Юрий Бондарев.
     
     Незабываемое
     
     -----------------------------------------------------------------------
     "Собрание сочинений в четырех томах. Том первый".
     М., "Молодая гвардия", 1973.
     OCR spellcheck by HarryFan, 18 June 2001
     -----------------------------------------------------------------------
     
     Посвящается Лене Строговой,
     медсестре 89-го стрелкового полка
     
     
     Лена ложится на краешек нар, укрывается шинелью и, согреваясь, думает в полудремоте: "Хорошо как! Никогда не знала, что так хорошо в землянке!"
     Она только что вернулась из санроты, расположенной на берегу Днепра, долго плутала в осенних потемках, намерзлась на сыром ветру и лишь по трассам пулеметов, по окрику часового, иззябшая, усталая, с трудом нашла НП.
     Свертываясь под шинелью калачиком, Лена закрывает глаза, и тотчас откуда-то выплывают дорога, лесистый берег, освещаемый близким светом ракет, густо-черная вода у переправы, огоньки цигарок, раненые на носилках около землянок санроты. Где-то в ночи рождается далекий свист, он давит все звуки, приближаясь и настигая. Снаряд с громом разрывается на кромке берега, косая стена воды подымается перед землянками, брызги летят Лене в лицо. "Переправу обстреливают. Но почему же раненых не перевозят?" Второй снаряд разрывается в десяти метрах от носилок, и кто-то там кричит, стонет. "Немедленно переправлять! Немедленно!" И она бежит на этот крик, слыша отвратительно воющий, низкий звук падающего снаряда...
     Лена вздрагивает и резко откидывает с головы шинель. В землянке тишина, нарушаемая странным стуком. Это задремал телефонист, и трубка ударяется о стол. Телефонист с усилием подымает голову и продувает трубку.
     - "Волна", "Волна", - говорит он, сонно прокашливаясь. - Я - "Дон"... Как слышишь? Поверочка... Что у вас там, черти, радио или патефон? - Он вздыхает, утомленно выпрямляя спину. - Ну как у вас... спокойно? Ракеты кидает?
     Связист поправляет плавающий в плошке огонек и, зябко подышав, кладет голову на ладони.
     В землянке душно, сыро и пахнет лежалой соломой. Вместе с Леной на нарах, прикрыв лицо фуражкой и не сняв ремни, спит командир батареи капитан Каштанов. На полу возле нар - Володя Серов, ординарец капитана. Свет от свечи мягко бродит по его лицу. Оно разглажено сном и кажется совсем юным. На лоб упал рыжий завиток волос, в нем запуталась былинка сена. Лена долго смотрит на его лицо и думает: "Что ему снится?" - и, улыбаясь, опять закрывает глаза.
     Сквозь соя она слышит какой-то шум, чей-то короткий возглас, похожий на команду, и как будто суматошный топот ног. Лена вскакивает. Она ничего не понимает со сна. Ни капитана, ни Володи уже в землянке нет. Телефонист, сгибаясь при каждом слове, надсадно кричит в трубку:
     - Ясно! Да плохо тебя слышно! Ясно! Много? Не слышу тебя!
     - Что? - тревожно спрашивает Лена и привычно ищет сумку. - Началось?
     - По-ошло, - бормочет с полуухмылкой телефонист, прислушиваясь. Он поглядывает на потолок землянки, который сильно трясется, и, потягиваясь всем телом, нервно зевает. - Пятые сутки контратакует, - говорит он. - Язви их душу. И не спят, поганое отродье, а? В Днепре хотят искупать!.. И все танки пускает да бронетранспортеры... Хорошо бы, если бы в батарее четыре пушки, а то одна осталась, барановская... на плацдарме. Дела-а!..
