Теперь можешь бежать отсюда.
     Я не побежал. Я пошел.
     - Но не забудь, что я тебе сказал,- крикнул мне вслед Эрик.- Я обещал.
     Я просто проигнорировал его.
     Эрик шел за мной, и, чтобы сохранить подобие приличий, я позволил ему догнать меня, когда мы уже приближались к остальным гостям, расположившимся в саду. Стоял прекрасный июньский вечер, теплый и благоуханный; и. хотя темнота уже опустилась на землю, я заметил бледнорозовое платье мисс Верити там, где небольшая группка сидела под раскидистым буком. Эрик прямиком направился к ней.
     - Прогуляемся, Эльза?- небрежно бросил он.
     Не проронив ни слова, мисс Вериги послушно поднялась, как если бы этот человек произнес над ней гипнотическое заклинание.
     Я вмешался:
     - Прошу прощения, Эрик. Я обещал мисс Верши лично показать ей ручей в лунном свете этой ночью. Я могу принести вам какую-нибудь накидку, мисс Верити?
     Пришло время поставить Эрика на место раз и навсегда. Я не из тех люден, с которыми можно позволять себе подобные вольности.
     Мисс Верити колебалась, и Эрик опять встрял в разговор:
     - На этот раз ты проиграл. Пинки. Я тоже обещал Эльзе показать ей ручей в лунном свете; более того, она обещала любоваться им только тогда, когда я буду рядом.
     Невыносимо было стоять там и скандалить на глазах у всех, поэтому я оборвал спор.
     - Возможно, когда вы, Эрик, будете в подходящем состоянии, мисс Верити позволит вам выполнить обещание. Пойдемте, мисс Верити,- и я предложил ей руку.
     Робкая девушка стояла в нерешительности, понимая, что, как бы она ни поступила, все равно обидит одного из нас. В конце концов Этель вывела нас из неприятного положения, которое могло перерасти в безобразную сцену.
     - Ну конечно, Эльза.- как ни в чем не бывало сказала она,- ступай с мистером Пинкертоном. А ты, Эрик, иди сюда и поболтай со мной немного. Мы ведь едва словом перемолвились с тех пор, как ты приехал.
     Эрику ничего не оставалось, как опуститься на стул рядом с хозяйкой дома, но видно было, что он делает это прошв воли. Отойдя на несколько шагов, я случайно обернулся и заметил злорадные зеленые искорки в кошачьих глазах миссис де Равель, и в них сквозила такая безжалостность, что на мгновение я просто похолодел от страха. Больше всего в этот момент она была похожа на кошку, пожирающую глазами другую кошку, вздумавшую поиграть с ее мышью. Если когда-либо я и воображал, что миссис де Равель отдала своего любовника сопернице, то теперь эта иллюзия полностью развеялась.
     Пока мы шли полями вниз к лесному ручью, мисс Верити молчала. В этом не было ничего необычного, в моей компании она всегда была склонна молчать. Видимо, я внушал ей своею рода почтительный страх, но она всегда с удовольствием слушала меня, а ее собственное участие в разговоре сводилось к одному-двум робким вопросам, которыми она побуждала меня продолжать рассказ. В этот раз ее молчание было даже кстати, поскольку мне нужно было подбодрить её после только что пережитой сцены, однако я хорошо помнил слова Этель и не сказал ничего, что прямо принижало бы Эрика Скотт-Дейвиса.
     - Я прошу прощения,- мягко сказал я,- за то, что так настойчиво увел вас, мисс Верити.
     - Нет, что вы... мне- не за что вас прощать, мистер Пинкертон,-ответила она с очаровательным смущением.
     Этим она, конечно, намекала, что предпочитает любоваться красотой ручья, залитого лунным светом, в компании человека, который может не только оценить эту красоту, но и облечь свои чувства в соответствующие слова.
     - Эрик, в своем роде, неплохой парень,- продолжил я, с макиавеллисвской изобретательностью восхваляя своего потенциального соперника,- но его, хм, довольно трудно представить в подобной романтической обстановке.
     Мисс Верити не ответила, но само ее молчание говорило, что она согласна со мной.
     - Кроме того,- продолжал я все более вкрадчиво, хотя он, без сомнения, считал своим долгом предложить вам свою компанию и, возможно, даже обещал это, думаю, он не очень расстроился, получив предлог, чтобы остаться.
     Я не мог видеть лица мисс Верити, так как мы уже вошли в лесную темень, но вся ее фигура ясно выражала удивление.
     - Что вы имеете в виду?- напряженно спросила она.
     Я стал развивать свою мысль:
     - Ну, их взаимная склонность довольно очевидна, разве не так?
     - Я... я, кажется, не совсем понимаю, - сказала она, и резкость в ее тоне уступила место жалобному недоумению. Она была похожа на маленькую девочку, которая знает, что ее собираются отшлепать, но не понимает за что.-Вы же не хотите сказать, что... что миссис Хилльярд...
     Мне совсем не хотелось причинять ей боль, но я должен был это сделать.
     - Этель? О господи, конечно нет. Неужели вы в самом деле не знаете, мисс Верити? Я бы не стал упоминать об этом, если бы не думал, что все знают.
     - Знают про что, мистер Пинкертон?- воскликнула она.
     - Ну, про Скотт-Дейвиса и миссис де Равель.- просто ответил я.
     К этому времени мы уже достигли открытого пространства на берегу ручья, и в ярком лунном свете я мог видеть лицо бедняжки Эльзы, которая переживала этот удар. Мгновение она смотрела на меня, а потом отвернулась.
     - Нет,- прошептала она,- я ничего об этом не знала. И... и я не верю в это.
     Детская непосредственность!
     Ее реакция встревожила меня, потому что показала, насколько сильно Эрик завладел мыслями этой хрупкой и чувствительной девушки.
     - О, возможно, в этом нет ни капли правды,- с безмятежным видом сказал я.- Только весь последний год, уверяю вас, они были предметом многих скандальных слухов. Не то чтобы я прислушивался к ним, но некоторые вещи становятся настолько известны, что о них трудно не узнать. Если честно, я слышал, как говорили, что, если кто-то хочет наши Эрика, он должен поискать миссис де Равель.
     Это была абсолютная правда. Но bon mot <Остроту (фр.)> я придумал сам.
     Мне было жаль видеть, как плечи бедной девушки вздрагивали под тяжестью той ноши, которую я был вынужден взвалить на нее. Очевидно, это был для нее большой удар. Я никак не мог решиться, что предпринять, чтобы хоть как-то утешить девушку в ее жестоком разочаровании.
     Я как раз приблизился к ней с этой целью, когда она обернулась, и, к моему изумлению, я обнаружил, что мисс Верити вовсе не плакала, а смеялась.
     - О, мистер Пинкертон,- сказала она,- вы такой смешной.
     - В самом деле?- холодно спросил я. Такой неожиданный оборот поразил меня, но не заставил потерять самообладание.- Я рад. что имел честь развлечь вас, мисс Верити.
     При этих словах она положила свою маленькую ладошку на мой рукав, а ее лицо слегка посерьезнело, так как она поняла, что сильно обидела меня. Правда, в ее голубых глазах все еще плескались искорки веселья.
     - Я не так выразилась. Извините меня. Просто я не могла удержаться от смеха, когда вы сказали именно то, что, как говорил Эрик, вы скажете, и почти теми же самыми словами.
     Я был так удивлен, что забыл о своей обиде:
     - Он утверждал, что я так скажу?
     - Да, о миссис де Равель. Разумеемся, он рассказал мне о ней - правду, я имею в виду.- как она мною месяцев преследовала его и не давала ему покоя и как он ничего не мог с ней поделать. А еще он сказал, что вы обязательно расскажете мне об этом, и. .- она было опять засмеялась. по сдержалась,-и... ну. вы же рассказали, правда?
     Я расстелил платок на поваленном бревне и сел. Эта информация была для меня неожиданной. Все говорило о том, что Скотт-Дейвис значительно более хитер, чем я думал. Он очень умно обезвредил наше главное оружие раньше, чем мы смогли пустить его в ход. Этель была права. Понадобятся очень действенные меры.
     Я собирался продолжить эту тему в разговоре с мисс Верити, рассказав о двуличности ее Эрика и о том, какова же на самом деле правда, когда меня прервал громкий зов. донесшийся от дома. В ночной тишине звук разносится далеко, и я легко узнал пронзительный голос Аморель.
     - Эльза! Эльза!
     - Не обращайте внимания,- улыбнулся я.- Мне нужно очень серьезно поговорить с вами, мисс Верити, и.
     Девушка даже не слышала меня, поскольку ответила таким же пронзительным и (если уж говорить всю правду) совсем не приличествующим даме воплем - чего я никак не мог ожидать от нее:
     - Я зде-есь!
     - Купание в бассейне при луне-с! Иди сюда-а-а!
     - Иду-у-у!- ответила моя спутница и добавила, обращаясь ко мне с милой извиняющейся улыбкой:
     - Вы же не возражаете, мистер Пинкертон? Такая чудная идея. Мы ведь сможем поговорить и потом, в любое время, разве нет?
     - Разумеется, как я могу препятствовать вашим невинным развлечениям,-милостиво согласился я, но слегка выделил предпоследнее слово, чтобы ей был понятен мой добродушный намек.
     Мы направились обратно к дому.
     Когда мы подошли к дому, все уже выходили, одетые в купальные костюмы.
     - Поторопись, Эльза, - сказала Аморель.- И присоединяйся к нам в бассейне.
     - Кто купается?- поинтересовалась мисс Верити, явно оживившись.
     - Эрик, Поль, Джон. Пинки и мы с тобой,- ответила Аморель. Эта вульгарная девица, как и ее брат, называла меня все тем же оскорбительным прозвищем. Понятия не имею почему. Никогда не давал ей ни малейшего повода.
     - Простите,- вмешался я.- По крайней мере одно имя в вашем списке неверно. Я не собираюсь купаться.
     - О, пожалуйста, Пинки, пойдемте купаться,- умоляюще пропела расплывшаяся в улыбке Аморель, пританцовывая вокруг меня.- У вас такие замечательно тонкие ноги. Вы непременно должны пойти с нами и продемонстрировать их.
     Я проигнорировал это в высшей степени неделикатное замечание и глупые смешки, с которыми оно было воспринят остальными. Я просто повернулся к Эльзе и сказал:
     - Я подожду вас здесь, мисс Вериги, а остальные пусть идут купаться.
     Эльза вошла в дом, а я присоединился к Этель, сидевшей под буком. Она была одна, так как де Равель, по обыкновению, настоял на том, чтобы его жена пошла к бассейну вместе со всеми, пусть не купаться, а хотя бы понаблюдать; так что я смог рассказать Этель о наших новых проблемах. Думаю, она немного рассердилась на меня за то, что я вообще затронул эту тему в разговоре с мисс Верити, и это было неразумно с ее стороны, ведь ясно же, что мужчина может справиться с этим гораздо лучше, чем женщина. Но мы оба пришли к выводу, что должны действовать более решительно. Если Эрик собирался держать миссис де Равель за сценой, где он мог справиться с ней с помощью отговорок и откровенного вранья, нашей задачей было ввести ее на подмостки.
     - Вот только меня сильно пугает то, что может случиться, если Поль узнает,- взволнованно сказала Этель.
     - Помнится, в прошлый раз ты говорила, что тебя это не волнует.-напомнил я.
     - Верно. Не волнует,- заметила она с легким вздохом.- Только бы Эльза...
     - Тсс!- тихо сказал я.
     Мисс Верити выходила из дома.
     Я предложил проводить ее к бассейну, и девушка согласилась с прежней робкой благодарностью. В ее поведении не осталось ни следа от той странной неучтивости, которая стала причиной ее смеха внизу у ручья. Удивительно, как дурное влияние может испортить даже такое чуткое и нежное создание, как Эльза Верит.
     Мы медленно пошли через поле вниз по извилистой дорожке, ведущей к бассейну, в направлении, противоположном тому, где мы гуляли в прошлый раз.
     Кстати, боюсь показаться неделикатным, но должен рассказать о любопытном явлении, с которым столкнулся во время нашей прогулки и которое, со свойственной мне привычкой самоанализа, я начал обдумывать, как только его заметил.
     Читатель, видимо, уже понял, что я не очень высокого мнения о противоположном поле, и это относится как к физическим данным, так и к умственным способностям женщин. Женская фигура, похожая на песочные часы, никогда не казалась мне красивой. Песочные часы не вызывают в моей душе эстетического отклика, как и не вызывает его и женская фигура, с ее странно расположенными выпуклостями, смещенным центром тяжести и неестественным утяжелением верхней части. Девушки в купальных костюмах, которые, судя по популярным изданиям, вызывают всеобщее восхищение, во мне пробуждают лишь брезгливую жалость.
     Из этого можно заключить, что если у меня и существует некоторая предвзятость во мнении (хотя я лично так не считаю), то она направлена против женских форм, а не в их пользу. И все же, пока мы с мисс Вериги спускались к бассейну, и ночная темнота позволила ей забыть естественную девичью скромность и пренебречь необходимостью плотно запахивать на себе накидку, из-за чего время от времени я мог мельком видеть белую руку или ногу, тонкую талию и другие женские прелести,- так вот, когда мы так шли, меня вдруг заполнили незнакомые прежде ощущения, и я почти восхищался этими изгибами, которые обычно презирал, и даже ее округлое колено показалось мне красивым. Странное чувство. Я не мог не написать о нем, хотя оно и не имеет отношения к тому, что случилось потом.
     Когда мы подошли к бассейну, я был даже разочарован тем, что мисс Вериги, сбросив накидку, сразу же скользнула в воду красивым прыжком, в котором ее стройное тело блеснуло неясным изгибом на темпом фоне, подобно натянутому луку. Это неожиданно пришедшее мне на ум сравнение поразило меня своей поэтической красотой. Интеллектуальная честность, от которой я никогда не отступаю, заставляет меня трезво оценивать свои способности - и поэтический дар явно не относится к их числу. Возможно ли, задумался я, что под влиянием чистоты и невинности мисс Верити что-то родилось в неведомых доселе поэтических глубинах моей души и воззвало к таким же невысказанным глубинам её души? Мысль сама по себе не лишенная изящества.
     То, что случилось потом, к сожалению, было вовсе не поэтично. Я собираюсь рассказать все как было, ничего не преувеличивая и не преуменьшая.
     Эрик Скотт-Дейвис вылез из бассейна и направился ко мне.
     - Привет. Пипки,- крикнул он.- А ты что, не купаешься?
     Я как раз собирался присоединиться к миссис де Равель, в одиночестве сидевшей на другой стороне бассейна, поэтому просто коротко кинул через плечо:
     - Нет.
     - Разве нет, Пинки? А может, все-таки да?- ухмыльнулся этот тип и без лишних слов схватил меня своими мокрыми ручищами, вскинул над головой (кажется, я упоминал, что не обладаю крупной фигурой, мой рост всего пять футов и шесть и три четверти дюйма) и пошел к краю бассейна. Я все еще не мог поверить, что этот болван сделает то, что задумал.
     - Прекрати, Эрик,- крикнула его кузина с середины бассейна.- Ты ведешь себя как последний дурак.
     Впервые в жизни я почувствовал симпатию к Аморель.
     Маленький подлец де Равель только подбадривал Эрика. Я всегда недолюбливал де Равеля.
     - Давай. Эрик,- кричал он.- Кидай его! Я поймаю.
     Несмотря на все мои усилия (я изо всех сил старался больно лягнуть его своими лакированными вечерними туфлями). Эрик с легкостью держал меня над головой, стоя на самом краю бассейна.
     - Я обещал нашему Пинки хорошее купание сразу после ужина,- заорал он,-а я всегда держу свои обещания.
     - Эрик, прекрати это,- я услышал властный окрик Джона Хилльярда и плеск воды, когда он поплыл в нашу сторону. Но было слишком поздно. Я почувствовал, как Эрик ослабляет хватку и разжимает руки, и полетел вниз. С ужасным плеском я упал в воду и начал тонуть. Говорил же, я не пловец.
     Кто-то вытащил меня на поверхность и помог добраться до берега (думаю, это был Джон); вокруг царила мертвая тишина, пока я наполовину вскарабкался, наполовину был вытолкнут на твердую поверхность. Не говоря ни слова, я направился вверх по склону в сторону дома. Если бы в тот момент у меня было ружье, нож или дубинка, признаюсь честно, я бы убил Эрика Скотт-Дейвиса.
     
     
     Глава 3
     
     - Пинки, я собираюсь прогуляться перед обедом и набрать колокольчиков для Этель. Не хочешь пойти со мной?
     - Спасибо, Аморель,- я улыбнулся.- Я бы с удовольствием, по, к сожалению, я сейчас несколько занят.
     Этот эпизод, имевший место на следующее утро после чудовищной выходки Эрика Скотт-Дейвиса, был типичен. Все, за исключением де Равеля, который наконец-то проявил себя в истинном свете и открыто стал на сторону болвана Эрика, изо всех сил старались показать, с помощью таких вот маленьких, по несомненных знаков внимания, что они оценили достоинство, с которым я вышел из положения. Очевидно, меня признали порядочным человеком. Смешно, по я чувствовал, что начинаю лучше относиться к людям, к которым до тех пор, должен признаться, испытывал лишь слабое презрение.
     Эльза, которая, при всей своей наивности, не могла не понимать, что я, грубо говоря, пострадал из-за нее, была сама доброта. Мне было приятно видеть, как она с оттенком смущения отвергала настойчивые ухаживания Эрика. В самом деле, если мне удалось хоть немного отвратить от нее нависшую угрозу, я был вполне доволен.
     Когда тем вечером я спустился вниз, переодевшись в сухое, я лишь извинился перед хозяйкой за то, что у меня не было с собой второго вечернего костюма, и больше ни словом не упомянул о происшедшем, прекрасно понимая, что это поставило бы Этель и Джона в еще более неудобное положение, чем меня самого. Не говорили об этом и остальные, вернувшись с купания. Впрочем, атмосфера была несколько напряженная, что вполне естественно. Чтобы разрядить обстановку, я вовлек Джона Хилльярда в разговор о современных детективах, высказав несколько идет! на эту тему, бродивших в моей голове.
     - Преступления, о которых вы пишете, несколько искусственны, Джон,-заметил я, намеренно провоцируя его.- Слишком натянуты. Великие преступления в реальной жизни очень просты. Классические убийцы не искали запутанных и сложных путей к убийству. Они убивали без затей.
     Джон, попивая свое виски с содовой, ответил что-то ироде того, что великие преступления в реальной жизни, может быть, и гениальны как преступления, но из них получаются плохие детективы.
     - Вот именно,- тут же согласился я.- Потому что вы, писатели, путаете сложность и интерес, считая, что одно подразумевает другое. А это совершенно неверно. Как вы думаете, Аморель?- добавил я, чтобы вовлечь ее в разговор.
     - Я бы так не сказала,- ответила она с заметным сомнением. Видно было, что наш разговор не совсем ей понятен.
     - Да, но наша задача - поставить читателя в тупик, заставить его ломать голову,- сказал Джон.- Трудно, знаете ли, при этом ожидать полного сходства с реальной жизнью.
     - А знаете почему? - победно заявил я.- Потому что у вас всегда наготове целый набор подсказок, помогающих вам раскрыть вами же выдуманные преступления,- тем из вас, кто и в самом деле расследует их. Вот и все. Если бы вы столкнулись с реальной загадкой, не имея заранее подготовленных подсказок,- с такой загадкой, какие часто приходится распутывать обычным сельским следователям,- думаю, вы ничего не смогли бы сделать. Да, ты полон теорий, Джон, но ты никогда не смог бы применить ни одну из них на практике,- с чувством подытожил я.
     Этель тихонько похлопала в ладоши в шутливом восхищении, а Джон, который чувствовал, что проигрывает, и понимал, что ему нечего сказать, уклонился от ответа, сделав вид, что едва сдерживает зевоту.
     Я повернулся к остальным гостям, которые внимательно слушали мои слова. Там были все, кроме Эрика, милостиво избавившего нас от своего присутствия, и Эльзы Вериги, которая некоторое время отклоняла его приглашения прогуляться в саду, но в конце концов сдалась (и мне было тяжело это видеть). Она, без сомнения, чувствовала, что всем нам будет лучше без Эрика, и-готова была пожертвовать собой.
     - Вы не согласны со мной?- спросил я де Равеля.
     - О, возможно,- сказал он с куда меньшей заинтересованностью, чем я мог бы от него ожидать. В конце концов, все должны прилагать усилия к тому, чтобы разговор продолжался.
     - А я так совсем не согласна,- произнесла его жена своим глубоким томным голосом.- Я уверена, что, если бы в Минтон-Дипс кого-то убили, Джон легко смог бы разоблачить преступника.
     Вот тогда-то Аморель и посетила та роковая идея.
     - А что,- воскликнула она.- давайте убьем кого-нибудь и посмотрим.
     Кажется, мы все разом подскочили.
     - В самом деле, Аморель, это уж слишком!- взмолилась бедняжка Этель.
     - Да нет же, как вы не понимаете, не по-настоящему. Я имею в виду, давайте разыграем это. Думаю, будет очень забавно, разве пег, Поль?
     Определенно, Аморель очень увлеклась своей странной затеей:
     - Мы могли бы оставить все нужные подсказки, а Джон стал бы расследовать. Игра в убийство с вариациями.
     - Ей-богу, прекрасная идея!- К моему удивлению, Поль де Равель, от которого я ожидал несколько больше здравого смысла, был настроен почти так же восторженно, как сама Аморель.- Мы должны будем как следует поработать на этим - придумать сюжет и все такое,- чтобы быть уверенными, что оставили лишь самые необходимые подсказки и не больше того.
     - Мы получим массу удовольствия, - закричала Аморель.- Это будет занятнее, чем все шарады мира, вместе взятые.
     - Несомненно. А ты что скажешь, дорогая?
     Естественно, Поль должен был спросить ужены, прежде чем принимать решение.
     Миссис де Равель лениво потянулась; ее гладкая кожа, очень белая, мерцала в свете лампы; казалось, ее гибкое, как у змеи, тело по-новому свернулось в кресле. Она ни разу не посмотрела в сторону двери с тех пор, как в ней исчезли Эрик и Эльза Верити, но я знал, Этель знала, и все в комнате, кроме ее ослепленного любовью мужа, знали, что она ждала, ждала... терпеливо ждала. Чего? Этого не знал никто.
     Она улыбнулась мужу. Странная улыбка, подумал я, в которой чувствовалось легкое презрение с оттенком недоброго любопытства, словно от какой-то злой шутки, которую только она могла видеть и которой не поделилась бы ни с кем. Между тем ее слова были достаточно банальны, хотя и сказаны в свойственной ей манере, придававшей глубокое значение даже самым обыденным чувствам.
     - Думаю, у этой идеи большие возможности,- медленно произнесла она.
     После таких долгих приготовлении - и такая простая мысль, но в этом была вся Сильвия де Равель.
     - Мы выведем Джона на чистую воду,- ехидно сказал Поль, покручивая свои маленькие черные усики. С трудом можно было поверить в то, что ему исполнилось тридцать пять; он все больше походил на Аморель.
     Мы с Этель, очевидно единственные из всех собравшихся, кто сохранил здравый смысл, пытались остудить их пыл, но безуспешно. Даже Джон Хилльярд поддержал эту затею своим веским словом.
     На самом деле он только подлил масла в огонь.
     - Зачем же ограничиваться только мной?- произнес он в своей обычной медлительной манере.- Почему бы вам не попытаться изобличить всю нашу писательскую братию? Можно устроить настоящее действо. Пригласить всех, кого сможем. Как минимум шестеро живут в этом районе Девоншира. Если хотите, я им позвоню - я лично знаком со многими из них.
     - Да!- радостно завопила Аморель.- Скажите им так, Джон: "Завтра утром в Колокольчиковом лесу Минтон-Дипс будет совершено убийство. Все необходимые подсказки будут предоставлены, а следователям будет позволено подойти к телу через пять минут после смерти. Попробуйте разоблачить преступника".
     - Это идея,- усмехнулся Джон, явно растерявший весь свой здравый смысл.
     - А кого мы можем пригласить?
     Я пожал плечами и улыбнулся Этель. Она ответила мне сдержанной улыбкой. Видимо, она уже смирилась - чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало.
     - Так, есть Алисия Дэммерс, живет возле Эксетера, говорил тем временем Джон.- Пишет в разных жанрах, в том числе сочиняет и детективы. Затем Мортон Харрогейт Брэдли, он в Салкомбе. У него масса таких рассказов. Да, и еще одна именитая писательница, которая занялась детективами в качестве хобби - некая миссис Фицвильям; ну, вы ее знаете, она пишет под псевдонимом Хелен Эш, и...
     - Хелен Фицвильям?- раздался голос от двери.- Я знаю ее. По крайней мере, знал когда-то, и даже довольно близко. Неплохая дамочка. А что с ней?
     Ну конечно, это был Скотт-Дейвис. Больше никто из моих знакомых не стал бы говорить о женщине в таком тоне. Аморель тут же ввела его в курс дела, причем, как все - очень громко.
     Эрику, естественно, идея понравилась. Он развязно вошел в комнату и оперся на каминную полку, сунув руки в карманы. Мое присутствие ею, видимо, нисколько не смущало.
     - Мы сделаем все наилучшим образом,- заявил он.- Нет, мы не будем разоблачать старину Джона: пусть он играет на нашей стороне.
     Этот тип явно взял на себя командование и теперь распоряжался своим войском:
     - Джон, ты должен будешь придумать для нас сценарий. Что-нибудь обыденное. Например, ссора в загородном доме, как тебе? А-а, привет, Пинки. Ты уже высушил волосы?
     Бесстыдство этого наглеца выходило за все рамки.
     Я повернулся в своем кресле и обратился с какой-то репликой к миссис де Равель.
     - Пинки со мной больше не разговаривает,- прокомментировал этот невыносимый субъект.- Итак, Джон, ссора в загородном имении. Справишься? Теперь вот что, кто будет трупом?
     - Кто же как не ты, радость моя,- не моргнув глазом, сообщила Аморель.-Это же очевидно. Тебя любой будет рад убить. Да и вообще ты не годишься ни на какую другую роль.
     - Отлично, я буду трупом. А кто будет меня убивать?
     - Это тоже очевидно,- усмехнулся Поль де Равель.- Пинки, разумеется.
     Я никогда не любил де Равеля. Но было приятно заметить, что всем остальным от этой бестактной реплики стало как-то не по себе.
     - Минутку,- поспешно вмешался в разговор Джон.- Давайте посмотрим, нельзя ли придумать что-нибудь поинтереснее насчет убийцы, Ссора в загородном доме пусть остается; по лучше, если это будет ложный след. Убийцей будет кто-нибудь посторонний, не из числа гостей. Это должен быть кто-то, совершенно не имеющий отношения к дому.
     - Мозги детективного писателя в работе,- выдохнула Аморель в притворном благоговении.- Замолчите все и слушайте, как крутятся колесики.
     - Продолжай, Джон, - подбодрил Эрик хозяина.- Ты попал как раз в точку.
     - Итак, нам нужен кто-то такой, кто, безусловно, появится на сцене,-медленно сказал Джон,- но при этом не только не будет привлекать внимание, но вообще останется незамеченным. Как почтальон в рассказе Честертона. Помните, все клялись, что ни одна душа не проходила мимо, потому что, хотя все они и видели почтальона, ни у кого в сознании это не отпечаталось. Может быть, и нам придумать что-то в этом роде? Кто-нибудь ничем не примечательный, исполняющий самую обыкновенную работу.
     - Пинки, бубнящий о своей коллекции марок,- глупо хохотнул Эрик.
     И опять никто из присутствующих не улыбнулся, за что я был им признателен.
     - Пахарь, устало бредущий к дому,- предложила Этель.
     - Не-ет, не то,- покачал головой ее муж.
     - Егерь с ружьем, отстреливающий кроликов,- встряла Аморель.-Похотливый владелец имения опозорил его дочь,- бесцеремонно продолжала она, абсолютно не соблюдая правил этикета, что очень неприятно видеть в современной девушке,- поэтому егерь как бы по ошибке принимает помещика за кролика и убивает его.
     - Не слишком убедительно,- хихикнул де Равель.- Вряд ли кто-то может спутать Эрика с кроликом. Хотя. конечно, если вы поменяете роли местами и сделаете трупом Пинки...
     - Заткнись, Поль,- огрызнулась Аморель.
     - В принципе, неплохо, Аморель,- поторопился вмешаться Джон,- но хотелось бы что-нибудь пооригинальнее. Егеря могут и заподозрить. Вспомните о том почтальоне.
     - Кажется, у меня есть идея,- протянула Сильвия де Равель, широко распахнув глаза и сделав многозначительную паузу, чтобы мы все приготовились внимать ее словам. - Возможно, не совсем то же самое, что с почтальоном, но нечто похожее. Оставим этот мотив о похотливом развратнике и обесчещенной девице, но сделаем мстительного отца не егерем, а местным полицейским. Он якобы найдет тело; и никто не заподозрит подвоха. Ею присутствие будет совершенно естественным.
     - Превосходно, Сильвия,- зааплодировал Джон.- То что надо. Да, вот он, скрытый мотив, а ссора между гостями - просто для отвода глаз. Ведь никому из наших испытуемых и в голову не придет устраивать перекрестный допрос полицейскому по поводу обнаруженного им трупа.
     - Да, это ты здорово придумала, Сильвия,- поддержал Эрик.- А полицейского, ей-богу, все же должен играть Пинки. Пинки-полицейский! Представьте себе это!
     - Конечно,- я спокойно улыбнулся.- Конечно я сыграю полицейского, если это доставит кому-нибудь удовольствие.
     В конце концов, раз уж все было решено, я бы только испортил всем удовольствие, отказавшись принять участие в этой затее; в любом случае, я не мог позволить Эрику Скотт-Дейвису выбить меня из колеи.
     Мои слова были вознаграждены длительными аплодисментами, и я единодушно был утвержден на звездную роль полицейского. Опять это может показаться смешным, но я испытал какое-то радостное возбуждение (хоть и знал, что это ребячество) от того, что мне была оказана эта сомнительная честь. Эрик Скотт-Дейвис, между прочим, выглядел довольно глупо, потому что его слова обернулись против него же самого.
     Эльза Верити, которая не произнесла ни слова с тех пор, как они с Эриком вернулись, тоже улыбнулась и кивнула головой в знак одобрения.
     - Ну же, Джон, - настойчиво сказала Аморель. - Идите звонить. Надо ковать железо, пока горячо. Завтра придумаете что-нибудь интересное. А пока мы тут сами займемся вашей работой.
     Джон поднялся.
     - Ну что ж, наверное, и правда пора звонить. Сирил, вы не поможете мне разыскать их телефонные номера?
     Я вышел вслед за ним из комнаты. Джон никогда не отличался особым тактом, но его стремление избавить меня от компании Эрика Скотт-Дейвиса, пусть слишком заметное, было весьма кстати, так что я с удовольствием воспользовался этим предлогом ради собственного спокойствия.
     Мы отсутствовали примерно три четверти часа. За это время Джон, кажется, успел поговорить со всеми авторами детективов, жившими в Девоншире, но только трое из них согласились приехать на следующий день. Мы все обсудили с Джоном и решили, что вряд ли нам удастся подготовить этот маленький водевиль к утру, и поэтому перенесли его на послеобеденное время. В итоге мы вернулись в гостиную и сообщили всем, что мистер Мортон Харрогейт Брэдли, известный автор детективов, профессор Джонсон из университета Болбери, творивший под псевдонимом "А. У. Генри", и Хелен Эш (или миссис Фицвильям) приезжают к обеду на следующий день и готовы принять участие в нашем развлечении. Этель, разумеется, всплеснула руками и воскликнула, что совершенно невозможно за такое короткое время приготовить все к обеду для трех новых гостей, но все остальные, и Джон в том числе, не придавали этому особого значения.
     Близилась полночь, но обсуждение шло полным ходом. Невзирая на позднее время, все хотели до конца продумать сюжет прежде, чем идти спать.
     - Ну же, Джон,- с нетерпением сказал Эрик.- Мы что-то топчемся на месте. Пусти свои хваленые мозги в ход.
     - Понимаете, нам нужна по-настоящему убедительная ссора,- развила его мысль Аморель.- Они же будут нас допрашивать, и нам нужны подходящие ответы.
     - Нужно изобразить все как можно достовернее, вставил де Равель.-Значит, требуются детали. Ведь именно детали делают историю достоверной, да, Джон?
     - Вы правы, но как, черт возьми, сочинить подходящую ссору? Как это сделать? Сколько нас здесь - один, два, три, четыре, пять, шесть, семь человек...ну так как, Джон?- спросила Аморель.
     Джон налил себе еще один стакан виски с содовой, откинулся в кресле и принял самый авторитетный вид.
     - Ну-у,- протянул он в раздумье.
     Ко всеобщему изумлению, заговорила миссис де Равель.
     - Могу я внести предложение?- медленно сказала она.
     - Ну конечно,- ответил Джон.- Само собой, пожалуйста. Вы уже решили нашу самую главную проблему. Может, сможете решить, и эту?
     Миссис де Равель, по своему обыкновению, долго молчала.
     - Думаю, да,- проговорила она еще медленнее.
     Кажется, все ощутили то же, что и я, - манера, с которой миссис де Равель произнесла эти слова, не обещала ничего хорошего. Несмотря на ее постоянные попытки произвести впечатление, всех охватило неприятное предчувствие нависшей угрозы, когда она наклонилась вперед и обвела нас взглядом своих мерцающих зеленых глаз.
     - В конце концов,- продолжила она более нормальным тоном (хотя интонации миссис де Равель никогда не бывают абсолютно нормальными),- в конце концов, зачем мучиться и придумывать новых действующих лиц? Почему бы просто, так сказать, не воплотить в них нас самих?
     - Воплотить нас самих?- спокойно спросила Этель.- Что за странная мысль!
     - Зато так просто, - миссис де Равель вкрадчиво улыбнулась.- После этого нам останется лишь придумать ситуацию. Посмотрим, какая ситуация была бы самой невероятной для нас. Ссоры в детективах всегда возникают из какой-нибудь невероятной ситуации, правда, Джон? Ну, например, как насчет такой...
     Она опять замолчала и обвела нас взглядом. Теперь в ее глазах абсолютно ясно читалось зло, которое я замечал и раньше. Мне становилось все больше не по себе. Я был уверен, что сейчас произойдет что-то в высшей степени неприятное.
     Я был прав. Так и случилось.
     - Предположим, что Эрик был моим любовником.
     Не знаю, как остальные, но я чуть не поперхнулся. Спокойствие, с каким эта женщина произнесла такие чудовищные слова, буквально потрясло меня.
     - Предположим, что Эрик был моим любовником, повторила она, смотря теперь только на Джона.- И предположим, что он до сих пор любит меня, а я его, но, по финансовым соображениям, он должен бросить меня и жениться на деньгах - жениться, скажем, на глупой, бездарной, но зато обеспеченной девице, чтобы получить ее состояние. Вы смогли бы сыграть эту роль, как вам кажется?- жестко, с едва прикрытой ненавистью, спросила она, обернувшись к мисс Верити.
     - Я... я думаю, да,- запинаясь, ответила мисс Верити, как будто захваченная врасплох этим вопросом (впрочем, так и было на самом деле). - Я... попробую, если хотите...
     - Вот и хорошо!- сказала миссис де Равель, и, на мой взгляд, в этих словах звучало злобное торжество. - Но вы, мисс Верити, находитесь под опекой Джона и Этель, которые совсем не хотят, чтобы вы вышли замуж за такого типа, как Эрик...
     - О, так вы будете моим опекуном, Джон,- с деланным оживлением воскликнула Эльза, явно нервничая. - Как мило!
     - ...за такого типа, как Эрик.- невозмутимо продолжала миссис де Равель, - которого они считают грубияном и развратником. Это, конечно же, неправда, но так они считают. Эрик, ты не возражаешь, - протянула она, чтобы тебя считали грубияном и развратником - исключительно ради сюжета?
     - Буду весьма польщен,- Эрик попытался усмехнуться, по это получилось у него не очень убедительно, и я заметил, что он не менее встревожен, чем я сам. Что касается меня, то мое волнение было настолько острым, что я просто физически ощущал ею.
     Но миссис де Равель не собиралась щадить никого из нас.
     - К несчастью, как это всегда бывает, Поль узнает правду обо мне и Эрике, подслушав наш разговор, в котором я обвиняю Эрика в том, что он бросает меня ради денег, и угрожаю, что, если он не будет моим, то не будет принадлежать и никакой другой женщине. А это, дорогой, - добавила она, обращаясь к мужу,- дает и тебе мотив для убийства Эрика.
     Никогда раньше, да и потом тоже, я не слышал, чтобы миссис де Равель называла мужа "дорогой". В ее устах это прозвучало пугающе.
     Невероятно, но факт - де Равель по-прежнему не уловил в словах жены никакого скрытого смысла.
     - Правильно,- он кивнул, самодовольно поглаживая свои черные усики и не обращая никакого внимания на напряжение, царившее в комнате.- Правильно. Я мог бы пристрелить тебя, как собаку, а, Эрик?
     - Как грязную шавку,- подтвердил Эрик, по его обычная вульгарная острота не удалась.
     Я заметил, что он бросает растерянные взгляды на Джона, как будто взывая о помощи. Даже такой толстокожий человек, как Эрик, бывает уязвим. Но Джон явно не собирался его выручать. К моему изумлению, он сохранил свое обычное хладнокровие и был абсолютно спокоен. Это сильно подняло его в моих глазах. Видимо, раньше я был к нему несправедлив.
     - Прекрасно, Сильвия,- сказал он самым невозмутимым тоном.- Думаю, это подождет. Как вы и сказали, это дает мотив Полю, а кроме того, и мне, ведь я так привязан к Эльзе, что скорее рискну быть повешенным, чем позволю ей выйти замуж за такого подлеца, как Эрик. Н-да, боюсь, Эрик, сценарий, придуманный Сильвией, не оставит камня на камне от твоей репутации.
     - Похоже на то,- пробормотал Эрик. Он никогда не умел скрывать свои чувства.
     - Ну и, разумеется, это дает мотив и вам, Сильвия, спокойно продолжал Джон.
     - О да, - кивнула миссис де Равель.- О да... Еще какой мотив.
     - Бедный Эрик!- рассмеялась Эльза, все еще заметно нервничая. Думаю, она видела, что происходит что-то любопытное, но не могла попять, что именно.- Бедный Эрик! Кажется, его хотят убить все, кроме меня. Не волнуйся, Эрик. Я, по крайней мере, не хочу твоей смерти.
     - Да уж,- согласился Джон.- Боюсь, никто не смог бы придумать мотив для тебя, Эльза. Ты должна быть довольна тем, что станешь причиной ссоры.
     - Я чувствую себя ужасно важной в этой роли,- робко улыбнулась девушка.
     - А если Сирил - полицейский, то он тоже вне подозрений,- продолжил Джон, незаметно вернувший себе контроль над обсуждением.- И еще Этель. Как образцовая домохозяйка, она слишком занята подготовкой к приему гостей, так что у нее нет времени на убийство. А вот Аморель...
     - Я здесь,- сказала Аморель. Она пыталась говорить естественно, но я заметил, что ее голос слегка дрожал. Она, конечно, слушала самым внимательным образом и ничего не пропустила.- Только не говорите, что вы и мне собираетесь придумать мотив, чтобы устранить Эрика... ведь нет?
     - Отчего же? И вы должны быть в числе подозреваемых. Что скажете, Сильвия? Что, если Аморель тоже будет безумно влюблена в Эрика?
     - О господи! - хрипло сказала Аморель.
     - Думаю, не стоит так далеко заходить,- миссис де Равель чуть прикрыла глаза.
     - И вообще, к чему вы клоните, Джон?- спросила Аморель.- Я что, одна из тех ужасных самок, которые пожирают своих самцов? Паучихи, или как там нас учили?
     - Не совсем так. Вы любите Эрика и, несмотря на все его похождения, думаете, что и он вас любит, поэтому, будучи девушкой романтической, задумываете двойное самоубийство и...
     - Минутку, Джон,- протянула миссис де Равель.- Нам совсем не нужно слишком много похожих мотивов. Почему бы не придумать для Аморель другой мотив? Скажем, если Эрик умрет, она унаследует Стакелей и то немногое, что осталось от семейного состояния и что Эрик еще не успел промотать. Для моего сюжета тебе придемся быть не только грубияном, но еще и мотом, Эрик.
     В ответ Эрик лишь промычал что-то невнятное. Я посмотрел на Аморель. Она побледнела так, что стала одного цвета со своим белым платьем.
     Но миссис де Равель никого не щадила.
     - Видите ли, поговаривали о том, что Эрик собирается продать Стакелей,-продолжала она, не отрывая глаз от Аморель.- Тебя, гораздо более чувствительную, чем Эрик, эта идея приводит в ужас. Кроме того, имение нужно тебе самой. Разве так не будет лучше, Джон?
     - Возможно,- сказал Джон, но в ею словах чувствовалось сомнение.
     Я продолжал наблюдать за Аморель. Несмотря на ее отчаянные попытки сохранить самообладание, было видно, что она потрясена. Было ли мое воображение лишь подстегнуто жестокими словами миссис де Равель, или вся эта история была не такой уж выдумкой? В любом случае, эта женщина была сущей дьяволицей.
     Аморель закусила губу и неуверенно сказала:
     - Что ж... ладно. Это, пожалуй, подойдет.
     Никогда прежде я не видел Аморель Скотт-Дейвис такой растерянной.
     Джон снова взял инициативу в свои руки. Он стал подробнейшим образом рассказывать нам, что мы должны делать: как я должен спуститься за Эриком к реке и подкараулить его на поляне, как я должен выхватить ружье, которое он будет нести под мышкой, и так далее. Миссис де Равель начала спорить с ним о ссоре в доме. Она настаивала, что нужно, как предложил ее муж, сначала отрепетировать эту сцену, чтобы подготовить правдоподобные ответы для наших "детективов". Джон считал, что не стоит так беспокоиться. Они никак не могли прийти к согласию, но в конце концов миссис де Равель уступила, вняв уговорам самого де Равеля.
     При других обстоятельствах затея со спектаклем могла быть в высшей степени увлекательной. Вполне возможно, что она и сейчас была таковой. Но я уже не в состоянии был воспринимать ее как забаву. Существует избитая метафора о человеке, сидящем на краю вулкана. Если я когда либо и ощущал себя сидящим на краю воображаемого вулкана, то это было в тот вечер в гостиной Этель.
     Когда во втором часу ночи все наконец-то разошлись по своим комнатам, я улучил момент поговорить с Этель наедине. Я откровенно сказал ей, что, по-моему, все это нужно немедленно прекратить.
     - Поверь мне,- убеждал я ее,- эта миссис де Равель опасна. Уверен, в ее голове зреет какой-то дьявольский план.
     К своему удивлению, я обнаружил, что глаза Этель буквально горят от возбуждения.
     - Знаю,- торопливо ответила она,- конечно я знаю, что у нее есть план. Она собирается нанести удар, и как именно она это сделает, известно пока лишь ей одной. Но прошу тебя, Сирил, пожалуйста, не вмешивайся! Все складывается даже лучше, чем я сама могла бы устроить.
     - Но ведь опасность уже миновала,- попытался возразить я.- После вчерашнего вечера трудно представить, чтобы мисс Верити до сих пор не разглядела Эрика в истинном свете. Теперь она и думать забудет о помолвке. Зачем же в таком случае позволять миссис де Равель играть с огнем?
     - Послушай, Сирил, я внимательно следила за Эльзой тем вечером. Она безнадежно влюблена. Можешь не сомневаться: Эрик не терял времени даром, он постарался оправдаться перед ней и, судя по всему, вполне преуспел в этом. Неужели ты не заметил, насколько изменилось ее отношение к нему, когда они вернулись с прогулки? Уверяю тебя, опасность никогда еще не была столь велика как сейчас, и я не остановлюсь ни перед чем - слышишь, ни перед чем!-чтобы ее предотвратить. Поэтому я позволю Сильвии делать все, что ей заблагорассудится.
     - А что у нее на уме, как ты думаешь?
     - Не знаю наверняка. Видимо, это как-то связано со спектаклем, раз она так стремится его разыграть. Единственное, что я могу сказать: если она будет уверена, что теряет Эрика навсегда, она скорее выложит всю правду Полю, чем позволит своему любовнику жениться на Эльзе. И если она задумала именно это, то я не собираюсь ее останавливать. Только не я. Что стоит ссора между какими-то де Равелями по сравнению с будущим Эльзы?
     - Так ты уверена, что, если правда выплывет на поверхность, мисс Верити не захочет иметь ничего общего со Скотт-Дейвисами?
     - Не-ет,- с сомнением протянула Этель.- Не уверена... Мне остается только надеяться. Но я думаю, что здесь главное - время. Если она узнает правду до того, как будет объявлено об их помолвке, я полагаю, она сразу порвет с Эриком. Если же они обручатся раньше, боюсь, она внушит себе, что теперь обязана верить ему несмотря ни на что. Эльза ведь очень лояльный человек.
     Некоторое время мы оба молчали. Потом я заговорил с большей горячностью, чем обычно можно от меня ожидать:
     - Этель, послушайся меня, откажись от всей этой затеи. Честно тебе признаюсь, мне страшно даже подумать, что может случиться. Ты играешь с огнем.
     - Ну что ты,- улыбнулась Этель.- С каким огнем? Всего лишь со свечкой. А эта игра стоит свеч. Спокойной ночи, Сирил.
     В весьма мрачном настроении я разыскал свою комнату и лег в постель, но сон долго не приходил. События этого вечера вызвали у меня сильнейшее душевное волнение - состояние для меня не только непривычное, но и крайне неприятное. Не было сомнений, что миссис де Равель готовит какой-то отчаянный шаг, и со стороны Этель было бы настоящим безумием позволить ей совершить его. Опять-таки, если она была права, и помолвка между этой бедной наивной девочкой и отъявленным негодяем Скотт-Дейвисом в самом деле была так неотвратима, стоило ли вообще рисковать, пытаясь расстроить ее?
     Я беспокойно ворочался с боку на бок, и, чем больше размышлял о предстоящей помолвке, тем больший ужас наполнял меня. Нет, этого нельзя было допустить. Этель была права.
     Уже брезжил рассвет, когда мне в голову пришла пугающая мысль. А мне-то что за дело до всей этой истории, с какой стати она вдруг так разволновала меня? Почему я оставил свое обычное правило - никогда не вмешиваться в чужие дела? Пусть бы все шло своим чередом - ведь я всегда старался избегать сложностей, связанных с решением чужих проблем? В чем истинная причина того страха, который внушала мне перспектива свадьбы между Эриком Скотт-Дейвисом и Эльзой Верити? Возможно ли... да неужели могло такое случиться, что я сам влюбился в эту девушку?!
     Как только эта идея обрела ясные очертания, я, не теряя времени, принялся изучать ее со всех сторон. Насколько помню, я никогда не влюблялся, поэтому признаки этого состояния были мне не известны. Однако мне казалось, что, будь я действительно влюблен в мисс Верити, то непременно должен был бы хотеть на ней жениться. Итак, хотел ли я на ней жениться? Безо всяких сомнений (и это было для меня большим облегчением!) не хотел. Она была очаровательной девушкой, а в сравнении с Аморель Скотт-Дейвис - просто ангелом, но бесполезно было бы убеждать себя, что в ней есть хоть какая-то изюминка. Ее характер скорее отталкивал меня, чем привлекал, а упражняться с нею в остроумии было бы пустой тратой времени. Можно восхищаться совершенством статуи, но кто же захочет на ней жениться? Или, к примеру, приятно иногда почитать Теокрита в свободный часок, но вряд ли вы станете читать его днями напролет, утром, днем и ночью. Нет, по здравом размышлении человек обычно предпочитает не бестелесный идеал, а нечто более ощутимое, из плоти и крови.
     Мне нравилась Эльза Вериги, я всем сердцем сочувствовал ее доверчивой наивности и готов был сделать все, чтобы не дать растоптать ее подобно цветку, выросшему, на свою беду, слишком близко от дороги; по влюбиться в нее? Нет уж, избави господи, тысячу раз нет.
     
