Тысяча и одна ночь (сказки 501-1001 ночей)
     
     ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ
     
     Гослитиздат, 1959 г, 8 томов
     пер. М. Салье
     OCR Палек, 1998 г.
     
     СОДЕРЖАНИЕ
     
     Предисловие М. Салье
     Рассказ о царе Шахрияре и его брате
     Рассказ о быке с ослом
     Сказка о купце и духе (ночи 1-2)
     Рассказ первого старца (ночь 1)
     Рассказ второго старца (ночь 2)
     Рассказ третьего старца (ночь 2)
     Сказка о рыбаке (ночи 3-9)
     Повесть о везире царя Юнана (ночи 4-5)
     Рассказ о царе ас-Синдбаде (ночь 5)
     Сказка о коварном везире (ночь 5)
     Рассказ заколдованного юноши (ночи 7-8)
     Рассказ о носильщике и трех девушках (ночи 9-19)
     Рассказ первого календера (ночи 11-12)
     Рассказ второго календера (ночи 12-14)
     Сказка о завистнике и внушившем зависть (ночь 13)
     Рассказ третьего календера (ночи 14-16)
     Рассказ первой девушки (ночи 17-18)
     
     
     Рассказ второй девушки (ночь 18)
     
     Рассказ о трех яблоках (ночи 19-20)
     Рассказ о везире Нур-ад-дине и его брате (ночи 20-24)
     Скачка о горбуне (ночи 25-34)
     Рассказ надсмотрщика (ночи 27-28)
     Рассказ врача-еврея (ночи 28-29)
     Рассказ портного (ночи 29-31)
     Рассказ цирюльника о самом себе (ночь 31)
     Рассказ о первом брате цирюльника (ночь 31)
     Рассказ о втором брате цирюльника (ночи 31-32)
     Рассказ о третьем брате цирюльника (ночь 32)
     Рассказ о четвертом брате цирюльника (ночь 32)
     Рассказ о пятом брате цирюльника (ночи 32-33)
     Рассказ о шестом брате цирюльника (ночь 33)
     Рассказ о двух везирях и Анис аль-Джалис (ночи 34-38)
     Рассказ о Ганиме ибн Айюбе (ночи 39-45)
     Рассказ первого евнуха (ночь 39)
     Рассказ второго евнуха (ночи 39-40)
     Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах (ночи 45-145)
     Повесть о Тадж-аль-Мулуке (ночи 107-136)
     Повесть о любящем и любимом (ночи 112-128)
     Повесть о Тадж-аль-Мулуке (продолжение)
     Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане (продолжение)
     Рассказ о любителе хашиша (ночи 142-143)
     Рассказ бедуина Хаммада (ночь 144)
     Рассказы о животных и птицах (ночи 145-152)
     Рассказ о гусыне и львенке (ночь 146)
     Рассказ о газеленке и паве (ночь 147)
     Рассказ о голубях и богомольце (ночь 148)
     Рассказ о богомольце и ангеле (ночь 148)
     Рассказ о водяной птице и черепахе (ночь 148)
     Рассказ о лисице и волке (ночи 149-150)
     Рассказ о мыши и ласке (ночь 150)
     Рассказ о вороне и коте (ночь 150)
     Рассказ о вороне и лисице, о блохе и мыши, о соколе и о воробье (ночи 150-152)
     Рассказ про ежа и вяхиря (ночь 152)
     Рассказ о купце и двух элодеях (ночь 152)
     Рассказ в ткаче и фокуснике (ночь 152)
     Рассказ о воробье и павлине (ночь 152)
     Повесть об Али ибн Беккаре и Шамс-ан-Нахар (ночи 153-169)
     Повесть о царе Шахрамате, сыне его Камар-аз-Замане и царевне Будур (ночи 170-249)
     Рассказ об аль-Амджаде и аль-Асаде (ночи 217-247)
     Повесть о Ниме и Нум (ночи 237-246)
     Рассказ об аль-Амджаде и аль-Асаде (продолжение)
     Повесть о Камар-аз-Замане и царевне Будур (продолжение)
     Рассказ об Ала-ад-дине Абу-ш-Шамате (ночи 249-270)
     Рассказ о Хатиме-ат-Таи (ночи 270-271)
     Рассказ о Мане ибн Заида (ночи 271-272)
     Рассказ о городе Лабтайте (ночи 272-273)
     Рассказ о халифе Хишаме и юноше (ночь 273)
     Рассказ об Ибрахиме ибн аль-Махди (ночи 273-276)
     Рассказ об Абд-Аллахе сыде Абу-Килябы (ночи 276-279)
     Рассказ об Исхаке Мосульском (ночи 279-282)
     Рассказ о чистильщике и женщине (ночи 282-285)
     Рассказ о лже-халифе (ночи 285-294)
     Рассказ о мешке (ночи 294-296)
     Рассказ об Абу-Юсуфе (ночи 296-297)
     Рассказ об Халиде ибн Абд-Аллахе аль-Касри (ночи 297-299)
     Рассказ о Джафаре Бармакиде и продавце бобов (ночь 299)
     Рассказ об Абу-Мухаммеде-лентяе (ночи 299-305)
     Рассказ о великодушии Яхьи ибн Халида (ночи 305-306)
     Рассказ о подделанном письме (ночи 306-307)
     Рассказ об ученом и халифе аль-Мамуне (ночи 307-308)
     Рассказ об Али-Шаре и Зумурруд (ночи 308-327)
     Рассказ о Джубейре ибн Умейре и Будур (ночи 327-334)
     Рассказ о шести невольницах (ночи 334-338)
     Повесть о Харунс ар-Рашиде и невольнице (ночи 338-340)
     Рассказ о бедняке и собаке (ночи 340-341)
     Рассказ о вали Хусам-ад-дине (ночи 341-342)
     Рассказ об ал-Насире и трех вали (ночи 342-344)
     Рассказ о воре и меняле (ночи 344-345)
     Рассказ о вали и работнике (ночи 345-346)
     Рассказ об Ибрахиме и невольнице (ночи 346-347)
     Рассказ о женщине с отрубленными руками (ночи 347-348)
     Рассказ о бедняке и женщине (ночи 348-349)
     Рассказ об Абу-Хассане-аз-Зияди (ночи 349-351)
     Рассказ о ювелире и трех незнакомцах (ночь 351)
     Рассказ о багдадце, который увидел сон (ночи 351-352)
     Рассказ об аль-Мутеваккиле и его невольнице (ночи 352-353)
     Рассказ о женщине и медведе (ночи 353-355)
     Рассказ о девушке и обезьяне (ночи 355-357)
     Рассказ о коне из черного дерева (ночи 357-371)
     Рассказ об Унс-аль-Вуджуде и аль-Вард-фи-ль-Акмам (ночи 371-381)
     Рассказ об Абу-Новасе и трех юношах (ночи 381-383)
     Рассказ об Абд-Аллахе ибн Мамар (ночь 383)
     Рассказ об узрите и его возлюбленной (ночи 383-384)
     Рассказ о везире Бедр-ад-дине (ночь 384)
     Рассказ о школьнике и школьнице (ночи 384-385)
     Рассказ об аль-Муталаммисе (ночь 385)
     Рассказ о Харуне ар-Рашиде и Ситт-Зубейде (ночи 385-386)
     Рассказ о халифе, невольнице и Абу-Новасе (ночь 386)
     Рассказ о Мусабе ибн аз-Зубейре и Аише (ночи 386-387)
     Рассказ о Харуде ар-Рашиде и невольницах (ночь 387)
     Рассказ о мельнике и его ясене (ночи 387-388)
     Рассказ о воре и простаке (ночь 388)
     Рассказ о Ситт-Зубейде и Абу-Юсуфе (ночи 388-389)
     Рассказ об аль-Хакиме и купце (ночь 389)
     Рассказ об Анушнрване и женщине (ночи 389-390)
     Рассказ о водоносе и жене ювелира (ночи 390-391)
     Рассказ о Ширин и рыбаке (ночь 391)
     Рассказ о Яхье ибн Халиде и его госте (ночи 391-392)
     Рассказ об аль-Амине и невольнице (ночь 392)
     Рассказ о Сайде ибн Салиме аль-Бахили (ночи 392-393)
     Рассказ о женщине и рыбе (ночи 393-394)
     Рассказ о женщине и лживых старцах (ночи 394-395)
     Рассказ о Джафаре Бармакиде и больном старике (ночь 395)
     Рассказ о честном юноше (ночи 395-397)
     Рассказ об аль-Мамуне и пирамидах (ночи 397-398)
     Рассказ о воре, обокравшем вора (ночи 393-399)
     Рассказ о Масруре и ибн аль-Кариби (ночи 399-401)
     Рассказ о благочестивом царевиче (ночи 401-402)
     Рассказ о влюбленном учителе (ночи 402-403)
     Рассказ о глупом учителе (ночь 403)
     Рассказ о неграмотном учителе (ночи 403-404)
     Рассказ о царе и женщине (ночь 404)
     Рассказ об яйце птицы рухх (ночи 404-W5)
     Рассказ об Ади ибн Зейде и Марии (ночи 405-407)
     Рассказ о Дибиле и Муслиме ибн аль-Валиде (ночь 407)
     Рассказ об Исхаке Мосульском и девушке (ночи 407-409)
     Рассказ о юноше, певице и девушке (ночи 409-410)
     Рассказ о влюбленных, погибших от любви (ночи 410-411)
     Рассказ об аль-Мубарраде и бесноватом (ночи 411-412)
     Рассказ о мусульманине и христианке (ночи 412-414)
     Рассказ об Абу-Исе и Куррат-аль-Айн (ночи 414-418)
     Рассказ об аль-Амине и невольнице (ночи 418-419)
     Рассказ об аль-Мутеваккиле и ибн Хакане (ночь 419)
     Рассказ об ученой женщине (ночи 419-423)
     Рассказ об Абу-Сувейде и старухе (ночи 423-424)
     Рассказ об ибн Тахире и Мунис (ночь 424)
     Рассказ об Абу-ль-Айна и двух женщинах (ночь 424)
     Рассказ о купце Али египтянине (ночи 424-434)
     Рассказ о старухе и паломнике (ночи 434-436)
     Рассказ о Таваддуд (ночи 436-462)
     Рассказ о царе и ангеле (ночь 462)
     Рассказ о горделивом царе (ночь 463)
     Рассказ о царе-притеснителе (ночь 464)
     Рассказ о Зу-ль-Карнейне (ночь 464)
     Рассказ о царе Ануширване (ночи 464-465)
     Рассказ о праведной женщине (ночи 465-466)
     Рассказ о женщине и ребенке (ночь 467)
     Рассказ о праведном невольнике (ночь 468)
     Рассказ о праведных супругах (ночи 469-470)
     Рассказ об аль-Хаджжадже и юноше (ночь 471)
     Рассказ о кузнеце (ночь 472)
     Рассказ о богомольце и облаке (ночи 473-474)
     Рассказ о мусульманине и христианке (ночи 475-477)
     Рассказ об Ибн аль-Хаввасе (ночь 478)
     Рассказ об одном из пророков (ночь 479)
     Рассказ о перевозчике и праведном юноше (ночь 479)
     Рассказ о царе и двух братьях (ночи 480-481)
     Рассказ об Абу-ль-Хасане и прокаженном (ночь 482)
     Рассказ о Хасибе и царице змей (ночи 483-536)
     Сказка о Синдбаде-мореходе (ночи 536-566)
     Рассказ о первом путешествии (ночи 538-542)
     Рассказ о втором путешествии (ночи 542-546)
     Рассказ о третьем путешествии (ночи 546-550)
     Рассказ о шестом путешествии (ночи 55У-563)
     Рассказ о седьмом путешествии (ночи 563-566)
     Повесть о медном городе (ночи 566-578)
     Рассказ о царевиче и семи везирях (ночи 578-606)
     Рассказ первого везиря (ночи 578-579)
     Первый рассказ невольницы (ночи 579-580)
     Рассказ второго везиря (ночи 580-581)
     Второй рассказ невольницы (ночи 581-582)
     Рассказ третьего везиря (ночь 582)
     Третий рассказ невольницы (ночи 582-584)
     Рассказ четвертого везиря (ночи 584-586)
     Четвертый рассказ невольницы (ночи 586-587)
     Рассказ пятого везиря (ночи 587-591)
     Пятый рассказ невольницы (ночи 591-593)
     Рассказ шестого везиря (ночи 593-596)
     Шестой рассказ невольницы (ночи 596-598)
     Рассказ седьмого везиря (ночи 598-602)
     Рассказ о царевиче и семи везирях (Продолжение)
     Рассказ о невольнице и молоке (ночь 603)
     Рассказ о купце и слепом старце (ночи 603-605)
     Рассказ о ребенке и сторожихе (ночи 605-606)
     Сказка о Джударе (ночи 607-624)
     Рассказ об Аджибе и Гарибе (ночи 624-680)
     Рассказ об Утбе и Рейе (ночи 680-681)
     Рассказ о Хинд, дочери ан-Нумана (ночи 681-683)
     Рассказ об Икриме и Хузейме (ночи 683-684)
     Рассказ об Юнусе и незнакомце (ночи 684-685)
     Рассказ об ар-Рашиде и девушке (ночи 685-686)
     Рассказ об аль-Асмаи и трех девушках (ночи 686-687)
     Рассказ об Ибрахиме Мосульском и дьяволе (ночи 687-688)
     Рассказ о Джамиле и сыне его дяди (ночи 688-691)
     Рассказ о Муавии и бедуине (ночи 691-693)
     Рассказ о Дамре и его возлюбленной (ночи 693-695)
     Рассказ об Исхаке Мосульском и слепце (ночи 695-696)
     Рассказ об Ибрахиме и юноше (ночи 696-697)
     Рассказ о везире Ибн Мерване и юноше (ночи 697-698)
     Рассказ о Далиле-Хитрице и Али-Зейбаке каирском (ночи 698-719)
     Повесть об Ардешире и Хайят-ан-Нуфус (ночи 719738)
     Сказка о Бедр-Басиме и Джаухаре (ночи 738-756)
     Сказка о Сейф-аль-Мулуке (ночи 756-778)
     Сказка о Хасане басрийском (ночи 778-831)
     Сказка о рыбаке Халифе (ночи 831-845)
     Рассказ о Масруре и Зейн-аль-Мавасиф (ночи 845-863)
     Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице (ночи 863-894)
     Сказка о саидийце и франкской женщине (ночи 894-896)
     Сказка о юноше и невольнице (ночи 896-899)
     Сказка о Джаллиаде и Шимасе (ночи 899-930)
     Сказка об Абу-Кире и Абу-Сире (ночи 930-940)
     Сказка об Абд-Аллахе земном и Абд-Аллахе морском (ночи 940-946)
     Сказка об Абу-ль-Хасане из Омана (ночи 946-952)
     Рассказ об Ибрахиме и Джамиле (ночи 952-959)
     Рассказ об Абу-ль-Хасане из Хорасана (ночи 959-963)
     Сказка о Камар-аз-Замане и жене ювелира (ночи 963-978)
     Рассказ об Абд-Аллахе ибн Фадиле (ночи 978-989)
     Рассказ о Маруфе-башмачнике (ночи 989-1001)
     Рассказ о даре Шахрияре и Шахразаде (заключение)
     
     
     Примечания
     
     Пятьсот первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаншах и мамлюки ринулись за газелью, чтобы схватить ее как добычу, но она побежала от них и бросилась в море. А в этом море была рыбачья лодка, и газель прыгнула в нее, и Джаншах с мамлюками сошли с коней и, войдя в лодку, захватили газель и хотели вернуться с нею на сушу. Но вдруг Джаншах увидел большой остров и сказал мамлюкам, которые были с ним: "Я хочу отправиться на этот остров!" И мамлюки сказали: "Слушаем и повинуемся!" - и поехали на лодке в сторону острова. И, подъехав к острову, вышли и стали гулять по нему, а потом они вернулись к лодке и, сев в нее, поехали с газелью к тому берегу, от которого они приплыли. И спустился над ними вечер, и они заблудились в море, и подул на них ветер и выгнал лодку на середину моря. А Джаншах с мамлюками проспали до утра и проснулись, не зная дороги, и все время плыли по морю.
     Вот что было с ними. Что же касается царя Тайгамуса, отца Джаншаха, то он хватился своего сына, но не увидел его. И тогда он отрядил своих воинов ехать по разным дорогам, и стали они кружить, разыскивая сына царя Тайгамуса. И один отряд отправился к морю, и воины увидели мамлюка, который остался у коней, и подошли к нему и спросили про его господина и про шесть других мамлюков; мамлюк рассказал им о том, что с ними случилось. И воины взяли этого мамлюка и коней и вернулись к царю и рассказали ему об этом деле, и, услышав их слова, царь заплакал сильным плачем и сбросил с головы венец и стал кусать себе руки от горя. Он тотчас же поднялся и написал письма и разослал их по островам, которые в море, и, собрав его кораблей, посадил на них воинов и велел им кружить по морю и искать его сына Джаншаха. И потом царь взял остальных воинов и солдат и вернулся в город, и впал он в великое огорчение, а когда узнала обо всем мать Джаншаха, она стала бить себя по щекам и оплакивать своего сына.
     Вот что было с ними. Что же касается Джаншаха и мамлюков, которые были с ним, то они не переставая блуждали по морю, а разведчики все время ездили по морю, разыскивая их, в течение десяти дней, но не нашли и вернулись к царю и рассказали ему об этом. А на Джаншаха и мамлюков, которые были с ним, подул сильный ветер, и он гнал лодку, в которой они находились, пока не пригнал их к одному острову. И Джаншах с шестью мамлюками вышли из лодки и ходили по этому острову, пока не пришли к ручью, бежавшему посередине острова, и они увидели издали человека, который сидел близ ручья, и, подойдя к нему, приветствовали его, и человек возвратил им приветствие. А потом он заговорил с ними словами, похожими на птичий свист; и, услышав речь этого человека, Джаншах удивился. И человек оглянулся направо и налево, и пока Джаншах с мамлюками дивились на него, он вдруг разделился на две половины, и каждая половина пошла в свою сторону.
     И когда это было так, вдруг подошли к ним всякие люди, которых не счесть и не исчислить (а шли они со стороны горы). И они двигались до тех пор, пока не достигли ручья, и тут каждый из них разделился на две половины. И они подошли к Джаншаху и мамлюкам, чтобы их съесть. И когда Джаншах увидел, что они хотят его съесть, он побежал, и мамлюки побежали за ним следом. И эти люди последовали за ними и съели из мамлюков троих, а трое остались с Джаншахом. И Джаншах сел в лодку вместе с теми тремя мамлюками, и они толкнули лодку в середину моря и ехали ночью и днем, не зная, куда везет их лодка.
     А потом они зарезали газель и стали ею питаться, и ветер ударил по ним и бросил их к другому острову.
     И, посмотрев на этот остров, они увидали на нем деревья, реки, плоды и сады, где были всевозможные фрукты, и каналы текли под деревьями, и был этот остров подобен раю. И когда Джаншах увидел этот остров, он ему понравился, и царевич спросил мамлюков: "Кто из вас выйдет на этот остров и посмотрит для нас, что там делается?" - "Я выйду и разведаю для вас, что там делается, и вернусь к вам", - сказал один из мамлюков. Но Джаншах воскликнул: "Это дело, которого не будет! Вы выйдете втроем и разведаете, что делается на этом острове, а я посижу за вас в лодке, пока вы не вернетесь". После этого Джаншах высадил этих троих мамлюков, чтобы они разведали, что делается на острове..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мамлюки, выйдя на остров, ходили там на восток и на запад, но не нашли на острове никого.
     И они дошли до середины острова и увидели вдали крепость из белого мрамора, и помещения в ней были из прозрачного хрусталя, а посередине этой крепости находился сад, где были плоды, сухие и свежие, для которых бессильны описания, и в саду были всякие цветы. И мамлюки увидели в этой крепости деревья и плоды, и птицы щебетали на этих деревьях, и был там большой пруд, а рядом с прудом - большой портик, под которым были пос^тавлены седалища, и посреди этих седалищ стояло ложе из червонного золота, украшенное всевозможными драгоценностями и яхонтами. И когда мамлюки увидали, как прекрасна эта крепость и этот сад, они стали ходить в крепости направо и налево, но не нашли там никого. Потом они ушли из крепости и пошли к Джаншаху и осведомили его о том, что видели.
     И когда Джаншах, сын царя, услышал от них это известие, он воскликнул: "Мне необходимо посмотреть на эту крепость!" После этого Джаншах вышел из лодки, и мамлюки вышли с ним, и они пошли и пришли к крепости и вошли туда, и Джаншах удивился красоте этого места. А потом они стали гулять по саду, и ели плоды, и ходили до вечера. А когда спустился на них вечер, они подошли к стоявшим там седалищам, и Джаншах сел на ложе, поставленное посредине, а седалища стояли от него справа и слева. И когда Джаншах сел на ложе, он принялся раздумывать и плакать о том, что покинул престол своего отца и расстался со своей страной и родными и близкими, и заплакали вокруг него его трое мамлюков.
     И когда это было так, вдруг донесся страшный крик со стороны моря, и они обернулись в ту сторону и увидели, что это кричат обезьяны, подобные кишащей саранче (а эта крепость и остров принадлежали обезьянам). И когда обезьяны увидели лодку, в которой приехал Джаншах, они потопили ее у берега моря и пришли к Джаншаху, который сидел в крепости". И все это, о Хасиб, рассказывал Булукии юноша, сидевший между двумя могилами", - говорила царица змей. "А что сделал потом Джаншах с обезьянами?" - спросил ее Хасиб.
     И она сказала: "Когда Джаншах вошел в крепость и сел на ложе (а мамлюки сидели от него справа и слева), пришли обезьяны и устрашили их и испугали великим испугом. И потом толпа обезьян вошла к ним, и они шли вперед, пока не приблизились к ложу, на котором сидел Джаншах. И они поцеловали перед ним землю и сложили руки на груди и постояли перед ним немного, а потом подошла толпа обезьян, которые вели газелей, и они зарезали их и, принеся в крепость, сняли с них шкуру, разрубили их мясо и жарили их, пока они не стали хороши для еды. Они положили их на золотые и серебряные блюда и поставили трапезу и сделали Джаншаху и его людям знак, чтобы они ели. И Джаншах сошел с ложа и стал есть, и мамлюки и обезьяны ели с ним, пока не насытились едою, а потом обезьяны убрали трапезу с кушаньями и принесли плоды" и все поели их и прославили великого Аллаха.
     А после этого Джаншах сделал знак старейшим из обезьян и сказал им: "В чем ваше дело и чье это место?" И обезьяны ответили ему знаком: "Знай, что это место принадлежит господину нашему Сулейману, сыну Дауда (мир с ними обоими!). Он приходил сюда один раз каждый год и гулял здесь и уходил от нас..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что обезьяны рассказали Джаншаху про крепость и сказали ему: "Это место принадлежало господину нашему Сулейману, сыну Дауда, и он приходил сюда каждый год один раз и гулял здесь и уходил от нас. - А после этого обезьяны сказали Джаншаху: - Знай, о царь, что ты сделался над нами султаном, и мы служим тебе. Ешь, пей, и все, что ты нам прикажешь, мы сделаем". Потом обезьяны поднялись и поцеловали землю меж рук Джаншаха, и все ушли своей дорогой, а Джаншах спал на ложе, и его рабы спали вокруг него на седалищах до времени утра. И потом вошли к нему четыре везиря, предводители обезьян, и их воины, и наполнилось помещение, и пришедшие встали перед ним ряд за рядом. И везири подошли и сделали знак Джаншаху, чтобы он творил между ними праведный суд. И потом обезьяны крикнули что-то друг другу и ушли, а часть их осталась у царя Джаншаха, чтобы служить ему. А после этого пришли обезьяны, с которыми были собаки в облике коней (а на голове у каждой собаки была цепь), и Джаншах подивился на этих собаки на огромность их тела. И везири обезьян сделали Джаншаху знак, чтобы он сел и поехал с ними. И Джаншах и его трое невольников сели, и вместе с ними сели воины обезьян, и они двинулись, подобные кишащей саранче, и некоторые ехали верхом, а другие шли, и Джаншах подивился их делам.
     И они все время шли к берегу моря, и когда Джаншах увидел, что лодка, в которой он ехал, потоплена, он обратился к везирям обезьян и спросил их: "Где лодка, которая была здесь?" - "Знай, о царь, - ответили они, - что, когда мы приехали к нашему острову, мы поняли, что ты будешь над нами султаном, и побоялись, что вы от нас убежите, когда мы от вас уйдем, и сядете в лодку. Поэтому мы ее потопили". Услышав эти слова, Джаншах обратился к мамлюкам и сказал им: "Не осталось у нас хитрости, чтобы уйти от этих обезьян! Будем же терпеть то, что предопределил Аллах великий".
     И они пошли, и шли до тех пор, пока не дошли до берега какой-то реки, а рядом с этой рекой стояла высокая гора. И Джаншах посмотрел на эту гору и увидел на ней множество гулей. Он обернулся к обезьянам и спросил их: "Что это за гули?" И обезьяны ответили: "Знай, о царь, что эти гули - наши враги, и мы пришли, чтобы с ними сразиться". И Джаншах удивился этим гулям, которые сидели на конях, и их огромному телу, а у некоторых были головы коров, а у некоторых - головы верблюда. И когда гули увидели войска обезьян, они бросились на них и, остановившись у берега реки, стали кидать в них камнями, имевшими вид дубин, и начался между ними великий бой.
     И когда Джаншах увидал, что гули побеждают обезьян, он крикнул мамлюкам и сказал им: "Поднимайтесь с луками и стрелами и мечите в них стрелы, пока не перебьете их и не отгоните от нас". И мамлюки делали так, как велел им Джаншах, пока не постигло гулей великое огорчение, и было их перебито великое множество, и обратились они в бегство и бросились бежать. И когда обезьяны увидели, что Джаншах сделал такое дело, они спустились в реку и перешли ее, и Джаншах вместе с ними, и прогнали гулей, так что те скрылись с глаз.
     А Джаншах с обезьянами шли до тех пор, пока не достигли высокой горы, и Джаншах посмотрел на эту гору и увидел на ней мраморную доску, на которой было написано: "О тот, кто вступил на эту землю, ты станешь султаном над этими обезьянами, и тебе не удастся уйти от них, если ты не пройдешь через восточный проход сбоку горы (а длиной он в три месяца пути). И будешь ты идти между диких зверей и гулей, и маридов, и ифритов, а после этого ты придешь к морю, которое окружает весь мир. Или же пройдешь ты через западный проход, длиною в четыре месяца пути, и в начале его долина муравьев.
     И когда ты достигнешь долины муравьев и войдешь в нее, остерегайся этих муравьев, пока не достигнешь высокой горы. Эта гора пылает как огонь и идти по ней нужно десять дней", И когда увидал Джаншах эту доску..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, увидав эту доску, Джаншах стал читать и увидел на ней то, о чем мы упомянули, а в конце надписи он нашел слова: "И потом ты достигнешь большой, текучей реки, течение которой уносит с собой взор, так оно стремительно, и эта река каждую субботу высыхает. А возле реки есть город, все жители которого - евреи, отвергающие веру Мухаммеда, и нет среди них ни одного мусульманина, и нет на той земле города, кроме этого. А пока ты останешься у обезьян, они будут побеждать гулей. И знай, что на этой доске писал господин наш Сулейман, сын Дауда (мир с ними обоими!)".
     И когда прочитал это Джаншах, он заплакал горьким плачем, а затем он обратился к своим мамлюкам и осведомил их о том, что написано на доске. А после этого он поехал, и воины обезьян тоже поехали, окружая его, и они радовались победе над своими врагами. И все вернулись в крепость, и Джаншах пробыл в крепости султаном над обезьянами полтора года. А затем Джаншах велел войскам обезьян выезжать на охоту и ловлю, и они сели на своих коней, и Джаншах сел вместе с ними, и мамлюки его также. И они поехали по степям и пустыням и не переставая ездили с места на место, пока Джаншах не узнал долины муравьев и не увидел знака, о котором было написано на мраморной доске. И, увидав его, он велел мамлюкам спешиться в этом месте, и они спешились, и воины обезьян тоже спешились, и они провели за едой и питьем десять дней.
     А затем Джаншах остался ночью один со своими мамлюками и сказал им: "Я хочу, чтобы мы убежали и ушли в долину муравьев. Мы пойдем в город евреев, и, может быть, Аллах спасет нас от этих обезьян, и мы уйдем своей дорогой". И мамлюки сказали: "Слушаем и повинуемся!" И Джаншах выждал, пока прошла малая часть ночи, и поднялся, и мамлюки поднялись вместе с ним и надели оружие и повязали вокруг пояса мечи, кинжалы и тому; подобные военные доспехи. И Джаншах вышел вместе с мамлюками, и они шли с начала ночи до утра. И когда обезьяны пробудились от сна, они не увидели ни Джаншаха, ни мамлюков и поняли, что те от них убежали. И поднялся отряд обезьян, и они сели и поехали в сторону восточного прохода, а другой отряд сел на коней и поехал в долину муравьев.
     И когда обезьяны ехали, они вдруг увидели Джаншаха и его мамлюков, которые приближались к долине муравьев, и, увидев их, они поспешили им вслед. И когда Джаншах увидал обезьян, он побежал, и мамлюки тоже побежали, и они вошли в долину муравьев, и не прошло часа, как обезьяны ринулись на них и хотели убить Джаншаха с его мамлюками, но вдруг муравьи выползли из земли, подобные кишащей саранче, и каждый муравей был величиной с собаку. И, увидев обезьян, муравьи бросились на них и съели из них множество, и было убито много муравьев, но победа все же досталась муравьям. И муравей подходил к обезьяне и ударял ее и разрубал пополам, а десять обезьян садились на одного муравья, хватали его и разрывали пополам. И шел между ними великий бой до вечерней поры. А когда настало время вечера, Джаншах и мамлюки убежали в глубь долины..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда пришел вечер, Джаншах и мамлюки убежали в глубь долины и бежали до утра. Когда же настало утро, обезьяны приблизились к Джаншаху, и, увидав их, Джаншах крикнул мамлюкам: "Бейте их мечами!" И мамлюки вытащили мечи и стали бить обезьян направо и налево. И выступила к ним большая обезьяна, у которой были клыки, как у слона, и, подойдя к одному из мамлюков, ударила его и разрубила пополам. И обезьяны во множестве напали на Джаншаха, и он бежал в конец долины и увидел там большую реку, а возле нее большого муравья. И когда муравей увидал приближающегося Джаншаха, он заступил ему дорогу. И вдруг один из мамлюков ударил муравья мечом и разрубил его пополам. И, увидев это, воины муравьев во множестве бросились на мамлюка и убили его, и когда они были заняты этим делом, вдруг обезьяны сошли с горы и во множестве бросились на Джаншаха.
     И, увидав, что они бросились на него, Джаншах снял с себя одежду и вошел в реку, и с ним вошел мамлюк, который остался жив. Они плыли в воде до середины реки, и затем Джаншах увидал на берегу реки, на другой стороне, дерево. Он протянул руку к одной из его ветвей и схватил се, взобрался по ней и вышел на сушу, что же касается мамлюка, то его осили^ло течение и схватило его и разбило об гору. И Джаншах остался стоять на суше один, выжимая свою одежду и суша ее на солнце, а у обезьян с муравьями возник великий бой, и затем обезьяны возвратились в свои земли.
     Вот что было с обезьянами и муравьями. Что же касается Джаншаха, то он плакал до вечера, а затем он вошел в пещеру и приютился в ней, и он очень боялся и чувствовал себя одиноким, лишившись своих мамлюков. И он проспал в этой пещере до утра, и потом пошел, и шел не переставая ночи и дни, питаясь травами, пока не дошел до горы, которая горит как огонь. И, прядя к этой горе, он пошел по ней и дошел до реки, которая высыхает каждую субботу, а дойдя до этой реки, он увидел, что это река большая и возле нее большой город, и это город евреев, о котором, как он видел, было написано на доске.
     И Джаншах оставался там, пока не пришел день субботы и река не высохла, а потом он пошел по реке и дошел до города евреев, но не увидел там ни одного человека. И он шел по городу, пока не дошел до ворот одного дома, и, открыв их, он вошел в дом и увидел, что его обитатели молчат и совершенно не разговаривают. "Я чужеземец и голоден", - сказал им Джаншах, и они ответили ему знаком: "Ешь и пей, но не разговаривай!" И Джаншах остался у них и поел и попил и проспал эту ночь, а когда наступило утро, хозяин дома приветствовал его и сказал: "Добро пожаловать! - и спросил: - Откуда ты пришел и куда идешь?" И когда Джаншах услышал слова этого еврея, он заплакал горьким плачем и рассказал ему свою историю и поведал о городе своего отца. И еврей удивился этому и сказал: "Мы никогда не слышали об этом городе, но мы слыхали от купцов с караванами, что там есть страна, которая называется страна Йемен". - "Эта страна, про которую тебе рассказывали купцы, недалеко от наших мест", - сказал Джаншах еврею. И еврей молвил: "Купцы, приходившие с этими караванами, утверждают, что срок путешествия из их страны сюда длится два года и три месяца". - "А когда придет караван?" - спросил Джаншах, и еврей ответил: "Он придет в будущем году..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Джаншах спросил еврея о приходе каравана, тот ответил ему: "Он придет в будущем году". И, услышав его слова, Джаншах заплакал горьким плачем и стал горевать о самом себе и мамлюках, и о разлуке со своей матерью и отцом, и о том, что с ним случилось во время путешествия. "Не плачь, о юноша, - сказал ему еврей, - и живи у нас, пока не придет караван. Мы отошлем тебя с ним на твою родину". И, услышав от еврея такие слова, Джаншах прожил у него два месяца, и каждый день он выходил на улицы города и гулял по ним.
     И случилось так, что он вышел однажды, по своему обычаю, и ходил по улицам города направо и налево, и вдруг он услышал, как какой-то человек зазывал и кричал: "Кто возьмет тысячу динаров и девушку, прекрасную, редкостно красивую и прелестную, и будет делать для меня работу от утра до полудня?" - но никто не отвечал ему. И когда Джаншах услышал слова зазывателя, он сказал про себя: "Не будь эта работа опасной, наниматель не дал бы тысячи динаров и прекрасной девушки за то, чтобы поработать от утра до полудня". И он подошел к зазывателю и сказал ему: "Я сделаю эту работу!" И когда зазыватель услышал от Джаншаха такие слова, он взял его и привел к какому-то высокому дому. И они с Джаншахом вошли в этот дом, и Джаншах увидел, что это большой дом, и он нашел там еврея-купца, который сидел на скамеечке из эбенового дерева. И зазыватель остановился перед ним и сказал ему: "О купец, вот уже три месяца, как я кричу в городе, и никто не отозвался, кроме этого юноши".
     И, услышав слова зазывателя, купец сказал Джаншаху: "Добро пожаловать! - и, взяв его, вошел с ним в роскошное помещение и велел своим рабам принести ему кушанья. И рабы поставили трапезу и принесли разные кушанья, и купец с Джаншахом поели и вымыли руки, а потом принесли напитки, и они попили, а затем купец поднялся и принес Джаншаху мешок, в котором была тысяча динаров, и привел ему на редкость прекрасную девушку и сказал: "Возьми эту девушку и деньги за работу, которую ты сделаешь". И Джаншах взял девушку и деньги и посадил девушку с собой рядом, и купец сказал ему: "Завтра ты сделаешь нам работу".
     И купец ушел от них, а Джаншах проспал с девушкой ночь, а когда настало утро, он пошел в баню. И купец приказал своим рабам принести ему шелковую одежду, и ему принесли роскошную шелковую одежду и ждали, пока он вышел из бани, и тогда его одели в эту одежду и привели в дом. И купец велел рабам принести арфу и лютню и напитки, и рабы принесли все это, и купец с Джаншахом пили, играли и смеялись, пока не прошли день, вечер и половина ночи, и после этого купец ушел к себе в харим, а Джаншах проспал с девушкой до утра и потом пошел в баню. Когда же он вернулся из бани, купец пришел к нему и сказал: "Я хочу, чтобы ты сделал для нас ту работу". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Джаншах.
     И тогда купец велел своим невольникам привести пару мулов, и ему привели пару мулов, и он сел на одного из них и велел Джаншаху сесть на другого мула, и тот сел. И потом Джаншах с купцом ехали от утра до полудня и достигли высокой горы, высоте которой не было предела, и купец сошел со спины мула и велел Джаншаху спешиться. И Джаншах спешился, а купец дал ему нож и веревку и сказал: "Я хочу, чтобы ты зарезал этого мула". И Джаншах подобрал платье и подошел к мулу и, накинув веревку на четыре его ноги, свалил его на землю, и затем он взял нож и зарезал мула, и снял с него шкуру, и отрезал ему все четыре ноги и голову, так что он превратился в кучу мяса. И тогда купец сказал ему: "Я приказываю тебе вскрыть ему брюхо и войти туда.
     Я зашью тебя в нем, и ты посидишь там некоторое время, и что бы ни увидел у него в брюхе, расскажи мне".
     И Джаншах вскрыл мулу брюхо и вошел туда, а купец зашил его в шкуру и оставил его и удалился..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купец зашил Джаншаха в брюхо мула, оставил его и удалился и спрятался у подножия горы. А через некоторое время спустилась к мулу большая птица и схватила его и полетела; и затем она спустилась с ним на вершину горы и хотела его съесть. И Джаншах почувствовал присутствие птицы и, прорвав брюхо мула, вышел из него, и птица испугалась, увидя Джаншаха, и улетела и отправилась своей дорогой. И Джаншах поднялся на ноги и стал смотреть направо и налево и не увидел никого, кроме мертвых людей, высохших на солнце. "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" - воскликнул про себя Джаншах, увидев все это.
     И затем он посмотрел с горы вниз и увидел купца, который стоял под горой и смотрел на Джаншаха. И, увидав его, купец сказал: "Сбрось мне несколько камней, которые вокруг тебя, и я укажу тебе дорогу, по которой ты спустишься". И Джаншах сбросил ему из этих камней около двухсот, а были это яхонты, топазы и драгоценные рубины. И потом Джаншах сказал купцу: "Укажи мне дорогу, и я сброшу тебе еще раз", - но купец собрал камни, погрузил их на мула, на котором он приехал, и уехал, не дав Джаншаху ответа. И Джаншах остался на вершине горы один и стал звать на помощь и плакать.
     Он провел на горе три дня, а через три дня он поднялся на ноги и пошел, и шел поперек горы два месяца, питаясь травами, росшими на горе. И он не переставал идти, пока не дошел на своем пути до конца горы, а оказавшись у подножия горы, он увидал вдалеке долину, где были деревья, плоды и птицы, которые прославляли Аллаха, единого, покоряющего. И когда Джаншах увидел эту долину, он обрадовался великой радостью и направился в долину и шел не переставая в течение некоторого времени, пока не дошел до одной расщелины в горе, из которой вытекал поток. И Джаншах прошел через все и достиг той долины, которую видел, находясь на горе. И, войдя в долину, он стал там ходить направо и налево, и ходил и смотрел до тех пор, пока не дошел до высокого дворца, возвышающегося в воздухе.
     И Джаншах приближался к этому дворцу пока не дошел до его ворот, и он увидел там старца, прекрасного обликом, лицо которого блистало светом, а в руке у него был посох из рубинов, и этот старец стоял у ворот дворца. И Джаншах шел, пока не приблизился к старцу, и тогда он приветствовал его, и старец ответил на его приветствие и сказал ему: "Добро пожаловать! - и молвил: - Садись, о дитя мое!" И Джаншах сел у ворот дворца, а старец спросил его и сказал: "Откуда ты пришел в эту землю, которую никогда не попирал ногами сын Адама, и куда ты идешь?" И, услышав слова старца, Джаншах заплакал горьким плачем из-за великих тягот, которые он перенес, и плач задушил его. "О дитя мое, - сказал ему старец, - оставь плач, ты причинил боль моему сердцу". И старец поднялся и принес Джаншаху кое-какой еды и поставил ее перед ним и сказал: "Поешь этого!" И Джаншах поел и восхвалил Аллаха великого, а после этого старец спросил его и сказал: "О дитя мое, я хочу, чтобы ты рассказал твою историю и поведал мне, что с тобой случилось".
     И Джаншах рассказал ему свою историю и поведал ему обо всем, что с ним случилось, от начала и до тех пор, пока он не дошел до него, и, услышав слова Джаншаха, старец удивился сильным удивлением. "Я хочу от тебя, - сказал Джаншах старцу, - чтобы ты рассказал мне, кому принадлежит эта долина и этот большой дворец". - "Знай, о дитя мое, - отвечал старец, - что эта долина с тем, что в ней есть, и этот дворец со всем, что в нем заключается, принадлежат господину нашему Сулейману, сыну Дауда (мир с ними обоими!), а меня зовут шейх Наср, царь птиц. И знай, что господин наш Сулейман поручил мне этот дворец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх Наср, царь птиц, говорил Джаншаху: "Знай, что господин наш Сулейман поручил мне этот дворец и научил меня речи птиц. Он сделал меня властным над всеми птицами, которые есть в мире, и каждый год птицы прилетают к этому дворцу, и мы производим им смотр, а потом они улетают. И в этом причина моего пребывания здесь". Услышав слова шейха Насра, Джаншах заплакал горьким плачем и сказал: "О родитель мой, как мне ухитриться, чтобы уйти в мою страну?" И старец ответил: "Знай, о дитя мое, что ты близко от горы Каф, и нет для тебя ухода из этого места раньше, чем прилетят птицы. Я поручу тебя одной из них, и она тебя доставит в твою страну. Сиди же у меня в этом дворце, ешь, пей и ходи по этим комнатам, пока не прилетят птицы".
     И Джаншах зажил у старца и стал ходить по долине и есть плоды, и гулять, и смеяться, и играть. И он пребывал в самой сладостной жизни некоторый срок времени, пока не приблизилась пора птицам прилететь из их мест, чтобы посетить шейха Насра. И когда узнал шейх Наср о скором при^лете птиц, он поднялся на ноги и сказал Джаншаху: "О Джаншах, возьми эти ключи и открой комнаты, которые есть во дворце, и смотри на то, что есть в них всех, кроме такой-то комнаты; остерегайся открыть ее, а если ты меня ослушаешься и откроешь эту комнату и войдешь в нее, тебе не будет никогда блага". И он дал Джаншаху такое наставление и твердо внушил его ему и после этого ушел от него встречать птиц. И когда птицы увидели шейха Насра, они устремились к нему и стали целовать ему руки, один род птиц за другим, - и вот что было с шейхом Насром.
     Что же касается Джаншаха, то он поднялся на ноги и стал ходить вокруг дворца, смотря направо и налево, и открыл все комнаты, которые были во дворце. И он дошел до той комнаты, открывать которую ему не велел шейх Наср, и посмотрел на двери этой комнаты, и они ему понравились. Он увидел на них золотой замок и сказал про себя: "Поистине, эта комната лучше всех других комнат, которые во дворце! Посмотреть бы, что такое в этой комнате, что шейх Наср не позволил мне туда входить! Я обязательно войду в эту комнату и посмотрю, что в ней! То, что предопределено рабу, он неизбежно получит все полностью".
     И затем он протянул руку и, открыв комнату, вошел в нее. И он увидел в ней большой бассейн, а на краю бассейна - маленький дворец, построенный из золота, серебра и хрусталя, и переплеты в его окнах были из яхонта, а плиты пола из зеленого топаза, бадахшанского рубина и изумруда, и эти драгоценные камни были вделаны в пол наподобие мраморных плит. И посередине этого дворца был бассейн из золота, наполненный водой. А вокруг этого бассейна стояли звери и птицы, сделанные из золота и серебра, и из брюха их текла вода, а когда дул ветер, он входил им в уши, и каждое изображение свистело на особом языке. А на краю бассейна был широкий портик, под которым стояло большое ложе из яхонта, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и на этом ложе стояла палатка из зеленого шелка, вышитая драгоценными камнями и металлами, и шириною она была в пятьдесят локтей, а внутри палатки была кладовая, в которой находился ковер, при^надлежавший господину нашему Сулейману (мир с ним!).
     И Джаншах увидал вокруг этого дворца большой сад, в котором были деревья, плоды и каналы, а вокруг дворца были посажены белые и красные розы, базилик и всякие цветы, и когда дул ветер на эти деревья, их ветви покачивались. И увидал Джаншах в этом саду всевозможные деревья, зеленые и высохшие, и все это находилось в той комнате, и когда Джаншах увидел такое дело, он удивился до крайности и стал ходить по этому саду и по дворцу, смотря на диковины и редкости, которые там были. Он заглянул в большой бассейн и увидел, что камушки в нем из дорогих камней, ценных рубинов и благородных металлов, и увидел он в этой комнате вещи многие..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаншах увидел в этой комнате вещи многие и подивился на них. И он шел, пока не вошел во дворец, который находился в этой комнате, и поднялся на ложе, стоявшее под портиком на краю пруда, и вошел в палатку, поставленную на ложе, и проспал в этой палатке некоторое время. А потом он проснулся, встал и пошел, и вышел из ворот дворца и сел на скамеечку перед дворцовыми воротами, дивясь на красоту этого места.
     И когда он так сидел, вдруг прилетели к нему по воздуху три птицы в виде голубей. И они опустились на край бассейна и немножко поиграли, а потом они сняли с себя бывшие на них перья и превратились в трех девушек, подобных луне, на которых нет в мире похожих. И они вошли в бассейн и стали плавать, играть и смеяться, и когда увидел их Джаншах, он изумился их красоте и прелести и стройности их стана. И они вышли на сушу и стали гулять по саду, и когда Джаншах увидал, что девушки вышли на сушу, его разум едва не исчез. И он поднялся на ноги и шел, пока не дошел до девушек, и, приблизившись к ним, приветствовал их, и они ответили на его приветствие. И Джаншах спросил их и сказал: "Кто вы, о славные госпожи, и откуда вы пришли?" И младшая ответила: "Мы пришли из царства Аллаха великого, чтобы погулять в этом месте". И Джаншах подивился на их красоту и сказал младшей: "Умилосердись надо мной, смягчись ко мне и сжалься над моим положением из-за того, что случилось со мной в жизни". Но девушка воскликнула: "Оставь такие речи и уходи своей дорогой!"
     И, услышав эти слова, Джаншах заплакал сильным плачем, и усилились его вздохи, и он произнес такие стихи:
     "Явилась в саду она в зеленых одеждах мне,
     Застежки вое развязав и волосы распустив.
     Спросил я: "Как звать тебя?" Сказала она: "Я га,
     Что сердце влюбленного как будто углем прижгла",
     И стал я ей сетовать на то, что терпел в любви,
     И молвила: "Ты скале, не ведая, сетовал",
     И молвил я: "Если сердце было твое скалой,
     Заставил ведь течь Аллах из камня воды поток".
     И когда девушки услыхали от Джаншаха такие стихи, они стали смеяться, играть, петь и веселиться, а затем Джаншах принес им плодов, и они поели и напились и проспали с Джаншахом эту ночь до утра. А когда на стало утро, девушки надели свои одежды из перьев и приняли облик голубей и полетели, уносясь своей дорогой. И когда Джаншах увидел, что они улетают и скрываются из глаз, его ум едва не улетел вместе с вами, и он испустил великий крик и упал, покрытый беспамятством.
     Он провел без чувств весь день, и, когда он лежал на земле, вдруг пришел шейх Наср, после встречи с птицами, и стал искать Джаншаха, чтобы отослать его с птицами и чтобы он мог отправиться в свою землю, по не увидел его, и тогда шейх понял, что Джаншах входил в ту комнату. А шейх Наср сказал птицам: "У меня есть маленький мальчик, которого привела судьба из дальних стран в эту землю, и я хочу от вас, чтобы вы понесли его на себе и доставили в его страну". И птицы сказали: "Слушаем и повинуемся!" И шейх Наср искал Джаншаха, пока не подошел к двери той комнаты, которую они запретил ему открывать, и увидел, что дверь открыта. И он вошел и увидел, что Джаншах лежит под деревом и покрыт беспамятством, и тогда старец принес благоухающих вод и обрызгал ими лицо Джаншаха, и тот очнулся от обморока и стал осматриваться..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот десятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда шейх Наср увидел, что Джаншах лежит под деревом, он принес благоухающих вод и обрызгал ими лицо Джаншаха, и тот очнулся от обморока и стал осматриваться направо и налево, но не увидел подле себя никого, кроме шейха Насра. И увеличились тогда его печали, и он произнес такие стихи:
     "Явилась она, как полный месяц в ночь радости,
     И члены нежны ее, и строен и гибок стан.
     Зрачками прелестными пленяет людей она,
     И алость уст розовых напомнит о яхонте,
     И темные волосы на бедра спускаются, -
     Смотри берегись же змей волос ее вьющихся!
     И нежны бока ее, душа же ее жестка,
     С возлюбленным крепче скал она твердокаменных.
     И стрелы очей она пускает из-под ресниц,
     И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.
     О, право, краса ее превыше всех прелестей,
     И ей среди всех людей не будет соперницы".
     И, услышав от Джаншаха такие стихи, шейх Наср молвил: "О дитя мое, не говорил ля я тебе: "Не открывай этой комнаты и не входи в нее?" Но расскажи, о дитя мое, что ты в ней видел, и поведай мне твою повесть, и сообщи мне о том, что с тобой случилось". И Джаншах рассказал ему свою историю и поведал ему о том, что случилось у него с тремя девушками, когда он тут сидел. И, услышав его слова, шейх Наср сказал ему: "О дитя мое, знай, что эти девушки - дочери джиннов, и каждый год они приходят в это место и играют и развлекаются до послеполуденного времени, а затем они улетают в свою страну". - "А где их страна?" - опросил Джаншах. И Наср ответил: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, я не знаю, где их страна!"
     Потом шейх Наср сказал Джаншаху: "Пойдем со мной и бодрись, чтобы я мог отослать тебя в твою страну с птицами, и оставь эту любовь". Но, услышав слова шейха, Джаншах испустил великий крик и упал, покрытый беспамятством, а очнувшись, он воскликнул: "О родитель мой, я не хочу уезжать в мою страну, пока не встречусь с этими девушками. И знай, о мой родитель, что я не стану больше вспоминать о моей семье, хотя бы я умер перед тобой!" И он заплакал и воскликнул: "Согласен! видеть лицо тех, кого я люблю, хотя бы один раз в год!" И затем он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
     "О, если бы призрак их к влюбленным не прилетал,
     О, если бы эту страсть Аллах не создал для нас
     Когда жара бы не было в душе, если вспомню вас,
     То слезы бы по щекам обильные не лились.
     Я сердце учу терпеть и днями, и в час ночной,
     И тело мое теперь сгорело в огне любви".
     И потом Джаншах упал к ногам шейха Насра и стал целовать их и плакать сильным плачем и оказал ему: "Пожалей меня - пожалеет тебя Аллах, и помоги мне в моей беде". - "Аллах тебе поможет! О дитя мое, - сказал ему шейх Наср, - клянусь Аллахом, я не знаю этих девушек и не ведаю, где их страна. Но если ты увлекся одной из них, о дитя мое, проживи у меня до такого же времени в следующем году, так как они прилетят в будущем году в такой же день. И когда приблизятся те дни, в которые они прилетают, сядь, спрятавшись в саду под деревом. И когда девушки войдут в бассейн и начнут там плавать и играть и отдалятся от своих одежд, возьми одежду той из них, которую ты желаешь. Когда девушки увидят тебя, они выйдут на сушу, чтобы надеть свою одежду, и та, чью одежду ты взял, окажет тебе мягкими словами с прекрасной улыбкой: "Отдай мне, о брат мой, мою одежду, чтобы я ее надела и прикрылась ею". Но если ты послушаешься ее слов и отдашь ей одежду, ты нмкогда не достигнешь у нее желаемого: она ее наденет и уйдет к своим родным, и ты никогда не увидишь ее после этого. Когда ты захватишь одежду девушки, береги ее и положи ее под мышку и не отдавай ее девушке, пока я не возвращусь после встречи с птицами.
     Я помирю тебя с ней и отошлю тебя в твою страну, и девушка будет с тобою. Вот что я могу, о дитя мое, и ничего больше..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот одиннадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот одиннадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх говорил Джаншаху: "Береги одежду той, которую ты желаешь, и не отдавай ее девушке, пока я к тебе не вернусь после встречи с птицами. Вот что я могу, о дитя мое, и ничего больше". И когда Джаншах услышал слова шейха Насра, его сердце успокоилось, и он прожил у него до следующего года и считал проходившие дни, после которых прилетят птицы. И когда наступил срок прилета птиц, шейх Наср подошел к Джаншаху и сказал ому: "Поступай по наставлению, которое я тебе дал, в отношении одежды девушек; я ухожу встречать птиц". - "Слушаю и повинуюсь твоему приказанию, о родитель мой!" - ответил Джаншах. И затем шейх Наср ушел встречать птиц. А после его ухода Джаншах поднялся и шел, пока не вошел в сад, и спрятался под деревом, так что никто его не видел.
     И он просидел первый день и второй день и третий день, и девушки не прилетали, и Джаншах начал тревожиться, плакать и испускать стоны, исхо^дившие из печального сердца, и плакал до тех пор, пока не потерял сознания. А через некоторое время он очнулся и стал смотреть то на небо, то на землю, то на бассейн, то на равнину, и сердце его дрожало от сильной страсти. И когда он был в таком состоянии, вдруг приблизились к нему по воздуху три птицы в образе голубей (но только каждый голубь был величиной с орда), и они опустились около бассейна и посмотрели направо и налево, но не увидели ни одного человека или джинна.
     И тогда они вняли одежду и, войдя в бассейн, стали играть, смеяться и развлекаться, и были одинаковые, подобные слиткам серебра. И старшая из них сказала: "Я боюсь, о сестры, что кто-нибудь спрятался из-за нас в этом дворце". Но средняя молвила: "О сестра, в этот дворец со времени Сулеймана не входил ни человек, ни дживы". А младшая воскликнула, смеясь: "Клянусь Аллахом, сестрицы, если кто-нибудь здесь спрятан, то он возьмет только меня!" И затем они стали играть и смеяться, а сердце Джаншаха дрожало от чрезмерной страсти. И он сидел, спрятавшись под деревом, и смотрел на девушек, а те его не видели. И девушки поплыли по воле и доплыли до середины бассейна, удалившись от своих одежд, и тогда Джаншах поднялся на ноги и помчался, как поражающая молния, и взял одежду младшей девушки, а это была та, к которой привязалось его сердце, и звали ее Шамса.
     И девушки обернулись и увидели Джаншаха, и задрожали их сердца, и они закрылись от юноши водой и, подойдя близко к берегу, стали смотреть на Джаншаха и увидели, что он подобен луне в ночь ее полноты. "Кто ты и как ты пришел в это место и взял одежду Ситт Шамсы?" - спросили они его. И Джаншах сказал: "Подойдите ко мне, и я расскажу вам, что со мной случилось". - "Какова твоя повесть, зачем ты взял мою одежду и как ты узнал меня среди моих сестер?" - спросила его Ситт Шамса. И Джаншах молвил: "О свет моего глаза, выйди из воды, и я поведаю тебе мою историю и расскажу тебе, что со мной случилось, и осведомлю тебя, почему я тебя знаю". - "О господин мой, прохлада моего глаза и плод моего сердца, - оказала она ему, - дай мне мою одежду, чтобы я могла ее надеть и прикрыться ею, и я к тебе выйду". - "О владычица красавиц, - отвечал ей Джаншах, - мне невозможно отдать тебе одежду и убить себя от страсти. Я отдам тебе одежду, только когда придет шейх Наср, царь птиц".
     И, услышав слова Джаншаха, Шамса оказала ему: "Если ты не отдашь мне мою одежду, отойди немного, чтобы мои сестры могли выйти на землю и на^меть свои одежды и дать мне что-нибудь, чем прикрыться". - "Слушаю и повинуюсь!" - оказал Джаншах. И затем он ушел от них и вошел во дворец, а Ситт Шамса с сестрами вышла на сушу, и они надели свои одежды. А затем старшая сестра Ситт Шамсы дала ей одежду из своих одежд, в которой Ситт Шамса не могла летать, и одела ее в эту одежду. И Ситт Шамса поднялась, подобная восходящей луне и резвящейся газели, и шла до тех пор, пока не пришла к Джаншаху. Она нашла его сидящим на ложе и приветствовала его и, сев близ него, сказала: "О прекрасный лицом, это ты убил меня и убил себя самого! Но расскажи мне, что с тобою случилось, чтобы мы посмотрели, какова твоя повесть".
     И, услышав слова Ситт Шамсы, Джаншах так заплакал, что обмочил слезами свою одежду. И когда Ситт Шамса поняла, что он охвачен любовью к ней, она поднялась на ноги и взяла " Джаншаха за руку и, посадив его с собою рядом, вытерла ему слезы своим рукавом и сказала: "О прекрасный лицом, оставь этот плач и расскажи мне, что с тобою случилось". И Джаншах рассказал девушке, что с ним случилось, и что он видел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двенадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ситт Шамса сказала Джаншаху: "Расскажи мне, что с тобой случилось". И Джаншах рассказал ей обо всем, что с ним случилось. И, услышав его слова, Ситт Шамса вздохнула и сказала: "О господин, если ты в меня влюблен, отдай мне мою одежду: я надену ее и полечу с сестрами к моим родным и расскажу им, что с тобой случилось из-за любви ко мне, затем я к тебе возвращусь и доставлю тебя в твою страну". И когда Джаншах услышал от девушки эти слова, он заплакал горьким плачем и воскликнул: "Дозволено ли тебе Аллахом несправедливо убить меня?" - "О господин, почему я несправедливо убью тебя?" - спросила девушка. И Джаншах отвечал: "Потому что, когда ты наденешь свою одежду и улетишь от меня, я тотчас же умру".
     И, услышав его слова, Ситт Шамса засмеялась, и ее сестры тоже засмеялись, а затем она сказала ему: "Успокой свою душу и прохлади глаза! Я непременно выйду за тебя замуж!" И она нагнулась к Джаншаху и, обняв его, прижала его к груди и поцеловала между глаз и в щеку, и они простояли, обнявшись, некоторое время, а затем отошли друг от друга и сели на то же ложе. И старшая сестра Ситт Шамсы вышла из дворца в сад и, взяв плодов и цветов, принесла их им, и они стали есть, пить, наслаждаться, веселиться, смеяться и играть. А Джаншах был на редкость красив и прелестен, и прям, и строен стадом. И Ситт Шамса оказала ему: "О мой любимый, клянусь Аллахом, я люблю тебя великой любовью и никогда с тобой не расстанусь". И когда Джаншах услышал ее слова, его грудь расправилась и губы улыбнулись. И они продолжали смеяться и играть и веселились и развлекались.
     И вдруг пришел шейх Наср после встречи с птицами, и, когда он подошел к ним, все поднялись перед ним на ноги и приветствовали его и поцеловали ему руки. И шейх Наср сказал девушкам: "Добро пожаловать! - и молвил: - Садитесь!" И они сели. И тогда шейх Наср сказал Ситт Шамсе: "Поистине, этот юноша любит тебя великой любовью! Ради Аллаха, заботься же о нем; он из знатнейших людей и царский сын, и его отец правит землею Кабуль и приобрел великую власть".
     И, услышав слова шейха Насра, Ситт Шамса ответила: "Слушаю и повинуюсь твоему приказу!" - а затем она поцеловала шейху Наору руки и стала перед ним, и Шейх Наср сказал: "Если ты правдива в твоих словах, поклянись мне Аллахом, что ты не обманешь его, пока останешься в оковах жизни". И Ситт Шамса дала ему великую клятву, что никогда не обманет Джаншаха и обязательно выйдет за него замуж, и, дав клятву, сказала: "Знай, о шейх Наср, что я никогда с ним не расстанусь". И когда Ситт Шамса поклялась шейху Насру, он поверял ее клятве и оказал Джаншаху: "Слава Аллаху, который привел ее и тебя к согласию!" И Джаншах сильно обрадовался этому. И потом Джаншах и Ситт Шамса прожили у шейха Насра три месяца, проводя время в еде, питье, играх и смехе..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тринадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тринадцатая ночь она лазала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаншах и Ситт Шамса прожили у шейха Насра три месяца, проводя время в еде, питье, играх и великом веселье, а через три месяца Ситт Шамса сказала Джаншаху: "Я хочу, чтобы мы отправились в твою страну, ты на мне женишься, и мы там останемся". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Джаншах. И затем он посоветовался с шейхом Насром и оказал ему: "Мы хотим отправиться в мою страну". И он рассказал ему о том, что говорила Ситт Шамса, и шейх Наср сказал ему: "Отправляйтесь в твою страну, и заботься о девушке". - "Слушаю и повинуюсь!" - отвечал Джаншах. А потом девушка попросила свою одежду и сказала: "О шейх Наср, прикажи ему дать мне мою одежду, чтобы я могла ее надеть!" И шейх Наср сказал Джаншаху: "О Джаншах, отдай ее одежду!" И Джаншах отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
     И он поспешно поднялся и вошел во дворец и, принеся одежду Ситт Шамсы, отдал ее девушке. И та взяла от него одежду и надела ее и сказала: "О Джаншах, садись мне на спину, закрой глаза и заткни уши, чтобы не слышать гуденья вращающегося небосвода. Схватись рудсами за мою одежду из перьев, сидя у меня на спине, и берегись упасть". И, услышав ее слова, Джаншах сел ей на спину. И, когда она собралась лететь, шейх Наср сказал ей: "Постой, пока я опишу тебе страну Кабуль: я боюсь, что вы ошибетесь дорогой". И девушка стояла, пока шейх Наср не описал ей страну Кабуль, и он поручил ей заботиться о Джаншахе, а затем простился с ними, и Ситт Шамса простилась со своими двумя сестрами и оказала им: "Отправляйтесь к нашим родным и осведомьте их о том, что случилось у меня с Джаншахом".
     И потом она взлетела, в тот же час и минуту, и помчалась по воздуху, точно дуновение ветра или блистающая молния. И после этого ее сестры полетели и отправились к своим родным и осведомили их о том, что случилось у Ситт Шамсы с Джаншахом. И с той минуты, как Ситт Шамса взлетела, она летела не переставая от зари до послеполуденного времени, и Джаншах сидел у нее на спине. А после полудня показалась вдалеке долина с деревьями и каналами, и девушка оказала Джаншаху: "Я хочу опуститься в эту долину на сегодняшнюю ночь, и мы посмотрим, какие есть там деревья и растения". - "Делай что хочешь", - ответил Джаншах.
     И девушка спустилась по воздуху и села в этой долине, и Джаншах сошел с ее спины и поцеловал ее меж глаз. И они посидели у одного из каналов некоторое время. А потом поднялись на ноги и стали ходить по долине, смотря на то, что там есть, и вкушая плоды, и гуляли до тех пор, пока не наступил вечер. И тогда они подошли к дереву и проспали возле него до утра, а утром Ситт Шамса поднялась и велела Джаншаху сесть к ней на спину, и Джаншах сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И он сел девушке на спину, я она в тот же час и минуту взлетела с ним и летела не переставая от утра до полудня.
     И они летели и вдруг увидели знают, о которых рассказывал им шейх Наср. И, увидав эти знаки, Ситт Шамса спустилась с вышины по воздуху на широкий луг с прекрасной растительностью, и были там резвящиеся газели, полноводные потоки и спелые плоды и широкие каналы. И когда девушка спустилась на этот луг, Джаншах сошел с ее спины и поцеловал ее между глаз, а она сказала ему: "О любимый и прохлада моих глаз, знаешь ли ты, какое расстояние мы пролетели?" - "Нет", - ответил Джаншах. И девушка молвила: "Расстояние в тридцать месяцев пути". - "Слава Аллаху за благополучие!" - воскликнул Джаншах. И затем он сел, и девушка села с ним рядом, и они сидели за едой и питьем и играли и смеялись.
     И когда они были заняты этим делом, вдруг подошли к ним двое мамлюков; один из них был тот, что остался у коней, когда Джаншах сел в ры^бачью лодку, а другой был из тех мамлюков, которые были с Джаншахом на охоте и ловле. И, увидев Джаншаха, они узнали его и поздоровались с ним и сказали: "С твоего позволения, мы пойдем к твоему отцу и сообщим ему радостную весть о твоем прибытии". - "Идите к отцу и осведомите его об этом да привезите нам палатки, - сказал Джаншах. - Мы пробудем в этом месте семь дней, чтобы отдохнуть, пока шествие но выйдет к нам навстречу, и тогда мы войдем в город в великолепном шествии..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот четырнадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тринадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаншах сказал мамлюкам: "Пойдите к моему отцу и осведомите его обо мне и привезите нам палатки: мы пробудем в этом месте семь дней, чтобы отдохнуть, пока шествие не выйдет нам навстречу, и тогда мы войдем в город в великолепном шествии". И мамлюки сели на коней и поехали к отцу Джаншаха и сказали: "Радостная весть, о царь времени!" И когда царь Тайгамус услышал слова мамлюков, он спросил их: "Чем вы меня обрадуете? Разве прибыл мой сын Джаншах?" - "Да, - отвечали мамлюки, - твой сын Джаншах пришел после отсутствия, и он близко от тебя, на лугу аль-Каррани".
     И, услышав слова мамлюков, царь обрадовался сильной радостью и упал без памяти на землю, так сильно он был обрадован; а очнувшись, он приказал своему везирю наградить каждого из мамлюков роскошной одеждой и дать всякому из них большое количество денет. И везирь отвечал ему: "Слушаю и повинуюсь!" - а затем он тотчас же поднялся и дал мамлюкам то, что велел царь, и сказал: "Возьмите эти деньги в воздаяние за радостную весть, которую вы принесли, все равно, солгали вы или сказали правду". - "Мы не лжецы, - отвечали мамлюки. - Мы сейчас с ним сидели и приветствовали его и целовала ему руки, и он велел привезти палатки. Он пробудет на лугу аль-Каррани семь дней, пока везирь, эмиры и знатные люди царства не вые^дут его встречать". - "А как поживает мой сын?" - опросил их царь. И они ответили: "С твоим сыном гурия, которую он как будто вывел из рая".
     И, услышав эти слова, царь велел бить в литавры и трубить в трубы, и забили о радости. И царь Тайгамус разослал вестников по городу во вое стороны, чтобы они порадовали мать Джаншаха и жен эмиров, везирей и знатных людей в царстве. И вестники рассыпались по городу и осведомили его обитателей о прибытии Джаншаха. А царь Тайгамус собрался со своими воинами и солдатами и отправился на луг аль-Каррани.
     И когда Джаншах сидел рядом с Ситт Шамсой, вдруг подошли к ним войска, и Джаншах поднялся на ноги и шел, пока не приблизился к ним. И, увидев Джаншаха, воины узнали его и, сойдя с коней, пошли пешком и приветствовали Джаншаха и поцеловали ему руки. И Джаншах шел, предшествуемый воинами, пока не дошел до своего отца; и когда царь Тайгамус увидел своего сына, од бросился со спиты коня и заключил Джаншаха в объятия и заплакал сильным плачем.
     А затем он сел на коня, и его сын тоже сел, и воины пошли справа и слева, и они шли до тех пор, пока не пришли к берегу канала. И воины и солдаты спешились и поставили палатки, шатры и знамена и забили в барабаны и засвистели в флейты и ударили в литавры; и заревели трубы. А затем царь Тайгамус приказал постельничим принести палатку из красного шелка и поставить ее для Ситт Шамсы, и они сделали так, как он приказал. И тогда Ситт Шамса поднялась и, сняв свою одежду из перьев, пошла и дошла до этой палатки и села в ней. И когда она сидела, вдруг пришел к ней царь Тайгамус, подле которого был его сын Джаншах. И, увидав царя Тайгамуса, Ситт Шамса поднялась на ноги и поцеловала землю меж рук царя. И царь сел и посадил своего сына Джаншаха справа, а Ситт Шамсу - слева от себя и сказал Ситт Шамсе: "Добро пожаловать!" И он спросил своего сына Джаншаха и молвил: "Расскажи мне, что случилось с тобою во время этой отлучки". И Джаншах рассказал ему обо всем, что с ним случилось, от начала до конца. И, услышав слова своего сына, царь удивился великим удивлением и, обернувшись к Ситт Шамсе, всокликнул: "Слава Аллаху, который дал тебе поддержку, и ты свела меня с моим сыном! Поистине, это и есть милость великая!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятнадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Тайгамус сказал Ситт Шамсе: "Слава Аллаху, который дал тебе поддержку, и ты свела меня с моим сыном! Поистине, это и есть милость великая! Но я хочу от тебя, чтобы ты попросила у меня чего желаешь, и я это сделаю из уважения к тебе". - "Я прошу тебя построить дворец посреди сада, и чтобы под ним текла вода", - сказала Ситт Шамса. И царь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
     И когда они разговаривали, вдруг подошла мать Джаншаха, и с нею были вое жены эмиров, везирей и знатных людей в городе. А когда увидел ее Джаншах, сын ее, он вышел из палатки и встретил свою мать, и они постояли обнявшись некоторое время, а затем мать Джаншаха от крайней радости пролила из глаз слезы и произнесла такие два стиха:
     "Налетела радость, и так сильна была она,
     Что от силы счастья меня повергла в слезы.
     О глаза мои, стали слезы вам привычными,
     Вы плачете от счастья и от горя",
     И они стали друг другу жаловаться на то, что перенесли, будучи в отдалении и мучаясь тоской, а затем родитель Джаншаха прошел в свою палатку, а Джаншах с матерью прошли в свою палатку. И они сидели и беседовали друг с другом, и когда они сидели, вдруг пришли вестники о прибытии Ситт Шамсы, и они сказали матери Джаншаха: "Шамса идет к тебе, и она шествует пешком и хочет тебя приветствовать". И, услышав это, мать Джаншаха поднялась на йоги и встретила Ситт Шамсу и приветствовала ее, и они посидели некоторое время. А потом мать Джаншаха с Ситт Шамсой поднялись и пошли вместе с женами везирей и вельмож царства, и шли до тех пор, пока не дошли до палатки Ситт Шамсы, и тогда они вошли в палатку и посидели там. А царь Тайгамус роздал обильные подарки и оказал милость подданным, и он радовался своему сыну великою радостью.
     И они пробыли в этом месте десять дней, проводя время за едой и питьем, в приятнейшей жизни, а после этого царь велел своим воинам уезжать и отправляться в город. И царь сел на коня, и воины и солдаты тоже сели, окружая его, и везири и царедворцы ехали справа и слева, и они ехали до тех пор, пока не вступили в город. И мать Джаншаха с Ситт Шамсой отправились в свои жилища, и город украсили наилучшим образом, и стали бить в тарелки и литавры, и в городе навешали украшений и тканей, и под копыта коней постлали роскошную парчу. И обрадовались вельможи царства и вынули все свои редкости, так что у смотрящих захватило дыхание, и накормили нищих и бедняков и устроили великое празднество, которое продолжалось десять дней. И Ситт Шамса, увидав это, обрадовалась великой радостью.
     А потом царь Тайгамус прислал строителей и зодчих и сведущих людей и приказал им построить дворец в том саду, и они ответили ему вниманием и начали убирать этот дворец и завершили его наилучшим образом. И когда Джаншах узнал, что вышел приказ строить дворец, он велел строителям принести столб из белого мрамора и просверлить его и выдолбить, и придать ему вид сундука. И они это сделали, и тогда Джаншах взял одежду Ситт Шамсы, в которой она летала, и положил ее в этот столб, а столб зарыл в фундамент дворца и велел строителям построить на них оводы, на которых стоял дворец.
     И когда дворец был окончен, его устлали коврами, и это оказался великолепный дворец посреди сада, и каналы бежали под ним. А царь Тайгамус устроил в это время свадьбу Джаншаха, и вышел большой праздник, которому не было подобных. И Ситт Шамсу привели в этот дворец, и все присутствовавшие ушли своей дорогой, и когда Ситт Шамса вошла в этот дворец, она почувствовала запах своей одежды и перьев..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестнадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ситт Шамса вошла в этот дворец, она почувствовала запах своей одежды из перьев, в которой она летала, и узнала, в каком месте она находится. И она захотела ее взять и, дождавшись полуночи, когда Джаншах погрузился в сон, поднялась и пошла к столбу, на котором покоились своды, и стала копать рядом с ним. И она проникла к столбу, на котором находилась одежда, и, удалив свинец, который был на нем налит, вынула одежду и надела ее и тотчас же полетела. Она села на верхушку дворца и сказала его обитателям: "Я хочу, чтобы вы привели ко мне Джаншаха и я бы простилась с ним".
     И Джаншаху рассказали об этом, и он пошел к Ситт Шамсе и увидел, что она сидят на крыше дворца, одетая в свою одежду из перьев. "Как ты совершила такое дело?" - спросил он. И Ситт Шамса сказала: "О мой любимый, прохлада моего глаза и плод моего сердца, клянусь Аллахом, я люблю тебя великой любовью, и я очень радовалась, когда привела тебя в свою землю и страну и увидела твоего отца и твою мать. Если ты любишь меня, как я тебя люблю, приходи ко мне в Таким, крепость драгоценностей".
     И затем, в тот же час и минуту, она взлетела и отправилась к своим родным, а Джаншах, услышав слова Ситт Шамсы, сидевшей на крыше дворца, едва не умер от горя и упал без памяти. И пошли к его отцу и осведомили его об этом, и отец его сел на коня и поехал во дворец и вошел к своему сыну и увидел, что тот лежит на земле. И царь Тайгамус заплакал и понял, что его сын охвачен любовью к Ситт Шамсе. Он побрызгал ему на лицо розовой водой, и Джаншах очнулся и увидел рядом с собою своего отца. И он заплакал из-за разлуки со своей женой, и отец опросил его: "Что с тобою случилось, дитя мое?" И Джаншах ответил: "Знай, о батюшка, что Ситт Шамса - дочь джиннов, и я люблю ее и увлечен ею и влюбился в ее красоту. А у меня была ее одежда, без которой она не может летать, и я взял ее и спрятал в столбе, имевшем вид сундука, и залил его свинцом и вложил в фундамент дворца. И она подрыла фундамент и взяла одежду и надела ее и полетела, а потом она села на крышу дворца и сказала мне: "Я люблю тебя, и я тебя привела в твою землю и страну, и ты встретился с твоим отцом и матерью. Если ты меня любишь, приходи ко мне в Такни, крепость драгоценностей". А затем она улетела с крыши дворца и отправилась своей дорогой". - "О дитя мое, - сказал царь Тайгамус, - не обременяй себя заботой. Мы соберем людей торговли и путешествующих по странам и спросим их об этой крепости и, когда узнаем, отправимся туда и пойдем к родным Ситт Шамсы и попросим Аллаха великого, чтобы они ее тебе отдали, и ты на ней женишься".
     И затем царь в тот же час и минуту вышел и, призвав своих четырех везирей, оказал им: "Соберите всех, кто есть в городе из купцов и путешественников, и спросите их про Такии, крепость драгоценностей, и всякому, кто ее знает и укажет к ней путь, я дам пятьдесят тысяч динаров". И, услышав эти слова, везири ответили: "Слушаем и повинуемся!" - а затем, в тот же час и минуту, они ушли и сделали так, как приказал царь. И они стали спрашивать купцов, путешествующих по странам, про Тадони, крепость драгоценностей, во никто про нее им не рассказал, и они пришли к царю и сообщили ему об этом. И, услышав их слова, царь тотчас же, в ту же минуту, поднялся и велел привести к своему сыну Джаншаху прекрасных невольниц и девушек, владеющих инструментами, и наложниц, увеселяющих тем, чему нет подобного нигде, кроме как у царей, надеясь, что, может быть, он забудет о любви к Ситт Шамсе, и ему привели тех, кого он потребовал.
     А после этого царь послал разведчиков и соглядатаев во все стороны, острова и климаты, чтобы те расспросили о Такии, крепости драгоценностей, и посланные расспрашивали о ней два месяца. Но никто не рассказал им про нее, и они вернулись и осведомили царя об этом. И царь заплакал сильным плачем и пошел к своему сыну и увидел Джаншаха среди наложниц и невольниц и обладательниц музыкальных инструментов (арфы, сантира и других), но он не забывал с ними Ситт Шамсы. "О дитя мое, - сказал ему царь, - я не нашел никого, кто знает эту крепость, но я привел к тебе девушек красивее Ситт Шамсы". И, услышав такие слова от своего отца, Джаншах заплакал и пролил из глаз слезы и произнес такие два стиха:
     "Терпенье ушло мое, а страсть остается,
     И телом недужен я от страсти великой,
     Когда же сведут меня дни долгие с Шамсою?
     Ведь кости моя в огне разлуки истлели",
     А у царя Тайгамуса была великая вражда с царем Индии; когда-то царь Тайгамус выступил против него и перебил его людей и похитил его богатства; и звали царя Индии - царь Кафид. И были у него воины, солдаты и витязи, а также была у него тысяча, богатырей, каждый из которых управлял тысячей племен, и в каждом племени из этих племен находилось четыре тысячи всадников. И было у него четыре везиря, и пребывали под его властью цари, вельможи, эмиры и многочисленные войска. Он властвовал над тысячей городов, в каждом из которых была тысяча крепостей, и был великим царем, сильным яростью, и его войска наполняли всю землю.
     И когда узнал царь Кафид, царь Индии, что царь Тайгамус занят любовью своего сына и пренебрег правлением и властью и мало стало у него войск и сделался он огорчен и озабочен, так как его мысли были заняты любовью его сына, он собрал везирей, эмиров и вельмож царства и сказал им: "Разве вы не знаете, что царь Тайгамус нападал на наши земли и убил моего отца и моих братьев и ограбил наши сокровища, и среди вас нет никого, у кого он не убил близкого человека, не отнял богатства, не ограбил достатка или не взял в плен жен. Я сегодня услышал, что его мысли заняты любовью его сына Джаншаха и мало стало у него войск; настало для нас время отомстить ему. Снаряжайтесь же, чтобы к нему направиться, и готовьте военные доспехи, чтобы на него напасть. Не относитесь пренебрежительно к этому делу, нет, мы пойдем к нему и нападем на него и убьем его и его сына и овладеем его страной..."
     И Шахразаду застигло утро, и ода прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семнадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Кафид, царь Индии, приказал своим воинам и солдатам выезжать на конях в страны царя Тайгамуса и сказал им. "Снаряжайтесь же, чтобы к нему отправиться, и готовьте военные доспехи, чтоб на него напасть. Не относитесь пренебрежительно к этому делу. Мы пойдем к нему и нападем на него и убьем его и его сына и овладеем его страдой". Услышав от него эти слова, воины ответили: "Слушаем и повинуемся!" - и каждый из них стал готовить себе снаряженье. И они готовили доспехи и оружие и собирали войска в течение трех месяцев, и когда воины, солдаты и витязи собрались полностью, забили в литавры и задули в трубы и поставили знамена и флаги, а потом царь Кафид вышел с воинами и солдатами и шел до тех пор, пока на достиг окраин страны Кабуль (а это была страна царя Тайгамуса)" И когда достигли этой земли, ее разграбили и учинили разврат с подданными и перерезали больших и взяли в плен малых.
     И дошла весть об этом до царя Тайгамуса, и, услышав такую весть, он разгневался сильным гневом и собрал вельмож своего правления и везирей и эмиров своего царства и сказал им: "Знайте, что Кафид пришел в наши земли и вступил в нашу страну и хочет сразиться с нами, и с ним солдаты, богатыри и ванны, число которых знает только Аллах великий. Каково ваше мнение?" - "О царь временя, - отвечали ему, - наше мнение таково, что нам следует выступить к нему и сразиться с ним, и отразить его от нашей страны". - "Готовьтесь к бою", - сказал им царь Тайгамус. И затем он вынул для них кольчуги, латы, шлемы и мечи и всевозможные военные доспехи, которые приносят смерть витязям и губят доблестных мужей, и воины, солдаты и витязи снарядились для боя и подняли знамена и забили в литавры и задули в трубы и застучали в барабаны и засвистели в флейты.
     И царь Тайгамус с своими войсками выступил навстречу царю Кафиду, и не переставал царь Тайгамус идти с воинами и солдатами, пока они не приблизились к царю Кафиду. И царь Тайгамус спустился в долину, которая называлась Долина Захрана (а она лежала на краю земли Кабуль), и написал письмо, которое он послал с посланцем из своего войска царю Кафиду, и содержание его было такое: "А после славословия вот о чем мы уведомляем царя Кафида: ты поступил так, как поступают люди из черни, и если бы ты был царем, сыном царя, ты не совершил бы таких поступков, не пришел бы в мою страну, не ограбил бы деньги людей и не учинял бы разврата с моими подданными. Разве не знаешь ты, что все это с твоей стороны насилие, и если бы я знал, что ты дерзнешь против моего царства, я бы пришел к тебе много раньше твоего прихода и не допустил бы тебя в мою страну. Но если ты повернешь назад и прекратишь зло между нами - пусть так и будет, и прекрасно; если же не повернешь, то выступай ко мне в пылу боя и будь тверд передо мной, становясь на сечу и сражение".
     И он запечатал письмо и отдал его одному наместнику из своего войска и послал с ним соглядатаев, которые должны были разузнать новости. И этот человек взял письмо и шел с ним, пока не достиг царя Кафида; и, приблизившись к его местопребыванию, она увидел шатры, поставленные вдали, и были они сделаны из гладкого шелка, и увидал он зеленые шелковые знамена я увидел между палатками большую красную шелковую палатку, вокруг которой было много войска. И посланец шел до тех пор, пока не достиг этой палатки, и он спросил про нее, и ему сказали, что это - палатка царя Кафида. И этот человек посмотрел в средину палатки и увидел царя Кафида, который сидел на седалище, украшенном драгоценными камнями, и подле него были везири и вельможи царства. И, увидев это, посланец показал письмо, держа его в руках, и к нему подошла толпа воинов царя Кафида, и у него взяли письмо и принесли его царю.
     И когда царь прочитал письмо и понял его смысл, оп написал царю Тайгамусу ответ такого содержания: "А после славословия вот о чем уведомляем мы царя Тайгамуса: Нам непременно нужно отомстить, снять позор, разрушить земли и сорвать завесы, и перебить больших и полонить малых. А завтра я выйду на бой в поле, чтобы показать тебе, как биться и сражаться". И он запечатал письмо и вручил его послу царя Тайгамуса, и тот взял его и пошел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемнадцатая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Кафид отдал ответ на письмо, которое послал ему царь Тайгамус, его посланному, и тот взял его и отправился обратно. И, придя к царю Тайгамусу, од поцеловал землю меж его рук и отдал ему письмо и рассказал о том, что видел, и сказал: "О царь времени, я видел всадников и витязей и пехотинцев, которых не счесть числом, и не кончается их протяжение". И когда царь Тайгамус прочитал письмо и понял его смысл, он разгневался сильным гневом и приказал своему везирю Айн Зару сесть на коня с тысячей всадников, напасть в полночь на войска царя Кафида, глубоко проникнуть в них и перебить их. И везирь Айн Эар ответил ему: "Слушаю и повинуюсь!" - и затем он сел на коня, вместе с воинами и солдатами, и они поехали в сторону царя Кафида.
     А у царя Кафида был везирь, которого звали Гатрафан, и он приказал ему сесть на коня, взять пять тысяч всадников и отправиться с ними к войскам царя Тайгамуса и напасть на них и перебить их. И везирь Гатрафан сел на коня и сделал так, как велел ему царь Кафид. Оп поехал с войском в сторону царя Тайгамуса, и они ехали до полуночи, пояса не покрыли половину пути. И вдруг везирь Гатрафан напал на везиря Айн Зара, и люди закричали на людей, и возник между ними великий бой. И они сражались друг с другом до времени утра, и когда наступило утро, войска царя Кафида обратились в бегство и повернули, убегая к нему.
     И, увидев это, Царь Кафид разгневался великим гневом и оказал воинам: "Горе вам! Что с вами случилось, что вы потеряли своих витязей?" И воины ответили: "О царь времени, когда везирь Гатрафан сел на коня и мы поехали к царю Тайгамусу, мы ехали до тех пор, пока не наступила полночь, и не проехали половины дороги. И тогда встретил нас Айн Зар, везирь царя Тайгамуса, и приблизился к нам, ведя с собою воинов и витязей, и произошла встреча близ долины Захрана; и не успели мы очнуться, как оказались посреди вражеского войска, и взоры встретились со взорами, и сражались мы в жестоком бою от полуночи до утра, и было убито много народу. И везирь Айн Зар кричал в морду слонам и бил их, и слоны шарахались из-за сильных ударов и топтали всадников и обращались в бегство. И один человек перестал видеть другого, так много летало пыли, и кровь лилась, как бурный поток, и если бы мы не пришли сюда, убегая, нас бы перебили до последнего". И, услышав это" царь Кафид воскликнул: "Да не будет для вас благословенно солнце и пусть разгневается оно на вас великим гневом!"
     А везирь Айн Зар вернулся к царю Тайгамусу и рассказал ему обо всем этом, и царь Тайгамус поздравил его с благополучием и обрадовался великою радостью и велел бить в литавры и дуть в трубы. И затем он проверил свое войско, и вдруг оказалось, что убито двести всадников из числа доблестных силачей. Потом царь Кафид приготовил солдат и войска и армии и вышел на поле, и бойцы выстроились ряд за рядом и образовали полных пятнадцать рядов, по десять тысяч всадников в каждом, а с Кафидом было триста богатырей, которые сидели на слонах. И он отобрал витязей и доблестных мужей и поставил знамена и флаги, и забили в литавры и задули в трубы, и выступили витязи, ища сражения.
     Что же касается царя Тайгамуса, то он расставил войска ряд за рядом, и оказалось, что их десять рядов, по десять тысяч всадников в каждом ряду, и было у него сто богатырей, которые ехали от лезло справа и слева. И когда ряды построились, выступили вперед вое восхваленные воины, и войска сшиблись, и тесен стал простор земли для коней, и ударили в барабаны, и засвистели флейты, и забили в литавры, и задули в трубы. И ревел сигнал, и уши глохли от конского ржанья, и кричали люди во весь голод, и сгустилась пыль над их головами, и они сражались от начала дня, пока не наступил мрак, а потом разделились, а воины ушли в свои жилища..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девятнадцатая почь
     
     Когда же настала пятьсот девятнадцатая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что войска разделились и ушли в свои жилища. И царь Кафид проверил свое войско, и оказалось, что бойцов убито пять тысяч, и царь разгневался великим гневом. И царь Тайгамус проверил свои войска, и оказалось, что было убито три тысячи из избранных его храбрецов, и, увидя это, он разгневался великим гневом.
     Потом царь Кафид выехал на поле второй раз и сделал так же, как в первый раз, и каждый из царей искал для себя победы. И царь Кафид крикнул своим воинам и сказал. "Есть ли среди вас кто-нибудь, кто выступит на поле и откроет для нас врата боя и сражения?" И вдруг один витязь, по имени Баркик, подъехал верхом на слоне (а это был великий богатырь) и приблизился и, сойдя со спины слона, поцеловал землю меж рук царя Кафида и попросил разрешения выйти на поединок. И потом он сел на слона и погнал его на поле и закричал: "Есть ли соперник, есть ли противник, есть ли боец?"
     И когда услышал это царь Тайгамус, он обратился к своим воинам и опросил их: "Кто из вас выступает против этого витязя?" И вдруг один всадник выехал из рядов верхом на коне с огромным телом и ехал, пока не приблизился к царю Тайгамусу, и он поцеловал перед ним землю и опросил у него разрешения на поединок. А потом он направился к Баркику, и, когда он подъехал к нему, Баркик воскликнул: "Кто ты будешь, чтобы издеваться надо мной и выступать против меня в одиночку, и как твое имя?" - "Мое имя - Гаданфар ибн Камхиль", - отвечал боец. И Баркик оказал ему: "Я слышал про тебя, корда был в своей стране. Можешь сразиться со мною меж рядов витязей?"
     И, услышав его слова, Гаданфар вытащил из-под бедра железную дубину, а Баркик взял в руку меч, и они стали сражаться жестоким боем. И Баркик ударил Гаданфара мечом, и удар пришелся по его шлему и не причинил ему вреда. И, увидя это, Гаданфар ударил Баркика дубиной, и его мясо смешалось с мясом слона. И подошел к Гаданфару какой-то человек и воскликнул: "Кто ты такой, чтобы убивать моего брата?" - а затем он взял в руку стрелу и ударил ею Гаданфара, и удар пришелся в бедро и пригвоздил к нему кольчугу. И, увидя это, Гаданфар обнажил меч и, ударив своего противника, разрубил его пополам, и тот упал на землю, утопая в крови. А затем Гаданфар повернулся и побежал к царю Тайгамусу. И, увидев это, царь Кафид закричал своим воинам и оказал: "Выходите на поле и сражайтесь со всадниками!"
     И царь Тайгамус выступил со своими воинами и солдатами, и они стали сражаться жестоким боем, и кони ржали на коней, и люди кричали на людей, и обнажились мечи, и выступили вперед вое достохвальные воины, и всадники понеслись на всадников, и побежал трус с места сражения. И били в литавры, и дули в трубы, и люди слышали только шум криков и лязг оружия, и погибли в это время те из богатырей, что погибли. И они сражались таким образом, пока солнце не появилось в куполе небосвода. И тогда царь Тайгамус отошел со своими воинами и солдатами и вернулся в свои палатки, и то же сделал Кафид. И царь Тайгамус проверил своих людей и увидел, что убито из них пять тысяч всадников и сломано у них четыре знамени. И когда царь Тайгамус узнал об этом, он разгневался великим гневом.
     Что же касается царя Кафида, то он проверил свои войска и увидел, что убито шестьсот всадников из числа избранных храбрецов и сломано у них девять знамен. И затем бой между ними прекратился на три дня. А после этого царь Кафид написал письмо и послал его с посланным из своего войска к царю, которого звали Факунпес, и посланный отправился к нему. (А Кафид утверждал, что он его родственник со стороны матери.) И когда царь Факуп узнал обо всем, он собрал своих воинов и солдат и направился к царю Кафиду..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот двадцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот Двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Факун собрал своих воинов и солдат и отправился к царю Кафиду. И когда царь Тайгамус сидел и наслаждался, вдруг пришел к нему один человек и сказал: "Я видел пыль, подняв^шуюся вдали, которая взвилась на воздух". И царь Тайгамус приказал отряду своих солдат выяснить, в чем дело с этой пылью, и они ответили: "Слушаем и повинуемся!" - и ушли и вернулись и сказали: "О царь, мы видели пыль, а через некоторое время ее прибило ветром и разорвало, и из-под нее показалось семь знамен, и под каждым знаменем три тысячи всадников. И они направились в сторону царя Кафида". И когда царь Факунчлес прибыл к царю Кафиду, он приветствовал его и спросил: "В чем с тобой дело и что это за бой ты ведешь?" А царь Кафид ответил ему: "Разве ты не знаешь, что царь Тайгамус - мой враг и убийца моих братьев и моего отца? Я пришел, чтобы с ним сразиться и отомстить ему". - "Да будет солнце для тебя благословенно!" - воскликнул царь Фокун. А потом царь Кафид взял царя Факуна-диса и отправился с ним в свою палатку, радуясь великою радостью.
     Вот что было с царем Тайгамусом и царем Кафадом. Что же касается царя Джаншаха, то он провел два месяца, не видя своего отца и не позволяя входить к себе ни одной из невольниц, которые ему прислуживали, и охватила его из-за этого великая тревога. И он спросил одного из своих прислужников: "Что случилось с моим отцом, что он ко мне не приходит?" И ему рассказали о том, что случилось у его отца с царем Кафидом. "Приведите мне моего коня, и я поеду к отцу", - оказал Джаншах. И ему ответили: "Слушаем и повинуемся!" - и привели ему коня. И когда конь предстал перед ним, Джаншах подумал: "Я занят сам собою, и правильно будет, если я возьму моего коня и отправлюсь в город евреев. А когда я доберусь до него, Аллах облегчит мне встречу с тем купцом, который нанял меня на работу. Может быть, он сделает со мною то же, что и в первый раз; никто ведь не знает, где будет благо".
     И он сел на коня и взял с собою тысячу всадников и поехал. И люди стали говорить: "Джаншах отправился к отцу, чтобы сражаться с ним вместе". И они уехали до времени вечера, а потом спешились на большом лугу и расположились там на ночь. И когда все заснули и Джаншах увидел, что все солдаты спят, он поднялся украдкой, затянул пояс, сел на копя и поехал по дороге в Багдад, так как он слышал от евреев, что каждые два года к ним приходит караван из Багдада. "Когда я доберусь до Багдада, - оказал он себе, - я поеду с караваном и достигну города евреев". И в его душе утвердилось такое решение, и он поехал своей дорогой.
     И когда воины пробудились от сна, они не увидели ни Джаншаха, ни его коня, и сели на коней и ездили, разыскивая Джаншаха, направо и налево, но не нашли его следов. И тогда они вернулись к его отцу и рассказали ему о том, что сделал его сын, и царь Тайгамус разгневался великим гневом, так что изо рта у него едва не посыпалась искры, и сбросил с головы венец и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Я потерял моего сына, а враг стоит напротив меня!" И цари и везири сказали ему: "Потерпи, о царь времени, вслед терпенью всегда идет благо".
     А Джаншах из-за своего отца и разлуки с любимою сделался печален и озабочен, и сердце его было ранено, и глаза разъело от слез, и он не опал ни ночью, ни днем. Что же касается его отца, то, узнав, что все его воины и солдаты пропали, он отказался от войны со своим врагом и отправился в свой город и, вступив туда, запер ворота, укрепил городские стены и спасся бегством от царя Кафида. А Кафид каждый месяц подходил к городу, ища боя и распри, и проводил подле него семь ночей и восемь дней, а после того он уводил своих солдат и возвращался в палатки, чтобы поле^чить раненых мужей. Что же касается жителей города царя Тайгамуса, то после ухода врагов они занимались починкой оружия, укреплением стен и установкой метательных машин. И царь Тайгамус (с царем Кафидом провели так семь лет, и война между ними все продолжалась..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Тайгамус с царем Кафидом провели так семь лет, и вот то, что было с ними.
     Что же касается Джаншаха, то он все время ехал, пересекая степи и пустыни, и всякий раз, как подъезжал к какому-нибудь городу, спрашивал про Такни, крепость драгоценностей, но никто про нее не рассказывал, и все только говорили: "Мы никогда не слышали такого названия". А потом он стал спрашивать про город евреев, и один из купцов рассказал ему, что этот город на краю земель восточных, и сказал: "В этом месяце поезжай с нами в город Мизракан, он в Индии, а из этого города мы направимся в Хорасан, а оттуда поедем в город Шямун, а оттуда в Хорезм, и будет город евреев поблизости от Хорезма - между ними расстояние в один год и три месяца пути".
     И Джаншах подождал, пока отправился караван, и ехал вместе с ним, пока не достиг города Мизракана, а вступив в этот город, он стал спрашивать про Такни, крепость драгоценностей, но никто ему ничего о ней не рассказал. И караван двинулся дальше, и Джаншах поехал с ним в Индию и вступил в город и стал спрашивать про Тадсви, крепость драгоценностей, но никто ему о ней ае рассказал, и все говорили: "Мы никогда не слышали такого названия". И Джаншах терпел в дороге большие бедствия и тяжкие ужасы, и голод, и жажду, и он выехал из Индии и ехал до тех пор, пока не достиг страны Хорасан, и прибыл в город Шимун и вступил туда и стал спрашивать про город евреев. И ему рассказали про него и описали туда дорогу, и он ехал дни и ночи, пока не доехал до того места, куда он бежал от обезьян. А потом он шел дои и ночи и пришел к той реке, которая была рядом с городом евреев, и сел на берегу ее и выждал до дня субботы, когда река высохла по могуществу Аллаха великого.
     И тогда он перешел через реку и пошел в дом того еврея, у которого он был в первый раз, и этот еврей и его семья приветствовали Джаншаха и обрадовались ему и принесли ему еду и питье, а затем они спросили его: "Куда ты отлучался?" И он ответил: "В царство Аллаха великого". И Джаншах провел у них эту ночь, а наутро пошел гулять по городу и увидел зазывателя, который кричал: "О люди, кто возьмет тысячу динаров и прекрасную девушку и будет у нас работать полдня?" - "Я сделаю эту работу", - оказал Джаншах, и зазыватель оказал ему: "Следуй за мною!"
     И Джаншах следовал за ним, пока не пришел к дому еврея-скупца, к которому он приходил в первый раз, и тогда эазыватель сказал купцу: "Этот парень сделает ту работу, которую ты хочешь". И купец приветствовал Джаншаха и сказал ему: "Добро пожаловать!" И взял его и привел в харим и принес ему еды и питья, и Джаншах поел и выпил; а затем купец дал ему деньги и красивую невольницу, и Джаншах проспал с нею эту ночь. А когда настало утро, он взял деньги и невольницу и отдал их еврею, в доме которого он ночевал в первый раз. И затем он вернулся к купцу, который дал ему работу, и купец сел на коня и они ехали до тех пор, пока не достигли высокой горы, уходившей ввысь. И купец вынул веревку и нож и сказал Джаншаху: "Повали этого коня на землю!" И Джаншах повалил коня и связал веревкой и ободрал его и отрубил ему ноги и голову, а затем он вскрыл коню брюхо, как приказал ему купец. И тогда купец оказал Джаншаху: "Войди в брюхо, и я зашью тебя в нем, и что бы ты там ни увидел, расскажи мне; это и есть работа, за которую ты взял плату".
     И Джаншах влез в брюхо коня, и купец зашил его в нем и ушел в место, отдаленное от коня, и спрятался там, а через минуту прилетела большая птица и спустилась по воздуху и, схватив коня, поднялась с ним к облакам небесным. И она опустилась на вершине горы и, усевшись на вершине, собралась есть коня, и когда Джаншах почувствовал это, он прорвал брюхо коня и вышел. И птица метнулась от него и улетела своей дорогой, и Джаншах взглянул и посмотрел, где купец, и увидел, что тот стоит под горой, подобный воробью. "Что ты хочешь, о купец?" - спросил его Джаншах. И купец молвил: "Сбрось мне несколько камней, которые вокруг тебя, и я укажу тебе дорогу, по которой ты спустишься". - "Так ты поступил со мною пять лет назад, и я перенес голод и жажду, и мне достались великие тяготы и многое зло. И теперь ты вернулся со мною в это место и хочешь меня погубить! - крикнул Джаншах. - Клянусь Аллахом, я ничего тебе не сброшу". И затем Джаншах пошел и направился по дороге, которая вела к шейху Насру, царю птиц..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаншах пошел и направился по дороге, которая вела к шейху Насру, царю птиц. И он шел не переставая дни и ночи, с плачущими глазами и опечаленным сердцем, и когда чувствовал голод, ел земные растения, а когда чувствовал жажду, пил воду из каналов. И наконец он достиг дворца господина нашего Сулеймана и увидел шейха Насра, сидевшего у ворот дворца, и подошел к нему и поцеловал ему руки, и шейх Наср сказал ему: "Добро пожаловать! - и приветствовал его и спросил: - О дитя мое, что с тобой случилось, что ты пришел в это место, когда ты отправился отсюда вместе с Ситт Шамсой, с прохлажденным оком и расширив^шейся грудью?"
     И Джаншах заплакал и рассказал ему, что произошло из-за Ситт Шамсы, когда она улетела и сказала ему: "Если ты меня любишь, приходи ко мне в Такни, крепость драгоценностей". И шейх Наср удивился этому и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, я не знаю этой крепости и, клянусь господином нашим Сулейманом, я в жизни не слышал такого названия". - "Что же мне делать, когда я умер от любви и страсти?" - сказал Джаншах. И шейх Наср молвил: "Подожди, вот прилетят птицы, и мы спросим их про Такни, крепость драгоценностей. Может быть, кто-нибудь из них ее знает".
     И успокоилось сердце Джаншаха, и он вошел во дворец и отправился в ту комнату, где находился бассейн и где он видел тех трех девушек. Он провел у шейха Насра некоторое время. И однажды, когда он сидел, как обычно, шейх Наср вдруг сказал ему: "О дитя мое, приблизился прилет птиц!" И Джаншах обрадовался этой вести. И прошло лишь немного дней, и птицы прилетели, и тогда шейх Наср пришел к Джаншаху и сказал: "О дитя мое, выучи эти имена и подойди к птицам". И птицы прилетели и приветствовали шейха Насра, один вид птиц за другим, а потом шейх Наср спросил их о Такни, крепости драгоценностей, и каждая из птиц ответила: "Я в жизни не слыхала о такой крепости!" И Джаншах заплакал и опечалился и упал, покрытый беспамятством. И шейх Наср позвал большую птицу и сказал: "Доставь этого юношу в страну Кабуль!" - и описал ей эту страну и путь туда. И птица ответила: "Слушаю и повинуюсь!" И затем Джаншах сел ей на спину, а шейх Наср оказал ему: "Берегись и остерегайся наклониться набок: тебя разорвет в воздухе, и заткни себе уши от ветра, чтобы тебе не повредил бег небосводов я гул морей".
     И Джаншах послушался того, что оказал ему шейх Наср, и потом птица взвилась с ним и поднялась на воздух и летела один день и одну ночь. А затем она опустилась с ним на землю, где правил царь зверей, которого звали Шах Бадри, и сказала Джаншаху: "Мы сбились с дороги в ту страну, которую описывал шейх Наср". И она хотела взять Джаншаха и лететь с ним, но Джаншах сказал ей: "Уходи своей дорогой: и оставь меня в этой земле: я или умру здесь, или достигну Такни, крепости драгоценностей, и я не пойду в мою страну!" И птица оставила его у царя зверей Шаха Бадри и улетела своей дорогой, а Шах Бадри спросил Джаншаха и сказал ему: "О дитя мое, кто ты, и откуда ты прибыл с этой огромной птицей?"
     И Джаншах рассказал ему обо всем, что с ним случилось от начала до конца, и царь зверей удивился его истории и воскликнул: "Клянусь господином нашим Сулейманом, я не знаю этой крепости, и всякого, кто укажет путь к ней, мы почтим, а тебя отошлем туда". И Джаншах заплакал горьким плачем и прождал недолгое время, и после этого пришел к нему царь зверей, то есть Шах Бадри, и сказал: "Встань, о дитя мое, возьми эти доски и запомни то, что на них написано, а когда придут звери, мы спросим их про эту крепость..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать третья дочь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Шах Бадри, царь зверей, сказал Джаншаху: "Запомни то, что на этих досках, а когда придут звери, мы спросим их об этой крепости". И прошло не более часу, и стали приходить звери, один вид за Другим, и они начали приветствовать царя Шаха Бадри, а потом он спросил их про Такни, крепость драгоценностей, и все звери ответили: "Мы не знаем этой крепости и не слыхали о ней". И Джаншах стал плакать и горевать о том, что не улетел с птицей, которая принесла его от шейха Насра, и царь зверей сказал ему: "О дитя мое, не обременяй себя заботой! У меня есть брат, старше меня, которого зовут царь Шаммах, и он был в плену у господина нашего Сулеймана, так как он его не слушался. Нет никого среди джиннов больше его и шейха Насра, и, может быть, он знает эту крепость. Он властвует над джиннами, которые в этой стране".
     И потом царь зверей посадил Джаншаха на спину одного из них и послал с ним письмо к своему брату, в котором поручал ему заботиться о юноше. И этот зверь в тот же час и минуту пошел, и он нес Джаншаха дни и ночи, пока не принес его к царю Шаммаху. И зверь остановился в уединеном месте, вдали от царя, и Джаншах сошел с его спины и шел пешком, пока не дошел до его величества царя Шаммаха. И он поцеловал ему руки и передал ему письмо, и царь прочитал его и понял его смысл и сказал Джаншаху: "Добро пожаловать! - и молвил: - Клянусь Аллахом, о дитя мое, я никогда в жизни не слышал об этой крепости и не видал ее!" И Джаншах стал плакать и горевать, и царь Шаммах сказал ему; "Расскажи мне твою историю и сообщи мне, кто ты, откуда ты пришел и куда идешь?"
     И Джаншах рассказал ему обо всем, что с ним случилось, с сначала до конца, и Шаммах удивился его словам и сказал ему: "О дитя мое, я не думаю, что господин наш Сулейман слышал в своей жизни об этой крепости и видел ее! Но я знаю, о дитя мое, на горе одного монаха, который стар жизнью, и ему подчиняются вое птицы и зверя и джинны из-за многих его клятв: он все время проязвосит заклинания против царей джинов, и они слушаются его невольно из-за силы этих заклинаний и чар, которые он знает, и все птицы и звери идут служить ему. Вот я не слушался господина нашего Сулеймана, и он держал меня у себя в плену, и никто не одолел меня, кроме этого монаха (так сильны его козни, заклинания и чары), и я стал ему служить. И знай, что он странствовал по всем землям и климатам и знает все дороги, стороны, крепости и города, я не думаю, что от него скрыта хоть одна местность. Я пошлю тебя к нему, и, может быть, он укажет тебе, где эта крепость, а если он тебе ее не укажет, то не укажет ее тебе никто, так как ему подчиняются птицы, звери и горы, и вое они к нему приходят. И его колдовство так сильно, что он сделал себе посох из трех кусков и втыкает его в землю и произносит заклинания над первым куском посоха, и выходит из него мясо, и выходят из него кровь; а затем он произносит заклинания над вторым куском посоха, и выходит из него свежее молоко; и произносит он заклинания над третьим куском посоха, и выходит из него пшеница и ячмень; а затем он выдергивает посох из земли и уходит к себе в монастырь, и его монастырь называется Монастырь Алмазов. И этот монах и кудесник таков, что из его рук выходят изобретения всяких диковинных изделий, и он - колдун, кудесник, хитрей и скверный обманщик, и зовут его Ягмус. Он овладел всеми клятвами и заклинаниями, и я обязательно пошлю тебя к нему на огромной птице с четырьмя крыльями..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шаммах говорил Джаншаху:
     "Я обязательно пошлю тебя к монаху на огромной птице". И затем он посадил его на спину огромной птицы с четырьмя крыльями, каждое длиной в тридцать локтей хашимитскими локтями, и ноги у нее были, как ноги слова, но только она летала лишь два раза в год. А у царя Шаммаха был телохранитель, по имени Тамшун, который каждый день похищал для этой птицы двух верблюдов из земли иракской, чтобы накормить эту птицу. И когда Джаншах сел на спину этой птицы, царь Шаммах велел ей доставить его к монаху Яг^мусу, и птица взяла Джаншаха к себе на спину и летела с ним ночи и дни, пока не достигла Горы Крепостей и Монастыря Алмазов. И Джаншах спешился близ этого монастыря и увидел в церкви монаха Ягмуса, который поклонялся там богу, и подошел к нему и поцеловал землю и остановился перед ним.
     И когда монах увидел его, он сказал: "Добро пожаловать, о дитя мое, о чужестранец! Расскажи мне, по какой причине ты пришел в это место". И Джаншах заплакал и рассказал ему свою историю с начала до конца. И услышав его историю, монах удивился до крайности и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, я в жизни не слышал об этой крепости и не видел никого, кто бы о ней слышал или видел ее, хотя я существовал во времена Нуха, пророка Аллаха (мир с ним!), властвовал со времени Нуха до дней господина нашего Сулеймана ибн Дауда над зверями, птицами и джиннами. И я не думаю, чтобы Сулейман слышал об этой крепости. Но потерпи, о дитя мое, пока придут птицы, звери и телохранители из джиннов, я их спрошу и, может быть, кто-нибудь из них о ней расскажет и принесет нам известие о ней, и Аллах великий облегчит твое состояние".
     И Джаншах просидел подле монаха некоторое время. И когда од сидел, вдруг пришли к монаху все птицы, звери и джинны, и Джаншах с монахом стали их опрашивать про Такни, крепость драгоценностей, но ни один из них не сказал: "Я ее видел или слышал о ней", - а напротив, все говорили: "Я не видел этой крепости и не слышал о ней". И Джаншах начал плакать и стонать и умолять Аллаха великого, и когда он был в таком состоянии, вдруг прилетела одна птица, последняя из птиц, черная цветом и огромная телом, и, опустившись по воздуху с вышины, она подошла и поцеловала у монаха руки. И монах опросил ее про Такни, крепость драгоценностей. И птица сказала: "О монах, мы жили позади горы Каф на Хрустальной горе, в большой пустыне, и были мы с братьями малыми птенцами, и наши мать и отец каждый день вылетали и приносили нам пропитание. И случилось, что однажды они вылетели и отсутствовали семь дней, и усилился наш голод, а на восьмой день они прилетели к нам плача. И мы опросили их: "Почему вы отсутствовали?" И они сказали: "На нас напал марид и схватил нас и унес в Такни, крепость драгоценностей, и принес к царю Шахлану, и, увидав нас, царь Шахлан хотел нас убить, но мы сказали: "Позади нас малые птенцы", - и он освободил нас от казни. И если бы мой отец и моя мать были в оковах жизни, они бы, наверное, рассказали вам об этой крепости".
     Услышав эти слова, Джаншах заплакал сильным плачем и сказал монаху: "Я хочу, чтобы ты приказал этой птице доставить меня к гнезду ее отца и матери, на Хрустальной горе, за горой Каф". И монах сказал птице: "О птица, я хочу, чтобы ты слушалась этого юношу во всем, что он тебе прикажет". И птица ответила монаху: "Слушаю и повинуюсь тому, что ты говоришь!" - а потом она посадила Джаншаха к себе на спину и полетела с ним, и летела она дни и ночи, пока не прилетела к Хрустальной горе. И тогда она опустилась на землю и провела на горе некоторое время, а затем она посадила Джаншаха на спину и полетела, и летела с ним два дня, пока не прилетела к той земле, где было гнездо..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что птица летела с Джаншахом два дня, пока не прилетела к той земле, где было гнездо, и спустилась с ним там и сказала:
     "О Джаншах, вот гнездо, в котором мы были". И Джаншах заплакал горьким плачем и сказал птице: "Я хочу, чтобы ты снесла меня и доставила в ту сторону, куда улетели твой отец и мать и откуда они приносили пропитание". - "Слушаю и повинуюсь, о Джаншах!" - ответила птица. И затем она подняла его на себе и полетела, и летела, не останавливаясь, семь ночей и восемь дней, пока не достигла высокой горы, и тогда она спустила его со своей спины и сказала: "Я не знаю за этой местностью больше никакой земли".
     И Джаншаха одолел сон, и он заснул на вершине этой горы, а пробудившись от сна, он увидел вдали сверкание, наполнявшее своим светом воздух. И он растерялся, вдали этот блеск и сверкание, и не знал, что это блестит та крепость, которую он разыскивает, а между ним и ею было расстояние в два месяца, и построена она была из красного яхонта, а комнаты в ней были из желтого золота. И в крепости была тысяча башен, построенных из драгоценных металлов, которые извлекают из Моря Темноты, почему и была она названа Такни, крепостью драгоценностей, так как состояла из драгоценных камней и металлов. И это была большая крепость, и владыку ее звали Шахлан, а он был отец трех девушек.
     Вот что было с Джаншахом. Что же касается Ситт Шамсы, то, убежав от Джаншаха и отправившись к своему отцу, матери и родным, она рассказала им о том, что случилось у нее с Джаншахом, и поведала им его повесть, м осведомила их о том, что он странствовал по земле и искал чудеса, и сообщила им о его любви к ней и о своей любви к нему, и о том, что произошло между ними, и, услышав от нее эти слова, ее отец и мать сказали:
     "Не дозволено тебе Аллахом совершить с ним такое дело!" И потом отец ее рассказал об этом случае своим телохранителям из маридов-джинов и сказал им: "Всякий, кто увидит человека, пусть приведет его ко мне!"
     А Ситт Шамса рассказала своей матери, что Джаншах влюблен в нее, и сказала: "Он обязательно придет к нам, так как, когда я улетела с верхушки дворца его отца, я сказала ему: "Если ты меня любишь, приходи в Такни, крепость драгоценностей".
     И, увидав это сверканье и блеск, Джаншах пошел по направлению к нему, чтобы узнать, что это такое. А Ситт Шамса послала одного из телохранителей по делу в сторону горы Кармус, и когда этот телохранитель шел, он вдруг увидел существо человеческой породы. И, увядав его, джинн подошел к нему и приветствовал его, и Джаншах испугался этого телохранителя, но все-таки ответил на его приветствие. "Как твое имя?" - спросил джинн.
     И Джаншах ответил: "Мое имя Джаншах. Я схватил одну джиннию, по имени Ситт Шамса, так как мое сердце привязалось к ее красоте и прелести, и я люблю ее великой любовью, и она убежала от меня после того, как вошла во дворец моего отца". И он, плача, рассказал мартаду обо всем, что случилось у него с Ситт Шамсой. И когда телохранитель увидал, что Джаншах плачет, его сердце сгорело, и он сказал ему: "Не плачь, ты достиг того, чего желал. Знай, что она любит тебя (великою любовью и осведомила своего отца и свою мать о твоей любви к ней, и все, кто есть в крепости, любят тебя из-за нее. Успокой же твою душу и прохлади глаза". И затем марид посадил Джаншаха на плечи и летел с ним, пока не достиг Такни, крепости драгоценостей.
     И пошли вестники к царю Шахлану и к Ситт Шамсе и к ее матери, опове^щая их о прибытии Джаншаха, и когда пришла к ним весть об этом, они обрадовались великою радостью, а затем царь Шахлан приказал всем телохранителям встречать Джаншаха и сел на коня вместе со всеми телохранителя^ми, ифритами и маридами и выехал Джаншаху навстречу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь сел на коня и вместе со всеми телохра^нителями, ифритами и маридами выехал Джаншаху навстречу. И, приблизившись к Джаншаху, царь Шахлан, отец Ситт Шамсы, обнял его, а Джаншах поцеловал царю Шахлану руки. И царь приказал дать ему великолепную почет^ную одежду из разноцветного шелка, вышитую золотом и украшенную драгоценными камнями. Потом он надел ему венец, подобного которому не видел никто из царей человеческих, и велел привести ему великолепного коня из коней царей джиннов и посадил на него Джаншаха. И тот сел на коня, а телохранители ехали от него справа и слева, и ехал с царем в великолепном шествии, пока они не достигли ворот дворца. И Джаншах спешился в этом дворце и увидел, что это большой дворец, и стены его выстроены из драгоценных камней, яхонтов и дорогих металлов, а что до хрусталя, топазов и изумрудов, то они были вделаны в пол. И он стал дивиться на этот дворец и плакать, а царь и мать Ситт Шамсы вытирали ему слезы и говорили: "Уменьши плач и не обременяй себя заботой! Знай, что ты достиг того, чего желал".
     И когда Джаншах дошел до середины дворца, его встретили прекрасные невольницы, рабы и слуги и посадили его на самое лучшее место, и стояли, прислуживая ему, а он не знал" что подумать о красоте этого помещения и стен, которые были построены из всевозможных металлов и дорогих камней. И царь Шахлая ушел в те покои, где он сидел, и приказал невольницам и слугам привести к себе Джаншаха, чтобы тот посидел с ним, и Джаншаха взяли и привели к нему. И царь поднялся ему навстречу и посадил его на престол, рядом с собой, а потом пронесли трапезу и поели и попили и вымыли румы. И после этого пришла к Джаншаху мать Ситт Шамсы и приветствовала его, сказав ему: "Добро пожаловать!" - и молвила: "Ты достиг своей цели после тягот, и заснул твой глаз после бессонницы. Слава Аллаху за твое благополучие!" И затем она тотчас же пошла к своей дочери Ситт Шамсе и привела ее к Джаншаху, и Ситт Шамса пришла к нему и приветствовала его и поцеловала ему руки и опустила голову от смущения перед ним и матерью и отцом. И пришли ее сестры, которые были с нею во дворце, и поцеловали Джаншаху руки и приветствовали его. А потом мать Ситт Шамсы сказала: "Добро пожаловать, о дитя мое! Моя дочь Шамса сделала ошибку по отношению к тебе, но не взыщи с нее за то, что она совершила с тобою ради нас".
     И, услышав от нее эти слова, Джаншах вскрикнул и упал, покрытый беспамятством, и царь подивился на него, а потом ему побрызгали на лицо розовой водой, смешанной с мускусом и щербетом, и он очнулся и посмотрел на Ситт Шамсу и сказал: "Слава Аллаху, который привел меня к желаемому и потушил во мне огонь, так что не осталось огня в моем сердце". - "Да будешь ты опасен от огня, - сказала ему Ситт Шамса. - Но я хочу, о Джаншах, чтобы ты рассказал мне о том, что с тобою случилось после разлуки со мной и как ты пришел в это место, когда большинство джиннов не знают о Такни, крепости драгоценностей. Мы не покорны никому из царей, и никто не знает дороги в это место и не слышал о нем".
     И Джаншах рассказал ей обо всем, что с ним случилось и как он сюда пришел, и осведомил их всех о том, что случилось у его отца с царем Кафидом. Он рассказал, какие видел он в дороге ужасы и диковины, и сказал девушке: "Все это случилось из-за тебя, о Ситт Шамса!" - "Ты достиг желаемого, - оказала ему мать девушки, - и Ситт Шамса - служанка, которую мы приведем к тебе".
     И когда Джаншах услышал это, он обрадовался великою радостью, и после этого мать девушки сказала ему: "Если захочет Аллах великий, в следующий месяц мы устроим веселье и справим свадьбу и женим тебя на Шамсе, а потом ты отправишься с ней в твою страну, и мы дадим тебе тысячу маридов из телохранителей, таких, что если ты позволишь ничтожнейшему из них убить царя Кафида вместе с его народом, он сделает это в одно мгновенье. И каждый год мы будем посылать к тебе такие существа, что если ты прикажешь одному из них погубить всех твоих врагов, он погубит их..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мать Ситт Шамсы говорила Джаншаху: "И каждый год ми будем посылать тебе такие существа, что, если ты прикажешь одному из них погубить всех твоих врагов, он погубит их до после него". А потом царь Шахлан сел на престол и приказал вельможам своего царства устроить великое веселье и украсить город в течение семи дней, вместе с ночами. И они сказали ему: "Слушаем и повинуемся!" - ив тот же час ушли и принялись за приготовления к веселью. И они провели за приготовлениями два месяца, а после этого устроили свадьбу Ситт Шамсы, и это оказалось великое веселье, подобного которому не было. И потом Джаншаха ввели к Ситт Шамсе, и он провел с нею два года в сладостнейшей и приятнейшей жизни, за едой и питьем.
     А затем он сказал как-то Ситт Шамсе: "Твой отец обещал нам, что мы уедем в мою страну и будем проводить там год и здесь год". И Ситт Шамса ответила: "Слушаю и повинуюсь!" А когда наступил вечер, она пошла к своему отцу и рассказала ему о том, что говорил ей Джаншах, и отец ее молвил: "Слушаю и повинуюсь, но потерпи до начала следующего месяца, пока мы соберем для вас телохранителей". И она рассказала Джаншаху, что говорил ее отец, и Джаншах терпел в течение того срока, который тот назначил.
     А после этого царь Шахлан позволил телохранителям выйти, чтобы служить Ситт Шамсе и Джаншаху и доставить их в страну Джаншаха. Он приготовил им большое ложе из красного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями", на котором стояла палатка из золотого шелка, разрисован^ная во все цвета и украшенная дорогими каменьями, красота которых смущала взирающих.
     И Джаншах с Ситт Шамсой поднялись на это ложе, а потом царь выбрал четырех телохранителей, чтобы нести его, и они понесли ложе, и каждый телохранитель стал с одной стороны, а Джаншах с Ситт Шамсой сидели на ложе. И Ситт Шамса простилась со своей матерью и отцам, сестрами и родными, и отец ее сел на коня и поехал с Джаншахом, а телохранители пошли, неся это ложе.
     И царь Шахлан шел с ними до середины дня, а потом телохранители поставили ложе на землю, и все сошли с коней и простились друг с другом. И царь Шахлан поручил Джаншаху заботиться о Ситт Шамсе, а телохранителя" он поручил заботиться о них обоих.
     А потом он приказал телохранителям нести ложе, и Ситт Шамса простилась с отцом, и Джаншах тоже простился с ним, и они отправились, а отец девушки вернулся назад. И отец дал Ситт Шамсе триста девушек из прекрасных наложниц и дал Джаншаху триста мамлюков из детей джиннов. И они отправились в тот же час после того, как все взошли на это ложе и четыре телохранителя подвели его и полетели с ним между небом и землей.
     И они пролетали каждый день расстояние тридцати месяцев пути я летели таким образом в течение десяти дней. А среди телохранителей был один телохранитель, который знал страну Кабудь, и когда он увидел ее, он приказал телохранителям спуститься в большой город, находившийся в этой стране, а был этот город городом царя Тайгамуса. И они спустились в него..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что телохранители опустились в город царя Тайгамуса с Джаншахом и Ситт Шамсой. А царь Тайгамус убежал от врагов и спасся бегством в свой город.
     Он подвергся жестокой осаде, и царь Кафид стеснил его, и царь Тайгамус просил пощады у царя Кафида, но тот не дал ему пощады. И когда царь Тайгамус понял, что не осталось для него хитрости, чтобы спастись от царя Кафида, он захотел удавиться, чтобы умереть и избавиться от этой заботы и печали. И он поднялся и простился с везирями и эмирами и вошел в свой дом, чтобы проститься с женщинами. И жители его царства стали плакать и рыдать и оплакивать его и кричать.
     И когда происходило это дело, телохранители вдруг приблизились к дворцу, находившемуся внутри крепости, и Джаншах приказал им опустить ложе на середину приемного зала. И они сделали так, как приказал им Джаншах, и Ситт Шамса с Джаншахом, невольницами и мамлюками сошла с ложа, и они увидели, что все жители города находятся в осаде, стеснении и великой горести. "О, любимая моего сердца и прохлада моего глаза, - сказал Джаншах Ситт Шамсе, - взгляни на моего отца, - он в наисквернейшем положении!" И когда Ситт Шамса увидала его отца и жителей царства в таком состоянии, она приказала телохранителям поразить воинов, которые их осадили, сильным ударом и перебить их, и сказала телохранителям: "Не оставляйте живым никого из них". И Джаншах сделал знак одному из телохранителей, сильному в ярости, по имени Караташ, и приказал ему принести царя Кафида, закованного в цепи.
     И телохранители отправились к царю Кафиду и взяли с собой то ложе. И они летели до тех пор, пока не поставили это ложе на землю, а палатку они поставили на ложе. И они подождали до полуночи и затем бросились на царя Кафида и его воинов я принялись их убивать. И один телохранитель брал десять или восемь воином, сидевших на спинах слонов, и взлетал с ними в воздух, а затем бросал их, и они разлетались на куски в воздухе.
     А некоторые из телохранителей били солдат железными дубинами. А затем телохранитель, по имени Караташ, отправился в тот же час к палатке царя Кафида и бросился на него, когда он сидел на ложе, и взял его и взлетел с ним на воздух, и царь закричал от страха перед этим телохранителем, а тот летел с ним не переставая, пока не посадил его на ложе перед Джаншахом. И Джаншах велел четырем телохранителям подняться с ложем и поставить его на воздухе, и не успел царь Кафид очнуться, как увидел себя между небом и землей. И он стал бить себя по лицу и дивиться на это" и вот что было с царем Кафидом.
     Что же касается царя Тайгамуса, то, увидев своего сына, он едва не умер от радости и, испустив великий крик, упал, покрытый беспамятством. И ему побрызгали на лицо розовой водой, и когда он очнулся, они с сыном обнялись и заплакали сильным плачем (а царь Тайгамус не знал, что телохранители сражаются с царем Кафидом). И после этого Ситт Шамса поднялась и шла до тех пор, пока не дошла до царя Тайгамуса, отца Джаншаха, и она поцеловала ему руки и оказала: "О господин мой, поднимись на верхушку дворца и посмотри, как сражаются телохранители моего отца". И царь поднялся на верхушку дворца и сел вместе с Ситт Шамсой, и они стали смотреть на бой телохранителей, а те принялись избивать солдат вдоль и вширь. И один из них брал железную дубину и, ударив ею слона, разбивал его вдребезги вместе с тем, кто был на его спиле, так что слонов нельзя было отличить от людей. А другие телохранителя пригоняли толпу людей, которые убегали, и кричали им в лицо, и они падали мертвые, а некоторые хватали около двадцати всадников и поднимались с ними на воздух и бросали их на землю, и воины разбивались на куски. И при всем этом Джаншах и его отец с Ситт Шамсой смотрели на них и глядели на сражение..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот двадцать девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Тайгасим сыном Джаншахом и жена его Ситт Шамса поднялись на верхушку дворца и стали смотреть на бой телохранителей с войсками царя Кафида. А царь Кафид смотрел на них, сидя на ложе, и плакал. И избиение его войск не прекращалось в течение двух дней, пока их всех не изрубили до последнего. А потом Джаншах велел телохранителям принести ложе и опустить его на землю посреди крепости царя Тайгамуса. И они принесли ложе и сделали так, как велел им их господин, царь Джаншах. А затем царь Тайгамус приказал одному из телохранителей, которого звали Шамваль, взять царя Кафида и надеть на него цепи и ошейник и запереть в черную башню, и Шамваль сделал так, как он приказал ему.
     И царь Тайгамус велел бить в литавры и послал вестников к матери Джаншаха, и те пошли и известили ее о том, что ее сын прибыл и совершил все эти поступки. И она обрадовалась этому и села на коня и приехала, и, увидев ее, Джаншах прижал ее к груди, и она упала без чувств от сильной радости. И ей побрызгали на лицо розовой водой, и, очнувшись, она обняла своего сына и заплакала от чрезмерной радости. И когда Ситт Шамса узнала о ее прибытии, она поднялась и шла до тех пор, пока не пришла к ней, и тогда она приветствовала ее, и они держали друг друга в объятиях некоторое время, а затем стали разговаривать. А царь Тайгамус отпер ворота города и послал вестников во все стороны, и вести распространились по ним, и стали прибывать к цари подарки и великолепные редкости. И эмиры, воины и цари, которые правили в странах, приходили к царю, чтобы его приветствовать и поздравить его с такой победой и благополучием его сына.
     И они пребывали в таком состоянии, и люди приносили им подарки и великолепные редкости в течение некоторого времени, а потом царь сделал великолепную свадьбу для Ситт Шамсы во второй раз и велел украшать город и показывал Джаншаху девушку в драгоценностях и роскошных одеждах. И Джаншах вошел к Ситт Шамсе и подарил ей сотню девушек из прекрасных наложниц, чтобы они ей прислуживали. А через несколько дней после этого Ситт Шамса отправилась к царю Тайгамусу и заступилась перед ним за царя Кафида и сказала: "Отпусти его, чтобы он вернулся в свою страну, а если случится из-за него зло, я прикажу одному из телохранителей похитить его и привести к тебе". И царь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - а затем он послал Шамвалю приказание доставить к нему царя Кафида, и тот правел его к нему в цепях и путах.
     И когда царь Кафид пришел и поцеловал перед Тайгамусом землю, тот приказал освободить его из этих оков, и его освободили. А затем он посадил его на хромого коня и сказал: "Царица Шамса заступилась за тебя, уходи же в твою страну, и если ты вернешься к тому, что делал раньше, она пошлет за тобой телохранителя, и он приведет тебя". И царь Кафид отправился в свою страну, будучи в наихудшем положении..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот тридцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Кафид отправился в свою страну, будучи в наихудшем положении, а Джаншах жил со своим отцом и Ситт Шамсой сладостнейшей и приятнейшей жизнью, в наилучшей и полнейшей радости.
     И все это рассказывал Булукии юноша, сидевший между двумя могилами, а затем он сказал ему: "Вот я и есть Джаншах, который все это увидел, о брат мой, о Булукия". И Булукия удивился его рассказу. А затем Булукия, странствующий из-за любви к Мухаммеду (да благословит его Аллах и да приветствует!), оказал Джаншаху: "О брат мой, а в чем дело с этими двумя могилами? По какой причине ты сидишь между ними и почему ты плачешь?" И Джаншах ответил ему и сказал: "Знай, о Булукия, что мы пребывали в сладостнейшей и приятнейшей жизни и в наилучшей и полнейшей радости и проводили в наших странах год, и в Такни, крепости драгоценностей, - год. И мы передвигались не иначе, как сидя на ложе, и телохранители несли его и летели между небом и землей".
     "О брат мой, о Джаншах, - опросил его Булукия, - а какой было длины расстояние между этой крепостью и вашей страной?" И Джаншах сказал ему в ответ: "Мы пересекали каждый день расстояние в тридцать месяцев пути и достигали крепости в десять дней. И мы провели в таком положении несколько лет, и случилось однажды, что мы отправились, как обычно, и достигли вот этого места. И мы опустились на ложе, чтобы поглядеть на этот остров, и сели на берегу реки и стали есть и пить, и Ситт Шамса сказала: "Я хочу помыться в этой реке!" И она сияла с себя одежду, и невольницы тоже сняли одежду и сошли в реку и стали плавать, а я принялся ходить по берегу репки и оставил невольниц играть там с Ситт Шамсой. И вдруг большая акула из морских зверей ударила ее по ноге, выбрав ее среди невольниц, и девушка закричала и упала мертвая в тот же час и минуту. И невольницы вышли из реки, убегая в палатку от этой акулы, а затем некоторые из них понесли Ситт Шамсу и принесли ее в палатку, и она была мертвая. И, увидев, что она мертвая, я упал без памяти, и мне обрызгали лицо водой, и я очнулся и стал плакать над девушкой.
     И я велел телохранителям взять ложе и отправиться к ее родным и осведомить их о том, что с ней случилось, и они отправились к родным Ситт Шамсы и известили их о том, что с ней произошло. И родные ее были в отсутствии лишь недолго и прибыли в это место, и они омыли девушку и завернули ее в саван и похоронили ее тут же и стали ее оплакивать. Они пожелали взять меня с собой в свою страну, но я сказал отцу девушки: "Я хочу, чтобы ты вырыл для меня яму рядом с ее могилой, и я сделаю эту яму могилой для меня. Может быть, когда я умру, меня закопают в ней рядом с Шамсой". И царь Шахлан велел одному из телохранителей это сделать, и тот сделал то, что я хотел. А затем они улетели от меня и оставили меня плакать и рыдать над девушкой. Такова моя история, и вот почему я сижу между этими двумя могилами. - И он произнес такие два стиха: -
     Друзья, вы уехали, и дом - уж не дом мне,
     О нет, и сосед благой - теперь не сосед мне!
     И ныне мой прежний друг, которого знал я здесь,
     Не друг мне, и кажутся цветы не цветами".
     Услышав от Джаншаха такие слова, Булукия удивился..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятисот тридцать первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Булукия, услышав от Джаншаха эти слова, удивился и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я думал, что я странствовал и кружил по земле, обходя ее, но, клянусь Аллахом, я забыл о том, что видел, услышав твою историю!
     А затем сказал Джаншаху: - Я хочу от тебя милости - благодеяния, о брат мой: укажи безопасную дорогу".
     И Джаншах указал ему дорогу, и Булукия простился с ним и пошел".
     И все эта слова говорила царица змей Хасибу Каримад-дину. И сказал ей Хасиб Карим-ад-дин: "Как ты узнала все эти рассказы?" И она отвечала: "Знай, о Хасиб, что я послала в страны египетские большую змею двадцать пять лет тому назад и послала с ней письмо с приветствием Булукии, чтобы она доставила его ему. И эта змея отправлялась и доставила его Бянт-Ша^мух (а это была ее дочь в земле египетской). И она взяла письмо и шла, пока не достигла Каира, и тогда она стала спрашивать людей о Булукии, и ее привели к нему, и, прядя к нему и увидев его, она его приветствовала и дала ему это письмо. И Булукия прочитал письмо и понял его смысл, а затем он спросил змею: "Ты пришла от царицы змей?" - "Да", - отвечала она. И Булукия сказал: "Я хочу отправиться с тобой к царице змей, так как у мен л есть до нее дело". - "Слушаю и повинуюсь", - сказала змея.
     И затем она пошла с ним к своей дочери и приветствовала ее, и после этого она простилась с ней и вышла от нее и сказала Булукии: "Зажмурь глаза!" И Будукия зажмурил глаза и открыл их и вдруг увидел, что он на той горе, где нахожусь я. И змея пошла с ним к той змее, которая дала ей письмо и приветствовала ее, а змея спросила: "Доставила ты Булукии письмо?" - "Да, - отвечала змея, - я доставила его ему, и он пришел со мной. Вот он". И Булукия подошел и приветствовал эту змею и спросил ее про царицу змей, и змея сказала ему: "Она отправилась на гору Каф со своими солдатами и воинами, а когда придет лето, она вернется в эту землю. И всякий раз как она отправляется на гору Каф, она назначает меня на свое место, пока на вернется. Если у тебя есть просьба, то я ее для тебя исполню". - "Я хочу от тебя, - сказал Булукия, - чтобы ты принесла мне такие растения, что всякий, кто истолчет их и выпьет их сок, но ослаб^нет, не поседеет и не умрет". - "Я не принесу их тебе, - отвечала змея, - пока ты мне не расскажешь, что с тобой случилось после того, как ты расстался с царицей змей и отправился с Аффаном к месту погребения господина нашего Сулеймана".
     И Булукия рассказал ей свою историю от начала до конца и осведомил ее о том, что случилось с Джаншахом, и поведал ей его повесть, а потом он сказал: "Исполни мою просьбу, и я уйду в мои страны". - "Клянусь господином нашим Сулейманом, - оказала змея, - я не знаю дороги к этой тра^ве!" И она приказала змее, которая привела Булукию, и оказала ей: "Доставь его в его страны!" И змея отвечала: "Слушаю и повинуюсь!" И затем она сказала Булукии: "Зажмурь глаза!" - и Булукия зажмурил глаза, и открыл их, и увидел себя на горе альМукаттам, и пошел, и пришел в свое жилище. А когда царица змей вернулась с горы Каф, то змея, которую она поставила на свое место, пришла к ней и приветствовала ее и оказала: "Булукия приветствует тебя!" - и рассказала ей все то, что передал ей Булукия о том, что он видел в своих странствиях и как он встретился с Джаншахом".
     И царица змей сказала Хасибу Карим-ад-дину: "Вот что рассказали мне об этом деле, о Хасиб". И Хасиб воскликнул: "О царица змей, расскажи мне о том, что случилось с Булукией, когда он вернулся в Египет!" - "Знай, о Хасиб, - сказала ему царица змей, - что, расставшись с Джаншахом, Булукия шел ночи и дни и пришел к большому морю, и тогда он намазал ноли со^ком, который был у него, и пошел по поверхности воды и пришел к острову с деревьями, реками и плодами, который был подобен раю. И он стал ходить по этому острову и увидел большое дерево, листья которого были точно паруса на кораблях. И он подошел к этому дереву и увидел, что под ним раз^ложена скатерть, и на ней всевозможные блюда из роскошных кушаний, и увидел он на этом дереве птицу из жемчуга и зеленого изумруда, ноги которой были серебряные, клюв из красного яхонта, а перья из дорогих металлов, и эта птица прославляла Аллаха великого и молилась о Мухаммеде (да благословит его Аллах и да приветствует!)..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Булукия вышел на остров и увидел, что этот остров подобен раю, он стал ходить по нему во все стороны и увидал бывшие там диковинки и, между прочим, птицу из жемчуга и зеленого изумруда, с перьями из дорогих металлов, такую, как описана, и птица прославляла Аллаха великого и молилась о Мухаммеде (да благословит его Аллах и да приветствует!).
     "И, увидев эту огромную птицу, - рассказывала царица змей, - Булукия спросил ее: "Кто ты и каково твое дело?" И птица ответила: "Я из птиц райских. Знай, о брат мой, что Аллах великий вывел Адама из рая, и он вынес оттуда четыре листа, чтобы прикрыться ими. И упали они на землю, и один из них съели черви - и сделался из него шелк, а другой съели газели - и сделался из него мускус, а третий съели пчелы - и сделался из него мед, четвертый же упал в Индию и возникли из него пряности. Что же до меня, то я блуждала по всей земле, пока Аллах великий не послал мне этого места, и я осталась здесь. И каждую пятницу вечером и днем приходят сюда святые и кутбы, которые живут в этом мире, и они посещают это место и вкушают эту пищу (а она - угощение им от Аллаха великого, которое он им выставляет каждую пятницу вечером и днем, а затем этот стол возносит^ся в рай, и он никогда не уменьшается и не изменяется)".
     И Булукия стал есть, а окончив еду, он восхвалил Аллаха великого, и вдруг приблизился к нему аль-Хидр (мир с ним!). И Булукия поднялся к нему навстречу и приветствовал его и хотел уходить, но птица сказала ему: "О Булукия, сиди в присутствии аль-Хидра (мир с ним!)". И Булукия сел, а аль-Хидр сказал ему: "Расскажи мне о своем деле и поведай мне свою повесть".
     И Булукия рассказал ему все, от начала до конца, до тех пор, щука он не пришел к нему и не достиг того места, в котором он сидит теперь перед аль-Хидром, и затем он спросил: "О господин, какова длина пути отсюда до Египта?" - "Расстояние в девяносто пять лет", - ответил аль-Хидр. И, услышав эти слова, Булукия заплакал, а потом он припал к рукам аль-Хидра и стал их целовать и воскликнул: "Спаси меня из этого изгнания, награда тебе у Аллаха! Я приблизился к гибели, и у меня не осталось никакой хитрости!" - "Помолись Аллаху великому, чтобы он разрешил мне доставить тебя в Египет, прежде чем ты погибнешь", - сказал аль-Хидр. И Булукия стал плакать и умолять Аллаха великого, и Аллах принял его молитву и внушил аль-Хидру (мир с ним!), чтобы он доставил Булукию к его родным.
     И сказал тогда аль-Хидр (мир с ним!): "Подними голову, Аллах принял твою молитву и внушил мне, чтобы я доставил тебя в Египет. Уцепись за меня и схватись за меня руками и зажмурь глаза". И Булукия уцепился за аль-Хидра (мир с ним!) и схватился за него руками и зажмурил глаза, и аль-Хидр (мир с ним!) сделал один шаг и потом сказал Булукии: "Открой глаза!" И Булукия открыл глаза и увидел, что он стоит у ворот своего дома. И затем он обернулся, чтоб проститься с аль-Хидром (мир с ним!), но не нашел и следа его..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Булукия, когда аль-Хидр (мир с ним!) доставил его к воротам его дома, открыл глаза и хотел проститься с ним, но не нашел его. И он вошел в свой дом, и когда его мать увидела его, она испустила громкий крик и упала от радости, и ей брызгали на лицо воду, пока она не очнулась, а очнувшись, она обняла своего сына и заплакала сильным плачем, а Булукия то плакал, то смеялся. И к нему пришли его родные и домочадцы и все его товарищи и стали его поздравлять с благополучием. И разнеслась по стране весть об этом, и стали приходить к нему подарки со всех концов, и забили барабаны, и засвистели флейты, и все радовались великой радостью. А после этого Булукия рассказал родным свою историю и поведал им обо всем, что с ним случилось, и о том, как аль-Хидр привел его и доставил к воротам его дома, и все удивились этому и плакали до тех пор, пока им не надоело плакать".
     И все это рассказала царица змей Хасибу Карим-аддину. И Хасиб Карим-ад-дин удивился этому и заплакал сильным плачем, а затем он сказал царице змей: "Я хочу отправиться в мою страну!" И царица змей ответила ему: "Я боюсь, о Хасиб, что, достигнув своей страны, ты нарушишь обет и не исполнишь клятву, которую ты мне дал, и пойдешь в баню". И Хасиб поклялся ей другими верными клятвами, что всю жизнь не будет ходить в баню, и тогда царица змей приказала одной змее и сказала ей: "Выведи Хасиба Карим-ад-дина на лицо земли!" И змея взяла Хасиба и переходила с ним с места на место, пока не вывела его на лицо земли из под крышки заброшенного колодца, а затем он пошел, и шел, пока не дошел до своего города.
     И он отправился в свой дом (а было это в конце дня, когда пожелтело солнце) и постучал в ворота, и вышла его мать и открыла ворота и увидела своего сына, который стоял перед нею. И, увидев его, она вскрикнула от сильной радости и бросилась к нему и заплакала, и когда услышала ее плач жена Хасиба, она вошла к ной и увидела своего мужа и приветствовала его и поцеловала ему руки. И они сильно обрадовались друг другу и вошли в дом, и когда они уселись и Хасиб посидел среди своих родных, он спросил о дровосеках, которые рубили с ним дрова и ушли и оставили его в колодце, и мать оказала ему: "Они пришли ко мне и сказали: "Твоего сына съел волк в долине". Они сделались большими купцами и владеют именьями и лав^ками, мир стал для них просторен, и они каждый день приносят нам еду и питье, и таково их обыкновение до сего времени". - "Завтра пойди к ним, - сказал Хасиб, - и скажи им: "Хасиб Карим-аддин вернулся из путешествия; приходите его встречать я приветствовать его".
     И когда наступило утро, его мать пошла по домам дровосеков и оказала им то, что поручил ей сказать ее сын.
     И, услышав ее слова, дровосеки изменились в виде и сказали ей: "Слушаем и повинуемся!" И каждый из них дал ей шелковую одежду, вышитую золотом, и они сказали ей: "Отдай их твоему сыну, пусть он их наденет, и скажи ему: "Они завтра к тебе придут". И мать Хасиба сказала им: "Слушаю и повинуюсь!" - и вернулась от них к сыну и осведомила его об этом и отдала ему то, что дали ей дровосеки.
     Вот что было с Хасибом Карим-ад-дином и его матерью. Что же касается дровосеков, то они собрали множество купцов и осведомили их о том, что произошло изза них с Хасибом Карим-ад-дином, и спросили их: "Что нам теперь с ним делать?" И купцы ответили им: "Каждому из вас следует отдать ему половину своих денег и невольников", - и все согласились с этим мнением.
     И каждый из них взял половину своих денег, и они все пошли к Хасибу и приветствовали его и поцеловали ему руки и отдали ему принесенное и сказали: "Это часть твоей милости, и мы стоим перед тобою!" И Хасиб принял от них деньги и оказал им: "То, что ушло, ушло! Это было суждено Аллахом, а то, что суждено, сильней того, чего боишься!"
     "Пойдем с нами, погуляем по городу и сходим в баню", - сказали ему купцы. И Хасиб ответил: "Я дал клятву, что не пойду в баню всю жизнь". - "Пойдем с нами к нам домой, мы тебя угостим", - сказали купцы. И Хасиб ответил: "Слушаю и повинуюсь!" А затем он поднялся и пошел с ними к ним домой, и каждый из купцов угощал его один вечер, и они делали это в течение семи вечеров.
     И стал Хасиб обладателем денег, имений и лавок, и вокруг него собира^лись купцы города, и он рассказывал им обо всем, что с ним случилось, и сделался он одним из знатных купцов. И он правел так некоторое время, и в один из дней случилось ему выйти, чтобы пройтись по городу. И вдруг один его товарищ (а он был банщик) увидал его, когда он проходил мимо ворот бани, и глаза встретились с глазами, и банщик приветствовал Хасиба и обнял его и воскликнул: "Сделай мне милость, войди в баню и разотрись, пока я приготовлю тебе угощение". - "Я дал клятву, что не буду ходить в баню всю жизнь", - ответил Хасиб. И банщик стал клясться и воскликнул: "Мои три жены разведены со мной трижды, если ты не войдешь со мной в баню и не помоешься там!"
     И Хасиб Карим-ад-дин смутился душою и сказал банщику: "Разве ты хочешь, брат мой, сделать моих детей сиротами, разрушить мой дом и возло^жить грех на мою шею?" И тогда банщик бросился к ногам Хасиба Кари^мад-дина и стал их целовать и воскликнул: "Я прибегаю к твоему соседству! Войди ко мне в баню, и грех будет на моей шее". И рабочие в бане и все, кто был там, собрались вокруг Хасиба Карим-ад-дина и стали его упрашивать и сняли с него одежду и ввели его в баню.
     И едва только он вошел туда и сел у стены и начал поливать себе голову водой, как пришли к нему двадцать человек и сказали: "Уходи от нас, о человек, ты ответчик перед султаном!" И они послали одного из них к везирю султана, и этот человек отправился к нему и осведомил везиря, и везирь сел на коня вместе с шестьюдесятью мамлюками, и они поехали и приехали в баню и встретились с Хасибом Карим-ад-дином. И везирь приветствовал его и оказал: "Добро пожаловать!" - и дал банщику сто динаров и приказал подвести Хасибу коня, чтобы он на нем ехал. А затем везирь сел на коня вместе с Хасибом, и люди везиря тоже сели, и они взяли Хасиба и ехали с ним, пока не приехали ко дворцу султана. И везирь и его люди спешились, и Хасиб тоже сошел на землю, и он сел во дворце, и ему принесли трапезу, и вое поели, выпили и вымыли руки. И везирь наградил Хасиба двумя почетными одеждами, каждая из которых стоила пять тысяч динаров, и сказал ему: "Знай, что Аллах послал тебя к нам и проявил к нам милость твоим приходом: султан стал близок к смерти от проказы, которая постигла его, и наши книги указывают, что жизнь его в твоих руках".
     И Хасиб удивился этому делу, и везирь с Хасибом и вельможами царства прошел через семь дворцовых ворот, и они вошли к царю. А царя звали царь Караздан, царь персов, и он царил над семью климатами, и было у него в услужения сто султанов, которые сидели на престолах из червонного золота, и десять тысяч богатырей, каждому из которых подчинялось сто наместников и сто палачей, державших в руках мечи и топоры. И они нашли этого царя лежащим, и лицо его было закутано в платок, и он стонал от сильной болезни. И когда Хасиб увидал такой порядок, его ум был ошеломлен видом царя Караздана, и он поцеловал перед ним землю и пожелал ему счастья, а потом подошел к нему великий везирь, которого звали везирь Шамхур, и оказал ему: "Добро пожаловать!" - и посадил его на великолепный престол справа от царя Караздана..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Шамхур подошел к Хасибу и посадил его на престол справа от царя Караздана, и принесли трапезу, и все поели и попили и вымыли руки, а затем везирь Шамхур поднялся, и поднялись из-за него вое, кто был в зале, проявляя почтение к нему. И везирь подошел к Хасибу Карим-ад-дину и сказал ему: "Мы будем тебе прислуживать, и все, что ты потребуешь, мы тебе дадим; даже если бы ты потребовал половину царства, мы бы ее тебе дали, так как исцеление царя в твоих руках". И он взял его за руку и пошел с ним к царю. И Хасиб открыл царю лицо и посмотрел на него и увидел, что царь в крайней болезни. И Хасиб удивился этому, а везирь склонился над рукой Хасиба, поцеловал ее и оказал: "Мы хотим от тебя, чтобы ты вылечил этого царя, и все, что ты пожелаешь, мы тебе дадим. Это и есть то, что нам от тебя нужно". - "Хорошо, - сказал Хасиб. - Я сын Данияля, пророка Аллаха, но я не знаю никакой науки. Меня поместили учиться ремеслу врачевания на тридцать дней, но я ничего из этого ремесла не выучил. Я хотел бы знать что-нибудь из этой науки и вылечить этого царя". - "Не затягивай с нами разговора! - воскликнул везирь. - Если бы мы собрали всех мудрецов востока и запада, никто бы не вылечил царя, кроме тебя!" - "Как же я его вылечу, когда я не знаю ни болезни сто, ни лекарства?" - опросил Хасиб. И везирь сказал: "Лекарство для царя находится у тебя". - "Если бы я знал для него лекарство, - сказал Хасиб, - я бы, право, его вылечил". - "Ты знаешь его лекарство и знаешь отлично, - оказал везирь. - Его лекарство - царица змей, и ты знаешь, где она, и видел ее и был у нее".
     И, услышав это, Хасиб понял, что причина всего этого - посещение бани, и стал раскаиваться, когда раскаяние было бесполезно, и оказал: "Как царица змей? Я ее не знаю и никогда в жизни не слышал такого названия". - "Не отрицай, что ты ее знаешь, - оказал везирь, - у меня есть указание, что ты знаешь ее и пробыл у нее два года". - "Я не знаю ее и ее не видел и не слышал об этом деле, раньше чем услышал о нем от вас сию минуту", - отвечал Хасиб.
     И везирь принес книгу и открыл ее и стал гадать, а затем он оказал: "Царица змей встретится с человеком, И он пробудет у нее два года и вернется от нее и поднимется на лицо земли, и когда он войдет в баню, у него почернеет живот. Посмотри себе на живот", - сказал он Хасибу. И тот взглянул себе на живот и увидел, что он черный. "У меня живот черный с тех пор, как меня родила моя мать", - сказал он везирю. И везирь воскликнул: "Я поставил у каждой бани трех мамлюков, чтобы они наблюдали за всяким, кто войдет в баню, и смотрели ему на живот и осведомляли меня о нем. И когда ты вошел в баню, они посмотрели тебе на живот и увидели, что он черный. И они послали ко мне, извещая об этом, и вам не верилось, что мы с тобой сегодня встретимся. У нас нет другой нужды, кроме того, чтобы ты нам показал то место, из которого ты вышел, а потом ты уйдешь своей дорогой. Мы можем схватить царицу змей, и у нас есть кому ее принести". Услышав эти слова, Хасиб раскаялся, что входил в баню, великим раскаянием, когда раскаяние было ему бесполезно, и эмиры и везири умоля^ли его рассказать им, где царица змей, пока не ослабели, а Хасиб говорил: "Я не видел такого дела и не слыхал о нем".
     И тогда везирь потребовал палача, и его привели, и везирь велел ему снять с Хасиба одежду и побить его сильным боем. И палач делал это до тех пор, пока Хасиб не увидел воочию смерть из-за сильной пытки. А после этого везирь оказал ему: "У нас есть указание, что ты знаешь, где место царицы змей, зачем же ты это отрицаешь? Покажи нам то место, откуда ты вышел, и удались от нас. У нас есть кому схватить царицу змей, и тебе не будет вреда". И затем он стал его упрашивать и поднял его на ноги я велел дать ему одежду, вышитую червонным золотом и дорогими металлами. И Хасиб послушался приказания везиря и сказал: "Я покажу вам то место, из которого я вышел". И, услышав его слова, везирь обрадовался великой радостью. И он сел на коня со всеми эмирами, и Хасиб тоже сел на коня и поехал перед воинами, и они ехали до тех пор, пока не приехали к горе, а затем Хасиб вошел с ними в пещеру и стал плакать и горевать. И эмиры и везири сошли с коней и шли вслед за Хасибом, пока де пришли к колодцу, из которого Хасиб вышел.
     И тогда везирь выступил вперед и сел и зажег курения и стая произносить заклинания и клятвы и дуть и бормотать (это был злокозненный волшебник и кудесник, который знал науку о духах и другие науки). А окончив первое заклинание, он стал читать второе заклинание и третье заклинание, и всякий раз, когда курения кончались, он бросал на огонь другие. Потом он сказал: "Выходи, о царица змей!" И вдруг вода в колодце ушла под землю, и открылась большая дверь, и раздался великий крик, подобный грому, так что подумали, что колодец обвалялся, и все присутствующие упали на землю без памяти, а некоторые из них умерли.
     И вышла из этого колодца огромная змея, точно слон, из глаз и изо рта которой летели искры, как угли, и на спине у нее было блюдо из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, а посреди этого блюда сидела змея, озарявшая все помещение, и лицо у нее было, как у человека, и говорила она самым ясным языком, и была это царица змей. И она стала оборачиваться направо и налево, и взор ее упал на Хасиба, и она опросила его: "Где же обет, который ты мне дал, и клятва, которою ты мне поклялся, говоря, что ты не пойдешь в баню? Но не поможет хитрость против того, что предопределено, и что написано на лбу, от того не убежишь. Аллах вложил окончание моей жизни в твои руки, и так судил Аллах, и хотел он, чтобы я была убита, а царь Караздан исцелился от болезни".
     И затем царица змей заплакала сильным плачем, и Хасиб заплакал вместе с ней. И когда везирь Шамхурпроклятый увидал царицу змей, он протянул к ней руку, чтобы схватить ее, до она сказала: "Удержи свою руку, о проклятый, иначе я подую на тебя и превращу тебя в кучу черного пепла!" И она закричала Хасибу и сказала ему: "Подойди ко мне и возьми меня в руки и положи меня на это блюдо, которое с вами, и поставь его себе на голову. Умереть от твоей руки мне суждено от века, и нет у тебя хитрости, чтобы отразить мою смерть".
     И Хасиб взял змею и понес ее на голове, и колодец опять стал таким, как был. И все вышли, и Хасиб нес блюдо, в котором была змея, на голове. И когда они шли по дороге, царица змей оказала Хасибу потихоньку: "О Хасиб, послушай, какой я дам тебе добрый совет, хотя ты я нарушил обещание и не сдержал клятвы и совершил такие поступки, так как они были суждены от века" - "Слушаю и повинуюсь! - сказал Хасиб. - Что ты мне прикажешь, о царица змей?" - "Когда ты придешь в дом везиря, - сказала змея, - он окажет тебе: "Зарежь царицу змей и разруби ее на три куска!" - а ты откажись и не делай этого и скажи ему: "Я не знаю, как резать". Пусть он зарежет меня своей рукой и сделает со мной, что хочет. А когда он меня зарежет и разрубит на куски, к нему придет посланец от царя Караздана и потребует, чтобы он явился к нему. И тогда везирь положит мое мясо в медный котелок и поставит котелок на жаровню и перед уходом к царю скажет тебе: "Зажги огонь под этим котелком, чтобы поднялась с мяса пена, и когда пена поднимется, возьми ее налей в бутылку и подожди, пока она простынет, и выпей ее. Когда ты ее выпьешь, не останется у тебя в теле никакой боли. А когда поднимется вторая пена, сохрани ее у себя в другой бутылке, и я приду от царя и выпью ее из-за болезни, которая у меня в хребте". И он даст тебе две бутылки я уйдет к царю, а когда он уйдет к нему, зажги огонь под котелком, чтобы поднялась первая пена, и возьми ее и налей в бутылку и спрячь ее у себя, но берегись ее выпить; если ты ее выпьешь, не будет для тебя блага. А когда поднимется вторая пена, налей ее в другую бутылку и подожди, пояса она остынет, и сохрани ее у себя, чтобы ее выпить. А когда везирь придет от царя и потребует от тебя вторую бутылку, дай ему первую и посмотри, что с ним произойдет..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица змей дала Хасибу наставление не пить первой пены и сохранить вторую пену, и сказала ему: "Когда вернется везирь от царя и потребует от тебя вторую бутылку, отдай ему первую и посмотри, что с ним произойдет. А потом выпей сам вторую пену, и когда ты ее выпьешь, станет твое сердце обителью мудрости. А после этого вынь мясо и положи его на медное блюдо и дай его царю, чтобы он его съел, а когда он съест мясо и оно утвердится у него в животе, закрой ему лицо платком и подожди до полудня, пока его живот не простынет, и потом напои его вином; он снова станет здоров, как был, и вылечится от своей болезни по могуществу Аллаха великого. Слушайся наставления, которое я тебе дала, и всячески его придерживайся".
     И они шли до тех пор, пока не подошли к дому везиря, и везирь оказал Хасибу: "Войди со мной в дом!" И когда везирь с Хасибом вошли и воины разошлись и каждый из них ушел своей дорогой, Хасиб снял с головы блюдо, в котором была царица змей. И везирь сказал ему: "Зарежь царицу змей". - "Я не знаю, как резать, - оказал Хасиб, - ив жизни никого не резал. Если у тебя есть желание ее зарезать, зарежь ее сам своей рукой". И везирь Шамхур поднялся и взял царицу змей из блюда, в котором она лежала, и зарезал ее. И когда Хасиб увидел это, он заплакал горьким плачем, и Шамхур стал над ним смеяться и воскликнул: "О, лишившийся ума, как можешь ты плакать из-за того, что зарезана змея?"
     А после того, как везирь ее зарезал, он разрубом ее на три куска и положил их в медный котелок, и вдруг пришел к нему от царя мамлюк и сказал: "Царь тебя требует сию же минуту!" - "Слушаю и повинуюсь!" - ответил везирь и после этого он поднялся и принес Хасибу две бутылки и сказал: "Зажги огонь под этим котелком, чтобы поднялась с мяса первая пена, а когда она поднимется, сними ее с мяса и налей в одну из этих бутылок. Подожди, пока она остынет, и выпей ее. Если ты ее выпьешь, твое тело станет здоровым, и не останется у тебя в теле боли или недуга. Когда же поднимется вторая пена, налей ее в другую бутылку и храни ее у себя, пока я не вернись от царя, и тогда я ее выпью, потому что у меня в хребте боль, которая, может быть, пройдет, когда я выпью пену".
     Затем он отправился к царю, подтвердив Хасибу это наставление. И Хасиб зажег огонь под котелком, и когда поднялась первая жена, он снял ее и налил в одну из двух бутылок, которую положил около себя. И он до тех пор разжигал огонь под котелком, пока не поднялась вторая жена, и тогда он снял ее и налил во вторую бутылку и спрятал ее у себя. А когда мясо поспело, он сиял котелок с огня и сел и стал ждать везиря, и везирь пришел от царя и спросил Хасиба: "Что ты сделал?" - "Работа кончена", - отвечал Хасиб. И везирь спросил его: "Что ты сделал с первой бутылкой?" - "Я сейчас выпил то, что в ней было", - ответил Хасиб. И везирь сказал: "Я вижу, что на твоем теле ничего не изменилось". - "Я чувствую, что мое тело, от темени до ног, как будто загорелось огнем", - отвечал Хасиб. И коварный везирь Шамхур скрыл от него, в чем дело, чтобы обмануть его, и сказал: "Подай сюда оставшуюся бутылку: я выпью то, что в ней есть, и, может быть, я исцелюсь и вылечусь от болезни, которая у меня в хребте".
     И затем везирь выпил то, что было в первой бутылке, думая, что это вторая, и не успел он ее выпить до конца, каяк бутылка выпала у него из рук, и он распух сию же минуту. И оправдались на нем слова сказавшего поговорку: "Кто вырыл колодец для своего брата, упадет в него".
     И, увидев это дело, Хасиб удивился и побоялся выпить из второй бутылки, но затем он вспомнил наставление змеи и оказал про себя: "Если бы во второй бутылке было что-нибудь вредное, везирь не выбрал бы ее для себя. Полагаюсь на Аллаха!" - воскликнул он и выпил то, что было в бутылке. И когда он выпил ее, Аллах великий открыл у него в сердце источники мудрости и обнаружил перед ним сущность знания, и овладело им веселье и радость. И он взял мясо, которое было в котле, и положил его на медное блюдо и вышел из дома везиря.
     И, подняв голову к небу, он увидел семь небес и все, что есть там, вплоть до логоса крайнего предела. И увидел он, как вращаются небосводы, и Аллах открыл ему все это. Он увидал звезды, движущиеся и неподвижные, и подал, как движутся созвездия, и уразумел, каков облик суши и моря, я вывел отсюда науку измерения, и наужу чтения по звездам, и астрономию, и науку о небесных светилах, и исчисление, и все то, что с этим связано. Он узнал обо всем, что проистекает от затмения солнца и луны, и о про^чем, а затем он посмотрел на землю и узнал, какие там есть металлы, растения и деревья, и узнал, какие у них всех особенности и полезные свойства, и вывел отсюда науку врачевания, белой магии и алхимии, и узнал, как делать золото и серебро.
     И он шел с этим мясом, пока не дошел до царя Караздана, а войдя к нему, он поцеловал землю меж его рук и сказал ему: "Да будет цела твоя голова после твоего везиря Шамхура!" И царь разгневался великим гневом из-за смерти своего везиря и заплакал горьким плачем, я заплакали о нем везири, эмиры и вельможи царства, а затем царь Караздан сказал: "Везирь Шамхур сейчас был у меня в полном здоровье, а затем он ушел, чтобы привести мне мясо, если оно хорошо сварилось. Какова же причина его смерти в этот час и какая с ним случилась случайность?" И Хасиб рассказал царю обо всем, что случилось с везирем, когда он выпил содержимое бутылки и распух, и живот у него раздулся, и он умер. И царь опечалился великой печалью и спросил Хасиба: "Каково же будет мне после Шамхура?" - "Не обременяй себя заботой, о царь времени, - ответил царю Хасиб. - Я тебя вылечу в три дня и не оставлю у тебя в тебе никакой болезни". И грудь царя Караздана расправилась, и он оказал Хасибу: "Я хочу исцелиться от этой беды, хотя бы через несколько лет".
     И Хасиб поднялся и, принеся котелок, поставил его перед царем и взял кусок мяса царицы змей и дал его съесть царю Караздану, а потом он покрыл его и расстелил у него на лице платок и, сев рядом с ним, велел ему заснуть. И царь проспал от полудня до заката солнца, пока кусок мяса не совершил труд у него в животе. А затем Хасиб разбудил царя и дал ему выпить немного вина и велел ему спать. И царь проспал всю ночь до утра, а когда поднялся день, Хасиб сделал с ним то же самое, что сделал накануне, я он окормил ему эти три куска мяса в течение трех дней. И у царя стала сохнуть кожа и вся слезла, и тогда царь начал потеть так, что пот лил по нему с (йог (до головы, и исцелился, и у него на теле не осталось никакой болезни. "Необходимо пойти в баню", - сказал Хасиб и свел царя в баню и вымыл ему тело я вывел его оттуда. И стало тело царя подобно серебряной трости, и вернулся он к прежнему здоровью и стал еще здоровее, чем раньше.
     И надел царь лучшие свои одежды и сел на престол и позволил Хасибу Карим-ад-дину сесть с ним, и Хасиб сел с ним рядом. И тогда царь велел расставить столы, и их расставили, и они поели и вымыли руки, а потом царь велел принести напитки, и принесли то, что он потребовал, и они с Хасибом выпили. И пришли все эмиры, везири и воины, и вельможи царства, и знатные люди из его подданных и стали его поздравлять с выздоровлением и благополучием. И забили в барабаны и украсили город из-за опасения царя, и когда все собрались у него для поздравлений, царь оказал: "О собрание везирей, эмиров и вельмож царства! Вот Хасиб Карим-ад-дин, который вылечил л меня от моей болезни. Знайте, что я назначил его великим везирем на место везиря Шамхура..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь сказал своим везирям и вельможам царства: "Тот, кто меня вылечил от моей болезни - Хасиб Карим-ад-дин, и я назначил его великим везирем вместо везиря Шамхура. Кто любит его, тог любит и меня, кто почитает его, тот почитает и меня, и кто ему повинуется, тот и мне повинуется". - "Слушаем и повинуемся!" - оказали все. И затем они все поднялись и стали целовать руки Хасиба Карим-ад-дина и приветствовать его и поздравлять с должностью везиря.
     А после этого царь наградил Хасиба роскошной одеждой почета, заткан^ной червонным золотом и украшенной жемчугом и драгоценными камнями, самый маленький из которых стоил пять тысяч динаров, и подарил ему триста мамлюков я триста наложниц, которые сияли, как луны, и триста абиссинс^ких рабынь и пятьсот мулов, нагруженных деньгами, и дал он ему скота и буйволов и коров столько, что бессильно всякое описание. А после всего этого он велел своим везирям, эмирам, вельможам царства, знатным людям страны и невольникам и простым своим поданных делать Хасибу подарки. И Хасиб Карим-ад-дин поехал, и поехали позади него везири, эмиры, вельможи царства и все воины и отправились к дому, который велел освободить для него царь. И затем он сел на седалище, и начали приходить к нему эмиры и везири и целовать ему руки и поздравлять его с должностью везиря, и вое они стали ему прислуживать.
     И мать Хасиба обрадовалась великой радостью и стала поздравлять его с должностью везиря; и пришли к нему его жены и поздравили его с благополучием и должностью везиря, и они радовались великой радостью, а потом пришли к нему его товарищи дровосеки и поздравили его с должностью везиря. И Хасиб сел на коня я поехал и, пробыв ко дворцу везиря Шамхура, опечатал его дом и наложил руку на то, что в нем находилось, и описал его содержимое и перенес все это в свой дом. И после того, как он не знал никакой науки и не умел читать написанное, он сделался знающим все науки по могуществу Аллаха великого, и распространилась весть о его зна^ниях. И стала его мудрость известна во всех странах, и сделался он знаменит глубокими познаниями во врачевании, астрономии, геометрии, чтении по звездам, алхимии, белой магии, науке о духах и прочих науках.
     И однажды он сказал своей матери: "О матушка, мой отец Данияль был человеком мудрым и достойным; расскажи мае, что он оставил из книг и прочего". И, услышав слова Хасиба, его мать (принесла сундук, в который его отец положил пять листков, оставшиеся от книг, утонувших в море, и сказала ему: "Твой отец не оставил никаких книг - только пять листков, которые он этом сундуке".
     И Хасиб открыл сундук, взял эти пять листков и прочитал их и воскликнул: "О матушка, это пять листков из целой (книги, где же остаток ее?" И его мать ответила: "Твой отец поехал со всеми своими книгами по морю, и корабль разбился, и книги его потонули, а его самого Аллах великий спас от потопления, и не осталось от его книг ничего, кроме этих пяти листков. А когда твой отец вернулся из путешествия, я спросила тебя, и он сказал мне: "Может быть, ты родишь мальчика, возьми же эти листки и спрячь их у себя, и когда мальчик вырастет и споросит тебя про мое наследство, отдай ему их и окажи: "Твой отец не оставил ничего, кроме этого. Вот эти листки".
     И Хасиб Карим-ад-дин изучил все науки, и после этого он сидел, ел и пил, живя приятнейшей жизнью и наилучшим образом, пока не пришла к нему Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Вот и конец того, что дошло до нас о повести о Хасибе, сыне Данияля (да помилует его Аллах великий!), а Аллах лучше знает истину.
     
     
     Сказка о Синбаде-мореходе
     
     Но это не удивительнее, чем сказка о Синдбаде. А был во времена халифа, повелителя правоверных, Харуна ар-Рашида в городе Багдаде человек, которого звали Синдбад-носильщик. И был это человек, живший бедно, и носил он за плату тяжести на голове. И случилось, что в какой-то день он нес тяжелую ношу, - а была в этот день сильная жара, - и утомился Синдбад от своей ноши и вспотел, и усилился над ним зной. И проходил он мимо ворот одного купца, перед которыми было подметено и полито, и воздух там был ровный, и рядом с воротами стояла широкая скамейка. И носильщик положил свою ношу на эту скамейку, чтобы отдохнуть и подышать воздухом..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда носильщик положил свою ношу на эту скамейку, чтобы отдохнуть и подышать воздухом, и на него повеяло из ворот нежным ветерком и благоуханным запахом, и носильщик наслаждался этим, присев на край скамейки, и слышал он из этого помещения звуки струн лютни, и голоса, приводившие в волнение, и декламацию разных стихов с ясным смыслом, и внимал пению птиц, которые перекликались и прославляли Аллаха великого разными голосами, на всевозможных языках, и были то горлинки, персидские соловьи, дрозды, обыкновенные соловьи, лесные голуби и певчие куропатки.
     И носильщик удивился в душе и пришел в великий восторг, и, подойдя к воротам, он увидел внутри дома большой сад и заметил там слуг, рабов, прислужников и челядь и всякие вещи, которые найдешь только у царей и султанов; и повеяло на него благоуханным запахом прекрасных кушаний всевозможных и разнообразных родов и прекрасных напитков. И он поднял взор к небу и воскликнул: "Слава тебе, о господи, о творец, о промыслитель, ты наделяешь кого хочешь без счета! О боже, я прошу у тебя прощения во всех грехах и раскаиваюсь перед тобой в моих недостатках. О господи, нет сопротивления тебе при твоем приговоре и могуществе, тебя не спрашивают о том, что ты делаешь, и ты властен во всякой вещи. Слава тебе! Ты обо^гащаешь, кого хочешь, и делаешь бедными, кого хочешь, ты возвышаешь, кого хочешь, и унижаешь, кого хочешь. Нет господа, кроме тебя! Как велик твой сан, и как сильна твоя власть, и как прекрасно твое управление! Ты оказал милость, кому хотел из рабов твоих, и владелец этого дома живет в крайнем благополучии, и наслаждается он тонкими запахами, сладкими кушаньями я роскошными напитками всевозможных видов. Ты судил твоим тварям, что хотел и что предопределил им: одни счастливы, а другие, как я, в крайней усталости и унижении. - И он произнес:
     О, сколько несчастных не знают покоя
     И сладостной тени под сенью деревьев,
     Усилилось ныне мое утомленье,
     Дела мои дивны, тяжка моя ноша.
     Другой же - счастливец, не знает несчастья,
     И в жизни не нес он и дня моей ноши.
     Всегда наслаждается жизнью он,
     Во славе и радости ест он и пьет.
     Все люди возникли из калди одной,
     Другому я равен, и тог мне подобен,
     Но вое же меж нами различие есть, -
     Мы столь же различны, как вина и уксус.
     Но я говорю, не ропща на тебя:
     "Ты - мудрый судья и судил справедливо".
     А окончив произносить свои нанизанные стихи, Синдбад носильщик хотел поднять свою ношу и идти, и вдруг вышел к нему из ворот слуга, юный годами, с красивым: лицом и прекрасным станом, в роскошных одеждах. И он схватил носильщика за руку и сказал ему: "Войди поговори с моим господином, он зовет тебя". И носильщик хотел отказаться войти со слугой, но не мог этого сделать. Он сложил свою ношу у привратника при входе в дом и вошел со слугой, и увидел он прекрасный дом, на котором лежал отпечаток приветливости и достоинства, а посмотрев в большую приемную залу, он увидел там благородных господ и знатных вольноотпущенников; и были в зале всевозможные цветы и всякие благовонные растения, и закуски, и плоды, и множество разнообразных роскошных кушаний, и вина из отборных виног^радных лоз. И были там инструменты для музыки и веселья и прекрасные рабыни, и все они стояли на своих местах, по порядку; а посреди зала сидел человек знатный и почтенный, щек которого коснулась седина; был он красив лицом и прекрасен обликом и имел вид величественный, достойный, воз^вышенный и почтенный.
     И оторопел Синдбад-носильщик и воскликнул про себя:
     "Клянусь Аллахом, это помещение - одно из райских полей, это дворец султана или царя!" И затем он проявил вежливость и пожелал присутствующим мира, и призвал на них благословение, и, поцеловав перед ними землю, остановился, опустив голову..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать восьмая ночь
     
     "Когда же настала пятьсот тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-носильщик, поцеловав перед ними землю, остановился, скромно опустив голову. И хозяин дома позволил ему сесть, и он сел, а хозяин приблизил его к себе и стал ободрять его словами, говоря: "Добро пожаловать!"
     Потом он велел подать ему роскошные кушанья, Прекрасные и великолепные, и Синдбад-носильщик подошел и, произнеся имя Аллаха, стал есть, и ел, пока не поел вдоволь и не насытился, а потом он сказал: "Слава Аллаху во всяком положении!" - и вымыл руки и поблагодарил присутствующих. "Добро пожаловать, - сказал ему хозяин дома, - день твоего прихода благословен. Как твое имя и каким ты занимаешься ремеслом?" - "О господин, - отвечал Синдбад, - мое имя - Синдбад-носильщик, и я ношу на голове чужие вещи за плату".
     И хозяин дома улыбнулся и сказал ему: "Знай, о носильщик, что твое имя такое же, как мое, я - Синдбадмореход. Но я хочу, о носильщик, чтобы ты дал мне услышать те стихи; которые ты говорил, стоя у ворот". И носильщик смутился и воскликнул: "Ради Аллаха" не взыщи с меня! Усталость и труд и малый достаток учат человека невежливости и неразумию". - "Не смущайся, - ответил ему хозяин дома, - ты стал моим братом. Скажи же мне эти стихи, они мне понравились, когда я услышал, как ты говорил их, стоя у ворот".
     И носильщик сказал хозяину дома эти стихи, и они понравились ему, и он восторгался, слушая их.
     "О носильщик, - сказал он, - знай, что моя история удивительна. Я расскажу тебе обо всем, что со мной было и случилось, прежде чем я пришел к такому счастью и стал сидеть в том месте, где ты меня видишь. Я достиг такого счастья и подобного места только после сильного утомления, великих трудов и многих ужасов. Сколько я испытал в давнее время усталости и труда! Я совершил семь путешествий, и про каждое путешествие есть удивительный рассказ, который приводит в смущение умы [485] Все это случилось по предопределенной судьбе, - а от того, что написано, некуда убежать и негде найти убежище.
     