     Лена молча, торопясь, надевает шинель и выбегает из землянки. В траншее темно и холодно. С низины от Днепра дует пронизывающий влажный ветер. Он рвет и уносит звуки выстрелов. Острый запах сырости, глины, недавно смоченной дождем, наполняет окопы. Впереди, в вязких потемках, относимая ветром, взвивается белая точка немецкой ракеты и, упав возле самых окопов, горит, шипя, на земле ослепляющим костром. Где-то впереди тонко шьют автоматы. Взвизгивая; над окопами мелькают, обгоняя друг друга, трассы; разрывные пули глухо тюкают в бруствер, то там, то тут брызжут синими огоньками. И Лена, пригибаясь, отталкиваясь руками от стен траншеи, бежит вперед на бугор.
     Впереди, на высоте, длинными очередями, содрогаясь, режет пулемет. При вспышках в красном огне лихорадочно мелькает край чьего-то лица.
     Кто-то с руганью пробегает мимо, задев Лену автоматом за плечо.
     - Баранов! Старший сержант Баранов!
     При свете ракеты Лена видит ординарца капитана Володю Серова. Он оглядывается.
     - Лена? - Он крепко сжимает ее локоть и едва переводит дыхание. - Лена? Ты?
     - Атака? - стараясь говорить спокойно, спрашивает Лена. - Опять?
     - Да, в атаку пошли! Совсем осатанели! - разгоряченно говорит он. - Черт возьми, связь с орудием перебили! Баранов! - кричит он в темноту. - Баранов!.. Быстро ко мне!
     Неожиданно сверху кто-то прыгает в окоп. Это командир орудия Баранов. Он прерывисто дышит - вероятно, бежал. От него удушающе пахнет табаком.
     - Ну, ну? - резко спрашивает он. - Темень, леший ногу сломит! Не разберешь ни хрена! Ну?
     - Четыре снаряда! - кричит Володя. - Транспортеры видел? По лощине обходят! Долбани!
     В вспышках ракет появляется и пропадает широкоскулое лицо Баранова. Оно точно отвердело.
     - Все? - Баранов, тяжело перекидывая огромное тело, выскакивает на бруствер. Он стоит некоторое время, озираясь. - Обходят фрицы, что ли? - говорит он и медленно усмехается. - Ракет не жалеют!
     Красные огоньки пуль струей мелькают перед темной головой. Баранова.
     - Пригнитесь! - кричит Лена сердито. - Что вы стоите?
     - А, Лена! И ты тут? - говорит Баранов, только сейчас заметив ее.
     И, не дожидаясь ответа, поворачивается, шагает в темноту. Лене хочется крикнуть ему, чтобы он лег и пополз, но за бруствером его уже не видно, и она говорит возмущенно:
     - Не понимаю, зачем рисковать? Можно и пригнуться. Ты тоже так ходишь - во весь рост? Это не геройство, а...
     Володя что-то отвечает смеясь - не слышно: все тонет в разрывах. Они бегут по траншее. На НП Лену ослепляют беспорядочные вспышки, в уши бьет автоматная трескотня. Сухое, почти неподвижное лицо капитана Каштанова дрожит в красных всплесках. Володя с размаху бросается грудью на бруствер, выкрикивает:
     - Порядок, товарищ капитан! Ваше приказание выполнено!
     И Лена видит, как трясется его плечо от длинных очередей.
     Слева из темноты вылетает рвущийся сноп пламени. Все оборачиваются. В огневых взлетах появляются и исчезают вздрагивающее орудие на высоте, а в лощине - черные тела бронетранспортеров и вставшие по скатам высоты силуэты - немцы.
     - Это Баранов, товарищ капитан! - кричит Володя возбужденно. - Баранов прикурить дает!
     Внезапно становится тихо. Только далеко, на правом фланге, без передышки трещат автоматы, торопливо взлетают ракеты.
     Все молчат прислушиваясь. Из низины доносятся голоса немцев. Они, по-видимому, окапываются за высотой.
     - Замолчали, - негромко говорит Володя. - Пять дисков как ветром сдуло... Еще приготовим, пожалуйста, только спасибо не говорите! - И он вываливает из противогазной сумки в шапку автоматные патроны, готовясь набивать диски.
     Капитан Каштанов оглядывает всех на НП, говорит замедленно: "Та-ак" - и, наклонившись ко дну окопа, прикрываясь шинелью, сосредоточенно чиркает зажигалкой. Огонь выхватывает черные, тесно сдвинутые брови. Володя с жадностью прикуривает.
     - Эх, закурить, шоб дома не журились! - И рукавом шинели вытирает с лица пороховую гарь.
     Лена подходит к Володе сзади, тихо говорит:
     - Устал, товарищ ординарец? - И в голосе ее звучит ласковая усмешка.
     Володя одной рукой обнимает ее.
     - Ну-ка поближе сюда, санинструктор! - говорит он и крепко прижимает ее к себе.
     Лена строго:
     - Товарищ старший сержант! - И испуганным шепотом: - Тише, капитан же рядом... Ты совсем уж... Володька!..
     Володя весь разгорячен - ворот расстегнут, руки теплые, и Лене кажется, что в потемках у него светятся от недавнего возбуждения глаза.
     - Ну как самочувствие? - еле слышно спрашивает Лена.
     - Да ничего, Ленка, - шепотом отвечает он, прикасаясь горячей щекой к прохладным Лениным волосам. - Вот по тебе соскучился, целый день тебя не было... А ты как?
     Она отстраняется от него, упираясь руками ему в грудь.
     - Осторожней, Володька, капитан же.
     - Да он не смотрит!.. У тебя руки холодные - боишься, что ли?
     - Не думаю даже...
     - Врешь, Ленка, - шепчет он, притягивая ее к себе.
     - Ну, немножко, - соглашается она.
     - За кого?
     - Да за тебя же.
     - Это ты оставь, Ленка. - Он сразу становится серьезным. - За меня нечего бояться.
     - И оставлять нечего. Тоже ходишь, как Баранов, не пригибаясь...
     Оба не видят, что капитан Каштанов сидит на дне окопа, курит и чуть усмехается, слыша рядом с собой шепот.
     В ту же минуту возле траншеи разрывают воздух пулеметные очереди, пули щелкают по брустверу. Тотчас откуда-то из лощины тугим звоном ударяют немецкие минометы. Мины с чавкающим звуком, с визгом осколков рвутся над головой, сыплется земля, стучит по плащ-палаткам.
     Володя и Лена вскакивают. Над высотой, где стоит орудие Баранова, рассвечивая потемки, веером летят толстые трассы. Видно, как трассы эти врезаются в землю перед щитом, гаснут.
     - Товарищ капитан, бронетранспортеры! Опять! Прикурить не дали! - кричит Володя, ложась грудью на бруствер, щелкая затвором автомата. - Опять пошли! По орудию бьют.
     - Спокойно, - говорит капитан Каштанов. Он будто проснулся сейчас, и голос у пего сонный и сиплый. Потом этот голос накаленно опаляет: - Справа, по одному - кор-роткими!..
     У Володи судорожно трясется плечо, и жутко возникает во вспышках автомата красный блеск его зубов. Он что-то кричит и смеется.
     И Лена смотрит на пего, и ей неудержимо хочется стоять рядом с ним, стоять до тех пор, пока не кончится атака. Она щупает руками края окопа.
     "Санинструктора!" - звучит в ушах Лены, но она знает, что по привычке это часто кажется ей, и, оглянувшись на Володю, все-таки идет по траншее, спрашивая:
     - Товарищи, никто не ранен?
     Во тьме ревут в низине бронетранспортеры, веера толстых трасс рассыпаются все ближе, и немецкие ракеты уже падают на огневую позицию Баранова и горят на брустверах орудийного дворика, и всем видны стоящие и ожидающие за щитом орудия люди и самый высокий - Баранов - возле станины.
     - Товарищ капитан! Баранова вроде окружают! - доносится сзади голос Володи. - Видите?.. Слева заходят!
