Стивен Кинг
     
     
     ВЕРХОМ НА ПУЛЕ
     
     ----------------------------------------------------------------------------
     Перевод с английского (с) Олег Котенко, 2000-2001
     ----------------------------------------------------------------------------
     
     Все имена, места и люди, описанные в этой
     книге, являются плодом авторского воображения
     и не имеют ничего общего с действительностью.
     
     
     Я никогда никому не рассказывал эту историю и даже не думал о том, стоит ли это делать. Не потому, что боялся недоверия. Скорее, из-за того, что мне было стыдно... и потому, что история была МОЕЙ. Я всегда чувствовал, что открытие этой истории унизит и её, и меня, сделает её более приземлённой, похожей на байки, что рассказывают в лагере перед сном. Думаю, я боялся ещё и того, что, рассказав её и услышав этот рассказ, сам перестану верить... Но со дня смерти моей матери я не спал нормально. Я засыпал на ходу, просы^пался и покрывался мурашками. Оставленная включённой лампа помогала, но не так хорошо, как вы можете подумать. Ночью так много теней... вы когда-нибудь замечали это? Даже при включённом свете... так много теней... Они могут быть тенями чего угодно. Чего угодно! Я учился на первом курсе в университете штата Мэн, когда госпожа МакКарди сообщила о том, что случилось с мамой. Мой отец умер, когда я был слишком маленьким, так что я не помнил его. Я был единственным ребенком в семье. Только Алан и Джин Паркер - против всего мира. Госпожа МакКарди, которая жила выше по улице, позвонила в квартиру, которую я делил с трёмя другими парнями. - Это был удар, - сказала она со своим долгим, тягучим акцентом. - Это случилось в ресторане. Доктор говорит, что не всё так плохо. Она пришла в себя и может разговаривать. - Она в сознании? - я прилагал все усилия, чтобы голос мой звучал спокойно, даже удивлённо, но сердце колотилось в груди и в комнате внезапно стало жарко. - О... первое, что она мне сказала, была просьба позвонить тебе, но не пугать. Это хорошо с её стороны, да?
     - Да, - конечно, я был напуган. Когда кто-то звонит вам и говорит, что скорая забрала вашу мать с работы в больницу, что ещё прикажете чувствовать? - Она сказала, чтобы ты оставался и продолжал учёбу до конца недели, и уже после можешь приехать, если у тебя будет достаточно свободного времени. Конечно. Неплохо. Я должен оставаться в этой крысиной дыре, что называется квартирой, провонявшейся пивом, в то время как моя мать лежит на больничной койке в сотнях миль отсюда... возможно, при смерти... - Она ещё молода, твоя мама, - сказала госпожа МакКарди. - Она слишком много позволяет себе в последние годы и поэтому заработала гипертонию. Плюс сигареты. Она должна бросить курить. Сомневаюсь, что она это сделает, - моя мать любит курить. Я поблагодарил госпожу МакКарди за звонок. - Позвонила сразу, как только вернулась домой, - сказала она. - Когда ты поедешь, Алан? В её голосе прозвучала хитрая нотка. Я посмотрел за окно на замечательный октябрьский полдень: ярко-голу^бое небо Новой Англии над роняющими жёлтую листву деревьями на Милл-стрит. Затем я взглянул на часы. Двадцать минут четвёртого. Я уже шёл на семинар по философии на четыре, когда зазвонил телефон. - Вы шутите? Я буду там сегодня же вечером. Её смех был сухим и неприятным - госпожа МакКарди была не прочь поговорить насчёт отказа от сигарет. - Хороший мальчик! Ты поедешь прямо в больницу, не так ли? А потом поедешь домой? - Я надеюсь. Я не видел надобности в том, чтобы говорить с госпожой МакКарди о неисправностях моего старого автомобиля, на котором никуда нельзя будет ехать в обозримом будущем. Я доберусь автостопом до Левистона, а потом - до нашего маленького домика в Харлоу, если не будет слишком поздно. Иначе я подремаю в больнице. Это будет не первая моя поездка из школы домой. Или посплю сидя, прислонившись к автомату с кокой. - Ключ под красной тачкой, я проверю, там ли он, - сказала госпожа МакКарда. - Вы знаете, где это? - Конечно. Мама держит старую красную тачку возле двери в павильон на заднем дворе. Летом он засажен цветами. Воспоминание о нём почему-то придали словам миссис МакКарди действительно реальный оттенок: моя мать была в больнице, маленький дом в Харлоу, где я вырос, будет тёмным этой ночью - некому будет зажечь свет, когда сядет солнце. Госпожа МакКарди могла сказать, что была молодой, но когда вам всего двадцать один, сорок восемь кажется глубокой старостью. - Будь осторожен, Алан. Не гони. Как бы мне ни хотелось, я не смогу добраться до Мэнского Медицинского Центра достаточно быстро. Значит, нет смысла беспокоить госпожу МакКарди. - Не буду. Спасибо. - Пожалуйста, - ответила она. - С твоей мамой всё будет в порядке. Ей будет приятно увидеть тебя. Я повесил трубку и набросал записку, в которой говорилось, что произошло и куда я делся. В ней я просил Гектора Пассмора, самого отзывчивого из моих соседей по комнате, позвонить моему руководителю и попросить его рассказать обо всём преподавателям. Затем я уложил смену белья в чемодан, сверху положил книгу - "Введение в философию". Мой взгляд на мир изменился той ночью, сильно изменился, и ничто в этой книге не собиралось приспосабливаться к этим изменениям. Я пришёл к понимаю того, что существуют вещи, находящиеся вне понимания, и никакая книга не способна объяснить их природу. Думаю, иногда лучше всего просто забыть о них. Сто двадцать миль отделяют Мэнский университет в Оройо от Левистона в графстве Androscoggin, и быстрее всего туда можно добраться по шоссе I-95. Хотя, магистраль - не лучший вариант для вас, если вы едете автостопом, так что я выбрал шестьдесят восьмую дорогу, которая проходит к юго-западу от Бангора. Это хорошая дорога, более подходит для вас, если вы не смахиваете на психопата. Там вы, в большинстве случаев, не рискуете попасть в руки полицейских. Вначале угрюмый человек довёз меня до Ньюпорта. Я стоял на перекрёстке второй и шестьдесят восьмой дорог около двадцати минут, затем меня подобрал пожилой джентельмен, едущий в Боудойнхэм. - Моя жена сказала, что я окажусь в канаве с ножом в спине, если буду продолжать подбирать людей на дороге, - сказал он. - Но когда я вижу молодого человека, стоящего на обочине, вспоминаю дни своей молодости... И вот, посмотри, она умерла четыре года назад, а я всё ещё езжу на этом вот старом Додже... Ужасно скучаю по ней... Он почесался. - Куда едешь, сынок? Я объяснил куда и зачем еду. - Ужасно! Твоя мама!.. Мне очень жаль! Его симпатия была такой искренней и неожиданной, что мне на глаза навернулись слёзы. Я моргнул, чтобы убрать их из уголков глаз. Меньше всего мне хотелось расплакаться в машине этого старичка, грохочущей и не особо приятно пахнущей. - Госпожа МакКарди - женщина, которая рассказала мне - говорит, что это не так серьёзно. Моя мать ещё молода, ей всего сорок восемь. - Молода? Это удар! Удар всегда серьёзен! Сынок, я довезу тебя до ММЦ, к самым дверям подвезу, если я не пообещал моему брату Ральфу, что отвезу его в дом престарелых в Гейтс. Его жена там. У неё эта болезнь... как же её... Андерсона или Альвареза... что-то вроде этого. - Альцхеймера. - Чёрт, кажется я сам её подцепил. Знаешь, я отвезу тебя куда угодно. - Вы не обязаны делать это. Из Гейтс я и сам могу легко добраться туда. - Не перечь! Твоя мать! Удар! И всего лишь сорок восемь!.. Грёбаное сцепление! - он заплакал, потом рассмеялся. - Если расклеиться, сынок, всё, что ты делал, разваливается и в конце концов Бог даёт тебе пинка под задницу. Ты хороший парень, правильно сделал, что поехал к ней. - Она хорошая мать, - сказал я и снова ощутил щекотание в глазах. Я никогда не тосковал по дому, когда учился в школе. Немного скучал первую неделю - и всё, но... ...