Стивен КИНГ Перевод с английского Т.А. Перцевой
     
     
     ЛОВЕЦ СНОВ
     
     ТОМ 3
     
     
     ONLINE БИБЛИОТЕКА
     
     
     http://www.bestlibrary.ru
     
     
     ЧАСТЬ 3
     
     
     КУЭБИН
     
     По лестнице вверх я однажды шагал И вдруг, кого не было там, повстречал, Назавтра опять не пришлось нам встречаться.
     Когда ж перестанет он мне не являться?
     Хьюз Мирно
     
     
     Глава 18
     
     
     ПОГОНЯ НАЧИНАЕТСЯ
     
     1
     
     Джоунси так и не понял, сколько было времени, когда из снежной круговерти выплыла зеленая вывеска "Дайзерт" - часы на приборной доске "рэма" давно вышли из строя, непрерывно показывая полночь, - но снег валил по-прежнему и было по-прежнему темно. Снегоочистители на выезде из Дерри терпели поражение в неравной битве с ураганом. Украденный "рэм" был "чертовски хорошим трудягой", как выразился бы папаша Джоунси, но и он тоже стал сдавать, скользя и буксуя в глубоких заносах, с натужным ревом пробираясь сквозь мрак и пургу. Джоунси не знал, куда стремится мистер Грей, и не верил, что он туда доберется. Не в эту бурю, не в таком грузовике.
     Радио работало, но не слишком хорошо, громче всего слышался треск статических разрядов. Точное время пока не объявляли, но Джоунси удалось поймать прогноз погоды. К югу от Портленда снег сменился дождем, но от Огасты до Брунсвика осадки в основном представляли гнусную смесь снежной крупы, ледяного ливня и мокрого снега. Многие города и поселки лишились электричества, и всякая езда без цепей на колесах была не только невозможна, но и смертельно опасна.
     Джоунси пришел в полный восторг от таких новостей.
     
     2
     
     Когда мистер Грей попытался повернуть грузовик к пандусу, наверху которого маняще сияла зеленая вывеска, "рэм" беспомощно заскользил вбок, разбрызгивая гигантские снежные облака. Джоунси сознавал, что, управляй машиной он, наверняка скатился бы с дороги и засел в канаве, но этого не случилось. Хотя мистер Грей не был защищен от эмоций Джоунси, все же куда меньше поддавался панике в стрессовых ситуациях, и вместо того чтобы слепо бороться с огромной махиной, схватился за руль и позволил грузовику сползать, пока он не затормозил сам собой. А потом снова выровнял "рэм". Пес, мирно спящий на коврике, даже не проснулся, и пульс Джоунси почти не участился. Будь за рулем он сам, сердце уже выпрыгивало бы из груди. Но, разумеется, на своем месте он в такую бурю попросту бы поставил машину в гараж и остался дома.
     Мистер Грей послушно остановил машину у знака "стоп" на самом верху пандуса, хотя шоссе № 9 в обоих направлениях представляло собой пустыню. Напротив пандуса сверкала огнями дуговых ламп огромная автостоянка, по которой, словно гигантские белые медведи, гуляли снежные смерчи. В обычную ночь здесь было бы яблоку негде упасть, ревели бы моторы, сверкали зеленые и желтые огни фар, то и дело подъезжали грузовики, трейлеры, легковые автомобили, стоял непрерывный гам. Сегодня же здесь почти никого не было, если не считать участка, обозначенного табличкой: ПЛАТНАЯ ПАРКОВКА. ОБРАЩАЙТЕСЬ К УПРАВЛЯЮЩЕМУ. ИМЕТЬ ПРИ СЕБЕ КВИТАНЦИЮ. За изгородью стояло с дюжину трейлеров и рефрижераторов, заметенных снегом. Водители сейчас, должно быть, сидели в "Дайзерт", играли в пинбол, смотрели телевизор в баре или пытались уснуть в убогой общей спальне, где за десять долларов можно получить койку, чистое одеяло и живописный вид на бетонную стену. Ивесу терзала одна и та же мысль: Когда я уберусь отсюда? И - во сколько все это мне обойдется?
     Мистер Грей осторожно нажал на газ, в соответствии с представлениями Джоунси о зимней езде, все четыре колеса пикапа завертелись, и грузовик сдвинулся с места, вгрызаясь в снег.
     Давай! - подбадривал Джоунси со своей позиции у окна. Давай, застрянь по самое некуда! Потому что когда полноприводный грузовик застревает, считай, ты засел всерьез и надолго!
     Но тут колеса покатились: сначала передние, там, где вес мотора придавал им немного больше трения, а потом и задние. "Рэм" пересек шоссе № 9 и чуть задержался у таблички с надписью ВХОД. За ней виднелась другая: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЛУЧШУЮ АВТОСТОЯНКУ В НОВОЙ АНГЛИИ. Огни фар тут же осветили третью, полузаметенную снегом, по вполне читаемую: ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЛУЧШУЮ АВТОСТОЯНКУ В МИРЕ.
     Это в самом деле лучшая автостоянка в мире? - поинтересовался мистер Грей.
     Разумеется, заверил Джоунси и, не в силах сдержаться, захохотал.
     Почему ты это сделал? Почему издаешь такие звуки?
     Тут Джоунси осознал кое-что, ужасающее и одновременно трогательное: мистер Грей улыбался его губами! Не широко, едва-едва, но это была улыбка!
     Он не знает, что такое смех, подумал Джоунси. Конечно, ему и гнев неведом, но учится он на удивление быстро, во всяком случае, истерики закатывает по всем правилам.
     Твои слова показались мне забавными.
     Что такое "забавное?
     Джоунси замялся, не представляя, как отвечать на подобный вопрос. Он хотел, чтобы мистер Грей испытал весь спектр человеческих эмоций. Похоже, он сумеет выжить, только очеловечив своего узурпатора, похитившего и захватившего его тело и большую часть сознания. Недаром Пого сказал как-то: "Мы встретились с врагом, и враг - это мы". Но как объяснить значение слова "забавно" пригоршне спор из другого мира? И что тут смешного, если владельцы "Дайзерта" провозгласили свою стоянку лучшей на земле?
     Теперь они проезжали мимо очередной таблички, со стрелками, показывающими вправо и влево. Под левой было написано БОЛЬШЕГРУЗНЫЕ, под правой - МАЛЫЕ.
     Куда? - осведомился мистер Грей, останавливаясь у таблички.
     Джоунси мог бы заставить его самого поискать информацию, но какой смысл?
     Мы "малые", коротко бросил он, и мистер Грей повернул "рэм" направо. Колеса забуксовали, грузовик тряхнуло. Лэд поднял голову, в очередной раз громко выпустил благоухающие эфиром газы и жалобно взвыл. Брюхо пса раздулось и отвисло: всякий посторонний мог бы посчитать его сукой, готовой вот-вот ощениться.
     На стоянке отдыхали десятка два машин и пикапов. Утонувшие в снегу едва не по крыши наверняка принадлежали обслуге: механикам (здесь всегда дежурило не меньше двух), официанткам, поварам. Джоунси с живейшим интересом отметил, что самой чистой была светло-голубая патрульная машина с небольшим сугробиком вокруг проблескового маячка. Нарваться на арест? Это, несомненно, положит конец планам мистера Грея; с другой стороны, он уже был свидетелем трех убийств, если считать водителя пикапа. Правда, свидетелей первых двух не найдется, как, возможно, и отпечатков Гэри Джоунса, но здесь? Полным-полно. Он представил себя стоящим в зале суда. "Видите ли, судья, все убийства совершил тот инопланетянин, что пробрался в меня. Мистер Грей".
     Еще одна шутка, которую мистер Грей вряд ли оценит.
     Достойный мистер Грей тем временем снова обшаривал его сознание.
     Пердайзерт, начал он. Почему вы называете это место "Пердайзерт", когда на табличке написано "Дайзерт"?
     Это Ламар придумал, объяснил Джоунси, вспоминая долгие веселые завтраки в придорожном ресторанчике, по пути в "Дыру в стене" или оттуда. Тоже часть традиции... И мой па тоже так его называл.
     Это забавно?
     Не слишком. Довольно грубая шутка.
     Мистер Грей остановился в самом близком к освещенному острову ресторана ряду, как можно дальше от полицейской машины. Джоунси так и не сообразил, понимает ли мистер Грей значение проблескового маячка или нет. Он выключил фары, потянулся к ключу зажигания, но замер и издал несколько резких, похожих на лай звуков:
     - Ха! Ха! Ха!
     Ну как вам? Нравится? - с нескрываемым любопытством спросил Джоунси. И с некоторым опасением тоже.
     - Никак, - сказал мистер Грей, выключая зажигание. Но продолжая сидеть в темноте, прислушиваясь к вою ветра за стеклами кабины, он снова попробовал, на этот раз чуть увереннее:
     - Ха, ха, ха, ха!
     В своем офисе-убежище Джоунси вздрогнул. Жуткий звук. Словно привидение пытается обернуться человеком.
     Лэду смех тоже не понравился. Он снова взвизгнул, испуганно глядя на мужчину за рулем хозяйского грузовика.
     
     3
     
     Оуэн тряс Генри, пытаясь разбудить, и Генри неохотно открыл глаза, уверенный в том, что проспал не больше пяти минут. К конечностям словно гири привязали.
     - Генри!
     - Я здесь.
     Левая нога чешется, и во рту тоже, проклятый байрум обметал губы. Генри стер его, с удивлением отмечая, как легко отрывается грибок. Отлетает, как шелуха.
     - Слушай. И смотри. Можешь?
     Генри поглядел на призрачно-белую дорогу. Оуэн остановил "сноу кэт" у обочины и выключил фары. Где-то впереди, в темноте звучали голоса.., что-то вроде лагеря. Генри обшарил их сознание. Четверо: молодые люди, рядовые...
     Блю-группа, прошептал Оуэн. Мы наткнулись на Блю-группу.
     Четверка молодых людей, рядовые Блю-группы. Старавшиеся не показать, как испуганы.., пытавшиеся выглядеть крутыми.., голоса во тьме.., небольшой походный огонек голосов в темноте...
     Генри обнаружил, что способен все рассмотреть, хотя и смутно, из-за снега, конечно: желтые вспышки освещали поворот на шоссе. На приборной панели лежала картонка из-под пиццы, превращенная в поднос, на котором валялись несколько кусков сыра, крекеры и швейцарский армейский нож. Нож принадлежал одному из парней по имени Смитти, и все по очереди нарезали им сыр. Чем дольше Генри вглядывался, тем лучше видел, но более того, он проникал в головокружительные глубины, словно физический мир отныне стал не трех-, а четырех- или пятимерным. И легко понять почему: он видел не одной, а четырьмя парами глаз одновременно. Они жались друг к другу в кабине...
     - "Хамей"! - восторженно воскликнул Оуэн. Охуительный "хамей"! Повышенной проходимости! Проберется где угодно и когда угодно! То, что надо!
     Молодые люди сидели достаточно близко друг к другу, но все же в четырех разных местах, глядя на мир с четырех разных точек, и были наделены зрением разной остроты - от почти орлиного (Дейна из Мейбрука, штат Нью-Йорк) до совсем обычного, довольно среднего. Однако мозг Генри каким-то образом подвергал их обработке, оценивал всех одновременно, словно переводил застывшие на бобине пленки множественные образы в живые картины. Но не как в кино: не какое-то ненадежное трехмерное изображение, нет, совершенно новый способ видения, того рода, что может стать толчком к совершенно новому способу мышления.
     Если это дерьмо распространится еще дальше, подумал Генри, испуганный и безумно возбужденный, если оно распространится...
     Локоть Оуэна вонзился ему в бедро.
     - Может, оставишь лекцию до более подходящего случая? - посоветовал он. - Лучше посмотри туда, на ту сторону шоссе.
     Генри автоматически перевел взгляд в указанном направлении, наслаждаясь своим уникальным счетверенным зрением, и запоздало сообразил, что не просто посмотрел, а одновременно подключил глаза всей четверки, чтобы лучше всмотреться в дальний конец дороги. Там тоже мигали огоньки.
     - Контрольно-пропускной пункт, - пробормотал Оуэн. - Петля старого Курца. Одна из его страховочных штучек. Оба въезда на шоссе заблокированы, проезд только по пропускам. Мне нужен "хамви", в такой ураган лучшей машины не найти, но не хочу всполошить парней на той стороне. Можем мы это сделать?
     Генри снова поэкспериментировал с глазами молодых людей, подвигал глазными яблоками и обнаружил, что, если они не смотрят на один и тот же предмет, ощущение богоподобного четырех-пятимерного зрения испарялось, оставляя его с тошнотворной, распавшейся перспективой, где ментальные процессоры не действовали. Но он двигал их глазными яблоками. Только ими, но...
     Думаю, сумеем, если станем действовать вместе, ответил Генри. Подбирайся ближе. И перестань разговаривать вслух. Держи мысленную связь.
     Голова Генри неожиданно наполнилась новым содержимым. Зрение снова прояснилось, но перспектива на этот раз не была такой многоплановой. Только две пары глаз вместо четырех: его и Оуэна.
     Оуэн включил вездеход на первую скорость и стал пробираться вперед с погашенными фарами. Низкий рокот двигателя терялся за непрерывным визгом ветра. По мере того как они сокращали расстояние, Генри усиливал контроль над сознанием сидящих в "хамви".
     Мать твою, сказал Оуэн, полусмеясь, полузадыхаясь.
     Ты о чем?
     О тебе, старина: не поверишь, все равно что оказаться на ковре-самолете. Иисусе, ну и силен ты!
     Думаешь? Погоди, что запоешь, когда встретишь Джоунси!
     Оуэн остановил "сноу кэт" у подножия низкого холма. За ним было шоссе, а еще - Берни, Дейна, Томми и Смитти, сидевшие в "хамви" на самом верху южного пандуса и пожиравшие сыр и крекеры с импровизированного подноса. Они с Оуэном в полной безопасности. Четверка молодых людей, не зараженная байрумом, понятия не имела, что за ними наблюдают.
     Готов? - спросил Генри.
     Кажется. Вторая личность в голове Генри, казавшаяся спокойной, как удав, когда Курц со своими приспешниками палили по ним, теперь нервничала. Бери командование на себя, Генри. Я всего лишь исполнитель.
     Начинаем.
     Все последующее Генри проделывал инстинктивно, связав четверку в "хамви" воедино, не образами смерти и разрушения, но воплотившись в Курца. Для этого он беззастенчиво воспользовался не только энергией Оуэна Андерхилла, в этот момент куда более сильной, чем у него самого, но и его глубоким знанием устава и обязанностей командира. Само это действие доставило ему невыразимое удовлетворение. Впрочем, и облегчение тоже. Одно дело - двигать их глазами, и совсем другое - полностью завладеть разумом. А ведь они не поражены байрумом и, следовательно, должны бы обладать иммунитетом к подобным вещам. Слава Богу, что это не так!
     За тем пригорком, что к востоку от вас, парни, стоит "сноу кэт", сообщил Курц. Отгоните его на базу. Немедленно - никаких вопросов, замечаний, двигайте сюда и поскорее, По сравнению с вашим теперешним транспортом вам покажется немного тесновато, но, думаю, все поместитесь, хвала Господу. Шевелите задницами, парни, Господь вас любит.
     Генри увидел, как они, один за другим, спрыгивают в снег. Спокойные, потухшие лица, бесстрастные глаза. Он уже хотел вылезти, но заметил, что Оуэн так и не пошевелился. Только губы двигались, складывая слова: "Шевелите задницами. Господь вас любит".
     Оуэн! Давай же!
     Андерхилл растерянно огляделся, кивнул и выскочил наружу.
     
     4
     
     Генри споткнулся, упал на колени, поднялся и настороженно всмотрелся в струящуюся тьму. Осталось немного, Бог знает, совсем немного, но он не сумеет одолеть и двадцати футов этих заносов, не говоря уже о полутораста. Все вперед и вперед эггмен идет, подумал он и сделал это. Вымотался до предела и попал в ад. Эггмен в а...
     Рука Оуэна подхватила его.., нет, не только рука. Он питал Генри своей силой.
     Спасибо те...
     Позже будешь благодарить. И спать тоже. А пока не спускай глаз с компании.
     По компании не было. Были только Берни, Дейна, Томми и Смитти, бредущие сквозь снег: цепочка молчаливых лунатиков в комбинезонах и куртках с капюшонами. Они направлялись на восток, к Суонни-понд-роуд, к "сноу кэт", Оуэну и Генри было не по пути с ними. Эти стремились на запад, к брошенному "хамви". Сыр и крекеры тоже остались на приборной доске, и осознав это, Генри плотоядно облизнулся.
     "Хамви" стоял прямо по курсу. Они уведут его, не включая фар, на первой скорости, тихо-тихо, обойдя желтые вспышки на противоположной стороне, и если повезет, парни, охраняющие второй съезд, даже ухом не поведут.
     Если они нас заметят, сумеешь заставить их забыть? Устроить.., ну не знаю.., амнезию, что ли? - спросил Оуэн.
     Генри почти не сомневался, что сможет.
     Оуэн?
     Что?
     Если мы выкрутимся, это изменит все. Все.
     Пауза. Оуэн обдумывал сказанное. Генри говорил не о знании, обычной разменной монете боссов Курца в иерархии сильных мира сего. Он имел в виду способности человеческого разума, далеко превосходящие какое-то жалкое чтение мыслей.
     Знаю, ответил он наконец.
     
     5
     
     Они уселись в "хамви" и направились на юг. На юг, в снег и буран. Генри Девлин еще жевал крекеры и сыр, когда усталость погасила огни в его перевозбужденном сознание.
     Он так и заснул с крошками на губах.
     И видел во сне Джози Ринкенхауэр.
     
     6
     
     Через полчаса после начала пожара от коровника старого Реджи Госслина осталось только круглое тлеющее пятно, этакий глаз подыхающего дракона в черной глазнице талого снега. Из леса к востоку от Суонни-понд-роуд доносилось та-та-та винтовочных выстрелов, сначала частое, потом реже и тише: это группа "Империэл Вэлли" (отныне "Империэл Вэлли" под командованием Кейт Галлахер) отстреливала беглецов. Настоящая стрельба по тарелочкам, в которой не многим "тарелочкам" удастся уцелеть. Конечно, счастливчики не преминут поведать всю печальную историю возмущенному обществу, и кто знает, что ждет нынешних храбрых охотников, но об этом еще будет время тревожиться. Завтра.
     А пока разворачивалось действие, изменник Оуэн Андерхилл уходил все дальше и дальше, а Курц и Фредди Джонсон находились на командном посту (теперь, по мнению Джонсона, снова ставшем обыкновенным "виннебаго": ощущение собственного всемогущества и значимости куда-то ушло), кидая игральные карты в кепку.
     Лишившийся телепатических свойств, но по-прежнему тонко чувствующий настроения подчиненных - то, что теперь количество подчиненных свелось к одному, значения не имело, - Курц взглянул на Фредди:
     - Поспешай не торопясь, дружище, эта мудрость еще никого не подводила.
     - Да, босс, - ответил Фредди без особого энтузиазма. Курц подбросил двойку пик. Она вспорхнула в воздухе и опустилась в кепку. Курц, замурлыкав от удовольствия, приготовился выщелкнуть вторую. В дверь постучали. Фредди повернулся было к выходу, но наткнулся на грозный взгляд Курца. Фредди снова направил все внимание на карту. Эта вроде летела ровно, но опустилась на козырек кепки. Курц что-то пробормотал себе под нос и кивнул на дверь. Фредди, с мысленной благодарственной молитвой, пошел открывать.
     На верхней ступеньке стояла Джослин Макэвой, одна из двух женщин в "Империэл Вэлли". Мягкий деревенский выговор выдавал в ней уроженку Теннесси, зато лицо под шапкой коротко стриженных светлых волос было словно высечено из камня. Она картинно держала за ремень неуставной израильский автомат. Фредди завистливо вздохнул, гадая, где она достала такую штуку, но решил, что это не важно. За последние час-полтора многое потеряло всякое значение.
     - Джое! - воскликнул Фредди. - Что ты здесь делаешь, нехорошая девочка?
     - Доставила двух Рипли-положительных, как приказано.
     Из леса снова донеслась стрельба, и Фредди заметил, как женщина скосила глаза в том направлении. Ей хотелось поскорее покончить с поручением и вернуться туда, в лес, настрелять полный ягдташ, прежде чем игра закончится. Фредди прекрасно понимал ее чувства.
     - Давай их сюда, девушка, - велел Курц. Он все еще возвышался над брошенной на пол кепкой (на полу кое-где виднелись еще пятна крови Мелроуза, третьего помощника повара), держа в руках колоду карт, но глаза уже хищно сверкали. - Посмотрим, кого ты отыскала.
     Джослин взмахнула автоматом. Мужской голос у подножия ступенек проворчал:
     - Шевелитесь, мать вашу. И не заставляйте меня повторять дважды.
     Первый пленник оказался высоким и очень черным. На щеке и шее краснели порезы, забитые Рипли. Целые заросли прятались в надбровьях. Фредди лицо было знакомо, но вот имя... Старик, разумеется, знал то и другое. Фредди полагал, что он помнил имена всех, кем командовал. Живых и мертвых.
     - Кембри! - воскликнул Курц, еще ярче блеснув глазами, и, бросив карты в кепку, приблизился к Кембри, протянул было руку, но передумал и вместо этого отдал честь. Джин Кембри не ответил. Он выглядел потерянным и мрачным. - Добро пожаловать в Американскую Лигу Правосудия.
     - Застали его бегущим в лес вместе с задержанными, которых ему приказали охранять, - доложила Джослин Макэвой. Лицо оставалось бесстрастным, но голос звенел презрением.
     - И что же? - спросил Кембри. - Вы все равно собирались меня убить. Всех нас. И не трудитесь лгать. Я читаю ваши мысли.
     Но Курц, ни в малейшей степени не смутившись, потер руки и дружелюбно уставился на Кембри.
     - Выполнишь работу на совесть, может, я и передумаю, дружище. Сердца предназначены для того, чтобы их разбивать, а разум - чтобы изменять поспешные решения, хвала Господу. Кого еще ты привела, Джое?
     Фредди рассматривал спотыкающуюся фигуру с изумлением. И с удовольствием. По его скромному мнению Рипли не мог найти лучшего объекта. С самого начала никто терпеть не мог сукина сына.
     - Сэр.., босс, не понимаю, почему я здесь.., я преследовал заключенных, согласно приказу, когда эта.., эта.., простите за грубость, эта упертая сука потащила меня сюда...
     - Он бежал вместе с ними, - скучающе пояснила Макэвой, - и к тому же заражен по самое некуда.
     - Ложь! - возмутился человек в дверях. - Абсолютная ложь! Я совершенно чист. На сто процентов...
     Макэвой небрежно сбросила кепку с головы пленника. Редеющие светлые волосы стали куда гуще и были словно окрашены красным.
     - Я могу все объяснить, сэр, - замирающим голосом прошептал Арчи Перлмуттер. - Видите ли.., я...
     Похоже, способность говорить окончательно его покинула. При виде Арчи Курц просиял, но поспешно нацепил маску, и это придало отеческой улыбке несколько зловещее выражение маньяка, подманивающего малыша пирожком.
     - Перли, все будет в порядке, - сказал он и обратился к Макэвой:
     - Принесите солдату его планшетку, Макэвой. Уверен, что он сразу почувствует себя лучше, когда получит свою планшетку. Потом можете продолжать охоту, к которой вам, похоже, не терпится приступить.
     - Да, босс.
     - Но сначала.., посмотрите это.., небольшой фокус, которому я научился в Канзасе.
     Курц взял колоду, ловко растянул длинную линию карт, снова собрал, подбросил в воздух, и обезумевший ветер, ворвавшись в дверь, разнес карты в разные стороны. Только одна упала в кепку мастью вверх. Туз пик.
     
     7
     
     Мистер Грей взял меню, проглядел названия блюд: колбасный хлеб, тушеные овощи, жареный цыпленок, торт с шоколадной глазурью - и недоуменно поднял глаза. Джоунси понял, что мистеру Грею не только неизвестно, каковы блюда на вкус, - он вообще не знает, что такое вкус. Да и откуда? Если смотреть в корень, он не что иное, как гриб с высоким "ай кью".
     Появилась официантка, гордо неся огромную копну пепельно-светлых волос. Бейдж на довольно внушительной Груди Гласил: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В "ДАЙЗЕРТ". Я ВАША ОФИЦИАНТКА ДАРЛИН.
     - Привет, милок, что подать?
     - Яичницу с беконом. Поджаристую.
     - Тост?
     - Как насчет лопадий?
     Официантка подняла брови и уставилась на клиента поверх блокнота. Совсем рядом, за стойкой, сидел патрульный, уминая аппетитный сандвич и болтая с поваром.
     - Простите.., я хотел сказать "поладий". Брови взметнулись еще выше. Естественный вопрос пропечатался на переднем крае мозга красными неоновыми буквами, как вывеска в окне салуна: у малого каша во рту или он издевается?
     Улыбающийся Джоунси, по-прежнему стоявший в окне офиса, наконец смилостивился.
     - Оладьи, - с облегчением выговорил мистер Грей.
     - Угу. Я вроде так и поняла. Кофе?
     - Пожалуйста.
     Она захлопнула блокнот и отвернулась. Мистер Грей немедленно метнулся к двери офиса, кипя бешенством. Как ты мог? - прошипел он. Как ты сумел сотворить такое прямо отсюда?!
     Последовал злобный удар в дверь. Джоунси понял, что мистер Грей не просто сердит. Напуган, до смерти напуган. Потому что, если Джоунси способен на подобное вмешательство, миссия мистера Грея под угрозой.
     Не знаю, честно признался Джоунси. Но не принимай близко к сердцу. Наслаждайся едой. Я просто немного пошутил. Разыграл тебя. Не обижайся.
     Зачем? - взорвался он. Все еще в ярости. Все еще черпает из колодца эмоций Джоунси и против воли упивается этим. Зачем ты это выкинул?
     Считай это местью за то, что пытался поджарить меня во сне, усмехнулся Джоунси.
     Поскольку посетителей в этот час было раз-два и обчелся, Дарлин почти мгновенно вернулась с заказом. Джоунси уже хотел было проверить, не сможет ли завладеть ртом мистера Грея, чтобы выдать что-нибудь возмутительное (например, "Дарлин, не позволишь дернуть тебя за волосы?"), но счел за лучшее не экспериментировать.
     Дарлин поставила на стол тарелку, окинула полным сомнения взглядом и отошла. Мистер Грей, глядя глазами Джоунси на ярко-желтые глазки яиц и темные рогульки бекона (не поджаристые, а почти сожженные в лучших традициях "Дайзерта"), испытывал такое же сомнение.
     Давайте! - подбодрил Джоунси, глядя в окно с радостным любопытством. А вдруг яичница с беконом прикончит мистера Грея? Возможно, нет, но гнусный долбоеб, нагло захвативший его, по крайней мере заработает несварение желудка, а вдруг и кое-что похуже.
     Ну же, мистер Грей, ешьте. Приятного аппетита, так его и разэтак.
     Мистер Грей сверился с файлами Джоунси на предмет обращения со столовыми приборами, нацепил на вилку крохотный кусочек белка и поднес ко рту Джоунси.
     То, что за этим последовало, оказалось и поразительным, и невероятным. Мистер Грей давился от жадности и едва успевал обмакивать оладьи в искусственный кленовый сироп. Ему понравилось все, особенно бекон.
     Плоть! - слышал Джоунси его ликование, почти как голос создания в ужастиках тридцатых. Плоть! Плоть! Это вкус плоти!
     Смешно.., а может, и не очень. Скорее ужасно. Вопль только что родившегося вампира.
     Мистер Грей огляделся, уверился, что за ним не следят (патрульный вгрызался в кусок вишневого пирога), поднял тарелку и слизал жир быстрыми взмахами языка Джоунси. И сунул в рот липкие от сиропа пальцы.
     Вернувшаяся Дарлин налила ему кофе, заметила пустые тарелки.
     - Неплохое начало, - усмехнулась она. - Медаль за скорость. Что-нибудь еще?
     - Бекон, - выдохнул мистер Грей, вновь справился с файлами Джоунси, чтобы не попасть впросак, и добавил:
     - Двойную порцию.
     Чтоб тебе подавиться, без особой надежды подумал Джоунси.
     - Нужно же подбросить дровишек в печку, - посочувствовала Дарлин (замечание, которого мистер Грей не понял и не потрудился проверить в файлах Джоунси). Он высыпал в кофе два пакетика сахара, снова огляделся, опасаясь, что за ним наблюдают, наспех проглотил содержимое третьего пакетика и зажмурился от блаженства, как сытый кот.
     Ты можешь получить сколько угодно и в любое время, сообщил Джоунси из-под двери. Пожалуй, теперь он знал, что испытывал сатана, когда привел Иисуса на вершину горы и искушал, обещая отдать во владение все города па свете. Ничего тут не было - ни плохого, ни хорошего. И ничего личного: дьявол всего-навсего честно выполнял работу. Пытался продать товар.
     Если не считать.., да нет, это действительно здорово, потому что он все-таки сумел достать мистера Грея. Пробраться в его сознание. Конечно, особых ран не нанес, но довольно чувствительно уколол. Заставил источать крохотные кровяные капельки желания. Исходить слюной.
     Сдавайся, уговаривал Джоунси. Брось все это. Ассимилируйся. Можешь провести много лет, пользуясь моими чувствами. Они еще достаточно свежи: мне и сорока нет.
     Мистер Грей, не отвечая и видя, что никто не обращает на него внимания, вылил в кофе искусственный кленовый сироп, выхлебал и посмотрел в сторону кухни в ожидании второй порции бекона. Джоунси вздохнул. Безнадежно. Все равно что оказаться в обществе правоверного мусульманина, неожиданно попавшего в Лас-Вегас.
     В дальнем конце ресторана изгибалась арка с надписью:
     
     НОЧЛЕГ ДЛЯ ВОДИТЕЛЕЙ. ДУШ.
     
     В коротком коридоре висел ряд телефонов-автоматов, около которых стояли водители, вероятно, объясняя женам и боссам, почему не могут прибыть вовремя, их застал ураган в Мэне, они в "Дайзерте" (более известном завсегдатаям, как "Пердайзерт", подумал Джоунси), к югу от Дерри, и останутся здесь до следующего полудня, если не дольше.
     Джоунси отвернулся от окна и уставился на стол, заваленный старым, почти родным хламом. Вот и его телефон, синий "тримлайн". А что, если позвонить Генри? Жив ли он? Джоунси отчего-то думал, что да, в противном случае он бы ощутил миг его умирания.., в комнате скопилось бы куда больше теней...
     "Элвис покинул жилище, - как говорил Бивер, замечая на странице некрологов знакомое имя. - Что за гребаная штука жизнь!" Вряд ли Генри успел покинуть свое жилище. Вполне возможно, что он еще выступит на "бис"
     
     8
     
     Мистер Грей не подавился второй порцией бекона, благополучно проглотив все до крошки, но когда низ живота сжало красноречивой коликой, испустил злобный рев:
     Ты отравил меня!
     Расслабьтесь, сказал Джоунси. Вам нужно просто освободить место, друг мой, только и всего. Место? Что ты...
     Он осекся, скорчившись от очередной колики. Думаю, вам лучше поспешить в комнату для маленьких мальчиков, пояснил Джоунси. Господи, после всех этих похищений в шестидесятых вам вроде бы следовало лучше разбираться в анатомии человека! Неужели так ничему и не научились?
     Дарлин оставила чек, и мистер Грей поднес его к глазам. Оставьте пятнадцать процентов от основной суммы, велел Джоунси. На чай.
     Сколько это, пятнадцать процентов? Джоунси вздохнул. Так это и есть повелители вселенной? Те самые, Великие и Ужасные? Которых так прославляли все космические эпопеи? Беспощадные покорители звезд, не умеющие ни на унитаз сесть, ни чаевые посчитать?!
     Живот опять свело, да так, что мистер Грей бесшумно пукнул. Воняет, конечно, но не эфиром. Благодарение Богу за малые милости, подумал Джоунси и велел мистеру Грею:
     Покажите чек.
     Мистер Грей прижал к стеклу зеленый листочек. Оставьте ей полтора бакса. И когда мистер Грей нерешительно нахмурился, добавил: Я даю вам хороший совет. Дадите больше, она запомнит вас как мота. Меньше - посчитает вас скупердяем.
     Он почувствовал, как мистер Грей проверяет значение слова "скупердяй" в его файлах. Сообразив что-то, он молча положил на стол доллар и два четвертака и с облегченным вздохом направился к кассе, за которой находился мужской туалет.
     Коп, с несколько подозрительной, по мнению Джоунси, медлительностью все еще жевал свой пирог, и, проходя мимо, Джоунси ощутил, как сущность мистера Грея (все больше очеловечивающаяся) растворяется, проникает в голову копа, принимается ее обшаривать. И теперь различными системами жизнеобеспечения Джоунси не управляет ничего, кроме красно-черного облака.
     Джоунси молниеносно схватил со стола телефон и на миг усомнился, не зная, правильно ли поступает.
     Просто набери 1-800-ГЕНРИ, подумал он.
     Последовала короткая пауза, и где-то в ином мире раздались звонки.
     
     9
     
     - Идея Пита, - пробормотал Генри.
     Оуэн, сидевший за рулем "хамви" (огромного, шумного, но оборудованного гигантскими шинами и летевшего сквозь бурю, как на крыльях), повернул голову. Генри спал. Очки сползли на кончик носа. По векам, опушенным байрумом, пробегала легкая рябь каждый раз, когда под ними двигались глазные яблоки. Генри видел сон. Интересно, о чем?
     Наверное, Оуэн сумел бы пробраться в голову нового товарища и узнать, в чем дело, но почему-то не посмел. Не слишком это порядочно.
     - Идея Пита, - повторил Генри. - Пит увидел ее первым. Он вздохнул так печально и устало, что Оуэну стало не по себе. Нет, он не хочет принимать никакого участия в том, что творится в мыслях Генри. До Дерри еще целый час или больше, если ветер не стихнет. Пусть немного поспит.
     
     10
     
     Позади здания школы раскинулось футбольное поле, где некогда выкобенивался Ричи Гренадо, демонстрируя свое мастерство, но Ричи вот уже пять лет как покоится в геройской могиле, еще одно ДТП маленького городка, в духе Джеймса Дина. Его сменяли другие герои, получали свою долю лавров, взрослели и исчезали. Но до футбольного сезона еще далеко, и поле усеяно чем-то вроде огромных красных птиц с черными головами. Эти вороны-мутанты, сидящие на складных стульях, смеясь, перекаркиваются о чем-то между собой, но мистер Трек, директор, возвышающийся на импровизированной трибуне, с микрофоном в руке, без труда их перекрикивает.
     - Последнее сообщение, прежде чем я распущу вас! - гремит он. - Не буду твердить вам о необходимости собрать академические шапочки в конце церемонии, поскольку по многолетнему опыту знаю, что с таким же успехом мог бы обращаться к стенке...
     Смех, аплодисменты, крики "ура".
     - Но предупреждаю, НЕМЕДЛЕННО СЛОЖИТЕ ИХ И УБЕРИТЕ НА МЕСТО, ИНАЧЕ БУДЕТЕ ПЛАТИТЬ ЗА КАЖДУЮ ПОТЕРЯННУЮ!
     Свистки и непристойные звуки, из которых самый громкий издает Бивер Кларендон.
     Мистер Трек в последний раз оглядывает аудиторию.
     - Юные леди и джентльмены выпуска восемьдесят второго, думаю, что имею право сказать от имени преподавательского состава, что горжусь вами. На этом репетиция окончена, так что...
     Последние слова тонут в общем реве, не помогают никакие динамики; красные вороны поднимаются в жестком шорохе нейлона и разлетаются. Завтра они разлетятся навсегда, хотя три вороны, смеясь и топая к стоянке, где Генри оставил машину, еще не осознали этого. Не поняли, что детским годам через несколько часов придет конец. До них пока не дошло.., и, может, это к лучшему.
     Джоунси хватает шапочку Генри, небрежно напяливает поверх своей и бежит к автостоянке.
     - Эй, кретин, отдай! - вопит Генри, цапнув шапочку с головы Бивера. Тот возмущенно кудахчет и, смеясь, мчится за Генри. Все трое резвятся, забыв обо всем. Красные мантии надуваются, хлопают по джинсам. Джоунси гордо демонстрирует две шапочки: кисточки бьются о виски, вид самый потешный. Шапочка Бивера сползла Генри на уши, закрыв лоб. Длинные черные волосы Бивера развевает ветер, изо рта торчит неизменная зубочистка.
     Джоунси еще находит время дразнить Генри: то и дело оглядываясь на бегу, он подначивает:
     - Ну же, мистер Баскетбол, бегаешь, как девчонка. Шевели ходулями!
     В один из таких моментов он едва не врезается в Пита, прохлаждающегося у северного въезда на стоянку и коротающего время за изучением доски объявлений. Пит, всего-навсего перешедший в выпускной класс, хватает Джоунси, наклоняет, словно даму в танго, и крепко целует в губы. Шапочки слетают с головы Джоунси, и тот визжит от растерянности.
     - Педик чертов! - вопит он, лихорадочно растирая рот.., и.., и тоже смеется. Все Питовы выходки: иногда лишнего слова не добьешься, настоящий тихоня, а потом возьмет и выкинет какой-нибудь фортель, раздолбай этакий!
     - Я так давно мечтал об этом, Гэриелла, - сентиментально вздыхает Пит. - Теперь тебе известны мои истинные чувства.
     - Пидор гребаный, если наградил меня сифилисом, я тебя придушу!
     Подоспевший Генри подхватывает с травы свою шапочку и лупит ею Джоунси.
     - На ней травяные пятна! - возмущается он. - Если мне придется за нее платить, ты от меня дождешься не только поцелуев, Гэриелла!
     - Не давай обещаний, которых не сумеешь сдержать, мудак, - огрызается Джоунси.
     - Прелестная Гэриелла! - торжественно парирует Генри.
     Подбегает запыхавшийся Бив, так и не выплюнувший зубочистку, подбирает шапочку Джоунси, заглядывает внутрь и кричит на всю стоянку:
     - Да тут пятно от сгущенки! Кому знать, как не мне, если я каждое утро нахожу парочку на простынях!
     И набрав в грудь воздуха, громко кричит на радость всем удаляющимся с поля выпускникам в красных мантиях:
     - Гэри Джоунс дрочит в свою шапочку! Эй, слушайте все! Гэри Джоунс дрочит...
     Джоунси вцепляется в него, валит на землю, и оба катаются по асфальту в облаках красного нейлона. Шапочки откатываются в сторону, и Генри поспешно убирает их, чтобы спасти от неминуемой гибели.
     - Слезай с меня! - пыхтит Бивер. - Сейчас раздавишь, болван! Член Иисусов! Ради Бога...
     - Даддитс знал ее, - говорит Пит, давно потерявший интерес к дурачествам друзей и не разделяющий их веселья. Настроение у него явно не то (Пит, возможно, единственный из них, кто ощущает приближение великих перемен). Он снова смотрит на доску объявлений.
     - И мы тоже. Та, что всегда стояла за воротами Академии Дебилов.
     - Привет, Дадди, как дела, - пищит он девчачьим голосом. Получается довольно мило. Ничуть не издевательски. И хотя имитатор из него неважный, Генри мгновенно узнает оригинал. И вспоминает девочку с пушистыми светлыми волосами, большими карими глазами, вечно ободранными коленками, с белой пластиковой сумочкой, в которой вместе с ленчем лежат БарбиКен. Она всегда называла их так, БарбиКен, словно они были единым целым.
     Джоунси и Бив тоже понимают, о ком идет речь, да и Генри кивает. Это все связь между ними, так продолжается уже несколько лет. Между ними - и Даддитсом. Вот имени они ее не помнят, помнят только, что фамилия была невозможно длинной и труднопроизносимой. Кроме того, она втюрилась в Даддитса и вечно поджидала его у Академии Дебилов.
     Троица в выпускных мантиях собирается вокруг Пита и изучает доску объявлений.
     На ней, как всегда, куча листочков - продажа выпечки, мойка машин, прослушивание кандидатов в местную рок-группу, летние занятия в Фенстере, написанные от руки студенческие объявления: куплю, продам, ищу того, кто подвез бы в Бостон, сниму на паях квартиру в Провиденсе.
     И в самом верхнем углу фото улыбающейся девочки с копной светлых волос (теперь уже не пушистых, а мелкозавитых) и широко раскрытыми, чуть недоумевающими глазами. Ее больше нельзя назвать малышкой. Гарри (уже не впервые) потрясен тем, как быстро растут дети (включая его самого), но он узнал бы эти темные растерянные глаза повсюду.
     ПРОПАЛА - гласит подпись под снимком, а чуть пониже, более мелким шрифтом, добавлено: Жозетт Ринкенхауэр. В последний раз девочку видели на поле для игры в софтбол, в Строфорд-парке 7 июня 1982 года.
     Дальше идет еще какой-то текст, но Генри не собирается его читать. Вместо этого он думает, какой переполох обычно поднимается в Дерри при одном намеке на исчезновение ребенка. Сегодня восьмое, значит, девчонки нет почти сутки, а фото уже запихнули в угол, как нечто второстепенное. Не имеющее особого значения. И в газете ничего не было, Генри знает это, потому что успел ее прочесть, вернее, просмотреть, пока заглатывал хлопья с молоком.
     Может, заметка похоронена в разделе местных новостей, думает он, и тут его осеняет. Ключевое слово "похоронена". В Дерри таким вот образом много чего хоронят.
     Взять хоть пропавших детей. За последние годы их немало исчезло, неизвестно куда, и все про них знают, недаром такое приходило мальчикам на ум в тот день, когда они встретили Даддитса Кэвелла, но взрослые предпочитают не говорить об этом вслух. Словно очередной пропавший ребенок - искупительная жертва за право жить в столь мирном чудесном местечке. И при этой мысли Генри охватывает возмущение, мало-помалу вытеснившее его идиотскую радость.
     Она тоже была милой.., и эти ее БарбиКен... Забавно... Такая же добрая, как Даддитс. Он помнит, как их четверка провожала Даддитса в школу - все эти прогулки - и как часто у ворот переминалась Джози Ринкенхауэр, со своими ободранными коленками и большой пластиковой сумкой: "Привет, Даддитс".
     До чего симпатичная девчонка была.
     И есть, думает Генри. Она...
     - Она жива, - уверенно подхватывает Бивер, вынимает изо рта изжеванную зубочистку, внимательно осматривает и роняет в траву. - Жива, и где-то в городе. Так ведь?
     - Да, - кивает Пит, не отрывая глаз от снимка, и Генри без труда читает его мысли.., почти те же, что у него самого: как она выросла. Та самая Джози, которая в иной, более справедливой жизни могла бы стать подружкой Дуга Кэвелла.
     - Но думаю... Она.., знаете...
     - Она в глубоком дерьме, - говорит Джоунси. Он уже успел освободиться от мантии и сейчас тщательно ее складывает.
     - Она застряла, - как во сне бормочет Пит, все еще глядя на фото. - В ловушке, только вот...
     Его указательный палец ходит взад-вперед, как маятник: тик-так, тик-так, тик-так.
     - Где? - шепчет Генри, но Пит качает головой. Джоунси тоже качает головой вслед за ним.
     - Давайте спросим Даддитса, - внезапно говорит Бивер. И все понимают почему. Потому что Даддитс видит линию. Даддитс...
     
     11
     
     - ..видит линию! - внезапно закричал Генри, вскидываясь и едва не стукаясь головой о потолок кабины "хамви", чем насмерть перепугал Оуэна, который все это время пребывал в некоем надежно защищенном, закрытом со всех сторон уютном местечке, где нет никого, кроме него, бури и бесконечной линии фонарей, единственного доказательства того, что они по-прежнему находятся на шоссе. - Даддитс видит линию!
     "Хамви" подпрыгнул, забуксовал, колеса заскользили, но Оуэн в последнюю минуту сумел справиться с машиной.
     - О Господи, старик, - выдохнул Оуэн. - Хоть предупреждай, что ли, когда в следующий раз крыша поедет!
     Генри потер лицо ладонями, вдохнул и медленно выпустил воздух из легких.
     - Я знаю, куда мы направляемся и что будем делать...
     - Уже лучше.
     - ..но должен сначала рассказать историю, так что ты поймешь.
     Оуэн искоса глянул на него.
     - А ты? Ты понимаешь?
     - Не все, но больше, чем раньше.
     - Валяй. До Дерри еще час. Времени хватит? По мнению Генри, времени было более чем достаточно, особенно если общаться мысленно. Он начал с самого начала.., с того, каким, по его разумению, это начало было. Не с нашествия серых, не с байрума, не с хорьков, а с четырех мальчишек, мечтавших увидеть фото королевы бала выпускников с задранной юбкой, только и всего. Ни больше ни меньше. Оуэн машинально продолжал крутить руль, хотя голова его наполнилась множеством связанных между собой образов, скорее как во сне, чем в кино. Даддитс, первая поездка в "Дыру в стене", Бивер, блюющий в снег. Утренние походы в школу, Даддитсова версия игры: они выкладывают карты, а Даддитс вставляет колышки. Как они повезли Даддитса смотреть С анта-Клауса.., ну просто полный улет! И как обнаружили фото Джози Ринкенхауэр на доске объявлений накануне выпускного вечера. Оуэн увидел, как они подъезжают к дому Даддитса на Мейпл-лейн в машине Генри - мантии и шапочки свалены позади, они здороваются с мистером и миссис Кэвелл, сидящими в гостиной с пепельно-бледным мужчиной в комбинезоне с эмблемой газовой компании "Дерри Газ" и плачущей женщиной: Роберта Кэвелл обнимает за плечи Эллен Ринкенхауэр, уверяя, что все будет хорошо: Господь не допустит, чтобы с дорогой малышкой Джози что-то случилось.
     Они в самом деле сильны, восхищенно думает Оуэн. Боже, ну и дают! Как такое может быть?
     Кэвеллы почти не обращают внимания на пришедших: все четверо стали почти своими на Мейпл-лейн, а Ринкенхауэры слишком погружены в бездну ужаса, чтобы заметить гостей. Они не прикоснулись к кофе, поданному Робертой. "Он в своей комнате, мальчики", - сообщает Элфи Кэвелл с грустной улыбкой. Даддитс, занятый оловянными солдатиками (у него их целая армия), вскакивает, едва завидев их на пороге. Даддитс никогда не носит ботинки дома: только шлепанцы в виде забавных кроликов, подарок Генри на день рождения, он любит эти шлепанцы настолько, что будет носить, пока они не превратятся в розовые плюшевые отрепья, подклеенные со всех сторон пластырем. Но сейчас на нем ботинки. Он ждал их, и хотя улыбается так же солнечно, как всегда, глаза его серьезны.
     - Уда ем? - спрашивает Даддитс. "Куда идем?" И...
     - Так вы все были такими? - прошептал Оуэн. Правда, Генри уже говорил что-то в этом роде, но до сих пор он не представлял, о чем идет речь. - Еще до этого? - Он касается тонкой полоски байрума на щеке.
     - Да. Нет. Не знаю. Помолчи, Оуэн. Лучше слушай. И сознание Оуэна вновь наполняется образами из восемьдесят второго.
     
     12
     
     К тому времени, как они добираются до Строфорд-парка, на часах уже половина пятого, и по софтбольному полю рассыпались девочки в желтых блузках, волосы у всех забраны в хвостики, продетые через резинки бейсболок. У многих пластинки на зубах.
     - Батюшки мои, да у них руки не тем концом вставлены, - говорит Пит, и, возможно, так и есть, но веселятся они на полную катушку. В отличие от Генри, у которого в желудке свернулся комок дурного предчувствия. Он даже рад, что Джоунси выглядит точно так же: напуганным и притихшим. Если у Пита с Бивером воображения - ноль, то на них со стариной Гэриеллой его чересчур много. Для Пита и Бива все это игра, как в киношках и книгах про детективов-вундеркиндов, но для Генри... Не найти Джози Ринкенхауэр - это само по себе ужасно. Но найти ее мертвой...
     - Бив, - говорит он.
     Бив, увлеченно наблюдающий за девочками, оборачивается к Генри:
     - Что тебе?
     - Как, по-твоему, она еще жива?
     - Я... - Улыбка Бива меркнет, сменяется встревоженным взглядом. - Не знаю, старик. Пит? Но Пит качает головой.
     - Там, в школе, я думал, что жива.., черт, ее фото только что не говорило, но теперь... - Он пожимает плечами.
     Генри смотрит на Джоунси, но тот тоже пожимает плечами и разводит руками:
     - Понятия не имею.
     Тогда Генри делает шаг к Даддитсу. Тот смотрит на них сквозь то, что называет "ои оки" - узкие полусферические темные очки с зеркальными стеклами. По мнению Генри, в них он похож на Рея Уолстона в фильме "Мой любимый марсианин", но Генри никогда не высказывает этого вслух. И старается не думать о таком в присутствии Даддитса. Дадс напялил также шапочку Бивера: ему ужасно нравится дуть на кисточку.
     Даддитс не обладает избирательным восприятием: для него алкаш, роющийся в мусорных ящиках в поисках пустых бутылок, девочки, играющие в софтбол, и белки, прыгающие по ветвям деревьев, одинаково увлекательны. Именно это и делает его особым. Не похожим на других.
     - Даддитс, - начинает Генри, - помнишь девочку, с которой ты ходил в Академию? Джози. Джози Ринкенхауэр.
     Даддитс слушает с вежливым интересом, только потому, что к нему обращается друг, но имени, разумеется, не узнает. Еще бы, ведь он не помнит даже, что ел на завтрак, не говоря уже о какой-то малявке, с которой ходил в школу три-четыре года назад!
     Генри захлестывает волна безнадежности, странным образом смешанной с горькой иронией. О чем они только думали?
     - Джози, - повторяет Пит, тоже без особой надежды. - Помнишь, мы еще подшучивали над тобой? Называли ее твоей подружкой? Карие глаза.., светлые волосы дыбом, целая грива.., и... - Он устало вздыхает. - Мать твою...
     - Ень оой емо се о зе, - отвечает Даддитс их любимой фразой, "день другой, дерьмо все то же". - Ет отяк, ет игы.
     - Верно, - кивает Джоунси. - Нет костяшек, нет игры. Что ж, отведем его домой, парни, все равно...
     - Нет, - вмешивается Бивер, и все смотрят в его горящие взволнованные глаза. Он так энергично жует зубочистку, что она то и дело подпрыгивает во рту.
     - Ловец снов, - говорит он.
     
