Агата КРИСТИ OCR&spellchec: tymond
     
     
     СВЕРКАЮЩИЙ ЦИАНИД
     
     
     ONLINE БИБЛИОТЕКА
     
     
     http://www.bestlibrary.ru
     
     
     Действующие лица
     
     ИРИС МАРЛО - после смерти сестры наследует долгожданное состояние и терзающие душу воспоминания.
     
     РОЗМАРИ БАРТОК - красавица, выпившая смертельный напиток настоенный на цианиде коктейль.
     
     АНТОНИ БРАУН - загадочная личность с темным прошлым и подозрительным настоящим. Розмари полагает, что разгадала окружающую его тайну.
     
     ДЖОРДЖ БАРТОН - удобный и выгодный муж Розмари, желающий отомстить за ее смерть, но не знающий, как это сделать.
     
     ЛЮЦИЛЛА ДРЕЙК - много и долго говорит на разные темы, самая любимая тема - ее сын Виктор, не упускающий возможности воспользоваться слабостью матери.
     
     ЛЕДИ АЛЕКСАНДРА ФАРРАДЕЙ - ее холодное, как у сфинкса, лицо скрывает бушующие в ней страсти, видимые всеми, кроме ее собственного мужа.
     
     РУФЬ ЛЕССИНГ - многоопытный секретарь, не желает выходить замуж за своего босса и не одобряет девушек, которые к этому стремятся.
     
     ВИКТОР ДРЕЙК - дурная овца в семейном стаде, умеющая вырвать клок шерсти у своих родственников.
     
     СТЕФАН ФАРРАДЕЙ - общественный деятель с безупречной репутацией, делающий карьеру член парламента... до тех пор, пока на его пути не повстречалась Розмари Бартон.
     
     ПОЛКОВНИК РЕЙС - выслеживает мужчин... и женщин... от Лондона до Аллахабада и не подозревает, что на сей раз он будет поставлен в тупик.
     
     ГЛАВНЫЙ ИНСПЕКТОР КЕМП - не отрицает того очевидного факта, что ему поручаются лишь дела чрезвычайно деликатные, получившие широкую огласку и имеющие огромное общественное значение.
     
     ПЕДРО МОРАЛЕС - имеет весьма смутные представления о происшедшем на его глазах убийстве.
     
     КРИСТИНА ШЕННОН - крашеная блондинка с кукольным личиком, скучает в компании своего смуглого Ромео и становится ценной свидетельницей.
     
     БЕТТИ АРЧДЕЙЛ - должность горничной позволяет ей упражнять свою незаурядную наблюдательность у замочных скважин и плохо прикрытых дверей.
     
     
     Книга I
     
     РОЗМАРИ
     
     1. Ирис Марло
     
     I
     
     Ирис Марло вспомнилась Розмари, ее сестра. Почти год Ирис подавляла в себе эти видения. Терзающие душу - чудовищные!
     Синеющее в предсмертной агонии лицо, скрюченные судорогой пальцы...
     Такой стала Розмари, еще накануне сверкавшая ослепительной красотой. Впрочем, слово "сверкавшая", может быть, и не правильное. Она болела инфлюэнцей - была подавлена, угнетена... Расследование это подтвердило. И сама Ирис все засвидетельствовала. Не поэтому ли было вынесено заключение о самоубийстве?
     После завершения следствия Ирис что есть сил пыталась рассеять кошмарные воспоминания. Стоит ли отягощать душу? Все позабыть! Весь этот ужас.
     И вот сейчас необходимость снова пробуждает воспоминания. Окинуть взглядом прошлое... вспомнить все до незначительнейших подробностей.
     Этот странный разговор с Джорджем прошедшей ночью подстегнул воспоминания.
     Все оказалось настолько неожиданным, страшным. Впрочем, стоп - столь ли уж неожиданным? Разве не было устрашающих предзнаменований? Джордж начал сторониться людей, делался все более и более рассеянным, чудаковатым - другого слова и не подберешь! И вот настала минута, когда он позвал ее в кабинет и вынул из своего стола письма.
     Теперь уже ничему не поможешь. Лишь думы о Розмари - дань ее памяти.
     Розмари - сестра...
     Неожиданная мысль поразила Ирис: только сейчас впервые за свою жизнь подумала она о Розмари не вообще, а конкретно, подумала о том, каким же она была человеком.
     Она всегда воспринимала Розмари без отягощающих рассудок раздумий. Ведь вы никогда не задумываетесь о ваших матери, отце или тетушке. Они просто существуют подле вас, составляя часть окружающего бытия.
     Вы не анализируете их человеческих качеств. Не задаете вопроса, что они из себя представляют.
     Так кем же была Розмари?
     Сейчас это могло иметь особое значение. Многое от этого зависит.
     Мысль Ирис устремилась в прошлое. Детство...
     Розмари была старше ее на шесть лет.
     Теснящиеся видения... Мелькающие подробности... обрывки воспоминаний. Вот она, крошечный ребенок, ест хлеб с молоком, а Розмари, полная достоинства, делает за столом уроки.
     Взморье, лето - Ирис завидует Розмари, которой, как "большой девочке", позволяют купаться!
     Розмари учится в пансионате и приезжает домой на каникулы. Теперь Ирис уже сама школьница, а Розмари в Париже "заканчивает образование". Розмари - подросток - неуклюжая, кожа да кости. "Закончившая образование" Розмари возвращается из Парижа до невозможности изящная, с голосом, звучащим, как музыка, красивая, покачивающая бедрами, с каштановыми, отливающими золотом волосами и огромными подкрашенными темно-голубыми глазами. Взрослая, томящая душу красавица, появившаяся из другого мира!
     С тех пор они мало видели друг друга, шестилетняя пропасть становилась все заметней.
     Ирис все еще учится в школе, а Розмари уже, что называется, на выданье. Даже когда Ирис приезжала домой, пропасть не исчезала. Розмари полдня проводила в постели, завтракала в ресторане и почти все вечера пропадала на танцах. Ирис, сопровождаемая мадемуазель, ходила в школу, гуляла в парке, в девять часов ужинала и в десять отправлялась в постель.
     Общение между сестрами ограничивалось фразами: "Хэллоу, Ирис, закажи мне по телефону такси, собирается компания, вернусь бог знает когда". Или: "Мне не нравится твое новое платье, Розмари. Сшито не по фигуре. Складки кругом топорщатся".
     И вот наконец помолвка с Джорджем Бартоном. Волнение, беготня по магазинам, поток поздравлений, подвенечное платье.
     Свадьба. Ирис вышагивает вдоль узкого прохода позади Розмари, слышится шепот:
     - Что за красавица, просто...
     Почему Розмари вышла за Джорджа? Ирис, помнится, была этим немного удивлена. Ведь столько молодых людей увивались вокруг Розмари, и все наперебой добивались ее внимания. А она выбрала Джорджа, доброго, обходительного, но непереносимо скучного, который к тому же был на пятнадцать лет старше ее.
     Правда, Джордж богат, но не деньги явились тому причиной. Розмари сама располагала деньгами, и немалыми. Деньгами дядюшки Пауля...
     Ирис напрягла память, стараясь вспомнить все, что ей тогда было известно про дядюшку Пауля и что она узнала потом.
     На самом деле он не доводился им дядюшкой, это она давно уже поняла. Не то чтобы ей кто-то об этом сказал, просто иногда некоторые факты бывают красноречивее слов. Пауль Бенетт был влюблен в ее мать. Но та предпочла другого, хотя и более бедного человека. Пауль отнесся к своему поражению с рыцарской стойкостью. Он остался другом семьи, по-рыцарски преданным и бескорыстным. Он сделался дядюшкой Паулем и вскоре стал крестным отцом Розмари. После его смерти выяснилось, что все свое состояние он оставил маленькой крестнице, которой тогда исполнилось тринадцать лет.
     Розмари, таким образом, унаследовала не только красивую внешность, но и довольно порядочный капитал.
     И она вышла замуж за этого на редкость нудного Джорджа!
     Почему? Ирис тогда терялась в догадках. Терялась она в догадках и теперь.
     Трудно поверить, что Розмари была влюблена в него. Но она, казалось, была с ним счастлива и нежна - да, безусловно, нежна. Ирис смогла в этом сама убедиться, когда после смерти матери - красивой и нежной, как лепесток, Виолы Марло - она, семнадцатилетняя девушка, вынуждена была жить в доме у Розмари и ее супруга.
     Семнадцатилетняя девушка... Ирис припомнилось ее отрочество. Какой же она была? Что чувствовала, воспринимала, переживала?
     Своенравная, порывистая - она не была легкой поклажей. Вызывало ли в ней озлобление чувство, питаемое матерью к Розмари? Об этом она и не задумывалась. И молчаливо уступала Розмари первое место. Та шла "вне конкурса", внимание матери было отдано старшей. Так и должно было быть. А она, Ирис, терпеливо дожидалась своей очереди.
     Вообще-то Виола Марло принадлежала к той разновидности матерей, которые выполняют свои обязанности на расстоянии. Она главным образом занималась собственным здоровьем, поручив дочек нянюшкам, гувернанткам, учителям, а свою материнскую нежность проявляла в те редкие минуты, когда дети случайно попадались ей на глаза. Гектор Марло умер, когда Ирис было пять лет. Ей почему-то казалось, что он в неумеренных количествах потреблял алкоголь. Откуда взялись эти мысли - она и сама не знала, но они столь прочно овладели ее сознанием, что превратились в уверенность.
     Семнадцатилетняя Ирис безропотно принимала все, что посылала ей жизнь, и вот наступил день, когда, облачившись в траур и отдав дань памяти матери, она переехала жить к сестре и ее мужу в дом на Эльвестон Сквер. Временами безысходная тоска охватывала ее. Предстояло вытерпеть целый год, прежде чем ей позволят появляться в обществе. Тем временем она три дня в неделю брала уроки немецкого и французского языков и, кроме того, посещала курсы домоводства. Но наступали минуты, когда нечего было делать и не с кем поговорить. Джордж был добр, приветлив и доброжелателен. Настроение его не менялось. Он всегда был одинаков.
     А Розмари? Ирис очень мало видела ее. Та почти и дома не бывала. Портнихи, коктейли, бридж...
     Она задумалась о Розмари. А что, в сущности, она знала о ней? О ее вкусах, запросах, сомнениях? Страшно подумать, как мало ты иногда знаешь о человеке, с которым столько лет прожил под одной крышей. Большой близости между сестрами не было.
     И все-таки надо подумать. Надо вспомнить. Сейчас это может пригодиться.
     Итак, казалось, Розмари была счастлива...
     До того самого дня - за неделю до свершившегося несчастья.
     Ей, Ирис, никогда этого не забыть. Все всплывает с кристальной отчетливостью - каждая подробность и каждое слово. Сверкающий полированный стол, опрокинутый стул, знакомый торопливый почерк...
     Ирис, закрывает глаза, и память возвращает ушедшее...
     Она входит в комнату Розмари, неожиданно останавливается. Увиденное поражает ее! Розмари сидит подле стола, уронив голову на распростертые руки, и исступленно, неудержимо рыдает. Ирис никогда не видела плачущую Розмари - и эти горькие, неистовые рыдания напугали ее. Да, Розмари только что оправилась от инфлюэнции. Всего лишь день-два, как ей разрешили вставать. А кто не знает, как расшатывает нервы эта болезнь. И все-таки...
     Ирис закричала по-детски, испуганно:
     - Розмари, что с тобой?
     Розмари выпрямилась, откинула с искаженного лица волосы. Не без труда ей удалось с собой справиться. Быстро сказала:
     - Ничего... ничего... не гляди на меня так!
     Встала и, не взглянув на сестру, выбежала из комнаты.
     Ошеломленная, растерянная Ирис подошла к столу. Она увидела собственное имя, написанное рукой Розмари. Ей писали письмо?
     Ирис наклонилась, перед ней синел лист писчей бумаги, исписанный крупным знакомым размашистым почерком, волнение и поспешность сделали почерк еще более размашистым.
     
     "Дорогая Ирис!
     Нет нужды писать завещание, в любом случае мои деньги переходят к тебе, хотелось бы лишь распорядиться кое-какими вещами.
     Джорджу отдай приобретенные им драгоценности и эмалированную шкатулку, купленную в день нашей помолвки.
     Глории Кинг - мой платиновый портсигар.
     Мейси - лошадку китайского фарфора, которой она всегда восхищалась..."
     
     Письмо прерывалось какой-то немыслимой закорючкой, душившие Розмари рыдания заставили ее бросить перо.
     Ирис окаменела.
     Что это значит? С какой стати Розмари заговорила о смерти? Она тяжело болела инфлюэнцей, но теперь ведь она поправилась. Да люди и не умирают от инфлюэнции - по крайней мере, это не часто случается, а о Розмари и говорить нечего. Она уже совсем выздоровела, только чересчур ослабла и осунулась.
     Ирис снова пробежала глазами письмо, на этот раз ее ошеломили слова: "в любом случае мои деньги переходят к тебе..." Итак, впервые речь зашла об условиях, поставленных Паулем Бенеттом в его завещании. Еще будучи ребенком, Ирис знала, что Розмари завещаны деньги дядюшки Пауля, что Розмари будет богатой, а она сама почти бедной. Но до этой минуты Ирис никогда не задавалась вопросом, что произойдет с этими деньгами в случае смерти Розмари.
     Если бы ее об этом спросили, она бы ответила, что деньги перейдут к Джорджу - мужу Розмари, и тут же бы добавила, что лишь безумец может думать, будто Розмари умрет прежде, чем Джордж.
     Но вот перед ней написанное черным по белому, рукой Розмари. После смерти Розмари она, Ирис, становится наследницей. Законно ли это? Ведь муж и жена получают оставленные деньги, но не сестра. Если, конечно, Пауль Бенетт не оговорил это в своем завещании. Да, видимо, так. Дядюшка Пауль распорядился, чтобы деньги, если умрет Розмари, перешли к ней. Не так уж это несправедливо...
     Несправедливо? Слово поразило ее, как мгновенная вспышка. А справедливо ли, что все деньги дядюшки Пауля достались Розмари? Эта мысль давно таилась в глубине души. Несправедливо. Они же были сестрами, она и Розмари. Дети одной матери. Так почему же дядюшка Пауль все завещал Розмари?
     Всегда все доставалось Розмари!
     Вечеринки и платья, любвеобильные юноши и потерявший голову муж. Единственная за всю жизнь напасть - поразившая ее инфлюэнца. Да и та продолжалась не более недели!
     Ирис стояла возле стола и не знала, как поступить. Злосчастный листочек бумаги - может, Розмари специально оставила, чтобы слуги увидели его?
     Поколебавшись, Ирис взяла листок, сложила пополам и засунула в один из ящиков письменного стола.
     После рокового дня рождения он был там обнаружен и послужил еще одним доказательством (если нужны были какие-то доказательства) удрученности Розмари, вызванного болезнью душевного смятения, которое и натолкнуло ее на мысль о самоубийстве.
     Нервное истощение в результате инфлюэнции. К такому выводу пришло расследование, и установлено это было с помощью Ирис. Мотив, может быть, и недостаточно убедительный, но вполне вероятный и потому допустимый. В тот год свирепствовала какая-то особо страшная инфлюэнца.
     Ни Ирис, ни Джордж и подумать не могли о существовании какой-либо другой причины.
     А сейчас, при воспоминании о сделанном в мансарде открытии, Ирис не находит объяснения своей близорукости.
     Все происходило у нее на глазах! А она ничего не видела, ни на что не обращала внимания!
     Внезапный скачок мысли, и в глазах поразившая всех в день рождения трагедия. Не надо думать об этом. Все кончено - хватит. Забыть этот кошмар, и это расследование, и искаженное ужасом лицо Джорджа, и его налитые кровью глаза. Лучше вспомнить о том, что случилось в мансарде.
     
     II
     
     Со смерти Розмари миновало около шести месяцев.
     Ирис по-прежнему жила в доме на Эльвестон Сквер. После похорон поверенный семейства Марло, слащавый старикашка со сверкающей лысиной и бегающими злобными глазками, побеседовал с Ирис. В выражениях, лишенных какой бы то ни было двусмысленности, он растолковал, что по завещанию Пауля Бенетта все его состояние наследуется Розмари, а в случае смерти последней переходит к ее детям. Если Розмари умрет бездетной, состояние полностью переходит к Ирис. Состояние, как разъяснил поверенный, очень крупное и полностью поступит в ее распоряжение, когда ей исполнится двадцать один год или после замужества.
     Тем временем прежде всего ей надо было найти пристанище. Джордж и слышать не хотел об ее отъезде, и, по его предложению, миссис Дрейк - сестра ее отца, материальное положение которой было вконец подорвано собственным сыном (паршивой овцой в семейном стаде), должна была скрасить одиночество Ирис и сопровождать ее в обществе.
     Ирис, довольная таким поворотом событий, охотно с этим согласилась. Она хорошо помнила тетушку Люциллу - милую, застенчивую старушку, всегда державшуюся особняком.
     Итак, все было улажено. Решение Ирис остаться на Эльвестон Сквер растрогало Джорджа до глубины души, он заботился о ней, как о младшей сестренке. Миссис Дрейк не докучала Ирис своим обществом и потакала всем ее желаниям. В доме воцарилось спокойствие.
     Минуло почти полгода, прежде чем Ирис обнаружила в мансарде это письмо.
     В доме на Эльвестон Сквер мансарду превратили в кладовку, куда складывали отслужившую свою жизнь мебель, сундуки и различные чемоданы.
     Однажды Ирис поднялась туда после бесплодных попыток отыскать милый ее душе старый красный пуловер. Она не носила траур по Розмари - так просил Джордж. Розмари всегда была против уныния. Ирис это помнила, поэтому не противилась и продолжала носить обычные платья, вызывая осуждение тетушки Люциллы. Та была старомодна и настаивала на соблюдении "благопристойности". Сама миссис Дрейк не снимала траура по мужу, скончавшемуся двадцать с чем-то лет назад.
     Всякие ненужные платья, как знала Ирис, складывались в сундуке наверху Отыскивая пуловер, она начала перебирать разное барахло - юбки, ворох чулок, лыжные костюмы, пару купальных...
     Вдруг ей попался старый халат Розмари, который каким-то образом уцелел и не был отдан знакомым вместе с остальными вещами покойной. Это был мужского покроя халат, отделанный шелком, с большими карманами. Ирис встряхнула его - халат был как новенький. Она аккуратно сложила его и снова положила в сундук. В этот момент в одном из карманов под рукой что-то зашуршало. Она сунула туда руку и извлекла смятый листочек бумаги. Увидела почерк Розмари, разгладила листок, прочитала.
     "Леопард, дорогой, ты не сможешь понять... Не сможешь, не сможешь... Мы любим друг друга! Мы принадлежим один другому! Ты знаешь это так же, как я. Мы не можем расстаться и продолжать жить. Ты знаешь, что это невозможно, дорогой, - совсем невозможно. Ты и я принадлежим друг другу - отныне и навсегда. Я необычная женщина - что люди скажут, мне все равно. Главное - это любовь. Мы вместе уедем - и будем счастливы. Ты однажды мне сказал, что без меня жизнь покроется пылью и пеплом. Помнишь, Леопард, дорогой? А сейчас ты спокойно пишешь, что все это лучше закончить - во имя меня же. Во имя меня? Но я не могу без тебя жить! Мне жаль Джорджа - он всегда был нежен со мной, - но он поймет. Он возвратит мне свободу. Нехорошо жить вместе, если ты больше не любишь другого. Господь предназначил нас друг для друга, дорогой, - такова воля его. Мы будем удивительно счастливы - но требуется смелость. Я сама все расскажу Джорджу - я хочу быть честной, - расскажу после моего дня рождения.
     Я знаю, что поступаю правильно. Леопард, дорогой, я не могу без тебя жить - не могу - не могу - НЕ МОГУ.
     Как глупо, что я все это пишу. Достаточно двух строк. Только: "Я люблю тебя. Никогда не позволю тебе уйти". О, дорогой..." Письмо обрывалось.
     Ирис застыла, не в силах отвести от него глаз. Как мало она знала собственную сестру.
     Итак, Розмари имела любовника, писала ему страстные письма, хотела с ним уехать?
     Что же произошло? Розмари не отправила этого письма. Какое же тогда письмо она послала? Что же в конце концов произошло между Розмари и этим неизвестным мужчиной? ("Леопард!" Какие странные фантазии приходят в голову влюбленным. Глупо. Подумаешь, Леопард!) Кто был этот человек? Любил ли он Розмари так же сильно, как она любила его? Наверное, любил. Розмари совсем потеряла голову. Да, вот, как пишет Розмари, он предложил "все закончить". Зачем? Из осторожности? Он, очевидно, говорил, что поступает так ради Розмари. Во имя ее интересов. Да, но не говорят ли мужчины подобные вещи, когда спасают собственную шкуру? А может, этому человеку, кем бы он ни был, просто все надоело? Поразвлекся - и хватит. Может быть, он и не любил ее по-настоящему. Почему-то создалось впечатление, что этот незнакомец во что бы то ни стало хотел окончательно порвать с Розмари.
     Но Розмари думала иначе. Она не собиралась подводить черту. И тоже была настроена решительно. А она, Ирис, ничего об этом не знала! Даже не догадывалась! Считалось само собой разумеющимся, что Розмари счастлива, удовлетворена, что она и Джордж довольны друг другом. Слепота! Нужно было быть слепым, чтобы не видеть, что творилось с ее сестрой.
     Но кто же этот человек?
     Мысль устремилась в прошлое. Столько мужчин окружало Розмари, угождавших, приглашавших, звонивших. Некого выделить. Но был же такой, а остальные - лишь прикрытие тому единственному, главному.
     Ирис запуталась, пытаясь разобраться в своих воспоминаниях.
     Всплыли два имени... Возможно, да, вполне вероятно, либо один, либо другой. Стефан Фаррадей? Может быть, Стефан. Что нашла в нем Розмари? Надменный, напыщенный - и совсем не такой уж молодой. Хотя его признают выдающимся. Восходящая политическая звезда, в ближайшем будущем, поговаривают, заместитель министра, к тому же имеющий поддержку влиятельного министра-координатора. Возможно, будущий премьер-министр! Не ослепило ли Розмари это сверкание? Вне сомнения, она не полюбила бы столь неистово его самого - это холодное и непроницаемое существо. Но, говорят, его собственная жена безумно в него влюблена и вышла за него вопреки желаниям своей могущественной семьи - дело тут не в политическом тщеславии! А если он возбуждает такую страсть в одной женщине, то и в другой может ее возбудить. Да, это, должно быть, Стефан Фаррадей.
     Потому что если не Стефан, тогда остается Антони Браун.
     А Ирис не хотела видеть в этой роли Антони Брауна. Он, чего скрывать, находился в рабской зависимости у Розмари, постоянно был у нее на побегушках, и его смуглое, красивое лицо выражало забавную безнадежность. Но, разумеется, преданность не демонстрируется столь открыто и свободно, когда отношения пересекают границы дозволенного.
     Странно, после смерти Розмари он куда-то пропал. Никто с тех пор его больше не видел.
     Впрочем, не так уж это и странно - ведь он много путешествовал. Рассказывал про Аргентину, Канаду, Уганду и США. Говорил он с едва заметным акцентом, и Ирис могла лишь догадываться, был ли он американцем или канадцем. В его исчезновении не было ничего непонятного.
     Розмари была ему другом. С какой стати ему продолжать встречаться с ее домочадцами? Он друг Розмари. Но не ее любовник! Ирис не хотела, чтобы он был любовником Розмари. Это было бы ужасно - нет, чудовищно.
     Она бросила взгляд на письмо, которое держала в руках. Смяла его. Надо его уничтожить, сжечь...
     Но какое-то внутреннее чутье не позволило ей это сделать.
     Когда-нибудь это письмо приобретет особую ценность...
     Она разгладила его, сложила и замкнула в коробку для драгоценностей.
     Когда-нибудь оно сделается особенно ценным, ведь в нем скрыта тайна, приведшая Розмари к роковому решению.
     
     III
     
     "Что вам еще угодно?" Эта странная фраза, крутившаяся в голове Ирис, заставила ее улыбнуться. Бойкий вопрос, с которым владельцы магазинов обращаются к своим покупателям, как нельзя точно выражал ее душевное состояние.
     Не то же ли самое ощущала она, всякий раз обращаясь к прошлому? Сперва удивительное открытие в мансарде. А теперь - "Что вам еще угодно?" Каков будет следующий сюрприз?
     Поведение Джорджа делалось все более и более странным. Началось это давно. После неожиданного разговора прошлой ночью она стала по-другому воспринимать те мелочи, которые прежде приводили ее в замешательство. Отдельные слова и поступки заняли свои места в общем потоке событий.
     И, наконец, появление Антони Брауна. Впрочем, может быть, этого и следовало ожидать, он появился спустя неделю после того, как ей попалось письмо. Прошлое видится как на ладони... Розмари умерла в ноябре. На следующий год, в мае, Ирис под крылышком Люциллы Дрейк начала выезжать в общество. Она посещала ленчи, чаепития, танцы, впрочем, все это не приносило ей большого удовольствия. Хандра и апатия не покидали ее. На каких-то скучнейших танцах, кажется, на исходе июня она услышала позади себя голос:
     - Неужели это Ирис Марло?
     Она повернулась, вспыхнула, увидев лицо Антони - загорелое, улыбающееся лицо.
     Он сказал:
     - Я не уверен, помните ли вы меня, но... Она перебила:
     - Очень хорошо помню. Разумеется!
     - Чудесно. А я боялся, что вы позабыли меня. Мы так давно не встречались.
     - Да. После дня рождения Розмари...
     Она осеклась. Слова слетели с языка с беззаботной непринужденностью. Румянец исчез с ее лица, щеки побледнели, словно обескровились. Губы затряслись. В расширившихся глазах отразился испуг.
     Антони Браун поспешно сказал:
     - Простите мне мою грубость. Мне не следовало вам напоминать.
     Ирис овладела собой. Сказала:
     - Ничего.
     (Не после дня рождения Розмари, а после ее самоубийства. Она об этом не подумала. Можно ли было об этом не подумать!) Антони повторил:
     - Тысячу извинений. Пожалуйста, простите меня. Не хотите потанцевать?
     Она кивнула. И хотя танец, который только что начался, она обещала другому партнеру, подала ему руку, и они поплыли по зале. От нее не скрылось смущение неопытного юнца, не сводившего с нее глаз, а воротничок у него казался слишком большим.
     Такой партнер, презрительно подумала она, устроил бы желторотых пташек, впервые сюда залетевших. Нет, такой мужчина не мог быть любовником Розмари.
     Острая боль пронзила ее. Розмари. Письмо. Может быть, оно было написано человеку, с которым она сейчас танцевала? Его движения напоминали кошачьи, им вполне могло соответствовать прозвище "Леопард". Он и Розмари...
     Она сказала неприязненно:
     - Где вы были все это время?
     Он чуть отстранился от нее, глянул ей в лицо. Не улыбнулся, холодно произнес:
     - Ездил - по делам.
     - Ясно. - Недружелюбно спросила:
     - А зачем вернулись?
     Он улыбнулся. Добродушно сказал:
     - Допустим, увидеться с вами, Ирис.
     И вдруг притянул ее к себе, весело оглядел танцующих, в движениях появилась неожиданная ловкость.
     Страх и наслаждение овладели Ирис:
     С тех пор Антони стал частью ее жизни. Она видела его каждую неделю.
     Они встречались в парке, различных дансингах, за обедом он оказывался возле нее.
     Единственным местом, куда он никогда не приходил, был дом на Эльвестон Сквер. Прошло некоторое время, пока она это заметила. Да, искусно удавалось ему отклонять ее предложения. Когда она наконец это поняла, то нимало удивилась. Значит, он и Розмари...
     Затем, к ее изумлению, Джордж - беспечный, ничего не замечающий Джордж - вдруг заговорил с ней про него.
     - Что это за парень, Антони Браун, с которым ты встречаешься? Что ты про него знаешь?
     Ирис удивленно на него посмотрела.
     - Про него? Ну, он был другом Розмари!
     Лицо Джорджа свело судорогой. Он прикрыл глаза. Мрачно, с трудом проговорил:
     - Да, конечно. Так это он был?
     Ирис воскликнула голосом, полным раскаяния:
     - Прости. Мне не следовало тебе напоминать. Джордж покачал головой. Спокойно произнес:
     - Нет, нет. Я не хочу ее забывать. Всегда буду помнить. Ведь прежде всего, - он запнулся, покосился в сторону, - у ее имени особый смысл. Розмари - это воспоминание. - Он внимательно посмотрел на нее. - Я не хочу, чтобы ты забыла свою сестру, Ирис.
     У нее перехватило дыхание.
     - Не забуду. Джордж продолжал:
     - Но поговорим про этого парня, Антони Брауна. Возможно, он нравился Розмари, но не верю, что она хорошо знала его. Будь с ним осторожней, Ирис. Ты теперь очень богатая девушка.
     Ирис вспыхнула.
     - Тони... Антони - у него самого куча денег. Иначе зачем бы ему жить в "Клеридже", когда у него в Лондоне дом.
     Джордж улыбнулся. Пробормотал:
     - Респектабельность требует затрат. Кстати, дорогая, никто о нем ничего не знает.
     - Он американец.
     - Может быть. Если так, странно, почему за него не поручится посольство. И к нам он не заходит, так ведь?
     - Ну, это понятно, он чувствует твою недоброжелательность!
     Джордж покачал головой.
     - Кажется, мне следует вмешаться... Хочу тебя заранее предупредить: я поговорю с Люциллой.
     - С Люциллой! - возмутилась Ирис. Джорджу стало не по себе.
     - А что? Я имел в виду, не тяжело ли Люцилле проводить с тобой время? Ездить по гостям - и все такое прочее?
     - Да, действительно, она трудится, как бобер.
     - Словом, если что не так, ты, крошка, об этом скажи. Присмотрим кого-нибудь еще. Помоложе и получше. Я не хочу, чтобы ты скучала.
     - Я не скучаю, Джордж. Совсем не скучаю. Джордж пробубнил:
     - Значит, договорились. Я не охотник до увеселений - и никогда им не был. А ты себе ни в чем не отказывай. Скупиться не надо.
     Вот такой он всегда - добрый, неловкий, неумелый.
     Правда, его обещанию или угрозе "поговорить" с миссис Дрейк насчет Антони Брауна не суждено было осуществиться; благосклонная судьба распорядилась иначе, и тетушке Люцилле стало не до того.
     Пришла телеграмма от ее сына. Этот лоботряс, надоедливый, как бельмо на глазу, умел поиграть на струнах чувствительной материнской души, извлекая из этого дела неплохой гонорар.
     "Можешь ли выслать двести фунтов? Положение отчаянное. Жизнь или смерть. Виктор".
     Люцилла заплакала.
     - Виктор - благороднейшая душа. Он знает, как тяжело его матери, и никогда не стал бы ко мне обращаться, значит, положение у него безвыходное. Не иначе. Я живу в постоянном страхе, что он застрелится.
     - Не застрелится, - равнодушно проговорил Джордж.
     - Вы его не знаете. Я мать и лучше знаю своего сына. Не прощу себе, если не выполню его просьбу. У меня найдутся для этого деньги.
     Джордж вздохнул.
     - Послушайте, Люцилла. Я пошлю телеграмму одному из моих корреспондентов, и мы тотчас же выясним, что за беда с ним приключилась. Вот вам мой совет: пусть узнает, почем фунт лиха. Ведь вы только губите его.
     - Вы бессердечны, Джордж. Бедному мальчику никогда не везло...
     Джордж воздержался от пререканий. Какой прок спорить с женщиной. Он лишь заметил:
     - Я немедленно поручу это дело Руфи. Через день мы получим ответ.
     Люцилла немного успокоилась. Двести фунтов, в конце концов, урезали до пятидесяти, а чтобы и эту сумму сократить, Люцилла и слушать не хотела.
     Ирис знала, Джордж расплатился собственными деньгами, он только притворился, что продал акции Люциллы. Его щедрость восхитила ее, и она не стала этого скрывать.
     Он ответил без обиняков:
     - Я так на это дело смотрю: в стаде всегда есть поганая овца. А значит, кто-то должен нести это бремя. Не мне, так кому-нибудь еще придется отстегивать деньги Виктору, пока бог не приберет его.
     - Но ты-то при чем? Он же не твой родственник.
     - Родственники Розмари - мои родственники.
     - Джордж, ты прелесть. Но не мне ли нести эту обузу? Ведь ты же называешь меня денежным мешком.
     Он ухмыльнулся.
     - Ну, пока тебе не исполнился двадцать один год, и говорить не о чем. А будь ты поумнее, ты бы и заикаться об этом не стала. Давай вот о чем договоримся: когда этот бездельник сообщит, что покончит с собой, если срочно не получит пару сотен, ты ненароком заметь, что хватит ему и двадцати фунтов... А я наберусь смелости упомянуть о десятке. Силенок у нас не хватит, чтобы бороться с материнскими чувствами, но сократить требуемую сумму мы сможем. Договорились? А о том, что Виктор с собой не покончит, и говорить нечего, не такой он! Кто грозится самоубийством, никогда этого не сделает.
     Никогда? Ирис вспомнилась Розмари. Она отогнала эту мысль. А Джордж про Розмари не подумал. Его мысли занимал обнаглевший обворожительный мошенник из далекого Рио-де-Жанейро.
     Все это было на руку Ирис, поскольку материнские заботы отвлекли внимание Люциллы от ее отношений с Антони Брауном.
     Итак - "Что вам еще угодно, мадам?" Джордж на себя не похож! Ирис не могла больше этого выносить. Когда все началось? Что послужило тому причиной?
     Теперь, вспоминая прошлое, Ирис затруднялась точно определить эту минуту. Едва умерла Розмари, Джордж сделался очень рассеянным, временами почти что погружаясь в забытье, он, казалось, не замечал окружающего. Он постарел, обрюзг. Впрочем, всего этого и следовало ожидать. Но когда именно его оцепенение перешагнуло всякие границы?
     Кажется, она впервые заметила это после их стычки из-за Антони Брауна, когда он посмотрел на нее блуждающим бессмысленным взглядом. Потом у него появилась привычка возвращаться рано домой и закрываться у себя в кабинете. Не похоже было, чтобы он чем-нибудь там занимался. Однажды она вошла к нему и увидела, что он сидит за столом, тупо уставившись в пространство. Когда она появилась, он окинул ее усталым безжизненным взглядом. Он походил на помешанного, но на ее вопрос, что случилось, коротко ответил:
     - Ничего.
     В течение нескольких дней он слонялся по комнатам с потухшими глазами, словно человек, опасающийся за свой рассудок.
     Никто не обращал на него особого внимания. И Ирис тоже не обращала. Мало ли неприятностей бывает у деловых людей.
     Затем вдруг ни с того ни с сего он начал время от времени задавать вопросы. Тогда ей показалось, что он попросту спятил.
     - Послушай, Ирис, Розмари когда-нибудь говорила с тобой?
     Ирис внимательно посмотрела на него.
     - Разумеется, Джордж. Говорила - а о чем?
     - О себе... своих друзьях... что с ней происходит. Счастлива она или нет. Вот об этом.
     Ей показалось, что она читает его мысли. Видимо, он узнал о неудачной любви Розмари. Ирис робко произнесла:
     - Она много об этом не говорила. Ведь она всегда была занята - дела всякие...
     - Разумеется, а ты в то время была ребенком. Да. И все-таки, мне казалось, она могла тебе о чем-нибудь рассказать.
     В глазах его светилось нетерпение - он глядел на нее взглядом ожидающей поощрения собаки. Ирис не хотела причинять ему боль. Во всяком случае, Розмари сама ей ни о чем не рассказывала. Она покачала головой. Джордж вздохнул. Выдавил:
     - Впрочем, какое это имеет значение.
     В другой раз он неожиданно спросил, кто были ближайшие подруги у Розмари. Ирис задумалась.
     - Глория Кинг. Миссис Атвелл - Мейси Атвелл. Джин Реймонд.
     - Она им доверяла? - Хм, не знаю.
     - Я хотел спросить: как ты думаешь, не могла ли она им что-нибудь рассказать?
     - Просто не знаю... Думаю, вряд ли... А что она должна была им рассказать?
     Тут же она пожалела, что задала этот вопрос. Ответ Джорджа поразил ее.
     - Розмари никогда не говорила, что она кого-то боится?
     - Боится? - удивилась Ирис.
     - Мне хотелось бы знать, были ли у Розмари какие-нибудь враги?
     - Женщины?
     - Нет, нет, совсем другое. Настоящие враги. Кто-то... ну как тебе объяснить... кто-то... кто имел что-то против нее?
     Откровенная растерянность Ирис смутила его. Он покраснел, пробормотал:
     - Глупо, я знаю. Но просто не представляю, что и подумать.
     После этого прошло два или три дня, потом он начал расспрашивать ее о Фаррадеях.
     - Часто ли встречалась с ними Розмари? Ирис мало что могла ему рассказать.
     - Не знаю, Джордж.
     - Она про них что-нибудь говорила?
     - Нет.
     - Что их сближало?
     - Розмари интересовалась политикой.
     - Да. Заинтересовалась, когда познакомилась с ними в Швейцарии. Прежде политика занимала ее, как прошлогодний снег.
     - Думаю, Стефан Фаррадей приохотил ее. Он обычно давал ей памфлеты и всякую всячину.
     Джордж спросил:
     - А что Сандра Фаррадей думала об этом?
     - О чем?
     - О том, что ее муж снабжал Розмари памфлетами? Ирис почувствовала себя неловко:
     - Не знаю. Джордж промолвил:
     - Она очень сдержанная женщина. Холодна как лед. Но, говорят, без ума от Фаррадея. Такая женщина не потерпит соперницу.
     - Вероятно.
     - С Розмари у нее были хорошие отношения? Ирис медленно сказала:
     - Не думаю. Розмари подшучивала над Сандрой. Говорила, что женщина, напичканная политикой, похожа на чучело, вроде детской лошадки. И знаешь, Сандра действительно смахивает на лошадь. Розмари часто повторяла: "Ей бы следовало поубавить спеси".
     Джордж хмыкнул. Спросил:
     - По-прежнему встречаешься с Антони Брауном?
     - Довольно часто, - холодно ответила Ирис, но Джордж не стал повторять своих предостережений. Напротив, он, казалось, этим заинтересовался.
     - Он ведь немало побродил по свету? Веселая жизнь. Он тебе об этом рассказывал?
     - Нет. Он действительно много путешествовал.
     - Полагаю, не бесцельно. - Видимо, так.
     - Чем он занимается? - Не знаю.
     - Вроде бы связан с фирмами, изготовляющими оружие?
     - Он никогда об этом не рассказывал.
     - Ну что ж, не говори ему, что я спрашивал. Просто полюбопытствовал. Прошлой осенью он частенько захаживал к Дьюсбери - к председателю Юнайтед Армз Компани... Розмари довольно часто виделась с Антони, не так ли?
     - Да... да, виделась.
     - Но она не очень хорошо знала его - обычное мимолетное знакомство. Он часто приглашал ее в дансинги, да?
     - Да.
     - Знаешь, я был изрядно удивлен, что она пригласила его на день рождения. Я не понимал: неужели она так хорошо знает его?
     Ирис тихо заметила:
     - Он очень хорошо танцует.
     - Да... да, разумеется.
     В голове Ирис замелькали непрошенные видения. Круглый стол в "Люксембурге", притушенные огни, цветы. Непрекращающееся дребезжание джаза. Вокруг стола семеро - она сама, Антони Браун, Розмари, Стефан Фаррадей, Руфь Лессинг, Джордж и справа от него жена Стефана Фаррадея - леди Александра Фаррадей, с бесцветными прямыми волосами, глубоко очерченными ноздрями, надменным, хорошо поставленным голосом. Такая веселая компания подобралась - или нет?
     И посреди вечера Розмари... нет, нет, лучше не думать об этом. Лучше припомнить, как она сама сидит подле Тони - в этот вечер она впервые увидела его во плоти. До этого существовало лишь имя, тень, маячившая в холле или помогающая Розмари спуститься к поджидающему у подъезда такси.
     Тони...
     Ирис очнулась. Джордж повторил вопрос.
     - Странно, что он вскоре после этого куда-то исчез. Куда он уехал, ты не знаешь?
     Она неопределенно ответила:
     - На Цейлон, думаю, или в Индию...
     - И он больше не вспоминал о том вечере? Ирис вспылила:
     - С чего бы? Зачем нам об этом разговаривать? Джордж покраснел.
     - Нет, нет, разумеется. Извини. Кстати, пригласи Брауна с нами пообедать. Мне бы хотелось с ним встретиться.
     Ирис обрадовалась. Джордж явно исправлялся.
     Приглашение было подобающим образом вручено и принято, но в последний момент дела заставили Антони уехать на север, и он не смог прийти.
     Как-то в конце июля Джордж поверг в изумление Ирис и Люциллу, сообщив им, что он купил загородный дом.
     - Купил дом? - не поверила Ирис. - А я думала, мы снимем на два месяца дом в Горинге.
     - Не лучше ли иметь свой собственный, а? Круглый год можем проводить там уик-энды.
     - Где это? У реки?
     - Не совсем. Но не в этом дело. Суссекс. Мерлингхем. Литтл Прайерз называется. Двенадцать акров - маленький домик в стиле Георга.
     - Как же ты купил, а мы даже не видели?
     - Представилась возможность. Его только что пустили в продажу. И я цап-царап.
     Миссис Дрейк сказала:
     - Видимо, предстоит колоссальная работа, надо будет все отремонтировать.
     Джордж ответил не задумываясь:
     - О, не стоит беспокоиться. Этим займется Руфь. Упоминание о Руфи Лессинг, многоопытном секретаре Джорджа, было воспринято торжественным молчанием. Руфь пользовалась большим влиянием - практически она была членом семьи. Привлекательная, пунктуальная во всем, она сочетала колоссальную работоспособность с врожденной тактичностью... Розмари постоянно твердила:
     - Пусть этим займется Руфь. На нее можно полностью положиться. Поручим это Руфи.
     Любое затруднение всякий раз улаживалось многоопытными руками мисс Лессинг. Улыбающаяся, ненавязчивая, она преодолевала любые препятствия. Поговаривали, что конторой управляет не столько Джордж, сколько она. Он полностью ей доверял и каждый раз полагался на ее суждение. Казалось, у нее не было ни собственных нужд, ни собственных желаний.
     И тем не менее замечание Джорджа вызвало раздражение Люциллы.
     - Дорогой Джордж, я нисколько не сомневаюсь в способности мисс Лессинг, но лишь хотела бы заметить, что женщины нашей семьи могли бы по своему вкусу подобрать расцветку собственной гостиной! Следовало бы спросить совета у Ирис. О себе я не говорю. Я не в счет. Но Ирис может обидеться.
     Это замечание озадачило Джорджа.
     - Я хотел преподнести вам сюрприз. Люцилла улыбнулась.
     - Какой вы еще ребенок, Джордж. Вмешалась Ирис:
     - Расцветка меня нисколько не волнует. Руфь великолепно все сделает. Вкус у нее отменный. А что мы будем там делать? Полагаю, там есть корт.
     - Да, а в шести милях площадка для гольфа, и всего лишь около четырнадцати миль от моря. Более того, у нас там будут соседи. Думаю, знакомые никогда не помешают.
     - Какие соседи? - неприязненно спросила Ирис. Джордж не смог посмотреть ей в глаза.
     - Фаррадеи, - сказал он. - Они живут примерно в полутора милях сразу за парком.
     Ирис опешила. Но тут же ей пришло в голову, что вся эта тщательно продуманная операция по приобретению и оборудованию загородного дома служила прикрытием одной-единственной цели - установить со Стефаном и Сандрой более близкие отношения. Когда дачные усадьбы примыкают друг к другу, между соседями волей-неволей завязываются контакты. Как он точно все предусмотрел! Для чего? Какая мысль терзает его? Стоит ли выбрасывать столько денег ради достижения какой-то необъяснимой цели?
     Подозрение, что Розмари и Стефан имели более чем дружеские отношения? Странное проявление посмертной ревности? Она не находила объяснений.
     Чего Джордж добивается от Фаррадеев? К чему эти непонятные вопросы, которыми он донимает ее? Что за чудачество?
     Этот странный, затуманенный взгляд по вечерам! Люцилла объясняла его слишком большим количеством портвейна. Ох уж эта Люцилла!
     Нет, это не чудачество. Когда он сидел, погруженный в забытье, казалось, непреодолимое волнение, сдобренное изрядной порцией апатии, отнимает у него последние силы.
     Большую часть августа они провели за городом в Литтл Прайерз. Ужасный дом! Ирис вздрогнула. Она ненавидела его. Внешне симпатичный, добротный дом, тщательно отделанный и меблированный. (Руфь Лессинг знала свое дело!) И странная, пугающая пустота. Они не жили там. Они его занимали. Как солдаты в войну занимают наблюдательный пост.
     Ужаснее всего была давящая обыденность летнего существования. Уик-энды, теннис, дружеские обеды с Фар-радеями. Сандра была очаровательна - как и подобает любезной соседке, встретившейся на даче со старыми друзьями. Она познакомила Джорджа и Ирис с местными достопримечательностями, разговаривала с ними о лошадях и относилась к возрасту Люциллы с достаточным почтением.
     И никому было неведомо, что скрывается за этим бледным, улыбающимся, словно маска, лицом. Женщина-сфинкс.
     Что касается Стефана, то они мало видели его. Он был очень занят, дела не оставляли ему времени. Ирис казалось, что они могли бы встречаться и почаще, но он сознательно этого избегает.
     Так прошли август и сентябрь, и в октябре было решено возвращаться в Лондон.
     Ирис облегченно вздохнула. Может быть, после возвращения Джордж придет в себя?
     И вот вдруг прошлой ночью ее разбудил осторожный стук в дверь. Ирис включила свет, посмотрел время - всего лишь час.
     Она натянула халат и подошла к двери. Подумала, так будет приличнее, чем просто крикнуть "Войдите".
     За дверью стоял Джордж. Он еще не ложился, на нем был вечерний костюм. Дышал он прерывисто, лицо было странного голубого оттенка.
     Он сказал:
     - Ирис, спустись в кабинет. Мне надо с тобой поговорить. Мне надо с кем-нибудь поговорить.
     Полусонная, теряясь в догадках, она безропотно повиновалась ему.
     В кабинете он прикрыл дверь и указал ей на кресло, стоящее подле стола, сам расположился напротив. Он пододвинул ей коробку с сигаретами, вынул одну, закурил, это далось ему не сразу, руки дрожали.
     Она спросила:
     - Что случилось, Джордж?
     Страх охватил ее. Он был бледен, словно мертвец, и говорил, задыхаясь, как человек, пробежавший большое расстояние.
     - Я больше не могу. Я этого не вынесу. Ты должна мне сказать... Правда ли это... возможно ли...
     - О чем ты, Джордж?
     - Ты не могла не заметить. Ведь она должна была что-нибудь сказать. Была какая-то причина...
     Ирис удивленно смотрела на него. Он потер лоб.
     - Ты не понимаешь, о чем я говорю. Я вижу. Не пугайся, крошка. Ты должна мне помочь. Припомни что сможешь. Постой, постой, никак не соберусь с мыслями, но ты сейчас все поймешь... Посмотри-ка эти письма.
     Он отпер один из ящиков письменного стола и достал оттуда два листка бумаги.
     - Прочти, - сказал Джордж, подавая листки.
     Ирис внимательно посмотрела на оказавшуюся в ее руке бумагу. Там черным по белому значилось: "Ты думаешь, что твоя жена совершила самоубийство. Нет. Ее убили". Вторая записка: "Твоя жена, Розмари, не покончила с собой. Ее убили".
     Ошеломленная, Ирис не могла отвести взгляда от писем.
     Джордж продолжал:
     - Я получил их три месяца назад. Сначала решил, что шутка - жестокая, подлая шутка. Потом подумал: с чего бы Розмари стала себя убивать?
     Ирис повторила заученным голосом:
     - Нервное истощение в результате инфлюэнцы.
     - Да, но ты подумай, это же сущий вздор, не так ли? Сколько людей болеет инфлюэнцей, а потом испытывают нервное истощение - и что?
     Ирис с усилием произнесла:
     - Может быть, она была несчастна?
     - Да, допустим, - спокойно ответил Джордж. - Но что ни говори, не понимаю, как это Розмари покончила с собой только из-за того, что она была несчастна. Она могла этим пугать, но не думаю, чтобы она действительно осуществила свою угрозу.
     - Но ведь она все-таки это сделала, Джордж! Какое тут может быть другое объяснение? Да и вся эта дрянь, которую нашли у нее в сумочке, доказывает правильность сделанного вывода.
     - Знаю. Все подтверждается. Но как только я это получил, - он дотронулся пальцем до анонимок, - у меня в голове все перевернулось. И чем больше я об этом думаю, тем сильнее чувство: что-то тут не так. Вот почему я задавал тебе эти бесконечные вопросы - про врагов Розмари. А также - не обмолвилась ли она когда ненароком, будто кто-то внушает ей страх. Неизвестный, убивший ее, должен был иметь на то основание...
     - Джордж, ты сходишь с ума.
     - Иногда и мне тоже так кажется. А потом вдруг меня охватывает уверенность, что я прав. Нужно все узнать. Выяснить. Помоги мне, Ирис. Подумай. Вспомни. Главное - вспомни. Все до мельчайших подробностей. Ведь если ее убили, значит, убийца в тот вечер сидел с нами за одним столом. Согласна?
     Разумеется, она была с этим согласна. Следовательно, не следует противиться воспоминаниям. Нужно все вспомнить. Музыка, барабанная дробь, притушенные огни кабаре, снова яркий свет и распростертая на столе Розмари с посиневшим, сведенным судорогой лицом.
     Ирис задрожала. Ее охватил страх - панический страх. Нужно подумать... все воскресить... вспомнить. Во имя Розмари.
     Прочь забвение.
     
