Александр Серафимович
     
     БАБЬЯ ДЕРЕВНЯ
     
     
     Это было в восемнадцатом году, По кочкам и корневищам долго ехал Сергей. Куда ни глянешь, пни вырубок или глухие, молчаливые сосны.
     Дикое место. От железной дороги сто пятьдесят верст.
     Вот наконец и деревня, - в снегах на горе..
     Внизу речка застыла, лишь черные полыньи дымятся. Кругом сизые от мороза леса, - раздолье!
     У большой избы ямщик постучал кнутовищем.
     Вышла баба в перетянутом ремнем тулупе, в треухе и в штанах.
     - Агитатора из городу вам привез, - сказал ямщик, показывая кнутом на Сергея.
     - На кой он нам!
     Повернулась, отворила ворота и сказада:
     - Въезжайте во двор. Лошадь в сарай заведи, теплее будет, а сами идите в избу, погреетесь.
     Сергей с ямщиком сидят распаренные в жарко натопленной избе и тянут, обжигаясь, чай с блюдечек.
     А уж полна изба набилась баб - и молодые, и старухи, и девки.
     "Да все ядреные какие, девки-то, кровь с щлоком. Ишь глазами блестят... - подумал Серге|, схлебывая с блюдца и прикушивая медком. - И все в штанах да в треухах, по-мужичьи".
     - А чего же у вас мужиков-то не видать?
     - Все мужики пропали, - сказала старуха, глядя в угол.
     - Жанихов теперича ни одного, - печально засмеялись девки.
     - Один мужик па разводку остался, да и тот безъязычный.
     - Как так?
     - Ды так. Пришел енерал Колчак и давай сгнущаться над народом - ды тянут, ды разоряют, ды бабам нет житья, сколько девок перепортили. Мужики терпели, терпели да все убсглп к балшавикам. А из них роту энти сделали. Ну, наши и стали бигь Колчака. Выгнали из деревни и погнали. Страсть наклали оно. А потом, слышим-послышим, все наши полегли под одним городом. Брали город у Колчака, все полегли до единого.
     В избе стало тихо. Курлыкал самовар, да за печкой сверчок т ренькал.
     - Чего же вы все мужиками оделись?
     - Нужда загнала. Лес ли рубить, алп какую чижолую работу, где же в юбке - не справишься.
     - И девки в портках, - сказал ямщик, показывая зубы изза блюдца с дымящимся чаем.
     Девки весело засмеялись, блестя глазами:
     - А чем же мы хуже вас?
     - Ну, ладно, - сказал Сергей, отодвигая чашку, - делу - время, потехе - час. Кто у вас председателына совета?
     - Да она же, - указали на краснощекую коренастую хозяйку избы.
     - Так сбей сход, а я поговорю с вами. Я из города прислан от партийного комитета.
     - Да мы почитай все тут. А каких нету, в лесу делянки рубят либо сено с лугов возят. А об чем говорить-то будешь?
     - Обо всем: об совехской власти, о разрухе, о коммуне...
     Тут все бабы азартно закричали:
     - Не надо нам коммунн! Будь ты проклят с ней, рогатый черт!
     - Надень себе ее на рога!..
     - Штоб ты издох с ней, с твоей коммунией!..
     - Да вы что, аи белены объелись? - спрашивал изумленно Сергей.
     Но бабы его не слушали, а с красными, пошыми злыми лицами - в избе была невообразимая давка - кричали, махали перед его лицом кулаками.
     - Носастый сатана!..
     - Запрягай да подобру-поздорову по морозцу...
     - Ишь ты, подобрался: мужиков нету, гак он втихомолочку с коммунией подъехал.
     - Да постоите! - кричал Сергей, притиснутый в самый угол. - Чего ж вы взбеленились? Что ж, вам сладко так-то живется?
     Бабы сразу опали:
     - Куды слаже. У кого брата, у кого мужа, у кого сыновей...