     13
     
     - Ловец снов? - переспрашивает Оуэн, и голос звучит, словно из далекого далека даже в его собственных ушах. Огни фар скользят по бесконечной снежной пустыне, имеющей некоторое сходство с дорогой только из-за уходящих вдаль желтых фонарей. Ловец снов, думает он, снова возвращаясь к прошлому Генри, почти захлестывающему его пейзажами, картинками, шумом и запахами того дня, на пороге лета.
     Ловец снов.
     
     14
     
     - Ловец снов, - говорит Бив, и они понимают друг друга, как иногда бывает и, как они считают (ошибочно, и Генри позже это поймет), присуще только друзьям. Хотя они никогда не обсуждали тот, приснившийся им одновременно, в первую охотничью поездку, кошмар, все же знали, что Бивер считает, будто его каким-то образом навеял Ловец снов Ламара. Никто не возражал - отчасти потому, что не хотели высмеивать суеверный ужас Бивера перед безвредной веревочной паутиной, но в основном потому, что вообще не желали говорить на эту тему. Но сейчас все отчего-то осознали, что Бивер наткнулся на истинную причину. Ловец снов действительно связал их, только не тот. Не принадлежащий Ламару.
     Даддитс. Вот кто настоящий Ловец.
     - Ну же, парни, - тихонько говорит Бив. - Вперед, и ничего не бойтесь. Хватайте его.
     И они слушаются, хотя все же боятся... Пусть и немного. И Бивер тоже.
     Джоунси берет Даддитса за правую руку, так ловко умеющую управляться со станками в училище. Дадди немного удивлен, но все же улыбается и сжимает пальцы Джоунси. Пит стискивает левую. Бивер и Генри заходят сзади и обнимают Даддитса за пояс.
     Все пятеро стоят под толстым старым дубом, в пятнистой тени листьев, словно собираются затеять новую игру. Девочки в ярко-желтых блузках не обращают на них внимания. Белкам и трудолюбивому алкашу, тяжкими стараниями добывающему ужин из мусорных контейнеров, тоже не до мальчиков.
     Генри впитывает наполняющий его свет и понимает, что тот же свет озаряет и остальных, они вместе создают прекрасный контраст света и зеленых теней, и Даддитс сияет ярче остальных. Он их главная костяшка, без него нет игры. Их Ловец снов. Он соединяет их воедино. Сердце Генри наполняется таким восторгом, как никогда потом (и последующая за этим пустота станет расти и темнеть, по мере того как идут и накапливаются никчемные годы), и он думает: Неужели все это для того, чтобы найти потерявшуюся слабоумную девочку? Не нужную никому, кроме ее родителей? Или убить безмозглого наглеца, общими усилиями столкнуть его машину с насыпи и сделать это, о Господи, во сне? И это все? Нечто, настолько поразительное, настолько чудесное - и ради таких ничтожных делишек? Не ради значительных результатов? Неужели это в самом деле осе?
     Потому что если это действительно все - он мучается этим даже в экстазе их единения, - тогда в чем смысл? Что это может означать?
     Но все мысли сметены силой ощущений. Перед ними встает лицо Джози Ринкенхауэр, колеблющееся изображение, состоящее из четырех восприятий и воспоминаний, к которым вскоре присоединяется пятое, едва Даддитс осознает, ради кого поднята вся эта суматоха.
     Стоит вклиниться Даддитсу, как образ становится в сотни раз ярче, в сотни раз отчетливее. Генри слышит, как кто-то... Джоунси.., охает, и он сам бы охнул, если хватило бы дыхания. Пусть Даддитс в каких-то отношениях и слабоумный, только не в этом, в этом все они жалкие, немощные, бессильные идиоты, а Даддитс - настоящий гений.
     - О Господи! - слышит Генри крик Бивера, и в голосе смешались восхищение и досада. В равных долях.
     Потому что Джози стоит здесь, рядом. Разные восприятия ее образа превратили ее в девочку лет двенадцати: старше, чем когда они впервые увидели ее у ворот Академии Дебилов, но моложе, чем она должна быть сейчас. Они нарядили ее в матроску неопределенного цвета, меняющегося от голубого к розовому и красному и снова к голубому. Она держит большую пластиковую сумку с БарбиКеном, выглядывающими в щель приоткрытой молнии, а коленки просто усыпаны ссадинами. В мочках ушей появляются и исчезают сережки в виде божьих коровок, и Генри вспоминает, что такие действительно у нее были. Она открывает рот и говорит: "Привет, Дадди. - Потом оглядывается и добавляет:
     - Привет, мальчики".
     И все. Она тут же исчезает. Вот так. А они стоят под дубом, только теперь их не шестеро, а пятеро. Пятеро взрослых мальчиков под древним дубом, и древнее июньское солнце все так же греет их лица, и девочки в желтых блузках все так же весело перекрикиваются. Пит плачет. И Джоунси. Алкаш исчез: должно быть, успел насобирать на бутылку. Его место занял другой - мрачный человек в зимней, несмотря на жару, куртке. Левая щека покрыта красной губкой, которая вполне могла бы сойти за родимое пятно, не знай Генри, что это такое на самом деле. Байрум. Оуэн Андерхилл стоит вместе с ними в Строфорд-парке и наблюдает, но все правильно: никто не видит пришельца с дальней стороны Ловца снов. Никто, кроме Генри.
     Даддитс по-прежнему улыбается, хотя и несколько сбит с толку слезами приятелей.
     - Ааму ы ацес? - спрашивает он Джоунси. "Почему ты плачешь?" - Не важно, - отмахивается Джоунси, отнимая руку. Связь порвана. Джоунси и Пит вытирают щеки. Бивер издает нервный всхлипывающий смешок.
     - Черт, чуть зубочистку не проглотил, - говорит он.
     - Нет, вот она, пидор ты этакий, - фыркает Генри, показывая под ноги, где валяется измочаленная зубочистка.
     - Ати Оси? - спрашивает Даддитс. "Найти Джози?" - А ты можешь, Дадс? - оживляется Генри. Даддитс шагает к софтбольному полю, а остальные почтительно следуют за ним. Дадс проходит мимо Оуэна, но, разумеется, не замечает его; для Дадса Оуэн Андерхилл не существует, по крайней мере пока. Он минует дешевые места для зрителей, третью линию, маленькую закусочную. И замирает. Пит тихо вскрикивает.
     Даддитс оборачивается и смотрит на него, весело, с живейшим интересом, почти смеясь. Глаза блестят. Пит поднимает палец и начинает знакомую церемонию, взад-вперед, тик-так.., упорно глядя в землю. Генри опускает голову, и на мгновение кажется, что он тоже видит что-то, яркую вспышку желтого на траве, как мазок краски. И все пропадает. Остался только Пит, производящий обычные действия, как всегда, когда использует свой особый вспоминающий дар.
     - Иис иию Ит? - спрашивает Даддитс, по-отцовски заботливо, отчего Генри так и подмывает расхохотаться. "Видишь линию, Пит?" - Да, - выдыхает Пит, вытаращив глаза. - Мать твою, да! - И обводит взглядом остальных. - Она была здесь, парни! Прямо здесь!
     Они пересекают Строфорд-парк, шагая строго по линии, которую видят только Даддитс и Пит, а человек, которого видит только Генри, идет следом. Северный конец парка огораживают расшатанные доски с табличкой:
     
     СОБСТВЕННОСТЬ Д. Б. & А. Р. Р. НЕ ВХОДИТЬ.
     
     Дети, разумеется, плевать хотели на все запреты, поскольку прошло сто лет с тех пор, как Дерри, Бангор и Арустук вместе гоняли грузы по ветке, проложенной через Пустошь. Но мальчишки, пролезая сквозь дыры в заборе, натыкаются на ржавые рельсы: они идут вниз по склону, тускло поблескивая на солнце.
     Склон довольно крутой, заросший ядовитым сумахом и болиголовом, и на полпути они видят большую пластиковую сумку Джози Ринкенхауэр, теперь совсем старую и потрепанную, склеенную во многих местах изолентой, но Генри узнал бы эту сумку повсюду.
     Даддитс радостно бросается к ней, открывает и заглядывает внутрь.
     - АбиЕн! - объявляет он, вытаскивая кукол. Пит, однако, обшаривает окрестности, едва не на четвереньках, мрачный, как Шерлок Холмс, выслеживающий профессора Мориарти. Именно Пит Мур находит ее, Пит, который с безумным видом тычет пальцем в грязную бетонную сточную трубу, выглядывающую из зарослей.
     - Она тут! - пронзительно вопит он, и если не считать двух багровых пятен на щеках, лицо его белее бумаги. - Парни, по-моему, она тут!
     Под всем Дерри, городом, выросшим на месте болот, вокруг которых жили индейцы племени микмак, тянется древний и невероятно запутанный лабиринт канализационных труб и коллекторов. Большая часть прокладывалась в тридцатых годах, на деньги Нового Курса "Политика, проводимая правительством Ф.Д. Рузвельта и направленная на ликвидацию последствий Великой депрессии." - и большая же часть окажется разрушенной в восемьдесят пятом, во время страшного урагана, затопившего Дерри и уничтожившего водонапорную башню. Но пока все трубы целы. Эта идет сверху вниз, вгрызаясь в холм. Джози Ринкенхауэр споткнулась, упала и, скользя на пятидесятилетней подстилке из сухих листьев, как на санках, влетела в трубу и теперь лежит на самом дне. Она измучилась, пытаясь подняться по жирному, крошащемуся отвесу, съела пару печенюшек, лежавших в карманах джинсов, и последние часов двенадцать - четырнадцать просто лежит в вонючей тьме, прислушиваясь к слабым звукам внешнего мира и ожидая смерти.
     На вопль Пита у нее только и хватает воли приподнять голову и из последних сил откликнуться:
     - Помогите! Я не могу вылезти! Пожааалуйста, помогите!
     Им в голову не пришло сбегать за взрослыми, хотя бы за полицейским Неллом, патрулирующим окрестности. Они одержимы потребностью поскорее вытащить ее отсюда: спасти Джози - их долг и обязанность. Они не позволяют Даддитсу лезть внутрь, на это ума у них хватает, но остальные без всяких рассуждений образуют цепь: сначала Пит, потом Бив, Генри и, наконец, Джоунси. Он тяжелее остальных. Их противовес. Их якорь.
     Не расцепляя рук, они ползут к смрадной дыре (воняет не только канализацией, но еще чем-то старым и невыразимо противным). Генри немедленно натыкается на утонувшую в слякоти тапочку Джози и машинально сует ее в задний карман.
     Еще несколько секунд, и Пит, не оборачиваясь, бросает:
     - Эй, парни, стоп.
     Рыдания и мольбы о помощи становятся громче, и теперь Пит видит ее, сидящую на дне полузасыпанной листьями трубы. Поднятое лицо кажется смазанным белым кружком.
     Пит свешивается вниз, и, несмотря на охватившее их возбуждение, мальчики все же пытался действовать осторожно. Джоунси уперся ногами в огромную глыбу бетона. Джози встает на цыпочки, старается, как может, и все же не дотягивается до руки Пита. Наконец, когда кажется, что все напрасно, Джози ухитряется вскарабкаться вверх, совсем чуть-чуть, но Пит успевает вцепиться в ее исцарапанное и грязное запястье.
     - Есть! - торжествующе вопит он. - Поймал! Они медленно вытаскивают ее наверх, где уже поджидает Даддитс с белой сумочкой в одной руке и куклами в другой. Возбужденно подскакивая, он кричит, чтобы Джози не волновалась, потому что БарбиКен у него. И снова солнечный свет, чистый воздух, и когда они помогают ей выбраться наружу...
     
     15
     
     В "хамви" не было телефона - две рации и ни одного телефона. Тем не менее тишину расколол оглушительный звонок, разорвав сотканную Генри нить воспоминаний и до смерти испугав обоих.
     Оуэн дернулся, как человек, которого грубо вырвали из крепкого сна, и "хамви" потерял неверную власть над дорогой, сначала забуксовав, а потом пойдя юзом, как танцующий динозавр.
     Мать твою...
     Оуэн попытался выправить ситуацию, но колеса беспомощно крутились, проворачиваясь с тошнотворной легкостью, словно корабль без руля и без ветрил. "Хамви" медленно сползал назад по предательской колее и наконец застрял боком в сугробе на осевой, бесполезно освещая снежную дорогу в той стороне, откуда они выехали.
     Дзинь! Дзин-н-нь! Дзи-и-и-и-инь!
     Непонятно откуда. Просто из воздуха.
     Это у меня в голове, подумал Оуэи.Глюки начались, фокусы проклятой телепа...
     На сиденье между ними лежал "глок". Генри поднял его, и звонки тут же прекратились. Генри поднес дуло пистолета к уху.
     Ну конечно! Что тут странного? Ему звонят на "глок", только и всего. Обычная вещь, подумал Оуэн.
     - Алло, - сказал Генри. Ответа Оуэн не слышал, но усталое лицо его спутника осветилось улыбкой. - Джоунси! Я знал, что это ты.
     Кто же еще! Опра Уинфри "Ведущая популярного ежедневного ток-шоу, первая негритянка на телевидении."? - усмехнулся Оуэн.
     - Где... Пауза.
     - Ему нужен Даддитс, Джоунси? Поэтому... Генри снова слушает.
     - Водонапорная башня? Почему? Джоунси! Джоунси! Подержав пистолет еще немного, Генри посмотрел на него, словно не понимая, что это такое, и медленно положил на место. Улыбки как не бывало.
     - Повесил трубку. Наверное, тот, другой, вернулся. Он зовет его "мистер Грей".
     - Твой приятель жив, а ты, кажется, не слишком счастлив.
     Мысли Генри действительно были не очень радостными, но говорить об этом не требовалось. Сначала он был в восторге - и как не быть, когда кто-то, кого ты любишь, болтает с тобой по старому "глоку"? - но теперь, похоже, расстроился. Почему?
     - Он.., они к югу от Дерри. Остановились поесть в "Дайзерте", придорожной забегаловке для водителей, только Джоунси зовет ее "Пердайзерт", как в детстве. Не думал, что он ее помнит. Похоже, он сильно боится.
     - За себя? За нас?
     Генри безрадостно поглядел на Оуэна.
     - Говорит, опасается, что мистер Грей хочет убить патрульного и забрать машину. Думаю, дело в этом. Дьявол! - Генри ударил кулаком по ноге.
     - Но он жив.
     - Да, - ответил Генри без всякого энтузиазма. - Иммунитет против грибка. Даддитс.., ты понял теперь насчет Даддитса?
     Нет. Сомневаюсь, что и ты до конца понял, Генри.., но может, кое-что прояснилось.
     Генри снова перешел на мысленное общение, так было легче.
     Даддитс изменил нас, общение с ним изменило нас. Когда Джоунси сбила та машина в Кембридже, он снова изменился. Электроэнцефалограммы людей, переживших клиническую смерть, часто претерпевают невероятные метаморфозы, в прошлом году я читал статью в "Ланцете" на эту тему. Для Джоунси это, вероятно, означает, что мистер Грей, даже захватив его, тем не менее не может заразить грибком или полностью завладеть сознанием. Его нельзя поглотить, по крайней мере пока.
     - Поглотить?
     Растворить в другом организме. Короче говоря, сожрать. - И он добавил вслух:
     - Ты не можешь вытащить машину из этого заноса?
     - Вероятно, могу.
     - Этого я и боялся, - мрачно бросил Генри. Оуэн повернул к нему освещенное зеленоватым светом приборной доски лицо.
     - Какого хрена с тобой творится?
     О Господи, неужели не понимаешь? Сколько раз тебе объяснять? И какими словами? Он все еще существует там! Джоунси. Он ЕСТЬ!
     В третий или четвертый раз с начала пути Оуэну пришлось перескочить через пропасть между эмоциями сердца и холодным рациональным знанием мозга.
     - Понятно, - начал он и запнулся. - Он жив. Жив и мыслит. Даже звонит. - Он снова запнулся. - Иисусе!
     Оуэн попытался выправить "хаммер", включив первую скорость, и долго мучился, прежде чем завертелись все колеса. Потом сдал назад и влепился в сугроб, но при этом кузов "хаммера" чуть приподнялся над слипшимся снегом, чего и добивался Оуэн. Теперь, когда он снова включит первую скорость, они вылетят из заноса, как пробка из бутылки. Но теперь Оуэн не спешил и, немного подождав, нажал на тормоза. "Хаммер" нетерпеливо затрясся. Мотор рычал, ветер выл, закручивая снежные вихри, гулявшие по пустому шоссе.
     - Ты ведь понимаешь, что нам придется это сделать? - спросил Оуэн. - Правда, прежде нужно его поймать. Потому что какими бы ни были детали, в генеральный план почти наверняка входит заражение всей планеты. И матема...
     - Я не хуже тебя знаю расчеты, - сказал Генри. - Шесть миллиардов населения Космического корабля Земля против одного Джоунси.
     - Против статистики не попрешь.
     - Цифры могут лгать, - угрюмо возразил Генри, но крыть было нечем. Такие большие цифры не лгут. Шесть миллиардов - очень большая цифра.
     Оуэн отпустил тормоза и налег на акселератор. "Хамви" послушно покатился вперед, на пару футов, завертелся было, потом встал и с рычанием выскочил из заноса, как дикий зверь. Оуэн повернул на юг.
     Расскажи, что было после того, как вы вытащили девчонку из сточной трубы.
     Но прежде чем Генри успел послать ответ, рация на приборной доске затрещала. Зато голос звучал так громко и ясно, словно владелец сидел с ними в "хаммере".
     - Оуэн! Ты здесь, дружище? Курц.
     
     16
     
     Почти час ушел на то, чтобы одолеть первые шестнадцать миль к югу от Блю-базы (бывшей Блю-базы), но Курц не беспокоился. Господь позаботится о них, никаких сомнений.
     Машину вел Фредди Джонсон. На пассажирском сиденье скорчился Арчи Перлмуттер, прикованный наручниками к ручке дверцы. Кембри приковали сзади. Курц сидел позади Фредди, Кембри - за спиной Арчи. Правда, Курц немного тревожился, боясь, что оба пленных общаются посредством телепатии и плетут заговоры. Не много им это даст! Курц и Фредди открыли окна, хотя в "хамви" было холоднее, чем в деревенском нужнике в январе. Никакой обогреватель просто не мог справиться с таким морозом. Но мера была вынужденной: при закрытых окнах атмосфера в грузовике мгновенно становилась невыносимой - серой несло, как в загазованной шахте. Вернее, не серой, а эфиром. Больше всего воняло от Перлмуттера, непрерывно ерзавшего на сиденье и тихо стонавшего. Кембри зарос Рипли, словно поле - пшеницей после весеннего дождя, и Курц, даже сквозь маску, ощущал исходивший от него смрад. Но главным оскорбителем приличий был Перли, пытавшийся пердеть бесшумно (высвобождавший то одну ягодицу, то вторую - "маленький полупук", как говорили в туманные дни Курцева детства). И разумеется, делал вид, что он тут ни при чем. Джин Кембри культивировал Рипли. Курц подозревал, что Перли, храни его Господь, культивирует кое-что другое.
     Сам Курц успешно скрывал свои мысли за монотонной мантрой собственного сочинения: Дэвис и Роберте, Дэвис и Роберте, Дэвис и Роберте...
     - Не будете так добры прекратить? - раздраженно попросил Кембри. - Вы с ума меня сводите! Я сейчас рехнусь!
     - Я тоже, - сказал Перлмуттер. Он снова заерзал и издал длинное "пуфффф", словно выпуская воздух из надувной игрушки.
     - Господи, Перли, - взвыл Фредди, опуская стекло до конца и высовываясь наружу. "Хамви" рыскнул, и Курц приготовился к худшему, но все обошлось. - Может, это ты попридержишь свой анальный парфюм?
     - Прошу прощения, - сухо возразил Перлмуттер, - если ты намекаешь на то, что я испустил газы, должен заметить...
     - 11и на что я не намекаю, - рявкнул Фредди. - Просто говорю, чтобы ты перестал вонять, как скунс, иначе...
     И поскольку Фредди никоим образом не мог исполнить все высказанные и невысказанные угрозы (пока они не могли обойтись без двух телепатов, главного и запасного), Курну пришлось вмешаться.
     - История Эдварда Дэвиса и Франклина Робертса весьма поучительна, - сказал он, - ибо еще раз доказывает, что нет ничего нового под солнцем. Это случилось в Канзасе, давным-давно, когда еще Канзас действительно был истинным Канзасом...
     Курц, в самом деле неплохой рассказчик, увел их во времена корейской войны. Эд Дэвис и Франклин Роберте владели почти одинаковыми небольшими фермами, по соседству с фермой семьи Курца (который тогда звался вовсе не Курнем). Дэвис, у которого шариков в голове не хватало, был почему-то уверен, что сосед, наглец Роберте, так и норовит украсть у него ферму и к тому же распространяет о нем в городе самые гнусные сплетни. Роберте сыпал ядовитый порошок на его поля. Роберте сговорился с "Бэнк оф Эмпориа" отобрать у Дэвиса ферму за долги.
     Окончательно спятив, Эд Дэвис поймал бешеного енота и запустил в курятник, собственный курятник. Енот передушил всех кур, и когда не осталось ни одной, хвала Господу, фермер Дэвис разнес из ружья черно-серую полосатую голову зверька.
     Сидевшие в "хамви" зачарованно молчали, слушая неторопливое повествование.
     Эд Дэвис погрузил мертвых кур и трупик енота в свой комбайн, "Интернешнл Харвестер", подвез к ферме соседа и при свете луны вывалил в оба колодца: тот, из которого поили скот, и тот, что у дома. На следующий вечер, надравшись виски и весело гогоча, Дэвис позвонил своему врагу и сообщил обо всем. "Здорово жарко было сегодня, верно? - надрывался псих, смеясь так громко, что Франклин Роберте еле разбирал слова. - Какую воду пил ты и твои девицы, Роберте? С дохлым енотом или дохлыми курами? Не могу сказать точно, чем какой колодец начинил. Ну, не позор ли! Склероз!" Губы Джина Кембри слегка дрожали, как у человека, перенесшего серьезный удар. Дыхание шевелило длинные бороды Рипли, свисавшие со лба.
     - Что вы хотите сказать? - прошипел он. - Что мы с Перли ничем не лучше парочки бешеных кур?
     - Повежливее с боссом, Кембри, - предупредил Фредди. Маска, по-видимому - от возмущения, резво подпрыгивала вверх-вниз.
     - Да хрен с ним, с твоим боссом! Миссия закончена! Фредди вскинул было руку, чтобы размазать Кембри по спинке кресла, но тот придвинул ближе искаженное страхом, изукрашенное грибком лицо.
     - Давай, малыш! А может, сначала проверишь свой кулак, убедишься, что на нем нет ран? Крохотный порез - и ты готов.
     Рука Фредди нерешительно замерла в воздухе и снова легла на руль.
     - Кстати, Фредди, на твоем месте я бы ходил да оглядывался. Если воображаешь, что босс способен оставить свидетелей, значит, совсем тупой. Или рехнулся.
     - Рехнулся, именно, - тепло сказал Курц и хмыкнул. - Кстати, многие фермеры кончают в психушке или кончали до Уилли Нельсона "Известный певец в стиле "кантри".", благослови Господи его душу, и Программы помощи фермерам. Тяготы жизни, полагаю. Слишком велики стрессы. Бедняга Эд Дэвис кончил дни в закрытом заведении для ветеранов, он воевал на Большой -Два, а вскоре после этой истории с колодцем Франклин Роберте продал ферму, переехал в Уичито и устроился коммивояжером в "Эллис-Чалмерс". Несмотря на то, что, как оказалось, колодцы вовсе не были отравлены. Он попросил окружного санитарного инспектора взять пробы, и тот сказал, что вода пригодна для питья. Бешенство через воду не передается. Интересно, а Рипли?
     - Могли бы по крайней мере хоть называть его правильно, - пробурчал Кембри. - Не Рипли, а байрум!
     - Байрум или Рипли, все одно, - отмахнулся Курц. - Эти типы пытаются отравить наши колодцы. Загрязнить нашу драгоценную влагу, как сказал кто-то.
     - Да плевать вам на это! - взорвался Перли с такой злобой, что Фредди даже подпрыгнул. - Вам бы только Андерхилла сцапать, а остальное хоть провались! - И помолчав, скорбно добавил:
     - Вы в самом деле тронулись, босс.
     - Оуэн! - прочирикал Курц, как канарейка. - Едва не забыл! Где он, парни?
     - Впереди, - угрюмо ответил Кембри. - Застрял на хрен в сугробе.
     - Потрясающе! - завопил Курц. - Мы у цели!
     - Не раскатывайте губу, босс. Он сейчас выберется. И "хаммер" у него такой же, как у нас. Если знаешь, что делаешь, и умеешь держать в руках руль, можно провести эту штуку прямо через ад. А он, похоже, умеет.
     - Жаль. У нас есть шансы?
     - Не слишком много, - сказал Перли, снова заерзал, поморщился и издал неприличный звук.
     - Ма-а-ать, - тихо простонал Фредди.
     - Дай микрофон, Фредди. Общий канал. Наш друг, Оуэн, обожает общий канал.
     Фредди, не оборачиваясь, протянул микрофон, поколдовал с передатчиком, прикрепленным к приборной доске, и сказал:
     - Теперь можно, босс.
     Курц нажал кнопку на боку микрофона:
     - Оуэн? Ты здесь, дружище?
     Молчание, хаос атмосферных помех и монотонный вой ветра. Курц уже собрался еще раз нажать кнопку "передача" и попытаться снова, когда раздался голос Оуэна, спокойный, отчетливый, на фоне умеренных помех, но не искаженный.
     - Здесь.
     - Приятно слышать тебя, дружище! Так волнительно! Думаю, ты опережаешь нас на пятьдесят миль. Мы только что прошли поворот № 39, так что я почти не ошибся, верно? - На самом деле они миновали поворот № 36, и расстояние между ними было куда меньше. Вероятно, вполовину.
     Тишина.
     - Глуши мотор, дружище, - посоветовал Курц наидобрейшим, наирассудительнейшим голосом. - Еще не слишком поздно спасти кое-что и выпутаться из этого дерьма. Нашим карьерам конец, можешь не сомневаться, дохлые куры в отравленном колодце, но если у тебя есть цель, позволь мне помочь. Я уже немолод, сынок, и хочу, чтобы мы с честью...
     - Не гони фуфло, Курц, - выдали все шесть динамиков "хамви", до того громко и ясно, что Кембри в самом деле имел наглость рассмеяться. Курц полоснул его убийственным взглядом. В обычных обстоятельствах этого было бы достаточно, чтобы черная кожа Кембри посерела от ужаса, но это в других обстоятельствах, другие обстоятельства сняты с повестки, и Курц ощутил совершенно нехарактерный укол страха. Одно дело - понимать умом, что все пошло шиворот-навыворот, и совсем другое, когда правда оседает в твоих внутренностях тяжелым свинцовым слитком.
     - Оуэн.., приятель...
     - Слушай меня, Курц. Не знаю, осталась ли хоть одна нормальная извилина в твоем чокнутом мозгу, но если все же есть, удели мне чуточку внимания. Рядом со мной человек по имени Генри Девлин. Впереди.., возможно, в ста милях от нас - его друг, Гэри Джоунс. Только это уже не он. Им завладел пришелец, инопланетный разум, которого он называет "мистер Грей".
     Гэри... Гэри... - думал Курц. По анаграммам их узнаем их...
     - Все, что делалось в Джефферсон-трект, не имело смысла, - продолжал голос из динамиков. - Бойня, которую ты задумал, Курц, бессмысленна - умрут ли они сами или от пули, все равно угрозы не представляют.
     - Слышали?! - истерически завопил Перлмуттер. - Не представляют! Не...
     - Заткнись! - рявкнул Фредди, смазав его по физиономии. Курц едва заметил это. Он вытянулся в струнку, сверкая глазами, навострив уши. Бессмысленна? Оуэн Андерхилл в самом деле утверждает, что самая главная в его жизни операция бессмысленна?
     - ..среде, понял? Они не способны выжить в нашей экосистеме. Кроме Грея. Потому что ему посчастливилось найти совершенно иного хозяина. Того, который коренным образом отличается от остальных людей. Так вот, Курц, если тебе хоть что-то дорого в этом мире, если у тебя есть хоть какие-то принципы, ты немедленно прекратишь охоту и позволишь нам спокойно позаботиться о деле. Позаботиться о мистере Джоунсе и мистере Грев. Вероятно, тебе удастся поймать нас, но сильно сомневаюсь, что ты сумеешь захватить их. Они слишком далеко к югу. И мы думаем, что у Грея есть план. Что-то такое, что может сработать.
     - Оуэн, ты переутомился и возбужден, - спокойно произнес Курц. - Остановись. Что бы там ни было, мы все можем сделать вместе. Мы...
     - Если тебе не все равно, ты выйдешь из игры, - холодно перебил Оуэн.
     - Конец связи. Я отключаюсь.
     - Не смей, дружище! - заорал Курц. - Не делай этого! Я запрещаю!
     Громкий щелчок, и динамики исторгли невнятное шипение.
     - Он отключился, - сказал Перлмуттер. - Отсоединил микрофон. Заткнул приемник. Все.
     - Но вы слышали его? - спросил Кембри. - Во всем этом нет ни малейшего смысла. Едем назад.
     На лбу Курца забилась жилка.
     - Можно подумать, я куплюсь на его уговоры, после всего, что произошло!
     - Но он говорил правду, - отчеканил Кембри, впервые поворачиваясь к Курцу всем телом: широко раскрытые глаза, забитые в уголках Рипли или байрумом, или как там он его называл. Брызги слюны испятнали щеки, лоб и маску Курца. - Я слышал его мысли! И Перли тоже! ОН ГОВОРИЛ ЧИСТУЮ ПРАВДУ! ОН...
     Курц, двигаясь почти со сверхъестественной быстротой, неуловимым движением выхватил из кобуры пистолет и выстрелил. Отдача в замкнутом пространстве казалась громовой. Фредди, вскрикнув от неожиданности, дернул за руль, и "хамви", потеряв управление, развернулся поперек дороги. Перлмуттер взвизгнул и зажмурился. Смерть была милостива к Кембри: мозги вылетели в окно через дыру в затылке и в одно мгновение рассеялись по ветру. Он и руки поднять не успел.
     Не успел сообразить, что надвигается, верно, дружище? - подумал Курц. Вижу, твоя знаменитая телепатия тут бессильна!
     - Верно, - скорбно проговорил Перли. - Как быть с человеком, который сам не знает, что сделает в следующий миг? Психи - люди неуправляемые.
     Курц навел пистолет на Перлмуттера.
     - Назови меня психом еще раз. Я хочу послушать.
     - Псих! - немедленно повторил Перли. Губы его растянулись в улыбке, обнажая оставшиеся зубы, между которыми темнели дыры. - Псих-псих-псих. Не станешь ты стрелять. Прикончил моего дублера, но больше такого себе не позволишь!
     Он явно взвинчивал себя, и с каждым словом голос его опасно повышался. Труп Кембри бился о дверцу, холодный ветер, врывавшийся в окно, раздувал пряди волос и байрума.
     - Заткнись, Перли, - миролюбиво бросил Курц. Он явно чувствовал себя лучше и успел немного успокоиться.
     Кембри получил по заслугам. - Держись за свою планшетку и молчи. Фредди!
     - Да, босс.
     - Ты по-прежнему со мной, Фредди?
     - До конца, босс.
     - Оуэн Андерхилл - изменник, Фредди, можешь ты вознести благодарение Господу за то, что помог разоблачить его?
     - Благодарение Господу! - Фредди сидел прямой как палка и смотрел прямо вперед, на дорогу и световые конусы фар "хамви".
     - Оуэн Андерхилл предал страну и своих товарищей.
     Он...
     - Он предал тебя, - прошептал Перлмуттер.
     - Верно, Перли, и не стоит переоценивать собственное значение, сынок, это единственное, чего не стоит делать, потому что, как ты сам сказал, псих не знает, что стукнет ему в голову в следующую минуту.
     Курц уперся взглядом в широкий затылок Фредди.
     - Мы затравим Оуэна Андерхилла, его и этого парня, Девлина, если он все еще с ним. Понятно?
     - Так точно, босс.
     - Ну а пока сбросим балласт. - Курц вытащил из кармана ключ от наручников, потянулся к трупу, пачкая руки в застывающем желе, не успевшем улететь в окно, и наконец нашел дверную ручку. Еще секунда - и усопший мистер Кембри, благодарение Господу, обрел снежный саван.
     Тем временем Фредди остервенело чесал зудевший, как черт, пах. Подмышки тоже чесались, и...
     Слегка повернув голову, он заметил, что Перли уставился на него. Огромные потемневшие глаза казались бездонными на бледном, усеянном красными пятнами лице.
     - На что это ты пялишься? - осведомился Фредди. Перлмуттер молча отвернулся к окну.
     
     
     Глава 19
     
     
     ПОГОНЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
     
     1
     
     Мистер Грей наслаждался новизной человеческих эмоций, мистер Грей наслаждался человеческой едой, но мистеру Грею определенно не пришелся по душе процесс опорожнения кишечника Джоунси. Он отказался даже взглянуть на то, что выдал, просто подтянул брюки и застегнул слегка дрожащими руками.
     О Господи, неужели даже не подотрешься? - возмутился Джоунси. По крайней мере хоть воду спусти!
     Но мистер Грей хотел одного: поскорее убраться из кабинки. Хорошо еще, что сполоснул руки, прежде чем ринуться к выходу!
     Джоунси не слишком удивился, заметив в дверях патрульного.
     - Забыли застегнуть ширинку, друг мой, - заметил тот.
     - И правда! Спасибо.
     - Едете с севера, верно? По радио передают, там такие дела творятся! Правда, тамошние станции не поймаешь. Чуть ли не инопланетяне, и все такое!
     - Я из Дерри, - ответил мистер Грей. - Откуда мне знать?
     - Позвольте спросить, что выгнало вас из дома в такую ночь, как эта?
     Объясни, что друг заболел, подсказал Джоунси, чувствуя укол отчаяния. Он не хотел видеть это, тем более участвовать, хоть и невольно.
     - Больной друг, - коротко бросил мистер Грей.
     - Неужели? Что ж, сэр, хотелось бы видеть ваши водительские права и удостоверение...
     Но тут глаза патрульного полезли на лоб. Повернувшись, он скованно зашагал к стене, на которой висела табличка: ДУШ ТОЛЬКО ДЛЯ ДАЛЬНОБОЙЩИКОВ. Постоял так немного, вздрагивая всем телом.., и стал биться головой о кафель, резкими, ритмичными рывками. От первого удара слетел "стетсон". После третьего потек кларет, сначала собираясь каплями на бежевых плитках, потом растекаясь темными ручейками. Джоунси, бессильный остановить этот ужас, потянулся к телефону. Но в трубке было тихо. Неизвестно когда: поедая ли вторую порцию бекона или впервые продриставшись в человеческом облике, мистер Грей перерезал линию. Джоунси остался один.
     
     2
     
     Несмотря на отвращение, а может, и вследствие его, Джоунси расхохотался, когда его руки принялись вытирать полотенцем с эмблемой "Дайзерта" кровь с кафельной стены. Мистер Грей по достоинству оценил знания Джоунси в такой деликатной области, как сокрытие (избавление) от трупа, и обнаружил, что буквально напал на золотую жилу. Как верный поклонник и тонкий ценитель ужастиков, детективов и криминального чтива Джоунси, если так можно выразиться, с годами стал настоящим экспертом. Даже сейчас, когда мистер Грей бросил окровавленное полотенце на грудь мокрого мундира патрульного (куртка пригодилась, чтобы закутать изуродованную голову), в голове Джоунси прокручивалась сцена захоронения тела Фредди Майлса в "Талантливом мистере Рипли", причем одновременно из фильма и из романа Патриции Хайсмит. И этим дело не ограничилось. Эпизоды из других фильмов появлялись и исчезали, накладывались друг на друга так, что у Джоунси кружилась голова, словно он стоял наверху обрыва и смотрел в пропасть. Но это еще не самое худшее. С помощью Джоунси талантливый мистер Грей обнаружил то, что ему понравилось куда больше, чем поджаристый бекон, куда больше, чем возможность черпать из неиссякаемого колодца ярости Джоунси.
     Мистер Грей открыл для себя убийство.
     
     3
     
     За душем находилась раздевалка. За раздевалкой - коридор, ведущий в шоферскую ночлежку. В коридоре никого не было. В другом конце виднелась дверь, выходившая на зады здания, в занесенный снегом тупик. Из темноты возникли силуэты двух огромных зеленых мусоросборников. Единственный слабенький фонарь под металлическим абажуром отбрасывал на снег длинные тени. Мистер Грей, схватывающий все с полунамека, обыскал мертвеца, нашел ключи от машины и, сунув в карман куртки Джоунси пистолет полицейского, застегнул для верности молнию. Дверь так и норовила захлопнуться, поэтому, сделав стопор из все того же полотенца, мистер Грей затащил тело за мусоросборник.
     Все это - от страшного самоубийства патрульного до появления Джоунси в коридоре - заняло менее десяти минут. В теле Джоунси появились легкость и гибкость, усталость куда-то девалась, по крайней мере в эту минуту: они с мистером Греем упивались очередным взрывом эндорфинной эйфории. Что ж, ничего не скажешь, "мокрое дельце" на совести не только мистера Грея, но и Гэри Эмброуза Джоунса. Не просто умение отделаться от тела, но кровожадно-людоедские порывы личности под тонкой сахарной глазурью "все это не на самом деле". Да, вдохновитель - мистер Грей, сам Джоунси ничуть не мучился мыслью, что совершил убийство, но все делалось его руками.
     Может, мы заслуживаем уничтожения, думал Джоунси, пока мистер Грей шел через душевую, выискивая (глазами Джоунси) случайные кровяные пятна и сжимая ключи патрульного в ладони Джоунси. Может, все, что мы заслуживаем, - сгинуть, превратиться в ничто, поросшее красной травой, сгибающейся под ветром. Наверное. Так лучше всего. Помоги нам. Боже.
     
     4
     
     Женщина с утомленным лицом, сидевшая за кассой, спросила, не видел ли он патрульного.
     - Ну конечно, видел, - ответил Джоунси. - Показал ему права и документы.
     - Сегодня полиция так и шныряет, - бросила женщина. - С самого полудня. Метель не метель, им все едино. Покоя от них нет. И все злые, как черти. Да и остальным не по себе. Если бы я так уж хотела видеть парней с другой планеты, взяла бы напрокат видео. Ничего новенького не слышали?
     - По радио твердят, что все это ложная тревога, - ответил мистер Грей, застегивая куртку, и поглядел в окно, желая лишний раз удостовериться в том, что уже видел: стекла так замерзли, что вряд ли кто-то заметит, в какой машине он уехал.
     - Да? Правда? - облегченно улыбнулась женщина, сразу сбросив десяток лет. И усталость куда-то девалась.
     - Честное слово. Но не ждите своего приятеля так скоро, дорогая. Он сказал, что должен придавить немного. Совсем с ног сбился.
     Между бровями женщины появилась вертикальная складка.
     - Он так сказал?
     - Спокойной ночи. Счастливого Дня благодарения. С Рождеством вас. И заодно с Новым годом.
     Джоунси вдруг сообразил, что несет этот вздор для того, чтобы его заметили. И запомнили. Но прежде чем успел понять, добился ли своего и действительно ли его запомнили, вид из офисного окна повернулся на сто восемьдесят градусов - это мистер Грей увел его от кассы, и вскоре они снова мчались на юг. Цепи на патрульной машине звякали и клацали, зато позволяли держать скорость до сорока миль в час.
     Джоунси ощутил, как мистер Грей протягивает мысле-щупальца назад. Пытается проникнуть в сознание Генри, но не может - как и сам Джоунси: Генри до какой-то степени был другим. К несчастью, тот человек рядом с Генри, Оверхилл или Андерхилл.., за него мистер Грей сумеет зацепиться как следует. Они в семидесяти милях отсюда, а может, и больше, и.., съезжают с шоссе? Да, направляются в Дерри.
     Мистер Грей пробрался еще глубже и обнаружил новых преследователей. Трое.., но основной их целью был не мистер Грей, а Оверхилл (Андерхилл). Такое казалось Джоунси невероятным и слишком необъяснимым, чтобы быть правдой. Но мистер Грей пришел в восторг. И даже не потрудился узнать причину, по которой Оверхилл (Андерхилл) и Генри решили заехать в Дерри.
     Теперь все помыслы мистера Грея устремились на то, чтобы сменить средство передвижения, завладев на этот раз снегоочистителем, если, разумеется, Джоунси способен им управлять. Это означало очередное убийство, но продолжавшему стремительно очеловечиваться мистеру Грею было все равно.
     Мистер Грей только начинал входить во вкус.
     
     5
     
     Оуэн Андерхилл стоит на склоне, совсем рядом с трубой, выпирающей из листвы, и видит, как они помогают чумазой, растерянной девочке выбраться на поверхность. Видит, как Даддитс (крепкий молодой человек с плечами футболиста и гривой невероятно густых светлых волос киношного идола) хватает ее в объятия и покрывает грязное личико смачными поцелуями. Слышит ее первые слова:
     - Хочу к маме.
     Все обошлось как нельзя лучше: ни полиции, ни "скорой помощи". Они просто помогают ей подняться наверх, пролезть сквозь дыру в заборе, пересечь Строфорд-парк (девочек в желтом сменили девочки в зеленом: ни они, ни тренеры не обращают внимания на мальчиков и их измазанный растрепанный приз), пройти по Канзас-стрит и свернуть на Мейпл-лейн. Они знают, где мама Джози. И папа тоже.
     И не только они. По обе стороны Мейпл-лейн, до самого угла растянулась цепочка машин. Это Роберта Кэвелл предложила обзвонить родителей друзей и одноклассников Джози. Она убеждена, что каждый согласится искать девочку и развесить по городу объявления о том, что она пропала. Не в укромных заброшенных уголках (где, по мнению граждан Дерри, им самое место), а там, где их увидят все. Энтузиазм Роберты так заразителен, что в глазах Эллен и Гектора Ринкенхауэр загорается слабая надежда.
     Остальные родители тоже согласны действовать, с такой готовностью, словно только и ждали, пока их попросят. Роберта начала звонить сразу же после того, как Даддитс с друзьями выбрались из дома (Роберта в полной уверенности, что они играют где-то поблизости, потому что старый боевой конь Генри все еще пасется на подъездной аллее), и к тому времени, как мальчики возвращаются, в гостиной собрались два десятка гостей, дымящих, как паровоз, над бесчисленными чашками кофе. Какой-то мужчина держит речь. Генри уже видел его раньше. Это адвокат Дейв Боклин. Его сын, Кендалл, иногда играет с Даддитсом. Кен тоже даун, хороший парень, но до Дадса ему далеко. Впрочем, что кривить душой, а кто вообще годится Дадсу в подметки?
     Мальчики стоят в дверях гостиной, поддерживая Джози. Она уже взяла у Даддитса свою сумку с благополучно вернувшимися на место БарбиКеном. Даже лицо почти чистое, потому что Бивер при виде такого количества машин пожертвовал своим носовым платком, чтобы вытереть самые возмутительные пятна. ("Честно говоря, - признается Бив позже, после того как все вопли и сопли и прочая хренотень немного улеглись, - мне было немного не по себе. Подумать только, вытираю я эту девчонку с фигурой хоть сейчас на разворот "Плейбоя" и мозгами, грубо говоря, как у газонокосилки. И что, по-вашему, со мной творится?") Сначала никто не замечает их, кроме мистера Боклина, но мистер Боклин, похоже, не врубается в то, что видит, потому что слишком увлечен собственной речью.
     - Итак, прежде всего нужно разделиться на группы.., скажем, по три пары в каждой.., каждой группе.., и.., мы.., мы...
     Мистер Боклин начинает сбавлять темп, как игрушка, в которой кончился завод, и в конце концов только открывает по-рыбьи рот, глядя неизвестно куда. По комнате проходит нервный шепоток: очевидно, собравшиеся никак не поймут, что стряслось с этим, еще минуту назад казавшимся таким уверенным человеком.
     - Джози, - глухо, без всякого выражения произносит он, так не похоже на свою обычную напористую манеру выступлений в зале суда.
     - Да, - кивает Гектор Ринкенхауэр, - так ее зовут. Что случилось, Дейв? Вы в поряд...
     - Джози, - повторяет Дейв, поднимая дрожащую руку. Генри (и, следовательно, Оуэну, который видит все это глазами Генри) он кажется Призраком Грядущего Рождества, указывающим на могилу Эбинизера Скруджа.
     Чье-то лицо поворачивается к двери.., второе.., третье.., глаза Элфи Кэвелла, огромные и неверящие за толстыми стеклами очков.., и наконец, миссис Ринкенхауэр.
     - Привет, ма, - как ни в чем не бывало говорит Джози, протягивая ей сумочку. - Дадди нашел моих БарбиКена. Я застряла...
     Остальное тонет в радостном визге. Генри в жизни не слышал таких криков, и хотя все это чудесно, его почему-то трясет в ознобе.
     - Трахни меня, Фредди, - бормочет Бивер, правда, себе под нос.
     Джоунси держит за руку Даддитса, напуганного суматохой.
     Пит смотрит на Генри и слегка кивает. Мы молодцы.
     Генри отвечает кивком. Еще бы!
     Может, это не их звездный час, но что-то очень близкое. И едва рыдающая миссис Ринкенхауэр сжимает дочь в объятиях, Генри трогает Даддитса за плечо. Когда тот оборачивается, Генри целует его в щеку.
     Добрый старый Даддитс, думает он. Добрый старый...
     