     РАССКАЗ О ПЕРВОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о господа, о благородные люди, что мой отец был купцом, и был он из людей и купцов знатных, и имел большие деньги и обильные богатства, и умер, когда я был маленьким мальчиком, оставив мне деньги, и земли, и деревни.
     А выросши, я наложил на все это руку и стал есть прекрасную пищу и пить прекрасные напитки. Я водил дружбу с юношами и наряжался, надевая прекрасные одежды, и расхаживал с друзьями и товарищами, и думал я, что все это продлится постоянно и всегда будет мне полезно.
     И я провел в таком положении некоторое время, а затем я очнулся от своей беспечности и вернулся к разуму и увидел, что деньги мои ушли, а положение изменилось, и исчезло все, что у меня было. И, придя в себя, я испугался и растерялся и стал думать об одном рассказе, который я раньше слышал от отца, - и был это рассказ о господине нашем Сулеймане, сыне Дауда (мир с ними обоими!), который говорил: "Есть три вещи лучше трех других: день смерти лучше дня рождения, живой пес лучше мертвого льва, и могила лучше бедности".
     И я поднялся и собрал все бывшие у меня вещи и одежды и продал их, а потом я продал мои земли и все, чем владели мои руки, и собрал три тысячи дирхемов.
     И пришло мне на мысль отправиться в чужие страны, и вспомнил я слова кого-то из поэтов, который сказал:
     По мере труда достигнуть высот возможно;
     Кто ищет высот, не знает тот сна ночами.
     Ныряет в море ищущий жемчужин,
     Богатство, власть за то он получает.
     Но ищет кто высот без утомленья,
     Тот губит жизнь в бессмысленных стремленьях.
     И тогда я решился и накупил себе товаров и вещей я всяких принадлежностей и кое-что из того, что было нужно для путешествия, и душа моя согласилась на путешествие по морю. И я сел на корабль и спустился в город Басру вместе с толпой купцов, и мы ехали морем дни и ночи и проходили мимо островов, переходя из моря в море и от суши к суше; и везде, где мы ни проходили, мы продавали и покупали и выменивали товары. И мы пус^тились ехать по морю и достигли одного острова, подобного саду из райских садов, и хозяин корабля пристал к этому острову и бросил якоря и спустил сходни, и все, кто был на корабле, сошли на этот остров. И они сделали себе жаровни и разожгли на них огонь и занялись разными делами, и некоторые из них стряпали, другие стирали, а третьи гуляли; и я был среди тех, кто гулял по острову.
     И путники собрались и стали есть, пить, веселиться и играть; и мы проводили так время, как вдруг хозяин корабля стал на край палубы и закричал во весь голос: "О мирные путники, поспешите подняться на корабль и поторопитесь взойти на него! Оставьте ваши вещи и бегите, спасая душу. Убегайте, пока вы целы и не погибли. Остров, на котором вы находитесь, не остров, - это большая рыба, которая погрузилась в море, и нанесло на нее песку, и стала она как остров, и деревья растут на ней с древних времен. А когда вы зажгли на ней огонь, она почувствовала жар и зашевелилась, и она опустится сейчас с вами в море, и вы все потонете. Ищите же спасения вашей душе прежде гибели..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот тридцать девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот тридцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что капитан корабля закричал путникам и сказал им: "Ищите спасения вашей душе прежде гибели и оставьте вещи!"
     И путники услышали слова капитана и заторопились, и поспешили подняться на корабль, и оставили свои вещи и пожитки, и котлы, и жаровни. И некоторые из них достигли корабля, а некоторые не достигли, и остров за^шевелился и опустился на дно моря со всем, что на нем было, и сомкнулось над ним ревущее море, где бились волны. А я был среди тех, которые за^держались на острове, и погрузился в море вместе с теми, кто погрузился, но Аллах великий спас меня я сохранил от потопления и послал мне большое деревянное корыто, из тех, в которых люди стирали. И я схватился за корыто и сел на него верхом, ради сладости жизни, и отталкивался ногами, как веслами, и волны играли со мной, бросая меня направо и налево. А капитан распустил паруса и поплыл с теми, кто поднялся на корабль, не обращая внимания на утопающих; и я смотрел на этот корабль, пока он не скрылся из глаз, и тогда я убедился, что погибну.
     И пришла ночь, и я был в таком положении и провел таким образом один день и одну ночь, и ветер и волны помогли мне, и корыто пристало к высокому острову, на котором были деревья, свешивающиеся над морем. И я схватился за ветку высокого дерева и уцепился за нее, едва не погибнув, и, держась за эту ветку, вылез на остров.
     И я увидел, что ноги у меня затекли и укусы рыб оставили на голенях следы, но я не чувствовал этого, так сильны были моя горесть и утомление. И я лежал на острове, как мертвый, и лишился чувств, и погрузился в оцепенение, и пробыл в таком состоянии до следующего дня.
     И поднялось надо мной солнце, и я проснулся на острове и увидел, что ноги у меня распухли, но пошел, несмотря на то что со мной было, то пол^зая, то волочась на коленях; а на острове было много плодов и ручьев с пресной водой, и я ел эти плоды.
     И я провел в таком положении несколько дней и ночей, и душа моя ожи^ла, и вернулся ко мне дух мой, и мои движения окрепли. И я принялся думать и расхаживать по берегу острова, смотря среди деревьев на то, что создал Аллах великий, и сделал себе посох из сучьев этих деревьев, на который я опирался, и я долго жил таким образом.
     И однажды я шел по берегу острова, и показалось мне издали какое-то существо. Я подумал, что это дикий зверь или животное из морских животных, и пошел по направлению к нему, не переставая на него смотреть; и вдруг оказалось, что это конь, огромный на вид и привязанный на краю острова у берега моря.
     И я приблизился к нему, и конь закричал великим криком, и я испугался и хотел повернуть назад; но вдруг вышел из-под земли человек и закричал на меня и пошел за мной следом и спросил: "Кто ты, откуда ты пришел и почему ты попал в это место?" - "О господин, - отвечал я ему, - знай, что я чужестранец, и я ехал на корабле и стал тонуть вместе с некоторыми из тех, кто был на нем, но Аллах послал мне деревянное корыто, и я сел в него, и оно плыло со мной, пока волны не выбросили меня на этот остров".
     И, услышав мои слова, этот человек схватил меня за руку и сказал: "Пойдем со мной"; и я пошел с ним, и он опустился со мной в погреб под землю и ввел меня в большую подземную комнату, и потом он посадил меня посреди этой комнаты и принес мне кушаний. А я был голоден и стал есть, и ел, пока не насытился и не поел вдоволь, и душа моя отдохнула.
     И затем этот человек начал расспрашивать меня о моих обстоятельствах и о том, что со мной случилось; и я рассказал ему обо всех бывших со мной делах от начала до конца, и он удивился моей повести.
     А окончив свой рассказ, я воскликнул: "Ради Аллаха, о господин, не взыщи с меня! Я рассказал тебе об истинном моем положении и о том, что со мной случилось, и хочу от тебя, чтоб ты рассказал мне, кто ты и почему ты сидишь в этой комнате, которая находится под землей. По какой причине ты привязал того коня на краю острова?" - "Знай, - ответил мне человек, - что нас много, и мы разошлись по этому острову во все стороны. Мы - конюхи царя аль-Михрджана [486], и у нас под началом все его кони. Каждый месяц с новой луной мы приводим чистокровных коней и привязываем на этом острове кобыл, еще не крытых, а сами прячемся в этой комнате под землей, чтобы никто нас не увидел. И приходят жеребцы из морских коней [487] на запах этих кобыл и выходят на сушу и осматриваются, но никого не видят, и тогда они вскакивают на кобыл и удовлетворяют свою нужду и сле^зают с них и хотят увести их с собой, но кобылы не могут уйти с жеребца^ми, так как они привязаны.
     И жеребцы кричат на них и бьют их головой и ногами и ревут, и мы слышим их рев и узнаем, что они слезли с кобыл; и тогда мы выходим и кричим на них, и они нас путаются и уходят в море, а кобылицы носят от них и приносят жеребца или кобылку, которые стоят целого мешка денег, и не найти подобных им на лице земли. Теперь время жеребцам выходить, и если захочет Аллах великий, я возьму тебя с собой к царю аль-Михрджану..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот сорока
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот сорока, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что конюх говорил Синдбаду-мореходу: "Я возьму тебя с собой к царю альМихрджану и покажу тебе нашу страну - знай, что если ты не встретился с нами, ты не увидел бы на этом острове никого другого и умер бы в тоске, и никто о тебе не знал бы. Но я буду причиной твоей жизни и возвращения в твою страну".
     И я пожелал конюху блага и поблагодарил его за его милости и благодеяния, и когда мы так разговаривали, вдруг жеребец вышел из моря и закричал великим криком, и затем он вскочил на кобылу, а окончив свое дело с нею, он слез с нее и хотел взять ее с собой, но не мог, и кобыла стала лягаться и реветь. И конюх взял в руки меч и кожаный щит и вышел из за дверей этой комнаты, скликая своих товарищей и говоря им: "Выходите к жеребцу!" - и бил мечом по щиту.
     И пришла толпа людей с копьями, крича, и жеребец испугался их и ушел своей дорогой и спустился в море, точно буйвол, и скрылся под водой. И тогда конюх посидел немного, и вдруг пришли его товарищи, каждый из которых вел кобылу; и они увидели меня около конюха и стали меня расспрашивать о моем деле, и я рассказал им то же самое, что рассказывал конюху, и эти люди подсели ко мне ближе и разложили трапезу и стали есть и пригласили меня, и я поел с ними, а потом они поднялись и сели на коней и взяли меня с собой, посадив меня на спину коня.
     И мы поехали и ехали до тех пор, пока не прибыли в город царя аль-Михрджана, и конюхи вошли к нему и осведомили его о моей истории, и царь потребовал меня к себе. И меня ввели к царю и поставили перед ним, и я пожелал ему мира, и он возвратил мне мое пожелание и сказал: "Добро пожаловать!" - и приветствовал меня с уважением. Он спросил меня, что со мной было, и я рассказал ему обо всем, что мне выпало и что я видел, с начала до конца; и царь удивился тому, что мне выпало и что со мной случилось, и сказал: "О дитя мое, клянусь Аллахом, тебе досталось больше чем спасение, и если бы не долгота твоей жизни, ты бы не спасся от этих бедствий. Но слава Аллаху за твое спасение!"
     И затем он оказал мне милость и уважение и приблизил меня к себе и стал ободрять меня словами и ласковым обращением. Он сделал меня начальником морской гавани и велел переписывать все корабли, которые подходили к берегу; и я пребывал около царя и исполнял его дела, а он оказывал мне милости и благодетельствовал мне со всех сторон. Он одел меня в прекрасную и роскошную одежду, и я сделался его приближенным в отношении ходатайств и исполнения людских дел.
     И я пробыл у него долгое время. Но всякий раз, когда я проходил по берегу моря, я спрашивал странствующих купцов и моряков, в какой стороне город Багдад, надеясь, что, может быть, кто-нибудь мне о нем скажет и я отправлюсь с ним в Багдад и вернусь в свою страну. Но никто не знал Багдада и не знал, кто туда отправляется, и я впал в смущение и тяготился долгим пребыванием на чужбине.
     И я провел так некоторое время; и однажды я вошел к царю аль-Михрджану и нашел у него толпу индийцев. Я пожелал им мира, и они возвратили мне мое пожелание и сказали: "Добро пожаловать!" - и стали расспрашивать меня про мою страну..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход говорил: "Я расспрашивал про их страну, и они сказали, что среди них есть шакириты [488] (а это самые почтенные люди), и они никого не обижают и никого не принуждают, и есть среди них люди, которых называют брахманами, и они никогда не пьют вина, но наслаждаются и живут безмятежно, развлекаясь и слушая музыку, и у них есть верблюды, кони и скот. И они рассказали мне, что народ индийцев разделяется на семьдесят два разряда, и я удивился этому крайним удивлением.
     И я видел в царстве царя аль-Михрджана остров среди других островов, который называется Касиль, и там всю ночь слышны удары в бубны и барабаны; и знатоки островов и путешественники рассказывали мне, что жители этого острова - люди степенные, с правильным мнением. И видел я в этом море рыбу длиной в двести локтей и видел также рыбу, у которой морда была как у совы, и видал я в этом путешествии много чудес и диковин, но если бы я стал вам о них рассказывать, рассказ бы затянулся.
     И я осматривал эти острова и то, что на них было, и однажды я остановился у моря, держа, как всегда, в руке посох, и вдруг приблизился большой корабль, где было много купцов. И когда корабль пришел в гавань города и подплыл к пристани, капитан свернул паруса и пристал у берегу и спустил сходни, и матросы стали перевесить на сушу все, что было на корабле, и замешкались, вынося товары, а я стоял и записывал их.
     "Осталось ли у тебя еще что-нибудь на корабле?" - спросил я капитана корабля, и тот ответил: "Да, о господин мой, у меня есть товары в трюме корабля, но их владелец утонул в море около одного из островов, когда мы ехали по морю, и его товары остались у нас на хранение. Мы хотим их продать и получить сведения об их цене, чтобы доставить плату за них его родным в городе Багдаде, обители мира". - "Как зовут этого человека, владельца товаров?" - спросил я капитана; и он сказал: "Его зовут Синдбад-мореход, и он утонул в море". И, услышав слова капитана, я как следует вгляделся в него и узнал его и вскрикнул великим криком и сказал: "О капитан, знай, что это я - владелец товаров, о которых ты упомянул. Я - Синдбад-мореход, который сошел с корабля на остров со всеми теми купцами, что сошли, и когда зашевелилась рыба, на которой мы были, ты закричал нам, и взошли на корабль те, кто взошел, а остальные потонули. Я был из числа утопавших, но Аллах великий сохранил меня и спас от потопления, послав мне большое корыто из числа тех, в которых путники стирали. Я сел в него и стал отталкиваться ногами, и ветер и волны помогали мне, пока я не достиг этого острова; и я вышел на него, и Аллах великий помог мне, и я встретил конюхов царя аль-Михрджана, и они взяли меня с собой и привезли в этот город. Они ввели меня к царю аль-Михрджану, и я рассказал ему свою историю, и царь оказал мне милость и сделал меня пис^цом в гавани этого города, и стал извлекать пользу из службы его, и был он со мною приветлив. А эти товары, которые с тобой, - мои товары и мой достаток..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбад-мореход сказал капитану: "Эти товары, которые у тебя, - мои товары и мой достаток", - капитан воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Не осталось ни у кого ни честности, ни совести!" - "О капитан, - спросил я его, - почему ты так говоришь? Ты ведь слышал, как я рассказал тебе мою историю". - "А потому, - отвечал капитан, - что ты слышал, как я говорил, что у меня есть товары, владелец которых утонул, и ты хочешь их взять, не имея права, а это для тебя запретно. Мы видели его, когда он тонул, и с ним было много путников, ни один из которых не спасся. Как же ты утверждаешь, что ты - владелец этих товаров?" - "О капитан, выслушай мою историю и пойми мои слова, - моя правдивость станет тебе ясна, ибо, поистине, ложь-черта лицемеров", - сказал я и затем рассказал капитану все, что со мной случилось с тех пор, как я выехал с ним из города Багдада и пока мы не достигли того острова, около которого потонули, и рассказал о некоторых обстоятельствах, случившихся у меня с ним; и тогда капитан и купцы уверились в моей правдивости и узнали меня и поздравили меня со спасением, и все сказали: "Клянемся Аллахом, мы не верили, что ты спасся от потопления, но Аллах наделил тебя новой жизнью!"
     И затем они отдали мне мои товары, и я увидел, что мое имя написано на них и из них ничего не отсутствует. И я развернул товары и вынул кое-что прекрасное и дорогое ценой, и матросы корабля снесли это за мной и принесли к царю как подарок. Я осведомил царя о том, что это тот корабль, на котором я был, и рассказал, что мои товары пришли ко мне в целости и полностью и что этот подарок взят из них; и царь удивился этому до крайней степени, и ему стала ясна моя правдивость во всем, что я говорил.
     И царь полюбил меня сильной любовью и оказал мне большое уважение, и он подарил мне много вещей взамен твоего подарка. И затем я продал мои тюки и те товары, которые были со мной, и получил большую прибыль. Я купил в этом городе товары, вещи и припасы, и когда купцы в корабля захотели отправиться в путь, я погрузил все, что у меня было, на корабль и, войдя к царю, поблагодарил его за его милости и благодеяния и попросил у него возведения отправиться в мою страну, к родным. И царь простился со мной и подарил мне, когда я уезжал, много добра из товаров этого города, и я простился с ним и сошел на корабль, и мы отправились с соизволения Аллаха великого.
     И служило нам счастье, и помогала нам судьба, и мы ехали ночью и днем, пока благополучно не прибыли в город Басру. И мы высадились в этом городе и пробыли там недолгое время, и я радовался моему спасению и возвращению в мою страну.
     После этого я отправился в город Багдад, обитель мира (а со мной было много тюков, вещей и товаров, имевших большую ценность), и пришел в свой квартал, и пришел к себе домой, и явились все мои родные, и товарищи, и друзья. И потом я купил себе слуг, прислужников, невольников, рабынь и рабов, и оказалось их у меня множество, и накупил домов, земель и поместий больше, чем было у меня прежде, и стал водиться с друзьями и дружить с товарищами усерднее, чем в первое время, и забыл все, что вытерпел: и усталость, и пребывание на чужбине, и труды, и ужасы пути.
     И я развлекался наслаждениями и радостями, и прекрасной едой, и дорогими напитками и продолжал жить таким образом. И вот что было со мной в мое первое путешествие. А завтра, если захочет Аллах великий, я расскажу вам повесть о втором из семи путешествий".
     Потом Синдбад-мореход дал Синдбаду сухопутному у себя поужинать и приказал выдать ему сто мискалей золотом и сказал ему: "Ты развеселил нас сегодня"; и носильщик поблагодарил его и взял то, что он ему подарил, и ушел своей дорогой, раздумывая о том, что бывает и случается с людьми, и удивляясь до крайней степени.
     Он проспал эту ночь в своем доме, а когда наступило утро, отправился в дом Синдбада-морехода и вошел к нему, и тот сказал: "Добро пожаловать!" - и оказал ему уважение и усадил его подле себя. А когда пришли остальные его друзья, он предложил им кушаний и напитков, и время было для них безоблачно, и овладел ими восторг.
     И Синдбад мореход начал говорить и сказал:
     
     РАССКАЗ О ВТОРОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о братья, что жил я сладостнейшей жизнью и испытывал безоб^лачную радость, как я уже рассказывал вам вчера..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход, когда его друзья собрались у него, сказал им: "Я жил сладостнейшей жизнью, пока не пришло мне однажды на ум поехать в чужие страны, и захотелось моей душе поторговать и поглядеть на земли и острова и заработать, на что жить.
     И я решился на это дело, и выложил много денег, и купил на них товаров и вещей, подходящих для путешествий, и связал их, и увидел прекрасный новый корабль с парусами из красивой ткани, где было много людей и отличное снаряжение. И вместе с множеством купцов я сложил на него свои тюки, и мы отправились в тот же день, и путешествие наше шло хорошо, и мы переезжали из моря в море и от острова к острову. И во всяком месте, к которому мы приставали, мы встречались с купцами, вельможами царства, продавцами и покупателями и продавали и покупали и выменивали товары.
     И мы поступали таким образом, пока судьба не забросила нас к прекрасному острову, где было много деревьев, спелых плодов, благоухающих цветов, поющих птиц и чистых потоков, но не было там ни жилищ, ни людей, раздувающих огонь. И капитан пристал к этому острову, и купцы и путники вышли на остров и стали смотреть на бывшие там деревья и птиц, прославляя Аллаха, единого, покоряющего, и дивясь могуществу всесильного владыки. И я вышел на остров со всеми теми, кто вышел, и присел у ручья с чистой водой среди деревьев.
     А со мной была кое-какая еда, и я сел в этом месте и стал есть то, что уделил мне Аллах великий; и ветерок в этом месте был приятен, и время казалось мне безоблачным. И меня взяла дремота, и я отдохнул в этом месте и погрузился в сон, наслаждаясь приятным ветром и благоуханными запахами, а затем я поднялся, но не увидел на острове ни человека, ни джинна: корабль ушел с путниками, и не вспомнил обо мне из них никто - ни купец, ни матрос и они оставили меня на острове.
     И я стал осматриваться направо и налево, но не увидел на острове никого, кроме себя, и овладела мною сильная грусть, больше которой не бывает, и у меня чуть не лопнул желчный пузырь от великой заботы, печалей и тягот.
     А у меня не было с собой ничего из благ сего мира - ни кушаний, ни напитков, и остался я один, и душа моя устала. И я отчаялся в жизни и сказал про себя. "Не всякий раз остается цел кувшин, и если я уцелел в первый раз и встретил людей, которые взяли меня с собой с острова в на^селенное место, то на этот раз не бывать, чтобы я нашел кого-нибудь, кто бы доставил меня в населенные страны".
     И затем я стал плакать и рыдать, жалея о самом себе, и овладела мной грусть, и стал я упрекать себя за то, что я сделал, и за то, что начал это тягостное путешествие после того, как сидел и отдыхал в своем доме и своей стране, довольный и счастливый, имея прекрасные кушания, прекрасные напитки и прекрасную одежду и не нуждаясь ни в деньгах, ни в товарах.
     И стал я раскаиваться, что выехал из города Багдада и отправился путешествовать по морю после того, как претерпел тяготы в первое путешествие и едва не погиб, и воскликнул "Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к нему возвращаемся!" - и стал я как бы одним из бесноватых.
     И я поднялся и стал ходить по острову направо и налево и не мог уже больше синеть на одном месте, и затем я влез на высокое дерево и стал смотреть с него направо и налево, - но не видел ничего, кроме неба, воды, деревьев, птиц, островов и песков.
     И я посмотрел внимательно, и вдруг передо мной блеснуло на острове что то белое и большое; и тогда я слез с дерева и отправился к этому предмету и шел в его сторону до тех пор, пока не дошел до него, и вдруг оказалось, что это - большой белый купол, уходящий ввысь и огромный в окружности. И я подошел к этому куполу и обошел вокруг него, но не нашел в нем дверей и не ощутил в себе силы и проворства, чтобы подняться на него, так как он был очень мягкий и гладкий.
     И я отметил то место, где я стоял, и обошел вокруг купола, вымеряя его окружность, и вдруг он оказался в пятьдесят полных шагов. И я стал придумывать хитрость, которая помогла бы мне проникнуть туда (а приблизилось время конца дня и заката солнца), и вдруг солнце скрылось, и воздух потемнел, и солнце загородилось от меня. И я подумал, что на солнце нашло облако (а это было в летнее время), и удивился и поднял голову, и, посмотрев в чем дело, увидел большую птицу с огромным телом и широкими крыльями, которая летела по воздуху, - и она покрыла око солнца и заго^родила его над островом.
     И я удивился еще больше, а затем я вспомнил одну историю..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход еще больше удивился птице, увидав ее над островом, и вспомнил одну историю, которую ему давно рассказывали люди странствующие и путешествующие, а именно: что на неких островах есть огромная птица, называемая рухх [489], которая кормит своих детей слонами.
     "И я убедился, - говорил Синдбад, - что купол, который я увидел, - яйцо рухха, и принялся удивляться тому, что сотворил Аллах великий.
     И когда это было так, птица вдруг опустилась на этот купол и обняла его крыльями и вытянула ноги на земле сзади него и заснула на нем (да будет слава тому, кто не спит); и тогда я поднялся и, развязав свой тюрбан, снял его с головы и складывал его и свивал, пока он не сделался подобен веревке, а потом я повязался им и, обвязав его вокруг пояса, привязал себя к ногам этой птицы и крепко затянул узел, говоря себе: "Может быть, эта птица принесет меня в страны с городами и населением. Это будет лучше, чем сидеть здесь, на этом острове".
     И я провел эту ночь без сна, боясь, что я засну и птица неожиданно улетит со мной, а когда поднялась заря и взошел день, птица снялась с яйца и испустила великий крик и взвилась со мной на воздух, летя вверх и поднимаясь, пока я не подумал, что она достигла облаков небесных. А потом птица стала спускаться и опустилась на какую-то землю и села на одном высоком, возвышенном месте, и, достигнув земли, я быстро отвязался от ее ног, боясь птицы, - но птица не знала обо мне и меня не почувствовала.
     И я развязал тюрбан и отвязался от птицы, дрожа, и пошел по этой местности, а птица захватила что-то с земли в когти и полетела к облакам небесным. И я посмотрел на то, что она взяла, и увидел, что это огромная змея с большим телом, которую птица схватила и поднялась в воздух, и удивился этому.
     И я стал ходить по этой местности и увидел, что я нахожусь на возвы^шении, под которым лежит большая, широкая и глубокая долина, а на краю ее стоит огромная гора, уходящая ввысь, и никто не может видеть ее верхушки, так она высока, и ни у кого нет силы подняться на ее вершину.
     И я стал упрекать себя за то, что сделал, и воскликнул: "О, если бы я остался на острове! Он лучше, чем эта пустынная местность, так как на острове нашлось бы для меня что-нибудь поесть из разных плодов, и я пил бы из рек, а в этом месте нет ни деревьев, ни плодов, ни рек. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Всякий раз, как я освобожусь от одной беды, я попадаю в другую, более значительную и тяжкую!"
     И я поднялся, бодрясь, и стал ходить по этой долине и увидел, что земля в ней из камня алмаза, которым сверлят металлы и драгоценные камни и просверливают фарфор и оникс. Это камень крепкий и сухой, который не берет ни железо, ни кремень, и никто не может отсечь от него кусок или разбить его чем-нибудь, кроме свинцового камня. И вся эта долина была полна змей и гадюк, каждая из которых была как пальма, и они были так велики, что если бы пришел к ним слон, они бы, наверное, проглотили его. И эти змеи появляются ночью и скрываются днем, так как они боятся, что птица рухх или орел их похитит и потом разорвет, и я не знал, в чем причина этого.
     И я оставался в этой долине, раскаиваясь в том, что сделал, и говорил про себя: "Клянусь Аллахом, я ускорил свою гибель!" И день надо мной повернул к закату, и стал я ходить по долине и высматривать себе место, где бы переночевать, и я боялся тех змей и забыл о еде и питье, отвлека^ясь мыслями о самом себе. И я заметил невдалеке пещеру и, подойдя к ней, увидел, что вход в пещеру узок, и я вошел туда и нашел у входа большой камень. Я толкнул его и загородил им вход в пещеру, будучи сам внутри ее, и сказал про себя: "Я в безопасности, так как вошел сюда, а когда взойдет день, я выйду и посмотрю, что сделает всемогущество Аллаха".
     И я осмотрелся в пещере и увидел огромную змею, которая лежала посреди нее на яйцах, и тут волосы встали дыбом у меня на теле, и я поднял голову и вручил свое дело судьбе и предопределению.
     Я провел всю ночь без сна, пока не взошла заря и не заблистала, и тогда я отодвинул камень, которым загородил вход в пещеру, и вышел из нее; и я был как пьяный, и у меня кружилась голова от долгой бессонницы, голода и страха. И я стал ходить по долине, будучи в таком состоянии, и вдруг упал передо мной большой кусок мяса. Но я не видел никого и удивился этому до крайности, и вспомнил одну историю, которую я слышал в давние времена от купцов, путешественников и странников. Они говорили, что в горах алмазного камня есть великие ужасы и никто, никто не может пройти к этому камню; но купцы, которые им торгуют, применяют хитрость, чтоб добраться до него: они берут овцу, режут ее и обдирают, и рубят на куски ее мясо и бросают его с горы в долину, - и мясо падает туда еще влажное, и прилипают к нему эти камни. И купцы оставляют мясо до полудня, и спускаются к нему птицы - орлы и ястреба, и хватают его в когти, и поднимаются на вершину горы; и тогда приходят к ним купцы и кричат на них, и птицы улетают от мяса, а купцы приходят и отдирают от мяса камни, прилипшие к нему, - они оставляют мясо птицам и зверям, а камни уносят в свою страну. И никто не может ухитриться подойти к алмазным горам иначе, как такой хитростью..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход рассказывал своим друзьям обо всем, что случилось с ним на алмазной горе, и говорил им, что купцы не могут добыть ни одного такого камня иначе, как хитростью, о которой он упоминал.
     "И, посмотрев на тот кусок мяса" - продолжал Синдбад, - я вспомнил эту историю и подошел к мясу и собрал много камней, которые засунул себе за пазуху и между платьем, и я выбирал камни и засовывал их себе за пазуху, за пояс, в тюрбан и одежду.
     И вдруг я увидел еще один большой кусок мяса, и тогда я привязал себя к нему тюрбаном и лег на спину, положив мясо себе на грудь и крепко схватив его, так что мясо возвышалось над землей. И вдруг орел спустился к этому куску мяса и схватил его когтями и поднялся с ним на воздух, и я уцепился за это мясо; и орел летел до тех пор, пока не поднялся на вершину горы и не сел там. И он хотел оторвать от мяса кусок, и вдруг раздался сзади него страшный, громкий крик, и на горе застучали чем-то об дерево. И орел встрепенулся и испугался и взлетел в воздух, и я отвязался от мяса (а одежда моя была вымазана кровью) и стал подле него; и вдруг тот купец, который кричал на орла, подошел к мясу и увидел, что я стою, но не заговорил со мной и испугался меня и устрашился.
     И, подойдя к мясу, он стал его ворочать, но не нашел на нем ничего, и тогда он испустил великий крик и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! У Аллаха ищем защиты от дьявола, битого камнями!"
     И он горевал и ударял рукой об руку, говоря: "О горе, что это означает!" И я подошел к нему, и он спросил: "Кто ты и почему ты пришел на это место?" - "Не бойся и не страшись, - ответил я, - я человек из хороших людей и был купцом, и со мной случилась ужасная история, м диковинна повесть о причине прибытия моего на эту гору, и повесть об этой долине удивительна. Не бойся же, тебе будет от меня то, что тебя порадует. Со мной много алмазов, и я дам их тебе столько, что тебе хватит, и каждый мой кусок лучше всего, что могло тебе достаться. Не печалься же и не бойся".
     И тогда этот человек поблагодарил меня и призвал на меня благословение и стал со мной разговаривать; и вдруг остальные купцы услышали, что я разговариваю с их товарищем, и пришли ко мне (а каждый купец бросил в долину свой кусок мяса). И, подойдя к нам, они приветствовали меня и поздравили со спасением и взяли с собой, и я сообщил им всю мою историю и рассказал о том, что претерпел в путешествии, и поведал им, почему я попал в эту долину. И затем я дал владельцу того мяса, к которому я привязался, многое из того, что было со мной, и он обрадовался и призвал на меня благословение и поблагодарил меня за это. "Клянемся Аллахом, - сказали купцы, - он предначертал тебе новую жизнь! Никто из достигших этого места до тебя не спасся, но слава Аллаху за твое спасение!" И они провели ночь в прекрасном и безопасном месте, и я провел эту ночь вместе с ними, радуясь до крайней степени, что остался цел и спасся из долины змей и достиг населенных стран. А когда взошел день, мы встали и пошли по этой большой горе и видели в долине множество змей. И мы шли до тех пор, пока не пришли в сад на большом и прекрасном острове, и в саду росли камфарные деревья, под каждым из которых могли найти тень сто человек. А когда кто-нибудь хочет добыть камфары, он сверлит на верхушке дерева дырку чем-нибудь длинным и собирает то, что из нее течет, и льется из нее камфарная вода и густеет, как клей, - это и есть сок камфарного дерева. И после этого дерево засыхает и идет на дрова. А на этом острове есть одна порода животных, которых называют аль-каркаданн; [490] они пасутся на нем, как пасутся коровы и буйволы в нашей страде, но тело этих зверей крупнее, чем тело верблюда, и они едят траву.
     Это большие звери, и у них один толстый рог посредине головы длиной в десять локтей, и на нем изображение человека. И еще есть на этом острове животные из породы коров. А моряки, путешественники и странники, бродя^щие по горам и землям, рассказывали нам, что зверь, называемый аль-каркаданн, носит на своем роге большого слона и пасется с ним на острове, и жир его течет от солнечного зноя на голову аль-каркаданна и попадает ему в глаза, и аль-каркаданн слепнет. И он ложится на берегу, и прилетает к нему птица рухх и уносит его в когтях, и улетает с ним к своим детям, и кормит их этим зверем и тем, что у него на роге. Я видел на этом острове много животных из породы буйволов, подобных которым у нас нет; и в этой долине много алмазных камней, которые я принес с собой и спрятал за пазуху.
     И купцы дали мне взамен их товары и вещи и несли их для меня с собою и дали мне дирхемы и динары, и я шел с ними, смотря на чужие страны и на то, что создал Аллах великий, и переходил из долины в долину и из города в город, и мы продавали и покупали, пока не достигли города Басры.
     И мы пробыли там немного дней, а потом я пришел в город..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Синдбад-мореход вернулся из отлучки и вступил в город Багдад, обитель мира, он пришел в свой квартал и вошел к себе домой, неся с собой много алмазных камней, и были с ним деньги и вещи и товары, имеющие вид. Он встретился со своими родными и близкими и стал раздавать милостыню и дарить и оделять, и сделал подарки всем своим родным и друзьям, и начал хорошо есть и хорошо пить и одеваться в красивые одежды и дружить и водиться с людьми, и позабыл обо всем, что претерпел. И жил он приятной жизнью, с ясным умом и расправившейся грудью, и проводил время в играх и увеселениях; и стал всякий, кто слышал о его прибытии, приходить к нему и расспрашивать об обстоятельствах путешествия и состоянии чужих стран. И Синдбад, рассказывая им, сообщал, что он испытал и претерпел, и дивился слушающий тому, как много он вынес, и поздравлял его со спасением.
     Вот и конец того, что было с Синдбадом и случилось с ним во второе путешествие. "А завтра, - сказал он собравшимся, - если захочет Аллах великий, я расскажу вам об обстоятельствах третьего путешествия".
     И когда Синдбад-мореход окончил свой рассказ Синдбаду сухопутному, все удивились ему и поужинали у него, и он приказал выдать Синдбаду сто мискалей золотом. И Синдбад взял их и ушел своей дорогой, изумляясь тому, что пришлось вынести Синдбаду-мореходу.
     И он восхвалил его и помолился за него у себя дома, а когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Синдбад-носильщик поднялся и, совершив утреннюю молитву, отправился в дом Синдбада-морехода, как тот приказал ему.
     Он пошел к нему и пожелал ему доброго утра; и Синдбад-мореход сказал ему: "Добро пожаловать!" - и сидел с ним, пока не пришли к нему остальные его друзья и толпа его товарищей. И когда они поели, попили, насладились, поиграли и повеселились, Синдбад-мореход начал говорить и сказал:
     
     РАССКАЗ О ТРЕТЬЕМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о братья, и выслушайте от меня рассказ о третьем путешествии; он более удивителен, чем рассказы, услышанные в предыдущие дни, а Аллах лучше всех знает сокровенное и всех мудрее.
     В минувшие и давно прошедшие времена я вернулся из второго путешествия и жил в крайнем довольстве и веселье, радуясь моему благополучию. Я нажил большие деньги, как я рассказал вам вчерашний день, и Аллах воз^местил мне все то, что у меня пропало; и я пробыл в Багдаде некоторое время, живя в крайнем счастье, радости, довольстве и веселье, и захотелось моей душе попутешествовать и прогуляться, и стосковалась она по торговле, наживе и прибыли, - душа ведь приказывает злое.
     И я решился и купил много товаров, подходящих для поездки по морю, и связал их для путешествия и выехал с ними из города Багдада в город Басру. Я пришел на берег реки и увидел большой корабль, где было много купцов и путников - все добрые люди и прекрасный народ, верующие, милости^вые и праведные; и сел с ними на этот корабль, и мы поехали с благословения Аллаха великого, с его помощью и поддержкой, радуясь, в надежде на благо и безопасность. И ехали мы из моря в море и от острова к острову и из города в город, и в каждом месте, где мы проезжали, мы гуляли и продавали и покупали, и испытывали мы крайнюю радость и веселье. И в один из дней мы ехали посреди ревущего моря, где бились волны, и вдруг капитан, стоявший на краю палубы и смотревший на море, стал бить себя по лицу, свернул паруса корабля, бросил якоря, выщипал себе бороду и разодрал на себе одежду и закричал великим криком. "О капитан, в чем дело?" - спросили мы его; и он сказал: "Знайте, о мирные путники, что ветер осилил нас и согнал с пути посреди моря, и судьба бросила нас, из-за нашей злой доли, к горе мохнатых. А это люди, подобные обезьянам, и никто из достигших этого места не спасся. И мое сердце чует, что мы все погибли".
     И не закончил еще капитан своих слов, как пришли к нам обезьяны и окружили корабль со всех сторон, и были они многочисленны, словно саранча, и распространились на корабле и на суше. И мы боялись, что, если мы убьем одну из них, или ударим, или прогоним, они нас убьют из-за своей крайней многочисленности (ведь многочисленность сильнее доблести); и страшились мы, что они разграбят паше имущество и товары. А это самые гадкие звери, и на них волосы точно черный войлок, и вид их устрашает, и никто не понимает их речи и ничего о них не знает. Они дичатся людей, и у них желтые глаза и черные лица; они малы ростом, и высота каждого из них - четыре пяди.
     И обезьяны забрались на канаты и порвали их зубами и также порвали все канаты на корабле со всех сторон, и корабль накренился и пристал к их горе; и когда корабль оказался у берега, обезьяны схватили всех купцов и путников и вышли на остров и взяли корабль со всем, что на нем было, и ушли с ним своей дорогой, оставив нас на острове; и корабль скрылся от нас, и мы не знали, куда его увели.
     И мы остались на этом острове и питались его плодами, овощами и яго^дами и пили из рек, протекавших на нем, и вдруг показался перед нами выстроенный дом, стоявший посреди острова. И мы направились к нему и пошли в его сторону, - и вдруг оказалось, что это дворец с крепкими столбами и высокими стенами; его ворота с двумя створами были открыты, и сделаны они были из черного дерева. И мы вошли в ворота этого дворца и увидели обширное пространство, подобное широкому большому двору, и вокруг этого двора было много высоких дверей, а посредине его стояла высокая большая скамья, подле которой находились сосуды для стряпни, висев^шие над жаровнями, а вокруг них лежало много костей. Но мы не увидели здесь никого и удивились этому до крайней степени. И мы посидели немного во дворе этого дворца, а затем заснули и спали от зари до захода солнца; и вдруг земля под нами задрожала, и мы услышали в воздухе гул, и вышло к нам из дворца огромное существо, имевшее вид человека, который был черного цвета и высокого роста и походил на громадную пальму. Его глаза были подобны двум горящим головням, и у него были клыки, точно клыки кабана, и огромный рот, точно отверстие колодца, и губы, как губы верблюда, которые свешивались ему на грудь, и два уха, точно громадные камни, спускавшиеся ему на плечи, а когти на его руках были точно когти льва.
     И, увидев существо такого вида, мы исчезли из мира, и усилился наш страх, и увеличился наш испуг, и стали мы точно мертвые от сильного страха, горя и ужаса..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбад-мореход и его товарищи увидели это существо с ужасным обликом, их охватил величайший страх и испуг. И когда этот человек ступил на землю, - говорил Синдбад, - он посидел немного на скамье, а затем поднялся и подошел к нам. Он схватил меня за руку, выбрав меня среди моих товарищей купцов, и поднял одной рукой с земли и начал щупать и переворачивать, и я был у него в руке точно маленький кусочек.
     И человек ощупал меня, как мясник щупает убойную овцу, и увидел, что я ослаб от великой грусти и похудел из-за утомления и пути и на мне совсем нет мяса, и выпустил меня из рук и взял другого из моих товарищей и стал его ворочать, как меня, и щупать, как меня щупал, - и тоже выпустил его; и он не переставал нас щупать и переворачивать одного за другим, пока не дошел до капитана, на корабле которого мы плавали.
     А это был человек жирный, толстый, широкоплечий, обладавший силой и мощью, и он понравился людоеду, и тот схватил его, как мясник хватает жертву, и бросил его на землю и поставил на его шею ногу и сломал ее. И потом он принес длинный вертел и вставил его капитану в зад, так что вертел вышел у него из маковки, и зажег сильный огонь и повесил над ним этот вертел, на который был воткнут капитан, и до тех пор ворочал его на угольях, пока его мясо не поспело. И он снял его с огня и положил перед собой и ровнял его, как человек разнимает цыпленка, и стал рвать его мясо ногтями и есть, и продолжал это до тех пор, пока не съел мяса и не обглодал костей, ничего не оставив. И человек этот бросил остатки костей в уголь и затем, посидев немного, свалился и заснул на этой скамье и стал храпеть, как храпит баран или прирезанная скотина, и спал до утра, а затем поднялся и ушел своей дорогой.
     И когда мы убедились, что он далеко, мы начали разговаривать друг с другом и плакать о самих себе и сказали: "О, если бы мы утонули в море или съели бы нас обезьяны! Это было бы лучше, чем жариться на угольях! Клянемся Аллахом, такая смерть - смерть скверная, но что хочет Аллах - то бывает! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Мы умрем в тоске, и никто о нас не узнает, и нет для нас больше спасения из этого места!"
     И потом мы поднялись, и вышли на остров, чтобы присмотреть себе место, куда бы могли спрятаться или убежать, и нам показалось легко умереть, если наше мясо не изжарят на огне.
     Но мы не нашли себе места, чтобы укрыться в нем, а нас уже настиг вечер, и мы вернулись во дворец из-за сильного страха.
     И мы посидели немного, и вдруг земля под нами задрожала, и пришел тот черный человек и, подойдя к нам, стал нас ворочать одного за другим, как и в первый раз. И он щупал нас, пока один из нас ему не понравился, и тогда он схватил его и сделал с ним то же самое, что сделал с капитаном в первый раз: он изжарил его и съел, и заснул на скамье, и проспал всю ночь, храпя, как прирезанная скотина.
     А когда взошел день, он встал и ушел своей дорогой, оставив нас, как обычно; и мы сошлись все вместе и стали разговаривать и говорили друг другу: "Клянемся Аллахом, если мы бросимся в море и умрем от потопления, это будет лучше, чем умереть от сожжения, ибо такая смерть отврати^тельна!" - "Выслушайте мои слова, - сказал один из нас. - Мы должны ухитриться и убить этого человека и избавиться от забот и избавить мусульман от его вражды и притеснения". - "Послушайте, о братья, - сказал я, - если его непременно нужно убить, то нам следует перенести эти бревна к берегу и перетащить туда часть этих дров и сделать для себя судно, наподобие корабля, а после этого мы ухитримся его убить, сядем на судно и поедем по морю в любое место, куда захочет Аллах, или же мы будем сидеть в этом месте, пока не пройдет мимо нас корабль, и тогда мы сядем на него. Если же мы не сможем убить этого человека, мы уйдем и поплывем по морю, - хотя бы мы утонули, мы избавимся от поджаривания на огне и убиения. Если мы спасемся, то спасемся, а если утонем, то умрем мучениками". - "Клянемся Аллахом, это правильное мнение!" - сказали все; и мы сговорились об этом деле и начали действовать.
     Мы вынесли бревна из дворца и сделали судно и привязали его у берега моря, а потом мы сложили туда коекакую пищу и вернулись во дворец; и когда наступил вечер, земля вдруг задрожала, и вошел к нам тот черный людоед, подобный кусливой собаке. И он стал нас переворачивать и щупать одного за другим, и, взяв одного из нас, сделал с ним то же самое, что с предыдущим, и съел его, и заснул на скамье, и храп его был подобен грому.
     И мы поднялись и взяли два железных вертела, из тех вертелов, что стояли тут же, и положили их на сильный огонь, так что они покраснели и стали как уголья, и мы крепко сжали их в руках и подошли к этому человеку, который спал и храпел, и, приложив вертела к его глазам, налегли на них все вместе с силой и решимостью и воткнули их ему в глаза, когда он спал. И глаза его ушли внутрь, и он закричал великим криком, так что наши сердца устрашились, а затем он решительно встал со скамьи и начал искать нас, а мы убегали от него направо и налево; но он не видел этого, так как его глаза ослепли. И мы испугались его великим страхом и убедились в этот час, что погибнем, и потеряли надежду на спасение; а этот человек пошел ощупью к воротам и вышел, крича, и мы были и величайшем страхе, и земля дрожала под нами от его громкого крика.
     И этот человек вышел из дворца (а мы следовали за ним) и ушел своей дорогой, ища нас, а потом он вернулся, и с ним была женщина, огромнее его и еще более дикого вида; и когда мы увидели его и ту, что была с ним, еще более ужасную, чем он, мы испугались до крайней степени.
     И, увидев нас, они поспешили к нам, а мы поднялись, отвязали судно, которое сделали, и, сев в него, толкнули его в море. А у каждого из этих двоих был громадный кусок скалы, и они бросали в нас камнями, пока большинство из нас не умерло от ударов; и осталось только три человека: я и еще двое..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбад-мореход сел на судно вместе со своими товарищами, черный и его подруга стали бросать в них камнями, и большинство людей умерло, и осталось из них только три человека.
     "И судно пристало с нами к берегу, и мы шли до конца дня, - говорил Синдбад, - и пришла ночь, и мы были в таком положении. И немного поспали и пробудились от сна, и вдруг дракон огромных размеров с большим телом преградил, нам дорогу и, направившись к одному из нас, проглотил до плеч, а затем он проглотил остатки его, и мы услышали, как его ребра ло^маются у дракона в животе, и дракон ушел своей дорогой. Мы удивились этому до крайней степени и стали горевать о нашем товарище, испытывая великий страх за самих себя, и сказали: "Клянемся Аллахом, вот удивительное дело: каждая смерть отвратительнее предыдущей. Мы радовались, что спаслись от чернокожего, но радость оказалась преждевременной. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!
     Клянемся Аллахом, мы спаслись от чернокожего людоеда и от потопления, но как нам спастись от этой зловещей беды?" И затем мы поднялись и стали ходить по острову, питаясь плодами, пили воду из каналов, и пробыли там до вечера. И мы увидели большое и высокое дерево и, взобравшись на него, заснули на верхушке, и я поднялся на верхнюю ветку. Когда же настала ночь и стемнело, пришел дракон и, осмотревшись направо и налево, направился к тому дереву, на котором мы сидели, и шел до тех пор, пока не дошел до моего товарища; он проглотил его до плеч и обвился вокруг дерева, и я слышал, как кости съеденного ломались в животе у дракона, а потом дракон проглотил его до конца, и я видел это своими глазами.
     После этого дракон слез с дерева и ушел своей дорогой, а я провел на дереве остаток ночи; когда же поднялся день и появился свет, я сошел с дерева, подобный мертвому от сильного страха и испуга, и хотел броситься в море и избавиться от земной жизни, но жизнь моя не показалась мне ничтожной, так как жизнь для нас дорога. И я привязал к ногам, поперек, широкий кусок дерева, и привязал еще один такой же - на левый бок и другой такой же - на правый бок, и такой же я привязал на живот, и другой, длинный и широкий, я привязал себе на голову - поперек, как тот, который был под ногами, и оказался я между этими кусками дерева, которые окружали меня со всех сторон. И я крепко обвязался и бросился на землю со всеми этими кусками дерева и лежал между ними, а они окружали меня, точно комната. И когда настала ночь, пришел этот дракон, как обычно, и посмотрел на меня и направился ко мне, но не мог меня проглотить, так как я был в таком положении, окруженный со всех сторон кусками дерева.
     И дракон обошел вокруг меня, но не мог до меня добраться, а я это видел и был как мертвый от сильного страха и испуга, и дракон то удалялся от меня, то возвращался и делал это не переставая, но всякий раз, как он хотел до меня добраться и проглотить меня, ему мешали куски дерева, при^вязанные ко мне со всех сторон. И он делал так от заката солнца, пока не взошла заря и не появился свет и не засияло солнце, и тогда он ушел своей дорогой в крайнем гневе и раздражении, а я протянул руку и отвязал от себя эти куски дерева, - и я как бы побывал среди мертвых из-за того, что испытал от этого дракона.
     И я поднялся и стал ходить по острову и, дойдя до конца его, бросил взгляд в сторону моря и увидел вдали корабль посреди волн. И я схватил большую ветку дерева и стал махать ею в сторону ехавших, крича им; и они увидели меня и сказали: "Нам обязательно следует посмотреть, что это такое, может быть это человек". И они приблизились ко мне и, услышав, что я кричу им, подъехали и взяли меня к себе на корабль. Они стали расспрашивать меня, что со мной случилось, и я рассказал им обо всем, что со мной произошло, с начала до конца, и какие я вытерпел бедствия; и купцы крайне удивились этому, а потом они одели меня в свои одежды и прикрыли мою срамоту и подали мне кое-какую еду, и я ел, пока не насытился. И меня напоили холодной пресной водой, и мое сердце оживилось, и душа моя отдохнула, и охватил меня великий покой, и оживил меня Аллах великий после смерти. И я прославил Аллаха великого за его обильные милости и возблагодарил его, и моя решимость окрепла после того, как я был убежден, что погибну, и мне показалось даже, что все, что со мной происходит, - сон.
     И мы продолжали ехать, и ветер был попутный, по воле Аллаха великого, пока мы не приблизились к острову, называемому ас-Салахита, и капитан остановил корабль около этого острова..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот сорок девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что корабль, на который сел Синдбад-мореход, пристал к одному острову, и все купцы и путники сошли и вынесли свои товары, чтобы продавать и покупать.
     "И хозяин корабля обратился ко мне, - говорил Синдбад-мореход, - и сказал мне: "Выслушай мои слова! Ты чужестранец и бедняк, и ты рассказывал нам, что испытал многие ужасы. Я хочу быть тебе полезным и помочь тебе добраться до твоей страны, и ты будешь за меня молиться". - "Хорошо, - ответил я ему, - мои молитвы принадлежат тебе". - "Знай, - сказал капитан, - что с нами был один путешественник, которого мы потеряли, и мы не знаем, жив он или умер, и не слышали о нем вестей. Я хочу отдать тебе его тюки, чтобы ты их продавал на этом острове и хранил бы их, а мы дадим тебе что-нибудь за твои труды и службу. А то, что останется из них, мы возьмем и, вернувшись в город Багдад, спросим, где родные этого человека, и отдадим им остаток товаров и плату за то, что продано. Не желаешь ли ты принять их и выйти с ними на этот остров, чтобы их продавать, как продают купцы?" - "Слушаю и повинуюсь, о господин, тебе присущи милости и благодеяния", - ответил я и пожелал капитану блага и поблагодарил его; и тогда он велел носильщикам и матросам вынести товары на остров и вручить их мне. И корабельный писец спросил его: "О капитан, что это за тюки выносят матросы и носильщики, и на имя кого из купцов мне их записывать?" - "Напиши на них имя Синдбада-морехода, который был с нами и потонул у острова, и к нам не пришло о нем вестей, - сказал капитан. - Мы хотим, чтобы этот чужестранец их продал и принес за них плату; мы отдадим ему часть ее за его труды при продаже, а остальное мы по^везем с собой в город Багдад; если мы найдем их владельца, мы отдадим их ему, а если не найдем, то отдадим его родным в городе Багдаде". - "Твои слова прекрасны и мнение твое превосходно", - отвечал писец.
     И когда я услышал слова капитана, который говорил, что эти тюки на мое имя, я воскликнул про себя: "Клянусь Аллахом, это я - Синдбад-мореход! Я тонул у острова вместе с теми, кто утонул".
     Затем я набрался стойкости и терпения, и когда купцы сошли с корабля и собрались, беседуя и разговаривая о делах купли и продажи, я подошел к хозяину корабля и сказал ему: "О господин мой, знаешь ли ты, кто был владелец тюков, которые ты мне вручил, чтобы я их за него продал?" - "Я не знаю, каково его состояние, но это был человек из города Багдада, которого звали Синдбад-мореход, - отвечал капитан. - Мы пристали к одному острову, и подле него утонуло много народа с корабля, и он тоже пропал в числе других, у нас нет о нем вестей до сего времени".
     И тогда я испустил великий крик и сказал: "О мирный капитан, знай, что это я - Синдбад-мореход! Я не утонул, но когда ты пристал к острову и купцы и путники вышли на сушу, я вышел с прочими людьми и со мной было кое-что, что я съел на берегу острова. И затем я отдыхал, сидя в том месте, и взяла меня дремота, и я заснул и погрузился в сон, а поднявшись, я не увидел корабля и не нашел подле себя никого. Это имущество и эти товары - мои товары, и все купцы, которые торгуют камнем алмазом, видели меня, когда я был на алмазной горе, и засвидетельствуют, что я Синдбад-мореход, так как я рассказывал им свою историю и говорил им о том, что случилось у меня с вами на корабле, и я говорил им, что вы забыли меня на острове, спящего, а поднявшись, я не нашел никого, и случилось со мной то, что случилось".
     Услышав мои слова, купцы и путники собрались вокруг меня, и некоторые из них мне верили, а другие считали меня лжецом; и вдруг один из купцов, услышав, что я говорю о долине алмазов, поднялся и, подойдя ко мне, сказал купцам: "Выслушайте, о люди, мои слова! Я рассказывал вам о самом удивительном, что я видел в моих путешествиях, и говорил, что, когда мы бросили куски мяса в долину алмазов, я бросил свой кусок, следуя обычаю; и с моим куском прилетел человек, который уцепился за него. И вы мне не поверили, а, напротив, - объявили меня лжецом". - "Да, - отвечали ему, - ты рассказывал нам об этом деле, и мы тебе не поверили". - "Вот человек, который прицепился к моему куску мяса, - сказал купец. - Он подарил мне алмазные камни, которые дорого стоят, и подобных им не найти, и дал мне больше камней, чем раньше поднималось на моем куске мяса. Я взял его с собой, и мы достигли города Басры, и после этого он отправился в свою страну и простился с нами, а мы вернулись в наши страны. Это тот самый человек, и он сообщил нам, что его имя Синдбад-мореход, и рассказывал нам, как корабль ушел, когда он сидел на острове. Знайте, что этот человек пришел к нам сюда только для того, чтобы подтвердить слова, которые я говорил вам. Все эти товары - его достояние: он рассказывал нам о них, когда встретился с нами, и правдивость его слов стала ясна".
     И, услышав слова этого купца, капитан поднялся и, подойдя ко мне, вглядывался в меня некоторое время, а потом спросил: "Каковы признаки твоих товаров?" - "Знай, - ответил я, - что признаки моих товаров такие-то и такие-то". И я рассказал капитану об одном деле, которое было у меня с ним, когда я сел на его корабль в Басре, и он убедился, что я Синдбад-мореход, и обнял меня, и пожелал мне мира, и поздравил меня со спасением. "Клянусь Аллахом, о господин мой, - воскликнул он, - твоя история удивительна и дело твое диковинно, но слава Аллаху, который соединил нас с тобой и вернул тебе твои товары и имущество..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот пятидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда капитану и купцам стало ясно, что он и есть именно Синдбад-мореход, капитан сказал ему: "Слава Аллаху, который вернул тебе твои товары и имущество!"
     "И тогда, - продолжал Синдбад-мореход, - я умело распорядился своими товарами; товар мой принес в это путешествие большую прибыль, и я обрадовался великой радостью и поздравил себя со спасением и с возвращением ко мне моего богатства.
     И мы продавали и покупали на островах, пока не достигли стран Синда. И там мы тоже продали и купили, и видел я в тамошнем море многие чудеса, которых не счесть и не перечислить; и среди того, что я видел в этом море, была рыба в виде коровы и нечто в виде осла, и видел я птиц, которые выходят из морских раковин и кладут яйца и выводят птенцов на поверхности воды, никогда не выходя из моря на землю.
     А после этого мы продолжали ехать, по соизволению Аллаха великого, и ветер и путешествие были хороши, пока мы не прибыли в Басру. Я провел там немного дней, и после этого прибыл в город Багдад и отправился в свой квартал и, придя к себе домой, приветствовал родных, друзей и приятелей; и я радовался моему спасению и возвращению к родным, в мою страну, землю и город, и раздавал милостыню, и дарил и одевал вдов и сирот, и собирал моих друзей и любимых, и проводил так время за едой, питьем и развлечениями и забавами. Я хорошо ел и пил, и дружил, и водился с людьми, и забыл обо всем, что со мной случилось, и о бедствиях и ужасах, которые я вытерпел, и я нажил в этом путешествии столько денег, что их не счесть и не исчислить. И вот самое удивительное, что я видел в это странствие. А завтра, если захочет Аллах великий, ты придешь ко мне, и я расскажу тебе о четвертом путешествии: оно удивительнее, чем те поездки".
     Потом Синдбад-мореход велел, по обычаю, дать Синдбаду сухопутному сто мискалей золота и приказал расставлять столы; и их расставили, и все собравшиеся поужинали, дивясь рассказу Синдбада и тому, что с ним произошло. А после ужина все ушли своей дорогой, и Синдбад-носильщик взял то золото, которое приказал ему дать Синдбад-мореход, и ушел по своему пути, дивясь тому, что он слышал от Синдбада-морехода. Он провел ночь у себя дома, а когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Синдбад-носильщик поднялся и, совершив утреннюю молитву, пошел к Синдбаду-мореходу. Он вошел к нему, и Синдбад-мореход приветствовал его и встретил радостно и весело и посадил с собой рядом; а когда пришли остальные товарищи Синдбада, подали еду, и все поели и попили и развеселились, и тогда Синдбад начал свою речь.
     
     РАССКАЗ О ЧЕТВЕРТОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о братья мои, что, вернувшись в город Багдад, я встретился с друзьями, родными и любимыми и жил в величайшем, какое бывает, наслаждении, веселье и отдохновении. Я забыл обо всем, что со мной было из-за великой прибыли, и погрузился в игры, забавы и беседы с любимыми друзьями, и жил я сладостнейшей жизнью.
     И злая моя душа подсказала мне, чтобы отправился я путешествовать в чужие страны, и захотелось мне свести дружбу с разными людьми и продавать и наживать деньги.
     И я решился на это дело и купил прекрасных товаров, подходящих для моря, и, связав много тюков, больше, чем обычно, выехал из города Багдада в город Басру.
     Я сложил мои тюки на корабль и присоединился к нескольким знатным людям Басры, и мы отправились в путь. И корабль ехал с нами, с благословения Аллаха великого, по ревущему морю, где бились волны, и путешествие было для нас хорошо, и ехали мы таким образом дни и ночи, переезжая от острова к острову и из моря в море. Но в один из дней напали на нас ветры, дувшие с разных сторон, и капитан бросил корабельные якоря и остановил корабль посреди моря, боясь, что он потонет в пучине.
     И когда мы были в таком положении и взывали к Аллаху великому и умо^ляли его, вдруг напал на нас порывистый и сильный ветер, который порвал паруса и разодрал их на куски, и потонули люди со всеми тюками и теми товарами и имуществом, которое у них было; и я тоже стал тонуть вместе с утопавшими и проплыл по морю полдня и уже отказался от самого себя, но Аллах великий приготовил для меня кусочек деревянной доски из корабельных досок, и я сел на нее вместе с несколькими купцами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда корабль утонул, Синдбад-мореход выплыл на деревянной доске вместе с несколькими купцами. "И мы прижались друг к другу, - говорил он, - и плыли, сидя на этой доске и отталкиваясь в море ногами, и волны и ветер помогали нам.
     И мы провели таким образом день и ночь, а когда настал следующий день, поднялся против нас на заре ветер, и море забушевало, и волнение и ветер усилились, и вода выбросила нас на какой-то остров; и мы были точно мертвые от сильной бессонницы, утомления, холода, голода, страха и жажды.
     Мы стали ходить по этому острову и увидели на нем множество растений и поели их немного, чтобы задержать дух в теле и напитаться. И мы провели ночь на краю острова, а когда настало утро и засияло светом и заблистало, мы поднялись и стали ходить по острову направо и налево, и показалась вдали какая-то постройка.
     И мы пошли к постройке, которую увидели издали, и шли до тех пор, пока не остановились у ворот; и когда мы там стояли, вдруг вышла к нам из ворот толпа голых людей, и они не стали с нами разговаривать, а схватили нас и отвели к своему царю. И тот приказал нам сесть, и мы сели, и нам принесли кушанье, которого мы не знали и в жизни не видели ему подобного. И душа моя не привяла этого кушанья, и я съел его немного, в отличие от моих товарищей, - и то, что я съел мало этого кушанья, было милостью от Аллаха великого, из-за которой я дожил до сих пор.
     И когда мои товарищи начали есть это кушанье, их разум пошатнулся, и они стали есть точно одержимые, и их внешний вид изменился; а после этого им принесли кокосового масла и напоили их им и намазали, и когда мои товарищи выпили этого масла, у них перевернулись глаза на лице, и они стали есть это кушанье не так, как ели обычно. И я не знал, что думать об их деле, и начал горевать о них, и овладела мною великая забота, так как я очень боялся для себя зла от этих голых.
     И я всмотрелся в них, и оказалось, что это маги, а царь их города - гуль, и всех, кто приходит к ним в город, кого они видят и встречают в долине или на дороге, они приводят к своему царю, кормят этим кушаньем и мажут этим маслом, и брюхо у них расширяется, чтобы они могли есть много. И они лишаются ума, и разум их слепнет, и становятся они подобны слабоумным, а маги заставляют их есть еще больше этого кушанья и масла, чтобы они разжирели и потолстели, и потом их режут и кормят ими царя; что же касается приближенных царя, то они едят человеческое мясо, не жа^ря его и не варя.
     И, увидев подобное дело, я почувствовал великую скорбь о самом себе и о моих товарищах, а разум у них был так ошеломлен, что они не понимали, что с ними делают.
     И их отдали одному человеку, и тот брал их каждый день и выводил пас^тись на острове, как скотину; что же до меня, то от сильного страха и голода я стал слаб и болезнен телом, и мясо высохло у меня на костях; и маги, увидев, что я в таком положении, оставили меня и забыли, и никто из них не вспомнил обо мне, и я не приходил им на ум.
     И однажды я ухитрился и вышел из этого места и пошел по острову, удалившись оттуда, где я был раньше. И я увидел пастуха, который сидел на чем-то высоком посреди моря, и всмотрелся в него - и вдруг вижу: это тот человек, которому отдали моих товарищей, чтобы он их пас, и с ним было много таких, как они.
     И, увидев меня, этот человек понял, что Я владею своим умом, и меня не постигло ничто из того, что постигло моих товарищей, и сделал мне издали знак и сказал: "Возвращайся назад и иди по дороге, которая будет от тебя справа. Ты выйдешь на султанскую дорогу". И я повернул назад, как этот человек показал мне, и, увидев справа от себя дорогу, пошел по ней и шел не переставая и я то бежал от страха, то шел не торопясь. И я отдохнул и шел таким образом, пока не скрылся с глаз того человека, который указал мне дорогу, и я перестал его видеть, и он не видел меня, и солнце скрылось, и наступила тьма, и я сел отдохнуть и хотел заснуть, но сон не пришел ко мне в эту ночь от сильного страха, голода и утомления, а когда наступила полночь, я поднялся и пошел по острову, и шел до тех пор, пока не взошел день.
     И наступило утро и засияло светом и заблистало, и взошло солнце над холмами и долинами; а я устал и чувствовал голод и жажду. И стал я есть траву я растения, и ел, пока не насытился и не задержал дух в теле, а после этого я поднялся и пошел по острову, и шел таким образом весь день и ночь; и всякий раз, когда я начинал чувствовать голод, я ел растения.
     И я бродил семь дней с ночами, а на заре восьмого дня я посмотрел и увидел что-то издали. И я пошел к тому, что увидел, и шел до тех пор, пока не дошел до этого после заката солнца; и тогда я всмотрелся в то, что увидел, стоя вдали (а сердце мое было испугано тем, что я испытал в первый и во второй раз), и вдруг оказалось, что это толпа людей, которые собирают зернышки перца; и я приблизился, и, увидев меня, они поспешили ко мне и обступили меня со всех сторон и спросили: "Кто ты и откуда ты пришел?" - "Знайте, о люди, что я человек бедный", - ответил я. И я рассказал им обо всех ужасах и бедствиях, которые были и случились со мной, и о том, что я испытал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход увидал толпу людей, которые собирали на острове перец, и они спросили его, что с ним, и он рассказал им обо всем, что с ним случилось и какие он испытал бедствия. И они сказали: "Клянемся Аллахом, это дело диковинное! Но как ты спасся от черных и как ты прошел мимо них на этом острове? Их много, и они едят людей, и никто от них не спасается, и ни один человек не может мимо них пройти". И я рассказал им о том, что у меня случилось с черными и как они взяли моих товарищей и накормили их тем кушаньем, а я не ел его, и меня поздравили со спасением и подивились тому, что со мной случилось.
     И эти люди посадили меня подле себя, а окончив свое дело, принесли мне немного хорошего кушанья, и я поел его (а я был голоден) и отдохнул у них некоторое время; а после этого меня взяли и посадили в лодку и пе^ревезли на их острова, к их жилищам.
     И меня представили их царю, и я пожелал ему мира, и он сказал мне: "Добро пожаловать!" - и проявил ко мне уважение и спросил, что со мной было. И я рассказал ему о бывших со мной делах и обо всем, что со мной случилось и произошло с того дня, как я вышел из города Багдада, до того времени, как я прибыл к царю. И царь этих людей до крайности удивился моему рассказу и тому, что со мной произошло, так же как и те, кто присутствовал в его зале; а потом он велел мне сесть подле себя, и я сел, и он приказал принести еду, и ее принесли, и я съел столько, сколько было достаточно, и вымыл руки и поблагодарил Аллаха великого за милость и прославил его и воздал ему хвалу. А затем я вышел от царя и стал гулять по городу, и я увидел, что он благоустроен и в нем много жителей и богатств, и там немало кушаний, рынков и товаров и продающих, и покупаю^щих; и обрадовался я, что достиг этого города, и душа моя отдохнула. И я привык к этим людям и стал пользоваться у них и у царя уважением и почетом большим, чем жители его царства и вельможи его города.
     И увидел я, что все люди, и малые и великие, ездят на чистокровных конях без седел, и удивился этому и спросил царя: "Почему, о владыка мой, ты не ездишь на седле?
     Седло дает отдых всаднику и укрепляет его силу". - "А что такое седло? - спросил царь. - Эго вещь, которую мы в жизни не видали и никогда на ней не ездили". - "Не разрешишь ли ты мне сделать для тебя седло? Ты будешь на нем ездить и увидишь, как это приятно", - сказал я. И царь ответил мне: "Сделай!" И тогда я сказал:
     "Вели принести мне немного дерева". И царь приказал принести все, что я потребую, и я позвал ловкого плотника и стал сидеть с ним и учить его, как изготовляются седла и как их делают.
     И я взял шерсти и расчесал ее и сделал из нее войлок, а потом я принес кожу, обтянул ею седло и придал ей блеск, и после этого приладил к седлу ремни и привязал к нему подпруги.
     А затем я призвал кузнеца и описал ему, как выглядит стремя, и кузнец выковал большие стремена, и я отполировал их и вылудил оловом и подвязал к ним шелковую бахрому. И после этого я поднялся, привел коня из лучших царских коней и, привязав к нему это седло, подвесил стремена и взнуздал коня уздой и привел его к царю.
     И седло понравилось царю и пришлось ему по сердцу, и он поблагодарил меня и сел на седло, и его охватила изза этого великая радость, и он дал мне много денег за мою работу. И когда везирь царя увидал, что я сделал это седло, он потребовал от меня еще одно такое же; и я сделал ему такое же седло, и все вельможи правления и обладатели должностей стали требовать от меня седел, и я делал их им.
     Я научил плотника делать седла и стремена и продавал их вельможам и господам, и скопил я таким образом большие деньги, и мое место у этих людей стало великим; и они полюбили меня сильной любовью; и занял я высокое положение у царя и его приближенных, и вельмож города, и знатных людей царства.
     И в какой-то день я сидел у царя, пребывая в крайней радости и величии; и когда я сидел, царь вдруг сказал мне: "Знай, о такой-то, что ты стал у нас почитаемым и уважаемым и сделался одним из нас, и мы не можем с тобой расстаться и не в состоянии перенести твоего ухода из нашего города. Я хочу от тебя одной вещи, в которой ты меня послушаешь и не от^вергнешь моих слов". - "А чего ты хочешь от меня, о царь? - спросил я. - Я не отвергну твоих слов, так как ты оказал мне благодеяние и милость и добро, и, слава Аллаху, я стал одним из твоих слуг". - "Я хочу, - сказал царь, - дать тебе прекрасную, красивую и прелестную жену, обладательницу богатства и красоты. Ты поселишься у нас навсегда, и я дам тебе жилище у себя, в моем дворце. Не прекословь же мне и не отвергай моего слова".
     Услышав слова царя, я застыдился и промолчал и не дал ему ответа от великого смущения; и царь спросил меня: "Почему ты мне не отвечаешь, о дитя мое?" - "О господин, - отвечал я, - приказание принадлежит тебе, о царь времени!"
     И царь в тот же час и минуту послал привести судью и свидетелей и тотчас женил меня на женщине, благородной саном и высокой родом, с большими деньгами и богатствами, великой по происхождению, редкостно красивой и прекрасной, владелице поместий, имуществ и имений..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь женил Синдбада-морехода и заключил его брачный договор с одной великой женщиной.
     "А потом, - говорил Синдбад, - он дал мне большой прекрасный отдельный дом и подарил мне слуг и челядь и установил мне жалованье и выдачи; и стал я жить в великом покое, веселье и радости и забыл о всех тяготах, затруднениях и бедах, которые мне достались. "Когда я поеду в свою страну, то возьму жену с собой, - подумал я. - Все, что суждено человеку, непременно случится, и никто не знает, что с ним произойдет".
     И я полюбил жену, и она полюбила меня великой любовью, и между нами наступило согласие, и мы пребывали в сладостнейшей жизни и в приятнейшем существовании. И мы прожили так некоторое время, и Аллах великий лишил жены моего соседа, который был мне другом, и я вошел к нему, чтобы уте^шить его в его потере и увидел, что он в наихудшем состоянии, озабочен и утомлен сердцем и умом. И я стал ему соболезновать и утешать его и сказал ему: "Не печалься о твоей жене! Аллах великий даст тебе взамен благо и жену лучшую, чем она, и будет жизнь твоя долгой, если захочет Аллах великий". И сосед мой заплакал сильным плачем и сказал мне: "О друг мой, как я женюсь на другой женщине и как Аллах даст мне лучшую, чем она, когда моей жизни остался один день?" - "О брат мой, - ответил я ему, - вернись к разуму и не возвещай самому себе о смерти: ты ведь хорош, здрав и благополучен". - "О друг мой, - воскликнул сосед, - клянусь твоей жизнью, сегодня ты потеряешь меня и в жизни меня не увидишь!" - "А как это?" - спросил я. И сосед ответил: "Сегодня будут хоронить мою жену, и меня похоронят вместе с ней в могиле. В нашей стране есть такой обычай: если умирает женщина, ее мужа хоронят с ней заживо, а если умирает мужчина, с ним хоронят заживо его жену, чтобы ни один из них не наслаждался жизнью после своего супруга". - "Клянусь Аллахом, - воскликнул я, - это очень скверный обычай, и никто не может его вынести!"
     И когда мы веди этот разговор, вдруг пришло большинство жителей города, и они стали утешать моего друга в потере жены и его собственной жизни и начали обряжать мертвую, следуя своему обычаю. Они принесли ящик и понесли в нем женщину (а ее муж был с ними), и вышли за город, и пришли в некую местность возле горы, у моря; и тогда они подошли к одному месту и подняли большой камень, и из-под камня показалась каменная крышка вроде закраины колодца, и они бросили женщину в отверстие, - и оказалось, что это большой колодец под горой. А потом они принесли ее мужа, и, привязав ему под грудь веревку из пальмового лыка, спустили его в этот колодец и спустили к нему большой кувшин с пресной водой и семь хлебных лепешек. И когда его опустили, он отвязал от себя веревку, и веревку вытащили и закрыли отверстие колодца тем же большим камнем, как прежде, и все ушли своей дорогой, оставив моего друга подле его жены в колодце.
     И я сказал про себя: "Клянусь Аллахом, эта смерть тяжелей, чем первая смерть!" А потом я пошел к их царю и сказал: "О господин, как это вы хо^роните живого вместе с мертвым в вашей стране?" И царь ответил: "Знай, что таков обычай в наших странах: когда умирает мужчина, мы хороним вместе с ним жену, а когда умирает женщина, мы хороним с ней ее мужа заживо, чтобы не разлучать их при жизни и после смерти; и этот обычай идет от наших дедов". - "О царь времени, - спросил я, - а если у чужеземца, как я, умирает жена, вы тоже поступаете с ним так, как поступили с тем человеком?" - "Да, - отвечал царь, - мы хороним его вместе с ней и пос^тупаем с ним так, как ты видел".
     И когда я услышал от него эти слова, у меня лопнул желчный пузырь от сильной печали и огорчения о самом себе, и мой ум смутился, и я стал бояться, что моя жена умрет раньше меня и меня похоронят с нею при жизни. Но затем я стал утешать себя и сказал: "Может быть, я умру раньше нес, никто ведь не отличит опережающего от настигающего".
     И я стал развлекаться какими-то делами. Но после этого прошел лишь малый срок, и моя жена заболела и, прожив немного дней, умерла, и большинство жителей - пришло утешать меня и утешать родных моей жены в потере ее, и царь пришел утешать меня, следуя обычаю. А затем они привели обмывальщицу и обмыли женщину и одели ее в наилучшие, какие у нее были, одежды, украшения, ожерелья, драгоценные камни и металлы, а одев мою жену, ее положили в ящик и понесли, и пошли с ней к той горе, и подняли камень с отверстия колодца, и бросили в него мертвую. А потом ко мне подошли все мои друзья и родственники жены и стали со мной прощаться, а я кричал, стоя между ними: "Я чужеземец, и нет у меня силы выносить ваши обычаи!" Но они не слушали моих слов и не обращали внимания на мои речи.
     И они схватили меня и насильно связали и привязали со мной семь хлебных лепешек и кувшин пресной воды, как полагалось по обычаю, и спустили меня в этот колодец, и вдруг оказалось, что это огромная пещера под горой. "Отвяжи от себя веревки!" - сказали мне они; но я не согласился от^вязаться, и они бросили ко мне веревки, а затем прикрыли отверстие колодца тем большим камнем, который был на нем, и ушли своей дорогой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбада-морехода опустили в пещеру вместе с его женой, которая умерла, вход в пещеру закрыли и все ушли своей дорогой.
     "А что до меня, - говорил Синдбад, - то я увидел в этой пещере много мертвых, издававших зловонный и противный запах, и стал упрекать себя за то, что я сделал, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я заслуживаю всего того, что со мной случается и что мне выпадает!" И я перестал отличать ночь ото дня и стал питаться немногим, начиная есть только тогда, когда голод едва не разрывал меня, и не пил, раньше чем жажда становилась очень сильной, боясь, что у меня кончатся пища и вода. "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - воскликнул я. - Что заставило меня, на беду мне, жениться в этом городе! Едва я скажу: вот я вышел из беды, как сейчас же попадаю в беду еще большую. Клянусь Аллахом, такая смерть - смерть плохая! О, если бы я потонул в море или умер в горах - это было бы лучше такой скверной смерти!"
     И я пребывал в таком состоянии, упрекая себя, и спал на костях мертвецов, взывая о помощи к Аллаху великому и желая себе смерти, но я не находил ее, так мне было тяжело.
     И я жил таким образом, пока голод не сжег моего сердца и меня не спа^лила жажда и тогда я присел и, найдя ощупью хлеб, поел его немного и за^пил небольшим количеством воды. А после этого я поднялся на ноги и стал ходить по этой пещере и увидел, что она обширна, с пустыми пространства^ми, и на земле ее много мертвецов и костей, тлеющих с древних времен. И я устроил себе местечко на краю пещеры, далеко от свежих мертвецов, и стал там спать, и моя пища уменьшилась, и у меня осталось ее очень немного, а я ел раз в день или реже и один раз пил, боясь, что у меня кончатся вода и пища, прежде чем я умру.
     И я продолжал жить таким образом. И вот в один из дней я сидел, и когда я сидел и раздумывал, что я буду делать, когда у меня кончится пища и вода, вдруг камень сдвинули с места, и из отверстия ко мне проник свет. "Посмотреть бы, в чем дело!" - воскликнул я, и вдруг увидел, что у верхушки колодца стоят люди и они опускают мертвого мужчину и живую женщину, которая плачет и кричит о самой себе, и с нею опускают много пищи и воды. И я стал смотреть на эту женщину, а она меня не видела, и люди закрыли отверстие колодца камнем и ушли своей дорогой.
     И я встал и, взяв в руку берцовую кость мертвого мужчины, подошел к женщине и ударил ее костью по середине головы, и она упала на землю без памяти, и тогда я ударил ее второй раз и третий, и она умерла. И я взял" ее хлеб и то, что с ней было, и увидел, что на ней много украшений, одежд и ожерелий из драгоценных камней и металлов. А взяв воду и пищу, бывшую у женщины, я сел в том месте, которое себе устроил в углу пещеры, чтобы там спать, и стал есть эту пищу понемногу, чтобы прокормить себя и не извести пищу быстро и не умереть с голоду и жажды.
     И я оставался в этой пещере некоторое время, и всякий раз, как кого-нибудь хоронили, я убивал того, кого хоронили с ним заживо, и брал его пищу и питье и питался этим.
     И вот однажды я спал и пробудился от сна и услышал, что кто-то возит^ся в углу пещеры. "Что это такое может быть?" - спросил я себя, и я встал и пошел по направлению шума, захватив берцовую кость мертвого мужчины; и когда шумевший почуял меня, он убежал и умчался, и оказалось, что это дикий зверь. И я шел за ним до середины пещеры, и передо мной появился свет, светивший из маленькой щели, точно звезда, и он то появлялся, то скрывался.
     И, увидев свет, я направился к тому месту и, подходя к нему, видел сквозь него свет, который все расширялся. И я убедился тогда, что это пролом в пещере, выходивший наружу, и сказал про себя: "Этому должна быть причина. Либо это другое отверстие, такое же, как то, через которое меня опустили, либо в этом месте пролом". И я подумал про себя некоторое время и пошел по направлению к свету; и вдруг оказалось что это брешь в хребте юры, которую проломили дикие звери. И они входили через нее в это место и ели мертвых, пока не насытятся, а потом выходили через эту брешь.
     И когда я увидел это, дух мой успокоился, тревога моей души улеглась, и сердце отдохнуло, и я уверился, что буду жив после смерти, и чувствовал себя, как во сне. И я трудился до тех пор, пока не вышел через этот пролом; и я увидел себя на берегу соленого моря, на вершине большой горы, которая отделяла море от острова и города, и никто не мог до нее добраться.
     И я прославил Аллаха великого и возблагодарил его, и обрадовался великой радостью, и сердце мое возвеселилось, а потом я вернулся через брешь в пещеру и перенес всю бывшую там пищу и воду, которую я накопил. Я взял одежды мертвых и надел на себя кое-какие из них на те, которые были на мне, и взял из того, что было на мертвых, - много разных ожерелий, драгоценных камней, жемчужных цепочек и украшений из серебра и золота, отделанных разными металлами и редкостями. Я завязал в свою одежду платья мертвецов и вынес через брешь на гору и стоял у моря; и каждый день я спускался в пещеру и осматривал ее, и у всякого, кого хоронили, я отбирал пищу и воду и убивал его, все равно был ли это мужчина, или женщина; а потом я выходил через брешь и садился на берегу моря, ожидая, что Аллах великий поможет мне и пошлет корабль, который пройдет мимо меня. И я выносил из этой пещеры все украшения, которые видел, и завязывал их в одежду мертвецов, и провел так некоторое время..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход выносил из пещеры все то, что он находил там из украшений и прочего, и он просидел на берегу моря некоторое время.
     "И вот однажды я сидел на берегу моря, - говорил Синдбад, - и раздумывал о своем деле, и вдруг вижу - плывет корабль посреди ревущего моря, где бьются волны.
     И я взял в руку белую одежду из одежд мертвых и, привязав ее к палке, побежал на берег моря и стал делать этой одеждой знаки путникам, пока они не бросили взгляда и не увидали меня, когда я стоял на вершине горы. И они подплыли ко мне и услышали мой голос и послали ко мне лодку, в которой была толпа людей, ехавших на корабле; и, приблизившись ко мне, они спросит. "Кто ты и почему сидишь на этом месте? Как ты достиг этой горы, когда мы в жизни не видали, чтобы кто-нибудь подходил к ней?" - "Я купец, - отвечал я им. - Корабль, на котором я ехал, потонул, но я выплыл на доске, и со мной были мои вещи, и Аллах облегчил мне выход в этом месте с вещами благодаря моим стараниям и ловкости, после великого утомления". И они взяли меня с собой в лодку и погрузили все то, что я взял из пещеры и завязал в одежды и саваны, и отправились со мной и подняли меня на корабль к капитану вместе со всеми моими вещами. "О человек, - спросил меня капитан, - как ты пробрался к этому месту, когда это большая гора, за которой стоит большой город, а я всю жизнь плавлю по этому морю и проплываю мимо этой горы, но не вижу на ней никого, кроме зверей и птиц". - "Я купец, - отвечал я, - и был на большом корабле, который разбился, и все мои вещи - эти материи и одежды - стали тонуть, но я положил их на большую доску из корабельных досок, и моя судьба и счастье помогли мне подняться на эту гору, и я стал ожидать, пока кто-нибудь проедет и возьмет меня с собой".
     И я не рассказал этим людям, что со мной случилось в городе и пещере, боясь, что с ними на корабле окажется кто-нибудь из этого города. Затем я предложил хозяину корабля многое из моего имущества и сказал ему: "О господин, ты виновник моего спасения с этой горы, возьми же это от меня за ту милость, которую ты оказал мне". Но капитан не принял от меня этого и сказал: "Мы ни от кого ничего не берем. Когда мы видим потерпевшего кораблекрушение на берегу моря или на острове, мы берем его к себе и кормим и поим и, сети он нагой, одеваем его, а когда мы приходим в безопасную гавань, мы даем ему что-нибудь от себя в подарок и оказываем ему милость и благодеяние ради лика Аллаха великого".
     И тогда я пожелал ему долгой жизни, и мы ехали от острова к острову и из моря в море, и я надеялся спастись и радовался моему благополучию, но всякий раз, как я думал о пребывании моем в пещере вместе с женой, разум покидал меня. И мы благополучно достигли, по могуществу Аллаха, города Басры, и я вышел в город и оставался там немного дней, а после этого я прибыл в город Багдад и пришел в свой квартал, и вошел к себе в дом, и встретил родных и друзей и спросил их, что было с ними, и они обрадовались моему спасению и поздравили меня. И я сложил все веши, которые у меня были, в кладовые и стал раздавать милостыню, и дарить, и одевать сирот и вдов, и жил в крайнем веселье и радости, и вернулся к прежней дружбе и товариществу и общению с друзьями, к забавам и ликованию.
     Вот самое удивительное, что было со мной в четвертое путешествие. Но поужинай у меня, о брат мой, и возьми себе обычное, а завтра ты придешь ко мне, и я расскажу тебе, что со мной было и произошло в пятое путешествие, оно более удивительно и диковинно, чем предыдущие".
     И затем Синдбад приказал выдать носильщику сто мискалей золотом и велел расставлять столы; и все поужинали и ушли своей дорогой, удивляясь до крайней степени ведь каждый рассказ был страшней, чем предыдущий.
     А Синдбад носильщик отправился в свое жилище и провел ночь до крайности весело и радостно, а когда настало утро и засияло светом и заблистало, Синдбад сухопутный поднялся и, совершив утреннюю молитву, пошел и пришел в дом Синдбада морехода. Он пожелал ему доброго утра, и Синдбад-мореход отвечал: "Добро пожаловать!" - и велел ему сесть возле себя.
     И когда пришли остальные его товарищи, они поели и попили, и насладились, и повеселились, и пошла между ними беседа. И Синдбад мореход сказал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные печи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход начал речь о том, что с ним случилось и что ему выпало в пятое путешествие.
     
     РАССКАЗ О ПЯТОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о братья мои, что, вернувшись из четвертого путешествия, я погрузился в веселье, радости и развлечения и забыл обо всем, что испытал, что со мной случилось и что я вытерпел, так сильно я радовался наживе, прибыли и доходу. И душа моя подговорила меня попутешествовать и посмотреть на чужие страны и острова, и я поднялся и решился на это и, купив роскошные товары, подходящие для моря, и связав тюки, вышел из города Багдада и отправился в город Басру. И я стал ходить по берегу и увидел большой, высокий и прекрасный корабль, и он мне понравился, и я купил его (а снаряжение его было новое) и нанял капитана и матросов и оставил моих рабов и слуг надзирать за ними. Я сложил на корабль мои тюки, и ко мне пришло несколько купцов, и они сложили свои тюки на мой корабль и дали мне плату, и мы поехали до крайности веселые и довольные, радуясь надежде на благополучие и наживу.
     И мы ехали с одного острова на другой и из одного моря в другое, смотря на острова и страны, и выходили на сушу и продавали и покупали, и продолжали мы ехать таким образом, пока однажды не достигли большого острова, лишенного обитателей, где никого не было, и был этот остров разо^рен и пустынен. И на острове стоял большой белый купол огромного объема, и мы вышли посмотреть на него, и вдруг видим - это большое яйцо рухха. И когда купцы подошли к нему и посмотрели на него (а они не знали, что это яйцо рухха), они стали бить его камнями, и яйцо разбилось, и оттуда вы^текло много воды. И из яйца показался птенец рухха, и его вытащили из яйца и извлекли оттуда и зарезали, и получили от него много мяса; а я был на корабле, и они меня не осведомили о том, что сделали.
     И один из едущих сказал мне. "О господин, встань и посмотри на это яйцо, которое ты принял за купол". И я поднялся, чтобы посмотреть на него, и увидел, что купцы бьют по яйцу. "Не делайте этого, - крикнул я им, - появится птица рухх и разобьет наш корабль и погубит нас!" Но они не послушались моих слов. И когда это было так, солнце вдруг скрылось, и день потемнел, и над нами появилось облако, затмившее воздух. И мы подняли головы, смотря на то, что встало между нами и солнцем, - и увидали, что это крылья рухха загородили от нас солнечный свет, и воздух потемнел. А когда прилетел рухх, он увидел, что его яйцо разбито, и закричал на нас, и прилетела его подруга, и обе птицы стали кружить над кораблем и кричать на нас голосом громче грома. И я закричал капитану и матросам и сказал им: "Отвяжите корабль и ищите спасения, пока мы не погибли!" И капитан поспешил и, когда купцы взошли на корабль, отвязал его, и мы поехали вдоль острова.
     И, увидев, что мы поплыли по морю, рухх скрылся на некоторое время; и мы поплыли дальше и ускоряли ход корабля, желая спастись от птиц и выйти из их земли; но вдруг птицы последовали за нами и приблизились к нам, и в лапах у каждой было по большому камню с горы. И рухх сбросил на нас камень, который был у него, но капитан отвел корабль в сторону, и камень немного не попал в него и упал в море. И корабль начал подниматься и опускаться (с такой силой упал камень в море), и мы увидели морское дно из-за силы его удара.
     А потом подруга рухха бросила в нас камень, который был с нею (а он был меньше первого), и камень упал, по предопределенному велению, на корму корабля и разбил его, и руль разлетелся на двадцать кусков. И все, что было на корабле, утонуло в море, а я стал искать спасения, ради сладости жизни, и Аллах великий послал мне доску из корабельных досок, и я уцепился за нее и сел и принялся грести ногами, и ветер и волны помогали мне двигаться. А корабль потонул близ одного острова, посреди моря, и бросила меня судьба, по изволению Аллаха великого, к этому острову; и я выбрался на него, будучи при последнем вздохе и в положении мертвого, - такую сильную перенес я усталость, утомление, голод и жажду.
     И я пролежал на берегу моря некоторое время, пока душа моя не отдохнула и сердце не успокоилось, а затем я пошел по острову и увидел, что он подобен саду из райских садов: деревья на нем зеленели, каналы разли^вались, и птицы щебетали и прославляли того, кому принадлежат величие и вечность.
     И было на этом острове много деревьев и плодов и разных цветов; и я ел эти плоды, пока не насытился, и пил из этих каналов, пока не напился, и тогда я воздал хвалу Аллаху великому и прославил его за это..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход, выйдя после кораблекру^шения на остров, поел там плодов и напился из ручьев и восхвалил Аллаха великого и прославил его.
     "И я просидел таким образом на острове, - говорил Синдбад, - пока не наступил вечер и не пришла ночь, и тогда я поднялся, словно убитый, от охватившей меня усталости и страха, и не слышал я на этом острове голоса и никого на нем не видел. И я пролежал на острове до утра, а затем встал на ноги и начал ходить между деревьями.
     И я увидел оросительный колодец у ручья с текучей водой, а около него сидел красивый старик, и был этот старик покрыт плащом из древесных листьев. И я сказал про себя: "Может быть, этот старик вышел на остров, и он из числа утопавших, с которыми разбился корабль?"и приблизился к старику и приветствовал его; а он ответил на мое приветствие знаками и ничего не сказал. "О старец, - спросил я его, - почему ты сидишь в этом месте?" И старец горестно покачал головой и сделал мне знак рукой, желая сказать: "Подними меня на шею и перенеси отсюда на другую сторону колодца". И я сказал про себя: "Сделаю этому человеку милость и перенесу его туда, куда он хочет: может быть, мне достанется за это награда".
     И я подошел к старику и поднял его на плечи и пришел к тому месту, которое он мне указал, а потом я сказал ему: "Сходи не торопясь"; но он не сошел с моих плеч и обвил мою шею ногами. И посмотрел я на его ноги и увидел, что они черные и жесткие, как буйволова кожа.
     И я испугался и хотел сбросить старика с плеч, но он уцепился за мою шею ногами и стал меня душить, так что мир почернел перед моим лицом, и я потерял сознание и упал на землю, покрытый беспамятством, точно мертвый. И старик поднял ноги и стал бить меня по спине и по плечам, и я почувствовал сильную боль и поднялся на ноги, а старик все сидел у меня на плечах, и я устал от него.
     И он сделал мне знак рукой: "Пойди к деревьям с самыми лучшими плодами!" И если я его не слушался, он наносил мне ногами удары, сильнее, чем удары бичом, и все время делал мне знаки рукой, указывая место, куда он хотел идти, а я ходил с ним. И если я медлил или задерживался, он бил меня, и я был у него точно в плену.
     И мы вошли в рощу посреди острова, и старик мочился и испражнялся у меня на плечах и не сходил с них ни днем, ни ночью, а когда он хотел спать, то обвивал мне шею ногами и немного спал, а потом поднимался и бил мена. И я поспешно вставал и не мог его ослушаться, так много я от него вытерпел, и только упрекал себя за то, чnо его понес и пожалел.
     И я жил таким образом, испытывая сильнейшую усталость, и говорил себе: "Я сделал ему добро, и обернулось оно на меня злом. Клянусь Аллахом, я во всю жизнь больше не сделаю никому добра!" - и просил смерти у Аллаха великого каждый час и каждую минуту, так велико было мое утомление и усталость. И я провел таким образом некоторое время; но вот однажды я пришел со стариком в одно место на острове и увидел там множество тыкв, среди которых было много высохших. И я взял одну большую сухую тыкву, вскрыл ее сверху и вычистил, а потом я пошел с ней к виноградной лозе и наполнил ее виноградом, и заткнул отверстие, и, положив тыкву на солнце, оставил ее на несколько дней, пока виноград не превратился в чистое вино. И я стал каждый день пить его, чтобы помочь себе этим против утомления из-за этого зловредного шайтана, и всякий раз, как я пьянел от вина, моя решимость крепла. И старик увидел меня однажды, когда я пил, и сделал мне знак рукой, спрашивая: "Что это?" И я ответил: "Это прекрасная вещь, она укрепляет сердце и развлекает ум". И я стал бегать и плясать со стариком между деревьями, и овладела мной веселость из-за опьянения, и принялся я хлопать в ладоши и петь и веселиться. И, увидав меня в таком состоянии, старик сделал мне знак подать ему тыкву, чтобы он тоже мог из нее выпить, и я побоялся его и отдал ему тыкву, и он выпил то, что там оставалось, и бросил ее на землю.
     И овладело им веселье, и он стал ерзать у меня на плечах, а затем он охмелел и погрузился в опьянение, и все его члены и суставы расслабли, так что он стал качаться у меня на плечах. И когда я понял, что он опьянел и исчез из мира, я протянул руку к его ногам и отцепил их от моей шеи, а затем я нагнулся к земле и сел и сбросил его на землю..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад мореход сбросил шайтана со своих плеч землю. "И мне не верилось, - говорил Синдбад, - что я освободился от избавился от того положения, в котором я был.
     И я испугался, что старик очнется от хмеля и будет меня обижать, и я взял большой камень, лежавший между деревьями, и, подойдя к старику, ударил его по голове, когда он спал, и кровь его смешалась с мясом, и он был убит (да не будет над ним милость Аллаха!). А потом я стал ходить по острову, и мой ум отдохнул, и я пришел к тому месту на берегу моря, где был раньше. И я прожил на этом острове некоторое время, питаясь его плодами и утоляя жажду из ручьев, и высматривал корабль, который прошел бы мимо. И вот однажды я сидел и думал о том, что со мной случилось и какие произошли со мной дела, и говорил про себя: "Посмотрим, сохранит ли меня Аллах целым и вернусь ли я в мои страны и встречусь ли с родными и друзьями". И вдруг показался корабль посреди ревущего моря, где бились волны, и шел до тех пор, пока не пристал к этому острову.
     И путники сошли с корабля на остров, и я подошел к ним; и, увидев меня, они все поспешно приблизились ко мне и собрались вокруг меня и стали расспрашивать меня, что со мной и почему я прибыл на этот остров; и я рассказал им о моем деле и о том, что со мной случилось, и они удивились этому до крайней степени и сказали: "Тот человек, который сидел у тебя на плечах, называется шейхом моря, и никто из тех, кто попадал под его ноги, не спасся, кроме тебя. Да будет же слава Аллаху за твое спасение!"
     И затем они принесли мне кое-какой еды, и я ел, пока не насытился, и мне дали одежду, которую я надел и прикрыл ею срамоту; а потом они взяли меня с собой на корабль, и мы ехали дни и ночи. И судьба бросила нас к городу с высокими постройками, где все дома выходили на море, - а этот город назывался городом обезьян, и когда наступала ночь, люди, которые жили в этом городе, выходили из ворот, ведших в морю, садились в лодки и на корабли и ночевали в море, боясь, что обезьяны спустятся к ним ночью с гор.
     И я вышел посмотреть на этот город, и корабль ушел, а я не знал этого; и я стал раскаиваться, что вышел в этот город, и вспомнил моих товарищей и все то, что случилось со мной из-за обезьян в первый и во в горой раз.
     И я сидел печальный и плакал; и подошел ко мне человек из жителей этой страны и сказал мне: "О господин, ты как будто чужой в этих землях?" - "Да, - ответил я ему, - я чужестранец и бедняк. Я был на корабле, который пристал к этому берегу, и сошел с него, чтобы посмотреть на город, и, вернувшись, не увидел корабля". - "Поднимайся, - сказал этот человек, - идем с нами и садись в лодку. Если ты будешь сидеть в городе ночью, обезьяны погубят тебя". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал я и в тот же час и минуту поднялся и сел в лодку с людьми, и они оттолкнулись от суши и удалились от берега на милю. И они провели так ночь, и я вместе с ними, а когда наступило утро, они вернулись на лодке " город и вышли, и каждый из них пошел по своему делу, - таков был их неизменный обычай. Ко всякому, кто задерживался ночью в городе, приходили обезьяны и губили его, а днем обезьяны уходили за город. И они питались плодами в садах и спали на горах до вечерней поры и потом возвращались в город, и этот город находился " отдаленнейших странах чернокожих.
     Вот одна из самых удивительных вещей, что случилась со мной в этом городе. Один человек из тех, с кем я провел ночь в лодке, сказал мне: "О господин, ты чужой в этих землях, знаешь ли ты ремесло, которым мог бы заняться?" - "Нет, клянусь Аллахом, о брат мой, у меня нет ремесла, и я не умею ничего делать, - ответил я. - Я только купец, обладатель денег и богатства, и у меня был царственный корабль, нагруженный большими деньгами и товарами, и он разбился в море, и потонуло все, что там было, и я спасся от потопления только по изволению Аллаха. Аллах послал мне кусок доски, на которую я сел, и это было причиной того, что я спасся от потопления". И этот человек встал и принес мне мешок из хлопчатой бумаги и сказал: "Возьми этот мешок и наполни его голышами и выходи с толпой городских жителей, а я сведу тебя с ними и поручу им о тебе заботиться. Делай то же, что они делают, и, может быть, ты заработаешь что-нибудь, что тебе поможет уехать и вернуться в твою страну".
     И потом этот человек взял меня и вывел за город, и я набрал маленьких камешков голышей и наполнил ими мешок; и вдруг я вижу, толпа выходит из города. И этот человек свел меня с ними и поручил меня им и сказал:
     "Он чужестранец, возьмите его с собой и научите его подбирать; может быть, он что-нибудь заработает, чтобы прокормиться, а вам будет награда и воздаяние"; и они сказали: "Слушаем и повинуемся!" - и приветствовали меня и взяли меня с собой, и у каждого из них был мешок, такой же как у меня, полный голышей. И мы шли до тех пор, пока не достигли широкой долины, где было много высоких деревьев, на которые никто не мог влезть, и в этой долине было много обезьян, и, увидав нас, эти обезьяны убежали и забрались на деревья. И люди стали бросать в обезьян камнями, которые были у них в мешках, а обезьяны рвали с деревьев плоды и бросали ими в этих людей.
     И я посмотрел на плоды, которые бросали обезьяны, и вдруг вижу - это индийские орехи. И, увидев, что делают эти люди, я выбрал большое дерево, на котором было много обезьян, и, подойдя к нему, стал бросать в них камнями, а обезьяны начали рвать орехи и бросать в меня ими, и я собирал их, как делали другие люди; и не вышли еще все камни в моем мешке, как я уже набрал много орехов. А окончив свою работу, люди собрали все то, что у них было, и каждый из них понес, сколько мог, а затем мы вернулись в город в течение оставшегося дня, и я пришел к тому человеку, моему другу, который свел меня с людьми, и отдал ему все, что я собрал, и поблагодарил его за милость. "Возьми это, - сказал он мне, - и продай и пользуйся ценой этого". И он дал мне ключ от одного помещения в его доме и сказал: "Сложи в этом месте те орехи, которые у тебя остались, и выходи каждый день с людьми, как ты вышел сегодня, и из тех орехов, которые ты будешь приносить, отбирай дурные и продавай и пользуйся их ценой, а остальные храни в этом месте: может быть, ты наберешь столько, что это поможет тебе уехать". - "Награда тебе от Аллаха великого!" - оказал я ему.
     И я стал делать так, как он мне говорил, и каждый день я наполнял мешок камнями и выходил с людьми и делал так, как они делали, и люди стали обо мне заботиться и указывали мне деревья, на которых было много плодов.
     И я провел так некоторое время, и у меня скопилось много хороших индийских орехов, и я продал множество их и выручил за них много денег и стал покупать все, что я видел и что приходилось мне по сердцу; и время мое было безоблачно, и везде в городе мне была удача и я продолжал жить таким образом.
     И однажды я стоял у берега моря, и вдруг подошел к городу корабль и пристал к берегу, и на корабле были купцы с товарами, и они стали продавать и покупать индийские орехи и другое, и я пошел к моему другу, и осведомил его о прибытии корабля, и сказал ему, что я хочу уехать в мою страну. "Решение принадлежит тебе", - сказал он. И я простился с ним и поблагодарил его за его милость ко мне, а потом я пришел к кораблю и, встретившись с капитаном, нанял у него корабль, сложил в него все бывшие у меня орехи и прочее, и корабль отправился..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот пятьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ночь Синдбад-мореход сошел в городе обезьян на корабль и захватил бывшие у него индийские орехи и прочее и нанял корабль у капитана. "И корабль отправился в этот же день, - говорил он, - и мы ехали от острова к острову и из моря в море, и на всяком острове, где мы приставали, я продавал орехи и выменивал их, и Аллах дал мне взамен больше, чем то, что у меня было и пропало.
     И мы проходили мимо одного острова, где были корица и перец, и люди рассказывали нам, что они видели на каждой грозди перца большой лист, который давал ему тень и защищал его от дождя, когда шел дождь, а когда дождь переставал, лист отгибался от грозди и повисал сбоку. И я взял с собой с этого острова много перца и корицы в обмен на орехи.
     И мы проходили мимо острова аль-Асират (а это тот остров, на котором растет камарское алоэ), и после него мимо другого острова, по которому нужно идти пять дней и там растет китайское алоэ, которое лучше камарского. Жители этого острова хуже по образу жизни и по вере, чем жители острова камарского алоэ: они любят развратничать и пьют вино и не знают азана и свершения молитвы.
     А после этого мы подъехали к жемчужным ловлям, и я дал ныряльщикам несколько индийских орехов и сказал им: "Нырните мне на счастье и на мою долю!" И они нырнули в заводь и вытащили много больших и дорогих жемчужин и сказали мне: "О господин наш, клянемся Аллахом, твоя доля счастливая".
     И я взял все, что они вытащили, на корабль, и мы поплыли, с благословения Аллаха великого, и плыли до тех пор, пока не прибыли в Басру. И я вышел в город и оставался там некоторое время, а потом я отправился оттуда в город Багдад, и вошел в свой квартал, и пришел к себе домой, и приветствовал моих родных и друзей, и они поздравляли меня со спасением. И я сложил в кладовые все товары и вещи, которые были со мной, и одел сирот и вдов и раздавал милостыню и одарял моих родных, друзей и любимых. И Аллах дал мне взамен в четыре раза больше, чем у меня пропало.
     И я забыл обо всем, что со мной случилось, и о перенесенной мной усталости из-за великой прибыли и дохода и вернулся к тому, что делал раньше, дружа и общаясь с людьми. Вот самое удивительное, что случилось со мной в пятом путешествии, а теперь ужинайте".
     Когда же кончили ужинать, Синдбад-мореход приказал выдать Синдбаду-носильщику сто мискалей золота, и тот взял их и ушел, дивясь таким делам. И Синдбад-носильщик провел ночь в своем доме, а когда наступило утро, он поднялся и совершил утреннюю молитву и пошел, и пришел в дом Синдбада-морехода. Войдя к нему, он пожелал ему доброго утра, и Синдбад-мореход велел ему сесть, и носильщик сидел возле него и все время с ним разговаривал, пока не пришли остальные его друзья. И они поговорили и расставили столы и стали есть, пить и наслаждаться и веселиться, и Синдбад-мореход начал им рассказывать о шестом путешествии.
     
     РАССКАЗ О ШЕСТОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о братья, любимые и друзья, - сказал он, - что, вернувшись из пятого путешествия, я забыл обо всем, что испытал, радуясь, веселясь, развлекаясь и наслаждаясь, и жил в крайнем счастье и радости.
     И я продолжал жить таким образом. И вот в один из дней я сидел очень довольный, радостный и веселый, и вдруг прошла мимо меня толпа купцов, на которых были видны следы путешествия. И вспомнил я тогда день возвращения из путешествия и мою радость при встрече с родными, друзьями и любимыми и радость при вступлении в мою страну, и захотелось моей душе попутешествовать и поторговать.
     И я решил отправиться в путешествие и купил себе прекрасных и роскошных товаров, пригодных для моря, и, погрузив свои тюки, выехал из Багдада в город Басру.
     И я увидел большой корабль, на котором были купцы и вельможи с прекрасными товарами, и сложил свои тюки вместе с ихними на этот корабль, и мы благополучно выехали из города Басры..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот шестидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбадмореход приготовил свои тюки и сложил их на корабль в городе Басре и уехал. "И мы путешест^вовали из места в место и из города в город, - говорил Синдбад, - и продавали и покупали и смотрели на чужие страны, и счастье в путешествии благоприятствовало нам, и мы добывали себе средства к жизни.
     И однажды мы ехали, и вдруг капитан корабля стал вопить и кричать, и сбросил с себя тюрбан, и принялся бить себя по лицу, и выщипал себе бороду, и упал в трюм корабля от сильного горя и огорчения. И вокруг него собрались все купцы и путники и спросили его: "О капитан, в чем дело?" И он ответил им: "Знайте, о люди, что наш корабль сбился с пути и мы вышли из моря, в котором были, и вошли в море, где мы не знаем дороги, и если Аллах не пошлет нам чего-нибудь, что нас освободит из этого моря, мы все погибнем. Молитесь же Аллаху великому, чтобы он освободил нас из этих обстоятельств!" Потом капитан поднялся на ноги и влез на мачту и хотел распустить паруса, и ветер усилился и повернул корабль кормой вперед, и руль сломался близ высокой горы.
     И капитан спустился с мачты и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого, и никто не может отразить предопределенное! Клянусь Аллахом, мы впали в великую беду, и не осталось для нас спасения и вызволения!"
     И все путники стали себя оплакивать и прощаться друг с другом, так как их жизнь окончилась и надежды их прекратились. И корабль свернул к этой горе и разбился, и доски его разбросало, и все, что было на корабле, потонуло, а купцы упали в море, и некоторые из них утонули, а другие схватились за гору и вышли на нее. И я был в числе тех, кто вышел на гору, и я увидел, что она находится на большом острове, близ которого много разбитых кораблей, и на острове, у берега моря, много всяких богатств, выброшенных морем с разбившихся кораблей, ехавшие на которых потонули, и было там много вещей и имущества, выброшенного морем на берег острова и ошеломлявшего ум и рассудок.
     И я вышел на этот остров и стал ходить по нему и увидел посреди него ручей с пресной водой, который вытекал из-под ближнего склона горы и исчезал в конце ее, на другой стороне; и все путники вышли на эту гору и на остров и разошлись по нему, и разум их был ошеломлен, и стали они точно одержимые из-за множества вещей, которые они увидали на острове, на берегу моря.
     И я увидел посреди этого ручья множество разных драгоценных камней, металлов, яхонтов и больших царственных жемчужин, и они лежали, как камешки в русле ручья, бежавшего посреди рощи, и все дно ручья сверкало из-за множества металлов и других драгоценностей.
     И увидели мы на этом острове много наилучшего китайского и камарского алоэ, и бил на острове полноводный ключ из особого вида амбры, которая из-за сильного жара солнца текла, как воск, по берегам ручья и разлива^лась по берегу моря.
     И выходили из моря звери и глотали ее и погружались с нею в море; и амбра согревалась у них в брюхе, а потом они извергали ее изо рта в море, и амбра застывала на поверхности воды, и ее цвет и вид изменялись.
     И волны выбрасывали ее на берег моря и путешественники и купцы, которые знали, что такое амбра, собирали ее и продавали. Что же касается чистой, непроглоченной амбры, то она течет по берегам этого ручья и застывает на дне его, а когда восходит солнце, она начинает течь и оставляет после себя по всей долине запах, как от мускуса. Когда же солнце уходит, амбра застывает. И к этому месту, в котором находится сырая амбра, никто не может подойти и не в состоянии туда пробраться, так как горы окружают этот остров, и никто не в состоянии на них взойти.
     И мы ходили по этому острову, глядя на то, что создал на нем Аллах великий из богатств, и не знали мы, что думать о нашем деле и о том, что мы видели, и испытывали мы великий страх.
     Мы собрали на берегу острова немного пищи и стали копить ее и есть каждый день один раз или два, боясь, что пятна у нас кончится и мы пом^рем в тоске от сильного голода и страха. А всякого из нас, кто умирал, мы обмывали и завертывали в одежды или ткани, которые море выбрасывало на берег острова, и из нас умерло множество людей, и осталась в живых только маленькая горсточка. Мы ослабли от боли в животе из-за морской воды, и когда мы прожили так еще немного времени, все мои товарищи и друзья умерли один за другим, и всякого, кто умирал, мы хоронили. И, наконец, я оказался один на этом острове, и пищи осталось со мной немного, после того как ее было много; и я стал плакать о самом себе и воскликнул: "О, если бы я умер раньше моих товарищей и они обмыли бы меня и похоронили! Нет мощи и силы кроме как у Аллаха, высокого, великого!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход похоронил всех своих товарищей и остался на острове один.
     "И я провел так еще недолгое время, - говорил он, - а потом я встал и выкопал себе глубокую яму на берегу острова и подумал про себя: "Когда я ослабну и буду знать, что ко мне пришла смерть, я лягу в эту могилу и умру в ней, и ветер будет наносить на меня песок и закроет меня, и окажусь я погребенным в могиле". И я стал упрекать себя за малый разум и за то, что я вышел из моей страны и моего города и поехал в чужие страны после того, что я перенес в первый, второй, третий, четвертый и пятый раз, и не было путешествия, в котором бы я не испытывал ужасов и бедствий тягостней и тяжелее ужасов, бывших раньше.
     И я не верил, что спасусь и останусь цел, и каялся в том, что путешествовал по морю, и снова это делал; я ведь не нуждался в деньгах и имел их много, и то, что было у меня, я не мог бы извести или истратить даже наполовину во всю оставшуюся мне жизнь, - того, что было у меня, мне бы хватило с излишком.
     И я подумал про себя и сказал: "Клянусь Аллахом, у этой реки должны быть начало и конец, и на ней обязательно должно быть место, через которое можно выйти в населенную страну. Правильное решение будет, если я сделаю себе маленькую лодку такого размера, чтобы я мог сесть в нее, и я пойду и спущу ее на реку и поплыву, и если я найду себе освобождение, то буду свободен и спасусь, по изволению Аллаха великого, а если я не найду себе освобождения, то лучше мне умереть на этой реке, чем здесь".
     И я стал горевать о самом себе; а затем я поднялся на ноги и пошел собирать на острове бревна и сучья китайского и камарского алоэ и связы^вал их на берегу моря веревками с кораблей, которые разбились. Я принес одинаковые доски из корабельных досок, и наложил их на эти бревна, и сделал лодку шириной в ширину реки, или меньше ее ширины, и хорошо и крепко связал их.
     И я захватил с собой благородных металлов, драгоценных камней, богатств и больших жемчужин, лежавших как камешки, и прочего из того, что было на острове, а также взял сырой амбры, чистой и хорошей, сложил все это в лодку и сложил туда все, что я собрал на острове, и еще захватил всю оставшуюся пищу, а затем я спустил эту лодку на реку и положил по обеим сторонам ее две палки вроде весел и сделал так, как сказал кто-то из поэтов:
     Покинь же место, где царит стесненье,
     И плачет пусть дом о том, кто его построил.
     Ведь землю можешь ты найти другую,
     Но не найдешь другой души вовеки.
     Случайностями дней не огорчайся:
     Придет конец ведь всякому несчастью.
     Кто должен умереть в талом-то месте,
     Тот умереть в другой земле не может,
     Не посылай гонца ты с важным делом -
     Сама всегда себе душа советчик.
     И я поехал на этой лодке по реке, раздумывая о том, к чему приведет мое дело, и все ехал, не останавливаясь, к тому месту под горой, в которое втекала река. И я ввел лодку в этот проход и оказался под горой в глубоком мраке, и лодка уносила меня по течению в теснину под горой, где бока лодки стали тереться о берега реки, а я ударялся головой о своды ущелья и не мог возвратиться назад. И я стал упрекать себя за то, что я сам с собою сделал, и подумал: "Если это место станет слишком узким для лодки, она едва ли из него выйдет, а вернуться назад нельзя, и я, несомненно, погибну здесь в тоске".
     И я лег в лодке лицом вниз - так было мне на реке тесно - и продолжал двигаться, не отличая ночи ото дня из-за темноты, окружавшей меня под горой, и страха и опасения погибнуть. И я продолжал ехать по этой реке, которая то расширялась, то сужалась, и мрак сильно утомил меня, и меня взяла дремота от сильного огорчения.
     И я заснул, лежа лицом вниз в лодке, и она продолжала меня везти, пока я спал (не знаю, долго или недолго); а затем я проснулся и увидел вокруг себя свет. И тогда я открыл глаза и увидел обширную местность, и моя лодка была привязана к берегу острова, и вокруг меня стояла толпа индийцев и абиссинцев. И, увидав, что я поднялся, они подошли и заговорили со мной на своем языке, но я не понимал, что они говорят, и думал, что это сновидение и все это во сне, - так велики были моя тоска и огорчение.
     И когда они со мной заговорили, я не понял их речи и ничего не ответил им; тогда ко мне подошел один человек и сказал мне на арабском языке: "Мир вам, о брат наш! Кто ты будешь, откуда ты пришел и какова причина твоего прибытия в это место? Где ты вошел в эти воды и что за страна позади этой горы? Мы знаем, что никто не может пройти оттуда к нам". - "А кто вы будете и что это за земля?" - спросил я. И человек сказал мне: "О брат мой, мы владельцы посевов и рощ и пришли поливать наши рощи и посевы, и увидели, что ты спишь в лодке, и поймали ее и привязали у нас, ожидая, пока ты спокойно проснешься. Расскажи нам, какова причина твоего прибытия в это место".
     "Заклинаю тебя Аллахом, о господин, - сказал я ему, - принеси мне какой-нибудь еды - я голоден, а потом спрашивай меня, о чем хочешь". И он поспешно принес мне еды, и я ел, пока не насытился и отдохнул, и мой страх успокоился, и я стал очень сыт, и дух мой вернулся ко мне.
     И я произнес: "Слава Аллаху во всяком положении!" - и обрадовался тому, что вышел из реки и прибыл к этим людям, и рассказал им обо всем, что со мной случилось, с начала до конца, и о том, что я испытал на этой узкой реке..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход вышел из лодки на берег острова и увидал там множество индийцев и абиссинцев. И он отдохнул от усталости, и люди попросили его рассказать свою историю, а затем эти люди заговорили друг с другом и сказали: "Непременно возьмем его с собой и покажем его нашему царю, - пусть он расскажет обо всем, что с ним случилось".
     "И они взяли меня с собой и повели вместе со мной мою лодку со всеми деньгами, богатствами, драгоценными камнями, благородными металлами и украшениями, которые в ней были, - говорил Синдбад, - и ввели меня к своему царю и рассказали ему о том, что случилось! И царь приветствовал меня и сказал мне: "Добро пожаловать!" - и спросил меня о моем положении и о случившихся со мной делах. И я рассказал ему обо всех делах, которые со мной произошли, и о том, что мне повстречалось, с начала до конца, и царь до крайности удивился этому рассказу и поздравил меня со спасением. И потом я пошел и вынес из лодки много металлов, драгоценных камней, алоэ и сырой амбры и подарил это царю, и тот принял от меня этот подарок и оказал мне великое уважение. Он поселил меня у себя, и я завел дружбу с лучшими людьми, и они возвеличили меня великим возвеличением, и я не покидал царского дворца. И люди, приходившие на этот остров, спрашивали меня о делах моей страны, и я рассказывал им о них и тоже расспрашивал о делах их страны, и они мне рассказывали. И однажды их царь спросил меня о положении моей страны и о правлении халифа в стране, где город Багдад, и я рассказал ему о его справедливости и законах, и царь удивился делам его и сказал: "Клянусь Аллахом, деяния халифа разумны и поведение его угодно Аллаху! Ты внушил мне любовь к нему, и я хочу приготовить для него подарок и послать его с тобой". - "Слушаю и повинуюсь, о владыка наш!
     Я доставлю к нему подарок и расскажу ему, что ты искренне его любишь", - ответил я. И я водворился у этого царя, живя в крайнем величии и уважении и ведя прекрасную жизнь в течение некоторого времени.
     И однажды я сидел в царском дворце и услышал, что некие люди в городе снаряжают корабль и собираются плыть на нем в сторону города Басры.
     "Ничто для меня так не подходит, как путешествие с этими людьми!" - сказал я себе и поспешно, в тот же час и минуту, поцеловал у царя руку и осведомил его о том, что желаю уехать с этими людьми на корабле, который они снарядили, так как я стосковался по моим родным и моей стране.
     "Решение принадлежит тебе, - сказал царь, - а если ты хочешь остаться у нас, пусть будет так; нам досталась из-за тебя радость". - "Клянусь Аллахом, о господин мой, - отвечал я, - ты залил меня твоими милостями и благодеяниями, но я стосковался по родным, стране и семье". И царь, услышав мои слова, призвал купцов, которые снарядили корабль, и поручил им обо мне заботиться. Он сделал мне много подарков и отдал вместо меня плату за корабль и послал со мной большой подарок халифу Харуну ар-Рашиду в городе Багдаде; и затем я простился с царем и со всеми моими друзьями, которых я посещал, и сел на корабль с купцами, и мы поехали.
     И ветер в путешествии был хорош, и мы уповали на Аллаха (слава ему и величие!) и ехали из моря в море и от острова к острову, пока благополучно не прибыли, по изволению Аллаха великого, в город Басру. И я сошел с корабля и оставался на земле Басры в течение дней и ночей, пока не собрался, а потом я погрузил свои тюки и отправился в город Багдад, обитель мира.
     И я вошел к халифу Харуну ар-Рашиду и поднес ему этот подарок и рассказал ему обо всем, что со мной случилось, а потом я сложил все мои богатства и вещи в кладовые и пошел в свой квартал; и пришли ко мне мои родные и друзья, и я роздал всем родным подарки и начал подавать милостыню и дарить.
     А через некоторое время халиф прислал за мной и стал меня спрашивать, что за причина этому подарку и откуда он. И я сказал: "О повелитель правоверных, клянусь Аллахом, я не знаю ни названия того города, откуда этот подарок, ни дороги в него, но когда потонул корабль, на котором я был, я вышел на остров и сделал себе лодку и спустился в ней по реке, протекавшей посреди острова".
     И я рассказал халифу о том, что со мной случилось в это путешествие, и как я вырвался из этой реки и попал в город, и поведал о том, что со мной там было и почему меня прислали с подарком; и халиф удивился этому до крайней степени и приказал летописцам записать мой рассказ и положить его в казну, чтобы извлек из него назидание всякий, кто увидит его.
     А затем он оказал мне великое уважение, и я оставался в городе Багдаде, живя там, как в первые времена, и забыл обо всем, что со мной случилось и что я испытал, с начала и до конца.
     И я жил сладостнейшей жизнью, веселясь и развлекаясь. И вот что было со мной в шестом путешествии, о братья. Если захочет Аллах великий, я расскажу вам завтра о седьмом путешествии; оно диковиннее и удивительнее, чем все предыдущие". И затем Синдбад велел расставлять столы, и все поужинали у него, и он приказал выдать Синдбаду-носильщику сто мискалей золота; и тот взял их и ушел своей дорогой, и все собравшиеся тоже ушли, удивляясь до крайней степени..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход рассказал о шестом путешествии, и все ушли своей дорогой. А Синдбад-носильщик провел ночь в своем жилище и затем совершил утреннюю молитву и пришел в дом Синдбада-морехода, и явились остальные гости; а когда все собрались, Синдбад-мореход начал речь о седьмом путешествии и сказал:
     
     РАССКАЗ О СЕДЬМОМ ПУТЕШЕСТВИИ
     
     Знайте, о люди, что, вернувшись после шестого путешествия я снова стал жить так, как жил в первое время, веселясь, развлекаясь, забавляясь и наслаждаясь, и провел таким образом некоторое время, продолжая радоваться и веселиться непрестанно, ночью и днем: ведь мне досталась большая нажива и великая прибыль.
     И захотелось моей душе посмотреть на чужие страны и поездить по морю и свести дружбу с купцами и послушать рассказы; и я решился на это дело и связал тюки из роскошных товаров для поездки по морю и свез их из города Багдада в город Басру, И я увидел корабль, приготовленный для путешествия, на котором была толпа богатых купцов, и сел с ними на корабль и подружился с ними, и мы отправились, благополучные и здоровые, стремясь путешествовать. И ветер был для нас хорош, пока мы не прибыли в город, называемый город Китай, и испытывали мы крайнюю радость и веселье и беседовали друг с другом о делах путешествия и торговли.
     И когда это было так, вдруг подул с носа корабля порывистый ветер и пошел сильный дождь, так что мы прикрыли вьюки войлоком и парусиной, боясь, что товары погибнут от дождя, и стали взывать к великому Аллаху и умолять его, чтобы он рассеял постигшую нас беду. И капитан корабля поднялся и, затянув пояс, подобрал полы и взобрался на мачту и посмотрел направо и налево, а затем он посмотрел на бывших на корабле купцов и стал бить себя по лицу и выщипал себе бороду: "О капитан, в чем дело?" - спросили мы его; и он ответил: "Просите у Аллаха великого спасения оттого, что нас постигло, и плачьте о себе! Прощайтесь друг с другом и знайте, что ветер одолел нас и забросил в последнее море на свете".
     И затем капитан слез с мачты и, открыв свой сундук, вынул оттуда мешок из хлопчатой бумаги и развязал его, и высыпал оттуда порошок, похожий на пепел, и смочил порошок водой, и, подождав немного, понюхал его, а затем он вынул из сундука маленькую книжку и почитал ее и сказал нам: "Знайте, о путники, что в этой книге удивительные вещи, которые указывают на то, что всякий, кто достигнет этой земли, не спасется, а погибнет. Эта земля называется Климат царей, и в ней находится могила господина нашего Сулеймана, сына Дауда (мир с ними обоими!). И в ней водятся змеи с огромным телом, ужасные видом, и ко всякому кораблю, который достигает этой земли, выходит из моря рыба и глотает его со всем, что на нем есть".
     Услышав от капитана эти слова, мы до крайности удивились его рассказу; и не закончил еще капитан своих речей, как корабль начал подниматься на воде и опускаться, и мы услышали страшный крик, подобный грохочущему грому. И мы испугались и стали как мертвые и убедились, что сейчас же погибнем. И вдруг подплыла к кораблю рыба, подобная высокой горе, и мы испугались ее, и стали плакать о самих себе сильным плачем, и приготовились умереть, и смотрели на рыбу, дивясь ее ужасающему облику. И вдруг подплыла к нам еще рыба, а мы не видали рыбы огромней и больше ее, и мы стали друг с другом прощаться, плача о себе.
     И вдруг подплыла третья рыба, еще больше двух первых, что подплыли к нам раньше, и тут мы перестали понимать и разуметь, и ум наш был ошеломлен сильным страхом. И эти три рыбы стали кружить вокруг корабля, и третья рыба разинула пасть, чтобы проглотить корабль со всем, что на нем было, но вдруг подул большой ветер, и корабль подняло, и он опустился на большую гору и разбился, и все доски его разлетелись, и все вьюки и купцы и путники утонули в море. И я снял все бывшие на мне одежды, так что на мне осталась одна лишь рубаха, и проплыл немного, и догнал доску из корабельных досок и уцепился за нее, а затем я влез на эту доску и сел на нее, и волны и ветры играли со мной на поверхности воды, а я крепко держался за доску, то поднимаемый, то опускаемый волнами, и испытывал сильнейшее мучения, испуг, голод и жажду.
     И я стал упрекать себя за то, что я сделал, и душа моя утомилась после покоя, и я говорил себе: "О Синдбад, о мореход, ты еще не закаялся, и всякий раз ты испытываешь бедствия и утомление, но не отказываешься от путешествия по морю, а если ты отказываешься, то твой отказ бывает лож^ным. Терпи же то, что ты испытываешь, ты заслужил все, что тебе досталось..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбад-мореход стал тонуть в море, он сел верхом на деревянную доску и сказал про себя: "Я заслужил все то, что со мной случается, и это было предопределено мне Аллахом великим, чтобы я отказался от моей жадности. Все то, что я терплю, происходит от жадности, - ведь у меня много денег".
     "И я вернулся к разуму, - говорил Синдбад, - и сказал: "В это путешествие я каюсь Аллаху великому преискренним раскаянием и не буду путешествовать и в жизни не стану упоминать о путешествии языком или в уме". И я не переставал умолять Аллаха великого и плакать, вспоминая, в каком я жил спокойствии, радости, наслаждении, восторге и веселье. И я провел таким образом первый день и второй, и, наконец, я выбрался на большой остров, где было много деревьев и каналов, и стал я есть плоды с этих деревьев и пил воду из каналов, пока не оживился и душа не вернулась ко мне, и решимость моя окрепла, и грудь моя расправилась.
     И затем я пошел по острову и увидел на противоположном конце его большой поток с пресной водой, но течение этого потока было сильное. И я вспомнил о лодке, на которой я ехал раньше, и сказал про себя: "Я непременно сделаю себе такую же лодку, может быть я спасусь от этого дела. Если я спасусь - желаемое достигнуто, и я закаюсь перед Аллахом великим и не буду путешествовать, а если я погибну - мое сердце отдохнет от утомления и труда". И затем я поднялся и стал собирать сучья деревьев - дорогого сандала, подобного которому не найти (а я не знал, что это такое); и, набрав этих сучьев, я раздобыл веток и травы, росшей на острове, и, свив их наподобие веревок, связал ими свою лодку и сказал про себя: "Если я спасусь, это будет от Аллаха!"
     И я сел в лодку и поехал на ней по каналу и доехал до другого конца острова, а затем я отдалился от него и, покинув остров, плыл первый день и второй день и третий день. И я все лежал и ничего не ел за это время, но когда мне хотелось пить, я пил из потока; и стал я подобен одуревшему цыпленку из-за великого утомления, голода и страха. И лодка приплыла со мной к высокой горе, под которую втекала река; и, увидев это" я испугался, что будет так же, как в прошлый раз, на предыдущей реке, и хотел ос^тановить лодку и выйти из нее на гору, но вода одолела меня и повлекла лодку, и лодка пошла под гору, и, увидев это, я убедился, что погибну, и воскликнул: "Нет мощи и силы, как у Аллаха, высокого, великого!" А лодка прошла небольшое расстояние и вышла на просторное место; и вдруг я вижу: передо мной большая река, и вода шумит, издавая гул, подобный гулу грома, и мчась, как ветер. И я схватился за лодку руками, боясь, что выпаду из нее, и волны играли со мной, бросая меня направо и налево посреди этой реки; и лодка спускалась с течением воды по реке, и я не мог ее задержать и не был в состоянии направить ее в сторону суши, и, наконец, лодка остановилась со мной около города, великого видом, с прекрасными постройками, в котором было много народа. И когда люди увидали, как я спускался на лодке посреди реки по течению, они бросили мне в лодку сеть и веревки и вытянули лодку на сушу, и я упал среди них, точно мертвый, от сильного голода, бессонницы и страха.
     И навстречу мне вышел из собравшихся человек, старый годами, великий шейх, и сказал мне: "Добро пожаловать!" - и накинул на меня много прекрасных одежд, которыми я прикрыл срамоту; а затем этот человек взял меня и пошел со мной и свел меня в баню; он принес мне оживляющего питья и прекрасные благовония. А когда мы вышли из бани, он взял меня к себе в дом и ввел меня туда, и обитатели его дома обрадовались мне, и он посадил меня на почетное место и приготовил мне роскошных кушаний, и я ел, пока не насытился, и прославил великого Аллаха за свое спасение.
     А после этого его слуги принесли мне горячей воды, и я вымыл руки, и невольницы принесли шелковые полотенца, и я обсушил руки и вытер рот; и потом шейх в тот же час поднялся и отвел мне отдельное, уединенное помещение в своем доме и велел слугам и невольницам прислуживать мне и исполнять все мои желанья и дела, и слуги стали обо мне заботиться.
     И я прожил таким образом у этого человека, в доме гостеприимства, три дня, и хорошо ел, и хорошо пил, и сдыхал прекрасные запахи, и душа вернулась ко мне, и мой страх утих, и сердце мое успокоилось, и я отдохнул душой. А когда наступил четвертый день, шейх пришел ко мне и сказал: "Ты возвеселил нас, о дитя мое! Слава Аллаху за твое спасение! Хочешь пойти со мной на берег реки и спуститься на рынок? Ты продашь свой товар и получишь деньги, и, может быть, ты купишь на них что-нибудь, чем станешь торговать".
     И я помолчал немного и подумал про себя: "А откуда у меня товар и какова причина этих слов?" А шейх продолжал: "О дитя мое, не печалься и не задумывайся, пойдем на рынок; и если мы увидим, что кто-нибудь дает тебе за твои товары цену, на которую ты согласен, я возьму их для тебя, а если товары не принесут ничего, чем бы ты был доволен, я сложу их у себя в моих кладовых до тех пор, пока не придут дни купли и продажи". И я подумал о своем деле и сказал своему разуму: "Послушайся его, чтобы посмотреть, что это будет за товар"; и затем сказал: "Слушаю и повинуюсь, о дядя мой шейх! То, что ты делаешь, благословенно, и невозможно тебе прекословить ни в чем".
     И затем я пошел с ним на рынок и увидел, что он разобрал лодку, на которой я приехал (а лодка была из сандалового дерева), и послал зазывателя кричать о ней..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход пришел с шейхом на берег реки и увидел, что лодка из сандалового дерева, на которой он приехал, уже развязана, и увидел посредника, который старался продать дерево.
     "И пришли купцы, - рассказывал Синдбад, - и открыли ворота цены, и за лодку набавляли цену, пока она не достигла тысячи динаров, а потом купцы перестали набавлять, и шейх обернулся ко мне и сказал: "Слушай, о дитя мое, такова цена твоего товара в дни, подобные этим. Продашь ли ты его за эту цену, или станешь ждать, и я сложу его у себя в кладовых, пока не придет время увеличения его цены и мы его про дадим?" - "О господин, веление принадлежит тебе, делай же что хочешь", - ответил я; и старец сказал: "О дитя мое, продашь ли ты мне это дерево с надбавкой в сто динаров золотом сверх того, что дали за него купцы?" - "Да, - отвечал я, - я продам тебе этот товар", - и получил за него деньги. И тогда старец приказал своим слугам перенести дерево в свои кладовые, и я вернулся с ним в его дом. И мы сели, и старец отсчитал мне всю плату за дерево и велел принести кошельки и сложил туда деньги и запер их на железный замок, ключ от которого он отдал мне.
     А через несколько дней и ночей старец сказал мне: "О дитя мое, я предложу тебе кое-что и желаю, чтобы ты меня в этом послушал". - "А что это будет за дело?" - спросил я его. И шейх ответил: "Знай, что я стал стар годами и у меня нет ребенка мужского пола, но есть у меня молоденькая дочь, прекрасная видом, обладательница больших денег и красоты, и я хочу выдать ее за тебя замуж, чтобы ты остался с ней в нашей стране; а впоследствии я отдам тебе во владение все, что у меня есть, и все, чем владеют мои руки. Я ведь стал стар, и ты встанешь на мое место". И я промолчал и не сказал ничего, а старец молвил: "Послушайся меня, о дитя мое, в том, что я тебе говорю, я ведь желаю тебе блага. Если ты меня послушаешься, я женю тебя на моей дочери, и ты станешь как бы моим сыном, и все, что в моих руках и принадлежит мне, будет твое, а если ты захочешь торговать и отправиться в твою страну, никто тебе не будет препятствовать, и вот твои деньги у тебя под рукой. Делай же так, как захочешь и изберешь". - "Клянусь Аллахом, о дядя мой шейх, ты стал как бы моим отцом, и я испытал многие ужасы, и не осталось у меня ни мнения, ни знания! - ответил я. - Веление во всем, что ты хочешь, принадлежит тебе". И тогда шейх приказал своим слуга я привести судью и свидетелей, и их привели, и он женил меня на своей дочери, и сделал для нас великолепный пир и большое торжество. И он ввел меня к своей дочери, и я увидел, что она до крайности прелестна и красива и стройна станом, и на ней множество разных украшений, одежд, дорогих металлов, уборов, ожерелий и драгоценных камней, стоимость которых - многие тысячи тысяч золота, и никто не может дать их цену. И когда я вошел к этой девушке, она мне понравилась, и возникла между нами любовь, и я прожил некоторое время в величайшей радости и веселье.
     И отец девушки преставился к милости великого Аллаха, и мы обрядили его и похоронили, и я наложил руку на все, что у него было, и все его слуги стали моим"! слугами, подвластными моей руке, которые мне служили. И купцы назначили меня на его место, а он был их старшиной, и ни один из них ничего не приобретал без его ведома и разрешения, так как он был их шейхом, - и я оказался на его месте. И когда я стал общаться с жителями этого города, я увидел, что их облик меняется каждый месяц, и у них появляются крылья, на которых они взлетают к облакам небесным, и остаются жить в этом городе только дети и женщины; и я сказал про себя: "Когда придет начало месяца, я попрошу кого-нибудь из них, и, может быть, они отнесут меня туда, куда сами отправляются".
     И когда пришло начало месяца, цвет жителей этого города изменился, и облик их стал другим, и я пришел к одному из них и сказал: "Заклинаю тебя Аллахом, унеси меня с собой, и я посмотрю и вернусь вместе с вами". - "Это вещь невозможная", - отвечал он. Но я не переставал уговаривать его, пока он не сделал мне этой милости, и я встретился с этим человеком и схватился за него, и он полетел со мной по воздуху, а я не осведомил об этом никого из моих домашних, слуг или друзей.
     И этот человек летел со мной, а я сидел у него на плечах, пока он не поднялся со мной высоко в воздух, и я услышал славословие ангелов в куполе небосвода и подивился этому и воскликнул: "Хвала Аллаху, да будет слава Аллаху!"
     И не закончил я еще славословия, как с неба сошел огонь и едва не сжег этих людей. И все они спустились и бросили меня на высокую гору, будучи в крайнем гневе на меня, и улетели и оставили меня, и я остался один на этой горе и стал себя упрекать за то, что я сделал, и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Всякий раз как я освобожусь из беды, я попадаю в беду более жестокую".
     И я оставался на этой горе, не зная, куда направиться; и вдруг прошли мимо меня двое юношей, подобные лунам, и в руке каждого из них была золотая трость, на которую они опирались. И я подошел к ним и приветствовал их, и они ответили на мое приветствие, и тогда я сказал им:
     "Заклинаю вас Аллахом, кто вы и каково ваше дело?"
     И они ответили мне: "Мы из рабов Аллаха великого", - и дали мне трость из червонного золота, которая была с ними, и ушли своей дорогой, оставив меня. И я остался стоять на вершине горы, опираясь на посох, и раздумывал о деле этих юношей.
     И вдруг из-под горы выползла змея, державшая в пасти человека, которого она проглотила до пупка, и он кричал: "Кто освободит меня, того освободит Аллах от всякой беды!"
     И я подошел к этой змее и ударил ее золотой тростью по голове, и она выбросила этого человека из пасти..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход ударил змею золотой тростью, которая была у него в руках, и змея выбросила этого человека из пасти.
     "И человек подошел ко мне, - говорил Синдбад, - и сказал: "Раз мое спасение от этой змеи совершилось твоими руками, я больше не расстанусь с тобой, и ты будешь мне товарищем на этой горе". - "Добро пожаловать!" - отвечал я ему; и мы пошли по горе. И вдруг подошли к нам какие-то люди, и я посмотрел на них и увидел того человека, который унес меня на плечах и летал со мной.
     И я подошел к нему и стал перед ним оправдываться и уговаривать его и сказал: "О друг мой, не так поступают друзья с друзьями!" И этот человек ответил мне: "Это ты погубил нас, прославляя Аллаха у меня на спине!" - "Не взыщи с меня, - сказал я, - это не было мне ведомо, но теперь я никогда не буду говорить".
     И этот человек согласился взять меня с собой, но поставил мне условие, что я не буду поминать Аллаха и прославлять его у него на спине. И он понес меня и полетел со мной, как в первый раз, и доставил меня в мое жилище; и моя жена вышла мне навстречу и приветствовала меня и поздравила со спасением и сказала: "Берегись впредь выходить с этими людьми и не води с ними дружбы: они братья шайтанов и не знают, как поминать Аллаха великого". - "А почему жил с ними твой отец?" - спросил я; и она сказала: "Мой отец не принадлежал к ним и не поступал так, как они; и, по-моему, раз мой отец умер, продай все, что у нас есть, и возьми на вырученные деньги товар и затем отправляйся в твою страну, к родным, и я поеду с тобой: мне нет нужды сидеть в этом городе после смерти матери и отца".
     И я стал продавать вещи этого шейха одну за другой, выжидая, пока кто-нибудь выедет из этого города, чтобы мне поехать с ним; и когда это было так, некоторые люди в городе захотели уехать, но не находили для себя корабля.
     И они купили бревен и сделали себе большой корабль, и я нанял его вместе с ними и отдал им плату полностью, а затем я посадил на корабль мою жену и сложил туда все, что у нас было, и мы оставили наши владения и поместья и уехали.
     И мы ехали по морю, от острова к острову, переезжая из моря в море, и ветер был хорош во все время путешествия, пока мы благополучно не прибыли в город Басру. Но я не остался там, а нанял другой корабль и перенес туда все, что со мной было, и отправился в город Багдад, и пошел в свой квартал, и пришел к себе домой, и встретил моих родных, друзей и любимых. Я сложил в кладовые все бывшие со мной товары; и мои родные высчи^тали, сколько времени я был в отлучке в седьмое путешествие, и оказалось, что прошло двадцать семь лет, так что они перестали надеяться на мое возвращение. А когда я вернулся и рассказал им обо всех моих делах и о том, что со мной случилось, все очень удивились этому и поздравили меня со спасением, и я закаялся перед Аллахом великим путешествовать по суше и по морю после этого седьмого путешествия, которое положило конец путешествиям, и оно пресекло мою страсть. И я возблагодарил Аллаха (слава ему и величие!) и прославил его и восхвалил за то, что он возвратил меня к родным в мою страну и на родину. Посмотри же, о Синдбад, о сухопутный, что со мной случилось, и что мне выпало, и каковы были мои дела!"
     И сказал Синдбад сухопутный Синдбаду-мореходу: "Заклинаю тебя Аллахом, не взыщи с меня за то, что я сделал по отношению к тебе!" И они жили в дружбе и любви и великом веселье, радости и наслаждении, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, которая разрушает дворцы и наделяет могилы, то есть - смерть... Да будет же слава живому, который не умирает!
     Дошло до меня также, что был в древние времена и минувшие века и годы в Дамаске Сирийском царь из халифов, по имени Абд-альМелик ибн Мервая [491]. И сидел он однажды, и были у него вельможи его царства из числа царей и султанов, и начали они рассуждать о преданиях прежде бывших наро^дов и вспомнили рассказы о господине нашем Сулеймане, сыне Дауда (мир над ними обоими) и о том, какую даровал ему Аллах великую силу и власть над людьми и джиннами и птицами и зверями и другими тварями, и сказали они: "Мы слышали от тех, кто был прежде нас, что Аллах
     (слава ему и величие!) никому не даровал того, что даровал он господину нашему Сулейману, и что достиг Сулейман того, чего не достиг никто: он даже заточал джиннов, маридов и шайтанов в кувшины из меди, которые заливал о к свинцом и припечатывал своей печатью..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     Пятьсот шестьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф Абд-аль-Мелик ибн Мервая беседовал со своими помощниками и вельможами своего царства, и вспоминали они господина нашего Сулеймана и власть, дарованную ему Аллахом, и сказал кто-то, что он достиг того, чего не достигал до него никто: он даже заточал маридов и шайтанов в медные кувшины и заливал их свинцом и припечатывал своей печатью.
     И рассказывал Талиб ибн Сахль, что некий человек ехал на корабле вместе с толпой людей, и спустились они в страны Индии и ехали не переставая, пока не поднялся против них ветер. И направил их этот ветер к одной земле из земель Аллаха великого, а было это в темноте ночи. И когда заблистал день, вышли к ним из пещер в этой земле люди черного цвета с обнаженным телом, подобные зверям и не разумевшие речи. И был у них царь их же породы, и никто из них не знал по-арабски, кроме их царя. И когда увидели они корабль и тех, кто был на нем, царь вышел к ним в толпе своих приближенных и приветствовал их и сказал им: "Добро пожаловать!" - и спросил их, какой они веры, и путники рассказали ему о себе, и царь молвил: "С вами не будет дурного!" А когда они спросили их об их вере, каждый из них исповедовал одну из религий, которые были раньше появления ислама и прежде посольства Мухаммеда (да благословит его Аллах и да приветствует!), и ехавшие на корабле сказали: "Мы не знаем, что ты говоришь, и не ведаем ничего о пере".
     И сказал им тогда царь: "Не проникал к нам никто из сыновей Адама прежде вас", - и затем он угостил их мясом птиц и животных и рыбой, а у них не было другой еды, кроме этой. И потом люди, бывшие на корабле, пошли гулять по этому городу, и увидели они, что один рыбак опустил сеть в море, чтобы ловить рыбу, и вытянул ее, и вдруг в ней оказался кувшин из земли, залитый свинцом и запечатанный печатью Сулеймана, сына Дауда (мир с ними обоими!). И рыбак вынул кувшин и разбил его, и стал выходить оттуда синий дым, который достиг облаков небесных, и послышался ужасающий голос, говоривший: "Прощение, прощение, о пророк Аллах!" И превратился этот дым в существо ужасного вида и устрашающего облика, голова которого доходила до вершины горы, а затем оно скрылось с глаз. Что же касается до ехавших на корабле, то у них едва не оторвалось сердце, а чернокожие - те и не задумались об этом. И вернулся один человек к царю и спросил его об этом, и молвил царь: "Знай, что это один из джиннов, которых Сулейман ибн Дауд, когда гневался на них, заточал в такие кувшины и заливал их свинцом и бросал в море, и когда рыбак закидывает сеть, он большею частью вытаскивает такие кувшины, и если их разбить, из них выходит джин. И является ему мысль, что Сулейман жив, и кается он и говорит: "Прощение, о пророк Аллаха!"
     И подивился повелитель правоверных Абд-аль-Мелик ибн Мерван подобным речам и воскликнул: "Хвала Аллаху! Дарована Сулейману власть великая!"
     А был среди тех, кто присутствовал на этом собрании, ан-Набига аз-Зубьяни [492], и сказал он: "Правду говорил Талиб в том, что он рассказал, и указывают на это слова Первого мудреца:
     А вот Сулейман, когда сказал его бог ему:
     "Восстань и халифом будь и правь ты с усердием!
     И тех, кто покорен, ты почти за покорность их,
     А тех, кто отверг тебя, навеки ты заточи".
     И он сажал их в медные кувшины и бросал в море". И нашел повелитель правоверных эти речи прекрасными и воскликнул: "Клянусь Аллахом, поистине, хочу я увидеть какой-нибудь из этих кувшинов!" И сказал ему тогда Талиб ибн Сахль: "О повелитель правоверных, ты можешь это сделать, оста^ваясь в твоей стране. Пошли к брату твоему Абд-аль-Азизу ибн Мервану приказ, чтобы он доставил их тебе из страны запада. Пусть напишет Мусе, чтобы отправился он в страны запада, к той горе, о которой мы упоминали, и принес тебе кувшины, которые ты требуешь. Отдаленнейший конец его страны примыкает к этой горе".
     И одобрил повелитель правоверных его мнение и сказал: "О Талиб, ты был прав в том, что говорил, и хочу я, чтобы ты был моим послом к Мусе ибн Насру с этим делом. Тебе будет белое знамя и какие хочешь богатства и почет и прочее, и я тебе преемник для твоей семьи". - "С любовью и удовольствием, о повелитель правоверных", - ответил Талиб. И халиф молвил: "Ступай, с благословения Аллаха великого и с помощью его!"
     И затем приказал он, чтобы написали письмо его брату Абд-аль-Азизу, наместнику в Египте, и другое письмо к Мусе, наместнику его в странах запада, с приказанием, чтобы отправился Муса лично искать Сулеймановы кувшины и оставил своего сына правителем в стране и чтобы взял он с собой проводников и расходовал деньги и набрал побольше людей, и пусть не допускает он в этом промедления и не отговаривается доводами. И халиф запечатал оба письма и отдал их Талибу ибн Сахлю и велел ему торопиться. И он поставил знамена над его головой и дал ему денет и людей, конных и пеших, чтобы были они ему помощниками в его пути, и приказал назначить на содержание его дома все, что нужно.
     И выступил Талиб, направляясь в Египет..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Халиб ибн Сахль и его товарищи выступили из Сирии, пересекая страны, и вошли в Египет. И встретил Талиба эмир Египта и поселил его у себя и оказывал ему величайшее уважение, пока он пребывал у него, а затем он послал с ним проводника в Верхний Египет, и прибыли они к эмиру Мусе ибн Насру. И, узнав об Этом, эмир вышел к нему и встретил его и обрадовался ему, и Талиб подал ему письмо, и Муса взял его и прочел и понял его смысл и положил письмо себе на голову и сказал: "Слушаю и повинуюсь повелителю правоверных".
     И затем мнение их сошлось на том, чтобы призвать вельмож его царства, и когда они явились, Муса стал их расспрашивать о том, что он увидел в письме. И вельможи сказали: "О эмир, если ты хочешь, чтобы кто-нибудь провел тебя на дорогу к этому месту, то призови шейха Абд-ас-Самада ибн Абд-аль-Каддуса ас-Самуди; это - человек знающий, и он много путешествовал и осведомлен о пустынях, степях и морях и их обитателях и диковинах и о землях и о странах. Призови его к себе, он проведет тебя к тому, что ты хочешь".
     И эмир приказал позвать Абд-ас-Самада, и тот предстал пред ним, и оказалось, что это - глубокий старец, одряхлевший от смены годов и лет. И эмир Муса приветствовал его и оказал ему: "О шейх Абд-ас-Самад, владыка наш повелитель правоверных Абд-аль-Мелик ибн Мервая поюелел нам то-то и то-то, а я мало осведомлен об этой земле. Мне говорили, что ты знаешь эти страны и дороги.
     Есть ли у тебя желание исполнить приказ повелителя правоверных?" И старец молвил: "Знай, о эмир, что это дорога крутая, далекая для отлучки, где мало проторенных путей". И спросил эмир: "Каково туда расстояние?" - "Расстояние в два года и несколько месяцев туда и столько же назад, - ответил старец, - и на этой дороге бедствия, ужасы, диковины и чудеса. А ты - человек, сражающийся с неверными, и страны наши близки от врага; может быть, христиане выступят в твое отсутствие, и следует тебе оставить в царстве кого-нибудь, кто будет им управлять". И Муса ответил: "Хорошо!" И он оставил своего сына Харуна вместо себя в своем царстве, и привел к присяге воинов ему и велел им не прекословить, а, напротив, слушаться сына своего во всем, что он им прикажет.
     И воины выслушали его слова и послушались его, а был его сын Харун человеком великой ярости, доблестным вождем и неустрашимым храбрецом.
     И шейх Абд-ас-Самад объяснил эмиру, что до того места, где находится то, что нужно повелителю правоверных, четыре месяца пути, и расположено оно на берегу моря, и там везде есть водопои, которые примыкают друг к другу, и есть там трава и ручьи. "Аллах облегчит нам это по благости своей, о наместник повелителя правоверных", - сказал он. И эмир Муса спросил его: "Известно ли тебе, что кто-нибудь из царей вступил на эту землю раньше нас?" - "Да, о повелитель правоверных, - отвечал шейх, - эта земля принадлежала царю Искандарии, Дарану-румийцу".
     И затем они отправились, и шли до тех пор, пока не достигли одного дворца, и шейх оказал: "Пойдем к этому дворцу, в котором назидание для всех, кто поучается". И эмир Муса подошел ко дворцу вместе с шейхом Абд-асСамадом и особо приближенными своими спутниками, и они достигли ворот дворца и увидели, что ворота открыты. А у ворот были высокие колонны и ступени, две из которых были особенно широкие, и были они из разноцветного мрамора, подобного которому не видано, а потолки и стены были разрисованы золотом, серебром и драгоценным сплавом. И на воротах была доска, на которой было что-то написано по-гречески, и шейх Абд-ас-Самад спросил: "Прочитать ли мне это, о эмир?" - "Подойди и прочитай, да благословит тебя Аллах! Нам досталось добро в Этом путешествии только по твоей благости!" - ответил эмир Муса. И шейх прочитал надпись, и вдруг это оказались такие стихи:
     "...И люди те - что после деяний их
     Оплаканы и власть свою бросили.
     А вот дворец - последнюю даст он весть
     О тех царях, что все в земле собраны.
     Сгубила их, их разлучив, злая смерть,
     Во прахе все погибло, что собрано.
     И кажется, что кладь они скинули
     Для отдыха, но быстро вновь двинулись".
     И заплакал эмир Муса, так что его покрыло беспамятством, и воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха, живого, сущего без прекращения!" - а затем он вошел во дворец и растерялся, увидя, как он прекрасен и хорошо выстроен. И он взглянул на бывшие там изображения и картины и вдруг увидел на других дверях написанные стихи. "Подойди, о шейх, и прочитай их", - сказал эмир Муса, и шейх подошел и прочитал, и стихи были такие:
     "Как много их обитало под сводам
     В былые века и годы, и все ушло!
     Взгляни же ты, что с другими содеяли
     Превратности, когда беды сразили их.
     Делили все, что собрали себе они,
     Но, радости все покинув, ушли они.
     Как были они одеты и ели как!
     А ныне их поедает в могиле червь".
     И заплакал эмир Муса горьким плачем, и пожелтел мир перед глазами его, и он воскликнул: "Поистине, мы созданы ради великого дела!" И они осмотрели дворец и увидели, что он свободен от обитателей и лишен людей я жителей, и дворы его были пустынны, и помещения его безлюдны, а посреди него стояла высокая постройка с куполом, уходящим ввысь, вокруг которой было четыреста могил. И подошел эмир Муса к этим могилам и увидел среди них могилу, построенную из мрамора, на котором были вырезаны такие стихи:
     "Как часто я медлил, как часто метался,
     Как много я разных людей перевидал!
     Как много я съел и как много я выпил,
     Как много я слышал певиц в моей жизни!
     Как много запретов, как много приказов
     Я дал, и как много дворцов неприступных
     Подверг я осаде, потом обыскал,
     И много певиц я оттуда похитил.
     По только, глупец, я предел перешел,
     Пытаясь добиться того, что не вечно.
     Сочтись же, о муж, ты с душою своей
     Пред тем, как испить тебе гибели чашу!
     Ведь скоро засыплют могильной землей
     Тебя, и навеки лишишься ты жизни".
     И заплакал эмир Муса и те, что были с ним, а затем он подошел к постройке, и оказалось, что у нее восемь дверей из сандалового дерева с золотыми гвоздями, и они усыпаны серебряными звездами и украшены благородными металлами и разными драгоценными камнями, и на первых дверях написаны такие стихи:
     "Вое то, что оставил я, не щедростью отдано,
     Но рок и судьбы закон людьми управляет.
     Ведь долго я радость знал и долго блаженствовал,
     Храня заповедное, как лев кровожадный.
     Покоя не ведал я и зернышка не давал
     Из жадности, хоть бы был в огонь я повергнут,
     Пока не сразил меня предопределенный рок -
     Его ниспослал мне бог, творец и создатель.
     И если уж суждена кончина мне скорая,
     Не в силах я отразить ее изобильем.
     Нет пользы от воинов, которых я набирал,
     Ни друг, ни соседи мне тогда не помогут.
     Всю жизнь утомлен я был, путем своим шествуя,
     Под сенью погибели, и в легком и в трудном.
     К другому перед зарей вернется она опять,
     Носильщик когда придет к тебе и могильщик.
     В деть смотра увидишь ты Аллаха наедине,
     Под ношей твоих грехов, злодейств и проступков,
     Так пусть не обманет жизнь тебя с ее роскошью -
     Смотря, что вершит она с семьей и соседом".
     И когда услышал эмир Муса эти стихи, он заплакал горьким плачем, так что его покрыло беспамятством, а очнувшись, он вошел под купол и увидел там длинную могилу, ужасающую на вид, а на ней доску из китайского железа. И шейх Абд-ас-Самад подошел к этой доске и стал читать, и вдруг видит, на ней написано: "Во имя Аллаха, вечного, бесконечного, не имеющего конца! Во имя Аллаха, который не рождает и не рожден, и не равен ему никто! Во имя Аллаха, обладателя величия и власти!
     Во имя живого, который не умирает!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот шестьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх Абд-ас-Самад прочел то, о чем мы упомянули, и увидел, что после этого на доске написано: "А после славословия: о достигший этих мест, поучайся, видя превратности времени и удары случайностей, и не дай себя обмануть жизни с ее роскошью, ложью, кле^ветой, обманом и украшениями; она льстива, коварна, и обманчива, и все, что есть в ней, взято взаймы. Она отбирает занятое у занимающего, и подобна она пучкам видений спящего и грезам грезящего, и точно марево она в равнине, которое сочтет жаждущий за воду. Украшает ее шайтан для человека до смерти его. Вот каковы свойства земной жизни; не доверяй же ей и не питай к ней склонности: она обманывает того, кто на нее опирается и в делах своих на нее полагается. Не попадайся в силки ее и по цепляйся за подол ее. Я обладал четырьмя тысячами рыжих коней и дворцом и женился на тысяче девушек из дочерей царских, полногрудых дев, подобных луне, и осталась мне тысяча сыновей, подобных хмурым львам, и прожил я жизни тысячу лет, нежась умом и сердцем, и собрал деньги, добыть которые бессильны цари земные, и думал я, что счастье продлится без конца, но не успел я очнуться, как низошла к нам Разлучительница наслаждений и Разрушительница собраний, опустошающая жилище и разрушающая населенные дома, уничто^жающая больших и малых, детей, сыновей и матерей. И жили мы в этом дворце спокойно, пока не постиг нас приговор господа миров, господа небес и господа земель, и поразил нас вопль явной истины, и стало умирать из нас каждый день двое, пока не погибло нас великое множество. И когда увидел я, что смерть вошла в дома наши и поселилась у нас и утопила нас в море гибели, я призвал писца и велел ему написать эти стихи и назидания и увещания и вывел их, с циркулем, на этих воротах, досках и могилах. А было у меня войско в тысячу тысяч поводьев и крепких людей с копьями и кольчугами, железными мечами и сильными руками, и приказал я им надеть ниспадающие кольчуги, и повязать режущие мечи, и прикрепить ужасающие копья, и сесть на горячих коней, и когда поразил нас приговор господа миров, господа земель и небес, я сказал им: "О люди, воины и солдаты, можете ли вы отразить то, что снизошло ко мне от царя покоряющего?" И не было у воинов и солдат для этого силы, и сказали они: "Как будем мы сражаться с тем, кого не заграждает заграждающий, с обладателем ворот, у которых нет привратника?" И молвил я: "Принесите мне деньги!" (а было их тысяча колодцев, в каждом колодце по тысяче кинтаров червонного золота, и были там разные жемчуга и драгоценности и столько же белого серебра и сокровищ, собрать которые бессильны цари земли). И сделали это, и когда деньги принесли ко мне, я спросил: "Можете ли вы спасти меня всеми этими деньгами и купить мне на них один день, который я проживу?" И не могли они этого и подчинились судьбе и предопределению, и я был терпелив, ради Аллаха, к приговору и испытанию, пока не взял Аллах моей души и не поселил меня в гробнице. А если ты опросишь о моем имени, то я - Куш, сын Шеддада, сына Ада-старшего".
     И на этой дороге были написаны еще такие стихи:
     "Коль вспомните меня через много лет вы,
     Превратности когда друг друга сменят,
     То я - Шеддада сын, людей владыка,
     И всей земли со всякою страною.
     Послушны мне врагов отряды мощные,
     И Шам, и Миср, вплоть до земли Аднана [493]
     Я был велик, царей их унижал я,
     И жители земли меня боялись.
     Племена я видел и войск отряды в руках моих,
     И страх внушал я городам и людям.
     И, садясь верхом, я видеть мог, что солдат моих
     На спинах конских тысяча есть тысяч.
     Я владел деньгами, числа которых счесть нельзя,
     Копил я их на случай перемены,
     И мне думалось, будто выкуплю всем богатством я
     Мой дух и жизни срок назначу новый.
     Все отверг господь, и свою лишь волю исполнил он,
     И теперь один я, лишен друзей и братьев,
     И пришла ко мне смерть разлучница и снесла меня
     Из дома славы в лоно униженья.
     Я увидел все, что свершил я раньше, и вот теперь
     Я - залог за это и сам всему виновник.
     Береги себя, когда будешь ты на краю могил,
     Пути превратностей остерегайся".
     И заплакал эмир Муса, и его покрыло беспамятством, когда увидел он, как погибали эти люди. И ходили потом они по дворцу и рассматривали ею залы и места прогулок, и вдруг увидели они столик на четырех ножках из мрамора, на котором было написано: "Ели за этим столом тысяча царей од^ноглазых и тысяча царей с здоровыми глазами, и все они покинули сей мир и поселились в могилах и гробницах". И записал эмир Муса все это и вышел, не взяв с собой из дворца ничего, кроме этого столика.
     И воины двинулись, а шейх Абд-ас-Самад шел впереди их и указывал ям дорогу, и прошел весь этот день, и второй, и третий и вдруг оказались они у высокого холма. И посмотрели они на него и увидели на нем всадника из меди, и на конце его копья было широкое сверкающее острие, которое едва не похищало взора, и было на нем написано: "О тот, кто прибыл ко мне, если ты не знаешь дороги, ведущей к медному городу, потри руку этого всадника: он повернется и остановится. В какую сторону он обратится, в ту и иди, и пусть не будет на тебе страха и стеснения. Эта дорога приведет тебя к медному городу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот семидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда эмир Муса потер руку дудника, он повернулся, точно похищающая молния, и обратился не в ту сторону, в которую они шли. И они повернули в эту сторону и пошли, и оказалось, что там настоящая дорога. И они пошли по ней и шли весь день и всю ночь, и пришли далекие страны. И однажды они шли и вдруг увидели столб из черного камня и в нем существо, которое погрузилось в землю до подмышек, и было у него два больших крыла и четыре руки два из них - как руки людей, а две - как лапы льва, с когтями. И на голове у него были волосы, как конский хвост, и было у него два глаза, подобные углям, и третий глаз, на лбу, как глаз барса, и в даем сверкали огненные искры, и было это существо черное и длинное, и оно кричало: "Слава господу моему, который судил мае это великое испытание и болезненную пытку до дня воскресения!"
     И когда люди увидали его, их разум улетел, и они оторопели при виде облика этого существа и повернулись, обратившись в бегство, и тогда эмир Муса оказал шейху Абд-ас-Самаду: "Что это такое?" - "Я не знаю, что это", - ответил шейх. И эмир сказал ему: "Подойди к нему ближе и рассле^дуй, в чем с ним дело. Может быть, он объяснит, что с ним, и, быть может, ты узнаешь, какова его повесть". - "Да направит Аллах эмира! Мы боимся его", - отвечал шейх. И эмир сказал: "Не бойтесь его; то, что с ним случилось, удерживает его от вас и от других".
     И шейх Абд-ас-Самад подошел к существу и сказал ему: "О человек, как твое имя, в чем с тобой дело и кто положил тебя в это место в таком виде?" - "Что до меня, - отвечало существо, - то я - ифрит из джиннов, и имя мое - Дахиш сын аль-Амаша. Меня удерживает здесь господнее величие; и я заточен всемогуществом и буду подвергнут пытке до тех пор, пока хочет этого Аллах, великий и славный!" - "О шейх Абд-ас-Самад, спроси его, по какой причине он заточен в этом столбе", - сказал эмир Муса. И шейх спросил ифрита об этом.
     И тот оказал: "Моя повесть удивительна. У одного из детей Иблиса был идол из красного сердолика, и я был поставлен сторожить его. А ему поклонялся царь из царей моря, высокий саном и великий значением, который вел за собой солдат из джиннов тысячу тысяч, и они бились перед ним мечами и отвечали на его зов при бедствиях. А джинны, которые повиновались ему, были под моей властью и подчинялись мне, следуя моему слову, когда я им приказывал, и все они не были послушны Сулейману, сыну Дауда (мир с ними обоими!). А я входил внутрь идола и приказывал и запрещал им. А дочь того царя любила этого идола, часто падала перед ним ниц и предава^лась поклонению ему, и была она прекраснейшей из людей своего времени, обладательницей красоты, прелести, блеска и совершенства. И я описал ее Сулейману (мир с ним!), и он послал к ее отцу, говоря ему: "Выдай за меня твою дочь, сломай твоего идола из сердолика и засвидетельствуй, что нет бога, кроме Аллаха, и Сулейман - пророк Аллаха. Если ты это сделаешь, тебе будет то, что будет нам, и против тебя будет то, что против нас, а если ты откажешься, я приду к тебе с войсками, против которых у тебя не будет силы. Готовь же на вопрос ответ и надень облачение для смерти. Я пряду к тебе с войсками, которые наполнят пустыню и сделают тебя подобным вчерашнему дню, который миновал".
     И когда пришел к царю посланец Сулеймана (мир с ним!), царь стал нагл и высокомерен и превознесся в душе своей и возгордился и спросил своих везирей: "Что скажете вы о деле Сулеймана, сына Дауда? Он прислал ко мне, требуя мою дочь, и хочет, чтобы я сломал моего сердоликового идола и принял бы его веру". - "О вели"кий царь, - отвечали везири, - может ли Сулейман сделать с тобой это, когда ты посреди этого великого моря? Если он придет к тебе, он не сможет тебя одолеть: отряды из джиннов будут за тебя сражаться, и ты призовешь на помощь твоего идола, которому ты поклоняешься; он поможет тебе против Сулеймана и окажет тебе поддержку, и правильно будет, если ты посоветуешься об этом с твоим господом (а они подразумевали идола из красного сердолика) и выслушаешь, каков будет его ответ. Если он посоветует тебе сражаться с Сулейманом, сражайся с ним, а если нет, так нет".
     И тогда царь пошел в тот же час и минуту и вошел к своему идолу, принеся сначала жертву и зарезав животных, и пал перед идолом ниц и стал плакать, говоря:
     "О господи, я силу твою знаю,
     А Сулейман разбить тебя желает,
     О господи, ищу твоей поддержки!
     Приказывай - приказу я послушен!"
     И говорил ифрит, половина которого была в столбе, шейху Абд-ас-Самаду, а окружавшие его слушали: "И я вошел во внутренность идола, по своей глупости и малому разуму, не задумываясь о деле Сулеймана, и стал говорить такие стихи:
     "Что до меня, мне Сулейман не страшен,
     Ведь обо всех делах осведомлен я.
     Коль хочет он войны, то выхожу я,
     И дух его намерен я похитить".
     И когда услышал царь мой ответ, его сердце ободрилось, и он решил воевать с Сулейманом, пророком Аллаха (мир ему!), и с ним сражаться, и когда пришел посланец Сулеймана, царь побил его болезненным боем и отвечал ему отвратительным ответом и послал Сулейману угрозы, говоря ему через посланца: "Твоя душа внушила тебе мечтания! Станешь ли ты угрожать мне ложными словами? Или ты придешь ко мне, или я приду к тебе". И посланец вернулся к Сулейману и осведомил его обо всем, что с ним было и досталось ему.
     И когда услышал это пророк Аллаха Сулейман, его охватил сильный гнев, и поднялась в нем решимость, и собрал он свои войска из джиннов, людей, зверей, птиц и пресмыкающихся и велел везирю своему ад-Димиринту, ларю джиннов, собрать джиннов-маридов из всех мест, и тот собрал ему шестьсот тысяч шайтанов. И велел Сулейман Асафу, сыну Барахии, собрать свои войска из людей, и было количество их тысяча или больше. И приготовил он доспехи и оружие и сел во главе своих войск из джиннов и людей на ковер, и птицы летели над его головой, и звери бежали под ковром, пока не спустился он во владениях царя и не окружил его острова, наполнив землю войсками..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифрит говорил: "Когда расположился пророк Аллаха Сулейман (мир с ним!) со своими войсками вокруг острова, он послал к нашему царю, говоря ему:
     "Вот я пришел, отрази же от себя то, что тебя постигло, или войди ко мне в подчинение, признай, что я - божий посланник, разбей своего идола, молись единому, которому поклоняются, выдай за меня твою дочь законным образом и скажи ты сам и те, кто с тобою: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Сулейман - пророк Аллаха". Если ты это окажешь, будет тебе пощада и благополучие, а если откажешься, не защитит тебя от меня то, что ты укрепился на этом острове, ибо Аллах (да будет он благословен и возвеличен!) повелел ветру повиноваться мне и приказал ему принести меня к тебе на ковре, и сделаю я тебя назиданием и примером для других".
     И пришел к нашему царю посланец и сообщил ему слова пророка Аллаха Сулеймана (мир с ним!), и ответил ему царь: "Нет пути к тому, что он от меня требует! Уведоми его, что я выхожу к нему". И вернулся посланец к Сулейману и передал ему такой ответ. А потом царь послал к жителям своей земли и собрал из джиннов, бывших под его властью, тысячу тысяч и присо^единил к ним других - маридов и шайтанов, которые на морских островах и на вершинах гор; и снарядил свои войска и открыл хранилища оружия и роздал его им. Что же касается пророка Аллаха Сулеймана (мир с ним!), то он расставил свои войска и приказал зверям разделиться на две части и стать справа от людей и слева от них и велел птицам быть на островах, приказав им при нападении выкалывать глаза людей клювами и бить их по лицам крыльями, а зверям он велел рвать коней, и все ему отвечали: "Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о пророк Аллаха!"
     И потом Сулейман, пророк Аллаха, поставил для себя ложе из мрамора, украшенное драгоценными камнями и выложенное полосками из червонного золота, и поставил своего везиря Асафа, сына Барахии, на правой стороне, а везиря своего ад-Димврията - на левой стороне и царей людей - от себя оправа, а царей джиннов - от себя слева, а зверей, ехидн и змей - впереди себя, и они напали на нас единым нападением, и мы бились с Сулейманом на широком поле в течение двух дней, и пала на нас беда в день третий, и исполнился над нами приговор Аллаха великого.
     А первый, кто напал на Сулеймана, был я, во главе моих войск. И я оказал моим соратникам: "Стойте на своих местах, а я выйду к ним и потребую боя с ад-Димириятом". И вдруг он выступил ко мне, подобный большой горе, и огни его полыхали, и дым его поднимался вверх. И он подошел и бросил в меня огненную стрелу, и стрела его одолела мой огонь, и закричал он на меня великим кратком, и представилось мне, что небо на меня упало, и задрожали от его голоса горы. А затем он приказал своим людям, и те бросились на нас, как один человек, и мы бросились на них, и стали мы кричать друг на друга, и поднялись огни, и взвился вверх дым, и сердца едва не разрывались, и стала битва на ноги, и птицы начали сражаться в воздухе, и звери сражались на земле, а я бился с ад-Димяриятом, пока он не обессилил меня и я не обессилил его.
     А после этого я ослаб, и мои люди и воины оставили меня, и побежали мои дружины, и закричал пророк Аллаха Сулейман: "Возьмите этого великого притеснителя, злосчастного и гнусного!" - и понеслись люди на людей, и джинны на джиннов, и пало на нашего царя поражение, и стали мы добычей для Сулеймана. И войска его напали на наших воинов, окруженные зверями справа и слева, и птицы летали над нашими головами, вырывая людям глаза то когтями, то клювами, или ударяли их по лицу крыльями, а зверя рвали коней и терзали людей, пока большинство из них не оказалось на земле, и были они подобны стволам пальм. А что до меня, то я полетел перед ад-Димириятом, и он преследовал меня на расстоянии трех месяцев пути, пока не догнал, и я пал, как вы видите..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что джинн, который был в колбе, рассказывал свою историю с начала и до тех пор, пока его не заточили в столбе. И его спросили: "Где дорога, ведущая в медный город?" И он показал дорогу в город, и оказалось, что между ними и городом двадцать пять ворот, но ни одни из них не видны, и от них нельзя найти следа, и по виду они подобны куску горы или железа, вылитого в форму. И люди спешились, и сошли с коня эмир Муса и шейх Абд-Самад, и стали они стараться найти в городе ворота или обнаружить туда путь, но не достигли этого.
     И тогда эмир Муса сказал: "О Талиб, какова хитрость, чтобы войти в этот город? Мы непременно должны узнать, где ворота, чтобы войти в них". - "Да направит Аллах эмира! - воскликнул Талиб. - Пусть эмир отдохнет дня два или три, и если захочет Аллах великий, мы придумаем хитрость, чтобы проникнуть в этот город и войти туда". И тогда эмир Муса велел кому-то из своих слуг сесть на верблюдов и объехать вокруг города: может быть, он найдет след ворот или местоположение дворца в том месте, где они остановились, и один из слуг эмира сел и ехал вокруг города два дня с ночами, ускоряя ход и не отдыхая, а когда наступил третий день, он приблизился к своим товарищам, оторопев от того, что увидел, какие стены длинные и высокие, и сказал: "О эмир, самое легкое место - то место, в котором вы находитесь".
     И эмир Муса взял с собой Талиба ибн Сахля шейха Абд-ас-Самада, и они поднялись на гору напротив города, которая возвышалась над ним, и, поднявшись на эту гору, они увидели город, больше которого не видали глаза.
     Дворцы его были высоки, и купола в нем уносились ввысь, и дома были хорошо построены, и реки текли, и деревья были плодоносны, и сады расцвели, и был это город с крепкими воротами, пустой, потухший, где не было ни шума, ни человека. Повсюду в нем свистели совы, и птицы царили над дворами его, и вороны каркали на улицах города и площадях, плача о тех, кто был там.
     И эмир Муса остановился, скорбя о том, что город лишен жителей и не имеет обитателей и населения, и воскликнул: "Слава тому, кому не изменяет судьба и время, творящему тварей по своему могуществу!"
     И когда он восхвалял Аллаха (велик он и славен!), вдруг бросил он взор в какую-то сторону и увидел семь досок из белого мрамора, которые блестели издали. И он подошел к ним, и оказалось, что они нарезаны и покрыты надписями. И тогда эмир велел прочитать то, что было на них написано, и шейх Абд-ас-Самад подошел и вгляделся в надписи и прочитал их, и оказалось, что это увещания и назидания и предостережения для тех, кто обладает проницательностью. И на первой доске было написано греческим почерком: "О сын Адама, как небрежен ты к тому, что перед тобою! Тебя отвлекли от этого лета и годы, но разве не знаешь ты, что чаша гибели для тебя наполнена и вскоре ты ее проглотишь? Посмотри же за собой, прежде чем войти в могилу. Где те, что царили над землями и унижали рабов и вели войска? Поразила их, клянусь Аллахом, Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, Опустошительница населенных жилищ, и перенесла их из простора дворцов в теснины могил".
     А внизу доски было написано:
     "Где ныне цари и то, что в мире построили, -
     Покинули то они, что строили на земле.
     В могиле они лежат залогом за дело их,
     И тлеют они в земле, бесславно погибшие.
     Где войско, что защитить не может, бессильное?
     Где то, что накоплено и собрало на земле?
     Пришло к ним веление их господа быстрое -
     Богатство их не спасет, поддержки ни в чем им нет".
     И эмир Муса обеспамятел, и слезы потекли по его щекам, и он воскликнул: "Клянусь Аллахом, поистине, в отказе от благ мира - крайняя степень божьей поддержат и предел правоты!" И он велел принести чернильницу и бумагу и списал то, что было на первой доске, а затем он подошел ко второй доске, и вдруг оказалось, что на ней написано: "О сын Адама, да не соблазнит тебя извечная безначальность и да не заставит тебя забыть о наступлении срока! Не знаешь ты разве, что сей мир-обитель гибели и ни для кого нет в нем вечного пребывания, а ты взираешь на него и предаешься его утехам. Где цари, которые населили Ирак и царили над горизон^тами, где те, что населили Исфахан и земли хорасанские? Позвал их вестник гибели и ответили они ему, и воззвал к ним вестник уничтожения, и воскликнули они: "Мы здесь!" Не помогло им то, что они построили и воздвигли, и не защитило их то, что они собрали и приготовили".
     А внизу доски были написаны такие стихи:
     "Где ныне те, что построили и воздвигли
     Эти горницы, которым нет подобных?
     Они воинов и солдат собрали, страшась вкусить
     Унижение от их господа, и унизились.
     Где теперь Хосрои, чьи крепости неприступны так?
     Мир оставили, как будто их и не было",
     И заплакал эмир Муса и воскликнул: "Клянусь Аллахом, мы сотворены для великого дела!" - а затем он записал то, что было на доске, и приблизился к третьей доске..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что эмир Муса приблизился к третьей доске и увидел, что там написано: "О сын Адама, ты предаешься любви к здешнему миру и пренебрегаешь велением твоего господа! Каждый день жизни твоей проходит, и удовлетворен ты этим и доволен. Приготовь же запас для дня возвращения и готовься дать ответ меж рук господа рабов!"
     А внизу доски были написаны такие стихи:
     "Где ныне тот, что застроил земли когда-то все,
     И Синд [494] и Хинд, и был врагом-притеснителем?
     Абиссинцы, зииджи [495] послушны были словам его,
     И нубийцы также, и гордым был и кичливым он.
     Не жди же ты вестей о том, что в могиле с ним:
     Не бывать тому, чтобы нашел об этом ты вестника!
     Поражен он был смерти гибельной превратностью,
     Не спас его дворец, ему построенный".
     И эмир Муса заплакал сильным плачем, а затем он приблизился к четвер^той доске и увидел, что на ней написано: "О сын Адама, на сколько даст тебе отсрочку твой владыка, когда ты погружен в море развлечений? Благо всякого дня принадлежит тебе, пока не помрешь ты. О сын Адама, пусть не обманывают тебя дни и ночи и часы развлечений с их беспечностью! Знай, что смерть тебя подстерегает и на плечи к тебе залезает; не проходит дня, чтобы не приветствовала она тебя утром и не желала тебе доброго вечера; остерегайся же ее нападения и готовься к ней. Я как будто вижу тебя, когда погубил ты свою жизнь и извел наслаждения бытия; послушай же моих слов и положись на владыку владык! Нет у земной жизни устойчивости, и подобна она жилищу паука".
     А внизу доски он увидел такие стихи:
     "Где строитель высот земных, что воздвиг их,
     И построил ряд крепких стен и возвысил?
     Где те люди, что в крепости прежде жили?
     Удалились, как путники, что расстались.
     И залогом лежат в земле до минуты,
     Когда будут испытаны тайны сердца.
     Будет вечен один господь наш (велик он!),
     И присущи все милости ему вечно".
     И заплакал эмир Муса и записал все это и сошел с горы, и предстала земная жизнь пред его глазами.
     И когда пришел он к своим воинам, они провели этот день, придумывая хитрость, чтобы войти в город, и сказал эмир Муса своему везирю Талибу ибн Сахлю и приближенным, окружавшим его: "Какова будет хитрость, чтобы нам войти в этот город и посмотреть на его диковинки? Может быть, мы найдем в нем что-нибудь, что приблизит нас к желанию повелителя правоверных?" И сказал Талиб ибн Сахль: "Да сделает Аллах вечным благо^действие эмира! Мы устроим лестницу и взберемся на нее; может быть, мы достигнем ворот изнутри". - "Это приходило мне на мысль, и прекрасно такое мнение!" - отвечал эмир Муса.
     И затем он позвал плотников и кузнецов и велел им выровнять бревна и сделать лестницу, покрытую железными пластинками. И они сделали ее, и изготовили как следует, и просидели за работой целый месяц, и люди собрались вокруг лестницы и поставили ее и придвинули к стене вплотную, и она пришлась как раз вровень с нею, как будто была сделана для этого раньше. И эмир Муса удивился и воскликнул: "Да благословит вас Аллах! Вы как будто примеряли ее к стене, так хорошо вы ее сработали!" А потом эмир Муса сказал своим людям: "Кто из вас поднимется по этой лестнице, взберется по ней на стену и пройдет и ухитрится опуститься вниз в город, чтобы посмотреть, как обстоит дело, а затем расскажет нам, как открыть ворота?" И кто-то сказал: "Я влезу, о эмир, и опущусь и открою ворота". И эмир Муса воскликнул: "Полезай, да благословит тебя Аллах!"
     И этот человек полез на лестницу и добрался до самого верха, а затем он встал на ноги и, устремив глаза в город, захлопал в ладоши и вскрикнул во весь голос: "Ты прекрасен!" - и бросился внутрь города, и мясо его смешалось с костями. И эмир Муса воскликнул: "Вот поступок разумного, каков же будет поступок безумного? Если мы сделаем то же со всеми нашими товарищами, не останется из них никого, и мы не будем в силах исполнить то, что нам нужно и нужно повелителю правоверных. Отъезжайте, нет нам нужды до этого города!" И кто-то сказал тогда: "Может быть, другой будет устойчивее?" И поднялся второй человек, и третий, и четвертый, и пятый, и они влезали по этой лестнице на стену один за другим, пока не пропало из них двенадцать человек, и все делали то же, что первый.
     И сказал тогда шейх Абд-ас-Самад: "Нет для этого дела дикого, кроме меня, и опытный не таков, как неопытный!" Но эмир Муса воскликнул: "Не делай этого! Я не дам тебе влезть на эту стену, так как, если ты умрешь, ты будешь причиной смерти всех нас, и не уцелеет из вас никто; ты ведь - наш проводник". - "Может быть, то, что нам нужно, произойдет благодаря мне, по воле великого Аллаха", - сказал шейх Абд-ас-Самад. И все люди сошлись на том, что он должен лезть, и шейх Абд-ас-Самад встал и подбод^рил себя и со словами: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного" - стал подниматься по лестнице, поминая великого Аллаха и читая стихи спасения. И он достиг верхушки стены и захлопал в ладоши и устремил глаза в город, и люди все вместе закричали ему: "О шейх Абд-ас-Самад, не делай, не бро^сайся вниз! - и восклицали: - Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Если шейх Абд-ас-Самад упадет, мы все погибли!" А шейх Абд-ас-Самад засмеялся громким смехом и просидел долгое время, поминая великого Аллаха и читая стихи спасения, а потом он встал на ноги и закричал во весь голос: "О эмир, с вами не будет беды! Аллах (велик он и славен!) отвратил от меня козни шайтана и ухищрения его, по благословению слов: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного!" И эмир спросил его:
     "Что ты видел, о шейх?" И шейх ответил: "Когда я оказался на верхушке стены, я увидел десять девушек, подобных лунам, которые..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх Абд-ас-Самад говорил: "Когда я оказался на верхушке стены, я увидел десять девушек, подобных лунам, которые делали мне руками знаки: "Подойди к нам!" - и мне представилось, что подо мною море воды. И я хотел броситься вниз, как сделали наши товарищи, но увидел, что они мертвы, и удержался от этого и стал читать кое-что из книги Аллаха великого, и отвратил Аллах от меня козий этих девушек, и они ушли, и я не бросился вниз, и Аллах защитил меня от их козней и чар. Нет сомнения, что это - колдовство и ловушка, которую устроили жители этого города, чтобы защитить его от тех, кто захочет к нему приблизиться и пожелает в него проникнуть. А вон напои товарищи лежат мертвые".
     И затем он дошел по стене до медных башен и увидел перед ними двое золотых ворот, на которых не было замков, и ничто не указывало, как их открыть, и шейх постоял, сколько хотел Аллах, и, всмотревшись, увидел посреди ворот изображение медного всадника с протянутой рукой, которой он как будто на что-то указывал, к на руке была какая-то надпись, и шейх Абд-ас-Самад прочитал ее и увидел, что она гласит: "Потри гвоздь в лупке этого всадника двенадцать раз - ворота откроются".
     И тогда он осмотрел всадника и увидел у него в пупке гвоздь, хорошо сделанный, основательный и крепкий, и потер его двенадцать раз, и ворота тотчас же распахнулись с шумом, подобным грому.
     И шейх Абд-ас-Самад вошел в ворота (а это был человек достойный, знавший все языки и почерка) и шел до тех пор, пока не вошел в длинный проход. Он спустился из него по ступенькам и увидел помещение с красивыми скамьями, на которых лежали мертвые люди, и в головах у них были роскошные щиты, отточенные мечи, натянутые луки и стрелы, наложенные на те^тивы, а за воротами находились железные дубины и деревянные засовы и тонко сделанные замки и разные крепкие орудия.
     И шейх Абд-ас-Самад сказал про себя: "Может быть, ключи у этих людей", - а затем он осмотрелся и вдруг заметил старца, по виду старейшего из них годами, который лежал на высокой скамье среди мертвецов. "Почем знать, не находятся ли ключи от города у этого старца?
     Может быть, он - привратник города, а эти люди ему подвластны", - сказал шейх Абд-ас-Самад, и, приблизившись к старцу, он приподнял его одежду и увядал, что ключи висят у него на поясе. И, увидев ключи, Абд-асСамад обрадовался великой радостью, и его ум от такой радости едва не улетел. А потом шейх Абд-ас-Самад взял ключи и, подойдя к воротам, отпер замки и потянул ворота, засовы и другие орудия и замки открылись, и ворота распахнулись с громовым шумом, так как они были велики и ужасны я снабжены огромными запорами. И тут шейх Абд-ас-Самад воскликнул: "Аллах велик!" - м вое повторили за ним этот возглас и обрадовались и воз^веселились.
     И эмир Муса обрадовался, что шейх Абд-ас-Самад опасен и ворота города открылись, и все начали благодарить шейха за то, что он сделал. И воины поспешили войти в ворота, и эмир Муса крикнул на них и сказал: "О люди, если мы войдем все, то не будем в безопасности от какого-нибудь случая! Пусть входит половина и остается сзади половина!" И эмир Муса вошел в ворота, и с ним половина его людей, которые несли военные доспехи, и воины увидели своих товарищей мертвыми и похоронили их, и увидали привратников, слуг, царедворцев и наместников, лежавших на шелковых коврах, и все они были мертвые. И они вошли на главный городской рынок и увидели рывок огромный, с высокими постройками, ни одна из которых не возвышалась над другими, и лавки были открыты, и весы повешены, и медь стояла рядами, и ханы были полны всяких товаров, и увидели воины, что купцы лежат подле лавок мертвые, и у них высохла кожа, и сгнили кости, и стали они назиданием для всех, кто поучается.
     И еще увидели воины четыре особых рынка, где лавки были полны богатств. И сначала они пошли на шелковый рынок и увидели там разноцветные шелка и парчу, затканную червонным зелотом и белым серебром, но владельцы ее были мертвы и лежали на кожаных коврах и только что не говорили. И воины оставили их и ушли на рынок драгоценных камней, жемчуга и яхонтов и, покинув его, пошли на рынок менял и увидели, что они мертвы и под ними всевозможные шелка и парча и лавки их полны золота и серебра. И они оставили их и пошли на рынок москательщиков и увидели, что лавки их полны всевозможных благовоний и мешочков мускуса, и амбры, и алоэ, и недда, и камфары, и прочего, но все люди там мертвые, и у них нет ничего съестного.
     И потом воины ушли с рынка москательщиков и увидели возле него разук^рашенный и крепко построенный дворец и, войдя туда, увидали там развер^нутые знамена и обнаженные мечи и натянутые луки я щиты, подвешенные на серебряных и золотых цепях, и шлемы, покрытые червонным золотом, а в проходах дворца стояли скамейки из слоновой кости, украшенные пластинками из яркого золота и покрытые парчой, а на них лежали люди, у которых кожа высохла на костях, и невнимательный счел бы их спящими, но они умерли от отсутствия пищи и вкусили гибель.
     И эмир Муса остановился, прославляя Аллаха великого и святя его имя, и смотрел, как красив этот дворец, как крепки его постройки и как диковинно он сделан, прекрасен обликом и умело выстроен. Он был обильно разрисован зеленой лазурью, и по стенам его были написаны такие стихи:
     "Ты оком взгляни на то, что видишь, о сильный муж.
     И будь осторожен ты, пока не пустился в путь.
     Запасы ты приготовь благие, чтобы спастись;
     Ведь все, кто в домах живет, когда-нибудь тронутся.
     Взгляни ты на тех людей, что дом свой украсили,
     И вот за дела свои залогом в земле лежат.
     Нет пользы от зданий им, которые строили,
     И деяния их не спасли, как кончился жизни срок.
     Надеялись все на то, что не было суждено,
     Но в землю они ушли, и нет от надежд добра,
     С высот их величия и сана сошли они
     К позору теснин могильных - дурно жилище их!
     И слышали они крик, когда схоронили их
     "Где царственный ваш престол, венцы и одежды где?
     Где лики тех девушек, что были сокрытыми
     За плотной завесою, о ком поговорки шли
     Ответил на это прах могил вопрошающим -
     "С ланит их ушли давно все розы прекрасные.
     Не мало они в дни они съели и выпили,
     Но после прекрасных яств их; может в могиле червь".
     И эмир Муса так заплакал, что лишился сознания, а потом он приказал записать это стихотворение. И он во шел во дворец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что эмир Муса вошел во дворец и увидел большую залу и четыре просторные высокие комнаты, одну напротив другой, помести^тельные и расписанные золотом и серебром разного цвета, и посреди залы был большой мраморный бассейн, и над ним возвышался парчовый шатер, и в комнатах были уголки, в которых находились богато украшенные бассейны и выложенные мрамором водоемы, а под полом комнат текли потоки, и эта четыре потока бежали и сливались в большом бассейне, выложенном разноцветным мрамором.
     И эмир Муса сказал шейху Абд-ас-Самаду: "Войдем в эти комнаты!" И они вошли в первую комнату и нашли, что она полна золота, белого серебра, жемчуга, драгоценных камней, яхонтов и дорогах металлов, и увидели там сундуки, наполненные красной, желтой и белой парчой. И затем они перешли во вторую комнату и открыли там кладовую, и оказалось, что она полна оружия и военных доспехов: раззолоченных шлемов, Давидовых кольчуг, индийских мечей, хеттских копий и хорезмских палиц и всевозможных других доспехов для боя и сечи.
     А потом они перешли в третью комнату и нашли там много кладовых, на которых висели замки, скрытые за занавесками, расписаннымн всевозможными вышивками, и, открыв одну кладовую, они увидели, что она полна оружия, разукрашенного золотом и серебром и всякими драгоценными камнями. А оттуда они перешли в четвертую комнату и увидели там много кладовых и, открыв одну из них, обнаружили, что она полна сосудов для еды и питья из всевозможного золота и серебра, и там находятся хрустальные миски и бо^калы, украшенные свежим жемчугом, и сердоликовые чаши и прочее.
     И они стали брать из этого то, что им годилось, и всякий воин унес сколько мог. А когда они решили уходить из этих комнат, они увидели дверь из тека, в которой была вделана слоновая кость и черное дерево, и эта дверь, выложенная полосками из яркого золота, находилась посреди дворца, и перед ней была опущена шелковая занавеска, украшенная всякими вышивками, и были на ней замки из белого серебра, которые открывались хитростью, без ключа. И шейх Абд-ас-Самад подошел к замкам и отпер их своим уменьем и смелостью и превосходством, и люди прошли выложенный мрамором проход, по сторонам которого были повешены занавески с изображением разных зверей и птиц, и все они были сделаны из червонного золота и серебра, а глаза у них были из жемчуга и яхонта, и всякий, кто их видел, впадал в недоумение. И воины прошли в роскошно отделанную залу, и, увидав ее, эмир Муса и шейх Абд-ас-Самад были поражены ее отделкой. И они прошли через нее и увидели комнату, отделанную полированным мрамором и украшенную драгоценными камнями, так что смотрящий мог вообразить, что по мрамору течет вода, и если бы кто-нибудь пошел по нему, он непременно бы поскользнулся.
     И эмир Муса приказал шейху Абд-ас-Самаду накинуть что-нибудь на этот мрамор, чтобы по нему можно было ходить, и шейх сделал это и так ухитрился, что люди прошли. И они увидели в этой зале большой купол, выстроенный из камней, покрытых червонным золотом, прекратив с которого люди не видали среди того, что видели. А под этим куполом был большой великолепный свод из мрамора, вокруг которого были окна, разрисованные и украшенные, с решеткой из изумрудных прутьев, какой не мог иметь никто из царей. И под куполом стоял парчовый шатер, поставленный на подпорках из червонного золота, а в шатре были птицы, с ногами из зеленого изумруда и под каждой птицей находилась сетка из свежего жемчуга, протянутая над бассейном. А у бассейна стояло ложе, украшенное жемчугом, драгоценными камнями и яхонтом, и на ложе покоилась девушка, подобная незакрытому солнцу, прекрасней которой не видели видящие. Она была в одеждах из свежего жемчуга, на голове у нее был венец из червонного золота и повязка из драгоценных камней, а на шее - драгоценное ожерелье, посреди которого сверкали яркие камни, и на лбу у нее были два камешка, издававшие свет, подобный свету солнца. И казалось, что эта девушка смотрит на людей и оглядывает их справа и слева..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло меня, о счастливый царь, что когда эмир Муса увидал эту девушку, он до крайности удивился ее красоте и смутился, видя ее прелесть и румянец ее щек и черноту волос, и смотрящему, думалось, что она в живых, а не мертвая. И он сказал ей: "Мир с тобою, о девушка!" И Талиб ибн Сахль воскликнул: "Да исправит Аллах твое дело! Знай, что эта девушка мертвая, и нет в ней духа; как же она ответит на приветствие?" И потом Талиб ибн Сахль оказал: "О эмир, это - изображение, мудро придуманное; ей вынули глаза, когда она умерла, и положили под них ртуть, а потом глаза вставили на место, и они блестят и как будто движутся под ресницами, и кажется смотрящему, что девушка мигает глазами, а она мертвая". - "Хвала Аллаху, который покарал рабов смертью!" - воскликнул эмир Муса.
     А у ложа, на котором лежала девушка, были ступеньки, и на ступеньках стояли два раба: один - белый, а другой - черный, и у одного в руке было оружие из стали, а в руке другого был меч, украшенный драгоценными камнями, который похищал взоры. И была перед рабами золотая доска с надписью, которую можно было прочесть, и она гласила: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Слава Аллаху, творцу человека, господину господ, первопричине всех причин! Во имя Аллаха, вечного, бесконечного, во имя Аллаха, определяющего судьбу и приговор! О сын Адама, как неразумен ты, долго питая надежду, и как забываешь ты о наступлении срока! Не знаешь ты разве, что смерть тебя уже позвала и спешит, чтобы схватить твой дух? Будь же готов к отбытию и запасись благами мира: через малое время ты его покинешь. Где Адам, отец людей, где Нух и его потомство, где цари Хосрои и Кесари, где цари Хинда и Ирака, где цари стран земных, где ама^лекиты, где великаны? Свободны стали от них земли, и покинули они семью и родных. Где цари арабов и неарабов? Все они умерли и превратились в тлен. Где господа, обладатели сана? Все они умерли. Где Карун и Хаман, где Шеддад, сын Ада, где Канааи и Обладатель кольев? Срезал их, клянусь Аллахом, срезающий жизнь и освободил от них землю. Приготовили ли они запас для дня возвращения и готовы ли ответить господу рабов? О ты, ест ты меня не знаешь, то я осведомлю тебя о моем имени и происхождении. Я - Тирмиз, сын дочери царей амалекитов, тех, что были справедливы на земле, и владел я тем, чем не владел никто из владык, и был справедлив при приговоре и творил суд правый среди людей и давал и одарял. Я прожил долгое время радостной и приятной жизнью и отпускал невольниц и рабов, пока не поразил меня удар гибели и де опустилась предо мною беда. Сменились над нами семь лег, в которых не сошло на нас воды с неба и не росла для нас трава на лице земли, я съели мы бывшую у нас пищу, а затем принялись за животных, ходящих по земле, и съели их, и ничего у нас не осталось. И тогда я велел принести деньги и, намеряв их мерой, послал с верными мужами, и они обошли все страны, не пропустив ни одного города, в поисках какой-нибудь пищи и не нашли ее. И они вернулись к нам с деньгами после долгой отлучки, и тогда мы выставили наши богатства и сокровища и заперли ворота крепостей, которые в нашем городе, и отдались на суд господа, вручив наше дело владыке. И мы умерли, как ты видишь, и покинули то, что выстроили и накопили. Вот какова наша повесть, и после самого дела остается лишь след его".
     И воины посмотрели на нижнюю часть доски и увидели, что там написаны такие стихи:
     "Адама сын, пусть надежд игрушкой не будешь ты,
     Ведь все, что руками накопил ты, покинешь ты.
     Я вижу, что жаждешь ты благ мира и роскоши,
     Искали и прежде их ушедшие первые.
     Они добывали деньги правдой и кривдою,
     Но нет от судьбы защиты, если окончен срок.
     Бели они воинов, толпой собирая их,
     Но, деньги оставив и достройки, ушли они.
     В теснины могильных плит и в прах они брошены
     Залогом лежат они теперь за дела свои,
     Подобные путникам, что кинули кладь свою
     В ночной темноте у дома, где угощенья нет,
     И молвил хозяин: "Нет, о люди, стоянки вам
     В сем доме, седлайте же, хоть вы и сложили кладь",
     Не радостен ни привал для них, ни отъезд теперь,
     И в страхе все путники, и сердце трепещет их,
     Готовь же запасы ты, чтоб завтра быть радостным,
     Лишь в страхе перед господом нам следует действовать",
     И заплакал эмир Муса, услышав эти слова, и прочитал дальше: "Клянусь Аллахом, страх божий - начало всех дел и доказательство истины и крепкая опора, и поддано, смерть - явная истина и несомненное обещание. В смерти, о человек, - возврат и возвращение. Поучайся же на примере тех, кто сошел раньше тебя во прах, и спеши на путь возврата. Не видишь ли ты, что седина к могиле тебя призывает и белизна волос твоих о кончине тебе возвещает? Будь же бдителен и готов к отъезду и расчету. О сын Адама, как жестоко твое сердце и как заблуждаешься ты относительно твоего господа! Где люди, бывшие прежде - назидание для поучающихся? Где цари Китая - люди гнева и мощи? Где Ад ибн Шеддад и то, что он возвел и построил? Где Нимруд, который был горд и заносчив? Где фараон, который отверг и отступил от веры? Всех их покорила смерть, не оставив от них следа, и не пощадила она ни малого, ни великого, ни мужчины, ни женщины: срезал их жизнь срезающий и ночь да день навивающий. Знай, о пришедший к этому месту, о тот, кто видел нас, что не должно соблазняться ничем из земной жизни и суеты ее. Она - коварная обманщица, обитель гибели и соблазна, и счастье рабу, который помнит свои прегрешения и боится своего господина и хорошо поступает при сделке и приготовила запас для дня возвращения. Пусть тот, кто войдет в наш город и достигнет его и кому облегчит Аллах вступление в него, берет из богатств его что может, но пусть не дотраги^вается он ни до чего, что на моем теле: это - покров для моей срамоты и снаряжение мое против земной жизни. Пусть же убоится он Аллаха и не похищает с меня ничего: он сам себя погубит. Я сделала это л моим советом и поручением, которое я ему доверяю, и конец. Я прошу Аллаха, чтобы избавил он вас от злых бедствий и недугов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, услышав эти слова, эмир Муса заплакал горьким плачем и лишился чувств, а очнувшись, он велел записать все то, что увидел, и извлек поучение из того, чему был свидетелем. А затем он сказал своим людям: "Принесите мешки и наполните их этим богатством и сосудами и редкостями и драгоценными камнями". И Талиб ибн Оахль сказал эмиру: "О эмир, разве оставишь ты эту девушку и то, что есть на ней? Это ведь - вещи, которым нет подобных, и ни в какое время не найти равных им. Они дороже того, что ты взял из денег, и будут лучшим подарком, которым приблизишься ты к повелителю правоверных". - "О такой-то, - воскликнул эмир Муса, - разве не слышал ты, что завещала девушка на этой доске? Больше того, она сделала это поручением, нам доверенным, а мы не из людей обмана". - "Неужели мы оставим подобные богатства и драгоценные камни? - воскликнул Талиб. - Девушка мертва, и что она будет с этим делать, когда это - украшение земной жизни и красота для живых? Ты накро^ешь эту девушку одеждой из хлопчатой бумаги, и мы имеем больше прав, чем она, на ее богатство".
     И затем он подошел к лестнице и поднимался по ступенькам, пока не оказался между столбами и не очутился между теми двумя рабами, что стояли на ступеньках, и вдруг один из них ударил его по спине, а другой ударил его мечом, бывшим у него в руке, и снес ему голову.
     И Талиб упал мертвый, и эмир Муса воскликнул: "Да не помилует Аллах твоего смертного ложа! Этих денег было достаточно, и жадность, нет сомнения, смеется над испытывающим ее!" И он велел воинам входить, и те вошли и нагрузили верблюдов этими богатствами и благородными металлами, а потом эмир Муса приказал им запереть ворота, как раньше. И люди пошли по берегу и подошли к высокой горе, которая возвышалась над морем, и было в ней много пещер.
     И вдруг они увидели там черных людей, покрытых кожами, и на голове у них были кожаные бурнусы, и речь их была непонятна, и, увидав воинов, эти люди испугались и бросились бежать в пещеры, а их женщины и дети остались стоять у входа. "О шейх Абд-ас-Самад, - спросил тогда эмир Муса, - что это за люди?" И шейх ответил: - "Это те, кого ищет повелитель правоверных".
     И воины остановились и разбили палатки и сложили богатства, и не успели они усесться, как царь чернокожих спустился к горе и подошел к войску. А он знал по-арабски и, подойдя к эмиру Мусе, приветствовал его, и эмир возвратил ему приветствие и оказал ему почет.
     И царь чернокожих опросил эмира Мусу: "Вы - из людей или из джиннов?" И эмир Муса ответил: "Что до нас, то мы - из людей, вы - так, несомненно, джинны, ибо вы уединились да этой горе, отдаленной от всех тварей, и огромны телом". - "Нет, - отвечал царь чернокожих, - мы - народ из людей, дети Хама, сына Нуха (мир с ним!), а что касается до этого моря, то оно называется аль-Каркар". - "Откуда у вас энание, когда к вам не приходил пророк, получивший откровение?" - опросил эмир Муса. И царь ответил: "Знай, о эмир, что к нам является из этого моря человек, источающий свет, который озаряет края земли, и он кричит голосом, слышным для далекого и близкого: "О дети Хама, устыдитесь того, кто видит и кого не видят, и скажите: нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед - посол Аллаха! Я - Абу-льАббас аль-Хидр!" А мы прежде этого поклонялись одному из нас, и призвал нас аль-Хидр к поклонению господу рабов".
     И затем царь чернокожих оказал эмиру Мусе: "И альХидр научил нас словам, которые мы говорим". И эмир Муса спросил: "А что это за слова?" И царь ответил: "Нет бога, кроме Аллаха, единого, не имеющего товарищей; ему принадлежит власть и ему приличествует слава; он оживляет и умерщвляет, и он властен во всякой вещи". И мы приближаемся к Аллаху только такими словами и не знаем других; и каждую ночь в пятницу мы видим свет на лице земли и слышим голос, который кричит: "Преславный, пресвятой господь ангелов и духа! Что хочет Аллах, то бывает, а чего не хочет он, того не бывает! Всякое благо - по милости Аллаха, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!"
     И сказал тогда ему эмир Муса: "Мы - люди царя ислама, Абд-аль-Мелика ибн Мервана, и пришли мы из-за кувшинов, которые у вас, в вашем море, а в них заточены шайтаны со времен Сулеймана, сына Дауда (мир с ними обоими!). Царь приказал нам принести их несколько, чтобы он мог на них посмотреть и взглянуть на них". - "С любовью и удовольствием!" - отвечал царь черных.
     А затем он угостил эмира мясом рыб и велел ныряльщикам выловить в море несколько Сулеймановых кувшинов, и они извлекли двенадцать кувшинов. И эмир Муса и шейх Абд-ас-Самад и воины обрадовались, что победило дело повелителя правоверных. И потом эмир Муса подарил царю черных много подарков и одарил его богатыми дарами, и царь черных одарил эмира Мусу подарками из морских чудес, имевших вид сынов Адама, и сказал: "Вас угощали в эти три дня мясом таких рыб". - "Мы обязательно должны взять с собой сколько-нибудь из них, чтобы посмотрел на них повелитель правоверных, - это больше ему понравится, чем Сулеймановы кувшины", - сказал эмир Муса, и затем они простились с царем черных и шли, пока не достигли стран Сирии.
     И они вошли к повелителю правоверных Абд-аль-Мелику ибн Мервану, и эмир Муса рассказал ему обо всем, что он видел, и обо всех стихах, рассказах и назиданиях, которые ему довелось услышать, он сообщил ему историю Талиба ибн Сахля. И повелитель правоверных воскликнул: "О, если бы я был с вами я видел то же, что вы!"
     И затем он взял кувшины и стал открывать кувшин за кувшином, и шайтаны выходили из них и говорили: "Прощение, о пророк Аллаха, мы никогда не вернемся к подобным делам!" И удивился халиф всему этому. А что касается до морских дев, которыми их угощал царь чернокожих, то для них сделали деревянные водоемы и наполнили их водой и положили туда дев, и они умерли от сильной жары. А затем повелитель правоверных велел принести деньги и разделил их между мусульманами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Абд-аль-Мелик ибн Мерван, увидев кувшины и то, что в них было, удивился до крайней степени. Он велел принести деньги и разделил их между мусульманами и сказал: "Никому не даровал Аллах того, что даровал ее Сулейману, сыну Дауда!".
     И затем эмир Муса попросил повелителя правоверных, чтобы он назначил его сына вместо него правителем подвластных ему стран, а сам он мог бы отправиться в Иерусалим священный, чтобы поклониться там Аллаху, и повелитель правоверных назначил его сына, а эмир Муса отправился в Иерусалим священный и умер там. И вот часть того, что дошло до нас из рассказа о медном городе, полностью, а Аллах знает лучше.
     Дошло до меня также, что был в древние времена и минувшие века и годы царь из царей времени, имевший много войска и телохранителей и обладавший властью и богатством, но только достиг он в жизни долгого срока, и не досталось ему ребенка мужского пола. И встревожился он из-за этого и прибег к посредничеству пророка (да благословят его Аллах и да приветствует!) перед Аллахом великим и попросил его, ради сана пророков, друзей и мучеников из приближенных рабов его, наделить его ребенком мужского пола, чтобы унаследовал он власть после него и был прохладою его глаз. И затем он поднялся, в тот же час и минуту, и, войдя в покои, в которых он сидел, послал за дочерью своего дяди и сблизился с нею, и стала она беременной по изволению великого Аллаха. И провела она так некоторое время, и пришла ей пора сложить свою ношу, и родила она дитя мужского пола, лицо которого было, как круг луны в четырнадцатую ночь месяца, а воспитывали мальчика до тех пор, пока не достиг он пяти лет жизни.
     А был у этого царя человек мудрец из мудрецов искусных, по имени ас-Синдбад, и отдал ему царь мальчика. И когда тот достиг десяти лет жизни, мудрец стал учить его мудрости и вежеству, и сделался мальчик таким, что напето в то время не мог с ним сравняться в знании, вежестве и понятливости. И когда достиг его сын такого возраста, царь призвал к нему множество витязей арабов, чтобы они обучили его воинской доблести, и стал он искусен в этом и носился и гарцевал в пылу боя по полю и превзошел людей своего времени и всех своих сверстников.
     И в какой-то из дней тот мудрец посмотрел на звезды и увидел в горос^копе юноши, что, если тот проживет семь дней и произнесет одно слово, то в слове этом будет для него гибель. И пошел мудрец к царю, отцу его, и осведомил об этом деле, и отец мальчика спросил: "Каково же будет верное мнение и предусмотрительное решение, о мудрец?" И мудрец сказал: "О царь, верное мнение и решение, по-моему, в том, чтобы поместить его в место развлечения, где слушают увеселяющие инструменты, и пусть он находится там, пока не пройдут семь дней".
     И царь послал за одной рабыней из приближенных к нему (а она была прекраснейшей из рабынь) и поручил ей мальчика и сказал: "Возьми твоего господина во дворец и помести его у себя, и пусть он не выходят из дворца раньше, чем пройдет семь дней". И рабыня взяла мальчика из рук царя и посадила его во дворце, а было в этом дворце сорок комнат и в каждой комнате десять рабынь, а у каждой из рабынь был какой-нибудь увеселяющий инструмент, и если одна из них начинала играть, дворец плясал от его звуков.
     И вокруг дворца бежал поток, на берегах которого были посеяны всякие плоды и цветы. А этот мальчик отличался красотой и прелестью неописан^ной. И провел он одну ночь, и увидела его та рабыня (любимица его родителя), и постучалась любовь к ней в сердце, и не могла она удержаться и бросилась к мальчику, но тот воскликнул: "Если захочет Аллах великий, когда я выйду к отцу, я расскажу ему об этом, и он убьет тебя!"
     И рабыня отправилась к царю и бросилась к нему с плачем и рыданиями, и царь спросил ее: "В чем с тобой дело, о девушка? Как твой господин? Разве он не хорош?)" - "О владыка, - отвечала девушка, - мой господин стал меня соблазнять и хотел убить меня, но я ему не далась и убежала от него, и я больше никогда не вернусь к нему или во дворец". И когда отец мальчика услышал эти слова, его охватил великий гнев, и он призвал к себе своих везирей и велел хм убить мальчика. И стали везири говорить друг другу: "Царь упорствует в желании убить своего сына, во если он его убьет, то, нет сомнения, станет раскаиваться после его убийства, так как он ему дорог: ведь уют сынов достался ему после утраты надежды. И потом он обратит на нас укоры и скажет нам: "Почему вы не придумали способа помешать мне убить моего сына?" И мнение везирей сошлось на том, чтобы придуматъ способ помешать дарю убить его сына, и выступил вперед первый везирь и сказал: "Я избавлю вас от зла царя на сегодняшний день".
     И он поднялся и пошел и, войдя к царю, предстал меж его руками и попросил у него разрешения говорить, и когда царь позволил ему, везирь сказал: "О царь, если бы тебе было суждено иметь тысячу сыновей, все же не слушайся твоей души, убивая одного из них из-за слов невольницы, если она говорит правду или лжет. Может быть, это ее козий против твоего сына". - "А разве дошло до тебя что-нибудь о кознях женщин?" - упросил царь везиря. И тот ответил: "Да".
     
     РАССКАЗ ПЕРВОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что один царь из царей времени предавался любви к женщинам, и однажды он уединения в своем дворце, и взор его упал на женщину, находившуюся на крыше своего дома, а была она обладательницей красоты и прелести. И когда увидел ее царь, он не удержал свою душу от любви. И он спросил про этот дом, и ему оказали: "Этот дом твоего везиря такого-то". И царь тотчас же поднялся и послал за своим: везирем, и когда тот предстал меж его руками, приказал ему отправиться в одну из областей царства, чтобы осмотреть ее и затем вернуться. И везирь уехал, как приказал ему царь.
     И когда он уехал, царь ухитрился войти в дом везиря, и, увидев его, та женщина его узнала и вскочила на ноги и поцеловала ему руки и ног", говоря: "Добро пожаловать!" - и остановилась поодаль от него, проявляя к нему почтение. И затем она спросила его: "О владыка, какова причина благословенного прихода, когда для подобной мне этого не бывает?" И царь ответил: "Причина в том, что любовь к тебе и тоска по тебе толкнули меня на это". И женщина поцеловала перед ним землю второй раз и сказала: "О владыка наш, я не гожусь быть служанкой кому-нибудь из слуг царя, откуда же мне будет от тебя столь великое благодеяние, что я заняла у тебя подобное место?" И царь протянул к женщине руку, и она молвила: "Это дело от вас не уйдет, но потерпи, о царь, и останься у меня весь сегодняшний день, и я приготовлю тебе чего-нибудь поесть".
     И царь сел на ложе везиря, - (говорил рассказчик, - и женщина поднялась на ноги и принесла ему книгу с увещаниями и наставлениями, чтобы царь почитал ее, пока она приготовит кушанье. И царь взял книгу и стал ее читать и нашел в ней увещания и изречения, которые удержали его от прелюбодеяния и сломили его решимость свершить грех. А женщина, пригото^вив кушанье, поставила его меж рук царя (а было число блюд девяносто). И начал царь есть из каждого блюда по ложке, и кушанья были разных родов, во вкус их - один. И царь до крайности удивился этому и молвил: "О девушка, я вижу, что сортов много, а вкус их один". И женщина ответила: "Да осчастливит Аллах царя! Это - сравнение, которое я тебе предложила в назидание тебе". - "А какова причина этого?" - спросил царь. И женщина молвила: "Да исправит Аллах обстоятельства владыки нашего царя! В твоем дворце девяносто наложниц разного цвета, а вкус их - один".
     И когда царь услышал эти слова, ему стало стыдно перед женщиной, и он тотчас же поднялся и вышел из ее жилища, не приступив к рей со злом, и от смущения он позабыл свой перстень у нее под подушкой. И царь отправился к себе во дворец. И когда он сел у себя во дворце, прибыл в тот самый час везирь и подошел к царю и, поцеловав землю меж его рук, осведомил его о делах, из-за которых царь его послал. И потом везирь ушел и пришел к себе домой и сел на свое ложе и положил руку под подушку и нашел под нею перстень царя. И везирь поднял его и приложил к сердцу и держался вдали от женщины в течение целого года, не разговаривая с нею, а она не знала, в чем причина его гнева..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот семьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь держался вдали от женщины в течение целого года и не разговаривал с нею, а она не знала причины его гнева. И когда это дело затянулось и она не знала, что этому причиной, она послала за своим отцом и осведомила его о том, что случилось у нее с мужем, который держится вдали от нее уже целый год.
     И отец сказал ей: "Я пожалуюсь на него, когда он буде! в присутствии царя".
     И однажды он вошел и увидел везиря в присутствии царя, перед которым находился судья войска, и пожаловался на везиря и сказал: "Да исправит Аллах великий обстоятельства царя! Был у меня красивый сад, который я посадил своею рукой и истратил на него деньги, и стал он плодоносен, и хороши были его плоды. И подарил я его этому твоему везирю, и он съел из него то, что ему понравилось, а потом оставил его и не поливал, и высох^ли в нем цветы, и исчез его блеск, и изменилось его состояние".
     И молвил (Везирь: "Этот человек был правдив в том, что сказал: я берег этот сад и ел его плоды, и однажды я подпел туда и увидел там след льва и испугался за себя я удалился из сада". И понял царь, что след, который нашел везирь, это перстень власти, забытый им в доме, и сказал царь везирю: "Возвращайся, о везирь, не боясь слабости и спокойно: лев не приближался к (твоему саду. До меня дошло, что он достиг его, но он не подступал к нему со злом, клянусь честью моих отцов и дедов!" И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" А потом везирь вернулся к себе домой, послал за своей женой и помирился с нею, уверившись в ее добродете^ли.
     Дошло до меня также, что один купец много путешествовал и была у него красивая жена, которую он любил и ревновал от великой любви. И купил купец ей попугая, я этот попугай осведомлял своего господина о том, что случалось в его отсутствие. И когда купец однажды путешествовал, его жена привязалась к юноше, который приходил к ней, и она оказывала ему уважение и сближалась с ним во время отсутствия ее мужа. А когда ее муж вернулся после путешествия, попугай осведомил его о том, что случилось, и сказал: "О господин мой, юноша турок приходил к твоей жене в твое отсутствие, и она оказывала ему крайнее уважение".
     И этот человек решил убить свою жену, и когда его жена услышала об этом, она сказала: "О человек, побойся Аллаха и возвратись к разуму! Разве бывает у птицы разум или рассудок? Если ты хочешь, чтобы я это тебе разъяснила и ты отличил бы ее ложь от правды, уйди на сегодняшний вечер и посиди у кого-нибудь из твоих друзей, а утром приходи к попугаю и спроси его, и узнаешь, правдив ли он в том, что говорит, или лжив". И человек поднялся и ушел к одному из своих друзей и ночевал у него. А когда настал вечер, жена его пошла и, взяв кусок кожаного коврика, нак^рыла им клетку попугая и стала брызгать на этот коврик водой и обвевать его опахалом, и она придвигала к нему светильник, изображая сверканье молнии, и вертела ручную мельницу, пока не наступило утро.
     И когда пришел ее муж, женщина оказала ему: "О господин, спроси попугая!" И купец подошел к попугаю и стал с ним разговаривать и расспрашивать его о прошлой ночи, и попугай молотил: "О господин, а кто же видел и слышал что-нибудь прошлой ночью?" - "Почему?" - спросил его купец. И он ответил: "О господин, изза сильного дождя, ветра, грома я молвой". - "Ты лжешь, - сказал купец, - в прошедшую ночь ничего такого не было". - "Я рассказал тебе лишь то, что видел, чему был свидетелем и что слышал", - ответил попугай. И купец счел ложью осе, что он говорил про жену, и хотел помириться с женою, но та оказала: "Я не помирюсь, пока ты не за^режешь этого попугая, который налгал на меня".
     И купец зарезал попугая, а потом он прожил со своей женой немного дней и увидел однажды того юношу турка выходящим из его дома и узнал он тогда, что правду говорил попугай, а лгала его жена, и раскаялся, что зарезал попугая. И в тот же час и минуту он вошел к своей жене и зарезал ее и дал себе клятву, что не женится после нее ни на какой женщине, пока будет жив, и я осведомил тебя об этом, о царь, лишь для того, чтобы ты знал, что козни женщин велики и что поспешность порождает раскаяние".
     И царь отказался от убиения своего сына. А когда настал следующий день, невольница пришла к нему и поцеловала землю меж его рук и оказала: "О царь, как ты пренебрег моим правом, и цари услышали про тебя, что ты отдал приказание, а потом отменил его твой везирь? Повиновение царям в том, чтобы исполнять их приказы, и всякий знает твою справедливость и твое правосудие. Возьми же за меня должное о твоего сына.
     
     ПЕРВЫЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, что один сукновал выходил на берег Тигра, чтобы валять сукно, и с ним выходил его сын и опускался в реку и плавал там, и отец ему этого не запрещал. И однажды, когда од плавал, у него устали руки и он стал тонуть, и, увидев это, его отец вскочил и бросился к нему, но когда отец схватил его, мальчик уцепился за него, и оба утонули. Так и ты, царь: если ты не запретишь этого твоему сыну и не возьмешь с него за меня должное, те боюсь, что вы оба утонете..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот восьмидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до пятисот восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка рассказала царю историю о сукновале и его сыне и сказала: "Я боюсь, что утонешь ты и твой сын также". А потом она молвила:
     "Дошло до меня также о кознях мужчин, что один мужчина полюбил одну женщину, обладательницу красоты и прелести, у нее был муж, который ее любил, и она тоже его любила. А была эта женщина праведная и целомудрен^ная, и влюбленный мужчина не находил к ней пути, и затянулось над ним такое положение, и стал он придумывать хитрость. И у мужа этой женщины жил юноша, которого он воспитал в своем доме, и этот юноша был у него доверенным, и влюбленный человек пришел к нему и до тех пор к нему под^лаживался подарками и милостями, пока юноша не стал ему послушен в том, что он от него требовал.
     И однажды человек оказал ему: "О такой-то, не введешь ли ты меня к вам в дом, когда твоя госпожа уйдет оттуда!" И юноша ответил: "Хорошо!" И когда его госпожа пошла в баню, а господин его ушел в лавку, юноша пришел к своему другу и, взяв его за руку, привел в дом и показал ему вое, что было в доме. А этот возлюбленный твердо решился подстроить женщине козни. Он взял с собой в посуде яичного белка и, подойдя к постели ее мужа, вылил его на постель, когда юноша не смотрел на него, а потом вышел из дома и ушел своей дорогой.
     И через некоторое время пришел муж этой женщины и подошел к постели, чтобы отдохнуть, и увидел на ней какую-то сырость, и коснулся ее рукой и, посмотрев на жидкость, подумал про себя, что это - мужское семя. И, взглянув на юношу гневным взором, он спросил его: "Где твоя госпожа?" - и юноша ответил: "Она пошла в баню и сейчас вернется". И муж ее уверился в своем предположения, и его разум одолела мысль, что это - мужское семя, и он сказал юноше: "Ступай же сию минуту и приведи твою госпожу!"
     И когда она пришла, муж подскочил к ней и побил ее жестоким боем, а затем он окрутил ей руки и хотел зарезать ее. И женщина закричала соседям, и те прибежали к вей, и женщина сказала: "Этот человек хочет меня зарезать, а я не знаю за собой греха!" И соседи напали на ее мужа и сказали ему: "Нет тебе к ней пути, и ты либо разведись с нею, либо удержи ее с достоинством. Мы знаем ее целомудрие, и она - наша соседка уже долгое время, и мы никогда не знали о ней дурного". - "Я видел в своей постели семя, подобное семени человека, и не знаю, что этому за причина", - оказал ее муж. И один из присутствовавших поднялся и молвил: "Покажи мне его". И когда этот человек увидел жидкость, он сказал: "Подай мне огня и посудину!" - и ему принесли это, и ее взял белок и изжарил его на огне. И муж женщины поел его и дал поесть присутствовавшим, и присутствовавшие убедились, что это - яичный белок. И муж понял, что он несправедлив к жене и что она невиновна в этом.
     А потом к нему пришли соседи и помирили его с женою, и не удалась хитрость того человека и козни, которые он придумал против женщины. Знай же, о царь, что таковы козни мужчины".
     И царь велел убить своего сына.
     Но выступил вперед второй везирь и поцеловал меж рук царя землю и сказал ему: "Не торопись убивать твоего сына: он достался своей матери лишь после утраты надежды, и мы надеемся, что он будет сокровищем в твоем царстве и хранителем твоего богатства. Потерпи же с ним, о царь, может быть, у него есть доводы, которые он выскажет, а если ты поторо^пишься его убивать, ты раскаешься, как раскаялся купец". - "А как это было и какова его история, о везирь?" - спросил царь. И везирь сказал:
     
     РАССКАЗ ВТОРОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что был один купец, который соблюдал тонкость в еде и питье. И поехал он однажды в какую-то страну, и когда он ходил по рынкам, то вдруг увидел старуху, у которой было две хлебных лелв-ки. "Продашь ли ты их?" - спросил он старуху, и она ответила: "Да". И купец сторговал лепешки за самую дешевую цену и купил их у старухи. Он ушел с ними в свое жилище и съел их в тот же день, а когда наступило утро, он вернулся на то же самое место и опять увидел старуху с двумя лепешками. Он купил у нее и эти две лепешки и поступал так в течение двадцати дней. А затем старуха исчезла, и купец стал про нее спрашивать и не нашел о ней вестей, но однажды, когда он был на одной из улиц" он вдруг увидел ее. И он остановился и приветствовал старуху и спросил, почему она исчезла и кончились лепешки. И когда старуха услышала его слова, она поле^нилась дать ответ, но купец стал заклинать ее рассказать ему о своем деле.
     И старуха молвила: "О господин, выслушай от меня ответ. Дело лишь в том, чего я служила у человека, у которого был рак в сланном хребте, и был у него врач, который брал муку, смешивал ее с топленым маслом и при^кладывал к тому месту, которое болело, на всю ночь, пока не настанет утро. А я брала эту муку и делала из нее две лепешки и продавала ее тебе или другому. Этот человек умер и лепешки у меня кончились".
     И купец, услышав эти слова, воскликнул: "Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда старуха рассказала купцу, почему у нее были лепешки, он воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" И этого купца рвало, пока он не заболел, и раскаялся он, но не принесло ему пользы раскаяние.
     Дошло до меня, о царь, также о кознях женщин, что один человек стоял с мечом около царя из царей, а этот человек любил одну женщину. И он послал к ней однажды своего слугу с посланием, как это было между ними в обычае, и слуга сел подле женщины и стал с ней играть. И она нагнулась к нему и прижала его к груди, и слуга попросил у нее близости, и женщина послушалась его. И когда это было так, вдруг господин этого слуги постучал в дверь, и тогда женщина взяла слугу и бросила его в подвал, а затем она открыла дверь, и господин слуги вошел с мечом в руке. И он сел на постель женщины, и она подошла к нему и стала с ним шутить и играть, прижимая его к груди и целуя его, и человек поднялся и познал женщину.
     И вдруг постучался к ней в дверь ее муж. "Кто эго?" - спросил человек. И она ответила: "Мой муж". И человек спросил ее: "Что мне делать и как ухитриться?" - "Поднимайся, обнажи меч, стань в проходе и ругай ме^няя и брани, - сказала женщина, - а когда войдет мой муж, уходи и отправляйся своей дорогой".
     И человек сделал тая, и муж женщины вошел и увидел, что казначей царя стоят с обнаженным мечом в руке и бранит его жену и угрожает ей, а потом казначею при виде мужа стало стыдно, и он вложил меч в ножны и вышел из дома. "Что этому за причина?" - спросил человек свою жену, и та отвечала: "Благословен тот час, когда ты пришел! Ты освободил правоверную душу от смерти. Дело лишь в том, что я сидела на крыше и пряла, и вдруг вошел ко мне юноша, гонимый, потерявший рассудок, задыхающийся от страха смерти, а тот человек, обнажив меч, спешил за ним и торопился, преследуя его. И юноша упал передо мной, целуя мне руки и ноги, и сказал: "О госпожа, освободи меня от того, кто хочет меня убить безвинно!" И я спрятала его у нас в подвале. И, увидав, что тот человек вошел с обнаженным мечом, я стала отрицать, когда он опросил о юноше, и человек начал меня ругать и грозить мне, как ты видел. Слава Аллаху, который привел тебя ко мне! Я не знала, что делать, и подле меня никого не было, чтобы меня спасти". - "Прекрасно то, что ты сделала, о женщина, - сказал ей ее муж, - награда тебе у Аллаха, и да возместит он тебе за твой поступок благом!"
     Потом он подошел к подвалу и позвал юношу, говоря: "Выходи, с тобой не будет беды!" И юноша вышел из подвала, боясь, а муж женщины говорил ему: "Отдохни душою, с тобою не будет беды!" И он принялся соболезновать юноше из-за того, что с ним произошло, а юноша призывал на этого человека благо. А потом они оба вышли, и не знали они, что придумала эта женщина. Знай же, о царь, что это - одна из женских козней, и беретесь полагаться на их олова".
     И царь отказался от убиенная своего сына!
     А когда наступил третий день, пришла к царю та рабыня, поцеловала землю меж его рук и сказала: "О царь, возьми за меня должное с твоего сына и не обращай внимания на слова твоих везирей. Поистине, в дурных везирях нет добра, и не будь таким, как царь, который положился на слова дурного везиря из своих везирей". - "А как это было?" - опросил царь, и рабыня оказала:
     
     ВТОРОЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, о счастливый царь, обладатель правильного мнения, что у одного царя из царей был сын, которого он любил и уважал крайним уважением и предпочитал всем своим детям. И однажды этот сын сказал ему: "О батюшка, я хочу поехать на охоту и ловлю". И царь приказал снарядить его и велел одному из своих везирей выехать с ним, чтобы служить ему и исполнять все его дела во время поездки. И этот везирь взял вое, что было нужно мальчику для поездки, и выехали с ними слуги, наместники и прислужники, и отправились они на охоту. И они достигли земли, покрытой зеленью, где была трава, пастбища и вода и водилось много дичи. И сын царя подъехал к везирю и осведомил его о том, какие развлечения ему нравились. И они пробыли в этой земле несколько дней, и сын царя жил наилучшей и приятнейшей жизнью.
     А затем царевич приказал своим людям отправляться. И вдруг показалась перед ним газель, отбившаяся от своих подруг, и захотелось душе царевича изловить рту газель, и он сильно пожелал этого. "Я хочу последовать за этой газелью", - сказал он везирю. И везирь молвил: "Делай так, как тебе вздумалось!" И царевич погнался за газелью один, отделившись от других, и преследовал ее весь день, пока не наступила ночь. И газель взобралась на крутое место, и стемнела над мальчиком ночь, и он хотел вернуться обратно, но не знал, куда направиться, и пребывал в смущении. И он ехал на спине своего коня, дека не наступило утро, но не нашел себе помощи. И тогда он двинулся дальше и ехал, в страхе, голодный и жаждущий, и не знал, куда направиться, пока не дошел над ним день до половины и не стал его палить зной.
     И вдруг подъехал он к городу с высокими постройками и уходящими ввысь колоннами, и был этот город безлюден и разрушен, и не было там никого, кроме сов и воронов. И когда царевич стоял подле этого города, дивясь на его следы, он вдруг бросил взгляд и увидел под одной из стен города девушку, которая плакала. И царевич подошел к ней и спросил. "Кто ты будешь?" И девушка отвечала: "Я - дочь ат-Темимы, дочери ат-Тайяха, царя Серой земли. Я вышла в один день из дней, чтобы исполнить какое-то дело, и похитил меня ифрит из джиннов и полетел со мною между небом и землей. И поразила его огненная звезда, и он сгорел, а я упала сюда, и вот уже три дня, как я голодаю и жаждою.
     И когда увидела я тебя, мне захотелось жить..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесять вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят вторая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич, когда обратилась к нему дочь царя ат-Тайяха и сказала ему:
     "Когда я увидела тебя, мне захотелось жить", - почувствовал к ней сожаление и посадил ее сзади себя на коня и сказал: "Успокой свою душу и прохлади глаза! Если вернет меня Аллах (слава ему и величие!) к моему племени и к моей семье, я отошлю тебя к твоим родным".
     И царевич поехал, ища себе помощи, и девушка, сидевшая позади него, сказала: "О царевич, спусти меня, чтобы я могла исполнить нужду под этой стеной". И царевич остановился и опустил девушку и стал ее ждать, а она спряталась за стеной и потом вышла, имея вид ужасающий. И когда царевич увидел ее, волосы поднялись у него на теле, и разум его улетел, и испугался он девушки, и состояние его изменилось. А девушка вскочила и села на коня сзади царевича в самом что ни на есть ужасающем облике и сказала ему: "О царевич, почему это ты, я вижу, изменился в лице?" - "Я вспомнил о деле, которое меня заботит", - ответил царевич. И девушка молвила: "Призови на помощь войска твоего отца и его богатырей". Но царевич ответил: "Тот, кто меня заботит, не испугается войск и не станет думать о богатырях". - "Помоги себе деньгами твоего отца и его сокровищами", - сказала девушка. И царевич молвил: "Тот, кто меня заботит, не удовлетворится деньгами и сокровищам". - "Вы утверждаете, - молвила девушка, - что у вас есть на небе бог, который видит и невидим, и что он властен во всякой вещи". - "Да, у нас нет бога, кроме его", - отвечал царевич. И девушка сказала: "Помолись ему, может быть он освободит тебя от меня".
     И царевич подяял взоры к небу и предался сердцем молитве я воскликнул: "Боже мой, я призываю тебя на помощь в том деле, которое меня заботит". И он указал рукою на девушку, я та упала да землю, сгорев точно уголек. И царевич прославил Аллаха я поблагодарил его, и ев до тех пор ускорял ход, а Аллах (хвала ему и величие!) облегчал ему путь я указывал ему дорогу, пока он не приблизился к своей стране и не прибыл в царство своего отца, после того как отчаялся в жизни.
     И все это произошло по замыслу везиря, который уехал с ним, чтобы он погиб во время поездки, и Аллах великий помог ему. И я рассказала это тебе, о царь, только для того, чтобы ты знал, что у дурных везирей не чисты намерения и не хороши тайные мысли об их царях. Будь же настороже от подобного дела".
     И царь внял невольнице и послушался ее речей и велел убить своего сына, но вошел третий везирь и сказал: "Я избавлю вас от зла царя на сегодняшний день".
     А потом этот везирь вошел к царю, поцеловал землю меж его руками и сказал: "О царь, я тебе искренний советчик и забочусь о тебе и о твоем царстве и выскажу тебе разумное мнение: не спеши убивать твое дитя, яро^хладу твоего глаза я плод твоего сердца. Может быть, был его проступок делом ничтожным, которое преувеличила перед тобою эта невольница. Дошло ведь до меня, что жители двух селений уничтожили друг друга из-за каили меда". - "А как это было?" - спросил царь. И везирь оказал:
     
     РАССКАЗ ТРЕТЬЕГО ВЕЗИРЯ
     
     Знай, о царь! Дошло до меня, что одни охотник охотился на зверей в пустыне, и в какой-то день он ветел в одну из горных пещер и нашел там яму, полную пчелиного меда. И он набрал немного этого меда в бурдюк, бывший у него, положил его на плечо и принес в город, а с ним была охотничья собака, и была эта собака ему дорога. И этот охотник остановился у лавки торговца маслом и предложил ему мед. И хозяин лавки купил мед и, развязав бурдюк" вынул его оттуда, чтобы взглянуть на него. И из бурдюка вытекла капелька меду, и около все собрались мухи, и на них упала птица, а у масленника была кошка, и она подскочила к птице, и увидела ее собака охотника и подскочила к кошке и убила ее, и торговец ударил собаку и убил ее, и охотник подскочил к торговцу и убил его, а за торговца маслом стояло селение, и за охотника стояло другое селение, и об этом услышали люди и взяли оружие и доспехи и поднялись друг на друга в гневе, и ряды бойцов встретились, и ходил между ними меч до тех пор, пока не умерло из них множество людей - не знает числа их никто, кроме Аллаха великого!
     Дошло до меня, о царь, в числе других рассказов о женских кознях, что муж одной женщины дал ей дирхем, чтобы купить на него рису. И она взяла дирхем и пошла к продавцу риса. И тот дал ей рис и стал с ней играть и подмитивать ей, говоря: "Рис хорош только с сахаром, и если ты хочешь его, войди ко мне на минутку". И женщина вошла к нему в лавку, и продавец риса сказал своему рабу: "Отвесь ей на дирхем сахару", - а потом сделал ему знак. И раб взял у женщины платок и, высыпав из него рис, положил вместо него земли, а вместо сахара он положил камней и завязал платок и оставил его подле женщины. И женщина вышла от продавца я взяла свой платок и ушла домой, думая, что в платке рис и сахар, а придя домой, она положила платок перед мужем, и тот нашел там землю и камни.
     И когда женщина принесла котелок, ее муж сказал ей: "Разве мы тебе говорили, что у нас идет постройка, что ты принесла нам земля и камней?" И, увидя это, жена поняла, что раб продавца сыграл с нею шутку, и сказала своему мужу (а она пришла с котелком в руке): "О человек, от заботы, которая поразила меня, я пошла принести сито, а принесла котелок". - "А что тебя озаботило?" - спросил ее муж. И она сказала: "О человек, дирхем, что был у меня, выпал на рынке, и мне было стыдно перед людьми искать его, но не легко мне было, что дирхем пропадет. И я собрала землю с того места, где упал дирхем, и хотела ее просеять, и вот я пошла принести сито, а принесла котелок".
     И она пошла я принесла сито и, дав его мужу, сказала: "Просей ее, твой глаз здоровее моего глаза". И этот человек сидел я просеивал землю, пока его лицо и борода не наполнились пылью, но он не догадался о ко^варстве своей жены и о том, что из-за нее случилось.
     Вот, о царь, один из примеров козней женщины. Посмотри на слова Аллаха великого: "Поистине, козни ваши велики!" А вот еще слова его (хвала ему и величие!): "Поистине, козни сатаны были слабы!"
     И когда услышал царь слова везиря, они удовлетворили его и умилости^вили и отвратили от его страсти. И об думал он сказанные везирем слова Аллаха, и засияли огни благого совета в небесах его разума и мысли, и отказался он от упорного желания убить сына.
     Но когда наступил четвертый день, невольница вошла к парню и, поцеловав землю меж его руками, сказала: "О счастливый царь, обладатель правильного мнения, я показала тебе мое право воочию, но ты обидел меня и пренебрег отмщением моему обидчику, так как он - твой сын и кровь твоего сердца. Но поддержит меня против него Аллах (слава ему и величие!), как поддержал Аллах царевича против везиря и его отца". - "А как это было?" - спросил ее царь. И она оказала:
     
     ТРЕТИЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, о царь, что у одного царя из ушедших царей был сын, и не было у него других детей. И когда достиг этот ребенок зрелости, отел женил его на дочери другого царя, и это была девушка, обладавшая красотой и прелестью. А у нее был двоюродный брат, который сватал ее, но она не соглашалась выйти за него замуж. И когда он узнал, что царевна вышла замуж за другого, его взяла ревность. И двоюродный брат девушки решил послать подарки везирю того царя, который женил на этой девушке своего брата. И он послал везирю великие подарки и передал ему много денег и попросил его ухитриться заманить царевича в какую-нибудь ловушку, которая будет причиной его гибели. И он послал сказать везирю: "О везирь, я так ревную дочь моего дяди, что это побудило меня на подобное дело!" И когда подарки прибыли к везирю, тот послал сказать юноше: "Успокой свою душу и прохлади глаза: ты получишь от меня все, что ты желаешь".
     А царь, отец девушки, прислал за царевичем, прося его прибыть в его страну, чтобы войти к его дочери. И когда письмо прибыло к царевичу, его отец позволил ему отправиться и послал с ним того везиря, к которому пришли подарки, и отослал с ним тысячу всадников и подарки, и носилки, и шатры, и палатки. И везирь поехал с царевичем, затаив желание подстроить ему ловушку, и задумал он в сердце против него зло. И когда оказались они в пустыне, везирь вспомнил, что там в горах есть ручей с текучей водой, называемый Блестящим, и что всякий, кто попьет из него, если это мужчина, обратится в женщину. И когда везирь вспомнил об этом, он приказал воинам спешиться поблизости от этого ручья, а сам сел на коня и сказал царевичу: "Не хочешь ли ты отправиться со мной и посмотреть на ручей с водой в этом месте?"
     И царевич сел на коня и поехал с везирем своего отца, а больше с ним тихого не было. И они ехали до тех пор, пока не достигли этого ручья, и царевич сошел с коня и вымыл руки и напился из ручья, и вдруг он сделался женщиной! И, узнав об этом, он стал кричать и плакать, так что лишился сознания. И везирь подошел к нему и стал ему соболезновать в том, что его поразило, и говорить ему: "Что тебя поразило?" И мальчик рассказал ему, и когда везирь услышал его слова, он стал горевать и плакать. "Да защитит тебя Аллах великий от такого дела! Как постигло тебя подобное бедствие и поразило тебя столь великое несчастье, когда мы ехали, радуясь, что ты войдешь к дочери царя! - воскликнул везирь. - Теперь я не знаю, отправляться ли нам к ней, шли нет, и решение принадлежит тебе. Что же ты мне прикажешь?" - "Возвращайся к моему отцу, - сказал юноша, - и расскажи ему, что со мной случилось; я не двинусь отсюда, пока не уйдет от меня это дело, или умру в печали".
     И царевич написал своему отцу письмо, осведомляя его о том, что с ним случилось, и везирь взял письмо и отправился назад, в город царя, оставив солдат и юношу и с ним войска, которые его сопровождали, и втайне он радовался тому, что сделалось с царевичем. И везирь вошел к царю и осведомил его о случае с его сыном и передал ему его письмо, и царь опечалился о своем сыне великой печалью. А затем он послал к мудрецам и людям, знающим тайны, чтобы они разъяснили ему дело, которое случилось с его сыном, но ни один из них не дал ему ответа.
     А везирь послал к двоюродному брату девушки с радостной вестью о том, что случилось с царевичем. И когда письмо прибыло к нему, тот юноша сильно обрадовался и ему захотелось жениться на дочери своего дяди, и он послал везирю великие подарки и большие деньги и поблагодарил его великой благодарностью.
     Что же касается царевича, то он оставался у этого ручья три дня с ночами и не ел и не пил, и положился оп в том, что с ним случилось, на Аллаха (слава ему и величие!), уповающий на которого не обманется. И когда наступила четвертая ночь, вдруг появился перед ним всадник с вендом на голове, имевший вид царского сына, и этот всадник спросил царевича: "Кто привел тебя сюда, о юноша!" И юноша осведомил его о том, что его поразило, и рассказал ему, что он ехал к своей жене, чтобы войти к ней, и сообщил ему также, что везирь привел его к ручью с водой, и он напился из него, и случилось с ним то, что случилось. И пока юноша рассказывал, его вое время одолевал плач, и он начинал плакать.
     И когда всадник услышал его слова, он пожалел его и оказал: "Это везирь твоего отца вверг тебя в такую беду, так как про этот ручей не знает из людей никто, кроме одного мужчины". А затем всадник велел ему сесть на коня, и юноша сел, и всадник сказал ему: "Поедем со мной в мое жилище, ты будешь у меня гостем сегодня вечером". - "Окажи мне, кто ты, чтобы я поехал с тобою", - сказал юноша. И всадник ответил: "Я - сын царя джиннов, а ты - сын царя людей; успокой же душу и прохлади глаза тем, что прекратит твою заботу и горе: это для меня дело ничтожное".
     И юноша отправился с ним в начале дня и пренебрег своими воинами и солдатами и ехал с ним до полуночи, и тогда сын царя джиннов спросил его: "Знаешь ли ты, сколько мы проехали за это время?" - "Не знаю", - ответил юноша. И сын царя джиннов оказал ему: "Мы проехали расстояние в год пути для спешащего путешественника". И царевич удивился этому и спросил: "Что мне делать и как вернуться к моей семье?" И всадник ответил:
     "Это не твое дело, а мое дело, и когда ты исцелишься от твоей болезни, ты возвратишься к твоей семье быстрее, чем в мгновение ока, и это для меня дело ничтожное".
     И юноша, услышав от джинна эти слова, взлетел от радости и подумал, что это - пучки сновидений. "Слава всевластному за то, что он делает не^счастното счастливым!" - воскликнул он, сильно обрадовавшись..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь джиннов сказал сыну царя людей: "Когда ты исцелишься от твоей болезни, ты вернешься к твоей семье быстрее, чем в мгновение ока". И царевич обрадовался этому. И они ехали до тех пор, пока не настало утро. И вдруг увидели землю, покрытую зеленью и цветущую, с высокими деревьями, поющими птицами, прекрасными садами и великолепными дворцами. И сын царя джиннов сошел с коня и приказал юноше спешиться и, взяв его за руку, вошел с ним в один из этих дворцов, и царевич увидал высокую власть и сан и могущество. И он провел у сына царя джиннов этот день за едой и питьем. А когда настала ночь, сын царя джиннов поднялся и сея на своего коня, и сын царя людей тоже сел с ним, и они выехали под покровом ночи, ускоряя ход, и ехали, пока не наступило утро.
     И вдруг они оказались в черной земле, не населенной, полной скал и черных камней, подобной куску геенны, и сын царя людей спросил: "Как называется эта земля?"
     И джинн ответил: "Она называется земля Черная, и принадлежит она царю из царей джиннов, по имени Двукрылый, на которого не может напасть никто из царей, и ни один из них не вступят в нее без его дозволения. Постой же на месте, пока мы не спросим у него позволения". И юноша остановился, я джинн скрылся на минуту и вернулся к нему. И они поехали, и ехали до тех пор, пока не достигли ручья с водой, вытекавшего из черных гор. "Сходи!" - сказал джинн юноше, и юноша сошел с коня. И тогда джинн сказал ему: "Напейся из этого ручья". И юноша напился я в тот же час и минуту снова стал мужчиной, как раньше, по могуществу Аллаха великого.
     И юноша обрадовался сильной радостью, больше которой не бывает, и спросил джинна: "О брат мой, как называется этот ручей?" - "Он называется ручьем Женщин, - ответил джинн, - и всякая женщина, которая из него выпьет, сделается мужчиной. Воздай же хвалу Аллаху великому, поблагодари его за выздоровление и садись на коня". И царевич пал ниц, благодаря Аллаха великого, и они сели на коней и ехали, ускоряя ход, остаток дня, пока не возвратились в землю джиннов. И юноша провел у него ночь в приятнейшей жизни, и они ели и пили, пока не пришла другая ночь.
     И затем сын царя джиннов сказал ему "Хочешь ли ты вернуться к своей семье сегодня ночью?" - "Да, я хочу этого, так так это мне нужно", - ответил царевич. И тоща сын царя джиннов позвал одного из рабов своего отца, по имени Раджив, и сказал ему: "Возьми от меня этого юношу, посади его на плечо и не дай наступить утру раньше, чем он будет подле своего тестя и своей жены". - "Слушаю и повинуюсь, с любовью и удовольствием!" - ответил раб. А потом он скрылся на минуту и вернулся в образе ифрита, и когда юноша увидел его, его ум улетел, и он был ошеломлен. "С тобой не будет беды! - сказал ему сын царя джиннов, - садись на коня и взойди на нем к нему на плечо". - "Нет, я сяду, а коня оставлю у тебя", - ответил юноша. А потом он сошел с коня и сел рабу на плечо, и сын царя джиннов сказал ему. "Зажмурь глаза!" И он зажмурил глаза, и раб полетел с ним между небом и землей, и летел не переставая, а юноша не помнил себя, и не прошла последняя треть ночи, как юноша оказался над дворцом своего тестя. И когда он спустился на крышу дворца, ифрит оказал ему: "Сходи!" - и он сошел. И ифрит молвил: "Открой глаза: вот дворец твоего тестя и его дочери".
     И затем он оставил его и удалился, и когда засиял день и страх юноши утих, он спустился с крыши дворца. И, увидев юношу сходящим с крыши, его тесть поднялся навстречу, дивясь, что увидел его на крыше дворца. "Мы видели, что люди входят в двери, а ты спускаешься с неба", - сказал он ему. И царевич ответил: "Было так, как захотел Аллах, слава ему и величие!" И царь удивился этому и обрадовался спасению царевича, а когда взошло солнце, тесть царевича приказал своему везирю устроить великое пиршество, и тот устроил пиршество, и свадьбу справили как следует. А потом царевич вошел к своей жене и провел у нее два месяца, и затем он уехал в город своего отца.
     Что же касается двоюродного брата девушки, то он погиб от ревности и ярости, когда вошел к ней сын царя. И Аллах (слава ему и величие!) помог царевичу против него и против везиря его отца. И он прибыл к своему отцу с женой в наилучшем состоящий и полном счастье, и отец встретил его со своими воинами и везирями. И я прошу Аллаха великого, чтобы он дал тебе победу над твоими везирями, о царь, и прошу тебя взять за меня должное за твоего сына".
     И царь, услышав это от невольницы, приказал убить своего сына..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят четвертая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда рабыня рассказала это царю и сказала ему; "Прошу тебя взять за меня должное с твоего сына", - он приказал убить его.
     А было это в день четвертый, и вошел ж царю четвертый везирь и поцеловал землю меж его руками и сказал: "Да укрепит Аллах царя и да поддержит его! О царь, помедли в том деле, на которое ты решился, ибо разумный не делает дела, не посмотрев, каковы его последствия, и говорит сказавший поговорку" "Кто не обдумывает последствий, тому судьба - не друг". Дошел до меня, о царь, рассказ о кознях женщин. "А что до тебя дошло?" - спросил царь, и везирь ответил:
     
     РАССКАЗ ЧЕТВЕРТОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что была одна женщина, красивая, прелестная, блестящая и совершенная, которой не было равных. И увидали ее какие-то юноши соблазнители, и привязался к ней один из них и полюбил ее великою любовью. А эта женщина воздержалась от прелюбодеяния, и не было у нее до этого охоты.
     И случилось, что муж ее уехал однажды в какую-то страну, и юноша стал каждый день по много раз посылать к ней, но она ему не отвечала. И юноша отправился к одной старухе, жившей поблизости, и приветствовал ее и сел я начал жаловаться на любовь, которая его поразила, и на страсть к этой женщине и говорить, что он хочет сближения с пего. "Я ручаюсь тебе за это, и с тобой не будет беды; я приведу тебя к тому, что ты хочешь, если пожелает Аллах великий", - сказала старуха. И, услышав эти слова, юноша дал ей динар и ушел своей дорогой.
     А когда настало утро, старуха пошла к той женщине и возобновила с ней дружбу и знакомство, и стала старуха заходить к ней каждый день, и обе^дала с ней, и ужинала, и брала у нее кушанье для своих детей. И эта старуха играла с женщиной и веселила ее, пока не испортила ее природу, и ей сделалась невозможно расстаться с старухой на один час. И случилось однажды, что старуха, выходя от женщины, взяла с собой хлеба, положила в него много жиру и перцу и кормила этим собаку в течение нескольких дней, и эта собака стала ходить за вей следом из-за ее заботливости и милости.
     И в какой-то день старуха взяла много переду и жиру и накормила им собаку. И когда собака поела, у нее стали слезиться глаза от острого перцу, и собака пошла следом за старухой, плача. А женщина до крайности удивилась и спросила старуху: "О матушка, почему эта собака плачет?" - "О дочка, - отвечала старуха, - у нее удивительная история. Это была женщина, моя товарка и подруга, отличавшаяся красотой, прелестью, блеском и совершенством, и к ней привязался один юноша на ее улице и почувствовал к ней сильную любовь и страсть, так что слег на подушки. И он посылал к ней много раз, надеясь, что она смягчится к нему и пожалеет его, но она отказывалась, а я советовала ей и говорила: "О дочка, послушайся его во всем, что он тебе говорил, пожалей его и будь с ним ласко^ва", - но она не приняла моего совета. И когда стало малым терпение этого юноши, он пожаловался кому-то из своих друзей, и те устроили с ней колдовство и переменили ее человеческий образ на образ собаки. И когда она увидела, что ей досталось, в каком она состоянии и как изменился ее образ (а не нашлось никого из тварей, кто бы над ней сжалился, кроме меня), она пришла ко мне в мое жилище и стала ко мне ласкаться и целовать мне руки и ноги, плача и рыдая.
     И я узнала ее и сказала ей: "Часто я тебе советовала, но не дали тебе мои советы никакой пользы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха рассказывала женщине историю собаки и осведомляла ее об ее положении с коварством и обманом, чтобы женщина согласилась исполнить ее желание, и говорила: "И когда эта заколдо^ванная собака пришла ко мне и стала плакать, я сказала ей: "Сколько я тебе советовала, но не дали тебе мои советы никакой пользы". И когда я увидела ее в таком положении, о дочка, мне стало ее жаль, и я оставила ее у себя. И вот она такая, как есть, и всякий раз, как она вспоминает о том, что было с ней прежде, она плачет о самой себе".
     И когда женщина услышала слова старухи, ее охватил великий страх, и она воскликнула: "О матушка!" - клянусь Аллахом, ты испугала меня этим рассказом!" - "Чего ты боишься?" - спросила старуха. И женщина ответила! "Один красивый юноша увлекся любовью ко мне и несколько раз ко мне при^сылал, а я отказывалась, и теперь я боюсь, что со мной случится то же, что случилось с этой собакой". - "Берегись, о дочка, прекословить, я очень боюсь за тебя, - молвила старуха. - Если ты не знаешь, где он живет, то окажи мне, каков его облик, и я приведу его к тебе. Не позволяй ничьему сердцу вряд тебя огорчаться".
     И женщина описала старухе юношу, а старуха притворялась незнающей и делала вид, что с ним незнакома, и потом она сказала: "Я пойду и буду о нем спрашивать". А выйдя от женщины, старуха пошла к юноше и сказала ему: "Успокой свою душу: я сыграла шутку с той женщиной. Завтра, в час пополудни, приходи и стой в начале улицы, пока я не приду. Я возьму тебя, и мы пойдем в ее жилище, и ты повеселишься у нее остаток дня и всю ночь".
     И юноша обрадовался сильной радостью и дал старухе два динара и сказал: "Когда я удовлетворю свою страсть, я дам тебе десять динаров". А старуха вернулась к женщине и сказала ей: "Я с ним познакомилась и поговорила об этом деле и увидела, что он очень на тебя сердится и намерен тебе повредить, и я все время уговаривала его прийти завтра к призыву на полуденную молитву". И женщина обрадовалась сильной радостью и воскликнула: "О матушка, если его сердце успокоится и оп придет ко мне в полдень, я дам тебе десять динаров". - "Ты узнаешь о его приходе только от меня", - отвечала старуха. И когда наступило утро, старуха сказала: "Приготовь обед, принарядись и надень самое дорогое, что у тебя есть, а я пойду и приведу его к тебе".
     И женщина принялась наряжаться и готовить кушанье. А что до старухи, то она вышла и стала поджидать юношу, но тот не пришел. И старуха походила, разыскивая его, но не напала на след его. И тогда она оказала про себя: "Что делать? Неужели еда, которую она приготовила, и деньги, которые она мне обещала, погибнут напрасно? Нет, я не дам этой хитрости пропасть даром, а поищу кого-нибудь другого и приведу к ней!" И когда она так ходила по улице, она вдруг увидела красивого и прекрасного юношу, со следами путешествия на лице, и подошла к нему и приветствовала его и спросила: "Не желаешь ли кушаний и напитков и готовой для тебя женщины?" - "А где это?" - спросил человек. И старуха ответила: "У меня, в моем доме".
     И человек пошел со старухой, а та не знала, что он - муж той женщины. И, подойдя к дому, она постучала в ворота, и женщина отперла ей ворота. И когда старуха входила, она убежала, чтобы приготовиться, одеться и за^душиться. И старуха ввела мужчину в комнату для гостей, будучи в великой досаде. А когда та женщина вошла и ее взор упал на человека, рядом с которым сидела старуха, она поспешила придумать хитрость и обман и в тот же час и минуту сообразила, что делать.
     Ода стянула с ноги башмак и сказала своему мужу: "Не таковы обеты между мною и тобой! Как это ты меня обманываешь и делаешь со мною такие дела! Когда я услышала о твоем приезде, я испытала тебя с помощью этой старухи и ввергла тебя в то, от чего я тебя предостерегала. Я теперь хорошо узнала, каковы твои дела, и ты нарушил обет, бывший между нами. Я до них пор думала, что ты чист, но увидела тебя своими глазами с этой старухой, и ты ходишь к распутным женщинам!" И она стала бить его башма^ком по голове, а он отрекался от всего и клялся ей, что он в жизни ее не обманывал и ничего не сделал из того, в чем она его заподозрила. И он не переставал клясться Аллахом великим, а жена била его и плакала и кричала: "Сюда, о мусульмане!" И он зажимал ей рот рукой, а она его кусала. И муж ее стал перед ней унижаться и целовал ей руки и ноги, но она не соглашалась его простить и не переставала бить его рукой по шее.
     А потом она подмигнула старухе, чтобы та удержала ее руку. И старуха подошла к ней и стала целовать ей руки и ноги и, наконец, усадила их. И когда они сели, муж начал целовать старухе руки и говорил ей: "Да воздаст тебе Аллах великий благим благом за то, что ты меня от нее вызволи^ла!" А старуха дивилась хитрости женщины и ее коварству. Вот, о царь, один из примеров коварства женщин, их хитростей и козней".
     И, услышав все это, царь извлек назидание из рассказа везиря и отказался от убиения своего сына..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда четвертый везирь рассказал царю этот рассказ, царь отказался от убиения своего сына.
     Когда же настал пятый день, невольница вошла к царю, держа в руках кубок с ядом, и стала взывать о помощи и бить себя по щекам и по лицу и сказала: "О царь, или ты окажешь мне справедливость и возьмешь с твоего сына за меня должное, или я выпью этот кубок яда п умру, и грех за меня останется к тебе привязанным до дня воскресения. Твои везири приписывают мне козни и коварство, но нет в мире никого коварнее их. Разве не слышал ты, о царь, рассказ о ювелире и невольнице?" - "А что произошло между ними, о девушка?" - опросил царь. И девушка сказала:
     
     ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, о счастливый царь, что был некий ювелир, предававшийся любви к женщинам и питью вина. И однажды он вошел к одному своему другу и, посмотрев на стену в его доме, увидел нарисованное изображение девушки, лучше, прекрасней и изящней которой не видывали видящие. И ювелир стал часто взглядывать на нее, дивясь красоте этого образа, и любовь к изображению девушки запала ему в сердце, так что он заболел и стал близок к гибели. И один из его друзей пришел навестить его и, сев подле него, стал его расспрашивать, как он поживает и на что жалуется. И ювелир сказал: "О брат мой, вся моя болезнь и все, что меня поразило, - от любви. Я влюбился в изображение, нарисованное на стене у такого-то, моего друга". И приятель ювелира стал упрекать его и сказал: "Это от твоего малоумия! Как ты полюбил изображение на стене, которое не полезно, не вредно, не видят и не слышит, не берет и не отказывается?" - "Рисовавший изобразил ее не иначе, как по подобию прекрасной женщины", - сказал ювелир. И его друг молвил: "Может быть, тот, кто ее рисовал, создал ее из своей головы". - "Как бы то ни было, я умираю от любви к ней, - сказал ювелир. - Если есть на свете существо, сходное с этим изображением, я надеюсь, что Аллах великий продлит мою жизнь до тех пор, пока я его не увижу.
     И когда присутствовавшие ушли, они стали расспрашивать, кто рисовал эту женщину, и оказалось, что рисовавший ее уехал в какую-то страну. И они написали ему письмо, жалуясь на положение их друга и спрашивая об этой картине и откуда она произошла: создал ли он ее разумом, или видел ей подобие на свете. И рисовавший прислал им такой ответ: "Я нарисовал это изображение по подобию девушки, певицы одного везиря, и она в городе Кашмире, в климате Индии".
     И когда ювелир услышал об этом (а он жал в стране персов); он собрался и выехал, направляясь в страны Индия, и достиг того города после великих странствий. А вступав в этот город и расположившись там, он пошел однажды к одному москательщику, жившему в этом Городе (а этот москательщик был человек острый, понятливый и разумный), и спросил про их царя и его поведение. "Что до нашего царя, - сказал москательщик, - то он справедлив, поступает хорошо, благодетельствует жителям своего царства и творит правый суд над подданными, и не любит он на свете только одних колдунов. Когда попадается ему в руки колдун или колдунья, он бросает их в колодец за городом и оставляет их там голодать, пока они не умрут". Потом ювелир стал расспрашивать москательщика о везирях. И москательщик рассказал ему о жизни каждого везиря и о том, как тот поступает, и наконец разговор привел к той девушкепевице, и москательщик сказал: "Она у такого-то везиря".
     И ювелир после этого прождал несколько дней, пока не сумел придумать хитрость. А потом, в одну дождливую ночь, с громом и сильным ветром, он вышел, взяв с собой воровские принадлежности, и отправился к дому везиря, господина той девушки. Он прицепил к стене крючьями лестницу и поднялся на крышу дворца, а взобравшись туда, он посмотрел на двор и увидел, что все невольницы спят, каждая на своем ложе. И он увидел ложе из мрамора, на котором лежала девушка, подобная луне, когда она засияет в четырнадцатую ночь месяца. И он направился к ней и сел у ее изголовья, и снял с нее покрывало, и вдруг оказалось, что покрывало на ней золотое и в головах у нее свеча, и каждая из них в подсвечников из рдеющего золота, а свечи - из амбры. А под подушкой у девушки была серебряная шкатулка" в которой лежали вое ее украшения, и она стояла закрытая у нее в головах.
     И ювелир вынул нож и ударил им девушку в ягодицу, причинив ей замет^ную рану. И девушка проснулась, испуганная и устрашенная, и, увидав ювелира, побоялась кричать и молчала, думая, что он хочет взять ее богатства.
     "Возьми шкатулку с тем, что в ней есть, тебе нет пользы убивать меня, и я под защитой твоего благородства", - оказала она. И ювелир взял шкатулку с тем, что в ней было, и ушел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда ювелир поднялся во дворец везиря, он ударил девушку в ягодицу и ранил ее, а потом он взял шкатулку, в которой были ее украшения, и ушел. Когда же настало утро, он надел свои одежды и, захватив с собой шкатулку, в которой была украшения, пошел к правителю этого города, поцеловал перед ним землю и сказал: "О царь, я человек тебе преданный, и родом я из земли хорасанской. Я пришел, чтобы переселяться к твоему величеству, так как распространились вести о твоих кротких поступках и справедливости твоей к подданным, и захотелось мне быть под твоим знаменем. Я достиг этого города в конце сегодняшнего дня и, найдя ворота запертыми, лег перед ними.
     И когда я был между оном и бодрствованием, я вдруг увидел четырех женщин, одна из которых была верхом на помеле, а одна верхом на опахале, и понял я, о царь, что это колдуньи, которые летят в твой город. И одна из них приблизилась ко мне и пихнула меня ногой и ударила меня лисьим хвостом, бывшим у нее в руке, и сделала мае больно. И охватил меня от удара гнев, и я ударил ее бывшим у меня ножом и попал ей в ягодицу, когда она повернулась, уносясь. И когда я ее ранил, она убежала, и у нее упала вот эта шкатулка с тем, что в ней есть, и я взял ее и открыл и увидел в ней эти дорогие украшения.
     Возьми их, мне нет в них надобности, так как я человек странствующий по горам, и я изгнал земную жизнь из своего сердца и отказался от мира с его благами и стремлюсь к лику Аллаха великого". И он оставил шкатулку перед царем и ушел.
     И когда он вышел от царя, царь открыл шкатулку и, вынув оттуда все украшения, стал их вертеть в руках и нашел среди них одно ожерелье, которое он пожаловал тому везирю, господину девушки. И он призвал этого везиря и, когда тот явился, сказал ему: "Вот ожерелье, которое я тебе подарил". И, увидав ожерелье, везирь узнал его и сказал царю: "Да, а я подарил его одной моей невольнице-певице". - "Приведи мне эту девушку сейчас же!" - сказал царь везирю. И тот привел девушку, и когда она явилась к царю, царь оказал: "Обнажи ей ягодицы и посмотри, есть там рана или нет". И везирь обнажил ягодицы девушки и увидел на них ножевую рану и сказал царю: "Да, о владыка, там есть рана". - "Это - колдунья, как сказал мне тот постник, наверное и без сомнения!" - сказал царь везирю. И потом царь велел бросить девушку в колодец колдунов, и ее отправили в колодец в тот же день.
     А когда наступила ночь и ювелир узнал, что его хитрость удалась, он пришел к сторожу колодца, неся в руке мешок, в котором была тысяча динаров, и просидел, беседуя со сторожем, до первой трети ночи, а потом он начал с ним разговор и сказал: "Знай, о брат, что та девушка невиновна в беде, о которой рассказывают, и это я вверг ее в несчастье". И он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и затем сказал: "О брат мой, возьми этот мешок, в нем тысяча динаров, и отдай мне девушку: я уеду с ней в мою страну. Эти динары для тебя полезнее, чем заточение девушки; воспользуйся же наградой за нас, и мы оба будем призывать на тебя благо и безопасность". И сторож, услышав рассказ ювелира, до крайности удивился, какова его хитрость и как она удалась, и взял мешок с тем, что в нем было, и предоставил ювелиру девушку с условием, что он не пробудет с ней в этом городе ни одного часа. И ювелир сейчас же взял девушку и ехал, ускоряя ход, пока не прибыл в свою страну, достигнув желаемого.
     Посмотри же, о царь, каковы козни мужчин и их хитрость. Твои везири удерживают тебя от того, чтобы взять за меня должное, а завтра мы будем с тобой стоять перед справедливым судьей, и он возьмет должное мне с тебя, о царь".
     И царь, услышав слова девушки, приказал убить своего сына.
     И вошел к нему пятый везирь и поцеловал землю меж его руками и сказал: "О царь, великий саном, повремени и не торопись убивать твоего сына! Нередко за поспешностью следует раскаяние, и я боюсь, что ты будешь каяться, как каялся человек, который в жизни больше не смеялся". - "А как это было, о везирь?" - спросил царь. И везирь оказал:
     
     РАССКАЗ ПЯТОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что был один человек из родовитых и благо^денствующих, и были у него деньги и слуги, и рабы, и поместья, и умер он и преставился к милости великого Аллаха и оставил маленького сына. И когда мальчик вырос, он принялся есть и пить, и слушать музыку и песни, и проявлял щедрость и раздавал, и истратил деньги, которые оставил ему отец, так что все это богатство пропало..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемь восьмая ночь - она сказала: "О, счастливый царь, что когда пропало богатство, которое оставил ему отец, и от него ничего не осталось, юноша стал продавать рабов и невольников и поместья и истратил все, что у него было: и деньга отца и прочее, и так обеднел, что стал работать вместе с работами. И он провел таким образом год. И когда, в один из дней, он сел у стены, поджидая, пока кто-нибудь его наймет, вдруг приблизился к нему человек, прекрасный лицом и одеждой и приветствовал его, и юноша опросил: "О дядюшка, разве ты знал меня до сей поры?" - "Я совсем не знаю тебя, о юноша, - отвечал подошедший, - во я вижу на тебе следы благоденствия, хотя ты теперь в таком положении". - "О дядюшка, - отвечал юноша, - исполнился приговор и предопределение. Есть ли у тебя, о дядюшка, о светлоликий, какое-нибудь дело, для которого ты меня наймешь?" - "О дитя мое, - отвечал подошедший, - я хочу нанять тебя для дела нетрудного". - "А что это такое, о дядюшка?" - спросил юноша. И подошедший сказал: "Со мной десять старцев в одном доме, и нет у нас никого, кто бы исполнял наши просьбы. У нас для тебя столько еды и одежды, что тебе хватит, и ты будешь прислуживать нам, и будет тебе от нас то благо и те деньги, которые тебе достанутся, и, может быть, Аллах вернет тебе через нас счастье". - "Слушаю и повинуюсь!" - ответил юноша. А старец оказал ему: "У меня есть одно условие". - "А какое оно, твое условие, о дядюшка?" - опросил юноша. И старец сказал: "О дитя мое, такое, чтобы ты скрывал наши тайны и то, что ты у нас увидишь, и когда ты увидишь, что мы плачем, не спрашивай о причине нашего плача". - "Хорошо, о дядюшка", - ответил юноша. И тогда старец сказал ему: "О дитя мое, пойдем со мной, по благословению Аллаха великого!"
     И юноша пошел вслед за старцем, и тот привел его к бабе и ввел его туда и удалил с его тела бывшую на нем грязь, а затем старик послал человека, и тот привес красивое полотняное платье, и старец одел в него юношу и отправился с ним домой к своим людям. И когда юноша вошел, он увидел себя в доме, высоко почстроенном, с крепкими колоннами, обширном, с покоями, расположеными друг против друга, и залами, и в каждой зале был бассейн с водой, над которым щебетали птицы, а окна выходили со всех сторон в прекрасный сад в этом же дворе. И старец ввел юношу в один из покоев, и юноша увидел, что он украшен разноцветным мрамором, и потолок в нем расписан лазурью и ярким золотом, а пол устлан шелковыми коврами, и он нашел там десять старцев, которые сидели друг против друга, одетые в одежды печали, и плакали и рыдали, и удивился им и решил спросить старца, но вспомнил условие и удержал свой язык.
     И старец вручил юноше сундук, в котором было тридцать тысяч динаров, и оказал ему; "О дитя мое, трать на нас и на себя из этого сундука долж^ным образом, пользуясь доверием, и почий, что я тебе посоветовал". И юноша отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И он тратил на старцев деньги в течение дней и ночей, и потом один из них умер, и его товарищи взяли его и обмыли и задернули в саван и похоронили в саду за домом, и смерть не переставала брать одного за одним, пока не остался только тот старец, который нанял юношу. И они с юношей жили в этом доме, и не было с ними третьего, и проявили таким образом несколько лет, а затем старец заболел.
     И когда юноша потерял надежду, что он останется жив, он пришел к нему и высказал ему свое горе, а потом сказал: "О дядюшка, я служил вам и не пропустил, прислуживая вам, ни одного часа в течение двенадцати лет, но был вам предан и ревностно прислуживал вам, как мог". - "Да, о дитя мое, - ответил старец, - ты прислуживал нам, пока не умерли эти старцы и не преставились к Аллаху, великому, славному, и нам не избежать смерти". - "О господин мой, - молвил юноша, - ты в опасности, и я хочу, чтобы ты осведомил меня, какова причина вашего плача и постоянных ваших рыданий и печалей и вздохов". - "О дитя мое, - отвечал старел, - нет тебе в этом никакой нужды; не заставляй же меня сделать то, чего я не могу. Я просил Аллаха великого, чтобы он дикого не испытывал моим испытанием, и если ты захочешь спастись от того, во что мы впали, не открывай вон той двери". И он указал ему рукою на дверь и предостерег его, чтобы он не открывал ее, и молвил: "А если ты хочешь, чтобы тебя поразило то, что поразило нас, открой ее: ты узнаешь причину того, что ты видел от нас, так как будешь раскаиваться, когда раскаяние окажется бесполезно..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот восемьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старей, оставшийся в живых после тех десяти, сказал юноше: "Остерегайся открыть эту дверь: ты раскаешься, когда раскаяние будет бесполезно". И затем болезнь старца увеличилась, и он умер, и юноша обмыл его своей рукой и завернул в саван и зарыл его возле его товарищей. И юноша продолжал сидеть в этом помещении, запертом со всем тем, что там находилось, и несмотря на это, был он тревожен и размышлял о том, что случилось со старцем. И в один из дней он раздумывал о словах старца, который завещал ему не открывать двери, и вдруг пришло ему на ум взглянуть на нее. И он поднялся и пошел в ту сторону и искал, пока не увидел маленькую дверь, на которой паук овил гнездо, я было на двери четыре стальных замка; и когда юноша посмотрел на нее, он вспомнил, от чего предостерегал его старец, и ушел от двери. Но душа его стала его соблазнять открыть дверь, и он удерживался семь дней, но на восьмой день душа одолела его, и он воскликнул: "Обязательно открою дверь и посмотрю, что со мной из-за этого произойдет! Приговора Аллаха великого и судьбы не отвратить ничем, и никакое дело не случится, если не по воле его".
     И он поднялся и открыл дверь, сломав сначала замки. И, открыв дверь, он увидел узкий проход, и он пошел по нему и шел часа три, и вдруг вышел на берег большого потока. И юноша удивился этому и стал ходить по берегу, оглядываясь направо и налево, и вдруг большой орел спустился по воздуху и поднял этого юношу в когтях и летел с ним между небом и землей, пока не прилетел на остров посреди моря. И он бросил юношу на этом острове я удалился, а юноша впал в смущение, не зная, куда ему направиться.
     И когда, в один из дней, он сидел, вдруг заблестели на море паруса судна, подобно звездочке в небе, и мысли юноши привязались к этому суд^ну, и понадеялся он, что в нем будет его опасение. И он стал смотреть на судно, и оно подплыло к нему близко. И когда судно подплыло, юноша усидел челнок из следовой кости и черного дерева с веслами из сандала и алоэ, весь выложенный полосами из яркого золота, и в нем сидело десять невинных девушек, подобных лунам. И, увидев юношу, они вышли из челнока, стали целовать ему руки и оказали: "Ты - царь-жених!" А затем подошла к нему девушка, подобная незакрытому солнцу на безоблачном небе, державшая в руках шелковый платок, в котором была царственная одежда и золотой венец, украшенный всевозможными яхонтами, и, подойдя, облачила его и увен^чала венцом. И девушки понесли юношу на руках к челноку, и юноша увидел в нем всевозможные ковры из разноцветного шелка, и распустили паруса и поплыли по морским волнам.
     "И, оказавшись с ними, - рассказывал потом юноша, - я решил, что это - сон, и те знал я, куда они меня увозят, а когда они подплыли к берегу, я увидел, что на берегу полно войск, числа которых не знает никто, кроме Аллаха (слава ему и величие!), и воины одеты в кольчуги. И мне подвели пять меченых коней с золотыми седлами, украшенными всевозможными жемчугами и драгоценными камнями. И я взял одного из них и сел на него, А четыре остальных пошли со мною. И когда я сел, сомкнулись у меня над головой знамена и флаги, я застучали барабаны, и забили в литавры, и воины выстроились справа и слева, а я все повторял: "Сплю я или бодрствую?" И я все время ехал, не веря, что меня окружает такое великолепие, и думая, что это - пучки сновидений, пока мы не подъехали к зеленому лугу, где были дворцы, сады, деревья, и каналы, и цветы, и птицы, прославлявшие Аллаха, единого, покоряющего".
     И когда это было так, вдруг вышли из-за этих дворцов и садов воины, подобные этому, когда он низвергается, и наполнили этот луг. И, приблизившись к юноше, воины остановились. И из их среды выступил царь, который одни ехал верхом, а перед ним шли пешком некоторые его приближенные. Подойдя к юноше, этот царь сошел с коня, и, увидев, что царь сошел с коня, юноша тоже сошел, и они приветствовали друг друга наилучшем приветствием, а затем снова сели на коней. И царь сказа! юноше: "Поезжай с нами, ты - мой гость". И юноша по ехал с царем, беседуя с ним, а свита выстроилась и ехала перед ними до царского дворца. А затем они спешились, и вошли во дворец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до пятисот девяноста
     
     Когда же наста на ночь, дополняющая до пятисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь взял юношу, и они с ним поехали, окруженные свитой, и вошли во дворец, и рука юноши лежала в руке царя. И царь посадил его на золотой престол и сел подле него. И когда царь поднял с лица покрывало, оказалось, что это - девушка, подобная незакрытому солнцу на безоблачном небе: красивая, прелестная, блестящая и совершенная, высокомерная и жеманная. И юноша посмотрел и увидел великое счастье и изобильное довольство, и стал он дивиться красоте девушки и ее прелести, а она сказала ему: "Знай, о царь, я - царица этой земли, и все воины, которых ты видел, и воины, кого ты видал среди них из всадников и пехотинцев, - женщины, и нет среди них мужчин. А мужчины у нас в этой земле пашут, сеют и жнут и работают, возделывают землю, застраивают города и заботятся о пользе людей, занятые всякими ремеслами; что же касается женщин, то они - судьи и обладатели должностей и воины".
     И юноша до крайности удивился этому, и когда они так разговаривали, вдруг вошел везирь, и оказалось" что это седеющая старуха, чинная, вели^чественная и достойная. "Приведи нам судью и свидетелей", - сказала царица. И старуха ушла для этого, а царица повернулась к юноше и стала с ним беседовать и развлекать его, рассеивая его тоску ласковыми словами. А потом она обратилась к нему и спросила: "Согласен ли ты, чтобы я была тебе женой?" И юноша поднялся и стал целовать землю меж руками царицы, но она ему не позволила, а юноша сказал: "О госпожа, я ничтожней слуг, которые тебе прислуживают!" - то царица молвила: "Разве ты не видишь всех этих слуг и воинов, и богатств, и сокровищ, и запасов, которые ты заметил?" - "Да, вижу", - отвечал юноша. И царица сказала: "Вое это - перед тобой, распоряжайся этим, давая и одаряя, чем тебе вздумается". А затем она показала на запертую дверь и сказала: "Распоряжайся всем этим, кроме вон той двери; не открывай ее: когда ты ее откроешь, будешь раскаиваться, но раскаяние не принесет тебе пользы".
     И не закончила она еще своих слов, как явилась везирша и с нею судья и свидетели, и когда они пришли (а все это были старухи, с волосами, ра^опущенными по плечам, величественные и достойные) и предстали перед царицей, она велела им заключить ее брачный договор, и ее выдали замуж за юношу. И царица устроила пиры и собрала воинов, и когда поели и попили, юноша вошел к ней и нашел ее невинной и девственной. Он уничтожил се девственность и прожил с нею семь лет в сладостнейшей, приятнейшей, счастливейшей и прекраснейшей жизни.
     Но однажды, в какой-то день из дней, он вспомнил об открытии двери и сказал: "Если бы за нею не было богатых сокровищ, лучше того, что я видел, жена не запретила бы мне ее открывать". И он поднялся и открыл дверь и вдруг за нею оказалась та птица, которая унесла его с берега моря и спустила на остров. И когда птица увидала его, она воскликнула: "Нет простора для лица того, кто никогда не преуспеет!" И, увидев птицу и услышав ее слова, юноша побежал от нее, но птица последовала за ним и, схватив его, пролетела с ним между небом и землей расстояние в час, а потом спустила его в том месте, откуда она его похитила, и скрылась от него. А он посидел на месте, а потом разум вернулся к нему, и он вспомнил, какое он видел прежде счастье, величие и уважение и как воины ехали перед ним, а он приказывал и запрещал, и стал плакать и рыдать. И он пробыл на берегу моря, там, куда его спустила птица, два месяца, и хотелось ему вернуться к жене.
     И когда, в одну из ночей, он не опал и печально раздумывал, вдруг раздался голос, звук которого он слышал, но не видел говорящего, и этот голос кричал: "Как велики были наслаждеиия! Не бывать, не бывать, чтобы вернулось к тебе то, что миновало! Умножь свои печали!" И, услышав это, юноша перестал надеяться, что встретит царицу и вернется то счастье, которое он знал. А затем он вошел в дом, где были старцы, и понял он, что с ними произошло то же, что произошло с ним, и в том была причина их плача и горя, и извинил их после этого. И юношу охватила печаль и забота, и он вошел в ту залу и вое время плакал и рыдал, пренебрегая едой, питьем и прекрасными запахами и перестав смеяться, и наконец он умер, и его похоронили рядом с теми старцами.
     Знай же, о царь, что торопливость непохвальна, и она вызывает только раскаяние. Вот я даю тебе такой совет".
     И, услышав эти слова, царь послушался их и отказался от убиения своего сына..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто первая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь услышал рассказ везиря, оп отказался от убиения своего сына.
     Когда же настал шестой день, невольница вошла к парю, держа в руках обнаженный нож, и оказала: "Знай, о господн мой, что если ты не примешь моей жалобы и не соблюдешь своего права и своей чести перед теми, кто обидел меня, - а это твои везири, которые утверждают, что женщины устраивают хитрости, козни и обманы, и стремятся погубить этим мое право и заставить царя пренебрегать моим делом... Но вот я докажу перед тобою, что мужчины коварнее женщин, рассказав о сыне одного царя, который остался наедине с женой купца". - "А что у него с нею произошло?" - спросил царь. И невольница сказала:
     
     ПЯТЫЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, о счастливый царь, что был один купец очень ревнивый, и была у него жена - красивая и прелестная. И от великого страха за нее и ревности он не жил с вето в городах, а построил ей за городом дворец, стоявший вдали от строений, и возвысил его постройки и укрепил его колонны и сделал неприступными его ворота, снабдив их крепкими замками. И когда он хотел уйти, он запирал ворота и брал ключи и вешал их на шею.
     И в какой-то день он был в городе, и сын царя этого города вышел прогуляться и пройтись и увидел это пустынное место. И он долго всматривался, и перед его глазами блеснул этот дворец, и царевич увидел в нем роскошно одетую женщину, которая выглянула из какого-то окна.
     И когда юноша увидел ее, он смутился из-за ее красоты и прелести и пожелал к пей проникнуть, во это было невозможно. И он призвал слугу из своих слуг, и тот принес ему чернильницу и бумагу, и царевич исписал ее, говоря о своем состоянии и любви, и, прикрепив бумагу к зубцам стрелы, метнул стрелу во дворец. И стрела упала перед женщиной, когда та ходила по саду, и она оказала одной из своих невольниц: "Беги скорей за этой бумажкой и подай ее мне!" А она умела читать по писаному и, прочитав бумажку, поняла, что говорил ей царевич о поразившей его любви, тоске и страсти, и нашептала ответ на его записку, говоря, что к ней в сердце запала еще большая любовь, чем любовь юноши. А затем она высунулась из окна дворца и увидала царевича я бросила ему ответ, и ее тоска по нему усилилась, и царевич, увидав ее, подошел под окна дворца и сказал: "Брось мне нитку, я привяжу к ней этот ключ, а ты возьмешь его к себе".
     И женщина бросила царевичу нитку, и он привязал к ней ключ, а потам ушел к своим везирям и пожаловался им, что любит эту женщину и не имеет силы терпеть без нее. "А какой же план ты прикажешь мне выполнить? - спросил один из везирей. И царевич сказал ему: "Я хочу, чтобы ты положил меня в сундук и поставил его во дворце того купца. Сделай вид, что этот сундук - твой, и я достигну того, что хочу от этой женщины, и пробуду у нее несколько дней, а затем ты потребуешь сундук обратно". И везирь отвечал: "С любовью и удовольствием!"
     И царевич пошел в свое жилище и лег в сундук, который был у него, а везирь запер сундук и принес его во дворец купца. А купец, представ перед везирем, поцеловал ему руки и сказал: "Может быть, у нашего владыки везиря есть служба или нужда, которую мы будем счастливы (дополнить?" - "Я хочу от тебя, - сказал везирь, - чтобы ты поставил этот сундук в самое дорогое для тебя место". И купец оказал носильщикам: "Несите его!" И сундук понесли, а купец внес его во дворец и поставил в одну из овсах кладовых. А затем, после этого, он вышел по какому-то делу.
     И тогда та женщина подошла к сундуку и открыла его бывшим у нее клю^чом, и из сундука вышел юноша, подобный месяцу, и, увидав его, женщина надела свои лучшие одежды и повела его в комнату для гостей, и ости просидели за едой и питьем семь дней, и всякий раз, как являлся ее муж, она клала царевича в сундук и запирала его. Но когда наступил какой-то день, царь опросил про своего сына, я везирь поспешно пошел в дом купца и потребовал у него сундук..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила досоленные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто вторая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто вторая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда везирь явился в жилище купца потребовать сундук, купец поспешно вернулся против обыкновения к себе во дворец и постучал в дверь, и женщина услышала его и, взяв царевича, положила его в сундук, но, растерявшись, забыла его запереть. И когда купец пришел к себе домой вместе с носильщиками, те подняли сундук за крышку, и он раскрылся, и в него заглянули, и вдруг увидели, что там лежит сын царя. И когда купец увидел и узнал его, он вышел к везирю и оказал: "Выходи и возьми царевича, никто из нас не может его схватить". И везирь вошел и взял его, и потом все ушли, и когда они ушли, купец развелся с той женщиной и дал себе клятву, что никогда не женится.
     Дошло до меня также, о счастливый царь, что один человек из людей образованных пришел на рынок и увидел слугу, которого выкликали для продажи. Он купил его и привел в свое жилище и сказал своей жене: "Заботься о нем". И слуга провел у него некоторое время. И в какой-то день этот человек сказал своей жене: "Выйди завтра в сад пройтись, прогуляться и развлечься". И женщина ответила: "С любовью и удовольствием!" И когда слуга услышал это, он взял кушаний и приготовил их в течение этой ночи, а также приготовил напитки, закуски и плоды. А затем он вышел в сад и положил кушанья под одно дерево и напитки под другое дерево, и плоды и закуски он тоже положил под дерево, на пути жены его господина.
     А когда наступило утро, тот приказал слуге отправиться со своей госпожой в сад и приказал им взять с собой то, что им было нужно для еды, питья и плодов. И женщина вышла и села на коня, и слуга ехал с нею, пока они не достигли того сада. И когда они вошли туда, закаркал ворон, и слуга воскликнул: "Ты сказал правду!" И его госпожа спросила: "Разве ты понял, что сказал ворон?" - "Да, о госпожа", - ответил он. И его госпожа спросила: "Что же он говорит?" - "О госпожа, - отвечал слуга, - он говорит: "Под этим деревом стоит кушанье, приходите его поесть!" - "Я вижу, ты знаешь язык птиц", - сказала его госпожа, и слуга ответил: "Да".
     И его госпожа подошла к тому дереву и увидела приготовленное кушанье, и когда они его поели, она до крайности изумилась и подумала, что слуга знает птичий язык. И, поев этого кушанья, они стали гулять по саду, и закаркал ворон, и слуга сказал ему: "Ты сказал правду!" - "Что он говорит?" - спросила госпожа слугу. И тот ответил: "О госпожа, он говорит: "Под таким-то деревом кувшин с водой, надушенной мускусом, и старое вино".
     И женщина пошла с ним и нашла все это, и удивление ее увеличилось, и слуга сделался великим в ее глазах. И они сидели со слугою и пили, а когда напились, стали ходить по саду, и закаркал ворон, и слуга молвил: "Ты сказал правду!" - "Что говорит этот ворон?" - спросила госпожа слугу, и тот ответил: "Он говорит: "Под такимто деревом плоды и закуски".
     И они пошли к дереву и нашли все это и поели плодов и закусок, а затем они стали ходить по саду, и ворон закаркал, и слуга взял камень и бродил им в ворона. "Почему ты его бьешь, и что он сказал?" - спросила госпожа. И слуга ответил: "О госпожа, он говорит слова, которых я не могу тебе сказать". - "Говори и не стыдись меня: между мною и тобою не стоит ничего", - ответила ему госпожа. И слуга стал говорить: "Нет!" - а она говорила: "Скажи!" - и заклинала его, и наконец он сказал: "Ворон говорит мне: "Сделай с твоей госпожой то, что с нею делает ее муж". И, услышав эти слова, госпожа его засмеялась так, что упала навзничь, и затем она воскликнула: "Дело нетрудное, и я не могу прекословить тебе в этом." И она подошла к дереву и разостлала под ним ковер и позвала слугу, чтобы он удовлетворил с нею свое желание.
     И вдруг оказался сзади него его господин, который смотрел на вето, и он позвал его и сказал: "Эй, мальчик, что это с твоей госпожой, что она тут лежит и плачет?""О господин, - отвечал слуга, - она упала с дерева и умерла и не вернул ее тебе никто, кроме Аллаха (слава ему и величие!). И ода прилегла здесь на минуту, чтобы отдохнуть". И корда женщина увидала рядом с собой своего мужа, она поднялась, притворяясь больной и жалуясь на боль и восклицая: "Ах, спина! Ах, бок! Пойдите сюда, о любимые, мне больше не жить?" И ее муж растерялся и позвал слугу и оказал ему: "Подай твоей госпоже коня и подсади ее!" И когда она села, ее муж взялся за одно стремя, а слуга за другое стремя, и муж говорил ей: "Аллах да вылечит тебя и да исцелят!"
     Вот, о царь, одна из хитростей мужчин и их козней; пусть же не отвратят тебя твои везири от того, чтобы меня поддержать и взять за меня должное!" И невольница заплакала, и когда царь увидел, что она плачет (а она была ему дороже всех невольниц), он велел убить своего сына.
     И вошел к нему шестой везирь и поцеловал землю меж его руками и сказал: "Да возвеличит царя Аллах великий! Я тебе предан и советую тебе, чтобы ты повременил в деле твоего сына..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто третья ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шестой везирь оказал царю: "О царь, повремени с убийством твоего сына - поистине ложь подобна дыму, а истина стоит на крепких столбах. Свет истины прогоняет мрак лжи, и знай, что козни женщин велики. Ведь оказал великий Аллах в своей славной книге: "Поистине, козни ваши велики!" Дошел до меня рассказ о женщине, сделав^шей с вельможами царства хитрость, подобной которой раньше ее не делал совсем никто". - "А как это было?" - спросил царь. И везирь сказал:
     
     РАССКАЗ ШЕСТОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что у одной женщины из дочерей купцов был муж, который часто путешествовал. И однажды ее муж уехал в далекую страну, и продлилось его путешествие. И стало это женщине невмоготу, и она полюбила прекрасного юношу из детей купцов, и женщина любила его, и он любил ее великой любовью. И в какой-то день этот юноша поспорил с одним человеком, и тот пожаловался на него вали этого города, а вали посадил юношу в тюрьму. И дошло известие об этом до жены купца, его возлюбленной, и разум ее из-за него улетел, и она поднялась и надела своя роскошнейшие одежды и пошла к жилищу вали и приветствовала его и подала ему бумажку, в которой писала: "Тот, кого ты посадил в тюрьму и заточил, - мой брат, такой-то, поспоривший с тем-то, и люди, которые свидетельствовали против него, свидетельствовали ложно. Он посажен в твою тюрьму несправедливо, и у меня нет никого, кто бы ко мне приходил я заботился о моем положении, кроме него, и я прошу от милости нашего владыки, чтобы он выпустил его из тюрьмы".
     И когда вали прочитал эту бумажку, он посмотрел на женщину и полюбил ее и сказал: "Войди в дом, и я велю привести его к тебе, а затем пошлю его к тебе, и ты возьмешь его". - "О владыка, - отвечала женщина, - у меня нет никого, кроме Аллаха великого, и я - чужеземка и не могу входить ни в чей дом". - "Я не отпущу его, пока ты не войдешь в дом и я не удовлетворю с тобой свою страсть", - сказал вали. И женщина ответила: "Если ты этого хочешь, то ты непременно должен прийти ко мне в мое жилище и посидеть и поспать и отдохнуть целый день". - "А где твой дом?" - опросил ее вали. И она ответила: "В таком-то месте".
     И затем она вышла от него (а сердце вали стало занято ею) и, выйдя, пошла к кади города и сказала ему: "О господни наш кади!" - "Да", - сказал кади. И женщина молвила! "Рассмотри мое дело, я награда тебе будет у Аллаха великого" - "Кто тебя обидел?" - спросил кади. И женщина ответила: "О господин, у меня есть брат, кроме которого у меня нет никого, и это заставило меня к тебе войти, так как вали посадил его в тюрьму п против него ложно засвидетельствовали, что он - обидчик. Я прошу тебя, чтобы ты походатайствовал за него у вали". И кади взглянул на женщину и полюбил ее и оказал: "Войди в дом, к невольницам, и отдохни у нас немного, а мы пошлем к вали, чтобы он выпустил твоего брата, и если бы мы знали, сколько на нем лежит денег, мы бы дали их тебе от себя, чтобы удовлетворить нашу любовь, так как ты нам понравилась своими хорошими речами". - "Если так делаешь ты, о наш владыка, то мы не будем порицать других", - молвила женщина. И кади воскликнул: "Если ты не войдешь к нам в дом, уходи своей дорогой!" - "Если ты хочешь этого, о владык л наш, то у меня в моем доме это будет более скрыто и лучше, чем у тебя в доме, так как там есть невольницы и слуги и приходящие и уходящие; я - женщина, и ничего не знаю об этих делах, но необходимость заставляет". - "А где твое жилище?" - спросил кади. И женщина сказала: "В таком-то месте", - и условилась с ним на тот же день, на который она условилась с вали.
     И затем она пошла от кадя в дом везиря и подала ему просьбу и пожаловалась на беду своего брата, которого заточил вали, и везирь стал ее соблазнять и оказал: "Мы удовлетворим с тобою наше желание и выпустим твоего брата". - "Если ты этого хочешь, то это будет у меня, в моем жилище, - ответила женщина. - Оно лучше покроет меня и тебя, и мой дом недалеко". - "А где твое жилище?" - спросил везирь. И женщина ответила: "В таком-то месте", - и условилась с ним на тот же самый день.
     А потом женщина пошла к царю того города и подала ему свою жалобу и попросила, чтобы выпустили ее брата. "А кто его заточил?" - спросил царь. И женщина ответила: "Его заточил вали". И когда царь услышал ее слова, она поразила его стрелой любви в сердце. И он велел ей войти с ним во дворец, пока он пошлет к вали и освободит ее брата. "О царь, - оказала ему женщина, - это дело будет для тебя не трудно, либо по моей воле, либо насильно, и если царь захотел от меня этого, такова уже моя счастливая доля. Но если он придет в мое жилище, то почтит меня, перене^ся туда свои благородные шаги, как сказал поэт:
     Друзья мои, видели ли вы, или слышали, чтоб тот посетил меня, чьи славны достоинства?"
     "Мы не будем перечить твоему приказу", - сказал царь. И женщина условилась с ним на тот же день, который назначила другим, и сказала ему, где ее жилище..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина, согласившись на предложение, сказала ему, где ее жилище, и условилась с ним на тот же самый день, который назначила вали, кади и везирю, а затем она вышла от царя и пришла к одному столяру и сказала:
     "Я хочу, чтобы ты сделал мне шкаф с четырьмя отделениями, одно над другим, и чтобы у каждого отделения была дверь, которая запирается. Скажи мне, какая за это плата, и я дам ее тебе". - "Четыре динара, - отвечал столяр. - А если ты, о почтенная госпожа, пожалуешь мне сближение, то от тебя я не возьму ничего". - "Если уж это неизбежно, - сказала женщина, - то сделай мне пять отделений с замками". - "С любовью и удовольствием", - ответил столяр. И женщина сговорилась с ним, что он принесет ей шкаф в тот самый день. "О госпожа, - сказал столяр, - посиди, и возьмешь свою пещь сейчас же, а я после этого приду не торопясь". И женщина просидела у столяра, пока тот сделал ей шкаф с пятью отделениями, и ушла в свое жилище и поставила шкаф в то месте, где сидят гости. А затем она взяла четыре одежды и отнесла их к красильщику, и тот выкрасил каждую одежду в особый цвет, отличающийся от цвета других одежд. А женщина принялась готовить еду и питье и цветы, плоды и благовония.
     И когда пришел день свидания, она надела самые лучшее свои одежды и нарядилась и надушилась, а затем она устлала комнату разными роскошными коврами и села поджидать, кто придет. И вдруг вошел к ней кади, прежде других. И, увидев его, женщина поднялась на ноги и поцеловала перед ним землю и взяла его и посадила на постель и легла с ним и стала с ним играть, и кади пожелал удовлетворения с ней, и она оказала ему "О господин, сиими с себя одежду и тюрбан и надень эту желтую рубашку и покрой голову этим покрывалом, а мы принесем еду и питье, и потом ты исполнишь все, что желаешь". И она взяла у кади одежду и тюрбан, и он надел рубашку и покрывало.
     И вдруг кто то постучал в дверь. "Кто это стучит в дверь?" - спросил кади. И женщина сказала: "Это мой муж!" - "Что же делать, и куда я пойду?" - воскликнул кади. И женщина молвила: "Не бойся, я введу тебя в этот шкаф". - "Делай, что тебе вздумалось", - сказал кади, и женщина взяла его и ввела его в нижнее отделение и заперла. А потом она вышла к воротам и открыла их, и оказалось, что это - вали. И, увидев его, женщина поцеловала перед ним землю и взяла его за руку и посадила на ту же постель и сказала: "О господин, это место - твое место, и этот дом - твой дом, а я - твоя невольница и одна из твоих служанок. Останься у меня на весь день, скинь то, что на тебе надето, и надень эту красную одежду: это - одежда сна". И она повязала вали голову обрывком тряпки, бывшим у нее, и, взяв у него одежду, пришла к нему на постель и начала с ним играть, а он тоже стал играть с нею, а когда он протянул к женщине руку, она оказала: "О владыка наш, этот день - твой день, и никто его с тобой не разделит, но будь милостив я благодетелен и напиши мне бумажку, чтобы моего брата выпустили из тюрьмы, и тогда мое сердце успокоитея". - "Слушаю и повинуюсь, на голове и на глазах!" - ответил вали и написал письмо своему казначею, в котором говорил: "В час прибытия этого письма к тебе ты выпустишь такого-то безотлагательно; не допускай небрежности и не возражай носителю его ни одним словом". И он запечатал письмо, и женщина взяла его и стала играть с вали на постели.
     И вдруг кто-то постучал в дверь. "Кто это?" - спрошл вали, и женщина ответила: "Мой муж". И вали воскликнул: "Что мне делать?" - "Вэйди в этот шкаф, а я отправлю мужа и вернусь к тебе", - ответила женщина. И она взяла вали и ввела его во второе отделение и заперла его там, а кади, при всем этом, слышал их разговор. А потом женщина вышла к воротам и открыла их, и сказалось, что это - везирь. И, увидав его, женщина поцеловала землю между его руками и встретила его и поклонилась ему и сказала: "О господин мой, ты почтил нас, придя в наше жилище! Да не лишит нас Аллах твоего появления!" И она посадила его на постель я оказала: "Сними с себя одежду и тюрбан и надень эту легкую рубашку". И везирь снял с себя то, что на нем было, и женщива одела его в голубую рубашку и красный колпак, приговаривая: "О владыка, вот это - везирская одежда, оставь же ее, пока ей не придет время, а сейчас побудь в этой одежде для беседы, веселья и сна". И когда везирь надел ее, женщина стала о ним играть на постели, и он тоже играл с нею и хотел исполнить свои желания, но она не позволяла ему и говорила: "О господин, это от нас не уйдет!"
     И когда они разговаривали, вдруг кто-то постучал в дверь, и веэирь опросил женщину: "Кто это?" И она отвечала: "Мой муж". - "Что же придумать?" - опросил везирь. И женщина сказала: "Вставай, войди в этот шкаф, а я отправлю моего мужа и вернусь к тебе. Не бойся!" И она ввела его в третье отделение шкафа и заперла там и, выйдя, открыла дверь, и оказалось, что это пришел царь. И, увидав его, женщина поцеловала перед ним землю и, взяв его за руку, привела его на середину комнаты и посадила на постель и оказала: "Ты почтил нас, о царь, и если бы мы предложили тебе весь мир и то, что в нем есть, это не стоило бы одного шага из твоих шагов к нам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто пятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто пятая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь вошел в дом женщины, она сказала ему: "Если бы мы подарили тебе весь мир и то, что в нем есть, это бы не стоило одного шага из твоих шагов к нам". И царь сел на постель, и женщина молвила: "Дай мне позволение сказать тебе одно слово". - "Говори, что желаешь", - ответил царь. И она сказала: "Отдохни, о господин, и сними с себя одежду и тюрбан (а одежда царя, бывшая на нем в этот час, стоила тысячу динаров)". И когда царь снял с себя одежду, женщина одела его в рваную рубаху, ценой в десять дирхемов, не больше, и стала его развлекать и играть с ним. И при всем этом люди, которые были в шкафу, слышали, что происходит, но никто из них не мог заговорить. И когда царь протянул руку к шее женщины и хотел удовлетворить с нею свое желание, она сказала ему: "Это дело от нас не уйдет, и я еще раньше обещала услужить тебя в этом покое, и тебе будет от меня то, что тебя обрадует".
     И когда они разговаривали, вдруг кто-то постучал в дверь, и царь воскликнул: "Удали его от нас с его согласия, или я выйду к нему и удалю его насильно". - "Этого не будет, о владыка, лучше потерпи, пока я удалю его самым хорошим уменьем", - сказала женщина. И царь молвил: "А мне что же делать?" И женщина взяла его за руку и ввела в четвертое отделение и заперла там, а затем она вышла к дверям и открыла их, и оказалось, что это - столяр. И он вошел и приветствовал женщину, и та сказала ему: "Что это за шкаф ты нам сделал?" - "А что с ним, о госпожа?" - спросил он, и женщина сказала: "Вот это отделение - узкое". - "О госпожа, оно широкое", - ответил столяр. И женщина оказала: "Войди и посмотри, ты в нем не поместишься". - "В нем поместятся четверо", - сказал столяр, и затем он вошел в шкаф.
     И когда он вошел туда, женщина заперла его в пятом отделении и поднялась и, взяв бумажку вали, пошла с ней к казначею. И казначей взял бумажку и прочитал и поцеловал ее и выпустил из тюрьмы того человека, возлюбленного женщины. И она рассказала ему, что она сделала, и юноша опросил: "А что же нам делать?" - "Мы уйдем из этого города в другой город, - сказала женщина, - нам нельзя после такого дела здесь оставаться". И они собрали то, что у них было, и погрузили на верблюдов и тотчас же уехали в другой город.
     А что касается тех людей, то они просидели в отделениях шкафа три дня без еды. И им эахотелось помочиться, так как они три дня не мочились, и столяр налил на голову султана, а султан налил на голову везиря, а везирь налил на голову вали, а тот налил на голову кади. И кади закричал и воскликнул: "Что это за грязь! Разве мало нам того, что с нами было, чтобы на нас еще мочились!" И вали возвысил голос и сказал: "Да увеличит Аллах твою награду, о кади!" И, услышав его голос, кади узнал, что это - вали. А потом вали опять возвысил голос и сказал: "Что это за грязь!" И везирь возвысил голос и оказал: "Да увеличит Аллах твою награду, о вали". И, услышав его голос, вали узнал, что это - везирь. А затем везирь возвысил голос и сказал: "Что это за грязь!" И когда царь услышал слова везиря, он узнал его, но смолчал и скрыл свое присутствие, а везирь воскликнул: "Прокляни, Аллах, эту женщину за то, что она с нами сделала! Она созвала к себе всех вельмож царства, кроме царя!"
     И, услышав это, царь крикнул ему: "Молчите! Я первый попал в сети этой разпутницы и развратницы!" И столяр, услышав их слова, сказал: "А я? В чем мой-то грех? Я сделал ей шкаф за четыре динара золотом и пришел потребовать платы, и она схитрила со мной и ввела меня в это отделение и заперла там". И они стали разговаривать друг с другом и развлекать царя беседой, и развеяли его грусть.
     И вдруг пришли позади этого дома и увидели, что он пустой, и оказали друг другу: "Вчера наша соседка, женщина такого-то, была здесь, а теперь мы не слышим в этом месте никаких голосов и не видим в нем человека. Сломайте ворота и посмотрите, в чем дело, чтобы не обвинил нас вали или царь и не посадил в тюрьму". И затем они сломали ворота и вошли и увидели деревянный шкаф, а в нем нашли людей, которые стонали от голода и жажды. И пришедшие стали говорить друг другу: "Неужели в этом шкафу джинн?" И один из них воскликнул: "Наберем дров и сожжем его огнем". - "Не делайте!" - закричал на них кади..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто шестая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда соседи хотели принести драв и сжечь шкаф, кади закричал на них: "Не делайте!" И соседи сказали друг другу: "Джинны иногда меняют образ и говорят словами людей". И, услышав их, кади прочитал кое-что из великого Корана и затем сказал пришедшим: "Подойдите к шкафу, в котором мы сидим!" И когда они подошли, он сказал им: "Я - такой-то, а вы - такие-то и такие-то. И нас в шкафу целая толпа". И соседи спросили кади: "А кто привел тебя сюда? Расскажи нам, в чем дело".
     И кади осведомил их в чем дело, от начала до конца, и тогда они привели столяра. И столяр открыл отделение кади и вали, и везиря, и царя, и столяра, и все они были в той одежде, которая была на них надета. И они вышли из шкафа и посмотрели друг на друга, и каждый стал смеяться над другим, и потом они пошли искать женщину, но не нашли ее. А женщина взяла вое то, что было на них надето, и каждый из них послал к своим за одеждой. И им принесли платье, и они вышли, закрывшись им, к людям. Посмотри же, о владыка наш царь, какую хитрость сделала эта женщина с теми людьми.
     Дошло до меня также, что был один человек, который хотел увидеть в своей жизни Ночь могущества. И он посмотрел однажды ночью на небо и увидел ангелов, когда открылись врата небесные, и увидал, как всякая вещь пала яиц на своем месте. И, увидев это, он сказал своей жене: "О такая-то, Аллах показал мне Ночь могущества, а мне было ниспослано, что если я увижу ее и сотворю три молитвы, они будут исполнены. Я опрашиваю у тебя совета: что мне оказать?" - "Скажи: "О боже, увеличь мне член!" - посоветовала ему жена. И человек сказал это, и его член сделался точно тыквенная бутылка, так что этот человек не мог стоять, а его жена, когда он хотел ее познать, бегала от него с места на место. И муж оказал ей: "Что же делать? Ты пожелала этого ради твоей страсти". - "Я не хочу, чтобы он оставался таким длинным", - оказала жена. И ее муж поднял голову к небу и молвил: "О боже, спаси меня от этого дела и освободи меня!"
     И человек сделался гладким, без члена. И, увидев это, жена оказала ему: "Нет мне до тебя нужды, раз ты стал без члена!" И ее муж воскликнул: "Все это от твоего злосчастного совета и дурного замысла! Было для меня у Аллаха три молитвы, которыми я достиг бы блага и в этой жизни и в будущей, и две молитвы пропали, осталась одна". - "Помолись Аллаху великому, чтобы он снова сделал тебя таким, каким ты был раньше!" - сказала ему жена. И человек помолился своему господу и стал опять таким, как был.
     И все это, о царь, произошло по причине дурного замысла женщины, и я рассказал тебе об этом, чтобы ты убедила, что женщины глупы и слабы умом и замышляют дурное. Не слушай же их слов и не убивай своего сына, кровь твоего сердца. Ты сотрешь воспоминание о себе после себя".
     И царь воздержался от убиения своего сына.
     А на седьмой день пришла та невольница и явилась к царю, крича. И она разожгла большой огонь, и ее привели к царю, держа ее за концы платья. И царь опросил ее: "Почему ты это сделала?" И она отвечала: "Если ты не рассудишь меня с твоим сыном, я брошусь в этот огонь. Жизнь мне стала противна, и, прежде чем прийти к тебе, я написала завещание, раздала свои деньги и решила умереть, а ты будешь каяться всяческим раскаянием, как каялся царь, который пытал сторожиху бани". - "А как это было?" - спросил царь. И невольница сказала:
     
     ШЕСТОЙ РАССКАЗ НЕВОЛЬНИЦЫ
     
     Дошло до меня, о царь, что была одна женщина, богомольная, воздержан^ная и благочестивая, и она заходила во дворец одного из царей, и ее приход считали благословенным, и было ей у приближенных царя великое счастье. И однажды она вошла во дворец, согласно обычаю, и села рядом с женой царя, и та подала ей ожерелье ценой в тысячу динаров и сказала: "О девушка, возьми к себе это ожерелье и храни его, пока я не выйду из бани и не возьму его у тебя (а баня была во дворце)". И женщина взяла ожерелье и села в одно место в покоях царицы, ожидая, пока та сходит в баню, находившуюся в ее жилище, и выйдет. А потом она положила ожерелье под молитвенный коврик и начала молиться. И прилетела птица и взяла ожерелье и положила его в щель в углу дворца, пока сторожившая выходила за нуждой. И женщина вернулась и не знала этого. И когда жена царя вышла из бани, она потребовала ожерелье у сторожихи, но та не нашла его и стала его искать, но не обнаружила и не напала на его след. И сторожившая говорила: "Клянусь Аллахом, о дочка, ко мне никто не приходил, и когда я взяла ожерелье, я положила его под молитвенный коврик и не знаю, может быть, один из слуг увидал его и, воспользовавшись моей рассеянностью, когда я молилась, взял его, а знание об этом у Аллаха великого".
     И когда услышал об этом царь, он приказал своей жене пытать сторожив^шую огнем и сильно побить ее..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто седьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь приказал своей жене пытать сторо^жившую женщину огнем и сильно побить ее, и царица стала ее пытать всякими пытками, но женщина ни в чем не признавалась и никого не обвиняла. И после этого царь приказал посадить ее в тюрьму и заковать в цепи, и ее заточили. А потом, в один из дней, царь сидел у себя во дворце, среди водоемов, и его жена сидела с ним рядом, и вдруг взор царя упал на птицу, которая вытаскивала то самое ожерелье из щели в углу дворца. И царь кликнул одну невольницу, и она настигла птицу и отняла у нее ожерелье. И тогда царь понял, что сторожившая женщина обижена, и раскаялся в том, что он с ней сделал. И он велел привести ее, и когда она явилась, принялся целовать ее в голову, а затем стад плакать и просить прощения и горевать из-за того, что он с нею сделал. И он велел ей дать большие деньги, во женщина отказалась их взять, а затем она простила его и ушла и дала себе клятву, что не войдет ни в чей дом. И она странствовала по горам и долинам и поклонялась Аллаху великому, пока не умерла.
     Дошло до меня также, о царь, в числе рассказов о кознях мужчин, что два голубя, самец и самка, собрали зимой к себе в гнездо пшеницу и ячмень, а когда наступило время лета, зерно высохло и уменьшилось. И самец сказал самке: "Это ты съела зерно!" А она стала говорить: "Нет, клянусь Аллахом, я ничего не съела!" Но он не поверил ей и стал ее бить крыльями и клевать клювом, пока не убил. А когда наступило холодное время, зерна снова стали такими, как были, и самец понял, что он убил свою жену несправедливо и по вражде, и стал раскаиваться, когда раскаяние было ему бесполезно. И он лег рядом с женой, рыдая по ней и плача и горюя, и отказался от еды и питья и заболел, и болел, пока не умер.
     Дошел до меня также, в числе рассказов о кознях мужчин против женщин, рассказ более удивительный, чем все эти". - "Подавай то, что у тебя есть", - воскликнул царь. И невольница сказала: "О царь, была одна девушка из дочерей царя, которой не было в ее время равных по красоте, прелести, стройности, соразмерности, блеску и жеманству, и никто так не отнимал разум у мужчин, как она. И она говорила: "Нет мне равных в мое время!" И все сыновья царей сватались к ней, но она не соглашалась взять из них никого, и было ей имя ад-Датма.
     И говаривала она: "На мне женится только тот, кто меня покорит в пылу битвы, боя и сражения, и если кто-нибудь меня одолеет, я выйду за него замуж с радостным сердцем, а если я его одолею, то возьму его коня и оружие и одежду и напишу у него на лбу: "Этот отпущен такою-то". И царские сыновья приходили к ней со всех мест, далеких и близких, но она одолевала их и позорила и отнимала у них оружие и клеймила их огнем.
     И прослышал о ней сын одного из царей персов, по имени Бахрам, и направился к ней, покрыв далекое расстояние, и взял с собой деньги, коней и людей и сокровища из царских сокровищ. И ехал, пока не прибыл к ней, а прибыв, он послал ее отцу роскошный подарок, и царь проявил к нему при^ветливость и оказал ему величайший почет. И затем царевич послал своих везирей сообщить ему, что он хочет посвататься к его дочери. И отец ее прислал к нему гонца и сказал: "О дитя мое, что до моей дочери ад-Датма, то у меня нет над ней власти, так как она дала себе клятву, что выйдет замуж только за того, кто покорит ее на поле битвы". - "Я приехал из моего города, зная это условие", - ответил ему царевич. И царь сказал: "Завтра ты с ней встретишься".
     А когда пришел завтрашний день, отец девушки послал к ней и попросил у нее разрешения войти. И, услышав обо всем, она приготовилась к бою и надела боевые доспехи и вышла в поле, и царевич вышел к ней навстречу и решил с ней сразиться. И люди прослышали об этом и пришли со всех мест и явились в этот самый день. И ад-Датма вышла одетая, подпоясанная и закрытая покрывалом, и царевич выступил к ней, будучи в наилучшем состоянии, одетый в крепчайшие военные доспехи и совершеннейшее снаряжение. И каждый из них понесся на другого, и они долго гарцевали и бились продол^жительное время, и царевна нашла в царевиче храбрость и доблесть, которых не видала у других. И она испугалась, что царевич пристыдит ее перед присутствующими, и поняла, что он, несомненно, ее одолеет, и захотела устроить козни и сделать с ним хитрость. И она открыла лицо, и вдруг оказалось, что оно светит ярче месяца, и когда царевич взглянул на нее, он оторопел, и его сила ослабла, и исчезла его решимость. А царевна, увидав это, понеслась на него и сорвала его с седла, и царевич, у нее в руках, стал подобен воробью в когтях орла, и ее облик ошеломил его, и он не понимал, что с ним делается. И девушка взяла его коня и оружие и одежду и заклеймила его огнем и отпустила.
     И когда царевич очнулся от обморока, он провел несколько дней, не прикасаясь ни к пище, ни к питью, и не спал от огорчения, и любовь к девушке овладела его сердцем. И он отправил своих рабов к отцу и написал ему в письме, что не может вернуться в свою страну, пока не добьется того, что ему нужно, или он умрет без этого. И когда письмо прибыло к его отцу, тот опечалился и хотел послать к царевичу воинов и солдат, но везири удержали его от этого и уговорили быть терпеливым.
     А царевич, чтобы достичь своей цели, употребил хитрость. Он притворился дряхлым стариком и направился в сад царевны, куда она чаще всего заходила, и встретился с садовником и сказал ему: "Я чужеземец из далеких стран, и с юности и еще до сей поры я хорошо умею обрабатывать землю и беречь растения и цветы, и никто, кроме меня, этого не умеет". И, услышав его слова, садовник обрадовался до крайней степени и привел его в сад и приказал своим людям заботиться о нем. И царевич стал работать и выращивать деревья и заботиться о плодах. И в один из дней, когда это было так, вдруг вошли в сад рабы, с которыми были мулы, нагруженные коврами и посудой, и когда царевич спросил о причине этого, ему сказали: "Царская дочка желает погулять в этом саду". И царевич пошел и взял украшения и одежды из своей страны, которые были у него, и, принеся их в сад, сел там и положил кое-что из этих сокровищ перед собой, а сам стал трястись, делая вид, что это от дряхлости..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные, речи.
     
     
     Пятьсот девяносто восьмая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что персидский царевич притворился старым стариком я, сев в саду, положил перед собой украшения и одежды и сделал вид, что трясется от старости, дряхлости и слабости. А когда прошел час, пришли невольницы и евнухи, и посреди них шла царевна, подобная месяцу среди звезд, и они подошли и стали ходить по саду и рвать плоды, гуляя, и увидали человека, который сидел под деревом. И они подошли к нему (а это был царевич) и посмотрели на него, и вдруг видят, что это - старый старик, у которого трясутся руки и ноги, а перед ним лежат украшения и сокровища из царских сокровищ.
     И, увидав его, девушки удивились ему и стали спрашивать его, что он делает с этими украшениями. И он сказал: "Я хочу жениться за эти украшения на какой-нибудь из вас". И девушки стали над ним смеяться и сказали: "Когда ты женишься, что ты станешь делать?" И царевич ответил: "Я поцелую мою жену один раз и разведусь с нею". - "Я выдала за тебя замуж вот эту девушку", - сказала царевна. И царевич поднялся, опираясь на палку, трясясь и спотыкаясь, и, поцеловав девушку, отдал ей украшения и одежды. И девушка обрадовалась, и все стали смеяться над царевичем, и потом ушли в свое жилище. А когда наступил следующий день, девушки вошли в сад и пришли к царевичу и увидели, что он сидит на том же месте и перед ним лежит еще больше украшений и одежд, чем в первый раз. И они присели подле него и спросили: "О старец, что ты делаешь с этими украшениями?" И царевич ответил: "Я женюсь за них на одной из вас, как вчера". - "Я женила тебя на этой девушке", - сказала царевна. И царевич поднялся и поцеловал девушку и отдал ей украшения и одежды, и все ушли в свои жилища. И когда дочь царя увидала украшения и одежды, которые царевич дал девушкам, она сказала про себя: "Я имею больше всех прав на это, и со мной не будет от этого никакого вреда".
     И когда настало утро, она вышла из своего жилища одна, приняв облик невольницы из невольниц, и, скрываясь, пришла к старцу и, придя к нему, сказала: "О старец, я - дочь царя, хочешь на мне жениться?" - "С любовью и удовольствием!" - отвечал царевич. И он вынул украшения и одежды более высокого качества и дороже ценой и отдал их царевне и поднялся, чтобы ее поцеловать (а она чувствовала себя безопасно и спокойно). И, подойдя к ней, он с силой схватил ее и ударил об землю и уничтожил ее девственность и спросил: "Разве ты не узнаешь меня?" - "Кто ты?" - спросила царевна, и царевич ответил: "Я Бахрам, сын царя персов. Я изменил свой облик и удалился от родных и царства ради тебя". И девушка встала из-под него молча, не давая ответа и не обращаясь к нему с речью, после того, что ее поразило, и она говорила про себя: "Если я его убью, его убиение не принесет пользы". А затем она подумала и сказала про себя: "Мне возможно теперь только убежать с ним в его страну". И она собрала деньги и сокровища и послала к царевичу, уведомляя его об этом, чтобы он тоже снарядился и собрал свои деньги. И они сговорились, что такойто ночью отправятся, и сели на лучших коней и поехали под покровом ночи, и не наступило еще утро, как они уже пересекли далекие страны.
     И они ехали до тех пор, пока не прибыли в страну персов и не оказались близ города отца юноши. И когда отец его услышал об этом, он встретил его с солдатами и воинами и обрадовался до крайней степени. А затем, через немного дней, он послал к отцу ад-Датма роскошные подарки и написал ему письмо, в котором уведомлял его, что его дочь находится у него, и требовал ее приданое. И когда подарки прибыли к отцу девушки, он принял их и оказал привезшим их крайний почет и сильно обрадовался, а затем он устроил пиршество и, призвав судью и свидетелей" написал брачный договор своей дочери с царевичем. Он наградил послов, которые принесли письмо от царя персов, и послал своей дочери ее приданое, и персидский царевич остался с ней, пока не разлучила их смерть.
     Смотри же, о царь, каковы козни мужчин против женщин! Я не откажусь от своего права, пока не умру!"
     И царь приказал убить своего сына.
     Но тут вошел к нему седьмой визирь и, представ перед пим, поцеловал землю и сказал: "О царь, повремени, пока я не выскажу тебе мой совет. Тот, кто выжидает и медлит, достигает осуществления надежды и получает то, чего желает, а тому, кто торопится, достается раскаяние. Я видел, как наблудила эта женщина, побуждая царя ввергнуть себя в ужасы; а невольник, осыпанный твоей милостью и благами, тебе предан. Я знаю, о царь, о кознях женщин то, чего не знает никто, кроме меня, и до меня дошел из этого рассказ о старухе и сыне купца. "А как это было?" - спросил царь. И везирь сказал:
     
     РАССКАЗ СЕДЬМОГО ВЕЗИРЯ
     
     Дошло до меня, о царь, что у одного купца было много денег, и был у него сын, дорогой для него. И в один из дней сын сказал своему отцу: "О батюшка, я пожелаю от тебя одно желание, которым ты меня обрадуешь". - "А что это, о дитя мое? Я дам это тебе, хотя бы был это свет моего глаза, чтобы привести тебя этим к тому, чего ты хочешь", - ответил ему отец. И сын сказал: "Я хочу, чтобы ты дал мне сколько-нибудь денег, и я поеду с купцами в страны Багдада, чтобы поглядеть на них и посмотреть на дворцы халифов. Дети купцов мне их описывали, и мне захотелось посмотреть на них". - "О сынок, кто будет стоек, если ты отлучишься?" - воскликнул отец юноши, но тот молвил: "Я сказал тебе эти слова, и неизбежно мне туда отправиться, с согласия или без согласия. В мою душу запала тоска, которая пройдет только по прибытии в Багдад..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Пятьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала пятьсот девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что сын царя [496] сказал своему отцу: "Неизбежно уехать и прибыть в Багдад!" И когда отец его убедился в этом, он собрал ему товаров на тридцать тысяч динаров и отправил его путешествовать с купцами, которым он доверял, и поручил купцам о нем заботиться. А потом отец юноши простился с ним и вернулся в свое жилище, а юноша ехал со своими товарищами купцами, пока они не прибыли в Багдад, обитель мира.
     А когда они достигли Багдада, юноша пошел на рынок и нанял себе хороший, красивый дом, который смутил его разум и ошеломил его взор, - там были щебечущие птицы, и покои стояли один напротив другого, и пол был выложен разноцветным мрамором, а потолки украшены мадинской лазурью. Он спросил привратника о размере платы за дом: "Сколько в месяц?" И привратник отвечал: "Десять динаров". И юноша спросил: "Говоришь ли ты правду, или насмехаешься надо мной?" - "Клянусь Аллахом, - ответил привратник, - я говорю только правду. Всякий, кто поселится в этом доме, живет там не больше недели или двух". - "А какая тому причина?" - спросил юноша. И привратник молвил: "О дитя мое, всякий, кто поселится в этом доме, выходит из него только больной или мертвый. Этот дом прославился такими вещами среди всех людей, что никто не осмеливается в нем поселиться, и плата за него уменьшилась до такого размера".
     Услышав это, юноша до крайности удивился и воскликнул: "В этом доме обязательно должно быть какое-нибудь обстоятельство, из-за которого там случается подобная болезнь или смерть!" Но потом он подумал про себя и, прибегнув к Аллаху от сатаны, битого камнями, прогнал из ума такое предположение и поселился в этом доме. И стал он продавать и покупать, и прошло над ним несколько дней, а он все жил в доме, и ничего не случилось с ним из того, что говорил привратник.
     И когда он сидел в один из дней у ворот дома, прошла мимо него поседевшая старуха, подобная пятнистой змее. И она часто славословила и свя^тила имя Аллаха, удаляя с дороги камни и другие препятствия. И старуха увидела юношу, сидевшего у ворот, и стала смотреть на него, дивясь на него, и юноша сказал ей: "О женщина, разве ты меня знаешь или сомневаешься во мне?" И, услышав слова юноши, старуха торопливо подошла к нему и приветствовала его и спросила: "Сколько времени ты живешь в этом доме?" - "О матушка, два месяца", - отвечал юноша. И старуха молвила: "Этому-то я удивилась. Я не знаю тебя, о дитя мое, и ты меня не знаешь, и я не усомнилась о тебе, а удивилась потому, что все, кто жил в этом доме, кроме тебя, выходили оттуда мертвыми или больными. Я не сомневаюсь, о дитя мое, что ты подвергаешь опасности свою молодость. Разве ты не поднимался во дворце наверх и не смотрел с балкона, который там есть?"
     И затем старуха ушла своей дорогой, а юноша, когда старуха покинула его, стал размышлять о ее словах и сказал про себя: "Я не поднимался во дворце наверх и не знал, что там есть балкон". И затем, в тот же час и минуту, он вошел во дворец и стал ходить по углам комнат и наконец увидел в одном углу маленькую дверь, в засовах которой свил гнездо паук. И, увидав дверь, юноша сказал про себя: "Может быть, паук свил на этой двери гнездо лишь потому, что за нею гибель!" И он положился на слова Аллаха великого: "Скажи: "Не поразит нас ничто, кроме того, что начертал нам Аллах", - и, открыв дверь, стал подниматься по маленькой лестнице, а дойдя до верха, увидел балкон. И он сел отдохнуть и осмотрелся и увидел изящное и нарядное помещение, в возвышенной части которого был высокий балкон, возвышавшийся над всем Багдадом, и на этом балконе находилась девушка, подобная гурии. И она овладела всем сердцем юноши и унесла его разум и сердце, оставив после себя страдания Айюба и печаль Якуба.
     И когда юноша увидал ее и хорошенько в нее всмотрелся, он подумал: "Может быть, люди говорят, что никто не жил в этом доме без того, чтобы умереть или заболеть, именно из-за этой женщины. О если бы я знал, в чем для меня избавление, - мой разум пропал!" И он спустился сверху, раздумывая, что ему делать, и сидел в доме, но ему не было покоя. И он вышел и сел у ворот, не зная, как ему поступить, и вдруг видит - идет та старуха, поминая и прославляя по дороге Аллаха. И, увидав ему юноша поднялся на ноги и первый пожелал старухе мира и приветствовал ее и сказал: "О матушка, я был здоров и благополучен, пока ты не посоветовала мне отпереть ту дверь, и я увидел балкон и отпер его и посмотрел сверху и увидел нечто, меня ошеломившее. И теперь я думаю, что погибну, и знаю, что нет для меня врача, кроме тебя".
     И, услышав слова юноши, старуха засмеялась и молвила: "С тобою не будет беды, если захочет Аллах великий!" И когда она сказала ему эти слова, юноша вошел в дом и вышел, неся в руках сто динаров, и сказал: "Возьми их, о матушка, и поступай со мной, как поступают господа с рабами. Скорее поспевай мне на помощь, - когда я умру, с тебя будет спрошено за мою кровь в день воскресения". - "С любовью и удовольствием! - ответила старуха. - Я только хочу, о дитя мое, чтобы ты поддержал меня маленькой помощью - этим ты достигнешь желаемого". - "А чего ты хочешь, о матушка?" - спросил юноша. И старуха ответила: "Я хочу, чтобы ты помог мне и пошел на шелковый рынок и спросил лавку Абу-ль-Фатха ибн Кайдама. И когда тебе его укажут, сядь у его лавки, поздоровайся с ним и скажи: "Дай мне покрывало, которое у тебя есть, разрисованное золотом". (А у него в лавке нет покрывала лучше этого.) Купи у него это покрывало, о дитя мое, за самую дорогую цену и положи его у себя, а я приду к тебе завтра, если захочет Аллах великий". И затем старуха ушла, а юноша провел ночь, ворочаясь, как на угольях гада.
     Когда же настало утро, он положил за пазуху тысячу динаров и пошел на шелковый рынок и спросил, где лавка Абу-ль-Фатха. И один из купцов рассказал ему, и, придя к Абу-ль-Фатху, юноша увидел перед ним слуг, прислужников и челядь, и был купец на вид человек достойный, с обильными богатствами, и в довершение его счастья была у него та женщина, а ей нет подобных у царских сыновей. И, увидав Абу-ль-Фатха, юноша приветствовал его, и купец ответил на его приветствие и приказал ему сесть, и юноша сел подле него и сказал: "О купец, я хочу от тебя такое-то покрывало, чтобы взглянуть на него". И купец велел рабу принести из глубины лавки тюк с шелком. И когда раб принес тюк, Абу-ль-Фатх развязал его и вынул несколько покрывал, и юноша был поражен их красотой. И он увидел то самое покрывало и купил его у купца за пятьдесят динаров и, радостный, пошел с ним домой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, купив у купца покрывало, юноша взял его и пошел с ним домой. И вдруг подошла та старуха, и, увидав ее, юноша встал перед нею на ноги и дал ей покрывало. И старуха сказала ему: "Принеси мне уголек из огня". И юноша принес ей огня, и старуха поднесла кончик покрывала к угольку и прожгла его с краю, а потом она свернула покрывало так же, как прежде, и, взяв его с собой, пошла к дому Абу-ль-Фатха, и, подойдя, она постучала в ворота. И когда та женщина услышала ее голос, она поднялась и отперла ей ворота. А старуха водила дружбу с матерью этой женщины, и та знала ее, потому что она была подруга ее матери. "Что тебе нужно, о матушка, - спросила женщина. - Мать ушла от меня домой". - "О дочка, - отвечала старуха, - я знаю, что твоя мать не у тебя, и я была у нее в доме, и пришла к тебе, только боясь, что пройдет время молитвы. Я хочу здесь у тебя омыться, так как знаю, что ты чистоплотная и в доме у тебя чисто".
     И женщина позволила ей войти к себе, и старуха, войдя, приветствовала ее и призвала на нее благословение, а потом она взяла кувшин и вошла в дом уединения и омылась и совершила в каком-то помещении молитву, а после этого прошла к той женщине и сказала ей: "О дочка, я думаю, что в том месте, где я молилась, ходили слуги, и оно нечисто. Присмотри другое место, где бы мне помолиться. Я уничтожила ту молитву, которую сотворила раньше". И женщина взяла ее за руку и сказала ей: "О матушка, пойди помолись на моей постели, где сидит мой муж". И когда она привела ее к постели, старуха начала молиться и взывать к Аллаху и кланяться, а потом она воспользовалась невниманием женщины и положила покрывало под подушку, так что та этого не видела. А кончив молиться, старуха призвала на женщину благословение и поднялась и вышла от нее.
     Когда же наступил конец дня, пришел купец, муж этой женщины, и сел на постель. И женщина принесла ему кушанье, и купец поел его вдоволь и вымыл руки, а затем он облокотился на подушку, и вдруг увидел, что изпод нее торчит кончик покрывала. И купец вынул покрывало из-под подушки и, посмотрев на него, узнал его. И он заподозрил женщину в бесстыдном и кликнул ее и спросил: "Откуда у тебя это покрывало?" И его жена поклялась ему многими клятвами и сказала: "Ко мне никто не приходил, кроме тебя". И купец смолчал, опасаясь позора, и подумал: "Если я открою эту дверь, то опозорюсь в Багдаде (а этот купец бывал собеседником халифа, и ему оставалось только молчать, и он не сказал своей жене ни одного слова)". А имя этой женщины было Махзия, и купец кликнул ее и сказал: "До меня дошло, что твоя мать лежит больная из-за боли в сердце, и все женщины у нее и плачут о ней. Она приказала, чтобы ты к вей подошла".
     И женщина пошла к своей матери и, войдя в дом, нашла свою мать здоровой. И она посидела немного, и вдруг пришли носильщики, которые переносили ее пожитки из дома купца, и они перенесли все вещи, бывшие у него в доме. И когда мать увидела это, она опросила: "О дочка, что с тобой случилось?" Но женщина скрыла от нее, и ее мать заплакала и опечалилась из-за разлуки дочери с тем человеком.
     А через несколько дней старуха пришла к той женщине, когда она была в доме, и с жалостью приветствовала ее и спросила: "Что с тобой, о дочка, о моя любимая? Ты смутила мои мысли". И она вошла к матери женщины и спросила ее: "О сестрица, что случилось и что за история у девушки с ее мужем? До меня дошло, что он с нею развелся; какой за ней грех, требую^щий всего этого?" - "Может быть, ее муж вернется к ней по твоему благословению, - сказала мать женщины. - Помолись же за нее, сестрица: ты постница и простаиваешь всю ночь". А потом девушка, ее мать и старуха сошлись в доме и стали разговаривать, и старуха сказала: "О дочка, не носи заботы, если захочет Аллах великий, я сведу тебя с твоим мужем на этих днях".
     И потом старуха отправилась к тому юноше и сказала ему: "Приготовь нам красивое помещение, я приведу к тебе ту женщину сегодня вечером". И юноша поднялся и принес все, что им было нужно из еды и питья, и сел их дожидаться, а старуха пришла к матери женщины и сказала ей: "О сестрица, у нас свадьба, пошли девушку со мной, пусть она развлечется и пройдут ее огорчение и забота, а потом я верну ее тебе такой же, какою взяла". И мать женщины поднялась и одела ее в самое роскошное из ее платьев, украсив ее наилучшими украшениями и одеждами. И женщина вышла со старухой, а мать ее шла с ними до ворот и наставляла старуху и говорила ей: "Берегись, чтобы ее не увидел кто-нибудь из созданий Аллаха великого - ты ведь знаешь, каково место ее мужа у халифа. Не задерживайся же и возвращайся в самом скором времени". И старуха взяла женщину и пришла с нею к дому юноши, а женщина думала, что это тот дом, где свадьба. И когда она вошла в дом и пришла в комнату гостей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда женщина вошла в дом и пришла в комнату гостей, юноша вскочил ей навстречу и обнял ее и стал целовать ей руки и ноги, и девушка была ошеломлена красотой юноши, и ей представилось что это помещение и все, что в нем есть из цветов, съестного и напитков - сон. И старуха, увидя ее растерянность, сказала: "Имя Аллаха над тобою, о дочка! Не бойся, я сижу и не покину тебя ни на одну минуту. Ты подходишь для него, и он подходит для тебя". И женщина села в сильном смущении, а юноша до тех пор играл с нею и смешил ее и развлекал стихами и рассказами, пока ее грудь не расправилась и она не развеселилась. И она стала есть и пить, и когда вино показалось ей приятным, она взяла лютню и запела и склонилась и устремилась к красоте юноши. И, увидав это, юноша опьянел без вина, и его душа показалась для него ничтожной, и старуха вышла от них.
     А на заре она пришла к ним и пожелала им доброго утра и спросила женщину: "Какова была твоя ночь, о госпожа?" - "Было хорошо из-за твоих длинных рук и уменья сводничать", - ответила женщина, а старуха сказала ей: "Вставай, пойдем к твоей матери". И когда юноша услышал слова старухи, он выложил ей сто динаров и сказал: "Оставь ее у меня на сегодняшнюю ночь". И старуха вышла от них и пошла к матери женщины и сказала ей: "Твоя дочь желает тебе мира. Мать невесты взяла с нее клятву, что она проведет у нее сегодняшнюю ночь". "О сестрица, - сказала мать женщины, - пожелай мира им обеим. Если девушка довольна, то не беда, что она там переночует - пусть повеселится и придет не торопясь, и я боюсь для нее только огорчения со стороны ее мужа".
     И старуха устраивала с матерью женщины хитрость за хитростью, пока не провела так семь дней, и каждый день она брала от юноши сто динаров. А когда эти дни прошли, мать женщины сказала старухе: "Подай мне мою дочь сию же минуту, мое сердце занято ею! Время ее отсутствия затянулось, и это мне подозрительно". И старуха вышла от нее, разгневанная ее словами, и, придя к женщине, положила ее руку в свою, и они вышли от юноши, когда тот спал на постели, охмелев от вина. И они пришли к матери женщины, и та встретила ее весело и приветливо, обрадованная до крайности, и сказала: "О дочка, мое сердце занято тобою, и я напала на мою сестру со словами, которые ее огорчили". - "Поднимайся и целуй ей руки и ноги - она была мне точно служанка и исполняла мои просьбы, - сказала женщина. - А если ты не сделаешь того, что я приказала, я тебе не дочь, а ты мне не мать". И мать девушки тотчас же поднялась и помирилась со старухой.
     А юноша, очнувшись от опьянения, не нашел женщины, но он был рад и тому, что получил, когда достиг своей цели. И потом старуха пошла к юноше и приветствовала его и спросила: "Что ты видел из моих поступков?" - "Прекрасно ты поступила и замыслила и придумала!" - воскликнул юноша. А старуха сказала: "Пойдем, исправим то, что мы испортили, и воротим эту женщину к ее мужу - мы ведь были причиною их разлуки". - "А как мне поступить?" - спросил юноша. "Ты пойдешь в лавку того купца, - отвечала старуха, - и сядешь возле него и поздороваешься с ним, а я пройду мимо лавки. И когда ты меня увидишь, выйди поскорее из лавки, схвати меня и тяни за платье, и брани, и путай, и требуй с меня покрывало, и говори купцу: "О владыка, не помнишь ты того покрывала, которое я у тебя купил за пятьдесят динаров? Случилось, о господин, что моя невольница его надела и прожгла в одном месте с краю, и тогда она дала это покрывало этой старухе, чтобы та отдала его кому-нибудь заштопать, и старуха взяла его и ушла, и я ее с того дня не видел". - "С любовью и удовольствием!" - ответил юноша.
     А затем, в тот же час и минуту, он пошел в лавку купца и посидел у него немного, и вдруг увидел, что старуха проходит мимо лавки, и в руках у нее четки, которые она пересчитывает. И, увидав ее, юноша поднялся на ноги и, выйдя из лавки, потянул старуху за платье и стал ее ругать и бранить, а она отвечала ему мягко и говорила: "О дитя мое, тебе простительно!" И люди на рынке собрались вокруг них и стали спрашивать: "В чем дело?" И юноша отвечал: "О люди, я купил у этого купца покрывало за пятьдесят динаров, и невольница носила его один час, а потом она села, чтобы его окурить, и вылетела искра и прожгла покрывало с краю. И мы дали его этой старухе с тем, чтобы она отдала его кому-нибудь заштопать и возвратила нам, и с того времени мы никогда ее не видали". И старуха воскликнула: "Этот юноша сказал правду! Да, я взяла у него покрывало и зашла с ним в один из домов, куда я обыкновенно захожу, и забыла его где-то в тех местах, и не знаю, где оно. А я женщина бедная, и я испугалась владельца этого покрывала и не встречалась с ним". И при всем этом купец, муж той женщины, слушал их разговор..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда юноша схватил старуху и стал говорить ей про покрывало, как она его научила, купец, муж той женщины, слышал их разговор с начала до конца. И когда купец узнал историю, которую придумали эта хитрая старуха с юношей, он поднялся на ноги и воскликнул: "Аллах велик! Прошу прощения у великого Аллаха за мои грехи и за то, что заподозрил мой ум!" И он прославил Аллаха, который открыл ему истину, а затем он подошел к старухе и спросил ее: "Ты заходишь к нам?" - "О дитя мое, - отвечала старуха, - я захожу и к тебе и к другим за милостыней, и с того дня никто не дал мне вестей об этом покрывале". - "А ты спрашивала о нем кого-нибудь у нас в доме?" - продолжал купец. И старуха молвила: "О господин, я ходила в дом и спрашивала, и мне сказали: "Купец развелся с хозяйкой дома", - и я вернулась и после уже никого не спрашивала до сегодняшнего дня".
     И купец обратился к юноше и сказал ему: "Освободи дорогу этой старухе - покрывало у меня". И он вынес покрывало из лавки и отдал его заштопать перед теми, кто присутствовал, а затем он пошел к своей жене и дал ей немного денег и снова взял ее к себе, после того как усиленно перед нею извинялся и просил прощения у Аллаха, и не знал он о том, что сделала старуха.
     Вот одна из многих козней женщин, о царь". И затем везирь сказал: "Дошло до меня также, о царь, что кто-то из царских детей вышел наедине с собою, чтобы прогуляться, и проходил мимо зеленого сада, где были деревья, плоды и птицы, и каналы бежали по этому саду. И юноше понравилось это место, и он сел там, и, вынув сушеные плоды, бывшие у него, стал их есть, и когда он сидел так, то вдруг увидал большой дым, поднимавшийся к небу в этом месте. И царевич испугался и встал и, взобравшись на одно из деревьев, спрятался там. И когда царевич залез на дерево, он увидел, что из середины реки вышел ифрит, на голове которого был мраморный сундук, а на сундуке - замок. И ифрит поставил сундук в саду и открыл его, и из сундука вышла девушка, подобная незакрытому солнцу на чистом небе, и была она из людей. И ифрит посадил девушку перед собой и стал на нее смотреть, а потом он положил голову ей на колени и заснул.
     И девушка взяла голову ифрита и положила ее на сундук, а потом она встала и начала ходить, и взор ее упал на то дерево. И она увидела царевича и сделала ему знак спуститься, но царевич отказался спуститься, и девушка стала его заклинать и сказала: "Если ты не спустишься и не сделаешь со мной того, что я тебе скажу, я разбужу ифрита от сна и осведомлю его о тебе, и он погубит тебя в ту же минуту". И юноша испугался девушки и спустился вниз, и когда он спустился, девушка стала целовать ему руки и ноги и соблазнять его, чтобы он исполнил ее нужду. И юноша согласился на ее просьбу, и когда он выполнил ее просьбу, девушка сказала ему: "Дай мне перстень, который у тебя на руке". И юноша отдал ей перстень, и она завернула его в шелковый платок, который был у нее, а в платке было множество перстней - больше восьмидесяти, - и перстень царевича девушка положила среди них. "Что ты делаешь с этими перстнями, которые у тебя?" - спросил царевич. И девушка ответила: "Этот ифрит похитил меня из дворца моего отца и положил меня в этот сундук и запер на замок. И он ставит сундук со мною себе на голову, отправляясь куда бы то ни было, и едва может вытерпеть без меня одну минуту из-за сильной ревности, и не позволяет мне того, что я хочу. И когда я увидала это, я дала клятву, что никому не откажу в сближении. А этих перстней, которые со мною, столько же, сколько познало меня мужчин, так как у каждого, кто меня познал, я беру перстень и кладу его в этот платок. Отправляйся своей дорогой, - сказала она потом, - а я подожду кого-нибудь другого - ифрит еще сейчас не встанет".
     И юноша-царевич едва поверил этому, и он шел своей дорогой, пока не пришел к жилищу своего отца, а царь не знал о кознях девушки против его сына, и она не опасалась этого и не считалась с царем. И когда царь услышал, что перстень его сына пропал, он велел убить юношу, а потом он поднялся со своего места и пошел к себе во дворец, и тут везири отклонили его от убиения его сына. И когда наступила некая ночь, царь послал за везирями, призывая их, и они все пришли, и царь поднялся им навстречу и поблагодарил их за то, что они раньше отклонили его от убиения сына, и юноша тоже поблагодарил их и сказал: "Прекрасно то, что вы придумали, чтобы мой отец пощадил мою душу, и я воздам вам благом, если захочет Аллах великий". И потом юноша рассказал везирям о причине пропажи перстня, и везири пожелали ему долгой жизни и высокого возвышения и удалились из приемной залы.
     Посмотри же, о царь, каковы козни женщин и что они делают с мужчинами".
     И царь отказался от убиения своего сына.
     
     РАССКАЗ О ЦАРЕВИЧЕ И СЕМИ ВЕЗИРЯХ (Продолжение)
     
     И когда наступило утро, отец царевича сел на престол в восьмой день, и вошел к нему его сын, вложив руку в руку своего наставника ас-Синдиба^да, и поцеловал землю меж рук царя, а затем он заговорил красноречивей^шим языком и восхвалил своего отца и его везирей и вельмож его правления и поблагодарил их и прославил. А в зале присутствовали ученые, эмиры, военные и знатные люди, и все присутствовавшие изумились ясности языка царевича, его красноречию и превосходному умению говорить. И когда отец царевича услышал это, он обрадовался сильной и великой радостью, а затем он позвал царевича и поцеловал его между глаз, и позвал наставника его ас-Синдбада и спросил его, почему его сын молчал в течение этих семи дней.
     "О владыка, - отвечал наставник, - благо было в том, что он не говорил. Я боялся, что он будет убит в это время, и я узнал об этом деле, о господин, в день рождения царевича - когда я увидел его гороскоп, он указал мне на все это. А теперь зло отошло от него, по счастью царя". И царь обрадовался этому и спросил своих везирей: "Если бы я убил моего сына, грех был бы на мне, на невольнице или на наставнике ас-Синдбаде?" И присутствующие промолчали и не дали ответа, и наставник юноши, ас-Синдбад, сказал царевичу: "Дай ответ..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда ас-Синдбад сказал царевичу: "Дай ответ, о дитя мое", - царевич сказал:
     
     РАССКАЗ О НЕВОЛЬНИЦЕ И МОЛОКЕ
     
     Я слышал, что у одного купца остановились в доме гости, и хозяин послал невольницу купить для них на рынке молока в кувшине, и невольница взяла молока в кувшине и направилась обратно к дому своего господина. И когда она шла по дороге, пролетел над ней ястреб, несший в когтях змею, которую он сдавил, и со змеи упала в кувшин капля, а невольница не знала этого. И когда она пришла в дом, ее господин взял у нее молоко и стал его пить вместе со своими гостями, и не успело молоко утвердиться у них в желудках, как они все умерли. Посмотри же, о царь, на ком был грех в этом случае?"
     И один из присутствовавших сказал: "Грех на людях, которые пили", - а другой сказал: "Грех на невольнице, которая оставила кувшин открытым, без покрывала".
     И ас-Синдбад, наставник мальчика, молвил: "А ты что скажешь об этом, о дитя мое?" - "Я скажу, - ответил царевич, - что эти люди ошибаются: нет греха ни на невольнице, ни на собравшихся гостях, но только срок этих людей окончился вместе с их наделом, и была определена им смерть по причине этого происшествия".
     И когда присутствовавшие услышали это, они до крайности удивились и возвысили голоса, желая царевичу блага, и сказали ему: "О владыка, ты дал ответ, которому нет подобных, и ты - ученый среди людей теперешнего времени". И, услышав их, царевич молвил: "Я не ученый, и, поистине, слепой старец и трехлетний ребенок и пятилетний ребенок умнее меня". - "Расскажи нам историю этих троих, которые умнее тебя, о юноша", - сказали присутствовавшие люди. И царевич молвил:
     
     РАССКАЗ О КУПЦЕ И СЛЕПОМ СТАРЦЕ
     
     Дошло до меня, что был один купец с большими деньгами, который много путешествовал по всем странам. И захотелось ему поехать в какую-то страну, и он спросил людей, прибывших оттуда: "На каком товаре там можно много нажить?" - "На сандаловом дереве - оно там дорого продается", - ответили ему. И купец купил на все свои деньги сандалового дерева и отправился в тот город.
     И когда он туда прибыл (а время его прибытия было в конце дня), он вдруг увидел старуху, которая гнала баранов, и, увидав купца, она спросила его: "Кто ты, о человек?" И купец ответил: "Я купец, чужеземец". - "Берегись жителей этого города, - сказала старуха, - это хитрецы и воры, и они обманывают чужеземца, чтобы одолеть его, и проедают то, что у него есть. И вот я дала тебе совет". И старуха покинула его.
     А когда наступило утро, купца встретил один человек из жителей города и приветствовал его и спросил: "О господин, откуда ты прибыл?" - "Я прибыл из такого-то города", - отвечал купец. И горожанин спросил его: "А какой ты привез с собою товар?" - "Сандаловое дерево, - отвечал купец. - Я слышал, что оно имеет у вас цену". - "Ошибся тот, кто тебе это посоветовал, - молвил горожанин. - Мы жжем под котелками только это сандаловое дерево, и у нас ему одна цена с дровами". И когда купец услышал слова этого человека, он опечалился и раскаялся, и вместе верил и не верил. И этот купец остановился в одном из городских ханов и стал разжигать свой сандал под котелком, и тот горожанин увидал его и спросил: "Не продашь ли ты этот сандал, по сколько захочет твоя душа за меру". - "Я продам его тебе", - отвечал купец. И человек перенес весь его сандал к себе домой, а продавец намеревался взять столько золота, сколько покупатель возьмет сандала.
     А когда наступило утро, купец пошел ходить по городу, и ему встретился человек, голубоглазый и кривой, один из городских жителей, и уцепился за него и сказал: "Это ты погубил мой глаз, и я ни за что тебя не отпущу!" И купец начал отрицать и воскликнул: "Это дело не удастся!" И вокруг них собрались люди и стали просить у кривого отсрочки до завтра, а тогда купец отдаст ему цену его глаза. И купец выставил за себя поручи^теля, и его отпустили, и он ушел. А у него разорвалась сандалия, когда кривой тащил его, и он остановился у лавки башмачника и отдал ему сандалию и сказал: "Почини ее, и тебе достанется от меня то, на что ты будешь согласен". И он ушел и вдруг увидел людей, которые сидели и играли, и сел с ними рядом, от горя и заботы, и они попросили его поиграть, и он стал играть с ними. И они обратили победу против него, и обыграли его, и предложили ему на выбор: или выпить море, или выложить все свои деньги. И купец поднялся и сказал: "Отсрочьте мне до завтра", - и ушел от них, озабоченный тем, что он сделал, и не зная, каково будет его положение.
     И он сел в одном месте, раздумывая, озабоченный и огорченный, и вдруг прошла мимо него та старуха. И она посмотрела на купца и сказала ему: "Может быть, жители города тебя одолели? Я вижу, ты озабочен тем, что поразило тебя". И купец рассказал ей обо всем, что с ним случилось, с начала до конца. И старуха спросила его: "Кто же тебя провел с этим сандалом? Сандал у нас цедится по десять динаров за ритль. Но я придумаю для тебя способ, в котором, я надеюсь, будет спасение твоей душе. Иди к таким-то воротам; в том месте есть один слепой шейх-сидень, умный, сведущий, старый, опытный. Все к нему приходят и спрашивают его о том, что собираются сделать, и он советует им то, в чем для них польза, так как он сведущ в кознях, колдовстве и плутовстве. Он ловкач, и ловкачи собираются у него ночью. Пойди же к нему и спрячься от твоих противников, чтобы ты слышал их разговор, а они тебя не видели. Он будет им рассказывать о побеждающей и побежденной, и, может быть, ты услышишь от них какой-нибудь довод, который освободит тебя от твоих противников..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала купцу: "Пойди вечером к уче^ному, у которого собираются городские жители, и спрячься - может быть, ты услышишь какойнибудь довод, который освободит тебя от твоих противников".
     И купец пошел от нее в то место, о котором она ему рассказала, и спрятался там, и увидел того шейха, и сел близко от него. И когда прошло не больше часу, явились к шейху люди, которые хотели с ним судиться, и, представ перед ним, приветствовали его и поздоровались друг с другом и сели вокруг него, и купец, увидав их, нашел среди пришедших четырех своих противников. И шейх предложил им кое-какой еды, и они поели, а затем каждый из них стал рассказывать шейху, что произошло с ним в этот день, и человек с сандалом выступил вперед и рассказал шейху о том, что с ним в этот день случилось: как он купил у одного человека за бесценок сандал, и продажа состоялась с тем, чтобы наполнить меру чем продавец захочет. "Твой противник одолеет тебя", - сказал шейх. "А как он меня одолеет?" - спросил ловкач, и шейх ответил: "Если он тебе скажет: "Я возьму полную меру золота или серебра, - ты ему дашь?" - "Дам, и я буду с прибылью", - ответил ловкач. "Ну, а если он тебе скажет: "Я возьму полную меру блох, половину самцов, половину самок", - что ты будешь делать?" - спросил шейх. И ловкач понял, что он побежден.
     И затем выступил вперед кривой и сказал: "О шейх, я увидел сегодня одного человека с голубыми глазами из чужой страны, и затеял с ним ссору, и уцепился за него, и сказал ему: "Это ты погубил мой глаз!" И я не оставил его до тех пор, пока целая толпа народа мне не поручилась, что он ко мне вернется и удовлетворит меня за мой глаз". - "Если он захочет одолеть тебя, то наверное одолеет", - сказал шейх. "Как же он меня одолеет?" - спросил кривой. И шейх ответил: "Он скажет тебе: "Вырви себе глаз, и я вырву себе глаз, а потом мы взвесим оба глаза. И если мой глаз будет равен твоему глазу, то ты прав в том, что утверждаешь. И ты будешь ему должен плату за его глаз и окажешься слепым, а он будет зрячим на другой глаз". И кривой понял, что купец победит его таким доводом.
     А затем выступил вперед башмачник и сказал: "О шейх, я видел сегодня человека, который дал мне сандалию и сказал: "Почини мне ее". И я спросил его: "А разве ты не дашь мне плату?" И человек сказал: "Почини сандалию, и тебе достанется от меня то, на что ты будешь согласен". А я не буду согласен ни на что, кроме всех его денег". - "Если он захочет взять свою сандалию и ничего тебе не дать, он возьмет ее", - сказал шейх. "А как так?" - спросил башмачник. И шейх ответил: "Он скажет тебе: "Враги султана разбиты, противники его бессильны, и дети его и помощники многочисленны. Ты согласен или нет?" И если ты скажешь: "Согласен", - он возьмет свою сандалию и уйдет, а если ты скажешь: "Нет", - он возьмет сандалию и побьет тебя ею по лицу и по затылку". И понял башмачник, что он будет побежден.
     И затем выступил человек, который играл с купцом на усмотрение выиг^равшего, и сказал: "О шейх, я встретил одного человека и сыграл с ним и обыграл его, и сказал ему: "Если ты выпьешь это море, я выложу тебе все мои деньги, а если не выпьешь - выкладывай твои деньги мне". - "Если он захочет тебя победить, то наверное победит", - сказал шейх. "А как это?" - спросил игрок. И шейх ответил: "Он скажет тебе: "Возьми горлышко моря в руку и подай его мне, а я его выпью". И ты не сможешь, и он победит тебя таким доводом". И купец, услышав это, узнал, какими доводами ему защищаться от своих противников. И потом все ушли от шейха, и купец направился в свое жилище.
     А когда настало утро, пришел к нему человек, который играл с ним на то, что он выпьет море. И купец сказал ему: "Подай мне горлышко моря, и я его выпью". И игрок не смог, и купец одолел его, и споривший выкупил себя сотнею динаров и ушел. А потом пришел башмачник и потребовал того, на что он будет согласен, и купец сказал ему: "Султан победил своих врагов и погубил своих противников, и дети его многочисленны. Ты согласен или нет?" - "Да, согласен", - отвечал башмачник, и купец взял свою обувь без платы и ушел.
     А затем к нему пришел кривой и потребовал возмещения за свой глаз, и купец сказал ему: "Вырви себе глаз, и я вырву себе глаз, и мы их взвесим, и если они будут одинаковы, значит, ты прав и бери плату за свой глаз". - "Дай мне отсрочку", - сказал кривой. И он помирился с купцом на сотне динаров и ушел.
     А затем пришел к купцу тот, кто купил у него сандал, и сказал ему: "Возьми цену твоего сандала". - "Что ты мне дашь?" - спросил купец. "Мы сговорились, что мера сандала пойдет за меру чего-нибудь другого, - отвечал человек. - Если желаешь, возьми ее полной золота или серебра". - "Я возьму только полную меру блох: половину самцов, половину самок", - сказал купец. И покупатель ответил: "Я не могу сделать ничего такого!"
     И купец одолел его, и покупатель выкупил себя сотнею динаров, вернув сначала сандал купцу, и тот продал сандал, как хотел, и получил за него деньги и уехал из этого города в свою страну..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купец продал свой сандал и получил за него деньги и уехал из этого города в свой город.
     "Что касается трехлетнего ребенка, - сказал царевич, - то был один человек, развратный и любивший женщин, который услышал об одной красивой и прекрасной женщине, обитавшей в другом городе. И человек отправился в тот город, где жила женщина, и взял с собой подарок и написал женщине записку, в которой описывал, какую сильную он испытывает тоску и страсть, и говорил, что любовь побудила его к ней переселиться и прибыть к ней. И женщина позволила ему к ней прийти. И когда этот человек пришел к ее жилищу и вошел к ней, женщина поднялась на ноги и встретила его с почетом и уважением, и поцеловала ему руки, и угостила его таким угощением из съестного и напитков, больше которого не бывает.
     А у этой женщины был маленький ребенок трех лет жизни. И она оставила его и занялась варкой кушаний. И мужчина сказал ей: "Пойдем, ляжем!" И она ответила: "Мой ребенок сидит и смотрит на нас". - "Это маленький ребенок, он ничего не понимает и не умеет говорить", - сказал мужчина. И женщина молвила: "Если бы ты знал, как он понятлив, ты бы так не говорил". И когда мальчик увидел, что рис поспел, он заплакал сильным плачем, и мать спросила его: "О чем ты плачешь, о дитя мое?" - "Наложи мне рису и полей его маслом", - сказал мальчик. И его мать положила ему рису и полила его маслом, и мальчик поел и еще раз заплакал. "О чем ты плачешь, о дитя мое?" - спросила его мать. И ребенок сказал: "О матушка, положи мне в него сахару!"
     И мужчина, рассердившись, воскликнул: "Поистине ты злосчастный ребенок!" А мальчик отвечал: "Никто не злосчастный, кроме тебя, раз ты утом^лялся и выехал из одного города в другой, стремясь к блуду. А что до меня, то я плакал потому, что у меня что-то было в глазу, и я вывел это слезами, и потом поел рису с маслом и сахаром и насытился. Кто же из нас злосчастный?"
     И, услышав это, мужчина устыдился слов маленького ребенка. А потом пришло к нему увещание свыше, и он, в тот же час и минуту, стал пристой^ным и, никак не посягнув на женщину, удалился в свой город и раскаивался, пока не умер".
     
     РАССКАЗ О РЕБЕНКЕ И СТОРОЖИХЕ
     
     А затем царевич сказал: "Что же касается пятилетнего ребенка, то дошло до меня, о царь, что четыре купца соединились, имея тысячу динаров, и, смешав все деньги, положили их в один кошель и пошли покупать товар. И они увидели по дороге прекрасный сад и вошли туда, а кошель оставили у сторожихи сада и, войдя, погуляли там и стали есть, пить и веселиться. И один из них сказал: "У меня есть благовония; пойдем, вымоем голову в этой текучей воде и надушимся!" - "Нам понадобится гребень", - сказал другой. И кто-то еще молвил: "Спроси сторожиху, может быть, у нее будет гребень".
     И один из купцов пошел к сторожихе и сказал ей: "Дай мне кошель!" И сторожиха ответила: "Когда вы придете все или твои товарищи прикажут мне его тебе отдать (а товарищи купца сидели в таком месте, что сторожиха их видела и слышала их разговор)". - "Она не соглашается ничего мне дать", - сказал купец своим товарищам. И те крикнули: "Дай ему!" И когда сторожиха услышала их слова, она отдала купцу кошель, и этот человек взял его и вышел, убегая.
     И когда он заставил их ждать, купцы пошли к сторожихе и спросили: "Почему ты не даешь ему гребня?" И сторожиха ответила: "Он спрашивал только кошель, и я отдала его не раньше, чем вы позволили, и ваш товарищ вышел отсюда и ушел своей дорогой". И, услышав слова сторожихи, купцы стали бить себя по лицу и схватили сторожиху и сказали: "Мы позволили тебе дать ему только гребень!" - "Он не говорил мне про гребень", - ответила сторожиха. И купцы схватили ее и донесли на нее кади и, придя к нему, рассказали всю историю, и кади обязал сторожиху вернуть кошель и объявил ее обязанной всем ее противникам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда кади обязал сторожиху вернуть кошель и объявил ее обязанной всем ее противникам, она вышла смущенная, не видя себе дороги. И ее встретил мальчик пятя лет жизни. И когда этот мальчик увидел, как она смущена, он спросил ее: "Что с тобой, о матушка?" Но она не дала ему ответа и пренебрегла им из-за его малых лет. И мальчик повторил свои слова один и другой, и третий раз, и женщина сказала: "Несколько человек пришли ко мне в сад и положили возле меня кошель с тысячей динаров и поставили мне условие, что я никому не отдам этот кошель иначе, как в присутствии их всех. А потом они пошли в сад походить и прогуляться. И один из них вышел и сказал мне: "Дай кошель!" И я сказала ему: "Когда придут твои товарищи". - "Я взял от них позволение", - сказал он. Но я не согласилась отдать ему кошель, и тогда он крикнул своим товарищам: "Она не соглашается ничего мне дать". И они сказали мне: "Дай ему!" (а они были поблизости от меня). И я отдала этому человеку кошель, и он взял его и ушел своей дорогой. И его товарищи заждались его и вышли ко мне и спросили: "Почему ты не даешь ему гребень?" И я ответила: "Он не говорил про гребень, он говорил только про кошель". И они схватили меня и отвели к кади, и кади обязал меня вернуть кошель".
     "Дай мне дирхем, чтобы купить сладкого, и я скажу тебе что-то, в чем будет освобождение", - сказал мальчик. И женщина дала ему дирхем и спросила: "Какие есть у тебя слова?" - "Возвращайся к кади, - ответил мальчик, - я скажи ему: "У меня с ними было условленно, что я отдам им кошель только в присутствии всех четырех". И женщина воротилась к кади, - говорил царевич, - и сказала ему то, что ей говорил мальчик. И кади спросил: "Было у вас с нею так условленно?" - "Да", - отвечали купцы. И кади сказал: "Приведите ко мне вашего товарища и берите кошель". И сторожиха благополучно вышла, и не случилось с ней беды, и она ушла своей дорогой".
     И когда услышали слова юноши царь и везири и те, кто присутствовал в этом собрании, они сказали царю: "О владыка наш царь, твой сын превосходит людей своего времени!" И они пожелали юноше и царю блага. И царь прижал своего сына к груди и поцеловал его между глаз и спросил его, что у него было с невольницей. И царевич поклялся великим Аллахом и его благородным пророком, что это она соблазняла его. И царь поверил его словам и сказал; "Я отдаю ее тебе на суд: если хочешь, убей ее, или сделай с ней что хочешь". - "Я изгоню ее из города", - сказал юноша своему отцу.
     И царевич со своим родителем жили самой радостной и приятной жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, и вот конец того, что дошло до нас из истории о царе, его сыне и невольнице и семи везирях".
     
     Сказка о Джударе
     
     Дошло до меня также, - начала новую сказку Шахразада, - что один купец по имени Омар имел трех сыновей, старшего из которых звали Салим, младшего - Джудар, а среднего - Селим, и воспитывал их, пока они не сделались мужчинами. Но он любил Джудара больше, чем его братьев, и когда тем сделалось ясно, что он любит Джудара, их взяла ревность, и они возненавидели Джудара. И их отцу стало ясно, что они ненавидят своего брата. А отец их был стар годами, и испугался он, что, когда он умрет, Джудару достанутся тяготы из-за его братьев. И он призвал нескольких людей науки и сказал: "Подайте мне мои деньги и материи!" И когда ему подали все его деньги и материи, он сказал: "О люди, разделите эти деньги и материи на четыре части, согласно постановлениям закона".
     И имущество разделили, и отец дал каждому сыну долю и долю взял себе и сказал: "Вот мое имущество, я разделил его между ними, и для них не осталось ничего ни у меня, ни друг у друга, и когда я умру, между ними не возникнет разногласия, так как я разделил наследство при жизни. А то, что я взял себе, будет для моей жены, матери этих детей, и она станет помогать себе этим, чтобы прожить..."
     
     
     Шестьсот седьмая ночь
     
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     Когда же настала шестьсот седьмая ночь" Шахразада сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купец разделил свои деньги и материи на четыре доли и дал каждому из своих трех сыновей долю, а четвертую долю взял себе и сказал: "Эта доля будет для моей жены, матери этих детей, и она станет помогать себе ею, чтобы прожить".
     А потом, через малое время, отец умер, и ни один из братьев не был доволен тем, что сделал их отец Омар, и все требовали прибавки от Джудара, говоря ему: "Деньги нашего отца у тебя!"
     И Джудар с братьями принес жалобу судьям, и пришли мусульмане, которые присутствовали во время дележа, и засвидетельствовали то, что знали, и судья не позволил братьям притеснять один другого. И Джудар потерял часть денег, и его братья из-за тяжбы тоже потеряли, и они оставили его на время, но потом снова начали строить козни. И Джудар понес на них жалобу судьям, и они опять потеряли много из-за судей, и братья до тех пор искали управы друг на друга у одного притеснителя за другим и теряли деньги, пока не скормили всех своих денег притеснителям и все не стали бедняками. И затем братья Джудара пришли к матери и стали над ней смеяться и отняли у нее деньги, и побили ее и выгнали. И она пришла к своему сыну Джудару и сказала ему: "Твои братья сделали со мною то-то и то-то и взяли мои деньги!" - и стала проклинать их. И Джудар сказал: "О матушка, не проклинай их, Аллах воздаст каждому из них за их дела. Но я, о матушка, сделался бедняком, и мои братья тоже бедняки; тяжба заставляет терять деньги, а мы с ними много раз тягались перед судьями, и это не принесло нам никакой пользы, напротив, мы все потеряли, что оставил нам отец, и люди опозорили нас из-за наших препирательств. Неужели я стану еще раз тягаться с ними по этому делу и мы подадим жалобу судьям? Этого не будет! Ты станешь жить у меня, и я оставлю тебе лепешку, которую ем, а ты молись за меня, и Аллах наделит и меня и тебя. Оставь их - они по^терпят от Аллаха за свои дела - и утешайся словом сказавшего:
     Обидит если глупец тебя, оставь его
     И жди поры удобной для отмщенья.
     В стороне держись от обиды гнусной, - когда б гора
     Обижала гору, обидчик был бы сломлен.
     И он принялся успокаивать свою мать и уговаривать, и та согласилась и осталась у него. И Джудар взял сеть и стал ходить к реке и прудам и каждый день он шел куданибудь, где плескалась вода. И один день он зарабатывал десять, другой - двадцать, а третий - тридцать и тратил деньги на свою мать, и хорошо ел, и хорошо пил. А у его братьев не было ни ремесла, ни купли, ни продажи, и вошло к ним поражающее и уничтожающее и бедствие постигающее. А они уже сгубили то, что отняли у матери, и оказались в числе несчастных нищих голодранцев. И иногда они приходили к матери и унижались перед ней и жаловались на голод, а сердце матери жа^лостливо, и она кормила их черствым хлебом, и если у нее было вчерашнее варево, она говорила: "Ешьте скорей и уходите раньше, чем придет ваш брат; для него будет нелегко видеть вас, и это ожесточит его сердце против меня, вы опозорите меня перед ним". И братья торопливо ели и уходили.
     И вот однажды они пришли к матери, и та поставила перед ними варево и хлеб, и они стали есть, и вдруг вошел брат Джудар. И мать смутилась, и ей сделалось стыдно, она испугалась, что он на нее рассердится, и склонила голову к земле со стыда перед своим сыном, но Джудар улыбнулся братьям в лицо и сказал: "Простор вам, братья! Благословенный день! Как случилось, что вы меня посетили в этот благословенный день?" И он обнял их выказал к ним любовь и сказал: "Я не думал, что вы оставите меня тосковать, не придете ко мне и не взглянете на меня и на вашу мать". И братья ответили: "Клянемся Аллахом, о брат наш, мы стосковались по тебе, и нас прежде удерживал лишь стыд из-за того, что у нас с тобой случилось, но мы очень раскаивались. Это дело шайтана, прокляни его Аллах великий, и нет нам благословения ни в ком, кроме тебя и нашей матери..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Джудар пришел домой и увидел своих братьев, он сказал им: "Добро пожаловать!" И воскликнул: "Нет мне благословения ни в ком, кроме вас". А его мать сказала: "О дитя мое, да обелит Аллах твое лицо, и да умножит Аллах твое благосостояние! Ты самый великодушный, о дитя мое!" - "Добро вам пожаловать! - сказал Джудар. - Оставайтесь у меня - Аллах великодушен, добра у меня много".
     И он помирился с братьями, и те провели у него ночь и поужинали с ним, а на следующий день они позавтракали и Джудар взял сеть и вышел через ворота дающего победу. А его братья ушли и пропадали до полудня и пришли, и мать подала им обед, а вечером пришел их брат и принес мясо и зелень. И они провели таким образом месяц, и Джудар ловил рыбу и продавал ее и тратил деньги на мать и братьев, а те ели и забавлялись. И случилось в какой-то день, что Джудар понес сеть к реке и кинул ее и потянул, и сеть поднялась пустая, и тогда он забросил ее во второй раз, и она опять поднялась пустая. И Джудар сказал про себя: "В этом месте нет рыбы!" И перешел в другое место и закинул там сеть, и она поднялась пустая, и тогда он перешел в другое место и переходил с утра до вечера, но не поймал даже маленькой рыбешки. "Чудеса! - воскликнул он. - Рыба, что ли, в реке вышла, или этому другая причина?"
     И он взвалил сеть на спину и пошел назад, огорченный и озабоченный, неся заботу о братьях и о матери и не зная, чем накормить их на ужин. И он проходил мимо пекарни и увидел, что люди толпятся за хлебом и в руках у них деньги, но хлебопек не обращает на них внимания. И он остановился и вздохнул, и хлебопек сказал ему: "Простор тебе, Джудар! Тебе надо хлеба?" И Джудар промолчал, а хлебопек молвил: "Если у тебя с собой нет денег, бери хлеба вдоволь, тебе будет отсрочка". - "Дай мне на десять полушек хлеба", - сказал Джудар. "Возьми еще и эти десять полушек, - молвил хлебопек, - а завтра при неси мне на двадцать рыбы". - "На голове и на глазах!" - ответил Джудар и, взяв хлеб и десять полушек, купил на них кусок мяса и зелени. "Завтра владыка облегчит мою беду", - подумал он и пошел в свое жилище.
     И его мать сварила кушанье, и Джудар поужинал и лег спать. А на другой день он взял сеть, и мать сказала ему: "Садись, позавтракай". И он ответил: "Завтракай ты с братьями". И ушел к реке. И он закинул сеть в первый раз, и во второй, и в третий, и переходил с места на место, и делал это до послеполуденного времени, но ему ничего не попалось. И тогда он поднял сеть и пошел, огорченный. А у него не было другой дороги, как мимо хлебопека. И когда Джудар подошел, хлебопек увидел его и отсчитал ему хлеб и серебро и сказал: "Подойди, бери и ступай! Нет сегодня - будет завтра". И Джудар хотел извиниться перед ним, но хлебопек сказал: "Иди, извинений не нужно, если бы ты что-нибудь поймал, улов был бы с тобой. Когда я увидел тебя ни с чем, я понял, что тебе ничего не досталось, а если тебе и завтра ничего не достанется, приходи, бери хлеба и не стыдись, тебе будет отсрочка".
     И в третий день Джудар ходил по прудам до послеполуденного времени, но не поймал ничего, и тогда он пошел к хлебопеку и взял у него хлеб и серебро. И он делал так семь дней подряд, а потом расстроился и сказал себе: "Пойду сегодня к пруду Каруна" [497].
     И он хотел закинуть сеть и не успел опомниться, как приблизился к нему магрибинец [498], ехавший на муле, и был он одет в великолепную одежду, а на спине мула лежал вышитый мешок, и все на муле было вышито. И магрибинец сошел со спины мула и сказал: "Мир тебе, о Джудар, сын Омара". И Джудар ответил: "И тебе мир, о господин мой, хаджи". - "О Джудар, - сказал магрибинец, - у меня есть к тебе просьба, и если ты меня послушаешься, то получишь большие блага и станешь по этой причине моим другом и исполнителем моих желаний". - "О господин мой хаджи, - ответил Джудар, - скажи мне, что у тебя на уме, я тебя послушаюсь и не стану тебе прекословить". "Прочитай "Фатиху"!" [499] - сказал магрибинец. И Джудар прочитал с ним "Фатиху", а потом магрибинец вынул шелковый шнурок и сказал Джудару: "Скрути мне руки и затяни шнурок покрепче, и брось меня в пруд, и подожди немного, и если увидишь, что я высуну из воды поднятую руку, прежде чем покажусь весь, накинь на меня сеть и вытащи меня поскорее; если же ты увидишь, что я высунул ногу, знай, что я мертв и оставь меня. Возьми тогда мула и мешок и пойди на рынок купцов; ты найдешь там еврея по имени Шамиа, которому отдашь мула, а он даст тебе сто динаров. Возьми их, скрывай тайну и уходи своей дорогой".
     И Джудар крепко скрутил магрибинца, а тот говорил ему: "Стягивай крепче. - И потом он сказал: - Толкай меня, пока не сбросишь в пруд". И Джудар толкнул его и сбросил. И магрибинец погрузился в воду, а Джудар постоял, ожидая его, некоторое время, и вдруг высунулись ноги магрибинца. И Джудар понял, что он умер, и взял мула и, оставив магрибинца, отправился на рынок купцов. Он увидел, что тот еврей сидит на скамеечке у входа в кладовую, и когда еврей увидел мула, он воскликнул: "Погиб человек! Его погубила одна лишь жадность", - сказал он потом и, взяв у Джудара мула, дал ему сто динаров и наказал ему хранить тайну, и Джудар взял динары и пошел. Он забрал у хлебопека сколько ему было нужно хлеба и сказал: "Возьми этот динар". И пекарь взял динар и сосчитал, сколько ему приходится, и сказал: "У меня остается для тебя хлеба еще на два дня..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда хлебопек подсчитал с Джударом плату за хлеб, он сказал ему: "У меня для тебя осталось с динара еще на два дня хлеба".
     И Джудар пошел от него к мяснику и дал ему другой динар и, купив у него кусок мяса, сказал: "Оставь остаток с динара у себя на счету", взял зелень и ушел. И он увидел, что его братья требуют у матери чего-нибудь поесть, а та говорит:
     "Потерпите, пока придет ваш брат, у меня ничего нет", - и вошел и сказал: "Берите, ешьте!"
     И братья набросились на хлеб, точно гули, а Джудар отдал матери оставшееся золото и сказал: "Возьми, матушка, а когда придут мои братья, дай им денег, чтобы они купили себе поесть в мое отсутствие".
     И он проспал ночь, а наутро взял сеть и пошел к пруду Каруна, и остановился, и хотел закинуть сеть, и вдруг приблизился другой магрибинец, верхом на муле, еще более нарядный, чем тот, что умер, и с ним был се^дельный мешок, а в мешке две шкатулки, и в каждом кармане по шкатулке.
     "Мир тебе, о Джудар", - сказал магрибинец. И Джудар ответил: "И тебе мир, о господин мой хаджи!" И магрибинец спросил: "Приезжал ли к тебе вчера магрибинец верхом на таком же муле, как этот?" И Джудар испугался и стал отрицать и сказал: "Я никого не видел" (он боялся, что магрибинец спросит, куда он поехал, а если Джудар ответит, что он утонул в пруде, - магрибинец, может быть, подумает, это он его утопил! - и ему осталось только отрицать).
     "О бедняга, - сказал магрибинец, - это мой брат, и он опередил меня". - "Я ничего не знаю", - сказал Джудар, и магрибинец спросил его: "Разве ты не связал его и не бросил в пруд и он не говорил тебе: "Если высунут^ся мои руки, набрось на меня сеть и вытащи меня поскорее, а если высу^нутся мои ноги, я буду мертв, а ты возьми мула и отведи его к еврею по имени Шамиа, и он даст тебе сто динаров?" И высунулись его ноги, и ты взял мула и отвел его к еврею, и тот дал тебе сто динаров?" - "Если ты это знаешь, зачем же ты меня спрашиваешь?" - сказал Джудар. И магрибинец ответил: "Я хочу, чтобы ты сделал со мною то же, что сделал с моим братом".
     И он вынул шелковый шнурок и сказал Джудару:
     "Свяжи меня и брось в пруд, и если со мной случится то же, что с моим братом, возьми мула, отведи его к еврею и возьми у него сто динаров". - "Подходи", - позвал его Джудар. И магрибинец подошел, и Джудар связал его и толкнул, и тот упал в пруд и погрузился в воду. И Джудар подождал немного, и показались ноги, и тогда Джудар воскликнул: "Он умер в несчастии. Если захочет Аллах, ко мне будут каждый день приезжать магрибинцы, и я стану их связывать, и они поумирают, а мне хватит с каждого мертвого по сто динаров".
     И он взял мула и пошел, и когда еврей увидел его, он сказал: "И этот тоже умер!" И Джудар отвечал: "Пусть живет твоя голова!" - "Вот воздаяние жадным", - сказал еврей и, взяв у Джудара мула, отдал ему сто динаров. И Джудар взял их и отправился к матери и отдал ей деньги. И мать спросила его: "О дитя мое, откуда у тебя эти деньги?" И Джудар рассказал ей, и она молвила: "Ты больше не пойдешь к пруду Каруна: я боюсь за тебя из-за магрибинцев". - "О матушка, - сказал Джудар, - я бросаю их в пруд только с их согласия. Что же мне делать! Вот ремесло, которое приносит нам каждый день сто динаров, и я быстро возвращаюсь домой. Клянусь Аллахом, я не брошу ходить к пруду Каруна, пока не исчезнет след магрибинцев и никого не останется из них".
     И на третий день он пошел и остановился, и вдруг подъехал магрибинец верхом на муле и с мешком, и он был одет еще наряднее, чем два первые.
     "Мир тебе, о Джудар, о сын Омара", - сказал он. И Джудар подумал: "Откуда они все меня знают?" А потом он ответил на приветствие, и всадник спросил: "Проезжали ли в этом месте магрибинцы?" - "Двое", - ответил Джудар. "Куда они направились?" - спросил всадник. И Джудар ответил: "Я их связал и сбросил в этот пруд, и они утонули, и для тебя исход будет такой же". И магрибинец засмеялся и сказал: "О бедняга, у всякого живу^щего своя судьба!" И он сошел с мула и сказал: "О Джудар, сделай со мной то же, что ты сделал с ними". - И вынул шелковый шнурок, а Джудар сказал: "Выверни руки, чтобы я тебя связал: я спешу, и мое время ушло".
     И магрибинец вывернул руки, и Джудар связал его и толкнул, и он упал в пруд, а Джудар остался стоять, ожидая, что будет. И вдруг магрибинец высунул руки и сказал Джудару: "Кидай сеть, о бедняга!" И Джудар накинул на него сеть и вытащил его, и вдруг оказалось, что магрибинец держит в каждой руке по рыбе, цвета красного как коралл. "Открой шкатулки", - сказал он Джудару. И Джудар открыл шкатулки, и магрибинец положил в каждую шкатулку по рыбе и закрыл шкатулки, а потом он обнял Джудара и поцеловал его в щеки, справа и слева, и воскликнул: "Да избавит тебя Аллах от всякой беды! Клянусь Аллахом, если бы ты не накинул на меня сеть и не вытащил меня, я не перестал бы держать этих рыб и погружался бы в воду, пока не умер, и я не мог бы выйти из воды". - "О господин мой, хаджи, - сказал Джудар, - заклинаю тебя Аллахом, расскажи мне, каковы дела тех, что утонули раньше, и что такое поистине эти рыбы, и в чем дело с евреем..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот десятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Джудар спросил магрибинца и сказал ему: "Расскажи мне про тех, что утонули раньше", - магрибинец ответил: "О Джудар, знай, что те, кто утонул раньше - мои братья. И одного из них звали Абд-ас-Селлям, а второго - Абд-аль-Ахад. Меня же зовут Абд-ас-Самад, а тот еврей - наш брат, и его зовут Абд-ар-Рахим, но только он не еврей, а мусульманин, маликит [500] по исповеданию. Наш отец научил нас разгадывать загадки, открывать клады и колдовать. Мы упражнялись в этом до тех пор, пока не стали нам служить мариды из джиннов и ифритов [501]. Нас четверо братьев, и имя нашего отца - Абдаль-Вадуд, и отец наш умер и оставил нам много денег. И стали мы делить сокровища, деньги и талисманы и дошли до книг и разделили их, и возникло между нами разногласие из-за книги, называемой Сказания Древних [502], которой нет подобия, и нельзя определить ей цены или уравновесить ее драгоценными камнями, так как в ней упомянуты все клады и разрешены все загадки. Наш отец поступал согласно этой книги, а мы запомнили из нее немногое, и у каждого из нас было желание завладеть ею, чтобы узнать то, что в ней содержится. И когда возникло между нами разногласие, явился к нам шейх нашего отца, который его воспитал и обучил колдовству и волхвованию, а звали его волхв Пресокровенный, и сказал нам: "Подайте книгу!" И мы подали ему книгу, и он молвил: "Вы дети моего сына, и невозможно, чтобы я кого-нибудь из вас обидел. Пусть тот, кто хочет взять эту книгу, пойдет разыскивать клад аш-Шамардаля и принесет мне круг небосвода, коробочку для сурьмы, перстень и меч. У перстня есть марид, который ему служит, по имени Грохочущий Гром, и над тем, кто владеет этим перстнем, не имеет власти ни царь, ни султан, и если он захочет овладеть всей землей вдоль и поперек, он будет на это властен. А что до меча, то, если он будет обнажен против войска и несущий его взмахнет им, он обратит войско вспять, и если он скажет мечу, когда будет им взмахивать: "Перебей это войско!" - из меча выйдет огневая молния и убьет всех. Что же касается круга небосвода, то, если тот, кто им овладеет, захочет увидеть все страны от востока до запада, он увидит их и сможет это сделать, сидя на месте. И какую сторону он захочет увидеть, пусть к той стороне и направит он круг и посмотрит в него - он увидит ее землю и обитателей, как будто она меж его рук. А если он разгневается на какой-нибудь город и направит круг на диск солнца с тем, чтобы сжечь его - этот город сгорит. Что же до коробочки для сурьмы, то всякий, кто насурьмит из нее глаза, увидит все клады. Но у меня есть для вас одно условие: всякий, кто окажется не в силах открыть этот клад, не будет иметь права на эту книгу, а тот, кто откроет клад и принесет мне эти четыре сокровища, имеет право взять книгу".
     И мы согласились на это условие, и волхв сказал нам: "О дети мои, знайте, что клад аш-Шамардаля находится под властью детей Красного царя. Ваш отец рассказывал мне, что он старался открыть этот клад, но не смог, и дети Красного царя убежали от него к одному из прудов в земле египетской, называемый прудом Каруна, и бросились в него. И ваш отец настиг их в Египте, но не мог их схватить, потому что они исчезли в пруде, а пруд тот заколдован..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот одиннадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот одиннадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что волхв Пресокровенный рассказывал юношам историю и говорил: "И потом он вернулся побежденный и не мог открыть клад аш-Шамардаля, подвластный детям Красного царя. И когда ваш отец оказался перед ними бессилен, он пришел ко мне и стал жаловаться, и я начертил для него гадательную таблицу и увидел, что этот клад будет открыт только при помощи юноши из сынов Египта по имени Джудар, сын Омара, - он будет причиной поимки детей Красного царя, и будет этот юноша рыбаком, и встреча с ним произойдет у пруда Каруна. И колдовство разрешится, только если Джудар свяжет обладателя счастья и бросит его в пруд, и он будет сражаться с детьми Красного царя, и тот, кому предназначено счастье, схватит их, а тот, кому счастья нет, погибнет, и его ноги покажутся из воды. У того же, кто останется цел, покажутся из воды руки, и будет нужно, чтобы Джудар накинул на него сеть и вытащил его из пруда. И мои братья сказали: "Мы пойдем, даже если погибнем!" И я сказал: "Я тоже пойду". А что касается до нашего брата, который в обличье еврея, то он сказал: "Нет у меня к этому желания". И мы договорились с ним, что он отправится в Египет в обличье еврея-купца, чтобы, когда кто-нибудь из нас умрет в пруду, взять у Джудара мула и мешок и дать ему сто динаров. И когда пришел к тебе первый из нас, его убили дети Красного царя, и они убили второго моего брата, но со мной они не справились, и я схватил их". - "Где те, которых ты схватил?" - спросил Джудар. И магрибинец сказал: "Разве ты их не видел? Я их запер в шкатулки". - "Это рыбы", - ответил Джудар. А магрибинец молвил: "Это не рыбы, а ифриты в обличий рыб. Знай, о Джудар, что клад можно отыскать лишь с твоей помощью: дослуша^ешься ли ты меня и пойдешь ли со мной в город Фас и Микнас? [503] Мы откроем клад, и я дам тебе то, что ты потребуешь - ведь ты стал моим братом, по обету Аллаху, - и ты вернешься к твоей семье с веселым сердцем". - "О господин мой, хаджи, - молвил Джудар, - у меня на шее мать и два брата..."
     