Были только я и она, никаких близких родственников. Я не способен представить мою жизнь без неё. "Всё не так плохо, - говорила госпожа МакКарди. - Да, удар, но всё не так плохо". Проклятая старуха, лучше бы ты сказала правду! Мы ехали молча. Не так быстро, как я надеялся. Старик не разгонялся быстрее сорока пяти миль в час. Это была долгая поездка, и мне это нравилось. Шестьдесят восьмое шоссе катилось нам под колёса. Оно на многие мили тянулось через лес, пересекало маленькие города, которые исчезали в слабом мерцании, каждый со своей собственной бензозаправочной станцией: Нью-Шэрон, Офелия, Вест-Офелия, Ганистан (который, как ни странно, раньше назывался Афганистаном)... Яркая голубизна покидала небо вместе с уходящим днём. Старик вначале включил парковочные огни, а затем фары. - Моя сестра не помнит даже собственного имени, - сказал он. - Это то, что болезнь Андерсона делает с тобой, сынок. Смотришь в её глаза и кажется, что она говорит: "Выпустите меня отсюда"... Или мир говорит это, если бы она могла думать о словах... Понимаешь, что я хочу сказать? - Да, - я глубоко вдохнул. Интересно, этот запах исходит от старика или машина пропахла собакой, которую тот иногда с собой возит?.. Хм... обидится ли старик, если я опущу стекло на окне. Всё-таки я открыл окно и он не обратил на это внимание. Около семи часов мы поднялись на холм в восточном Гейтс и старик вскричал: - Посмотри, сынок, - луна! Разве не красиво? Это действительно было красиво. Огромный оранжевый шар, поднимающийся над горизонтом. Беременная и больная одновременно... При виде поднимающеся луны мне в голову пришла ужасная мысль: что если я приеду в больницу и моя мама не узнает меня? Что если она потеряла память и... ведёт себя как сестра этого старика? Что если доктор скажет, что кому-то придётся заботиться о ней остаток её жизни? Этот "кто-то", конечно же, я. Больше некому. Прощай, колледж. Как насчёт этого, друзья? - Загадай желание, парень! - крикнул старик. Он волновался и голос его стал резким, неприятным, словно куски стекла, вонзающиеся в уши. - Желание, загаданное в полнолуние, всегда сбывается. Так говорил мой отец. И я загадал, чтобы моя мать узнала меня, когда я войду в её палату, чтобы её глаза загорелись и она произнесла моё имя. Но мне тут же захотелось взять своё желание обратно. Вряд ли оно выльется во что-то хорошее, если за^гадано в этом оранжевом свете. - Ах, сынок, - сказал старик. - Я пожелал, чтобы моя жена была здесь. Я бы попросил прощения за каждую грубость, за каждое недоброе слово, которое я ей когда-либо говорил. Двадцать минут спустя, когда догорали последние лучи солнца и луна, вздувшись, висела ещё низко над горизонтом, мы приехали в Гейтс Фоллс. На пересечении шестьдесят восьмой дороги и Плезант-стрит стоял жёлтый указатель. Как раз перед ним старик свернул на обочину, попал передним правым колесом в яму и тут же сдал назад. Машину тряхнуло, отчего челюсти мои стукнулись друг о друга. Старик как-то дико посмотрел на меня. В нём вообще всё было диким. Я видел подобное не впервые. Всё в нём производило впечатление битого стекла. И всё, что он произносил, звучало с напором. - Я отвезу тебя туда, будь уверен! Чёрт с Ральфом! Только скажи что-нибудь! Я просто хотел приехать к матери, но мысль о грядущих двадцати милях в провонявшейся мочой машине и светящих в лицо фарах совсем не была приятной. - Нет! - воскликнул я. - Хватит! Лучше позаботьтесь о своём брате! Я открыл дверь, вышел - и тут случилось то, чег о я боялся. Он выскочил из машины вслед за мной и схватил меня за руку своими морщинистыми старческими пальцами. Именно этой рукой он всю дорогу чесал свою промежность. - Только скажи что-нибудь! - сказал он. Голос старика был хриплым. Его пальцы впились в мою руку чуть пониже локтя. - Я подвезу тебя к самым дверям больницы! И неважно, что мы никогда друг друга не видели! Всё неважно! - Хорошо, - повторил я, одновременно борясь с желанием рвануться прочь от машины, пусть даже оставив в его руках мою рубашку. Старик вцепился в меня так, словно тонущий в спасателя. Я подумал, что если бы я стал вырываться, он бы сжал мою №руку ещё сильнее, возможно, добрался бы до затылка, но этого не случило сь. Старик ослабил хватку и затем совсем убрал руку. И я удивился, что всегда случается в момент паники, своему испугу. Он был всего лишь пожилым существом с углеродной основой в старой, воняющей мочой экосистеме, что зовётся Доджем. Просто старый человек. Чего, бога ради, я боялся? - Благодарю вас за поездку и, особо, за заботу, - сказал я. - Но я могу пойти и так, - я показал на Плезант-стрит. Он замолчал на минуту, вздохнул и кивнул. - Да, так будет лучше, - ответил он. - Только выйди за город, никто не подберёт тебя в городе. Здесь старик был прав. Автостоп в городе, даже маленьком, как этот, безнадёжное занятие. - Но ты уверен, сынок? Ты знаешь, что говорят о синице в руке? Я засомневался. Старик снова был прав. Плезант-стрит вливается в Ридж-роуд в миле к западу от указателя, а Ридж-роуд на пятнадцать миль тянется через леса, прежде чем встретиться со сто девяносто шестой дорогой в предместьях Левистона. Было уже почти темно, и всегда труднее поймать машину ночью, когда в свете фар вы похожи на беглеца из Вайндхэмской исправительной колонии. Но ехать со стариком я больше не хотел. Даже сейчас, находясь в безопасности, всякие жуткие мысли приходили мне в голову. Кстати, с поездками мне всегда везло. - Да, я уверен. И ещё раз - спасибо. - На здоровье, сынок. На здоровье. Моя жена... - он остановился и я увидел слёзы, текущие из его глаз. Я поблагодарил его ещё раз и захлопнул дверь прежде, чем старик успел что-то сказать. Я поспешил перейти дорогу. Моя тень появлялась и исчезала, рождаемая мерцающим светом указателя. На противоположной стороне я остановился и оглянулся. Додж всё ещё был здесь. В свете указателя и уличных фонарей я увидел старика, сидящего рядом с колесом. Мне пришло в голову, что он умер, что я убил его своим отказом. Из-за угла вывернул автомобиль и своими фарами осветил Додж старика. Он был жив. В следующую секунду он выехал обратно на дорогу и медленно свернул за угол. Я следил за Доджем, пока тот не скрылся из виду, а потом посмотрел вверх, на луну. Она начала утрачивать свой оранжевый цвет, но ещё оставалось в ней что-то злое. Я никогда раньше не слышал о загадывании желаний на луну. На вечернюю звезду - да, но не на луну. Я снова пожелал, чтобы луна не услышала моей просьбы. Здесь, на перекрёстке в наступившей темноте было очень просто думать о той истории с лапой обезьяны. Я пошёл по Плезант-стрит, выставив большой палец руки, но автомобили даже не сбрасывали скорости. По обе стороны улицы стояли дома и магазины. Потом тротуар закончился. Каждый раз, когда свет наполнял улицу и заставлял мою тень проявиться на тротуаре, я оглядывался, выставлял большой палец и изображал на лице доверительную, как мне казалось, улыбку. И каждый раз машина проносилась мимо. Только раз мне крикнули: "Найди работу, козёл" и засмеялись. Я не боялся темноты, но уже начинал думать, что сделал ошибку, не дав старику отвезти меня к больнице. Наверное, надо было сделать плакат с надписью "МАТЬ БОЛЬНА, СРОЧНО НУЖНО ПРИЕХАТЬ" перед тем, как выходить из дому, но засомневался, что это поможет. В конце концов, любой идиот может сделать такой плакат. Я шёл долго, слушая звуки ночи: собака где-то далеко, сова, уже ближе, вздох поднявшегося ветра. Небо было ярким от лунного света, но саму луну я сейчас не видел из-за высоких деревьев. Когда я вышел из Гейтс, несколько машин проехало мимо. Решение отказаться от помощи старика казалось всё более глупым. Я представил мою мать на больничной койке - рот открыт в застывшем крике - стоящую между жизнью и смертью и не знающую, что я не приехал к ней до сих пор только потому, что мне не понравился резкий голос старика и запах мочи в его машине. Я поднялся на крутой холм и тут же шагнул назад. Деревья справа от меня были вырублены и там я увидел маленькое сельское кладбище. Камни мерцали в бледном свете. Что-то маленькое и чёрное притаилось за одним из них. Оно следило за мной. Я подошёл поближе. Чёрная штука оказалась каким-то зверьком. Он наградил меня одним единственным взглядом красных глаз и исчез в траве. Я понял, что очень устал. Я работал на одном адреналине с того момента, когда миссис МакКарди позвонила мне, уже пять часов, но теперь запал погас. Это отрицательная сторона. А хорошо было то, что ужасное чувство безотлагательности оставило меня в покое. Я сделал свой выбор и не было смысла в самоистязании. Смех смехом, а дело делом, как говорила мама. Она знала очень много всякой такой чепухи. Афоризмы Зена, в которых угадывался смысл. Есть он там или нет, сейчас один из них мне помог. Если, когда я доберусь до больницы, мама уже будет мертва, то так тому и быть. Но вряд ли оно будет так. Доктор сказал, что дела не так уж плохи, если верить миссис МакКарди. И потом, МакКарди говорит, что мама всё ещё молода. Немного нездоровая и сильно курящая, но молодая. У меня было ощущение, что ноги мои залиты цементом. Каменная стена шла вдоль дороги по той стороне, с какой находилось кладбище. Она имела ворота, откуда выходили следы от колёс. Я сел на стену, вытянув ноги. Мне хорошо была видна дорога в обеих направлениях. Когда увижу фары с западной стороны, тогда и подойду к обочине, а тем временем посижу, подожду, пока