     6
     
     - Вот он, Оуэн, - тихо предупредил Генри. - Поворот 27.
     Видение гостиной Кэвеллов лопнуло, как мыльный пузырь, и Оуэн взглянул на дорожный знак: ПОВОРОТ №27 - канзас-стрит, держитесь правой стороны. В ушах все еще звенят счастливые, захлебывающиеся вопли.
     - Ты как? - спросил Генри.
     - Ничего. По крайней мере мне так кажется. - Он прижался к пандусу, и гигантские колеса "хамви" покатили по сугробам. Часы на приборной доске сдохли, как и те, что на руке Генри, но Оуэну показалось, что небо едва заметно посветлело. - После того как спустимся вниз, направо или налево? Говори сейчас, потому что останавливаться я не рискну.
     - Налево, налево.
     В мигающем свете фонарей Оуэн прижался к левой стороне, справился с очередным заносом и повел машину по Канзас-стрит. Здесь недавно прошел снегоочиститель, но полотно дороги уже снова замело.
     - Похоже, снег кончается, - сказал Генри.
     - Да, но ветер как с цепи сорвался. Хочешь поскорее увидеть его? Даддитса?
     - Немного нервничаю, но, в общем, да, - ухмыльнулся Генри, качая головой. - Даддитс, старина... Когда он рядом, у тебя на душе праздник. Он.., это что-то. Сам увидишь. Жаль только, что врываемся к ним в такую рань.
     Оуэн пожал плечами. Что тут поделаешь?
     - Они уже четыре года живут в новой квартире, но я ни разу там не был, - сказал Генри и, сам того не сознавая, перешел на мысленное общение: Переехали после смерти Элфи.
     А ты... И вместо слов возникает картина: люди в черном под черными зонтиками. Кладбище в дождь. Гроб на козлах с резной эпитафией: "Покойся с миром, Элфи".
     Нет, пристыженно признался Генри. Никто из нас там не был.
     ?
     Но Генри не знал, почему они не явились на похороны, хотя на ум пришла фраза: "Движущийся палец пишет; написав, движется дальше". Даддитс был важной (не то слово, жизненно важной) частью из детства. Но как только связь прервалась, всякий возврат к прежнему был слишком болезненным. Одно дело - болезненным, другое - ненужно болезненным. Но теперь Генри кое-что понимал. Образы, которые он ассоциировал с депрессией и возрастающей уверенностью в неотвратимости самоубийства: струйка молока на подбородке отца, широченный зад Барри Ньюмена, исчезающий в дверях кабинета, - скрывали другой, более сильный, более действенный: образ Ловца снов. Разве не в нем истинный источник его отчаяния? Величие теории Ловца снов в сочетании с банальностью.., нет, ничтожностью целей, для которых он использовался? Употребить способности Даддитса на то, чтобы найти Джози Ринкенхауэр, все равно что открыть квантовую физику, и с ее помощью сляпать очередную видеоигру. И при этом считать, будто это все, на что способна квантовая физика. Конечно, они совершили доброе дело: не будь их, Джози Ринкенхауэр погибла бы в трубе, как крыса в бочке с водой. Но будем честны: в конце концов не будущего же нобелевского лауреата они спасли...
     Я просто не могу поспеть за тем, что творится у тебя в голове, неожиданно пожаловался Оуэн, но, похоже, ты слишком высокого мнения о себе! Нечего нос задирать. Какая у лица?
     Уязвленный Генри злобно уставился на него.
     - Последнее время мы сюда не приезжали, понятно? И давай на этом закончим.
     - Как угодно, - сказал Оуэн.
     - Но мы посылали открытки к Рождеству, ясно? Каждый год, поэтому я и знаю, что они переехали на Дирборн-стрит, 14, Уэст-Сайд. Это третья улица отсюда.
     - Ладно, ладно, успокойся.
     - Трахни свою мать и сдохни, нашелся тоже...
     - Генри...
     - Мы просто потеряли связь, так бывает. Возможно, не с такими, как ваше высочество, принц Совершенство, но для остальных.., для остальных... - Генри опустил глаза, увидел стиснутые кулаки и усилием воли разжал пальцы.
     - Я же сказал, ладно.
     - Возможно, принц Совершенство до сих пор не забыл никого из друзей, даже тех, с кем рядом на горшке сидел. Должно быть, обязательно съезжаетесь раз в год, поменяться лифчиками, похвастаться новыми записями "Мотли Крю" и поесть салата с тунцом, как в школьном кафетерии.
     - Прости, если расстроил тебя.
     - Можешь кусаться, я не обижаюсь. Не зря же ведешь себя так, будто мы бросили его, как последние... - Что, разумеется, недалеко от истины.
     Оуэн, ничего не ответив, продолжал вглядываться в вихрящийся снег: боялся пропустить табличку с названием улицы в сереньком свете раннего утра.., вот она, перед носом! Снегоочиститель, проходивший по Канзас-стрит, завалил конец Дирборн, но Оуэн надеялся, что "хамви" пройдет.
     - Не то чтобы я совсем забыл о нем, - продолжал Генри, сначала мысленно, потом перейдя на слова. Думать о Даддитсе означало выдать себя с головой. - Мы все помнили его. Мы с Джоунси собирались навестить его весной. Но Джоунси попал в аварию, и у меня все из головы вылетело. Неужели это так удивительно?
     - Вовсе нет, - мягко сказал Оуэн, резко повернул руль вправо, потом влево, чтобы машина не пробуксовывала, и нажал на акселератор. "Хамви" с такой силой ударился в плотную стену снега, что их отбросило на сиденья. Но мощная машина все-таки пробила завал, и Оуэн едва успел вывести грузовик на середину мостовой, чтобы не сбить припаркованные по обочинам автомобили.
     - Не желаю быть объектом праведного негодования того, кто собирался поджарить живьем несколько сотен ни в чем не повинных людей, - проворчал Генри.
     Оуэн обеими ногами нажал на тормоз, отчего их вновь тряхнуло, а "хамви" пошел юзом.
     - Заткнись на хрен.
     Не мели дерьма, которого не понимаешь.
     - Вполне возможно, что мне придется подыхать из-за...
     - тебя, так что почему бы тебе не держать свое хреново.., самовлюбленное (изображение капризного ребенка с выдвинутой нижней губкой).
     - такое рациональное, логическое дерьмо, при себе.
     Генри потрясение уставился на него, обалдев от неожиданности. Когда к нему в последний раз обращались в подобном тоне? Кажется, вообще никогда.
     - Мне необходимо одно, - пояснил бледный от усталости Оуэн. Лицо осунулось, кожа туго обтянула скулы. - Хочу найти и остановить твоего Тифозного Джоунси. Ясно? И хрен с ними, с твоими тонкими чувствами, хрен с твоей нежной натурой и хрен с тобой. Вот так.
     - Согласен, - кивнул Генри.
     - Не желаю выслушивать лекции по этике и принципам морали от малого, задумавшего вышибить свои сверхобразованные, сверхчувствительные мозги.
     - О'кей.
     - Поэтому трахни свою мать и сдохни. В "хамви" стало тихо. Ничего, совсем ничего, кроме визга ветряного пылесоса за окнами.
     - Вот что мы сделаем, - наконец решил Генри. - Я трахну твою мать и сдохну, ты трахнешь мою мать и сдохнешь. Таким образом, удастся благополучно избежать инцеста.
     Оуэн невольно улыбнулся. Генри ответил улыбкой.
     Что делают Джоунси и мистер Грей? Можешь сказать? - спросил Оуэн.
     Генри облизнул губы. Нога почти не чесалась, но язык оброс так, что казался обрывком старого плюшевого коврика.
     - Нет. Они отключились. Вероятно, это штуки Грея. А твой бесстрашный вождь? Курц? Он все ближе и ближе, верно?
     - Да. Если хотим сохранить фору, нужно шевелиться.
     - Будет сделано.
     Оуэн поскреб красную пленку, рассеянно сдул с пальцев волокна и чуть прибавил скорость. Номер 41, говоришь?
     Да. Оуэн!
     Что тебе?
     Я боюсь.
     Даддитса?
     Что-то в этом роде.
     Почему?
     Не знаю.
     Генри поднял на Оуэна потухший взгляд. Чувствую, с ним что-то неладно.
     
     7
     
     Полуночный сон неожиданно обернулся явью, и когда в дверь постучали, Роберта обнаружила, что ноги не идут. Отказываются ее держать. Ночь сменилась бледным хмурым утренним светом, нагонявшим еще большую тоску, и они тут, Пит и Бив, мертвецы явились за ее сыном.
     В дверь снова ударили кулаком, раз, другой, с такой силой, что фотографии затряслись, особенно забранная в рамку первая страница местной "Ньюс" со снимком Даддитса, его друзей и Джози Ринкенхауэр. Все шестеро стоят обнявшись, с глупыми широкими улыбками до ушей (как прекрасно выглядел Даддитс на этом снимке, каким сильным и нормальным), а внизу подпись крупными буквами:
     
     ДРУЗЬЯ-ШКОЛЬНИКИ ИГРАЮТ В ДЕТЕКТИВОВ. ПРОПАВШАЯ ДЕВОЧКА НАЙДЕНА.
     
     Бац! Бац! Бац!
     Нет, подумала она. Буду сидеть тихо, и рано или поздно они уйдут, должны уйти, не могу же я пригласить мертвецов, главное, не подавать виду...
     Но мимо стремглав промчался Даддитс - промчался, - хотя в последнее время даже ходил с трудом, и его глаза наполнились тем прежним несказанным сиянием, какими хорошими мальчишками они были, сколько счастья принесли ему, но теперь мертвы, пришли за ним сквозь бурю, мертвые!
     - Дадди, нет! - вскрикнула она, но он, не слушая, пролетел мимо старой фотографии: Даддитс Кэвелл на первой странице, Даддитс Кэвелл герой, бывают же чудеса, и она услышала, как он кричит, открывая дверь:
     - Ени! Ени! ЕНИ!
     
     8
     
     Генри открыл было рот, пытаясь что-то сказать - он сам не знал что, слова не шли с языка. Он застыл, как громом пораженный. Это не Даддитс, не может быть Даддитс, наверное, какой-то больной дядюшка или двоюродный брат, белый, как стенка, лысая макушка кое-как прикрыта съехавшей набок бейсболкой "Ред соке", щетинистые щеки, засохшая кровь под носом, огромные темные круги под глазами. И все же...
     - Ени! Ени! Ени!
     Смеясь. Плача. Покрывая его звонкими чмокающими, уже немного позабытыми поцелуями... Поцелуями прежнего Даддитса. Где-то глубоко, в хранилищах памяти, Бивер Кларендон прошептал: "Если вы, парни, кому-нибудь проболтаетесь..." И ехидная реплика Джоунси: "Да-да, ты больше никогда не будешь водиться с нами, онанист гребаный..." Даддитс, это Даддитс целует щеки Генри, покрытые пятнами красной проказы.., но почему у него такой вид? Ужасно худой.., нет, не то слово, изможденный. А кровь в ноздрях, запах, исходящий от него, не та вонь, что от Бекки Шу, не смрад затканного байрумом дома, но все равно безошибочный запах смерти.
     И Роберта была тут. Стояла в прихожей под снимком Даддитса и Элфи на карнавале "Дни Дерри". Оба счастливые, веселые, оседлавшие пластиковых карусельных коней.
     Не приехал на похороны Элфи, но послал открытку, подумал Генри, презирая себя.
     Роберта ломала руки, глядя на него глазами, полными слез, и хотя она немного пополнела в груди и бедрах, а волосы почти совсем поседели, все же ее сразу можно было узнать, а Даддитс.., о Господи, Даддитс...
     Генри смотрел на нее, обнимая старого друга, продолжающего выкрикивать его имя. И осмелился похлопать Даддитса по плечу, остро ощутив хрупкость кости, казалось, готовой рассыпаться от малейшего прикосновения, как крылышко птички.
     - Роберта, - сказал он, - Роберта, Боже мой, что с ним?
     - ОЛЛ, - ответил она, выдавив слабую улыбку. - Звучит, как название стирального порошка, верно? Острый лимфолейкоз. Обнаружили девять месяцев назад, и лечить, по-видимому, было уже поздно. Все, что остается, - выиграть немного времени.
     - Ени! - воскликнул Даддитс. Посеревшее измученное лицо освещено прежней нелепой улыбкой. - Ень оой, емо се о зе.
     - Верно, - кивнул Генри и заплакал. - День другой, дерьмо все то же.
     - Я знаю, почему вы здесь, - сказала Роберта, - но не нужно. Пожалуйста, Генри. Умоляю. Не забирайте моего мальчика. Он умирает.
     
     9
     
     Курц уже собирался выслушать отчет Перлмуттера о последних продвижениях Андерхилла и его нового дружка - Генри, вот как его зовут, Генри Девлин, - но тот испустил долгий вибрирующий крик, обернув лицо к крыше "хамви". Как-то в Никарагуа Курц помог женщине произвести на свет ребенка (м они еще называют нас извергами, сентиментально думал он), и этот вопль напомнил о том случае, на берегах прекрасной реки Ювена.
     - Держись, Перли! - крикнул Курц. - Держись, дружище! Дыши глубже, ну? Вдох-выдох, вдох...
     - Мать твою! - выл Перли. - Взгляни, во что ты меня втравил, старая сволочь! МАТЬ ТВОЮ!
     Курц не обиделся. Роженицы иногда говорят ужасные вещи, и хотя Перли явно не принадлежал к слабому полу, Курцу почему-то казалось, что муки, которые он сейчас испытывает, мало чем отличаются от родов. Может, и следовало бы избавить Перлмуттера от мучений...
     - Попробуй только, - простонал Перли. Слезы боли катились по красным щекам. - Попробуй только, старая погань, вонючая ящерица!
     - Не волнуйся, парнишка, - уговаривал Курц, гладя вздрагивающее плечо Перлмуттера. Впереди слышался мерный лязг снегоочистителя: Курц уговорил водителя проложить трассу (едва хмурый рассвет высветлил небо, скорость грузовика увеличилась до головокружительных тридцати пяти миль в час). Габаритные огни снегоочистителя мерцали грязными красными звездами.
     Курц подался вперед, блестящие неподдельным интересом глаза так и сверлили Перлмуттера. На заднем сиденье было очень холодно, ветер задувал в разбитое окно, но Курц ничего не замечал. Перед куртки Перли медленно раздувался, как воздушный шар, и Курц снова вытащил пистолет.
     - Босс, если он снова...
     Но прежде чем Фредди успел договорить, Перлмуттер оглушительно пукнул. По кабине мгновенно распространился невыносимо омерзительный запах, но Перли, похоже, ничего не заметил. Голова бессильно моталась по спинке сиденья, глаза полузакрыты, на лице выражение огромного облегчения.
     - Мать твою, - вскрикнул Фредди, снова опуская боковое стекло, несмотря па страшный сквозняк.
     Курц зачарованно наблюдал, как неестественно огромный живот па глазах опадает. Но не до конца. Не до конца, и это, возможно, к лучшему. Тварь, растущая в Перлмуттере, еще может пригодиться. Не обязательно, но вероятно. Все твари служат Господу, как сказано в Писании, вероятно, и срань-хорьки не исключение.
     - Держись, солдат, - повторил Курц, снова гладя Перлмуттера по плечу одной рукой, а другой кладя рядом с собой пистолет. - Держись и думай о Господе нашем.
     - Хрен с ним, с Господом, - угрюмо ответил Перлмуттер, и Курц удивленно поднял брови. В жизни не подумал бы, что Перлмуттер способен на подобное кощунство!
     Габаритные огни снегоочистителя ярко блеснули, и неуклюжая машина прижалась к правой обочине.
     - Ото, - выдохнул Курц.
     - Что делать, босс?
     - Становись за ним, - жизнерадостно приказал Курц, нащупывая, однако, пистолет. - Посмотрим, что нужно нашему новому другу. - Хотя, кажется, он и без того знал. - Фредди, что ты слышал от наших старых друзей? Ты их поймал?
     - Только Оуэна, - крайне нерешительно признался Фредди. - Но не того парня, что с ним, и не того, за которым они гоняются. Оуэн свернул с дороги. Они в доме. Говорят с кем-то.
     - Дом в Дерри?
     - Угу.
     Водитель снегоочистителя вывалился наружу и сейчас пробирался к ним, с трудом вытаскивая из снега огромные резиновые сапоги. Просторная парка с капюшоном сгодилась бы и эскимосу. Концы широкого шерстяного шарфа, из которого выглядывал только нос, развевались по ветру. Не требовалось быть телепатом, чтобы догадаться, что шарф связала жена или мать водителя.
     Водитель сунул нос в окно и, вдохнув неподражаемый аромат серы и этилового спирта, брезгливо поморщился. Очевидно, компания показалась ему подозрительной, потому что он с опаской оглядел Фредди, растекавшегося по сиденью Перлмуттера и оживленно сверкавшего глазами Курца. Курц посчитал наиболее благоразумным на время сунуть пистолет под левую коленку.
     - Да, кэп? - осведомился он.
     - Радиограмма от какого-то парня, назвавшегося Рэндаллом, - сообщил водитель, стараясь перекричать шум ветра. Судя по выговору, он был чистокровным янки, уроженцем Новой Англии. - Генерал Рэндалл. Утверждал, будто говорил по спутниковой связи, прямо с Шайеннской горы в Вайоминге.
     - Имя ничего мне не говорит, кэп, - все так же жизнерадостно продолжал Курц, полностью игнорируя несчастного Перлмуттера, который не переставал стонать: "Все ты врешь, врешь, врешь..." Водитель мельком взглянул на него и тут же вновь уставился на Курца.
     - Парень назвал мне условную фразу: "Конец Блю". Это что-то значит для вас?
     - Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд, - рассмеялся Курц. - Кто-то дурачит вас, капитан.
     - Передал, что ваша миссия окончена и что страна благодарит вас.
     - Ничего не упомянул насчет золотых часов, дружище? - ухмыльнулся Курц.
     Водитель нервно облизнул губы.
     Интересно, подумал Курц. Он успел точно уловить тот самый миг, когда водитель решил, что имеет дело с психом. Точно уловить.
     - Насчет золотых часов мне ничего не известно. Просто хотел доложить, что дальше без приказа не имею права ехать.
     Вместо ответа Курц выхватил пистолет и прицелился водителю в лоб.
     - Вот твой приказ, приятель, с подписью и печатью. Годится?
     Водитель молча вытаращился на оружие голубыми глазами янки, но, похоже, не слишком испугался.
     - Думаю, годится. Все в порядке. Курц расхохотался.
     - Молодец! Умница! А теперь в путь. И если захочешь немного прибавить скорости, Господь тебя возлюбит. Видишь ли, в Дерри находится тот, кого необходимо... - Курц поискал подходящее слово и, удовлетворенно кивнув, договорил:
     - ..выслушать.
     Перлмуттер то ли застонал, то ли засмеялся. Водитель попятился.
     - Не обращай внимания, он в положении, - доверительно сообщил Курц. - Еще немного, и начнет требовать устриц и пикулей с укропом.
     - В положении, - эхом отозвался водитель на удивление невыразительным голосом.
     - Да, но это не важно. И не твои проблемы. Дело в том, дружище... - Курц подался вперед и заговорщически прошептал, не опуская, однако, револьвера:
     - ..что я должен поймать того парня в Дерри. Думаю, скоро он выберется из города и наверняка знает, что я охочусь за его задницей...
     - Он все знает, - перебил Фредди Джонсон, почесав шею, и принялся скрести в паху.
     - А пока нужно сократить расстояние, - продолжал Курц. - Ну, напряжешь мозги или как?
     Водитель кивнул и направился к снегоочистителю. Стало немного светлее.
     Скорее всего это последний свет последнего дня моей жизни, с легким удивлением подумал Курц.
     Перлмуттер опять застонал, сначала тихо, потом стон перешел в сверлящий уши вопль. Несчастный схватился за живот.
     - Иисусе! - охнул Фредди. - Смотрите на его утробу, босс! Поднимается, как тесто.
     - Дыши глубже, - велел Курц, благосклонно потрепав Перли по плечу. Снегоочиститель вновь пришел в движение. - Вдох-выдох, парень. Расслабься. Расслабься и думай о хорошем.
     
     10
     
     Сорок миль до Дерри. Сорок миль между мной и Оуэном, думал Курц. Неплохо, совсем неплохо. Я иду за тобой, дружище. Нужно преподать тебе урок. Научить, что бывает с теми, кто перешел Черту Курца. Кто заступил ему дорогу.
     Они проехали двадцать миль, и Андерхилл еще был в Дерри, если верить Фредди и Перлмуттеру, хотя теперь Фредди уже не был так уверен. Перли, однако, утверждал, что они говорят с матерью, то есть Оуэн и тот, другой, говорят с матерью. Мать не хочет его отпускать.
     - Кого отпускать? - допытывался Курц, хотя ему, в общем, было все равно. Чья-то мать задерживает их в Дерри, позволяя преследователям сократить расстояние, так что Боже, благослови эту мать, кем бы она ни была и какими бы побуждениями ни руководствовалась.
     - Не знаю, - пожал плечами Перли. Живот немного успокоился после беседы с водителем, но он ужасно устал. - Не вижу. Похоже, у него просто нет головы, куда можно заглянуть.
     - Фредди?
     - Оуэн для меня потерян, босс. Я едва слышу того парня в снегоочистителе. Все равно что.., не знаю.., все равно что упустить радиосигнал.
     Курц привстал и присмотрелся к островку Рипли па щеке Фредди. Грибок в серединке наливался красно-оранжевым, но по краям выцвел до пепельно-белого.
     Он погибает, подумал Курц. Либо что-то в крови Фредди убивает его, либо это среда. Оуэн прав. Будь я проклят, он прав!
     Не то чтобы это что-то меняло. Черта есть Черта, и Оуэн ее переступил.
     - Водитель, - устало сказал Перлмуттер.
     - Что насчет водителя, дружище?
     Но ответ был уже не нужен. Впереди поблескивает табличка с надписью: ПОВОРОТ №32 ГРЕНДВЬЮ (ГРЕНДВЬЮ-СТЕЙШН). Снегоочиститель внезапно прибавил скорости, подняв лезвие плуга, и "хамви" снова пришлось пробираться сквозь сугробы едва не в фут высотой. Водитель не потрудился включить поворотник, просто съехал вниз на скорости пятьдесят миль, подняв за собой павлиний хвост поземки.
     - За ним? - вскинулся Фредди. - Я его в лепешку раскатаю, босс!
     Курца так и подмывало приказать Фредди догнать сукина сына, размазать по земле и показать, что бывает с человеком, переступившим Черту. Пусть хлебнет того лекарства, что Курц приготовил для Оуэна Андерхилла.
     - Отставить, парень. Следуй по шоссе, - велел он. - Охота продолжается.
     Все же он с сожалением проводил взглядом снегоочиститель, исчезающий в морозном утреннем свете. Он даже надеяться не смел, что проклятый янки схватил дозу от Фредди и Арчи Перлмуттера, потому что грибок, как оказалось, недолговечен.
     Они продолжали путь. Скорость вновь снизилась до двадцати, но, по предположениям Курца, дальше, к югу, дороги не так занесло. Ураган почти выдохся.
     - Поздравляю, - шепнул он Фредди.
     - А?
     - Похоже, ты выздоравливаешь, - сказал он и, тронув за плечо Перлмуттера, добавил:
     - А вот насчет тебя не знаю, парень.
     
     11
     
     В ста милях к северу от того места, где находился Курц, и менее чем в двух милях от развилки двух проселочных дорог, где захватили Генри, новый командир группы "Империэл Вэлли", женщина лет сорока, с сурово застывшими чертами красивого лица, стояла у толстой сосны в долине с кодовым названием Зачистка-один. Зачистка-один стала, фигурально говоря, долиной смерти. Землю устилали груды изуродованных трупов, почти все в оранжевых куртках. Всего больше сотни. На шеях висели удостоверения личности или водительские права, но были также и кредитные карточки "Виза", "Дискавер" и "Блу Кросс", и охотничьи лицензии. На груди женщины с большой черной дырой во лбу поблескивала членская карточка Клуба любителей видео.
     Стоя возле самой высокой горы тел, Кейт Галлахер производила приблизительные подсчеты, прежде чем составить второй доклад. В одной руке она держала карманный компьютер, машинку, которой, несомненно, позавидовал бы Адольф Эйхман, знаменитый в свое время автор чудовищного мартиролога. Электроника, отказавшая во время визита пришельцев, сейчас, похоже, пришла в норму.
     На голове Кейт красовались наушники, перед маской болтался микрофон. Время от времени она что-нибудь уточняла или отдавала очередной приказ. Курц сделал идеальный выбор: его энергичная преемница знала свое дело. Подведя итоги, Галлахер определила, что ее группа отловила почти шестьдесят процентов сбежавших. Штафирки, как ни странно, подняли хвосты и попытались сопротивляться, но кишка оказалась тонка. Они просто не приспособлены к выживанию, только и всего.
     - Эй, Кэти-Кэт! - окликнула Джослин Макэвой, появляясь из-за деревьев с противоположного конца долины: капюшон откинут, короткие волосы повязаны зеленым шелковым шарфом, ремень автомата перекинут через плечо. На куртке алеет мазок крови. - Напугала тебя? - засмеялась она.
     - У меня даже давление подскочило!
     - Слушай, квадрат четыре зачищен, - сверкнула глазами Макэвой. - Мы сделали около сорока. Джексон доложит точнее, он куда тверже меня в математике. Кстати, о твердом, мне сейчас не помешал бы хороший твердый...
     - Извините, леди...
     Женщины обернулись.
     Из заметенных снегом кустов на северном конце долины показалась группа: с полдюжины мужчин и две женщины. Почти все в оранжевом, но командиром, похоже, был приземистый мужчина, этакий шкафчик, в форменном комбинезоне Блю-группы, видневшемся из-под куртки. На лице тоже сидела прозрачная маска, хотя прямо под ней краснела полоска Рипли. Все были вооружены автоматами.
     Галлахер и Макэвой едва успели обменяться растерянными взглядами людей-застигнутых-врасплох-со-спущенными-штанами. Макэвой рефлекторно схватилась за автомат, а Кейт Галлахер потянулась за прислоненным к дереву "браунингом". И обе опоздали. Сухая строчка выстрелов прошила воздух. Макэвой отбросило футов на двадцать. Сапог сорвался с ноги и повис на ветке.
     - Это за Ларри! - взвизгнула одна из оранжево-курточных женщин. - Это за Ларри, суки. Это за Ларри!
     
     12
     
     Когда в долине вновь стало тихо, приземистый мужчина с Рипли-эспаньолкой собрал подчиненных около лежащего ничком трупа Кейт Галлахер, которая была когда-то девятой на выпускном курсе Уэст-Пойнта, прежде чем заразиться проказой, именуемой Курц. Приземистый мужчина оценивающе оглядел ее автомат, явно лучшего качества, чем у него.
     - Я твердо верю в принципы демократии, - начал он, - поэтому вы, друзья, можете делать все, что хотите, а я подамся на север. Не представляю, сколько придется учить канадский гимн, но попробую узнать.
     - Я с тобой, - вызвался один из мужчин, и вскоре стало ясно, что никто не собирается откалываться от группы. Прежде чем уйти, командир нагнулся и вытащил из снега карманный компьютер.
     - Всегда мечтал о таком, - признался Эмил "Дог" Бродски. - Обожаю всякие новинки.
     Они покинули долину смерти в том же направлении, откуда пришли. Время от времени в лесу раздавались одиночные выстрелы, пулеметный огонь, но было уже ясно, что операция Зачистка тоже закончена.
     
     13
     
     Мистер Грей совершил очередное убийство и украл очередное транспортное средство, на этот раз снегоочиститель Управления общественных работ. Джоунси не знал подробностей, поскольку не присутствовал при этом. Мистер Грей, очевидно, решив, что не сможет выманить Джоунси из офиса (во всяком случае, до тех пор, пока не займется этой проблемой вплотную), начисто отгородил его от внешнего мира. Теперь Джоунси знал, что чувствовал Фортунато, когда Монтрезор заложил кирпичом выход из винного погреба "Герои рассказа Эдгара По "Бочонок амонтильядо".".
     Все случилось вскоре после того, как мистер Грей вновь повернул патрульную машину на юг. Сейчас на шоссе осталась всего одна более или менее свободная колея, и та успела обледенеть. Джоунси в это время претворял в жизнь идею, казавшуюся на первый взгляд просто блестящей.
     Мистер Грей лишил его телефона? Черт с ним, он создаст новый вид связи, как создал термостат для охлаждения чуть ли не раскаленного офиса, когда мистер Грей пытался выманить его за дверь. Пожалуй, самым подходящим будет факс. Почему бы нет? Все, что от него требуется: сосредоточиться, представить себе аппарат и пустить в ход силу, дремавшую в нем почти двадцать лет. Недаром мистер Грей сразу почуял эту силу и, преодолев первоначальную растерянность, сделал все, чтобы помешать Джоунси ею воспользоваться. Штука в том, чтобы обойти все препоны, поставленные мистером Греем, пока тот ищет способы продвинуться на юг.
     Джоунси закрыл глаза и попытался мысленно нарисовать факс, такой же, какой был в офисе исторического факультета, только поместил его в кладовку своего нового офиса. Потом, чувствуя себя Аладдином, потирающим волшебную лампу (только количество исполняемых желаний бесконечно, если, разумеется, не слишком увлекаться), он также представил стопку бумаги и карандаш "Берол Блек Бьюти", лежащий рядом. Потом заглянул в кладовку, проверить, что он натворил.
     Похоже, получилось.., по крайней мере с первого взгляда так кажется.., хотя карандаш несколько странный: новенький, заточенный, но конец весь изжеван. Как и должно быть, верно? Ведь это Бивер пользовался карандашами "Блек Бьюти", еще с начальной школы. Остальные предпочитали более привычные "Эберхард Фаберс".
     Стоящий на полу, под вешалкой, на которой болталась единственная оранжевая куртка (та самая, которую купила мать перед первой поездкой и заставила поклясться, приложив руку к сердцу, что он станет надевать ее каждый раз, как только сделает шаг за порог), факс выглядел идеально и к тому же ободряюще гудел.
     Но какое же разочарование охватило его, когда Джоунси встал перед ним на колени и прочел сообщение в освещенном оконце: СДАВАЙСЯ, ДЖОУНСИ, ВЫХОДИ.
     Он поднял телефонную трубку и услышал механический голос мистера Грея.
     - Сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся...
     Одновременно раздался такой бешеный стук, что Джоунси подпрыгнул от страха, твердо уверенный в том, что мистер Грей раздобыл спецназовскую монтировку для взлома дверей и сейчас вломится внутрь.
     Оказалось все куда хуже. Мистер Грей поставил на окна промышленные стальные ставни, к тому же серого цвета. Теперь Джоунси был не просто узником. Его ослепили.
     Прямо перед глазами краснели большие, выведенные на внутренней поверхности ставен буквы: СДАВАЙСЯ, ВЫХОДИ.
     Джоунси почему-то вспомнил "Волшебника страны Оз", СДАВАЙСЯ, ДОРОТИ, написанное в небе, и едва не рассмеялся. Но не смог. Какое уж тут веселье, какая ирония! Настоящий ужас!
     - Нет! - крикнул он. - Сними их! Сними, черт бы тебя побрал!
     Нет ответа. Джоунси размахнулся, собираясь расколотить стекла, наброситься на стальные ставни, но тут же взял себя в руки: Спятил ты, что ли? Именно этого он и добивается. Стоит тебе разбить окно, как он мигом уберет ставни и окажется здесь. И ты пропал, приятель.
     Он ощутил какое-то движение: тяжелую поступь снегоочистителя, сытое урчание мотора. Где они сейчас? Уотервилл? Огаста? Еще дальше к югу? В зоне, где снег сменился дождем? Скорее всего нет. Мистер Грей вряд ли выбрал бы снегоочиститель, если бы представилась возможность передвигаться с большей скоростью. Но все еще впереди. Потому что они едут на юг.
     Но куда именно?
     С таким же успехом я мог бы уже отправиться на тот свет, подумал Джоунси, безутешно взирая на закрытые ставни с издевательским посланием. Уж лучше бы мне умереть.
     
     14
     
     В конце концов именно Оуэн взял Роберту Кэвелл за руки и, кося одним глазом на бегущие стрелки часов, слишком хорошо сознавая, что каждые полторы минуты Курц становится ближе еще на милю, объяснил, почему они должны взять Даддитса с собой, как бы плохо ему ни было. Даже в этих обстоятельствах Генри не сумел заставить себя с серьезным лицом произнести сакраментальную фразу: "от этого зависит судьба мира". Но Андерхилл, всю жизнь служивший своей стране с оружием в руках, смог - и сказал.
     Даддитс по-прежнему обнимал Генри, глядя на него ослепительно сверкавшими зелеными глазами. Только эти глаза и не изменились. И чувство, которое Генри всегда испытывал рядом с Даддитсом - что все в порядке или скоро будет.
     Роберта с отчаянием уставилась на Оуэна, с каждой минутой все больше старея, словно по чьей-то злой воле время помчалось с невероятной быстротой, и листки календаря слетали один за другим.
     - Да, - твердила она, - да, понимаю, вы хотите найти Джоунси.., поймать, но что он хочет сделать? И если приезжал сюда, почему не сделал это здесь?
     - Мэм, мне трудно ответить на эти вопросы...
     - Boa, - внезапно вмешался Даддитс. - Оси оцет воу. Войну? - мысленно спросил у Генри встревоженный Оуэн. Какую войну?!
     Не важно, ответил Джоунси, и его голос в голове Оуэна был опять еле слышен. Нам пора.
     - Мэм, миссис Кэвелл, - начал Оуэн, очень осторожно беря ее за руку. Генри любил эту женщину, как мать, и Оуэн понимал почему. От нее исходила аура доброты, благожелательности и непередаваемого обаяния. - Мы должны ехать.
     - Нет. О, пожалуйста, скажите "нет". - Она снова заплакала.
     "Не надо, леди, - вертелось на языке Оуэна. - Дела и без того хуже некуда. Пожалуйста, не надо".
     - За нами гонятся. Очень нехороший человек. Мы должны исчезнуть, пока он не явился.
     Несчастное печальное лицо Роберты осветилось решимостью.
     - Хорошо. Согласна. Но тогда я еду с вами.
     - Нет, Роберта, - покачал головой Генри.
     - Да-да! Я позабочусь о нем! Дам таблетки.., преднизон.., захвачу лимонные тампоны, и...
     - Ама, айся есь.
     - Нет, Даддитс, нет!
     - Ама, айся есь. Аано! Аано! - возбужденно твердил Даддитс. "Мама, оставайся здесь. Безопасно..."
     - У нас нет времени, - напомнил Оуэн.
     - Роберта, - повторил Генри. - Пожалуйста.
     - Позвольте мне ехать! - заплакала она. - Дадди - это все, что у меня есть!
     - Ама, - твердо сказал Даддитс странно взрослым голосом. - Айся ЕСЬ.
     Роберта взглянула на сына и как-то сразу поникла.
     - Хорошо, - сказала она. - Еще минуту. Мне нужно кое-что собрать.
     Она метнулась в комнату Даддитса и вернулась с бумажным пакетом.
     - Это его таблетки. В девять надо дать преднизон. Не забудьте, иначе он расчихается так, что грудь заболит. Если попросит, дайте перкосен, а он скорее всего попросит, потому что в последнее время не терпит холода.
     Роберта смотрела на Генри грустно, но без упрека. А он почти хотел, чтобы его осуждали. Видит Бог, ни одного своего поступка он не стыдился больше, чем этого. Дело даже не в лейкозе. В том, что Даддитс так давно и тяжело болен, а они даже не знали.
     - И лимонные тампоны.., смазывайте только губы, десны в последнее время кровоточат, и лимонный сок щиплет. Вата в нос, если пойдет кровь. Да, и катетер. Видите, на плече?
     Генри кивнул. Пластиковая трубка, торчащая из марлевой повязки. При виде нее Генри мгновенно испытал дежа-вю.
     - Прикрывайте его, когда выходите на улицу... Доктор Бриско посмеивается надо мной, но я уверена, что холод проникает внутрь.., достаточно шарфа.., даже носового платка...
     Она снова плакала, безуспешно стараясь сдержать всхлипы.
     - Роберта... - начал Генри, тоже поглядывая на часы.
     - Я позабочусь о нем, - сказал Оуэн. - Я ухаживал за па до самой смерти. И знаю насчет преднизона и перкосена все.
     Все - и больше: сильнодействующие стероиды, мощные болеутоляющие. А в конце - марихуана, метадон и, наконец, чистый морфий, куда круче любого героина. Морфий - самое надежное орудие смерти.
     Она немедленно коснулась его сознания: странное, щекочущее ощущение, совсем как когда ступаешь босыми пятками по пушистому ковру. Даже чуть приятно. Она пыталась понять, правду ли он сказал об отце: скромный подарок от ее необыкновенного сына. Оуэн понял, что она так давно пользовалась им, что теперь даже не понимала, что именно делает.., совсем как друг Генри Бивер, вечно жующий зубочистки. Конечно, до Генри ей было далеко, но все же и она кое-что умела, и Оуэн ничему в жизни так не радовался, как тому, что сейчас не солгал.
     - Не лейкоз, - сказала она.
     - Рак легких. Миссис Кэвелл, нам в самом деле надо...
     - Мне нужно дать ему еще кое-что.
     - Роберта, мы не можем... - начал Генри.
     - Я мигом, мигом! - Она бросилась на кухню. Оуэн вскинул голову. Вид у него был испуганный.
     - Курц и Фредди с Перлмуттером... Генри, я не могу сказать, где они! Я их потерял!
     Генри открыл пакет с лекарствами, заглянул внутрь. И поражение застыл, словно загипнотизированный видом того, что лежало на коробке с глицерино-лимонными тампонами. Он ответил Оуэну, но голос, казалось, доносился с дальнего конца некоей никем не открытой долины, о существовании которой Генри не подозревал. Теперь он знал, что такая долина есть. И была. Не один год. Нельзя, невозможно утверждать, будто Генри в голову не приходила мысль о чем-то подобном, но почему, во имя Господа, он все это время был настолько ленив и нелюбопытен?!
     - Они только что прошли поворот № 29, - сказал Генри. - В двадцати милях от нас. А может, и ближе.
     - Что это с тобой?
     Генри сунул руку в пакет и вытащил непонятного назначения паутину из бечевки, висевшую над кроватью Даддитса здесь и в доме на Мейпл-лейн.
     - Даддитс, где ты взял это? - спросил он, хотя ответ уже был не нужен. Ловец снов был меньше того, что болтался под потолком "Дыры в стене", но если не считать размеров, оба ничем не отличались друг от друга.
     - Ие, - пояснил Даддитс, не сводя глаз с Генри. Будто так до конца и не поверил, что Генри рядом. - Ие ал ме. А одето, а олой еее.
     Хотя возможность читать чужие мысли угрожающе иссякала, по мере того как организм справлялся с байрумом, Оуэн легко понял, о чем идет речь. "Вивер прислал на Рождество. На прошлой неделе", - сказал Даддитс. Для людей, пораженных синдромом Дауна, времени фактически не существовало, и, похоже, Даддитс не исключение. Для него прошлое - это "та неделя", будущее - "следующая". Оуэн подумал, что, если бы так считали все, в мире было бы куда меньше печали и ненависти.
     Генри бросил последний взгляд на маленького Ловца снов и убрал его в пакет как раз в ту минуту, когда в прихожую ворвалась Роберта. Завидев ее, Даддитс расплылся в улыбке.
     - Уби-у! - воскликнул он. - Оя ока!
     Он схватил коробку и расцеловал мать в обе щеки.
     - Оуэн, - сказал Генри, блестя глазами. - У меня о-о-чень хорошие новости.
     - Выкладывай.
     - Ублюдки застряли: перевернулся трактор с прицепом, как раз рядом с поворотом № 28. Потеряют минут десять, а то и двадцать.
     - Слава Богу. Хоть небольшая передышка. - Оуэн подошел к вешалке, на которой висела гигантского размера куртка с капюшоном и надписью ярко-красными буквами поперек спины: RED SOX WINTER BALL. - Это твоя, Даддитс?
     - Ая, - кивнул тот, улыбаясь. - Ука. - И едва Оуэн потянулся за ней, добавил:
     - Ы иив ак ы али Оси.
     Поняв смысл его слов, Оуэн передернулся от озноба.
     "Ты видел, как мы нашли Джози".
     Он и в самом деле видел.., и Даддитс это знает. Заметил его вчера ночью - или в тот день, девятнадцать лет назад? Неужели, ко всему прочему, Даддитс способен путешествовать во времени?
     Но на расспросы времени не осталось, и Оуэн был почти рад этому.
     - Я сказала, что не буду возиться с коробкой, но, конечно, все сделала, - сказала Роберта, глядя, как Даддитс, перекладывая коробку из руки в руку, неуклюже справляется с курткой, тоже подарком от бостонской "Ред соке". На ярко-голубом фоне куртки и еще более ярко-желтом коробки его лицо казалось неестественно бледным. - Я знала, что он поедет. А меня не возьмут. Пожалуйста, Генри, можно я с вами?
     - А что, если вам придется умереть у него на глазах? - спросил Генри, ненавидя себя за жестокость. За то, что жизнь так вышколила его. Научила нажимать нужные кнопки. - Хотите, чтобы он все это видел, Роберта?
     - Нет, конечно, нет, - устало ответила она и после короткой паузы добавила, ранив Генри в самое сердце:
     - Будьте вы прокляты!
     Потом подошла к Даддитсу, оттолкнула Оуэна, быстро застегнула молнию куртки и, взяв его за плечи, всмотрелась в глаза. Маленькая, неугомонная птичка-женщина. Высокий, бледный сын, затерявшийся в огромной куртке. Слезы Роберты внезапно высохли.
     - Будь хорошим мальчиком, Дадди.
     - Уду, ама.
     - Слушайся Генри.
     - Уу, ама. Уу ууся Ени.
     - Не расстегивайся. Кутайся получше.
     - А, ама, - послушно вторил Даддитс, которому явно не терпелось поскорее уйти, и это вновь вернуло Генри к прошлому: походы за мороженым, игра в мини-гольф (Даддитс, как ни странно, был прекрасным игроком, только Питу удавалось иногда его побить), путешествия в кино, и всегда "слушайся Генри", или "слушайся Джоунси", или "слушайся друзей", и всегда "будь хорошим мальчиком, Дадди", и всегда "я уу ошим, ама".
     Она оглядела его в последний раз.
     - Я люблю тебя, Дуглас. Ты всегда был замечательным сыном, и я очень тебя люблю. Поцелуй меня.
     Даддитс поцеловал мать; та нерешительно, словно украдкой, погладила его небритую щеку. Вынести это не было сил, но Генри все же смотрел, смотрел, потому что был так же бессилен, как муха, попавшая в паутину. Всякий Ловец снов был к тому же капканом.
     Даддитс еще раз чмокнул мать, но блестящие зеленые глаза перебегали с Генри на дверь. Даддитс торопился. Почему? Знал, что люди, которые охотятся на Генри и Оуэна, совсем близко? Или для него это - приключение, как в прежние времена, когда их пятерка была неразлучной? И то, и другое? Возможно.
     Роберта разжала руки и отступила, с отчаянием глядя на сына.
     - Роберта, - прошептал Генри, - почему вы не сказали нам, что происходит? Почему не позвонили?
     - А почему вы не приезжали?
     Генри мог бы спросить, почему не звонил Даддитс, но это было бы прямой ложью. Даддитс постоянно звонил, с самого марта, когда Джоунси попал в аварию. Он подумал о Пите, сидевшем в снегу рядом с перевернутым "скаутом" и писавшем Даддитс - раз, другой, третий... Даддитс, заточенный на острове "Где-то-там" и умирающий в тюрьме, Даддитс, посылающий призыв за призывом, но в ответ - молчание. Наконец, один из друзей явился только затем, чтобы увезти его, в спешке, с одним пакетом лекарств и коробкой для завтраков. В Ловце снов не было доброты. Они желали Даддитсу только хорошего, даже в тот, первый день искренне его любили. И все же дошло до такого.
     - Береги его, Генри. - Роберта перевела взгляд на Оуэна:
     - И вы тоже. Берегите моего сына.
     - Мы постараемся, - пообещал Генри.
     
     15
     
     Развернуться на Дирборн-стрит было негде, все подъездные дорожки замело. В разгорающемся свете утра спящий городок напоминал эскимосский поселок в тундре Аляски. Оуэн подал "хамви" назад, и так, постепенно, выбрался со двора и стал пятиться по улице. Огромный кузов неуклюже раскачивался из стороны в сторону. Бампер зацепил какую-то занесенную снегом, припаркованную на обочине машину, послышался звон разбитого стекла, и они снова вырвались через замерзшие снежные заграждения на перекресток, а затем и на Канзас-стрит. Оставалось выбраться на шоссе. Все это время Даддитс спокойно сидел на заднем сиденье, положив коробку на колени.
     Генри, почему Даддитс сказал, что Джоунси хочет войны? Какая война?
     Генри пытался послать мысленный ответ, но Оуэн больше его не слышал. Байрум на его лице побелел, и стоило почесать щеку, как разом отваливались целые клочья. Кожа под ними выглядела покрасневшей и раздраженной, но ничего не болело.
     "Все равно что простудиться, - удивлялся Генри. - Не серьезнее насморка".
     - Он не сказал "война", Оуэн.
     - Boa, - согласился Даддитс с заднего сиденья и, подавшись вперед, взглянул на большой зеленый знак с надписью: 95 НА ЮГ - Оси оцет еоу.
     Оуэн наморщил лоб: пряди мертвого байрума белесой перхотью спорхнули на куртку.
     - Что...
     - Вода, - пояснил Генри, похлопав Даддитса по костлявой коленке. - Он пытается сказать, что Джоунси нужна вода. Только это не Джоунси. Тот, кого он зовет "мистер Грей".
     
     16
     
     Роберта вошла в комнату Даддитса и принялась собирать разбросанную одежду. Она с ума сходила при мысли о том, как безжалостно и грубо вырвали у нее Даддитса, но, наверное, беспокоиться об этом больше не стоит.
     Не прошло и пяти минут, как ноги подогнулись, и она едва доползла до стула у окна. Вид кровати, в которой он провел последний год, преследовал ее. Невозможно было смотреть на подушку, еще сохранившую отпечаток его головы.
     Генри воображал, что она позволила Даддитсу уехать, потому что, как они верили, будущее всего мира зависело от того, найдут ли они Джоунси и как быстро. Но это не так. Она отпустила Даддитса потому, что ОН так захотел. Умирающие получают в подарок бейсболки с автографами; умирающие также имеют право поехать в путешествие со своими друзьями.
     Но как это тяжело.
     Как тяжело терять его.
     Она поднесла к лицу стопку его футболок, чтобы не видеть этой смятой постели, и вдохнула его запах: шампунь "Джонсон", мыло "Дайал", и сильнее всего, хуже всего крем с арникой, которым она растирала его спину и ноги, когда они болели.
     Не помня себя от отчаяния, она попыталась проникнуть в сознание сына, найти его вместе с теми двумя, которые пришли в ночи, как мертвые, и увели его, но так и не смогла.
     Он заблокировался от меня, подумала она. За долгие годы они привыкли к телепатическому общению, возможно, совсем немного отличающемуся от того, каким владеют почти все матери особых детей (она столько раз слышала слово "контакт" на тех собраниях группы поддержки, которые посещала вместе с Элфи), но теперь все исчезло. Даддитс отгородился от нее, а это означало, что должно случиться что-то ужасное.
     Он знал.
     Все еще прижимая к лицу футболки и вдыхая его запах, Роберта снова заплакала.
     
     17
     
     Курц был в порядке (в относительном, конечно) до тех пор, пока в мрачном утреннем свете не замелькали яркие синие вспышки проблесковых маячков патрульных машин. Поперек дороги, как мертвый динозавр, валялся трактор с прицепом. Закутанный до ушей полицейский сделал им знак свернуть к съезду с шоссе.
     - Блядство! - выплюнул Курц, подавив желание выхватить пистолет и открыть пальбу. Он понимал, что это самоубийство: полицейских было не меньше дюжины, но все равно испытывал жгучую, почти неконтролируемую потребность. Они были так близки к цели, клянусь ранами Христа распятого! И такая осечка. - Блядство, блядство, блядство!
     - Что делать, босс? - бесстрастно осведомился Фредди, кладя тем не менее на колени автомат. - Если я прижму их, мы сможем объехать справа. Минута, не больше.
     И снова Курц с трудом унял порыв приказать: "Да, Фредди, давай напролом, и если кто-то из синебрюхих попробует пасть разинуть, выпусти ему кишки".
     Фредди мог прорваться.., а мог и не прорваться. Курц уже понял, что как водитель он немногого стоит. Подобно большинству пилотов, Фредди самоуверенно считал, что небесный транспорт ничем не отличается от наземного. Если они даже и проскочат, все равно поднимется шум. А это совсем нежелательно, после того как Генерал-Трусливая-Жопа - Рэндалл - приказал свертывать операцию. Его мандат на вседозволенность ликвидирован вместе с индульгенцией. И теперь Курц предоставлен себе. Одинокий борец за справедливость.
     Ничего, будем действовать по-умному, подумал он. Недаром мне платили большие баксы за мои мозги.
     - Будь хорошим мальчиком и сворачивай, куда тебе показали, - вслух произнес он. - Помаши ему ручкой, выставь большие пальцы, сделай вид, что ты в полном восторге. Продолжай ехать к югу и возвращайся на шоссе при первой возможности. Господь любит неудачников. - Он наклонился к Фредди, достаточно близко, чтобы увидеть белеющий пух в его правом ухе, и прошептал, как пылкий любовник:
     - Но если подведешь нас, паренек, я сам влеплю тебе пулю в затылок. - И коснувшись того места, где мягкая шея соединяется с твердым черепом, уточнил:
     - Прямо сюда.
     Неподвижное, деревянно-индейское лицо Фредди не дрогнуло.
     - Да, босс.
     Курц, кивнув, схватил почти бесчувственного Перлмуттера за плечи и тряс, пока веки не дрогнули.
     - Оставь меня в покое. Спать хочется. Курц приставил дуло пистолета к спине бывшего адъютанта.
     - Не выйдет. Проснись и улыбнись, дружище. Небольшой брифинг.
     Перли застонал, но все же сел прямее и едва открыл рот, как оттуда вылетел зуб и упал на куртку. По мнению Курца, зуб был совершенно здоровым. "Смотри, ма, ни одной дырочки".
     Перли подтвердил, что Оуэн и его новый приятель пока еще в Дерри. Прекрасно. Мням-мням. Ровно через четверть часа Фредди вырулил на шоссе по занесенному снегом пандусу. Поворот двадцать восемь, всего в одном перекрестке от цели, но и до него еще миля, не меньше.
     - Они снова в пути, - неожиданно объявил Перлмуттер, еле ворочая языком.
     - Черт бы все это побрал! - взорвался Курц вне себя от ярости, болезненной, бессильной ярости на Оуэна Андерхилла, ставшего для него символом провала всей несчастной, изначально обреченной операции.
     Перли опять застонал: глухой, полный отчаяния звук. Живот снова стал расти. Он стискивал его, потея и извиваясь. Обычно невыразительное лицо, сейчас искаженное болью, стало почти прекрасным.
     Он вновь разразился вонючими газами, и этот ужас длился вечность. Курц почему-то вспомнил о той ерунде, которую они мастерили в летнем лагере из консервных банок и навощенной бечевки. Стоило тронуть одну, как раздавался оглушительный звон. Они называли их трещотками.
     Запах, наполнивший "хамви", был смрадом рака, растущего во внутренностях Перли и сначала питавшегося отходами его организма, а потом и самой плотью. Зато Фредди явно выздоравливал, а Курц вообще не заразился проклятым грибком (может, у него иммунитет, в любом случае он успел снять маску и куда-то забросить). Перли же, хотя и умирает, еще пригодится: ценный кадр, человек с идеальным радаром в жопе. Рано или поздно та тварь, что сидит в нем, вырвется наружу, и это, вероятно, положит конец пригодности Перли, но Курц побеспокоится об этом, когда время придет.
     - Держись, - ласково сказал он. - Прикажи своим внутренностям утихомириться и спи спокойно.
     - Ты.., мудак, - охнул Перлмуттер.
     - Верно, - согласился Курц. - Как скажешь, дружище. В конце концов Перли прав. Он и в самом деле мудак. Оуэн оказался трусливым койотом, и кто, как не он, запустил этого койота в чертов курятник?!
     Они проезжали поворот № 27. Курц взглянул на пандус и, кажется, увидел следы шин "хамви", который вел Оуэн. Где-то там, на какой-то улице был дом, к которому стремились Оуэн и его новый приятель. Ради чего они так рисковали? Почему задержались почти на полчаса? Почему?
     - Заехали, чтобы забрать Даддитса, - пояснил Перли. Его живот снова опал, и самый сильный спазм отпустил. Пока.
     - Даддитс? Что за имя?
     - Не знаю. Услышал от его матери. Самого Даддитса увидеть не могу. Он другой, босс. Словно не человек, а серый пришелец.
     Курц насторожился.
     - Мать считает этого парня, Даддитса, и мальчиком, и мужчиной, - добавил Перли.
     Эти сообщения в отличие от предыдущих звучали оживленно, словно Перли заинтересовался неведомым Даддитсом. Господи, да что это с ним?
     - Может, он слабоумный, - сказал Фредди. Перли поднял брови.
     - Может быть. Как бы то ни было, он болен. - И со вздохом добавил:
     - Я-то знаю, что он чувствует. Курц снова похлопал его по плечу.
     - Держи хвост пистолетом, парнишка. Как насчет тех типов, за которыми они гонятся? Гэри Джоунса и предполагаемого мистера Грея?
     В общем, ему было все равно, но имелась возможность, что продвижение и курс Джоунса и Грея - если Грей не плод воспаленного воображения Андерхилла - повлияют на продвижение и курс Андерхилла, Девлина и... Даддитса?
     Перлмуттер покачал головой, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Короткая вспышка энергии быстро истощилась.
     - Ничего. Блокировка.
     - Совсем ничего? - настаивал Курц.
     - Есть что-то. Вроде черной дыры, - сказал Перли и сонно добавил:
     - Я слышу голоса. Много голосов. Они уже посылают подкрепление...
     И словно по волшебству, на противоположной стороне шоссе появился самый большой караван, который Курц видел за последние двадцать лет. Во главе шли бок о бок два снегоочистителя, огромные, как слоны, разбрасывая лезвиями снег в разные стороны, расчищая завалы до бетона. Позади катились сдвоенные ряды грузовиков с песком, а уж за ними следовала двойная линия армейских трейлеров с тяжелыми платформами. Судя по очертаниям затянутых брезентом предметов, везли ракеты. На остальных находились тарелки радара, дальномеры, и бог знает что еще. Между ними затесались большие транспортеры с включенными фарами для перевозки личного состава. Световые конусы упирались в кузова идущих впереди машин. А в транспортерах.., не сотни, тысячи солдат, готовых непонятно к чему.., может, к третьей мировой войне, рукопашной с двухголовыми тварями, драке с разумными жуками из "Звездного десанта", чумой, смертью, безумием, Судным днем. Если "Империэл Вэлли" под командованием Кейт Галлахер все еще не свернули операцию, им лучше поторопиться и дернуть прямо в Канаду, пока есть время. Не помогут им ни поднятые руки, ни вопли Il n'у a pas d infection ici, этот фокус уже раз не прошел. И все это так бессмысленно и бесполезно...
     В глубине души Курц сознавал, что Оуэн был прав по крайней мере в одном: здесь все кончено. Можно сколько угодно закрывать дверь конюшни, хвала Господу, но лошадь уже украли.
     - Они собираются перекрыть его навсегда, - сказал Перлмуттер. - Джефферсон-трект только что стал пятьдесят первым штатом. И это полицейский штат.
     - Ты все еще настроен на Оуэна.
     - Пока, - рассеянно кивнул Перлмуттер. - Но долго это не продлится. Он выздоравливает. Теряет телепатию.
     - Где он, дружище?
     - Только что прошел поворот № 25. Милях в пятнадцати от нас. Не больше.
     - Прибавить скорости, босс? - спросил Фредди. Они потеряли шанс перехватить Оуэна из-за проклятого трактора. Не хватало еще окончательно потерпеть поражение, слетев с дороги.
     - Отставить, - сказал Курц. - Подождем, посмотрим, как пойдут дела.
     Скрестив руки на груди, он уставился на белоснежный мир, пролетающий мимо. Снег уже унялся, и дальше, на юг, дороги наверняка не такие скользкие.
     Да, ничего не скажешь, последние двадцать четыре часа выдались более чем насыщенными. Он взорвал инопланетный корабль, пережил измену человека, которого считал своим логическим преемником, восстание и мятеж штафирок и в довершение всего получил отставку от штабного генерала, никогда не слышавшего о выстреле, сделанном в приступе гнева.
     Веки Курца сомкнулись. Через несколько секунд он уже дремал.
     