     
     Глава 4
     
     Пожалуй, я не совсем верно строго свой рассказ. В начале предыдущей главы я упоминал, что наутро после того злосчастного происшествия Аморель пригласила меня помочь ей собрать колокольчики для обеденного стола. Мне пришлось отказаться, потому что к тому времени Джон уже выбрал подходящее место в лесу для сцены убийства, и мне нужно было как следует осмотреться там и сделать кое-какие приготовления к вечернему спектаклю. Закончив, я взглянул на часы и обнаружил, что не было еще и одиннадцати. "Ссору в загородном доме" собирались разыгрывать только в двенадцать часов (хотя не могу сказать, чтобы я ждал этого с нетерпением). Так что я вполне мог еще уделить полчаса Аморель и ее колокольчикам.
     Думаю, я уже ясно дал попять, что меня вовсе не привлекают девицы типа Аморель Скотт-Дейвис, с их вечными сигаретами и макияжем (так, кажется, это называется?). С другой стороны, ее похвальное намерение хоть как-то загладить отвратительную выходку брата меня тронуло, и мне захотелось ответить любезностью на любезность. Я пошел вниз по ручью к лесу, в котором росли колокольчики. Должен сказать, что Эльза Верити еще раньше отправилась со Скотт-Дейвисом в Бьюдфорд на его машине под предлогом покупки накладной бороды для де Равеля, без которой, как тот утверждал, невозможно играть обманутого мужа. Знал бы он, что уже давно играет эту роль в реальной жизни - причем безо всякой бороды! Но сам факт исчезновения мисс Верити придал зловещий смысл вчерашним словам Этель.
     Колокольчиковый лес в имении Минтон-Дипс занимает около акра земли и состоит из довольно высоких деревьев и густых, но не очень плотных зарослей. Он простирается вдоль нижнего склона крутого холма, а по краю его протекает небольшой ручей. Хорошо протоптанная извилистая тропа, проходящая через лес, примерно повторяет изгибы ручья. Я прошел почти до конца тропы, останавливаясь время от времени, чтобы негромко позвать Аморель, по все безуспешно. Тогда я подумал, что она, вероятно, уже успела набрать цветов и ушла, и решил подняться на холм но одной из многочисленных узких тропинок, пересекающих лес. и полем добраться до дома. Я прошел уже полпути, продолжая на всякий случай высматривать среди деревьев светло-коричневое платье Аморель, когда за одним из поворотов чуть не наступил на нее. Она лежала на земле среди разбросанных колокольчиков, уткнувшись лицом в траву, и даже мне, при всей моей неискушенности, было ясно, что она горько плачет.
     Я растерялся, поскольку всегда старался избегать женских слез. Они приводят меня в замешательство и совершенно выбивают из колеи, хотя на самом деле за ними редко сюит что-то серьезное. Вдобавок ко всему, слезы Аморель оказались для меня полной неожиданностью. Если бы я не видел этого собственными глазами, ни за что бы не поверил, что Аморель вообще способна плакать.
     В обычной ситуации я попытался бы незаметно ретироваться, сделав вид, что ничего не заметил, или, может быть, даже насвистывая какой-нибудь бодрый мотив для пущей убедительности. Однако сейчас путь к отступлению был отрезан: девушка лежала не просто у меня под ногами, но и поперек тропинки, по которой я шел. При всем желании я не смог бы игнорировать ее присутствие.
     Я постарался с достоинством выйти из неловкого положения. "А, так вот вы где, Аморель! - воскликнул я самым жизнерадостным тоном, на какой был способен. - Вижу, вы уже набрали колокольчиков. Пойду скажу Этель, она будет в восторге".
     Аморель вздрогнула от неожиданности и резко села, так и не поворачивая ко мне лица. Я хотел было идти своей дорогой, но внезапно меня охватило сочувствие. Тщетно напоминал я себе, что женские слезы чаще всего не так серьезны, как кажется. Я чувствовал, что, по крайней мере, должен хоть как-то утешить ее.
     - У вас что-то случилось, Аморель?- смущаясь, спросил я.
     Она покачала головой, все так же пряча лицо.
     - Нет, ничего. Просто веду себя как дура, вот и все.
     - Могу я для вас что-нибудь сделать?- нерешительно предложил я, смутно догадываясь, что, вероятно, есть много такою, что я мог бы прямо сейчас для нее сделать, однако не зная наверняка, что именно.
     - Нет.- Потом она вдруг! повернула ко мне заплаканное лицо, и её голос зазвучал со страстью, больше напоминавшей ярость. - Впрочем, подождите! Сядьте и скажите мне, сильно ли вы ненавидите Эрика. Ведь вы же ненавидите его, правда? Так вот я хочу знать, кто из нас двоих ненавидит его больше.
     - Аморель!- я попытался изобразить возмущение, но тем не менее послушно опустился на землю рядом с ней.
     Она улыбнулась мне, хотя улыбка вышла довольно жалкой, потом смахнула с глаз остатки слез и продолжила уже более нормальным голосом.
     - На самом деле вы неплохой парень, Пинки, несмотря на всю эту вашу накрахмаленную чопорность и правильность. Знаете, многие мужчины, когда видят, что девушка совсем раскисла, думают, что наступило самое время ее полопать.
     - Уверен,- сказал я (кажется, несколько неестественно),- что никогда не стал бы пользоваться расстройством женщины в столь низменных целях. К тому же у меня нет ни малейшего желания, как вы выразились, кого-то "лапать".-Однако в душе я не мог не признать, что, пожалуй, в некоторых случаях, о которых мы сейчас не будем говорить, роль такого "мануального психотерапевта" не лишена определенной приятности.
     К счастью, эта недостойная мысль осталась незамеченной Аморель.
     - Да,- ответила она,- вы, слава богу, безопасны в этом отношении. Наверное, потому мне так и хочется поплакаться вам в жилетку. Вы не против, надеюсь?
     Для меня подобное желание прозвучало довольно странно, и еще вчера я, пожалуй, сразу принял бы его за неуместную попытку заигрывания, которую лучше сразу же пресечь. Теперь же я чувствовал, что ее откровенность не имела ничего общего с флиртом. Возможно, мои утренние мучительные размышления позволили мне глубже проникнуть в психологию противоположного пола? Как мне кажется, я не страдаю глупой гордыней, мешающей многим мужчинам признавать свои ошибки, поэтому откровенно признаю, что мои прежние представления о женщинах - по крайней мере, частично - не соответствовали действительности. Даже Аморель виделась мне теперь в совершенно ином свете. Я всегда относился к ней как к грубоватой, даже фривольной девице, слепо копирующей мужскую одежду и повадки, а теперь меня вдруг озарило, что все это была лишь пустая бравада, попытка юного ума, понимающего собственную незрелость и стыдящегося её (причем совершенно напрасно!), любой ценой доказать всем свою "взрослость". А я-то принял эту демонстрацию за внутреннюю ущербность души! Вся эта краска на лице, губная помада, сигареты и прочее были ничего не значащим камуфляжем, за которым скрывалась бесхитростная и, возможно, даже приятная человеческая натура. Ее внезапная откровенность была не расчетливым кокетством, а отчаянной мольбой о сочувствии и понимании.
     Такие вот мысли пронеслись в моей голове, и, хотя я не мог не признать их справедливость, это нисколько не облегчило мое положение. "Что ж, если вам это хоть как-то поможет, моя дорогая,- смущенно пробормотал я,- Я буду рад оказать вам... предложить мое... то есть я хочу сказать..."
     Но прежде чем я смог придумать вразумительный конец для этого запутанного предложения, голова Аморель уже лежала на моем плече, а слезы полились с новой силой.
     - Все правда,- проговорила она сквозь слезы. - Все так и есть, как сказала эта проклятая женщина. Откуда, черт ее возьми, она могла узнать?! Это должно было оставаться в тайне. Знаете...Эрик действительно собирается продать Стакелей!
     - Не может быть!- воскликнул я, настолько оглушенный этим известием, что на мгновение даже забыл, что, подобно герою романа девятнадцатого века, держу в объятиях плачущую девушку. Вот уж, действительно, паладин в пенсне!
     - Это правда... (и то, как она это сказала, заставило меня сразу поверить в ее искренность). Пинки, это для меня так... так кошмарно!
     Несколько мгновений мы сидели молча, будто пораженные общим несчастьем. Новость, которую я услышал от Аморель, действительно расстроила меня. Больше того, она подействовала на меня так, будто задевала мои личные интересы. Подумать только, прекрасное старинное поместье, которым семейство владело веками и передавало из поколения в поколение... Стакелей, родовое гнездо Скотт-Дейвисов, было великолепным старинным загородным имением и одним из лучших образцов домашней архитектуры времен Тюдоров (кстати, именно этот исторический период представляет для меня наибольший интерес).
     - И не только сам Стакелей,- в голосе Аморель слышалось страдание. - Не только его, но и почти все, что с ним связано,- и мебель, и нашу маленькую деревушку, и земли, и...и даже картины!
     Значит, слухи не лгали. Эрик Скотт-Дейвис, последний и, к сожалению, недостойный представитель некогда сланною рода, собирался пустить с молотка не только поместье, но и портреты собственных предков.
     - И что же, никак нельзя его остановить?- пробормотал я.- Неужели он на такое способен?
     - Еще как способен, для него это вовсе ничего не значит. Даже меньше чем ничего. Мне кажется, именно в этом самое страшное. Ведь он же вырос в этом доме, члены ею семьи жили в нем согни лет, их лица смотрят на него с портретов на стене - а для Эрика все это пустой звук.
     Признаюсь, я был удивлен, что Аморель принимала это так близко к сердцу. Видимо, я позволил чувствам отразиться на моем лице, потому что она вдруг вырвалась из моих рук и с горечью произнесла:
     - Я отлично знаю, о чем вы думаете. Лишь потому, что я курю, употребляю всякие словечки и веду себя не так, как полагалось добропорядочным воспитанным девушкам во времена вашей юности, вы думаете, что у меня вообще нет чувств. Господи, Пинки, да если бы вы только знали! Говорю вам, я люблю каждый кирпичик в Стакелее, каждую травинку в парке, каждую тростинку на крышах деревенских домов! Для меня самая мысль о продаже Стакелея - невыносима.
     - Да, все это ужасно,- согласился я. Хотя обычно я не одобряю излишних проявлений эмоций, в подобных обстоятельствах они были вполне простительны.
     - И потом, ведь в этом нет никакой необходимости. На месте Эрика я вполне могла бы жить на то, что осталось от доходов с поместья, даже сейчас. Если Стакелеем управлять с умом, он вполне может окупить себя.
     - Как я понимаю, в случае смерти Эрика все имущество перешло бы к вам?-рискнул вставить я.
     Аморель сидела, обняв руками колени и мрачно уставившись на мыски собственных ног. Тут я впервые обратил внимание, как изящны были ее ступни и как стройны линии ее ног.
     - Да уж, она все сумела разузнать,- снова заговорила девушка.- Понятия не имею, как ей это удалось, но это так. По завещанию дяди, если Эрик умрет неженатым, Стакелей отойдет ко мне. Так что, можно сказать, у меня есть повод желать его смерти, верно? Причем скорейшей смерти. Ну да, я знаю, нельзя даже и думать о таких вещах, но, Пипки, он не заслуживает Стакелея!
     - Вот в этом вы правы,- с жаром согласился я. Я не решился выговаривать ей за опасное желание, которое она только что высказала, потому что - о господи!- глаза ее опять наполнились слезами.
     Я нерешительно дотронулся до ее руки, желая лишь выразить свое сочувствие, но, к моему удивлению, она опять прильнула ко мне, положив голову мне на плечо. Без сомнения, ею двигала лишь детская жажда утешения, и поэтому то, что я потом сделал, не имело ни малейшего оправдания. Подумать только: я, лишь несколько минут назад с негодованием отвергавший самую мысль о том, чтобы воспользоваться душевным состоянием женщины в своих целях; я, который никогда в жизни не делал ничего подобного... короче, будто что-то переключилось у меня в голове - щелк!- и я вдруг поцеловал Аморель.
     Она тут же отпрянула, слегка покраснев, и пристально посмотрела мне в глаза. Ругать меня не было никакой необходимости, потому что мне и гак было невыносимо стыдно за свой поступок. Я хорошо понимал, что бессовестно предал доверие девушки.
     Однако Аморель оказалась великодушна. Ее голос вовсе не звучал рассерженно, когда она медленно и с удивлением произнесла:
     - Пи-инки, и часто вы так делаете?- (Хоть меня и терзало раскаяние, я не мог не заметить, что поток ее слез как-то сам собой прекратился).
     - Нет, Аморель, ну что вы...- Я призвал на помощь все свои риторические способности.- Как вы могли такое подумать. Уверяю вас, я и сам не знаю, что меня толкнуло... Я, кажется, забылся самым необъяснимым образом, и прошу меня простить.
     - Постойте, я что, первая девушка, которую вы поцеловали за всю свою жизнь?
     - Боюсь, что так,- ответил я в тщетной попытке сгладить свой проступок. - Я даже уверен в этом. Действительно, вы первая. Я сам не знаю, как это получилось. В самом деле. я...
     - Так вот, в следующий раз, когда какая-нибудь дурочка будет рыдать у вас на груди, запомните - меньше всего ей хочется, чтобы ее целовали в лоб.
     - Да-да, я понимаю, - побормотал я, запинаясь от смущения. Меня смутила подобная отповедь от женщины, которая была гораздо младше меня и которую я прежде даже не считал себе равной (не говоря уже о том, чтобы испытывать к пей симпатию); однако я не мог не признать, что вполне заслужил это.- Я понимаю, что вел себя как негодяй. Если бы я мог снова вернуть ваше доверие... То есть я хочу сказать...
     Тут я осекся в полной растерянности. Аморель склонилась ближе ко мне, и я наконец разглядел, что в ее глазах, в которых еще не просохли слезы, светилась улыбка.
     - Да нет же, Пинки,- мягко сказала она.- Ни одна девушка не захочет, чтобы ее целовали в лоб. Она предпочтет, чтобы ее целовали в губы.
     Что было дальше, я лучше промолчу, поскольку не мот у заставить себя излагать это на бумаге.
     Было уже почти двенадцать, когда мы поднялись, чтобы выйти из леса. Нужно признаться, я делал это с большой неохотой. Но поскольку я решил точно излагать все события, то должен быть честен до конца, как бы это ни отразилось на моей репутации.
     Тем более что читатель вряд ли сможет осуждать меня сильнее, чем я сам осуждал себя, пока мы молча шли обратно в дом. Хотя разум мой все еще пребывал в смятении, я постарался призвать на помощь свой испытанный метод самоанализа, чтобы понять, как могло получиться, чтобы не кто-нибудь, а я, именно я мог так забыться. Поскольку уже тогда для меня стал очевиден самый поразительный факт во всей этой истории: мне безумно понравилось целоваться с Аморель. Ощущение было совершенно невероятным!
     Мне следует объяснить, что, по незнанию, я привык относиться к поцелую как к совершенно ненужному и даже унизительному акту, практически равнозначному тому, как дикари трутся друг с другом носами - по крайней мере. ничуть не более приличному или хотя бы приятному. Только теперь я понял, насколько ошибался.
     Но раз уж мне гак понравилось целовать Аморель, значило ли это, что я в нее влюбился? Может ли быть приятно целовать женщину, которую не любишь? Это казалось мне крайне сомнительным. И все же, если я не был влюблен в Эльзу, то никак не мог быть влюблен и в Аморель, поскольку у меня не было ни малейшего желания жениться ни на той. ни на другой. Тогда почему мне нравилось её целовать? Почему мне хотелось делать это снова? Все это было как-то тревожно и непонятно. Жаль, что я мало знаю о таких вещах.
     К счастью, никто не заметил моих переживаний, хотя, по-моему, вина была написана у меня на лице большими буквами. Все были увлечены обсуждением ссоры, которую нам предстояло разыграть. Как мне показалось, Эрику очень не хотелось играть сцену, которая была предназначена для него и миссис де Равель, но остальные настаивали. Вряд ли можно было винить Эрика - ситуация складывалась для него весьма неловкая.
     К моему немалому удивлению, Аморель сразу же горячо вступила в спор, пустив в ход всю силу своего убеждения.
     - Ну, прекрати же. Эрик! Не надо портить всем праздник. Ты здесь не один такой: вспомни, мне тоже придется играть вместе с тобой. Я должна буду изобразить бешеную любовь к тебе. Примерно вот так: ах, Эрик, счастье мое! Как ты можешь так обращаться с бедной невинной девушкой! Оставь все и вернись ко мне! (Мы в конце концов решили сделать концовку такой, как изначально предлагал Джон.)
     И вот комедия, едва скрывающая драму, началась. Эрик едва ли мог следовать примеру Аморель, не выдав хотя бы часть правды мисс Верити. Аморель же практически вынудила его подыгрывать ей. Все остальные наблюдали, расположившись на стульях в противоположном углу гостиной.
     Как бы ни затуманило рассудок Эрика собственное тщеславие, он не мог не почувствовать, что атмосфера вокруг накалилась. Его нервное напряжение нашло своеобразный выход: он постарался превратить сцену объяснения с кузиной в отчаянный фарс. Думаю, не ошибусь, что он нарочно делал это для того, чтобы и следующая сцена тоже прозвучала как пародия. Но мне было не до смеха. Ужасное предчувствие все нарастало, вытеснив из головы недавние события, причинившие мне столько волнений. Что собиралась предпринять миссис де Равель, смотревшая сейчас на сиену с едва заметной, но явно недоброй улыбкой, чуть приподнявшей уголки ее чувственных губ?
     Меня несколько успокаивало только одно обстоятельство, имевшее значение для всех нас: помолвка между Эльзой и Эриком так и не была объявлена.
     Широко улыбаясь, двое на сцене в самых вычурных выражениях клялись друг другу в вечной любви и наигранно терзались, что никогда, никогда не смогут принадлежать друг другу. Аморель предложила совершить самоубийство (причем выбрала для этого совершенно неуместный сленг). Эрик отверг эту идею с пафосом провинциального трагика. Громко рыдая, Аморель покинула сцену. Ни в ее поведении, ни в чертах ее лица никак не отразились недавние переживания. Я был просто потрясен женской способностью к перевоплощению.
     Наконец, поднялась миссис де Равель - и у меня от волнения перехватило дыхание.
     С самого начала стало ясно, что моим худшим опасениям суждено было сбыться. Сильвия де Равель с бесконечной тщательностью подготавливала для себя этот шанс и теперь собиралась им воспользоваться. Все, что только возможно, каждая мелочь будут брошены теперь на весы на наших глазах. В конце концов, не зря же она была актрисой - она умела делать эффектный выход.
     По мере того как я наблюдал за происходящим, во мне росло напряжение, которое буквально душило меня это не было игрой - хотя порой женщины могут быть великими актрисами. Она любила его - действительно любила. это было слишком очевидно. Не верилось, что кто-то еще способен принять это за игру, даже ее безмозглый муж который следил сейчас за ней с почти болезненной сосредоточенностью; его вечные глупые остроты замерли на ею губах. И несчастная Эльза Верити, с побелевшими щеками и прикушенной губой...
     Вокруг повисла мертвая тишина, когда миссис де Равель плавно приблизилась к Эрику и внезапно повернулась так, что ее точеная фигура оказалось в его руках.
     - Эрик - дорогой мой!- выдохнула она.
     В явном замешательстве он попытался выйти из положения с помощью какой-то дурацкой шутки, но она прервала его на полуслове долгим и страстным поцелуем таким неподдельным, что даже наблюдать за всем этим со стороны было неловко.
     А потом на нас обрушился ноток слов.
     Я не стану их пересказывать. Мне бы это не удалось. даже если бы я очень захотел. Скажу лишь, что она перемежала самые бесстыдные признания в любви воспоминаниями об их амурных свиданиях и даже называла места, где они проходили, причем сопровождала свои излияния столь интимными подробностями, что они явно не могли быть плодом её воображения. Она, не колеблясь, раскрывала все тайные убежища, где они вместе обманывали её мужа, откровенно обнажая такие подробности их отношений, что через несколько секунд все присутствующие уже сидели с пунцовыми от смущения лицами. Было видно, что эта женщина безумно влюблена, очень боится оказаться брошенной и пытается всеми силами, действиями и словами вернуть расположение своего любовника. Она не щадила себя в згой последней отчаянной попытке, забыв о гордости, скромности и самоуважении. Душераздирающее зрелище.
     Время от времени я набирался храбрости, чтобы бросить взгляд на де Равеля. Не верилось, что он наконец-то узнает всю правду. Не только сама манера его жены не оставляла места для сомнений, но и то, что она будто нарочно вколачивала в его голову, одно за другим, доказательства собственной неверности, не позволило бы ему дольше заниматься самообманом. И он, конечно же, все понял об этом ясно говорили его напряженная поза и остановившийся взгляд. Я не считаю себя трусом (у читателя, возможно, уже сложилось собственное мнение об этом), но, должен признаться, мне стало не по себе. Похоже, Этель и сама не знала, что затеяла.
     А что было на уме у миссис де Равель, хотел бы я знать? Хотя на этот счет у меня имелись некоторые соображения. Она предупреждала Эрика, причем предупреждала серьезно. Если он оставит Эльзу и вернется к ней, она скажет мужу, что просто играла все это время (ведь даже в своей роли она отзывалась о нем с таким презрением, что было ясно: она уверена, что в ее власти внушить этому ослепленному любовью болвану все что угодно). Если же нет, она признается Полю, что все сказанное было правдой. Чувства чувствами, но здесь действовал точный расчет - она пыталась вернуть любовника с помощью банального страха.
     А он и впрямь испугался, в этом не было никаких сомнений. Раз за разом он пытался остановить лавину ее ужасных признаний, причем его румяная физиономия побледнела почти так же, как лицо Эльзы. Он даже попытался перекрыть ее голос своим, но безуспешно. Ни нерешительные угрозы, ни прямые призывы замолчать (при которых ему с трудом удавалось выдерживать роль) не могли заставить ее даже сделать паузу; а когда он, охваченный паникой, попытался было выскочить из комнаты, она просто вцепилась в него с такой силой, что он не мог даже пошевелиться. Если я все еще испытывал к Эрику чувство мести после его выходки у бассейна, то оно сильно притупилось за эти десять минут невероятного напряжения. Мне было искрение жаль парня.
     Все остальные слушатели монолога миссис де Равель испытывали похожие чувства. Аморель, как статуя, застыла в дверях с приоткрытым ртом, Этель закрыла ладонями лицо; о Поле и Эльзе я уже говорил. Только Джон, которого я начинал уважать все больше и больше, внешне . не проявлял никакого волнения. Он даже время от времени слегка аплодировал и негромко восклицал: "Браво! Великолепно, Сильвия! Не сбавляйте темп!" Удивляюсь, как никто не прикрикнул на него.
     Когда все это наконец прекратилось, меня можно было выжимать, словно мокрую тряпку. Но вместе с благословенным молчанием Сильвии де Равель (никогда еще я так искренне не радовался тишине!) пришло еще большее напряжение: что теперь будет делать Поль? Я взглянул на его руки - они заметно дрожали у него на коленях - и приготовился вмешаться, если он вдруг бросится на Эрика у всех на глазах; я был почти уверен, что он именно так и поступит. Его нервы явно были на пределе. Мы все уставились на него в напряженном ожидании, причем Эрик инстинктивно принял оборонительную позу. Даже его жена, упавшая в кресло в полном изнеможении, смотрела на него с наполовину испуганным, наполовину вызывающим выражением на мрачном лице.
     Неожиданно он отрывисто засмеялся.
     - О боже, Сильвия, и зачем только ты оставила сцену! Представь себе, я мог бы поверить в ту ерунду, что ты сейчас наговорила, если бы не знал тебя слишком хорошо. Да-а, старушка, ты в самом деле меня поразила!
     Он промокнул лоб платком, но руки его все еще дрожали.
     Можно ли было поверить? Этот тупоголовый индюк отказывался слышать правду, даже когда её буквально кричали ему на ухо! Неужели женолюбие может дойти до таких невероятных пределов?
     А как же малышка Эльза? Она отважно делала попытки улыбнуться, но на лице ее отчетливо было написано крушение иллюзий. Я переглянулся с Этель. Она слегка кивнула мне и просияла. Я понял, что она хотела сказать. Это был полный триумф - ее цель была достигнута, а Поль де Равель гак и остался в плену своих заблуждений. Одного взгляда на Эльзу и того, как она тщательно избегала даже смотреть в сторону Эрика, было достаточно, чтобы понять - опасность помолвки наконец-то миновала.
     Мое сердце (если воспользоваться поэтической метафорой) буквально пело в груди.
     Мне немного осталось добавить. После того как де Равель окончательно доказал свою невероятную глупость, спектакль быстро опять превратился в фарс. Сцена с ревнивым мужем, которую Поль разыграл вдвоем с Эриком, была шедевром комического жанра. Хотя мне показалось, что это было больше похоже на трагическую иронию, но это уже не имело никакого значения.
     Итак, пролог к основному действию завершился.
     Впрочем, не совсем еще завершился. Осталось еще сыграть финальную сцену.
     Как только окончилась комическая сцена с ревнивым мужем и завязалась беседа (возможно, чересчур возбужденная), мисс Вериги встала, и поскольку я заботливо держался рядом, то сразу заметил, что её ноги слегка подкашивались. Я хотел было предложить ей руку, но она отказалась с отсутствующей улыбкой.
     - У меня ужасно болит голова, тетя Эльза,- сказала она. - Я, пожалуй, пойду прилягу до обеда.
     - Болит голова?- бесцеремонно вставил Эрик, который уже успел оправиться от потрясения.- Чепуха. Лучшее средство от головной боли - бассейн. Надевай купальник, и пойдем поплаваем перед обедом, нам как раз хватит времени.
     Я ждал, чтобы она покончила с ним последним ударом. И дождался.
     - Нет, благодарю,- ответил этот ребенок с патетическим достоинством.-Я лучше полежу.
     И она вышла из комнаты. Эрик, конечно, не преминул последовать за ней, но мне было уже все равно. Его чары потеряли над ней свою власть.
     Я взглянул на часы. Была уже половина первого. Мы ждали гостей с минуты на минуту, поэтому Эльза, как хозяйка дома, должна была подготовиться к их приезду. Она лишь мимоходом улыбнулась, кивнула мне и поспешила прочь. Я тайком позабавился, глядя, как де Равель взял жену под руку и увел в сад - без сомнения, чтобы поздравить ее с отличной игрой.
     Потом я с удивлением заметил, что Джон тоже куда-то исчез. Аморель и я остались наедине. Необычное ощущение зародилось у меня где-то внизу живота, а во рту внезапно пересохло. Все это было чрезвычайно странно.
     К моему облегчению, Аморель никак не упомянула наше недавнее приключение в лесу. Она бесцеремонно взяла себе сигарету из серебряного портсигара Джона и плюхнулась в кресло (как обычно, без особой грации).
     - Вот это да-а...- только и проронила она.
     Было бы глупо делать вид, что я не понимаю, о чем это она.
     - Да уж, ситуация,- согласился я.
     - Что касается Поля...- тут Аморель сделала настолько вульгарный жест, что мне стало мучительно стыдно за псе - Мне кажется, он цепляется за свою слепоту как за спасательный круг и попросту сам не желает прозревать.
     - Как вы это точно выразили, Аморель,- с некоторым удивлением отметил я.
     - Ну, вероятно, я все же не такая дурочка, какой вы меня представляете, Пипки,- бросила она небрежно.
     Я постарался перевести беседу в более безопасное русло.
     - Что ж, во всяком случае, Эрику больше ничего бояться. По крайней мере, сегодня.
     - Не знаю, не стала бы за это ручаться,- засмеялась она.- Ему еще предстоит встреча с Хелен Фицвильям.
     - Хелен Фицвильям? А-а, вы имеете в виду Хелен Эш... Чем же может грозить ему эта встреча?
     Но Аморель лишь покачала головой, продолжая улыбаться. Я попытался расспросить ее (исключительно затем, чтобы потом по неведению не сказать какую-нибудь бестактность), но она явно не собиралась говорить на эту тему.
     Последовало довольно неловкое молчание.
     Потом я вдруг осознал поразительное явление: мне снова хотелось поцеловать ее! В самом деле, желание становилось буквально нестерпимым. Я совершенно отказывался понимать самого себя. Ведь девушка для меня ничего не значила, по отношению к ней я не испытывал вообще ничего, даже жалости, как к Эльзе. Если бы я узнал, что вижу ее в последний раз в жизни, то не слишком бы расстроился. И тем не менее факт был налицо - мне отчаянно хотелось поцеловать Аморель Скотт-Дейвис! Это было совершенно необъяснимо. К тому же вновь с полной силой вернулось это странное ощущение внизу живота, и во рту опять пересохло.
     Я склонился к ней, думаю, довольно неуклюже, ведь я же новичок в этих делах. И был застигнут врасплох, когда она вдруг сказала как отрезала:
     - А ну-ка, Пинки, лапы прочь!
     - Простите, Аморель?- Я в смущении выпрямился.
     - Если я и позволила вам поцеловать себя, чтобы мы оба могли хоть на полчаса отвлечься от своих проблем, неужели вы думаете, что теперь так и будете вечно щипать травку на этой полянке?
     Я даже не обратил внимания на вопиющую вульгарность ее слов, озадаченный тем, что она имела в виду.
     - Мы оба?!
     - Вот именно. Вы ведь неровно дышите к Эльзе, верно? Вот я и подумала, раз уж вам вряд ли что-то обломится там, по крайней мере, хоть я смогу слегка вас утешить.
     - Послушайте, Аморель,- сказал я, возмущенный до глубины души.- Должен ли я понимать, что когда вы позволили мне.... нет, попросили меня, чтобы я вас поцеловал, то воображали, будто подобная замена доставит мне удовольствие?
     - Знаете, Пинки, мне наплевать, что вы там себе понимаете,- парировала она с неожиданной грубостью.
     Боюсь, на мгновение я вышел из себя.
     - В таком случае могу вас поздравить, больше вам этого делать не понадобится. В будущем я постараюсь больше не питаться суррогатом.- Глупо было принимать эту девушку настолько всерьез, чтобы обращать ее же собственные неосторожные слова против нее, но, с другой стороны, она ведь сама меня спровоцировала!
     Аморель пораженно уставилась на меня.
     - Глупый,- сказала она,- ну как вы не понимаете... Ладно, не обращайте внимания.
     Мне хотелось бы послушать, что она собиралась сказать дальше после такого странного (если не сказать, обидного) вступления, но в этот самый миг появились наши гости и с ними Джон.
     Я нечасто вращаюсь в обществе писателей, поэтому мне интересно было познакомиться с ними, но вскоре любопытство уступило место разочарованию. Они оказались весьма заурядными людьми. Мортон Харрогейт Брэдли, известный автор детективов, был высоким, худым молодым человеком, манеры которого отличались раздражающим высокомерием. Я попытался запять его беседой, выбрав, по-моему, идеальную тему (обсуждение спорных вопросов драматургии восемнадцатого века - я как раз много читал по этому предмету в последнее время). Однако, к моему еще большему раздражению, он внезапно оборвал меня на полуслове и ушел, чтобы присоединиться - к кому бы вы думали?- к Аморель.
     Хелен Эш (или миссис Фицвильям, если называть вещи своими именами) показалась мне ничуть не более интересной, особенно для писательницы с такой высокой репутацией, как у нес. Я уже начал было вспоминать те ее книги, которые мне довелось прочесть, чтобы попять, не слишком ли преувеличенной была ее слава. Это была маленькая, темноволосая, чрезвычайно подвижная женщина с недурной внешностью, лег тридцати пяти, насколько я мог судить. Я счел своим долгом попытаться выяснить ее мнение о тенденциях современной литературы, но она, вне всякого сомнения, предпочитала болтовню с Этель о каких-то женских глупостях вместо серьезною разговора. Кстати, когда в комнату вошел Эрик, она мимоходом поздоровалась с ним. и я не заметил ни тени смущения в её голосе. Вот и верь после этого скользким намекам Аморель.
     Профессор Джонсон, к сожалению, оказался невероятно скучен для столь высокообразованного и, несомненно, одаренного человека. Он счел необходимым подробно изложить мне какую-то запутанную математическую теорию, не представлявшую для меня ни малейшего интереса, долго бормотал себе в бороду и крутил в руках очки, создавая впечатление старческого маразма, хотя ему было лишь немногим за пятьдесят. Поэтому, как только в комнату вошла мисс Верши, я тотчас же извинился перед профессором и поспешил к ней навстречу.
     Однако Эрик опередил меня со свойственной ему беспардонностью. Прежде чем мне удалось добраться до двери, он буквально локтями проложил себе дорогу сквозь небольшую толпу, собравшуюся в гостиной - причем, как я заметил, без колебаний протиснулся даже мимо самой миссис до Равель.
     - Ну наконец-то, Эльза, иди-ка сюда, выпей коктейля,- крикнул он ей, нимало не заботясь о приличиях.
     К моему разочарованию, мисс Верити, вместо того чтобы игнорировать наглеца, напротив, даже улыбнулась ему, хотя и удосужилась слегка покраснеть при этом.
     - Пожалуйста, передайте сюда коктейль, Джон,- прокричал Эрик. - Эльзе нужно слегка подкрепиться, прежде чем мы сообщим одну важную новость.
     Меня пронзило нехорошее предчувствие, хотя я и знал, что оснований для опасений уже не было. Взглянув на Этель, я увидел, что и ей в голову пришла та же мысль. Я послал ей ободряющую улыбку, но она не обратила на нее внимания.
     - Что за новость, Эрик?- спросила она.
     Тот повернулся к ней, все еще протягивая коктейль Эльзе, и победно усмехнулся.
     - Пусть все наполнят бокалы!- Ею голос загремел на всю комнату. - Мы хотим предложить тост, за который необходимо выпить!- При этом тон его ясно говорил: хотите вы этого или пет.- Эльза и я собираемся пожениться и объявляем о своей помолвке!
     Как же далеко зашло бесстыдство этого человека! Вопиющее, преступное бесстыдство!
     
     
     Глава 5
     
     Во время последующего обеда я едва осознавал, что происходило вокруг.
     Я был расстроен. Мало сказать, что расстроен. Чисто машинально я пытался отвечать на назойливую болтовню моей соседки, миссис Фицвильям, но голова моя была занята другим. Меня мучила ужасающая несправедливость, которая готова была обрушиться на несчастную девочку и которую, по всей вероятности, мы не в силах были предотвратить. При одной мысли о том, что она окажется в лапах этого мерзавца, у меня кусок застревал в горле, но я не мог думать ни о чем другом. Все мысли об Аморель поблекли в моем сознании. Даже сейчас у меня го и дело мелькали отчаянные идеи спасения мисс Верити, одна сумасброднее другой, но я вынужден был сразу отметать их. Что касается Этель, она вела себя как и положено гостеприимной хозяйке, и можно было только догадываться, какое душевное смятение скрывалось за ее радушной улыбкой.
     На миссис де Равель я вообще старался не смотреть. Бросив ей прямо в лицо объявление о своей помолвке, Эрик сполна отомстил ей за тот страх, который ему довелось пережить но ее милости час назад. Ее глупец муж, конечно же, громче всех приветствовал это худшее из всех преступлений Эрика Скотт-Дейвиса.
     Миссис Фицвильям, должно быть, заметила мою отрешенность и с удивившей меня интуицией (которую, впрочем, можно было от нее ожидать) сразу подошла к самой сути проблемы. Взглянув на меня с любопытством, она тихо спросила, воспользовавшись шумом разговора вокруг нас:
     - Что вы думаете о помолвке нашего общего друга?
     Я был слишком удручен, чтобы скрывать свои чувства, и прямо сказал ей, что считаю все это вопиющей несправедливостью.
     - Кажется, она милая девочка?
     - Совершенно очаровательная девушка с чистейшей душой,- горячо подхватил я.- Так подло воспользоваться ее неопытностью - настоящее преступление, никак иначе это нельзя назвать.
     - Полагаю, Эрик охотится за ее деньгами?
     - Конечно, за чем же еще. Сама мисс Верити,- заметил я с горечью,-всего лишь случайная жертва в его игре.
     Взгляд моей соседки стал более задумчивым.
     - Но стоит так переживать, мистер Пинкертон. Многое может еще измениться. Лично я очень удивлюсь, если свадьба в самом деле состоится.
     Хотелось бы надеяться, что она была права.
     После обеда я извинился перед хозяйкой и пошел прогуляться к лесу. Мне было физически невыносимо находиться в одной комнате со Скотт-Дейвисом и нужно было побыть в одиночестве хотя бы полчаса.
     Дальнейшие события этого вечера принесли некоторое облегчение. Наши гости, разумеется, не подозревали о подводных течениях, осложнявших наши отношения, поэтому, сосредоточившись на подготовленной для них программе, мы, по крайней мере, могли немного отвлечься от более серьезных проблем. Джон Хилльярд явно разделял это мнение, поскольку, когда я вернулся домой, он уже с нетерпением ждал меня. Ни словом не упомянув о помолвке, он принялся подробно экзаменовать меня, чтобы убедиться, что я ничего не забыл из своей роли.
     А надо сказать, что когда Джон что-то делает, он делает это очень тщательно. Основные наброски для нашей сцены со Скотт-Дейвисом были сделаны прошлым вечером, и сразу же после завтрака Джон протянул мне аккуратно отпечатанные листы сценария, в котором были предусмотрены даже самые незначительные подробности, а время просчитано до минуты.
     Он настаивал, что я должен немедленно все это заучить Каждое мое действие было точно расписано - сколько именно минут я должен бороться с Эриком, чтобы завладеть ружьем, насколько далеко Эрик должен находиться от меня в момент выстрела, как мне избавиться от трупа, чтобы представить все произошедшее как несчастный случай, как я должен стереть свои отпечатки пальцев с ружья и заменить их на отпечатки самого Эрика, прижав к прикладу кончики его пальцев - то есть все мыслимые детали. Все это казалось мне абсолютно излишним, по Джон настаивал на своем.
     - В таком случае, вы совсем забыли о крови,- не преминул уколоть я ею после завтрака, когда он передал мне сценарий.- Такого рода преступления не обходятся без крови, Джон.
     - Когда пуля входит в спину и попадает в сердце, как задумано у нас, крови бывает совсем немного,- вполне серьезно отреагировал Джон, который явно не отличался большим чувством юмора.
     - Но хоть сколько-то крови все равно должно быть, не унимался я.- у Эрика обязательно должно остаться входное пулевое отверстие на пальто. Нужно нарисовать его красной краской. Иначе как наши "детективы" смогут узнать, куда вошла пуля?
     - Право. Сирил, это блестящая идея,- просиял Джон - Кстати сказать, у меня где-то должно быть немного свинцового сурика. Он вполне подойдет вместо красной краски Да-да, вы совершенно правы, пятно крови непременно должно быть.- И он действительно пошел уговаривать Эрика, чтобы тот позволил нам измазать его пальто в сурике!
     Кажется, я до сих пор так и не рассказал, что за спектакль мы собирались разыграть. Пожалуй, пора сделать это, чтобы читателю проще было разобраться в последующих событиях.
     После того как утром ревнивый муж обвиняет Эрика в любовной связи с его женой, Эрик уходит из дома, захватив с собой ружье, очевидно для того, чтобы снять напряжение, побродить по лесу и подстрелить пару кроликов. Я, как деревенский полисмен, должен в это же время направляться к дому с официальным письмом для Джона Хилльярда. Заметив в лесу Эрика, я следую за ним вниз по реке, чтобы поговорить с глазу на глаз. Я узнаю в нем того самого парня, который гостил у Хилльярдов год назад, завязал роман с моей хорошенькой дочкой и опозорил ее. Поэтому я не упускаю возможность высказать ему все. что о нем думаю.
     Тем временем гости должны по одному разбрестись по окрестностям так, чтобы после рокового выстрела каждый из них мог оказаться под подозрением, и пи один не мог бы предоставить алиби для другого.
     Догнав Эрика на поляне, выбранной для этой цели, я должен бросить ему в лицо свои обвинения, затем следует сцепа взаимных оскорблений, после чего Эрик приходит в ярость и пытается ударить меня прикладом ружья. Однако я отбираю у него ружье, он собирается уйти прочь, я преследую его и разряжаю ружье в ею спину с расстояния четырех с половиной шагов (понятия не имею, почему именно четырех с половиной, по Джон буквально уперся в эту цифру) После этого я оттаскиваю тело на противоположный край поляны, туда, где берег реки был высоким и крутым, сбрасываю ею с обрыва лицом вниз, чтобы было похоже, будто он сам упал туда еще при жизни, потом тщательно стираю платком свои отпечатки пальцев с ружья, прижимаю к прикладу кончики пальцев трупа и оставляю ружье рядом с ним, как будто оно вывалилось из ею рук. После этого я должен продолжить путь к дому и вызвать Джона Хилльярда.
     Тем временем Этель отравляется в лес за колокольчиками, обнаруживает труп, бросается обратно в дом, чтобы известить о трагедии всех присутствующих, в том числе и меня. Затем я возвращаюсь обратно в лес, чтобы начать официальное расследование, и мы, так сказать, пускаем по следу наших "детективов".
     Я упомянул выше, что, по сценарию, все должны были разбрестись по лесу поодиночке, по это только так предполагалось. На самом деле все, кроме Этель, сначала намеревались посмотреть, как мы с Эриком будем разыгрывать нашу ссору. Для этого Джон специально отвел край поляны, куда можно было пройти, не оставляя лишних следов. Отпечатки ног, оставшиеся на этом месте, не должны были приниматься во внимание. Нет нужды говорить о том, что никто не допускался в тот день на саму поляну.
     Поскольку Джон скрупулезно следил за каждой мелочью, я отправился в путь в половине третьего, минута в минуту, и начал спускаться с холма за домом по узкой крутой тропинке. На мне был синий двубортный пиджак. изображавший полицейский мундир (он был мне велик на несколько размеров), и настоящий шлем - бережно хранимая Джоном реликвия, оставшаяся на память о его шальных похождениях в студенческие годы. Сказать по правде, чувствовал я себя в этом облачении довольно глупо. Точно спустя одну минуту из дома вышел Эрик, держа ружье под мышкой, и прогулочным шагом двинулся вниз вдоль реки. Будущие детективы сидели в гостиной, оставленные там под честное слово, что не покинут комнату, пока не придет известие о случившемся несчастье. По плану Джона, это должно было произойти через пятнадцать минут. Остальные к этому времени уже собрались в низине.
     Я машинально последовал за Эриком вниз по склону. Нет нужды пересказывать, о чем я тогда думал, достаточно сказать, что мысли мои были малоприятны. Мне совершенно не по душе была предстоящая затея, но делать было нечего.
     Выйдя на поляну, Эрик начал изображать, преувеличенно жестикулируя, как он подстреливает какое-то дикое животное, и тут подошел я. В тридцати ярдах от нас среди листвы виднелись лица остальных участников представления, многие из которых снисходительно улыбались, наблюдая клоунаду Эрика. Джон, как я заметил, держал в руке часы.
     - Ага,- закричал Эрик со смешной гримасой, как только я показался из густого кустарника.- К нам явился служитель закона! Констебль Пинки, клянусь богом, да еще в таком замечательном шлеме. Да ладно, офицер, не надо метать в меня такие злобные взгляды. Вы меня ужасно пугаете Учтите я с самого детства очень нервный.
     Я не собираюсь пересказывать, что я ему ответил. По правде говоря, я и не смогу точно вспомнить свои слова. По мере возможности я повторил то, что было записано в сценарии Джона, но мои мысли были слишком заняты другими, более важными проблемами, чтобы обращать внимание на подобную чепуху, равно как и на попытки Эрика выставить меня на потеху перед зрителями. Как только представилась возможность, я шагнул к нему и ухватился за его ружье.
     - Эй, поосторожнее, офицер, оно заряжено,- крикнул Эрик.- Так недолго и покалечиться. Я сожалею о вашей дочке и все такое, но и вы будьте осторожнее!
     Я открыл затвор и заглянул внутрь. В стволе был холостой патрон, заранее приготовленный Джоном.
     Эрик уже пошел от меня пританцовывающей походкой, и я заметил, что зрители буквально корчились от смеха, глядя на его клоунаду. Я быстро последовал за ним (мысленно отсчитывая четыре с половиной шага), прицелился в его удаляющуюся спину и выстрелил. Весьма убедительно вздрогнув, Эрик будто споткнулся обо что-то, потом опустился на колени, обмяк и ничком упал на землю.
     Это была самая простая часть моей задачи. Гораздо труднее было перетащить его упитанное тело к прогалине между кустами на край поляны, где начинался обрыв, как раз напротив наших зрителей. Джон потратил целое утро, обучая меня "профессиональному захвату пожарного", но либо я слишком непонятлив, либо пропустил его указания мимо ушей, поэтому не оставалось никакой надежды, что мне удастся овладеть этим приемом.
     Эрик старательно изображал мертвого, ею тело было совершенно безжизненно. Я пытался тянуть его сперва за руки, потом, разозлившись, и за ноги, по все безуспешно. Отведенное мне время уже заканчивалось, к тому же это занятие успело мне изрядно надоесть.
     Я призвал на помощь Джона.
     - Послушайте, если он собирается и дальше валять дурака, я ничего не смогу сделать. Он мне нарочно не дает себя сдвинуть.
     - Эрик, не будь таким козлом, помоги ему хоть немного,- прокричал Джон.
     Эрик издал звук, больше напоминающий крик осла. чем блеяние козла, и зрители едва подавили новый взрыв смеха. Просто поразительно, какая ерунда может рассмешить людей.
     Тем не менее он послушался Джона, потому что на этот раз я смог сдвинуть его с места. Не без труда, конечно, а с помощью колоссальных усилий, от чего на земле непременно должны были остаться глубокие следы ног, но я перетащил его в нужное место - что при этом происходило с его одеждой, меня нисколько не заботило. Там я избавился от тела, как сказал Джон, потом отошел в сторону, чтобы другие могли полюбоваться делом моих рук и оценить результаты.
     - Ну что, я все правильно сделал?- спросил я.
     - Просто отлично!- одобрил Джон.
     Эрик не мог не кривляться, даже будучи трупом, и вместо ответа помахал в воздухе ногой.
     Моя роль практически закончилась, и я был этому только рад. Остальное было уже (как сказала бы Аморель) "не моей головной-болью". Взяв ружье, которое осталось лежать в центре поляны, я аккуратно стер с него носовым платком свои отпечатки пальцев, демонстративно прижал пальцы Эрика к прикладу, чтобы оставить его отпечатки, положил ружье за его спиной в соответствии с инструкциями и начал подниматься на холм. Остальные быстро отправились но своим местам, куда кому было указано. Пока все шло по плану.
     Холм имеет довольно крутой склон с этой стороны дома. Так как я был совершенно изнурен никому не нужным перетаскиванием Эрика, я впервые ослушался инструкций Джона и сел отдохнуть там, где я мог понаблюдать за поляной и посмотреть, как Этель обнаружит тело. Помимо прочего, мне было приятно самому для разнообразия оказаться в роли зрителя.
     У Этель были не менее четкие предписания, чем у меня и Эрика. Она должна была приблизиться к телу по определенной траектории, а удалиться по другой, чтобы ее следы были в стороне от наших. Кроме того, она должна была подойти к телу достаточно близко, чтобы понять, что это труп, по при этом ничего не трогать, а сразу возвращаться в дом, возле которого она встретит меня и поднимет тревогу.
     Бедная Этель! Ей нужно было играть свою роль для развлечения гостей, хотя, очевидно, это доставляло ей ничуть не больше удовольствия, чем мне. Когда она приблизилась к Эрику, тот помахал в воздухе ногой в ироническом приветствии. Ничем больше он махать не мог, поскольку лежал лицом вниз, положив голову на руки, по Этель, скорее всего, предпочла бы, чтобы он вообще лежал смирно. Однако это было бы не в духе Эрика Скотт-Дейвиса.
     Она взглянула на него с молчаливым неодобрением, потом повернулась и медленно пошла вверх по тропинке, по которой я только что пришел. Я поднялся на ноги и поспешил обогнать ее.
     Почти дойдя до вершины холма, я нарочно замедлил шаг и дал ей поравняться со мной у дома.
     - Констебль,- сказала она с грустной улыбкой,- я только что видел мистера Скотт-Дейвиса там, в лесу. Кажется, с ,ним произошел несчастный случай. Боюсь, он мертв.- Она подняла на меня глаза, и улыбка пропала с ее лица.- Хотела бы я, чтобы это было правдой,- медленно добавила она и ушла в дом. По сценарию, я должен был попросить ее вызвать по телефону врача, но мы оба находились не в том состоянии духа, чтобы помнить о таких мелочах.
     Я снова пошел вниз по тропинке. Эрик все еще лежал там, где я его оставил, остальных не было видно поблизости. Я занялся тем, что поправил кое-какие детали мизансцены. Эрик со мной не разговаривал, и я был весьма рад его молчанию. Сделав то, что я посчитал нужным, я отошел на некоторое расстояние от него, закурил сигарету и спокойно присел, чтобы дождаться наших детективов. Имелось в виду, что за это время должен был приехать врач и осмотреть тело. Копию его воображаемого отчета Джону вместе с докладной запиской констебля нужно было передать нашим трем сыщикам, когда они выйдут из дома. При мысли о том, какие серьезные проблемы стояли перед нами в реальной жизни, весь этот маскарад казался мне невыразимо скучной и инфантильной затеей.
     Могу вкратце рассказать, что было в следующие полчаса.
     Ни один из так называемых детективов, по моему мнению, не представлял бы особой опасности для настоящего преступника. Безусловно, они старались как могли, по атмосфера фарса была слишком сильна. Миссис Фицвильям нервничала и все время глупо хихикала (чем больше я находился в обществе этой женщины, тем труднее мне было представить, чтобы она могла поделиться со своими читателями хотя бы одной умной мыслью). Мортон Харрогейт Брэдли (ну и имечко!) напускал на себя вид чрезвычайного превосходства, но при этом ничего не делал, и, как казалось, только профессор Джонсон пытался добраться до сути нашей небольшой загадки. Остальные двое задавали мне вопросы с отсутствующим видом, вместе смеялись, и лишь профессор Джонсон на самом деле предпринимал попытки изучать следы на земле или разработать научно обоснованную версию случившегося.
     Моя роль деревенского констебля, разумеется, заключалась в том, чтобы охранять тело до приезда полицейского инспектора из Бьюдфорда. Я старался развлечь гостей, играя свою роль со всей достоверностью, на которую только был способен, как бы упиваясь собственной важностью, не позволял гостям затоптать следы, пока их не осмотрит инспектор, не подпускал их к телу под тем предлогом, что они могут случайно уничтожить какую-нибудь важную улику, и вообще изображал самонадеянного, невежественного служаку, который вдруг по иронии судьбы оказался в положении, дающем ему власть и значимость. Втайне я считал, что, учитывая обстоятельства, мое представление было не лишено актерского таланта, но вынужден признать (без комментариев), что, несмотря на все мои скромные усилия, наших гостей гораздо больше позабавили нелепые телодвижения, которые время от времени совершал Эрик, а не моя игра. Тем временем Эрику, очевидно, пришла в голову новая идея - вместо прежнего беспорядочного дерганья он принялся уморительно выгибать спину, из-за чего стал похож на ползущую гусеницу. Не знаю, сочли ли присутствующие его затею пародией на предсмертную агонию или просто бессмысленным шутовством, но все равно нашли его поведение очень потешным.
     Вся эта сцена длилась около пятнадцати минут. Затем, в соответствии с указаниями Джона и к моему большому облегчению, все начали двигаться по направлению к дому. Это значило, что Эрику не нужно было больше играть роль трупа, хотя я должен был оставаться поблизости на тот случай, если детективы захотят задать мне еще какой-нибудь вопрос.
     Теперь я должен быть очень внимателен, чтобы точно отразить все события с тех пор, как мы покинули поляну, поскольку мы уже подходим к тому моменту, с которого отдельные показания участников событий становятся запутанными и противоречивыми и могут иметь (по крайней мере, для меня) самые плачевные последствия. Мне дали попять - причем весьма недвусмысленно - что мой отчет о последующих пяти минутах не вызывает особого доверия. Поэтому я постараюсь, насколько позволят обстоятельства, ограничиться изложением только тех фактов, которые можно проверить.
     Я сказал Эрику, что мы все уходим, но вместо ответа он лишь зачем-то в последний раз судорожно выгнулся и не отреагировал на мои слова. Единственное объяснение этому я вижу в том, что он не желал возвращаться в дом вместе со мной, а решил подождать, пока мы все скроемся из виду - по крайней мере, такова моя версия. Как бы то ни было, мы четверо в самом деле двинулись в путь: Брэдли и профессор Джонсон впереди, а я позади, чтобы в случае чего предложить руку помощи миссис Фицвильям, когда мы будем подниматься по тропе. Как я уже говорил, склон здесь довольно крут, и, естественно, подъем оказался тяжеловат для миссис Фицвильям. Я посоветовал ей не торопиться и взять на вооружение известную методику альпинистов, которые значительно замедляют шаг даже на небольшом подъеме. В результате мы с ней успели пройти не так уж много, когда двое мужчин перед нами уже скрылись из виду за одним из поворотов тропинки. Вот от каких мелочей, как скоро убедится читатель, зависит порой человеческая жизнь.
     Мы прошли, возможно, ярдов пятьдесят по тропинке, хотя из-за того, что она петляла по лесу, прямое расстояние до поляны (которую скрывала теперь от нас густая растительность) составило бы едва ли четверть от этой цифры, когда я сказал миссис Фицвильям, что у меня развязался шкурок на ботинке. По правде говоря, мои шнурки были в полном порядке, мне просто нужен был предлог, чтобы остановиться. Миссис Фицвильям уже слишком выдохлась. Во всяком случае, она получила возможность присесть на берегу ручья сбоку от тропинки, а я наклонился в нескольких шагах от нее, делая вид, что завязываю шнурок. Пока я занимался этим, мы оба услышали несомненный звук выстрела где-то внизу под нами, и довольно близко.
     Я не слишком заинтересовался этим звуком, выстрелы были обычным делом в тех местах.
     Миссис Фицвильям, однако, казалась испуганной.
     - Что это было?- воскликнула она.
     - Здешние леса полны кроликов,- объяснил я и добавил, чтобы ее успокоить: - Здесь то и дело можно услышать выстрелы.
     - Но этот прозвучал совсем близко. Это же могло быть опасно?
     - Не думаю,- сказал я, слегка улыбнувшись.- В лесу очень обманчивая акустика. Кроме того, перед тем как стрелять, обычно проверяют, чтобы поблизости не было людей.
     - Терпеть не могу, когда убивают кроликов. Без шкурок они ужасно похожи на младенцев,- вздохнув, с женской логикой заметила миссис Фицвильям.- А вы охотитесь, мистер Пинкертон?
     - Нет, при моем слабом зрении это вряд ли возможно.- Это был мой излюбленный ответ на подобный вопрос, и он обычно хорошо меня выручал; на самом же деле мне неприятна сама мысль о том, чтобы отнимать жизнь в любой ее форме - разумеется, "спортсмены" типа Эрика Скотт-Дейвиса подняли бы меня на смех за подобную сентиментальность.
     Видя, что волнение миссис Фицвильям не утихает, я предложил сходить назад, чтобы выяснить, кто это там стреляет, и предупредить его, что вокруг люди.
     - Это может быть опасно,- возразила она.
     - Полагаю, я в состоянии справиться с такой опасностью, миссис Фицвильям,- улыбнулся я.
     - А если он по ошибке примет вас за кролика?
     Я пристально взглянул на нее, но было совершенно очевидно, что она сказала это безо всякой задней мысли, имея в виду лишь шорох травы под ногами.
     - В любом случае, я там кое-что забыл, и мне все равно пришлось бы возвращаться,- сказал я, чтобы наконец ее убедить.- Подождите меня здесь, это займет всего одну-две минуты.
     И я поспешил вниз по тропинке.
     А теперь мы подходим к самой кульминации событий.
     То, что произошло в следующие несколько минут, оставляет меня в некотором недоумении. Полиция откровенно скептически относится к моему рассказу. Если повторять то же самое читателю, могут подумать, что я занимаюсь намеренной подтасовкой фактов. Поэтому я предпочитаю так сказать, в порядке самозащиты - придерживаться узких рамок, обозначенных мною в самом начале, и излагать только то, что не подлежит сомнению.
     Я оставался в лесу минуты две или три, чтобы успокоить миссис Фицвильям, делая вид, будто ищу таинственного стрелка, и даже громко окликнул его раза два, когда вдруг услышал второй выстрел. Кажется, он раздался с противоположного конца поляны, где мы разыгрывали наше представление, и прозвучал гораздо отчетливее, чем первый. Впрочем, я могу и ошибаться, акустика в густом лесу действительно очень обманчива.
     Честно признаюсь, я был испуган вторым выстрелом. Не скажу, конечно, чтобы я паниковал, но на этот раз я твердо решил, что стрелявший, кем бы он ни был, должен быть немедленно найден и остановлен. Мое собственное предложение, сделанное невсерьез, неожиданно обрело смысл. Поэтому я сошел с тропинки, пересек нашу поляну (где к тому времени уже не было Эрика) и пошел в том направлении, откуда, как мне казалось, послышался выстрел, снова окликая стрелка. Я позвал его по крайней мере еще раза три, но никакого ответа не последовало; поэтому, подождав еще с полминуты, я вернулся назад, забрал свои веши и отправился к тому месту, где я оставил миссис Фицвильям. Всего я отлучался от нее минут на шесть или семь. (Пусть читатель простит мне скрупулезную точность, с которой я описываю даже самые, казалось бы, пустяковые события того памятного вечера, гак как скоро он поймет, почему это так важно.)
     Миссис Фицвильям уже не было.
     Само по себе это тоже может показаться незначительным, но могу заранее уверить читателя, что это не так, потому что, помедлив немного в своей обычной нерешительности, я не последовал за ней по тропинке к дому, а вернулся обратно к ручью. Во-первых, насколько я помнил, ружье так и осталось лежать на поляне, где мы его оставили в качестве улики, и мне пришло в голову, что Джону это может совсем не понравиться. Улика или не улика, но ружье не должно валяться в траве. Итак, я стал спускаться вниз. И по несчастливой случайности я не пошел напрямик к большой поляне, а, повинуясь импульсу, о котором мне впоследствии пришлось горько пожалеть, на полпути повернул не налево, а направо и вышел на небольшую просеку. Должен объяснить, что эта маленькая полянка находилась сбоку от большой и соединялась с ней узкой тропинкой длиной ярдов в пятнадцать. Как и все другие тропинки в лесу, она несколько раз изгибалась, поэтому с одного открытого места нельзя было увидеть другое. Если не считать этой тропинки, поляны были полностью разделены густой растительностью. Такая же тропинка, но только еще более узкая и местами заросшая ежевикой, ответвлялась от первой, вела выше по холму и возвращалась к противоположному концу той же небольшой поляны; и именно по ней я и отправился. Должен заметить, я сам обнаружил эту полянку только на днях, и мне она очень понравилась судя по состоянию тропинок, по ним практически никто не ходил, кроме, может быть, отбившегося от стада скота, и я отметил ее про себя как идеальное место на тот случай, если мне захочется побыть в одиночестве.
     Однако в тот момент одиночество мне явно не грозило. Оказалось, я был здесь не единственным посетителем. Распростершись на земле лицом вниз, прямо передо мной лежал Эрик Скотт-Дейвис.
     Я застыл на месте, уставившись на него. Он лежал в неестественном положении, одна рука была неудобно подвернута и прижата туловищем. Пятно красной краски по-прежнему виднелось на его пальто, но теперь оно явно стало больше. Сзади него на тропинке что-то поблескивало на солнце сквозь листву. Это было дуло ружья. Эрик был мертв: я сразу понял это.
     Что делает нормальный человек - ведь несмотря на то, какое мнение обо мне могло сложиться у читателя, я отношу себя к этой категории,- итак, что делает нормальный человек, внезапно обнаруживший труп? Вероятно, совсем не то, что он должен был бы делать. Скорее наоборот, он поступит как раз так, как определенно поступать не должен. Я только знаю, что сам сделал в тот момент. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и, натыкаясь на деревья, побрел (да, именно побрел) в том направлении, откуда только что пришел. Зачем? Я и сам не знаю. В конце тропы я чуть не столкнулся с Джоном Хилльярдом.
     Он как раз собирался подниматься на холм и довольно обыденно поприветствовал меня.
     - Добрый день, Сирил, откуда это вы выскочили? Пожалуй, нам пора двигаться к дому... постойте-ка, что случилось? У вас такое лицо, будто вы встретили привидение!
     Я знаю, что в тот момент был бледен как полотно, и у меня буквально тряслись колени, но, сделав над собой усилие, я ответил как можно спокойнее:
     - Эрик... Там, немного подальше в лесу... Кажется, он мертв.
     Джон в изумлении уставился на меня.
     - Что?! Где?- Но, прежде чем я мог ответить, он уже бросился вниз по тропинке.
     Я последовал за ним.
     Он склонился над Эриком, осторожно потрогал его и попробовал нащупать пульс.
     - Боюсь, вы правы,- сказал он, выпрямляясь.- Боже мой, какое несчастье! Но мы не должны его трогать. Однако... вы только посмотрите на ружье. Ведь это - та же самая сцена, повторенная еще раз!
     - Вижу,- согласился я. Должен признаться, говорил я с большим трудом, потому что во рту совсем пересохло.
     - Боже мой!- снова растерянно пробормотал Джон.- Вот бедняга. Смотрите-ка, Пинкертон, тут ветка ежевики зацепилась за курок. Просто невероятно, после того, как мы закрутили всю идею нашего спектакля как раз вокруг такой возможности. Как Эрик мог так невероятно сглупить!
     Я ничего не ответил. Некоторое время мы молча смотрели на тело.
     - Что ж, надо идти звонить в полицию,- наконец мрачно произнес Джон.-И вызвать врача. Но все-таки... черт возьми, Сирил, я никак не могу в это поверить!
     Я тоже с трудом верил в случившееся, просто не видел необходимости об этом говорить.
     - Надо запомнить время,- пробормотал Джон, посмотрев на часы.- Ровно три сорок пять.
     И мы стали молча взбираться по холму.
     