     2. Руфь Лессинг
     
     Руфь Лессинг не покидали, лишь временами притуплялись в суматохе заполненного делами дня воспоминания о жене ее хозяина Розмари Бартон.
     Розмари ей не нравилась, на то были причины. Но до того ноябрьского утра, когда она впервые встретилась с Виктором Дрейком, она и не осознавала, сколь велика ее неприязнь.
     Та беседа с Виктором положила начало всему, привела поезд в движение. До этого все ее чувства и мысли были настолько скрыты в глубинах сознания, что не имели реального значения.
     Она была предана Джорджу. С самого начала. Когда она впервые пришла к нему, холодная, уверенная в себе двадцатитрехлетняя женщина, то сразу же поняла, насколько ему необходима опека. Она подбирала ему приятелей, направляла увлечения. Она удерживала его от различных сомнительных авантюр и благословляла тогда, когда необходимо было рискнуть. И ни разу в течение их продолжительного сотрудничества она не дала Джорджу повода усомниться в ее работоспособности, внимательности и исполнительности. Ее внешность радовала глаз, особое удовольствие Джорджу доставляли аккуратные темные блестящие волосы, великолепно сшитые свеженакрахмаленные блузки, маленькие жемчужины в мочках красиво очерченных ушей, бледное, чуть припудренное лицо, слегка подкрашенные розовой помадой губы.
     В ней не было недостатков.
     Ему нравилась независимая, уверенная манера ее поведения, деловитость, полное отсутствие фамильярности. Когда он рассказывал ей о своих личных делах, она сочувственно выслушивала и всегда давала полезные советы.
     Кроме, однако, его супружества. Она не одобряла его. Тем не менее примирилась с этим событием и оказала бесценную помощь в свадебных приготовлениях, сняв с плеч миссис Марло добрую долю забот.
     После свадьбы отношения Руфи с ее шефом сделались менее доверительными. Она продолжала заниматься делами, и Джордж в этом отношении мог полностью на нее положиться.
     Опыта ей было не занимать, и Розмари вскоре поняла, какую бесценную помощь в самых разных делах может оказать ей секретарь ее мужа.
     Джордж, Розмари, Ирис-все называли ее Руфь, и она часто приходила позавтракать на Эльвестон Сквер. Теперь ей было уже двадцать девять, но выглядела она точно так же, как и в двадцать три.
     С Джорджем ей не было нужды ни о чем разговаривать, она великолепно чувствовала все оттенки его душевного состояния. Она точно могла сказать, когда послесвадебная восторженность сменилась любовным экстазом, знала, когда этот экстаз уступил место иному чувству, которому нелегко было подобрать определение. В то время ей нередко приходилось подправлять его мелкие ошибки.
     Однако как бы ни был рассеян Джордж, Руфь Лессинг никогда не заостряла на этом внимания. И он ей был за это благодарен.
     В то ноябрьское утро он впервые сказал ей про Виктора Дрейка.
     - Руфь, у меня есть для вас одно довольно неприятное поручение.
     Она вопросительно посмотрела на него. Говорить, что она его выполнит, не стоило. Это и так было понятно.
     - В каждой семье есть паршивая овца, - сказал Джордж.
     Она понимающе кивнула.
     - Это кузен моей жены - боюсь, совершеннейший оболтус. Он разорил свою мать - глупая простофиля распродала свои жалкие акции, которые она для него собирала. Он начал с подделки чека в Оксфорде, дело замяли, с тех пор он мотается по свету - и везде гадит.
     Руфь слушала без особого интереса. Подобные типы были ей известны. Они выращивали апельсины, разводили цыплят, бродяжничали по дорогам Австралии, подзарабатывали на бойнях в Новой Зеландии. Они везде пакостничали, нигде не останавливались надолго и проматывали деньги, едва успев их заработать. Такие люди не интересовали ее. Она предпочитала людей с положением.
     - Сейчас он снова объявился в Лондоне и, как мне стало известно, надоедает моей жене. Последний раз она видела его, когда еще была школьницей, и вот этот негодяй с великосветскими манерами вымогает у нее деньги. Этого я не допущу. Мы договорились встретиться в двенадцать часов в гостинице. Я хочу поручить это дело вам. Не хочется иметь с ним ничего общего. Я его никогда не видел, видеть не желаю и не хочу, чтобы Розмари с ним встречалась. Я думаю, встреча приобретет официальный характер, если появится незаинтересованное лицо.
     - Да, это хороший план. Каковы условия?
     - Сто фунтов наличными и билет в Рио-де-Жанейро. Деньги вручаются только на палубе.
     Руфь улыбнулась.
     - Прекрасно. Хотите быть уверены, что он действительно отчалит.
     - Вижу, вы все поняли.
     - Обычное дело, - бросила она.
     - От него буквально не знаешь, чего ждать. - Он помолчал. - Вы действительно не возражаете?
     - Разумеется. - Она улыбнулась. - Уверяю вас, мне это не составит труда.
     - Для вас не составит труда и более сложное поручение.
     - Билет уже заказан? Кстати, как его зовут?
     - Виктор Дрейк. Вот его билет Я вчера звонил в пароходство. "Сан Кристобаль" отплывает завтра из Тилбури.
     Руфь взяла билет, проверила его для порядка и опустила в сумочку.
     - Договорились. Все сделаю. Двенадцать часов Адрес?
     - Отель "Рупперт", Рассел Сквер. Она записала.
     - Руфь, дорогая, не знаю, что бы я делал без вас . - В избытке чувств он положил ей на плечо руку Такого раньше он себе никогда не позволял. - Вы моя правая рука, вы часть меня самого.
     Она покраснела от удовольствия.
     - Я не умею говорить... Ваша работа воспринимается как нечто само собой разумеющееся . Но, поверьте, это совсем не так. Вы не представляете, насколько я вам доверяю во всем...- Слово "во всем" он повторил - Вы самая добрая, самая милая, самая надежная девушка на свете.
     Руфь засмеялась и, чтобы скрыть удовольствие и смущение, проговорила:
     - Вы испортите меня своей похвалой.
     - Но это действительно так. Руфь, вы часть фирмы. Жизнь без вас была бы немыслима.
     Она вышла, согретая теплотой его слов. И это чувство все еще жило в ней, когда она прибыла в отель "Рупперт".
     Возложенное поручение ничуть ее не смущало. Она верила, что сумеет найти выход из любого положения. Случайные приключения никогда не привлекали ее. А Виктора Дрейка она воспринимала как часть своих повседневных обязанностей.
     Он оказался точно таким, каким она его себе представляла, может быть, только немного красивее. А что касается его характера - тут она не ошиблась. Добродетелями природа обделила Виктора Дрейка. Такого бессердечного, расчетливого типа еще надо было поискать. Дьявол под маской добродушия. Чего она не учла, так это его способности читать мысли других людей и той легкости, с какой он умел воздействовать на их эмоции. Очевидно, она также переоценила свои возможности противиться его обаянию. А он был обаятелен.
     Он с радостным изумлением приветствовал ее.
     - Полномочный представитель самого Джорджа. Великолепно. Какая неожиданность!
     Сухо, спокойно она изложила ему условия. Виктор воспринял их самым дружелюбным образом.
     - Сотня фунтов? Совсем не плохо. Бедняга Джордж. Я бы согласился на шестьдесят - но об этом ему не сказал! Условия: "Не беспокоить дражайшую кузину Розмари - не совращать девственную кузину Ирис - не обременять достопочтенного кузена Джорджа". Согласен! Кто проводит меня на "Сан Кристобаль"? Вы, дорогая мисс Лессинг? Превосходно. - Он сморщил нос, темные глаза сверкнули сочувствием. Загорелым худым лицом и фигурой он напоминал тореадора самого романтического пошиба! Он был способен произвести на женщину впечатление и знал это!
     - Вы уже порядочно работаете у Бартона, не так ли, мисс Лессинг?
     - Шесть лет.
     - И он не знает, что бы он без вас делал! Да, да, мне все известно. И про вас я тоже все знаю, мисс Лессинг.
     - Каким образом? - насторожилась Руфь.
     Виктор усмехнулся.
     - Розмари рассказала.
     - Розмари? Но...
     - Не волнуйтесь. Я не собираюсь больше надоедать ей. Она уже обласкала меня - такая лапочка. Признаюсь, я выудил у нее сотню.
     - Вы...
     Руфь осеклась, а Виктор рассмеялся. У него был заразительный смех. Она не понимала, почему смеется с ним вместе.
     - Это недостойно вас, мистер Дрейк.
     - Я законченный паразит. Обладаю отточенной техникой паразитирования. Кошелек, например, откроется, если послать телеграмму с намеком на предполагаемое самоубийство.
     - Вы должны стыдиться самого себя.
     - Я глубоко раскаиваюсь. Я скопище пороков, мисс Лессинг. Мне хотелось бы обнажить перед вами свою суть.
     - Зачем? - Она заинтересовалась.
     - Не знаю. Вы не такая, как все. Моей техникой вас не проймешь. Какие у вас ясные глаза - глаза праведницы. Нет, кающийся грешник ничего от вас не добьется. В вас нет ни капли жалости.
     Ее лицо сделалось жестким.
     - Ненавижу жалость.
     - Несмотря на ваше имя? Ведь вас, кажется, зовут Руфь? Довольно пикантно. Руфь - безжалостная "В английском языке слово ruth означает жалость. (Примеч. пер.)"!.
     - Не люблю слабых.
     - Кто назвал меня слабым? Нет, нет, дорогая моя, вы ошибаетесь. Может быть, я просто мерзавец, но мне хочется сказать вам одну вещь.
     Губы ее слегка искривились. Сейчас начнутся оправдания. - Да?
     - Я себе нравлюсь. Да, - он кивнул, - нравлюсь, и все тут. Я повидал жизнь, Руфь. Почти все испробовал, был и актером, и кладовщиком, и швейцаров, и поденщиком, и носильщиком, и бутафором в цирке! Плавал матросом на сухогрузе. Выставлял свою кандидатуру в президенты в одной южноамериканской республике. Сидел в тюрьме! И только двух вещей я никогда не делал - не занимался честным трудом и не расплачивался с долгами.
     Он засмеялся и взглянул на нее. Неужели ее не возмутит эта чушь? Нет, Виктор Дрейк обладал дьявольской силой. В его устах злокозненная мерзость выглядела невинной шалостью. Жуткий взгляд пронизывал ее до костей.
     - Не воображайте, Руфь! Не суйте мне в нос вашу добропорядочность! Благополучие - вот ваш фетиш. Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина. Поэтому-то вы и работаете у Джорджа. И не следовало ему жениться на этой дурочке Розмари. На вас ему следовало жениться. И вот бы, черт побери, не прогадал.
     - Вы забываетесь.
     - Розмари чертовски глупа, это у нее врожденное. Опьяняющая красавица с мозгами кролика. Такие женщины волнуют мужчин, но не могут их удержать. Ну а вы - это совсем другое. Боже, если мужчина в вас влюбится - то уж навсегда.
     Это был меткий удар. Не успев опомниться, она выдала себя с головой:
     - Если! Но он не любит меня!
     - Джордж, вы хотите сказать? Руфь, не глупите. Случись что-нибудь с Розмари, и он тут же на вас женится.
     (Вот оно начало всего,) Виктор продолжал, не сводя с нее глаз:
     - И вы это знаете так же хорошо, как и я. (Рука Джорджа у нее на плече, ласковый голос, тепло... Да, правильно... Она волнует его, он к ней тянется...) Виктор тихо сказал:
     - Побольше уверенности, дорогая. Вы обведете Джорджа вокруг мизинца. А Розмари всего-навсего дурочка.
     "Правильно, - подумала Руфь. - Если б не Розмари, я бы заставила Джорджа сделать мне предложение; И он бы не прогадал. Как бы я о нем заботилась..." Гнев ослепил ее, злость заклокотала в сердце. Виктор Дрейк с интересом за ней наблюдал. Он любил подбрасывать идейки в головы людей. Или, как в этом случае, помочь им разобраться в тех мыслях, которые уже до него проникли в их сознание.
     Да, вот с этого все и началось - со случайной встречи с человеком, уезжавшим на следующий день черт знает куда. Руфь, вернувшаяся в контору, уже не была той самой Руфью, которая эту контору покинула, впрочем, в ее поведении и внешности никто бы не уловил ни малейших перемен.
     Вскоре после ее возвращения позвонила Розмари.
     - Мистер Бартон только что ушел завтракать. Могу чем-то помочь?
     - О, Руфь, в самом деле? Этот несносный полковник Рейс прислал телеграмму, что не успеет вернуться к моему дню рождения. Спросите Джорджа, кем бы он хотел его заменить. Нужно другого мужчину. Будут четыре женщины - Ирис, Сандра Фаррадей и кто-то еще? Не помню.
     - Думаю, четвертая - это я. Вы очень добры, что меня позвали.
     - О, разумеется. Я совсем про вас позабыла! Послышался игривый смех Розмари, звякнула трубка.
     Если бы Розмари видела, как вспыхнула Руфь, как сжала она губы.
     Позвала из милости - сделала Джорджу одолжение! "О, да, пусть придет твоя Руфь. Ей будет приятно, что ее позвали, к тому же она всегда нам помогает-. И выглядит довольно прилично".
     В эту минуту Руфь осознала, как она ненавидит Розмари.
     Ненавидит за ее богатство и красоту, беспечность -И глупость. За то, что ей не нужно работать в конторе - ей все преподносится на золотой тарелочке. Любовники, обеспеченный муж - ни трудов, ни забот...
     Ненавистная, снисходительная, самодовольная, легкомысленная, красивая...
     - Чтоб ты сдохла, - процедила Руфь умолкнувшему телефону.
     Слова напугали ее. Это так было на нее не похоже. Она умела сдерживать страсти, никогда не горячилась, владела собой.
     "Что происходит со мной?" - подумала она.
     В этот день она возненавидела Розмари. Спустя год она с той же силой продолжала ее ненавидеть.
     Когда-нибудь, возможно, она сможет позабыть Розмари, но не сейчас.
     Ей захотелось воскресить в памяти те ноябрьские дни.
     Она неподвижно сидела у телефона - сердце разрывалось от ярости.
     Спокойно, владея собой, передала Джорджу просьбу Розмари. Сослалась на дела и сказала, что сама она, наверное, не придет. Но Джордж и слушать не хотел об этом.
     Следующим утром она вошла и сообщила об отплытии "Сан Кристобаля". Облегчение и благодарность Джорджа.
     - Итак, он отчалил?
     - Да. Я вручила ему деньги в самый последний момент. - Нерешительно добавила:
     - Когда пароход разворачивался, он помахал рукой и крикнул: "Поцелуйте Джорджа, скажите ему, вечером я выпью за его здоровье".
     - Какая наглость! - сказал Джордж. Потом полюбопытствовал:
     - Что вы о нем думаете, Руфь?
     Она подавила эмоции.
     - О, таким я его и представляла! Ничтожество.
     И Джордж ничего не заметил, ничего не заподозрил! Ей хотелось кричать: "Зачем ты послал меня к нему? Разве ты не знал, что он со мной сделает? Разве ты не понимаешь, что я уже не та? Не видишь, насколько я опасна? Кто знает, что я могу натворить?" Вместо этого деловито сказала:
     - По поводу письма из Сан-Пауло... Она была опытным, умелым секретарем. Минуло пять дней.
     День рождения Розмари.
     Мало работы... посещение парикмахера... новый черный костюм, искусно наложенная косметика. В зеркале совсем чужое лицо. Бледное, решительно, злобное.
     Значит, не ошибся Виктор Дрейк. В ней нет ни капли жалости.
     Позже, когда она глядела на посиневшее, застывшее лицо Розмари, жалости по-прежнему не было.
     А теперь, спустя одиннадцать месяцев, воспоминание о Розмари неожиданно напугало ее...
     
     3. Антони Браун
     
     Антони Браун нахмурился, едва лишь подумал о Розмари Бартон.
     Нужно было быть идиотом, чтобы с ней связаться. Впрочем, мужчину за это не осуждают! А она, что ни говори, обладала способностью приковывать к себе взоры людей. В тот вечер в Дорчестере он ни на что не мог больше смотреть. Красива, как гурия, и, вероятно, столь же умна!
     Он влюбился в нее без памяти. А сколько усилий он затратил, отыскивая кого-то, кто мог бы представить его. Совершенно непростительное легкомыслие, когда дел у тебя по горло. Не развлекаться же он сюда приехал.
     Но Розмари была так неотразима, что он мгновенно позабыл обо всех своих служебных обязанностях. Теперь он сам высмеивал себя за это и недоумевал, как смог оказаться таким идиотом. По счастью, сожалеть было не о чем. Как только он с ней заговорил, ее очарование сразу же потускнело. Все встало на свои места. Любви не было - не было и страсти. Просто приятное времяпрепровождение - всего-навсего.
     Ну что ж, он хорошо провел время. И Розмари тоже повеселилась. Они танцевали, словно два ангела, и куда бы он ни приводил ее, мужчины всегда оборачивались в ее сторону. Он благодарил судьбу, что не женился на ней. За каким чертом нужна ему эта красотка? Она даже не умела внимательно слушать. Из той породы девушек, которые ежедневно за завтраком ожидают от вас признания в страстной любви!
     Вот сейчас самое время обо всем подумать.
     Он изрядно влюбился в нее, так?
     Был у нее вроде бесплатного кавалера. Звонил, приглашал, танцевал с ней, целовался в такси. Дурачился до того невероятного, потрясающего воображение дня.
     Вспоминается все до мелочей: прядка растрепанных над ухом каштановых волос, опущенные ресницы, за которыми сверкают темно-голубые глаза. Мягкие, нежные, алые губы.
     - Антони Браун. Какое славное имя! Он сказал добродушно:
     - Имя у меня знаменитое. У Генриха Восьмого был камергер Антони Браун.
     - Ваш предок, надеюсь?
     - Ну, этого я не стану утверждать.
     - Лучше не надо! Он вскинул брови.
     - Я - потомок колонизаторов.
     - Не итальянских ли?
     - А! - засмеялся он. - Мой оливковый цвет лица. У меня мать - испанка.
     - Тогда ясно.
     - Что ясно?
     - Все ясно, мистер Антони Браун.
     - Вам нравится мое имя.
     - Я уже сказала. Хорошее имя.
     И вдруг неожиданно, словно обухом по голове:
     - Лучше, чем Тони Морелли.
     Он остолбенел, отказываясь верить собственным ушам. Невероятно! Чудовищно!
     Он схватил ее за руку. Неистово сжал, она вскрикнула:
     - О, мне больно!
     Голос его сделался злым и грубым. Она засмеялась, радуясь произведенному эффекту. Чудовищная дура!
     - Кто вам сказал?
     - Один неизвестный, кто вас знает.
     - Кто он? Я не шучу, Розмари. Я должен знать. Игривый взгляд метнула она в его сторону.
     - Мой беспутный кузен Виктор Дрейк.
     - Я никогда не встречал человека с таким именем.
     - Полагаю, в то время, когда вы знали его, он пользовался другим именем. Берег фамильную честь.
     Антони медленно произнес:
     - Понимаю. Это было в тюрьме?
     - Да. Я говорила с Виктором про его беспутную жизнь - сказала, что он позорит всех нас. Разумеется, у него в одно ухо вошло, а в другое вышло. Потом он усмехнулся и сказал: "Да и вы не безгрешны, моя прелесть. Прошлым вечером я видел, как вы танцевали с одним парнем - эта пташка уже побывала в клетке, а теперь он один из ваших лучших друзей. Слышал, называет себя Антони Брауном, в тюрьме-то он был Тони Морелли".
     Антони непринужденно сказал:
     - Мне хотелось бы возобновить знакомство с этим другом моей юности. Старые тюремные связи прочные.
     Розмари мотнула головой.
     - Вы опоздали. Сейчас он плывет в Южную Америку. Вчера отправился.
     - Ясно. - Антони глубоко вздохнул. - Значит, вы единственный человек, которому известны мои тайны.
     Она кивнула.
     - Я вас не выдам.
     - Так будет лучше. - Голос его сделался строгим и мрачным. - Послушайте, Розмари, не играйте с огнем. Вы ведь не хотите...
     - Вы угрожаете мне, Тони?
     - Предупреждаю.
     Вняла ли она этому предупреждению? Почувствовала ли таящуюся в нем угрозу? Безмозглая дурочка. Ни крупицы здравого смысла в ее красивой пустой голове. Она надоела ему. Захотелось уйти, но кто за нее поручится? В любой момент проболтается.
     Она улыбнулась очаровательной улыбкой, которая оставила его равнодушным.
     - Не будьте столь жестоки. Возьмите меня на танцы к Джарроу на следующей неделе.
     - Меня здесь не будет. Я уеду.
     - Но не раньше моего дня рождения. Вы не можете покинуть меня. Я рассчитываю на вас. Не говорите нет. Я так тяжело болела этой ужасной флю и до сих пор отвратительно чувствую себя. Не спорьте со мной. Вы обязаны прийти.
     Он должен был устоять перед ней. Должен был послать к черту и уйти не оглядываясь.
     Но в эту минуту сквозь открытую дверь он увидел спускающуюся по лестнице - Ирис - стройную, изящную, черноволосую, с серыми глазами на бледном лице. Ирис не блистала красотой Розмари, но обладала такой внутренней силой, которой Розмари явно не хватало.
     В эту минуту он почувствовал то же, что чувствовал Ромео, пытавшийся думать о Розалинде, когда он впервые увидел Джульетту.
     Антони Браун изменил свое решение. В мгновение ока он наметил совершенно иной план действий.
     
     4. Стефан Фаррадей
     
     Стефан Фаррадей думал о Розмари - думал с тем боязливым изумлением, которое в нем всегда пробуждал ее образ Обычно он подавлял все мысли о ней, как только они появлялись, но бывали минуты, когда и после своей смерти с такой же настойчивостью, что и при жизни, она неотвязно преследовала его.
     И так только вспоминалось происшедшее в ресторане - его пронизывал панический ужас. Не надо думать об этом. Надо думать о живой Розмари, улыбающейся, взволнованной, погружающейся в его глаза... Каким дураком - каким несусветным дураком он был!
     И недоумение охватывало его, неподдельное, вызывающее раскаяние недоумение. Как все это произошло? Непостижимо. Жизнь его раскололась на две части: одна, большая часть, где все продумано, уравновешено, подчинено строгому порядку, и другая - сверкающая каким-то непонятным безумием. Две части, которые невозможно было между собой совместить.
     При всех его способностях, уме, проницательности Стефан не имел того внутреннего чутья, которое позволило бы ему осознать, что обе эти части на самом деле как нельзя лучше дополняли друг друга.
     Временами он оглядывал прожитую жизнь, оценивал ее спокойно, без излишних эмоций, но и не без самолюбования. С ранних лет он поставил себе цель добиться в жизни положения и, несмотря на встретившиеся ему на первых порах затруднения, значительно преуспел.
     Его мировоззрение было простым: он верил в Настойчивость. Чего человек пожелает, того он и добьется!
     Маленький Стефан упорно тренировал свою настойчивость. Надеяться, кроме как на свои силы, ему было не на что. Невысокий, бледный, скуластый, большелобый семилетний мальчик, он вознамерился достигнуть высот - и довольно значительных. Родители, он уже это понял, ничем ему не помогут. Его мать вышла замуж за человека, который был значительно ниже ее по положению, - и горько в этом раскаивалась. Отец - убогий подрядчик, злобный, хитрый, скупой, в открытую презирался женой, а также и сыном... К своей матери - болезненной, безвольной, с часто меняющимся настроением, Стефан относился с недоумением, пока не нашел ее повалившейся на угол стола. Тут же валялась порожняя бутылка из-под eau de cologne "Одеколон (франц.)". Ему не приходило в голову объяснять пьянством неуравновешенность своей матери. Она никогда не пила ни вина, ни пива, а он не понимал, что ее пристрастие к eau de cologne имеет совсем иное основание, чем туманные ссылки на головные боли.
     В эту минуту до него дошло, насколько мало он любит своих родителей. Он и раньше догадывался, что на них надеяться нечего. Для своего возраста он был мал, тих, к тому же немного заикался. Отец называл его маменькиным сынком. Смирный ребенок, в доме от него не было особого беспокойства. Отец предпочитал бы иметь более отчаянного сына. "В его годы со мной сладу, не было", - говорил он.
     Всякий раз, поглядывая на Стефана, он чувствовал свою социальную неполноценность по сравнению с женой. Стефан унаследовал от матери ее воспитанность.
     Не торопясь, основательно Стефан наметил курс своей жизни. Он должен завоевать положение. В качестве первого испытания воли он решил избавиться от заикания. Говорил он медленно, запинаясь на каждом слове. Через некоторое время его усилия увенчались успехом. Он больше не заикался. В школе он учился усердно. Необходимо было получить образование. Вскоре учителя, заметив его прилежание, начали его поощрять. Ему назначили стипендию. Школьное начальство обратило внимание родителей - мальчик подает надежды. И убедило мистера Фаррадея, успевшего к тому времени прикарманить значительные суммы, потратить деньги на образование сына.
     В двадцать два года Стефан заканчивает Оксфорд, где он приобрел диплом, репутацию остроумного оратора и сноровку писать статьи. Он также приобрел несколько полезных друзей. Политика - вот что привлекало его. Он научился преодолевать свою природную застенчивость и воспитал в себе качества, вызывающие в обществе восхищение: скромность, доброжелательность, лоск-все то, что заставляет людей говорить: "Этот парень далеко пойдет". Несмотря на свои симпатии к либералам, Стефан понял, что в настоящий момент, что ни говори, а либеральная партия умерла. Он вступил в ряды лейбористов. И вскоре приобрел известность благодаря прозвищу "юного дезертира". Но и лейбористская партия не удовлетворяла Стефана. Он считал ее не столь открытой новым идеям, более догматичной, чем ее могущественная соперница. Консерваторы, в свою очередь, приметили многообещающее юное дарование.
     Они оценили Стефана Фаррадея - такой человек как раз и был им нужен. Ему удалось склонить на свою сторону также часть лейбористских избирателей и, благодаря им, получить незначительное большинство. Он почувствовал себя триумфатором, когда занял свое кресло в палате общин. Начало его карьере было положено, желания стали осуществляться. На этом поприще найдут себе применение все его способности, осуществятся честолюбивые замыслы. Силы его бурлили, он чувствовал, что может управлять, и управлять хорошо. Он обладал талантом руководителя, знал, когда надо людям польстить, а когда приказать. В один прекрасный день - он в этом поклялся - он станет членом Кабинета.
     Мало-помалу возбуждение от выборов в палату прошло и сменилось быстрым разочарованием. Во время ожесточенной предвыборной борьбы он был у всех на виду, теперь же стал всего лишь незначительным винтиком огромного механизма, способствующего преуспеванию партийной верхушки. Выбиться в люди здесь было нелегко. Старики с опаской поглядывали на молодежь. Требовалось нечто большее, чем способности. Требовалось влияние.
     Здесь владычествовали определенные интересы. Определенные семейства. Нужно было иметь покровителя.
     Он задумал жениться. До сих пор он мало размышлял на сей счет. Где-то на задворках сознания маячило, как смутное видение, какое-то очаровательное создание, которое рядом с ним, рука об руку разделит его жизнь и стремления; которое родит ему детей и поможет нести тяжелую ношу мыслей и затруднений. Женщина, чувствующая его, с нетерпением ждущая его успеха, гордящаяся им, когда он достигнет задуманного.
     Однажды он оказался на большом приеме в доме министра-координатора. Министр-координатор был самым могущественным человеком в Англии. Это семейство издавна обладало значительным политическим влиянием. Всем были знакомы крохотная бородка и высокая ладная фигура министра-координатора. Крупное лошадиное лицо его супруги также примелькалось на различных трибунах в разбросанных по всей Англии комитетах. Они имели пятерых дочерей, три из них были красавицами, все очень серьезные, и одного сына, обучающегося в Итоне.
     Министр-координатор захотел немного подбодрить подающих надежды членов партии. И, таким образом, Фаррадей получил приглашение.
     Он мало кого знал из присутствующих и, придя туда, почти двадцать минут одиноко простоял у окна. Когда толпа возле чайного стола поредела и разбрелась по комнатам, Стефан заметил стоящую у стола высокую девушку в черном, в глазах которой промелькнуло легкое недоумение.
     Стефан Фаррадей обладал способностью запоминать лица. А как раз он в то самое утро подобрал в метро брошенную какой-то женщиной "Семейную хронику" и от нечего делать ее просмотрел. В ней была помещена плохо отпечатанная фотография леди Александры Хейли, третьей дочери министра-координатора, и под ней приводилась краткая информация: "...застенчива и необщительна... любит животных... леди Александра посещает курсы домоводства, поскольку супруга министра считает необходимым дать своим дочерям основательную подготовку по этим вопросам".
     Так, значит, стоящая там, в отдалении, девушка - леди Александра Хейли? И с присущим робким натурам безошибочным восприятием Стефан почувствовал ее неуверенность. Самая некрасивая из всех пятерых дочерей, Александра всю жизнь страдала от ощущения собственной неполноценности. Получив, как и сестры, прекрасное образование и воспитание, она никогда не достигла их savoir-faire "Уверенность в своих силах (франц.).", что чрезвычайно раздражало ее мать. Сандре стоило неимоверных усилий преодолевать свою неловкость.
     Всего этого Стефан не знал, но интуитивно почувствовал застенчивость и нерешительность девушки. И неожиданное решение осенило его. Это был его шанс! Хватай его, глупец, хватай! Сейчас или никогда!
     Он пересек комнату и подошел к буфету. Остановившись рядом с девушкой, взял сэндвич. Затем повернулся и нервно, с усилием заговорил (он не изображал волнение - он действительно нервничал!).
     - Вы позволите поговорить с вами? Я здесь никого не знаю и вижу, вы тоже не знаете. Выслушайте меня.
     Признаюсь, я ужасно з...... застенчив. - Заикание, от которого он давно избавился, появилось в самый подходящий момент. - И... и думаю, вы тоже з......застенчивы, не так ли?.
     Девушка вспыхнула, рот ее приоткрылся. Он понял, она не находит слов. Ведь не так просто сказать: "Я дочь хозяина дома". Вместо этого она скромно промолвила:
     - Признаюсь, я... я застенчива. Всегда была застенчивой.
     Стефан быстро проговорил:
     - Ужасное чувство, не знаю, можно ли от него избавиться. Иногда кажется, у тебя привязан язык.
     - И у меня то же самое.
     Он заговорил - довольно бойко, слегка заикаясь, - в его поведении было что-то мальчишеское, располагающее к себе. В прошлом это была естественная манера его поведения, теперь он ее сознательно сохранил и отшлифовал. Поведение было юношеским, наивным, обезоруживающим.
     Он заговорил о театре, упомянул о пьесе, вызвавшей изрядный интерес. Сандра уже видела ее. Они обменялись впечатлениями. Затронули ряд общественных проблем и погрузились в их обсуждение.
     При этом Стефан проявил известную сдержанность. Он заметил, как в комнату вошла супруга министра, поискала глазами дочь. И он второпях попрощался.
     - Очень был рад побеседовать с вами. Я бы этот вечер возненавидел, если бы с вами не встретился. Благодарю вас.
     Он покинул дом министра-координатора в превосходном расположении духа. Шанс схвачен. Теперь надо развить достигнутое.
     В течение нескольких дней он околачивался возле дома министра-координатора. Как-то Сандра вышла с одной из своих сестер. Другой раз она вышла одна, но очень торопилась. Он посмотрел ей вслед. Момент был явно неподходящий; она, очевидно, направлялась по какому-то неотложному делу. И вот, спустя почти неделю после званого вечера, его терпение было вознаграждено. Однажды утром она вышла с маленькой черной шотландской собачкой и не спеша направилась в сторону парка.
     Через пять минут молодой человек, быстро шедший в противоположном направлении, неожиданно замедлил шаги и остановился перед Сандрой. Он жизнерадостно воскликнул:
     - Вот это удача! Я думал, увижу ли я вас когда-нибудь еще.
     Он был настолько возбужден, что она слегка покраснела.
     Он наклонился к собачке.
     - Какой веселый малыш. Как его зовут?
     - Мак-Тевиш.
     - О, вылитый шотландец.
     Они какое-то время разговаривали о собачке. Затем Стефан с некоторым смущением произнес:
     - Прошлый раз я вам не представился. Фаррадей. Стефан Фаррадей. Ничем не примечательный член парламента.
     Он вопросительно взглянул на нее и увидел, что щеки ее опять порозовели, когда она сказала:
     - Александра Хейли.
     Его реакция была великолепной. Как на заседании палаты общин. Удивление, восхищение, растерянность, смущение.
     - О, вы... вы леди Александра Хейли... вы... боже!
     "Какой же он дурак", - наверное, вы тогда так обо мне подумали!
     Ее ответ себя ждать не заставил. Ей захотелось успокоить и приободрить его, и в этом ей помогли ее воспитание и природная доброта.
     - Я должна была сказать вам об этом.
     - Я должен был сам догадаться.
     - Как же вы могли догадаться? И какое это имеет значение? Пожалуйста, не огорчайтесь, мистер Фаррадей. Пойдемте лучше на Серпантин. Смотрите, Мак-Тевиш не может усидеть на месте.
     После этого он встречал ее несколько раз в парке. Рассказал ей о своих планах. Они спорили о политике. Он считал ее умной, сведущей, симпатичной. У нее была хорошая голова, своеобразное непредвзятое мышление. Они подружились.
     Затем последовало приглашение пообедать и потанцевать в доме министра-координатора. Заурядный человек потерпел бы здесь в самый последний момент неудачу. Когда Сандра увидела, что ее мать обратила внимание на молодого человека, она спокойно спросила:
     - Каково ваше мнение о Стефане Фаррадее?
     - О Стефане Фаррадее?
     - Да, он у нас тогда был на званом вечере, и я с ним виделась раз или два.
     Министр-координатор собрал нужную информацию, и все говорило в пользу молодого, подающего надежды политика.
     - Блестящий молодой человек - просто блестящий. Неизвестно, кто его родители, но в ближайшем будущем он сделает себе имя.
     - Неплохо бы получше раскусить этого молодого человека, - высокомерно заметила супруга министра.
     Спустя два месяца Стефан осмелился испытать судьбу. Они были на Серпантине, и Мак-Тевиш забрался к нему на колени.
     - Сандра, вы знаете - не можете не знать, что я люблю вас. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Не стану спрашивать, верите, ли вы, что вскоре я добьюсь своего. Я в это верю. Вам не придется стыдиться своего выбора. Клянусь.
     Она ответила:
     - Я не стыжусь.
     - Так вы согласны?
     - А вы не знаете?
     - Я надеялся, но не мог этому поверить. Признаюсь, я полюбил вас сразу же, как только увидел там, в комнате; вы стояли напротив, мне потребовалось обеими руками взять все свое мужество, чтобы подойти и заговорить с вами. Никогда в жизни я так не волновался.
     Она сказала:
     - Наверное, и я полюбила вас тогда...
     Но до победы было еще не близко, ветер не всегда дул в нужную сторону. Когда Сандра спокойно объявила, что собирается за Стефана Фаррадея замуж, это вызвало решительные протесты семьи. Кто он такой? Что они о нем знают?
     С министром-координатором Стефан был откровенен насчет своей семьи и происхождения.
     Своей жене министр-координатор сказал:
     - Хм, не к добру все это.
     Но он слишком хорошо знал свою дочь, знал, какая непреклонная решимость скрывается за ее внешним спокойствием. Если она чего-то захотела, то своего добьется. Ее не переубедишь!
     - У этого парня большое будущее. Если его немножечко подтолкнуть, он далеко пойдет. Бог знает, на что способно юное поколение. А он производит вполне приличное впечатление.
     Супруга вынуждена была согласиться. Она и не надеялась подыскать подходящую пару для своей дочери. Как ни говори, а с Сандрой у нее всегда было хлопот хоть отбавляй. Сюзанна - та красавица, у Эстер в голове мозги, Диана, умная девочка, окрутила юного герцога Хартвига - это был брак сезона. А Сандра - почти дурнушка... к тому же застенчива... и если у этого парня есть будущее, то стоит подумать...
     Она капитулировала, бормоча:
     - Разумеется, каждый хочет выбиться в люди... Итак, Александра Кэтрин Хейли взяла себе в мужья, на горе или на радость, Стефана Леонардо Фаррадея. Тут были и белое атласное платье, и брюссельские кружева, и шесть девушек, сопровождавших невесту с двумя маленькими пажами, и все прочие аксессуары великолепного празднества. Медовый месяц молодые провели в Италии и вернулись в свой очаровательный домик в Вестминстере, а вскоре умерла Сандрина крестная мать и оставила ей великолепный загородный дом в стиле времен королевы Анны. Все устраивалось как нельзя лучше. Стефан с новой энергией погрузился в парламентскую жизнь, Сандра помогала ему и во всем поддерживала, подчинив свою душу и тело его желаниям. Судьба настолько благоволила ему, что иногда он даже отказывался этому поверить! Союз с могущественной фракцией министра-координатора сулил быстрое продвижение. Его способности и человеческое обаяние еще более укрепили его положение и открывали перед ним блестящие перспективы. Он искренне верил в свои возможности и был полон желания беззаветно трудиться на благо своей страны.
     Зачастую, поглядывая на жену, сидящую напротив него за столом, он испытывал необыкновенную радость при мысли, какой надежной соратницей она оказалась - как раз такой образ всю жизнь рисовало его воображение. Ему нравились мягкие линии ее головы и шеи, ясные карие глаза, брови, чуть надменный орлиный нос. Она выглядит, думал он, словно скаковая кобыла - такая же холеная, такая же породистая и гордая. Он считал ее идеальной подругой; их мысли двигались в одном направлении и с одинаковой скоростью. Да, думалось ему, Стефан Фаррадей, этот бедный малыш, весьма преуспел. Жизнь принимала те самые формы, которые он заранее предначертал. Ему едва перевалило за тридцать, и уже такая удача далась ему в руки.
     И вот в этом состоянии полнейшей удовлетворенности он приехал с женой на две недели в Сан-Мориц и, оглядев вестибюль гостиницы, увидел Розмари Бартон.
     Что с ним произошло в ту минуту, он не мог понять никогда. Какое-то наваждение, лавина невысказанных мыслей обрушилась на него. Он влюбился в стоящую поодаль женщину. Глубоко, неистово, безумно влюбился. Отчаянная, непреодолимая страсть, некогда его томившая и угасшая с годами, снова охватила его.
     Он не считал себя пылким человеком. Одно - два непродолжительных увлечения, легкий флирт - вот только так и выглядело для него значение слова "любовь". Чувственные удовольствия не привлекали его. Он внушил себе мысль о недостойности подобных вещей.
     Если бы его спросили, любит ли он свою жену, он бы ответил: "Конечно". Но при этом он ясно понимал, что не помышлял бы о женитьбе на ней, будь она, скажем, дочерью нищего деревенского мужлана. Она нравилась ему, он ей восхищался, чувствовал к ней привязанность и глубокую благодарность за то положение, которое она ему обеспечивала.
     То, что он способен влюбиться с безрассудством и отчаянием безусого мальчика, было для него открытием. Он не мог ни о чем думать, только о Розмари. Об ее задорном, смеющемся лице, пышных каштановых волосах, манящем, возбуждающем желания теле. Он не мог есть, не мог спать. Они вместе катались на лыжах. Танцевали. И малейшее прикосновение рождало желание, которое он никогда не испытывал. Значит, вот это страдание, томление, страсть и было любовью!
     Даже потеряв голову, он благословлял судьбу за то, что она наделила его способностью сохранять естественность и невозмутимость поведения. Никто не должен догадываться, никто не должен знать, что он чувствует, кроме самой Розмари.
     Бартоны уезжали на неделю раньше, чем Фаррадеи. Стефан пожаловался Сандре, что Сан-Мориц довольно уныл. Не сократить ли им отпуск и не вернуться ли в Лондон? Она охотно согласилась. И через две недели после их возвращения он сделался любовником Розмари.
     Странное, возбуждающее, опустошающее время - беспокойное, фантастическое. Как долго оно продолжалось? Почти полгода. Полгода, в течение которых Стефан, как обычно, занимался делами, встречался с избирателями, поднимал в палате общин вопросы, выступал на различных собраниях, разговаривал с Сандрой о политике, и думал только лишь об одном - о Розмари.
     Тайные встречи в маленькой квартире, ее красота, страстные ласки, объятия. Сон. Волнующий, одурманивающий сон.
     А после сна - пробуждение.
     Совершенно неожиданное пробуждение.
     Подобно дневному свету, обрывающему мрак тоннеля.
     Еще сегодня он был страстным любовником, а завтра снова стал Стефаном Фаррадеем, подумывающим, что, наверное, не следовало бы столь часто видеться с Розмари. К черту все это. Они и так ужасно рискуют. Если Сандра что-нибудь заподозрит... Он воровато посмотрел ей за завтраком в лицо. Слава богу, она ни о чем не догадывается. Ничего не подозревает. Хотя его объяснения по поводу запоздалых возвращений были на редкость худосочными. Другие бы женщины начали вынюхивать крысу. К счастью, Сандра не такова.
     Он глубоко вздохнул. Нет, действительно, он с Розмари поступает очень опрометчиво. Удивительно, что ее муж ни о чем не догадывается. Образец глупенького, доверчивого супруга, который намного старше ее.
     А все-таки какое удивительное создание...
     Неожиданно вспомнился гольф. Свежий ветер, разгуливающий над песчаными дюнами, размеренные шаги... взмах клюшкой... отменный первый удар... мяч, взмывающий в синеву. И мужчины. Мужчины с четырьмя дымящимися трубками. Женщины на площадку не допускаются.
     Он неожиданно обратился к Сандре:
     - Не поехать ли нам в Файрхевен? Та подняла глаза, удивилась.
     - Тебе хочется? А как со временем?
     - Может быть, посреди недели. Хочу немного поиграть в гольф. Устал.
     - Смогли бы завтра, если не возражаешь. Надо будет договориться с Астлеями, я перенесу встречу на вторник. А что делать с Ловатцами?
     - О, давай тоже отложим. Придумаем какое-нибудь извинение. Хочется уехать.
     Его манили тишина Файрхевена с Сандрой и собаками на террасе, и старый разросшийся сад, и гольф в Сандли Хиф, и коротание вечеров на ферме с усевшимся на колени Мак-Тевишем.
     Стефан испытывал те же ощущения, которые испытывал больной, поправляющийся после тяжелой болезни.
     Он нахмурился, когда увидел письмо от Розмари. Ведь он же просил ее не писать. Это слишком опасно. Сандра, конечно, не спросит, от кого приходят письма, но все равно, это неразумно. И слугам не всегда можно доверять.
     Он прошел в кабинет и с раздражением разорвал конверт. Страницы. Уйма страниц.
     При чтении прежнее волнение охватило его. Она его обожала, любила как никогда прежде, терзалась, не видя его целых пять дней. А он тоже соскучился? Не стосковался ли Леопард по своей Эфиопке?
     Он улыбнулся, вздохнул. Забавная шутка - она родилась, когда он купил ей мужской пятнистый халат, приведший ее в восхищение.
     Пятна на шкуре у леопарда меняются, и он сказал:
     - А ты, дорогая, должна оставаться по-прежнему красивой.
     И после этого она прозвала его Леопард, а он называл ее Чернокожей красавицей.
     Глупо, нечего сказать. Чертовски глупо. И сколько же страниц она исписала? Но этого-то как раз и не следует делать. К черту, им обоим надо проявлять благоразумие! Не такая Сандра женщина, чтобы прощать подобные оскорбления. Если она только что-нибудь заподозрит... Слишком опасно. Он уже говорил это Розмари. Что это ей приспичило, что она не может дождаться его возвращения? Черт побери, они увидятся через два или три дня.
     На следующее утро за завтраком ему подали новое письмо. На этот раз Стефан про себя выругался. Кстати, Сандра взглянула на письмо. Но ничего не сказала. Слава богу, она не из тех женщин, которые интересуются корреспонденцией мужа.
     После завтрака он сел в машину и проехал восемь миль до ближайшего города. Из деревни звонить не рискнул. Оттуда он позвонил Розмари.
     - Алло - это ты, Розмари?. Не пиши больше писем.
     - Стефан, дорогой, как я рада слышать твой голос!
     - Будь осторожна. Никто не подслушивает?
     - Нет, конечно. Мой ангел, я о тебе соскучилась. А ты обо мне скучаешь?
     - Разумеется... Только не пиши. Это слишком рискованно.
     - Тебе понравилось мое письмо? Оно меня к тебе приблизило? Дорогой, каждую минуту я хочу быть возле тебя. А ты?
     - Да... Но, старушка, это не для телефона.
     - Ты до смешного осторожен. В чем дело?
     - Я беспокоюсь о тебе, Розмари. Не хочу навлечь на тебя неприятности.
     - Мне все равно. Ты это знаешь.
     - Но мне не все равно, дорогая.
     - Когда ты вернешься?
     - Во вторник.
     - И в среду увидимся?
     - Да... Хм, да.
     - Дорогой, я не могу ждать. Может, что-нибудь придумаешь и приедешь сегодня? Придумай, Стефан! Деловое свидание или что-нибудь в этом духе.
     - Боюсь, это невозможно.
     - Не верю, что ты скучаешь обо мне хотя бы в половину того, как я о тебе скучаю.
     - Глупости, конечно, скучаю.
     Положив трубку, он почувствовал неимоверную усталость. Почему это женщины столь неистовы и чертовски безрассудны? В будущем они с Розмари должны быть более осмотрительны. Не следует так часто встречаться.
     После этого их отношения осложнились. Он был занят - весьма занят. Просто был не в состоянии много времени уделять Розмари и пытался ей это растолковать. Но она даже не слушала его объяснений.
     - О, эти твои глупые старые политиканы - возомнили о себе.
     - Но они...
     Она ничего не понимала. И не желала понимать. Ее не интересовали ни его работа, ни его стремления, ни его карьера. Она хотела одного: чтобы он беспрестанно повторял, что любит ее. "Как прежде? Скажи мне, ты любишь меня?" И он должен был ее убеждать, клясться. А она постоянно припоминала все, что он ей когда-нибудь говорил.
     - Помнишь, ты сказал, что было бы великолепно умереть вместе? Навек уснуть в объятиях друг друга? А помнишь, ты говорил, что мы снарядим караван и отправимся в пустыню? Кругом звезды, верблюды - и мы позабудем весь мир?
     Какие глупости говорят люди, когда они влюблены! Тогда они не замечали всей этой бессмысленности, а сейчас настало время взять себя в руки, все выбросить из головы. Почему женщины не могут не ворошить старое? Мужчины не любят, чтобы им постоянно напоминали о тех минутах, когда они выглядели круглыми идиотами.
     Неожиданно она потребовала невероятного. Не сумеет ли он поехать в Южную Францию и там с ней встретиться? А может, на Сицилию или на Корсику - куда-нибудь, где тебя не увидят знакомые? Стефан угрюмо заметил, что такого места на земном шаре не существует. В самых невероятных местах ты всегда встретишь старого школьного приятеля, которого бог знает сколько лет не видел.
     И тут она напугала его, сказав:
     - Ну, подумаешь, какое это имеет значение? Он напрягся, насторожился, похолодел нутром.
     - Что ты имеешь в виду?
     Она улыбнулась той самой обворожительной улыбкой, которая когда-то перевернула его душу и наполнила тело любовной истомой. Сейчас эта улыбка вызвала беспокойство.
     - Леопард, дорогой, я иногда думаю, не глупо ли с нашей стороны прятаться по углам и таиться? Хватит притворяться. Джордж со мной разведется, а твоя жена разведется с тобой, и тогда мы сможем пожениться.
     Вот этого-то ему и не хватало! Катастрофа! Крушение! И она ничего не понимает.
     - Я не могу этого допустить.
     - Но, дорогой, меня это ничуть не тревожит. Я не признаю условностей.
     - "Но я-то их признаю", - подумал Стефан.
     - Любовь - это самое главное. Не важно, что люди о нас подумают.
     - Но мне это важно, дорогая. Подобный скандал похоронит мою карьеру.
     - Ну и что? Для тебя найдется тысяча других дел.
     - Не глупи.
     - А зачем тебе вообще работать? У меня есть деньги, ты знаешь, мои собственные, я имею в виду не Джорджа. Мы объездим весь мир, побываем в наиболее живописных и уединенных местах - где, возможно, еще никто никогда не был. Или поедем на какой-нибудь остров в Тихом океане. Подумай: жаркое солнце, голубое небо и коралловые рифы.
     Об этом стоило подумать. Об острове в Южном море! Обо всей этой идиотской галиматье. Она что, принимает его за туземца?
     Он посмотрел на нее глазами, уже не туманившимися любовью. Красивая тварь с мозгами курицы! А он дурак - полнейший, круглый дурак. Но сейчас он уже, слава богу, в своем уме. И должен выпутаться из этой заварухи. Дай ей волю, и она исковеркает всю его жизнь.
     Он сказал ей все, что тысячу раз до него повторяли другие мужчины. Все надо закончить. Это в ее же интересах. Он не может рисковать ее счастьем - и так далее и так далее.
     Все кончено - неужели не ясно?
     Но она решительно отказывалась понимать. Попробуй переубеди ее. Она обожает его, любит как никогда, она жить без него не может! Долг повелевает ей все рассказать мужу, и Стефан пусть расскажет жене всю правду! Вспомнилось, как он похолодел, когда ему подали ее письмо. Набитая дура! Навязчивая идиотка! Она пойдет и проболтается Джорджу, а Джордж Бартон начнет бракоразводный процесс и привлечет его в качестве соответчика. Сандра тогда тоже с ним разведется. Он в этом нисколько не сомневался. Она как-то по-дружески сказала ему: "Разумеется, когда я узнаю, что ты завел шашни с другой женщиной, - что еще останется мне делать, как нe развестись с тобой?" Такова Сандра. Она горда. Она не станет делиться мужчиной.
     И тогда всему конец, он потеряет все, чего достиг. Неудачник! Мразь!
     Он потеряет Сандру...
     И вдруг, словно обухом по голове, он понял: это самое важное. Он потеряет Сандру. Сандру с ее квадратным белым лбом и ясными карими глазами. Сандру, его дорогого друга и соратника, его высокомерную, гордую, верную Сандру. Нет, он не может ее потерять... Не может... Что угодно, но только не это.
     На лбу выступил пот.
     Как выбраться из этого идиотского положения?
     Как заставить Розмари внять голосу разума? Предположим, он скажет ей, что, как бы то ни было, а он все-таки любит жену? Нет. Она просто этому не поверит... Она все еще любит его - вот в чем беда.
     Слепая ярость охватила его. Как, черт побери, заставить ее замолчать? Закрыть ей рот? Яд - самое надежное средство, подумал он с горечью.
     Возле руки прожужжала оса. Он рассеянно посмотрел на нее. Забралась в банку с вареньем и пытается вылезти.
     И я так же, подумал он, попался в ловушку сладострастия и теперь не могу выбраться.
     Но нет, он, Стефан Фаррадей, как-нибудь выкарабкается. Время, нужно выиграть время.
     Как раз в этот момент Розмари слегла с инфлюэнцей. Он сделал надлежащий ход - послал огромный букет цветов. Это дало ему некоторую передышку. На следующий день они с Сандрой обедают у Бартонов - день рождения Розмари. Розмари сказала: "Я ничего не предприму до моего дня рождения - это было бы слишком жестоко по отношению к Джорджу. Он столько хлопотал. Он такой славный. А когда все закончится, мы с ним договоримся".
     Допустим, он ей скажет без обиняков, что все в прошлом, что он больше ее не любит? Он вздрогнул. Нет, он этого не посмеет. Она может побежать к Джорджу и устроить истерику. Она может даже прийти к Сандре. Ему слышится ее полный слез и сомнений голос.
     "Он говорит, что больше меня не любит, но я знаю, это не правда. Он пытается быть верным - продолжать с вами игру, но вы согласитесь со мной, когда люди честно любят друг друга, у них не остается выбора. Поэтому-то я и прошу вас, - освободите его".
     И Сандра с выражением, полным презрения и гордости, скажет: "Он может воспользоваться своей свободой!" Она бы не поверила - разве может она поверить? Но Розмари покажет ей письма - те самые письма, которые он, надо же было быть таким ослом, написал ей. Бог знает, чего он там наворотил. Достаточно, более чем достаточно, чтобы убедить Сандру, - таких писем он никогда ей не писал...
     Нужно что-то предпринять - как-то заставить Розмари замолчать. "Жаль, - подумалось ему, - что мы не живем во времена Борджиа...".
     Бокал отравленного шампанского заставил бы ее замолчать.
     Да, надо признаться, он так подумал.
     Цианистый калий у нее в бокале шампанского, цианистый калий у нее в вечерней сумочке... Депрессия вследствие инфлюэнции.
     И через стол глаза Сандры, глядящие ему прямо в глаза...
     Почти год прошел - а он еще не может это забыть.
     