     Тяжелые вздохи пронеслись по избе, набитой бабами. Блеснули слезы.
     - Ну, вот. Небось и с хозяйством не ладно. Голодно, холодно, особенно многосемейным да бедноте.
     - Ды как, - сказала хозяйка, утирая глаза. - Чшкало.
     С весны пахать надо, - нечем взяться. У кого лошаденка, - плуга нету. У кого плужок, - худобы нету. Ложись да помирай. Сбились мы, все бабы; галдели, галдели, порешили на том - сообча пахать. Опять же кажную полоску пахать в отдельности - толков не выйдет, до осени пропашем. Порешили бесперечь всю землю запахать. Согнали лошадей со всей деревни, сволокли все плуги, бороны, вышли всей деревней и давай пахать, а следом - боронить. Одни лошади выбились - отставили на отдых, других запрягли. Эти выбьются - опять их на отдых, - энтих запрягем. Бабы, девки выбьются из сил, - другие берутся, а энти отдыхают. Так, по переменкам, с раннейто зорюшки до поздней самой темноты. Не успели оглянуться - аи земля вся вспаханная.
     - Ну? - сказал Сергей, с удивлением глядя на баб.
     - Не нукай, не лошадь тебе, - засмеялись девки.
     - Ну, таким же манером отсеялись. А хлеб поспел, тут и вовсе гужом надо работать, - нету полосы твоей али моей, вся обчая. Опять же косилка одна на всю деревню. Ну, и стали косить, переменяясь. Ночи светлые выпали, месяц, - так день и ночь косили, все сняли, вымолотили сообча и ссыпали в обчественный анбар: смотреть за хлебом и караулить легше, как он весь вместе. С тех пор свет ясный увидали.
     - Ну, а как же вы хлеб делите? По работникам али как? - спросил Сергей.
     - Спервоначалу, которые без детей, заспорили, чтоб но работникам делить. Ну, мы собрались и порешили: по едокам делить. Потому, у которой бабы много детей, чем же она виновата?
     - Ну?
     - Опять поехал, - подхватили девки со смехом.
     - Обдумали мы, - продолжала председателыла, - хлеб не раздавать по дворам, а печь сообча на всю деревню. По очереди шесть баб на всю деревню напекут в обчественной печке, и раздадим по едокам, и горюшка нам мало.
     - Ну, что же у вас еще есть? - спросил Сергей, с удивлением разглядывая баб.
     - Да чего же, больше ничего нету. Всё недостатки да недохватки. Посуды нету, - почитай не в чем готовить, Так мы добыли у смолокура котел, смолу он варил. А мы его вмазали в печь ды стали на всю деревню готовить. Сарай у одной у бабочки был. Так мы его обмазали, окна, двери вставили, печь сложили, столы длинные поставили и ходим всей деревней и с детьми обедать, вечерять. Так-то ли хорошо: по очереди готовим, посуду моем, а энти все свободные бабы и девки, кажная свое дело делает.
     - Вот так ловко! - сказал Сергей. - Вот не ждал, не гадал такое увидеть в деревне. Ну, а еще чего у вас есть?
     - Да больше ничего.
     - Ну, а с детьми как? Поди трудно?
     - Как не трудно? Не то работу работай, не то за детьми гляди, - хочь раздерись. Так мы маленьких со всей деревни сволокем в одну избу с утра. Изба просторная, светлая: по очереди и смотрим за детишками. Им тепло и хорошо, в чистоте.
     А вечером бабы разбирают по домам. Прежде кажная баба за своим смотрела, а мужики работали, а теперича самим работать приходится, вот и удумали. Пеленки-то штоб не мыть кажной в отдельности, так мы в одну избу со всей деревни наберем да по очереди стираем.
     - Аи да ловко! Аи да бабы-девки! Аи да герои! - сказал Сергей и захлопал в ладоши. - Да кто же это вас все надоумил?