     18
     
     Джоунси мрачно сидел за письменным столом, поглядывая то на неработающий телефон, то на Ловца снов, свисавшего с потолка (и медленно покачивавшегося на едва заметном ветерке), то на новые стальные ставни, которыми этот ублюдок Грей загородил окна. В ушах все время отдавалось низкое рычание, от которого подрагивали упершиеся в сиденье ягодицы. Похоже на газовую печь, которую давно не ремонтировали.., но это не печь, а снегоочиститель, упорно торивший путь на юг, юг, юг.., а на месте водителя мистер Грей, вероятно, в кепке с буквами DPW, украденной у последней жертвы, нажимает на педаль ногой Джоунси, вертит руль руками Джоунси, слушает приказы по рации ушами Джоунси.
     Итак, Джоунси, сколько еще собираешься торчать здесь и жалеть себя?
     Джоунси, успевший прикорнуть в кресле и почти задремать, подскочил. Голос Генри. Не переданный по телепатической связи - таковой больше не было, мистер Грей заблокировал все линии, кроме собственной. Нет, скорее прозвучавший в мозгу. И все равно укол оказался довольно чувствительным.
     Никого я не жалею, просто меня отрезали! - начал было Джоунси и сам поморщился от капризного, почти оправдывающегося тона. Если бы он попытался выразить свои эмоции в словах, присутствующие наверняка ничего не услышали бы, кроме жалкого скулежа побитой собаки. Не могу позвонить, не могу выглянуть, не могу выйти. Не знаю, где ты, Генри. Но я в настоящем тюремном изоляторе.
     А мозги твои он тоже украл?
     - Заткнись. - Джоунси устало потер висок.
     И память с собой прихватил?
     Нет. Конечно, нет. Даже здесь, за запертыми дверями, отгородившими Джоунси от миллиардов помеченных маркером коробок, он все равно помнил, как в первом классе вытер сопли о косичку Бонни Дил (а потом пригласил ту же Бонни танцевать на вечере в седьмом), как Ламар Кларендон учил их игре, известной низким и непосвященным под названием крибидж, как принял Рика Маккарти за оленя. Джоунси помнил все это. Конечно, тут наверняка кроется разгадка, но будь он проклят, если знает, в чем она состоит. Может, потому что решение лежит на поверхности.
     Застрять так глупо и распустить нюни после всех детективов, которые ты прочел, издевался засевший в мозгу двойник Генри. Не говоря уже о фантастических фильмах о нашествии инопланетян - разве ты не пересмотрел их все, от "Дня, когда Земля остановилась" до "Нападения Помидоров-убийц". И после всего этого ты не способен раскусить серого типа? Не можешь раскопать его следы от неба до земли и узнать, где его логово?
     Джоунси снова потер висок. Это не экстрасенсорика, это его собственный разум, и почему бы ему не заткнуться? Он, дьявол бы побрал все это, попал в западню, так что какая разница? Он мотор без передачи, телега без лошади, Мозг Донована в резервуаре с питательной жидкостью, упивающийся бесполезными снами.
     Чего он хочет? Начни отсюда.
     Джоунси поднял глаза к Ловцу снов, танцующему в слабых потоках восходящего воздуха. Ощутил дрожь снегоочистителя, достаточно сильную, чтобы передаться картинам на стенах. Тина Джин Шлоссингер, вот как ее звали, и здесь, судя по сплетням, должен был висеть ее снимок, снимок с юбкой, задранной так высоко, что каждый мог увидеть "киску", и сколько подростков были одурманены этой мечтой?
     Джоунси встал - почти вскочил - и принялся мерить шагами комнату, едва заметно прихрамывая. Ураган кончился, и бедро уже не так сильно ломило.
     Вспомни Эркюля Пуаро, сказал он себе. Пусти в ход маленькие серые клеточки. Отрешись от своих воспоминаний, думай только о мистере Грее. Логика, главное логика. Чего он хочет?
     Джоунси остановился. Желания Грея вполне очевидны. Он приехал к водонапорной башне, вернее, к тому месту, где она когда-то стояла, потому что ему нужна вода. Не просто вода. Питьевая вода. Но водонапорная башня снесена, уничтожена страшным ураганом восемьдесят пятого - ха-ха, мистер Грей, промахнулись, - а теперешние запасы воды Дерри находятся чуть дальше, к северо-востоку, и, вероятно, совершенно недостижимы из-за метели, а кроме того, сосредоточены в разных местах. Поэтому мистер Грей, порывшись в доступном ему хранилище знаний Джоунси, вновь повернул на юг. По направлению к...
     Внезапно он все понял. Ноги мгновенно сделались ватными, подкосились, и Джоунси рухнул на ковровое покрытие пола, не обращая внимания на укол боли в бедре.
     Собака. Лэд. Собака все еще с ним?
     - Ну конечно, - прошептал Джоунси. - Разумеется, сукин сын еще с ним. Даже сюда доносится его вонь. Пердит, как Маккарти.
     Этот мир оказался враждебным байруму, а обитатели этого мира сопротивлялись с поразительной энергией, которую черпали из бездонного колодца человеческих эмоций. Но последнему уцелевшему инопланетянину поразительно везло, как игроку в кости, выбросившему шестерки десять раз подряд. Он нашел Джоунси, свою Тифозную Мэри, захватил его тело и большую часть сознания. Отыскал Пита, который довел его куда требовалось, после того, как сигнальный огонь погас. Дальше ему встретился Энди Джанас, парень из Миннесоты, везущий туши двух оленей, убитых Рипли. Олени были мистеру Грею ни к чему, но Джанас вез также разлагающийся труп инопланетянина.
     Плодоносящие тела, вдруг подумал Джоунси. Плодоносящие тела, откуда это?
     Не важно. Потому что следующим выигрышем мистера Грея был "додж рэм" старины Я-ЛЮБЛЮ-СВОЕГО-БОРДЕР-КОЛЛИ. Что сделал Грей? Скормил псу тело серого человечка? Сунул его носом в труп и вынудил вдохнуть споры этого плодоносящего тела? Нет, скорее заставил сожрать, ну же, мальчик, жуй быстрее, пора обедать. Каким бы ни был процесс зарождения хорьков, начинался он не в легких, а в желудке. Перед глазами Джоунси вновь встал Маккарти, заблудившийся в лесу. Бивер спросил:
     "Какого дьявола вы ели? Кабаний помет?" И что ответил Маккарти? "Ветки, мох, всякое такое.., не знаю, что именно, я был так голоден, знаете ли..." Точно. Голодный. Заблудившийся, перепуганный и голодный. Не замечающий красных брызг байрума на листьях, на зеленом мху, который он совал в рот, пропихивая его силком в желудок, потому что где-то там, в его прежней спокойной, о Боже, о Господи, адвокатский жизни он читал, что в экстренных случаях можно продержаться на мхе и листьях. Возможно ли, что все, проглотившие споры байрума (такие крошечные, невидимые невооруженным глазом, плавающие в воздухе), обречены вынашивать злобных чудовищ, одно из которых выжрало изнутри и разорвало Маккарти и убило Бива? Вероятно, нет, ведь далеко не все женщины, которым надоело предохраняться, беременеют с первого раза. Но Маккарти попался.., и Лэд тоже.
     - Он знает о коттедже, - сказал Джоунси.
     Конечно. Коттедж в Уэйре, в шестидесяти милях к западу от Бостона. И ему наверняка известна история русской, как и всем в округе. Сам Джоунси не раз ее рассказывал. Ее слышали в Уэйре, в Новом Салеме, Куливилле и Белчертауне, Хардвике и Пакардсвилле и Пелхеме. Во всех окружающих городках. И что же, спрашивается, они окружают?
     Как что, Куэббин, разумеется. Куэббинский резервуар. Водохранилище Бостона и пригородов. Сколько людей ежедневно получают воду из Куэббина? Два миллиона? Три? Джоунси не знал точно, но их куда больше, чем в Дерри. Мистер Грей выбрасывал шестерку за шестеркой, еще один бросок - и он сорвет банк.
     Два-три миллиона. Мистер Грей жаждет познакомить их с Лэдом, бордер-колли, и новым дружком Лэда.
     И пересаженный в новую среду байрум, вероятнее всего, приживется.
     
     
     Глава 20
     
     
     КОНЕЦ ПОГОНИ
     
     1
     
     На юг, на юг, на юг.
     К тому времени, когда мистер Грей миновал поворот на Гардинер, первый за Огастой, снежный покров стал значительно тоньше, а шоссе, хоть и покрытое бурым слякотным месивом, все же было свободно от заносов по всей ширине. Настала пора сменить снегоочиститель на что-то не так бросающееся в глаза, отчасти потому, что он больше не понадобится, и, кроме того, руки Джоунси, в жизни не имевшего дела с такими махинами, с непривычки болели от напряжения. Мистеру Грею было плевать на тело временного хозяина (по крайней мере он старался убедить в этом себя, хотя, честно говоря, трудно было не испытывать некоторой симпатии к чему-то, способному доставить столь неожиданные наслаждения, как "бекон" и "убийство"), но оно должно было прослужить по крайней мере еще пару сотен миль. Мистер Грей подозревал, что для мужчины своих лет Джоунси пребывает не в слишком хорошей форме. Вероятно, свою роль сыграл и несчастный случай, но в основном всему виной его работа. Он был "профессором", и следовательно, почти полностью игнорировал физические аспекты своей жизни, что просто поражало мистера Грея. Как выяснилось, подобные создания на шестьдесят процентов состояли из эмоций, на тридцать - из ощущений, а рассудку были отданы всего десять процентов (и то, по мнению Грея, эта цифра была несколько завышена). Столь беспечное пренебрежение собственным телом казалось мистеру Грею глупым и расточительным. Впрочем, это не его проблема. И теперь уже не Джоунси. Джоунси превратился в то, чем, похоже, всегда хотел стать: в чистый разум. Правда, судя по его реакции, достигнув этого состояния, он все равно остался недоволен.
     Лэд, лежащий на полу среди россыпи окурков, бумажных чашек и смятых оберток от чипсов, заскулил от боли. Тело бедняги уродливо вздулось, торс походил на бочонок. Скоро пес выпустит газы, и живот снова опадет. Мистер Грей установил контакт с байрумом, росшим внутри собаки, и сможет регулировать его созревание.
     Собака станет его модификацией того, о чем его хозяин думал, как о "русской". Как только он отдаст пса, его миссия будет выполнена.
     Он сделал мысленный посыл назад, нащупывая остальных. Генри и его друг Оуэн внезапно исчезли, как радиостанция, прекратившая передачи. Тревожный сигнал. Еще дальше (они только что прошли повороты на Ньюпорт, примерно в шестидесяти милях от нынешнего местонахождения мистера Грея) следовала группа из трех человек с одним четким контактом: "Перли". Перли, как и собака, вынашивал байрум, поэтому мистер Грей ясно его слышал. Раньше он получал также сигналы от второго, по имени "Фредди", но сейчас и этот замолчал. Росший на нем байрум погиб. Так сказал "Перли".
     На обочине промелькнул зеленый знак с надписью:
     ЗОНА ОТДЫХА. Там наверняка найдется "Королевский бургер", который файлы Джоунси определяли как "ресторан" и "закусочная фаст-фуд", где можно попросить бекон, при мысли о котором желудок громко заурчал. Да, трудно будет отказаться от этого тела. Оно имеет свои преимущества, определенно имеет, и немалые. Но времени на бекон нет, пора сменить машину. И сделать это как можно более незаметно.
     Въезд в зону отдыха разделялся на две дорожки. Одна ДЛЯ ЛЕГКОВЫХ МАШИН. И вторая ТОЛЬКО ДЛЯ ГРУЗОВИКОВ И АВТОБУСОВ. Мистер Грей зарулил большой оранжевый снегоочиститель на стоянку для грузовиков (у Джоунси от усталости дрожали руки) и, с восторгом увидев еще четыре такие же машины, припаркованные вместе, поставил свою в конец ряда.
     Настало время пообщаться с Джоунси, по-прежнему отсиживавшимся в своем странном убежище, куда мистеру Грею не было доступа.
     - Что задумал, партнер? - пробормотал мистер Грей. Нет ответа.., но он чувствовал, что Джоунси прислушивается.
     - Что поделываешь?
     Нет ответа. И правда, что ему делать? Заперт, ослеплен, лишен общения. Все же не стоит забывать о Джоунси... Джоунси с его чем-то волнующим предложением забыть о цели, о приказе рассеять семена и просто наслаждаться жизнью на Земле. Эта мысль упорно возникала в самые неподходящие моменты: послание, подсунутое Джоунси под дверь своей добровольной тюрьмы. Согласно файлам Джоунси, мысли подобного рода назывались "слоган". Короткие, простые и доходчивые. Последний гласил: БЕКОН - ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО. И мистер Грей даже не усомнился, что это правда. Даже в больничной палате (Какая палата? Какая больница ? Кто такая Марси ? Кому нужен укол ?) он осознал, что жизнь здесь прекрасна. Но приказ ясен, недвусмыслен и непререкаем: он засеет этот мир спорами байрума, а потом умрет. Но если по пути успеет поесть бекона, тем лучше.
     - Кто был Ричи? Что такое "Тигры"? Он тоже был тигром? Почему вы убили его?
     Нет ответа. Но Джоунси слушал. Очень внимательно. Мистеру Грею ненавистно было его присутствие. Все равно (улыбка взята из хранилища памяти Джоунси) что крохотная рыбья кость, застрявшая в горле! Недостаточно велика, чтобы подавиться, но поминутно колет и мешает.
     - Ты чертовски раздражаешь меня, Джоунси. До посинения. - Он натянул перчатки, некогда принадлежавшие владельцу "доджа". Хозяину Лэда.
     На этот раз узник соизволил ответить: Взаимно, партнер. Почему бы тебе не убраться туда, где ты желанный гость? Отправиться к себе домой, и там выкидывать свои штучки?
     - Не могу, - сказал мистер Грей, протягивая руку колли. Лэд благодарно обнюхал ее, радуясь запаху прежнего хозяина на перчатке. Мистер Грей послал ему мысленный приказ сидеть смирно, спрыгнул на землю и стал огибать ресторан. На задах наверняка еще одна парковка, для служащих.
     Генри и тот, другой парень, вот вот схватят тебя за хвост, жопа с ручкой. Тебе все равно не уйти. Поэтому расслабься. Проведи время с толком. Закажи тройную порцию бекона.
     - Они не чувствуют меня, - сказал мистер Грей, выдыхая клубы морозного воздуха (ощущение прохлады во рту и горле было изысканным, бодрящим, даже запахи бензина и дизельного топлива казались чудесными). - Если я не чувствую их, значит, они не чувствуют меня.
     Джоунси рассмеялся - в самом деле рассмеялся, - и мистер Грей от неожиданности застыл рядом с мусоросборником.
     Правила изменились, друг мой. Они заезжали за Даддитсом, а Даддитс видит линию.
     - Не пойму, о чем ты.
     Все ты понимаешь, жопа с ручкой.
     - Не смей меня так называть! - взорвался мистер Грей. Если перестанешь оскорблять мой интеллект, может, я и послушаюсь.
     Мистер Грей вновь пошел своей дорогой, и точно: за углом виднелось небольшое скопление машин, по большей части старых и потрепанных.
     Даддитс видит линию.
     Джоунси прав, он знал, что это означает. Тот, по имени Пит, тоже обладал этим даром, тем же даром, хотя не столь сильным, как этот странный тип.., этот Даддитс.
     Мистеру Грею совсем не нравилось оставлять след, по которому идет "Даддитс", но он знал кое-что, не известное Джоунси. "Перли" считал, что Генри, Оуэн и Даддитс находятся всего в пятнадцати милях к югу от его машины. Если это действительно так, значит, Генри и Оуэн отстали на сорок пять миль, и возможно, еще не успели добраться до Уотервилля. Так что вряд ли им удастся в ближайшее время схватить его за хвост.
     Все же и торчать здесь смысла нет.
     Задняя дверь ресторана открылась. Молодой человек в униформе, которую файлы Джоунси определяли как "поварской халат", вынес два больших мешка с мусором, явно предназначенных для мусоросборника. Имя молодого человека было Джон, но друзья прозвали его "Бач" "Силач, хулиган (англ.)". Мистеру Грею доставило бы огромное наслаждение убить его, но Бач выглядел куда сильнее Джоунси, не говоря о том, что был явно здоровее и, возможно, проворнее. Кроме того, убийство имело ряд неприятных побочных эффектов, и самый худший - необходимость снова и снова избавляться от украденных машин.
     Привет, Бач.
     Бач остановился, настороженно глядя на него.
     Какая из машин твоя?
     Собственно говоря, машина принадлежала не ему, а его матери, и это было даже к лучшему. Ржавая колымага Бача стояла дома: жертва скисшего аккумулятора. Пришлось взять машину матери, полноприводный "субару". Мистер Грей, как сказал бы Джоунси, снова выкинул шестерку.
     Бач с готовностью протянул ключи. Взгляд у него по-прежнему был подозрительным (глаза блестят и хвост дыбом, по определению Джоунси, хотя, насколько мог видеть мистер Грей, у молодого повара хвоста не было), но сознание уже погасло.
     Отключился, подумал Джоунси. Ты ничего не запомнишь, сказал мистер Грей.
     - Ничего, - согласился Бач. Возвращайся к работе.
     - Куда же еще, - снова согласился Бач и, подхватив мешки, направился к мусоросборнику. К тому времени, когда кончится смена и он сообразит, что машина матери исчезла, вероятно, все будет кончено.
     Мистер Грей открыл красный "субару" и влез внутрь. На пассажирском сиденье валялся полупустой пакет с картофельными чипсами. Мистер Грей жадно жевал их, подъезжая к снегоочистителю, чтобы забрать собаку. Съев все до крошки, он облизал пальцы Джоунси. Жирные. Вкусно. Совсем как бекон.
     Он посадил пса в машину и пять минут спустя уже выезжал на шоссе.
     На юг, на юг, на юг.
     
     2
     
     Ночь ревет музыкой, смехом и возбужденными голосами, в воздухе плывут соблазнительные запахи жаренных на гриле хот-догов, шоколада, арахиса, небо взрывается цветными огнями. И соединяя это в слитную атмосферу веселья, подписываясь под всем автографом самого лета, из динамиков, установленных в Строфорд-парке, несется разухабистый рок-н-ролл:
     
     Эй, привет, красотка-беби, оглянись, постой.
     Скоро поезд в Алабаму, поезжай со мной.
     
     И тут появляется самый высокий ковбой в мире, девятифутовый Пекос Билл, под пылающим небом, нависает над толпой, и детишки с измазанными мороженым, широко открытыми от изумления ротиками таращат глаза; смеющиеся родители поднимают их или сажают на плечи. Пекос Билл помахивает шляпой. В другой руке он держит знамя с надписью: ДНИ ДЕРРИ - 81.
     
     До путей пешком дойдем мы, ночку переждем.
     Если нам молчать наскучит, ссору заведем.
     
     - Ак он озет ыть иим оким? - спрашивает Даддитс, опустив руку с голубым конусом сахарной ваты и не сводя с ковбоя таких же круглых глаз, как у любого здешнего трехлетки. Справа от него стоят Пит и Джоунси, слева - Генри и Бив. За ковбоем шествует процессия девственных весталок (наверняка среди них найдется парочка девственниц, даже в лето Господне 1981), в расшитых блестками ковбойских юбках и белых ковбойских сапожках, подбрасывая жезлы, навеки завоевавшие Запад.
     - Не знаю, как он может быть таким высоким, Дадс, - ухмыляется Пит и, выдернув клок ваты, сует в распахнутый рот Даддитса. - Должно быть, волшебство.
     Все смеются над Даддитсом, который ухитряется жевать, не сводя глаз с ковбоя на ходулях. Дадс выше их всех, даже Генри, но по-прежнему остается ребенком, и это приводит остальных в восторг. Волшебник - это он, только он, и хотя он отыщет Джози Ринкенхауэр не раньше будущего года, они твердо знают: он самый натуральный волшебник. И хотя они отчаянно трусили, сцепившись с Ричи Гренадо и его дружками, но по сию пору уверены, что тот день был самый счастливый в их жизни.
     
     Не отказывайся, беби, поезжай со мной, Ждет нас поезд в Алабаму, за большой горой.
     
     - Эй, тех! - машет Бив своей покрышкой (бейсболкой с эмблемой "Тигров Дерри"). - Поцелуй меня в задницу, верзила! А еще лучше, сядь на нее и покрутись!
     И все надрываются от хохота (они запомнят это на всю жизнь, ночь, когда Бивер задирал ковбоя на ходулях под рассыпающимся искрами небом), все, кроме Даддитса, продолжающего взирать на происходящее с оцепенелым изумлением, и Оуэна Андерхилла (Оуэн, думает Генри, как ты попал сюда, дружище?), который встревоженно хмурится.
     Оуэн трясет его, Оуэн снова требует, чтобы он проснулся.
     Генри, проснись, проснись, про...
     
     3
     
     ...снись, ради Бога.
     Именно дрожь в голосе Оуэна окончательно разбудила Генри. В носу еще стоит запах жареного арахиса и сахарной ваты. Но тут в сонный бред вторгается реальность: белое небо, заснеженное шоссе, зеленый указатель: ОГАСТА, СЛЕДУЮЩИЕ ДВА ПОВОРОТА. Оуэн продолжает его трясти, а сзади доносятся хриплые, отчаянные лающие звуки. Даддитс кашляет.
     - Вставай, Генри, у него кровь! Да проснись же, мать...
     - Проснулся, проснулся.
     Он отстегивает ремень безопасности, поворачивается, встает на коленях. Натруженные мышцы бедер отзываются острой болью, но Генри не до того.
     Все оказалось лучше, чем он ожидал. Судя по паническим воплям Оуэна, он уже подумал было, что Дадс истекает кровью. На самом деле из ноздри сочилась тонкая струйка, а изо рта при каждом спазме летели мелкие брызги. Оуэн, наверное, вообразил, что бедняга Дадс выхаркивает собственные легкие, хотя тот скорее всего просто натрудил горло. Или мелкий сосуд лопнул. Разумеется, это отнюдь не пустяки. В таком тяжелом состоянии все может обернуться катастрофой, любая простуда способна убить Даддитса. Генри с первого взгляда понял, что Дадс выруливает на финишную прямую, ведущую к дому.
     - Дадс! - резко окликнул он. В нем что-то переменилось. В нем что-то новое, Генри. Но что? Нет времени об этом думать. - Даддитс, дыши через нос! Через нос, Даддитс. Вот так!
     Генри несколько раз глубоко вдохнул, и при каждом выдохе из ноздрей летел белый пушок, как семена молочая или одуванчика. Байрум. Он рос в носу, но уже погиб, подумал Генри. Я высмаркиваю байрум! И тут он осознал, что зуд в бедре, во рту и паху давно прекратился. Язык по-прежнему был шершавым, словно обернутым обрывком ковра, но больше не чесался.
     Даддитс, подражая ему, стал дышать носом, и кашель тут же сделался не таким надрывным. Генри порылся в пакете, нашел безвредный, не содержащий спирта сироп от кашля и налил чашечку Даддитсу.
     - Выпей, полегче станет, - сказал он уверенно, стараясь думать так же: с Даддитсом важны не только слова, но и мысли.
     Даддитс сглотнул робитуссин, поморщился и улыбнулся Генри. Кашель прекратился, но кровь все еще стекала из носа и из уголка глаза. Плохо дело. Даддитс побледнел и еще больше осунулся. Холод.., бессонница.., немыслимые для такого больного волнения.., плохо дело. Он заболевает, а на последней стадии ОЛЛ даже респираторная инфекция может оказаться фатальной.
     - Он в порядке? - спросил Оуэн.
     - Дадс? Дадс у нас железный! Верно, Даддитс?
     - Езый, - согласился Даддитс, сгибая прискорбно исхудалую руку.
     При виде его лица, усталого, измученного, но улыбающегося, Генри захотелось кричать. Жизнь несправедлива, он давно знал и смирился с этим. Но то, что происходило сейчас, было более чем несправедливо. Чудовищно.
     - Посмотрим, что тут есть попить хорошим мальчикам, - объявил он, открывая коробку для завтраков.
     - Уби-у, - кивнул Даддитс. Он по-прежнему улыбался, но голос звучал еле слышно.
     - Да, пора приниматься за дело, - сказал Генри, открывая термос. Он дал Даддитсу таблетку преднизона, хотя не было еще восьми, и спросил, хочет ли тот перкосен. Дадди, подумав, поднял два пальца. У Генри упало сердце. - Совсем никуда, верно? - спросил он, протягивая Даддитсу лекарство. Ответа он не ждал: такие люди, как Даддитс, не будут просить лишнюю таблетку, чтобы словить кайф.
     Даддитс выразительно махнул рукой: соmmе ci, comme ca "так себе (фр ).". Генри хорошо помнил этот жест, такой же типичный для Пита, как привычка Бива жевать зубочистки.
     Роберта наполнила термос шоколадным молоком, его любимым. Генри налил молока в чашку, выждал, пока забуксовавший на бугристой наледи "хамви" выровняется, и протянул Даддитсу. Тот запил наркотик.
     - Где болит, Дадс?
     - Есь. - Рука на горле. - Есь осе. - Рука на груди. И, нерешительно, слегка краснея:
     - И есь. - Рука на ширинке. Инфещия мочеполового тракта, подумал Генри. О дьявол!
     - Е ует уце?
     - Обязательно будет лучше, - кивнул Генри. - Таблетки помогут, только подожди немножко. Мы все еще на линии, Даддитс?
     Даддитс выразительно кивнул и показал вперед. Генри (не впервые) задался вопросом, что он там видит? Как-то сам он спросил Пита, и тот объяснил, что это нечто вроде нити, иногда почти неразличимой.
     "Лучше всего, когда она желтая, - говорил Пит. - Желтое легче всего проследить, не знаю почему".
     Но если Пит видел тонкую желтую нить, возможно, Даддитсу представлялась широкая желтая полоса, или дорога желтого кирпича, по которой шла Дороти.
     - Если линия пойдет по другой дороге, скажешь, хорошо?
     - Казу.
     - Не заснешь?
     Даддитс покачал головой. Как ни странно, он никогда еще не выглядел более оживленным и бодрым. Глаза звездами сияли с изможденного лица. Так иногда вспыхивают лампочки, перед тем как погаснуть навсегда.
     - Если захочешь спать, скажи, и мы остановимся. Добудем тебе кофе. Нам не до сна.
     - Оей.
     Генри уже хотел осторожно повернуться, боясь разбередить ноющие мышцы, но Даддитс добавил:
     - Исе ей оцет екон.
     - Неужели? - задумчиво протянул Генри.
     - Что? - спросил Оуэн. - Не понял.
     - Говорит, что мистер Грей хочет бекона.
     - Это так важно?
     - Не знаю. Слушай, тут есть обычный приемник? Хотелось бы послушать новости.
     Обычный приемник висел под приборной доской, и судя по всему, его поставили совсем недавно. В начальный комплект оборудования он не входил. Оуэн потянулся было к нему, но едва успел ударить по тормозам, чтобы не столкнуться с подрезавшим его "понтиаком": передний привод и летние шины. "Понтиак" занесло, но судьба была пока милостива к нему - машина даже не слетела с шоссе. Водитель прибавил скорости, и "понтиак" рванулся вперед. По прикидкам Генри, он шел со скоростью не менее шестидесяти миль. Оуэн укоризненно нахмурился.
     - Конечно, я только пассажир, - заметил Генри, - но если малый может проделывать такое без зимних шин, почему бы и нам не пошевелиться? Неплохо бы сократить расстояние.
     - "Хаммеры" лучше приспособлены для грязи, чем для снега. Можешь мне поверить.
     - И все же...
     - Минут через десять мы его увидим. Спорю на кварту хорошего скотча. Он либо вылетит сквозь столбики ограждения и будет валяться под насыпью, либо застрянет на осевой. Если повезет, машина будет лежать правой дверцей вверх. Плюс.., это, разумеется, всего лишь техническая деталь, но не забудь, что мы - беглецы, скрывающиеся от властей, и не сможем спасти мир, сидя в окружной. О Боже!
     "Форд-эксплорер", полноприводный, но летящий с нeпозволительной для такой погоды скоростью около семидесяти в час, с ревом пронесся мимо, поднимая снежные хвосты. Багажник на крыше был завален небрежно связанными и едва прикрытыми брезентом сумкам и чемоданами. Неудивительно, если все это скоро разлетится по шоссе.
     Позаботившись о Даддитсе, Генри свежим глазом осмотрел дорогу. Что ж, этого следовало ожидать. Противоположная сторона была почти пустынна, а вот машин, идущих в южном направлении, не прибавлялось, но Оуэн включил радио, как раз в тот момент, когда мимо промчался "мерседес", разбрызгивая комья грязи. Он нажал кнопку "ПОИСК", нашел классическую музыку, снова нажал, напал на юмористический канал, нажал в третий раз.., и наткнулся на голос.
     - ..огромный обалденный косячок, - объявил голос, и Генри переглянулся с Оуэном.
     - Куит аану, - заметил Даддитс с заднего сиденья.
     - Верно, - кивнул Генри, когда владелец голоса шумно выдохнул в микрофон. - Именно марихуану, и судя по всему, действительно не пожалел травки.
     - Сомневаюсь, что Федеральная комиссия связи одобрит это, - продолжал диджей после очередного долгого и шумного выдоха, - но если хотя бы половина того, что я слышал, правда, ФКС - это самая малая из наших забот. Межзвездная чума вырвалась на свободу, братья и сестры, вот в чем беда! Назовите это Горячей Зоной, Мертвой Зоной, Сумеречной Зоной, но постарайтесь держаться подальше от севера.
     Долгая и шумная затяжка.
     - Марвин Марсианин на марше, братья и сестры, так передают из округов Сомерсет и Касл. Чума, лучи смерти, живые завидуют мертвым.
     Треск чего-то сломанного. Судя по звуку, пластика. Генри зачарованно слушал. Вот она, совсем близко, тьма, его старая подруга, но на этот раз не в голове, а в проклятом радио!
     - Братья и сестры, если сейчас вы находитесь к северу от Огасты, послушайте своего приятеля, Одинокого Дейва с WWWE: перестраивайтесь в соседний ряд и направляйтесь на юг. И немедленно. А вот вам и музыка в дорогу.
     Одинокий Дейв с WWWE, разумеется, поставил "До-орз". Джим Моррисон принялся калечить "Зе Энд". Оуэн переключился на средние частоты и нашел выпуск новостей. Голос диктора звучал не слишком сокрушенно, что уже было шагом вперед. Он сказал, что для паники нет причин - что было еще одним шагом вперед. Он пустил в эфир отрывки речи президента и губернатора штата Мэн. Оба говорили примерно одно и то же: спокойно, граждане, не волнуйтесь, все под контролем. Словом, обычная утешительная болтовня, робитуссин для политиков. Президент собирался выступить с обращением к американскому народу в одиннадцать утра по восточному поясному времени.
     - Та речь, о которой говорил Курц, - вспомнил Оуэн. - Только ее передвинули на день.
     - О какой речи...
     - Ш-ш-ш-ш. - Оуэн показал на радио.
     После столь утешительного вступления диктор продолжал будоражить слушателей, повторяя бесконечные сплетни, которые они уже слышали от обкуренного диджея, только в более изысканных выражениях: чума, лучи смерти, пришельцы из космоса. Далее последовал прогноз погоды: снежные заряды, в сопровождении дождя, и сильный ветер, по мере того как теплый фронт (не говоря уже о убийцах-марсианах) будет продвигаться на север. Последовали короткие гудки, и в кабине снова зазвучал только что слышанный выпуск.
     - Ати! - воскликнул Даддитс. - Ои еали имо ас. - Он ткнул пальцем в грязное окно. Палец дрожал, как и сам Даддитс. Зубы выбивали крупную дробь.
     Оуэн мельком глянул на "понтиак", и в самом деле застрявший на осевой, на самой середине шоссе, и хотя машина не перевернулась, растерянные пассажиры сгрудились вокруг, не зная, что делать. Пожав плечами, Оуэн обернулся к Даддитсу. Съежившийся, какой-то посеревший, из ноздри торчит окровавленная вата.
     - Генри, что с ним?
     - Не знаю.
     - Высунь язык.
     - Не лучше ли тебе следить за доро...
     - Я в порядке, так что не морочь голову. Высунь язык. Генри повиновался. Оуэн взглянул на него и поморщился.
     - Выглядит ужасно, но, возможно, все не так уж плохо. Это дерьмо побелело.
     - То же самое с раной на ноге. И с твоим лицом и бровями. Повезло, что эта штука не проросла в легких, мозге или желудке. Кстати, у Перлмуттера она в желудке. Бедняга стал инкубатором для гнусной твари.
     - Далеко они, Генри?
     - Я сказал бы, двадцать миль. Может, и меньше. Если бы ты прибавил хоть немного...
     Оуэн так и сделал, зная, что Курц тоже прикажет гнать грузовик, как только поймет, что стал частью общего исхода, и теперь вероятность того, что гражданская или военная полиция станут его искать, весьма невелика.
     - Ты все еще держишь связь с Перли, - удивился Оуэн, - хотя байрум и погибает, но ты все равно...
     Он ткнул пальцем на заднее сиденье, где полулежал Даддитс. Он уже на так сильно дрожал.
     - Конечно, - кивнул Генри. - Перенял эту штуку от Даддитса, задолго до того, как это случилось. И не только я. Бивер, Джоунси и Пит тоже. Мы почти не замечали этого. Считали обыденностью. - Еще бы. Совсем как те мысли, насчет бритвы и ванной, перил моста и охотничьих ружей. Всего лишь обыденность. - Просто теперь это усилилось. Может, со временем опять ослабнет, но пока... - Он пожал плечами. - Пока я слышу голоса.
     - Перли.
     - И его тоже, - кивнул Генри. - Других, с байрумом в активной стадии. В основном тех, кто позади нас.
     - А Джоунси? Твой друг Джоунси? Или Грей? Генри покачал головой.
     - Но Перли что-то слышит.
     - Перли? Как это может быть?
     - Его телепатический диапазон куда шире, чем у меня, из-за байрума.
     - Что это?
     - Та тварь, что сидит у него в заднице, - пояснил Генри. - Срань-хорек.
     Оуэна мгновенно затошнило.
     - Тот, кого он слышит, не человек. Не думаю, что это мистер Грей, но кто знает? Понимаю только, что Перли наведен на него.
     Оба замолчали. Машин было довольно много, и многие, чересчур разогнавшиеся водители, заканчивали путь в кювете (они проехали лежащий под насыпью брошенный "эксплорер" с разбросанными вокруг вещами), но Оуэн считал, что пока им везет. Многие, запуганные ураганом, не посмели тронуться с места. Теперь, когда буря стихла, они, вероятно, решатся бежать на юг, но Оуэн успел обогнать первую волну. Ураган оказался к нему благосклонен. Стал почти другом.
     - Я хочу кое-что сказать, - начал Оуэн.
     - Можешь не говорить. Ты сидишь рядом, и я по-прежнему читаю твои мысли.
     Оуэн думал, что остановил бы машину и вышел, знай он наверняка, что Курц, получив желанную добычу, прекратит погоню. Но Оуэн не слишком этому верил. Главной целью Курца действительно был Оуэн Андерхилл, но он понимал, что Оуэн не совершил бы столь чудовищной измены, если бы его на это не толкнули. Нет, он всадит пулю в голову Андерхилла и помчится дальше. Но с Оуэном у Генри есть шанс выиграть. Без него Генри мертвец. И Даддитс тоже.
     - Мы останемся вместе. Друзья до конца, как говорит пословица, - проговорил Генри.
     - У ас ешо ого ел, - донеслось с заднего сиденья.
     - Верно, Дадс. - Генри обернулся и сжал холодную руку Даддитса. - У нас еще много дел.
     
     4
     
     Десять минут спустя окончательно оживший Даддитс показал им на первую после Огасты зону отдыха. Они уже почти добрались до Льюистона.
     - Есь! Есь! - закричал он и снова закашлялся.
     - Спокойно, Даддитс, - велел Генри.
     - Возможно, остановились выпить кофе с пирожным, - решил Оуэн. - Или съесть сандвич с беконом.
     Но Даддитс знаками велел объехать ресторан. Они остановились на парковке для служащих. Даддитс слез, постоял немного, что-то бормоча и едва не шатаясь под порывами ветра, трогательно худой и обессиленный.
     - Генри, - торопил Оуэн, - не знаю, что ему взбрело, но Курц идет по пятам, и...
     Но тут Даддитс кивнул, забрался в машину и показал на знак выезда. Он выглядел совершенно измученным и, как ни странно, довольным.
     - Что, во имя Господа, все это значит? - не выдержал Оуэн.
     - Думаю, он поменял машину, - догадался Генри. - Ведь так, Даддитс? Он поменял машину? Даддитс усердно закивал:
     - Укал! Укал асину.
     - Украл? Теперь он прибавит скорости, - вздохнул Генри. - Давай, Оуэн, плевать на Курца, нужно поймать мистера Грея.
     Оуэн взглянул на Генри, опустил глаза, снова взглянул.
     - Что с тобой? Ты белый как полотно.
     - Я последний идиот! Следовало бы знать с самого начала, что задумал ублюдок! Единственным оправданием служит то, что я устал и был напуган, но какая разница, если... Оуэн, ты обязан его догнать. Он стремится в Западный Массачусетс, но его следует перехватить раньше.
     Теперь они разбрызгивали слякоть, но, хотя грязи было куда больше, Оуэн без опаски жал на акселератор. Правда, пока его смелость не простиралась дальше шестидесяти пяти в час.
     - Попытаюсь, - неохотно согласился он. - Но если он не вляпается в какую-нибудь переделку или не задержится...
     Оуэн сокрушенно качнул головой:
     - Вряд ли, дружище. Вряд ли.
     
     5
     
     Этот сон часто снился ему в детстве (когда он еще носил фамилию Кунц), но только раз или два привиделся в потных кошмарах взросления. В этом сне он бежит по полю в полнолуние и боится оглянуться, потому что оно гонится за ним. ЭТО. Он мчится из последних сил, но, конечно, ничего не выходит, в снах лучше и не пытаться, все равно не выйдет. И ЭТО настигает его, оно все ближе, так близко, что он слышит его сухое дыхание и ощущает его особый сухой запах.
     Он оказывается на берегу большого тихого озера (в сухом и жалком канзасском городке его детства не было и не могло быть никаких озер), и хотя озеро невыразимо прекрасно, и луна отражается в его глубинах, как зажженная лампа, его терзает страх, потому что оно преградило ему дорогу, а он не умеет плавать.
     Он падает на колени прямо на берегу - до этого места сон ничем не отличался от прежних, но вместо того, чтобы увидеть отражение ЭТОГО в неподвижной воде - ужасного чучела с набитым ватой мешком вместо головы и раздутых рук в синих перчатках, - смотрит на Оуэна Андерхилла с лицом, покрытым красной сыпью. В лунном свете байрум кажется огромными черными родимыми пятнами, губчатыми и бесформенными.
     Детский сон обычно прерывался на этом месте (он просыпался с гордо вставшим концом, хотя одному Богу известно, откуда может взяться у ребенка такая странная реакция), но на этот раз ОНО... Андерхилл действительно коснулся его, отраженные в воде глаза блеснули укоризненно. А может, и вопрошающе.
     Потому что ты ослушался приказа, дружище. Потому что переступил Черту.
     Он поднял руку, чтобы оттолкнуть Оуэна, сбросить его ладонь.., и увидел в свете луны свои пальцы. Они были серыми.
     Нет, сказал он себе. Это всего лишь лунный свет.
     Но почему у него только три пальца? В этом тоже виноват лунный свет?
     Оуэн, касающийся его, награждающий мерзкой болезнью.., и все же смеющий обращаться к нему.
     
     6 Босс! Проснитесь, босс!
     Курц открыл глаза и с недовольным бурчанием приподнялся, одновременно откидывая руку Фредди, правда, лежащую не на плече, а на колене. Со своего места Фредди дотянулся только до колена и теребил его, но и это было невыносимо.
     - Я не сплю, не сплю. - В доказательство он поднес к глазам свои ладони. Не младенчески-розовые, конечно, до этого далеко, но совсем не серые, и на каждой традиционные пять пальцев. - Который час, Фредди?
     - Не знаю, босс. Пока еще утро, все, что можно сказать. Ну конечно. Часы, похоже, гикнулись всерьез. Даже его карманные стоят. Курц, такая же жертва современности, как остальные, забыл их завести. Но обладая острым ощущением времени, он на глазок прикинул, что сейчас около девяти, значит, он успел прихватить часика два. Немного, но ему вполне достаточно. Он чувствовал себя лучше. Достаточно хорошо, чтобы услышать тревогу в голосе Фредди.
     - Что стряслось, дружище?
     - Перли говорит, что он потерял контакт. Со всеми. Последним был Оуэн, но и он пропал. Перли считает, что он, должно быть, победил грибок.
     Курц поймал в зеркальце заднего обзора мертвенную "я вас всех надул" ухмылку.
     - В чем дело, Арчи?
     - Ни в чем. - Арчи, казалось, немного оживился и успокоился зато время, что проспал Курц. - Я.., босс, неплохо бы глотнуть воды. Я не голоден, но...
     - Мы могли бы заехать за водой, - кивнул Курц. - Будь у нас контакт. Но если мы потеряли всех, того парня Джоунси, Оуэна и Девлина.., что ж, ты меня знаешь, дружище. Подыхая, я вцепляюсь намертво. И потребуются два хирурга и пистолет, чтобы оттащить меня. Можешь умирать от жажды, пока мы с Фредди будем обшаривать ведущие на юг дороги в поисках следов. Если, разумеется, ты не согласишься нам помочь. Давай, Арчи, и я прикажу Фредди остановиться у первого же магазинчика. Лично потрушу в "Стоп-н-гоу", или "Севн-Илевн" и куплю тебе самую большую бутылку "Поленд Спринг" из холодильника. Ну как звучит?
     Звучало неплохо, судя по тому, как жадно Перлмуттер причмокнул и облизал губы (Рипли на губах и щеках был в полном цвету, кое-где красноватый, но в основном темно-бордовый), но взгляд по-прежнему оставался хитро-оценивающим. Глаза, обрамленные коростами грибка, шустро бегали из стороны в сторону. Курц мгновенно поставил диагноз. Все признаки налицо: бедняга спятил, возлюби его Господь. Возможно, рыбак рыбака видит издалека, как псих - психа, поэтому Курц был уверен, что не ошибся.
     - Я признался, как на духу. Потерял с ними связь, - сказал Арчи, но при этом приставил палец к носу и лукаво взглянул в зеркало.
     - Как только мы схватим их, думаю, парнишка, у нас есть все возможности подлечить тебя, - заверил Курц своим самым сухим, официально безразличным голосом. - Так с кем ты контачишь? С Джоунси? Или этим новым типом, Даддитсом? (Курц произнес это имя, как "Дад-Датс".) - Не с ним. И ни с кем.
     Но палец по-прежнему приставлен к носу, взгляд по-прежнему озорной.
     - Скажи, и получишь воду, - настаивал Курц. - Продолжай испытывать мое терпение, солдат, и я всажу в тебя пулю и выкину на снег. Давай прочти мои мысли и скажи, что я лгу.
     Перли угрюмо взглянул на него в зеркальце и сказал:
     - Джоунси и мистер Грей все еще на шоссе. Где-то рядом с Портлендом. Джоунси велел мистеру Грею объехать город по автостраде № 295. Только не словами. Мистер Грей в его голове, и когда хочет чего-то, просто берет это, и вся недолга.
     Курц с возрастающим благоговением слушал его речь, наспех производя расчеты.
     - Собака, - продолжал Перли. - С ними собака. Лэд. Это я с ним на связи. Он.., такой же, как я. - Их взгляды снова встретились в зеркале, только на этот раз в глазах Перли не было хитрости. Ее вытеснило жалкое подобие полунормальности. - Думаете, у меня в самом деле есть шанс стать.., ну.., знаете.., самим собой?
     Курц, понимая, что Перли в любую минуту сможет проникнуть в его мысли, решил действовать осторожно.
     - Вероятно, существует возможность освободить тебя от твоего бремени, особенно если найдется понимающий доктор. Да, такое вполне осуществимо. Побольше хлороформа, и когда проснешься.., пуф, и все. - Курц поцеловал кончики пальцев и повернулся к Фредди. - Если они в Портленде, на сколько мы отстаем?
     - Миль на семьдесят, босс.
     - Тогда прибавь немного, благодарение Господу. Постарайся не сверзиться в кювет, но пошевелись.
     Семьдесят миль. И если Оуэн, Девлин и "Дад-Датс" знают то, что и Перлмуттер, они тоже идут по следу.
     - Давай уточним, Арчи. Мистер Грей сидит в Джоунси...
     - Да...
     - И с ними собака, умеющая читать мысли?
     - Нет, она их слышит, но не понимает. В конце концов это всего лишь собака. Босс, я пить хочу.
     Он слушает пса, как какое-то гребаное радио, удивился Курц.
     - Фредди, следующий поворот. Воды везде полно, хоть залейся.
     Ему до смерти претило останавливаться и терять время, но Перлмуттер нужнее. Перли необходим ему относительно живым и в хорошем настроении.
     Впереди замаячила как раз та зона отдыха, где мистер Грен поменял свой снегоочиститель на "субару" повара. Та, куда ненадолго заехали Оуэн и Генри, потому что туда вела линия. Стоянка была забита машинами, но у них нашлось достаточно мелочи, чтобы пробиться к торговым автоматам.
     Слава Богу.
     