     5. Александра Фаррадей
     
     Сандра Фаррадей не позабыла Розмари Бартон. Едва ли не каждую минуту она вспоминала ее - повалившуюся в этот вечер на ресторанный стол.
     Ей помнилось ее судорожное дыхание и как потом, подняв глаза, она увидела следящего за ее взглядом Стефана...
     Прочел ли он в ее глазах истину? Увидел ли он ее ненависть и ужас, смешавшиеся с торжеством?
     Вот уже почти год миновал, а все так свежо, словно это было вчера! Розмари не выходит из памяти. Как это страшно! Ужасно, если человек после смерти продолжает жить в вашем сознании. А Розмари продолжает жить. В сознании Сандры - и в сознании Стефана? Последнего она не знала, но вполне допускала подобную возможность.
     "Люксембург" - ненавистное заведение с превосходной кухней, вышколенными проворными официантами, роскошным убранством. И нет возможности освободиться от тягостных раздумий, постоянные расспросы докучают донельзя.
     Хочется забыть прошлое, но, как назло, все пробуждает воспоминания. Даже Файрхевен потерял свою прелесть, когда Джордж Бартон поселился в Литтл Прайерз.
     Кто бы мог предположить такое? Джордж Бартон всегда отличался причудами. Не такого соседа хотелось ей иметь. Его присутствие в Литтл Прайерз нарушило все очарование и спокойствие Файрхевена. Каждое лето они здесь отдыхали, набирались сил и были счастливы со Стефаном - если они когда-нибудь были счастливы.
     Губы ее сжались, вытянулись ниточкой. Да, тысячу раз да! Если бы не Розмари. Ведь это она разрушила хрупкую постройку взаимного доверия и нежности, которую они со Стефаном начали возводить.
     Непонятная вещь, какой-то инстинкт, заставлял ее таить от Стефана собственную страсть, ее безраздельную преданность. Она полюбила его с той минуты, как он подошел к ней в резиденции министра-координатора, прикинувшись смущенным, притворившись, что не знает, кто она такая.
     Но он-то все знал. Она и сама не понимала, когда это дошло до нее. Как-то, вскоре после свадьбы, он объяснил ей суть тонких политических манипуляций, необходимых для того, чтобы протащить какой-то закон.
     И тогда сверкнуло в сознании: "Это мне что-то напоминает. Что?" Потом она поняла: это, в сущности, и есть та самая тактика, которую он применил тогда в резиденции министра-координатора. Она без удивления восприняла это открытие, словно оно долгое время таилось в глубине сознания и вот наконец всплыло на поверхность.
     С самого начала их совместной жизни она поняла: он не любит ее так же сильно, как она любит его. Но она объясняла это тем, что он просто не способен на такую любовь. Сила собственной страсти удручала ее. Столь безрассудное, неистовое влечение, она знала, нечасто встречается среди женщин! Она бы охотно умерла ради него; ради него она готова была пойти на ложь, преступление, страдания! И вот, смирив свою гордость, она довольствовалась тем положением, которое он отвел для нее. Он нуждался в ее содействии, симпатии, интеллектуальной поддержке. Ему был нужен ее ум, но не ее душа, и те материальные выгоды, которые давало ей происхождение.
     При этом она не позволяла себе выражать свою преданность, чтобы не поставить его в неловкое положение, зная, что он не может заплатить ей той же монетой.
     И она искренне верила, что нравится ему и что он получает в ее обществе удовольствие. Она надеялась, что с годами, когда окрепнут их нежность и дружба, ее ноша значительно облегчится.
     Как бы то ни было, думала она, он любит ее.
     И вот появилась Розмари.
     Временами, до боли закусывая губы, Сандра недоумевала, как может он воображать, будто она ничего не замечает. Она знала все с самой первой минуты - там, в Сан-Морице, - когда заметила взгляд, брошенный им на эту женщину.
     Она точно знала, в какой день эта женщина сделалась его любовницей.
     Она знала, какие духи эта тварь использует.
     Умное лицо Стефана, его рассеянный взгляд ясно говорил ей все, о чем он вспоминает, о чем думает, - об этой женщине, у которой он только что был!
     Сколько же надо иметь сил, думала она, чтобы хладнокровно измерять выпавшие на ее долю страдания? Лишь мужество и врожденная гордость помогали ей вынести эти бесконечные ежедневные мучения, на которые обрекла ее жизнь. Она не показывала, ни на секунду не показывала своих переживаний. Она худела, в лице не оставалось ни кровинки, она сделалась похожей на скелет, обтянутый кожей. Она заставляла себя есть, но не могла заставить себя спать. Долгими ночами лежала она, вглядываясь во тьму. Лекарства она ненавидела, принимать их считала признаком слабости. Собственные силы помогут ей вытерпеть. Жаловаться, умолять, настаивать - подобные вещи вызывали у нее отвращение.
     Крошечным утешением, до чрезвычайности слабым, было то, что Стефан не оставлял ее. Допустить, что не любовь, а карьеристские соображения определяют его поведение, она все еще не могла. Он просто не хотел оставить ее.
     Когда-нибудь, возможно, эта страсть пройдет...
     Чем эта девчонка привлекла его?
     Она обворожительна, красива - но не одна же она такая. Что же вскружило ему голову?
     Она безмозгла, глупа и даже - это Сандру особенно утешало - не очень забавна. Ум - а не смазливость и не возбуждающие желание манеры удерживают мужчин. Сандра не сомневалась, все скоро закончится - Стефан порвет с той...
     Она была убеждена, главный интерес в его жизни представляла работа. Он был рожден для крупных свершений и знал это. Наделенный государственным умом, он наслаждался своей деятельностью. Труд был целью всей его жизни. Неужели он этого не поймет, едва ослабеет страсть?
     Ни разу Сандре не приходила в голову мысль оставить его. Она составляла часть его тела и его души, независимо от того, примет он ее или отбросит. Он был ее жизнью, ее существованием. Любовь полыхала в ней словно костер, на котором сжигали еретиков.
     И вот наступил момент, когда занялась надежда. Они уехали в Файрхевен. Стефан, казалось, пришел в себя. Снова в них пробуждалось прежнее влечение. В сердце разрасталась надежда. Он по-прежнему желал ее, радовался ее обществу, доверялся советам. На какой-то момент он вырвался из объятий этой женщины.
     Он успокоился, стал походить на себя.
     Ничего непоправимого не произошло. С прошлым покончено. Если бы он только смог заставить себя окончательно порвать с ней...
     Потом они возвратились в Лондон, и опять начались мучения. Стефан выглядел измученным, обеспокоенным, больным. Он лишился способности работать.
     Ей казалось, она знает причину. Розмари хотела, чтобы он с ней уехал. Он раздумывал, не сделать ли ему этот шаг - бросить все самое главное в жизни. Глупость! Безумие! Работа для таких людей важнее всего - он настоящий англичанин. И он это сам прекрасно понимает. Да, но Розмари очень красива - и очень глупа. Стефан был бы не первым человеком, который пожертвовал бы карьерой ради женщины и потом в этом раскаивался!
     Однажды в обществе за коктейлем Сандра поймала несколько слов - какую-то фразу: "...рассказать Джорджу - надо решиться..." Незадолго перед тем Розмари слегла с инфлюэнцей.
     В душе Сандры затлела надежда. Допустим, она получит пневмонию - такое случается. Один ее приятель прошлой зимой умер от этого. Если бы Розмари умерла...
     Подобно средневековым женщинам, она могла ненавидеть упорно, решительно, настойчиво. И она ненавидела Розмари Бартон. Если бы мысли могли убивать, Розмари уже бы не было в живых.
     Но мысли не убивают...
     Нет у них такой силы...
     В тот вечер в "Люксембурге" Розмари с ниспадающим по ее плечам мехом серебристой лисицы была неотразима. Похудевшая, бледная после болезни, она стала более хрупкой, и это придавало ее красоте неземное очарование. Она стояла, прихорашиваясь, перед зеркалом в дамской комнате.
     Сандра, позади нее, разглядывала в зеркале их отражения. Ее собственное лицо - словно изваянное, холодное, безжизненное. Оно не выражало никаких чувств, кроме хладнокровной безжалостности.
     Вдруг Розмари сказала:
     - О, Сандра, я загородила все зеркало? Заканчиваю. Эта ужасная флю меня совершенно измотала. Еще секундочку... Чувствую слабость, и голова болит.
     Сандра осведомилась с вежливой озабоченностью:
     - У тебя весь вечер болит голова?
     - Немножечко. Не найдется ли у тебя аспирина?
     - У меня есть карманная аптечка.
     Она открыла сумочку и достала аптечку.
     Розмари ее охотно взяла.
     Все это видела та темноволосая девушка, секретарь Бартона. Она подошла к зеркалу, чтобы слегка припудриться. Симпатичная девушка, даже красивая. И совсем не похожа на Розмари.
     Потом они вышли из туалетной комнаты, сперва Сандра, за ней Розмари, за ней мисс Лессинг - да, и еще Ирис, сестра Розмари, она там тоже была. Очень взволнованная, с большими серыми глазами, в белом школьном платьице.
     Они все вышли и присоединились к ожидающим в холле мужчинам.
     Подскочил главный официант и провел их к столу. Они миновали величественный куполообразный свод, и ничто не предвещало приближающейся трагедии...
     
     6. Джордж Бартон
     
     Розмари...
     Джордж поставил бокал и осоловело уставился на огонь.
     Он уже достаточно выпил и немного расчувствовался.
     Какая же прелестная девушка! Он от нее был без ума. Она это знала, а ему всегда чудилось, будто она над ним подсмеивается.
     Когда он впервые попросил ее руки, она не ответила ему ничего определенного. Скорчила гримасу и что-то пробормотала.
     - Понимаешь, старушка, в любое время - ты только скажи. Верно, это нехорошо. Ты на меня не глядишь. Я всегда был ужасным глупцом. Но мы могли бы образовать маленькую корпорацию. Ты ведь знаешь, что я переживаю, не так ли, а? То есть не только сейчас, а всегда. Понимаешь, не хочется упускать даже маленький шанс, но это так, к слову.
     А Розмари смеялась и целовала ему затылок.
     - Ты прелесть, Джордж, я не забуду про твое доброе предложение, но пока что я не собираюсь замуж.
     И он серьезно отвечал:
     - Правильно, не нужно торопиться. Следует подумать.
     Он не питал никакой надежды - ни малейшей. Вот почему он так изумился, даже не поверил, когда она сказала, что выйдет за него замуж.
     Конечно, она не любила его. Он это хорошо понимал. Просто она устала.
     - Ты ведь понимаешь меня? Хочется спокойствия, и счастья, и уверенности. Я буду с тобой... Ты мне нравишься, Джордж. Ты милый, забавный, нежный и, думаю, замечательный. Поэтому я и хочу быть с тобой.
     Он пробормотал:
     - Договорились. Заживем по-королевски.
     Ну что ж, и это совсем не было не правдой. Они были счастливы. Он довольствовался малым. И всегда говорил себе, что не следует жену слишком ограничивать. Розмари не удовлетворится его нудным обществом. Случались и отдельные истории! Он приучил себя быть терпимым к ним - к этим историям. Он твердо верил в их мимолетность: Розмари всегда возвращалась к нему. Он был терпелив, и все заканчивалось по-хорошему.
     Что-то в нем нравилось ей. Ее привязанность к нему была постоянной и неизменной. И существовала она независимо от ее кокетничанья и увлечений.
     Он приучился смотреть на это сквозь пальцы. И говорил себе, что при необычной красоте и влюбчивом характере Розмари от этого никуда не уйдешь. И не стоило тут волноваться.
     Пофлиртовала с этим мальчиком, и все. Но когда он почувствовал нечто серьезное... Он сразу ощутил происшедшую в ней перемену. Она стала какой-то возбужденной, похорошела, словно вся засветилась. И вскоре голос инстинкта подтвердил весьма неприятные события.
     Однажды, когда он зашел к ней в гостиную, она инстинктивно прикрыла рукой исписанную страницу. Он все понял. Она писала любовнику.
     Тотчас же, как только она вышла из комнаты, он вошел туда и взял пресс-папье. Письмо она забрала с собой, но промокательная бумага была почти что свежей Он поднес ее к зеркалу и увидел слова, написанные размашистым почерком Розмари: "Мой дорогой, горячо любимый..." Кровь застучала в ушах. Чувства Отелло сразу стали понятны ему. Спокойствие, рассудительность? Фу! Только дурак сохранил бы здесь спокойствие. Ему захотелось задушить ее! Захотелось хладнокровно убить этого парня. Кто он? Прощелыга Браун? Или этот навязчивый Стефан Фаррадей? Они оба пялятся на нее, как два одуревших от страсти барана.
     Он увидел в зеркале свое лицо. Налившиеся кровью глаза. Вид помешанного.
     При этом воспоминании бокал выпал из рук Бартона. Снова безумные желания охватили его, снова кровь застучала в ушах. Даже сейчас...
     С трудом подавил он воспоминания. Не следует ворошить старое. Он не должен больше страдать.
     Розмари умерла. Умерла и успокоилась. И ему пора успокоиться. Не следует терзаться.
     Странно повлияла на него ее смерть.
     Успокоение...
     С Руфью он никогда об этом не говорил. Хорошая девушка Руфь. Светлая голова. В самом деле, что бы он делал без нее? Без ее помощи. Без ее сочувствия. И никакого намека на сальности. Нет в ней безумия Розмари...
     Розмари, Розмари, сидящая за круглым столом в ресторане. Слегка осунувшаяся после флю... слегка похудевшая... но красивая, очень красивая. И всего через час...
     Нет, он не станет об этом думать. По крайней мере сейчас. Его план... Этот план нужно обдумать.
     Сперва надо поговорить с Рейсом. Показать ему письма. Что-то Рейс из них выудит? Ирис - та просто была ошарашена. И, очевидно, не имеет ни малейшего представления.
     Ну что ж, в этой ситуации вся ответственность ложится на него. Все надо обмозговать.
     План. Детали продуманы. Дата. Место.
     Первого ноября. День Всех Святых. Подходящий предлог. Конечно, в "Люксембурге". Он постарается получить тот самый стол.
     И те же самые гости - Антони Браун, Стефан Фаррадей, Сандра Фаррадей. Потом, разумеется, Руфь, Ирис и он сам. Седьмым гостем будет Рейс, который и тогда должен был присутствовать на банкете.
     А одно место будет свободным.
     Великолепно!
     Потрясающе!
     Повторение преступления.
     Впрочем, не совсем точное повторение.
     Мысли убегают в прошедшее.
     День рождения Розмари.
     И Розмари, распростертая на столе... мертвая...
     
     
     Книга II
     
     ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ
     
     1
     
     Люцилла Дрейк раскудахталась. Это слово часто употреблялось в их семье и давало самое точное представление о тех звуках, которые слетали с добрых Люциллиных губ.
     В это утро она была особенно занята, столько дел нужно было переделать, что и не знала, за что ей приняться. Приближалось возвращение в город, и появлялись связанные с переездом проблемы. Слуги, домашнее хозяйство, запасы на зиму, тысяча различных мелочей - и при всем этом, будьте любезны, опекайте Ирис.
     - Дорогая моя, ты меня очень беспокоишь... ты такая бледная и измученная... будто ты не спала... ты спала? Если нет, у доктора Вилли есть прекрасное снотворное... или у доктора Гаскелла?. Что-то я сегодня должна сделать... Нужно пойти самой поговорить с бакалейщиком... Или прислуга опять что-нибудь напутала, или он сам мошенничает. Коробки, коробки с мыльным порошком - я никогда не беру больше трех на неделю. А может, принять что-нибудь успокаивающее? Истонский сироп, мне его давали, когда я была девочкой. И шпинат, разумеется. Велю сегодня к ленчу приготовить шпинат.
     Ирис была слишком утомлена, чтобы следить за всеми поворотами мысли миссис Дрейк и выяснить, почему имя доктора Гаскелла напомнило тетушке о существовании местного бакалейщика, а если бы она об этом и спросила, то получила бы немедленный ответ: "Потому что бакалейщика зовут Кренфорд, моя дорогая". Тетя Люцилла всегда ясно понимала свою мысль.
     Ирис просто, но убедительно сказала:
     - Я совершенно здорова, тетя Люцилла.
     - Чернота под глазами. Много трудишься.
     - Я давно уже ничего не делала.
     - Это тебе так кажется, дорогая. Теннис в больших дозах изнуряет молодых девушек. Мне кажется, воздух здесь очень нездоровый. Слишком низкое место. Если бы Джордж посоветовался со мной, а не с этой девчонкой...
     - Девчонкой?
     - С мисс Лессинг, с которой он так носится. Она, может, незаменима в конторе, и смею заметить - пусть и сидит на своем месте. Величайшая ошибка внушить ей мысль, что она вроде как член нашей семьи. Впрочем, она и без всяких поощрений сама это знает.
     - Но, позвольте, тетя Люцилла, Руфь на самом деле член нашей семьи.
     Миссис Дрейк презрительно фыркнула.
     - Хотела бы им стать - разве не ясно. Бедный Джордж - сущий ребенок, когда дело касается женщин. Но ничего не получится, Ирис. Джорджа нужно защищать от него самого, и на твоем месте я бы прямо ему заявила, что и думать не стоит жениться на такой красавице, как мисс Лессинг.
     Ирис удивилась:
     - Никогда не думала, что Джордж женится на Руфи.
     - Дитя, ты не видишь, что делается у тебя под носом. Конечно, тебе не хватает моего жизненного опыта.
     Ирис не сдержала улыбки. Тетя Люцилла временами очень забавляла ее.
     - Эта юная штучка не для женитьбы.
     - В самом деле? - спросила Ирис.
     - В самом деле? Разумеется, в самом деле.
     - Разве она недостаточно мила? - (Тетушка ответила выразительным взглядом). - Мила для Джорджа, я имела в виду. Думаю, вы насчет нее ошибаетесь. Она, кажется, любит его. И была бы ему прекрасной женой, заботилась бы о нем.
     Миссис Дрейк засопела, и самое что ни на есть возмущенное выражение появилось на ее добром, словно у овечки, лице.
     - О Джордже есть кому позаботиться. Чего ему не хватает, хотелось бы знать? Прекрасное питание, уход. Ему должно быть приятно, что за домом следит такая умная девушка, как ты, а когда ты выйдешь замуж, надеюсь, я еще буду способна создать ему уют и беспокоиться о его здоровье. Не хуже этой юной конторщицы - что она понимает в хозяйстве? Цифры, гроссбухи, стенография, печатание - много ли от этого проку в семье?
     Ирис улыбнулась, покачала головой, но спорить не стала. Ей вспомнились гладкая, как темный атлас, головка Руфи, нежный цвет лица и фигура, которую так ладно облегали любимые Руфью строгого покроя костюмы. Бедная тетя Люцилла, все ее представления об уюте, домашнем хозяйстве, как и о любви, совершенно обветшали - да и раньше, подумала Ирис, припомнив рассказы о ее замужестве, немного она в этих делах понимала.
     Люцилла Дрейк, сводная сестра Гектора Марло, была ребенком от предыдущего брака. Она играла роль маленькой мамы для младшего братишки, когда умерла его мать. Занимаясь хозяйством в доме отца, она превратилась в типичную старую деву. Ей было под сорок, когда она встретила Калеба Дрейка, которому тогда уже перевалило за пятьдесят. Ее супружеская жизнь была непродолжительной, всего лишь два года, после чего она осталась вдовой с малюткой-сыном на руках. Запоздалое и столь неожиданное материнство сделалось высшей целью ее существования. Сын доставлял ей немало хлопот, огорчений, материальных лишений, но ни разу она не упрекнула его. Миссис Дрейк не желала видеть в своем сыне Викторе ничего плохого, разве что трогательное безволие. Виктор слишком доверчив и из-за своего простодушия легко сбивается с пути дурными приятелями. Виктор неудачник. Виктора обманывают. Он словно послушный котенок в руках скверных людей, которые эксплуатируют его доверчивость. Ее доброе, как у овечки, лицо делалось упрямым при малейшем порицании по адресу Виктора. Она знала своего собственного сына. Он был славным мальчиком, полным высоких желаний, а так называемые товарищи использовали его в своих целях. Она знала, лучше всех знала, как ему ненавистно просить у нее денег. Но когда бедный мальчик попадает в безвыходное положение, что еще остается ему делать? К кому, как не к ней, станет он обращаться?
     Приглашение Джорджа жить у него в доме и присматривать за Ирис просто с неба свалилось в тот самый момент, когда она была в отчаянном положении, находясь на грани нищеты. Весь этот год она прожила в счастии и довольстве, а кого обрадует необходимость уступить свое место молодой напористой пройдохе, которая, вне всякого сомнения, только и мечтает, как бы ей захомутать Джорджа со всем его состоянием... Вкралась в доверие, наставляет Джорджа, как меблировать дом, сделалась незаменимой - но есть, слава богу, человек, который ее видит насквозь!
     Люцилла решительно закачала головой, так что затряслись мягонькие двойные щечки, с гордым и независимым видом вскинула брови и приступила к не менее интересному и более неотложному вопросу.
     - Дорогая, ума не приложу, что делать с этими одеялами. Не знаю, как их укладывать, вернемся-то мы только будущей весной. Или все-таки Джордж предполагает наезжать сюда на выходные? Он ничего не сказал?
     - Полагаю, он и сам этого не знает. - Ирис считала, что о таких пустяках и думать не стоит. - Если будет хорошая погода, было бы неплохо изредка сюда приезжать. Впрочем, мне все равно. Пускай здесь что-нибудь останется на всякий случай, вдруг мы все-таки приедем.
     - Да, дорогая, но следовало бы знать. Потому что, видишь ли, если мы не вернемся до следующего года, тогда одеяла надо пересыпать нафталином. А если мы приедем, тогда этого делать не нужно, потому что будем одеялами пользоваться, а запах нафталина столь неприятен.
     - Не беда, мы ими не пользуемся.
     - В самом деле, лето было очень жаркое, везде развелось столько моли. Все говорят, много в этом году моли. И ос, разумеется. Хоукинс сказал мне вчера, этим летом он нашел тридцать осиных гнезд... тридцать... только подумай...
     Ирис подумала про Хоукинса... крадущегося в полумгле... рука с цианидом... цианид... Розмари... Отчего все возвращается к этому?
     Слабым ручейком журчал голос Люциллы. Она уже говорила о чем-то другом.
     - ...и надо ли закладывать серебро? Леди Александра говорит, так много грабителей... хотя, конечно, у нас надежные ставни... Не нравится мне ее прическа... лицо становится таким неприступным... но я думаю, она и есть неприступная женщина. И нервная какая. Теперь все нервные. Когда я была девочкой, люди не знали, что такое нервы. Мне что-то последнее время не нравится вид Джорджа - уж не собирается ли он заболеть инфлюэнцей? Я спрашивала раз или два, нет ли у него жара. Но, может, из-за дела переживает. И знаешь, он так на меня посмотрел, как будто что-то задумал.
     Ирис вздрогнула, а Люцилла торжественно провозгласила:
     - Я так и сказала: простуда это у вас.
     
     2
     
     Как бы я хотела, чтобы они никогда не приезжали сюда.
     Сандра Фаррадей произнесла эти слова с такой неподдельной горечью, что ее муж обернулся и удивленно посмотрел на нее. Ему показалось, будто его собственные мысли превратились в слова - те самые мысли, которые он так упорно скрывал. Значит, Сандра чувствует то же, что и он? И ей кажется, что Файрхевен утратил свою прелесть, что его покой был нарушен их новыми соседями, живущими за парком в миле от них.
     Он сказал, не в силах скрыть свое удивление:
     - Я не знал, что ты тоже их недолюбливаешь. Мгновенно, или это так показалось ему, она овладела собой.
     - Соседи на даче - это все. Они либо друзья, либо враги; в Лондоне другое дело, там ты можешь поддерживать с людьми просто приятельские отношения.
     - Нет, - сказал Стефан, - здесь что-то не то.
     - А теперь еще это несуразное приглашение.
     Оба замолчали, вспоминая происшедшее во время ленча. Джордж Бартон был очень мил, оживлен, но за всем этим угадывалось умение скрывать волнение. Все эти дни Бартон вел себя очень странно. До смерти Розмари Стефан не обращал на него особого внимания. Джордж всегда был в тени, как добрый и скучный муж у молодой и красивой жены. Обманывая Джорджа, Стефан не чувствовал ни малейших уколов раскаяния. Джордж принадлежал к тем мужьям, которые созданы для того, чтобы их обманывали. Много старше ее, не обладающий внешностью, способной удержать красивую и капризную женщину. Не заблуждался ли сам Джордж? Стефан так не думал. Джордж, полагал он, очень хорошо знал Розмари. Он любил ее и имел весьма скромное представление о своих возможностях ублажить жену. И в то же время Джордж, должно быть, страдал.
     После трагедии они с Сандрой мало видели его. Пока он неожиданно не ворвался в их жизнь, объявившись по соседству в Литтл Прайерз, и притом, как думалось Стефану, очень переменится.
     Стал более живым, более уверенным. И - да, весьма странным.
     Он и сегодня был вроде не в себе. Это неожиданное приглашение. Вечер по случаю восемнадцатилетия Ирис. Он очень надеется, что Стефан с Сандрой придут обязательно... Они так хорошо к нему относились.
     Сандра торопливо проговорила:
     - Разумеется, это было бы великолепно. - Естественно, в Лондоне Стефан очень утомляется, да и у нее самой великое множество всяких скучнейших обязанностей, но она надеется, что им удастся выкроить время.
     - Тогда назначим день, а?
     Запомнилось лицо Джорджа - порозовевшее, улыбающееся, настойчивое.
     - Я думаю, через неделю - в среду или четверг? Четверг, первое ноября. Договорились? Но можно выбрать любой день, который вас устроит.
     Это радушное приглашение связывало их по рукам и ногам - в нем крылся какой-то подвох. Стефан заметил, что Ирис покраснела и выглядела смущенной. Сандра держалась великолепно. Она была спокойна, улыбалась и сказала, что четверг, первое ноября, вполне их устраивает...
     Вдруг мысли, терзавшие его, прорвались решительным восклицанием:
     - Нам не следует идти!
     Сандра чуть обернулась к нему. Глубокая задумчивость печалила ее лицо. - Думаешь, не следует?
     - Легко можно придумать какое-то объяснение.
     - Он потребует, чтобы мы пришли в другой раз - переменит день. Кажется, он очень рассчитывает на наше присутствие.
     - Не могу понять почему. Празднуется день рождения Ирис, и мне не верится, что она особенно нуждается в нашей компании.
     - Нет... нет...- задумчиво проговорила Сандра. Потом спросила:
     - А тебе известно, где намечается встреча?
     - Нет.
     - В "Люксембурге".
     Он чуть не лишился дара речи. Почувствовал, как побледнело лицо. Взял себя в руки и посмотрел ей прямо в глаза. Это причуда или здесь кроется какой-то умысел?
     - Но это же чушь! - вскричал он, пытаясь за нарочитым возмущением скрыть охватившее его смятение. - "Люксембург", где... Воскресить прошлое? Он, должно быть, спятил.
     - Я об этом подумала, - сказала Сандра.
     - Но в таком случае мы, безусловно, откажемся прийти. Эта... эта история ужасно неприятна. Ты помнишь, какую огласку она получила - во всех газетах фотографии...
     - Да, приятного мало.
     - Неужели он не понимает, насколько нам это нежелательно?
     - Знаешь, Стефан, у него есть на это своя причина. Причина, в которую он меня посвятил.
     - И что же это за причина?
     Он благодарил бога, что в эту минуту она не глядит на него.
     - После ленча он отвел меня в сторону, сказал, что хочет мне объяснить кое-что. И сказал, что Ирис... никак не оправится от потрясения после смерти сестры.
     Она замолчала, Стефан выдавил из себя:
     - Что ж, должен заметить, это соответствует истине - она выглядит далеко не лучшим образом. За ленчем я подумал, что она, наверное, больна.
     - Да, мне сначала тоже так показалось - впрочем, потом она немного оправилась. Но я передаю лишь то, что сказал Джордж. Он объяснил, что Ирис с тех пор избегает посещать "Люксембург".
     - Ну и что?
     - И он полагает, что это ненормально. Будто бы он советовался со специалистом по нервным болезням - одним из современных светил, - и тот считает, что после нервного потрясения не следует избегать обстоятельств, при которых оно произошло, а, наоборот, нужно их снова пережить. По принципу: летчика после аварии снова посылают в полет.
     - Этот специалист рекомендует устроить еще одно самоубийство?
     - Он советует преодолеть связанные с этим рестораном ассоциации, - спокойно ответила Сандра. - Как бы то ни было, это всего-навсего ресторан. Он предлагает обычную вечеринку, по возможности с теми же самыми людьми.
     - Очень приятное развлечение.
     - Ты решительно возражаешь, Стефан?
     Острая, как боль, тревога пронзила его. Он моментально ответил.
     - Разумеется, не возражаю. Я лишь подумал, насколько безумна эта мысль. Меньше всего я беспокоюсь за себя... Я думаю главным образом о тебе. Но если ты не возражаешь...
     Она перебила его:
     - Возражаю. И решительно. Но Джордж так все обставил, что отказываться довольно затруднительно. Кроме того, в этом сезоне я часто бывала в "Люксембурге" - как и ты. Наше отсутствие будет заметным.
     - Да, в такую странную ситуацию мы еще не попадали.
     - Согласна. Стефан проговорил:
     - Как ты выразилась, отказаться будет довольно затруднительно - если мы отклоним одно приглашение, последует новое. Но, Сандра, я не вижу причин, из-за которых ты должна подвергать себя мучениям. Я пойду, а ты в последнюю минуту откажешься - головная боль, простуда - мало ли что можно придумать.
     Он увидел, как напряглись ее скулы.
     - Это трусость. Нет, Стефан, если пойдешь ты, пойду и я. Кроме того, - она накрыла ладонью его руку, - как бы мало ни значил наш союз, все-таки все наши трудности мы должны делить пополам.
     Он пристально посмотрел на нее, оглушенный глубоким сарказмом, высказанным столь непринужденно, словно речь шла о банальном, не имеющем значения пустяке.
     Придя в себя, он сказал:
     - Почему ты так говоришь? "Как бы мало ни значил наш союз"?
     Она смерила его продолжительным взглядом:
     - Разве это не так?
     - Нет, тысячу раз нет. Наши отношения для меня все.
     Она улыбнулась.
     - Надеюсь, мы отличная пара, Стефан. Тянем в одну сторону.
     - Я не это имею в виду. - Дыхание его сделалось прерывистым. Он схватил ее за руку, притянул к себе. - Сандра, неужели ты не понимаешь, что весь мир для меня - это ты?
     Произошло невероятное, непредвиденное. Она очутилась в его объятиях, он прижимал ее к себе, целовал, бормотал бессвязные слова.
     - Сандра... Сандра... дорогая. Я люблю тебя... Я так боялся тебя потерять.
     Она спросила чужим голосом:
     - Из-за Розмари?
     - Да. - Он выпустил ее, отшатнулся назад, лицо сделалось испуганным до не правдоподобия.
     - Ты знала про Розмари?
     - Разумеется - все это время.
     - И ты все раскусила? Она покачала головой.
     - Нет, не раскусила. Я думаю, никогда не раскушу. Ты любил ее?
     - Ни капельки. Я любил только тебя.
     Злоба охватила ее. Она ответила его же собственными словами:
     - Сразу же, как только ты увидел меня? Не повторяй этой лжи - ведь это же ложь.
     Неожиданное нападение не ошеломило его. Он задумался на мгновение.
     - Да, это ложь - и, как это ни странно, нет. Я начинаю верить, что это правда. Сандра, постарайся понять... Ты та женщина, которая была мне нужна. Вот это, по крайней мере, правда. И теперь, оглядываясь в прошлое, я могу честно сказать: не будь это правдой, я бы никогда не отважился подойти к тебе.
     Она сказала с обидой:
     - Но ведь ты не любил меня!
     - Нет, никого и никогда я не любил. Я был измученным, не способным любить существом, любующимся - да, именно так - утонченной неприступностью собственной натуры! И вдруг я влюбился, "там, в комнате", - влюбился глупо, неистово, как дурак. Это словно гроза посреди лета - могучая, не правдоподобная, мгновенная. - Он добавил с упреком:
     - Вот тебе сказка, рассказанная глупцом, полная крика и ярости и совершенно бессмысленная! - Он помолчал, потом опять заговорил. - Именно здесь, в Файрхевене, я очнулся и понял истину.
     - Истину?
     - Что ты и твоя любовь - единственный смысл всей моей жизни.
     Она прошептала:
     - Если бы я только знала...
     - О чем ты думала?
     - Я думала, ты собираешься с ней уехать.
     - С Розмари? - Он хмыкнул. - Это была бы настоящая пожизненная каторга!
     - Она не хотела, чтобы ты с ней уехал?
     - Хотела.
     - Что же произошло?
     Стефан глубоко вздохнул. Снова повеяло прошлым. Возникла неясная угроза. Он сказал:
     - Ужин в "Люксембурге".
     Оба замолчали, пораженные одним и тем же видением: посиневшее, застывшее лицо красавицы... Наступило молчание. Затем Сандра спросила:
     - Что будем делать?
     - То, что ты сама сейчас предложила. Будем действовать вместе. Сходим на это ужасное сборище, по какой бы причине оно ни собиралось.
     - Ты не веришь тому, что сказал Джордж насчет Ирис?
     - Нет, а ты?
     - Возможно, это и правда. Но даже если это и так, причина совершенно в другом.
     - А в чем, ты думаешь?
     - Не знаю, Стефан, но я боюсь.
     - Джорджа Бартона?
     - Да, я думаю, он...знает.
     - Что знает? - резко спросил Стефан.
     Она слегка повернула голову, глаза их встретились Сандра прошептала:
     - Не нужно бояться. Нам потребуется мужество - предельное мужество. Ты будешь великим человеком, Стефан, - человеком, решающим мировые проблемы... и ничто не помешает этому. Я твоя жена, и я люблю тебя.
     - Что ты думаешь об этом вечере, Сандра?
     - Думаю, это ловушка.
     - И мы полезем в нее? - медленно проговорил он.
     - Мы не можем раскрыть своих карт.
     - Разумеется.
     Вдруг Сандра отбросила голову назад и засмеялась.
     - Горе тебе, Розмари. Ты все равно проиграешь, - сказала она.
     Стефан сжал ее плечо.
     - Успокойся, Сандра. Розмари умерла.
     - Да? А мне иногда кажется, будто она жива.
     