     
     Глава 6
     
     Новости, которые принесли мы с Джоном, естественно, привели в ужас всех присутствующих. Впрочем, всех мы не застали - когда мы добрались до дома, многие уже разошлись, там оставались Этель, миссис Фицвильям, профессор Джонсон и Брэдли. Как оказалось, Этель сидела одна в гостиной все время после того, как, в соответствии со сценарием, оповестила всех о несчастье. Профессор и Брэдли пришли вскоре после того, как мы с миссис Фицвильям потеряли их из виду, а сама миссис Фицвильям вняла моему совету и поднималась на холм не спеша, поэтому пришла всего за несколько минут до меня и Джона.
     Время, которое мы провели в ожидании врача и полиции, было самым напряженным в моей жизни. Ни Джон, ни я и словом не упомянули, что за всем этим может стоять нечто большее, чем простой несчастный случай, но, без сомнения, слово "убийство" было у всех на уме - по крайней мере, у меня точно. Я чувствовал, что все сидящие в гостиной уже начали поглядывать друг на друга с молчаливым подозрением. Был ли один из нас убийцей, и если да, то кто? Этот страшный вопрос читался в глазах у каждого из нас.
     По мере того как возвращались остальные - мисс Верити, де Равели и Аморель,- каждому из них тоже сообщали новость. Эльза, бедное дитя, едва не лишилась чувств. Этель проводила ее до комнаты, и больше в тот день мы ее не видели. Остальные присоединились к нам в гостиной: Аморель, очень бледная и явно потрясенная, но не проронившая ни слезинки,- минут через десять после нашего прихода; потом чета де Равелей - миссис де Равель, двигавшаяся плавно и величественно, со сжатыми губами и нахмуренными бровями, словно королева в трагедии, как всегда, излишне драматизировала перед зрителями свои вполне искренние эмоции. В самом деле, я даже сказал бы, что она фактически (хотя, может быть, и невольно) разыгрывала роль убийцы! Я заметил, что она не села рядом с мужем, хотя он и позвал ее кивком головы, а ушла в другой конец комнаты. Ему пришлось взять стул, который он занял для себя, и присоединиться к ней.
     Что касается Аморель, она сразу направилась к кушетке, на которой я сидел, и устроилась рядом, слегка улыбнувшись мне; я молча сжал ее руку, и она как будто в отчаянии ухватилась за мою и не отпускала ее все время, пока мы находились в комнате. Надеюсь, ей это помогло, во всяком случае, мне это принесло некоторое странное успокоение в течение тех крайне неприятных минут. Даже в такой тяжелый момент я не мог не отметить, насколько удивительной личностью была Аморель: то она казалась умудренной не по годам, то по-детски непосредственной. Были ли другие молодые женщины похожи на нее? Хотелось бы знать. Нет, Эльза Верити, по крайней мере, была совершенно другой, она никогда не бросалась из одной крайности в другую. И тем не менее разве непредсказуемость не была основой женской привлекательности? Любопытная идея. Какие странные повороты совершает иногда человеческая мысль.
     Но я не мог надолго отвлекаться от ситуации, в которой мы все оказались. Когда я смотрел на молчаливый круг людей, собравшихся в гостиной, то не мог не отметить с некоторой долей цинизма, что из полдюжины присутствующих, если исключить слуг, остававшихся в доме после ухода писателей, двое открыто признавались мне, что желали бы смерти Эрика, а еще двое имели достаточные мотивы для убийства - даже трое, с сарказмом подумал я, если учесть и меня. В детективных рассказах человек, имеющий достаточный мотив для убийства, обычно оказывается невиновным, причем чем серьезнее мотив, тем более уверенно можно судить о его невиновности. Если следовать этим правилам, большую часть присутствующих можно было сразу исключить из числа подозреваемых. Но мне что-то не верилось, чтобы в реальной жизни все происходило так же, как в детективных романах.
     Когда наконец прибыла полиция, общее напряжение не только не снизилось, но еще больше возросло. Мы не сразу увидели полицейских - Джон встретил их у дверей, и они сразу же пошли осматривать тело вместе с врачом, которого привезли с собой. Вошла Этель и передала нам, что мы не должны покидать дом, пока инспектор не поговорит с каждым по отдельности.
     Мортон Харрогейт Брэдли присвистнул:
     - Вы сказали, инспектор, миссис Хилльярд? А сколько с ним человек?
     - Кажется, три, помимо доктора Сэмсона,- ответила Этель немного рассеянно.- Два констебля в форме, и еще один человек в штатском.
     - Должно быть, следователь,- пробормотал Брэдли.- Похоже, они всерьез взялись за дело.
     Он явно намекал на вопрос, который не выходил у нас из головы.
     Этель извинилась и вышла, через мгновение Брэдли последовал за ней.
     Он вернулся через пару минут.
     - Возле дома дежурит констебль,- сообщил он.- Полагаю, следит, чтобы никто из пас не выходил из дома. Клянусь всеми святыми, дело становится все более серьезным.
     Мы не могли не согласиться с ним.
     Он уселся возле миссис Фицвильям и заметил:
     - Никогда не видел полицию за работой. Это должно быть чрезвычайно интересно. - Однако голос его не выражал особого энтузиазма.
     Подобное замечание нельзя было назвать тактичным, и миссис Фицвильям нервно рассмеялась.
     - Лично мне совсем не интересно. Я... я предпочитаю придумывать такие веши, а не участвовать в них.
     - Помню, в молодости, когда я учился в Дублинском университете...-начал профессор Джонсон и пустился в долгие воспоминания. Постепенно в беседу втянулись практически все.
     - Я так думаю, инспектор захочет допросить всех нас поодиночке,-заметил де Равель.- Это будет не так-то легко, верно?
     - Почему?- поинтересовался кто-то из присутствующих.
     - Я имею в виду этот чертов спектакль, который мы разыгрывали. Видите ли, мы все были в разных местах. Точно так, как было сказано в сценарии.-Было ли это игрой моего воображения, или он действительно сделал ударение на последнем предложении?
     - Как было сказано в сценарии,- эхом повторила Сильвия де Равель своим глубоким голосом. - Да, боюсь, что вряд ли удастся найти свидетелей этого... несчастного случая.- Пауза была хорошо рассчитана и произвела должный эффект. Муж нервно взглянул на нее, и мы все посмотрели друг на друга с волнением.
     Потом, словно по негласной договоренности, все заговорили одновременно.
     Под шум разговора Аморель еще крепче сжала мою руку и прошептала:
     - Пинки, я боюсь. Я просто в ужасе. Как вы думаете, что сделает полиция?- И она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Я, как мог, постарался ободрить ее и спросил, не хочет ли она, чтобы я увел ее куда-нибудь подальше от остальных, но она предпочла остаться.
     К моему огромному удивлению, чай подали ровно в половине пятого. Возможно, ничего удивительного в этом и не было, просто обыденный распорядок жизни кажется неестественным во времена катастроф. Когда все переворачивается вверх ногами, что-то оставшееся в нормальном положении кажется не к месту.
     На самом деле чай пошел нам на пользу. Этель с заварным чайником в руках выглядела так естественно и, что еще важнее, вела себя так естественно, что наши расшатанные нервы начали успокаиваться. Мы практически спокойно отреагировали, когда в дверях появился Джон и объявил, что инспектор хотел бы поговорить с профессором Джонсоном и ждет его в кабинете.
     - Почему он первым вызвал профессора Джонсона? спросил де Равель, ни к кому конкретно не обращаясь, когда дверь закрылась.
     - Независимый свидетель,- ответил Брэдли.- Не был знаком с покойным. Находился поблизости от места происшествия. Сначала факты, потом домыслы. Следующим буду я, потом миссис Фицвильям.
     - Но я-то его знала,- с сомнением в голосе проговорила миссис Фицвильям.
     - Да, но, я полагаю, ему об этом вряд ли известно.
     - Как вы думаете,- спросила миссис Фицвильям еще более неуверенно, нервно обводя нас взглядом,- как вы думаете, может быть, будет лучше, если я... если вообще не упоминать, что я его знала? В конце концов, это было всего лишь мимолетное знакомство и... в общем, я имею в виду, что нет ни малейшей необходимости впутывать в эту историю больше людей, чем будет необходимо, ведь так?- Она еще раз обвела нас вопросительным взглядом, будто ища поддержки. Ее прежняя жизнерадостная манера поведения исчезла без следа после того, как случилась трагедия.
     - Думаю,- мягко возразила Этель,- что нам всем следует говорить чистую правду, не так ли?
     - Да, но если он не спросит меня об этом?- настаивала миссис Фицвильям.
     - Тогда будет лучше, если вы сами об этом упомянете.
     Миссис Фицвильям через силу улыбнулась.
     - Да, конечно. Во всяком случае, я именно так и собиралась поступить.
     Тут в комнату вернулся Джон.
     - Разумеется, вы понимаете, что инспектор будет говорить с каждым из нас наедине, - сказал он и взял у Этель чашку чаю.
     - Вы с ним долго пробыли, - заметил де Равель. - По крайней мере, нам показалось, что прошла целая вечность. Что там происходит?
     - Я просто изложил ему известные мне факты, насколько смог. Он не сразу смог разобраться, что мы такое разыгрывали и что произошло на самом деле.
     - Полагаю, он вбил себе в голову, что Пинки стрелял настоящим патроном вместо холостого,- усмехнулся де Равель.
     - Я уже думал над этим,- встревожился я.- Такого не может быть, ведь я проверял. Патрон был холостой, без всякого сомнения. Я очень внимательно смотрел.
     - Ну конечно,- поддержал меня Джон.- Это абсолютно точно.
     - Однако, когда я увидел Эрика лежащим там, на земле, это было первое, что пришло мне в голову,- честно признался я.
     - Джон, но ведь ты говорил, что он лежал совсем в другом месте, - сказала Этель. - В конце концов, он никак не смог бы туда попасть, если бы вы ошиблись с патроном, Сирил, правда же?
     - Я подумал, что он, быть может, сначала лежал без сознания, а потом как-то дополз туда, где мы его нашли.
     - Ну нет, это уж совершенно исключено,- нетерпеливо вмешался Джон.-Вспомните, как он до последнего момента валял дурака. Нет, по всей вероятности, это случилось, когда все ушли.
     - А куда попала пуля, Джон?- спросила миссис де Равель, нарушив свое тяжелое молчание.
     - Врач сказал - прямо в сердце, со спины.
     Кажется, все мы вздрогнули, услышав это.
     - Точь-в-точь, как было написано в вашем сценарии? тихо проговорила миссис де Равель.
     - Именно,- коротко ответил Джон.- Фактически, через красное пятно, которое мы нарисовали у него на пальто.
     - А-ах!- судорожно вдохнула миссис де Равель. Она вся сжалась, откинувшись на спинку стула, и устремила на меня пристальный взгляд своих глаз с зелеными искорками.
     Я почувствовал себя чрезвычайно неловко. Неужели эта женщина, будучи в трезвом уме, действительно могла подозревать, что это я убил Эрика?
     Однако общее мнение, хотя и невысказанное вслух, сводилось к одному: кто-то воспользовался нашим маленьким спектаклем и превратил его из фарса в трагедию. Кто?
     - А кто все-таки стрелял в лесу?- внезапно спросила миссис Фицвильям с ноткой безысходности в голосе. Видимо, этот вопрос все время вертелся у нее на языке, и только деликатность мешала ей задать его. Теперь она не могла больше сдерживаться.
     Услышав его, я испытал облегчение. Я тоже думал об этом с тех пор, как услышал второй выстрел, но все никак не решался спросить. Последствия были слишком очевидны. Более того, присутствующие до сих пор тщательно избегали малейшего упоминания о втором выстреле, что само по себе говорило о многом.
     Джон тем не менее лишь слегка удивился.
     - Это я стрелял,- сказал он.
     - Вы?
     - Ну да. Я подумал, что, если выстрелить в воздух, пока вы все будете поблизости, это усложнит расследование.
     - Усложнит расследование? А-а, понимаю, вы имеете в виду спектакль. Но ведь стреляли дважды.
     - В самом деле?- Джон был явно озадачен.- Я не слышал никакого второго выстрела.
     - А я слышала. Должно быть, и вы тоже, мистер Пинкертон? Вы как раз в это время спустились обратно в лес, чтобы найти стрелка.
     - Да,- кивнул я.- Я тоже слышал.
     - И мы тоже,- вставил Брэдли.- Первый выстрел был довольно громким, а второй прозвучал глуше. Но, в конце концов, там и должно было быть два выстрела: первый - ваш, Хилльярд, когда вы стреляли в воздух, а второй - тот, который убил Скотт-Дейвиса.
     - Да, разумеется,- согласился Джон. - Как глупо с моей стороны.- Тем не менее, он по-прежнему выглядел озадаченным.
     Некоторое время все молча размышляли над дилеммой двух выстрелов.
     - Я полагаю, полиция хорошо понимает, что произошло на самом деле?-возобновил разговор де Равель.- Я имею в виду, что Эрик, вероятно, поднял ружье, взял его с собой, потом зарядил и...
     - Нет,- прервал его Джон.- Здесь есть одна любопытная деталь. Это было совсем другое ружье. То, первое, так и лежало там, где мы его оставили.
     - Другое ружье? - удивленно повторил я.
     - Да. Кстати, это абсолютно исключает версию об ошибке, потому что мы осмотрели то ружье, из которого вы стреляли, Сирил, и ваш патрон был, безусловно, холостым. Дуло выглядит совершено по-разному после обычного и холостого выстрелов, тут ошибиться невозможно.
     Я с облегчением вздохнул.
     - Откуда же тогда взялось второе ружье, Джон?- спросила Этель. - Кто мог его туда принести?
     - Именно это,- мрачно сказал Джон,- и захочет выяснить полиция.
     Опять повисло короткое молчание.
     - А как насчет отпечатков пальцев?- спросил Брэдли.
     - Сержант бегло осмотрел ружье прямо на месте. Он не мог сразу дать определенного ответа, но, как кажется, все отпечатки были оставлены одними и теми же руками. Кроме того, он почти уверен. - добавил Джон голосом, в котором начисто отсутствовали всякие эмоции,- что эти руки принадлежали самому Скотт-Дейвису.
     Дальнейших объяснений не требовалось: все и так понимали, что это очередной тупик. По сути дела, мы тоже предусмотрели подобный ход с собственном спектакле.
     Вернулся профессор Джонсон и объявил, что инспектор желает теперь побеседовать с мистером Брэдли.
     - Так я и думал,- удовлетворенно пробормотал Брэдли, выходя из комнаты.
     Всем хотелось скорее расспросить профессора, и, пока он отвечал на вопросы, Аморель все сильнее сжимала мою руку. Практически, все это время бедная девочка так и не отпускала ее, разве что для того, чтобы взять чашку чаю. Кроме того, она не проронила ни слова, если не считать машинальных ответов на сочувственные вопросы Этель. Ее столь искренние переживания по поводу смерти Эрика немало удивили меня. Возможно ли, что жестокие слова, которые она бросала утром, были всего лишь обычной женской истерикой, а на самом деле она и в мыслях не держала ничего подобного - и вот теперь, когда ее пожелания внезапно исполнились, ее переполняло горькое раскаяние? И все же я не мог поверить, что она была действительно привязана к своему кузену. Это противоречило и тому, что молва говорила об их отношениях, и всему ее собственному поведению. Хотя, естественно, любая девушка на ее месте была бы потрясена, внезапно потеряв близкого человека, который был товарищем ее детских игр. Несомненно, дело было именно в этом, и скоро она справится с собой.
     Я слегка пожал ее руку, и она вознаградила меня такой благодарной, почти застенчивой улыбкой, что я ощутил настоящий прилив нежности. Все это было абсолютно не похоже на ту Аморель, которую (как мне казалось) я знал.
     Профессор Джонсон немногое смог нам рассказать. Все вопросы, которые ему задавали, можно было предвидеть заранее. Из его ответов я заключил, что инспектор пока что не высказывал никаких сомнений в случайном характере происшедшего. Оставалось только надеяться, что это так и есть. Мне вовсе не хотелось оказаться замешанным в судебное расследование убийства.
     Предсказание Брэдли оказалось на удивление верным. После него вызвали миссис Фицвильям. Она оставалась в кабинете значительно дольше, и когда вышла, то рассказала, что ее в основном спрашивали о двух выстрелах. Неудивительно, ведь мы с ней в тот момент находились ближе всех к месту гибели Эрика.
     Затем, однако, пригласили не меня, а Аморель. Уходя, она буквально тряслась от страха; трудно выразить словами, как сильно я беспокоился о ней. В самом деле, она выглядела настолько расстроенной, что Этель безапелляционно настояла на том, чтобы проводить ее до кабинета и оставаться при ней в течение всего собеседования, которое инспектор весьма тактично постарался сделать как можно короче.
     Трое наших гостей уже готовились к отъезду. Так как они оставили свои адреса и в случае необходимости с ними можно было быстро связаться, инспектор больше не нуждался в их присутствии. Джон вывел машину, чтобы отвезти их на станцию, и, я думаю, вряд ли кто-то из них сожалел об отъезде.
     После Аморель вызвали де Равеля, затем его жену, а моя очередь все не подходила. Наконец пригласили и меня последним из всех присутствующих. Эльза, конечно, была еще не в том состоянии, чтобы с ней можно было беседовать.
     Инспектор Хэнкок на первый взгляд производил впечатление неглупого и способного офицера. Забегая вперед, скажу, что это впечатление оказалось на редкость обманчивым.
     С некоторым волнением я поздоровался с инспектором кивком головы и сел на стул, который он мне указал. В тот момент мне было только жаль, что меня не вызвали раньше, поскольку я полагал, что смогу хоть немного помочь следствию. Мне и в голову не приходило, в каком опасном положении я оказался из-за нелепого стечения обстоятельств.
     - Мистер Сирил Пинкертон, не так ли?- начал инспектор вполне дружелюбным тоном.- Извините, что пришлось вас побеспокоить, сэр, но мне необходимо получить от вас ответы на кое-какие вопросы. Кстати, кто вы по профессии?
     - Никто,- улыбнулся я.- У меня, разумеется, есть хобби, но не профессия. Мне посчастливилось иметь небольшой частный доход. Ничего особенного, знаете ли, однако вполне достаточно, чтобы я мог жить в сравнительном комфорте.
     - Как я понимаю, вы живете в Лондоне?
     - Да. У меня небольшая квартира на Кенсингтонской площади. Номер двадцать семь, Кромвель-Меншинс.
     - Благодарю вас, сэр. Ваш возраст?
     - Тридцать шесть.
     - И вы не женаты?
     - Разумеется, пет.
     - Так. А теперь скажите, ведь вы близко знали покойного Скотт-Дейвиса, не так ли, мистер Пинкертон?
     - Не то чтобы близко, я бы так не сказал. Не сказал бы даже, что я знал его хорошо. Обычное шапочное знакомство, не более того.
     В самом деле! Ну хорошо, сэр, теперь я хотел бы, чтобы вы рассказали собственными словами, что произошло здесь сегодня днем. Прошу вас говорить только то, что знаете, и ничего такого, чему вы не были непосредственным свидетелем.
     - Конечно, инспектор,- сказал я и постарался как можно более лаконично описать все сегодняшние события.
     - Спасибо, сэр. Ваш рассказ кажется мне достаточно полным и откровенным. Теперь такой вопрос. Как сказал мистер Хилльярд, он сам заряжал для спектакля то ружье, из которого, как я понимаю, вы стреляли холостым патроном, который он сам заранее приготовил для этой цели. Вы проверяли патрон перед тем, как стрелять?
     - Конечно, инспектор. Еще в детстве меня приучили никогда не направлять оружие на человека, поэтому я почти инстинктивно в последний момент проверил, нет ли какой ошибки. Там был, несомненно, холостой патрон. Кроме того, я вообще целился не в мистера Скотт-Дейвиса, а поверх его левого плеча.
     - Понятно. А скажите, мистер Пинкертон, вы хорошо умеете обращаться со стрелковым оружием? Я имею в виду, вы часто стреляете, на охоте или еще где-нибудь?
     - Нет, я вообще не стреляю. У меня сильное предубеждение против охоты на диких животных. В любом случае, как вы сами видите, я близорук.
     - Разумеется. Значит, по вашему мнению, мы можем полностью исключить вероятность несчастного случая во время спектакля?
     - Без всякого сомнения,- сухо ответил я.- Он совершенно точно был жив на протяжении всей сцены, которую мы разыгрывали. Это все могут подтвердить. Как сказал мистер Хилльярд, он валял дурака до самого конца.
     - Именно так, - кивнул инспектор.- Значит, он был в своем обычном хорошем настроении?
     - Даже более того. В великолепном. Он как раз накануне, только сегодня утром, объявил о своей помолвке.
     - Да, я уже слышал. Несчастная юная леди. Очевидно, для нее это страшный удар. А теперь, мистер Пинкертон, мне хотелось бы прояснить вопрос с двумя выстрелами. Вы говорите, что слышали первый, когда поднимались по тропинке через лес вместе с миссис Фицвильям?
     - Да. Поскольку это сильно встревожило ее, я вызвался сходить обратно и предупредить того, кто стрелял, что это может быть небезопасно в течение ближайших минут. Чуть позже, когда я еще занимался поисками, прозвучал выстрел мистера Хилльярда, о котором он вам, конечно, рассказывал.
     Инспектор посмотрел на меня с каким-то странным выражением лица.
     - Почему вы так говорите, сэр?
     - Говорю что?
     - То, что вы слышали, как мистер Хилльярд произвел второй выстрел?
     - Потому что я действительно это слышал, - удивился я.
     - А откуда вы знаете, что выстрел мистера Хилльярда был именно вторым?-Инспектор явно брал меня в оборот - Почему он не мог быть первым?
     Я в замешательстве уставился на него. Эта мысль как-то не приходила мне в голову.
     - Прошу вас давать только достоверную информацию, мистер Пинкертон,-сказал инспектор уже более ровным тоном.
     - Что ж, если вы так ставите вопрос, - ответил я, я не знаю наверняка. Просто я считал, что это само собой разумеется.
     - Но почему?- не унимался инспектор.- Должна же быть у вас какая-то причина. Подумайте, сэр.
     - Это в самом деле так важно?
     - Чрезвычайно, - кратко ответил он.
     Я напрягся, но так и не смог найти вразумительный ответ на вопрос, почему я был так уверен, что Джон стрелял именно вторым - разве только потому, что второй выстрел прозвучал тише. Пришлось довольствоваться хотя бы таким объяснением.
     - Ну хорошо, постарайтесь описать те два выстрела, которые вы слышали. Например, были ли они одинаковыми?
     - Нет. Совершенно точно, нет. Я уже говорил, первый был значительно громче. И, видимо, ближе. Второй прозвучал как бы издалека. Дайте-ка подумать... мне тогда показалось, что стреляли где-то выше по течению, однако не могу сказать, насколько далеко.
     - Ясно. Так вы говорите, сэр, что второй выстрел показался вам громче первого. Вы что-нибудь еще можете к этому добавить?
     - Нет, - ответил я в некоторой растерянности.- Думаю, ничего.
     Некоторое время инспектор в раздумье катал по столу карандаш. У дверей стоял человек, который, как мы полагали, был сержантом уголовной полиции, но он не принимал участия в беседе.
     - Хорошо, сэр, давайте подойдем к этому с другой стороны. Разные ружья звучат по-разному, не так ли? Правильно ли я понял, что в первый раз это было скорее похоже на дробовик, чем на винтовку? Такой, знаете ли, глухой звук, который производит малокалиберный дробовик?
     - Да,- неосторожно ответил я.- Что-то вроде этого. Теперь я вспоминаю, что второй выстрел... - Тут я осекся, заметив, как инспектор обменивается с сержантом многозначительным взглядом. - А почему вы спросили про дробовик?-поинтересовался я, и довольно резко.
     - Видите ли,- голос инспектора звучал почти ласково,- по словам мистера Хилльярда, он стрелял из двадцатикалиберного дробовика. Так что из вашего рассказа следует, что именно его выстрел был первым.
     - Но я не мог бы присягнуть в чем-либо подобном, запротестовал я, разозлившись одновременно и на инспектора, который расставил для меня эту ловушку, и на себя за то, что так глупо в нее угодил. - Я же говорил вам, второй выстрел был слишком далеко от меня, чтобы делать какие-то догадки о том, из какого оружия он был сделан.
     - Ну да, конечно,- вкрадчиво сказал инспектор.- Именно так. А теперь, мистер Пинкертон, не могли бы вы подробно, шаг за шагом рассказать мне, что вы делали после того, как расстались с миссис Фицвильям, и вплоть до того момента, как вы встретили мистера Хилльярда?
     Я почувствовал беспокойство. От меня ясно требовали отчета обо всех моих передвижениях в момент происшествия - а это уже имело довольно-таки зловещий подтекст. Как я мог убедить полицейского, относящегося ко мне с профессиональной подозрительностью, что я просто так стоял в лесу и тянул время, чтобы успокоить нервную даму?
     - Хорошо,- сказал я.- Вернувшись на поляну, где мы разыгрывали спектакль, я попытался найти того, чей выстрел мы слышали. Насколько помню, я даже окликнул его раза два. Я уже собирался идти обратно, когда раздался второй выстрел. Не могу сказать, чтобы это меня сильно встревожило, однако на этот раз я действительно решил найти стрелка и предупредить его, что вокруг люди. Могу определено сказать (теперь я отчетливо это вспоминаю), что выстрел прозвучал где-то выше по течению. Я снова крикнул стрелявшему, потом немного углубился в лес, продолжая время от времени звать его. Поскольку никакого ответа так и не последовало, я вернулся назад, немного задержался на поляне, чтобы подобрать некоторые вещи, которые я там забыл, в частности, спички и портсигар, и начал подниматься по тропинке, чтобы присоединиться к миссис Фицвильям. Однако ее уже не оказалось на месте, поэтому, чуть поколебавшись, я снова стал спускаться в лес...
     - Минутку, сэр. Почему вы это сделали? Почему вы не последовали за миссис Фицвильям к дому?
     - Потому что я вспомнил, что видел ружье, которое мы использовали в спектакле, на той поляне, где мы его оставили, - пояснил я несколько раздраженно.- Очевидно, мистер Скотт-Дейвис забыл взять его с собой. Вряд ли мистеру Хилльярду понравилось бы, что одно из его ружей осталось валяться в траве.
     - Но вы не выполнили свое намерение?
     - Нет. Так получилось. Дело в том, что я не пошел к поляне напрямик, а свернул на маленькую тропинку, которая, в принципе, ведет туда же, но проходит через другую просеку.
     - И почему же вы так поступили, сэр?
     Мое раздражение все нарастало. Бессмысленно было даже пытаться объяснять тупому деревенскому полисмену, что маленькая полянка очень красива, а я всегда был неравнодушен к красоте.
     - Просто для разнообразия,- сказал я вместо этого.- Так мой путь становился лишь немного длиннее, а спешить мне все равно было некуда. Потом я увидел мистера Скотт-Дейвиса лежащим поперек тропинки и сразу же поспешил обратится за помощью.
     - Так. А вы осмотрели тело перед тем, как повернуть назад?
     - Нет.
     - Почему нет, мистер Пинкертон?
     - Ну-у,- неуверенно начал я, - просто я ничего не смыслю в таких вещах и...
     - Но ведь, в таком случае, вы не могли знать наверняка, жив он или мертв?
     - Вот именно,- не сдавался я. - поэтому я и решил, что лучше не терять время зря, а привести кого-то, кто будет способен оказать компетентную помощь.
     Инспектор все еще терзал свой карандаш, и это начинало действовать мне на нервы.
     - Так. А не поможете ли вы нам выяснить, каким образом в лес попало второе ружье? Как сказал мистер Хилльярд, он владеет тремя ружьями двадцать второго калибра. Он уверен, что еще вчера вечером все они были здесь, в своей стойке, потому что перед сном он как раз осматривал одно из них, собираясь на следующее утро зарядить ею холостым патроном. Как видите, третье ружье все еще здесь. Мистер Хилльярд не вполне уверен, но ему кажется, что одного из ружей не было на месте с самого утра. Того, которое нашли рядом с телом. Не можете ли вы пролить свет на го, как оно гуда попало?
     - Боюсь, что нет,- насторожился я.- Не имею ни малейшего понятия.
     - Тогда, может быть, у вас есть на этот счет какая-нибудь догадка?
     Я задумался.
     - Единственное, что приходит мне в голову: возможно, мистер Скотт-Дейвис сам взял его утром (он любил всегда носить с собой какое-нибудь оружие. Потом он случайно оставил его где-то в лесу, а после спектакля вспомнил и забрал. Далее могу лишь предположить, что, хотя он и вспомнил, где оставил ружье, но совершенно упустил из виду, что оно было заряжено - это и привело к несчастному случаю.
     Инспектор что-то записал на лежавшем перед ним листе бумаги, и на прощанье даже соизволил поблагодарить меня.
     - Вы нам очень помогли. Спасибо, сэр. Ваше предположение явно не лишено оснований. Полагаю, мы вполне можем прийти к выводу, что именно так все и произошло. А, сержант Берри?
     - Весьма остроумная версия, сэр,- подтвердил сержант, впервые раскрыв рот за все это время.
     - Думаю, на этом можно закончить, мистер Пинкертон. Так значит, по вашему, Скотт-Дейвис был убит именно первым выстрелом?
     - В этом не может быть никаких сомнений,- твердо ответил я.- Я был примерно в тридцати или сорока ярдах от тела, когда услышал второй выстрел. Ну, может быть. в пятидесяти. Могу сказать совершенно определенно, что не этот выстрел его убил.
     - Благодарю вас, сэр. Думаю, то, что вы нам сейчас рассказали, окажется весьма полезным для следствия,- сказал инспектор, вставая.- Не будете ли вы столь любезны чтобы позвать сюда на минутку мистера Джона Хилльярда.
     Я нашел Джона в холле, где он разговаривал с одной из горничных, и передал ему приглашение инспектора.
     - Небольшая просьба, Сирил,- сказал он.- Мэри говорит, что здесь уже рыщет какой-то чертов репортер. Избавьтесь от него за меня, пожалуйста, окажите услугу. Только не выкладывайте ему никаких фактов, полиция сама потом даст прессе всю информацию, которую сочтет нужной. Просто скажите, что все мы здесь потрясены случившимся и...
     - Думаю, я разберусь, что можно говорить и чего нельзя,- прервал я его инструктаж с легкой улыбкой.
     Репортер задержал меня дольше, чем я предполагал, и, когда я вернулся в дом, полиция уже собиралась уезжать. Два констебля принесли тело, за которым прибыла карета скорой помощи. Инспектор, сержант и один из констеблей сели в нее, второго нигде не было видно. Я взглянул на часы - было уже больше семи.
     Все остальные куда-то исчезли, и я уже хотел было подняться к себе и переодеться, как в дом вернулся Джон, только что проводивший полицию.
     - Сирил, вы не зайдете на минуту ко мне в кабинет? тихо попросил он.
     Я с готовностью присоединился к нему. Честно говоря, мне и самому хотелось обсудить с ним одну идею, которая только что пришла мне в голову.
     - Да-а, неважные дела, Джон,- заметил я.
     - Не го слово, черт побери, - мрачно бросил он в ответ.
     - Как вы думаете, почему полиция забрала тело? Они ведь обычно не делают этого, если речь идет о несчастном случае?
     - Нет,- лаконично ответил Джон,- не делают.
     Я выжидал.
     Джон молча налил две рюмки виски и протянул мне одну из них. Я принял ее с благодарностью. Только теперь я начал ощущать, какая ужасная слабость охватила меня.
     - Да, дела плохи,- повторил Джон.- Просто хуже не бывает. Полиция не удовлетворена тем, что это был несчастный случай.
     - О самоубийстве, конечно, и речи быть не может, продолжил я.- Значит, они подозревают убийство?
     - Да. Этого и следовало ожидать. Хотя они пока не исключают и возможность несчастного случая. Думаю, они еще рассматривают все версии, но при этом принимают весьма красноречивые меры предосторожности. Один человек остался в лесу сторожить место происшествия и никого не подпускает, пока его не осмотрят завтра еще раз, а меня обязали проследить, чтобы никто из вас не покидал поместье без разрешения инспектора. Это означает, что всем придется задержаться еще на какое-то время, поэтому, если вам нужно согласовать свои планы или сделать какие-то распоряжения..
     - О нет, я совершенно свободен, - сказал я.
     Джон помолчал пару минут, неловко вертя в руках свою рюмку. Когда же он заговорил, я с удивлением отметил его смущение.
     - Должен сказать, все это очень похоже на убийство, наконец решился он.
     - Вы полагаете? Хорошо, я попробую над этим поразмыслить.
     - Но если это правда,- настойчиво продолжал Джон, пропустив мои слова мимо ушей,- значит, кто-то застрелил Эрика.
     - Несомненно,- согласился я.
     - Все сводится к двум выстрелам. Будь у меня такая-. возможность, я бы поддержал вашу версию о том, что мой выстрел был вторым (инспектор немного посвятил меня в детали вашего разговора) - по, честно скажу, не могу. Я просто не слышал никакого второго выстрела, ни до, ни после моего.
     - Ну и что, какое это имеет значение?- спросил я, начиная терять терпение. По правде говоря, мне уже порядком надоело слушать рассуждения об этих несчастных двух выстрелах.
     Джон выглядел еще более красным и смущенным, чем прежде.
     - Знаете, Сирил,- наконец выпалил он,- мне ужасно неприятно вам об этом говорить, но, я уверен, вам следует как можно быстрее связаться со своим адвокатом. Не думаю, чтобы полиция удовлетворилась тем, что вы ей рассказали.
     
     
     Глава 7
     
     Вечером, переодеваясь к обеду, я постарался собраться с духом и как можно спокойнее обдумать все возможные последствия того, что сказал мне Джон.
     Сказать, что я был поражен этим известием, при данных обстоятельствах было бы некоторым преувеличением. Недавняя реакция Сильвии де Равель в гостиной показала мне, что ужасное недоразумение, в принципе, не исключено; но я ни в коем случае не предполагал, что полиция тоже будет способна на такую абсурдную ошибку. Так что мне оставалось делать? Пожалуй, только снова и снова повторять, что они заблуждаются, и в те пять или шесть минут, которые я в одиночестве провел в лесу, расставшись с миссис Фицвильям, я не стрелял в Эрика Скотт-Дейвиса, что они но трагической случайности ухватили палку не с того конца. Я мог только беспомощно ждать и надеяться, что вдруг, вопреки всему, обнаружится некое обстоятельство, которое очистит меня от подозрений.
     Джон ознакомил меня еще с несколькими фактами расследования, прежде чем мы пошли наверх, но ни один из них не был в состоянии мне помочь. Врач, конечно, не мог определить время смерти с точностью до минуты; он только сказал, что смерть наступила совсем недавно, в пределах часа до момента осмотра тела. Пуля вошла в спину как раз против сердца, из чего следовало, что дуло ружья находилось примерно на одной высоте с раной - так могло произойти, если стрелявший держал ружье стоя, нормально выпрямившись и прижав приклад к плечу. В этом случае пуля прошла бы прямо через центральную часть сердца; конечно, до вскрытия нельзя было узнать это наверняка, но если дело обстояло именно так, смерть должна была наступить почти мгновенно. На одежде не было обнаружено следов пороха.
     Выводы, которые из этого следовали, были очевидны как для меня, так и для всех остальных. Я размышлял над ними, пока завязывал галстук, а был рад отметить, что руки мои не выдавали ни малейших признаков волнения и действовали с обычной уверенностью. Врач, как я заключил из рассказа Джона, пока не стал брать на себя ответственность и не заявлял прямо, что пуля вошла в сердце, тем не менее он всем своим видом выразил уверенность, что имелись все основания принять это как факт. В таком случае полиция должна была знать, что в момент выстрела Скотт-Дейвис стоял спиной к убийце, что стрелявший не прятался, пригнувшись за кустами (впрочем, он и стоя вполне мог найти для себя укрытие), и что дуло ружья при выстреле должно было находиться не ближе пяти футов от спины Скотт-Дейвиса. Тщательно перебирая в уме эти факты, я по находил в них ничего, за что можно было бы зацепиться.
     Джон рассказал еще кое-что. Поскольку никакого выходного пулевого отверстия обнаружено не было, пуля все еще оставалась в теле. Вскрытие должно было установить ее точное положение, которое, судя по всему, имело огромное значение, так как позволяло узнать степень ее проникновения в тело. Если она проникла настолько далеко, насколько возможно при данной мощности заряда, это будет означать, что выстрел произведен с достаточно большого расстояния. Как только точное местоположение пули будет установлено полиция запросит экспертное заключение, с максимальной точностью определяющее расстояние выстрела.
     Возможно, именно здесь теплился для меня лучик надежды. Если по счастливому стечению обстоятельств эксперты решат, что выстрел произведен с большого расстояния, это будет совершенно определенно очко в мою пользу. Если учесть мое неумение стрелять и сильную близорукость, покажется крайне маловероятным, чтобы я (а) когда-либо мог намеренно попытаться стрелять с такого расстояния, чтобы убить кого-то, (б) что я смог бы попасть в такую мелкую цель, как жизненно важный участок напротив сердца, даже если бы и предпринял такую попытку. С другой стороны, не требовались даже намеки Джона, чтобы понять: если расстояние выстрела окажется коротким, из этого последует, что Скотт-Дейвиса убил кто-то настолько хорошо ему знакомый, что он спокойно повернулся к этому человеку спиной, когда они шли друг за другом по тропинке. Это будет еще одним доказательством не в мою пользу: если бы там был кто-то, кого Скотт-Дейвис не так близко знал, он, конечно, шел бы позади этого человека, а не впереди него.
     И тем не менее, рассуждал я сам с собой, подобные факты на самом деле ничего не доказывали, ведь убийца мог, как я уже упоминал, стоять, спрятавшись за густыми зарослями, и выжидать момент, чтобы застрелить Скотт-Дейвиса, когда тот пройдет мимо. Стоило ли предлагать эту идею полиции? Безусловно, все, что могло мне помочь, стоило того, чтобы о нем говорить. Я попробовал развить свою мысль дальше. В пашем случае убийца должен был бы расположиться в том месте, где тропинка делала резкий поворот, причем за его внешним изгибом, чтобы видеть спину Скотт-Дейвиса прямо перед собой, а не под углом, как если бы он стоял возле прямого участка тропинки. Что ж, все это представлялось вполне вероятным. Тропинка была полна крутых изгибов, а растительность была достаточно густой, чтобы спрятаться в ней. Но откуда, в таком случае, убийца мог знать, что Скотт-Дейвис пройдет мимо него именно по этой, ничем не примечательной тропинке?
     Моя растерянность росла. Я никак не мог решить, будет ли лучше, если я поговорю с полицией, или наоборот. Инстинкт подсказывал мне, что поговорить надо, что я должен активно прилагать все усилия, чтобы выйти из кошмарного положения, в котором оказался, но вдруг я сделаю этим только хуже? Может, лучше предоставить следствию идти своим чередом и положиться на то, что полиция сама вскоре убедится в несостоятельности своей теории? Меня мучили сомнения, я совершенно не знал, как поступить. Одно лишь я решил сразу и почти без колебаний - вопреки совету Джона, я не буду связываться со своим адвокатом. Во-первых, он почти наверняка начнет собственное расследование от моего имени и заберет из моих рук контроль над происходящим. В этом случае, без сомнения, будут вскрыты реальные мотивы, по которым остальные хотели избавиться от Скотт-Дейвиса, а также мои собственные предполагаемые мотивы. Такого, по крайней мере в тот момент, я не мог допустить. Возможно, я и оказался в крайне опасном положении, но я не собирался выбираться из него, подставив других под подозрение. Это решение было вызвано отнюдь не возвышенными соображениями чести и благородства. Просто я всегда предпочитал честную тру (не зря же меня прозвали "спортсменом"?). Кто бы ни убил Скотт-Дейвиса, он заслуживал от своих собратьев только благодарности, а не наказания. Вот в этом я нисколько не сомневался.
     Хотя я уже полностью оделся, стремительный калейдоскоп мыслей не давал мне покоя, и вместо того чтобы сразу идти вниз, я опустился на стул в своей спальне, машинально слушая звон обеденного колокола. Вряд ли у меня до самой ночи будет другая возможность побыть в одиночестве, а мне хотелось, пока можно было, привести свои сумбурные мысли хоть в какое-то подобие порядка. Не то чтобы я паниковал, хочу сразу это подчеркнуть, но, конечно, я был встревожен, вернее, озадачен, совершенно сбит с толку и не представлял, как лучше поступить.
     Снаружи послышались тяжелые шаги, в дверь постучали, и в комнату вошел Джон Хилльярд. Он нес большой бокал, в котором что-то плескалось. Как и я, он тоже полностью оделся к обеду.
     - Я тут приготовил коктейль,- хрипло сказал он.- Мне кажется, сейчас всем нам не помешает немного взбодриться. Я решил, что вы не прочь будете выпить его прямо здесь, наверху, а? Должно быть, у вас сейчас нервы порядком взвинчены.
     - Спасибо, Джон.- Меня тронуло это неожиданное проявление заботы, совершено несвойственное Джону Хилльярду в обычное время. Коктейль был очень кстати, мне и в самом деле нужно было привести нервы в порядок. Выпитое незадолго до того виски вообще никак на меня не подействовало, с тем же успехом я мог бы пить простую воду.
     Джон немного замялся, пока я маленькими глотками поглощал щедро налитую им порцию коктейля. Кажется, он чувствовал себя не в своей тарелке.
     - Послушайте, Сирил,- наконец решился он.- я не стал ничего говорить внизу, но думаю, вы меня поняли. Я постараюсь как-нибудь вас вытащить из этой каши.
     - Вытащить меня?- повторил я удивленно.
     - Ну, да. И еще - я хотел вам сказать, что это было с вашей стороны... Слушайте, а вы что, действительно влюблены в Эльзу?
     Мое недоумение сменилось на крайнее изумление, по я ответил на этот вопрос просто и честно:
     - Ничуть.
     - Разве вы сами не хотите на ней жениться?- не сдавался Джон. При других обстоятельствах я счел бы это вопиющим проявлением бестактности, однако теперь, кажется, это понятие потеряло всякий смысл.
     - Нет, Джон, совершенно не хочу.
     - Просто мы с Этель могли бы... как бы это лучше сказать... повлиять на нее, что ли, если бы вы этого хотели,- сказал Джон почти просительно.
     - Уверяю вас, дорогой Джон, я никогда не имел ни малейшего желания просить мисс Верити оказать мне такую честь.
     Джон как-то странно посмотрел на меня.
     - Что ж, в гаком случае, с вашей стороны это был чертовски отважный поступок,- его голос звучал еще более хрипло, чем обычно.- Черт побери, никогда бы не поверил! У вас оказалось больше мужества и решительности, чем у меня, Сирил. Клянусь, я сделаю все, чтобы вас вытащить.
     Я ошеломленно уставился на него, и, пока я еще не обрел дар речи, он резко повернулся и вышел из комнаты.
     И только когда за ним уже закрылась дверь, до меня наконец дошло, что он фактически благодарил меня за убийство Эрика Скотт-Дейвиса!
     Но это был еще не конец моим потрясениям. Внизу прозвенел колокольчик, приглашающий к обеду, я быстро проглотил остатки своего коктейля (благодаря которому чувствовал себя гораздо лучше) и поднялся со стула. Но прежде чем я дотянулся до двери, она сама распахнулась передо мной, и в комнате оказалась Этель.
     На ней было синее платье из какого-то мягкого материала, и она выглядела необычайно красивой, как всегда по вечерам. Но у меня даже не было времени полюбоваться на нее - её странное поведение приковало все мое внимание. Несколько секунд она стояла, прислонившись к двери, слегка раскинув руки, и смотрела на меня так пристально, что мне стало как-то не по себе.
     - О, Сирил!- выдохнула она почти шепотом. Я уже упоминал ранее, что если у милой Этель и был какой-либо недостаток - так это проявляющаяся временами склонность к излишней театральности.
     - Да, Этель?- сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно прозаичнее.- Вы хотели... хотели мне что-то сказать?
     Вместо ответа она медленно пошла ко мне и, пока я колебался, не лучше ли мне отступить назад, она положила руки ко мне на плечи, не отрывая немигающего взгляда от моего лица, а потом торжественно поцеловала меня.
     - Благодарю вас, дорогой друг, благодарю, - произнесла она низким трепетным голосом.
     Пока она так же торжественно выплывала из комнаты, я ошеломленно смотрел ей вслед, буквально открыв рот. Хозяйка дома вслед за мужем явилась сказать мне спасибо за то, что я застрелил одного из их гостей. Ну и дела!
     Я спустился к обеду в еще большем смятении, чем прежде.
     Естественно, беседа за столом не клеилась. Или все вообще замолкали до тех пор, пока не начинали испытывать крайнее неудобство, или разом начинали возбужденно говорить, перебивая друг друга. Только миссис де Равель и Джон Хилльярд вели себя почти как обычно. Аморель практически все время молчала. Однако я заметил, что румянец вернулся на ее лицо, и она уже гораздо лучше держала себя в руках. Мисс Верши, конечно, не появлялась.
     Я, насколько мог, пытался держаться так, будто ничего не случилось, но в действительности чувствовал я себя далеко не лучшим образом. Не исключено, что недавние события извратили мое воображение, но мне постоянно казалось, что все окружающие слишком усердно старались вести себя естественно по отношению ко мне, потому результат получался диаметрально противоположным. То есть я хочу сказать, все, кроме де Равеля. Тот лез из кожи вон, сделав меня мишенью своих язвительных нападок, в которых подчас сквозила такая горечь, будто я обидел его, став подозреваемым. Нет, я решительно не понимал этого человека.
     К счастью, после того как женщины удалились, он пробормотал какие-то извинения и тоже вышел из комнаты оставив нас с Джоном одних. Я как раз хотел сказать тому несколько слов. Теперь я практически взял себя в руки и МОГ задать некоторые вопросы, на которые прежде не решатся.
     - Джон, помните,- спокойно заговорил я, наливая себе портвейн уверенной рукой,- вы говорили перед обедом, будто у вас есть основания считать, что полиция не удовлетворена моими объяснениями. Я действительно не могу понять почему - ведь я сказал им чистую правду. Что заставляет вас так думать?
     Джон смущенно помешивал чай.
     - Послушайте, Сирил, может быть, я зря заставил вас волноваться. Чертовски глупо с моей стороны. По правде говоря, я сам был несколько шокирован этим, и мне хотелось сразу же предупредить вас. Теперь я думаю, что, пожалуй, слишком сгустил краски. На самом деле, инспектор ничего такого прямо не говорил. Это всего лишь мое личное впечатление.
     - Вот как? Так, значит, вы допускаете, что это впечатление могло быть ошибочным?
     - Нет,- неохотно ответил Джон,- не совсем. Однако я думаю, что оно вполне могло быть преувеличенным. Давайте я вам лучше расскажу, что его вызвало. Как вы помните, побеседовав с вами, инспектор снова вызвал меня - не сомневаюсь, исключительно с целью проверки ваших показаний, и я уверен, что у него осталось много открытых вопросов даже после нашего разговора. Он много спрашивал о ваших отношениях с Эриком, и это показалось мне плохим знаком.
     - Что же вы ему сказали?
     - Да ничего особенного: я сказал, что вы едва знали друг друга.
     - А имя мисс Верити при этом не упоминалось?
     - Разумеется, нет, по крайней мере мной,- сказал Джон, испытывая явную неловкость.- Я намерен передать остальным, чтобы они тоже ни слова не говорили о ней и... и о вас тоже.
     По мере того как смущение Джона росло, пропорционально возрастало и мое хладнокровие. Я с любопытством отметил про себя этот интересный факт.
     - Да уж. это было бы не лишним. Вы ведь прекрасно знаете, почему я при всех проявлял интерес к мисс Верити. Исключительно по слезной просьбе Этель. Думаю, будет справедливо, если остальные получат об этом правильное представление. Если полиция пронюхает об этом, она тут же сделает вполне очевидные выводы, и мне будет невероятно сложно потом ее переубедить.
     - Конечно я это сделаю,- пробормотал Джон.- Видит бог, это меньшее, что мы вам должны.
     - Джон,- не выдержал я,- вы что, в самом деле верше, что это я убил Скотт-Дейвиса? Нет, серьезно?
     Но Джон не шел на прямой разговор.
     - Раз вы говорите, что не делали этого, то, конечно пет, - вывернулся он.
     - А есть ли мне хоть какой-то смысл убеждать вас, что я этого не делал?
     Джон вдруг усмехнулся.
     - Знаете что, Сирил, не важно, делали вы это или нет, но, возможно, вы заметили, что я сегодня откупорил бутылочку восемьдесят седьмого года. Не стану уточнять, по какому случаю, просто констатирую факт. И по этому поводу я выпью с вами еще по бокальчику. За ваше здоровье, Сирил Пинкертон, и пусть оно всегда будет отличным!- Необычайно жизнерадостная речь для Джона.
     Но я еще не закончил. Остался последний вопрос:
     - Ладно, Джон, тогда вместо этого просто скажите мне: вы действительно... не могу подобрать другого слова - в гаком восторге от того, что Скотт-Дейвис мертв?
     Джон сразу посерьезнел и снова стал таким, каким я привык его видеть.
     - Послушайте, Сирил, я не сентиментален. Я не подписывался под этой современной белибердой о священной неприкосновенности человеческой жизни. Древние правильнее подходили к этому вопросу. Человеческая жизнь считалась ими священной только в том случае, если она представляла ценность для общества. А если обществу того требовалось, то даже такая жизнь скорее могла быть принесена в жертву, чем сохранена. Они не ходили вокруг да около, а тут же без лишних рассуждений отбирали ее. Так что. даже если наши современные гуманисты и могут найти что-то священное в жизни развратника, мота и профессионального совратителя, я не могу. Есть отдельные мужчины, да и женщины тоже (таких немного, согласен, но они есть), кого следовало бы на законных основаниях убивать на месте, и Скотт-Дейвис был одним из них. Я не собираюсь опускаться до банального лицемерия и делать вид. что хоть каплю сожалею о том, что оборвалась жизнь, не только не представлявшая ни малейшей ценности для общего дела, но и положительно опасная для него. Поэтому. Сирил, если уж вам хочется услышать это от меня - да, безусловно, я в восторге от того, что Скотт-Дейвис мертв!
     - Помилуйте, Джон,- сказал я полушутя, потому что он выглядел так угнетающе серьезно,- вот уж не думал. что вы принимаете общественное благо так близко к сердцу. Должно быть, вы замаскировавшийся социалист.
     Он немного расслабился.
     - Само собой. Я закоренелый консерватор, а это означает, что я больший практик социализма, чем все теоретики, вместе взятые. Допили свой портвейн? Тогда давайте перейдем в другую комнату.
     Однако в то время как Джон успел пройти через холл в гостиную, мне не суждено было добраться до благословенного убежища. В холле нетерпеливо топтался де Равель, и, как только мы показались из гостиной, он тут же направился к нам.
     - Пинкертон, могу я пригласить вас на пару слов?
     - Разумеется,- ответил я, не скрывал удивления. - А что случилось?
     - Давайте выйдем в сад на минутку.
     Увидев, что Джон задержался в дверях гостиной, я кивнул ему, чтобы он не ждал меня и шел дальше. Мне совершенно не понравился безапелляционный тон де Равеля, но лучше было все-таки выслушать, что он собирался сказать. Я последовал за ним.
     Был ясный вечер, еще не совсем стемнело, и я без труда видел де Равеля, быстрым шагом идущего впереди меня по садовой дорожке. Все в нем выдавало страшное возбуждение. Я не мог представить, что же он хотел мне сообщить.
     Он поджидал меня в проходе между кустами напротив дома, и, должен сказать, вся эта ситуация живо напомнила мне другой вечер - казалось, такой далекий, хотя на самом деле прошло всего сорок восемь часов,- когда точно так же меня ждал здесь Эрик Скотт-Дейвис.
     Де Равель не стал тратить время на прелюдии и сразу перешел к делу.
     - Слушайте-ка, Пинкертон,- сказал он низким, неприятным голосом, а его маленькие черные усики буквально задрожали от злости.- Слушайте, какого черт вы суете свой нос в мои дела и нагло отбираете мою работу?
     - Дорогой мой де Равель,- только и мог возразить я, ошеломленный его напором, - я не имею не малейшего понятия, о чем идет речь.
     - Я вам не "дорогой де Равель",- почти рычал он.- Не прикидывайтесь, будто не понимаете, что я имею в виду. После того как моя жена сочла возможным выставить себя на посмешище сегодня утром, я думаю, мне не требуется ничего объяснять, и так все ясно.
     Я пытался было изобразить возмущенный протест, по он резко прервал меня. Его лицо было искажено от ярости, и в этот момент он был просто дикарем, и никем другим. Внешний лоск самообладания, воспитания и цивилизованных манер слетел с него и уступил место бешеным эмоциям, которым он позволил полностью завладеть собой.
     Ею лицо резко приблизилось к моему.
     - Что, черт побери, вы о себе вообразили, застрелив эту свинью? Это должно было стать моей работой. Вас-то это каким боком касается? Да я вас...- Он буквально задохнулся от возмущения.
     В течение этой отвратительной сцены я, как мог, старался держать себя в руках, хотя, признаюсь, тоже едва не вышел из себя. Я коротко сказал ему, что подобное предположение не только ошибочно, но и оскорбительно для меня, и что я не желаю больше ничего слышать о его личных проблемах.
     Мой спокойный отпор, кажется, слегка охладил его пыл. Он в упор посмотрел на меня, все еще тяжело дыша, а потом издал короткий смешок.
     - Что ж, прекрасно, значит, вы в него не стреляли. Это был несчастный случай, а вы (по чистой случайности, конечно) стояли себе поблизости. Но, знаете ли, Пинкертон, что сделано, то сделано, и теперь будьте добры пожинать последствия. Только не ждите никакой помощи от меня. О, не надо делать такое обеспокоенное лицо, я не собираюсь вас подставлять и тому подобное. У благородного человека есть свои правила, и он их придерживается, даже если это касается проныры вроде вас, который лезет не в свое дело и мешает людям постоять за свою честь. Но не надейтесь на мою поддержку - пальцем не пошевельну для вас, что бы пи случилось.- И он один устремился к дому, все еще кипя от негодования.
     Я с беспокойством смотрел ему вслед. Он был в опасном настроении. К тому же де Равель оказался вовсе не таким тупицей, каким я его воображал. Тем утром он все отлично понял, однако - должно быть, нечеловеческим усилием скрыл страшное открытие под своим обыкновенным циничным зубоскальством. А в действительности он сам собирался убить Скотт-Дейвиса! Его фактически избавили от необходимости совершать убийство - и никакой благодарности. То, что он вынашивал такие нелепые чувства по отношению ко мне, не имело особого значения: враждебность де Равеля, будь она тайной или явной, никоим образом не могла мне повредить. Но вот что касается его жены, безопасно ли было подпускать его к ней в подобном настроении? Едва ли.
     Я подошел к окну гостиной и, сумев привлечь внимание Джона, жестами вызвал его на улицу, где я изложил ему суть нашей примечательной беседы с де Равелем. Джон пообещал принять меры, чтобы хоть этой ночью оградить миссис де Равель от опасности. Поскольку это требовало по-новому распределить спальни, он опять вернулся в дом, чтобы предупредить Этель. Я задержался в саду, наслаждаясь прохладой и уединением.
     Уже стемнело. Прислонившись к дереву, я настолько погрузился в свои мысли, что почувствовал присутствие другого человека рядом со мной, только когда чья-то рука внезапно сжала мою. Я сильно вздрогнул и обернулся рядом со мной стояла Аморель в темно-зеленом платье.
     - Пинки,- прошептала она настойчиво,- мне необходимо кое-что у вас спросить. Не сердитесь на меня, мне это очень нужно.
     - Конечно не буду сердиться,- мягко ответил я.
     - Скажите, вы...- тут она запнулась. - Вы ужасно любите Эльзу, да?
     - Право, Аморель, неужели вам это так важно знать?
     - Да... о да! Конечно очень важно. Разве вы сами не понимаете?
     На мгновение я подумал, что бедная девушка повредилась умом из-за пережитого шока и вообразила, что по уши влюблена в меня. Но ничто на её лице, обращенном ко мне, не указывало на это. На нем читались волнение, страх, нервное напряжение, даже отчаяние - по не безумие, нет.
     - Должен признаться, не понимаю,- сказал я уже более добродушно,-почему вы спрашиваете о таких вещах.
     - Потому что я должна знать. Просто должна Пожалуйста, скажите мне, Пинки, вы ведь любите ее, правда?
     - Ну, если вам так необходимо знать,- ответил я, слегка сбитый с толку ее внезапной озабоченностью моими чувствами к мисс Верити,- нет, я ее не люблю.
     Она отпрянула назад, как будто я чем-то испугал ее.
     - Ох, Пинки...- тихо простонала она и стала нащупывать в кармане свой платок.
     - Девочка моя,- растерянно сказал я,- что все это значит?
     - Это значит... значит, вы сделали это не для нее. Вы сделали это... из-за того, что я вам наговорила сегодня утром. Боже мой, Пинки, ведь это я - я заставила вас это сделать!
     Думаю, вполне простительно, что я начал проявлять некоторые признаки раздражения.
     - Вы что, обвиняете меня, будто я застрелил вашего кузена, Аморель?-едко поинтересовался я.- Потому что, если так, позвольте вам сообщить, что я не стрелял в него ни из-за вас, ни из-за мисс Верити, ни из-за де Равеля, ни из-за кого другого. По сути дела, хоть мне и жаль разочаровывать вас и всех остальных, но я вообще в него не стрелял.
     Аморель с сомнением посмотрела на меня.
     - Нет? Впрочем, вы бы вряд ли признались мне, даже если бы это сделали, не так ли? И все же... я знаю, что говорю ужасные вещи, но стресс уже позади, и... и я рада! Если это сделали вы, я бы хотела поблагодарить вас. Но раз уж это не вы...
     Ее голос затих. Еще мгновение она выжидающе смотрела на меня, как будто предполагала, что я скажу ей что-нибудь, но я молчал. Тогда она развернулась и медленно пошла обратно в дом.
     Я был обескуражен значительно сильнее, чем могло показаться со стороны. По-видимому, никто из окружающих не испытывал ни малейшего сомнения в том, что, оставив миссис Фицвильям, я спустился в лес и хладнокровно застрелил Эрика Скотт-Дейвиса. Ни для кого это не было секретом. Что-либо отрицать было бесполезно, любые мои возражения просто игнорировались. Это было невыносимо!
     Вдруг из темноты отделился чей-то силуэт и двинулся ко мне.
     - Мистер Пинкертон,- произнес глубокий, дрожащий от волнения голос.- Я слышала все, что вы сказали Аморель. Вам не удалось ее обмануть. А меня - тем более. Зачем вы убили моего любовника, мистер Пинкертон?
     Не стыжусь признаться, на этот раз я просто опрометью кинулся в дом.
     