     - Да хто? Нужда, - сказала хозяйка, пригорюнившись. - Нужда горькая.
     - Ды Васька... - весело заговорили девки.
     - Он у нас один жаних на всю деревню. Оттого и не женится, - не разодраться на всех девок.
     Синие зимние сумерки загустились в избе, а замороженные окна выступили белыми четырехугольниками. Бабы и девки так же тесно стояли и сидели, переговаривались и смеялись, и в синей темноте не видать было их лиц.
     Да вдруг и стены избы, и потолок, остывающий самовар, и лица разом ярко и голубовато вспыхнули.
     - Что такое? Что это?! - вскочил Сергей, а сам уж видит:
     загорелась под потолком лампочка, и окна сразу стали черные.
     Девки засмеялись.
     - Ага, спужался!
     - У нас електричество проведено по деревне, - сказала спокойно хозяйка.
     - Да откуда это у вас? Кто такой Васька? - спрашивал Сергей, глядя на них во все глаза.
     - Да наш же парень. Годов семь на фабрику ушел, и ни слуху ни духу об нём не было. Потом слышим-послышим, - на войну взяли. И там ему пулей зубы выбило и язык под самый корешок срезало. Ну, дохтора залечили. Дошлый парень, а говорить не может: языка нету... Вот он нас все и надоумливал.
     Говорить не может, а показывает. Съездил в город, приволок какую-то машинку, приправил к водяной мельнице, протянул какие-то черные ниточки, вот и пошло електричество по всей деревне. Теперь опять в город уехал.
     - Урра-а-а-а! - закричал радостно Сергей и подкинул шапку. - Да это же у вас и есть коммуния. Самая настоящая коммуния!..
     - Тьфу! Тьфу! Штоб тебе кобель рыжий приснился, - зазвенели девчата. - Али взбеленился? Да ни в Жисть в коммунии не будем.
     - Да это же самая она настоящая коммуна и есть, когда люди вместе живут, работают, все на всех, а не на помещика, и делят наработанное, чтобы каждый был сыт, все в чистоте, в уюте, в довольстве.
     Изба вдруг наполнилась раздраженным говором, криком, движением.
     - Ах ты, конопатый черт. Цыплок облупденный! Ты это што ж: опять за коммунию взялся. Навязать хочешь нам. Ды ни в жисть! Штоб она сдохла, твоя коммуния!
     - Постой, бабы, девки! - кричал радостным голосом Сергей. - Да это же и есть, сами же устроили, ни у кого не спросясь... Это и дорого, сами у себя устроили... жизнь вам подсказала... Это и есть самая настоящая комму...
     Да не успел договорить - чей-то увесистый кулак пришелся в ухо, и у него зазвенело. Кругом красные, возбужденные, злобные бабьи лица и сверкающие глаза. Сергей раздвинул их локтями.
     - Ну, это вам даром не пройдет...
     И опять не успел договорить.
     - Штоб ты лопнул, окаянный! Штоб те выворотило наизнанку! Бей их, девки! Волоки на двор!
     Он не успевал обороняться и отступал к стене - не драться же с ними.
     Кто-то сзади насунул ему шапку на самые уши, накинул и тулуп, и он вылетел из избы в распахнутую дверь головой в сугроб. За ним в тот же сугроб вылетел ямщик.
     А уж двор полон баб и девок, и их возбужденные голоса мечутся в морозном ночном воздухе.
     Девки мигом выволокли из-под навеса сани, ввели в оглоблю недовольную лошадь, перекинули дугу, засупонили, и не успел Сергей отряхнуться хорошенько от набившегося везде снега, как его ловко свалили в сани. Туда же, как мешок, свалился ямщик. Столпившиеся кругом бабы, отчаянно крича и улюлюкая, взяли в кнутья лошадь.