     3
     
     Посреди парка Ирис сказала.
     - Позволишь мне не возвращаться с тобой, Джордж? Хочется пройтись. Поднимусь на Монастырский холм и спущусь лесом. Весь день ужасно болит голова.
     - Бедняжка. Ступай. Я не пойду с тобой, сегодня я жду одного человека, но точно не знаю, когда он появится.
     - Хорошо. Встретимся за чаем.
     Она решительно повернулась и направилась в сторону леса, опоясывавшего склоны холма.
     Очутившись у подножия холма, она глубоко вздохнула. Был обычный для октября душный волглый день. Нудная сырость покрывала листья деревьев, серые тучи нависли над головой, грозясь близким дождем. На холме воздуха было не намного больше, чем в долине, но тем не менее Ирис показалось, что дышится здесь более свободно.
     Она села на ствол упавшего дерева и начала разглядывать поросшую лесом лощину, в которой приютился Литтл Прайерз. Дальше, слева, сверкало белизной поместье Файрхевен.
     Ирис угрюмо созерцала ландшафт, подперев щеку рукой.
     Позади нее раздался легкий шорох, едва ли более громкий, чем шум падающей листвы. Она резко обернулась как раз в ту минуту, когда раздвинулись ветви и из-за них появился Антони Браун.
     Она вскрикнула, притворно сердясь:
     - Тони! Почему ты всегда появляешься как... как демон в пантомиме?
     Антони бросился на землю возле нее. Он достал портсигар, предложил ей сигарету и, когда она покачала головой, взял себе и закурил. Затянувшись дымом, ответил:
     - Потому что я тот, кого газеты называют Таинственным незнакомцем. Люблю возникать из ничего.
     - Как ты узнал, где я?
     - С помощью превосходного бинокля. Я знал, что ты завтракала с Фаррадеями, и когда ты ушла, следил за тобой с холма.
     - Почему ты не приходишь к нам в дом, как всякий обычный человек?
     - Я не обычный человек, - с вызовом сказал Антони. - Совсем не обычный.
     - Я думаю, обычный.
     Он метнул в нее взгляд, спросил:
     - Что-нибудь случилось?
     - Нет, ничего. По крайней мере... Она замолчала.
     - По крайней мере? - спросил Антони. Ирис вздохнула.
     - Надоело все здесь. Ненавижу. Хочу в Лондон. - Ты скоро уезжаешь, да?
     - На следующей неделе.
     - Значит, у Фаррадеев был прощальный банкет?
     - Никакой не банкет. У них был всего лишь их старый кузен.
     - Ирис, тебе нравятся Фаррадеи?
     - Не знаю. Не особенно - впрочем, они были с нами весьма приветливы... они были приятелями Розмари.
     - Да, - сказал Антони, - они были приятелями Розмари, но как-то не представляется, что Сандра Фаррадеи могла иметь с Розмари дружеские отношения, а?
     - Не представляется, - ответила Ирис. Она бросила подозрительный взгляд, но Антони продолжал невозмутимо курить.
     Вдруг он сказал:
     - Знаешь, что больше всего меня поражает в Фаррадеях? Именно то, что они Фаррадеи. Я их всегда так и воспринимаю - не как Стефана с Сандрой, двух людей, объединенных государственными и церковными установлениями, но как определенную двуединую общность - Фаррадеи. И это более интересно, чем ты можешь себе представить. Два человека с общей целью, общим жизненным укладом, одинаковыми надеждами, страхами, верованиями. И при этом полная несхожесть характеров. Стефан Фаррадеи, должен сказать, человек широкого кругозора, исключительно чуткий к окружающему мнению, ужасно неуверенный в себе и недостаточно смелый. Сандра, напротив, отличается средневековой узостью воззрений, фанатичной преданностью и храбростью, граничащей с безрассудством.
     - Он всегда казался мне, - сказала Ирис, - довольно напыщенным и глупым.
     - Он совсем не глуп. Обыкновенный несчастный карьерист.
     - Несчастный?
     - Большинство карьеристов несчастны. Поэтому-то они и добиваются успеха - они стараются сами себе что-то доказать и ради этого из кожи лезут вон, добиваясь признания окружающих.
     - Какие у тебя странные идеи, Антони.
     - Ты найдешь их совершенно справедливыми, если только в них вдумаешься. Счастливые люди - обычно неудачники, потому что они настолько довольны собой, что ни черта не добиваются. Как я. Впрочем, и они не откажутся от лакомого кусочка - опять-таки, как я.
     - Ты очень о себе высокого мнения.
     - Просто я дорожу моими мыслями, в то время как ты ими пренебрегаешь.
     Ирис засмеялась. Настроение ее улучшилось. Исчезли тупая апатия и страх. Она посмотрела на часы.
     - Пойдем к нам на чай, порадуй моих домочадцев своим милым обществом.
     Антони покачал головой.
     - Не сегодня. Мне пора возвращаться. Ирис резко повернулась к нему.
     - Почему ты никогда не заходишь к нам? Видимо, есть какая-то причина.
     Антони пожал плечами.
     - Я не нравлюсь твоему шурину - он это ясно дал почувствовать.
     - О, не обращай на Джорджа внимания. Зато тетушка Люцилла и я тебя приглашаем... она милая старушка... тебе понравится.
     - Не сомневаюсь - и тем не менее...
     - Ты приходил к нам при Розмари.
     - Это, - сказал Антони, - совсем другое дело. Ирис почувствовала, будто какая-то холодная рука чуть сжала ей сердце. Она сказала:
     - Почему ты оказался здесь сегодня? У тебя тут дела?
     - Очень важные - это ты. Я пришел сюда, чтобы задать тебе один вопрос, Ирис.
     Холодная рука исчезла. Ее сменил волнующий трепет, знакомый всем женщинам со дня сотворения мира. На лице Ирис появилось то же самое выражение наигранного недоумения, с которым ее прабабушка в свое время восклицала: "О, мистер такой-то, это так неожиданно!"
     - Да? - Она обратила на Антони свой простодушный взгляд.
     Он посмотрел на нее, взгляд был мрачен, почти суров.
     - Ответь мне искренне, Ирис. Вот мой вопрос: ты мне веришь?
     Она отшатнулась. Не такого вопроса ожидала она. Он это заметил.
     - Ты ведь не думаешь, что это единственный вопрос, который я хотел тебе задать! Но это очень важно, Ирис. Для меня это важнее всего на свете. Повторяю; ты мне веришь?
     Долю секунды продолжались колебания, затем она ответила, потупив глаза:
     - Да.
     - Тогда я пойду дальше и спрошу тебе еще кое о чем. Поедешь в Лондон и выйдешь за меня замуж, никому не рассказывая об этом?
     Она обомлела.
     - Но я не могу! Просто не могу.
     - Не можешь выйти за меня замуж?
     - Нет, не то.
     - А ты любишь меня. Ведь любишь? В ушах прозвучал собственный голос:
     - Да, я люблю тебя, Антони.
     - Но ты не поедешь и не обвенчаешься со мной в церкви святой Эльфриды в Блумсбери, в приходе, в котором я уже несколько недель проживаю и где я, следовательно, в любое время могу получить разрешение на брак?
     - Как могу я сделать подобное? Джордж будет страшно обижен, и тетя Люцилла некогда мне этого не простит. Кроме того, я еще не достигла нужного возраста. Мне только восемнадцать.
     - Ты должна будешь скрыть свой возраст. Не знаю, какое наказание ожидает меня за женитьбу на несовершеннолетней без согласия ее опекуна... Кстати, кто твой опекун?
     - Джордж.
     - Ну что же, какому бы наказанию я ни подвергся, развести нас не смогут, и это главное.
     Ирис покачала головой.
     - Не могу я так поступить. Не могу быть настолько легкомысленной. Зачем? Для чего?
     Антони ответил:
     - Поэтому-то я и спросил тебя сперва, веришь ли ты мне. Ты можешь на меня положиться. Так будет лучше. И ни о чем не волнуйся.
     Ирис несмело произнесла:
     - Если бы только Джордж узнал тебя чуточку получше. Пойдем со мной. Никого не будет. Только он и тетя Люцилла.
     - Ты уверена? Я думал...- Он осекся. - Когда я поднимался по холму, я увидел человека, шедшего к вам... И, забавно, я узнал его. Мне уже приходилось с ним встречаться.
     - Да, разумеется... я забыла... Джордж говорил, что ожидает кого-то.
     - Человека, которого я увидел, зовут Рейс, полковник Рейс.
     - Весьма возможно, - согласилась Ирис. - Джордж знает некоего полковника Рейса. Он должен был с нами обедать в тот вечер, когда Розмари...
     Она замолчала, голос задрожал. Антони сжал ее руку.
     - Не вспоминай, дорогая. Я знаю, это чудовищно. Она покачала головой.
     - Не могу забыть. Антони... - Да?
     - Тебе не приходило в голову... ты не задумывался...- Она с трудом подбирала слова. - Тебя никогда не мучила мысль... что Розмари не покончила с собой? Что, возможно, она была... убита?
     - Боже, с чего это ты взяла, Ирис? Она не ответила. Снова спросила:
     - Такая мысль не приходила тебе в голову?
     - Разумеется, нет. Вне сомнения, Розмари покончила с собой.
     Ирис промолчала.
     - Кто тебе это внушил?
     Мелькнуло искушение рассказать ему поведанную Джорджем чудовищную историю, но она сдержалась. Негромко произнесла:
     - Просто подумалось.
     - Глупышка, выбрось все это из головы. - Он помог ей подняться, чмокнул в щеку. - Милая психопатка. Забудь Розмари. Думай только обо мне.
     
     4
     
     Попыхивая трубкой, полковник Рейс внимательно посмотрел на Джорджа Бартона.
     Он знал Джорджа с незапамятных времен, когда тот был еще мальчиком. Дядя Бартона имел по соседству с Рейсами дачу. Между ними было почти двадцать лет разницы Рейсу - за шестьдесят. Высокий, подтянутый, с военной выправкой, загорелым лицом, густой серебристой шевелюрой и внимательными темными глазами.
     Между этими двумя людьми никогда не существовало особой близости. Просто Бартон напоминал Рейсу "юного Джорджа" - был одной из тех многочисленных смутных примет, которые связывали его с молодостью.
     В эту минуту Рейсу подумалось, что он не имеет ни малейшего представления, для чего же он понадобился "юному Джорджу". Во время их нечастых свиданий у них не находилось о чем поговорить. Рейс вечно сидел на чемоданах, он принадлежал к тому типу людей, которым империя обязана своим появлением, - большую часть жизни он провел за границей. Джордж был типичный горожанин. Их интересы так различались, что при встречах, обменявшись банальными замечаниями о "старых днях", оба попадали в объятия молчания, благоприятствующего долгим и тягостным размышлениям. Полковник Рейс не был хорошим собеседником и мог бы служить превосходной моделью сильного, но не словоохотливого человека, столь любимого романистами предшествующих поколений.
     Молчал он и сейчас, недоумевая, с чего это "юный Джордж" так настаивал на их свидании. Подумал он и о том, что за год, прошедший после их последней встречи, Джордж как-то переменился. Рейс всегда поражался Бартону как весьма нудному существу - осторожному, практичному, лишенному воображения.
     С ним, подумал он, что-то стряслось. Суетится как кошка. Уже в третий раз закуривает сигару - совсем на него непохоже.
     Рейс вынул изо рта трубку.
     - Итак, Джордж, что с вами стряслось?
     - Вы правы, Рейс, - стряслось. Мне необходимы ваш совет и ваша помощь.
     Полковник выжидающе кивнул.
     - Почти год назад вы были приглашены к нам на обед в Лондоне - в "Люксембурге". В последнюю минуту вам пришлось уехать за границу.
     Рейс снова кивнул.
     - В Южную Африку.
     - На этом обеде умерла моя жена. Рейсу стало не по себе.
     - Знаю. Читал. Не стал говорить об этом и выражать вам сочувствие, поскольку не хотел ворошить прошлое. Но я скорблю, старина, вы это знаете.
     - Да, да. Однако дело не в этом. Полагают, моя жена совершила самоубийство.
     Одно слово привлекло внимание Рейса. Брови его взметнулись.
     - Полагают?
     - Прочтите.
     Бартон сунул ему два письма. Брови Рейса еще более изогнулись.
     - Анонимные письма?
     - Да. И я им верю.
     Рейс в раздумье покачал головой.
     - А это уже опасно. Вы удивитесь, узнав, какое множество лживых писем вызывает всякое событие, получившее огласку в печати.
     - Я это знаю. Но они написаны не сразу же - они написаны спустя шесть месяцев.
     Рейс кивнул.
     - Это другое дело. Кто, вы думаете, их написал?
     - Не знаю. Не представляю. Дело в том, что я им верю. Моя жена была убита.
     Рейс положил трубку. Слегка выпрямился.
     - С чего это вы взяли? Раньше что-нибудь подозревали? А полиция?
     - Когда все это случилось, я был ошеломлен - просто обескуражен. Выводы следствия сомнений не вызывали. Моя жена перенесла инфлюэнцу, была истощена. Никаких подозрений не возникало: самоубийство, и все. Понимаете, у нее в сумочке нашли яд.
     - Какой яд?
     - Цианид.
     - Понимаю. Она отравила им шампанское.
     - Да. В то время это казалось вполне правдоподобным.
     - Она когда-нибудь угрожала самоубийством?
     - Никогда. Розмари любила жизнь.
     Рейс кивнул. Он лишь однажды видел жену Джорджа. Она показалась ему милой дурочкой, но, вне всякого сомнения, совсем не расположенной к меланхолии.
     - Каково медицинское заключение о состоянии рассудка и все такое прочее?
     - Доктор Розмари - пожилой человек, он лечил их семью, когда они еще были детьми. Так он в это время путешествовал по морю. Его молодой партнер посещал Розмари во время болезни. Я запомнил все, что он сказал: по его мнению, подобная разновидность инфлюэнцы может дать очень серьезные нервные осложнения. Джордж помолчал, а затем продолжил:
     - Пока я не получил эти письма, я не разговаривал с постоянным врачом Розмари. Разумеется, о письмах я ничего не сказал - просто обсудили случившееся. Он сказал мне, что происшедшее очень его удивило. Он бы никогда этому не поверил. Розмари не имела ни малейшей склонности к самоубийству. Случившееся, по его мнению, свидетельствует о том, что поведение пациента предсказать невозможно.
     Джордж опять замолчал, потом снова заговорил.
     - После разговора с ним я понял, насколько сомнительно предположение о самоубийстве. Кроме того, я хорошо знал мою собственную жену. Она была очень неуравновешенной. Могла рассердиться из-за пустяка, могла совершить опрометчивый и необдуманный поступок, но у меня не было никаких оснований предполагать, что ей взбредет мысль "разом покончить со всем".
     Рейс смущенно пробормотал:
     - Может быть, у нее были какие-то иные причины для самоубийства, не зависящие от нервного истощения? Не была ли она чем-то расстроена?
     - Я... нет... она, возможно, была немного нервной. Стараясь не глядеть на своего друга, Рейс сказал:
     - Не любила ли она позировать? Вы знаете, я лишь однажды видел ее. Но есть люди, которые... хм... могут выкинуть такое коленце... обычно, если они с кем-нибудь поссорятся. Действуют по-ребяческому принципу: "вот я тебе покажу".
     - Розмари со мной не ссорилась.
     - Нет. Должен сказать, факт употребления цианида, как правило, исключает подобное предположение. Не такое это средство, с которым можно безопасно по-обезьянничать - и всем это известно.
     - Разумеется. Кстати, если бы Розмари решилась что-то с собой поделать, отважилась бы она на такое? Болезненно и... и отвратительно. Более подошла бы солидная доза снотворного.
     - Согласен. Известно, где она купила или достала цианид?
     - Нет, но она была с друзьями за городом, и там они травили осиные гнезда. Возможно, тогда она и взяла щепотку цианистого калия?
     - Да... его нетрудно достать. У всех садовников он имеется в избытке.
     Рейс сказал после непродолжительного молчания:
     - Давайте подведем итог. Отсутствуют доказательства, подтверждающие самоубийство или какие бы то ни было приготовления к нему. Эта возможность, по-видимому, полностью исключается. Но в равной мере нет доказательств, указывающих на убийство, иначе полиция их непременно бы нащупала. У них, знаете, нюх на такие дела.
     - Просто мысль об убийстве казалась совершенно не правдоподобной.
     - Но не показалась таковой вам спустя шесть месяцев?
     Джордж медленно произнес:
     - Наверное, я чувствовал все время некоторую неудовлетворенность. И душу одолевали сомнения, поэтому, когда новая версия предстала передо мной, написанная черным по белому, я воспринял ее без колебаний.
     - Да, - кивнул Рейс. - Ну что ж, попробуем разобраться. Кого вы подозреваете?
     Джордж подался вперед - лицо свела судорога.
     - Все это так чудовищно. Если Розмари была убита, значит, один из сидящих за столом людей, один из наших друзей, является ее убийцей. Никто больше не приближался к столу.
     - А официанты? Кто разливал вино?
     - Чарлз, главный официант "Люксембурга". Вы ведь знаете Чарлза.
     Рейс не отрицал сказанного. Чарлза знали все. Мысль, будто бы Чарлз мог сознательно отравить клиента, казалась совершенно нелепой.
     - А обслуживал нас Джузеппе. Мы хорошо знаем Джузеппе... Я знаю его много лет. Он всегда меня обслуживает. Очаровательный маленький весельчак.
     - Итак, мы прибыли на банкет. Кто там присутствовал?
     - Стефан Фаррадей, член парламента. Его жена леди Александра Фаррадей. Мой секретарь Руфь Лессинг. Один парень по имени Антони Браун. Ирис - сестра Розмари и я. Всего семь человек. С вами должно было быть восемь. Когда вы отказались, мы в последнюю минуту не смогли подыскать подходящего человека.
     - Ясно. Ну что ж, Бартон, кто, как вы предполагаете мог это сделать?
     - Не знаю! - закричал Джордж. - Я сказал вам, не знаю. Если бы я мог только предположить...
     - Прекрасно... прекрасно... Мне подумалось, что у вас могли быть определенные подозрения. Впрочем, в подозрениях недостатка не будет. Как вы сидели - начиная с вас?
     - Справа от меня - Сандра Фаррадей. С ней рядом - Антони Браун. Потом Розмари. Потом Стефан Фаррадей, Ирис и слева от меня Руфь Лессинг.
     - Ясно. А ваша жена в тот вечер, до того, уже пила шампанское?
     - Да. Бокалы наполнялись несколько раз. Все случилось во время кабаре. Стоял страшный шум - выступал один из негритянских ансамблей, и мы все были увлечены представлением. Она упала на стол, и вслед за этим загорелся свет. Может быть, она вскрикнула... или забилась в конвульсиях... но никто ничего не слышал. Врач сказал, что смерть наступила практически мгновенно. Бог милостив.
     - Да, именно так. Ну что ж, Бартон, при поверхностном рассмотрении все совершенно очевидно.
     - Вы имеете в виду...
     - Разумеется, Стефана Фаррадея. Он сидел по правую руку от нее. Ее бокал с шампанским находился возле его левой руки. Легче всего положить яд, когда погасили огни, а внимание присутствующих было устремлено на сцену. Ни у кого другого не было такой благоприятной возможности. Я хорошо знаю, какие в "Люксембурге" столы. Они круглые и занимают значительную площадь - сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог бы дотянуться через стол, не будучи замеченным даже в темноте. То же самое можно сказать про парня слева от Розмари. Чтобы положить что-то в ее бокал, он должен был перегнуться через нее. Существует и другая возможность, но давайте сначала займемся первой. По какой причине Стефану Фаррадею, члену парламента, хотелось разделаться с вашей женой?
     Сдавленным голосом Джордж сказал:
     - Они... они были довольно близкими друзьями. Если... если Розмари, например, отвергла его, у него могло появиться желание ей отомстить.
     - Весьма театрально. Это единственный мотив, который вы можете предположить?
     Рейс внимательно на него посмотрел.
     - Давайте разберем возможность номер два: одна из женщин.
     - Почему женщин?
     - Дорогой Джордж, не упустили ли вы, что в компании было семь человек. Четыре женщины и трое мужчин, и, вероятно, раз или два в течение вечера, когда танцевали три пары, одна женщина сидела у стола в одиночестве? Вы все время танцевали?
     - Да.
     - Хорошо. Не припомните ли, кому до кабаре приходилось одной оставаться у стола?
     Джордж на минуту задумался.
     - Кажется, помню, последней оставалась Ирис, а до нее Руфь.
     - Вы помните, когда ваша жена выпила последний бокал шампанского?
     - Дайте сообразить... она танцевала с Брауном. Помню, она вернулась к столу и сказала, что немного утомилась - он отменный танцор. Тогда же она выпила вина. Минуту спустя заиграли вальс - она танцевала со мной. Вальс - единственный танец, который доставляет мне удовольствие. Фаррадей танцевал с Руфью, а леди Александра с Брауном. Ирис сидела одна. Сразу же вслед за этим началось кабаре.
     - Тогда давайте ей и займемся. Ирис полагалось какое-то наследство в случае смерти вашей жены?
     Джордж раскрыл рот от изумления.
     - Дорогой Рейс... не ерундите. Ирис всего-навсего ребенок, школьница.
     - Я знал двух школьниц, совершивших убийство.
     - Но Ирис! Она так любила Розмари.
     - Не кипятитесь, Бартон. Она имела возможность убить Розмари. Я хочу знать, имела ли она для этого причину. Кажется, ваша жена была довольно богатой женщиной. К кому перешли ее деньги - к вам?
     - Нет, они перешли к Ирис - на правах опеки. Он дал необходимые разъяснения, которые Рейс внимательно выслушал.
     - Забавная ситуация. Богатая сестра и бедная сестра. Тут многие девушки посчитали бы себя ущемленными.
     - Но только не Ирис.
     - Возможно - но у нее был совершенно определенный мотив. Намотаем это себе на ус. У кого еще могли быть мотивы?
     - Ни у кого - абсолютно ни у кого. Уверен, у Розмари не было ни единого врага. Я этим специально занимался... спрашивал... пытался выяснить. Я даже снял дом рядом с Фаррадеями, чтобы...
     Он замолчал. Рейс взял свою трубку и начал ее вычищать.
     - Мой юный Джордж, не лучше ли будет, если вы мне все подробно расскажете?
     - Что вы имеете в виду?
     - Вы что-то утаиваете - это и за версту видно. Ваше право охранять репутацию жены... Вы пытаетесь выяснить, была она убита или нет, и если это имеет для вас значение - тогда выкладывайте все начистоту.
     Наступило молчание.
     - Хорошо, - сдавленным голосом сказал Джордж. - Вы правы.
     - У вас есть основания считать, что ваша жена имела любовника, да?
     - Да.
     - Стефан Фаррадей?
     - Не знаю! Клянусь вам, не знаю! Может быть, он, а может быть, и Браун. Поди разберись. Черт побери.
     - Скажите, а что вам известно об этом Антони Брауне? Забавно, кажется, я слышал это имя.
     - Не знаю о нем ничего. И никто ничего о нем не знает. Симпатичный весельчак - вот и все, что о нем известно. Полагаю, что он американец, но говорит он без акцента.
     - Хм, может быть, посольство что-нибудь выяснит? Не предполагаете - какое?
     - Нет... нет. Рейс, я должен вам рассказать. Она написала письмо... я... я потом осмотрел промокательную бумагу. Это... Это, бесспорно, любовное письмо. Но там не было имени.
     Рейс старательно отвел в сторону глаза.
     - Ну что ж, это уже кое о чем говорит. Леди Александра, например, - она бы не потерпела, если бы ее муж завел интригу с вашей женой. У нее нюх на такие дела. Такая женщина при случае и убить может. Подведем итог. Таинственный Браун, Фаррадей и его жена, юная Ирис Марло. А что скажете о другой женщине, о Руфь Лессинг?
     - Руфь к этому совсем не имеет отношения. По крайней мере, у нее-то не было никаких оснований.
     - Что это за девушка?
     - Превосходная девушка, - с энтузиазмом проговорил Джордж. - Практически член семьи. Моя правая рука - никого так высоко не ценю, как ее, и абсолютно ей доверяю.
     - Вы любите ее, - произнес Рейс, задумчиво посмотрев на него.
     - Я к ней очень хорошо отношусь. Эта девушка, Рейс, сущее золото. Я всецело полагаюсь на нее. Преданнейшее и милейшее на свете создание.
     Рейс пробормотал что-то вроде "хм-гм" и оставил этот вопрос. Джордж не уловил в его поведении никаких признаков, показывавших, что он мысленно приписал неизвестной ему Руфи Лессинг вполне определенные мотивы. Не составляло труда предположить, что это "милейшее на свете создание" имело весьма веские основания желать, чтобы миссис Бартон поскорее убрались на тот свет.
     Обо всем этом он умолчал и любезно спросил:
     - Полагаю, Джордж, вам приходило в голову, что и вы сами имели для этого весьма основательные мотивы.
     - Я? - изумился Джордж.
     - А что, припомните Отелло и Дездемону.
     - Ах так... Но у меня с Розмари все было иначе. Я боготворил ее, разумеется, знал, что всякое может произойти, - я был обречен на страдание. Не скажу, что она меня не любила - любила. Она очень любила меня, всегда была нежна. Но, ясное дело, я достаточно скучен, от этого никуда не денешься. В наших отношениях, знаете, не было ничего романтического. Во всяком случае, женившись, я отдавал себе отчет, что жизнь моя будет не сахарная. И она, добрая душа, предупреждала меня. Разумеется, когда это случилось, я был взбешен, но предположить, чтобы по моей воле хоть волосок упал с ее головы. - Он замолчал, а потом продолжал уже иным тоном:
     - Во всяком случае, если бы я что и натворил - к чему бы мне ворошить старое? Заключение о самоубийстве вынесено, все утряслось и закончилось. Это было бы безумием.
     - Полнейшим. Вот почему мои подозрения в отношении вас, дружище, недостаточно серьезные. Будь вы убийца и получив парочку таких писем, вы преспокойно уничтожили бы их и никому ничего не сказали. И потому я прихожу к мысли, что это самая интересная деталь во всем деле. Кто написал эти письма?
     - А? - Джордж выглядел совершенно растерянным. - Не имею ни малейшего представления.
     - Этот момент, кажется, вас не интересует. Зато он интересует меня. И поэтому я прежде всего задам вам этот вопрос. Следует предположить, я в этом не сомневаюсь, что они не были написаны убийцей. Зачем ему портить собственную игру, когда, как вы выразились, все утряслось и самоубийство всеми признано? Тогда кто же их написал? Кто он, заинтересованный в разжигании затухающего огня?
     - Слуги? - нерешительно предположил Джордж.
     - Возможно. Если так, то какие слуги и что они знают? У Розмари была горничная, которой она доверяла?
     Джордж покачал головой.
     - Нет. Тогда мы имели кухарку - миссис Паунд, она и сейчас у нас, и двух горничных. Обе уволились. Они долго у нас не жили.
     - Ну что ж, Бартон, если вам требуется мой совет, то я бы все тщательно обдумал. С одной стороны, Розмари нет, это факт. Ее не вернешь, что бы вы ни делали. Если самоубийство не особенно подтверждается, то менее того подтверждена очевидность убийства. Предположим, Розмари была убита. Вы в самом деле хотите все переворошить? С этим связана весьма неприятная огласка, публичная стирка грязного белья, любовные интриги вашей жены станут достоянием общественности...
     Джордж вздохнул. Злобно сказал:
     - И вы советуете, чтобы я позволил какой-то свинье выпутаться из этой истории? Этот вонючий Фаррадей с его напыщенными речами и головокружительной карьерой, возможно, всего-навсего трусливый убийца.
     - Я только хочу, чтобы вы ясно представили себе все возможные последствия.
     - Я хочу знать правду.
     - Очень хорошо. В таком случае я пошел бы с этими письмами в полицию. Возможно, им без труда удастся выяснить, кто их написал и что этому автору известно. Только помните, раз вы с ними свяжетесь, легко от них не отделаетесь.
     - Я не пойду в полицию. Поэтому-то я и пригласил вас. Я собираюсь подстроить убийце ловушку.
     - Боже, что вы затеяли?
     - Слушайте, Рейс. Я собираюсь пригласить в "Люксембург" гостей. Хочу, чтобы вы были. Все те же самые - Фаррадей, Антони Браун, Руфь, Ирис, я. Я все продумал.
     - Что вы собираетесь делать? Джордж ухмыльнулся.
     - Это мой секрет. Если бы я заранее разболтал кому бы то ни было - даже вам, все было бы испорчено. Я хочу, чтобы вы пришли в полном неведении - увидите, что произойдет.
     Рейс подался вперед. Голос стал неожиданно резким.
     - Не нравится мне это, Джордж. Театральщина, взятая из книг, пользы не приносит. Идите в полицию. Они знают в таких делах толк. Не стоит заниматься самодеятельностью.
     - Поэтому-то я и хочу, чтобы вы там были. Вы - не любитель.
     - Мой дорогой! Только потому, что я когда-то работал на MI-5? И тем не менее вы предпочитаете держать меня в неведении.
     - Это необходимо. Рейс покачал головой.
     - Жаль. Я отказываюсь. Я не одобряю ваш план и не хочу принимать в нем участия. Брось все, Джордж.
     - Не брошу. Я все продумал.
     - Не упрямьтесь, черт побери. Я смыслю чуточку больше в таких спектаклях, чем вы. Не нравится мне эта затея. Не будет от нее проку. Более того - она опасна. Вы об этом подумали?
     - Для кого-то она, безусловно, будет опасной. Рейс вздохнул.
     - Вы сами не ведаете, что творите. Только потом не говорите, что я вас не предостерегал. И последний раз умоляю вас, откажитесь от этой сумасбродной мысли.
     Джордж лишь покачал головой.
     
     5
     
     Утро первого ноября было сырым и мрачным. В столовой в доме на Эльвестон Сквер было так темно, что во время завтрака потребовалось зажечь свет.
     Ирис, вопреки своей привычке, спустилась вниз. Она сидела бледная как приведение, бесцельно перекладывая на тарелке кусок. Джордж нервно шелестел "Тайме", а на противоположном конце стола Люцилла Дрейк орошала слезами платок.
     - Чую, мой дорогой мальчик совершит что-то непоправимое. Он такой чуткий - он никогда бы не сказал, что дело идет о жизни и смерти, если бы это было не так.
     Прошелестев газетой, Джордж бросил.
     - Не беспокойтесь, Люцилла. Я уже сказал, я все выясню.
     - Знаю, дорогой Джордж, вы всегда так добры. Но сердце мое неспокойно, маленькая задержка - и произойдет непоправимое. Ведь все эти справки, которые вы наводите, - они же требуют времени.
     - Ничего, мы их поторопим.
     - Он просит: "Не откладывай ни на секунду". А до завтрашнего дня пройдет не секунда, а целые сутки. Я себе не прощу, если с ребенком что-нибудь случится.
     - Не случится. - Джордж отхлебнул кофе.
     - И еще эти мои конвертируемые облигации...
     - Послушайте, Люцилла, предоставьте все это мне.
     - Не волнуйтесь, тетушка Люцилла, - вставила Ирис. - Джордж все уладит. К тому же не впервые это случается.
     - Давно уже такого не бывало. ("Три месяца", - уточнил Джордж.) С тех пор, когда бедного ребенка надули оказавшиеся мошенниками приятели с этой ужасной фермой.
     Джордж вытер салфеткой усы, поднялся и, перед тем как - выйти из комнаты, добродушно потрепал миссис Дрейк по спине.
     - Выше голову, дорогая. Я попрошу Руфь немедленно послать телеграмму.
     Едва он вышел в коридор, как к нему присоединилась Ирис.
     - Джордж, не лучше ли отложить сегодняшнюю вечеринку? Тетушка Люцилла так расстроена. Может быть, останемся с ней дома?
     - Разумеется, нет! - Розовое лицо Джорджа побагровело. - Что, позволить этому наглому вымогателю, черт бы его взял, портить нам жизнь? Это шантаж - самый настоящий шантаж, вот что это такое. Будь моя воля, не дал бы ему ни гроша.
     - Если бы тетушка Люцилла позволила.
     - Люцилла - дура от рождения. Эти бабы, рожающие детей, когда им перевалило за сорок, теряют последние остатки разума. С пеленок портят собственных выродков, угождая всем их прихотям. Если бы юному Виктору когда-нибудь предоставили самому выпутываться из разных неурядиц, может быть, это и сделало бы из него человека. Не спорь, Ирис. До вечера что-нибудь изобрету, чтобы Люцилла могла спокойно уснуть В крайнем случае, возьмем ее с собой.
     - O, нет, рестораны она не переносит - она там клюет носом. Духота и прокуренный воздух вызывают у нее астму.
     - Знаю. Я пошутил. Пойди и подбодри ее. Скажи ей, что все утрясется.
     Он повернулся и направился к выходу. Ирис медленно побрела обратно в столовую. Зазвонил телефон, она подошла к нему.
     - Алло - кто? - Бледное, безжизненное лицо расцвело от удовольствия.
     - Антони!
     - Антони собственной персоной. Звонил тебе вчера и не мог дозвониться. Признайся, это ты обработала Джорджа?
     - О чем ты?
     - Видишь ли, Джордж очень настойчиво, приглашал меня сегодня на какую-то вечеринку. Совершенно непохоже на его обычное "руки долой от моей дражайшей подопечной!" Он так настаивал, что не прийти нельзя. Я подумал, не результат ли это каких-то твоих тактических уловок.
     - Нет... нет... я к этому не имею никакого отношения - Значит, он сам переменил гнев на милость?
     - Не совсем. Это...
     - Алло... куда ты подевалась?
     - Нет, я слушаю.
     - Ты что-то сказала. В чем дело, дорогая? Слышу в телефоне, как ты вздыхаешь. Что-то случилось?
     - Нет... ничего. Завтра я воспряну. Завтра все будет хорошо.
     - Какая трогательная вера. Разве не говорится "Завтра не наступает"?
     - Не наступает.
     - Ирис... в чем же все-таки дело?
     - Нет, ничего. Я не могу тебе сказать. Я обещала, понимаешь?
     - Скажи мне, моя радость.
     - Нет... я действительно не могу. Антони, может, ты мне что-нибудь скажешь?
     - Если бы я знал что.
     - Ты... когда-нибудь любил Розмари? Мгновенная пауза, затем смех.
     - Ах, вот в чем дело. Да, Ирис, чуточку был влюблен. Ты же знаешь, она была неотразима. И вот однажды и беседовал с ней и увидел тебя, спускающуюся по лестнице, - и в ту же минуту все закончилось, как ветром сдуло. Ты одна на всем свете осталась. Вот тебе вся правда... Не принимай это близко к сердцу. Ведь даже у Ромео была Розалинда, прежде чем его покорила Джульетта.
     - Спасибо, Антони. Я рада.
     - Увидимся вечером. Твой день рождения, да?
     - На самом деле день рождения через неделю, но собираемся по этому поводу.
     - Ты не очень радуешься.
     - Нет.
     - Полагаю, Джордж знает, что делает, но мне кажется сумасбродной мысль собраться в том самом месте, где...
     - О, с тех пор я уже несколько раз была в "Люксембурге"... Я хотела сказать, после Розмари... ничего страшного.
     - Пусть так. Я приготовил тебе подарок. Ирис. Надеюсь, понравится. Au revoir "Прощай (франц.)".
     Он повесил трубку.
     Ирис вернулась к Люцилле спорить, уверять, убеждать.
     Джордж же, по прибытии в свой офис, сразу же вызвал Руфь Лессинг.
     При появлении ее, спокойной, улыбающейся, в элегантном черном костюме, его озабоченность немного прошла.
     - Доброе утро.
     - Доброе утро, Руфь. Опять неприятности. Взгляните.
     Она взяла протянутую им телеграмму. - Снова Виктор Дрейк! - Да, будь он проклят.
     Она задумалась, вертела телеграмму в руках. "Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина..." - как отчетливо все это вспомнилось ей. "Словно вчера..." - подумала Руфь. Голос Джорджа вывел ее из оцепенения. - Примерно год назад мы спровадили его? Она задумалась.
     - Да. Действительно, это было двадцать девятого октября.
     - Вы удивительная девушка. Какая память!
     Ей подумалось, что у нее были более веские причины запомнить этот день, чем он предполагает. Вспомнились беззаботный голос Розмари в телефоне и мысль, что она ненавидит жену своего шефа.
     - Полагаю, нам повезло, - сказал Джордж, - что он столь продолжительное время не показывается нам на глаза. Хотя на прошлой неделе пришлось все же выбросить пятьдесят фунтов.
     - Триста фунтов в наши дни не маленькие деньги.
     - Да. Но он их и не получит. Нужно, как обычно, все разузнать.
     - Я свяжусь с мистером Огилви.
     Александр Огилви, их агент в Буэнос-Айресе, был рассудительным, практичным шотландцем.
     - Да. Немедленно телеграфируйте. Мать Виктора в своем обычном репертуаре. Типичная истерия. С сегодняшним вечером могут возникнуть осложнения.
     - Вы хотите, чтобы я с ней посидела?
     - Нет, - он решительно запротестовал. - Нет, разумеется. Вы должны быть там. Без вас я не обойдусь, Руфь. - Он взял ее за руку. - Добрая вы душа.
     - Я совсем не такая уж добрая. Она улыбнулась и затем предложила:
     - Не лучше ли связаться по телефону с мистером Огилви? К вечеру мы могли бы все выяснить.
     - Хорошая мысль. Расходы себя оправдают.
     - Я займусь этим немедленно.
     Мягким движением она высвободила свою руку и вышла.
     Джордж занялся делами, ожидающими его внимания.
     В половине первого он вышел и взял такси до "Люксембурга".
     Чарлз, известный всем метрдотель, вышел навстречу ему, важно наклонив голову и приветливо улыбаясь.
     - Доброе, утро, мистер Бартон.
     - Доброе утро, Чарлз. Все готово к вечеру?
     - Я думаю, вы останетесь довольны, сэр.
     - Тот же самый стол?
     - В сводчатом зале, посередине. Правильно?
     - Да. И, вы поняли, я хочу, чтобы столы не очень тесно стояли?
     - Все сделано.
     - Вы принесли... розмарин?
     - Да, мистер Бартон. Боюсь, он не очень декоративен. Не желали бы добавить немного красных ягод... или, скажем, несколько хризантем?
     - Нет, нет, только розмарин.
     - Хорошо, сэр. Вы хотели бы посмотреть меню? Джузеппе!
     Чарлз щелкнул пальцами, и перед ним предстал улыбающийся маленький пожилой итальянец.
     - Меню для мистера Бартона. Появилось меню.
     Устрицы, бульон, рыба по-люксембургски, шотландская куропатка, печень цыпленка в беконе.
     Джордж равнодушным взглядом пробежал по этому перечню.
     - Да, да, превосходно.
     Он возвратил меню, Чарлз проводил его до дверей. Слегка понизив голос, он пробормотал:
     - Можно мне выразить нашу признательность, мистер Бартон, за то, что... хм... вы снова оказали нам честь?
     Улыбка, страшная, как оскал покойника, появилась на лице Джорджа. Он ответил:
     - Прошлое следует забыть - ведь мы живем настоящим.
     - Справедливо, мистер Бартон. Если б вы знали, как тогда мы были все потрясены и опечалены... Я уверен, я надеюсь, что мадемуазель останется довольна своим днем рождения, все будет на высшем уровне.
     Изящно поклонившись, Чарлз отошел в сторону и тут же с проворностью стрекозы набросился на одного из официантов, который, сервируя стол у окна, допустил незначительную оплошность.
     Джордж с застывшей на губах улыбкой вышел на улицу. Он не был столь уж чувствительным человеком, чтобы питать к "Люксембургу" особую симпатию. Помимо всего, "Люксембург" не виноват, что Розмари захотела там покончить с собой или какой-то неизвестный решил ее там убить. "Люксембургу" решительно не повезло. Но как и многие одержимые люди, Джордж не мог расстаться с мыслью, которая преследовала его.
     Он позавтракал в клубе, а потом направился на собрание директоров.
     По пути в офис он зашел в телефонную будку и набрал номер Мейды Вейле. Вышел, облегченно вздохнув. Все Шло по плану.
     Он возвратился в офис. Сразу же появилась Руфь.
     - По поводу Виктора Дрейка. - Да?
     - Боюсь, дело скверное. Возможен уголовный процесс. Он в течение значительного времени прикарманивал деньги одной фирмы.
     - Это сказал Огилви?
     - Да. Я утром связалась с ним, и он позвонил нам десять минут назад. Сообщил, что Виктор ведет себя весьма нагло.
     - Так и должно было быть!
     - Он утверждает, что дело замнут, если деньги будут возвращены. Мистер Огилви встретился с главным партнером фирмы и, кажется, все уладил. Сумма, из-за которой идет спор, сто шестьдесят пять фунтов.
     - Итак, маэстро Виктор надеется прикарманить на этой афере сто тридцать пять фунтов наличными.
     - Именно так.
     - Ну что ж, во всяком случае, и эту сумму мы урежем, - проговорил Джордж с довольной ухмылкой.
     - Я попросила мистера Огилви действовать и уладить вопрос. Правильно?
     - Лично я был бы рад увидеть этого мошенника в тюрьме - но об его матери тоже следует подумать. Глупа - а все-таки родная душа. Итак, маэстро Виктор, как всегда, выигрывает.
     - Какой вы хороший, - сказала Руфь.
     - Я?
     - Я думаю, вы - самый лучший человек на свете. Он был тронут. Польщен и смущен одновременно.
     В каком-то порыве взял и поцеловал ее руку.
     - Дорогая Руфь! Мой дорогой и самый лучший товарищ. Что бы я делал без вас?
     Они стояли очень близко друг подле друга.
     Она подумала: "Я могла бы быть с ним счастлива. Я могла бы осчастливить его. Если бы только..." Он подумал: "Не последовать ли совету Рейса? Не бросить ли всю эту затею? Не будет ли это разумнее всего?" Нерешительность попорхала над ним и улетела. Он сказал:
     - Девять тридцать в "Люксембурге".
     