усталость уйдёт из ног. Светящаяся дымка поднималась из травы. Деревья, окружающие кладбище с трёх сторон, шелестели листвой. Где-то позади кладбища журчала вода и раздавалось лягушачье кваканье. Место было очень красивым, словно иллюстрация из книги с романтическими поэмами. Оно странно успокаивало. Я смотрел на дорогу, но она была пуста. Тогда я положил свою сумку на землю, поднялся на ноги и вошёл на кладбище. Прядь волос упала мне на глаза, но ветер отбросил её. Дымка лениво плавала вокруг моих ботинок. Некоторые из старых могильных камней упали. Те, что были спереди от меня, оказались гораздо новее. Я наклонился, упёршись руками в колени, чтобы прочитать надпись на одном из них, цветы вокруг которого были самыми свежими. В лунном свете читать было легко. Джордж Стауб. Ниже я увидел даты: 19 января 1977 - 12 октября 1998. Это объясняло, что цветы только-только начинали вянуть: 12 октября было два дня назад, а 1998 - два года назад. Друзья и родственники Джорджа воздали дань уважения к его памяти. Под датой было что-то ещё - какая-то короткая надпись. Я нагнулся ниже, чтобы прочитать её - и отшатнулся, испуганный. Надпись гласила: "СМЕХ СМЕХОМ, А ДЕЛО ДЕЛОМ". Моя мать была мертва. Возможно, умерла в эту самую минуту, и что-то сообщило мне об этом. Что-то с ужасным чувством юмора. Я двинулся обратно к дороге, слушая шум ветра... слушая звук воды, слушая кваканье лягушки, боясь, что могу услышать что-то ещё - звук трясущейся земли, рвущихся корней... Мои ноги зацепились одна за другую и я упал, так что один мой локоть очутился на могильном камне, а другой - позади головы. Я лёг в траву и посмотрел на луну, которая только что показалсь из-за деревьев. Она была уже белой, а не оранжевой, и такой яркой... будто полированная кость. Вместо того, чтобы заставить меня запаниковать, падение немного прочистило мне голову. Я не знаю, что я видел, но это было не тем, что я думаю. Эти штучки могут работать в фильмах Джона Карпентера и Вэса Крэйвена, но не на самом деле. - Так, хорошо, - прошептал голос у меня в голове. - Ты можешь пойти и проверить. Можешь идти всю оставшуюсь жизнь. - Пошёл ты, - ответил я и поднялся. Зад моя оказался мокрым, так что пришлось отлеплять джинсы от кожи. Не так-то просто было найти камень, обозначающий место, где упокоился Джордж Стауб, но и не так сложно, как я расчитывал. Ветер вздыхал в деревьях, всё ещё усиливаясь, словно говорил об изменяющейся погоде. Тени танцевали вокруг меня. Ветки тёрлись друг о друга, скрипя на весь лес. Я склонился над надгробной плитой и прочёл:
     
     ДЖОРДЖ СТАУБ
     19 ЯНВАРЯ 1977 - 12 ОКТЯБРЯ 1998
     ХОРОШО НАЧАЛОСЬ, ДА БЫСТРО КОНЧИЛОСЬ
     
     Я стоял там, наклонившись и уперевшись ладонями в колени, и ждал, пока сердце немного успокоится. Маленькое совпадение, чёрт бы его подрал, вот и всё. И что удивительного в том, что я неправильно прочёл надпись? Даже не в таком состоянии я должен был прочесть её неверно - лунный свет... Тема закрыта. Однако я знал, что прочёл: смех смехом, а дело делом. Моя мама мертва. - Пшёл вон, - повторил я и отвернулся. Как я решил, так и сделаю. Звук двигателя возвестил о приближающемся автомобиле. Я поспешил обратно к дороге, подхватив сумку. Лучи фар скользнули по вершине холма. Я поднял руку, как только лучи осветили меня, моментально ослепив. Я знал, что машина остановится ещё до того, как она начала тормо^зить. Интересно, что иногда ты просто знаешь, что случится, но любой, кто провёл много времени в путешествиях автостопом подтвердит это. Машина проехала мимо и свернула на обочину возле края стены, что отделяет кладбище от дороги. Я подбежал. Мустанг. Классная машина времён конца шестидесятых и начала семидесятых. Я открыл дверцу и залез внутрь. Как только я захлопнул дверь, в нос мне ударил запах... что-то почти знакомое... запах бисквита со взбитыми сливками, пропитанного вином. - Спасибо, - сказал я. - Огромное спасибо. Парень за рулём был одет в джинсы и чёрную футболку с отрезанными рукавами. Загорелый, мускулистый. На правом бицепсе виднелась синяя татуировка. Он носил зелёную кепку "Джон Дир", повёрнутую назад козырьком. Ещё был круглый значок рядом с воротником его футболки, но я не мог прочитать, что на нём написано. - Без проблем, - сказал он. - В город? - Да. В этой части света " в город" означает "в Левистон", единственный город на севере Портленда. Когда я закрывал дверь, то увидел сосновый освежитель воздуха, ви^сящий на зеркале заднего вида. Вот он, источник запаха, который я почувствовал. Всю дорогу меня сопровождают запахи, вначале мочи, теперь сосны. Однако, я ехал. И когда этот парень вывел свой Мустанг обратно на дорогу и двигатель машины заревел, я постарался успокоиться. - Зачем ты едешь в город? - спросил он. Я бы сказал, что ему примерно столько же лет, сколько и мне. Кто-то из городских, возможно, отправился в техническую школу в Оубурне или работает на одном из оставшихся в округе текстильных заводов. Наверное, он сам поставил этот Мустанг на колёса. Подростки, живущие в маленьких городах, только и делают, что пьют пиво, курят всякую дрянь и ремонтируют свои машины. Или мотоциклы. - Мой брат женится. Я собираюсь стать его best man, - я солгал, абсолютно не раздумывая. Я не хотел, чтобы он знал что-то о моей матери, хотя и не понимаю почему. Что-то было не так. Не знаю почему я так подумал, но был совершенно в этом уверен. - Репетиция завтра, да плюс холостяцкая вечеринка вечером. - Да? Правда? - он повернулся, чтобы посмотреть на меня. Широко посаженные глаза, красивое лицо, улыбающиеся губы. И глаза... в глазах - недоверие. - Да. Я боялся. Я снова боялся. Что-то было неправильно. И, возможно, это началось в тот момент, когда старик предложил мне загадать желание на эту больную луну вместо звезды. Или, может быть, в тот момент, когда я поднял трубку и услышал, что у миссис МакКарди есть для меня плохие новости, но "не всё так плохо, как могло бы быть". - Ладно, - сказал парень в повёрнутой задом наперёд кепке. - Брат женится, это неплохо. Зовут тебя как? Я не испугалс я, я пришёл в ужас. Всё было не так, всё, и я не знал почему или как это всё происходит так быстро. Во всяком случае, одну вещь я осознавал чётко: я хочу, чтобы водитель Мустанга знал моё имя не больше, чем хотел, чтобы он знал о цели моей поездки в Левистон. Я вдруг понял, что никогда больше не увижу Левистона. Это было так же очевидно, как то, что машина рано или поздно остановится. И запах... Это не освежитель воздуха. Что-то ещё. - Гектор, - сказал я. - Гектор Пассмор. Ложь далась мне легко. Что-то внутри убеждало меня, что я не должен дать водителю понять, что чувствую... Это был мой единственный шанс. Он чуть-чуть повернулся ко мне, и я смог прочесть надпись на его значке:
     Я ЕЗДИЛ НА ПУЛЕ В ДЕРЕВНЕ СТРАХА, LACONIA (Thrill Village)
     
     Это место я знал, был там раньше, хоть и недолго. И ещё я увидел жирную чёрную линию у него на горле, и это была не татуировка. Множество вертикальных чёрточек пересекали её... словно его голову пришили к телу. - Приятно познакомиться, Гектор, - сказал парень. - Меня зовут Джордж Стауб. Мои руки одеревенели, словно во сне. Я бы хотел, чтобы всё происхо^дящее оказалось сном. Но нет. Слишком много острых граней, присущих только реальности. Запах сосны смешивался с чем-то химическим, вроде формальдегида. Я ехал с мёртвым человеком. Мустанг катил по Ридж-роуд со скоростью шестьдесят миль в час. Деревья, обступившие дорогу, корчились на ветру в своём танце. Джордж Стауб улыбнулся мне своими пустыми глазами и стал снова смотреть на дорогу. В школе я читал "Дракулу" и теперь воспоминания об этой книге вернулись, звеня в голове подобно расколотому колоколу: мёртвые ездят быстро. Не дать ему узнать, что я знаю. Эта мысль тоже вертелась в моей голове. Немного, но это всё, что у меня есть. Не дать, не дать, не дать... Интересно, где сейчас старик? В безопасности со своим братом? А был ли вообще старик? Или, может, он едет за нами на своём Додже? Он тоже был мёртвым? Наверное нет. Мёртвые ездят быстро, если верить Брэму Стокеру, а старик никогда не разгонял машину быстрее сорока пяти миль. Я почувствовал, как сумасшедший смех поднимается у меня из горла, и попытался загнать его обратно. Если я засмеюсь - он поймёт, он узнает. - Ничего похожего на свадьбу, - сказал он. - Да, - ответил я. - Каждый должен сделать это по крайней мере дважды. Я сжал руки. Ни в коем случае не дать ему понять... Повсюду вокруг нас лес, только от бессердечной кости-луны исходит свет. Я не должен дать ему понять, что я знаю... что он