     
     Глава 8
     
     Расскажу вкратце, что происходило на следующий день. Меня самого инспектор не вызвал, хотя и провел несколько бесед, значимость которых для меня станет очевидна позже. Вместо того чтобы выслушивать личное мнение заинтересованных лиц, полиция потратила большую часть дня на поиски вещественных доказательств на месте гибели Скотт-Дейвиса (я не хотел бы, подобно некоторым авторам, вызвать предвзятость у читателей, называя его "местом преступления").
     Меня так и тянуло пойти за полицейскими к поляне у ручья и понаблюдать за их действиями из укрытия. Однако, поразмыслив, я решил, что, если они заметят, как я шпионю за ними из-за кустов, это только усугубит мое положение, и здравый смысл взял верх над опасным желанием. Кроме того, Джон в некотором роде пользовался доверием полицейских и был приглашен сопровождать их, поэтому я рассчитывал позже подробно расспросить его обо всех находках, если таковые обнаружатся.
     Нетрудно представить, в каком неловком положении я оказался. За исключением мисс Верити, все недвусмысленно дали мне попять, что не сомневаются в моей причастности к смерти Эрика. Правда, у каждого их них это вызывало отнюдь не осуждение, а скорее противоположные чувства, но меня такая ситуация вовсе не радовала. Но что я мог поделать? Ничего, по-видимому, оставалось только ждать. Ждать, пока полиция узнает, на кого падает всеобщее подозрение - а рано или поздно она непременно узнает. И что тогда будет? Я снова и снова повторял себе то, что, в общем-то, соответствовало действительности,- полиция никогда не арестовывает по такому серьезному обвинению на основании одного лишь подозрения оно должно быть подкреплено вескими доказательствами. Если же в наличии имеется лишь предполагаемый мотив преступления и возможность его совершения, то этого недостаточно. В данном случае внезапное появление таких неоспоримых улик представлялось весьма сомнительным, однако меня это слабо утешало. Я чувствовал себя так, будто стоял на краю пропасти, не имея возможности отступить назад и при этом отлично понимая, что в конце концов земля непременно уйдет у меня из-под ног.
     Утром я попытался развеять свои мрачные предчувствия, прогулявшись вниз к небольшой бухте, где речка впадала в море, но на этот раз даже прекрасный пейзаж не смог, как обычно, завладеть моим вниманием. Непосредственно у границ принадлежащих Джону земель я мимоходом заметил рыбака, терпеливо сидящих) с удочкой на берегу. Я сам не рыбачу, но даже моих скромных познаний в этом виде спорта было достаточно, чтобы понять, что этот человек еще меньше смыслил в рыбалке. У него на крючке даже не болтался червячок, и уж точно он не пытался ловить на муху, а вместо этого сидел на берегу на раскладном стульчике, на виду у всех рыб, какие только могли водиться в нашей речке, и наблюдал за поплавком, танцующим в быстром течении на мелководье - другими словами, он и не пытался удить!
     Я тут же потерял интерес к нему, презрительно обозвал про себя тупым бездельником, поленившимся узнать хоть что-то о том виде спорта, которым пытался заниматься, и отправился своей дорогой. Пройдя еще около мили, я решил присесть и буквально через силу попытался заставить себя любоваться открывающимся передо мной видом. Когда-то это было моим любимым местом отдыха, и я вспомнил, что в последний раз сидел здесь в компании Эльзы Верити. Не скажу, что в тот момент мне хотелось бы видеть ее рядом - она была единственной, кто еще не предъявил мне страшного обвинения, а в её случае оно наверняка сопровождалось бы истерикой. Оставалось лишь надеяться, что столь чудовищная мысль просто не придет к ней в голову. А пока что ее долгое отсутствие было для меня большим облегчением.
     Бросив случайный взгляд на реку, я заметил выше по течению того же забавного рыбака, который поставил свой стульчик за изгибом реки, где он имел шанс остаться незамеченным мною. Он опять сосредоточенно удил на мелководье, уставившись на свой дурацкий поплавок. В тот момент мне совершенно не хотелось видеть других людей (этот рудимент животного инстинкта, доставшийся нам, без сомнения, от наших предков-обезьян, возможно, свидетельствует о том, что они не отличались общительностью). Поэтому я встал и скрылся за следующим изгибом реки. Обходя его, я оглянулся назад. Рыбак поспешно собирал свой нехитрый инвентарь.
     Не требовалось даже большой остроты ума (которой, смею надеяться, я обладаю), чтобы понять - за мной следили. Я был "под колпаком".
     Что ж, этого следовало ожидать. Я не хотел, чтобы это досадное обстоятельство помешало мне продолжить моцион, который мне явно требовался. Я завершил прогулку к побережью, посидел на берегу пару минут, украдкой бросив взгляд через плечо на вершину скалы, и отправился обратно в имение завтракать.
     Вымыв руки в ванной, я случайно обнаружил, что у меня нет чистого носового платка, и отправился за ним в свою комнату. Прядок в мелочах - это одна из моих слабостей (если можно так назвать столь полезную привычку), поэтому, где бы я ни останавливался, я всегда хранил свои платки и чистые воротнички в одном и том же ящике комода, а именно в правом верхнем: платки аккуратной стопочкой справа, мягкие воротнички - в остальной части ящика спереди, а крахмальные воротнички - за ними. Теперь же, открыв этот самый ящик, я сразу заметил, что один жесткий воротничок лежит впереди, в следующий момент я обнаружил, что стопка носовых платков, которую я неизменно укладываю параллельно стенкам ящика, была немного сдвинута вбок.
     Сначала я решил было, что любопытная горничная поинтересовалась содержимым ящика. Затем я почувствовал укол подозрения и быстро проверил остальные ящики. Сомнений не было - все в них было слегка, но все же заметно смещено. Кто-то рылся в моих вещах.
     Сам не знаю почему, но меня внезапно охватило острейшее, до дрожи в коленях, чувство тревоги, а во рту вдруг пересохло. Я отлично знал, что делал и что не делал, и рассудком понимал, что, сколько бы полиция не рылась в моих вещах, это не может мне повредить: разумеется, ничего компрометирующего они там все равно не могли бы найти. Впоследствии было довольно поучительно вспоминать, как слепой ужас на мгновение вытеснил сознание и логику и как на одну-две секунды врожденный подсознательный страх перед полицией полностью сковал меня.
     Через минуту я взял себя в руки и спустился к завтраку.
     После еды я воспользовался случаем, чтобы расспросить Джона об утренних новостях.
     Оказалось, что инспектор попытался проследить путь Эрика от той поляны, где мы его оставили, до места, где он был обнаружен, по безрезультатно. Дождя не было уже целую неделю, и поэтому земля была твердой. Никаких следов не осталось, и даже тот след, который я предположительно оставил, когда перетаскивал Эрика с центра поляны во время спектакля, тоже был едва различим. А смятая трава, сломанные стебли папоротника и тому Подобное в изобилии были везде вокруг, как на тропинке, где лежал Скотт-Дейвис, так и на маленькой поляне. Инспектор с отвращением заметил, что все выглядит так, будто здесь успело потоптаться стадо коров, а Джон смутил его, ответив, что как раз оно здесь и потопталось, поскольку коровы ходят на водопой к реке и в жаркие дни обычно проводят некоторое время в тени на берегу, блуждая по окрестностям. Инспектор тут же прекратил поиски улик. Итак, получилось, что полиция даром потратила все утро у реки (и не только там, подумал я, вспоминая беспорядок в своем комоде).
     Вероятно, мне следовало упомянуть, что первая половина утра ушла на опрос домашней прислуги, но Джон считал, что от нее вряд ли можно было услышать что-то ценное для следствия. Только позднее я узнал, насколько далеко от истины было это предположение.
     - А как там де Равель?- спросил я.- Все в порядке?
     Джон кивнул.
     - Судя по всему, да. Они с женой прошлой ночью спали в разных комнатах, и, конечно, так будет и дальше. Но, по словам Этель, опасаться нечего. Она вчера вечером тактично поговорила с Сильвией, и та ей доверительно рассказала, что они с мужем уже давно поговорили начистоту, и его гнев был обращен против Эрика, а вовсе не против нее.
     - Довольно странно,- прокомментировал я.
     - Не думаю. Вспомните, де Равель француз, а им свойственно преклонение перед истинной любовью. Сильвия откровенно сказала ему, что страстно любит Эрика, и он тут же ей все простил. Думаю также, что для него было настоящим ударом узнать, что она любит не его самого, но вы же знаете, он всегда возводил ее на пьедестал, поэтому все, что бы она ни сделала - даже измена,-принимается им беспрекословно.
     - Не сказал бы, что я понимаю такие отношения, но это, конечно, еще не основание, чтобы их осуждать. В таком случае, если миссис де Равель смогла убедить его, что это настоящая любовь, почему он так возненавидел Эрика? Вчера вечером мы имели возможность в этом убедиться. Он просто был вне себя от ненависти.
     - Да просто он не верил, что Эрик испытывал к ней хоть что-то похожее на любовь Еще одна победа, новый экземпляр для коллекции, только и всего. Только представьте себе, как Поль мог воспринять такое надругательство над его богиней. Вообще-то,- добавил Джон очень серьезно,- я совсем не удивлюсь, если Сильвия сама прямо сказала ему об этом или, по крайней мере, ясно намекнула. Отлично понимая, к чему это может привести.
     Я присвистнул.
     - Вы понимаете, к чему клоните, Джон? Вы же намекаете, что миссис де Равель намеренно подтолкнула мужа к убийству.
     Джон стал еще серьезнее.
     - Знаю. И я не стал бы отметать такую возможность. Вспомните, это случилось после оглашения помолвки; а мое мнение таково, что Сильвия не остановилась бы ни перед чем - абсолютно ни перед чем,- чтобы не дать Эрику уйти к Эльзе под самым ее носом. Это было бы смертельным ударом по ее самолюбию, а для женщин типа Сильвии самолюбие - это святая святых.
     Я снял пенсне и протер его носовым платком. Как я заметил, это стало моим привычным жестом, чисто от нервов, когда я обдумывал важную фразу.
     - И после чего,- сказал я медленно,- Эрика застрелили.
     Джон уловил в моих словах подспудный вопрос.
     - Нет,- быстро ответил он,- не после, а во время чего. Этот разговор произошел, когда они оставили вас и Эрика, чтобы пойти туда, где им полагалось ждать, и до того, как они вернулись в дом. То есть фактически тогда, когда, как предполагалось, наши "детективы" должны были вести расследование и когда Эрика застрелили.
     Значение его слов дошло до меня.
     - Так эти двое не были поодиночке?- воскликнул я.- Они были вместе? Тогда у них есть взаимное алиби?
     - Есть,- мрачно подтвердил Джон.- Есть алиби. Иначе...
     Ему не требовалось закапчивать предложение, все было ясно и так. Иначе, подразумевал Джон, он мог бы с большей готовностью поверить в мою непричастность. Досадно...
     Последовало минутное молчание, поскольку я почувствовал необходимость собраться с мыслями.
     - А полиция знает?- спросил я потом.
     - Вряд ли. Думаю, Поль не собирается об этом говорить, чтобы не возник неприятный вопрос относительно того, почему они были вместе. Нет никакой необходимости, как вы понимаете, сейчас ворошить этот скандал, по крайней мере вовлекать в него полицию."
     - Ну, разумеется,- сказал я, возможно, с большим сарказмом, чем следовало бы в подобных обстоятельствах, полиции, конечно, необходимо знать о моих предполагаемых, но на самом деле несуществующих мотивах для убийства Скотт-Дейвиса, зато о вполне реальных мотивах де Равеля ей сообщать совершенно ни к чему.
     - Но если де Равель не мог его застрелить?
     - Мы исходим только из слов его жены,- с сарказмом заметил я. Сейчас я готов признать, что мне, пожалуй, не следовало делать подобных комментариев, но читатель должен помнить, что все это время я находился в отчаянном положении утопающего, хватающегося за соломинку.
     Лицо Джона приняло одно из его самых упрямых выражений.
     - А вот я, например, готов верить ее слову. Кстати, я полагал, Сирил, что все сказанное сейчас останется между нами. Я доверил вам чужой секрет, просто потому что думал, что в создавшемся положении эта информация может оказаться для вас полезной.
     - Само собой,- ответил я довольно натянуто,- вы можете не беспокоиться, я не собираюсь ничего разглашать.
     Я даже не стал подчеркивать, что, в то время как он с готовностью принимал на веру слова миссис де Равель, моим словам он отказывался верить. При других обстоятельствах я счел бы это в высшей степени оскорбительным.
     Впрочем, я больше и не пытался отстаивать перед ним свого невиновность. Казалось, что каким-то чудовищным образом мы пришли к молчаливому соглашению о том, что ответственность за смерть Скотт-Дейвиса лежала на мне, и, поскольку дальнейшее отрицание не имело бы большего веса, чем прежде, я счел ниже своего достоинства продолжать что-то доказывать.
     Вместо этого я спросил:
     - Где же они были? У бассейна или...
     - У бассейна,- лаконично ответил Джон.- Знаете, мне пора идти. Я обещал зайти к инспектору после обеда.
     Я кивнул, спешно обдумывая все услышанное.
     Кажется, я еще не перечислял те места, где должны были находиться участники нашего спектакля после сцены убийства и куда они на самом деле (или предположительно) отправились после того, как Эрик Скотт-Дейвис и я отыграли свою партию. Учитывая последующие события, этот аспект приобретает большое значение, поэтому лучше было немедленно его прояснить. Конечно, инспектор должен был располагать этой информацией.
     Как я уже упоминал, все должны были разойтись по одному, чтобы никто из участников не мог предоставить алиби другому и тем помочь нашим "детективам". Еще буквально несколько минут назад я был уверен, что все так и сделали, и поэтому когда на смену фальшивой смерти пришла настоящая, эта задуманная в шутку помеха стала вполне реальной. Итак, по сценарию было предусмотрено следующее: де Равель должен был находиться у бассейна, упражняясь в нырянии - ему это на удивление хорошо удавалось, миссис де Равель должна была загорать в укрытии образованном кольцом густого кустарника и молодых деревьев, которое Джон специально высадил для этой цели на склоне над бассейном. Аморель, предположительно, должна была лежать с книгой на подстилке по другую сторону дома, в зарослях папоротника и дрока, откуда открывался вид на море; это место было известно как Вересковое поле. Джон должен был бродить где-нибудь по лесу с ружьем, двигаясь по направлению к низине и выискивая кроликов, Эльза Верити должна была собирать колокольчики в лесу, а Этель должна была направляться к ней, но по дороге наткнуться на труп и поднять тревогу, как я уже говорил.
     Чтобы прояснить ситуацию, я старательно нарисовал примерную карту этой части Минтон-Дипс, отмечая на ней точки, в которых предположительно должны были находиться (а не находились на самом деле, как позже выяснилось) участники спектакля в момент второго выстрела, ставшего, по всей вероятности, роковым. На моем плане было видно, что, включая дом, где находилась Этель, и исключая Джона, вокруг места трагедии образовывался полукруг диаметром около полумили. В качестве предполагаемой позиции Джона я пометил то место, где, по его собственным словам, он разрядил свое ружье в воздух.
     Вкратце скажу, что вечером я оставил наконец свои мучительные и бесплодные поиски истины и приступил к этой рукописи. Оказалось, что попытка точно и беспристрастно восстановить события, которые привели к смерти Эрика Скотт-Дейвиса, замечательным образом снимает и стресс, и умственное напряжение.
     Хочу заметить, что, если эта попытка оказалась удачной, читатель уже на этой стадии повествования, верно, догадался, чей палец нажал на смертоносный курок. По крайней мере, перечитав написанное, я заключил, что такой вывод напрашивается из моего рассказа сам собой. Хотя, справедливости ради, надо признать, что это лишу спустя значительное время после тех событий, и поскольку мне уже известна личность человека, избавившею мир от Скотт-Дейвиса (слово "убийца" явно не подходит для того, кто совершил столь благое дело), возможно, истина видится мне яснее. Если не считать короткий перерыв на чай, который я постарался по возможности сделать еще короче, я буквально не разгибаясь работал над рукописью, пока не пришло время переодеваться к ужину. В своем рассказе я строго придерживался фактических событий, не позволяя своим мыслям блуждать среди домыслов.
     Джон, очевидно, был все еще занят беседой с инспектором, поскольку так и не спустился к чаю, и я не видел его со времени нашего послеобеденного разговора. Естественно, во время ужина никто не касался темы, которая волновала меня больше всего, но, когда женщины удалились, де Равель, как и в прошлый раз, извинился и ушел, предварительно просверлив меня испепеляющим взглядом - совершенно незаслуженным. Теперь я смог наконец выспросить у Джона все, что ему было известно о ходе расследования.
     Ничего ободряющего я не услышал. Несмотря на все усилия Джона, полиция, кажется, все-таки прознала о том, что я будто бы испытывал интерес к Эльзе и даже имел на нее серьезные виды, и была расположена отнестись к этому очень серьезно. Джона уже расспросили по этому поводу, и хотя он сделал все возможное, чтобы отвести от меня подозрения, инспектор лишь с сомнением качал головой. Информация поступила от горничных, которых он допрашивал тем же утром. Мы редко отдаем себе отчет, с какой невероятной скоростью все, что происходит в гостиной, становится известно на кухне.
     Что еще хуже, инспектор разнюхал даже про инцидент в бассейне. Опять же от горничных он узнал, что в ту ночь я вернулся в дом в мокрой одежде, и мне пришлось переодеваться, а все остальные подробности он выудил - у кого бы вы думали? - у Эльзы Верити. Джон стал еще мрачнее обычного, рассказывая мне, с какой готовностью инспектор ухватился за эту историю как за возможный мотив, подвигнувший меня разделаться с Эриком.
     Что касается беседы с Эльзой, Этель уже упоминала за обедом, что она состоялась, но я тогда не придал этому большого значения. Джон рассказал, что инспектор вежливо, но твердо настоял на необходимости поговорить с ней, в противном случае Эльза должна была предоставить справку от врача о том, что это невозможно по медицинским показаниям. Поскольку таких показаний в действительности не существовало, и Этель хорошо это знала, хотя и держала девушку в постели, она была вынуждена уступить полиции, однако настояла, чтобы беседа состоялась в спальне Эльзы, в ее присутствии. Инспектор, не задумываясь, принял это условие, и в результате Этель вынуждена была молча сидеть и слушать, как простодушная девица дает показания, губительные для меня. Потому что, в конце концов, вряд ли можно обвинять бедняжку в том, что она угодила в хитроумные ловушки, расставленные полицией. Не ведая, что подозрение пало на меня, она, естественно, и не могла отдавать себе отчета, какие плачевные последствия могут иметь ее откровения о соперничестве между мной и Эриком за ее общество и о том, к чему оно привело в тот вечер.
     - Значит, вы считаете,- решил уточнить я,- что сегодняшнее расследование только ухудшило мое положение?
     - Черт побери,- расстроенно проговорил Джон,- в этом нет сомнений. Даже и думать нечего. Послушайте, Сирил, хватит изображать из себя Дон Кихота, спуститесь наконец на землю. Завтра же отправьте телеграмму своему адвокату.
     Но я лишь покачал головой - этого я делать по-прежнему не собирался. Причиной тому были не мои подозрения о причастности де Равелей к смерти Эрика: хоть я по-прежнему намеревался доказать свою невиновность, не предоставляя доказательств вины кого-то другого, в отношении де Равелей это уже не имело значения - у них было взаимное алиби. На самом деле мне бы не следовало больше препятствовать тому, чтобы история с изменой выплыла наружу ( в конце концов, на одной чашке весов была чужая репутация, а на другой - моя жизнь), тогда полиция осознала бы, что существуют и другие мотивы для убийства Скотт-Дейвиса, по сравнению с которыми мои кажутся детской игрой. Но, в любом случае, привлекать к делу моего собственного адвоката... пет! Я не мог отделаться от мысли, что он может обнаружить не только то, что мне хотелось бы (то есть убедительные доказательства моей непричастности к второму выстрелу, ставшему, как установила полиция, фатальным для Эрика), но и многое другое, что только усугубит мое положение.
     Из того, что я узнал от Джона, только одно, по крайней мере, показывало, что инспектор пока не исключает и другие версии. Сегодня он проявил гораздо больший интерес к сценарию нашей маленькой пьесы и тщательно записал все, что ему смогла рассказать миссис де Равель, потом долго терзал Джона всякими "зачем" и "почему" и вообще всем своим видом демонстрировал, что считает это достойным внимания.
     - Этот парень вовсе не дурак,- заметил Джон, рассказывая мне об этом.-Даю голову на отсечение, он что-то почуял.
     - Хотите сказать, он подозревает, что с нашим спектаклем не все чисто и в нем было больше правды, чем выдумки?
     - Вот именно. Мне пришлось рассказать ему все подробности, все равно ему не составило бы труда меня проверить, по, естественно, ни словом не обмолвился о том, что во всем этом есть доля правды. Но, еще раз повторяю, я боюсь, мой рассказ его не убедил.
     - А вы ему говорили, что это была затея миссис де Равель?
     - Нет,- медленно проговорил Джон,- я не стал этого делать. Просто подумал, что будет разумнее вообще об этом не упоминать. Не то чтобы я это отрицал, просто постарался как-то обойти этот момент. В принципе, я хотел, чтобы у него сложилось впечатление, будто я сам все это придумал - и, следовательно, основная ответственность также лежит на мне. Думаю, будет лучше, если вы меня в этом поддержите, Сирил, если представится такая возможность.
     - Ладно,- согласился я, хотя и не вполне понимал, какой смысл в подобных ухищрениях.
     Учитывая обстоятельства, я не испытывал большого желания присоединяться к остальной компании в гостиной, однако если бы я начал сторониться общества, это выглядело бы подозрительно. Этель, разумеется, отнеслась ко мне со своей обычной спокойной доброжелательностью, так же как и Джон, но де Равели всем своим видом давали понять, что они против моего присутствия. Не сомневаюсь, что так оно и было на самом деле. Аморель же явно была напугана. Я промучился там тридцать нескончаемых минут, потом извинился и ушел к своей рукописи, чувствуя себя невероятно измотанным и подавленным.
     Сбросив пиджак для большего удобства, я проработал минут двадцать, когда вдруг услыхал легкий стук в дверь, и срезу после этого в комнату вошла Аморель. Я вскочил в смущении и начал второпях натягивать пиджак, хотя Аморель, кажется, была слишком взволнованна, чтобы обращать внимание на мой внешний вид.
     - Пинки,- сказала она требовательно,- я должна с вами поговорить. Пойдемте в мою комнату.
     - В самом деле, Аморель,- запротестовал я,- это едва ли будет... хм... разумно, как вы считаете? Лучше вы спускайтесь вниз первой, а я последую за вами через одну-две минуты, и мы сможем выйти на улицу по отдельности, не привлекая внимания.
     Аморель уставилась на меня с таким странным выражением лица, что это привело меня в замешательство.
     - Пинки, я просто не в состоянии вас попять. Вы что, беспокоитесь о приличиях? Господи, а ведь и правда. Нет. вы меня поражаете. Как это можно - в один момент взять и застрелить человека, а в другой - создавать целую историю из такой ерунды, как...
     - Аморель!
     - В любом случае, нам не удастся незаметно выйти из дома, даже по очереди,- торопливо продолжила она.- Это небезопасно. Я только что выглядывала из окна, там внизу болтается какой-то тип, по виду явный сыщик. Конечно, он прокрадется за нами и подслушает каждое слово, уже почти стемнело. И здесь ничуть не безопаснее - у меня такое впечатление, что весь дом буквально кишит ими, как будто они прячутся в каждом шкафу и под каждой кроватью. Один из них обязательно через пару минут будет подслушивать под вашей дверью. Моя комната - это единственное безопасное место, там они вас искать не будут. Слушайте, я пойду вперед, а вы ступайте за мной через две минуты. Постарайтесь пройти коридор как можно тише и, ради бога, следите, чтобы никто вас не заметил. Да нет, я имею в виду не кого-то из наших,-нетерпеливо добавила она, заметив мое выражение лица,- они не в счет. Я говорю о сыщиках.
     - Но, девочка моя, мне кажется, для вашей же собственной репутации лучше не...
     - Да прекратите же наконец! Итак, через две минуты.- И прежде чем я мог что-то возразить, она уже вышла.
     Я просто не знал, что делать. В конце концов я решил послушаться ее и, чувствуя себя глупейшим образом, воровато оглядываясь, прокрался до ее комнаты и постучался.
     Дверь мгновенно распахнулась.
     - Да входите же быстрее, идиот,- шепотом сказала эта невозможная девица. - Что вы стоите и долбите в дверь, словно хотите оповестить всех полицейских на целую милю вокруг, что вы здесь.- Схватив меня за руку, она буквально втащила меня через порог.- Вон там есть стул, садитесь.
     Я сел на стул, который она указала, у изголовья приземистой кровати. Аморель заперла дверь, повесила на ручку что-то из своей одежды и села на кровать рядом со мной.
     - Пинки... что вы собираетесь делать?
     - Что делать?- только и мог повторить я слабым голосом.- Что вы имеете в виду? Ничего я не собираюсь "делать".
     Она внимательно посмотрела на меня, и ее овальное личико под шапкой блестящих темных волос было очень серьезным. С каким-то отстраненным интересом я заметил, что над ее верхней губой выступили крохотные бисеринки пота.
     - Послушайте, Пинки,- медленно начала она.- Давайте поговорим начистоту. Не надо отгораживаться от меня. Я знаю, что это вы застрелили Эрика.
     - Черта с два вы что-нибудь знаете!- не выдержал я, впервые в жизни от возмущения выругавшись в присутствии женщины.
     - Если вы не влюблены в Эльзу, значит, вы сделали это из-за того, что я вам наговорила утром. Ведь вам же наплевать на де Равелей вместе с их проблемами. Вы можете поклясться, что не любите Эльзу, Пинки? Нет, не надо изображать оскорбленное целомудрие, просто ответьте: вы клянетесь в этом?
     - Я, кажется, уже давал вам честное слово, что мои чувства к мисс Верити не носят того характера, о котором вы говорите,- ответил я, изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Сказать по правде, я никогда прежде не бывал в женской спальне, а вокруг валялось столько интимных вещичек, на которые я из приличия старался не смотреть. Судя по всему, Аморель не отличалась пристрастием к порядку в доме. Мое смущение усугублялось еще и тем, что, попытайся я соблюсти приличия, мне попросту некуда было бы смотреть.- В самом деле, мне кажется, я уже давал вам в этом слово. Однако сие не означает, что...
     - Тогда это действительно случилось из-за того, что я вам наговорила,-прервала меня Аморель, слегка вздохнув. Она продолжала пристально смотреть на меня, и этот взгляд вызывал у меня беспокойство.
     Я молча пожал плечами. Терять лицо и пытаться что-либо отрицать было бессмысленно. Но чувство беспокойства все усиливалось. Что могло быть у нее на уме?
     - Я не собираюсь лицемерить и делать вид, что сожалею о том, что вы сделали,- продолжила Аморель.- Я просто боюсь за вас, Пинки. Это было очень красиво и благородно с вашей стороны, и так же красиво и благородно то, что вы сейчас делаете вид, будто не имеете к этому отношения, чтобы пощадить мои чувства. Но почему вы вдруг решили, что я достойна такого подвига, не могу даже представить. Не стою я этого. Но вы все же подарили мне Стакелей - или, вернее, честь ухаживать за Стакелеем, и от меня зависит...
     Она продолжала говорить, и я даже как будто слышал ее слова. Но, видимо, напряжение, которое я пережил за последнее время, оказалось слишком велико для меня, потому что мое внимание рассеялось, и в голове мелькали какие-то бессмысленные обрывки мыслей. Это был, возможно, один из самых удивительных моментов в моей жизни, однако вместо того, чтобы сконцентрироваться на словах Аморель, я отдался во власть размышлений, совершенно не имеющих отношения к делу.
     - ...вытащить вас из этой ужасной каши...- Ну и странные же, слова она выбирала, говоря о гибели собственного кузена: "мило", "благородное убийство" - весьма в духе Аморель...- ...должен вас подозревать...- Для чего женщины надевают такие вещички? - ...придут к этому рано или поздно...- Это же так непрактично и наверняка стоит сумасшедших денег.-...просто в ужасе, что они смогут вытянуть это из меня...- Но все же как красиво, да-да, и правда, удивительно красиво.- ...конечно, они сразу догадались бы... - Лимонно-желтое, кажется.- ...все что угодно, чтобы это предотвратить, абсолютно все...- Нет, муаровое мне нравится больше. Это ведь муар?- ...не может свидетельствовать против собственного мужа...-Непрактично, да, но все же очаровательно. Мне вряд ли пришло бы в голову...- ...потому я, естественно, пойду на это...- А эти чулки она носила вчера с зеленым платьем, точно, я их узнаю, хотя они выглядят совсем по-другому, когда не на ногах!
     - Так вы согласны, Пинки?- Аморель, кажется, чего-то требовала от меня.
     Я вздрогнул и повернулся к ней.
     - Прошу прощения, Аморель... Согласен с чем?
     - То есть как с чем, жениться на мне, разумеется!
     Боюсь, у меня буквально упала челюсть.
     - Помилуй бог, что вы такое говорите?!
     - Ведь жена не может свидетельствовать против... Пинки! Вы вообще слышали хоть одно слово из того, что я вам сейчас говорила?
     - Конечно, конечно,- торопливо пробормотал я, пытаясь мысленно переварить тот невероятный факт, что мне, кажется, только что сделали предложение.- Конечно, девочка, я все слышал. Но, в самом деле...
     Я постарался говорить убедительно.
     С серьезностью, которая была под стать ее собственной, я убеждал ее, что, если мы поженимся, это только ухудшит мое положение, ведь полиция сразу скажет, что я убил Эрика с целью завладеть Стакелеем. К счастью, Аморель согласилась с моей логикой, и я благополучно смог ускользнуть обратно в свою комнату.
     Сознаюсь, я ощущал изрядное смущение, запираясь в одиночестве в своей комнате,- смущение оттого, насколько не прав я оказался в отношении этой славной девушки, с которой только что расстался. А я-то считал ее пустоголовой, ветреной, неуравновешенной, вульгарной и еще бог знает какой... и вот теперь, когда она была уверена, что я совершил ради нее убийство, она вполне серьезно готова была отплатить мне, разделив со мной жизнь - только для того, чтобы не свидетельствовать против меня на суде. Свидетельствовать о чем? Видимо, о нашем утреннем разговоре, о чем же еще, больше она ничего знать и не могла. Щедрое предложение, иначе не скажешь.
     В тот вечер мне больше не писалось. Вместо этого я решил реализовать план, который еще раньше созрел у меня в голове. После того как в моих вещах явно порылись, мне не хотелось оставлять свою рукопись в комнате, чтобы какой-то деревенский констебль совал в нее свой нос. Я решил спрятать ее, как мне казалось, в надежное место.
     Сложив бумаги в плоскую водонепроницаемую металлическую коробку, которую я часто брал с собой за город, чтобы собирать в нее интересные образцы мха (еще одно из моих увлечений), я тайком выскользнул из дому и в темноте пробрался на Вересковое поле. Там я направился прямиком к кусту, который приметил еще днем. Корни его переплелись так, что между ними образовалось свободное пространство. Помедлив немного, чтобы убедиться, не следит ли кто за мной, я спрятал свою коробку в это потаенное место.
     Покончив с этим, я (если цитировать фразу из дневника Сэмюэла Пеписа) отправился в постель; хотя в моем случае вряд ли можно было надеяться на сон.
     До сих пор мои нервы, хотя и непривычные к подобному напряжению, выдерживали все, что я взваливал на них. Но на следующее утро они меня подвели.
     Целых два часа инспектор допрашивал меня, не скрывая своего враждебного настроя, обо всем, что казалось ему подозрительным - о моей ссоре со Скотт-Дейвисом об отношениях с мисс Верити, обо всех моих передвижениях в лесу во время рокового второго выстрела. Я совершенно потерял голову, мои ответы были так противоречивы и запутанны, что остается лишь удивляться, как меня не арестовали на месте.
     Когда меня наконец отпустили, признаюсь, я вышел из дома в состоянии, близком к панике. Больше я не в состоянии был нести это бремя в одиночестве, мне срочно требовался непредвзятый советчик, который работал бы для меня, пока полиция копает против меня.
     Однако я все еще не хотел обращаться к своему адвокату, у меня возникла другая идея. Я вспомнил о человеке, который учился вместе со мной в Фернхерсте, и даже в том же потоке - по сути дела, моем однокласснике. Наши пути разошлись, когда мы выросли, но в детстве мы довольно много общались. Судя по газетным репортажам, за последнее время этот человек приобрел немалую известность, распутав несколько сложных преступлений, которые завели в тупик даже Скотленд-Ярд. Я не очень поверил в это, когда читал репортажи, мне он запомнился весьма заурядным, и даже довольно-таки нахальным маленьким сорванцом, но сейчас я готов был ухватиться даже за соломинку.
     Итак, я послал телеграмму Роджеру Шерингэму, напоминая ему о нашем давнем знакомстве и доверительно сообщая, что нахожусь в крайне опасном положении и срочно нуждаюсь в его помощи.
     
     
     Глава 9
     
     Ответ Шерингэма не заставил себя ждать. Он сообщал, что приедет вечерним поездом в тот же день. Я был приятно удивлен - должно быть, Шерингэм изменился к лучшему. Насколько я его помнил, раньше он не горел желанием лезть из кожи вон для чей-то пользы.
     Через полчаса пришла другая телеграмма, в которой он сообщал номер поезда, время прибытия в Бьюдфорд и просил встретить его на платформе.
     После обеда я отвел Джона в сторонку и рассказал ему о том, что сделал. Он великодушно выразил готовность гостеприимно встретить в своем доме любого, кто будет мне помогать, но я видел, что он не вполне одобряет мои действия. Он явно опасался, что Шерингэм лишь подтвердит подозрения полиции, и разве не лучше было бы обратиться к моему собственному адвокату? Я улыбнулся и ответил, что Шерингэм лучший следователь, чем любой адвокат, и все, что от него требуется,- это доказать мою невиновность. Шерингэм сделает это для меня и по моей просьбе не будет собирать улики против кого-то другого. Кажется, мне не удалось убедить Джона, но тут уж я ничего не мог поделать.
     Даже наиболее уверенный в своих силах человек с радостью переложит часть своего груза на плечи другого, и поэтому я чувствовал себя гораздо спокойнее, когда в шесть часов вечера пошел в гараж, чтобы вывести свою машину и поехать в Бьюдфорд встречать Шерингэма. Джон, по-видимому, был очень высокого мнения о сто детективных способностях (порой он даже полуофициально работал на Скотленд-Ярд, судя по словам Джона, который, кажется, знал о нем все), поэтому я чувствовал уверенность в том, что он сумеет найти доказательства моей невиновности. Тучи, которые начали было сгущаться над моей головой, опять, кажется начали рассеиваться.
     Я вывел машину задним ходом и начал было двигаться вперед, как вдруг слева появился какой-то мужчина, приказавший мне остановиться. Я подчинился, и он предупредил меня (обратившись ко мне по имени), что покидать пределы имения запрещено.
     Я почувствовал вполне понятное раздражение.
     - Это просто нелепо. Я еду встречать друга, прибывающего на поезде в Бьюдфорд в шесть сорок два.
     - Простите, сэр, но таков приказ. Инспектор не разрешил никому покидать окрестности имения в течение еще одного-двух дней, на тот случай, если ему понадобиться срочно допросить кого-либо.
     Я спросил его, кто он такой, и потребовал предъявить документ, удостоверяющий его полномочия. Он как-то покраснел и сказал, что полномочия тут не при чем, таковы указания инспектора. Я резко ответил ему и поехал дальше, невзирая на его протесты. Этот инцидент не имел особою значения, по он заставил меня нервничать еще больше. По всей видимости, мне была предоставлена очень ограниченная свобода передвижения. Я не стал обманывать себя предположениями, что подобные строгости касались еще кого-то помимо меня. Такое положение было не только опасным, по и унизительным.
     Поэтому я не слишком удивился, когда, подъехав к станции Бьюдфорд, я заметил гам шпика, который последовал за мной на платформу, даже не давая себе труда скрывать свое присутствие. Похоже, вырваться из сетей надолго было невозможно.
     Я сразу же узнал Шерингэма, несмотря на то, что не видел его много лег. Кроме того, его трудно было не заметить. Лично я всегда слежу за аккуратностью своего гардероба, даже находясь за городом. Мне было бы крайне неприятно, если бы кто-то ненароком увидел меня в таких позорных фланелевых брюках, какие были на Шерингэме, или в подобной бесформенной шляпе. А он, вероятно, именно так и ходил в Лондоне. Его карманы топорщились от бумаг, а под мышкой левой руки он держал четыре книги.
     - Так-так,- сказал он, с таким энтузиазмом тряся мою руку, будто и вправду рад был меня видеть, и меня это как-то сразу ободрило.- Ну как ты тут поживаешь, черт тебя побери, старина Тейперс?
     Как бы ни рад я был видеть того, кого уже заранее считал своим спасителем, я не мог не вздрогнуть, услышав это гнусное прозвище, которое считал благополучно похороненным двадцать лет назад. По какой-то совершенно непонятной причине меня нарекли "Тейпворм" (то есть глист) в первый же день, как я переступил порог школы Ферпхерст. Это было в высшей степени оскорбительно и не имело под собой никаких оснований; и хотя в дальнейшем это прозвище сократилось до Тейперса, мне от этого не стало легче. Помню, как недоумевала по этому поводу моя дорогая мама: "Милый Сирил, скажи, пожалуйста, почему здесь все мальчики называют тебя..." Впрочем, это не имеет никакого отношения к моему рассказу.
     С моей стороны было бы неучтиво препираться с человеком, только что проехавшим более двухсот миль, чтобы оказать мне услугу, поэтому я сделал хорошую мину и ответил с улыбкой (возможно, несколько натянутой):
     - В данный момент, боюсь, довольно паршиво.
     В ответ Шерингэм весьма болезненно хлопнул меня по левому плечу, видимо, чтобы меня подбодрить.
     - Ну-ну, держи хвост пистолетом, старина, ты пока еще жив, значит, не все потеряно,- заявил он не без черного юмора.- Ты еще даже не арестован... А где бы нам с тобой выпить пивка?
     - Пивка?- повторил я без энтузиазма. У нас как раз оставалось достаточно времени, только чтобы доехать до Минтон-Дипс и успеть спокойно переодеться к ужину, да и вообще я не любитель пива, особенно перед едой. Легкое шерри, какая-нибудь настойка или, смотря по обстоятельствам, не очень крепкий ароматный коктейль - это еще куда ни шло, но пиво?- нет уж, благодарю покорно.
     - Конечно, пива,- твердо повторил Шерингэм.- У меня с дороги такая жажда разыгралась! Вон там, через дорогу, кажется, есть подходящий паб. Пойдем проверим.
     Пришлось мне идти вместе с ним, по от пива я категорически отказался.
     - Так, значит, "маленькая неприятность", в которую ты вляпался, это ни много ни мало убийство,- Шерингэм весь сиял от удовольствия.- Я предполагал нечто подобное. И что, они подозревают тебя, Тейперс? Потрясающе! Везет тебе, ничего не скажешь.
     - До такой степени везет,- сухо ответил я, потягивая свое шерри,- что вон тот джентльмен, слева от тебя, который заказал горькое пиво, сидит здесь с единственной целью - не дать мне сбежать со следующим поездом.- Мне показалось, что надо дать Шерингэму понять истинную серьезность ситуации, которую он пока, видимо, не осознал до конца.
     - Одна из местных ищеек? - сказал Шерингэм, оборачиваясь и не заботясь даже о том, чтобы понизить голос.- Отлично! Сейчас мы его позовем, пусть присоединяется к нам.
     Я попытался было остановить его, но прежде, чем я произнес хотя бы слово, Шерингэм действительно предложил сыщику перенести свой стакан на наш конец барной стойки. Тот так и сделал, ухмыляясь, чтобы скрыть смущение.
     Шерингэм буквально обрушился на него с вопросами.
     Сперва тот уклонялся от ответов, по Шерингэм продолжал сыпать такими именами, как старший инспектор Морсби, комиссар Грин и тому подобными с такой фамильярностью, что детектив наконец не выдержал и спросил:
     - А вы сами, сэр, случайно не из Скотленд-Ярда?
     - Я-то? О пет... По крайней мере, в данный момент, невозмутимо ответил Шерингэм.- То есть я приехал сюда неофициально, хотя...- Он ясно дал понять, что официальные распоряжения могут поступить ему в любой момент.
     К моему немалому удивлению, сыщик попался на этот блеф и заговорил гораздо свободнее. Он сам не занимается этим делом, а явился на станцию, получив приказ по телефону из Минтона.
     - Чтобы присматривать за нашим общим приятелем,- сказал Шерингэм, подмигнув в мою сторону, на что я решился ответить смущенной улыбкой.
     Сыщик подтвердил, что так оно и было. Шерингэм продолжал задавать ему общие вопросы: кто вел дело, как зовут главного констебля и так далее, и тот отвечал уже безо всяких колебаний.
     - Не буду вас расспрашивать о подробностях этого дела,- сказал под конец Шерингэм,- я все узнаю от инспектора Хэнкока. Хотите еще выпить? Нет? Ну, тогда мы, пожалуй, пойдем, Тейперс. Все в порядке,- сказал он сыщику,-теперь я сам буду присматривать за мистером Пинкертоном. Можете больше не беспокоиться.
     - Отлично, сэр,- ответил сыщик.- Благодарю вас.
     Я был сражен. Но с инспектором, как я предполагал, у Шерингэма этот номер не пройдет.
     Чтобы отдать должное силам правопорядка, замечу, что, когда мы тронулись в путь, я увидел отражение нашего соглядатая в зеркале заднего вида - тот стоял на пороге паба и наблюдал за нами до тех пор, пока наш автомобиль не скрылся из виду. Видимо, он не настолько нам поверил, как мне показалось, просто делал вид. Трудно было с полной уверенностью сказать, кто из нас лучше блефовал.
     Шерингэм болтал, не умолкая, всю дорогу. Он не дал мне изложить ему все факты, хотя я и порывался это сделать, под тем смехотворным предлогом, что человек не может хорошо делать несколько дел одновременно, поэтому либо я должен подождать со своей историей, либо мы окажемся в кювете. Не хвалясь, скажу, что только очень неумелый водитель не может вести машину и разговор одновременно, но Шерингэм весьма нетактично заметил в ответ, что, пока он не получит лучшее представление о моих водительских способностях, он придержит свое мнение.
     Я все же отомстил ему, может, немного по-детски. поинтересовавшись, чем он занимался все эти годы помимо своих расследований, хотя сам отлично знал, что Шерингэм писал романы. Помнится, я даже прочитал парочку из них. Мне они показались ничем не выделяющимися из общего потока макулатуры; тем не менее, насколько я слышал, они пользовались достаточным успехом. Он уклончиво ответил, что иногда занимается журналистикой.
     В то время как я сделал вид, будто не имею понятия о роде занятий Шерингэма, остальные не сочли нужным этого скрывать. К моему несказанному удивлению, наша неизменно спокойная Этель, которую не смогла вывести из равновесия даже внезапная смерть одного из ее гостей, буквально трепетала перед ним. Я никому, кроме Джона, не сказал о намечающемся приезде Шерингэма, а тот из-за общей суматохи ни словом не обмолвился об этом до тех пор, пока я не уехал в Бьюдфорд, поэтому у Этель едва хватило времени, чтобы подготовить для него спальню, куда я сразу и проводил его, пока остальные переодевались к ужину Ему досталась единственная свободная комната в доме - бывшая комната Эрика.
     Из беседы, которую мы вели в гостиной перед ужином, потягивая коктейль, я заключил, что Шерингэм и впрямь весьма известен как писатель. К чести его, должен заметить, что, несмотря на свою обычную самоуверенность, когда речь заходила о его сочинительстве, он становился воплощением скромности и будто бы даже стеснялся его. Зато он в самых пространных выражениях хвалил детективные рассказы Джона, которые - к моему изумлению - знал досконально. Тут уж настала очередь Джона смущаться, и так это и продолжалось в том же духе, пока мы скромно стояли рядышком и почтительно внимали беседе двух великих. Маленькая забавная интерлюдия между актами пашей трагедии.
     За обедом Шерингэм болтал с такой поразительной словоохотливостью, что остальные не могли вставить ни словечка. Лично я несколько раз откашливался, готовясь говорить (обычно за этим следует выжидательное молчание), но каждый раз Шерингэм встревал прежде, чем я успевал открыть рот. Порой это становилось невыносимо.
     Кроме того, он продолжал, несмотря на мою хмурую реакцию, называть меня перед всеми все тем же отвратительным прозвищем. Потом Аморель (на которую, как я заметил, Шерингэм, к сожалению, оказал самое отрицательное влияние, возродив в пей прежние грубоватые манеры, которые прежде так сильно коробили меня) через весь стол поинтересовалась, что означает это прозвище, и Шерингэм радостно выложил ей все подробности, употребляя термины, неприличные за обеденным столом. Я, конечно, присоединился к всеобщему веселью, чтобы сохранить достоинство, но начал уже сомневаться, правильно ли я поступил, вызвав этого человека. Тот, кто мог быть так слеп к моим чувствам, вряд ли обладал достаточной проницательностью, чтобы вызволить меня.
     Однако после ужина, когда мы уже немного посидели над портвейном и затем удалились в кабинет Джона, чтобы избавить себя от общества де Равеля, Шерингэм вдруг превратился совершенно в другого человека.
     - А теперь,- деловито сказал он, как только мы расположились в креслах,- нельзя терять пи минуты. Я знаю, старине Тейперсу давно уже не терпится излить душу, по всему свое время. Давайте приступим к делу. Мне прежде всего нужны факты. Нет, Тейперс, не от тебя, ты можешь невольно исказить события. Я хотел бы выслушать Хилльярда, если он, конечно, не возражает. Сначала беспристрастное свидетельство со стороны Хилльярда, а потом твоя субъективная оценка ситуации, Тейперс, которая не подкреплена неопровержимыми доказательствами. А затем я хотел бы послушать, что вы оба думаете по этому поводу, даже если вы не можете обосновать свое мнение никакими аргументами и доказательствами - это может оказаться даже еще интереснее. В любом случае сначала факты, потом домыслы. Разумеется, большинство из этих фактов мне уже известно, но прошу вас рассказывать все так, как если бы я слышал об этом впервые.
     Мне почему-то было жаль, что не я буду рассказывать эту историю, однако я не мог не признать правоту Шерингэма: не исключено, что моя интерпретация событий могла оказаться несколько искаженной. В остальном же уверенность, с которой он говорил и ощущение, что подобная ситуация для него не в новинку, воскресили мою надежду на него, увядшую было после его дурацкой болтовни за ужином.
     Джон хорошо изложил события, без излишней эмоциональности и субъективности. Предварив свой рассказ упоминанием о том, что он расскажет Шерингэму все, что знает инспектор или, вернее, то, что он сам знает о том, что знает инспектор, он избежал необходимости рассказывать все, что на самом деле стояло за официальной версией. Другими словами, он рассказал только половину правды, даже единым словом не упомянув об отношениях Скотт-Дейвиса с миссис де Равель.
     Это меня не устраивало. Я вызвал сюда Шерингэма именно по той причине, что ему, в отличие от моего адвоката, можно было рассказать все.
     Поэтому, как только Джон закончил говорить, я поднял руку прежде, чем Шерингэм начал задавать вопросы, которые, верно, уже созрели в его голове.
     - Шерингэм, прежде чем мы продолжим, я хотел бы тебе кое-что сказать. Пока что у меня не было возможности объяснить, почему я послал телеграмму тебе, а не вызвал своего адвоката, хотя присутствующий здесь Джон буквально силой принуждал меня это сделать. Причина вот в чем: я хочу, чтобы ты доказал мою невиновность, при этом не предъявляя официального обвинения никому другому.
     Шерингэм выглядел озадаченным.
     - Ч го-то я тебя не пойму. Ну-ка, повтори еще раз.
     - Мне очень хочется доказать свою невиновность,- терпеливо повторил я,-никогда в жизни мне ничего гак не хотелось. Но на том все и должно закончиться. Мне не хотелось бы, чтобы полиция получила улики против кого-либо другого. Мой адвокат, боюсь, из-за своей лояльности ко мне может счесть своим долгом предоставить полиции такие улики, если только он сможет их обнаружить. Поэтому я хочу, чтобы ты дал мне честное слово не делать ничего подобного.
     - То есть ты имеешь в виду, что не желаешь знать, кто на самом деле убил этого парня?- спросил Шерингэм с нескрываемым удивлением.
     - Нет-нет, разумеется, выясни это, если сможешь. Только не сообщай полиции. Вообще ничего не говори полиции помимо того, ч го поможет мне снять с себя обвинение, не подставляя при этом никого другого.
     - Да почему же нет?!
     - Потому что,- начал объяснять я, бросив взгляд на Джона,- мы с Хилльярдом оба придерживаемся такого мнения, что тот, кто застрелил Скотт-Дейвиса, сделал благородное дело и заслуживает почестей, а не наказания.
     Шерингэм посмотрел то на одного из нас, то на другого, потом тихо присвистнул:
     - Ничего себе: сговор с целью сокрытая преступления. А ты еще хочешь, чтобы я присоединился к нему. Это серьезный вопрос, Тейперс.
     - Не знаю, Сирил, - Джон выглядел немного не в своей тарелке.- Не уверен, что я готов зайти так далеко. Я лишь говорил о том, что...
     - Вы сказали, что не будете столь лицемерны, чтобы делать вид, будто сожалеете о его смерти,- прервал я его.- Да ладно вам, Джон. Вы подразумевали и все остальное. Наберитесь же смелости и скажите это вслух.
     Джон еще мгновение колебался, а потом посмотрел на Шерингэма и сказал:
     - Все верно. Я подразумевал это, и я действительно так думаю. Скотт-Дейвис был законченым негодяем, и полсотни людей только обрадуются тому, что он наконец покинул этот мир. Мне кажется, этот человек не стоит того, чтобы о нем сожалеть.
     - Ну что ж, пусть будет так,- без малейшего удивления согласился Шерингэм,- Мы трое лучше можем об этом судить, чем двенадцать тупоголовых деревенских присяжных в суде. Я нисколько не возражаю против того, чтобы мы сами стали неофициальным судом присяжных. Но вы должны предоставить мне доказательства его подлости, а я уж буду судить сам.
     - Вот это-то я как раз не согласен раскрывать тебе, если ты не пообещаешь не передавать полиции любое обнаруженное тобой доказательство чьей-либо вины,- твердо сказал я.
     Шерингэм вопросительно посмотрел на меня.
     - Ну и ну, Тейперс, ушам своим не верю: глист выходит на тропу мести,-грубо пошутил он. - Так значит, ты мне не предоставишь никаких доказательств, если я не дам тебе обещания - а я не буду давать никакого обещания, пока не получу доказательств. Тебе не кажется, что так мы будем ходить по кругу?- Он посмотрел на нас с Джоном, но мы оба промолчали.- Эти ваши доказательства подлости Скотт-Дейвиса непосредственно связаны с преступлением (если, конечно, это преступление)?
     - Возможно,- уклончиво ответил Джон.
     - Весьма вероятно,- добавил я.
     - А полиция ими не располагает?
     - Нет,- ответил Джон.
     - По крайней мере, если она что и знает, то только в самых общих чертах,- добавил я.- Я так полагаю, они провели некоторое расследование в Лондоне и должны быть в курсе расхожих сплетен.
     Джон в раздумье потер подбородок.
     - Да, пожалуй, верно. Я как-то упустил это из виду. А если они действительно наслушались сплетен...
     Я кивнул. Если они раскопали светские сплетни, то связь Скотт-Дейвиса с миссис де Равель, о которой они и без того догадывались, к настоящему времени могла быть установлена наверняка.
     - Пока что вы мне рассказали обо всем лишь в общих чертах,- уже более серьезно сказал Шерингэм Джону.- Должен ли я понимать гак, что это ваше доказательство заполнит пробелы?
     - В значительной степени,- подтвердил Джон.
     - На самом деле,- прямо сказал я,- оно превращает меня из единственного человека, имеющего очевидный мотив для убийства, в единственного из присутствующих в доме включая даже Джона,- у кого этот мотив наиболее слаб.
     Джон буквально подскочил от удивления.
     - Черт возьми, Сирил, а ведь вы совершенно правы, воскликнул он с таким неподдельным удивлением, что было ясно, что ему самому столь очевидный факт до сих пор даже не приходил в голову.
     - Тогда тем более я должен это услышать,- решительно сказал Шерингэм. Слушайте, давайте примем компромиссное решение. Допустим, я соглашусь - если приду к выводу, что Скотт-Дейвис действительно был таким негодяем, каким вы ею изображаете,- рассказывать полиции только о тех фактах и теориях (ежели таковые возникнут), которые помогут доказать невиновность Тейперса. Однако если ваши доводы меня не удовлетворят, я поступлю по собственному усмотрению. Такие условия вам подходят?
     Мы с Джоном переглянулись.
     - Тогда окончательное решение останется за вами, заметил Джон.- В таком случае это будет уже не суд присяжных, пусть даже состоящий из трех человек, Это будет единоличное, а вовсе не коллегиальное судейское решение. Вы берете на себя огромную ответственность, Шерингэм.
     - Ответственность меня не пугает. По-моему, я не уступаю ни по интеллекту, ни по здравому смыслу обычному суду присяжных.- Если Шерингэм и испытывал в чем-то недостаток, то явно не в самоуверенности.
     - В таком случае, я склонен согласиться,- ответил Джон, покосившись на меня.
     - Принято,- подтвердил я.
     Мы помолчали минутку, а затем одновременно сменили позу, как будто приняли важное решение и могли теперь двигаться дальше.
     - Постойте,- заметил Шерингэм.- Здесь есть одно "но", однако весьма существенное. Предположим, что доказательство невиновности Тейперса окажется доказательством вины кого-то другого?
     - Тогда лучше о нем умолчать,- тут же ответил я.
     - Хм...- Шерингэм почесал в голове в откровенной растерянности.-Скажем, может получиться так: допустим, версия твоей невиновности окажется версией чьей-то вины.
     Я подумал над этим.
     - Что ж, против этого я не возражаю, если не будет прямых доказательств.
     - А как насчет косвенных улик, подтверждающих версию?
     - Вот тут я не уверен...- заколебался я.
     - Не будьте дураком, Сирил.- вмешался Джон. Он повернулся к Шерингэму.-Мы еще даже не знаем, располагает ли полиция сведениями, которые, как она считает, доказывают виновность Пинкертона. Или хотя бы достаточными для его ареста. Если так, то наша главная задача раздобыть доказательства его невиновности, даже если это будет означать предоставление улик против кого-то другого, до тех пор (если Сирил не изменит своей идеалистической позиции), пока это самое контрдоказательство не сможет служить фактическим подтверждением чьей-то вины. Вы вольны выдвигать любые теории относительно виновности любого человека. Полиция обычно не разглашает такие вещи и никого ими не шантажирует. Если приходится выбирать между подозрениями полиции и свободой Сирила, пусть полиция подозревает кого хочет, пока у нее пет доказательств. Это отвечает вашим пожеланиям, не так ли, Сирил?
     - Да,- подумав, ответил я. - Да, думаю, с этим я могу согласиться.
     - Что ж, твоя шея, тебе и решать, Тейперс,- не к месту развеселился Шерингэм. - Ну вот, наконец-то мы разобрались,- чего хотим. Хилльярд, пожалуй, вам придется рассказать мне все сначала, только на этот раз ничего не упуская.
     - Надо ему все рассказать,- заметил я Джону.- Даже то, что вы мне говорили по секрету о взаимном алиби.
     Джон кивнул.
     - Да, черт возьми, конечно!- резко сказал Шерингэм, расплющивая окурок своей сигары и доставая из кармана трубку.- Вообще-то давно пора. Теперь вы должны рассказать мне все в мельчайших подробностях. Сначала вы, Хилльярд, потом Тейперс, потом мы будем обсуждать все это вместе до полуночи. Этого хватит на сегодня, а завтра мы продолжим и посмотрим, что нам удастся раскопать. И, кстати, надо будет хотя бы на время оттянуть попытки инспектора упечь Тейперса в тюрьму, если он действительно тешит такую мысль. Ну же, поехали.
     Несмотря на грубоватую манеру его речи, решительный настрой Шерингэма был достоин восхищения. Я почувствовал, что снова оттаиваю по отношению к нему. По крайней мере, его несгибаемая уверенность в своих силах была для меня крайне необходима.
     Настолько необходима, что я нашел в себе мужество признаться в том, что в глубине души испытываю настоящий ужас перед происходящим.
     Дознание по делу Скотт-Дейвиса было назначено на завтра, на одиннадцать часов утра. У меня было нехорошее предчувствие, что полиция попытается выдвинуть против меня серьезное обвинение (насколько серьезным оно будет, можно было только догадываться), чтобы заставить присяжных вынести вердикт о преднамеренном убийстве, и в этом случае я буду немедленно взят под стражу. Я отчаянно стремился избежать ареста, пока дело не примет благоприятный для меня оборот, и об этом я теперь честно сказал Шерингэму.
     К моему ужасу, он пессимистично оценивал мои шансы на тот момент.
     - Если они уверены в твоей виновности, все зависит от того, как ляжет карта. Если же они не совсем уверены, то постараются отложить заседание, чтобы найти более надежные улики. Боюсь, ты должен быть к этому готов, Тейперс.
     Должен признаться, я буквально умолял его сделать все возможное, чтобы раскопать хоть что-нибудь в мою пользу до начала дознания. Как я уже говорил, я трепетал от одной мысли, что мне придется дожидаться развития событий за решеткой. Если кому-то из читателей покажется, что я в некоторой мере потерял лицо, умоляя о помощи, то могу заверить: если ему самому, не дай бог, будет угрожать тюремная камера настолько реально, что уже начнет мерещиться дверь, открывающаяся, чтобы его впустить, он сделает все возможное и невозможное, чтобы её избежать.
     - Я, разумеется, поговорю с инспектором,- с сомнением проговорил Шерингэм,- хотя не уверен, что мне удастся многое из него вытянуть. Как бы то ни было, все в руках божьих, и если тебя действительно посадят на какое-то время, Тейперс, обещаю тебе, что буквально в лепешку расшибусь, чтобы вытащить тебя оттуда так скоро, как только будет в человеческих силах.
     Я ответил на это кислой улыбкой.
     Мы продолжили обсуждать дело во всех подробностях.
     Было уже далеко за полночь, когда мы разошлись по своим спальням, и к тому времени Шерингэм знал практически все, что знал Джон, и почти все, что было известно мне самому. Поскольку я-то, конечно, знал об этом больше, чем Джон. Например, я точно знал, что не делал второго выстрела.
     