     6
     
     Собрались все.
     Джордж вздохнул с облегчением. Он боялся, что в самый последний момент кто-нибудь юркнет в кусты - но все были на месте.
     Стефан Фаррадей - высокий, чопорный, со слегка напыщенными манерами. Сандра Фаррадей - в строгом черном бархатном платье, на шее изумруды. Вне всякого сомнения, эта женщина получила отменное воспитание. Она держалась совершенно естественно, может быть, была немного более слащава, чем обычно. Руфь - также в черном, но без всяких украшений, если не считать дорогих сережек. Черные гладкие волосы аккуратно причесаны, руки и шея белые, как снег, - белее, чем у всех остальных женщин. Руфь вынуждена работать, ей некогда нежиться на солнышке. Его и ее глаза встретились, она увидела в них озабоченность и ободряюще улыбнулась. Сердце его подпрыгнуло. Преданная Руфь. Рядом с ним - Ирис, необычайно молчаливая. Единственная из всех, она выказывала беспокойство по поводу этого необычного сборища. Она была бледна, в какой-то мере ей это шло, придавая мрачному лицу несколько возвышенную красоту. На ней было длинное простое платье цвета зеленой листвы. Последним появился Антони Браун. Джорджу показалось, что он вошел проворной крадущейся походкой дикого зверя - может быть, пантеры или леопарда. Этот парень не был в полном смысле слова цивилизованным.
     Все собрались - и оказались в расставленной Джорджем ловушке. Можно начинать игру...
     Выпили коктейли. Потом поднялись и, минуя арку, прошли в зал. Танцующие пары, негромкая негритянская музыка, снующие официанты.
     Подошел Чарлз и, улыбаясь, провел их к столу. Он находился в самом конце ресторана. В уютном сводчатом зале помещались три стола - посредине большой и с обеих сторон два маленьких, на двоих. За одним сидел желтолицый пожилой иностранец с роскошной блондинкой, за другим худенький мальчик с девушкой. Средний стол был оставлен для Бартона.
     Джордж на правах хозяина рассаживал гостей.
     - Сандра, не сядете ли вы здесь справа от меня? Рядом с вами - Браун. Ирис, дорогая, это твой праздник.
     Ты должна сидеть возле меня, далее вы, Фаррадей. Потом вы, Руфь.
     Он замолчал - между Руфью и Антони оказалось свободное кресло, стол был сервирован на семерых.
     - Мой друг Рейс, возможно, немного задержится. Сказал, чтобы мы не ждали его. Он присоединится позднее. Мне бы хотелось познакомить вас всех с ним - замечательный парень, исколесил чуть ли не весь свет и может рассказать много интересного.
     Ирис, усаживаясь, почувствовала досаду. Джордж специально посадил ее отдельно от Антони. Руфь должна была сидеть на ее месте, возле хозяина. Значит, Джордж по-прежнему не любит Антони и не доверяет ему.
     Она украдкой взглянула на него. Антони нахмурился. На нее не смотрел. Искоса бросил взгляд на пустое кресло возле себя, сказал:
     - Рад, что будет еще один мужчина, Бартон. Возможно, мне придется пораньше уйти. Дело не терпит отлагательств. Случайно встретил здесь одного знакомого.
     Джордж улыбнулся:
     - Деловые свидания в свободное время? Вы слишком молоды для этого, Браун. А чем вы все-таки занимаетесь?
     Последовала томительная пауза. После продолжительного раздумья Антони холодно ответил:
     - Организую преступления, Бартон. Обычно я всегда так отвечаю, когда меня об этом спрашивают. Устраиваю грабежи. Разрабатываю воровские операции. Приходится со многими встречаться, договариваться.
     Сандра рассмеялась.
     - Вы имеете какое-то отношение к производству оружия, не так ли, мистер Браун? В наше время фабриканты оружия самые страшные преступники.
     Ирис заметила промелькнувшую во взгляде Антони растерянность. Он шутливо сказал:
     - Не выдавайте меня, леди Александра, дело совершенно секретное. Повсюду иностранные шпионы. Не будем столь легкомысленны.
     Он с нарочитой серьезностью покачал головой.
     Официант забрал блюда с устрицами. Стефан спросил Ирис, не хочет ли она потанцевать.
     Вскоре все уже танцевали. Напряженность рассеялась.
     Наступила очередь Ирис танцевать с Антони.
     Она сказала:
     - Джордж поступил отвратительно, не позволив нам сидеть вместе.
     - Он поступил замечательно. Когда ты сидишь по другую сторону стола, я могу все время тобой любоваться.
     - Ты в самом деле должен будешь уйти?
     - Должен. - Вдруг он спросил:
     - Ты знала, что придет полковник Рейс?
     - Не имела ни малейшего представления.
     - Тогда это довольно странно.
     - Ты его знаешь? О, да, ты на днях это говорил. Что он за человек?
     - Никто толком не знает.
     Они возвратились к столу. Празднество продолжалось. Рассеявшаяся было напряженность постепенно снова сгустилась. За столом царило напряженное ожидание. Лишь хозяин казался веселым и беспечным.
     Ирис заметила, как он украдкой посмотрел на часы.
     Раздалась барабанная дробь - погас свет. В зале образовалась сцена. Кресла сдвинули немного назад и в стороны. На площадке, пританцовывая, появились трое мужчин и три девушки. Их сопровождал человек, обладающий талантом издавать различные звуки: поезда, парового двигателя, самолета, швейной машины, мычания коров. Он имел успех. Его сменили Ленни и Фло с показательным танцем, больше напоминавшим гимнастическое выступление. Снова аплодисменты. Затем появился ансамбль "Люксембург-6". Загорелся свет.
     Все замигали.
     Над столом, казалось, пронеслась волна неожиданного облегчения. Было такое состояние, будто миновало нечто ужасное, чего все подсознательно ожидали и боялись. Подавленные воспоминаниями, они опасались, когда загорится свет, обнаружить распростертое на столе мертвое тело. Прошлое, не сделавшись настоящим, растворилось в воспоминаниях. Исчезла тень близкой трагедии.
     Сандра с облегчением повернулась к Антони. Стефан наблюдал, как подались друг к другу Ирис с Руфью. Лишь Джордж неподвижно сидел в своем кресле, не отводя глаз от стоящего напротив него пустого стула.
     Ирис легким толчком вывела его из оцепенения.
     - Очнись, Джордж. Пойдем потанцуем. Ты еще не танцевал со мной.
     Он встал. Улыбнувшись ей, поднял бокал.
     - Сначала выпьем за юную леди, чей день рождения мы сегодня празднуем. Ирис, пусть ничто никогда не омрачит твою жизнь!
     Смеясь, выпили, пошли танцевать. Джордж и Ирис, Стефан и Руфь, Антони и Сандра.
     Звучала веселая джазовая музыка.
     Вернулись все вместе, смеясь и разговаривая. Сели.
     Неожиданно Джордж подался вперед.
     - Я хочу вас кое о чем попросить. Год назад, так примерно, мы присутствовали здесь на вечере, который завершился трагедией. Не стану печалить вас воспоминаниями, но мне не хочется, чтобы Розмари предали забвению. В честь ее - в память о ней я прошу вас выпить.
     Он поднял бокал. За ним послушно подняли бокалы остальные. На лицах застыло выражение вежливой покорности.
     Джордж сказал:
     - За Розмари, в память о ней. Бокалы приблизились к губам. Выпили.
     Прошло мгновение - и Джордж, подавшись вперед, рухнул в кресло, в неистовстве, задыхаясь, вскинул руки к горлу, лицо посинело.
     Агония длилась полторы минуты.
     
     
     Книга III
     
     ИРИС
     
     1
     
     Полковник Рейс отворил дверь Нью Скотланд Ярда. Он заполнил поданные ему бумаги и спустя несколько минут пожимал руку главного инспектора Кемпа в кабинете последнего.
     Они хорошо знали друг друга. Кемп теперь уже мало чем напоминал закаленного в боях ветерана старой закваски. В самом деле, с тех пор как они служили под Батлом, минуло много лет, и в его поведении, может, вопреки его желаниям, появилось множество свойственных пожилым людям причуд. Он давно питал страсть к резному дереву, но если под Батлом он предпочитал тик или дуб, то ныне главный инспектор Кемп явно симпатизировал более фешенебельным породам - скажем, красному дереву или добротному старомодному розовому дереву.
     - Хорошо, что вы позвонили нам, полковник, - сказал Кемп. - В данном деле мы можем оказать вам существенную помощь.
     - Кажется, дело попало в весьма надежные руки, - ответил Рейс.
     Кемп не стал возражать. Он охотно согласился, что к нему попадают лишь дела чрезвычайно деликатные, получившие широкую огласку и имеющие огромное общественное значение. Нахмурившись, он произнес:
     - Здесь затронуты интересы министра-координатора. Можете представить, какая требуется осторожность?
     Рейс кивнул. Он несколько раз встречался с леди Александрой Фаррадей. Способная, полная достоинства женщина, казалось невероятным, что она может быть вовлечена в какую-то скандальную историю. Ему приходилось слышать ее публичные выступления - они не блистали, но были ясными, обоснованными, отличались хорошим знанием вопроса и великолепной четкостью изложения.
     Она была одной из тех женщин, чья общественная жизнь полностью отражалась на страницах газет, а личная жизнь как бы не существовала, теряясь в недоступной постороннему глазу тиши семейного бытия.
     И все-таки, думал Рейс, у таких женщин есть своя, личная жизнь. Им знакомы отчаяние, любовь, приступы ревности. В порыве страсти они теряют самообладание и рискуют собой.
     Он задумчиво спросил:
     - Полагаете, она замешана, Кемп?
     - Леди Александра? А вы, сэр?
     - Не знаю. Но полагаю, что да. Или ее муж - притаившийся под крылышком министра-координатора.
     Спокойные зеленые, как морская вода, глаза главного инспектора пристально посмотрели в темные глаза Рейса.
     - Если кто-то из них совершил убийство, мы сделаем все возможное, чтобы привлечь его или ее к ответственности. Вам это известно. В нашей стране не существует ни страха перед убийцами, ни снисхождения к ним. Но мы должны располагать неопровержимыми доказательствами - таково требование закона.
     Рейс кивнул. Помолчав, он сказал:
     - Давайте попробуем разобраться.
     - Джордж Бартон умер от отравления цианидом - как и его жена год тому назад. Вы сказали, что присутствовали в ресторане?
     - Да. Бартон попросил меня прийти. Я отказался. Не нравилась мне эта затея. Я был против и старался его переубедить, говорил, что если у него есть какие-то сомнения по поводу смерти жены, пусть он обратится к сведущим людям, то есть к вам.
     Кемп кивнул:
     - Именно это и стоило ему сделать.
     - Он был поглощен какой-то сумасбродной идеей - расставить для убийц ловушку. Что это за ловушка, он мне не объяснил. Его разговоры настолько встревожили меня, что прошлым вечером я направился в "Люксембург" с единственной целью стать очевидцем события. Мой стол, насколько это возможно, стоял от них чуть поодаль-я не хотел, чтобы меня заметили. К сожалению, сказать вам мне нечего. Я не увидел ничего подозрительного. Кроме официантов и гостей, никто не подходил к их столу.
     - Да, - произнес Кемп, - арена поисков сужается. Согласны? Подозрение падает на кого-то из гостей или на официанта Джузеппе Бальцано. Сегодня утром я вызвал его - думаю, вам захочется побеседовать с ним, но не могу поверить, что он имеет какое-то отношение к делу. Двенадцать лет работает в "Люксембурге" - хорошая репутация, женат, трое детей, никаких замечаний.
     - Ну что ж, поговорим о приглашенных.
     - Да, присутствовали те же люди, что и в день смерти миссис Бартон.
     - Что вы хотите сказать, Кемп?
     - Думаю, эти два события бесспорно связаны между собой. Тогда этим делом занимался Адаме. Нельзя назвать этот случай типичным самоубийством, просто самоубийство явилось наиболее вероятным объяснением, к тому же отсутствовали непосредственные доказательства убийства. В результате было вынесено решение о самоубийстве. Для иных выводов у нас не было оснований. Как вы знаете, в нашей картотеке довольно много подобных случаев. Самоубийство под вопросом. Этот вопрос не для широкой публики, но мы-то о нем не забываем. И продолжаем потихоньку копаться. Иногда удается что-то выкопать - иногда нет. В этом деле не удалось.
     - Пока что.
     - Пока что. Кто-то известил мистера Бартона о том, что его жена была убита. Расчет был прост и, как известно, сработал. Не знаю, кто написал это письмо, вероятнее всего - убийца. Он рассчитывал напугать мистера Бартона и избавиться от него. Насколько я понимаю, дело обстояло именно так - вы согласны, надеюсь?
     - Да, в этой части ваши доводы вполне убедительны. Бог знает, что это была за ловушка - я обратил внимание, возле стола находился незанятый стул. Возможно, он был приготовлен для какого-то неожиданного свидетеля.
     Во всяком случае, стул стоял не случайно. Он должен был настолько встревожить убийцу, что он или она не стали бы дожидаться, пока ловушка захлопнется.
     - Итак, - проговорил Кемп, - у нас пять подозреваемых. Начнем с первой трагедии - со смерти миссис Бар-тон.
     - Сейчас вы твердо убеждены, что это было не самоубийство?
     - Последнее убийство об этом свидетельствует. Впрочем, думаю, вы не станете обвинять нас в том, что сравнительно недавно мы поддержали версию о самоубийстве как наиболее приемлемую. Для этого было достаточно оснований.
     - Вызванное инфлюэнцей депрессивное состояние? По не проницаемому лицу Кемпа пробежало подобие улыбки.
     - Эту версию выдвинуло следствие. Согласно медицинскому заключению, да и чувства родственников следовало пощадить. Обычная практика. Кроме того, нашлось неоконченное письмо к сестре с распоряжениями насчет ее личных вещей - значит, мысль покончить с собой вертелась у нее в голове. Депрессия налицо, я в этом не сомневаюсь, жаль ее, но в девяти случаях из десяти у женщин это связано с любовными неурядицами. У мужчин чаще всего с денежными затруднениями.
     - Значит, вам известно, что миссис Бартон имела любовника?
     - Да, мы это выяснили без затруднений. Все было тщательно замаскировано, но узнать правду не составило большого труда.
     - Стефан Фаррадей?
     - Да. Они обычно встречались в маленькой квартире на Ирлз Коурт Уэй. Это продолжалось более полугода. Допустим, они поссорились или, возможно, она надоела ему. Как бы то ни было, она не первая женщина, решившая покончить с собой в припадке отчаяния.
     - В ресторане с помощью цианистого калия?
     - Да - если бы ей хотелось поразить его неожиданным ударом, пусть, дескать, полюбуется. Некоторые люди любят театральные эффекты. По моим сведениям, она не очень-то дорожила их тайной - главным образом боялся разоблачения он.
     - Располагаете данными, будто его жене все было известно?
     - Насколько удалось выяснить, она ничего не знала.
     - Но она могла знать все, Кемп. Не такая она женщина, чтобы обнажать свою душу.
     - Возможно, обоих следует взять на заметку. Она могла совершить преступление из-за ревности. Он - ради своей карьеры. Развод все обнажил бы. Это был бы необычный процесс, противоречия в клане министра-координатора всплыли бы наружу.
     - А что вы думаете о девице-секретаре?
     - Не исключена эта возможность. Вероятно, она питала к Джорджу Бартону нежные чувства. Большую часть дня они проводили вместе, и есть предположение, что он был ей не безразличен. В самом деле, вчера одна из телефонисток показала нам, как Бартон держал Руфь Лессинг за руку и при этом говорил, что не представляет, как бы он жил без нее, а когда мисс Лессинг вышла из комнаты и застала ее врасплох, то она немедленно уволила эту девушку - дала ей денег на месяц вперед и велела убираться. Похоже, она приняла все это слишком близко к сердцу. Кроме того, сестре миссис Бартон также причиталась солидная сумма - этого тоже не следует забывать. Ребенок ребенком, но кто за нее поручится. И, наконец, миссис Бартон имела еще одного приятеля.
     - Так вам и это известно? Кемп медленно произнес:
     - До обидного мало, но и то, что известно, вызывает некоторые подозрения. Паспорт у него в порядке, Американское подданство, ничего предосудительного не установлено. Приехал сюда, остановился в "Клеридже", умудрился завести знакомство с лордом Дьюсбери,
     - Мошенник?
     - Вероятно. Дьюсбери, кажется, клюнул на удочку - попросил его остаться. И тут началось.
     - Производство оружия, - сказал Рейс. - На заводах Дьюсбери начались какие-то неполадки при испытаниях нового танка.
     - Да. Этот самый Браун отрекомендовался в качестве представителя фирм, производящих вооружение. И как только он там появился, вскоре начался саботаж - как раз в то самое время. Браун сшивался среди закадычных дружков Дьюсбери - Казалось, он искал связей со всеми, кто так или иначе имел отношение к фирмам, изготавливающим вооружение. И в результате началась всякая неразбериха, в которой он, по моему разумению, приложил руки. Раз или два на заводах произошли серьезные беспорядки, и это вскоре после того, как он там появился.
     - Интересная личность - мистер Антони Браун.
     - Да. Он щедро наделен обаянием и, очевидно, умеет извлекать из этого пользу.
     - А зачем ему понадобилась миссис Бартон? Ведь Джордж Бартон не имел никакого отношения к производству оружия?
     - Не имел. Но Браун, кажется, был в довольно близких отношениях с его женой и мог из этого кое-что извлечь. Ведь вам известно, полковник, милая женщина способна выведать у мужчины все, что угодно.
     Рейс кивнул, он понял: слова главного инспектора относились к Управлению контрразведки, которое он когда-то контролировал, и не были им восприняты как намек на его собственные упущения.
     После минутного раздумья он произнес:
     - Вы читали письма, которые получил Джордж Бар-тон?
     - Да. Их нашли прошлым вечером у него в доме в столе. Мисс Марло отыскала их для меня.
     - Знаете, Кемп, эти письма очень меня заинтересовали. Каково мнение эксперта?
     - Бумага дешевая, чернила обычные - отпечатки пальцев Джорджа Бартона и Ирис Марло. На конверте куча всяких неопознанных следов, видимо, почтовых работников и т. д. Письма написаны, как подтвердили эксперты, человеком довольно образованным и находящимся, в здравом уме.
     - Довольно образованным. Значит, не слугой?
     - Видимо, нет.
     - Тогда это становится еще более интересным.
     - Напрашивается вывод: кто-то что-то подозревал.
     - Неизвестный не обратился в полицию. Он хотел пробудить в Джордже подозрения и остаться при этом в тени. Все это весьма странно, Кемп. Возможно, он даже не сам это писал, да?
     - Мог и сам написать. Но зачем?
     - Кому-то захотелось представить самоубийство в виде убийства.
     - И выставить в качестве палача Стефана Фаррадея? Неплохая мысль. Немало потрудились для этого. Но дело в том, что у нас абсолютно нет против него никаких улик.
     - Ну, а по поводу цианида что скажете? Была найдена какая-нибудь упаковка?
     - Да. Внутри следы кристаллов цианида. Никаких отпечатков пальцев. Ясное дело, в детективных рассказах упаковка содержала бы все нужные улики. Заняться бы авторам этих детективных историй нашей повседневной работой. Тут бы они и убедились, что чаще всего никаких следов не остается и приходится отыскивать несуществующее.
     Рейс улыбнулся.
     - Метко подмечено, А вчера вечером тоже никаких видимых следов не осталось?
     - Именно этим я сегодня и продолжаю заниматься. Вчера я опросил всех присутствующих, затем с мисс Марло возвратился на Эльвестон Сквер и просмотрел стол и бумаги Бартона. Сегодня я опрошу очевидцев более обстоятельно. Допрошу и людей, находившихся за двумя другими столами в алькове...- Он перелистал какие-то бумаги. - Да, вот они. Джеральд Толлингтон - гренадер гвардейцев и достопочтенная Патриция Брайс-Вудворт. Юные жених и невеста. Бьюсь об заклад, они друг с друга глаз не сводили и до остального им дела не было. Мистер Педро Моралес, омерзительный коммивояжеришко из Мексики. У него даже белки глаз желтые. И мисс Кристина Шеннон - если речь не о деньгах, у нее язык прилипает к гортани Но сто к одному, что-нибудь они все-таки заметили. На всякий случай я запасся их именами и адресами. Начнем с этого бедняги, официанта Джузеппе. Он уже здесь. Сейчас я его приглашу.
     
     2
     
     Джузеппе Бальцано был человеком среднего возраста, с умным обезьяньим лицом. Он нервничал, и, по-видимому, не зря. Его английская речь отличалась достаточной резвостью, поскольку, как он объяснил, с шестнадцати лет проживал в этой стране и был женат на англичанке.
     Кемп относился к нему с ясной симпатией.
     - Итак, Джузеппе, давай послушаем, что ты об этом думаешь.
     - Скверная история, для меня особенно. Ведь я обслуживал этот стол. Я, а не кто иной, разливал вино. Люди скажут, что я обезумел и положил отраву в бокал с вином. Это не так, но люди так и скажут. Уже мистер Голдстейн говорит, что будет лучше, если я возьму на неделю отпуск, - чтобы люди ни о чем не спрашивали меня и не тыкали пальцами. Он справедливый человек, он знает, я не виновен, я проработал там много лет, он не уволит меня, как сделали бы другие хозяева. Мистер Чарлз тоже всегда был добрым, но для меня это огромное несчастье - я боюсь. Я спрашиваю себя: значит, у меня есть враг?
     - И как же, - деревянным голосом спросил Кемп, - есть?
     Печальное обезьянье лицо исказила улыбка. Джузеппе протянул руки.
     - У меня? На всем свете у меня нет никакого врага. Хороших друзей много, но врагов нет. Кемп хмыкнул.
     - Теперь насчет прошлого вечера. Расскажи мне про шампанское.
     - Пили Клико 1928 года очень хорошее и дорогое вино. Мистер Бартон любил такое, он любил добрую пищу и вина - все самое отменное.
     - Он заказал это вино заранее?
     - Да. Обо всем договорился с Чарлзом.
     - А что тебе известно насчет свободного места за столом?
     - Он об этом тоже договорился. Сказал Чарлзу и мне. Его должна была занять попозже одна молодая леди.
     - Молодая леди? - Рейс и Кемп переглянулись. - Ты ее знаешь?
     Джузеппе показал головой.
     - Нет, об этом мне ничего не известно. Она должна была прийти позже, вот и все, что я слышал.
     - Поговорим о вине. Много было бутылок?
     - Две бутылки и третья стояла наготове. Первую бутылку закончили довольно быстро. Вторую я открыл незадолго до кабаре. Я наполнил бокалы и поставил бутылку в ведерко со льдом.
     - Когда ты последний раз видел, как мистер Бартон пил из своего бокала?
     - Позвольте припомнить... Когда закончилось кабаре, пили за здоровье молодой леди. Был ее день рождения, насколько я понял. Потом они пошли танцевать. После этого, когда они возвратились, мистер Бартон выпивает, и через мгновение все произошло! Он умер.
     - Ты наполнял бокалы, пока они танцевали?
     - Нет, монсеньор. Они были наполнены, когда пили за мадемуазель, выпили немного, лишь несколько глотков. В бокалах оставалось еще достаточно вина.
     - Когда-нибудь кто-нибудь - безразлично кто - приближался к столу, пока они танцевали?
     - Ни одна душа, сэр. Я в этом уверен.
     - Все пошли танцевать одновременно? - Да.
     - И одновременно возвратились? Джузеппе закатил глаза, силясь припомнить.
     - Первым возвратился мистер Бартон с молодой леди. Он был полнее других и, как понимаете, много не танцевал. Потом подошел белокурый джентльмен, мистер Фаррадей, и молодая леди в черном. Леди Александра Фаррадей и смуглый джентльмен подошли последними.
     - Ты знаешь мистера Фаррадея и леди Александру?
     - Да, сэр. Я часто встречал их в "Люксембурге". Они очень приметные.
     - Теперь, Джузеппе, увидел бы ты, если б кто-то из них положил что-нибудь в бокал мистера Бартона?
     - Не скажу этого, сэр. Я обслуживаю два других стола в алькове и еще два в большом зале. Блюд много. Я не наблюдал за столом мистера Бартона. После кабаре почти все поднялись и начали танцевать, так что я в это время отдыхал - поэтому-то я и уверен, что никто не приближался к столу. Как только люди расселись, я сразу же занялся своим делом.
     Кемп кивнул.
     - Но, думаю, - продолжал Джузеппе, - было бы трудно сделать такое и остаться незамеченным. Мне кажется, что только сам мистер Бартон мог это сделать. А вы так не считаете, нет?
     Он вопросительно взглянул на полицейского.
     - Ты это сам придумал, а?
     - Разумеется, я ничего не знаю, но догадываюсь. Ровно год назад эта красивая леди, миссис Бартон, покончила с собой. Может быть, и мистер Бартон так убивался, что решил покончить с собой? Это было бы поэтично. Конечно, проку ресторану тут никакого, но джентльмен, который собирается с собой покончить, об этом не думает.
     Он нетерпеливо оглядел сидевших перед ним мужчин. Кемп покачал головой.
     - Все не так просто, - проговорил он.
     Он задал еще несколько вопросов и отпустил Джузеппе.
     Как только дверь затворилась, Рейс сказал:
     - Может быть, об этом-то как раз и стоило подумать?
     - Безутешный муж убивает себя в годовщину смерти жены! Правда, была не совсем годовщина, но это детали.
     - Это был День Всех Святых.
     - Именно. Да, может быть, эта мысль и заслуживала бы внимания, но как в таком случае объяснить происхождение писем и то обстоятельство, что мистер Бартон советовался с вами и показывал их Ирис Марло? Он взглянул на часы.
     - В двенадцать тридцать я должен быть в доме министра-координатора. Еще есть время, чтобы встретиться с людьми, сидевшими за соседними столиками. По крайней мере, с некоторыми из них. Полковник, вы пойдете со мной?
     
     3
     
     Мистер Моралес остановился в "Рице". В этот утренний час он выглядел весьма непривлекательно: небритый, налитые кровью глаза и прочие признаки тяжкого похмелья.
     Мистер Моралес был американцем и изъяснялся на каком-то немыслимом жаргоне. Несмотря на цепкую профессиональную память, его воспоминания о проведенном накануне вечере были весьма туманны.
     - Пошли с Крисси - эта крошка прошла огонь и воды! Она говорит, что хороший кабак. "Золотко мое, - говорю, - пойдем, куда скажешь". Кабак классный, спору нет - и знают, как тебя выпотрошить! Мне это обошлось почти в тридцать долларов. Джаз вот только паршивый - похоже, они играть не умеют.
     Воспоминания о прошедшем вечере настолько увлекли мистера Моралеса, что пришлось ему напомнить про стол, находившийся в середине алькова. И тут память ему изменила.
     - Там был стол и какие-то люди сидели. Не помню, как они выглядели. Я их и не разглядывал, пока этот парень не преставился. Сперва подумал, ему ликер не в то горло попал... Хотя одна из женщин запомнилась. Темная и, прямо скажу, обращает внимание.
     - Вы говорите о девушке в зеленом бархатном платье?
     - Нет, не о ней. Та дохлятина. А эта крошка была в черном и вся из себя такая...
     Ненасытный взор мистера Моралеса привлекла Руфь Лессинг.
     Он сморщил нос в знак своего восхищения.
     - Я наблюдал, как она танцует, и скажу вам, умеет танцевать, эта крошка. Я раз или два ей подмигнул, но она окинула меня ледяным взглядом - такими невидящими глазами умеют смотреть только у вас в Британии.
     Ничего более ценного из мистера Моралеса выжать не удалось, кроме откровенного признания, что к тому времени, как началось кабаре, он уже дошел до соответствующего уровня.
     Кемп его поблагодарил и приготовился распрощаться.
     - Завтра я отплываю в Нью-Йорк, - тоскливо проговорил Моралес. - Не угодно ли будет вам мое присутствие?
     - Благодарю вас, но не думаю, что ваши показания помогут следствию.
     - Понимаете, мне здесь нравится, и если дело связано с полицией, наша фирма возражать не станет. Когда полиция говорит вам останьтесь, вы должны остаться. Может быть, я что-нибудь вспомню, если пораскину мозгами.
     Но Кемп не клюнул на эту хитроумную приманку и вместе с Рейсом отправился на Брук Стрит, где их встретил раздраженный джентльмен, отец достопочтенной Патриции Брайс-Вудворт.
     Генерал лорд Вудворт принял их с нескрываемой неприязнью.
     Что за сумасшедшая мысль предполагать, будто бы его дочь - его дочь! - замешана в подобной истории? Если девочка не может пообедать со своим нареченным в ресторане, чтобы не сделаться объектом нападок со стороны детективов из Скотланд Ярда, то куда катится Англия? Она даже не знала этих людей... как их звали... Хаббард... Бартон? Какой-то парень из Сити или что-то в этом роде! Нужно быть более осмотрительным, когда выбираешь место для развлечений - "Люксембург" всегда пользовался хорошей репутацией, - но подобная история происходит там уже не впервые. Джеральд просто сглупил, приглашая туда Пат... В любом случае он не позволит травмировать и терроризировать свою дочь, подвергать ее перекрестному допросу, пока не переговорит с адвокатом. Он уже позвонил старому Андерсону из Линкольн Инн и попросил его...
     Здесь генерал неожиданно замолк и воззрился на Рейса.
     - Где-то я вас видел. Позвольте?
     Рейс ответил незамедлительно, его лицо озарилось улыбкой.
     - Баддарапур, двадцать третий год.
     - Боже! - воскликнул генерал. - Неужели это Джонни Рейс! Какое вы имеете отношение к этому спектаклю?
     Рейс улыбнулся.
     - Я пришел сюда, чтобы присутствовать при беседе главного инспектора Кемпа с вашей дочерью. Полагаю, для нее будет приятнее видеть его здесь, нежели быть вызванной в Скотланд Ярд. Думаю, мое присутствие не помешает.
     - О... хм... ну что ж, вы очень любезны, Рейс.
     В эту минуту отворилась дверь, вошла мисс Патриция Брайс-Вудворт и с присущими очень юному существу хладнокровием и независимостью вступила в разговор.
     - Хэллоу, - сказала она. - Вы из Скотланд Ярда, не так ли? Насчет вчерашнего происшествия? Ждала вас с нетерпением. Мой папа зануда. Не надо, папочка, тебе известно, что доктор сказал о твоем давлении. Не могу понять, зачем ты во все лезешь. Я приглашу этих инспекторов в свою комнату, а к тебе пошлю Уолтерса с виски и содовой.
     Генералом овладело неистовое желание выплеснуть все, что накопилось у него на душе, но он лишь промямлил:
     - Мой старый друг майор Рейс.
     После такого представления Патриция утратила к Рейсу всякий интерес, а лицо главного инспектора Кемпа озарила блаженная улыбка.
     С достоинством генеральской дочери она выпроводила их из комнаты и провела в свою гостиную. Когда они выходили, ее отец решительно закрыл двери своего кабинета.
     - Бедный папочка, - заметила она. - Он будет расстроен. Но он это переживет.
     Разговор отличался самым что ни на есть дружеским тоном и абсолютной безрезультатностью.
     - С ума можно сойти, - сказала Патриция. - Вероятно, мне больше уж никогда не придется стать свидетельницей убийства - ведь это же убийство? Газеты очень осторожны и неясны, но я сказала Джерри по телефону, что это, должно быть, убийство, а я даже не заметила!
     В ее голосе звучало неподдельное сожаление.
     Делалось очевидным, как мрачно и предсказал главный инспектор, что двое молодых, неделю назад помолвленных людей весь вечер не спускали друг с друга глаз и больше ничего вокруг себя не замечали.
     Патриция Брайс-Вудворт упорно говорила о каких-то несущественных подробностях и больше ничего сообщить не могла.
     - Сандра Фаррадей, как всегда, была очень нарядной. На ней было платье от Шипарелли.
     - Вы ее знаете? - спросил Рейс. Патриция покачала головой.
     - Несколько раз видела. Она кажется довольно нудной. Слишком напыщена, как и большинство политических деятелей.
     - А больше никого из них вы до этого не встречали?
     - Нет, никого - по крайней мере, не припомню. Думаю, я бы не обратила на Сандру Фаррадей внимания, не будь у нее платья от Шипарелли.
     - Увидите, - мрачно проговорил главный инспектор, когда они выходили из дома генерала Вудворта, - такой же подарок преподнесет нам и маэстро Толлингтон... Ну что ж, давайте попытаем счастья у Кристины Шеннон. Это будет наша, так сказать, последняя возможность.
     Мисс Шеннон, в полном соответствии с описаниями главного инспектора, оказалась белокурой красавицей. Красивые, тщательно причесанные волосы открывали нежное, наивное, как у ребенка, лицо.
     С мисс Шеннон, по утверждению инспектора Кемпа, трудно было о чем-нибудь поговорить, но живость ее взгляда и хитрость, притаившаяся в глубине больших голубых глаз, свидетельствовали, что ее бессловесность простирается лишь в интеллектуальных направлениях, а где речь касается грубой житейской прозы и особенно денег, там Кристина Шеннон маху не даст.
     Мужчин она приняла с исключительным радушием, предложила выпить, а когда те отказались, стала настойчиво угощать их сигаретами. Квартира у нее была маленькой и обставлена дешевой современной мебелью.
     - Я была бы очень рада, если б смогла вам помочь, инспектор. Спрашивайте меня, что пожелаете.
     Кемп начал с обычных вопросов, касающихся обстановки и поведения людей, сидевших за столом в центре зала.
     Кристина сразу же показала себя тонким и проницательным наблюдателем.
     - Нетрудно было увидеть - компания не слишком веселилась. Они словно все оцепенели. Мне искренне было жаль старичка - хозяина сборища. Он из себя выходил, стараясь их развлечь, бесился, как кошка на привязи,но льда растопить ему не удалось. Высокая женщина справа от него надулась, словно аршин проглотила, а девочка слева заметно была не в себе из-за того, что смуглого красавца посадили не с ней рядом, а напротив. Возле нее сидел блондин, похоже, он страдал расстройством желудка, ел - словно у него кусок в горле застревал. Его соседка без конца хлопотала и возилась с ним так, будто хотела через голову перепрыгнуть.
     - Мисс Шеннон, вы, кажется, заметили все до мельчайших подробностей, - сказал полковник Рейс.
     - Открою вам секрет. Мне самой было не слишком весело. Я провела с одним джентльменом три ночи подряд, и он мне порядочно надоел. Ему хотелось осмотреть весь Лондон - особенно места, имеющие репутацию, и, нужно сказать, он не скупился. Везде шампанское. Мы обошли "Компрадор", "Миль Флейерс" и наконец добрались до "Люксембурга". Замечу вам, он порезвился. Мне даже его как-то жаль стало. Но разговор с ним интересным не назовешь. Бесконечные истории про махинации, которые он обделывал где-то там в Мексике, и большинство из них я выслушала по три раза. И еще он без конца рассказывал о всех дамах, которых он познал и как они были от него без ума. Выслушивать подобное, согласитесь, утомительно, но Педро на это внимания не обращал, поэтому я только и делала, что ела и озиралась по сторонам.
     - Ну что ж, вы для нас просто находка, мисс Шеннон, - сказал главный инспектор. - Могу надеяться, что вам удалась заметить какие-то детали, которые помогут нам справиться с нашей задачей.
     Кристина покачала белокурой головкой.
     - Не представляю, кто укокошил старикашку, решительно не представляю. Он выпил шампанского, лицо его вдруг посинело, и он свалился.
     - Вы не помните, когда он последний раз до этого пил из своего бокала?
     Девушка задумалась, - Когда... да... сразу же после кабаре. Вспыхнул свет, он поднял бокал, что-то сказал, остальные тоже подняли бокалы. Наверное, он произнес тост.
     Инспектор кивнул.
     - А потом?
     - Потом заиграла музыка, они все поднялись и пошли танцевать, шумно двигали стульями, смеялись. Кажется, впервые за их столом повеселело. Удивительно, как шампанское сближает людей.
     - Они все пошли - у стола никто не остался? -Да.
     - И никто не дотрагивался до бокала мистера Бартона?
     - Абсолютно никто. - Она ответила без раздумий. - Я в этом совершенно уверена.
     - И никто - совершенно никто - не приближался к столу, пока их не было?
     - Никто - за исключением, разумеется, официанта. - Официанта? Какого официанта?
     - Один из этих юнцов с фартуком, лет шестнадцати. Не настоящий официант. Он помогал замухрышке, похожему на обезьяну - итальянцу, по-моему.
     Инспектор Кемп кивком головы подтвердил, что эта характеристика полностью соответствует внешности Джузеппе Бальцано.
     - И что он делал, этот юный официант? Наполнял бокалы?
     Кристина покачала головой.
     - О, нет. Он ни к чему на столе не прикасался. Просто подобрал вечернюю сумочку, которую одна из девушек обронила, когда они поднимались.
     - Чья это сумочка?
     На минуту-другую Кристина задумалась. Затем сказала:
     - Правильно. Сумочка девчонки - зеленая с золотом. У двух других женщин были черные сумочка.
     - И что официант сделал с этой сумочкой? Кристина удивилась.
     - Просто положил ее обратно на стол, вот и все.
     - Вы совершенно уверены, что он не притрагивался ни к одному из бокалов?
     Конечно. Он второпях сунул ее на стол и побежал, потому что один из официантов свистнул ему, чтобы он куда-то пошел и что-то принес, и тому надо было пошевеливаться.
     - И это был единственный случай, когда кто-то приближался к этому столу?
     - Именно так.
     - Но, разумеется, кто-то мог подойти к столу, и вы могли этого не заметить.
     Кристина решительно покачала головой.
     - Нет, совершенно уверена, что нет. Понимаете, Педро вызвали к телефону, и пока он не вернулся, я ничем не занималась, я только глядела по сторонам и скучала.
     Я все замечала, а с места, на котором я сидела, лучше всего был виден соседний стол. Рейс спросил:
     - Кто первым вернулся к столу?
     - Девушка в зеленом со стариком. Они уселись, затем подошли блондин и девушка в черном, за ними остальные важные особы и смуглый красавец. Отменный он был танцор. Когда все возвратились и официант начал подогревать на спиртовке блюдо, старик наклонился вперед, произнес свою речь, все снова подняли бокалы. И тут все произошло. - Кристина замолчала и весело добавила:
     - Ужасно, не правда ли? Я думала, это был удар. Моя тетя так же упала, когда с ней случился удар. Тут же возвратился Педро, и я сказала: "Смотри, Педро, у этого человека удар". А Педро спокойно ответил: "Он уже умер - уже умер, - все кончено" - и это было так ужасно. Я не могла отвести от него глаз. Страшно, когда в таком месте, как "Люксембург", кто-нибудь умирает. Не нравятся мне эти мексиканцы. Когда они напьются, они теряют человеческий облик, - не знаешь, какую гадость они могут выкинуть. - Она на мгновение задумалась и, посмотрев на нарядный браслет у себя на запястье, добавила:
     - А все-таки, должна сказать, они довольно великодушны.
     Кемп незаметно отвлек ее от рассуждений о невзгодах и доходах одинокой девушки и заставил еще раз повторить эту историю.
     - Вот мы и использовали свой последний шанс, - сказал он Рейсу, когда они покидали квартиру мисс Шеннон. - И это мог бы быть неплохой шанс. Из всех свидетелей эта девушка самая стоящая. Она все точно видит и запоминает. Если бы там можно было бы что-то увидеть, она бы увидела. Стало быть, ответ таков: видеть там было нечего. Невероятно. Колдовство, да и только! Джордж Бартон пьет шампанское и отправляется танцевать. Он возвращается, пьет из того же самого бокала, к которому никто не притрагивался, и - вот чудеса - бокал полон цианида. Безумие! Это никогда не могло бы произойти, если бы не произошло.
     На минуту он остановился.
     - Официант. Мальчик. Джузеппе ни разу о нем не упоминал. Об этом стоит подумать. Как бы то ни было, он единственный человек, находившийся во время танцев возле стола. Здесь может что-то быть. Рейс покачал головой.
     - Если бы он положил отраву в бокал Бартона, эта девушка заметила бы. У нее врожденная способность подмечать детали. Пустота в голове компенсируется ее наблюдательностью. Нет, Кемп, здесь должно быть какое-то очень простое объяснение, только бы смогли мы его разгадать.
     - Да, возможно. Он сам бросил в бокал отраву!
     - Я начинаю верить, что именно так все и произошло, ничего иного и быть не могло. Но если это так, то, я убежден, он не знал, что это был цианид.
     - Вы предполагаете, что кто-то ему его подсунул? Сказал, что это средство улучшает пищеварение или снижает давление - что-нибудь в таком духе?
     - Возможно.
     - Тогда кто этот неизвестный? Супруги Фаррадей?
     - Совершенно невероятно.
     - Столь же невероятно предполагать и мистера Антони Брауна. Значит, остаются двое - нежная невестка...
     - ...и преданный секретарь. Кемп взглянул на полковника.
     - Да... она могла бы ему что-нибудь подстроить... Мне надо идти к министру-коодинатору. А вы? Встретитесь с мисс Марло?
     - Думаю отправиться в контору - повидаться с милой секретаршей. Соболезнование старого друга. Мог бы пригласить ее позавтракать... Значит, вы ее подозреваете?
     Пока что я никого не подозреваю. Просто обнюхиваю следы.
     - С Ирис Марло вам все равно придется встретиться.
     - Встречусь, но хотелось бы побывать у нее в доме в ее отсутствие. И знаете почему, Кемп?
     - Разумеется, нет.
     - Потому что там кто-то чирикает - чирикает, как маленькая птичка... "Маленькая птичка, расскажи мне", - пел я, когда был ребенком. Вот в чем суть, Кемп, эти пичужки многое могут рассказать, только позволь им пощебетать.
     
