Василий Семенович Гроссман.
     
     Маленькая жизнь
     
     
     ----------------------------------------------------------------------------
     Date: июнь 2002
     Изд: Гроссман В.С. Несколько печальных дней, М., "Современник", 1989
     OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@mail.ru)
     ----------------------------------------------------------------------------
     
     
     Маленькая жизнь
     
     
     Уже в двадцатых числах апреля Москва начинает готовиться к празднику. Карнизы домов и железные заборики на бульварах заново красятся, и матери всплескивают руками, глядя вечером на сыновьи штанишки и пальто. На площадях плотники, посмеиваясь, пилят пахнущие смолой н лесной сыростью доски. Агенты по снабжению везут в директорских легковых машинах кипы красной материи.
     В учреждениях посетителям говорят:
     - Давайте уже после праздника.
     Лев Сергеевич Орлов стоил на углу со своим сослуживцем Тимофеевым. Тимофеев говорил:
     - Вы совершеннейшая баба, Лев Сергеевич, пошли бы в пивную, ресторанчик... наконец, просто пошляемся по улицам, посмотрим народ. Подумаешь, жена волнуется. Право же, вы баба, совершеннейшая баба.
     Но Орлов простился с Тимофеевым. Он от природы был грустным человеком и говорил о себе:
     - Я устроен таким образом, что мне дано видеть трагическое, скрытое под розовыми лепестками.
     И во всем Орлов видел трагическое.
     Вот и сейчас проталкиваясь среди прохожих, он размышлял, как тяжело в такие веселые дни лежать в больнице, как мрачно пройдут они для фармацевтов, вагонных проводников и машинистов, чьи дежурства выпадут на день Первого мая.
     Придя домой, он рассказал жене о своих мыслях, и, хотя она принялась смеяться над ним, Орлов все качал головой и никак не мог успокоиться.
     Он до ночи громко вздыхал, размышляя об этом предмете, и жена сердито сказала:
     - Лева, чем жалеть фармацевтов, ты бы меня лучше пожалел и не мешал спать, мне ведь завтра к восьми часам нужно быть на работе.
     И действительно, она ушла на работу, когда Лев Сергеевич еще спал.
     Утром на службе он бывал в хорошем настроении, но обычно к двум часам дня его охватывала тоска по жене, он начинал нервничать и поглядывать на часы. Сослуживцы знали нрав Орлова и посмеивались над ним.
     - Лев Сергеевич уже на часы смотрит, - говорил кто-нибудь, и все смеялись, а старший счетовод, престарелая Агнесса Петровна, со вздохом произносила:
     - Счастливейшая в Москве женщина эта жена Орлова.
     И сегодня к концу рабочего дня он занервничал, недоуменно пожимая плечами, глядел на минутную стрелку часов.
     - Лев Сергеевич, вас к телефону, - позвали из соседней комнаты. Звонила жена. Она сказала, что ей придется перепечатать доклад управляющего и поэтому она задержится на час или полтора.
     - Вот так-так, - огорченно сказал Орлов и повесил трубку.
     Домой он возвращался не спеша. Город гудел, и дома, улицы, мостовые казались особенными, непохожими на самих себя. И это неуловимое, рожденное общностью, было во многом, даже в том, как милиционер волок пьяного, - точно по улицам сплошь ходили племянники и двоюродные братья.
     Вот сегодня, пожалуй, он бы пошлялся с Тимофеевым. Очень тяжело приходить домой первому. Комната кажется пустой, неуютной, в голову лезут беспокойные мысли - вдруг с женой что-нибудь случилось - вывихнула ногу, неловко прыгнула с трамвая.
     Орлов начинал представлять себе, как лобастый троллейбус сшиб Веру Игнатьевну, как толпятся вокруг ее тела люди, с зловещим воем мчится карета "скорой помощи"... Ужас охватывал его, ему хотелось звонить по телефону к знакомым, родным, бежать к Склифосовскому, в милицию.
     Каждый раз, когда жена опаздывала на десять - пятнадцать минут, происходили с ним такие волнения.
     Сколько народу на улицах! Почему они без дела сидят на скамейках, шляются по бульвару, останавливаются перед каждой расцвеченной лампочками витриной? Но вот он подошел к своему дому, и сердце радостно вздрогнуло: форточка открыта, - значит, жена уже вернулась.
     Он несколько раз поцеловал Веру Игнатьевну, заглянул ей в глаза, погладил ее по волосам.
