Эдгар По.
     
     Ворон
     
     
     Перевод Константина Бальмонта
     OCR Бычков М.Н.
     
     
     Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
     Над старинными томами я склонялся в полусне,
     Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
     Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.
     "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
     Гость стучится в дверь ко мне".
     
     Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
     И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
     О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
     На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
     О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
     О светиле прежних дней.
     
     И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
     Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
     Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
     "Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
     Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
     Гость стучится в дверь ко мне".
     
     "Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
     Я сказал: "Не осудите замедленья моего!
     Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
     Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
     Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
     Тьма - и больше ничего.
     
     Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
     Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
     Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
     Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
     Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -
     Эхо - больше ничего.
     
     Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
     Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
     "Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
     Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
     Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, -
     Ветер - больше ничего".
     
     Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
     Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
     Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
     И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
     Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
     Он взлетел - и сел над ней.
     
     От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
     Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
     "Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -
     Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
     Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"
     Молвил Ворон: "Никогда".
     
     Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
     Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
     Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
     Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда -
     Сел над дверью говорящий без запинки, без труда
     Ворон с кличкой: "Никогда".
     
     И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
     Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
     И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, -
     Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
     Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".
     Ворон молвил: "Никогда".
     
     Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной.
     "Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
     У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
     Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
     В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
     Вновь не вспыхнет никогда".
     
     Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
     Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
     И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
     Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да.
     Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
     Страшным криком: "Никогда".
     
     Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
     Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
     И с печалью запоздалой головой своей усталой
     Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
     Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
     Не прильнет уж никогда.
     
     Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
     То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
     В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
     Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
     Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"
     Каркнул Ворон: "Никогда".
     
     И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
     Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
     Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,
     В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
     О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
     Каркнул Ворон: "Никогда".
     
     "Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль дух зловещий,
     Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
     Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
     Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
     Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"
     Каркнул Ворон: "Никогда".
     
     И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
     Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
     Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
     Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
     Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"
     Каркнул Ворон: "Никогда".
     
     И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
     С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
     Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
     Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
     И душа моя из тени, что волнуется всегда.
     Не восстанет - никогда!