мёртв. Он не был призраком. Вы могли видеть призраков, но что способно остановиться и подбросить вас на машине? Что это было за создание? Зомби? Вампир? Ещё что-то? Джордж Стауб засмеялся. - Сделать дважды! Да, парень, это целая моя семья! - Моя тоже, - ответил я. Мой голос прозвучал спокойно. Просто голос автостопщика. Небольшая беседа в качестве платы за поездку... - Действительно, ничего похожего на похороны. - На свадьбу, - поправил он. В свете приборной доски его лицо казалось восковым. Лицо покойника. А повёрнутая задом наперёд кепка была особенно ужасной. Она заставляла задуматься о том, что осталось позади... Я где-то читал, что гробовщики отпиливают верхнюю часть черепа, вынимают мозг, а на его место кладут особым образом обработанный хлопок. Возможно, чтобы сохранить лицо. - На свадьбу, - сказал я онемевшими губами и даже усмехнулся - просто лёгкий смешок. - Конечно же, именно это я и хотел сказать. - Мы всегда говорим то, что хотим сказать, вот что я думаю, - сказал он, всё ещё улыбаясь. Да, Фрейд тоже в это верил. Я читал об этом в "Psych 101". Сомневаюсь, что этот парень много знает о Фрейде. Не думаю, что помешанные на Фрейде школьники носят футболки-безрукавки и бейсбольные кепки в перевёрнутом виде. Но он знал достаточно. Я сказал: "Похороны". Христос великий, я сказал: "Похороны"! Он играет со мной. Я не хочу давать ему знать, что я понимаю, что он мёртв, а он не хочет давать мне знать, что он понимает, что я знаю... Мир задрожал передо мной, а потом завертелся, закрутился... Я закрыл глаза. В темноте отпечаток луны стал зелёным. - Эй, ты в порядке, парень? - беспокойство в его голосе звучало ужасно. - Да, - ответил я, открывая глаза. Вещи снова встали на свои места. Боль в руках, где ногти врезались в кожу, было вполне реальной и довольно сильной. И этот запах. Не просто сосновый освежитель воздуха. Не просто химия. Это был запах земли. - Ты уверен? - Просто немного устал. Уже долго еду. И ещё - я иногда укачиваюсь. Вдохновение пришло неожиданно. - Ты знаешь что... ты лучше выпусти меня. Я подышу немного свежим воздухом, а то у меня с животом непорядок. Подышку - и всё будет нормально. - Я этого не сделаю, - сказал он. - Оставить тебя здесь одного? Ни за что. Час может пройти, пока кто-то проедет. И тебя могут не подобрать. Как там в песне? Приведи меня в церковь вовремя, да? Нет, я тебя не оставлю. Приоткрой окно, это поможет. Знаю, здесь не очень хорошо пахнет. Видишь, развесил освежители, но они нихрена не действуют. Я хотел открыть окно, но руки меня не слушались, и я так и остался сидеть, сжав пальцы. - Это похоже на ту историю про парня, который купил почти новый кадиллак за семьсот пятьдесят долларов. Знаешь? - Знаю, - истории я никогда не слышал, но знал, что не хочу слушать её, как и любую другую, которую может рассказать этот человек. - Она известная. - Да, чёрт возьми, известная. Он искал машину и увидел почти новый кадиллак на лужайке того мужика. - Я сказал, что... - Ага, и на стекле машины была табличка: "ПРОДАЁТСЯ". За ухом у него была сигарета. Когда он потянулся за ней, футболка задралась спереди и я увидел ещё одну линию. Затем он наклонился, чтобы нажать на прикуриватель, и футболка вернулась на место. - Парень знал, что не может позволить себе кадиллак, но он был любопытным. Он подошёл к владельцу и спросил, сколько тот хочет за машину. И тот запросил всего семьсот пятьдесят баксов. Стауб прикурил, затянулся и я увидел маленькие струйки дыма, выходящие через шов на его шее. - Парень посмотрел на спидометр и увидел, что машина проехала всего ничего - семнадцать миль. Парень сказал: "Да, это так же смешно, как стеклянная дверь на подводной лодке", на что владелец ответил: "Без шуток, давай деньги и забирай её". И парень сказал...
     Я уставился в окно. Да, я слышал эту историю раньше. В моей версии там была другая машина, но всё остальное совпадало. Парень сказал, что хоть ему и всего семнадцать, но он не идиот. Никто не станет продавать такую машину за такие деньги. Владелец объяснил, что он продаёт машину из-за запаха, который он никак не может вывести. - Он был в отпуске, довольно долго, - продолжил Стауб. Он улыбался так, как улыбаются люди, когда рассказывают шутки, которые действительно "убивают" их. - И когда он вернулся, то нашёл машину в гараже, а в машине - свою мёртвую жену. И машина вся пропиталась этой вонью. И всё, что тому человеку было нужно, это продать её. Стауб засмеялся. - Неплохая история, да? - Почему он не позвонил домой? - это говорили мои онемевшие губы. Говорили сами по себе. А мозг мой словно был заморожен. - Он уехал в отпуск на две недели и ни разу не позвонил домой, чтобы узнать, как там его жена? - Ладно, - ответил Стауб. - Всё неважно. Это просто история. Выдумка. Я вспомнил её просто потому, что в этой машине воняет. Вот и всё. Тишина. Я подумал, что он ждёт, когда я скажу что-нибудь, когда я покончу с этим. И я тоже хочу. Однако... что потом? Что он будет делать потом? Он потёр большим пальцем свой значок. Под ногтём виднелась грязь. - Вот где я был сегодня, - сказал он. - Сделал кое-что для одного парня и тот дал мне пропуск на целый день. Моя девчонка хотела тоже пойти, но она заболела. Знаешь, эти дни... Плохо, но я всегда думаю - эй, а где выбор? И я пошёл один. Бестолку тратить пропуск на целый день. Ты когда-нибудь был в Деревне Страха? - Да. Однажды, когда мне было двенадцать. - С кем ты ходил? Ведь ты был не один, если тебе было двенадцать, так? Я рассказывал ему это? Нет. Играет. Играет со мной. Водит за нос. Я подумал, что, может, надо открыть дверь и выскочить из машины, но он успеет схватить меня... - Не один, - сказал я. - С отцом. Отец возил меня. - А ты катался на Пуле? Я катался на этой штуке четыре раза! Он посмотрел на меня и снова рассмеялся своим лающим смехом. Лунный свет плавал в его глазах, превращая их в белые кругляши, делая их похожими на глаза статуи. И я понял, что он не только мёртв, он ещё и безумен. - Ты ездил на ней, Алан? Я подумал, не сказать ли ему, что он назвал неправильное имя, но... Вскоре это всё закончится. - Да, - прошептал я. Только луна освещала окрестности. Деревья проносились мимо, извиваясь, будто танцоры в цирке. Дорога неслась под нами. Я взглянул на спидометр и увидел, что стрелка приблизилась к отметке восемьдесят миль в час. Мы ехали на Пуле прямо сейчас, он и я. Мёртвые ездят быстро. - Да, я катался на Пуле. - Не-ет, - он затянулся и я снова увидел струйки дыма, просачивающиеся через разрез на его шее. - Ты этого не делал. И уж точно не с отцом. Ты занял очередь к Пуле, но с тобой была твоя мамаша. Очередь туда была длинной, это всегда так, и она не захотела стоять на солнце. Твоя мамаша была толстой и плохо переносила жару. Но ты доставал её целый день, доставал, доставал - и вот в чём фигня, парень. Когда подошла, наконец, ваша очередь, ты обделался от страха. Правильно? Я ничего не ответил, потому что язык мой прилип к нёбу. Он схватил меня за руки, которые всё ещё были сжаты, и они неожиданно расслабились, рассоединились, подобно магическому узлу, который развязывается сам по себе от прикосновения жезла фокусника. - Разве не было этого? - Да... было, - я не мог заставить своё горло рождать что-то громче шёпота. - Когда мы подошли близко и я увидел, как она высоко... и как она перевернулась и услышал, как внутри закричали люди... я наделал в штаны. Мама ударила меня и не разговаривала со мной всю дорогу домой. Я никогда не катался на Пуле. До сегодняшнего дня. - Ты должен попробовать, парень. Это кайф. Лучше не бывает... Я остановился по дороге домой и купил пива в том магазине на границе штата. Я собирался поехать к моей девушке и отдать ей значок. Стауб притронулся к значку у себя на груди, затем открыл окно и вышвырнул сигарету наружу, в ветреную ночь. - Только, ты, наверное, знаешь, что случилось дальше. Я знал. Он разбился на своём Мустанге, и когда полицейские приехали, то увидели его мёртвого в покорёженной машине - тело за рулём, а голова на заднем сидении. Кепка повёрнута задом наперёд. И если вы увидите его на Ридж-роуд, когда луна полна, а ветер силён, у-у-у... мы вернёмся после рекламы. Я узнал кое-что, чего не знал раньше: худшие истории - это те, которые рассказала жизнь. Вот они по-настоящему страшные. - Ничего похожего на похороны, - сказал Стауб и рассмеялся. - Кажется, так ты сказал? Ты поскользнулся там, Алан. Не сомневайся. Поскользнулся и упал. - Выпусти меня, - прошептал я. - Пожалуйста. - Ладно, - сказал он, поворачиваясь ко мне. - Давай поговорим об этом. Знаешь, кто я, Алан? - Призрак. Он