     
     Глава 10
     
     На следующее утро я вскочил чуть свет в надежде, что и Шерингэм сделает то же самое. Около половины восьмого, когда я уже закончил свой туалет и не знал, чем бы себя дальше занять, моя дверь распахнулась, и Шерингэм в халате вошел в комнату.
     - Привет, Тейперс. Уже встал, да? А я как раз собирался вытащить тебя из постели, чтобы ты меня провел по окрестностям.
     - Я и сам собирался предложить тебе то же самое, согласился я.- У нас есть по меньшей мере час до завтрака.
     - Вот именно. Ну все, даю тебе десять минут на сборы. Кстати, должен заметить,- с усмешкой добавил Шерингэм, выходя из комнаты,- ты должен это ценить: редко что способно поднять меня с постели в такую рань. Я не опускался"до такого уже лет десять.
     Я улыбнулся и кивнул, хотя в душе скривился от такой бестактности. Пусть Шерингэм действительно оказывал мне услугу, но вовсе не обязательно было постоянно мне об этом напоминать.
     Он скрылся в ванной, оставив мою дверь распахнутой настежь, так что мне пришлось закрывать ее самому. Терпеть не могу, когда в моей комнате открыта дверь, даже если это лишь мое временное пристанище.
     Минут через десять Шерингэм опять ворвался в мою комнату, даже не соизволив постучать, хотя он знал, что я уже встал. Я поднялся со стула, и мы вместе спустились вниз.
     - Для начала пойдем взглянем на место твоего преступления, - сказал он.
     Мы вышли из дома и стали спускаться с холма. Уже на полпути я оглянулся и заметил, что кто-то следует за нами по пятам. Меня вдруг охватила паника при мысли, что нам могут не позволить заниматься собственными расследованиями, хотя я отлично знал, что это практически невозможно. Этот инцидент дает попять, что нервы мои были на пределе.
     Я показал Шерингэму точное место, где я обнаружил тело, и описал ею положение. Некоторое время тот молчал, в задумчивости окидывал взглядом место гибели Скотт-Дейвиса.
     - Попятно,- наконец произнес он.- Значит, по твоей версии, его застрелил кто-то, кто прятался за кустами, видимо за тем поворотом... По крайней мере, это единственное место, откуда можно было произвести прямой выстрел.
     - Я вовсе не говорил, что это моя версия,- поспешил поправить ею я. Хотя, конечно, накануне вечером во время разговора я высказывал что-то в этом роде. Но это всего лишь предположение.
     - А ты пытался найти какие-нибудь следы?
     - Нет, я с тех пор вообще здесь не был.
     Шерингэм повернулся к сыщику, который остановился на тропинке на некотором расстоянии от нас. До этого момента он не обращал на него никакого внимания, и я не знал даже, заметил ли он этого сыщика вообще.
     - Как я полагаю, ваши люди уже тщательно обыскали местность, - дружелюбно спросил он.
     - Так точно, сэр, инспектор сам прочесал здесь каждый фут, и сержант Берри тоже,- с готовностью ответил сыщик, приближаясь к нам. Я обратил внимание, с каким почтением он обращается к Шерингэму. Было очевидно, что он вовсе не против нашего присутствия. - Вряд ли вы здесь что-нибудь найдете, мистер Шерингэм. Как сказал мистер Хилльярд, его коровы уже пару раз потоптались здесь.
     - А-а, так вы меня знаете?- самодовольно заметил Шерингэм, и несмотря на волнение, я не мог сдержать улыбку: с таким детским тщеславием он отреагировал, услышав свое имя.- Каким же образом, позвольте поинтересоваться?
     - Ну, знаете, сэр, эти ваши вчерашние телеграммы, да то, да её,-усмехнулся сыщик.- Инспектор сказал, что вы можете осматривать все, что сочтете нужным, а я должен находиться рядом на тот случай, если вы захотите что-то спросить: ну, там, насчет положения тела и прочее.
     - А еще чтобы доложить ему, если я вдруг найду что-то интересное, верно?- усмехнулся в ответ Шерингэм.- Что ж, очень любезно со стороны инспектора, я его обязательно поблагодарю при встрече. Кстати, есть здесь такие места, куда нам не следует заходить, или что-нибудь вроде этого?
     - Нет, сэр. Мы уже здесь закончили. Можете ходить, где вам вздумается.
     - Нашли что-нибудь?- напрямик спросил Шерингэм.
     Сыщик заколебался.
     - Да почт ничего, сэр, по правде говоря.
     - А если бы и нашли, то не сказали бы, да? Ну ладно, ладно. В любом случае, здесь, кажется, и нечего особенно искать. Я так полагаю, маленькая поляна, о которой ты говорил, Тейперс, находится где-то в конце этой тропинки?- добавил он, обращаясь ко мне.
     Должен признаться, я буквально подскочил на месте. Мало того что Шерингэм вообще воскресил это омерзительное прозвище, так он еще и употреблял его в присутствии посторонних...
     - Да,- коротко ответил я.
     Мы прошли на маленькую поляну, и некоторое время Шерингэм просто стоял и осматривался.
     - Так, понятно. А вот эта тропинка слева ведет на большую поляну, я полагаю? Так какова рабочая версия? Видимо, она состоит в том, что Скотт-Дейвис пришел сюда с большой поляны по той вот тропинке, пересек поляну и двигался к подножию холма тем же путем, по которому мы сюда пришли, когда кто-то выстрелил ему в спину? Я прав?
     - Мы еще не уверены, что это не был несчастный случай, сэр, - осторожно ответил сыщик.- Мы пока вообще не готовы утверждать, что речь идет именно об убийстве.
     - Допустим, это все же убийство. Так гораздо интереснее,-отвратительно пошутил Шерингэм.-  Тогда версия была бы такой?
     - Что-то вроде этого, без сомнения, если, конечно. предположить, что это убийство.
     - Другими словами, убийца находился по эту сторону от жертвы, прятался где-то между ним и этой поляной. А что, если все было как раз наоборот: Скотт-Дейвис как раз шел сюда по той тропинке, когда кто-то выстрелил в него оттуда, со спины?
     - Его тело лежало головой к склону, а ногами сюда, сэр.
     - А может, он повернулся, когда в него выстрелили?
     - Ружье тоже было с этой стороны, позади него. Не было найдено никаких следов того, что кто-то прошел мимо тела, чтобы положить туда ружье. Если исходить из предположения, что это убийство, как вы сами сказали.
     - Разумеется. Но мне кажется, вы говорили, что здесь уже прошлось стадо коров, и даже не один раз?
     - Только не по той тропинке. Судя по всему, туда они не заворачивали. Как видите, она всего около фута шириной, и по бокам нет вытоптанной травы и сломанных веток, как везде вокруг. Хотя земля была слишком сухая, чтобы на ней могли остаться какие-то следы.
     - Да, другая тропинка явно шире. Но если уж стадо зашло на эту поляну, оно должно было как-то с нее выйти, и я не думаю, что коровы станут придерживаться одной дороги. Конечно, я не очень разбираюсь в коровах, но мне это кажется маловероятным.
     - Нет, конечно, они прошли насквозь через поляну. Там, подальше, есть еще одна тропинка, побольше той, где нашли тело. Отсюда ее не видно. Вон там, за кустом.
     Мы пошли взглянуть на нее. Я сам прежде не замечал эту тропинку, когда был на поляне, настолько хорошо её скрывали кусты. Чтобы попасть на пес. нужно было резко свернуть в сторону. Я надеялся, что эта новая тропинка, о существовании которой мы не подозревали, хоть как-то продвинет паши поиски, по Шерингэм не обнаружил там ничего существенного. Он осмотрел ее, прошел по ней несколько шагов и снова присоединился к нам.
     - Ну?- с нетерпением спросил я. - Есть какие-нибудь идеи?
     - Есть,- с готовностью ответил он.- Безусловно, кое-что мне уже пришло в голову. Например, за каким чертом Скотт-Дейвис вообще пошел через эту поляну? Видимо, ему нужно было попасть на дорогу, ведущую вверх по холму, потому что эта тропинка больше никуда не ведет, но для этого вовсе не обязательно было делать такой крюк, можно было выбрать путь покороче. А что думают по этому поводу ваши люди?
     - Честно говоря, мы об этом как-то не задумывались, сэр, - сознался сыщик. - Иногда человеку хочется немного прогуляться, разве пет? Особенно если учесть, что тут и разница-то всего в несколько шагов. Это не показалось нам важным.
     - Я и не говорил, что это важно. Просто странно.
     - В таком случае, было бы не менее странным, если бы мистер Скотт-Дейвис пошел по той тропинке,- не без злорадства заметил сыщик.
     К моему замешательству, Шерингэм тут же согласился с ним с излишним, на мой взгляд, энтузиазмом.
     - Вы абсолютно правы. А кстати, тебя-то самого, Тейперс, что понесло по этой тропинке?
     - Сам не знаю. Могу сказать одно: теперь я каждый день жалею об этом,-горько признался я.- Впрочем, это нетрудно объяснить. Я искал того, кто стрелял в лесу, если вы помните. Видимо, где-то в подсознании у меня возникла мысль, что надо бы посмотреть и на этой поляне, вот я и свернул с основной дороги, чтобы заглянуть сюда. Другою объяснения у меня нет.
     - Что ж, похоже на правду,- к моему облет четно, сразу же согласился Шерингэм.- Давайте взглянем ну другую поляну. Как я понял, вы с миссис Фицвильям последними видели Скотт-Дейвиса живым, не так ли, Тейперс? Мне хотелось бы посмотреть, где именно он находился. Может быть, это даст паи какой-нибудь ключ.
     Я провел их на другую поляну и показал место, где лежал Скотт-Дейвис во время спектакля. Шерингэм очень внимательно осмотрел все вокруг, хотя не представляю. что он там мог искать, но, в любом случае, никаких следов уже не осталось. Невозможно было определить даже то место, где я сам стоял. Этот участок земли на краю поляны был совсем оголен, не было даже папоротника или жесткой травы, которые могли бы примяться и, таким образом, сохранить следы.
     Я присел на пенек, с интересом наблюдая за бурной деятельностью, которую развернул Шерингэм. Тот с озабоченным видом рыскал по поляне и даже пробежался вверх но тропе, по которой мы только что спускались с холма, поглядывая на нас время от времени сквозь деревья. Более того, он даже заставил сыщика лечь на место Скотт-Дейвиса, чтобы проверить, насколько далеко его будет видно с тропы.
     - Я его вижу отсюда, Тейперс!- крикнул он мне сверху. Он стоял примерно там же, где я присел отдохнуть в тот трагический вечер, наблюдая, как Этель "обнаружила труп" в соответствии со сценарием, поэтому я точно знал, какой вид открывался оттуда на эту часть поляны.- А ты его тогда не видел?
     - Лично я - нет,- крикнул я в ответ,- я уверен, что ни разу не оглядывался, когда шел. Насчет миссис Фицвильям я, конечно, ничего не могу сказать наверняка, но мне кажется, она тоже не смотрела назад.
     Шерингэм спустился к нам, огорченно покачивая головой.
     - Жаль, очень жаль. Так, значит, ты не знаешь, когда именно он встал?
     - Не имею ни малейшего понятия.
     - Тогда нам уже не узнать, куда он пошел... Нет-пет, не вставайте еще минутку! Мне хотелось бы посмотреть, насколько хорошо вас видно с других тропинок.
     Он скрылся на маленькой поляне, и мне было слышно, как он шуршал там травой.
     - Хорошо,- сказал он, вернувшись через три-четыре минуты.- Я мог вас видеть кое-откуда, но таких точек довольно мало. Впрочем, я думаю, это не так уж важно. А кстати, сколько времени? Надо же, половина девятого! Пожалуй, нам здесь больше нечего делать, Тейперс, и я бы не прочь позавтракать. Как насчет того, чтобы вернуться?
     - Разумеется,- согласился я, несколько разочарованный (хотя и без оснований) тем, что действия моего приятеля не принесли видимых результатов.
     Мы начали подниматься к дому.
     - Да, между прочим,- оглянувшись, крикнул Шерингэм сыщику, - а когда приедет инспектор Хэнкок?
     - Мне кажется, он говорил, что появится здесь после девяти, сэр.
     - Отлично! Мне нужно с ним поговорить.
     Мы молча поднялись на холм через лес и вышли на поле. Уже на полпути к дому Шерингэм неожиданно повернулся ко мне с улыбкой.
     - Ну, поздравляю тебя, Тейперс.
     - С чем это?- не поверил я своим ушам.
     - Я насчет твоей версии. Ты сказал, что не проверял ее?
     - Какой еще версии? А, ты имеешь в виду, что кто-то прятался за кустами возле тропы? Нет, конечно не проверял, а что?
     - Тогда это гениальная догадка, мой мальчик. Ты был абсолютно прав.
     Я уставился на него.
     - Прав?! Почему ты так думаешь?- У меня не было ни малейшей надежды, что моя идея вдруг подтвердится. Это казалось просто невероятным.
     - Кто-то действительно стоял за поворотом тропинки.- Заметив удивление и растерянность на моем лице, он пояснил: - Помнишь, как я попросил того парня не двигаться, потому что я хочу посмотреть, видно ли его с другой поляны? Это, мой дорогой Тейперс, было всего лишь уловкой. На самом деле мне хотелось взглянуть на то место за поворотом, чтобы узнать, есть ли рациональное зерно в твоей версии или нет. Мне пришло в голову, что полиция могла не утруждать себя осмотром тех участков, которые находились в нескольких ярдах от тропинки. Но я не хотел, чтобы он понял, что я собираюсь делать, иначе он тоже захотел бы сунуть туда свой нос. А так я смогу пока придержать свои находки для себя, как мы и договорились вчера.
     - Ну и?..- я сгорал от нетерпения.
     - Ну и, как я уже сказал, ты был совершенно прав. Кто-то стоял гам и, если судить по следам на земле, довольно долго. А затем, судя по двум более глубоким отпечаткам, этот кто-то стоял несколько минут очень тихо, буквально застыв на месте. Готов поручиться, у него за это время не дрогнул ни один мускул. (Между прочим, очень трудно держать ноги неподвижными более полминуты - только если стоять абсолютно прямо.) И я думаю, мы не ошибемся, если предположим, что этими минутами оказались именно те, которые прошли между твоим уходом и вторым выстрелом. Так что ты думаешь по этому поводу, старина Тейперс?
     Впервые в жизни я даже не обратил внимания на обидное обращение.
     - А ты уверен? Как ты смог это определить, ведь, кажется, земля слишком сухая, чтобы на ней могли остаться следы? По крайней мере, этот парень из полиции так сказал.
     - Тропинки и были сухими. А тот участок как раз оказался вполне влажным - там тенек, густая трава, зимой там, наверное, вообще болото. Во всяком случае, там легко могли остаться отпечатки, и они там остались.
     - Тогда попятно,- пробормотал я чуть слышно.
     - Но что еще забавнее, Тейперс,- продолжил Шерингэм еще более серьезно,- возможно, тебе будет интересно узнать, что человек, который там стоял, носил туфли на высоких каблуках.
     Я вскинул на него глаза:
     - Женщина?!
     - Сам догадался, поздравляю,- иронически сказал Шерингэм.- Почти так же быстро, как и я.
     Могу только сказать, что новость меня как громом поразила. Такого я никак не ожидал.
     После завтрака Шерингэм сказал мне, что собирается поговорить с инспектором, если тот уже появился. Можно ли упомянуть о найденных нами следах?
     - Нет,- твердо сказал я, потому что уже думал над этим и у меня созрело решение.- По крайней мере, не сейчас.
     - А если на дознании мне покажется, что он всерьез топит тебя?
     - Все равно,- сказал я,- мы должны сначала сами узнать, кто их оставил, прежде чем ставить в известность полицию.
     - Ну, как знаешь,- сдался он.- В конце концов, это твоя головная боль.
     Мы стояли в холле, разговаривая полушепотом.
     - Я подожду тебя в кабинете,- сказал я.- Я уверен, что Джон разрешит нам несколько дней попользоваться его кабинетом, когда будет нужно.
     Шерингэм кивнул и вышел. А я отправился прогуляться в сад, чтобы поразмыслить над загадочными следами в лесу. Интересно, кому бы они могли принадлежать?
     Прислонившись к одному из деревьев на окраине сада, выходящей к реке, я рассеянно окидывал взглядом окрестности, когда вдруг кто-то тихо позвал меня по имени. Я вздрогнул и резко обернулся. Позади меня стояла Эльза Верити, которую я не видел со дня смерти ее жениха.
     Меня сразу охватило смущение, как всегда в присутствии людей, только что понесших тяжелую утрату. Но в этот раз положение было еще хуже. Меня вдруг поразила мысль: а что, если она тоже считает меня виновным в смерти Эрика?
     Если она так и считала, то, слава богу, никак не показывала. Естественно, она была бледна, однако в ее глазах читалось не только горе, но и страх. Я отнес его на счет приближающегося судебного дознания, которое как дамоклов меч нависло над каждым из нас. Во всяком случае, она не старалась держаться от меня подальше, что было бы неизбежно, если бы она и вправду подозревала меня.
     - Мистер Пинкертон,- тихо сказала она,- могу я с вами поговорить одну минуту?
     - Ну конечно, - мягко сказал я, - позвольте, я вынесу для вас стул.
     - Не надо, спасибо. Я только хотела задать вам один вопрос. Нет, вообще-то два. Она оглянулась на дом, словно убеждаясь, что никто нас не подслушивает.- Мистер Пинкертон, это правда, что у Эрика был роман с миссис де Равель?
     Я заколебался только на мгновение. Достаточно было взглянуть в ее глаза, чтобы понять, что время оговорок прошло, она хотела услышать правду и имела на это полное право.
     - Да, Эльза. Абсолютно точно.
     - Она была его любовницей? Вы уверены?- бедная девочка говорила достаточно спокойно; было ясно, что вопрос назрел уже давно.
     - Уверен,- повторил я.
     - Благодарю вас. Это первое, о чем я хотела вас спросить. А еще скажите мне вот что: он в самом деле хотел жениться на мне только из-за денег?
     Этот вопрос застал меня врасплох, и я не чувствовал себя вправе отвечать на него прямо.
     - У вас есть причины так думать?
     - Да, мне Этель так сказала. Она решила, что мне лучше об этом знать. Вот я и хотела вас спросить: вы тоже так думали? И другие тоже?- Здесь ее голос прервался, но лишь на мгновение.
     - Да, и я придерживался того же мнения. Думаю, остальные тоже.-Поскольку Этель первой взяла на себя ответственность рассказать правду, мне оставалось только подтвердить ее.
     Она молчала некоторое время, глядя невидящими глазами на лесистые холмы перед собой.
     - Благодарю вас,- проговорила она наконец.- Так даже... проще.
     Не говоря больше ни слова, она повернулась и опять вошла в дом.
     Я проводил ее взглядом и увидел, как она прошла мимо Этель, стоящей на пороге. Я встретился глазами с Этель. Что-то в ее взгляде притянуло меня, и я направился к ней. Она, в свою очередь, вышла мне навстречу.
     Прежде чем я заговорил, она схватила мою руку и крепко сжала ее.
     - Что бы пи случилось сегодня утром, милый мой Сирил, - прошептала она,- знай, что мы... что мы...- Ее голос прервался так же, как и голос Эльзы до нее.
     Я смутился даже сильнее, чем при разговоре с Эльзой, гораздо сильнее. Ведь, в конце концов, любой мог увидеть нас из дома.
     Мне удалось высвободить свою руку.
     - Спасибо, Этель.- Я постарался, чтобы мой голос не выдавал моего внутреннего волнения.- Думаю, ничего такого не случится. Кстати,-поторопился продолжить я, встревоженный напряженным выражением ее лица,- я только что подтвердил Эльзе все, что ты ей сказала. Я имею в виду, о том, как Эрик охотился за ее деньгами. Она так прямо и спросила меня об этом, и я подумал, что ты бы предпочла, чтобы я сказал ей правду.
     Этель была явно удивлена.
     - Я ей это сказала? Да я никогда ничего подобного ей не говорила, Сирил!
     Теперь наступила моя очередь удивляться.
     - Она сама мне так сказала. Совершенно определенно. Как будто ты сочла, что ей лучше об этом знать.
     - Так и есть, не спорю, но я-то ей ничего подобного никогда не говорила! Я была уверена, что она мне все равно не поверит. Собственно, я собиралась ей все сказать, когда она оправится от первого шока, чтобы ей проще было выбросить его из головы. Однако же это странно.
     - Видимо, она что-то подозревала и побоялась, что ты не дашь ей прямого ответа,- задумался я. - Вот и воспользовалась невинным обманом, чтобы докопаться до истины. Смело, ничего не скажешь.
     - Да,- согласилась Этель, еще более задумчиво, чем я.- Она и вправду отважная девочка. Так стойко перенесла все случившееся... Должна признаться, в ней больше силы воли, чем я предполагала. Возможно, она еще мало знает о жизни, но уж размазней ее точно не назовешь, что бы ни воображала о ней Сильвия. На самом деле, будь между ними открытый поединок, я вовсе не уверена, что победа осталась бы за Сильвией. Слава богу, что до этого не дошло.
     - Аминь,- искренне поддержал я.
     - И еще раз, Сирил, спасибо тебе, ты настоящий друг,- повторила Этель, причем на ее лицо вернулось прежнее напряженное выражение.
     - Шерингэм должен подойти в любую минуту,- торопливо сказал я.- Он сотворит чудо, вот увидишь. Я думаю, мне лучше пойти встретить его.
     Я давно пришел к выводу, что лучший способ справиться с женскими эмоциями - это вообще избегать их.
     Спустившись в сад по шести каменным ступеням лестницы, я пересек луг и присел на краю склона, откуда мог издали увидеть Шерингэма, каким бы путем он ни шел к дому.
     Но даже там мне не удалось надолго сохранить уединение. У меня был с собой номер "Тайме", и я сделал вид, что читаю, но украдкой бросил взгляд в сторону дома и увидел, как Аморель с решительным видом спускается по ступеням. Она двинулась через луг в моем направлении. Я с гораздо большим удовольствием побыл бы один.
     Она плюхнулась на землю рядом со мной, подтянула колени к подбородку, обняла их голыми загорелыми руками и, не проронив ни слова, мрачно уставилась перед собой.
     - Ну, Аморель?- не вытерпел я.
     - Черт бы побрал это дознание,- пробормотала она.- Черт, черт... я так боюсь его!
     - Вы боитесь?!- не поверил я своим ушам.
     - Да, боюсь, представьте себе,- резко бросила она в ответ.
     Я немного замялся.
     - Если вы опасаетесь, что выплывет наружу то, что вы мне сказали тогда утром в лесу, то я не понимаю, каким образом они могут узнать...
     - Ах, это...- пренебрежительно отмахнулась она.
     Аморель всегда была для меня неразрешимой загадкой. То я был уверен, что знаю ее как свои пять пальцев, то с отчаянием понимал, что не знаю о ней ничего. Конечно, мне трудно было понять ее тем утром или разобраться в причинах ее настроения, толкнувшего ее искать моего общества, а получив его, вдруг начать огрызаться. Со стороны можно было подумать, что это ее подозревают в убийстве кузена.
     - Я только что перебросился парой слов с Эльзой, сказал я, твердо вознамерившись увести разговор в сторону от нас двоих.- Знаете, я даже удивился, насколько хорошо она перенесла этот удар. Честно говоря, я ожидал увидеть ее на грани нервного срыва, или только-только оправляющейся от него.
     - Да, - кивнула Аморель. - Эрик, может быть, и одурачил ее, но зато и ей всегда удавалось дурачить вас, Пинки, разве не так?
     - Дурачить меня? Чем это, позвольте узнать?
     - Да всем. Своим притворством. Этакая голубоглазая невинная куколка. Ах, мистер Пинкертон, расскажите мне еще о вашей замечательной коллекции марок! Как, должно быть, чудесно собирать марки!- Аморель изобразила восторги мисс Вериги очень забавно, но при этом так достоверно, что это заставило меня взглянуть на нее в замешательстве.
     - Что вы имеете в виду, Аморель?
     - А то, что потом она обычно приходила и передразнивала вас, потешая Эрика и меня, так что мы буквально умирали со смеху, - продолжила Аморель с нескрываемым злорадством.
     - Она... она так делала?!- воскликнул я, совершенно потрясенный. Я вспомнил, что то же самое говорил мне Эрик тем вечером, когда... словом, тем злосчастным вечером. Неужели это была правда, а не его жестокая выдумка, как мне хотелось верить?
     - Именно так и делала,- измывалась надо мной Аморель.- Да-а, бедняжка Пинки, здорово она вас поводила за нос. Неудивительно, что вы вообразили, будто влюблены в нее.
     - Никогда я ничего подобного не воображал,- возмутился я, расстроенный неожиданным разоблачением лицемерия и двоедушия мисс Верити. Однако при этом я не мог не подивиться тому, с каким наслаждением Аморель сыпала соль на мои раны.
     Наверное, я никогда не научусь понимать Аморель. В ответ она просто набросилась на меня:
     - Нет, вы в нее влюбились!- выпалила она. - Почему вы не можете хоть раз в жизни сказать правду? Вы отлично знаете, что это так. Просто потому, что это задевает ваше чертово самолюбие, вы делаете вид, что ничего вообще не было, а это было, было! Конечно, вы были влюблены в нее. О господи, Пинки, меня от вас просто тошнит. Что вы такое о себе вообразили, чтобы так задаваться? Сначала вы готовы волочиться за первой попавшейся юбкой, а потом делаете вид... Ах, да замолчите же, ради бога!
     Я был настолько ошеломлен ее напором, что даже не возмутился против абсурдности ее обвинений и поразительного отсутствия в них всякой логики. Кроме того, я и не делал попыток заговорить, когда мне так безапелляционно приказали замолчать.
     Пожалуй, единственным, что я произнес в ответ, да и то самым мягким тоном, было:
     - Можно подумать, вы сами хотите, чтобы я был влюблен в мисс Верити, Аморель!- Хотя я не представлял себе, какое ей вообще дело до того, любил ли я мисс Верити или нет, не говоря уже о том, что девчонка позволяла себе совершенно беспардонно вмешиваться в мою личную жизнь. Без сомнения (великодушно думал я), она все еще не выбросила из головы смехотворную идею, будто ответственность за смерть кузена в какой-то мере лежала на ней, потому что она невольно подтолкнула меня к убийству. Такое объяснение было, во всяком случае, самым снисходительным к ней.
     - Да вовсе мне не хочется, чтобы вы были в нее влюблены,- оборвала она меня. - С чего это вам взбрело в голову, что для меня это имеет значение? Конечно мне хочется, чтобы вы были влюблены. Разве я вам так не сказала позапрошлой ночью? А впрочем, мне совершенно наплевать, что вы к ней чувствуете. Так и знайте.
     Однако это явно не соответствовало действительности. Вместо того чтобы прояснить ситуацию, Аморель ухитрилась невероятным образом запутать ее. Она все время противоречила сама себе, сказав взаимоисключающие вещи по краппе" мере четыре раза в шести предложениях. Я постарался успокоится, примирительно сказав ей:
     - Вы как будто не в своей тарелке сегодня утром, да Аморель?
     - А кто сможет быть в своей тарелке рядом с вами? послышался дерзкий ответ.
     На это я не вытерпел и заметил ей, что вообще-то не я навязывал ей свое общество, скорее наоборот. Я даже не приглашал ее присесть рядом со мной.
     - Если вам так противно находиться рядом со мной, почему вы сразу не сказали?- сердито ответила она.- Тогда я лучше уйду.
     К счастью, в этот момент на горизонте показался Шерингэм, и я радостно приветствовал его.
     - Извините, Аморель, мне пора,- начал было я, когда она вдруг оборвала меня на полуслове, крикнув Шерингэму, чтобы он присоединялся к нам.
     Поистине, ее бесцеремонность не знала границ. Как только Шерингэм подошел ближе, она сказала:
     - Ну идите, идите же скорее сюда. Мы вас заждались. Садитесь и расскажите нам, что вам удалось узнать.- И она как ни в чем не бывало заулыбалась. А ведь всего пару минут назад глядя на нее можно было подумать, что она больше никому и никогда не улыбнется.
     Я понял, что должен пресечь это непрошеное вмешательство в мои дела.
     - Вы, надеюсь, извините нас, Аморель, - сказал я подчеркнуто сдержанно,- по нам с Шерингэмом необходимо обсудить...
     - Собирается ли инспектор арестовать вас сразу после дознания или пока подержит на коротком поводке? Хватит валять дурака, Пинки. Ни для кого не секрет, что полиция именно вас подозревает в убийстве Эрика и что Шерингэм затем сюда и приехал, чтобы попытаться доказать обратное, поэтому я хочу выяснить, какого он мнения о ваших шансах. Так что будьте благоразумны, Пинки.
     От возмущения я не мог произнести ни слова.
     Шерингэм, однако, счел ее тираду забавной. По крайней мере, она его, без сомнения, развеселила. Лично мне эти слова показались оскорбительными.
     - Так вы его зовете Пинки, да?- спросил он с большим интересом.- Надо же. А я зову его Тейперсом.
     - Да, я знаю. Он нам сам сказал вчера вечером. Согласна, для этого тоже есть достаточно оснований, но, по-моему, ему куда больше подходит Пипки. Вы только взгляните на него. Вы хоть раз видели что-нибудь более розовое?
     Естественно, моя физиономия раскраснелась от возмущения. Но отпускать шуточки по этому поводу было крайне бестактно.
     Я поднялся на ноги, с трудом удерживая свое раздражение в рамках приличий.
     - Знаете что, делу время, потехе час. Хотя на потеху все это мало похоже. Когда ты закончишь веселиться с мисс Скотт-Дейвис, Шерингэм, я с интересом выслушаю, что ты мне расскажешь. Я буду в кабинете Хилльярда.
     Аморель поймала меня за штанину.
     - Ну, не уходите же, Пинки. Знаю, я вела себя отвратительно. Просто хотела немного поднять настроение. Не злитесь на меня.
     Шерингэм тоже начал извиняться, демонстрируя неожиданную смену настроений, свойственную ему с самого юного возраста.
     - Ты совершенно прав, Тейперс. Извини, я тебя обидел. Видит бог, ты прав, у нас нет времени на шутки.- Он с сомнением посмотрел на Аморель.
     Я сам недолюбливаю тех, кто упрямо не желает принимать искренние извинения, пусть даже обида была достаточно серьезной. Поскольку оба извинились за свое несвоевременное веселье, я буквально в двух словах дал им понять, что вопрос исчерпан. Потом я опять многозначительно посмотрел на Аморель.
     - Нет, пожалуйста, не прогоняйте меня!- взмолилась она, причем ее тон разительно отличался от того, с каким она говорила со мной всего несколько минут назад.- Пинки, ну, пожалуйста, позвольте мне тоже послушать. Я ведь переживаю не меньше вашего. И потом, я ведь все равно много знаю об этом деле.
     - Как скажешь, Тейперс,- сдержанно сказал Шерингэм.
     Я снова взглянул на Аморель. Она вцепилась в мою ногу, и я не смог бы сдвинуться с места, даже если бы очень захотел.
     - Ну, пожалуйста, Пинки!
     У меня не оставалось другого выбора, как только позволить ей остаться.
     Шерингэм посмотрел на часы, когда я снова сел на место.
     - Уже половина одиннадцатого,- заметил он.
     - Нам недалеко идти,- сказала Аморель.- Заседание состоится здесь, в одном из амбаров.
     Шерингэм кивнул, как будто уже знал об этом.
     - В любом случае, мне хватит и минуты, чтобы все рассказать. Я поговорил с инспектором. Он не был особенно расположен к общению, но одно было совершенно очевидно: ты здорово влип, старина Тейперс.
     - Это я и сам знаю,- вздохнул я.- Вот удивил...
     - И что же, они собираются его арестовать?- спросила Аморель прерывающимся от волнения голосом. Кажется, девушка всерьез переживала за меня. Попробуй пойми ее.
     - Не могу сказать наверняка,- мрачно ответил Шерингэм.- Но, кажется, именно к этому они и склоняются. Я попытался намекнуть, что доказательств недостаточно, ведь на самом деле все, что у них есть,- это мотив и возможность. Ничто не связывает тебя с ружьем, из которого произведен роковой выстрел, и не указывает даже на твое знакомство со стрелковым оружием, что, на мой взгляд, имеет огромное значение. По сути дела, те свидетельские показания, которые им удалось собрать, указывают на обратное.
     - Да?- спокойно спросил я.
     - Но, видишь ли, он намекнул, что буквально накануне к нему в руки попало какое-то новое доказательство, которое может изменить ход дела. О чем идет речь, он, к сожалению, не сказал, но обязательно предъявит это свое доказательство на дознании. Так что готовься к неприятному сюрпризу, Тейперс.
     - Само собой,- ответил я. - У меня за эти дни было столько неприятных сюрпризов, что еще один вряд ли сделает погоду.
     - Должен признать, ты неплохо держишься,- с несвойственной ему любезностью заметил Шерингэм.
     - Он великолепно держится,- живо отреагировала Аморель, сжав мою руку, которую она все это время держала, будто оберегая меня.- Боже мой, мистер Шерингэм, вы должны его вытащить, просто обязаны!
     - Не сомневаюсь, девочка моя, он приложит все усилия, чтобы это сделать,- попытался успокоить ее я.
     Шерингэм пробормотал что-то утвердительное.
     - И это все твои новости?- поинтересовался я.
     - Пока да. Не думаю, что инспектор нарочно станет тебя топить, но и руки помощи от него тоже не дождешься. В общем-то, Тейперс, я практически уверен, что он уже принял решение насчет тебя. Ты виновен просто потому, что больше не на кого все это повесить.
     - Другими словами,- вставила Аморель,- его могут признать виновным только потому, что он был там, в лесу, во время второго выстрела, и не удалось найти никого другого, кто был бы там в то же время?
     - Верно, и к тому же не нашлось ни одного свидетеля, который мог бы с уверенностью подтвердить, что Тейперс не делал этого злосчастного выстрела. Никто также не смог подтвердить, что именно выстрел Хилльярда был вторым. Так что мы опять возвращаемся к тому, с чего начали .
     - Понятно...- задумчиво сказала Аморель. - Значит, нам нужно найти двух человек: во-первых, настоящего убийцу, и, во-вторых, свидетеля того, что Пинки не делал второго выстрела. Или, иначе говоря, свидетеля того, что этот выстрел сделал Джон.
     - Если нам удастся найти первого, второй уже не понадобится.
     - Да, по, поскольку мы не можем этого сделать, второй, по крайней мере, помог бы вытащить Пинки, даже если это и приведет нас к тому, кто застрелил Эрика. Если только... если только это не был несчастный случай.
     - Безусловно, - согласился Шерингэм.- Второй свидетель нам бы не помешал.- Он говорил без энтузиазма, было ясно: он не тешил себя надеждой, что такой человек существует.- Кстати,- добавил он, обращаясь ко мне, я ничего не сказал о... ну, ты знаешь о чем.
     - Что такое?- встрепенулась Аморель.
     - И правильно, - подтвердил я.
     - Вы о чем?!- не унималась Аморель.
     - Просто одна небольшая улика, которую обнаружил Шерингэм и которая может оказаться нам полезной со временем.
     - Сейчас как раз и есть то самое время,- упрямо сказал Шерингэм.-Очень может быть, что это помогло бы тебе избежать ареста. Не будь же дураком, Тейперс, дай мне поговорить с инспектором.
     - Нет,- твердо ответил я - Не сейчас.
     Шерингэм пожал плечами.
     Аморель переводила вопросительный взгляд с одного из нас на другого, но, поскольку дело от этого явно не прояснилось, нашла в себе достаточно благоразумия, чтобы не настаивать на ответе.
     Неожиданно Шерингэм вскочил на ноги.
     - Ладно, не буду терять времени. Пожалуй, не пойду я на это дознание. Лучше потом почитаю протокол. Нельзя упускать такую отличную возможность осмотреться как следует без постороннего вмешательства. Увидимся, Тейперс. А если они и вправду наденут на тебя наручники, главное, не вешай нос. Прежде чем я все закончу, инспектор пожалеет о том, что связался с нами.
     
     
     Глава 11
     
     Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть это судебное дознание по делу Скотт-Дейвиса.
     Раньше я никогда не бывал на подобных мероприятиях, поэтому сама процедура была мне в новинку. Будь я опытным писателем-романистом, я бы наверняка пустился в пространные рассуждения по поводу контраста между старым каменным амбаром, по-домашнему пахнущим сеном, и его новым мрачным назначением. На глинобитный пол были установлены своеобразные подмостки, с одной стороны которых сидел патологоанатом и присяжные с серьезными лицами, а с другой стороны - суетливые фоторепортеры. Еще я мог бы описать, с каким интересом я наблюдал за расследованием обстоятельств гибели хорошо известного мне человека.
     Однако я не собираюсь делать ничего подобного, поскольку все это лишь поверхностные впечатления. Чувство, которое я на самом деле испытывал и которое старательно прятал от окружающих, было иным - это было болезненное ожидание той последней улики, которая, как сказал Шерингэм, попала в руки полиции. Я не имел ни малейшего представления, что бы это могло быть, но чувствовал, что дело принимает серьезный оборот. Может, они нашли какую-то хитроумную связь между мной и ружьем, которое тем злосчастным утром кто-то вынес из дома? Хоть я не представлял, как это можно сделать, но, кажется, меня уже ничто не удивило бы.
     Я сидел на скамье между Джоном и Этель, и мне казалось, что тревожная озабоченность, с которой Этель обращалась ко мне, не оставляла сомнений в моей виновности в глазах всех присутствующих. Джон, естественно, чувствовал мое волнение и старался отвлечь меня, рассказывая о местных "шишках". Коронер, как я узнал, был бьюдфордским адвокатом, старшина присяжных - зажиточным землевладельцем, а весь остальной состав суда был сформирован почти целиком из людей, зарабатывающих на жизнь крестьянским трудом в качестве нанимателей или работников. Этого и следовало ожидать, хотя сам факт меня отнюдь не радовал. По моему опыту, ничто так не притупляет умственные способности, как занятие сельским хозяйством.
     Помимо коронера, единственным юристом среди присутствующих был полицейский следователь. Меня, разумеется, никто не представлял, хотя Джон и настаивал, чтобы я взял адвоката.
     До того как началось слушание, я заметил небольшое совещание в том углу амбара, на который я сначала даже не обратил внимание. В нем участвовали коронер, мистер Гиффорд (полицейский следователь), инспектор Хэнкок и высокий мужчина с седыми волосами, которого Джон указал мне как полковника Грейса, начальника полиции. Никто из них даже не взглянул в моем направлении, но я чувствовал уверенность, что они говорили обо мне. Закончив обсуждение, инспектор Хэнкок грузно опустился на скамью напротив нас, рядом с дверью амбара. Он все еще не смотрел на меня, углубившись в свой блокнот, но меня не оставляло неприятное ощущение, что он все время исподтишка следит за мной.
     Присяжные принесли присягу и после этого немедленно были препровождены к телу, лежащему в смежном помещении. Вернулись они с еще более серьезными и важными лицами, чем прежде, и коронер немедленно начал оглашение предварительного заключения, обращаясь к суду в фамильярных выражениях, совершенно неофициальным тоном.
     Неожиданно для меня, но к моему большому облегчению, меня вызвали первым, как свидетеля, обнаружившего тело. Когда мне предстоит неприятная задача, я всегда предпочитаю разделаться с ней поскорее. По крайней мере, не придется долго томиться в ожидании худшего.
     Думаю, мне удалось сохранить внешнее спокойствие, когда я занимал место на свидетельской трибуне. Вряд ли кто-то из людей, с интересом рассматривавших меня в тот момент, догадывался, что за этим спокойствием скрывается безумное волнение, от которого сердце бешено колотилось в груди, и трудно было дышать.
     Первый вопрос оказался чисто формальным: мой возраст, профессия или род занятий, сколько времени я знаком с Хилльярдами и так далее. К моему тайному удовлетворению, мой голос ни разу не дрогнул и оставался абсолютно ровным, пока я отвечал на эти вопросы. Кроме того, коронер, маленький старичок с аккуратно подстриженной седой бородкой и очками в золоченой оправе, был сама вежливость и доброта. Если его и предупреждали, что я являюсь подозреваемым свидетелем (так, кажется, это называется), то на его манере это нисколько не отразилось. Я понемногу начинал успокаиваться.
     - Ну хорошо, мистер Пинкертон,- сказал он, Когда я, если можно так сказать, представился суду, - я не собираюсь спрашивать вас, каким образом появилась на свет пьеска, в которой вы все участвовали и о которой я уже рассказывал суду. Это мы лучше спросим у мистера Хилльярда, которому, как я понимаю, по большей части и принадлежит авторство. Если не возражаете, мы сразу перейдем к следующему вопросу, а именно: как ее разыгрывали? Постарайтесь своими словами рассказать суду, что произошло после того, как вы вышли из дома приблизительно, насколько я понимаю...- он пошуршал своими бумажками - ...да, в два сорок пять.
     - С удовольствием,- ответил я, слегка поклонившись. Повернувшись к присяжным, я со всеми возможными подробностями изложил ход событий. Время от времени коронер вставлял наводящие вопросы, чтобы прояснить отдельные моменты. Все шло точно так, как я и предполагал. Я знал, что самое неприятное еще впереди.
     Итак, я рассказал, как мы разыгрывали спектакль. ("Слушайте внимательно, джентльмены,- доверительно заметил коронер присяжным,- очень важно, чтобы мы смогли отделить вымысел от реальности".) Я описал ту сцену, где были заняты наши три "детектива", которые теперь присутствовали на заседании, и подробно рассказал об обстоятельствах, при которых я услышал два выстрела, и как я потом наткнулся на тело. Казалось, на мое счастье среди присяжных на этот раз не оказалось таких, кто страдал бы чрезмерной дотошностью и подозрительностью, и никто не пытался задавать мне скользкие вопросы. Впрочем, я знал, что моя доля каверзных вопросов еще достанется мне, и очень скоро.
     Так и случилось. Не успел я закончить свой рассказ, как коронер откинулся назад на своем стуле и сказал:
     - Спасибо, спасибо, мистер Пинкертон. Все, что вы рассказали, нам попятно. Э-э... у вас есть еще вопросы, мистер Гиффорд?
     Мистер Гиффорд с готовностью поднялся. Я почувствовал, что наступает момент, которою я боялся, и снова внутренне собрался.
     Его первое замечание оказалось совершенно неожиданным.
     - Всего пара вопросов, мистер Пинкертон. Вы; конечно, согласитесь, что в подобном деле очень важно установить точную хронологию событий. Я хотел бы предложить вашему вниманию составленный нами график, который покрывает интересующий следствие период времени, и мне хотелось бы знать, согласны ли вы с ним. Сейчас я его зачитаю:
     3.30 пополудни. Вы с миссис Фицвильям начинаете подниматься по холму. Профессор Джонсон и мистер Брэдли идут на несколько ярдов впереди вас.
     3.32. Первый выстрел.
     3.33. Вы возвращаетесь.
     3.34. Вы достигаете подножия холма и скрываетесь из поля зрения миссис Фицвильям.
     3.37. Второй выстрел.
     3.43. Вы снова начинаете подъем.
     3.44. Достигнув того места, где вы оставили миссис Фицвильям, вы обнаруживаете, что она уже ушла. Вас охватывает непонятное желание вернуться назад в лес, и вы подчиняетесь ему.
     3.45. Вы обнаруживаете тело на заброшенной тропинке и, не осмотрев его, идете назад за помощью и сталкиваетесь с мистером Хилльярдом.
     3.46. Мистер Хилльярд замечает время.
     - Вы согласны с таким изложением событий?
     Я сразу понял, что этот человек старается заманить меня в ловушку и надо быть начеку. Предложенный мне график был лишь предлогом, чтобы заставить меня согласиться с целым рядом крайне опасных для меня измышлений. В любом случае, он совершенно не соответствовал действительности. В принципе, Шерингэм тоже настаивал на составлении такого графика предыдущим вечером, поэтому мы с Джоном постарались с максимальной точностью восстановить ход событий. Благодаря этому нужные аргументы оказались у меня под рукой.
     Эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и никто не заметил малейшей паузы прежде, чем я спокойно ответил:
     - Разумеется, пет. Здесь содержится несколько неточностей.
     - Но ведь, насколько я понимаю, этот график составлен на основе ваших собственных показаний?
     - Некоторые интервалы времени указаны в соответствии с моим рассказом. Другие же значительно расходятся с ним.
     - Может быть, вы скажете точнее, с чем именно вы не согласны?
     - С удовольствием.
     Я взял у него график и внимательно перечитал его, стараясь сконцентрироваться на деталях. Основная неточность стала для меня совершенно очевидной еще при первом чтении, и я сразу утвердился в мысли, что график был специально сфабрикован, чтобы поймать меня на ней. Вместо двух-трех минут между вторым выстрелом и моментом, когда я достиг места, где расстался с миссис Фицвильям, в графике стояло не менее семи минут. Было понятно, к чему все это клонилось: за эти семь минут я мог убить Эрика Скотт-Дейвиса, произведя второй выстрел, и принять необходимые меры, чтобы было похоже, будто причиной его смерти был несчастный случай. Хорошенькая западня!
     На эту ошибку я и указал в первую очередь.
     - Я вижу, для второго выстрела указано время три тридцать семь. Уверен, что он прозвучал несколько позже.
     - Вот как? А какое время вы бы указали, в таком случае?
     - Три сорок две,- ответил я.
     - Почему именно три сорок две?
     - Потому что мистер Хилльярд присоединился ко мне не более чем через три минуты после этого.
     - И вы за это время сумели подняться на холм и опять спуститься с него?
     - Вот именно так.
     - А вы уверены, что это не заняло у вас больше времени?
     - Абсолютно.
     - Хорошо. А с остальными пунктами вы согласны?
     - Нет, не согласен. Первый выстрел, несомненно, прозвучал позже чем через две минуты после того, как мы двинулись к дому. Я бы поставил время три тридцать пять. Далее, я не пошел назад сразу же после этого - и точно не мог оказаться внизу раньше трех тридцати девяти.
     - Вы, кажется, весьма уверены в ваших показаниях, мистер Пинкертон. Может быть, вы случайно заметили и время, когда прозвучал второй выстрел?
     Ну нет, в такую примитивную ловушку меня не заманить.
     - Нет, не заметил. Но поскольку, как вы уже говорили, в этом деле важна точность, вчера вечером мистер Хилльярд, я и мой друг приложили все усилия, чтобы восстановить весь ход событий.
     - Чтобы подготовиться к сегодняшнему утру?- спросил следователь, очевидно надеясь поставить меня в неловкое положение этим намеком.
     - Именно. Мы подумали, что это могло бы помочь суду. У меня с собой есть экземпляр составленного нами графика, если вам интересно будет на него взглянуть. Смею утверждать, он гораздо более точен, чем тот, который вы зачитывали.- Очко в мою пользу, подумал я. Моя уверенность возросла.
     - Благодарю вас.- тут же ответил мистер Гиффорд и взял предложенный мной документ.- Я вижу, что, даже исходя из вашего собственного подсчета, вы провели внизу не менее шести минут. Хотелось бы, чтобы вы со всей возможной точностью рассказали суду, что вы делали в это время. Нет нужды упоминать о том, что, если Скотт-Дейвис был убит первым выстрелом, вы в тот момент находились в нескольких ярдах от тела, а если его убил второй выстрел, вы были в нескольких ярдах от места его смерти. Поэтому, еще раз повторяю, ваши показания имеют огромное значение, мистер Пинкертон, и особенно в отношении этих шести минут, которые вы провели там без свидетелей.
     Точно перед такой же дилеммой меня уже ставил инспектор, и почти в тех же словах. Сколько бы я ни думал над этим вопросом, я не мог найти достаточно убедительного ответа. Но я постарался сделать, что было в моих силах.
     - Как я уже говорил, я спустился обратно в лес, чтобы успокоить миссис Фицвильям. Несколько раз я крикнул, пытаясь привлечь внимание стрелявшего - я думаю, миссис Фицвильям может подтвердить мои слова,- добавил я с небольшим поклоном в её сторону. Дама в ответ слегка кивнула. Джон накануне вечером сказал мне, что проследит за тем, чтобы миссис Фицвильям в случае необходимости поддержала меня в этом вопросе.- Когда я убедился, что стрелок, очевидно, уже углубился в лес - об этом говорило и то, что второй выстрел прозвучал гораздо дальше,- я вернулся на поляну, где мы разыгрывали спектакль, и подобрал свои портсигар и спички, которые я там забыл. Возможно, я просто немного задумался и задержался там. Видимо, так и произошло. Потом я поднялся но тропинке и, как я уже упоминал, спустился обратно.
     - И это все, что вы можете нам рассказать?
     - В самом деле не знаю, что еще я мог бы прибавить к этому. Мне больше нечего рассказывать.
     - Нет? А ведь шесть минут - довольно большой промежуток времени, мистер Пинкертон, чтобы просто так стоять где-то без дела. Значит, вы ничего не делали эти шесть минут, несмотря на то что второй выстрел прозвучал совсем недалеко от вас?
     - Извините, но этот выстрел совсем не показался мне близким. Он прозвучал издалека, выше по течению.
     Так это и продолжалось - он постоянно пытался загнать меня в угол, перемежая действительно имевшие место факты с собственными измышлениями до тех пор, пока мне трудно уже стало сохранять хладнокровие. Направление, из которого прозвучали выстрелы, их звучание, что я сказал инспектору Хэнкоку и как я увязываю это с тем, что говорю сейчас, и так далее, и тому подобное, буквально до тошноты.
     Во всяком случае, это еще не выбивало почву у меня из-под ног, я знал, где могут находиться ямы и ловушки, и успешно их избегал. Но как только мы вступили на неосвоенную территорию, я глупейшим образом угодил в первую же расставленную для меня западню.
     - А теперь скажите-ка, мистер Пинкертон, ведь вам было очень интересно участвовать в фарсе, который вы тут сочинили? Ведь вы все старались внести свою лепту в его сюжет?
     - Да,- наивно согласился я, не заметив никаких подводных камней.
     - А каков был ваш вклад? А-а, прошу прощения, у меня тут все записано. Да, в моих записях указано, что это вы подали идею нарисовать пятно крови на пальто: очень правдоподобный штрих. Это в самом деле предложили вы?
     Как просто было бы все отрицать, но я ведь не знал, что последует дальше.
     - Да,- ответил я не задумываясь.
     - Вот-вот. Вы предложили нарисовать это реалистичное пятно на пальто Скотт-Дейвиса. Я так понимаю, мистер Скотт-Дейвис часто брал с собой ружье, когда ходил прогуляться в Минтон-Дипс, да и в других местах, без сомнения. (Мы еще заслушаем свидетельские показания об этом позже.) А как насчет вас, мистер Пинкертон, вы тоже так поступали?
     - Нет, конечно.
     - Похоже, вы принимаете этот вопрос близко к сердцу.
     - Мое отношение к убийству диких животных хорошо известно всем, кто со мной знаком.
     - Понятно. И именно из-за того, что вы противник охоты на диких животных, вы никогда не стреляете?
     - Естественно.
     - Но вообще-то вы умеете обращаться с оружием?
     На мгновение я заколебался.
     - Ну, я знаком с принципами работы стрелкового оружия, разумеется.
     - Я спрашивал не об этом. Я спрашивал вас, умеете ли вы обращаться с оружием - скажем, с винтовкой.
     - Я никогда не занимаюсь стрельбой.
     - Судя по вашим словам, вы совершенно незнакомы со стрелковым оружием. Вы именно это подразумеваете?
     Глупо, конечно, но ехидный тон этих вопросов вывел меня из равновесия. Я понимаю, что именно этого следователь и добивался, и виню только себя за то, что поддался эмоциям, но я коротко ответил:
     - Вы можете понимать это как вам заблагорассудится.
     - Спасибо, так я и сделаю. Например, я понимаю это так, что вы намеренно вводите суд в заблуждение.- С этими словами он повернулся к присяжным, чтобы они не упустили ни слова из его важного сообщения.- Когда вы учились в школе Фернхерст, то считались лучшим снайпером. Более того, вы в течение трех лет представляли свою школу на соревнованиях восьмерки в Бисли, и два года подряд выигрывали Кубок лучшего стрелка. Все правильно?
     - Абсолютно.- Удар был нанесен. Так вот какой была эта обнаруженная полицией улика, которой я опасался все это время. Она и вправду была довольно серьезной, а в той форме, в какой ее подал этот дерзкий маленький стряпчий, казалась еще более значительной. Особенно после упоминания о моей роковой импровизации с красной краской.
     - Возможно, вы объясните суду, зачем вы пытались внушить нам, будто не умеете обращаться с оружием?
     Я переводил взгляд с одною члена суда на другого, на Этель, лицо которой от волнения покрылось некрасивыми красными пятнами, на Аморель, побледневшую как полотно, на напряженно выпрямившуюся на стуле миссис Фицвильям, на инспектора Хэнкока, внимательно рассматривающего свои ботинки, на маленького коронера, неловко крутившего пальцами карандаш, на присяжных, лица которых оживлялись по мере того, как в их тупоумные головы закрадывалось подозрение... и удивлялся собственному спокойствию. Сказать по правде, я уже оставил всякую надежду на благополучный исход, и это подействовало на меня удивительно успокаивающим образом.
     - Ничего подобного я не пытался внушить суду, как вы изволили выразиться,- хладнокровно заметил я.- Если у вас самого возникло такое впечатление, то, уверяю вас, оно ошибочно.
     - Тогда, возможно, вы будете так добры и выведете меня из досадного заблуждения. Не могли бы вы объяснить, почему ни разу не сообщили об этом важном факте никому из тех, кто занимался расследованием гибели Скотт-Дейвиса?
     Я повернулся к коронеру.
     - Сэр, прошу вас оградить меня от оскорбительной манеры, с которой этот джентльмен формулирует свои вопросы. Я считаю, что он выходит за рамки дозволенного. На каком основании он полагает, что этот факт вообще имел значение или что я должен был догадываться об этом? Имеет ли он право сваливать воедино совершено разные вопросы, заведомо не сомневаясь, что я намеренно скрыл этот факт от следствия? Я достаточно мирился с оскорбительными намеками, содержащимися в самих этих вопросах. Поэтому обращаюсь к вам, сэр, с просьбой защитить меня от произвола.
     Маленький коронер выглядел чрезвычайно смущенным.
     - Свидетель совершенно прав, мистер Гиффорд. Должен с ним согласиться: ваш последний вопрос был крайне несправедлив к нему. Вы должны, вы несомненно должны постараться... хм-м... формулировать свои вопросы более осторожно.
     Мистер Гиффорд бросил на меня злобный взгляд.
     - Разумеется, если свидетеля это так нервирует. Будем формулировать по-другому, мистер Пинкертон.
     Нет надобности продолжать. Скажу только, что все мои действия были превратно истолкованы и представлены в черном цвете, пусть не прямо, а путем скользких намеков и инсинуаций, несмотря на мои протесты. Я отвечал на вопросы внешне спокойно, однако как бы бессознательно. Мною овладело странное оцепенение, похожее на сон, и чувство обреченности: худшее, казалось, было уже предрешено. Хоть я и слышал как бы со стороны собственный голос, отвечающий на один каверзный вопрос за другим, суть моих ответов уже не имела значения, так как судьба моя была уже определена.
     В конце концов я отдался этому чувству, и на один из бесконечных вопросов, почему я сделал то и не сделал это, тихо ответил:
     - Вы хотите знать почему, сэр? Я понимал, что полиция подозревает, будто именно я застрелил Скотт-Дейвиса, и при таких обстоятельствах мне показалось неразумным добровольно предоставлять ей информацию, которая только укрепит ее подозрения. Думаю, сэр, если бы несчастливое стечение обстоятельств поставило вас или кого-то другого на мое место, вы поступили бы точно так же.
     Это, мне кажется, на мгновение выбило моего противника из колеи. В самом деле, эффект, которого я добился, на следующее утро был представлен в газетах как сенсация. Но в тот момент мне было не до него.
     Разумеется, очень скоро мой оппонент пришел в себя и сумел воспользоваться моей оплошностью. Он повернулся к коронеру и сказал:
     - Я полагаю, что мне не следует пока задавать других вопросов этому свидетелю в его же собственных интересах, пока он не посоветуется со своим адвокатом.
     - Совершенно с вами согласен,- торопливо сказал коронер.- Э-э... спасибо, мистер Пинкертон. Достаточно. Вы можете занять свое место.
     Я вернулся на место. Судя по выражению лиц Этель и Джона, они были шокированы. Я чувствовал, как мне вослед смотрели десятки глаз, и слышал, как люди переводили дыхание, когда я проходил мимо. Из укоризненного молчания Джона и судорожных вздохов Этель я заключил, что сам только что лишил себя самых ничтожных шансов на то, чтобы избежать обвинительною заключения, а может быть, даже ареста. Хотя какое это теперь имело значение?
     Я погрузился в состояние, напоминающее добровольный ступор. Сквозь пелену, окутавшую мое сознание, я слышал, как вызвали Джона, как он поднялся со своего места возле меня, но у меня осталось самое туманное представление, о чем он говорил. На самом деле я с благодарностью принял странное оцепенение, охватившее меня. Я расслабился и окунулся в него, позволил ему овладеть мною; это было желанное избавление от окружившей меня жестокой действительности. Несомненно, это было проявлением трусости, но я думаю, что к этому можно отнестись как к естественной реакции моей расшатанной нервной системы.
     Позже я узнал, что свидетельские показания Джона не добавили ничего нового к общей картине, так же как и слова Этель, которую опрашивали после него. Они старались (может быть, даже излишне старались) сказать все что можно в мою пользу, по это было не так-то просто. Джону, например, пришлось давать объяснения по поводу того инцидента, когда Скотт-Дейвис окунул меня в бассейн, хотя Этель пыталась убедить суд, что мое предполагаемое увлечение Эльзой не простиралось дальше обычного дружеского расположения (что вряд ли было очень тактично но отношению к девушке, сидящей тут же в зале на виду у всех и вынужденной все это выслушивать). Позже я понял, что она и сама не очень-то верила в убедительность своих слов.
     Следующим пригласили доктора Сэмсона, который подтвердил первоначальное впечатление, что нуля прошла прямо через сердце покойного. Его не вынуждали называть время смерти, так как этот пункт не вызывал сомнений в данный момент. За доктором последовал инспектор Хэнкок.
     Показания инспектора, как мне показалось, немногое смогли добавить к общей картине. Он старался не делать никаких выводов и строго придерживался фактов, пусть их было не много в его распоряжении. Основным, что произвело впечатление на Джона (как он сам сказал впоследствии) было то, что он действовал справедливо и не исключал возможность несчастного случая. Он честно признал, что, если исходить из имеющихся фактов, практически ничто не противоречит теории гибели от несчастного случая. Единственное, что заставляло усомниться в ней,- это траектория пули, которая указывала на противоположное.
     В этой связи всплыло одно интересное обстоятельство. Ружье, лежавшее за Скотт-Дейвисом, носило только его собственные отпечатки пальцев. Само по себе это, как мы уже знали, не имело особого значения, но внимание привлекало расположение этих отпечатков. Оно явно указывало на то, что Скотт-Дейвис держал ружье обыкновенным образом, то есть за середину и за конец дула - гак, как если бы он волок его за собой по земле. Добавляло ли это обстоятельство что-нибудь существенного к самому наличию его отпечатков на ружье, судить не мне. Однако присяжных, несомненно, заинтересовало сообщение, что на втором ружье, уже фигурировавшем в качестве вещественного доказательства (из которого я стрелял холостым патроном и на которое затем нанес отпечатки пальцев Эрика его безжизненной рукой), эти отпечатки были смазанными и бессистемными, не указывающими на определенное место захвата.
     Затем коронер удалился на обеденный перерыв, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к жизни. Выходя из амбара, я ощущал на себе любопытные взгляды окружающих.
     В дверях инспектор Хэнкок заговорил с Джоном.
     - Все ваши гости вернутся сюда вечером, не так ли, сэр, включая тех, которые уже давали показания? Возможно, коронер захочет допросить их еще раз.
     - Конечно,- сухо ответил Джон.
     Я был слегка удивлен, что мне вообще позволили выйти вслед за остальными.
     
