ВИТАЛИЙ БИАНКИ
     
     ПОГАНКИ
     
     Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
     Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки. Но я их не видел и стрелять не мог.
     "Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся".
     Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
     Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.
     Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкие, сидеть стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
     Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
     Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
     Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
     Вот они, утки! Как незаметно сели...
     Я стал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.
     Выплыли.
     Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и! Вот уж не по душе охотникам эти птицы!
     Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
     А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
     Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
     Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
     А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И воротники распушили.
     Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая налево. Расплылись.
     Не тратить же на них два заряда!
     Расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.
     Интересно посмотреть!
     Сплылись - и нос к носику: целуются.
     Потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.
     Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
     Но вместо речей они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
     Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
     Стал собираться уходить.
     Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!
     А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
     Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые ладошки. Чудесно кругом.
     Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
     Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или чемга.
     Очень они полюбились мне в то утро.