А.С. Пушкин            Полное собрание сочинений с критикой            ЕЗЕРСКИЙ            1832                              Над омраченным Петроградом      Осенний ветер тучи гнал,      Дышало небо влажным хладом,      Нева шумела. Бился вал      О пристань набережной стройной,      Как челобитчик беспокойный      Об дверь судейской. Дождь в окно      Стучал печально. Уж темно      Все становилось. В это время      Иван Езерский, мой сосед,      Вошел в свой тесный кабинет...      Однако ж род его, и племя,      И чин, и службу, и года      Вам знать нехудо, господа.                              Начнем ab ovo: мой Езерский      Происходил от тех вождей,      Чей дух воинственный и зверской      Был древле ужасом морей.      Одульф, его начальник рода,      Вельми бе грозен воевода,      Гласит Софийский хронограф,      При Ольге сын его Варлаф      Приял крещенье в Цареграде      С рукою греческой княжны;      От них два сына рождены:      Якуб и Дорофей. В засаде      Убит Якуб; а Дорофей      Родил двенадцать сыновей.                              Ондрей, по прозвищу Езерский,      Родил Ивана да Илью.      Он в лавре схимился Печерской.      Отсель фамилию свою      Ведут Езерские. При Калке      Один из них был схвачен в свалке,      А там раздавлен, как комар,      Задами тяжкими татар;      За то со славой, хоть с уроном,      Другой Езерский, Елизар,      Упился кровию татар      Между Непрядвою и Доном,      Ударя с тыла в кучу их      С дружиной суздальцев своих.                              В века старинной нашей славы,      Как и в худые времена,      Крамол и смуты в дни кровавы,      Блестят Езерских имена.      Они и в войске и в совете,      На воеводстве и в ответе      Служили князям и царям.      Из них Езерский Варлаам      Гордыней славился боярской:      За спор то с тем он, то с другим      С большим бесчестьем выводим      Бывал из-за трапезы царской,      Но снова шел под страшный гнев,      И умер, Сицких пересев.                              Когда ж от Думы величавой      Приял Романов свой венец,      Когда под мирною державой      Русь отдохнула наконец,      А наши вороги смирились,      Тогда Езерские явились      В великой силе при дворе.      При императоре Петре.....      Но извините: статься может,      Читатель, я вам досадил:      Наш век вас [верно] просветил,      Вас спесь дворянская не гложет,      И нужды нет вам никакой      До вашей книги родовой...                              Кто б ни был ваш родоначальник,      Мстислав Удалый, иль Ермак,      Или Митюшка целовальник,      Вам все равно - конечно так,      Вы презираете отцами,      Их древней славою, правами      Великодушно и умно,      Вы отреклись от них давно,      Прямого просвещенья ради,      Гордясь, как общей пользы друг,      Ценою собственных заслуг,      Звездой двоюродного дяди,      Иль приглашением на бал      Туда, где дед ваш не бывал.                              Я сам - хоть в книжках и словесно      Собратья надо мной трунят -      Я мещанин, как вам известно,      И в этом смысле демократ.      Но каюсь: новый Ходаковский,*      Люблю от бабушки московской      Я слушать толки о родне,      Об отдаленной старине.      Могучих предков правнук бедный,      Люблю встречать их имена      В двух-трех строках Карамзина.      От этой слабости безвредной,      Как ни старался, - видит бог, -      Отвыкнуть я никак не мог.                              Мне жаль, что сих родов боярских      Бледнеет блеск и никнет дух.      Мне жаль, что нет князей Пожарских,      Что о других пропал и слух,      [Что их поносит шут Фиглярин],      Что русской ветреный боярин      Теряет грамоты царей      Как старый сбор календарей,      Что исторические звуки      Нам стали чужды - хоть с проста      Из бар мы лезем в tiers-йtвt,      Хоть нищи будут наши внуки,      И что спасибо нам за то      Не скажет, кажется, никто.                              Мне жаль, что мы, руке наемной      Дозволя грабить свой доход,      С трудом ярем заботы темной      Влачим в столице круглый год,      Что не живем семьею дружной      В довольстве, в тишине досужной,      Старея близ могил родных      В своих поместьях родовых,      Где в нашем тереме забытом      Растет пустынная трава;      Что геральдического льва      Демократическим копытом      У нас лягает и осел:      Дух века вот куда зашел!                  <Х.>            Вот почему, архивы роя,      Я разобрал в досужный час      Всю родословную героя,      О ком затеял свой рассказ      И здесь потомству заповедал.      Езерский сам же твердо ведал      Что дед его, великой муж,      Имел пятнадцать тысяч душ.      Из них отцу его досталась      Осьмая часть - и та сполна      Была сперва заложена,      Потом в ломбарде продавалась...      А сам он жалованьем жил      И регистратором служил.                  <ХI.>            Допросом музу беспокоя,      С усмешкой скажет критик мой:      "Куда завидного героя      Избрали вы! Кто ваш герой?"      - А что? Коллежской регистратор.      Какой вы строгой литератор!      Его пою - зачем же нет?      Он мой приятель и сосед.      Державин двух своих соседов      И смерть Мещ<ерского> воспел;      Певец Фелицы быть умел      Певцом их свадеб, их обедов      И похорон, сменивших пир,      Хоть этим не смущался мир.                              Заметят мне, что есть же разность      Между Державиным и мной,      Что красота и безобразность      Разделены чертой одной,      Что к<нязь> Мещерской был сенатор,      А не коллежской регистратор -      Что лучше, ежели поэт      Возьмет возвышенный предмет,      Что нет, к тому же, перевода      Прямым героям; что они      Совсем не чудо в наши дни;      Иль я не этого прихода?      Иль разве меж моих друзей      Двух, трех великих нет людей?                  <ХIII.>            Зачем крутится ветр в овраге,      Подъемлет лист и пыль несет,      Когда корабль в недвижной влаге      Его дыханья жадно ждет?      Зачем от гор и мимо башен      Летит орел, тяжел и страшен,      На черный пень? Спроси его.      Зачем Арапа своего      Младая любит Дездемона,      Как месяц любит ночи мглу?      Затем, что ветру и орлу      И сердцу девы нет закона.      Гордись: таков и ты поэт,      И для тебя условий нет.                              Исполнен мыслями златыми,      Непонимаемый никем,      Перед распутьями земными      Проходишь ты, уныл и нем.      С толпой не делишь ты ни гнева,      Ни нужд, ни хохота, ни рева,      Ни удивленья, ни труда.      Глупец кричит: куда? куда?      Дорога здесь. Но ты не слышишь,      Идешь, куда тебя влекут      Мечты златые; тайный труд      Тебе награда; им ты дышишь,      А плод его бросаешь ты      Толпе, рабыне суеты.                              Скажите: экой вздор, иль bravo,      Иль не скажите ничего -      Я в том стою - имел я право      Избрать соседа моего      В герои повести смиренной,      Хоть человек он не военный,      Не [второклассный] Д.<он> Жуан,      Не демон - даже не цыган,      А просто гражданин столичный,      Каких встречаем всюду тьму,      Ни по лицу, ни по уму      От нашей братьи не отличный,      [Довольно смирный и простой,]      [А впрочем, малый деловой]            _______      * известный любитель древностей