     4
     
     Мужчины простились. Рейс нанял такси и отправился в Сити, в контору Джорджа Бартона. Главный инспектор Кемп, озабоченный растущими расходами, сел в автобус. Дом министра-координатора находился неподалеку.
     Лицо инспектора, когда он поднимался по ступеням и дернул звонок, было довольно мрачным. Положение его, он знал это, было трудным. Фракция министра-координатора обладала огромным политическим влиянием и, словно сетью, покрыла всю страну своими объединениями. Главный инспектор Кемп верил в беспристрастность британской юстиции. Если Стефан или Александра Фаррадей причастны к смерти Розмари Бартон или Джорджа Бар-тона, никакие "связи" или "влияния" не помогут им избежать ответственности. Но если они невиновны или доказательства их вины недостаточно определены, тогда должностному лицу следует быть очень осторожным в своих действиях, иначе начальство хорошенько даст ему по рукам. Понятно, при такой ситуации предстоящее объяснение не очень радовало главного инспектора.
     Поглощенный тягостными размышлениями, главный инспектор Кемп был препровожден похожим на епископа привратником в затененную, уставленную книгами комнату в задней части дома, где его ожидал министр-координатор со своей дочерью и зятем.
     Поднявшись навстречу инспектору, министр-координатор пожал ему руку и учтиво произнес:
     - Вы пришли точно в назначенное время, главный инспектор. Позвольте сказать, я по достоинству оценил вашу любезность - вы сами пришли сюда, вместо того чтобы вызвать мою дочь и ее мужа в Скотланд Ярд. Разумеется, в случае необходимости они с готовностью явились бы туда - об этом и речи быть не может. Они так же ценят вашу доброту.
     Сандра произнесла:
     - Безусловно, инспектор.
     На ней было платье из мягкого черного материала, свет длинного узкого окна струился ей на спину, и она напоминала Кемпу статую из раскрашенного стекла, которую он однажды видел в заграничном соборе. Продолговатый овал лица и слегка угловатые плечи усиливали иллюзию. Как святая, подумалось ему. Но леди Александра Фаррадей не была святой - совсем не была. И, кроме того, все эти древние святые, по его разумению, были не добрыми, скромными, незаметными христианами, а нетерпимыми, фанатичными, жестокими к себе и другим.
     Стефан Фаррадей стоял возле жены. Его лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Он держался строго официально, как и подобает пользующемуся уважением политическому деятелю. Мужское естество было тщательно погребено. Но ведь оно существовало, это мужское естество, подумалось Кемпу.
     Министр-координатор заговорил так, словно давал одно из своих многочисленных интервью.
     - Не скрою от вас, инспектор, эта история произвела на нас чрезвычайно тяжелое и неприятное впечатление. Уже второй раз моя дочь и зять оказываются свидетелями чудовищной смерти в общественном месте - в том же самом ресторане, двух членов одной и той же семьи. Подобного рода популярность всегда опасна для человека, занимающего видное общественное положение. Огласки, разумеется, не избежать. Мы это хорошо понимаем, и моя дочь, и мистер Фаррадей полны желания оказать вам посильную помощь в надежде, что дело будет быстро закончено и потому заглохнет вызванная им нездоровая заинтересованность.
     - Благодарю вас, министр-координатор. Я исключительно ценю проявленную вами заинтересованность. Она, безусловно, облегчит нам нашу работу. Сандра Фаррадей сказала:
     - Спрашивайте у нас все, что найдете нужным, инспектор.
     - Благодарю вас, леди Александра.
     - Позвольте, главный инспектор, - сказал министр-координатор, - вы, конечно, располагаете собственными источниками информации, но, как сообщил мне мой друг, комиссар внутренних дел, смерть Бартона расценивается не столько как самоубийство, сколько как убийство, хотя по всем внешним признакам, с точки зрения обывателей, самоубийство выглядело бы более правдоподобным объяснением. Ты считаешь, что произошло самоубийство, дорогая Сандра? Католическое изваяние чуть склонило голову. Сандра в раздумье произнесла:
     - Мне кажется, вчерашние события это подтверждают. Мы находились в том же ресторане и сидели за тем же столом, где в прошлом году отравилась бедная Розмари Бартон. Мы часто встречались с мистером Бартоном этим летом на даче, и он производил довольно странное впечатление - просто на себя не походил. Мы все думали, что смерть жены повлияла на его рассудок. Знаете, он обожал ее, и не думаю, чтобы он когда-либо примирился с ее смертью. Поэтому мысль о самоубийстве кажется если не естественной, то, по крайней мере, возможной - лично я не могу представить, чтобы кому-то понадобилось убивать Джорджа Бартона.
     Стефан Фаррадей быстро проговорил:
     - Бартон был великолепным парнем. Уверен, на всем свете у него не было ни одного врага. Инспектор Кем оглядел лица, обращенные к нему в немом ожидании, и собрался с мыслями. "Лучше им все рассказать", - подумал он.
     - Леди Александра, не сомневаюсь в основательности ваших рассуждений. Но, понимаете, есть обстоятельства, которые, возможно, вам еще неизвестны.
     Министр-координатор незамедлительно вмешался:
     - Мы не вправе держать за руки главного инспектора . Он волен сам решать, какие факты следует предавать гласности.
     - Благодарю, милорд, нет причин, которые бы помешали мне быть откровенным. Суть дела в следующем: Джордж Бартон незадолго перед смертью высказал двум людям свое убеждение, что его жена не совершила, как предполагалось, самоубийства, а, напротив, была отравлена. Он думал, что напал на след этого человека, обед и празднество, устроенные вчера вечером якобы в честь дня рождения мисс Марло, на самом деле являлись частью разработанного им плана с целью установить личность убийцы его жены.
     Последовало молчание, и в наступившей тишине главному инспектору Кемпу, имевшему внешность деревянного истукана, но, несмотря на это обладавшему поразительной восприимчивостью, показалось, будто бы в комнате появился страх. Он не отразился ни на одном лице, но инспектор мог бы под присягой подтвердить его присутствие.
     Первым пришел в себя министр-координатор. Он сказал:
     - Безусловно, подобные мысли подтверждают, что бедняга Бартон был немного... хм...не в себе. Потрясенный смертью жены, он, возможно, слегка тронулся рассудком.
     - Возможно, милорд, но все говорит за то, что состояние его рассудка не заставляло опасаться самоубийства.
     Снова наступило молчание. Неожиданно Стефан Фаррадей резко произнес:
     - Но как могла подобная мысль прийти в голову Бартона? Что ни говори, а миссис Бартон все-таки покончила с собой.
     Инспектор Кемп невозмутимо посмотрел на него.
     - Мистер Бартон так не думал.
     Вмешался министр-координатор:
     - Но полиция подтвердила факт самоубийства. Иных предположений даже не возникло. Инспектор спокойно произнес:
     - Факты свидетельствовали в пользу самоубийства. Доказательств, что ее смерть произошла по каким-то иным причинам, тогда не существовало.
     Он знал, что человек, занимающий положение министра-координатора, сможет оценить смысл этого замечания. Сделавшись чуть более официальным, Кемп сказал:
     - Теперь вы позволите задать вам несколько вопросов, леди Александра?
     - Разумеется. - Она слегка повернула к нему голову.
     - У вас не возникало подозрений, когда умерла миссис Бартон, что это могло быть не самоубийство, а убийство?
     - Разумеется, нет. Я была совершенно уверена, что произошло самоубийство. Я и по-прежнему в этом уверена.
     Кемп принял подачу. Он спросил:
     - Леди Александра, вы не получали никаких анонимных писем в прошлом году?
     Ее спокойствие уступило место неподдельному изумлению.
     - Анонимных писем? Нет.
     - Вы уверены? Подобные письма весьма неприятны, и люди обычно предпочитают о них не вспоминать, но в данном случае они могут быть исключительно важны, поэтому хочу подчеркнуть, если вы все-таки получали какие-то письма, мне было бы необходимо об этом узнать.
     - Понимаю. Но уверяю вас, инспектор, ничего подобного я не получала.
     - Прекрасно. Вы сейчас сказали, что поведение мистера Бартона летом выглядело странным. Почему?
     Она на минуту задумалась.
     - Хм, он был какой-то издерганный, нервный. Казалось, с трудом понимает, что ему говорят. - Она посмотрела на мужа. - Тебя это не поражало, Стефан?
     - Да, все было именно так. Этот человек выглядел больным. Он похудел.
     - Вы не заметили, не изменилось ли его отношение к вам и вашему мужу? Может быть, оно стало менее сердечным?
     - Нет. Наоборот. Знаете, он купил дом рядом с нами и вроде бы был очень нам благодарен за то, что мы для него делали - я имею в виду знакомство с местными достопримечательностями и все такое прочее. Разумеется, мы были очень довольны, что могли в этом отношении оказаться полезными ему и Ирис Марло, этой очаровательной девочке.
     - Леди Александра, миссис Бартон была вашей подругой?
     - Нет, мы были не очень близки. - Она слегка улыбнулась. - В основном она дружила со Стефаном. Она интересовалась политикой, и он помогал... как бы сказать, расшить ее политический кругозор...Это доставляло ему удовольствие. Вам известно, она была очаровательной, привлекательной женщиной.
     "А ты, однако, очень умна, - подумал главный инспектор Кемп, по достоинству оценив ее сообразительность. - Интересно, много ли ей известно об этой парочке - чертовски хотелось бы знать". Он продолжал.
     - Мистер Бартон никогда не высказывал вам лично соображения, что его жена не покончила с собой?
     Никогда. Поэтому-то я и была сейчас так удивлена. А мисс Марло? Она тоже никогда не говорила о смерти своей сестры? - Нет.
     - А что заставило Джорджа Бартона купить загородный дом? Не вы ли или ваш муж подали ему эту идею?
     - Нет. Для нас это было совершенно неожиданным.
     - И его отношение к вам всегда оставалось дружеским?
     - Весьма.
     - Теперь, леди Александра, что вы знаете про мистера Антони Брауна?
     - Совершенно ничего. Я случайно с ним встретилась, вот и все.
     - А вы, мистер Фаррадей?
     - Знаю о Брауне еще меньше, чем моя жена. Она, по крайней мере, с ним танцевала. Довольно милый парень - американец, по-моему.
     - Вы не замечали, не имел ли он интимных отношений с миссис Бартон?
     - На этот счет мне абсолютно ничего не известно, инспектор.
     - Я просто интересуюсь вашими впечатлениями, мистер Фаррадей.
     Стефан нахмурился.
     - Они были довольно дружны - вот и все, что я могу сказать.
     - А вы, леди Александра?
     - Вы хотите знать мое мнение, инспектор?
     - Да, ваше мнение.
     - Ну что ж, раз это так важно. У меня сложилось впечатление, что они хорошо знали друг друга. И имели интимные отношения. Понимаете, это было видно по тому, как они глядели друг на друга. Но конкретных доказательств у меня нет.
     - Дамы часто имеют на этот счет правильные суждения, сказал Кемп. - Теперь, леди Александра, что вы скажете о мисс Лессинг?
     - Мисс Лессинг, насколько я понимаю, была секретарем мистера Брауна. Впервые я увидела ее в тот вечер, когда умерла миссис Бартон. Затем я однажды встречалась с ней во время ее приезда на дачу и, наконец, прошлым вечером.
     - Позвольте задать вам еще один неофициальный вопрос: у вас не сложилось впечатления, что она влюблена в Джорджа Бартона?
     - Не имею на этот счет ни малейшего представления.
     - Тогда перейдем к событиям прошлого вечера. Он скрупулезно, шаг за шагом, допросил Стефана и его жену о том, как проходил столь трагически закончившийся ужин. На многое он не рассчитывал, и все, что ему удалось узнать, подтвердило его предположения. Все показания сходились в главном - Бартон предложил тост в честь Ирис, выпил и сразу же после этого отправился танцевать. Все гурьбой за ним последовали. Первыми к столу возвратились Джордж и Ирис. Ни один из супругов не мог дать никакого объяснения по поводу пустого стула, кроме того, что Джордж Бартон во всеуслышанье заявил, будто ожидает своего друга, полковника Рейса, который немного запоздает. Это утверждение, как было известно инспектору, не соответствовало истине. Сандра Фаррадей сказала, а муж с ней согласился, что когда загорелся свет после кабаре, Джордж смотрел на пустой стул каким-то странным, загадочным взглядом, несколько минут находился в страшной растерянности и не слышал, что ему говорили, затем он пришел в себя и предложил выпить за здоровье Ирис.
     Единственная новость, которую инспектор смог приплюсовать к имеющейся у него информации, было сообщение Сандры о ее беседе с Джорджем в Файрхевене - когда он умолял ее прийти с мужем на вечер, устраиваемый им в честь дня рождения Ирис.
     "Это был весьма благовидный, хотя и не соответствующий истине предлог", - подумал главный инспектор. Закрыв записную книжку, в которой он начертил пару каких-то иероглифов, инспектор поднялся со стула.
     - Я вам очень признателен, милорд, и вам, мистер Фаррадей, и вам, леди Александра, за помощь и участие.
     - В ходе дальнейшего расследования потребуется помощь моей дочери?
     - Вся процедура - чистая формальность. Сбор свидетельских показаний, подпись медицинского заключения, и в течение недели расследование закончится. Надеюсь, - сказал инспектор, тон его едва изменился, - к этому времени мы управимся.
     Он обернулся к Стефану Фаррадею.
     - Кстати, мистер Фаррадей, есть тут одна - две небольшие каверзы, которые, я думаю, вы могли бы помочь мне разобрать. Нет нужды беспокоить леди Александру. Если вы позвоните мне в Ярд, мы сумеем договориться об удобном для вас времени. Вы, я знаю, занятой человек.
     Сказано это было непринужденно, даже, пожалуй, беспечно, но три пары ушей уловили в словах инспектора затаенный смысл. Стефану удалось сохранить дружескую невозмутимость, когда он сказал:
     - Разумеется, инспектор. - Затем он взглянул на часы и пробормотал:
     - Мне нужно отправляться в Палату.
     Когда Стефан второпях удалился и столь же поспешно уехал главный инспектор, министр-координатор обернулся к дочери и спросил, словно саданул наотмашь:
     - Стефан имел шашни с этой женщиной?
     Пауза длилась долю секунды, не более, потом последовал ответ:
     - Нет, конечно. Иначе бы я все знала. Во всяком случае, Стефан не таков.
     - Ну что ж, смотри, дорогая, как бы локти кусать ее пришлось. Молва на месте не застаивается.
     - Розмари Бартон дружила с этим самым, с Антони Брауном. Они везде вместе появлялись.
     - Хорошо, - протянул министр-координатор, - ты-то уж, наверное, знаешь.
     Он не поверил дочери. Его лицо, когда он медленно выходил из комнаты, было серым и взволнованным. Он поднялся по лестнице в гостиную жены. Ей было запрещено находиться в библиотеке. Он по опыту знал, ее необузданный нрав способен причинить неприятности, а при сложившейся ситуации с полицией ссориться не следовало.
     - Ну что? - спросила супруга. - Как все закончилось?
     - Вроде бы неплохо, - медленно проговорил министр-координатор. - Кемп - вежливый парень... обходительный... дело ведет с так-том... даже, по-моему, немного в этом отношении перебарщивает.
     - Дело серьезное?
     - Да, серьезное. Зря мы позволили Сандре выходить за него замуж, Вики.
     - А что я говорила?
     - Да... да...- Он не возражал. - Ты была права - а я ошибался. Но, посуди, она бы все равно за него вышла. Сандру с места не сдвинешь, когда она заупрямится. Знакомство с Фаррадеем подобно стихийному бедствию - человек, чье происхождение и прошлое никому не известны. Разве знаешь, как он себя поведет в трудную минуту?
     - Ты думаешь, в нашей семье объявился убийца?
     - Не знаю. Не хочу его голословно обвинять... Ну а полиция... они до всего докапываются. Он снюхался с женой этого самого Бартона - дело ясное. Или она из-за него отравилась, или же он... Как бы то ни было, Бартон не дурак, пахло разоблачением и скандалом, Полагаю, Стефан попросту не мог этого допустить... и...
     - Отравил его?
     - Да. Госпожа министерша покачала головой.
     - Я с тобой не согласна.
     - Надеюсь, ты права. Но кто-то отравил его.
     - Нервы у Стефана слабые, чтобы совершить подобное.
     - Для него самое важное - карьера, при его огромных способностях и задатках подлинного государственного деятеля. Никто не знает, что сделает человек, когда его загонят в угол.
     Супруга снова покачала головой.
     - Повторяю: нервы у него слабые. Здесь требуются азарт игрока и умение потерять голову. Боюсь, Вильям, я ужасно боюсь. Он в упор посмотрел на нее:
     - Полагаешь, что Сандра... Сандра...
     - Мне претит даже подумать об этом, но что проку трусливо отворачивать голову и не смотреть в глаза реальности. Она совсем одурела от него - с первого взгляда. Я ее никогда, не понимала н всегда за боялась. Ради Стефана она пожертвует все... всем... Чего бы это ни стоило. И если она была достаточно безумна и достаточно жестока, чтобы пойти на такое, ее необходимо спасать.
     - Спасать? Что значит - спасать?
     - Ты обязан спасать. Разве мы не должны заботиться о дочери? Сострадание заставит тебя использовать твои связи.
     Министр-координатор пристально посмотрел на свою жену. Он долго с ней прожил и, думалось ему, хорошо изучил ее характер, тем не менее мощь и бесстрашие ее реализма, а также ее полнейшая беспринципность напугали его, - Если моя дочь убийца, неужели я обязан использовать свое положение, чтобы избавить ее от ответственности за ее поступки?
     - Разумеется.
     - Дорогая Вики! Ты не понимаешь. Это невозможно. Я не могу поступиться своим достоинством.
     - Ерунда.
     Они оглядели друг друга - между ними стояла стена. Наверное, так же друг на друга смотрели Агамемнон и Клитемнестра, когда у них на губах трепетало слово Ифигения.
     - Как член правительства, ты мог бы нажать на полицию, чтобы они прекратили расследование и вынесли вердикт о самоубийстве. Подобное случалось - не притворяйся.
     - Тогда это было вопросом политики - этого требовали интересы государства. Сейчас дело имеет личный, частный характер. Очень сомневаюсь, что я смогу чем-то помочь.
     - Сможешь, если тебе хвост прищемят. Министр-координатор побагровел.
     - Даже если бы мог - не стал бы! Это было бы оскорблением моего достоинства.
     - Если бы Сандру арестовали и осудили, не нанял ли бы ты самого лучшего адвоката и не сделал бы все возможное, чтобы ее освободить, сколь ни была бы она виновна?
     - Разумеется, разумеется. Но это совсем другое дело. Вам, женщинам, этого не понять.
     Супруга министра замолчала, ее убежденность не могли поколебать никакие доводы. Из всех своих детей она меньше всего любила Сандру, тем не менее материнское естество возобладало - всеми средствами, честными или бесчестными, станет она защищать свое дитя. Зубами и когтями будет она драться за Сандру.
     - Во всяком случае, - сказал министр-координатор, - Сандру не осудят, пока не соберут достаточно убедительных доказательств ее виновности. А я, например, отказываюсь верить, что моя дочь является убийцей. Удивляюсь тебе, Вики, как могло тебе в голову прийти такое.
     Его жена промолчала, и министр-координатор тяжелой походкой вышел из комнаты. Подумать только, Вики... его Вики... с которой он много лет прожил бок о бок, обнаружила в своей душе такую спирающую дыхание бездну, о которой он даже и не подозревал.
     
     5
     
     Рейс застал Руфь Лессинг за разборкой бумаг, лежавших на большом столе. На ней был черный пиджак с юбкой и белая блузочка, ее облик олицетворял собой спокойную, неторопливую деловитость. У нее под глазами он заметил темные круги, у рта пролегла горестная складка, но свое горе, если это было горем, она, как и все другие эмоции, накрепко зажала в кулак.
     Рейс объяснил цель своего визита, и она живо откликнулась ему.
     - Очень хорошо, что вы пришли. Разумеется, я вас знаю. Мистер Бартон ждал, что вы присоединитесь к нам прошлым вечером, не так ли? Я помню, он говорил об этом.
     - А он не упоминал об этом раньше? Она немного задумалась.
     - Нет. Он это сказал, когда мы расселись вокруг стола. Помню, я была немного удивлена...- Она замолчала и чуть зарумянилась. - Не тем, что вы приглашены, разумеется. Я знаю, вы его старый друг. И должны были присутствовать на вечере год назад. Я хотела сказать, что удивилась бы, если бы пришли... Как удивилась тому, что мистер Бартон не пригласил другую женщину, чтобы уравновесить компанию... Но, разумеется, если вы собирались опоздать или, возможно, не пришли бы совсем...- Она осеклась. - Какая я бестолковая. Почему вся эта не имеющая значения дрянь лезет в голову? Все утро мне не по себе.
     - Но вы, как обычно, пришли на работу?
     - Разумеется. - Она удивилась, немного возмутилась. - Это же моя работа. Многое надо сделать и разобрать.
     - Джордж мне всегда говорил, что он всецело на вас полагается, - мягко проговорил Рейс.
     Руфь отвернулась. Он увидел, она быстро проглотила рыдание, глаза у нее заблестели. Она не выставляла напоказ своих переживаний, и это почти убедило его в ее совершеннейшей невиновности. Почти, но не совсем. Ему приходилось встречать женщин, обладавших незаурядными актерскими способностями, женщин, у которых красные веки и черные круги под глазами появлялись в силу разных искусственных ухищрений, а не естественных чувств. Отложив эту мысль про запас, он подумал: "Во всяком случае, держаться она умеет".
     Руфь повернулась к столу и в ответ на его последнее замечание спокойно произнесла:
     - Я много лет с ним проработала... в апреле будет семь лет... знала его привычки; я думаю, он... доверял мне.
     - Не сомневаюсь... Подходит время ленча. Я надеюсь, вы не откажетесь пойти где-нибудь мирно со мной позавтракать. Мне бы хотелось с вами поговорить.
     - Спасибо. Мне тоже хочется.
     Он повел ее в маленький ресторан, где, как ему было известно, столы стояли довольно просторно и можно было спокойно побеседовать. Он сделал заказ и, когда официант удалился, взглянул на свою спутницу.
     Красивая девушка, подумал он, гладко причесанные темные волосы, решительно сжатый рот, волевой подбородок.
     Пока не подали еду, он немного поболтал о том о сем, она поддерживала беседу, выказав себя умным и понимающим собеседником.
     Наконец, после некоторой паузы, она сказала:
     - Вы хотите со мной поговорить о вчерашнем? Пожалуйста, начинайте. Все это настолько невероятно, что хотелось бы об этом поговорить. Не произойди это перед моими глазами, я бы никогда не поверила.
     - Вы, разумеется, уже видели главного инспектора Кемпа?
     - Да, вчера вечером. Он кажется умным и опытным. - Она помолчала. - Это было действительно убийство, полковник?
     - Вам так сказал Кемп?
     - Сам он ничего не сказал, но по его вопросам было достаточно ясно, что у него на уме.
     - Ваше мнение, было ли это самоубийство или нет, будет особенно ценно, мисс Лессинг. Вы хорошо знали Бартона и, как я себе представляю, провели с ним большую часть вчерашнего дня. Как он выглядел? Обычно? Или был расстроен... удручен... взволнован?
     Она задумалась.
     - Трудно сказать. Он был удручен и расстроен - на то была причина.
     Она объяснила, какая ситуация возникла по милости Виктора Дрейка, и вкратце обрисовала жизненный путь этого юноши.
     - Гм, - проговорил Рейс. - Злополучная паршивая овца. И Бартон из-за него переживал? Руфь сказала не торопясь:
     - Это трудно объяснить Понимаете, я очень хорошо знала мистера Бартона. Он злился, волновался из-за этого, да и миссис Дрейк, как всегда в таких случаях, очень переживала, ему хотелось всё уладить. Но у меня сложилось впечатление...
     - Да, мисс Лессинг? Уверен, ваше впечатление будет весьма интересным.
     - Мне казалось, что его раздражение, если можно так выразиться, было не совсем обычным. Дело в том, что с подобными неурядицами в той или иной форме мы уже встречались и раньше. В прошлом году Виктор Дрейк был здесь, у него были неприятности, мы отправили его в Южную Америку и только вот в июне он телеграфировал домой насчет денег. Как отнесся к этому мистер Бартон, мне было хорошо известно. Мне показалось, его раздражение вызвало главным образом то обстоятельство, что телеграмма пришла в тот момент, когда он полностью был занят приготовлениями к предстоящему банкету. Словно новые заботы помешали бы ему подготовиться к ужину.
     - Вам не приходила мысль, что в этом банкете было нечто необычное, мисс Лессинг?
     - Приходила. Мистер Бартон из-за него стал в высшей степени странным. Он так волновался - словно ребенок.
     - Не думали ли вы, что этому банкету, возможно, придавалась какая-то особая цель?
     - Вы хотите сказать, что он был копией банкета, состоявшегося год назад, когда миссис Бартон покончила с собой? - Да.
     - Откровенно скажу, мысль повторить банкет показалась мне весьма сумасбродной.
     - Джордж не делился с вами никакими соображениями, не посвящал вас в свои планы?
     Она покачала головой.
     - Скажите, мисс Лессинг, у вас никогда не возникали сомнения насчет того, что миссис Бартон совершила самоубийство?
     Она изумилась.
     - Нет.
     - Джордж Бартон не говорил вам, что, по его мнению, его жена была убита?
     Она глядела на него в немом изумлении.
     - Джордж так считал?
     - Вижу, для вас это новость. Да, мисс Лессинг. Джордж получил анонимные письма, в которых утверждалось, что его жена не совершила самоубийство, но была убита.
     - Так вот почему он сделался этим летом таким странным. Я не могла понять, что с ним творится.
     - Вы ничего не знали про эти анонимные письма?
     - Ничего. Их было много?
     - Он показывал мне два.
     - И я ничего не знала о них! В голосе послышалась обида.
     Он пристально посмотрел на нее и спросил:
     - Итак, мисс Лессинг, что вы скажете? По-вашему, возможно, чтобы Джордж покончил с собой? Она покачала головой.
     - Нет, никогда.
     - Но вы же сказали, что он был взволнован, расстроен?
     - Да, но он уже некоторое время был таким. Теперь я понимаю почему. И понятно теперь, почему он так волновался из-за вчерашнего банкета. Должно быть, у него были какие-то свои соображения - он, видимо, надеялся воссоздать прежнюю обстановку и таким образом узнать что-нибудь новое. Бедный Джордж, это-то его и погубило.
     - А что вы скажете о Розмари Бартон, мисс Лессинг? Вы по-прежнему думаете, что причиной ее смерти было самоубийство?
     Она нахмурилась.
     - Я никогда не помышляла ни о чем другом. Оно казалось таким естественным.
     - Депрессия в результате инфлюэнцы?
     - Может быть, что-нибудь и еще. Она была такая несчастная. Сразу было видно.
     - И догадываетесь о причине?
     - Хм... да. По крайней мере, думаю, что догадываюсь. Конечно, я могу ошибиться. Такие женщины, как миссис Бартон, видны насквозь - они не умеют скрывать своих чувств. Слава богу, мне кажется, мистер Бартон ничего не подозревал. О, да, она была очень несчастна. А в тот вечер, я знаю, у нее, помимо инфлюэнцы, ужасно болела голова.
     - Откуда вы знаете, что у нее болела голова?
     - Я слышала, она говорила об этом леди Александре в туалете, где мы раздевались. Она жалела, что у нее не было таблеток Фейвра, и, по счастью, у леди Александры оказалась одна, которую она ей и дала. Рука полковника Рейса застыла в воздухе.
     - И она взяла ее? - Да.
     Он поставил бокал, не попробовав вина, и взглянул на свою собеседницу. Девушка выглядела спокойной и не осознавала смысла сказанного. Но ее слова имели особое значение. Они означали, что Сандра, которой с ее места за столом было весьма трудно положить незаметно что-нибудь в бокал Розмари, изобрела иную возможность всучить ей отраву. Она могла подсунуть ее Розмари в виде таблетки. Обычно, чтобы таблетка растворилась, требуется несколько минут, но, возможно, на этот раз была какая-то особая упаковка; она могла быть обернута в желатин или другое подобное вещество. И Розмари могла проглотить ее не с разу, а спустя некоторое время. Он резко спросил:
     - Вы видели, как она приняла ее?
     - Простите?
     По ее растерянному лицу он понял, до нее начинает доходить смысл ее слов.
     - Вы видели, как Розмари Бартон проглотила эту таблетку?
     Руфь немного испугалась.
     - Я... нет, не видела. Она просто поблагодарила леди Александру.
     Разумеется, Розмари могла сунуть таблетку в сумочку, а потом, во время кабаре, когда головная боль стала сильнее, бросить ее в бокал с шампанским. Гипотеза... чистая гипотеза... но вполне вероятная. Руфь прошептала:
     - Почему вы спрашиваете меня об этом?
     Полные вопросов глаза испуганно забегали. Он внимательно посмотрел на нее, и ему показалось, что мысль ее заработала.
     - О, я понимаю. Я понимаю, почему Джордж купил этот загородный дом по соседству с Фаррадеями. Понимаю, почему он не рассказал мне об этих письмах. Мне казалось совершенно невероятным, что он не рассказал. Но, безусловно, если он им поверил, значит, один из нас, один из сидевших за столом пяти людей, должен быть убийцей его жены. Возможно... возможно, он и меня считал убийцей.
     Самым что ни на есть дружелюбным тоном Рейс спросил:
     - У вас были причины убивать Розмари Бартон? Сперва он думал, что она не расслышала вопроса. Она сидела неподвижно опустив глаза. Неожиданно она вздохнула, вскинула глаза и посмотрела прямо на него.
     - О таких вещах никому говорить не захочется, - сказала она, - но я думаю, вам лучше узнать. Я была влюблена в Джорджа. Я была влюблена в него задолго до того, как он встретил Розмари. Не думаю, чтобы он это знал, - безусловно, не знал. Он ценил меня, очень ценил, но это было совсем другое дело. Я часто думала, что могла бы быть ему хорошей женой, могла бы сделать его счастливым. Он любил Розмари, но не был с ней счастлив.
     Рейс вежливо поинтересовался:
     - А вы не любили Розмари?
     - Да, не любила. О, она была очень красивой, очень привлекательной, легко нравилась. Но ей никогда не хотелось понравиться мне! Я всей душой не любила ее. Когда она умерла, я была потрясена, даже напугана, но ничуть не переживала. Боюсь, даже была этому рада.
     Она помолчала.
     - Будьте добры, поговорим о чем-нибудь другом. Рейс ответил незамедлительно.
     - Мне бы хотелось, чтобы вы подробно рассказали все, что вспомните про вчерашний день, начиная с утра, особенно - что Джордж делал или говорил.
     Руфь начала быстро перечислять все происшедшие в тот день, начиная с раннего утра, события - раздражение Джорджа, вызванное домогательствами Виктора, ее телефонный разговор с Южной Америкой, достигнутую договоренность, удовольствие Джорджа по поводу того, что дело уладилось. Затем - "Люксембург" суета и волнения Джорджа. Она изложила шаг за шагом все события, вплоть до трагической развязки. Ее показания совпадали с уже слышанными им ранее. Со смутным беспокойством Руфь поведала о терзавших ее душу сомнениях.
     - Это не самоубийство - уверена, это не самоубийство, но откуда же взяться убийству? Я хочу сказать - как оно могло произойти? Ясно, никто из нас не мог бы этого сделать! Значит, какой-то неизвестный подсыпал яд в бокал Джорджа, пока мы танцевали? Но если это так, то кто же мог это сделать? Все кажется совершенно бессмысленным.
     - Установлено, что во время танцев никто не приближался к столу, - заметил Рейс.
     - Тогда дело становится еще более запутанным. Цианид сам по себе не мог оказаться в бокале!
     - У вас нет никаких соображений - подозрений, что ли, - кто мог бы положить в бокал цианид? Вспомните весь прошлый вечер. Ничего не припоминаете? Какой-нибудь незначительный конфликт, который в какой-то степени пробудил бы ваши подозрения, какой-нибудь пустячок?
     Лицо ее переменилось, в глазах промелькнула растерянность. Последовала крошечная, почти не воспринимаемая чувствами пауза, прежде чем она ответила:
     - Ничего.
     Но что-то все-таки произошло. Он в этом не сомневался. Она что-то видела, слышала или заметила, но по той или иной причине решила не говорить.
     Он не настаивал. Знал, с такими девушками, как Руфь, это бесполезно. Если по какой-то причине она решила молчать, значит, от своего не отступится.
     Но что-то все-таки произошло. Эта мысль подбадривала его и вселяла уверенность. Она свидетельствовала о том, что в возвышавшейся перед ним совершенно ровной стене можно было отыскать крохотную трещину.
     После ленча он распрощался с Руфью и отправился на Эльвестон Сквер. Мысли о женщине, с которой он только что расстался, не выходили у него из головы. Виновна ли Руфь? В общем, она произвела на него благоприятное впечатление. Она, кажется, была совершенно откровенной и прямодушной.
     Могла ли она совершить убийство? Большинство людей могут, если их к тому принуждают. Могут совершить не убийство вообще, но одно особое, имеющее для них личное значение убийство. В этой молодой женщине чувствовалась некоторая жестокость. И мотив налицо - мотив, о котором стоило подумать. Устранив Розмари, она получила хорошую возможность сделаться миссис Бар-тон. Не имело значения, выходила ли она за человека по любви или по расчету - в том и другом случаях требовалось прежде всего устранить Розмари.
     Рейс склонялся к мысли, что для брака по расчету не было достаточных оснований. У Руфи Лессинг слишком холодная голова, и не стала бы она рисковать своей шеей ради красивой жизни, которую получила бы, сделавшись женой богача. Любовь? Возможно. Он подозревал, что при всей ее холодной сдержанности она способна на неразделенную страсть.
     Любя Джорджа и ненавидя Розмари, она могла бы хладнокровно задумать и привести в исполнение свои дьявольские планы. То, что задуманное осуществилось без всяких помех и было единодушно, без каких-либо сомнений признано самоубийством, свидетельствовало об ее врожденных способностях.
     А затем Джордж получил анонимные письма (От кого? Зачем? Эти вопросы непрерывно сверлили сознание, дразнили, вызывали раздражение и злость), и у него зародились подозрения. Он подстроил ловушку. И Руфь его прикончила.
     Нет, совершенно не то. Концы с концами не сходятся. Так мог действовать лишь охваченный паникой человек, я Руфь Лессинг не из тех, кто способен паниковать. Она умнее Джорджа и смогла бы играючи увильнуть от любой расставленной им ловушки. Получалось, что Руфь ничего нового и не добавила.
     
     6
     
     Люцилла Дрейк очень обрадовалась, когда увидела полковника Рейса. Шторы были опущены, Люцилла, вся в черном, с прижатым к лицу платком, появилась в комнате и, подойдя к Рейсу, протянула ему дрожащую руку; разумеется, она не хочет никого видеть - решительно никого - кроме него, старого друга дорогого и любимого Джорджа. Как ужасно, когда в доме нету мужчины! Поистине, без хозяина дом сирота. Она сама - бедная одинокая вдова, Ирис - беспомощная девчонка, а Джордж всегда обо всем заботился. Дорогой полковник Рейс такой добрый, она так ему благодарна - не представляет, что бы они без него делали. Разумеется, всеми вопросами займется мисс Лессинг - в смысле похорон и тому подобного. Ну а как подвигается следствие! Не приведи господь иметь дело с полицией - полон дом. Правда, все в штатском и весьма вежливые. Но она сама не своя, ведь такой кошмар и во сне не приснится, и пусть полковник Рейс не думает, что это у нее на нервной почве - ведь, кажется, врачи все объясняют нервами? Бедняга Джордж в этом жутком заведении, в этом "Люксембурге", и гости те же самые, вспомнилось, как бедняжка Розмари умерла там - ну, должно быть, на него и накатило... если бы он только прислушивался к ее, Люциллиным, советам и принимал это замечательное средство доктора Гаскелла... иссушил себя, круглое лето - да, как пить дать, иссушил...
     Наконец Люцилла выдохлась, и Рейс получил возможность говорить.
     Он выразил свое глубокое соболезнование и добавил, что миссис Дрейк может полностью на него рассчитывать.
     И снова Люцилла запричитала: дескать, как он добр и как это ужасно - все, что здесь сегодня творится и что еще завтра предстоит вынести... как это сказано в Библии, лишь распрямится трава, и вечером ее срежут - может, не совсем так, но полковник Рейс знает, что она имеет в виду... как это чудесно ощущать присутствие надежного человека. Мисс Лессинг, разумеется, вполне заслуживает доверия и очень она деловая, но уж больно много иногда себе позволяет, и по ее, Люциллиному, разумению, Джордж слишком ее разбаловал. Одно время она не на шутку боялась, не сделал бы он какой-нибудь гадости, чтобы потом не раскаиваться, а уж та бы ему показала, где раки зимуют, когда бы они поженились. Разумеется, она, Люцилла, понимала, куда ветер дует. Милая Ирис, она такая славная, совсем не от мира сего. Ведь полковник Рейс не станет отрицать, что девушка должна быть простой и неиспорченной? Ирис всегда выглядела моложе своих лет и тихоня она большая - никто не знает, о чем она думает. Розмари - та была хорошенькая и шумная сверх меры, а Ирис, как сонная, слоняется по дому... Разве такими должны быть девушки? Они должны учиться, как готовить еду, и еще неплохо бы шитью. Вот о чем им следует думать, это всегда пригодится. Слава богу, что она, Люцилла, смогла приехать и жить здесь после смерти бедняжки Розмари - такая ужасная у нее была инфлюэнца, совершенно необычная инфлюэнца, сам доктор Гаскелл это подтвердил. Удивительно умный и обаятельный человек.
     Она хотела показать ему этим летом Ирис. Девочка выглядела такой бледной и осунувшейся. Нет, вы только послушайте, полковник, этот дом у меня из головы не выходит. Низкий, сырой, дышать нечем. Бедняга Джордж поехал и купил его, ни с кем не посоветовавшись - жалость какая. Сказал, что хотел нас удивить, но было бы лучше, если бы он посоветовался с опытной и практичной женщиной. Мужчины в домах ничего не понимают. А до Джорджа вообще не доходило, что она, Люцилла, могла бы его избавить от множества неприятностей. Что говорить, зачем ей теперь жить? Ее дорогой муж давно умер, а Виктор, ее любимый мальчик, далеко, где-то в Аргентине - а может, в Бразилии, нет, все-таки в Аргентине... Такой нежный и славный ребенок...
     Полковник Рейс заметил: да, он знает, что у нее за границей есть сын.
     Минуло еще четверть часа, в течение которых полковника до отвала накормили подробнейшим описанием многосторонней деятельности Виктора. Такой одаренный ребенок, чем он только ни занимался - последовал список его разнообразных профессий. Всегда добр, зла он никому не желал. Но ему всю жизнь не везло. Сперва в колледже его ошельмовали, и она считает, оксфордское начальство запятнало себя позором. Не поняли люди, какую великолепную шутку придумал этот способный, имеющий склонность к рисованию мальчик, когда подделал чей-то почерк. Не ради же денег он это сделал, а просто решил позабавиться. Он всегда любил и жалел свою маму, никогда не сообщал ей о своих неприятностях, и разве уже одно это не характеризует его доброту? И совсем странно, что люди, от которых многое зависит, так часто подыскивали ему работу где-то за пределами Англии. Она не может понять: здесь, что ли, нет приличной работы, в Английском банке, допустим, это ему бы больше подошло. Он мог бы жить неподалеку от Лондона и иметь малолитражку.
     Прошло добрых двадцать пять минут, прежде чем полковник Рейс, утомленный длинным рассказом обо всех достоинствах Виктора и его злоключениях, получил наконец возможность перевести разговор на другую тему и заговорить о прислуге.
     Да, истинная правда, прежних добрых старых слуг больше не существует. Отсюда все нынешние несчастья! Но ей грех жаловаться, их семье, по крайней мере, везло. Миссис Паунд, несмотря на свою глухоту, была великолепной женщиной. Тесто у нее не всегда получалось воздушным, и суп она зачастую переперчивала, но в общем на нее вполне можно положиться - и экономная, да. Она здесь живет с тех пор, как только Джордж женился, и когда в этом году переезжали на дачу, с ней никаких беспокойств не было, не то что с другими. С одной горничной даже пришлось расстаться, но это и к лучшему - дерзкая девчонка, всегда перечила, к тому же разбила шесть самых лучших бокалов, не по одиночке, в разное время, что с каждым могло бы случиться, а все разом, в высшей степени небрежная, не так ли, полковник?
     - Действительно, потрясающая небрежность.
     - Вот это именно я ей и объявила. И еще я ей сказала, что вынуждена об этом написать в ее рекомендации - ведь это моя обязанность, полковник. Кто не ошибается! Но на ошибки, а в равной степени и на успехи следует постоянно указывать. И вот эта нахалка - подумать только - заявила, что в любом случае надеется подыскать себе место в таком доме, где не "пришивают" людей - ужасный жаргон... Этим ужасным выражением, я-то знаю, щеголяют гангстеры, убивающие друг друга из автоматов. Слава богу, у нас в Англии подобного не случается. Итак, как я сказала, я отметила в рекомендации, что Бетти Арчдейл - опытная горничная, благонравная и честная, но обладает способностью ломать вещи и не всегда с подобающим почтением относится к хозяевам. Лично я на месте миссис Рис-Телбот прочитала бы между строк и не наняла бы ее. Но в наши дни люди хватают все, что попадается под руку, и даже нанимают девчонку, которая за один только месяц сменила три места.
     Миссис Дрейк замолчала, чтобы немного отдышаться, и полковник Рейс поспешно спросил, кто такая миссис Рис-Телбот. Не ее ли он знал еще по Индии?
     - Не могу определенно сказать. Она живет в Кадоган Сквер.
     - Значит, это моя знакомая.
     Люцилла заметила, что мир тесен, не так ли? И что теперь нет таких друзей, какие бывали прежде. Дружба - удивительная вещь. Она всегда думает, какие романтические отношения были у Виолы и Пауля. Милая Виола, красавица, сколько мужчин было от нее без ума, но, бог мой, ведь полковник Рейс даже не представляет, о чем она говорит. Всегда хочется помянуть прошлое.
     Полковник Рейс попросил ее продолжать и в награду за свою деликатность выслушал жизнеописание Гектора Марло, подробный рассказ о том, как он воспитывался своей сестрой, перечисление его заскоков и слабостей и в довершение всего, когда полковник уже начал терять нить повествования, историю его брака с красавицей Виолой.
     - Знаете, она была сиротой, и суд установил над ней опеку...
     Ему пришлось выслушать длиннейшее повествование о том, как Пауль Бенетт пережил измену Виолы и превратился из любовника в друга дома, а потом повествование о его любви к маленькой крестнице Розмари, а потом повествование о его кончине и условиях его завещания.
     - Меня всегда удивляли их крайне романтические отношения - такое несметное состояние. Нет, разумеется, не в деньгах счастье. Трагическая смерть бедняжки Розмари тому подтверждение. И даже судьба милой Ирис меня не совсем радует!
     Рейс вопросительно на нее посмотрел.
     - Из-за богатства хлопот не оберешься. Разумеется, всем известно, что она получила огромное состояние. Я глаз не спускаю с этого юного проходимца, но что я могу поделать, полковник? Теперь девушки не любят, чтобы их опекали, как прежде. Я почти ничего не знаю о приятелях Ирис. "Приведи их в дом, дорогая", - вот что я всегда говорила, но сдается мне, многих из этих парней просто нельзя привести в порядочное общество. Бедный Джордж тоже переживал. Из-за какого-то парня по имени Браун. Лично я никогда его не видела, но, кажется, он и Ирис друг от друга оторваться не могут. Всякий скажет, она могла бы найти себе приятеля получше. Джордж не любил его - я совершенно в этом уверена. А я всегда говорила, полковник, никто не оценит мужчину лучше другого мужчины. Мне припоминается полковник Пуси, один из наших церковных старост, очаровательный человек, но мой муж всегда держался от него подальше и мне советовал поступать так же - и не напрасно, однажды в воскресенье, собирая пожертвования, он вдруг рухнул - совершенно пьяный. И, разумеется, впоследствии - подобные вещи всегда выясняются впоследствии, было бы значительно лучше, если бы о них узнавали заблаговременно, - нам стало известно, что каждую неделю он сдает дюжину пустых коньячных бутылок! Довольно печально, ведь он был глубоко верующим человеком, хотя и склонялся к евангелизму. Мой муж до хрипоты с ним спорил по поводу отдельных обрядовых подробностей службы в День Всех Святых. О, боже, а ведь сегодня второе ноября - День поминовения. Боже, боже, только подумать, вчера был День Всех Святых...
     Негромкий звук заставил Рейса взглянуть через голову Люциллы в сторону открывающейся двери. Ему уже приходилось и прежде встречаться с Ирис - в Литтл Прайерз. Но, странное дело, ему показалось, что сейчас он видит ее впервые. Необычайное напряжение, прикрытое внешним спокойствием, поразило его, в огромных глазах застыло какое-то непонятное выражение.
     В свою очередь Люцилла также повернула голову.
     - Ирис, дорогая, я не слышала, как ты вошла. Ты знакома с полковником Рейсом? Он такой добрый.
     Ирис подошла и угрюмо с ним поздоровалась; в черном платье она выглядела более худой и бледной, чем раньше.
     - Я пришел узнать, не могу ли я быть вам чем-то полезен, - сказал Рейс.
     - Благодарю вас, вы очень любезны.
     Она говорила как заведенная, без всякого выражения. Было ясно, она перенесла тяжелый удар и до сих пор не могла прийти в себя. Неужели она настолько любила Джорджа, что его смерть так сильно на нее подействовала?
     Она посмотрела на тетю, и в ее глазах Рейс заметил пристальное внимание.
     - О чем вы говорили - только что, когда я пришла? - спросила она.
     Люцилла сделалась пунцовой и засуетилась.
     Рейс догадался: ей во что бы то ни стало хочется избежать всякого упоминания об Антони Брауне. Она воскликнула:
     - Только что, дай вспомнить, - а, да, День поминовения, а вчера был День Всех Святых. Всех Святых - одно из тех совпадений, в которые невозможно поверить...
     - Вы хотите сказать, - спросила Ирис, - что Розмари вернулась вчера, чтобы увести с собой Джорджа?
     Люцилла вскрикнула.
     - Нет, дорогая Ирис! Какая ужасная мысль - недостойная христианки.
     - Почему недостойная? День умерших. В Париже в этот день люди возлагают на могилы цветы.
     - Я знаю, дорогая, но они же католики, не так ли? Едва заметная усмешка искривила губы Ирис. Она сказала напрямик:
     - Я думаю, что вы, наверное, говорили про Антони, - Антони Брауна.
     - Ну что ж, - пронзительно, как наседка, закудахтала Люцилла, - мы действительно о нем упомянули. Признаюсь, я, кажется, сказала, что мы ничего про него не знаем...
     Ирис решительно перебила ее:
     - А зачем вам вообще о нем что-нибудь знать?
     - Нет, дорогая, разумеется, нет. Я лишь хотела сказать, что было бы неплохо, если бы мы знали. Разве нет?
     - Вам в будущем такая возможность предоставится, - сказала Ирис, - потому что я выйду за него замуж.
     - О, Ирис! - не то завопила, не то замычала Люцилла. - Второпях такие вещи не делаются - пока еще ничего не решено.
     - Все уже решено, тетя.
     - Нет, дорогая, не следует говорить о подобных вещах накануне похорон. Это неприлично. А это ужасное следствие и все прочее... В самом деле, Ирис, не думаю, чтобы дорогой Джордж одобрил это. Мистер Браун ему не нравился.
     - Да, - сказала Ирис, - Джорджу бы это не понравилось, и он не любил Антони, но какое это имеет значение. Мне жить, а не Джорджу - тем более Джордж умер...
     Миссис Дрейк снова запричитала:
     - Ирис, Ирис! Что на тебя накатило? Так говорить бессердечно.
     - Простите, тетя Люцилла. - Девушка держалась непреклонно. - Вы правы, может быть, это действительно так выглядит, но я не хотела сказать ничего плохого. Я лишь имела в виду, что душа Джорджа успокоилась, и я и мое будущее больше не тревожит его. Я сама должна это решать.
     - Глупости, дорогая, ничего ты не можешь решать в такое время - не до того сейчас. Этой проблеме и взяться-то неоткуда.
     - Но она уже взялась. Антони сделал мне предложение перед отъездом из Литтл Прайерз. Он хотел, чтобы мы поехали в Лондон и на следующий день тайно поженились. Жаль, что я так не сделала.
     - Он, наверное, пошутил, - добродушно произнес полковник Рейс.
     Она устремила к нему пылающий взгляд.
     - Нет, не пошутил. Это избавило бы нас от множества хлопот. Почему я не должна ему доверять? Он просил меня ему довериться, а я не решилась. Во всяком случае, мы поженимся, как только он пожелает.
     Люцилла разразилась потоком бессвязной брани. Ее пухлые щечки задрожали, глаза заблестели.
     Полковник Рейс моментально оценил ситуацию.
     - Мисс Марло, перед тем как уйти, могу я переброситься с вами парой слов? Строго по секрету.
     Изрядно удивившись, девушка пробормотала "да" и направилась к двери. Едва она вышла, Рейс шагнул к миссис Дрейк.
     - Не расстраивайтесь, миссис Дрейк. Меньше слов, больше проку. Посмотрим, что можно сделать.
     Немного ее успокоив, он последовал за Ирис, которая провела его через прихожую в маленькую комнату с видом во двор, где печальный платан осыпал последние листья.
     Рейс заговорил деловым тоном.
     - Мисс Марло, должен сказать, что главный инспектор Кемп - это мой личный друг, и я уверен, вы убедитесь в его надежности и добропорядочности. У него довольно неприятные обязанности, но, уверяю вас, он выполнит их с предельной деликатностью.
     Она молча смотрела на него минуту, две, затем неожиданно спросила:
     - Почему вы не пришли к нам вчера вечером, когда Джордж ожидал вас.
     Рейс покачал головой.
     - Джордж не ждал меня.
     - Но он так сказал.
     - Сказать он мог, но это не правда. Джордж определенно знал, что я не приду.
     - Но лишний стул... Для кого?
     - Не для меня.
     Она полуприкрыла глаза, лицо мертвенно побледнело. Прошептала:
     - Для Розмари... Ясно... Для Розмари...
     Ему показалось, она упадет. Он подоспел и поддержал ее, потом заставил сесть.
     - Успокойтесь...
     Она беззвучно произнесла:
     - Я спокойна... Но я не знаю, что делать... Я не знаю, что делать.
     - Я могу вам помочь?
     Она вскинула на него глаза. Они были задумчивы и печальны.
     Спустя некоторое время сказала:
     - Я должна разобраться, - она сделала рукой неопределенный жест, - по порядку. Прежде всего Джордж думал, что Розмари не покончила особой, но была убита. Он поверил тем письмам. Кто эти письма написал, полковник?
     - Не знаю, никто не знает. У вас есть какие-нибудь соображения?
     - Даже не представляю. Во всяком случае, Джордж им поверил, собрал вчера вечером компанию, поставил лишний стул, а это ведь был День Всех Святых... День умерших... день, когда может возвратиться дух Розмари... и сказать ему правду.
     - Вы слишком впечатлительны.
     - Но я сама чувствую... иногда ощущаю ее рядом с собой... я ее сестра... и мне кажется, она хочет мне что-то сказать.
     - Успокойтесь, Ирис.
     - Мне нужно сказать. Джордж выпил в память Розмари и... умер. Наверное... она пришла и забрала его.
     - Дорогая моя, духи умерших не бросают цианистый калий в бокалы шампанского.
     Эти слова, кажется, немного отрезвили ее. Она сказала, слегка успокоившись:
     - Но это чудовищно. Джорджа убили... да, убили. Полиция так думает, и, видимо, так оно и есть, поскольку ничего другого представить нельзя. Но это же бессмысленно.
     - Думаете, бессмысленно? Если Розмари была убита и Джордж начинает кого-то подозревать...
     Она перебила его.
     - Да, но Розмари не была убита. Вот почему это бессмысленно. Джордж поверил этим глупейшим письмам отчасти потому, что депрессия на почве инфлюэнцы не ахти какая причина для самоубийства. Но у Розмари была другая причина. Смотрите, я покажу вам.
     Она выбежала из комнаты и вскоре вернулась с зажатым в руке письмом и протянула его полковнику.
     - Прочтите. Сами увидите.
     Он развернул слегка помятый листок. "Леопард, дорогой..." Прежде чем возвратить, он дважды прочел его. Девушка нетерпеливо произнесла:
     - Видите? Она была несчастной - душа исстрадалась. Жить больше не хотела.
     - Вам известно, кому предназначалось это письмо? Ирис кивнула.
     - Стефану Фаррадею. Но не Антони. Она любила Стефана, а он был с ней очень жесток. Вот она и принесла в ресторан какую-то дрянь и выпила там, чтобы он мог увидеть ее агонию. Наверное, надеялась, что он раскается.
     Рейс задумчиво кивнул, но ничего не сказал. После непродолжительного раздумья он спросил:
     - Когда вы это нашли?
     - Примерно полгода назад. В кармане старого халата.
     - Вы не показывали его Джорджу? В неистовстве Ирис закричала:
     - Могла ли я? Могла ли? Розмари - моя сестра. Могла ли я выдать ее? Джордж не сомневался, что она любит его. Могла ли я после смерти ее опорочить? Он бы озлился, не могла я ему это сказать. Но что мне теперь делать? Я показала вам это письмо, потому что вы были другом Джорджа. Следует ли показать его инспектору Кемпу?
     - Да. Кемп должен с ним ознакомиться. Понимаете, это вещественное доказательство.
     - Но его же... могут прочитать в суде?
     - Не обязательно. До этого не дойдет. Сейчас расследуется смерть Джорджа. Документы, не имеющие к делу прямого отношения, разглашению не подлежат. Будет лучше, если вы позволите мне его забрать.
     - Хорошо.
     Она проводила его до выхода. И когда он открывал дверь, неожиданно сказала:
     - Выходит, Розмари покончила с собой, верно? Рейс ответил:
     - Выходит лишь, что у нее был для этого мотив.
     Она вздохнула. Он направился по ступеням вниз. Обернувшись, увидел ее, стоящую в проеме двери и наблюдавшую, как он пересекает Эльвестон Сквер.
     