     7
     
     Какими бы поражениями и победами ни знаменовалось так называемое флоридское президентство (полный их список до сих пор не опубликован), в активе всегда будет числиться одно: речь памятным ноябрьским утром положила конец Космическому Ужасу.
     Существовало немало различных мнений по поводу того, почему речь сработала (дело не в умении повести за собой массы, просто момент выбран подходящий, - презрительно фыркал один критик), но она сработала. Изголодавшиеся по жесткой информации люди, которым пришлось бежать с насиженных мест, съезжали с шоссе, чтобы увидеть выступление президента. Магазинчики бытовой техники в торговых центрах были забиты молчаливыми, растерянными беженцами. На автозаправках вдоль 1-95 работники, вместо того чтобы обслуживать клиентов, запирались, ставили переносные телевизоры рядом с кассовыми аппаратами и смотрели. В барах было яблоку негде упасть. Зачастую местные жители пускали в свои дома любого, кто хотел увидеть лицо президента. Они могли бы послушать речь по радио (как Джоунси и мистер Грей), в своих машинах, на ходу, но так поступали немногие. По утверждениям недругов президента, речь попросту перебила инерцию паники.
     - Да на его месте даже Порки-Пиг наверняка добился бы точно такого же результата, произнеси он речь в такую минуту, - высказался один из них.
     Второй придерживался иного мнения.
     - Речь стала поворотным моментом в кризисной ситуации, - возражал он. - Сейчас на дорогах не менее шести тысяч водителей. Сделай президент хоть одну ошибку, прозвучи в его словах тревога, и к полудню это число возросло бы раз в сто. И вся эта волна беженцев захлестнула бы Нью-Йорк, самая большая со времен "Пыльной Чаши" "Эрозировацные районы почвы к югу от Миссисипи. Перен.: исход фермеров в большие города.". Американцы, особенно жители Новой Англии, обратились к своему избранному ничтожным большинством лидеру за помощью.., за утешением и ободрением. И он ответил самым проникновенным во все времена обращением к народу. Только и всего.
     Так это или нет, социология или мудрость вождя тут причиной, но речь вышла почти такой, как ожидали Оуэн и Генри.., что касается Курца, он предсказал почти каждое слово и оборот. Во главе угла стояли две простые идеи, представленные как абсолютные факты и рассчитанные на то, чтобы заглушить ужас, тяжело ворочавшийся в груди каждого американского обывателя. Первая заключалась в том, что пусть пришельцы не размахивали оливковыми ветвями и не раздавали бесплатных подарков, все же не проявляли никакой враждебности. Вторая разъясняла, что хотя они занесли некий вид вируса, его удалось изолировать в пределах Джефферсон-трект (президент показал район на карте, так же умело, как синоптик - зону низкого давления). И даже там он погибает, абсолютно без всякого вмешательства ученых и военных экспертов.
     - Хотя в данную минуту наверняка сказать невозможно, - сообщил президент затаившим дыхание слушателям (особенно тем, кто оказался в северо-восточном коридоре Новой Англии, - эти вообще, кажется, забыли о существовании воздуха), - мы уверены, что пришельцы привезли этот вирус с собой, как неосторожные путешественники, иногда сами того не зная, пересекают границу с насекомыми или микробами в багаже или купленных вещах. Конечно, таможенники стараются все проверить, но, к сожалению... - широкая улыбка Великого Белого Отца, - ..наши недавние гости не проходили контрольно-пропускного пункта. Да, несколько человек заразились, в основном военнослужащие. Но подавляющее большинство (это что-то вроде обычного грибкового заболевания, известного как микоз) уже сумело победить болезнь самостоятельно. В районе объявлен карантин, но люди, оказавшиеся за пределами этой зоны, находятся вне всяческой опасности, повторяю, вне всяческой опасности.
     - Если вы живете в Мэне и покинули свои дома, - заявил президент, - предлагаю вам вернуться. Как сказал Франклин Делано Рузвельт, нам нечего бояться, кроме самого страха.
     Он не обмолвился о расстреле серых человечков, взорванном корабле, захваченных и интернированных охотниках, пожаре в магазине Госслина и мятеже. Ни звука о последних "Империэл Вэлли" Кейт Галлахер, которых загоняли и убивали, как бешеных псов (по мнению многих, они были куда хуже любого бешеного пса). Ни слова о Курце и о Тифозном Джоунси. Президент всего лишь погасил шквал паники, прежде чем он вырвался из-под контроля.
     Большинство слушателей последовали его совету и вернулись домой.
     Для некоторых, разумеется, это оказалось невозможным.
     Для некоторых понятие "дом" было вычеркнуто из словаря.
     
     8
     
     Небольшая процессия продвигалась на юг под темным небом, возглавляемая ржавым красным "субару", который Мари Тержен из Личфилда никогда больше не увидит. Генри, Оуэн и Даддитс находились в пятидесяти пяти милях, или пятидесяти минутах позади. Курц и его люди, как раз выезжающие из зоны отдыха на 81 и миле (к тому времени, как они вырулили на шоссе, Перли жадно заглатывал уже вторую бутылку воды "Пайя"), отстали от Джоунси и мистера Грея приблизительно на семьдесят пять миль. Между Курнем и его добычей оставалось двадцать миль.
     Если бы не плотное облачное одеяло, наблюдатель в низко летящем спортивном самолете мог бы видеть всех троих одновременно: "субару" и оба "хамви", ровно в одиннадцать сорок три по восточному времени, как раз в тот момент, когда президент завершил речь словами:
     - Благослови вас Господь, мои соотечественники. И благослови Господь Америку.
     Джоунси и мистер Грей пересекали мост Киттери - Портсмут, ведущий в Нью-Хемпшир. Генри, Оуэн и Даддитс проезжали мимо поворота № 9, позволявшего добраться до Фалмута, Камберленда и Джерусалемс-Лот. Курц, Фредди и Перлмуттер (живот Перлмуттера снова набухал; он полулежал, стеная и испуская смрадные газы - возможно, своего рода критика в адрес Великого Белого Отца) проезжали развязку с шоссе № 295, к северу от Брунсвика. Все три машины было легко заметить, потому что дорога почти опустела: водители останавливались, чтобы упиться утешительной, подкрепленной цветной картой лекцией президента.
     Подпитываясь неистощимыми воспоминаниями Джоунси, мистер Грей свернул с № 95 на № 495 сразу же после пересечения границы Нью-Хемпшира с Массачусетсом.., и указал направление Даддитсу, которому путь Джоунси представлялся ярко-желтой линией - по ней-то и следовал "хамви". В городке Марлборо мистер Грей свернет на 1-90, одну из самых широких восточно-западных автострад Америки. В "штате у залива" "Официальное прозвище штата Массачусетс." эта дорога известна как Масс-Пайк, массачусетская автомагистраль. Согласно Джоунси, поворот № 8 вел в Палмер, Амхерст и Уэйр. В шести милях от Уэйра находился Куэббин.
     Ему нужна опора № 12, так сказал Джоунси, а Джоунси не мог солгать, как бы ни хотел. Рядом с Уинзорской плотиной, на южном конце Куэббинского водохранилища, находился офис Управления водоснабжением. Джоунси вполне способен довести его туда, а мистер Грей позаботится об остальном.
     
     9
     
     Джоунси больше не мог сидеть за столом: стоило опуститься на стул, как он немедленно начинал плакать. Вот-вот станет заговариваться, потом биться головой о стенку, а в этом состоянии того и гляди ринется к выходу и попадет прямо в объятия мистера Грея, полностью обезумевший и готовый подставить голову под топор.
     Интересно, где мы, сейчас? - гадал он. Уже Марлборо? Сворачиваем с № 495 на № 90? Похоже, так.
     Наверняка все равно не скажешь, окно-то закрыто.
     Джоунси посмотрел на окно и невольно ухмыльнулся.
     Именно невольно.
     Вместо СДАВАЙСЯ, ВЫХОДИ краснела та надпись, о которой он недавно думал: СДАВАЙСЯ, ДОРОТИ.
     Я сделал это, и бьюсь об заклад, сумел бы убрать чертовы ставни, если бы захотел, подумал он.
     Но что потом? Мистер Грей поставит новые, а то и замажет стекла черной краской. Если он не желает, чтобы Джоунси выглянул в мир, значит, своего добьется. Беда в том, что мистер Грей владеет его телом. Голова мистера Грея взорвалась, он спорулировал прямо на глазах Джоунси, мистер Джекил превратился в мистера Байрума, и Джоунси вдохнул эти споры. И теперь мистер Грей...
     Чирей, думал Джоунси. Чирей в моем мозгу.
     Что-то слабо противилось этому мнению, и откуда-то возникла вполне связная неортодоксальная мысль - Ты все переворачиваешь с ног на голову, именно ты смылся, сбежал, удрал, - но Джоунси решительно задавил ее. Все это псевдоинтуитивное дерьмо, сбой сознания, галлюцинация, по типу миража, который видит умирающий от жажды в пустыне человек. Он заперт здесь, а мистер Грей на воле, лопает бекон и правит бал. Если Джоунси позволит себе думать иначе, он будет последним идиотом. Первоапрельским дураком в ноябре.
     Нужно как-то придержать его. Если я не смогу остановить мистера Грея, нельзя ли по крайней мере бросить в мотор гаечный ключ?
     Он встал и обошел офис. Всего тридцать четыре шага. Чертовски короткая прогулка. Все же помещение немного просторнее, чем обычная тюремная камера; парни в Уолполе, Денвере или Шоушенке посчитали бы ее дворцом.
     Посреди потолка по-прежнему раскачивался и плясал Ловец снов. Какая-то часть сознания Джоунси подсчитывала шаги, другая соображала, насколько близко они находятся от поворота № 8 на Масс-Пайк.
     Тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре.
     И он снова у своего стула. Начинаем второй раунд.
     Они вот-вот будут в Уэйре.., и, разумеется, не остановятся. В отличие от русской мистер Грей прекрасно знал, чего добивается.
     Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть. Обошел стул и готов к новому кругу.
     К тридцати годам у них с Карлой было уже трое детей (четвертый появился менее года назад), и никто не мечтал о летнем коттедже, даже самом скромном, на Осборн-роуд, в северном Уэйре. Но тут на факультете произошел сейсмический сдвиг. Деканом стал хороший друг Джоунси, и тот немедленно оказался в должности адъюнкт-профессора по крайней мере года на три раньше самых своих радужных ожиданий. Прибавка в жалованье тоже оказалась значительной.
     Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, И снова за стул. Хорошо. По крайней мере успокаивает.
     В том же году скончалась бабка Карлы, оставив неплохое наследство, поделенное между Карлой и ее сестрой как самыми близкими родственниками. Вот так они и купили коттедж. И прошлым летом повезли детей к Уинзорской плотине, а оттуда отправились по одному из летних туристических маршрутов. Их гид, служащий Массачусетского управления водоснабжения, в темно-зеленой униформе, рассказал, что район вокруг Куэббинского водохранилища считается основной областью обитания орлов в Массачусетсе. (Джон и Миша, старшие дети, надеялись увидеть парочку орлов, но ничего не вышло.) Водохранилище было создано в тридцатых годах. При этом затопили три ближайших населенных пункта, с небольшими городками в центре каждого. В то время земли, окружавшие озеро, были благоустроенными, но лет через шестьдесят природа взяла свое, и все вернулось к тому состоянию, в котором, вероятно, находилась Новая Англия семнадцатого века до промышленной революции и победного шествия прогресса. Лабиринт ухабистых немощеных дорог и тропинок хаотически расползался по берегам озера, одного из самых чистых водохранилищ в Северной Америке, но на этом и кончалась цивилизация. Если кому-то взбредало в голову обследовать местность за опорой № 12, на Восточном отроге, приходилось надевать тяжелую обувь на толстой подошве. Так по крайней мере сказал Лоррингтон, их гид.
     В группе было еще не меньше дюжины туристов, и к тому времени они почти вернулись на исходную точку и стояли в конце дороги, пересекавшей Уинзорскую плотину (Куэббин ярко сверкал голубизной в солнечном свете, рассыпаясь миллионами зеркальных осколков, Джоуи мирно спал в переноске на спине Джоунси). Лоррингтон уже заканчивал программу и хотел было пожелать всем доброго дня, когда какой-то малый в спортивной фуфайке по-ученически поднял руку и спросил:
     - Опора № 12. Не та, где русская?..
     Тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один, и назад к стулу.
     Считать, не задумываясь о цифрах, давняя привычка. Карла полагала это признаком маниакального синдрома. Джоунси в этом не разбирался, просто знал, что счет его успокаивает, поэтому и пошел на очередной круг.
     При слове "русская" губы Лоррингтона конвульсивно сжались. Очевидно, эта часть не входила в его лекцию. И уж, разумеется, не способствовала доброму настроению туристов. Конечно, многое зависело от того, через какие муниципальные трубы она протекала последние восемь - десять миль своего путешествия, по бостонская водопроводная вода была самой лучшей, самой чистой в мире, вот доктрина, которую они хотели внушить всему свету.
     - На этот счет у меня нет сведений, сэр, - сказал гид, и Джоунси подумал: Господи Боже мой, кажется, наш гид соврал и не поморщился.
     Сорок один, сорок два, сорок три, снова за стул и готов начать все сначала. Теперь он ускорил шаг. Руки сцеплены за спиной, как у капитана, обходящего палубу.., или бриг, после успешного захвата судна. Скорее последнее.
     Большую часть своей жизни Джоунси преподавал историю, и любопытство стало его второй натурой. Назавтра он отправился в библиотеку, перелистал подшивку местной газеты и раскопал всю историю. Изложена она была сухо и кратко - описания пикников, помещенные на той же странице, подавались куда красочнее и живее, зато их почтальон знал намного больше и был счастлив поделиться. Старый мистер Бекуит. Джоунси до сих пор помнил его последние слова, сказанные перед тем, и как он завел свой голубой с белым почтовый грузовик и покатил по Осборн-роуд, к следующему коттеджу: летом всегда приходило много почты.
     Джоунси поднялся на крыльцо домика, нежданно свалившегося на них дара, задумчиво покачивая головой. Недаром Лоррингтон так не хотел говорить о русской.
     
     10
     
     Ее звали то ли Илена, то ли Илайна Тимарова, никто точно не знал. Она появляется в Уэйре в начале осени 1995-го, в "форд-эскорте", со скромной желтой наклейкой "Херц" на лобовом стекле "Одна из двух крупных компаний по прокату машин.". Машина оказалась краденой, и потому по округе долго ходили не подтвержденные, но пикантные сплетни о том, как она расплатилась собой за автомобильные ключи, получив их прямо в аэропорту Логана.
     Однако, как оказалось, она немного не в себе, повредилась головой. Кто-то помнит синяк на пол-лица, кто-то - застегнутую не на те пуговицы блузку. По-английски говорит плохо, но запаса слов достаточно, чтобы разузнать дорогу к Куэббинскому водохранилищу. Там она пишет записку (на русском). Вечером, когда дорога через Уинзорскую плотину уже закрыта, в зоне пикников, у Гудно-Дайк найден брошенный "эскорт". На следующее утро машина по-прежнему стоит на месте, и два парня из Управления водоснабжения (кто знает, может, одним из них был Лоррингтон) вместе с двумя лесниками начинают ее искать.
     В двух милях вверх по Ист-стрит валяются ее туфли. Еще в двух милях, там, где Ист-стрит переходит в грязную тропинку (вьющуюся сквозь заросли на восточном берегу водохранилища, и это вовсе не улица, а массачусетский вариант Дип-кат-роуд), находят ее блузку - ото! Через две мили после валяющейся на земле блузки Ист-стрит обрывается, и изрытая колеями просека, Фицпатрик-роуд, уводит прочь от озера. Поисковая партия уже собирается следовать этой тропой, но кто-то замечает розовую тряпочку, свисающую с ветки, наклонившейся над водой. Тряпочка оказывается лифчиком.
     Земля в этом месте влажная, но не заболоченная, и они могут идти по ее следам, пробираясь сквозь сломанные русской ветки. Страшно подумать, во что они превратили ее нежную кожу! Однако свидетельство налицо, как бы это ни ужасало мужчин: пятна крови на острых сучьях, а потом и на камнях, каждый ее след отмечен багровой каплей.
     В миле от того места, где заканчивается Ист-стрит, они видят каменное здание, стоящее на чем-то вроде естественного фундамента, образованного выходом породы. Оно выходит на Восточный Отрог горы Помери. В этом здании и находится опора № 12, и машиной до нее можно добраться только с севера. Почему Илена, или Илайна, не попыталась поступить именно так, остается загадкой.
     Акведук, начинающийся в Куэббине, тянется на шестьдесят миль к востоку, до Бостона, забирая по пути воду еще из водохранилищ Уачусетс и Садбери (последние два поменьше и погрязнее). Насосов нет: для трубы акведука, высотой тринадцать футов и шириной одиннадцать, их не требуется. Вода подается самотеком, как в Древнем Египте, тридцать пять веков назад. Между землей и акведуком проходят двенадцать вертикальных опор, служащих вентиляционными шахтами и регуляторами давления. Через них можно также проникнуть в акведук в случаях засора. Опора № 12 - ближайшая к водохранилищу, известна также как водозаборная. Здесь проверяется чистота воды (как и женская добродетель: каменное здание не запирается, и сюда часто заплывают любовники в каноэ).
     На нижней из восьми ступенек, ведущих к двери, валяются аккуратно сложенные женские джинсы, на верхней - белые трикотажные трусики. Дверь открыта. Мужчины переглядываются, но молчат. Все прекрасно понимают, что найдут внутри: мертвую русскую даму, и ни клочка одежды.
     Но ничего этого нет. Скважину прикрывает круглая железная крышка. Сейчас она сдвинута ровно настолько, что внизу поблескивает темный полумесяц воды. Рядом брошен лом, которым женщина сдвинула крышку: обычно он вместе с другими инструментами стоит за дверью. Тут же лежит сумочка русской. На ней портмоне, из которого выглядывает удостоверение личности. На портмоне - вершина пирамиды, иначе говоря, паспорт. Из него высовывается листок бумаги, покрытый странными иероглифами, по-видимому русскими, или правильнее сказать кириллицей. Мужчины уверены, что нашли последнее послание самоубийцы, но после перевода оказывается, что это ее маршрут. В самом конце она приписала: "Когда дорога кончится, пойду вдоль берега". Так она и сделала, раздеваясь по пути, не обращая внимания на царапины и порезы.
     Мужчины стоят вокруг частично закрытой опоры, почесывая в затылках и прислушиваясь к журчанию воды, начинающей свой путь к фонтанам, кранам и дворовым шлангам Бостона. Звук глухой, монотонный и какой-то зловещий, что неудивительно: высота опоры № 12 сто двадцать пять футов. Мужчины не понимают, что заставило ее проделать все то, что она проделала, но ясно, слишком ясно видят, как она сидит на каменном полу, болтая ногами, и выглядит при этом обнаженной версией девушки на этикетках "Уайт рок". Она оглядывается в последний раз, возможно, желая удостовериться, что портмоне и паспорт никуда не делись. Хочет, чтобы те, кто войдет сюда, знали, кто решил свести счеты с жизнью, и есть в этом что-то ужасно, невыразимо грустное. Всего один взгляд назад, и она проскальзывает в полумесяц между крышкой и трубой. Может, зажала нос, как ребенок, ныряющий в городской плавательный бассейн. А может, и нет. Так или иначе, а уже через секунду здесь вновь воцаряется спокойствие. Привет, тьма, старая подруга.
     
     11
     
     Последние слова старого мистера Бекуита, перед тем как он взгромоздился на сиденье своего почтового грузовика, звучали именно так:
     "Насколько я слышал, народ в Бостоне пил ее с утренним кофе незадолго до Валентинова дня. - И наградив Джоунси хитрой улыбкой, добавил:
     - Сам я не пью воды. Предпочитаю пиво, знаете ли".
     
     12
     
     Джоунси обошел офис не менее двенадцати - четырнадцати раз. Остановился за стулом, рассеянно потер бедро и снова отправился по заведенному маршруту, старый добрый маниакально-синдромный Джоунси.
     Один.., два.., три...
     История русской, конечно, была просто великолепна, идеальный пример Жутких Баек Захолустного Городишки (неплохи также дома с привидениями, где творились страшные злодеяния, и места ужасных дорожных аварий), и, разумеется, проливала как нельзя более яркий свет на злодейские планы мистера Грея относительно несчастного колли, но что хорошего это даст Джоунси? Какая разница, знает он или нет о замыслах мистера Грея. В конце концов...
     Снова к стулу: сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, и подожди минуту, всего одну чертову минуту. В первый раз он обошел комнату за тридцать четыре шага, не так ли? Откуда же взялось пятьдесят?! Он не семенил, не дробил шаг, ничего подобного, так откуда же...
     Ты расширяешь пространство. С каждым новым кругом. Чем больше обходишь, тем больше расширяешь. Потому что никак не хочешь угомониться. Но это твоя комната. Спорим, можешь сделать из нее что-то вроде бальной залы в "Уолдорф-Астории".., если пожелаешь.., и мистер Грей не сумеет помешать.
     - Разве такое возможно? - прошептал Джоунси. Он стоял у стола, заложив руку за спину, словно позируя для портрета. Но свидетельство было налицо, если глаза его не обманывали. Комната увеличилась в размерах.
     Генри должен прийти. Если с ним Даддитс, значит, мистер Грей нигде не скроется, сколько бы машин ни менял, потому что Даддитс видит линию. Он привел их во сне к Ричи Гренадо, позже, наяву, - к Джози Ринкенхауэр, и теперь станет направлять Генри, так же легко, как нацеленная на лисью нору гончая - своего хозяина. Беда в форе, проклятой форе, которую сумел заполучить мистер Грей. Час, не меньше, а то и больше. И как только мистер Грей сбросит собаку в шахту опоры № 12, все кончено. Теоретически, правда, еще есть время перекрыть подачу воды в Бостон, но разве Генри убедит кого-то предпринять столь экстренные, грозящие бедой, разрушительные меры? Весьма сомнительно. А те люди, вдоль всего акведука, к которым вода попадет сразу же? Шестьдесят пять тысяч в Уэйре, одиннадцать - в Этоле и сто пятьдесят - в Уорчестере. У них останется всего несколько недель жизни. А может, и дней.
     Неужели нет способа задержать сукина сына? Дать Генри шанс поймать его?
     Джоунси поднял глаза к Ловцу снов, и в комнате что-то тут же изменилось.., какой-то вздох, вроде того звука, что, как принято думать, издают духи на спиритических сеансах. Но это не дух, откуда тут дух?
     Все же Джоунси поежился. Глаза наполнились слезами. На память пришла строчка из Томаса Вулфа: "Все потеряно: камень, лист, ненайденная дверь".
     Томас Вулф, считавший, что тебе больше не суждено вернуться в дом родной.
     - Даддитс? - прошептал он. Волоски на затылке встали дыбом. - Даддитс, это ты?
     Никто не ответил.., но, взглянув на стол, где валялся бесполезный телефон, он обнаружил, что добавилось кое-что новое. Не камень, не лист, не ненайденная дверь, а доска для криббиджа и колода карт.
     Кто-то хотел сыграть с ним.
     
     13
     
     Болит. Теперь все болит. Везде. Сильно. Мама знает: он сказал маме. Иисус знает: он сказал Иисусу. А Генри не сказал. У Генри тоже все болит, Генри устал и очень печальный. Бивер и Пит на небесах, где восседают одесную Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, отныне и вовеки веков, ради Бога, о Господи! От этого ужасно грустно, они были хорошими друзьями и никогда не смеялись над ним. Однажды они нашли Джози, и как-то видели высокого такого парня, ковбоя, а еще играли в игру.
     Это тоже игра, но раньше Пит все повторял: "Даддитс, не важно, выиграешь ты или проиграешь, главное, КАК играть", но теперь это важно, так сказал Джоунси, пока Джоунси трудно расслышать, но скоро будет получше, очень скоро. Если бы только боль унялась. Даже перкосен не помог. В горле скребет, тело трясется, а в животе противно ноет, вроде как хочется сделать пук-пук, вроде как, но на самом деле ему вовсе не хочется делать пук-пук, а когда он кашляет, иногда во рту делается кровь. Неплохо бы поспать, но Генри и его новый друг Оуэн, который был с ними в тот день, когда они нашли Джози, так они все твердят: "Если бы мы могли задержать его, если бы мы могли выиграть время..." - и поэтому приходится не спать и помогать им, но нужно закрывать глаза, чтобы услышать Джоунси. А они думают, что он спит. Оуэн говорит: "Не стоит ли нам разбудить его, вдруг этот сукин сын свернет куда-нибудь?" А Генри отвечает: "Говорю же, я знаю, куда он направляется, но мы разбудим Дадса как раз перед 1-90, чтобы не гадать. А пока пусть поспит, Господи, как же он измучен". И снова Генри, но на этот раз не вслух. Мысленно: Если бы только задержать сукина сына.
     Глаза закрыты. Руки сложены на ноющей груди. Дыхание медленное. Мама велела дышать медленно, когда кашляешь. Джоунси не мертв. Не на небесах вместе с Бивером и Питом. Но мистер Грей сказал, что Джоунси заперт, и Джоунси ему поверил. Джоунси в офисе, ни телефона, ни факса, трудно связаться, потому что мистер Грей злой и мистер Грей напуган. Боится, что Джоунси узнает, кто на самом деле заперт.
     Когда они болтали больше всего?
     Когда играли в игру.
     Игра.
     Его снова трясет. Нужно как следует подумать, а это больно, это крадет последние остатки сил, но теперь это больше, чем игра, теперь важно, кто выиграет, а кто проиграет, поэтому он тратит силы, делает доску и карты, Джоунси плачет, Джоунси думает, все потеряно, но Даддитс Кэвелл не потерялся, Даддитс видит линию, линия идет к офису, и на этот раз он сделает куда больше, чем просто вставит колышки.
     Не плачь, Джоунси, говорит он, и слова, как всегда, звучат в его мозгу отчетливо и ясно. Это глупый рот вечно коверкает их. Не плачь, я не потерялся.
     Глаза закрыты. Руки сложены.
     Там, в офисе Джоунси, под Ловцом снов, Даддитс играет в игру.
     
     14
     
     - Я засек собаку, - устало сообщил Генри. - Собрата Перлмуттера по несчастью. Я его засек. Мы немного ближе к ним. О Господи, если бы только нашелся способ попридержать его!
     Пошел дождь, и Оуэн от души надеялся, что они успеют пересечь зону заморозков, прежде чем снег превратится в слякоть. Ветер буйствовал с такой силой, что "хамви", казалось, вот-вот слетит с шоссе. Был уже полдень, а они все еще ехали между Сейко и Бидфордом. Оуэн глянул в зеркальце заднего обзора на Даддитса. Глаза закрыты, голова на спинке сиденья, исхудавшие руки сложены на груди. Лицо зловеще пожелтело, но из уголка рта тянется ярко-красная ниточка.
     - Твой друг может помочь? - прошептал Оуэн.
     - Думаю, пытается.
     - Вроде ты сказал, что он спит.
     Генри повернулся, взглянул на Даддитса и вздохнул:
     - Я ошибся.
     
     15
     
     Джоунси сдал карты, сбросил две из своей взятки в криб, взял другую взятку, за Даддитса, и добавил в криб еще две.
     - Не плачь, Джоунси. Не плачь. Я не потерялся. Джоунси поднял глаза к Ловцу снов в полной уверенности, что слова исходят оттуда.
     - Я не плачу, Дадс. Аллергия чертова, только и всего. Но если ты хочешь играть...
     - Два, - объявил голос из Ловца снов.
     Джоунси выложил двойку из взятки Даддитса - неплохое начало, - потом сыграл семеркой из своей. Всего, значит, девять. У Даддитса на руках шестерка, вопрос в том, станет он или нет...
     - Шесть за пятнадцать, - прозвучал голос из Ловца снов. - Пятнадцать за два. Поцелуй меня в задницу!
     Джоунси невольно засмеялся. Это, конечно, Даддитс, сомнений нет, но до чего же похоже на Бива!
     - Давай ставь колышек, - хмыкнул он и, открыв рот, увидел, как один из колышков поднялся, подлетел к доске и встал во вторую лунку на Первой улице.
     И тут его осенило:
     - Ты с самого начала знал правила, верно, Даддитс? И ставил колышки как попало, чтобы позабавить нас! - При этой мысли слезы вновь брызнули из глаз. Подумать только, все эти годы они считали, будто играют с Даддитсом, а на самом деле это он играл с ними. И в тот день позади "Братьев Трекер"? Кто нашел кого? Кто кого спас?
     - Двадцать один, - произнес он.
     - Тридцать один за два. - Это Ловец снов. И опять невидимая рука подняла колышек и поставила на две лунки дальше. - Он заблокирован от меня, Джоунси.
     - Знаю. - Джоунси сыграл тройкой. Даддитс объявил тринадцать и Джоунси сделал ход из взятки Даддитса.
     - А ты - нет. Ты можешь с ним говорить. Джоунси сыграл двойкой и переставил колышек. Даддитс, в свою очередь, выложил карты, опустил колышек в лунку, и Джоунси подумал: Обыгран слабоумным, как вам это нравится? Только Даддитс не был слабоумным. Уставшим, умирающим, но не слабоумным.
     Они продолжали играть, но Даддитс ушел далеко вперед, хотя это был криб Джоунси.
     - Чего он хочет, Джоунси? Что ему нужно, кроме воды? Очередное убийство. Он любит убивать, подумал Джоунси.
     Но не нужно об этом. Ради Господа Бога, не нужно больше об этом.
     - Бекон, - произнес Джоунси вслух. - Он любит бекон. Он начал было тасовать карты... И замер, когда сознание наполнил Даддитс. Настоящий Даддитс, молодой, сильный, готовый к битве.
     
     16
     
     За спиной Генри громко застонал Даддитс. Повернувшись, Генри заметил алую, как байрум, кровь, бегущую из ноздрей. Лицо было сморщено в неестественной судороге сосредоточенности. За опущенными веками быстро вращались глазные яблоки.
     - Что это с ним? - испугался Оуэн.
     - Не знаю.
     Даддитс закашлялся глубоким, рвущим грудь бронхиальным кашлем. Кровь веером брызг вылетала изо рта.
     - Разбуди его, Генри! Ради Христа, разбуди! Генри ответил Оуэну перепуганным взглядом. Они были почти рядом с Кеннебанкпортом, не далее чем в двадцати милях от границы с Нью-Хемпширом, в ста десяти милях от Куэббинского водохранилища. На стене офиса Джоунси висел снимок Куэббина, Генри сам видел. И еще один, летнего коттеджа в Уэйре.
     - Разбуди его! Он говорит, что ему больно! Неужели не слышишь!
     - Не "больно".
     - А что же?
     - "Бекон". Он сказал: "бекон".
     
     17
     
     У сущности, отныне думающей об этом, как о мистере Грее, думающей о себе, как о мистере Грее, появилась серьезная проблема, но по крайней мере оно (он) об этом знал.
     "Кто предупрежден, тот вооружен", - выразился бы Джоунси. В коробках его воспоминаний было полно таких изречений, не меньше нескольких тысяч. Некоторые мистер Грей считал полной несообразицей, например "после дождичка в четверг" или "все возвращается на круги своя", но "кто предупрежден, тот вооружен" - это в самую точку. Именно.
     Проблема заключалась в его отношении.., нет, чувствах к Джоунси. Но, честно говоря, ему было совсем не по себе.., и это еще слабо сказано. Можно сколько угодно думать: Теперь Джоунси отрезан, и я решил свою проблему. Запер его в карантине, в точности как их военные пытались изолировать нас. Меня преследуют.., да что там, попросту гонятся по пятам, но если не заглохнет мотор и не спустит шина, ни той, ни другой банде охотников меня не сцапать. Я слишком далеко ушел.
     Все это было чистой правдой, но облегчения не приносило. Истинным смаком было бы ворваться в дверь, за которой прятался негостеприимный хозяин, и заорать ему в физиономию: "Я достал тебя, верно? И сделал твой красный фургончик!" Что за фургончик и почему именно красный, мистер Грей понятия не имел, но эта эмоциональная пуля способна была проделать дыру большого калибра в доспехах Джоунси, поскольку отзывалась звучным резонансом, идущим из глубин самого детства. А потом он высунет язык Джоунси (мой язык, думал мистер Грей с несомненным удовлетворением) между губами Джоунси. Станет "дразниться", а Джоунси даже ответить не сможет!
     А что касается преследователей.., так и подмывает сбросить штаны Джоунси и выставить зад Джоунси. Конечно, все это так же бессмысленно, как "после дождичка в четверг" или "красный фургончик", но ужасно хотелось устроить им "козью морду", как выражался Джоунси. Это называлось "показать мудакам луну", и мистер Грей умирал от желания ее показать.
     Мистер Грей понимал, что заражен байрумом этого мира. Все началось с эмоций, продолжилось пробуждением сенсорной информированности (вкус еды, неоспоримое неистовое удовлетворение при виде патрульного, бьющегося головой о кафельную стену душевой - глухое бух-бух каждого удара) и превратилось в то, что Джоунси называл мышлением высшего типа. По мнению мистера Грея, это была шутка: все равно что называть дерьмо переработанной пищей или геноцид - этнической чисткой. И все же мышление имело свою привлекательность для существа, всегда бывшего частью вегетативного разума, что-то вроде высокоинтеллектуального несознания.
     До того как мистер Грей заблокировал Джоунси, тот предложил ему забыть о своей миссии и просто наслаждаться человеческим бытием. Теперь он обнаружил, что желание в нем, ранее гармоничном разуме, разуме без сознания, начало дробиться, превращаться в хор противоречивых голосов, один хотел А, другой - Б, третий - В в квадрате, поделенное на Г. Раньше он посчитал бы это бормотание кошмаром, признаком надвигающегося безумия, но теперь, как оказалось, наслаждался внутренней борьбой.
     Бекон. "Секс с Карлой", который Джоунси определял как невыразимо восхитительный акт, включающий как сенсорный, так и эмоциональный факторы. Быстрая езда и бильярд в баре "О'Лири", рядом с Фенуэй-парк, и громкая, "вживую" игра оркестра, и Пэтти Лавлесс, поющая "Вини в этом свое холодное, двуличное, неверное, лживое любящее сердце" (что бы это ни означало). Земля, поднимающаяся из тумана в летнее утро. И, конечно, убийство.
     Проблема была в том, что если он не выполнит миссию как можно скорее, значит, скорее всего вообще не выполнит. Он уже не байрум, а мистер Грей. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он выползет из шкуры мистера Грея и растворится в Джоунси?
     Этому не бывать, подумал он, нажимая на акселератор, и не слишком мощный мотор послушно выжал еще немного. Собака, спящая на заднем сиденье, тихонько тявкнула и взвыла от боли. Мистер Грей послал мысль байруму, росшему в ней. Байрум рос быстро. Слишком быстро. И кое-что еще: не было никакого удовольствия в мысленном обмене, никакого тепла, обычного для собеседников при подобных встречах. Разум байрума казался холодным.., протухшим...
     - Чужак, - пробормотал он, но тем не менее успокоил байрума. Когда собака полетит в водохранилище, байрум по-прежнему останется внутри. Ему понадобится время, чтобы адаптироваться. Пес, конечно, утонет, но байрум проживет еще некоторое время, питаясь собачьим трупом, пока не настанет срок. Но сначала нужно добраться туда.
     Осталось совсем недолго.
     Мчась на запад по шоссе 1-90, мимо бесчисленных городишек (сортирчиков, как отзывался о них Джоунси, правда, не без симпатии) вроде Уэстборо, Графтон и Дороти-Понд (все ближе и ближе, осталось почти сорок миль), он искал место, куда бы мог запихнуть свое новое и раздражающее сознание, место, где бы оно не довело его до беды. Может, детишки Джоунси? Нет, чересчур эмоциональны. Даддитс? Глухо. Связи нет. Джоунси украл воспоминания. Наконец он остановился на работе Джоунси, преподавании истории, его специальности, отвратно-притягательной. Похоже, что между 1860-м и 1865-м Америка раскололась надвое, как колонии байрума в конце каждого цикла развития. Причин было несколько, и основная имела что-то общее с "рабством", но это все равно что называть блевотину или дерьмо "переработанной пищей". "Рабство" не означало ничего. "Право на выход" не означало ничего. "Сохранение Союза" не означало ничего. Они в общем-то сделали то, на что эти создания способны лучше всего:
     "взбесились", что в основном почти то же, что и "спятить", но социально куда более приемлемо. Да, но каков масштаб!
     Мистер Грей увлеченно раскрывал коробку за коробкой с поразительным, интригующим, влекущим вооружением - крупная картечь, шрапнель, пушечные ядра, штыки, фугасы, когда в мозг вполз непрошеный голос: бекон.
     Он отбросил нагло лезущую мысль, хотя в желудке Джоунси заурчало. Конечно, неплохо бы сейчас съесть ломтик бекона, такого сочного, жирного и скользкого, дающего чисто физическое удовлетворение, но не время, не время. Вероятно, когда он избавится от собаки... Тогда, если преследователи не успеют появиться, он сможет жевать, жевать, жевать, пока не лопнет. Но не теперь.
     Проезжая поворот №10 - осталось еще два, - он снова обратился разумом к гражданской войне, к мужчинам в синем и сером, бегущим сквозь дым, вопящим и сажающим друг друга на штыки, крушащим бесчисленные красные фургоны, разбивающим приклады о черепа врагов, издавая эти пленительные звуки "бум-бум", и... бекон.
     В животе опять заурчало. Во рту Джоунси собралась слюна, и он вспомнил "Дайзерт", коричневые поджаристые полоски на синей тарелке, берешь их пальцами, текстура твердая, текстура мертвой и вкусной плоти...
     Не смей думать об этом.
     Раздраженно взвыл клаксон, заставив мистера Грея подскочить, а Лэда заскулить. Он выехал не на ту полосу, которую Джоунси обычно считал "объездной". Пришлось остановиться, чтобы пропустить большой грузовик, идущий с куда большей скоростью, чем "субару". Грузовик забрызгал лобовое стекло грязной водой, ослепив мистера Грея, и мистер Грей подумал: Догнать бы тебя, убить, выдавать мозги из твоей тыквы, проклятый раб-водитель, южанин подлый, бум-бум, разнести твой фургон, твой красный фур... сандвич с беконом.
     В голове словно выстрел раздался. Он сопротивлялся как мог, но силы оказались неравны. Неужели это Джоунси? Наверняка не он, у него не хватит мощи.
     Но он внезапно превратился в один огромный желудок, и этот желудок был пуст, ныл и пылал страстным желанием. Жаждой. Конечно, он вполне успеет остановиться, чтобы утолить ее. Если же нет, он просто свалится в кювет от голода...
     
     
     САНДВИЧ С БЕКОНОМ!
     И МАЙОНЕЗОМ!
     
     Мистер Грей испустил нечленораздельный вопль, не замечая, что из уголков рта стекает слюна.
     
     18
     
     - Я слышу его, - неожиданно вскинулся Генри, прижимая кулаки к вискам, словно затем, чтобы успокоить боль. - О Господи, резь какая! Он зверски голоден.
     - Кто? - удивился Оуэн. Они как раз пересекли границу штата Массачусетс. Перед лобовым стеклом грузовика стояла сплошная, скошенная ветром серебристая завеса дождя. - Пес? Джоунси? Да кто же?
     - Он, - пояснил Генри. - Мистер Грей. И взглянув на Оуэна с внезапной безумной надеждой во взгляде, добавил:
     - Он жмет на тормоз. Похоже, он останавливается.
     
     19
     
     Босс!
     Курц уже снова клевал носом, когда Перлмуттер обернулся - не без усилия - и обратился к нему. Они как раз проезжали через пункт сбора дорожной пошлины, и Фредди Джонсон постарался выбрать полосу с оплатой через автомат (боялся, что кассир унюхает вонь в кабине, увидит разбитое стекло, оружие... Или их троих).
     Курц всматривался в потное, изнуренное лицо Арчи Перлмуттера с интересом. Пожалуй, даже зачарованно. Где тот сухарь-бюрократ, не расстающийся с портфелем в обычных условиях и планшеткой в полевых: форма с иголочки, волосы аккуратно зачесаны на левый пробор, прямой как линейка? Тот, который под угрозой смерти не мог заставить себя забыть обращение "сэр"? Исчез. Исчез навсегда. И хотя он страшно похудел, лицо вроде бы стало одухотвореннее. Превращается в Ма Джоуд, подумал Курц, едва не хихикнув.
     - Босс, мне пить хочется. - Перли тоскливо глянул на пепси Курца и выпустил очередной омерзительно пахнущий заряд.
     Ма Джоуд с трубой в аду, подумал Курц и на этот раз действительно хихикнул. Фредди выругался, но уже без прежнего отвращения, похоже, он смирился и едва не скучал из-за отсутствия новых, более острых ощущений.
     - Боюсь, это моя, дружище, - покачал головой Курц. - У меня самого в глотке пересохло.
     Перлмуттер хотел что-то сказать, но поморщился от очередного приступа боли. И снова пукнул, но на этот раз не так оглушительно, словно бездарный ребенок, дующий в пикколо. Глаза его хитро сощурились:
     - Дайте пить, и я скажу кое-что новенькое. - Пауза. - То, что вам необходимо знать.
     Курц задумался. Дождь хлестал сквозь разбитое стекло, заливая сиденье. Чертово окно просто чирей в заду, хвала Иисусу, рукав его куртки промок насквозь, но придется потерпеть. В конце концов кого винить?
     - Себя, - бросил Перли, и Курц подпрыгнул. Черт возьми, до чего же неприятная вещь это чтение мыслей! Думаешь уже, что привык, ан нет, оказывается, ничего подобного. - Вы и виноваты. Так что давай-ка бутылку, босс.
     - Придержи язык, гнусь! - рявкнул Фредди.
     - Скажи, что знаешь, и получишь остаток. - Курц поднял бутылку и поболтал перед измученным взором Перли, не без смешливого презрения к себе.
     Когда-то он командовал полками и посылал их в бой, чтобы творить геополитику, переделывать и стирать с лица земли огромные территории. Теперь вся его команда состоит из двух человек и бутылки газировки. Как же низко он пал! Вот к чему приводит гордыня, хвала Господу! Он обладал поистине сатанинской гордыней, но если это и смертный грех, то такой, от которого трудно отказаться. Гордыня - пояс, который поддерживает твои штаны даже после того, как эти штаны с тебя содрали.
     - Обещаете? - Мохнатый красный язык Перли облизнул запекшиеся губы.
     - Пропади я пропадом, если совру, - торжественно поклялся Курц. - Не веришь - прочти мои мысли.
     Несколько мгновений Перли изучал его, и Курц почти чувствовал, как мягкие пальцы (грибок под каждым ногтем) копаются в его голове. Ужасное ощущение, но он терпел.
     Наконец Перлмуттер удовлетворенно кивнул.
     - Теперь я лучше слышу, - сказал он и тут же добавил заикающимся, испуганным шепотом:
     - Знаете, оно пожирает меня. Мои внутренности. Я это знаю.
     Курц потрепал его по руке. Они как раз проезжали табличку. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МАССАЧУСЕТС.
     - Я позабочусь о тебе, парнишка, я же обещал. А пока расскажи, что узнал.
     - Мистер Грей останавливается. Он голоден. Курц с силой стиснул руку Перлмуттера, пальцы, словно когти, впились в кожу.
     - Где?
     - Поблизости от того места, куда едет. Это магазин, - пояснил Перлмуттер и капризным детским голоском, от которого у Курца мурашки шли по коже, стал скандировать:
     - Лучшая еда, заходи сюда, лучшая еда, заходи сюда. - И тут же тон стал почти нормальным. - Джоунси знает, что Генри, Оуэн и Даддитс едут за ним. Поэтому и заставил мистера Грея остановиться.
     Мысль о том, что Оуэн сумеет поймать Джоунси/мистера Грея, ужаснула Курца.
     - Арчи, слушай меня внимательно.
     - Я пить хочу, - заныл Перли. - Пить, сукин ты сын. Курц снова поднял бутылку, и едва Перлмуттер потянулся к ней, хлопнул его по руке.
     - А Генри, Оуэн и Дад-Датс знают, что Джоунси и мистер Грей остановились?
     - Даддитс, старый ты дурак! - рявкнул Перли и, застонав от боли, схватился за раздувающийся живот. - Дитс, дитс, chime, Даддитс! Конечно, знают! Даддитс помог разжечь в мистере Грее голод. Он и Джоунси сделали это вместе!
     - Мне это не нравится, - сказал Фредди. И не тебе одному, подумал Курц.
     - Пожалуйста, босс, - умолял Перли. - У меня вся глотка потрескалась.
     Курц протянул ему бутылку и скучающе наблюдал, как Перлмуттер к ней присасывается.
     - 495, босс, - объявил Фредди. - Что делать?
     - Сначала по № 495, - сказал Перли, - потом свернешь на № 95, к западу. - Он рыгнул, громко, но, к счастью, без вони. - Оно хочет еще пепси. Оно любит сладкое. И кофеин тоже.
     Курц нахмурился. Оуэн знает, что их добыча прекратила бег, по крайней мере временно. Теперь Оуэн и Генри прибавят скорости, пытаясь сократить примерно полуторачасовой разрыв. Следовательно, и ему нужно поторопиться.
     Любой коп, который посмеет встать на его пути, умрет, благослови его Господь. Так или иначе, настал критический момент. Гонка подходит к концу.
     - Фредди!
     - Босс?
     - Жми до упора. Заставь суку прогнуться, да возлюбит тебя Господь. Заставь ее прогнуться.
     Фредди Джонсон исполнил приказ.
     
     20
     
     Здесь не было ни коровника, ни сарая, ни загона, а вместо предвыборных плакатов в витрине красовался снимок Куэббинского водохранилища. Под ним светился заманчивый призыв: ЛУЧШАЯ ЕДА, ЗАХОДИ СЮДА, но во всем остальном это вполне могло быть магазином Госслина - такие же убогие дощатые стены, такая же грязно-бурая черепица, такая же покосившаяся труба, плюющаяся клубами дыма в дождливое небо, такая же ржавая бензоколонка у крыльца. На табличке, прислоненной к колонке, было написано:
     
     БЕНЗИНА НЕТ, ВИНИТЕ ЗЕЛЕНЫХ.
     