     
     Глава 12
     
     Обед проходил в траурной обстановке. Практически никто не разговаривал. Даже де Равели, кажется, отбросили свою обычную враждебность ко мне, что само по себе было нехорошим знаком. Шерингэм вообще не появлялся. Мне сказали, что он попросил завернуть ему с собой несколько сэндвичей и куда-то ушел - никто не знал куда. Бедняжка Аморель старалась не встречаться со мной взглядом. И еще я заметил, что ее руки время от времени дрожали, когда она пыталась управляться со столовыми приборами. Было очевидно, что она панически боится предстоящей необходимости давать показания перед судом. Что касается мисс Верити, то она удивительно хорошо владела собой, может быть, даже лучше, чем все остальные. Если вспомнить о ее трагическом положении, то это казалось довольно странным. Однако я уже имел возможность убедиться в ее двоедушии.
     Когда слушание возобновилось, ее вызвали первой. Моя спасительная летаргия к тому времени улетучилась. Я сделал слабую попытку вернуться в это состояние, так сказать, в порядке самозащиты, но безуспешно, и поэтому сосредоточил все внимание на показаниях свидетелей.
     Эльзу не стали долго терзать вопросами. Она подтвердила, что обручилась с Эриком утром накануне трагедии, и что, по ее мнению, он находился в совершенно нормальном расположении духа все утро, которое они провели вместе. Следующие ее показания касались ее собственных перемещений после спектакля - как она пошла в Колокольчиковый лес, подождала там указанное время и вернулась в дом, где ее встретила Этель с трагическим известием. Короче, её показания ничего не добавили к тому, что мы уже знали, и ничем мне не помогли.
     Следующий свидетель, де Равель, слегка удивил меня. Он признался, что во время обоих выстрелов его жена находилась с ним у бассейна вместо того, чтобы загорать там, где ей предписывал сценарий. По всей видимости, именно это он и заявил полиции. Миссис де Равель подтвердила его слова. Когда ее спросили о причинах, она ответила, что вся эта история со спектаклем ее утомила и вообще воспринималась ею как глупая детская игра. Поэтому она собиралась сказать нашим доморощенным сыщикам, будто загорала на пригорке, но не видела никаких оснований для того, чтобы и в самом деле скучать там в одиночестве. Насколько все это было далеко от истины, суд, конечно, не имел ни малейшего представления, так как все свидетели лишь мельком упомянули о драме в гостиной, и ее истинный смысл остался за кадром.
     Полиция, однако, имела некоторое представление о ее прежней связи с Эриком, о чем можно было судить по отдельным вопросам, которые ей задал Гиффорд. Но сами эти вопросы были столь тактично и обтекаемо сформулированы (в отличие от тех, что задавались мне), что можно было догадаться - он вовсе не стремился раскрыть глаза судей на причины скандала, а хотел лишь довести до сведения миссис де Равель, что полиции известна суть интриги, и поэтому ей следует быть поосторожнее в своих высказываниях. Я не мог не отдать должное его деликатности. Кроме того, на меня произвело впечатление непоколебимое спокойствие, с которым миссис де Равель восприняла этот намек.
     И, наконец, последней из нашей маленькой компании была вызвана Аморель.
     Начало ее выступления было вполне предсказуемым: коронер попросил ее рассказать о родственных отношениях с Эриком и так далее. Поскольку врач уже установил, что о самоубийстве не может быть и речи, ей не задавали никаких скользких вопросов о его финансовых проблемах. Не было ничего неожиданного и в том, что коронер затем спросил ее, как перед этим всех нас, где она находилась после сцены убийства в нашем спектакле.
     - Я сделала вид, что поднимаюсь на вершину холма, где должна была, по сценарию, сидеть на траве и читать книгу,- начала Аморель уверенным голосом,- по на самом деле я туда не пошла. Как только все скрылись из виду, я вернулась и спряталась в кустах.
     Я вздрогнул, а сердце, казалось, на мгновение замерло, а потом начало яростно колотиться у меня в груди. Что... да что же, черт возьми, эта девчонка собирается сказать!
     Не знаю, смог ли кто-нибудь из присутствующих, подобно мне, оценить огромную, невероятную важность этих простых слов. Я даже не решался взглянуть в сторону Этель и Джона и в волнении задержал дыхание.
     Коронер выглядел лишь слегка удивленным.
     - В самом деле? Почему же вы это сделали, мисс Скотт-Дейвис?
     - Ну, я попросту не придала этому значения. Как и миссис де Равель, я подумала, что глупо в самом деле выполнять все указания сценария и достаточно будет просто сказать, что я читала на холме. Мне было гораздо интереснее понаблюдать, что будут делать наши "сыщики".
     К тому времени до коронера стало постепенно доходить значение этого нового поворота событий. Он полистал свои бумажки и с упреком взглянул на Аморель.
     - Но разве вы потом не заявили полиции, что действительно находились в поле на холме?
     - Да-да,- сразу согласилась Аморель с наивной доброжелательной улыбкой,- так я и сказала. Наверно, мне не следовало этого делать. Но, когда я услышала, что Эрик в самом деле мертв, то подумала, что это избавит меня от неприятностей. А уж поскольку я сказала так один раз, то мне пришлось повторять то же самое и дальше. Вы же знаете, как это бывает, - извиняющимся топом добавила она.
     Я не верил своим ушам. Аморель стояла перед судьями в своем очаровательном платьице и шляпке и казалась воплощением святой невинности, ничуть не уступая в этом самой Эльзе Верити. Если судить по ее внешнему виду, то она даже не отдавала себе отчет, какой фурор произвели ее слова, но что-то мне не очень верилось в ее искренность.
     - Это было... в высшей степени безответственно с вашей стороны.-Маленький коронер наконец-то начинал осознавать, что именно он услышал.
     - Да, теперь я это хорошо понимаю,- грустно произнесла Аморель.-поверьте, мне очень жаль. Но на этот раз я говорю вам правду.
     Я все же бросил взгляд на инспектора Хэнкока. Толстяк больше не рассматривал мыски своих ботинок - его глаза были устремлены на Аморель и только на нее.
     - Ну и... что же вы сделали дальше?- в голосе коронера сквозила беспомощность.
     - А дальше я подождала, пока все закончится,- ответила Аморель, ничуть не смущаясь,- затем мистер Пинкертон и остальные ушли, и я выбралась из своею убежища. Эрик как раз поднимался, и я сказала ему...
     - Одну минутку, мисс Скотт-Дейвис,- торопливо прервал ее коронер.- Мой долг предупредить вас, в интересах справедливости, что вы делаете сейчас сообщение чрезвычайной важности. Прежде чем вы скажете что-то еще, вы должны хорошо уяснить, что таким образом становитесь последним человеком, видевшим вашего кузена живым, и...
     - Так оно и было,- невозмутимо ответила Аморель.- Я все время это знала. Если, конечно, не считать того человека, который застрелил Эрика. Я имею в виду, если его действительно застрелили, как, похоже, думает полиция. Лично у меня другое мнение.
     Коронер посмотрел на инспектора Хэнкока, ища у него поддержки.
     - Э-э... инспектор, учитывая вновь открывшиеся обстоятельства столь неожиданного свойства, может быть, вы предпочтете, чтобы я на сегодня прервал слушание дела? Несомненно, вам понадобится пересмотреть... гм...
     - Я полагаю, сэр, - мрачно ответил инспектор, что, поскольку свидетельница утверждает, что уже сейчас готова рассказать нам правду, нам лучше позволить ей это сделать, нока она снова не передумала.
     - Да,- невозмутимо кивнула Аморель в знак согласия.- Так будет лучше.
     Я не мог больше сдерживаться и вскочил на ноги.
     - Господин коронер, я настаиваю на том, чтобы...
     - Сядьте на место, сэр!- неожиданно рявкнул коронер, который, видимо, даже рад был открывшейся возможности отвести душу.
     - Да-да, садитесь, Пинки,- эхом повторила Аморель.- Я все равно все расскажу, и вы меля не остановите.
     - Но...
     - Тишина в зале!- проревел щуплый коронер, яростно озираясь вокруг. Ропот, поднявшийся после неуместного замечания Аморель, быстро стих.
     Я буквально шлепнулся на место, поскольку Джон с силой потянул меня вниз за полы пиджака.
     - Да сядьте же наконец и замолкните, Сирил,- разъяренно прошипел он мне прямо в ухо.- Еще слово, и я заткну вам рот.
     Коронер сверкнул на меня глазами.
     - Еще раз прервете свидетеля, сэр, и я... я велю, чтобы вас выпроводили из зала суда!
     - Мне можно продолжать?- как ни в чем не бывало поинтересовалась Аморель.
     - Будьте любезны, мисс Скотт-Дейвис.
     - Так вот, я сказала Эрику: "Браво, старина, из тебя вышел чудный труп", или еще какую-то глупость в этом роде. Потом я спросила его, пойдет ли он со мной, а он ответил: "Нет, беги одна, малышка, у меня тут еще есть дела, мне надо кое с кем встретиться перед тем, как возвращаться в дом". Или что-то в этом роде.
     - Вы можете под присягой подтвердить, что именно таковы были его слова? - сурово спросил коронер.
     - Боже мой, нет, конечно, я только передала их смысл. Как же я могу вспомнить точные слова?
     - По крайней мере, он недвусмысленно дал вам понять, что у него еще осталось важное дело?
     - О да. Кажется, я вспоминаю, он говорил, будто должен встретиться с кем-то по поводу собаки.
     - Тишина в зале!- проревел коронер, и поднявшиеся было смешки тут же затихли.- Продолжайте.
     Но тут уже вскочил мистер Гиффорд.
     - Мисс Скотт-Дейвис, вы можете присягнуть, что он сказал "встретиться кое с кем"? Подумайте, пожалуйста, как следует.
     Аморель притворилась (я не сомневался, что именно притворилась), будто напряженно вспоминает.
     - Да-а... Да, могла бы. Это я помню совершенно отчетливо.
     - И у вас сложилось впечатление, что дело, о котором он говорил, было связано с посторонним человеком? То есть, по сути дела, речь шла о предварительно назначенной встрече?
     - Ну разумеется,- удивилась Аморель.- Именно об этом я вам и говорю. Поэтому я не стала встревать и...
     Мистер Гиффорд сел, важно кивнув коронеру.
     - И что же вы сделали дальше?- спросил тот.
     - Я посмотрела ему вслед и...
     - Одну минутку, мисс Скотт-Дейвис. Куда он пошел?
     - Как куда, на соседнюю поляну, конечно,- ответила Аморель, удивившись еще больше.- По крайней мере, мне так показалось. Я сама никогда прежде не пользовалась этой тропинкой.
     - Вы имеете в виду ту самую тропинку, на которой было обнаружено тело?
     - Нет-нет, другую. Хотя не могу сказать, что обратила на это особое внимание. По мне они все одинаковы.
     - А что вы сделали потом?
     - Я начала было подниматься на холм, но тут мне на глаза попался целый куст дикой жимолости у самого ручья. Это был первый такой куст, который попался мне в лесу, и я знала, что Этель - то есть миссис Хилльярд будет рада, если я ей принесу немного цветов, поэтому я остановилась, чтобы их нарвать.
     - И вы сможете точно сказать нам, где именно расположен этот куст жимолости?
     - Попробую. Он на самом левом краю той большой поляны, где разыгрывался спектакль - если стоять лицом к речке, прямо у самой воды.
     - Понятно. Тогда это с противоположного края поляны по отношению к тому направлению, куда ушел ваш кузен?
     - Правильно. Так вот, не знаю, пробовали ли вы когда-нибудь собирать жимолость, по если пробовали, то должны знать, что куст, который кажется великолепным издалека, часто вблизи оказывается каким-то общипанным. Этот как раз был из таких, поэтому я не набрала никаких цветов, но тут мне на глаза попался еще один с другой стороны, и я подумала... Да, кстати, мне следовало вам сказать, что первый выстрел прозвучал как раз тогда, когда я осматривала этот куст.
     Мне показалось, что все находившиеся в помещении затаили дыхание. По крайней мере, это относится ко мне.
     - Ах вот как. И откуда же он прозвучал?
     Мы с нетерпением ждали ответа Аморель.
     - Как раз оттуда, куда ушел Эрик. И к тому же довольно близко. Я, конечно, подумала, что это он стреляет.
     - И, разумеется, вы пошли посмотреть, что случилось?
     На лице Аморель отразилось неподдельное изумление.
     - Что вы, конечно же нет. Если бы я ходила посмотреть, что случилось, каждый раз, когда Эрику вздумалось пострелять, то так и бегала бы туда-сюда с утра до вечера.
     Коронер выглядел слегка обескураженным.
     - Но вы ведь знали, что у него с собой не было ружья?
     - Ничего я такого не знала,- резко возразила Аморель.- По правде говоря, я вообще не думала об этом, но если бы и подумала, то решила бы, что он взял то ружье, которое осталось валяться в траве после спектакля. Я не обратила внимания, было у него ружье или нет. Меня это как-то не интересовало.
     - Понятно. Что же, в таком случае, вы делали дальше?
     - А дальше я заметила второй куст жимолости на другом конце поляны и подумала, что, пожалуй, неплохо бы заодно пойти осмотреть и его. Он тоже рос у реки, недалеко от тропинки - такой, знаете, обыкновенной тропинки, идущей вдоль ручья.
     - Но только с другой стороны большой поляны?
     - Скорее даже за ее пределами. Я увидела этот куст вдалеке. Он рос среди кустов, разделяющих две тропинки, как будто прятался среди них, так что мне пришлось буквально продираться к нему. С того места, где я стояла, было видно только его верхушку, которая торчала из других кустов.
     - Может быть, вы отметите местоположение упомянутых вами кустов вот на этом плане, мисс Скотт-Дейвис?
     Один из полицейский поднес к ней план местности и карандаш, и, немного поразмыслив, Аморель отмстила на нем две точки.
     - Где-то здесь, насколько я помню,- беззаботно сказала она. По указанию коронера, план передали присяжным. Они внимательно осмотрели его, однако сомневаюсь, что из него можно было почерпнуть что-то серьезное.
     - Итак, мисс Скотт-Дейвис?
     - На чем я остановилась? Ах да. Другой куст. Так вот, я как раз добралась до него, когда услыхала, что кто-то спускается с холма. В общем, это был Пинки - то есть присутствующий здесь мистер Пинкертон.
     - Да? И что было дальше?
     - Да ничего не было. Видите ли, я решила, что он пришел забрать какую-то забытую вещь. Он даже не заметил меня.
     - А не могли бы вы нам рассказать,- с деланным равнодушием спросил коронер, поигрывая карандашом, - что делал мистер Пинкертон?
     Аморель еле сдерживала смех.
     - Да, конечно. Он... он сорвал цветок дикой розы.
     - Что-что он сделал?
     - Это, конечно, не очень хорошо по отношению к нему,- Аморель улыбнулась коронеру с видом заговорщика,- по, когда я убедилась, что он меня не заметил, то осталась в кустах, чтобы понаблюдать за ним. Понимаете, я подумала: а вдруг он выкинет что-нибудь забавное.
     - С чего это вы так подумали?- без тени улыбки поинтересовался коронер.
     - Просто Пинки...- я хочу сказать, мистер Пинкертон, это такой человек, от которого всегда можно ожидать, что он учудит что-нибудь эдакое, если будет думать. что он один. Вот я и решила подождать и посмотреть.
     - И что же, он оправдал ваши ожидания? То есть будьте любезны рассказать нам подробно, что именно делал мистер Пинкертон.
     - Ну...- Аморель наморщила лоб в демонстративной попытке напрячь свою память.- Я думаю, на самом деле я захотела спрятаться в кустах прежде всего потому, что он выглядел ужасно смешно. Он тихонько так прокрался на середину поляны, огляделся вокруг, как будто в любую минуту ожидал, что его самого пристрелят, и вдруг сказал: "Привет!".
     - Вам это показалось смешным?
     - Мне кажется,- подумав, сказала Аморель,- что любой человек, который говорит "привет" неизвестно кому, хотя вокруг пикою пет, будет выглядеть смешно, верно? А потом он сделал круг по поляне и все время повторял свой "привет". Я чуть не завизжала от восторга.
     - Так что вы там говорили о диких розах?- спросил коронер, недовольно хмурясь, поскольку вокруг опять послышались смешки.
     - Ах да. Когда у него закончились все приветы, он подошел к розовому кусту, встал перед ним и благоговейно вперился в него взглядом, будто молился. Потом сорвал одну из роз и стал любоваться ею, держа в вытянутой руке, просто как поэт какой-нибудь. В жизни не видела ничего забавнее.
     - В самом деле?- На этот раз коронер сам слегка улыбнулся.- Ну а дальше?
     - А дальше послышался второй выстрел и... и тут Пинки подпрыгнул от неожиданности и выронил свою розу.
     - Понятно. А вы не запомнили, каким был этот второй выстрел?
     - Это был выстрел Хилльярда.
     - Откуда вы знаете?- жестко спросил коронер.
     - Но это же очевидно,- с неприкрытым удивлением ответила Аморель.-Во-первых, это был звук ружья, и к тому же он раздался как раз оттуда, где в это время находился Хилльярд - по его собственным словам.
     - Звук был громким?
     - Нет-нет. Он прозвучал как бы издали. То есть я-то от него не подпрыгнула.
     - Но вы слышали его вполне отчетливо?
     - Разумеется. Достаточно отчетливо, чтобы разобрать, что он был гулким, как от ружья, а не резким, как от винтовки.
     - Вы, кажется, неплохо разбираетесь в оружии, а, мисс Скотт-Дейвис?
     - Естественно, я ведь, так сказать, выросла среди него.
     - Понятно. Не могли бы вы теперь помочь нам разобраться вот в чем. Вы слышали выстрел Хилльярда, но вот сам он утверждает, что не слыхал никакого другого выстрела, кроме своего собственною. Что вы думаете по этому поводу?
     - Но это же очевидно. Он не слышал первого выстрела, потому что был далеко, а мы расслышали второй выстрел, поскольку к этому времени он уже подошел ближе.
     Джон вскочил с места.
     - Совершенно верно, сэр. Я двигался вниз по течению.
     - Благодарю вас, мистер Хилльярд, - слегка кивнул коронер.- Итак, мисс Скотт-Дейвис, продолжайте свой рассказ, прошу вас. Что же произошло после второго выстрела, когда мистер Пинкертон... э-э... подпрыгнул, как вы выразились?
     - Он принялся опять описывать круги и приговаривать "привет", поэтому я вышла из своего убежища и сказала ему, что нечего так пугаться.
     - Так значит, вы разговаривали с ним?
     - Ну да, я же и говорю. Он спросил меня, откуда я вдруг выскочила, или что-то такое, а я ответила, что собирала жимолость. Тогда он спросил, где же она в таком случае, и я сказала, что не набрала пока ничего кроме разве что дикой розы - и тут он покраснел.
     Я так был поражен этой невероятной историей, что смех в зале суда, прерывавший время от времени рассказ Аморель, едва достигал моих ушей. В тот момент меня даже не задело то, какую гротескную фигуру я сам представлял в её интерпретации.
     - Так-так. Продолжайте, пожалуйста.
     - Потом он пошел туда, где раньше лежал Эрик, забрал свой портсигар и пробормотал, что его ждет миссис Фицвильям и надо поспешить, поэтому я сказала ему, чтобы он делал свои дела и не обращал на меня внимания.
     - Вы не предложили составить ему компанию?
     - Нет Он сам меня не приглашал, а навязываться было бы не очень красиво, не так ли? Я отправилась по тропинке вдоль ручья, надеясь повстречать Хилльярда или кого-нибудь из наших, а потом поднялась на холм.
     - А вы не видели, как мистер Пинкертон опять спустился с холма в лес?
     - Нет. Он рассказал мне потом, что, не найди миссис Фицвильям там, где он её оставил, он вернулся назад, чтобы разыскать меня.
     - Ладно, оставим это. Ну, мисс Скотт-Дейвис, не знаю, что уж вам и сказать. Вы меня удивили. Не могу представить себе, как вы могли не понимать важность того, что вы нам сейчас рассказали.
     - Но я и правда не понимала,- ответила Аморель с трогательным (без сомнения) раскаянием.- Видите ли, я думала только о том, что это поможет мне избежать кучи неприятностей и нудных расспросов, поэтому я и сказала инспектору, что сидела и читала на холме, как мне было велено. После нашей сегодняшней беседы с инспектором я сказала мистеру Пинкертону, что решила не менять показаний, и он обещал меня поддержать. И, конечно, аи так и сделал.
     - Мне кажется, вы принимаете как должное, что он согласился помочь вам обманывать полицию.
     - Ну, мне показалось, что это очень благородно с его стороны. Я даже подумала, что он слишком уж носится с этой историей, как делала бы полиция, если бы она узнала правду- потому что каждый день при встрече он твердил мне, что я не должна отступаться от своих слов, и раз уж я сказала полиции, что не спускалась больше с холма, так и надо говорить дальше, а не то я попаду в серьезные неприятности. Что бы ни случилось, я не должна выкладывать всю правду. Мне это порядком надоело.
     - А-а, так вы утверждаете, что мистер Пинкертон настаивал на этом?
     - Ну да. Конечно, как только я узнала, что произошло здесь сегодня утром и в какое кошмарное положение он из-за этого попал, я поняла, что должна рассказать правду. До меня наконец дошло, какую глупость я совершила, не сделав этого раньше.
     - Как вы думаете,- вкрадчиво спросил коронер, почему мистер Пинкертон так настойчиво убеждал вас придерживаться первоначальной версии?
     Аморель на это просто рассмеялась.
     - Тут может быть только одна причина, верно? Он, должно быть, подумал, что это я застрелила Эрика. Это именно такая дурацкая идея, которая вполне могла бы прийти в голову Пинки - простите, мистеру Пинкертону.
     - Понятно. Благодарю вас, мисс Скотт-Дейвис.
     Коронер помялся в нерешительности и украдкой бросил взгляд в сторону мистера Гиффорда. Тот поднялся.
     - Вы разрешите мне задать вопрос свидетелю?
     - Разумеется, мистер Гиффорд, разумеется.
     Я тоже встал.
     - Господин коронер, прежде чем мистер Гиффорд задаст свой вопрос, я прошу вас дать мне слово. Я с трудом сдержался, чтобы не вмешаться раньше, хотя причины для этого были очень вескими, но то, что я собираюсь сказать, имеет огромное значение.
     - Ваша просьба противоречит процессуальным правилам, мистер Пинкертон,-прервал мою речь коронер.
     - Ах, да сядьте же, Пинки,- во всеуслышание заявила Аморель.- Я ведь говорила вам, что собираюсь сказать правду. Не начинайте все сначала.
     Мне пришлось пропустить мимо ушей ее реплику, все мое внимание было приковано к коронеру.
     - Ну, хорошо. Если вы считаете, что это может помочь следствию... Мисс Скотт-Дейвис, будьте так добры, спуститесь на минуту.
     Аморель ничего больше не оставалось, как послушаться его. Спускаясь в зал, она сказала мне:
     - Ради бога, Пинка, не делайте из себя еще большую задницу, чем необходимо.
     Я не обратил на это внимания, так же как и на идиотский смех, раздававшийся в зале.
     - Вы хотели сказать...- начал подсказывать коронер.
     - Я хотел сказать,- подхватил я, стараясь сохранять внешнее спокойствие, несмотря на полное смятение чувств,- что все, что сейчас наговорила мисс Скотт-Дейвис, ни одним словом не соответствует действительности. Я не видел ее в лесу, как она утверждает, и между нами не было никакой договоренности. Насколько мне известно, она все это время оставалась на холме, и, конечно, я далек от того, чтобы подозревать ее в убийстве ее кузена. В действительности все обстоит как раз наоборот: это она подозревает, что я его застрелил, и сочинила всю эту басню, чтобы прикрыть меня. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать, и убедительно прошу вас не принимать ее выдумки всерьез.
     - Понимаю,- сказал коронер, хотя, по-моему, он окончательно запутался.
     - О господи, Пинки, - взмолилась Аморель.- Вот видите,- добавила она, обращаясь к коронеру,- он меня и вправду подозревает. Поэтому он и пытается меня защитить. Заставьте его говорить правду, пожалуйста!
     - Все это в высшей степени необычно,- вздохнул маленький коронер, которому при других обстоятельствах я мог бы посочувствовать.
     Неожиданно опять вскочил мистер Гиффорд.
     - С вашего позволения, сэр. Мистер Пинкертон, вы слышали последние показания свидетеля, в которых она утверждает, что вы сорвали дикую розу. Так рвали вы эту розу или нет, в конце концов?
     - Нет, конечно.
     - И вы готовы в этом присягнуть?
     - Да.
     - Ну зачем, Пинки?- с упреком воскликнула Аморель.
     - А вы, мисс Скотт-Дейвис, под присягой показали, что мистер Пинкертон сорвал ее и потом выронил, когда услышал второй выстрел?
     - Да, как будто она его неожиданно уколола.
     - И вы можете нам показать на плане, где именно стоял мистер Пинкертон?
     - Пожалуй, могу, но не точно, только приблизительно.
     Мистер Гиффорд повернулся к коронеру.
     - Тогда я попросил бы вызвать инспектора Хэнкока и узнать у него, находили ли они при осмотре местности дикую розу там, где указывает мисс Скотт-Дейвис, или поблизости от этого места.
     Коронер просиял.
     - Отличная мысль! У вас есть с собой план? А теперь, инспектор, не могли бы вы ответить на поставленный вопрос?
     - Могу сказать, сэр, что мы не нашли там никакой дикой розы, но это вовсе не означает, что ее там не было. Просто мы не занимались поиском каких-то там роз. Но, если она там была, то так там и лежит. С вашего разрешения, я взял бы с собой мисс Скотт-Дейвис и, не откладывая, пошел и посмотрел там, где она укажет.
     - Отлично. Просто блестяще.
     - Вы попусту потеряете время, сэр,- предупредил я.
     - Достаточно, мистер Пинкертон,- грубо прервал он меня.- Вы можете спуститься в зал. А пока мы выслушаем следующего свидетеля. Миссис... э-э... миссис Фицвильям, пожалуйста!
     Я вернулся на свое место между Джоном и Этель. Ни к чему говорить, как я был расстроен.
     Каким-то образом мне удалось сосредоточиться на том, что говорила миссис Фицвильям. Ей, в общем-то, нечего было добавить, она лишь подтвердила мои показания о том, что первый выстрел прозвучал близко, а второй гораздо дальше, и что она слышала, как я пытался криком привлечь внимание стрелявшего внизу. Звука голосов она не слышала.
     Она уже заканчивала давать показания, когда вернулись инспектор Хэнкок и Аморель.
     Не говоря ни слова, инспектор с еще более угрюмым видом, чем обычно, проследовал к столу и положил что-то на стол перед коронером. Я уставился на этот предмет в изумлении. Это была завядшая, потрепанная, но тем не менее настоящая дикая роза.
     Коронер распорядился передать ее присяжным для осмотра, а сам в это время пошептался с инспектором.
     Я почувствовал, что решающий момент вот-вот будет упущен, но не мог придумать, как поступить. Я вопросительно взглянул на Аморель, но девушка с улыбкой обсуждала что-то с миссис Фицвильям.
     - А сейчас,- громко сказал коронер, - я хотел бы отложить заседание на три дня. Господа присяжные, жду вас в одиннадцать часов утра в четверг. Все свидетели должны присутствовать, включая тех, кто уже давал показания.
     - Вот дерьмо! - донеслась до меня довольно отчетливая реплика Мортона Харрогейта Брэдди.- Значит, нам опять придется тащиться сюда!
     Мы вышли на воздух.
     
     
     Глава 13
     
     - Ну, как бы то ни было, я тебе, кажется, больше не нужен,- сказал Шерингэм.- С тебя сняли подозрение.
     - Но я уже устал повторять: вся эта история сфабрикована от начала до конца,- раздраженно ответил я. В самом деле, с Шерингэмом иногда трудно разговаривать спокойно.
     - Я знаю. Только вот что, Тейперс, что-то ты слишком горячо протестуешь. Если бы не это, я, может быть, и поверил бы тебе, л так я уже начинаю разделять мнение полиции, что Аморель сказала правду.
     Я не стал заострять внимание на непростительной фамильярности, с которой он опять назвал Аморель по имени, хотя в моем состоянии это было непросто.
     - Я и под присягой это отрицал,- холодно заметил я.
     - Знаю. Начальник полиции даже сказал мне, что, на его взгляд, это было чертовски смелое вранье. Хотя я заметил, что начальники полиции часто имеют свою точку зрения, не совпадающую с официальной. В отличие от своих инспекторов. А теперь Хэнкок точит зуб на Аморель за то, что она разрушила такое славное дело против тебя..
     - Ничего она не разрушила, если я буду продолжать настаивать на том, что она сказала неправду.
     Шерингэм скорчил глупую гримасу.
     - Послушай, Тейперс, я что-то тебя не пойму. Ты шлешь мне телеграмму, умоляя вытащить тебя из этой каши, а когда это делает кто-то другой, причем гораздо эффективнее, чем эго мог бы сделать я, ты вопишь и брыкаешься и воротишь морду от кормушки. Тебе что, хочется примерить веревку на шею?
     - Чего мне хочется или не хочется, это мое личное дело.
     - И слава богу, что не мое,- сухо ответил Шерингэм,- потому что ты сам не знаешь, что тебе нужно. На самом же деле, старина Тейперс, все, что тебе требуется,- это хороший пинок, вроде тех, которыми я угощал тебя когда-то в детстве, чтобы вбить в тебя немного здравого смысла. Тогда это очень помогало. Помнишь?
     Я пропустил мимо ушей это оскорбительное замечание.
     - Если ничто другое не поможет, я готов признать перед судом, под присягой, что это я застрелил Скотт-Дейвиса,- ответил я со злостью. - Имей это в виду.
     - Браво, браво! - воскликнул Шерингэм с иронией, которая меня просто бесила. - Наш маленький герой. Очень впечатляет. Наверное, все будут тебе аплодировать. Только знаешь, никто ведь тебе не поверит. По крайней мере, не теперь.
     - Почему это?
     - Да потому, что Аморель слишком хорошо рассказала свою историю, будь то правда или ложь. Ты в ней вовсе не тянешь на трагический персонаж, скорее на комический. Она представила тебя в смешном виде, а пет ничего более далекого от трагедии, чем смех. Если она все это сочинила, то готов признать - это был поистине гениальный ход. Все сразу поняли, что подозревать в хладнокровном убийстве безобидного чудака Тейперса, который молится розам и подпрыгивает от звука далекого выстрела, по меньшей мере абсурдно. Об этом не может быть и речи, даже независимо от железного алиби, которое она тебе предоставила.
     - Думаешь, приятно, когда из тебя делают посмешище на людях?
     - Нет, конечно, но все же лучше, чем когда тебя вешают в приватном порядке - мрачно парировал Шерингэм.- Нет, все-таки у тебя с мозгами не все в порядке. Ты что, ничуть не благодарен этой девушке? Да тебе следует ползать перед ней на коленях от благодарности, если в самом деле ты сказал правду, а она соврала.
     - Знаешь что, Шерингэм,- взорвался я, - если ты собираешься и дальше меня оскорблять, нет смысла продолжать этот разговор. Я в долгу перед тобой за то, что ты так быстро откликнулся и приехал, но теперь, раз ты сам говоришь, что подозрение с меня снято, я могу продолжать заниматься этим делом так, как сочту нужным. Благодарен ли я мисс Скотт-Дейвис или испытываю противоположные чувства, вряд ли это кого-то касается.
     Этот разговор происходил тем же вечером после ужина. Шерингэм пришел с столу слишком поздно, когда все остальные уже заканчивали ужинать. Он не стал ничего объяснять, но позже сказал мне, что долго беседовал с полковником Грейсом, начальником полиции, который (по его словам) "после пары джин-тоников стал весьма благодушен и разговорчив". Мы обсуждали ситуацию, уединившись в кабинете Джона. Тот предоставил комнату в паше полное распоряжение и удалился.
     Шерингэм критично посмотрел на меня. Я высказался с излишней горячностью, но его, кажется, нисколько не обидели мои слова. Вместо этого он рассматривал меня с таким невозмутимым любопытством, что скоро мое раздражение уступило место чувству неловкости.
     - Ладно,- сказал он спокойно.- Я все понял. Ты боишься за Аморель. Разумеется, как это я сразу не догадался, очень глупо с моей стороны. Ты думаешь, что, вытащив твою голову из петли, она рискует подставить свою. Не стану отрицать, такая опасность не исключена. Ты что, влюблен в нее, Тейперс?
     - Тебе непременно надо быть таким бестактным?!
     - Так и есть, влюблен, - невозмутимо констатировал Шерингэм. - Вообще-то ничего удивительного. Такая девушка, должно быть, одна на миллион, раз она способна на такие поступки. А теперь постарайся на меня не орать, Тейперс, потому что я хочу дать беспристрастную оценку сложившемуся положению. Так что придержи свои эмоции и не перебивай, и я изложу тебе свою точку зрения ручаюсь, тебе будет интересно. Так вот, полиция верит ее рассказу, и у нее для этого есть достаточно причин. Она выставила тебя дураком, причем очень убедительно (не петушись, это правда). Она и себя представила дурочкой, такой, знаешь, трогательной и наивной глупышкой, которая смотрит на мир широко распахнутыми глазами. Эта часть не слишком убедила полицию, но зато прозвучала вполне убедительно для коронера и публики, их-то она точно провела. Она рассказала такие подробности, которые звучали очень правдоподобно и изобрести которые можно только при необыкновенно развитом воображении: например, эпизод с розой или как ты ходил кругами по поляне и бормотал: "привет". И, наконец, есть еще одно подтверждение - сама эта пресловутая роза - кстати, ты так и не объяснил, откуда она там взялась. Видишь ли, ее выдумки звучат убедительно, потому что они вписываются в твои характер. Следовательно, полиция (которая всегда понимала, что дело против тебя имеет шаткое основание) теперь считает, что ты намеренно прикрывал девушку, рискуя навлечь подозрение на себя. Кстати, могу для разнообразия сделать тебе комплимент - они считают, что это тоже укладывается в твой характер.
     Наверное, мне не надо тебе объяснять, что им понадобилось не более двух секунд, чтобы задаться вопросом: а зачем, собственно, тебе понадобилось ее прикрывать? Ответ, конечно, был очевиден, даже если бы она сама не подсказала его: потому что ты был уверен, что она сама застрелила своего кузена. Можно добавить - и поделом ему, но это уже не касается полиции. Итак, отняв у них одного подозреваемого, Аморель весьма любезно предложила им другого, и вряд ли они замедлят воспользоваться этим предложением.
     Более того, можно с уверенностью сказать, что, даже если полицейские не поверили ее истории, они знают, что дело против тебя рухнуло. Если она готова повторить свои показания на суде, у них не будет и одного шанса на миллион, чтобы тебя признали виновным. Насколько нам известно, у них нет ни одного неопровержимого доказательства. Речь идет об одних свидетельских показаниях против других. Даже если ты сделаешь им одолжение и признаешься в убийстве прямо перед присяжными, как ты тут заявил, могу тебя уверить, они тут же оправдают тебя на основании ее показаний, и ты сойдешь со свидетельской трибуны под одобрительные возгласы зрителей. Теперь полиция не посмеет даже коснуться тебя. Но это не значит, что они не посмеют коснуться ее: раз они уверены, что это убийство, им нужна законная добыча. Ну так что, Тейперс, ты по-прежнему настаиваешь, что мне пора паковать чемодан и отправляться домой? Или все-таки остаться и продолжить расследование?
     Мое нервное раздражение уже испарилось. Шерингэм был совершенно прав. Меня охватил страх - нет, настоящий ужас. Потому что если я всего лишь боялся, когда дело касалось меня одного, то теперь, когда в опасности оказалась Аморель, я испытывал самый настоящий панический ужас. Что же она натворила, эта милая девочка, которая бог весть что вообразила... Она избегала меня после допроса, но мне все же удалось спросить ее по дороге домой, отозвав на минутку, почему она это сделала, и она ответила мне почти сердито:
     - О господи, да за кого вы меня принимаете? Вы что же, полагаете, что я могу бросить вас в беде после того, что вы сделали ради меня? Устала я от ваших глупостей.- Выдав эту тираду, она торопливо догнала остальных, а я с тех пор так и не улучил возможности поговорить с ней наедине. Аморель и в самом деле была непредсказуема.
     - Да,- ответил я Шерингэму, - пожалуйста, продолжай. Почему полиция уверена, что это убийство?
     - Бедный старина Тейперс,- сказал Шерингэм с сочувствием, которое на этот раз не вызвало у меня внутреннего протеста. Хоть я и не привык полагаться на кого бы то ни было в жизни, сейчас мне неожиданно приятно было почувствовать чью-то поддержку.- Имей в виду, сейчас улик против нее не больше, чем было против тебя: пока все, что у них есть, это мотив и возможность, и то последняя основана на ее собственном признании. Недостаточно, чтобы полиция могла с этим работать.
     Что касается убийства, то я вовсе не говорил, что они в этом уверены, я сказал: практически уверены. Они все еще не исключают возможность несчастного случая, пусть и маловероятную. Правда, есть два нюанса, которые указывают на убийство. Первый - это траектория пули, которая прошла сквозь тело почти горизонтально; это, разумеется, говорит о том что ружье должно было находиться на одном уровне с пулевым отверстием. Другими словами, что выстрел был произведен из обычного положения, то есть с плеча, причем с плеча кого-то, кто был на несколько дюймов ниже Скотт-Дейвиса.
     - А тебе не кажется, что это доказательство притянуто за уши?
     - Вовсе нет. Это очень разумное, если не сказать, очевидное заключение. А вторая загвоздка - отсутствие следов пороха. Это очень важно. Видишь ли, если он и в самом деле волок ружье за собой за дуло, го пуля из него могла пролететь не более пары футов, прежде чем войти в тело.
     - И при этом непременно должны были остаться следы пороха?-засомневался я.- Даже при выстреле из маленького двадцать второго?
     - Ладно, пусть не пороховые следы, скорее следы дыма, но тем не менее безошибочные. Я как-то присутствовал при испытаниях, где как раз таким патроном стреляли с различного расстояния в белую картонную мишень. Дым оставлял следы уже с четырех или пяти футов.
     - На белом картоне возможно, но не на твидовом пальто.
     Шерингэм улыбнулся.
     - Дорогой мой Тейперс, лучше и не пытайся ввязываться в убийство. Ты слишком мало знаешь о современных методах следствия, если полагаешь, что сегодня имеет какое-то значение, видно что-то на глаз или нет. Пальто, которое было на Скотт-Дейвисе, отправили на исследование в Скотленд-Ярд сразу после осмотра места происшествия. По результатам анализа, на пальто нет никаких следов пороха. Это почти однозначно говорит о том, что дуло ружья находилось по крайней мере в пяти футах от пальто, когда нажали на курок.
     Далее, возьмем пулевое отверстие. Его исследование не может, конечно, дать таких же точных результатов, но оно подтверждает те же выводы. Полиция оценивает максимальную дальность выстрела в шестнадцать футов. Иначе говоря, в момент выстрела ружье находилось на расстоянии от пяти до шестнадцати футов от спины Скотт-Дейвиса.
     Кроме того, есть еще кое-что, указывающее на убийство, хотя и с меньшей определенностью. Аморель ясно сказала, что ее кузен собирался с кем-то встретиться. Это важно, если не сказать больше. И главное, это исключает сразу и тебя, и ее - однако практически единственное, что позволило бы это сделать.
     - А тебе не приходило в голову,- сказал я в задумчивости,- что, если она выдумала разговор со мной, то с тем же успехом могла выдумать и разговор с кузеном?
     - Вряд ли,- ответил Шерингэм,- по одной простой причине. Если для первого у нее могла быть личная заинтересованность, то для второго никаких причин не было.
     - Понятно,- только и мог сказать я.
     - И еще одна, последняя новость, касающаяся полиции. Возможно, тебе принесет облегчение то, что они не делают ставку только на твою красотку. Она всего лишь возглавляет список из двух или трех возможных подозреваемых. Например, могу тебе сообщить, что им известно все о де Равелях и их отношениях со Скотт-Дейвисом.
     - В самом деле?- удивился я.
     - Да. И неудивительно, поскольку эта история была темой для сплетен в светских кругах Лондона весь прошлый год, как ты и сам уже говорил. И это означает, следовательно, что от них не утаился смысл вашего маленького спектакля.
     - Тебе, кажется, удалось основательно войти в доверие полиции, Шерингэм.
     - Да уж,- ухмыльнулся Шерингэм. - Как я уже говорил, полковник стал со мной удивительно откровенен. В конце концов, бедняга хочет лишь докопаться до истины и полагает - причем вполне справедливо, - что и я стремлюсь к тому же. Более того, ему не хочется, чтобы в дело вмешивался Скотленд-Ярд. Поэтому он и не видел причин, чтобы не выложить карты на стол. Очень правильно и разумно с его стороны. Но я не обещал в ответ раскрывать свои. Так что не волнуйся, Тейперс, те загадочные следы, что мы с тобой обнаружили, по-прежнему остаются нашим секретом.
     - Уже не остаются,- возразил я.
     - Что?- встрепенулся Шерингэм. - Ты хочешь сказать, полиция их уже нашла?
     - Нет, не хочу, - улыбнулся я, довольный тем, с какой легкостью мне удалось пробить брешь в раздражающей самоуверенности Шерингэма. - Я имею в виду, что их там больше нет. Я затоптал их.
     Шерингэм уставился на меня. Потом присвистнул:
     - Ого! Значит, Аморель сказала правду. Ты и в самом деле ее подозреваешь.
     - Вот еще!- возмутился я.- Ничего подобного. Совершенно безосновательное заключение.
     - Не согласен. Более того, я даже назвал бы это очевидным заключением. Впрочем, ты и сам это знаешь: ты должен был серьезно опасаться за нее, если взял на себя смелость уничтожить улики.
     - Одно вовсе не следует из другого,- горячо запротестовал я. В самом деле, я даже расстроился от такой извращенной трактовки мотивов моего поступка. - Может, у меня были совсем другие причины, а вовсе не эта. И потом, ты ведь не знаешь наверняка, что эта улика указывала именно на нее. С тем же успехом там могла стоять другая женщина. Шерингэм посмотрел на меня с жалостью.
     - Слушай, Тейперс, неужели ты и вправду вообразил, что я брошу такую замечательную улику, как эти следы, когда в деле практически нет других прямых улик, и к тому же в таком месте, где скот бродит где ему вздумается, не приняв никаких мер предосторожности? Но поскольку ты, очевидно, так и думаешь, позволь сказать тебе, что я самым тщательным образом измерил эти следы и сделал точный чертеж одного из них, наиболее четко сохранившегося. Так вот: это следы женской обуви размера четыре с половиной. Сегодня я воспользовался случаем и, пока шел опрос свидетелей, осмотрел уличные туфли Аморель, которые совпали с моим рисунком один в один! Кроме того, хотя следы и уничтожены, я по-прежнему могу засвидетельствовать, что они существовали, к тому же у меня есть их зарисовка. Учитывая мои связи в Скотленд-Ярде, полиция, безусловно, поверит мне на слово, что следы были на этом месте, более того, меня и в суде выслушают как компетентного свидетеля. Ну и что ты теперь думаешь предпринять по этому поводу, Тейперс? Столкнуть меня с подходящей скалы? Это единственный способ надежно спрятать концы в воду.
     Я изумленно уставился на него.
     - Ты же не можешь в самом деле рассказать обо всем полиции, Шерингэм? Не может быть, чтобы ты оказался таким подлецом. Ты ведь дал мне слово.
     - Ничего я тебе не давал,- холодно ответил он. - Напротив, я ясно и четко сказал, что буду действовать по собственному разумению, и ты не должен мне препятствовав Что же касается моей подлости, как ты изволил выразиться, то да будет тебе известно, что есть еще такая интересная штука, как долг. Я могу счесть своим долгом сообщить полиции о том, что мне известно. В конце концов, если Аморель действительно застрелила своего кузена, то для этого есть лишь одна причина, не так ли? И, между прочим, весьма далекая от благородства. Ей надо было завладеть Стакелеем. Если окажется, что дело заключается именно в этом, то уж извини...- Он пожал плечами.
     - Да как у тебя язык поворачивается делать подобные предположения?!-Боюсь, я слишком повысил голос. - Это... это неслыханно! Я этого не допущу, Шерингэм, так и знай.
     Тот испытующе взглянул на меня.
     - Боюсь, тебе придется это сделать, Тейперс, потому что я начинаю склоняться именно к этой версии. Лучше тебе это узнать рано, чем поздно. Он сделал паузу, а потом добавил: - Я всерьез обдумываю, не следует ли мне поговорить об этом с полицией.
     Я взглянул на него. Он явно имел в виду то, что сказал.
     Мне пришлось принять тяжелое решение.
     - В этом нет никакой необходимости, Шерингэм, тихо сказал я.- Лучше я скажу тебе правду здесь и сейчас. Это я застрелил Скотт-Дейвиса.
     Наши взгляды скрестились.
     - Ты делаешь это заявление со всей серьезностью, отдавая себе отчет, какими могут быть последствия?- спросил Шерингэм.
     - Абсолютно серьезно,- ответил я, откинувшись на стуле и с улыбкой глядя на него. Опять я почувствовал удивительное облегчение, как накануне утром в суде, когда потерял всякую надежду.
     - Ты понимаешь, что я должен сообщить об этом полиции?
     - Конечно.
     Между нами на время воцарилось молчание.
     Затем дверь тихонько открылась, и мы разом обернулись. Это была Аморель.
     - Бедный мой Пинки,- сказала она наполовину нежно, наполовину презрительно.- Как же ты мог, дурачок?- Она повернулась к Шерингэму.-Ладно, мистер Шерингэм, вы выиграли. Да, это я его убила. Но вовсе не затем, чтобы завладеть Стакелеем. Вы все неправильно поняли - если, конечно, вы говорили искренне, и это не было частью вашей игры. Я сделала это отчасти потому, что он хотел продать Стакелей, отчасти потому, что многим людям было бы значительно лучше, если бы он умер. Кстати, а как вы узнали, что я подслушиваю?
     - Это все деревянные потолки,- ответил Шерингэм извиняющимся тоном.-Раз уж я мог слышать, даже как вы причесываетесь... ведь вы сейчас причесывались, не так ли?
     - Да, действительно,- примирительно сказала Аморель, присаживаясь на подлокотник кресла.- Ну так что вы собираетесь делать? Выдать меня полиции, да?
     - Но это же... это просто смешно!- только и смог выдавить я. Казалось, я схожу с ума. - Я... я...
     - Да и вы тоже смешны,- прервала меня Аморель.- Хватит, ничего больше не говорите. Вы уже и так все выложили, как послушный мальчик,- чего и добивался мистер Шерингэм. Не портите праздник. поинтересовался Шерингэм.-Вам не откажешь в сообразительности.
     - Правда?- безразлично спросила Аморель. - Конечно я слышала, как вы его тут обрабатываете, но скоро поняла, что на самом деле вы обращаетесь ко мне. Поэтому я решила, что лучше уж мне самой спуститься и составить вам компанию.
     Шерингэм рассмеялся.
     - Что ж, неплохо, неплохо. И все же признайтесь, отличная вышла западня. Тейперс попался, потому что не заметил ее, а вы - потому что заметили. По крайней мере, теперь дело более или менее прояснилось.
     Тут мне пришлось вмешаться.
     - Категорически не согласен! Мисс Скотт-Дейвис только что сделала в высшей степени абсурдное...
     - Да-да,- резко остановил меня Шерингэм.- Вы оба признались в убийстве. Это означает, что каждый из вас подозревает другого - как я и предполагал. А это, в свою очередь, значит, что ни один из вас не совершал преступления. Поэтому я и сказал, что дело несколько прояснилось - по крайней мере, для меня. Это сделал кто-то другой. Единственный вопрос - кто?
     - А почему бы нам не оставить все как есть?- спросила Аморель. - Лично мне все равно, кто стрелял. Зная Эрика, можно не сомневаться, что у этого человека была достаточно серьезная причина.
     Я наконец начал прозревать.
     - А-а, понял! Это был блеф. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, Шерингэм, что мисс Скотт-Дейвис выдумала свою утреннюю историю от начала до конца?
     Шерингэм и Аморель посмотрели на меня, потом друг на друга, а потом, по совершенно необъяснимой причине, рассмеялись. Мне оставалось только удивленно поднять брови.
     - Бедняжка,- сквозь смех проговорила Аморель, он такой славный, правда? Так что скажете, мистер Шерингэм? Почему бы нам не оставить все как есть?
     Шерингэм покачал головой.
     - Нет. Слишком много невыясненного. Я не смогу спокойно спать несколько недель. Кроме того, полиция этого тоже не допустит, знаете ли.
     - Это верно,- спокойно согласилась Аморель. - Они теперь пойдут по моему следу как свора легавых.
     - Ерунда,- громко сказал я.- Скорее уж я...
     - Пинки, если вы еще раз вмешаетесь, я подойду и сяду к вам на колени, и вы будете чувствовать себя очень глупо перед мистером Шерингэмом. Вы знаете, что так и будет, поэтому лучше помалкивайте. Итак, мистер Шерингэм?
     - Итак, перед нами все та же проблема, только теперь она касается не Тейперса, а вас. И если вы исповедуете те же идеи, что и он, тогда наша задача - отвести от вас подозрения, не навлекая их ни на кого другого. Я правильно понял?
     Аморель кивнула.
     - Да. Полиция может меня подозревать сколько угодно, мне все равно, однако...
     - Ничего подобного!- воскликнул я. Это был полный абсурд.- Прежде чем они начнут в чем-то вас подозревать, я... но, Аморель!
     - Я предупреждала, - тихонько засмеялась Аморель, ничуть не смущаясь двусмысленностью картины, которую мы, должно быть, представляли в этот момент.- А в следующий раз я вас поцелую. Вы тогда покраснеете еще больше, чем сейчас.- Он так мило краснеет, правда, мистер Шерингэм?
     - И не говорите, так приятно видеть скромность в молодых людях пожилого возраста,- ляпнул какую-то глупость Шерингэм.
     Оба уставились на меня. Мне стало ужасно неудобно. Ну не мог же я применить грубую силу по отношению к женщине, а другого способа согнать Аморель с моих колен как-то не просматривалось. Что мне оставалось? Я откинулся в кресле и сделал вид, что мне все равно. Боюсь, не очень убедительно.
     - Кстати,- сказал Шерингэм,- осталась еще одна версия, о которой мы незаслуженно забыли. По крайней мере, полиции она не приходила в голову, поэтому я ее и не упоминал.
     - Да?- заинтересовалась Аморель.- И какая?
     - Ну как же, а Эльза Верити? Судя по тому, что я слышал, она находилась довольно далеко - в Колокольчиковом лесу, верно?- когда все это случилось. Никому, кажется, так и не пришло в голову спросить ее, каким путем она вернулась в дом. Я вчера немного побродил по окрестностям и выяснил, что из этого леса ведут две дороги - одна сразу вверх по холму и дальше полем, а другая - вдоль ручья и потом вверх по той самой тропинке, по которой шли Тейперс и миссис Фицвильям. Она могла с равным успехом выбрать любой путь, если же она все-таки шла вдоль ручья, то вполне могла что-то видеть. По крайней мере, не помешает задать ей пару вопросов.
     Аморель выглядела нерешительно.
     - Вы полагаете? Сомневаюсь, что вам удастся что-то вытянуть из Эльзы.
     - Нет, в самом деле,- не мог не поддержать я, мне жаль вас разочаровывать, но мисс Верити... как бы это сказать... на ее слово вряд ли можно положиться.
     Наверное, мне не стоило этого говорить. Аморель опять разобрал смех. Шерингэм, конечно, поинтересовался его причиной и, несмотря на мои протесты, Аморель выложила ему, как мисс Верити высмеивала меня на публике. Я снова поразился тому, с каким откровенным злорадством Аморель пересказывает эту историю. Она зашла настолько далеко, что намекнула, будто Эльза своим лицемерием смогла завлечь меня и внушить мне искреннюю привязанность - а это уж вовсе не соответствовало действительности.
     - Понятно,- усмехнулся Шерингэм. - Значит, придется поискать к ней ключик. Впрочем, она вольна передразнивать меня за моей спиной, сколько ее душе будет угодно, лишь бы мне удалось выудить из нее то, что нас интересует - другими словами, правду. А уж раз речь зашла о правде, Аморель...
     - Это вы мне?- перебила его Аморель, к моему тайному удовольствию.
     - Разумеется, ведь вас, кажется, так зовут?- улыбнулся Шерингэм.- Хотя я могу называть вас мисс Скотт-Дейвис, если вы еще так молоды, что предпочитаете такое обращение.
     - А вы находчивы. Ладно уж, пусть будет Аморель.
     - Договорились. Так вот, если говорить о правде, Аморель, то есть один вопрос, на который мне нужен от вас честный ответ. Помните, вы говорили, что ваш кузен упоминал о ранее назначенной встрече. Думаю, нет необходимости подчеркивать, насколько это важно - если, конечно, это правда. Вот я и хочу услышать от вас - да или нет? Если ничего этого не было, вы меня избавите от пустой траты времени, поэтому я настаиваю, чтобы вы ответили мне сейчас.
     - Ну да...- как ни в чем не бывало ответила Аморель.- Так он и сказал. Хотя я не помню точных слов. Что-то вроде...
     - Ничего такого он не говорил,- запротестовал я.- По тон простой причине, что Аморель там не было... Аморель!- Боюсь, последнее восклицание получилось несколько смазанным.
     - А я предупреждала!- Губы Аморель тоже были заняты.- Только не вздумайте говорить, что вы не слышали. Да сидите же смирно, Пинки!
     - Ату его, Аморель!- этот идиот Шерингэм еще и науськивал ее.
     - Аморель!- слабо пытался протестовать я.
     - Так-так-так!- послышался ехидный голос из дверей.- Сирил, вот уж не ожидал от тебя!
     К моему облегчению, Аморель наконец села прямо.
     - Джон, поругайте, пожалуйста, Пинки. Он силой затащил меня на колени и начал целовать как сумасшедший. Да еще перед мистером Шерингэмом. Разве вы не слышали мои вопли?
     - Еще бы, чуть не оглох,- Джон откровенно ухмыльнулся. - Этель подумала, что это мышь пискнула. Ладно, не буду тебе мешать, Сирил. Я только зашел сказать, что все остальные уже отправились спать. Если вы хотите еще посидеть, погасите потом за собой свет.
     - Нет, мы тоже пойдем, - сказал я.- Думаю, нам всем давно пора спать.
     - Предупреждаю, Пинки,- заметила Аморель, вставая и оправляя платье,-я запру дверь.
     Признаюсь, я рад был скрыться в свою комнату. Шерингэм тоже пошел к себе. Аморель же сказала, что не может и думать о сне в то время, когда полиция подозревает ее в убийстве; лучше она пойдет в гостиную и почитает что-нибудь успокаивающее часок-другой. Она обещала, что сама погасит потом свет.
     Когда я остался наконец один, мною овладели смешанные чувства. С одной стороны, огромное облегчение от того, что полиция в конце концов оставила меня в покое, с другой - решимость не допустить, чтобы мое спокойствие было куплено ценой безопасности Аморель - ведь теперь подозреваемой становилась она. Что касается моего общего эмоционального состояния, то меня переполняла огромная благодарность к этой славной девочке за ее невероятно щедрый поступок сегодня утром. Даже сейчас мне трудно писать об этом спокойно.
     Но, по правде говоря, я не знал, что делать. То я убеждал себя, что не могу принять такой подарок, то начинал размышлять, что если бы Шерингэм взялся отвести от нее подозрение так же эффективно, как это сделала она по отношению ко мне, то подарок можно бы и принять. То, что Шерингэм способен сделать это, не впутывая никаких третьих лиц в этот клубок, не вызывало у меня сомнений. Я был очень расстроен, и, вдобавок, мне было неудобно от того, что я проявил неучтивость по отношению к Аморель. Я просто принял ее жертву как должное и даже не поблагодарил как следует - если, конечно, существуют подходящие слова благодарности для такого случая, в чем я лично сильно сомневаюсь. А ведь она была готова даже на то, чтобы взять на себя убийство своего кузена - и все из-за меня!
     Я опустился на стул и продолжал размышлять, даже не раздеваясь ко сну, когда в дверь тихонько постучали, и в комнату ввалился Шерингэм в пижаме и халате.
     - Всего лишь несколько слов напоследок, Тейперс, когда нас никто не подслушивает, и мы по-настоящему одни, - тихо сказал он, пододвигая ко мне стул.
     - Хорошо, что ты пришел,- признался я.- Шерингэм, я страшно волнуюсь. Что мне делать? Посоветуй, пожалуйста. Не могу же я позволить бедной девочке продолжать в том же духе, это опасно для нее, и в то же время ты уверяешь, что никто мне не поверит, сколько бы я не опровергал ее слова - даже если я заявлю, что сам застрелил Скотт-Дейвиса. Что мне делать, ума не приложу.
     - Затем я и пришел,- весело ответил Шерингэм.- Слушай, я так понимаю, что ты пошел бы на что угодно, чтобы спасти ее?
     - Господи, ну конечно. Все что угодно.
     - Тогда, во-первых, уясни себе следующее, Тейперс. У полиции против нее есть лишь один-единственный свидетель, и этот свидетель - ты. По ее рассказу получается, что ты видел, как она появилась оттуда, или примерно оттуда, где ее кузен уже лежал мертвым. Отведя от тебя подозрение, она сделала тебя свидетелем обвинения.
     - Но я буду это отрицать. Я ее вообще не видел, так что ни о каких направлениях и речи быть не может. Как я могу свидетельствовать против нее, если наши показания противоречат друг другу?
     - Мне кажется, какие бы показания ты ни дал, они все равно пойдут ей во вред, потому что если, как ты говоришь, ты будешь отрицать, что видел ее, то полиция просто решит, что вы сговорились, дабы вывести друг друга из-под подозрения. И что вы сговорились между собой убить Скотт-Дейвиса, а потом обеспечить друг другу алиби.
     - Именно это я ей и говорил, правда, тогда я просто хотел уйти от прямого ответа, когда эта девочка предложила мне...- тут я осекся, совершенно смутившись.
     Шерингэм не отставал, и, поскольку этот эпизод только подчеркивал благородство Аморель, я рассказал ему, как она сама предложила мне жениться на ней, если я сочту это нужным.
     К моему удивлению, Шерингэм не воспринял мой рассказ как неуместную шутку. Вместо этого он сразу сказал:
     - Значит, у нее больше здравого смысла, чем у тебя, Тейперс, ведь я пришел посоветовать тебе то же самое.
     - Шерингэм!- Я онемел от изумления.
     - Послушай,- быстро сказал он.- Вы двое повязаны друг с другом в этом деле. Каждый из вас может подвести другого под приговор или, наоборот, очистить от подозрений. Вы можете свидетельствовать как в пользу, так и против друг друга. Но на самом деле вам нужно другое - вы вообще не должны давать никаких показаний. Тебе вовсе не нужно, чтобы она врала из-за тебя, и ей совсем неинтересно, чтобы ты лез из кожи вон, чтобы опровергнуть ее вранье. А еще учти: без ваших показаний у полиции нет ровным счетом никаких улик против кого-либо из вас, одни только подозрения. На мой взгляд, сейчас, после ее выступления, они не могут арестовать ни одного из вас, если им не удастся воспользоваться показаниями кого-либо из вас. Ясное дело, вам нужно сделать так, чтобы у вас обоих невозможно было брать какие-либо показания. К этому есть два пути: либо вы оба должны отправиться на тот свет, либо пожениться. Я бы не советовал выбирать первое.
     - Боже сохрани,- я судорожно перевел дыхание,- Но... но ты должен понимать, что...
     - Что?
     - Знаешь,- опять смутился я,- это было бы несправедливо к бедной девочке, заставлять её так страдать из-за меня и... Нет, в самом деле, Шерингэм, я имел в виду...
     - Да с чего ты взял, что она будет страдать?
     - Я... Боюсь, я тебя не вполне понимаю.
     - Тейперс, скажи мне правду. Только не надо отбрыкиваться, выпячивать грудь и обиженно пыхтеть; просто скажи правду. Тебе нравится эта девушка или нет?
     Невероятно, по я даже не протестовал против такого беспардонною вмешательства в мою личную жизнь.
     - Не знаю...- расстроенно ответил я.
     - Так подумай. Не буду тебе напоминать, что ты уже пытался взять на себя вину за убийство, чтобы спасти ее от подозрения.
     Самым странным было то, что мне и не требовалось ничего обдумывать. Как только я заговорил, я уже знал, что пытаюсь сам себя обмануть. Я все знал. У меня вдруг открылись глаза на то, что мне действительно нравилась Аморель. Да еще как нравилась! Я хотел как можно больше находиться рядом с ней. Нет, не просто больше - постоянно! Я пытался уверить сам себя, что это чувство было всего лишь естественным проявлением благодарности к ней, но в действительности за ним стояло нечто большее. На самом деле я (несмотря на отсутствие опыта, я был уверен, что это так) - я был влюблен в Аморель.
     Читатель не должен подумать, что я пришел к такому поразительному выводу, не проверив его без промедления. Я применил несколько простых тестов и понял, что сомнений быть не могло. Хотел ли я снова поцеловать Аморель? Без всякого сомнения. Хотелось ли мне продемонстрировать ей свою коллекцию марок и научить ее отличать один вид лесного мха от другого? Конечно. Мог ли я без отвращения подумать о том, чтобы разделить с ней постель? Эта мысль приводила меня в смущение, но, кажется, мог. Мог ли я терпеть ее не слишком приятные привычки: неряшливость, склонность к резким высказываниям, особенно когда она волновалась, ее ужасный сленг и все остальное - до того, как я смогу обтесать все это и превратить в манеры, более уместные для молодой хозяйки замка Стакелей? Я был в этом уверен, кроме того, сама идея превратить ее из неотесанной дикарки в светскую даму казалась мне необычайно привлекательной.
     Все эти мысли с такой скоростью промелькнули у меня в голове, что когда я ответил Шерингэму, в моем голосе еще звучало немалое удивление.
     - Да, мне она нравится.
     - Я и не сомневался,- серьезно ответил он.
     Что-то в его голосе показалось мне подозрительным. Я понял, что это было. Аморель, как он сам сказал, была единственной девушкой из миллиона, но разве я был ей под стать - единственным мужчиной из миллиона? С непрошеной ясностью предо мной предстал ответ: разумеется, нет. Я не был даже единственным из тысячи... да что уж там, и из сотни тоже. У меня, по сути, были все причины, чтобы влюбиться в Аморель - а у нее ни одной. Эта мысль совсем расстроила меня. У меня вытянулось лицо.
     - Ну и что мне с этим делать?- тоскливо спросил я у Шерингэма.
     - Сделать ей предложение, разумеется.
     - Но она и думать об этом не захочет,- заверил я его.- Зачем ей это надо? Ты и сам должен это понимать. Такая своенравная девушка и вдруг я... должен признаться, у меня есть свои укоренившиеся привычки, и я вовсе не хочу их менять. Нет,- грустно добавил я,- глядя на себя со стороны, я прекрасно понимаю, что ничем не могу заинтересовать такую необыкновенную девушку, как Аморель.
     - Постой-ка, мне кажется, эта самая замечательная девушка сама предлагала тебе жениться на ней?
     - Так это совсем другое дело,- пришлось объяснить мне.- Это было просто проявлением ее душевного благородства.
     Шерингэм заерзал на своем стуле и по-новому скрестил ноги.
     - А знаешь, Тейперс, твое самоуничижение для меня приятное открытие, потому что, сказать по правде, мне казалось, что ты превратился в еще более занудного ханжу, чем был в начале нашего знакомства. С той самой минуты, как я сюда приехал, мне все время хотелось отпечатать свой ботинок на твоей филейной части. Рад, что ошибся. Но я с тобой полностью согласен: не представляю, чем ты мог ее привлечь. Впрочем, это ее дело. А пока позволь мне сказать следующее. Если такая замечательная, как ты говоришь, девушка предлагает тебе жениться на ней, а потом встает на свидетельскую трибуну и поливает сама себя грязью из-за за тебя, это не может быть простым изъявлением благодарности за то, что ты - как она полагает аккуратно устранил ее кузена. Ты представляешься ей этаким голубоглазым принцем ее мечты. Так что можешь не слишком переживать за нее.
     - Ты имеешь в виду... постой, ты хочешь сказать, что я ей нравлюсь?-только и мог сказать я.
     - Конечно, спаси ее господь. И в эту самую минуту она ждет в гостиной, чтобы ты спустился к пей и рассказал, какая она замечательная и что ты собираешься делать но этому поводу.
     - Но это все... это совершенно невероятно!
     - Согласен. Просто ты невероятно везучий парень. Никогда не поздно исправиться, а уж если кто и способен сделать из тебя мужчину, так это Аморель. Так что вставай и отправляйся вниз, а я пожелаю ей удачи.
     - Ты мне советуешь... Шерингэм, ты всерьез считаешь, что я должен предложить ей руку и сердце?
     - Считаю. И как можно скорее, пока одного из вас полиция не отправила в тюрьму. Ты можешь потихоньку улизнуть с ней на машине прямо после завтрака и получить разрешение на срочное бракосочетание. Такое, чтобы вас обвенчали в тот же день. Это будет стоить тебе немалую сумму, но я тебе ее одолжу. А еще я дам тебе рекомендательное письмо к епископу, чтобы все прошло гладко.
     - А ты что - знаешь самого епископа?- запинаясь, выговорил я. Мир вокруг постепенно терял реальность.
     - Как родного брата,- уверено подтвердил Шерингэм. Он просто ест у меня с руки. Как-нибудь я приглашу вас обоих на обед и покажу тебе. Ну давай беги.
     - Может, стоит попробовать,- неуверенно ответил я. Мною быстро овладевала странная робость. Казалось совершенно невозможным, чтобы Аморель... Думаю... думаю, я знаю, как к этому подступиться. - Я ей сообщу, что мы уже обсуждали этот вопрос, я все обдумал и пришел к заключению, что в наших обоюдных интересах - ее и моих - заключить брак, который она сама предложила и... э-э... если она сделает мне такую честь, то... ай!
     Последнее восклицание вырвалось у меня от боли. Я медленно шел к двери, рассуждая таким образом, и тут Шерингэм воспользовался тем, что я подставил ему удобную мишень, и дал мне крепкого пинка. Я быстро обернулся - он весь буквально скривился от отвращения. Я никогда не видел ничего настолько отталкивающего.
     - Ты, жалкий червяк!- закричал он.- Не вздумай сделать что-либо подобное! Ты сейчас подойдешь к этой девушке, обнимешь ее обеими руками и скажешь: "Аморель, вы самая чудесная девушка на свете. Во имя всего святого, выходите за меня замуж! Я больше ни дня не смогу прожить без вас". Вот что ты ей скажешь.
     - Ты правда так думаешь?- взволнованно спросил я, забыв даже о только что полученном пинке.- Ну а если она скажет нет? А если она посмеется надо мной?
     Вынужден признаться, что Шерингэм ответил на это в выражениях, которые я постесняюсь здесь пересказать.
     Мне безжалостно помогли выйти из комнаты и спуститься с лестницы.
     Пока я приближался к своей цели, во рту у меня пересохло, колени начали предательски дрожать и засосало под ложечкой. Я отложил изучение этих явлений на потом, поскольку вряд ли способен был их забыть, по в тот момент не мог мыслить отчетливо.
     Аморель не читала - она лежала на диване, уставившись в потолок, и даже не повернула головы, когда я вошел. Помню, я очень тщательно закрыл за собой дверь.
     Пройдя до середины комнаты, я остановился.
     - Э-э... Аморель!- едва смог выдавить я, поскольку мне трудно было говорить из-за внезапной сухости во рту.
     - Что, Пинки?- ответила она усталым, грустным и каким-то безжизненным голосом.
     Что там говорил Шерингэм? Сделай то, не вздумай делать этого... Что именно? Что-то насчет обнимания. Обнять ее! Обнять Аморель!
     Я нерешительно шагнул к пей. Она повернула голову и посмотрела мне в глаза.
     Жизнью клянусь, я не знаю, что случилось потом... Аморель рассказывает... Нет, лучше я не буду писать, что рассказывает Аморель. Достаточно того, что мы решили получить у Шерингэма рекомендательное письмо к епископу с самого раннего утра, даже если это означало, что придется разбудить его чуть свет.
     Я вернулся в свою постель только в три часа утра в состоянии необычного возбуждения.
     