     
     Шестьсот двенадцатая ночь
     
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Когда же настала шестьсот двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джудар сказал магрибинцу: "У меня на шее мать и два брата, и я их содержу. Если я пойду с тобой, кто станет кормить их хлебом?" - "Пустое, - отвечал магрибинец. - Если дело в расходах, то мы тебе дадим тысячу динаров, и ты отдашь их матери, чтобы она их тратила, пока ты не вернешься в свою страну, - ведь если ты отлучишься, то вернешься раньше, чем через четыре месяца".
     И когда Джудар услышал о тысяче динаров, он сказал: "Давай, о хаджи, тысячу динаров, я оставлю их матери и пойду с тобой". И паломник выложил ему тысячу динаров, и Джудар взял их и пошел к своей матери и рассказал ей, что у него произошло с магрибинцем, и сказал: "Возьми рту тысячу динаров и трать их на себя ж на моих братьев! Я уезжаю с магрибинцем на запад и буду в отлучке четыре месяца, и мне достанется много добра. Помолись за меня, матушка". - "О дитя мое, - сказала ему мать, - ты зас^тавляешь меня тосковать, и я боюсь за тебя". - "О матушка, - ответил Джудар, - не будет с тем, кого хранит Аллах, беды, а магрибинец - человек хороший". И он стал восхвалять его, и мать сказала: "Да смягчит Аллах к тебе его сердце! Поезжай с ним, о дитя мое, может быть, тебе что-нибудь достанется".
     И Джудар простился с матерью и ушел, а когда он прибыл к магрибинцу Абд-ас-Самаду, тот спросил его: "Ты советовался с матерью?" И Джудар отвечал: "Да, она меня благословила". - "Садись сзади меня", - сказал магрибинец. И Джудар сел на спину мула. И магрибинец ехал от полудня до предзакатного времени, и Джудар проголодался, но не видел у магрибинца ничего съестного. "О господин мой хаджи, - сказал он ему, - ты, может быть, забыл захватить съестного в дорогу". - "Ты голоден?" - спросил магрибинец. И Джудар ответил: "Да".
     И тогда магрибинец с Джударом сошли с мула, и магрибинец сказал ему: "Сними мешок!" И Джудар снял мешок, а магрибинец спросил: "Чего тебе хочется, о брат мой?" - "А что есть?" - спросил Джудар. И магрибинец молвил: "Заклинаю тебя Аллахом, скажи мне, чего ты желаешь". - "Хлеба с сыром", - сказал Джудар. "О бедняга, - воскликнул магрибинец, - хлеб с сыром тебя не достойны. Попроси чего-нибудь лучшего!" - "По мне все сейчас хорошо", - сказал Джудар. И магрибинец спросил:
     "Ты любишь подрумяненных цыплят?" - "Да", - ответил Джудар. "А любишь рис с медом?" - спросил магрибинец.
     И Джудар ответил; "Да". И магрибинец говорил" "А любишь такое-то блюдо, и такое-то блюдо, и такое-то блюдо?" - пока не назвал ему двадцать четыре блюда кушаний. И Джудар сказал про себя: "Он одержимый. Откуда он принесет мне кушанья, которые назвал, когда у него нет ни кухни, ни повара. Скажу ему лучше: "Хватит!" И он сказал ему: "Хватит! Ты предлага^ешь мне блюда, а я ни одного из них не вижу". - "Простор тебе, Джудар", - сказал магрибинец и, сунув руку в мешок, вынул золотое блюдо с двумя горячими подрумяненными цыплятами, а потом он сунул руку во второй раз и вынул золотое блюдо с кебабом [504], и он до тех пор вынимал из мешка, пока не вынул все двадцать четыре кушанья, которые упомянул, и Джудар оторопел, а магрибинец сказал: "Ешь, бедняга!"
     И Джудар воскликнул: "О господин, ты положил в этот мешок кухню и людей, которые варят?" И магрибинец засмеялся и сказал: "К этому мешку приворожен слуга, и если бы ты требовал каждый час тысячу блюд, слуга приносил бы их и тотчас же подавал бы". - "Прекрасный мешок!" - воскликнул Джудар. И затем они поели вдоволь, а то, что осталось, магрибинец вылил и положил пустые блюда обратно в мешок. И он сунул туда руку и вынул кувшин, и они с Джударом напились и омылись и совершили предзакатную молитву, а потом магрибинец положил кувшин обратно в мешок и сложил туда же шкатулки и, взвалив мешок на мула, сел и сказал Джудару: "Садись, поедем! О Джудар, - спросил он потом, - знаешь ли ты, сколько мы проехали от Мисра [505] досюда?" - "Клянусь Аллахом, не знаю!" - ответил Джудар. И магрибинец молвил: "Мы проехали расстояние в целый месяц пути". - "Как так?" - спросил Джудар. "О Джудар, - промолвил магрибинец, - знай, что мул, который под нами, - марид из маридов джиннов, и он проходит в день расстояние в год, но ради тебя он шел не торопясь". И потом они сели и ехали до заката, а когда наступил вечер, магрибинец вынул из мешка ужин, а утром он вынул завтрак, и они ехали таким образом в течение четырех дней, и двигались до полуночи, и потом делали привал и спали, а утром пускались в путь, и всего, чего бы Джудар ни захотел, он просил у магрибинца, и тот доставал ему все из мешка.
     А на пятый день они достигли Фаса и Микнаса и вступили в город, и когда они вошли, всякий, кто встречал магрибинца, здоровался с ним и целовал ему руку. И так продолжалось до тех пор, пока магрибинец не дошел до одних ворот, и он постучался, и ворота вдруг открылись, и за ними показалась девушка, подобная луне.
     "О Рахма, о дочь моя, отопри нам дворец", - сказал магрибинец. И девушка ответила: "На голове и на глазах, о батюшка!" И вошла, тряся бока^ми, и ум у Джудара улетел, и он воскликнул: "Это не иначе, как дочь царя!" И девушка отперла дворец, и магрибинец снял мешок с мула и сказал ему: "Уходи, да благословит тебя Аллах!" И вдруг земля расступилась, и мул опустился вниз, и земля снова стала такой, как была. "О покровитель! - воскликнул Джудар. - Слава Аллаху, который нас спас, когда мы были на спине этого мула!" И магрибинец сказал ему: "Не дивись, Джудар, я тебе говорил, что мул - ифрит. Но пойдем во дворец". И они вошли во дворец, и Джудар был ошеломлен обилием роскошных ковров и тем, что увидел там из редкостей и украшений из драгоценных камней и металлов.
     И когда они сели, магрибинец приказал девушке и сказал ей: "О Рахма, подай такой-то узел!" И девушка поднялась и принесла узел и положила его перед своим отцом, а тот развязал узел и вынул из него одежду, стоившую тысячу динаров, и сказал Джудару: "Надевай, о Джудар, да будет тебе простор!" И Джудар надел эту одежду и стал подобен царю из царей запада. А магрибинец положил перед собой мешок и, сунув в него руку, вынимал из него блюда с разными кушаньями, пока не получилось скатерти с сорока блюдами, и сказал: "О господин, подойди, поешь и не взыщи с нас..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тринадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тринадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда магрибинец ввел Джудара во дворец, он расстелил для него скатерть с сорока блюдами и сказал:
     "Подойди, поешь и не взыщи с нас: мы не знаем, чего ты желаешь из кушаний. Скажи нам, чего тебе хочется, то мы тебе и подадим, не откладывая". - "Клянусь Аллахом, о господин мой, хаджи, я люблю всякие кушанья, и ничего мне не противно, - ответил Джудар, - не спрашивай меня ни о чем и подавай все, что придет тебе на ум, а мне следует только есть".
     И Джудар провел у магрибинца двадцать дней, и тот каждый день одевал его в новую одежду, и еда появлялась из мешка, и магрибинец не покупал ни мяса, ни хлеба и не варил, а вынимал все, что нужно, из мешка, даже разные плоды. А на двадцать первый день магрибинец сказал:
     "О Джудар, пойдем - сегодня день, назначенный для открытия клада аш-Шамардаля".
     И Джудар вышел с ним, и они прошли до конца города, а затем вышли из него, и Джудар сел на мула, и магрибинец тоже сел на мула, и они ехали до времени полудня и подъехали к каналу с текучей водой. И тогда Абд-ас-Самад спешился и сказал: "Сходи, о Джудар!" И Джудар спешился, и Абд-ас-Самад крикнул: "Живо!" И сделал рукой знак двум рабам, и те взяли мулов, и каждый из рабов пошел по дороге. И они ненадолго скрылись, а потом один из них вернулся с шатром и поставил его, а другой принес ковры и постлал их в шатре, а вдоль стен шатра он положил подушки и подло^котники. И потом один из рабов ушел и принес две шкатулки, в которых находились рыбы, а второй принес мешок, и магрибинец встал и сказал:
     "Пойди сюда, о Джудар". И Джудар подошел и сел подле него, и магрибинец вынул из мешка блюда с кушаньями, и они пообедали, а после этого магрибинец взял шкатулки и начал над ними колдовать, и рыбы в шкатулках заговорили и сказали: "Мы здесь, о волхв этого мира, помилуй нас!" И стали звать на помощь. А магрибинец все колдовал, пока шкатулки не разлетелись на куски, и куски не разнесло ветром. И тогда показалось двое связанных, которые кричали: "Пощади, о волхв этого мира! Что ты хочешь с нами сделать?" И магрибинец ответил: "Я хочу вас сжечь, но если вы мне обещаете открыть клад аш-Шамардаля - будете помилованы". И связанные отвечали: "Мы тебе обещаем, мы откроем клад, но с условием, что ты приведешь рыбака Джудара. Клада не открыть иначе, как с его помощью, никто не может войти туда, кроме Джудара, сына Омара". - "Того, о ком вы говорите, я привел, он здесь, он вас слышит и видит", - отвечал магрибинец, и те двое обещали ему, что откроют клад, и он отпустил их.
     А затем он вынул тростинку и несколько дощечек из красного сердолика, которые положил рядом с тростинкой. Потом он взял жаровню, положил в нее углей, дунул на них раз, зажег в них огонь и, принеся куренья, сказал:
     "О Джудар, я буду читать заклинания и брошу на огонь куренья, и когда я начну заклинания, я не смогу говорить: иначе заклинание будет не^действительно. Я хочу научить тебя, что тебе делать, чтобы достигнуть желаемого". "Научи меня", - сказал Джудар. И магрибинец молвил:
     "Знай, когда я начну колдовать и брошу куренья, вода в потоке высохнет, и ты увидишь золотые ворота, величиной с ворота города, с двумя кольцами из металла. Спустись к воротам, постучись легким стуком и подожди немного, потом постучись в другой раз, стуком более тяжким, чем первый, а потом подожди немного и постучись тремя ударами, следующими один за другим, и ты услышишь, как кто-то говорит: "Кто стучится в ворота клада, а сам не умеет разрешать загадки?" А ты скажи: "Я, рыбак Джудар, сын Омара", - и ворота распахнутся, и выйдет из них человек с мечом в руке и скажет тебе: "Если ты этот человек, вытяни шею, чтобы я скинул тебе голову". Вытяни шею, не бойся: когда он поднимет руку с мечом и ударит тебя, он упадет перед тобой, и через некоторое время ты увидишь, что это - человек без духа. Тебе не будет больно от удара, и с тобой ничего не случится, но если ты ослушаешься этого человека, он убьет тебя. А когда ты уничтожишь его чары повиновением, входи и увидишь еще ворота. Постучись в них, и к тебе выедет всадник на коне, и на плече у него будет копье. И всадник спросит тебя:
     "Что тебя привело сюда, куда не входит никто из людей и джиннов?" И взмахнет над тобою копьем, а ты открой ему свою грудь, и он ударит тебя и сейчас же упадет, и ты увидишь, что он - тело без духа. Но если ты ослушаешься его, он убьет тебя. Затем войди в третьи ворота, и выйдет к тебе потомок Адама с луком и стрелами в руках, и он метнет в тебя из лука, а ты открой ему свою грудь, и он поразят тебя и упадет перед тобою бездыханным телом. Но если ты ослушаешься его, он убьет тебя, затем войди в четвертые ворота..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот четырнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что магрибинец говорил Джудару: "Войди в четвертые ворота и постучись - они распахнутся, и к тебе выйдет лев, огромный телом, и бросится на тебя, и разинет пасть, показывая, что хочет тебя съесть, но ты не бойся и не беги, а когда лев дойдет до тебя, дай ему руку - он сейчас же упадет, и с тобой ничего не случится. А потом войди в пятые ворота, и к тебе выйдет черный раб и спросит тебя: "Кто ты?" А ты скажи ему:
     "Я Джудар". И раб скажет тебе: "Если ты этот человек, отопри шестые ворота". А ты подойди к воротам и скажи:
     "О Иса, скажи Мусе, чтобы он отпер ворота!" И ворота откроются. И тогда входи и увидишь двух драконов, одного справа, другого слева, и каждый из них разинет пасть и бросится на тебя. Протяни им руки, и каждый дракон укусит тебя за руку, а если ты ослушаешься, они убьют тебя. А потом подойди к седьмым воротам и постучись, к тебе выйдет твоя мать и скажет: "Добро пожаловать, о мой сын! Подойди, я с тобой поздороваюсь!" А ты скажи ей:
     "Держись от меня вдали и сними с себя одежду!" И она скажет тебе: "О сын мой, я твоя мать, и у меня над тобой право кормления и воспитания - как же ты меня обнажаешь?" А ты скажи: "Если ты не снимешь с себя одежду, я убью тебя". И посмотри направо - увидишь меч, повешенный на стене; возьми его и обнажи над ней и говори ей: "Снимай!" И она будет тебя обманывать и унижаться перед тобой, но не жалей ее и, всякий раз как она что-нибудь снимет, говори ей: "Снимай остальное!" И не переставай угрожать ей убийством, пока она не снимет всего, что на ней есть, и не упадет. Вот тогда ты можешь считать, что разрешил загадки и уничтожил чары и находишься в безопасности. Входи и увидишь золото, наваленное кучами внутри клада, но пусть тебя ничто из этого не прельщает. Посредине клада ты увидишь комнату, перед которой повешена занавеска, приподними ее и увидишь волхва ашШамардаля лежащим на золотом ложе, и в головах у него будет что-то круглое, сверкающее, как луна. Это круг небосвода, а опоя^сан аш-Шамардаль мечом, и на пальце у него перстень, а на шее цепочка, на которой висит коробочка для сурьмы. Возьми эти четыре сокровища и берегись что-нибудь забыть из того, что я тебе назвал, и не ослушайся - будешь раскаиваться, и за тебя придется тогда опасаться".
     И магрибинец повторил ему свое наставление во второй, в третий и в четвертый раз, и, наконец, Джудар сказал: "Я запомнил, но кто может устоять против чар, о которых ты упомянул, к вытерпеть такие великие ужасы?" - "О Джудар, не бойся, это все тела без духа", - отвечал магрибинец и стад его успокаивать. А Джудар воскликнул: "Полагаюсь на Аллаха!"
     И затем магрибинец Абд-ас-Самад бросил в огонь порошки и некоторое время колдовал, и вдруг вода ушла, и показалось дно потока, и стали видны ворота клада. И Джудар спустился к воротам и постучал в них и услышал, как кто-то говорит: "Кто это стучит в ворота клада и не умеет разрешать загадки?" И Джудар сказал: "Я, Джудар, сын Омара". И ворота распахнулись, и к нему вышел тот человек и обнажил меч и сказал: "Вытягивай шею". И Джудар вытянул шею, и человек ударил его и упал. И то же было у вторых ворот и дальше, пока Джудар не уничтожил чары семи ворот. И тогда вышла его мать и сказала: "Будь здоров, о дитя мое!" И Джудар спросил: "Что ты такое?" И женщина сказала: "Я твоя мать, и у меня над тобой право кормления и воспитания, я носила тебя девять месяцев, о дитя мое". - "Снимай одежду", - сказал Джудар. И женщина молвила: "Ты мой сын, как же ты меня обнажаешь?" Но Джудар воскликнул: "Снимай, или я сниму тебе голову вот этим мечом". И он протянул руку и, взяв меч, обнажил его над женщиной и сказал ей: "Если ты не скинешь одежды, я убью тебя". И спор между ними затянулся, и, наконец, когда Джудар умножил угрозы, женщина скинула кое-что, и Джудар воскликнул: "Скидывай остальное", - и долго с ней спорил, пока она не скинула еще кое-что, и дело продолжалось таким образом, и женщина говорила: "О дитя мое, обмануло в тебе воспитание!" Пока на ней не осталось ничего, кроме рубахи. И тогда она сказала: "О дитя мое, разве сердце у тебя каменное, и ты опозоришь меня, обнажив мою срамоту? О дитя мое, разве это не запретно?" И Джудар сказал: "Твоя правда, не скидывай рубахи!" И едва произнес он эти слова, как женщина закричала: "Он ошибся! Бейте его!" И на него посыпались удары, точно капли дождя, и слуги клада собрались вокруг него и задали ему порку, которой он не забывал всю жизнь, а потом его вытолкали и выбросили за ворота клада, и ворота замкнулись, как прежде. И когда Джудара выбросили за ворота, магрибинец тотчас же подхватил его, и воды потекли по-прежнему..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда слуги клада побили Джудара и выбросили его за ворота и ворота замкнулись и поток побежал попрежнему, Абд-ас-Самад, магрибинец, поднялся и стал читать над Джударом, пока тот не пришел в себя и не очнулся после забытья. И тогда магрибинец спросил его: "Что ты сделал, несчастный?" И Джудар отвечал: "Я уничтожил все препятствия и дошел до моей матери, и у меня с нею возник долгий спор, и она стала, о брат мой, скидывать одежду, и на ней не осталось ничего, кроме рубахи, и тогда она сказала мне: "Не позорь меня, ведь обнажать срамоту запретно". И я оставил на ней рубаху из жалости к ней, и вдруг она закричала: "Он ошибся! Бейте его!" И вышли люди (я не знаю, где они были) и задали мне такую порку, что я был близок к смерти, и вытолкали меня, и я не знаю, что было со мной после этого".
     "Не говорил ли я тебе: не будь непослушен? - сказал магрибинец. - Ты причинил зло мне и себе самому. Если бы она сняла рубаху, мы бы достигли желаемого. А теперь ты пробудешь у меня до этого же дня в будущем году". И он тотчас же кликнул рабов, и те отвязали палатку и унесли ее и, скрывшись ненадолго, вернулись с мулами. И Джудар с магрибинцем сели каждый на мула и вернулись в город Фас.
     И Джудар стал жить у магрибинца и получал хорошую еду и хорошее питье. И каждый день магрибинец одевал его в роскошную одежду, пока год не кончился и наступил назначенный день. "Вот тот день, - сказал тогда магрибинец, - пойдем!" И Джудар отвечал: "Хорошо!" И магрибинец вывел его за город, и они увидели тех двух рабов с мулами, и они сели и направились к потоку. И рабы поставили палатку и устлали ее коврами, и магрибинец вынул скатерть, и они пообедали, а потом он вынул тростинку и до^щечки, как в первый раз, и зажег огонь и принес куренья и сказал: "О Джудар, я хочу дать тебе наставление". - "О господин мой, хаджи, - ответил Джудар, - если я забыл порку, то забыл и наставление". - "Помнишь ли ты наставление?" - спросил магрибинец. И Джудар отвечал: "Да!" И магрибинец молвил: "Береги свою душу и не думай, что та женщина - твоя мать, это - сторож клада в образе твоей матери, и он хочет заставить тебя оши^биться. Если в первый раз ты вышел живым, то в этот раз, если ты оши^бешься, тебя выкинут убитым". - "Если я ошибусь, то достоин того, чтобы меня сожгли", - сказал Джудар.
     И тогда магрибинец насыпал порошок и стал колдовать. И поток высох, и Джудар подошел к воротам и постучался, и ворота распахнулись, и он уничтожил семь охран и дошел до своей матери, и та сказала ему: "Добро пожаловать, о сын мой!" И Джудар воскликнул: "Откуда я тебе сын, о проклятая? Скидывай одежду!" И женщина стала его обманывать и скидывала одну вещь за другой, пока на ней не осталось ничего, кроме рубахи, и Джудар воскликнул: "Скидывай, проклятая!" И она скинула рубаху и стада телом без духа. И Джудар вошел и увидел золото, наваленное кучами, но не обратил ни на что внимания, и затем он вошел в комнатку и увидел волхва аш-Шамардаля, который лежал, опоясанный мечом, с перстнем на пальце и коробочкой для сурьмы на груди, а в головах у него Джудар увидел круг небосвода. И он подошел и отвязал меч и взял перстень, круг небосвода и коробочку и вышел, и вдруг заиграли для него музыку, и слуги клада закричали: "На здоровье тебе то, что тебе даровано, о Джудар!" И музыка играла, пока Джудар не вышел из клада, а когда он пришел к магрибинцу, тот перестал заклинать и окуривать и поднялся и обнял Джудара и приветствовал его. И Джудар отдал ему четыре сокровища, и магрибинец взял их и кликнул рабов, и рабы взяли палатку и унесли ее и вернулись с мулами, и Джудар с магрибинцем сели и въехали в город Фас. И магрибинец принес мешок и стал вынимать из него кушанья, и перед ним оказалась полная скатерть, и тогда он сказал: "О брат мой! О Джудар, ешь!" И Джудар ел, пока не насытился, и магрибинец вылил остаток кушаний в другие блюда, а пустые положил обратно в мешок. И потом магрибинец Абдас-Самад сказал: "О Джудар, ты покинул свою землю и страну из-за нас и исполнил наше дело, и за нами осталось для тебя одно желание. Пожелай же того, что попросишь, Аллах великий даровал это тебе при нашем посредстве. Проси же, чего желаешь, и не стыдись, - ты заслужил". - "О господин мой, - сказал Джудар, - я желаю от Аллаха великого, а затем от тебя, чтобы ты дал мне этот мешок". - "Подай мешок", - сказал магрибинец. И Джудар подал мешок, и магрибинец сказал: "Возьми его, он твой по праву, и если бы ты пожелал другого, мы бы тебе дали. Но ведь из него, о бедняга, ты будешь пользоваться только пищей, а ты терпел с нами тяготы, и мы тебе обещали, что вернем тебя в твою страну с радостным сердцем. Из этого мешка ты будешь есть, и мы дадим тебе другой мешок, полный золота и драгоценных камней, и доставим тебя в твою страну, и ты сделаешься купцом. Одень себя и свою семью, и тебе не нужно будет денег, и есть ты с семьей станешь из этого мешка. А поступать с ним нужно вот как: ты опустишь в него руку и скажешь: "Заклинаю тебя теми великими именами, которые над тобою, о слуга этого мешка, принеси мне такое-то блюдо!" - И он принесет тебе то, что ты потребуешь, хотя бы ты требовал каждый день тысячу блюд".
     И потом магрибинец призвал раба с мулом и наполнил Джудару мешок - один карман золотом, другой драгоценными камнями и дорогими металлами и сказал: "Садись на этого мула, а раб пойдет впереди тебя. Он будет показывать тебе дорогу, пока не приведет тебя к воротам твоего дома. Когда ты приедешь, возьми мешки и отдай рабу мула, он приведет его сюда. Не открывай никому своей тайны. Поручаем тебя Аллаху!" - "Да умножит Аллах тебе блага!" - сказал Джудар и, положив мешки на спину мула, сел и поехал, а раб пошел впереди, и мул следовал за рабом весь день и всю ночь.
     А на другой день утром Джудар въехал в Ворота Победы и увидел свою мать, которая сидела и просила у проходящих: "Чего-нибудь ради Аллаха!" И его разум улетел, и он сошел со спины мула и бросился к своей матери, а та, увидев его, заплакала. И Джудар посадил ее на спину мула, а сам шел у стремени, пока не пришел к дому. И тогда он снял свою мать на землю и взял мешки и оставил мула рабу, а тот ушел к своему господину, так как этот раб был шайтан, и мул - тоже шайтан.
     Что же касается Джудара, то ему было тяжело, что его мать просит, и, войдя в дом, он спросил: "О матушка, мои братья здоровы?" - "Здоровы", - ответила ему мать. И Джудар спросил: "Почему же ты просишь на дороге?" - "О сын мой, с голоду", - сказала ему мать. И Джудар молвил: "Я дал тебе, прежде чем уехать, сто динаров в первый день и сто динаров на другой день и дал тебе тысячу динаров в день отъезда". - "О дитя мое, - ответила ему мать, - твои братья схитрили со мной и отобрали их у меня и сказали: "Мы хотим купить на них припасы". И отобрали у меня деньги и выгнали меня, и я стала просить на дороге из-за сильного голода". - "О матушка, - сказал Джудар, - с тобой не будет беды, раз я вернулся, не обременяй себя никакой заботой. Вот мешок, полный золота и драгоценностей, и добра у меня всякого много". И мать его сказала: "О дитя мое, ты счастливый, да будет доволен тобою Аллах и да увеличит он свои милости к тебе! Встань, о сын мой, принеси нам хлеба - я со вчерашнего дня очень голодна и без ужина". И Джудар засмеялся и воскликнул: "Да будет тебе просторно, о матушка, требуй, что ты захочешь, и я сейчас же тебе подам! Мне не надо покупать на рынке и не нужно никого, чтобы варить". - "О дитя мое, я ничего у тебя не вижу", - сказала ему мать. И Джудар молвил: "У меня в мешке всякие блюда". - "О дитя мое, все, что найдется, задержит дух и теле", - сказала Джудару мать. И он молвил: "Твоя правда. Когда нет достатка, человек довольствуется самым малым, но когда достаток имеется, человеку хочется чегонибудь хорошего. А у меня есть все, что можно найти. Требуй же, чего хочешь!" - "О дитя мое, горячего хлеба и кусок сыру", - попросила мать, и Джудар молвил: "О матушка, это не по твоему сану". - "Ты знаешь мой сан, накорми же меня тем, что к моему сану подходит", - сказала ему мать. И Джудар молвил: "О матушка, по твоему сану - подрумяненное мясо, и подрумяненные цыплята, и рисовый пилав с перцем, и еще кишки с начинкой, и тыква с начинкой, и барашек с начинкой, и ребрышки с начинкой, и лапша с миндалем, пчелиным медом и сахаром, и пирожки с патокой, и баклава".
     И мать подумала, что он над ней смеется и потешается, и сказала: "Ай-ай, что это с тобой случилось! Ты видишь сон или помешался?" - "Почему ты думаешь, что я помешался?" - спросил Джудар, и его мать сказала: "Потому что ты называешь мне всякие роскошные блюда, а кто сможет за них заплатить и кто сумеет их стряпать?" - "Клянусь жизнью, я обязательно должен накормить тебя всем, что я сейчас назвал!" - воскликнул Джудар, и его мать сказала: "Я не вижу здесь ничего!" - "Подай мешок!" - сказал Джудар. И мать принесла ему мешок и пощупала его, и увидела, что он пустой. И она подала мешок Джудару, и тот опустил в него руку и стал вынимать оттуда полные блюда, пока не вынул все, что назвал. И тогда мать сказала: "О дитя мое, этот мешок маленький, и он был пустой и в нем ничего не было, а ты вынул из него все это. Где же были эти блюда?" - "О матушка, - отвечал Джудар, - знай, что этот мешок дал мне магрибинец. Он заколдован, и у него есть слуга, и когда кто-нибудь чего-нибудь захочет и произнесет над мешком имена и скажет: "О слуга этого мешка, додай мне такое-то блюдо!" - он его принесет". - "Не протянуть ли мне руку и не попросить ли у него тоже?" - спросила у Джудара мать. И он сказал: "Протяни руку!" И его мать протянула руку и сказала: "Заклинаю тебя теми именами, которые над тобою, о слуга мешка, принеси мне ребрышко с начинкой!"
     И она увидела, что в мешке появилось блюдо, и, опустив в мешок руку, взяла его, и оказалось, что на блюде отличное ребрышко с начинкой.
     А потом Джудар потребовал хлеба и всего, чего пожелала его мать, и сказал ей: "О матушка, когда кончишь есть, переложи остаток кушаний в другие блюда, а пустые блюда положи обратно в мешок: колдовство действует таким образом. А мешок береги".
     И мать его унесла мешок и спрятала его, и Джудар сказал ей: "О матушка, скрывай тайну. Я оставлю мешок у тебя, и всякий раз, как тебе что-нибудь понадобится, вынимай из него. Раздавай милостыню и корми моих братьев - все равно в моем присутствии или в моем отсутствии".
     И Джудар со своей матерью начал есть, и вдруг вошли к нему его братья. А до них дошел слух обо всем от одного из жителей той же улицы, и он сказал им: "Ваш брат приехал верхом на муле, и впереди него шел раб, и на Джударе была одежда, которой нет равной".
     И тогда братья сказали друг другу: "О, если бы мы не огорчили нашу мать! Она обязательно ему расскажет о том, что мы с ней сделали. О, позор нам перед ним!" И один из братьев сказал: "Наша мать жалостливая, и если она ему рассказала, то наш брат еще больше нас жалеет, и когда мы перед ним извинимся, он примет наши извинения". И братья вошли к Джудару, и тот поднялся на ноги и приветствовал их наилучшим образом и сказал: "Садитесь, ешьте!" И братья сели и начали есть, а они были слабые от голода. И они ели, пока не насытились, и потом Джудар сказал им: "О братья, возьмите остатки кушаний и разделите их между бедняками и нищими". - "О брат наш, - сказали братья, - оставь это нам на ужин". - "В пору ужина вам будет еще больше", - молвил Джудар. И тогда братья вынесли остатки кушаний и говорили всякому бедняку, который проходил мимо них: "Бери, ешь!" - пока ничего не осталось. И они принесли блюда назад, и Джудар сказал матери: "Положи их в мешок..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда братья покончили с обедом, Джудар сказал своей матери: "Положи блюда в мешок". А под вечер он пошел в большую комнату и вынул из мешка трапезу в сорок блюд и вышел и, сев между братьями, сказал матери: "Подавай ужин". И его мать вошла в ту комнату и увидела, что блюда полны, и тогда она постлала скатерть и стала носить блюда, одно за другим, пока не принесла все сорок блюд полностью. И они поужинали, и после ужина Джудар сказал: "Возьмите, накормите нищих и бедняков".
     И братья взяли остатки кушаний и роздали их. А после ужина Джудар вынул сладости, и все поели, а тем, что после них осталось, Джудар велел накормить соседей, и на другой день то же было с завтраком. И так продолжалось десять дней, а затем Салим сказал Селиму: "Что за причина этому делу? Наш брат выставляет нам угощение утром, угощение в полдень и угощение на закате солнца, и к концу вечера - сладости, и все, что остается, он раздает беднякам. Это поступки султанов, и откуда пришло к нему такое счастье? Разве ты не спрашиваешь себя об этих разнообразных кушаньях и сладостях? Все, что остается, он делит между нищими и бедняками, и мы никогда не видели, чтобы он что-нибудь покупал или зажигал огонь, и у него нет ни кухни, ни повара". - "Клянусь Аллахом, я не знаю, - ответил его брат, - но знаешь ли ты кого-нибудь, кто бог рассказал нам об истине в этом деле?" - "Нам не расскажет никто, кроме нашей матери", - сказал Салим.
     И они придумали хитрость и пришли в отсутствие брата к матери и сказали: "О матушка, мы голодны". - "Радуйтесь", - сказала их мать и, выйдя в большую комнату, попросила слугу принести мешок и вынула братьям горячих кушаний. "О матушка, - сказали братья, - эти кушанья горячие, а ты не стряпаешь и не вздуваешь огня". - "Они из мешка", - сказала мать. И братья спросили: "А что это за мешок?" И мать их молвила: "Этот мешок заколдован, и просить надо у его сторожа".
     И она рассказала им, в чем дело, и сказала: "Скрывайте тайну!" И братья молвили: "Тайна скрыта, о матушка, но научи нас, как это делается". И мать научила их, и братья стали опускать руки в мешок и вынимать то, что они просили, а их брату это было неизвестно. И когда они поняли, какой это мешок. Салим сказал Селиму: "О брат мой, до каких пор мы будем жить у Джудара словно слуги и питаться его милостыней? Не сделать ли нам с ним хитрость? Возьмем этот мешок и завладеем им". - "А какова будет хитрость?" - спросил Селим. И Салим сказал: "Мы продадим брата начальнику Суэцкого моря" [506]. - "А как нам сделать, чтобы продать его?" - спросил Селим, и Салим сказал: "Я пойду с тобой к этому начальнику, и мы пригласим его с двумя его людьми, а ты подтверждай то, что я буду говорить Джудару, и к концу вечера я покажу тебе, что я сделаю".
     И они сговорились продать брата и пошли в дом начальника Суэцкого моря. И когда Салим и Селим вошли к начальнику, они сказали ему: "О начальник, мы пришли к тебе с делом, которое тебя порадует". - "Хорошо", - сказал начальник, и братья продолжали: "Мы братья, и у нас есть третий брат - шалопай, в котором нет добра. Наш отец умер и оставил нам изряд^ную долю денег, и когда мы разделили деньги, наш брат взял то, что ему досталось из наследства, и растратил на разврат и распутство, а обеднев, он стал на нас жаловаться властям и говорил нам: "Вы взяли мои деньги и деньги моего отца". И мы стали судиться у судей и потеряли деньги, и он подождал немного и пожаловался на нас второй раз, и мы обеднели, но он не отстал от нас, и мы из-за него в тревоге. Мы хотим, чтобы ты его у нас купил". - "Вы можете ухитриться и привести его сюда, чтобы я скорей послал его в море?" - спросил начальник. И братья сказали: "Мы не можем его привести, но ты будешь у нас гостем и приведешь с собой двоих, не больше. И когда наш брат заснет, мы все пятеро нападем на него и схватим его и сунем ему в рот затычку, и ты его возьмешь ночью и выйдешь с ним из дома, а потом делай с ним что хочешь". - "Слушаю и повинуюсь! - сказал начальник. - Продадите вы его за сорок динаров?" - "Да, - отвечали братья. - После вечерней молитвы приходи в такую-то улицу и найдешь одного из нас ожидающим". И начальник сказал: "Ступайте!" И они отправились к Джудару и подождали немного. А Салим подошел к Джудару и поцеловал ему руку. "Что с тобой, брат?" - спросил Джудар. И Салим сказал: "Знай, что у меня есть приятель, и он много раз приглашал меня к себе домой, когда тебя не было, и сделал мне тысячу благодеяний. Он постоянно оказывал мне почет, и мой брат это знает. Сегодня я поздоровался с ним, и он пригласил меня, и я сказал: "Я не могу оставить брата". И тогда он сказал: "Приведи его с собой", а я ответил: "Он на это не согласится, но если бы ты был у нас гостем вместе с твоими братьями..." А его братья сидели подле него, и я пригласил их и думал, что я их приглашу, а они откажутся, но когда я пригласил его с братьями, он согласился и сказал мне: "Дожидайся меня у входа в молельню, я приду с братьями". И я боюсь, что он придет, и мне тебя стыдно. Не залечишь ли ты мое сердце и не уго^стишь ли их сегодня вечером? У тебя добра много, о брат мой, но если ты не согласен, позволь мне привести их в дом соседей". - "А зачем тебе приводить их в дом соседей? - спросил Джудар. - Разве наш дом тесен, или нам нечего подать им на ужин? Стыдно тебе со мной советоваться, тебе нужно только попросить хороших кушаний и сладостей, и от них еще останется. А если ты приведешь людей и я буду в отлучке, то попроси у твоей матери, она выставит тебе кушаний с излишком. Ступай приведи их, опустились на нас благословения!"
     И Салим поцеловал Джудару руку и ушел, и сидел у дверей в молельню, пока не прошло время вечерней молитвы. И когда эти люди подошли к нему, он взял их и вошел в дом. И, увидав их, Джудар сказал: "Добро пожаловать!" - и посадил их, и подружился с ними, и не знал он, что ждет его из-за них в неведомом. И он потребовал от своей матери ужин, и она стала вынимать из мешка блюда, и Джудар говорил: "Подай такое-то блюдо!" - пока не оказалось перед ним сорок блюд.
     И они поели вдоволь и скатерть убрали, и моряки думали, что все это угощение - от Салима, а когда прошла треть ночи, Джудар вынул для них сладости, и Салим им прислуживал, а Джудар и Селим сидели, пока им не захотелось спать. И Джудар поднялся и лег спать, я другие тоже легли. И когда Джудар забылся, они встали и напали на него, и Джудар очнулся уже с затычкой во рту. И ему скрутили руки и понесли его и вынесли из дома под покровом ночи..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джудара взяли, и понесли и вынесли из дома под - покровом ночи и послали его в Суэц и наложили ему на ноги цепи. И стал он прислуживать и все молчал и служил, как служат пленники или рабы, в течение целого года. Вот что было с Джударом.
     Что же касается его братьев, то, проснувшись утром, они вошли к своей матери и сказали ей: "О матушка, наш брат Джудар еще не просыпался?" - "Разбудите его", - сказала мать, и братья спросили: "Где он спит?" - "С гостями", - отвечала мать. И братья сказали: "Может быть, он ушел с гостями, когда мы спали, о матушка? Похоже, что наш брат нашел вкус в пребывании на чужбине и захотел войти в клады. Мы слышали, как он разговаривал с магрибинцами, и те ему говорили: "Мы возьмем тебя с собой и откроем тебе клад". - "А он виделся с магрибинцами?" - спросила их мать, и они сказали: "А разве они не были у нас в гостях?" - "Может быть, он и отправился с ними, - сказала их мать, - но Аллах выведет его на прямой путь. Он ведь счастливый и обязательно добудет добра".
     И она заплакала, и ей показалось тяжко расстаться с Джударом, и братья сказали ей: "О проклятая, неужели ты любишь Джудара такой любовью! Когда мы уходим или приходим, ты не радуешься и не печалишься. Разве мы не твои дети, как и Джудар?" - "Вы мои дети, - отвечала им мать, - но вы несчастные, и вы не сделали мне милости. С того дня, как умер ваш отец, я не видела от вас блага. А что до Джудара, то я видела от него великое благо, и он залечил мое сердце и оказал мне уважение, и мне следует о нем плакать, так как его милость лежит на мне и на вас".
     Когда братья услышали эти слова, они стали ругать свою мать и бить ее и, войдя в дом, принялись искать мешок, пока не наткнулись на него. И они взяли из одного кармана драгоценные камни, а из другого - золото и заколдованный мешок и сказали матери: "Это имущество нашего отца!" - "Нет, клянусь Аллахом, - отвечала им мать, - это имущество вашего брата Джудара, которое он принес из страны магрибинцев". - "Ты лжешь, - сказали братья, - это имущество нашего отца, и мы будем им распоряжаться!"
     И они разделили найденное между собой, и у них возникло несогласие насчет заколдованного мешка, и Салим сказал: "Я возьму его!" И Селим тоже сказал: "Я возьму его!" И началось между ними препирательство. И тогда мать сказала: "О дети мои, золото и драгоценности, которые были в мешке, вы разделили, а этого мешка не разделить и не уравновесить деньгами, а если разорвать его на два куска, его чары исчезнут. Оставьте его у меня, и я буду выставлять вам поесть во всякое время, а сама, между вами, удовольствуюсь кусочком и тем, что вы оденете меня во что-нибудь, по вашей милости. Каждый из вас начнет торговое дело, и вы - мои дети, а я - ваша мать. Пусть останется все как было, побоимся позора: ведь, может быть, брат ваш придет".
     Но братья не послушались ее и провели всю ночь в спорах. И их услышал один лучник [507] из приближенных царя, - а он был приглашен в дом, по соседству с домом Джудара, где было открыто окно. И лучник выглянул из окна и услышал весь спор и те слова, которые говорили братья о дележе. Когда наступило утро, этот лучник пошел к царю, - а звали царя Шамс-ад-Дауле, и он был в то время царем Египта. И когда лучник вошел к нему, он рассказал о том, что услышал, и царь послал за братьями Джудара и велел привести их и кинуть под пытку, и они сознались, и царь отнял у них мешок и посадил их в тюрьму. А затем он назначил матери Джудара на каждый день столько благ, чтобы ей хватило, и вот то, что было с ними.
     Что же касается Джудара, то он провел целый год, прислуживая в Суэце, а через год они поднялись на корабль, и напал на них ветер, который кинул их корабль к одной горе, и корабль разбился, и все, что было на нем, потонуло, и никто не достиг суши, кроме Джудара, а остальные путники умерли. И когда Джудар достиг суши, он шел до тех пор, пока не дошел до кочевья арабов, и те спросили его, что с ним, и он рассказал им, что был моряком на корабле, и поведал им свою историю. А в кочевье был один купец из жителей Джидды [508], и он сжалился над Джударом и сказал ему: "Не послужишь ли ты у нас, о египтянин, я буду тебя одевать и возьму тебя с собою в Джидду?"
     И Джудар служил ему и ехал с ним, пока они не достигли Джидды, и купец оказал ему великий почет, а потом купец, господин Джудара, захотел совершить паломничество и взял Джудара в Мекку. И когда они вступили туда, Джудар пошел совершить круговой обход [509] в заповедном пространстве, и когда он совершал обход, он вдруг увидел своего приятеля магрибинца Абд-ас-Самада, который тоже совершал обход..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Джудар шел, совершая круговой обход, он вдруг увидел своего приятеля магрибинца Абд-ас-Самада, который тоже совершал обход. И, увидав Джудара, магрибинец приветствовал его и спросил, как он поживает. И Джудар заплакал и рассказал ему о том, что с ним случилось. Тогда магрибинец взял его с собой и ввел его в свой дом и оказал ему уважение и надел на него одежду, которой нет равной, и сказал: "Оставило тебя дурное, о Джудар". Он погадал на песке, и стало ему видно то, что случилось с братьями Джудара, и он сказал: "Знай, о Джудар, что с твоими братьями случилось то-то и то-то, и они заточены в тюрьме царя Египта, но да будет тебе у меня просторно, пока ты не совер^шишь благочестивые обряды, и достанется тебе одно лишь добро". - "О господин мой, - отвечал ему Джудар, - я пойду и попрощаюсь с купцом, у которого живу, и приду к тебе". - "Должен ли ты деньги?" - спросил магрибинец. И Джудар ответил: "Нет". И тогда Абд-ас-Самад молвил: "Ступай простись с купцом и приходи тотчас же, хлеб налагает обязательства на сынов дозволенного".
     И Джудар пошел и простился с купцом и сказал ему; "Я встретился с моим братом". - "Ступай приведи его, мы сделаем ему угощение", - сказал купец. И Джудар молвил: "Он не нуждается: он из людей благоденствия, и у него много слуг".
     И купец дал Джудару двадцать динаров и сказал ему: "Очисти меня от ответственности". И Джудар простился с купцом и вышел. И вдруг он увидал одного бедного человека и отдал ему эти двадцать динаров. И он отправился к Абд-ас-Самаду, магрибинцу, и пробыл у него, пока они не исполнили обрядов паломничества, и магрибинец дал ему кольцо, которое Джудар взял из клада аш-Шамардаля, и сказал ему: "Возьми это кольцо, оно приведет тебя к тому, что ты хочешь, ибо у него есть слуга по имени Грохочущий Гром, и если тебе что-нибудь понадобится из мирских благ, потри кольцо, и перед тобою явится этот слуга, и все, что ты ему прикажешь, он тебе сделает".
     И он потер перед Джударом кольцо, и к нему явился слуга и крикнул: "Я здесь, о господин, что ты потребуешь, то получишь! Построишь ли ты раз^рушенный город, или разрушишь построенный город, или убьешь царя, или разобьешь войско?" - "О Гром, - сказал ему магрибинец, - этот человек стал твоим господином, заботься о нем".
     И затем он отпустил марида и сказал Джудару: "Потри кольцо, и перед тобой появится его слуга; приказывай ему все, что хочешь, и он не будет тебе прекословить. Отправляйся в твою страну и храни кольцо - ты пере^хитришь им твоих врагов. Не пренебрегай же ценностью этого кольца". - "О господин, - отвечал Джудар, - с твоего позволения, я поеду в мою страну". - "Потри кольцо, - молвил магрибинец, - слуга появится перед тобой, и ты сядешь ему на спину, и если ты скажешь ему: "Доставь меня сегодня же в мою страну", он не ослушается твоего приказания".
     И затем Джудар попрощался с Абд-ас-Самадом и потер кольцо, и к нему явился Грохочущий Гром и сказал ему: "Я здесь, требуй и получишь!" - "Доставь меня в Египет в сегодняшний же день", - сказал Джудар. И слуга молвил: "Будь по-твоему". И поднял его и летел с ним от времени полудня до полуночи. А затем он опустился с ним в пределах дома его матери и ушел. И Джудар вошел к своей матери, и, увидав его, она поднялась и заплакала, и приветствовала его, и рассказала ему о том, что постигло его братьев от царя и как он их побил и отнял у них заколдованный мешок и мешок с золотом и драгоценностями. И когда Джудар услышал это, ему стало не легко, что его братья страдают. И он сказал своей матери: "Не печалься о том, что миновало; я сейчас покажу тебе, что я сделаю, и приведу моих братьев".
     И затем он потер кольцо, и явился к нему слуга и сказал: "Я здесь, требуй - получишь!" И Джудар сказал ему: "Я приказываю тебе привести ко мне моих братьев из тюрьмы царя". И слуга спустился под землю и вышел изпод нее лишь посреди тюрьмы. А Салим и Селим были в сильнейшем стеснении и великом горе из-за мук заточения, и они стали желать смерти, и один говорил другому: "Клянусь Аллахом, о брат мой, продлилась над нами беда! До каких пор будем мы в этой тюрьме? Умереть в ней - для нас избавление".
     И когда это было так, земля вдруг расступилась, и вышел к ним Грохочущий Гром. Он поднял обоих братьев и спустился с ними под землю, и братья обмерли от сильного страха, а очнувшись, они увидели себя в своем доме и увидели, что их брат Джудар сидит там и мать его - с ним рядом. "Добро пожаловать, братья! - сказал Джудар. - Вы меня обрадовали".
     И братья склонили лица к земле и стали плакать, и Джудар сказал им: "Не плачьте, шайтан и жадность привели вас к этому. И как вы могли меня продать? Но я утешаюсь, вспоминая о Юсуфе [510] то, что сделали с ним братья, еще страшней, чем ваш поступок со мной: они ведь бросили его в колодец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девятнадцатая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джудар сказал своим братьям: "Как это вы сделали со мной такое дело? Но раскайтесь перед аллахом и попросите у него прощения, - он простит вас, ибо он - прощающий, милостивый. А я вас извинил, и да будет вам просторно! С вами не случится беды".
     И он стал их уговаривать и успокоил их сердца, и потом он принялся им рассказывать обо всем, что он вынес в Суэце, пока не встретился с шейхом Абд-ас-Самадом, и рассказал им о кольце, и братья сказали: "О брат наш, не взыщи с нас на этот раз, а если мы вернемся к тому, что делали, поступай с нами как желаешь". - "Не беда! - сказал Джудар, - но расскажите мне, что сделал с вами царь". - "Он нас побил и угрожал нам, - сказали братья, - и взял от нас мешки". - "И он не остерегся?" - воскликнул Джудар. И он потер кольцо, и слуга явился к нему, и когда братья увидели это, они испугались и подумали, что Джудар велит слуге их убить, и пошли к своей матери и стали говорить: "О матушка, мы под твоей защитой, о матушка, заступись за нас!" - "О дети мои, не бойтесь!" - ответила им мать. И Джудар сказал слуге: "Я приказываю тебе принести мне все, что находится в казне царя из драгоценных камней и прочего. Не оставляй там ничего и принеси заколдованный мешок и мешок с драгоценностями, которые царь отнял у моих братьев", - "Слушаюсь и повинуюсь", - ответил слуга и тотчас же исчез и забрал все, что было в казне, и принес мешки с тем, что в них заключалось. И он положил все, что было в казне, перед Джударом и сказал ему: "О господин, я не оставил в казне ничего".
     И Джудар приказал своей матери беречь мешок с драгоценностями и положил заколдованный мешок перед собой и сказал слуге: "Я приказываю тебе построить в сегодняшнюю ночь высокий дворец и покрыть его жидким золотом и устлать роскошными коврами, и пусть не взойдет день, раньше чем ты все это кончишь". - "Будь потвоему", - сказал слуга и спустился под землю. И после этого Джудар вынул кушанья, и все поели и повеселились и легли спать.
     Что же касается слуги, то он собрал своих помощников и велел им построить дворец. И одни стали ломать камни, другие строить, третьи белить, четвертые рисовать, а пятый стлал ковры. И не взошел еще день, как дворец был уже в полном порядке. И тогда слуга поднялся к Джудару и сказал: "О господин, дворец совершенно готов и в полном порядке, и если ты выйдешь посмотреть на него, то выходи".
     И Джудар вышел со своей матерью и братьями, и они увидали этот дворец, которому не было равных, и красота его устройства ошеломляла ум. И Джудар обрадовался этому дворцу, который стоял на перекрестке дороги, и он ничего на него не потратил. "Будешь ли ты жить в этом дворце?" - спросил он мать. И та сказала: "О дитя мое, буду!" И она призвала на него благословения.
     И Джудар потер кольцо и вдруг услышал, как слуга говорит: - "Я здесь!" - "Я приказываю тебе, - сказал Джудар, - привести мне сорок невольниц, белых и прекрасных, и сорок черных невольниц, и сорок белых невольников и сорок рабов". - "Будь по-твоему!" - отвечал слуга и ушел с четырьмя десятками своих помощников в страны Хинд, Синд [511] и Персию. И, всякий раз как они видели красивую девушку, они похищали ее, и юношей тоже похищали. И слуга послал еще сорок, и они привели прекрасных черных невольниц, а другие сорок привели негров, и все пришли в дом Джудара и наполнили его. А затем слуга показал невольников Джудару, и они ему понравились, и он сказал: "Принеси для каждого человека платье из роскошнейших одежд". - "Готово!" - сказал слуга. И Джудар молвил: "Принеси одежду, чтобы надеть моей матери, и одежду, чтобы надеть мне". И слуга принес все это, и тогда Джудар одел невольниц и сказал им: "Вот ваша госпожа, целуйте у нее руку и не прекословьте ей. Служите ей, белые и черные!"
     И он одел белых невольников, и те поцеловали у Джудара руку, и одел своих братьев, и Джудар стал подобием царя, а братья его - точно везири. А его дом был просторен, и он поселил Селима и его невольниц в одной стороне и Салима с его невольницами в другой стороне, а сам зажил с матерью в новом дворце, и каждый был в своем жилище, точно султан.
     Вот что было с ними. Что же касается казначея царя, то он захотел взять из казны какие-то вещи, и вошел и не увидел там ничего, напротив, он нашел ее подобной тому, что сказал некто:
     Вот ульи пчелиные, что были населены,
     Но, пчелы когда ушли, они опустели.
     И казначей издал великий вопль и упал без чувств, а очнувшись, он вышел из казны и оставил двери в нее открытыми и вошел к царю Шамс-ад-Дауле и сказал: "О повелитель правоверных, вот о чем мы осведомляем тебя: казна опустела сегодня ночью". - "Что ты сделал с моими деньгами, которые были в моей казне?" - спросил царь. И везирь сказал: "Клянусь Аллахом, я ничего с ними не сделал и не знаю, по какой причине она опустела. Вчера я ходил туда и видел, что казна полна, а сегодня я увидел, что она пуста, и в ней ничего нет, и двери заперты, и их не повредили, и засов не сломан, и туда не входил вор". - "А пропали мешки?" - спросил царь. И везирь сказал: "Да". И тогда ум улетел у царя из головы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот двадцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда казначей царя вошел к нему и осведомил его о том, что все из казны пропало и мешки тоже, ум улетел у царя из головы, и он поднялся на ноги и сказал казначею: "Иди впереди меня".
     И казначей пошел, а царь последовал за ним, и они вошли в казну, и царь не нашел там ничего и огорчился и воскликнул: "Кто напал на мою казну и не побоялся моей ярости?" И он разгневался сильным гневом и вышел и собрал диван, и пришли старшины войска, и всякий из них думал, что царь гневается на него. И царь сказал: "О воины, знайте, что моя казна ограблена сегодня ночью, и я не знаю, кто совершил такие поступки и напал на меня, не боясь меня". - "А как так?" - спросили воины. И царь сказал: "Спросите казначея".
     И казначея спросили, и он сказал: "Вчера она была полна, а сегодня я вошел в нее и увидел, что она пуста, но дверь ее не повредили и не взло^мали ее".
     И воины удивились таким словам, но не успели они еще дать ответ, как лучник, который раньше донес на Салима и Селима, вошел к царю и сказал: "О царь времени, я всю ночь смотрел на каких-то строителей, которые строили, а когда взошел день, я увидел выстроенный дворец, которому нет равных. И я спросил, и мне сказали, что Джудар прибыл к построил этот дворец, и у него есть невольники и рабы, и он принес много денег и освободил своих братьев из тюрьмы, и теперь он у себя дома, точно султан. "Посмотрите в тюрьме", - сказал царь. И люди посмотрели и не увидели Салима и Селима и вернулись и осведомили царя о том, что случилось, и царь сказал: "Ясно, кто мой обидчик! Кто освободил Салима и Селима из тюрьмы, тот взял и мои деньги". - "О господин, а кто это?" - спросил везирь. И царь сказал: "Это их брат Джудар. И он взял мешки. Но пошли, о везирь, к нему эмира с пятьюдесятью человеками, пусть они его схватят вместе с его братьями и наложат печати на все его имущество и приведут их ко мне, а я их повещу". И царь разгневался сильным гневом и воскликнул: "Живо! Поскорей пошли к нему эмира, пусть он приведет их ко мне, чтобы я их убил". - "Будь терпелив, - сказал везирь, - Аллах терпелив и не торопится наказать своего раба, когда тот его ослушается. С тем, кто, как говорят, построил дворец в одну ночь, не справится никто в мире. Я боюсь, что с эмиром случится из-за Джудара беда. Потерпи, пока я придумаю план, и мы увидим истину в этом деле. А того, чего ты желаешь, ты достигнешь, о царь времени". - "Придумай мне план, о везирь", - сказал царь. И везирь молвил: "Пошли к нему эмира и пригласи его, а я буду к нему внимателен и проявлю к нему любовь и стану его спрашивать, как он поживает, а после этого мы посмотрим: если его решимость сильна, мы устроим с ним хитрость, а если его решимость слаба, схватим его, и делай с ним что хочешь". - "Пошли пригласить его", - сказал царь. И везирь приказал эмиру по имени Осман отправиться к Джудару и пригласить его и сказать ему: "Царь зовет тебя на угощение". - "И не приходи иначе, как с ним", - сказал ему царь. А этот эмир был дурак и превозносился в душе. И, выйдя, он увидел перед воротами дворца евнуха, который сидел на скамеечке. И когда эмир Осман подошел ко дворцу, евнух не встал перед ним, будто к нему никто и не приближался, а с эмиром Османом было пятьдесят человек. И эмир Осман подошел и сказал: "О раб, где твой господин?" И тот ответил: "Во дворце".
     И когда эмир Осман говорил с ним, евнух сидел, облокотившись. И эмир Осман рассердился и сказал: "О скверный раб, разве тебе меня не стыдно? Я с тобой разговариваю, а ты лежишь как негодяй!" - "Иди и не будь мно^горечив", - сказал евнух, И когда эмир услышал от него эти слова, он пропитался гневом и, подняв свою дубинку, хотел ударить евнуха, а он не знал, что это шайтан. И, увидав, что эмир вынул дубинку, евнух поднялся и бросился на него и отнял у него дубинку и ударил его четыре раза. И когда его пятьдесят человек увидели это, им стало тяжело, что их господина бьют, и они вытащили мечи и хотели убить раба. Но тот воскликнул; "Вы вынимаете мечи, о собаки!" И бросился на них, и всякого, кого он ударял дубинкой, он разбивал и топил в крови. И люди побежали перед рабом и бежали, а раб все бил их, пока они не удалились от ворот дворца, и тогда раб вернулся и сел на свою скамеечку, не обращая ни на кого внимания..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда евнух прогнал эмира Османа, приб^лиженного царя, и его людей и удалил их от ворот дома Джудара, он вернулся и сел на скамеечку у дворцовых ворот, не обращая ни на кого внимания. Что же касается эмира Османа и его людей, то они вернулись, бегущие и побитые, и остановились перед царем Шамс-адДауле и рассказали ему, что с ними случилось. И эмир Осман сказал царю: "О царь времени, когда я подошел к воротам дворца, я увидел евнуха, который сидел в воротах на золотой скамеечке, гордясь, и, увидев, что я подхожу к нему, он полулег после того, как сидел прямо, и пренебрег мною и не встал передо мною. И я стал с ним разговаривать, а он отвечал мне полулежа. И меня взяла ярость, и я вытащил дубинку и хотел ударить его, но он отнял у меня дубинку и побил меня и побил моих людей и повалил их, и мы убежали от него и не могли с ним справиться".
     И царя охватил гнев, и он воскликнул: "Пусть пойдет к нему сто человек!" И эти его человек отправились к рабу и пришли к нему, и раб встал на них с дубинкой и избивал их до тех пор, пока они не побежали перед ним. И тогда он вернулся и сел на свою скамеечку. И эти сто человек вернулись к царю и, придя к нему, рассказали ему обо всем и сказали: "О царь времени, мы побежали перед ним, боясь его". - "Пусть пойдут к нему двести!" - сказал царь. И они пошли, и раб разбил их, и когда они вернулись, царь сказал везирю: "Я обязываю тебя, о везирь, выйти с пятьюстами людей и поскорей привести ко мне этого евнуха, а также привести его господина Джудара и его братьев". - "О царь времени, - сказал везирь, - мне не нужно солдат, напротив, я пойду один без оружия". И везирь скинул оружие и надел белую одежду и, взяв в руки четки, пошел один. И он дошел до дворца Джудара и увидел, что тот раб сидит, и, увидав его, подошел к нему без оружия и вежливо сел с ним рядом и сказал: "Мир с вами!" И раб ответил: "И с тобой мир, о человек! Чего ты хочешь?" И когда везирь услышал, что раб говорит: "О человек", - он понял, что он из джиннов, и задрожал от страха и сказал ему: "О господин, твой господин Джудар здесь?" - "Да, во дворце", - ответил раб. И везирь сказал: "О господин, пойди к нему и скажи: "Царь Шамсад-Дауле зовет тебя. Он устраивает для тебя угощение и передает тебе привет и говорит, чтобы ты почтил его жилище и отведал его угощение". - "Постой здесь, а я с ним поговорю", - сказал раб. И везирь остался стоять, соблюдая пристойность, а марид вошел во дворец и сказал Джудару: "Знай, о господин, что царь прислал к тебе эмира, и я побил его, и с ним было пятьдесят человек, и я обратил их в бегство. А затем он послал сто человек, и я побил их. И потом он послал двести человек, я обратил и их в бегство, и теперь он послал к тебе везиря, безоружного, и зовет тебя к себе, чтобы ты съел его угощение. Что ты скажешь?" - "Ступай приведи везиря сюда", - сказал Джудар. И раб вышел из дворца и сказал везирю: "О везирь, поговори с моим господином". - "На голове!" - сказал везирь. А затем он пошел и вошел к Джудару и увидел, что тот величественнее царя и сидит на таких коврах, каких царь не может постлать. И мысли везиря смутились из-за красоты дворца и украшений в нем и ковров, и везирь казался в сравнении с Джударом бедняком. И он поцеловал перед ним землю и пожелал ему блага, и Джудар спросил: "Какое у тебя дело, о везирь?" И везирь сказал: "О господин, царь Шамс-ад-Дауле тебя любит и шлет тебе привет и стремится взглянуть на твое лицо. Он приготовил для тебя угощение - залечишь ли ты его сердце?" - "Если он меня любит, - сказал Джудар, - передай ему привет и скажи ему, чтобы он пришел ко мне". - "На голове!" - отвечал везирь. И Джудар вынул кольцо и потер его, и слуга кольца явился перед ним, и Джудар сказал: "Подай мне одежду из наилучших платьев!" И слуга принес ему одежду, и Джудар сказал: "Надень ее, о везирь!" И везирь надел ее, и Джудар молвил: "Ступай осведоми царя о том, что я сказал".
     И везирь вышел, одетый в эту одежду, равной которой он не надевал, и пошел к царю и рассказал ему о положении Джудара и расхвалил дворец и все, что там было, и сказал: "Джудар пригласил тебя". - "Поднимайтесь, о воины", - сказал царь, и все поднялись, и тогда царь молвил: "Садитесь на коней и подайте мне моего коня, и мы отправимся к Джудару". И царь сел на коня и взял с собой воинов, и они отправились в дом Джудара.
     Что же касается Джудара, то он сказал мариду: "Я хочу, чтобы ты привел к нам ифритов из твоих помощников, в облике людей, и они были бы у нас свитой и стояли бы во дворе дома, чтобы царь увидел их, - и испугался, и устрашился, и сердце его задрожало бы, и он понял, что моя сила больше его силы".
     И слуга привел двести ифритов в облике солдат, опоясанных роскошным оружием, и все они были сильные и толстые. И когда царь прибыл, он увидел этих сильных и толстых людей, и его сердце устрашилось. И затем он поднялся во дворец и вошел к Джудару и увидел, что тот сидит так, как не сидит ни один царь или султан, и он приветствовал его и приложил руки к голове, а Джудар не встал и не оказал ему уважения и не сказал ему: "Садись!" - но оставил его стоять..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь вошел к Джудару, тот не поднялся к нему и не оказал ему уважения и не сказал "Садись!" - но оставил его стоять. И царя охватил страх, и он не мог ни сесть, ни уйти и думал: "Если бы он меня боялся, он не выкинул бы меня из головы и, может быть, он мне повредит из-за того, что я сделал с его братьями".
     А потом Джудар сказал ему: "О царь времени, не дело таким, как ты, обижать людей и отбирать у них деньги". И царь воскликнул: "О господин, не взыщи с меня: жадность заставила меня это сделать, и исполнился приговор судьбы. Если бы не было греха, не было бы и прощения". И он стал оправдываться перед Джударом за то, что раньше сделал, и просить у него прощения и извинения, и среди своих оправданий он произнес такие стихи:
     "О достойных сын дедов, кроткий по нраву "
     Не кори нас за то, что мы совершили.
     Если ты нас обидел, мы извиняем,
     Если мы обижали, ты извини нас..."
     И он унижался перед ним до тех пор, пока Джудар не сказал ему: "Да простит тебя Аллах!" - и не велел ему сесть. И царь сел, и Джудар надел на него одежду пощады и приказал своим братьям расставить столы, а после того как поели, он одел людей царя я оказал ему уважение, и затем царь приказал уходить и вышел из дома Джудара. И каждый день он приходил к Джудару и собирал диван только в доме Джудара, и увеличивалась между ними дружба и любовь.
     И они провели таким образом некоторое время, а потом царь остался наедине с везирем и сказал ему: "О везирь, я боюсь, что Джудар убьет меня и отнимет у меня царство". И везирь сказал ему: "О царь времени, что касается царства, то не бойся: положение Джудара выше положения царя и ов^ладение царством унизит его достоинство. А если ты боишься, что он убьет тебя, то у тебя есть дочь, выдай ее за него, и вы с ним будете в одинаковом положении". - "О везирь, ты будешь посредником между ним и мною", - сказал царь. И везирь молвил: "Пригласи его к себе, и мы будем проводить вечер в какой-нибудь комнате, а ты вели своей дочери нарядиться в самый роскошный наряд и пройти мимо комнаты; увидав ее, он ее полюбит. И когда мы поймем, что это случилось, я обращусь к нему и скажу ему, что это - твоя дочь, и заведу с ним разговор, как будто ты ничего не знаешь, и он посватает ее у тебя. А когда ты женишь его на своей дочери, вы будете с ним как единое и ты окажешься от него в безопасности, а если он умрет, ты наследуешь от него многое". - "Ты прав, о везирь", - сказал царь.
     И он сделал угощение и пригласил Джудара, и тот пришел в султанский дворец, и они просидели в великом веселье до конца дня. А царь послал к своей жене и велел ей нарядить дочь в самый роскошный наряд и пройти с нею мимо дверей комнаты, и жена его сделала так, как он сказал, и прошла со своей дочерью, и Джудар увидал ее. А она обладала красотой и прелестью, и ей не было равных, и когда Джудар как следует в нее всмотрелся, он сказал: "Ах!" И его члены расслабли, и охватила его сильная любовь и страсть, и овладела им тоска и волнение, и цвет его лица пожелтел. "Да не будет с тобой беды, о господин! - сказал тогда везирь. - Что это" я вижу, ты расстроился и ахаешь?" - "О везирь, чья это дочка? Она похитила меня и отняла у меня разум!" - воскликнул Джудар. И везирь ответил: "Это дочь твоего друга - царя. Если она тебе нравится, я поговорю с ним, и он выдаст ее за тебя замуж". - "О везирь, - сказал Джудар, - поговори с ним! Клянусь жизнью, я дам тебе все, чего ты попросишь, и дам царю все, чего он попросит, как выкуп за его дочь, и мы станем любящими родственниками". - "Ты непременно достигнешь своей цеди", - сказал везирь. А затем везирь потихоньку поговорил с царем и сказал ему: "О царь времени, твой любимец Джудар хочет к тебе приблизиться, и он ищет через меня к тебе доступа, чтобы ты выдал за него свою дочь, Ситт-Асию. Не обмани же моих ожиданий и прими мое посредничество - все, чего ты попросишь как выкуп за нее, он тебе даст". - "Выкуп уже прибыл ко мне, - сказал царь, - а моя дочь - служанка для услуг ему, и я выдам ее за него замуж, и милость при согласии будет от него..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь сказал царю Шамсад-Дауле: "Джудар хочет к тебе приблизиться, женившись на твоей дочери". И царь сказал ему: "Выкуп уже прибыл ко мне, - моя дочь - служанка для услуг ему, и милость при согласии будет от него".
     И они проспали эту ночь, а наутро царь собрал диван и призвал туда и избранных и простых, и явился Шейх-аль-ислам [512], и Джудар посватался к царской дочери. И царь сказал: "Выкуп уже прибыл". И написал брачный договор. И Джудар послал за мешком, в котором были драгоценности, и дал его царю как выкуп за его дочь. И забили барабаны, и запели флейты, и стали нанизывать ожерелья торжеств.
     И Джудар вошел к девушке, и стали они с царем как единое, и провели вместе несколько дней, а потом царь умер, и воины начали просить Джудара, чтобы он стал султаном, и все время соблазняли его, а он отказывался, но потом согласился, и его сделали султаном, и он велел построить мечеть на могиле царя Шамс-ад-Дауле и назначил деньги на ее содержание. И мечеть эта находится в квартале лучников, а дом Джудара был в квартале йеменитов [513]. И когда он стал султаном, он построил здание и мечеть, и квартал назвали его именем, и стал он называться квартал Джудара. И он пробыл царем некоторое время и сделал своих братьев везирями: Салима - везирем правой стороны и Селима - везирем левой стороны, и те провели так год, не больше. А потом Салим сказал Селиму: "О брат мой, до каких пер продлится это? Неужели мы проведем всю жизнь слугами Джудара и не порадуемся власти и счастью, пока Джудар будет жив?" - "А как нам сделать, чтобы убить его и взять от него перстень и мешок?" - спросил Селим. И потом Селим сказал Салиму: "Ты умней меня, придумай же хитрость; может быть, мы убьем его". - "Если я придумаю хитрость, чтобы его убить, - сказал Салим, - согласишься ли ты, чтобы я был султаном, а ты везирем правой стороны и чтобы перстень был мне, а мешок тебе?" И Селим ответил: "Согласен!" И они сговорились убить Джудара из любви к благам мира и власти.
     А потом Селим и Салим придумали против Джудара хитрость и сказали ему: "О брат наш, мы хотим похвалиться тобою. Войди же к нам в дом, и поешь нашего угощения, и залечи нам сердца".
     И они обманывали его и говорили ему: "Залечи нам сердца и поешь нашего угощения", пока Джудар не сказал; "Это не плохо! В чьем же доме будет угощение?" И Салим ответил: "В моем доме, а когда ты съешь мое угощение, ты поешь угощение моего брата". - "Это будет не плохо!" - сказал Джудар и пошел с Салимом к нему в дом. И Салим поставил ему угощение и положил в него яду. И когда Джудар поел, мясо у него размякло, и он упал мертвый.
     И тогда Салим поднялся, чтобы снять у него с пальца перстень, но перстень не поддавался, и Салим отрезал палец ножом, а потом он потер перстень, и марид явился к нему и сказал: "Я здесь, требуй, чего хочешь!" - "Возьми моего брата Селима и убей его, и унеси обоих, отравлен^ного и убитого, и брось их перед воинами", - сказал Салим.
     И марид взял Селима и убил его и поднял обоих убитых и вынес их и бросил перед начальниками войска. А они, сидели за трапезой на балконе дома и ели, и когда они увидели, что Джудар и Селям убиты, они отняли руки от кушаний, и их взволновал страх, и они спросили марида: "Кто совершил с царем и везирем такой поступок?" - "Их брат Салим", - ответил марид. И вдруг Салим вошел и сказал: "О воины, ешьте и веселитесь! Я овладел кольцом моего брата Джудара, а вот марид - слуга кольца, стоит перед вами. Я велел ему убить моего брата Селима, чтобы он не оспаривал у меня власти, так как он обманщик, и я боюсь, что он меня обманет. А вот Джудар, он теперь убит, и я стал над вами султаном. Согласны ли вы? Если нет, я потру кольцо, и слуга его перебьет вас, и больших и малых..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать четвертая ночь, она сказала:
     "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Салим спросил воинов: "Согласны ли вы, чтобы я стал султаном? Если нет, я потру кольцо, и слуга его перебьет вас, и больших и малых", - воины сказали ему: "Мы согласны, чтобы ты был царем и султаном".
     И Салим велел похоронить своих братьев и собрал диван, и некоторые люди шли вслед за похоронным шествием, а другие шли перед Салимом.
     А когда пришли в диван, Салим сел на престол, и ему присягнули на царство, и после этого он сказал: "Я хочу написать брачный договор с женой моего брата". - "Когда пройдет время очищения", - сказали ему, но он воскликнул: "Я не знаю ни очищения, ни чегонибудь другого! Клянусь жизнью моей головы, я непременно войду к ней сегодня ночью!"
     И ему написали договор и послали уведомить жену Джудара, дочь царя Шамс-ад-Дауле, и та сказала: "Оставьте его, пусть входит".
     А когда Салим вошел к ней, она показала ему радость, и приняла его с пожеланиями простора, и положила ему в воду яд, и погубила его, а потом она взяла кольцо и сломала его, чтобы не владел им никто, и проткнула мешок. А затем она послала рассказать об этом шейхаль-исламу и послала сказать эмирам: "Выберите себе царя, чтобы он был над вами султаном".
     И вот то, что дошло до нас из рассказа о Джударе, до конца и полностью.
     
     Рассказ о Аджибе и Гарибе
     
     Дошло до меня также, что был в древние времена царь из великих царей по имени царь Кондемир. И был это царь доблестный и вождь неодолимый, но только был он дряхлым, престарелым старцем. И наделил его Аллах великий, уже одряхлевшего, ребенком мужского пола. И назвал его царь Аджибом [514] из-за его красоты и прелести и отдал его повитухам, кормилицам, рабыням и наложницам, и ребенок рос и становился большим, и достиг он семи полных лет и годов.
     И тогда отец назначил ему волхва из людей его веры и религии, и тот обучал мальчика в течение трех полных лет их закону и нечестию и тому, что нужно было знать, пока мальчик не стал сведущим, и не окрепла его решимость, и не стали здравыми его мысли. И вырос он знающим, красноречивым, восхваляемым философов, и вступал в прения с учеными, и сиживал с мудрецами. И когда его отец увидел это, он остался доволен. А потом он научил Аджиба ездить на конях, ранить копьем и бить мечом, и стал Аджиб доблестным наездником, с пока не исполнилось еще его жизни десять лет, как он превзошел людей своего времени во всех вещах и узнал способы боя и сделался упорным притеснителем и непокорным шайтаном. И, отправляясь на охоту и ловлю, он выезжал во главе тысячи всадников и совершал нападения на витязей и пересекал дороги и забирал в плен дочерей царей и начальников, и умножились жалобы на него его отцу.
     И царь кликнул пятерых рабов и, когда они явились, сказал им: "Схватите этого пса!" И слуги бросились на Аджиба и скрутили его, и царь велел его побить, и его били, пока мир не исчез для него, и тогда царь заточил его в комнате, где нельзя было отличить неба от земли и длины от ширины.
     И Аджиб провел два дня и ночь в заточении, и тогда эмиры подошли к царю и, поцеловав перед ним землю, стали ходатайствовать за Аджиба и царь выпустил его. И. Аджиб выждал десять дней и вошел к отцу ночью, когда, он спад, и ударил его и скинул ему голову, а когда взошел день, Аджиб сел на престол царства своего отца И приказал людям встать перед ним и облачиться в сталь и обнажить мечи, и поставил их справа и слева. Некогда вошли эмиры и предводители, они увидали, что их, царь убит, а его сын сидит на престоле царства, и смутились их умы, и Аджиб сказал им: "О люди, вы видели, что случилось с вашим царем. Кто будет мне повиноваться, тому окажу уважение, а кто меня ослушается, с тем я сделаю то же, что с отцом".
     И, услышав его слова, эмиры испугались, что он их схватит, и сказали: "Ты наш царь и сын нашего царя". И они повелевали землю меж рук Аджиба и Аджиб поблагодарил их и обрадовался и велел выносить деньги и материи, и затем он наградил эмиров великолепными одеждами и осыпал их деньгами, и все они полюбили его и выразили ему покорность. И Аджиб наградил наместников и шейхов кочевых арабов, и непослушных ему, и послушных, и подчинились ему страны, и покорились ему рабы, и он управлял и приказывал и запрещал в течение пяти месяцев.
     И однажды он увидел во сне видение и проснулся, испуганный и устрашенный, и сон не брал его, пока не наступило утро, и тогда Аджиб сел на престол, и войска встали перед ним справа и слева, и Аджиб призвал изъяснителей и звездочетов и сказал им: "Растолкуйте мне этот сон!" - "А что за сон ты видел, о царь?" - спросили его. И он сказал: "Я видел, будто мой отец передо мной, и его уд обнажился, и вышло из него что-то величиной с пчелу и стало увеличиваться, пока не сделалось подобно большому льву с когтями, точно кинжалы. И я испугался этого существа, и пока я дивился на него, оно вдруг бросилось на меня и ударило меня когтями и прорвало мне брюхо, и я проснулся, испуганный и устрашенный".
     И изъяснители посмотрели друг на друга и подумали, какой дать ответ, а потом они сказали: "О великий царь, этот сон указывает, что от твоего отца родился младенец, и возникнет между вами вражда, и он тебя одолеет. Прими же предосторожности по причине этого сна".
     И когда Аджиб услышал слова изъяснителей, он сказал: "У меня нет брата, которого я боялся бы, и ваши слова - ложь". - "Мы рассказали лишь о том, что знали", - ответили изъяснители. И Аджиб разгневался на них и побил их.
     И он поднялся, и вошел во дворец своего отца, и осмотрел его наложниц, и нашел среди них одну рабыню, беременную уже семь месяцев, и тогда он приказал двум рабам из своих рабов: "Возьмите эту невольницу, пойдите с ней к морю и утопите ее". И рабы взяли невольницу за руку и пошли с ней к морю и хотели ее утопить, но, посмотрев на нее, они увидели, что она на редкость красива и прелестна, и сказали: "Зачем нам топить эту невольницу - мы отведем ее в рощу и будем там жить в удивительном свод^ничестве!"
     И они взяли невольницу и шли с ней дни и ночи, так что отдалились от населенных мест, и отвели ее в рощу, где было много деревьев, и плодов, и каналов. И их решение сошлось на том, чтобы удовлетворить с рабыней желание, и каждый из них говорил: "Я сделаю раньше!" И они стали спо^рить, и вдруг вышли к ним люди из чернокожих, и они обнажили мечи и бросились на рабов, и началось между ними сильное сражение и бой мечами и копьями. И они до тех пор сражались с рабами, пока не убили их, быстрее, чем в мгновение ока. А невольница стала бродить по роще одна, питаясь плодами, и пила она из рек, и пребывала в таком положении, пока не родила мальчика, смуглого, изящного и прекрасного, которого назвала Гарибом [515], так как он был на чужбине. И она оборвала младенцу пуповину, и завернула его в часть своей одежды, и стала его кормить, грустя сердцем и душою о своем прежнем величии и изнеженности..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница осталась в роще, грустя сердцем и душой, и принялась кормить своего сына, несмотря на охватившую ее крайнюю печаль и страх из-за ее одиночества. И когда она была в некий день в таком состоянии, она вдруг увидела всадников и пеших людей с со^колами и охотничьими собаками. А кони их были нагружены журавлями, цап^лями, иракскими гусями, нырками, водяными птицами, зверями, зайцами, газелями, дикими коровами, птенцами страуса, рысями, волками и львами.
     И это были арабы, которые вошли в рощу. И они увидели ту невольницу и у нее на коленях сына, которого она кормила, и приблизились к ней и спросили: "Ты из людей или из джиннов?" - "Из людей, о начальники арабов", - ответила невольница. И охотники осведомили об этом своего предводителя, а его звали Мирдас, начальник племени Кахтан [516]. И он выехал на охоту с пятью сотнями эмиров из своих соплеменников и родичей, и они охотились до тех пор, пока не наткнулись на эту невольницу.
     И когда они увидали ее, невольница рассказала им о том, что с ней случилось, с начала до конца, и царь удивился ее делу и кликнул своих соплеменников и родичей, и они охотились до тех пор, пока не достигли становища племени Кахтан.
     И Мирдас взял невольницу, и отвел ей отдельное помещение, и приставил к ней пять рабынь, чтобы служить ей, - а он полюбил ее сильной любовью. И он вошел к ней и познал ее, и она понесла с первой крови. И когда кончились ее месяцы, она родила мальчика и назвала его Сахим-аль-Лайлы. И он воспитывался среди повитух вместе со своим братом, пока не вырос и не стал разумен опекаемый эмиром Мирдасом.
     И эмир отдал обоих мальчиков факиху, и тот обучил их делам веры, а после этого эмир отдал их витязям арабов, и научил разить копьем и рубить мечом и метать стрелы. И не исполнилось еще мальчикам пятнадцати лет, как они научились тому, что было им нужно, и превзошли всех храбрецов в стране, и Гариб нападал на тысячу витязей, и его брат Сахим-аль-Лайль тоже.
     А у Мирдаса было много врагов, но его арабы были храбрее всех арабов, и все они были герои и витязи, и нельзя было греться у их огня [517].
     А в соседстве с ним жил эмир из эмиров арабов по имени Хассан ибн Са^бит, который был ему другом. И Ьн посватался к одной из знатных женщин своего племени и пригласил всех своих товарищей и в числе их Мирдаса, начальника племени Кахтан. И Мирдас согласился, и взял с собой триста всадников из своего племени, и оставил четыреста всадников охранять гарем, и поехал, и прибыл к Хассану. И тот встретил его и посадил на самом лучшем месте. И все витязи приехали ради свадьбы, и Хассан устроил пир и веселился на своей свадьбе, а потом арабы уехали к своим жилищам.
     Когда Мирдас подъехал к своему стану, он увидел двух убитых, и птицы парили над ними справа и слева. И сердце Мирдаса встревожилось, и он вошел в стая, и встретил его Гариб, одетый в кольчугу, и поздравил с благополучием. "Что значат эти обстоятельства, о Гариб?" - спросил его Мирдас. И Гариб ответил: "Напал на нас аль-Хамаль ибн Маджид со своими людьми, во главе пятисот всадников".
     А причиной этой стычки было вот что: у эмира Мирдаса была дочь по имени Махдия, лучше которой не видел видящий. И услышал о ней аль-Хамаль, начальник племени Бену-Набхан. И он сел на коня во главе пятисот всадников, и отправился к Мирдасу, и посватался к Махдни, но Мирдас не принял его сватовства и воротил альХамаля обманувшимся. И аль-Хамаль выслеживал Мирдаса, пока тот не отлучился, приглашенный Хассаном. И тогда аль-Хамаль сел на коня во главе своих храбрецов, напал на племя Кахтан и убил множество витязей, а остальные храбрецы убежали в горы. А Гариб и брат его выехали с сотней конных на охоту и ловлю и вернулись не прежде, чем наступил полдень, и они увидели, что альХамаль и его люди овладели станом и тем, что в нем было, и захватили женщин. И аль-Хамаль захватил Махдию, дочь Мирдаса, и угнал ее среди пленных. И когда Гариб увидел это, его рассудок исчез, и он крикнул своему брату Сахим-аль-Лайлю: "О сын проклятой, он разграбил наш стан и захватил наш гарем! На врагов! Освободим пленных и женщин!"
     И Сахим с Гарибом понеслись на врагов, во главе сотни всадников, и гнев Гариба все возрастал, и он косил головы и заставлял храбрецов пить гибель чашами. И он достиг аль-Хамаля и увидел Махдию пленной. И тогда он понесся на аль-Хамаля и ударил его копьем и свалил с коня, и не наступило еще предзакатное время, как он перебил большинство врагов, а остальные убежали.
     И Гариб освободил пленных и возвратился к палаткам, неся голову аль-Хамаля на копье, и он говорил такие стихи:
     "Я тот, кто всем известен в день сраженья,
     И джинн земной боится моей тени.
     Когда мечом взмахну рукой я правой,
     То смерть из левой быстро поражает.
     Мое копье - коль на него посмотрят,
     Увидят там зубцы, как полумесяц.
     Зовусь Гарибом я, храбрец в кочевье,
     И не боюсь, когда людей немного".
     И не окончил еще Гариб своих стихов, как прибыл Мирдас и увидел убитых, над которыми парили птицы, справа и слева. И улетел тогда его разум, и задрожало у него сердце. Но Гариб утешил его и поздравил с благополучием, и рассказал обо всем, что постигло стан после его отъезда. И Мирдас поблагодарил сына за то, что он сделал, и воскликнул: "Не обмануло в тебе воспитание, о Гариб!"
     И Мирдас расположился у себя в шатре, и начали жители стана восхвалять Гариба, говоря: "О эмир наш, если бы не Гариб, никто не спасся бы в стане". И Мирдас поблагодарил его за то, что он сделал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Мирдас вернулся в стан, его люди пришли к нему и стали восхвалять Гариба, и Мирдас поблагодарил сына за то, что он сделал. А когда Гариб узнал, что аль-Хамаль забрал Махдию в плен, он освободил ее и убил аль-Хамаля, и девушка метнула в Гариба стрелами взоров, и он попался в сети любви, и сердце его ее не забывало. И он утонул в любви и страсти, и покинула его сладость сна, и не наслаждался он ни питьем, ни едою, и он пускал своего коня вскачь и взбирался на горы и говорил стихи и возвращался к концу дня, и стали видны на нем следы любви и безумной страсти. И он открыл свою тайну одному из товарищей, и она распространилась по всему стану и дошла до Мирдаса. И тот стал метать молнии и громы, и вставать, и садиться, и храпеть, и хрипеть, и бранить солнце и луну, и воскликнул: "Вот возмездие тому, кто воспитывает детей разврата! Но если я не убью Гариба, покроет меня позор!"
     И затем он посоветовался с одним из разумных мужей своего племени об убиении Гариба и открыл ему свою тайну, и тот сказал: "О эмир, он вчера освободил твою дочь из плена, и если его убиение неизбежно, исполни его рукою другого, чтобы не усомнился в тебе никто". - "Придумай хитрость, чтобы убить его, я узнаю, как его убить, только от тебя", - сказал Мирдас. И его советник молвил: "О эмир, выследи, когда он выедет на охоту и ловлю, возьми с собою сотню конных и устрой засаду в пещере. Не давай Гарибу этого заметить, пока он не подъедет, а тогда нападай на него и изруби. Так ты снимешь свой позор". - "Вот правильное мнение!" - воскликнул Мирдас.
     И он выбрал из своих людей сто пятьдесят всадников, могучих амалекитян [518], и стал их наставлять и подстрекать к убийству Гариба. И он выслеживал юношу, пока тот не выехал поохотиться и не удалился в долины и горы. И Мирдас поехал со своими грозными всадниками и устроил засаду на пути Гариба, чтобы, когда тот будет возвращаться с охоты, напасть на него и убить.
     И когда Мирдас со своими людьми притаился между деревьями, вдруг напали на них пятьсот амалекитян, убили из них шестьдесят, девяносто взяли в плен, а Мирдаса скрутили.
     А причиною этого было вот что: когда был убит альХамаль и его люди, те, кто уцелел, обратились в бегство и бежали до тех пор, пока не достигли его брата. И тогда они осведомили его о том, что случилось, и поднялся в нем гнев, и он собрал амалекитян и выбрал из них пятьсот человек, вышиною каждый в пятьдесят локтей, и отправился отомстить за своего брата. И он наткнулся на Мирдаса и его храбрецов, и случилось между ними то, что случилось. Забрав Мирдаса и его людей в плен, брат аль-Хамаля со своими людьми спешился и приказал им отдыхать и сказал: "О люди, идолы облегчили нам отмщенье. Сторожите же Мирдаса и его людей, пока я не уведу их и не убью самым ужасным убиением".
     И Мирдас увидел себя связанным и стал раскаиваться в том, что сделал, и сказал: "Вот воздаяние за вероломство!"
     И люди заснули, радуясь победе, а Мирдас и его товарищи были связаны, они потеряли надежду на жизнь и убедились в своей смерти.
     Вот что было с Мирдасом. Что же касается Сахим-альЛайля, то он вошел к своей сестре Махдии, раненый, и она поднялась, встречая его, и поцеловала ему руки и сказала: "Да не отсохнут твои руки, и да не порадуются твои враги! Если бы не ты с Гарибом, мы не освободились бы из вражеского плена. Знай, о брат мой, что твой отец выехал со ста пятьюдесятью всадниками, и он хочет убить Гариба. А ты знаешь, что Гариб будет убит напрасно, так как он сохранил вашу честь и освободил ваше имущество".
     И когда услышал Сахим эти слова, свет стал мраком перед его лицом, и он надел доспехи войны и, сев ни коня, направился к тому месту, где охотился его брат. И он увидел, что Гариб убил много дичи, и подошел к нему и поздоровался и сказал: "О брат мой, неужели ты выезжаешь, не уведомив меня?" - "Клянусь Аллахом, - ответил Гариб, - меня удержало от этого лишь то, что я увидел тебя раненым и хотел, чтобы ты отдохнул". - "О брат мой, остерегайся моего отца", - молвил Сахим. И потом он рассказал Гарибу обо всем, что случилось, и о том, что его отец выехал со ста пятьюдесятью всадниками, которые хотят его убить. "Да обратит Аллах его козни против его горла!" - воскликнул Гариб. И Гариб с Сахимом повернули обратно, направляясь к своему стану. И над ними опустился вечер, и они не сходили со спин коней, пока не подъехали к долине, где были те люди. И тогда они услышали ржанье коней во мраке ночи, и Сахим сказал: "О брат мой, это мой отец и его люди притаились в этой долине. Отъедем же от долины в сторону". И Гариб сошел с коня и, бросив поводья своему брату, сказал: "Стой на месте, пока я не вернусь к тебе". И пошел и увидел тех людей, и оказалось, что они не из его стана. И Гариб услышал, что они упоминают о Мирдасе и говорят: "Мы убьем его только в нашей земле". И он понял, что Мирдас лежит у них связанный, и воскликнул: "Клянусь жизнью Махдии, я не уйду, пока не освобожу ее отца, и не буду ее огорчать!"
     И он до тех пор искал Мирдаса, пока не нашел его, - а он лежал связанный веревками. И тогда Гариб сел подле него и сказал: "Да спасешься ты, о дядюшка, от этого позора и уз!" И когда Мирдас увидел Гариба, разум вышел из него, и он воскликнул: "О дитя мое, я под твоей защитой! Освободи меня по долгу воспитания". - "Когда я тебя освобожу, ты отдашь мне Махдию?" - спросил Гариб. И Мирдас сказал: "О дитя мое, клянусь тем, во что я верю, ода будет твоя, пока длится время!"
     И тогда Гариб развязал его и сказал: "Иди к коням, твой сын Сахим там". И Мирдас ускользнул и пришел к своему сыну Сахиму, и тот обрадовался ему и поздравил его со спасением. А Гариб развязывал одного человека за другим, пока не развязал девяносто всадников и все они оказались далеко от врагов. И Гариб прислал им доспехи и коней и сказал: "Садитесь на коней и рассыпьтесь, окружая врагов, и кричите, и пусть ваш крик будет: "О семья Кахтана!" А когда враги очнутся, отдалитесь от них и рассыпьтесь вокруг них".
     И Гариб выждал до последней трети ночи и закричал: "О семья Кахтана!" И его люди тоже закричали единым криком: "О семья Кахтана!" И горы ответили им, и врагам показалось, что эти люди на них набросились. И все они схватили оружие и накинулись друг на друга..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда люди аль-Хамаля пробудились от сна и услышали, как Гариб и его люди кричат: "О семья Кахтана!", - им показалось, что - племя Кахтана напало на них, и они выхватили оружие и кинулись убивать друг друга. И Гариб со своими людьми отошел назад, а враги его не переставали избивать друг друга, пока не взошел день. И тогда Гариб, Мирдас и его девяносто храбрецов понеслись на уцелевших врагов и перебили из них множество, а остальные обратились в бегство.
     И сыны Кахтана захватили разбежавшихся коней и приготовленные доспехи и отправились к себе в стан, и не верилось Мирдасу, что он освободился от врагов. И они ехали до тех пор, пока не прибыли в стан, и оставшиеся " стане встретили их и обрадовались их спасению. И прибывшие расположились в шатрах, и Гариб расположился у себя в палатке, и юноши из стана собрались подле него, и приветствовали его и большие и малые. И когда Мирдас увидел Гариба, окруженного юношами, он возненавидел его еще больше, чем прежде, и, обратившись к своим приспешникам, сказал им: "Увеличилась в моем сердце ненависть к Гарибу, и огорчает меня, что эти люди собрались вокруг него. А завтра он потребует у меня Махдию".
     И сказал тогда Мирдасу его советник: "О эмир, потребуй от него того, чего он не может сделать". И Мирдас обрадовался. И он проспал ночь до утра, а утром он сел на свое место, и арабы окружили его, и пришел Гариб со своими людьми, окруженный юношами, и, подойдя к Мирдасу, поцеловал землю меж его рук, и Мирдас обрадовался и встал перед ним и посадил его рядом с собою. "О дядюшка, - сказал Гариб, - ты дал мне обещание, исполни же его". - "О дитя мое, - отвечал Мирдас, - она будет твоя, пока длится время, но только у тебя мало денег". - "О дядюшка, - сказал Гариб, - требуй чего хочешь. Я буду делать набеги на эмиров арабов в их землях и становищах и на царей в их городах и принесу тебе деньги, которые заполнят землю от края и до края". - "О дитя мое, - сказал Мирдас, - я поклялся всеми идолами, что отдам Махдию только тому, кто за меня отомстит и снимет с меня позор!" И Гариб спросил его: "Скажи мне, о дядюшка, кому из царей ты должен отомстить, и я отправлюсь к нему и сломаю его престол об его голову". - "О дитя мое, - ответил Мирдас, - у меня был сын, храбрец из храбрецов, и он выехал с сотнею храбрецов, желая половить и поохотиться, и переезжал из долины в долину, и удалился в горы. И он достиг Долины Цветов и Дворца Хама, сына Шиса, сына Шеддада, сына Халида [519], а в этом месте, о дитя мое, живет один человек, черный, длинный, длиною в семь локтей, и он дерется деревьями - вырывает дерево из земли и дерется им. И когда мой сын достиг этой долины, к нему вышел этот великан и погубил его и сотню его всадников, и спаслись из них лишь трое храбрецов, которые пришли и рассказали нам о том, что случилось. И я собрал храбрецов и отправился сразиться с великаном, но мы не могли одолеть его, и я удручен и хочу отомстить за моего сына, и я поклялся, что отдам дочь в жены только тому, кто отомстит за моего сына".
     И, услышав слова Мирдаса, Гариб сказал: "О дядюшка, я отправлюсь к этому амалекитянину и отомщу за твоего сына с помощью Аллаха великого!" И Мирдас молвил: "О Гариб, если ты его одолеешь, ты захватишь у него сокровища и деньги, которых не пожрут огни". - "Засвидетельствуй, что женишь меня, чтобы мое сердце стало сильным, и я пойду искать своего надела", - сказал Гариб. И Мирдас признал это и взял в свидетели старейшин стана.
     И Гариб ушел, радуясь осуществлению надежд, и вошел к своей матери и рассказал, чего ему удалось достигнуть, и его мать молвила: "О дитя мое, знай, что Мирдас тебя ненавидит, и он посылает тебя к этой горе только для того, чтобы лишить меня звуков твоего голоса. Возьми меня с собой и уезжай из земли этого обидчика". - "О матушка, - сказал Гариб, - я не уеду, пока не достигну желаемого и не покорю своего врага".
     И Гариб проспал всю ночь, а когда наступило утро я заснял свет и заблистало солнце, он едва успел сесть на коня, как пришли его друзья-юно^ши, - а их было двести могучих витязей, и они были в военных доспехах, - и закричали Гарибу: "Поезжай с нами, мы тебе поможем и будем тебя развлекать в дороге". И Гариб обрадовался им и сказал: "Да воздаст вам Аллах за нас благом! - И молвил: "Поезжайте, о друзья мои!"
     И Гариб со своими товарищами ехал первый день и второй день, а затем, к вечеру, они спешились под высокой горой и задали коням корму. И Гариб скрылся от других я пошел к горе и шел до тех пор, пока не пришел к пещере, в которой был виден свет. И он оказался в середине пещеры и увидел там старика, которому было триста сорок лег жизни, и брови закрывали ему глаза, а усы закрывали ему рот. И когда Гариб посмотрел на этого старца, он почувствовал к нему уважение и удивился огромности его тела, а старец сказал ему: "О дитя мое, ты как будто из нечестивых, которые поклоняются камням вместо всевластного владыки, творца ночи и дня и вращающегося небосвода". И когда услышал Гариб слова старца, у него задрожали поджилки, и он спросил: "б старец, где находится этот владыка, чтобы я мог ему поклониться и насладиться лицезрением его?" - "О дитя мое, - отвечал старец, - этого великого владыку не видит никто в мире, а он видит, но невидим, и пребывает, он в вышнем обиталище. Он присутствует во всяком месте, во следах содеянного им, он - создатель созданий, промыслитель времен, и сотворил он людей и джиннов и послал пророков, чтобы вывести людей на правильный путь. Тех, кто ему покорен, вводит он в рай, а тех, кто ему не повинуется, вводит в огонь". - "О дядюшка, - сказал Гариб, - а что говорят те, кто поклоняется этому великому господу, который властен во всякой вещи?" - "О сынок, - ответил ему старей" - я из племени адитов, которые были преступны в землях, и стали они нечестивы, и послал к ним Аллах пророка на имени Худ, но они объявили его лжецом, и погубил их Аллах бесплодным ветром. А я уверовал, вместе с толпой людей из моего народа, и мы спаслись от наказаний. И жил я при самудянах [520] и при том, что случилось у них с их пророком Салихом, и послал Аллах великий после Салиха пророка по имели Ибрахим [521], друг Аллаха, к Нимруду, сыну Кана^на, и случилось у него с ним то, что случилось. И умерли мои родичи, которые уверовали, и стал я поклоняться Аллаху в этой пещере, и Аллах - велик он! - наделяет меня тем, на что я не рассчитываю". - "О дядюшка, - сказал Гариб, - что мне сказать, чтобы стать одним из приверженцев этого великого господа?" - "Скажи: нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим-друг Аллаха!" [522] - молвил старец. И Гариб предался Аллаху сердцем и умом [523].
     "Утвердилась в сердце твоем сладость ислама и веры", - сказал тогда старец. И он научил Гариба некоторым предписаниям и кое-чему из содержания свитков и спросил его: "Как твое имя?" - "Мое имя - Гариб", - отвечал юноша, и старец молвил: "А куда ты направляешься, о Гариб?" И Гариб рассказал ему о том, что с ним случилось, от начала до конца, и дошел до истории горного гуля [524], в поисках которого он пришел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб, приняв ислам, рассказал старцу обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и дошел до истории гуля с гор, в поисках которого он пришел сюда. И тогда старик сказал ему: "О Гариб, разве ты одержимый, что идешь к горному гулю один?" - "О владыка, со мною двести всадников", - сказал Гариб. И старик воскликнул: "О Гариб, будь с тобою и десять тысяч всадников, ты бы с ним не справился!" - "Его имя - "Гуль, что ест людей" (просим у Аллаха спасения!), и он из потомства Хама. Его отец - Хинди, который населил Индию, и по нему эта земля названа. Он оставил Гуля после себя и назвал его Садан-аль-Гуль, и стал он, о дитя мое, упорным притеснителем и непокорным шайтаном, для которого нет другой еды, кроме сынов Адама. И отец перед смертью запрещал ему это, но он не внял запрещению и стал еще более преступен, и тогда отец выгнал его и изгнал из земель Индии после войн и великих тягот. И он пришел в здешнюю землю и укрепился в ней и стал жить, пересекая дороги и приходящему и уходящему, а потом возвращается в свое жилище в этой долине. И досталось ему пятеро сыновей, толстых и могучих, - каждый из них нападает один на тысячу богатырей, - и собрал он деньги, и добычу, и коней, и верблюдов, и коров, которые заполнили долину. И я боюсь за тебя из-за этого гуля и прошу Аллаха великого поддержать тебя против него словами единобожия. Когда ты понесешься на нечестивых, говори: "Аллах велик!" - эти слова лишают неверных защиты".
     Потом старец дал Гарибу стальную дубину весом в сто, ритлей и с десятью кольцами, - когда несущий дубину взмахивал ею, эти кольца гремели, точно гром, - и дал ему меч, выкованный из молнии, длиною в три локтя, а шириною в три пяди, - если ударить им скалу, ее рассечешь пополам, а также дал ему кольчугу, щит и свиток и сказал: "Иди к твоим людям и предложи им кедам".
     И Гариб вышел, радуясь исламу, и шел до тех пор, пока не достиг своих. И те встретили его приветом и спросили: "Что задержало тебя вдали от нас?" И Гариб рассказал им обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и предложил им ислам, и все они предались Аллаху и проспали ночь до утра. И тогда Гариб сел на коня и поехал к старцу проститься, а простившись, он уехал и ехал до тех пор, пока не достиг своих. И вдруг появился всадник, закованный в железо, так что видны были лишь уголки его глаз, и понесся на Гариба и сказал ему: "Скидывай то, что есть на тебе, о обломок арабов, а иначе я ввергну тебя в погибель!" И Гариб понесся на него, и произошел между ними бой, который делает седым младенца и плавит своим ужасом каменную скалу, и бедуин приподнял покрывало, и вдруг оказалось, что это - Сахим-аль-Лайль, брат Гариба по матери, сын Мирдаса!
     А причиной его выезда и прибытия в это место было вот что. Когда Гариб отправился к горному гулю, Сахим был в отсутствии, и, вернувшись, он не нашел Гариба. Он вошел к своей матери и увидал, что она плачет, и спросил ее, в чем причина ее плача, и она рассказала ему о том, что случилось, и об отъезде его брата. Сахим не дал себе времени отдохнуть и, надев боевые доспехи, дел на коня и ехал, пока не приехал к своему брату. И случилось между ними то, что случилось. И когда Сахим открыл лицо, Гариб узнал его и пожелал ему мира и спросил: "Что побудило тебя на это?" И Сахим ответил: "Желание, чтобы ты узнал мой разряд в сравнении с тобой на боевом поле и мою силу в бою мечом и копьем.
     И они поехали, и Гариб предложил Сахиму ислам, и Сахим предал себя Аллаху, и они ехали до тех пор, пока не приблизились к долине. И когда горный гуль увидал пыль от коней этих людей, он сказал: "О дети, садитесь на коней и приведите мне эту добычу". И пять сыновей его сели на коней и поехали к людям Гариба. И когда Гариб увидал; что эти пять амалекитян бросились на него, он ударил пяткой своего коня и крикнул: "Кто вы, какой вы породы и чего хотите?" И выступил вперед Фальхун, сын Садана, гуля с гор, а это был старший из его сыновей, и сказал: "Сходите с коней и скрутите друг другу руки, мы погоним вас к нашему отцу, чтобы он одних из вас изжарил, а других сварил. Он уже долгое время не ел сына Адама".
     И Гариб, услышав эти слова, понесся на Фальхуна и взмахнул своей дубиной так, что кольца на ней загремели, точно грохочущий гром, и Фальхун оторопел, а Гариб ударил его дубиной. А этот удар был легкий и попал ему между лопаток, и Фальхун упал, словно высокая пальма. И Сахим с несколькими людьми бросился на Фальхуна и связал его, а потом они повязали ему вокруг шеи веревку и потащили, словно корову. И когда братья Фальхуна увидели, что их брат - пленник, они бросились на Гариба, но тот взял в плен еще троих, а последний сын гуля умчался и бежал до тех пор, пока не вошел к своему отцу.
     "Что позади тебя и где твои братья?" - спросил Садан. И его сын ответил: "Их взял в плен мальчик с еще неначерченным пушком, но он вышиной в сорок локтей".
     И, услышав слова своего сына, Садан, горный гуль, сказал: "Да не бросит солнце на вас благословения!" А затем он вышел из крепости, вырвал большое дерево и пошел искать Гариба и его людей, идя пешком, так как кони не несли его из-за огромности его тела. И его сын последовал за ним, и они шли, пока не приблизились к Гарибу, и Садан бросился, без слова, на его людей и, ударив их деревом, размозжил пять человек. И он бросился на Сахима и ударил его деревом. Но Сахим уклонился, и удар пропал попусту. И тогда Садан рассердился, отбросил дерево и, ринувшись на Сахима, схватил его, как ястреб хватает воробья. И когда Гариб увидел, что его брат в руках Садана, он закричал: "Аллах велик! О сан Ибрахима, друга Аллаха и Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб увидал своего брата пленником в руках Садана, он закричал; "Аллах велик! О сан Ибрахима, друга Аллаха и Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует!" И, повер^нув своего коня в сторону горного гуля, взмахнул дубиной так, что кольца на ней зазвенели. И Гариб воскликнул: "Аллах велик!" И ударил Садана дубиной по ряду его ребер, и тот упал на землю, покрытый беспамятством, и Сахим выскользнул из его рук. И Садан очнулся не раньше, чем его скрутили и заковали, и, когда его сын увидел его в плену, он повернулся, убегая, но Гариб погнал ему вслед своего коня и ударил его дубиной между лопаток, и сын гуля упал со своего коня, и Гариб скрутил его и положил рядом с братьями и отцом, и их крепко связали веревками и поволокли, точно верблюдов. И воины ехали, пока не достигли крепости, и они нашли ее наполненной всяким добром, имуществом и редкостями, и нашли там тысячу двести персов, связанных и закованных. И Гариб стал на престол гуля с горы - а он принадлежал раньше Сасу, сыну Шиса [525], сына Шеддана, сына Ада - и поставил своего брата Сахима от себя справа, и его приближенные стали справа и слева.
     А после этого он велел привести Садана, гуля с горы, и спросил его: "Каким ты себя видишь, о проклятый?" И Садан отвечал: "О господин, я в сквернейшем положении, в унижении и в умопомрачении. Я и мои дети связаны веревками, точно верблюды". - "Я хочу, - сказал Гариб, - чтобы вы приняли мою веру, то есть веру ислама, и объявили единым владыку всеведущего, создателя света и мрака и создателя всякой вещи (нет бога, кроме него, владыки судящего!), и признали бы пророческий сан друга Аллаха Иб^рахима-мир с ним!"
     И приняли ислам Садан, гуль с горы, и его дети, и был ислам их прекрасным, и Гариб велел их развязать, и их освободили от уз. И тогда Садан-гуль заплакал и припал к ногам Гариба, целуя их, и его дети также, но Гариб удержал их от этого, и они встали вместе со стоящими. И Гариб сказал: "О Садан!" И Садан отвечал: "К твоим услугам, о владыка!" И Гариб спросил: "Каково дело этих чужеземцев?" - "О владыка, - отвечал Садан, - это моя дичь из стран персов, и они не одни". - "А кто же с ними?" - спросил Гариб. "О господин, - молвил Садан, - с ними дочь царя Сабура, царя персов, по имени Фахр-Тадж, и с нею сто невольниц, подобных лунам".
     И Гариб, услышав слова Садана, изумился и спросил: "Как ты до них добрался?" И Садан отвечал: "О эмир, я выехал на охоту с моими сыновьями и пятью рабами из моих рабов, но мы не нашли по дороге дичи. И мы разъехались по степям и пустыням и оказались в одной стране из земель персов, и мы кружили, ища добычи, чтобы ее захватить и не вернуться об^манувшимися. И показалась перед нами пыль, и мы послали раба из наших рабов, чтобы он узнал истину, и раб скрылся на некоторое время, а затем вернулся и сказал: "О владыка, это царевна Фахр-Тадж, дочь царя Сабура [526], царя Персов, турок "и дейлемитов, а с нею две тысячи всадников, и они едут". И я сказал рабу: "Ты возвестил о благе - нет добычи; больше такой Добычи!" И потом я с моими сыновьями понесся на персов, и мы убили из них триста всадников и взяли в плен тысячу двести и захватили дочь Сабура и то, что было с нею из редкостей и богатств, и привезли их в эту крепость".
     "И Гариб, услышав слова Садана, спросил его: "Совершил ли ты с царицей Фахр-Тадж грех?" И Садан отвечал: "Нет, клянусь жизнью твоей головы, клянусь той верой, которую я принял!" - "Ты поступил хорошо, о Садан, - сказал Гариб, - ее отец-царь земли, и он обязательно соберет и пошлет за ней войска и разрушит страну тех, кто ее захватил. А кто не обдумывает последствий, тому судьба не друг. Где же эта девушка, о Садан?" - отвел ей и ее невольницам отдельный дворец", - ответил Садан. "Покажи мне это место", - сказал Гариб. И Садан ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И Гариб с Садан-гулем встали и шли, пока не пришли ко дворцу царевны Фахр-Тадж. И они нашли ее печальной, униженной и плачущей после величия и изнеженности. И когда взглянул на нее Гариб, он подумал, что месяц от него близко, и он возвеличил Аллаха, всеслышащего, премудрого, а Фахр-Тадж, взглянув на Гариба, увидела, что это могучий витязь, и доблесть блистала меж его глаз, свидетельствуя за него, а не против него. И царевна поднялась перед ним и поцеловала ему руки, а после рук припала к его ногам и сказала: "О богатырь нашего времени, я под твоей защитой! Защити меня от этого гуля; Я боюсь, что он уничтожит мою девственность и после этого съест меня. Возьми меня служить твоим рабыням". - "Ты в безопасности, пока не достигнешь страны твоего отца и места твоего величия", - сказал. Гариб. И царевна пожелала ему долгой жизни и славного возвышения.
     И Гариб велел развязать персов, и их развязали а потом он обратился к Фахр-Тадж и спросил ее: "Что привело тебя из твоего дворца в эти пустыни и степи, так что тебя взяли разбойники?" - "О владыка, - ответила царевна, - мой отец и жители его царства и стран турокдейлемитов и магов поклоняются огню, вместо всевластного владыки. У нас, в нашем царстве, есть монастырь, называемый Монастырем Огня. И в каждый праздник там собираются дочери магов и огнепоклонников и остаются там месяц, на все время праздника, а потом возвращаются в свои земли. И я выехала по обычаю с моими невольницами, и отец послал со мною две тысячи всадников, чтобы меня охранять, и на нас напал этот гуль и убил часть моих людей, а остальных взял в плен и заточил в этой крепости. Вот что случилось, о доблестный храбрец, да избавит тебя Аллах от превратностей времени". - "Не бойся, я доставлю тебя во дворец, к месту твоего величия", - сказал Гариб. И девушка благословила его и поцеловала ему руки и ноги.
     А потом Гариб вышел от нее и велел оказывать ей уважение. И он проспал эту ночь, а когда настало утро, он поднялся и совершил омовение и молитву в два раката согласно вере отца нашего, друга Аллаха, Ибрахима - мир с ним! И то же сделали гуль и его сыновья, и все люди Гариба помолились за ним. А потом Гариб обратился к Садану и сказал ему: "О Садан, не покажешь ли ты мне Долину Цветов?" - "Хорошо, о владыка", - отвечал Садан. И потом Садан с сыновьями, и Гариб со своими людьми, и царевна Фахр-Тадж со своими невольницами поднялись и все вышли, и Садан приказал своим рабам и рабыням резать животных и стряпать обед и подать его среди деревьев. (А у него было сто пятьдесят невольниц и тысяча рабов, которые пасли верблюдов, коров и баранов.) И Гариб со своими людьми поехал в Долину Цветов, и, увидав ее, Гариб нашел в ней редкостные растения, росшие купами и отдельно, и птиц на ветвях, распевавших разные напевы, и соловей повторял звуки напевов, и горлинка, создание всемилостивого, наполняла своим голосом местность..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот тридцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб со своими людьми и гуль со своими людьми отправились в Долину Цветов, Гариб увидел там птиц и в числе их - горлинку, создание всемилостивого, которая наполняла своими песнями местность, и соловья, щебетавшего прекрасным голосом, как человек, и дрозда, описывать которого устанет язык, и вяхиря, что волнует своими звуками человека, и голубя, которому отвечает ясным голосом попугай, и плодоносные деревья, имевшие всякого плода по паре, и гранаты на ветвях - кислые и сладкие, и абрикосы - миндальные и камфарные, и хо^расанский миндаль, и сливы, ветки которых переплетались с ветками ивы, и апельсины, подобные огненным факелам, и толстокожие лимоны, сгибающие ветки, лимоны сладкие - лекарство для всякого, кто не ест, и кислые, что излечивают от желтухи, и финики - красные и желтые - создание Аллаха, великого саном. И о подобном этому говорит стихотворец, безумно влюбленный:
     Когда птица там заливается своей песенкой,
     Влечет туда влюбленного с зарею.
     Ведь подобен он саду райскому, благовонному -
     Там тень, плоды и струи вод текучих.
     И Гарибу понравилась эта долина, и он приказал поставить там шатер Фахр-Тадж, дочери Хосроев, и его поставили среди деревьев и устлали роскошными коврами.
     И Гариб сел, и им принесли кушанье, и они ели, пока не насытились, а потом Гариб сказал: "О Садан!" И когда тот ответил: "Я здесь, о владыка!" - он спросил: "Есть у тебя какое-нибудь вино?" - "Да, у меня полный водоем старого вина", - ответил Садан. "Принеси нам сколько-нибудь", - сказал Гариб. И Садан послал десять рабов, и они принесли много вина, и все стали пить и наслаждаться и веселиться.
     И Гариб пришел в восторг и вспомнил Махдию и произнес такие стихи:
     "Я вспомнил день близости, когда возле вас я был,
     И сердце взволновано огнем увлеченья.
     Аллахом клянусь, что вас покинул не волей я.
     Превратности времени поистине дивны.
     Привет от меня и мир, и тысячу раз привет!
     Поистине изнурен я ныне и скорбен".
     И они ели, и пили, и развлекались три дня, а потом вернулись в крепость, и Гариб позвал Сахима, своего брата, и когда тот явился, сказал ему: "Возьми с собою сотню всадников и отправляйся к твоему отцу, матери и родичам - сынам Кахтана, и приведи их сюда, чтобы они здесь жили всю остальную жизнь. А я поеду в земли персов с царевной Фахр-Тадж к ее отцу. А ты, о Садан, оставайся с твоими сыновьями в этой крепости, пока мы к тебе не вернемся". - "А почему ты не берешь меня с собою в земли персов?" - спросил Садан. И Гариб сказал: "Потому что ты взял в плен дочь Сабура, царя персов, и когда упадет на тебя его глаз, он поест твоего мяса и попьет твоей крови".
     И, услышав это, Садан, гуль с горы, засмеялся громким смехом, подобным грохочущему грому, и воскликнул: "О владыка, клянусь жизнью твоей головы, если б собрались против меня персы и дейлемиты, я бы, право, напоил их напитком гибели" - "Это так, как ты говоришь, но сиди в своей крепости", пока я к тебе не вернусь", - сказал Гариб. И Садан ответил: "Слушаю и повинуюсь!"
     И Сахим уехал, а Гариб отправился в страну персов, и с ним были его люди из; сынов Кахтана. И он поехал с царевной Фахр-Тадж и ее людьми, и они двинулись, направляясь в города Сабура, царя персов, и вот что было с ними.
     Что же касается царя Сабура, то он ожидал приезда своей дочери из Монастыря Огня, но она не вернулась, и обычный срок прошел, и запылал в его сердце огонь. А у него было сорок везирей, и самым старым, знающим и сведущим из них был везирь по имени Дидан, и царь сказал ему: "О везирь, моя дочь задержалась, и не дошло до нас о ней сведения, а срок прибытия миновал. Пошли гонца в Монастырь Огня, чтобы он узнал причину задержки". И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" А потом он вышел и, позвав начальника гонцов, сказал ему: "Отправляйся сейчас же в Монастырь Огня".
     И гонец выехал и ехал, пока не достиг Монастыря Огня. Он стал расспрашивать монахов о царской дочери, и те сказали: "Мы не видели ее в этом году". И тогда гонец вернулся по своим следам и, достигнув города Исбанира [527], вошел к везирю и осведомил его о том, что было. И везирь вошел к царю Сабуру и доложил ему, и перед царем поднялось воскресение, и он бросил свой венец на землю, выщипал себе бороду и упал на землю без чувств. И на него побрызгали водой, и он очнулся с плачущими глазами и опечаленным сердцем и произнес такие стихи:
     "Когда я призвал терпенье после тебя и плач,
     Охотно ответ дал плач, терпенье же не дало.
     И если заставила судьба разлучиться нас.
     Обычай судьбы таков, измена - черта ее".
     А затем царь призвал десять эмиров и велел им сесть на коней с десятью тысячами всадников и чтобы каждый отправился в один из климатов искать царевну ФахрТадж. И они сели на коней, и отправились со своими людьми в один из климатов. Что же касается матери Фахр-Тадж, то она и ее невольницы облачились в черное, рассыпали пепел и сидели, плача и причи^тая.
     Вот что было с этими..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Сабур послал своих воинов искать свою дочь, а ее мать со своими невольницами облачилась в черное. Что же касается до Гариба и до того, что случилось с ним в дороге удивительного, то он ехал десять дней, а на одиннадцатый день перед ним появилась пыль и поднялась до облаков небесных. И Гариб позвал эмира, который властвовал над персами, и, когда тот явился, сказал ему: "Узнай для нас верные сведения, в чем причина этой пыли, что окутала небо". И эмир сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И погнал своего коня, пока не въехал в облако пыли. И он увидал людей и спросил их, и один из них сказал: "Мы из племени Бену Хиталь, и эмир наш - ас-Самсам ибн аль-Джаррах. Мы ищем, чего бы пограбить, и нас пять тысяч всадников".
     И персиянин вернулся, торопя своего коня, и, прибыв к Гарибу, рассказал ему, в чем дело, и Гариб закричал сынам Кахтана и персам: "Берите оружие!" И они взяли оружие и двинулись. И кочевники встретили их с криками: "Добыча, добыча!" А Гариб закричал: "Да опозорит вас Аллах, о арабские собаки!"
     И затем он понесся и сшибся с ними, как могучий храбрец, крича: "Аллах великий! Эй, за веру Ибрахима, друга Аллаха, мир с ним!"
     И возникло между ними сражение, и велик разгорелся рукопашный бой, и заходил кругом меч, и умножились толки и разговоры, и сражение продолжалось, пока день не повернул на закат. И наступил мрак, и бойцы отделились друг от друга, и Гариб проверил своих людей и увидел, что убито из сынов Кахтана пять человек и из персов - семьдесят три, а из людей ас-Самсама - больше пятисот всадников.
     И ас-Самсам спешился, не желая ни кушанья, ни сна, и сказал своим людям: "В жизни я не видел такого боя. Этот юноша бьется то мечом, то дубиной, - но я выйду к нему завтра на бой и призову его на место битвы и сражения и перережу этих арабов".
     Что же касается Гариба, то, когда он вернулся к своим людям, его встретила царевна Фахр-Тадж, плачущая и испуганная тем, что произошло, и поцеловала его ногу в стремени и сказала: "Да не будет вреда твоим рукам и да не порадуются твои враги, о витязь нашего времени! Слава Аллаху, который сохранил тебя в сегодняшний день. Знай, что я боюсь для тебя зла от этих кочевников".
     И Гариб, услышав ее слова, засмеялся ей в ответ, и успокоил ее сердце и ободрил ее, и сказал: "Не бойся, царевна! Если бы враги наполнили эту пустыню, я бы уничтожил их силой высокого, высшего!"
     И царевна поблагодарила его и пожелала ему победы над врагами, и ушла к своим невольницам, а Гариб спешился и смыл с рук и с одежды кровь нечестивых, и бойцы проспали ночь до утра, сторожа друг друга.
     А затем оба войска сели на коней и направились к полю битвы и к месту боя и сражения. А впереди всех был на коне Гариб. И он погнал коня и, приблизившись к неверным, крикнул: "Выйдет ли ко мне противник, не ленивый, не слабый?" И вышел к нему амалекитянин из могучих амалекитян, потомок племени адитов, и понесся на Гариба и воскликнул: "Эй, обломок арабов, возьми то, что пришло к тебе, и радуйся гибели!"
     А у него была железная палица весом в двадцать ритлей, и он поднял руку и ударил Гариба, но тот уклонился от удара, и палица ушла под землю на локоть. И когда амалекитянин наклонился для удара, Гариб стукнул его железной дубинкой и рассек ему лоб. И противник его упал поверженный, и Аллах поспешил отправить его душу в огонь. И потом Гариб стал бросаться и гарцевать и искал поединка, и выехал к нему второй боец, и он убил его, и выехал третий, и десятый, и всякого, кто выезжал к нему, Гариб убивал.
     И когда неверные увидели, как сражается Гариб и каковы его удары, они стали уклоняться от боя и отступать от него, и их эмир посмотрел и воскликнул: "Да не благословит вас Аллах! [528] Я выйду к нему!"
     И он надел боевые доспехи и погнал своего коня, пока не поравнялся с Гарибом на боевом поле, и тогда он сказал ему: "Горе тебе, арабская собака, разве твой сан дошел до того, что ты выступаешь против меня на поле и убиваешь моих людей?" И Гариб в ответ ему молвил: "Перед тобою - сраженье! Отомсти ж за убитых витязей!" И ас-Самсам понесся на Гариба, и тот встретил его с широкой грудью и довольным сердцем, и они так бились дубинами, что ошеломили оба войска, и все бросали на них взоры. И они объехали вокруг поля и обрушили друг на друга удары. И что до Гариба, то он обманул ас-Самсама в бою и стычке, а что касается ас-Самсама" то удар Гариба упал на него и вдавил ему грудь и повалил его на землю убитым. И его люди напали на Гариба единым нападением, и Гариб понесся на них и закричал: "Аллах велик! Он дает победу и поддержку и лишает защиты тех, кто отвергает веру Ибрахима, друга Аллаха - мир с ним!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб, когда люди асСамсама напали на него сомкнутыми рядами, понесся на них и закричал: "Аллах велик! Он дает победу и поддержку и лишает защиты тех, кто не верует!"
     И когда неверные услышали упоминание о владыке всевластном, едином, покоряющем, которого не постигают взоры, а он их постигает взоры [529], они посмотрели друг на друга и сказали: "Что это за слова, от которых у нас задрожали поджилки и ослабла решимость и сократилась жизнь? Мы в жизни не слышали слов, приятнее этих!" И потом они сказали друг другу: "Отступитесь от боя, мы хотим спросить об этих словах". И они отступились от боя и сошли с коней, и старейшины их собрались и посоветовались и захотели отправиться к Гарибу. И они сказали:
     "Пусть пойдет к нему десять человек из нас!" И выбрали десять самых лучших, и те пошли к палаткам Гариба.
     Что же касается Гариба и его людей, то они расположились в палатках, дивясь, что враги отказались от боя. И когда это было так, вдруг подошли те десять человек и попросили позволения предстать меж рук Гариба: И они поцеловали ему руки и пожелали ему величия и долгой жизни, и Гариб спросил их: "Что это вы отступились от боя?" И они ответили: "О владыка, ты устрашил нас словами, которые кричал нам". - "Какому бедствию вы поклоняетесь?" - спросил Гариб, и пришедшие ответили: "Мы поклоняемся Вадду, Суве и Ягусу [530], владыкам племени Нуха". - "А мы, - сказал Гариб, - поклоняемся только великому Аллаху, творцу всякой вещи и наделяющему все живое, который создал небеса и землю, утвердил горы, вывел воду из камней, взрастил деревья и наплодил зверей в пустынях. Он - Аллах, единый, покоряющий".
     И когда пришедшие услышали слова Гариба, их груд" расправилась из-за слов единобожия, и они сказали: "Поистине, этот бог - великий владыка, милостивый, милосердый!" А потом они спросили: "Что нам сказать, чтобы стать мусульманами?" И Гариб молвил: "Скажите: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим-друг Аллаха". И эти десять человек предали себя Аллаху истинным преданием. А потом Гариб сказал: "Если сладость ислама действительно у вас в сердцах, то идите к вашим людям и предложите им ислам. Если они примут ислам, то спасутся, а если откажутся, мы сожжем их огнем!"
     И десять посланцев отправились к своим и, придя, предложили им ислам и объяснили, каков путь истины и правой веры. И те приняли ислам сердцем и языком, и побежали бегом к шатрам Гариба, и поцеловали землю меж его рук и пожелали ему величия и высоких степеней. И они сказали ему: "О наш владыка, мы стали твоими рабами. Приказывай нам что хочешь: мы тебе послушны и покорны и больше с тобой не расстанемся, так как Аллах вывел нас на правый путь твоими руками!"
     И Гариб пожелал им благого возмещения и сказал: "Отправляйтесь к своим жилищам и трогайтесь в путь с вашим имуществом и детьми. Поезжайте раньше нас в Долину Цветов и в крепость Саса, сына Шиса, а я провожу Фахр-Тадж, дочь царя Сабура, царя персов, и вернусь к вам!"
     И они ответили: "Слушаем и повинуемся!" И тотчас же уехали, направляясь к своему стану, радуясь, что приняли ислам. И они предложили ислам своим женам и детям, и те стали мусульманами. А потом они разобрали палатки, взяли свое имущество и скот и отправились в Долину Цветов, а Садан, гуль с горы, и его сыновья вышли и встретили прибывших. Гариб дал им наставление и сказал: "Когда к вам выйдет гуль с горы и захочет вас схватить, помяните Аллаха, творца всякой вещи. Когда Садан услышит поми^нание Аллаха великого, он отступит от боя и встретит вас приветом".
     И когда Садан, гуль с горы, и его дети вышли навстречу прибывшим и хотели их схватить, те стали громко поминать Аллаха великого, и Садан встретил их наилучшей встречей. И он спросил их, как они поживают, и они рассказали о том, что произошло у них с Гарибом. И Садан обрадовался им и дал им кров и засыпал их милостями, и вот что было с ними.
     Что же касается Гариба, то он двинулся в путь с царевной Фахр-Тадж и отправился в город Исбанир. И он ехал пять дней, а на шестой день он увидел перед собой пыль, и он послал человека из персов узнать верные новости, и тот поехал к облаку пыли, а потом вернулся скорее птицы, когда она взлетает, и сказал: "О владыка, это пыль от тысячи всадников, наших товарищей, которых царь послал разыскивать царевну Фахр-Тадж".
     И Гариб, узнав об этом, приказал своим людям спешиться и разбить шатры, и они спешились и разбили шатры, а когда прибывшие подъехали к ним, люди царевны Фахр-Тадж встретили их и рассказали Туману, их начальнику, обо всем, осведомив его о царевне ФахрТадж. И когда Туман услышал о царевиче Гарибе, он вошел к нему и поцеловал землю меж его рук и спросил, как поживает царевна, и Гариб послал его к ней в шатер. И Туман вошел к Фахр-Тадж, поцеловал ей руки и ноги и рассказал ей, что случилось с ее отцом и матерью. И царевна рассказала ему обо всем, что с ней случилось, и о том, как Гариб освободил ее от гуля с горы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна Фахр-Тадж рассказала Туману обо всем, что выпало ей на долю из-за гуля с горы и из-за пленения, и как Гариб освободил ее, а иначе Садан ее съел бы. Поэтому следует, - сказала она, - отдать Гарибу половину своего царства".
     Потом Туман поднялся и поцеловал Гарибу руки и ноги и поблагодарил его за его милость и спросил: "С твоего позволения, о владыка, не вернуться ли мне в город Исбанир, чтобы обрадовать царя доброй вестью?" - "Отправляйся и возьми с него подарок за добрую весть", - сказал Гариб. И Туман поехал, а Гариб тронулся после него. И что касается Тумана, то он ускорял ход, пока не приблизился к Исбанир-аль-Мадаину, и он поднялся во дворец и поцеловал землю перед царем Сабуром, и царь спросил: "В чем дело, о вестник блага?" - "Я не скажу тебе, пока ты мне не дашь подарка", - сказал Туман. И царь воскликнул: "Обрадуй меня, и я тебя удовлетворю!" - "О царь времени, порадуйся царевне Фахр-Тадж", - сказал тогда Туман. И когда Сабур услышал упоминание о своей дочери, он упал, покрытый беспамятством, и на него побрызгали розовой водой, и он очнулся и закричал Туману: "Приблизься ко мне и обрадуй меня!" И Туман выступил вперед и изложил ему все, что произошло с царевной Фахр-Тадж. И когда царь услышал от него такие слова, он ударил одной рукой об другую и воскликнул: "О бедняжка ФахрТадж!" А потом он приказал дать Туману десять тысяч динаров и пожаловал ему город Испахан с его округами.
     Затем царь крикнул своих эмиров и сказал им: "Садитесь все на коней, и мы встретим царевну ФахрТадж!" А главный евнух осведомил ее мать и всех женщин, и они обрадовались, и мать Фахр-Тадж наградила евнуха одеждой и дала ему тысячу динаров, и жители города услышали эту новость и украсили рынки и дома, И царь с Туманом сели на коней и ехали, пока не увидели Гариба, и царь Сабур спешился и прошел несколько шагов навстречу Гарибу. И Гариб тоже спешился и пошел к царю, и они обнялись и пожелали друг другу мира, и Сабур припал к рукам Гариба и стал их целовать, благодаря за благодеяния. И шатры поставили напротив шатров, и Сабур вошел к своей дочери, и та поднялась и обняла его и стала ему рассказывать о том, что с ней случилось и как Гариб освободил ее от схватившего ее горного гуля. "Клянусь твоей жизнью, о владычица красавиц, я одарю его и засыплю дарами", - воскликнул ее отец, и царевна сказала: "Сделай его своим зятем, о батюшка, чтобы он был тебе помощником против врагов: он ведь храбрец". (А она сказала эти слова лишь потому, что ее сердце привязалось к Гарибу.) "О дочь моя, - сказал царь, - разве ты не знаешь, что царь Хирад-шах кинул парчу и подарил сто тысяч динаров, а он - царь Шираза и его округов и обладатель войск и солдат?"
     И когда царевна Фахр-Тадж услышала слова своего отца, она воскликнула: "О батюшка, я не хочу того, о чем ты упомянул, а если ты принудишь меня к этому, я убью себя!" И царь вышел и отправился к Гарибу, и тот поднялся перед ним, а Сабур сел и не мог насытить своего взора Гарибом, и он говорил в душе: "Клянусь Аллахом, простительно, что моя дочь полюбила этого бедуина!"
     А потом появилось кушанье, и все поели и промели ночь, а наутро поехали и ехали до тех пор, пока не прибыли в город. И царь въехал с Гарибом, стременем к стремени, и был из-за их прибытия великий день. А Фахр-Тадж вошла в свой дворец и место своего величия, и ее мать встретила ее вместе с невольницами, и те подняли радостные клики. И царь Сабур сел на престол своего царства и посадил Гариба от себя справа, и вельможи, царедворцы, эмиры, наместники и везири стали справа и слева. И они поздравили царя с благополучным возвращением его дочери, и царь сказал вельможам своего царства: "Кто любит меня, пусть одарит Гариба одеждой". И одежды посыпались на него, как дождь. И Гариб провел в гостях десять дней, а потом он захотел уехать, и царь наградил его одеждой и поклялся своей верой, что Гариб уедет только через месяц. "О царь, - сказал Гариб, - я посватался к одной девушке из арабских девушек и хочу войти к ней". - "Кто из них лучше: твоя нареченная или Фахр-Тадж?" - спросил царь. "О царь времени, - отвечал Гариб, - где рабу до господина!" И царь сказал: "Фахр-Тадж стала твоей служанкой, так как ты освободил ее из когтей гуля и нет ей мужа, кроме тебя!" И Гариб поднялся и поцеловал землю и сказал: "О царь времени, ты - царь, а я - бедный человек, и, может быть, ты потребуешь тяжкого приданого?" - "О дитя мое, - сказал царь Сабур, - знай, что царь Хирад-шах, владыка Шираза и его округов, сватался к Фахр-Тадж и давал ей сто тысяч динаров, но я избрал тебя среди всех людей и сделал тебя мечом моего царства я щитом моей мести".
     И потом царь обратился к вельможам своего племени и сказал: "Засвидетельствуйте, о люди моего царства, что я выдал мою дочь Фахр-Тадж за моего сына Гариба..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сабур, царь персов, сказал вельможам своего царства: "Засвидетельствуйте, что я выдал мою дочь Фахр-Тадж за моего сына Гариба!" И потом царь подал Гарибу руку, и царевна стала его женой. И Гариб сказал царю: "Назначь приданое, чтобы я его тебе доставил. У меня в крепости Саса богатства и сокровища, которых не счесть". - "О дитя мое, - сказал Сабур, - я не хочу от тебя ни богатств, ни сокровищ; я возьму за нее в приданое только голову аль-Джамракана, царя Дешта и города аль-Ахваза" [531]. - "О царь времени, - сказал Гариб, - я поеду и приведу моих людей и отправлюсь к твоему врагу и разрушу его страны!" И царь пожелал ему благого возмещения, и разошлись люди и вельможи.
     А царь думал, что, если Гариб отправится к аль-Джамракану, царю Дешта, он никогда не вернется. И когда настало утро, царь сел на коня, - и Гариб сел на коня, и Сабур приказал воинам садиться, и они сели и спустились на поле, и царь сказал им: "Поиграйте копьями и повеселите мое сердце!" И богатыри персов стали играть друг с другом, а потом Гариб сказал: "О царь времени, я хочу поиграть с витязями персов при одном условии". - "А какое у тебя условие?" - спросил царь. "Я надену на тело тонкую одежду и возьму копье без зубцов, и нацеплю на него тряпку, об^мокнутую в шафран, и пусть ко мне выезжают все храбрецы и богатыри, имея копье с зубцами, и, если кто-нибудь из них меня одолеет, я подарю ему мой дух, а если я его одолею, я сделаю метку у него на груди и он выедет с поля".
     И царь крикнул начальнику войска, чтобы он вывел вперед персидских богатырей, и начальник отобрал тысячу двести персидских вельмож, выбрав их среди доблестных и храбрых, и царь сказал им на языке персиян: "Всякий, кто убьет этого бедуина, пусть просит у меня, и я его удовлетворю!"
     И они вперегонку устремились к Гарибу и понеслись на него, и возможно стало отличить правду от лжи и серьезное от шутки. И Гариб воскликнул: "Полагаюсь на Аллаха, бога Ибрахима, друга Аллаха, бога всякой вещи, от которого ничто не скрыто, он - единый и покоряющий, непостижимый для взоров!" И выступил к нему амалекитянин из богатырей персов, и Гариб не дал ему времени твердо встать перед ним и отметил его, наполнив ему грудь шафраном. А когда он повернулся, Гариб ударил его копьем по шее, и он упал, и слуги унесли его с поля. И выступил к Гарибу второй, и он отметил его, и третий, и четвертый, и пятый, и к нему выходил богатырь за богатырем, пока Гариб не отметил их всех, и поддержал его против них Аллах великий, и они ушли с поля. Потом была подана еда, и все поели, и принесли вино, и все выпили, и Гариб выпил, и ум его помутился. И он поднялся, чтобы удовлетворить нужду, и хотел вернуться, но заблудился и вошел во дворец Фахр-Тадж. И когда она его увидала, ум ее вышел, и она крикнула невольницам: "Уходите в ваши комнаты!" И невольницы разошлись и отправились в свои комнаты, а Фахр-Тадж встала и поцеловала Гарибу руку и сказала: "Простор моему господину, который освободил меня от гуля! Я - твоя невольница навсегда!" И она потянула его к постели и обняла его, и страсть Гариба усилилась, и он взял невинность Фахр-Тадж и проспал у нее до утра.
     Вот что происходило, а царь думал, что Гариб ушел. Когда же настало утро, Гариб вошел к царю, и тот поднялся для него и посадил его с собой рядом, а потом вошли вельможи и поцеловали землю и встали справа и слева. И они стали разговаривать о доблести Гариба и говорили: "Слава тому, кто даровал ему доблесть при его малых годах!" И когда они беседовали, они вдруг увидали в окне дворца пыль от приближающихся коней. И царь закричал скороходам: "Горе вам, принесите мне сведения об этой пыли!" И один всадник ехал, пока не рассеялась пыль, и тогда он вернулся и сказал: "О царь, мы увидели в этой пыли сто всадников-витязей, и их эмира зовут Сахим-аль-Лайль".
     И" услышав эти слова, Гариб сказал: "О владыка, это мой брат, которого я посылал с одним делом. Я выезжаю ему навстречу". И Гариб сел на коня с сотней всадников из его родичей, сынов Кахтана, и с ним выехала тысяча персов, и поехал он в великом шествии, - нет величия, кроме как у Аллаха! И Гариб ехал до тех пор, пока не подъехал к Сахиму, и оба спешились и обнялись, а потом сели на коней. И Гариб спросил: "О брат мой, привел ли ты своих людей в крепость Саса и Долину Цветов?" - "О брат мой, - отвечал Сахим, - когда этот вероломный пес услышал, что ты овладел крепостью горного гуля, его досада усилилась, и он сказал: "Если я не уеду из этих земель, придет Гариб и возьмет мою дочь Махдню без выкупа!" И затем он взял свою дочь и забрал своих родичей и жен и богатства и направился в землю иракскую. Он вступил в Куфу и встал под защиту царя Аджиба, и желает отдать ему свою дочь Махдию.
     И когда Гариб услышал слова своего брата Сахималь-Лайля, его дух едва не вышел от огорчения, и он воскликнул: "Клянусь верой ислама, верой Ибрахима, друга Аллаха, клянусь великим господом, я поеду в землю иракскую и поставлю там войну на ноги!"
     И они вступили в город, и Гариб со своим братом Сахимом поднялись в царский дворец и поцеловали землю. И царь привстал Для Гариба и пожелал мира Сахиму, а потом Гариб рассказал царю, что случилось, и царь приказал отправить с Гарибом десять воевод, с каждым из которых было десять тысяч всадников из доблестных арабов и персов. И они собрались в три дня, а потом Гариб выехал и ехал, пока не достиг крепости Саса, и Садан, гуль с горы, вышел со своими сыновьями Гарибу навстречу.
     А потом Садан и его сыновья спешились и поцеловали Гарибу ноги в стременах, и Гариб рассказал гулю с горы, что случилось, и Садан сказал: "О владыка, живи в твоей крепости, а я пойду с сыновьями и войсками в Ирак и разрушу город ар-Рустак [532] и приведу к тебе все его войско связанным крепчайшими узами". И Гариб поблагодарил его и сказал: "О Садан, мы пойдем все!" И Садан обрадовался и сделал так, как велел Гариб, и они все поехали и оставили в крепости тысячу витязей, чтобы ее охранять. И они двинулись, направляясь в Ирак, и вот то, что было с Гарибом.
     Что же касается Мирдаса, то он шел со своими людьми, пока не достиг земли иракской. И он взял с собой хороший подарок и пошел с ним в Куфу и принес его перед лицо Аджиба, а потом он поцеловал землю и пожелал ему того, чего желают царям, и сказал: "О господин, я пришел искать у тебя защиты..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     Шестьсот тридцать пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мирдас, появившись меж рук Аджиба, сказал: "Я пришел искать у тебя защиты". - "Кто тебя обидел? Я защищу тебя от него, хотя бы это был Сабур, царь персов, турок и дейлемитов", - отвечал Аджиб. И Мирдас сказал: "О царь времени, меня обидел не кто иной, как мальчик, которого я воспитал на своих руках. Я нашел его у груди матери, в одной долине, и женился на его матери, и она принесла от меня ребенка. Я назвал его Сахим-аль-Лайль, а имя ее сына - Гариб, и он воспитывался у меня на коленях и вырос сжигающей молнией и великой бедой, и он убил Хассана, начальника Бену-Набхан [533], уничтожил мужей и покорил витязей. А у меня есть дочь, подходящая только для тебя, и он потребовал ее у меня, а я потребовал у него голову Садана, горного гуля, и он пошел к нему и сразился с ним и взял его в плен, и Садан стал одним из его людей. И я слышал, что он принял ислам и призывает людей к своей вере, и он освободил дочь Сабура из плена гуля и овладел крепостью Саса, сына Шиса, сына Шеддада, сына Ада, а там сокровища первых и последних и клады людей, бывших прежде. И он поехал сопровождать дочь Сабура и вернется только с богатствами персов".
     И когда Аджиб услышал слова Мирдаса, его лицо пожелтело и состояние его изменилось, и он убедился в гибели своей души. "О Мирдас, - спросил он, - а мать этого мальчика с тобой или с ним?" - "Со мной, в моих шатрах", - отвечал Мирдас. "А как ее имя?" - спросил Аджиб, И Мирдас ответил: "Ее имя Нусра". И тогда Аджиб воскликнул: "Это она!" И Мирдас послал людей, чтобы привести ее, и Аджиб взглянул на нее и узнал и воскликнул: "О проклятая, где рабы, которых я послал с тобою?" - "Они убили один другого из-за меня", - отвечала Нусра. И Аджиб вытащил меч и, ударив им, рассек ее на две половины. И женщину выволокли и выбросили, а в сердце Аджиба вошло беспокойство.
     "О Мирдас, - сказал он, - жени меня на твоей дочери". - "Она - одна из твоих служанок, - сказал Мирдас, - я выдал ее за тебя, а я - твой раб". - "Я хочу увидеть сына этой непотребной, чтобы погубить Гариба и дать ему вкусить всякие пытки", - сказал Аджиб. И он велел дать Мирдасу тридцать тысяч динаров в приданое его дочери, сто вышитых кусков шелка, затканных золотым шитьем, и сто отрезов с каймой, и платки, и золотые ожерелья. И Мирдас вышел с этим великолепным приданым и усердно принялся снаряжать Махдию.
     Вот что было с этими. Что же касается Гариба, то он ехал, пока не прибыл в аль-Джезиру (а это - первый город в Ираке, город укрепленный, неприступный) и приказал располагаться возле этого города. И когда жители города увидели, что воины разбили лагерь, они заперли ворота и стали укреплять стены и, поднявшись к царю, уведомили его. И царь посмотрел сквозь бойницы дворца и увидал влачащееся войско, и все воины были персы. "О люди, чего хотят эти персы?" - спросил царь. И его люди сказали: "Не знаем".
     А этого царя звали ад-Дамиг [534], так как он поражал богатырей в стыч^ках и на поле битвы. И был среди его помощников один ловкий человек, подобный огненной головне, которого звали Лев Степей. И царь позвал его и сказал: "Пойди к этим воинам и посмотри, в чем дело и чего они от нас хотят, и возвращайся поскорее".
     И Лев Степей вышел, точно ветер, когда он поднимается, и достиг шатров Гариба. И встали несколько арабов и спросили его: "Кто ты и чего ты желаешь?" И он сказал: "Я посол и гонец от владыки города к вашему господину". И его повели и пошли с ним мимо палаток, шатров и знамен, пока не дошли до шатра Гариба. И тогда к Гарибу вошли и уведомили его, и он сказал: "Приведите его ко мне!" И гонца привели, и, войдя, он поцеловал землю и пожелал Гарибу вечной славы и жизни, и Гариб спросил его: "Какая у тебя нужда?" - "Я посланец владыки города аль-Джезиры, аль-Дамига, брата царя Кондемира, владыки города Куфы и земли иракской", - ответил Лев Степей. И когда Гариб услышал слова гонца, слезы потекли у него потоком, и он посмотрел на гонца и спросил его: "Как твое имя?" И гонец ответил: "Мое имя - Лев Степей". И Гариб сказал ему: "Иди к твоему владыке и скажи ему: "Имя хозяина этих шатров - Гариб, сын Кондемира, властителя Куфы, которого убил его сын, и он пришел, чтобы отомстить Аджибу, вероломному псу".
     И гонец вышел и прибыл к царю ад-Дамигу, радостный, и поцеловал землю, и царь спросил его: "Что позади тебя, о Лев Степей?" - "О владыка, - отвечал гонец, - обладатель этого войска - сын твоего брата". И он пе^ресказал царю весь разговор, и царь подумал, что он во сне. "Эй, Лев Степей!" - сказал он. И Лев Степей отвечал: "Да, о царь!" И царь спросил его: "То, что ты сказал - правда?" - "Клянусь жизнью твоей головы, это - правда", - ответил Лев Степей. И тогда царь приказал вельможам своего народа садиться на коней, и они сели, и царь тоже сел и поехал, и они подъехали к шатрам.
     И когда Гариб узнал о прибытии царя ад-Дамига, он вышел к нему навстречу, и они обнялись и приветствовали друг друга, а потом Гариб вернулся с царем к палаткам, и они сели на места величия. Ад-Дамиг обрадовался Гарибу, сыну своего брата. И царь ад-Дамиг обратился к Гарибу и сказал ему: "В моем сердце печаль о мести за твоего отца, но нет у меня силы против пса - твоего брата, - так как его войска много, а моего войска мало". - "О дядюшка, - сказал Гариб, - вот я пришел, чтобы отомстить и уничтожить позор и освободить от него земли". - "О сын моего брата, - сказал ад-Дамиг, - у тебя две мести: месть за твоего отца и месть за твою мать". - "Что с моей матерью?" - спросил Гариб. И ад-Дамиг ответил: "Ее убил Аджиб, твой брат..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать шестая ночь, она сказала; "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб, услышав слова своего дяди ад-Дамига: "Твою мать убил Аджиб, твой брат", - спросил его: "О дядюшка, а какова причина ее убийства?" И ад-Дамиг рассказал ему о том, что случилось с его матерью, и о том, как Мирдас выдал свою дочь за Аджиба и тот хочет войти к ней.
     И когда Гариб услышал слова своего дяди, ум вылетел у него из головы, и его покрыло беспамятство, так что он едва не погиб, а очнувшись от обморока, он кликнул клич своему войску и сказал: "Все на коней!" - "О сын моего брата, - сказал ему ад-Дамиг, - подожди, пока я соберусь и сяду с моими людьми на коней и поеду с тобою у твоего стремени". - "О дядюшка, не осталось у меня терпения, - сказал Гариб. - Собирайся же, соединишься со мной в Куфе".
     И потом Гариб поехал и достиг города Бабиля [535], и жители испугались его. А в этом городе был царь по имени Джамак, и было под его властью двадцать тысяч всадников, и собрались к нему из селений пятьдесят тысяч всадников. И воины Гариба разбили палатки напротив Бабиля, и Гариб написал письмо и послал его властителю Бабиля, и гонец подъехал и, прибыв к городу, закричал: "Я гонец!" И привратник отправился к царю Джамаку и рассказал ему о гонце, и царь воскликнул: "Приведи его ко мне!" И привратник вышел и привел гонца к царю, и гонец поцеловал землю и отдал Джамаку письмо. И Джамак распечатал его и прочитал и увидел в нем: "Слава Аллаху, господу миров, господу всякой вещи, наделителю всего живого, который властен во всякой вещи! От Гариба, сына царя Кондемира, властителя Ирака и земли Куфы царю Джамаку. В минуту прибытия к тебе этого письма пусть не будет твоим ответом ничто, кроме разбития идолов и признания единственности царя всеведущего, творца света и мрака, творца всякой вещи, который во всякой вещи властен. А если ты не исполнишь того, что я тебе приказал, я сделаю сегодняшний день для тебя самым злосчастным из дней. Мир с теми, кто следует по правому пути и опасается последствий дурных дел, и повинуется владыке всевышнему, господу последней и первой жизни, который говорит вещи: "Будь!" - и она возникает".
     И когда Джамак прочитал это письмо, его глаза посинели, а лицо пожелтело, и он закричал на гонца и сказал ему: "Иди к твоему господину и скажи ему: "Завтра, под утро, будет бой и сеча и станет видно, кто доблестный витязь!"
     И гонец пошел и осведомил Гариба о том, что было, и Гариб приказал своим людям приготовиться к бою, а Джамак велел поставить палатки против палаток Гариба. И воины выступили, подобно переполненному морю, и провели ночь с намерением сражаться, а когда наступило утро, оба войска на конях выстроились рядами и стали бить в литавры и погнали горячих коней и наполнили ими земли и пустыни.
     И выступили вперед богатыри, и первым, кто вышел на поле боя и стычки, был Садан, горный гуль, и он держал на плече ужасающее дерево и кричал, стоя между войсками: "Я Садан-гуль!" И он крикнул: "Есть ли мне противник? Есть ли соперник? Пусть не приходит ко мне ленивый и бессильный!" И закричал своим сыновьям: "Горе вам, принесите мне дров и огня, потому что я голоден!"
     И они крикнули своим рабам, и те набрали дров и зажгли огонь посреди поля. И вышел к Садану человек из нечестивых, амалекитянин из преступных амалекитян, держа на плече дубину, подобную корабельной мачте, и понесся на Садана, крича: "Горе тебе, о Садан!" И когда тот услышал слова амалекитянина, его качества испортились, и он взмахнул деревом так, что оно загудело в воздухе, и ударил им амалекитянина. И тот встретил удар дубиной, и дерево всей тяжестью опустилось вместе с дубиной амалекитянина на череп и разбило его, и амалекитянин упал, точно высокая пальма. И Садан закричал своим рабам: "Тащите этого жирного теленка и жарьте его скорее!" И рабы поспешно содрали с амалекитянина кожу и зажарили его и подали Садану-гулю, и тот съел его и обглодал кости.
     И когда увидели нечестивые, что Садан сделал с их товарищем, волосы поднялись на коже их тела, и состояние их изменилось, и цвет их сделался другим, и они стали говорить друг другу: "Всякого, кто выйдет к этому гулю, он съест и обглодает его кости и лишит дыхания земной жизни". И они воздержались от боя, испугавшись гуля и его сыновей, и повернулись, убегая и направляясь к своему городу. И тогда Гариб крикнул своим людям: "На беглецов!" И персы и арабы понеслись на царя Бабиля и его людей и обрушили на них удары меча и перебили из них двадцать тысяч или больше. И беглецы столпились в воротах, и из них было перебито множество, и они не могли запереть ворота, и арабы и персы бросились на них. И Садан взял дубину одного из убитых и взмахнул ею перед людьми и выехал на поле, а потом он бросился ко дворцу царя Джамака и, встав к царю лицом к лицу, ударил его дубиной, и царь упал на землю без чувств.
     И Садан понесся на тех, кто был во дворце, и превратил их в крошево, и тогда жители дворца закричали: "Пощады, пощады!.. "
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Садан-гуль, ворвавшись во дворец царя Джамака, стал крошить тех, кто там был, и жители дворца закричали: "Пощады, пощады!" - "Скрутите вашего царя" - крикнул им Садан. И царя скрутили и понесли, и Садан погнал их перед собой, точно баранов, после того как большинство жителей города погибло от меча воинов Гариба, и поставил их перед Гарибом. И когда Джамак, царь Бабиля, очнулся от обморока, он увидел, что он связан, а гуль говорит: "Вечером я поужинаю этим царем Джамаком!"
     Услышав это, Джамак обратился к Гарибу и сказал ему: "Я под твоей защитой" - "Прими ислам - спасешься от гуля и от пытки огнем, который не кончается", - сказал Гариб, и Джамак принял ислам сердцем и языком. Тогда Гариб велел развязать его узы, а потом Джамак предложил ислам своим людям, и все они сделались мусульманами и встали, прислуживая Гарибу.
     И Джамак вошел в свой город и выставил кушанья и напитки, и все провели ночь подле Бабиля, а когда наступило утро, Гариб приказал трогаться, и воины ехали, пока не достигли Мейяфарикина [536], и они увидели, что город свободен от жителей. А обитатели города услыхали о том, что случилось с Бабилем, и очистили свои земли и шли, пока не дошли до города Куфы. И они рассказали Аджибу, что случилось, и перед ним поднялось воскресение, и он собрал своих богатырей и рассказал им о прибытии Гариба и велел делать приготовления к бою с его братом. А он сосчитал своих людей, и их оказалось тридцать тысяч всадников и десять тысяч пеших. Затем он потребовал, чтобы явились другие, и явились к нему пятьдесят тысяч человек, конных и пеших. И Аджиб сел на коня во главе влачащегося войска и ехал пять дней, и он увидал, что войско его брата стоит в Мосуле, и поставил свои шатры перед его шатрами. И потом Гариб написал письмо и, обратившись к своим людям, спросил: "Кто из вас доставит это письмо Аджибу?" И Сахим вскочил на ноги и сказал; "О царь времени, я пойду с твоим письмом и принесу тебе ответ!" И Гариб дал ему письмо, и Сахим шел, пока не дошел до шатра Аджиба, и Аджибу сказали о нем, и он воскликнул: "Приведите его ко мне!" И когда Сахима привели к Аджибу, тот спросил: "Откуда ты пришел?" И Сахим ответил: "Я пришел к тебе от царя персов и арабов, зятя Кисры, царя земли, и он прислал тебе письмо. Дай на него ответ". - "Подай письмо!" - сказал Аджиб. И Сахим дал ему письмо, и Аджиб распечатал его и прочитал и нашел в нем: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Мир другу Аллаха Ибрахиму! - А после того: - В минуту прибытия к тебе этого письма провозгласи единственным царядари^теля, первопричину причин, движущего облака, и оставь поклонение идолам. Если ты примешь ислам, то будешь мне братом и повелителем над нами, и я отпущу тебе грех с моим отцом и моей матерью и не взыщу с тебя за то, что ты совершил, а если ты не сделаешь так, как я тебе приказал, я перережу тебе шею, разрушу твою страну и ускорю твою смерть. Я дал тебе совет, и да будет мир с тем, кто следует по правому пути и повинуется царю всевышнему".
     И когда Аджиб прочитал слова Гариба и понял, какие в них угрозы, его глаза закатились под темя, и он заскрежетал зубами, и гнев его усилился. И он разорвал письмо и бросил его. И Сахиму стало тяжело, и он крикнул Аджибу: "Да высушит Аллах твою руку за то, что ты сделал!" И Аджиб закричал своим людям: "Схватите этого пса и зарубите его мечами!" И его люди ринулись на Сахима, а Сахим вытащил меч и бросился на них и убил больше пятидесяти богатырей. И Сахим шел, разя мечом, пока не дошел до своего брата Гариба. И Гариб спросил его: "Что с тобой, о Сахим?" И Сахим рассказал ему, что случилось, и Гариб воскликнул: "Аллах велик!" И исполнился гнева и забил в барабан войны. И сели на коней богатыри, и выстроились мужи, и собрались храбрецы и пустили коней плясать на поле, и мужи облачились в железо и нанизанные кольчуги и опоясались мечами и подвязали длинные копья, и Аджиб сел со своими людьми на коня, и народы понеслись на народы....
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб сел на коня со своими людьми, Аджиб тоже сел на коня со своими людьми, и народы понеслись на народы. И творил суд судья войны, и не был обидчиком в суде своем, и наложил он на уста свои печать, и не заговорил, и потекла кровь и полилась потоком, выводя на земле искусные узоры, и седыми стали народы, и усилился и закипел бой. Ноги скользили, тверд был храбрец, бросаясь в бой, и поворачивался трус, бросаясь в бегство. Бойцы продолжали бой и сражение, пока не повернул день на закат и не пришла ночь с ее мраком, забили тогда в литавры конца боя, и воины оставили друг друга, и оба войска вернулись в палатки и пропели там ночь.
     А когда наступило утро, ударили в литавры боя и сечи, и надели воины боевые доспехи и опоясались прекрасными мечами, и подвязали коричневые копья, и наложили гладкие, бесперые стрелы, крича: "Сегодня не будет отступления!"
     И построились воины, подобные полному морю, и первым, кто открыл ворота боя, был Сахим. Он погнал своего коня меж рядами, играя копьями и мечами и испробуя все способы боя, так что смутил обладателей разума. И он закричал: "Есть ли мне противник? Есть ли соперник? Пусть не приходит ко мне ленивый и слабый!" И выехал к нему всадник из нечестивых, подобный огненной головне. И Сахим не дал ему перед собою утвердиться и ударил его копьем и сбросил. И выехал к нему второй, - и он убил его; и третий, - и он его растерзал; и четвертый, - и он его погубил. И он не переставал убивать всех, кто выезжал к нему, до полудня, и перебил двести богатырей. Тогда Аджиб крикнул своим людям и велел им нападать, и богатыри понеслись на богатырей, и великою стала стычка, и умножились толки и пересуды. И звенели начищенные мечи, и нападали люди на людей, и оказались они в наихудшем положении, и полилась кровь, и стали черепа для коней подковами.
     И воины бились жестоким боем, пока день не повернул на закат и не пришла ночь с ее мраком, и тогда они разошлись и отправились в свои палатки и проспали до утра. А затем оба войска сели на коней и хотели биться и сражаться, и мусульмане ожидали, что Гариб выедет, как всегда, под знаменами, но он не выехал. И раб Сахима пошел к шатру его брата и не нашел его, и он спросил постельничих, и те сказали: "Мы ничего о нем не знаем".
     И Сахим огорчился великим огорчением и выехал и осведомил воинов, и те отказались воевать и сказали: "Если Гариб исчез, его враг нас погубит!"
     А причиной исчезновения Гариба было дивное дело, о котором мы расскажем по порядку. Вот оно.
     Когда Аджиб вернулся после сражения со своим братом Гарибом, он позвал одного из своих помощников, которого звали Сайяр, и сказал ему: "О Сайяр, я берег тебя лишь для подобного дня. Я приказываю тебе войти в лагерь Гариба, пробраться к шатру царя и привести Гариба, показав мне этим свою ловкость". - "Слушаю и повинуюсь!" - ответил Сайяр. И он отправился и шел до тех пор, пока не проник в шатер Гариба, и ночь потемне^ла, и все люди ушли к своему ложу, а Сайяр при всем этом стоял, прислуживая. И Гарибу захотелось пить, и он потребовал у Сайяра воды, и тот подал ему кувшин с водою, смешав воду с банджем, и не кончил еще Гариб пить, как его голова опередила ноги. И Сайяр завернул его в свой плащ и понес и шел, пока не вошел в шатер Аджиба. И Сайяр остановился меж рук Аджиба и бросил Гариба пред, ним, и Аджиб спросил: "Что это, о Сайяр?" И Сайяр ответил: "Это твой брат Гариб".
     И Аджиб обрадовался и воскликнул: "Да благословят тебя, идолы! Развяжи его и приведи в чувство!" И Сайяр дал Гарибу понюхать уксусу, и тот очнулся и, открыв глаза, увидел, что он связан и находится не в своей палатке. И он воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" И его брат закричал на него и сказал: "Ты обнажаешь на меня меч, о пес, и хочешь моего убиения, и ищешь мести за твоего отца и мать! Я сегодня соединю тебя с ними и избавлю от тебя мир!" - "О собака из нечестивых, - воскликнул Гариб, - ты увидишь, против кого повернутся превратности и кого покорит покоряющий владыка, который знает о том, что в тайне сердец, и оставит тебя в геенне пытаемым и смущенным. Пожалей свою душу и скажи со мною: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим - друг Аллаха!"
     И когда Аджиб услышал слова Гариба, он стал храпеть и хрипеть и ругать своего каменного бога и велел привести палача с ковриком крови.
     И поднялся его везирь и поцеловал землю (а он был мусульманином втайне и нечестивым явно) и сказал: "О царь, повремени! Не спеши, пока мы не узнаем, кто победитель и кто побежденный. Если мы выйдем победителями, то будем властны его убить, а если мы окажемся побеждены, то сохранение ему жизни будет силой у нас в руках". - "Прав везирь", - сказали эмиры..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот тридцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Аджиб захотел убить Гариба, поднялся везирь и сказал: "Не спеши! Мы всегда властны его убить!" И Аджиб велел заковать своего брата в оковы и путы, и повезти в своей палатке и повелевал сторожить его тысячу могучих богатырей.
     А люди Гариба начали искать своего царя, но не нашли его. И когда наступило утро, они стали, словно бараны без пастуха. И Садан-гуль закричал: "О люди, надевайте доспехи войны и положитесь на нашего владыку, который отразит от вас врагов!"
     И арабы и персы сели на коней, облачившись в железо и надев нанизанные кольчуги, и выступили начальники племен, и выехали вперед обладатели знамен. И тут выехал Садан, гуль с горы, имея на плече дубину весом в двести ритлей и стал гарцевать и бросаться, восклицая: "О рабы идолов, выезжайте вперед в сей день, ибо сегодня стычки. Кто знает меня, с того достаточно моего зла, а тому, кто меня не знает, я дам узнать себя. Я - Садан, слуга царя Гариба. Есть ли мне противник? Есть ли соперник? Пусть не приходит ко мне трус или слабый!"
     И выступил богатырь из нечестивых, подобный огненной головне, и понесся на Садана. И Садан встретил его, ударил дубиной и переломал ребра, и нечестивый упал на землю бездыханный. Тогда Садан закричал своим сыновьям и невольникам: "Разводите огонь и всякого, кто падет из нечестивых, изжарьте. Приготовьте его и дайте ему доспеть на огне, а потом подайте мне, я им пообедаю!"
     И рабы сделали так, как он велел, и, разжегши огонь посреди боевого поля, бросили туда убитого, и когда он поспел, подали его Садану, который разорвал зубами его мясо и обглодал кости.
     И когда нечестивые увидали, что сделал Садан, горный гуль, они испугались великим испугом, и Аджиб закричал на своих людей и воскликнул: "Горе вам! Неситесь на этого гуля, бейте его мечами и рубите!" И на Садана понеслось двадцать тысяч, и люди окружили его и стали метать в него дротики и стрелы, и на нем оказалось двадцать четыре раны, и кровь его потекла на землю, и остался он один. И понеслись тогда богатыри мусульмане на нечестивых, призывая на помощь господа миров, и продолжали биться и сражаться, пока не окончился день, и тогда бойцы разошлись.
     А Садан попал в плен, и был он точно пьяный от кровотечения, и его крепко связали и присоединили к Гарибу. И когда Гариб увидел Садана пленником, он воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - и спросил: - О Садан, что значит это положение?" И Садан отвечал: "О владыка, Аллах - слава ему и величие! - судил затруднение и облегчение, и неизбежно то и другое!" И Гариб молвил: "Ты прав, о Садан".
     А Аджиб проводил ночь радостный и говорил своим людям: "Садитесь завтра на коней и бросьтесь на войско мусульман, чтобы не осталось от них и следа". И его люди отвечали: "Слушаем и повинуемся!"
     Что же касается мусульман, то они провели ночь разбитые, плача о своем царе и Садане, и Сахим сказал им: "О люди, не огорчайтесь, помощь Аллаха великого близка!" И Сахим выждал до полуночи, а потом он направился к лагерю Аджиба и до тех пор проходил мимо шатров и палаток, пока не увидел Аджиба, который сидел на ложе своего величия, окруженный вельможами. А Сахим при всем этом был в обличье постельничего. И он подошел к зажженным свечам и, сняв нагар со светилен, насыпал на них летучего банджа, а потом он вышел из шатра и подождал немного, пока дым от банджа не полетел на Аджиба и его вельмож и они не упали на землю, точно мертвые.
     И Сахим оставил их и, подойдя к палатке-тюрьме, увидел в ней Гариба и Садана, а подле нее тысячу богатырей, которых одолела дремота. И Сахим закричал: "Горе вам, не спите! Сторожите вашего обидчика и зажигайте факелы!" И Сахим взял факел, разжег его куском дерева и наполнил банджем и, подняв факел, обошел вокруг палатки, и от банджа полетел дым и вошел людям в ноздри, и они все заснули, и все войско было одурманено дымом банджа. А у Сахим-аль-Лайля был уксус на губке, и он давал его нюхать пленникам, пока они не очнулись, и тогда он освободил их от цепей и пут, и они увидели его и благословили, радуясь ему. А затем они вышли, унеся от сторожей все оружие, и Сахим сказал им: "Идите в свой лагерь!" И они пошли, а Сахим вошел в шатер Аджиба, завернул его в свой плащ и понес, идя по направлению к шатрам мусульман. И милостивый господь покрывал его, пока он не достиг шатра Гариба, и, придя, Сахим развернул свой плащ, и Гариб посмотрел, что в плаще, и увидел своего брата Аджиба, который был связан. И Гариб закричал: "Аллах велик, он дает победу и поддержку!" А потом он пожелал Сахиму блага и сказал: "О Сахим, приведи его в чувство!"
     И Сахим подошел и дал Аджибу уксус с ладаном, и Аджиб очнулся от дур^мана и открыл глаза и увидел себя связанным и закованным. И он опустил голову к земле..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот сорока
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот сорока, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Сахим схватил Аджиба и одурманил его банджем и принес его к брату Гарибу и разбудил, Аджиб открыл глаза и увидел себя связанным и закованным и опустил голову к земле. И Гариб сказал: "О проклятый, подними голову!" И Аджиб поднял голову к увидел себя между персами и арабами, и его брат сидел на престоле власти, месте своего величия. И Аджиб молчал, ничего не говоря, и тогда Гариб закричал: "Оголите этого пса!" И его оголили и опускали на него би^чи, пока не ослабили его тела и не потушили его звука. И Гариб поставил сотню всадников сторожить его.
     И когда Гариб кончил пытать своего брата, послышались в лагере нечестивых возгласы: "Нет бога, кроме Аллаха!" - "Аллах велик!" А причиною этого было вот что.
     Царь ад-Дамиг, дядя Гариба, когда Гариб уехал от него из аль-Джезиры, оставался в городе после его отъезда десять дней, а потом он выехал с двадцатью тысячами всадников и ехал, пока не оказался близко от места стычки. И он послал своего скорохода-стремянного разузнать новости, и тот отсутствовал один день, а потом он вернулся и рассказал царю ад-Дамигу о том, что случилось у Гариба с его братом. И ад-Дамиг выждал, пока не наступила ночь, а потом он крикнул войску неверных: "Аллах велик!" - и наложил на них меч острорежущий. И Гариб со своими людьми услышал славословие и крикнул своему брату Сахим-аль-Лайлю: "Выясни, в чем дело с этим войском и какова причина криков: "Аллах велик!" И Сахим шел, пока не приблизился к месту стычки, и спросил слуг, и те сказали ему, что царь ад-Дамиг, дядя Гариба, прибыл с двадцатью тысячами всадников и сказал: "Клянусь другом Аллаха Ибрахимом, я не оставлю сына моего брата, но поступлю, как поступают доблестные. Я прогоню этот нечестивый народ и сделаю угодное всевластному владыке". И он набросился со своими людьми, во мраке ночи, на нечестивых врагов.
     Сахим же вернулся к своему брату Гарибу и рассказал ему, что сделал его дядя, и Гариб закричал своим людям: "Берите оружие, садитесь на коней и помогайте Моему дяде!" И воины сели на коней и ринулись на нечестивых и наложили на них меч острорежущий, и не наступило еще утро, как они перебили из нечестивых около пятидесяти тысяч и взяли в плен около тридцати тысяч, а остальные побежали по земле вдоль и вширь. И мусульмане вернулись, поддержанные Аллахом, победоносные, и Гариб сел на коня и встретил своего дядю ад-Дамига и пожелал ему мира и поблагодарил его за то, что он сделал.
     "Посмотреть бы, - сказал ему ад-Дамиг, - пал ли этот пес в стычке?" И Гариб ответил: "О дядюшка, успокой душу и прохлади глаза! Знай, что он у меня и связан".
     И ад-Дамиг обрадовался сильной радостью, и они въехали в лагерь, и оба царя спешились и вошли в шатер и не нашли Аджиба. И Гариб закричал и воскликнул: "О сын Ибрахима, друга Аллаха - мир с ним! - вот великий день! Сколь он ужасен!" А потом он крикнул постельничим: "Горе вам, где мой обидчик?" И они отвечали: "Когда ты уехал и мы поехали вокруг тебя, ты не приказывал нам заточить его". - "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - воскликнул Гариб. А его дядя сказал ему: "Не спеши и не носи заботы! Куда он уйдет, когда мы его преследуем?"
     Виновником бегства Аджиба был его слуга Сайяр, который скрывался в лагере. Ему не верилось, что Гариб выехал и не оставил в палатке никого, чтобы сторожить, своего обидчика. Выждав немного, он взял Аджиба, понес его на спине и вышел в поле, а Аджиб был ошеломлен болью пытки. И Сайяр пошел, ускоряя ход, и шел от начала ночи до следующего дня, пока не добрался до ручья, возле яблони. И он спустил Аджиба со своей спины и вымыл ему лицо, а Аджиб открыл глаза и, увидав Сайяра, сказал ему: "О Сайяр, отнеси меня в Куфу. Я очнусь и соберу витязей, солдат и воинов и покорю ими своего врага. И знай, о Сайяр, что я голоден".
     И Сайяр пошел в чащу и поймал птенца страуса и принес его своему господину. Он зарезал птицу и разрубил ее и, набрав хворосту, ударил по кремню, разжег огонь и изжарил птицу. Ею он накормил Аджиба, напоил из ручья, и душа вернулась к нему, и тогда Сайяр пошел к стану каких-то кочевников, украл у них коня и, приведя его к Аджибу, посадил его на коня и отправился с ним в Куфу.
     И они ехали несколько дней и подъехали близко к городу, и наместник вышел навстречу царю Аджибу и пожелал ему мира и увидел, что он слаб после пыток, которыми его пытал его брат. И царь вошел в город и позвал врачей и, когда они явились, сказал им: "Вылечите меня скорее, чем в десять дней!" И они ответили: "Слушаем и повинуемся!"
     И врачи стали ухаживать за Аджибом, и он выздоровел и оправился после болезни, которой хворал, и пыток. А потом он велел своему везирю написать письма всем наместникам, и везирь написал двадцать одно письмо и послал их наместникам, и те снарядили войска и направились в Куфу, ускоряя ход..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Аджиб послал письма, призывая войска, и они направились в Куфу и явились. Что же касается Гариба, то он опечалился, узнав о бегстве Аджиба, и послал за ним тысячу богатырей, которых рассыпал по всем дорогам. И они ехали день и ночь и не принесли об Аджибе сведений, а потом они вернулись и рассказали обо всем Гарибу. И тот стал искать своего брата Сахима, но не нашел его, и побоялся он для него превратностей времени и огорчился великим огорчением. И пока это было так, вдруг вошел к нему Сахим и поцеловал пред ним землю. Гариб, увидав его, поднялся и воскликнул: "Где ты был, о Сахим?" - "О царь, - отвечал Сахим, - я достиг Куфы и увидал, что пес Аджиб прибыл к месту своего величия и приказал врачам лечить себя от болезни, и его стали лечить, и он поправился и написал письма и послал их своим наместникам, и те привели к нему войска".
     И Гариб велел своим воинам выступать, и они сложили палатки и направились в Куфу, и, подойдя к ней, они увидели вокруг города войска, подобные переполненному морю, в котором не отличить начала и конца. И Гариб со своими войсками расположился против войск неверных, и они разбили палатки и поставили знамена, и покрыл оба войска мрак. И зажгли огни, и войска сторожили друг друга, пока не взошел день, и тогда царь Гариб поднялся и совершил омовение и молитву в два раката, согласно вере отца нашего Ибрахима, друга Аллаха - мир с ним! - и велел бить в барабаны войны. И барабаны застучали, и знамена затрепетали, и воины надели кольчуги и сели на коней своих, объявляя о себе и вызывая на поле битвы.
     Первым, кто открыл ворота боя, был царь ад-Дамиг, дядя царя Гариба, и он погнал своего коня меж рядами и стал видим между войсками, и играл копьями и мечами, пока не смутил витязей и не изумил воинов. И он закричал: "Есть ли мне противник? Пусть не приходит ко мне ленивый и слабый! Я - царь ад-Дамиг, брат царя Кондемира". И выехал к нему богатырь из витязей нечестивых, подобный горящей головне, и понесся на ад-Дамига, ничего не говоря. И ад-Дамиг встретил его ударом копья в грудь, и зубцы вышли у него из плеча, и поспешил Аллах отправить его душу в огонь - и скверное это обиталище! И выехал к ад-Дамигу второй, и ад-Дамиг убил и его; и третий, и он убил третьего. И поступал он так, пока не перебил семьдесят шесть мужей-богатырей.
     И тогда воздержались мужи и богатыри от поединка, и закричал на них нечестивый Аджиб и воскликнул: "Горе вам, о люди! Если вы выедете к нему все один за одним он не оставит из вас ни одного ни стоящим, ни сидящим. Нападите на него едиными рядами, чтобы сделать землю от врагов свободной и сбросить их головы под копыта коней!"
     И тогда люди взмахнули ошеломляющим знаменем, и народы покрыли народы, и полилась кровь на землю и заструилась, и творил суд судья войны и не был в суде своем обидчиком. И тверд был доблестный на месте боя, крепко утвердившись на ногах, и повернул и побежал нечестивый, и не верил он, что кончится день и придет ночь с мрачной тьмою. И не прекращал^ся бой и сраженье и удары железом копий, пока не повернул день и не опустилась ночь с ее мраком. И тогда неверные забили в барабан окончания, но Гариб не согласился кончить битву, а напротив, ринулся на много^божников, и последовали за ним правоверные, единобожники. И сколько по^рубили они годов и шей, сколько растерзали рук и ребер, сколько раздро^били колен и жил и сколько погубили мужей и юношей! И не наступило еще утро, как неверные вознамерились бежать и уходить, и они обратились в бегство, когда раскололась блестящая заря, и мусульмане преследовали их до времени полудня, и взяли они в плен из них больше двадцати тысяч и привели их связанными. И Гариб расположился у ворот Куфы и велел глашатаю кричать в упомянутом городе о пощаде и безопасности для тех, кто оставит поклонение идолам и признает единым всеведущего владыку, творца людей и света и мрака. И тогда закричали на площадях, как говорил Гариб, о пощаде, и приняли ислам все, кто там был, и большие и малые. И все они вышли и вновь предались Аллаху перед царем Гарибом, и тот обрадовался до крайней степени, и его грудь расширилась и расправилась. И он спросил про Мирдаса и его дочь Махдию, и ему сказали, что царь стоял лагерем за Красной Герой. И Гариб послал за своим братом Сахимом и, когда тот явился, сказал ему: "Выясни, что с твоим отцом".
     И Сахим сел на коня, не откладывая, и подвязал серое копье, ничего не упуская, и поехал к Красной Горе. И стал он искать и не нашел ни вести о Мирдасе, ни следа его людей и увидел вместо них шейха из кочевых арабов, старого годами и сломленного обилием лет. И Сахим спросил его, что с теми людьми и куда они ушли, и шейх ответил: "О дитя мое, когда Мирдас услышал, что Гариб стал лагерем под Куфой, он испугался великим страхом и взял свою дочь и людей и всех своих невольниц и рабов и ушел в эти степи и пустыни, куда он направился".
     И, услышав слова шейха, Сахим вернулся к своему брату и осведомил его об этом. И Гариб огорчился великим огорчением. И он сел на престол царства своего отца и открыл его кладовые и роздал деньги всем храбрецам. И потом он остался в Куфе и разослал лазутчиков, чтобы выяснить, каковы дела Аджиба. И он велел призвать вельмож царства, и те пришли к нему, покорные, и жители города тоже, и он наградил вельмож роскошными одеждами и велел им заботиться о подданных..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб наградил вельмож Куфы и велел им заботиться о подданных. И поехал он однажды на охоту и ловлю, и выехал с сотнею всадников и ехал, пока не приехал в долину с деревьями и плодами, где было много рек и птиц. И резвились в этой долине газели и лани, и стремилась туда душа, и благоуханья ее оживляли расслабленных от превратностей. И охотники провели в этой долине день, и был это день цвету^щий, и переночевали там до утра, а после омовения Гариб совершил молитву в два раката и восславил великого Аллаха и поблагодарил его.
     И вдруг послышались крики и шум, раскатившийся по лугу, и Гариб сказал Сахиму: "Разведай, в чем дело!"
     И Сахим сейчас же пошел и шел, пока не увидел ограбленные богатства, уведенных коней и взятых в плен женщин и детей и не услышал криков. И он спросил кого-то из пастухов: "В чем дело?" И они сказали: "Это гарем Мирдаса, начальника сынов Кахтана, и его богатства и богатства племени, которые у него. Аль-Джамракан вчера убил Мирдаса и ограбил его и взял в плен его женщин и захватил имущество всего стана. У аль-Джамракана в обычае делать набеги и пересекать дороги, - это непокорный притеснитель, с которым не справляются ни кочевники, ни Вари, так как он - зло этого места".
     И когда Сахим услышал, что его отец убит и женщины взяты в плен, а имущество разграблено, он вернулся к своему брату Гарибу и осведомил его об этом. И в Гарибе прибавилось огня к огню, и взволновались в нем ярость и желанье снять позор и отомстить. И он выехал со своими людьми, ища удобного случая, и ехал, пока не увидал врагов. И тогда он закричал им: "Аллах велик над теми, кто преступен, вероломен и нечестив!" И у бил при первом же налете двадцать одного богатыря. А затем он остановился в самом горячем месте поля, с сердцем не трусливым, и крикнул: "Где аль-Джамракан? Пусть он выедет ко мне, чтобы я дал ему узнать вкус чаши гибели м освободил бы от него родные места!"
     И не кончил еще Гариб говорить, как аль-Джамракан выехал вперед, подобный бедствию из бедствий или куску горы, одетой в сталь. А был это амалекитянин, очень высокий, и он налетел на Гариба, как налетает непокорный притеснитель, не произнеся ни слова, ни привета, а Гариб понесся на него и встретил его, как кровожадный лев. У аль-Джамракана была тяжелая, увесистая дубина из китайского железа, - если бы он ударил ею гору, то разрушил бы ее, - и он поднял ее в руке и ударил ею Гариба по голове, но Гариб уклонился от удара, и дубина опустилась на землю и ушла в нее на пол-локтя. А потом Гариб взял свою дубину и ударил ею аль-Джамракана по кисти его руки, так что размозжил ему пальцы и дубина выпала из его руки, и Гариб наклонился в седле и схватил дубину скорее хватающей молнии и ударил ею аль-Джамракана по ребрам. И аль-Джамракан упал на землю, точно высокая пальма. А Сахим подскочил и скрутил ему руки и потащил на веревке. И витязи Гариба устремились на витязей альДжамракана и убили пятьдесят человек, а остальные повернулись, убегая. И бегство их продолжалось до тех пор, пока они не достигли своего стана. И тогда они громко закричали, и все, кто был в крепости, сели на коней и выехали их встречать. Они спросили беглецов, в чем дело, и те сообщили им, что случилось. И когда люди аль-Джамракана услышали, что их господин взят в плен, они вперегонку поспешили ему на выручку и выехали, направляясь в долину.
     А царь Гариб, когда аль-Джамракан был взят в плен и его храбрецы побежали, сошел с коня и велел привести аль-Джамракана. И когда аль-Джамракан явился, он унизился перед Гарибом и воскликнул: "Я под твоей защитой, о витязь времени!" - "О пес арабов! - воскликнул Гариб. - Разве ты пересекаешь дорогу рабам Аллаха великого и не боишься господа миров?" - "О господин, а что такое господь миров?" - спросил аль-Джамракан. И Гариб воскликнул: "О пес, какому из бедствий ты поклоняешься?" - "О господин, - отвечал аль-Джамракан, - я поклоняюсь богу из фиников с топленым маслом и медом, а потом я его съедаю и делаю другого".
     И Гариб так засмеялся, что упал навзничь, а потом он воскликнул: "О нечестивый, поклоняются только Аллаху великому, который создал тебя и создал все вещи и наделил все живое. Не скроется от него ничто, он властен во всякой вещи". - "А где этот великий бог, чтобы я мог ему поклониться?" - спросил аль-Джамракан. И Гариб сказал: "Эй, ты, знай, что этого бога зовут Аллах, и он тот, кто сотворил небеса и землю, взрастил деревья и заставил течь реки. Он сотворил зверей и птиц, и рай и адский огонь и скрылся от взоров, и он видит, но невидим. Он пребывает в вышнем обиталище, и он - тот, кто нас создал и наделил нас. Слава ему, нет бога, кроме него!"
     И когда аль-Джамракан услышал слова Гариба, раскрылись уши его сердца и поднялись волосы на его коже, и он воскликнул: "О господин, а что мне сказать, чтобы стать одним из вас и быть угодным этому великому господу?" - "Скажи: нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим, друг его, - посол Аллаха", - сказал Гариб. И аль-Джамракан произнес исповедание и был записан в число людей счастья. "Вкусил ли ты сладость ислама?" - спросил Гариб, и аль-Джамракан ответил: "Да!" И тогда Гариб сказал: "Развяжите его узы". И его развязали, и аль-Джамракан поцеловал перед Гарибом землю и поцеловал Гарибу йогу.
     И пока это было так, вдруг поднялась пыль, которая застлала края неба..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда аль-Джамракан принял ислам, он поцеловал землю меж рук Гариба, и пока это было так, вдруг поднялась пыль, которая застлала края неба. И Гариб сказал: "О Сахим, выясни, в чем дело, почему поднялась эта пыль?" И Сахим вышел, точно птица, когда она взлетает, и исчез на некоторое время, а потом он вернулся и сказал: "О царь времени, это пыль от сынов Амира, товарищей аль-Джамракана". И тогда Гариб сказал аль-Джамракану: "Садись на коня, встреть твоих людей и предложи им ислам. Если они тебя послушаются, то спасутся, а если откажутся, мы поработаем среди них мечом".
     И аль-Джамракан сел на коня и гнал его, пока не встретил своих товарищей. И он закричал им, и они узнали его и сошли с коней и пришли на ногах и сказали: "Мы радуемся твоему благополучию, о владыка наш". - "О люди, - сказал аль-Джамракан, - кто меня послушается - спасется, а кто меня ослушается, того я сломаю этим мечом". - "Приказывай нам, что хочешь, - ответили они, - мы не ослушаемся твоего приказания". - "Скажите со мною: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим - друг Аллаха!" - сказал аль-Джамракан. И его люди спросили: "О владыка, откуда у тебя такие слова?" И аль-Джамракан рассказал им, что случилось у него с Гарибом, и сказал: "О люди, разве вы не знаете, что я - ваш предводитель в пылу схватки, на месте боя и сражения и меня взял в плен один человек и дал мне вкусить позор и унижение".
     И когда люди аль-Джамракана услышали его речи, они произнесли слова единобожия, а затем аль-Джамракан отправился с ними к Гарибу, и они снова приняли ислам меж его рук и пожелали ему победы и величия, поцеловав сначала землю. И Гариб обрадовался и сказал: "Отправляйтесь к себе в стан и предложите ислам вашим родичам". Но аль-Джамракан и его люди воскликнули: "О владыка, мы больше не оставим тебя, но пойдем, приведем наших детей и вернемся к тебе!" - "О люди, идите и соединитесь со мной в городе Куфе", - сказал Гариб. И аль-Джамракан и его люди сели на коней и достигли своего стана. И они предложили ислам своим женщинам и детям, и те предались Аллаху до последнего, а потом они разобрали шатры и палатки и погнали коней, верблюдов и баранов и пошли по направлению к Куфе.
     И Гариб тоже поехал, и когда он прибыл в Куфу, витязи встретили его торжественным шествием, и он вступил в царский дворец и сел на престол своего отца, а храбрецы встали справа и слева. И вошли к нему лазутчики и рассказали ему, что его брат прибыл к аль-Джаланду ибн Каркару, властителю города Омана и земли Йеменской. И когда Гариб услышал вести о своем брате, он кликнул своих людей и сказал им: "О люди, делайте приготовления, чтобы выехать через три дня!" И он предложил тридцати тысячам воинов, которых взяли в плен в первой стычке, принять ислам и отправиться с ними, и двадцать тысяч из них приняли ислам, а десять тысяч отказались, и Гариб убил их. И затем пришел аль-Джамракан и его люди, и они поцеловали перед Гарибом землю, а Гариб наградил их прекрасными одеждами и сделал аль-Джамракана предводителем войска. "О Джамракан, - сказал он, - садись на коня с вельможами из твоих родичей и двадцатью тысячами всадников, иди впереди войска и отправляйся в страны аль-Джаланда ибн Каркара, властителя города Омана".
     И аль-Джамракан отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И воины оставили своих женщин и детей в Куфе и двинулись в путь. А Гариб стал осматривать гарем Мирдаса, и его взгляд остановился на Махдии, которая была среди женщин, и он упал, покрытый беспамятством. И ему побрызгали на лицо розовой водой, и, очнувшись, он обнял ее и вошел с нею в комнату, где сидят, и они посидели и затем легли спать без прелюбодеяния. А когда наступило утро, Гариб вышел и сел на престол своего царства и наградил своего дядю ад-Дамига и сделал его наместником всего Ирака. И он поручил ему заботиться о Махдии, пока сам не вернется из похода на своего брата. И ад-Дамиг послушался его приказания, и затем Гариб двинулся с двадцатью тысячами всадников и десятью тысячами пеших и пошел, направляясь в земли Омана и страны Йемена.
     Между тем Аджиб достиг города Омана со своими людьми, и жителям Омана стала видна пыль от бегущих, и аль-Джаланд ибн Каркар увидел эту пыль и велел скороходам выяснить, в чем дело. И скороходы исчезли на некоторое время, а потом вернулись и рассказали, что это скачет царь, которого зовут Аджиб, властитель Ирака.
     Аль-Джаланд удивился приходу Аджиба в его землю, и когда он удостове^рился в этом, он сказал своим людям: "Выходите и встречайте царя!"
     И они вышли и встретили Аджиба и поставили для него палатки у ворот города. И Аджиб поднялся к аль-Джаланду плачущий и печальный сердцем (а двоюродная сестра Аджиба была женой аль-Джаланда, и он имел от нее детей). И когда аль-Джаланд увидал своего зятя в таком состоянии, он сказал: "Осведоми меня, в чем дело". И Аджиб рассказал ему обо всем, что у него случилось с братом, от начала до конца, и сказал: "О царь, он приказывает людям поклоняться господу небес и запрещает им поклоняться идолам и другим богам".
     И когда аль-Джаланд услышал эти слова, он стал греховен и преступен и воскликнул: "Клянусь солнцем, владыкой сияний, я не оставлю ни единого из людей твоего брата! Где ты покинул этих людей и сколько их?" - "Я покинул их в Куфе. И их пятьдесят тысяч всадников", - ответил Гариб, и аль-Джаланд кликнул своих людей и своего везиря Джевамерда и сказал ему: "Возьми с собой семьдесят тысяч всадников и отправляйся в Куфу к мусульманам и приведи их ко мне живыми, чтобы я измучил их всякими пытками".
     И Джевамерд ехал с войском, направляясь в Куфу, первый день и второй день, до седьмого дня, и когда они ехали, они вдруг спустились в долину, где были деревья, реки и плоды. И Джевамерд велел своим людям остановиться..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джевамерд, когда аль-Джаланд послал его с войском в Куфу, проходил мимо долины, где были деревья и реки, он велел своим людям остановиться, и они отдыхали до полуночи, а затем Джевамерд приказал им трогаться и, сев на коня, опередил их и ехал до зари. И затем они спустились в долину, где было много деревьев и благоухали цветы, и пели птицы, и склонялись ветви. И сатана подул Джевамерду в бока, и он произнес такие стихи: "Я с войском моим вступлю в пучину любых боев,
     И пленных я поведу упорною силою"
     И витязи всех земель узнают тогда, что я
     Внушаю страх витязям, защитник моих людей.
     Гариба возьму я в плен, в оковы одетого,
     И радостно я вернусь, веселья исполненный.
     Кольчугу надену я, доспехи возьму мои,
     И в бой я пойду потом, разя во все стороны".
     И не окончил еще Джевамерд своих стихов, как выехал к нему из-за деревьев витязь, высоко поднимающий нос, как бы погрузившийся в железо, и закричал на Джевамерда и сказал: "Стой, о вор из арабов! Снимай одежду и доспехи, слезай с коня и спасай свою душу!"
     И когда Джевамерд услышал эти слова, свет стал мраком перед лицом его, и он обнажил меч и бросился на альДжамракана и воскликнул: "О вор из арабов, ты пресекаешь мне дорогу, когда я - предводитель войска альДжаланда ибн Каркара и должен привести Гариба и его людей связанными!" И, услышав эти слова, аль-Джамракан вскричал: "Как это прохлаждает мне печень!" И понесся на Джевамерда, говоря такие стихи:
     "Я - витязь известный всем, когда закипит война,
     Боится моих зубцов и стали мой недруг.
     Вот я - Джамракан, надежда, если придет беда,
     И витязи знают все удар моих копий.
     Гариб - мой эмир, иль нет - имам и владыка мой,
     Герой он в бою, когда два войска столкнутся.
     Имам, наделенный верой, постник, могучий он,
     Врагов истребляющий на поле сраженья.
     К религии Ибрахима всех призывает он.
     Назло отвергающим Аллаха кумирам".
     А когда аль-Джамракан выступил со своими людьми из города Кусры, он продолжал ехать десять дней, и на одиннадцатый сделали привал и стояли до полуночи. А затем аль-Джамракан приказал воинам трогаться, и они тронулись, а аль-Джамракан поехал впереди них и спустился в эту долину. И он услышал Джевамерда, который произносил стихи, упомянутые раньше, и бросился на него" точно сокрушающий лев, и, ударив его мечом, рассек пополам. И он подождал, пока пришли предводители войска, и осведомил их о случившемся и сказал: "Разделитесь, и пусть каждые пять из вас возьмут по пяти тысяч человек и ездят вокруг долины, а я держусь с мужами Бену-Амир, и когда дойдут до меня первые ряды врагов, понесусь на них и закричу: "Аллах велик!" А вы, когда услышите мой крик, неситесь на них, возглашая славословие, и бейте их мечами".
     И предводители сказали: "Слушаем и повинуемся!" И затем они объехали своих храбрецов и осведомили их об этом, и воины рассеялись по долине во все стороны, когда начала пробиваться заря. И вдруг враги приблизились, подобные стаду баранов, заполняя и равнины и горы, и тут аль-Джамракан и воины Бену-Амир понеслись, крича: "Аллах велик!" И услышали правоверные и нечестивые, и мусульмане закричали со всех сторон: "Аллах велик! Он дает победу и поддержку и покидает тех, кто не верует!" И откликнулись горы и холмы и все высохшее и зеленое, возглашая: "Аллах велик!" И неверные растерялись и начали бить друг друга острорежущим, и понеслись на них благие мусульмане, подобные горящим головням, и видны были только летящие головы, брызжущая кровь и растерявшиеся трусы. И нельзя еще было рассмотреть лиц, как уже погибли две трети неверных, и поспешил Аллах отправить их души в огонь (и как скверен этот исход!), а остальные убежали и рассеялись по степям, и мусульмане преследовали их, беря в плен и убивая, до половины дня. И потом они возвратились, забрав в плен семь тысяч, а из неверных вернулись только тридцать шесть тысяч, и большинство их было ранено. И мусульмане возвратились, поддержанные Аллахом, победоносные, и они собрали коней, доспехи, грузы и палатки и послали их с тысячей всадников в Куфу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда между аль-Джамраканом и Джевамердом произошел бой, альДжамракан убил его и перебил его людей и взял в плен множество народа, и он захватил их имущество, коней и грузы и отослал их с тысячей всадников в Куфу. Что же касается адь-Джамракана и воинов ислама, то они сошли с коней и предложили ислам пленникам, и те предались Аллаху сердцем и языком, и воины аль-Джамракана освободили их от уз и обнялись с ними, обрадованные. И аль-Джамракан пошел во главе большого войска и дал своим людям отдохнуть один день и одну ночь, а потом он двинулся с ними под утро, направляясь в земли аль-Джаланда ибн Каркара. А тысяча всадников с добычей шли до тех пор, пока не прибыли в Куфу, и они осведомили царя Гариба о том, что случилось, и Гариб обрадовался и возвеселился и, обратившись к горному гулю, сказал: "Садись на коня, возьми с собой двадцать тысяч человек и иди следом за аль-Джамраканом".
     И Садан-гуль со своими сыновьями сели на коней во главе двадцати тысяч всадников и направились в город Оман. А беглецы из нечестивых достигли этого города, плача и крича о горе и несчастий, и аль-Джаланд ибн Каркар оторопел и спросил их: "Что у вас за беда?" И они рассказали ему о том, что с ними произошло, и альДжаланд воскликнул: "Горе вам, а сколько их было?" - "О царь, - отвечали воины, - у них было двадцать знамен, а под каждым знаменем была тысяча всадников".
     И аль-Джаланд, услышав эти слова, воскликнул: "Да не бросит солнце на вас благословения! О горе вам! Разве одолеют вас двадцать тысяч, когда вас семьдесят тысяч всадников, а Джевамерд стоит, в пылу битвы, трех тысяч!" И от сильного огорчения он вытащил меч и закричал на беглецов и крикнул тем, кто был при этом: "На них!" И его люди обнажили мечи и уничтожили беглецов до последнего и бросили собакам. А потом, после этого, альДжаланд кликнул своего сына и сказал ему: "Садись на коня с сотней тысяч всадников, отправляйся в Ирак и разрушь его до основания!"
     А сына царя аль-Джеланда звали аль-Кураджан, и не было в войске его отца никого доблестнее: он один нападал на три тысячи всадников. И аль-Кураджан велел вынести свои палатки, и поспешили его богатыри, и вышли мужи и стали приготовляться, и надели доспехи и выехали, следуя друг за другом. А аль-Кураджан ехал впереди войска" и был он доволен собой и говорил такие стихи:
     "Вот я - Кураджан, моя слава гремит,
     В степи, в городах я людей покорял,
     И сколько бойцов, когда я их губил,
     Хрипя, как коровы, валялись в пыли.
     И сколько рассеял я вражеских войск,
     И головы, точно шары, я катал.
     Свершу непременно набег на Ирак
     И недругов кровь, точно дождь, я пролью"
     Гариба возьму с его войском я в плен,
     И будут примером для умных они",
     И его люди шли двенадцать дней, и когда они вдруг увидели пыль, которая поднялась и закрыла края неба и страны, аль-Кураджан кликнул скороходов и сказал им: "Принесите мне сведения об этой пыли!" И скороходы шли, пока не вошли под знамена, а потом они вернулись к аль-Кураджану и сказали: "О царь, это пыль мусульман!"
     И аль-Кураджан обрадовался и спросил: "А вы их сосчитали?" И скороходы ответили: "Мы насчитали их знамен - двадцать". И аль-Кураджан воскликнул: "Клянусь моей верой, я не выпущу против них никого, но выйду к ним сам и брошу их головы под копыта коней!"
     А эта пыль была пылью аль-Джамракана, и он посмотрел на войско нечестивых и увидал, что оно подобно переполненному морю. И он велел своим людям спешиться и ставить палатки, и они спешились и выставили знамена, поминая владыку всеведущего, творца света и мрака, господа всякой вещи, который видит, но невидим, и находится он в вышнем обиталище, - величие и слава ему, нет бога, кроме него!
     А неверные спешились и поставили палатки, и аль-Кураджан сказал им: "Делайте приготовления и берите доспехи и спите не иначе, как с оружием. А когда наступит последняя треть ночи, садитесь на коней и топчите эту маленькую горсточку".
     А лазутчик аль-Джамракана стоял и слышал, что придумали неверные, и он вернулся и рассказал об этом альДжамракану, и тот обратился к своим храбрецам и сказал им: "Возьмите оружие и, когда придет ночь, приведите мне мулов и верблюдов и принесите колокольчики, бубенцы и трещотки, и повесьте их на шею верблюдам и мулам (а в войске было больше двадцати тысяч верблюдов и мулов)". И мусульмане подождали, пока нечестивые погрузились в сон, а потом аль-Джамракан велел своим людям садиться на коней, и они сели, положившись на Аллаха и ища поддержки у господа миров, и аль-Джамракан сказал им: "Гоните верблюдов и вьючных животных к неверным и колите их зубцами копий".
     И мусульмане сделали то, что он приказал, со всеми мулами и верблюдами, и те ринулись на палатки неверных, и колокольчики, бубенчики и трещотки гремели, а мусульмане мчались за животными, крича: "Аллах велик!"
     И звенели горы и холмы, поминая возвышенного владыку, которому присущи величие и слава. И ринулись кони, услышав эту великую хитрость, и стали топтать шатры, когда люди спали..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сором шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда аль-Джамракан ринулся ночью на неверных со своими людьми, конями и верблюдами, а люди спали, многобожники поднялись, ошеломленные, и, схватив оружие, стали бросаться друг на друга и дрались, пока большинство из них не было перебито. И они посмотрели друг на друга и не нашли ни одного убитого из мусульман, а наоборот, оказалось, что те на конях и вооружены. И поняли многобожники, что это - хитрость, учиненная против них, и аль-Кураджан закричал на уцелевших воинов и сказал им: "О сыны развратниц, то, что мы хотели сделать с ними, они сделали с нами, и их хитрость одолела нашу хитрость!"
     И он хотел понестись на мусульман, но вдруг взвилась пыль, застилая края неба, и ее подгоняли ветры, и она поднялась и раскинулась шатром и повисла в воздухе, и стало видно из-за пыли сверканье шлемов и блистание кольчуг, и под ними были все славные богатыри, опоясанные индийскими мечами и с гибкими копьями. И когда неверные увидали эту пыль, они отсту^пили от сражения, и каждый отряд послал скорохода, и скороходы побежали под пылью и, посмотрев, вернулись и рассказали, что это - мусульмане. А подходившее войско было то, которое послал Гариб с горным гулем, и впереди него ехал Садан. Он подъехал к лагерю мусульман-благих, и тогда аль-Джамракан и его люди понеслись, и они ринулись на неверных, подобные горящим головням, и начали работать среди них острыми мечами и трепещу^щими рудейвийскими копьями [537], и почернел день, и ослепли взоры от множества пыли. И стоек был храбрец нападающий, и бежал трус убегающий, направляясь в степи и пустыни, и была кровь на земле, подобна потоку, и воины продолжали биться и сражаться, пока не кончился день и не пришла ночь с ее мраком. А затем мусульмане отделились от неверных и расположились в палатках и поели кушанья. И они проспали до тех пор, пока не повернулась, уходя, ночь и не пришел с улыбкою день, и тогда мусульмане совершили утреннюю молитву и выехали на бой. А когда люди аль-Кураджана прекратили бой и оказалось, что большинство их ранено и две трети из них уничтожены мечами и зубцами копий, аль-Кураджан сказал им: "О люди, завтра мы выедем на средину поля, к месту боя и сражения, и я схвачусь с доблестными на кругу".
     И когда наступило утро и засияло светом и заблистало, оба войска сели на коней, и воины подняли громкие крики, обнажили оружие, протянули се^рые копья и выстроились для боя и сечи. И первым, кто открыл ворота боя, был альКураджан, сын аль-Джаланда ибн Каркара. И он крикнул: "Пусть не подходит ко мне сегодня ленивый или слабый!" (При всем этом аль-Джамракан и Садан-гуль были под знаменами.) И выехал предводитель племени Бену-Амир, и выступил против аль-Кураджана на середину поля, и они Бросились друг на друга, как два барана, и бодались некоторое время. А потом аль-Кураджан ринулся на предводителя и схватил его за рукав одеяния и потянул и сорвал с седла. И он ударил предводителя об землю, и тот занялся самим собою, и неверные скрутили его и унесли в палатки.
     А аль-Кураджан стал гарцевать и бросаться и искать стычки, и выступил к нему второй предводитель, и он взял его в плен. И аль-Кураджан брал в плен предводителя за предводителем, пока не забрал до полудня семь предводителей. И тогда аль-Джамракан закричал криком, от которого загудело все поле, и услышали его оба войска и ринулись на аль-Кураджана с сердцем, охваченным волнением, произнося такие стихи:
     "Вот я, Джамракан, и силен я душой,
     Всем витязям страшно со мною сразиться,
     Я крепости рушил и их оставлял
     В рыданьях и плаче о людях погибших,
     О ты, Кураджан, следуй правым путем,
     И путь заблужденья оставь ты навеки.
     Единым ты бога признай, что вознес
     Ввысь небо и создал моря он и горы,
     Предастся Аллаху коль раб, то найдет
     Приют он в раю и мук пытки избегнет".
     И когда аль-Кураджан услышал слова аль-Джамракана, он стал храпеть и хрипеть и бранить солнце и луну и понесся на аль-Джамракана, говоря такие стихи:
     "Вот я, Кураджан, я - храбрец всех времен,
     И лев из пустынь устрашен моей тенью.
     И крепости брал я, и львов я ловил,
     Всем витязям страшно со мною сразиться,
     О ты, Джамракан, коль не веришь словам,
     То вот пред тобою со мной поединок!"
     И когда аль-Джамракан услышал его слова, он понесся на него, сильный сердцем, и они так бились мечами, что зашумели ряды воинов, и разили друг друга копьями, и усилились их крики, и они бились и сражались, пока не прошло предзакатное время и день не стал уходить. И тогда аль-Джамракан ринулся на аль-Кураджана и, ударив его дубиной в грудь, бросил его на землю, точно ствол пальмы, и мусульмане связали его и потащили на веревке, как верблюда. И когда нечестивые увидели своего господина в плену, их взяла ярость людей неведения [538], и они понеслись на мусульман, желая выручить своего господина, и встретили их богатыри мусульман и оставили их валяться на земле, а уцелевшие бросились бежать, ища спасения, и был у них на затылке звенящий меч.
     И мусульмане гнались за ними, пока не рассеяли по горам и степям. И затем они принялись за добычу, а было ее много - и кони, и палатки, и другое, - и захватили они добычу, и какую добычу!
     И потом мусульмане двинулись дальше, и аль-Джамракан предложил аль-Кураджану ислам и стал грозить и пугать его, но тот не принял ислама, и ему перерезали шею и подняли его голову на копье.
     И затем мусульмане тронулись, направляясь в город Оман. Что же касается неверных, то они рассказали царю об убиении его сына и гибели войска. И когда аль-Джаланд услышал эту весть, он ударил венцом об землю и стал так бить себя по лицу, что из ноздрей у него показалась кровь, и упал на землю, покрытый беспамятством. И ему побрызгали на лицо розовой водой, и он очнулся и кликнул своего везиря и сказал ему: "Пиши письма всем наместникам и вели им не оставить никого из бьющих мечом, разящих копьем и носящих лук. Пусть всех приведут сюда!"
     И везирь написал письма и послал их со скороходами, и наместники снарядились и выступили со влачащимся войском, числом в сто тысяч и восемьдесят тысяч. И они приготовили шатры, верблюдов и чистокровных коней и хотели трогаться, и вдруг видят - приближаются альДжамракан и Садан-гуль во главе семидесяти тысяч всадников, подобных хмурым львам, и каждый из них закован в железо.
     И когда аль-Джаланд увидел, что мусульмане приближаются, он обрадовался и воскликнул: "Клянусь солнцем, обладателем сияний, я не оставлю врагам ни единого человека и никого, чтобы доставлять вести, и разрушу Ирак и отомщу за моего сына, витязя, набеги совершающего, и не остынет во мне огонь!" Затем он обратился к Аджибу и сказал ему: "О иракская собака, вот товар, который ты к нам ввез! Клянусь тем, кому я поклоняюсь, если я не воздам должное моему врагу, я убью тебя наихудшим убиением".
     И, услышав эти слова, Аджиб огорчился великим огорчением и стал упрекать себя. И он выждал, пока мусульмане спешились и поставили палатки и ночь стала темной (а он стоял вдали от палаток с теми, кто остался из его дружины), и сказал: "О сыны моего дяди, знайте, что, когда пришли мусульмане, мы с аль-Джаландом испугались до крайности, и я понял, что он не может меня защитить от моего брата или от кого другого. И мое мнение - нам следует уйти, когда заснут глаза, и мы направимся к царю Ярубу ибн Кахтану [539], так как у него больше войска и его власть сильнее".
     И когда его люди услышали эти слова, они сказали: "Вот оно, правильное мнение!" И Аджиб приказал им зажечь огонь у входа в палатки и выступать во мраке ночи.
     И они сделали так, как он приказал, и поехали, и не наступило еще утро, как они уже пересекли далекие страны. А наутро аль-Джаланд и двести шестьдесят тысяч одетых в панцири и погрузившихся в железо и нанизанные кольчуги забили в литавры войны и выстроились для боя и сражения, а аль-Джамракан с Саданом сели на коней во главе сорока тысяч всадников, могучих богатырей, и под каждым знаменем была тысяча сильных, превосход^ных витязей, передовых при нападении. И выстроились оба войска, ища сражения и боя, и обнажили мечи, и выставили зубцы гибких копий, чтобы выпить чашу гибели. И первым, кто открыл врата войны, был Садан, подобный твердокаменной горе или одному из маридов-джиннов. И выступил к нему богатырь из нечестивых, и он убил его и бросил на поле и крикнул своим сыновьям и слугам: "Разожгите огонь и изжарьте этого убитого!" И они сделали так, как он приказал, и подали убитого жареным, и Садан съел его и обглодал его кости, а нечестивые стояли и смотрели на него издали. И они воскликнули: "О солнце, обладатель сияний!" И испугались боя с Саданом, и альДжаланд крикнул своим людям: "Убейте эту гадину!" И выехал к Садану предводитель из нечестивых, и Садан убил его, и он убивал витязя за ви^тязем, пока не убил тридцать витязей. И тогда отступились злые нечестивцы от боя с Саданом и сказали: "Кто сражается с джиннами и гулями!" И аль-Джаланд закричал: "Пусть нападут на него сто витязей и доставят его ко мне пленным или убитым".
     И выступили сто витязей и понеслись на Садана и направили на него мечи и копья, и он встретил их с сердцем крепче кремня, провозглашая единственность владыки судящего, которого не отвлечет одно дело от другого. И он закричал: "Аллах велик!" И ударял их мечом, пока не поскиды^вал с них головы, и не обернулся он на них больше одного раза, после того как убил из них семьдесят четыре витязя, а остальные бежали.
     И аль-Джаланд закричал на десятерых предводителей, под каждым из которых была тысяча богатырей, и сказал км: "Закидайте его коня стрелами, чтобы он упал под него, и схватите его руками!" И на Садана бросились десять тысяч всадников, и он встретил их, сильный сердцем. И когда аль-Джамракан и мусульмане увидели, что неверные понеслись на Садана, они воскликнули: "Аллах велик!" И понеслись на них. И не успели они еще достигнуть Садана, как его коня убили, а самого взяли в плен, и мусульмане нападали на неверных, пока не померк день и не ослепли глаза, и звенел острый меч, и твердо стоял каждый нападающий витязь, и охватила труса растерянность. И были мусульмане среди нечестивых, как белое пятно на черном быке..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот со" рок седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что усилился бой между мусульманами и нечестивыми, так что стали мусульмане среди нечестивых, как белое пятно на черном быке, и они не прекращали боя и схватки, пока не приблизился мрак, и тогда они отделились друг от друга, и было убито из нечестивых много людей, которым нет числа. И аль-Джамракан и его люди вернулись, крайне опечаленные о Садане, и не были им приятны ни еда, ни сон. И они проверили своих людей, и оказалось, что убито из них меньше тысячи, и аль-Джамракан сказал" "О люди, я выйду на середину поля, к месту боя и сражения, и убью их богатырей, и захвачу их женщин, и возьму их в плен, и выкуплю ими Садана по изволению судящего владыки, которого не отвлечет одно дело от другого". И успокоились сердца мусульман, и они обрадовались и разошлись по палаткам. Что же касается аль-Джаланда, то он поднялся и вошел к себе в шатер и сел на престол своего царства, и его люди окружили его, и тогда он позвал Садана, и его привели к нему, и аль-Джаланд воскликнул: "О бешеный пес и ничтожнейший из арабов, о носящий дрова [540], кто убил мое дитя аль-Кураджана, храбреца своего времени, убийцу соперников, повергающего богатырей?" - "Его убил аль-Джамракан, предводитель войска царя Гариба, господина витязей, и я изжарил его а съел, так как я был голоден", - ответил Садан. И когда аль-Джаланд услышал слова Садана, глаза его закатились под темя, и он велел отрубить Садану голову. И палач пришел с этим намерением и подошел к Садану, и тогда Садан потянулся в оковах и разорвал их и, бросившись на палача, выхватил у него меч, ударил его и скинул ему голову.
     И он направился к аль-Джаланду, и тот бросился с престола и убежал. И тогда Садан напал на присутствующих и убил двадцать приближенных царя, а остальные предводители убежали. И поднялись крики в лагере неверных, а Садан ринулся на бывших там нечестивых и стал бить их направо и налево, и они разбежались перед ним и освободили ему проход, и Садан шел, изби^вая врагов мечом, пока не вышел из их лагеря, направляясь в лагерь мусульман. И мусульмане услышали шум нечестивых и сказали: "Может быть, к ним пришло подкрепление?" И пока они недоумевали, вдруг подошел к ним Садан. Они сильно обрадовались его приходу, и больше всех радовался ему альДжамракан, и он поздоровался с Саданом, и мусульмане тоже поздоровались с ним и поздравили его с благополучием.
     Вот что было с мусульманами.
     Что же касается нечестивых, то они возвратились со своим царем в его шатер после ухода Садана. И царь сказал: "О люди, клянусь солнцем, обладателем сияний, клянусь мраком ночи и светом дня и бегучими звездами, я не думал, что спасусь в сей день от убиения! Если бы я попал к нему в руки, он наверное съел бы меня, и я не стоил бы для него ячменя, или пшеницы, или злака из других злаков". - "О царь, - ответили ему, - мы не видели никого, кто бы делал то же, что этот гуль". - "О люди, - воскликнул царь, - когда наступит завтрашний день, наденьте снаряжение, сядьте на коней и растопчите их конскими копытами!"
     Что же касается мусульман, то они собрались, радуясь поддержке Аллаха и освобождению Садана-гуля, и альДжамракан воскликнул: "Завтра на поле я покажу вам, каковы мои дела и что мне подобает. Клянусь другом Аллаха Ибрахимом, я убью их гнуснейшим убиением и буду ударять их острым мечом, пока не смутится среди них всякий понятливый. Я намерен напасть на правое и левое крыло. И когда вы увидите, что я ринулся на царя, который под знаменами, неситесь за мною решительно, чтобы свершил Аллах дело, которое решено".
     И оба войска провели ночь, сторожа друг друга, а когда взошел день и явилось смотрящим солнце, воины сели на коней быстрее, чем во мгновенье ока, и закричал ворон разлуки, и посмотрели люди друг на друга. И воины выстроились для боя и сражения, и первым открыл врата боя аль-Джамракан и стал гарцевать и нападать, ища стычки.
     И аль-Джаланд со своими людьми хотел понестись на врагов, но вдруг поднялась пыль, застилая края неба и омрачая день, и ударили ее четыре ветра, и она разорвалась и разлетелась, и показались из-под нее витязи, закованные в кольчуги, храбрые богатыри, режущие мечи, разящие копья и люди, точно львы, что ничего не страшатся и не боятся. И когда оба войска увидели эту пыль, они воздержались от боя и послали разузнать, в чем дело и откуда зги пришельцы, вздымающие такую пыль. И помчались скороходы и вошли под пыль и скрылись от взоров, а затем, через некоторое время, они вернулись, и скороход нечестивых рассказал им, что прибывшие - отряд мусульман с царем их - Гарибом. Скороход мусульман вернулся и рассказал о прибытии царя Гариба и его людей. И мусульмане обрадовались его прибытию и, погнав коней, встретили своего царя, а потом они спешились и поцеловали землю меж его рук и пожелали ему мира..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что воины мусульман, когда явился к ним царь Гариб, обрадовались сильной радостью, поцеловали землю меж его рук и стали здороваться с ним, окружая его, и Гариб сказал им: "Добро пожаловать!" И обрадовался их благополучию. И они достигли лагеря и поставили шатры и знамена, и царь Гариб сел на престол своей власти, окруженный вельможами царства, и они рассказали ему обо всем, что случилось с Саданом.
     Что же касается нечестивых, то они собрались и стали искать Аджиба, но не нашли его ни между собой, ни в палатках. И они рассказали аль-Джаланду ибн Каркару о его бегстве, и поднялось на царя воскресение, и он укусил себе палец и воскликнул: "Клянусь солнцем, обладателем сияний, это вероломный пес! Он убежал со своими скверными людьми в пустыни и степи. Но ничто уже не отразит этих врагов, кроме жестокого боя; укрепите же вашу решимость, ободрите сердца и остерегайтесь мусульман!"
     Что же касается Гариба, то он сказал людям: "Укрепите решимость, ободрите сердца и призывайте на помощь господа, прося его помочь вам против врагов". - "О царь, - отвечали воины, - ты увидишь, что мы сделаем на поле битвы, в месте боя и сражения!"
     И оба войска спали, пока не наступило утро, сияя светом и блистая, и солнце не засверкало над верхушками холмов и долинами, и тогда Гариб совершил молитву в два раката, согласно вере Ибрахима, друга Аллаха - мир с ним! - и написал письмо, которое послал со своим братом Сахимом к нечестивым. И когда Сахим прибыл к ним, они спросили его: "Что ты хочешь?" И он отвечал: "Я хочу вашего повелителя". - "Постой, пока мы не спросим его о тебе", - сказали Сахиму. И он остановился, а нечестивые спросили о нем аль-Джаланда и рассказали ему о по" сланце Гариба. "Ко мне его!" - воскликнул царь. И Сахима привели к нему, и тогда царь спросил его: "Кто тебя послал?" И Сахим ответил: "Царь Гариб, которого Аллах сделал властителем над арабами и неарабами. Возьми его письмо и дай на него ответ".
     И аль-Джаланд взял письмо, вскрыл его и прочитал в нем: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, господа извечного, единого, великого, который знает о всякой вещи, господа Нуха, Салиха, Худа и Ибрахима и господа всякой вещи! Мир тем, кто следует правым путем и боится последствий дурного дела, кто повинуется царю всевышнему и следует путем истины и предпочел последнюю жизнь первой! - А после того: - О Джаланд, не должно поклоняться никому, кроме Аллаха, единого, покоряющего, творца ночи и дня и вращающегося небосвода. Он послал пречистых пророков и заставил течь реки, он поднял небеса и распростер землю, он взрастил деревья и наделил птиц в гнездах и зверей в пустынях, он - Аллах - славный, всепрощающий, кроткий, покрывающий, которого не постигают взоры, навивающий ночь на день, который послал посланников и низвел книги. И знай, о Джаланд, что нет веры, кроме веры Ибрахима, друга Аллаха. Прими же ислам - спасешься от острого меча, а в последней жизни - от пытки огнем, а если откажешься от ислама, радуйся гибели и земель разрушению и следов твоих прекращению. И пошли ко мне пса Аджиба, чтобы я отомстил за отца и мать".
     И когда аль-Джаланд прочитал письмо, он сказал Сахиму: "Скажи твоему господину, что Аджиб убежал со своими людьми и мы не знаем, куда он ушел. А что до Джаланда, то он не откажется от своей веры, и завтра будет между нами бой, и солнце даст нам победу".
     И Сахим вернулся к своему брату и осведомил его о том, что случилось, и мусульмане проспали до утра, а потом они взяли доспехи и оружие, сели на чистокровных коней и стали громко поминать царя, дающего победу, творца телес и душ. И они возгласили славословие и забили в боевые барабаны так, что задрожала земля, и выступили вперед все витязи-начальники и отважные богатыри, ища боя, и задрожала земля. И первым, кто открыл врата боя, был аль-Джамракан, и он погнал своего коня на поле битвы и стал играть мечом и стрелами, так что смутил обладателей разума, и потом закричал: "Есть ли мне противник? Есть ли соперник? Пусть не приходит сегодня ко мне ленивый или слабый! Я - убийца аль-Кураджана, сына аль-Джаланда! Кто выступит против меня, чтобы отомстить?"
     И когда аль-Джаланд услышал упоминание о своем сыне, он закричал своим людям: "О дети развратниц, приведите ко мне этого витязя, который убил моего сына, чтобы я поел его мяса и попил его крови!" И понеслись на аль-Джамракана сто богатырей, и он убил большинство их и обратил в бегство их эмира, и когда аль-Джаланд увидел, что сделал аль-Джамракан, он закричал на своих людей и воскликнул: "Нападайте на него едиными рядами!" И они взмахнули устрашающим знаменьем, и народы покрыли народы, и понесся Гариб со своими людьми, и альДжамракан также, и сшиблись оба войска, подобно столкнувшимся морям. И работал йеменский меч с копьем, пока не растерзал груди и тела, и увидели оба войска ангела смерти воочию, и пыль поднялась до облаков, и оглохли уши, и онемел язык, и смерть окружила людей со всех сторон. И твердо стоял храбрец, и не выдерживал трус, и не прекращали воины боя и сражения, пока не повернул, уходя, день. И забили тогда в барабаны окончания, и оставили люди друг друга, и каждый отряд вернулся в свои палатки..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот сорок девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда окончился бой и воины оставили друг друга и каждый отряд вернулся в свои палатки, царь Гариб сел на престол своего царства, в месте своей власти, и его сподвижники выстроились вокруг него, и он сказал своим людям: "Я опечален и огорчен бегством этого пса Аджиба, и не знаю я, куда он пошел. Если я его не настигну и не отомщу ему, я умру от огорчения!" И выступил тогда вперед брат Гариба, Сахим-аль-Лайль, и поцеловал землю и сказал: "О царь, я пойду в лагерь нечестивых и раскрою дело вероломного пса Аджиба". - "Иди и узнай истину о деле этого кабана!" - сказал Гариб. И Сахим принял облик нечестивых и надел их одежду и стал как бы одним из них, а потом он направился к палаткам врагов и увидел, что они спят, пьяные от боя и сражения, и не осталось из них никого без сна, кроме сторожей. И Сахим прошел в лагерь и ринулся к шатру царя и увидел, что тот спит и около него никого нет. И тогда Сахим подошел и дал ему понюхать летучего банджа, и царь сделался как бы мертвый. И Сахим вышел и привел мула и, завернув царя в покрывало с постели, положил его на мула, а сверху накрыл его циновками, и пошел и достиг шатра Гариба. И он вошел к царю, и бывшие в шатре не узнали его и спросили: "Кто ты?" И Сахим засмеялся и открыл лицо, и тогда его узнали. "Что побудило тебя к этому, о Сахим?" - спросил Гариб. И Сахим сказал: "О царь, вот аль-Джаланд ибн Каркар".
     И затем он развязал его, и Гариб узнал аль-Джаланда и сказал: "О Сахим, разбуди его!" И Сахим дал аль-Джаланду уксуса с ладаном, и тот выбросил из носа бандж и открыл глаза и увидел себя среди мусульман. "Что это за скверный сон?" - сказал он и закрыл глаза и заснул, но Сахим пнул его кулаком и воскликнул: "Открой глаза, о проклятый!" И аль-Джаланд открыл глаза и спросил: "Где я?" И Сахим сказал: "Ты пред царем Гарибом, сыном Кондемира, царя Ирака". И, услышав эти слова, альДжаланд воскликнул: "О царь, я под твоей защитой! Узнай, что нет за мною вины, и тот, кто вывел нас сражаться, - твой брат. Он бросил между нами с тобой вражду и убежал". - "А знаешь ли ты, где пролегает его дорога?" - спросил Гариб. И аль-Джаланд ответил: "Нет, клянусь солнцем, обладателем сияний, я не знаю, куда он пошел!" И Гариб велел заковать аль-Джаланда и сторожить его, и все предводители отправились в свои палатки. И аль-Джамракан со своими людьми тоже вернулся и сказал: "О дети моего дяди, я намерен сделать сегодня ночью дело, которым обелю свое лицо перед царем Гарибом". - "Делай что хочешь, мы покорны и послушны твоему приказу", - сказали воины. И аль-Джамракан молвил: "Возьмите оружие, а я буду с вами. И ступайте легко, не давая и муравьям узнать о себе, и рассыпьтесь вокруг шатров нечестивых, а когда услышите мое славословие, восславьте Аллаха и крикните: "Аллах велик!" Потом отступите, направляясь к воротам города, и мы будем просить поддержки у Аллаха великого".
     И воины вооружились полным вооружением и, выждав до полуночи, рассыпались вокруг нечестивых и подождали некоторое время. И вдруг аль-Джамракан ударил мечом по щиту и воскликнул: "Аллах велик!" - так, что долина загудела. И его люди сделали то же самое и закричали: "Аллах велик!" - так, что загудели долина и горы, и пески, и холмы, и все покинутые ставки, и проснулись нечестивые, ошеломленные этим, и бросились друг на друга, и заходил между ними меч. А мусульмане отошли назад и направились к городским воротам и, перебив привратников, вошли в город и овладели им и тем, что в нем было из богатств и женщин.
     Вот что случилось с аль-Джамраканом. Что же касается царя Гариба, то, когда он услышал крики: "Аллах велик!" - он сел на коня, и сели все воины до последнего. И Сахим выступил вперед и приблизился к месту стычки. И он увидел, что Бену-Амир и аль-Джамракан совершили набег на нечестивых и напоили их чашею смерти, и вернулся и рассказал своему брату, и Гариб пожелал альДжамракану блага. А неверные нападали друг на друга остроре^жущими мечами, не жалея усердия, пока не взошел день, озаряя светом страны, и тогда Гариб крикнул людям: "Нападайте, о благородные, и удов^летворите всеведущего царя".
     И понеслись чистые на нечистых, и заиграл меч, и разгулялось копье в груди всех лицемеров из нечестивых, и они захотели войти в город, но вышел к ним аль-Джамракан и его родичи, и грудь с грудью встретились они между горами, окружавшими их, и перебили людей бесчисленных, а остальные рассеялись в степях и пустынях..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот пятидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда войска мусульман напали на нечестивых, они растерзали их острорежущим мечом, и неверные рассеялись по степям и пустыням, и мусульмане до тех пор преследовали их с мечом, пока они не рассыпались по долинам и кручам. А затем мусульмане вернулись в город Оман, и царь Гариб вошел во дворец аль-Джаланда и сел на престол его царства, и его сподвижники окружили его, стоя справа и слева. И он позвал аль-Джаланда, и к нему поспешили и привели его пред лицо царя Гариба, и тот предложил ему принять ислам, но аль-Джаланд отказался, и Гариб приказал распять его на воротах города, а потом в него бросали стрелы, пока он не стал точно еж. А затем Гариб наградил аль-Джамракана и сказал ему: "Ты - правитель города и повелитель его и властен в нем вязать и разрешать: ты ведь завоевал его своим мечом и людьми".
     И аль-Джамракан поцеловал ногу Гариба и поблагодарил его и пожелал ему вечной победы, величия и счастья" а потом Гариб открыл казну и посмотрел, какие там богатства, и после этого он роздал деньги предводителям и мужьям - обладателям знамен и бойцам, и наделил женщин и детей, и раздавал деньги десять дней.
     И после этого, однажды ночью, он спал и увидел во сне устрашающее видение и проснулся, испуганный и боящийся. И он разбудил своего брата Сахима и сказал ему: "Я видел во сне, что мы в долине и что эта долина - место обширное. И ринулись на нас две хищные птицы, больше которых я не видел в жизни, и ноги у них подобны копьям. И они бросились на нас, и мы их испугались. Вот что я видел".
     И когда Сахим услышал эти слова, он сказал: "О царь, это - великий враг; охраняй себя от него".
     И Гариб не спал остальную ночь, а когда наступило утро, он потребовал своего коня и сел, а Сахим спросил его: "Куда ты едешь, о брат мой?" И Гариб ответил: "Сегодня утром у меня стеснилась грудь, и я хочу проехать десять дней, чтобы моя грудь расправилась". - "Возьми с собой тысячу богатырей", - сказал ему Сахим. Но Гариб воскликнул: "Поеду только я и ты - никто больше!"
     И тогда Гариб и Сахим сели на коней и поехали, направляясь к долинам и лугам, и они ехали от долины к долине и от луга к лугу, пока не проехали мимо одной долины, где было много деревьев, плодов и рек, где благоухали цветы, и птицы на ветвях пели на разные напевы, и соловей повторял свои колена приятным голосом, а горлинка наполняла местность пением, и звуки соловья пробуждали дремлющего, и дрозд пел как человек, вяхирю и голубю отвечал ясным голосом попугай. И было среди древесных плодов - каждого съедобного плода по паре. И понравилась юношам эта долина, и они поели ее плодов и напились из ее каналов и присели под тенью деревьев.
     И одолела их дремота, и они заснули - слава тому, кто не спит! И пока они спали, вдруг низринулись на них два могучих марида, и каждый из них положил одного человека себе на плечо, и они поднимались по воздуху ввысь, пока не оказались над облаками. И Сахим с Гарибом проснулись и увидели себя между небом и землей, и они посмотрели, кто их несет, и вдруг видят: это - два марида, и у одного из них голова, как у пса, а у другого, как у обезьяны, и он подобен пальме. И волосы у обоих, как конский хвост, и когти, как у льва. И когда Гариб и Сахим увидели эти обстоятельства, они воскликнули: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!"
     Причиною всего этого было то, что у одного царя из царей джиннов по имени Муриш был сын по имени Саик, и он любил девушку из джиннов по имени Наджма. И Саик с Наджмой встречались в этой долине в облике птиц. Гариб с Сахимом увидели Сайка и Наджму и подумали, что это птицы, и бросили в них стрелу. И стрела попала только в Сайка, и у него потекла кровь, а Наджма опечалилась о Сайке и схватила его и полетела, боясь, что ее поразит то же, что поразило Сайка, и летела с ним до тех пор пока не бросила его у дверей дворца его отца. И привратники подняли Сайка и бросили его перед отцом, и когда Муриш посмотрел на своего сына и увидел стрелу у него в ребре, он воскликнул: "Увы, мой сын! Кто сделал с тобою это дело, я разрушу его страну и ускорю его гибель, хотя бы это был величайший из царей джиннов!"
     И тогда Саик открыл глаза и молвил: "О батюшка, убил меня не кто иной, как человек из Долины Ручьев". И не кончил он еще говорить, как его дух поднялся, а отец стал так бить себя по лицу, что у него изо рта показалась кровь, и он кликнул двух маридов и сказал им: "Отправляйтесь в Долину Ручьев и принесите мне всех, кто там есть!" И мариды полетели и достигли Долины Ручьев и, увидев Гариба и Сахима, которые спали, схватили их и понесли, и доставили к Муришу.
     И когда Сахим и Гариб пробудились от сна, они увидели себя между небом и землей и воскликнули: "Нет, мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мариды схватили Гариба и Сахима и принесли их к Муришу, царю джиннов, и когда их поставили перед Муришем, они нашли его сидящим на престоле своего царства, и был он подобен высокой горе, и на его теле было четыре головы: голова льва, голова слона, голова пантеры и голова барса. И мариды поставили Гариба и Сахима перед Муришем и сказали: "О царь, вот те, кого мы нашли в Долине Ручьев". И царь посмотрел на них глазами гнева и стал хрипеть и храпеть, и из носа его полетели искры, и испугались его все, кто присутствовал. "О собаки из людей, вы убили мое дитя и зажгли огонь в моей печени!" - воскликнул он. И Гариб молвил: - "А кто это твое дитя, которое мы убили, и кто видел твое дитя?" - "Разве не вы были в Долине Ручьев и не увидели моего сына в облике птицы и не бросили в него деревянную стрелу и он не умер?" - воскликнул царь. И Гариб сказал: "Я не знаю, кто убил птицу! Клянусь великим господом, единственным, извечным, который знает о всякой вещи, клянусь другом Аллаха Ибрахимом, мы не видели птицы и не убили ни зверя, ни птицы!"
     И когда Муриш услышал слова Гариба, который клялся Аллахом и его величием и пророком и другом его Ибрахимом, он понял, что Гариб - мусульманин. А Муриш поклонялся огню, вместо всевластного владыки, и он закричал своим людям и крикнул: "Принесите мне моего владыку!" И ему принесли печь из золота и поставили ее перед ним и зажгли в ней огонь и бросили в печь зелья, и поднялось из печи пламя зеленое, пламя синее и пламя желтое. И распростерся перед ним царь и все присутствующие, а Гариб и Сахим при всем этом возвещали единственность Аллаха великого и возвеличивали его и свидетельствовали, что Аллах властен во всякой вещи. И царь поднял голову и увидел, что Гариб и Сахим стоят и не пали ниц, и воскликнул: "О собаки, что это вы не падаете ниц?" И тогда Гариб вскричал: "О проклятые, падают ниц только перед владыкой, которому поклоняются, выводящему все сущее из небытия в бытие, извлекающему воду из твердой скалы, который внушает родителю нежность к новорожденному, которому не приписывают ни стояния, ни сидения, господу Нуха, Салиха, Худа и Ибрахима, друга Аллаха. Он - тот, кто создал рай и огонь и создал деревья и плоды, он - Аллах, единый, покоряющий".
     И когда Муриш услышал эти слова, его глаза закатились под темя, и он крикнул своим людям: "Скрутите этих собак и принесите их в жертву моему владыке!" И Сахима с Гарибом скрутили и хотели бросить в огонь, и вдруг одна из бойниц дворца упала на печь, и она сломалась, и огонь потух и превратился в пепел, летающий по воздуху. И Гариб воскликнул: "Аллах велик! Он дал победу и поддержку и покинул тех, кто не верует! Аллах превыше тех, кто поклоняется огню, вместо всевластного владыки!" И тогда царь вскричал: "Ты - колдун и околдовал моего владыку, так что с ним случилось такое дело". - "О бесноватый, - сказал Гариб, - если бы у огня была тайна и доказательство, он бы защитил себя от того, что для него бедственно".
     И царь, услышав его слова, зарычал и забушевал и стал ругать огонь и воскликнул: "Клянусь моей верой, я убью вас не иначе, как в нем!" И он приказал заточить Гариба и Сахима и, призвав сто маридов, велел им принести много дров и зажечь их огнем, и мариды сделали это, и запылал великий огонь, который горел до утра.
     А затем Муриш сел на слона, находясь на золотом престоле, украшенном драгоценными камнями, и окружили его племена джиннов (а их много разных родов) и привели Гариба и Сахима, и когда юноши увидели пламя огня, они воззвали о помощи к единому, покоряющему, творцу ночи и дня, великому саном, которого не постигают взоры, а он постигает взоры, и он есть милостивый, пресведущий, и все время искали его защиты. И вдруг поднялось облако с запада до востока и пролилось дождем, как переполненное море, и погасило огонь. И испугались царь и его воины и вошли во дворец, и затем царь обратился к везирю и вельможам царства и спросил их: "Что вы скажете об этих людях?" И они сказали: "О царь, если бы они не стояли на истине, с огнем не случилось бы того, что случилось. Мы говорим, что они стоят на пути истины и правды. - "Стала и мне видна истина и явный путь, и поклонение огню - ложно! - воскликнул царь. - Если бы это был владыка, он бы наверное защитил себя от дождя, который его погасил, и от камней, которые сломали его печь, так что он превратился в пепел. Я уверовал в того, что создал огонь, и свет, и тень, и жар. А вы что скажете?" - "О царь, мы также следуем тебе, послушные и покорные", - сказали вельможи, и царь призвал Гариба. И когда его привели, он поднялся и обнял его и поцеловал меж глаз и так же поцеловал Сахима. И воины столпились около Гариба и Сахима, целуя им руки и головы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Муриш, царь джиннов, со своими людьми нашел путь к исламу, он велел призвать Гариба и его брата Сахима и поцеловал их меж глаз. И вельможи его царства тоже толпились тут же, целуя юношам руки и головы. А потом царь Муриш сел на престол своего царства и посадил Гариба от себя справа, а Сахима - слева, и сказал: "О человек, что нам сказать, чтобы стать мусульманами?" - "Скажите: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим - друг Аллаха", - сказал Гариб.
     Я царь со своими людьми принял ислам сердцем и языком, и Гариб стал учить их молитве.
     А потом Гариб вспомнил своих людей я вздохнул, а царь джиннов сказал ему: "Ушло огорченье и исчезло, и пришли веселье и радость". - "О царь, - сказал Гариб, - у меня много врагов, и я боюсь из-за них за мой народ". И он рассказал ему о том, что случилось у него с братом его Аджибом, с начала до конца, я царь джиннов сказал ему: "О царь людей, я пошлю разведать для тебя вести о твоем народе и не дам тебе уйти, пока не смогу насладиться твоим лицом".
     И он позвал двух могучих маридов, одного из которых звали аль-Кайладжан, а другого - аль-Кураджан, и когда мариды явились и поцеловали землю, царь сказал им: "Отправляйтесь в Йемен и узнайте все о войсках и от^рядах этих людей". И мариды ответили: "Слушаем и повинуемся!" И затем они отправились и полетели к Йемену.
     Вот что случилось с Гарибом и Сахимом. Что же касается воинов мусульман, то наутро они с предводителями сели на коней и направились во дворец царя Гариба, чтобы ему служить, и евнухи сказали им: "Царь с братом сели зарею на коней и уехали". И предводители сели и направились в долины и горы и до тех пор шли по следу, пока не достигли Долины Ручьев. И они увидели брошенные доспехи Гариба и Сахима и их коней, которые паслись. И тогда предводители воскликнули: "Царь исчез в этом месте! О сан друга Аллаха Ибрахима!" И затем они разъехались и искали в долине и в горах три дня, но им не явилось никакой вести, и тогда они стали оплакивать юношей и позвали скороходов и сказали им: "Разойдитесь по городам, крепостям и укреплениям и узнайте вести о нашем царе". И скороходы сказали: "Слушаем и повинуемся!" - и разошлись, и каждый из них направился в какой-нибудь климат.
     А до Аджиба дошло через лазутчиков сведение о его брате, что он исчез и на весть о нем не напали, и Аджиб обрадовался исчезновению своего брата Гариба и возвеселился. И он вошел к царю Ярубу ибн Кахтану (а он искал у него защиты, и Яруб защитил его), и тот дал ему двести тысяч амалекитян, и Аджиб пошел со своим войском и стал лагерем у Омана. И вышли к ним аль-Джамракан и Садан и сразились с ними, и было убито из мусульман множество воинов. И они вошли в город и заперли ворота и укрепи^ли городские стены. И тут прилетели мариды" - аль-Кайладжан и аль-Кураджан - и увидели, что мусульмане в осаде. И они выждали, пока пришла ночь, и заработали среди неверных острыми мечами из мечей джиннов, - каждый меч был длиною в двенадцать локтей, и если бы человек ударил им камень, он бы раздробил его", - и бросились на них, восклицая: "Аллах велик, он дает победу и поддержку и покидает того, кто отверг веру Ибрахима, друга Аллаха!"
     А потом они начали хватать неверных и умножили среди них убийство, и выходил из их ртов и ноздрей огонь. И неверные вышли из своих палаток и увидели вещи удивительные, от которых поднимаются волосы на теле, и помрачился их ум и улетел разум. И они схватили оружие и бросились друг на друга, а мариды косили головы нечестивых, крича: "Аллах велик! Мы - слуги царя Гариба, друга царя Муриша, царя джиннов!" И меч ходил среди неверных, пока не наступила полночь, и показалось нечестивым, что все горы - ифриты. И они погрузили палатки, грузы и деньги на верблюдов и вознамерились уйти, и первым побежал из них Аджиб..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что нечестивые вознамерились уйти, и первым побежал из них Аджиб. А мусульмане собрались, дивясь делу, которое случилось с неверными, и испугались племен джиннов, и мариды до тех пор были на затылках неверных, пока не рассеяли их по степям и пустыням, И спаслись от ифритов лишь пятьдесят тысяч амалекитян из первоначальных двухсот тысяч, и направились они в свои земли, разбитые и израненные. А мариды сказали мусульманам: "О воины, царь Гариб, ваш господин, и его брат желают вам мира, и они в гостях у царя Муриша, царя джиннов, и вскоре будут с вами". И когда воины услышали весть о Гарибе и о том, что он здоров, они обрадовались сильной радостью и сказали маридам: "Да обрадует вас Аллах доброй вестью, о благородные духи!"
     И потом мариды вернулись и вошли к царю Гарибу и царю Муришу и, найдя их сидящими, рассказали им о том, что случилось и что они сделали, и цари пожелали им благого возмещения, и сердце Гариба успокоилось. И царь Муриш сказал ему: "О брат мой, я хочу провести тебя по нашей земле и показать тебе город Яфиса, сына Нуха [541], - мир с ним!" - "О царь, делай как тебе вздумается", - сказал Гариб. И царь велел привести юношам двух коней и сел с Гарибом и Сахимом и поехал, и поехала с ними тысяча маридов. И они двинулись, подобные куску горы, разрезанному вдоль, и гуляли по долинам и горам, пока не прибыли в город Яфиса, сына Нуха - мир с ним! И вышли им навстречу жители города, большие и малые, и встретили Муриша, и он вступил в город в великолепном шествии, а затем он поднялся во дворец Яфиса, сына Нуха, и сел на престол его царства. А престол этот был мраморный, с решетками из золотых тростей, а высотой - в десять сту^пеней, и был он устлан всевозможными цветными шелками. И когда жители города выступили перед ним, царь сказал им: "О семя Яфиса, сына Нуха, чему поклонялись ваши отцы и деды?" - "Мы нашли, что наши отцы поклоняются огню, и последовали им, и ты лучше это знаешь", - сказали жители. И царь молвил: "О люди, мы увидели, что огонь - творение из творений великого Аллаха, который сотворил всякую вещь. Когда я узнал это, я предался Аллаху, единому, покоряющему, творцу ночи и дня и вращающегося небосвода, которого не постигают взоры, а он постигает взоры, и он - милостивый и всеведущий. Примите же ислам - вы спасетесь от гнева всевластного, а в последней жизни - от пытки огнем".
     И жители города предались Аллаху сердцем и языком, и Муриш взял Гариба за руку и показал ему дворец Яфиса, - как он построен и какие в нем диковины. И он вошел в комнату оружия и показал ему оружие Яфиса, и Гариб увидел меч, повешенный на золотом колышке, и спросил: "О царь, это чей меч?" И царь ответил: "Это меч Яфиса, сына Нуха, которым он сражался с людьми и джиннами. Его выковал мудрец Джардум, и он написал на его поверхности великие имена. Если ударить им по горе, он ее разрушит. И называется этот меч аль-Махик: [542] когда он опускается на человека, то губит его, а опускаясь на джинна, уничтожает его".
     И когда услышал Гариб слова Муриша об упомянутых достоинствах этого меча, он сказал: "Я хочу посмотреть на этот меч". - "Перед тобою то, что ты хочешь", - ответил Муриш. И Гариб протянул руку и, взяв меч, вытянул его из ножен, и засверкал он, и заиграла смерть, блистая, по его лезвию. А было оно длиною в двенадцать пядей, а шириною в три пяди. И Гариб хотел взять меч, и царь Муриш сказал ему: "Если ты можешь им ударить, возьми его". И Гариб сказал: "Хорошо!" И взял меч в руку, и он был у него в руке точно посох, и присутствующие - люди и джинны - удивились и воскликнули: "Ты отличился, о господин витязей! Наложи свою руку на это сокровище, о котором вздыхают цари земли, и садись на коня, а я буду тебе показывать", - сказал Муриш. И Гариб сел на коня, и Муриш тоже сел, а люди и джинны последовали за ними, прислуживая..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб и царь Муриш сели на коней в городе Яфиса, а люди и джинны последовали за ними, прислуживая им. И цари ехали мимо пустых дворцов и домов и покинутых площадей и ворот. А затем они вышли из ворот города и стали гулять в садах, где были плодоносные деревья и текучие реки, и говорящие птицы, которые прославляли того, кому принадлежит могущество и вечность. И они гуляли до тех пор, пока не наступил вечер, а потом вернулись и остались на ночь во дворце Яфиса, сына Нуха. И когда они туда прибыли, им подали столик, и они поели, и Гариб обратился к царю джиннов и сказал: "О царь, я намерен отправиться к моим людям и воинам. Я не знаю, каково им было после меня".
     И царь Муриш, услышав слова Гариба, воскликнул: "О брат мой, клянусь Аллахом, я не хочу с тобой расставаться и не дам тебе уйти раньше, чем через месяц, чтобы я мог насладиться твоим видом!" И Гариб не мог ему перечить и прожил целый месяц в городе Яфиса, а потом он поел и попил, и царь Муриш дал ему подарки из редкостей, дорогих металлов и драгоценностей: изумруды, бадахшанские рубины, камень алмаз и куски золота и серебра, а также мускуса и амбры и отрезы шелка, затканного золотом, и сделал Гарибу и Сахиму одежды из шелковой материи, затканные золотом, а Гарибу он сделал венец, окаймленный жемчугом и драгоценными камнями, которого не оценить никакой ценой. И затем он сложил все это в мешки и позвал пятьсот маридов и сказал им: "Собирайтесь выезжать завтра, чтобы мы проводили царя Гариба с Сахимом в их страну". И мариды ответили: "Слушаем и повинуемся!" И провели ночь с намерением ехать.
     А когда настало время выезжать, вдруг появились кони и барабаны и ре^вущие трубы, и мариды наполнили землю. А было их семьдесят тысяч маридов летающих и ныряющих, и их царя звали Баракан.
     А прибытию этого войска была великая и дивная причина, и было это дело волнующее, необычайное, о котором мы расскажем по порядку.
     Этот Баракан был властителем Сердоликового города и Золотого дворца, и он властвовал над пятью кувшинами, в каждом из которых было пятьсот тысяч маридов. Он и его племя поклонялись огню, вместо всевластного владыки. И этот царь был сыном дяди Муриша, а среди людей Муриша был один нечестивый марид, который принял ислам из лицемерия, и он скрылся в толпе своих родичей и ушел, и шел до тех пор, пока не достиг Долины Сердоликов. И он вошел во дворец царя Баракана и поцеловал землю меж его рук и пожелал ему вечной славы и счастья, а потом он рассказал царю о приня^тии Муришем ислама. И Баракан спросил его, как он отступил от своей веры. И марид рассказал ему обо всем, что случилось. Когда Баракан услышал его слова, он стал храпеть и хрипеть и бранить солнце, луну и огонь, ме^чущий искры, и воскликнул: "Клянусь моей верой, я убью сына моего дяди, его народ и того человека и не оставлю из них никого!" И он кликнул племена джиннов и выбрал из них семьдесят тысяч маридов и шел с ними, пока не дошел до города Джабарса, и они окружили город, как нами упомянуто. И царь Баракан расположился напротив городских ворот и поставил свои палатки, и Муриш позвал одного марида и сказал: "Подойди к этим воинам, посмотри, чего они хотят, и приходи ко мне скорее". И марид пошел и вошел в лагерь Баракана, и мариды поспешили к нему и спросили его: "Кто ты?" - "Посланец Муриша", - ответил марид. И его взяли и поставили перед Бараканом, и он пал перед ним ниц и сказал: "О владыка, мой господин послал меня к вам, чтобы я узнал, что с вами случилось". - "Вернись к твоему господину, - сказал Баракан, - и скажи ему: "Это сын твоего дяди Баракан пришел тебя приветствовать..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что марид, посланец Муриша, войдя к Баракану, сказал: "Мой господин послал меня к тебе, чтобы я узнал, что с вами случилось". И Баракан сказал ему: "Вернись к твоему господину и скажи ему: "Сын твоего дяди Баракан пришел тебя приветствовать".
     И марид вернулся к своему господину и рассказал ему об этом, и Муриш сказал Гарибу: "Сиди на своем престоле, а я пойду поприветствую сына моего дяди и вернусь к тебе".
     И он сел на коня и поехал, направляясь к шатрам, а Баракан сделал это из хитрости, чтобы Муриш вышел и он схватил бы его. И он поставил вокруг себя маридов и сказал им: "Когда вы увидите, что я его обнимаю, хватайте его и вяжите". И мариды сказали ему: "Слушаем и повинуемся!" После этого царь Муриш приехал и вошел в шатер сына своего дяди, и тот поднялся и обнял его, и джинны ринулись на Муриша и скрутили его и заковали. И Муриш посмотрел на Баракана и спросил его: "Что это за обстоятельства?" И Баракан воскликнул: "О собака из джиннов, ты оставляешь свою веру и веру твоих отцов и дедов и вступаешь в веру, которой ты не знаешь!" - "О сын моего дяди, - сказал Муриш, - я увидел, что вера Ибрахима, друга Аллаха, истинна, а иная - ложна". - "А кто вам рассказал?" - спросил Баракан. "Гариб, царь Ирака, и он у меня на самом славном месте", - ответил Муриш. И Баракан воскликнул: "Клянусь огнем, и светом, и мраком, и жаром, я убью его и всех вас!"
     И потом он велел его заточить, и когда слуга Муриша увидел, что постигло его господина, он повернулся, убежал в город и осведомил людей царя Муриша о том, что выпало их господину. И они закричали и вскочили на коней. И Гариб спросил: "В чем дело?" И его осведомили о том, что случилось, и он кликнул Сахима и сказал ему: "Оседлай мне коня из тех двух коней, которых мне дал царь Муриш". - "О брат мой, ты будешь сражаться с джиннами?" - спросил Сахим. "Да, - отвечал Гариб, - я буду сражаться с ними мечом Яфиса, сына Нуха, и попрошу помощи у господина нашего Ибрахима, друга Аллаха, - мир с ним! - он владыка всякой вещи и создатель ее".
     И Сахим оседлал Гарибу рыжего коня из коней джиннов, подобного крепости из крепостей, а потом Гариб взял боевые доспехи, вышел и сел на коня. И отряды джиннов тоже вышли, одетые в кольчуги. И Баракан со своими людьми сел на коня, и выстроились воины, и войска начали сражаться, и первым, кто открыл врата боя, был царь Гариб. Он погнал своего коня на боевое поле и обнажил меч Яфиса, сына Нуха, - мир с ним! - от которого исходит яркий свет, слепивший глаза всем джиннам, и запал из-за него в сердце их страх. И Гариб играл мечом, пока не ошеломил разум джиннов. А потом он закричал: "Аллах велик! Я - царь Гариб, царь Ирака! Нег веры, кроме веры Ибрахима, друга Аллаха!" И когда Баракан услышал слова Гариба, он воскликнул: "Вот кто изменил веру сына моего дяди и отвернул его от его веры. Клянусь моей верой, я не сяду на престол, пока не отрежу Гарибу голову, не потушу его дыхания и не верну сына моего дяди с его людьми к их вере. А кто будет мне перечить, того я погублю".
     И он сел на слона, белого, цвета бумаги, подобного высокой башне, и закричал на него и ударил его стальным копьем, которое утонуло в его мя^се. И слон заревел, и Баракан направился к боевому полю и к месту боя и сражения, и приблизился к Гарибу и сказал ему: "О собака из людей, что привело тебя в нашу землю? Ты испортил сына моего дяди и его людей и вывел их из одной веры в другую! Знай - сегодняшний день - последний твой день в жизни".
     И Гариб, услышав эти слова, воскликнул: "Прочь, ничтожнейший из джиннов!" И Баракан вытащил дротик и, взмахнув им, метнул его в Гариба, но промахнулся, и тогда он метнул второй дротик, и Гариб подхватил его и, взмахнув им, послал его к слону. И дротик вошел слону в бок и вышел из другого бока, и слон упал на землю убитый, а Баракан свалился, точно высокая пальма. И Гариб не дал ему двинуться и ударил его мечом Яфиса, сына Нуха, по стволу его шеи, и Баракана покрыло беспамятство. И мариды устремились к нему и скрутили ему руки. И когда люди Баракана посмотрели на своего царя, они ринулись, желая его освободить, но Гариб понесся на них, и понеслись с ним правоверные джинны. От Аллаха доблесть Гариба - он ублаготворил царя отвечающего и утолил жажду мести заколдованным мечом, и всякий, кого он ударял, был сломлен, и дух его, не успев подняться, становился пеплом в огне! И правоверные бросились на нечестивых джиннов, и они стали кидать друг на друга огненные стрелы, и распространился дым. А Гариб гарцевал между ними, и они рассыпались перед ним. И царь Гариб достиг шатра царя Баракана, подле которого стояли аль-Кайладжан и аль-Кураджан, и крикнул маридам: "Развяжите вашего господина". И они развязали его и разбили его оковы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб крикнул аль-Кайладжану и аль-Кураджану: "Развяжите вашего господина!" И они развязали его и разбили его оковы. И царь Муриш сказал им: "Принесите мне доспехи и приведите летающего коня!"
     А у царя было два коня, летавших по воздуху, и он дал одного коня Гарибу, а другой остался у него. Ему привели коня после того, как он надел боевые доспехи, и они с Гарибом понеслись, и кони летели под ними, а их люди летели сзади них, и цари кричали: "Аллах велик! Аллах велик!" И отвечали им земля, и горы, и долины, и холмы. И они вернулись назад, после того как было убито больше чем тридцать тысяч маридов и шайтанов, и вошли в город Яфиса. И цари сели на места величия и стали искать Баракана, но не нашли его, так как, когда они взяли его в плен, их отвлекло от него сражение. И один ифрит из слуг царя поспешил к нему, развязал его и пронес, подняв его над людьми. И Баракан увидел, что некоторые из них убиты, а другие бегут. И ифрит полетел с ним по небу и спустился в Сер^доликовом городе, в Золотом дворце, и царь Баракан сел на престол своего царства, и пришли к нему его люди, которые остались целы после убиения, и вошли к нему и поздравили его с благополучием.
     "О люди, - сказал царь, - а где же благополучие, когда мое войско перебито, а меня взяли в плен и опорочили мою честь среди племен джиннов?" - "О царь, - ответили люди Баракана, - цари всегда поражаемы и поражают". И царь воскликнул: "Я неизбежно отомщу и сниму с себя позор, а иначе я стану позорищем племен джиннов".
     И затем он написал письма и послал за жителями крепостей, и они пришли к нему, послушные и покорные. Баракан сделал им смотр, и оказалось, что их триста тысяч и двадцать тысяч маридов - великанов и шайтанов. "Какая у тебя нужда до нас?" - спросили они, и царь сказал: "Готовьтесь выступать через три дня". И джинны отвечали: "Слушаем и повинуемся!"
     Вот что было с царем Бараканом. Что же касается царя Муриша, то, когда он вернулся и начал искать Баракана и не нашел его, ему сделалось тяжко, и он воскликнул: "Если бы мы поставили сотню маридов сторожить его, он не убежал бы. Но, однако, куда он от нас уйдет?" И потом Муриш сказал Гарибу: "Знай, о брат мой, что Баракан вероломен и он не станет медлить с отмщением, а он непременно соберет свои отряды и приедет с ними к нам. И я хочу его настигнуть, пока он слаб после своего поражения". - "Вот оно, правильное мнение и дело непорицаемое!" - воскликнул Гариб. И Муриш сказал Гарибу: "О брат мой, пусть мариды доставят вас в вашу страну, а меня оставьте воевать с неверными, чтобы облегчилась моя ноша". - "Нет, клянусь кротким, великодушным покровителем, я не уеду из этих земель, пока не уничтожу всех нечестивых джиннов и не поспешит Аллах направить их дух в огонь (и как скверен этот исход!), а спасется лишь тот, кто поклоняется Аллаху, единому, покоряющему!" - воскликнул Гариб. "Но пошли Сахима в город Оман, может быть, он оправится от болезни" (а Сахим был болен). И Муриш закричал маридам: "Отнесите Сахима, эти деньги и подарки в город Оман!" И они ответили: "Слушаем и повинуемся!" И понесли Сахима и подарки и направились в страны людей. А Муриш написал письма в свои крепости и ко всем наместникам, и они явились, - а числом их было сто тысяч и шестьдесят тысяч, - и собрались и пошли, направляясь в Сердоликовую страну к Золотому дворцу. И они покрыли в один день расстояние года пути и пришли в одну долину и расположились там на отдых и спали, пока не настало утро, а потом хотели трогаться, и вдруг появился отряд джиннов, и джинны закричали, и два войска встретились в этой долине и понеслись друг на друга, и началось между ними избиение, и усилилась схватка, и увеличилось потрясение, и дурными стали обстоятельства. И пришло значительное и ушло воображаемое, и прекратились толки и разговоры, и сократились долгие жизни, и впали нечестивые в унижение и умопомрачение. И понесся Гариб, объявляя единственным единого, возвышенного, которому поклоняются, и стал рубить шеи, оставляя головы скатившими^ся в пыль, и не наступил еще вечер, как было убито из нечестивых около семидесяти тысяч. И тогда ударили в литавры окончания, и воины оставили друг друга...".
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда войска оставили друг друга и разошлись, Муриш и Гариб расположились в шатрах. Сначала они почистили себе оружие, затем им принесли ужин, и они поели и поздравили друг друга с благополучием (а в их войске было убито больше десяти тысяч маридов).
     Что же касается Баракана, то он расположился у себя в шатре, горюя о своих убитых помощниках: "О люди, если бы мы провели, сражаясь с врагами, три дня, они бы нас уничтожили до последнего". - "А что же нам делать, о царь?" - спросили они его, и он сказал: "Ринемся на них во мраке ночи, когда они спят, и когда никто не сможет доставить вести о нас. Приготовьтесь же и киньтесь на ваших врагов, и понеситесь на них, как один человек". И люди Баракана сказали: "Слушаем и повинуемся!"
     И затем они стали готовиться к нападению. А среди них был один марид по имени Джандаль, сердце которого стало готовым для принятия ислама. И когда он увидел, на что вознамерились неверные, он ушел от них и, войдя к Муришу и царю Гарибу, рассказал им, что неверные придумали. И Муриш обернулся к Гарибу и спросил его: "О брат мой, что делать?" И Гариб отвечал: "Сегодня ночью мы бросимся на неверных и рассеем их по пустыням и степям властью царя могучего".
     И затем он позвал предводителей джиннов и сказал им: "Возьмите вы и ваши люди доспехи войны, и когда ниспадет мрак, выскальзывайте на ногах сотня за сотней и оставьте шатры пустыми и скройтесь в горах. А когда вы увидите, что враги между шатрами, нападайте на них со всех сторон. Укрепите вашу решимость и положитесь на вашего господа. Вы будете поддержаны Аллахом, и я - с вами".
     И пришла ночь, и неверные ринулись к палаткам, призывая на помощь огонь и свет, и когда они оказались между шатрами, правоверные бросились на нечестивых, призывая на помощь господа миров и восклицая: "О милостивейший из милостивых, о творец всех тварей!" И оставили их скошенными и остывшими. И не наступило еще утро, как сделались неверные телами без духа, а те, кто остался жив, устремились в степи и долины. И вернулись Муриш с Гарибом, поддержанные Аллахом, победоносные, и разграбили имущество неверных и проспали ночь до утра, а потом пошли, направляясь в Сердоликовый город и Золотой дворец.
     Что же касается Баракана, то, когда война обернулась против него и перебили большинство его людей во мраке ночи, он повернулся, убегая с теми, кто остался жив из его воинов, и достиг своего города. И он пошел к себе во дворец и собрал свои отряды и сказал им: "О люди, тот, у кого что-нибудь есть, пусть берет это и присоединяется ко мне на горе Каф, у Синего царя, владыки Пестрого дворца: он тот, кто за нас отомстит".
     И люди Баракана взяли своих жен и детей и имущество и направились к горе Каф, а Муриш с Гарибом достигли Сердоликового города и золотого дворца и увидели, что ворота открыты и нет в городе никого, кто рассказал бы о нем что-нибудь. И Муриш взял Гариба с собою и стал ему показывать Сердоликовый город и золотой дворец. А фундамент городских стен был из изумруда, и ворота из красного сердолика, с серебряными гвоздями, а крыши его домов и дворцов были из алоэ и сандала. И вошедшие в город пошли и разошлись по его улицам и переулкам и достигли Золотого дворца. И они переходили из одного прохода в другой и вдруг увидели постройку из царственного бадахшанского рубина, полы в которой были из изумруда и яхонта! А Муриш с Гарибом вошли во дворец, ошеломленные его красотой, и ходили с места на место, пока не прошли семь проходов. И когда они вошли внутрь дворца, то увидели четыре портика, каждый из которых не был похож на другой, а посреди дворца был бассейн из червонного золота, над которым были изображения золотых львов, и вода текла из их пастей. И увидели цари нечто смущающее мысли. Портик, находившийся в передней части зала, был устлан коврами, затканными цветным шелком, и под ним стояли два престола из червонного золота, украшенные жемчугом и драгоценными камнями. И Муриш с Гарибом сели на престол Баракана и устроили в Золотом дворце большое торжество..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Муриш с Гарибом сели на престол Баракана и устроили большое торжество, а потом Гариб спросил Муриша: "Какой ты придумал план?" - "О царь людей, - ответил Муриш, - я послал сто всадников узнать, где находится Баракан, чтобы мы пошли вслед за ним".
     И они пробыли в Золотом дворце три дня, пока не прилетели мариды. И, вернувшись, они рассказали, что Баракан отправился на гору Каф просить защиты у Синего царя, и тот взял его под защиту. И Муриш спросил Гариба: "Что скажешь, о брат мой?" И тот ответил: "Если мы на них не ринемся, они ринутся на нас".
     И Муриш с Гарибом приказали войскам готовиться к выступлению через три дня, и они привели себя в боевой порядок и хотели тронуться, и вдруг видят: мариды, которые доставили Сахима и подарки, пришли к Гарибу и поцеловали землю. И Гариб спросил их про своих людей, и мариды сказали: "Когда твой брат Аджиб убежал после стычки, он пошел к Ярубу ибн Кахтану и направился в земли Индии и, войдя к их царю, рассказал ему, что с ним случилось из-за его брата, и попросил у него защиты. И царь взял его под защиту и разослал письма ко всем своим наместникам, и собралось к нему войско, подобное переполненному морю, - нет у него ни начала, ни конца, - и он намеревается разрушить Ирак".
     И Гариб, услышав слова маридов, воскликнул? "Да погибнут неверные! Аллах великий даст победу исламу, и я им покажу бой и сражение". - "О царь людей, - сказал Муриш, - клянусь величайшим именем, я непременно пойду с тобой в твое царство и погублю твоих врагов и приведу тебя к желаемому". И Гариб поблагодарил его, и они провели ночь с намерением выступать, а когда настало утро, они двинулись и пошли, направляясь к горе Каф. И они прошли весь день и направились к Пестрому дворцу и мраморному городу, а этот город был построен из камней и мрамора, и построил его Барик ибн Факи, отец джиннов, и он же построил Пестрый дворец, а назван он так потому, что построен из кирпича серебряного и кирпича золотого, и не выстроено подобного ему больше нигде на земле. И когда воины приблизились к мраморному городу и осталось от них до города полдня, они спешились для отдыха, и Муриш послал узнать новости. И скороход скрылся и, вернувшись, сказал; "О царь, в мраморном городе отрядов джиннов столько" сколько листьев на деревьях или капель дождя". - "Что же мы будем делать, о царь людей?" - спросил Муриш. И Гариб сказал: "О царь, раздели твоих людей на четыре части, и пусть они окружат вражеское войско и воскликнут: "Аллах велик!" - а после того, как закричат славословие, пусть отступят от них. И будет это дело в половине ночи" и посмотрим, что произойдет среда племен джиннов".
     И Муриш призвал своих людей и разделил их так, как сказал Гариб, и они взяли оружие и ждали, пока но наступила ночь. А потом они пошли и окружили войско врагов и закричали: "Аллах велик! За веру Ибрахима, друга Аллаха, - мир с ним!" И неверные проснулись, устрашенные этими словами, и схватили оружие и нападали друг на друга, пока не заблистала заря. И большая часть их погибла, а меньшая уцелела. И Гариб закричал право^верным джиннам: "Неситесь на тех, кто уцелел из нечестивых! Вот я - с вами, и Аллах - вам помощник!" И Муриш понесся, и Гариб вместе с ним. И Гариб обнажал свой губящий меч из мечей джиннов и стал обрубать носы и сделал головы седыми и обратил врагов " бегство.
     И он завладел Бараканом и ударом лишил его жизни и спешился, окрашен^ный его кровью. А потом он сделал то же самое с Синим царем. И когда взошел день, не осталось от неверных ни людей, ни вестников. И Муриш с Гарибом вошли в Пестрый дворец и увидели, что в его стенах один кирпич из золота, а другой из серебра, а пороги в нем хрустальные, и стоит он на фундаменте из зеленого изумруда.
     И во дворце был бассейн с фонтаном, подле которого лежали шелковые ковры, вышитые золотыми нитками и украшенные драгоценными камнями, и они увидели там богатства, которых не счесть и не описать. И они вошли в помещение гарема и увидели гарем чистый и прекрасный, и Гариб осмотрел его и увидел в числе бывших там женщин девушку, лучше которой он не видал, и на ней была одежда, стоившая тысячу динаров. И вокруг нее стояла сотня рабынь, которые приподнимали полы ее платья золотыми крючками, и была она подобна луне среди звезд. И когда Гариб увидал эту женщину, он смутился умом и растерялся и спросил одну из невольниц: "Кто будет эта девушка?" - "Это Каукаб-ас-Сабах [543], дочь Синего царя", - ответили ему..."
     