фыркнул, и в свете приборной доски уголки его губ опустились вниз. - Да ладно, парень, ты ведь не настолько глуп. Сраный Каспер - вот призрак. Я растворяюсь в воздухе? Ты можешь видеть сквозь меня? Он покрутил рукой у меня перед лицом. Я услышал сухой, скрипящий звук, с которым двигались его сухожилия. Я попытался что-то сказать, не знаю что, да это и не важно, потому как ничего у меня не вышло. - Я вроде посланника, - скала Стауб. - Почтальон из могилы - как, нормально? Парни вроде меня получаются довольно симпатичными при соответствующих обстоятельствах. Знаешь, что я думаю? Кто бы ни правил миром - Бог или ещё кто - он должен любить развлекаться. Он всегда хочет быть в курсе, будете ли вы хранить то, что уже получили. Всё должно быть правильно. Сегодня всё так и есть. Мать больная... нужно ехать... - Если бы я остался со стариком, ничего этого не случилось бы, - сказал я. - Или нет? Я отчётливо почувствовал запах Стауба. Очень острый запах химии, вонь гниющего мяса... и почему я раньше не понял этого? - Трудно сказать. Может, старик, о котором ты говоришь, тоже был мёртвым. Я подумал о старике и его голосе, похожем на звон разбитого стекла. Нет, он был живой. И запах мочи в его старом Додже я принял за что-то худшее. - В любом случае у нас нет времени говорить об этом. Ещё пять миль - и мы увидим дома. Ещё семь миль - и мы в Левистоне. И это значит, что ты должен принять решение сейчас. - Какое решение? - Кто едет на Пуле, а кто остаётся внизу. Ты или твоя мать, - он повернулся и посмотрел на меня своими полными лунного света глазами. Стауб широко улыбнулся и я увидел, что у него нет большинства зубов. - Я возьму одного из вас с собой, парень. Выбирай. Что скажешь? Я подумал обо всех годах, что мы провели вместе, Алан и Джин Паркер, двое против всего мира. Много хорошего, но много и плохого. Один Бог знает, в скольких ресторанах и коктейль-барах она работала, чтобы поддержать нас. День, когда она взяла выходной, чтобы поговорить с человеком из ADC. Она, одетая в лучший брючный костюм. Он, сидящий у нас на кухне в гораздо лучшем костюме с папкой для документов на коленях и здоровой, сияющей на солнце ручкой в руке. Она, отвечающая на оскорбительные, возмутительные вопросы, которые он задавал с неизменной улыбкой на лице. Она даже предлагала ему выпить ещё кофе, потому что если он укажет, что она получила пятьдесят долларов сверху... вшивые пятьдесят баксов... Потом она лежала у себя на кровати и плакала, и когда я вошёл, она попыталась улыбнуться и сказала, что ADC расшифровывается не как Помощь Зависимым Детям, а как Ужасные Проклятые Дерьмоголовцы. Я засмеялся, и она тоже рассмеялась. Когда ты и твоя толстая, постоянно курящая мать вдвоём остались против всего мира, смех - единственный способ уберечься от сумас^шествия. Но для нас он был кое-чем большим. Для нас, маленьких людей, которые несутся сквозь мир подобно мыши из мультфильма, смех был единственной местью, которую мы могли себе позволить. И она работала на всех тех работах, и откладывала все свои деньги в бутылку с этикеткой: "АЛАНУ НА КОЛЛЕДЖ" - всё как в тех историях о богатых и бедных. И постоянно говорила мне, что я должен работать, работать, что другие дети может быть и могут играть в школе, но я не могу, потому что если бы она собирала деньги до самого Страшного Суда, то их всё равно не хватило бы. Я должен был ходить в колледж, потому что это единственный для меня способ стать на ноги... и для неё. И я работал, уж будьте уверены, потому что я не был слеп - я видел, как ей тяжело, я видел, как много она курит (это было её единственное удовольствие), и я знал, что наступит день, когда мы поменяемся местами, и мне придётся заботиться о ней. С образованием, которое даст колледж, и с хорошей работой я, наверное, смогу это делать. И я хотел этого. Я любил её. У неё был тяжёлый характер - в тот день, когда мы стояли в очереди на Пулю и со мной случилась та неприятность, не был единственным, когда она кричала на меня и била - но я всё равно любил её. Частично именно поэтому. Я любил её, когда она била меня так же часто, как целовала. Понимаете? Я тоже. Мы были семьёй, я и она, самая маленькая семья, самая крепкая. Если вы спросите, я отвечу, что делал всё для неё. И вот чего я хотел попросить - умереть за неё. - Что скажешь, Алан? - спросил Стауб. - Время выходит. - Я не могу решать, - хрипло сказал я. Луна плыла над дорогой, быстрая и сверкающая. - Ты некрасиво поступаешь, спрашивая меня об этом. - Я знаю и, поверь, так все говорят, - Стауб заговорил тише. - Но я должен сказать тебе кое-что. Если не решишь вовремя, я заберу вас обоих. - Он нахмурился, затем его лицо снова просветлело, будто он вспомнил что-то хорошее. - Если заберу вас обоих, поедете вместе на заднем сидении, поговорите о прежних временах... - Поедем куда? Стауб не ответил. Похоже, что он просто не знал. Деревья слились в сплошное чернильно-чёрное пятно. Мне был двадцать один год. Я не девственник, но с девушкой я был только однажды. Я был пьян и не мог бы вспомнить, на что это было похоже. Существует тысяча мест, куда я хочу поехать - Лос-Анджелес, Тахити, возможно, Люхенбах, Техас - и тысяча вещей, которые я хочу сделать. Моей матери было сорок восемь и это много, чёрт возьми! Госпожа МакКарди не должна была говорить так, но она сама была стара. Моя мать правильно поступала со мной, работая все те долгие часы и заботясь обо мне, но не был ли я обузой для неё? Ей сорок восемь. Мне двадцать один. У неё была целая жизнь до меня. Но тот ли это путь, по которому ты должна была пойти? Как ты приняла такое решение? Луна смотрела сверху, как яркий, несущий смерть глаз. - Лучше поторопись, парень, - сказал Стауб. Я открыл рот, чтобы заговорить, но у меня вышел только пустой вздох. - Понятно, - сказал он и протянул руку. Футболка снова задралась и я опять увидел чёрный рубец у него на животе. Есть ли там внутренности, за этим рубцом, или только пропитанная химией... В руке Стауб держал банку пива. Вероятно, одну из тех, что он купил в магазине на границе штата... - Я понял, у тебя пересохло во рту от волнения. Держи. Он протянул мне банку. Я взял её, открыл и сделал глоток. Пиво было холодное и резкое. Я никогда раньше н е пил пива. Просто не могу его пить. К окружающей нас темноте примешался жёлтый свет. - Быстрее, Алан! Вот первый дом, на вершине холма. Если тебе есть что сказать, лучше скажи это сейчас. Свет исчез, потом снова появился, только теперь огней было несколько. Свет лился из окон. А за окнами были обычные люди, занимающиеся обычными делами - смотрящие телевизор, кормящие кошек. Я подумал о нас, стоящих в очереди в Трилл-вилледж, Джин и Алан Паркер, большая женщина с тёмными пятнами пота вокруг подмышек и её маленький сын. Стауб прав, она не хотела стоять в той очереди, но я долбил ей, долбил, долбил... Он был прав. И она ударила меня, но ведь она и стояла со мной в той очереди. Она стояла со мной во множестве очередей, но у меня не было времени вспоминать всё. - Бери её! Бери её, бери мою маму, но не трогай меня! Я швырнул пивную банку на пол и закрыл руками лицо. Он прикоснулся ко мне, прикоснулся к рубашке на груди, и я с внезапной ясностью понял, что это был экзамен. Я провалил его. И теперь он вырвет моё сердце. Я закричал, и Стауб убрал руку, словно изменил своё решение в последний момент. Одну секунду мои лёгкие и мой нос были забиты этим смертоносным запахом. А потом был щелчок дверей и поток холодного свежего воздуха. - Приятных снов, Алан, - прохрипел Стауб мне в ухо и вытолкнул наружу. Я выкатился в октябрьскую темноту с закрытыми глазами и поднятыми руками... Наверное, я должен был кричать... ...До меня дошло, что я лежу на земле. Я открыл глаза. Сияние вокруг Луны было ослепительно-ярким и заряд боли прошёл сквозь мою голову, когда я посмотрел на него. Боль остановилась не за глазами, где обычно чувствуешь боль, когда в глаза неожиданно бьёт яркий свет, а в затылке. Моя одежда оказалась мокрой... Не важно. Я лежу на земле - вот всё, что имеет сейчас значение. Кажется, я понял, где нахожусь и одного взгляда по сторонам оказалось достаточно, чтобы подтвердить мои предположения: маленькое кладбище на вершине холма на Ридж-роуд. Луна висела прямо над головой, яркая, но уменьшившаяся в размерах. Туман сгустился и накрывал кладбище подобно одеялу. Несколько надгробий возвышались над туманом, что делало их похожими на каменные острова. Я попробовал встать на ноги и в затылке с новой силой вспыхнула боль. Ощупав затылок, я увидел на руке кровь. В лунном свете она казалась чёрной.