     В этот ноябрьский день магазин был пуст, если не считать владельца, джентльмена по имени Дик Маккаскелл. Как и большинство соотечественников, он все утро не отходил от телевизора. После выпусков новостей (в основном повторяющихся) шли снимки той части Северных Лесов, что была окружена кордонами военных, неба, прорезанного истребителями и вертолетами, танков и ракет. И только потом началась речь президента. Дик прозвал президента "мистер-Ни-то-ни-се", из-за путаницы и суматохи с его выборами, неужели, черт возьми, никто не мог посчитать голоса как следует?
     Правда, он сам не пользовался предоставленным ему правом голоса со времен Рейгана - вот это был президент!
     Дик ненавидел президента "Ни-то-ни-се", считал его склизким, ненадежным мудаком, с лошадиными зубами (жена, правда, у него ничего), и полагал одиннадцатичасовую речь президента обычной трепотней. Сам Дик не верил ни единому слову старины "Ни-то-ни-се". По его мнению, вся эта история - просто "утка", запущенная с целью заставить американского налогоплательщика охотнее давать денежки на оборону и, конечно, платить налоги. И в космосе никого нет, наука это доказала. Единственные пришельцы (кроме самого "Ни-то-ни-се", разумеется) - это мокроспинники, переходящие мексиканскую границу и отбивающие хлеб у честных американцев. Но люди, напуганные слухами, сидели дома и смотрели телевизор. Кое-кто забежит попозже за пивом или бутылочкой вина, но сейчас торговля сдохла, как кошка, раздавленная автомобилем.
     Дик выключил телевизор с полчаса назад - с него довольно, Господи спаси - и наконец дождался. Колокольчик у двери звякнул в четверть второго, как раз в ту минуту, когда он изучал журнал с самой дальней полки своего магазина, где табличка гласила: ТОЛЬКО ПОСЛЕ ДВАДЦАТИ ОДНОГО ГОДА. Это специфическое издание называлось "Леди в очках", что было чистой правдой - леди на каждой странице действительно носила очки. Правда, ничего кроме, но это уже детали.
     Дик взглянул на потенциального клиента, хотел пробормотать что-то вроде "Как поживаете" или "На дорогах вроде бы скользко", но слова замерли на языке. Почему-то стало не по себе, и вместе с неловкостью появилась твердая уверенность, что его ограбят, и еще очень повезет, если дело закончится только ограблением. Его никогда не грабили, за все двенадцать лет, что он владел магазином: если кто-то был готов рискнуть свободой за пригоршню банкнот, поблизости было немало местечек, где эта пригоршня получалась куда толще. Должно быть, парень...
     Дик сглотнул. Скорее всего парень спятил, подумал он, и может, так и было, может, это один из тех маньяков, который только сейчас замочил всю свою семью и решил порезвиться еще немного, прикончить еще парочку человек, прежде чем пустить себе пулю в лоб.
     Дик по натуре вовсе не был параноиком (скорее уж тугодумом, тупицей, как часто твердила бывшая жена), но тем не менее остро чувствовал зло, исходившее от первого за день посетителя. Он недолюбливал парней, которые слонялись по магазину и пускали слюни из-за "Патриотов" или "Ред соке" или часами трепались о "во-от таких щуках", пойманных в водохранилище, но сейчас много отдал бы за такого, а еще лучше - за целую компанию.
     Мужчина постоял у двери - и действительно, было в нем что-то не то. Оранжевая охотничья куртка, когда сезон охоты в Массачусетсе еще не начался! Но это еще бы пустяки. Вот царапины на щеках мужчины беспокоили Дика гораздо больше. Вид такой, словно он несколько дней продирался сквозь заросли, а судя по осунувшемуся лицу, его преследовали. И губы двигаются, будто сам с собой говорит. И ко всему прочему - в сером неярком свете, пробивающемся сквозь витрину, его подбородок подозрительно поблескивал.
     Да сукин сын истекает слюной! - охнул про себя Дик. Будь я проклят, если это не так!
     Вошедший быстро, по-птичьи, вертел головой, хотя тело оставалось абсолютно неподвижным. Ну в точности филин, выслеживающий добычу! Дик решил было соскользнуть со стула и спрятаться за прилавком, но прежде чем рассмотрел все "за" и "против" такого шага (шестеренки в его голове и в самом деле ворочались не слишком быстро, это и бывшая жена говорила), голова парня снова дернулась и глаза уставились прямо на него.
     Рациональная часть сознания Дика все еще питала надежду (не совсем, правда, оформившуюся), что он все это навоображал себе, просто крыша немного поехала из-за всех этих нелепых новостей и еще более нелепых слухов, долетавших с севера Мэна, каждый из которых старательно муссировался прессой. Может, малому просто потребовались сигареты или упаковка пива, а то и бутылочка бренди или порнушка, чтобы продержаться долгую ненастную ночь в мотеле, на подъезде к Уэйру или Белчертауну.
     Но и эта слабая надежда умерла, когда их глаза встретились.
     Нет, это вовсе не был взгляд маньяка-убийцы, пустившегося в последнее плавание в никуда, но почему-то Дику показалось, что уж лучше бы к нему забрел маньяк. Глаза покупателя, отнюдь не пустые, казались даже чересчур заполненными. Миллион мыслей и идей метались в них, этакое броуновское движение молекул, биржевой аппарат, с суперскоростью выдающий котировки. Глазные яблоки, казалось, даже подскакивают в глазницах от чрезмерного напряжения.
     И за всю свою жизнь Дик Маккаскелл не видел более голодных глаз.
     - Мы закрыты, - выдавил он голосом, более похожим на воронье карканье. - Мы с моим партнером.., он в задней комнате, сегодня решили закрыться. Из-за того, что творится на севере. Я.., то если мы забыли повесить табличку. Мы...
     Он, как испорченная пластинка, мог бы повторять одно и то же часами, если бы мужчина в охотничьей куртке не перебил:
     - Бекон, - бросил он. - Где?
     Дик понял, внезапно и отчетливо, что не окажись в магазине бекона, этот тип просто прикончит его. Он и так вполне способен на убийство. Но без бекона.., да, конечно, бекон имеется. Слава Богу, слава Христу, слава мистеру "Ни-то-ни-се" и всем "зеленым", у него есть бекон.
     - Холодильник там, - произнес он своим новым странным голосом. - В конце зала.
     Рука, лежавшая на журнале, казалась замерзшей, как кусок льда. В голове раздавался шепот, ему не принадлежащий. Красные мысли и черные мысли. Голодные мысли.
     Что такое холодильник? - спросил нечеловеческий голос, и усталый, очень человеческий голос ответил: Иди по тому проходу, красавчик. Сразу увидишь.
     Голоса! Я слышу голоса, в ужасе подумал Дик. О Господи, нет! Такое бывает перед тем, как окончательно рехнуться.
     Мужчина протиснулся мимо Дика и зашагал по центральному проходу. При этом он заметно хромал.
     Телефон был рядом с кассовым аппаратом. Дик взглянул на него, но тут же отвел глаза. Совсем близко, только руку протяни, и к тому же установлен на скоростной набор 911, но с таким же успехом он мог находиться на луне. Даже если он наберется храбрости, чтобы потянуться к трубке...
     Я все у знаю, произнес нечеловеческий голос, и Дик едва слышно застонал. В голове, прямо в голове, словно кто-то сунул в его мозг радиоприемник.
     Над дверью висело выпуклое зеркало, забавная безделушка, расходившаяся, как холодное пиво, летом, когда в магазине было полно детей, едущих на водохранилище вместе с родителями - Куэббин был всего в восемнадцати милях отсюда - на рыбалку, пикник или экскурсию. Маленькие ублюдки вечно пытались спереть, что плохо лежит, особенно конфеты, жвачку или журнальчик с голыми девочками. Теперь Дик уставился в зеркало, с тоскливым любопытством наблюдая, как мужчина в оранжевой куртке приближается к холодильнику. Открыв дверцу, он постоял немного и схватил не один, а все четыре пакета с беконом. Потом снова похромал по проходу, обшаривая взглядом полки. Он казался опасным, голодным и невыносимо усталым, как марафонец, которому осталась всего одна, но самая трудная миля. У несчастного Дика закружилась голова, словно он смотрел вниз со страшной высоты. Все равно что не упускать из виду сразу нескольких людей, то и дело перекрывающих обзор, возникающих в поле зрения и тут же неизвестно как растворяющихся. Дик мельком подумал о когда-то виденном фильме, где орудовала спятившая шлюшка с раздвоением личности, только теперь этих личностей было не меньше сотни.
     Незнакомец остановился, сунул в карман банку майонеза, сгреб с полки нарезку хлеба и прошествовал к кассе. Дик почти ощущал усталость, сочившуюся из его пор. Усталость и безумие.
     Мужчина положил покупки и пробормотал:
     - Сандвичи с беконом, на белом хлебе с майонезом. Вкуснее всего.
     И улыбнулся измученно, с такой душераздирающей искренностью, что Дик на мгновение позабыл о страхе и протянул руку:
     - Мистер, с вами все в...
     Но рука застыла, словно наткнувшись на стену, дрогнула и, взлетев, ударила Дика по лицу - шмяк! Потом медленно отстранилась и опять замерла, паря в воздухе нелепым дирижаблем.
     Не убивай его!
     Выходи и попробуй мне помешать!
     Если разозлишь меня, смотри, как бы не пожалеть!
     И все эти голоса раздавались в его голове!
     Рука-дирижабль поплыла вверх, пальцы воткнулись в ноздри, надежно закупорив их, и, о Господи, начали ввинчиваться дальше. Хотя у Дика Маккаскелла было немало сомнительных привычек, ногти он не грыз, ничего тут не скажешь. Сначала пальцы продвигались с трудом, уж очень им тесно было, но едва потекла кровь-смазка, положительно обезумели. Извивались, как черви. Грязные ногти впивались в плоть острыми клыками. Устремляясь вверх, продираясь к мозгу, он чувствовал, как ломаются хрящи, слышал...
     Прекратите, мистер Грей, немедленно прекратите! И внезапно пальцы Дика вновь стали его собственными. Он с влажным хлопком отдернул руку. Кровь плеснула на прилавок, на резиновый коврик для мелочи с эмблемой "Скоул" и на раздетых красоток в очках, чью анатомию он изучал до того, как возникло это существо.
     - Сколько я вам должен, Дик?
     - Возьмите так! - Снова это задушенное карканье, но на этот раз гнусавое, потому что нос был забит кровью. - Берите и уходите! Валите отсюда на хрен!
     - Нет, я настаиваю. Это коммерция, при которой товар определенной цены обменивается на имеющую хождение валюту.
     - Три доллара! - прохрипел оцепеневший от шока и ужаса Дик. Сердце бухало паровым молотом, мускулы пропитались не находящим выхода адреналином. Он надеялся, что создание уберется, и от этого становилось еще хуже: знать, что жизнь грядущая - вот она, совсем рядом, и одновременно понимать, что самое твое существование может оборваться по капризу какого-то придурка.
     Придурок вытащил старый потертый бумажник, открыл и принялся рыться. Дику казалось, что прошла вечность. Изо рта психа по-прежнему текла слюна, падая на порыжевшую кожу бумажника. Наконец он вытащил три доллара, положил на прилавок и аккуратно убрал бумажник обратно в карман. Потом пошарил в заднем кармане омерзительно грязных джинсов (часами не вылезал из машины и недели две не сушил, подумал Дик), набрал горсть мелочи и бросил на коврик три монеты. Два четвертака и десять центов.
     - Чаевые. Двадцать процентов, - с нескрываемой гордостью объявил покупатель. - Джоунси дает пятнадцать. Это лучше. Это больше.
     - Конечно, - прошептал Дик, боясь высморкать кровь.
     - Доброго вам дня.
     - Вы.., не волнуйтесь. Не принимайте близко к сердцу. Мужчина в оранжевой куртке немного постоял, опустив голову. Дик слышал, как он перебирает возможные ответы, и ему хотелось вопить от бессилия. Наконец незнакомец выговорил:
     - Приму, как сумею. - Последовала еще одна пауза. -Не хотелось бы, чтобы вы кому-нибудь звонили, партнер.
     - Не позвоню, - пообещал Дик.
     - Клянетесь?
     - Да. Клянусь Богом.
     - Я и есть что-то вроде Бога, - сказал покупатель.
     - Разумеется. Разумеется. Как скажете...
     - Если вызовете кого-нибудь, я узнаю. Вернусь и разделаю ваш фургончик.
     - Я.., я не вызову...
     - Вот и хорошо.
     Дверь открылась. Колокольчик звякнул. Мужчина исчез.
     Дик, не в силах пошевелиться, словно примерзший к полу, только глазами моргал. Слегка опомнившись, он ринулся к двери, сильно ушиб бедро о край прилавка, но даже не поморщился. К вечеру на ноге расплывется огромный синяк, но сейчас он ничего не чувствовал. Он повернул замок, задвинул засов и выглянул в витрину. Перед магазином стоял маленький красный занюханный "субару", весь в грязи - похоже, немало проехал и ни разу не помылся, бедняга. Мужчина перекинул покупки в другую руку, открыл дверцу и сел за руль.
     Уезжай, молил про себя Дик. Пожалуйста, мистер, ради Бога, вали отсюда поскорее, Но он не уехал, а вместо этого взял что-то - кажется, хлеб, - надорвал упаковку и вытащил несколько ломтей. Отвернул крышку с майонезной банки и прямо пальцем намазал хлеб майонезом. Закончив, слизал с рук каждую капельку, закрыв глаза, откинув голову, с выражением экстаза в каждой черте. Каждое движение губ излучало блаженство. Вылизав пальцы начисто, он схватил упаковку бекона, разорвал бумагу, зубами располосовал внутренний пластиковый пакет и вытряхнул оттуда целый фунт нарезанного бекона. Сложил, плюхнул на ломоть хлеба, сверху прикрыл еще одним и вгрызся в сандвич жадно, по-волчьи. Выражение божественного наслаждения ни на миг не покидало его лица. Лица гурмана, вкушающего самый что ни на есть изысканный в жизни обед. По шее ходили большие желваки, каждый раз, когда в желудок отправлялась очередная порция. С первым сандвичем было покончено в три укуса. И когда мужчина в очередной раз потянулся за хлебом, в мозгу Дика Маккаскелла яркой неоновой вывеской замигала мысль: Так даже лучше. Почти живая. Холодная, но почти живая!
     Дик отступил от двери, двигаясь медленно, как под водой. Серый свет дня, казалось, наводнил помещение, приглушая сияние люминесцентных ламп. Ноги вдруг перестали держать его, и прежде чем грязный дощатый пол наклонился ему навстречу, серое сменилось черным.
     
     21
     
     Неизвестно, сколько Дик провалялся на полу; было уже довольно поздно, но точнее сказать он не мог, электронные часы "Будвайзер" над холодильником с пивом, весело мигая, показывали 88:88. На полу валялись три зуба, которые он, вероятно, вышиб при падении. Кровь на верхней губе и подбородке засохла губчатой коркой. Он попытался встать, не сумел и, молясь про себя, пополз к двери. Его молитва была услышана. Маленький красный сортир на колесах исчез. На его месте валялись упаковки из-под бекона, на три четверти опустевшая майонезная банка и половина нарезки белого хлеба. Любопытные вороны - а в здешних местах водились настоящие гиганты - уже обнаружили хлеб и сейчас таскали куски из порванного пакета. Подальше, почти у самого маршрута № 32, еще несколько птиц трудились над застывшей массой бекона и слипшихся кусочков мяса. Похоже, завтрак не пошел на пользу мсье гурману.
     Господи! Надеюсь, тебя так выворачивало, что требуха полезла наружу, подумал Дик. Но тут его собственные внутренности взбунтовались с такой силой, словно кишки совершили отчаянное фантастическое сальто-мортале. У него едва хватило времени закрыть рот ладонью. Перед глазами встало уродливо подробное изображение человеческих зубов, впивающихся в сырое, жирное мясо, свисающее с концов хлебных ломтей, серая плоть, прошитая коричневым, как отсеченный язык дохлой лошади.
     Дик непроизвольно издал булькающий, несколько приглушенный ладонью звук.
     От неукротимой рвоты его спас подвернувшийся автомобиль, как раз то, что нужно, нормальный покупатель. Ну, положим, не автомобиль и не совсем грузовик. И даже не микроавтобус. Один из этих чудовищных "хамви", раскрашенный камуфляжными, зелено-коричневыми пятнами. Спереди двое - Дик почти был уверен в этом - и сзади один.
     Дик поспешно повернул к витрине карточку "ОТКРЫТО" и отошел. Он сумел подняться на ноги, хоть за это спасибо, но теперь чувствовал, что опасно близок к очередному обмороку. Они видели меня тут, это как пить дать. Сейчас войдут и спросят, куда девался тот, другой, потому что они гонятся за ним. Им нужен он, мужик с беконом. И я скажу. Все равно заставят. А потом я...
     Рука сама собой поднялась к глазам. Два пальца, покрытые запекшейся кровью до второго сустава, заметно подрагивали. Дику показалось, что они угрожающе тянутся к нему. Эй, глаза, что поделываете? Наслаждайтесь тем, что видите, потому что скоро мы придем за вами.
     Сидящий на заднем сиденье вроде бы подался вперед, сказал что-то водителю, и машина рванула вперед. Заднее колесо расплескало лужу блевотины, оставленной предыдущим посетителем. "Хамви" развернулся, помедлил секунду и рванул в направлении Уэйра и Куэббина.
     Едва он исчез за первым холмом, Дик Маккаскелл всхлипнул и побрел к прилавку, спотыкаясь и пошатываясь (но на своих ногах?). И тут взгляд его упал на три зуба, валявшихся на полу. Три зуба. Его, Малая цена за все, что могло бы быть. О да, совсем никчемная.
     У самого прилавка он остановился, ошеломленно уставясь на три долларовые банкноты, все еще лежавшие на коврике. За это время они успели покрыться красно-оранжевой мохнатой шкуркой.
     
     22
     
     - Е есь! Езай аше, Оин!
     Оуэн, это я, устало подумал Андерхилл: к этому времени он понимал Даддитса достаточно хорошо (это не так сложно, главное, настроить слух и Приспособиться). "Не здесь. Поезжай дальше!" Оуэн свернул на маршрут № 32, а Даддитс свалился на спинку сиденья и снова закашлялся.
     - Смотри, - сказал Генри, показывая пальцем. - Видишь?
     Оуэн видел. Кипу оберток, мокнувших под дождем. И банку майонеза. Он прибавил скорости и двинулся на север. Дождь неустанно бил о стекло с такой силой, что даже "дворники" не справлялись. Скорее всего через час-другой он превратится в крупу, а потом и в снег. Совсем измученный и странно-тоскующий по уходящей волне телепатии, Оуэн вдруг понял: больше всего он жалеет о том, что приходится умирать в такой паршивый день.
     - Далеко он от нас? - спросил Оуэн, не смея задать подлинный вопрос, единственный, имеющий смысл: "Мы уже опоздали?" Наверное, Генри сказал бы правду...
     - Он там, - рассеянно бросил Генри, вытиравший лицо Даддитса влажной тряпкой. Даддитс благодарно смотрел на него, пытаясь улыбнуться. Пепельные щеки блестели от пота, черные круги под глазами все ширились, как у енота.
     - Если он там, почему мы должны были ехать сюда? - взорвался Оуэн. Он гнал "хаммер" со скоростью семьдесят миль в час, очень, очень опасно на скользкой двухколейной асфальтово-щебеночной дороге, но выбора все равно не было.
     - Боялся, что Даддитс не выдержит, - пояснил Генри. - Если это случится...
     Даддитс жалобно застонал, схватился за живот и скорчился. Генри, все еще стоявший на коленях, осторожно погладил худую шею.
     - Полегче, Дадс, - попросил он. - Успокойся, с тобой все в порядке.
     Но с Даддитсом было худо. И Оуэн, и Генри знали это. Сгорающий от жара, сотрясаемый болью и ознобом, несмотря на вторую таблетку преднизона и еще две - перкосена, он харкал кровью при каждом приступе кашля. До полного порядка было далеко, как до небес. Некоторым утешением служило то, что симбиоз Джоунси - Грей тоже терпел немалые трудности. Порядок тоже им не снился.
     Бекон. Причиной всему был бекон. Они всего лишь надеялись немного задержать мистера Грея. Никому и не снилось, к чему приведут печальные последствия обжорства. Неудивительно, что желудок Джоунси не выдержал. После первого фонтана рвоты прямо у магазина мистеру Грею пришлось останавливаться еще дважды по дороге в Уэйр. Каждый раз он, не выходя, высовывался из окна, извергая бекон почти в конвульсиях.
     Потом начался понос. Он остановился на бензозаправке "Мобил" и едва успел добежать до мужской комнаты. Табличка у заправки гласила: ДЕШЕВЫЙ БЕНЗИН, ЧИСТЫЕ ТУАЛЕТЫ. Но к тому времени, как мистер Грей вышел, вторая часть таблички уже была недействительной. На этот раз мистер Грей никого не убил, что Генри посчитал плюсом.
     Прежде чем свернуть на дорогу к Куэббину, мистер Грей еще два раза нажимал на тормоз и нырял в ближайшие кусты, где пытался разгрузить восставшие внутренности Джоунси. К этому времени ливень сменился огромными хлопьями мокрого снега.
     Взбешенный мистер Грей, исходя злобой, непрерывно рычал на Джоунси, особенно после каждой остановки. Обвинял его во всех грехах. Во всем виноват Джоунси. Джоунси подставил его. Джоунси подстроил эту пакость.
     Куда легче было забыть о терзающем голоде и ненасытной жадности, подстегнувшей сожрать четыре фунта бекона одним махом, да еще и пальцы облизать.
     Генри не раз видел подобных пациентов, предпочитающих из всей массы фактов выбирать те, что их оправдывали, и валить вину на кого угодно, только не на самих себя. В каком-то смысле мистер Грей был двойником Барри Ньюмена.
     До чего же человечным он стал, думал Генри. На удивление человечным.
     - Говоря о том, что он там, - спросил Оуэн, - что именно ты имел в виду?
     - Сам не знаю. Он снова заблокировался. Даддитс, ты слышишь Джоунси?
     Даддитс измученно улыбнулся и покачал головой.
     - Исе Ей зял аси аты, - что в переводе на обычный язык означало: "Мистер Грей взял наши карты".
     У Даддитса не хватало слов описать, что произошло на самом деле, но Генри читал в его мозгу, как в открытой книге. Мистер Грей, не сумев ворваться в крепость Джоунси и украсть карты, каким-то образом стер с них картинки.
     - Даддитс, как ты? - спросил Оуэн, глядя в зеркальце заднего обзора.
     - Я оей, - сказал Даддитс и тут же затрясся. На коленях лежали желтая коробка и коричневый пакет с лекарствами.., и странной бечевочной паутиной. Он совсем утопал в просторной синей куртке, но все равно дрожал.
     Быстро он уходит, как вода в песок, подумал Оуэн, когда Генри принялся снова вытирать лицо старого друга.
     "Хамви" забуксовал, съехал к самой обочине, опасно танцуя на грани катастрофы: авария при такой скорости наверняка завершилась бы гибелью всех троих, а если и нет, все равно покончила бы с последним слабым шансом на то, что мистера Грея удастся остановить. Но Оуэн сумел справиться и на этот раз.
     И невольно оглянулся на бумажный пакет, вернувшись мыслями к этой штуке из шпагата. "Мне Бивер послал. На прошлое Рождество. На той неделе".
     Общаться телепатически, подумал Оуэн, все равно что закупорить письмо в бутылку и швырнуть в океан. Но он все равно попробовал послать мысль, как он надеялся, в направлении Даддитса.
     Как ты называешь это, сынок?
     И вдруг перед глазами возникло большое помещение, комбинация гостиной, столовой и кухни. Выдержанные сосновые доски блестели лаком. На полу лежал индейский ковер, на стене висел гобелен: крошечные индейские охотники окружали серую фигуру, типичного пришельца, героя тысяч желтых таблоидов. В дальнем конце высился камин с каменным дымоходом, рядом стоял дубовый обеденный стол. Но внимание Оуэна было приковано (и неудивительно, оно казалось центром переданной Даддитсом картинки и сияло собственным особым светом) к такому же бечевочному плетению, свисавшему со средней балки - увеличенный вариант талисмана, лежавшего в пакете Даддитса, но в остальном точная его копия.
     Глаза Оуэна наполнились слезами. Это была самая красивая комната в мире. Он чувствовал это, потому что так думал Даддитс. А Даддитс думал так, потому что его друзья приезжали сюда, а он любил их.
     - Ловец снов, - прошептал умирающий на заднем сиденье человек, идеально четко произнося слова.
     Оуэн кивнул.
     Да, Ловец снов.
     Это ты, послал он, зная, что Генри подслушивает, но нисколько не смущаясь. Это сообщение для Даддитса. Только для Даддитса. Ты и есть Ловец снов, верно? Их ловец. И всегда им был.
     Даддитс, отражавшийся в зеркале, улыбнулся.
     
     23
     
     Они миновали табличку: КУЭББИНСКОЕ ВОДОХРАНИЛИЩЕ. 8 МИЛЬ. РЫБАЛКА ЗАПРЕЩЕНА. ЗАПРАВКА ЗАПРЕЩЕНА. ПИКНИКИ РАЗРЕШЕНЫ. ПЕШЕХОДНЫЕ ДОРОЖКИ ОТКРЫТЫ, ПРОГУЛКИ ПОД ВАШУ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
     Были и еще какие-то надписи, но при скорости восемьдесят миль в час Генри не успел их прочесть.
     - Есть шанс, что он припаркуется и пойдет пешком? - спросил Оуэн.
     - И не надейся, - сказал Генри. - Он мчится как угорелый. Может, застрянет или врежется в кого-нибудь. Только на это и остается надеяться. Такое вполне возможно. Кроме того, он ослабел и не может действовать быстро.
     - А ты, Генри? Ты сможешь действовать быстро? Учитывая, что все мышцы затекли, ногу дергало, вопрос был вполне уместным.
     - Если представится возможность, постараюсь изо всех сил. В любом случае нужно помнить о Даддитсе. Вряд ли он выдержит такой утомительный поход.
     И любой поход вообще, не посмел добавить он.
     - Курц, Фредди и Перлмуттер, Генри. Где они? Генри сосредоточился. Он хорошо чувствовал Перлмуттера и мог общаться с ненасытным каннибалом в его животе. Чудовище чем-то напоминало мистера Грея. Существовало, как и он, в мире, состоящем из бекона. Беконом стал Арчибальд Перлмуттер, некогда капитан армии Соединенных Штатов. Генри не хотел проникать туда. Слишком много боли. Слишком зверский голод.
     - Пятнадцать миль, - сказал он. - Может, только двенадцать. Но это не важно, Оуэн. Мы их обскачем. Главный вопрос в том, сумеем мы поймать мистера Грея или нет. Эх, немного бы удачи. Хоть чуточку. Или помощи.
     - А если мы сцапаем его, Генри? По-прежнему будем героями?
     Генри устало усмехнулся:
     - Думаю, придется попробовать.
     
     
     Глава 21
     
     
     ОПОРА №12
     
     1
     
     Мистер Грей гнал "субару" по Ист-стрит, грязной, топкой, неровной, усеянной кочками и выбоинами, а теперь и покрытой трехдюймовым слоем только что выпавшего снега. Беда ждала через три мили и явилась в облике засорившегося кульверта "дренажная труба.". "Субару" честно боролся со всеми трудностям, пробиваясь к Гудно-Дайк, и с честью вышел из схватки, если не считать оторванного глушителя и потерянной выхлопной трубы, но последней подлости судьбы не вынес: он влетел носом в трещину и сел на кульверт. Мотор, оставшийся без глушителя, обиженно ревел. Тело Джоунси швырнуло вперед, ремень врезался в диафрагму. Беспомощно согнувшись, он задохнулся и изверг потоки блевотины прямо на приборную доску: ничего твердого, только вожжи слюны с желчью. На мгновение мир померк, хрип двигателя отдалился. Мистер Грей бешено сопротивлялся, боясь, что потеряет сознание, и Джоунси снова сумеет взять власть.
     Пес тявкнул. Глаза по-прежнему были закрыты, но задние ноги конвульсивно дергались, а уши подрагивали. Живот раздулся до невероятных размеров, по шерсти пробегала рябь. Его срок приближался.
     Понемногу цвета и реальность стали вновь возвращаться. Мистер Грей несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь побудить к действиям свое больное и несчастное тело. Сколько еще добираться до водохранилища? Вряд ли долго, но если машина действительно застряла, придется идти.., а собака не двинется с места. Кроме того, Лэд должен спать, а сейчас он опасно близок к тому, чтобы пробудиться вновь.
     Мистер Грей мысленно погладил сонные центры примитивного мозга, одновременно вытирая свой слюнявый рот. Частью разума он сознавал, что Джоунси, запертый и ослепленный Джоунси, ждет своего часа, чтобы напасть на него и разрушить все, ради чего мистер Грей так трудился, но, как ни поразительно, другой частью жаждал утолить голод беконом, той самой пищей, что отравила весь его организм. Организм Джоунси.
     Спи, дружок, успокаивал он собаку. И байрума тоже. Оба слушались. Лэд умолк. Лапы перестали дергаться. Волны, прокатывающиеся по животу, помаленьку утихали.., утихали.., замерли. Тишь да гладь долго не продлятся, но хотя бы пока все успокоилось. Хотя бы пока.
     Сдавайся, Дороти.
     - Заткнись! - рявкнул мистер Грей. - Поцелуй меня в задницу!
     Он дал задний ход и нажал на акселератор. Мотор взвыл, распугивая птиц с ближайших деревьев, но ничего не вышло. Передние колеса застряли намертво, задние нелепо поднялись, вертясь в воздухе.
     - Срань! - взвизгнул мистер Грей, колотя по рулю кулаком Джоунси. - Член Иисусов! Трахни меня, Фредди!
     Он проверил, далеко ли преследователи, но не получил ясного ответа, только ощущение близости погони. Две группы, и в одной, той, что была почти рядом, находился Даддитс. Мистер Грей боялся Даддитса, чувствовал, что именно он был главной причиной всех неудач. Сравнительно легкое задание самым абсурдным, самым непостижимым образом превратилось в нечто почти невыполнимое. Если он сумеет уйти от Даддитса, все кончится хорошо. Неплохо бы знать, насколько подобрался к нему Даддитс, но вся троица - Даддитс, Джоунси и тот, кого звали Генри - надежно отсекала его, составляя силу, с которой мистеру Грею не приходилось до сих пор сталкиваться. Поэтому он и боялся.
     - Но я все еще впереди, - сообщил он Генри, выбираясь из машины. Поскользнулся. Пробормотал ругательство Бивера. Захлопнул дверцу. И снег, как назло, пошел - гигантские белые снежинки, резным конфетти засыпавшие землю и таявшие на щеках Джоунси. Мистер Грей побрел к багажнику, то и дело спотыкаясь и утопая в грязи. Постоял немного, разглядывая жалкий смятый остаток дренажной трубы, выступающий из канавы (до какой-то степени он тоже пал жертвой в основном бесполезного, но ненасытно-патологического любопытства своего хозяина), и вернулся обратно. - Я побью твоих мудаков-приятелей одной левой.
     Джоунси не потрудился обратить внимания на подначку, но мистер Грей чувствовал Джоунси так же, как остальных, Джоунси, надоедливую кость в горле.
     Плевать. Хрен с ним. Главная проблема - пес. Байрум вот-вот пробьет себе путь наружу. Как переправить собаку?
     Пришлось снова нырнуть в хранилище памяти Джоунси. Ничего.., ничего.., пусто.., потом сцена из "воскресной школы", куда Джоунси ходил в детстве, чтобы узнать о "Боге" и "Единородном сыне Божьем", ассоциировавшихся в сознании мистера Грея с байрумом, создателем культуры байрума, которую разум Джоунси идентифицировал одновременно как "христианство" и "чушь собачью". Картинка была очень четкой, взятой из книги, называемой "Библия". На ней "Единородный сын Божий" нес ягненка, вернее, тащил на спине. Передние ноги ягненка покоились на правой стороне груди "сына Божьего", задние - на левой.
     Что ж, все-таки лучше, чем ничего.
     Мистер Грей вытащил спящую собаку и взвалил на плечи. Она уже сейчас казалась невероятно тяжелой - мышцы Джоунси чертовски, раздражающе, идиотски ослабели, и к тому времени, как он доберется до места, будет куда хуже, но он доберется. Дойдет.
     Он двинулся по Ист-стрит сквозь густеющий снег, неся спящего колли на шее, как меховую горжетку.
     
     2
     
     Снег, засыпавший дорогу, быстро смерзался, и оказавшись на шоссе № 32, Фредди был вынужден сбавить скорость до сорока. Курц едва не выл от злости. В довершение ко всему Перлмуттер уплывал от него во что-то вроде комы. И как раз в ту минуту, как он, черт бы его побрал, сумел проникнуть в мысли того, кого Оуэн и его новый дружок Генри называли мистером Греем.
     - Он слишком занят, чтобы скрываться, - сказал Перли. Говорил он медленно, растягивая слова, как во сне. - Он боится. Не знаю насчет Андерхилла, босс, но Джоунси... Генри... Даддитс.., он их боится. И правильно боится. Они убили Ричи.
     - Кто такой Ричи, дружище?
     Курц плевать хотел на Ричи, но нужно было растормошить Перлмуттера. Он понимал, что они едут туда, где Перлмуттер скоро не понадобится, но пока тот еще нужен.
     - Не.., знаю...
     Последнее слово вырвалось одновременно с храпом. "Хамви" протащило боком несколько ярдов. Фредди выругался, пытаясь справиться с рулем, и сумел остановиться как раз у самой обочины. Но Курц, ничего не замечая, перегнулся через сиденье и принялся отвешивать пощечины Перлмуттеру. Они как раз проезжали мимо магазинчика с надписью в витрине: ЛУЧШАЯ ЕДА, ЗАХОДИ СЮДА.
     - 0-о-ой! - взвизгнул Перли, испуганно моргая. Белки глаз пожелтели, но Курцу и это было до лампочки. - Не-е на-а-адо, босс...
     - Где они сейчас?
     - Вода, - пробормотал Перли слабым голосом капризного больного. Подергивающийся живот казался настоящей горой, стянутой курткой.
     МаДжоуд на девятом месяце, Господи благослови и сохрани нас, подумал Курц.
     - Во-о-о...
     Веки снова опустились. Курц отвел руку для удара.
     - Пусть спит, - сказал Фред.
     Курц взглянул на него, подняв брови.
     - Должно быть, речь идет о водохранилище. А если это так, он нам ни к чему.
     Он показал на следы машин, прошедших по дороге чуть раньше. Чернеющие колеи резко выделялись на свежевыпавшем снегу.
     - Сегодня на этом шоссе нет никого, кроме нас. Только мы, босс.
     - Слава Богу. - Курц откинулся на спинку кресла, вынул пистолет, осмотрел и сунул обратно в кобуру. - Скажи-ка мне, Фредди, кое-что.
     - Если смогу, босс.
     - Когда все это кончится, как насчет Мексики?
     - Согласен. При условии, что тамошнюю воду пить не придется.
     Курц расхохотался и похлопал Фредди по плечу. Тем временем Арчи Перлмуттер все глубже погружался в кому. В самом низу толстой кишки посреди свалки отходов переработанной пищи и изношенных мертвых клеток тварь впервые открыла глаза.
     
     3
     
     Вход на огромную территорию, окружавшую Куэббинское водохранилище, был отмечен двумя каменными столбами. За ними шоссе сужалось до одноколейной дороги, и Генри ощутил, что сделал полный круг и вернулся туда, откуда начал путь. Словно вновь очутился не в Массачусетсе, а в Мэне, и хотя табличка гласила: ПРОЕЗД К КУЭББИНУ, они опять ехали по Дип-кат-роуд. Сам того не сознавая, он посмотрел на небо, ожидая увидеть танцующие огни. Но вместо этого узрел лысого орла, парившего чуть не над головой. Птица приземлилась на нижней ветви сосны и проводила их зорким взглядом.
     Даддитс поднял голову от прохладного стекла и сообщил:
     - Исер Ей иет аком.
     Сердце Генри встрепенулось.
     - Оуэн, ты слышал? Грей идет пешком.
     - Слышал, - кивнул Оуэн, прибавляя скорости. Мокрый снег, такой же предательский, как лед, был опасен, но к водохранилищу вел только один след.
     Мы оставим второй, думал Генри. Если Курц заберется сюда, ему и телепатия не понадобится.
     Даддитс застонал, сжал живот и вздрогнул.
     - Ени, мне плохо. Даддитсу плохо.
     Генри дотронулся до лба Даддитса и отдернул руку, опаленный жаром. Что будет дальше? Возможно, припадки. Если приступ окажется достаточно сильным, он тут же отойдет, и неизвестно, что в таком состоянии для него лучше. Все же как больно, как это больно... Генри Девлин, потенциальный самоубийца. А вместо него тьма забрала его друзей. Одного за другим.
     - Держись, Дадс. Все уже почти закончилось. Но сам он не сомневался, что худшее еще впереди. Глаза Даддитса снова открылись.
     - Исер Ей.., атял...
     - Что? - переспросил Оуэн. - Не понял.
     - Он говорит, что мистер Грей застрял, - пояснил Генри, продолжая гладить лоб Даддитса. Вспоминая его золотистую шевелюру. Прекрасные светлые волосы Даддитса. Его плач терзал мальчишек, врезался в мозги тупым лезвием, но сколько счастья дарил его смех: стоило услышать смех Даддитса Кэвелла, и вы, хоть ненадолго, снова начинали верить старым байкам: что жизнь хороша, что в жизни мальчиков и мужчин, девочек и женщин есть некая цель. Что существует не только тьма, но и свет.
     - Почему он попросту не швырнет чертова пса в водохранилище? - спросил Оуэн дрожащим от усталости голосом. - Почему должен переться до этой самой опоры № 12? Потому что русская утопилась именно там?
     - Думаю, водохранилища для него просто недостаточно, - сказал Генри. - Водонапорная башня подходит лучше, но акведук - просто идеален для таких целей. Все равно что кишки протяженностью шестьдесят пять миль, а опора № 12 - глотка, по которой яд попадает в организм. Даддитс, мы сможем его поймать?
     Даддитс взглянул на него затянутыми пленкой боли глазами и покачал головой. Оуэн в бессильной злобе ударил себя по бедру. Даддитс облизнул губы и исторг два хриплых слова.
     Оуэн расслышал их, но не понял.
     - Что? Что он сказал?
     - "Только Джоунси".
     - И что это означает? При чем тут Джоунси?
     - Полагаю, только Джоунси сможет его остановить. "Хаммер" снова пробуксовал, и Генри схватился за сиденье. Холодная рука стиснула его пальцы. Даддитс впился в него отчаянным взглядом. Он пытался говорить, но вместо этого вновь разразился кашлем, ужасными, лающими, рвущими грудь звуками. На губах показалась кровь, светлая, почти розовая, и пузырящаяся. Легочная.
     Но хотя судороги сотрясали тщедушное тело, хватка Даддитса не ослабла.
     - Подумай это мне, - попросил Генри. - Можешь подумать мне, Даддитс?
     Несколько мгновений ничего не происходило, но потом ледяная рука Даддитса сжалась с поразительной силой. Взгляды их скрестились и застыли. Потом Даддитс и защитная обшивка "хамви" куда-то исчезли вместе с застарелым запахом выкуренных украдкой сигарет. Вместо этого возник телефон-автомат, старомодный, с отверстиями различного размера, одно для четвертаков, одно для даймов, одно для никелей. Рокот мужских голосов, и почти непрерывные "клик-кляк", чем-то до боли знакомые. Он вдруг понял, что это стук шашек о доску. Он смотрит на телефон в "Госслине", тот самый, с которого они звонили Даддитсу после смерти Ричи Гренадо. Собственно, звонил Джоунси, потому что у него единственного имелся номер, на который можно было прислать счет. Остальные собрались вокруг, даже не сняв курток - в магазине холодно, как на улице, несмотря на то что тут в дровах недостатка нет. Но старик Госслин удавится, прежде чем подбросит в печку лишнее полено, скряга несчастный, жопа с ручкой. Над аппаратом две таблички. Одна с просьбой не занимать телефон больше пяти минут. Вторая...
     Скрежет, глухой удар, звон. Даддитса отбросило на спинку кресла Генри, а самого Генри - носом в приборную доску. Их руки расцепились. Оуэн съехал с дороги в кювет. Впереди чернели уходящие в густеющий снег следы "субару".
     - Генри! Ты в порядке?
     - Да. А ты, Дадс? О'кей?
     Даддитс кивнул, но ушибленная щека чернела с поразительной скоростью. Ваша Лейкемия Трудится За Вас.
     Оуэн включил первую скорость и начал потихоньку выбираться наверх. "Хамви" стоял к дороге под опасным, градусов в тридцать, углом, но довольно быстро послушался водителя и повел себя смирно, если учесть предшествующие обстоятельства.
     - Пристегни ремни. Сначала его.
     - Он пытался сказать мне, что...
     - Плевать я хотел на все, что он пытался тебе сказать. На этот раз все обошлось, а в следующий - мы можем перевернуться вверх колесами. Пристегни сначала его ремень, потом свой.
     Генри молча подчинился, пытаясь одновременно вспомнить надпись на другой табличке. Что он сказал? Что-то насчет Джоунси. Только Джоунси способен остановить мистера Грея, и это Евангелие от Даддитса.
     Что было написано на другой табличке?
     
     4
     
     Оуэну пришлось снизить скорость до двадцати. Он на стенку лез от того, что приходится так ползти, но снегопад расходился не на шутку и видимость упала до нуля.
     Как раз перед тем как следы "субару" исчезли окончательно, они наткнулись на машину, застрявшую носом в вымытой водой канаве, пересекавшей дорогу: одна дверца открыта, задние колеса в воздухе.
     Оуэн нажал на аварийный тормоз, вытащил "глок" и открыл дверь.
     - Оставайся здесь, Генри. - Он спрыгнул на землю, подбежал к "субару" и низко наклонился. Генри отстегнул ремень и повернулся к Даддитсу, тяжело дышавшему, распластанному на сиденье. Только ремень и удерживал его в сидячем положении. Одна щека была восково-желтой, на другой расплылся огромный синяк. Из носа снова шла кровь, промочившая насквозь клочки ваты и капавшая на куртку.
     - Дадс, мне ужасно жаль, - прошептал он. - Ну и хрень собачья.
     Даддитс кивнул и поднял руки. Он смог продержать их на весу всего несколько секунд, но Генри его жест был вполне понятен. Он открыл дверцу и вылез как раз, когда подбежал Оуэн, на ходу запихивая "глок" за пояс. Снег шел так густо, отдельные хлопья были чуть не с ладонь, и, казалось, воздуха уже не осталось, и при каждом вдохе в легкие попадет пригоршня снежинок.
     - По-моему, я приказал оставаться на месте, - процедил Оуэн.
     - Я хотел пересесть к нему.
     - Зачем?
     Генри ответил спокойно, хотя голос слегка подрагивал:
     - Потому что он умирает. Он умирает, но думаю, еще успеет кое-что мне сказать.
     
     5
     
     Оуэн взглянул в зеркальце заднего обзора, увидел Генри, обнимавшего Даддитса за плечи, удостоверился, что ремни обоих застегнуты, и закрепил свой.
     - Держи его крепче, - посоветовал он. - Сейчас начнется адская тряска.
     Он подал "хамви" назад, включил первую скорость и двинулся черепашьим шагом, стараясь обогнуть брошенный "субару" с правой стороны, где трещина вроде была поуже.
     Оуэн оказался прав: тряска оказалась хуже, чем адской. Он мельком увидел, как тело Даддитса беспомощно подскакивает в руках Генри, а лысая голова бьется о его грудь. Но они благополучно миновали трещину и сейчас катили по Ист-стрит. Оуэну еще удавалось разглядеть полузаметенные следы подошв на белой ленте дороги. Мистер Грей жив и функционирует. Если бы только перехватить его, прежде чем ублюдок углубится в лес...
     Они не успели.
     
     6
     
     Последним нечеловеческим усилием Даддитс приподнял голову, и Генри с ледяным, каким-то обвальным ужасом увидел, что глаза Даддитса тоже наполняются кровью.
     Клац. Клац-клац. Хриплые смешки стариков: кому-то удалось сделать знаменитый тройной ход. В поле зрения снова вплыл телефон. И таблички над ним.
     - Нет, Даддитс, - прошептал Генри. - Не пытайся. Береги силы.
     Но для чего? Для чего, как не для этого?!
     Табличка справа: ОГРАНИЧЬТЕ ВРЕМЯ РАЗГОВОРА ПЯТЬЮ МИНУТАМИ, ПОЖАЛУЙСТА. Запахи табака, запахи горящего дерева, прокисшего раствора из бочонка с пикулями. Рука друга на его плече. И табличка слева: НЕМЕДЛЕННО ПОЗВОНИ ДЖОУНСИ.
     - Даддитс...
     Его голос, расплывающийся в темноте. Тьма, его старая подружка.
     - Даддитс, я не знаю как.
     И до него в последний раз донесся голос Даддитса, невероятно измученный, но спокойный.
     Скорее, Генри.., я продержусь совсем немного.., тебе нужно поговорить с ним.
     Генри поднимает телефонную трубку, смущенный абсурдной мыслью (но разве не вся ситуация абсурдна?), что у него нет мелочи, ни одного несчастного дайма. Подносит трубку к уху.
     И слышит бесстрастный деловитый голос Роберты Кэвелл.
     - Массачусетская больница, с кем вас соединить?
     
     7
     
     Мистер Грей тащил тело Джоунси по тропинке, идущей вдоль восточного берега водохранилища, от того места, где кончалась Ист-стрит. Брел, оскальзываясь, падая, хватаясь за ветки и снова вставая. На коленях Джоунси краснели ссадины, джинсы порвались и намокли от крови. Легкие нестерпимо жгло, сердце бухало в самые ребра. Но хуже всего было с бедром Джоунси, поврежденным при наезде. Место перелома превратилось в раскаленный пульсирующий шар, из которого вылетали стрелы боли, пронзающие ногу до колена и спину до поясницы. И чертова собака с каждым шагом становилась тяжелее. Правда, она все еще спала, зато тварь внутри не желала угомониться, и только сила воли мистера Грея держала ее в узде. В какой-то момент, после очередного падения, бедро отказалось сгибаться, и пришлось бить по нему затянутыми в перчатку кулаками Джоунси. Сколько еще осталось? Сколько еще пробиваться сквозь проклятый, удушливый, слепящий, не стихающий снег? И что там затевает Джоунси? А тварь?
     Мистер Грей не смел ни на миг дать волю грызущему голоду байрума, поэтому и речи быть не могло, чтобы хоть на секунду отвлечься, подойти к запертой двери и прислушаться.
     Впереди показался смутный силуэт. Мистер Грей, задыхаясь, помедлил, вгляделся в белую кашу и снова двинулся вперед, придерживая лапы пса и волоча правую ногу Джоунси.
     И увидел прибитую к стволу табличку: ЛОВЛЯ РЫБЫ ВБЛИЗИ ОПОРЫ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА. В пятидесяти футах от таблички начинались каменные ступеньки. Шесть.., нет, восемь. Наверху возвышалось каменное здание на каменном же основании, уходившем в снежно-серое ничто, где раскинулось водохранилище: уши Джоунси слышали плеск воды о камень, перекрывающий даже натруженное, частое биение сердца.
     Он добрался.
     Стискивая лапы колли, мистер Грей из последних сил Джоунси стал взбираться по заснеженным ступенькам.
     
     8
     
     Едва они миновали каменные столбы, отмечавшие въезд на территорию водохранилища, Курц коротко велел:
     - Притормози, Фредди. У обочины.
     Фредди без лишних вопросов выполнил приказ.
     - Где твое "авто", парень?
     Фредди поднял винтовку. Добрая старая М-16, испытанная и надежная. Курц кивнул.
     - А в кобуре?
     - "Магнум-44", босс.
     У самого Курца была "девятка", которая лучше всего была для ближнего боя. А сейчас он хотел стрелять в упор. Увидеть, какого цвета мозги Оуэна Андерхилла.
     - Фредди?
     - Да, босс?
     - Просто, чтобы ты знал: это мое последнее задание, и я не мог надеяться на лучшего партнера.
     Перегнувшись через сиденье, он сжал плечо Фредди. Рядом храпел Перлмуттер. Минут за пять до того, как они проехали каменные столбы, он снова наполнил кабину на редкость омерзительным ароматом, после чего живот, благодарение Господу, опал. По мнению Курца, в последний раз.
     Глаза Фредди благодарно заблестели. Курц тихо восхитился. Похоже, он еще не совсем потерял сноровку. Значит, рано списывать его в тираж.
     - Ладно, дружище, - вздохнул Курц, - жми вперед, и плевать на торпеды. Верно?
     - Так точно, сэр.
     Курц решил, что в данной обстановке обращение "сэр" вполне уместно. В конце концов та операция закончена, пусть и бесславно. Отныне они сами по себе, последние партизаны времен гражданской, отчаянные джейхокеры "Прозвище жителей штата Канзас, партизаны из Канзаса и Миссури, во время войны между Севером и Югом.", мчащиеся по просторам Западного Массачусетса.
     Фредди, брезгливо поморщившись, ткнул пальцем в Перлмуттера.
     - Прикажете разбудить его, сэр? Он, похоже, совсем спятил, но...
     - Зачем лишние хлопоты? - Курц пожал плечами и, не выпуская плеча Фредди, ткнул в лобовое стекло, за которым узкая дорога исчезала в снежной пелене. Проклятый снег преследовал их, как сама смерть, сменившая черный саван на белый. Следы "субару" исчезли, зато колеи, проложенные украденным Оуэном "хамви", еще виднелись.
     Если пошевелиться, хвала Господу, можно спокойно добраться до предателя. Не сложнее, чем обычная прогулка в парке.
     - Думаю, нам он больше ни к чему, что лично я считаю огромным облегчением. Давай, Фредди. Давай.
     "Хамви" вильнул хвостом, но тут же выправился. Курц вынул пистолет и прижал к ноге. Иду за тобой, Оуэн. Иду за тобой, дружище. Начинай готовить обращение к Господу, потому что жить тебе осталось не больше часа.
     