     Изумленный мерин захрапел, поддал задом, рванулся и вынес сани на улицу. Девки бежали и все хлестали. Только за околицей ямщик, намотавший вожжи на руки, сдержал расскакавшегося мерина.
     Ясная морозная луна бежала над лесом в одну сторону, а верхушки леса - в другую. Сергей сердито привалился к задку саней, глубоко засунув руки в рукава.
     "Чертово бабье! Сатана в них вселился. Как белены обожрались. Что с ними делать? Не бить же их..."
     Он потрогал вспухшее ухо.
     "Вот и веди работу. Да к ним сам черт на козе не подъедет..."
     Долго ехали молча. Повизгивали на укатанном снегу полозья, прыгали заиндевевшие шлея и дуга на споро бежавшем мерине.
     - Но, но, милай!.. - подгонял его ямщик, пошевеливая тоже побелевшими вожжами.
     Да вдруг повалился спиной назад, через облучок в сани, высоко задрал кверху огромные валенки и стал хохотать, как леший, на весь лес:
     - Хо-хо-хо... Слышь, энта черномазенькая-то кэ-эк звизданет меня по шее, аж в голове загудело. Ну, думаю - шабаш.
     Своротило шею, - не разогну никак да и на! Хо-хо-хо... Ха-ха-ха...
     Он хохотал как сумасшедший, с таким подмывающим увлечением, как будто ему не по шее дали, а поцеловали.
     - Хо-хо-хо...
     - Ну, чего ты с дурна ума? - сердито сказал Сергей и вдруг сам ухмыльнулся в обмерзшие усы.
     "А ведь что, - вдруг, неожиданно для самого себя подумал он, - вот маленько работу в своем районе подберу, приеду да женюсь. А что ж! Здоровый, крепкий народ. Умеют дело делать, а не языком. А как втянется - дорогая работница будет..."
     А ямщик нет-нет да опять во все горло:
     - Хо-хо-хо... кэ-эк звизданет! И зараз, как бирюк, шеи пе поверну.
     Да вдруг круто повернулся к Сергею, снял шапку и помотал открытой головой на морозе:
     - Слышь, Лексеич, што я тебе скажу: вот зараз отвезу тебе, поеду к своим, скажу родителям: пущай благословлят - женюсь, - ей-богу, приеду и женюсь.
     Сергей прятал усмешку в усы. Ямщик крутил головой и весело хмыкал. Ухмылялся и мерин, заложив одно ухо назад и потряхивая седелкой. И месяц с веселой рожей все бежал вдоль дороги, мелькая за верхушками сосен.
     Кругом стоял мороз, тишина и залитая белизной ночь.
     
     
     1923
     
     
     СЕРАФИМОВИЧ (Попов) Александр Серафимович (1863 - 1949), Бабья деревня. Впервые опубликован в сборнике произведений А. Серафимовича под общим заглавием "Бабья деревня и другие рассказы". М..
     Красная новь, 1923. Печатается по изданию: Серафимович А. С. Избранные произведения. М.. Художественная литература, 1976.
     
     ИБ № 1712
     
     
     Составитель
     Дина Григорьевна Терентъева
     
     ЖИВАЯ ВОДА
     
     
     Советский рассказ двадцатых годов
     
     
     Заведующая редакцией Л. Сурова. Редактор Я. Рылъникова. Художник Р. Данциг. Художественный редактор Э. Розен. Технический редактор Л. Маракасова. Корректоры 3. Комарова, Ю. Черникова, А. Конькова Сдано в набор 26.12.80. Подписано к печати 17.03.81. Формат 60x84 1/16. Бумага типографская № 3. Гарнитура "Обыкновенная новая". Печать высокая. Усл. печ л. 27,09. Уч-изд. л. 26,84. Тираж 150000 экз. Заказ 810. Цена 2 р. 30 к. Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Московский рабочий". 101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина типография "Красный пролетарий". 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.
     
     OCR Pirat