Михаил Булгаков.
     
     Столица в блокноте
     (фрагмент)
     
     Часть IV. ТРИЛЛИОНЕР
     
     Отправился я к знакомым нэпманам. Надоело мне бывать у писателей. Богема хороша только у Мюрже - красное вино, барышни... Московская же литературная богема угнетает.
     Придешь, и - или попросят сесть на ящик, а в ящике - ржавые гвозди, или чаю нет, или чай есть, но сахару нет, или в соседней комнате хозяйка квартиры варит самогон и туда шмыгают какие-то люди с распухшими лицами, и сидишь как на иголках, потому что боишься, что придут - распухших арестовывать и тебя захватят или (хуже всего) молодые поэты начнут свои стихи читать. Один, потом другой, потом третий... Словом - нестерпимая обстановка.
     У нэпманов оказалось до чрезвычайности хорошо. Чай, лимон, печенье, горничная, всюду пахнет духами, серебряные ложки (примечание для испуганного иностранца: платоническое удовольствие), на пианино дочь играет "Молитву девы", диван, "не хотите ли со сливками", никто стихов не читает, и т. д.
     Единственное неудобство: в зеркальных отражениях маленькая дырка на твоих штанах превращается в дырищу величиной с чайное блюдечко и приходится прикрывать ее ладонью, а чай мешать левой рукой. А хозяйка, очаровательно улыбаясь, говорит:
     - Вы очень милый и интересный, но почему вы не купите себе новые брюки? А заодно и шапку...
     После этого "заодно" я подавился чаем, и золотушная "Молитва девы" показалась мне данс-макабром (1).
     Но прозвучал звонок и спас меня.
     Вошел некто, перед которым все побледнело и даже серебряные ложки съежились и сделались похожими на подержанное фраже.
     На пальце у вошедшего сидело что-то напоминающее крест на храме Христа Спасителя на закате.
     - Каратов девяносто... Не иначе как он его с короны снял, шепнул мне мой сосед - поэт, человек, воспевающий в стихах драгоценные камни, но, по своей жестокой бедности, не имеющий понятия о том, что такое карат.
     По камню, от которого сыпались во все стороны разноцветные лучи, по тому, как на плечах у толстой жены вошедшего сидел рыжий палатин, по тому, как у вошедшего юрко бегали глаза, я догадался, что передо мной всем нэпманам - нэпман, да еще, вероятно, из треста.
     Хозяйка вспыхнула, заулыбалась золотыми коронками, кинулась навстречу, что-то восклицая, и прервалась "Молитва девы" на самом интересном месте.
     Затем началось оживленное чаепитие, причем нэпман был в центре внимания.
     Я почему-то обиделся (ну что ж из того, что он нэпман? Я разве не человек?) и решил завязать разговор. И завязал его удачно.
     - Сколько вы получаете жалования? - спросил я у обладателя сокровища.
     Тут же с двух сторон под столом мне наступили на ноги. На правой ноге я ощутил сапог поэта (кривой стоптанный каблук), на левой - ногу хозяйки (французский острый каблук).
     Но богач не обиделся. Напротив, мой вопрос ему польстил почему-то.
     Он остановил на мне глаза на секунду, причем тут только я разглядел, что они похожи на две десятки одесской работы.
     - М... м... как вам сказать... Э... пустяки. Два, три миллиарда, - ответил он, посылая мне с пальца снопы света.
     - А сколько стоит ваше бри... - начал я и взвизгнул от боли...
     - ...бритье?! - выкрикнул я, не помня себя, вместо "бриллиантовое кольцо".
     - Бритье стоит 20 лимонов, - изумленно ответил нэпман, а хозяйка сделала ему глазами: "Не обращайте внимания. Он идиот".
     И мгновенно меня сняли с репертуара. Защебетала хозяйка, но благодаря моему блестящему почину разговор так и увяз в лимонном болоте.
     Во-первых, поэт всплеснул руками и простонал:
     - 20 лимонов! Ай, яй, яй! (Он брился последний раз в июне.)
     Во-вторых, сама хозяйка ляпнула что-то несуразно-малое насчет оборотов в тресте.
     Нэпман понял, что он находится в компании денежных младенцев, и решил поставить нас на место.
     - Приходит ко мне в трест неизвестный человек, - начал он, поблескивая черными глазами, - и говорит: возьму у вас товару на 200 миллиардов. Плачу векселями. Позвольте, - отвечаю я, - вы - лицо частное... э... какая же гарантия, что ваши уважаемые векселя... А, пожалуйста, - отвечает тот. И вынул книжку своего текущего счета. И как вы думаете, - нэпман победоносно обвел глазами сидящих за столом, - сколько у него оказалось на казенном счету?
     - 300 миллиардов? - крикнул поэт (этот проклятый санкюлот не держал в руках больше 50 лимонов).
     - 800, - сказала хозяйка.
     - 940, - робко пискнул я, убрав ноги под стол.
     Нэпман артистически выждал паузу и сказал:
     - Тридцать три триллиона.
     Тут я упал в обморок и, что было дальше, не знаю.
     Примечание для иностранцев: триллионом в московских трестах называют тысячу миллиардов. 33 триллиона пишут так:
     33 000 000 000 000.
     
     
     -
     
     (1) пляской смерти (от фр. danse macabre).