     Бегло бьет орудие Баранова. Два разрыва, четыре разрыва - и сразу орудие замолкает, и только слышны щелчки разрывных пуль, слышно, как кричат бегущие к орудию немцы:
     - А-а!
     - Баранов! - опять доносится чей-то сиплый зов из потемок. - Баранов!
     Мины рвутся возле орудия.
     - Санинструктора сюда! Где санинструктор? Санинструктора!
     Лена озирается и бежит на крик.
     И на бегу мельком видит страшное, перекошенное лицо капитана Каштанова. Он что-то кричит, но понять нельзя. Она видит его раскрывающийся рот. Она улавливает одно слово:
     - Впер-ред!..
     Из траншеи, сбивая Лену с ног, бегут люди. У Лены, сжимаясь, колотится сердце.
     В проходе она сталкивается с огромным солдатом. На руках он кого-то тащит.
     - Кто такой? - хрипит солдат. - Где санинструктор?
     - Я, - задыхается Лена. - Я, милый, я! Где раненый?
     - Кто "я"? Не вижу! Ну-ка встань! - И, возбужденный, злой, шагает прямо на Лену.
     - Я санинструктор! - внезапно сердито останавливает его Лена. - Давай же его! Куда ранен?
     - Живой... да быстрей... - тише, но еще раздраженно и как бы с угрозой говорит солдат, точно не доверяя Лене.
     Лена его не знает: он, вероятно, из пехоты.
     Солдат этот крепко придерживает за спину обмякшего человека в плащ-палатке.
     - Ну, притащил! - сквозь вздох говорит солдат. - Метров двести нес! Нашего-то санинструктора... тоже была девчонка... Ну, Семен, будь, брат, здоров! Живи...
     - Спасибо тебе, - вздыхает раненый.
     - Не за что, брат. После войны за столом будешь говорить. Дай я тебя поцелую.
     Они прощаются. И солдат поспешно уходит по траншее. Раненый сдавленно стонет, скользит руками по стене окопа.
     - Держись за меня! Идем быстрей! Быстрей в землянку, здесь недалеко! - шепчет Лена.
     В землянке по-прежнему горит свеча, но телефониста нет: он, вероятно, наверху. Торопясь, Лена укладывает раненого на нары.
     - Сейчас, сейчас, мы сейчас, мы только перевяжем... и все в порядке... Только перевяжем.
     Раненый молод, он еще совсем мальчик. У него бледное до синевы лицо, побелевшие, искусанные губы плотно сжаты. Большая потеря крови пугает Лену, и она очень спешит.
     - Жжет... - Паренек разжимает губы. - Как железом жжет... насквозь будто меня в бедро... А?
     Лена рвет на его животе кровяную гимнастерку, расстегивает пуговицы.
     - Не надо! - Перекосив лицо, паренек испуганно приподнимается. - Уйди, сестра! Стыдно мне...
     Он прикрывает руками живот. Грудь у него ходит под руками, как мехи. На животе расплылось вязкое кровяное пятно.
     - Чудной, я только перевяжу... Одну минуту, и все, - убеждает его Лена.
     Наконец все сделано. Паренек скрипит зубами.
     - Сестра, глотнуть бы!.. Жжет.
     Лена торопливо шарит рукой по соломе, по полу, стараясь найти какую-нибудь оставшуюся фляжку, и машинально повторяет шепотом:
     - Сейчас, милый, сейчас.
     А в полночь приходит капитан. Он, щурясь, долго оглядывает землянку. На нарах, на полу - раненые, а Лена сидит спиной к двери и не видит капитана. Тонкая спина ее согнута. Она положила подбородок на ладони и слушает внимательно: раненый ей что-то рассказывает вполголоса.
     - Лена, - капитан кашляет, - куда нам?
     Лена оборачивается и встает с бледным, осунувшимся лицом. Она поднимает руки к груди, сейчас же опускает их и медленно, мелкими шагами, точно ноги у нее спутаны, подходит к капитану, глаза у нее широко раскрыты, застыли в ожидании.