     
     Глава 14
     
     Читатель простит меня за то, что я обрушил на него такой поток подробностей из моей личной жизни - слишком тесно они переплелись с историей, которую я собирался рассказать. Я постараюсь впредь не упоминать их больше, чем того потребуют интересы повествования.
     Несмотря на то что я лег спать очень поздно, не было еще и семи часов, когда я оказался снова на ногах. Ничуть не колеблясь, я разбудил Шерингэма, чтобы поделиться с ним радостной новостью. Надо сказать, когда мне наконец удалось его разбудить (приложив к его лицу мокрое холодное полотенце), он рассыпался в поздравлениях, хотя почему-то присвоил большую часть лавров себе. Слушая его самовосхваления, можно было подумать, будто он насильно убедил меня сделать Аморель предложение вопреки моему отчаянному сопротивлению. Я сообщил ему, что мы ждем рекомендации к епископу, и отправился вниз.
     Утро было чудесным, солнце приветливо светило с небес. Я вышел из дома и задержался в саду, взглянув на окно Аморель. К моему восторгу, я увидел, как она стояла там, облокотившись на подоконник, и при виде меня крикнула, что через пару минут спустится поплавать в бассейне. Я поспешил в комнату и выудил из шкафа свой купальный костюм.
     Мы отлично искупались, и Аморель научила меня основам искусства ныряния. Оказалось, это вовсе не так сложно, как я полагал.
     Мы весело смеялись над моей неудачной попыткой нырнуть с бортика, при которой я неуклюже шлепнулся об воду животом вместо того, чтобы войти в нее вытянутыми руками вперед, когда вдоль кромки воды послышались быстрые шаги, и чье-то тело красиво описало дугу прямо над тем местом, где все еще барахтался я. Это был Шерингэм, который, к моему удивлению, оказался превосходным ныряльщиком. Он начал развлекать Аморель уроками спасения на воде, причем я, разумеется, играл роль манекена. Если у Шерингэма и был недостаток, так это желание играть на публику, но, учитывая обстоятельства, я не мог обижаться на него.
     После купания мы расположились на солнышке на склоне холма, и Шерингэм изложил нам план своих действий на день. Он собирался поговорить с Эльзой Верити, с де Равелями (желательно с каждым по отдельности), а также поискать следы того человека, с которым, как он был теперь уверен, у Скотт-Дейвиса было назначено свидание.
     - Видите ли,- сказал он нам,- это свидание даст ответ на один из основных вопросов, который я себе задал, а именно: зачем Скотт-Дейвис вообще пошел на эту поляну? Помнишь, Тейперс? Я говорил тебе об этом как об интересной задаче, когда мы спускались в лес вчера утром.
     Я помнил и подтвердил его слова.
     - А к каким еще выводам вы пришли, Роджер?- спросила Аморель, шевеля траву своими хорошенькими голыми пальчиками ног. Я удивился тому, что она назвала Шерингэма по имени, но удержался от комментариев. Кажется, это принято у современной молодежи.
     Шерингэм сорвал лист щавеля и начал мять его.
     - Есть одна идея. Человек, которого я ищу, не обладает богатым воображением. Не то чтобы нам это сильно помогало, ведь это характерно для большинства людей, но у нашего воображение просто удивительно ограниченно. Вся идея убийства точно скопирована со спектакля, который вы разыграли. Все разыграно по сценарию, вплоть до мельчайших подробностей. Любой обладающий воображением человек сразу понял бы, что если имитировать несчастный случай, взяв за основу сценарий спектакля, то это вызовет подозрение. Но наш неизвестный не способен понять очевидное и изобрести собственный метод - или хотя бы изменить в старом хоть пару деталей.
     - Да, согласилась Аморель.- Но, как вы сами сказали, нам это не очень поможет. Вряд ли вы будете ходить и проверять, у кого какое воображение, а потом арестовывать человека с самым бедным воображением как преступника, верно?
     - Тс-с,- прошептал вдруг Шерингэм.- Мы не одни.
     Впереди, прямо по кромке леса, граничащей с рекой, шел один из работников. Он пес под мышкой ружье и поглядывал на верхушки деревьев.
     - Это всего лишь бедный Мортон,- беспечно заметила Аморель.- Он охотится на "этих треклятых грачей". Я с ним вчера долго болтала, и как оказалось, он ужасно злится на "треклятых грачей". Кстати, Роджер, возможно, вам тоже интересно было бы с ним поговорить. Он работал в поле за Колокольчиковым лесом как раз тем вечером.
     - В самом деле? - заинтересовался Шерингэм.- Тогда конечно. Он как раз такой свидетель, которого мне недоставало. Ничего себе - а ведь неплохой выстрел!- Молодой грач неожиданно вылетел из деревьев и сделал резкий разворот в воздухе, однако прежде, чем он закончил круг, раздалась вспышка, ружье Мортона выстрелило, и птица упала.
     - Должен сказать, я стреляю грачей сидя. Но это из винтовки, конечно, не из ружья.
     - Так это тоже винтовка,- уверенно сказала Аморель.
     - Нет, не может быть. Это был бы просто поразительный выстрел из винтовки.
     - Значит, таким он и был, потому что это определенно винтовка. Разве вы не знаете разницу? Ружье стреляет "плоп!", а винтовка "пип!" Этот выстрел совершенно отчетливо прозвучал как "пип!" Пойдите сами спросите его, если мне не верите.
     - Что ж, и пойду,- ответил Шерингэм и, не теряя времени, начал спускаться с холма.
     Он обменялся с мужчиной несколькими словами и потом вернулся к нам.
     - Вы оказались правы, Аморель, это была винтовка. Кто бы мог подумать... Этому парню надо бы в цирке выступать: знаете, подкидывать вверх маленькие стеклянные шарики и расстреливать их в воздухе. А между прочим, почему вы его называли "бедным", Аморель?
     - Просто у него была какая-то проблема с дочерью. Она была здесь горничной, но Этель избавилась от нее, потому что она забеременела или что-то в этом роде - это подает дурной пример другой прислуге, понимаете? Я довольно хорошо ее помню. Симпатичная девочка, только какая-то стеснительная и тихая, как мышка. Она уехала в Лондон, и говорили, что она увязла по уши, но на днях я видела ее в деревне (по крайней мере, мне показалось, что это она, хотя она изменилась и выглядела гораздо уверенней), поэтому я думаю, что вовсе она не увязла - лишь слегка ноги замочила. Вот вам еще сюжет, Роджер, дарю.
     - Спасибо,- усмехнулся Шерингэм.- Мы его назовем "Увязнуть по уши или замочить ножки?" или "Девичья дилемма".
     - Кажется, стало прохладно,- заметил я с интересом, поскольку до сих пор как-то этого не замечал. У меня уже зубы стучали от холода.
     - Тоща быстро назад,- мило скомандовала Аморель.- Давайте, давайте, я вам устрою пробежку до дома.
     - А я пристроюсь сзади и столкну тебя в заросли дрока. Я еще не отыгрался за то мокрое полотенце, так что будь начеку, маленький ты наш озорник.
     - Так он вас будил мокрым полотенцем?- обрадовалась Аморель.- Ну, тогда он еще не потерян для общества. Вот увидите, Роджер, он у меня теперь будет молодеть с каждым днем.
     Я и вправду чувствовал себя совсем молодым, начиная свой бег по холму и каждой клеточкой ощущая близость стройной, летящей фигурки Аморель, - хотя, пока я добежал до дома, мой возраст значительно прибавился. Правда, озноб прошел как не бывало.
     Прежде чем мы зашли в дом, Шерингэм крикнул Аморель, чтобы она задержалась на минутку.
     - Между прочим,- запыхавшись, произнес он, поравнявшись с ней,- а как вы узнали, что Мортон работал в том конце поля... как раз тем вечером?
     - Я сама его видела. Это место хорошо просматривается с Верескового поля и... ах!
     - Вот-вот,- ухмыльнулся Шерингэм.
     - Ладно, Роджер,- сдалась Аморель,- не буду больше морочить вам голову. Я действительно поднималась тогда на Вересковое поле...
     - А-а...
     - Но я там не стала долго оставаться. Сразу же спустилась назад..
     - Почему?
     - Я уже говорила: мне хотелось посмотреть, что будет, понаблюдать за нашими детективами.
     - А разговор с Тейперсом?
     - Вранье. Да, он сказал правду, я все это выдумала. Я с ним не разговаривала, он вообще не знал, что я рядом, по зато я его видела.
     - Аморель!- вырвалось у меня.
     - Да-да, видела, и это уже чистая правда.
     - И что, он срывал дикую розу?- спросил Шерингэм.
     - Срывал,- спокойно ответила Аморель.
     - Да ничего я не срывал!- вмешался я в разговор.
     - А как бы иначе она туда попала?- спросила Аморель, не обращая на меня никакого внимания.
     - И правда, как? - сказал Шерингэм. - Надеюсь, хоть это-то, по крайней мере, правда, юная леди?
     - Почти что, старая ищейка,- засмеялась Аморель.- Будут еще вопросы?
     - Да, целых два. Вы часто сюда приходили?
     - Довольно-таки часто.
     - И всегда вместе с кузеном?
     - Не всегда. Обычно.
     - Благодарю вас, это все.
     - Это я вас благодарю, мистер Шерингэм.
     И Аморель присела в шутливом реверансе, приподняв полы купального халата, а потом убежала в дом.
     Я задержался еще на мгновение.
     - Уверен,- искренне сказал я Шерингэму,- что она опять врала. Она и близко не подходила к этому месту.
     - Беги, беги, - настойчиво выпроводил меня Шерингэм,- а то опять начнешь клацать зубами.
     Не буду утомлять читателя описанием того, что мы с Аморель делали остальную часть дня. Скажу только, что мы сразу после завтрака ускользнули на машине, так что остальные не имели пи малейшего понятия о наших намерениях (и даже о нашем обручении), повидались с епископом (который был с нами чрезвычайно любезен) и обвенчались. Я запомнил первые слова, которые сказала мне наедине Аморель, став миссис Пинкертон. Вот они: "О, безжалостный Сирил, поцелуй свою бедную жертву, милый".
     Под влиянием момента мы решили остаться в Эксетере на ночь, причем Аморель настояла, чтобы мы послали Этель телеграмму: "Похищена Сирилом, напоена допьяна и обвенчана. Вернусь завтра, Аморель".
     Кажется, и она, и девушка на почте очень веселились, когда это отсылали, но я чувствовал себя глупо. Так же глупо было путешествовать без багажа, поэтому Аморель взяла меня в поход по магазинам. Я раньше никогда не был в магазине женского белья и отчаянно протестовал, но Аморель настояла, что пора начать мое обучение. А потом в отеле она...
     Впрочем, это уже не имеет отношения к моему рассказу.
     Мы вернулись в Минтон-Дипс к обеду на следующий день. Естественно, все устроили большой переполох вокруг нас, Эльза распахнула свои голубые глаза во всю ширь, Этель всплакнула, а Джон принес шампанского. К моему большому облегчению, оказалось, что де Равели уехали накануне. Де Равель подошел к начальнику полиции и получил от него разрешение уехать вместе с женой, с той оговоркой, что они должны будут немедленно вернуться, когда того потребуют интересы следствия. При виде всеобщего веселья за ужином, последовавшим за нашим приездом, трудно было поверить, что кто-то встретил здесь жестокую смерть всего неделю назад. Вот уж действительно, устраивать траур по Скотт-Дейвису ни у кого не было желания..
     Нет нужды говорить, что тучи все еще висели над нами. Как только женщины вышли, я задал Шерингэму вопрос, который давно вертелся у меня на языке: обнаружил ли он что-нибудь новенькое?
     - И да и нет,- невразумительно ответил он.
     - По крайней мере,- сказал Джон,- он очень старался. Мы его практически не видели.
     - И что же ты узнал, Шерингэм?- волнуясь, спросил я.
     Шерингэм пригубил свой портвейн.
     - Массу любопытного, Тейперс. Во-первых, кто был отцом незаконнорожденного ребенка дочки Мортона; во-вторых, как пуля, выпущенная под углом к земле, могла проделать в теле горизонтальное отверстие; в-третьих, что мисс Верити и Скотт-Дейвис обручились не утром в день его смерти, а накануне вечером; в четвертых, что половица напротив комнаты миссис де Равель скрипит, когда на нее наступают, и, наконец, самое интересное: что Скотт-Дейвис тем утром сам взял ружье, которое его убило.
     - Именно так я и сказал полиции,- воскликнул я.
     - Правда?- тут же переспросил Шерингэм.- А откуда ты знал?
     - А я и не знал. Они спросили меня, что я могу сказать в пользу того, что это был несчастный случай, и я выдал им свою теорию: что он утром сам взял ружье в лес и забыл его там. Потом он снова забрал ружье и позволил себе неосторожно обращаться с ним, забыв, что оно заряжено, и в результате оно выстрелило.
     - В спину...- задумчиво сказал Шерингэм.- Что ж, может быть, в этой теории что-то есть.
     - Так, значит, вы всерьез склоняетесь к версии несчастного случая?-поинтересовался Джон.
     - Этого я не сказал. Все эти маленькие любопытные улики надо еще изучить, как вы понимаете, и сопоставить наиболее важные из них.
     - Но судебное заседание должно возобновиться завтра утром!-нерешительно сказал я.
     - И его вердиктом станет "смерть в результате несчастного случая", - улыбнулся Шерингэм с уверенным видом.- Мы с Хилльярдом предприняли кое-какие шаги для этого.
     - Вы имеете в виду, что это вы предприняли кое-какие шаги,- сказал Джон.- И если это так, мы все будем вам очень благодарны. Но...
     - И что это за шаги?- спросил я.
     Джон взглянул не часы.
     - Полковник Грейс обещал привезти сюда инспектора Хэнкока сегодня вечером (они должны быть здесь минут через десять). Шерингэм собирался что-то рассказать им - и, как я полагаю, нам тоже. О чем он будет говорить, не имею ни малейшего понятия, однако, как я понимаю, Шерингэм собирается прояснить дело.
     - Что вы, Хилльярд,- запротестовал Шерингэм, все не так просто. Я вовсе не из тех людей, которые могут прийти, бросить взгляд на улики и тут же рассказать зашедшей в тупик полиции, где именно она наделала глупых ошибок. Нет, все, что я могу сделать, это постараться так представить ситуацию полковнику и инспектору, чтобы они сами намекнули судье, что вердикт "смерть в результате несчастного случая" более чем желателен. И, разумеется, не в моих силах гарантировать даже того, что они это сделают.
     - Ты действительно хочешь сказать, что такой вердикт отражает твое представление об истине?- настаивал я.
     - А что есть истина?- ехидно спросил Шерингэм.- То, что могло бы случиться, или то, что подразумевалось, или то, что должно было произойти, или - самый прозаический вариант - то, что было на самом деле? Вот это мы и должны выяснить сегодня вечером.
     Я пожал плечами. Если Шерингэму нравилось говорить загадками, я не собирался давить на него.
     Джон поднял вверх палец:
     - Эй, потише, они уже здесь. Я слышал, как подъехала машина.
     - Нет,- успокоил его Шерингэм,- думаю, это еще не полковник. Хотя я знаю, кто это может быть.
     - И кто же?
     - Выходите и сами увидите.
     Мы друг за другом вышли из гостиной, и Шерингэм лично распахнул парадную дверь. Две неясные фигуры приближались к дому по дорожке.
     - Ого,- удивился Джон,- да ведь это де Равели!
     - Конечно мы, кто же еще, - прозвучал раздраженный голос Поля де Равеля.- Вы же сами дали телеграмму, чтобы мы немедленно возвращались.
     Мы расступились, и миссис де Равель плавной походкой проследовала в дом, будто совершая долгожданный выход на сцену в третьем акте; муж последовал за ней.
     Джон удивленно уставился на них:
     - Но я ничего вам не посылал!
     - Позвольте мне объяснить,- вмешался Шерингэм.- Это я послал телеграмму и, боюсь, мне пришлось подписаться вашим именем, Хилльярд. Видите ли,-любезно продолжил он,- я собираюсь публично обвинить де Равеля в убийстве, и я подумал, что ему очень не помешало бы при этом присутствовать.
     
     
     Глава 15
     
     - Разумеется, полковник,- сказал Шерингэм, поудобнее усаживаясь в кресле,- вы понимаете, что это всего лишь неофициальная беседа?
     - Разумеется,- согласился начальник полиции.
     Шерингэм задумчиво обвел взглядом присутствующих.
     Конечно, до сих пор происходившее носило достаточно неофициальный характер. Полковник Грейс приехал вместе с инспектором, как и обещал; их провели в гостиную, где уже ждали все остальные, предложили им присесть и подали аперитивы. Некоторое время обеда велась на отвлеченные темы, никак не затрагивая смерть Скотт-Дейвиса, хотя было сразу заметно, что все расселись так, чтобы стулья образовывали своего рода круг, во главе которого находился Шерингэм. Кроме двух полицейских чипов и Шерингэма в комнате были Этель и Джон, де Равели, Аморель и я. Эльзы Верит с нами не было; подразумевалось, что наша беседа не будет касаться ее лично и может лишь причинить ей лишние страдания.
     - И еще я хочу подчеркнуть, что все сказанное здесь кем бы то ни было, кроме меня, не может служить уликой или использоваться впоследствии как таковая.
     - Вот с этим я вряд ли могу согласиться, сэр - сказал инспектор, который сидел на краешке стула и выглядел явно не в своей тарелке.
     - О, я думаю, мы можем на это пойти, инспектор, не правда ли?-авторитетно сказал полковник Грейс.
     - Это будет совершенно против правил, сэр,- не уступал инспектор.
     - Так ведь и сама наша встреча против правил,- заметил Шерингэм.-Совершенно против правил. Полиция и подозреваемые собираются вместе в одной гостиной, чтобы в приватной беседе обсудить ситуацию. Что может быть более необычным?
     - Боюсь, я не могу взять на себя подобного рода обязательства, о которых вы здесь упомянули,- повторил инспектор, весь вид которого выражал напряжение и ослиное упрямство.
     - Тогда вы разрушите весь мой замысел, который подразумевал откровенное обсуждение всех назревших вопросов. Вряд ли вы можете ожидать, что люди будут говорить откровенно, если они будут опасаться, что их слова потом обернутся против них в зале суда. Впрочем, - заметил Шерингэм, поступайте как знаете, инспектор. Если вы не согласитесь на мое условие, я больше не скажу ни слова. Вам ведь, видимо, не так уж и важно, буду я говорить или нет.
     - Извините, мистер Шерингэм, одну минуту,- сказал полковник и, наклонившись перед, начал что-то вполголоса обсуждать со своим подчиненным.
     Миссис де Равель изящно зевнула.
     Наконец полковник выпрямился на стуле и кивнул Шерингэму.
     - Мы согласны,- коротко сказал он.
     - Отлично! Тогда я начинаю. Первое, что я хочу сказать: если на миг забыть о возможности несчастного случая и допустить, что мы расследуем убийство, то прежде, чем возлагать ответственность на кого бы то ни было, мы должны четко доказать наличие трех элементов: возможности, орудия и самого действия. В дополнение к ним желательно, хотя юридически и необязательно, доказать наличие четвертого элемента - а именно, мотива для преступления. Давайте сначала рассмотрим возможность.
     Вспомните обстоятельства преступления. Все покинули плато в низине. По крайней мере три минуты тропинка вдоль реки оставалась вне поля зрения, пока Пинкертон не появился там во второй раз. За эти три минуты кто угодно мог спуститься по ней от верховьев ручья и так же легко кто-то мог прийти с противоположной стороны. Единственным человеком, чье алиби могут подтвердить несколько человек, является миссис Хилльярд. Следовательно, она единственная, кого мы можем сразу исключить из числа тех, кто теоретически мог оказаться рядом с местом убийства в тот момент, когда оно произошло.
     Что касается остальных, мистер и миссис де Равель подтверждают алиби друг друга. Мистер Пинкертон сам не знал, что у него есть алиби, до тех пор, пока его не предоставила миссис Пинкертон. Миссис Пинкертон не...
     - Простите,- прервал его полковник. - Вы сказали, миссис Пинкертон?
     - Да,- как ни в чем не бывало ответил Шерингэм.- Которая была мисс Скотт-Дейвис. Оки вчера поженились. А вы разве не знали?
     - Нет, к сожалению, меня не известили.
     - Ну да, верно. Они обручились позавчера вечером. А поскольку ни тот, пи другой не считает длительное обручение чем-то необходимым, они взяли и поженились на следующий день. Впрочем, нам от этого ни горячо, ни холодно. Миссис Пинкертон, как я уже пытался сказать, не может предъявить нам никакого алиби, поскольку ее супруг не желает таковое ей предоставить - очень несправедливо с его стороны, на мой взгляд.
     - Послушай, Шерингэм,- смущенно запротестовал я,- это не значит...
     - Ты ведь отрицал под присягой, что в её рассказе есть хоть капля истины, так? А если это не является нежеланием подтвердить её алиби, тогда ухе не знаю, что является. Как бы то пи было, не будем сейчас тратить на это время, мы потом это обсудим, если хочешь. У Хилльярда, кстати, тоже нет никакого алиби и... кто у нас там еще был? Ах да, мисс Верити. У нее тоже ничего пет. Так что, если рассматривать возможность, у нас с вами замечательно широкий выбор.
     Теперь, что касается оружия. Те же люди, у которых была возможность для совершения убийства, имели и средство для этого, потому что у меня нет практически никаких оснований сомневаться, что Скотт-Дейвис сам взял ружье, из которого был произведен роковой выстрел. Мисс Верити готова поклясться, что, когда они пошли прогуляться после завтрака, он нес с собой оружие; она почти уверена, что это была винтовка, так как он что-то говорил насчет грачей. Они спустились к ручью возле бассейна и прошли по тропинке до самого Колокольчикового леса, а потом свернули и стали подниматься на холм. По пути они несколько раз присаживались отдохнуть. Перед возвращением в дом они зашли в гараж, где Скотт-Дейвис хотел что-то подправить в своей машине перед тем, как ехать в Бьюдфорд. Мисс Верити не может присягнуть, что, когда они пришли в гараж, винтовки при нем уже не было, она говорит, что не уверена в этом, хотя ей кажется, что ее все же не было. Я думаю, мы вправе предположить, что винтовка осталась лежать в одном из тех мест, где они сидели.
     Кстати, инспектор,- не слишком тактично поинтересовался Шерингэм,-почему вы не установили это из допроса мисс Верити? Она говорит, что вы даже не задавали ей никаких вопросов относительно ружья, иначе она сразу же рассказала бы вам об этом.
     - Нет, сэр, в самом деле не задавал,- расстроенно пробормотал инспектор.- Видите ли, мне пришлось поторопиться с допросом, бедная юная леди так переживала. И мне как-то не пришло в голову, что мистер Скотт-Дейвис мог сам взять ружье из стойки. Видите ли, сэр, я знал, что она-то не могла этого сделать, поэтому я просто не додумался спросить ее о ружье. - Он обращался не столько к Шерингэму, сколько к своему начальнику, который теребил свой седой ус и выглядел строго и официально. Я решил, что он обдумывает, какое взыскание наложить на подчиненного, и, судя по несчастному виду инспектора, того посетила такая же мысль.
     - Однако, как бы то ни было, средство предлагает нам такой же широкий выбор, как и возможность. Кто угодно мог найти это ружье. В противоположность этому, действие не дает нам практически ничего. Возможно, я ошибаюсь, но пока нет вообще никаких улик относительно действия.- И Шерингэм вопросительно посмотрел на полковника.
     - Действительно, никаких прямых улик,- согласился тот.
     - Прямых улик? Это уж точно. У нас и косвенных-то нет, насколько мне известно. Нет, что касается действия, то тут нам придется полагаться на догадки, причем это относится не только к самому убийце, но и тому способу, которым мы изобличим его. Или ее. И, наконец, мотив. Я не хочу вдаваться в подробности на эту тему. Достаточно сказать, что каждый из тех, кто имел возможность, имел и мотив для убийства. За исключением мисс Верити, конечно. И во всех случаях этот мотив был достаточно серьезен, если не считать мистера Пинкертона. Его мотив, надо признать, был слабоват. Обычно люди не заходят так далеко из-за идиотской шутки, разве что в тот момент, когда они становятся ее жертвой и находятся под воздействием неконтролируемой ярости.
     - Разрешите, я сделаю предположение, сэр,- вмешался инспектор.-Помнится, вы говорили, что разговор будет откровенным.
     - Совершенно верно. Прошу вас, инспектор.
     - Хорошо. - Он смерил меня неодобрительным взглядом.- Вы сказали, что мистер Пинкертон и мисс Скотт-Дейвис только что поженились, что само по себе замечательная новость. Однако это дает ему тог же мотив, что и ей, не так ли? Мы навели справки, разумеется, и убедились, что мисс Скотт-Дейвис - то есть миссис Пинкертон - получает существенную выгоду от смерти своего двоюродного брата.
     - Вы имеете в виду, что они могли сговориться между собой?- ничуть не смущаясь, переспросил Шерингэм.- Возможно. Я как раз хотел коснуться этой темы позже.- Я затаил дыхание.- А пока мы отметим про себя, что если они планировали обручение заранее, у него был такой же превосходный мотив для его осуществления, как и у большинства остальных.
     - Эта идея только что пришла мне в голову, - сказал мне инспектор почти извиняющимся тоном. Он казался слегка удивленным, что Шерингэм согласился с ним с такой готовностью.
     - Конечно. Так же, как и мне. В принципе, это совершенно очевидно. Однако продолжим. Я хочу представить вам мистера Пинкертона как человека, который действительно застрелил Скотт-Дейвиса. И даже точно скажу вам, как именно он это сделал.
     Я едва мог поверить своим ушам. Неужели Шерингэм, за которым стояла мощь его репутации, действительно решил сдать меня той самой полиции, от которой он приехал меня спасать? По мере того как я его слушал, во мне росло мрачное предчувствие.
     - Он нашел ружье, которое забыл в лесу Скотт-Дейвис, и припрятал его для своих целей. Во время спектакля он сумел прошептать Скотт-Дейвису, что желает переговорить с ним наедине по чрезвычайно важному делу, и предложил встретиться на маленькой поляне, когда все уйдут, и обсудить все с глазу на глаз. Он пропустил вперед профессора Джонсона и Брэдли, а случайный выстрел Хилльярда предоставил ему отличный повод, чтобы уйти от миссис Фицвильям - якобы для того, чтобы предостеречь неизвестного стрелка. Хотя здесь сгодился бы и любой другой предлог - например, нарочно забытый в лесу портсигар. После этого ему несложно было застрелить Скотт-Дейвиса, как он и планировал. Пытаясь представить все как несчастный случай, но обладая чрезвычайно ограниченным воображением, он точно скопировал детали спектакля, в котором только что участвовал (и даже в том же качестве) и поэтому знал свою роль назубок.
     Мисс Скотт-Дейвис подозревала его в преступлении, или даже больше чем подозревала, но поскольку была влюблена в него и хотела его прикрыть, то выдумала довольно убедительную историю, с которой и выступила на дознании. Я предположил, что ее рассказ был ложью от начала до конца, и все это время она в действительности провела на холме. Мистер Пинкертон отрицал правдивость ее рассказа именно потому, что понял: защищая его, она подставляет под подозрение себя, а поскольку он и сам был в нее влюблен, то скорее готов был принять все последствия своего преступления, чем допустить, чтобы она оказалась в нем замешана. Вот, полковник, в чем, по-моему, заключается истина, и не понимаю, почему вы до сих пор не арестовали Пинкертона.
     Я в ужасе уставился на Шерингэма. Неужели все это происходило на самом деле?!
     Полковник был поражен не меньше меня. Он подергал себя за ус и произнес:
     - Да-а, я предполагал, что эта беседа будет необычной, но чтобы такое... - Он переглянулся с инспектором, и кровь застыла у меня в жилах.
     Но прежде чем тот успел ответить, Аморель вскочила с диким воплем:
     - Вы не можете его арестовать! Он этого не делал. Я признаюсь, слышите! Это я его застрелила. Я потихоньку спустилась с...
     - Ага!- воскликнул Шерингэм, и в его голосе послышалось злорадство.-Этого я и добивался! Теперь мы знаем правду. Поздравьте меня, полковник, я заставил настоящего преступника признаться в убийстве перед вами и целой комнатой свидетелей. Я-то знал, что это она, но не мог это доказать. Вот такие маленькие уловки часто помогают в таких случаях, жаль, что вы в полиции не очень-то умеете ими пользоваться.
     Больше я не в состоянии был вынести.
     - Шерингэм!- закричал я.- Да ты что, совсем свихнулся? Ты же отлично знаешь, что она не имеет к этому никакого отношения. Я вижу, для чего ты расставил эту ловушку, но мне не остается выбора.- Я повернулся в ту сторону, где сидели полицейские чины.- Джентльмены, Шерингэм вынуждает меня сказать вам правду. Ваше первое подозрение было совершенно правильным. Я убил Скотт-Дейвиса.
     - Ох, Сирил!- простонала Этель, но я едва слышал ее.
     - Однако я должен вас попросить,- продолжал я со всем достоинством, на которое был способен,- поверить моему слову, что моя жена не имела никакого представления ни о моих намерениях, ни...
     - Так-так, теперь у нас есть уже два преступника на выбор,- внезапно перебил меня Шерингэм. В тот же момент Аморель, которая опять заняла свое место на диване, поймала мою руку и вынудила меня сесть рядом с собой. - Два чудных признания. Единственная загвоздка в том, что они совершенно противоречат друг другу, но не будем же мы смущаться подобными мелочами?
     Давайте получше рассмотрим эту виновную парочку. Предположим, все так, как считает инспектор,- то есть мы имеем дело с очень умным, заранее просчитанным до мелочей планом. Предположим, они сговорились убить Скотт-Дейвиса, а потом поделить между собой наследство путем женитьбы. Возможно, они пошли еще дальше и спланировали это двойное признание на тот случай, если подозрение все же падет на них. Это было бы необыкновенно хитро с их стороны, не так ли? Единственный минус - то, что на самом деле ничего этого не было. Я сам свидетель, что до позавчерашней ночи никаких мыслей о помолвке, не говоря уже о женитьбе, у них не было и в помине, и если бы я в буквальном смысле слова не взял мистера Пинкертона за дрожащие плечики и пинком не подтолкнул его делать предложение девушке, в которую он был безнадежно влюблен, и не настоял, что сам напишу письмо епископу с просьбой выдать им разрешение на немедленное венчание до того, как мисс Скотт-Дейвис успеет передумать,- до сих пор не было бы ни этой помолвки, ни свадьбы. И сей факт нельзя проигнорировать. Так ведь все было, Пинкертон?
     - Ну-у,- замялся я в ужасном смущении (право же, этот негодяй Шерингэм вытворяет черт знает что!); но мои дальнейшие слова потонули в совершенно непристойном взрыве дружного хохота, в котором приняли участие все, включая, кажется, и Аморель.
     - Признавайся, это правда?- сквозь смех потребовала она.
     Я пытался уверить ее, что все было совсем не так - ну, по крайней мере, не совсем так,- однако все в таком радостном предвкушении уставились на меня, что я сразу сбился с мысли и начал бормотать что-то невразумительное. Боюсь, Аморель и по сей день считает, что меня буквально пинками загнали под венец.
     - Ну ладно, хватит комедии,- с недоброй ухмылкой сказал Шерингэм.-Причиной, по которой я устроил это представление, было желание показать вам, что мистер или миссис Пинкертон с готовностью признаются в убийстве, стоит кому-нибудь попытаться обвинить одного из них. Я думаю, из этого следует один вывод: каждый из них в душе подозревает другого или знает, что алиби другого не может считаться непробиваемым; другими словами, они оба невиновны. Без сомнения, история, рассказанная нам миссис Пинкертон, является правдой только отчасти, а...
     - Я с этим не согласна!- тут же вмешалась Аморель.- Я настаиваю, что все это чистая правда.
     - Конечно настаиваете, как же иначе,- сказал Шерингэм с ноткой одобрения в голосе.- Я только говорю, что вы слегка исказили ее, чтобы захватить и момент второго выстрела, а вот это уже неправда. Разумеется, я могу ошибаться, да это теперь и не важно, хотя бы потому, что ваши другие показания (в которых у нас нет оснований сомневаться, так как они подтверждены миссис Фицвильям) доказывают вполне убедительно, что выстрел Хилльярда прозвучал вторым, и, следовательно, Пинкертон не мог его сделать. Кроме того, это доказывает, что Скотт-Дейвис был убит первым выстрелом, для которого у Пинкертона есть надежное алиби. Вы принимаете эти доказательства, полковник?
     - Да,- кивнул тот.- Теперь это кажется мне абсолютно установленным. Как вы считаете, инспектор?
     - Абсолютно, сэр. Не знаю, воображал ли мистер Пинкертон, будто мы всерьез рассматривали дело против него, но я хотел бы уверить ею, что сейчас у нас и в мыслях нет ничего подобного.
     - Благодарю вас,- сказал я не слишком искренне, так как все равно не мог забыть сарказм, с которым инспектор выслушивал мои показания. Тем не менее я испытал огромное облегчение.
     В этот момент Аморель потрясла меня за локоть. Я обернулся, и она протянула мне открытую записку. С нескрываемым изумлением я прочел следующее:
     Аморель,
     когда я обвиню С. П. в убийстве, мне нужно, чтобы Вы вскочили и взяли вину на себя. Не беспокойтесь: это блеф с моей стороны. Я хочу заставить его тоже встать и признаться в убийстве, а он сделает это гораздо убедительнее, если будет уверен в Вашей искренности. Я просто хочу воссоздать для полиции ту же сцену, которую Вы устроили мне вчера вечером. Когда он сыграет свою роль, покажите ему эту записку, чтобы слегка подбодрить. После этого ни один из вас не должен больше вмешиваться и произносить хотя бы слово, что бы ни произошло.
     NB: ЭТО СЕРЬЕЗНО. Если С.П. попробует ослушаться, зажмите ему рот подушкой и не отпускайте.
     Р.Ш.
     Я взглянул на Аморель, подняв брови. Она забрала назад записку и тихонько прижала палец к губам.
     Оставаясь в изрядном замешательстве, я снова сосредоточил свое внимание на происходящем.
     - Итак, мы уверенно исключаем мистера Пинкертона и мистера Хилльярда из числа подозреваемых,- подвел итог Шерингэм.- Что касается миссис Пинкертон, то у меня есть свидетельские показания, которые могут вас всех удивить. Скажите, инспектор, вы опрашивали работника по фамилии Мортон?
     - Конечно, сэр, особенно учитывая тот факт, что именно он работал в поле за лесом тем вечером,- с достоинством ответил тот.- Но он не мог сообщить ничего важною для следствия. Даже выстрелов не слышал.
     - Все он мог, просто не придал значения тому, что видел, а вы не спросили. Он видел, как мисс Скотт-Дейвис сидела в поле как раз в то время, когда она и должна была там находиться. По крайней мере, он видел женщину в синем платье, а я проверил - она единственная носила в тот вечер синее платье.
     - Да, сэр?- озадаченно спросил инспектор. - И что это доказывает?
     - А-а! Что доказывает? Я вам скажу. Ничего! Это не доказывает даже ненадежность свидетельских показаний мисс Скотт-Дейвис, потому что она уже призналась мне, что поднималась на Вересковое поле на несколько минут перед тем, как спуститься назад в лес. Видите ли, Мортон лишь один раз взглянул на это поле и заметил ее там. Второй раз он туда не смотрел. И у него нет ни малейшего представления, в какое время это было. Он не может даже отталкиваться от выстрелов, поскольку, как вы сами сказали, не слышал их. Я спросил его, не было ли это в двадцать минут четвертого. Он ответил: вполне возможно. Я спросил: а может быть, без двадцати четыре? Он ответил: вполне возможно. Другими словами, он может согласиться с первым, то есть поддержать обвинение, и с той же готовностью может согласиться со вторым, то есть поддержать защиту. Точное время он назвать не может, поскольку и сам не знает. Однако то, что она вообще там находилась, представляет собой гораздо более серьезный аргумент для защиты, чем для обвинения, хотя она и могла находиться гам в незначительный период времени.
     Что касается остального, против нее нет никаких улик, кроме мотива, который очевиден, и возможности, которую она с готовностью признает. Разумеется, вы не можете требовать свидетельские показания от ее мужа, чтобы получить улики против нее. Но ее история о двух кустах жимолости достаточно убедительна, да и сами кусты действительно существуют, а рассказ о последнем разговоре с кузеном почти наверняка убедит присяжных. Нет, против нее нет никаких улик, разве что слабое подозрение, и ничего такого, что можно было бы предъявить суду. Кроме того, я точно знаю, что она его не убивала.
     - Вы говорите так, будто мы ее подозреваем,- сказал полковник, который явно чувствовал себя неловко.
     - Конечно. Я уверен, что вы без колебаний исполняете свой долг, полковник, как бы это ни было неприятно, и вашим долгом, разумеется, было подозревать миссис Пинкертон. Тем не менее с вашего позволения, мы также исключим ее из числа подозреваемых и выберем в качестве аргументов в ее пользу ее разговор с кузеном и инцидент с дикой розой, который более или менее подтвержден вещественными доказательствами. Можете ли вы, не раскрывая нам секретов следствия, сказать, согласны вы с этим или нет?
     Полковник бросил взгляд на Хэнкока.
     - Оставляю решение за вами, инспектор. Вы можете отвечать или нет - как сочтете нужным. Но я не вижу причин, которые бы этому препятствовали, если вы согласны со мной.
     - Хорошо, сэр,- против воли согласился инспектор. Было заметно, что такая откровенность противоречила всем его инстинктам.- Я согласен. И я добавлю, если от этого кому-то станет легче, что мы вовсе не рассматриваем дело против миссис Пинкертон, о котором вы только что упомянули. Мы бы,-добавил инспектор с неожиданной для него откровенностью,- и ломаного гроша не поставили на эту версию.
     Трудна даже передать, какой камень свалился с моей души после его слов.
     - Конечно не поставили бы,- с чувством сказал Шерингэм.- Кроме того, она ведь этого и не делала. А теперь, когда мы очистили двоих от подозрения, я скажу вам, кто же это сделал.
     - В самом деле скажете, сэр?- Инспектор напряженно выпрямился на стуле.
     - Конечно скажу. Я уже открыл карты перед человеком, которого я имею в виду, так что это не станет для него потрясением. Прежде чем вы приехали, я счел своим долгом предупредить мистера де Равеля, что собираюсь публично предъявить ему обвинение в убийстве.- Шерингэм сделал паузу и в упор посмотрел на де Равеля.
     Поль де Равель смертельно побледнел. Он выдавил из себя неестественный смешок и стал теребить свои маленькие усики.
     - Мы что, непременно должны выслушивать этот бред? сказал он, но я заметил, как трудно давалось ему каждое слово. Полагаю, что, учитывая обстоятельства, я должен был бы ему посочувствовать, однако скажу лишь, что не испытывал ничего похожего. По-моему, Поль де Равель заслуживал все, что могло бы свалиться на него. В любом случае, я следовал указаниям Шерингэма и не вмешивался.
     - Так...- тихо сказал инспектор.- Надеюсь, вы готовы аргументировать свое обвинение?
     - Вполне. Этим я сейчас и займусь. Как вы помните, у мистера и миссис де Равель взаимное алиби. По их заявлению, вместо того, чтобы находиться в разных местах, как им предписывал сценарий, они были вместе. Миссис де Равель, на которую пьеса наводила лишь скуку, решила присоединиться к мужу у бассейна. Так вот, я знаю наверняка, что это заявление ложно.
     - Да неужели?- с издевкой усмехнулся де Равель.- А могу я поинтересоваться откуда?
     - Из показаний прямого свидетеля, - резко ответил Шерингэм. - Я не делаю подобных заявлений на пустом месте. Возможно, вы в курсе, что как раз за бассейном находится общественная тропа, ведущая через лес в соседнюю деревню. Из определенного места на ней хорошо просматривается весь бассейн. В лесопосадке, окружающей бассейн, есть промежуток, через который все отлично видно.
     Джон кивнул.
     - Одно дерево свалил буран прошлой зимой. Я знал, что через эту брешь видно бассейн.
     - Да. И, естественно, для деревенских зевак это служит своего рода развлечением - остановиться на тропе и понаблюдать за купанием. Сегодня утром я искал подтверждение для алиби миссис де Равель и поспрашивал в округе. По чистой случайности, я наткнулся на девушку, которая тем вечером заглянула туда в надежде увидеть что-нибудь любопытное. Как я понял, она находилась там минут десять, между тремя тридцатью и тремя сорока. Ни в бассейне, ни рядом с ним не было ни души. Возможно, мистер де Равель объяснит нам, как это получилось?
     - Ничего я не собираюсь вам объяснять,- разозлился де Равель.
     - Но, по крайней мере, вы признаете это?
     - Нет, конечно. Ничего я не собираюсь признавать.
     - Что ж, в таком случае, я сам это объясню. Вы вообще не ходили к бассейну. Вместо этого вы бродили в лесу с найденным вами ружьем Скотт-Дейвиса и ждали своего шанса. Вы знали, что он кого-то ждет - скорее всего, мисс Верити, которая должна была подойти из Колокольчикового леса. Вы последовали за ним в чащу и там застрелили его. Ваша жена боялась, что вы совершите что-то подобное. Либо она прижала вас к стенке сразу после этого, и вы во всем сознались, либо она просто пошла за вами и сама все видела. Тогда вы оба состряпали взаимное алиби с бассейном, а присутствие в лесу мистера Пинкертона, которого вы из своего укрытия видели, а он вас - пет, послужило для вас дополнительной гарантией безопасности. Разве не так все было?
     - Да идите вы к черту, нет, конечно!
     - Нет,- сразу согласился Шерингэм.- Я предполагал, что могло быть и по-другому. На самом деле миссис де Равель стала вашей сообщницей еще до совершения преступления, а не после него. Вы спланировали его вместе. А потом она...
     - Черт бы вас побрал, не приплетайте сюда имя моей жены!- нервно воскликнул де Равель.- Она не имеет к этому никакого отношения. Вот вам, по крайней мере, единственный факт.
     - А вы, значит, имели? - поймал беднягу на слове Шерингэм.
     Де Равель заколебался, глядя на своего мучителя, и облизнул губы. Потом он, казалось, принял решение.
     - Да, я имел. Делайте что хотите, мне все равно. Что это изменит? Я пристрелил его. Моя жена не имела к этому ни малейшего отношения. Она даже ничего не знала. Я просто сказал ей, что нам лучше будет сказать, будто мы находились вместе, чтобы избежать нудных расспросов. Ну вот, теперь вы получили, что хотели.
     Я слушал все это с возрастающим изумлением, по даже оно не могло сравниться с тем изумлением, с которым я услышал слова миссис де Равель. Томно растягивая слова, она совершенно невозмутимо произнесла:
     - Не надо, Поль, это было очень благородно с твоей стороны, но я не готова принимать такие жертвы. Господин полицейский, или как вы там себя называете,- продолжала она, повернувшись к Шерингэму,- вы взялись за палку не с того конца. Его застрелил вовсе не Поль. Это была я. Во всем остальном ваша - как это называется?- реконструкция событий была совершенно верной.
     - Благодарю вас, миссис де Равель,- улыбнулся Шерингэм. - Но я как раз взялся с того конца, с которого надо. Я знал, что это были вы. Именно поэтому я сначала обвинил Пинкертона (поскольку знал, что миссис Пинкертон поступит так, как поступила), а потом и вашего мужа. После подобной демонстрации супружеской преданности я был уверен, что могу рассчитывать на то, что вы с честью встретите столь же драматичное испытание. Значит, вы признаете, что застрелили Скотт-Дейвиса?
     - Черт возьми, я ведь уже сказал - это я застрелил его!- крикнул де Равель, но в его голосе теперь слышалось больше тревоги, чем волнения.
     - Так. У пас, кажется, разгорается конкуренция за этот пост,-вполголоса прокомментировал Шерингэм.
     - Боже мой...- растерянно пробормотала Этель.- Что здесь такое происходит?
     - Все в порядке, миссис Хилльярд. Я просто коллекционирую признания для полиции, вот и все. Пока что собрал четыре.
     Полковник Грейс, который выглядел не менее озадаченным, чем Этель, хотя и не таким расстроенным, вышел наконец из столбняка и воскликнул:
     - Шерингэм, вы что, издеваетесь над нами? Не собираетесь ли вы опять сказать, что это двойное признание означает то же, что и предыдущее: то есть что мистер и миссис де Равель подозревали друг друга, и потому никто из них не может быть... тем, кого мы ищем?
     - Может быть, и так,- улыбнулся Шерингэм.- С другой стороны, может быть, я предполагал, что виновный как раз и будет рассчитывать на то, что я скажу это еще раз так же, как сказал в первый.
     - Все это становится очень запутанным,- вздохнул полковник.
     - Вы правы. Но это дело вообще очень запутанно, правда? Хотя если бы мистер и миссис де Равель поведали нам о своих перемещениях в тот вечер, то могли бы его заметно упростить.
     - Так, значит, на самом деле вы никого из нас не подозреваете?- лениво поинтересовалась миссис де Равель.- Какое ужасное разочарование!- Она сдула пепел с кончика сигареты прямо на ковер и с задумчивым одобрением посмотрела на мерцающий окурок, слегка наклонив свою очаровательную головку.
     - Ну, на самом деле в общем-то нет. Это был просто эксперимент. Пусть это меня не оправдывает, но он оказался даже более успешным, чем я смел надеяться. Я готов извиниться, но при этом хотел бы предложить вам рассказать наконец правду.
     - Будь я проклят, если скажу вам хоть слово!- взорвался де Равель, но скорее с облегчением, чем со злостью.
     - Ну и глупо с твоей стороны, Поль,- тихо проговорила миссис де Равель, обращаясь к потолку.- Конечно мы им скажем, если уж им так интересно. Я была на склоне холма, задремала на солнышке. Это что, так ужасно с моей стороны? Кстати, я даже могу это доказать. Я говорила Полю, но он мне не поверил. Думал, что это я застрелила Эрика. Какой абсурд. Я полагаю, он даже пытался запугать мистера Пинкертона, чтобы тот не выдал меня, но это было бесполезно - потому что, собственно, и выдавать-то было нечего. Но Поль только укрепился в своей уверенности. Я попыталась сделать то же самое, с тем же успехом. Вы когда-нибудь слышали что-то более смешное? Но, должна сказать, Поль проявил настоящее благородство по отношению ко мне: он сказал, что признается в преступлении (это ведь было преступлением - убить Эрика? Как странно!..) - так вот, он собирался признаться в преступлении, если подозрение падет на меня. Я-то подумала, что это приступ честности с его стороны, потому что все время была уверена, что это он выстрелил тогда вечером. Видите ли, он тогда был в таком плохом настроении и... Поль, расскажи им сам, где ты был.
     Я не мог не улыбнуться, хотя ситуация сложилась довольно напряженная. Миссис де Равель теперь играла роль этакой современной остроумной молодой особы, призвав на помощь весь свой арсенал глупых выразительных приемов. Положение подозреваемой на время развлекло ее, но вскоре опять наскучило. Вероятно, это была лучшая роль, которую она могла выбрать - я был благодарен, что она не вздумала изображать какую-нибудь королеву из трагедии.
     - Что ж, пожалуйста,- проворчал де Равель, для которого ее просьба была равносильна приказу. - Если вам так хочется знать, я сначала пошел было к бассейну, но потом решил прогуляться вдоль ручья. Вероятно, я был в нетерпении и ушел раньше, чем мне было предписано. Мне пришлось тянуть время. Я хотел перехватить Скотт-Дейвиса, когда он будет подниматься на холм.
     - Скажи им зачем, Поль,- лениво велела ему жена.
     - И не подумаю, - впервые взбунтовался де Равель.
     - Ну, тогда я скажу.- Миссис де Равель перестала рассматривать потолок и медленно обвела взглядом комнату, широко открыв глаза.- Он хотел вызвать его на дуэль. Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное? Очень романтично. Но еще и ужасно глупо, что я ему и сказала, потому что Эрик, несомненно, захотел бы сражаться на булавах, или кирках, или выбрал бы еще какое-нибудь совершенно идиотское оружие - что бы тогда делал бедный Поль? В любом случае, он все равно не смог перехватить Эрика, потому что пришел туда как раз в тот момент, когда мистер Пинкертон с воплями убегал от его хладного трупа, и Поль слышал весь их разговор с Джоном. Поэтому он кинулся обратно, чтобы все рассказать мне (кстати, я говорю с его слов, думаю, он вряд ли может все это доказать) и, конечно, не обнаружил меня там, где предполагал найти. Разумеется, меня там уже не было: выстрел разбудил меня, и я пошла к бассейну, чтобы найти Поля, а его там не оказалось. Но ему, бедняжке, конечно и в голову не пришло возвращаться туда, чтобы проверить, пег ли там меня, поэтому мы не видели друг друга до тех пор, пока не вернулись к дому. Там Поль очень настойчиво заставил меня поклясться, что я буду всем говорить, будто все это время была с ним у бассейна. Я сперва ответила, что не буду говорить такие глупости, по Поль запугал меня, что если я так не скажу, меня просто повесят, поэтому я согласилась; в действительности я потом подумала, что все это блеф и он хотел лишь обеспечить себе алиби. Все это ужасно глупо, верно?- Она в изнеможении откинулась на стуле, будто этот рассказ отнял у нее последние силы.
     - Понятно,- сказал Шерингэм.- Благодарю вас, миссис де Равель. Теперь нам все ясно. Так что вы об этом думаете, полковник?
     - Пожалуй, я пока придержу свое мнение, Шерингэм,- ответил тот, по я готов поклясться, что в его глазах плясали веселые искорки.
     - Ну что ж, теперь у нас есть четыре человека, каждый из которых застрелил Скотт-Дейвиса,- задумчиво произнес Шерингэм.- Давайте посмотрим, не найдется ли еще кто-нибудь. Например, как насчет присутствующего здесь Хилльярда? Он бродил где-то в лесу в одиночку, и, между прочим, с ружьем. Он признает, что сделал один выстрел. Но кто сможет поручиться, что он не делал второго? Только не я.
     - Ох, мистер Шерингэм...- чуть слышно прошептала Этель.
     - Не то чтобы я хоть на минуту подозревал, что он и вправду это сделал, миссис Хилльярд. Но он также не может доказать, что не делал, а именно этого требует сегодня закон.
     - Ну, я-то не собираюсь пополнять вашу коллекцию еще одним признанием, Шерингэм,- улыбнулся Джон.- Но вы правы. Кто может подтвердить, что я этого не делал? Никто. С другой стороны, кто скажет, что я это сделал?
     - Только не я,- засмеялся Шерингэм.- И, я надеюсь, не инспектор. Так, может быть, мне сказать вам, кто это сделал, инспектор?
     - Мне было бы весьма интересно это услышать, сэр.
     - Отлично. Как насчет одного из работников - Моргана? Что вы думаете о его кандидатуре?
     - Мортон?
     - Конечно. Как вы знаете, он работал на краю поля. Что ему мешало прокрасться вниз, встретить Скотт-Дейвиса и так же незаметно вернуться назад? У него была такая же возможность, как и у всех остальных. И я случайно узнал, что он великолепно стреляет из винтовки.
     - А как же мотив, сэр? У Мортона не было мотива!
     - Разве?- мрачно заметил Шерингэм.- Уверяю вас, был. Не знаю, известно ли вам о его дочери, которая когда-то работала здесь в прислугах и родила незаконного ребенка. Она была хорошенькой девицей, и Скотт-Дейвис заинтересовался ею, когда гостил здесь. Одна из служанок видела, как они целовались в коридоре. Ее ребенок родился девять месяцев спустя. Ну как, мой вывод имеет под собой основания? Думаю, да. После, как мне рассказывали, она уехала и совсем было сбилась с пути, но потом, к счастью, взялась за ум, и сейчас отец принял ее обратно. Разве нельзя предположить, что Мортон знал, кто был отцом ребенка? Едва ли, я думаю. Вот вам и мотив, к тому же очень серьезный.
     - Кто бы мог подумать!- беспомощно проговорил инспектор и посмотрел на начальника полиции.
     - Это правда, что вы сейчас рассказали, Шерингэм? тихо спросил Джон.
     - Про Скотт-Дейвиса? Разумеется.
     - Боже мой... - простонала Этель.- Как подумаю, чего избежала Эльза!
     Я заметил, что Шерингэм как-то странно посмотрел на нее, но не смог истолковать выражение его лица.
     - Но послушайте, Шерингэм,- возразил полковник,- может быть, все так и есть - даже очень похоже на правду,- по это не может служить доказательством отцовства ребенка. Есть такая вещь, как совпадение, знаете ли.
     - Тогда сделайте так же, как я. Спросите девушку сами. Впрочем, может быть, вам она и не признается, но мне призналась.
     - В самом деле?
     - Да, конечно.
     - Старик Мортон...- задумался инспектор.- Не исключено. Однако все это всего лишь теория, сэр, не так ли? Доказательств-то ведь никаких нет.
     - Абсолютно никаких,- радостно подтвердил Шерингэм.- А я ни на минуту и не подозревал, что он вправду это сделал. Создать впечатление несчастного случая, стереть с ружья свои отпечатки пальцев и все такое - это совершенно не вписывается в образ Мортона. Но я вам подброшу еще одну версию, еще интереснее предыдущей.
     - Давайте, сэр. Я как раз хотел спросить, когда же вы собираетесь назвать нам истинного убийцу.
     - Положим, я ничего такого и не обещал,- ответил Шерингэм.- Но, возвращаясь к возможностям, почему мы совсем забыли о миссис Фицвильям? Как я понял из намеков миссис де Равель, которые она как-то проронила и которые, может быть, будет столь любезна повторить вам, между миссис Фицвильям и Скотт-Дейвисом когда-то произошла весьма неприятная история. Что было проще для нее, чем проскользнуть по тропинке вслед за Пинкертоном, спрятаться в кустах, пока он расхаживал по полянке со своими "приветами", застрелить Скотт-Дейвиса, когда он прошел мимо нее, и подождать удобной возможности, чтобы так же незаметно подняться по тропе к дому? Ничего. Представляю вам миссис Фицвильям.
     - Но вы ведь на самом деле не думаете, что это она, сэр?
     - Не думаю. Ни на секунду. Но теоретически она могла это сделать, так же как и мистер Хилльярд, так же как и Мортон, и так же как любой из четырех человек, уже взявших вину на себя, и так же, как любой человек в целом мире. Но пи вы, ни кто-либо другой не сможет безусловно доказать, что они это сделали. Вот в такую кашу вы попали, инспектор.
     Кажется, я услышал, как инспектор вполголоса пробормотал что-то про кашу и про то, что он на самом деле о ней думает.
     