     Со второй попытки мне удалось подняться и я стоял, качаясь, среди надгробий, окутанных туманом. Я обернулся и увидел пролом в стене и саму дорогу. Я не видел моего рюкзака из -за тумана, но я знал, что он там. Если бы я вышел к дороге, то наверняка нашёл бы его. Вот оно как, наверное, было, всё легко и просто... Я остановился отдохнуть на этом холме, пошёл на кладбище, потому как мне захотелось огля^деться. И, когда возвращался от могилы Джорджа Стауба, запутался в собственных ногах, треснулся головой о камень. Интересно, сколько я тут провалялся? Судя по Луне... с точностью до минуты не скажу, но не меньше часа. Достаточно долго, чтобы увидеть сон о поездке с мертвецом. И как его звали? Конечно же Джордж Стауб. Это имя я прочитал на надгробной плите. Ну и сон... История из разряда тех, которые можно рассказывать годами спустя под конец какого-нибудь праздника и люди будут кивать, их лица примут торжественное выражение и они будут рассуждать о том, что в небесах и на земле ещё много непонятного, а потом... - А потом нихрена не будет! - прохрипел я. Туман медленно плыл над землёй. - Никогда никому не расскажу этого. Ни при жизни, ни умирая. Но именно так всё и было. Я сел в машину Джорджа Стауба, мертвеца с пришитой головой, который всё требовал, чтобы я сделал свой выбор. И я выбрал... я обменял жизнь моей матери на свою. Может, вы не поймёте, но я не чувствовал за собой вины. Никто не должен знать. Её смерть будет выглядеть естественной... нет, чёрт возьми, она и будет естественной! Я вышел с кладбища, подобрал рюкзак, о который всё же споткнулся, закинул его на плечи. На вершине холма загорелись огни. Я поднял руку с отставленным большим пальцем. Я был почти уверен, что это тот старик на своём Додже, который возвращается этой дорогой и ищет меня. Это придало бы моей истории завершённость. Только то был не он. То был фермер на грузовичке, заполненном корзинами с яблоками. Идеальный попутчик: и не старый, и не мёртвый. - Куда едешь, сынок? - спросил он. Я ответил. Оказалось, что нам по пути. И меньше, чем через сорок минут, в двадцать минут девятого, он остановился перед дверьми ММЦ. - Удачи, сынок. Надеюсь, твоя мамаша поправится, - сказал фермер. - Спасибо, - я открыл дверь. - Я вижу, ты нервничаешь, но с ней скорее всего всё будет нормально. И... сделай что-нибудь со своими руками... Я посмотрел на руки и увидел глубокие следы от ногтей. И вспомнил, как сжимал руки, как ногти врезались в плоть, а я не мог остановиться. И ещё я вспомнил глаза Стауба, заполненные лунным светом. "Ты ездил на Пуле? Я катался на этой штуке четырежды..." - Эй, сынок, ты в порядке? - Что? - переспросил я. - Ты весь дрожишь. - Да, всё в порядке. Ещё раз спасибо, - я захлопнул дверцу пикапа.
     
     Подходя к регистратуре, я напоминал себе, что должен выглядеть удивлённым, когда мне скажут, что мама мертва. Должен, потому что будет странно, если... или они просто спишут всё на шок... или... Я так глубоко задумался, что не расслышал слов сидящей за столом женщины. Пришлось просить повторить. - Я сказала, что она в 487 палате, но сейчас ты не можешь к ней подняться. Приёмное время - до девяти. - Но... - я был ошарашен. Женщина за столом терпеливо ждала, пока я скажу что-нибудь. На таб^личке, что стояла перед ней, было написано имя: Ивонн Эдерле. - Но она в порядке? Она посмотрела на экран монитора. - Ну... четвёртый этаж общий. Если бы твоей матери стало хуже, её перевели бы в ICU, а это на третьем. Если ты вернёшься завтра, то найдёшь её почти здоровой. Часы посещения... - Она моя мама! - прервал я. - Я добирался сюда автостопом от самого университета в Мэн. Разве я не могу подняться к ней хотя бы на несколько минут? - Иногда мы делаем исключения, - сказала Ивонн с улыбкой. - Подождите секунду, посмотрим, что я могу сделать. Она взяла телефонную трубку, набрала номер. Скорее всего, звонит дежурной медсестре на четвёртом этаже. И я вдруг увидел, что случится в следующие пару минут... Ивонн спросить, может ли сын Джин Паркер из 487 палаты подняться на минуту-другую - только чтобы поцеловать свою мать и сказать ей несколько слов, а медсестра... о, Боже! Миссис Паркер умерла не более пятнадцати минут назад, мы только что отправили ей в морг... мы не могли обновить базу в компьютере... так ужасно... - Мюриел? Это Ивонн. Тут пришёл молодой человек... - она вопросительно посмотрела на меня, я назвал своё имя. - Алан Паркер. Его мать Джин Паркер - в 487-й? Он интересуется, можно ли... Она замолчала. Наверняка дежурная говорила, что Джин Паркер... ...умерла... - Хорошо, - наконец, произнесла Ивонн. - Да, понимаю. Несколько секунд она сидела спокойно, глядя в никуда, потом положила телефонную трубку себе на плечо. - Она послала Энн Кориган вниз, взглянуть на твою мать. - Это никогда не закончится, - проговорил я. - Прошу прощения?.. - Ничего. Слишком долгая ночь и... - ...и вы боитесь за маму. Вы хороший сын, раз бросили всё, чтобы приехать сюда. Нда... Подозреваю, что мнение Ивонн Эдерле обо мне в корне изменилось бы и вряд ли в лучшую сторону, услышь она мой разговор со Стаубом. Но она не слышала. Маленький секрет - только между мной и Джорджем. Мне казалось, что прошло несколько часов, пока я стоял там и ждал... На столе перед Ивонн лежало несколько бумажных листков со списками. Она ставила галочки рядом с некоторыми именами в списках. Наверное, если Ангел Смерти действительно существует, он - или она - похож на эту женщину - письменный стол, компьютер, куча бумажек... Ивонн держала телефонную трубку, прижав её к плечу ухом. На четвёртом этаже медсестра по имени Энн Кориган, наверное, сейчас смотрит, как умирает моя мать... Ивонн выпрямилась, когда в трубке снова послышался голос. Она выслушала, затем ответила: - Хорошо, я поняла. Спасибо, Мюриел. Она повесила трубку и с торжественным выражением лица посмотрела на меня. - Мюриел говорит, что вы можете подняться, но только на пять минут. У вашей матери недавно были вечерние процедуры. Я стоял, как вкопанный, и смотрел на Ивонн. Её улыбка поблекла. - С вами всё в порядке, мистер Паркер? - Да. Наверное... я думал... Ивонн снова улыбнулась, но на этот раз улыбка была сочувствующей. - Многие так думают, - сказала она. - Это непостижимо! Приложить столько усилий, чтобы доехать сюда - и как можно предполагать худшее? Мюриел не пустила бы вас на свой этаж, если бы с вашей матерью было что-то не в порядке, уж поверьте мне. - Спасибо, - произнёс я. - Огромное спасибо. - Мистер Паркер, - окликнула меня Ивонн, когда я уже повернулся. - Можно вас спросить? Вы ехали из Мэнского Университета, откуда у вас этот значок? Трилл-вилледж в Нью-Хэмпшире, не так ли? Я посмотрел на свою рубашку и увидел значок, прицепленный к переднему карману: " Я КАТАЛСЯ НА ПУЛЕ В ДЕРЕВНЕ СТРАХА". Скорее всего, Стауб прицепил мне этот значок как раз перед тем, как вытолкнул из машины. Поставил метку. Порезы на моих ладонях подтверждали это, чёртов значок... Стауб попросил меня сделать выбор. И я выбрал. Так почему же моя мать до сих пор жива? - Этот? - я тронул значок большим пальцем. - Это мой талисман. Ложь была ужасной. - Он мне достался очень давно, когда я ездил в Трилл-вилледж с матерью. Ивонн улыбнулась так, будто ничего лучшего в жизни никогда не слышала. - Хорошенько обними её, - сказала она. - Это поможет ей успокоиться и уснуть гораздо лучше, чем таблетки. Лифт вон там, за углом.