     - Что? - спрашивает она.
     - Давайте.
     Капитан сдавленно покашливает, и два солдата тихо вводят в землянку Володю, придерживая его, и капитан, не глядя на Лену, говорит:
     - Перевязку сделай...
     Лена подходит ближе к Володе, и капитан видит, как пуговичка на ее гимнастерке ходит то вверх, то вниз и брови ее недоуменно дергаются. У Володи на глазах повязка набухла от крови. Он с неловкостью тянет к ней руку, но капитан, хмурясь, удерживает ее.
     - Володя, спо-кой-но.
     - Товарищ капитан. - У Володи отрывистый, незнакомый голос. - Надо снять повязку, мешает.
     - Товарищ кап... - И Лена осекается от спазмы в горле.
     - Лена? - с испугом спрашивает Володя. - Лена здесь?
     Лена тупо смотрит на его повязку. И делает еще шаг. Володя осторожно ищет и берет ее за плечи. Губы его стараются улыбнуться.
     - Лена? - шепчет он и опять тянется к повязке. - Леночка, надо снять повязку к черту!..
     Лена легонько сжимает его руку. Ее лицо кажется неподвижным. Кровь капает ей на пальцы. Она горячая, а рука Володи холодная, как железо на морозе.
     - Леночка, - говорит Володя, - меня обожгло... Меня только ударило... Посмотри, что у меня? Видишь? Совсем уж мелочь, чувствую - ожгло просто...
     Лена молчит. Ей нужно его перевязать, но Володя с повязкой сейчас так далеко от нее, что, наверно, не дотянуть рук.
     - Ничего, Володя, ничего... не опасно, - выдавливает она механически, как во сне, накладывая чистый бинт.
     А Володя, все стараясь улыбаться, говорит:
     - Это ерунда, пустяки. В голову ранило, кровью глаз залило!..
     Она усаживает его на нары и безмолвно стоит возле. Капитан прислонился спиной к стене, прикрыв глаза, и кажется, что дремлет. У него дергается щека и сходятся и расходятся углом черные брови.
     - Товарищ капитан, - сниженным голосом спрашивает кто-то из раненых, - как там... наверху?
     Капитан разлепляет веки.
     - Как там? - снова спрашивает молодой парнишка, раненный в бедро.
     - Стоим, - отвечает капитан, - три транспортера горят... - Капитан оглядывает раненых. - Три транспортера, - громче добавляет он.
     - Все здорово! - неестественно оживленно говорит Володя и кивает. - Да, товарищ капитан, Баранов молодец.
     - Лена. - Капитан машет Лене пальцем. - Иди сюда... Володька, Володька, - внезапно глухо говорит капитан и, стиснув Володино плечо, порывисто наклоняется и крепко целует его в губы.
     - Спасибо тебе, Володя, спасибо... за все.
     Капитан вышагивает из землянки, и Лена слышит, как он покашливает у входа: ждет ее.
     Лена, хватаясь за стену, как пьяная, выходит из землянки вслед за ним. Она держится рукой за ослизлую стену траншеи, чтобы не упасть от слабости в ногах.
     - Вот, - покашливает капитан, - так... Вот как с Володькой, а? Ты слышишь? Цены не было парню. Осколком мины его... Ну, вот что... Сейчас же за повозкой... В тыл по оврагу ближе. Раненых немедленно увезти. Никого больше не могу послать - такое время! Иду к Баранову, - добавляет, капитан, - там снаряды привезли. Эх! Ну ладно, беги за повозкой! За ранеными присмотрят.
     А Лена не может вымолвить ни слова.
     - Погоди, погоди, - нахмуривается капитан. - А с Володькой вы что... дружили, что ли? - спрашивает он глуховато.
     - Какое это имеет значение! - шепчет Лена.
     Капитан задерживает в груди дыхание, очень быстро говорит:
     - Ну ладно, ладно... Иди.