     
     Шестьсот пятьдесят девятая ночь
     
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     Когда же настала шестьсот пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб спросил одну из невольниц: "Кто эта девушка?" И ему сказали: "Это Каукаб-ас-Сабах, дочь Синего царя". И Гариб обратился к царю Муришу и сказал ему: "О царь джиннов, я хочу жениться на этой девушке". И Муриш ответил: "И дворец и то, что есть в нем из богатств и детей, - нажива твоих рук, и если бы ты не сделал хитрости и не погубил бы Баракана и Синего царя с их людьми, они бы погубили нас до последнего. Деньги - твои деньги, и обитатели дворца - твои рабы".
     И Гариб поблагодарил Муриша за его хорошие слова и, подойдя к девушке, посмотрел на нее и как следует в нее вгляделся и полюбил ее сильной любовью и забыл Фахр-Тадж, дочь царя Сабура, царя персов, турок и дейлемитов, и забыл Махдию. А матерью этой девушки была дочь царя Китая, которую Синий царь похитил из ее дворца и лишил девственности, и она зача^ла от него и принесла ему девочку, и из-за ее красоты и прелести царь назвал ее Каукаб-ас-Сабах, и была она владычицей красавиц. И мать умерла, когда младенцу было сорок дней, и воспитывали ее повитухи и евнухи, пока не стало ей семнадцать лет от роду. И случилось тогда это дело, и убили ее отца, и полюбил ее Гариб сильной любовью, и он вложил ее руку в свою и вошел к ней в тот же вечер и нашел ее девственной.
     А эта девушка ненавидела своего отца, и она обрадовалась его убиению. И Гариб приказал разрушить Пестрый дворец, и его разрушили, и Гариб разделил его богатства между джиннами, и досталась Гарибу двадцать одна тысяча кирпичей, золотых и серебряных, а из богатств и дорогих металлов ему досталось столько, что не счесть и не перечислить. Потом царь Муриш взял Гариба и стал ему показывать гору Каф и ее диковины, и они направились к крепости Баракана и, достигнув этой крепости, разрушили ее и поделили ее богатства, и потом они направились к крепости Муриша и оставались там пять дней, И Гариб пожелал отправиться в свою страну, и Муриш сказал ему: "О царь людей, я пойду у твоего стремени и доставлю тебя в твою страну". - "Нет, клянусь другом Аллаха Ибрахимом, - воскликнул Гариб, - я не позволю тебе утомлять себя и не возьму из твоих людей никого, кроме аль-Кайладжана и аль-Кураджана". - "О царь, - сказал Муриш, - возьми десять тысяч всадников из джиннов, которые будут с тобою, чтобы служить тебе". - "Я возьму только тех, о ком я тебе сказал", - ответил Гариб. И тогда Муриш приказал тысяче маридов нести то, что досталось Гарибу из добычи, и сопровождать его до его царства, а двум маридам - аль-Кайладжану и аль-Кураджану - он велел быть с Гарибом и слушаться его. И ифриты ответили: "Слушаем и повинуемся!" И Гариб сказал маридам: "Несите богатства и Каукаб-ас-Сабах". И хотел трогаться и сесть на своего летающего коня, но Муриш сказал ему: "Этот конь, о брат мой, живет только в нашей земле, а когда он достигнет земли людей, он умрет. Но у меня есть морской конь, которому не найти подобного в земле иракской и во всех странах".
     И он велел привести этого коня, и его привели, и когда Гариб увидал его, конь стал преградой между" ним и его разумом. Потом коня спутали, и аль-Кайладжан понес его, а аль-Кураджан взвалил на себя сколько мог, и затем Муриш обнял Гариба и заплакал из-за разлуки с ним и сказал: "О брат мой, если выпадет тебе что-нибудь, что будет тебе не под силу, пришли за мной, и я приду к тебе с войском, которое разрушит землю и то, что на ней есть".
     И Гариб поблагодарил его за милости и за самоотверженную преданность. И мариды с Гарибом и конем прошли два дня и ночь, покрыв расстояние в пятьдесят лет пути, и приблизились к городу Оману. И они расположились близ города, чтобы отдохнуть, и Гариб обратился к аль-Кайладжану и сказал ему: "Пойди и добудь мне сведения о моих людях". И марид отправился и вернулся и сказал: "О царь, у твоего города войско неверных, подобное переполненному морю, и твои люди с ним сражаются. Они ударили в барабан войны, и аль-Джамракан выступил в поле".
     И когда Гариб услышал эта слова, он воскликнул: "Аллах велик! - И сказал: - О Кайладжан, оседлай мне коня и подай мне доспехи и копье! Сегодня можно будет отличить витязя от труса на месте боя в сражения".
     И аль-Кайладжан поднялся и принес Гарибу то, что он требовал, и Гариб взял военные доспехи и повязался мечом Яфиса, сына Нуха, и, сев на морского коня" направился к войскам и отрядам. И аль-Кайладжан б альКураджаном сказали ему: "Дай себе отдых и позволь нам пойти к неверным и рассе^ять их по степям и пустыням, чтобы не осталось у них никого из людей и раздувающего огонь, с помощью Аллаха, высокого и всевластного". - "Клянусь другом Аллаха Ибрахимом, - воскликнул Гариб, - я позволю вам сражаться, только если буду на спине моего коня!"
     А причиною прихода этого войска было дивное дело..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот шестидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб сказал аль-Кайладжану: "Пойди я узнай мне сведения о моих людях". Я вернулся и сказал: "У твоего города стоит большое войско".
     А причиной его прихода было то, что Аджиб пришел с войском Яруба ибн Кахтана и осадил мусульман и вышли аль-Джамракан и Садан и пришли к ним аль-Кайладжан с аль-Кураджаном и разбили войско неверных. И Аджиб обратился в бегство и сказал: "О люди, если вы вернетесь к Ярубу ибн Кахтану, когда его войско перебито и убит его сын, он скажет: "О люди, если бы не вы, моих людей и моего сына не убили бы", - и убьет нас до последнего. Мое мнение, что нам следует отправиться в страны Индии и войти к царю Тарканану, и он отомстит за нас".
     И люди Аджиба сказали ему: "Веди нас, да благословит тебя огонь!" И они шли дни и ночи, пока не дошли до города Хинда. И они попросили разрешения войти к царю Тарканану, и тот позволил Аджибу войти, и Аджиб вошел и поцеловал перед ним землю и пожелал ему того, чего желают царям, а потом сказал: "О царь, защити меня, да защитит тебя огонь, обладатель искр, и да охранит тебя мрак ночи мрачною тьмой".
     И царь Индии посмотрел на Аджиба и спросил его: "Кто ты и чего ты хочешь?" И Аджиб сказал: "Я - Аджиб, царь Ирака. Мой брат меня обидел, он последовал вере ислама, и рабы стали ему послушны. Он овладел многими странами и все время гонял меня из одной земли в другую, и вот я пришел к тебе искать защиты у тебя и у твоей власти".
     И когда услышал царь Индии слова Аджиба, он стал вставать и садиться и воскликнул: "Клянусь огнем, я отомщу за тебя и никому не позволю поклоняться не огню, моему владыке!" И потом он кликнул своего сына и сказал ему: "О дитя мое, приготовься и иди в Ирак. Погуби всех, кто там находится, свяжи тех, кто не поклоняется огню, пытай их и уродуй, но не убивай, а приведи ко мне, чтобы я подверг их пыткам всякого рода: дал бы им вкусить унижение и сделал бы их назиданием для тех, кто поучается в наше время".
     И затем царь выбрал восемьдесят тысяч бойцов на конях и восемьдесят тысяч бойцов на жирафах и послал со своим сыном десять тысяч слонов, на каждом из которых были носилки из сандала с решетками из золотых тростей, а пластинки и гвозди на этих носилках были золотые и серебряные. И на каждых носилках стоял престол из золота и изумруда, и еще он послал колесницы с оружием - на каждой колеснице было восемь человек, сражав^шихся всевозможным оружием. А сын царя был храбрецом своего времени, и не было ему в доблести соперника, и звали его Рад-Шах. И он собрался в десять дней, и воины ехали, подобные куче облаков, в течение двух месяцев, пока не достигли города Омана и не окружили его. И Аджиб радовался, думая, что он победит. А альДжамракан с Саданом и все богатыри вышли на середину поля, и ударили тогда в барабаны, и заржали кони, а альКайладжан наблюдал все это. И он вернулся и рассказал обо всем царю Гарибу, и тот тоже сел на коня, как мы упомянули, погнал своего скакуна и въехал в войско неверных, ожидая, кто к нему выступит и откроет врата войны. И выехал также Садан-гуль и потребовал поединка, и выступил к нему богатырь из богатырей Индии, и Садан не дал ему времени установиться и, ударив дубиной, раскрошил ему кости, и он растянулся на земле, затем выступил к Садану второй, и он убил его, и третий, и он повергнул его. И Садан до тех пор убивал, пока не убил тридцать богатырей. И выступил тогда к нему богатырь из Индии по имени Батташ-аль-Акран [544], а был это витязь своего времени, стоивший пяти тысяч витязей на поле битвы, в бою и сражении, и он был дядей царя Тарканана. И когда Батташ выступил против Садана, он сказал ему: "О вор из арабов, разве достиг твой сан того, что ты убиваешь царей Индии и ее богатырей и берешь в плен ее витязей! Сегодняшний день - последний день твой в земной жизни".
     И когда Садан услышал эти слова, его глаза покраснели, и он ринулся на Батташа и ударил его дубиной, но удар не удался, и Садан перевернул^ся, увлекаемый дубиной, и упал на землю, и не успел он опомниться, как был связан и закован, и нечестивые потащили его к себе в лагерь. И когда аль-Джамракан увидел своего товарища пленником, он воскликнул: "Эй, за веру Ибрахима, друга Аллаха!" И, ударив пяткой своего коня, понесся на Батташ-аль-Акрана. И они гарцевали некоторое время, а затем Батташ бросился на аль-Джамракана и, потянув его за рукав, сорвал его с седла и бросил на землю. И его связали и потащили в лагерь нечестивых, и к Батташу все время выступал предводитель за предводителем, пока он не взял в плен двадцать четыре предводителя мусульман. И когда мусульмане увидели это, они огорчились великим огорчением, а Гариб, увидев, что постигло его богатырей, вытащил из-под колена золотую дубину весом в сто двадцать ритлей - а это была дубина Баракана, царя джиннов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь Гариб увидел, что постигло его богатырей, он вытащил золотую дубину, принадлежавшую Баракану, царю джиннов, и погнал своего морского коня, и тот побежал под ним, как дуновение ветра. И Гариб устремился вперед и, оказавшись на середине поля, крикнул: "Аллах велик! Он дал победу и поддержку и оставил тех, кто не признал веру Ибрахима, друга Аллаха!" И затем он понесся на Батташа и ударил его дубиной, и Батташ упал на землю, и Гариб обернулся к мусульманам и, увидав своего брата Сахим-аль-Лайля, сказал ему: "Свяжи этого пса!" И когда Сахим услышал слова Гариба, он устремился к Батташу и крепко связал его и схватил. И богатыри мусульман принялись дивиться на этого витязя, а нечестивые спрашивали один другого: "Кто этот витязь, что вышел из их среды и взял в плен нашего товарища?"
     А Гариб требовал поединка, и вышел к нему богатырь из индийцев, и Гариб ударил его дубиной, и он упал и растянулся на земле. И аль-Кайладжан с аль-Кураджаном связали его и передали Сахиму. И Гариб брал в плен одного богатыря за другим, пока не захватил пятьдесят два знатных предводителя. И кончился день, и забили в барабаны окончания, и Гариб уехал с поля и направился к лагерю мусульман, и первый, кого он встретил, был Сахим. И Сахим поцеловал ему ногу в стремени и воскликнул: "Да не отсохнут твои руки, о витязь времени! Скажи нам, кто ты, храбрец?" И тогда Гариб поднял с лица кольчатое забрало, и Сахим узнал его и сказал: "О люди, это - ваш царь и господин ваш Гариб, и он пришел из земли джиннов".
     И когда мусульмане услышали упоминание о своем царе, они соскочили на землю со спин коней и, подойдя к нему, стали целовать ему ноги в стременах и желали мира, радуясь его благополучию. И они вошли с ним в город Оман, и Гариб опустился на престол своего царства, и его люди окружили его, пребывая в крайней радости. И им подали еду, и они поели, и затем Гариб рассказал им обо всем, что с ним случилось на горе Каф из-за племен джиннов, и его люди удивились до крайней степени и прославили Аллаха за его спасение.
     А аль-Кайладжан с аль-Кураджаном не покидали Гариба. Гариб велел своим людям уходить в опочивальни, и они разошлись по домам, так что не осталось подле него никого, кроме маридов, и Гариб спросил их: "Можете ли вы отнести меня в Куфу, чтобы я насладился моим гаремом, и вернуться со мною в конце ночи?" - "О господин, - ответили они, - это самое легкое, что ты требуешь". А между Куфой и Оманом было шестьдесят дней пути для спешащего всадника. И аль-Кайладжан сказал аль-Кураджану: "Я понесу его туда, а ты принесешь его обратно". И аль-Кайладжан понес Гариба, а аль-Кураджан полетел с ним рядом, и прошло не больше часа, как они достигли Куфы и свернули с Гарибом к воротам дворца.
     И Гариб вошел к своему дяде ад-Дамигу, и тот, увидав его, поднялся и приветствовал его. Потом Гариб спросил: "Как поживают моя жена Фахр-Тадж [545] и моя жена Махдия?" И ад-Дамиг ответил: "Они здоровы и благополуч^ны". И евнух вошел и рассказал женщинам о прибытии Гариба, и они обрадовались и закричали и дали евнуху его подарок [546], а потом вошел царь Гариб, и женщины поднялись и приветствовали его. И они стали разговаривать, и пришел ад-Дамиг, и Гариб рассказал ему о том, что случилось у него с джиннами, и ад-Дамиг и женщины удивились.
     И Гариб проспал остаток ночи с Фахр-Тадж, а когда приблизилась заря, он вышел к маридам и простился с родными и женами и своим дядей ад-Дами^гом, а потом он сел на спину аль-Кураджана, рядом с которым полетел аль-Кайладжан, и не рассеялся еще мрак, как он уже был в городе Омане. И он надел боевые доспехи, вместе со своими людьми, и приказал открывать ворота. И вдруг подъехал витязь из лагеря нечестивых, и с ним были альДжамракан и Садан-гуль и взятые в плен предводители, которых он освободил. И он передал их Гарибу, царю мусульман, и мусульмане обрадовались их спасению, а затем они надели кольчуги и сели на коней (а уже ударили в литавры войны) и приготовились к бою и сражению. И неверные сели на коней и выстроились рядами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     Когда же настала шестьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда воины-мусульмане выехали в поле для боя и сражения, первый, кто открыл ворота войны, был царь Гариб. И он вытащил свои губящий меч - меч Яфиса, сына Нуха - мир с ним! - и погнал своего коня меж рядами и закричал: "Кто меня знает, с того довольно моего зла, а кто меня не знает, тому я дам узнать себя. Я - царь Гариб, царь Ирака и Йемена, я - Гариб, брат Аджиба".
     И когда услышал Рад-Шах, сын царя Индии, слова Гариба, он закричал предводителям: "Приведите ко мне Аджиба!" И его привели, и Рад-Шах сказал ему: "Ты знаешь, что эта смута - твоя смута и ты был причиною ее. Вон твой брат на поле битвы, на месте боя и сражения. Выйди к нему и приведи мне его пленным; я посажу его на верблюда задом наперед и буду уродовать, пока не достигну земель Индии". - "О царь, пошли к нему другого, я заболел", - сказал ему Аджиб. И когда РадШах услышал его слова, он стал храпеть и хрипеть и воскликнул: "Клянусь огнем, обладателем искр, и светом, и тенью, и жаром, если ты не выйдешь к твоему брату и не приведешь его ко мне поспешно, я отрежу тебе голову и потушу твое дыхание!"
     И Аджиб выехал и погнал коня, укрепив свое сердце, и приблизился к брату на поле битвы и воскликнул: "О пес арабов и гнуснейший из тех, кто вбивал колья в пятки, или ты соперничаешь с царями! Возьми же то, что пришло к тебе и порадуйся своей смерти!" И Гариб, услышав его слова, спросил его: "Кто ты из царей?" И Аджиб ответил: "Я - твой брат, и сегодняшний день - последний из твоих дней в земной жизни!"
     И когда Гариб убедился, что это - его брат Аджиб, он вскричал: "О месть за моего отца и мать!" А затем он отдал аль-Кайладжану свой меч и понесся на Аджиба и ударил его дубиной, нанеся удар непокорного притеснителя, так что едва не выбил ему ребра. И он схватил Аджиба за ворот и потянул его и сорвал с седла и ударил об землю. И оба марида устремились к нему и крепко связали и повели униженного, презренного. И при всем этом Гариб радовался пленению своего врага и говорил такие стихи:
     "Добился я цели, и кончен мой труд,
     Тебе благодарность и слава, господь!
     Я вырос ничтожным, униженным, бедным,
     Но все даровал, что хотел я, Аллах.
     И в странах я царь, и рабов покорил я,
     Но не было б так без тебя, нага господь!"
     И когда Рад-Шах увидел, что случилось с Аджибом изза его брата Гариба, он потребовал своего коня и надел боевые доспехи я кольчугу и выехал на поле битвы. И он гнал своего коня, пока не приблизился к царю Гарибу на месте боя и сражения, и тогда он закричал ему: "О гнуснейший из арабов и носящий дрова, или твой сан достиг того, что ты берешь в плен царей и богатырей! Сойди с коня и свяжи себе руки, поцелуй мне ногу и освободи моих богатырей! Иди со мной в мое царство в оковах и цепях - тогда я тебя прощу и сделаю тебя шейхом [547] в наших землях, и ты будешь иметь там кусок хлеба!"
     И когда Гариб услышал его слова, он так рассмеялся, что упал навзничь и сказал: "О взбесившийся пес и опаршивевший волк, ты увидишь, против кого обернутся превратности!" И он закричал Сахиму: "Приведи ко мне пленных!" И когда Сахим привел их, Гариб отсек им головы. И тут Рад-Шах напал на Гариба нападеньем могучего и сшибся с ним, как сшибается непокорный притеснитель, и они возвращались, убегали и сшибались, пока не налетел мрак. И тогда ударили в барабаны окончания..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда ударили в барабаны окончания и бойцы разошлись, каждый из царей отправился к себе. И их стали поздравлять с благополучием, и мусульмане сказали царю Гарибу: "Не в обычае у тебя, о царь, затягивать бой". И Гариб ответил: "О люди, я сражался с богатырями и с царями и не видел лучшего боя, чем у этого богатыря. Я хотел вытащить меч Яфиса, чтобы поразить им и искрошить кости и погубить последние дни своего врага, но отложил, думая, что возьму в плен и в исламе найдет он долю свою".
     Вот что было с Гарибом. Что же касается до РадШаха, то он вошел в шатер и сел на свой престол, и вошли к нему вельможи его царства и спросили его про противника, и он сказал: "Клянусь огнем, обладателем искр, я в жизни не видел богатыря, подобного этому! Завтра я возьму его в плен и приведу его, униженного и презренного".
     И воины проспали до утра, и ударили в барабаны войны, и приготовились к бою и сражению: повязали мечи и подняли крики и, сев на породистых, могучих коней, выехали из лагеря и наполнили землю, холмы и долины и все обширные местности. И первым, кто открыл ворота боя и сражения, был отважный витязь и храбрый левцарь Гариб, и он стал гарцевать и нападать и воскликнул: "Есть ли мне соперник? Есть ли противник? Пусть не приходит ко мне сегодня ленивый или слабый!" И не закончил он еще своих слов, как выступил к нему Рад-Шах, который сидел на слоне, подобном большому куполу. А на слоне был трон, привязанный шелковыми шнурками, и слонятник сидел между ушами слона, и в руках у него был крюк, которым он ударял животное, и слон качался направо и налево. И когда слон приблизился к коню Гариба, тот увидал нечто, чего никогда не видел, и шарахнулся от него. Гариб сошел с коня и отдал его аль-Кайладжану и, вытащив свой губящий меч, направился к РадШаху, пешим, и оказался перед слоном. А Рад-Шах, когда он боялся, что будет побежден в схватке с богатырем из богатырей, всегда садился на слона и брал с собою одну вещь, называемую альвахак (она имеет вид сетки, широкой внизу и узкой вверху, и в нижней части ее - кольцо, в которое продет шелковый шнур), направлялся к всаднику с конем, набрасывал на них сетку и тянул за шнур, и тогда верховой сходил с коня, и Рад-Шах брал его в плен. И он покорял витязей таким образом.
     И когда приблизился к нему Гариб, Рад-Шах поднял руку с сеткой и распустил ее над Гарибом, так что сетка развернулась над ним, и Рад-Шах потянул ее, и Гариб оказался подле него на спине слона. И Рад-Шах закричал на слона, чтобы тот повернул обратно в лагерь. А альКайладжан с аль-Кураджаном не покидали Гариба, и, увидев, что случилось с их господином, они схватили слона, а Гариб при этом потянулся в сетке и разорвал ее, и аль-Кайладжан с аль-Кураджаном ринулись на РадШаха и скрутили его и повели на веревке из пальмового лыка. И люди бросились друг на друга, точно два бьющихся моря или две столкнувшиеся горы, и пыль поднялась до облаков небесных, и увидели воины воочию мрак смерти, и усилился бой, и полилась кровь. И воины продолжали жестоко сражаться и крепко биться и драться так, что сильнее нельзя, пока день не повернул на закат и не пришла ночь с ее мраком. И тогда ударили в барабаны окончания, и воины оставили друг друга. А из мусульман, принимавших участие в сражении в этот день, было убито множество, и большинство получило раны, и досталось им это от бойцов, сидевших на слонах и жирафах. И это было тяжело Гарибу, и он приказал лечить раненых и, обратившись к вельможам из своих людей, спросил их: "Каково будет ваше мнение?" - "О царь, - сказали они, - нам повредили только слоны и жирафы, и если бы мы спаслись от них, то победили бы врага". И аль-Кайладжан с аль-Кураджаном сказали: "Мы оба вытащим мечи и бросимся на них и убьем много врагов".
     И тогда выступил вперед человек из жителей Омана (а он был советником у аль-Джаланда) и сказал: "О царь, это войско на моей ответственности, если ты будешь мне повиноваться и выслушаешь меня". И Гариб обернулся к предводителям и сказал им: "Что бы ни сказал вам этот мастер, слушайтесь его!" И предводители ответили: "Слушаем и повинуемся..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб сказал предводителям: "Во всем, что скажет вам этот мастер, слушайтесь его!" И предводители отвечали: "Слушаем и повинуемся!" И тот человек выбрал десять предводителей и спросил их: "Сколько вам подчинено богатырей?" И они ответили: "Десять тысяч". И тогда он взял их и пошел на склад оружия и, дав пяти тысячам из них ружья, научил, как из них стрелять.
     И когда заблистала заря, неверные снарядились и выставили вперед слонов и жирафов, и люди несли на себе полное вооружение. И они вывели зверей, и богатыри их стояли перед войском, а Гариб со своими богатырями сел на коней, и кони построились рядами, и ударили в литавры, и выступили вперед начальники, и вывели зверей и слонов. И тог человек закричал на стрелков, и они занялись стрелами и ружьями, и вылетели стрелы и свинец и вошли в ребра зверей, и звери заревели и повернули на богатырей и воинов и стали топтать их. А потом мусульмане бросились на нечестивых и окружили их от левой стороны до правой. И слоны начали топтать нечестивых и рассеяли их по степям и пустыням. И мусульмане шли у них на затылке, с мечами из индийской стали, и спаслись от слонов и жирафов только немногие, и царь Гариб вернулся со своими людьми, радуясь победе, а наутро они поделили добычу. И они провели в этом месте пять дней, а потом царь Гариб сел на престол царства и потребовал своего брата Аджиба и сказал ему: "О пес, что это ты собираешь против нас, царей, когда властный во всякой вещи поддерживает меня против вас. Прими ислам - ты спасешься, и я оставлю ради этого месть за отца и мать и сделаю тебя царем, как ты был, а сам буду под твоей властью".
     И Аджиб, услыхав слова Гариба, сказал: "Я не расстанусь с моей верой!"
     Тогда Гариб заключил его в железные цепи и приставил к нему сто могучих рабов. А потом он обратился к Рад-Шаху и спросил его: "Что ты скажешь о вере ислама?" И Рад-Шах ответил: "О владыка, я вступлю в вашу веру: не будь эта вера истинная и прекрасная, вы бы не одолели нас. Протяни руку, и я засвидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что друг Аллаха Ибрахим - посол Аллаха". И Гариб обрадовался принятию им ислама и спросил его: "Утвердилась ли в твоем сердце сладость веры?" И Рад-Шах ответил: "Да, о мой владыка". А потом Гариб сказал ему: "О Рад-Шах, отправишься ли ты в свою страну и царство?" - "О царь, - ответил РадШах, - мой отец убьет меня, так как я вышел из его веры". - "Я пойду с тобой, - сказал Гариб, - и отдам тебе во власть твою землю, так что будут тебе послушны страны и рабы, с помощью Аллаха, великодушного, щедрого".
     И Рад-Шах поцеловал Гарибу руку и ногу, и Гариб оказал милость приду^мавшему план, который был причиной поражения врага, и подарил ему много денег. А затем он обратился к аль-Кайладжану с аль-Кураджаном и сказал им: "О вожди джиннов!" И они ответили: "К твоим услугам!" И тогда Гариб сказал" "Я хочу, чтобы вы снесли меня в страны Индии". И мариды отвечали: "Слушаем и повинуемся!" И Гариб взял с собою аль-Джамракана с Саданом, которых понес аль-Кураджан, а аль-Кайладжан понес Гариба с Рад-Шахом, и они направились в страну Индии..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб с аль-Джамраканом, Саданом-гулем и Рад-Шахом, когда мариды понесли их, направились в страны Индии. И поднялись они в небо во время заката, и не пришел еще конец ночи, как они уже были в Кашмире [548], и мариды опустили их на один дворец, и они спустились по дворцовым лестницам. А до Тарканана дошла от беглецов весть о том, что случилось с его сыном и воинами, и узнал он, что они в великой заботе и что его сын не спит и ничем не наслаждается. И стал Тарканан раздумывать о своем деле и о том, что с ним случилось, и вдруг вошла к нему толпа прилетевших, и, увидев своего сына и тех, кто был с ним, царь оторопел, и его охватил страх перед маридами. И его сын Рад-Шах обратился к нему и воскликнул: "Куда, о изменник, о поклонник огня? Горе тебе! Оставь поклонение огню и поклонись царю всевластному, творцу ночи и дня, которого не постигают взоры!"
     А когда его отец слушал эти слова, у него в руках была железная дубина, и он бросил ею в Рад-Шаха, но тот уклонился от нее, и дубина попала в угол комнаты и разбила три камня. "О пес, - сказал Тарканан РадШаху, - ты уничтожил войско, загубил твою веру и пришел вывести меня из моей веры!"
     И он бросился на Рад-Шаха, но Гариб встретил его и, ударив его по шее, свалил его, и аль-Кайладжан с альКураджаном крепко затянули на нем веревки, а весь гарем его убежал. А затем Гариб сел на престол царства и сказал Рад-Шаху: "Суди твоего отца!" И Рад-Шах обратился к Тарканану и сказал ему: "О старец, заблуждающийся, прими ислам - и спасешься от огня и от гнева всевластного владыки". Но Тарканан отвечал: "Я умру не иначе, как в своей вере!" И тогда Гариб вытащил свой губящий меч и ударил им Тарканана, и тот упал на землю двумя половинами, и поспешил Аллах отправить его дух в огонь. (О, как скверно это обиталище!) И Гариб приказал его повесить на воротах дворца, и его повесили: одну половину - справа и другую - слева, а потом они все вместе провели время до конца дня. И Гариб велел Рад-Шаху надеть царскую одежду, и тот надел ее и сел на престол своего отца, и Гариб сел от него справа, а альКайладжан с аль-Кураджаном и аль-Джамракан с Саданом-гулем встали справа и слева. И царь Гариб сказал им: "Всякого из вельмож, кто войдет, связывайте и не дайте никому из предводителей ускользнуть из ваших рук!" И они отвечали: "Слушаем и повинуемся!"
     И после этого предводители стали входить, направляясь в царский дворец для службы, и первый, кто вошел, был старший предводитель. И он увидал, что царь висит, разрубленный на две половины, и растерялся и смутился, и его взяла оторопь, и тогда аль-Кайладжан бросился на него и, потянув его за ворот, повалил и скрутил. И затеи он потащил его во дворец и связал и поволок, и не взошло еще солнце, как он связал триста пятьдесят предводителей и поставил их перед Гарибом. "О люди, - сказал им Гариб, - видели вы вашего царя повешенным на дворцовых воротах?" - "Кто сделал с ним это дело?" - спросили предводители, и Гариб сказал: "Я сделал с ним это при помощи великого Аллаха. И с тем, кто станет мне перечить, я сделаю то же самое". - "Чего ты от нас хочешь?" - спросили предводители. И Гариб сказал: "Я - Гариб, царь Ирака, я тот, кто погубил ваших богатырей. Рад-Шах принял веру ислама, и стал он великим царем и правителем над вами. Примите ислам - спасетесь, и не прекословьте - рас^каетесь".
     И они произнесли исповедание веры и были записаны в число людей счастья, и Гариб спросил их: "Истинна ли в ваших сердцах сладость веры?" - "Да", - отвечали предводители. И Гариб велел их развязать, и когда их развязали, наградил их и сказал: "Идите к вашим людям и предложите им ислам; кто примет ислам, того оставьте, а кто откажется, того убейте..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб сказал воинам Рад-Шаха: "Идите к вашим людям и предложите им ислам; кто примет ислам, того оставьте, а кто откажется, того убейте". И они ушли и собрали людей, которые были им подвластны и которыми они повелевали, и осведомили их о том, что было, а затем предложили им ислам, и воины предались Аллаху, кроме немногих, которых убили. И Гарибу рассказали об этом, и он прославил Аллаха великого и восхвалил его и сказал: "Хвала Аллаху, который облегчил нам это дело без боя!"
     И Гариб оставался в Кашмире сорок дней, пока не подчинил себе страны и не разрушил дома огня и вместилища его. И вместо них он построил мечети, малые и соборные, а Рад-Шах связал в тюки множество редкостей и подарков, которых не описать, и отослал их на кораблях.
     И затем Гариб сел на спину аль-Кайладжана, а Садан с аль-Джамраканом сели на спину аль-Кураджана, и, после того как все простились друг с другом, они полетели и летели до конца ночи. И не заблистала еще заря, как они уже были в городе Омане, и встретили их родичи и поздоровались с ними, радуясь им. И когда Гариб достиг ворот Куфы, он велел привести своего брата Аджиба, и когда его привели, велел его распять. И Сахим принес железные крючья и вонзил их Аджибу под коленки, и его повесили на воротах Куфы, а потом Гариб велел метать в него стрелы, и их метали, пока Аджиб не стал точно еж. И затем Гариб вступил в Куфу и вошел к себе во дворец и сел на престол своего царства и судил в этот день, пока время дня не окончилось. И тогда он вошел в свой гарем, и Каукаб-ас-Сабах поднялась перед ним и обняла его, и невольницы поздравили его с благополучием, и Гариб оставался с Каукаб-ас-Сабах этот день и ночь.
     А когда наступило утро, он встал, омылся и, совершив утреннюю молитву, сел на престол своего царства и начал приготовления к свадьбе с Мах^дией. И зарезали три тысячи баранов, две тысячи коров, тысячу коз, пятьсот верблюдов, пятьсот коней, четыре тысячи кур и много гусей. И была эта свадьба, подобно которой не устраивали в землях ислама в те времена.
     И затем Гариб вошел к Махдии и уничтожил ее девственность и провел в Куфе десять дней, а после этого он наказал своему дяде быть справедливым с подданными и выступил со своим гаремом и богатырями и ехал до тех пор, пока не доехал до кораблей с подарками и редкостями. И он роздал воинам корабли со всем тем, что в них было, и богатыри обогатились деньгами, и они шли до тех пор, пока не дошли до города Бабиля. И Гариб наградил своего брата Сахим-аль-Лайля и сделал его в этом городе султаном..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Гариб наградил своего брата Сахима почетной одеждой и сделал его султаном в этом городе. Он провел с ним десять дней, а потом выступил, и они ехали не переставая, пока не достигли крепости Садана-гуля, где отдохнули пять дней, а потом Гариб сказал аль-Кайладжану с аль-Кураджаном: "Отправляйтесь в Исбанир-аль-Мадаин, войдите во дворец Кисры и разузнайте новости о Фахр-Тадж. И подайте мне человека из приближенных царя, который рассказал бы, что случилось". И мариды сказали: "Слушаем и повинуемся!" А потом они оба отправились в Исбанираль-Мадаин. И когда они летели между небом и землей, они вдруг увидели влачащееся войско, подобное переполненному морю, и аль-Кайладжан сказал аль-Кураджану? "Спустимся и узнаем, что это за войско".
     И они спустились и стали ходить между воинами и увидели, что это персы. И они спросили кого-то из людей, чьи это воины и куда они идут, и им сказали: "К Гарибу, чтобы его убить и убить всех, кто с ним". И когда мариды услышали эти слова, они направились к шатру царя, предводителя этих воинов (а имя его было Рустум), и. подождав, пока персияне заснули на своих постелях и Рустум заснул на своем ложе, подняли его вместе с ложем и вылетели из крепости, и не пришла еще полночь, как они уже были в лагере царя Гариба. И они подошли к его шатру и сказали: "Позволение!" И Гариб, услышав это, сел и сказал: "Позволение! Входите!" И мариды вошли с ложем, а Рустум спал на нем. "Кто это спит?" - спросил Гариб, и мариды сказали: "Это царь из царей персов, и с ним большое войско. Он пришел, желая убить тебя и твоих людей, и мы принесли его к тебе, чтобы он тебе рассказал, о чем ты хочешь". - "Приведите мне сто богатырей", - сказал Гариб. И когда их привели, он сказал им: "Вытащите мечи и встаньте над головой этого персиянина". И они сделали так, как приказал Гариб. И Рустума разбудили, и он открыл глаза и увидел у себя над головой купол из мечей. И он зажмурил глаза и сказал: "Что это за скверный сон?" И аль-Кайладжан ткнул его кончиком меча, и Рустум сел и спросил его: "Где я?" - "Ты пред лицом царя Гариба, зятя царя персов. Как твое имя и куда ты идешь?" - спросил марид. И когда Рустум услышал имя Гариба, он подумал и сказал про себя: "Сплю я или бодрствую?" И Сахим ударил его и сказал: "Почему ты не отвечаешь словами?" И тогда Рустум поднял голову и спросил: "Кто принес меня из моего шатра, где я был среди моих людей?" - "Тебя принесли эти два марида", - сказал Гариб. И когда Рустум взглянул на аль-Кайладжана с аль-Кураджаном, он наклал себе в подштаини^ки, а мариды бросились на него, оскалив клыки, и вытащили мечи и сказали: "Разве ты не подойдешь и не поцелуешь землю перед царем Гарибом?" И Рустум испугался маридов и убедился, что он не спит, и, поднявшись на ноги, поцеловал землю и сказал: "Да благословит тебя огонь, и да продлится твоя жизнь, о царь!" - "О пес персиян, - сказал ему Гариб, - огню не поклоняются, так как он вредит и бывает полезен только для приготовления еды". - "А кому же поклоняются?" - спросил Рустум. И Гариб ответил: "Поклоняются Аллаху, который сотворил тебя и придал тебе образ и сотворил небеса и землю". - "А что мне сказать, чтобы стать одним из приверженцев этого господа и войти в вашу веру?" - спросил персиянин. И Гариб сказал: "Скажи: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим - друг Аллаха". И Рустум произнес исповедание и был записан в число людей счастья, а потом он сказал: "Знай, о мой владыка, что твой тесть, царь Сабур, искал твоего убиения и он послал меня с сотнею тысяч и приказал мне не оставить из вас никого". И, услышав эти слова, Гариб воскликнул: "Таково ли воздаяние мне от него, когда я выручил его дочь из несчастья и гибели! Аллах вознаградит его за то, что он задумал! Но, однако, как твое имя?" - "Рустум, предводитель Сабура", - ответил персиянин. И Гариб молвил: "И также предводитель моего войска. О Рустум, как поживает царевна Фахр-Тадж?" - спросил он потом, и Рустум ответил: "Да живет твоя голова, о царь времени!" - "А какова была причина ее смерти?" - спросил Гариб. "О владыка, - ответил Рустум, - когда ты отправился к твоему брату, одна невольница пришла к царю Сабуру, твоему тестю, и спросила: "О господин, разве ты приказал Гарибу спать подле моей госпожи Фахр-Тадж?" И царь воскликнул: "Нет, клянусь огнем!" И вынул меч и вошел к Фахр-Тадж и сказал ей: "О скверная, как это ты оставила этого бедуина спать подле тебя, когда он не дал тебе приданого и не справил свадьбы?" - "О батюшка, это ты позволил ему спать подле меня", - сказала Фахр-Тадж. "А он приближался к тебе?" - спросил Сабур. И Фахр-Тадж промолчала и опустила голову к земле, и тогда Сабур закричал на повитух и невольниц и сказал им: "Скрутите эту распутницу и посмотрите на ее фардж!" И женщины скрутили Фахр-Тадж и посмотрели на ее фардж и сказали: "О царь, ее девственность исчезла!" И царь понесся на Фахр-Тадж и хотел ее убить, но ее мать поднялась и защитила ее и сказала: "О царь, не убивай ее: ты станешь позорищем, но заточи ее в какомнибудь месте, чтобы она умерла".
     И царь держал Фахр-Тадж в заточении, пока не налетела ночь, и тогда он послал ее с двумя своими приближенными и сказал им: "Удалитесь с нею и бросьте ее в реку Джейхун [549] и никому не рассказывайте".
     И они сделали так, как приказал им царь, и скрылась память о Фахр-Тадж, и пришло ее время..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб спросил про Фахр-Тадж, Рустум рассказал ему ее историю и сообщил, что отец утопил ее в реке. И когда Гариб услышал его слова, мир почернел у него в глазах, и его свойства стали дурными, и он воскликнул: "Клянусь другом Аллаха, я отправлюсь к этому псу и погублю его и разрушу его землю!"
     И затем он послал письма аль-Джамракану, правителю Мейяфарикина и правителю Мосула, а потом обратился к Рустуму и спросил его: "Сколько с тобой войска?" - "Со мной сто тысяч витязей персов", - ответил Рустум. И Гариб сказал ему: "Возьми с собой десять тысяч и пойди к твоему народу и займи его войной, а я пойду за тобою следом". И Рустум сел на коня во главе десяти тысяч всадников из своего войска и отправился к своему народу, говоря про себя: "Я сделаю дело, которое обелит мне лицо перед царем Гарибом". И Рустум ехал семь дней и приблизился к лагерю персов, так что между ним и персами осталось полдня пути. И тогда он разделил своих воинов на четыре отряда и сказал им: "Окружите их войско и нападите на него с мечом". И воины ответили: "Слушаем и повинуемся!" И они ехали от вечера до полуночи, пока не окружили войско персов, а те ничего не опасались после исчезновения от них Рустума. И мусульмане ринулись на них и закричали: "Аллах велик!" И персы очнулись ото сна, и заходил среди них меч, и поскользнулись их ноги, и разгневался на них царь всеведущий. И Рустум работал среди них, как огонь работает в сухом дереве, и не окончилась еще ночь, как все войско персов превратилось в убитых, бегущих и раненых. И мусульмане захватили тяжести, и палатки, и казну с деньгами, и коней, и верблюдов. И они расположились в палатках персов и отдыхали, пока не прибыл царь Гариб. Когда царь увидел, что сделал Рустум и какую он придумал хитрость, чтобы перебить персов и разбить их войско, он наградил его и сказал: "О Рустум, это ты разбил персов, и вся добыча - твоя". И Рустум поцеловал царю руку и поблагодарил его, и они отдыхали весь этот день, а потом двинулись, направляясь в царство персов. А беглецы прибыли и вошли к царю Сабуру и пожаловались ему на горе и несчастье и дела ужасные, и Сабур спросил их: "Что вас постигло и кто поразил вас злом?" И они рассказали ему о том, что случилось и как враг налетел на них во мраке ночи, и Сабур спросил: "Кто же налетел на вас?" - "Налетел на нас не кто иной, как предатель твоего войска, так как он принял ислам, - сказали беглецы, - а что до Гариба, то он не пришел к нам".
     И когда царь услышал это, он бросил свой венец на землю и воскликнул: "Ничего мы не стоим после этого!" А потом он обратился к своему сыну Вард-Шаху и сказал ему: "О дитя мое, нет для этого дела никого, кроме тебя!" И Вард-Шах ответил: "Клянусь твоей жизнью, о батюшка, я обязательно приведу Гариба и вельмож его племени в узах и погублю всех, кто находится с ним". И он сосчитал своих воинов, и оказалось, что их двести двадцать тысяч, и они провели ночь с намерением выступить, а когда настало утро, они хотели трогаться, и вдруг поднялась пыль, которая забила края неба и застлала глаза смотрящим. А царь Сабур ехал проститься с сыном и, увидев эту великую пыль, он кликнул скорохода и сказал ему: "Разъясни, в чем дело с этой пылью?" И скороход поехал и вернулся, и сказал: "О владыка, это пришел Гариб со своими богатырями!" И тогда сложили тюки, и люди выстроились для боя и сражения. А Гариб, приблизившись к Исбанир-аль-Мадаину и увидев, что персы вознамерились сражаться, призвал своих людей к бою и сказал: "Нападайте, да благословит вас Аллах!" И взмахнули знаменосцы знаменем, и арабы и персы покрыли друг друга, и народы покрыли народы, и полилась потоками кровь, и души увидели гибель, и выступал вперед храбрец и бросался, и поворачивал трус, убегая. И продолжался бой и сражение, пока не повернул, уходя, день, и тогда ударили в барабаны окончания, и воины оставили друг друга. И царь Сабур велел поставить палатки у ворот города, и царь Гариб тоже поставил свои палатки напротив персов, и все расположились у себя в шатре..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что войска царя Гариба и войска царя Сабура отделились друг от друга, и каждый из воинов отправился к себе в шатер. А когда наступило утро, воины сели на породистых могучих коней и подняли крики, взяв копья и облачившись в боевое снаряжение. И выступил вперед богатырь-начальник и отважный лев Рустум, и он был первым, кто открыл врата боя. Он выгнал своего коня на середину поля и закричал: "Аллах велик! Я - Рустум, предводитель богатырей арабов и персов! Есть ли мне противник? Есть ли соперник? Пусть не выходит ко мне сегодня ленивый или слабый!" И выступил к нему Туман из войска персов и понесся на Рустума, и Рустум понесся на Тумана, и произошли между ними ужасные стычки: Рустум подскочил к своему противнику и ударил его бывшей с ним дубиной, которая весила семьдесят ритлей, и вдавил ему голову в грудь. И Туман упал на землю убитый и в крови утопающий. И было это не легко для царя Сабура, и он велел своим людям нападать, и они напали на мусульман, взывая о помощи к солнцу, обладателю сияний, а мусульмане взывали к царю всевластному. И умножились персы против арабов и заставили их выпить чашу гибели. И тогда Гариб закричал и решительно выступил и, вынув свой губящий меч, меч Яфиса, понесся на персиян. А аль-Кайладжан с аль-Кураджаном были у стремени царя Гариба, и царь не переставал возвращаться с мечом, пока не добрался до знаменосца. И тогда он ударил его по голове плашмя, и знаменосец упал на землю, покрытый беспамятством, и мариды забрали его в свой лагерь. И когда персы увидели, что знамя упало, они повернули, убегая и направляясь к воротам города. И мусульмане преследовали их с мечами, пока не достигли ворот. И персы столпились в воротах, и погибло из них множество народу, и они не могли запереть ворота, и тогда Рустум, аль-Джамракан, Садан, Сахим, ад-Дамиг, аль-Кайладжан и аль-Кураджан и все богатыри-мусульмане и витязи-единобожники ринулись на еретиков персиян, потекла кровь нечестивых в переулках потоком. И тут персы закричали: "Пощады! Пощады!" И мусульмане сняли с них мечи, и персы побросали оружие и доспехи, и их погнали, как гонят баранов, к шатрам. А Гариб вернулся в свою палатку, снял оружие и надел одежду величия, смыв сначала кровь нечестивых, и затем сел на престол своего царства и потребовал паря персов. И его привели и поставили перед Гарибом, и тот сказал: "О пес персиян, что побудило тебя на то, что ты сделал со своей дочерью? Как это та счел, что я но гожусь ей в мужья?" - "О царь, - ответил Сабур, - не взыщи с меня за то, что я сделал, я уже раскаялся. Я встретил тебя боем только из страха перед тобой".
     И, услышав эти слова, Гариб приказал разложить Сабура и побить его, и с ним делали то, что Гариб приказал, пока не прекратились его стоны, и тогда Сабура унесли к заключенным. А затем Гариб призвал персов и предложил им ислам, и стали мусульманами сто двадцать тысяч, а остальные погибли от меча. И приняли ислам все, кто был в городе из персов.
     И Гариб сел на коня и въехал в великолепном шествии в Исбанир аль Ма^даин, и он сел на престол Сабура, царя персов, и стал награждать и дарить и раздавать добычу и золото, и роздал его персиянам, и те полюбили Гариба и пожелали ему победы, величия и долгой жизни. А потом мать Фахр-Тадж вспомнила свою дочь и устроила оплакивание, и дворец наполнился воплями и криками, и Гариб услышал причитавших и вошел к ним и спросил: "В чем у вас дело?" И мать Фахр-Тадж выступила вперед и сказала: "О господин, когда ты прибыл, я вспомнила мою дочку и сказала: "Если бы она была здорова, она бы порадовалась твоему прибытию".
     И Гариб поплакал о царевне и сел на престол и сказал: "Приведите ко мне Сабура!" И когда его привели, ковылявшего в оковах, Гариб сказал ему: "О пес персиян, что ты сделал с твоей дочерью?" - "Я отдал ее тако^муто и такому-то и сказал им: "Утопите ее в реке Джейхун", - сказал Сабур. И Гариб позвал тех двух людей и спросил их: "То, что он говорит - правда?" - "Да, - ответили они, - но только, о царь, мы ее не утопили, а пожалели ее, отпустили и сказали ей: "Ищи спасения твоей души на берегу Джейхуна и не возвращайся в город: царь убьет тебя и убьет нас вместе с тобою". Вот то, что известно нам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот семидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что те два человека рассказали царю Гарибу историю Фахр-Тадж и сказали: "Мы оставили ее на берегу реки Джейхун". И Гариб, услышав это, призвал звездочетов, и когда те явились, сказал им: "Погадайте на доске с песком и посмотрите, каково положение Фахр-Тадж: в оковах ли она жизни, или она умерла?"
     И звездочеты погадали на доске с песком и сказали: "О царь времени, нам явилось, что царевна в оковах жизни и принесла дитя мужеского пола, и оба они у одного из племен джиннов, но она будет вдали от тебя двадцать лет. Сосчитай же, сколько времени ты в путешествии".
     И Гариб высчитал время своего отсутствия, и оказалось, что прошло восемь лет, и тогда Гариб воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" И он отправил послов в крепости и укрепления, которые были подвластны Сабуру, и жители их пришли покорные. И когда Гариб сидел у себя во дворце, он вдруг увидел, что поднялась пыль, которая застлала края неба, так что со всех сторон потемнело, и он кликнул аль-Кайладжана с аль-Кураджаном и сказал: "Принесите мне сведения об этой пыли!" И оба марида отправились и скрылись в облаке пыли и, схватив одного из всадников, привели его к Гарибу и поставили перед ним. "Спроси этого, он из их войска", - сказали они. И Гариб спросил его: "Чье это войско?" - "О царь, - ответил пленник, - это войско царя Хирад-Шаха [550], владыки Шираэа, который пришел с тобой сразиться".
     А причиною этого было то, что, когда произошла стычка между Сабуром, царем персов, и Гарибом, случилось то, что случилось: сын царя "Сабура убежал с горсточкой людей своего отца и шел, пока не достиг города Шираза. И он вошел к царю Хирад-Шаху и поцеловал землю (а слезы текли по его щекам), и Хирад-Шах сказал ему: "Подними голову, мальчик, и скажи мне, о чем ты плачешь". - "О царь, - ответил юноша, - явился к нам царь из арабов по имени Гариб, захватил царство моего отца, перебил персов и заставил их выпить чашу гибели". И он рассказал Хирад-Шаху, что произошло из-за Гариба, с начала до конца. И когда Хирад-Шах услышал слова сына Сабура, он спросил: "А моя жена здорова?" - "Ее взял Гариб", - ответил царевич, и Хирад-Шах воскликнул: "Клянусь моей головой, я не оставлю на лице земли ни бедуина, ни мусульманина!" И он написал письма и разослал их своим наместникам, и те пришли, и Хирад-Шах сосчитал воинов, и оказалось, что их восемьдесят пять тысяч. И потом он отпер склады и роздал людям кольчуги, оружие и доспехи и шел с ними, пока они не достигли Ис^банир-аль-Мадаина, и тогда они все расположились напротив городских ворот. И к Гарибу подошли аль-Кайладжан с аль-Кураджаном и поцеловали ему колено и сказали: "О владыка, залечи наши сердца и сделай это войско нашей долей". - "Вот они перед вами!" - сказал Гариб.
     И тогда мариды полетели и опустились возле шатра Хирад-Шаха и увидели его на престоле своей власти, и сын Сабура сидит от него справа, а предводители стоят вокруг него в два ряда и советуются, как перебить мусульман.
     И аль-Кайладжан подошел и схватил сына Сабура, а аль-Кураджан схватил Хирад-Шаха, и они полетели с ними к Гарибу, и тот велел бить их, пока они не исчезнут из бытия. А затем мариды вернулись и, вытащил мечи, которых никто не мог поднять, опустились среди неверных, и Аллах поспешил отправить их души в огонь. (О, как скверно это обиталище!) И неверные замечали только два сверкающих меча, которые косили людей, как косят злаки, и никого не видели. И они вышли из палаток и поехали на неосед^ланных конях, и мариды преследовали их два дня и погубили из них множество народа. А потом мариды вернулись и поцеловали Гарибу руку, и Гариб поблагодарил их за то, что они сделали, и сказал им: "Добыча, взятая у неверных, достанется вам одним, и никто не разделит ее с вами". И мариды пожелали Гарибу благополучия и ушли, и они собрали свои деньги и спокойно зажили у себя на родине.
     Вот что было с Гарибом и его людьми..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб обратил в бегство Хирад-Шаха, он велел альКайладжану с аль-Кураджаном взять их имущество, как добычу, которую никто с ними не разделят, и они собрали их деньги и зажили у себя на родине. Что же касается нечестивых, то они бежали, не останавливаясь, пока не достигли Шираза, и тогда они стали оплакивать тех, кто был убит.
     А у царя Хирад-Шаха был брат по имени Сайран-волшебник, лучше которого никто в его время не умел колдовать. И он жил вдали от своего брата, в одной из крепостей, где было много деревьев, рек, птиц и цветов, и между ними и городом Ширазом было полдня пути. И бежавшие воины отправились в эту крепость и вошли к Сайрану-волшебнику, плача и крича, и он спросил их: "О чем вы плачете, о люди?" И его осведомили, в чем дело, и рассказали, как мариды похитили его брата, Хирад-Шаха и сына Сабура. И когда услышал Сайран эти слова, свет сделался перед лицом его мраком и он воскликнул: "Клянусь моей верой, я убью Гариба и его людей и не оставлю из них ни единого человека и никого, чтобы доставлять вести!"
     И затем стал произносить какие-то слова и звать Красного царя, и когда тот явился, сказал ему: "Пойди в Исбанир-аль-Мадаин и налети на Гариба, когда он будет сидеть на своем престоле!" И Красный царь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И затем он шел, пока не пробрался к царю Гарибу, и когда Гариб увидал его, он вытащил свой губящий меч и набросился на него вместе с аль-Кайладжаном и аль-Кураджаном, и они направились к войску Красного даря и убили пятьсот тридцать человек и ранили Красного даря глубокой раной. И Красный царь повернулся, убегая, и его люди тоже повернулись, израненные, и они шли до тех пор, пока не достигли Крепости Плодов и не вошли к Сайрану-волшебнику, крича о горе и несчастии. "О мудрец, - сказали они ему, - у Гариба заколдованный меч Яфиса, сына Нуха, и всякий, кого он поражает, разбит, и с ним два марида с горы Каф, которых дал ему царь Муриш. Это он убил Баракана, когда тот вступил на гору Каф, и он убил Синего царя и погубил множество джиннов".
     И когда волшебник услышал слова Красного царя, он сказал ему: "Уходи!" И Красный царь ушел своей дорогой, а потом волшебник стал колдовать и, призвав марида по имени Заази, дал ему с драхму летучего банджа и сказал: "Иди в Исбанир-аль-Мадаин, отправляйся во дворец Гариба и прими образ воробья. Выследи, когда Гариб заснет, и когда подле него никого не будет, возьми бандж, положи его Гарибу в нос и принеси его ко мне". И марид сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И шел, пока не достиг Исба^нир-аль-Мадаина, и тогда он отправился во дворец Гариба, приняв образ воробья, и сел на одно из окон дворца. Он подождал, пока пришла ночь и вельможи ушли в свои опочивальни, и когда Гариб заснул, марид спустился и, вынув толченый бандж, всыпал его Гарибу в нос. И дыхание Гариба по^тухло, и марид завернул его в одеяло и поднял его и понесся с ним, точно порывистый ветер, и не пришла еще полночь, как он уже был в Крепости Плодов.
     И он внес Гариба к Сайрану-волшебнику, и Сайран поблагодарил его за то, что он сделал, и хотел убить Гариба, пока тот одурманен банджем, но один из людей Сайрана удержал его от его убиения и сказал? "О мудрец, если ты убьешь его, джинны разрушат наши страны, так как царь Муриш, его друг, нападет на нас со всеми своими ифритами". - "А что мы с ним сделаем?" - спросил Сайран, И тот человек сказал" "Брось его в Джейхун, одурманенного банджем, и Муриш не узнает, кто его бросил, и он потонет, и никто не будет о нем знать".
     И Сайран приказал мариду отнести Гариба и бросить его в Джейхун..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что марид понес Гариба к Джейхуну и хотел бросить его в реку, но это было ему не легко. И он сделал деревянный плот, связал его веревками и толкнул плот с Гарибом в поток, и течение подхватило плот, и он исчез.
     Вот что было с Гарибом. Что же касается его людей, то они отправились утром ему прислуживать, но не нашли его и увидели его четки на ложе. И они стали ждать, пока он выйдет, но он не вышел, и тогда они потребовали привратника и сказали ему; "Пойди в гарем и посмотри, где царь, - у него не в обычае пропадать до этого времени".
     И привратник пошел и спросил тех, кто был в гареме, и ему сказали: "Со вчерашнего дня мы его не видели". И тогда привратник вернулся к ожи^давшим и рассказал им об этом. И они растерялись и стали говорить друг другу: "Посмотрим, может быть, он пошел прогуляться в садах". И они спросили садовников: "Проходил ли мимо вас царь?" И те ответили: "Мы его не видели". И тогда приближенные Гариба огорчились и обыскали все сады и вернулись в конце дня плачущие.
     И аль-Кайладжан с аль-Кураджаном стали кружить над городом, разыскивая Гариба, но не узнали о нем вестей и вернулись через три дня. И люди надели черное и стали жаловаться господу рабов, который делает что хочет, и вот то, что было с ними.
     Что же касается Гариба, то он лежал на плоту, брошенный, и плот плыл по течению пять дней, а затем поток выбросил его в соленое море, и волны начали им играть, и внутренности Гариба встряхнуло, и бандж вышел из него. И Гариб открыл глаза и увидел, что он посреди моря и волны играют им, "и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Посмотри-ка! Кто это сделал со мной такое дело!" И в то время, когда он не знал, что ему делать, вдруг появился плывущий корабль. Гариб помахал путникам рукавом, и те подплыли и взяли его и спросили: "Кто ты будешь и из какой ты страны?" - "Накормите и напоите меня, чтобы ко мне вернулась душа, и я скажу вам, кто я", - ответил Гариб. И ему принесли воды и пищи, и он поел и попил, и Аллах вернул ему разум. "О люди, какой вы породы и какая у вас вера?" - спросил он потом. И путники ответили: "Мы из Курджей и поклоняемся идолу, которого зовут Минкаш". - "Пропадите вы и тот, кому вы поклоняетесь, о собаки! Не должно поклоняться никому, кроме Аллаха, который сотворил всякую вещь и говорит вещи: "Будь!" - и она возникает!" - воскликнул Гариб. И тут путники напали на него с силой и бешенством и хотели его схватить, а он был без оружия, но всякого, кто его ударял, он сваливал и лишал жизни. И он повалил сорок человек, и тогда путники напали на него во множестве и крепко связали его и сказали: "Мы убьем его только на нашей земле и покажем его царю".
     И они ехали, пока не прибыли к городу Курджей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что люди, ехавшие на корабле, схватили Гариба и связали его, говоря: "Мы убьем его только на нашей земле".
     И потом они ехали, пока не достигли города Курджей. А тот, кто его построил, был жестокий амалекитянин, и он поставил у каждых ворот города по человеку из меди, сделанному с мудростью, и когда входил в город какойнибудь чужеземец, этот человек трубил в трубу, и всякий, кто был в городе, слышал это, и вошедшего схватывали и убивали, если он не вступал в их веру. И когда Гариб вступил в город, человек закричал великим криком и так заревел, что испугал сердце царя, и тот встал и вошел к своему идолу и увидел, что из его рта, носа и глаз выходит огонь и дым. А в брюхо идола вошел шайтан, который говорил его языком и сказал: "О царь, к тебе попал один человек по имени Гариб, и он - царь Ирака. Он приказывает людям оставить их веру и поклоняться господу, и когда его к тебе приведут, не щади его".
     И царь вышел и сел на престол, и вдруг привели Гариба, поставили его перед царем и сказали: "О царь, мы увидели, что этот юноша не верит в наших богов, и мы нашли его тонущим". И они рассказали царю историю Гариба, и царь сказал: "Пойдите с ним в дом большого идола и зарежьте его перед ним; может быть, он будет нами доволен". - "О царь, - сказал ему везирь, - зарезать его не хорошо: он умрет в одну минуту". - "Мы заключим его в тюрьму, наберем дров и подожжем се", - сказал царь. И собрали дрова, жгли их до утра. И царь вышел вместе с жителями города и велел привести Гариба, и за ним пошли, чтобы его привести, но не нашли его. И посланные вернулись и осведомили царя о его бегстве, и царь спросил: "А как же он убежал". И ему сказали: "Мы увидели, что цепи и оковы сброше^ны, а двери заперты". И царь удивился и воскликнул: "На небо, что ли, он улетел или под землю провалился?" И ему ответили: "Не знаем!" - "Я пойду к моему богу и спрошу его про этого человека, он расскажет мне, куда он ушел", - сказал царь.
     И он встал и отправился к идолу, чтобы пасть перед ним ниц, но не нашел его, и тогда он начал тереть себе глаза, говоря: "Ты спишь или бодрствуешь?" И он обратился к везирю и спросил: "О везирь, где мой бог и где пленник? Клянусь моей верой, о пес среди везирей, если бы ты мне не посоветовал его сжечь, я бы его зарезал. Это он украл моего бога и убежал, и я обязательно отомщу!" И он вытащил меч и, ударив везиря, отрубил ему голову.
     А исчезновению Гариба с идолом была диковинная причина. Вот она.
     Когда царь заточил Гариба, его посадили в комнату рядом с беседкой, в которой был идол. И Гариб стал поминать Аллаха великого и просить у Аллаха великого, славного, помощи, и его услышал марид, приставленный к идолу, говорившему его языком, и его сердце смирилось, в он воскликнул: "О, позор мне перед тем, кто меня видит, а я его не вижу!" И он подошел к Гарибу и припал к его ногам и спросил его: "О господин мой, что мне сказать, чтобы стать одним из твоих приверженцев и вступить в твою веру?" - "Скажи: "Нет бога, кроме Аллаха, Ибрахим - друг Аллаха", - сказал Гариб. И марид произнес исповедание и был зачислен в число обладателей счастья. А имя этого марида было Зальзаль ибн аль-Музальзиль, и его отец был одним из великих царей джиннов. И марид освободил Гариба от оков и понес его с идолом, направляясь к верхнему воздуху..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда марид понес Гариба вместе с идолом, он направился к верхнему воздуху, и вот то, что с ним было.
     Что же касается царя, то он вошел, чтобы спросить идола про Гариба, и не нашел его, и случилось то, что случилось. И когда воины царя увидели, что произошло, они отвергли поклонение идолу и вытащили мечи и убили своего царя и напали друг на друга. Меч ходил между ними три дня, пока они не уничтожили один другого и не осталось из них только два человека. И один из них осилил другого и убил его, и подскочили к этому человеку дети и убили его, и они до тех пор колотили друг друга, пока не погибли все до последнего. И женщины и девушки бросились бежать и направились в селения и крепости, и сделался город пустым, и остались в нем только совы.
     Вот что случилось с жителями города. Что же касается Гариба, то Зальзаль ибн аль-Муэальзиль поднял его и направился с ним в свою страну, то есть на Камфарные острова, к хрустальному дворцу и заколдованному тельцу. А у царя аль-Музальзиля был пестрый теленок, которого он одевал в украшения и платья, затканные червонным золотом, и он сделал его богом. И однажды аль-Музальзиль со своими людьми вошел к теленку и увидел его испуганным. "О бог мой, что тебя испугало?" - спросил он. И шайтан, бывший в брюхе теленка, закричал и сказал: "О Музальзиль, твой сын склонился к вере друга Аллаха - Ибрахима, при помощи Гариба, властитель Ирака".
     И затем он рассказал ему о том, что случилось, с начала до конца. И когда царь услышал слова теленка, он вышел, недоумевая, и сел на престол своего царства и потребовал к себе вельмож правления, и они явились. И царь рассказал им, что он услышал от идола, и они удивились этому и спросили: "Что же нам делать, о царь?" И царь сказал: "Когда мой сын явится и вы увидите, что я его обнимаю, хватайте его". И вельможи отвечали: "Слушаем и повинуемся!"
     А потом, через два дня, Зальзаль вошел к своему отцу, и с ним были Гариб и идол царя Курджей, и когда он уходил в дворцовые ворота, на него с Гарибом бросились и схватили и поставили перед царем аль-Музальзим. И царь посмотрел на своего сына взором гнева и сказал ему: "О пес из джиннов, разве ты покинул твою веру и веру твоих отцов и дедов?" - "Я вошел в истинную веру, а ты - горе тебе! - прими ислам, ты спасешься от гнева всевластного владыки, творца ночи и дня", - ответил Зальзаль. И царь разгневался на своего сына и воскликнул: "О дитя прелюбодеяния, ты говоришь мне в лицо такие слова!"
     И он велел его заточить, и его заточили, а потом царь обратился к Гарибу и сказал ему: "О обломок людей, как ты сыграл с разумом моего сына и вывел его из его веры?" - "Я вывел его из заблуждения на верный путь, из огня в рай, из нечестия к вере", - ответил Гариб. И царь закричал на марида по имени Сайяр и сказал ему: "Возьми этого пса и брось его в Долину Огня, чтобы он погиб".
     А это была такая долина, что из-за крайней ее жары и пылания ее углей всякий, кто спускался в нее, погибал и не жил ни минуты, и окружала эту долину гора, высокая и гладкая, в которой не было прохода. И проклятый Сайяр подошел и, подняв Гариба, полетел с ним и направился к пустынной четверти мира [551]. И когда между ним и той долиной остался один час пути, ифрит устал нести Гариба и опустил его в долину, где были деревья, реки и плоды. И марид опустился, утомленный, и Гариб сошел с его спины (а он был спутан), и ифрит заснул от усталости и стал храпеть, и Гариб до тех пор трудился над узами, пока не освободился от них. И он взял тяжелый камень и бросил его ифриту на голову, и камень искрошил ему кости, и он тотчас же погиб. И Гариб пошел по этой долине..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб убил марида, он пошел по долине и увидел, что она находится на острове, посреди моря, широкий и есть на нем все плоды, каких желают уста и язык. И стал Гариб есть плоды в этой долине и пить из ее каналов. И прошли в ней над ним лета и годы, и он хватал рыбу и ел. И провел он таким образом в одиночестве и уединении семь лет, и когда, однажды, он сидел, вдруг спустились к нему по воздуху два марида, с каждым из которых был человек. И они увидели Гариба и сказали ему: "Эй, ты, кто будешь и из какого ты племени?" А у Гариба отросли длинные волосы, и мариды сочли, что он из джиннов, и спросили его, что с ним, и Гариб сказал: "Я не из джиннов".
     И он рассказал им, что с ним случилось, от начала до конца, и мариды опечалились о нем, и один из ифритов сказал: "Оставайся на месте, пока мы доставим этих баранов нашему царю - одним из них он пообедает, а другим поужинает, - а потом мы вернемся к тебе и доставим тебя в твою страну". И Гариб поблагодарил их и спросил: "Где бараны, которые с вами?" И мариды ответили: "Вот эти два человека". И тогда Гариб воскликнул: "Прибегаю к защите бога Ибрахима, друга Аллаха, господа всякой вещи, который во всякой вещи властен!"
     И затем ифриты улетели, а Гариб сидел и дожидался марида. И через два дня марид принес ему одежду и прикрыл его и понес, и летел с ним к верхнему воздуху, пока мир не скрылся от него. И Гариб услышал славословие ангелов в воздухе, и в марида попала от них огненная стрела, и он стал убегать и направился к земле. И когда между ним и землею оставалось расстояние полета копья, стрела приблизилась к нему и настигла его. И Гариб поднялся и слез с плеча ифрита, которого настигла стрела, и он превратился в пепел. А Гариб опустился прямо в море и погрузился на глубину двух ростов человека и, поднявшись, плыл весь день и ночь и второй день, пока его душа не ослабела и он не убедился, что умрет. И не наступил еще третий день, и он отчаялся, что будет жив, как вдруг появилась перед ним высокая гора, и Гариб направился к ней и поднялся на нее. И он стал ходить по этой горе и питался растениями земли, и отдохнул день и ночь, а затем сошел с горы и спустился позади нее. И он шел два дня и достиг города, где были деревья, реки, стены и башни. И когда он достиг городских ворот, к нему подошли привратники и схватили его и привели к их царице.
     А царицу звали Джаншах, и было ей пятьсот лет жизни. И всякого, кто входил в ее город, показывали ей, и она брала его и ложилась с ним, а когда он кончал свое дело, она его убивала, и так она уже убила много людей. И когда ей привели Гариба, он ей понравился, и она спросила его: "Как твое имя, какова твоя вера и из какой ты страны?" И Гариб ответил ей: "Мое имя - Гариб, царь Ирака, а вера моя - ислам". - "Выступи из твоей веры и вступи в мою веру, и я выйду за тебя и сделаю тебя царем", - сказала царица. И Гариб посмотрел на нее глазом гнева и воскликнул: "Пропади ты с твоей верой!" И тогда царица закричала на него и сказала; "Ты ругаешь моего идола, а он из красного сердолика и украшен жемчугом и драгоценностями!" И потом она сказала: "Эй, люди, заключите его в беседку идола, может быть, это смягчит его сердце!" И Гариба заключили в беседку идола и заперли его за дверями..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариба заключили в беседку идола и заперли его за дверями и тюремщики ушли своей дорогой, Гариб посмотрел на идола и увидел, что он из красного сердолика, а на шее у него ожерелья из жемчуга и драгоценных камней. И Гариб подошел к идолу и, подняв его, ударил им об землю, и идол превратился в груду обломков. А Гариб заснул и спал, пока не взошел день. И когда наступило утро, царица села на свой престол и сказала: "Эй, люди, приведите ко мне пленника!" И люди пошли к Гарибу и отперли беседку и, войдя, увидели, что идол разбит. И они стали так бить себя по лицу, что из уголков их глаз пошла кровь. А потом они подошли к Гарибу, чтобы схватить его, и Гариб ударил кулаком одного, и тот умер, и ударил другого и убил его и перебил так двадцать пять человек, а остальные убежали. И они вошли к царице Джаншах, крича, и та спросила" "В чем дело?" И они сказали: "Пленник разбил твоего идола и убил твоих людей". И они рассказали ей о том, что было, и царица ударила своим венцом об землю и воскликнула: "Нет больше идолам цены!" А потом она села на коня с тысячей богатырей и направилась к дому идола. И она увидела, что Гариб вышел из беседки и взял меч и стал убивать богатырей и повергать мужей. И когда Джаншах увидала Гариба и его храбрость, она утонула в любви к нему и воскликнула: "Нет мне нужды в идоле, и я хочу только, чтобы этот чужеземец полежал у меня на груди остаток моей жизни!"
     И потом она сказала своим людям: "Отойдите от него и удалитесь!" И подошла и стала бормотать. И локоть Гариба сделался неподвижным, и руки его ослабели, и меч выпал у него из руки. И его схватили и связали, униженного, презренного и растерявшегося, и потом Джаншах вернулась и села на престол своего царства и приказала своим людям уйти. И она осталась с Гарибом одна в помещении и сказала ему: "О пес арабов, ты разбиваешь моего идола и убиваешь моих людей!" - "О проклятая, - ответил Гариб, - будь это бог, он бы наверное защитил себя". - "Ляг со мной, и я отпущу тебе то, что ты сделал", - сказала царица. И Гариб воскликнул: "Я не сделаю ничего такого!" - "Клянусь моей верой, я буду тебя пытать жестокой пыткой!" - сказала тогда царица" И затем она взяла воды и, поколдо^вав над ней, брызнула ею Гариба, и он превратился в обезьяну. И царица стала его кормить и поить, и заточила его в комнате, и приставила к нему человека, который ходил за ним два года. А потом, в какой-то день, она позвала Гариба и велела привести его к себе и спросила: "Ты меня послушаешься?" И Гариб сказал ей головой: "Да". И царица обрадовалась и освободила его от чар. И она подала Гарибу еду, и Гариб поел с ней и стал с ней играть и целовать ее, и царица доверилась ему. И когда пришла ночь, она легла и сказала Гарибу: "Вставай, делай свое дело". И Гариб ответил: "Хорошо". И, сев ей на грудь, схватил ее за шею и сломал ее, и он до тех пор не поднялся, пока из царицы не вышел дух. И он увидел открытую кладовую и вошел туда и нашел в ней отполированный меч и щит из китайского железа. И тогда он облекся в полное вооружение и подождал до утра, а утром вышел и стал у ворот дворца. И пришли эмиры и хотели войти, чтобы служить, и увидели Гариба, одетого в боевые доспехи, и Гариб сказал им: "О люди, оставьте поклонение идолам и поклонитесь царю всеведущему, творцу ночи и дня, господу людей, оживителю костей, создателю всякой вещи, который во всякой вещи властен".
     И когда нечестивые услышали эти слова, они ринулись на Гариба, но тот понесся на них, как сокрушающий лев, и стал кружиться среди них и убил из них множество народа..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Гариб понесся на неверных и уничтожил их множесто. И пришла ночь, и неверные умножились против Гариба, и все они устремились к нему и хотели его захватить. И вдруг тысяча маридов бросилась на нечестивых с тысячью мечей, и главой их был Зальзаль ибн аль-Музальзиль, который был в первых рядах войска. И мариды заработали среди нечестивых острыми мечами и напоили их из чаши гибели, и поспешил Аллах великий отправить их души в огонь, и не осталось из людей Джаншах никого, кто бы мог доставить вести. И закричали ее помощники: "Пощады, пощады!" - и уверовали в судящего владыку, которого не отвлечет одно дело от другого, истребителя Хосроев, губителя великанов, господа жизни дольней и последней.
     А потом Зальзаль поздоровался с Гарибом и поздравил его со спасением. И Гариб спросил его: "Кто тебя осведомил о моем положении?" - "О владыка, - ответил Зальзаль, - когда отец мой заточил меня и послал тебя в Долину Огня, я оставался в тюрьме два года, а потом он меня выпустил, и я провел после этого год, а затем вернулся к тому, что было раньше, я убил моего отца, и войска мне подчинились, и вот уже год, как я над ними властвую. И как-то я заснул (а ты был у меня в мыслях) и увидел во сне, что ты сражаешься с людьми Джаншах, и тогда я взял эту тысячу маридов и пришел к тебе". И Гариб удивился такому совпадению и взял деньги Джаншах и деньги ее людей и поставил над городом своего правителя.
     А мариды понесли деньги и Гариба, и они провели ночь не иначе, как в городе Зальзаля. И Гариб пробыл в гостях у Зальзаля шесть месяцев, а потом он захотел уехать. И тогда Зальзаль принес подарки и послал три тысячи маридов, которые принесли деньги из города Курджей, и он положил подарки на деньги Джаншах. И затем Зальзаль велел маридам нести подарки и деньги, а сам Зальзаль понес Гариба, и они все направились к городу Исбанир-аль-Мадаин, и не пришла еще полночь, как они были уже там. И Гариб посмотрел и увидел, что город осажден и окружен влачащимся войском, подобным переполненному морю. И тогда он спросил Зальзаля: "О брат мой, какова причина этой осады и откуда это войско?" И потом Гариб опустился на крышу дворца и позвал: "Эй, Каукаб-ас-Сабах, эй, Махдия!" И они встали от сна, ошеломленные, и спросили: "Кто зовет нас в такое время?" - "Я, ваш владыка Гариб, творец дивного дела", - ответил Гариб. И когда обе женщины услышали слова своего владыки, они обрадовались, и рабыни с евнухами тоже.
     И Гариб спустился, и женщины бросились к нему и заголосили, так что во дворце загудело, и пришли предводители из своих опочивален и спросили: "В чем дело?" - и, войдя во дворец, сказали евнухам: "Родила, что ли, одна из невольниц? [552]" И евнухи ответили: "Нет, но радуйтесь: к вам прибыл царь Гариб".
     И эмиры обрадовались, а Гариб поздоровался с женщинами и вышел к своим товарищам, и те бросились к нему и стали целовать ему руки и ноги, воздавая хвалу Аллаху великому и прославляя его. И Гариб сел на престол и призвал своих товарищей, и они явились и сели вокруг него, и Гариб спросил их про воинов, которые осадили их, и приближенные сказали: "О царь, вот уже три дня, как они осаждают нас, и с ними джинны и люди, и мы не знаем, чего они от нас хотят, и не было у нас с ними ни боя, ни разговора". - "Завтра мы пошлем к ним письмо и узнаем, чего они хотят", - молвил Гариб. И его приближенные сказали: "А имя их царя - МурадШах, и подвластны ему сто тысяч всадников и три тысячи пеших, и двести из племен джиннов".
     А приходу этого войска была великая причина..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что прибытию этого войска и пребыванию его под городом Исбаниром была великая причина! Вот она. Когда царь Сабур отослал свою дочь с двумя людьми и сказал им: "Утопите ее в Джейхуне", - они вышли с нею и сказали ей: "Уходи своей дорогой и не показывайся твоему отцу: он убьет нас и убьет тебя". И ФахрТадж пошла, недоумевая и не зная, куда направиться, и говорила: "Где твои глаза, о Гариб, чтобы посмотреть, в каком я положении и что со мной!"
     И она ходила из одной земли в другую и из долины в долину, пока не пришла в долину, где было много деревьев и каналов, а посреди поднималась крепость, высоко построенная, с колоннами, уходящими ввысь, и подобная райскому саду. И Фахр-Тадж направилась к этой крепости и вошла в нее и увидела, что она устлана шелковыми коврами и вокруг много золотых и серебряных сосудов. И она нашла там сто рабынь из прекрасных невольниц. И когда эти невольницы увидели Фахр-Тадж, они поднялись перед нею и приветствовали ее, считая, что она из девушек джиннов. И они спросили ее, кто она, и ФахрТадж ответила им: "Я дочь царя персов". И рассказала о том, что с ней случилось. И когда невольницы услышали ее слова, они опечалились о ней и стали успокаивать ее сердце и сказали ей: "Успокой свою душу и прохлади глаза: тебе будет что поесть и попить и во что одеться, и мы все у тебя в услужении". И Фахр-Тадж пожелала им блага, а потом невольницы подали ей еду, и она ела, пока не насытилась. И Фахр-Тадж спросила невольниц: "А кто хозяин этого дворца и ваш повелитель?" И невольницы сказали ей: "Наш господин царь Сальсаль ибн Даль, и он приходит каждый месяц на одну ночь, а утром уходит управлять племенами джиннов".
     И Фахр-Тадж провела у них пять дней и родила дитя мужского пола, подобное месяцу. И ему обрезали пуповину и насурьмили глаза, и назвали его Мурад-Шахом. И он стал расти на коленях своей матери, и через малое время прибыл царь Сальсаль, который ехал на слоне, белом, как бумага, величиной с высокую башню, и его окружали отряды джиннов. И царь вошел во дворец, и его встретили сто его невольниц и поцеловали землю, и ФахрТадж была с ними. И царь посмотрел на нее и спросил невольниц: "Кто такая эта девушка?" И ему ответили: "Дочь Сабура, царя персов, турок и дейлемитов". - "Кто привел ее в это место?" - спросил царь, и невольницы рассказали ему, что с ней случилось. И царь опечалился и сказал: "Не печалься и потерпи, пока твой сын вырастет и станет большим, а потом я пойду в страну персов и срублю твоему отцу голову с плеч и посажу твоего сына на престол персов, турок и дейлемитов".
     И Фахр-Тадж поднялась и поцеловала царю руки и пожелала ему блага, и она жила и воспитывала своего сына вместе с детьми царя.
     И дети стали ездить на конях и выезжали на охоту и ловлю, и сын Фахр-Тадж научился охотиться на зверей, и охотился на хищных львов, и ел их мясо, так что его сердце сделалось крепче камня. И когда ему исполнилось пятнадцать лет жизни, его душа выросла в его глазах, и он спросил у своей матери: "О матушка, а кто мой отец?" - "О дитя мое, - ответила она, - твой отец - царь Гариб, царь Ирака, а я - дочь царя персов".
     И затем она рассказала ему, что случилось, и, услышав это, мальчик спросил ее: "А разве мой дед велел убить тебя и убить моего отца?" - "Да", - ответила ФахрТадж. И Мурад-Шах воскликнул: "Клянусь тем, чем я обязан тебе за воспитание, я пойду в город твоего отца и отрежу ему голову и принесу ее тебе".
     И Фахр-Тадж обрадовалась его словам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот семьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мурад-Шах, сын Фахр-Тадж, выехал с двумя сотнями маридов, с которыми он воспитывался, и стали они делать набеги и пересекать дороги, и ехали до тех пор, пока не приблизились к земле Ши^разской. И тогда они напали на город, и Мурад-Шах ворвался во дворец царя и скинул ему голову, когда он сидел на престоле, и убил из войска его множество воинов, а оставшиеся в живых закричали: "Пощады, пощады!" И стали целовать колено Мурад-Шаха. И он пересчитал их, и их оказалось десять тысяч всадников, и они сели на коней, служа ему, а затем поехали в Балх [553] и убили там царя и погубили его войско и подчинили его жителей. Потом они отправились в Нурейн, а Мурад-Шах был уже во главе тридцати тысяч войска, и правитель Нурейна вышел к ним добровольно и отдал им деньги и редкости, и выехал с тридцатью тысячами войска. И они поехали, направляясь к Самарканду персидскому, и взяли его, а потом направились в Ахлат и взяли его. И затем они поехали дальше, и к какому городу ни подходили, брали его, и оказался Мурад-Шах во главе большого войска, и деньги и редкости, которые он захватывал в городах, он раздавал воинам, и они полюбили его за его доблесть и щедрость. И он достиг Исба^нир-аль-Мадаина и сказал: "Подождите, пока я приведу остальное мое войско и захвачу моего деда и поставлю его перед моей матерью. Я исцелю ее сердце, огрубив ему голову".
     И затем он послал людей, чтобы привести его мать, и потому не было боя три дня. И прибыл Гариб, и с ним Зальзаль во главе сорока тысяч маридов, которые несли деньги и подарки, и Гариб спросил про воинов, рас^положившихся здесь, и ему сказали: "Мы не знаем, откуда они, и они три дня не сражаются с нами, и мы не сражаемся с ними".
     И прибыла Фахр-Тадж, и ее сын Мурад-Шах обнял ее и сказал ей: "Сидя в своей палатке, пока я не приведу к тебе твоего отца". И Фахр-Тадж пожелала ему поддержки от господа миров - господа небес и господа земель. А когда наступило утро, Мурад-Шах сел на коня, и его двести маридов были от него справа, а цари людей - слева, и ударили в барабаны войны. И Гариб услышал это и сел на коня и выехал, и он призвал своих людей к бою, и джинны встали от него справа, а люди - слева. И выступил вперед Мурад-Шах, закованный в военные доспехи, и стал гонять своего коня направо и налево, а затем закричал: "О люди, пусть не выезжает ко мне никто, кроме вашего царя! Если он меня одолеет, то он будет повелителем обоих войск, а если я его одолею, то убью его, как всякого другого".
     И когда Гариб услышал слова Мурад-Шаха, он воскликнул: "Прочь, о пес арабов!" И они понеслись друг на друга и бились копьями, пока они не сломались, и дрались мечами, пока они не зазубрились, и они возвращались и убегали, приближались и удалялись, пока не наступил полдень. И упали под ними кони, и они сошли на землю и схватили друг друга. И тут Мурад-Шах бросился на Гариба и поднял его, держа на весу, и хотел ударять его об землю, но Гариб схватил его за уши и с силой потянул их" и Мурад-Шах почувствовал, что небо покрыло землю, и закричал во все горло и воскликнул: "Я под твоей защитой, о витязь времени!" И Гариб связал его..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот восьмидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб схватил Мурад-Шаха за уши и потянул их, Мурад-Шах закричал: "Я под твоей защитой, о витязь времени!" И Гариб связал его, и мариды, сподвижники Мурад-Шаха, хотели броситься и освободить его, но Гариб понесся с тысячью маридов, и они хотели схватить маридов Мурад-Шаха, но те закричали: "Пощады, пощады!" И побросали оружие. И Гариб сел в своем шатре (а он был из зеленого шелка, вышитый червонным золотом и окаймленный жемчугом и драгоценными камнями) и призвал Мурад-Шаха, и его привели к нему, подскакивавшего в цепях и путах.
     И когда Мурад-Шах увидал Гариба, он опустил голову к земле от стыда. И Гариб спросил его: "О пес арабов, каковы твои свойства, что ты выезжаешь на царей и хочешь с ними соперничать?" - "О владыка, не взыщи с меня, у меня есть оправдание", - сказал Мурад-Шах. "А каково лицо твоего оправдания?" - спросил Гариб, и Мурад-Шах ответил: "О владыка, знай, что я вышел отомстить за моего отца и мать Сабуру, царю персов; он хотел их убить, но моя мать спаслась, и я не знаю, убит мой отец или нет".
     И когда Гариб услышал его слова, он воскликнул: "Клянусь Аллахом, ты оправдан! Но кто твой отец и твоя мать и как имя твоего отца и твоей матери?" - "Имя моего отца - Гариб, царь Ирака, а имя моей матери - Фахр-Тадж, дочь Сабура, царя персов", - ответил МурадШах. И когда Гариб услыхал его слова, он вскрикнул великим криком и упал без памяти. И на него побрызгали розовой водой, и он очнулся и спросил Мурад-Шаха: "Ты - сын Гариба от Фахр-Тадж?" - и когда МурадШах ответил: "Да", - он воскликнул: "Ты - витязь, сын витязя! Снимите цепи с моего сына!"
     И Сахим с аль-Кайладжаном подошли и освободили Мурад-Шаха, и Гариб прижал своего сына к груди и посадил его с собою рядом и спросил: "Где твоя мать?" - "Она у меня, в моей палатке", - отвечал Мурад-Шах. И Гариб сказал ему: "Приведи ее ко мне!" И Мурад-Шах сел на коня и поехал к своим палаткам, и его люди встретили его и обрадовались его спасению и стали спрашивать его о его положении, но он воскликнул: "Не время теперь для вопросов!" И он вошел к своей матери и рассказал ей о том, что случилось, и она обрадовалась сильной радостью.
     И Мурад-Шах привел ее к своему отцу, и они обнялись и обрадовались друг другу, и Фахр-Тадж приняла ислам, и принял ислам Мурад-Шах, и они предложили ислам своим воинам, и те все предались Аллаху сердцем и языком, и Гариб обрадовался, что они стали мусульманами. А затем он призвал паря Сабура и его сына Вард-Шаха и стал ругать их за их поступки и предложил им ислам, а когда они отказались, распял их на воротах города.
     И город украсили, и жители его обрадовались и стали украшать город, и они надели на Мурад-Шаха венец Хосроев и сделали его царем персов, турок и дейлемитов. И царь Гариб послал своего дядю, царя ад-Дамига, правителем в Ирак, и подчинились ему все земли и рабы. И Гариб жил у себя в царстве, справедливо поступая с подданными, и все люди полюбили его, и они жили приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Да будет же слава тому, чье величие и бытие постоянно и чьи милости велики над созданиями его.
     Вот то, что дошло до пас из рассказа о Гарибе и Аджибе.
     
     Рассказ об Утбе и Рейе
     
     Рассказывают также, что Абд-Аллах ибн Мамар-аль-Кайси говорил: "В каком-то году я совершал паломничество к священному дому Аллаха и, окончив хаджж, вернулся, чтобы посетить могилу пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!).
     И вот, однажды ночью, когда я сидел в саду, между могилой и мимбаром [554], я вдруг услыхал слабые стоны, издаваемые нежным голосом. И я прислушался и услышал, что голос говорит:
     "Опечален ты плачем голубя, что сидит в кустах, -
     Взволновал в груди он твоей заботы и горести?
     Или, может быть, огорчился ты, вспомнив девушку,
     Что волненьям мысли к душе твоей показала путь?
     О ночь моя, что длишься над хворающим -
     На любовь и малость терпения он сетует, -
     Отняла ты сон от сожженного любви пламенем,
     Что горит под ним, точно уголья горящие,
     Вот луна свидетель, что страстью я охвачен к ней,
     Увлечен любовью к луне подобной я ныне стал.
     Я не думал прежде, что я влюблен, пока не был я,
     Поражен бедой, и сам не знал об этом я".
     И затем голос смолк, и не знал я, откуда доносился он ко мне. Я сидел недоумевая и вдруг тот человек снова начал стонать и произнес:
     "Иль взволнован ты Рейи призраком, что пришел к тебе,
     Когда ночь темна и черны ее локоны?
     Любовь опять у зрачков твоих с бессонницей,
     И душа твоя вновь взволнована видом призрака.
     Я крикнул ночи, - а мрак подобен морю был,
     Где бьют друг друга волны полноводные:
     "О ночь моя, продлилась над влюбленным ты,
     Которому поможет только утра луч".
     А ночь в ответ: "Не жалуйся, что я длинна,
     Ведь поистине нам любовь несет унижение",
     И я поднялся и пошел в сторону голоса, - рассказывал ибн Мамар, - и говоривший еще не дошел до последнего стиха, когда я уже был подле него. И я увидел юношу, до крайности прекрасного, у которого еще не вырос пушок, и слезы провели по его щекам две борозды..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Мамар-альКайси рассказывал: "И я поднялся при начале стихов и направился в сторону голоса, и говоривший еще не дошел до последнего стиха, когда я уже был подле него. И я увидел юношу, у которого еще не вырос пушок, и слезы провели по его щекам две борозды, и сказал ему: "Прекрасный ты юноша!" И он спросил: "А ты кто, о человек?" И я ответил: "Абд-Аллах ибн Мамар-альКайси". - "У тебя есть нужда?" - спросил юноша, и я сказал ему: "Я сидел в саду, и ничто не тревожило меня сегодня ночью, кроме твоего голоса. Я выкуплю тебя своей душой! Что ты испытываешь?" - "Сядь", - сказал юноша. И когда я сел, он сказал: "Я - Утба ибн альДжаббан ибн аль-Мунзир ибн аль-Джамух аль-Ансари. Я пришел к Мечети Племен и стал совершать ракаты и падать ниц и затем отошел в сторону, чтобы предаться благочестию, и вдруг подошли женщины, подобные лунам, и посреди них была девушка, редкостно прекрасная, совершенная по красоте. И она остановилась подле меня и сказала: "О Утба, что ты скажешь о сближении с той, кто ищет сближения с тобою?" И затем она оставила меня и ушла, и я не слышал о ней вести и не напал на ее след. И вот я теперь в смущении и перехожу с места на место!" И он закричал и припал к земле, покрытый беспамятством, а когда он очнулся, то казалось, что парча его лица выкрашена варсом [555]. И он произнес такие стихи:
     "Я вижу вас сердцем из далеких, далеких стран;
     Увидеть бы - видите ль меня издалека вы!
     И сердце мое и глаза горюют о вас теперь,
     Душа моя - возле вас, а память о вас - со мной.
     Мне жизнь не сладка теперь, пока не увижу вас,
     Хотя бы я был в раю и в райских садах навек".
     "О Утба, о сын моего брата, вернись к твоему господу и попроси у него прощения твоих грехов. Ведь перед тобою ужасы предстояния", - сказал я ему. Но он воскликнул: "Далеко это! Я не утешусь, пока не вернутся соби^рающие мимозу" [556]. И я остался с ним, пока не взошла заря, а потом я сказал: "Пойдем в мечеть". И мы сидели там, пока не совершили полуденной молитвы, и вдруг женщины пришли, но той девушки среди них не было. "О Утба, - сказали они, - что ты думаешь об ищущей с тобою сближения?" И Утба спросил: "А что с ней?" И женщины сказали: "Ее отец забрал ее и уехал с ней в ас-Самаву". И я спросил женщин, как зовут девушку. И они сказали: "Рейя, доль аль-Гитрифа ас-Сулейми". И тогда Утба поднял голову и произнес такие два стиха: "О други, умчалась Рейя утром, и знаю я:
     В Самаву направился теперь караван ее.
     О Други, без памяти теперь от рыданий я,
     Найдется ли у других слеза, чтобы в долг мне дать?"
     "О Утба, - сказал я, - я пришел с большими деньгами и хочу прикрыть ими благородных мужей. Клянусь Аллахом, я израсходую их на твоих глазах, чтобы ты достиг удовлетворения и больше, чем удовлетворения. Пойдем в собрание Ансаров" [557]. И мы пошли и обратились к совету Ансаров, и я приветствовал их, и они хорошо мне ответили, и тогда я сказал: "О собрание, что вы скажете об Утбе и его отце?" - "Он из начальников арабов", - ответили Ансары. И я сказал: "Знайте, что Утба поражен бедствием любви, и я хочу, чтобы вы мне помогли и отправились со мной в ас-Самаву". И Ансары ответили. "Слушаем и повинуемся!" И мы с Утбой поехали, и эти люди ехали вместе с нами, пока не приблизились к стану племени Бену-Сулейм. И аль-Гитриф узнал, где мы находимся, и поспешно вышел нас встречать и сказал: "Да будете вы живы, о благородные!" И мы отвечали ему: "И ты да будешь жив! Мы - твои гости!" - "Пусть сойдете вы в месте благородней^шем, просторном", - сказал аль-Гитриф. И потом он спешился и крикнул: "Эй, рабы, сходите!" И рабы спешились и постлали ковры и циновки и стали резать овец и баранов, но мы сказали: "Мы не попробуем твоего кушанья, пока ты не исполнишь нашу просьбу". - "А какая у вас просьба?" - спросил он, к мы сказали: "Мы сватаемся за твою благородную дочку для Утбы ибн аль-Джаббана ибн аль-Мунзира, возвышенного в славе и прекрасного рода". - "О братья! - ответил аль-Гитриф, - та, за кого вы сватаетесь, сама властна над собою, я пойду и расскажу ей о вашем приходе".
     И он поднялся, разгневанный, и вошел к Рейс, и девушка сказала ему: "О батюшка, отчего это я вижу на тебе следы явного гнева?" И аль-Гитриф молвил: "Прибыли ко мне люди из Ансаров, которые сватают тебя у меня". - "Это благородные люди (прошу прощения для них у пророка, - да благословит его Аллах наилучшим приветом!)" - сказала Рейя. - А кто сватает?" - "Юноша, которого зовут Утба ибн аль-Джаббан", - ответил аль-Гитриф. И Рейя сказала: "Я слышала про этого Утбу, что он исполняет то, что обещает, и достигает того, к чему стремится". - "Клянусь, что я не выдам тебя за него замуж! - воскликнул аль-Гитриф. - Мне донесли кое о чем из твоих с ним разговоров". - "Этого не было, - сказала Рейя, - но я клянусь, что Ансарам не будет отказано дурным отказом. Откажи им хорошо". - "А как?" - спросил аль-Гитриф. И Рейя молвила: "Увеличь приданое - они отступятся". - "Как прекрасно то, что ты сказала!" - воскликнул аль-Гитриф. И он поспешно вышел и сказал: "Девушка стана согласна, но она хочет для себя приданого, подобного ей. Кто о нем позаботится?" И я сказал: "Я!" - говорил Абд-Аллах, и альГитриф молвил: "Я хочу для нее тысячу браслетов из червонного золота, пять тысяч дирхемов, битых в Хаджаре [558], тысячу одежд-плащей, и полосатых платьев, и пять желудков амбры" [559]. И я сказал: "Будь по-твоему; согласен ли ты?" - говорил Абд-Аллах, и аль-Гитриф ответил: "Согласен!"
     И тогда Абд-Аллах послал несколько человек Ансаров в Медину-Осиянную, и те привезли все, что он обязался дать. И зарезали овец и баранов, и люди собрались, чтобы есть кушанье. И мы провели, - говорил Абд-Аллах, - в таком положении сорок дней.
     А потом аль-Гитриф сказал: "Берите вашу девушку!" И мы повезли ее на носилках, и аль-Гитриф снабдил ее тридцатью верблюдами подарков. И затем он простился с нами и уехал, а мы шли до тех пор, пока между нами и Ме^диной-Осиянной не осталось одного перехода. И тут выехали против нас всадники, чтобы напасть на нас (думаю я, что они были из Бену-Сулейм), и Утба бросился на них и убил нескольких, а потом он склонился набок, получив удар копьем, и упад на землю. И пришла к нам поддержка от обитателей этой местности, и они прогнали от нас тех всадников, а Утба окончил свой срок. И мы закричали: "Увы, Утба!" И девушка услышала это и бросилась с верблюда и припала к Утбе и стала горько плакать, и говорила такие стихи:
     "Стараюсь я стойкой быть, но стойкости нет во мне,
     Я тешу лишь тем мой дух, что он за тобой пойдет,
     И будь справедливым, он, наверно, бы к гибели,
     Он раньше тебя пришел, и всех обогнал бы он.
     Никто, после пас с тобой, с друзьями не справедлив -
     Не будет уже душа с душою в согласье жить!"
     И она издала единый крик, и срок ее окончился. И мы вырыли им одну могилу и закопали их во прахе, и я вернулся в землю моих родичей и прожил семь лет, а затем я возвратился в Хиджаз и вступил в Медину-Осиянную для просвещения и сказал себе: "Клянусь Аллахом, я непременно вернусь к могиле Утбы!"
     И я пришел к ней и вдруг вижу: на ней высокое дерево с красными, желтыми и зелеными лентами. "Как называется это дерево?" - спросил я хозяев стоянки. И они сказали: "Дерево жениха с невестой".
     И я пробыл на могиле Утбы один день и одну ночь и затем ушел, и было это последним, что я знал о нем, помилуй его Аллах великий!"
     
     Рассказ о Хинд, дочери ан-Нумана
     
     Рассказывают также, что Хинд, дочь анНумана, была прекраснейшей женщиной своего времени. И ее красоту и прелесть описали альХаджжаджу, и он посватался за нее, не пожалев для нее больших денег, и женился на ней, обязавшись дать ей, кроме приданого, еще двести тысяч дирхемов. И он вошел к ней и оставался с ней долгое время, а затем, в какой-то день, он вошел к ней, когда она смотрела на свое лицо в зеркало и говорила:
     "Поистине Хинд всегда была кобылицею
     Арабской, породистой, и вот ее мул покрыл.
     Кобылу когда родит - от господа дар ее,
     А если родится мул, то мул и принес его".
     И когда аль-Хаджжадж услышал это" он ушел обратно и больше не входил к Хинд, а она не знала, что он ее слышал. И аль-Хаджжадж пожелал развес^тись с нею и послал к ней Абд-Аллаха ибн Тахира, чтобы тот ее с ним раз^вел. И Аод-Адлах ибн Тахир вошел к Хинд и сказал: "Говорит тебе аль-Хаджжадж абу-Мухаммед, что за ним осталось для тебя от приданого двести тысяч дирхемов. Вот они здесь со мной, и он уполномочил меня на развод". - "Знай, о ибн Тахир, - сказала Хинд, - что мы были вместе, и, клянусь Аллахом, я ни одного дня ему не радовалась, а если мы расстанемся, то, клянусь Аллахом, я никогда не буду горевать. А эти двести тысяч - дирхемов - подарок тебе за мое освобождение от сакифской собаки" [560].
     А после этого дошла эта история до повелителя правоверных Абд-аль-Мелика ибн Мервана [561], и ему описали ее прелесть и красоту, и стройность ее стана, и нежность ее речей, и ее любовные взгляды, и он послал к ней, чтобы за нее посвататься..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Абдаль-Мелик ибн Мерван, когда дошла до него весть о красоте этой женщины и ее прелести, послал к ней, чтобы за нее посвататься. И она прислала ему письмо, в котором говорила после хвалы Аллаху и молитвы за пророка его Мухаммеда (да благословит его Аллах и да приветствует): "Знай, о повелитель правоверных, что пес лакал в сосуде".
     И когда повелитель правоверных прочитал ее письмо, он посмеялся ее словам и написал ей слова пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!): "Когда полакает пес в сосуде кого-нибудь из вас, пусть вы^моет его одна из них песком семижды." - И прибавил: - "Смой грязь с места употребления".
     И когда Хинд увидела, что написал повелитель правоверных, ей нельзя было ему прекословить, и она написала ему после хвалы Аллаху великому: "Знай, о повелитель правоверных, что я соглашусь на брачный договор только при условии. А если ты спросишь: "Какое это условие?" - я скажу: "Пусть аль-Хаджжадж ведет мои носилки в тот город, где ты находишься, и пусть он будет босой и в той одежде, которую носит".
     И когда Абд-аль-Мелик прочитал это письмо, он засмеялся сильным и громким смехом и послал к аль-Хаджжаджу, приказывая ему это сделать, и аль-Хаджжадж, прочитав послание правителя правоверных, согласился, не прекословя, и исполнил его приказание. И потом альХаджжадж послал к Хинд, приказывая ей собираться, и она собралась и села на носилки, и аль-Хаджжадж ехал со своей свитой, пока не подъехал к воротам Хинд. И когда Хинд поехала в носилках и поехали вокруг рее невольницы и евнухи, аль-Хаджжадж спешился, босой, взял верблюда за узду и повел его. И он шел с Хинд, и та потешалась над ним и насмехалась и смеялась вместе со своей банщицей и невольницами, а потом она сказала своей банщице: "От^кинь занавеску носилок!" И банщица откинула занавеску, и Хинд оказалась лицом к лицу с альХаджжаджем, и она начала над ним смеяться. И альХаджжадж произнес такой стих:
     "И если смеешься ты, о Хинд, то ведь ночью я
     Не раз оставлял тебя без сна и в рыданьях",
     А Хинд отвечала ему таким двустишием:
     "Не думаем мы, когда мы душу спасли и жизнь,
     О том, что утратили из благ и богатства мы.
     Богатства нажить легко, и слава вернется вновь,
     Когда исцелится муж от хвори и гибели".
     И она смеялась и играла, пока не приблизилась к городу халифа, а прибыв в этот город, она бросила на землю динар и сказала аль-Хаджжаджу: "О верблюжатник, у нас упал дирхем; посмотри, где он, и подай его нам". И альХаджжадж посмотрел на землю и увидел только динар и сказал женщине: "Это динар". - "Нет, это дирхем", - сказала Хинд. "Нет, динар", - сказал аль-Хаджжадж. И Хинд воскликнула: "Хвала Аллаху, который дал нам вместо павшего дирхема динар [562]. Подай нам его!" И аль-Хаджжаджу стало стыдно. И потом он доставил Хинд во дворец повелителя правоверных Абд-аль-Мелика ибн Мервана, и она вошла к нему и была его любимицей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, что Хинд, дочь ан-Нумана, стала любимицей повелителя правоверных, но это не удивительней" чем история об Икраме и Хуэейме.
     
     Рассказ об Икриме и Хузейме
     
     Дошло до меня, о счастливый царь, что был в дни повелителя правоверных Сулеймана ибн Абд-аль-Мелика [563] один человек по имени Хузейма ибн Бишр из племени Бену-Асад. Он отличался явным благородством и имел обильные блага и был милостив и благодетелен к друзьям, и он пребывал в таком положении, пока не обессилило его время и не стал он нуждаться в своих друзьях, которым он оказывал милости и помогал деньгами. И они помогали ему некоторое время, а потом это им наскучило. И когда Хузейме стала ясна их перемена к нему, он пошел к своей жене (а она была дочерью его дяди) и сказал ей: "О дочь моего дяди, я вижу в моих братьях перемену, и я решил не покидать дома, пока не придет ко мне смерть". И он заперся за дверями и питался тем, что у него было, пока запасы его не кончились, И тогда Хузейма впал в недоумение.
     А его знал Икрима-аль-файяд ар-Риби, правитель альДжезиры. И когда он однажды сидел в своей приемной зале, вдруг вспомнили Хузейму ибн Вишра, и Икрима-альфайяд спросил: "В каком он положении?" - "Од дошел до положения неописуемого, - ответили ему, - запер ворота и не покидает дома". И сказал Икрима-аль-файяд: "Это случилось с ним только из-за его великой Щедрости! И как не находит Хузейма ибн Бишр помощника и приносящего поддержку!" - "Он не нашел ничего такого", - сказали присутствующие. И когда наступила ночь, Икрима пошел и взял четыре тысячи динаре" и положил их в один кошелка потом он велел оседлать своего коня и вышел тайком от родных и доехал с одним из своих слуг, который вез деньги. И он ехал, пока не остановился у ворот Хузеймы, а потом он взял у своего слуги мешок и, приказав ему удалиться, подошел к воротам и сам толкнул их.
     И Хузейма вышел, и Икрима подал ему мешок и сказал: "Исправь этим свое положение". И Хузейма взял мешок и увидал, что он тяжелый, и, вы^пустив его из рук, схватился за узду коня и спросил Икриму: "Кто ты, да будет моя душа за тебя выкупом?" - "Эй, ты, - сказал Икрима, - я не потому приехал к тебе в подобное время, что хочу, чтобы ты узнал меня". - "Я не отпущу тебя, пока ты не дашь мне себя узнать", - сказал Хузейма. И Икрима сказал: "Я - Джабир-Асарат-аль-Кирам" [564]. - "Прибавь еще!" - сказал Хузейма, и Икрима ответил: "Нет!" И уехал.
     А Хузейма вошел к дочери своего дяди и сказал ей: "Радуйся, принес Аллах близкую помощь и благо. Если это дирхемы, то их много. Встань зажги светильник". - "Нет пути к светильнику", - сказала его жена. И Хуэей^ма провел ночь, гладя мешок рукой, и чувствовал твердость динаров и не верил, что это динары.
     Что же касается Икримы, то он вернулся домой и увидел, что его жена хватилась его и спрашивала о нем. И когда ей сказали, что он уехал, она заподозрила его и усомнилась в нем. "Правитель аль-Джезиры выезжает, когда прошла часть ночи, один, без слуг и тайно от родных только к другой жене или к наложнице" - я сказала она Икриме. И тот ответил: "Знает Аллах, что я ни к кому не выезжал". - "Расскажи мне, зачем ты уезжал", - сказала жена Икримы. И он молвил: "Я выехал в такое время лишь для того, чтобы никто обо мне не знал". - "Неизбежно, чтобы ты мне рассказал!" - воскликнула жена Икримы, и тот спросил: "Сохранишь ли ты тайну, если я расскажу тебе?" - "Да", - ответила его жена. И Икрима рассказал ей в точности всю историю и то, что с ним было, и спросил: "Хочешь ли ты, чтобы я еще тебе поклялся?" - "Нет, нет, - сказала его жена, - мое сердце успокоилось и доверилось тому, что ты говоришь".
     Что же касается Хузеймы, то он утром помирился с заимодавцами и исправил свое положение, а затем он стал собираться, желая направиться к Сулейману ибн Абд-альМелику (а тот находился в те дни в Палестине). И когда Хузейма остановился у дверей халифа и попросил позволения войти у его царедворцев, один из них вошел к Сулейману и рассказал, где находится Хузейма, - а он был знаменит своим благородством, и Сулейман знал об этом. И он позволил Хузейме войти, и тот, войдя, приветствовал его, как приветствуют халифов, и Сулейман ибн Абд-аль-Мелик сказал ему: "О Хузейма, что задержало тебя вдали от нас?" - "Плохое положение", - ответил Хузейма. "Что же помешало тебе отправиться к нам?" - спросил халиф. "Слабость, о повелитель правоверных", - ответил Хузейма. "А на что же ты поднялся теперь?" - спросил Сулейман. И Хузейма ответил: "Знай, о повелитель правоверных, что я был у себя дома, когда уже прошла часть ночи, и вдруг постучал в ворота какой-то человек, и было у меня с ним такое-то и такое-то дело".
     И он рассказал халифу всю историю, с начала и до конца, и Сулейман спросил: "А ты знаешь этого человека?" - " "Я не знаю его, о повелитель правоверных, - ответил Хузейма, - и это потому, что он был переодет, и я услышал от него только слова: "Я Джабир-Асарат-аль-Кирам". И Сулейман ибн Абд-аль-Мелик запылал и загорелся желанием узнать этого человека и сказал: "Если бы мы его знали, мы бы вознаградили его за его благородство!"
     И потом он привязал Хузейме ибн Бишру знамя [565] и назначил его наместником аль-Джезиры вместо Икримыаль-Файяда. И Хузейма выехал, направляясь в аль-Джезиру. И когда он приблизился к ней, Икрима вышел его встречать, и жители аль-Джезиры тоже вышли ему навстречу, и правители приветствовали друг друга и ехали вместе, пока не вступили в город.
     И Хузейма остановился в Доме Эмирата и велел взять с Икримы обеспече^ние и потребовал у него отчета. И с Икримой свели счета, и оказалось, что за ним большие деньги, и Хузейма потребовал, чтобы Икрима их отдал. И Икрима сказал: "Нет мне ни к чему пути". - "Отдать деньги неизбежно", - сказал Хузейма. Но Икрима отвечал: "У меня их нет, делай то, что сделаешь". И Хузейма приказал отвести его в тюрьму..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Хузейма велел заточить Ик^риму-аль-Файяда и послал к нему, требуя с него то, что за ним осталось, Икрима послал ответить ему: "Я не из тех, кто охраняет деньги ценой своей чести: делай что хочешь".
     И Хузейма велел заковать ему ноги в железо и посадить его в тюрьму. И он оставался там месяц или больше, так что это его изнурило, и заточение повредило ему. И весть о нем дошла до дочери его дяди, и она до крайности огорчилась и, позвав к себе одну из своих вольноотпущенниц, обладав^шую обильным разумом и знаньями, сказала ей: "Пойди сейчас же к воротам эмира Хузеймы ибн Бишра и скажи ему: "У меня есть совет". И если ктонибудь спросит тебя о нем, скажи: "Я скажу его только эмиру". И когда ты войдешь к нему, попроси у него уединения. А оставшись с ним наедине, скажи ему: "Что это за дело ты сделал? Ты вознаградил Джабира-Аса^рат-альКирама, только воздав ему жестоким заточением и стеснением в оковах".
     И женщина сделала то, что ей было приказано, и когда Хузейма услышал ее слова, он воскликнул во весь голос: "Горе мне! Это действительно он?" - "Да", - ответила женщина. Хузейма велел тотчас же привести своего коня, и когда его оседлали, призвал всех вельмож города и, собрав их у себя, подъехал к воротам тюрьмы. И их отперли, и Хузейма, и те, кто был с ним, вошли в тюрьму и увидели, что Икрима сидит, и вид его изменился, и он изнурен побоями и болью. И когда Икрима увидел Хузейму, ему стало стыдно, и он опустил голову, а Хузейма подошел и припал к его голове, целуя ее, и тогда Икрима поднял голову и спросил: "Что вызвало у тебя это?" И Хузейма ответил: "Благородство твоих поступков и мое дурное возмещение". - "Аллах да простит нам и тебе", - сказал Икрима. Хузейма приказал тюремщику снять оковы с Икримы и наложить их ему самому на ноги. "Что это ты хочешь?" - спросил Икрима, и Хузейма сказал: "Я хочу, чтобы мне досталось то же, что досталось тебе". - "Заклинаю тебя Аллахом, - воскликнул Икрима, - не делай этого!" И затем они вышли вместе и дошли до дома Хузеймы, и Икрима простился с ним я хотел уходить, но Хузейма удержал его от этого. "Чего ты хочешь?" - спросил Икрима. "Я хочу изменить твой вид: стыд мой перед твоей женой сильнее моего стыда перед тобою", - сказал Хузейма. И он велел освободить баню, и когда ее освободили, Хузейма с Икримой вошли туда вместе, Хузейма сам стал прислуживать Икриме. И затем они вышли, и Хузейма наградил Икриму роскошной одеждой и посадил его на коня и велел нагрузить на него большие деньги" И он поехал вместе с ним к его дому и попросил позволения извиниться перед его женой и извинился перед нею, а потом он попросил Икриму отправиться с ним к Сулейману ибн Абд-аль-Мелику, который находился в те дни в ар-Рам^ле [566]. И Икрима согласился на это, и они поехали вместе и прибыли к Сулейману ибн Абд-аль-Мелику, и царедворец вошел к нему и осведомил его о прибытии Хузеймы ибн Бишра. И это испугало халифа, и он воскликнул: "Разве правитель альДжезиры может явиться без нашего приказания! Такое - только из-за великого случая". И он позволил Хузейме войти, и когда тот вошел, халиф сказал ему, прежде чем его приветствовать: "Что позади тебя, о Хузейма?" - "Благо, повелитель правоверных", - отвечал Хузейма. "Что же привело тебя?" - спросил халиф. И Хузейма ответил: "Я овладел Джабиром-Асарат-аль-Кирам, и мне захотелось порадовать тебя им, так как я видел, что ты горишь желанием его узнать и стремишься его увидеть". - "Кто же это?" - спросил халиф, и Хузейма ответил: "Икрима-аль-Файяд". И Сулейман позволил ему приблизиться, и Икрима подошел к нему и приветствовал его как халифа. И Сулейман сказал ему: "Добро пожаловать!" И приблизил его к своему трону и сказал: "О Икрима, твое благодеяние ему было для тебя лишь бедою. Напиши на бумажке о всех твоих заботах и о том, в чем ты нуждаешься", - сказал потом Сулейман. И когда Икрима сделал это, халиф велел исполнить все тотчас же и приказал дать ему десять тысяч динаров, сверх тех нужд, о которых он написал, и двадцать сундуков одежды вдобавок к тому, что было им написано. А потом он велел подать копье и, привязав для Икримы знамя, назначил его наместником аль-Джезиры, Армении и Азербайджана. "Дело Хуэеймы перешло к тебе, - сказал халиф Икриме, - если хочешь, ты оставишь его, а если хочешь - отстранишь". - "Нет, я верну его на место, о повелитель правоверных", - сказал Икрима. И затем Икрима с Хузеймой ушли от халифа вместе, и они были наместниками Сулеймана ибн Абд-аль-Мелика во все время его халифата.
     Рассказ об Юнусе и незнакомце
     
     Рассказывают также, что был во времена халифата Хишама ибн Абд-аль-Мелика человек по имени Юнус-писец, и был он хорошо известен. И он выехал в путешествие в Сирию, и была с ним невольница, до крайности прекрасная и красивая, и на ней было все, в чем она нуждалась, а цена за нее составляла сто тысяч дирхемов. И когда Юнус приблизился к Дамаску, караван сделал привал около пруда с водой, и Юнус спешился поблизости от него и, поев бывшей с ним пищи, вынул бурдючок с финиковым вином. И вдруг приблизился к нему юноша, прекрасный лицом и полный достоинства, который ехал на рыжем коне, и с ним было два евнуха. И он приветствовал Юнуса и спросил его: "Примешь ли ты гостя?" И когда Юнус отвечал: "Да", - юноша спешился подле него и сказал; "Напой нас твоим питьем!" И Юнус напоил гостя, и тот сказал: "Если бы ты захотел спеть нам песню!" И Юнус запел, говоря такой стих:
     "Она собрала красот так много, как не собрал
     Никто, и, любя ее, мне сладко не спать в ночи".
     И гость пришел в великий восторг, и Юнус несколько раз поил его, пока он не склонился от опьянения. И тогда юноша сказал: "Скажи твоей невольнице, чтобы она спела".
     И невольница запела, говоря такой стих:
     "Вот гурия, и смутила сердце краса ее -
     Не ветвь она гибкая, не солнце и не лупа".
     И гость пришел в великий восторг, и Юнус несколько раз поил его, и юноша оставался подле него, пока они не совершили вечерней молитвы, а затем он спросил: "Что привело тебя к этому городу?" - "То, чем я запла^чу мой долг и исправлю мое положение", - ответил Юнус. "Продашь ли ты мне эту невольницу за тридцать тысяч дирхемов?" - спросил гость. И Юнус ответил: "Как нуждаюсь я в милости Аллаха и в прибавке от него!" [567] - "Удовлетворят ли тебя сорок тысяч?" - спросил гость. "Это покроет мой долг, но я останусь с пустыми руками", - ответил Юнус. И гость сказал: "Мы берем ее за пятьдесят тысяч дирхемов, и тебе будет, сверх того, одежда и деньги на путевые расходы, и я стану делить с тобою мои обстоятельства, пока ты останешься здесь". - "Я продал тебе девушку", - сказал Юнус. И его гость спросил: "Поверишь ли ты мне, что я доставлю тебе деньги за нее завтра, и тогда я увезу ее с собой, или же она будет у тебя, пока я не доставлю тебе завтра этих денег?"
     И побудили Юнуса хмель и стыд, вместе со страхом перед юношей, сказать ему: "Да, я тебе доверяю, бери ее, да благословит тебя Аллах". И юноша сказал одному из своих слуг: "Посади ее на твоего коня, сядь сзади нее и поезжай с нею".
     И затем он сел на своего коня, простился с Юнусом и уехал, и через некоторое время после того, как юноша скрылся, продавец стал думать про себя и понял, что он ошибся, продав невольницу. "Что это я сделал? - сказал он себе. - Зачем отдал, свою невольницу человеку, который мне не знаком, и я не знаю, кто он. Но допустим, что я бы и знал его - как мне до него добраться?"
     И он сидел в задумчивости, пока не совершил утренней молитвы, и его товарищи вошли в Дамаск, а од остался сидеть в сомнении, не зная, что делать. И он сидел, пока не опалило его солнце и не стало ему неприятно оставаться на месте, и он решил войти в Дамаск, но потом сказал себе: "Если я войду, то может случиться так, что посланный придет и не найдет меня, и окажется, что я навлек на себя вторую беду".
     И он сел под тенью стены, и когда день повернул на закат, вдруг подъехал к нему один из евнухов, который был с юношей. И при виде его Юнуса охватила великая радость, и он сказал про себя: "Я не помню, чтобы я радовался больше, чем радуюсь теперь, при виде этого евнуха".
     И евнух подошел к нему и сказал: "О господин, мы заставили тебя ждать". Юнус ничего не сказал ему от волнения, которое его охватило. "Знаешь ли ты того человека, который взял невольницу?" - спросил затем евнух. "Нет", - ответил Юнус, и евнух сказал: "Это альВалид ибн Сахль [568], наследник престола".
     "И тут я промолчал, - рассказывал Юнус, - и евнух сказал мне: "Поднимайся, садись на коня". А с ним был конь, и он посадил на него Юнуса, и они ехали, пока не приехали к одному дому. И они вошли туда, и когда та невольница увидела Юнуса, она подскочила к нему и приветствовала его, и Юнус спросил: "Каково было твое дело с тем, кто тебя купил?" - "Он поселил меня в этой комнате и приказал дать мне все, что нужно", - сказала девушка. Юнус посидел с нею немного, и вдруг пришел евнух хозяина дома и сказал ему: "Поднимайся!" И Юнус поднялся, и евнух ввел его к своему господину, и оказалось, что это его вчерашний гость.
     "И я увидел, что он сидит на своем ложе, - рассказывал потом Юнус, - и он спросил меня: "Кто ты?" - "Юнус-писец", - ответил я. "Добро пожаловать!" - воскликнул юноша. "Клянусь Аллахом, мне очень хотелось тебя видеть! Я слышал рассказы о тебе. Ну, как ты спал эту ночь?" - "Хорошо, да возвысит тебя Аллах великий!" - ответил Юнус, и аль-Валид сказал: "Может быть, ты жалел о том, что было вчера, и говорил в душе: "Я отдал мою невольницу незнакомому человеку, и я не знаю, как его имя и из какой он страны". - "Храни Аллах, о эмир" чтобы я пожалел о невольнице! - воскликнул Юнус. - Если бы я ее и подарил эмиру, она была бы самым малым из того, что должно ему дарить..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Юнус-писец сказал альВалиду ибн Сахлю: "Храни Аллах, чтобы я пожалел о невольнице, и если бы я подарил я ее эмиру, она была бы самым малым из того, что должно ему дарить. Эта девушка не подходит к его сану". - "Клянусь Аллахом, - отвечал аль-Валид, - я раскаивался, что взял ее у тебя, и говорил: "Это чужеземец, который меня не знает, я на него налетел и ошеломил его своей поспешностью, за^бирая девушку. Помнишь ли ты, что было между нами условлено?"
     "И я сказал: "Да", говорил потом Юнус, - и альВалид спросил меня: "Продашь ли ты мне эту невольницу за пятьдесят тысяч динаров?" - "Да", - ответил Юнус. И аль-Валид крикнул: "Эй, слуга, подай деньги! И когда слуга положил их перед ним, ибн Сахль сказал: "Эй" слуга, подай тысячу пятьсот динаров!" И слуга принес деньги, и аль-Валид молвил: "Вот плата за твою невольницу, а эта тысяча динаров - за твое хорошее мнение о нас, и пятьсот динаров тебе на путевые расходы и на подарки родным. Ты доволен?" - "Доволен", - отвечал я. И я поцеловал ему руки и сказал: "Клянусь Аллахом, ты наполнил мне глаз, руку и сердце". - "Клянусь Аллахом, - сказал потом аль-Валид, - я не уединялся с девушкой и не насытился ее пением. Ко мне ее!"
     И невольница пришла, и аль-Валид приказал ей сесть, и когда девушка села, он сказал ей: "Пой!"
     И она произнесла такие стихи:
     "О ты, кто взял все полностью красоты,
     О сладостный чертами и жеманством!
     Вся красота в арабах и у турок,
     Но нет средь них тебе, газель, подобных.
     Будь милостив к влюбленному, красавец,
     И обещай, что навестит хоть призрак.
     Позор и унижение с тобою
     Дозволены, глазам не спать приятно.
     Не первый я в тебя влюблен безумно,
     Сколь многих до меня мужей убил ты.
     Хочу тебя иметь и в жизни долей,
     Дороже ты мне духа и всех денег".
     И аль-Валид пришел в великий восторг и поблагодарил меня за то, что я хорошо образовал и обучил - девушку, и потом он сказал: "Эй, слуга, приведи коня с седлом и со сбруей, чтобы он на нем ехал, и мула, чтобы нести его пожитки. О Юнус, - молвил он потом, - когда ты узнаешь, что это дело перешло ко мне, приходи, и, клянусь Аллахом, я наполню благами твои руки, вознесу твой сан и обогащу тебя на всю жизнь".
     И я взял деньги и уехал, - рассказывал Юнус, - и когда халифат перешел к аль-Валиду, я отправился к нему, и, клянусь Аллахом, он исполнил то, что обещал, и оказал мне еще большее уважение, и я пребывал у него в наирадостнейшем положении, занимая самое высокое место, и расширились мои обстоятельства, и умножились мои деньги, и оказалось у меня столько поместий и денег, что мне их хватит до смерти, и хватит после меня моим наследникам. И я был у аль-Валида, пока его не убили, - да будет над ним милость Аллаха великого!"
     
     Рассказ об ар-Рашиде и девушке
     
     Рассказывают также, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид шел однажды вместе с Джафаром Бармакидом, и вдруг он увидел несколько девушек, которые наливали воду. И халиф подошел к ним, желая напиться, и вдруг одна из девушек обернулась к нему и произнесла такие стихи:
     "Скажи, - пусть призрак твой уйдет
     От ложа в час, когда все спит,
     Чтоб отдохнул я и погас
     Огонь, что кости мне палит.
     Больной, мечась в руках любви,
     На ложе горестей лежит.
     Что до меня - я таков, как знаешь.
     С тобою близость рок продлит?"
     И повелителю правоверных понравилась красота девушки и ее красноречие..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда повелитель правоверных услышал от девушки эти стихи, ему понравилась ее красота и красноречие, и он спросил ее: "О дочь благородных, эти стихи из сказанного тобою или из переданного?" - "Из сказанного мною", - ответила девушка, и халиф молвил: "Если твои слова - правда, сохрани смысл и перемени рифму". И девушка произнесла:
     "Скажи, - пусть призрак твой уйдет
     От ложа моего в час сна,
     Чтоб отдохнул я и погас
     Огонь, которым грудь полна,
     Больной томим в руках любви,
     Постель его - тоска одна.
     Что до меня - я таков, как знаешь
     А ты - любовь твоя ценна?"
     "Этот отрывок тоже украден", - сказал халиф. И девушка молвила: "Нет, это мои слова". И тогда халиф сказал: "Если это также твои слова, сохрани смысл и измени рифму".
     И девушка произнесла:
     "Скажи, - пусть призрак твой уйдет
     От ложа, все когда во еде,
     Чтоб отдохнул я и погас
     Огонь, пылающий во мне.
     Больной томим в руках любви
     На ложе бденья, весь в огне"
     Что до меня - я таков, как знаешь,
     А ты в любви верна ли мне?"
     "Этот тоже украден", - сказал халиф. И когда девушка ответила: "Нет, это мои слова", Халиф молвил: "Если это твои слова, сохрани смысл и измени рифму".
     И девушка произнесла:
     "Скажи, - пусть призрак твой уйдет
     От ложа, все когда заснет,
     Чтоб отдохнул я и погас
     Огонь, что ребра мои жжет"
     Больной, мечась в руках любви,
     На ложе слез покоя ждет.
     Что до меня - я таков, как знаешь.
     Твою любовь судьба вернет?"
     "От кого ты в этом стане?" - спросил повелитель правоверных. И девушка ответила: "От того, чья палатка в самой середине и чьи колья самые высокие". И понял повелитель правоверных, что она - дочь старшего в стане. "А ты из каких пастухов коней?" - спросила девушка. И халиф сказал: "Из тех, чьи деревья самые высокие и плоды самые зрелые". И девушка поцеловала землю и сказала: "Да укрепит тебя Аллах, о повелитель правоверных!" И пожелала ему блага, и потом ушла с дочерьми арабов. "Неизбежно мне на ней жениться", - сказал халиф Джафару. И Джафар отправился к отцу девушки и сказал ему: "Повелитель правоверных хочет твоей дочери". И отец ему ответил: "С любовью и уважением! Ее отведут как служанку его величеству владыке нашему, повелителю правоверных".
     И потом он снарядил свою дочь и доставил ее к халифу, и тот женился на ней и вошел к ней, и была она для него одной из самых дорогих из его жен, а ее отцу он подарил достаточно благ, чтобы защитить его среди арабов. А потом отец девушки перешел к милости Аллаха великого, и прибыло к халифу известие о его кончине, и он вошел к своей жене грустный, и когда она увидала его грустным, она поднялась и, войдя в свою комнату, сняла свои бывшие на ней роскошные одежды, надела одежды печали и подняла плач. И ее спросили: "Почему это?" И она сказала: "Умер мой отец". И люди пошли к халифу и рассказали ему об этом, и он поднялся и пришел к своей жене и спросил ее, кто ей об этом рассказал. И она отвечала: "Твое лицо, о повелитель правоверных". - "А как так?" - спросил халиф. И она сказала: "С тех пор как я у тебя поселилась, я видела тебя таким только в этот раз, а мне не за кого было бояться, кроме моего отца, из-за его старости. Да живет твоя голова, о повелитель правоверных!"
     И глаза халифа наполнились слезами, и он стал утешать жену в утрате ее родителя, и она провела некоторое время, печалясь об отце, а затем присоединилась к нему, да будет милость Аллаха над ними всеми.
     
     Рассказ об аль-Асмаи и трех девушках
     
     Рассказывают также, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид однажды ночью сильно томился бессонницей. И он поднялся с постели и стал ходить из комнаты в комнату, но не переставал тревожиться в душе великою тревогой, а утром он сказал: "Ко мне аль-Асмаи!" И евнух вышел к привратникам и сказал ям: "Повелитель правоверных говорит вам: "Пошлите за аль-Асмаи!" И когда аль-Асмаи явился и повелителя правоверных осведомили об этом, он велел его ввести, посадил его и сказал ему: "Добро пожаловать! - а затем молвил: - О Асмаи, я хочу, чтобы ты рассказал мне самое лучшее, что ты слышал из рассказов о женщинах и их стихах". - "Слушаю и повинуюсь! - ответил аль-Асмаи. - Я слышал многое, но ничто мне так не понравилось, как три стиха, которые произнесли три девушки..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Асмаи говорил повелителю правоверных: "Я слышал многое, но ничто мне так не понравилось, как стихи, которые произнесли три девушки". - "Расскажи мне их историю", - молвил халиф. И аль-Асмаи начал рассказывать эту историю и сказал: "Знай, о повелитель правоверных, что я жил както в Басре, и усилилась однажды надо мною жара, и я стал искать места, где бы отдохнуть, но не находил. И я оглядывался направо и налево и вдруг заметил крытый проход между двумя домами, выметенный и политый, и в этом проходе стояла деревянная скамья, а над нею было открытое окно. И я сел на скамью и хотел прилечь, и услышал нежные речи девушки, которая говорила: "О сестрица, мы сегодня собрались, чтобы развлечься; давайте выложим триста динаров, и пусть каждая из нас скажет один стих из стихотворения, и кто скажет самый нежный и красивый стих, той будут эти триста динаров". И девушки отвечали: "С любовью и удовольствием!" И начала старшая, и стих ее был таков:
     "Дивилась я, когда он меня посетил во сне,
     Но больше б дивилась я, случись это наяву",
     И сказала стих средняя, и был он таков;
     "Меня посетил во сне лишь призрак один его.
     И молвила я: "Приют, простор и уют тебе!"
     И сказала стих младшая, и был он таков:
     "Душой и семьей куплю того, кого вижу я
     На ложе в ночи со мной, чей дух лучше мускуса",
     "Если этот образ наделен красотой, то дело завершено при всех обстоятельствах", - сказал я про себя и, сойдя со скамьи, хотел уходить. И вдруг дверь открылась, и из нее вышла девушка и сказала: "Посиди, о шейх!" И я вторично поднялся на скамью и сел. И девушка подала мне бумажку, и я увидел на ней почерк, прекрасный до предела, с прямыми "али^фами", вогнутыми "ха" и круглыми "уа" [569], а содержание записки было такое: "Мы осведомляем шейха - да продлит Аллах его жизнь! - что нас трое девушек-сестер, и мы собрались, чтобы развлечься, и выложили триста динаров и условились, что, кто из нас скажет самый нежный и прекрасный стих, той будут эти триста динаров. Мы назначили тебя судьей в этом деле; рассуди же как знаешь и конец". - "Чернильницу и бумагу!" - сказал я. И девушка ненадолго скрылась и вынесла мне посеребренную чернильницу и позолоченные каламы, и я написал такие стихи:
     "О девушках расскажу я, как повели они
     Беседу, приличную мужам многоопытным.
     Их трое - как утра свет прекрасны лицом они;
     И сердцем влюбленного владеют измученным.
     Остались они одни (а спали уже глаза)
     Нарочно, чтобы вдали от всех посторонних быть,
     Поведали то они, что в душах скрывалось их,
     О да, и стихи они забавою сделали
     И молвила дерзкая, кичливая, гордая,
     Открыла, заговорив, ряд дивных она зубов:
     "Дивилась я, когда он меня посетил во сне,
     Но больше б дивилась я, случись это наяву"
     Когда она кончила, улыбкой украсив речь,
     Промолвила средняя, вздыхая, взволнованно:
     "Меня посетил во сне лишь призрак один его.
     И молвила я: "Приют, простор и уют тебе!"
     А младшая лучше всех сказала, ответив им,
     Словами, которые желанней и сладостней:
     "Душой и семьей куплю того, кого вижу я
     На ложе в ночи со мной, чей дух лучше мускуса".
     Когда обдумал я их слова и пришлось мне быть
     Судьей, не оставил я игрушки разумному,
     И первенство присудил в стихах самой младшей я,
     И стал я слова ее ближайшими к истине".
     И потом я отдал записку девушке, - говорил альАсмаи, - и она поднялась и вернулась во дворец, и я услышал, что там начались пляски и хло^панье в ладоши и наступило воскресенье из мертвых, и тогда я сказал себе: "Мне нечего больше здесь оставаться" И, спустившись со скамьи, я хотел уходить, и вдруг девушка крикнула: "Посиди, о Асмаи!" И я спросил ее: "А кто осведомил тебя, что я аль-Асмаи?" И она отвечала: "О старец, если имя твое от нас скрыто, то стихи твои от нас не скрыты".
     И я сел, и вдруг ворота открылись, и вышла первая девушка, и было в руках ее блюдо плодов и блюдо сладостей. И я поел сладостей и плодов, и поблагодарил девушку за ее милость, и хотел уходить, и вдруг какая-то девушка закричала: "Посиди, о Асмаи!" И, подняв к ней глаза, я увидел розовую руку в желтом рукаве и подумал, что луна сияет из-под облаков. И девушка кинула мне кошелек, в котором было триста динаров, и сказала: "Это моя деньги, и они - подарок тебе от меня за твой приговор".
     "А почему ты рассудил в пользу младшей?" - спросил повелитель правоверных. И аль-Асмаи сказал: "О повелитель правоверных, - да продлит Аллах твою жизнь! - старшая сказала: "Я удивлюсь, если он посетит во сне мое ложе", - и это скрыто и связано с условием: может и случиться, и не случиться. Что до средней, то мимо нее прошел во сне призрак воображе^ния, и она его приветствовала; что же касается стиха младшей, то она сказала в нем, что лежала с любимым, как лежат в действительности, и вдыхала его дыханье, которое приятнее мускуса, и выкупила бы его своей душой и семьей. А выкупают душой только того, кто дороже всего на свете". - "Ты отличился, о Асмаи!" - воскликнул халиф и тоже дал ему триста динаров за его рассказ.
     
     Рассказ об Ибрахиме Мосульском и дьяволе
     
     Рассказывают также, что Абу-Исхак-Ибрахим Мосульский рассказывал и сказал: "Я попросил ар-Рашида подарить мне какой-нибудь день, чтобы я мог уединиться с моими родными и друзьями, и он позволил мне это в день субботы. И я пришел домой и стал приготовлять себе кушанья и напитки и то, что мне было нужно, и приказал привратникам запереть (ворота и никому не позволять ко мне войти. И когда я находился в зале, окруженный женщинами, вдруг вошел ко мне старец, внушающий почтение и красивый, в белых одеждах и мягкой рубахе, с тайлесаном на голове. В ручках у него был посох с серебряной рукояткой, и от него веяло запахом благовоний, который наполнил помещения и проход. И охватил меня великий гнев оттого, что этот старен вошел ко мне, и я решил прогнать привратников, а старец приветствовал меня наилучшим приветствием, и я ответил ему и велел ему сесть. И он сел и стал со мной беседовать, ведя речь об арабах пустыни и их стихах. И исчез бывший во мне гнев, и я подумал, что слуги хотели доставить мне радость, впустив ко мне подобного человека, так как он был образован я остроумен. "Не угодно ли тебе поесть?" - спросил я старца, и он сказал: "Нет мне в этом нужды". И тогда я опросил: "А попить?" И старец молвил: "Это пусть будет по-твоему".
     И я выпил ритль и дал ему выпить столько же, и затем он сказал мне: "О Абу-Исхак, не хочешь ли ты чтонибудь мне спеть - мы послушаем твое искусство, в котором ты превзошел и простого и избранного".
     И слова старца разгневали меня, но потом я облегчил для себя это дело и, взяв лютню, ударил по ней и запел. И старец сказал: "Прекрасно, о Абу-Исхак!"
     И тогда, - говорил Ибрахим, - я стал еще более гневен и подумал: "Он не удовлетворился тем, что вошел ко мне без позволения, и пристает с просьбами, но назвал меня по имени, не зная, как ко мне обратиться".
     "Не хочешь ли ты прибавить еще, а мы с тобой потягаемся?" - сказал потом старец. И я стерпел эту тяготу и, взяв лютню, запел, и был внимателен при пении и проявил заботливость, так как старец сказал: "А мы с тобой потягаемся..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старец сказал АбуИсхаку: "Не хочешь ли ты прибавить еще, а мы с тобой помочь "И я стерпел эту тяготу, - говорил Абу-Исхак, - и, взяв лютню, запел и был внимателен при пении и проявил полную заботливость, так как старец сказал: "А мы с тобой потягаемся". И старец пришел в восторг и воскликнул: "Прекрасно, о господин мой! И затем он спросил: "Позволишь ля ты мне петь?" И я ответил ему: "Твое дело!" И счел, что он слаб умом, если будет петь в моем присутствии после того, что услышал от меня. Старец взял лютни и стал ее настраивать, и, клянусь Аллахом, мне представилось, что лютня говорит ясным арабским языком, прекрасным, жеманным голосом! И старец начал петь такие стихи:
     "Вся печень изранена моя, - кто бы продал мне
     Другую, здоровую, в обмен, без болячек?
     Но все отказались люди печень мою купить -
     Никто за здоровое не купит больное.
     Стенаю я от тоски, в груди поселившейся,
     Как стонет давящийся, вином заболевший".
     И клянусь Аллахом, - говорил Абу-Исхак, - я подумал, что двери и стены и все, что есть в доме, отвечает ему и поет с ним, так прекрасен был его голос, и мне казалось даже, что я слышу, как мои члены и одежда отвечают ему. И я сидел, оторопев, и не был в состоянии ни говорить, ни двигаться из-за того, что вошло ко мне в сердце, а старец запел такие стихи:
     "О голуби аль-Лива [570], вернитесь хоть раз ко мне -
     По вашим я голосам тоскую безмерно!
     Вернулись они к ветвям, едва не убив меня,
     И им не открыл едва я все свои тайны.
     И криком зовут они ушедшего, словно бы
     Вина напились они и им одержимы.
     Не видел мой глаз вовек голубок, подобных им,
     Хоть плачут, но из их глаз слеза не струится.
     И он пропел еще такие стихи:
     "О Неджда зефир, когда подуешь из Неджда ты,
     Твое дуновение тоски мне прибавит лишь.
     Голубка проворковала в утренний светлый час
     В ветвях переплетшихся лавровых и ивовых.
     И плачет в тоске она, как маленькое дитя,
     Являя тоску и страсть, которых не ведал я.
     Они говорят, что милый, если приблизится,
     Наскучит, и отдаленность лечит от страсти нас.
     Лечились по-всякому, и не исцелились мы.
     Но близость жилищ все ж лучше, чем отдаление,
     Хоть близость жилищ не может быть нам полезною,
     Коль тот, кто любим тобой, не знает к тебе любви".
     И потом старец сказал: "О Ибрахим, спой напев, который ты услышал, и придерживайся этого способа в своем пении, и научи ему твоих невольниц". - "Повтори напев", - сказал я. Но старец молвил: "Ты не нуждаешься в повторении, ты уже схватил его и покончил с ним".
     И потом он исчез передо мной, и я удивился и, взяв меч, вытащил его и побежал к дверям гарема, но увидел, что они заперты. И я спросил невольниц: "Что вы слышали?" И они сказали: "Мы слышали самое лучшее и самое прекрасное пение".
     И тогда я вышел в недоумении к воротам дома и, увидев, что они заперты, спросил привратников про старца, и они сказали: "Какой старец? Клянемся Аллахом, к тебе не входил сегодня никто".
     И я вернулся, обдумывая это дело, и вдруг кто-то невидимо заговорил из угла комнаты и сказал: "Не беда, о Абу-Исхак, я - Абу-Мурра [571], и я был сегодня твоим собутыльником. Не пугайся же!"
     И я поехал к ар-Рашиду и рассказал ему эту историю, и ар-Рашид сказал: "Повтори напевы, которым ты научился от него". И я взял лютню и стал играть, и вдруг оказывается, напевы крепко утвердились у меня в груди.
     И ар-Рашид пришел от них в восторг и стал пить под них, хотя и не увлекался вином, и говорил: "О, если бы он дал один день насладиться собою, как дал насладиться тебе".
     И затем он приказал выдать мне награду, и я взял ее и уехал".
     
     Рассказ об Джамиле и сыне его дяди
     
     Рассказывают также, что Масрур-евнух говорил: "Однажды ночью повелитель правоверных Харун ар-Рашид сильно мучился бессонницей. И он спросил меня: "О Масрур, кто у ворот из поэтов?" И я вышел в проход и увидал Джамиля ибн Мамара-альУзри [572] и сказал ему: "Отвечай повелителю правоверных!" И Джамиль молвил: "Слушаю и повинуюсь!" И я вошел, и он вошел со мною и оказался меж рук Харуна ар-Рашида, и приветствовал его, как приветствуют халифов.
     И ар-Рашид вернул ему приветствие и велел ему сесть, и потом сказал: "О Джамиль, есть ли у тебя какой-нибудь удивительный рассказ?" - "Да, о повелитель правоверных, - ответил Джамиль. - Что тебе более любо: то, что я видел и лицезрел, или то, что я слышал и чему внимал?" - "Расскажи мне о том, что ты видел и лицезрел", - сказал халиф. И Джамиль молвил: "Хорошо, о повелитель правоверных! Обратись ко мне всем своим существом и прислушайся ко мне ушами".
     И ар-Рашид взял подушку из вышитой золотом красной парчи, набитую перьями страусов, и положил ее себе под бедра, а затем он оперся на нее локтями и сказал: "Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!"
     "Знай, о повелитель правоверных, - сказал Джамиль, - что я пленился одной девушкой и любил ее и часто ее посещал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот восемьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид облокотился на парчовую подушку и сказал:
     "Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!" И Джамиль начал: "Знай, о повелитель правоверных, что я пленился одной девушкой и любил ее и часто ее посещал, так как она была предметом моих желаний, тем, что я просил от жизни. А потом ее родные уехали с вею из-за скудности пастбищ, и я провел некоторое время, не видя ее, но затем тоска взволновала меня и потянула к этой девушке, и душа моя заговорила о том, чтобы к вей отправиться. И когда наступила некая ночь из ночей, тоска по девушке начала трясти меня, и я поднялся и, затянув седло на верблюдице, повязал тюрбан, надел свое рубище, опоясался мечом и подвязал копье. А затем сел на верблюдицу и выехал, направляясь к девушке, и ехал быстрым ходом. И я выехал некоей ночью, и была эта yочь темная, непроглядная, и приходилось мне к тому же преодолевать спуски в долины и подъемы на горы. И и слышал со всех сторон рыканье львов, вой волков и голоса зверей, и мой разум смутился, и взволновалось мое сердце, а язык мой неослабно поминал Аллаха великого.
     И когда я ехал таким образом, вдруг одолел меня сон, и верблюдица пошла со мной не по той дороге, по которой я ехал, и сон овладел мной. И вдруг что-то ударило меня по голове, и я проснулся, испуганный, устрашенный, и увидел деревья и реки. И птицы на ветвях щебетали на разные голоса и напевы, а деревья на лугу переплетались одно с другим. И я сошел с верблюдицы и взял поводья в руки и до тех пор осторожно выбирался, пока не вывел ее из-за этих деревьев на равнину. И тогда я поправил на ней седло и сел на ее спине прямо, и не знал я, куда направиться и в какое место погонят меня судьбы. И я углубился взором в эту пустыню, и блеснул мне огонь по середине ее. И тогда я ударил верблюдицу пяткой и ехал по направлению к огню, пока не приблизился. И я приблизился к огню и всмотрелся, и вдруг вижу палатку, воткнутое копье, возвышающееся знамя, коней и свободно пасущихся верблюдов! И я сказал себе: "С этим шатром связано великое дело, так как я не вижу в этой пустыне ничего другого". И я направился в сторону шатра и сказал: "Мир с вами, обитатели шатра, и милость Аллаха и его благословение!" И вышел ко мне из шатра юноша, сын девятнадцати лет, подобный луне, когда она сияет, и доблесть была видна меж его глаз. "И с тобою мир и милость Аллаха и благословение его, о брат арабов! - сказал он. - Я думаю, что ты сбился с дороги". - "Это так и есть, - ответил я. - Выведи меня, помилует тебя Аллах!" - "О брат арабов, - молвил юноша, - наша местность полна львов, а сегодня ночь мрачная, дикая, очень темная и холодная, и я боюсь, что растерзает тебя зверь. Остановись у меня, в уюте и просторе, а когда прядет завтрашний день, я выведу тебя на дорогу".
     И я сошел с верблюдицы и спутал ей ноги длинным поводом, а потом снял бывшие на мне одежды и разделся и немного посидел. И юноша взял овцу и зарезал ее и, подойдя к огню, разжег его и заставил разгореться. А затем он вошел в шатер и вынес мелких пряностей и хорошея соли, стал отрезать куски мяса и жарить их на огне. Ион покормил меня, а сам то вздыхал, то плакал. И он издал великий крик и горько заплакал и произнес такие стихи:
     "Остались только вздохи неслышные
     И пара глаз - зрачки неподвижны их,
     Сустава нет на теле теперь его,
     Где не было б недуга упорного.
     Слеза его струится, и внутренность
     Горит его, но молча страдает оy.
     Враги его из жалости слезы льют -
     Беда тому, о ком скорбит враг его".
     И тогда я понял, о повелитель правоверных, - говорил Джамиль, - что юноша влюблен и взволнован любовью - а узнает любовь лишь тот, кто вкусил вкус любви - и подумал: "Не спросить ли мне его?" Но затем я отвратил от этого свою душу и сказал себе: "Как я накинусь на него с вопросами, когда я в его жилище?" И я удержался от расспросов и поел мяса, сколько мне потребовалось, а когда мы покончили с едой, юноша поднялся и, войдя в шатер, вынес чистый таз, красивый кувшин и шелковый платок, вышитый по краям червонным золотом, и бутыль, наполненную розовой водой с мускусом, и я удивился его изысканности и обходительности и сказал себе; "Я не видывал такой изысканности в пустыне".
     И мы вымыли руки и поговорили немного, а потом юноша вошел в шатер, отделил меня от себя занавеской из красной парчи и сказал: "Входи, о лик арабов, и ложись на ложе: тебе досталось этой ночью утомление, и ты испытал в путешествии чрезмерные тяготы".
     И я вошел, и вдруг вижу - постель из зеленой парчи, и тогда я снял бывшие на мне одежды и провел ночь, равной которой я не проводил в жизни..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до шестисот девяноста
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джамиль говорил: "И я провел ночь, равной которой я не проводил в жизни, и все время думал об этом юноше. И когда ночь окутала землю и глаза заснули, я вдруг услышал слабый голос, мягче и нежнее которого я не слыхивал, и, подняв занавес, опущенный между нами, я увидал девушку, прекраснее которой лицом я не видывал. Она сидела рядом с юношей, и они плакали и жаловались друг другу на муки страсти, любви и волнения и на сильную тоску по сближению. "О Диво Аллаха! - подумал я. - Кто это второе существо? Когда я входил в палатку, я видел только этого юношу, и у него никого не было".
     И потом я оказал себе: "Нет сомнения, что это дочь джиннов, которая любит этого юношу, и он уединился с нею в этом месте, и она уединилась с ним". Но я пристально вгляделся в девушку, и оказалось, что она из людей, арабка, и, открывая лицо, она смущала сияющее солнце и палатка ос^вещалась светом ее лица. И, убедившись, что эта девушка - возлюбленная юноши, я вспомнил другого влюбленного и, опустив занавеску, закрыл лицо и заснул.
     А когда наступило утро, я надел одежду и, омывшись для молитвы, совершил те моления, которые были для меня обязательны, и затем сказал юноше: "О брат арабов, не хочешь ли ты вывести меня на дорогу, - ты уже оказал мне милость". И юноша посмотрел на меня и сказал: "Не торопись, о лик арабов! Пребывание гостя длится три дня, и я не таков, чтобы отпустить тебя раньше, чем через три дня".
     И я провел у него три дня, - говорил Джамиль, - а когда наступил четвертый день, мы сели побеседовать, м я заговорил с юношей и спросил, как его зовут и какого он происхождения. "Что до моего происхождения, - сказал юноша, - то я из племени Бену-Узра, а по имени я - такой-то, сын такого-то, а мой дядя - такой-то". И оказалось, о повелитель правоверных, что он сын моего дяди я принадлежит к благороднейшему дому племени Бену^уэра. "О сын дяди, - спросил я его, - что тебя побудило уединиться в этой пустыне? Как ты мог пренебречь своим состоянием и состоянием твоих отцов и как покинул ты своих рабов и рабынь и остался один в этом месте?"
     И когда юноша услышал мои слова, о повелитель правоверных, его глаза наполнились слезами, и он сказал: "О сын дяди, я любил мою двоюродную сестру и был пленен ею, безумен от любви и одержим страстью к ней, так что не мог с нею расстаться. И когда моя любовь к ней езде усилилась, я посватался за нее, но мой дядя отказал мне и выдал ее за одного человека из узритов, который вошел к ней и увез ее в ту местность, где она находится с прошлого года. И когда она от меня отдалилась и ее скрыли от моих взоров, волнения любви и сильная тоска и страсть побудили меня покинуть моих родных и расстаться с друзьями и приятелями и со всем моим состоянием, и я уединился в этой палатке, здесь в пустыне, и подружился с одиночеством". - "А где их палатки?" - спросил я, и юноша сказал: "Они близко, на вершине той горы, и каждую ночь, когда засыпают глаза и ночь успокаивается, девушка тайно выскальзывает из стана, так что не знает об этом никто, и я удовлетворяю с ней желание беседою, и она тоже удовлетворяет его. И вот я живу в таком состоянии, утешаясь ею час в течение ночи, и пусть свершает Аллах дело, которое решено: или придет ко мне успех в этом деле назло завистникам, или рассудит Аллах за меня, а он - лучший из судей".
     И когда юноша рассказал мне все это, о повелитель правоверных, - говорил Джамиль, - его дело меня озаботило, и я не знал, что думать, так как меня охватила за него ревность. "О сын моего дяди, - сказал я ему, - не хочешь ли ты, чтобы я указал тебе хитрость, которую я тебе посоветую, в ней будет, если пожелает Аллах, источник устроения и путь к верному успеху и ею избавит тебя Аллах от того, чего ты боишься". - "Говори, о сын дяди", - молвил юноша. И я сказал: "Когда наступит ночь и придет девушка, брось ее на мою верблюдицу - она быстра на бегу, - а сам садись на твоего коня, я же сяду на одну из этих верблюдиц и проеду с вами одну ночь. И не наступит еще утро, как мы уже пересечем степи и пустыня, и ты достигнешь желаемого и овладеешь любимою сердца. Равнины земли Аллаха обширны, а я, клянусь Аллахом, буду тебе помогать, пока я жив, и душой, и достоянием, и мечом..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто первая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джамиль сказал сыну своего дяди, чтобы он взял девушку, и они оба увезут ее ночью, и он будет ему помогать и содействовать, пока жив, и юноша, выслушав это, сказал: "О сын дяди, я раньше посоветуюсь с нею. Она умна, разумна и проницательна в делах".
     "И ночь окутала землю, - говорил Джамиль, - и настала пора девушке приходить, и юноша ждал ее в установленное время, но она опоздала против обычного. И я увидел, что юноша вышел из палатки и, закрыв рот, стал вдыхать веяние ветра, который дул с ее стороны, и он втягивал ее благоухание и произносил такие стихи:
     "О ветр востока, веянье несешь ты
     Из той страны, где милая обитает,
     О ветер, ты несешь любимой призрак"
     Не знаешь ли, когда она прибудет?"
     И затем он вошел в палатку и просидел там некоторое время, плача, а потом сказал: "О сын моего дяди, поистине с моей двоюродной сестрой произошло что-то сегодня, и случился какой-то случай, и задержало какоенибудь препятствие. Будь на месте, пока я не принесу тебе вестей", - сказал он потом и, взяв меч и щит, скрылся и отсутствовал часть ночи. А затем он вернулся ко мне, неся что-то в руках. И он крикнул меня, и я поспешил к нему, и он спросил: "О сын дяди, знаешь ли ты, в чем дело?" - "Нет, клянусь Аллахом", - отвечал я. И он сказал: "Беда поразила меня сегодня ночью в моей двоюродной сестре. Она отправилась к нам, и повстречался ей по дороге лев и растерзал ее, и осталось от нее только то, что ты видишь".
     И он бросил то, что было у него в руках, и это были хрящи девушки и то, что осталось от ее костей" И юноша заплакал сильным плачем и, бросив свой лук, взял в руку мешок и сказал мне: "Не двигайся, пока я не приду к тебе, если захочет Аллах великий".
     И он ушел и отсутствовал некоторое время, а потом вернулся, неся в руке голову льва. И он бросил ее и потребовал воды, и когда я принес воду, он вымыл льву рот и стал целовать его, плача, и усилилась его печаль о девушке, и он произнес такие стихи:
     "О лев, самого себя в несчастия ввергнул ты -
     Погиб ты, но взволновал о милой печаль во мне
     Меня одиноким сделал ты, а был друг я ей,
     И брюхо земли ее могилою сделал ты
     Судьбе говорю, меня разлукой сразившей, я:
     Аллах сохрани, чтоб ей взамен не взял друга я,
     "О сын дяди, - сказал он мне потом, - прошу тебя ради Аллаха и долга близости и родства, которое между вами, исполни мое завещание. Ты сейчас увидишь меня перед собою мертвым, и когда это случится, обмой меня и за^верни с остатками костей дочери моего дяди в эту рубаху и похорони вас вместе в одной могиле. А на могиле нашей напиши такие стихи:
     Мы жили с ней на хребте земли жизнью сладостной,
     Близка и она была, и дом ваш, и родина,
     Но злые превратности судьбы разлучили нас,
     Лишь саван сближает нас в утробе земли теперь"
     И он заплакал сильным плачем и, войдя в палатку, скрылся на некоторое время, а потом он вышел и стал вздыхать и кричать, и затем издал единый вопль и расстался с жизнью. И когда я увидел это, мне стало тяжело, и это показалось мне столь великим, что я едва за ним не последовал от сильной печали. И я подошел к юноше и положил его и исполнил то, что он велел мне сделать, в я завернул их обоих в саван и похоронил вместе, в одной могиле. И я провел у их могилы три дня, а потом уехал, и я два года приезжал и посещал их, и вот какова была их история, о повелитель правоверных".
     И когда выслушал ар-Рашид слова Джамиля, он нашел их прекрасными и оказал ему милости и наградил его наградой".
     