     Так как часы посещения закончились, у лифта я оказался один. Слева от дверей стояла небольшая корзина. Я оторвал значок от рубашки, швырнул в корзину. Затем я потёр руки о штаны. И когда одна из дверей лифта открылась, я всё ещё тёр, тёр руки... ...лифт пополз вверх. Над кнопочной панелью висел плакат, анонсирующий сдачу крови донорами на эту неделю. Когда я читал его, меня посетила идея... вернее, это была не столько идея, сколько необходимость. Моя мать умирала в эту самую секунду. Я сделал выбор, и поэтому должен увидеть её... Двери лифта открылись и я увидел ещё один плакат. На нём был изображён мультяшного вида палец, прижатый к таким же губам. Под рисунком красовалась надпись: "НАШИ ПАЦИЕНТЫ НУЖДАЮТСЯ В ТИШИНЕ!" От лифта вправо и влево расходились коридоры, палаты с нечётными номерами - налево. Я остановился между 481 и 483 палатами. Я не могу этого сделать... Пот, вязкий и липкий, как наполовину замороженный сироп, маленькими струйками пополз из-под моих волос. Желудок будто сжала чья-то липкая рука. Нет, не могу. Лучше повернуться и убежать подобно трусливому цыплёнку. Доеду до Харлоу и утром позвоню миссис МакКарди. Утро вечера мудреннее. И я уже было развернулся, когда из дверей палаты... палаты моей матери показалась голова медсестры. - Мистер Паркер? - спросила она шёпотом. ...И я кивнул. - Заходите, да побыстрее. Она отходит. Это были те самые слова, которые я ожидал услышать, но всё же они заставили меня содрогнуться от ужаса. Я ощутил дрожь в коленях. Медсестра заметила, что я не в себе, и быстро подошла ко мне. Её лицо было встревожено. На маленькой позолоченной бирке у неё на груди было написано: "ЭНН КОРРИГАН". - Нет, нет, я имела в виду, что она отходит ко сну. О боже, как глупо... С ней всё в порядке, мистер Паркер. Я дала ей амбиен и она скоро уснёт, вот и всё. Мир, кажется, облепил меня, в ушах стоял гул. Я вспоминал, как сте^лется под колёса машины дорога, то чёрно-белое кино в серебряном свете луны. "Ты катался на Пуле? Э-э, парень, я катался на ней четыре раза!" Энн Корриган провела меня в палату и я увидел свою мать. Она всегда была "большой" женщиной, больничная койка была мала для ней, но теперь... Её волосы, в которых заметно прибавилось седины, рассыпались по подушке. Её руки лежали поверх одеяла, какие-то слишком кукольные руки... Лицо её, вопреки моим ожиданиям, выглядело вполне нормальным, если не считать жёлтого цвета кожи. Она лежала с закрытыми глазами, но когда медсестра, стоящая рядом со мной, прошептала её имя, веки поднялись. Глаза были красивого тёмно-синего переливающегося цвета. Самое молодое в ней - эти глаза. Секунду они смотрели в пустоту, но потом взгляд обрёл осмысленность. Мама улыбнулась и попробовала поднять руки, одна бессильной плетью упала обратно на одеяло. - Алан, - прошептала она. Я подошёл к кровати, чувствуя, как подкатывает к горлу комок слёз. Рядом со стеной стоял стул, но я встал на колени рядом с кроватью, поцеловал её в лоб, в щёку... - Не плачь, - прошептала мама. - Не нужно. - Я сразу поехал, как №только услышал... Бетси МакКарди позвонила... - Починил машину? - Нет, я добирался автостопом. - Горе ты моё, - сказала она. Каждое слово давалось ей с усилием, но мама говорила чётко и внятно. Она понимала, кто она, кто я, где мы находимся и почему. Только то, что левая рука плохо слушалась, говорило о её состоянии. Я почувствовал огромное облегчение. Всё шутки Стауба... а может и не было никакого Стауба? Может, это всё сон и ничего не было на самом деле? И, стоя на коленях рядом с кроватью, обнимая маму, я всё более убеждался в том, что так и есть. - Алан. У тебя на воротнике кровь. Мама медленно закрыла и снова открыла глаза. Наверное, веки кажутся ей очень тяжёлыми. - Я разбил голову, мам, но ничего страшного. - Ладно. Ты... должен позаботиться о себе. Её глаза снова закрылись. - Мистер Паркер, наверное, лучше будет дать ей поспать, - сказала медсестра, стоявшая позади меня. - У неё был очень трудный день. - Я знаю, - я поцеловал её в уголок губ. - Я уйду сейчас, мама, но обязательно вернусь завтра. - Только... не автостопом... это опасно... - Хорошо. Меня довезёт миссис МакКарди. Поспи немного. - Я... только и делаю, что сплю, - сказала мама. - Я вынимала посуду из посудомоечной машины... тут - боль, головная боль. Я упала, а очнулась... уже здесь, - она посмотрела на меня. - Удар... Доктор говорит, всё будет нормально. - Да, мама, - я встал, взял её руку. Кожа была похожа на мокрый шёлк. Рука старого человека. - Мне приснилось, что мы с тобой в том парке развлечений в Нью Хэмпшире. Я почувствовал, что кожа моя становится холодной. - Правда? - Ага. Как мы стоим в очереди к той штуке... ну... она ещё взлетает вверх. Ты помнишь? - Пуля, мама. Я помню. - Ты был испуган и я накричала на тебя. - Нет, мам, ты... Её рука сжала мою, уголки губ превратились в маленькие впадины. На лице появился призрак прежнего нетерпеливого выражения. - Накричала, накричала. И ещё ударила тебя... по затылку, да? - Может быть, - ответил я. - Я не должна была этого делать. Было жарко, а я устала, но... нет, не должна была. Я хотела попросить прощения. В глазах у меня защипало. - Всё в порядке, мам. Это было так давно. - Но ты так и не прокатился, - прошептала она. - Прокатился. В конце концов. Она улыбнулась. Она выглядела маленькой и слабой, совсем не похожей на ту злую, потную женщину, которая закричала на меня, когда очередь уже подходила к концу. Что-то она должна была увидеть на лицах людей, которые ждали своей очереди. Я помню, как она сказала: "Чего смотришь, красотка?", когда уводила меня, а я хныкал, потирая свой затылок... только это было не больно. Всё, чего я хотел, это уйти подальше от той громадной машины... - Мистер Паркер, вам действительно пора идти. Я поцеловал руку мамы. - Завтра увидимся, - сказал я. - Люблю тебя, мама. - Я тоже тебя люблю, Алан. Прости меня за все разы, когда я обижала тебя. Я была не права. "Но так было. Я не знал, как сказать ей, но я принимал всё это. То была частичка нашей семейной тайны. - Увидимся завтра, мама... Она не ответила. Её глаза снова закрылись. Она уснула. Я отошёл от кровати, не сводя глаз с мамы. - С ней точно всё будет в порядке? - спросил я у медсестры уже в коридоре. - Нельзя сказать наверняка. Она - пациент доктора Наннали, он очень хороший врач. Он будет здесь завтра днём, спросите сами. - А как по-вашему? - По-моему, она поправится. Она сильная женщина. Конечно, ей придётся кое-что изменить в своих привычках... - Бросить курить? - Да, обязательно, - она сказала это так, будто избавиться от своей привычки не труднее, чем переставить вазу из спальни в гостиную. Я нажал кнопку вызова лифта. - Спасибо за всё, - сказал я. - Не за что. Простите, что напугала вас. Я сказала глупость. - Ничего, - вообще-то, тут я с ней был согласен. - Забудьте. Дверь закрылась, кабина поползла вниз. Я посмотрел на следы от ногтей на своих ладонях. Какое же я ужасное создание, тварь последняя... Даже если всё это был сон - я тварь, мерзкое животное. "Бери её..." Она - моя мать, а я... "Бери её вместо меня..." Она вырастила меня, работала день и ночь, чтобы заработать на кусок хлеба для меня, стояла со мной в очереди под палящим