     9
     
     Офис, который он так старательно обставил, роясь в мозгу и воспоминаниях, сейчас рушился на глазах.
     Джоунси неустанно метался взад и вперед, оглядывая комнату, сжав губы так плотно, что они побелели. По лбу катились капли пота, несмотря на то что здесь было чертовски холодно.
     Это было Падение Офиса Джоунси. Почти как Падение Дома Эшеров. Под ним завывала и клацала печь, так сильно, что пол трясся. Белый порошок - вероятно, снежные кристаллы - влетал в вентиляцию, собираясь на стене пушистым треугольником. Там, где он касался деревянных панелей, мгновенно появлялись царапины и плесень. Снимки падали на пол один за другим, как самоубийцы с крыши. Стул Имса, тот, который он всегда хотел иметь, именно тот, развалился надвое, словно разрубленный невидимым топором. Ящики стола выдвигались из гнезд и падали на ковровое покрытие. Панели красного дерева трескались и осыпались осенними листьями. Ставни, навязанные ему мистером Греем, дрожали и вибрировали с таким лязгом, что у Джоунси зубы ломило.
     Звать мистера Грея, допытываться, что происходит, не имело смысла.., и кроме того, Джоунси получал всю необходимую информацию. Он задержал мистера Грея, но тот смело принял вызов и, кажется, побеждает. Viva, мистер Грей, который либо достиг, либо вот-вот достигнет цели!
     Панели отрывались, обнажая грязную штукатурку, стены "Братьев Трекер", какими четверка друзей видела их в семьдесят восьмом, когда они прижимались лбами к стеклу, а их новый приятель, как ведено, покорно ждал внизу, пока они удовлетворят свое любопытство и проводят его домой.
     Еще одна панель брякнулась вниз со звуком рвущейся бумаги, открыв доску объявлений с единственным фото. Полароидным снимком. Не королева красоты, не Тина Джин Шлоссингер, какая-то незнакомая женщина, с глупой физиономией, задравшая юбку до самых трусиков. Дорогое ковровое покрытие вдруг съежилось, обнаружив зашарканный кафель и белые головастики использованных презервативов, оставленных парочками, приходившими сюда потрахаться под безразличным взглядом полароидной женщины, бывшей, в сущности, никем, просто артефактом пустого прошлого.
     Джоунси метался, припадая на больную ногу, впервые после несчастного случая разнывшуюся так нестерпимо, и понимал все - да, придется смириться и признать очевидное, в бедро словно напихали заноз и осколков стекла, а шея и плечи затекли и болят от непривычной тяжести. Мистер Грей в финальном рывке решил загнать его тело до смерти, принести в жертву, и Джоунси ничего не мог поделать.
     Единственное, что пока осталось невредимым, - Ловец снов. Правда, он тревожно раскачивался, описывая гигантские дуги, но не думал падать. Джоунси уставился на него. Он был готов умереть, но не так, не в этом вонючем офисе. Там, за его стенами, они когда-то вершили что-то доброе, почти благородное. Но сдохнуть здесь, под пыльным равнодушным взглядом женщины, пришпиленной к доске объявлений.., это казалось несправедливым. Плевать на весь мир, но он, Гэри Джоунс из Бруклина, Массачусетс, а раньше из Дерри, штат Мэн, и сейчас прямо с Джефферсон-трект, заслуживает лучшего.
     - Пожалуйста, я заслуживаю лучшего, чем это!!! - крикнул он пляшущей в воздухе паутине, и на распадающемся на глазах столе зазвонил телефон.
     Джоунси развернулся, скрипнув зубами от приступа свирепо-жгучей боли в бедре. Телефон, по которому он успел позвонить Генри, голубой "тримлайн", исчез. Вместо него на потрескавшейся столешнице нелепо торчал старомодный черный аппарат с наборным диском вместо кнопок и наклейкой, гласившей: ДА ПРЕБУДУТ С ТОБОЙ СИЛЫ. Тот самый, который родители подарили на день рождения! 949-7784. Номер, на который направили счет за разговор с Даддитсом много лет назад.
     Джоунси метнулся к телефону, наплевав на бедро, молясь, чтобы линия не расползлась, не разъединилась, прежде чем он успеет подбежать.
     - Алло! Алло! - твердил он, стараясь удержаться на дрожащем, прыгающем полу. Офис раскачивало, как судно в шторм.
     Чего он никак не думал услышать, так это голос Роберты.
     - Да, доктор, сейчас будете говорить.
     Раздался щелчок, такой резкий, что Джоунси поморщился. Наступило молчание. Джоунси застонал и уже хотел было положить трубку, когда последовал еще один щелчок.
     - Джоунси?
     Это Генри! Едва слышно, но все равно Генри!
     - Где ты? - завопил Джоунси. - Боже мой, Генри, это место рушится! И я распадаюсь вместе с ним!
     - Я в "Госслине", только я не там. Где бы ты ни был, ты тоже не там. Мы в больнице, куда тебя привезли после наезда...
     Треск, жужжание, шум - и снова Генри, на этот раз куда ближе и громче. Его единственная соломинка в катастрофе и хаосе.., но и не там тоже!
     - Что?!
     - Мы в Ловце снов, Джоунси! Мы в Ловце снов, и всегда там сидели! С самого семьдесят восьмого! Ловец - это Даддитс, но он умирает! Держится из последних сил, но не знаю, сколько еще...
     Щелчок, сопровождаемый жужжанием, противным, покалывающим ухо статическими разрядами.
     - Генри! Генри!!!
     - ..выходи! - Опять еле слышно, но голос у Генри отчаянный:
     - Ты должен выйти, Джоунси! Навстречу мне. Беги по Ловцу навстречу мне! Еще есть время! Мы можем достать этого сукина сына! Слышишь? Мы можем...
     Очередной щелчок, и линия отключилась. Корпус его детского телефона треснул, распался и выблевал беспорядочную путаницу проводов. Все, как один, оранжевые. Пораженные байрумом.
     Джоунси уронил аппарат и поднял глаза к качающемуся Ловцу снов, этой эфемерной паутине. Он вспомнил фразу, которую они так любили повторять в детстве, подхваченную из репертуара какого-то комика: "Где б ты ни был, там ты и есть".
     Одно время она почти затмила "День другой, дерьмо все то же", а может, и вышла на первое место, когда они стали старше и воображали себя умудренными жизнью, пресыщенными всезнайками. Где бы, ты ни был, там ты и есть. Только, если верить Генри, это не правда. Где бы они, по их мнению, ни были, они были не там.
     Они находились в Ловце снов.
     Джоунси снова поднял голову к потолку. И заметил, что от центра Ловца отходят четыре основных луча, на которых держались поперечные нити паутины. Эти четыре луча скрещиваются в середине, ядре этой маленькой вселенной, основе всего сооружения.
     Беги по Ловцу навстречу мне! Еще есть время!
     Джоунси повернулся и бросился к двери.
     
     10
     
     Мистер Грей тоже стоял у двери, той, что вела в помещение опоры. Дверь была закрыта. Неудивительно, учитывая все, что произошло с русской. Как говорил Джоунси, поздно закрывать дверь конюшни после того, как лошадь украли. Будь у него лом, все обошлось бы куда проще. Но и сейчас он не слишком тревожился. Как ему удалось обнаружить, весьма интересным побочным эффектом эмоциональной стороны человеческой натуры была способность рассчитывать наперед, чтобы не спровоцировать взрыв накопившихся эмоций, если замыслы пойдут прахом. Может, это явилось одной из причин, по которой этим созданиям удавалось выжить так долго.
     Предложение Джоунси сдаться, стать своим, таким же туземцем, то, которое почти заворожило мистера Грея, показалось таинственным и экзотичным, снова и снова приходило на ум, но мистер Грей упрямо его отбрасывал. Он выполнит свою миссию здесь, пойдет до конца. А потом - кто знает? Сандвичи с беконом. И то, что разум Джоунси определял как "коктейль". Прохладный, освежающий, слегка пьянящий напиток.
     Со стороны водохранилища прилетел злой ветер, залепив лицо мокрым снегом, на мгновение ослепив мистера Грея. Все равно что удар влажным полотенцем, вернувший его в настоящее, там, где у него имелась незаконченная работа.
     Он попятился к краю квадратной гранитной ступеньки, поскользнулся и упал на колени, не обращая внимания на кинжальный удар боли в бедро. Не для того он прошел весь этот путь, черные световые годы и белые мили, чтобы свалиться с лестницы и сломать шею либо нырнуть в Куэббин и умереть от переохлаждения в ледяной воде.
     Верхнюю ступеньку подпирала насыпь из дробленого камня. Перегнувшись через низкие перила, мистер Грей смахнул снег с насыпи и попытался вытащить разболтавшийся булыжник. Рядом с дверью тянулся ряд окон, узких, но не слишком.
     Звук был приглушен и ослаблен тяжелым сплошным покрывалом снега, но мистер Грей все же услышал его, рев приближающейся машины. Где-то рыщет еще одна, но та уже остановилась, вероятно, в конце Ист-стрит. Они едут, но уже поздно. Все кончено. До опоры еще не меньше мили, по неровной, предательски скользкой дороге. К тому времени, как они доберутся сюда, собака уже будет лежать на дне шахты, дохлая, но успевшая исторгнуть из себя байрум.
     Он сумел вытащить камень, стараясь действовать осторожно, чтобы не потревожить пульсирующее чужой жизнью тело спящей у него на плечах собаки. Отполз от края ступеньки и попытался встать. Но не мог. Огненный шар в бедре Джоунси снова распух. Неимоверным усилием он все-таки вскочил, хотя боль на мгновение ослепила его и, казалось, отдалась даже в зубах и висках.
     Мистер Грей прикрыл глаза, постоял немного, перенося тяжесть на здоровую ногу, совсем как лошадь, которой в подкову попал камешек. Прислонясь к запертой двери. Когда боль немного утихла, он камнем выбил стекло в левом от двери окне, порезав при этом руку Джоунси в нескольких местах. Один порез оказался довольно глубоким, и несколько больших осколков свисали с верхней фрамуги, как топор самодельной гильотины, но на такие вещи мистер Грей внимания не обращал. Как и на то, что Джоунси наконец покинул свое укрытие.
     Мистер Грей протиснулся сквозь окно, приземлился на холодном цементном полу и огляделся.
     Квадратное помещение длиной около тридцати футов. В дальнем конце окно, из которого, вне сомнения, открывается великолепный вид на водохранилище, особенно в ясный день. Но сейчас на него наброшено что-то вроде белой простыни. С одной стороны висит нечто, похожее на гигантское стальное ведро, с россыпью красных пятен на боках, только это не байрум, а окись, которую Джоунси идентифицирует как "ржавчину". Мистер Грей не был уверен в его предназначении, но предполагал, что в случае необходимости в этом ведре спускают людей в шахту.
     Железная крышка диаметром фута четыре на месте, лежит точно в центре пола. Он видит квадратную бороздку с одной стороны и оглядывается. К стене прислонены инструменты, и среди них лом, валяющийся в брызгах стекла из разбитого окна. Возможно, именно тот, которым русская перед смертью отодвинула крышку.
     Насколько я слышал, подумал мистер Грей, народ в Бостоне будет пить этого последнего байрума с утренним кофе как раз накануне Валентинова дня.
     Он поднял лом, с трудом, натужно дыша, дохромал до середины комнаты и сунул в щель.
     Лом вошел легко, как смазанный маслом.
     
     11
     
     Генри вешает трубку, набирает в легкие воздух, задерживает его.., и рвется к двери с табличкой: ОФИС. НЕ ВХОДИТЬ.
     - Эй, - квакает старая Рини Госслин со своего места у кассы. - Вернись, парнишка! Туда нельзя!
     Но Генри не останавливается, даже не замедляет шага, но, вломившись в дверь, вдруг понимает, да, он в самом деле парнишка, ниже своего теперешнего роста почти на фут, и хотя носит очки, но далеко не такие сильные, как нынче. Он мальчишка, но под разлетающимися волосами (немного поредевшими к тому времени, когда он переступил порог тридцатилетия) все же скрыт взрослый мозг.
     Я два, два, два в одном флаконе, думает он, вваливаясь в офис старого Госслина, и бешено кудахчет, заливается смехом, как в прежние деньки, когда все лучи Ловца были целы и сходились в центре, а Даддитс расставлял колышки. "Я чуть живот не надорвал, - говорили они, - чуть живот не надорвал, что за срань господня!" Он оказывается в офисе, но это не офис старика Госслина, где человек по имени Оуэн Андерхилл когда-то ставил человеку по имени не Абрахам Курц запись серых человечков, говоривших голосами знаменитых людей. Это коридор, больничный коридор, и Генри ничуть не удивлен. Это Массачусетская больница. Он ее создал.
     Здесь сыро и куда холоднее, чем в обычном коридоре, а стены заросли байрумом. Откуда-то доносятся стоны: Мне не нужны вы, не нужен укол, я хочу Джоунси. Джоунси знал Даддитса. Джоунси умер, умер в "скорой", Джоунси единственный, кто годится. Валите отсюда, поцелуйте меня в задницу, я хочу Джоунси.
     Но он не уйдет. Он старый, коварный мистер Смерть, и не собирается жаться в сторонке. У него тут дело.
     Он невидимкой крадется по коридору, где так холодно, что дыхание вырывается белым паром, мальчик в оранжевой куртке, которая скоро станет тесна. Жаль, что у него нет ружья, того, который зарядил для него отец Пита, но и ружье пропало, забыто, похоронено под грузом лет, вместе с телефоном Джоунси, украшенным наклейкой из "Звездных войн" (как они все завидовали этому телефону!), курткой Бивера, исполосованной молниями, и свитером Пита с эмблемой НАСА на груди. Похоронены под грузом лет. Некоторые мечты умирают и улетают на свободу, вот еще одна из горьких истин мира. Как их много, горьких истин...
     Он проходит мимо парочки смеющихся, болтающих сестер, одна из них повзрослевшая Джози Ринкенхауэр, а другая - женщина с полароидной фотографии, которую они видели в тот день через окно офиса "Братьев Трекер". Они не видят Генри, потому что для них он не существует, он сейчас в Ловце снов, бежит назад по лучу, к самому центру.
     Я эггмен, думает он. Время замедлилось, пространство искривилось, и эггмен идет вперед. Все дальше и дальше.
     Генри крадется по коридору на звук голоса мистера Грея.
     
     12
     
     Сквозь разбитое окно машины Курц отчетливо слышал неровные строчки выстрелов из автоматического ружья, пробудившие давно знакомые ощущения неловкости и нетерпения: злости на то, что стрельба началась без него, и страха, что все закончится, прежде чем он успеет оказаться на месте, и не останется никого, кроме раненых, скулящих: врача-врача-врача.
     - Жми, Фредди, - бросил он, перекрывая храп Перлмуттера.
     - Уж очень скользко, босс.
     - Все равно. У меня такое чувство, что мы почти...
     Он увидел розовое пятно на чистом белом занавесе снега, размытое, как кровь, сочившаяся из пореза на лице сквозь крем для бритья, и только потом различил силуэт "субару", уткнувшегося носом в землю. И в следующий момент Курц искренне раскаялся в недобрых мыслях по поводу водительского мастерства Фредди. Его заместитель попросту крутанул "баранку" вправо и прибавил скорости, когда "хамви" едва не забуксовал. Огромная машина, покорная рулю, буквально перемахнула через трещину. Толчок был весьма ощутимым. Курц, подброшенный вверх, ударился макушкой о крышу, да так, что из глаз посыпался фонтан искр. Руки Перлмуттера повисли, как у трупа, голова откинулась сначала назад, потом вперед. "Хамви" промчался рядом с "субару" так близко, что едва не задел ручку дверцы, и мощно попер вперед, по единственным теперь рубчатым слешам шин, примявших свежевыпавший снег.
     Теперь я у тебя на хвосте, Оуэн. Дышу прямо тебе в затылок, Оуэн, сгнои Господь твои голубые глаза, торжествующе твердил про себя Курц.
     Единственное, что беспокоило его, - недолгий взрыв пальбы. Что все это значит? Но как бы там ни было, а больше не стреляли.
     Впереди замаячило еще одно пятно, на этот раз оливково-зеленое. "Хаммер". Они ушли, возможно, ушли, но...
     - Готовность номер один, - сказал он Фредди. - Кое-кому пора платить долги.
     
     13
     
     К тому времени, когда Оуэн добрался до места, где Ист-стрит кончалась (вернее, растворялась в идущей на северо-восток Фицпатрик-роуд, как хотите, в зависимости от вашего воображения), вдали раздался шум моторов второго "хамви". Вероятно, Курц, в свою очередь, слышал его, "хамви" не так громогласны, как "харли", но и воркующими голубицами их не назовешь.
     Следы Джоунси окончательно исчезли, но Оуэн еще видел тропинку, отходившую от основной дороги и вьющуюся вдоль берега водохранилища.
     Оуэн заглушил мотор.
     - Генри, похоже, отсюда придется идти не...
     И осекся. Он так усердно пялился в лобовое стекло, так боялся вновь слететь в кювет, что ни разу не обернулся назад и не взглянул в зеркальце заднего обзора. И поэтому оказался совершенно не готов к тому, что увидит. Потрясен и поражен.
     Генри и Даддитс слились в том, что Оуэн посчитал последним объятием, прижавшись друг к другу щетинистыми щеками. Глаза закрыты, лица и куртки измазаны кровью. Дыхания не было слышно, и Оуэн решил, что оба умерли: Даддитс - от лейкемии, Генри - от сердечного приступа, вызванного переутомлением и невероятным, немыслимым, невыносимым тридцатичасовым стрессом. Он едва не вскрикнул, но тут веки чуть вздрогнули. У обоих.
     Обнявшиеся. Забрызганные кровью. Но не мертвые. Спящие.
     Спят и видят сны...
     Оуэн хотел было окликнуть Генри, но раздумал. Генри отказался покинуть лагерь в Джефферсон-трект и бросить заключенных на произвол судьбы, и хотя им это сошло с рук, но только по чистой случайности.., офигительному везению или улыбке судьбы.., если вы верите, что таковая бывает не только в телесериалах. Так или иначе, улизнуть незамеченным не удалось. На хвосте сидит Курц, вцепился, как бультерьер, и такого наверняка не случилось бы, не исчезни Оуэн и Генри потихоньку, под вой и свист бури.
     Что ж, как ни крути, ничего не изменишь, подумал Оуэн, открывая дверцу машины и спрыгнув на землю. Откуда-то с севера, из белой пустоты снега, донесся крик орла, противно нудившего насчет погоды. Сзади, с юга, слышался приближающийся рев машины Курца, этого надоедливого психа. Из-за долбанного снега невозможно сказать точно, насколько он успел подобраться к ним. В такую погоду все звуки обманчивы, приглушены снегом. Он может находиться в двух милях отсюда, а может и гораздо ближе. И Фредди с ним, чертов Фредди, идеальный солдат, Дольф Лундгрен из ада.
     Оуэн обошел машины, то и дело спотыкаясь, проклиная все на свете, и открыл кузов, надеясь найти автоматы, а может, и миномет. Никаких минометов, никаких гранат, зато нашлись четыре автоматические винтовки МП-5 и коробка с обоймами, в каждой по сто двадцать патронов.
     Там, в лагере, он вел игру по правилам Генри, им, наверное, удалось спасти несколько жизней, но на этот раз будет так, как посчитает нужным он, видит Бог, если он еще не заплатил сполна за чертово блюдо Рейплоу, значит, придется так и ходить в должниках. С этим он проживет, но недолго, если повезет не ему, а Курцу.
     Генри либо спит, либо в обмороке, либо соединился с умирающим другом в каком-то безумном, недоступном Оуэну слиянии сознаний. Пусть себе. Проснувшийся Генри, Генри бодрый и соображающий, наверняка попытается помешать тому, что должно случиться, что необходимо сделать, особенно если он прав относительно того, что Джоунси жив и скрывается где-то в глубинах разума, захваченного инопланетянином. Рука Оуэна не дрогнет.., и поскольку телепатии конец, он не услышит Джоунси, молящего о пощаде, даже если он все еще там. "Глок" хорошее оружие, но недостаточно надежное.
     МП-5 разорвет тело Гэри Джоунса в кровавые клочья.
     Оуэн схватил ружье, рассовал по карманам три дополнительные обоймы. Курц совсем близко - близко, близко, близко.
     Оуэн оглянулся, почти ожидая увидеть зеленовато-коричневую тушу второго "хамви", возникающую на Ист-стрит, одетым в камуфляж привидением, но дорога оставалась пуста. Хвала Иисусу, как сказал бы Курц.
     Окна "хаммера" уже заволокло снегом, но Оуэн, семеня мимо громады грузовика, разглядел силуэты двух тел на заднем сиденье, по-прежнему сплетенных в объятиях.
     - Прощайте, мальчики, - прошептал он. - Приятных сновидений.
     Если повезет, они так и не проснутся, когда Курц и Фредди придут за ними и положат конец их существованию перед началом охоты на главную добычу.
     Оуэн внезапно замер, поскользнулся и схватился за капот "хамви". Даддитс уже отработанный материал, но спасти Генри Девлина еще можно.
     Нет! - вопила часть разума, когда он взялся за ручку задней дверцы. Нет, времени не осталось!
     Но Оуэн решил рискнуть. Поставить на карту весь мир. Может, заплатить еще немного, в счет долга за блюдо Рейплоу, может, за то, что сделал вчера (эти голые серые фигурки, стоящие вокруг разбившегося корабля, с поднятыми руками, словно сдаваясь), возможно, просто ради Генри, сказавшего, что они герои, и мужественно пытавшегося исполнить свое предназначение.
     Не сочувствие, к дьяволу, подумал он, открывая дверь. Нет, сэр, никакого сочувствия к мудаку.
     Даддитс сидел ближе. Оуэн схватил его за воротник просторной куртки и дернул. Даддитс боком рухнул на сиденье. Кепка свалилась, открывая блестящий лысый череп. Генри, так и не отнявший рук от Даддитса, упал сверху и, не открывая глаз, тихо застонал. Оуэн наклонился и свирепо прошептал ему на ухо:
     - Только не вставай. Ради Господа Бога, Генри, не вставай. После чего он захлопнул дверцу, отступил шага на три и, прижав ствол к бедру, дал залп. Стекла "хамви" пошли трещинами, побелели и рассыпались. Гильзы запрыгали у ног Оуэна. Он снова подошел поближе и заглянул в дыру. Генри и Даддитс по-прежнему лежали неподвижно, засыпанные крошками стекла, залитые кровью Даддитса, и на первый взгляд казались самыми мертвыми из всех мертвецов, которых когда-либо видел Оуэн. Оставалось надеяться, что Курц не будет долго присматриваться. Слишком спешит. В любом случае Оуэн сделал все, что мог.
     Услышав резкий металлический лязг, он ухмыльнулся. Теперь-то он точно знает, где Курц: у той промоины, где закончил свой путь "субару". Хорошо бы, Курц и Фредди влепились носом в зад гребаной развалюхи, но, к сожалению, звук был не настолько громким. Все же теперь ясно, где они. В миле от них, в целой миле. Не так плохо, как он думал.
     - Полно времени, - буркнул Оуэн. Это, конечно, верно в отношении Курца, но как насчет другой стороны? Где мистер Грей сейчас?
     Держа винтовку за ремень, Оуэн пустился по тропе, ведущей к опоре №
     
     12.
     
     
     14
     
     Мистер Грей открыл для себя еще одну неприятную человеческую эмоцию - панику. Он прошел весь этот путь: световые годы сквозь космос, сотни миль сквозь снег, чтобы в конце дороги его так бездарно подвели мышцы Джоунси, безнадежно ослабевшие, отказавшиеся функционировать. К тому же железная крышка оказалась тяжелее, чем он представлял.
     В отчаянии он налег на лом так, что спина Джоунси, казалось, вот-вот переломится - и наконец был вознагражден узким ломтиком тьмы по краям ржавого железа. И скрежетом этого самого железа по бетону. Сдвинулась! На дюйм-другой, не больше, но сдвинулась!
     Но тут поясницу Джоунси прихватило так, что мистер Грей, шатаясь, прижимая ладони к больному месту и скрипя зубами (благодаря своему иммунитету, Джоунси сохранил все до одного), отступил. Похоже, он в самом деле разваливается.
     Лэд жалобно завизжал. Посмотрев на него, мистер Грей увидел, что тварь готова вырваться на волю. Хотя пес по-прежнему спал, брюхо раздулось до такой степени, что одна лапа неподвижно торчала в воздухе. Кожа внизу брюха натянулась, и казалось, вот-вот лопнет, вены быстро-быстро пульсировали. Из-под хвоста тянулась струйка крови.
     Мистер Грей наградил злобным взглядом ни в чем не повинный лом, так и торчавший в крышке. В воображении Джоунси русская представлялась стройной красоткой с черными волосами и темными трагическими глазами. На самом же деле она наверняка была широкоплечей, плотной и мускулистой, иначе как бы...
     Воздух разорвали выстрелы. В опасной близости. Слишком опасной. Мистер Грей, охнув, огляделся. Благодаря Джоунси частью его маски стала чисто человеческая коррозия сомнения. Впервые он осознал, что может потерпеть неудачу, да, неудачу, даже сейчас, когда цель так близка, что он слышит плеск воды, начинающей свое шестидесятимильное подземное путешествие. И все, что стоит между байрумом и остальным миром, - жалкая ржавая крышка весом сто двадцать фунтов.
     Плюясь визгливой отчаянной литанией Биверовых проклятий, мистер Грей ринулся вперед. Истерзанное тело Джоунси дергалось на ненадежной опоре больного бедра. Один из них вот-вот явится, тот, кого зовут Оуэн, и мистер Грей не смел надеяться, что сумеет заставить Оуэна прицелиться себе в грудь. Будь у него время, возможность застать Оуэна врасплох, тогда возможно. Но у него нет ни того, ни другого. Этот человек, который идет за ним, натаскан на убийство, это его ремесло.
     Мистер Грей взвился в воздух. Послышался вполне различимый хруст, это бедренная кость Джоунси, не выдержав непосильной нагрузки, вывернулась из сустава. Мистер Грей навалился на лом всей тяжестью тела Джоунси. Край снова поднялся, и на этот раз крышка проехалась по бетону едва не на целый фут. Снова появился черный полумесяц, в который когда-то скользнула русская. Не совсем полумесяц, скорее тонкое "С", выведенное пером каллиграфа.., но собака пройдет.
     Нога Джоунси больше не действовала (кстати, где Джоунси? До сих пор ни звука от его скандального хозяина), но это не важно. Он вполне может ползти.
     Мистер Грей так и сделал. Пополз по ледяному полу к тому месту, где лежал спящий колли, схватил Лэда за ошейник и потащил к скважине.
     
     15
     
     Зал Воспоминаний - просторное хранилище коробок - тоже вот-вот готов развалиться. Пол трясется, как в приступе бесконечного, медленного землетрясения, люминесцентные светильники чахоточно мигают, придавая помещению не правдоподобный, словно галлюцинация больного белой горячкой, вид.
     Джоунси мчится из последних сил, перебегает из коридора в коридор, чисто интуитивно находя путь в лабиринте. И непрерывно приказывает своему телу наплевать на проклятое бедро, в конце концов он теперь всего лишь чистый разум. Но с таким же успехом инвалид мог бы убеждать ампутированную конечность не болеть.
     Он летит мимо коробок с метками АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ВОЙНА, и КАФЕДРАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА, и ДЕТСКИЕ истории, и содержимое ВЕРХНЕГО ШКАФА. Натыкается на гору рассыпавшихся коробок, обозначенных КАРЛА, припадает на больную ногу, вопит от боли. Хватается за ящики (на этих надпись ГЕТТЕРСБЕРГ), чтобы удержаться от падения, и, наконец, видит дальний конец хранилища. Слава Богу, кажется, он оставил позади много миль.
     На двери таблички: БЛОК ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ. ПОЖАЛУЙСТА, ТИШЕ. И: ПОСЕЩЕНИЕ ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ.
     Точно, именно туда его и привезли. Там он проснулся и услышал зов хитрого мистера Смерти, притворявшегося, будто зовет Марси.
     Джоунси влетает в двери и оказывается в другом мире, который узнает сразу: белый с голубым коридор блока интенсивной терапии, где четыре дня спустя после несчастного случая он сделал первые нерешительные шажки. Прохромав с дюжину футов по выложенному кафелем коридору, он замечает брызги байрума, расплескавшиеся по стенам, слышит непривычную для больницы, хоть и тихую, музыку, кажется, это "Роллинг Стоунз" поют "Сочувствие дьяволу".
     Он только успевает понять, что это за песня, как бедро взрывается термоядерной вспышкой. Джоунси удивленно вскрикивает и валится на черно-красный кафель блока интенсивной терапии, хватаясь за ногу. Совсем как тогда, после наезда, удушливое облако багровой агонии. Он катается по полу, глядя на мерцающие световые табло, на круглые динамики, из которых доносится музыка ("Анастасия кричала напрасно"), музыка из иного мира, когда боль так ужасна, все остальное в ином мире, боль превращает суть и истинный смысл в бесплотную тень, любовь - в пародию и насмешку, это он узнал еще в марте и теперь должен узнавать снова. Он катается и катается, вцепившись в распухшее бедро, глаза вылезают из орбит, рот превратился в уродливо растянутую щель, и в глубине души он уже понимает, что случилось, знает: мистер Грей. Сукин сын мистер Грей сломал его уже однажды сломанное бедро.
     И тут издалека, из того другого мира, он слышит знакомый голос. Голос ребенка:
     Джоунси!
     Отдающийся эхом.., искаженный.., но не настолько далекий. Не этот коридор, но один из соседних. Чей голос? Кого-то из его ребятишек? Может, Джона? Нет...
     Джоунси, скорее! Он идет убить тебя! Оуэн идет убить тебя!
     Джоунси понятия не имеет, кто такой Оуэн, но узнает голос. Генри Девлин. Не теперешний Генри, не тот, которого он в последний раз видел перед поездкой в магазин Госслина. Тот Генри, с которым он вырос, тот, который сказал Ричи Гренадо, что они всем разболтают, если он не прекратит издеваться над Даддитсом, а Ричи и его дружки никогда не поймают Пита, потому что Пит бегает быстро - хрен догонишь.
     Не могу! - откликается Джоунси, продолжая кататься по полу. Он чувствует, как что-то меняется, исподволь, постепенно, но вот что? - Не могу, он снова сломал мне бедро, сукин сын сломал...
     И вдруг понимает, что происходит: боль откатывается назад. Все равно что смотреть перематывающуюся кассету: молоко течет из стакана в пакет, цветок, который должен расцвести, благодаря чуду неподвластной бегу времени фотографии, наоборот, свертывает лепестки.
     Причина становится очевидной, когда он опускает глаза и видит ярко-оранжевую куртку, купленную когда-то матерью в "Сирее", перед первой поездкой в "Дыру в стене", когда Генри раздобыл оленя, и все они вместе убили Ричи Гренадо и его приятелей, убили сном, возможно, не намереваясь делать этого, но тем не менее все же сделали.
     Он снова стал мальчишкой, четырнадцатилетним мальчишкой, и избавился от боли. Немудрено: бедро будет сломано только через двадцать три года. И тут в мозгу все с грохотом сходится вместе, валится на свои места: нет и не было никакого мистера Грея. Мистер Грей живет в Ловце снов, и нигде больше. Он реален не более чем боль в бедре.
     Я защищен, думает он, вставая. Ни пятнышка байрума. И в моей голове не просто воспоминания, а истинный призрак в машине. Он - это я. Господи боже, мистер Грей - это я.
     Джоунси вскакивает и пускается бежать, так быстро, что едва не влепился носом в угол. Но устоял: ловкие быстрые ноги четырнадцатилетнего подростка несут его вперед. И никакой боли, никакой боли!
     Следующий коридор ему знаком. Здесь стоит каталка с судном. Мимо нее осторожно семенит на тонких ножках олень, которого он видел тогда в Кембридже перед наездом. Вокруг бархатистой шеи широкий ошейник, с ошейника огромным амулетом свисает его магический кристалл. Джоунси мчится мимо оленя, который смотрит на него огромными кроткими глазами.
     Джоунси!
     Уже близко. Совсем близко.
     Джоунси!
     Джоунси удваивает скорость, ноги летят, молодые легкие дышат свободно, никакого байрума, потому что он невосприимчив, нет никакого мистера Грея, по крайней мере в нем, мистер Грей в больничной палате, и все время там был, мистер Грей, эта фантомная боль в отрезанной конечности, которую до сих пор чувствуешь, призрак в машине, призрак, подключенный к аппаратуре жизнеобеспечения, и аппаратура жизнеобеспечения - это он.
     Он сворачивает за очередной угол. Перед ним три открытые двери. У четвертой, закрытой, стоит Генри. Ему четырнадцать, как и Джоунси. На Генри тоже оранжевая куртка. Очки, как всегда, сползли на кончик носа, и он отчаянно машет рукой.
     Скорее! Скорее, Джоунси! Даддитс долго не продержится! Если он умрет раньше, чем мы убьем мистера Грея...
     Джоунси подлетает к Генри. Ему хочется раскинуть руки, обнять друга, но времени нет.
     Это я во всем виноват, говорит он Генри высоким юношеским тенорком.
     Не правда, отвечает Генри, глядя на него, со знакомым нетерпением, внушающим в детстве такой ужас Питу, Биву и Джоунси: в отличие от них Генри всегда думал наперед, всегда еле-еле удерживался, чтобы не прыгнуть в будущее, оставив их всех позади. Они, похоже, всегда были гирями на его плечах.
     Но...
     Ты еще скажи, что Даддитс убил Ричи Гренадо, а мы - его сообщники. Он был тем, кем был, Джоунси, и сделал нас теми, кто мы есть.., но не намеренно. Единственное, что он мог сделать намеренно, - завязать шнурки на ботинках, разве не знаешь?
     И Джоунси думает: Агу? Соку?
     Генри! Даддитс... держится ради нас, Джоунси. Я тебе говорил. И держит нас.
     В Ловце снов.
     Верно. Ну что, будем стоять здесь и спорить, пока мир летит к чертям, или...
     Нужно прикончить сукина сына, говорит Джоунси и тянется к дверной ручке. Над ней висит табличка с предупреждением: ИНФЕКЦИИ НЕ ОБНАРУЖЕНО. IL N'Y A PAS D'INFECTION, и внезапно он видит обе стороны медали, двойной смысл, который не каждому дано распознать. Все равно что оптический обман Эшера. Взгляни под одним углом, увидишь правду. Взгляни под другим, поймешь, что это самая чудовищная ложь во всей вселенной.
     Ловец снов, думает Джоунси и поворачивает ручку.
     Палата - царство торжествующего байрума. Джунгли из кошмарных снов, заплетенные лианами, ползучими растениями, лозами, перевитыми, скрученными в кроваво-красные косы. Здесь несет серой и леденящим этиловым спиртом, вонью пусковой жидкости, налитой во взбрыкнувший карбюратор морозным январским утром. Хорошо еще, что не нужно бояться срань-хорьков, только не здесь, они на другом луче Ловца в другом месте и времени. Байрум пока остается проблемой Лэда, колли, незначительной фигуры во всей этой истории.
     Телевизор включен, и хотя экран зарос байрумом, все же на поверхность упорно пробиваются призрачные черно-белые фигуры. Мужчина волочит труп собаки по цементному полу, пыльному, усыпанному мертвыми осенним листьями. Странное помещение напоминает склеп из ужастиков пятидесятых, которые так любит смотреть Джоунси. Но это не склеп: слышится глухой плеск бегущей воды.
     В центре пола - круглая ржавая крышка с выдавленными на поверхности буквами МУВС - Массачусетское управление водоснабжения. Буквы выпирают даже сквозь красноватую корку. Еще бы! Для мистера Грея, чья физическая сущность погибла еще там, в "Дыре в стене", они означают все.
     Фигурально говоря, весь мир.
     Крышка немного сдвинута, открывая полумесяц абсолютной черноты. Джоунси сознает, что мужчина, который тянет пса, - он сам, и пес еще не сдох. Его тело оставляет на цементе тонкий кровяной след, а задние лапы подергиваются. Словно загребают.
     Брось ты свое кино, рычит Генри, и Джоунси оборачивается к лежащей на постели фигуре. Серому существу, прикрытому испещренной байрумом простыней - до самой груди, плоской, безволосой, без сосков, без пор, серой плоти, обтянутой серой кожей. Джоунси, даже не глядя, знает, что пупка тоже нет, потому что эта тварь никогда не рождалась на свет. Он всего лишь детское представление о жителе иного мира, воплощенное в жизнь подсознанием тех, кто впервые столкнулся с байрумом. Они никогда не существовали как реальные особи - пришельцы, инопланетяне. Серые, как физические тела, были созданы человеческим воображением, вышли из Ловца снов, и эта мысль доставляет Джоунси некоторое облегчение. Не его одного одурачили. По крайней мере это уже что-то.
     И еще кое-что его радует: взгляд этих отвратительных черных глаз. В них плещется страх.
     
     16
     
     - Я готов, - спокойно объявил Фредди, останавливая "хамви", проехавший еще три мили.
     - Прекрасно, - кивнул Курц. - Осмотри "ХМВ". Я прикрою.
     - Сейчас.
     Фредди взглянул на Перлмуттера, живот которого достиг угрожающих размеров, потом на "хаммер" Оуэна. Причина стрельбы, слышанной раньше, была вполне очевидна: "хаммер" буквально изрешетили. Оставался один вопрос: кто держал оружие и кому достались пули. Следы, уводившие от машины, быстро становились почти неразличимыми, но пока по ним еще можно идти. Одиночные следы. Следы тяжелых ботинок. Оуэн?!
     - Ну же, Фредди!
     Фредди вышел на дорогу, и Курц последовал за ним. Фредди услышал щелчок курка. Надеется на свой девятимиллиметровый. Что ж, босс прав, с этим он управляется как никто другой.
     Мгновенный озноб прошел по спине, едва Курц прицелился ТУДА. Прямо ТУДА. Но что за чушь! Оуэн, да, Оуэн - дело другое, не так ли? Оуэн переступил Черту.
     
     17
     
     При виде двух мальчишек, молча надвигающихся на затканную байрумом кровать, мистер Грей принимается лихорадочно нажимать кнопку вызова медсестры, но никто не является.
     Наверное, все системы задушены байрумом, думает Джоунси. Тем хуже, мистер Грей, тем хуже для вас.
     Он оборачивается к телевизору и видит, что его экранный двойник уже успел подтащить колли к краю шахты. Может, они опоздали? А может, нет. Пока сказать невозможно. Колесо еще вертится.
     Привет, мистер Грей, я так хотел познакомиться с вами, произносит Генри, вытаскивая мохнатую от байрума подушку из-под безухой узкой головы лежащего. Мистер Грей пытается уползти на другой край кровати, но Джоунси придавливает его к матрацу, хватает тоненькие ребячьи руки пришельца. Кожа ни горяча и ни холодна. И вообще на ощупь не кажется кожей. Что-то вроде...
     Вроде пустоты, думает он, как во сне.
     Мистер Грей? - спрашивает Генри. Так мы приветствуем гостей на планете Земля.
     Под руками Джоунси мистер Грей пытается сопротивляться и слабо извивается. Откуда-то слышится истерический писк монитора, словно у этого создания действительно было сердце, которое сейчас перестало биться.
     Джоунси смотрит на умирающего монстра и мечтает только о том, чтобы все это поскорее кончилось.
     
     18
     
     Мистер Грей дотянул Лэда до железной крышки, которую ухитрился отодвинуть. Со дна шахты доносились мерный рокот бегущей воды и затхлый сырой запах.
     Если делать что-то, делай быстро и на совесть.., это из коробки с меткой ШЕКСПИР.
     Задние лапы пса судорожно подергивались, и мистер Грей слышал влажное хлюпанье раздираемой плоти: это байрум продирался одним концом и жевал другим, пробивая себе путь наружу. Под хвостом пса слышался рассерженный цокот, словно чириканье возмущенной обезьянки.
     Нужно впихнуть собаку в шахту прежде, чем тварь выйдет наружу. Совсем не обязательно, чтобы она родилась в воде, но в этом случае шанс на выживание будет куда выше.
     Мистер Грей попытался протолкнуть собачью голову в отверстие между крышкой и цементом, но не сумел. Шея нелепо изогнулась и бессмысленно скалившаяся морда вывернулась наверх. Все еще не просыпаясь (а может, и потеряв сознание), собака тихо сдавленно залаяла.
     И не пролезала в отверстие.
     - Трахни меня, Фредди! - взвыл мистер Грей, почти не замечая грызущую бедро Джоунси боль и, уж конечно, не обращая внимания на напряженное белое лицо Джоунси, зеленовато-карие глаза, мокрые от слез усталости и крушения надежд. Зато сознавал, остро, с ужасом сознавал: что-то происходит. "Происходит у меня за спиной", - как сказал бы Джоунси. И кто еще мог быть? Кто еще, как не Джоунси, его негостеприимный хозяин?
     - Мать твою! - завопил он проклятому, ненавистному, упрямому, чуточку-слишком-большому псу. - Ты нырнешь вниз, слышишь! ТЫ НЫР...
     Слова застряли в горле. Почему-то он больше не мог крикнуть, хотя смертельно хотел, как бы он хотел крикнуть, стукнуть кулаком по чему-нибудь первому попавшемуся (хотя бы по бедной умирающей беременной собаке). Но почему-то не мог не то что крикнуть, но даже вдохнуть. Что делает с ним Джоунси?
     Он не ожидал ответа. Но получил. Незнакомым голосом, полным холодной ярости.
     Так мы приветствуем гостей на планете Земля.
     
     19
     
     Беспомощно мотающиеся трехпалые руки серого существа на больничной постели внезапно поднимаются и на мгновение отталкивают подушку. Черные глаза, пялившиеся с плоского стертого лица без черт, наливаются злобой и страхом. Серое создание задыхается. И хотя оно не существует в реальности, даже в мозгу Джоунси, по крайней мере как физический артефакт, яростно сражается за жизнь. Генри хоть и не может сочувствовать, но понимает. Мистер Грей хочет того же, что и Джоунси, Даддитс и даже сам Генри, ибо, несмотря на его черные мысли, разве сердце перестало биться? Разве печень не очищает его кровь? Разве тело не продолжает вести невидимые войны против всего, начиная от обычного зла до рака и самого байрума? Тело либо глупо, либо бесконечно мудро, но в любом случае свободно от разрушительного колдовства мысли: оно просто стоит насмерть и борется, пока не иссякают силы. Если мистер Грей и был другим когда-то, сейчас все изменилось. Он хочет жить.
     Но вряд ли у тебя получится, хладнокровно, почти успокаивающе сообщает Генри. Не думаю, друг мой.
     И вновь прижимает подушку к лицу мистера Грея.
     
     20
     
     Дыхательные пути мистера Грея опять открыты. Он жадно глотает холодный воздух, раз, другой.., и внезапно все кончается. Они душат его. Давят. Убивают.
     Нет!!! Поцелуй меня в задницу! Поцелуй меня в сраную задницу! ВЫ НЕ СМЕЕТЕ!
     Он оттаскивает собаку и поворачивает боком, совсем как уже опоздавший на самолет пассажир пытается втиснуть в чемодан последнюю неподатливую вещь.
     Так он пройдет, думает мистер Грей.
     Да. Пройдет. Даже если придется раздавить собачье брюхо руками Джоунси, и байрум вырвется наружу. Так или иначе, но чертова скотина пройдет.
     Распухающее лицо. Вылезающие из орбит глаза. Перекрытое дыхание. Единственная жирная вена, пульсирующая в середине лба Джоунси. Мистер Грей, не помня себя, пихал и пихал собаку в провал и в отчаянии принялся долбить собаку кулаками в грудь.
     Лезь же, черт бы тебя побрал, лезь!
     
     
     ЛЕЗЬ!
     
     21
     
     Фредди Джонсон сунул карабин в окно брошенного "хаммера", а в это время Курц, крадущийся за его спиной (чем-то это напоминало атаку на корабль серых), ждал, что будет дальше.
     - Два штафирки, босс. Похоже, Оуэн решил избавиться от лишнего мусора, прежде чем двинуться дальше.
     - Мертвы?
     - Как поленья. Скорее всего Девлин, и тот, другой. За которым они заезжали.
     Курц подошел к Фредди, сунул голову в разбитое окно и кивнул. Ему они тоже показались мертвыми, пара белых личинок, скорчившихся на заднем сиденье, все в крови и стеклянной крошке. Он поднял было пистолет, собираясь поставить последнюю точку. Чтобы все было наверняка. По одному в лоб каждому.., не повредит, пожалуй. Поднял.., и опустил. Оуэн, вероятнее всего, не слышал их мотора. Снег был поразительно тяжелым и мокрым, настоящее акустическое одеяло, так что все возможно. Зато наверняка услышит выстрелы.
     Курц резко обернулся.
     - Показывай дорогу, дружище, и смотри, поосторожнее, кажется, под ногами чистый лед Кроме того, мы еще можем застать его врасплох. Думаю, стоит помнить об этом, ясно?
     Фредди кивнул.
     Курц улыбнулся и сразу стал удивительно похож на скалящийся череп.
     - Если повезет, дружище, Оуэн Андерхилл отправится в ад, даже не поняв, что уже сдох.
     
     22
     
     Телевизионный пульт, прямоугольник черного пластика, покрытый байрумом, лежит на тумбочке мистера Грея. Джоунси хватает его, голосом, странно похожим на тенор Бивера, бормочет:
     - Мать твою, дерьмо чертово, - и со всех сил грохает им о край стола, будто крутое яйцо разбивает. Пульт лопается, выплескивая батарейки и оставляя в руках Джоунси уродливый пластмассовый обломок. Он тянется к подушке, которую Генри прижимает к лицу барахтающейся твари. И на мгновение колеблется, вспоминая первую встречу с мистером Греем, их единственную встречу. Дверная ручка ванной, точно так же оставшаяся в его ладони, после того как лопнул стержень. Ощущение полной тьмы, когда тень существа упала на него. Тогда все казалось достаточно реальным. Реальным, как розы. Реальным, как дождевые капли. Джоунси повернулся и увидел его - кем бы ни был мистер Грей, прежде чем стал мистером Греем - стоящего в большой центральной комнате. Герой сотен художественных и документальных фильмов "о необъяснимом". Только очень старый. Старый и больной. Уже тогда готовый пациент блока интенсивной терапии.
     - Марси, - сказало ОНО, вылущив слово прямо из мозга Джоунси. Вытащив его, как пробку. Проделав дыру, через которую смогло вползти. И потом, взорвавшись, как хлопушка в Новый год, засыпало все байрумом вместо конфетти, и... и я довообразил остальное. Так ведь было, верно? Очередной случай интергалактической шизофрении. Вот и все.
     Джоунси! - вопит Генри. Если собираешься сделать это, давай!
     Ну вот, мистер Грей, думает Джоунси, готовьтесь платить...
     
     23
     
     Мистер Грей наполовину протолкнул тело Лэда в шахту, когда голову заполнил голос Джоунси.
     Ну вот, мистер Грей, готовьтесь платить по счетам. Своей шкурой.
     Горло Джоунси разрывает боль. Мистер Грей поднимает руки Джоунси, из глотки вырывается ужасающее бульканье, так и не сумевшее перейти в вопль. И на этот раз рвется не заросшая щетиной шея Джоунси, а его собственная плоть. Его захлестывает волна потрясенного неверия, последняя эмоция, украденная им у Джоунси.
     Этого не может быть.., не может быть.., поможет...
     Они всегда прибывали в кораблях, эти артефакты, они всегда поднимали руки, сдаваясь, они всегда побеждали. Этого не может быть.
     И все же каким-то непостижимым образом оказалось, что может.
     Сознание байрума не столько меркнет, сколько распадается. Умирая, сущность, когда-то бывшая мистером Греем, возвратилась в исходное состояние. По мере того как он превращался в оно (и как раз за миг до того, как оно стало ничем), мистер Грей дал собаке отчаянный злобный пинок. Лэд нырнул в отверстие, но умудрился застрять на полпути.
     Последней, окрашенной Джоунси мыслью байрума было:
     Мне следовало бы принять предложение. Стать чело...
     
     24
     
     Джоунси полосует острым обломком ТВ-пульта голую морщинистую шею мистера Грея. Рана распахивается, как огромный рот, и оттуда выплескивается облако красновато-золотистой пыли, окрашивая воздух алым, оседая на покрывале хлопьями пыли и пуха.
     Тело мистера Грея дергается, словно пораженное током, под руками Джоунси и Генри и внезапно съеживается, как сон, которым всегда и было, и становится чем-то знакомым. Сначала Джоунси не может сообразить, чем именно, но тут его осеняет. Останки мистера Грея выглядят совсем как резинки, валяющиеся на полу заброшенного офиса депо братьев Трекер.
     Он...
     ...мертв! - хочет договорить Джоунси и корчится от подлого удара рвущей боли. На этот раз не в бедре, а в голове. И горле. Шею обвило огненное ожерелье. И вся комната становится прозрачной, будь он проклят, если это не так. Он смотрит прямо сквозь стену и заглядывает в помещение опоры, где собака, застрявшая в дыре, производит на свет омерзительное красное создание, похожее на хорька, скрещенного с огромным, пропитанным кровью червем. Джоунси знает, что это такое: очередной байрум.
     Покрытая кровью, дерьмом и пленочными лохмотьями собственной плаценты, тварь смотрит на него бессмысленными черными глазами (его глазами, думает Джоунси, глазами мистера Грея), оно рождается прямо в этот момент, вытягивает свое неестественно гибкое тело, пытаясь освободиться, упасть в темноту, полететь навстречу переливам бегущей воды.
     Джоунси смотрит на Генри.
     Генри смотрит на Джоунси.
     На мгновение юные перепуганные глаза встречаются.., и сами они тоже исчезают.
     Даддитс, шепчет Генри откуда-то издалека.., издалека.., издалека... Даддитс уходит, Джоунси,..
     Прощай. Возможно, Генри хочет сказать "прощай". Но не успевает. Оба растаяли.
     
     25
     
     Отчаянное головокружение, и Джоунси оказывается нигде, в пустоте, где ему плохо, ужасно плохо, невероятно плохо. Наверное, он умирает, убил себя вместе с мистером Греем, перерезал собственное горло, как говорится.
     В себя его привела боль. Не в горле, эта прошла, и можно снова дышать. Он даже слышал, как воздух входит и выходит, громкими сухими всхлипами. Нет, эта боль - старая знакомая. Бедро. Боль поймала его и швырнула обратно в мир, раскручивая вокруг распухшей, вопящей оси, как волчок.
     По крайней мере эта часть реальна, подумал он. Эта часть не попала в паутину Ловца.
     Этот чудовищный стрекот.
     Джоунси увидел хорькоподобную тварь, свесившуюся в темноту, цеплявшуюся за край хвостом, который еще не вышел из собаки. Джоунси рванулся вперед и обхватил руками скользкое трясущееся тело как раз в тот момент, когда оно освободилось. Он подался назад, стараясь не обращать внимания на пульсирующее жаром бедро, держа извивающуюся, чирикающую тварь над головой, как укротитель с боа-констриктором. "Боа" конвульсивно дергался, клацая зубами, выгибаясь, пытаясь вцепиться в руку Джоунси. Твари удалось добраться до рукава куртки и располосовать его, выпустив почти невесомые белые пряди набивки.
     Словно почувствовав чей-то взгляд, Джоунси повернулся и увидел мужчину, застывшего в разбитом окне, через которое пробрался мистер Грей. Незнакомец с вытянутым от изумления лицом был в камуфляжной куртке и держал ружье.
     Джоунси отшвырнул сопротивляющегося хорька как можно дальше, что оказалось не слишком трудно. Тварь пролетела футов десять, прежде чем с мокрым хлюпаньем приземлилась на пол и немедленно поползла к шахте. Тело собаки заткнуло отверстие, но не до конца. Места оставалось достаточно.
     - Стреляй! - завопил Джоунси мужчине с ружьем. - Ради Бога, стреляй, пока она не добралась до воды!
     Но мужчина в окне словно оцепенел. Последняя надежда мира стояла, как пригвожденная к месту, тупо раскрыв рот.
     
     26
     
     Оуэн просто не верил собственным глазам. Какая-то красная тварь, жуткий, уродливый, безногий хорек. Одно дело - слышать о подобных вещах, и совсем другое - видеть. Оно подбиралось к дыре посреди пола, в которой застряла собака, вытянувшая неестественно застывшие лапы вверх, словно прося пощады.
     Мужчина, должно быть, Тифозный Джоунси, орет, требуя, чтобы он застрелил тварь, но руки Оуэна не поднимаются, словно покрытые свинцом. Тварь вот-вот улизнет, после всего, что было, то, что он надеялся предотвратить, сейчас произойдет прямо перед его носом. Все равно что попасть в ад и жариться на сковороде.
     Он зачарованно наблюдал, как тварь скользит все ближе, издавая жуткий обезьяний щебет, отдающийся, кажется, в самом центре мозга, наблюдал, как Джоунси рвется вперед в отчаянной надежде схватить ее или по крайней мере отогнать. Бесполезно. Мешала собака.
     Оуэн снова скомандовал рукам поднять ружье и прицелиться, но ничего не вышло. МП-5 с таким же успехом могла находиться в другой галактике. Он вот-вот позволит твари удрать. Будет торчать здесь, как чучело, и позволит ей улизнуть. Боже, помоги ему.
     Боже, помоги им всем.
     