     Рассказ о Муавиии и бедуине
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что повелитель правоверных Муавия сидел однажды в одной из своих зал в Дамаске, и окна в этом помещении были открыты со всех сторон, так что воздух входил в него отовсюду. И халиф сидел и смотрел в какую-то сторону, и случилось это в день жар^кий, когда не веяло ни ветерка, и был полдень, и зной усилился. И вдруг Муавия увидел человека, который обжигался о горячую землю и подскакивал, так как шел босой. И всмотрелся в него халиф и спросил своих собеседни^ков: "Сотворил ли Аллах (велик он и славен!) кого-нибудь несчастнее, чем тот, кто должен быть в пути в такое время и подобный час, как этот человек?" - "Может быть, он направляется к повелителю правоверных", - сказал ктото. И халиф воскликнул: "Клянусь Аллахом, если он направляется ко мне, я одарю его, а если он обижен, я его поддержу! Эй" мальчик, встань у ворот, и если этот араб [573] захочет войти ко мне, не мешай ему ко мне войти".
     И слуга вышел, и когда араб подошел, он спросил его: "Что ты хочешь?" И араб отвечал: "Я хочу повелителя правоверных". - "Входи!" - сказал слуга. И бедуин вошел и приветствовал халифа..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто вторая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда евнух позволил арабу войти, тот вошел и приветствовал повелителя правоверных, и Муавия спросил его: "Из каких ты людей, о человек?" - "Из ВенуТемим", - ответил бедуин, и халиф спросил: "А что привело тебя сюда в такое время?" - "Я пришел к тебе, чтобы пожаловаться, и ищу у тебя защиты", - отвечал бедуин. "От кого?" - спросил Муавия. "От Мервана ибн аль-Хакама [574], твоего наместника", - ответил бедуин.
     А затем он произнес такие стихи:
     "Муавия, щедрый вождь и мудрый и благостный,
     Велик ты душой, умен и праведен и всеблаг.
     Пришел я к тебе, когда стеснились пути мои.
     На помощь! Не пресекай надежды на правду ты,
     Будь щедр в справедливости ты против обидчика -
     Меня поразил он тем, что хуже, чем смерть моя.
     Похитил Суаду он и стал мне соперником,
     Насильник жестокий он, жены он меня лишил.
     Хотел он меня убить, но только кончины срок
     Еще не настал и весь надел не исчерпан мой".
     И когда Муавия услышал стихи, произнесенные этим человеком, изо рта которого выходил огонь, он сказал: "Приют и уют, о брат арабов! Расскажи свою историю и поведай о своем деле".
     "О повелитель правоверных, - сказал тогда бедуин, - была у меня жена, и я любил ее и увлекался ею, и прохлаждались мои глаза, и спокойна была моя душа. И было у меня несколько верблюдов, которыми я помогал себе, чтобы поддержать свое положение, и поразил нас недород, погубивший и ступню и копыто [575], и остался я ничего не имеющим. И когда уменьшилось то, что было у меня в руке, и пропало мое имущество и испортилось мое положение, я стал презренным и тяжким для того, кто желал раньше меня посетить. И отец Суады, узнав, как дурно мое положение и плох мой исход, взял ее от меня и отказался от меня и выгнал меня и обошелся со мною грубо. И я пришел к твоему наместнику Мервану ибн альХакаму, надеясь на его поддержку. И когда он призвал отца Суады и расспросил его о моих обстоятельствах, тот сказал: "Я его совершенно не знаю". И тогда я сказал: "Да направит Аллах эмира! Если он решит призвать ту женщину и спросить ее о словах ее отца, станет видна истина". И Мерван послал за Суадой и велел привести ее. И когда она встала меж его рук, она затронула в нем место восхищения, и он сделался мне соперником и перестал мне верить и выказал гнев и отослал меня в тюрьму. И стал я таким, точно спустился с неба и ветер занес меня в место удаленное. А потом Мерван сказал отцу Суады: "Не хочешь ли ты женить меня на ней за тысячу динаров и десять тысяч дирхемов, и я ручаюсь, что освобожу ее от этого араба!" И отец Суады соблазнился такой ценой и согласился на это, и эмир велел меня привести и посмотрел на меня, как разъяренный лев, и сказал: "О бедуин, разведись с Суадой?" - "Я не разведусь с ней", - ответил я. И эмир на^пустил на меня толпу своих слуг, и они стали меня пытать всякими пытками, и я не увидел бегства от развода с нею и развелся, и эмир воротил меня в тюрьму. И я пробыл там, пока не кончился срок очищения, и тогда эмир женился на Суаде и выпустил меня, и вот я пришел к тебе с надеждой найти у тебя защиты". И он произнес такие стихи:
     "Огонь горит в моем сердце,
     И ярко он пламенеет,
     И тело мое хворает,
     Врача приводя в смущенье
     В душе моей яркий уголь,
     От угля летают искры,
     Глаза проливают слезы,
     И слезы текут как ливень,
     И только господь всесильный
     Поможет мне, и эмир мой"
     И он задрожал, и у него застучали зубы, и он упал, покрытый беспамятством, и стал извиваться, как убитая змея, и когда Муавия услышал его слова и произнесенные им стихи, он воскликнул: "Преступил ибн аль-Хакам законы веры и обидел и посягнул на гарем мусульман...".
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто третья ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда повелитель правоверных Муавия услышал слова бедуина, он воскликнул: "Преступил ибн аль-Хакам законы веры и обидел и посягнул на гарем мусульман". - "О бедуин, - сказал он потом, - ты пришел ко мне с рассказом, подобного которому я не слышал никогда!"
     И он потребовал чернильницу и бумагу и написал Мервану ибн аль-Хакаму: "До меня дошло, что ты преступил против подданных законы веры, а надлежит тому, кто управляет, отвращать взоры от страстей и удерживать душу от наслаждений".
     И после этого он написал длинное рассуждение, и между прочим там были такие стихи:
     "Поставлен на дело ты, которого не постиг,
     Проси же у господа за блуд свой прощенья!
     Пришел к нам тот юноша, несчастный, рыдающий,
     И жаловался он нам на горе разлуки.
     И богу я клятву дал, - ее не нарушу я,
     А иначе отрекусь от правой я веры, -
     Когда не исполнишь ты того, что пишу тебе,
     То в мясо среди орлов тебя обращу я.
     С Суадой ты разведись и к нам снаряженною
     С Кумейтом ее отправь и Насра ибн Зибаном".
     И затем он свернул письмо и, запечатав его своей печатью, позвал аль-Кумейта и Насра ибн-Зибана (а он посылал их с важными делами из-за их верности). И они взяли письмо и ехали, пока не вступили в аль-Медину.
     И они вошли к Мервану ибн аль-Хакаму и приветствовали его и отдали ему письмо, осведомив его пололожении дел, и Мерван начал читать и плакать, а потом он пошел к Суаде и рассказал ей обо всем. Он не мог перечить Муавии и развелся с Суадой в присутствии аль-Кумейта и Насра ибн-Зибана и снарядил их, и вместе с ними Суаду, а затем Мерван написал Муавии письмо, в котором говорил:
     "Эмир правоверных, не спеши! Ведь поистине исполню я твой приказ охотно и кротко.
     Запретного не свершил, когда мне хотелось, я,
     Так как же обманщиком блудливым я назван?
     И скоро придет к тебе лик солнца, которому
     Нет равных среди людей и нет среди джиннов".
     И он запечатал письмо и отдал его посланным, и те ехали, пока не прибыли к Муавии, я тогда они отдали ему письмо, и халиф прочитал его и сказал: "Он отличился в повиновении и слишком распространился в похвалах этой женщине".
     И халиф велел привести Суаду и, увидев ее прекрасный образ, поразил^ся, ибо подобного по красоте и прелести и стройности стана он не видывал. А обратившись к ней, он нашел, что она красноречива языком и хорошо выражается. "Ко мне того бедуина!" - сказал он тогда. И бедуина приведи, и был он в устрашающем состоянии, так изменило его время. "О бедуин, - сказал ему Муавия, - будет ли тебе утешением, если я дам тебе взамен Суады трех невольниц - высокогрудых дев, подобных луне, и с каждой невольницей я дам тебе тысячу динаров и назначу тебе из казначейства столько в год, что тебе хватит и ты будешь богат?" И бедуин, услышав слова Муавии, издал, вопль, и Муавия подумал, что он умер, а когда он очнулся, халиф спросил его: "Каково твое состояние?" - "Я в наихудшем состоянии и в сквернейшем положении. Я мекал защиты у твоей справедливости против несправедливости ибн аль-Хакама, у кого же мне искать защиты от твоей несправедливости?" - ответил бедуин.
     И он произнес такие стихи:
     "Не делай меня, о царь, - Аллах тебя выкупит! -
     Просящим убежища у жара от пламени,
     Суаду верни тому, кто горестен и смущен
     И утром и вечером рыдает и помнит,
     Оковы с меня сними, отдай ее, не скупясь,
     И если ты сделаешь - того не забуду"
     И потом он сказал: "Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, если бы ты отдал мне все, чем ты управляешь в халифате, я бы не взял этого за Суаду!"
     И он произнес такой стих:
     "Не любит душа никого - лишь Суаду,
     Любовь к ней мне воздухом стала и пищей".
     И Муавия сказал ему: "Ты признаешь, что развелся с нею, и Мерван признает, что он развелся с нею. Мы дадим ей выбрать - если она изберет другого, мы выдадим ее за него, а если она изберет тебя, то передадим ее тебе". - "Сделай так", - сказал бедуин. И Муавия спросил: "Что ты скажешь, Суада - кто тебе милее: повелитель ли правоверных с его благородством, величием, дворцами, властью, богатством и всем, что ты у него увидела, или Мерван ибн аль-Хакам с его несправедливостью и жестокостью, или же этот бедуин с его голодом и бедностью?"
     И Суада произнесла такие стихи:
     "Вот этот, хотя бы был голодным, несчастным он,
     Дороже, чем родичи, друзья и соседи,
     Чем тот, кто в венце, и чем Мерван, его ставленник,
     Чем все, кто и дирхемы собрал и динары",
     И потом она сказала: "Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я не такова, чтобы покинуть его из-за случайности времени и обмана дней. Ему принадлежит старая дружба, которой не забыть, и любовь, которая не изно^сится, и мне всех достойнее терпеть с ним беды, как я вкусила с ним в радости".
     И удивился Муавия ее разуму, любви и верности и велел выдать ей десять тысяч дирхемов, и он отдал их бедуину, и тот взял свою жену и ушел.
     
     Рассказ о Дамре и его возлюбленной
     
     Рассказывают также [576], о счастливый царь, что Харун ар-Рашид однажды ночью томился бессонницей. И он послал за аль-Асмаи и Хусейном-аль-Хали и, призвав их, сказал: "Рассказывайте! И ты, о Хусейн, начинай". - "Хорошо, о повелитель правоверных, - ответил Хусейн. - В каком-то году спустился я в Басру, чтобы похвалить Мухаммеда ибн Сулеймана арРабии ка^сыдой [577], и он принял ее и приказал мне оставаться в Басре. И однажды я вышел на Мирбад [578] и выбрал путь по улице аль-Махалия, и поразила меня сильная жара. И я подошел к большим воротам, чтобы попросить напиться, и вдруг увидел девушку, подобную качающейся ветви, с томными глазами, вы^тянутыми бровями в овальными щеками, и была она в рубашке гранатового цвета и плаще из Сана, и великая белизна ее тела одолевала красноту ее рубашки, из-под которой поблескивали две груди, подобные гранатам, и живот, точно сверток коптской материи со складками, похожими на свитки белой бумаги, наполненные мускусом. И на ее шее, о повелитель правоверных, была ладанка из червонного золота, которая спускалась между грудей, а на блюде ее лба был локон, подобный черной раковине, и брови ее сходились, глаза были огромны и щеки овальны, а нос - с горбинкой, и под ним были уста, как кораллы, и жемчужные зубы, и благовония как бы одолели ее. И была эта девушка смущена и растеряна и расхаживала в проходе дома, то уходя, то приходя, и ступала по печени влюбленных, и ее ноги делали не^мым звон ее ножных браслетов. И была она такова, как сказал о ней поэт:
     
     Все частицы ее прелестей нам
     Присылают красоты образец.
     И я преисполнился к ней почтения, о повелитель правоверных, и приблизился к ней, чтобы ее приветствовать, и вдруг почувствовал, что и дом, и проход, и улица пропитаны запахом мускуса. И я пожелал ей мира, и она ответила мне неслышным голосом, с сердцем, сожженным пламенем любви, и я сказал ей: "О госпожа, я - старик, чужеземец, и меня поразила жажда. Не прикажешь ли ты дать мне глоток воды, за который ты получишь небесную награду?" - "Отстань от меня, о старец, - ответила девушка, - мне некогда думать о воде и пище..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто четвертая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка ответила: "О старец, мне некогда думать о воде и пище". И я спросил ее: "По какой причине, госпожа?" - "Потому что я люблю того, кто ко мне несправедлив, и хочу того, кто меня не хочет, - отвечала девушка, - и при этом я испытана наблюде^нием соглядатаев". - "А разве есть, о госпожа, на всей шири земли кто-нибудь, кого ты хочешь и кто тебя не хочет?" - спросил я. И девушка сказала: "Да, и это из-за избытка вложенной в него красоты совершенства и чванства". - "А чего ты стоишь в этом проходе?" - спросил я, и девушка сказала: "Здесь его дорога, "и теперь ему время проходить". - "О госпожа, - спросил я ее, - встречались ли вы когда-нибудь и вели ли беседу, которая вызвала эту тоску?"
     И девушка тяжело вздохнула и пролила на щеки слезы, подобные росе, падающей на розу, и произнесла такие стихи:
     "Мы были как пара веток ивы одной в саду,
     Вдыхали мы запах счастья, жизнь была сладостна,
     Но ветвь отделил одну нож режущий от другой -
     Кто видел, что одинокий ищет такого же?"
     "О девушка, - спросил я, - до чего дошла твоя любовь к этому юноше?" И она отвечала: "Я вижу солнце на стенах его родных и думаю, что это - он сам, а иногда я внезапно его вижу и теряюсь, и кровь и душа убегают из моего тела, и неделю или две я остаюсь без ума". - "Прости меня, - сказал я, - я влюблен так же, как ты, мой ум занят любовью, и я похудел телом, и силы мои ослабли. Я вижу у тебя перемену цвета лица и тонкость кожи, которая свидетельствует о муках любви; да я как могла любовь не поразить тебя, когда ты находишься на земле Басры". - "Клянусь Аллахом, - отвечала девушка, - пока я не полюбила этого юношу, я была до крайности чванлива, прекрасная красотой я достоинством, и пленяла всех вельмож Басры, пока не пленился мной этот юноша". - "О девушка, - спросил я, - а что же вас разлучило?" - "Превратности судьбы, - отвечала девушка, - и моя история с ним удивительна. В день Нейруза [579] я сидела у себя и пригласила несколько басрийских девушек, и среди них была невольница Справа, которая стоила ему в Оматае восемьдесят тысяч дирхемов. А эта девушка меня любила и была в меня влюблена, и, войдя, она бросилась на меня и едва меня не растерзала щипками и укусами. А потом мы остались одни, наслаждаясь вином, в ожидании, пока будет готово кушанье и радость наша станет полкой, и девушка играла со мной, я играла с нею, и то я была наверху, то она была наверху. И опьянение побудило ее ударить рукой по моему шнурку, и она развязала его без того, чтобы между вами было что-нибудь сомнительное, и мои шальвары спустились в игре, и когда это было, вдруг, неожиданно вошел тот юноша и, увидав это, разгневался и убежал, как убегает арабская кобылица, услышав лязг удил. И он вышел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто пятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка говорила Хусейну-аль-Хади: "И когда мой возлюбленный увидел, что мы играем с невольницей Сирана, как я тебе рассказывала, он вышел от меня, разгневанный, и вот уже три года, о старец, как я прошу у него прощения и подлаживаюсь к нему и стараюсь его смягчить, но он не дарит меня втором, не пишет мне ни одной буквы, и не передает мне ничего с посланным, и не хочет слышать от меня даже малого". - "О девушка, - спросил я ее, - он из арабов или из персов?" - "Горе тебе, - воскликнула девушка, - он из числа вельмож Басры". - "А он - старик или юноша?" - спросил я, и девушка посмотрела на меня искоса и сказала: "Поистине ты дурак! Он точно месяц в ночь полнолуния, гладкий и без бороды, и ничто его не порочит, кроме неприязни ко мне". - "Как его имя?" - спросил я. "А что ты будешь с ним делать?" - молвила девушка. И я сказал: "Постараюсь встретиться с твоим возлюбленным, чтобы добиться между вами сближения". - "С условием, что ты отнесешь ему записку", - сказала девушка. "Я не прочь это сделать", - ответил я. И девушка сказала: "Его имя - Дамра ибн аль-Мугира, а прозвище Абу-с-Саха, а дворец его на Мирбаде". И она крикнула тем, кто был в доме: "Подайте чернильницу и бумагу!" И, засучив рукава, обнажила руки, подобные серебряным оже^рельям, и написала после имени Аллаха: "О господин мой, пропуск молитвы в начале моего письма возвещает о моем бессилии, и знай, что, будь моя молитва принята, ты бы со мной не расстался, - ведь я часто молилась, чтобы ты не расстался со мной, а ты со мной расстался. И если бы усердие не перешло пределов бессилия, было бы то, что взяла на себя твоя служанка при писании этого письма, ей помощью, хоть она и потеряла надежду на тебя, так как знает, что ты пренебрежешь ответом. И самое далекое ее желание, о господин, - один взгляд на тебя, когда ты проходишь к дому по улице, этот взгляд оживит умершую душу. А еще дороже для нее, если ты начертаешь своей рукой (да одарит ее Аллах всеми достоинствами!) записку и сделаешь ее заменой тем уединениям, что были у нас в минувшие ночи, которые ты помнишь. О господин мой, разве я не люблю тебя и не изнурена? Если ты согласишься на эту просьбу, я буду тебе благодарна, хвала Аллаху, и конец".
     Я взял письмо и вышел, а наутро я отправился к ворогам Мухаммеда ибн Сулеймана и нашел его приемную залу наполненной вельможами. И я увидел там юношу, который украшал собрание и превосходил всех там бывших красотою и блеском, и эмир возвысил его над собравшимися. И я спросил про него, и оказалось, что это Дамра ибн аль-Мугира, и тогда я сказал себе: "По правде, постигло бедняжку то, что ее постигло!"
     И я вышел и направился на Мирбад и стал у ворот дома Дамры, и вдруг он подъехал со свитой, и тогда я подскочил к нему и стал усердствовать в пожеланиях блага и подал ему записку. И когда Дамра прочитал ее и понял ее смысл, он сказал мне: "О старец, мы уже заменили ее; не хочешь ли ты посмотреть на заменившую?" - "Хорошо!" - сказал я. И Дамра крикнул девушку, и оказалось, что это красавица, смущающая солнце и луну, высоког^рудая, которая ходит походкой спешащего, не робея. И Дамра подал ей записку и сказал: "Ответь на нее!" И когда девушка прочитала записку, цвет ее лица пожелтел, так как она поняла, что в ней написано, и она воскликнула: "О старец, проси у Аллаха прощения за то, для чего ты пришел!"
     И я вышел, о повелитель правоверных, волоча ноги, и пришел к той девушке и попросил разрешения войти, и когда я вошел, она спросила: "Что позади тебя?" И я ответил: "беда и безнадежность!" - "Не будет беды с тобою! - сказала девушка. - Но где же Аллах и его могущество?"
     И потом она велела дать мне пятьсот динаров, и я вышел. И я проходил мимо этого места через несколько дней я увидел там слуг и всадников, и я вошел в дом, и оказалось, что это люди Дамры, которые просят девушку вернуться к нему, а она говорит: "Нет! Клянусь Аллахом, я не взгляну в его лицо!"
     И я пал ниц, благодаря Аллаха, о повелитель правоверных, из зло^радства над Дамрой, а потом я приблизился к девушке, и она протянула мне записку, в которой стояло после имени Аллаха: "Госпожа моя, если бы я не жалел тебя, - да продлит Аллах твою жизнь! - я описал бы тебе, что произошло из-за тебя, и изложил бы тебе, чем ты меня обидела, так как это ты навлекла беду на себя я на меня и проявила дурную дружбу и малую верность и предпочла нам другую. Ты поступила несогласно с моей любовью, и Аллах-помощник в том, что случилось по твоей воле. Мир тебе!"
     И девушка показала мне подарки и редкости, которые доставил ей Дамра, и оказалось, что их тысяч на тридцать динаров. Я видел эту девушку впоследствии, и Дамра на ней женился".
     И ар-Рашид воскликнул: "Если бы Дамра не опередил меня, у меня было бы с ней дело из дел!"
     
     Рассказывают также, о царь, что Исхакибн Ибрахим, мосулец, говорил: "Однажды вечером был я у себя в доме, а случилось это в зимнее время, и развернулись облака, и дожди громоздились друг на друге и капали, словно из дыр бурдюков. И отказался шедший и приходящий ходить по дорогам из-за дождей и грязи, и у меня стеснилась грудь, так как не приходил ко мне никто из друзей и я не мог к ним пойти из-за большой грязи и слякоти. И я сказал слуге: "Принеси чего-нибудь, чем бы я мог заняться". И он принес мне кушаний и напитков, но они показались мне горькими, так как не было со мною никого, кто бы меня развлек, и я все время выглядывал из окон и смотрел на дороги, пока не пришла ночь. И тогда я вспомнил невольницу, принадлежавшую одному из сыновей альМахди [580] которую я любил (а она умела петь и извлекать звуки из музыкальных инструментов), и сказал себе: "Если бы была она сегодня вечером у нас, моя радость была бы полной и сократились бы ночь, думы и беспокойство". И вдруг кто-то постучал в ворота и спросил: "Войдет ли любимый, что стоит у дверей?" И я сказал себе: "Может быть, дерево желания принесло плоды?"
     И я подошел к воротам, и вдруг оказалось, что это моя подруга и на ней был зеленый плащ, в который она завернулась, а на голове парчовая повязка, предохранявшая от дождя. И она до колен утопала в грязи, и вся ее одежда пропиталась водой из сточных труб, и была она как бы вылита в дивной форме [581].
     "О госпожа моя, - спросил я ее, - что привело тебя в такую непогоду?" И девушка ответила: "Твой посланный пришел ко мне и описал, какова твоя любовь и тоска, и мне оставалось только поспешить к тебе". И я удивился этому..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто шестая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда девушка пришла и постучала в ворота Исхака, он вышел к ней и спросил: "О госпожа, что привело тебя в непогоду?" И девушка ответила: "Твой посланный пришел ко мне и описал, какова твоя любовь и тоска, и мне оставалось только поспешить к тебе".
     "И я удивился этому, но мне не хотелось сказать ей: "Я никого к тебе не посылал". И воскликнул: "Слава Аллаху за то, что он соединил нас после мук ожидания, которые я вынес, и если бы ты заставила меня прождать еще минуту, я должен был бы сам бежать к тебе: я по тебе тоскую и очень тебя люблю".
     И затем я сказал слуге: "Подай воды!" И он принес котелок с горячей водой, чтобы девушка привела себя в порядок, и я велел ему лить воду ей на ноги, и сам принялся их мыть, а затем я приказал подать платье из роскошнейших одежд и одел девушку, после того как она сняла то, что на ней было. И мы сели, и я велел подать кушанья, но девушка отказалась от них, и я спросил: "Есть ли у тебя охота к питью?" И она отвечала: "Да!" - и выпила несколько кубков и спросила: "Кто будет петь?" - "Я, о госпожа", - ответил я. И девушка сказала: "Не хочу!" - "Кто-нибудь из моих невольниц", - сказал я. И девушка воскликнула: "Не желаю!" И я сказал: "Спой сама!" - но она молвила: "И я тоже не стану!" - "Кто же будет тебе петь?" - спросил я. И девушка молвила: "Выйди поищи, кто мне смог бы петь".
     И я вышел, из покорности ей, но не имел надежды и был уверен, что никого не найду в такое время. И я шел до тех пор, пока не дошел до площади, и вдруг увидел слепого, который тыкал своей палкой в землю и говорил: "Да не воздаст Аллах тем, у кого я был, добром! Когда я пел, они не слушали, а когда молчал, они надо мной смеялись". - "Ты певец?" - спросил я его. И он ответил: "Да". И тогда я сказал: "Не желаешь ли ты за^кончить вечер у нас и развлечь нас?" - "Если хочешь, возьми меня за руку", - оказал он. И я взял его за руку и пошел к дому. "О госпожа, - сказал я девушке, - я привел слепого певца, мы будем им наслаждаться, и он нас не увидит". - "Ко мне его!" - воскликнула она. И я ввел слепого и предложил ему кушанья, и он поел немного и вымыл руки, и затем я подал ему вино, и он выпил три кубка. "Кто ты будешь?" - спросил он потом. И я ответил: "Исхак, сын Ибрахима мосульского". И тогда слепой сказал: "Я слышал о тебе, и теперь радуюсь, что разделил с тобой трапезу". - "О господин, - сказал я, - я радуюсь твоей радости". И слепец молвил: "Спой мне, о Исхак". И я взял лютню, дурачась, и сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И когда я спел и песня окончилась, слепец сказал: "О Исхак, ты близок к тому, чтобы быть певцом!" И душа моя показалась мне ничтожной, и я откинул лютню. "Разве нет у тебя никого, кто бы хорошо пел?" - "спросил слепец. "У меня есть невольница", - ответил я. И слепец сказал: "Прикажи ей спеть". - "А ты споешь, когда удостоверишься в том, как она поет?" - спросил я. И слепец сказал: "Да!"
     И когда: девушка спела, слепец воскликнул: "Нет, ты не показала никакого искусства!" И девушка откинула лютню, разгневанная, и сказала: "То, что у нас было, мы отдали, и если у тебя есть что-нибудь, окажи нам этим милость.). - "Подайте мне лютню, которой не касалась рука", - сказал слепец.
     И я велел слуге принести новую лютню, и слепец настроил ее и заиграл ни незнакомый лад и начал петь, говоря, такое двустишие:
     "Летел, рассекая мрак, - а ночь так длинна была -
     Любимый, который знал часы посещения.
     И вот нас встревожили привет и слова его:
     "Войдет ли возлюбленный, стоящий у ваших врат?"
     И девушка взглянула на меня искоса и сказала: "Тайну, которая была между нами, твоя грудь не сумела удержать даже и часа - ты поверил ее этому человеку".
     И я стал ей клясться и извиняться перед ней и принялся целовать ей руки, щекотать ей груди и кусать щеки, пока она не засмеялась. И потом я обратился к слепому и сказал ему: "Спой, о господин".
     И слепец взял лютню и пропел такие два стиха:
     "Красавиц я посещал не редко, и часто я
     Касался рукою пальцев, ярко окрашенных.
     Гранаты я щекотал груди и покусывал
     Округлое яблоко прекрасной щеки ее".
     "О госпожа, кто его осведомил о том, что мы делали?" - спросил я, и девушка сказала: "Твоя правда!"
     А потом мы отошли от слепого в сторону. И он сказал: "Я хочу помочиться!" И я крикнул: "Эй, слуга, возьми свечку и иди впереди".
     И слепой вышел и задержался, и мы пошли его искать, но не нашли, и оказалось, что ворота заперты и ключи в кладовой. И не знали мы, на небо он поднялся или под землю опустился, и понял я тогда, что это - Иблис и что он был для меня сводником.
     И потом девушка ушла, и я вспомнил слова Абу-Новаса, который сказал такие два стиха:
     "Дивлюсь Иблису я с его гордостью
     И мерзостью, которую он творит!
     Из гордости не пал пред Адамом он,
     И сводником он стал для детей его".
     
     Рассказ об Ибрахиме и юноше
     
     Рассказывают также, что Ибрахим, сын Исхака [582], говорил: "Я был всегда предан Бармакидам. И однажды, когда я сидел в своем жилище, в ворота вдруг постучали, и мой слуга вышел и вернулся и сказал: "У ворот красивый юноша, и он просит разрешения войти".
     И я позволил, и вошел ко мне юноша со следами болезни и сказал: "Я уже долгое время стараюсь встретиться с тобой, и у меня есть до тебя нужда". - "А какая?" - спросил я. И юноша вынул триста динаров и, положив их передо мной, сказал: "Прошу тебя, прими их от меня и сочини мне напев на двустишие, которое я скажу". - "Произнеси его мне", - сказал я. И юноша произнес..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     Когда же настала шестьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ибрахим сказал юноше: "Произнеси мне это двустишие", - юноша произнес:
     "Аллахом молю: о глаз, мне печень терзающий,
     Слезою ты погаси печали волнение.
     Судьба в числе тех, кто нас хулит за любимую,
     И мне не видать ее, хоть в саван я завернусь".
     "И я сочинил ему напев, похожий на причитание, - говорил Ибрахим, - и спел его, и юношу покрыло беспамятство, а потом он очнулся и сказал: "Повтори!" И я стал заклинать его Аллахом и сказал: "Боюсь, что ты умрешь". - "О, если бы так было!" - воскликнул юноша. И он не переставал унижаться и умолять, пока я не пожалел его и не повторил напева. И юноша вскрикнул ужасным криком, и я подумал, что он умер и стал поливать его розовой водой, пока он не очнулся и не сел. И я восхвалил Аллаха и, положив перед ним его динары, сказал: "Возьми свои деньги и уходи от меня!" - "Мне нет в них нужды, - ответил юноша, - и тебе будет еще столько же, если ты повторишь напев".
     И моя грудь расширилась для денег, и я сказал юноше: "Я повторю, но только с тремя условиями: первое - чтобы ты остался у меня и поел моего кушанья, чтобы укрепить твою душу; второе - чтобы ты выпил вина, которое удержит в тебе сердце, и третье - чтобы ты мне рассказал твою историю".
     И юноша сделал это и сказал: "Я человек из жителей Медины. Я вышел прогуляться и шел по дороге к альАкику [583] вместе с моими братьями, и увидел девушку, среди других девушек, подобную ветке, покрытой росою. И они оставались под тенью, пока день не окончился, а затем ушли, и почувствовал я в сердце раны, медленно заживающие. И я вернулся и стал распытывать о ней, но не нашел никого, кто бы знал ее, и заболел от горя. И я рассказал мою историю одному родственнику, и он сказал мне: "Не беда! Дни весны не кончились, небо скоро начнет дождить, и тогда она выйдет, и я выйду с тобой, и делай то, что ты хочешь".
     И успокоилась моя душа, и когда аль-Акик потек и люди вышли, я тоже вышел с моими братьями и родственниками, и сели мы в том же месте и просидели минуту, как девушки уже прибежали. И я сказал одной девушке из моих родственниц: "Скажи той девушке: "Говорит вон тот человек: "Отличился поэт, который сказал такой стих:
     "Метнула она стрелу, пустившую сердца кровь,
     Ушла и оставила в нем раны и шрамы".
     И девушка пошла к ней и сказала это. И она молвила: "Скажи ему: "Отличился тот, кто ответил таким стихом:
     "Со мной то же самое. Терпи же, быть может, мы
     Душе исцеление увидим и помощь".
     И я не стал больше говорить, боясь позора, и поднялся, и девушка поднялась, и я последовал за нею, и она меня увидела. И я узнал, где ее жилище, и она стала ходить ко мне, и я стал ходить к ней, и это участилось и сделалось явным, и ее отец узнал об этом. А я все старался встретить девушку и пожаловался моему отцу, и он собрал наших родных и отправился к отцу девушки, желая посвататься за нее. "Если бы это явилось ко мне прежде, чем он ее опозорил, - сказал отец девушки, - я бы, наверное, согласился, но дело стало известно, и я не таков, чтобы подтвердить речи людей".
     И я повторил юноше песню, - говорил Ибрахим, - и между нами возникла дружба. И потом Джафар ибн Яхья устроил прием, и я явился, по обычаю, и спел ему стихи юноши, и Джафар пришел в восторг и спросил меня: "Горе тебе, чья это песня?" И я рассказал ему историю юноши, и он приказал мне поехать к нему и привести его. И я отправился к юноше и привел его, и Джафар заставил повторить эту историю. И когда юноша рассказал, Джафар воскликнул: "Ты под моей защитой, пока я не женю тебя на ней!"
     И душа юноши успокоилась, и он остался с нами, и когда наступило утро, Джафар поехал к ар-Рашиду и рассказал ему эту историю, и халиф нашел ее прекрасной. И он велел нам всем явиться и приказал повторить песню и выпил под нее, а затем он велел написать письмо правителю аль-Хиджаза, чтобы тот с почетом доставил к нему отца женщины и ее семью и не скупясь бы тратил на них.
     И прошло малое время, и они явились, и ар-Рашид велел привести отца девушки. И когда тот явился, приказал ему выдать свою дочь замуж за юношу и дал ему сто тысяч динаров, после чего он вернулся к своей семье. И юноша был одним из сотрапезников Джафара, пока не случилось то, что случилось [584], и тогда юноша вернулся со своей семьей в аль-Медину, да помилует Аллах великий души их всех!"
     Рассказ о везире Ибн Мерване и юноше
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что везирю Абу-Амиру ибн Мервану [585] подарили мальчика из христиан (не падали взоры на когонибудь более прекрасного!), и заметил его аль-Мадик анНасир и спросил у его господина: "Откуда у тебя этот?" - "Он от Аллаха", - отвечал Абу-Амир, и ан-Насир сказал ему: "Разве ты пугаешь нас звездами и хочешь взять нас в плен лунами?" И везирь извинился перед ним. И затем он постарался собрать подарок и послал его ан-Насиру с этим мальчиком и сказал ему: "Будь частью этого подарка; если бы не необходимость, моя душа не согласилась бы отдать тебя". И он написал и послал с ним такие два стиха:
     "Владыка мой, вот луна отправилась к небесам,
     А небо достойнее луны, чем земля, поверь.
     Душой ублажаю вас, хотя дорога душа;
     Не видел я никого, душою кто ублажал".
     И это понравилось ан-Насиру, и он одарил везиря большими деньгами, и власть Абу-Амира укрепилась.
     А потом подарили везирю девушку, одну из достойнейших женщин земли. И испугался везирь, что донесут об этом ан-Насиру, и тот ее потребует, и будет с ней такая же история, как с мальчиком. И он собрал подарок еще больший, чем первый, и отослал его с девушкой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто восьмая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Абу-Амир собрал подарок еще больший, чем первый и отослал его, а с ним и девушку, и написал такие стихи:
     "Владыка - вот солнце (а луна была первою)
     Идет, чтобы с месяцем они повстречались.
     Вот, жизнью клянусь я, встреча, счастье несущая.
     Так будь с ними в Каусаре [586] и в райских селеньях.
     Аллахом клянусь, им нет по прелести третьего,
     Тебе же по власти нет над миром второго".
     И удвоилась власть везиря у ан-Насира, а потом ктото из его врагов донес ан-Насиру, что у него сохранился остаток любви к мальчику и что он всегда предается воспоминаньям о нем. И ан-Насир сказал доносчику: "Не болтай языком, не то я заставлю отлететь твою голову!" - и написал везирю от имени мальчика записку, в которой стояло: "О мой владыка, ты знаешь, что ты был для меня единственным, и я всегда с тобою благоденство^вал. И если я теперь у султана, то все же хочу уединиться с тобою. Но я боюсь ярости царя; придумай хитрость, чтобы вызвать меня от него". И Насир послал эту записку с маленьким мальчиком и наказал ему сказать: "Эта записка от такого-то, и царь никогда с ним не говорил".
     И когда Абу-Амяр прочитал записку и евнух наврал ему, он почуял яд в напитке и написал на обороте письма такие стихи:
     "Пройдя испытания судьбы, подобает ли
     Мужам рассудительным бежать в чащу львиную?
     Нет, я не из тех, чей ум любовь одолеть могла,
     И ведомы хорошо мне речи завистников.
     Хоть был ты моей душой, послушно я дал тебя,
     И как же душа вернется, тело покинувши?"
     И когда ан-Насир прочитал ответ, он удивился догадливости везиря и не хотел больше слушать доносчиков на него. И потом он спросил везиря: "Как ты выпутался из сетей?" И тот ответил: "Мой ум не опутан сетями любви".
     
     Рассказ о Далиле-Хитрице и Али-Зейбаке каирском
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что был во время халифата Харуна ар-Рашида один человек по имени Ахмед-ад-Данаф и другой - по имени Хасан-Шуман. И были они творцами козней и хитростей и совершали дивные дела, и по эй причине наградил халиф Ахмеда-ад-Данафа почетной одеждой и назначил его начальником правой стороны, и наградил он Хасана-Шумана почетной одеждой и назначил его начальником левой стороны, и положил каждому из них жалованье - всякий месяц тысячу динаров. И находилось у каждого из них под рукою сорок человек. И было предписано Ахмеду-ад-Данафу наблюдение за сушей.
     И выехали Ахмед-ад-Данаф с Хасаном-Шуманом и теми, кто был под их властью, на копях, и эмир Халидвали был с ними, и глашатай кричал: "Согласно приказанию халифа, нет в Багдаде начальника правой стороны, кроме начальника Ахмеда-ад-Данафа, и нет в Багдаде начальника левой стороны, кроме начальника Хасана-Шумана, и слова их должно слушаться, и уважение к ним обязательно!"
     А была в городе старуха по имени Далила-Хитрица, и была у нее дочь, по имени Зейнаб-мошенница; и они услышали крик глашатая, и Зейнаб сказала своей матери Далиле: "Посмотри, матушка, этот Ахмед-ад-Данаф пришел из Каира, когда его оттуда прогнали, и играл в Багдаде всякие штуки, пока не приблизился к халифу и не стал начальником правой стороны. А тот шелудивый парень, Хасан-Шуман, сделался начальником левой стороны, и у него накрывают стол по утрам и по вечерам, и положено им жалованье - каждому тысяча динаров во всякий месяц. А мы сидим в этом доме без дела, нет нам ни почета, ни уважения, и нет у нас никого, кто бы за нас попросил".
     А муж Далилы был прежде начальником в Багдаде, и ему была положена от халифа каждый месяц тысяча динаров; и он умер и оставил двух дочерей: дочь замужнюю, у которой был сын по имени Ахмед-аль-Лакит, и дочь неза^мужнюю по имени Зейнаб-мошенница. И Далила умела устраивать хитрости, обманы и плутни и ухитрялась выманивать большую змею из ее норы, и Иблис учился у нее хитростям. Ее отец был у халифа башенником, и ему полагалось жалованье - каждый месяц тысяча динаров. Он воспитывал почтовых голубей, которые летают с письмами и посланиями, и всякая птица в минуту нужды была халифу дороже, чем какой-нибудь из его сыновей.
     И Зейнаб сказала своей матери: "Иди устрой хитрости и плутни, может быть, из-за этого разнесется о нас слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала шестьсот девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейнаб-мошенница сказала своей матери: "Иди устрой нам хитрости и плутни, может быть, распространится о нас из-за этого слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца.
     "Клянусь твоей жизнью, о дочка, - сказала Далила, - я сыграю в Багдаде штуки посильнее штук Ахмеда-ад-Данафа и Хасана-Шумана!"
     И она поднялась и, закрыв лицо платком, надела одежду факиров и суфиев, и оделась в платье, спускавшееся ей до пят, и в шерстяной халат и повязалась широким поясом. Потом она взяла кувшин, наполнила его водой по горлышко и, положив на отверстие его три динара, прикрыла отверстие куском пальмового лыка. А на шею она надела четки величиной с вязанку дров, и взяла в руки палку с красными и желтыми тряпками, и вышла, говоря: "Аллах! Аллах!" - и язык произносил славословие, а сердце скакало по ристалищу мерзости.
     И она начала высматривать, какую бы сыграть в городе штуку, и ходила из переулка в переулок, пока не пришла к одному переулку, выметенному, политому и вымощенному.
     И она увидела сводчатые ворота с мраморным порогом и матрибинца-прив^ратника, который стоял у ворот; и был это дом начальника чаушей [587] халифа, и у хозяина дома были поля и деревни, и он получал большое жалованье. И звали его: эмир Хасан Шарр-ат-Тарик [588], и назывался он так лишь потому, что удар опережал у него слово.
     И был он женат на красивой женщине и любил ее, и в ночь, когда он вошел к ней, она взяла с него клятву, что он ни на ком, кроме нее, не женится и не будет ночевать вне дома. И в один из дней ее муж пошел в диван и увидел с каждым из эмиров сына идя двоих сыновей. А он как-то ходил в баню и посмотрел на свое лицо в зеркало и увидел, что белизна волос его бороды покрыла черноту, и сказал себе: "Разве тот, кто взял твоего отца, не наделит тебя сыном?"
     И потом он вошел к жене, сердитый. И она сказала ему: "Добрый вечер!" И эмир воскликнул: "Уходи от меня! С того дня, как я увидел тебя, я не видел добра". - "А почему?" - спросила его жена. И он сказал: "В ночь, когда я вошел к тебе, ты взяла с меня клятву, что я ни на ком, кроме тебя, не женюсь, а сегодня я видел, что у каждого эмира есть по сыну, а у некоторых - двое; и я вспомнил про смерть и про то, что мне не досталось ни сына, ни дочери, а у кого нет сына, о том не вспоминают. Вот причина моего гнева. Ты бесплодная и не несешь от меня!" - "Имя Аллаха над тобой! - воскликнула его жена. - Я пробила все ступки, толча шерсть и зелья, и нет за мной вины. Задержка от тебя: ты плосконосый мул, и твой белок жидкий - он не делает беременной и не приносит детей". - "Когда вернусь из поездки, женюсь на другой", - сказал эмир. И жена его отвечала: "Моя доля у Аллаха!" И эмир вышел от нее, и оба раскаялись, что поносили друг друга.
     И когда жена эмира выглядывала из окна, подобная невесте из сокровищницы - столько было на ней украшений, Далила вдруг остановилась и увидела эту женщину, и заметила на ней украшения и дорогие одежды, и сказала себе: "Нет лучше ловкости, о Далила, чем забрать эту женщину из дома ее мужа и оголить ее от украшений и одежды и взять все это".
     И она остановилась и стала поминать Аллаха под окном дворца, говоря: "Аллах! Аллах!" И жена эмира увидала старуху, одетую в белые одежды, по^хожую на купол из света и имевшую облик суфиев, которая говорила: "Явитесь, о друзья Аллаха!" И женщины с той улицы высунулись из окон и стали говорить: "Вот явная поддержка Аллаха! От лица этой старицы исходит свет!" И Хатун, жена эмира Хасана, заплакала и сказала своей невольнице: "Спустись, поцелуй руку шейху Абу-Али, привратнику, и скажи ему: "Дай ей войти, этой старице, чтобы мы получили через нее благодать".
     И невольница спустилась и поцеловала привратнику руку и сказала: "Моя госпожа говорит тебе: "Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через нее благодать..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница спустилась к привратнику и сказала ему: "Моя госпожа говорит тебе: "Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через нее благодать - быть, ее благодать покроет нас всех".
     И привратник пошел к Далиле я начал было целовать ей руку, но она не дала ему и сказала: "Отдались от меня, чтобы не испортить мне омовения! Ты тоже суфий - влекомый к Аллаху, наблюдаемый друзьями Аллаха. Аллах освободил тебя от этой службы, о Абу-Али".
     А привратнику приходилось с эмира его жалованье за три месяца, и он был стеснен и не знал, как вырвать деньги у этого эмира. "О матушка, напои меня из твоего кувшина, чтобы я получил через тебя благодать", - сказал он Далиле. И та сняла кувшин с плеча и помахала им в воздухе и тряхнула рукой так, что лыко слетело с отверстия кувшина, и три динара упали на землю, и привратник увидел их и подобрал. "Вот нечто от Аллаха! - воскликнул он. - Эта старица - одна из святых с сокровищами! Она раз^ведала про меня и узнала, что я нуждаюсь в деньгах на расходы, и сумела раздобыть мне три динара из воздуха". И он взял динары в руку и сказал Далиле: "Возьми, тетушка, три динара, которые упали на землю из твоего кувшина". И старуха воскликнула: "Отдали их от меня, я из тех людей, которые никогда не занимаются делами мира! Возьми их и истрать на себя, взамен того, что приходится тебе с эмира". - "Вот явная поддержка Аллаха, и это относится к откровениям!" - воскликнул привратник. И невольница поцеловала старухе руку и повела ее наверх к своей госпоже.
     И Далила вошла и увидела, что госпожа невольницы подобна кладу, с которого сняты талисманы; а Хатун приветствовала ее и поцеловала ей руку. "О дочь моя, - сказала старуха, - я пришла к тебе только с советом". И Хатун подала ей еду, и Далила сказала: "О дочка, я ем только райские кушанья и постоянно пощусь. Я нарушаю пост лишь пять дней в году. Но я вижу, о дочка, что ты огорчена, и хочу, чтобы ты мне сказала о причине твоего огорчения". - "О матушка, - ответила Хатун, - в ночь, когда муж вошел ко мне, я взяла с него клятву, что он не женится на другой; и он увидел детей, и ему захотелось их иметь, и он сказал: "Ты бесплодная!" А я сказала: "Ты мул, от которого не носят!" И он вышел сердитый и сказал: "Когда вернусь из поездки, женюсь на другой!" И я боюсь, о матушка, что он со мной разведется и возьмет другую. У него есть деревни и поля и большое жалованье, и если придут к нему дети от другой, они завладеют вместо меня деньгами и деревнями".
     "О дочка, - сказала Далила, - разве ты ничего не знаешь о моем шейхе Абу-ль-Хамалате? [589] За всякого, кто в долгах и кто посетит его, Аллах отдает его долги, а если посетит его бесплодная, она станет беременной". -
     "О матушка, - сказала Хатун, - с того дня, как муж вошел ко мне, я не выходила ни с утешением, ни с поздравлением". - "О дочка, - сказала старуха, - я возьму тебя с собой и отведу к Абу-ль-Хамалату. Переложи на него твою ношу и дай ему обет, может быть твой муж, вернувшись из путешествия, познает тебя и ты понесешь от него дочку или сына. И тот, кого ты родишь, будь то мальчик или девочка, станет дервишем шейха Абу-ль-Хамалата".
     И женщина поднялась и надела все свои украшения и оделась в самое роскошное из бывших у нее платьев и сказала невольнице: "Присматривай за домом!" И невольница ответила: "Слушаю и повинуюсь, о госпожа!"
     И потом Хатун спустилась вниз, и ее встретил шейх Абу-Али, привратник, и спросил ее: "Куда, о госпожа?" И Хатун ответила ему: "Я иду посетить шейха Абу-ль-Хамалата". - "Пост на год для меня обязателен! - воскликнул привратник. - Поистине, эта старица из святых, и она полна свя^тости. Она, о госпожа, одна из святых с сокровищем, так как она мне дала три динара червонного золота и все обо мне открыла, без того чтобы я спросил, и узнала, что я нуждаюсь!"
     И старуха вышла, и женщина, жена эмира Хасана Шарр-ат-Тарика, вместе с нею; и Далила-Хитрица говорила женщине: "Если захочет Аллах, о дочка, когда ты посетишь Абу-ль-Хамалата, твое сердце будет залечено, и ты понесешь, по изволению великого Аллаха, и полюбит тебя твой муж, эмир Хасан, по благодати этого шейха, и не заставит тебя после этого слушать слова, обидные для твоего сердца". - "Я посещу его, о матушка", - сказала женщина; а старуха подумала: "Где я ее оголю и возьму ее одежду, когда люди ходят туда и сюда?"
     "О дочка, - сказала она женщине, - когда идешь, иди сзади меня на таком расстоянии, чтобы меня видеть, потому что твоя матушка несет на себе многие ноши, и всякий, у кого есть ноша, бросает ее на меня, и все, у кого есть приношение, дают его мне и целуют мне руку".
     И женщина пошла сзади Далилы, далеко от нее, а старуха шла впереди, пока они не дошли до рынка купцов, и браслеты звучали, и монеты бренча^ли.
     И Далила прошла мимо лавки сына одного купца по имени Сиди-Хасан (а он был красивый, без растительности на щеках), и он увидел проходившую женщину и стал искоса на нее поглядывать; и когда старуха заметила это, она подмигнула женщине и сказала ей: "Посиди возле этой лавки, пока я не приду к тебе!"
     И женщина исполнила ее приказание и села перед лавкой сына купца, и сын купца посмотрел на нее взглядом, оставившим в нем тысячу вздохов; а старуха подошла к нему, приветствовала его и спросила: "Тебя ли зовут Сиди-Хасан, сын купца Мухсина?" И юноша ответил: "Да; кто осведомил тебя о моем имени?" - "Указали мне на тебя люди благие, - ответила старуха. - Знай, что эта девушка - моя дочь. Ее отец был купцом, и он умер и оставил ей большие деньги, и она достигла зрелости; а разумные сказали: "Сватай свою дочь, но не сватай за своего сына". И она в жизни не выходила из дому раньше этого дня. И пришло мне указание, и раздался в сердце моем призыв, чтобы я выдала ее за тебя замуж, а если ты бедный, я дам тебе капитал и открою тебе вместо этой лавки две".
     И сын купца подумал: "Я просил у Аллаха невесту, и он послал мне три вещи: кошелек, женщину и одежду".
     "О матушка, - сказал он, - прекрасно то, что ты мне посоветовала! Моя мать уже давно говорит мне: "Я хочу тебя женить", а я соглашаюсь и говорю: "Я женюсь не иначе, как увидев глазами!" [590] - "Поднимайся на ноги и следуй за мной, я покажу ее тебе голую", - сказала Далила. И юноша пошел с ней и взял с собою тысячу динаров, говоря в душе: "Может быть, нам понадобится что-нибудь купить..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот первая ночь
     
     Когда же настала семьсот первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала Хасану, сыну купца Мухсина: "Поднимайся, следуй за мной, я покажу ее тебе голую". И юноша поднялся и пошел с ней и взял с собой тысячу динаров, говоря в душе: "Может быть, нам что-нибудь понадобится, и это мы купим и выложим установленную плату за заключение условия".
     "Иди от нее вдали, на таком расстоянии, чтобы видеть ее глазами", - сказала ему старуха; а сама она думала: "Куда ты пойдешь с сыном купца, чтобы оголить и его и женщину?" И она пошла (а женщина следовала за ней, а сын купца следовал за женщиной) и подошла к красильне, где был один мастер по имени Хаддж Мухаммед, и был он подобен ножу продавца аронника - срезал и мужское и женское и любил есть фиги и гранаты.
     И он услышал звон ножных браслетов и поднял глаза и увидел юношу и девушку, и вдруг старуха села подле него и приветствовала его и спросила: "Ты Хаддж Мухаммед, красильщик?" - "Да, я Хаддж Мухаммед, чего ты потребуешь?" - ответил красильщик. И Далила сказала: "Указали мне на тебя люди благие. Посмотри на эту красивую девушку - это моя дочь, а этот безбородый красивый юноша - мой сын, и я воспитала их и истратила на них большие деньги. Знай" что у меня есть большой шаткий дом. Я подперла его деревянными балками, но строитель сказал мне: "Живи в другом месте. Возможно, что дом на тебя упадет, если не перестроишь его; а потом возвращайся в него и живи в нем". И я вышла поискать себе какого-нибудь жилья, и добрые люди указали мне на тебя, и я хочу поселить у тебя мою дочь и моего сына". - "Пришло к тебе масло на лепешке!" - подумал красильщик и сказал старухе: "Правильно, у меня есть дом, и гостиная, и комната, но я не могу обойтись без какого-нибудь из этих помещений из-за гостей и фел^лахов с индиго". - "О сынок, - сказала Далила, - самое большее на месяц или два месяца, пока мы перестроим дом. Мы люди иноземные. Сделай помещение для гостей общим для нас с тобой. Клянусь твоей жизнью, о сынок, если ты потребуешь, чтобы твои гости были нашими гостями, добро им пожаловать, мы и есть будем с ними и спать будем с ними".
     И красильщик отдал Далиле ключи: один большой, другой маленький, и еще ключ кривой, и сказал: "Большой ключ - от дома, кривой - от гостиной и маленький - от комнаты". И Далила взяла ключи, и женщина пошла за нею следом, а сзади нее шел сын купца. И Далила пришла к переулку и увидела ворота и открыла их и вошла, и женщина тоже вошла; и Далила сказала ей: "О дочка, это дом шейха Абу-ль-Хамалата (и она указала ей на гостиную). Поднимись в комнату и развяжи изар, а я приду к тебе".
     И женщина поднялась в комнату и села; и тут пришел сын купца, и старуха встретила его и сказала: "Посиди в гостиной, а я приведу тебе мою дочь, чтобы ты на нее посмотрел". И юноша вошел и сел в гостиной, а старуха вошла к женщине, и та сказала ей: "Я хочу посетить Абуль-Хамалата, пока не пришли люди". - "О дочка, мы боимся за тебя", - сказала старуха. "Отчего?" - спросила женщина. И старуха сказала: "Тут мой сын, он дура^чок - не отличает лета от зимы и постоянно голый. Он подручный шейха, и если входит к нему девушка, как ты, чтобы посетить шейха, он хватает ее серьги, и разрывает ей ухо, и рвет ее шелковую одежду. Сними же твои драгоценности и платье, а я поберегу это для тебя, пока ты не посетишь шейха".
     И женщина сняла украшения и одежду и отдала ее старухе; а та сказала: "Я положу их под покровом шейха, и достанется тебе благодать".
     И старуха взяла вещи и ушла, оставив женщину в рубахе и штанах, и спрятала вещи в одном месте на лестнице, а затем она вошла к сыну купца и нашла его ожидающим женщину. "Где твоя дочь, чтобы я посмотрел на нее?" - спросил он старуху. И та стала бить себя в грудь. "Что с тобой?" - спросил юноша. И старуха воскликнула: "Пусть не живет злой сосед, и пусть не будет соседей, которые завидуют! Они видели, как ты входил со мной, и спросили про тебя, и я сказала: "Я высватала моей дочери этого жениха". И тогда они мне позавидовали и сказали моей дочери: "Разве твоя мать устала содержать тебя, что она выдает тебя за прокаженного?" И я дала ей клятву, что я позволю ей тебя увидеть не иначе, как голым". - "Прибегаю к Аллаху от завистников!" - воскликнул юноша и обнажил руки. И Далила увидела, что они точно серебро, и сказала: "Не бойся ничего! Я дам тебе увидеть ее голою, как и она увидит тебя голым". - Пусть приходит и смотрит на меня", - сказал юноша и снял с себя соболью шубу, и кушак, и нож, и всю одежду, так что остался в рубахе и подштанниках, а тысячу динаров он положил в вещи. И старуха сказала ему: "Подай свои вещи, я тебе их поберегу".
     И она взяла их и положила их на вещи женщины и понесла все это и вышла в двери и заперла обоих и ушла по своему пути..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, взяв вещи сына купца и вещи женщины, заперла обоих за дверями и ушла своей дорогой". Она оставила то, что с ней было, у одного москательщика и пошла к красильщику и увидела, что тот сидит и ждет ее. "Если захотел Аллах, стало так, что дом вам понравился?" - спросил он. И Далила ответила: "В нем - благодать, и я иду за носильщиками, которые принесут наши вещи и ковры. Мои дети захотели хлеба с мясом; возьми же этот динар, приготовь им хлеба с мясом и пойди пообе^дай с ними". - "А кто будет стеречь красильню, в которой чужие вещи?" - спросил красильщик. "Твой малый", - отвечала Далила. И красильщик сказал: "Пусть так!" И, взяв блюдо, он пошел готовить обед.
     Вот что было с красильщиком, и речь о нем еще впереди. Что же касается старухи, то она взяла от москательщика вещи женщины и сына купца, вошла в красильню и сказала малому красильщика: "Догоняй твоего хозяина, а я не двинусь, пока вы оба не придете". - "Слушаю и повинуюсь!" - ответил малый. А Далила взяла все, что было в красильне.
     И вдруг подошел один ослятник, гашишеед, который уже неделю был без работы, и старуха сказала ему: "Поди сюда, ослятник! - И когда он подошел, спросила: - знаешь ли ты моего сына, красильщика?" - "Да, я его знаю", - ответил ослятник. И старуха сказала: "Этот бедняга разорился, и на нем остались долги, и всякий раз, как его сажают в тюрьму, я его ос^вобождаю. Мы желаем подтвердить его бедность, и я иду отдать вещи их владельцам и хочу, чтобы ты дал мне осла. Я отвезу на нем людям их вещи, а ты возьми этот динар за наем осла, а после того как я уйду, ты возьмешь ручную пиалу, вычерпаешь все, что есть в горшках, и разобьешь горшки и кувшины, чтобы, когда придет следователь от кади, в красильне ничего не нашлось". - "Милость хозяина лежит на мне, и я сделаю для него что-нибудь ради Аллаха", - ответил ослятник. И старуха взяла вещи и взвалила их на осла, и покрыл ее покрывающий, и она отправилась домой.
     И когда она пришла к своей дочери Зейнаб, та сказала ей: "Мое сердце с тобой, матушка! Какие ты устроила плутни?" И старуха отвечала: "Я устроила четыре плутни с четырьмя человеками: сыном купца, женой чауша, красильщиком и ослятником, и привезла тебе все их вещи на осле ослятника". - "О матушка, - сказала Зейнаб, - ты не сможешь больше пройти по городу из-за чауша, вещи жены которого ты забрала, и сына купца, которого ты оголила, и красильщика, из чьей красильни ты взяла вещи, и ослятника, владельца осла". - "Ах, доченька, - ответила Далила, - я беспоко^юсь только из-за ослятника: он меня узнает".
     Что же касается мастера-красильщика, то он приготовил хлеб с мясом, и поставил его на голову своего слуги, и прошел мимо красильни и увидел ослятника, который бил горшки, и не осталось в красильне ни тканей, ни вещей, и увидел он, что красильня разрушена. "Подними руку, ослятник", - сказал он ему. И ослятник поднял руку и воскликнул: "Слава Аллаху за благополучие, хозяин! Мое сердце болит о тебе". - "Почему и что со мной случилось?" - спросил красильщик. И ослятник сказал: "Ты разорился, и тебе написали свидетельство о разорении". - "Кто тебе сказал?" - спросил красильщик. И ослятник молвил: "Твоя мать мне сказала, и она велела мне разбить горшки и вычерпать кувшины, боясь, что когда придет следователь, он, может быть, что-нибудь найдет в красильне". - "Аллах да обманет далекого! [591] - воскликнул красильщик. - Моя мать давно умерла!" И он принялся бить себя рукою в грудь и воскликнул: "Пропало мое имущество и имущество людей!" И тогда ослятник заплакал и воскликнул: "Пропал мой осел!" И потом он сказал красильщику: "Верни мне твоего осла от твоей матери, красильщик!" И красильщик вцепился в ослятника и стал бить его кулаками, говоря: "Приведи мне старуху!" А ослятник говорил: "Приведи мне осла!" И люди собрались вокруг них..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот третья ночь
     
     Когда же настала семьсот третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что красильщик вцепился в ослятника, а ослятник вцепился в красильщика, и они начали драться, и каждый из них обвинял другого. И вокруг них собрались люди, и один из них спросил: "Что у вас за история, о мастер Мухаммед?" И ослятник воскликнул: "Я расскажу вам эту историю!" И он рассказал о том, что с ним случилось, и сказал: "Я думал, что я заслужил благодарность мастера, но, когда он меня увидел, он стал бить себя в грудь и сказал: "Моя мать умерла!" И я тоже требую от него моего осла, так как он устроил со мной эту штуку, чтобы погубить моего осла".
     "О мастер Мухаммед, - сказали люди, - ты, значит, знаешь эту старуху, раз ты доверил ей красильню и то, что там было?" - "Я ее не знаю, - отвечал красильщик, - и она только сегодня у меня поселилась с сыном и дочерью". - "По совести, - сказал кто-то, - красильщик отвечает за осла". - "В чем основание этого?" - спросили его. И он сказал: "В том, что ослятник был спокоен и отдал своего осла старухе, только когда увидал, что красильщик доверил свою красильню и то, что в ней было". - "О мастер, - сказал тогда кто-то, - если ты поместил ее у себя, ты обязан привести ослятнику его осла".
     И потом они пошли, направляясь к дому красильщика, и речь о них еще будет. Что же касается сына купца, то он ждал прихода старухи, - но та не приводила своей дочери; а женщина ждала, что старуха принесет ей поз^воленье от своего сына, увлеченного к Аллаху, подручного шейха Абу-ль-Хамалата, - но старуха не возвращалась к ней. И Хатун поднялась, чтобы посетить шейха. И вдруг сын купца сказал ей, когда она входила: "Поди сюда! Где твоя мать, которая привела меня, чтобы я на тебе женился?" - "Моя мать умерла, - отвечала женщина. - А ты сын той старухи, ув^леченный Аллахом, подручный шейха Абу-ль-Хамалата?" - "Это не моя мать, - сказал сын купца, - эта старуха - обманщица. Она обманула меня и взяла мою одежду и тысячу динаров". - "Меня она тоже обманула и привела сюда, чтобы я посетила Абу-ль-Хамалата, и оголила меня", - сказала женщина. И сын купца стал ей говорить: "Я узнаю, где моя одежда и тысяча динаров, только от тебя!" А женщина говорила: "Я узнаю, где мои вещи и драгоценности, только от тебя! Приведи ко мне твою мать!"
     И вдруг вошел к ним красильщик и увидел, что сын купца голый и женщина тоже голая, и сказал: "Говорите, где ваша мать!" И женщина рассказала обо всем, что ей выпало, и сын купца рассказал обо всем, что с ним случилось; и красильщик воскликнул: "Пропало мое имущество и имущество людей!" А ослятник воскликнул: "Пропал мой осел!" - "Эта старуха - обманщица, - сказал красильщик. - Выходите, чтобы я запер дверь". - "Для тебя будет позором, что мы вошли к тебе в дом одетые, а выходим голые", - сказал сын купца. И красильщик одел его и одел женщину и отправил ее домой, и речь о ней еще будет после прибытия ее мужа из путешествия.
     Что же касается красильщика, то он запер красильню и сказал сыну купца: "Пойдем с нами искать старуху, чтобы отдать ее вали". И сын купца пошел с ними, и ослятник был с ними тоже. И они вошли в дом вали и пожаловались ему, и вали спросил: "О люди, в чем ваше дело?" И они рассказали ему, что случилось. И вали сказал: "А сколько в городе старух! Идите ищите ее и схватите, а я заставлю ее сознаться". И они стали ходить и искать Далилу, и речь о них еще будет.
     Что же касается старухи Далилы-Хитрицы, то она сказала своей дочери Зейнаб: "О дочка, я хочу устроить штуку". - "О матушка, я боюсь за тебя", - сказала Зейнаб. И старуха молвила: "Я точно шелуха бобов: не даюсь ни воде, ни огню!" И старуха поднялась и надела платье служанки из служанок вельмож и пошла, высматривая, какую бы устроить плутню. Она прошла мимо переулка, устланного тканями, где висели светильники, и услышала там певиц и удары в бубны, и увидала невольницу, на плече которой сидел мальчик в рубашке, вышитой серебром, и на нем была красивая одежда, а на голове у него был тарбуга, окаймленный жемчугом; на шее у мальчика висело золотое ожерелье с драгоценными камнями, и на нем был надет бархатный плащ.
     А этот дом принадлежал начальнику купцов в Багдаде, и ребенок был его сыном; и была у него еще дочь, невинная, за которую посватались, и они в этот день справляли свадьбу. И у ее матери собралось много женщин и певиц, и всякий раз, как мать мальчика входила или выходила, ребенок цеп^лялся за нее. И она кликнула невольницу и сказала ей: "Возьми твоего господина, поиграй с ним, пока собрание не разойдется".
     А старуха Далила вошла и увидела мальчика на плече невольницы и спросила ее: "Что у твоей госпожи сегодня за торжество?" И невольница ответила: "Она справляет свадьбу своей дочери, и у нее певицы". И тогда старуха сказала в душе: "О Далила, нет лучше плутни, как взять этого ребенка у невольницы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала в душе: "О Далила, нет лучше плутни, как взять этого ребенка у невольницы! И затем воскликнула: "О злосчастный позор!" - и вынула из-за пазухи маленькую медную бляшку, по^хожую на динар.
     А невольница была дурочка, и старуха сказала ей: "Возьми этот динар, пойди к твоей госпоже и скажи ей: "Умм-аль-Хайр за тебя радуется, и твои милости ее обязывают; и в день собрания она придет со своими дочерьми, и они наградят горничных подарками". - "О матушка, - сказала невольница, - а как же этот мой господин? Всякий раз, как он видит свою мать, он цепляется за нее". - "Подай его мне, он побудет со мной, пока ты сходишь и вернешься", - сказала старуха. И невольница взяла медную бляшку и вошла в дом, а старуха взяла ребенка и, выйдя в переулок, сняла с него украшения и одежды, которые на нем были, и сказала в душе: "О Далила, ловкость лишь в том, чтобы, так же как ты сыграла штуку с невольницей и взяла у нее ребенка, устроить еще плутню и оставить мальчика в залог за какую-нибудь вещь ценой в тысячу динаров!"
     И она пошла на рынок торговцев драгоценностями и увидела еврея-ювели^ра, перед которым была корзина, полная драгоценностей, и сказала себе: "Ловкость лишь в том, чтобы схитрить с этим евреем, взять у него драгоценностей на тысячу динаров и оставить этого ребенка за них в залог".
     И еврей посмотрел и увидел ребенка со старухой и узнал, что это сын начальника купцов. А у этого еврея было много денег, и он завидовал своему соседу, если тот продавал что-нибудь, а он не продавал.
     "Чего ты потребуешь, о госпожа?" - спросил он. И Далила сказала: "Ты, мастер Азра, еврей?" (Она раньше спросила, как его зовут.) "Да", - ответил еврей. И Далила сказала: "Сестру этого ребенка, дочь начальника купцов, сосватали, сегодня справляют ее свадьбу, и ей нужны драгоценности. Дай же нам две пары золотых ножных браслетов, пару золотых запястий, жемчужные серьги, кушак, кинжал и перстень".
     И она взяла у него вещей на тысячу динаров и сказала: "Я возьму эти драгоценности и посоветуюсь; что им понравится, они заберут, и я принесу тебе за это деньги, а ты подержи этого мальчика у себя". - "Дело будет так, как ты хочешь", - ответил ювелир.
     И Далила взяла драгоценности и пошла домой. И ее дочь спросила: "Какие плутни ты устроила?" И старуха отвечала: "Я сыграла одну штуку: взяла сына начальника купцов и раздела его, а потом пошла и заложила его за вещи в тысячу динаров и забрала их у одного еврея". - "Ты не сможешь больше ходить по городу", - сказала ей ее дочь.
     Что же касается невольницы, то она вошла к своей госпоже и сказала ей: "О госпожа, Умм-аль-Хайр желает тебе мира и радуется за тебя, а в день собрания она придет со своими дочерьми, и они принесут подарок". - "А где твой господин?" - спросила ее госпожа; и невольница ответила: "Я оставила его у нее, боясь, что он за тебя уцепится, и она дала мне подарок для певиц". И госпожа невольницы сказала начальнице певиц: "Возьми твой подарок". И та взяла его и увидела, что это медная бляшка.
     "Спустись, о распутница, посмотри, где твой господин", - сказала хо^зяйка невольницы. И девушка спустилась и не нашла ни ребенка, ни старухи, - и она закричала и упала лицом вниз, и сменилась радость их печалью.
     И вдруг пришел начальник купцов. И жена его рассказала ему обо всем, что случилось, и он вышел искать своего сына, и каждый из купцов начал искать на какойнибудь дороге.
     И начальник купцов искал до тех пор, пока не увидел своего сына голым возле лавки еврея, и тогда он спросил его: "Это мой сын?" - "Да", - отвечал еврей. И отец мальчика взял его и от сильной радости не стал спрашивать про его одежду.
     Что же касается еврея, то, увидев, что купец взял своего сына, он уцепился за него и воскликнул: "Аллах да поможет против тебя халифу!" - "Что с тобой, о еврей?" - спросил купец; и еврей сказал: "Старуха взяла у меня драгоценностей для твоей дочери на тысячу динаров и заложила у меня этого ребенка. Я только потому ей и дал их, что она оставила у меня этого ребенка в залог за то, что взяла; и я бы не доверился ей, если бы не знал, что этот ребенок - твой сын". - "Моей дочери не нужно драгоценностей. Принеси мне одежду ребенка", - сказал купец. И еврей закричал: "Ко мне, о мусульмане!" И вдруг подошли ослятник, красильщик и сын купца, которые ходили и искали старуху.
     И они спросили купца и еврея о причине их перебранки, и те рассказали им, что случилось, и тогда они сказали: "Эта старуха - обманщица, и она обманула нас раньше, чем вас".
     И они рассказали обо всем, что случилось у них со старухой, и начальник купцов сказал: "Раз я нашел своего сына, то одежда - выкуп за него, а если эта старуха мне попадется, я потребую одежду от нее".
     И начальник купцов отправился со своим сыном к его матери, и та обрадовалась, что ребенок цел; а что до еврея, то он спросил тех троих: "А вы куда идете?" И они ответили: "Мы хотим искать старуху". - "Возьмите меня с собой, - сказал еврей, и потом он спросил: - Есть ли среди вас кто-нибудь, кто ее узнает?" - "Я ее узнаю!" - воскликнул ослятник. И еврей сказал: "Если мы пойдем вместе, нам невозможно будет ее найти, и она от нас убежит. Пусть каждый из нас пойдет по какой-нибудь дороге, а встреча наша будет у лавки хаджи Масуда, цирюльника-магрибинца".
     И каждый из них пошел по одной из дорог, а в это время Далила вышла, чтобы устроить новую плутню.
     И ее увидел ослятник и, узнав ее, уцепился за нее и крикнул: "Горе тебе! Ты давно занимаешься таким делом?" - "Что с тобой?" - спросила старуха. И ослятник воскликнул: "Мой осел! Подай его!" - "Скрывай то, что скрыл Аллах, о сын мой, - сказала старуха. - Ты требуешь своего осла или вещи людей?" - "Я требую только моего осла", - ответил ослятник. И старуха сказала: "Я увидела, что ты бедный, и поставила твоего осла у цирюльника-магрибинца. Стань поодаль, а я дойду до него и скажу ему ласково, чтобы он его тебе отдал". И она подошла к магрибинцу и поцеловала ему руку и заплакала. И цирюльник спросил ее: "Что с тобой?" И она сказала: "О дитя мое, посмотри на моего сына, который там стоит. Он был болен и простудился, и воздух испортил ему разум. А он раньше покупал ослов, и теперь он говорит, когда встает: "Мой осел", - и когда сидит, говорит: "Мой осел", - и когда ходит, говорит: "Мой осел". И один из врачей сказал мне, что он помрачился в уме и что его вылечишь, только выр^вав ему два зуба и дважды прижегши ему виски. Возьми же этот динар, позови его и скажи ему: "Твой осел у меня". - "Поститься год для меня обязательно! - воскликнул цирюльник. - Я, право, отдам ему его осла прямо в руки".
     А у него было два мастера, и он сказал одному из них: "Пойди накали два гвоздя". И потом он позвал ослятника, а старуха ушла своей дорогой.
     И когда ослятник подошел к нему, цирюльник сказал: "Твой осел у меня, о бедняга! Пойди сюда, возьми его: клянусь жизнью, я отдам его тебе прямо в руки". И затем он взял ослятника, и тот вошел с ним в темную комнату, и вдруг магрибинец ударил его кулаком, и он упал, и его потащили и связали ему руки и ноги, и магрибинец вырвал ему два зуба и два раза прижег ему виски, а потом оставил его.
     И ослятник поднялся и спросил его: "О магрибинец, почему ты сделал со мной такое дело?" И цирюльник ответил: "Потому, что твоя мать рассказала мне, что ты помрачился в уме, так как простудился, когда был болен, и что, когда ты встаешь, ты говоришь: "Мой осел", и когда сидишь, говоришь: "Мой осел". Вот он, твой осел, у тебя в руках!" - "Тебе достанется от Аллаха за то, что ты вырвал мне клыки!" - воскликнул ослятник. И магрибинец сказал: "Твоя мать мне так сказала", - и рассказал ослятнику обо всем, что она ему говорила. "Аллах да сделает ее жизнь тяжелой!" - воскликнул ослятник. И потом они с магрибинцем ушли, препираясь, и магрибинец оставил свою лавку, а вернувшись в лавку, магрибинец не нашел в ней ничего: когда он ушел с ослятником, старуха взяла все, что было у него в лавке, и пошла к своей дочери и рассказала ей обо всем, что ей выпало и что она сделала.
     Что же касается цирюльника, то, увидев, что его лавка пуста, он вцепился в ослятника и сказал ему: "Приведи мне твою мать!" Ослятник воскликнул: "Это не моя мать, это обманщица, которая обманула много людей и взяла моего осла!"
     И вдруг подошел красильщик, еврей и сын купца, и они увидели, что магрибинец вцепился в ослятника, а ослятнику прижгли виски, и спросили его: "Что с тобой случилось, ослятник?" И ослятник рассказал им обо всем, что с ним произошло, и магрибинец тоже рассказал свою историю, и они воскликнули: "Эта старуха - обманщица, которая обманула нас!" - и рассказали обо всем ослятнику и цирюльнику, что случилось.
     И магрибинец запер свою лавку и прошел с ними к дому вали, и они сказали вали: "Мы узнаем о наших обстоятельствах и о нашем имуществе только от тебя!" - "А сколько в городе старух! - сказал вали. - Есть ли среди вас кто-нибудь, кто ее узнает?" - "Я ее узнаю, - сказал ослятник, - но только дай нам десять твоих приближенных". И ослятник вышел с приближенными вали, а остальные шли позади них. И он стал кружить со всеми ими по городу, и вдруг подошла старуха Далила, и ослятник с приближенными вали схватил ее, и они пошли с ней к вали и остановились под окнами дворца, ожидая, пока вали выйдет.
     И потом приближенные вали заснули, так как подолгу не спали у вали, и старуха тоже представилась спящей, и ослятник с товарищем тоже заснули; и тогда Далила ускользнула от них и вошла в гарем и, поцеловав руку у госпожи гарема, спросила ее: "Где вали?" - "Спит. Что ты хочешь?" - спросила госпожа гарема. И Далила сказала: "Мой муж продает рабов, и он дал мне пятерых невольников, чтобы я их продала, а сам уехал. И вали встретил меня и приторговал их у меня за тысячу динаров и еще двести динаров мне и сказал: "Приведи их к дому!" И вот я их привела..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха вошла в гарем вали и сказала его жене: "Вали сторговал у меня невольников за тысячу динаров и двести динаров мне в придачу и сказал: "Приведи их к дому!" И вот я их привела".
     А у вали была тысяча динаров, и он сказал своей жене: "Прибереги их, мы купим на них невольников". И, услышав от старухи такие слова, она поверила, что ее муж так сделал, и спросила: "Где невольники?" И старуха ответила: "О госпожа, они спят под окном дворца, в котором ты находишься!" И госпожа выглянула из окна и увидела магрибинца, одетого в одежду невольников, и сына купца в облике невольника, и красильщика с ослятником и евреем, имевших облик бритых невольников, и сказала: "Каждый из этих невольников лучше, чем тысяча динаров".
     И она открыла сундук и дала старухе тысячу динаров и сказала: "Иди, а когда вали встанет после сна, мы возьмем у него для тебя двести динаров". - "О госпожа, - сказала старуха, - сто динаров из них будут для тебя под кувшином с питьем, которое ты пила, и другую сотню сбереги мне у себя, пока я не приду. О госпожа, выведи меня через потайную дверь", - сказала она потом. И жена вали вывела старуху через дверь, и скрыл ее скрывающий, и она пошла к своей дочери.
     "О матушка, что ты еще сделала?" - спросила ее Зейнаб. И она ответила: "О дочка, я сыграла штуку и взяла у жены вали эту тысячу динаров и продала ей тех пятерых: ослятника, еврея, красильщика, цирюльника и сына купца, и сделала их невольниками. Но только, о дочка, никто для меня не вреднее, чем ослятник: он меня узнает". - "О матушка, - сказала ей Зейнаб, - посиди дома. Довольно того, что ты сделала! Не всякий раз остается цел кувшин!"
     А что касается вали, то, когда он встал после сна, его жена сказала ему: "Я порадовалась за тебя пяти невольникам, которых ты купил у старухи". - "Каким невольникам?" - спросил вали. И его жена воскликнула: "Зачем ты от меня скрываешь? Если захочет Аллах, они станут, как и ты, обладателями высоких должностей". - "Клянусь жизнью моей головы, я не покупал невольников! Кто это сказал?" - воскликнул вали. И жена его молвила: "Старуха посредница, у которой ты сторговал их и обещал дать за них тысячу динаров и еще двести ей". - "А ты отдала ей деньги?" - спросил вали. И жена его ответила: "Да, я видела невольников собственными глазами, и на каждом из них одежда, которая стоит этой тысячи динаров. И я послала к ним начальников и поручила их им".
     И вали спустился вниз и увидел еврея, ослятника, магрибинца, красильщика и сына купца и спросил: "О начальники, где те пять невольников, которых мы купили у старухи за тысячу динаров?" - "Здесь нет невольников, - ответили начальники, - и мы видели только этих пятерых, которые взяли старуху и схватили ее. Мы все заснули, а старуха ускользнула и вошла в гарем" и потом невольница пришла и спросила: "Те пятеро, которых привела старуха, с вами?" И мы сказали: "Да". И вали воскликнул: "Клянусь Аллахом, это самая большая плутня!" А те пятеро говорили: "Мы узнаем о наших вещах только от тебя!" - "Старуха, ваша спутница, продала вас мне за тысячу динаров", - сказал вали. И пятеро воскликнули: "Это не дозволено Аллахом! Мы - свободные, не продажные, и мы пойдем с тобой к халифу". - "Никто не показал ей дорогу к моему дому, кроме вас, - сказал вали. - Но если так, я вас продам на корабли, каждого за двести динаров".
     А пока это все происходило, эмир Хасан Шарр-атТарик вдруг вернулся из поездки и увидел, что его жена раздета. И она рассказала ему, что случилось, и эмир воскликнул: "Нет у меня ответчика, кроме вали!" И он пришел к вали и сказал: "Как ты позволяешь старухам ходить по городу и обманывать людей и отнимать у них имущество? Это на твоей ответственности, и я узнаю о вещах моей жены только от тебя!"
     И потом он спросил тех пятерых: "В чем ваше дело?" И они рассказали ему обо всем, что случилось, и эмир воскликнул; "Вы обижены!" И он обратился к вали и спросил его: "За что ты их держишь в заключении?" И вали ответил: "Никто не показал старухе дороги к моему дому, кроме этих пяти, и она взяла мои деньги, тысячу динаров, и продала их в гарем".
     И те пятеро сказали: "О эмир Хасан, ты наш поверенный в этом деле!" А потом вали сказал эмиру Хасану: "Вещи твоей жены за мной, и я отвечаю за старуху, но кто из вас ее узнает?" И все сказали: "Мы ее узнаем! Пошли с нами десять начальников, и мы схватим ее!" И вали дал им десять начальников, и ослятник сказал им: "Следуйте за мной, я узнаю ее по голу^бым глазам!"
     И вдруг старуха Далила вышла из переулка, и ее схватили и пошли с ней к дому вали; и когда вали ее увидел, он спросил ее: "Где вещи людей?" - "Я их не брала и не видала", - ответила старуха. И вали сказал тюремщику: "Запри ее у себя до завтра". Но тюремщик воскликнул: "Я не возьму ее и не запру, так как боюсь, что она устроит плутню и мне придется отвечать".
     И вали сел на коня и, взяв с собой старуху и всех тех людей, выехал с ними на берег Тигра и, призвав факелоносца, велел ему привязать старуху к кресту за волосы. И факелоносец подтянул старуху на блоке и поставил десять человек сторожить ее, а вали отправился домой; и наступил мрак, и сон одолел сторожей.
     А случилось так, что один бедуин услышал, как ктото говорил своему товарищу: "Слава Аллаху за благополучие! Куда это ты отлучался?" И тот ответил: "В Багдад, и я ел там на обед пирожки с медом". И бедуин воскликнул: "Непременно пойду в Багдад и поем пирожков с медом" (а он в жизни их не видал и не входил в Багдад). И он сел на коня и поехал, говоря про себя: "Пирожков поесть прекрасно! Клянусь честью арабов, я буду есть только пирожки с медом..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что бедуин сел на коня и захотел поехать в Багдад и отправился, говоря в душе: "Поесть пирожков прекрасно! Клянусь честью арабов, я буду есть только пирожки с медом".
     И он приблизился к кресту Далилы, и та услышала, как он говорит себе эти слова, а бедуин обратился к Далиле и спросил ее: "Что такое?" И Далила воскликнула: "Я под твоей защитой, о шейх арабов!" - "Аллах уже защитил тебя, - ответил бедуин. - По какой причине тебя распяли?" - "У меня есть враг - масленник, который жарит пирожки, - отвечала Далила. - Я остановилась, чтобы что-то купить у него, и плюнула, и плевок попал на пирожки, и масленник пожаловался на меня судье, и судья велел меня распять и сказал: "Я постановлю, чтобы вы взяли десять ритлей пирожков с медом и заставили ее съесть их на кресте. Если она их съест, развяжите ее, а если нет, оставьте ее распятой". А душа моя не принимает сладкого". - "Клянусь честью арабов, - воскликнул бедуин, - я приехал с кочевья только для того, чтобы поесть пирожков с медом, и я съем их вместо тебя!" - "Эти пирожки съест только тот, кто подвесится на мое место!" - сказала Далила.
     И хитрость над бедуином удалась, и он отвязал Далилу, и та привязала его на свое место, после того как сняла с него бывшую на нем одежду, а потом она надела его одежду на себя, повязалась его тюрбаном, села на его коня и поехала к своей дочери. "Что это за наряд?" - спросила Зейнаб. И Далила ответила: "Меня распяли". И она рассказала ей, что случилось у нее с бедуином.
     Вот что было с нею. Что же касается сторожей, то когда один из них очнулся, он разбудил своих людей, и они увидели, что день уже взошел. И один из них поднял глаза и сказал: "Эй, Далила!" И бедуин ответил: "Клянусь Аллахом, мы не станем есть балилы! Принесли вы пирожки с медом?" - "Это человек из бедуинов", - сказали другие сторожа. И первый спросил: "О бедуин, где Далила и кто ее отвязал?" - "Я отвязал ее, - ответил бедуин. - Она не будет есть пирожков насильно, потому что ее душа их не принимает".
     И сторожа поняли, что бедуин не знает об ее обстоятельствах и что она сыграла с ним штуку, и стали спрашивать друг друга: "Убежим мы или останемся, чтобы получить сполна то, что назначил для нас Аллах?"
     И вдруг пришел вали с толпой тех, кого Далила обманула, и вали сказал начальникам: "Поднимайтесь, отвязывайте Далилу!" И бедуин воскликнул: "Мы не станем есть балилы! Принесли вы пирожков с медом?" И вали поднял глаза к крестовине и увидал на ней бедуина вместо старухи и спросил начальников: "Что это такое?" - "Пощады, о господин!" - вскричали они. И вали воскликнул: "Расскажите мне, что случилось!" И начальники сказали: "Мы не спали с тобой, когда были на страже, и мы сказали себе: "Далила на кресте!" - и задремали, а когда очнулись, то увидели этого бедуина распятым. И вот мы перед тобой".
     "О люди, это обманщица, и пощада Аллаха вам дана!" - сказал вали. И бедуина развязали, а он уцепился за вали и сказал: "Аллах да поможет против тебя халифу! Я узнаю о моем коне и моей одежде только от тебя!"
     И вали расспросил его и бедуин рассказал ему свою историю, и вали удивился и спросил: "Почему ты ее отвязал?" - "Я не знал, что она обманщица", - отвечал бедуин. И собравшиеся сказали: "Мы узнаем о наших пещах только от тебя, о вали! Мы передали ее тебе, и ты стал за нее от^ветственным, и мы пойдем с тобой в диван халифа".
     А Хасан Шарр-ат-Тарик пришел в диван и вдруг видит: идут вали, бедуин и те пятеро, и они говорят: "Мы обижены!" - "Кто вас обидел?" - спросил халиф. И каждый из пришедших выступил вперед и рассказал, что с ним случилось, вплоть до вали, который сказал: "О повелитель правоверных, она меня обманула и продала мне этих пятерых за тысячу динаров, хотя они свободные". - "Все, что у вас пропало, - за мной, - молвил халиф, и приказал вали: - Я обязываю тебя поймать старуху!"
     И вали потряс воротником [592] и воскликнул: "Я не возьму на себя этой обязанности, после того как я повесил ее на кресте и она сыграла штуку с этим бедуином, так что он ее освободил и она повесила его на свое место и взяла его коня и одежду". - "Что же, мне обязать кого-нибудь, кроме тебя?" - спросил халиф. И вали сказал: "Обяжи Ахмеда-ад-Данафа: ему идет каждый месяц тысяча динаров, и у Ахмеда-ад-Данафа приближенных сорок один человек, и каждый из них имеет в месяц сто динаров". - "О начальник Ахмед!" - сказал халиф). И Ахмед отвечал: "Я перед тобою, о повелитель правоверных!" И тогда халиф молвил: "Я обязываю тебя привести старуху". И Ахмед ответил: "Я ручаюсь, что приведу ее!" И затем халиф задержал тех пятерых и бедуина у себя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда халиф обязал Ахмеда-адДанафа привести старуху, тот воскликнул: "Я отвечаю за нее, о повелитель правоверных!"
     И затем он пришел со своими приближенными в казарму, и они стали говорить друг другу: "Как же мы ее схватим и сколько в городе старух?"
     И один из них, по имени Али-Катф-аль-Джамаль, сказал Ахмеду-ад-Данафу: "О чем это вы советуетесь с Хасаном-Шуманом? Разве Хасан-Шуман - великое дело?" И Хасан воскликнул: "О Али, как это ты унижаешь меня! Клянусь величайшим именем Аллаха, я не буду на этот раз вам товарищем!"
     И он вышел сердитый, а Ахмед-ад-Данаф сказал: "О молодцы, каждый начальник пусть возьмет десять человек и пойдет в какой-нибудь квартал искать Далилу".
     И Али-Катф-аль-Джамаль пошел с десятью человеками, и всякий начальник сделал то же, и каждый отряд пошел в какой-нибудь квартал; а прежде чем отправиться и разойтись, они сказали: "Наша встреча будет на такойто улице, в таком-то переулке".
     И в городе разнеслась весть, что Ахмед-ад-Данаф обязался схватить Да^лилу-Хитрицу, и Зейнаб сказала: "О матушка, если ты ловкая, сыграй штуку с Ахмедом-адДанафом и его людьми". - "О дочка, я не боюсь никого, кроме Хасана-Шумана", - сказала Далила. И ее дочь воскликнула: "Клянусь жизнью моих кудрей, я заберу для тебя одежду этих сорока и одного!"
     И она поднялась и, надев одежду и покрывало, пришла к одному москательщику, у которого была комната г двумя дверями, поздоровалась с ним, дала ему динар и сказала: "Возьми этот динар в подарок за твою комнату и отдай мне ее до конца дня". И москательщик дал ей ключи, и Зейнаб пошла и привезла ковры на осле ослятника, и устлала комнату, и положила под каждым портиком скатерть с кушаньем и, вином, и потом стала у двери с открытым лицом.
     И вдруг подошел Али-Катф-аль-Джамаль со своими людьми, и Зейнаб поцеловала ему руку, и Али увидел, что это красивая женщина, и полюбил ее и спросил: "Чего ты хочешь?" - "Ты начальник Ахмед-ад-Данаф?" - спросила его Зейнаб. И Али сказал: "Нет, я один из его людей, и меня зовут Али-Катф-аль-Джамаль". - "Куда вы идете?" - спросила Зейнаб. И Али ответил: "Мы ходим и ищем одну старуху обманщицу, которая взяла чужие вещи, и мы желаем ее схватить. А ты кто такая и каково твое дело?" - "Мой отец был виноторговцем в Мосуле, - ответила Зейнаб. - Он умер и оставил мне большие деньги, и я приехала в этот город, боясь судей. И я спросила людей, кто меня защитит, и мне сказали: "Не защитит тебя никто, кроме Ахмеда-адДанафа". - "Сегодня ты вступишь под его защиту", - сказали ей люди Али-Катф-аль-Джамаля. И Зейнаб сказала им: "Пожелайте залечить мое сердце, съев кусочек и выпив глоток воды".
     И когда они согласились, Зейнаб ввела их в дом, и они поели и напились, и она подложила им в пищу банджа и одурманила их и сняла с них их вещи; и то же, что она сделала с ними, она сделала и с остальными.
     А Ахмед-ад-Данаф ходил и искал Далилу, но не нашел ее и не увидел ни одного из своих приближенных. И он подошел к той женщине, и Зейнаб поцеловала ему руку, и он увидел ее и полюбил, и она спросила его: "Ты начальник Ахмед-ад-Данаф?" - "Да, а ты кто?" - спросил он. И Зейнаб ответила: "Я чужеземка из Мосула, и мой отец был виноторговцем, и умер, и оставил мне много денег, и я приехала с ними сюда, боясь судей. И я открыла эту винную лавку, и вали обложил меня налогом, и я хочу быть у тебя под защитой. А то, что берет вали, достойнее получать тебе". - "Не давай ему ничего, и добро тебе пожаловать!" - воскликнул Ахмед-ад-Данаф. И Зейнаб сказала ему: "Пожелай залечить мое сердце и поешь моего кушанья". И Ахмед-ад-Данаф вошел и поел и выпил вина и упал навзничь от опьянения, и Зейнаб одурманила его банджем и забрала его одежду; и она нагрузила это все на коня бедуина и на осла ослятника, и разбудила Али-Катф-аль-Джамаля, и ушла.
     И когда Али очнулся, он увидел себя голым и увидал, что Ахмед-ад-Данаф и его люди одурманены. И тогда он разбудил их средством против банджа, и, очнувшись, они увидели себя голыми, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "Что это за дело, о молодцы? Мы ходим и ищем старуху, чтобы изловить ее, а эта распутница изловила нас. Вот будет радость из-за нас Хасану-Шуману! Но подождем, пока наступит темнота, и пойдем".
     А Хасан-Шуман спросил смотрителя казармы: "Где люди?" И когда он его расспрашивал, они вдруг подошли, голые, - и тогда Хасан-Шуман произнес такие два стиха:
     "Меж собою люди похожи все при уходе их,
     Различье в том, каков приход бывает.
     Средь мужей найдешь ты и знающих и незнающих,
     Как средь звезд найдешь много тусклых ты и ярких".
     И, увидев подошедших, он спросил их: "Кто сыграл с вами штуку и оголил вас?" И они ответили: "Мы взялись поймать одну старуху и искали ее, а оголил нас но кто иной, как красивая женщина". - "Прекрасно она с вами сделала!" - сказал Хасан. И его спросили: "А разве ты ее знаешь, о Хасан?" - "Я знаю ее и знаю старуху", - ответил Хасан. И его спросили: "Что ты скажешь у халифа?" - "О Данаф, - сказал ему Шуман, - отряхни перед халифом твой воротник, и тогда халиф спросит: "Кто возьмется ее поймать?" И если он спросит тебя: "Почему ты ее не схватил?" - скажи ему: "Я ее не знаю, но обяжи Хасана-Шумана поймать ее". И если он обяжет меня, я ее поймаю".
     И они проспали ночь, а утром пришли в диван халифа и поцеловали землю, и халиф спросил: "Где старуха, о начальник Ахмед?" И Ахмед-ад-Данаф потряс воротником. "Почему?" - спросил халиф. И Ахмед ответил: "Я ее не знаю, но обяжи Шумана ее поймать, - он знает и ее и ее дочь и говорит, что она устроила эти штуки не из жадности до чужих вещей, но чтобы стала видна ее ловкость и ловкость ее дочери и чтобы ты назначил ей жалованье ее мужа, а ее дочери - такое жалованье, какое было у ее отца".
     И Шуман попросил, чтобы Далилу не убивали, когда он ее приведет. И халиф воскликнул: "Клянусь жизнью моих дедов, если она возвратит людям их вещи, ей будет пощада, и она под заступничеством Шумана!" - "Дай мне для нее платок пощады, о повелитель правоверных", - сказал Шуман. И халиф молвил: "Она под твоим заступничеством", - и дал ему платок пощады.
     И Шуман вышел и пошел к дому Далилы и кликнул ее; и ему ответила ее дочь Зейнаб, и тогда он спросил: "Где твоя мать?" - "Наверху", - ответила Зейнаб. И Шуман сказал: "Скажи ей, чтобы она принесла вещи людей и пошла со мной к халифу. Я принес ей платок пощады, и если она не пойдет добром, пусть упрекает сама себя".
     И Далила спустилась и повесила платок себе на шею и отдала Шуману чужие вещи, погрузив их на осла ослятника и на коня бедуина. И Шуман сказал ей: "Остается одежда моего старшего и одежда его людей". - "Клянусь величайшим именем, я их не раздевала!" - ответила Далила. И Шуман сказал: "Твоя правда, но это штука твоей дочери Зейнаб, и это услуга, которую она тебе оказала".
     И он пошел, а старуха с ним, в диван халифа, и Хасан выступил вперед и показал халифу вещи и подвел к нему Далилу; и когда халиф увидел ее, он приказал ее кинуть на коврик крови. "Я под твоей защитой, о Шуман!" - крикнула Далила. И Шуман поднялся и поцеловал халифу руку и сказал: "Прощение, ты дал ей пощаду!" - "Она под защитой твоего великодушия, - сказал халиф. - Подойди сюда, старуха, как твое имя?" - "Мое имя Далила", - отвечала она. И халиф сказал: "Поистине, ты хитрюга и хитрица!" И ее прозвали Далила-Хитрица. "Зачем ты устроила эти плутни и утомила наши сердца?" - спросил потом халиф. И она ответила: "Я сделала эти плутни не от жадности до чужих вещей, но я услышала о плутнях Ахмеда-ад-Данафа, которые он устроил в Багдаде, и о плутнях Хасана-Шумана и сказала себе: "Я тоже сделаю так, как они!" И я уже возвратила людям их вещи".
     И тут поднялся ослятник и сказал: "Закон Аллаха между мною и ею! Ей недостаточно было взять моего осла, и она напустила на меня цирюльника-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижег мне виски два раза..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ослятник поднялся и сказал: "Закон Аллаха между мною и ею! Ей недостаточно было взять моего осла, и она напустила на меня цирюльника-магрибинца, который вырвал мне зубы и прижег виски два раза".
     И халиф приказал дать ослятнику сто динаров и красильщику сто динаров и сказал: "Иди открой свою красильню!" И они пожелали халифу блага и ушли, а бедуин взял свои вещи и своего коня и сказал: "Запретно мне входить в Багдад и есть пирожки с медом!"
     И всякий, кому что-либо принадлежало, получил свое, и все разошлись, и тогда халиф молвил: "Пожелай от меня чего-нибудь, о Далила!" И Далила сказала: "Мой отец заведовал у тебя письмами, я воспитывала почтовых голубей, а мой муж был начальником в Багдаде, и я хочу получать жалованье моего мужа, а моя дочь хочет иметь жалованье своего отца". И халиф назначил им то, что они пожелали; а потом Далила сказала: "Я хочу от тебя, чтобы я была привратницей хана".
     А халиф устроил хан с тремя домами, чтобы там жили купцы, и к хану было приставлено сорок рабов и горок собак, - халиф привез их от правителя Сулеймании, когда он отставил его, и сделал для собак ошейники. А в хане был раб-повар, который стряпал еду для рабов и кормил собак мясом. "О Далила, - сказал халиф, - я запишу тебя надсмотрщицей хана, и если оттуда что-нибудь пропадет, с тебя будут взыскивать". - "Хорошо, - сказала Далила, - но только посели мою дочь в помещении, которое над воротами хана. В этом помещении есть площадка, а голубей хорошо воспитывать только на просторе".
     И халиф приказал так сделать, и дочь ее перенесла все свои вещи в помещение над воротами хана, а Далила приняла сорок птиц, которые носили письма; что же касается Зейнаб, то она повесила у себя в помещении те сорок одежд и одежду Ахмеда-ад-Данафа.
     А Далилу халиф сделал начальницей над сорока рабами и наказал им ее слушаться. И она устроила себе место, чтобы жить за воротами хана, и стала каждый день ходить в диван - может быть, халифу понадобится послать письмо в какую-нибудь страну, - и не уходила из дивана до конца дня; и те сорок рабов стояли и охраняли хан, а когда наступала ночь, Далила спускала собак, чтобы они сторожили хан ночью.
     Вот что случилось с Далилой-Хптрицей в Багдаде.
     Что же касается до Али-аз-Зейбака каирского, то это был ловкач, который жил в Каире в то время, когда начальник дивана был человек по имени Садах египетский, у которого было сорок приближенных. И приближенные Са^лаха египетского устраивали ловушки ловкачу Али и думали, что он попадется, и они искали его, и оказывалось, что он убегал, как убегает ртуть, и поэтому его прозвали "Каирская ртуть".
     И вот однажды, в один из дней, ловкач Али сидел в казарме среди своих приближенных, и сердце его сжималось, и стеснялась у него грудь. И начальник казармы увидел, что он сидит с нахмуренным лицом, и сказал: "Что с тобой, о старший? Если у тебя стеснилась грудь, пройдись разок по Каиру: твоя забота рассеется, когда ты пройдешься по его рынкам". И Али поднялся и вышел пройтись по Каиру, но его грусть и забота еще увеличились.
     И он проходил мимо винной лавки и сказал себе: "Войду и напьюсь!" И он вошел и увидел семь рядов людей. "О виноторговец, - сказал он, - я буду сидеть только один". И виноторговец посадил его в комнате одного и принес ему вино, и Али пил, пока не исчез из мира.
     А потом он вышел из винной лавки и пошел по Каиру, и до тех пор ходил по его площадям, пока не дошел до Красной улицы, и дорога перед ним становилась свободной от людей, так как его боялись. И Али обернулся и увидел водоноса, который поил людей из кувшина и кричал на дороге: "О Ал^лах-заменяющий! Нет напитка, кроме как из изюма, нет сближения, кроме как с любимым, и не сидит на почетном месте никто, кроме разумного!" - "Подойди напои меня!" - сказал Али. И водонос посмотрел на него и подал ему кувшин; и Али взглянул в кувшин и встряхнул его и вылил на землю. "Ты не будешь пить?" - спросил его водопое. И Али ответил: "Напои меня!" И водонос снова наполнил кувшин, и Али взял его и встряхнул и вылил па землю, и в третий раз сделал то же самое. И водонос сказал: "Если ты не будешь пить, я пойду". - "Напои меня!" - сказал Али. И водонос наполнил кувшин и подал его Али, и тот взял его и выпил. И потом он дал водоносу динар, и вдруг водонос посмотрел на него и счел его ничтожным и сказал: "Награди тебя Аллах, награди тебя Аллах, о юноша! Маленькие люди для иных - большие люди..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда ловкач Али дал водоносу динар, водонос посмотрел на него и счел его ничтожным и сказал: "Награди тебя Аллах, награди тебя Аллах! Маленькие люди у иных - большие люди!"
     И ловкач Али подошел к водоносу и схватил его за платье и вытащил драгоценный кинжал, как тот, о котором были сказаны такие два стиха:
     Ударь же твердым кинжалом ты, не бойся же
     Никого ты в мире, - лишь гнев творца нам страшен.
     В стороне держись от позорных качеств и век не будь
     Ты без качеств тех, что присущи благородным.
     "О старец, - сказал Али, - поговори со мной разумно! Цена за твой бурдюк, если он и дорог, дойдет всего до двух дирхемов, а в три кувшина, которые я вылил на землю, войдет с ритль воды". - "Да", - ответил водонос. И Али сказал: "А я дал тебе золотой динар, почему же ты меня унижаешь? Разве ты видел кого-нибудь доблестнее и благороднее меня?" - "Я видел человека доблестнее и благороднее тебя; пока женщины будут рожать, не найдется на свете другого, столь доблестного и благородного", - ответил водонос. "Кого ты видел доблестнее и благороднее меня?" - спросил Али. И водонос сказал: "Знай, что со мной был удивительный случай. Мой отец был старостой продавцов воды глотками в Каире, и он умер и оставил мне пять верблюдов и мула, и лавку, и дом; но бедному ведь никогда не довольно, а когда ему довольно - он умирает. И я сказал себе: "Поеду в Хиджаз!" - и набрал караван верблюдов; и я до тех пор занимал деньги, пока не оказалось за мной пятьсот динаров. И все это пропало у меня во время хаджжа. И я сказал себе: "Если я вернусь в Каир, люди посадят меня в тюрьму из-за моих денег". И я отправился с сирийским караваном и доехал до Халеба, а из Халеба я отправился в Багдад. И я спросил, где староста багдадских водоносов, и мне указали его; и я вошел к нему и прочитал ему "Фатиху", и он спросил меня о моем положении, и я рассказал ему обо всем, что со мной случилось.
     И он отвел мне лавку и дал бурдюк и принадлежности, и я пошел через ворота Аллаха и стал ходить по городу. И я дал одному человеку кувшин, чтобы напиться, и он сказал мне: "Я ничего не ел, и мне нечего запивать; меня сегодня пригласил скупой и принес и поставил передо мной два кувшина, и я сказал ему: "О сын гнусного, разве ты меня чем-нибудь накормил, что даешь мне запивать?" Уходи же, водонос, и подожди, пока я чего-нибудь не поем, и потом напои меня".
     И я подошел к другому, и он сказал мне: "Аллах тебя наделит!" И я был в таком положении до времени полудня, и никто ничего мне не дал.
     И я сказал про себя: "О, если бы я не приходил в Багдад!" И вдруг я увидел людей, которые быстро бежали, и последовал за ними и увидел великолепное шествие, где люди тянулись по двое, и все они были в ермолках и чалмах, в бурнусах и войлочных куртках и были закованы в сталь.
     И я спросил кого-то: "Чья это свита?" И спрошенный сказал мне: "Свита начальника Ахмеда-ад-Данафа". - "Какая у него должность?" - спросил я. И мне сказали: "Он начальник дивана и начальник в Багдаде и надзирает за сушей. Ему полагается с халифа каждый месяц тысяча динаров, и каждому из его приближенных - сто динаров. А Хасану-Шуману тоже полагается тысяча динаров, и сейчас они отправляются из дивана в свою казарму". И вдруг Ахмед-ад-Данаф увидел меня и сказал: "Подойди напои меня!" И я наполнил кувшин и дал ему, и он встряхнул его и вылил, и второй, и третий раз тоже, и на четвертый он отхлебнул глоток, как ты, и спросил: "О водонос, откуда ты?" И я ответил: "Из Каира". - "Да приветствует Аллах Каир и его жителей! - сказал Ахмедад-Данаф. - А по какой причине ты пришел в этот город?" И я рассказал ему свою историю и дал ему понять, что я задолжал и бегу от долгов и нужды; и Ахмед-адДанаф воскликнул: "Добро тебе пожаловать!" И потом он дал мне пять динаров и сказал своим приближенным: "Стремитесь к лику Аллаха и окажите ему милость!" И каждый из них дал мне динар, и Ахмед-ад-Данаф сказал мне: "О старец, пока ты останешься в Багдаде, тебе будет с нас столько же, всякий раз как ты дашь нам напиться".
     И я начал ходить к ним, и стало добро притекать ко мне от людей, и через несколько дней я подсчитал то, что я от них нажил, и денег оказалось тысяча динаров. И я сказал себе: "Теперь для тебя правильнее уйти в родную страну". И я пошел в казарму и поцеловал Ахмеду руки, и он спросил: "Что ты хочешь?" - "Я намерен уехать, - сказал я и произнес такие два стиха: -
     В чужой земле пришельца пребывание
     Сравню с постройкой я дворцов из ветра.
     Разносит ветер то, что он построил,
     И вот уходить решился пришелец обратно.
     Караван отправляется в Каир, и я хочу пойти к моей семье", - сказал я ему. И он дал мне мула и сто динаров и сказал: "Мы хотим послать с тобой поручение, о шейх. Знаешь ли ты жителей Каира?" - "Да", - сказал я ему..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот десятая ночь
     
     Когда же настала семьсот десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что водонос говорил: "И Ахмед-ад-Данаф дал мне мула и сто динаров и сказал: "Мы желаем послать с тобой поручение. Знаешь ли ты жителей Каира?" - "Да", - сказал я ему. И он сказал: "Возьми это письмо и доставь его Али-Зейбаку каирскому и скажи ему: "Твой старший желает тебе мира, и он теперь у халифа". И я взял у него письмо и ехал, пока не прибыл в Каир; и меня увидели заимодавцы, и я им отдал то, что было за мной, а потом я сделался водоносом, и я не доставил письмо, так как я не знаю казармы Али-Зейбака каирского".
     И тогда Али сказал водоносу: "О старец, успокой свою душу и прохлади глаза! Я и есть Али-Зейбак каирский, первый из молодцов начальника Ахмеда-ад-Данафа. Давай письмо!"
     И водопое подал ему письмо; и когда Али развернул его и прочитал, он увидел там такие два стиха: "К тебе пишу я, о краса красавцев,
     На том листке, что полетит по ветру.
     Умей летать я, я б взлетел от страсти,
     Но как лететь, подрезаны коль крылья? -
     А после того: - Привет от начальника Ахмеда-ад-Данафа старшему из его детей - Али-Зейбаку каирскому. Мы осведомляем тебя о том, что я донимал Салаха-ад-дина египетского и играл с ним штуки, пока не похоронил его заживо, и повинуются мне его молодцы, среди которых находится Али-Катф-аль-Джамаль. Я сделался начальником Багдада в диване халифа, и мне предписано смотреть за сушей; и если ты блюдешь договор, который заключен между нами, приходи ко мне. Может быть, ты сыграешь в Багдаде штуку, которая приблизит тебя к службе халифу, и он назначит тебе жалованье и оклад и выстроит тебе казарму. Вот в чем моя цель. И мир с тобой!"
     И когда Али прочитал письмо, он поцеловал его и положил себе на голову и дал водоносу десять динаров в подарок за благую весть, а затем он отправился в казарму и вошел к своим молодцам и осведомил их, в чем дело, и сказал: "Поручаю вас друг другу!" И потом он снял то, что на нем было, и надел плащ и тарбуш и взял футляр, в котором был дротик из дерева для копий длиной в двадцать четыре локтя, части которого вдвигались друг в друга. И начальник сказал ему: "Как же ты уезжаешь, когда казна пуста?" - "Когда я приеду в Сирию, я пришлю вам столько, что вам хватит", - сказал Али и ушел своей дорогой.
     И он нагнал отъезжавший караван и увидел там начальника купцов и с ним сорок купцов, и купцы погрузили свои тюки, а тюки начальника купцов лежали на земле. И Али увидел, что предводитель каравана - человек из Сирии, и он говорил погонщикам мулов: "Пусть кто-нибудь из вас мне поможет"; но они только бранили его и ругали.
     И Али сказал про себя: "Мне будет хорошо путешествовать только с этим предводителем!"
     А Али был безбородый, красивый, и он подошел к предводителю и поздоровался с ним, и предводитель приветствовал его и спросил: "Что ты хочешь?" И Али ответил: "О дядюшка, я увидел, что ты один, а груза у тебя на сорок мулов. Почему же ты не привел людей, чтобы помочь тебе?" - "О дитя, - отвечал предводитель, - я нанял двух молодцов и одел их и положил каждому за пазуху по двести динаров, и они помогали мне до монастыря, а потом они убежали". - "А куда вы идете?" - спросил Али. И предводитель ответил: "В Халеб". И тогда Али сказал: "Я тебе помогу".
     И они погрузили тюки, и поехали, и начальник купцов сел на мула и тоже поехал, и сирийский предводитель каравана обрадовался приходу Али и полюбил его.
     И подошла ночь, и люди сделали привал, поели и попили, а когда настало время сна, Али лег на землю и представился спящим. И предводитель лег близко от него, и тогда Али встал со своего места и сел у входа в шатер купца; и предводитель повернулся и хотел взять Али в объятия, но не нашел его, и тогда он сказал про себя: "Может быть, он кому-нибудь обещал, и тот взял его; но я - достойнее, и в другую ночь я его запру".
     Что же касается Али, то он просидел у входа в шатер купца, пока не приблизилась заря, и тогда он пришел и лег подле предводителя; а когда тот проснулся, он увидел Али и сказал про себя: "Если я его спрошу: "Где ты был?" - он оставит меня и уйдет".
     И Али до тех пор обманывал его, пока они не приблизились к одной пещере; а в этой пещере была берлога, где жил сокрушающий лев; и каждый раз, как там проходил караван, путники кидали между собой жребий, и всякого, кому он выпадал, бросали льву.
     И кинули жребий, и он пал не на кого иного, как на начальника купцов; и вдруг лев преградил им дорогу, высматривая того, кого он возьмет из каравана.
     И начальник купцов впал в великую скорбь и сказал предводителю каравана: "Аллах да обманет твое счастье и твое путешествие! Но я завещаю тебе после моей смерти отдать тюки моим детям". - "Какова причина этой истории?" - спросил ловкач Али. И ему рассказали, в чем дело, и он воскликнул: "И чего вы бежите от степной кошки? Я обязуюсь перед вами убить ее".
     И предводитель пошел к купцу и рассказал ему об этом, и купец сказал: "Если он его убьет, я дам ему тысячу динаров". И остальные купцы сказали; "Мы тоже дадим ему денег".
     И тогда Али снял плащ, под ним оказались стальные доспехи, и он вынул стальной меч, и вышел ко льву один, и закричал на него.
     И лев бросился на Али, и Али каирский ударил льва мечом между глаз и разрубил его пополам, а предводитель и купцы смотрели на него. И Али сказал предводителю: "Не бойся, о дядюшка!" И предводитель воскликнул: "О дитя мое, я стал твоим слугой!" А купец поднялся и обнял Али и поцеловал его меж глаз и дал ему тысячу динаров, и каждый из купцов дал ему двадцать динаров, и Али сложил все деньги у купца.
     И они проспали ночь, а утром уже направились к Багдаду, и достигли они Берлоги львов и Долины собак, и вдруг оказался в ней один бедуин, непокорный и преграждающий дорогу, с которым был отряд из его племени.
     И он напал на путников, и люди разбежались перед ним, и купец воскликнул: "Пропали мои деньги!" И вдруг приблизился Али, одетый в шкуру, увешанный колокольчиками, и он вынул свой дротик и приладил его колена одно к другому, а потом он выкрал одного из коней бедуина и сел на него верхом и сказал бедуину: "Выходи против меня с копьем!" И он встряхнул колокольчиками, и конь бедуина шарахнулся от колокольчиков, а Али ударил по дротику бедуина и сломал его и, ударив бедуина по шее, скинул ему голову.
     И люди бедуина увидели это и сгрудились против Али. И Али воскликнул: "Аллах велик!" И он напал на них и разбил их, и они обратились в бегство.
     А потом Али поднял голову бедуина на копье, и купцы оказали ему милости, и они ехали, пока не достигли Багдада. И ловкач Али потребовал от купца свои деньги, и купец отдал их ему, и Али вручил их предводителю каравана и сказал ему: "Когда ты поедешь в Каир, спроси, где моя казарма, и отдай деньги начальнику казармы".
     И Али проспал ночь, а утром вошел в город и прошел по нему, спрашивая, где казарма Ахмеда-ад-Данафа, по никто ее не показал.
     И Али шел, пока не дошел до Площади Потрясения, и увидел играющих детей, среди которых был один мальчик по имени Ахмед-аль-Лакит, и сказал себе: "Не получить о них вестей иначе, как от их детей!"
     И Али осмотрелся и увидел торговца сладостями и купил у него сладкого, а потом он кликнул детей; и вдруг Ахмед-аль-Лакит прогнал от него других детей, а сам подошел и спросил Али: "Чего ты хочешь?" И Али ответил: "У меня был ребенок, и он умер, и я увидел во оно, что он просит сладкого, и вот я купил сладкого и хочу дать каждому мальчику по куску". И он дал кусок Ахмеду-аль-Лакиту, и тот посмотрел на сладкое и увидел приставший к нему динар и сказал Али: "Уходи, нет во мне мерзости, - спроси про меня людей". И Али сказал ему: "О дитя мое, только ловкач дает плату и только ловкач берет плату. Я кружил по городу и искал казарму Ахмеда-ад-Данафа, по никто мне ее не указал. Этот динар - тебе плата, если ты мне укажешь казарму Ахмеда-ад-Данафа". - "Я побегу впереди тебя, - сказал тогда Ахмед, - а ты побежишь сзади меня, и когда я подойду к казарме, я подцеплю ногой камешек и брошу его в ворота, и ты узнаешь их".
     И мальчик побежал, и Али бежал за ним, пока он не взял ногой камень и не бросил им в ворота казармы, и тогда Али узнал их..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот одиннадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот одиннадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Ахмед-аль-Лакит побежал перед ловкачом Али и показал ему казарму и Али узнал ее, он схватил мальчика и хотел вырвать у него динар, но не смог. И тогда он сказал ему: "Иди, ты заслужил награду, так как ты мальчик острый, с полным разумом и храбрый. Если захочет Аллах, когда я стану начальником у халифа, я сделаю тебя одним из моих молодцов".
     И мальчик ушел, а что касается Али-Зейбака каирского, то он подошел к казарме и постучал в ворота, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "О надсмотрщик, открой ворота, это стук Али-Зейбака каирского". И надсмотрщик открыл ворота, и Али вошел к Ахмеду-ад-Данафу, и тот приветствовал его и встретил объятиями, и его сорок человек тоже поздоровались с Али; а потом Ахмед-ад-Данаф одел его в роскошную одежду и сказал: "Когда халиф сделал меня у себя начальником, он одел моих молодцов, и я оставил для тебя эту одежду". И затем они посадили Али на почетное место и принесли еду и поели, и принесли напитки и выпили, и пили до утра, и потом Ахмедад-Данаф сказал Али-Зейбаку каирскому: "Берегись ходить по Багдаду, а, напротив, оставайся сидеть в этой казарме". - "Почему? - спросил Али. - Разве я пришел, чтобы запереться? Я пришел только для того, чтобы гулять". - "О дитя мое, - сказал Ахмед-ад-Данаф, - не думай, что Багдад подобен Каиру. Это - Багдад, местопребывание халифа, и в нем много ловкачей, и ловкость растет в нем, как овощи растут на земле".
     И Али оставался в казарме три дня, и потом Ахмедад-Данаф сказал Али каирскому: "Я хочу приблизить тебя к халифу, чтобы он назначил тебе жалованье". - "Когда придет время", - ответил Али. И Ахмед оставил его.
     И в один из дней Али сидел в казарме, и сжалось у него сердце, и стеснилась его грудь, и он сказал себе: "Пойди пройдись по Багдаду, чтобы твоя грудь расправилась".
     И он вышел и стал ходить из переулка в переулок и увидел посреди рынка лавку, и вошел туда, и пообедал, и вышел, чтобы вымыть руки, - и вдруг он увидел сорок рабов со стальными мечами и в войлочных куртках, и они ехали по двое, и сзади всех была Далила-Хитрица, которая ехала на муле, и у нее на голове был покрытый золотом шлем со стальным шаром, и была у нее кольчуга и прочее, что подходит к этому.
     А Далила ехала из дивана, возвращаясь в хан, и, заметив Али-Зейбака каирского, она всмотрелась в него и увидела, что он похож на Ахмеда-ад-Данафа длиной и шириной, и на нем плащ и бурнус, и у него стальной шлем и прочее в этом роде, и храбрость блещет на нем, свидетельствуя за него, а не против него.
     И Далила поехала в хан и свиделась там со своей дочерью Зейнаб и принесла доску с песком, и когда она рассыпала песок, вышло, что имя этому человеку Али каирский и что его счастье превосходит ее счастье и счастье ее дочери Зейнаб.
     "О матушка, что тебе явилось, когда ты гадала на этой доске?" - спросила ее Зейнаб. И Далила сказала: "Я видела сегодня юношу, который похож на Ахмеда-адДанафа, и боюсь, что он услышит, что ты раздела Ахмеда-ад-Данафа и его молодцов, и придет в хан и сыграет с нами штуку, чтобы отомстить за своего старшего, и отомстит за его сорок приближенных. И я думаю, что он живет в казарме Ахмеда-ад-Данафа". - "Что это такое? - сказала ее дочь Зейнаб. - Мне кажется, что ты все о нем обдумала".
     И затем она надела самое роскошное из бывших у нее платьев и вышла пройтись по городу; и когда люди ее увидали, они стали в нее влюбляться, а она обещала, и клялась, и слушала, и повергала людей. И так она ходила с рынка на рынок, пока не увидела Али каирского, который подходил к ней, и тогда она толкнула его плечом, и обернулась, и воскликнула: "Да продлит Аллах жизнь людей разума! Как прекрасен твой образ!" - "Чья ты?" - спросил Али. И Зейнаб ответила: "Такого же щеголя, как ты". - "Ты замужняя или незамужняя?" - спросил Али. "Замужняя", - ответила Зейнаб. И Али спросил: "У меня или у тебя?" - "Я дочь купца, - сказала Зейнаб, - и мой муж тоже купец, и я в жизни никуда не выходила раньше сегодняшнего дня. Дело в том, что я состряпала кушанье и решила поесть, но не нашла в себе к этому охоты. А когда я увидела тебя, любовь к тебе запала мне в сердце. Возможно ли, чтобы ты пожелал залечить мое сердце и съел у меня кусочек?" - "Кто приглашает, тому должно внять", - сказал Али. И Зейнаб пошла, и он следовал за нею из переулка в переулок, а потом он сказал себе, идя за ней: "Что ты делаешь? Ты - чужеземец, а в преданиях сказано: "Кто совершит блуд на чужбине, того сделает Аллах обманувшимся". Но отстрани ее от себя мягко".
     "Возьми этот динар, и пусть это будет в другое время", - сказал он. И Зейнаб воскликнула: "Клянусь величайшим именем Аллаха, невозможно, чтобы ты не пошел со мной сейчас домой, и я тебе удружу!"
     И Али следовал за нею, пока она не пришла к воротам дома с высокими сводами, и засов на воротах был задвинут. "Открой этот засов!" - сказала Зейнаб. И Али спросил: "А где ключ?" - "Пропал", - ответила Зейнаб; и Али сказал: "Всякий, кто открыл засов без ключа, есть преступник, и судье надлежит проучить его, и я не знаю, чем бы открыть его без ключа".
     И Зейнаб приподняла с лица изар, и Али посмотрел на нее взглядом, оставившим в нем тысячу вздохов, а затем она накинула изар на засов и произнесла над ним имена матери Мусы, и открыла его без ключа, и пошла, и Али последовал за нею и увидел мечи и оружие из стали.
     И Зейнаб сняла изар и села рядом с Али, и тот сказал про себя: "Возьми сполна то, что определил тебе Аллах!" И затем он склонился к ней, чтобы взять поцелуй с ее щеки, но она приложила к щеке руку и сказала: "Нет удовольствия иначе, как ночью!"
     И она принесла скатерть с кушаньем и вином, и оба поели и выпили, а потом Зейнаб вышла и, наполнив кувшин водой из колодца, полила ее Али на руки, и тот вымыл их. И когда это было так, Зейнаб вдруг ударила себя по груди и воскликнула: "У моего мужа был перстень с яхонтом, заложенный за пятьсот динаров, и я надела его, и он оказался широк, и я сузила его воском, и когда я опускала ведро, перстень упал в колодец. Ты обернись к двери, а я разденусь и спущусь в колодец, чтобы достать его". - "Стыдно мне, чтобы ты спускалась, когда есть я, - сказал Али. - Никто не спустится, кроме меня".
     И он снял с себя одежду и привязался к веревке, и Зейнаб спустила его в колодец. А там было много воды, и Зейнаб сказала ему: "Веревки не хватает, но ты отвяжись и спускайся". И Али отвязался и спустился в воду и погрузился в нее на несколько сажен, но не достал до дна колодца, а что касается Зейнаб, то она надела изар, взяла одежду Али и пошла к своей матери..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двенадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский спустился в колодец, Зейнаб надела изар, взяла его одежду и пошла к своей матери и сказала ей: "Я раздела Али каирского и бросила его в колодец эмира Хасана, хозяина дома, и не бывать, чтобы он освободился".
     Что же касается эмира Хасана, хозяина дома, то он в это время отсутствовал и был в диване, и, придя, он увидел, что его дом открыт, и сказал конюху: "Почему ты не задвинул засов?" - "О господин, я задвинул его своей рукой", - ответил конюх. И тогда эмир воскликнул: "Клянусь жизнью моей головы, в мой дом вошел вор!"
     И эмир Хасан вошел и осмотрелся в доме и не увидел никого, и тогда он сказал конюху: "Наполни кувшин, я совершу омовение". И конюх взял ведро и опустил его и потянул - и почувствовал, что оно тяжелое, и тогда он заглянул в колодец и увидел, что в ведре что-то сидит. И он снова бросил ведро в колодец, говоря: "О господин, ко мне вылез ифрит из колодца!" И эмир Хасан сказал ему: "Пойди приведи четырех факихов, которые почитают над ним Коран, чтобы он ушел".
     И когда конюх привел факихов, эмир Хасан сказал им: "Встаньте вокруг этого колодца и почитайте над ифритом". А потом пришли раб и конюх и опустили ведро, и Али каирский уцепился за него и спрятался в ведре, и, выждав, пока его подтянут к ним близко, он выпрыгнул из ведра и сел между факихами. И те начали бить друг друга по щекам и кричать: "Ифрит, ифрит!" Но эмир Хасан увидал, что это юноша из людей, и спросил его: "Ты вор?" - "Нет", - отвечал Али. И эмир спросил: "Почему ты спустился в колодец?" - "Я спал и осквернился, - отвечал Али, - и я вышел, чтобы помыться в реке Тигре, и нырнул, и вода затянула меня под землю, так что я вышел из этого колодца". - "Говори правду", - сказал эмир Хасан. И Али рассказал ему обо всем, что случилось, и тогда эмир вывел его из дома в старой одежде.
     И Али пошел в казарму Ахмеда-ад-Данафа и рассказал о том, что ему выпало, и Ахмед сказал: "Разве я не говорил тебе, что в Багдаде есть женщины, которые играют штуки с мужчинами?" - "Ради величайшего имени, - сказал Али-Катф-аль-Джамаль, - расскажи, как это ты - глава молодцов в Каире - и тебя раздевает женщина?" И Али стало тяжело, и он начал раскаиваться; и Ахмед-ад-Данаф одел его в другую одежду; а потом Хасан-Шуман спросил его: "А ты знаешь эту женщину?" - "Нет", - отвечал Али. И Хасан сказал: "Это Зейнаб, дочь Далилы-Хитрицы, привратницы хана халифа. Разве ты попался в ее сети, о Али?" - "Да", - ответил Али. И Хасан сказал: "О Али, она забрала одежду твоего старшего и одежду всех его молодцов". - "Это позор для вас", - сказал Али. И Хасан спросил: "А что ты хочешь?" - "Я хочу на ней жениться", - сказал Али. "Не бывать этому! Утешь без нее свою душу!" - воскликнул Хасан. Но Али спросил: "А как мне схитрить, чтобы на ней жениться?" - "Добро тебе пожаловать! Если ты будешь пить из моей руки и пойдешь под моим знаменем, я приведу тебя к тому, чего ты от нее хочешь", - сказал Шуман. "Хорошо", - ответил Али. И Хасан сказал: "О Али, сними с себя одежду!" И Али снял с себя одежду, и Хасан взял котел и вскипятил в нем что-то вроде смолы и намазал ею Али, и тот стал подобен черному рабу. И он намазал ему губы и щеки, и насурьмил ему глаза красной сурьмой, и одел его в одежду слуги, а потом принес скатерть с кебабом и вином и сказал: "В хане есть черный раб-повар, на которого ты стал похож, и ему нужны на рынке только мясо и зелень. Пойди к нему и осторожно заговори словами рабов, и поздоровайся, и скажи: "Давно я не встречался с тобою за бузой!" И он скажет тебе; "Я занят, и у меня на шее сорок рабов, которым я стряпаю на стол к обеду и на стол к ужину, и я кормлю собак, и готовлю скатерть для Далилы и скатерть для ее дочери Зейнаб". А ты скажи ему: "Пойдем поедим кебаба и выпьем бузы", - и приходи с ним в казарму и напои его, а затем спроси его, что он стряпает, из скольких блюд, и спроси про еду для собак, и про ключ от кухни, и про ключ от погреба, и он тебе расскажет, - пьяный ведь расскажет обо всем, что он скрывает в трезвом состоянии; и потом одурмань его банджем, надень его одежду, заткни за пояс ножи, возьми корзину для зелени, пойди на рынок и купи мяса и зелени. Потом пойди на кухню и в погреб и состря^пай варево, а затем разлей его; возьми кушанье и пойди с ним к Далиле в хан и положи в кушанье банджа, чтобы одурманить собак, и рабов, и Далилу, и ее дочь Зейнаб; а после того войди в дом и принеси оттуда все одежды. А если хочешь жениться на Зейнаб, принеси с собой сорок птиц, которые носят письма".
     И Али вышел, и увидел раба-повара, и поздоровался с ним и сказал: "Давно мы не встречались с тобой за бузой". И повар ответил: "Я занят стряпней для рабов и для собак". И Али взял его и напоил и спросил про кушанье - из скольких оно блюд. И повар ответил: "Каждый день пять блюд на обед и пять блюд на ужин, а вчера они потребовали от меня шестое блюдо - рис с медом, и седьмое блюдо - варево из гранатных зернышек". - "А что это за трапеза, которую ты готовишь?" - спросил Али. И повар сказал: "Я ношу трапезу Зейнаб, а потом ношу трапезу Далиле и кормлю ужином рабов, а затем я даю вечерний корм собакам, и каждой из них я даю мяса вдоволь, а самое меньшее, что им нужно - ритль".
     И судьба заставила Али забыть спросить про ключи, и он снял с раба одежду и надел ее сам и, взяв корзину, пошел на рынок и забрал мяса и зелени..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тринадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот тринадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Али-Зейбак каирский, одурманив банджем раба-повара, взял ножи и засунул их за пояс, а потом он захватил корзину для зелени и пошел на рынок и купил мяса и зелени; и затем он вернулся и вошел в ворота хана и увидел Далилу, которая сидела, всматриваясь во входящего и в выходящего, и увидал, что сорок рабов вооружены. И Али укрепил свое сердце; и когда Далила увидела его, она его узнала и воскликнула: "Ступай обратно, о начальник воров! Или ты будешь устраивать со мной штуки в хане?"
     И Али каирский, в образе негра, обернулся к Далиле и сказал ей: "Что ты говоришь, о привратница?" И Далила воскликнула: "Что ты сотворил с рабом-поваром и что ты с ним сделал? Ты его убил или одурманил банджем?" - "Какой раб-повар? Разве здесь есть раб-повар, кроме меня?" - спросил Али. "Ты лжешь, ты - Ализейбак каирский!" - воскликнула старуха. И Али сказал ей на языке рабов: "О привратница, каирцы - белые или черные? Я больше не буду служить". - "Что с тобой, о сын нашего дяди?" - спросили его рабы. И Далила сказала: "Это не сын вашего дяди, это Али-Зейбак каирский, и похоже, что он одурманил сына вашего дяди и убил его". - "Это сын нашего дяди, Сад-Аллах, повар", - сказали рабы. И Далила воскликнула; "Это не сын вашего дяди, это Али каирский, и он выкрасил себе кожу!" - "Кто такой Али? Я Сад-Аллах", - сказал Али. "У меня есть мазь для испытания!" - воскликнула Далила; и она принесла какую-то мазь и намазала ею руку Али и стала ее тереть, но чернота не сошла. И рабы сказали: "Позволь ему пойти готовить нам обед!" - "Если это сын вашего дяди, он будет знать, чего вы требовали от него вчера вечером и сколько он стряпает блюд каждый день", - сказала Далила. И его спросили про блюда и про то, чего требовали вчера вечером, и Али сказал: "Чечевица, рис, суп, тушеное мясо и питье из розовой воды, и шестое блюдо - рис с медом, и седьмое блюдо - гранатные зернышки, а на ужин то же самое". - "Он сказал правду!" - воскликнули рабы. И Далила молвила: "Войдите с ним, и если он узнает кухню и погреб - он сын вашего дяди, а если нет - убейте его".
     А повар воспитал кошку, и всякий раз, как он подходил, кошка становилась у дверей кухни, а потом, когда повар входил, вскакивала ему на плечо. И когда Али вошел и кошка увидела его, она вскочила ему на плечо, и Али сбросил ее, и она побежала перед ним в кухню, и Али заметил, что она остановилась перед дверью кухни. И Али взял ключи и увидел один ключ, на котором были остатки перьев, и узнал, что это ключ от кухни, - и тогда он отпер кухню и положил зелень и вышел. И кошка побежала перед ним и направилась к дверям погреба, и Али догадался, что это погреб, и взял ключи. Он увидел один ключ, на котором были следы жира, и понял, что это ключ от погреба, и отпер его.
     "О Далила, - сказали рабы, - если бы это был чужой, он бы не знал, где кухня и где погреб, и не узнал бы ключей. Это сын нашего дяди Сад-Аллах". - "Он узнал помещение из-за кошки и отличил ключи один от другого по внешности, но это дело со мной не пройдет!" - воскликнула Далила. А Али вошел на кухню и состряпал кушанья и отнес трапезу Зейнаб и увидал свои одежды у нес в комнате.
     А потом он поставил трапезу Далиле и дал пообедать рабам и накормил собак, и во время ужина он сделал то же.
     А ворота отпирались и запирались только по солнцу: утром и вечером. И Али вышел и закричал: "О жильцы, рабы не спят и сторожат, и мы спустили собак, и всякий, кто войдет, пусть бранит одного себя".
     И Али задержал вечерний корм собак и положил в него яду и потом дал его им; и когда собаки съели его, они околели. И Али одурманил банджем всех рабов, и Далилу, и ее дочь Зейнаб, а потом он поднялся, забрал одежду и почтовых голубей, и отпер хан, и вышел, и пришел в казарму.
     И Хасан-Шуман увидел его и спросил: "Что ты сделал?" И Али рассказал ему обо всем, что было; и Шуман похвалил его. А потом Али снял с себя одежду, и Шуман вскипятил одну траву и вымыл ею Али - и он стал белым, как был.
     И Али пошел к рабу и одел его в его одежду и разбудил его после банджа, и раб поднялся, и пошел к зеленщику, и забрал зелень, и вернулся в хан.
     Вот что было с Али-Зейбаком каирским. Что же касается Далилы-Хитрицы, то у нее поселился один купец в числе жильцов, и он вышел из своей комнаты, когда заблистала заря, и увидел, что ворота хана открыты, рабы одурманены, а собаки мертвые. И он вошел к Далиле и увидел, что она тоже одурманена, и на шее у нее бумажка, а возле ее головы он нашел губку с противоядием от банджа. И тогда он приложил губку к ноздрям Далилы, и та очнулась и, очнувшись, сказала: "Где я?" И купец сказал: "Я вышел и увидел, что ворота хана отперты, и увидел, что ты одурманена, и рабы тоже, а что до собак, то я увидел их мертвыми".
     И Далила взяла бумажку и увидела на ней надпись: "Сделал это дело не кто иной, как Али каирский", и дала рабам и Зейнаб, своей дочери, понюхать противоядие от банджа и воскликнула: "Не говорила ли я вам, что это Али каирский?" А потом она сказала рабам: "Скрывайте это дело!" И сказала своей дочери: "Сколько раз я тебе говорила, что Али не оставит мести, и он сделал это дело за то, что ты с ним устроила! Он бы мог сделать с тобой и еще кое-что, кроме этого, но ограничился этим, чтобы сохранить милость халифа и желая любви между нами".
     И потом Далила сняла одежду молодцов и надела одежду женщин и, повязав платок себе на шею, отправилась в казарму Ахмеда-ад-Данафа. А когда Али пришел в казарму с одеждами и почтовыми голубями, Шуман поднялся и дал надсмотрщику цену сорока голубей, и тот купил их и сварил и разделил между людьми.
     И вдруг Далила постучала в ворота, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "Это стук Далилы; открой ей, о надсмотрщик!" И надсмотрщик открыл Далиле, и она вошла..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот четырнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда надсмотрщик открыл Далиле ворота казармы, она вошла, и Шуман спросил ее: "Что привело тебя сюда, о злосчастная старуха? Ты заодно с твоим братом, Зурейком-рыбником!" - "О начальник, - сказала старуха, - право против меня, и вот моя шея перед тобою. Но тот молодец, который устроил со мной эту штуку, кто он из вас?" - "Это первый из моих молодцов", - сказал Ахмед-ад-Данаф". И Далила молвила: "Ты - ходатай Аллаха перед ним, чтобы он принес мне голубей для писем и все другое, и считай это милостью мне". - "Аллах да встретит тебя воздаянием, о Али! Зачем ты сварил этих голубей?" - воскликнул Шуман. И Али ответил: "Я не знал, что это голуби для писем". - "О надсмотрщик, - сказал Ахмед, - подай их нам!" И надсмотрщик подал голубей, и Далила взяла кусочек голубя и пожевала его и сказала: "Это не мясо птиц для писем. Я кормлю их зернышками мускуса, и их мясо делается как мускус". - "Если ты хочешь получить почтовых голубей, исполни желание Али каирского", - сказал Шуман. "А какое у него желание?" - спросила Далила. И Шуман сказал: "Чтобы ты женила его на твоей дочери Зейнаб". - "Я властна над нею только добром", - сказала Далила. И Хасан сказал Али каирскому: "Отдай ей голубей!" И тот отдал их Далиле.
     И Далила взяла их и обрадовалась, и Шуман сказал ей: "Ты непременно должна нам дать ответ удовлетворительный". - "Если он хочет на ней жениться, - сказала Далила, - то та штука, которую он устроил, еще не ловкость. Ловкость лишь в том, чтобы он посватался к ней у ее дяди, начальника Зурейка. Это ее опекун, и он кричит: "Эй, вот ритль рыбы за пару джедидов!" [593] Он повесил у себя в лавке кошель и положил в него золота на две тысячи".
     И когда люди услышали, что Далила говорит это, они вскочили и сказали: "Что это за слова, о распутница! Ты просто хочешь лишить нас нашего брата Али каирского!"
     Далила ушла от них в хан и сказала своей дочери Зейнаб: "Тебя сватает у меня Али каирский". И Зейнаб обрадовалась, так как она полюбила его за то, что он от нее воздержался, и спросила свою мать, что произошло; и та сказала ей: "Я поставила ему условие, чтобы он посватался за тебя у твоего дяди, и ввергла его в погибель".
     Что же касается Али каирского, то он обратился к своим товарищам и спросил: "Что это за Зурейк и кто он такой будет?" И ему сказали: "Он начальник молодцов земли иракской и может чуть что просверлить гору, схватить звезду и снять сурьму с глаз, и нет ему в таких делах равного. Но он раскаялся в этом и открыл лавку рыбника, и скопил рыбной торговлей две тысячи динаров, и положил их в кошель, к которому привязал шелковый шнурок, а на шнурок он навешал мелких колокольчиков и погремушек и привязал шнурок к колышку за дверью лавки, так что соединил его с мешком. И всякий раз, как Зурейк открывает лавку, он вешает кошель и кричит: "Эй, где вы, ловкачи Каира, молодцы Ирака и искусники стран персидских! Зу^рейк-рыбак повесил кошель на своей лавке, и если тот, кто притязает на хитрость, возьмет кошель, он ему достанется!" И приходят молодцы, люди жадные, и хотят взять кошель, но не могут, так как Зурейк кладет себе под ноги свинцовые лепешки, когда жарит и зажигает огонь, и если приходит жадный, чтобы его отвлечь и взять кошель, он бросает в него свинцовой лепешкой и губит его или убивает. И если ты пойдешь против него, о Ал", ты будешь как тот, что бьет себя по щекам на похоронах, а сам не знает, кто умер. Нет у тебя силы бороться с ним, и он тебе страшен. Не нужно тебе жениться на Зейнаб - кто что-нибудь оставит, и без этого проживет ".
     "Это позор, о люди, - сказал Али, - и мне непременно нужно забрать кошель. Но подайте мне женскую одежду".
     И ему принесли женскую одежду, и он надел ее, и выкрасил руки хенной и опустил покрывало, а потом он зарезал барашка, собрал кровь, вынул кишки, вычистил их и связал снизу, и наполнил кровью и привязал себе па бедра, а поверх них надел штаны и башмаки.
     И он сделал себе груди из птичьих зобов и наполнил их молоком, и повязал на живот немного материи, а между животом и материей он положил хлопка и повязал сверху салфетку, всю прокрахмаленную, и всякий, кто видел его, говорил: "Как прекрасна эта задница!"
     И вдруг подошел ослятник, и Али дал ему динар, и ослятник посадил его и поехал с ним в сторону лавки Зурейка-рыбника, и Али увидел, что кошель повешен и из него виднеется золото.
     А Зурейка жарил рыбу, и Али сказал: "О ослятник, что это за запах?" - "Запах рыбы Зурейка", - ответил ослятник. И Али сказал: "Я женщина бере^менная, и этот запах мне вредит. Принеси мне от него кусочек рыбы". И ослятник сказал Зурейку: "Ты уже стал обдавать своим запахом беременных женщин! Со мной жена эмира Хасана Шарр-ат-Тарика, и она почувствовала этот запах, а она беременна; дай ей кусок рыбы - плод пошевелился у нее в животе. О покровитель, избавь нас от этого дня!"
     Зурейк взял кусок рыбы и хотел его изжарить, но огонь потух, и Зурейк вошел, чтобы зажечь огонь. А Али сидел на осле, и о я оперся на кишки и прорвал их, и кровь потекла у него между ногами, а Али закричал: "Ах, мой бок, моя спина!"
     И ослятник обернулся и увидел, что льется кровь, и спросил: "Что с тобой, о госпожа?" И Али в облике женщины ответил: "Я выкинула плод". И Зурейк выглянул и увидел кровь и убежал в лавку, испугавшись. И ослятник сказал ему: "Аллах да смутит твою жизнь, о Зурейк! Эта женщина выкинула плод, и ты ничего не можешь сделать против ее мужа. Зачем ты обдал ее твоим запахом? Я говорю тебе: дай ей кусок рыбы, а ты не хочешь".
     И потом ослятник взял осла и ушел своей дорогой, а когда Зурейк убежал в лавку, Али каирский протянул руку к мешку, по едва он достал до него, золото, бывшее в нем, забренчало, и зазвенели колокольчики, и погремушки, и кольца. И Зурейк воскликнул: "Проявился твой обман, о мерза^вец! Ты строишь мне штуки, будучи в образе женщины! На, возьми то, что пришло к тебе!" И он бросил в него свинцовой лепешкой. Но удар пропал напрасно и угодил в другого, и люди напали на Зурейка и стали ему говорить: "Ты торговец или боец? Если ты торговец, сними мешок и избавь людей от твоего зла". - "Во имя Аллаха! Слушаюсь!" - сказал Зурейк.
     А что до Али, то он пришел в казарму, и Шуман спросил его: "Что же ты сделал?" И Али рассказал ему обо всем, что с ним произошло, а потом он снял женскую одежду и сказал: "О Шуман, принеси мне одежду конюха". И Шуман принес ему одежду, и Али взял ее и надел, а потом он взял блюдо и пять дирхемов и отправился к Зурейку-рыбняку. "Что ты потребуешь, о господин?" - спросил Зурейк; и Али показал ему дирхемы в руке, и Зурейк хотел дать ему рыбы, которая лежала на стойке, но Али сказал ему: "Я возьму только горячей рыбы".
     И Зурейк положил рыбу на сковородку и хотел ее изжарить, но огонь потух, и Зурейк пошел, чтобы зажечь его, и тогда Али каирский протянул руку, желая взять кошель, и коснулся его кончика, и погремушки, кольца и колокольчики забренчали, и Зурейк воскликнул: "Твоя штука со мной не удалась, хоть ты и пришел в образе конюха. Я узнал тебя по тому, как ты держал в руке деньги и блюдо..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский протянул руку, чтобы взять кошель, колокольчики и кольца забренчали, и Зурейк сказал ему: "Твоя штука со мной не удалась, хоть ты и пришел в образе конюха. Я узнал тебя по тому, как ты держал в руке деньги и блюдо".
     И он бросил в него свинцовой лепешкой, но Али-каирец увернулся от нее, и она попала прямо в сковороду, полную горячего масла. И сковорода разбилась, и масло полилось с нее на плечо кади, когда он проходил мимо, и все попало ему за пазуху и достигло его срамоты. И кади закричал: "О, моя срамота! Как это скверно, о несчастный! Кто сделал со мной такое дело?" И люди сказали ему: "О владыка наш, это маленький мальчик бросил камень, и он попал в сковороду, и то, что отразил Аллах, было бы ужас^нее".
     И потом они осмотрели и увидели, что это свинцовая лепешка и что бросил ее не кто иной, как Зурейк-рыбник, и напали на него и сказали: "Это не дозволено Аллахом, о Зурейк! Сними мешок! Так будет для тебя лучше!" - "Если захочет Аллах, я сниму его", - сказал Зурейк.
     Что же касается Али каирского, то он пошел в казарму и вошел к людям, и те спросили его: "Где мешок?" И Али рассказал им обо всем, что с ним случилось. И они сказали: "Ты погубил уж две трети его ловкости".
     И Али снял то, что на нем было, и надел одежду купца и вышел и увидел змеелова, у которого был мешок со змеями и сумка, где лежали его принадлежности.
     "О змеелов, - сказал ему Али, - я хочу, чтобы ты позабавил моих детей и получил награду", - а потом он привел его в казарму и накормил и одурманил банджем и оделся в его одежду и пошел к Зурейку-рыбнику.
     И он подошел к нему и стал дудеть в дудку, и Зурейк сказал ему: "Аллах тебя наделит!" И вдруг Али вынул змей и бросил их перед ним. А Зурейк боялся змей, и он убежал от них в лавку, и тогда Али взял змей и положил их в мешок и протянул руку к кошелю, но когда он достал до его кончика, кольца, звонки и погремушки забренчали, и Зурейк воскликнул: "Ты все еще строишь мне штуки и даже сделался змееловом!" И он бросил в Али свинцовой лепешкой. А тут проходил один военный, за которым шел его конюх, и лепешка попала конюху в голову и повалила его. И военный спросил: "Кто повалил его?" И люди сказали: "Это камень упал с крыши". И военный ушел, а люди осмотрелись и увидели свинцовую лепешку и напали на Зурейка, говоря ему: "Сними мешок!" И Зурейк сказал им: "Если захочет Аллах, я сниму его сегодня вечером".
     И Али до тех пор играл с ним штуки, пока не устроил семь плутней, но так и не взял мешка. И он вернул змеелову его одежду и принадлежности и дал ему награду, а потом возвратился к лавке Зурейка и услышал, как тот говорил: "Если я оставлю кошель на ночь в лавке, ловкач просверлит стену и возьмет его. Я лучше заберу кошель с собой домой".
     Зурейк поднялся и вышел из лавки и, сняв мешок, положил его за пазуху, и Али следовал за ним, пока не приблизился к его дому.
     И Зурейк увидел, что у его соседа свадьба, и сказал про себя: "Пойду домой, отдам жене кошель и оденусь, а потом вернусь на свадьбу". И он пошел, а Али последовал за ним.
     А Зурейк был женат на черной рабыне из отпущенниц везиря Джафара, и ему достался от нее сын, которого он назвал Абд-Аллах, и он обещал жене, что на деньги из того мешка он справит обрезание мальчика и женит его и истратит их на его свадьбу.
     И Зурейк вошел к своей жене с нахмуренным лицом, и она спросила его: "В чем причина твоей хмурости?" И Зурейк ответил: "Испытал меня владыка наш ловкачом, который устроил со мной семь плутней, чтобы взять кошель, но не смог его взять". - "Подай сюда, я его припрячу для свадьбы мальчика", - сказала жена Зурейку. И тот дал ей кошель, а что касается Али каирского, то он спрятался в одном месте и мог все это слышать и видеть.
     И Зурейк поднялся и снял то, что на нем было, надел другую одежду и сказал своей жене: "Береги кошель, о Умм Абд-Аллах, а я пойду на свадьбу". - "Поспи немножко", - сказала ему жена. И Зурейк лег, и тогда Али поднялся и прошел на концах пальцев, и взял кошель, и отправился к тому дому, где была свадьба, и остановился и стал смотреть.
     А Зурейк увидел во сне, что кошель схватила птица, и проснулся, испуганный, и сказал Умм Абд-Аллах: "Встань, посмотри, где кошель!" И женщина поднялась посмотреть и не нашла его. И она стала бить себя по лицу и воскликнула: "О, как черно твое счастье, Умм АбдАллах! Ловкач взял кошель!"
     И Зурейк вскричал: "Клянусь Аллахом, его взял только ловкач Али, и никто другой не взял мешка! Я непременно его принесу!" - "Если ты не принесешь мешка, - сказала ему жена, - я запру перед тобой ворота и оставлю тебя ночевать на улице!"
     И Зурейк подошел к дому, где была свадьба, и увидел" что ловкач Али смотрит, и сказал про себя: "Вот кто взял кошель! Но он живет в казарме Ахмеда-ад-Данафа".
     И Зурейк пришел раньше Али к казарме и поднялся на крышу и спустился вниз в казарму и увидел, что люди спят. И вдруг подошел Али и постучал в ворота, и Зурейк спросил: "Кто у ворот?" - "Али каирский", - ответил Али. И Зурейк спросил: "Ты принес кошель?"
     И Али подумал, что это Шуман, и сказал: "Я его принес, отопри ворота!" И Зурейк ответил: "Мне нельзя тебе отпереть, пока я его не увижу, потому что мы с твоим старшим побились об заклад". - "Протяни руку", - сказал Али, и Зурейк протянул руку через боковое отверстие в воротах, и Али дал ему мешок, и Зурейк взял его и вышел через то место, куда вошел, и отправился на свадьбу.
     Что же касается Али, то он продолжал стоять у ворот, по никто ему не отпирал. И тогда он стукнул в ворота устрашающим стуком, и люди очнулись и сказали: "Это стук Али каирского". И надсмотрщик отпер ему ворота и спросил: "Ты принес мешок?" И Али воскликнул: "Довольно шуток, Шуман! Разве я не подал тебе мешок через боковое отверстие в воротах? И ты мне еще сказал: "Клянусь, что не отопру тебе ворота, пока ты не покажешь мне мешка!" - "Клянусь Аллахом, я его не брал, и это Зурейк взял его у тебя!" - сказал ему Шуман. И Али воскликнул: "Я непременно его принесу!" И потом Али каирский вышел и пошел на свадьбу и услыхал, как шут говорит: "Подарок, о Абу-Абд-Аллах! Исход будет счастливым для твоего сына!" И тогда Али воскликнул: "Я обладатель счастья!" - и пошел к дому Зурейка и влез на крышу дома и спустился внутрь и увидел, что невольница, жена Зурейка, спит. И он одурманил ее банджем и оделся в ее одежду и, взяв ребенка на руки, стал ходить и искать, и увидел корзину с печеньем от праздника, которое осталось по скупости Зурейка.
     А Зурейк подошел к дому и постучал в ворота, и ловкач Али откликнулся, притворяясь, будто он невольница, и спросил: "Кто у ворот?" - "Абу-Абд-Аллах", - ответил Зурейк. И Али сказал: "Я поклялась, что не отопру тебе ворот, пока ты не принесешь мешка". - "Я принес его", - сказал Зурейк. А Али крикнул: "Подай его, раньше чем я отопру ворота". - "Спусти корзину и прими в нее мешок", - сказал Зурейк. И Али спустил корзину, и Зурейк положил в нее мешок, а потом ловкач взял его и одурманил ребенка банджем и разбудил невольницу.
     И он вышел через то же место, куда вошел, и отправился в казарму и, войдя к людям, показал им мешок и ребенка, который был с ним, и люди похвалили его, и он отдал им печенье, и они его съели.
     "О Шуман, - сказал Али, - этот ребенок - сын Зурейка, спрячь его у себя". И Шуман взял ребенка и спрятал его, а потом он принес барана и зарезал его и отдал его надсмотрщику, а тот изжарил барана целиком и завернул его в саван и придал ему вид мертвеца.
     Что же касается Зурейка, то он все стоял у ворот, а потом он стукнул в ворота устрашающим стуком, и невольница спросила его: "Принес ты мешок?" - "А разве ты не взяла его в корзину, которую спустила?" - спросил Зурейк, и невольница ответила: "Я не спускала корзины, не видала мешка и не брала его!" - "Клянусь Аллахом, ловкач Али опередил меня и взял его!" - воскликнул Зурейк, и он посмотрел в доме и увидел, что печенье пропало и ребенок исчез.
     И Зурейк закричал: "Увы, мой ребенок!" А невольница стала бить себя в грудь и воскликнула: "Я пойду с тобой к везирю. Никто не убил моего ребенка, кроме ловкача, который устраивает с тобой штуки, и это случилось изза тебя!" - "Я ручаюсь, что принесу его!" - воскликнул Зурейк.
     И потом Зурейк вышел, обвязав себе шею платком, и пошел в казарму Ахмеда-ад-Данафа и постучал в ворота; и надсмотрщик отпер ему, и он вошел к людям. "Что привело тебя?" - спросил Шуман. И Зурейк сказал: "Вы - хо^датаи перед Али каирским, чтобы он отдал мне моего ребенка, и тогда я уступлю ему тот мешок с золотом". - "Аллах да встретит тебя, о Али, воздаянием! - воскликнул Шуман. - Почему ты не сказал мне, что это его сын?" - "Что с ним случилось?" - спросил Зурейк. "Мы кормили его изюмом, и он подавился и умер. Вот он", - сказал Шуман. И Зурейк воскликнул: "Увы, мой ребенок! Что я скажу его матери?" И он поднялся и развернул саван, и увидел, что в нем баранья туша, и воскликнул: "Ты взволновал меня, о Али!" Потом ему отдали его сына, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "Ты повесил мешок, чтобы всякий, кто ловкач, взял его, и если ловкач его возьмет, он станет его собственностью, - и вот он стал собственностью Али каирского". - "Я дарю ему мешок", - сказал Зурейк. И Али-Зейбак каирский сказал ему: "Прими его ради твоей племянницы Зейнаб". - "Я принял его", - ответил Зурейк. И ему сказали: "Мы сватаем ее за Али каирского". - "Я властен над нею только добром", - сказал Зурейк. И потом он взял своего сына и забрал мешок, и Шуман спросил его: "Принимаешь ли ты от нас сватовство?" - "Я приму его от того, кто может добыть ее приданое", - сказал Зурейк. "А каково ее приданое?" - спросил Шуман. И Зурейк сказал: "Она поклялась, что никто не сядет ей на грудь, кроме того, кто принесет ей одежду Камар, дочери Азры еврея, и венец, и кушак, и золотые башмачки, и остальные ее вещи..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зурейк сказал Шуману: "Зейнаб поклялась, что никто не сядет ей на грудь, кроме того, кто принесет ей одежду Камар, дочери Азры еврея, и венец, и кушак, и золотые башмачки". И Али каирский воскликнул: "Если я не принесу ей одежду сегодня вечером, нет у меня права на сватовство!" сыграешь с ней штуку".
     
     "О Али, ты умрешь, если сказал Шуман. И Али спросил его: "А что этому за причина?" И ему сказали: "Азра - еврей-колдун и злокозненный обманщик, который заставляет служить себе джиннов, и у него есть дворец вне города, в стенах которого один кирпич золотой, а другой серебряный, и этот дворец виден людям, пока Азра там сидит, а когда он из него выходит, дворец скрывается. Азре досталась дочь по имени Камар, и он принес ей ту одежду из сокровищницы, и он кладет одежду на золотое блюдо и открывает окна дворца и кричит: "Где ловкачи Египта, молодцы из Ирака и искусники персов? Всякому, кто возьмет эту одежду, она будет принадле^жать!" И пытались играть с ним штуки все молодцы, но не могли взять эту одежду, и он заколдовал их и обратил в обезьян и ослов".
     "Я непременно возьму ее, и Зейнаб, дочь ДалилыХитрицы, будет в ней показываться!" - воскликнул Али. И затем он отправился к лавке еврея и увидел, что он сердитый и грубый и что перед ним весы и разновески, и золото, и серебро, и ящички, а подле него он увидел мула.
     И еврей поднялся и запер лавку и сложил золото и серебро в два кошелька, и кошельки он положил в мешок, а мешок взвалил на мула и сел и поехал, и ехал до тех пор, пока не выехал за город; и Али каирский шел сзади него, а он не знал этого.
     И потом еврей вынул землю из мешка, бывшего у него за пазухой, и поколдовал над нею и развеял ее в воздухе, и ловкач Али увидел дворец, которому нет равного, а затем мул с евреем стали подниматься по лестнице, и вдруг оказалось, что этот мул - дух, которого еврей заставляет себе служить.
     И он снял с мула мешок, и мул ушел и скрылся, а еврей остался сидеть во дворце, и Али смотрел, что он делает. И еврей принес золотую трость и повесил на нее золотое блюдо на золотых цепочках и положил одежду на блюдо, и Али увидел ее из-за дверей.
     И еврей закричал: "Где ловкачи Египта, молодцы из Ирака и искусники персов? Кто возьмет эту одежду своей ловкостью, тому она будет принадле^жать!" А после того он поколдовал, и легла перед ним скатерть с кушаньями.
     И еврей поел, а потом скатерть исчезла сама собой, и Азра поколдовал еще раз, и легла перед ним скатерть с вином, и он стал пить. И Али сказал себе: "Ты сумеешь взять эту одежду, только пока он напивается!" И Али подошел к еврею сзади и вытащил свой стальной меч и взял его в руку, и еврей обернулся и поколдовал и сказал руке Али: "Остановись с мечом!" И его рука остановилась с мечом в воздухе. И Али протянул левую руку, и она тоже остановилась в воздухе, и его правая нога тоже, и он остался стоять на одной ноге; а потом еврей снял с него чары, и Али каирский снова стал таким же, как раньше.
     И еврей погадал на доске с песком, и вышло, что имя этого человека - Али-Зейбак каирский, и Азра обратился к нему и сказал: "Пойди сюда! Кто ты и каково твое дело?" - "Я Али каирский, молодец Ахмеда-ад-Данафа, - ответил Али. - Я посватался к Зейнаб, дочери ДалилыХитрицы, и они назначили ей с меня в приданое одежду твоей дочери. Отдай мне ее, если хочешь спастись, и стань мусульманином". "После твоей смерти! - сказал еврей, - Много людей строили со мной штуки, чтобы взять эту одежду, но не смогли ее у меня взять. Если ты примешь добрый совет, спасайся сам. Они потребовали от тебя эту одежду, только чтобы погубить тебя, и если бы я не увидел, что твое счастье превосходит мое счастье, я бы, наверное, скинул тебе голову".
     И Али обрадовался, что еврей увидел, что счастье Али превосходит его счастье, и сказал: "Я непременно должен взять одежду, и ты станешь мусульманином". - "Таково твое желание, и это неизбежно?" - спросил еврей. И Али ответил: "Да!" И тогда еврей взял чашку и наполнил ее водой и поколдовал над ней и сказал: "Выйди из образа человеческого и прими облик осла!"
     И он обрызгал Али этой водой, и Али сделался ослом с копытами и длинными ушами и стал реветь, как осел. А потом еврей провел вокруг Али круг, который стал для него стеной, а сам пил до утра, а утром он сказал Али: "Я поеду на тебе и дам мулу отдохнуть".
     И еврей положил одежду, блюдо, трость и цепочки в шкафчик и вышел и поколдовал над ослом, и Али последовал за ним, и еврей положил на спину Али мешок и сел на него, а дворец скрылся с глаз.
     И Али шел, и еврей ехал на нем, пока не слез около своей лавки, и тогда он опорожнил кошелек с золотом и кошелек с серебром и высыпал деньги в ящички, которые стояли перед ним, а Али был привязан в образе осла, и он слышал и понимал, но не мог говорить.
     И вдруг подошел сын одного купца, которого обидело время, и он не нашел для себя ремесла легче ремесла водоноса, и тогда он взял браслеты своей жены и пришел к еврею и сказал ему: "Дай мне такую цену за эти браслеты, чтобы я мог купить осла". - "Что ты будешь на нем возить?" - спросил еврей. И сын купца сказал: "О мастер, я наполню бурдюк водой из реки и буду кормиться тем, что выручу". - "Возьми у меня этого осла", - сказал еврей. И сын купца продал ему браслеты и на часть их цены купил осла, и еврей вернул ему остальное, и сын купца пошел с Али каирским, который был заколдован в образе осла, к себе домой.
     И Али сказал про себя: "Когда ослятник положит на тебя доску и бурдюк и сделает на тебе десять поездок, он лишит тебя здоровья, и ты умрешь".
     Жена водоноса подошла, чтобы положить Али корму, и вдруг он ударил ее головой так, что она опрокинулась та спину, и прыгнул на нее и, ударив ее ртом по голове, опустил то, что оставил ему отец. И женщина закричала, и прибежали к ней соседи и побили Али и стащили его с ее груди.
     И тут ее муж, который хотел сделаться водоносом, пришел домой, и его жена сказала ему: "Либо ты со мной разведешься, либо вернешь осла его владельцу". - "Что случилось?" - спросил водонос. И жена его сказала: "Это сатана в образе осла. Он прыгнул на меня, и если бы соседи не стащили его с моей груди, он бы, наверное, сделал со мной дурное". И ее муж взял Али и пошел к еврею, и когда тот спросил его: "Почему ты привел осла обратно?", водонос ответил: "Он сделал с моей женой дурное дело".
     И еврей отдал водоносу его деньги, и тот ушел. А что касается еврея, то он обратился к Али и сказал ему: "Значит, ты входишь в ворота козней, о злосчастный, так что он даже вернул мне тебя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что еврей, когда водонос вернул ему осла, отдал ему его деньги и, обратившись к Али каирскому, сказал:
     "Значит, ты входишь в ворота козней, о злосчастный, так что он даже вернул мне тебя? Но раз тебе не угодно быть ослом, я тебя сделаю забавой для больших и малых!"
     И он взял осла и сел на него и выехал за город и, вынув из-за пазухи пепел, поколдовал над ним и развеял его в воздухе, и вдруг появился дворец.
     И еврей вошел во дворец и, сняв мешок со спины осла, вынул оба кошелька с деньгами и вынул трость и повесил на нее блюдо с одеждой, а потом закричал, как кричал каждый день: "Где молодцы из всех стран? Кто может взять эту одежду?"
     И он поколдовал, как раньше, и встала перед ним трапеза, и он поел и поколдовал, и появилось перед ним вино, и он напился. И потом он вынул чашку с водой и поколдовал над ней, и брызнул ею на осла, и сказал ему: "Обратись из этого облика в твой прежний облик!" И Али снова стал человеком, как прежде. "О Али, - сказал ему еврей, - прими добрый совет и избавься от моего зла! Нет тебе нужды жениться на Зейнаб и добиваться одежды моей дочери. Она достанется тебе не легко, и оставить жадность для тебя будет лучше. А если пет, я заколдую тебя и превращу в медведя или обезьяну или отдам во власть духу, который закинет тебя за гору Каф". - "О Азра, - сказал Ади, - я обязался взять одежду, и взять ее - неизбежно, и ты примешь ислам, а не то я тебя убью". - "О Али, - сказал еврей, - ты как орех: если он не разобьется, его не съесть". И он взял чашку с водой и поколдовал над ней и обрызгал водой Али и сказал: "Будь в образе медведя!" И Али тотчас же превратился в медведя, и еврей надел ему ошейник и связал ему рот и вбил для него железный кол, и стал есть и бросал ему кое-какие куски и выливал ему остатки из чашки.
     А когда наступило утро, еврей встал и взял блюдо и одежду и поколдовал над медведем, и тот пошел за ним в лавку, и еврей сел в лавке и высыпал золото и серебро в ящик и привязал в лавке цепь, которая была у медведя на шее, и Али слышал и разумел, но не мог говорить.
     И вдруг пришел к еврею в лавку один купец и спросил: "О мастер, не продашь ли ты мне этого медведя? У меня есть жена, дочь моего дяди, и ей прописали поесть медвежьего мяса и намазаться его жиром".
     И еврей обрадовался и сказал про себя: "Продам его, чтобы купец его зарезал, и мы от него избавились!" А Али про себя воскликнул: "Клянусь Аллахом, этот человек хочет меня зарезать, и освобождение - от Аллаха". - "Он будет тебе от меня подарком", - сказал еврей. И купец взял медведя и прошел с ним мимо мясника и сказал ему: "Возьми свои принадлежности и ступай со мной!" И мясник взял ножи и последовал за ним.
     И потом мясник подошел к Али и привязал его и начал точить ножи и хотел его зарезать. И когда Али каирский увидел, что мясник к нему направился, он побежал от него и полетел между небом и землей и летел до тех пор, пока не опустился во дворце у еврея.
     А причиной этого было то, что еврей отправился во дворец после того, как отдал купцу медведя, и его дочь стала его спрашивать, и он рассказал ей обо всем, что произошло, и тогда она сказала: "Призови духа и спроси его про Али каирского: он ли это, или другой человек устраивает штуки?" И еврей поколдовал и призвал духа и спросил его: "Это Али каирский или другой человек устраивает штуки?" И дух похитил Али и принес его и сказал: "Вот Али каирский, он самый. Мясник связал его и наточил нож и хотел начать его резать, но я схватил его, когда он был перед ним, и принес".
     И еврей взял чашку с водой и поколдовал над нею и обрызгал из чашки Али и сказал: "Вернись к твоему человеческому образу!" И Али снова стал таким, каким был раньше.
     И увидела Камар, дочь еврея, что это красивый юноша, и любовь к нему запала ей в сердце, а любовь к ней запала ему в сердце, и Камар спросила его: "О злосчастный, зачем ты ищешь моей одежды и мой отец делает с тобой такие дела?" - "Я обязался взять ее для Зейнабмошенницы, чтобы на ней жениться", - ответил Али. И Камар сказала: "Другие тоже играли с моим отцом штуки, чтобы захватить мою одежду, но не могли овладеть ею. Оставь жадность", - сказала она потом. И Али молвил: "Мне неизбежно взять эту одежду, и твой отец примет ислам, а не то я его убью". - "Посмотри, дочка, на этого злосчастного, как он ищет своей гибели!" - воскликнул отец Камар. И потом он сказал: "Я превращу тебя в собаку!" И он взял чашку с надписями, в которой была вода, и поколдовал над нею и обрызгал водой Али и сказал: "Будь в образе собаки!" И Али стал собакой, а еврей со своей дочерью пили до утра.
     А потом он поднялся и, взяв одежду и блюдо, сел на мула и поколдовал над собакой, и та последовала за ним, и другие собаки стали на нее лаять.
     И еврей прошел мимо лавки старьевщика, и старьевщик вышел и прогнал от Али собак, и Али лег перед ним, а еврей осмотрелся и не нашел его. И старьевщик поднялся и вышел из лавки и пошел домой, и пес последовал за ним; и когда старьевщик вошел в свой дом, дочь старьевщика посмотрела и увидела собаку и закрыла себе лицо, говоря: "О батюшка, ты приводишь чужого мужчину и вводишь его к нам". - "О дочка, это собака", - сказал старьевщик. И его дочь молвила: "Это Али каирский, которого заколдовал еврей". И старьевщик обернулся к Али и спросил его: "Ты Али каирский?" И Али сделал ему знак головой: да! Тогда отец девушки спросил ее: "Почему еврей заколдовал его?" И она сказала: "Из-за одежды его дочери Камар, и я могу его освободить". - "Если в этом благо, то теперь время для него!" - воскликнул старьевщик. И его дочь сказала: "Если он на мне женится, я его освобожу". И Али сказал ей головой: да. И тогда она взяла чашку с надписями и поколдовала над нею, и вдруг раздался великий крик, и чашка упала у нее из рук. И девушка обернулась и увидела, что это кричала невольница ее отца, и та сказала ей: "О госпожа моя, разве таков был уго^вор между мною и тобою? Никто не научил тебя этому искусству, кроме меня, и ты со мной сговорилась, что ничего не будешь делать, не посоветовавшись со мною, и что тот, кто женится на тебе, женится на мне, и будет ночь тебе и ночь - мне". - "Да", - сказала девушка. И когда старьевщик услышал от невольницы такие слова, он спросил свою дочь: "А кто научил эту невольницу?" - "О батюшка, - ответила его дочь, - она научила меня: спроси се, кто ее научил".
     И старьевщик спросил невольницу, и она сказала ему: "Знай, о господин мой, что, когда я была у еврея Азры, я подслушивала, как он произносил заклинания, а когда он уходил в лавку, я открывала книги и читала их, так что узнала науку о духах. И в один из дней еврей напился и позвал меня на ложе, и я отказалась и сказала: "Я не дам тебе этого сделать, пока ты не примешь ислам". И он отказался, и я сказала ему: "На рынок султана!" И он продал меня тебе, и я пришла к тебе в дом и научила мою госпожу и поставила ей условие, что она не будет ничего такого делать, не посоветовавшись со мной, и что тот, кто женится на ней, женится и на мне, и будет ночь мне и ночь ей".
     И невольница взяла чашку с водой и поколдовала над ней, и обрызгала из нее пса и сказала ему: "Возвратись к твоему человеческому образу!" И Али снова стал человеком, как был. И старьевщик пожелал ему мира и спросил, почему его заколдовали, и Али рассказал ему обо всем, что ему выпало..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старьевщик пожелал Али каирскому мира и спросил его, почему его заколдовали и что ему выпало, и Али рассказал ему все, что случилось.
     "Достаточно тебе будет моей дочери и невольницы?" - спросил его старьевщик. И Али ответил: "Неизбежно взять Зейнаб". И вдруг кто-то постучал в дверь. "Кто у дверей?" - спросила невольница. И Камар, дочь еврея, спросила: "У вас ли Али каирский?" И дочь старьевщика спросила ее: "О дочь еврея, если Али каирский у нас, что ты с ним сделаешь? Спустись, о невольница, открой ей дверь".
     И невольница открыла ей ворота, и Камар вошла и увидела Али, и когда Али увидел ее, он воскликнул: "Что привело тебя, о дочь пса?" И Камар сказала: "Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - посол Аллаха". И она приняла ислам и спросила Али: "Мужчины ли, по вере ислама, дают приданое женщинам, или женщины дают приданое мужчинам?" И Али ответил ей: "Мужчины дают приданое женщинам". И тогда она сказала: "А я пришла, чтобы дать тебе за себя в приданое одежду, трость, и цепочки, и голову моего отца - твоего врага и врага Аллаха".
     И она бросила перед ним голову своего отца и воскликнула: "Вот голова моего отца - твоего врага и врага Аллаха!"
     А причиною убийства ею своего отца было то, что, когда еврей превратил Али в пса, она увидела во сне говорящего, который говорил ей: "Прими ислам!" И она приняла ислам, а проснувшись, предложила ислам своему отцу, но тот отказался; и когда он отказался принять ислам, Камар одурманила его банджем и убила.
     И Али взял вещи и сказал старьевщику: "Завтра мы встретимся у халифа, чтобы я женился на твоей дочери и на невольнице". И он вышел, радуясь, и направился в казарму, неся с собой вещи. И вдруг он увидел продавца сладостями, который бил рукой об руку и восклицал: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Труд людей стал беззаконием и идет только на подделку. Прошу тебя, ради Аллаха, попробуй этих гадостей!" И Али взял у него кусочек и съел его, и вдруг в нем оказался бандж. И торговец одурманил Али, и взял у него одежду, трость и цепочки, и положил их в сундук со сластями, и пошел. И вдруг один кади закричал ему и сказал: "Подойди, эй торговец!" И торговец остановился и поставил подставку, на которой стоял поднос, и спросил: "Что ты потребуешь?" - "Халвы и конфет, - сказал кади, и потом он взял немного халвы в руку и сказал: - эта халва и конфеты с примесью".
     И кади вынул из-за пазухи кусок халвы и сказал торговцу: "Посмотри, как прекрасно она приготовлена! Поешь ее и сделай такую же!" Торговец взял халву и съел ее, и вдруг в ней оказался бандж, и кади одурманил торговца и взял подставку, и сундук, и одежду, и другое.
     И он положил торговца внутрь подставки, и понес все это, и отправился в казарму, где жил Ахмед-ад-Данаф.
     А этот кади был Хасан-Шуман, и причиной всего этого было вот что. Когда Али обязался взять одежду и вышел ее искать, никто не услышал про него вестей, и Ахмед-ад-Данаф сказал: "О молодцы, выходите, ищите вашего брата Али каирского!"
     И они вышли и стали искать его в городе; и ХасанШуман тоже вышел в облике кади, и встретил того торговца сладостями и узнал, что это Ахмед-аль-Лакит.
     И он одурманил его банджем и взял его вместе с одеждой и пошел с ним в казарму, а что касается тех сорока, то они ходили, ища Али, по улицам города.
     Али-Катф-аль-Джамаль отделился от своих товарищей и увидел толпу и направился к столпившимся людям и заметил среди них Али каирского, который был одурманен банджем. И Али-Катф-аль-Джамаль разбудил Али каирского после банджа, и Али, очнувшись, увидел, что около него собрались люди.
     "Приди в себя", - сказал Али-Катф-аль-Джамаль. И Али спросил: "Где я?" И Али-Катф-аль-Джамаль и его люди ответили: "Мы увидели тебя одурма^ненным и не знаем, кто тебя одурманил?" - "Меня одурманил один торговец сластями и взял вещи. Но куда он ушел?" - спросил Али. И ему ответили: "Мы никого не видали, но пойдем с нами в казарму".
     И они отправились в казарму и вошли и увидели Ахмеда-ад-Данафа, и тот приветствовал их и спросил: "О Али, принес ты одежду?" - "Я нес и ее и другое и нес голову еврея, - ответил Али, - но меня встретил торговец сластями и одурманил и взял у меня все это". И он рассказал Ахмеду обо всем, что случилось, и сказал: "Если бы я увидел этого торговца, я бы отплатил ему". И вдруг Хасан-Шуман вышел из одной комнаты и спросил: "Принес ли ты вещи, о Али?" - "Я нес их и нес голову еврея, но меня встретил торговец сладостями и одурманил меня и взял одежду и другое, и я не знаю, куда он ушел. Если бы я знал, где он, я бы ему насолил, - ответил Али. - Не знаешь ли ты, куда ушел этот торговец?" - "Я знаю, где он", - ответил Хасан, и затем он поднялся и открыл дверь в комнату, и Али увидел в ней торговца, одурманенного банджем.
     И Али разбудил его после банджа, и он открыл глаза и увидел перед собой Али каирского, Ахмеда-ад-Данафа и сорок его приближенных и обмер и спросил: "Где я и кто схватил меня?" - "Это я тебя схватил", - сказал Шуман. И Али воскликнул: "О злокозненный, ты делаешь такие дела!" - и хотел зарезать торговца.
     И Хасан-Шуман сказал ему: "Не поднимай руку, он стал твоим свойственником". И Али спросил: "Моим свойственником? Откуда?" И Хасан сказал ему: "Это Ахмедаль-Лакит, сын сестры Зейнаб". - "Почему же ты сделал все это, о Лакит?" - спросил его Али. И мальчик сказал: "Мне так приказала моя бабка Далила-Хитрица, и случилось это только потому, что Зур^бейк-рыбник встретился с моей бабкой Далилой-Хитрицей и сказал ей: "Али каирский - ловкач редкой ловкости, и он неизбежно убьет еврея и принесет одежду". И тогда она позвала меня и спросила: "О Ахмед, знаешь ли ты Али каирского?" И я ответил: "Я его знаю и привел его к казарме Ахмеда-адДанафа". И тогда она сказала мне: "Пойди расставь ему твои сети, и если он принес вещи, сыграй с ним штуку и отбери у него вещи". И я пошел ходить по улицам города и увидел торговца сластями и дал ему десять динаров и взял у него его одежду, сласти и принадлежности, и случилось то, что случилось".
     И тогда Али каирский сказал Ахмеду-аль-Лакиту: "Пойди к твоей бабке и к Зурейку-рыбнику и осведоми их о том, что я принес вещи и голову еврея, и скажи им: "Завтра встречайте его в диване халифа и берите у него приданое Зейнаб!"
     И Ахмед-ад-Данаф обрадовался этому и воскликнул: "Не обмануло меня твое воспитание, о Али!"
     А когда наступило утро, Али каирский взял одежду, блюдо, трость, и золотые цепочки, и голову Азры еврея на дротике и отправился в диван со своим дядей и его молодцами, и они поцеловали землю меж рук халифа..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девятнадцатая ночь
     
     Когда же настала семьсот девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский пошел в диван вместе со своим дядей Ахмедом-ад-Данафом и его молодцами, они поцеловали землю меж рук халифа, и халиф посмотрел и увидел красивого юношу, доблестней которого не было среди мужей.
     И он спросил про него людей, и Ахмед-ад-Данаф сказал ему: "О повелитель правоверных, это Али-Зейбак каирский, глава молодцов Египта, и он первый среди моих молодцов". И когда халиф увидел его, он его полюбил, так как увидел, что меж глаз у него блещет доблесть, свидетельствуя за него, а не против него.
     И Али поднялся и бросил голову еврея перед халифом и сказал: "Твой враг таков, как этот, о повелитель правоверных!" - "Чья это голова?" - спросил халиф. И Али ответил: "Голова Азры еврея"; и халиф спросил: "А кто убил его?"
     И Али каирский рассказал ему обо всем, что с ним случилось, от начала до конца, и халиф сказал: "Я не думаю, чтобы ты убил его, так как он был колдун". - "О повелитель правоверных, дал мне власть мой господь убить его", - сказал Али.
     И Халиф послал вали во дворец еврея, и тот увидел еврея без головы. И его положили в ящик и принесли к халифу, и тот велел его сжечь; и вдруг Камар, дочь еврея, пришла и поцеловала халифу руки и осведомила его, что она дочь Азры еврея и стала мусульманкой.
     И она снова приняла ислам перед халифом и сказала ему: "Ты мой ходатай перед ловкачом Али-Зейбаком каирским, чтобы он женился на мне".
     И она уполномочила халифа заключить ее брак с Али, и халиф подарил Али каирскому дворец еврея со всем, что в нем было, и сказал ему: "Пожелай чего-нибудь от теня!" - "Я желаю, - сказал Али, - чтобы я мог стоять на твоем ковре и есть с твоего стола". И халиф спросил его: "О Али, есть у тебя молодцы?" - "У меня сорок молодцов, но они в Каире", - ответил Али. И халиф сказал: "Пошли за ними, чтобы они пришли из Каира. О Али, - спросил потом халиф, - а есть у тебя казарма?" И Али ответил: "Нет". И тогда Хасан-Шуман сказал: "Я дарю ему мою казарму с тем, что в ней есть, о повелитель правоверных!" - "Твоя казарма будет тебе, о Хасан", - сказал халиф и велел, чтобы казначей дал строителю десять тысяч динаров, и тот построил для Али казарму с четырьмя портиками и сорока комнатами для молодцов. "О Али, - спросил потом халиф, - осталась ли у тебя какая-нибудь просьба, которую мы прикажем для тебя исполнить?" Али ответил: "О царь времени, чтобы ты был ходатаем перед Далилой-Хитрицей и она выдала бы за меня свою дочь Зейнаб и взяла одежду дочери еврея и ее вещи за Зейнаб в приданое".
     И Далила приняла ходатайство халифа и взяла блюдо, одежду, и трость, и золотые цепочки, и написала договор Зейнаб с Али, и написали также договор с ним дочь старьевщика, и невольница, и Камар, дочь еврея.
     И халиф назначил Али жалованье и велел давать ему трапезу к обеду и трапезу к ужину, и довольствие, и кормовые, и наградные. И Али каирский начал приготовления к свадьбе, и прошел срок в тридцать дней, а потом Али каирский послал своим молодцам в Каир письмо, в котором упомянул, какое ему досталось у халифа уважение, и он говорил в письме: "Вы неизбежно должны явиться, чтобы застать свадьбу, так как я женюсь на четырех девушках".
     И через небольшое время его сорок молодцов явились и застали свадьбу, и Али поселил их в казарме и оказал им величайшее уважение, а затем он представил их халифу, и халиф наградил их. И служанки стали показывать Али каирскому Зейнаб в той прекрасной одежде, и он вошел к ней и нашел ее жемчужиной несверленой и кобылицей, другими не объезженной, а после нее он вошел к трем другим девушкам и увидел, что они совершенны по красоте и прелести.
     А потом случилось, что Али каирский бодрствовал у халифа в какую-то ночь, и халиф сказал ему: "Я имею желание, о Али, чтобы ты рассказал мне обо всем, что с тобой случилось, с начала до конца". И Али рассказал ему обо всем, что случилось у него с Далилой-Хитрицей, Зейнаб-мошенницей и Зурбйком-рыбником. И халиф приказал это записать и положить в казну царства. И записали все, что произошло с Али, и положили запись в числе рассказов о народе лучшего из людей. И затем все они жили в приятнейшей и сладостнейшей жизни, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, а Аллах (велик он и славен!) лучше знает истину.
     