     7
     
     Мэри Рис-Телбот приветствовала полковника Рейса радостным, взволнованным от неожиданности возгласом.
     - Дорогой мой, я не видела вас с тех пор, когда вы в свое время столь таинственно исчезли из Аллахабада. А почему вы здесь? Не затем, чтобы увидеть меня, я в этом уверена. Вы никогда не соблюдали приличий. Ну что ж, давайте выкладывайте, обойдемся без дипломатии.
     - Заниматься с вами дипломатией, Мэри, значит, попусту терять время. Я всегда преклонялся перед вашим талантом видеть все насквозь, вы как рентгеновский луч.
     - Раскудахтался, пупсик, поговорим лучше о деле. Рейс заулыбался.
     - Вы разрешите мне побыть наедине с девушкой по имени Бетти Арчдейл? - спросил он.
     - Так вот оно что! Только не говорите мне, что эта девица, чистейших кровей простолюдинка, знаменитая европейская шпионка, потому что этому я все равно не поверю.
     - Нет, нет, ничего подобного.
     - И не говорите мне также, будто она одна на наших контрразведчиц, потому что я не поверю и этому.
     - И правильно сделаете. Эта девушка - простая горничная.
     - С каких это пор вы заинтересовались простыми горничными? Впрочем, Бетти не столь уж проста - она редкостная пройдоха.
     - Полагаю, - сказал полковник Рейс, - она могла бы мне что-нибудь рассказать.
     - Если вы ее хорошо попросите! Не удивлюсь, если вы окажетесь правы. Она обладает высоко развитой техникой подслушивания под дверьми пикантных подробностей. Как должна вести себя М.?
     - М. любезно предлагает мне выпить, звонит Бетти и отдает распоряжения.
     - А когда Бетти доставляет просимое?
     - К тому времени М. любезно удаляется.
     - Чтобы самой подслушать возле двери?
     - Если пожелает.
     - И в результате я переполнюсь секретной информацией о последнем европейском кризисе?
     - Боюсь, нет. Политикой тут не пахнет.
     - Какая жалость! Ну хорошо. Сыграю!
     Когда Бетти Арчдейл внесла поднос с вином, миссис Рис-Телбот стояла у самой дальней двери, ведущей в гостиную.
     - Полковник Рейс хочет задать тебе несколько вопросов, - сказала она и удалялась.
     Бетти окинула наглым взором высокого седого человека с солдатской выправкой, в глубине ее глаз притаилась тревога. Тот взял с подноса бокал и улыбнулся.
     - Видели сегодняшние газеты? - спросил он.
     - Да, сэр. - Бетти с опаской посмотрела на него.
     - Знаете, что мистер Джордж Бартон умер вчера вечером в ресторане "Люксембург"?
     - О, да, сэр. - При упоминании о несчастье глаза Бетти оживились и засверкали. - Разве это не ужасно?
     - Вы у них служили, не так ли?
     - Да, сэр. Ушла прошлой зимой, вскоре после смерти миссис Бартон.
     - Она тоже умерла в "Люксембурге". Бетти кивнула.
     - Чудно это, правда, сэр?
     Рейс не думал, что это чудно, но знал, какие слова следует произнести.
     - Вижу, у вас есть мозги. Можете сложить два и два. Бетти сжала руки и немного осмелела.
     - Его тоже прихлопнули? В газетах ничего толком не пишут.
     Она быстро уголками глаз посмотрела на него. Довольно старый, подумала она, но ничего, смотрится. Спокойный, добрый. Настоящий джентльмен. Такой джентльмен, когда он в силе, не пожалеет золотого соверена. Чудно, я даже не знаю, как этот соверен выглядит! Чего ему, в самом деле, от меня понадобилось?
     - Да, сэр, - ответила она с напускной застенчивостью.
     - Возможно, вы никогда не думали, что это было самоубийство?
     - Хм, нет, сэр. Не думала, совсем не думала.
     - Это интересно - очень интересно. А почему вы так не думали?
     Она замешкалась, пальцы начали перебирать складки передника.
     - Скажите, пожалуйста. Это может иметь большое значение.
     Он произнес эти слова с подкупающей добротой и очень требовательно, чтобы заставить почувствовать важность этого дела и вызвать желание помочь. Во всяком случае, она что-нибудь да знает о смерти Розмари Бар-тон. Не может не знать!
     - Ее прихлопнули, сэр, да?
     - Весьма возможно. Но как вы к этой мысли пришли?
     - Хм. - Бетти замялась. - Я однажды кое-что услышала.
     - Да?
     Голос у него был спокойный, подбадривающий.
     - Дверь не была прикрыта. Я хочу сказать, что никогда под дверью не подслушиваю. Не люблю этого, - с нарочитой благопристойностью произнесла Бетти. - Я шла через переднюю в столовую и несла на подносе серебро, а они говорили довольно громко. Она, миссис Бартон, то есть, будто бы сказала, что Антони Браун - это не его имя. И он вдруг ужасно разозлился, мистер Браун-то. Никогда не подумала бы, что он таким может стать - всегда такой симпатичный и такой обходительный. Сказал что-то вроде того... дескать, если она не сделает, что он ей велит, то он ее "уроет и цветочек поставит". Так и сказал! Я больше не слушала, потому что мисс Ирис спускалась по лестнице, и понятно, я тогда об этом много и не раздумывала, но когда вся эта кутерьма началась из-за самоубийства в ресторане, а я прослышала, что и он там находился, то, не поверите, аж мурашки по спине забегали - вот так!
     - Но вы об этом никому не рассказывали? Девушка покачала головой.
     - Не хотела связываться с полицией - и, как ни крути, я ведь ничего и не знала - ни вот на столечко. А скажи я что-нибудь, так со мной бы тоже разделались. Или бы, как говорится пришили.
     - Понимаю. - Рейс немного помолчал, а затем спросил самым что ни на есть вкрадчивым голосом:
     - Так это вы тогда написали анонимное письмо мистеру Бартону?
     Она обомлела. Он отметил: ни малейшей нервозности, свойственной уличенному в проступке человеку, - одно лишь неподдельное изумление.
     - Я? Писала мистеру Бартону? Никогда.
     - Признайтесь, теперь этого не следует бояться. Это была удачная мысль. Вы, не называя себя, предупредили его об опасности. Вы разумно поступили.
     - Но я этого не делала, сэр. Даже не думала. Вы разумеете, будто я написала мистеру Бартону и сказала, что его жену прихлопнули? Да мне и в голову это не приходило!
     Она с такой убежденностью отрицала свою причастность к этому письму, что, вопреки собственному желанию, Рейс заколебался. Все сразу стало бы на свои места и получило бы естественное объяснение, если бы только эта девушка написала письмо. Но она настойчиво говорила нет, без излишней запальчивости, без чрезмерной настойчивости, но спокойно и уверенно. Волей-неволей он начинал ей верить.
     Тогда он подошел к вопросу с другой стороны.
     - Кому вы об этом рассказывали? Она покачала головой.
     - Никому не рассказывала. Честно признаюсь, сэр, я была напугана. Посчитала лучше держать язык за зубами. Старалась позабыть об этом. Только однажды все выложила - это когда предупредила миссис Дрейк о своем увольнении. Ну и разбушевалась же она тогда, словами не передашь, пожелала мне зачахнуть в какой-нибудь глуши, куда и на автобусе не доберешься! Я тогда еще так разозлилась из-за ее рекомендации, она сказала, что я все ломаю, ну я и ответила, чтобы ее позлить, что, во всяком случае, найду место, где не убивают людей. Я сама испугалась, когда это сказала, но она не обратила особого внимания. Может быть, нужно было в свое время сказать, но я не решилась. Подумала: а вдруг это все шутка. Мало ли что люди говорят, а мистер Браун всегда такой славный и пошутить не прочь, так что я не решилась, сэр. Правильно?
     Рейс согласился с ее доводами. Затем он спросил:
     - Миссис Бартон сказала, что Браун - это не его подлинное имя. А какое у него имя, она не упомянула?
     - Упомянула, потому что он сказал: "Позабудьте о Тони..." Дай бог память... Тони что-то вроде... Напоминает черешневое варенье.
     - Тони Черитон? Черебл? Она покачала головой.
     - Какое-то диковинное имя. Начинается на М. и звучит по-иностранному.
     - Не беспокойтесь. Возможно, вы еще и вспомните.
     Если да - сообщите мне. Вот моя карточка с адресом. Если припомните имя - напишите по этому адресу. Он вручил ей карточку и деньги.
     - Напишу, сэр, спасибо, сэр.
     Вот это джентльмен, подумала она, спускаясь по лестнице. Целый фунт, не какие-то десять шиллингов. А вот было бы здорово, если бы он дал золотой соверен...
     Мэри Рис-Телбот возвратилась в комнату.
     - Ну как, успешно?
     - Да, но появилось новое затруднение. Нельзя ли воспользоваться вашей сообразительностью? Не можете ли вы назвать имя, напоминающее черешеневое варенье?
     - Какая неожиданная просьба.
     - Подумайте, Мэри. Я хозяйством не занимаюсь. Вспомните, как делается варенье, особенно черешневое варенье.
     - Но из черешни не делают варенье.
     - Почему?
     - Видите ли, оно быстро засахаривается, черешню лучше мариновать.
     Рейс от радости запрыгал.
     - Именно, именно, черт меня побери. Прощайте, Мэри, бесконечно вам признателен. Разрешите мне позвонить в этот колокольчик, пусть девушка проводит меня.
     Он поспешил к двери, миссис Рис-Телбот прокричала ему вдогонку:
     - Вы из той же породы неблагодарных негодяев! Неужели вы не объясните мне, что все это значит?
     Он бросил на ходу:
     - Когда-нибудь я приду и расскажу вам всю эту историю.
     - Прощайте, - пробормотала миссис Рис-Телбот. Внизу его поджидала Бетти с тростью и шляпой в руках.
     Рейс поблагодарил ее и прошел мимо. В дверях он остановился.
     - Кстати, - сказал он, - его зовут Морелли? Лицо Бетти просияло.
     - Совершенно верно, сэр. Именно так. Тони Морелли, вот это-то имя он и велел ей позабыть. А еще он сказал, что сидел в тюрьме.
     Рейс, улыбаясь, вышел на улицу. Из ближайшей телефонной будки он позвонил Кемпу. Разговор был кратким, но обнадеживающим. Кемп сказал:
     - Я немедленно пошлю телеграмму. И подождем ответа. Должен сказать, если вы правы, все значительно упрощается.
     - Думаю, я не ошибаюсь. Дело проясняется.
     
     8
     
     Инспектор Кемп был не в очень хорошем настроении.
     Вот уже полчаса он беседует с неким шестнадцатилетним, испуганным, как кролик, подростком, который благодаря заслугам своего дядюшки Чарлза домогается должности официанта в ресторане "Люксембург". А пока он один из шести занюханных, снующих повсюду подручных с повязанным вокруг талии фартуком, по которому их можно отличить от главных официантов. Они обязаны быть козлами отпущения, подносить, уносить, разрезать масло на кусочки и изготавливать из них розочки, беспрерывно и постоянно угождать французам, итальянцам, а изредка и англичанам. Чарлз, как и подобает крупной персоне, отнюдь не выказывая расположения своему родственнику, понукал, ругал и унижал его значительно больше других. И, все-таки Пьер лелеял в своем сердце надежду сделаться в один прекрасный день по меньшей мере метрдотелем шикарного ресторана.
     Однако в настоящий момент его карьере угрожала серьезная опасность, поскольку он уразумел, что подозревается ни много ни мало, в убийстве.
     Кемп вытряс из парня душу и, к своему великому неудовольствию, вынужден был прийти к выводу, что мальчишка совершил лишь то, в чем он и признается: подобрал с пола дамскую сумочку и положил ее на стол возле тарелки.
     - Я как раз торопился подать соус мистеру Роберту, он уже нервничал, а молодая леди смахнула сумочку со стола, ну я ее второпях поднял. Мистер Роберт ужасно меня подгонял. Вот и все, монсеньор.
     И это действительно было все. Кемп неохотно отпустил его, превозмогая сильное искушение сказать: "Только попадись ты мне еще раз!" Его унылое раздумье нарушил сержант Поллок, объявивший, что только что сообщили из бюро пропусков, будто какая-то молодая леди спрашивает офицера, занимающегося делом ресторана "Люксембург".
     - Кто такая?
     - Ее зовут мисс Хло Вест.
     - Пусть зайдет, - уныло разрешил Кемп. - Могу уделить ей десять минут. До прихода мистера Фаррадея. И, умоляю, не заставляй его ждать ни минуты. Эти господа такие нервные.
     Когда мисс Хло Вест вошла в комнату, Кемп был ошеломлен: ему почудилось, будто бы он узнал эту девушку. Минутой спустя это впечатление исчезло. Нет, он раньше никогда не видел ее - на этот счет не было ни малейших сомнений. И тем не менее он был не в силах преодолеть смутное, неотвязное чувство, что знает ее.
     Мисс Вест было примерно лет двадцать пять. Высокая, каштановые волосы, весьма миловидная. Она с трудом подыскивала слова и, казалось, нервничала.
     - Итак, мисс Вест, что я могу для вас сделать? - поспешно проговорил Кемп.
     - Я прочла в газете про "Люксембург - о человеке, который там умер.
     - Мистер Джордж Бартон? Да? Вы знали его?
     - Хм, нет, не совсем. То есть я хочу сказать, что не знала его.
     Кемп внимательно посмотрел на нее. Хло Вест казалась весьма добропорядочной и благородной - именно так. Он добродушно спросил:
     - Могу я для начала узнать ваше точное имя и адрес? Итак, где мы проживаем?
     - Хло Элизабет Вест, Меривейл Корт, пятнадцать, Мейд Вейл. Я актриса.
     Кемп снова искоса взглянул на нее, он начинал понимать, что она собой представляет. Забавно, подумалось ему, - несмотря на ее внешность, она вполне заслуживает доверия.
     - Итак, мисс Вест?
     - Когда я прочла о смерти мистера Бартона и о следствии, которое ведет полиция, я подумала, что, видимо, мне следует прийти и кое-что рассказать. Я посоветовалась с подругой, и та со мной согласилась. Не думаю, что этот имеет большое значение, но...- Мисс Вест замолчала.
     - Мы сами это решим, - благодушно сказал Кемп. - Рассказывайте.
     - В настоящий момент я не работаю, - объяснила мисс Вест. - Мое имя имеется в театральных каталогах, а фотография - в "Юпитере"... Так что я поняла, где мистер Бартон увидел ее. Он связался со мной и объяснил, что ему от меня требуется.
     - Да?
     - Он сказал мне, что собирает в "Люксембурге" компанию и хочет поразить своих гостей неожиданным сюрпризом. Он показал мне одну фотографию и велел под нее загримироваться. Сказал, что у меня такие же волосы.
     Ярчайшим сполохом осветилось сознание Кемпа. Эту фотографию Розмари он видел на столе в комнате Джорджа на Эльвестон Сквер. Так вот кого напоминала ему сидевшая перед ним девушка! Она походила на Розмари Бартон. Сходство было не особенно поразительным, но тип был тот же самый.
     - Он еще принес мне одежду - я ее захватила с собой. Из серовато-зеленого шелка. Я должна была сделать прическу такую, как на фотографии, и подчеркнуть сходство при помощи грима. Затем я должна была прийти в "Люксембург", во время кабаре войти в ресторан и сесть у стола мистера Бартона на свободное место. Он сводил меня туда позавтракать и показал этот стол.
     - А почему вы не выполнили обещание, мисс Вест?
     - Потому что в тот вечер около восьми часов... некто... позвонил и сказал, что вечер откладывается. Обещал мне сообщить на следующий день, когда он состоится. А утром я увидела в газете сообщение о смерти мистера Бартона.
     - И вы правильно поступили, придя к нам, - похвалил ее Кемп. - Ну что ж, большое вам спасибо, мисс Вест. Вы раскрыли одну тайну - тайну лишнего стула. Кстати, вы только что сказали... "некто"... а потом "мистер Бартон". Почему?
     - Потому что сперва мне почудилось, что это не мистер Бартон. У него был другой голое.
     - Голос был мужским?
     - Да. Мне так показалось... по крайней мере... он был довольно хриплый, словно простуженный.
     - И он больше ничего не сказал?
     - Нет.
     Кемп задал ей еще несколько малозначительных вопросов.
     Когда она ушла, он заметил сержанту:
     - Так вот каков знаменитый план Джорджа Бартона. Теперь понятно, почему, по общему свидетельству, он после кабаре не мог отвести взгляда от пустого стула и был таким странным и растерянным. Фокус не удался.
     - Вы не думаете, что это он отменил свое распоряжение?
     - Все что угодно, но только не это. И я совсем не уверен, что это был мужской голос. Охрипший голос в телефоне делается неузнаваемым. Ну что ж, продолжим. Пригласи мистера Фаррадея, если он здесь.
     
     9
     
     Внешне холодный и невозмутимый, но полный душевного смятения, Стефан Фаррадей переступил порог Скот-ланд Ярда. Невыносимая тяжесть сдавливала сознание. Утром, казалось, все встало на свои места. Для чего инспектору Кемпу понадобилось, да еще так многозначительно, приглашать его сюда? Он что-нибудь знает или подозревает? Если да, то это самые неопределенные подозрения. Голову терять не следует, чтобы не проболтаться.
     Без Сандры он чувствовал странную пустоту и одиночество. Казалось, когда они вдвоем встречались с опасностью, угроза становилась вполовину меньше. Вместе они становились сильными, храбрыми, могущественными. Один он ничто, меньше чем ничто. А Сандра - чувствует ли она то же самое? Сидит сейчас дома молчаливая, сдержанная, гордая, полная внутреннего смятения.
     Инспектор Кемп принял его доброжелательно, но мрачно. За столом сидел человек в полицейской форме с карандашом и блокнотом. Попросив Стефана присесть, Кемп заговорил строгим, деловым голосом:
     - Мистер Фаррадей, я намереваюсь взять у вас показание. Это показание будет записано, и прежде чем уйти, вы его прочтете и подпишете. В то же время должен вам сказать, что вы вольны отказаться давать показания и можете, если желаете, потребовать присутствия вашего адвоката.
     У Стефана душа ушла в пятки, но он не выдал своего смущения. Заставил себя холодно улыбнуться.
     - Вы меня пугаете, главный инспектор.
     - Мы хотим, чтобы вы все ясно поняли, мистер Фар радей.
     - Любое мое слово может быть обращено против меня, не так ли?
     - Мы не придираемся к словам. Но ваши показания окажут нам существенную помощь.
     Стефан тихо сказал:
     - Понятно, инспектор, только в толк не возьму, зачем вам потребовались от меня какие-то дополнительные показания. Вы слышали все, что я сегодня утром сказал.
     - Это была неофициальная беседа, необходимая, чтобы наметить исходную позицию. И кроме того, мистер Фаррадей, есть некоторые факты, о которых, как я себе представляю, вы предпочли бы поговорить со мной здесь. Вы можете не сомневаться в нашей порядочности и квалификации суда, вопросы, не имеющие к делу прямого отношения, не подлежат разглашению. Надеюсь, вы понимаете, куда я клоню?
     - Боюсь, что нет. Главный инспектор вздохнул.
     - Ну что ж. У вас были весьма интимные отношения с покойной миссис Розмари Бартон...
     Стефан перебил его:
     - Кто это сказал?
     Кемп подался вперед и взял со стола отпечатанный на машинке документ.
     - Вот копия письма, найденная среди вещей покойной миссис Бартон. Оригинал находится в деле и был нам вручен мисс Ирис Марло, которая опознала почерк сестры.
     Стефан прочел:
     "Леопард, дорогой..." Волна слабости охватила его. Он услышал голос Розмари... просящий... умоляющий... Неужели прошлое не умирает и может восстать из могилы?
     Он взял себя в руки и взглянул на Кемпа.
     - Вы, вероятно, правы, полагая, что миссис Бартон написала это письмо - но здесь нет никаких указаний, что оно адресовано мне.
     - Значит, вы отрицаете, что арендовали квартиру в доме двадцать один на Мелланд Меншенс Ирл Корт?
     Так им это известно? Интересно, когда они об этом пронюхали? Он пожал плечами.
     - Вы, кажется, очень хорошо осведомлены. Можно спросить, с какой стати мои личные дела выставляются на всеобщее обозрение?
     - О них никто не узнает, если не будет подтверждено, что они имеют отношение к смерти Джорджа Бартона.
     - Понятно. Вы предполагаете, что я сперва обесчестил его жену, а потом убил и его?
     - Послушайте, мистер Фаррадей, буду с вами откровенен. Вы и миссис Бартон были очень близкими друзьями, вы расстались по вашему, но не ее желанию. Она угрожала, как видно из письма, различными неприятностями. И умерла весьма своевременно.
     - Она покончила с собой. Замечу, вероятно, в какой-то мере я виноват. Я могу терзаться угрызениями совести, но преступления я не совершал.
     - Возможно, это было самоубийство, возможно, и нет. Джордж Бартон думал, что нет. Он начал расследование - и он умер. Последовательность событий довольно красноречива.
     - Не понимаю, почему вы стараетесь очернить меня.
     - Вы согласны, что смерть миссис Бартон произошла в очень подходящий для вас момент? Скандал, мистер Фаррадей, положил бы конец вашей карьере.
     - Не было бы никакого скандала. Миссис Бартон была достаточно для этого разумна.
     - Интересно! Вашей жене известна эта история, мистер Фаррадей?
     - Разумеется, нет.
     - Вы совершенно в этом уверены?
     - Да. Моя жена не представляла, что между мной и миссис Бартон может быть нечто иное, чем дружеские отношения. Надеюсь, она никогда в этом не разуверится.
     - Ваша жена ревнивая женщина, мистер Фаррадей?
     - Нисколько. Она никогда не выказывала по отношению ко мне никакой ревности. Она слишком умна.
     Инспектор ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого он спросил:
     - В прошлом году вам приходилось иметь дело с цианидом, мистер Фаррадей?
     - Нет.
     - Но разве у вас на даче нет запаса цианида?
     - Спросите садовника. Я об этом ничего не знаю.
     - А вы сами никогда не покупали его в магазине реактивов или для фотографии?
     - Понятия не имею о фотографии. Повторяю, что я никогда не покупал цианид.
     Кемп попытался еще кое-что из него выжать, прежде чем разрешил ему уйти.
     Потом задумчиво обратился к своему помощнику:
     - Он что-то слишком поспешно начал отрицать, что жене известно об его любовных похождениях. Почему бы это, интересно?
     - Смею сказать, трусит, что до нее это дойдет, сэр.
     - Возможно, но я-то думаю, у него хватило бы ума понять, если его жена находилась в неведении и он опасался разоблачения, то, значит, у него имелось еще одно основание желать, чтобы Розмари умолкла. Для спасения собственной шкуры ему следовало бы выдвинуть версию, что жена более или менее знала об его проделках, но смотрела на них сквозь пальцы.
     - Смею сказать, он об этом не подумал, сэр. Кемп покачал головой. Стефан Фаррадей не дурак.
     У него ясный и проницательный ум. А он настойчиво старался внушить инспектору мысль, что Сандре, дескать, ничего не известно.
     - Ну что ж, - сказал Кемп, - думается, мы сможем обрадовать полковника Рейса, и если он окажется прав, Фаррадей - они оба - выходят из игры. Я буду доволен. Мне нравится этот парень. И лично я не думаю, чтобы он мог сделаться убийцей.
     Отворив дверь гостиной, Стефан позвал:
     - Сандра?
     Она приблизилась к нему в потемках, обняла его за плечи.
     - Стефан!
     - Почему ты в темноте?
     - Я не могла вынести света. Расскажи мне. Он сказал:
     - Они знают.
     - Про Розмари? - Да.
     - И что они думают?
     - Разумеется, что у меня было основание... О, дорогая, куда я тебя втянул? Я виновен во всем. Если бы можно было после смерти Розмари все разорвать... убрать прочь... освободить тебя... чтобы ты не была замешана в эту поганую историю.
     - Нет, только не это... Не оставляй меня... не оставляй.
     Она прильнула к нему - заплакала, слезы струились по щекам. Он чувствовал, она содрогалась всем телом.
     - Ты моя жизнь, Стефан, вся моя жизнь - не оставляй меня.
     - Неужели в тебе столько любви, Сандра? Я никогда не знал.
     - Я не хотела, чтобы ты знал. Но сейчас...
     - Да, сейчас... Мы будем вместе. Сандра... вместе встретим лишения... что бы ни случилось, вместе!
     Стоя в темноте, тесно прижавшись друг к другу, они чувствовали, как их тела наливаются силой. Сандра решительно произнесла:
     - Ничто не поломает нашу жизнь! Ничто! Ничто!
     
     10
     
     Антони Браун взглянул на маленькую поданную ему карточку.
     Он нахмурился, пожал плечами. Сказал мальчику:
     - Хорошо, проводи его.
     Когда в комнате появился полковник Рейс, Антони стоял возле окна, плечи его освещались косыми лучами яркого солнца.
     Перед ним появился высокий человек с солдатской выправкой, худым загорелым лицом и волосами, отливавшими сталью - человек, с которым - он уже встречался, но не видел несколько лет и о котором знал много хорошего.
     Рейс увидел смуглую изящную фигуру, профиль красиво очерченной головы. Послышался приятный ленивый голос:
     - Полковник Рейс? Я знаю, вы были другом Джорджа Бартона. В тот последний вечер он говорил о вас. Хотите сигарету?
     - Спасибо. Хочу.
     Антони сказал, поднося спичку:
     - Мы ожидали вас в тот вечер: но, к счастью для вас, вы не появились.
     - Вы ошибаетесь. Пустое кресло предназначалось не для меня.
     Антони вскинул брови.
     - Действительно? Бартон сказал...
     Рейс оборвал его:
     - Джордж мог это сказать. Но у него были совершенно другие намерения. Этот стул, мистер Браун, должен был быть занят, когда погаснет свет, некой актрисой по имени Хло Вест.
     Антони удивился до крайности.
     - Хло Вест? Никогда о ней не слышал. Кто она?
     - Молодая актриса, не очень известная, но обладает некоторым сходством с Розмари Бартон.
     Антони присвистнул.
     - Начинаю понимать.
     - У нее была фотография Розмари, чтобы она могла скопировать ее прическу, а также одежда, которая была на Розмари в тот роковой вечер.
     - Так вот, значит, что выдумал Джордж. Вспыхивает свет - и эй, чудеса, сверхъестественный ужас! Розмари возвратилась. Виновный задыхается: "Это правда... это правда... я ни при чем". - Он помолчал и добавил:
     - Скверно - даже для такого осла, как старина Джордж.
     - Я не уверен, что понимаю вас. Антони усмехнулся.
     - Подумайте, сэр: закоренелый преступник не станет вести себя, как истеричная школьница. Если кто-то хладнокровно отравил Розмари Бартон и приготовился подсыпать ту же самую роковую порцию цианида Джорджу Бартону, то такой человек обладает достаточно крепкими нервами. Тут требуется нечто большее, чем переодетая актриса, чтобы заставить его или ее разоблачиться.
     - Вспомните Макбета, вот уж закоренелый преступник, а кается в грехах, увидев во время праздника дух Банко.
     - Ах, но то, что увидел Макбет, действительно было привидением, а не бездарным актером, натянувшим на себя лохмотья Банко. Согласен, настоящее привидение создает вокруг себя атмосферу потустороннего мира. И, признаюсь, я действительно верю в существование духов - поверил в них за последние полгода - в существование одного духа особенно.
     - В самом деле, и чей же это дух?
     - Розмари Бартон. Смейтесь, если хотите. Я не вижу ее, но ощущаю ее присутствие. По той или иной причине Розмари, бедная душа, не может найти успокоения.
     - Могу предположить, почему.
     - Потому что ее убили?
     - Или, говоря другими словами, "урыли и цветочек поставили". Что вы на это скажете, мистер Тони Морелли?
     Наступило молчание. Антони, не поднимаясь со стула, швырнул сигарету в камин и закурил другую. Затем он спросил:
     - Как вы это узнали?
     - Признаете, что вы Тони Морелли?
     - Отрицать это - значит, попусту терять время. Вне всякого сомнения, вы телеграфировали в Америку и получили оттуда информацию.
     - И признаете, что когда Розмари Бартон разоблачила вас, вы грозились ее "урыть", если она не будет держать язык за зубами?
     - Я просто думал ее попугать, чтобы она язык не распускала, - охотно согласился Тони.
     Непонятное чувство охватило полковника. Беседа не шла так, как ей следовало бы идти. Он внимательно посмотрел на развалившуюся перед ним в кресле фигуру, и ему показалось, будто этот человек был его старым и хорошим приятелем.
     - Перечислить все, что я знаю о вас, Морелли?
     - Это было бы забавно.
     - Вас осудил" в Штатах за попытку саботажа на авиационных заводах Эриксона и приговорили к тюремному заключению. После отбытия наказания вас выпускают, и власти теряют ваш след. Потом вы появляетесь в Лондоне, останавливаетесь в "Клеридже" и называете себя Антони Браун. Здесь вы заводите знакомство с лордом Дьюсбери и через него встречаетесь с рядом других крупных фабрикантов оружия. Вы останавливаетесь в доме лорда Дьюсбери и, пользуясь положением гостя, выведываете то, чего вам знать ни при каких условиях не полагается! Странное совпадение, Морелли, бесконечная вереница несчастных случаев, из которых некоторые едва не закончились страшными катастрофами, сопровождали ваши посещения различных крупных заводов и фабрик.
     - Совпадение, - сказал Антони, - самое что ни на есть совпадение.
     - Наконец некоторое время спустя вы появляетесь в Лондоне и возобновляете знакомство с Ирис Марло, отказываясь под благовидным предлогом прийти к ней в дом. До ее близких не доходит, насколько интимными сделались ваши отношения. Наконец, вы пытаетесь заставить ее тайно выйти за вас замуж.
     - Знаете, - сказал Антони, - совершенно не понимаю, как вы это все выяснили, - я имею в виду не оружие, я говорю про угрозы Розмари и про те нежные пустячки, которые я нашептывал Ирис. Не иначе, как вы пользовались услугами "М-полтора" "MI-5"!
     Рейс сердито на него посмотрел.
     - Я могу вам все это объяснить, Морелли.
     - Не трудитесь. Признаю, ваши данные верны, но и что из этого? Я уже отбыл свой срок. Я завел интересных друзей. Влюбился в очаровательную девушку и, естественно, страстно желаю на ней жениться.
     - Настолько страстно, что предпочли устроить свадьбу прежде, чем ее родственники получат возможность узнать ваше прошлое. Ирис Марло очень богата...
     Антони кивнул в знак согласия.
     - Понятно. Когда появляются деньги, родственники начинают всюду совать свой нос. А Ирис, видите ли, ничего не знает про мою темную жизнь. И буду откровенен: не хотел бы, чтобы знала.
     - Боюсь, что она все об этом узнает.
     - Жаль, - сказал Антони.
     - Возможно, вы не понимаете... Антони со смехом перебил его:
     - О, я помогу вам расставить точки над i и перечеркнуть t. Розмари Бартон знала про мое преступное прошлое, поэтому я и убил ее. Джордж Бартон начал подозревать меня, поэтому я убил и его. Наконец, я погнался за деньгами Ирис! Все очень правдоподобно, главное, концы с концами сходятся, но у вас нет ни малейшего доказательства.
     Некоторое время Рейс не спускал с него внимательных глаз. Потом он поднялся.
     - Все, что здесь говорилось, правда, - сказал он. - И все это не соответствует истине.
     Антони пристально на него посмотрел.
     - Что не соответствует истине?
     - Вы не соответствуете. - Рейс медленно прохаживался взад и вперед по комнате. - Прекрасно сходились концы с концами, пока я вас не видел, а теперь вижу - не сходятся. Вы не преступник. А раз вы не преступник, значит, вы нашего поля ягода. Я ведь прав?
     Антони молча посмотрел на полковника и во все лицо улыбнулся.
     - Да, занятно вы меня распробовали. Поэтому-то я и избегал с вами встречаться. Боялся, что вы меня раскусите. А мне это вплоть до вчерашнего дня было не с руки. Сейчас, слава богу, это уже не имеет значения. Наша банда международных диверсантов накрылась. Я три года выполнял ее поручения. Бесконечные свидания, вербовка рабочих, я добился видного положения. Наконец попался на одном деле я заработал срок. Узнай они, кто я такой, дело приняло бы более серьезный оборот.
     Когда я вышел, машина закрутилась. Мало-помалу я оказался в центре организации - разветвленной международной сети, охватывающей всю центральную Европу. В качестве их агента я приехал в Лондон и направился в "Клеридж". У меня было задание установить дружеские отношения с лордом Дьюсбери - вот такую бабочку предстояло поймать. Я познакомился с Розмари Бартон, чтобы получить в городе известность покорителя женщин. Неожиданно, к своему ужасу, я выяснил, что она знает о моем пребывании в американской тюрьме под именем Тони Морелли. Мне сделалось страшно. Если бы люди, с которыми я работал, узнали об этом, они бы, недолго думая, убили ее. Я сделал, что мог, пытаясь ее запугать, чтобы она не проболталась. Я подумал, что лучше всего будет обо всем позабыть, и тут я увидел Ирис, спускающуюся по лестнице, и я поклялся, что, закончив работу, я возвращусь и женюсь на ней.
     Когда работа была в основном закончена, я снова здесь появился и стал встречаться с Ирис, но избегал ее родственников, так как знал, что они начнут копаться в моем прошлом, а мне следовало остерегаться разоблачений. Я переживал из-за нее. Она выглядела больной и напуганной, а поведение Джорджа казалось нелепым. Я уговаривал ее уехать и выйти за меня замуж. Она отказалась. Возможно, она была права. Потом я увязался в их компанию. Мы уже сидели за столом, когда Джордж упомянул о вашем возможном приходе. Я, почти не задумываясь, сказал, что встретил одного знакомого, мы знались в Америке - Мартышка Колеман... На самом же деле я хотел избежать встречи с вами. Я все еще выполнял свои обязанности... Вам известно дальнейшее - Джордж умер. Но к смерти его и Розмари я не причастен. И не знаю, кто их убил.
     - И даже не догадываетесь?
     - Это может быть или официант, или один из пяти находившихся за столом людей. Не думаю, чтобы это был официант. А также не я и не Ирис. Может быть, Сандра Фаррадей, может быть, Стефан Фаррадей; может быть, оба они вместе. Но готов спорить, это была Руфь Лессинг.
     - Ваша уверенность основывается на фактах?
     - Нет. Мне кажется, это наиболее возможный вариант, но я не понимаю, как она это сделала! В обоих случаях она сидела на таком месте, что практически не имела возможности отравить шампанское. Чем больше я думаю о случившемся, тем больше убеждаюсь: Джорджа не могли отравить - и все-таки его отравили! - Антони замолчал. - И еще одна мысль меня беспокоит: вы выяснили, кто написал эти анонимные письма, с которых все началось?
     Рейс покачал головой.
     - Нет. Думал, что выяснил, а теперь вижу, что ошибся.
     - Дело вот в чем: кому-то известно об убийстве Розмари, поэтому, если вы не поторопитесь, следующей жертвой станет эта загадочная для нас личность.
     