     
     Глава 16
     
     - Шерингэм,- сказал полковник, - так к чему вы клоните? Я уверен, что вы вряд ли собрали нас здесь, чтобы рассказать, кто не совершал преступления.
     - В самом деле, полковник? Тогда у вас больше уверенности, чем у меня, поскольку, как я полагал, именно это и было главной целью нашей маленькой встречи.
     - Я имею в виду, у вас ведь есть собственное мнение? У вас оно уже сложилось, я вижу.
     - Сложилось. Причем вполне определенное. Вы в самом деле хотите его услышать?
     - И очень сильно.
     - Ну так слушайте. В этом деле слишком много очевидных разгадок. Как я уже говорил, у нас есть семь человек, которые могли это сделать, и против каждого из них можно выстроить вполне убедительную цепочку аргументов. Я хочу сказать, это же абсурд, не так ли? В случаях с убийствами такого просто не бывает. Такое совпадение, чтобы один из этих семерых действительно убил Скотт-Дейвиса, при том что шесть остальных могли сделать это с тем же успехом, слишком маловероятно. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что здесь вообще не идет речь об убийстве. И сегодняшняя встреча, которая была задумана, чтобы принести пользу как вам, так и мне, еще больше укрепила меня в этом мнении. Скотт-Дейвис встретил свою смерть в результате обычного, прозаического несчастного случая.
     - Хм... Вы что, в самом деле так считаете?
     - В самом деле. Более того, я уверен, что любой юрист мог бы построить гораздо более убедительное дело в пользу несчастного случая, чем против любого из семи человек, которых я назвал. Давайте просто поразмышляем. Как мы теперь знаем, Скотт-Дейвис сам взял в лес то ружье, так? На самом деле, как мне кажется, именно незнание этого факта наводило следствие на мысль об убийстве; если бы с самого начала вы знали об этом, то вряд ли вообще всерьез рассматривали бы возможность убийства. Конечно мне могут возразить, что любой из тех семерых мог обнаружить ружье и припрятать для своих целей, как и я сам только что говорил, когда хотел представить вам версию убийства как можно достовернее. Но разве это больше похоже на правду, чем то, что Скотт-Дейвис сам нарочно оставил ружье в лесу, чтобы потом, после спектакля, забрать его и немного побродить по лесу перед чаем? Он знал, что в гараже оно ему точно не понадобится, зато может понадобится позже, так зачем же таскать его туда-сюда, сначала наверх в дом, потом опять вниз?
     Кроме того, на нем есть отпечатки пальцев, причем в большом количестве. Это тоже весьма убедительно. Такого бы не было, если бы некий убийца сперва протер ружье, а потом нанес на него отпечатки пальцев рукой уже мертвого Скотт-Дейвиса. Это веский аргумент, не так ли? Я бы сказал, решающий.
     В любом случае, давайте рассмотрим тс аспекты теории несчастного случая, которые могут вызвать затруднение. Их всего четыре, если я не ошибаюсь: два основных и два второстепенных. Мы сначала рассмотрим наиболее важные вопросы: горизонтальную траекторию пули и отсутствие следов пороха. Не думаю, чтобы первый из них действительно представлял большую проблему. Он имеет очевидное объяснение, которое идеально вписывается в версию несчастного случая. Если это был несчастный случай, то Скотт-Дейвис волок за собой ружье, держа его за дуло, когда спусковой крючок зацепился за какое-то препятствие. Что произошло бы в таком случае? Если это препятствие было достаточно прочным, это рывком остановило бы его шаг, а тело его должно было непроизвольно наклониться назад под некоторым углом. Таким образом и возникает искомая горизонтальная траектория пули, верно? А то, что она вошла прямо в сердце, да еще и через красное пятно на пальто, уже чистая случайность. Вы согласны со мной до этого момента?
     - Вполне, - ответил полковник.
     - Я думаю, все это звучит достаточно правдоподобно, подтвердил инспектор.
     - Хорошо. Теперь перейдем к отсутствию следов пороха. Я... нет, оставим пока этот вопрос. Сначала я хотел бы разобрать два второстепенных вопроса. Как мы помним из рассказа мисс Скотт-Дейвис, ее кузен сказал, что у него назначено свидание. Ваша проблема в том, что до сих пор никто не объявился и не сказал, что это свидание было назначено именно с ним. Это само по себе подозрительно, и наводит на мысль, что свидание было назначено с человеком, впоследствии ставшим его убийцей. Так вот, если моя теория верна, мисс Скотт-Дейвис намеренно ввела вас в заблуждение. Я не спрашивал ее об этом, потому что хотел задать этот вопрос в вашем присутствии. Что я теперь и сделаю. Миссис Пинкертон, из ваших слов у нас сложилось впечатление, что ваш кузен упоминал о конкретном, заранее назначенном свидании в каком-то определенном месте. Так ли вы его поняли?
     - Что вы имеете в виду?- осторожно спросила Аморель.
     - Вы сказали, что не помните его точных слов, но таков был их смысл. Как я понимаю, вы все еще не можете вспомнить его точные слова, но я хочу знать, следовало ли из них, что у него было заранее назначено свидание, или он просто говорил о том, что надеется увидеться с определенным лицом и по этой причине не сможет сопровождать вас к дому?
     - Ах да!- с готовностью ответила Аморель.- Я уверена, что он не упоминал самого слова "свидание". Это, знаете ли, вообще не то слово, которое Эрик мог бы когда-либо использовать. Нет, все, что он сделал,- это дал мне понять очень недвусмысленно, что не желает моей компании. Естественно, я заключила из этого, что он ожидает кого-то другого. Вот и все.
     - Вот именно. Значит, я был прав. Не было никакого определенного свидания. Он просто надеялся кого-то встретить. Поэтому, если вспомнить, что он только что обручился, и его невеста должна была пройти где-то поблизости от того места, где он находился, и была единственным человеком из всей компании, кто находился дальше его от дома и ниже по течению ручья, а также что он пошел от мисс Скотт-Дейвис именно в этом направлении,- что ж, я думаю, это сводит на нет все указывающее на убийство. А, полковник?
     - Если рассматривать дело с такой стороны, то это, безусловно, так.
     - Вот именно. И я полагаю, что моя версия - не юридическое крючкотворство, а истинная правда. А что касается четвертого возражения - что человек, привычный к оружию, не может обращаться с ним так беспечно... что ж, на это я могу лишь сказать, что случается порой и не такое. И я, и вы, полковник, мы оба можем привести не менее полдюжины таких же невероятных примеров. В данном случае, я думаю, больше всего подходит то объяснение, которое как-то раз предложил вам Пинкертон, инспектор, и которое, скорее всего, соответствует действительности: Скотт-Дейвис не помнил, что оставил ружье заряженным, и думал, что несет пустое ружье. И раз уж мы заговорили об этом, я хотел бы заметить, что есть по крайней мере три улики, которые говорят в пользу этой версии.
     - Три улики, сэр?- переспросил инспектор с изрядной долей скепсиса.
     - Разумеется,- довольно резко ответил ему Шерингэм.- Разве вы сами их не заметили? А следовало бы. Во-первых, отпечатки пальцев на конце дула; во-вторых, четкая линия на траве, где травинки были смяты и прижаты к земле (они снова начали подниматься, когда я это увидел, следовательно, этот след должен был быть более заметным раньше, когда вы осматривали место происшествия). И этот след указывал, что какой-то узкий предмет среднего веса провезли по траве не так давно - я подумал, что это вполне мог быть приклад ружья. В-третьих, на тропе торчат V-образный корень как раз там, где лежал приклад ружья (судя по тому, что говорил ваш муж) - этот корень вполне мог служить тем самым препятствием, о котором я упоминал. Конечно, отдача от выстрела, пусть и небольшая, а также конвульсивное движение, которое совершила рука Скотт-Дейвиса, когда в него вошла пуля, совместным усилием вырвали его из земли и отбросили в противоположном направлении. Как я и сказал, у нас уже есть три улики. Это больше, чем есть у вас в подтверждение версии об убийстве. Что вы на это скажете, полковник?
     - Вы приводите очень веские аргументы. Как вы полагаете, инспектор?
     - Очень остроумные, сэр. Не то чтобы это были большие улики, хотя я и признаю, что просмотрел след на траве, но, поскольку в этом деле так мало улик, приветствуются и такие. Но как же быть с отсутствием следов пороха, сэр? Я заметил, что вы еще не дали этому объяснения.
     - Нет, я просто приберег это напоследок. А скажите мне, инспектор, что вы ответите, если я предложу вам не просто объяснение, а фактическое доказательство? Вы согласитесь со мной, что это был несчастный случай, или будете продолжать охотиться за убийцей?
     - Я бы сначала выслушал ваше объяснение и посмотрел, что это за доказательство, сэр, если вы не возражаете,- не сдавался инспектор.
     Шерингэм рассмеялся и поднялся на ноги.
     - Тогда я схожу принесу это доказательство,- сказал он и вышел из комнаты.
     Вернулся он через минуту с веточкой, на которой болталось несколько сморщенных и обтрепанных листиков. С победным видом он протянул ее инспектору.
     - Вы только посмотрите на это!
     Инспектор внимательно присмотрелся, и полковник Грейс тоже наклонился к нему и принялся разглядывать веточку. Все остальные затаили дыхание.
     - Где вы это взяли, сэр?
     - Нашел в траве справа от того места, где лежало тело, прямо возле тропинки. Это ветка платана. Я нашел другой конец ветки, откуда она была сбита выстрелом. Если мысленно повести прямую через торчащий корешок на земле и ту точку в воздухе, где, по моему мнению, должно было находится красное пятно на пальто Скотт-Дейвиса, если он стоял прямо, то этот сломанный конец ветки окажется точно на той же линии. Я вам завтра покажу.
     Инспектор взглянул на начальника полиции.
     - Здесь есть следы от копоти, это точно. Пуля, вероятно, прошла или между этими листьями, или через них, и на них остался след. Выстрел вполне мог превратить их в такие лохмотья. Меня это объяснение удовлетворяет, сэр.
     - Да,- кивнул полковник.- Это все объясняет. Позвольте вас поздравить, Шерингэм. Вы избавили нас от головной боли и, возможно, предотвратили несправедливость. Хотя я подозреваю, что при любом раскладе мы вряд ли получили бы достаточно оснований, чтобы произвести арест. Как вы сами сказали, у нас не было фактических улик против кого-либо из подозреваемых, только мотив и возможность, причем слишком много и того, и другого. Любой адвокат разнес бы подобное дело в клочья, а мы, разумеется, не могли себе такое позволить.
     - Да, думаю, теперь все сомнения разрешились. Рад, что вы согласны со мной,- мягко сказал Шерингэм.- Полагаю, вы переговорите с коронером до завтрашнего заседания суда?
     - Само собой. Он весьма здравомыслящий человек и проследит за тем, чтобы был вынесен вердикт: "смерть в результате несчастного случая", если мы изложим ему свое мнение. Впрочем, учитывая открывшиеся обстоятельства, по-другому и быть не может. Кстати, вы понадобитесь в качестве свидетеля, чтобы рассказать о найденной вами ветке и так далее.
     Шерингэм кивнул.
     - Разумеется. Что ж, вот и конец тайне Минтон-Дипс.
     - Какое облегчение, просто камень с души! - с благодарностью воскликнула Этель.- Мистер Шерингэм, мы так вам все обязаны, что, право, не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отплатить вам.
     - Безусловно, миссис Хилльярд,- весело сказал Шерингэм. - Например, если прямо сейчас дадите мне чего-нибудь выпить. Вы даже не представляете себе, как у меня пересохло в горле после всей этой говорильни.
     - Господи, ну конечно,- с виноватым видом откликнулся Джон,- как это я сам не догадался! Бокальчик виски с содовой?
     - Виски с содовой?- укоризненно повторил Шерингэм.- Говорю вам, я пить хочу!
     - Прошу прощения, - ухмыльнулся Джон.- Там у нас есть бочонок. Велеть его принести или бутылки тоже сойдут?
     - Жаль вскрывать бочонок. Бутылка отлично подойдет, благодарю вас.
     После этого собрание утратило последние остатки официальности. Всех охватила эйфория от того, что наконец-то развеялись так долго висевшие над нами тучи и исчезли взаимное недоверие и подозрительность. Этель и Джон были в полном восторге и не считали нужным это скрывать, де Равель стал возбужденно болтлив (подумать только, мне и в голову не приходило, что де Равели все это время подозревали друг друга!), и даже миссис де Равель стала больше походить на нормальную женщину, чем когда-либо прежде. Начальнику полиции рассказали, в пылу всеобщего веселья, как сначала все подозревали меня, и как мне пришлось отмахиваться от сыпавшихся во всех сторон обвинений. Все это было представлено в комическом свете и вызвало новый взрыв веселья у присутствующих. Но это меня уже не задевало. Я чувствовал такой душевный подъем, что почти готов был потешаться над собой вместе с остальными.
     Через некоторое время полковник Грейс и инспектор Хэнкок отбыли восвояси, и все начали разбредаться по своим комнатам.
     - Пинкертоны, можно вас попросить задержаться еще на минутку?-остановил нас Шерингэм.- Составьте мне компанию, пойдемте немного прогуляемся при луне. Я не смогу заснуть после всей этой нервотрепки без хорошей успокаивающей прогулки.
     Я ничего не имел против, и, несмотря на мои намеки на то, что ночной воздух, вероятно, слишком прохладен для Аморель (ведь было уже далеко за полночь), она только фыркнула и настояла, что тоже пойдет с нами.
     Шерингэм повел нас по садовой дорожке, и через несколько минут мы оказались вне пределов видимости (и слышимости) от дома. Я понял, что Шерингэм направляется к скамье из неотесанного дерева, которую Джон водрузил под кроной бука в нескольких ярдах отсюда. Днем с нее открывался прекрасный вид на равнину и море вдалеке. Мы дошли и уселись на нее.
     По пути я подбирал в уме подходящие выражения благодарности для Шерингэма за великолепный демарш, с помощью которого он спас нас обоих от страшной участи, и уже начал было излагать их, когда он внезапно прервал меня.
     - Да-да, Тейперс,- нетерпеливо сказал он.- Все понятно. А теперь послушайте, вы оба. Я нарочно привел вас сюда, потому что, как мне кажется, вы должны знать правду. Я не стану ее рассказывать больше никому, даже Хилльярду, но тебе, Тейперс, я в некотором роде обязан, поскольку ты ставил условия, при которых мне пришлось работать и в соответствии с которыми я буду хранить молчание. Не то чтобы я предлагал вам разделить со мной ответственность за это молчание, я вполне готов взять ее на себя, и после сегодняшнего вечера вы вправе навсегда забыть о том, что я вам сейчас расскажу.
     - Прав... правду?- запинаясь от неожиданности, проговорил я.- Какую правду?
     - О том, кто убил Скотт-Дейвиса, разумеется,- последовал краткий ответ.
     - Но ведь... я думал, ты уже доказал, что это был несчастный случай?
     - Конечно - на основании сфабрикованных улик.
     Должно быть, у меня вырвался испуганный вскрик, потому что Шерингэм рассмеялся.
     - Ну да, я сфальсифицировал доказательство с той обугленной веткой платана. Собственно, я сам её вчера сбил выстрелом. Она была наполовину сломана, и листья уже успели занять, поэтому меня не мог выдать ее чересчур свежий вид. А что касается следа на траве, так я его вообще выдумал.
     - Но... почему?- только и смог выговорить я.
     Голос Шерингэма сразу стал серьезным.
     - Потому что если и существовал когда-либо человек, заслуживающий того, чтобы его застрелили, так это был Скотт-Дейвис - пусть он и являлся вашим кузеном, Аморель. И я, во всяком случае, не собираюсь выдавать того, кто совершил столь благое дело. Более того, завтра я намерен на основании ложных улик ввести суд в заблуждение и сделать все возможное, чтобы и тень подозрения не пала на нее.
     - На нее?- эхом повторил я.
     - Естественно,- несколько раздраженно ответил Шерингэм.- Неужели ты так и не понял очевидного, даже после того, что я тебе сказал перед ужином? Скотт-Дейвис и Эльза Верити обручились не утром в день его смерти, сказал я, а накануне вечером.
     - Ты же не хочешь сказать что... что его застрелила Эльза?
     - Вот именно.
     - Но... но...
     - Помолчи, дорогой, пусть Роджер сам все расскажет,- мягко остановила меня Аморель, но при этом она так крепко сжала мою руку, которую держала в своей, что это было яснее всяких слов.
     - Собственно, тут и нечего особенно рассказывать, нехотя произнес Шерингэм.- И потом, это не слишком приятная история. Каким-то образом Скотт-Дейвис смог ее убедить, что действовал из лучших побуждений, когда искупал Тейперса в бассейне, и затем он вытянул из нес обещание выйти за него замуж. Она сама призналась мне в этом, хотя и не осознавала важности собственных слов. И еще она мне рассказала, что он очень настаивал на том, чтобы обручение оставалось в секрете еще несколько дней. Она утверждает, что никому об этом не рассказывала, потому что не хотела ни с кем обсуждать свои личные дела, к тому же какое все это теперь может иметь значение. Я, конечно, согласился с ней, но предупредил, что лучше ей и дальше продолжать в том же духе, и она обещала молчать. Я не стал сильно напирать на необходимость соблюдения тайны, чтобы она не заподозрила, что я знаю правду, но, полагаю, она и сама заинтересована держать язык за зубами. Что касается просьбы Скотт-Дейвиса хранить в секрете их обручение, то, думаю, здесь все ясно, не так ли? Он боялся, что миссис де Равель выкинет какой-нибудь фокус. Он был уверен, что она припрятала что-то в рукаве для него, но еще не разобрал, что бы это могло быть, поэтому он хотел все выяснить до оглашения помолвки. В тот же вечер миссис де Равель весьма кстати раскрыла ему свои карты. Она собиралась разыграть откровенную сцену разоблачения прямо на глазах у мужа. Ваш кузен был вовсе не дурак, Аморель. Он сразу понял, что у Эльзы непременно откроются глаза на то, что он собой представляет, и что женится он на ней исключительно ради денег. У него была всего одна ночь, чтобы принять меры, после которых замужество станет для девушки неизбежным - а там пусть себе её глаза открываются как угодно широко, дело будет сделано; её чувства при этом в расчет не принимались. И он выбрал самый очевидный способ. Миссис де Равель, которая выработала своего рода шестое чувство в отношении всего, что касалось Скотт-Дейвиса, той ночью услышала, как в коридоре скрипнула половица. Она встала с постели и выглянула в щелку двери - как раз вовремя, чтобы увидеть, как Скотт-Дейвис скрылся в комнате Эльзы.
     - Ох,- выдохнула Аморель срывающимся от волнения голосом.- Но почему же она не попыталась его остановить, или не позвала Этель, или не предприняла еще что-нибудь?
     - Разве миссис де Равель производит впечатления такой уж доброжелательной особы?- спокойно ответил Шерингэм. - Она приготовила свои розги для Эрика, которые, как она считала, должны была привести его в повиновение, к тому же она ненавидела Эльзу. Ей вообще свойственна безжалостность кошки, мучающей мышь, и поэтому возможность жестоко отомстить сопернице с помощью самого Скотт-Дейвиса ее позабавила, пусть даже для этого ей пришлось допустить, чтобы и любовник получил некоторое удовольствие. Должно быть, той ночью она испытывала страшные муки ревности, но вынесла их, убедив себя, что так она сможет как нельзя лучше отомстить Эльзе. Однако, как и большинство эгоцентричных людей, она недооценила своих соперников. Эрик не пришел к ней как побитая собачонка на следующий день, напротив, он бросил ей в лицо известие о своей помолвке как пощечину. И Эльза Верити не отвергла его с отвращением, узнав о нем все правду. Она решила, что это ниже ее достоинства, и предпочла его застрелить.
     - И что же, Сильвия сама вам это рассказала?- удивилась Аморель.
     - Скажем, она призналась под моим давлением,- осторожно ответил Шерингэм. - Она сказала, что видела, как Скотт-Дейвис заходил в комнату Эльзы. Я спросил её, почему же она сразу не предприняла никаких шагов, а она в ответ только зевнула и пожала плечами, мол, с какой стати она должна была вмешиваться, это вообще не ее дело, пусть себе люди развлекаются как хотят. Хотя ее истинные мотивы были очевидны.
     - Но ей-то не приходило в голову, что Эльза...
     - Застрелила его? Нет, конечно. Она с самого начала недооценивала ее, и продолжает делать это и сейчас. К тому же она была уверена, что это совершил ее муж в припадке ревности.
     - А как, по-вашему, Эльза это сделала?- невозмутимо поинтересовалась Аморель.
     - Разве не ясно? Эльза была тем человеком, с кем Скотт-Дейвис намеревался встретиться, и Эльза знала, где он оставил ружье, и именно Эльза, Тейперс, была той женщиной, которая стояла и ждала за поворотом тропинки - как ты сам проницательно заметил. Вы знали об отпечатках ног, Аморель?
     - Да.
     - Признаюсь, одно время я думал, что следы были вашими. Размер ваших туфель в точности подошел. Потом я обнаружил, что туфли Эльзы подходят с тем же успехом.
     - Да, у нас с ней одинаковый размер.
     - Аморель!- вдруг вмешался я.- Я не думаю, что...
     - Что?
     - Да так, ничего...- слабо проговорил я. Аморель опять так сжала мою руку, что сомневаться не приходилось: она не хотела, чтобы я ее прерывал.
     - Так, значит, вот как это было?- медленно проговорила Аморель. - А теперь нам троим предстоит забыть об этом, и пи единая душа больше не узнает?
     - Вот именно. Завтра вынесут вердикт о смерти в результате несчастного случая, и дело будет закрыто.
     - Да-а.- Я смутно видел профиль Аморель, которая сидела, устремив взгляд в темноту.- Знаете, Роджер, тихо сказала она,- и слава богу, что он мертв. Такие люди недостойны жить. По-моему, это здорово, что нашелся хоть кто-то, обладающий достаточным мужеством, чтобы это признать - и исправить...
     - Согласен,- ответил Шерингэм.
     Мы еще немного посидели молча. Внизу, в чаще, где Скотт-Дейвис встретил свою заслуженную смерть, жалобно заухал филин. Море вдалеке мерцало отблеском лунного света.
     - Бедная Эльза,- прошептала Аморель.
     
     
     Эпилог
     
     Наконец-то моя рукопись подошла к концу.
     Прошло уже три года с тех пор, как я начал с таким отчаянным упорством трудиться над ней жарким летним вечером в своей спальне в Минтон-Дипс. Причины, которые заставили меня закончить ее, очень разнятся с теми, по которым она появилась на свет. И теперь я уже могу сказать, что эта последняя совершенно не совпадает с той причиной, которую я предусмотрительно поместил в предисловии к своему рассказу.
     Короче говоря, я приступил к этому повествованию исключительно ради полиции.
     Когда три года назад я осознал, что подозрения полиции в связи со смертью Эрика Скотт-Дейвиса все больше и больше сосредоточиваются на мне, я постарался не поддаваться панике и сохранить голову на плечах. Я знал, что необходимо что-то срочно предпринять, и немедленно приступил к действиям. Было ясно, что инспектор Хэнкок строит свои подозрения на основании двух гипотез, обе из которых неверны. Первая заключалась в том, что у меня была самая идеальная возможность застрелить Скотт-Дейвиса, поскольку я был единственным, кто находился внизу у реки во время второго выстрела; и вторая - в том, что я единственный имел для этого мотив. Если с первой я еще мог справиться, доказав очевидный факт, что Скотт-Дейвис никак не мог быть убит вторым выстрелом, вторая гипотеза требовала к себе более тонкого подхода.
     Когда расследование только начиналось, я был очень озабочен тем, чтобы никакие слухи, указывающие на кого-то другого, не достигли ушей полиции. Вскоре, однако, я понял, что это совершенно излишнее донкихотство. В конце концов, не будет никакой несправедливости по отношению к остальным, если полиция откроет для себя очевидную истину: пусть у меня и был мотив для убийства, но, в таком случае, и у каждого человека в пашей маленькой компании (за исключением разве что Эльзы Верити) тоже был свой мотив - причем куда серьезнее моего. Если бы дело касалось лишь одного конкретного человека, возможно, я принял бы другое решение. Но если количество когда-либо могло оказаться преимуществом, то это был как раз такой случай. Если показать полиции, что буквально каждый был заинтересован в смерти Эрика, как она сможет выделить в качестве виновного кого-то одного? Если поодиночке мы уязвимы, то вместе мы в безопасности. Суд запутается, дело усложнится, и ничего нельзя будет ни распугать, ни доказать.
     После этого я решил, что полицию нужно как можно подробнее проинформировать обо всех событиях, которые предшествовали смерти Скотт-Дейвиса, вместе со всеми подводными течениями и скрытыми интригами, которые и подскажут необходимые мотивы. Но как это сделать?
     Было бы бессмысленным для меня рассказывать им что-то на словах. Любое мое заявление сразу подверглось бы сомнению как попытка отвести подозрение от себя, его бы тщательно обнюхивали и прощупывали со всех сторон, и вряд ли оно прозвучало бы по-настоящему убедительно. Мне оставался единственный путь - донести до них то, что мне известно, таким образом, чтобы они подумали, будто обнаружили это сами, как бы против моей воли. Но опять-таки, как?
     Вот тут и родилась идея изложить все это в форме дневника, восстановив содержание наших разговоров, описывая каждое событие как только что произошедшее. Я знал, что за каждым моим шагом будут следить. Если спрятать рукопись так, чтобы они это заметили, её, несомненно, извлекут из тайника и внимательно прочтут. Меня забавляло, когда я писал, как якобы старался не попасться никому на глаза, пряча свою рукопись между корней кустарника, и проверял, не следили ли за мной. В действительности я сделал как раз обратное - убедился, что за мной был "хвост". Мне нетрудно было так пристроить крышку коробки, чтобы потом сразу понять, открывали её или нет. Конечно же её открывали.
     Вот такова была истинная причина, побудившая меня написать первую сотню страниц этого рассказа. Когда необходимость его продолжать отпала, и мы с Аморель отбыли в несколько запоздалое свадебное путешествие справлять наш медовый месяц, я отложил рукопись - как тогда думал, навсегда. Но не в моем характере бросать на полпути то, к чему я уже приложил какие-то усилия. Наткнувшись на эту рукопись несколько месяцев спустя, я пополнил ее несколькими новыми главами, уже для собственного развлечения и в качестве умственного упражнения, и так дело продолжалось и далее. Однако я до сих пор не решил, стоит ли публиковать ее. Я нарочно изменил все имена, чтобы теперь (когда Эрик Скотт-Дейвис и его безвременная кончина порядком подзабыты) никто не смог бы узнать в моем повествовании реальных людей и событий.
     Если я все же решусь, этот эпилог не будет опубликован вместе с остальной книгой. Я пишу его исключительно для собственного удовольствия, и уничтожу сразу же после того, как закончу. Такие вещи опасно хранить, но я с возрастающим волнением предвкушаю возможность увидеть изложенным на бумаге то, что намереваюсь сейчас рассказать. Если бы дело приняло другой оборот...
     Эти три года стали для меня очень счастливыми. Работая бок о бок на благо Стакелея и его обитателей, мы с Аморель еще крепче привязались друг к другу, превратив в глубокое чувство тот первоначальный импульс (замешанный, без сомнения, на смеси страха и благодарности), который толкнул нас друг к другу. Положа руку на сердце не могу сказать, чтобы мои планы по превращению Аморель в настоящую леди осуществились, как я предполагал. На самом деле тс, кто знал нас обоих до и после женитьбы, утверждают, что я изменился куда больше ее. И, видимо, они правы, поскольку Аморель осталась практически той же, в то время как я...- звучит как парадокс, но это так, - чем старше я становлюсь, тем моложе себя чувствую. Мне остается только надеяться, что под благотворным влиянием Аморель этот процесс будет продолжаться бесконечно.
     Как странно вспомнить, что когда-то я стоял буквально в шаге от виселицы.
     Только ли благодаря Шерингэму я не сделал этот шаг? Трудно сказать. Лично я думаю, что тощее дело, которое полиции удалось выстроить против меня, было явно недостаточным для ареста, но даже если его и хватило бы, суд вряд ли вынес бы мне приговор на основании столь шатких улик. Тем не менее я благодарен судьбе, что мне не довелось проверить, насколько я близок к истине.
     Еще более странно подумать, что, не сделай Джон Хилльярд того первого выстрела, подозрение так никогда и не пало бы на меня. Несомненно, именно такие случайные совпадения рушат иногда самые хитроумно спланированные преступления. Конечно же, задумывая убийство Скотт-Дейвиса, я не принял во внимание подобную возможность, она просто не пришла мне в голову.
     Теперь я понимаю, что поступил слишком амбициозно, решившись застрелить Эрика. Но в то время я, должно быть, и был полон амбиций. Мне и в самом деле казалось, что моим истинным предназначением было восстановление справедливости в мире. Я был уверен в собственной непогрешимости, и меня не просто расстраивало, когда окружающие не разделяли то же мнение, я чувствовал своим долгом, подкрепленным моей добродетелью, исправить их пагубное заблуждение. Теперь-то я осознаю, что был чересчур самоуверен, но самоуверенность часто произрастает на почве преувеличенного чувства долга; и то, что это произошло в моем случае, я считаю весьма любопытным проявлением этого. Я знал, что Эрик Скотт-Дейвис за свою короткую жизнь не принес ничего, кроме несчастий всем, кому довелось с ним столкнуться; для этого мне не требовалась даже теория Джона о том, что такая жизнь не только не полезна обществу, но и положительно вредна. Я знал, что само его существование означало для многих людей не просто несчастье, а катастрофу. Очевидно, что для пользы большинства Эрика следовало исключить из списка живущих. А поскольку никто, по-видимому, не собирался взваливать на себя эту задачу, я пришел к выводу, что это мой прямой долг перед обществом.
     Я застрелил Эрика не из-за Аморель, и не из-за Эльзы Верити, и не из-за Этель, и не из-за Поля де Равеля - и вообще не из-за кою, тем более не из-за себя. Я сделал это на основании искреннего и, если можно так выразиться, непоколебимою убеждения в том, что в случае с Эриком единственным разумным решением может быть только пуля, а поскольку я один обладал достаточным моральным мужеством, чтобы признать это, я просто не имел права не исполнить свое высшее предназначение. Любопытная форма тщеславия, как я теперь понимаю, но и теперь я не сомневаюсь в справедливости своего вывода, хоть я и пришел к нему необычным путем. Сколько людей смогли наконец спать спокойно после смерти Эрика Скотт-Дейвиса!
     Помню, в самом начале этой книги я писал, что собираюсь подробно изложить все события за исключением одной детали, раскрытие которой может причинить боль другому человеку. Думаю, я сдержал свое обещание. То, что именно мой палец нажал на курок, вряд ли станет таким уж сюрпризом, поскольку я не прилагал никаких особых усилий, чтобы скрыть этот факт. Более того, в предисловии к своему рассказу я прямо заявил, что повествование будет вестись с точки зрения преступника. Я завуалировал только сам способ убийства, который я применил, поскольку, если бы я описал его, это представило бы Аморель невольной пособницей преступления, участвовавшей в его сокрытии, а это, безусловно, расстроило бы ее. Однако чтобы мой логический ум получил удовлетворение от завершенности повествования, я изложу здесь этот метод, пусть даже мир никогда не увидит мою книгу с этой аккуратной концовкой.
     Весь мой план строился на типичных недостатках человеческой психологии.
     Средний человек видит только то, что ожидает увидеть. Если вы ему скажете, что он видит кролика, то именно его он и увидит, и сухой папоротник вдалеке, на который вы ему укажете, в его воображении приобретет длинные кроличьи уши и беленький хвостик. Поэтому я не сомневался, что, если полдюжины глаз будут настроены увидеть живого Эрика, они и увидят живого Эрика, пусть даже все это время они будут смотреть на его труп.
     Так и вышло. Они увидели (и готовы были потом подтвердить это под присягой), как Эрик смеялся, жестикулировал, и - я уж не знаю, что еще,-скажем, двигал ушами; один или двое даже слышали, как он разговаривал, и готовы были повторить его слова перед судом, хотя все это время он был уже несколько минут как мертв - более того, умер прямо перед их глазами, и они ничего не заподозрили. Потому что я застрелил Эрика во время нашей сценки, заменив холостой патрон, которым Джон зарядил ружье, на боевой прямо перед носом у кучки наблюдателей.
     Конечно я сделал все возможное, чтобы укрепить их заблуждение.
     Накануне утром я сделал все необходимые приготовления. Я прикрепил к маленькому бревну раздвоенный сук, который должен был послужить рычагом, так что когда тело лежало на одном конце этого сука, я мог незаметно для зрителей нажать ногой на другой его конец, скрытый в траве, и таким образом заставить тело выгибаться посередине. Еще я оставил в траве леску с петлей, которую я затем набросил на ногу Эрика и смог, стоя над ним, создавать впечатление, будто он болтает в воздухе ногой. Конечно я предварительно убедился, что с такого расстояния леска не будет видна. Пару раз, когда я наклонялся над ним, я издавал неприятный ослиный крик, который все также сразу приписали ему. Сама роль, которую я играл, позволила мне удерживать всех на солидном расстоянии от тела.
     Оглядываясь назад, я сегодня ощущаю ужас перед теми опасностями, которые тогда готов был взять на себя. В то время я был уверен, что предусмотрел малейшие детали, но сегодня понимаю, что благополучный исход всего этого следует скорее отнести к разряду удачи, чем предвидения.
     Лежа в постели в ночь перед роковым днем, я вдруг осознал, какую уникальную возможность предлагала наша пьеса тому, кто всерьез решился бы устранить Скотт-Дейвиса. Средства для этого были бы просты, что характерно для всех великих преступлений, как я уже говорил Джону. Видимость сложной загадки придавало ему лишь то обстоятельство, что у других людей тоже оказались мотивы для убийства, то есть искусственно созданная мной ситуация, которая не имела никакого отношения к действительному механизму. Шерингэм здесь ошибся, так же как он ошибся тогда, когда доказывал маловероятность убийства в том случае, когда есть равные основания подозревать в нем слишком многих людей. Он поставил телегу перед лошадью. Именно в надежде на такой поворот событий и совершалось это убийство. Хотя я и постарался создать видимость несчастного случая на месте преступления и искренне надеялся, что все примут смерть Эрика за таковой, я не мог всерьез рассчитывать, что убийство никогда не раскроется или что подозрение не падет на одного человека в большей степени, чем на другого.
     Не скажу, чтобы я с самого начала действительно собирался претворять в жизнь свои планы. Я просто лежал без сна, возбужденный своими мыслями, продумывая детали и мечтая, как здорово было бы, если бы от Эрика можно было вот так тихонько избавиться, без лишнего шума и суеты. Я еще пи на что не решился даже следующим утром, когда Аморель пригласила меня сопровождать её в Колокольчиковый лес, и когда я ушел один, чтобы выполнить свои приготовления. На самом деле это было тогда больше похоже на игру. Могу честно сказать, что в тот момент я и не предполагал всерьез ими воспользоваться. Я знал самого себя и понимал, что, сколько бы я ни носился с идеей отнять жизнь у своего ближнего и сколько бы я ни внушал себе, будто и вправду собираюсь это сделать, но, когда дойдет до дела, ничего не выйдет, поскольку это не в моем характере. Даже откровения Аморель в Колокольчиковом лесу вряд ли возымели бы на меты такое действие. Только когда я услышал, что помолвка между Эриком и Эльзой уже свершившийся факт, я понял: Эрик должен умереть.
     Думаю, что я тогда, что называется, был слегка не в себе. Я практически не помню, что происходило за обедом, который последовал за этим. Помню только, как у меня в висках бился пульс и как я повторял себе снова и снова: "Я должен это сделать, я должен". Уверен, мне тогда и в голову не приходили возможные последствия. Мое поведение, слова, поступки были чисто машинальными. Только когда Эрик уже лежал передо мной и над дулом моего ружья слегка курился дымок от убившего его выстрела, это странное оцепенение спало с меня и мой разум сразу просветлел. Тогда я в полной мере осознал, что я наделал, по не ощутил пи малейшего раскаяния или паники и сразу же приступил к обеспечению собственной безопасности.
     То, что Эрик сам взял тем утром ружье и что впоследствии приобрело столь важное значение, произошло по чистой случайности. Мой план включал в себя использование обоих ружей, и я сам с утра собирался незаметно отнести второе в лес. Однако когда я пришел за ним, его на месте не оказалось. Позже я наткнулся на него на той самой поляне, где мы собирались разыгрывать спектакль,- оно было прислонено к дереву. Должно быть, Эрик забыл его там, когда показывал Эльзе план местности. Я зарядил его холостым патроном, который приготовил для этой цели, спрятал в зарослях на несколько ярдов ниже тропы, ведущей на холм, привязал еще одну леску к его курку и спрятал другой конец лески возле тропы на том месте, где я потом остановился вместе с миссис Фицвильям, под предлогом того, что мне нужно завязать шнурок.
     Все, что мне потом оставалось, когда рядом со мной была миссис Фицвильям,- это исподтишка дернуть за леску и заставить спрятанное в лесу ружье выстрелить. По моему плану, это не только заставит всех подумать, что именно этим выстрелом убили Эрика, но также предоставит в наше распоряжение ружье с несомненными признаками холостого выстрела.
     После того как я оторвался от миссис Фицвильям, моей первоочередной задачей было перетащить тело Эрика из того места, где он лежал, туда, где его должны были впоследствии обнаружить, и я отнес его не по той же тропинке, а по большой, напрямую соединяющей обе поляны. Это было нелегкой задачей, но я не был в действительности таким тупым, каким хотел казаться в то утро, когда Джон учил меня "захвату пожарного". На самом деле я отлично усвоил этот прием и в конце концов смог переместить Эрика, шатаясь под тяжестью его мертвого тела. Потом я принес ружье, из которого выстрелил с помощью лески, быстро стер свои отпечатки пальцев и нанес новые отпечатки безжизненной рукой Эрика, а затем подменил ружье, которое был оставлено на поляне. Это последнее уже носило отпечатки пальцев Эрика (и, как оказалось впоследствии, в высшей степени убедительные), потому что он сам нес его из дома, и хотя я и сделал вид, что стер его отпечатки во время спектакля, в действительности я и не думал этого делать. Более того, на этом ружье не было как раз моих отпечатков пальцев, поскольку в тот вечер, следуя в лес за Эриком, я предусмотрительно покрыл кончики пальцев составом "Новая кожа" - патентованным средством первой помощи при порезах, которое я непременно возил в своей аптечке вместе с багажом. Прижать пальцы Эрика к дулу ружья, а затем положить оружие за ним было делом двух минут. Потом я смотал леску и вынул из бревна раздвоенный сучок, послуживший мне рычагом - и на том моя задача была выполнена. В общей сложности все это заняло не более пяти минут.
     В тот момент я чувствовал себя в полной безопасности. Единственным моментом, который вызывал у меня опасения во всей моей схеме, была сцена, которую должна была разыграть Этель. Я поставил на то, что её мысли будут слишком заняты злосчастной помолвкой, чтобы она удостоила Скотт-Дейвиса более или менее пристальным вниманием, а не брошенным вскользь взглядом. К счастью, так и вышло. Если бы она посмотрела на него более внимательно и поняла, что он действительно мертв, то мне не оставалось бы ничего другого, как довериться ей. Не думаю, что моральные соображения донимали бы ее в этом случае больше, чем меня, и, безусловно, я вполне мог на нее положиться. И все же я был рад, что такая необходимость отпала сама собой.
     Не знаю, что толкнуло меня вернуться и бросить последний взгляд на труп Эрика. Возможно, мне хотелось убедиться, что он выглядит естественно, если посмотреть на него с другой стороны. В любом случае, ото был неудачный поворот событий, поскольку в мой первоначальный план не входило, чтобы тело было обнаружено так рано. Я собирался просто оставить все как есть до тех пор, пока отсутствие Эрика не будет замечено и его не начнут искать; вот тогда кто-нибудь другой и должен был бы его обнаружить - только не я. Должен признаться, когда я столкнулся с Джоном в конце тропы, то на мгновение чуть было не потерял голову от неожиданности. Однако, к счастью, я почти сразу сумел взять себя в руки, и Джон принял мое нервное состояние за естественное последствие того шока, который любой испытал бы, обнаружив мертвеца. Но мне это стоило весьма неприятных минут, как сразу при встрече, так и потом.
     Еще раз я чуть было не потерял контроль над собой два дня спустя. Нервы мои были на пределе, и в то утро при разговоре с инспектором я был на волосок от того, чтобы выдать себя. Телеграмма, которую я послал Шерингэму, стала самым очевидным проявлением паники, которую я испытывал.
     И при всем этом в моих действиях прослеживалась логика. Я знал, что Шерингэм умен. Если кто-то и мог доказать, что не я произвел этот второй выстрел, так это был он. Однако я не считал сто настолько проницательным, чтобы он смог раскопать настоящую правду. То, что в конце концов он нашел для этой загадки такое необыкновенно изящное решение, которое так идеально удовлетворило его самого и вместе с тем оказалось настолько далеко от истины, оказалось поворотом, который я не мог предвидеть, но который от этого не потерял своей прелести.
     А теперь я подошел к той роли, которую сыграла в этой истории Аморель.
     К несчастью для нес, бедняжки, глаза ее не обманули. Когда я выстрелил в Эрика на полягте, целясь в красное пятно на его пальто - плод моего творческого вдохновения,- Аморель сразу догадалась, что стрелял я по-настоящему. И все последующее время она знала, что смотрит не на что иное, как на мертвое тело.
     Даже теперь я поражаюсь, как она смогла держать себя в руках. Было, однако, одно соображение, которое помогло ей сохранить спокойствие. Одновременно с осознанием правды на нее снизошло убеждение, что я совершил это ради нее - если не полностью, то хотя бы отчасти, как прямое следствие того, что она мне наговорила утром. И практически в то же время у нее созрело решение разделить со мной моральную ответственность (как она ее понимала) и поддерживать меня, чего бы это не стоило. Вот уж, действительно, благородный порыв, требующего немалого мужества от девушки, которой не было тогда и двадцати четырех лет. Но, как она мне сама потом призналась, она пережила мучительные колебания, не зная, как ей лучше всего поступить.
     В конце концов она поднялась на Вересковое поле и оставила там свою книгу на тот случай, если потребуется доказать, что она там была, затем незаметно пробралась назад, чтобы посмотреть, что я буду делать, и, если понадобится, прийти мне на помощь. Она наблюдала, как я перетаскивал тело и подчищал остальные следы за собой, но не показалась из своего укрытия, опасаясь, что ее присутствие может заставить меня потерять голову - скорее всего, так бы и случилось. Вместо этого, как она мне потом сказала, она была буквально потрясена тем хладнокровием, с которым я проделал все необходимое, и тут же поняла, что совершенно ошибалась в оценке моего характера, точно так же, как и я в свое время сделал то же открытие в отношении ее.
     Аморель всегда с восхищением относилась к тому, что она называла самообладанием, и она призналась мне, что никогда в своей жизни, ни до, ни после тех четырех минут на поляне, она не была свидетелем более яркого проявления этого качества. Разумеется, ее интерес подогревался еще и дополнительной уверенностью, что я проделываю все это ради нее; как бы то ни было, она уверяет, что именно тогда и влюбилась в меня.
     Аморель рассказала мне, что все это время знала правду, только после нашей свадьбы. Как она сама теперь признается с улыбкой, она боялась, что, открой она спой секрет раньше, я могу вбить себе в голову, будто она согласилась выйти за меня замуж, только чтобы защитить меня, с тем чтобы никто не мог заставить ее давать против меня свидетельские показания - и тогда я мог отказаться принять ее "жертву". Вот еще одни пример необыкновенного благородства этой удивительной девушки, пусть даже она и может попытаться шутливо отмахнуться от него, представив все так, будто она твердо решила поймать меня на удочку (ее собственные слова) и не хотела спугнуть рыбку, пока та еще некрепко сидела на крючке.
     Точно так же и я до поры не знал, какие решительные шаги она предпринимала, чтобы мне помочь, хотя, конечно, у меня возникали такие подозрения, и иногда я не находил себе места, мучаясь вопросом, насколько много она может знать на самом деле. Помню, как в самом начале этого повествования я рассуждал (довольно бестолково) о том, как наблюдательный человек может с интересом проследить отчаянные попытки преступника фабриковать все новые ложные улики, чтобы сбить с толку следствие и отвести от себя растущие подозрения. В моем случае эти улики состряпал сообщник, о наличии которого я даже не подозревал.
     Шерингэм на этом и попался. Он догадался - что делает ему честь - о том, что Аморель подслушивала наш разговор в кабинете Джона на второй день; однако ему так и не пришло в голову, что она подслушивала и в первый вечер тоже. Она слышала, как я высказывал свои опасения перед возможным обвинительным приговором на завтрашнем судебном заседании и умолял Шерингэма найти какой-нибудь факт в мою поддержку, чтобы предотвратить его. Поэтому на следующее утро она поднялась с рассветом и сама оставила следы за поворотом тропинки, действуя в соответствии с моим собственным предположением, которое я высказал Шерингэму в качестве одной из потенциальных возможностей этого дела. Можете себе представить, с каким удивлением я узнал, что такие следы в самом деле были найдены.
     Ночью девушка приняла отчаянное решение: если дела пойдут плохо, сна придет мне на помощь на суде и расскажет свою историю, которую она, разумеется, сама сочинила и которая, как она думала, должна будет навсегда отвести от меня подозрение. Чтобы подкрепить свой рассказ, она изобрела инцидент с дикой розой, а когда она спустилась в лес, чтобы оставить там следы, она нашла дикую розу, которую сама сорвала и бросила в траве пару дней назад. Она хорошо понимала, что ее выдумка может перевести подозрения полиции с меня на пес, но в силу своей природной самоотверженности решила, что будет только справедливо, если она возьмет часть риска на себя. Даже здесь, в этой части повествования, предназначенной только для моих глаз, мне трудно достойно выразить свое преклонение перед таким неслыханным альтруизмом. Такое не передашь словами.
     Думаю, больше мне нечего объяснять.
     Если читатель, ознакомившись с моей основной рукописью, раскрыл для себя правду, то он мог обвинить меня (причем вполне заслуженно) в том, что я позволил Шерингэму остаться в заблуждении, будто это Эльза Верит и сделала выстрел, который убил ее возлюбленного. В самом деле, это тяжким грузом лежит на моей совести.
     В момент нашего разговора я сохранил молчание, уступая безмолвному требованию Аморель, но потом, когда мы остались наедине в комнате, мы долго спорили о том, насколько все это несправедливо по отношению к мисс Верити. Мне, однако, не удалось убедить Аморель. Она утверждала, что Шерингэм, безусловно, оставит свое мнение при себе, а пока он будет это делать, Эльза Верит нисколько не пострадает, поэтому опасно было бы разубеждать его - даже не просто опасно, это было бы полным безумием. Я знал, что эти аргументы были не более чем софистикой, но в конце концов согласился. Я был женат всего лишь двадцать четыре часа, но уже успел понять, что порой муж поступит мудрее, если подчинит свои логические выводы умозрительным суждениям своей жены.
     В этом состоит женское преимущество. Они не желают аргументировать, они просто убеждают. Сама природа наделила их этим особым даром успешно убеждать.
     Тем не менее разве по этой причине кто-то предпочел бы остаться холостяком? Нет уж, только не я. Однако никогда нельзя слепо судить других по себе. Ведь в жизни не бывает одинаковых ситуаций. Например, никто другой не мог бы и надеяться получить в жены такую женщину, как та, которой в этой книге я дал имя Аморель.