     Вокруг тихо. Только впереди над окопами дрожит красный отблеск, как от пожара, и даже не взлетают ракеты. Лена спускается с бугра и идет по дну оврага в тыл за повозкой. У нее точно клещами хватает за сердце. Удушье сжимает горло, и давит, и выпирает все из груди. Лена напрягается и морщится, чтобы заплакать, но слез нет. И она, судорожно хватая ртом воздух, останавливается и с ужасом думает: "Неужели? Неужели это все?"
     И, кусая губы, на ощупь, по настилу мокрых опавших листьев, Лена бежит по оврагу.
     
     
     - Ну вот, Володя, сейчас придет паром, и ты будешь в медсанбате, - говорит Лена и подымает Володе воротник шинели. - Так лучше, а то ветер...
     Володя лежит на носилках около землянок санроты на берегу Днепра. Около носилок тлеет костер. На обуглившихся досках лениво ползают и гаснут фиолетовые огоньки. От Днепра несет осенним холодком. С косогора, из сырой рассветной мути, летят влажные листья. Они падают на огонь, шевелятся, как живые, и вспыхивают тихим желтым пламенем. На песке около костра стоит еще несколько носилок. Из землянок санитары выносят раненых, ждут парома с того берега. Днепр не виден в потемках, но когда далеко слева слабо мерцает край неба, то можно отличить черную воду от берега. Временами ветер сникает, становится тихо, и Лена слышит, как отрываются и планируют с деревьев листья. Один лист упал ей на рукав. Лена осторожно снимает его и держит на ладони. Лист пахнет землей и тревожным запахом поздней осени.
     "Какой легкий лист!" - думает она.
     - Они у нас в Воронеже лежали целыми кучами в саду, и как хорошо было по ним ходить... - говорит Лена, - они хрустят.
     - А ты раздави этот, - ворочаясь, без улыбки советует он. - Тоже хрустнет.
     - Зачем, Володя? - обиженно отвечает она и сдувает лист с ладони. - Не надо.
     Володя поеживается и вздрагивает.
     Лена задумчиво смотрит на его лицо.
     - Что, Володя? - спрашивает она.
     - Лена, - говорит он, - скоро паром?
     - Сейчас, Володя. И потом в медсанбат. Немного осталось потерпеть.
     - Лена, - повторяет Володя, - а ведь я... Ведь мы с тобой теперь...
     Он приподымается на носилках, вбирает в себя воздух.
     - Что? - спрашивает Лена. - Что ты хотел сказать? Ложись, ложись...
     - Ничего, - говорит он, стискивая зубы, и мучительно морщится не то от боли, не то от каких-то воспоминаний...
     Лена поправляет его повязку и наклоняется к нему:
     - О чем ты думаешь?
     Володя не отвечает.
     - Странный! Какой ты странный, Володя! О чем ты думаешь? - Лена гладит его шею и целует в подбородок... - Я верю, что мы еще увидимся...
     Володя лежит молча.
     - Ну, сестренка, - говорит кто-то над головой. - Пусти-ка. Дай-ка мы его возьмем - паром не ждет!
     Рядом стоят два санитара. Они берут носилки и, кряхтя, несут их к парому в сопровождении Лены.
     - Погодите, ребята. - Володя встревоженно делает усилие приподняться, опираясь локтями, и голос его звучит сдавленным криком отчаяния: - Лена! Меня сейчас увезут... Я хотел сказать... не увижу я тебя больше! Жизни без тебя мне не будет, а не жалей ты меня, война ведь, Леночка, милая!..
     Она дальше ничего не может расслышать. Носилки грузят на паром, а она, безмолвно кусая губы, медленно идет к костру, и в ее ушах еще звенит мальчишески отчаянный вскрик Володи, пытавшегося объяснить то, что не поддается никакому объяснению.
     И вдруг Лене становится необыкновенно жарко, как тогда в овраге, так жарко, что пересыхает в горле и невозможно дышать. Она обессиленно садится у костра и, охватив колени, пряча в них лицо, горько и беззвучно плачет.