Рэй Брэдбери.            Золотые яблоки Солнца                  Л. Жданов, перевод      Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского                  - Юг, - сказал командир корабля.      - Но, - возразила команда, - здесь, в космосе, нет никаких стран света!      - Когда летишь навстречу солнцу, - ответил команндир, - и все становится жарким, желтым, полным истомы, есть только один курс. - Он закрыл глаза, представляя себе далекий пылающий остров в космосе, и мягко выдохнул: - Юг.      Медленно кивнул и повторил:      - Юг.      Ракета называлась "Кола де Оро", но у нее было еще два имени: "Прометей" и "Икар". Она в самом деле летела к ослепительному полуденному солнцу. С каким воодушевнлением грузили они в отсеки две тысячи бутылок кисловантого лимонада и тысячу бутылок пива с блестящими пробнками, собираясь в путь туда, где ожидала эта исполинская Сахара!      Сейчас, летя навстречу кипящему шару, они вспоминали стихи и цитаты.      - "Золотые яблоки Солнца"?      - Иетс!      - "Не бойся солнечного жара"?      - Шекспир, конечно!      - "Чаша золота"? Стейнбек. "Кувшин золота"? Стефенс. А помните - горшок золота у подножия радуги?! Черт возьнми, вот название для нашей орбиты: "Радуга"!      - Температура?..      - Четыреста градусов Цельсия!      Командир смотрел в черный провал большого круглого окна. Вот оно, Солнце! Одна сокровенная мысль всецело владела умом командира: долететь, коснуться Солнца и навсегда унести частицу его тела.      Космический корабль воплощал строгую изысканность и хладный скупой расчет. В переходах, покрытых льдом и молочно-белым инеем, царил аммиачный мороз, бушевали снежные вихри. Малейшая искра из могучего очага, пыланющего в космосе, малейшее дыхание огня, способное пронсочиться сквозь жесткий корпус, встретили бы концентринрованную зиму, точно здесь притаились все самые лютые февральские морозы.      В арктической тишине прозвучал голос аудиотермометра:      - Температура восемьсот градусов!      "Падаем, - подумал командир, - падаем, подобно сненжинке, в жаркое лоно июня, знойного июля, в душное пекло августа..."      - Тысяча двести градусов Цельсия.      Под снегом стонали моторы; охлаждающие жидкости со скоростью пятнадцать тысяч километров в час струились по белым змеям трубопроводов.      - Тысяча шестьсот градусов Цельсия. Полдень. Лето. Июль.      - Две тысячи градусов!      И вот командир корабля спокойно (за этим спокойстнвием - миллионы километров пути) сказал долгожданнное:      - Сейчас коснемся Солнца.      Глаза членов команды сверкнули, как расплавленное зонлото.      - Две тысячи восемьсот градусов! Странно, что неживой металлический голос механиченского термометра может звучать так взволнованно!      - Который час? - спросил кто-то, и все невольно улыбннулись.      Ибо здесь существовало лишь Солнце и еще раз Солнце. Солнце было горизонтом и всеми странами света. Оно сжингало минуты и секунды, песочные часы и будильники; в нем сгорало время и вечность. Оно жгло веки и клеточную влагу в темном мире за веками, сетчатку и мозг; оно выжигало сон и сладостные воспоминания о сне и прохладных сумернках.      - Смотрите!      - Командир!      Бреттон, первый штурман, рухнул на ледяной пол. Занщитный костюм свистел в поврежденном месте; белым цветнком расцвело облачко замерзшего пара - тепло человека, его кислород, его жизнь.      - Живей!      Пластмассовое окошко в шлеме Бреттона уже затянулось изнутри бельмом хрупких молочных кристаллов. Товарищи нагнулись над телом.      - Брак в скафандре, командир. Он мертв.      - Замерз.      Они перевели взгляд на термометр, который показывал течение зимы в заснеженных отсеках. Четыреста градусов ниже нуля. Командир смотрел на замороженную статую; по ней стремительно разбегались искрящиеся кристаллики льда. "Какая злая ирония судьбы, - думал он, - человек спасанется от огня и гибнет от мороза..."      Он отвернулся.      - Некогда. Времени нет. Пусть лежит. - Как тяжело поворачивается язык... - Температура?      Стрелки подскочили еще на тысячу шестьсот градусов.      - Смотрите! Командир, смотрите!      Летящая сосулька начала таять.      Командир рывком поднял голову и посмотрел на понтолок. И сразу, будто осветился киноэкран, в его сознании отчетливо возникла картина, воспоминание далекого детнства.      ...Ранняя весна, утро. Мальчишка, вдыхая запах снега, высунулся в окно посмотреть, как искрится на солнце последнняя сосулька. С прозрачной хрустальной иголочки капает, точно белое вино, прохладная, но с каждой минутой все более жаркая кровь апреля. Оружие декабря, что на миг становится все менее грозным. И вот уже сосулька падает на гравий. Дзинь! - будто пробили куранты...      - Вспомогательный насос сломался, командир. Охлажндение... Лед тает!      Сверху хлынул теплый дождь. Командир корабля дернул головой влево, вправо.      - Где неисправность? Да не стойте так, черт возьми, не мешкайте!      Люди забегали. Командир, зло ругаясь, нагнулся под дождем; его руки шарили по холодным механизмам, искали, щупали, а перед глазами стояло будущее, от которого их, казалось, отделял один лишь короткий вздох. Он видел, как шелушится покров корабля, видел, как люди, лишенные занщиты, бегают, мечутся с распахнутыми в немом крике ртами. Космос - черный замшелый колодец, в котором жизнь тонпит свои крики и страх... Ори сколько хочешь, космос задушит крик, не дав ему родиться. Люди суетятся, словно муравьи в горящей коробочке, корабль превратился в кипящую лаву... вихри пара... ничто!      - Командир?! Кошмар развеялся.      - Здесь.      Он работал под ласковым теплым дождем, струившимся из верхнего отсека. Он возился с насосом.      - А, черт!      Командир дернул кабель. Смерть, которая ждет их, будет самой быстрой в истории смертей. Пронзительный вопль... жаркая молния... и лишь миллиарды тонн космического огня шуршат, не слышимые никем, в безбрежном пространнстве. Словно горсть земляники, брошенной в топку, - только мысли на миг замрут в раскаленном воздухе, пережив тела, превращенные в уголь и светящийся газ.      - Ч-черт!      Он ударил по насосу отверткой.      - Господи!..      Командир содрогнулся. Полное уничтожение... Он занжмурил глаза, стиснул зубы. "Черт возьми, - думал он, - мы привыкли умирать не так стремительно, - минутами, а то и часами. Даже двадцать секунд - медленная смерть по сравнению с тем, что готовит нам это голодное чудище, которому не терпится нас сожрать!"      - Командир, сворачивать или продолжать?      - Приготовьте чашу. Теперь - сюда, заканчивайте. Жинвей!      Он повернулся к манипулятору огромной чаши, сунул руки в перчатки дистанционного управления. Одно двинжение кисти, и из недр корабля вытянулась исполинская рука с гигантскими пальцами. Ближе, ближе... металличенская рука погрузила "Золотую чашу" в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца.      "Миллион лет назад, - быстро подумал командир, нанправляя чашу, - обнаженный человек на пустынной севернной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал своим соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки и ощутили, как в пенщеру вошло новое время года. Его привело беспокойное желтое пятно, повелитель погоды. И они несмело заулыбанлись... Так огонь стал достоянием людей".      - Командир!      Четыре секунды понадобилось исполинской руке, чтобы погрузить чашу в огонь.      "И вот сегодня мы снова на тропе, - думал командир, - тянем руку с чашей за драгоценным газом и вакуумом, за горстью пламени иного рода, чтобы с ним, освещая себе путь, мчаться через холодный космос обратно и доставить на Землю дар немеркнущего огня. Зачем?"      Он знал ответ еще до того, как задал себе вопрос.      "Затем, что атомы, которые мы подчинили себе на Земле, слабосильны; атомная бомба немощна и мала; лишь Солнце ведает то, что мы хотим знать, оно одно владеет секретом. К тому же это увлекательно, это здорово: прилететь, осинлить - и стремглав обратно! В сущности, все дело в горндости и тщеславии людей-козявок, которые дерзают дернуть льва за хвост и ускользнуть от его зубов. Черт подери, скажем мы потом, а ведь справились! Вот она, чаша с энергией, пламенем, импульсами, назовите, как хотите, - которая даст ток нашим городам, приведет в движение наши суда, осветит наши библиотеки, позолотит кожу нанших детей, испечет наш хлеб насущный и поможет нам усвоить знание о нашей Вселенной. Пейте из этой чаши, добрые люди, ученые и мыслители! Пусть сей огонь согреет вас, прогонит мрак неведения и долгую зиму суеверий, леденящий ветер недоверия и преследующий человека венликий страх темноты. Итак, мы протягиваем руку за даяннием..."      - О!      Чаша погрузилась в Солнце. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови Вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и пронложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам, определила их ход и создала жизнь во всем ее многообразии.      - Теперь осторожно, - прошептал командир.      - Что будет, когда мы подтянем чашу обратно? И без того такая температура, а тут...      - Бог ведает, - ответил командир.      - Насос в порядке, командир!      - Включайте!      Насос заработал.      - Закрыть чашу крышкой!.. Теперь подтянем - медленнно, еще медленнее...      Прекрасная рука за стеной дрогнула, повторив в испонлинском масштабе жест командира, и бесшумно скользнула на свое место. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля. Аудиотермометр выходил из себя. Система охлаждения билась в лихорадке, жидкий аммиак пульсировал в трубах, словно кровь в висках орущего безумца.      Командир закрыл наружный люк.      - Готово.      Все замерли в ожидании. Гулко стучал пульс корабля, его сердце отчаянно колотилось. Чаша с золотом - на борту! Холодная кровь металась по жестким жилам: вверх-вниз, вправо-влево, вверх-вниз, вправо-влево...      Командир медленно вздохнул.      Капель с потолка прекратилась. Лед перестал таять.      - Теперь - обратно.      Корабль сделал полный поворот и устремился прочь.      - Слушайте!      Сердце корабля билось тише, тише... Стрелки приборов побежали вниз, убавляя счет сотен. Термометр вещал о смене времен года. И все думали одно: "Лети, лети прочь от пламени, от огня, от жара и кипения, от желтого и белого. Лети навстречу холоду и мраку". Через двадцать часов, понжалуй, можно будет отключить часть холодильников и изнгнать зиму. Скоро они окажутся в такой холодной ночи, что придется, возможно, воспользоваться новой топкой конрабля, заимствовать тепло у надежно укрытого пламени, которое они несут с собой, словно неродившееся дитя.      Они летели домой.      Они летели домой, и командир, нагибаясь над телом Бреттона, лежавшим в белом сугробе, успел вспомнить стихонтворение, которое написал много лет назад.            Порой мне Солнце кажется горящим древом...      Его плоды златые реют в жарком воздухе,      Как яблоки, пронизанные соком тяготенья,      Источенные родом человеческим.      И взор людей исполнен преклоненья, -      Им Солнце кажется неопалимым древом.            Долго командир сидел возле погибшего, и разные чувнства жили в его душе. "Мне грустно, - думал он, - и я счастлив, и я чувствую себя мальчишкой, который идет домой из школы с пучком золотистых одуванчиков".      - Так, - вздохнул командир, сидя с закрытыми глазанми, - так, куда же мы летим теперь, куда?      Он знал, что все его люди тут, рядом, что страх прошел и они дышат ровно, спокойно.      - После долгого-долгого путешествия к Солнцу, когда ты коснулся его, подразнил и ринулся прочь - куда лежит твой путь? Когда ты расстался со зноем, полуденным светом и сладкой негой - каков твой курс?      Экипаж ждал, когда командир скажет сам. Они ждали, когда он мысленно соберет воедино всю прохладу и белизнну, свежесть и бодрящий воздух, заключенный в заветном слове; и они увидели, как слово рождается у него во рту и перекатывается на языке, будто кусочек мороженого.      - Теперь для нас в космосе есть только один курс, - сказал он.      Они ждали. Ждали, а корабль стремительно уходил от света в холодный мрак.      - Север, - буркнул командир. - Север.      И все улыбнулись, точно в знойный день вдруг подул освежающий ветер.                  2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского