Леонид Пантелеев
     
     ПЛАТОЧЕК
     
     
     Недавно я познакомился в поезде с одним очень милым и хорошим человеком. Ехал я из Красноярска в Москву, и вот ночью на какой-то маленькой, глухой станции в купе, где до тех пор никого, кроме меня, не было, вваливается огромный краснолицый дядя в широченной медвежьей дохе, в белых бурках и в пыжиковой долгоухой шапке.
     Я уже засыпал, когда он ввалился. Но тут, как он загромыхал на весь вагон своими чемоданами и корзинами, я сразу очнулся, приоткрыл глаза и, помню, даже испугался.
     "Батюшки! - думаю. - Это что же еще за медведь такой на мою голову свалился?!"
     А великан этот не спеша разложил по полочкам свои пожитки и стал раздеваться. Снял шапку, вижу: голова у него совсем белая, седая. Скинул доху - под дохой военная гимнастерка без погон, и на ней - не в один и не в два, а в целых четыре ряда орденские ленточки.
     Я думаю:
     "Ого! А медведь-то, оказывается, действительно бывалый!"
     И уже смотрю на него с уважением. Глаз, правда, не открыл, а так - сделал щелочки и наблюдаю осторожно.
     А он сел в уголок у окошка, попыхтел, отдышался, потом расстегивает на гимнастерке кармашек и, вижу, достает маленький-премаленький носовой платочек. Обыкновенный платочек, какие молоденькие девушки в сумочках носят. Я, помню, уже и тогда удивился. Думаю:
     "Зачем же ему этакий платочек? Ведь такому дяде такого платочка небось и на полноса не хватит?!"
     Но он с этим платком ничею не стал делать, а только разгладил его на коленке, скасал в трубочку и в другой карман переложил. Потом посидел, подумал и стал стягивать бурки.
     Мне это было неинтересно, и скоро я уже по настоящему, а не притворно заснул.
     Ну, а наутро мы с ним познакомились, разговорились: кто, да куда, да по каким делам едем... Через полчаса я уже знал, что попутчик мой - бывший танкист, полковник, всю войну воевал, восемь или девять раз ранен был, два раза контужен, тонул, из горящего танка спасался...
     Ехал полковник в тот раз из командировки в Казань, где он тогда работал и где у него семейство находилось.
     Домой он очень спешил, волновался, то и дело выходил в коридор и справлялся у проводника, не опаздывает ли поезд и много ли еще остановок до пересадки.
     Я, помню, поинтересовался, велика ли у него семья.
     - Да как вам сказать... Не очень, пожалуй, велика.
     В общем, ты, да я, да мы с тобой.
     - Это сколько же выходит?
     - Четверо, кажется.
     - Heт, - я говорю. - Насколько я понимаю, это не четверо, а всего двое.
     - Ну что ж, - смеется. - Если угадали - ничего не поделаешь. Действительно двое.
     Сказал это и, вижу, расстегивает на гимнастерке кармашек, сует туда два пальца и опять тянет на свет божий свой маленький, девичий платок.
     Мне смешно стало, я не выдержал и говорю:
     - Простите, полковник, что это у вас такой платочек- дамский?
     Он даже как будто обиделся.
     - Позвольте, - говорит. - Это почему же вы решили, что он дамский?
     Я говорю:
     - Маленький.
     - Ах вот как? Маленький?
     Сложил платочек, подержал его на своей богатырской ладошке и говорит:
     - А вы знаете, между прочим, какой это платочек?
     Я говорю:
     - Нет, не знаю.
     - В том-то и дело. А ведь платочек этот, если желаете знать, не простой.
     - А какой же он? - я говорю. - Заколдованный, что ли?
     - Ну, заколдованный не заколдованный, а вроде этого... В общем, если желаете, могу рассказать.
     Я пхюрю:
     - Пожалуйста. Очень интересно.
     - Насчет интересности поручиться не могу, а только лично для меня эта история имеет значение преогромное Одним словом, если делать нечего - слушайте.
     Начинать надо издалека. Дело было в тысяча девятьсот сорок третьем году, в самом конце его, перед новогодними праздниками. Был я тогда майор и командовал танковым полком. Наша часть стояла под Ленинградом.
     Вы не были в Питере в эти годы? Ах, были, оказывается? Ну, вам тогда не нужно объяснять, что представлял собой Лениш рад в "это время. Холодно, голодно, на улицах бомбы и снаряди падают. А в городе между тем живут, работают, учатся...
     И вот в эти самые дни наша часть взяла шефство над одним из ленинградских детских домов.
     В этом доме воспитывались сироты, отцы и матери которых погибли или на фронте, или от голода в самом городе. Как они там жили, рассказывать не надо. Паек усиленный, конечно, по сравнению с другими, а все таки, сами понимаете, ребята сытые спать не ложились... Ну, а мы были народ зажиточный, снабжались по-фронтовому, денег не тратили, - мы этим ребятам кое-что подкинули. Уделили им из пайка своего сахару, жиров, консервов... Купили и подарили детдому двух коров, лошадку с упряжкой, свинью с поросятами, птицы всякой: курей, петухов, ну, и всего прочего - одеж ды, игрушек, музыкальных инструментов.. Между прочим, помню, сто двадцать пять пар детских салазок им преподнесли: пожалуйста, дескать, катайтесь, детки, на страх врагам!.
     А под Новый год устроили ребятам елку. Конечно, уж и тут постарались: раздобыли елочку, как говорится, выше потолка. Одних елочных игрушек восемь ящиков доставили.
     А первого января, в самый праздник, отправились к своим подшефным в гости. Прихватили подарков и поехали на двух "виллисах" делегацией к ним на Кировские острова.
     Встретит нас - чуть с ног не сбили. Всем табором во двор высыпали, смеются, "ура" кричат, обниматься лезут...
     Мы им каждому личный подарок привезли Но и они тоже, вы знаете, в долгу перед нами оставаться не хотят. Тоже приготовили каждому из нас сюрприз. Одному кисет вышитый, другому рисуночек какой нибудь, записную книжку, блокнот, флажок с серпом и молоточком.
     А ко мне подбегает на быстрых ножках маленькая белобрысепькая девчоночка, краснеет как маков цвет, испуганно смотрит на мою грандиозную фигуру и говорит:
     "Поздравляю вас, дяденька военный. Вот вам, - говорит, - от меня подарочек".
     И протягивает ручку, а в ручонке у нее маленький беленький пакетик, перевязанный зеленой шерстяной ниткой.
     Я хотел взять подарок, а она еще больше покраснела и говорит:
     "Только вы знаете что? Вы этот пакетик, пожалуйста, сейчас не развязывайте. А вы его знаете когда развяжите?"
     Я говорю:
     "Когда?"
     "А тогда, когда вы Берлин возьмете".
     Видали?! Время-то, я говорю, сорок четвертый год, самое начало его, немцы еще в Детском Селе и под Пулковом сидят, на улицах шрапнельные снаряды падают, в детдоме у них накануне как раз кухарку осколком ранило... А уж девица эта, видите ли, о Берлине думает. И ведь уверена была, пигалица, ни одной минуты не сомневалась, что рано или поздно наши в Берлине будут. Как же тут было, в самом деле, не расстараться и не взять этот проклятый Берлин?!
     Я ее тогда на колено посадил, поцеловал и говорю:
     "Хорошо, дочка. Обещаю тебе, что и в Берлине побываю, и фашистов разобью, и что раньше этого часа подарка тволо не открою?.
     И что вы думаете - в?дь сдержал свое слово.
     - Неужели и в Берлине лобывали?
     - И в Берлине, предстаньте, привелось побывать.
     А главное ведь, что я действительно до самого Берлина не открыл этого пакетика. Полтора года с собой его носил. Тонул вместе с ним. В танке два раза горел. В госпиталях лежал. Три или четыре гимнастерки сменил за это время. А пакетик мой все со мной - неприкосновенный. Конечно, иногда любопытно было посмотреть, что там лежит. Но ничего не поделаешь, слово дал, а солдатское слово крепкое.
     Ну, долго ли, коротко ли, а вот наконец мы и в Берлине. Отвоевали. Сломали последний вражеский рубеж.
     Ворвались в город. Идем по улицам.
     Я впереди, на головном танке иду.
     И вот, помню, стоит у ворот, у разбитого дома, немка. Молоденькая еще. Худенькая. Бледная. Держит за руку девочку.
     Обстановка в Берлине, прямо скажу, не для детского возраста. Вокруг пожары, кое-где еще снаряды ложатся, пулеметы стучат. А девчонка, представьте, стоит, смотрит во все глаза, улыбается... Как же! Ей небось интересно: чужие дяди на машинах едут, новые, незнакомые песни поют...
     И вот уж не знаю чем, а напомнила мне вдруг эта маленькая белобрысая немочка мою ленинградскую детдомовскую приятельницу.
     И я о пакетике вспомнил.
     "Ну, думаю, теперь можно. Задание выполнил. Фашистов разбил. Берлин взял. Имею полное право посмотреть, что там..."
     Лезу в карман, в гимнастерку, вытаскиваю пакет.
     Конечно, уж от его былого великолепия и следов не осталось. Весь он смялся, изодрался, прокоптел, порохом пропах...
     Развертываю пакетик, а там... Да там, откровенно говоря, ничего особенного и нет. Лежит там просто платочек. Обыкновенный носовой платочек с красной и зеленой каемочкой. Гарусом, что ли, обвязан. Или еще чем-нибудь. Я не знаю, не специалист з этих делах. Одним словом, вот этот самый дамский, как вы его обозвали, платочек.
     И полковник еще раз вытащил из кармана и разгладил на колене свой маленький, подрубленный в красную и зеленую елочку платок.
     На этот раз я совсем другими глазами смотрел на него.
     Я даже пальцем его осторожно потрогал.
     - Да, - продолжал, улыбаясь, полковник. - Вот эта самая тряпочка лежала, завернутая в тетрадочную клетчатую бумагу. И к ней булавкой пришпилена записка.
     А на записке огромными корявыми буквами с невероятными ошибками нацарапано:
     "С Новым годом, дорогой дяденька боец! С новым счастьем! Дарю тебе на память платочек. Когда будешь в Берлине, помаши мне им, пожалуйста. А я, когда узнаю, что наши Берлин взяли, тоже выгляжу в окошечко и вам ручкой помашу. Этот платочек мне мама подарила, когда живая была. Я в него только один раз сморкалась, но вы не стесняйтесь, я его выстирала. Желаю тебе здоровья! Ура!!! Вперед! На Берлин! Лида Газрилова".
     Ну вот... Скрывать не буду - заплакал я. С детства не плакал, понятия не имел, что за штука такая слезы, жену и дочку за годы войны потерял, и то слез не было, а тут - на тебе, пожалуйста! - победитель, в поверженную столицу врага въезжаю, а слезы окаянные так по щекам и бегут. Нервы это, конечно... Все-таки ведь победа сама в руки не далась. Пришлось поработать, прежде чем наши танки по берлинским улочкам и переулочкам прогромыхали...
     Через два часа я у рейхстага был. Наши люди уже водрузили к этому времени над его развалинами красное советское знамя.
     Конечно, и я поднялся на крышу.
     Вид оттуда, надо сказать, страшноватый. Повсюду огонь, дым, еще стрельба кое-где идет. А у людей лица счастливые, праздничные, люди обнимаются, целуются...
     И тут, на крыше рейхстага, я вспомнил Лидочкин наказ.
     "Нет, думаю, как хочешь, а обязательно надо это сделать, если она просила".
     Спрашиваю у какого-то молоденького офицера:
     "Послушай, - говорю, - лейтенант, где тут у нас восток будет?"
     "А кто его, - говорит, - знает. Тут правую руку or левой не отличишь, а не то что..."
     На счастье, у кого-то из наших часы оказались с компасом. Он мне показал, где восток. И я повернулся в эту сторону и несколько раз помахал гуда белым платочком. И представилось мне, вы знаете, что далеко-дчлеко от Берлина, на берегу Невы, стоит сейчас маленькая девочка Лида и тоже машет мне своей худенькой ручкой и тоже радуется пашей великой победе и отвоеванному нами миру...
     Полковник расправил на колене платок, улыбнулся и сказал:
     - Вот. А вы говорите - дамский. Нет, это вы напрасно. Платочек этот очень дорог моему солдатскому сердцу. Вот поэтому я его с собою и таскаю, как талисман...
     Я чистосердечно извинился перед своим спутником я спросил, не знает ли он, где теперь эта девочка Лида и что с нею.
     - Лида-то, вы говорите, где сейчас? Да. Знаю немножко... Живет в городе Казани. На Кировской улице.
     Учится в восьмом классе. Отличница. Комсомолка. В настоящее время, надо надеяться, ждет своего оща.
     - Как! Разве у нее отец нашелся?
     - Да. Нашелся какой-то..
     - Что значит "какой-то"? Позвольте, где же он сейчас?
     - Да вот - сидит перед вами. Удивляетесь? Ничего удивительного нет. Летом сорок пятого года я удочерил Лиду. И нисколько, вы знаете, не раскаиваюсь. Дочка у меня славная...
     
     
     70302 380302ПЗОО-063 М171 (031-79
     
     Алексей Иванович Пантелеев
     ЗЕЛЕНЫЕ БЕРЕТЫ. Рассказы
     
     Редактор С. МОЛЕВА
     Xудожник Л. СЕЛИЗАРОВ
     Художеотвенный редактор А. ГАСНИКОВ
     Технический редактор Л. НИКИТИНА
     Корректор Л. БЕРЕНДЮКОВА
     
     ИВ № 1045
     
     Сдано в набор 26.10.72- Подписано к печати 12.02.72. Печать высокая. Усл. печ. л. 10,85. Уч.-изд. л. 10.63. Тир.-.ж 200000 экз. Заказ № 834.
     Цена 45 коп.
     
     Ордена Трудового Красного Знамени Лениздат, 191023. Ленинград. Фонтанка.
     59. Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володарского.
     191023, Ленинград, Фонтанка, 57,
     
     
     OCR Pirat