     11
     
     По телефону Антони выяснил, что к пяти часам Люцилла Дрейк собирается на чашечку чая к своей старой подруге. Приняв в расчет все возможные проволочки (возвращение за сумочкой, запоздалое желание прихватить на всякий случай зонт, несколько минут болтовни под дверью), Антони решил приехать на Эльвестон Сквер ровно в двадцать пять минут шестого. Ему хотелось увидеть Ирис, а не ее тетушку. И кроме того, как гласила молва, присутствие Люциллы оставило бы ему весьма незначительную возможность поговорить с Ирис.
     Горничная (девушка не обладала завораживающей наглостью Бетти Арчдейл) сказала, что мисс Ирис только что пришла и находится в кабинете.
     Антони улыбнулся:
     - Не беспокойтесь. Я найду дорогу. - И, миновав горничную, направился к дверям кабинета.
     Ирис вздрогнула при его появлении.
     - О, это ты?
     Он быстро подошел к ней.
     - Что случилось, дорогая?
     - Ничего. - Она замолчала, потом торопливо сказала:
     - Ничего. Только меня едва не задавили. О, я сама виновата. Я о чем-то задумалась и, не посмотрев, пошла через дорогу, из-за угла вылетела машина и чуть меня не сбила.
     Он ласково ее потрепал.
     - Этого не следует делать, Ирис. Я очень обеспокоен - и не только потому, что ты чудом выскочила из-под колес, а тем, что ты бесцельно слоняешься среди машин по улице. Что с тобой, дорогая? Тебя что-то волнует, не так ли?
     Она кивнула. В больших черных глазах появился страх. Антони понял их выражение, прежде чем она тихо и торопливо сказала:
     - Я боюсь.
     К Антони вернулось благодушное спокойствие. Он присел на широкой тахте подле Ирис.
     - Ну что ж, - сказал он, - рассказывай.
     - Не думаю, чтобы я хотела выложить тебе душу, Антони.
     - Не смеши меня, ты похожа на героинь скучных, душещипательных романов. Те в самом начале первой главы объявляют о страшной тайне, а потом разражаются нужной историей в пятьдесят тысяч слов.
     Она улыбнулась бледной, вымученной улыбкой.
     - Я хочу рассказать тебе, Антони, но не знаю, что ты подумаешь... не знаю, поверишь ли ты...
     Антони поднял руку и начал загибать пальцы.
     - Раз - незаконный ребенок. Два - шантажирующий любовник. Три...
     Она сердито его оборвала:
     - Не мели чепухи. Ничего подобного.
     - Ты облегчила мою душу, - сказал Антони. - Продолжай, дурочка.
     Лицо Ирис опять затуманилось.
     - Нечего смеяться. Это... это касается того самого вечера.
     - Да? - его голос напрягся. Ирис сказала:
     - Ты присутствовал утром при расследовании, слышал...
     Она замолчала.
     - Очень мало, - сказал Антони. - Полицейский хирург распространялся о всяких технических подробностях, в основном насчет цианида и о действии цианистого калия на Джорджа, а также про вещественные доказательства, которые представил тот первый инспектор, не Кемп, а другой, с пышными усами, который первым приехал в "Люксембург" и начал расследование. Главный клерк из конторы Джорджа опознал труп. Весьма покладистый следователь отложил расследование на неделю.
     - Я имею в виду этого инспектора, - сказала Ирис. - Как он объяснил, под столом отыскался маленький бумажный пакетик со следами цианистого калия.
     Антони заинтересовался.
     - Да? Очевидно, некто, подсыпавший эту дрянь Джорджу в бокал, просто выбросил под стол упаковку. Простейшая вещь. Он не хотел рисковать, сохраняя ее при себе, или, может быть, это была она...
     К его удивлению, неистовая дрожь охватила Ирис.
     - О, нет, Антони. Нет, совсем не то.
     - О чем ты, дорогая? Что тебе известно?
     - Я бросила этот пакетик под стол, - сказала Ирис. Он с удивлением на нее посмотрел.
     - Послушай, Антони. Ты помнишь, Джордж выпил шампанское, а потом все и произошло?
     Он кивнул.
     - Ужасно - подобно дурному сну. Как гром посреди ясного неба. Я хочу сказать: после концерта, когда зажегся свет, я почувствовала облегчение. Понимаешь, в тот раз мы увидели мертвую Розмари, и почему-то, не знаю почему, я снова этого ожидала... Я чувствовала, она была там: мертвая, возле стола...
     - Дорогая...
     - Знаю. Просто нервы. Но как бы то ни было, мы все остались живы, ничего страшного не произошло, и вдруг, когда, казалось, что и ждать больше нечего, - все снова началось. Я танцевала с Джорджем, и мне было так хорошо. Мы вернулись к столу. И тут Джордж вдруг вспомнил про Розмари и попросил нас выпить в память о ней... Потом он умер, и снова повторился этот кошмар. Я остолбенела. Тряслась, как в лихорадке. Ты приблизился к нему, я отодвинулась немного назад, подбежали официанты, кого-то послали за доктором. Я словно застыла и стояла не шелохнувшись. Вдруг комок подступил к горлу, по щекам покатились слезы: я впопыхах открыла сумочку, чтобы вынуть платок. Не глядя нащупала платок, вынула его - в нем находился плотный кусок белой бумаги, вроде тех, в какие в аптеках заворачивают порошки. Понимаешь, Антони, его не было у меня в сумочке, когда я собиралась в ресторан. Ничего похожего не было! Сумка была совсем пустая. Я сама в нее все сложила: пудреницу, губную помаду, платок, вечерние заколки в футляре, шиллинг и пару шестипенсовиков. Кто-то подложил этот пакет в мою сумку. И тут я вспомнила, что такой же пакет нашли в сумке у Розмари после ее смерти, и в нем оставалось еще немного цианида. Я испугалась, Антони, ужасно испугалась. Пальцы ослабли, и пакет выскользнул из платка под стол. Я не подняла его. И ничего не сказала. Я была слишком напугана. Если бы кто-нибудь это увидел, мог подумать, что я убила Джорджа, а я не убивала его.
     Давая выход своим чувствам, Антони протяжно засвистел.
     - И никто не видел тебя? - спросил он. Ирис замялась.
     - Не уверена, - тихо сказала она. - Кажется, Руфь заметила. Но она выглядела настолько ошеломленной, что я не знаю - или она действительно заметила, или просто рассеянно на меня смотрела.
     Антони снова присвистнул.
     - В общем, весело, - проговорил он.
     - Куда уж веселее. Я так боюсь, что они до всего докопаются.
     - Интересно, почему там не было твоих отпечатков? Прежде всего они бы занялись отпечатками.
     - Думаю, потому что я держала пакет через платок. Антони кивнул.
     - Да, в этом тебе повезло.
     - Но кто же все-таки мог положить его в мою сумку? Сумка была при мне весь вечер.
     - Это не так трудно сделать, как ты думаешь. Когда ты пошла танцевать после кабаре, ты оставила сумку на столе. Кто-то мог подсунуть пакет. Там были женщины. Соберись-ка с мыслями и расскажи мне, что творит женщина в туалетной комнате? О таких вещах следует знать. Вы все стояли вместе и болтали или разбрелись каждая к своему зеркалу?
     Ирис задумалась.
     - Мы все прошли к одному столу - очень длинному, со стеклянным верхом. Положили сумочки и оглядели себя.
     - Продолжай.
     - Руфь напудрила нос, а Сандра поправила прическу и воткнула в нее шпильку, я сняла мой лисий капюшон и отдала его женщине, потом увидела на руке какую-то грязь и подошла к умывальнику.
     - Оставив сумку на стеклянном столе?
     - Да. И вымыла руки. Кажется, Руфь все еще прихорашивалась, Сандра сбросила плащ и снова подошла к зеркалу, Руфь отошла и вымыла руки, а я возвратилась к столу и немного поправила прическу.
     - Значит, кто-то из них двоих мог незаметно что-то положить тебе в сумку?
     - Да, но пакет был пуст. Выходит, его положили после того, как было отравлено у Джорджа шампанское. Во всяком случае, я не могу поверить, что Руфь или Сандра способны это сделать.
     - Не переоценивай людей. Сандра из числа тех фанатиков, которые в средние века заживо сжигали своих противников, а такой безжалостной отравительницы, как Руфь, еще свет не видывал.
     - В таком случае, почему Руфь не заявила, что она видела, как я уронила пакет?
     - Постой. Если бы Руфь умышленно подсунула тебе цианид, она бы из кожи вылезла, чтобы ты от него не избавилась. Похоже, что это не Руфь. Значит, больше всего подходит официант. Официант, официант! Если бы только у нас был незнакомый, неизвестный нам официант, официант, нанятый на один вечер. Но нет, нас обслуживали Джузеппе с Пьером, а они совсем не подходят.
     Ирис вздохнула.
     - Я рада, что рассказала тебе. Об этом никто больше не узнает, правда? Только ты и я?
     Антони как-то смущенно на нее посмотрел.
     - Вот тут-то ты и ошибаешься, Ирис. Наоборот, ты сейчас поедешь со мной на такси к старине Кемпу. Мы не можем хранить такие вещи у себя под шляпой.
     - О нет, Антони! Они подумают, будто я убила Джорджа.
     - Они определенно так подумают, если потом узнают, что ты затаилась и ничего об этом не рассказала! Тогда твои отговорки прозвучат до чрезвычайности неубедительно. А если ты сейчас откроешься, вероятно, они тебе поверят.
     - Пожалуйста, Антони...
     - Послушай, Ирис, ты в трудном положении. Но помимо всего прочего, существует такая вещь, как правда, ты не можешь поступать нечестно и думать о собственной шкуре, когда речь идет о справедливости.
     - О Антони, к чему такое благородство?
     - Тебе, - сказал Антони, - нанесли жестокий удар. Но что бы ни случилось, мы отправимся к Кемпу! Немедленно!
     Нехотя она вышла с ним в прихожую. Ее пальто было брошено на стул, он взял его и помог ей одеться. Страх и протест застыли в ее глазах, но Антони был непреклонен. Он сказал:
     - Возьмем такси в конце улицы.
     Когда они направились к выходу, внизу послышался звонок.
     Ирис воскликнула с облегчением:
     - Совсем позабыла - это Руфь. Она пришла после работы, чтобы договориться о похоронах. Они состоятся послезавтра. Я думаю, без тети Люциллы мы лучше договоримся.
     Антони быстро подошел к двери и отворил ее, прежде чем успела подбежать горничная.
     Руфь выглядела усталой и довольно растрепанной. В руках она держала увесистый портфель.
     - Извините, я опоздала, в метро вечером ужасная давка, вынуждена была пропустить три автобуса, а такси не было.
     "Никогда не видел, - подумал Антони, - чтобы Руфь вынуждена была оправдываться. Еще одно свидетельство, что смерть Джорджа подорвала эту почти нечеловеческую энергию".
     - Я не могу пойти с тобой, Антони. Мне нужно с Руфью обо всем договориться, - сказала Ирис.
     Антони возразил непререкаемым голосом:
     - Боюсь, наше дело более важное... Ужасно сожалею, мисс Лессинг, что разлучаю вас с Ирис, но дело у нас неотложное.
     Руфь сказала не мешкая:
     - Не беспокойтесь, мистер Браун, я обо всем договорюсь с миссис Дрейк, когда она возвратится. - Едва заметная улыбка появилась у нее на губах. - Знаете, мне удается с ней ладить.
     - Уверен, вы можете поладить с кем угодно, мисс Лессинг, - польстил ей Антони.
     - Вероятно. Не поделитесь ли вы со мной своими соображениями, Ирис?
     - Да у меня их нет. Я хотела просто обсудить все с вами, потому что тетя Люцилла поминутно меняет свои решения, думаю, вам будет довольно трудно с ней договориться. Придется попотеть. Мне все равно, какие будут похороны! Тетя Люцилла обожает похороны, а мне это не по душе. Прах необходимо предать земле, но стоит ли создавать вокруг этого шумиху. Для самих умерших это не имеет ни малейшего значения. Они навсегда покинули нас. Мертвые не возвращаются.
     Руфь не ответила, и Ирис повторила с какой-то непонятной настойчивостью:
     - Мертвые не возвращаются:
     - Пойдем, - сказал Антони и потянул ее к двери. По площади медленно тащились такси. Антони остановил одно и помог Ирис усесться.
     - Скажи мне, моя прелесть, - обратился он к ней после того, как велел шоферу ехать в направлении Скотланд Ярда, - чье присутствие в холле ты ощутила, когда сочла уместным заявить, что мертвые не возвращаются? Джорджа или Розмари?
     - Ничего такого я не ощутила! Совершенно не ощутила. Просто я хотела сказать, что ненавижу похороны.
     Антони вздохнул.
     - Разумеется, - сказал он, - я, должно быть, схожу с ума.
     
     12
     
     Трое мужчин сидели за маленьким круглым мраморным столиком.
     Полковник Рейс и главный инспектор Кемп пили темный, насыщенный ароматом чай. Антони потягивал из изящной чашечки сваренный на английский манер кофе. Подобная мысль принадлежала не Антони, но он вынужден был ее принять, чтобы его допустили к совещанию в качестве полноправного партнера.
     Главный инспектор Кемп, скрупулезно проверив документы Антони, согласился говорить с ним на равных.
     - Если бы вы спросили меня, - сказал главный инспектор, бросая несколько кусочков сахара в темную жидкость и тщательно их размешивая, - я бы ответил: этому делу не суждено стать предметом судебного разбирательства. Мы не сможем докопаться до истины.
     - Думаете, нет? - спросил Рейс.
     Кемп покачал головой и задумчиво отхлебнул.
     - Преступление было бы раскрыто, если б мы выяснили, кто из этой пятерки покупал или хранил цианид. Но мне этого сделать не удалось. Типичный случай, когда преступник известен, а доказательства отсутствуют.
     - Так вам известен преступник? - с интересом спросил Антони.
     - Гм, совершенно в этом убежден. Это леди Александра Фаррадей.
     - Вы в этом убеждены, - сказал Рейс. - Почему?
     - Извольте. Я бы назвал ее безумно ревнивой. И к тому же сумасбродной. Как эта самая королева Элеонора какая-то, которая проникла в опочивальню прекрасной Роземунды и предложила ей на выбор: кинжал или чашу, наполненную ядом.
     - Но в нашем случае, - заметил Антони, - у прекрасной Розмари не было выбора.
     Главный инспектор Кемп продолжал.
     - Какой-то неизвестный выводит мистера Бартона из равновесия. Тот становится подозрительным и, надо сказать, у него для этого достаточно оснований. Не пожелай он следить за Фаррадеями, он никогда бы не стал покупать загородный дом. Она его быстро раскусила - ей помогли в этом бесконечные разговоры о банкете и настойчивые просьбы, чтобы они там присутствовали. Она не из тех людей, которые ждут и наблюдают. Ее сумасбродная натура проявляет себя, она с ним расправляется! Вы можете сказать, что все эти рассуждения построены на особенностях ее человеческих качеств. Но я скажу, что единственным лицом, у которого была возможность подбросить что-то в бокал мистера Бартона как раз перед тем, как тот его выпил, была дама, сидящая справа от него.
     - И никто не заметил, как она это сделала? - спросил Антони.
     - Именно. Они могли бы заметить - но не заметили. Допустим, если вам угодно, она довольно ловка.
     - Форменный фокусник.
     Рейс кашлянул. Он достал трубку и начал ее набивать.
     - Только одно возражение. Предположим, леди Александра сумасбродна, ревнива и страстно влюблена в своего мужа, предположим, она не остановится перед убийством, но считаете ли вы ее способной подложить порочащие улики в сумочку девушки? Девушки совершенно невинной, доброй, не причинившей ей ни малейшего вреда?
     Инспектор Кемп смущенно заерзал на стуле и тупо уставился в чашечку с чаем.
     - Женщины не играют в крикет, - сказал он, - это вы имеете в виду.
     - В действительности многие из них играют, - улыбнулся Рейс. - Но мне приятно видеть ваше смущение.
     Кемп не стал вдаваться в полемику и с покровительственным видом повернулся к Антони.
     - Кстати, мистер Браун (я по-прежнему буду вас так называть, если вы не возражаете), мне хочется от души поблагодарить вас за то, что вы, не откладывая в долгий ящик, привели к нам Ирис Марло и заставили рассказать эту самую ее историю... Думаю, мы сняли с ее души камень - она ушла домой совершенно счастливая.
     - После похорон, - сказал Антони, - надеюсь, она ненадолго уедет за город. Мирная и тихая жизнь и при этом отсутствие тетушки Люциллы с ее непрекращающейся болтовней помогут ей восстановить силы.
     - Язык у тети Люциллы работает с полной нагрузкой, - сказал, усмехнувшись, Рейс.
     - Могу это подтвердить, - отозвался Кемп. - К счастью, не было необходимости записывать ее показания. Не то бедного секретаря отправили бы в больницу с вывихнутой рукой.
     - Ну что ж, - сказал Антони, - смею заметить, инспектор, вы правы, заявив, что данное дело никогда не появится в суде, но это крайне неудовлетворительный итог... И еще одна вещь нам неизвестна: кто же написал Джорджу Бартону письма, сообщавшие об убийстве жены? У нас на этот счет нет ни малейших предположений.
     - А вы по-прежнему настаиваете на ваших подозрениях, Браун? - спросил Рейс.
     - Руфь Лессинг? Да-, склонен считать ее наиболее вероятным кандидатом. По вашему утверждению, она призналась в любви к Джорджу. Что ни говорите, Розмари была ей ненавистна. И вдруг она увидела благоприятную возможность избавиться от Розмари, при этом она была полностью убеждена, что, устранив с дороги Розмари, она без помех сможет выйти замуж за Джорджа.
     - Согласен, - сказал Рейс. - Допускаю, спокойствие и деловитость Руфи Лессинг - качества, необходимые для того, чтобы задумать и осуществить убийство, к тому же она лишена жалости - продукта чересчур развитого воображения. Да, в отношении первого убийства я с вами согласен. Но совершенно не понимаю, зачем она осуществила второе. Не могу понять, с какой стати ей отравлять человека, которого она любит и за которого хочет выйти замуж! И еще одно возражение: почему она держала язык за зубами, когда увидела, что Ирис бросила пакет из-под цианида под стол?
     - Возможно, она этого не видела, - нерешительно предположил Антони.
     - Полностью уверен, что видела, - сказал Рейс. - Когда я ее допрашивал, у меня сложилось впечатление, что она чего-то недоговаривает. Да и сама Ирис Марло думала, что Руфь все видела.
     - Продолжайте, полковник, - сказал Кемп. - Выкладывайте ваши мысли. Я полагаю, вам есть что рассказать?
     - К сожалению, нет. Дело яснее ясного. Всякое соображение порождает новые возражения.
     Рейс задумчиво перевел взгляд с лица Кемпа на лицо Антони и на нем задержался. Брови Антони поползли вверх.
     - Не хотите ли вы сказать, что считаете меня главным преступником?
     Рейс медленно покачал головой.
     - Не вижу оснований, с чего бы вам убивать Джорджа Бартона. Мне кажется, я знаю, кто убил его, а также и Розмари Бартон.
     - Кто же это?
     Рейс неторопливо, будто подбирая слова, проговорил:
     - Забавно, все подозрения у нас падают на женщин. Я тоже подозреваю женщину. - Он помолчал и негромко произнес:
     - Я считаю, что преступницей является Ирис Марло.
     Антони с грохотом отодвинул стул. Его лицо мгновенно стало темно-малиновым, а затем он с усилием овладел собой. Он заговорил с наигранной игривостью и по-обычному насмешливо, но голос его дрожал.
     - Ради бога, давайте обсудим подобную возможность, - сказал он. - Почему Ирис Марло? И если это так, с чего бы ей, скажите мне, по ее собственному признанию, выкидывать пакет из-под цианида под стол?
     - Потому что, - сказал Рейс, - ей было известно, что Руфь Лессинг все видела.
     Антони тщательно, склонив голову набок, обдумывал ответ. Наконец кивнул.
     - Принято, - сказал он. - Продолжим. Почему вы в первую голову подозреваете ее?
     - Мотивы, - ответил Рейс. - Розмари было оставлено огромное состояние, а про Ирис позабыли. Мы знаем, она считала себя обделенной и долгие годы пыталась подавить жившую в ее сердце обиду. Она знала, если Розмари умрет бездетной, деньги целиком достанутся ей. При этом Розмари была угнетена, несчастна, подавлена в результате инфлюэнцы, при таком настроении заключение о самоубийстве могло быть принято не задумываясь.
     - Что ж, все правильно, превращайте девушку в чудовище! - сказал Антони.
     - Не в чудовище, - ответил Рейс. - Существует еще иная причина, по которой я подозреваю ее, - причина довольно отдаленная, как может вам показаться. Я говорю о Викторе Дрейке.
     - Викторе Дрейке? - удивился Антони.
     - Дурная кровь. Видите ли, мне не было нужды выслушивать болтовню Люциллы. Мне все известно о семействе Марло. Виктор Дрейк - не столько слаб, сколько злобен. Его мать - слабоумное ничтожество. Гектор Марло - безвольный и злобный пьяница. Розмари эмоционально неустойчива. Вся семья - воплощение слабостей, пороков, шатаний. Налицо предрасположение к преступлению.
     Антони закурил. Руки его дрожали.
     - Значит, вы не верите, что на скверной почве может вырасти здоровый цветок?
     - Разумеется, может. Но я не уверен, что таким здоровым цветком является Ирис Марло.
     - Мои доводы не имеют значения, - не спеша проговорил Антони, - поскольку я в нее влюблен. Джордж показал ей эти злосчастные письма, она пугается и убивает его? Так это выглядит?
     - Да. В этом случае главное значение приобретает испуг.
     - И как ей удается подложить эту дрянь Джорджу в шампанское?
     - Этого, признаюсь, я не знаю.
     - Спасибо, что хоть этого вы не знаете. - Антони начал взад и вперед раскачивать свой стул. Его глаза наполнились угрозой и злостью. - У вас крепкие нервы, коль скоро вы все это мне высказали.
     Рейс спокойно ответил:
     - Я знаю. Но полагаю, это необходимо сказать. Кемп молча, с интересом за ними наблюдал. При этом он машинально помешивал свой чай.
     - Прекрасно, - Антони выпрямился. - Пора действовать. Что толку сидеть за столом, пить тошнотворную жидкость и с умным видом заниматься пустопорожним теоретизированием. Загадка должна быть решена. Мы должны разрешить все трудности и выяснить истину. Я возьму это на себя - и я своего добьюсь. Я все переворошу, и когда мы узнаем истину, мы поразимся простоте решения. Я еще раз сформулировал проблему. Кто знал об убийстве Розмари? Кто написал об этом Джорджу? Почему ему написали? А теперь поговорим о самих убийствах. Первое уже потускнело. Оно случилось давно, и мы в точности не знаем, что тогда произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я его видел. Следовательно, я должен знать, как все было. Легче всего насыпать цианид Джорджу в бокал было во время кабаре, но его не насыпали, ведь он выпил из своего бокала сразу же по окончании концерта. Я сам видел, как он выпил. После этого никто ничего к нему в бокал не клал. Никто не дотрагивался до его бокала, совершенно никто, и когда он снова выпил, там было полно цианида. Он не мог быть отравлен - но его отравили! В его бокале оказался цианид - но никто не мог его туда положить! Мы приблизились к истине?
     - Нет, - сказал главный инспектор Кемп.
     - Да, - продолжал Антони. - Мы попали в царство волшебных мистификаций. Или деятельность духов. Сейчас я набросаю вам свою теорию привидений. Пока мы танцуем, дух Розмари витает над бокалом у Джорджа и бросает туда цианид в совершенно материализованном виде - духи умеют извлекать цианид из эктоплазмы. Джордж возвращается, пьет за ее память и... О, господи благословенный!
     Двое мужчин с изумлением взирали на него. Он обхватил руками голову. Раскачивался из стороны в сторону, находясь в состоянии явного душевного потрясения. При этом он бормотал:
     - Это... это... сумочка... официант.
     - Официант? - встревожился Кемп. Антони покачал головой.
     - Нет, нет. Не то, что вы думаете. Мне как-то пришла в голову мысль, что интересы следствия требовали официанта, который раньше не был официантом. Вместо этого нас обслуживал официант, который всегда был официантом... и маленький официант, из династии потомственных официантов... официант нежный, как ангелочек... официант вне подозрений. И он продолжает оставаться вне подозрений - но он сыграл свою роль! О господи, да, он сыграл свою роль.
     Антони пристально на них посмотрел.
     - Не понимаете? Официант мог бы отравить шампанское, но официант этого не сделал. Никто не притрагивался к бокалу Джорджа, но Джорджа отравили. А - это А. Б - это Б. Бокал Джорджа! Джордж! Две разные вещи. И деньги - кучи, кучи денег! И кто знает - может быть, вместе с ними и любовь? Не глядите на меня, как на безумного. Пойдемте, я вам кое-что покажу.
     Отбросив назад стул, он вскочил и схватил Кемпа за руку.
     - Пойдемте со мной.
     Кемп с сожалением взглянул на недопитый чай.
     - Следует расплатиться, - пробормотал он.
     - Нет, нет, мы сейчас вернемся. Пойдемте. Я должен вам там кое-что показать. Пойдемте, Рейс.
     Сдвинув в сторону стол, он увлек их за собой в вестибюль.
     - Видите там телефонную будку? - Да. Антони порылся в карманах.
     - Черт у меня нету двух пенсов. Не беда. Я передумал звонить. Вернемся.
     Они возвратились в кафе, впереди Кемп, за ним Рейс с Антони.
     Кемп был мрачен, он сел, взял трубку. Тщательно ее продул и начал прочищать вынутой из кармана булавкой.
     Рейс хмуро поглядел на озабоченное лицо Антони. Потом откинулся на спинку стула, взял свою чашку и выпил оставшуюся в ней жидкость.
     - Проклятье, - прорычал он. - Тут сахар!
     Он посмотрел через стол на Антони и увидел, как его лицо медленно озаряется улыбкой.
     - Ну что же, - пробормотал Кемп, отпивая из своей чашки глоток. - Что это, черт побери?
     - Кофе, - сказал Антони. - И не думаю, что он вам понравится. Мне не понравился.
     
     13
     
     Антони с удовольствием созерцал, как глаза его спутников озарились молниеносной догадкой. Но блаженство его было недолговечным; новая мысль, словно обухом по голове, оглушила его.
     - Боже... та машина! - закричал он. Он вскочил.
     - Какой же я дурак... идиот! Она рассказала мне, что какая-то машина едва не сбила ее, а я пропустил это мимо ушей. Пойдемте, живо!
     Кемп заметил:
     - Она сказала, что пойдет прямо домой, когда покинула Ярд.
     - Да. Почему я не пошел с ней?
     - Дома кто-нибудь есть?
     - Там Руфь Лессинг, она поджидала миссис Дрейк. Возможно, они все еще обсуждают подробности предстоящих похорон!
     - И еще долго будут обсуждать, если я хорошо знаю миссис Дрейк, - сказал Рейс. Неожиданно он спросил:
     - У Ирис Марло есть еще какие-нибудь родственники?
     - По-моему, нет.
     - Кажется, я понял ваши соображения. Возможно ли подобное?
     - Думаю, да. Сами посудите, как много принималось на веру, на честное слово.
     Кемп расплатился по счету. Мужчины поспешили к выходу, на ходу Кемп спросил:
     - Думаете, опасность серьезная? Для мисс Марло?
     - Думаю, да.
     Чертыхнувшись вполголоса, Антони остановил такси. Все трое уселись и велели шоферу ехать на Эльвестон Сквер так быстро, как только возможно.
     Кемп медленно проговорил:
     - Мне только что пришла в голову интересная мысль: значит, чета Фаррадей полностью реабилитируется.
     - Да.
     - И за это слава богу. Но вряд ли они снова попытаются - так скоро.
     - Чем скорее, тем лучше, - сказал Рейс. - Не то мы чего-нибудь заподозрим. Два раза сорвалось, на третий удастся - так они думают. - Помолчав, он добавил:
     - Ирис Марло сказала мне в присутствии миссис Дрейк, что выйдет за вас замуж, как только вы сделаете ей предложение.
     Разговор прерывался резкими толчками, шофер в буквальном смысле слова прокладывал себе путь, срезал углы, с чудовищной настойчивостью продирался сквозь поток запрудивших улицу машин.
     Сделав последний рывок, он резко затормозил возле особняка.
     Никогда еще дом на Эльвестон Сквер не выглядел столь мирным и спокойным.
     Антони, с трудом сохраняя присущее ему хладнокровие, пробормотал:
     - Прямо как в кино. Поневоле почувствуешь себя дураком.
     Он уже поднялся на верхнюю ступеньку и дергал звонок, тем временем Рейс расплачивался за такси, а Кемп взбегал по лестнице.
     Дверь отворила горничная.
     Антони выкрикнул:
     - Вернулась мисс Ирис?
     Эванс немного удивилась:
     - О да, сэр. Она пришла полчаса назад.
     Антони вздохнул с облегчением. Все вокруг было таким спокойным и обыденным, что его недавние страхи показались ему надуманными, и он их устыдился.
     - Где же она?
     - Я думаю, в гостиной с миссис Дрейк.
     Антони кивнул и большими прыжками вбежал по лестнице. Рейс и Кемп - за ним.
     В гостиной, мирно устроившись под торшером, Люцилла Дрейк рылась в разделенном на множество ячеек ящике письменного стола и вслух бормотала:
     - Милый, мой милый, куда же я сунула письмо миссис Маршам? Дай-ка припомню...- Маленький терьер не сводил с нее глаз.
     - Где Ирис? - неожиданно выкрикнул Антони. Люцилла обернулась и внимательно на него посмотрела.
     - Ирис? Она... прошу прощения! - Старуха приподнялась. - Могу я спросить, кто вы такой?
     Позади него появился Рейс, и лицо Люциллы прояснилось. Она еще не видела главного инспектора Кемпа, который не успел войти в комнату.
     - О дорогой полковник Рейс? Как хорошо, что вы пришли! Жаль, что вы не смогли быть здесь чуточку пораньше - мне так хотелось проконсультироваться с вами по поводу предстоящих похорон... Мужской совет, он так необходим... Я совершенно ничего не соображаю, так и сказала мисс Лессинг. Просто в голову ничего не идет... и признаюсь, мисс Лессинг была очень мила, обещала, что она сама все устроит и снимет с моих плеч заботу... Она-то управится, но, естественно, хотелось бы у кого-нибудь наверняка узнать, какой псалом Джордж любил больше всего, - я-то не знаю, поскольку боюсь, Джордж не очень часто посещал церковь. Но, естественно, как жена священника... я хотела сказать вдова... думаю, что подходит...
     Рейс воспользовался минутной заминкой и спросил:
     - Где мисс Марло?
     - Ирис? Она недавно вернулась. Пожаловалась на головную боль и прямо поднялась в свою комнату. Знаете, мне кажется, нынешние девушки не очень выносливые... Шпинат они не едят в достаточном количестве... А она, мне кажется, решительно не желала говорить о приготовлениях к похоронам, но, как ни вертись, кто-то должен этим заниматься. Хочется, чтобы все было как нужно, и покойнику оказаны подобающие почести... автомобильные катафалки, думается, недостаточно торжественны... Вы понимаете, о чем я говорю... Не то что лошади с их длинными черными хвостами... Конечно, я сразу же на этом стояла, и Руфь - я зову ее Руфь, а не мисс Лессинг - со мной полностью согласилась и не возражала.
     - Мисс Лессинг уже ушла? - спросил Кемп. Опять зажурчала словесная канитель, и Антони осторожно выскользнул за дверь. Уже после его ухода - Люцилла, вдруг прервав свое повествование, сказала:
     - Кто этот юноша, что с вами пришел? Я сперва не поняла, что это вы его привели... Я подумала, наверное, он один из этих ужасных репортеров. С ними столько хлопот...
     Антони легко взбежал по лестнице. Услышав сзади шаги, он обернулся и усмехнулся при виде главного инспектора Кемпа.
     - Вы тоже сбежали? Бедный Рейс! Кемп проворчал:
     - Ему все это кажется забавным. А мне здесь что-то не нравится.
     Они были на втором этаже и уже хотели подняться на третий, как Антони услышал: кто-то осторожно спускался по лестнице. Он потянул Кемпа в оказавшуюся рядом ванную комнату.
     Шаги удалялись вниз по лестнице.
     Антони покинул укрытие и взбежал на следующий этаж. Он знал, что Ирис занимала комнату с видом во двор. Он осторожно постучал в дверь.
     - Эй... Ирис. - Ответа не последовало. Он постучал сильнее и снова позвал ее. - Попробовал нажать на ручку - дверь была заперта.
     Он что есть силы забарабанил по ней.
     - Ирис... Ирис...
     Секунду-две он стучал, потом перестал и глянул вниз. У него под ногами оказался мохнатый старомодный коврик, который обычно кладут возле дверей, чтобы избежать сквозняков. Коврик был плотно прижат к двери. Антони отшвырнул его прочь. Пространство между дверью и полом было довольно широким: наверное, решил он, его сделали таким, чтобы можно было свободно постелить ковер и не царапать пол.
     Он приник к замочной скважине, но ничего не увидел. Вдруг он поднял голову и принюхался. Потом распростерся на полу и прижал нос к щели под дверью.
     Вскочив на ноги, он закричал:
     - Кемп!
     Молчание. Антони закричал снова.
     Однако не Кемп, а полковник Рейс приближался к нему по лестнице. Тот и рта открыть не успел, как Антони крикнул:
     - Газ в комнате! Нужно выломать дверь.
     Рейс обладал недюжинной силой. Выломать дверь не составляло труда. Она затрещала, поддалась и открылась.
     От неожиданности они сперва растерялись, потом Рейс крикнул:
     - Вон она у камина. Я сейчас разобью окно. А вы - к ней.
     Ирис лежала возле газовой горелки - в ее рот и нос била сильная струя газа.
     Минутой спустя, задыхаясь и отплевываясь, Антони и Рейс положили бесчувственную девушку в коридоре на сквозняке у окна.
     Рейс сказал:
     - Я с нею займусь. А вы быстро приведите доктора. Антони помчался вниз по лестнице. Рейс крикнул ему вдогонку:
     - Не волнуйтесь. Я думаю, она оправится. Мы успели вовремя.
     В холле Антони набрал нужный номер и тихо говорил в трубку, повернувшись к Люцилле спиной.
     Наконец он отошел от телефона и сказал со вздохом облегчения:
     - Дозвонился. Он живет через площадь напротив. Через пару минут будет здесь.
     - ...но я должна знать, что произошло. Ирис больна? Это были те последние слова, которые донеслись до сознания Антони. Он ответил:
     - Она у себя в комнате. Дверь заперта. Голова в камине и полно газа.
     - Ирис? - пронзительно взвизгнула миссис Дрейк. - Ирис покончила с собой? Невероятно! Я не могу этому поверить.
     Не обычная бесшабашная улыбка, а лишь ее слабое подобие появилось на лице Антоны.
     - А вам и не нужно верить этому, - сказал он. - Это не правда.
     
     14
     
     - А теперь, Антони, пожалуйста, расскажи мне все по порядку.
     Ирис лежала на диване, расхрабрившееся ноябрьское солнце ликовало за окнами Литтл Прайерз.
     Антони посмотрел на полковника Рейса, который сидел на подоконнике и очаровательно улыбался.
     - Признаюсь тебе, Ирис, в своих желаниях. Меня разорвет на части, если я немедленно не поведаю кому-либо о своих умственных способностях. Пусть это будет нескромно, пусть я покажусь тебе хвастуном, но не могу больше сдерживаться. Время от времени я буду делать паузы, давая тебе возможность воскликнуть: "Антони, какой ты умный!", или "Вот здорово. Тони!", или что-нибудь в том же духе. Гм! Представление начинается. Итак...
     Дело в целом выглядит весьма простым. Я хочу сказать, связь причины с ее результатом довольно ясна. Смерть Розмари, которую в свое время приняли за самоубийство, на самом деле самоубийством не была. Джордж подозревает неладное, начинает докапываться и, вероятно, уже был недалек от истины, но прежде чем ему удалось разоблачить убийцу, он был сам в свою очередь убит Полный порядок, если можно так выразиться.
     Но тут же мы натыкаемся на ряд очевидных противоречий. Как-то: А. Джордж не мог быть отравлен. Б. Джордж был отравлен. И: А. Никто не прикасался к бокалу Джорджа. Б. В бокале Джорджа оказался цианид.
     Все дело в том, что мы не обратили внимания на весьма любопытное явление... Когда речь заходит о бокале Джорджа или его чашке, сразу же чувствуется какая-то неясность и неопределенность. В самом деле, бокал или чашку, из которых Джордж только что пил, совершенно не отличишь от других таких чашек и бокалов.
     Для иллюстрации этого я проделал эксперимент. Рейс пил чай без сахара. Кемп пил чай с сахаром, а я пил кофе. Все три жидкости были примерно одного и того же цвета. Мы сидели за круглым мраморным столом, который стоял среди круглых мраморных столов. Осененный счастливой идеей, я предложил моим спутникам подняться и пройти в вестибюль, при этом, когда мы выходили, я отодвинул стулья в сторону и ухитрился положить трубку Кемпа, находившуюся возле его тарелки, рядом со своей тарелкой так, что он этого и не заметил. Едва мы вышли, я тут же извинился перед ними, и мы возвратились. Кемп шел немного впереди нас. Он придвинул к столу стул и уселся у той тарелки, которая была отмечена трубкой. Рейс, как и прежде, сел справа от него, а я слева. Что же произошло? Снова возникло противоречие между А. и Б.! А. В чашке Кемпа находился чай с сахаром. Б. В чашке Кемпа находился кофе. Два взаимоисключающих друг друга утверждения, но при этом оба оказались справедливыми. Путаница проистекала из-за чашки Кемпа. Когда он выходил из-за стола и когда он возвращался к столу, перед ним стояли две разные чашки.
     То же самое произошло в тот вечер и в "Люксембурге". После кабаре, когда мы все пошли танцевать, ты обронила сумочку. Официант поднял ее - не официант, который нас обслуживал, тот знал точно, где ты сидела, а другой официант, мальчик на побегушках, он пробегал мимо с соусом, впопыхах наклонился, поднял сумочку и положил ее рядом с тарелкой. Как оказалось, эта тарелка находилась слева от твоего места. Вы с Джорджем первыми вернулись к столу, и, не раздумывая, ты прямо направилась к месту, отмеченному твоей сумочкой, так же, как Кемп занял место, отмеченное его трубкой. Джордж думал, что место справа от тебя было его. И когда он провозгласил тост в память Розмари, он выпил, как полагал, из своего бокала, в действительности же этот бокал был твоим - насыпать в него отраву было чрезвычайно легко, фокуса здесь никакого не было, ведь ты была единственным человеком, который не выпил свой бокал после кабаре, потому что пили тогда за твое здоровье!
     Дело принимает совершенно иной оборот! Жертвой должна была стать ты, а не Джордж! А кажется, будто хотели убить Джорджа. Если бы задуманное осуществилось, как бы расценили эту историю? Повторение прошлогоднего банкета - и повторение... самоубийства! Очевидно, подумали бы все, на эту семью обрушился поток самоубийств! В твоей сумке найден пакетик из-под цианида. Ясное дело! Бедняжка очень тосковала после смерти сестры. Печально, но эти состоятельные девушки такие взбалмошные!
     Ирис перебила его. Она закричала:
     - Но почему меня хотели убить? Почему? Почему?
     - Ангел мой, а всеми нами любимые деньги? Деньги, деньги, деньги. После смерти Розмари ее деньги переходили к тебе. Предположим теперь, ты умираешь незамужняя. Что бы произошло с деньгами? Ответ единственный - они бы достались твоей ближайшей родственнице тетушке Люцилле Дрейк. Но теперь, взвесив все обстоятельства, я вряд ли назову Люциллу Дрейк убийцей номер один. Кто-то еще намеревался извлечь из твоей смерти выгоду? Да, намеревался. Им был не кто иной, как Виктор Дрейк. Если бы деньги получила Люцилла, это значило бы, что их получил Виктор, - и он это понимал! Он всегда вил из своей матери веревки. И нам будет нетрудно увидеть в нем убийцу номер один. Не случайно мы с самого начала слышим бесконечные упоминания о Викторе. Эта мрачная фигура все время маячит в туманной дали.
     - Но ведь Виктор в Аргентине! Он весь год находился в Южной Америке.
     - Да? И тут же мы переходим, как говорится, к главному сюжету всякого повествования: "Девушка встречает возлюбленного". Банальная история начинается встречей Виктора с Руфью. Он приобретает над ней власть. Я думаю, она потеряла из-за него голову. Эти спокойные, уравновешенные, добропорядочные женщины часто теряют голову.
     Задумайся на минуту, и ты поймешь, что вся наша уверенность о пребывании Виктора в Южной Америке основывалась на словах Руфи Лессинг. Ее утверждения не вызывали сомнений, и никто их не проверял! Руфь сказала, что она видела, как Виктор отплыл на "Сан-Кристобале" в день смерти Розмари! И именно Руфь предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, а потом уволила телефонистку, которая могла проболтаться, что она этого не сделала.
     Разумеется, сейчас это легко установить! Виктор Дрейк прибыл в Рио на пароходе, покинувшем Англию на следующий день после смерти Розмари. Огилви в Буэнос-Айресе в день смерти Джорджа не разговаривал по телефону с Руфью насчет Виктора Дрейка. А сам Виктор Дрейк несколько недель тому назад уехал из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Для него не составляло большого труда отправить в нужный момент от своего имени телеграмму - одну из тех всем известных телеграмм, в которых он требовал денег, и это, казалось, полностью подтверждало представление, что он находится где-то за тысячу земель. А между тем...
     - Да, Антони?
     - А между тем, - по всему было видно, что Антони с огромным удовольствием приближается к кульминационной точке своего повествования, - он сидел в "Люксембурге" за соседним с нами столиком со смышленой блондиночкой.
     - Мужчина с отталкивающей внешностью?
     - Ничего нет легче, чем сделать желтое, испещренное крапинками лицо, налитые кровью глаза, и человек становится совершенно другим. К тому же из всей нашей компании никто, кроме меня (за исключением, конечно, Руфи Лессинг), его никогда не видел - да и мне он был известен под другим именем! Во всяком случае, я сидел к нему спиной. Когда мы зашли в коктейль-бар, мне показалось, что я узнал человека, с которым знался в тюрьме и которого мы звали Мартышка Колеман. Но поскольку я теперь сделался в высшей степени респектабельным джентльменом, мне бы очень не хотелось, чтобы он меня узнал. К тому же у меня не было ни малейших подозрений, что Мартышка Колеман имеет какое-то отношение к этому преступлению, и меньше всего я предполагал, что он и Виктор Дрейк - это одно и то же лицо.
     - Но я не понимаю, как он это все сделал. Это полковник Рейс вступил в разговор.
     - Ничего нет легче. Во время кабаре он вышел позвонить и прошел мимо нашего стола. Дрейк работал актером и, что еще более важно, официантом. Наложить грим и сыграть роль Педро Моралеса для актера - детская забава, но чтобы ловко, изящно, походкой официанта, обойти стол, наполняя бокала шампанским, для этого нужны определенные знания и техника, которые могут быть только у человека, на самом деле работавшего официантом. Одно неловкое движение или шаг привлекли бы к нему наше внимание, но, приняв его за официанта, никто из нас не стал его разглядывать. Мы смотрели кабаре и не уделили внимания официанту, который был частью окружающей нас ресторанной обстановки.
     - А Руфь? - после некоторого раздумья спросила Ирис.
     Антони ответил:
     - Без сомнения, не кто иной, как Руфь, положила пакет из-под цианида в твою сумочку - возможно, в туалете, в начале вечера. Эту технику она освоила еще в прошлом году, когда была убита Розмари.
     - Мне всегда казалось странным, - сказала Ирис, - что Джордж не рассказал Руфи об этих письмах. Ведь он с ней обо всем советовался.
     - Разумеется, он ей сказал - это уж прежде всего. Она знала, что он скажет. Потому и написала. План был тщательно разработан и сразу же оказал свое действие. Как опытный постановщик Руфь исключительно умело подготовила самоубийство номер два, и если бы Джорджу заблагорассудилось поверить, что ты убила Розмари, а потом, терзаемая страхом или угрызениями совести, покончила с собой, - но что ж, какое бы это имело для нее значение!
     - И только подумать, я любила ее, очень любила! И на самом деле хотела, чтобы она вышла за Джорджа.
     - Возможно, она была бы ему очень хорошей женой, не попадись на ее пути Виктор, - сказал Антони. - Мораль: милая девушка может обернуться страшной убийцей.
     Ирис вздрогнула.
     - И все это ради денег!
     - Ты наивна, деньги многих толкают на преступления. Виктор, безусловно, действовал из-за денег. Руфь - отчасти из-за денег, отчасти ради Виктора и отчасти, я думаю, потому что она ненавидела Розмари. Да, она преодолела долгий путь к тому моменту, когда хладнокровно пыталась сбить тебя машиной, и пошла еще дальше, когда оставила Люциллу в гостиной, хлопнула входной дверью, а потом побежала к тебе в спальню. Как она выглядела? Нервничала?
     Ирис задумалась.
     - По-моему, нет. Она осторожно постучала, вошла, сказала, что обо всем договорилась, и спросила, как я себя чувствую. Я ответила "хорошо". Я была немного уставшей. Потом она взяла мой большой обтянутый резиной фонарь и сказала: "Какой славный фонарь", и после этого я ничего больше не помню.
     - Конечно, не помнишь, дорогая, - сказал Антони, - потому что она слегка почесала тебе затылок твоим славным фонариком. Потом она с комфортом положила тебя у газовой горелки, плотно закрыла окна, включила газ, замкнула дверь, засунула под нее ключ, прикрыла половиком щель, чтобы не просачивался воздух, и спокойно спустилась по лестнице. Мы с Кемпом едва успели спрятаться в ванной комнате. Потом я побежал к тебе, а Кемп незаметно последовал за Руфью, она направилась к машине - знаешь, я сразу почувствовал подвох, когда она пыталась нам доказать, что приехала на автобусе и в метро.
     Ирис содрогнулась.
     - Это чудовищно - знать, что тебя хотели зверски убить. Значит, она всей душой меня ненавидела?
     - О, я бы этого не сказал. Мисс Руфь Лессинг - очень деловая молодая женщина. Она уже пыталась совершить два убийства, и ей в голову бы не пришло просто так рисковать своей шеей. Не сомневаюсь, Люцилла Дрейк проболталась о твоем решении выйти за меня замуж, как только будет сделано предложение, в таком случае нельзя было терять ни минуты. После свадьбы я, а не Люцилла, стал бы твоим ближайшим родственником.
     - Бедная Люцилла. Мне ее ужасно жаль.
     - И мне тоже. Она безвредная, добрая женщина.
     - А он уже арестован?
     Антони посмотрел на Рейса, тот кивнул.
     - Сегодня утром при посадке в Нью-Йорке.
     - А он бы потом женился на Руфи?
     - Она носилась с этой мыслью. Думаю, она бы обкрутила его.
     - А ты знаешь, Антони, деньги не привлекают меня.
     - Великолепно, дорогая, мы сумеем найти им достойное применение. У меня достаточно денег, чтобы прожить и обеспечить своей жене необходимый комфорт. А твои деньги, если не возражаешь, мы пожертвуем детским домам, или будем бесплатно раздавать старикам табак, или... А как ты думаешь, не развернуть ли нам кампанию за обеспечение Англии более качественным кофе?
     - Я немного оставлю себе, - сказала Ирис. - На случай, если мне в будущем захочется от тебя уйти.
     - С хорошими мыслями ты вступаешь в супружескую жизнь. А кстати, ты так ни разу и не сказала: "Великолепно, Тони" или "Антони, какой же ты умный".
     Полковник Рейс улыбнулся и встал.
     - Собираюсь на чай к Фаррадеям, - объяснил он. В его глазах забегали едва заметные огоньки, когда он обратился к Антони:
     - А вы не желаете?
     Антони покачал головой, и Рейс направился к выходу. В дверях он задержался и бросил через плечо:
     - Всего доброго.
     - Вот она, - сказал Антони, когда закрылась за полковником дверь, - наивысшая британская похвала.
     Ирис спокойно спросила:
     - Он думал, что я это сделала?
     - Не сердись на него, - сказал Антони. - Понимаешь, он видел столько красивых шпионок, воровавших секретные формулы, обольщавших генералов и выведывавших военные тайны, что душа у него огрубела и сделалась подозрительной. Он решил, что и ты, должно быть, такого же рода красавица.
     - А почему ты так не подумал, Тони?
     - Думаю, потому, что я люблю тебя, - весело проговорил Антони.
     Вдруг лицо его изменилось, стало серьезным. Он указал на стоявшую подле Ирис вазу с одиноко торчавшей серовато-зеленой веткой с лиловым цветком.
     - Откуда взялся в такое время этот цветок?
     - Появился откуда-то... странный цветок... наверное, осень теплая.
     Антони достал его из вазы и прижал на мгновенье к щеке. В его полуприкрытых глазах мелькнули пышные каштановые волосы, веселые голубые глаза и алые страстные губы...
     Он тихо произнес:
     - Значит, ее больше нет с нами, да?
     - О ком ты?
     - Ты знаешь. Розмари... Наверное, она чувствовала, что тебе угрожает опасность, Ирис.
     Он прикоснулся губами к благоухающей ветке.
     - Прощай, Розмари, спасибо тебе... Ирис нежно сказала:
     - Это на память...- И еще более нежно добавила:
     - Молюсь, помню, люблю...