     Повесть об Ардешире Хайят-ан-Нуфус
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что был в городе Ширазе [594] великий царь по имени ас-Сейф-аль-Азам-Шах, и до великих дожил он годов, и не был наделен сыном. И собрал он врачей и лекарей и сказал им: "Мои годы стали велики, и вы знаете, каково мое состояние и состояние царства и его устроение. Я боюсь за участь подданных после меня, ведь до сих пор не досталось мне сына". - "Мы изготовим тебе зелье, от которого будет польза, если захочет Аллах великий", - сказали лекари. И они приготовили для него зелье, и царь употребил его, а затем он пал на свою жену, и она понесла, по изволению Аллаха великого, который говорит вещи: "Будь!" - и она возникает. И когда исполнились ее месяцы, она родила дитя мужского пола, подобное луне, и царь назвал его Ардеширом [595], и мальчик рос и развивался и изучал богословие и светские науки, пока не стало ему пятнадцать лет жизни.
     А был в Ираке один царь по имени Абд-аль-Кадир, и была у него дочь, подобная восходящей луне, и звали ее Хайят-ан-Нуфус. И она ненавидела мужчин, и никто не отваживался упоминать о мужчинах в ее присутствии, и сватались к ней у ее отца владыки Хосрои, и говорил с нею ее отец, но девушка отвечала: "Я не сделаю этого никогда, а если ты меня к этому принудишь, я убью себя".
     И услышал царевич Ардешир молву о ней и осведомил об этом своего отца, и посмотрел царь на его состояние и пожалел его и пообещал ему, что поможет на ней жениться. А затем он послал своего везиря к отцу девушки, чтобы к ней посвататься, но тот отказал. И когда везирь вернулся от царя Абд-аль-Кадира и рассказал, что у него с ним случилось, и осведомил царя Шираза об отказе, царю стало из-за этого тяжело, и он разгневался великим гневом и воскликнул; "Когда подобный мне посылает к кому-нибудь из царей с просьбой, разве тот может ее не исполнить!"
     И он велел глашатаю кричать в войсках, чтобы выставили палатки и делали многие приготовления, хотя бы пришлось для этого занять денег на расходы, и воскликнул: "Я не вернусь, пока не разрушу земель Абд-аль-Кадира, не перебью его людей, не сотру его следов и не захвачу его имущества!"
     И когда дошла весть об этом до сына его Ардешира, он поднялся с постели и вошел к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю, сказал: "О царь величайший, не затрудняй себя ничем..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот двадцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда до царевича дошла весть об этом, он вошел к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю, сказал ему: "О царь величайший, не затрудняй себя ничем, не собирай богатырей и воинов и не расходуй своих денег. Ты сильнее его. Когда ты соберешь против него это войско, которое с тобою, и разрушишь его землю и страну, убьешь его мужей и богатырей, захватишь его достояние, и убьешь его самого, дойдет эта весть и о том, что досталось ему и другим изза тебя до его дочери, и она убьет себя, а я умру из-за нее и никогда не буду жить после нее". - "Каков же будет твой замысел, о дитя мое?" - спросил тогда царь. И Ардешир ответил: "Я отправлюсь за тем, что мне нужно, сам и оденусь в одежду купцов и ухитрюсь добраться до девушки, и посмотрю, как удовлетворить мое желание и сблизиться с ней". - "Ты избрал этот замысел?" - спросил его отец. И царевич ответил: "Да, о батюшка".
     И тогда царь позвал везиря и сказал ему: "Поезжай с моим сыном, радостью моего сердца, и помогай ему в его намерениях и береги его и нап^равляй твоим верным мнением. Ты будешь ему вместо меня". И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" А потом царь дал своему сыну триста тысяч динаров золотом и дал ему яхонтов, драгоценных камней, золотых изделий, товаров и сокровищ и того, что с этим сходно. И после того юноша вошел к своей матеря и поцеловал ей руки и попросил ее помолиться, и она помоли^лась за него и тотчас поднялась и, открыв свою казну, вынула для сына сокровища, ожерелья, изделия из золота, одежды, редкости и все то, что сохранялось со времени прежних царей и чего не уравновесить деньгами. И царевич взял с собой невольников, слуг, животных и все, что бывает нужно в пути, со всем прочим, и принял обличье купца, вместе с везирем и теми, кто был с ними, и простился с родителями, родными и близкими. И они поехали, пересекая пустыни и степи в часы ночи и дня.
     И когда продлилась для юноши дорога, он произнес такие стихи:
     "Влюблен и тоскую я, и боль моя все сильней,
     И нет против злой судьбы мне ныне помощника.
     Плеяды я стерегу, взойдут лишь, и ас-Симак [596],
     Как будто от крайней страсти стал богомольном я.
     За утренней я звездой слежу, а как явится,
     Бросаюсь блуждать в тоске, и страсть лишь сильней моя.
     Я вами клянусь! - любовь на ненависть не сменил,
     И вечно не спит мой глаз, и страстью охвачен я.
     Мне трудно желанного достигнуть, я изнурен,
     И мало терпения без вас и помощников.
     Я все же терплю, пока Аллах не сведет с тобой,
     И ввергнет тем в горести врагов и завистников".
     А когда он окончил свои стихи, его ненадолго покрыло беспамятство, и везирь побрызгал на него розовой водой. А когда Ардешир очнулся, он сказал ему: "О царевич, укрепи свою душу - за стойкостью следует облегчение - и вот ты идешь к тому, чего хочешь!" И везирь до тех пор уговаривал царевича и утешал его, пока не успокоил его волнения, и они ускорили ход. Когда же показался путь царевичу долгим, он вспомнил любимую и произнес такие стихи:
     "Продлен отдаленья срок, тоска и любовь сильна,
     И сердце мое горит в огне пламенеющем.
     Седа голова моя - так сильно испытан я
     Любовью, и слезы глаз струею текут теперь.
     Тебе, о мечта моя, желаний моих предел,
     Клянусь я творцом вещей - среди них и листок и ветвь,
     Я страстью обременен к тебе, о мечта моя, -
     Которую вынести не могут влюбленные.
     Вы ночь обо мне спросите - ночь вам поведает,
     Смежались ли веки глаз дремотой в часы ночей".
     А окончив говорить стихи, он заплакал сильным плачем и стал жаловаться на великую страсть, которую он испытывает, и начал везирь его уговаривать и утешать и обещал ему достижение желаемого. И они проехали немного дней и приблизились к Белому городу после восхода солнца, и тогда везирь сказал царевичу: "Радуйся, о царевич, полному благу и посмотри на этот Белый город, к которому ты направляешься". И царевич обрадовался сильной радостью и произнес такие стихи:
     "О други мои, влюблен я сердцем, безумен я,
     Любовь продолжается, и вечно со мною страсть.
     Как друга утративший, не спящий, рыдаю я,
     Когда опустилась ночь, нет милостивых в любви,
     А если подуют ветры, с вашей земли несясь,
     Прохладу я чувствую, на душу сходящую.
     И веки мои текут, как тучи, дождь льющие,
     И в море излитых слез душа моя плавает",
     А достигнув Белого города, они вошли и спросили, где хан купцов и квартал денежных людей. И когда их провели к хану, они поселились там и взяли для себя три амбара и, получив ключи, открыли амбары и внесли туда свои товары и вещи. И они оставались в хане, пока не отдохнули, а потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать первая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь и царевич, поселившись в хане, внесли свои товары в амбары и посадили там своих слуг и жили в хане, пока не отдохнули. И потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича, и сказал ему: "Мне кое-что пришло на ум, и я думаю, что в этом будет для тебя благо, если захочет Аллах великий". - "О везирь благого разумения, делай то, что пришло тебе на ум, да направит Аллах твое мнение!" - ответил царевич. И везирь сказал: "Я хочу нанять для тебя лавку на рынке торговцев материей, и ты будешь в ней сидеть. Всякому - и знат^ному и простому - нужен рынок, и я думаю, что, когда ты сядешь и лавке и люди взглянут на тебя глазами, сердца склонятся к тебе, и ты станешь сильней для достижения желаемого. Ибо образ твой красив, и умы склоняются к тебе, и возвеселятся из-за тебя глаза". - "Делай то, что ты изби^решь и хочешь", - сказал царевич, и везирь тотчас же поднялся и надел свое самое роскошное платье, и царевич тоже, и спрятал за пазуху кошель, где была тысяча динаров, и затем они вышли и пошли по городу. И люди смотрели на них и были ошеломлены красотой царевича и говорили: "Слава тому, кто сотворил этого юношу из ничтожной воды! Благословен Аллах, лучший из творцов".
     И умножались разговоры о юноше, и люди говорили: "Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел" [597]. А некоторые люди говорили: "Наверно отвлекся Ридван, хранитель рая, от райских ворот, и вышел из них этот юноша". И люди следовали за ними на рынок материй, пока они не дошли и не остановились. И тогда подошел к ним старец, внушавший почтение и полный достоинства, и приветствовал их, и когда они ответили на приветствие, он спросил: "О господа, есть ли у вас какая-нибудь нужда, которую мы будем иметь честь исполнить?" - "А кто ты будешь, о старец", - спросил везирь. И старец ответил: "Я надзиратель рынка". И тогда везирь сказал: "Знай, о старец, что этот юноша - мой сын, и я желаю взять для него лавку на этом рынке, чтобы он сидел там и учился продавать и покупать, и брать, и отдавать, и усвоил бы свойства купцов". И надзиратель отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
     А потом в тот же час и минуту он принес им ключи от одной из лавок и приказал посредникам ее вымести, и те вымели лавку и почистили ее, а везирь послал принести для лавки высокое кресло, набитое перьями страусов, на котором лежал маленький молитвенный коврик, обшитый "округ червонным золотом, и принес также, подушку, и принес столько товаров и материй из тех, которые прибыли с ним, что они наполнили лавку.
     И когда настал следующий день, юноша пришел и отпер лавку и сел на кресло и поставил перед собой двух невольников, одетых в лучшие одежды, а в глубине лавки он поставил двух рабов из прекраснейших абиссинцев.
     А везирь наказал юноше скрывать свою тайну от людей, чтобы найти этим помощь для свершения своих дел, и затем он оставил его и отправился в амбары, наказав юноше, чтобы он осведомлял его обо всем, что будет происходить в лавке, день за днем.
     И юноша сидел в лавке, подобный луне в ее полноте, и люди прослышали о нем и об его красоте и заходили к нему без нужды, чтобы посмотреть на его красоту и прелесть и стройность его стана, и прославляли Аллаха великого, который сотворил его и соразмерил, и никто не мог пройти по этому рынку из-за чрезмерного скопления людей перед юношей. А царевич ос^матривался направо и налево, не зная, что ему делать из-за людей, которые были им ошеломлены, и надеялся, что завяжет дружбу с кем-нибудь из приближенных к правителю, и, может быть, это приведет к упоминанию о царской дочери, но не находил к этому пути, и его грудь стеснилась, а везирь каждый день обнадеживал его, что он добьется желаемого.
     И царевич провел таким образом очень долгий срок, и когда в один из дней он сидел в лавке, вдруг подошла женщина-старуха, чинная, почтенная и достойная, одетая в одежды праведности, и за нею шли две невольницы, подобные паре лун. И она остановилась возле лавки и некоторое время смотрела на юношу, а затем воскликнула: "Слава тому, кто сотворил это явление и завершил это творение!" И она пожелала юноше мира, и тот возвратил ей приветствие и посадил ее рядом с собою, и старуха спросила: "Из какой ты страны, о прекрасный лицом?" И царевич ответил: "Я из краев индийских, о матушка, и пришел в этот город, чтобы развлечься". - "Да будешь ты почтен среди приходящих!" - воскликнула старуха. И затем она спросила: "Какие есть у тебя товары, вещи и материи? Покажи мне что-нибудь красивое, подходящее для царей". И, услышав ее слова, юноша спросил ее: "Ты хочешь красивого? Я покажу его тебе. У меня есть все вещи, подходящие для их обладателей". - "О дитя мое, - сказала старуха, - я хочу что-нибудь дорогое ценой и красивое видом - самое высокое, что у тебя есть". И юноша воскликнул: "Ты непременно должна меня осведомить, для кого ты требуешь товар, чтобы я показал тебе вещь по сану покупателя!" - "Твоя правда, о дитя мое, - сказала старуха. - Я хочу чего-нибудь для моей госпожи Хайят-ан-Нуфус, дочери царя Абд-аль-Кадира, владыки этой земли и царя этой страны". И когда царевич услышал слова старухи, его ум взлетел от радости и сердце его затрепетало. Он протянул руку назад, не приказывая ни рабам, ни невольникам, и, достав кошелек с сотнею динаров, дал его старухе и сказал: "Этот кошелек тебе на стирку одежды". А затем он протянул руку к узлу, вынул из него платье, стоящее десять тысяч динаров или больше, и сказал: "Это часть того, что я привез в вашу землю".
     И когда старуха увидела платье, оно ей понравилось, и она спросила: "За сколько продашь это платье, о совершенный качествами?" И царевич ответил: "Бесплатно". И старуха поблагодарила его и повторила вопрос, и царевич воскликнул: "Клянусь Аллахом, я не возьму за него платы! Это - подарок тебе от меня, если царевна его не примет, и оно будет тебе от меня в знак гостеприимства. Слава Аллаху, который свел меня с тобою! Если мне когда-нибудь что-нибудь понадобится, я найду в тебе помощницу".
     И старуха удивилась этим прекрасным словам и великой щедрости царевича и большому его вежеству и спросила его: "Как твое имя, о господин?" И царевич ответил: "Ардешир". И старуха воскликнула: "Клянусь Аллахом, это имя диковинное, которым называют детей царских, а ты в обличье сыновей купцов!" - "Из любви ко мне назвал меня мой родитель этим именем, и имя ни на что не указывает", - ответил царевич. И старуха удивилась ему и сказала: "О сынок, возьми плату за твой товар", - но царевич поклялся, что ничего не возьмет, и тогда старуха сказала: "О мой любимый, знай, что правда - самая великая вещь, и эти милости, которые ты мне оказываешь, не иначе как из-за дела. Дай же мне узнать твое дело и тайные твои мысли - может быть, у тебя есть в чем-нибудь нужда, и я помогу тебе ее исполнить".
     И тогда царевич положил свою руку в руку старухи, и взял с нее обет скрывать тайну, и поведал ей всю свою историю, и рассказал о своей любви к царевне и о том, что с ним из-за нее происходит. И старуха покачала головой и сказала: "Вот она - правда! Но только, о дитя мое, сказали разумные в ходячей пословице: "Если хочешь, чтобы тебя не слушались, проси того, что невозможно". Твое имя, о дитя мое, - купец, и будь у тебя ключи от волшебных кладов, тебя бы не называли иначе, как купцом. Если ты хочешь достичь ступени выше, чем твоя ступень, проси дочери кади или дочери эмира; почему, о дитя мое, ты просишь только дочери царя времени и века? Она девушка невинная, девственная, которая ничего не знает о мирских делах и в жизни не видела ничего, кроме дворца, где она находится, но, при малых своих годах, она умная, разумная, острая, понятливая, с превосходным разумом, благими поступками и проницательным мнением. Ее отцу досталась только она, и она для него дороже души. Он каждый день приходит к ней и желает ей доброго утра, и все, кто есть во дворце, ее боятся. Не думай же, о дитя мое, что кто-нибудь может заговорить с ней о чем-нибудь из этого, и нет для меня к этому пути. Клянусь Аллахом, о дитя мое, мое сердце и мои члены любят тебя, и я бы хотела, чтобы ты с ней остался. Я научу тебя кое-чему, может быть, Аллах сделает это исцелением твоего сердца; я подвергну опасности мою душу и мое достояние, чтобы исполнить твою нужду". - "А что это такое, о матушка?" - спросил царевич. И старуха ответила: "Проси у меня дочь везиря или дочь эмира. Если ты у меня этого попросишь, я соглашусь на твою просьбу, - ведь никто не может подняться с земли на небо одним прыжком". И юноша ответил старухе разумно и вежливо: "О матушка, ты женщина умная и знаешь, как происходят дела. Разве человек, когда у него болит голова, перевязывает себе руку?" - "Нет, клянусь Аллахом, о дитя мое", - отвечала старуха.
     И Ардешир сказал: "Также и мое сердце не просит никого, кроме нее, и меня убивает одна лишь любовь к ней. Клянусь Аллахом, я буду в числе погибающих, если не найду себе наставления и помощи! Ради Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ардешир, сын царя, сказал старухе: "Ради Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез". И старуха ответила: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, мое сердце разрывается из-за твоих слов, и нет у меня в руках хитрости, чтобы ее устроить". - "Я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне и поцеловала ей за меня руки", - сказал Ардешир. И старуха сжалилась над ним и молвила: "Пиши на нем что хочешь, а я доставлю его царевне".
     И когда юноша услышал это, он едва не взлетел от радости и, потребовав чернильницу и бумагу, написал девушке такие стихи:
     "Будь ты щедрой, о жизнь души [598], на сближенье
     Со влюбленным, растаявшим от разлуки.
     В наслажденье я раньше жил, жил прекрасно,
     Но сегодня взволнован я и растеряй.
     Не покинут бессонницей во всю ночь я,
     Развлекает всю ночь меня только горе.
     Пожалей же влюбленного, что горюет
     И тоскою разъедены его веки.
     А наступит рассвет, когда в самом деле
     Опьяненным найдет его влагой страсти".
     А окончив писать письмо, Ардешир свернул его и поцеловал и отдал старухе, и затем он протянул руку к сундуку и, вынув другой кошелек с сотней динаров, подал его женщине и сказал: "Раздай это невольницам". Но старуха отказалась и воскликнула: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, я с тобою не из-за чего-нибудь такого!" И юноша поблагодарил ее и сказал: "Это обязательно!" И старуха взяла у него кошелек и поцеловала ему руки и ушла.
     И она вошла к царевне и сказала: "О госпожа, я принесла тебе что-то, чего нет у жителей нашего города, и оно от красивого юноши, лучше которого нет на лице земли". - "О няня, а откуда этот юноша?" - спросила царевна. И старуха сказала: "Он из краев индийских, и он дал мне эту одежду, шитую золотом, украшенную жемчугом и драгоценностями, которая стоит царства Кисры и Кесаря". И когда она развернула эту одежду, дворец осветился из-за нее, так она была хорошо сделана и так много было на ней камней и яхонтов, и стали дивиться на нее все, кто был во дворце, и царевна посмотрела на нее и не нашла за нее цены или платы, кроме подати с земли царства ее отца за целый год".
     "О нянюшка, - спросила она старуху, - это платье - от него или не от него?" - "Оно от него", - ответила старуха. И девушка молвила: "О няня, этот купец - из нашего города или иноземец?" - "Он иноземец, о госпожа, и поселился в нашем городе только недавно, - ответила старуха. - Клянусь Аллахом, у него есть слуги и челядь, и он прекрасен лицом, строен станом и благороден по качествам, с широкою грудью, и я не видела никого лучше, разве кроме тебя". - "Поистине, это удивительно! - сказала царевна. - Как может быть такая одежда, цены которой не покрыть деньгами, у купца из купцов? А каков размер платы за нее, о которой он тебе говорил, о нянюшка?" - "О госпожа, - ответила старуха, - он не говорил мне о плате, а только сказал: "Я не возьму за нее платы, и эта одежда - подарок от меня царевне: она никому не подходит, кроме нее". И он отдал назад золою, которое ты со мной послала, и поклялся, что не возьмет ею, и сказал: "Оно твое, если царевна его не примет". - "Клянусь Аллахом, это большое великодушие и великая щедрость, и я боюсь, что исход этого дела приведет к беде, - сказала царевна. - Почему ты не спросила его, о нянюшка, нет ли у него в чем-нибудь нужды, чтобы мы ему исполнили ее?" - "О госпожа, - ответила старуха, - я спрашивала его и говорила: "Есть у тебя нужда?" И он сказал: "У меня есть нужда", - но не осведомил меня о ней и только дал мне этот листок и сказал: "Передай его царевне".
     И девушка взяла у старухи листок и развернула его и прочитала до конца, и изменился ее вид, и исчезло ее разумение, и пожелтел цвет ее лица, и она сказала старухе: "Горе тебе, о няня, как зовут этого пса, который говорит такие слова царской дочери, и какая связь между мною и этим псом, что он мне пишет. Клянусь великим Аллахом, владыкой Земзема [599] и аль-Хатыма [600], если бы я не боялась Аллаха, - велик он! - я бы послала к этому псу, чтобы связать ему руки, вырвать ноздри и отрезать нос и уши, и изуродовала бы его, а потом распяла бы на воротах рынка, в котором находится его лавка".
     И когда старуха услышала эти слова, цвет ее лица пожелтел, и у нее задрожали поджилки, и оцепенел язык, но потом она укрепила свое сердце и сказала: "Добро, о госпожа! А что же такое в этом листке, что он тебя так взволновал? Разве там не прошение, которое купец подал тебе, жалуясь на свое положение из-за бедности или несправедливости и надеясь на милость от тебя или раскрытие обиды?" - "Нет, клянусь Аллахом, о нянюшка, - ответила царевна, - наоборот, это стихи и бесчестные слова. Этот пес, о нянюшка, видно пребывает в одном из трех положений. Либо это бесноватый, у которого нет разума, и он стремится к убиению своей души, либо ему в его нужде оказывает помощь человек с большою силою и великой властью, либо он услышал, что я - одна из блудниц этого города, которые ночуют у того, кто их позовет, одну ночь или две, - он ведь посылает мне бесчестные стихи, чтобы смутить этим мой разум". - "Клянусь Аллахом, о госпожа, ты права! - сказала старуха. - Но не занимай себя этим глупым псом. Ты живешь в своем дворце, высоком, возвышенном и неприступном, до которого не подымаются птицы и не пролетает над ним воздух, смущенный его высотой. Напиши ему письмо и выбрани его, не оставляя ни одного из способов брани, угрожай ему крайними угрозами и предложи ему смерть. Скажи ему: "Откуда ты меня знаешь, что пишешь мне, о пес из купцов, о тот, кто весь век мечется в степях и пустынях для наживы дирхема или динара? Клянусь Аллахом, если ты не проснешься от сна и не очнешься от опьянения, я распну тебя на воротах рынка, где находится твоя лавка!" - "Я боюсь, что, если я напишу ему, он на меня позарится", - отвечала царевна, и старуха воскликнула: "А каков его сан и какова его степень, чтобы он на нас позарился! Мы напишем ему только для того, чтобы пресек^лось его желание и усилился его страх".
     И она до тех пор хитрила с царевной, пока та не приказала принести чернильницу и бумагу и не написала юноше такие стихи:
     "О ты, притязающий на страсть и тоску, без сна
     Ночами страдающий в мечтах и волнении,
     Ты требуешь о" луны, обманутый, близости,
     Но разве получит кто желанное от луны?
     Тебя я наставила словами, так слушай же:
     Брось это! Поистине меж смертью ты и бедой!
     И если вернешься вновь ты к просьбам, поистине
     Постигнет тебя мученье очень жестокое.
     Разумным будь, вежливым, догадливым, сведущим!
     Тебе я совет дала в стихах и речах моих.
     Клянусь сотворившим я все вещи из ничего,
     Лик неба украсившим блестящими звездами, -
     Коль вновь возвратишься ты к словам, тобой сказанным,
     Тебя на стволе распну я крепкого дерева!"
     И потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла и, придя к лавке юноши, отдала ему письмо..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать третья ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха взяла письмо у Хайят-ан-Нуфус и шла, пока не отдала его юноше, который был у себя в лавке. "Читай ответ, - сказала она ему, - и знай, что, когда царевна прочитала письмо, она разгневалась великим гневом, и я смягчала ее разговорами, пока она не дала тебе ответа". И юноша с радостью взял письмо, и прочитал его, и понял его смысл, а окончив чтение, он заплакал сильным плачем, и сердце старухи заболело, и она воскликнула: "О дитя мое, да не заставит Аллах плакать твои глаза и да не опечалит твое сердце! Что может быть мягче, чем ответить на твое письмо, раз ты совершил такие поступки?" - "О матушка" а какую мне сделать хитрость, тоньше этой, раз она присылает мне угрозы убить меня и распять и запрещает писать ей? - сказал юноша. - Клянусь Аллахом, я считаю, что смерть лучше, чем жизнь. Но я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне". - "Пиши, а на мне лежит ответ", - сказала старуха. "Клянусь Аллахом, я подвергну опасности свою душу, чтобы достигнуть желаемого, даже погибну, чтобы тебя удовлетворить".
     И юноша поблагодарил старуху и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:
     "Вы мне угрожаете убийством за страсть мою, -
     Убитым я отдохну, а смерть суждена мне.
     Влюбленному смерть приятней, если продлилась жизнь,
     И гонят всегда его и вечно ругают.
     Придите к влюбленному, защиты лишенному, -
     Стремленья людей к добру всегда прославляют,
     А если решитесь вы на дело, так делайте -
     Я раб ваш, а все рабы в плену пребывают.
     Как быть мне, коль без тебя терпенья не нахожу?
     Как сердцу влюбленного при этом быть целым?
     Владыки, помилуйте в любви к вам болящего,
     Ведь всякий, кто полюбил свободных, - оправдал".
     И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей два кошелька, в которых было двести динаров, но она отказалась их взять, и юноша стал заклинать ее, и она взяла деньги и сказала: "Я обязательно приведу тебя к желаемому, наперекор носу твоих врагов!"
     И старуха пошла и вошла к Хайят-ан-Нуфус и отдала ей письмо, и царевна спросила: "Что это такое, о нянюшка? Мы оказались в обмене посланиями, а ты ходить туда и назад! Я боюсь, что наше дело раскроется, и мы будем опозорены". - "А как так, о госпожа, и кто может говорить такие слова?" - сказала старуха, и девушка взяла у нее письмо, прочитала его и поняла его смысл, и тогда она ударила рукой об руку и воскликнула: "Поразило нас это бедствие! Мы не знаем, откуда пришел к нам этот юноша". - "О госпожа, - сказала старуха, - ради Аллаха, напиши ему письмо, но только будь с ним груба в словах и скажи ему: "Если ты пришлешь письмо после этого, я отрублю тебе голову!" - "О нянюшка, - ответила царевна, - я знаю, что это таким образом не кончится, и самое подходящее - не писать. И если этот пес не отступится из-за прежних угроз, я огрублю ему голову". - "Напиши ему письмо и осведоми его об этом", - сказала старуха. И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала, угрожая ему, такими стихами:
     "О ты, забывающий превратности злой судьбы,
     Чье сердце влюбленное желает сближенья,
     Взгляни, о обманутый, - достигнешь ли неба ты,
     И можешь ли ты достать до месяца светлого,
     Я сжарю тебя в огне, где пламя всегда горит,
     И будешь мечами ты разящими умерщвлен.
     До месяца расстоянье, друг мой, предальнее,
     И станет седой глава от дел, здесь таящихся.
     Прими же ты мой совет и страсть позабудь свою,
     От дел откажись таких, - они не подходят нам"
     И она свернула письмо и подала его старухе, а сама была в диковинном состоянии из-за этих слов, и старуха взяла письмо и шла, пока не принесла его юноше. И она отдала ему письмо, и Ардешир взял его и прочитал и опустил голову к земле, чертя по полу пальцем и ничего не говоря. И старуха спросила: "О дитя мое, почему это ты не обращаешься с речью и не даешь ответа?" - "О матушка, - отвечал Ардешир, - что я скажу, когда она угрожает и становится лишь более жестокой и неприязненной?" - "Напиши ей в письме что хочешь, а я буду тебя защищать, и станет твоему сердцу вполне хорошо, и я непременно сведу вас", - сказала старуха. И Ардешир поблагодарил ее за милость и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:
     "Аллах, защити сердца, к влюбленным не мягкие,
     И любящего, сближенья с милым ждущего!
     И веки очей, от слез покрытые язвами,
     Когда покрывает их спустившейся ночи мрак.
     Так сжальтесь и смилуйтесь и будьте щедры к тому,
     Кого изнурила страсть в разлуке с любимою!
     Лежит он всю ночь, не зная сна или отдыха,
     Сгорел он, хоть в море слез давно погрузился он.
     Желаний не пресекай ты сердца! Поистине
     Тоскует в плену оно, трепещет в руках любви!"
     И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей триста динаров, говоря: "Это тебе на мытье рук". И старуха поблагодарила его и поцеловала ему руки и отправилась, и она вошла к царевне и отдала ей письмо. И девушка взяла его и прочитала до конца и отшвырнула прочь и поднялась на ноги и пошла в башмачках из золота, украшенных жемчугами и драгоценными камнями. И она прошла во дворец к своему отцу (а жила гнева поднялась у нее меж глаз, и никто не отваживался спросить ее, что с ней) и, придя ко дворцу, спросила, где царь, ее родитель, и невольницы и наложницы сказали: "О госпожа, он выехал на охоту и ловлю".
     И она возвратилась, точно кровожадный лев, и ни с кем не заговорила раньше чем через три часа, когда ее лицо прояснилось и утих гнев. И когда старуха увидела, что прошло охватившее ее огорчение и гнев, она подошла к ней и поцеловала землю меж ее рук и спросила: "О госпожа, куда направляла ты свои благородные шаги?" - "Во дворец моего отца", - ответила царевна, и старуха молвила: "О госпожа, а разве никто не мог исполнить твоего повеления?" - "Я выходила только для того, чтобы осведомить его о том, что случилось у меня с этим псом из купцов, и отдать его во власть моему отцу, чтобы он его схватил и всех, кто есть на рынке, и распял бы их на лавках и не позволил бы никому из купцов и чужеземцев оставаться в нашем городе", - отвечала девушка. "Ты ходила к твоему отцу, о госпожа, только по этой причине?" - спросила старуха. И девушка ответила: "Да, но я не нашла его здесь, а увидела, что он отсутствует и выехал на охоту и ловлю, и ожидаю его возвращения". - "Прибегаю к Аллаху, слышащему, знающему! - воскликнула старуха. - О госпожа, слава Аллаху, ты самая умная из людей, и как ты осведомишь царя об этих вздорных словах, которых никому не подобает разглашать?" - "А почему нет?" - спросила царевна, и старуха сказала: "Допусти, что ты нашла бы царя в его дворце и осведомила бы его об этих речах, он послал бы за купцами и велел бы их повесить на их лавках, и люди увидели бы их, и все стали бы спрашивать и говорить: "Почему их повесили?" И мы им сказали бы в ответ: "Они хотели испортить царскую дочь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала царевне:
     "Допусти, что ты осведомишь об этом царя и он прикажет повесить купцов. Разве люди не увидят и не спросят: "Почему их повесили?" - и им не скажут в ответ: "Они хотели испортить дочь царя". И люди станут переда^вать о тебе разные рассказы, и некоторые скажут: "Она сидела у них десять дней, исчезнув из дворца, пока они ею не насытились", - а другие скажут иное, а честь, о госпожа, как молоко - малейшая пыль ее грязнит, и как стекло - когда оно треснет, его не скрепить. Берегись же рассказывать твоему отцу или кому другому об этом деле, чтобы не опорочить свою честь, о госпожа, и осведомление людей об этом деле не принесет тебе никакой пользы. Разберись в этих словах своим совершенным разумом, и если не найдешь их правильными, делай что пожелаешь".
     И когда царевна услышала от старухи эти слова, она обдумала их и нашла до крайности верными и молвила: "То, что ты сказала, о нянюшка, правильно, и гнев ослепил мне сердце". - "Твое намерение прекрасно для Аллаха великого, раз ты никому не расскажешь, - сказала старуха, - но осталась еще одна вещь. Мы не станем молчать о бесстыдстве этого пса, ни^жайшего из купцов. Напиши ему письмо и скажи ему: "О нижайший из купцов, если бы не случилось так, что царь отсутствует, я бы тотчас же приказала распять тебя и всех твоих соседей. Ничто из этого тебя не минует. Клянусь великим Аллахом, если ты вернешься к подобным речам, я срежу твой след с лица земли". И будь с ним грубой в речах, чтобы отвратить его от такого дела, и пробуди его от беспечности". - "А разве он отступится от того, что делает, из-за таких слов?" - сказала царевна. И старуха ответила: "А как ему не отступиться, когда я поговорю с ним и осведомлю его о том, что случилось?"
     И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала юноше такие стихи:
     "Надеждою привязался к близости с нами ты
     И хочешь от нас теперь желанное получить.
     Убит человек бывает лишь слепотой своей,
     И то, чего жаждет он, его приведет к беде.
     Султаном ведь не был ты и не был наместником.
     Ни силы нет у тебя, ни мощных сторонников,
     И если бы сделал так один из подобных нам,
     От ужасов и боев он стад бы совсем седым,
     Но все же прощу теперь я то, что содеял ты, -
     Быть может, от сей поры во всем ты раскаешься".
     И она подала письмо старухе и сказала ей: "О нянюшка, удержи этого пса, чтобы я не отрубила ему голову и мы бы не впали из-за него в грех". И старуха воскликнула: "Клянусь Аллахом, о госпожа, я не оставлю ему бока, чтобы перевернуться".
     И она взяла письмо и пошла с ним и, придя к юноше, приветствовала его. И Ардешир возвратил ей приветствие, и тогда она подала ему письмо. И юноша взял его и прочитал и покачал головой и воскликнул: "Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! - А потом сказал: - О матушка, что мне теперь делать, когда малым стало мое терпение и ослабла моя стойкость?" - "О дитя мое, - сказала старуха, - внуши себе терпение: может быть, Аллах свершит после этого дело. Напиши ей то, что у тебя на душе, а я принесу тебе ответ. Успокой свою душу и прохлади глаза, я непременно сведу тебя с ней, если захочет Аллах великий".
     И Ардешир пожелал старухе блага и написал девушке письмо, в котором заключались такие стихи:
     "Когда не найду в любви и страсти я лекаря, -
     А страсть убиение и смерть мне приносит, -
     Мне пламя огня в груди придется тогда терпеть
     Порою дневной, а в ночь не лягу на ложе я,
     Почто не боюсь тебя, желаний моих предел,
     И то, что в любви терплю, терпеть соглашаюсь?
     Просил я у господа престола прощения -
     Ведь страстью к красавицам повергнут я в гибель, -
     Чтоб скоро сближение послал он на радость мне,
     Ведь ужасами любви теперь поражен я".
     И затем он свернул письмо и отдал его старухе и выложил ей кошелек с четырьмястами динаров, и она взяла все это и ушла. И она пришла к царской дочери и отдала ей письмо, но девушка не взяла его от нее и спросила: "Что это за листок?" И старуха ответила: "Это ответ на письмо, которое ты послала этому псу купцу". - "Ты запрещала ему, как я тебя учила?" - спросила царевна. И старуха молвила: "Да, и вот его ответ".
     И царевна взяла от нее письмо и прочитала его до конца, а потом она обернулась к старухе и сказала: "Где же польза от твоих слов?" - "О госпожа, в том, что он говорит в ответе, что отступился и раскаялся и изви^няется за прежнее", - ответила старуха. И царевна воскликнула: "Нет, клянусь Аллахом! Наоборот, он еще прибавил!" - "О госпожа, - сказала старуха, - напиши ему письмо, и ты скоро узнаешь, что я с ним сделаю". - "Мне пет нужды ни в письме, ни в ответе", - молвила девушка. И старуха воскликнула: "Необходимо ответить, чтобы я его выбранила и пресекла его надежду". - "Пресеки его надежду, не беря с собою письма", - сказала царевна. И старуха молвила: "Чтобы выбранить его и пресечь надежду, мне надо захватить письмо".
     И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала Ардеширу такие стихи:
     "Продлились укоры, но упрек не сдержал тебя,
     А сколько писала я стихов, запрещая!
     Скрывай же свою любовь, ее не высказывай,
     А будешь ослушником, - тебя не покрою.
     И если вернешься ты к речам, тобой сказанным,
     Глашатай о гибели твоей возвестит нам.
     И ветры ты над собой увидишь летящие,
     И птицы в песках пустынь к тебе соберутся.
     Вернись же к делам благим, - наступит спасение,
     А хочешь ты мерзости, - тебя погублю я",
     А окончив писать, она бросила листок, гневная, и старуха взяла его и пошла. И она пришла к юноше, и тот взял у нее письмо и, прочитав его до конца, понял, что царевна не смягчилась к нему и стала лишь еще более гневной и что он ее не достигнет. И пришла ему в сердце мысль написать ей ответ и призвать на нее зло, и он написал ей такие стихи:
     "Господь, пятью старцами молю я - спаси меня
     От той, что повергла меня любовью в несчастья!
     Ты знаешь ведь, что во мне любовный огонь горит,
     И болея я из-за той, в ком нет ко мне жалости.
     Она не смягчается ко мне в моих бедствиях -
     Продлятся ль над слабостью моей притеснения?
     Блуждаю в пучинах я любви и влеченья к ней,
     Помощника не найду, о люди, чтоб мне помочь.
     И часто на ложе сна, как спустится мрак ночной,
     Лежу и рыдаю я и тайно и явно.
     В любви к вам не вижу я ни в чем утешения,
     И как мне утешиться, коль стойкости нет в любви?
     О птица разлуки, расскажи мне - свободна ли
     Она от превратностей судьбы и несчастия!"
     И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей кошелек с пятью сотнями динаров, и она взяла листок и ушла. И она вошла к царевне и отдала ей листок, и когда девушка прочитала его и поняла, она бросила его и сказала: "Осведоми меня, о злая старуха, о причине всего того, что случилось со мною из-за тебя и твоих козней и похвал ему! Я пишу для тебя листок за листком, и ты все время носишь от нас послания, так что устроила ему с нами переписку и всякие истории. Ты все время говоришь: "Я избавлю тебя от его зла и прерву его речи к тебе, - но говоришь это только для того, чтобы я написала ему письмо, и ты ходишь между нами туда и сюда, так что опорочила мою честь. Горе вам, эй, слуги, схватите ее!"
     И она велела слугам бить старуху, и те били ее до тех пор, пока кровь не потекла из всего ее тела и ее не покрыло беспамятство. И тогда царевна велела невольницам ее вытащить, и старуху вытащили за ноги в конец дворца. И царевна приказала одной из невольниц стоять возле старухи и, когда она очнется от забытья, сказать ей: "Царевна дала клятву, что ты не вернешься в этот дворец и не войдешь в него, а если ты вернешься, она велит тебя убить, разрубив на куски". И когда старуха очнулась от забытья, невольница передала ей, что сказала царевна, и старуха ответила: "Внимание и повиновение!" А потом невольницы принесли корзину и велели носильщику снести старуху к ней, и носильщик поднял старуху и доставил ее домой, и царевна послала к ней лекаря и велела ему заботливо лечить старуху, пока она не поправится. И лекарь послушался ее приказания, и когда старуха оправилась, она села и поехала к юноше, а тот сильно опечалился из-за того, что она его покинула, и тосковал по вестям о ней. И, увидев старуху, он поднялся и встал для нее и встретил ее и пожелал ей мира, и увидел, что она ослабела. И он спросил ее, что с ней, и старуха рассказала ему обо всем, что случилось у нее с царевной, и юноше стало из-за этого тяжело, и он ударил рукою об руку и воскликнул: "Клянусь Аллахом, тяжко мне то, что с тобою случилось! Но какова причина того, о матушка, что царевна ненавидит мужчин?"
     "О дитя мое, - сказала старуха, - знай, что у нее прекрасный сад, лучше которого нет на лице земли, и случилось, что она спала в нем в одну ночь из ночей. И когда царевна была в сладком сне, она вдруг увидела сновидение: как спустилась она в сад и заметила охотника, который расставил сети и рассыпал вокруг пшено и сел поодаль, смотря, какая попадет в сети дичь. И прошло не более часа, и собрались птицы, подбирая пшено, и попала в сети птица-самец и стала в них биться. И птицы разлетелись от него, и в числе их была его самка, но она удалилась от него на недолгое время и вернулась к нему я, подлетев к сети, стала трудиться над той пе^телькой, в которую попала нога птицы, и до тех пор старалась над ней клювом, пока не разорвала ее и не освободила своего самца. А охотник при всем этом сидел и дремал. И он очнулся и посмотрел на сеть и, увидев, что она испорчена, поправил ее и снова рассыпал пшено и сел вдалеке от сети. И через некоторое время птицы собрались возле нее, и в числе их была та самка с самцом. И птицы подошли клевать зернышки, и вдруг самка попала в сеть и стала в ней биться, и все голуби отлетели от нее, и среди них был ее самец, которого она спасла, и он к ней не вернулся. А охотника одолел сон, и он проснулся только через долгое время, и, проснувшись от сна, он увидел птицу, которая была в сети, и поднялся и, подойдя к ней, высвободил ее ноги из сети и убил ее. И царевна проснулась, испуганная, и сказала: "Так-то поступают мужчины с женщинами! Женщина жалеет мужчину и бросается к нему, когда он в беде, а потом, когда определит ей владыка и она попадает в беду, мужчина проходит мимо нее, не освобождая ее, и пропадает благо, которое она ему сделала. Прокляни же Аллах того, кто доверяется мужчинам! Они не помнят блага, которое оказы^вают им женщины". И с того дня она стала ненавидеть мужчин".
     "О матушка, - спросил царевич старуху, - разве она никогда не выходит на дорогу?" - "Нет, о дитя мое, - отвечала старуха, - но у нее есть сад (а это лучшее место для прогулок в наше время), и каждый год, когда соз^реют в нем плоды, она сходит и гуляет там один день. А ночует она только в своем дворце и входит в сад только через потайную дверь, которая ведет в сад. Я хочу кое-чему научить тебя, и если захочет Аллах, для тебя будет в этом благо. Знай, что до времени плодов остался один месяц, и тогда царевна спустится погулять в сад, и я наказываю тебе: сегодня же пойди к садовнику этого сада и завяжи с ним дружбу и любовь. Он не дает никому из созданий Аллаха великого войти в этот сад, так как он примыкает ко дворцу царевны, а когда царевна сойдет в сад, я осведомлю тебя об этом за два дня, и ты пойдешь ту да, по твоему обычаю, и войдешь в сад и ухитришься там переночевать. И когда царевна сойдет, ты спрячешься в каком-нибудь месте..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха научила царевича и сказала ему: "Царевна спустится в сад, и за два дня до ее выхода я уведомлю тебя. И когда она спустится, ты будешь там и спрячешься в каком-нибудь месте. Когда ты увидишь ее - выходи к ней; увидев тебя, она тебя полюбит, а любовь покрывает все. И знай, о дитя мое, что, если бы она тебя увидела, она бы наверное пленилась любовью к тебе, так как ты красив видом. Прохлади же глаза и успокой свою душу, о дитя мое, - я непременно сведу тебя с нею".
     И царевич поцеловал старухе руку и поблагодарил ее и дал ей три отреза александрийского шелка и три отреза атласа разных цветов, и с каждым отрезом был и другой кусок на шальвары и платок на повязку и баальбекс^кая материя на подкладку, так что у старухи оказались три полных перемены платья, одна лучше другой. И царевич дал ей кошелек с шестьюстами динаров и сказал: "Это на шитье". И старуха взяла все это и спросила: "О дитя мое, хочешь ли ты знать дорогу к моему дому, и чтобы я тоже знала, где ты живешь?" И царевич отвечал: "Да". И послал с ней невольника, чтобы тот узнал, где ее жилище, и показал ей его дом. И когда старуха отправилась, царевич вышел и велел своим слугам запирать лавку и пошел к везирю и осведомил его о том, что случилось у него со старухой, от начала до конца, и, услышав слова царевича, везирь сказал: "О дитя мое, а если Хайят-анНуфус выйдет и не будет тебе от нее благоприятной встречи, что ты тогда сделаешь?" - "У меня не будет в руках иной хитрости, как перейти от слова к делу, - ответил царевич. - Я подвергну себя с нею опасности и похищу ее среди ее слуг и посажу ее, сзади, на моего коня и направлюсь с ней в ширь пустынной степи, и если я спасусь, - желаемое достигнуто, а если погибну, то отдохну от этой жалкой жизни". - "О дитя мое, - сказал везирь, - разве с таким умом ты проживешь? Как мы поедем, когда между нами и нашей страной далекое расстояние, и как ты сделаешь такие дела с царем из царей времени, под властью которого сто тысяч поводьев? Нам, может быть, грозит, что он прикажет кому-нибудь из своих войск пресечь нам дороги. Это не полезное дело, и его не совершит разумный". - "Как же поступить, о везирь благого разумения? Я несомненно умру", - молвил царевич, и везирь сказал: "Потерпи до завтра, пока мы не увидим этого сада и не узнаем, каковы там обстоятельства и что произойдет у нас с садовником".
     И когда наступило утро, везирь поднялся с царевичем и положил за пазуху тысячу динаров, и они шли, пока не дошли до сада, и увидели, что стены его высоки и крепко сложены, и деревья в нем многочисленны, и каналы полноводны, и плоды прекрасны, и цветы в нем благоухали, и птицы в нем распевали, и был он подобен саду из райских садов. А за воротами его был человек - престарелый старец, который сидел на скамье. И когда он увидел их и заметил их почтенный вид, он поднялся на ноги, после того как они пожелали ему мира, и вернул им пожелание и сказал: "О господа мои, может быть, у вас есть нужда, которую я почту за честь исполнить?" И везирь ответил: "Знай, о старец, что мы люди чужеземные, и зной опалил нас, и жилище наше далеко, в конце города. Мы желаем, чтобы ты, твоя милость, взял эти два динара и купил нам чего-нибудь поесть и открыл бы нам ворота этого сада, и мы бы могли посидеть в тени, где есть холодная вода, и прохладиться, пока ты принесешь нам еду. Мы поедим с тобою и тем временем отдохнем и уйдем своей дорогой".
     И потом везирь сунул руку за пазуху и, вынув два динара, положил их в руку садовника, а этому садовнику было семьдесят лет жизни, и он не видывал у себя в руке ничего такого. И когда он увидал динары в своей руке, его разум улетел, и он сейчас же поднялся и отпер ворота и ввел везиря с юношей и посадил их под дерево, покрытое плодами и дававшее большую тень, и сказал: "Сидите в этом месте, но ни за что не входите в сад. Там есть потайная дверь, которая ведет в дворец царевны Хайят-анНуфус". - "Мы не сойдем с места", - сказали они ему.
     И старик садовник пошел купить им то, что они велели, и отсутствовал некоторое время, а потом он пришел к ним с носильщиком, у которого на голове был жареный барашек и хлеб, и они поели вместе и выпили и поговорили немного, а потом везирь осмотрелся и стал оборачиваться направо и налево, смотря во все стороны сада, и увидел в глубине его дворец, который был высоко построен, но обветшал, и со стен его облупилась известка, и углы его обвалились. "О старец, - спросил тогда везирь, - этот сад - твоя собственность или ты его нанимаешь?" - "О владыка, - ответил садовник, - он не моя собственность, и я его не нанимаю. Я его только сторожу". - "А какое у тебя жалованье?" - спросил везирь. И садовник ответил: "О господин, каждый месяц - динар". - "Тебя обидели, особенно если ты семейный", - сказал везирь. И старец воскликнул: "Клянусь Аллахом, о господин, у меня семья - восьмеро детей да я сам". - "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - воскликнул везирь. - Клянусь Аллахом, ты обременил меня своей заботой, о бедняга! Но что ты скажешь о том, кто сделает с тобой благое ради твоей семьи, которая с тобою?" - "О владыка, - отвечал старец, - что бы ты ни сделал благого, это будет для тебя сокровищем у Аллаха великого". - "Знай, о старец, - сказал везирь, - что этот сад - красивое место и в нем стоит этот дворец, но только он ветхий, развалившийся. Я хочу его поправить и выбелить и выкрасить, чтобы это место стало самым прекрасным во всем саду. И когда придет хозяин сада и увидит, что дворец отстроен и стал красивым, он непременно спросит тебя, кто его отстроил, и если он тебя спросит, скажи ему: "Это я, о владыка, его отстроил. Я видел, что он развалился и никто им не пользуется и не может в нем жить, так как он разрушен и заброшен, и вот я и отстроил его и потратился". А если он тебе скажет: "Откуда у тебя деньги, которые ты на него истратил?" - скажи: "Из моих собственных денег. Я хотел обелить перед тобою лицо и надеялся на твою милость". И он непременно наградит тебя за то, что ты потратил на дворец. А завтра я позову строителей, штукатуров и маляров, чтобы они привели это место в порядок, и дам тебе то, что обещал". И он вынул из-за пазухи мешок, в котором было пятьсот динаров, и сказал садовнику: "Возьми эти динары и трать их на твою семью, и пусть они призовут благо на меня и на моего сына". И царевич спросил его: "Какая этому причина?" И везирь сказал: "Тебе скоро станет ясна польза от этого..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот двадцать шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь дал старику садовнику, который был в саду, пятьсот динаров и сказал ему: "Возьми эти динары и их накорми семью" и пусть они призовут благо на меня и на моего сына". И старик посмотрел на золото, и его ум вышел, и он бросился к ногам везиря и стал их целовать, желая блага везирю и его сыну, а когда они уходили, он сказал им: "Завтра я буду вас ожидать, и пусть не разлучит меня с вами Аллах великий ни ночью, ни днем!"
     И наступил следующий день, и везирь пошел на то место и велел позвать начальника строителей. И когда тот явился, везирь взял его и отправился в сад, и, увидев его, садовник обрадовался. А везирь дал начальнику денег на содержание рабочих и на то, что им было нужно для починки дворца, и они его отстроили, побелили и покрасили, и тогда везирь сказал малярам: "О мастера, прислушайтесь к моим словам и поймите мою цель и намерения. Знайте, что у меня есть сад, такой же, как это место, и я спал в нем однажды ночью и увидел во сне, что охотник расставил сети и рассыпал вокруг них пшено. И собрались птицы, чтобы клевать пшено, и попал один самец в сеть, и все птицы разлетелись от него, и между ними была самка этого самца. И самка исчезла на некоторое время, а потом вернулась одна и разорвала петлю, в которой была нога самца, и освободила его, и он улетел. А охотник в это время спал, и, проснувшись от сна, он увидел, что сеть не в порядке, и поправил ее, и снова, во второй раз, насыпал пшено и сел поодаль, ожидая, пока в его сеть попадет дичь. И птицы прилетели клевать зерно и подошли к сети, и самка была среди них, и она запуталась в сети, и улетели от нее все птицы, среди которых был и ее самец. И он не вернулся к ней, и охотник подошел и взял птичку и зарезал ее. А что касается самца, то, когда он улетел с птицами, его схватил хищник из хищников и убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И я желаю от вас, чтобы вы нарисовали мне весь этот сон в том виде, как я вам говорил, хорошим маслом. Изобразите эту картину в саду, с его стенами, деревьями и птицами, и нарисуйте изображение охотника и его сети и все, что случилось у самца с хищником, когда тот его схватил. И когда вы сделаете то, что я вам объяснил, и я увижу картину и она мне понравится, я награжу вас, сверх платы, тем, что обрадует вам сердце". И когда маляры услышали слова везиря, они стали трудиться над раскраской и сделали ее совершенной до предела. И когда это было кончено и завершено, они показали картину везирю, и она ему понравилась, и он увидел, что сон, который он описал малярам, нарисован словно это на самом деле, и поблагодарил их и наградил обильными наградами.
     А потом пришел царевич, по своему обычаю, и подошел к этому дворцу (а он не знал о том, что сделал везирь) и посмотрел на него, и увидел изображение сада и охотника, сети, и птиц, и самца, который был в когтях хищника, и тот убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И смутился ум царевича, и он вернулся к везирю и сказал ему: "О везирь благого разумения, я увидел сегодня такое чудо, что, будь оно написано иглами в уголках глаза, оно было бы назиданием для поучающихся". - "А каково оно, о господин?" - спросил везирь, и юноша ответил: "Рассказывал ли я тебе о сне, который видела царевна, и о том, что он был причиной ее ненависти к мужчинам?" - "Да, рассказывал", - отвечал везирь. И юноша воскликнул: "Клянусь Аллахом, о везирь, я увидел этот сон изображенным среди того, что нарисовано здесь маслом, так, будто вижу его воочию, и увидал я нечто другое, что осталось скрытым от царевны и чего она не видела, и на это следует опираться, чтобы достичь желаемого!" - "А что же это, о дитя мое?" - спросил везирь. И юноша сказал: "Я увидел, что самца, который улетел от самки, когда она попала в сеть и не вернулся к ней, схватил хищник и убил его и выпил его кровь и съел его мясо. О, если бы царевна увидела весь сон целиком и всю историю до конца и увидала бы, что самца схватил хищник, и в этом причина того, что он не вернулся к самке и не освободил ее из сети!" - "О счастливый царь, - воскликнул везирь, - клянусь Аллахом, это поистине дивное дело, и принадлежит оно к диковинам!" А царевич дивился этому рисунку маслом и жалел, что царевна не увидела сна до конца, и говорил про себя: "О, если бы она увидала этот сон до конца или увидала бы его целиком второй раз, хотя бы в пучках сновидений!" А везирь сказал ему: "Ты спрашивал меня: "Почему ты строишь в этом месте?" И я ответил: "Тебе станет ясна польза от этого". И теперь тебе стало ясно, в чем тут польза. Это я сделал такое дело, и я велел малярам изобразить тот сон и нарисовать самца в когтях хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И когда царевна спустится и посмотрит на этот рисунок, она увидит изображение " на и увидит самца, которого убил хищник, и простит его и перестанет ненавидеть мужчин".
     И царевич, услышав эти слова, поцеловал везирю руки и поблагодарил его за его дело и воскликнул: "Подобный тебе да будет везирем царя величайшего! Клянусь Аллахом, если я достигну желаемого и вернусь радостный к царю, я осведомлю его об этом, чтобы он оказал тебе еще большее уважение и возвысил твой сан и слушал бы твои слова". И везирь поцеловал у него руку, и потом они пошли к старику садовнику и сказали ему: "Посмотри на это место - как оно прекрасно!" И старик воскликнул: "Все это по вашему счастью!" - "О старец, - сказали они потом, - если спросят тебя хозяева этого места, кто отстроил этот дворец, скажи им: "Я отстроил его на свои деньги, чтобы досталось тебе благо и награда". И старик отвечал: "Слушаю и повинуюсь".
     И царевич не оставлял этого старика, и вот что случилось с везирем и царевичем.
     Что же касается Хайят-ан-Нуфус, то, когда прекратились письма к ней и послания и исчезла старуха, она обрадовалась сильной радостью и подумала, что юноша уехал в свою страну. И когда наступил какой-то день, принесли ей покрытое блюдо от ее отца. И, открыв его, она нашла в нем прекрасные плоды. И она спросила и сказала: "Разве пришло время для этих плодов?" И ей ответили: - "Да". И тогда она воскликнула: "Что, если бы мне приготовиться к прогулке в саду!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна, когда ее отец послал к ней плоды, спросила и сказала: "Разве пришло время этик плодов?" И ей ответили: "Да".
     И тогда она воскликнула: "Что, если бы нам приготовиться к прогулке в саду!" И ее невольницы сказали ей: "Прекрасная мысль, о госпожа! Клянемся Аллахом, мы стосковались по этому саду". И царевна спросила: "Как же поступить? Ведь каждый год нас водит по саду и показывает нам в нем разные деревья только няня, а я прибила ее и запретила ей ходить ко мне. Я раскаиваюсь в том, что из-за меня с нею было, так как она, при всех обстоятельствах, моя няня и я обязана ей воспитанием. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!"
     И когда невольницы услышали от царевны такие слова, они все поднялись и поцеловали землю меж ее рук и сказали: "Ради Аллаха, о госпожа, прости ее и прикажи ее привести!" И царевна ответила: "Клянусь Аллахом, я решилась на это дело! Кто же из вас пойдет к ней? Я приготовила ей роскошную одежду".
     И подошли к царевне две невольницы, одну из которых звали Бульбуль, а другую звали Савад-аль-айн [601] (а это были старшие невольницы царевны и приближенные к ней, и они обладали красотою и прелестью), и сказали: "Мы пойдем к ней, о царевна". И девушка молвила: "Делайте, что вам вздумается!"
     И они пошли к дому няньки и постучали в ворота и вошли к ней, и, узнав их, старуха встретила их объятиями и приветствовала их, и когда невольницы уселись, они сказали: "О нянюшка, царевна произнесла прощение и смиловалась над тобой". И старуха воскликнула: "Не будет этого никогда, хотя бы меня напоили из чаш смерти! Разве я забыла, как меня пытали перед любящими и ненавистниками, когда окрасилась моя одежда кровью и я чуть не умерла от жестоких побоев, а затем меня потащили за ноги, точно дохлую собаку, и выбросили за ворота! Клянусь Аллахом, я не вернусь к ней никогда и не наполню моих глаз ее видом!" И невольницы сказали ей: "Не делай нашего старания напрасным! Где же твое уважение к нам? Посмотри, кто к тебе явился и вошел к тебе, - разве ты хочешь кого-нибудь, кто выше нас по положению у царевны?" И старуха воскликнула: "Прибегаю к Аллаху! Я знаю, что мой сан меньше вашего, но только царевна возвысила мой сан в глазах своих невольниц и слуг, и когда я сердилась на самую старшую из них, она умирала живьем". - "Дело осталось как было и ни в чем не изменилось - напротив, оно еще лучше, чем ты думаешь, - сказали невольницы. - Царевна унизилась перед тобой и ищет мира без посредников". - "Клянусь Аллахом, - воскликнула старуха, - если бы не ваш приход ко мне, я бы к ней не вернулась, хотя бы она приказала меня убить!"
     И невольницы поблагодарили ее за это, и старуха тотчас же поднялась и надела свою одежду и вышла с ними. И они шли вместе, пока старуха не вошла к царевне, и когда она вошла к ней, царевна поднялась на ноги, а нянька воскликнула: "Аллах, Аллах, о царевна, - ошибка от меня или от тебя?" - "Ошибка от меня, а прощение и милость - от тебя, - сказала царевна. - Клянусь Аллахом, о нянюшка, твой сан у меня высок, и я обязана тебе воспитанием. Но ты знаешь, что Аллах - велик он и славен! - определил тварям четыре вещи: сотворение, жизнь, надел и срок, и не во власти человека отвратить приговор. Я не совладала со своей душой и не могла удержать ее, и я раскаялась в том, что сделала, о нянюшка!"
     И тогда прошел гнев, охвативший старуху, и она поднялась и поцеловала землю меж рук царевны, и та приказала подать роскошную одежду и облачила в нее старуху, и старуха до крайности обрадовалась этой одежде, - ведь евнухи и невольницы стояли перед ней. И когда собрание закончилось, царевна спросила: "О нянюшка, как обстоит дело с плодами и нашими плодовы^ми рощами?" И старуха ответила: "Клянусь Аллахом, о госпожа, я видела большинство плодов в городе, и сегодня я разузнаю об этом деле и дам тебе ответ". И она вышла от царевны, удостоившись величайшего почета, и отправилась и пришла к царевичу, и гот радостно встретил старуху и обнял ее и возвеселился из-за ее прихода. И сердце его расправилось, так как он долго ожидал, когда ее увидит. И старуха рассказала ему о том, что случилось у нее с царевной, и о том, что царевна хочет спуститься в сад в такой-то день..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха пришла к царевичу и рассказала ему о том, что у нее случилось с царевной Хайят-ан-Нуфус и о том, что та спустится в сад в такой-то день, и спросила: "Сделал ли ты то, что я тебе велела с привратником сада и достигло ли его что-нибудь из твоей милости?" - "Да, - отвечал царевич. - Он стал моим другом, и его путь - мой путь, и у него на уме, чтобы случилось у меня какое-нибудь до него дело". И потом он рассказал ей, что произошло у него с везирем и как тот велел нарисовать сон, виденный царевной, и дело с охотником, сетью и хищником, и когда старуха услышала его речи, она обрадовалась сильной радостью и сказала царевичу: "Заклинаю тебя Аллахом, пусть будет твой везирь посредине своего сердца - его поступки указывают на полноту его ума, и он помог тебе в достижении желаемого. Поднимайся сейчас же, о дитя мое, сходи в баню и надень самую роскошную твою одежду - у нас не осталось хитрости больше этой - и ступай к привратнику и сделай с ним хитрость, чтобы он дал тебе переночевать в саду - если бы ему наполнили всю землю золотом, он бы не дал никому войти в сад. А когда войдешь, спрячься, чтобы не видели тебя глаза, и сиди, спрятавшись, пока не услышишь, как я скажу: "О тайно милостивый, спаси нас от того, что нас страшит!" И тогда выйди из-под прикрытия и покажи свою красоту и прелесть и спрячься между деревьями, ведь твоя красота смущает луны. Когда царевна Хайят-ан-Нуфус увидит тебя, ее сердце и члены наполнятся любовью к тебе и ты достигнешь того, чего хочешь и желаешь, и забота твоя пройдет". И юноша сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И вынул кошелек, в котором была тысяча динаров, и старуха взяла его и ушла. А царевич в тот же час и минуту вышел и пошел в баню и вымылся и надел лучшую одежду из одежд царей Хосроев и подпоясался поясом, в который он набрал всяких драгоценных камней, и надел тюрбан, вышитый нитками червонного золота и окаймленный жемчугом и яхонтами. И щеки его горели, и уста его алели, и глаза его пленяли газелей, и он покачивался словно захмелевший, и покрыла его красота и прелесть, и позорил ветви его гибкий стан.
     И царевич положил за пазуху мешок, в котором была тысяча динаров, и пришел к саду. Он постучал в ворота, и привратник откликнулся и отпер ворота и, увидав царевича, сильно обрадовался и приветствовал его самым пышным приветом. И он увидел, что лицо юноши нахмурено, и спросил его, что с ним, и царевич сказал: "Знай, о старец, что я у моего отца в почете и он никогда не касался меня рукой до сегодняшнего дня. У нас с ним случился разговор, и он выбранил меня и ударил меня по лицу и побил палкой и выгнал, и я не знал ни одного друга и испугался обмана времени, а ты знаешь, что гнев родителей - дело не маленькое. И я пришел к тебе, о дядюшка, - мой отец о тебе осведомлен, - и хочу от твоей милости, чтобы я мог остаться в саду до конца дня или переночевать в нем, пока не исправит Аллах дело между мной и моим отцом".
     И когда садовник услышал слова юноши, он огорчился из-за того, что случилось у него с отцом, и сказал: "О господин, позволишь ли ты мне сходить к твоему отцу и пойти к нему и быть причиной примирения между вами?" И юноша сказал: "О дядюшка, знай, что у моего отца нрав непо^сильный, и если ты заговоришь с ним о мире, когда он будет в пылу гнева, он к тебе не повернется". - "Слушаю и повинуюсь! - сказал садовник. - Но пойдем, о господин, со мною ко мне домой - я положу тебя на ночь между детьми и женой, и никто нас не осудит". - "О дядюшка, я всегда остаюсь один, когда я в гневе", - отвечал царевич, и садовник сказал: "Мне тяжело, что ты будешь спать один, в саду, когда у меня есть дом". - "О батюшка, я делаю это с целью, чтобы прошел у меня приступ гнева, и я знаю, что мой отец простит меня из-за этого и его сердце ко мне смягчится", - сказал царевич. "Если уж это неизбежно, - молвил садовник, - я принесу тебе постель, чтобы на ней спать, и одеяло, чтобы покрыться". - "О дядюшка, в этом нет дурного", - ответил царевич. И старик поднялся и отпер ворота сада и принес ему постель и одеяло (а старик не знал, что царевна хочет выйти в сад).
     Вот что было с царевичем. Что же касается до няньки, то она отправилась к царевне и рассказала ей, что плоды стали хороши на деревьях, и девушка сказала: "О няня, сойдем со мной в сад и погуляем завтра, если захочет Аллах великий. Пошли к сторожу и осведоми его, что мы будем завтра у него в саду". И старуха послала сказать садовнику, что царевна будет завтра у него в саду и чтобы он не оставлял в саду поливальщиков или рабочих и не давал никому из всех созданий Аллаха войти в сад. И когда пришло к старику известие от царевны, он привел протоки в порядок и встретился с царевичем и сказал ему: "Царевна - владелица этого сада, и ты, о господин мой, простишь, и это место - твое место, а я живу только твоими милостями, но мой язык у меня под ногами. И я уведомляю тебя, что царевна Хайят-ан-Нуфус хочет спуститься в сад завтра в начале дня и приказала мне не давать никому в саду ее увидеть. И я хочу от твоей милости, чтобы ты вышел сегодня из сада; царевна останется здесь только сегодняшний день до послеполуденного времени, а потом сад будет твой на месяцы, века и годы". - "О старец, - сказал царевич, - может быть, тебе досталось из-за нас дурное?" И садовник воскликнул: "Нет, клянусь Аллахом, о мой владыка, мне достался из-за тебя один почет!" И тогда юноша молвил: "Если так, то тебе достанется от нас только всячес^кое благо. Я спрячусь в этом саду, и никто меня не увидит, пока царевна не уйдет к себе во дворец". - "О господин, - сказал садовник, - если она увидит тень человека из созданий Аллаха великого, она отрубит мне голову..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот двадцать девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сказал юноше: "Когда царевна увидит тень человека, она отрубит мне голову". И юноша молвил: "Я не дам никому увидеть себя вообще и совершенно. Нет сомнения, что тебе сегодня не хватает на расходы для твоей семьи". И он протянул руку к мешку и вынул оттуда пятьсот динаров и сказал старику: "Возьми это золото и трать на твоих родных, и пусть твое сердце за них успокоится". И когда старик взглянул на золото, его душа стала для него ничтожной, и он подтвердил царевичу, чтобы тот не появлялся в саду, и оставил его сидеть там. И вот что было с садовником и сыном царя.
     Что же касается царевны, то, когда наступило утро следующего дня, к ней вошли ее слуги и она приказала открыть потайную дверь, которая вела в сад, где стоял дворец, и надела царственную одежду, украшенную жемчугом, яхонтами и драгоценностями, и под одежду она надела тонкую рубашку, украшенную яхонтами, а под всем этим было то, что бессилен описать язык, от чего смущается душа и от любви к чему становится храбрым трус. А на голове у нее был венец из червонного золота, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, и она ходила в башмачках со свежим жемчугом, сделанных из червонного золота и украшенных драгоценными камнями и металлами. И она положила руку на плечо старухи и велела выходить через потайную дверь, и вдруг старуха посмотрела в сад и увидела, что он наполнился слугами и невольницами, которые ели плоды и мутили каналы, желая насладиться в этот день игрой и прогулкой, и сказала царевне: "Ты обладаешь обильным умом и полной сообразительностью и знаешь, что тебе не нужны в саду эти слуги. Если бы ты выходила из дворца твоего отца, их выход с тобою был бы, конечно, для тебя почетом, но ведь ты, о госпожа, выходишь через потайную дверь в сад, так что не видит тебя никто из тварей Аллаха великого". - "Ты права, о нянюшка. Как же нам поступить?" - спросила царевна, и старуха сказала ей: "Прикажи слугам, чтобы они вернулись. Я говорю тебе об этом только из уважения к царю". И царевна велела слугам вернуться, и нянька сказала ей: "Остались еще некоторые слуги, которые хотят порчи на земле; отпусти их и оставь при себе только двух невольниц, чтобы мы повеселились с ними". И когда нянька увидела, что сердце царевны прояснилось и время стало для нее безоблачным, она сказала: "Вот теперь мы сделаем хорошую прогулку. Пойдем сейчас в сад". И царевна поднялась и положила руку няньке на плечо и вышла через потайную дверь, и ее невольницы шли перед нею, и царевна смеялась над ними, покачиваясь в своих одеждах. А нянька шла впереди нее и показывала царевне деревья и кормила ее плодами. И она ходила с места на место и шла до тех пор, пока не дошла до дворца. И когда царевна посмотрела на него, она увидела, что он обновлен, и воскликнула: "О нянюшка, разве ты не видишь, что колонны дворца построены и стены выбелены?" - "Клянусь Аллахом, о госпожа, - сказала нянька, - я слышала разговоры, будто садовник взял у некоторых торговцев материю и продал ее и купил на вырученные деньги кирпича, известки, гипса, камней и прочего, и я спросила его, что он с этим сделает, и он сказал мне: "Я отстроил дворец, который был заброшен", а потом старик говорил: "Купцы потребовали с меня то, что я им должен, и я сказал им: "Вот царевна спустится в сад и увидит постройку, и она ей понравится. И когда царевна придет, я возьму то, что она мне пожалует, и отдам купцам долг и все, что им следует". И я спросила его: "Что побудило тебя к этому?" И он сказал мне: "Я увидел, что дворец развалился и колонны его разрушены и штукатурка на нем облупилась, и ни в ком не видел я щедрости, чтобы отстроить его. И тогда я занял денег на свой страх и отстроил его и надеюсь, что царевна сделает то, что ее дос^тойно". И я сказала ему: "Царевна вся - благо и возмещение". И он сделал все это, только желая от тебя милости". - "Клянусь Аллахом, - воскликнула царевна, - он отстроил дворец из благородства и сделал дело великодушных! Позови ко мне казначейшу!"
     И нянька позвала казначейшу, и та тотчас же явилась к царевне, и царевна приказала ей дать садовнику две тысячи динаров, и старуха послала к садовнику человека, и посланный, придя к нему, сказал: "Тебе надлежит исполнить приказание царевны". И когда садовник услышал от посланного эти слова, суставы его задрожали, и сила его ослабла, и он сказал про себя: "Нет сомнения, что царевна увидала юношу, и будет этот день для меня днем самым злосчастным". И он вышел и пошел домой и осведомил обо всем свою жену и детей и сделал завещание и простился с ними, и они стали его оплакивать, а он пошел и остановился перед царевной, и лицо его было как шафран, и он едва не падал во всю длину. И старуха заметила это и помогла ему словами и сказала: "О старец, целуй землю, благодари Аллаха великого и вознеси молитвы за царевну. Я осведомила ее о том, что ты сделал, отстроив заброшенный дворец, и она обрадовалась и пожаловала тебе за это две тысячи динаров. Возьми их у казначейши и молись за царевну и поцелуй перед ней землю, а потом возвращайся своей дорогой".
     И садовник, услышав от няньки эти слова, взял две тысячи динаров и поцеловал землю меж рук царской дочери и пожелал ей блага, а потом он вернулся в свое жилище, и его родные обрадовались и пожелали блага тому, кто был причиною всего этого дела..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот тридцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сторож взял две тысячи динаров у царевны и вернулся в свое жилище и его родные обрадовались и пожелали блага тому, кто был причиной всего этого, и вот что было с ними.
     Что же касается старухи, то она сказала: "О госпожа, это место стало красивым, и я никогда не видела известки чище этой и масла лучше этого. Посмотреть бы, поправил ли он дворец снаружи и внутри, или покрыл его снаружи штукатуркой, а внутри сажей. Войдем посмотрим на него внутри".
     И нянька вошла, а сзади нее царевна, и они увидели, что дворец разрисован и украшен внутри самыми лучшими рисунками. И царевна посмотрела направо и налево и дошла до середины портика, и тогда она взглянула на него и долго на него смотрела, и нянька поняла, что ее глаза заметили изображение сна. И она подозвала обеих невольниц к себе, чтобы они не отвлекали царевны. Когда царевна увидела изображение сна, она обратилась к старухе, удивленная, ударяя рукой об руку, и сказала: "О няня, пойди посмотри на вещь столь удивительную, что будь она написана иглами в уголках глаз, она была бы назиданием для поучающихся". - "А что это такое, о госпожа?" - спросила старуха, и царевна сказала: "Войди в середину портика и посмотри и о том, что увидишь, осведоми меня". И старуха вошла и всмотрелась в изображение сна и вышла, удивленная, и воскликнула: "Клянусь Аллахом, о госпожа, это изображение сада, охотника и сетей и всего, что ты видела во сне. И удержало самца, когда он улетел, от возвращения к самке и освобождения ее из сетей охотника только великое препятствие. Я увидела, что он в когтях хищника и тот его убил, выпил его кровь, разорвал его мясо и съел его, и в этом, о госпожа, причина того, что он задержался и не вернулся к самке и не освободил ее из сети. Но диво, о госпожа моя, в том, что этот сон нарисован красками, и если бы ты захотела это сделать, ты была бы не в силах его изобразить. Клянусь Аллахом, это вещь диковинная, которую должно записать в книгах! Но, может быть, о госпожа, ангелы, приставленные к сынам Адама, узнали, что птица-самец обижена, так как мы ее обидели, упрекая ее за то, что она не вернулась, и выставили доказательство за самца и показали, в чем его оправдание. Вот я его сию минуту увидела убитого, в когтях хищника". - "О нянюшка, - сказала царевна, - это птица, над которой исполнился суд и приговор, а мы ее обидели". - "О госпожа, меж рук Аллаха великого встретятся тяжущиеся, - ответила старуха. - Но нам стала видна истина, о госпожа, и выяснилось, в чем оправдание птицы-самца. Если бы в него не вцепились когти хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо, он бы не задержался и вернулся к своей семье. Наоборот, он возвращался к ней, чтобы освободить ее из сети, но против смерти нет хитрости. А сын Адама - тем более: он будет морить себя голодом и накормит жену, и разденет себя, а жену оденет; он прогневит своих родных, а ее умилостивит, и ослушается и откажет родителям, а жене даст. Она знает его тайные и вскрытые помыслы и не может вытерпеть без него одну минуту, и если бы он отлучился на одну ночь, ее глаза бы не заснули. У нее нет никого дороже его, и она дорожит им больше, чем родителями, и, ложась спать, они обнимаются, и муж кладет руку под голову жены, и она кладет руку под голову мужу, как сказал поэт:
     Подушкой ей подложил я руку, и спал я с ней,
     И ночи сказал: "Продлись, сияет теперь луна".
     О ночь! Никогда Аллах не создал подобной ей -
     Со сладости началась, с горечью кончилась.
     А после этого муж целует жену, а жена целует мужа. Среди того, что случилось у одного царя с его женой, было то, что она заболела и умерла и он похоронил себя с нею, будучи жив, и согласился на смерть из любви к жене и крайней привязанности, бывшей между ними. То же случилось, когда один царь заболел и умер и его захотели похоронить, и его жена сказала родным: "Дайте мне похоронить себя с ним заживо, а иначе я убью себя и это будет на вашей совести". И когда поняли, что она не отступится от этого, ее оставили, и она бросилась в могилу к мужу от крайней любви к нему и сожаления о нем".
     И старуха до тех пор рассказывала царевне истории, повествующие о мужчинах и женщинах, пока не прошла бывшая у нее в сердце ненависть к мужчинам. И когда старуха поняла, что у царевны вновь возникла любовь к мужчинам, она сказала: "Теперь настало нам время погулять в саду". И они вышли из дворца и стали ходить меду деревьями, и царевич бросил взгляд, и его взор упал на царевну, и он увидал ее облик и стройный ее стан, и ее розовые щеки, черные глаза, великое изящество, блестящую красоту и полное совершенство, и его ум был ошеломлен, и взор его устремился к ней, и исчезло в любви его здравое разумение. И страсть перешла в нем предел, и все внутри его запылало огнем страсти, и его покрыло беспамятство, и он упал на землю в забытьи. А очнувшись, он увидел, что царевна исчезла с его глаз и скрылась от него за деревьями..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать первая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царевич Ардешир прятался в саду, и спустилась туда царевна со старухой, и они стали ходить среди деревьев, и когда царевич увидел девушку, его покрыло беспамятство от охватившей его сильной любви. А очнувшись, он увидел, что царевна исчезла с глаз и скрылась среди деревьев. И тогда он вздохнул из глубины сердца и произнес такие стихи:
     "Когда увидал мой взгляд красу ее редкую,
     Растерзано было сердце страстью великою.
     И брошен, повергнут был на землю тотчас же я,
     Не ведала дочь царя, что было со мной тогда.
     Нагнувшись, она чарует сердце влюбленного, -
     Аллахом молю, - смягчись и сжалься ты надо мной!
     Владыка, молю, ускорь сближенье и счастье дай
     Душе ты моей, пока в могилу я не сошел!
     И пусть поцелуй мой десять, десять и десять раз
     Уста истомленного к щеке принесут ее".
     А старуха до тех пор водила царевну по саду, пока не дошла до того места, где был царевич. И тогда старуха вдруг сказала: "О тайно милостивый, избавь нас от того, что нас страшит!" И когда царевич услышал знак, он вышел из-под прикрытия и принял самодовольный и высокомерный вид и стал ходить среди деревьев, смущая своим станом ветви, и лоб его был окаймлен капельками пота, а щеки его стали как заря - слава Аллаху великому за то, что он создал! И царевна бросила взгляд и увидела юношу. И, увидев его, она надолго устремила на него взор и увидела его красоту и прелесть, и его глаза, которые пленяли газелей, и его стройный стан, по^зоривший ветви ив. И царевич ошеломил ее ум и похитил ее разум и поразил ее стрелами глаз в сердце, и царевна опросила старуху: "О няня, откуда у нас этот юноша, прекрасный видом?" - "Где он, о госпожа?" - спросила старуха, и царевна ответила: "Вот он, близко, среди деревьев".
     И старуха стала оглядываться направо и налево, словно она ничего о нем не ведала, и спросила: "А кто показал этому юноше дорогу в этот сад?" И Хайят-ан-Нуфус воскликнула: "О, кто расскажет нам об этом юноше - слава тому, кто создал мужчин! А ты, о няня, знаешь его?" - "О госпожа, это тот юноша, который посылал тебе со мной послания", - ответила старуха, и царевна (а она потонула в море любви и в огне страсти и увлечения) воскликнула: "О нянюшка, как этот юноша прекрасен! Поистине он красив видом, и я думаю, что на лице земли нет никого лучше".
     И когда старуха поняла, что любовь к юноше овладела царевной, она молвила: "Разве я не говорила тебе, о госпожа, что это красивый юноша со светлым ликом?" И царевна сказала ей: "О нянюшка, царские дети не знают обстоятельств земной жизни и не знают качеств тех, кто есть на земле, и они ни с кем не общаются, не берут и не дают. О нянюшка, как до него добраться и какой хитростью обратить мне к нему лицо, и что я скажу ему, и он мне скажет?" - "А какая есть теперь у меня в руках хитрость? - ответила старуха. - Мы не знаем, как поступить в этом деле из-за тебя". - "О нянюшка, - воскликнула царевна, - знай, что никто не умер от страсти, кроме меня! Я уверена, что умру сейчас же, и все это из-за огня любви".
     И когда старуха услышала слова девушки и увидела ее страсть в любви к юноше, она сказала: "О госпожа, что касается до его прихода к тебе, то к этому нет пути, а тебе простительно, что ты не пошла к нему, потому что ты молоденькая. Но идем со мной, и я буду идти впереди, пока ты не дойдешь до него, и я стану с ним разговаривать, так что тебе не будет стыдно, и в один миг у вас с ним возникнет дружба". - "Иди впереди меня - приговора Аллаха не отвратить", - сказала царевна. И нянька с царевной пошли и подошли к царевичу, который сидел, подобный луне в ее полноте. И когда они подошли к нему, старуха сказала: "Посмотри, о юноша, кто пришел к тебе - это дочь царя времени, Хайят-ан-Нуфус.
     Узнай же ей цену и значение того, что она пошла и пришла к тебе. Встань из уважения к ней и стой перед нею на ногах". И царевич в тот же час и минуту поднялся на ноги, и его взор встретился с ее взором, и оба они стали как пьяные, без вина, и еще увеличилась любовь царевича и его страсть к ней. И царевна раскинула руки, и юноша также, и они обнялись, охваченные крайним томлением, и одолела их любовь и страсть, и покрыло их беспамятство, и они упади на землю, и оставались без чувств долгое время. И старуха испугалась позора и внесла их во дворец и села у дверей его, а невольницам она сказала: "Пользуйтесь и гуляйте, - царевна спит". И невольницы снова пошли гулять. А влюбленные очнулись от забытья и увидели себя внутри дворца, и юноша сказал царевне: "Заклинаю тебя Аллахом, о владычица красавиц, - сон ли это, или пучки сновидений?" И затем они обнялись и опьянели без вина и стали жаловаться на волнение страсти, и юноша произнес такие стихи:
     "Восходит с лица ее сияющий солнца лик,
     И так же со щек ее румянец зари блестит.
     Когда появляется смотрящим лицо се,
     Смущенно скрывается звезда в небесах пред ним,
     Когда же появятся улыбки ее лучи,
     Свет утра блеснет, и мрака тучи рассеет он,
     А если свой гибкий стан склонить она вздумает,
     Ревнует ее тогда ветвь ивы в листве своей,
     Достаточно видеть мне ее, и доволен я,
     Спаси, сохрани ее людей и зари господь!
     Луне она в долг дала частицу красот своих,
     Хотело с ней сходным солнце быть - не могло оно.
     Откуда взять солнцу мягкость нежных боков ее,
     Откуда взять месяцу и внешность и нрав ее?
     Кто может меня корить за то, что я весь в любви,
     И то разделяюсь в ней, то вновь безразделен я?
     Моим овладела сердцем, раз лишь взглянув она,
     И что уберечь могло бы сердце влюбленное?"
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царевич окончил свои стихи, царевна прижала его к груди и поцеловала в уста и меж глаз, и душа вернулась к юноше, и он принялся сетовать ей на силу страсти, которую испытывал, и жестокость любви и великую тоску и волнение и на то, что случилось с ним из-за суровости ее сердца. И царевна, услышав его слова, стала целовать ему руки и ноги и обнажила голову, и потемнело на земле, и засияла над ней луна. "О любимый, о предел моих желаний, - да не будет дня разлуки и да не заставит его Аллах к нам вернуться! - сказала царевна. И они обнялись и стали плакать, и царевна произнесла такие стихи:
     "О солнце дня смутивший и лик луны,
     Велел убить чертам меня дивным ты.
     Сразил мечом он глаз меня режущим,
     Куда бежать от глаз меча острого?
     С бровей, как лук, мне в сердце разящая
     Стрела огня и страсти вонзилася,
     А щек плоды мне рай сулят розовых -
     Стерпеть могу и их не рвать разве я?
     Твой гибкий стан - расцветшая ивы ветвь,
     Плоды ее срывать должно любящим
     Влечешь меня насильно ты, сна лишив,
     Забыла стыд в любви к тебе всякий я.
     Аллах тебе поможет пусть светом дня,
     Приблизив даль и миг, когда свидимся!
     Так сжалься же над сердцем страдающим
     И помощи высот твоих ищущим!"
     А когда она окончила свои стихи, любовь залила ее, и она обезумела и стала плакать слезами обильными, струящимися и сожгла сердце юноши. И он сделался пленником любви к ней и обезумел и подошел к царевне и стал целовать ей руки и плакать сильным плачем. И они не переставая, обменивались укорами, беседовали и говорили стихи, пока не раздался призыв к предвечерней молитве, и не было между ними ничего, кроме этого.
     И они собрались уходить, и царевна сказала юноше: "О свет моего глаза и последний вздох моего сердца, теперь время разлуки, но когда же будет встреча?" А юноша, которого пронзили стрелы ее слов, воскликнул: "Клянусь Аллахом, я не люблю упоминания о разлуке!" И затем царевна вышла из дворца, и Ардешир посмотрел на нее и увидел, что она издает стоны, от которых расплавится камень, и плачет слезами, подобными дождю, и он потонул от любви в море бедствий и произнес такие стихи:
     "Желанная сердца, все больше я занят
     Любовью к тебе, как теперь ухитриться?
     Твой лик, точно утро, когда оно встанет,
     А кудри напомнили цветом мрак ночи.
     Твой стан - точно ветвь, когда гнется она,
     Коль северный ветер ее закачает,
     А глаз твоих взоры - газелям подобны,
     Когда на них взглянут достойные люди.
     Твой стан изнурен отягчающим задом -
     Ведь тяжек он так, а твой стан легковесен"
     Вино влаги уст твоих - лучший напиток,
     Как мускус пахуч он и чист и прохладен"
     Газель из степей, перестань же грустить,
     Будь щедрой ко мне и пришли мне хоть призрак".
     И когда царевна услышала эти слова, сказанные для восхваления ее, она вернулась к юноше и обняла его с горящим сердцем, где разлука разжигала огонь, который гасили лишь поцелуи и объятия, и молвила: "Сказал сложив^ший ходячую поговорку - терпеть без любимого, но не утратить его, - и я непременно придумаю хитрость" чтобы нам встретиться". И потом она простилась с юношей и ушла, не зная, от сильной любви, куда она ставит ноги, и шла до тех пор, пока не увидела себя в своей комнате.
     Что же касается юноши, то тоска и безумие его усилились, и он лишился сладости сна. А царевна не вкушала пищи, и истощилось ее терпение, и стойкость ее ослабела. Когда наступило утро, она позвала няньку, и та явилась и увидела, что состояние царевны изменилось. "Не спрашивай, что со мной: все, что со мной - дело твоих рук", - сказала царевна. И потом она спросила: "Где любимый моего сердца?" - "О госпожа, - сказала старуха, - а когда он с тобой расстался? Разве он был вдали от тебя дольше, чем одну ночь?" - "А разве мне возможно вытерпеть без него и одну минуту! - воскликнула царевна. - Поднимайся, придумай хитрость и сведи меня с ним поскорее, - душа моя почти из меня выходит". - "Продли терпение, о госпожа, пока я не придумаю для вас тонкого дела, о котором никто не узнает", - сказала нянька, и царевна воскликнула: "Клянусь великим Аллахом, если ты не приведешь его сегодня, я обязательно скажу царю и расскажу ему, что ты меня испортила, и он сбросит тебе голову!" - "Прошу тебя ради Аллаха, потерпи со мной, ибо это дело опасное", - сказала старуха. И она до тех пор унижалась перед царевной, пока не уговорила ее по^терпеть три дня, и потом царевна сказала ей: "О няня, эти три дня стоят для меня трех лет. Если пройдет четвертый день и ты его ко мне не приведешь, я постараюсь тебя убить".
     И нянька вышла от царевны и отправилась в свое жилище, а когда наступило утро четвертого дня, она позвала всех горничных города и потребовала от них хороших красок, чтобы раскрасить невинную девушку, разрисовать и расписать се, и они принесли ей требуемое, лучшего, какой только есть, сорта. А затем она позвала юношу, и когда тот явился, открыла сундук и вынула из него узел, в котором было платье из женских одежд, стоящее пять тысяч динаров, и повязку, обшитую всевозможными драгоценными камнями, и сказала: "О дитя мое, хочешь ли ты встретиться с Хайят-ан-Нуфус?" И царевич ответил: "Да!" И тогда старуха взяла щипчики и выщипала на лице у царевича волосы и пасурмила его и потом она обнажила его и наложила узоры ему на руки, от ногтей до плеча, и на ноги, от плюсны до бедер, и расписала ему все тело, и узоры стали подобны красной розе на плитках мрамора. А после этого, через небольшое время, она вымыла юношу и почистила его и вынесла ему рубаху и исподнее и потом одела его в ту царственную одежду с повязкой и покрывалом и научила его, как ходить, и сказала: "Выставляй левую ногу, и отставляй правую". И юноша сделал так, как она ему велела, и пошел перед ней, и стал он подобен гурии, вышедшей из рая. И старуха сказала ему: "Укрепи свое сердце - ты идешь к царскому дворцу, и обязательно будут у ворот солдаты и слуги. И если ты их испу^гаешься или охватит тебя страх, они начнут в тебя всматриваться и узнают тебя, - постигнет нас вред, и пропадут наши души. И если нет у тебя силы на это" осведоми меня". - "Это дело меня не страшит, будь же спокойна душою и прохлади глаза", - ответил царевич. И старуха вышла, идя впереди него, и они дошли до ворот дворца, перед которыми было полно евнухов, и старуха обернулась к юноше, чтобы посмотреть, охватил его страх или нет, и увидела, что он все такой же и не изменился. И когда старуха подошла, главный евнух посмотрел на нее и узнал ее, а позади нее он увидел девушку, описание которой смущает умы, и сказал про себя: "Что до старухи, то это нянька, а что до той, которая сзади, то нет в нашей земле девушки, похожей на нее внешностью и близкой к ней по красоте и изяществу, если только это не царевна Хайят-ан-Нуфус, но она взаперти и никогда не выходит. Если бы узнать, как она вышла на дорогу! Посмотреть бы, вышла ли она с позволения царя или без его позволения!"
     И он поднялся на ноги, чтобы выяснить это дело, и за ним последовали около тридцати евнухов, и когда старуха увидела их, ее ум улетел, и она воскликнула: "Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали наши души сейчас, нет сомнения..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать третья ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда старуха увидела главного евнуха, который приближался со своими слугами, ее охватил величайший страх, и она воскликнула: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали наши души сейчас, нет сомнения!"
     И когда главный евнух услышал слова старухи, его охватил страх, так как он знал ярость царевны и знал, что отец под ее властью. "Может быть, царь велел няньке взять свою дочь с собой, чтобы исполнить какое-нибудь дело, и не хочет, чтобы кто-нибудь о ней знал, - сказал он про себя. - Если я стану ей противодействовать, у нее в душе будет из-за меня нечто великое, и она скажет: "Этот евнух встал передо мною, чтобы раскрыть мои обстоятельства", - и постарается меня убить. Нет мне нужды до этого дела". И он повернул назад, и тридцать евнухов вернулись с ним к воротам дворца и отогнали людей от дворцовых ворот, и тогда старуха вошла и поздоровалась с ними головой, и тридцать евнухов встали из уважения к ней и возвратили ей приветствие. И старуха вошла, и царевич вошел сзади, и они входили в разные двери, и прошли через все помещения, и покрывал их покрывающий, пока они не дошли до седьмой двери, - а это была дверь самого большого дворца, в котором находился царский престол, и через нее можно было пройти в комнаты наложниц, помещение гарема и дворец царской дочери. И старуха остановилась там и сказала: "О дитя мое, вот мы пришли сюда, да будет же хвала тому, кто привел нас; к этому месту! О дитя мое, встреча придет к нам не раньше чем ночью, так как ночь - покров для боя^щегося". - "Ты права. Как же ухитриться?" - спросил царевич, и старуха сказала: "Спрячься в этом темном месте".
     И царевич сел в колодец, а старуха отправилась в другое место и оставила юношу в колодце до тех пор, пока день не повернул на закат, и тогда она пришла к нему и вытащила его из колодца, и они вошли в ворота дворца и входили в двери, пока не подошли к комнате Хайят-анНуфус. И нянька постучала в дверь, и вышла маленькая невольница и спросила: "Кто у дверей?" И нянька ответила: "Я". И тогда невольница вернулась и спросила у своей госпожи позволения няньке войти, и царевна сказала: "Открой ей и дай ей войти и тому, кто с нею". И оба вошли.
     И когда они явились, нянька обернулась к Хайят-анПуфус и увидела, что та уже приготовила помещение и расставила светильники и покрыла скамеечки и портики коврами и положила подушки и зажгла свечи в золотых и серебряных подсвечниках. И она поставила трапезу и плоды и сладости и зажгла мускус, алоэ и амбру и села среди свечей и светильников, и свет ее лица был сильнее всего их света. И, увидев няньку, она спросила: "О няня, где возлюбленный моего сердца?" И старуха ответила: "О госпожа, я его не встречала, и мой глаз не падал на него, но я привела к тебе его сестру по отцу и по матери". - "Что ты - бесноватая? Нет мне нужды в его сестре! Разве, когда болит у человека голова, он перевязывает себе руку!" - воскликнула царевна. И нянька ответила: "Нет, клянусь Аллахом, о госпожа, но взгляни на нее, и если она тебе понравится, оставь ее у себя".
     И она открыла лицо юноши, и когда царевна узнала его, она поднялась на ноги и прижала его к груди, и они упали на землю, покрытые беспамятством на долгое время. И нянька брызнула на них розовой водой, и они очнулись, и царевна поцеловала его в уста более чем тысячей поцелуев и произнесла такие стихи:
     "Посетил любимый сердца в темноте,
     Я стояла, в уваженье, пока сел.
     Я сказала: "О желанный, о мой друг,
     Не боялся стражи, ночью ты пришел!"
     Он ответил: "Я боялся, по любовь
     Вздох последний мой и душу отберет".
     Обнялись мы и лежали так с часок,
     Безопасно тут и стража не страшна,
     Встали мы, дурного не свершив совсем.
     Отряхнули платье - грязи нет на нем..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда к Хайят-ан-Нуфус пришел во дворец ее возлюбленный, они обнялись, и она произнесла стихи, подходящие для этого, а окончив говорить, воскликнула: "Разве правда, что я вижу тебя в моем жилище и ты мой собеседник и друг?"
     И затем усилилась ее любовь, и измучило ее волнение" так что ум ее едва не улетел от радости, и она произнесла такие стихи:
     "Дороже души моей пришедший во тьме ночной,
     И в срок, им назначенный, его ожидала я,
     И вдруг испугал меня рыдания его звук,
     И молвила я: "Семья, приют и уют тебе!"
     И тысячу раз в лицо его целовала я,
     И тысячу раз обняла, а он был закрыт плащом,
     И молвила я: "Теперь достигла желанного -
     Аллаха восхвалим же - он к должному нас привел!"
     И спали мы, как хотели, в ночь наилучшую,
     Пока не прогнало утро сумрачной ночи тьму"
     А когда наступило утро, она ввела царевича в одну из своих комнат, и он не входил к ней, пока не пришла ночь. И тогда царевна привела его к себе, и они сели и стали беседовать. "Я хочу, - сказал царевич, - вернуться в мои земли и осведомить отца о твоих обстоятельствах, чтобы он послал к твоему отцу своего везиря и тот бы посватался к тебе у него". - "О любимый, - сказала царевна, - я боюсь, что ты уйдешь в свою страну к власти и отвлечешься и забудешь любовь ко мне, или твой отец не будет согласен с твоими словами, и тогда я умру, и конец. Правильное решение, чтобы ты остался со мной, в моих руках и смотрел бы на мое лицо, и я смотрела бы на твое лицо, пока я не придумаю для тебя хитрости и мы не выйдем, и я и ты, в одну ночь и не отправимся в твою страну. Я уже отчаялась и не надеюсь больше на моих родных".
     И Ардешир отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И они продолжали, как раньше, пить вино. И в какую-то ночь вино было им приятно, и они не задремали и не заснули, пока не заблистала заря. И вдруг случилось, что один из царей прислал отцу царевны подарки, среди которых было ожерелье из бесподобных драгоценных камней, состоявшее из двадцати девяти зерен, цену которых не покрыли бы сокровищницы царя, и царь сказал: "Это ожерелье подходит только для моей дочери Хайят-ан-Нуфус!" И он обратился к одному евнуху, у которого царевна вырвала зубы из-за обстоятельств, тре^бовавших этого, и позвал его и сказал: "Возьми это ожерелье и доставь его к Хайят-ан-Нуфус и скажи ей: "Один царь прислал его в подарок твоему отцу, и не найдется денег, которые бы покрыли его стоимость. Надень же его себе на шею".
     И слуга взял ожерелье, говоря: "Пусть сделает его Аллах великий последним, что она наденет в жизни - она лишила меня пользы от моих зубов!" И пошел и пришел к дверям комнаты царевны. И он увидал, что двери заперты и старуха спит у дверей, и разбудил ее, и она проснулась, испуганная, и спросила: "Что тебе нужно?" - "Царь послал меня с делом к своей дочери", - ответил евнух. И старуха сказала: "Ключа нет; уходи, а я принесу ключ". - "Я не могу пойти к царю", - оказал евнух. И старуха ушла, чтобы принести ключ, и ее охватил страх, и она убежала, ища спасения своей души. И когда евнух заждался ее, он побоялся заставить ждать царя и толкнул дверь и потряс ее, и защелка сломалась, и дверь распахнулась. И евнух вошел и входил в двери, пока не дошел до седьмых дверей, и, войдя в комнату царевны, он увидал, что она устлана великолепными коврами, и там стоят свечи и кувшины. И евнух удивился этому делу и шел, пока не дошел до ложа, перед которым была парчовая занавеска и сетка из драгоценных камней, и, подняв занавеску, евнух увидел царевну, которая лежала, держа в объятиях юношу, прекраснее ее. И евнух прославил Аллаха великого, который создал его из ничтожной воды, и воскликнул: "Вот прекрасные дела для той, кто ненавидит мужчин! Как она добралась до этого? Я думаю, что она вырвала мне зубы только из-за него!" И он опустил занавес на место и вышел, направляясь к дверям, и царевна проснулась, испуганная, и увидела евнуха Кафура и кликнула его, но он не отозвался. Тогда она спустилась с ложа я догнала Кафура и, схватив край его одежды, положила его себе на голову и поцеловала евнуху ноги, говоря: "Покрой то, что покрыл Аллах!" - "Аллах да не покроет тебя и того, кто покрывает тебя! - воскликнул евнух. - Ты вырвала мне зубы и говорила: "Пусть никто не упоминает мне ни о каких качествах мужчин". И он вырвался от нее и вышел бегом и запер дверь и поставил у двери евнуха сторожить ее. И он вошел к царю, и царь спросил его: "Отдал ты ожерелье Хайят-ан-Нуфус?" - "Клянусь Аллахом, ты достоин большего, чем все это!" - сказал евнух. И царь воскликнул: "А что случилось? Скажи мне и говори скорее!" - "Я скажу тебе не иначе как в уединении", - ответил евнух. Но царь вскричал: "Говори не в уединении!" - "Дай мне пощаду", - сказал тогда евнух. И царь бросил ему платок пощады, и евнух сказал: "О царь, я вошел к царевне Хайят-ан-Нуфус и нашел ее в комнате, устланной коврами, и она спала, держа в объятиях юношу. И я запер их и явился к тебе".
     И когда царь услышал его слова, он поднялся на ноги и взял в руку меч и кликнул главного евнуха и сказал ему: "Возьми твоих молодцов, войди к Хайят-ан-Нуфус и принеси и ее и того, кто у ной, лежащими на ложе, и закройте их обоих одеялами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь приказал евнуху взять своих молодцов и отправиться к Хайят-ан-Нуфус и принести к нему ее и того, кто был с ней, евнух со своими людьми вышел, и они вошли к ней и увидали, что Хайят-ан-Нуфус стоит на ногах и совсем растаяла от плача и стенаний и царевич тоже. И главный евнух сказал юноше: "Ложись на ложе, как раньше, и царевна тоже". И царевна испугалась за юношу и сказала ему: "Сейчас не время прекословить". И оба легли, и их понесли и принесли к царю. И когда царь открыл их, царевна поднялась на ноги, и царь посмотрел на нее и хотел отрубить ей голову, но юноша поспешил и бросился царю на грудь и воскликнул: "О царь, на ней нет греха - грех на мне. Убей же меня прежде нее". И царь направил на него меч, чтобы убить его, и тогда Хайят-ан-Нуфус бросилась к отцу и воскликнула: "Убей меня, но не убивай его. Он сын величайшего царя, который владеет всей землей и вдоль и вширь".
     И, услышав слова своей дочери, царь обратился к великому везирю (а он был скопищем зла) и спросил его: "Что ты скажешь, о везирь, об этом деле?" И везирь ответил: "Вот, что я скажу: "Всякому, кто попал в это дело, нужно лгать, и нет для них ничего, кроме отсечения головы, после того как ты их помучаешь разными мучениями".
     И тогда царь позвал меченосца своей мести, и тот пришел со своими молодцами, и царь сказал ему: "Возьмите этого негодяя и отрубите ему голову, а после него - этой распутнице и сожгите их и не спрашивайте меня о них второй раз", И палач положил руку на спину девушки, чтобы схватить ее, и царь закричал на него и бросил в него чем-то, что было у него в руке, так что чуть не убил его, и сказал: "О пес, как ты можешь быть кротким, когда я в гневе? Возьми ее рукой за волосы и тащи ее за них, чтобы она упала на лицо".
     И евнух сделал так, как приказал царь, и потащил царевну, и юношу тоже, и притащил их к месту крови. И он отрезал кусок от края своей одежды и завязал юноше глаза и вынул меч (а он был острый), отложив казнь царевны, в надежде, что для нее последует смягчение. И он занялся царевичем и трижды поиграл мечом (а вся свита плакала и молилась Аллаху, чтобы для обоих вышло смягчение) и поднял руку, и вдруг взвилась пыль, которая застлала края неба.
     А причиною этого было то, что, когда царь, отец юноши, заждался вестей о своем сыне, он собрал большое войско и отправился с ним сам, чтобы разыскать своего сына, и вот что было с ним.
     Что же касается до царя Абд-аль-Кадира, то, когда появилась эта пыль, он сказал: "О люди, в чем дело и что это за пыль, которая затмила взоры?" И великий везирь поднялся и вышел от царя, направляясь к этой пыли, чтобы узнать о ней истину, и увидел людей, точно саранчу, число которых не исчислялось и подкрепление которым не истощалось, и наполнили они горы, долины и холмы. И везирь вернулся к царю и рассказал ему об этом деле, и царь сказал везирю: "Пойди и узнай, что это за войско и какова причина его прихода в нашу страну, и спроси, кто предводитель войска, и передай ему от меня привет. Спроси о причине его прихода, и если ему надо исполнить какое-нибудь дело, мы ему поможем, а если он должен отомстить кому-нибудь из царей, мы выедем вместе с ним. Если же он хочет подарка, мы одарим его, ибо их великая численность и большое войско и мы боимся его ярости для нашей земли". И везирь вышел и пошел среди палаток, солдат и воинов и шел от начала дня до приближения заката. И тогда он подошел к обладателям золоченых мечей и расшитых звездами шатров, а после этого он дошел до эмиров, везирей, царедворцев и наместников, и шел до тех пор, пока не дошел до султана. И он увидел, что это великий царь, и когда увидели везиря вельможи правления, они закричали ему: "Целуй землю! Целуй землю!" И он поцеловал землю и поднялся, и закричали на него во второй раз и в третий, и, наконец, он поднял голову и хотел встать, но упал во всю длину от сильного страха и почтения, а встав, наконец, меж рук царя, он сказал ему: "Да продлит Аллах твои дни, да возвеличит твою власть, и да возвысит твой сан, о счастливый царь! - А после того: - Царь Абд-аль-Кадир приветствует тебя и целует перед тобою землю и спрашивает тебя, с какой заботой ты пришел? Если ты хочешь отомстить царям, он выедет, чтобы служить тебе, а если ты стремишься к цели, которую ему возможно осуществить, он станет служить тебе в этом деле".
     И царь сказал ему: "О посланник, пойди к твоему господину и скажи ему: "У царя величайшего есть сын, который отсутствует долгое время, и вести о нем заставляют себя ждать, и исчезли следы его. Если он находится в этом городе, царь возьмет его и уедет от вас; если же случилось с ним какое-нибудь зло или поразило его у вас что-нибудь запретное, его отец разрушит ваши земли, ограбит ваше имущество, убьет ваших мужчин и уведет в плен ваших женщин. Возвращайся же скорее к твоему господину и осведоми его об этом, прежде чем постигнет его бедствие". И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И хотел уходить, но царедворцы закричали ему: "Целуй землю! Целуй землю!" И он поцеловал землю двадцать раз и встал лишь тогда, когда душа его подошла к носу. И затем он вышел из царской залы и шел, размышляя о деле этого царя и о многочисленности его войск, пока не дошел до царя Абд-аль-Кадира, и краска сошла с его лица, и был он в величайшем страхе, и поджилки у него тряслись. И он осведомил царя о том, что с ним случилось..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда везирь вернулся от царя величайшего и рассказал царю Абд-аль-Кадиру, что с ним случилось (а краска сошла с его лица, и у него тряслись поджилки от сильного страха), царь Абд-аль-Кадир сказал ему, охваченный беспокойством и страхом за себя и за своих людей: "О везирь, а кто же будет сын этого царя?" - "Его сын-тот, кого ты велел убить, и слава Аллаху, который не ускорил его убиения - его отец разрушил бы тогда наши земли и ограбил бы наше имущество", - отвечал везирь. И царь воскликнул: "Посмотри, как порочно было твое мнение, когда ты посоветовал нам его убить! Где же юноша, сын этого доблестного царя?" - "О доблестный царь, ты приказал его убить", - сказал везирь. И когда царь услышал эти слова, они ошеломили его разум, и он закричал из глубины сердца и головы: "Горе вам, поспешите к палачу, чтобы он не подверг его казни!" И палача тотчас же привели, и, явившись, он сказал царю: "О царь времени, я отрубил ему голову, как ты приказал мне". - "О пес, - воскликнул царь, - если это правда, я непременно отправлю тебя за ним следом". - "О царь, - сказал палач, - ты велел мне убить его, не спрашивая тебя о нем второй раз". - "Я был в гневе! "Говори правду, прежде чем погибнет твоя душа!" - воскликнул царь. И палач сказал: "О царь, он в оковах жизни!"
     И царь обрадовался, и успокоилось его сердце, и он велел привести юношу. И когда тот явился, царь встал на ноги и поцеловал его в уста и сказал: "О дитя мое, я прошу у великого Аллаха прощения за то, что случилось из-за меня с тобою. Не говори же о том, что унизит твой сан в глазах твоего отца, царя величайшего". - "О царь времени, а где царь величайший?" - спросил юноша. И царь сказал: "О дитя мое, он пришел из-за тебя". - "Клянусь моим уважением к тебе, я не двинусь, пока не очищу мою честь и честь твоей дочери от того, что ты нам приписал! - воскликнул царевич. - Она девушка невинная! Позови нянек-повитух, чтобы они ее осмотрели перед тобой, и если ты увидишь, что невинность ее пропала, я сделаю мою кровь тебе дозволенной, а если она невинна, объяви, что моя честь и ее честь свободны от позора".
     И царь позвал повитух, и, осмотрев девушку, они нашли ее невинной и рассказали об этом царю и потребовали от него награды, и царь наградил их и надел на них то, что было на нем надето, и наградил также всех, кто был в гареме. И вынесли подносы с благовониями и надушили вельмож правления и обрадовались до крайней степени. А потом царь обнял юношу и обошелся с ним почтительно и с уважением и велел свести его в баню вместе с ближайшими его слугами. А когда он вышел, царь облачил его в роскошную одежду и надел ему на голову венец из Драгоценных камней и обвязал ему стан парчовым поясом, вышитым червонным золотом и украшенным жемчугом и драгоценностями. И он посадил его на коня из лучших коней, под золотым седлом, украшенным жемчугами и драгоценностями, и приказал вельможам правления и главарям своего царства ехать, служа царевичу, пока не приедет к своему отцу, а юноше он поручил сказать своему отцу, царю величайшему: "Царь Абд-аль-Кадир - под твоей властью, послушен и покорен тебе во всем, что ты ему прикажешь или запретишь". И юноша молвил: "Это непременно будет сделано!"
     И затем он простился с царем и поехал, направляясь к своему отцу. И когда отец его увидел, ум его взлетел от радости, и он поднялся на ноги и прошел несколько шагов и обнял сына, и распространилось веселье и радость в войске царя величайшего. И явились все везири и царедворцы и все воины и предводители и поцеловали землю перед юношей и порадовались его приходу, и был это для них, в радости, великий день. И царевич позволил тем, кто был с ним и прочим жителям города царя Абд-аль-Кадира, смотреть, каковы войска царя величайшего, и приказал, чтобы никто им не пре^пятствовал и они могли бы видеть многочисленность его войска и силу его власти. И все, кто ходил на рынок торговцев материей и видел юношу раньше, когда он сидел там в своем помещении, удивлялись, как он мог согласиться на это при своем благородстве и высоком положении, но прину^дила его к этому любовь и склонность к царевне. И распространились вести о многочисленности его войска, и дошло это до Хайят-анНуфус, и она поднялась на вышку дворца и посмотрела на горы и увидела, что они наполнены солдатами и воинами. А она была во дворце своего отца, заточенная, под присмотром, до тех пор пока не узнают, что прикажет о ней царь - либо простить ее и выпустить, либо убить и сжечь.
     И когда Хайят-ан-Нуфус увидела этих воинов и поняла, что это воины отца Ардешира, она испугалась, что царевич ее забудет и отвлечется от нее со своим отцом, с которым он уедет от нее, и ее отец ее убьет, и послала к нему свою невольницу, которая была с нею в комнате, чтобы прислуживать, и сказала: "Сходи к Ардеширу, сыну царя, и не бойся, а когда придешь к нему, поцелуй перед ним землю и осведоми его о себе и скажи: "Моя госпожа приветствует тебя, и она теперь заперта в замке своего отца, под присмотром, и он либо захочет ее простить, либо захочет ее убить. И она просит тебя не забывать ее и не оставлять - ведь ты теперь обладаешь властью и, что бы ты ни посоветовал, никто не может ослушаться твоего приказания. И если ты сочтешь хорошим освободить ее от власти ее отца и взять к себе, это будет от тебя милостью. Она ведь перенесла эти тяготы из-за тебя. А если ты не сочтешь этого хорошим, так как желание до нее у тебя прошло, скажи твоему отцу, царю величайшему - может быть, он заступится за нее перед отцом и не уедет раньше, чем освободит ее от отца, и возьмет от него обещание и заверение, что он не сделает ей дурного и не вознамерится ее убить. И вот конец речи, и да не заставит тебя Аллах тосковать. Мир с тобою..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница, когда Хайятан-Нуфус послала ее к Ардеширу, ночь сыну царя величайшего, пришла к нему и передала ему слова своей госпожи. И царевич, услышав от нее эти слова, горько заплакал и сказал невольнице: "Знай, что Хайят-ан-Нуфус - моя госпожа и я ее раб и пленник любви к ней, и я не забыл того, что было между нами, и горечи дня разлуки. Передай же ей, после того как поцелуешь ей ноги, что я сказал: "Я поговорю с моим отцом о тебе, и он пошлет своего везиря, который раньше сватался к тебе у твоего отца, чтобы он опять к тебе посватался, и твой отец не сможет перечить. И если он пришлет к тебе, чтобы посоветоваться об этом, не прекословь ему, - я уеду в мою страну не иначе, как с тобою".
     И невольница вернулась к госпоже и поцеловала ей руки и передала ей послание царевича, и Хайят-ан-Нуфус, услышав его, заплакала от сильной радости и прославила Аллаха великого.
     Вот что было с нею. Что же касается юноши, то он остался ночью наедине с отцом, и тот спросил его, как он поживает и что с ним случилось, и царевич рассказал ему обо всем, что с ним случилось, с начала до конца. И тогда отец спросил: "Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал, о дитя мое? Если ты хочешь его погубить, я разрушу его земли и ограблю его имущество и опозорю его жен". - "Я не хочу ничего такого, о батюшка, так как он ничего со мной не сделал, чтобы этого требовало, - ответил царевич. - Напротив, я хочу сближения с царевной. И я желаю от твоей милости, чтобы ты собрал подарок и поднес его ее отцу, но пусть это будет подарок ценный, и пошли его с твоим везирем, обладателем правильного мнения".
     И отец его отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" А потом он направился к тому, что он припрятал с давнего времени, и вынул из этого все дорогое и показал сокровища сыну, и они ему понравились. Потом он позвал везиря и послал все это с ним и велел отнести эти вещи к царю Абд-аль-Кадиру и посвататься у него к его дочери и сказать ему: "Прими этот подарок и дай царю ответ". И везирь пошел и направился к царю Абд-аль-Кадиру, а царь Абд-аль-Кадир был печален с той минуты, как расстался с царевичем, и его ум был все время занят, и он ожидал разрушения своей страны и захвата своих деревень. И вдруг везирь пришел к нему и приветствовал его а поцеловал перед ним землю, и царь поднялся для него на ноги и встретил его с почетом, и везирь поспешно припал к его ногам и стал их целовать и сказал: "Прощение, о царь времени! Подобный тебе не встает для подобного мне, и я ничтожнейший из рабов твоих слуг. Знай, о царь, что царевич говорил со своим отцом и осведомил его о части твоих милостей к нему и благодеяний, и царь благодарит тебя за это. Он отправил с твоим слугой, который меж твоих рук, подарок, и он желает тебе мира и выделяет тебя особым приветом и почетом".
     И когда царь услышал от везиря эти слова, он не поверил ему от сильного страха, пока ему не принесли подарка, и когда ему показали подарок, он увидал, что цены его не покрыть деньгами, и ни один царь из царей земля не в силах собрать подобного, и душа его показалась ему ничтожной. И он поднялся на ноги и прославил Аллаха великого и восхвалил его и поблагодарил юношу, и везирь сказал ему: "О благородный царь, прислушайся к моим словам и знай, что царь величайший пришел к тебе и избрал близость к тебе, а я явился к тебе послом, желая твоей дочери, госпожи охраняемой и жемчужины скрываемой, Хайят-ан-Нуфус, брака с его сыном Ардеширом. И если ты согласен на это дело и оно угодно тебе, сго^ворись со мной о приданом".
     И, услышав от везиря эти слова, царь ответил: "Слушаю и повинуюсь! С моей стороны нет прекословия, и он - самый любезный мне человек. Что же касается дочки, то она достигла зрелости и благоразумия, и власть над нею - в ее собственных руках. Знай, что это дело относится к дочери - она сама для себя избирает". И он обратился к главному евнуху и сказал ему: "Войди к моей дочери и осведоми ее об этих обстоятельствах". И главный евнух отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И прошел до помещения гарема и, войдя к царевне, поцеловал ей руки и рассказал ей, о чем говорил царь, и спросил: "Что ты скажешь в ответ на эти слова?" И царевна отвечала: "Слушаю и повинуюсь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот тридцать восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, когда главный евнух гарема рассказал царевне, что ее сватают за сына царя величайшего, она отвечала: "Слушаю и повинуюсь!" И, услышав эти слова, главный евнух гарема вернулся к царю и осведомил его об ответе. И царь обрадовался сильной радостью и велел подать роскошную одежду и облачил в нее везиря, приказав дать ему десять тысяч динаров, и сказал: "Доставь ответ царю и спроси у него для меня позволения прийти к нему". И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И затем он вышел от царя Абд-аль-Кадира и шел, пока не дошел до царя величайшего. И он доставил ему ответ и передал ему слова, которые имел передать, и царь обрадовался этому, а что касается царевича, то ум его взлетел от радости, и грудь его расширилась и расправилась. А потом царь величайший позволил царю Абд-аль-Кадиру прийти к нему и встретиться с ним. И когда настудил следующий день, царь Абд-аль-Кадир сел на коня и явился к царю величайшему. И тот встретил его и возвысил его место и приветствовал его и сел с ним, а царевич стоял перед ними, а затем поднялся оратор из приближенных царя Абд-аль-Кадира и произнес речь красноречи^вую, поздравляя царевича с доставшимся ему осуществлением желаемого и женитьбой на царевне, госпоже царевен. А потом царь величайший, после того как оратор сел, приказал принести сундук, наполненный жемчугом и драгоценностями, и пятьдесят тысяч динаров и сказал царю Абд-альКадиру: "Я поверенный моего сына во всем, на чем утвердилось дело". И царь Абд-аль-Кадир признал, что получил приданое, в числе которого было пятьдесят тысяч динаров на свадьбу его дочери, госпожи царских дочерей, Хайят-ан-Нуфус.
     И после этих речей призвали судей и свидетелей и написали запись дочери царя Абд-аль-Кадира с сыном царя величайшего, Ардеширом, и был это день торжественный, когда радовались все любящие и гневались все ненави^дящие и завистники. И затем устроили пиршество и званые трапезы. И царевич вошел к девушке и нашел ее жемчужиной несверленной и кобылицей, другим не езженной, единственной, охраняемой, драгоценностью сокрываемой, и стало это ясно для ее отца. И затем царь величайший спросил своего сына, осталось ли у него в душе желание перед отъездом, и царевич ответил: "Да, о царь. Знай, я хочу отомстить везирю, который причинил нам зло, и евнуху, который выдумал о нас ложь". И царь величайший сейчас же послал к царю Абд-аль-Кадиру, требуя от него этого везиря и евнуха, и тот послал их к нему, и когда они явились, царь велел их повесить на воротах города.
     А после того они оставались небольшое время и опросили царя Абд-аль-Кадира позволить своей дочери собираться в путь. И отец снарядил ее, и царевну посадили на ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценностями, которое влекли чистокровные кони, и она взяла с собой всех своих невольниц и евнухов, а нянька вернулась на свое место, после бегства, и стала жить, как обычно. И сели на коней царь величайший с сыном, и сели также царь Абд-аль-Кадир и все жители его царства, чтобы проститься с его зятем и дочерью, и был это день, считавшийся одним из лучших дней. И когда они удалились от города, царь величайший стал заклинать свояка, чтобы тот вернулся в свою страну, и царь Абд-аль-Кадир простился с царевичем и возвратился, прижав его сначала к груди и поцеловав его меж глаз, поблагодарив его за милости и благодеяния и поручив ему свою дочь. А после прощания с царем величайшим и его сыном, он обратился к своей дочери и обнял ее, а она поцеловала ему руки, и они оба заплакали на месте прощания. И царь Абд-альКадир вернулся в свое царство, а сын царя величайшего ехал с женой и отцом, пока они не прибыли в свою землю, и тогда они снова справили свадьбу. И они жили самой усладительной, приятной, радостной и сладостной жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, разрушающая дворцы и населяющая могилы, и вот конец этой повести.
     
     
     Сказка о Бедр-Басиме и Джаухаре
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что был в древние времена и в минувшие века и годы в земле персов царь, которого звали Шахраман. И было его местопребывание в Хорасане. И имел он сто наложниц, но не досталось ему от них в течение всей его жизни ни мальчика, ни девочки, и вспомнил он об этом в один из дней и начал печалиться, так как прошла большая часть его жизни и не досталось ему ребенка мужского пола, который бы унаследовал после него царство, как он унаследовал его от своих отцов и дедов, и охватило царя из-за этого крайнее огорчение и забота и великая грусть. И когда он сидел в один день из дней, вдруг вошел к нему кто-то из его невольников и сказал: "О господин, у ворот купец с невольницей, лучше которой не видно". - "Ко мне купца и невольницу!" - воскликнул царь. И купец с невольницей явились к нему, и когда царь взглянул на девушку, он увидел, что она походит на рудейнийское копье и закутана в шелковый изар, вышитый золотом. И купец открыл лицо девушки, и осветилось помещение от ее красоты, и с головы ее спускались семь кос, которые достигали ее ножных браслетов, подобные хвостам коней. И у нее были насурмленные глаза, тяжелые бедра и тонкий стан, и она исцеляла недуги больного и гасила огонь в жаждущем, как сказал поэт в стихах в этом смысле:
     Люблю ее! Краса ее совершенна,
     Вдобавок к ней - спокойствие и кротость.
     Не коротка и не длинна, но только
     Изар ее для бедер слишком тесен.
     А стан ее - и узок и широк он,
     Ни длинный, ни короткий - безупречен,
     Браслеты ног коса опережает,
     Но лик ее всегда, как день, сияет.
     И подивился царь виду девушки и ее прелести, и красоте, и стройности ее стана, и спросил купца: "О шейх, за сколько эта невольница?" И купец ответил: "О господин, я купил ее за две тысячи динаров у купца, который владел ею прежде меня, и вот уже три года с нею путешествую и истратил, пока не достиг этого места, три тысячи динаров. Она будет подарком тебе от меня". И царь пожаловал ему роскошную одежду и велел ему дать десять тысяч динаров, и купец взял их и поцеловал руки царя и поблагодарил его за его милость и благодеяние и ушел. А царь отдал невольницу горничным и сказал: "Приведите эту девушку в порядок и украсьте ее. Уберите для нее комнату и отведите ее туда". И велел своим придворным принести ей все, что было нужно. А царство, в котором он жил, находилось на берегу моря, и назывался его город Белым городом. И девушку отвели в ее комнату, и были в этой комнате окна, выходившие на море..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот тридцать девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот тридцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь взял невольницу, он отдал ее горничным и сказал: "Приведите ее в порядок и отведите ее в комнату", - и велел своим придворным запереть в комнате все двери после того, как девушке принесут все, что ей нужно. И девушку отвели в комнату (а в этой комнате были окна, выходившие на море), а потом царь вошел к девушке, но она не заговорила с ним и не подумала о нем, и царь сказал: "Похоже, что она была у людей, которые не научили ее хорошему обхождению".
     И потом царь посмотрел на эту невольницу и увидел, что она на редкость красива, прелестна, стройна и соразмерна, а лицо ее подобно кругу луны в день полноты или незакрытому солнцу на чистом небе, и подивился ее красоте и прелести, стройности и соразмерности, и прославил Алла^ха-создателя - велико могущество его! А потом царь подошел к невольнице и сел с нею рядом и прижал ее к своей груди. Он посадил ее себе на ногу и начал сосать влагу ее уст и нашел ее слаще меда, а потом он велел подать столы с роскошнейшими яствами, состоявшими из всевозможных блюд, и стал царь есть и клал куски в рог невольнице, пока она не насытилась, и девушка не произнесла ни одного слова. И начал царь с ней разговаривать и спрашивать, как ее зовут, но девушка молчала, не произнося ни одного слова и не давая ему ответа, и все время сидела, опустив голову к земле, и охраняла ее от гнева царя ее избыточная красота и прелесть и изнежен^ность, присущая ей. И царь воскликнул в душе: "Хвала Аллаху, создателю этой девушки! Как она прекрасна! Правда, она ничего не говорит, но совершенство присуще Аллаху великому".
     И потом царь спросил невольниц, говорила ли что-нибудь девушка, и они сказали: "С минуты ее прибытия и до сего времени она не произнесла ни одного слова, и мы не слышали от нее речей". И царь позвал некоторых невольниц и наложниц и велел им петь девушке и веселиться с нею - быть может, она заговорит. И невольницы и наложницы играли перед ней на всяких инструментах и в разные игры, и по-иному, и пели, так что взволновались все, кто был в помещении, но девушка смотрела на них молча, не смеялась и не говорила. И стеснилась грудь у царя, и он отпустил невольниц и остался наедине с той девушкой и снял с себя одежду и обнажил девушку от одежды своей рукой и, посмотрев на ее тело, увидел, что оно подобно слитку серебра, и полюбил ее великой любовью. И потом царь встал и уничтожил ее девственность и увидел, что она невинная девушка, и обрадовался сильной радостью и воскликнул про себя: "О диво Аллаха! Как это девушку, прекрасную стройностью и видом, оставили купцы невинной, как она была!"
     И он склонился к ней совсем и не смотрел на других и оставил всех своих наложниц и любимиц, и он провел с девушкой целый год точно один день, а она все не говорила. И сказал ей царь в один день из дней (а увеличилась его страсть и любовь к ней): "О желание души, моя любовь к тебе велика, и я покинул из-за тебя всех моих невольниц, наложниц, жен и любимиц и сделал тебя моей долей в жизни. Я был терпелив с тобою целый год, и я прошу от милости Аллаха великого, чтобы он смягчил ко мне твое сердце и ты бы заговорила со мной, а если ты немая - осведоми меня знаком, чтобы я пресек надежду, что ты заговоришь. Я прошу Аллаха - хвала ему! - чтобы он наделил меня от тебя ребенком мужского пола, который бы наследовал мое царство после меня - я один и одинок, и нет у меня никого, кто бы мне наследовал, и года мои стали велики. Заклинаю тебя Аллахом, - если ты меня любишь, дай мне ответ".
     И девушка опустила голову к земле, размышляя, а потом подняла голову и улыбнулась в лицо царю (и показалось царю, что молния наполнила комнату) и сказала: "О доблестный царь и неустрашимый лев, внял Аллах твоей молитве, и я ношу от тебя, и наступило время разрешения, но я не знаю, мужской ли плод, или женский. И если бы я не понесла от тебя, я бы не сказала тебе ни единого слова". И когда услышал царь слова девушки, его лицо просияло от радости и счастья, и он стал целовать ей голову и руки от сильной радости и воскликнул: "Слава Аллаху, который послал мне то, чего я желал: во-первых, ты заговорила, а во-вторых, сказала, что носишь от меня!" И затем царь поднялся и вышел от девушки и сел на престол своего царства, охваченный великим весельем, и велел везирю выдать беднякам, нищим, вдовам и другим сто тысяч динаров в благодарность Аллаху великому и как милостыню от него. И везирь сделал то, что приказал ему царь, а потом, после этого, царь вошел к девушке и сидел у нее, держа ее в объятиях и прижимая ее к груди, и говорил ей: "О госпожа моя и владычица моего рабства, почему это молчание? Ты у меня уже целый год, ночью и днем, и лежишь и ходишь, а заговорила со мною за этот год только в сегодняшний день. Какова же причина твоего молчания?"
     И сказала невольница: "Слушай, о царь времени, и узнай, что я - бедная чужеземка с разбитым сердцем и покинула мать и родных и брата".
     И когда услышал царь ее слова, он понял, что она хотела сказать, и молвил: "Что до твоего слова: "Бедная", - то нет таким речам места, ибо вся моя власть и достояние и то, что я имею, - служат тебе, и я тоже сделался твоим невольником; что же касается твоих слов: "Я покинул мою мать, родных и брата", - то осведоми меня, в каком они месте, и я пошлю за ними и приведу их к тебе". - "Знай, о счастливый царь, - сказала девушка, - что меня зовут Джулланар-морская, и мой отец был из царей моря, и он умер и оставил нам царство. И мы жили в нем, и вдруг двинулся на пас царь из царей и отнял у нас царство. А у меня есть брат по имени Салих, и мать моя из женщин моря, и мы поспорили с братом, и я дала клятву, что выброшусь к человеку из людей суши. И я вышла из моря и села на краю острова, при свете луны, и проходил мимо меня человек, и он взял меня и увел в свое жилище и стал меня соблазнять. И я ударила его по голове, так что он едва не умер, и он вышел со мною и продал меня человеку, у которого ты меня взял, а это человек отличный и праведный, верую^щий, честный и благородный. И если бы твое сердце не полюбило меня, и ты бы не поставил меня впереди всех твоих наложниц, я бы не пробыла у тебя и одного часа и бросилась бы в море из этого окна и пошла бы к моей матери и родным. Но мне было стыдно пойти к ним, когда я ношу от тебя, и они подумали бы про меня дурное и не поверили бы мне, хотя бы я поклялась, если бы я рассказала им, что меня купил царь на деньги и сделал своим удалом в жизни и избрал меня вместо своих жен и всего того, чем владеет его десница. И вот моя повесть, и конец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот сорока
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот сорока, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джулланар-морская, когда царь Шахраман стал ее расспрашивать, рассказала ему свою историю, с начала до конца, и царь, услышав ее слова, поблагодарил ее и поцеловал между глаз и сказал ей: "Клянусь Аллахом, о госпожа моя и свет моего глаза, я не могу расстаться с тобой ни на один час, а если ты со мной расстанешься, я сейчас же умру. Как же быть?" - "О господин, - отвечала невольница, - приблизилось мое время родить, и мои близкие обязательно должны явиться, чтобы ходить за мной, так как женщины суши не знают, как происходят роды у женщин моря, а женщины моря не знают, как происходят роды у женщин суши. И когда мои родные явятся, я помирюсь с ними, и они помирятся со мной". - "А как они ходят в море и не мокнут?" - спросил царь. И Джулланар сказала: "Мы ходим в море, как вы ходите по земле, по благодати имен, написанных на перстне Сулеймана, сына Дауда - мир с ними обоими! Но только, о царь, когда придут мои родные и братья, я скажу им, что ты меня купил деньгами и оказал мне милость и благодеяние, и тебе надлежит подтвердить им мои слова, чтобы они своими глазами увидели, каковы твои обстоятельства, и узнали, что ты царь, сын царя". - "О госпожа, - воскликнул тут царь, - делай, что тебе вздумается и будет любезно - я послушен тебе во всем, что ты делаешь". - "Знай, о царь времени, - сказала невольница, - что мы ходим в море с открытыми глазами и видим то, что там есть, и видим солнце, месяц, звезды и небо, как будто вес это на лице земли, и это нам не вредит. И узнай также, что в море много племен и разнообразные виды всяких тварей, которые есть на суше, а также узнай, что все, что есть на земле, в сравнении с тем, что есть в море, - очень мало".
     И удивился царь ее словам, а затем невольница вынула у себя из плеча два куска камарского алоэ и, взяв часть его, зажгла жаровню с огнем и бросила на нее эту частицу и засвистела великим свистом и начала говорить слова, которых не понимает никто, и поднялся из рукава ее великий дым, а царь смотрел. И потом она сказала царю: "О владыка, встань, спрячься в каком-нибудь месте, и я покажу тебе моего брата и мать и близких, так что они тебя не увидят. Я хочу их вызвать, и ты сейчас увидишь на этом месте диво и подивишься, какие создал Аллах великий разнообразные обличия и необычайные образы".
     И царь поднялся в тот же час и минуту и вошел в одно помещение и стал смотреть, что Джулланар будет делать. А она зажигала куренья и колдовала, пока море не вспенилось и не взволновалось. И вышел оттуда юноша прекрасной внешности, красивый видом, подобный луне в ее полноте - с блестящим лбом, румяными щеками и устами, как жемчуг и яхонты, и он был больше всех тварей похож на свою сестру, и язык обстоятельств говорил о нем такие стихи:
     Луна бывает полной каждый месяц раз,
     А краса твоя - та бывает полной во всякий день.
     Луна нисходит в сердце лишь одной звезды [602],
     А себе жилище в сердцах найдешь ты у всех людей.
     А затем вышла из моря поседевшая старуха, с которой было пять девушек, подобных лунам, которые имели сходство с девушкой по имени Джулланар, и царь увидел, что юноша, старуха и девушки идут по водной поверхности и дошли до Джулланар. И когда они приблизились к окошку и Джулланар увидела их, она поднялась и встретила их, радостная и счастливая, и, увидав ее, они ее узнали и вошли к ней и обняли ее и заплакали сильным плачем, а потом спросили ее: "О Джулланар, как ты могла нас оставить на четыре года, и мы не знали, где ты? Клянемся Аллахом, мир стеснился над нами от горести разлуки с тобой, я мы ни одного дня не наслаждались ни едой, ни питьем и плакали ночью и днем от великой тоски по тебе".
     И потом Джулланар стала целовать руку юноши, своего брата, а также руки своей матери и двоюродных сестер, и они посидели с ней немного, расспрашивая ее, как она доживает, что с ней случилось и каково ей теперь, и Джулланар сказала им: "Знайте, что, когда я оставила вас и вышла из моря, я села на краю острова и взял меня один человек и продал купцу, а купец привел меня в этот город и продал царю за десять тысяч динаров. И царь стал заботиться обо мне и оставил из-за меня всех своих наложниц, ясен и любимиц и, занявшись мной, забыл обо всем, что у него было и что было в его городе".
     И, услышав слова Джулланар, ее брат воскликнул: "Слава Аллаху, который свел нас с тобою, но я хочу, о сестрица, чтобы ты поднялась и пошла с нами в нашу страну, к нашим близким". И когда царь услышал слова брата девушки, его ум улетел от страха, что Джулланар согласится со словами своего брата, и он не сможет ей помешать, хотя он охвачен любовью к ней, и он был растерян и очень боялся, что расстанется с девушкой.
     Но Джулланар, услышав слова своего брата, отвечала: "Клянусь Аллахом, о брат мой, человек, который меня купил, - царь этого города, и это великий царь и человек разумный, великодушный и превосходный и до крайности щедрый. Он оказал мне уважение и обладает благородством и большими деньгами, и нет у него ребенка - ни мальчика, ни девочки. Он был ко мне добр и оказал мне всякое благо. И со дня, когда я к нему пришла, до сего времени я не слышала от него дурного слова, которое бы огорчило мое сердце. И он всегда со мной ласков и ничего не делает, не посоветовавшись со мной, и я у него в прекраснейшем положении и в полнейшем довольстве, и к тому же, если я его покину, он погибнет, - он ведь совсем не может со мной расстаться, ни на одну минуту. А я, если расстанусь с ним, тоже умру от сильной любви к нему, так как он был со мной до крайности милостив во время моей жизни у него, и если бы был жив мой отец, моя жизнь у него не была бы подобна жизни у этого великого царя, значи^тельного саном. Вы видите, что я ношу от него, и слава Аллаху, который сделал меня дочерью паря моря, а моим мужем - величайшего царя земли. Не воспрепятствовал мне Аллах великий и воздал мне взамен благом. У царя нет ребенка, ни мальчика, ни девочки..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок первая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джулланар-морская рассказала брагу всю свою историю и сказала: "Аллах великий не воспрепятствовал мне и воздал мне взамен благом. У царя нет ребенка, ни мальчика, ни девочки, и я прошу Аллаха великого, чтобы он наделил меня сыном, который бы унаследовал от этого великого царя то, чем наделил его Аллах великий из строений, владений и дворцов".
     И когда услышали слова Джулланар ее брат и двоюродные сестры, их глаза прохладились от таких речей, и они сказали: "О Джулланар, тебе известно твое место у нас, ты знаешь нашу любовь к тебе и уверена, что ты нам дороже всех людей, и убеждена, что мы хотим для тебя счастья, без затруднений и тягот. Если ты несчастлива, пойдем с нами в нашу страну, к близким, а если ты здесь счастлива и живешь в величии и радости, то именно этого мы жаждем и желаем, и мы хотим только твоего счастья при всех обстоятельствах". - "Клянусь Аллахом, - отвечала Джулланар, - я живу в полном счастье, наслаждении, величии и довольстве".
     И когда царь услышал от нее эти слова, он обрадовался, и сердце его успокоилось, и он поблагодарил Джулланар за это и полюбил ее еще сильнее, и любовь к ней вошла в глубину его сердца, и он понял, что она так же его любит, как он любит ее, и хочет у него жить, чтобы увидеть его ребенка.
     А затем девушка по имени Джулланар-морская приказала своим невольницам подать столы и яства из всевозможных блюд (а Джулланар сама готовила кушанья на кухне), и невольницы принесли кушанья, сладости и плоды, и она поела со своими родными, а потом они сказали: "О Джулланар, твой господин - человек нам чужой, и мы вошли к нему в дом без его позволения, и он не знает нас, а ты восхваляешь нам его милости и к тому же принесла нам его пищи, и мы поели и не встретились с ним и не видали его, и он нас не видел и не пришел к нам и не поел с нами, чтобы были между нами хлеб и соль".
     И они все перестали есть и рассердились на Джулланар, и огонь стал выходить из их ртов, точно факел, и когда царь увидал это, ум его улетел от сильного страха перед ними. А Джулланар подошла к ним и успокоила их сердца, и затем она вошла в то помещение, где был царь, ее господин, и сказала ему: "О господин, видел ли ты и слышал ли, как я тебя благодари^ла и прославляла моим родным, и слышал ли ты, как они мне сказали, что хотят взять меня с собой к нашим близким, в нашу страну?" - "Я слышал и видел, - да воздаст тебе Аллах за нас благом! И клянусь Аллахом, я узнал, какова твоя любовь ко мне лишь в эту благословенную минуту и не сомневаюсь, что ты меня любишь", - ответил царь. И Джулланар сказала: "О господин, разве воздают за благо чем-нибудь, кроме блага? Ты был ко мне милостив и оказал мне великие благодеяния, и я вижу, что ты любишь меня величайшей любовью и сделал мне всякое добро, избрав меня среди всех, кого ты любишь и желаешь. Как же может быть приятно моему сердцу расстаться с тобой и уйти от тебя, и как это случится, когда ты ко мне добр и милостив? Я хочу от твоей милости, чтобы ты пришел и поздоровался с моими родными и увидел бы их, и они бы тебя увидели, и возникли бы между вами приязнь и дружба. И знай, о царь времени, что мой брат и мать и двоюродные сестры полюбили тебя великой любовью, когда я тебя перед ними восхваляла, и сказали: "Мы не уйдем от тебя в нашу страну, пока не встретимся с царем и не пожелаем ему мира". И они хотят тебя увидеть и подружиться с тобой".
     И царь отвечал: "Слушаю и повинуюсь! Таково и мое желание".
     И потом он поднялся с места и подошел к ним и приветствовал их наилучшим приветом. И родные Джулланар поспешили встать перед ним и встретили его наилучшим образом, и царь посидел с ними во дворце и поел с ними. И они оставались с ним в течение тридцати дней, а после этого захотели отправиться в свою страну и в свои жилища и попрощались с царем и с царицею Джулланарморскою и ушли от них, после того как царь оказал им крайний почет.
     Затем Джулланар завершила дни ношения, и пришло время родов, и она родила мальчика, подобного луне в ее полноте, и царя охватила из-за этого великая радость, так как ему в жизни не досталось ни сына, ни дочери, и устраивали торжества и украшали город в течение семи дней, будучи в величайшей радости и восторге. А на седьмой день явилась мать царицы Джулланар и ее брат и все ее двоюродные сестры, когда узнали, что Джулланар родила..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Джулланар родила и ее родные пришли к ней, царь встретил их и обрадовался их приходу и сказал им: "Я говорил: "Не назову своего сына, пока вы не приедете и не назовете его, как знаете". И назвали ребенка Бедр-Басим [603], и все сошлись на этом имени. А потом они показали мальчика его дяде Салиху, и тот взял его на руки и поднялся и стал ходить с ним по дворцу, а потом вышел из дворца и спустился с ребенком к соленому морю и шел, пока не скрылся из глаз царя. И когда увидел царь, что Салих взял его ребенка и исчез в пучине моря, он потерял надежду его увидеть и начал плакать и рыдать. И, увидев его в таком состоянии, Джулланар сказала: "О царь времени, не бойся и не печалься о твоем сыне. Я люблю моего ребенка больше, чем ты, и мое дитя с моим братом. Не думай о море, и не бойся, что он утонет. Если бы мой брат знал, что маленькому будет вред, он бы не сделал того, что сделал. И он сейчас принесет тебе твоего сына невредимым, если захочет Аллах". И прошло не более часа, и вдруг море забилось и взволновалось и вышел оттуда дядя младенца и с ним сын царя, невредимый, и полетел от моря и достиг их. А маленький был у него на руках, и он молчал, и походило его лицо на луну в день ее полноты. И дядя младенца посмотрел на царя и сказал ему: "Может быть, ты испугался вреда для твоего сына, когда я сошел в море, и он был со мной?" И царь ответил: "Да, о господин, я испугался за него и совсем не думал, что он спасется". - "О царь земли, - ответил Салих, - мы насурьмили его сурьмой, которую знаем, и прочитали над ним имена, написанные на перстне Сулеймана, сына Дауда - мир с ними обоими! - когда у нас рождается новорожденный, мы делаем с ним так, как я тебе сказал. Не бойся же, что он утонет или задохнется, и не опасайся для него никаких морей, когда он в них опустится, - как вы ходите по суше, так мы ходим по морю".
     И затем он вынул из-за пазухи ларчик, исписанный и запечатанный, и сломал печать и рассыпал то, что было в ларце, и посыпались оттуда ожерелья, нанизанные из всевозможных яхонтов и жемчужин, и триста изумрудных прутьев и триста ниток крупных жемчужин, величиной с яйцо страуса, сияние которых ярче сияния солнца и луны, и сказал: "О царь времени, эти жемчужины и яхонты - подарок тебе от меня, так как мы не принесли еще тебе никакого подарка - мы ведь не знали, в каком месте Джулланар, не видали ее следов и не имели о ней вестей. А когда мы увидели, что ты сблизился с ней, и мы стали одной семьей, мы принесли тебе этот подарок. Через каждые несколько дней мы будем приносить тебе такой же, если захочет великий Аллах, так как этих жемчужин и яхонтов у нас больше, чем на земле камешков. И мы различаем хорошие камни и скверные и знаем все к ним дороги и места, и нам нетрудно добывать их".
     И когда царь посмотрел на эти камни и яхонты, его ум был ошеломлен, и смутился его разум, и он воскликнул: "Клянусь Аллахом, один камешек из этих камешков равняется по цене моему царству!" И царь поблагодарил Салиха морского за его милость и посмотрел на царицу Джулланар и сказал ей: "Мне стыдно перед твоим братом, - он оказал мне милость и одарил меня этим роскошным подарком, который не в силах собрать жители земли".
     И Джулланар поблагодарила своего брата за то, что он сделал, и ее брат сказал: "О царь времени, мы уже были обязаны тебе, и должно нам благодарить тебя, так как ты был милостив к моей сестре, и мы вошли в твое жилище и поели твоей пищи, а поэт сказал:
     И если б заплакать мог я раньше ее в любви,
     Душа исцелилась бы моя до раскаянья,
     Но раньше заплакала она, и поднялся плач
     От плача, и я сказал: "Заслуга у первого!"
     И если бы, - говорил Салих, - мы тысячу лет простояли на наших лицах, служа тебе, о царь времени, мы не могли бы воздать тебе равным, и этого было бы по отношению к тебе мало". И царь поблагодарил его красноречивой благодарностью, и Салих со своей матерью и двоюродными сестрами оставался у царя сорок дней, а потом Салих, брат Джулланар, поднялся и поцеловал землю меж рук царя, мужа своей сестры, и когда тот спросил его: "Чего ты хочешь, о Салих?" - Салих сказал: "О царь времени, ты оказал нам благодеяния, и я хочу от твоей близости, чтобы ты подал нам милостыню и дал нам разрешение уйти - мы стосковались по нашим родным, нашей стране и близким и родине, и мы не перестанем служить тебе и нашей сестре и сыну нашей сестры. Клянусь Аллахом, о царь времени, не любо моему сердцу с вами расстаться, но что же нам делать, когда мы воспитаны в море и не хороша для нас земля?"
     И когда услышал царь его слова, он поднялся на ноги и попрощался с Салихом-мороким и его матерью и двоюродными его сестрами, и все заплакали из-за разлуки и затем сказали царю: "Скоро мы будем у вас и никогда не порвем с вами, и через каждые несколько дней мы будем вас навещать". И потом они полетели и направились к морю и погрузились в него, скрывшись из глаз..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок третья ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, чти, когда близкие Джулланар-морской попрощались с царем и Джулланар, они заплакали из-за разлуки с ними, а потом полетели и опустились в море и скрылись из глаз, и царь оказал Джулланар милости и величайшее уважение. И мальчик рос прекрасно, и его дядя, и бабка, и тетка, и двоюродные сестры его матери через каждые несколько дней приходили в жилище царя и оставались у него месяц или два месяца, а потом возвращались к себе, и увеличивалась с увеличением лет красота и прелесть юноши, пока не стало ему пятнадцать лет жизни, и был он единственным по совершенству, стройности и соразмерности. И он научился письму и чтению, преданиям и грамматике, и лексике, и метанию стрел, и научился играть копьем и научился верховой езде и всему, что нужно царс^ким детям, и не осталось никого из жителей города, мужчин или женщин, кто бы не говорил о прелестях этого ребенка, так как он был на редкость красив и прелестен, и заключалось его описание в словах поэта:
     Написал пушок темной амброю на жемчужине
     Пару тонких строк, как на яблоке агатом:
     "Убивают нас зрачки темные, лишь взглянут на нас,
     Опьяняют нас щеки нежные без вина".
     А вот еще слова другого:
     Вот пушок явился на коже нежной щеки его,
     Точно вышивка, на ней осталось смущение.
     И казалось мне, что светильник он, подвешенный
     Под тьмой волос на двух цепях из амбры.
     И любил его царь великой любовью, и вызвал он везиря, эмиров, вельмож правления и знатных людей царства и заставил их дать верные клятвы, что они поставят Бедр-Басима царем над собой после его отца, и все поклялись ему верными клятвами и обрадовались этому. А царь был милостив к народу и мягок в речах, он был средоточием добра и говорил лишь о том, в чем для людей благо. И на следующий день царь сел на коня, с вельможами правления и всеми эмирами, и все воины пошли по городу и вернулись, и когда они приблизились ко дворцу, царь спешился, чтобы служить своему сыну, и вместе со всеми эмирами и вельможами правления понес перед ним чепрак, так что каждый из эмиров и вельмож правления нес чепрак некоторое время. И они шли до тех пор, пока не дошли до входа во дворец, и царевич ехал на коне, а затем он спешился, и его отец и эмиры обняли его и посадили на престол царства, и отец его, как и все эмиры, стоял перед ним. И Бедр-Басим стал творить суд между людьми и отставлял обидчика и назначал справедливого, и он продолжал творить суд, пока не приблизился полдень, а потом он поднялся с престола царства и вошел к своей матери Джулланар-морской, и был у него на голове венец, и походил он на луну. И когда мать увидала своего сына, перед которым шел царь, она поднялась и поцеловала его и поздравила со званием султана и пожелала ему и его отцу долгой жизни и победы над врагами. И Бедр-Басим посидел у своей матери и отдохнул.
     А когда наступило время предвечерней молитвы, эмиры поехали перед мальчиком, и он приехал на ристалище и играл оружием до времени вечерней молитвы со своим отцом и вельможами правления, а потом он вернулся во дворец, и все люди шли перед ним. И он стал каждый день выезжать на ристалище, а по возвращении садился судить людей и оказывал справедливость и эмиру и бедняку. И он делал так в течение целого года, а после этого стал выезжать на охоту и ловлю и кружил по странам и климатам, которые были ему подвластны, возвещая о безопасности и спокойствии, и поступал так, как поступают цари. И был он единственным среди людей своего времени по величию, доблести и справедливости в делах людей.
     И случилось, что царь, родитель Бедр-Басима, заболел в один из дней, и затрепетало его сердце, и почувствовал он, что перейдет в обитель вечности, и усилилась его болезнь, так что он стал близок к смерти. И тогда призвал он своего сына и наказал ему заботиться о подданных и поручил ему его мать и всех вельмож правления и приближенных и взял с них второй раз обеты и клятвы, что они будут слушаться его сына, и заручился от них клятвами" и после этого он прожил немного дней и преставился к милости Аллаха великого. И стали горевать о нем его сын Бедр-Басим, и жена его Джулланар, и эмиры, и везири" и вельможи правления, и сделали ему могилу и похоронили его в ней. А потом она просидела, принимая соболезнования, целый месяц, и пришел Салих, брат Джулланар, и ее мать и двоюродные сестры, и стали они ее утешать в утрате царя и сказали: "О Джулланар, если царь умер, то он оставил этого доблестного юношу, а кто оставил подобного ему, тот не умер. Вот он, этот бесподобный, равный сокрушающему льву..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что брат Джулланар Салих, ее мать и двоюродные ее сестры говорили ей: "Царь умер, но он оставил этого бесподобного юношу, равного сокрушающему льву и блестящему месяцу".
     А потом вельможи правления и знатные люди вошли к царю Бедр-Басиму и сказали ему: "О царь, не беда погоревать о царе, но горевать подобает только женщинам. Не занимай же своего сердца и наших сердец печалью о твоем родителе - он умер и оставил тебя, а кто оставил подобного тебе, тот не умер".
     И они стали его уговаривать и утешать, а потом сводили в баню. И когда Бедр-Басим вышел из бани, он надел роскошную одежду, вышитую золотом и украшенную драгоценностями и яхонтами, и возложил на голову царский венец и сел на престол власти и исполнил дела людей и воздал справедливость слабому против сильного и взял должное для бедняка от эмира. И полюбили его люди сильной любовью, и продолжал он так поступать в течение целого года. И через всякий небольшой срок его посещали морские его родственники, и приятна стала его жизнь, и глаз его прохладился.
     И так он провел долгое время, и случилось, что его дядя вошел в одну ночь из ночей к Джулланар и поздоровался с нею. Джулланар поднялась и обняла его и посадила рядом с собой и спросила: "О брат мой, как ты поживаешь и как поживает моя матушка и дочери моего дяди?" И Салих ответил: "О сестрица, они здоровы и живут во благе и великом счастии, и недостает им только взгляда на твое лицо". И потом Джулланар подала Салиху угощение, и он поел, и завязалась между ними беседа, и они заговорили о царе Бедр-Басиме и его красоте, и прелести, и стройности, и соразмерности, и доблести, и уме, и образованности. А царь Бедр-Басим лежал, и когда он услышал, что его мать и дядя упоминают о нем и разговаривают про него, он сделал вид, что спит, и стал слушать их разговор. И сказал Салих своей сестре Джулланар: "Твой сын прожил семнадцать лет и не женился. Мы боимся, что случится с ним что-нибудь и не будет у него сына, и я хочу женить его на какой-нибудь из морских царевен, такой же, как он, красивой и прелестной". - "Назови мне их - я их знаю", - сказала Джулланар. И Салих принялся пересчитывать ей царевен, одну за другой, а она говорила: "Не хочу этой для моего сына, и я женю его только на той, что будет ему равна по красоте и прелести, уму и вере, образованию и благородству, и власти, и роду, и племени".
     И сказал Салих: "Я не знаю больше ни одной морской царевны. Я перечислил тебе больше ста девушек, и ни одна из них тебе не понравилась. Но посмотри, о сестрица, спит твой сын или нет". И Джулланар потрогала Бедр-Басима и увидела на нем признаки сна и сказала: "Он спит. Но что ты хочешь сказать и зачем тебе нужно, чтобы он спал?" - "О сестрица, - ответил Салих, - знай, что я вспомнил одну девушку из дочерей моря, которая годится для твоего сына, и боюсь, что, если я заговорю о ней, когда он не будет спать, любовь к ней привяжется к его сердцу, а нам, может быть, нельзя будет ее достигнуть, и утомимся и он, и мы, и вельможи правления, и будет в этом для нас забота. А поэт сказал:
     Любовь вначале, когда возникнет поток слюны,
     А как власть возьмет, превращается в море бурное".
     И, услышав слова Салиха, его сестра молвила: "Скажи мне, что это за девушка и как ее имя, - я знаю дочерей моря от царей и других, и если я увижу, что она для него годится, я посватаюсь к ней, даже если истрачу на нее все, чем владеют мои руки. Расскажи же мне о ней и ничего не бойся - мой сын спит". - "Я боюсь, что он бодрствует, - ответил Салих. - Ведь сказал же поэт:
     Его полюбил, узнав о качествах я его, -
     Ведь ухо влюбляется порой раньше ока".
     "Говори и будь краток и не бойся, о брат мой", - сказала Джулланар. И Салих молвил: "Клянусь Аллахом, о сестрица, не подходит для твоего сына никто, кроме царевны Джаухары, дочери царя ас-Самандаля. Она подобна ему по красоте, прелести, блеску и совершенству, и не найти ни в море, ни на суше никого мягче ее и нежнее чертами. Она красива, прелестна, стройна и соразмерна, и у нее румяные щеки, блестящий лоб, и уста, подобные жемчу^гам, и темные очи, и тяжелые бедра, и тонкий стан, и прекрасное лицо. Если она взглянет, то смутит серн и газелей, и когда она идет, ревнует к ней ветвь ивы, а открывая лицо, она позорит солнце и луну и берет в плен всякого смотрящего, и уста ее нежны, и члены ев гибки".
     И Джулланар, услышав слова своего брата, сказала: "Ты прав, о брат мой! Я видела ее много раз, и она была моей подругой, когда мы были маленькие, а сегодня мы не знаем одна другую по причине отдаления, и вот уже восемнадцать лет, как я ее не видела. Клянусь Аллахом, никто не годится для моего сына, кроме нее!"
     И когда Бедр-Басим услышал их слова и понял с начала до конца то, о чем они говорили, описывая девушку, о которой упомянул Салих, то есть Джаухару, дочь царя ас-Самандаля, он полюбил ее со слов и прикинулся спящим, и возникло из-за нее в его сердце пламя огня, и он погрузился в море, где не достигнуть ни берега, ни дна..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь Бедр-Басим услышал слова своего дяди Салиха и своей матери Джулланар, оказанные при описании дочери царя ас-Самандаля, в его сердце возникло из-за нее пламя огня, и он погрузился в море, где не достигнуть ни берега, ни дна. А Салих посмотрел на свою сестру Джулланар и сказал: "Клянусь Аллахом, сестрица, нет среди царей моря никого глупее и яростнее, чем ее отец! Не осведомляй же своего сына об этой девушке, пока мы не посватаемся к ней у ее отца, и если он пожалует нам согласие, мы восхвалим Аллаха великого, а если он нас отвергнет и не выдаст ее замуж за твоего сына, мы избавимся от его зла и посватаемся к другой".
     И, услышав слова своего брата, Джулланар сказала: "Прекрасное мнение, которое ты принял". И потом они замолчали и проспали эту ночь, а у царя Бедр-Басима было в сердце огненное пламя из-за любви к царевне Джаухаре, но он скрыл свое дело и не сказал матери и дяде ничего о царевне, хотя был из-за любви к ней точно на сковородках с углем. А утром царь и его дядя пошли в баню и вымылись, а выйдя, напились питья, и перед ними поставили кушанья. И царь Бедр-Басим с матерью и дядей слоя, пока не насытились, а потом она вымыли руки, и после этого Салих поднялся на ноги и сказал царю Бедр-Басиму и его матери Джулланар: "С вашего разрешения, я намерен отправиться к родительнице. Я у вас уже несколько дней, и сердце родных беспокоятся обо мне, и они меня ожидают". - "Посиди у нас сегодня", - сказал царь Бедр-Басим своему дяде Салиху, и тот послушался его слов, а затем Бедр-Басим сказал: "Пойдем, о дядюшка, выйдем в сад".
     И они пошли в сад и стали там ходить и гулять, и царь Бедр-Басим сел под тенистое дерево и хотел отдохнуть и поспать, и вспомнил он о том, что говорил его дядя Салих, описывая девушку и ее красоту и прелесть, и заплакал обильными слезами и произнес такие два стиха:
     "Когда бы сказали мне (а пламя огня бы жгло,
     И в сердце и теле всем огонь бы и жар пылал):
     "Что хочешь и жаждешь ты: увидать возлюбленных
     Иль выпить глоток воды?" В ответ я сказал бы: "Их!"
     А потом он принялся жаловаться, стонать и плакать и произнес такие два стиха:
     "Кто заступник от страсти к девушке-лани,
     Чей лик солнце - о нет, скажу - она лучше!
     Мое сердце не знало к ней прежде страсти,
     И любовью к царевне вод загорелось".
     И когда дядя его Салих услышал слова юноши, он ударил рукою об руку и воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед - посол Аллаха, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" И потом он спросил: "Разве ты слышал, о дитя мое, что мы говорили с твоей матерью о царевне Джаухаре и какие мы приписывали ей качества?" - "Да, о дядюшка, и я полюбил ее со слов, когда услышал то, что говорили, и мое сердце к ней привязалось, и не могу я вытерпеть без нее", - ответил Бедр-Басим. И Салих сказал: "О царь, давай вернемся к твоей матери и осведомим ее о том, что случилось, и я попрошу у нее разрешения взять тебя с собой и посвататься к царевне Джаухаре, а потом мы простимся с ней и вернемся. Я боюсь, что, если я возьму тебя и пойду без ее позволения, твоя мать на меня рассердится и будет иметь право, так как я окажусь виновником вашей разлуки и ее ухода от нас. И город останется без царя, и не будет у подданных никого, кто бы ими управлял и рассматривал их обстоятельства. И расстроятся дела в царстве, и выйдет власть из твоих рук".
     И Бедр-Басим, услышав слова своего дяди Салиха, сказал ему: "Знай, о дядюшка, что, если я вернусь к моей матери и посоветуюсь с ней об этом, она мне этого не позволит. Я не вернусь к ней и не посоветуюсь с нею никогда!" И он заплакал перед своим дядей и сказал: "Я пойду с тобой, не осведомляя ее, а потом вернусь".
     И Салих, услышав слова своего племянника, растерялся и воскликнул: "Прошу помощи у великого Аллаха при всех обстоятельствах!" И когда дядя Бедр-Басима, Салих, увидел своего племянника в таком состоянии и понял, что он не хочет вернуться к своей матери и уведомить ее, а пойдет с ним, он снял с пальца перстень, на котором были вырезаны имена из имен великого Аллаха, и подал его царю Бедр-Басиму и сказал: "Надень его себя на палец: ты будешь в безопасности от потопления и прочих бед и от зла морских животных и рыб". И царь БедрБасим взял перстень у своего дяди Салиха и надел его на палец. И потом они нырнули в море..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь Бедр-Басим и его дядя Салих нырнули в море, они пошли, и шли до тех пор, пока не пришли ко дворцу Салиха. И они вошли туда, и увидала Бедр-Басима его бабушка, мать его матери, которая сидела со своими близкими, и, войдя, царевич с Салихом поцеловали им руки. Бабка Бедр-Басима, увидав их, встала и обняла юношу и поцеловала его между глаз и сказала: "Благословенный приход, о дитя мое! Как ты оставил твою мать Джулланар?" - "Здоровой, во благе и благополучии, и она желает мира тебе и своим двоюродным сестрам", - сказал Бедр-Басим.
     И после этого Салих рассказал своей матери, что произошло между ним и его сестрой Джулланар и как царь Бодр-Басим полюбил со слов царевну Джаухару, дочь царя ас-Самандаля, и сообщил ей всю историю с начала до конца.
     "Он пришел лишь для того, чтобы посвататься к ней у ее отца и жениться на ней", - сказал Салих. И когда бабка царя Бедр-Басима услышала слова Салиха, она разгневалась на него сильным гневом и встревожилась и огорчилась и воскликнула: "О дитя мое, ты ошибся, упомянув о царевне Джаухаре, дочери царя ас-Самандаля перед твоим племянником. Ты ведь знаешь, что царь ас-Самандаль - глупец и притеснитель, малоумный и сильно яростный и он скупится на свою дочь Джаухару перед ее женихами. Все цари моря сватались к ней, но он отказался и не согласился ни за кого из них отдать, напротив, отверг их и сказал: "Не ровня вы ей ни по красоте, ни по прелести, ни по чему другому". И мы боимся, что, если посватаемся к ней у ее отца, он нас отвергнет, как отверг других, а мы обладаем благородством и вернемся с разбитыми сердцами".
     И, услышав слова своей матери, Салих спросил ее: "О матушка, как же быть? Ведь царь Бедр-Басим полюбил эту девушку, когда я говорил о ней с моей сестрой Джулланар, и он сказал: "Мы обязательно посватаемся к ней у ее отца, хотя бы я отдал все мое царство", - и утверждает, что если он на ней не женится, то умрет от страсти и любви к ней".
     И потом Салих сказал своей матери: "Знай, что мой племянник - красивей и прекрасней ее и что его отец был царем всей Персии, а теперь он сам царь, и не годится Джаухара никому, кроме него. Я решил взять драгоценных камней - яхонтов и других - и поднести царю подарок, подобающий ему, и посвататься у него к царевне, и если он укажет, что он царь, то Бедр-Басим - тоже царь, сын царя; если же он нам укажет на красоту своей дочери, то Бедр-Басим красивей ее, а если он нам укажет на обширность царства, то у Бедр-Басима царство обширней, чем у нее и у ее отца, и у него больше войск и телохранителей. Его царство больше царства ее отца, и я непременно постараюсь исполнить желание моего племянника, хотя бы моя душа пропала. Я ведь был причиной этого дела, и так же, как я бросил его в моря любви к ней, я постараюсь его женить на ней. Аллах великий поможет мне в этом". - "Делай что хочешь, - сказала ему мать, - и берегись быть грубым в словах, когда будешь говорить с царем. Ты же знаешь его глупость и ярость, л я боюсь, что он бросится на тебя, так как он не признает ничьего сана". И Салих отвечал: "Внимание и повиновение!" А затем он поднялся и, взяв с собой два мешка, наполненные драгоценностями: яхонтами, изумрудными прутьями, дорогими металлами и всякими камнями, дал их нести своим слугам и пошел с ними и со своим племянником во дворец царя ас-Самандаля. Он попросил позволения войти, и царь позволил ему, и Салих, войдя, поцеловал землю меж его рук и приветствовал его наилучшим приветом. И, увидав Салиха, царь ас-Самандаль поднялся и оказал ему величайшее уважение и велел ему сесть, и Салих сел, и когда он уселся, царь сказал ему: "Благословенный приход! Ты заставил нас тосковать, о Салих! Какая у тебя нужда, что ты пришел к нам? Расскажи мне о твоей нужде, чтобы я ее исполнял".
     И Салих поднялся и поцеловал землю второй раз и сказал: "О царь времени, нужда моя - в Аллахе и в доблестном царе, льве неустрашимом, о ком прекрасную молву развозят едущие, и распространилась в климатах и странах весть о его щедрости, милости, прощении, извинении и благосклоннос^ти".
     И потом он развязал мешки и, вынув из них камни и прочее, рассыпал их перед царем ас-Самандалем и сказал ему: "О царь времени, быть может, ты примешь мой подарок и окажешь мне милость и залечишь мое сердце, приняв это от меня..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Салих предложил подарок царю ас-Самандалю и сказал ему: "Я желаю от царя, чтобы он оказал мне милость и залечил мое сердце, приняв это от меня". И царь ас-Самандаль спросил его: "Почему ты даришь мне этот подарок? Расскажи мне твою историю и поведай о своей нужде, и если я властен ее исполнить, я исполню ее сию же минуту и не заставлю тебя трудиться, а если я бессилен исполнить ее, то Аллах возла^гает на душу только то, что ей вмочь".
     И Салих поднялся и поцеловал землю трижды и сказал: "О царь времени, нужду мою ты исполнять можешь, она под твоей властью, и ты ею владеешь. Я не возложу на царя трудности, и я не бесноватый, чтобы говорить с царем о том, чего он не может. Ведь сказал кто-то из мудрецов: "Если хочешь, чтобы тебя слушались, проси о том, что возможно". Что же касается моей нужды, о которой я пришел просить, то царь, да хранит его Аллах, на нее властен". - "Проси о твоей нужде, изложи твое дело и требуй то, чего хочешь", - сказал царь. И Салих молвил: "О царь времени, знай, что я пришел к тебе как сват и желаю единственной жемчужины и драгоценности, скрываемой - царевны Джаухары, дочери нашего владыки. Не обмани же, о царь, надежды того, кто к тебе направился". И когда услышал царь слова Салиха, он так засмеялся, что упал навзничь, издеваясь над ним, и воскликнул: "О Салих, я считал тебя человеком разумным и юношей достойным, который старается только со смыслом и говорит лишь здравое. Что же поразило твой разум и призвало тебя на это великое дело и значительную опасность; и ты сватаешься к дочерям царей, властителей стран и климатов? Разве дошел твой сан до этой высокой ступени и разве уменьшился твой ум до такого предела, что ты говоришь мне в лицо подобные слова?"
     "Да направит Аллах царя! - воскликнул Салих. - Я сватаюсь к ней не для себя, а если бы я сватал ее для себя, я был бы ей ровнею - нет, больше ее, так как ты знаешь, что мой отец - царь из царей моря, хотя ты сегодня и наш царь. Но я сватаюсь к ней лишь для царя Бедр-Басима, властителя климатов Персии, и его отец - царь Шахраман, ярость которого ты знаешь. И если ты утверждаешь, что ты великий царь, то царь Бедр-Басим - еще больший царь, а если ты заявляешь, что твоя дочь красива, то царь Бедр-Басим красивей ее и прекрасней лицом и достойней по роду и племени, ибо он витязь людей своих времен. И если ты согласишься на то, о чем я тебя просил, о царь времени, ты положишь вещь на ее место, а если ты станешь над нами величаться, то будешь к нам несправедлив и не пойдешь с нами по пути правому. Ты ведь знаешь, о царь, что царевне Джаухаре, дочери нашего владыки, царя, не избежать брака, и говорит мудрец: "Не избежать девушке брака или могилы". И если ты намерен выдать ее замуж, то сын моей сестры более достоин ее, чем все люди".
     И когда услышал царь слова царя Салиха, он разгневался сильным гневом, и его ум едва не пропал, и душа его чуть не вышла у него из тела, и он воскликнул: "О пес среди мужчин, разве подобный тебе обращается ко мне с такими словами! Ты упоминаешь о моей дочери в собраниях и говоришь, что сын твоей сестры Джулланар ей ровня, а кто ты сам такой и кто твоя сестра, кто ее сын и кто его отец, что ты говоришь мне такие слова и обращаешься ко мне с такими речами? Разве вы в сравнении с нею не псы?" И затем он закричал своим слугам и сказал им: "Эй, слуги, возьмите голову этого бродяги!"
     И слуги схватили мечи и обнажили их и направились к Салиху, а тот повернулся, убегая, и направился к воротам дворца. А дойдя до ворот дворца, он увидел своих родичей, и близких, и дружинников, и слуг, которых было больше тысячи витязей, утопавших в железе и закованных в кольчуги, и были у них в руках копья и белые клинки.
     И когда они увидели Салиха в таком состоянии, они спросили его: "Что случилось?" И он рассказал им свою историю. А его мать послала этих людей ему на помощь, и, услышав слова Салиха, они поняли, что царь глуп и сильно яростен, и сошли с коней и, обнажив мечи, вошли к царю ас-Самандалю.
     И они увидели, что он сидит на престоле своего царства, не замечая входящих, и сильно разгневан на Салиха, и увидели, что его слуги, прислужники и телохранители не вооружены, и когда царь увидел людей Салиха с обнаженными мечами в руках, он закричал своим людям и сказал им: "Горе вам! Возьмите головы этих псов!" И не прошло минуты, как побежали люди царя ас-Самандаля и положились на бегство, а Салих и его близкие схватили царя ас-Самандаля и скрутили его..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Салих и его близкие скрутили царя ас-Саман^дадя.
     А Джаухара, когда проснулась, узнала, что ее отец взят в плен и телохранители его убиты, и вышла из дворца и убежала на какой-то остров и направилась к высокому дереву и спряталась на нем. А когда оба отряда начали сражаться, некоторые телохранители царя ас-Самандаля убежали. Их увидал Бедр-Басим и опросил, в чем дело. И они сказали ему, что случилось, и, услышав, что царь ас-Самандаль схвачен, Бедр-Басим пустился бежать и испугался за себя, говоря в сердце: "Эта смута случилась из-за меня, и преследуют лишь меня одного".
     И обратился он в бегство, ища спасения, и не знал, куда направиться, и пригнали его извечные судьбы на тот остров, где была Джаухара, дочь царя ас-Самандаля. И он подошел к ее дереву и упал на землю, как убитый, чтобы отдохнуть, прилегши, и не знал он, что всякий, кого преследуют, не отдохнет, и не ведает никто, что скрыто для него в тайно предопределен^ном. И когда Бедр-Басим лег, он поднял взоры к дереву, и его глаз упал на глаз Джаухары, и царь посмотрел на нее и увидел, что она подобна месяцу, когда он сияет, и воскликнул: "Хвала создателю этого дивного лица, и он создатель всякой вещи и во всякой вещи властен! Хвала Аллаху великому, создателю, творцу, изобразителю! Клянусь Аллахом, если верно мое опасение, это Джаухара, дочь царя ас-Самандаля! Я думаю, она услышала, что начался между ними бой, и убежала и пришла на этот остров и спряталась на этом дереве. А если эта девушка не сама царевна Джаухара, то она прекраснее ее".
     И Бедр-Басим стал размышлять об этой девушке и сказал про себя: "Встану, схвачу ее и спрошу, что с ней, и если это она, посватаюсь к ней у нее самой, а это и есть мое желание". И он поднялся и встал на ноги и сказал Джаухаре: "О предел желаний, кто ты и кто привел тебя в это место?" И Джаухара взглянула на Бедр-Басима и увидела, что он подобен луне, когда она показывается из-за черных туч, и строен станом, и прекрасна его улыбка, и ответила: "О прекрасный чертами, я царевна Джаухара, дочь царя ас-Самандаля, и я убежала в это место, потому что Салих и его войска сразились с моим отцом и убили его воинов и взяли в плен его самого и часть войска. А я убежала из страха за себя". И затем царевна Джаухара сказала царю Бедр-Басиму: "Я пришла в это место лишь из страха быть убитой и не знаю, что сделало время с моим отцом". И когда Бедр-Басим услышал ее слова, он до крайности удивился этому дивному совпадению и воскликнул: "Нет сомнения, что я добился желаемого, раз ее отец взят в плен!" И он посмотрел на девушку и сказал ей: "Спустись, о госпожа, - я убитый любовью к тебе, и глаза твои взяли меня в плен. Из-за меня и из-за тебя была эта смута и эти сражения.
     Знай, что я - царь Бедр-Басим, царь персов, и что Салих - мой дядя по матери и что он пришел к твоему отцу и посватался к тебе. А я покинул из-за тебя мое царство, и наша встреча сейчас - чудесное совпадение. Вставай же и спустись ко мне. Мы пойдем с тобой во дворец твоего отца, и я попрошу моего дядю Салиха отпустить его и женюсь на тебе дозволенным образом".
     И, услышав слова Бедр-Басима, Джаухара подумала: "Из-за этого-то скверного негодяя произошли такие дела, и мой отец попал в плен, и пере^биты его царедворцы и слуги, а я удалилась от моего дворца и убежала, как пленница, на это дерево! Если я не сделаю с ним хитрости, чтобы ею защититься, он овладеет мной и достигнет желаемого, так как он влюбленный, а влюбленного, что бы он ни делал, не порицают".
     И она стала обманывать Бедр-Басима разговором и мягкими речами (а тот не знал, какие козни она задумала) и сказала: "О господин мой и свет моего глаза, ты ли - царь Бедр-Басим, сын царицы Джулланар?" - "Да, о госпожа моя", - отвечал Бедр-Басим..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот сорок девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джаухара, дочь царя ас-Самандаля, спросила царя Бедр-Басима: "Ты ли, о господин мой, царь Бедр-Басим, сын царицы Джулланар?" - "Да, о госпожа моя", - ответил Бедр-Басим. И царевна воскликнула: "Пусть замучит Аллах моего отца и отнимет от него его царство и пусть не залечит его сердца и не вернет его с чужбины, если он хочет более прекрасного, чем ты, и что-нибудь прекраснее этих нежных черт! Клянусь Аллахом, мало у него ума и рассудительности! О царь времени, - сказала она потом, - не взыщи с моего отца за то, что он сделал, и если ты полюбил меня на пядь, то я полюбила тебя на локоть. Я попала в сети любви к тебе и оказалась в числе убитых тобою, и переместилась любовь, которая была в тебе, и оказалась во мне, и осталась в тебе лишь десятая доля того, что во мне".
     И она спустилась с дерева и приблизилась к юноше и, подойдя к нему, обняла его и прижала к груди и стала его целовать. И когда царь Бедр-Басим увидел, как она с ним поступает, его любовь к ней еще увеличилась, и страсть его стала еще сильней, и он подумал, что царевна его любит, и доверился ей и стал ее обнимать и целовать. "О царевна, - сказал он ей, - клянусь Аллахом, мой дядя Салих не описал мне и четверти десятой доля твоей красоты, и ни четверти кирата из двадцати четырех киратов" [604].
     А потом Джаухара прижала его к груди и произнесла слова непонятные и плюнула ему в лицо и воскликнула: "Перейди из образа человеческого в образ птицы, прекраснее всех птиц, с белыми перьями и красным клювом и ногами!" И не окончились еще ее слова, как царь БедрБасим превратился в птицу, - прекраснейшую из птиц, какие бывают, и встряхнулся, и поднялся на ноги и стал смотреть на Джаухару. А у нее была невольница из числа ее невольниц по имени Марсина, и царевна посмотрела на нее и сказала: "Клянусь Аллахом, если бы меня не страшило то, что мой отец в плену у его дяди, я бы его убила! Да не воздаст ему Аллах благом! Как злосчастен его приход к нам. Вся эта смута - из-под его головы! Но возьми его, о невольница, и пойди с ним на безводный остров и оставь его там, чтобы он умер от жажды".
     И невольница взяла Бедр-Басима и привела его на остров и хотела уйти от него обратно, но затем она сказала про себя: "Клянусь Аллахом, обладатель такой красоты и прелести не заслуживает того, чтобы умереть от жажды!"
     И она увела его с безводного острова и пришла с ним на остров, где было много деревьев, плодов и каналов, и, оставив его там, вернулась к своей госпоже и сказала: "Я оставила его на безводном острове".
     Вот что было с Бедр-Басимом. Что же касается Салиха, дяди царя Бедр-Басима, то, когда он овладел царем ас-Самандалем и убил его слуг и телохранителей и царь стал его пленником, Салих принялся искать Джаухару, дочь царя, но не нашел ее. И он вернулся во дворец, к своей матери, и спросил: "О матушка, где мой племянник, царь Бедр-Басим?" И она ответила: "О дитя мое, клянусь Аллахом, я ничего о нем не знаю и не ведаю, куда он исчез. Когда до него дошло, что ты подрался с царем ас-Самандалем и случились между вами сражения и бои, он испугался и убежал".
     И Салих, услышав слова своей матери, опечалился о своем племяннике и сказал: "Клянусь Аллахом, мы были небрежны с царем Бедр-Басимом, и я боюсь, что он погибнет, или нападет на него кто-нибудь из воинов царя ас-Самандаля, или же встретит его царевна Джаухара, и будем мы смущены перед его матерью, и не достанется нам от нее блага, так как я взял мальчика без ее позволения".
     И затем он послал за Бедр-Басимом телохранителей и лазутчиков к морю и в другую сторону, но они не напали на весть о нем и вернулись и осведомили об этом царя Салиха, и увеличились его забота и огорчение, и стеснилась его грудь тоской о царе Бедр-Басиме.
     Вот что было с царем Бедр-Басимом и его дядей Салихом. Что же касается его матери, Джулланар-морской, то, когда ее сын Бедр-Басим ушел со своим дядей Салихом, она ждала его, но он к ней не вернулся, и вести о нем не приходили к ней. И она провела много дней, ожидая его, а потом вышла и спустилась в море и пришла к своей матери, и, увидев ее, мать поднялась и поцеловала и обняла, и то же сделали ее двоюродные сестры. А потом Джулланар спросила свою мать про царя БедрБасима, и та сказала ей: "О дочка, он приходил со своим дядей, и его дядя взял яхонтов и дорогих камней и пошел с ними к царю ас-Самандалю и посватался к его дочери, но ас-Самандаль не согласился и был суров с твоим братом в речах. И я послала к твоему брату около тысячи витязей, и возникла война между ними и царем ас-Самандалем, и помог Аллах против него твоему брату, и он убил его телохранителей и воинов и взял царя ас-Самандаля в плен. И дошла весть об этом до твоего сына, и похоже, что он испугался за себя, и он бежал от нас без нашего согласия и не возвращался к нам после этого, и мы не слыхали о нем вестей".
     Потом Джулланар стала расспрашивать мать про своего брата Салиха, и та рассказала, что он сидит на престоле царства во дворце царя ас-Самандаля и послал во все стороны искать ее сына и царевну Джаухару, и, услышав слова своей матери, Джулланар сильно опечалилась о своем сыне, и увеличился гнев ее на брата Салиха, так как он взял ее сына и спустился с ним в море без ее позволения. "О матушка, - сказала она, - я боюсь за царство, которое принадлежит нам, так как я пришла к вал", не уведомив никого из жителей царства. Боюсь, что, если я замешкаюсь, испортятся дела в нашем царстве и выйдет власть у нас из рук, и правильно будет, если я вернусь управлять царством, пока Аллах не устроит для нас дела моего сына. Не забывайте же о моем сыне и не будьте небрежны в его деле - если с ним случится дурное, я несомненно погибну так как я вижу жизнь лишь в нем одном и наслаждаюсь только его жизнью".
     И мать Джулланар молвила: "С любовью и уважением, о дочка, не спрашивай, что с нами из-за разлуки с ним и его отсутствия". И потом она послала искать юношу, а его мать вернулась с печальным сердцем и плачущими глазами в свое царство, и тесен стал для нее мир..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот пятидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот пятидесяти, она сказала; "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царица Джулланар вернулась от матери в свое царство, ее грудь стеснилась и усилилось ее горе, и вот что было с ней.
     Что же касается царя Бедр-Басима, то, когда царевна Джаухара его заколдовала и послала его со своей невольницей на безводный остров, сказав ей: "Оставь его там умирать от жажды", - невольница оставила его на острове зеленом и плодоносном, где были деревья и каналы. И Бедр-Басим стал есть плоды я пить из каналов, и провел так несколько дней и ночей в образе птицы, не зная, куда направиться и как полететь. И вот, когда, в один день из дней, он был на этом острове, вдруг пришел туда охотник из охотников, чтобы поймать что-нибудь, чем прокормиться, и увидел царя Бедр-Басима, который был в образе птицы с белыми перьями и красным клювом и ногами и пленял взоры и ошеломлял ум. И охотник посмотрел на птицу, и она ему понравилась, и он воскликнул про себя: "Поистине эта птица прекрасна, и я не видал птицы, подобной ей по красоте и виду". И он накинул на птицу сеть и поймал ее и привел в город, думая про себя: "Я продам ее и возьму ее цену", - и встретил его кто-то из жителей города и спросил: "Сколько за эту птицу, охотник?" И охотник сказал ему: "Когда ты ее купишь, что ты станешь с ней делать?" - "Я зарежу ее и съем", - ответил горожанин. И охотник воскликнул: "Чье сердце согласится зарезать эту птицу и съесть ее? Я хочу подарить ее царю - он даст мне больше того количества денег, которое дашь мне ты за нее в уплату, и не зарежет ее, а будет смотреть на нее и на ее красоту и прелесть. Ведь за всю жизнь, пока я охотник, я не видел подобной ей среди дичи моря и дичи земли. А ты, если соблазнишься ею, дашь мне за нее самое большее дирхем, и клянусь Аллахом великим, я ее не продам".
     И охотник пошел с птицей ко дворцу царя, и когда царь увидел птицу, ему понравилась ее красота и прелесть, и ее красный клюв и ноги. И он послал к охотнику евнуха, чтобы купить птицу, и евнух подошел к нему и спросил его: "Ты продаешь эту птицу?" - "Нет, но она будет царю от меня подарком", - ответил охотник. И евнух взял птицу и отправился с ней к царю и рассказал ему о том, что говорил охотник, и царь взял птицу и дал охотнику десять динаров, и охотник взял их и поцеловал землю и ушел.
     А евнух пришел с птицей в царский дворец и посадил ее в красивую клетку и повесил ее и поставил возле птицы корм и питье. И когда царь пришел, он спросил евнуха: "Где птица? Принеси ее, чтобы я на нее посмотрел. Клянусь Аллахом, она красива!" И евнух принес птицу и поставил перед царем, и тот увидел, что птица ничего не съела из корма, бывшего возле нее. "Клянусь Аллахом, - воскликнул царь, - я не знаю, что она ест и чем бы ее накормить!"
     И он велел принести кушанья, и принесли столы, и царь стал есть кушанья, и когда птица увидела мясо, сладости и плоды, она поела всего, что было на скатерти, лежавшей перед царем, и царь оторопел и удивился, что она ест, и присутствующие также удивились.
     И царь сказал бывшим вокруг него слугам и невольникам: "Я в жизни не видал, чтобы птица ела так, как эта птица!" И потом он велел привести свою жену, чтобы она на нее посмотрела. И евнух пошел, чтобы привести царицу, и, увидев ее, сказал: "О госпожа, царь требует тебя, чтобы ты посмотрела на птицу, которую он купил. Когда мы принесли кушанья, она вылетела из клетки и села на стол и поела всего, что там было. Поднимись же, госпожа, и посмотри на нее, она красива видом и чудо из чудес времени".
     И царица, услышав слова евнуха, поспешно пришла, но когда она посмотрела на птицу и как следует разглядела ее, она закрыла лицо и повернула обратно. И царь вышел за нею и опросил: "Почему ты закрыла лицо, когда возле тебя нет никого, кроме невольниц и евнухов, которые служат тебе, и твоего мужа?" И царица отвечала: "О царь, эта птица - не птица, - это такой же человек, как ты". - "Лжешь! - оказал царь, услышав слова жены. - Как ты много шутишь! Как это может быть не птица?" - "Клянусь Аллахом, я не шутила с тобой и сказала тебе только правду, - отвечала царица. - Эта птица - царь Бедр-Басим, сын царя Шахрамана, властителя страны персов, а его мать - Джулланар-морская..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят первая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда жена царя сказала царю: "Это не птица, а человек, как ты, и это царь Бедр-Басим, сын царя Шахрамана, а его мать - Джулланар-морская", - царь спросил ее. "А как же он оказался в таком виде?" И жена его ответила: "Его заколдовала царевна Джаухара, дочь царя ас-Самандаля".
     И затем она рассказала ему о том, что случилось с Бедр-Басимом, от начала до конца, и о том, как он посватался к Джаухаре у ее отца, но тот не согласился, и как его дядя Салих вступил в бой с царем ас-Самандалем и победил его и взял в плен, и, услышав слова своей жены, царь до крайности удивился. А эта царица, его жена, была самой искусной колдуньей своего времени, и царь сказал ей: "Ради моей жизни, освободи его от чар и не оставляй в мучениях. Отруби, Аллах великий, руку Джаухаре! Какая она скверная, как мала ее вера и как велики ее обманы и козни!" - "Скажи ему: "О Бедр-Басим, войди в эту комнату!" И царь приказал юноше войти в комнату, и Бедр-Басим, услышав слова царя, вошел в нее. И жена царя поднялась и закрыла себе лицо и, взяв в руки чашку с водой, вошла в комнату и произнесла над водой слова непонятные, а затем она сказала Бедр-Басиму: "Заклинаю тебя этими великими именами и благородными чудесами, заклинаю тебя Аллахом великим, творцом небес и земли, оживляющим мертвых и определяющим наделы и сроки, - выйди из того образа, в котором ты пребываешь, и вернись к образу, в котором сотворил тебя Аллах!" И не закончились еще ее слова, как Бедр-Басим встряхнулся и снова принял человеческий образ, и царь увидел, что это красивый юноша, прекрасней которого нет на лице земли. И когда Бедр-Басим увидел себя в таком виде, он воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед - посол Аллаха! Слава творцу тварей, определяющему их удел и конец!" И затем он поцеловал царю руку и пожелал ему долгой жизни, а царь поцеловал Бедр-Басима в голову и сказал: "О Бедр-Басим, расскажи мне твою историю с начала до конца".
     И царь Бедр-Басим рассказал ему свою историю и ничего от него не ута^ил, и царь удивился всему этому и сказал: "О Бедр-Басим, теперь Аллах освободил тебя от чар! Чего же требует твое мнение и что ты хочешь делать?" - "О царь времени, - ответил Бедр-Басим, - я хочу от твоей милости, чтобы ты снарядил для меня корабль и несколько слуг и дал мне все, что мне нужно. Я уже долгое время в отсутствии и боюсь, как бы не ушло от меня царство, и не думаю я, что моя мать жива, так как она в разлуке со мною. Сильнее всего во мне предположение, что она умерла от горя обо мне, так как ей неизвестно, что со мной случилось и не знает она, жив я или умер. И я прошу тебя, о царь, завершить твою милость ко мне, дав мне то, о чем я тебя прошу".
     И царь, увидев красоту, прелесть и красноречие БедрБасима, согласился и сказал: "Слушаю и повинуюсь!" А затем он снарядил ему корабль и перенес туда то, что было ему нужно, и отправил с ним нескольких своих слуг. И Бедр-Басим сошел на корабль после того, как простился с царем, и они поехали по морю, и ветер сопутствовал им. И они ехали десять дней подряд, и когда наступил одиннадцатый день, море взволновалось сильным волнением, и корабль начал подниматься и опускаться, и матросы не могли удержать его. И они оставались в таком положении, и волны играли ими, пока они не приблизились к скале из морских скал. И эта скала упала на корабль, и он разбился, и утонуло вое, что на нем было, кроме царя Бедр-Басима - он сел на одну из досок после того, как был близок к гибели. И доска бежала с ним по морю, и он "не знал, куда плывет, и не было у него хитрости, чтобы удержать доску, а напротив, доска шла с ним, ув^лекаемая волнами и ветром. И он плыл таким образом в течение трех дней, а на четвертый день доска подплыла с ним к морскому берегу, и он увидел там белый город, подобный голубю яркой белизны, и был он построен на острове, который лежал в море, и были в нем высокие колонны и прекрасные постройкой, и стены домов уходили ввысь, и море билось о стены города. И когда царь Бедр-Басим увидал остров, на котором стоял этот город, он обрадовался сильной радостью, так как был близок к гибели от голода и жажды. Он сошел с доски и хотел подняться в город, и пришли к нему мулы, ослы и лошади бесчисленные, как песчинки, и стали его бить и мешать ему выйти из моря в город. И тогда Бедр-Басим выплыл за город и вышел на сушу, но никого не нашел и удивился и воскликнул: "Посмотреть бы, чей это город, в котором нет царя и нет в нем никого, и откуда эти мулы, ослы и лошади, которые помешали мне выйти!"
     И он стал размышлять о своем деле, идя и не зная, куда направиться, и потом увидел старика - торговца овощами, и, увидав этого старика, царь Бедр-Басим приветствовал его, и он возвратил ему приветствие. И старик посмотрел на Бедр-Басима и увидел, что он красив, и спросил его: "О юноша, откуда ты пришел и что привело тебя в этот город?" И Бедр-Басим рассказал ему свою историю с начала до конца, и старик удивился ей и спросил: "О дитя мое, разве ты никого не видел на своем пути?" - "О родитель, - отвечал юноша, - я дивлюсь на этот город, потому что он пуст от людей". - "О дитя мое, войди в лавку, чтобы не погибнуть", - сказал старик. И Бедр-Басим вошел и сел в лавке, а старик принес ему кое-какой пищи и сказал: "О дитя мое, войди внутрь лавки. Слава тому, кто спас тебя от этой шайтанши!"
     И царь Бедр-Басим испугался великим испугом и поел кушанья старика досыта и вымыл руки, а потом он посмотрел на старика и сказал ему: "О господин мой, какова причина этих слов? Ты внушил мне страх перед этим городом и его жителями".
     "О дитя мое, - ответил старец, - знай, что этот город - город колдунов, и в нем есть царица-колдунья, подобная шайтану, и она кудесница и чародейка и злокозненная обманщица. Виденные тобой лошади, мулы и ослы - вое, как ты и я, из сынов Адама, но они чужеземцы. Всякого, кто входит в город, если он юноша, как ты, эта нечестивая колдунья берет к себе и живет с ним сорок дней, а после сорока дней она его заколдовывает, и он превращается в мула, коня или осла из тех животных, которых ты видел на берегу моря..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старый торговец овощами рассказал царю Бедр-Басиму и поведал о делах царицы-колдуньи и сказал: "Всех жителей города она заколдовала, и когда ты хотел выйти на сушу, они испугались, что она тебя заколдует, как их, и говорили тебе знаками: "Не выходи, чтобы не увидала тебя колдунья, - так как они жалели тебя - ведь, может быть, она сделает с тобою то же, что сделала с ними. Она отняла у города его жителей колдовством, - говорил старик Бедр-Басиму, - и ее имя - царица Лаб, а объяснение этого по-арабски - солвечный календарь" [605].
     И когда царь Бедр-Басим услышал такие речи от старика, он испугался сильным испугом и стал дрожать, как тростинка на ветру, и сказал старцу: "Едва я поверил, что спасся от беды, которая постигла меня из-за колдовства, как судьба бросила меня в место еще более скверное!" И он стал размышлять о своем положении и о том, что с ним случилось, и старик посмотрел на него и увидел, что его страх усилился, и сказал ему: "О дитя мое, выйди, сядь на пороге лавки и посмотри на этих тварей, на их одежду и вид и на то, что они заколдованы, и не бойся. Царица и все, кто есть в городе, любят меня и почитают, и они не взволнуют мне сердце и не утомят моего ума".
     И, услышав слова старика, царь Бедр-Басим вышел и сел у дверей лавки и стал смотреть, и ходил мимо него народ, и видел он людей, числа которых не счесть, и, увидев его, люди подходили к старику и спрашивали его: "О старец, это твой пленник и твоя дичь в эти дни?" И старик отвечал им: "Это сын моего брата. Я услышал, что его отец умер, и послал за ним и призвал его, чтобы потушить огонь моей тоски". И люди сказали: "Это юноша, прекрасный юностью, но мы боимся для него зла от царицы Лаб. Как бы она не обратила на тебя обмана и не отняла его у тебя - она ведь любит красивых юношей". И старик отвечал им: "Царица не ослушается моего приказа. Она почитает меня и любит, и когда она узнает, что это мой сын, она не станет ему вредить и не огорчит меня и не взволнует моего сердца".
     И царь Бедр-Басим провел у старика много месяцев за едой и питьем, и старик полюбил его великой любовью. И вот в некий день Бедр-Басим сидел, по обычаю, у лавки старика, и вдруг появилась тысяча евнухов, с обнаженными мечами в руках, и были они одеты в разные одежды, и стан их охваты^вали пояса, украшенные драгоценными камнями. Они ехали на арабских конях и были опоясаны индийскими мечами, и, подъехав к лавке старика, они приветствовали его и удалились. А после них появилась тысяча девушек, подобных лунам и одетых в разные одежды из гладкого шелка, вышитые золотым шитьем и украшенные разными камнями. И у всех девушек были подвязаны копья, и посреди них ехала девушка на арабском коне под золотым седлом, украшенным всевозможными камнями и яхонтами. И они ехали до тех пор, пока не подъехали к лавке старика и приветствовали его и отправились дальше, и вдруг появилась царица Лаб в великолепном шествии. И она приближалась до тех пор, тюка не подъехала к лавке старика. И она увидела царя Бедр-Басима, который сидел возле лавки, подобный луне в ее полноте, и, увидав его, царица Лаб растерялась из-за его красоты и прелести и оторопела и взволновалась любовью к нему. И она подъехала к лавке и, сойдя с коня, села подле царя Бедр-Басима и спросила старика: "Откуда у тебя этот красавец?" - "Это сын моего брата, недавно ко мне приехавший", - отвечал старик. И царица Лаб сказала: "Пусть он будет у меня сегодня вечером, и мы с ним поговорим". - "Ты возьмешь его от меня и не заколду^ешь?" - спросил старик. И царица ответила: "Да". - "Поклянись мне", - молвил старик. И царица поклялась ему, что не обидит юношу и не заколдует его. И потом она велела привести ему красивого коня, оседланного и взнузданного золотой уздечкой (а все, что было на коне, было золотое, украшенное драгоценными камнями), и подарила старику тысячу динаров, говоря: "Помотай себе этим!"
     А затем царица Лаб взяла царя Бедр-Басима и поехала с ним (а был он подобен луне в четырнадцатую ночь), и он отправился с нею, и все люди, смотря на него и на его красоту и прелесть, печалились о нем и говорили: "Клянемся Аллахом, этот юноша не заслуживает того, чтобы его заколдовала эта проклятая". И царь Бедр-Басим слышал слова людей, но молчал, вручив свое дело Аллаху великому. И они ехали ко дворцу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят третья ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Бедр-Басим ехал с царицей Лаб и ее приближенными, пока они не подъехали к воротам дворца, и тогда эмиры, евнухи и вельможи правления спешились, и царица велела царедворцам при^казать всем вельможам правления удалиться, и они поцеловали землю и удалились, а царица, с евнухами и невольницами, вошла во дворец. И, посмотрев на этот дворец, царь Бедр-Басим увидел, что подобного этому он не видал: стены его были построены из золота, а посредине был полноводный пруд в большом саду. И царь Бедр-Басим посмотрел в сад и увидел там птиц, которые щебетали на всех языках и пели голосами, веселящими и пе^чальными, и были эти птицы всех видов и цветов. И увидал царь Бедр-Басим царство великое и воскликнул: "Хвала Аллаху! По щедрости своей и кротости наделяет он тех, кто не ему поклоняется". А царица села у окна, выходящего в сад (а сидела она на ложе из слоновой кости, на котором была высокая постель), и царь Бедр-Басим сел с нею рядом, и она стала его целовать и прижимать к груди, а затем приказала невольницам принести столик, и они принесли столик из червонного золота, украшенный жемчугом и дорогими камнями, на котором были всевозможные кушанья. И царица с Бедр-Басимом поели досыта и вымыли руки, а потом невольницы принесли сосуды - золотые, серебряные и хрустальные - и принесли также всякого рода цветы и подносы с закусками. И царица велела позвать певиц, и явились десять невольниц, подобных лунам (а были у них в руках всякие музыкальные инструменты), а потом царица наполнила кубок и вылила его и, наполнив другой, подала его царю Бедр-Басиму, и тот взял его и выпил, и они пили так, пока не напились вдоволь.
     И царица велела девушкам петь, и они запели на разные голоса, и представилось царю Бедр-Басиму, что дворец пляшет от восторга, и его разум пришел в смятение, и грудь у него расширилась, и он забыл, что находится на чужбине, и сказал себе: "Эта царица - молода, красива, и я уже никогда от нее не уйду, так как ее царство обширнее моего царства, и она лучше царевны Джаухары". И Бедр-Басим пил с царицей, пока не наступил вечер, и зажгли светильники и свечи и пустили куренья, и оба пили, пока не опьянели, а певицы продолжали петь. И когда царица Лаб опьянела, она поднялась со своего места и легла на ложе и приказала невольницам удалиться, а потом она велела царю Бедр-Басиму лечь с ней рядом, и он спал с нею, в приятнейшей жизни, пока не наступило утро..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот пятьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царица поднялась от сна, она пошла в баню, бывшую во дворце, и царь Бедр-Басим помылись. А выйдя из бани, царица одела Бедр-Басима в самые лучшие одежды и велела подать прибор для питья, и невольницы принесли его, и они выпили. А потом царица взяла царя Бедр-Басима за руку, и они сели на скамеечки, и царица велела принести кушанье, и оба поели и вымыли руки, а затем невольницы принесли им сосуды с вином, и плодами, и цветами, и закусками. И они не переставая ели и пили, а невольницы пели на разные голоса до вечера, и царица с юношей провели за едой, пеньем и музыкой сорок дней. А потом царица спросила: "О Бедр-Басим, это место лучше или лавка твоего дяди, торговца овощами?" - И Бедр-Басим ответил: "Клянусь Аллахом, о царица, туг лучше, потому что мой дядя - человек бедный и продает овощи". И царица засмеялась словам Бедр-Басима, и потом они проспали в наилучшем положении до утра, и царь Бедр-Басим пробудился от сна и не нашел царицы Лаб с собою рядом и воскликнул: "Посмотреть бы, куда она ушла!" И он расстроился из-за ее отсутствия и не знал, что делать, и царицы не было долгое время, и она не возвращалась, а Бедр-Басим говорил себе: "Куда она девалась?"
     И он надел свои одежды и стал искать царицу, но не нашел ее и подумал: "Может быть, она ушла в сад" - и отправился в сад и увидел там струившийся канал, а подле него - белую птицу. А на берегу канала стояло дерево, и на нем были птицы разных цветов. И Бедр-Басим стал смотреть на птиц, и птицы его не видели. И вдруг одна черная птица опустилась на ту белую птицу и стала ее клевать, как клюются голуби, а потом черная птица прыгнула на белую три раза и через минуту белая птица приняла образ человека, и Бедр-Басим всмотрелся в нее и вдруг видит - это царица Лаб! И понял он, что черная птица - заколдованный человек, и царица его любит и обращается в птицу, чтобы он покрыл ее. И взяла его ревность, и он рассердился на царицу Лаб из-за черной птицы.
     И он вернулся на свое место в постель, и через минуту царица воротилась к нему, и стала царица Лаб целовать Бедр-Басима и шутить с ним, но он был сильно на нее разгневан и не говорил ей ни единого слова. И царица поняла, что с ним, и уверилась, что он видел ее, когда она была птицей и та птица покрывала ее. Но она не показала Бедр-Басиму ничего и скрыла то, что думала. И когда Бедр-Басим удовлетворил ее нужду, он сказал ей: "О царица, я хочу, чтобы ты позволила мне пойти в лавку моего дяди. Я стосковался по нем и уже сорок дней его не видал". И царица ответила: "Сходи к нему, но не задерживайся, - я не могу с тобой расстаться и вытерпеть без тебя даже один час". И Бедр-Басим отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И сел на коня и отправился к старику, торговцу овощами, и тот приветствовал его и встал для него и обнял его и опросил: "Каково тебе с этой нечестивой?" И Бедр-Басим ответил: "Мне было хорошо, и я был во здравии и благополучии. Но только сегодня ночью она спала рядом со мной, и я проснулся и не увидел ее, и тогда я встал и надел одежду и ходил, разыскивая ее, пока не пришел в сад..." И он рассказал ему о том, что видел канал и птиц, которые были на дереве, и старик, услышав его слова, сказал: "Берегись ее! Знай, - птицы, что были на дереве, - это все юноши-чужеземцы, которых царица полюбила и заколдовала и обратила в птиц. А черная птица, которую ты видел, это один из ее невольников. Она любила его великой любовью, и он обратил взоры на одну из невольниц, и царица заколдовала его в образе черной птицы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Бедр-Басим рассказал старому торговцу овощами всю свою историю с царицей Лаб и поведал ему о том, что он видел, старик сообщил ему, что птицы, которые были на дереве, - это юно^шичужеземцы, заколдованные царицей, и черная птица тоже. Это был один из ее невольников, и она его заколдовала в образе черной птицы, и всякий раз, как царица его желает, она обращается в птицу, чтобы он ее покрыл, так как она любит его сильной любовью. И когда она поняла, что ты узнал об ее обстоятельствах, она затаила против тебя зло и больше тебе не друг. Но тебе не будет от нее вреда, пока я о тебе забочусь, не бойся ничего! Я мусульманин, и зовут меня Абд-Аллах, и нет в наше время лучшего колдуна, чем я. Но я пользуюсь колдовством, только когда вынужден к этому. Я часто уничтожал колдовство этой проклятой и освобождал от нее людей. Не думай же о ней, так как ей нет против меня пути. Наоборот, она меня боится сильным страхом, и все колдуны, что есть в городе, подобные ей и такого же рода, тоже боятся меня. Все они одной с ней веры и поклоняются огню вместо всевластного владыки. Когда наступит завтрашний день, приходи ко мне и расскажи мне, что сна с тобой сделает, - сегодня ночью она будет стараться тебя погубить, и я скажу тебе, что тебе надо с ней сделать, чтобы освободиться от ее ухищрений".
     И потом царь Бедр-Басим простился со стариком и вернулся к царице и увидел, что она сидит и ждет его. И, увидав юношу, она поднялась и посадила его и приветствовала и принесла ему еды и питья, и они ели, пока не насытились, и вымыли руки. А потом царица велела принести вино, и когда оно появилось, оба стали пить и пили до полуночи. И царица наклонялась к Бедр-Басиму с кубком и давала ему пить, пока он не опьянел и не лишился чувств и разума, и, увидав, что он в таком состоянии, царица оказала: "Заклинаю тебя Аллахом и достоинством того, кому ты поклоняешься, - если я спрошу тебя об одной вещи, скажешь ли ты мне о ней правду и согласишься ли на то, что скажу?" И Бедр-Басим, будучи пьян, ответил ей: "Да, о госпожа моя". И тогда царица сказала: "О господин мой и свет моего глаза, когда ты проснулся от сна и не увидел меня и пошел меня искать, ты пришел ко мне в сад и увидел меня в образе белой птицы и увидел черную птицу, которая прыгнула на меня. Я расскажу тебе истину об этой птице. Это был один из моих невольников, и я полюбила его великой любовью, и однажды он обратил взоры на одну из моих невольниц, и охватила меня ревность, и я заколдовала его в образе черной птицы, а невольницу я убила. И теперь я не могу вытерпеть без него и одной минуты. Всякий раз как я по нем стоскуюсь, я обращаюсь в птицу и иду к нему, чтобы он прыгнул на меня и овладел мной, как ты видел. Не изза этого ли ты на меня разгневан, хотя я - клянусь огнем, и светом, и тенью, и жаром! - еще больше полюбила тебя и сделала тебя своей долей в жизни". И БедрБасим ответил ей, пьяный: "То, что ты поняла о причине моего гнева, - правильно, и нет моему гневу причины, кроме этой". И царица стала его обнимать и целовать и проявила к нему любовь и легла, и он тоже лег рядом с нею. А когда наступила полночь, царица поднялась с постели, и царь Бедр-Басим проснулся, но сделал вид, что спит, и стал украдкой поглядывать и смотреть, что она делает, и увидел, что она вынула из красного мешка что-то крас^ное и рассыпала это посреди дворца, и вдруг это превратилось в реку, которая бежала, как море. И царица взяла в руку горсть ячменя и рассыпала его по земле и полила той водой, и семена превратились в колосящиеся злаки. И тогда царица взяла зерно и смолола его в муку и положила муку в одно место и вернулась и проспала возле Бедр-Басима до утра. А когда наступило утро, царь Бедр-Басим поднялся и вымыл лицо и потом попросил у царицы позволения отправиться к старику, и она ему позволила. И Бедр-Басим пошел к старику и рассказал ему, что он видел, и старик, услышав его слова, засмеялся я сказал: "Клянусь Аллахом, эта нечестивая колдунья замыслила против тебя козни, но не думай о ней нисколько".
     И потом он вынес ему с ритль савика [606] и сказал: "Возьми его с собой и знай, что, когда она увидит савик, она спросит: "Что это такое и что ты будешь с этим делать?" А ты скажи: "Увеличение блага - благо". И поешь его. А когда она вынесет тебе свой савик и скажет: "Поешь этого савика", - сделай вид, что ты ешь его, а сам ешь свой савик и берегись съесть сколько-нибудь ее савика, хотя бы одно зернышко. Если ты съешь его хоть одно зернышко, ее колдовство получит над тобой власть, и она тебя заколдует и скажет тебе: "Выйди из человеческого образа!" И ты пе^рейдешь из твоего образа в оораз, какой она пожелает. А если ты не поешь ее савика, ее колдовство уничтожится, и оно ничем тебе не повредит, и будет она смущена до пределов смущения. Она станет тебе говорить: "Я только с тобой пошутила". И признаваться тебе в любви и дружбе, но все это с ее стороны лицемерие и коварство, а ты тоже прояви к ней любовь и скажи ей: "О госпожа моя и свет моего глаза, поешь этого савика и посмотри, какой он сладкий". И если она съест его хоть одно зернышко, возьми в руку воды, брось ее ей в лицо и скажи: "Выйди из человеческого образа!" И она примет образ, какой ты хочешь. А потом отпусти ее и приходи ко мне, и я тебе что-нибудь придумаю".
     И Бедр-Басим простился со стариком и пошел и, придя во дворец, пошел к царице, и та, увидев его, воскликнула: "Семья, приют и простор!" А затем она поднялась и поцеловала Бедр-Басима и сказала: "Ты заставил меня ждать, о господин". - "Я был у моего дяди, - отвечал Бедр-Басим, - и мой дядя накормил меня таким савиком". - "А у нас есть савик лучше этого", - сказала царица, и потом она положила его савик на блюдо, а свой савик на другое блюдо и сказала: "Поешь вот этот, он лучше, чем твой савик".
     И Бедр-Басим сделал вид, что ест ее савик, и когда царица решила, что он съел его, она набрала воды и обрызгала юношу и сказала: "Выйди из твоего образа, о негодяй, о скверный, и будь в образе мула, одноглазого и скверного видом!" Но Бедр-Басим не изменился. И когда царица увидела, что он все такой же и не изменился, она поднялась и поцеловала его меж глаз и сказала: "О мой любимый, я только пошутила с тобой. Не сердись на меня за это". - "Клянусь Аллахом, о госпожа, - ответил Бедр-Басим, - я не рассердился на тебя нисколько и уверен, что ты меня любишь. Поешь же моего савика". И царица взяла кусочек и съела его, и когда савик утвердился у нее в желудке, она задрожала, а царь Бедр-Басим взял в руку воды и брызнул ею в лицо женщины и сказал: "Выйди из твоего человеческого образа в образ пегого мула!" И не успела царица на себя оглянуться, как уже оказалась в таком виде, и слезы заструились у нее до лицу, и она стала тереться щеками о ноги Бедр-Басима. И юноша встал, чтобы взнуздать ее, но она не принимала узды, и он оставил ее и пошел к старику и осведомил его о том, что случилось. И старик встал и вынес ему уздечку и сказал: "Возьми эту уздечку и взнуздай ею мула".
     И Бедр-Басим взял узду и пришел к царице, и, увидав его, она подошла к нему, и он вложил узду ей в рот и сел на мула и выехал из дворца и отправился к старику Абд-Аллаху. И, увидев царицу, Абд-Аллах поднялся и сказал ей: "Да посрамит тебя Аллах великий, о проклятая!" А затем старик сказал Бедр-Басиму: "О дитя мое, не осталось тебе в этом городе пребывания. Садись на этого мула и поезжай на нем в какое хочешь место, но берегись отдать кому-нибудь уздечку".
     И царь Бедр-Басим поблагодарил его и поехал и ехал не переставая три дня и подъехал к одному городу. И его встретил старик, прекрасный седи^нами, и спросил его: "О дитя мое, откуда ты прибыл?" - "Из города этой колдуньи", - отвечал Бедр-Басим. И старик сказал: "Сегодня вечером ты мой гость". И Бедр-Басим согласился и поехал с ним по дороге. И вдруг появилась одна женшина-старуха, и, увидав мула, она заплакала и сказала: "Нет бога, кроме Аллаха! Этот мул похож на околевшего мула моего сына. Он умирает, и мое сердце из-за него расстроено; заклинаю тебя Аллахом, о господин, продай мне твоего мула". - "Клянусь Аллахом, о матушка, я не могу его продать", - ответил Бедр-Басим. И старуха воскликнула: "Заклинаю тебя Аллахом, не отвергай моей просьбы. Мой сын, если я не куплю ему этого мула, умрет несомненно". И затем она распространилась в просьбах, и Бедр-Басим сказал ей: "Я не продам его иначе, как за тысячу динаров". А про себя Бедр-Басим думал: "Откуда этой старухе достать тысячу динаров?" И старуха вынула из-за пояса тысячу динаров, и, увидев это, царь Бедр-Басим сказал: "О матушка, я только пошутил с тобой, я не могу продать тебе этого мула". Старуха посмотрела на него и сказала: "О дитя мое, в этом городе никто не лжет, и всякого, кто солжет в городе, убивают". И царь Бедр-Басим сошел с мула..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Бедр-Басим сошел с мула и отдал его старой женщине, а та вынула уздечку изо рта мула и, взяв в руку воды, обрызгала его и сказала: "О дочь моя, перейди из этого образа в тот образ, в котором ты была прежде".
     И мул тотчас же превратился и вернулся к своему прежнему образу, и обе женщины бросились друг к другу в объятия, и царь Бедр-Басим понял, что эта старуха - мать царицы, и хотел бежать. И вдруг старуха издала великий свист, и предстал перед ней ифрит, подобный огромной горе. И царь Бедр-Басим испугался и остался стоять, и старуха села ифриту на спину и посадила свою дочь сзади, а царя Бедр-Басима впереди, и ифрит полетел с ними, и прошло не более часа, и они достигли дворца царицы Лаб. И когда царица села на престол царства, она обратилась к царю Бедр-Басиму и сказала ему: "О негодный, я достигла этого места и получила то, что желала, и я покажу тебе, что сделаю с тобой и этим старым торговцем овощами! Сколько я делала ему добра, а он только зло, и ты достиг желаемого только при его посредстве". И потом она взяла воды и обрызгала ею БедрБасима и сказала: "Перейди из того образа, в котором ты пребываешь, в образ птицы гадкого вида, самой гадкой, какая есть среди птиц". И Бедр-Басим сейчас же превратился и сделался птицей гадкого вида. И царица посадила его в клетку и лишила его пищи и питья. Но увидала его одна невольница и пожалела его и стала его кормить и поить без ведома царицы. И в один из дней невольница увидела, что ее госпожа не заме^чает, и вышла и отправилась к старику торговцу и осведомила его об этом деле и сказала ему: "Царица Лаб намерена погубить твоего племянника". И старик поблагодарил ее и сказал: "Я непременно отниму у нее город и сделаю тебя его царицей вместо нее".
     И затем он свистнул великим свистом, и вышел к нему ифрит с четырьмя крыльями, и старик сказал ему: "Возьми эту девушку и отправляйся с нею в город Джулланарморской к матери Фараши [607] - они колдуют лучше всех, кого можно найти на лице земли". А невольнице он сказал: "Когда ты прибудешь туда, расскажи им, что царь Бедр-Басим в плену у царицы Лаб".
     И ифрит поднял девушку и полетел с нею, и прошло не более часа, и он опустил ее на дворец царицы Джулланар-морской. И невольница спустилась с крыши дворца и вошла к царице Джулланар и, поцеловав землю, осведомила ее о том, что случилось с ее сыном, от начала до конца. И Джулланар поднялась перед ней и оказала ей уважение и поблагодарила ее, и в городе стали бить в литавры, и она осведомила его жителей и вельмож своего царства о том, что царь Бедр-Басим нашелся. А затем Джулланар-морская и ее мать Фараша и брат ее Салих призвали все племена джиннов и войска моря, так как цари джиннов стали ей покорны после пленения царя ас-Самандаля, и они полетели по воздуху и опустились на город колдуньи, разграбили дворец и убили всех, кто там был из нечестивых, во мгновение ока. И Джулланар спросила невольницу: "Где мой сын?" И невольница взяла клетку и принесла ее Джулланар и указала ей на птицу, которая была в ней, и сказала: "Вот твой сын". И царица Джулланар вынула птицу из клетки и, взяв в руку воды, обрызгала ею птицу и сказала: "Перейди из этого образа в образ, в котором ты был". И не закончились еще ее слова, как Бедр-Басим встряхнулся и стал человеком, как был. И когда его мать увидела его в первоначальном образе, она поднялась и обняла его, и Бедр-Басим заплакал сильным плачем, так же, как его дядя Салих и бабка его Фараша и его двоюродные сестры, и они стали целовать ему руки и ноги.
     А потом Джулланар послала за шейхом Абд-Аллахом и поблагодарила его за благой поступок с ее сыном и женила его на невольнице, которую он послал к ней с вестями о ее сыне. И шейх вошел к ней, а затем Джулланар сделала его царем этого города. И она призвала оставшихся жителей города из мусульман и заставила их присягнуть шейху Абд-Аллаху и взяла с них обеты и клятвы, что они будут ему повиноваться и служить ему, и они сказали: "Слушаем и повинуемся!"
     А после того Джулланар и ее родные попрощались с шейхом Абд-Аллахом и отправились в свой город, и когда они вошли во дворец, жители города встретили их боем в литавры, радостные, и украшали город три дня, так сильно они радовались своему царю Бедр-Басиму, - а они обрадовались ему сильной радостью. И потом царь Бедр-Басим сказал своей матери: "О матушка, мне осталось только жениться, и мы все будем вместе". И его мать ответила: "О дитя мое, прекрасен замысел, который ты замыслил, но потерпи, пока мы расспросим, кто годится тебе в жены из царских дочерей". А бабка его Фараша и двоюродные сестры и дяди сказали: "О Бедр-Басим, мы все сейчас же станем помогать тебе в том, что ты хочешь".
     И потом каждая из женщин поднялась и пошла искать в странах, и Джулланар-морская тоже послала своих невольниц на шеях ифритов и сказала им: "Не оставляйте города или дворца из царских дворцов, не осмотрев всех, какие есть там, красивых девушек". И когда Бедр-Басим увидел их усердие в этом деле, он сказал своей материт Джулланар: "О матушка, оставь это дело - никто меня не удовлетворит, кроме Джаухары, дочери царя ас-Самандаля, ибо она - драгоценность, как и обозначено в ее имени". - "Я поняла, к чему ты стремишься", - сказала его мать.
     И затем она тотчас же послала людей, чтобы привести царя ас-Самандаля. И его в ту же минуту привели к ней. И затем она послала за Бедр-Басимом, и когда Бедр-Басим пришел, осведомила его о приходе царя ас-Самандаля. И Бедр-Басим вошел к нему, и, увидев, что он подходит, царь ас-Самандаль поднялся и пожелал ему мира и приветствовал его, а потом царь Бедр-Басим посватался у него к его дочери Джаухаре, и царь молвил: "Она к твоим услугам и твоя невольница, и стоит перед тобой". И затем царь ас-Самандаль послал некоторых приближенных в свою страну и велел им привести свою дочь Джаухару и осведомить ее о том, что он, ее отец, находится у царя Бедр-Басима, сына Джулланар-морской.
     И тогда посланные полетели по воздуху и скрылись на некоторое время, а потом вернулись, и с ними была царевна Джаухара. Увидав своего отца, она подошла к нему и обняла его, и царь посмотрел на нее и сказал: "О дочь моя, знай, что я выдал тебя замуж за этого доблестного царя и не^устрашимого льва - царя Бедр-Басима, сына царицы Джулланар. Он - прекраснейший из людей своего времени и самый красивый из них и выше их всех саном и благороднее родом, и годится он только тебе, а ты годишься только ему". - "О батюшка, - ответила царевна, - я не могу прекословить тебе, делай же что хочешь. Прекратились заботы и страдания, и я для него - одна из служанок".
     И тогда призвали судей и свидетелей и написали запись царя Бедр-Басима, сына царицы Джулланар-морской, с царевной Джаухарой. И жители города украсили его и стали бить в литавры и выпустили всех, кто был в тюрьмах, и царь одел вдов и сирот и наградил вельмож правления, эмиров и знатных. А затем устроили великое торжество и сделали пиры и провели в торжествах вечером и утром время десяти дней и невесту открывали перед царем Бедр-Басимом в десяти одеяниях.
     И потом царь Бедр-Басим наградил царя ас-Самандаля и воротил его в его страну, к семье и родным. И жили они все самой сладостной жизнью, проводя приятнейшие дни в еде, питье и наслаждениях, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, и вот конец их истории, да будет милость Аллаха над ними всеми!
     