     27
     
     Генри пошевелился и, как пьяный, не разлепив еще сомкнутых век, сел и прислонился к спинке сиденья. В волосах застряли какие-то крошки. Он стряхнул их, все еще захваченный сном о больнице (только это был не сон, подумал он), и тут же острый укол боли вернул его во что-то вроде реальности. Стекло? Голова забита кусочками стекла. Все сиденье и пол переливались сотнями крошечных радуг. И Даддитс.
     - Дадс?
     Бесполезно, разумеется. Даддитс мертв. Должно быть, мертв. Он потратил остатки угасающей энергии на то, чтобы привести Генри и Джоунси в больничную палату.
     Но Даддитс застонал. Глаза его открылись, и глядя в них, Генри вновь вернулся на снежную дорогу-тупик. Дорогу в один конец. Глаза Даддитса были красно-кровавыми нолями. Глаза сивиллы.
     - Уби, - вскрикнул Даддитс. Руки его поднялись, словно держа невидимое ружье. Он словно целился в невидимую мишень. - Убу-у! Поа а аоту!
     Пора за работу...
     В ответ откуда-то из леса донеслись два ружейных выстрела.
     Пауза.
     Третий выстрел.
     - Дад... - прошептал Генри. - Даддитс! Даддитс увидел его. Даже полными крови глазами Даддитс видел его. Генри более чем чувствовал это: на миг он действительно видел себя глазами Даддитса. Все равно что смотреть в волшебное зеркало. Он видел когдатошнего Генри, парнишку, глядевшего на мир сквозь роговые очки, чересчур большие для его лица и всегда соскальзывающие на кончик носа. Он чувствовал любовь Даддитса к нему, простую, незамысловатую эмоцию, не замутненную ни сомнением, ни эгоизмом, ни даже благодарностью.
     Генри обнял Даддитса и, ощутив невесомость его тела, заплакал.
     - Тебе везло, приятель, - прошептал он, жалея, что нет рядом Бивера. Бивер мог сделать недоступное Генри - убаюкать Даддитса. - Ты всегда был самым счастливым из нас, вот что я думаю.
     - Ени, - пробормотал Даддитс, осторожно коснувшись щеки Генри. Он улыбался и выговорил на удивление правильно:
     - Я люблю тебя, Ени.
     
     28
     
     Впереди раздались два выстрела - хлесткие удары карабина. Не так уж и далеко. Курц остановился. Фредди отошел уже футов на двадцать и замер у таблички, воспрещавшей рыбалку вблизи от опор.
     Третий выстрел, и тишина.
     - Босс, - сказал Фредди, - там какая-то заварушка.
     - Ты ничего не видишь?
     Фредди покачал головой.
     Курц приблизился к нему, даже в этот момент немного развеселившись, когда Фредди нервно дернулся, ощутив на плече руку босса. Дернулся? И не зря. Нюх у него что надо. Если Эйбу Курцу удастся пережить следующие пятнадцать - двадцать минут, в новый сияющий мир он намерен отправиться один. Никто не будет висеть над душой, никто тяжким грузом не ляжет на плечи, никаких свидетелей его последней партизанской войны. Фредди может питать какие угодно подозрения, но наверняка не знает правды. Ничего не поделаешь, телепатия прошла, как грипп. Печально, конечно. Печально для Фредди.
     - Похоже, Оуэн нашел кого еще убить, - прошептал Курц Фредди на ухо, в котором еще оставалось несколько прядей Рипли, побелевших и сухих.
     - Пожалуй, стоит его достать.
     - Господи, ни за что, - вскинулся Курц. - И не думай. Похоже, пришло время - к сожалению, оно когда-нибудь, да приходит, - когда мы должны отступить. Спрячемся за деревьями. Посмотрим, кто останется и кто вернется. Если кто-то вообще вернется. Дадим им десять минут, согласен? Думаю, десяти минут более чем достаточно.
     
     29
     
     Слова, наполнившие мозг Оуэна Андерхилла, хоть и не имели смысла, различались вполне ясно: "Скуби! Скуби Ду! Пора за работу!" Карабин поднялся. Не он его поднял, но когда сила, поднявшая ружье, покинула его, Оуэн обрел собственную. Он поставил переводчик автоматического оружия в режим одиночных выстрелов, прицелился и дважды спустил курок. Первая пуля ударила в пол перед головой хорька и срикошетила. Полетели осколки цемента. Тварь отпрянула, повернулась, увидела его и ощерила полную пасть острых иголок.
     - Правильно, красавица, - кивнул Оуэн. - Улыбнись в камеру, сейчас вылетит птичка.
     Вторая пуля влепилась прямо в безрадостную ухмылку хорька. Он отлетел назад, ударился о стену и сполз на пол. Но в безголовом теле еще сохранились инстинкты. Оно снова, уже медленнее, поползло вперед. Оуэн снова поднял ружье и, щурясь в прицел, подумал о Рейплоу, Дике и Айрин. Хорошие люди. Добрые соседи. Если нужна чашка сахара или пинта молока (или плечо, на котором можно поплакать), стоило только постучаться в соседнюю дверь, и глядишь, все в порядке.
     "Говорят, это удар!" - крикнул мистер Рейплоу, а Оуэну показалось "подарок". Ребенок, что с него возьмешь!
     Так что этот за Рейплоу. И за малыша, понявшего все не так.
     Оуэн выстрелил в третий раз. Пуля разорвала тварь надвое. Кровавые куски дернулись.., дернулись.., замерли.
     Оуэн снова вскинул карабин. Дуло уставилось в самый центр лба Гэри Джоунса.
     Тот не мигая смотрел на него. Оуэн был измучен.., почти до смерти, но даже сейчас держался достойно. Презирая боль и усталость.
     Джоунси поднял руки.
     - Можете мне не верить, - начал он, - но мистер Грей мертв. Я перерезал ему глотку, пока Генри душил его подушкой, ну прямо как в "Крестном отце".
     - Неужели? - обронил Оуэн без всякого ехидства. - И где же, если не секрет, состоялась казнь?
     - В Массачусетской больнице нашего сознания, - пояснил Джоунси, коротко засмеявшись. Более грустного смеха Оуэн в жизни не слышал. - Там, где по коридорам бродит олень и по телевизору передают единственную программу: старое кино "Сочувствие дьяволу".
     Оуэн слегка дернулся.
     - Стреляй, если считаешь нужным, солдат. Я спас мир - с некоторой огневой поддержкой, разумеется. Твоей, чего уж тут скрывать. Можешь отплатить мне за услугу традиционным способом. Кроме того, ублюдок снова сломал мне бедро. Небольшой прощальный подарок от человечка, которого здесь не было. Боль, - Джоунси хищно ощерился, - почти нестерпима.
     Оуэн продолжал целиться еще с секунду, потом опустил ружье.
     - Это можно пережить, - усмехнулся он. Джоунси бессильно упал навзничь, застонал и кое-как перенес вес тела на здоровый бок.
     - Даддитс мертв. Он стоил нас двоих, вместе взятых... И теперь он мертв. - Он на мгновение прикрыл глаза. - Господи, что за хрень собачья! Так сказал бы Бивер. Полная хрень. В противоположность термину "охренительно", что по-биверски означало "необыкновенное удовольствие, причем не обязательно сексуального характера".
     До Оуэна никак не доходило, о чем толкует этот тип. Вполне вероятно, просто бредит.
     - Даддитс, может, и мертв, а вот Генри - нет. За нами гонятся люди, Джоунси. Страшные люди. Вы меня слышите? Знаете, кто они?
     Джоунси, по-прежнему лежавший на холодном, усеянном листьями полу, устало повел головой из стороны в сторону.
     - Похоже, я вернулся к стандартным пяти чувствам. Телепатия вся вышла. Данайцы могут приносить дары, но потом, как индейцы, забирают их обратно. Черт, - усмехнулся он, - за подобные шуточки можно и работу потерять. Уверены, что не хотите пристрелить меня?
     Оуэн обратил на последнюю рацею не больше внимания, чем на семантические различия между хренью собачьей и "охренительно". Сейчас главная проблема - Курц. Он не слышал шума мотора, но за этим снегом черта с два что услышишь - кроме выстрелов, конечно.
     - Мне нужно вернуться на трассу, - сказал он. - Оставайтесь здесь.
     - Можно подумать, у меня есть выбор, - ответил Джоунси, снова закрывая глаза. - Господи, как бы мне хотелось вернуться в свой теплый уютный офис. Никогда не думал, что скажу такое, но, видно, пришлось.
     Оуэн повернулся и, скользя и спотыкаясь, стал спускаться вниз. Каким-то чудом ему удалось сохранять равновесие. Перед тем как отправиться в путь, он осмотрел темнеющий лес, но не слишком внимательно. Если Курц и Фредди залегли в лесу, где-то между ним и "хаммером", вряд ли он успеет их заметить. Конечно, можно искать следы, но к тому времени он настолько приблизится к ним, что эти самые следы окажутся последним, что он вообще увидит. Осталось надеяться, что они еще не успели его нагнать, довериться удаче, спутнице дураков, которым всегда везет. Той самой, которая всегда его вывозила. Может, и на этот раз...
     Первая пуля ударила его в живот, опрокинув на землю. Куртка уродливо задралась, раскинувшись черными крыльями. Оуэн попытался встать, опираясь на ружье. Боли не было, только ощущение нокаута, полученного исподтишка от подлого противника, спрятавшего в перчатку свинцовый кастет.
     Вторая пуля чиркнула по голове, и ссадину сразу защипало, будто кто-то налил в рану спирта. Третья ударила в грудь, справа, Кэти, запри дверь, - все сразу кончилось. Ружье выпало из рук. Сил подняться не осталось.
     Что сказал Джоунси? Насчет того, что тому, кто спас мир, платят традиционным способом. В общем-то это неплохо: в конце концов Иисус умирал шесть часов под прибитой наверху издевательской надписью, а когда наступил час коктейлей, ему подносили уксус с горькой водой.
     Он полулежал на покрытой снегом тропе, как сквозь туман слыша истерические вопли, но это не он.., не он.., что-то вроде огромной разъяренной голубой сойки.
     Это орел, подумал Оуэн.
     Наконец ему удалось вдохнуть, и хотя в выдохе было больше крови, чем воздуха, он сумел приподняться на локтях. И увидел две фигуры, отделившиеся от деревьев. Они появились из мешанины берез и сосен и, пригибаясь, как во время боя, стали подкрадываться к нему. Один коренастый, широкоплечий, другой - седовласый, худощавый и буквально светящийся энергией. Джонсон и Курц. Бульдог и гончая. Значит, удача перебежала к сильнейшему. Как всякая женщина.
     Курц встал на колени рядом с ним, сверкая глазами. В одной руке он держал бумажный треугольник, потрепанный, с загибавшимися краями, помятый после долгого путешествия в заднем кармане, но все же вполне узнаваемый. Бумажная треуголка. Шутовской колпак.
     - Не повезло, дружище, - бросил Курц.
     Оуэн кивнул. Что верно, то верно. Не повезло.
     - Вижу, вы нашли время сделать мне подарочек.
     - Нашел. Но ты по крайней мере достиг главной цели? - Курц показал подбородком на помещение опоры.
     - Достал его, - едва выговорил Оуэн. Во рту с угрожающей силой копилась кровь. Он выплюнул ее, попытался снова вдохнуть и услышал, как воздух с клекотом вышел из новой дыры.
     - Что ж, - благодушно продолжал Курц, - все хорошо, что хорошо кончается, не так ли?
     Он осторожно водрузил треуголку на голову Оуэна. Кровь, брызнувшая фонтаном, немедленно залила ее, пропитывая заметку о НЛО.
     Где-то над водохранилищем снова раздался вопль. Возможно, с одного из островков, бывших холмов, вопреки всем затоплениям все еще упрямо выглядывающих из воды.
     - Это орел, - сообщил Курц, похлопав Оуэна по плечу. - Считай себя счастливчиком, парнишка. Господь послал тебе вестника войны, чтобы тот спел те...
     Голова Курца взорвалась фонтаном крови, мозгов и костей. Оуэн успел увидеть последнее выражение в голубых, окаймленных белыми ресницами глазах мужчины: потрясенное неверие. Потом Курц повалился ничком, вниз тем, что осталось от его лица. Позади стоял Фредди Джонсон, так и не успевший опустить карабин. Из дула вился дымок.
     "Фредди", - попытался сказать Оуэн, но ни звука не сорвалось с беспомощно шевелившихся губ. Однако Фредди кивнул. Должно быть, понял.
     - Не хотел, парень, но ублюдок собирался сделать это со мной. Не стоило и читать его мысли, чтобы догадаться. И это после стольких лет...
     "Кончай", - вновь попытался сказать Оуэн, и Фредди еще раз кивнул. Может, в нем все-таки остались следы этой чертовой телепатии. В мозгу Фредди Джонсона. Солдата Джонсона.
     Оуэн уплывал. Уставший и ослабевший, он уплывал. Спокойной ночи, милые дамы, спокойной ночи, Дэвид, спокойной ночи, Чет. Спокойной ночи, прекрасный принц.
     Он лежал спиной в снегу, и это было все равно что тонуть в мягкой пуховой перине. Опять этот орел.., почему он никак не уймется? Наверное, потому, что они вторглись на его территорию, потревожили снежный осенний покой, но скоро все уйдут, и он останется один. Царем водохранилища.
     Мы были героями, подумал Оуэн. Будь я проклят, если это не так. Хрен с ней, с твоей шляпой, Курц, мы были ге...
     Он так и не услышал последнего выстрела.
     
     30
     
     Снова пальба. Снова молчание. Генри сидел рядом с мертвым другом, пытаясь решить, что делать. Шансов на то, что они перестреляли друг друга, почти нет. Шансы на то, что хорошие парни - поправка - хороший парень перестрелял нехороших, казались нулевыми.
     Придя к такому заключению, Генри вскочил. Пожалуй, самый лучший выход - убраться отсюда и спрятаться в лесу. Но тут он взглянул на снег (хоть бы век этот снег не видеть) и немедленно отказался от этой мысли. Если Курц или кто там был с ним вернутся в ближайшие четверть часа, следы все еще будут отчетливо видны. Им останется просто идти по цепочке и пристрелить его, как бешеного пса. Или хорька.
     В таком случае добудь ружье. И стреляй первым.
     Это уже лучше. Он, конечно, не Уайет Эрп "Судебный исполнитель в Додж-Сити, Канзас. Славился своей меткостью.", но стрелять умеет. Охотник и жертва - вещи неизмеримо разные, как небо и земля, даже не будучи шринком, можно это понять. Генри был уверен, что при нормальной видимости он без колебаний пристрелит этих негодяев.
     Он уже потянулся к ручке, когда услышал удивленное проклятие, удар и очередной выстрел. Очень-очень близко. Генри решил, что кто-то поскользнулся и шлепнулся на задницу, случайно нажав при этом на курок. Может, сукин сын просто застрелился? Или на это слабая надежда? Вот был бы выход...
     Черта с два. До Генри донеслось тихое ворчание: похоже, упавшему удалось встать. Оставался единственный выход, и Генри им воспользовался: снова лег на сиденье, пристроил, как мог, руки Даддитса у себя на плечах и притворился мертвым. Вряд ли, конечно, этот трюк сработает. Нехорошие парни проходили мимо грузовика, очевидно, ничего не заметив, если он все еще жив, но тогда они наверняка из штанов выпрыгивали от нетерпения. Теперь же их вряд ли обманут несколько дырок от пуль, разбитое стекло и кровь, вытекшая из носа и легких бедняги Даддитса.
     Послышался негромкий хруст снега под чьими-то ногами. Судя по звуку, всего один человек. Вероятно, гнусный Курц. Последний из могикан. Приближающаяся тьма. Смерть в конце дня. Больше не его старая подруга, теперь он только разыгрывает мертвого, но все равно приближающаяся.
     Генри закрыл глаза.., в ожидании.
     Шаги протопали мимо "хамви", не задерживаясь.
     
     31
     
     Стратегические цели Фредди Джонсона были на этот момент чрезвычайно практичны и не заходили далеко: он хотел добраться до чертова "хамви" и развернуться, ни разу не застряв. Если ему к тому же удастся миновать промоину на Ист-стрит (там, где пришел конец "субару", за которым гнался Оуэн) и не опрокинуться. Если же он доберется до шоссе, горизонты несколько расширялись. Как раз в тот момент, когда он открыл дверцу и скользнул за руль, в мозгу промелькнула мысль о Массачусетской автомагистрали. Вдоль шоссе тянется огромная территория. Есть где скрыться. Много найдется местечек.
     Омерзительный запах газов и этилового спирта ударил в лицо, как пощечина. Перли! Чертов Перли! Во всей этой суматохе он совсем забыл об этом мудаке.
     Фредди поднял карабин.., но Перли так и не пошевелился. Не стоит тратить на него пулю. Просто выбросить в снег, и все тут. Если повезет, Перли замерзнет, не просыпаясь. Он и его сволочные...
     Но Перли не спал. И не отключился. И даже не впал в кому. Перли был мертв. И.., даже.., усох. Морщинистые щеки впали, втянулись. Глазницы казались глубокими колодцами, словно за тонкими пленками век глазные яблоки провалились глубоко внутрь. И он прислонился к дверце под каким-то странным углом: одна нога поднята, почти лежит на стекле, словно он так и умер, пытаясь испустить свой знаменитый полупук. Штанины комбинезона потемнели, как измазанные грязью, сиденье под ним было мокрым. От лужи тянулись красные ручейки.
     - Какого хре...
     С заднего сиденья раздался оглушительный шум, словно кто-то включил мощную стереосистему на полную катушку. Углом глаза Фредди поймал какое-то движение. В зеркальце заднего обзора возникло чудище из страшной сказки. Прежде чем Фредди успел опомниться, чудище оторвало ему ухо, прокусило щеку, ворвалось в рот и вцепилось в нижнюю челюсть. И тут срань-хорек Арчи Перлмуттера отгрыз Фредди пол-лица с такой же легкостью, с какой голодный человек отламывает ножку цыпленка.
     Фредди взвизгнул и разрядил ружье в дверь "хаммера". Он еще успел поднять руку и попытаться оторвать тварь, но пальцы скользили по мерзкой слизистой коже. Хорек отскочил, откинул голову и в мгновение ока проглотил отвоеванную плоть. Фредди нащупал ручку дверцы, но прежде чем успел повернуть, тварь снова ринулась на него, на этот раз зарывшись в бугрившуюся мышцу между шеей и плечом. Из яремной вены фонтаном рванулась кровь, ударила в крышу "хамви" и пролилась багровым дождем.
     Ноги Фредди задергались, топча педали "хамви" в жутком рэп-дансе. Тварь на заднем сиденье снова отпрыгнула, помедлила и, скользнув змеей по плечу Фредди, упала ему на колени.
     Когда тварь одним махом оттяпала ему весь прибор, он смолк навсегда.
     
     32
     
     Сквозь заднее стекло первого "хамви" Генри долго наблюдал, как неясная фигура за рулем второго грузовика раскачивается взад и вперед. Он тихо радовался густому снегу, крови, заляпавшей лобовое стекло "хамви" и мешавшей смотреть.
     Он и без того слишком хорошо все видел.
     Наконец фигура за рулем перестала шевелиться и упала. Чья-то неуклюжая тень поднялась над ней, казалось, торжествуя победу. Генри знал, что это такое. Он уже видел одну на постели Джоунси, там, в "Дыре". Но и в том "хамви", что гнался за ними, окно разбито. Сомнительно, чтобы тварь могла похвастаться интеллектом, но сколько времени у нее уйдет на то, чтобы среагировать на свежий воздух?
     Они не любят холода. Он их убивает.
     Это верно, но Генри не хотел оставлять ее в живых, и не только потому, что водохранилище слишком близко. Откуда-то взялся огромный долг, и остался он один, чтобы представить счет. Джоунси часто говорил, что платежи - самая сволочная штука на свете. Но пришло время платить.
     Он перегнулся через сиденье. Никакого оружия. Кое-как дотянулся до приборной доски и пошарил в "бардачке". Ничего, кроме квитанций на бензин, накладных и потрепанной книжонки в мягкой обложке, озаглавленной "Как стать своим лучшим другом".
     Генри открыл дверь, ступил в снег, и ноги мгновенно куда-то уехали. Он с размаху плюхнулся на задницу, оцарапав по пути спину о высокое крыло "хаммера". Трахни меня, Фредди.
     Генри кое-как поднялся. Снова поскользнулся, но на этот раз вовремя успел схватиться за дверцу. И осторожно обошел грузовик, не отрывая взгляда от его двойника, стоявшего позади. Тварь все еще дергалась и ерзала, алчно дожирая водителя.
     - Оставайся на месте, красавица, - расхохотался Генри. Он сам сознавал, как дьявольски безумно звучит хохот в этой пустыне, но остановиться не мог. - Снеси парочку яиц. Я эггмен в конце концов. Твой добрый сосед, эггмен. Хочешь, принесу "Как стать своим лучшим другом"? Дать почитать? У меня есть экземплярчик.
     Он все бормотал и бормотал, продолжая заливаться смехом. Скользя в предательски мокром снегу, как мальчишка, бегущий после уроков покататься с горки. Цепляясь за "хаммер", хотя, кроме как за двери, особенно цепляться было не за что. Наблюдая, как прыгает и резвится тварь.., и вдруг она исчезла. Ой-ой. Куда, на хрен, она девалась? В каком-то идиотском фильме Джоунси в этот момент звучит нагнетающая жуть музыка. Нападение Сранъ-Хорьков, Космических Убийц, подумал Генри и снова закатился смехом.
     Наконец ему удалось добраться до кузова. Вот она, кнопка, которую следует нажать, чтобы защелка заднего стекла поднялась.., если, конечно, защелка существует. Может, и нет. Интересно, как Оуэн сюда залез?
     Генри не помнил. Хоть расстреляйте его, не помнил. Ничего не скажешь, никогда ему не быть своим лучшим другом.
     Все еще истерически кудахча, он ткнул пальцем в кнопку, и заднее стекло распахнулось. Генри заглянул внутрь. Слава Богу, ружья. Армейские карабины вроде того, что Оуэн взял в свою последнюю разведку. Генри схватил его и осмотрел. Предохранитель: есть. Переводчик режимов: есть. Обойма с маркировкой АРМИЯ США КАЛ.5.56.120 патр.: есть.
     - Так просто, что даже байруму под силу, - объявил Генри и схватился за живот, заходясь в новом припадке, но тут же поскользнулся и едва не брякнулся опять. Ноги не сгибались, спину ломило, сердце разрывалось от боли.., и все же он смеялся.
     Подхватив ружье (отчаянно надеясь при этом, что сумел снять его с предохранителя), он зашагал к "хамви" Курца. В ушах звенела нагнетающая жуть музыка, но смех по-прежнему рвался наружу. Помни о бензобаке. Театр абсурда, вернее, кино абсурда. Но где же Гамера, Космический Ужас?
     И словно услышав его мысли.., а Генри только сейчас сообразил, что это вполне возможно, - хорек врезался головой в заднее стекло. То, которое, к счастью, осталось целым. К окровавленной голове прилипли волосы и лохмотья плоти. Омерзительные черные виноградины глаз таращились на Генри. Неужели тварь знала, что сзади есть запасный выход? Возможно. И, возможно, понимала, что воспользоваться им означает быструю смерть.
     Оно ощерилось.
     Генри Девлин, когда-то автор обзорной статьи "Конец ненависти", помещенной в "Нью-Йорк тайме" и получившей премию Ассоциации американских психиатров за "Сочувствие и сострадание", в ответ растянул губы, обнажая клыки. С огромным удовольствием. И выставил средний палец. За Бивера. И за Пита. Тоже с огромным удовольствием.
     Едва он поднял карабин, как хорек, может, и безмозглый, но не настолько, нырнул вниз. Плевать, он все равно не собирался стрелять через окно. Но если тварь сейчас на полу, уже неплохо. Поближе к бензину, поближе к смерти, крошка. Он перевел карабин в автоматический режим и выдал длинную очередь в бензобак.
     Грохот выстрелов оглушил его. Па месте крышки бензобака появилась огромная дыра с рваными краями, и ничего больше. Ничего. Ничего не скажешь, совсем не Голливуд. Там такое дерьмо сработало бы как часы, успел подумать Генри, прежде чем услышал хриплый шепоток, сменившийся зловещим шипением. Он поспешно отступил на два шага, прежде чем земля снова ушла из-под ног. На этот раз падение спасло ему глаза и, возможно, жизнь. Кузов "хамви" Курца взорвался секундой позже. Пламя било из-под низа огромными желтыми лепестками. Шины полопались с громким треском. Во все стороны полетели обломки стекла, едва не задев Генри. Жар становился таким нестерпимым, что он быстро отполз, держа карабин за ремень и дико хохоча. Последовал второй взрыв, и на этот раз в воздухе завыла, засвистела шрапнель.
     Генри поднялся, хватаясь за ветви ели, как за перила, словно полз по лестнице, постоял, смеясь и отдуваясь: ноги ноют, спина ноет, шея ноет, как свернутая.
     Вся задняя часть "хамви" Курца была объята пламенем. Он слышал, как внутри бешено стрекочет горящая тварь.
     Обойдя на почтительном расстоянии полыхающий "хамви", он приблизился со стороны правой дверцы и прицелился в разбитое стекло. Нахмурился, соображая что-то, и понял, почему все это кажется полным идиотизмом. Все стекла были разбиты. Все, за исключением лобового.
     Генри снова задохнулся от смеха. Что он за кретин! Полный кретин!
     В адском пламени по-прежнему металась тварь, пьяно раскачиваясь взад и вперед. Сколько патронов осталось в обойме, если долбанная сука вырвется наружу? Пятьдесят? Двадцать? Пять? Но сколько бы их ни было, он должен справиться. Он не рискнет вернуться ко второму грузовику за новой обоймой.
     Но тварь так и не показалась.
     Генри подождал минут пять. Потом решил для верности постоять еще столько же. Падал снег, горел "хамви", выпуская в белое небо клубы черного дыма. Он смотрел на пожар и думал о карнавале "Дни Дерри", Гэри Ю. С. Бондз поет "Новый Орлеан", и гордо шествует великан на ходулях, легендарный ковбой, и Даддитс заходится от волнения, подпрыгивая на месте. Думал о Пите, стоявшем у ворот ДДХС, с руками, сложенными ковшиком - как старательно он делал вид, что курит. Пите, мечтавшем быть капитаном первой экспедиции НАСА на Марс. Думал о Бивере и его Фонзи-куртке, Биве и его зубочистках, Биве, певшем Даддитсу - по реке плывет кораблик, не простой, а золотой - Биве, обнявшем Джоунси в день свадьбы и велевшем ему быть счастливым, счастливым за всех них.
     Джоунси.
     Убедившись со всей возможной точностью, что хорек мертв, испепелен, Генри зашагал по тропе, посмотреть, жив ли еще Джоунси. Он не питал особых надежд, но отчего-то верил, что отчаиваться еще рано.
     
     33
     
     Одна только боль и привязывала Джоунси к этому миру, и сначала ему показалось, что измученный, истощенный, осунувшийся человек с разводами сажи на щеках, стоящий перед ним на коленях, - сон, последний всплеск его воображения. Потому что человек удивительно походил на Генри.
     - Джоунси? Эй, Джоунси, ты как? - повторял Генри, щелкая пальцами перед глазами Джоунси. - Земля Джоунси. Отзовись!
     - Генри, это ты? В самом деле ты?
     - Я, можешь не сомневаться, - кивнул Генри, бросил взгляд на собаку, застрявшую в отверстии, снова обернулся к Джоунси и с бесконечной нежностью откинул с его лба мокрые от пота волосы.
     - Старик, где же ты... - начал Джоунси, но тут мир покачнулся. Джоунси закрыл глаза, сосредоточился, снова открыл, - был все это время? Неужели торчал в магазине? Хлеб не забыл купить?
     - Нет, но потерял сосиски.
     - Что за растяпа! - Джоунси прерывисто вздохнул. - В следующий раз поеду сам.
     - Поцелуй меня в задницу, приятель, - фыркнул Генри, и Джоунси с улыбкой провалился в темноту.
     
     ЭПИЛОГ
     
     ДЕНЬ ТРУДА
     
     Вселенная, она сука.
     Норман Маклип
     
     Еще одно лето в трубу, подумал Генри, но без особой грусти: лето выдалось прекрасным, да и осень наверняка будет неплохой. Правда, никакой охоты в этот год, и придется терпеть нечастые визиты новых друзей из военного ведомства (друзьям из военного ведомства превыше всего требовалось убедиться, что за это время на его коже не появился красный пушок), но все равно осень ожидается неплохой. Прохладный воздух, солнечные дни, длинные ночи.
     Иногда, в долгие послеполуночные часы, все еще заявляется старая подружка Генри, но в таких случаях он просто садится в кабинете с книжкой в руках и ждет, пока она уйдет. В конце концов она все равно удаляется. В конце концов солнце все равно восходит. Недоспал в эту ночь, доберешь в следующую, но сон обязательно придет, как долгожданная возлюбленная. Это то, что Генри сумел усвоить с прошлого ноября.
     Он пил пиво на крыльце коттеджа Джоунси и Карлы, того, что на берегу Пеппер-понд. Южный берег Куэббинского водохранилища, всего милях в четырех отсюда. И Ист-стрит, разумеется, тоже.
     На руке, держащей банку "Курса", три пальца. Два пришлось отнять. Непонятно, когда он успел их отморозить: то ли во время лыжного пробега по Дип-Кат-роуд, то ли когда тащил Джоунси к уцелевшему "хамви" на наскоро связанных ветках. Похоже, той осенью судьба предназначила ему волочь людей по снегу, правда, с переменными результатами.
     Рядом с узкой полоской берега Карла Джоунс присматривает за жаровней. Малыш Ноэл ковыляет вокруг походного столика, волоча за собой размотавшийся подгузник и жизнерадостно помахивая обуглившейся сосиской. Остальные отпрыски Джоунсов, возрастом от одиннадцати до трех, плещутся в воде и радостно орут. Генри полагал, что в библейской заповеди "плодиться и размножаться" должен быть некий смысл, но сейчас ему казалось, что Джоунси и Карла несколько вольно его толкуют. Во всяком случае, раздувают до абсурдных размеров.
     Позади клацнула раздвижная дверь. На крыльцо вышел Джоунси с ведром с банками ледяного пива. Хромая, правда, но не так уж и сильно; на этот раз доктор послал на хрен то оснащение, что сидело у него в бедре, и заменил его на сталь и тефлон. И заверил Джоунси, что до этого все равно дошло бы, "но будь вы поосторожнее, вождь, могли бы продержаться еще лет пять и на старом". Операцию сделали в феврале, вскоре после их с Джоунси шестинедельного "отдыха" в обществе приятелей из военной разведки и психиатров.
     Военные предложили сделать операцию по замене сустава за счет Дяди Сэма - что-то вроде сахара, которым посыпают пилюлю, - но Джоунси с благодарностью отказался, объяснив, что не желает обездоливать своего ортопеда и лишать страховую компанию удовольствия заплатить по счетам.
     К этому времени у них обоих осталась одна мечта: поскорее выбраться из Вайоминга. Конечно, квартирка была очень миленькая (на вкус тех, кто привык жить под землей), кухня - как в четырехзвездочном ресторане (Джоунси набрал десять фунтов, Генри - почти двадцать), а фильмы - так вообще первый класс. Только вот атмосфера чуточку отдавала доктором Стрейнджлавом. Для Генри эти шесть недель прошли куда хуже, чем для Джоунси. Джоунси страдал в основном от болей в бедре: воспоминания о теле, которое пришлось делить с мистером Греем, удивительно быстро поблекли, перейдя в разряд снов.
     Воспоминания Генри, наоборот, становились все ярче. И самыми ужасными были связанные с коровником. Военные, ведущие допросы, были вежливы, преисполнены сочувствия, вовсе не Курц в стаде овец, но Генри не мог забыть о Билле, Марше и Даррене Чайлзе, мистере Толстом-Косячке-Из-Ньютона. Они часто приходили к нему в снах.
     Вместе с Оуэном Андерхиллом.
     - Подкрепление, - объявил Джоунси, ставя ведро с пивом и садясь рядом с Генри в продавленную плетеную качалку.
     - Еще одна - и я пас, - сказал Генри. - Через час возвращаюсь в Портленд. Не хватало мне теста на алкоголь!
     - Останься на ночь, - предложил Джоунси, наблюдая за Ноэлем. Малыш плюхнулся пухлой попкой на траву под столом и увлеченно пытался запихнуть в пупок остатки сосиски.
     - И слушать, как твои оглоеды воюют и шарят по всему дому? - поежился Генри. - Кстати, понравился мой комплект ужастиков Марио Бейвы?
     - Знаешь, я больше не по этим гайкам, - задумчиво произнес Джоунси. - Как-то на нет сошло. Сегодня у нас фестиваль Кевина Костнера. Начинаем с "Телохранителя".
     - Мне показалось, что ты больше не поклонник ужастиков.
     - Ну и хитрозадый же ты! - рассердился было Джоунси, но тут же пожал плечами и ухмыльнулся. - Ладно, это я так.
     - За отсутствующих друзей, - проговорил Генри, поднимая банку.
     - За отсутствующих друзей, - повторил Джоунси, последовав его примеру.
     Они чокнулись и выпили.
     - Как Роберта? - спросил Джоунси.
     Генри улыбнулся:
     - Прекрасно. На похоронах я боялся...
     Джоунси кивнул. На похоронах Даддитса они поддерживали ее под руки, что было весьма кстати, потому что Роберта едва стояла.
     - ..но сейчас она пришла в себя. Поговаривает о том, чтобы открыть магазинчик кустарных сувениров. Конечно, она скучает по нему. После смерти Элфи Даддитс был ее жизнью.
     - И нашей тоже, - добавил Джоунси.
     - Наверное, ты прав.
     - Мне так совестно, что мы бросили его на столько лет. Подумать только, он свалился с лейкемией, а мы, мать нашу, даже не знали...
     - Знали, - коротко возразил Генри. Джоунси взглянул на него, подняв брови.
     - Эй, Генри! - окликнула Карла. - Какой тебе бургер? Хорошо про...
     - Только не сырой! - крикнул он в ответ.
     - Есть, сэр, как прикажете, сэр! Будь лапочкой, возьми малыша, а то в этой сосиске уже больше земли, чем мяса. Забери его и отдай отцу.
     Генри сбежал по ступенькам, выудил Ноэла из-под стола и отнес на крыльцо.
     - Ени! - весело пискнул полуторагодовалый Ноэл. Генри замер, ощущая, как по спине бежит ледяной холодок. Словно перед ним вдруг встал призрак.
     - Ее, Ени! Ее! - визжал Ноэл, для пущего убеждения тыча Генри в нос извалянной в грязи сосиской.
     - Спасибо, подожду своего бургера, - отказался он, не сбавляя шага.
     - Не оцес мою асику?
     - Генри будет есть свою, солнышко. Но, пожалуй, стоит взять эту пакость. Как только остальные будут готовы, получишь новую.
     Он выкрутил сосиску из ручонки малыша, плюхнул его на колени Джоунси и снова устроился на ступеньке. К тому времени, как Джоунси выковырял из пупка своего сыночка горчицу и кетчуп, тот почти спал.
     - То есть как это "знали"? - подступил Джоунси к другу.
     - Оставь, Джоунси! Может, мы бросили его или пытались, но думаешь, Даддитс когда-нибудь покидал нас? Ты веришь этому после всего, что случилось?
     Джоунси покачал головой. Очень медленно.
     - Кое-что забывалось, кое-что мы переросли, но мы навек отравлены той историей с Ричи Гренадо. Она разъедала нас, совсем как Оуэна Андерхилла - тот случай с разбитым блюдом Рейплоу.
     Джоунси не нужно было спрашивать, что за случай: в Вайоминге у них было бесконечно много времени, чтобы рассказать друг другу недостающие части истории.
     - Знаешь, есть старое стихотворение о человеке, пытавшемся обогнать самого Бога, - задумчиво протянул Генри. - "Небесная гончая". Даддитс, конечно, не был Богом, упаси Господь, но он был нашей гончей. Мы бежали быстро, как могли, но...
     - Так и не смогли вырваться из Ловца снов, верно? - договорил Джоунси. - Никто из нас так и не сумел. А потом пришли они. Байрум. Безмозглые споры в космических кораблях, созданных другой расой. Это все, чем они были? Все, чем были?
     - Думаю, мы никогда не узнаем. Прошлой осенью мы нашли ответ только на один вопрос. Веками мы смотрели на звезды и спрашивали себя, одни ли мы во вселенной. Что ж, теперь мы знаем, что не одни. Большая радость, ничего не скажешь! Джерритсен.., помнишь Джерритсена?
     Джоунси кивнул. Разумеется, он помнил Терри Джерритсена, флотского психолога, из той команды, что допрашивала их в Вайоминге. Он еще любил подшучивать над тем, как типично для дядюшки Сэмми засунуть его в такую глушь, где ближайшая вода - коровий пруд Ларса Килборна. Джерритсен и Генри стали близкими - если и не друзьями, то лишь потому, что не позволяла ситуация. Пусть с Джоунси и Генри хорошо обращались, все же в Вайоминге они не просто гостили. Зато Генри Девлин и Терри Джерритсен были коллегами, а подобные вещи всегда имеют значение.
     - Джерритсен с самого начала предполагал, что ответы получены на два вопроса: мы не одни во вселенной и не единственные разумные существа во вселенной. Я всячески старался убедить его, что второй постулат основан на ложном посыле, все равно что дом, построенный на песке. Не думаю, что до него дошло, но мне, похоже, удалось посеять в его душе зерно сомнения. Чем или кем ни были байрумы, они не кораблестроители, а раса, построившая корабль, вполне могла исчезнуть. Или превратиться в байрумов.
     - Мистера Грея глупым не назовешь.
     - Нет, он удивительно поумнел с той минуты, как пробрался в твою голову, с этим нельзя не согласиться. Мистер Грей был тобой, Джоунси. Украл твои эмоции, твою память, твою любовь к бекону.
     - Я теперь его в рот не беру.
     - Почему-то это меня не удивляет. Он похитил твою индивидуальность, а это включало и вывихи подсознания. Все, что ты любил в ужастиках Марио Бейвы и вестернах Серджио Леоне, все, что питается страхом и насилием.., старина, мистер Грей обожал это дерьмо. И почему бы нет? Все это примитивные орудия выживания. И как оставшийся последним из своего вида во враждебной среде, он хватался за любое орудие, до которого мог дотянуться.
     - Дерьмо собачье, - бросил Джоунси. На лице явственно отразилось отвращение, которое он питал к этой мысли.
     - Ничего подобного. В "Дыре в стене" ты видел то, что и ожидал увидеть, все, что вбил себе в голову, - пришельца из "Секретных материалов" - тире - "Близких контактов третьего рода". Ты вдохнул байрум... Вне всяких сомнений, это и было единственным физическим контактом. Но ты оказался полностью невосприимчив к нему. Как, насколько нам теперь известно, не менее пятидесяти процентов представителей человеческой расы. Подхватил ты нечто вроде намерения - направленной вслепую директивы. Блин, для этого нет слова, потому что не существует слова для них. Но, думаю, он проник в тебя, потому что ты поверил, будто он там был.
     - Хочешь сказать, - начал Джоунси, глядя поверх головки спящего сына, - что я едва не уничтожил человечество из-за типичного случая истерической беременности?
     - Нет, конечно же, нет, - помотал головой Генри. - Будь это так, все прошло бы бесследно, не тяжелее, чем.., чем.., простуда. Но мысль о мистере Грее застряла в тебе, как муха в паутине.
     - Вернее, в Ловце снов.
     - Да.
     Оба замолчали. Скоро Карла позовет их есть сосиски и гамбургеры, картофельный салат и арбуз, под голубым щитом бесконечно проницаемого неба.
     - Скажешь, все это совпадение? - не выдержал Джоунси. - Что они случайно очутились в Джефферсон-трект, как раз в то время, когда там был я? И не только я! Ты и Пит с Бивом. Плюс Даддитс всего в паре сотен миль к югу, не забывай. Потому что Даддитс связывал нас. Удерживал вместе.
     - Даддитс всегда был обоюдоострым мечом. С одной стороны - Джози Ринкенхауэр, Даддитс-спаситель, Даддитс-герой. С другой - Ричи Гренадо - Даддитс-убийца.
     Только Даддитсу требовались мы. Чтобы помочь найти. Чтобы помочь убить. Я в этом уверен. Мы обладали более глубоким подсознанием. Питали его ненавистью и страхом, боязнью, что Ричи Гренадо действительно достанет нас, как обещал. В нас всегда было больше тьмы, чем в Даддитсе. Злости в нем было ровно настолько, чтобы поставить колышек на несколько цифр назад, и то, больше чтобы позабавиться. Все же.., помнишь тот случай, когда Пит нахлобучил Даддитсу кепку на глаза, и тот влепился в стену?
     Джоунси что-то припоминал.., весьма смутно. Кажется, дело было в торговом центре. В далекой молодости, когда слоняться по магазинам считалось развлечением. День другой, дерьмо все то же.
     - С тех пор, когда бы мы ни играли в игру Даддитса, Пит неизменно проигрывал. Даддитс всегда уменьшал его очки, и никто ничего не заподозрил. Наверное, считали это простым совпадением, но в свете всего случившегося я склонен в этом усомниться.
     - Думаешь, даже Даддитс знал, что платить по счетам - самая сволочная штука на свете?
     - Он научился этому у нас, Джоунси.
     - Даддитс дал мистеру Грею точку опоры. Точку умственной опоры. Не забывай этого.
     Нет, подумал Джоунси, он никогда этого не забудет.
     - На нашем конце все началось с Даддитса, - продолжал Генри. - Мы стали не такими, как все, с той минуты, как встретили его. Пойми, это правда. Такие истории, как с Ричи Гренадо, бросались в глаза, слишком уж выделялись в нашем сознании. Но были и другие, поменьше, и я уверен, что стоит хорошенько подумать, как ты со мной согласишься.
     - Дефаньяк, - тихо сказал Джоунси.
     - Это еще кто?
     - Тот мальчишка, которого я поймал на вранье, перед самым несчастным случаем. Представляешь, узнал, что он шпаргалил, хотя меня даже на экзамене не было.
     - Видишь? Но все-таки именно Даддитс сломал серого сукина сына. Скажу больше, похоже, именно Даддитс спас мне жизнь на Ист-стрит. Вполне возможно, что когда подельник Курца заглянул в "хамви", чтобы проверить, как обстоят дела с нами, в голове у него сидел маленький Даддитс, повторявший: "Не волнуйтесь, старина босс, идите по своим делам, они мертвы".
     Но Джоунси не хотел расставаться с прежней мыслью.
     - Хочешь сказать, то, что байрум установил связь с нами, именно нами обоими, из всего остального - просто произвольный выбор? Совпадение? Именно так считал Джерритсен, хотя никогда не говорил вслух. Но его позиция была и без того достаточно ясна.
     - Почему нет? Немало ученых, блестящих умов вроде Стивена Джея Гулда, уверены, что жизнь на земле сохранилась благодаря цепи невероятных совпадений.
     - А ты? Ты тоже так думаешь?
     Генри поднял руки. Трудно ответить, не воззвав к Господу, который вновь прокрался в его жизнь за последние несколько месяцев. С черного хода, как оказалось, и в тишине многих бессонных ночей. Но разве обязательно призывать этого древнего бога из машины, чтобы хоть как-то объяснить случившееся?
     - Я верю в то, что Даддитс, - это мы, Джоунси. L'infаnt с'еst moi... toi... tout 1е mondе... "Ребенок - это я.., ты.., весь мир... (фр.)" Раса, вид, ген; игра, сет, матч. Мы все, в сумме своей, Даддитсы, и наши благороднейшие устремления сводятся не более чем к попыткам знать, где лежит желтая коробка для завтрака, и умению завязывать шнурки на кроссовках: "ока? Уда?" Самые грешные желания, самые злые поступки в космическом масштабе выглядят не более чем подтасовка карт. Воткнуть колышки на несколько цифр назад и притвориться наивным, ничего не понимающим дурачком. И это верх всего!
     Джоунси с интересом уставился на него.
     - Все это либо поразительно, либо ужасно. Не могу сказать, что именно.
     - Это и не важно.
     Немного подумав, Джоунси снова пошел в наступление:
     - Если все мы Даддитсы, кто поет нам? Кто нам поет колыбельную, помогает нам уснуть, убаюкивает, когда нам грустно и страшно?
     - О, Господь все еще не оставляет нас, - ответил Генри и тут же прикусил язык, но было уже поздно! Несмотря на все свои искренние намерения, все же проговорился! Так бы и удавил себя!
     - Так это Господь не дал последнему хорьку провалиться в шахту опоры? Потому что, попади эта тварь в воду...
     Строго говоря, последним был хорек, выведенный Перлмуттером, но это хороший довод, достойный меткого ответа.
     - Не спорю, неприятностей было бы хоть отбавляй, по крайней мере на следующие два года. Думаю, дело не ограничилось бы массовым бегством из центра Бостона. Но уничтожить человечество? Вряд ли. Мы для них - неосвоенная территория. Мистер Грей знал это, твои записи под гипнозом...
     - Не упоминай об этом.
     Джоулей прослушал парочку и решил, что сделал самую большую ошибку из тех, что натворил в Вайоминге. Слушать себя в образе мистера Грея, а под глубоким гипнозом он действительно становился мистером Греем, - было все равно что внимать злобному привидению. Временами он думал, что оказался единственным человеком на свете, по-настоящему понимавшим, что значит быть изнасилованным. Некоторые вещи лучше забыть сразу. И больше не вспоминать.
     - Прости.
     Джоунси отмахнулся - мол, все в порядке - но все же сильно побледнел.
     - Просто я хочу сказать, что все мы в большей или меньшей степени чувственные представления, умственные образы, живущие в Ловце снов. Мне самому неприятно, как это звучит, дешевый трансцендентализм, оловянные кольца в ушах, но правильного слова и для этого явления не подберешь. Когда-нибудь, конечно, найдется нужное определение, ну а пока сойдет и Ловец снов.
     Генри грузно повернулся. Джоунси сделал то же самое, уложив поудобнее Ноэла. Над дверью коттеджа висел Ловец снов, привезенный в подарок Генри. Джоунси немедленно прибил его к притолоке, как крестьянин-католик, распятием отгоняющий вампиров от жилья.
     - Может, их просто тянуло к тебе, - предположил Генри. - К нам. Поворачиваются же к солнцу цветы, липнут к магниту железные опилки. Наверняка, впрочем, трудно сказать: слишком отличен от нас байрум.
     - Они вернутся?
     - О да, - кивнул Генри. - Они или другие. - Он поднял голову к темно-голубому небу. Небу позднего лета. Откуда-то со стороны водохранилища донесся крик орла. - Думаю, над этим стоит подумать. Но не сегодня.
     - Мальчики! - крикнула Карла. - Обед готов! Генри взял малыша у Джоунси. На секунду их руки соприкоснулись, соприкоснулись взгляды, соприкоснулись мысли. Генри улыбнулся. Джоунси ответил улыбкой. Они дружно спустились по ступенькам и пошли по газону:
     Джоунси чуть прихрамывая, Генри - со спящим ребенком на руках, и в этот момент единственной тьмой, крадущейся по пятам, были их тени, ползущие за ними по траве.
     Ловелл, Мэн.
     29 мая 2000 года
     
     ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
     
     Я никогда не был так благодарен своей профессии, как во время работы (16 ноября 1999 - 29 мая 2000) над "Ловцом снов".
     Все шесть с половиной месяцев я был очень болен. И книга помогала мне отвлечься. Читатель увидит, что эта болезнь отчасти отражена в сюжете, но лучше всего я помню высочайшую свободу, которую мы находим исключительно в снах.
     Многие люди помогали мне. Одна из них - моя жена, Табита, которая просто отказывалась произносить первоначальное название этого романа: "Рак". Считала его не только уродливым, но утверждала, что назвать так книгу означает накликать беду. Со временем я пришел к такому же выводу, и она больше не именует роман "эта книга" или "та самая, о срань-хорьках".
     Я также в большом долгу перед Биллом Пулой, который отвез меня в полноприводном авто к Куэббинскому водохранилищу и его коллегами: Питеру Балдуччи, Терри Кемпбеллу и Джо Макджинну. Еще одна команда, предпочитающая остаться безымянной, вывезла меня из авиабазы Национальной гвардии в "хамви" и легкомысленно позволила мне сесть за руль, уверяя, что чудовище не застрянет в первой попавшейся рытвине. Я не застрял, но едва-едва. Вернулся, забрызганный грязью, но счастливый. Они также попросили сказать вам, что "хаммеры" лучше ведут себя в грязи, чем в снегу. Эту особенность я использовал в сюжете.
     Спасибо также Сьюзен Молдоу и Нэн Грэм, из "Скрибнер", Чаку Веррилоу, редактору книги, Артуру Грину, моему агенту. И не стоит забывать Ральфа Вичинанцу, агента по правам за границей, который нашел не менее шести способов сказать по-французски: "Здесь нет инфекции".
     И последнее. Эта книга написана лучшим в мире текстовым процессором: авторучкой Уотермена. Первый же вариант этой длинной книги, написанный от руки, помог мне войти в мир языка, где я не был несколько лет. Такие возможности в двадцать первом веке предоставляются редко, и их нужно ценить.
     И тем, кто прошел столь длинный путь: спасибо за то, что прочли мою книгу.
     Стивен Кинг