     - Чудак ты мой, - вздохнула она, - каждый день мы встречаемся, словно я не из "Резиносбыта" прихожу, а приехала из Австралии.
     - Для меня не видеть тебя день равносильно Австралии, - сказал он.
     - О господи, у меня эта Австралия вот тут сидит, - сказала Вера Игнатьевна. - Просят помочь печатать стенгазету - я отказываюсь, Осовиахим пропускаю, сломя голову мчусь к тебе. У Казаковой двое маленьких детей, а она прекрасно остается и в автомобильном кружке состоит.
     - Ну, ну, дурочка, курочка ты моя, - сказал Орлов, - где это ты видела жену, которая в претензии к мужу за то, что он домосед?
     Вера Игнатьевна хотела ему возразить, но вдруг вскрикнула:
     - Да ведь у меня сюрприз для тебя... У нас местком сегодня записывал на ребят из детских домов на праздничные дни, и я подала заявку на девочку. Ты не сердишься?
     Орлов обнял жену.
     - Умница моя, чего мне сердиться, - сказал он, - мне страшно только думать, что бы я делал и как жил, если бы случай не столкнул нас на именинах у Котелковых.
     Вечером двадцать девятого апреля Вера Игнатьевна приехала домой на "фордике" и, поднимаясь по лестнице, раскарасневшаяся от удовольствия, говорила своей маленькой гостье:
     - Что за прелесть ездить на легковой машине, - кажется, всю жизнь бы каталась.
     Это была ее вторая поездка на автомобиле - в позапрошлом году они со свекровью, приехавшей погостить, наняли на вокзале такси. Правда, та первая поездка была немного омрачена - шофер всю дорогу ругался, говорил, что у него камеры спустят и что для такого багажа нужно нанимать трехтонку.
     Не успели они зайти в комнату, как раздался звонок.
     - А вот и дядя Лева пришел, - сказала Вера Игнатьевна и взяла девочку за руку, повела ее к двери.
     - Знакомьтесь, - сказала она, - это Ксенья Майорова, а это товарищ Орлов, дядя Лева, мой муж.
     - Здравствуй, дитя мое, - сказал Орлов и погладил девочку по голове.
     Вид гостьи разочаровал его, он представлял ее себе крошечной, миловидной, с печальными, как у взрослой женщины, глазами. А Ксенья Майорова была коренастая, некрасивая, у нее были серые узкие глаза, толстые, красные щеки и немного оттопыренные губы.
     - Мы на машине ехали, - хвастливо сказала она басовитым голосом.
     Пока Вера Игнатьевна готовила ужин, Ксенья ходила по комнате и осматривалась.
     - Тетя, а радио у вас есть? - спросила она.
     - Нет, деточка, пойди-ка сюда, мне нужно тебе кое-что сказать.
     Вера Игнатьевна увела ее по всяким делам, и в ванной комнате они беседовали про зоологический сад и планетарий.
     За ужином Ксенья посмотрела на Орлова и ехидно рассмеялась:
     - А дядя рук не помыл.
     Голос у нее был густой, а смех тоненький, хихикающий.
     Вера Игнатьевна спрашивала Ксенью, как по-немецки называется дверь, сколько будет семь и восемь, расспрашивала, умеет ли она кататься на коньках. Она поспорила, как называется столица Бельгии, - Вера Игнатьевна предполагала, что Антверпен.
     - Нет, Женева, - утверждала Ксенья и упорно трясла головой, надувала щеки.
     Лев Сергеевич отвел жену в сторону и шепотом сказал:
     - Уложи ее, и я посижу возле нее, расскажу что-нибудь, она чувствует себя у нас как-то по-казенному.
     Вера Игнатьевна сказала:
     - Лев, может быть, ты выйдешь покурить в коридор, а мы пока проветрим.
     Орлов ходил по коридору и старался вспомнить какую-нибудь сказку. Красная Шапочка? Эту она, наверное, знает. Может быть, просто рассказать ей о тихом городе Касимове, о лесах, о прогулках по берегу Оки, рассказать про брата, бабушку, сестер.
     Когда жена позвала его, Ксенья уже лежала в постели, Лев Сергеевич сел рядом с ней и погладил ее по голове.
     - Ну как, нравится тебе у нас? - спросил он.
     Ксенья судорожно зевнула и потерла кулаком глаза.
     - Ничего, - сказала она и серьезно спросила: - Вам, верно, очень трудно без радио?
     Лев Сергеевич принялся рассказывать ей про свое детство, а Ксенья зевнула три раза подряд и сказала:
     - Одетым сидеть на кровати вредно, с вас микробы переползут.
     Глаза ее закрылись, и она, полусонная, начала лопотать неясным голосом, рассказывать какие-то дикие истории.
     - Да, плаксиво говорила она, - меня на экскурсию не взяли. Лидка в саду видела, почему она не сказала, а я два раза в кошельке его носила, вся поколотая хожу... а про стекло не я сказала... сама она легавая...
     Она уснула, а Лев Сергеевич и Вера Игнатьевна молча смотрели на ее лицо. Спала она бесшумно, губы ее еще больше оттопыривались, рыжие хвосты косичек шевелились на подушке.
     Откуда она - с Украины, с Северного Кавказа, с Волги? Кто отец ее? Может быть, он погиб на славной работе в забое, в дыму на колосниковой площадке или он утонул, сплавляя лес? Кто он? Слесарь? Грузчик? Маляр? Лавочник? Что-то величественное и трогательное было в этой спокойно спящей девочке.
     Утром Вера Игнатьевна ушла за покупками, нужно было запасти продуктов на три праздничных дня. Кроме того, она хотела сходить в большой "Мосторг" и купить шелкового полотна на летнее платье. Лев Сергеевич остался с Ксеньей.
     - Слушай, mein liebes Kind, - сказал он, - гулять мы сейчас не пойдем, а посидим дома.
     Он усадил Ксенью к себе на колени, рукой обнял ее за плечи и принялся рассказывать.
     - Тихо, тихо сиди, будь умницей, - говорил он каждый раз, когда Ксенья пыталась сойти с его колен. И она успокоившись, сидела, посапывая и внимательно глядя на говорившего дядю Леву.
     Вера Игнатьевна вернулась к четырем часам, очень уж много народу было в магазинах.
     - Что это ты такая надутая? - испуганно спросила она.
     - Да, надутая, - сказала Ксенья, - может быть, я есть хочу.
     Вера Игнатьевна побежала на кухню готовить обед, а Лев Сергеевич продолжал развлекать девочку.
     После обеда Ксенья попросила бумаги и карандаш, чтобы написать письмо.
     - Марки не нужно, я его сама Лидке отдам, - сказала она.
     Пока Ксенья писала, Вера Игнатьевна предложила мужу пойти всем вместе в кино, но Лев Сергеевич замахал на нее руками:
     - Что ты говоришь, Вера, сегодня жуткая толкотня, мы, во-первых, билетов не достанем, во-вторых, в такой вечер хочется посидеть дома.
     - Мы, слава богу, все вечера дома сидим, - возразила Вера Игнатьевна.
     - Ну, не спорь, пожалуйста, - рассердился Орлов.
     - Ей скучно, она ведь привыкла всегда на людях, с подругами.
     - Ах, Вера, Вера, - ответил он.
     Вечером все пили чай с кизиловым вареньем, ели торт и пирожки. Торт очень понравился Ксенье, и Вера Игнатьевна забеспокоилась, пощупала живот девочки и покачала головой. А у Ксеньи после чая действительно заболел живот, она помрачнела и долго стояла у окна, прикладывая нос к холодному стеклу, - когда стекло делалось теплым, она передвигалась немного и снова грела носом стекло.
     - Ты о чем думаешь? - спросил, подойдя к ней, Лев Сергеевич.
     - О всем, - сердито сказала она и снова расплющила нос об стекло.
     Теперь, наверное, собираются ужинать. Подарки она не успела взять, и ей оставят что-нибудь плохое - книжку про животных, а у нее уже есть такая книжка. Правда, можно будет обменяться... Очень славная тетя эта Вера. Жалко, что она не воспитательница. А девочки, которые остались, целый день катаются на грузовике. Вот она сделается летчиком и сбросит на этого дяденьку газовую бомбу. Какие-то старые девочки во дворе - наверное, из седьмой группы.
     Она стоя задремала и ударилась лбом об стекло.
     - Иди спать, Ксанка, - сказала Вера Игнатьевна.
     - Как баран об стекло стукнулась, - сказала Ксенья.
     Ночью Орлов проснулся, он протянул руку, чтобы тронуть жену за плечо, но ее не было рядом с ним.
     "Что такое, где Верунчик?" - в испуге подумал он.
     С дивана раздавался негромкий голос, всхлипывания.
     Он прислушался.
     - Ну, успокойся, дурочка ты такая, - говорила Вера Игнатьевна, - куда я тебя ночью поведу, трамваев нет, а нужно через весь город идти.
     - Да-а-а, - сквозь всхлипывание говорил басистый голос, - он у вас какой-то малахольный.
     - Ну, ничего, ничего, он ведь хороший, добрый, видишь, я ведь не плачу.
     Лев Сергеевич закрыл голову одеялом, чтобы дальше не слушать, и, притворяясь спящим, тихонько захрапел.
     
     1936