летним солнцем в вонючем парке, а я... Мразь, мразь, паскудная мразь!.. Когда дверь лифта открылась, я вышел и снял крышку с мусорной корзины. Да, он лежал там, в почти пустом бумажном стаканчике из-под кофе, значок с надписью "Я КАТАЛСЯ НА ПУЛЕ В ДЕРЕВНЕ СТРАХА, ЛАКОНИЯ". Я нагнулся, вынул значок из холодных остатков кофе на дне стаканчика, вытер о джинсы и положил в карман. Я вышел из здания больницы. Луна висела в небе, наполняя мир своим странным, совершенно нереальным светом. Никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым и удручённым. Если бы можно было снова вернуться в ту машину и сделать выбор заново, то... я выбрал бы иной вариант. Смешно - если бы я нашёл маму мёртвой, то, наверное, жил бы с этим. В конце концов, разве не так заканчиваются подобные истории? Старик из Доджа был прав, когда говорил, что никто из водителей не согласится подобрать меня в городе. Через Левинстон я шёл пешком - Лисбон^стрит, Канал-стрит, потом бары с музыкальными автоматами, где играли старые песни Foreigner, Led Zeppelin и AC/DC на французском. Было уже далеко за одиннадцать, когда я дошёл до моста Демьют. Стоило мне очутиться на стороне Харлоу, как первая же машина остановилась в ответ на мою поднятую руку. Через сорок минут я уже выуживал ключ из-под старой красной тачки на заднем дворе, а ещё через десять минут - лежал в постели. По-моему, то был первый раз, когда я заснул в этом доме самосотоятельно. В полдень меня разбудил телефонный звонок. Я подумал, что могут звонить из госпиталя... сказать, что моей матери резко стало хуже, что она умерла всего несколько минут назад... Но это была всего лишь миссис МакКарди. Она хотела убедиться, что я нормально добрался домой, что со мной всё в порядке и узнать все подробности моей поездки. Она заставила меня повторить всё трижды и когда я пересказывал всё в третий раз, то чувствовал себя преступником на допросе. Ещё миссис МакКарди спросила меня, хочу ли я поехать в госпиталь вместе с ней сегодня днём. Я согласился. Повесив трубку, я подошёл к двери в спальню. В большом, в полный рост, зеркале я увидел высокого, небритого молодого парня с небольшим животом, одетого только в мешковатые семейные трусы. - Нельзя жить, каждую минуту ожидая, что тебе позвонят и скажут о смерти матери, - сказал я своему отражению. Время всегда сглаживает из памяти воспоминания... но удивительно, как чётко я запомнил каждую минуту прошедшей ночи. Кажется, до сих пор вижу молодое лицо Стауба под перевёрнутой кепкой, сигарету у него за ухом... и струйки дыма, выходящие из его разрезанного горла во время затяжки, слышал его историю о кадиллаке. Время округляет углы, да, но не так быстро. В конце концов, у меня есть значок. Сувенир. Разве не остаются у героев рассказов о призраках всякие сувениры? В углу комнаты стояла старая стереосистема. Я порылся в своих кассетах, пытаясь найти что-нибудь послушать, пока буду бриться. Выбрал одну, помеченную "FOLK MIX". Я записал её ещё в школе - Боб Дилан пел о тоскливой смерти Хэтти Кэрол, Том Пакстом - о своём беспокойном приятеле и, наконец, началась песня Дэйва Ван Ронка о кокаине. Я остановил лезвие бритвы у своего горла. "Got a headful of whiskey and a bellyful of gin, - пел Дэйв своим дрожащим голосом. - Doctor say it kill me but he don't say when". Вот он, ответ. Сознание вины заставило меня думать, что мама обязательно умрёт, и Стауб не пытался переубедить меня. Но ведь и я не пытался... Доктор сказал, что это убьёт меня, но не сказал когда. Разве мой выбор - не следствие естественного хода вещей? Разве дети не живут дольше родителей? Чёртов сукин сын пытался испугать меня. Пытался заставить чувствовать вину, но я не купился на это, нет. Разве каждый из нас в конце не прокатится на Пуле? Ты просто пытаешься оправдать себя. Пытаешься найти способ вернуть всё в нормальное состояние. Может быть, то, о чём ты думаешь, правда... но когда он попросил тебя выбрать, ты выбрал её. Ты выбрал её, приятель... Я открыл глаза и посмотрел на своё отражение в зеркале. "Я сделал то, что должен был сделать". Только не очень в это верилось... Когда мы с миссис МакКарди приехали в ММС, маме было уже лучше. Я спросил её, помнит ли она свой сон о Трилл-вилледж. Мама покачала головой. - Я точно помню, что ты приезжал ночью, - сказала она. - Мне жутко хотелось спать. А что за сон? - Ничего, мама, - я поцеловал её в лоб. Маму выписали пять дней спустя. Она первое время хромала при ходьбе, но это вскоре прошло и через месяц мама вернулась на работу на полный рабочий день. Я вернулся в школу и нашёл работу в пиццерии в Ороно. Платили немного, но денег на починку автомобиля хватило. Мама попыталась бросить курить и ей это, в конце концов, удалось, но когда я приехал домой на весенних каникулах, то кухня была прокуренной, как обычно. - Прости, Алан, - сказала мама, увидев упрёк в моих глазах. - Я не смогла. Знаю, что ты хотел этого да и я сама должна, но... Это стало частью моей жизни. Через две недели я закончил колледж. У мамы был ещё один удар, но несильный. Она снова пыталась бросить, но набрала пятьдесят фунтов и отказалась от своих попыток. Я нашёл хорошую работу в Портленде. С первого раза. Наверное, мне повезло. И я стал убеждать маму уйти с её собственной работы. Вначале было трудно. - Ты должен экономить, собирать деньги на собственную жизнь, - говорила она. - Когда-нибудь ты женишься и тогда они тебе понадобятся. - Ты моя жизнь, - сказал я и поцеловал её. - Тебе это может нравится или нет, но так оно и есть. Я не жил с мамой, но навещал её почти каждый день. Мы смотрели видео, смеялись... Не знаю, должен ли я быть благодарен Джорджу Стаубу за эти годы. Ночь, когда я встретил его, так и не стёрлась из моей памяти. Пришёл день, когда я не смог найти значок, данный Стаубом. Помню, что взял его с собой, когда переезжал в квартиру в Фэлмоте. С хранил значок на столике рядом с кроватью рядом с парой расчёсок, запонками и старым значком с надписью "BILL CLINTON, THE SAFE SAX PRESIDENT", но он всё равно потерялся. А потом позвонила миссис МакКарди и сказала то, что я давно уже ожидал услышать.
     Когда похороны закончились и бесконечная очередь желающих проститься подошла к концу, я вернулся в маленький домик в Харлоу, где мама провела свои последние годы. Алан и Джин Паркер - против всего мира... А теперь я один.
     Я упаковал вещи, которые хотел оставить себе и которые следовало отдать близким. Когда почти всё было сделано, я встал на колени и заглянул под её кровать. Он был там, значок, который я искал так долго. Я сжал его в кулаке. Игла вонзилась в руку, но я только крепче сжал его, получая удовольствие от боли. А когда я разжал руку, в глазах стояли слёзы. Надпись на значке двои^лась. Это было похоже на трёхмерный фильм. - Теперь ты доволен? - спросил я тишину. - Довольно? Ответа, конечно же, не было. Комната молчала. Ты стоял в очереди, вот и всё. Стоял в очереди под луной и загадывал желания в её жутком свете. Ты стоял в очереди и слушал их крики - они заплатили за страх, а Пуля честно отрабатывала свои деньги. Может, ты дождался своей очереди. Может, ты побежал. Любой путь приводит к одному концу. Смех смехом... А теперь забирай свой значок и проваливай отсюда.