     Сказка о Сейф-аль-Мулуке
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, - продолжала Шахразада, - что был в древние времена и минувшие века и годы царь из царей персов по имени Мухаммед ибн Сабаик, и властвовал он над землей Хорасанской. И каждый год совершал он набеги на страны нечестивых в Индии, Синде и Ки^тае, и на страны, которые за рекой [608], и на другие страны, неарабские и прочие, и был он царем справедливым и доблестным, великодушным и щедрым.
     И любил этот царь застольные беседы, и предания, и стихи, и рассказы, и повести, и ночные сказки, и жития древних, и всякого, кто помнил диковинную сказку и рассказывал ее царю, царь награждал. И говорят, что, когда приходил к нему иноземец с диковинным рассказом и говорил перед ним и царь находил рассказ хорошим и слова рассказчика ему нравились, он награждал его роскошной одеждой, и давал ему тысячу динаров, и сажал его на коня, оседланного и взнузданного, и одевал его сверху донизу, и одарял его великими подарками, и тот человек брал их и уходил своей дорогой.
     И случилось, что пришел к нему старый человек с диковинным рассказом и рассказал его перед царем, и тот нашел рассказ прекрасным, и слова рассказчика понравились ему, и он велел дать ему роскошный подарок и, между прочим, тысячу хорасанских динаров и коня с полной сбруей. И после этого разнеслись такие вести об этом царе во всех странах, и услышал о нем человек, которого звали купец Хасан, а был он человек великодушный, щедрый, знающий, поэт и достойный.
     А у этого царя был везирь - великий завистник, средоточие зла, который не любил никого из людей, ни богатого, ни бедного, и, всякий раз как к царю кто-нибудь приходил и царь давал ему что-нибудь, везирь ему завидовал и говорил: "Такие дела изведут деньги и разорят земли, а у царя в обычае это делать", - и были эти слова лишь от зависти и ненависти везиря. И услышал царь весть о купце Хасане и послал к нему и призвал его и, когда он явился, оказал ему: "О купец Хасан, везирь прекословит мне и враждует со мной из-за денег, которые я даю стихотворцам, сотрапезникам и людям, знающим рассказы и стихи. Я хочу, чтобы ты рассказал мне хороший рассказ и диковинную новость, подобной которой я никогда не слышал, и если твой рассказ мне понравится, я дам тебе много земель с их крепостями, и сделаю их добавкой к твоим наделам, и поставлю перед тобой все мое царство, и назначу тебя старшим из моих везирей, и будешь ты сидеть от меня оправа и управлять моими подданными. А если ты не доставишь мне того, о чем я тебе сказал, я возьму все, что есть в твоих руках, и выго^ню тебя из моей страны". - "Слушаю и повинуюсь владыке нашему царю, - сказал купец Хасан. - Только невольник твой просит тебя, чтобы ты подождал год, и тогда я расскажу тебе историю, подобную которой ты не слышал в жизни и не слышал никто другой никогда рассказа, подобного ей или лучше ее".
     "Я даю тебе отсрочку на целый год", - сказал царь. А затем он велел подать роскошную одежду и надел ее на купца Хасана и сказал: "Оставайся дома, не садись на коня, не уходи и не приходи в течение целого года, пока не явишься с тем, что я от тебя потребовал. И если ты принесешь это, тебе будет особенная милость, и радуйся тому, что я тебе обещал, а если не принесешь этого, то ты не от нас, и мы не от тебя!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Мухаммед ибн Сабаик сказал купцу Хасану: "Если ты принесешь мне то, что я от тебя потребовал, тебе будет особенная милость, и радуйся тому, что я тебе обещал, а если не принесешь этого, то ты не от нас и мы не от тебя". Купец Хасан поцеловал землю меж рук царя и вышел. И затем он выбрал из своих невольников пять человек, которые все писали и читали, - а это были люди достойные, разумные и образованные, из приближенных его невольников, - и дал каждому пять тысяч динаров и сказал: "Я воспитал вас только для дня, подобного этому. Помогите же мне исполнить желание царя и спасите меня из его рук". - "А что ты хочешь сделать? Наши души - выкуп за тебя", - спросили невольники. И купец Хасан ответил: "Я хочу, чтобы каждый из вас отправился в какой-нибудь климат и обошел всех людей ученых, образованных, достойных и знающих диковинные рассказы и удивительные повести; разыщите мне повесть о Сейфаль-Мулуке и принесите мне ее, и если вы ее найдете у кого-нибудь, соблазните его платой за нее я, сколько бы он ни потребовал золота или серебра, дайте ему, хотя бы он потребовал от вас тысячу динаров. Дайте ему сколько будет возможно, и обещайте остальное, и принесите мне сказку, и тому из вас, кто нападет на эту сказку и принесет мне ее, я дам роскошные одежды и обильные награды, и не будет у меня никого дороже".
     И потом купец Хасан сказал одному из невольников: "Ты отправляйся в страны Индии и Синда с их округами и областями", и другому сказал: "А ты отправляйся в страны персов и Китай с его климатами", и третьему сказал: "А ты отправляйся в страны Хорасана с их округами и климатами", а четвертому сказал: "А ты отправляйся в страны Магриба и его области и климаты и округа и во все его концы", а последнему, то есть пятому, он оказал: "А ты отправляйся в страны Сирии и Египет с их округами и климатами".
     И потом купец выбрал им счастливый день и сказал им: "Поезжайте в этот день и постарайтесь раздобыть то, что мне нужно, не будучи небреж^ными, хотя бы пришлось вам отдать за это душу". И невольники простились с купцом и поехали. И каждый отправился в ту сторону, в какую купец им приказал, и четверо из них отсутствовали четыре месяца и искали, но ничего не нашли и" вернулись. И стеснилась грудь у купца Хасана, когда вернулись к нему эти четыре невольника и рассказали, что они искали в городах, странах и климатах то, что было нужно их господину, и не нашли ничего из этого.
     Что же касается пятого невольника, то он ехал, пока не вступил в страны Сирии, и он достиг города Дамаска и увидел, что это город хороший, безопасный, с деревьями, каналами, плодами и птицами, которые прославляют Аллаха, единого, покоряющего, создателя ночи я дня. И невольник провел там несколько дней, спрашивая о том, что было нужно его господину, но никто не давал ему ответа, и он хотел уехать из этого города и направиться в другой город, и вдруг он увидел юношу, который бежал, путаясь в полах своего платья. "Почему ты бежишь огорченный и куда ты направляешься?" - спросил невольник. И юноша ответил: "Здесь есть один достойный шейх, который каждый день садится на скамеечку в такое, как сейчас, время и рассказывает прекрасные повести, рассказы и сказки, подобных которым никто не слыхал. Я бегу, чтобы найти себе место близко от него, и боюсь, что не достану места из-за множества народа". - "Возьми меня с собой", - сказал невольник. И юноша молвил: "Иди скорее".
     И невольник запер ворота и поспешно пошел с юношей и достиг того места, где шейх рассказывал среди людей. И он увидел, что шейх со светлым ликом сидит на скамеечке и рассказывает людям, и сел близко от него и стал прислушиваться, чтобы услышать его рассказ. И когда пришло время заката солнца, шейх кончил рассказывать, и люди выслушали то, что он рассказал, и разошлись от него. И тогда невольник подошел к шейху и приветствовал его, и тот ответил на его приветствие, умножив пожелания и знаки почтения, и невольник сказал ему: "Ты, господин мой шейх, человек прекрасный, почтенный, и рассказы твои прекрасны, и я хочу тебя кое о чем спросить". - "Опрашивай о чем хочешь", - сказал шейх. И невольник спросил его: "Знаешь ли ты повесть и рассказ о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль?" - "А от кого ты слышал такие слова и кто рассказал тебе об этом?" - спросил шейх. И невольник сказал: "Я не слышал об этом ни от кого, но я из далеких стран и пришел, стремясь найти эту повесть. И что бы ты ни потребовал в уплату за нее, я дам тебе, если она у тебя есть, и ты окажешь мне благодеяние и милость, рассказав мне ее, я сделаешь это по благородным твоим качествам, как милостыню от тебя. Если бы была моя душа в моих руках и я отдал бы ее тебе за эту повесть, мое сердце на это бы согласилось". - "Успокой свою душу и прохлади глаза: повесть придет к тебе, - ответил шейх. - Но это рассказ, который не рассказывают на перекрестке, и я не отдам такой повести всякому". - "Ради Аллаха, о господин, - воскликнул невольник, - не скупись на нее для меня и требуй от меня чего хочешь", - воскликнул невольник. И шейх сказал: "Если ты хочешь знать эту повесть, дай мне сто динаров, и я отдам ее тебе, но с пятью условиями".
     И, узнав, что у шейха есть эта повесть и он соглашается ее рассказать, невольник обрадовался сильной радостью и сказал: "Я дам тебе сто динаров в уплату за нее и еще десять в придачу и возьму повесть с условиями, о которых ты говоришь". И шейх молвил: "Ступай принеси золото и бери то, что тебе угодно".
     И невольник поднялся и поцеловал шейху руки и пошел в свое жилище, радостный и довольный, и взял сто динаров и десять и положил их в бывший у него мешок.
     А когда наступило утро, он поднялся и надел свою одежду и, взяв динары, принес их шейху. И он увидел его сидящим у ворот своего дома и приветствовал его, я шейх возвратил ему приветствие, и потом невольник дал ему сто динаров и еще десять, и шейх взял их у него.
     И он поднялся и вошел в свой дом, введя с собой невольника, и посадил его в одном месте, а затем он дал ему чернильницу, калам и бумаги и подал ему книгу и сказал: "Пиши из этой книги то, что ты ищешь, - повесть и рассказ о Сейф-аль-Мулуке".
     И невольник сидел и списывал эту повесть, пока не кончил ее описывать. И он прочитал ее шейху, и тот исправил ее, а потом сказал: "Знай, о дитя мое, что первое условие - чтобы ты не рассказывал эту повесть на перекрестках дороги или в присутствии женщин и невольниц, рабов, глупцов и детей. Читай ее только эмирам, царям, везирям и людям знания, из толкователей Корана и других". И невольник принял условия и, поцеловав шейху руки, простился с ним и вышел от него..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят восьмая мочь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда невольник купца Хасана переписал повесть из книги шейха, который был в Сирии, и тот рассказал ему об ус^ловиях, он простился с ним и вышел от него и уехал в тот же день, радостный и довольный. И он все время ускорял ход от сильной радости, охватившей его из-за того, что он раздобыл повесть и рассказ о Сейф-аль-Мулуке, и наконец прибыл в свою страну. И тогда он послал своего сопровождающего передать купцу радостную весть и сказать: "Твой невольник прибыл благополучно и достиг того, чего хотел и желал".
     А когда невольник прибыл в город своего господина и послал к нему вестника, до срока, о котором царь условился с купцом Хасаном, оставалось только десять дней. И затем невольник вошел к купцу, своему господину, и рассказал ему о том, что ему досталось, и купец обрадовался великой радостью, а невольник отдохнул в месте, где он уединился, и отдал своему господину книгу, в которой был рассказ о Сейф-аль-Мулуке и Бадиаль-Джемаль. И когда его господин увидел ее, он надел на невольника все бывшие на нем одежды и дал ему десять чистокровных коней, десять верблюдов и десять мулов, трех черных рабов и двух белых невольников.
     И затем купец взял повесть и написал ее своей рукой, с толкованиями, и вошел к царю и сказал ему: "О счастливый царь, я принес сказки и рассказы, редкие и прекрасные, подобных которым никто никогда не слыхивал". И, услышав слова купца Хасана, царь в тот же час и минуту велел призвать всех разумных эмиров, и всех достойных ученых, и всех образованных людей, и поэтов, и людей умных, и купец Хасан сел и прочитал рту историю у царя.
     И когда услышали ее царь и вое присутствующие, они все удивились и нашли повесть прекрасной и также одобрили ее те, кто присутствовал, и купца осыпали золотом, серебром и драгоценными камнями. И потом царь велел дать купцу Хасану роскошную одежду из лучших своих платьев, и подарил ему большой город с его крепостями и деревнями, и сделал его одним из величайших своих везирей, и посадил его от себя справа. И он велел писцам написать эту повесть золотом и положить ее в свою личную казну, и, всякий раз как у царя стеснялась грудь, он призывал купца Хасана, и тот читал ему эту повесть.
     А содержание ее было таково:
     Был в древние времена и минувшие века и годы в Египте царь, по имени Асим ибн Сафван, и был это царь щедрый, великодушный, почтенный и достойный. И было у него много земель, и крепостей, и укреплений, и солдат, и воинов, и был у него везирь, по имени Фарис ибн Салих, и все они поклонялись солнцу и огню, вместо всевластного владыки, великого, покоряющего. И стал этот царь старым стариком, и ослаб от старости, недугов и дряхлости, так как он прожил сто восемьдесят лет, и не было у него ребенка - ни мальчика, ни девочки, и был он, по причине этого, и ночью и днем озабочен и огорчен.
     И случилось, что в один из дней сидел царь Асим на престоле своего царства, и эмиры, везири, предводители и вельможи правления служили ему, как обычно, сидя по мере своих степеней, и всякому из эмиров, который входил к нему и с которым был сын или двое сыновей, царь завидовал и говорил в душе: "Всякий веселится и радуется на своих детей, а у меня нет ребенка, и завтра я умру и оставлю мое царство, и престол, и казну, и богатства, и возьмут их чужие люди, и не вспомнит меня совсем никто, и не останется обо мне памяти в мире". И царь Асим погрузился в море размышлений, и от обилия приходивших к его сердцу дум и печалей он заплакал и, сойдя с престола, сел на землю, плача и унижаясь. И когда его везирь и присутствовавшее собрание вельмож царства увидели, что царь сделал с собой такое дело, они закричали на людей и сказали им: "Расходитесь по домам и отдыхайте, пока царь не очнется от того, что с ним случилось".
     И все ушли, и остались только царь с везирем, и когда царь очнулся, везирь поцеловал землю меж его руками и спросил его: "О царь времени, в чем причина такого плача? Расскажи мне, кто враждует с тобой из царей и владетелей крепостей или эмиров и вельмож правления, и осведоми меня, кто тебе прекословит, о царь, чтобы мы все пошли против него и вынули бы ему душу из боков". Но царь не заговорил и не поднял головы, и тогда везирь поцеловал перед ним землю второй раз и сказал: "О царь времени, я тебе и сын и раб, и ты меня воспитал, а я не знаю причины твоего огорчения, заботы и печали и не знаю, что с тобой. Кто же знает это, кроме меня, и кто встанет перед тобой на мое место? Расскажи мае о причине такого плача и огорчения". Но царь не заговорил, не раскрыл рта, и не поднял головы, и не перестал плакать и кричать громким голосом, и рыдать великими рыданиями, и охать, а везирь терпеливо ждал, и потом он сказал ему: "Если ты мне не скажешь, в чем причина этого, я сейчас же убью себя перед тобою; у тебя на виду, и не буду видеть тебя озабоченным".
     И царь Асим поднял голову и вытер слезы и сказал: "О везирь и добрый советчик, оставь меня с моей заботой и огорчением - довольно с меня той печали, что у меня в сердце". И везирь молвил: "Скажи мне, о царь, в чем причина этого плача. Быть может, Аллах пошлет тебе облегчение через мои руки..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот пятьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь сказал царю Асиму: "Скажи мне, в чем причина этого плача. Быть может, Аллах пошлет тебе облегчение через мои руки", царь сказал ему: "О везирь, мой плач не о деньгах, не о конях и не о чем-нибудь подобном, но сделался я старым человеком, и стало мне под сто восемьдесят лет жизни, и не досталось мне ребенка - ни мальчика, ни девочки. И когда я умру, меня похоронят, и сотрется мой след, и исчезнет мое имя, и возьмут чужие люди мой престол и царство, и не вспомнит меня никто никогда". И тогда везирь ответил: "О царь времени, я старше тебя на сто лет, и мне никогда не досталось ребенка, и непрестанно, ночью и днем, я в заботе и огорчении, и что же нам с тобой делать. Но я слышал историю Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - и слышал, что у него есть великий владыка, который властен во всякой вещи, и надлежит мне пойти к Сулейману с подарком и направиться к нему, чтобы он попросил своего владыку - быть может, он наделит каждого из нас ребенком".
     И везирь собрался в путешествие и, взяв роскошный подарок, отправился с ним к Сулейману, сыну Дауда, - мир с ними обоими! - и вот то, что было с везирем. Что же касается Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - то Аллах - велик он и славен! - послал ему откровение и сказал: "О Сулейман, царь Египта послал к тебе своего великого везиря с подарками и редкостями, такими-то и такими-то. Пошли же к нему твоего везиря, Асафа ибн Барахию, чтобы он встретил его с почетом и приготовил ему пищу в местах стоянок, а когда он явится к тебе, окажи ему: "Царь прислал тебя, чтобы просить о том-то и о том-то, и нужда твоя - такая-то и такая-то, и предложи ему принять веру".
     И тогда Сулейман приказал своему везирю Асафу взять с собой множество своих приближенных и встретить послов с почетом и роскошной пищей на местах стоянок. И Асаф выехал, собрав все необходимое, им навстречу, и ехал, пока не доехал и не встретил Фариса, везиря царя Египта. И он встретил везиря и приветствовал его и оказал ему и всем, кто был с ним, великий почет и предлагал им, на местах стоянок, пищу и корм и говорил: "Семья, приют и простор гостям прибывающим! Радуйтесь удовлетворению ваших забот, успокойте вашу душу и прохладите глаза, и пусть ваша грудь расправится".
     И везирь говорил в душе: "Кто им рассказал об этом?" И он опросил Асафа ибн Барахию: "Кто рассказал вам о нас и о наших желаниях, о господин мой?" И Асаф ответил ему: "Сулейман, сын Дауда, - мир с ними обоими! - рассказал нам об этом". И везирь Фарис спросил: "А кто рассказал господину нашему Сулейману?" И Асаф ответил: "Рассказал нам господь небес и земли, бог всех тварей". - "Поистине, это бог великий!" - воскликнул везирь Фарис. И Асаф ибн Барахия спросил его: "А разве вы ему не поклоняетесь?" И ответил Фарис, везирь царя Египта: "Мы поклоняемся солнцу и па^даем перед ним ниц". И Асаф оказал ему: "О везирь Фарис, солнце - звезда среди прочих звезд, сотворенных Аллахом - велик он и славен! - и далеко до того, чтобы оно было богом. Солнце временами появляется и временами исчезает, а наш господь присутствует всегда и не исчезает, и он властен во всякой вещи".
     И потом они проехали немного и достигли земли Саба, и близок стал престол власти Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! И Сулейман, сын Дауда, - мир с ними обоими! - приказал своим войскам из людей, джиннов и других выстроиться на пути их рядами, и встали звери моря и слоны, пантеры и барсы, все вместе, и построились на дороге двумя рядами, и каждый род зверей собрался во всех видах отдельно. И джинны тоже все явились глазам без прикрытия, в ужасающем образе разных видов, и встали вместе, двумя рядами. И птицы развернули крылья над созданиями, чтобы дать им тень, и стали птицы перекликаться на всяких языках и на всякие напевы.
     И когда приблизились к ним путешественники, люди Египта убоялись их и не отваживались идти дальше, но Асаф оказал: "Войдите в их среду и идите, не боясь их. Они - подданные Сулеймана, сына Дауда, и никто из них не сделает вам вреда". И потом Асаф вошел в середину войск, и вошли за ним вое люди вместе, и были в числе их люди везиря царя Египта, которые боялись. И они шли до тех пор, пока не достигли города, и их поместили в Доме гостеприимства и оказывали им величайший почет и приносили им роскошные угощения три дня.
     А потом их привели к Сулейману, пророку Аллаха - мир с ним! - и, войдя к нему, они хотели поцеловать перед ним землю, но Сулейман ибн Дауд не дал им это сделать и сказал: "Не должно человеку падать ниц на землю ни перед кем, кроме Аллаха - велик он и славен! - творца небес и земли и всего другого. Кто из вас хочет стоять, пусть стоит, но никто из вас пусть не стоит, прислуживая мне". И они повиновались, и везирь Фарис с некоторыми слугами сел, и стояли, прислуживая ему, некоторые из малых. И когда они уселись, для них разложили скатерти, и люди и весь народ ели кушанья, пока не насытились.
     А потом Сулейман велел везирю Египта сказать о своей нужде, чтобы была она исполнена, и молвил: "Говори и не скрывай ничего из того, зачем ты пришел, ибо ты пришел только ради исполнения нужды, и я расскажу тебе о вей. Она - такая-то и такая-то. И царя Египта, который послал тебя, зовут Асим, и стал он стариком, старым, дряхлым и слабым, и не наделил его Аллах великий ребенком - ни мальчиком, ни девочкой, и пребывал он в горе, заботе и размышлениях ночью и днем. И случилось, что он сидел в один день из дней на престоле своего царства, и вошли к нему эмиры и везири и вельможи правления, и увидел он с некоторыми сына, с некоторыми - двоих, а с некоторыми - троих, и они входили со своими детьми, и те стояли, прислуживая. И царь подумал про себя и воскликнул от чрезмерной печали: "Посмотреть бы, кто возьмет царство после моей смерти, и возьмет ли его кто-нибудь, кроме чужого, и будет так, словно меня не было!" И он погрузился, по причине этого, в море дум и до тех пор размышлял, печальный, пока глаза его не пролили слез, и тогда он закрыл лицо платком и заплакал сильным плачем. И он поднялся с престола и сел на землю, плача и рыдая, и не знал, что у него в сердце, никто, кроме Аллаха великого, и сидел он на земле..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот шестидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что пророк Аллаха Сулейман, сын Дауда, - мир с ними обоими! - рассказал везирю Фарису о том, что постигла царя печаль, и стал он плакать, и о том, что случилось у царя с его везирем Фартасом от начала до конца, и после этого спросил везиря Фариса: "То, что я сказал тебе, о везирь, правильно?" И везирь Фарис молвил: "О пророк Аллаха, то, что ты мне говорил, - истина и правда, но только, о пророк Аллаха, когда я разговаривал с царем об этом деле, с нами не было никого совершенно, и не знал о нас никто из людей. Кто же рассказал тебе обо всех этих делах?" - "Рассказал мне господь мой, который знает о взглядах украдкой и о том, что таится в груди", - ответил Сулейман. И тогда везирь Фарис воскликнул: "О пророк Аллаха, поистине это господь благой, великий, властный во всякой вещи!"
     И затем везирь Фарис и те, кто был с ним, приняли ислам, и пророк Аллаха Сулейман оказал везирю: "С тобой такие-то и такие-то редкости и подарки". И везирь ответил: "Да". И Сулейман молвил: "Я принимаю от тебя их все, но дарю их тебе. Отдохни же со своими людьми в том месте, где вы расположились, чтобы прошло ваше утомление от дороги, а завтра, если захочет Аллах великий, твоя нужда будет исполнена наисовершеннейшим образом, по воле Аллаха великого, господа земли и неба, творца всех тварей".
     И везирь Фарис ушел в свое место, и потом отправился к господину нашему Сулейману на другой день, и пророк Аллаха Сулейман сказал ему: "Когда ты прибудешь к царю Асиму ибн Сафвану и встретишься с ним, подни^митесь на такое-то дерево и сидите молча, а когда придет время между двух молитв [609] и охладится полдневный зной, спуститесь под дерево и посмотрите: вы увидите там двух выползающих змей, и голова одной будет как у обезьяны, а голова другой - как у ифрита. И когда вы их увидите, пустите в них стрелы и убейте их, а потом отрубите с пядь мяса со стора^ны их голов и с пядь мяса со стороны их хвостов, а оставшееся мясо сва^рите как следует и накормите ваших жен и проспите с ними ночь. И они по^несут по соизволению Аллаха великого детей - мальчиков".
     И потом Сулейман-мир с ним! - принес перстень, и меч, и узел, в котором были два кафтана, обшитые драгоценными камнями, и сказал: "О везирь Фарис, когда вырастут ваши сыновья и достигнут зрелости мужчин, дайте каждому кафтан из этих кафтанов". А затем он сказал везирю: "Во имя Аллаха! Исполнил Аллах великий твою нужду, и останется тебе только уезжать с благословения Аллаха великого. Царь ночью и днем ожидает твоего прибытия, и глаз его постоянно смотрит на дорогу".
     И везирь Фарис подошел к пророку Аллаха Сулейману, сыну Дауда, - мир с ними обоими! - и простился с ним и вышел от него после того, как поцеловал ему руки, и ехал весь остальной день, радуясь исполнению своей нужды. И он ускорял ход ночью и даем и ехал до тех пор, пока не подъехал близко к Египту. И тогда он послал одного из своих слуг уведомить царя Асима об ртом. И царь Асим, услышав о его прибытии и исполнении своей нужды, обрадовался великой радостью, так же как его приближенные и вельможи его царства, и все его войска, особенно радуясь благополучию везиря Фариса.
     И когда царь встретился с везирем, везирь спешился и поцеловал землю меж его рук и обрадовал царя вестью о том, что его нужда исполнена наисовершеннейшим образом, и предложил ему принять веру и ислам. И царь Асим предал себя Аллаху и сказал везирю Фарису: "Ступай домой и отдохни эту ночь и еще отдыхай неделю времени и сходи в баню, а потом приходи ко мне, и я расскажу тебе об одной вещи, о которой мы оба подумаем". И везирь поцеловал землю и ушел со своими приближенными, слугами и челядин^цами к себе домой и отдыхал восемь дней, а потом он отправился к царю и рассказал ему обо всем, что произошло у него с Сулейманом, сыном Дауда, - мир с ними обоими! - я затем сказал царю: "Выходи один и пойдем со мной".
     И царь с везирем поднялись и взяли два лука и две стрелы и влезли на дерево и сидели молча, пока не прошло время полудня. И они сидели, пока не приблизилась предвечерняя молитва, а потом спустились и посмотрели и увидели двух змей, которые выползали из-под дерева. И, посмотрев на них, царь полюбил их, и они ему понравились, так как он увидел на них золотые ожерелья. "О везирь, - сказал он, - эти змеи в золотых ожерельях, и, клянусь Аллахом, это вещь удивительная! Давай схватим их и посадим в клетку и будем на них смотреть!" - "Аллах сотворил их ради их полезнос^ти, - ответил везирь. - Пусти ты стрелу в одну, и я пущу стрелу в другую". И оба пустили в змей стрелы и убили их и, отрезав пядь со стороны головы и пядь со стороны хвоста, бросили это мясо, а остальное они унесли в дом царя и, призвав повара, отдали ему мясо и сказали: "Свари из этого мяса хорошее кушанье с поджаренным луком и пряностями и положи его в две миски и принеси их. Приходи сюда в такое-то время и в таком-то часу, и не опаздывай..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят первая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь и везирь отдали повару змеи^ное мясо и сказали ему: "Свари его и положи в две миски и принеси их сюда, и не опаздывай", повар взял мясо и пошел на кухню и стал его варить и сварил как следует, с великолепным поджаренным луком, а потом он положил его в две миски и принес их царю и везирю. И царь взял миску и везирь миску, и они накормили тем, что было в них, своих жен и проспали с ними ночь, и по воле Аллаха - слава ему и величие! - по желанию его и могуществу, обе женщины понесли в ту же ночь. И царь провел после этого три месяца с расстроенным умом, говоря про себя: "Узнать бы, верное это дело или не верное".
     А потом, в один из дней, его жена сидела, и дитя шевельнулось у нее в животе, и поняла она, что она носит. И ей стало больно, и изменился цвет ее лица, и она позвала одного из евнухов, бывших при ней (а это был старший из них), и сказала: "Ступай к царю, в каком бы он ни был месте, и скажи ему: "О царь времени, я тебя обрадую - беременность нашей госпожи стала видимой и дитя пошевелилось у нее в животе".
     И евнух вышел поспешно, радостный, и увидел, что царь сидит один, приложив руку к щеке, и размышляет, и тогда евнух подошел к нему и поцеловал землю меж его руками и рассказал ему, что его жена понесла. И, услышав слова евнуха, царь поднялся на ноги и от сильной радости поцеловал евнуху руку и голову и, сняв то, что было на нем надето, отдал это евнуху и сказал тем, кто был в его приемной зале: "Тот, кто любит меня, пусть окажет ему милости!" И евнуху подарили денег, драгоценных камней, яхонтов, коней, мулов и садов столько, что не счесть и не перечислить.
     И в это время вошел к царю везирь и сказал ему: "О царь времени, я сейчас сидел у себя дома один, и был мой ум занят размышлениями, и я говорил про себя: "Посмотреть бы, правда ли это и забеременеет Хатун или нет", - как вдруг вошел ко мне евнух и обрадовал меня вестью о том, что моя жена Хатун понесла и что дитя шевельнулось у нее в животе и цвет ее лица изменился. И от радости я снял всю бывшую на мне одежду и отдал ее евнуху и дал ему тысячу динаров и назначил его главным евнухом". И царь Асим сказал: "О везирь, Аллах - благословен он и возвеличен! - пожаловал нам свою милость и благодеяние, и был к нам щедр и великодушен, и ниспослал нам свою правую веру. Он почтил нас своей милостью и благодеянием и вывел нас из тьмы к свету, и я хочу облегчить людям их участь и обрадовать их". - "Делай что хочешь", - сказал везирь.
     И тогда царь молвил: "О везирь, пойди сейчас же и выведи всех, кто есть в тюрьме, из свершивших проступки, и тех, ста ком есть долги, а всякому, кто совершит грех после этого, мы воздадим, как он заслуживает. Мы снимем с людей подать на три года, и поставь вокруг города кухню, вдоль его стен, и прикажи поварам повесить там всевозможные кастрюли и стряпать всякие кушанья, продолжая стряпню и ночью и днем, и все, кто есть в этом городе и в окружающих его селениях, далеких и близких, пусть едят и пьют и уносят домой. И прикажи людям радоваться и украшать город семь дней и не запирать лавок ни ночью, ни днем".
     И везирь вышел в тот же час и минуту и сделал так, как приказал ему царь Асим. И украсили город, крепость и башни наилучшими украшениями, и надели самые красивые одежды, и стали люди есть и пить, играть и веселиться.
     И наконец пришли в одну ночь из ночей потуги к жене царя, после того как дни ее беременности кончились. И царь Асим велел привести всех, кто был в городе из ученых, астрономов, образованных людей, главарей звездочетов, достойных людей и обладателей перьев, и они явились и сели и стали ждать, пока бросят шарик на блюдо - а это был знак от звездочетов и домочадцев. И все они сидели и ждали, и наконец шарик бросили, и царица родила мальчика, подобного обрезку месяца в ночь полнолуния, я звездочеты принялись высчитывать и определять его звезду и гороскоп, и установи^ли числа. И все стали их спрашивать.
     И тогда звездочеты поцеловали землю и обрадовали царя вестью, что это дитя благословенное и счастливое в начинаниях. "Но только в начале жизни случится с ним что-то, о чем мы боимся сказать царю". - "Говорите, и пусть не будет у вас никакого страха", - молвил царь. И звездочеты сказали: "О счастливый царь, твое дитя выйдет из этой земли и будет странствовать на чужбине и тонуть в море я испытает беду, плен и стеснение. И пойдут перед ним бедствия многие, но потом, после этого, он осво^бодится и достигнет желаемого и проживет остальной свой век приятнейшей жизнью, и будет он управлять рабами и странами и распоряжаться на земле, наперекор врагам и завистникам". И молвил царь, услышав слова звездочетов: "Дело будущего сокрыто, и вое, что предначертал Аллах великий рабу из благого и злого, получит он полностью, и неизбежно придет к нему от сего дня до того времени тысячу раз помощь". И он не посмотрел на слова звездочетов и наградил почетными одеждами их и всех людей, что присутствовали, и вое они ушли.
     И вдруг пришел к царю везирь Фарис, радостный, и поцеловал землю меж его рук и сказал ему: "О царь! Радостная весть! Моя жена сейчас родила дитя, подобное обрезку месяца". - "О везирь, иди принеси его сюда, чтобы они оба воспитывались вместе, в моем дворце, - сказал царь. - Помести твою жену подле моей жены, чтобы они вместе воспитывали своих детей, и того и другого". И везирь доставил свою жену и ребенка, и обоих детей отдали нянькам и кормилицам.
     А когда прошло семь дней, их принесли к царю Асиму и спросили его: "Как ты их назовешь?" - "Назовите их вы сами", - сказал царь. И ему сказали: "Никто не даст имени сыну, кроме его отца". И тогда царь сказал: "Назовите моего сына: Сейф-аль-Мулук, по имени моего деда, а сына везиря назовите Сайд". И царь наградил нянек и кормилиц и сказал им: "За^ботьтесь о мальчиках и воспитывайте их наилучшим образом".
     И кормилицы старательно воспитывали их, пока не стало каждому пять лет жизни. И тогда царь отдал детей факиху в школу, и тот учил их Корану и письму, пока им не исполнилось десять лет, и царь отдал их учителям, чтобы они научили их езде на коне, метанию стрел, игре с копьем и игре в шар, и науке воинской доблести, и их учили, пока им аде исполнилось пятнадцати лет жизни. И стали они искусны во всех науках, так что никто не мог с ними сравняться в воинской доблести, и каждый из них бился с тысячей противников и справлялся с ними один. И они достигли зрелости, и когда царь Асим смотрел на них, он радовался сильной радостью.
     Когда же исполнилось им двадцать лет жизни, царь Асим позвал своего везиря Фариса в место уединенное и сказал ему: "О везирь, мне пришло на ум одно дело, которое я хочу совершить, но я посоветуюсь о нем с тобою". - "Что бы ни пришло тебе на ум, делай это, ибо мнение твое благословенно", - сказал везирь. И царь Асим молвил: "О везирь, я стал старым человеком и дряхлым старцем, так как далеко зашли мои годы, и я хочу сидеть в келье и поклоняться Аллаху великому и отдать мою власть и звание султана моему сыну Сейф-аль-Мулуку - он ведь стал юношей прекрасным, совершенным по доблести и разуму, вежеству и пристойности и умению управлять. Что же ты скажешь, о везирь, об этом замысле?" - "Прекрасен замысел, который ты замыслил, и этот замысел - благословенный и счастливый, - сказал везирь. - Если ты это сделаешь, я тоже сделаю, как ты, я мой сын Сайд будет ему везирем, так как это прекрасный юноша, обладатель знаний и верного мнения, и будут они управлять вместе, а мы станем направлять их дела и не будем небрежны, а напротив, укажем им прямой путь".
     И сказал тогда царь Асим своему везирю: "Напиши письма и отправь их со скороходами во все климаты, страны, крепости и укрепления, которые нам подвластны, и прикажи их начальникам, чтобы они в таком-то месяце явились на площадь Слона". И везирь Фарис вышел в тот же час и минуту и написал всем наместникам и начальникам крепостей и тем, кто был подвлас^тен царю Асиму, чтобы они все явились в таком-то месяце, и приказал, чтобы явились все, кто есть в городе, и ближний и дальний.
     И когда прошла большая часть оставшегося срока, царь Асим приказал постельничим разбить шатры посреди площади и украсить их роскошными украшениями и поставить большой престол, на который царь садился только в дни празднеств. И они тотчас же сделали все, что он им приказал, и поставили престол, и вышли наместники, царедворцы и эмиры, и вышел царь и велел кричать среди народа: "Во имя Аллаха! Выходите на площадь!"
     И тогда вышли на эту площадь эмиры, везири и правители климатов и селений, и вошли в шатер, служа царю, и все стали по местам, и некоторые из них сидели, а другие стояли. И когда собрались все люди, царь велел раскладывать скатерть, и ее разложили и стали есть я пить и пожелали царю блага. И потом царь приказал царедворцам кричать среди людей, чтобы они не уходили, и стали кричать и сказали возвещая: "Пусть никто из вас не уходит, пока не услышит слов царя!" А потом подняли занавесы, и царь сказал: "Кто меня любит, тот пусть остается, чтобы услышать мои слова". И все люди сели со спокойной душой, после того как были испуганы.
     И тогда царь поднялся на йоги и взял с них клятву, что никто не встанет с места, и сказал: "О эмиры, везири и вельможи правления, большие и малые, и все люди, что присутствуют здесь! Знаете ли вы, что это царство у меня наследственное, от отцов и дедов?" - "Да, о царь, мы все это знаем", - ответили люди. И царь сказал: "Мы с вами все поклонялись солнцу и месяцу, и наделил нас Аллах великий верой и спас нас из мрака, выведя к свету, и привел нас Аллах, - слава ему и величие! - к вере ислама. Знайте, что я стал теперь старым человеком, дряхлым, бессильным старцем, и хочу сидеть в келье, поклоняясь великому Аллаху и прося у него прощения в прошлых грехах. Вот мой сын, Сейфаль-Мулук - правитель, и вы знаете, что это юноша прекрасный, красноречивый, опытный в делах, разумный, достойный и справедливый. Я желаю в этот час отдать ему мое царство и сделать его над вами царем, вместо меня, и посадить его на мое место, султаном, и сам я уединюсь для поклонения Аллаху великому в келье, а мой сын Сейф-аль-Мулук примет власть и будет творить суд между вами. Что же скажете вы все вместе?"
     И все поднялись и поцеловали землю меж рук царя и ответили вниманием и повиновением и сказали: "О царь наш и защитник, если бы ты поставил над нами раба из твоих рабов, мы бы были ему покорны и послушались бы твоего слова и исполнили бы твое приказание. Как же не быть этому с твоим сыном Сейф-аль-Мулуком? Мы его принимаем и согласны на него - на голове и на глазах!"
     И царь Асим ибн Сафван поднялся и сошел с седалища и посадил своего сына на большой престол, и он снял со своей головы венец и возложил его на голову сына и перевязал ему стан поясом власти. И потом царь Асим сел на престол царства рядом со своим сыном, и поднялись эмиры и везири, и вельможи правления, и все люди и поцеловали перед ним землю и остались стоять, говоря один другому: "Он достоин царской власти, и она к нему ближе, чем к другому". И провозгласили пощаду, и люди пожелали царю победы и преуспеяния, и Сейфаль-Мулук стал сыпать золото и серебро всем людям на головы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Асим посадил своего сына Сейф-аль-Мулука на престол и все люди пожелали ему победы и преуспеяния, он стал сыпать всем на головы золото и серебро и награждать одеждами и дарить и оделять.
     А через мгновение поднялся везирь Фарис и поцеловал землю и сказал: "О эмиры, о вельможи правления, знаете ли вы, что я везирь и что везирство мое древнее, пришедшее ко мне раньше, чем взял власть царь Асим ибн Сафван? А теперь он снял с себя власть и назначил своего сына вместо себя". И люди ответили: "Да, мы знаем, что твое везирство переходило к отцам от дедов". И везирь молвил: "А теперь я низлагаю себя и назначаю вот этого моего сына, Сайда, ибо он разумен, сметлив и опытен. Что же скажете об этом вы все?" - "Не годится в везири царю Сейф-аль-Мулуку никто, кроме твоего сына Сайда, - они подходят один к другому", - ответили люди.
     И тогда везирь Фарис поднялся и, сняв тюрбан везирства, возложил его на голову своего сына Сайда, а также поставил перед ним везирскую чернильницу. И царедворцы с эмирами сказали: "Поистине, он достоин быть везирем!" И поднялись тогда царь Асим с везирем Фарисом и открыли казнох^ранилища и наградили роскошными одеждами властителей, эмиров, везирей и вельмож правления и всех людей, и выдали жалованье и награды, и написали новые указы и постановления с подписью Сейфаль-Мулука и подписью везиря Сайда, сына везиря Фариса. И люди оставались в городе неделю, а потом каждый отправился в свое селение и местность.
     И тогда царь Асим взял своего сына Сейф-аль-Мулука и Сайда, сына везиря, и они пошли в город и поднялись во дворец и, призвав казначея, велели ему принести меч, перстень, узел и печать, и царь Асим сказал: "О дети мои, подойдите, и пусть каждый из вас выберет что-нибудь из этих подарков, и возьмите себе". И первым протянул руку Сейф-аль-Мулук и взял узел и перстень, а Сайд протянул руку и взял меч и печать, и они поцеловали царю руки и отправились в свои жилища. А когда Сейф-аль-Мулук взял узел, он не развернул его и не посмотрел, что есть там, а бросил его на ложе, на котором он спал ночью с Саидом, своим везирем (а у них было в обычае спать вместе), и им постлали постель для сна, и оба легли на постель вместе, - а свечи освещали их.
     И оба проспали до полуночи, а потом Сейф-аль-Мулук пробудился от сна и заметил у себя в головах узел и сказал про себя: "Посмотреть бы, что такое в этом узле, который царь подарил нам из своих редкостей". И он взял узел и, захватив свечу, сошел с ложа, оставив Сайда спящим, и вошел в кладовую, и развернул узел, и увидел в нем кафтан, сработанный джиннами. И он развернул кафтан и разложил его и увидел на подкладке, внутри, ближе к спине кафтана, изображение девушки, нарисованное золотом (а красота ее была удивительна).
     И когда Сейф-аль-Мулук увидел это изображение, ум улетел у него из головы, и он стал бесноватым от любви к этому образу и упал на землю, покрытый беспамятством. И он начал плакать и рыдать и бить себя по лицу и груди и целовать изображение, а потом произнес такие два стиха:
     "Любовь вначале слюны струей нам кажется -
     Несут ее и гонят ее судьбы.
     Но когда войдет молодец глубоко в моря любви,
     Великим станет дело, непосильным".
     И еще он произнес такое двустишие:
     "Коль знал бы я, что страсть люден такова всегда
     И уносит души, то был бы я опаслив.
     Но бросился нарочно я, умышленно,
     Не зная про любовь - какою будет".
     И Сейф-аль-Мулук до тех пор рыдал и плакал и бил себя по лицу и по груди, пока не проснулся везирь Сайд, и он посмотрел на постель и не нашел Сейф-аль-Мулука и увидал только одну свечу и сказал про себя: "Куда девался Сейф-аль-Мулук?" И он взял свечу и поднялся и обошел весь дворец и, дойдя до кладовой, где был Сейфаль-Мулук, увидел, что он горько плачет и рыдает. "О брат мой, - спросил он, - из-за чего этот плач? Что с тобой случилось? Расскажи мне и поведай о причине этого". Но Сейф-аль-Мулук не заговорил с ним и не поднял головы, а только плакал и рыдал и ударял себя в грудь рукою.
     И, увидав, что он в таком состоянии, Сайд сказал ему: "Я твой везирь и брат, и мы воспитывались с тобою вместе, и если ты мне не объяснишь своих дел и не сообщишь мне своей тайны, кому же ты ее выскажешь и сообщишь?" И Сайд унижался и целовал землю долгое время, но Сейф-аль-Мулук не обращал на него внимания и не говорил ему ни одного слова, а только плакал. И когда Сайд испугался за его состояние и обессилил от напрасных уговоров, он вышел и, взяв меч, вернулся в кладовую, где был Сейф-аль-Мулук, и, приложив кончик меча к груди, сказал Сейф-аль-Мулуку: "Очнись, о брат мой. Если ты мне не скажешь, что с тобой случилось, я убью себя и не буду тебя видеть в таком состоянии".
     И тогда Сейф-аль-Мулук поднял голову к своему везирю Сайду и сказал ему: "О брат мой, мне стыдно тебе сказать и рассказать тебе, что со мной случилось". И Сайд воскликнул: "Прошу тебя ради Аллаха, владыки владык, освободителя рабов, первопричины причин, единого, прощающего, великодушного, одаряющего, скажи мне, что с тобой случилось, и не стыдись меня: я ведь твой раб, везирь и советчик во всех делах!" - "Подойди сюда, посмотри на этот образ", - сказал Сейф-аль-Мулук. Увидав изображение, Сайд всматривался в него долгое время и увидел, что на голове его выведено нанизанным жемчугом: "Этот образ - образ Бади-аль-Джемаль, дочери Шаммаха ибн Шаруха [610], царя из царей правоверных джиннов, которые обитают в городе Бабиле [611] и живут в саду Ирема, сына Ада старшего..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят третья ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима, и везирь Сайд, сын везиря Фариса, прочитали надпись на кафчане и увидели изображение Бади-аль-Джемаль, дочери Шаммаха ибн Шаруха, царя из царей правоверных джиннов, что обитают в городе Бабиле и живут в саду Ирема, сына Ада старшего, и везирь Сайд спросил царя Сейф-аль-Мулука: "О брат мой, знаешь ли ты, кто обладательница этого образа среди женщин, чтобы мы могли ее искать?" И Сейф-аль-Мулук ответил: "Нет, клянусь Аллахом, о брат мой, я не знаю, кто обладательница этого образа". - "Подойди прочитай эту надпись", - сказал Сайд. И Сейф-аль-Мулук подошел и прочитал надпись, которая была на венце, и понял ее содержание, и тогда он закричал из глубины сердца и воскликнул: "Ахах-ах!" И Сайд сказал ему: "О брат мой, если обладательница этого образа существует и ее имя - Бади-альДжемаль и она на этом свете, я поспешу отыскать ее не откладывая, чтобы ты достиг желаемого. Ради Аллаха, о брат мой, оставь плач, чтобы могли войти люди правления и служить тебе, а когда наступит рассвет дня, я призову купцов, нищих, странников и бедняков и спрошу их о приметах этого города: может быть, кто-нибудь, по благодати Аллаха - слава и величие ему! - и с его помощью, укажет нам этот город и сад Ирема".
     И когда наступило утро, Сейф-адь-Мулук вышел и поднялся на престол, обнимая руками кафтан, так как он не вставал и не садился и не приходил к нему сон без этого кафтана, и вошли к нему эмиры, везири, воины и вельможи правления. И когда диван наполнился и собравшиеся расположились в порядке, царь Сейф-аль-Мулук сказал своему везирю Сайду: "Выйди к ним и скажи: "С царем случилось нездоровье, и, клянусь Аллахом, он провел вчера ночь совсем больной". И везирь Сайд вышел и передал людям то, что сказал ему царь.
     И когда услышал это царь Асим, ему не показалось ничтожным дело его сына, и он призвал врачей и звездочетов и вошел с ними к своему сыну Сейф-аль-Мулуку, и они посмотрели на него и прописали ему питье. Но болезнь его продлилась три месяца, и царь Асим сказал присутствующим врачам, разгневанный на них: "Горе вам, о собаки, разве вы все бессильны вылечить моего сына? Если вы его сейчас не вылечите, я вас всех убью!" И старший начальник врачей молвил: "О царь времени, мы знаем, что это твой сын, а ты знаешь, что мы не бываем небрежны при лечении даже чужого, так как же может быть небрежность при лечении твоего сына? Но у твоего сына тяжелая болезнь, и если ты хочешь знать о ней, мы тебе о ней скажем и расскажем про нее". - "Что стало вам ясно о болезни моего сына?" - спросил царь Асим. И старый врач сказал ему: "О царь времен!" - твой сын теперь влюблен, и он любит ту, к сближению с кем нет пути". И царь Асим рассердился на врачей и сказал им: "Откуда вы узнали, что мой сын влюблен, и откуда пришла любовь к моему сыну?" И врачи ответили: "Спроси его брата и везиря Сайда, он - тот, кто знает о его состоянии".
     И царь Асим поднялся и вошел в кладовую и, призвав Сайда, сказал ему: "Скажи мне правду об истинной болезни твоего брата". И Сайд ответил: "Я не знаю его истинной болезни". И тогда царь сказал меченосцу: "Возьми Сайда, завяжи ему глаза и отруби ему голову". И Сайд испугался за себя и воскликнул: "О царь времени, дай мне пощаду!" И царь молвил: "Говори, и тебе будет пощада". И тогда Сайд сказал: "Твой сын влюблен!" - "А кто его возлюбленная?" - спросил царь. И Сайд ответил: "Дочь одного царя из царей джиннов. Он увидел ее изображение на кафтане, что был в том узле, который подарил вам Сулейман, пророк Аллаха".
     И тогда царь Асим поднялся и, войдя к своему сыну Сейф-аль-Мулуку, спросил его: "О дитя мое, что тебя поразило и что это за изображение, которое ты полюбил? Отчего ты не рассказал мне?" - "О батюшка, - ответил Сейф-аль-Мулук, - мне было тебя стыдно, и я не мог заговорить с тобой об этом, и я никому не могу ничего открыть из этого. Теперь ты знаешь о моем состоянии, посмотри же, что ты сделаешь, чтобы меня вылечить". - "Какова же будет хитрость? - молвил царь. - Будь это девушка из девушек людей, мы бы придумали хитрость, чтобы до нее добраться, но она из дочерей царей джиннов, и кто может ее найти, если не будет это Сулейман ибн Дауд - он тот, кто может это сделать. А ты, о дитя мое, поднимайся сейчас же и укрепи свою душу. Садись на коня и выезжай на охоту и ловлю и на ристалище для игр, займись едой и питьем и прогони из сердца заботу и огорчение. Я приведу тебе сто девушек из царских дочерей, и нет тебе нужды в дочерях джиннов, над которыми у нас нет власти, и они не нашей породы". - "Я не оставлю ее и не буду искать другую!" - воскликнул Сейф-аль-Мулук. И его отец спросил: "Как же поступить, о дитя мое?" И юноша молвил: "Приведи всех купцов, путешественников и странствующих по городам, и мы спросим их об этом - может быть, Аллах приведет нас к саду Ирема и к городу Бабилю".
     И царь Асим приказал, чтобы явились все купцы в городе и все чужеземцы и все начальники моря, и когда они явились, спросил их про город Бабиль, про его остров и про сад Ирема, но никто не знал их примет и ничего о них не поведал. А когда собрание расходилось, один из спрошенных сказал: "О царь времени, если ты хочешь узнать об этом, отправляйся в страну Син - там есть большой город, и, может быть, кто-нибудь из его жителей укажет тебе то, что ты хочешь".
     И тогда Сейф-аль-Мулук сказал: "О батюшка, снаряди мне корабль, чтобы поехать в страну Син". И его отец, царь Асим, сказал ему: "О дитя мое, сиди на престоле твоего царства и управляй подданными, а я поеду в страну Син и отправлюсь для этого дела сам". - "О батюшка, - ответил Сейф-аль-Мулук, - это дело касается меня, и никто не может искать его так, как я. Да и что случится, если ты дашь мне позволение уехать, и я поеду и отправлюсь на некоторое время на чужбину? Если я найду вести об этой девушке, - желаемое достигнуто, а если не найду о ней вестей, путешествие расправит мне грудь и оживит мой разум, и станет мое дело легче по этой причине. Если я буду жив, то вернусь к тебе невредимым..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук сказал своему отцу, царю Асиму: "Снаряди мне корабль, чтобы я поехал на нем в страну Син и разыскал то, что мне нужно. Если я буду жив, то вернусь к тебе невредимым". И царь посмотрел на своего сына и не увидел иной хитрости, как сделать то, что его удовлетворит. И он дал ему позволение ехать и снарядил для него сорок кораблей и двадцать тысяч невольников, кроме приближенных, и дал ему денег, сокровищ и все, что было ему нужно из военного снаряжения, и сказал ему: "Поезжай, о дитя мое, во благе, здравии и благополучии; я поручаю тебя тому, у кого не пропадают залоги".
     И простились с Сейф-аль-Мулуком его отец и мать, и корабли снабдили водой, припасами и оружием и посадили на них воинов, и путники поехали и ехали до тех пор, пока не прибыли в город Син.
     И когда услышали жители Сина, что к ним прибыло сорок кораблей, на^полненных людьми, снаряжением и оружием и сокровищами, они подумали, что это враги, которые приплыли, чтобы их убить и подвергнуть осаде, и заперли городские ворота и приготовили метательные машины. И, услышав об этом, царь Сейф-аль-Мулук послал к ним двух невольников из невольников, особо к нему приближенных, и сказал: "Пойдите к царю Сина и скажите ему: "Это Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима, приехал к тебе в город гостем, чтобы погулять в твоей стране некоторое время, и он не станет ни биться, ни ссориться. Если ты его примешь, он расположится у тебя, а если не примешь, вернется обратно, не беспокоя ни тебя, ни жителей твоего города".
     И когда невольники достигли города, они сказали его обитателям: "Мы послы царя Сейф-аль-Мулука". И им отперли ворота и пошли с ними и привели их к царю.
     А звали его Фагфур-Шах, и было между ним и царем Асимом прежде того знакомство. И, услышав, что царь, который прибыл к нему, - Сейф-аль-Мулук, сын царя
     Асима, он наградил послов и приказал отпереть ворота и собрал угощение и вышел лично с избранными вельможами правления и пришел к Сейф-аль-Мулуку. И они обнялись, и царь Сина сказал Сейф-аль-Мулуку: "Семья, приют и простор тому, кто к нам прибыл, и я твой невольник и невольник твоего отца! Мой город - перед тобою, и все, что ты потребуешь, явится к тебе". И он предложил ему угощение и припасы в местах стоянок, и царь Сейф-аль-Мулук сел на коня со своим везирем Саидом, избранными вельможами правления и остальными воинами, и они поехали от берега моря и вступили в город.
     И забили в литавры и ударили в барабаны в знак радости, и прибывшие провели в городе сорок дней за прекрасными угощениями.
     И после этого царь Сина сказал Сейф-аль-Мулуку: "О сын моего брата, как тебе живется? Нравится ли тебе мой город?" - "Да почтит его Аллах великий тобою навеки, о царь!" - ответил Сейф-аль-Мулук. И царь Фагфур-Шах молвил: "Тебя привела не иначе как нужда, у тебя возникшая, и чего бы ты ни хотел в моем городе, я это для тебя исполню". - "О царь, моя история удивительна, и заключается она в том, что я влюбился в изображение Бади-аль-Джемаль", - ответил Сейф-аль-Мулук. И царь Сина заплакал из жалости и сочувствия к нему и спросил: "А что ты хочешь делать теперь, о Сейф-аль-Мулук?" - "Я хочу, - ответил юноша, - чтобы ты призвал ко мне всех странников и путешественников и тех, у кого в обычае путешествовать, и я спрошу их про обладательницу этого образа: быть может, ктонибудь из них мне о ней расскажет".
     И царь Фагфур-Шах послал наместников, царедворцев и приближенных и велел им привести всех, кто есть в городе из странников и путешественников, и их привели (а было их великое множество), и они собрались у царя Фагфур-Шаха. И царь Сейф-аль-Мулук стал их спрашивать про город Бабиль и про сад Ирема, но никто не дал ему ответа, и царь Сейф-аль-Мулук смутился и не знал, что делать. Но потом один из морских начальников сказал: "О царь, если ты хочешь узнать, где этот город и этот сад, отправляйся на острова, которые в стране Хинд".
     И тогда Сейф-аль-Мулук велел привести корабли, и это сделали и перенесли на них воду, припасы и все, что было нужно, и Сейф-аль-Мулук сел на корабль, со своим везирем Саидом, после того как они попрощались с царем Фагфур-Шахом. И они ехали по морю четыре месяца при хорошем ветре, благополучно и спокойно, и случилось, что в один день из дней поднялся противный ветер, и пришли к ним волны со всех сторон, и полились на них дожди, и море пришло в расстройство из-за сильного ветра. А потом корабли стало бить друг о друга сильным ветром, и они все разбились, так же как и лодки, и все утонули, и Сейф-аль-Мулук остался с несколькими невольниками на одной из лодок.
     А потом ветер стих и успокоился по могуществу великого Аллаха, и взошло солнце, и Сейф-аль-Мулук открыл глаза и не увидел ни одного корабля и ничего не увидел, кроме воды, неба, себя самого и тех, кто был с ним в лодке. "Где корабли и маленькие лодки и где мой брат Сайд?" - спросил он невольников, которые были с ним, и они ответили: "О царь времени, не осталось ни кораблей, ни лодок, ни тех, кто был в них: они все утонули и стали пищей для рыб". И Сейф-аль-Мулук вскрикнул и произнес слова, говорящий которые не смутится: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" И он принялся бить себя по лицу и хотел броситься в море, но невольники удержали его и сказали: "О царь, какая будет тебе от этого польза? Ты ведь сам сделал с собою такие дела. Если бы ты послушался слов твоего отца, с тобой бы ничего такого не случилось. Но все это предначертано издревле, по воле создателя людей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Сейф-аль-Мулук хотел броситься в море, невольники удержали его и сказали: "Какая будет тебе от этого польза? Ты ведь сам сделал с собою такие дела. Но все это предначертано издревле, волею создателя людей, чтобы получил раб сполна то, что предначертал ему Аллах, и звездочеты сказали твоему отцу, когда ты родился: "С твоим сыном случатся всякие бедствия". И нет у нас поэтому иной хитрости, как терпеть, пока Аллах не облегчит горесть, в которую мы впали". - "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Нет ни убежища, ни приюта от приговора великого Аллаха!" - воскликнул Сейф-аль-Мулук. И потом он вздохнул и произнес такие стихи:
     "Всемилостивым клянусь, смущен я, сомненья нет,
     Тревога, не знаю как, меня охватила вдруг!
     Я буду терпеть, чтоб люди знали и видели,
     Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в силах был.
     Как хитрость найти мне в этом деле? Я лишь могу
     Тому поручить себя, кто властен во всех делах".
     И он погрузился в море размышлений, и слезы потекли по его щекам, как ливень, и он проспал днем около часа, а очнувшись, потребовал чего-нибудь поесть и ел, пока не насытился, и потом еду, стоявшую перед ним убрали, а челнок все плыл, и не знали они, в какую сторону он с ними направляется. И он плыл с ними по волнам и по ветру, ночью и днем в течение долгого времени, пока не окончилась у них пища, и забыли они о прямом пути и испытывали величайший голод, жажду и тревогу.
     И вдруг блеснул им издали остров, и ветры подгоняли их, пока они к нему не подплыли, и, пристав к острову, они вышли из лодки, оставив в ней одного человека, и направились в глубь острова. И они увидели там много плодов всякого рода и поели их досыта и вдруг увидели человека, сидевшего среди деревьев, и был он длиннолицый, диковинного вида, с белой бородой и телом. И он позвал одного из невольников по имени и сказал ему: "Не ешь тех плодов, - они не поспели, и подойди ко мне, я накормлю тебя этими спелыми плодами". И невольник взглянул на него и подумал, что это один из утопавших, который спасся и вышел на этот остров. Он до крайности обрадовался и пошел, и подошел к нему близко (и не знал этот невольник, что предопределено ему в неведомом и что начертано у него на лбу).
     И когда он подошел к человеку близко, тот вскочил на него, так как это был марид, и сел ему на плечи, обвив ему одной ногой шею, а другую опустив вдоль его спины, и сказал: "Ходи! Нет тебе больше от меня спасения, и ты стал моим ослом". И невольник закричал своим товарищам и стал плакать, говоря: "Увы, мой господин! Уходите, спасайтесь из этой заросли и убегайте, так как один из ее жителей сел мне на плечи, а остальные вас ищут и хотят на вас сесть, как на меня". И, услышав слова, сказанные этим невольником, все путники убежали и сошли в лодку, а жители острова преследовали их в море и говорили: "Куда вы уходите? Идите жить к нам: мы сядем вам на спину и будем вас кормить и поить, и вы станете нашими ослами". И, услышав от них эти слова, путники ускорили ход по морю и отдалились от жителей острова и поехали, уповая на великого Аллаха.
     И они ехали так в течение месяца, пока не показался перед ними другой остров, и они вышли на этот остров и увидели там плоды разного рода и поели этих плодов. И вдруг они заметили что-то блестевшее издали на дороге, и, приблизившись, они посмотрели и увидели, что это нечто отврати^тельное видом и лежит, точно серебряный столб. И один из невольников пихнул его ногой, и вдруг оказалось, что это человек с продольными глазами и расщепленной головой, и он спрятался под одним из своих ушей, так как, ложась спать, он подкладывал одно ухо себе под голову, а другим ухом прикрывался. И он схватил этого невольника, который пихнул его, и пошел с ним на середину острова, и вдруг оказалось, что все там - гули, которые едят сынов Адама. И невольник Закричал своим товарищам: "Спасай^те ваши души! Этот остров - остров гулей, которые едят сынов Адама, и они хотят меня разорвать и съесть". И, услышав его слова, путники повернули, удаляясь, и сошли с земли в лодку и ничего не набрали из плодов.
     И они ехали в течение нескольких дней, и случилось, что однажды перед ними появился еще один остров, и, достигнув его, они увидели на нем высокую гору. И они поднялись на эту гору и увидели там рощу со множеством деревьев, а они были голодны и занялись поеданием плодов, и не успели они очнуться, как к ним вышли из-за деревьев существа ужасающего вида и высокие - высота каждого из них была пятьдесят локтей, - и у них изо рта торчали клыки, похожие на клыки слона. И вдруг путники увидели человека, который сидел на куске черного войлока, положенного на каменную скалу, и вокруг него стояли зинджи [612] прислуживая ему (а их была большая толпа). И эти зинджи подошли и взяли Сейф-аль-Мулука и его невольников и поставили их перед своим царем и сказали: "Мы нашли этих птиц среди деревьев".
     А царь был голоден, и он взял из невольников двоих и зарезал их и съел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда зинджи взяли царя Сейфтестов аль-Мулука и его невольников, они поставили их перед своим царем и сказали: "О царь, мы нашли этих птиц среди деревьев". И царь взял двоих невольников и зарезал их и съел. И когда Сейф-аль-Мулук увидел такое дело, он испугался за себя и заплакал, а потом он произнес такие два стиха:
     "Подружились беды с душой моей, с ними дружен я,
     Хоть был врагом их: щедрый - Друг для многих,
     Единым не был род забот в душе моей -
     Они, хвала Аллаху, разнородны".
     И затем он вздохнул и произнес такие два стиха:
     "Судьба в меня все мечет униженья,
     Чехлом из стрел душа моя покрыта.
     И ныне, если стрелы поражают,
     Ломаются концы их об другие".
     И когда царь услышал его плач и причитания, он сказал: "Поистине, это птицы с красивыми голосами и напевами и их голоса мне нравятся. Помести^те каждую из них в клетку". И каждого из путников посадили в клетку и повесили над головой царя, чтобы он мог слушать их голоса. И Сейф-аль-Мулук и его невольники оказались в клетках, и зинджи кормили их и поили, а они иногда плакали, иногда смеялись, иногда говорили, а иногда молчали, и при всем этом царь зинджей наслаждался их голосом, и они провели таким образом некоторое время.
     А у царя была замужняя дочь на другом острове, и она услышала, что у ее отца есть птицы с красивыми голосами, и послала к нему людей с просьбой прислать несколько птиц. И ее отец отправил ей Сейф-аль-Мулука и трех его невольников в четырех клетках. И когда они прибыли к царевне и та увидала их, они ей понравились, и она приказала повесить их в одном месте, у себя над головой. И Сейф-аль-Мулук дивился тому, что с ним случилось, и думал о величии, в котором он был прежде, и плакал над собой, а его невольники оплакивали самих себя, и при всем этом царевна думала, что они поют. А у царевны было в обычае, если к ней попадал кто-нибудь из стран Египта или других и нравился ей, давать ему у себя высокое место. И случилось, по определению Аллаха великого и приговору его, что, когда она увидела Сейф-аль-Мулука, ей понравилась его красота, и прелесть, и стройность, и соразмерность и она приказала почитать их всех. И в один из дней случилось так, что она осталась наедине с Сейф-аль-Мулуком и потребовала, чтобы он совокупился с ней, но Сейф-аль-Мулук отказался от этого и сказал ей: "О госпожа, я чужеземец, скорбящий в любви к той, кого люблю, и не согласен ни па что, кроме сближения с ней". И царевна стала его уговаривать и соблазнять, но Сейф-аль-Мулук отказывался от нее, и она не могла к нему приблизиться и сойтись с ним каким бы то ни было образом.
     И тогда она разгневалась на Сейф-аль-Мулука и его невольников и велела им ей прислуживать и носить ей воду и дрова. И они провели таким образом четыре года, И обессилило Сейф-аль-Мулука это дело, и он послал попросить дочь царя: может быть, она их отпустит, и они уйдут своей дорогой и отдохнут от того, что с ними. И она послала за Сейф-аль-Мулуком и сказала ему: "Если ты поступишь согласно моему желанию, я освобожу тебя от того, что с тобой, и ты отправишься в твою землю, благополучный и с добычей", - и все время его умоляла и уговаривала, но Сейф-аль-Мулук не соглашался на то, что она хотела. И царевна отвернулась от него, гневная, и Сейф-аль-Мулук со своими невольниками остался у нее на острове в том же положении.
     И обитатели острова знали, что это птицы царевны, и никто из городских жителей не осмеливался им ничем вредить, и сердце царевны было за них спокойно - она была уверена, что им уже нет освобождения с этого острова, - они скрывались от нее и на два дня и на три и ходили по равнине, собирая дрова со всех сторон острова, и приносили, их в кухню царевны.
     И они провели таким образом пять лет, и случилось, что Сейф-аль-Мулук сидел в один день из дней со своими невольниками на берегу моря, беседуя о том, что с ними произошло, и Сейф-аль-Мулук посмотрел на себя и увидел себя в этом месте со своими невольниками. И он вспомнил свою мать и отца и брата своего Сайда, и вспомнил величие, в котором жил раньше, и заплакал, и усилились его плач и рыдания, и невольники тоже заплакали. И потом невольники сказали ему: "О царь времени, доколе будем мы плакать, когда плач бесполезен, и это дело написано у нас на лбах по определению Аллаха, великого, славного. Начертал калам то, что судил Аллах [613], и не будет нам пользы ни от чего, кроме терпения, - быть может, Аллах - велик он и славен! - который испытал нас этой бедой, ее с нас снимет". - "О братья, - сказал им Сейф-аль-Мулук, - как нам сделать, чтобы вырваться от этой проклятой? Я не вижу для нас спасения, если не спасет нас от нее Аллах своей милостью. Но пришло мне на ум, что мы должны убежать и избавиться от этой тяготы". - "О царь времени, - сказали невольники, - куда мы уйдем с этого острова, когда он весь полон гулей, которые едят сынов Адама? Во всяком месте, куда мы пойдем, они найдут нас, и либо они нас съедят, либо возьмут в плен и воротят нас на место, и царевна на нас разгневается". - "Я что-то для вас сделаю, и, может быть, Аллах великий поможет нам освободиться, и мы спасемся с этого острова", - сказал Сейф-аль-Мулук. "А как ты сделаешь?" - спросили его, и он молвил: "Мы нарубим длинных палок, навьем из их лыка веревок, свяжем их друг с другом и сделаем из них корабль. Мы сбросим его в море и наполним плодами, сделаем весла и сядем на корабль - быть может, Аллах великий сделает его для нас помощью, он ведь властен во всякой вещи. И, может быть, Аллах пошлет нам хороший ветер, который приведет пас в страны Индии, и мы освободимся от этой проклятой". И невольники воскликнули: "Это хороший замысел!" - и обрадовались сильной радостью.
     И они поднялись в тот же час и минуту и стали рубить палки, чтобы сделать корабль, а потом они принялись вить веревки, чтобы связать палки одну с другой, и провели за этой работой месяц, и ежедневно к концу дня они набирали немного дров и носили их на кухню царевны, а остальной день они отдавали работе по постройке корабля, пока не кончили его..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сейф-аль-Мулук и его невольники нарубили палок на острове и, свив веревки, связали корабль, который они сделали, а окончив его делать, они сбросили его в море и нагрузили плодами с деревьев, которые росли на острове, и они снарядились в конце дня и никого не осведомили о том, что сделали.
     И они сели на этот корабль и плыли по морю в течение четырех месяцев, не зная, куда он везет их, и кончилась у них пища, и испытывали они величайший, какой только бывает, голод и жажду. И вдруг море заревело и вспенилось, и поднялись на нем высокие волны, и приблизился к путникам страшный крокодил и, протянув лапу, схватил одного из невольников и проглотил его, и когда Сейф-аль-Мулук увидел, что крокодил сделал с невольником такое дело, он горько заплакал. И остался он на корабле один с уцелевшим невольником, и удалились они от места, где был крокодил, испуганные, и плыли таким образом, пока не показалась перед ними в один из дней гора: огромная, ужасная, высокая, возвышающаяся в воздухе. И они обрадовались, а после этого перед ними показался остров, и они стали ус^корять к нему ход, ожидая блага от того, что вступят на этот остров. И когда они были в таком положении, море вдруг взволновалось, и поднялись на нем волны, и изменилось его состояние, и высунул голову крокодил и, протянув лапу, схватил оставшегося невольника из невольников Сейфаль-Мулука и проглотил его, и оказался Сейф-аль-Мулук один.
     И он приблизился к острову и до тех пор трудился, пока не влез на гору, и тогда он посмотрел и увидел рощу. И он вошел в эту рощу и пошел среди деревьев и стал есть плоды, и увидел он, что на деревья забралось свыше двадцати огромных обезьян, - каждая обезьяна больше мула. И при виде этих обезьян охватил Сейф-альМулука сильный страх, а обезьяны спустились на землю и окружили его со всех сторон, и потом они пошли впереди него и сделали ему знак следовать за ними и отправились, и Сейф-аль-Мулук пошел за ними. И они шли, а Сейф-аль-Мулук за ними, пока не дошли до крепости, высоко построенной, с колоннами, уходящими ввысь. И тогда они вошли в эту крепость, и Сейф-аль-Мулук вошел за ними, и он увидел там всякие редкости, драгоценности и металлы, описать которые бессилен язык. И увидел он в этой крепости юношу, у которого не было растительности на щеках, но был он высокий, великой высоты. И, увидав этого юношу, Сейф-аль-Мулук почувствовал к нему расположение (а в крепости не было никого из людей, кроме этого юноши).
     А когда юноша увидал Сейф-аль-Мулука, тот ему до крайности понравился, и он спросил его: "Как твое имя, из какой ты страны и как ты сюда добрался? Расскажи мне твою историю и не скрывай из нее ничего". - "Клянусь Аллахом, - ответил Сейф-аль-Мулук, - я пришел сюда не по своему желанию, и не к этому месту я стремился, и не могу я больше ходить с места на место, чтобы достигнуть того, что я ищу". - "А что ты ищешь?" - спросил юноша, и Сейф-аль-Мулук сказал: "Я из земель Египта, и имя мое - Сейф-аль-Мулук, а имя моего отца - царь Асим ибн Сафван". И потом он рассказал юноше, что с ним случилось от начала дела до конца его, и юноша поднялся, прислуживая Сейф-аль-Мулуку, и сказал ему: "О царь времени, я был в Египте и слышал, что ты отправился в страну Син (а как далеко эта страна от страны Сип!), и, поистине, твой рассказ дело дивное и диковинное". - "Твои слова правильны, - ответил Сейфаль-Мулук, - но после этого я отправился из страны Сип в страну Хинд, и подул на нас ветер, и море заволновалось, и разбились все корабли, что были со мною". И он рассказал юноше обо всем, что с ним случилось, и сказал: "И вот я пришел к тебе в это место". И юноша молвил: "О царевич, довольно того, что случилось с тобою из бедствий во время пребывания на чужбине, и слава Аллаху, который привел тебя в это место. Живи же со мной, а я буду тебе другом, пока не умру, и тогда ты станешь царем этого климата. Об этом острове никто не ведает, и эти обезьяны знают ремесла, и все, что ты потребуешь, ты здесь найдешь". - "О брат мой, - сказал Сейф-альМулук, - я не могу сидеть в каком-нибудь месте, пока не исполнится моя мечта, хотя бы пришлось мне обойти весь свет, расспрашивая о том, что мне нужно. Быть может, Аллах приведет меня к желаемому, или я буду стремиться к тому месту, где исполнится мой срок, и умру".
     И юноша обернулся к одной из обезьян и сделал ей знак, и обезьяна скрылась на некоторое время, а потом пришла, и были с ней обезьяны, под^поясанные шелковыми салфетками, которые принесли скатерть и поставили на нее около сотни золотых и серебряных блюд со всякими кушаньями, и эти обезьяны стояли, как обычно стоят приближенные, меж руками царей. И юноша сделал царедворцам знак сесть, и они сели, а те, кто обычно служит, остались стоять, и все поели досыта, а потом скатерть убрали и принесли золотые тазы с кувшинами и вымыли руки. А после этого принесли сосуды с вином - около сорока сосудов, в каждом из которых был какойнибудь сорт вина, и все стали пить и наслаждались и ликовали, и прекрасно было для них время, и обезьяны плясали и играли, пока евшие были заняты едой. И когда увидел это Сейф-аль-Мулук, он удивился и забыл о случившихся с ним бедствиях..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот шестьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесять восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Сейф-аль-Мулук увидал, что делают обезьяны и как они пляшут, он удивился и забыл о постигшем его отдалении от родины и бедствиях. А когда наступила ночь, зажгли свечи и поставили их в золотые и серебряные подсвечники и принесли блюда с сухими и свежими плодами и поели; когда же пришло время сна, им постлали постели, и они легли. А с наступлением утра, юноша поднялся, по своему обычаю, и разбудил Сейфаль-Мулука и сказал ему: "Высунь голову из этого окна и посмотри, кто это стоит под окном". И Сейф-аль-Мулук посмотрел и увидел обезьян, которые наполнили широкую равнину и всю пустыню, и не знает числа этих обезьян никто, кроме Аллаха великого. "Это множество обезьян, которые наполнили равнину. Почему они собрались в это время?" - спросил Сейф-аль-Мулук. И юноша сказал ему: "Таков их обычай, и все обезьяны, какие есть на острове, пришли сюда, а иные из них явились после двух или трех дней путешествия. Они приходят каждую субботу и стоят Здесь, пока я не проснусь от сна и не высуну голову из этого окошка. И когда обезьяны меня видят, они целуют передо мной землю и уходят к своим делам". И он выставил голову из окна, чтобы обезьяны его увидали, и, заметив его, они поцеловали перед ним землю и ушли.
     И Сейф-аль-Мулук прожил у юноши целый месяц, а после этого он простился с ним и выступил в путь, и юноша приказал отряду обезьян, около сотни, отправиться с ним, и они шли, служа Сейф-аль-Мулуку, в течение семи дней, пока не проводили его до конца своих островов. После этого они простились с ним и вернулись на свои места. И Сейф-аль-Мулук шел один по горам, холмам, степям и пустыням в течение четырех месяцев, день - голодный, день - сытый, и один день он ел траву, а другой день ел плоды с деревьев. И стал он раскаиваться в том, что сделал с собою, уйдя от этого юноши, и хотел вернуться к нему по своим следам. И вдруг он увидел что-то черное, видневшееся вдали. "Это черный город, или что это такое? - сказал себе Сейф-аль-Мулук. - Я не вернусь, пока не увижу, что это за черный предмет". И он приблизился и увидел, что это дворец, высоко построенный, и был строителем его Яфис, сын Нуха [614], - мир с ним! - и это тот дворец, о котором упомянул Аллах великий в своей славной книге словами: "И колодезь заброшенный, и дворец высокий".
     И Сейф-аль-Мулук сел у ворот дворца и сказал про себя: "Посмотреть бы, какова внутренность этого дворца и кто там есть из царей! Кто мне расскажет истину об этом деле, и принадлежат ли обитатели дворца к людям или к джиннам?" И он просидел некоторое время, размышляя, и не видел, чтобы кто-нибудь входил во дворец или выходил из него, а потом он встал и пошел, уповая на Аллаха великого, и вошел во дворец, насчитав по дороге семь проходов, но не увидел никого. И справа от себя он увидел три двери, а перед ним была дверь за опущенной занавеской. И Сейф-аль-Мулук подошел к этой двери и, подняв занавеску рукой, прошел в дверь, и вдруг он увидел большой портик, устланный шелковыми коврами, и в глубине портика был золотой престол, на котором сидела девушка с лицом, подобным луне, одетая в царственные одежды, и она была точно невеста в ночь, когда ее ведут к мужу. А возле престола было сорок скатертей, уставленных золотыми и серебряными блюдами, каждое из которых было наполнено роскошными кушаньями. И, увидев эту девушку, Сейф-аль-Мулук подошел к ней и пожелал мира, и девушка возвратила ему пожелание и спросила его: "Ты из людей или из джиннов?" - "Я из лучших людей - я царь, сын царя", - ответил Сейф-альМулук. И девушка спросила: "Чего ты хочешь? Вот перед тобой эти кушанья, а после того как поешь, расскажи мне твою историю с начала до конца и расскажи, как ты достиг этого места".
     И Сейф-аль-Мулук присел у скатерти и, сняв крышку с подноса (а он был голоден), ел с блюд, пока не насытился, а потом он вымыл руки и, взойдя на престол, сел рядом с девушкой. "Кто ты, как твое имя, откуда ты пришел и кто привел тебя сюда?" - спросила она. И Сейфаль-Мулук ответил: "Что до меня, то рассказ мой долог". - "Скажи мне, откуда ты, почему ты сюда пришел и чего ты хочешь?" - молвила девушка. И Сейф-альМулук сказал: "Ты сама расскажи мне, каково твое дело, как тебя зовут, кто тебя сюда привел и почему ты сидишь одна в этом месте?" - "Мое имя Девлет-Хатун, я дочь царя Индии, и мой отец живет в городе Серендибе, - ответила девушка. - У моего отца красивый большой сад, лучше которого нет в странах и областях Индии, и там есть большой водоем. В один из дней я пришла в этот сад с моими невольницами, и мы с ними разделись и вошли в этот водоем и стали там играть и веселиться, и не успела я опомниться, как что-то, подобное облаку, спустилось на меня и унесло меня среди моих невольниц и полетело со мной между небом и землей, говоря: "О Девлет-Хатун, не бойся и будь спокойна сердцем!" И оно пролетело со мной недолгое время, а потом опустило меня в этом дворце и вдруг, в тот же час и минуту, превратилось и оказалось красивым юношей, прекрасным своей юностью. И он спросил меня: "Ты меня знаешь?" И я ответила: "Нет, о господин мой". И тогда юноша сказал: "Я сын Синего царя, царя джиннов, и мой отец живет в крепости Кульзум [615], и подвластны ему шестьсот тысяч джиннов, летающих и ныряющих. Мне случилось проходить по дороге, направляясь по своему пути, и я увидел тебя и полюбил, и опустился и похитил тебя среди невольниц, и принес тебя в мой Высокий Дворец - а здесь мое место и обиталище. Никто совершенно не достигнет его, ни джинн, ни человек, и от Индии досюда расстояние в сто двадцать лет пути. Будь же уверена, что ты никогда не увидишь страны.
     О твоего отца и матери, и живи у меня в этом месте, спокойная сердцем и умом, и я принесу тебе все, что ты потребуешь". И после этого он стал меня обнимать и целовать..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Шестьсот шестьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка говорила Сейф-аль-Мулуку: "И, после того как царь джиннов все рассказал мне, он начал меня обнимать и целовать и сказал мне: "Живи здесь и не бойся ничего". А потом он оставил меня и скрылся на некоторое время и, вернувшись, принес эту скатерть, подстилки и ковры, и он приходит ко мне каждый вторник и живет у меня три дня, а в четвертый день он остается до послеполуденного времени и уходит и отсутствует до вторника, а потом приходит, будучи в том же облике. И придя, он ест и пьет со мной и обнимает меня и целует, и я невинная девушка, такая, какой создал меня великий Аллах, и юноша ничего со мной не сделал. А моего отца зовут Тадж-аль-Мулук, и не знает он обо мне вестей и не напал на мой след. Вот моя история, расскажи же мне и ты свою историю".
     "Моя история длинная, и я боюсь, что если я стану тебе рассказывать, время над нами затянется и придет ифрит", - сказал Сейф-аль-Мулук. И девушка молвила: "Он ушел от меня лишь за час до твоего прихода и придет только во вторник. Сиди же здесь, будь спокоен и успокой свой ум и расскажи мне, что с тобой случилось, от начала до конца". И Сейф-аль-Мулук отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
     И он начал свой рассказ и завершил его полностью, с начала до конца, и когда он дошел до рассказа о Бадиаль-Джемаль, глаза девушки пролили обильные слезы, и она воскликнула: "Не то я о тебе думала, о Бади-альДжемаль! Разве ты меня не вспоминаешь и не говоришь: "Сестра моя, Девлет-Хатун, куда она пропала?" И потом она стала еще сильнее плакать и печалиться о том, что Бади-аль-Джемаль ее не вспоминает.
     И Сейф-аль-Мулук сказал ей: "О Девлет-Хатун, ты из людей, а она из джиннов; откуда же она может быть тебе сестрой?" - "Она моя молочная сестра, - ответила Девлет-Хатун, - и причина этого в том, что моя мать вышла погулять в сад, и пришли к ней потуги, и она родила меня в саду. А мать Бади-аль-Джемаль была в этом саду со своими приближенными, и пришли к ней потуги, и она отошла в конец сада и родила Бади-аль-Джемаль. И она послала одну из невольниц к моей матери, прося у нее еды и вещей, нужных при родах, и матушка послала ей то, что она просила, и пригласила ее. И джинния поднялась и взяла Бади-аль-Джемаль с собой и пришла к моей матеря, и та выкормила Бади-аль-Джемаль. И ее мать, а с нею и девочка, провели у пас в саду два месяца, а после того джинния ушла в свою страну, и она дала моей матери одну вещь и сказала: "Если я тебе понадоблюсь, я приду к тебе в этот сад". И Бади-аль-Джемаль приходила со своей матерью каждый год, и они оставались у нас некоторое время, а потом возвращались в свою страну, и если бы я была у этой матери, о Сейф-аль-Мулук, и увидела бы тебя у нас в нашей стране, когда мы все были, как всегда, вместе, я бы придумала против нее хитрость, чтобы привести тебя к желаемому. Но я нахожусь в этом месте, и они не знают обо мне вестей, и если бы они узнали обо мне вести и знали бы, что я здесь, они могли бы освободить меня отсюда, но власть принадлежит Аллаху, - слава и величие ему! - и что же мне делать?" - "Поднимайся и пойдем со мной, - сказал Сейф-аль-Мулук. - Мы убежим и уйдем, куда хочет Аллах великий". - "Мы не можем этого сделать, - ответила девушка. - Клянусь Аллахом, если бы мы убежали на расстояние года пути, этот проклятый настиг бы нас в одну минуту и погубил бы нас". - "Я где-нибудь спрячусь, и когда он будет проходить мимо, ударю его мечом и убью", - сказал Сейф-аль-Мулук.
     И тогда девушка молвила: "Ты не можешь его убить иначе, как убив его душу". - "А душа его в каком месте?" - спросил Сейф-аль-Мулук, и девушка сказала: "Я спрашивала его об этом много раз, но он не признавался мне, где она. И случилось в один день из дней, что я к нему пристала, и он рассердился на меня и воскликнул: "Сколько ты еще будешь меня спрашивать про мою душу и какова причина твоих расспросов о моей душе?" - "О Хатим, - ответила я ему, - у меня остался, кроме тебя, лишь Аллах, и пока я жива, я всегда буду привязана к твоей душе, и если я не буду ее беречь, храня ее в моих очах, то какова будет моя жизнь после тебя? А если я бы знала, где твоя душа, я бы ее берегла, как мое правое око". И тут царь джиннов сказал мне: "Когда я родился, звездочеты сказали, что гибель моей души будет от руки одного из сыновей царей человеческих, и я взял мою душу и положил ее в зоб воробья, а воробья я запер в коробочку и положил эту коробочку в шкатулку, а шкатулку я положил в семь ларцов, которые я положил в глубь семи ящиков, а ящики я положил в мраморный сундук и утопил его в этой стороне моряокеана, так как эта сторона далека от стран человеческих и никто из людей не может до нее добраться. Вот я тебе сказал; не говори же об этом никому, - это тайна между мной и тобой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот семидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала Сейф-аль-Мулуку о душе джинна, который ее похитил, и изложила ему то, что джинн ей сказал, вплоть до его слов: "Это тайна между нами", - и продолжала: "И я сказала ему: "А кому я расскажу? Никто, кроме тебя, ко мне не приходит, чтобы я ему сказала. Клянусь Аллахом, - сказала я потом, - ты положил свою душу в крепость крепкую и великую, до которой никому не добраться, так как же доберется до нее кто-нибудь из людей? А если допустить невозможное - и Аллах определил подобное тому, о чем говорили звездочеты, - то как может кто-нибудь из людей до этого добраться?" И царь джиннов молвил: "Может быть, у кого-нибудь из них будет на пальце перстень Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - и он придет сюда и положит руку с этим перстнем на поверхность воды и скажет: "Властью этих имен, пусть душа такогото всплывет". И всплывет тот сундук, и человек его взломает, так же как ящики и ларцы, и выйдет воробей из коробочки, и человек его задушит, и я умру". - "Это я - тот царевич, а вот перстень Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - у меня на пальце! - воскликнул Сейф-аль-Мулук. - Пойдем на берег моря и посмотрим, ложь ни его слова, или правда".
     И оба поднялись и пошли и пришли к морю, и ДевлетХатун осталась стоять на берегу моря, а Сейф-аль-Мулук вошел в воду по пояс и оказал: "Властью имен и талисманов, которые на этом перстне, и властью Сулеймана - мир с ним! - пусть выплывет душа такого-то джинна, сына Синего царя". И тут море взволновалось, и сундук всплыл, и Сейф-аль-Мулук взял его и ударил им о камень и сломал сундук и сломал также ящики и ларцы и вынул воробья из коробочки. И потом они отправились во дворец и взошли на престол, и вдруг показалась устрашающая пыль и что-то большое летящее, и оно говорило: "Пощади меня, о царевич, и не убивай меня! Сделай меня твоим отпущенником, и я приведу тебя к тому, что ты хочешь!" - "Джинн пришел, - сказала Девлет-Хатун. - Убей же воробья, чтобы этот проклятый не вошел во дворец и не отнял у тебя птицы. Оп тебя убьет и убьет меня после тебя". И Сейф-аль-Мулук задушил воробья, и тог умер, а джинн упал у ворот дворца и стал кучей черного пепла. И тогда Девлет-Хатун сказала: "Мы вырвались из рук этого проклятого. Что же нам теперь делать?" - "Помощи следует просить у Аллаха великого, который нас испытал, он нас нас^тавит и поможет нам освободиться от того, во что мы впали", - сказал Сейф-альМулук.
     И он поднялся и снял около десяти дверей из дверей дворца, а эти двери были из сандала и алоэ, и гвозди в них были золотые и серебряные, а потом он взял бывшие там веревки из шелка и парчи и связал ими двери одна с другою. И они с Девлет-Хатун помогали друг другу, пока не донесли двери до моря и не сбросили их туда, чтобы двери превратились в корабль. И они привязали корабль к берегу, а потом вернулись во дворец и стали носить золотые и серебряные блюда, драгоценности и яхонты и дорогие металлы и перенесли из дворца все, что было легко весом и дорого по цене, и снесли все это на корабль, и сели на него, уповая на Аллаха великого, который удовлетворяет уповающего и не обманывает. И они сделали себе две палки в виде весел, а затем отвязали веревки и дали кораблю бежать по морю. И они ехали таким образом четыре месяца, и кончилась у них пища, и усилилась их горесть, и стеснилась у них грудь, и стали они тогда просить Аллаха, чтобы он послал им спасение от того, что их постигло. А пока они плыли, Сейф-аль-Мулук, ложась спать, клал Девлет-Хатун у себя за спиной, а когда он поворачивался, между ними лежал меч.
     И когда они ехали таким образом в одну ночь из ночей, случилось, что Сейф-аль-Мулук спал, а Девлет-Хатун бодрствовала. И вдруг корабль откло^нился в сторону берега и подплыл к одной гавани, а в этой гавани стояли корабли. И Девлет-Хатун увидела корабли и услышала, как кто-то разговаривает с матросами, а тот, кто разговаривал, был начальником капитанов и старшим над ними. И, услышав голос этого капитана, Девлет-Хатун поняла, что на берегу - гавань какого-нибудь города и что они достигли населенных мест. И она обрадовалась сильной радостью и разбудила Сейф-аль-Мулука от сна и сказала ему: "Встань и спроси этого капитана, как называется этот город и что это за гавань".
     И Сейф-аль-Мулук поднялся, радостный, и спросил: "О брат мой, как называется этот город и что это за гавань и как зовут ее царя?" И капитан сказал ему: "О хладноликий, о холоднобородый, если ты не знаешь этой гавани и этого города, как же ты сюда приплыл?" И Сейф-аль-Мулук ответил: "Я чужеземец, и я плыл па корабле из купеческих кораблей, и он разбился и потонул со всем, что на нем было, а я выплыл на доске и добрался сюда, и я спросил тебя, а спросить - не позор". - "Это город Аммария, а гавань называется Гавань Камин-альБахрейн", - ответил капитан. И когда Девлет-Хатун услышала эти слова, она сильно обрадовалась и воскликнула: "Хвала Аллаху!" - "Что такое?" - спросил Сейф-аль-Мулук.
     И девушка сказала: "О Сейф-альМулук, радуйся близкой помощи! Царь этого города - мой дядя, брат моего отца..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят первая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку: "Радуйся близкой помощи! Царь этого города - мой дядя, брат моего отца, и зовут его Али-ль-Мулук. - И потом молвила: - Спроси капитана: "Султан этого города, Али-ль-Мулук, здоров?" И Сейф аль-Мулук спросил об этом, и капитан ответил, рассерженный: "Ты говоришь: "Я в жизни сюда не приезжал и я чужеземец", но кто же сказал тебе имя правителя города?" И Девлет-Хатун обрадовалась и узнала капитана, а его имя было Муин-ад-дин, и это был один из вельмож у ее отца, и выехал он лишь для того, чтобы ее искать, когда она пропала, но не нашел ее и ходил до тех пор, пока не прибыл в город ее дяди. И Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку: "Скажи ему: "О капитан Муинад-дин, пойди сюда поговори с твоей госпожой". И Сейф-аль-Мулук крикнул капитану то, что она ему сказала. И когда капитан услышал слова Сейф-альМулука, он разгневался сильным гневом и воскликнул: "О пес, кто ты и как ты меня узнал?" И потом он приказал одному из матросов: "Дайте мне ясеневую палку. Я пойду к этому злосчастному и ра^зобью ему голову".
     И он взял палку и направился в сторону Сейф-альМулука и увидел корабль, а в нем увидел что-то диковинное и прекрасное, и ум его был поражен. И потом он посмотрел и вгляделся как следует и увидел Девлет-Хатун, которая сидела, подобная обрезку месяца. И капитан спросил Сейф-аль-Мулука: "Что это у тебя?" И царевич ответил: "У меня девушка по имени Девлет-Хатун". И, услышав эти слова, капитан упал без чувств, так как он услышал ее имя и узнал, что это его госпожа и дочь его царя.
     А придя в себя, он оставил корабль и то, что в нем было, и отправился в город и пришел ко дворцу царя и попросил позволения войти, и привратник вошел к царю и сказал ему: "Капитан Муин-ад-дин пришел к тебе, чтобы тебя порадовать благой вестью". И царь позволил ему войти, и он вошел и поцеловал землю меж его руками и сказал: "О царь, с тебя подарок! Дочь твоего брата, Девлет-Хатун, прибыла в наш город, здоровая и благополуч^ная, и она на корабле, а с ней юноша, подобный луне в ночь ее полноты". И царь, услышав вести о дочери своего брата, возрадовался и наградил капитана роскошной одеждой и тотчас же приказал украсить город по случаю спасения дочери своего брата и послал к ней и призвал ее к себе, вместе с Сейф-аль-Мулуком, и приветствовал их и поздравил со спасением. А потом он послал уведомить своего брата, что его дочь нашлась и пребывает у него.
     И когда посол прибыл к царю, тот снарядился, и собрались войска, и Тадж-аль Мулук, отец Девлет-Хатун ехал до тех пор, пока не прибыл к своему брату, Али-льМулуку. И он встретился со своей дочерью Девлет-Хатун, и они сильно обрадовались. И Тадж-аль-Мулук прожил у своего брата неделю времени, а потом он взял свою дочь и Сейф-аль-Мулука, и они ехали, пока не прибыли в Серендиб, в страну отца девушки. И Девлет-Хатун встретилась со своей матерью, и все обрадовались ее спасению и устроили торжества, и был это день великий, подобного которому не видано.
     Что же касается до царя, то он оказал Сейф аль-Мулуку почет и сказал ему: "О Сейф-аль-Мулук, ты сделал мне и моей дочери все это благо, и я не могу воздать тебе за него тем же, и воздаст тебе один лишь господь миров. Но я хочу, чтобы ты сел вместо меня на престол и правил в странах Индии: я дарю тебе мою власть, и престол, и казну, и слуг, и все это будет тебе от меня подарком". И Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю меж рук царя и поблагодарил его и сказал: "О царь времени, я принимаю все, что ты мне подарил, и все это возвращается к тебе от меня, тоже как подарок. А я, о царь времени, не хочу ни царства, ни власти и хочу только, чтобы Аллах великий привел меня к желаемому". - "Вот моя казна перед тобою, о Сейф-аль-Мулук, - сказал царь. - Бери из нее все что пожелаешь и не спрашивай меня об этом, да воздаст тебе за меня Аллах великий благом!" - "Да возвеличит Аллах царя! Нет мне радости ни во власти, ни в деньгах, пока я не достигну желаемого, - ответил Сейф аль Мулук. - А теперь я хочу погулять по городу и посмотреть на его площади и рынки".
     И Тадж-аль-Мулук велел привести ему коня из хороших коней, и Сейф-аль-Мулуку привели коня, оседланного и взнузданного, из коней пре^восходных, и царевич сел на коня и выехал на рынок и поехал по улицам города. И он смотрел направо и налево и вдруг увидал юношу, у которого был кафтан, и он предлагал его за пятнадцать динаров, и, всмотревшись в этого юношу, Сейф-аль-Мулук увидел, что он похож на его брата Сайда. А на самом деле это именно он и быт, по только цвет его лица и его состояние изменились от долгого пребывания на чужбине и тягот путешествия, и Сейф-аль-Мулук не узнал его. И он сказал тем, кто был вокруг него: "Приведите этого юношу, чтобы я его расспросил". И когда юношу привели к нему. Сейф аль-Мулук молвил: "Возьмите его и отведите во дворец, где я живу, и оставьте его у себя, пока я не вернусь с прогулки". А люди подумали, что он им приказал: "Возьмите его и отведите в тюрьму", и сказали: "Может быть, это невольник из его невольников, который убежал от него".
     И они взяли этого юношу и отвели его в тюрьму, заковав его в цепи, и оставили сидеть там. А Сейф-аль-Мулук вернулся с прогулки и вошел во дворец и забыл о своем брате Сайде, и никто ему о нем не напомнил. И оказался Сайд в тюрьме, и когда пленников вывели на работы по построй^кам, Сайда взяли с ними, и он стал работать с пленниками, и скопилось на нем много грязи. И Сайд провел таким образом месяц, раздумывая о своих обстоятельствах и говоря про себя: "В чем причина моего заточения?" А Сейф аль-Мулук был отвлечен радостной жизнью и прочим.
     И случилось, что в один из дней Сейф-аль-Мулук сидел, и он вспомнил о своем брате Сайде и спросил невольников, бывших с ним: "Где юноша, который был с вами в такой-то день?" И невольники ответили: "А разве тыне сказал нам: "Отведите его в тюрьму?" - "Я не говорил вам таких слов, я сказал вам только: "Отведите его во дворец, где я живу", - сказал Сейф-аль-Мулук. И затем он послал царедворцев за Саидом, и его привели закованного и расковали от цепей и поставили перед Сейф-альМулуком. И тот спросил его: "О юноша, из какой ты страны?" - "Я из Египта, и мое имя - Сайд, сын везиря Фариса", - ответил юноша. И, услышав его слова, Сейфаль-Мулук сошел с ложа и бросился к Сайду и повис у него на шее, и он от радости заплакал сильным плачем и воскликнул: "О брат мой Сайд! Хвала Аллаху, что я жив и вижу тебя! Я твой брат Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима!"
     И когда Сайд услышал слова своего брата и узнал его, они обняли друг друга и стали вместе плакать, и присутствующие дивились на них, а потом Сейф-аль-Мулук приказал взять Сайда и отвести его в баню. И его отвели в баню, а по выходе из бани, его одели в роскошные одежды и привели в покои Сейф аль-Мулука, и тот посадил Сайда к себе на ложе. И когда узнал обо всем Тадж-аль-Мулук, он сильно обрадовался встрече Сейф-аль-Мулука с его братом Саидом и пришел, и все трое сидели и разговаривали о том, что случилось с ними от начала до конца.
     А потом Сайд сказал: "О брат мой, о Сейф-аль-Мулук, когда утонули корабли и утонули невольники, я влез с несколькими невольниками на деревянную доску, и она плыла с нами по морю в течение целого месяца, а затем, после этого, ветер закинул нас, властью Аллаха великого, на остров. И мы вышли на этот остров голодные и оказались среди деревьев и стали есть плоды и занялись едой, и не успели мы опомниться, как вышли к нам люди, подобные ифритам, и вскочили на нас и сели нам на плечи, говоря: "Везите нас - вы стали нашими ослами".
     И я спросил того, кто сел на меня: "Что ты такое и почему ты на меня сел?" И, услышав от меня эти слова, он обвил мне одной ногой шею так, что я чуть не умер, а другой ногой ударил меня по спине, и я подумал, что он сломал мне спину. И я упал на землю, лицом вниз, а у меня не осталось больше сил от голода и жажды. И когда я упал, человек понял, что я голоден, и взял меня за руку, привел к дереву со множеством плодов - а это была груша - и сказал: "Ешь с этого дерева, пока не насытишься". И я ел с этого дерева, пока не насытился, и потом встал и пошел, не желая этого, и едва я прошел немного, тот человек вернулся ко мне и вскочил мне на плечи. И я то шел, то бежал, то трусил рысцой, а человек сидел на мне и смеялся, говоря: "Я в жизни не видел такого осла, как ты!"
     И случилось, что в какой-то день мы набрали несколько кистей винограда и положили ягоды в яму после того, как потоптали их ногами, и превратилась эта яма в большой пруд. И мы подождали несколько дней и пришли к этой яме и увидели, что солнце сварило эту воду и она превратилась в вино, и тогда мы стали пить и опьянели, и покраснели наши лица, и мы начали петь и плясать, одурев от опьянения. И наши седоки спросили нас: "Отчего у вас покраснели лица и что заставляет вас плясать и петь?" И мы сказали им: "Не спрашивайте об этом: чего вы хотите, спрашивая об этом?" - "Расскажите нам, чтобы мы узнали истину об этом деле", - сказали они, и тогда мы сказали им: "В этом виноваты выжимки винограда".
     И они пошли с нами в долину, где мы не могли отличить длины от ширины, и в этой долине были виноградные лозы, которым мы не видели ни начала, ни конца, а каждая кисть на них была весом ритлей в двадцать, и их все было легко сорвать. И седоки сказали нам: "Наберите этого", и мы собрали много винограда. И я увидел там большую яму, шире большого водоема, и мы наполнили ее виноградом и потоптали его ногами и сделали то же, что и в первый раз, и сок превратился в вино, и тогда мы сказали: "Оно дошло до предела зрелости. Из чего вы будете его пить?" - "У нас были ослы, как вы, и мы их съели, и от них остались головы. Напойте нас из их черепов", - сказали они. И мы напоили их, и они опьянели и легли, а их было около двухсот.
     И тогда мы сказали друг другу: "Разве недостаточно им на нас ездить, к тому же они нас потом съедят? Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Но мы усилим их опьянение, а потом убьем их, и избавимся и освободимся из их рук". И мы разбудили их и стали наполнять эти черепа и поить их, и они кричали: "Это горько!" А мы говорили им: "Зачем вы говорите: "Это горько!" Всякий, кто так говорит, умрет в тот же день, если не выпьет десять раз".
     И они испугались смерти и сказали нам: "Напоите пас по десять раз!" И когда они выпили по десяти раз, они опьянели, и их опьянение усилилось, и силы их потухли, и мы потащили их за руки. А потом мы набрали множество палок от лоз и положили их вокруг гулей и на них и разожгли огонь и остановились поодаль, смотря, что с ними будет..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сайд говорил: "Когда я и бывшие со мной невольники разожгли огонь и гули оказались посреди пламени, мы остановились поодаль, смотря, что с ними будет, а потом мы подошли к ним, когда огонь потух, и увидели, что они превратились в кучу пепла. И мы восхвалили Аллаха великого, который освободил нас от них и вывел нас с этого острова, и направились на берег моря, а потом мы расстались друг с другом, и что до меня и двух невольников, то мы шли, пока не дошли до большой рощи со множеством деревьев.
     И в роще мы занялись едой, и вдруг появился человек высокого роста, с длинной бородой, длинными ушами и глазами, точно два факела, и было перед ним много баранов, которых он пас, и с ним была еще толпа людей таких же, как он. И, увидя нас, он обрадовался и развеселился и приветствовал нас и воскликнул: "Добро пожаловать! Идите ко мне, я вам зарежу овцу из этого стада и изжарю и накормлю вас". И мы спросили его: "А где твое жилище?" И он сказал: "Близко от этой горы. Идите в ту сторону, пока не увидите пещеру, и войдите в нее. Там много гостей, таких, как вы; ступайте посидите с ними, пока мы не приготовим вам угощенья". И мы подумали, что его слова правда, и пошли в ту сторону, и вошли в пещеру, и увидели, что гости, которые там сидят, все слепые.
     И когда мы вошли, один из них сказал: "Я болен", - а другой сказал: "Я слаб". И мы спросили их: "Что это за слова вы говорите? Какова причина вашей слабости и болезни?" - "Кто вы?" - спросили слепые, и вы сказали: "Мы гости". И тогда слепые спросили: "Что ввергло вас в руки этого проклятого? Пет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Это гуль, который ест сынов Адама, и он ослепил нас и хочет нас съесть". - "Как ослепил вас этот гуль?" - спросили мы их, и они сказали: "Он сейчас ослепит и вас, как нас". - "А как он вас ослепил?" - спросили мы, и слепые ответили: "Он принесет вам чашки с молоком и скажет: "Вы устали от путешествия - возьмите это молоко и попейте его". И когда вы его попьете, вы станете такими же, как мы".
     И тогда я сказал про себя: "Не остается нам спасения иначе, как хитростью", - и выкопал в земле яму и сел подле нее. А через минуту вошел к нам этот проклятый гуль, который нес чашки с молоком, и он подал чашку мне и чашку каждому из тех, кто был со мной, и сказал: "Вы пришли с берега и хотите пить: возьмите же это молоко и попейте его, пока я буду вам жарить мясо". И что до меня, то я взял чашку и, приблизив ее ко рту, вылил ее в яму и закричал: "Ах, пропал мой глаз, и я ослеп!" - и схватился рукой за глаз и стал плакать и кричать, а гуль смеялся и говорил: "Не бойся!" Что же касается двух моих товарищей, то они выпили молоко и ослепли.
     И проклятый в ют же час и минуту поднялся и запер вход в пещеру и, приблизившись ко мне, пощупал мне ребра и увидел, что я тощий и на мне совсем пет мяса, и потом он пощупал другого и увидел, что он толстый, и обрадовался. И он зарезал трех баранов и ободрал их и, принеся железные вертела, насадил на них мясо баранов. И положил его на огонь и изжарил, а потом он подал их моим товарищам, и они поели, и гуль поел вместе с ними. А затем он принес бурдюк, полный вина, и выпил вино и лег лицом вниз и захрапел. И я сказал себе: "Он погрузился в сон, по как мне его убить?"
     И я вспомнил о вертелах и, взяв два из них, положи и их на огонь и подождал, пока они не стали, как уголья. А потом я затянул пояс и, поднявшись на ноги, взял в руки железные вертела и, приблизившись к проклятому, приложил их ему к глазам и налег на них со всей силой. И вдруг гуль вскочил на ноги и хотел меня схватить, но был уже слеп, и я побежал от него внутрь пещеры, а он бежал за мной. И я сказал слепым, что были у гуля: "Что делать с этим проклятым?" И один из них сказал: "О Сайд, поднимись и взберись к этому углублению. Ты найдешь там блестящий меч. Возьми его и подойди ко мне, и я скажу тебе, что делать". И я поднялся к углублению и взял меч и подошел к тому человеку, и он сказал мне: "Возьми крепче меч и ударь им гуля посредине, он тотчас же умрет". И я побежал за гулом, который устал бегать и подошел к слепым, чтобы их убить. И, приблизившись к нему, я ударил его мечом по середине тела, так что он превратился в две половины.
     И гуль закричал мне: "О человек, если ты захотел меня убить, ударь меня второй раз!" И я собирался ударить его вторым ударом, но человек, который указал мне на меч, молвил: "Не ударяй его второй раз: он тогда не умрет, а будет жить и погубит нас..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят третья ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сайд говорил: "Когда я ударил гуля мечом, он крикнул: "О человек, если ты меня ударил и хотел меня убить, ударь меня еще раз!" И я собирался его ударить, но человек, который указал мне на меч, молвил: "Не ударяй его второй раз: он тогда не умрет, а будет жить и погубит нас". И я исполнил приказание этого человека и не ударил гуля, и проклятый умер. И тогда тот человек сказал мне: "Открой пещеру, и давай выйдем из нее - может быть, Аллах нам поможет, и мы избавимся от пребывания в этом месте". - "Для нас не будет теперь больше угрозы, - сказал я. - Мы лучше отдохнем и зарежем часть этих овец и попьем вина".
     И мы провели в этом месте два месяца и ели овец и плоды. И случилось, что в один день из дней мы сидели на берегу моря и увидели большой корабль, который показался на море. И мы стали делать знаки тем, кто на нем ехал, и кричать им, но они побоялись гуля (а они знали, что на этом острове живет гуль, который ест людей) и хотели убежать. И мы стали махать им концами наших тюрбанов и подошли ближе и начали им кричать. И тогда один из путников, у которого было острое зрение, сказал: "О собрание путников, я вижу, что эти существа - люди, как мы, и нет у них облика гулей". И путники поплыли в нашу сторону, мало-помалу, пока не приблизились к нам, и, убедившись, что мы люди, они приветствовали нас, и мы возвратили им приветствие и обрадовали их вестью об убиении этого проклятого гуля, и они поблагодарили нас.
     А потом мы запаслись на острове некоторыми плодами, которые там были, и сошли на корабль, и он плыл с нами, при хорошем ветре, в течение трех дней. А после этого поднялся против нас ветер, и стало очень темно, и не прошло и одного часа, как ветер повлек корабль к горе, и он разбился и доски его разлетелись. И предопределил мне Аллах великий уцепиться за одну из этих досок, и я сел на нее, и она плыла со мной два дня, и прилетел хороший ветер, и я сидел на этой доске, гребя ногами в течение некоторого времени, пока не привел меня Аллах великий благополучно к берегу.
     И потом я вошел в этот город и был чужеземцем одиноким, покинутым и не знал, что делать, и голод мучил меня, и постигли меня величайшие тяготы. И я пришел на городской рынок и спрятался и снял с себя этот кафтан, говоря в душе: "Продам его и буду сыт, пока не исполнит Аллах то, что он исполни!" И потом, о брат мой, я взял кафтан в руки, и люди смотрели на него и набавляли цену, пока не пришел ты и не увидал меня и не приказал отвести меня во дворец, и слуги взяли меня и заточили. А потом ты вспомнил обо мне, после этого долгого срока, и призвал меня к себе, и я рассказал тебе о том, что со мной случилось, и слава Аллаху за нашу встречу!"
     И когда Сейф-аль-Мулук и Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун услышали рассказ везиря Сайда, они удивились сильным удивлением, и Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун, приготовил прекрасное место для Сейфаль-Мулука и его брата Сайда. И Девлет-Хатун стала приходить к Сейф-аль-Мулуку и благодарить его и разговаривала с ним о его благодеяниях, и везирь Сайд сказал ей: "О царевна, от тебя желательна помощь в достижении его цели". И Девлет-Хатун ответила: "Хорошо, я постараюсь для того, что он хочет, чтобы достичь желаемого, если захочет того Аллах великий". А потом она обратилась к Сейф-аль-Мулуку и сказала ему: "Успокой свою душу и прохлади глаза!"
     Вот что было с Сейф-аль-Мулуком и его везирем Саидом. Что же касается до царевны Бади-аль-Джемаль, то до нее дошли вести о возвращении ее сестры ДевлетХатун к отцу, в его царство, и она сказала: "Непременно следует ее посетить и приветствовать ее в роскошном уборе, драгоценностях и одеждах". И она отправилась к ней, и когда она приблизилась к царству отца царевны Девлет-Хатун, та встретила ее и пожелала ей мира и обняла ее и поцеловала между глаз, а царевна Бади-альДжемаль поздравила Девлет-Хатун с благополучием.
     А потом они сели и стали разговаривать, и Бади-альДжемаль спросила Девлет-Хатун: "Что случилось с тобой на чужбине?" И Девлет-Хатун ответила: "О сестрица, не спрашивай, какие случились со мной дела! О, какие терпят люди бедствия!" - "А как так?" - спросила Бадиаль-Джемаль, и Девлет-Хатун молвила: "О сестрица, я была в Высоком Дворце, и владел мною там сын Синего царя". И она рассказала ей остальную свою историю с начала до конца, а также историю Сейф-аль-Мулука и поведала о том, что случилось с ним во дворце и какие он терпел бедствия и ужасы, пока не дошел до Высокого Дворца, и как он убил сына Синего царя и сорвал двери и построил из них корабль и сделал к нему весла и как он прибыл сюда. И Бади-аль-Джемаль удивилась и воскликнула: "Клянусь Аллахом, о сестрица, это одно из самых диковинных чудес!" - "Я хочу рассказать тебе о корне всей его истории, но меня удерживает от этого стыд", - сказала потом Девлет-Хатун. И Бади-аль-Джемаль молвила: "Чего же стыдиться? Ты ведь моя сестра и подруга, и между мной и тобой было многое, и я знаю, что ты ищешь для меня лишь добра. Почему же ты меня стыдишься? Расскажи мне то, что у тебя есть, не стыдясь меня, и не скрывай от меня ничего".
     И тогда Девлет-Хатун сказала: "Он увидел твое изображение на капита^не, который твой отец послал Сулейману, сыну Дауда - мир с ними обоими! - и Сулейман не развертывал его и не смотрел, что на нем есть. И он прямо послал его царю Асиму ибн Сафвану, царю Египта, в числе подарков и редкостей, которые он ему послал.
     А царь Асим отдал кафтан своему сыну Сейф-аль-Мулуку, прежде чем его развернуть. И когда Сейф-альМулук взял его и развернул и хотел надеть, он увидел на нем твое изображение и влюбился в него и пошел тебя искать и испытал все эти беды из-за тебя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала Бади-альДжемаль о начале любви к ней Сейф-аль-Мулука и его страсти к ней и сказала, что причина этого в кафтане, на котором было ее изображение, и что когда Сейф-альМулук увидел это изображение, он ушел из своего царства, обезу^мев от любви, и скрылся от своих родных из-за нее. "Он испытал те бедствия, которые испытал, из-за тебя", - сказала она. И Бади-аль-Джемаль воскликнула (а ее лицо раскраснелось, и ей стало стыдно перед Девлет-Хатун): "Этого никогда не будет! Люди не подходят к джиннам". Но тут Девлет-Хатун принялась описывать ей Сейф-аль-Мулука и красоту его лица и поведение и доблесть, и не переставая расхваливала его и перечисляла его достоинства, и наконец сказала: "О сестрица, ради Аллаха великого и ради меня, пойди поговори с ним и скажи ему хотя бы одно слово". Но Бади-аль-Джемаль воскликнула: "Этих слов, которые ты говоришь, я не стану слушать и не послушаюсь тебя!" И было так, словно она ничего о нем не слышала, и в ее сердце не запало ничего из рассказов о любви Сейф-аль-Мулука и красоте его лица, его поведении и доблести. А Девлет-Хатун стала ее умолять и целовать ей ноги, говоря: "О Бади-аль-Джемаль, во имя молока, которым мы с тобой вскормлены, и во имя надписи, которая на перстне Сулеймана, - мир с ним! - выслушай от меня такие слова: ведь я обязалась перед ним в Высоком Дворце показать ему твое лицо; заклинаю тебя Аллахом, покажи ему себя один раз, ради меня, и ты тоже на него посмотришь". И она плакала и умоляла Бади-аль-Джемаль, целуя ей руки и ноги, пока царевна не согласилась и не сказала: "Ради тебя я покажу ему мое лицо один раз".
     И тогда сердце Девлет-Хатун успокоилось, и она поцеловала ей руки и ноги и, выйдя, пошла в самый большой дворец, который стоял в саду. И она велела невольницам устлать его коврами и поставить в нем золотое ложе и расставить рядами сосуды с вином, а потом Девлет-Хатун вошла к Сейф-аль-Мулуку и его везирю Сайду, которые сидели у себя, и обрадовала Сейф-аль-Мулука вестью о достижении его цели и осуществлении желаемого. "Отправляйся в сад с твоим братом, и войдите во дворец и спрячьтесь от людских глаз, чтобы не увидел вас никто из находящихся во дворце, а я приду туда с Бади-альДжемаль", - сказала она. И Сейф-аль-Мулук с Саидом поднялись и пошли в то место, которое указала им Девлет-Хатун, и, войдя туда, они увидели, что там поставлено золотое ложе и на нем лежат подушки и есть там кушанья и вино. И они просидели некоторое время, а потом Сейф-аль-Мулук вспомнил свою возлюбленную, и его грудь стеснилась, и взволновалась в нем тоска и страсть. И он поднялся и пошел и вышел из дворцового прохода, и брат его Сайд последовал за ним. Но Сейфаль-Мулук сказал ему: "О брат мой, сиди на месте и не следуй за мной, пока я к тебе не приду!" И Сайд сел, а Сейф-аль-Мулук спустился и вошел в сад, пьяный от вина страсти и смятенный крайней любовью и увлечением, и потрясла его любовь, и одолела его страсть, и он произнес такие стихи:
     "О дивно прекрасная, ты лишь нужна мне!
     Пожалей же - пленен к тебе я любовью!
     Ты желанье, мечта моя, моя радость,
     И не хочет любить других мое сердце!
     О, если б узнать: известно ль тебе, как я плачу
     Ночью длинной, не зная сна, и рыдаю?
     Прикажи мне, чтоб сон слетел к моим векам, -
     Может статься, во сне тебя я увижу.
     О, смягчись же к безумному, что так любит,
     Из пучины жестокости его вырви!
     Пусть прибавит Аллах тебе блеска, счастья,
     И все люди пусть выкупом тебе будут!
     Соберет пусть влюбленных всех мое знамя,
     А твое соберет к себе всех красавиц".
     И потом он заплакал и произнес еще такие два стиха:
     "Дивно прекрасная стала целью моей навек,
     В глубинах души она теперь - моя тайна"
     Когда говорю я - речь моя о красе ее,
     А если молчу, лишь к ней привязано сердце".
     И потом он горько заплакал и произнес еще такие стихи:
     "И в сердце моем огонь сильней разгорается,
     Желаю я вас одних, и страсть моя длится.
     Склоняюсь я к вам и не склоняюсь к другим совсем,
     Прощенья я жду от вас, - влюбленный вынослив, -
     Чтоб сжалились вы над тем, чью плоть изнурила страсть,
     Кто слабым от страсти стал, чье сердце недужно.
     Так сжальтесь, помилуйте и будьте щедрой вы. -
     От вас я не отойду, измены не зная".
     И потом он заплакал и произнес еще такие два стиха:
     "Стал я близок с тоской моей, как со страстью,
     И бежит от очей покой, как бежишь ты.
     Рассказал, что ты сердишься, твой посланник,
     Да избавит Аллах от зла такой речи!"
     А потом Сайд, заждавшись царевича, вышел из дворца, чтобы поискать его в саду, и увидел, что он ходит по саду в смятении и говорит такие стихи:
     "Аллах, Аллах великий, поклянусь я том,
     Произносит кто из Корана суру "Создателя", -
     Коль бродил мой взор по красотам тех, кого видел я,
     Вечно образ твой, о прекрасная, говорил со мной".
     И потом Сейф-аль-Мулук и его брат Сайд встретились и стали гулять в саду и есть плоды, и вот что было с Саидом и Сейф-аль-Мулуком. Что же касается ДевлетХатун, то когда она пришла с Бади-аль-Джемаль во дворец, они вошли туда после того, как евнухи разубрали его всевозможными украшениями и сделали все, что приказала им Девлет-Хатун, и приготовили для Бади-альДжемаль золотое ложе, чтобы ей сидеть на нем, и, увидев это ложе, Бади-аль-Джемаль села на него. А рядом с нею было окно, выходившее в сад, и евнухи принесли всякие роскошные кушанья, и Бади-аль-Джемаль с Девлет-Хатун начали есть и ели, пока та не насытилась. А затем она велела подать всякие сладости, и евнухи принесли их, и обе девушки поели их досыта и вымыли руки. А после этого Девлет-Хатун приготовила напитки и сосуды для вина и расставила кувшины и чаши, и стала Девлет-Хатун наполнять кубок и поить Бади-аль-Джемаль, а потом она наполняла чашу и пила сама. И Бади-аль-Джемаль посмотрела в окно, которое было рядом с нею и выходило в сад, и увидела, какие там плоды и деревья, и она бросила взгляд в сторону Сейф-аль-Мулука и увидела его, когда он ходил по саду, а сзади него шел везирь Сайд. И услыхала она, как Сейф-аль-Мулук говорит стихи, рассыпая обильные слезы, и когда она взглянула на него, этот взгляд оставил в ней тысячу вздохов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Бади-аль-Джемаль увидела Сейф-аль-Мулука, который ходил по саду, она посмотрела на него взором, оставившим в ней тысячу вздохов, и обернулась к ДевлетХатун (а вино заиграло в ее членах) и сказала: "О сестрица, что это за юноша, которого я вижу в саду, и он в смятении, взволнован, грустен и печален?" - "Не позволишь ли ты ему прийти к нам, чтобы мы на него посмотрели?" - спросила Девлет-Хатун, и Бади-аль-Джемаль молвила: "Если тебе возможно его привести, приведи его".
     И Девлет-Хатун позвала Сейф-аль-Мулука и сказала ему: "О царевич, поднимайся к нам и приходи с твоей красотой и прелостью". И Сейф-аль-Мулук узнал голос Девлет-Хатун и поднялся во дворец, и, когда его взор упал на Бади-аль-Джемаль, он распростерся, покрытый беспамятством. И Девлет-Хатун брызнула на него немного розовой воды, и он очнулся от беспамятства и встал и поцеловал землю перед Бади-аль-Джемаль. И та оторопела при виде его красоты и прелести, а Девлет-Хатун сказала: "Знай, о царевна, что это Сейф-аль-Мулук, через чьи руки, по приговору Аллаха великого, пришло мое спасение. Он тот, с кем случились из-за тебя сполна все бедствия, и я хочу, чтобы ты окинула его всего взором". И Бади-аль-Джемаль сказала, рассмеявшись: "А кто верен обетам, чтобы был им верен этот юноша? У людей ведь нет любви". И Сейф-аль-Мулук воскликнул: "О царевна, отсутствия верности не будет у меня никогда, и не все твари одинаковы". И потом он заплакал перед нею и произнес такие стихи:
     "О дивно прекрасная, над грустным ты смилуйся,
     Печален он, изнурен, и глаз его бодрствует,
     Во имя тех прелестен, что лик твой собрал в себе -
     И бел и румян ведь он, как цвет анемона, -
     Не мсти наказанием разлуки больному ты, -
     От долгой разлуки плоть моя погибает.
     Желание кот мое, и в этом предел надежд,
     И сблизиться я хочу насколько возможно".
     И потом он заплакал горьким плачем, и любовь и страсть овладели им, и он приветствовал Бади-аль-Джемаль такими стихами:
     "Привет от влюбленного, что страстью порабощен, -
     Ведь вес благородные добры к благородным.
     Привет вам! Да не лишусь я вашего призрака
     И пусть не лишатся вас дома и покои!
     Ревнуя, не называю вашего имени -
     Влюбленный к любимому всегда ведь стремится.
     Не надо же прерывать к влюбленному милостей,
     Ведь губит его печаль, и тяжко он болен.
     Блестящие звезды я пасу, и боюсь я их,
     А ночь моя от любви продлилась чрезмерной.
     Терпения уже нет, и нет уже хитрости -
     Какие слова скажу в ответ на вопросы?
     Привет от Аллаха вам в минуту суровости,
     Привет от влюбленного - влюбленный вынослив!"
     А потом, от великого волненья и страсти, он произнес еще такие стихи:
     "Когда б к другим стремился, о владыки, я,
     Желанного от вас я не добился бы.
     О, кто красоты все присвоил, кроме вас,
     Так что в них стоит воскресенья день предо мной теперь?
     Не бывать тому, чтоб утешился я в любви моей,
     Ведь за вас я отдал и сердца кровь и последний вздох".
     А окончив свои стихи, он горько заплакал, и Бади-альДжемаль сказала ому: "О царевич, я боюсь, что, если я обращусь к тебе полностью, я не найду у тебя любви и дружбы. В людях нередко бывает добра мало, а веро^ломства много, и знай, что господин наш Сулейман, сын Дауда, - мир с ними обоими! - взял Билькис по любви, а когда увидел другую женщину, лучше нее, отвернулся от нее к той другой". - "О мое око, о моя душа, - воскликнул Сейф-аль-Мулук, - не создал Аллах всех людей одинаковыми, и я, если захочет Аллах, буду верен обету и умру под твоими ногами! Ты скоро увидишь, что я сделаю, в согласии с тем, что я говорю, и Аллах за то, что я говорю, поручитель". И Бади-аль-Джемаль сказала ему: "Садись и успокойся и поклянись мне достоинством твоей веры, и дадим обет, что мы не будем друг друга обманывать. Кто обманет своего друга, тому отомстит великий Аллах!"
     И, услышав от нее эти слова, Сейф-аль-Мулук сел, и каждый из них вложил руку в руку другого, и оба поклялись, что не изберут, кроме любимого, никого из людей или джиннов. И они просидели некоторое время, обнявшись и плача от сильной радости, и одолело Сейф-альМулука волнение; и он произнес такие стихи:
     "Заплакал я от любви, тоски и волнения
     О той, кого полюбил душою и сердцем я.
     Давно я покинул вас, и сильно страдаю я.
     Но все же бессилен я к любимой приблизиться.
     И горесть моя о той, кого не могу забыть,
     Хулителям знать дает о части беды моей.
     Стеснилось, поистине, когда-то просторное
     Терпенья ристалище - нет силы и мочи нет!
     Узнать бы, соединит ли снова Аллах с тобой,
     Минуют ли горести и боль и страдания!"
     А после того как Бади-аль-Джемаль и Сейф-аль-Мулук поклялись друг другу, Сейф-аль-Мулук поднялся и пошел, и Бади-аль-Джемаль тоже пошла, и с нею была невольница, которая несла кое-какую еду и кувшины, наполненные вином. И Бади-аль-Джемаль села, и невольница поставила перед ней кушанье и вино, и они просидели не более минуты, и вдруг подошел Сейф-аль-Мулук. И Бади-аль-Джемаль встретила его приветствием, и они обнялись и сели..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Бади-аль-Джемаль принесла кушанье и вино и пришел Сейф-аль-Мулук, она встретила его приветствием, и они просидели некоторое время за едой и питьем. А потом Бади-аль-Джемаль сказала: "О царевич, когда ты войдешь в сад Ирема, ты увидишь, что там поставлен большой шатер из красного атласа с зеленой шелковой подклад^кой. Войди в этот шатер и укрепи свое сердце - ты увидишь старуху, которая сидит на ложе из червонного золота, украшенном жемчугом и драгоценностями. А когда войдешь, пожелай ей мира, чинно и пристойно, и посмотри в сторону ложа: ты увидишь под ним сандалии, затканные золотыми нитками и украшенные дорогими металлами. Возьми эти сандалии, поцелуй их и при^ложи к голове, а потом положи их под мышку правой руки и стой перед старухой молча, опустив голову. А когда она тебя спросит и скажет тебе: "Откуда ты пришел, как ты сюда добрался, кто указал тебе это место и для чего ты взял эти сандалии?" - молчи, пока не придет вот эта невольница. Она поговорит со старухой и смягчит ее к тебе и умилостивит ее словами, и, может быть, Аллах великий смягчит к тебе ее сердце, и она согласится на то, что ты хочешь".
     И потом Бади-аль-Джемаль позвала эту невольницу (а имя ее было Марджана) и сказала ей: "Во имя любви ко мне исполни это дело сегодня и не будь небрежна при исполнении его. Если ты исполнишь его в сегодняшний день, ты свободна, ради лика Аллаха великого, и будет тебе уважение, и не найдется у меня никого тебя дороже, и я никому не открою своих тайн, кроме тебя". - "О госпожа моя и свет моего глаза, скажи мне, каково твое приказание, чтобы я его тебе исполнила на голове и па глазах!" - сказала Марджана. И Бади-аль-Джемаль молвила: "Спеси этого человека на плечах и доставь его в сад Ирема, к моей бабке, матери моего отца. Доставь его к ее шатру и оберегай его, и когда вы войдете с ним в шатер, ты увидишь, что он возьмет сандалии и поклонится моей бабке, и та скажет ему: "Откуда ты, какой дорогой ты пришел, кто привел тебя к этому месту, для чего ты взял эти сандалии и что у тебя за нужда, может быть, я тебе ее исполню?" И тогда войди поскорее и пожелай моей бабке мира и скажи ей: "О госпожа, это я его сюда привела. Он сын пара Египта, и это он отправился в Высоким Дворец и убил сына Синего царя и освободил царевну Девлет-Хатун и доставил ее к отцу невредимой. Его послали со мной, и я доставила его к тебе, чтобы он все тебе рассказал и обрадовал тебя вестью об ее спасении и ты бы его наградила". А потом спроси ее: "Заклинаю тебя Аллахом, разве этот юноша не красив, о госпожа?" И она тебе скажет: "Да красив", тогда скажи ей: "О госпожа, он совершенен по чести, благородству и доблести, он правитель Египта и его царь и собрал в себе все похвальные качества". И когда она тебя спросит: "Какова же его нужда?" - скажи ей: "Моя госпожа тебя приветствует и спрашивает тебя: "Доколе будет она сидеть в доме незамужняя, без замужества? Время затянулось над нею, и чего вы хотите, не выдавая ее замуж? Почему бы тебе не выдать ее, пока жива ты и жива ее мать, как делают с другими девушками?" И когда она тебе скажет: "Как же нам сделать, чтобы выдать ее замуж? Если бы она когонибудь знала или кто-нибудь запал бы ей в сердце, она бы рассказала нам, и мы бы трудились для нее в том, что она хочет, до пределов возможного", - скажи ей: "О госпожа, твоя дочь говорит тебе: "Вы хотели выдать меня замуж за Сулеймана, - мир с ним! - и нарисовали ему мой образ на кафтане, но не было ему во мне доли, и он послал кафтан царю Египта, а тот отдал его своему сыну, и царевич увидал мой образ, на нем нарисованный, и полюбил меня и оставил царство своего отца и своей матери и отвернулся от земной жизни с тем, что в ней есть, и пошел наобум блуждать по свету и испытал из-за меня величайшие беды и ужасы".
     И невольница подошла к Сейф-аль-Мулуку и сказала ему: "Зажмурь глаза!" И когда он сделал это, она взяла его и полетела с ним по воздуху, а через некоторое время сказала. "О царевич, открой глаза!" И Сейф-аль-Мулук открыл глаза и увидел сад (а это был сад Ирема), а невольница Марджана сказала ему: "Войди, о Сейф-аль-Мулук, в этот шатер". И помянул Сейф-аль-Мулук Аллаха и вошел и напряг зрение, всматриваясь в сад, и увидел он, что старуха сидит на ложе и ей прислуживают невольницы. И он подошел к старухе, чинно и пристойно, и, взяв сандалии, поцеловал их и сделал то, что говорила ему Бади-аль-Джемаль. И тогда старуха спросила его: "Кто ты, откуда ты пришел, из какой ты страны, кто привел тебя в это место и почему ты взял сандалии и поцеловал их? Когда ты мне говорил о какой-нибудь нужде, и я ее тебе не исполнила?"
     И тут вошла невольница Марджана и приветствовала старуху, чинно и пристойно, и произнесла слова Бади-аль-Джемаль, которые та ей сказала. И, услышав эти слова, старуха закричала на нее и рассердилась и воскликнула: "Откуда будет между людьми и джиннами согласие?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, услышав от невольницы такие слова, разгневалась сильным гневом и воскликнула: "Откуда между людьми и джиннами согласие?" И Сейф-аль-Мулук сказал: "Я буду жить с тобою в согласии и стану твоим слугой и умру в любви к тебе и буду соблюдать обет и не стану смотреть па другую, и ты увидишь мою правдивость и отсутствие лжи и мое прекрасное благородство, если захочет великий Аллах".
     И старуха подумала некоторое время, опустив голову, а затем она подняла голову и сказала: "О прекрасный юноша, будешь ли ты соблюдать обет и клятву?" И Сейфаль-Мулук ответил: "Да, клянусь тем, кто вознес небеса и простер землю над водою, я буду соблюдать обет". И тогда старуха молвила: "Я исполню твою просьбу, если захочет Аллах великий. Но ступай сейчас же в сад, погуляй там и поешь плодов, которым нет равных и не существует на свете им подобных, а я пошлю за моим сыном Шахьялем. И когда он придет, поговорю с ним, и но будет ничего, кроме блага, если захочет великий Аллах, так как он не станет мне прекословить и не выйдет изпод моей власти, и я женю тебя на его дочери Бади-альДжемаль. Успокой же твою душу - царевна будет тебе женой, о Сейф-аль-Мулук".
     И, услышав от нее эти слова, Сейф-аль-Мулук поблагодарил ее и поцеловал ей руки и ноги и вышел от нее, направляясь в сад. А что касается старухи, то она обратилась к той невольнице и сказала ей: "Выйди поищи моего сына Шахьяля и посмотри, в каком он краю и месте, и приведи его ко мне". И невольница пошла и стала искать царя Шахьяля и встретилась с ним и привела его к его матери.
     Вот что было с нею. Что же касается Сейф-аль-Мулука, то он стал гулять по саду, и вдруг пять джиннов (а они были из приближенных Синего царя) увидели его и сказали: "Откуда этот юноша и кто привел его в это место? Может быть, это он убил сына Синего царя". И потом они сказали друг другу: "Мы устроим с ним хитрость и спросим его и все у него высп^росим". И они стали подходить, понемногу, и подошли к Сейф-аль-Мулуку на краю сада и сели подле него и сказали: "О прекрасный юноша, ты не оплошал, убивая сына Синего царя и освободив Девлет-Хатун, - это был вероломный пес, и он схитрил с нею, и если бы Аллах не послал тебя к ней, она бы никогда не освободилась. Но как ты его убил?" И Сейф-аль-Мулук посмотрел на них и сказал: "Я убил его этим перстнем, который у меня на пальце".
     И тогда джинны уверились, что это он убил сына их царя, и двое схватили Сейф-аль-Мулука за руки и двое за ноги, а нос задний зажал ему рот, чтобы он не закричал и его бы не услышали люди царя Шахьяля и не спасли бы его из их рук. И потом они понесли его и полетели с ним и летели не переставая, пока не спустились подле их царя. И они поставили Сейф-аль-Мулука перед царем и сказали: "О царь времени, мы принесли тебе убийцу твоего сына". - "Где он?" - спросил царь, и джинны ответили: "Вот!" И Синий царь сказал: "Ты ли убил моего сына, последний вздох моего сердца и свет моего взора, без права на это и без греха, который он с тобой совершил?" - "Да, - ответил Сейф-аль-Мулук, - я убил его, но сделал это за его притеснения и враждебность, так как он хватал царских детей и уносил их к Заброшенному Колодцу, в Высокий Дворец и разлучал их с родными и развратничал с ними. Я убил ею этим перстнем, который у меня на пальце, и поспешил Аллах отправить его дух в огонь (а скверное это обиталище!)".
     И уверился Синий царь, что это и есть убийца его сына, без сомнения, и тогда он позвал своего везиря и сказал ему: "Вот убийца моего сыча, наверное и без сомнения: что же ты мне посоветуешь с ним сделать? Убить ли мне его самым скверным убиением, - или пытать его тягчайшим мучением, или что мне еще сделать?" И великий везирь сказал: "Отрежь ему какой-нибудь член"; а другой сказал: "Бей его каждый день сильным боем"; а третий сказал: "Разрежь его посредине"; а четвертый сказал: "Отрежьте ему все пальцы и сожгите их огнем"; а пятый сказал: "Распните его"; и каждый стал говорить соответственно своему мнению.
     А у Синего царя был старый эмир, обладавший опытностью в делах и знанием обстоятельств тогдашних времен, и он молвил: "О царь времени, я скажу тебе слово, а ты решишь, слушать ли то, что я тебе посоветую". А этот везирь был советником ею царства и главарем его правления, и царь слушал его слова и поступал согласно его мнению и не прекословил ему ни в чем. И везирь поднялся на ноги и поцеловал землю меж его рук и сказал: "О царь времени, если я дам тебе совет в этом деле, последуешь ли ты ему и дашь ли ты мне пощаду?" - "Высказывай твой совет, и тебе будет пощада", - ответил царь. И везирь сказал: "О царь времени, если ты убьешь этого человека и не примешь моего совета и не уразумеешь моих слов, убиение его в это время будет неправильно. Он в твоих руках, под твоей охраной и твой пленник, и когда ты его потреблешь, nы найдешь его и сделаешь с ним что захочешь. Потерпи же, о царь времени, этот человек вошел в сад Ирема и женился на Бади-альДжемаль, дочери царя Шахьяля, и стал одним из них. А твои приближенные схватили его и привели к тебе, и он не скрывал своих обстоятельств ни от них, ни от тебя. И если ты его убьешь, царь Шахьяль будет искать за него мести и станет враждовать с тобой и придет к тебе с войском из-за своей дочери, а у тебя нет силы против его войска, и тебе с ним не справиться".
     И царь послушался в этом везиря и велел заточить царевича, и вот что случилось с Сейф-аль-Мулуком. Что же касается госпожи, бабки Бади-аль-Джемаль, то, встретившись со своим сыном Шахьялем, она послала невольницу искать Сейф-аль-Мулука. И та не нашла его и вернулась к своей госпоже и сказала: "Я не нашла его в саду и послала за рабочими в сад и спросила их про Сейф-альМулука, и они сказали: "Мы видели, как он сидел под деревом, и вдруг пять человек из людей Синего царя сели подле него и стали с ним разговаривать, а потом они подняли его и заткнули ему рот и полетели с ним и исчезли". И когда госпожа, бабка Бади-аль-Джемаль, услышала от невольницы эти слова, они не показались ей ничтожными, и она развевалась великим гневом и поднялась на ноги и сказала своему сыну, царю Шахьялю: "Как это - ты царь, а люди Синего варя приходят к нам в сад, хватают нашего гостя и уносят его невредимые, а ты жив".
     И мать Шахьяля стала подстрекать его, говоря: "Не подобает, чтобы кто-нибудь преступал против нас меру, когда ты жив". И Шахьяль молвил: "О матушка, этот человек убил сына Синего царя (а он джинн), и Аллах бросил его в руки его отца. Как же я пойду к нему и стану с ним враждовать из-за этого человека?" - "Пойди к нему и потребуй от него нашего гостя, и если он в живых и Синий царь отдаст его тебе, бери его и приходи, - сказала госпожа. - А если он его убил, захвати Синего царя живым, вместе с его детьми и харимом и всеми, кто ищет у него убежища из его приближенных, и приведи их ко мне живыми, чтобы я их зарезала своей рукой и разорила бы его земли. А если ты этого не сделаешь, я не сочту, что ты отплатил мне за мое молоко, и воспитание, которым я воспитала тебя, будет запретно..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала "Дошло до меня, о счастливый царь, бабка Бади-аль-Джемаль сказала своему сыну Шахьялю: "Пойди к Синему царю и посмотри, что с Сейф-аль-Мулуком. А если ты не пойдешь к Синему царю и не сделаешь того, что я тебе приказала, я не сочту, что ты отплатил мне за мое молоко, и твое воспитание будет запретно".
     И царь Шахьяль поднялся и приказал своим войскам выступать и отправился к Синему царю из уважения к своей матери, чтобы сделать угодное ее душе и ради ее любимых и из-за того, что было предопределено в безна^чальности. И Шахьяль пошел со своим войском, и они шли не останавливаясь, пока не пришли к Синему царю, и оба войска встретились и начали сражаться, и был разбит Синий царь со своим войском, и схватили его детей, и больших и малых, и вельмож его правления и знатных людей, и связали их и привели к парю Шахьялю. И тот сказал: "О Синий, где Сейф-аль-Мулук, этот человек - мой господин. Синий царь ответил "О Шахьяль, ты джинн и я джинн, и неужели ради человека, который убил моего сына, ты делаешь такие дела? Он убил моего сына, последний вздох моею сердца и отдых моей души, и как ты совершил все эти поступки и пролил кровь стольких то и стольких-то тысяч джиннов?" - "Оставь эти речи, - сказал ему царь Шахьяль. - Если он жив, приведи его, и я отпущу тебя и отпущу всех, кого я захватил из твоих детей, а если ты его убил, я тебя зарежу вместе с твоими детьми". - "О царь, разве он тебе дороже моего сына?" - спросил Синий царь. И царь Шахьяль воскликнул: "Твой сын быт притеснитель, так как он похищал детей людей и царских дочерей и сажал их в Высокий Дворец у Заброшенного Колодца и развратничал с ними". - "Он у меня, но помири пас с ним", - сказал Синий царь.
     И царь Шахьяль помирил их и наградил и написал между Синим царем и Сейф-аль-Мулуком свидетельство относительно убиения его сына, и царь Шахьяль принял юношу. И он угостил людей Синего царя хорошим угощением, и Синий царь провел у него со своими воинами три дня. А потом Шахьяль взял Сейф-аль-Мулука и привел его к своей матери, и га сильно ему обрадовалась, а Шахьяль удивился красоте Сейф-аль-Мулука и его прелести и совершенству. И Сейф-аль-Мулук рассказал ему свою историю, с начала до конца, и рассказал о том, что у него произошло с Бади-аль-Джемаль, и потом царь Шахьяль сказал: "О матушка, раз ты на это согласна - вниманье и повиновенье во всяком деле, которое угодно тебе! Возьми его, отправляйся с ним в Серендиб и устрой там торжество великое, - это красивый юноша, и он испытал ужасы из-за моей дочери".
     И бабка Бади-аль-Джемаль выехала со своими невольницами, и они достигли Серендиба и вошли в сад, принадлежащий матери Девдет-Хатун, и Ба^ди-аль-Джемадь увидела Сейф-аль-Мулука после того, как они отправились в шатер и встретились. И старуха рассказала им о том, что у него случилось с Синим царем и как он приблизился к смерти в тюрьме Синего царя, - а в повторении нет пользы.
     И потом царь Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун, собрал вельмож своего царства и заключил договор Бадиаль-Джемаль с Сейф-аль-Мулуком и стал награждать роскошными одеждами и поставил людям кушанья. И тут Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю перед Таджаль-Мулуком и сказал: "О царь, прощенье! Я попрошу тебя об одном деле и боюсь, что ты воротишь мне мою просьбу". - "Клянусь Аллахом, - ответил Тадж-аль-Мулук, - если бы ты потребовал моей души, я не отказал бы тебе ради того добра, которое ты сделал". - "Я хочу, - сказал Сейф-аль-Мулук, чтобы ты выдал царевну Девлет-Хатун за моего брата Сайда, и мы все стали бы твоими слугами". И Тадж-аль-Мулук отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - а затем вторично собрал вельмож царства и заключил договор своей дочери Девлет-Хатун с Саидом, я кадии написали запись.
     А когда кончили писать запись, рассыпали золото и серебро, и царь велел украшать город, а потом устроили торжество. И Сейф-аль-Мулук вошел к Бади-аль-Джемаль, и Сайд вошел к Девлет-Хатун в одну и ту же ночь. И Сейф-аль-Мулук оставался наедине с Бади-аль-Джемаль сорок дней, и в какой-то день она сказала ему: "О царевич, осталась ли у тебя в сердце печаль о чем-нибудь?" - "Аллах спаси! - воскликнул Сейф-аль-Мулук. - Я исполнил мою мечту, и не осталось у меня в сердце никакой печали, но я хочу встретиться с моим отцом и с моей матерью в земле Египта и посмотрев, остались ли они здоровыми, или нет".
     И Бади-аль-Джемаль приказала нескольким своим слугам доставить его с Саидом в землю Египта, и Сейф-альМулук встретился со своим отцом и с матерью, и Сайд тоже, и они провели с ними неделю. А потом каждый из них простился с отцом и с матерью, и они отправились в город Серендиб. И всякий раз, как их охватывала тоска по родным, они ездили к ним и возвращались. И Сейфаль-Мулук жил с Бади-аль-Джемаль наилучшей и приятнейшей жизнью, и Сайд с Девлет-Хатун так же, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.
     Да будет же слава живому, который не умирает, он сотворил тварей и определил им смерть, он первый без начала и последний без конца! Вот конец того, что дошло до нас из рассказа о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль, а Аллах лучше знает правду и истину".
     
     
     Сказка о Хасане басрийском
     
     Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и столетия один купец среди купцов, пребывавший в земле Басры, и было у этого купца двое детей мужского пола, и обладал он большими деньгами. И определил Аллах всеслышащий и премудрый, чтобы преставился этот купец к милости великого Аллаха и оставил свои богатства, и принялись сыновья обряжать его и похоронили. А после того они разделили деньги между собою поровну, и каждый из них взял свою долю, и они открыли себе две лавки - один стал медником, а другой - ювелиром.
     И ювелир, в один из дней, сидел у себя в лавке и вдруг видит - идет на рынке, среди людей, человек персиянин. И он прошел мимо лавки юноши-ювелира и взглянул на его изделия и осмотрел их с пониманием, и они ему понравились. А имя юноши-ювелира было Хасан. И персиянин покачал головой и сказал: "Клянусь Аллахом, ты хороший ювелир!" - и стал смотреть, как юноша работает. А тот стал смотреть в старую книгу, которая была у него в руке, и он всегда так поступал, когда люди любовались его красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью.
     А когда настало время послеполуденной молитвы, лавка очистилась от людей, персиянин обратился к Хасану и сказал ему: "О дитя мое, ты красивый юноша! Что это за книга? У тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот семьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин обратился к Хасануювелиру и сказал ему: "О дитя мое, ты красивый юноша, и у тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете. Много народу из людей просило меня научить их, но я не соглашался, а теперь моя душа согласна, чтобы я научил тебя этому ремеслу и сделал тебя моим сыном. И я поставлю между тобою и бедностью преграду, и ты отдохнешь от работы с молотком, углем и огнем". - "О господин мой, а когда ты меня научишь?" - спросил Хасан. И персиянин ответил: "Завтра я к тебе приду и сделаю тебе из меди чистое золото, в твоем присутствии".
     И Хасан обрадовался и простился с персиянином и пошел к своей матери. Он вошел и поздоровался и поел с нею и рассказал ей историю с персиянином, ошеломленный, потеряв ум и разумение. И мать его сказала: "Что с тобой, о дитя мое? Берегись слушать слова людей, особенно персиян, и не будь им ни в чем послушен. Это великие обманщики, которые знают искусство алхимии и устраивают с людьми штуки и берут их деньги и съедают их всякой ложью". - "О матушка, - ответил Хасан, - мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин - старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне". И мать Хасана умолкла, затаив гнев. А сердце ее сына было занято, и сон не брал его в эту ночь, так сильно он радовался тому, что сказал ему персиянин.
     А когда наступило утро, он взял ключи и отпер лавку, и вдруг подошел к нему тот персиянин. И Хасан поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не дал ему и не согласился на это и сказал: "О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи". И Хасан сделал то, что велел ему персиянин, и зажег угли. И тогда персиянин спросил его: "О дитя мое, есть у тебя медь?" - "У меня есть сломанное блюдо", - ответил Хасан. И персиянин велел ему сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И Хасан сделал так, как сказал ему старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрба^ну и вынул из него свернутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего-то, и это было что-то похожее на желтую сурьму. И он велел Хасану дуть на жидкость мехами, и Хасан делал так, как он ему велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.
     И когда Хасан увидел это, он оторопел, и его ум смутился от охватившей его радости. И он взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И его ум улетел, и он был ошеломлен от сильной радости и склонился к руке персиянина, чтобы ее поцеловать, но тот не дал ему и сказал: "Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай". И Хасан пошел на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потер и увидел, что это чистое Золото. И ворота пены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и Хасан получил его цену. И он пошел домой и рассказал матери обо всем, что сделал, и сказал: "О матушка, я научился этому искусству".
     И мать стала над ним смеяться и воскликнула: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир рассказал своей матери о том, что сделал персиянин, и сказал: "Я научился этому искусству", его мать воскликнула: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - и умолкла, затаив досаду.
     А Хасан взял по своей глупости ступку и пошел с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил ее перед ним. И персиянин спросил его: "О дитя мое, что ты хочешь делать с этой ступкой?" - "Мы положим ее в огонь и сделаем из нее золотые слитки", - сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: "О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя мое, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, - этого хватит тебе от года до года". - "Ты прав, о господин мой", - сказал Хасан и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь. И персиянин спросил его: "О дитя мое, что ты хочешь?" - "Научи меня этому искусству", - сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто-нибудь в жизни учится этому искусству на перекрестке дороги или на рынках? Если мы займемся им в этом месте, люди скажут на нас: "Они делают алхимию". И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя мое, научиться этому искусству, пойдем со мной ко мне в дом".
     И Хасан поднялся и запер лавку и отправился с персиянином, и когда он шел по дороге, он вдруг вспомнил слова своей матери и стал строить в душе тысячу расчетов. И он остановился и склонил голову к земле на некоторое время, и персиянин обернулся и, увидев, что Хасан стоит, засмеялся и воскликнул: "Бесноватый ты, что ли? Я затаил для тебя в сердце благо, а ты считаешь, что я буду тебе вредить! - А потом сказал ему: - Если ты боишься пойти со мной в мой дом, я пойду с тобою к тебе домой и научу тебя там". - "Хорошо, о дядюшка", - ответил Хасан. И персиянин сказал: "Иди впереди меня!"
     И Хасан пошел впереди него, а персиянин шел сзади, пока юноша не дошел до своего жилища. И Хасан вошел в дом и нашел свою мать, и рассказал о приходе персиянина (а персиянин стоял у ворот), и она убрала для них дом и привела его в порядок и, покончив с этим дедом, ушла. И тогда Хасан позволил персиянину войти, и тот вошел, а Хасан взял в руку блюдо и пошел с ним на рынок, чтобы принести в нем чего-нибудь поесть. И он вышел и принес еду и, поставив ее перед персиянином, сказал: "Ешь, о господин мой, чтобы были между нами хлеб и соль. Аллах великий отомстит тому, кто обманывает хлеб и соль". И персиянин ответил: "Ты прав, о сын мой! - А затем улыбнулся и сказал: - О дитя мое, кто знает цену хлеба и соли?" И потом персиянин подошел, и они с Хасаном ели, пока не насытились, а затем персиянин сказал: "О сын мой Хасан, принеси нам чего-нибудь сладкого". И Хасан пошел на рынок и принес десять чашек сладкого, и он был рад тому, что сказал персиянин. И когда он подал ему сладкое, персиянин поел его, и Хасан поел с ним, и потом персиянин сказал Хасану: "Да воздаст тебе Аллах благом, о дитя мое! С подобным тебе водят люди дружбу, открывают свои тайны и учат тому, что полезно! О Хасан, принеси инструменты", - сказал он потом.
     И Хасан не верил этим словам, и он побежал, точно жеребенок, несущий^ся по весеннему лугу, и пришел в лавку и взял инструменты и вернулся и положил их перед персиянином. И персиянин вынул бумажный сверток и сказал: "О Хасан, клянусь хлебом и солью, если бы ты не был мне дороже сына, я бы не показал тебе этого искусства, так как у меня не осталось эликсира, кроме того, что в этом свертке. Но смотри внимательно, когда я буду составлять зелья и класть их перед тобой. И знай, о дитя мое, о Хасан, что ты будешь класть на каждые десять ритлей меди полдрахмы того, что в этой бумажке, и тогда станут эти десять ритлей золотом, чистым и беспримесным. О дитя мое, о Хасан, - сказал он потом, - в этой бумажке три унции, на египетский вес, а когда кончится то, что в этой бумажке, я сделаю тебе еще".
     И Хасан взял бумажку и увидел в ней что-то желтое, более мелкое, чем первый порошок, и сказал: "О господин, как это называется, где его находят, и для чего оно употребляется?" И персиянин засмеялся и захотел захватить Хасана и сказал: "О чем ты спрашиваешь? Работай и молчи!" И он взял чашку из вещей дома и разломал ее и бросил в плавильник и насыпал туда немного того, что было в бумажке, и медь превратилась в слиток чистого золота. И когда Хасан увидел это, он сильно обрадовался и смутился в уме и был занят только мыслью об этом слитке. И персиянин быстро вынул из тюрбана на голове мешочек, в котором был такой бандж, что если бы его понюхал слон, он бы, наверное, проспал от ночи до ночи, и разломал этот бандж и положил его в кусок сладкого и сказал: "О Хасан, ты стал моим сыном и сделался мне дороже души и денег, и у меня есть дочь, на которой я тебя женю". - "Я твой слуга, и все, что ты со мной сделаешь, будет сохранено у Аллаха великого", - ответил Хасан. И персиянин сказал: "О дитя мое, продли терпение и внуши твоей душе стойкость, и достанется тебе благо!"
     И затем он подал ему тот кусок сладкого, и Хасан взял его и поцеловал персиянину руку и положил сладкое в рот, не зная, что таится для него в неведомом. И он проглотил кусок сладкого, и голова его опередила ноги, и мир исчез для него. И когда персиянин увидел, что на Хасана опустилось небытие, он обрадовался великой радостью и поднялся на ноги и воскликнул: "Попался, о негодяй, о пес арабов, в мои сети! Я много лет искал тебя, пока не завладел тобой, о Хасан!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят первая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир съел кусок сладкого, который дал ему персиянин, и упал на землю, покрытый беспамятством, персиянин обрадовался и воскликнул: "Я много лет искал тебя, пока не завладел тобою!" А потом персиянин затянул пояс и скрутил Хасана, связав ему ноги с руками, и, взяв сундук, вынул вещи, которые в нем были, положил в него Хасана и запер его. И он опорожнил другой сундук и положил в него все деньги, бывшие у Хасана, и золотые слитки, которые он сделал, и запер сундук, а потом он вышел и побежал на рынок и привел носильщика, и тот взял оба сундука и вынес их за город и поставил на берегу моря.
     И персиянин направился к кораблю, который стоял на якоре (а этот корабль был назначен и приготовлен для персиянина, и капитан корабля ожидал его), и когда матросы увидели его, они подошли к нему и понесли сундуки и поставили их на корабль. И персиянин закричал капитану и всем матросам: "Поднимайтесь, дело кончено, и мы достигли желаемого!" И капитан крикнул матросам: "Выдергивайте якоря и распускайте паруса!" И корабль поплыл при хорошем ветре, и вот что было с персиянином и Хасаном.
     Что же касается матери Хасана, то она ждала его до времени ужина, но не услышала его голоса и не узнала о нем вестей вообще и совершенно. И она пришла к дому и увидела, что он отперт, и, войдя, не увидала в нем никого и не нашла ни сундуков, ни денег. И поняла она, что ее сын пропал и что исполнился над ним приговор, и стала бить себя по щекам и разодрала свои одежды и начала кричать и вопить, восклицая: "Увы, мой сын! Увы, плод моей души!" - а потом произнесла такие стихи:
     "Терпенье уменьшилось, волненье усилилось;
     Сильнее рыдания о вас и привязанность.
     Аллахом клянусь, в разлуке с вами нет стойкости,
     И как мне быть стойкою, расставшись с надеждами?
     И после любимого могу ль насладиться сном,
     И кто наслаждается, живя в унижении?
     Уехал ты, и тоскует дом, и живущий в нем,
     И чистую замутил в колодце ты воду мне.
     Ты был мне помощником во всех моих бедствиях,
     Ты славой мне в мире был, и сыном, и помощью,
     О, пусть не настал бы день, когда в отдаленье ты
     От глаз, если вновь тебе вернуться не суждено!"
     И она плакала и рыдала до утра, и вошли к ней соседи и спросили ее про сына, и она рассказала им о том, что случилось у него с персиянином, и решила, что она никогда не увидит его после этого. И она стала ходить по дому и плакать, и, когда она ходила по дому, она вдруг увидела две строки, написанные на стенке. И она позвала факиха, и тот прочитал их, и оказалось, что в этих строках написано:
     "Летела тень Лейлы к нам, когда одолел нас сон
     Под утро, и все друзья в равнине заснули.
     По вот пробудились мы, когда прилетела тень,
     И вижу я - дом пустой и цель отдаленна".
     И, услышав эти стихи, мать Хасана закричала: "Да, о дитя мое, дом пустой и цель отдаленна!" И соседи оставили ее, пожелав ей быть стойкой и вскоре соединиться с сыном, и ушли, а мать Хасана не переставая плакала в часы ночи и част дня. И она построила посреди дома гробницу и написала на ней имя Хасана и число его исчезновения и не покидала этой гробницы, и это было всегда для нее обычным с тех пор, как сын оставил ее.
     Вот что было с нею. Что же касается ее сына Хасана и персиянина, то персиянин был магом2 и очень ненавидел мусульман, и всякий раз как он овладевал кемнибудь из мусульман, то губил его. Это был человек скверный, мерзкий, кладоискатель, алхимик и нечестивец, как сказал о нем поэт:
     Он пес, и рожден был псом, и дед его тоже пес,
     А блага не жди от пса, что псом был рожден на свет,
     И еще такой стих:
     Злодеев сын, собачий сын, ослушник он,
     Разврата сын, обмана сын, отступник он!
     И было имя этого проклятого - Бахрам-маг, и каждый год у него был один мусульманин, которого он Захватывал и убивал над кладом. И когда удалась его хитрость с Хасаном-ювелиром, он проплыл с ним от начала дня до ночи, и корабль простоял у берега до утра. А когда взошло солнце и корабль опять поплыл, персиянин приказал своим рабам и слугам принести сундук, в котором был Хасан, и ему принесли его, и персиянин открыл сундук и вынул оттуда Хасана. Он дал ему по" нюхать уксусу и вдунул ему в нос порошок, и Хасан чихнул и изверг бандж и раскрыл глаза и посмотрел на" право и налево и увидел себя посреди моря, и корабль плыл, и персиянин сидел подле него.
     И понял Хасан, что это хитрость с ним устроенная, и устроил ее проклятый Бахрам-маг, и что он попал в беду от которой предостерегала его мать, и тогда Хасан произнес слова, говорящий которые не устыдится: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Боже мой, будь милостив ко мне в твоем приговоре и дай мне терпение в испытании твоем, о господь миров!" А потом он обратился к персиянину и заговорил с ним мягкими словами и сказал ему: "О мой родитель, что это за по" ступки, и где хлеб и соль и клятва, которой ты мне поклялся?" И персиянин посмотрел на него и сказал: "О пес, разве подобный мне признает хлеб и соль? Я убил тысячу юношей таких, как ты, без одного, и ты завершишь тысячу".
     И он закричал на Хасана, и тот умолк и понял, что стрела судьбы пронзила его..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан увидел, что он попал в руки проклятого персиянина, он заговорил с ним мягкими словами, но это не помогло, и персиянин закричал на него, и Хасан умолк и понял, что стрела судьбы его пронзила. И тогда проклятый велел развязать его узы, и ему дали выпить немного воды, а маг смеялся и говорил: "Клянусь огнем, светом и тенью и жаром, не думал я, что ты попадешься в мои сети! Но огонь дал мне против тебя силу и помог мне тебя захватить, чтобы я исполнил задуманное. Я вернусь и сделаю тебя жертвою огня, чтобы он надо мной умилостивился!" - "Ты обманул хлеб и соль", - сказал ему Хасан. И маг поднял руку и ударил его один раз, и Хасан упал и укусил землю зубами и обмер, и слезы потекли по его щеке.
     А потом маг приказал своим слугам зажечь огонь, и Хасан спросил его: "Что ты будешь с ним делать?" И маг ответил: "Этот огонь - владыка света и искр; ему-то я и поклоняюсь. Если ты поклонишься ему, как я, я отдам тебе половину моего богатства и женю тебя на моей дочери". И Хасан закричал на мага и сказал ему: "Горе тебе! Ты маг и нечестивец и поклоняешься огню, вместо всевластного владыки, творца ночи и дня, и эта религия - бедствие среди религий". И маг разгневался и воскликнул: "Разве ты не уступишь мне, о пес арабов, и не войдешь в мою веру?" И Хасан не ус^тупил ему в этом, и тогда проклятый маг встал и пал перед огнем ниц и велел своим слугам разложить Хасана вниз лицом. И Хасана разложили лицом вниз, и маг принялся бить его бичом, сплетенным из кожи, и разодрал ему бока. И Хасан звал на помощь, но не получил ее, и взывал о защите, но никто его не защитил. И он поднял взоры к владыке покоряющему, и искал близости к нему через избранного пророка, и лишился он стойкости, и слезы текли по его щекам, как дождь, и он произнес такие стихи:
     "Терпенье в том, что ты судил мне, о мой бог.
     Я все стерплю, когда тебе угодно так!
     Жестоки, злобны и враждебны были к нам.
     Быть может, кроткий, все простишь, что было, ты".
     И маг приказал рабам посадить Хасана и велел им принести ему кое какой еды и питья, и ему принесли, по Хасан не согласился есть и пить. И маг пытал его ночью и днем на протяжении пути, а Хасан был стоек и умолял Аллаха, великого, славного, и сердце мага было к нему жестоко.
     И они плыли по морю три месяца, и Хасан плыл с магом, подвергаясь му^чениям. И когда три месяца исполнились, Аллах великий послал на корабль ветер, и море почернело и взволновалось под кораблем из-за сильного ветра. И капитан и матросы сказали: "Клянемся Аллахом, всему виной этот юноша, который уже три месяца терпит мучения от этого мага! Это не дозволено Аллахом великим!" И они напали на мага и убили его слуг и тех, кто был с ним. И когда маг увидел, что они убили слуг, он убедился в своей гибели и испугался за себя, и освободил Хасана от уз, и, сняв бывшую на нем поношенную одежду, одел его в другую и помирился с ним, и обещал ему, что научит его искусству и возвратит его в его страну, и сказал: "О дитя мое, не взыщи с меня за то, что я с тобой сделал". - "Как я могу на тебя полагаться", - сказал Хасан. И маг воскликнул: "О дитя мое, не будь греха, не было бы и прощения, и я сделал с тобой эти дела, только чтобы видеть твою стойкость! Ты ведь знаешь, что все дела в руках Аллаха!"
     И матросы с капитаном обрадовались освобождению Хасана, и он пожелал им блага и прославил Аллаха великого и поблагодарил его. И ветры успокоились, и рассеялся мрак, и хорошим стал ветер и спокойным - путешествие. И потом Хасан сказал магу: "О персиянин, куда ты направляешься?" И тот ответил: "О дитя мое, я направляюсь к Горе Облаков, где находится элик^сир, с которым мы делаем алхимию". И маг поклялся Хасану огнем и светом, что у него не осталось для Хасана ничего страшного, и сердце Хасана успокоилось, и он обрадовался словам мага и стал с ним есть и пить и спать, и маг одевал его в платья из своих платьев.
     И так они непрерывно плыли в течение еще трех месяцев, а после этого их корабль пристал к длинной полосе суши, которая была вся покрыта камешками: белыми, желтыми, синими, черными и всевозможных других цветов, и когда корабль пристал, маг поднялся на ноги и сказал: "О Хасан, поднимайся, выходи! Мы прибыли к тому, что ищем и желаем".
     И Хасан поднялся и вышел вместе с персиянином, и маг поручил капитану свои вещи, а потом Хасан пошел с магом, и они отдалились от корабля и скрылись с глаз. И маг сел и вынул из-за пазухи медный барабан и шелковый жгут, разрисованный золотом, на котором были написаны талисманы, и стал бить в барабан, и когда он кончил, поднялась над пустыней пыль. И Хасан удивился поступкам мага и испугался и раскаялся, что пошел с ним, и цвет его лица изменился, и маг посмотрел на него и сказал: "Что с тобой, о дитя мое? Клянусь огнем и мечом, тебе нечего больше меня бояться! Если бы мое дело не было исполнимо только с помощи твоего имени, я бы не увел тебя с корабля. Радуйся же полному благу. А эту пыль подняло то, на чем мы поедем и что поможет нам пересечь пустыню и облегчит ее тяготы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят третья ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин сказал Хасану: "Эта пыль - пыль от того, на чем мы поедем и что нам поможет пересечь пустыню и облегчит ее тяготы". И прошло лишь небольшое время, и пыль рассеялась, открыв трех верховых верблюдов. И персиянин сел на одного, и Хасан сел на другого, а припасы они положили на третьего. И они проехали семь дней и доехали до обширной земли, и, остановившись на этой земле, они увидели постройку в виде купола, утвержденную на четырех столбах из червонного золота, и сошли с верблюдов и вошли под купол и поели, попили и отдохнули.
     И Хасан бросил взгляд и увидел вдруг что-то высокое и спросил персиянина: "Что это такое, о дядюшка?" И маг ответил: "Это дворец". - "Не встанешь ли ты, чтобы нам войти туда и отдохнуть там и посмотреть на дворец?" - спросил Хасан. И маг рассердился и сказал: "Не говори мне об этом дворце! В нем мой враг, и у меня с ним случилась история, которую сейчас не время тебе рассказывать". И потом он ударил в барабан, и подошли верблюды, и путники сели и проехали еще семь дней.
     А когда наступил восьмой день, маг сказал: "О Хасан, что ты видишь?" И Хасан ответил: "Я вижу облака и тучи между востоком и западом". - "Это не облака и не тучи, - ответил маг, - это гора, большая и высокая, на которой разделяются облака. Здесь нет облаков выше нее, так велика ее высота и так значительно она поднимается. Эта гора и есть цель моих стремлений, и на вершине ее - то, что нам нужно, и я из-за этого привел тебя с собою, и мое желание исполнится твоей рукою". И Хасан отчаялся, что будет жив, и сказал магу: "Ради того, кому ты поклоняешься, и ради той веры, которую ты исповедуешь, скажи мне, что это за желание, из-за которого ты меня привел?" И маг ответил: "Искусство алхимии удается только с травой, которая растет в таком месте, где проходят облака и разрываются. Такое место - эта гора, и трава - на ее вершине, и когда мы добудем траву, я покажу тебе, что это за искусство". И Хасан сказал ему со страху: "Хорошо, о господин!" - и потерял надежду, что будет жив, и заплакал из-за разлуки со своей матерью, близкими и родиной. И он раскаялся, что не послушался матери, и произнес такие стихи:
     "Взгляни на дело господа - приносит
     Любезную тебе он быстро помощь"
     Храни надежду, не достигнув дела, -
     Ведь сколько милости в делах предивной!"
     И они ехали до тех пор, пока не приехали к этой горе, и остановились под нею. И Хасан увидал на этой горе дворец и спросил мага: "Что это за дворец?" - "Это - обиталище джиннов, гулей и шайтанов", - ответил маг. А потом он сошел со своего верблюда и велел сойти Хасану и, подойдя к нему, поцеловал его в голову и сказал: "Не взыщи с меня за то, что я с тобой сделал, - я буду тебя охранять, когда ты войдешь во дворец, и возьму с тебя клятву, что ты не обманешь меня ни в чем из того, что принесешь оттуда, и мы будем с тобою в этом равны". И Хасан сказал: "Внимание и повиновение!"
     И тогда персиянин открыл мешок и вынул оттуда жернов и еще вынул немного пшеницы и смолол ее на этом жернове и замесил из нее три лепешки. И он зажег огонь и спек лепешки, а затем он вынул медный барабан и разрисованный жгут и начал бить в барабан, и появились верблюды, и тогда персиянин выбрал из них одного и зарезал его и содрал с него шкуру и, обратившись к Хасану, сказал ему: "Слушай, о дитя мое, о Хасан, что я тебе скажу". - "Хорошо", - ответил Хасан. И персиянин молвил: "Войди в эту шкуру, и я зашью тебя и брошу на землю, и прилетит птица ястреб, и понесет тебя, и взлетит с тобою на вершину горы. Возьми с собой этот нож, и, когда птица перестанет лететь, и ты почувствуешь, что она положила тебя на гору, проткни ножом шкуру и выйди: птица тебя испугается и улетит, а ты нагнись ко мне с вершины горы и крикни мне, и я скажу тебе, что делать".
     И он приготовил ему те три лепешки и бурдючок с водой и положил это, вместе с ним, в шкуру и зашил ее.
     А потом персиянин удалился, и прилетела птица ястреб и понесла Хасана и взлетела с ним на вершину горы. И она положила Хасана, и когда Хасан понял, что ястреб положил его на гору, он проткнул шкуру и вышел из нее и крикнул магу. И, услышав его слова, маг обрадовался и заплясал от сильной радости и крикнул: "Иди назад и обо всем, что увидишь, осведоми меня". И Хасан пошел и увидел много истлевших костей, возле которых было множество дров, и рассказал персиянину обо всем, что увидел, и персиянин крикнул: "К этому-то мы и стремимся и этого ищем! Набери дров шесть вязанок и сбрось их ко мне. С ними-то мы и делаем алхимию".
     И Хасан сбросил ему шесть вязанок, и, увидев, что эти вязанки достигли его, маг крикнул Хасану: "О негодяй, исполнено дело, которое я хотел от тебя! Если хочешь, оставайся на горе или кинься вниз на землю, чтобы погибнуть". И после этого маг ушел, а Хасан воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Этот пес схитрил со мной!" И он сел и принялся оплакивать себя и произнес такие стихи:
     "Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
     С разумным мужем, видящим и слышащим,
     Он оглушит его, и сердце ослепит,
     И разум вырвет у него, как волосок!
     Когда же суд над ним исполнит свой господь,
     Вернет он ум ему, чтоб поучался он.
     Не спрашивай о том, что было, "Почему?"
     Все будет, как судьба твоя и рок велит..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда маг поднял Хасана на гору и Хасан сбросил ему сверху то, что было ему нужно, персиянин выругал его, а потом он оставил его и ушел.
     И воскликнул Хасан: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Этот проклятый пес схитрил со мной".
     И он поднялся на ноги и посмотрел направо и налево и пошел по вершине горы, уверенный в душе, что умрет. И он ходил, пока не дошел до другого конца горы. И тогда он увидел возле горы синее море, где бились волны, и море пенилось, и каждая волна была, как большая гора. И Хасан сел и прочитал сколько пришлось из Корана и попросил Аллаха великого облегчить его участь либо смертью, либо освобождением от этих бедствий, а потом он прочитал над собой похоронную молитву и бросился в море. И волны несли его, хранимого Аллахом великим, пока он не вышел из моря невредимый, по могуществу Аллаха великого, и он обрадовался и прославил великого Аллаха и поблагодарил его.
     И потом Хасан встал и пошел, ища чего-нибудь поесть, и, когда это было так, он вдруг оказался в том месте, в котором стоял с Бахрамом-магом. И он прошел немного и вдруг увидел большой дворец, высящийся в воздухе, и он вошел туда, и оказалось, что это тот дворец, о котором он спрашивал мага, и Бахрам сказал ему: "В этом дворце мой враг". И Хасан воскликнул: "Клянусь Аллахом, я непременно должен войти в этот дворец. Быть может, облегчение достанется мне там!" И он подошел ко дворцу и увидел, что ворота его открыты, и, войдя в ворота, он увидел в проходе каменную скамью, а на скамье - двух девушек, подобных луне, перед которыми стояла шахматная доска, и они играли. И одна из девушек подняла голову к Хасану и закричала от радости и сказала: "Клянусь Аллахом, это сын Адама, и я думаю, это тот, которого привел в этом году Бахрам-маг".
     И когда Хасан услышал ее слова, он бросился перед девушками на землю и заплакал сильным плачем и воскликнул: "О госпожи мои, клянусь Аллахом, я и есть этот бедняк!" И младшая девушка сказала своей старшей сестре: "Засвидетельствуй, о сестрица, что этот человек - мой брат по обету Аллаха и клятве ему, и я умру его смертью, буду жить его жизнью, радоваться его радостью и печалиться его печалью". И она поднялась и обняла Хасана и поцеловала его и, взяв его за руку, вошла с ним во дворец, и ее сестра вошла с нею. И девушка сняла с Хасана его поношенные одежды, принесла одеяние из платьев царей и надела его на юношу, а потом приготовила ему всевозможные кушанья и подала их Хасану и села, вместе со своей сестрой. И они поели с Хасаном и сказали ему: "Расскажи нам твою историю с этим псом и нечестивым колдуном с тех пор, как ты попался ему в руки, и до тех пор, как ты от него освободился, а мы расскажем тебе, что у нас с ним случилось от начала до конца, чтобы ты был от него настороже, когда его увидишь".
     И когда Хасан услышал их слова и увидел, что они с ним приветливы, его душа успокоилась, и ум вернулся к нему, и он рассказал девушкам о том, что у него случилось с магом от начала до конца. "А ты спрашивал его об этом дворце?" - спросили девушки. И Хасан ответил: "Да, я его спрашивал, и он сказал мне: "Я не люблю упоминания о нем, так как этот дворец принадлежит шайтанам и дьяволам". И девушки разгневались сильным гневом и сказали: "Разве этот нечестивец считает нас шайтанами и дьяволами?" - "Да", - ответил Хасан. И младшая девушка, сестра Хасана, воскликнула: "Клянусь Аллахом, я убью его наихудшим убиением и лишу его земного ветерка". - "А как ты до него доберешься и убьешь его: он ведь колдун и обманщик?" - спросил Хасан. И девушка ответила: "Он в саду, который называется аль-Машид, и я непременно вскоре его убью". - "Хасан сказал правду, и все, что он говорил про этого пса, - правильно, - сказала ее сестра, - но расскажи ему всю нашу историю, чтобы она осталась у него в уме".
     И молоденькая девушка сказала: "Знай, о брат мой, что мы царевны и отец наш царь из царей джиннов, великих саном, и у него есть войска, приближенные и слуги из маридов. И наделил его Аллах великий семью дочерьми от одной жены, и охватила его скупость, ревность и гордость, больше которой не бывает, так что он не отдавал нас замуж ни за кого из людей. И он позвал своих везирей и приближенных и спросил их: "Знаете ли вы для меня место, куда не заходит прохожий, ни из джиннов, ни из людей, и где много деревьев, плодов и каналов?" И спрошенные сказали ему: "Что ты будешь гам делать, царь времени?" И царь ответил: "Я хочу поместить туда семь моих дочерей". - "О царь, - сказали тогда везири, - для них подойдет дворец Горы Облаков, построенный одним ифритом из маридов-джиннов, которые взбунтовались во времена господина нашего Сулеймана, - мир с ним! - и когда этот ифрит погиб, никто не жил после него во дворце, ни джинн, ни человек, так как он отовсюду отрезан и не может добраться до него никто. И окружают его деревья, плоды и каналы, и вокруг него текучая вода, слаще меда и холоднее снега, и не пил ее никто из больных про^казой, слоновой болезнью или чем-нибудь другим, без того, чтобы не поп^равиться в тот же час и минуту". И когда наш отец услышал это, он послал нас в этот дворец и послал с нами солдат и воинов и собрал для нас все, что нам во дворце нужно. И когда наш отец хочет выезжать, он бьет в барабан, и являются к нему все войска, и он выбирает из них тех, кого по^садит на коней, а остальные уходят. А когда наш отец хочет, чтобы мы явились к нему, он приказывает своим приближенным из колдунов привести нас, и они приходят к нам и берут нас и доставляют к нему, чтобы он развлекался с нами и мы бы сказали о том, что мы от него хотим, а потом они снова приводят нас на место. И у нас есть еще пять сестер, которые ушли поохотиться в этой пустыне, в ней столько зверей, что их не счесть и не перечислить. И две из нас по очереди остаются дома, чтобы готовить кушанье, и пришла очередь оставаться нам: мне и этой моей сестре, и мы остались готовить им кушанье. И мы просили Аллаха, - слава ему и величие! - чтобы он послал к нам человека, который бы нас развлек; да будет же слава Аллаху, который привел тебя к нам! Успокой свою душу и прохлади глаза: с тобою не будет дурного".
     И Хасан обрадовался и воскликнул: "Хвала Аллаху, который привел нас на путь освобождения и расположил к нам сердца!" И его сестра поднялась, взяла его за руку и привела в комнату и вынесла из нее материи и подстилки, которых не может иметь никто из сотворенных. А потом, через некоторое время, пришли ее сестры с охоты и ловли, и им рассказали историю Хасана, и девушки обрадовались ему и вошли к нему в комнату и поздоровались с ним и поздравили его со спасением. И Хасан жил у них наилучшей жизнью, в приятнейшей радости и выходил с ними на охоту и ловлю и резал дичь и подружился с девушками. И он оставался у них таким образом, пока тело его не выздоровело и он не исцелился от того, что с ним было, и его тело стало сильным, и потолстело и разжирело, так как он жил в уважении и пребывал с девушками в этом месте. И он ходил и гулял с ними в этом разукрашенном дворце и во всех садах, среди цветов, и девушки обращались с ним ласково и дружески с ним разговаривали, и прошла его тоска от одиночества, и увеличилась радость и счастье девушек из-за Хасана, и он тоже радовался им, еще больше, чем они ему радовались. И его маленькая сестра рассказала своим сестрам историю о Бахраме-маге и рассказала им, как он счел их шайтанами, дьяволами и гулями, и они поклялись ей, что непременно его убьют.
     А когда наступил следующий год, явился этот проклятый, и с ним был красивый юноша-мусульманин, подобный луне, и он был закован в оковы и подвергался величайшим пыткам. И маг спустился с ним ко дворцу, в котором жил Хасан с девушками, а Хасан сидел у канала, под деревьями. И когда он увидал мага, его сердце затрепетало, и цвет его лица изменился, и он всплеснул руками..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир увидел мага, его сердце затрепетало, и цвет его лица изменился, и он всплеснул руками и сказал девушкам: "Ради Аллаха, сестрицы, помогите мне убить этого проклятого! Вот он пришел и оказался в ваших руках и с ним пленный юноша-мусульманин из сыновей знатных людей, и маг его пытает всякими болезненны^ми пытками. Я хочу его убить и исцелить от него мое сердце и избавить этого юношу от пытки и получить небесную награду, а юноша-мусульманин вернется на родину и встретится со своими братьями, родными и любимыми, и будет это ему милостыней от вас, и вы получите награду от Аллаха великого". И девушки ответили: "Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о Хасан!"
     А затем они опустили на лица покрывала, надели боевые доспехи и подвязали мечи и привели Хасану коня из лучших коней и снарядили его, дав ему полное облачение, и вооружили его прекрасным оружием. А затем они все отправились и увидели, что маг уже зарезал верблюда и ободрал его и мучает юношу и говорит ему: "Влезь в эту шкуру!" И Хасан подошел к магу сзади, а маг не знал этого, и закричал на него и ошеломил его и помрачил ему рассудок.
     А потом Хасан подошел к магу и крикнул: "Убери руку, о проклятый, о враг Аллаха и враг мусульман, о пес, о вероломный, о поклоняющийся огню, о шествующий по дороге нечестия. Будешь ты поклоняться огню и свету и клясться тенью и жаром?" И маг обернулся и увидел Хасана и сказал ему: "О дитя мое, как ты освободился и кто свел тебя на землю?" - "Меня освободил Аллах великий, который обрек твою душу на гибель, - ответил Хасан. - Как ты мучил меня всю дорогу, о нечестивый, о зиндик, так и сам попал в беду и уклонился от пути! Ни мать не поможет тебе, ни брат, ни друг, ни крепкий обет! Ты говорил: "Кто обманет хлеб и соль, тому отомстит Аллах", вот ты и обманул хлеб и соль, и вверг тебя великий Аллах в мои руки, и стало освобождение твое далеким". - "Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты мне дороже души и света моего глаза!" - воскликнул маг.
     Но Хасан подошел к нему и поспешил ударить его в плечо, и меч вышел, блистая, из его шейных связок, и поспешил Аллах направить его дух в огонь (скверное это обиталище). А потом Хасан взял мешок, который был у персиянина, и развязал его и вынул из него барабан и жгут и ударил жгу^том по барабану, и прибежали к Хасану верблюды, как молния. И Хасан освободил юношу от уз и посадил его на одного верблюда, а другого он нагрузил пищей и водой, и потом он сказал юноше: "Отправляйся к своей цели". И юноша уехал после того, как Аллах великий освободил его из беды руками Хасана. А девушки, увидев, что Хасан отрубил магу голову, обрадовались сильной радостью и окружили его, дивясь его доблести и силе его ярости, и поблагодарили его за то, что он сделал, поздравили его со спасением и сказали: "О Хасан, ты сделал дело, которым излечил больного и ублаготворил великого владыку!"
     И Хасан пошел с девушками во дворец и проводил время с ними за едой, питьем, играми и смехом, и приятно было ему пребывание у них, и забыл он свою мать. И когда он жил с ними самой сладостной жизнью, вдруг поднялась из глубины пустыни великая пыль, от которой померк воздух, и девушки сказали ему: "Поднимайся, о Хасан, иди в твою комнату и спрячься, а если хочешь, пойди в сад и спрячься среди деревьев и лоз - с тобой не будет дурного". И Хасан поднялся и вошел в свою комнату и спрятался там и заперся в комнате, внутри дворца. И через минуту пыль рассеялась, и показалось из-под нее влачащееся войско, подобное ревущему морю, которое шло от отца девушек. И когда воины пришли, девушки поселили их у себя наилучшим образом и угощали их три дня, а после этого они спросили об их обстоятельствах и в чем с ними дело, и воины сказали: "Мы пришли от царя, за вами!" - "А что царь от нас хочет?" - спросили девушки. И воины сказали: "Кто-то из царей устраивает свадьбу, и ваш отец хочет, чтобы вы присутствовали на этой свадьбе и позабавились". - "А сколько времени мы будем отсутствовать?" - спросили девушки. И воины сказали: "Время пути туда и назад и пребывания у вашего отца в течение двух месяцев".
     И девушки поднялись и вошли во дворец к Хасану и осведомили его о том, как обстоит дело, и сказали ему: "Это место - твое место, и наш дом - твой дом; будь же спокоен душою и прохлади глаза. Не бойся и не печалься! Никто не может прийти к нам в это место. Будь же спокоен сердцем и весел умом, пока мы не придем к тебе, и вот у тебя будут ключи от наших комнат. Но только, о брат мой, мы просим тебя, во имя братства, не открывай вот этой двери: открывать ее тебе нет разрешения". И затем они простились с Хасаном и ушли вместе с воинами.
     И остался Хасан сидеть во дворце один. И грудь его стеснилась, и стойкость истощилась, и увеличилась его грусть, и он почувствовал себя одиноким и опечалился о том, что расстался с девушками, великой печалью, и стал для него тесен дворец при его обширности. И, увидев себя одиноким и тоскующим, Хасан вспомнил девушек и произнес такие стихи:
     "Тесна равнина стала вся в глазах моих,
     И смутилось сердце теперь совсем из-за этого.
     Ушли друзья, и после них все ясное
     Снова стало смутным, и слез струя из глаз течет.
     Покинул сон глаза мои, как ушли они,
     И все опять так смутно стало в душе моей.
     Увидим ли, что время снова нас сведет
     И вернется с ними любимый друг, собеседник мой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан, после ухода девушек, сидел во дворце один, и стеснилась его грудь из-за разлуки с ними, и он стал ходить один на охоту в равнинах и приносил дичь и убивал ее и ел один, и усилилась его тоска и тревога из-за одиночества.
     И однажды он поднялся и обошел дворец кругом и осмотрел его со всех сторон и открыл комнаты девушек и увидел там богатства, которые отнимают разум у смотрящих, но ничто из этого его не услаждало по причине отсутствия девушек. И запылал у него в душе огонь из-за той двери, которую его сестра наказывала ему не открывать и велела ему к ней не приближаться и никогда не открывать ее, и Он сказал про себя: "Моя сестра на^казала мне не открывать этой двери лишь потому, что там есть нечто, чего она не хочет никому дать узнать. Клянусь Аллахом, я встану и открою ее, и посмотрю, что там есть, даже если бы за этой дверью была гибель". И Он взял ключ и отпер дверь и не нашел в комнате никаких богатств, но увидел в глубине комнаты каменную винтовую лестницу из йеменского оникса. И он стал взбираться по этой лестнице и поднимался до тех пор, пока не достиг крыши дворца, и тогда он сказал себе: "Вот отчего они меня удерживали".
     И он обошел по крыше кругом и оказался над местностью под дворцом, которая была полна полей, садов, деревьев, цветов, Зверей и птиц, щебе^тавших и прославлявших Аллаха великого, единого, покоряющего, и Хасан начал всматриваться в эту местность и увидел ревущее море, где бились волны. И он ходил вокруг этого дворца направо и налево, пока не дошел до помещения на четырех столбах, и В нем он увидел залу, украшенную всевозможными камнями: яхонтами, изумрудами, бадахшансними рубинами и всякими драгоценностями, и она была построена так, что один кирпич был из золота, другой - из серебра, третий - из яхонта, и четвертый - из зеленого изумруда. А посредине этого помещения был пруд, полный воды, и над ним тянулась ограда из сандалового дерева и алоэ, в которую вплетены были прутья червонного золота и зеленого изумруда, украшенные всевозможными драгоценностями и жемчугом, каждое зерно которого было величиной с голу^биное яйцо. А возле пруда стояло ложе из алоэ, украшенное жемчугом и драгоценностями, и в него были вделаны всевозможные цветные камни и дорогие металлы, которые, в украшениях, были расположены друг против друга. И вокруг ложа щебетали птицы на разных языках, прославляя Аллаха великого красотой своих голосов и разнообразием наречий.
     И не владел дворцом, подобным этому, ни Хосрой, ни кесарь [616].
     И Хасан был ошеломлен, увидя это, и сел и стал смотреть на то, что было вокруг него, и он сидел в этом дворце, дивясь на красоту его убранства и блеск окружавшего его жемчуга и яхонтов и на бывшие во дворце всевозможные изделия и дивясь также на эти поля и птиц, которые прославляли Аллаха, единого, покоряющего. И он смотрел на памятник тех, кому великий Аллах дал власть построить такой дворец, - поистине, он велик саном!
     И вдруг появились десять птиц, которые летели со стороны пустыни, направляясь в этот дворец к пруду.
     И Хасан понял, что они направляются к пруду, чтобы налиться воды. И он спрятался от птиц, боясь, что они увидят его и улетят, а птицы опустились на большое прекрасное дерево и окружили его. И Хасан заметил среди них большую прекрасную птицу, самую красивую из всех, и остальные птицы окружали ее и прислуживали ей. И Хасан удивился этому, а та птица начала клевать девять других птиц клювом и обижать их, и они от нее убегали, и Хасан стоял и смотрел на них издали. И потом птицы сели на ложе, и каждая из них содрала с себя когтями кожу и вышла из нее, и вдруг оказалось, что это одежды из перьев. И из одежд вышли десять невинных девушек, которые позорили своей красотой блеск лун. И, обнажившись, они все вошли в пруд и помылись и стали играть и шутить друг с другом, а птица, которая превосходила их, начала бросать их в воду и погружать, и они убегали от нее и не могли протянуть к ней руки.
     И, увидав ее, Хасан лишился здравого рассудка, и его ум был похищен, и понял он, что его сестра запретила ему открывать дверь только по этой причине. И Хасана охватила любовь к этой девушке, так как он увидел ее красоту, прелесть, стройность и соразмерность. И она играла и шутила и брызгалась водой, а Хасан стоял и смотрел на девушек и вздыхал от того, что был не с ними, и его ум был смущен красотой старшей девушки. Его сердце запуталось в сетях любви к ней, и он попал в сети страсти, и глаза его смотрели, а в сердце был сжигающий огонь - душа ведь повелевает злое. И Хасан заплакал от влечения к ее красоте и прелести, и вспыхнули у него в сердце огни из-за девушки, и усилилось в нем пламя, искры которого не потухали, и страсть, след которой не исчезал.
     А потом, после этого, девушки вышли из пруда, и Хасан стоял и смотрел на них, а они его не видели, и он дивился их красоте, и прелести, и нежности их свойств, и изяществу их черт. И он бросил взгляд и посмотрел на старшую девушку, а она была нагая, и стало ему видно то, что было у нее между бедер, и был это большой круглый купол с четырьмя столбами, подобный чашке, серебряной или хрустальной, и Хасан вспомнил слова поэта:
     И поднял рубаху я, и каф ее обнажил,
     И вижу, что тесен он, как нрав мой и мой надел
     И дал половину я, она же - вздохнула лишь.
     Спросил я: "О чем?" Она в ответ: "Об оставшемся",
     А когда девушки вышли из воды, каждая надела свои одежды и украшения, а что касается старшей девушки, то она надела зеленую одежду и превзошла красотой красавиц всех стран, и сияла блеском своего лица ярче лун на восходах. И она превосходила ветви красотою изгибов и ошеломляла умы мыслью об упреках, и была она такова, как сказал поэт:
     Вот девушка весело, живо прошла,
     У щек ее солнце лучи занимает.
     Явилась в зеленой рубашке она,
     Подобная ветке зеленой в гранатах.
     Спросил я: "Одежду как эту назвать?"
     Она мне в ответ: "О прекрасный словами,
     Любимым пронзали мы желчный пузырь,
     И дул ветерок, пузыри им пронзая..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан увидал, как девушки вышли из пруда, и старшая из них захватила его ум своей красотой и прелестью, он произнес эти стихи. А девушки, надев свои платья, сели и стали беседовать и пересмеиваться, а Хасан стоял и смотрел на них, погруженный в море страсти, и блуждал в долине размышлений и говорил про себя: "Клянусь Аллахом, моя сестра сказала мне: "Не открывай этой двери", только из-за этих девушек, боясь, что я привяжусь к одной из них".
     И он принялся смотреть на прелести старшей девушки, а она была прекраснее всего, что создал Аллах в ее время, и превзошла красотой всех людей. Ее рот был подобен печати Сулеймана [617], а волосы были чернее, чем ночь разлуки для огорченного и влюбленного, а лоб был подобен новой луне в праздник Рамадана, и глаза напоминали глаза газели, а нос у нее был с горбинкой, яркой белизны, и щеки напоминали цветы анемона, и уста были подобны кораллам, а зубы - жемчугу, нанизанному в ожерельях самородного золота. Ее шея, подобная слитку серебра, возвышалась над станом, похожим на ветвь ивы, и животом со складками и уголками, при виде которого дуре^ет влюбленный, взволнованный и пупком, вмещающим унцию мускуса наилучшего качества, и бедрами - толстыми и жирными, подобными мраморным столбам или двум подушкам, набитым перьями страусов, а между ними была вещь, точно самый большой холм или заяц с обрубленными ушами, и были у нее крыши и углы. И эта девушка превосходила красотой и стройностью ветвь ивы и трость камыша и была такова, как сказал о ней поэт, любовью взволнованный:
     Вот девушка, чья слюна походит на сладкий мед,
     А взоры ее острей, чем Индии острый меч.
     Движенья ее смущают ивы ветвь гибкую,
     Улыбка, как молния, блистает из уст ее.
     Я с розой расцветшею ланиты ее сравнил,
     И молвила, отвернувшись: "С розой равняет кто?
     С гранатами грудь мою сравнил, не смущаясь, он:
     Откуда же у гранатов ветви, как грудь моя?
     Клянусь моей прелестью, очами и сердцем я,
     И раем сближенья, и разлуки со мной огнем -
     Когда он к сравнениям вернется, лишу его
     Услады я близости и гнева огнем сожгу.
     Они говорят: "В саду есть розы, но нет средь них
     Ланиты моей, и ветвь на стан не похожа мой".
     Коль есть у него в саду подобная мне во всем,
     Чего же приходит он искать у меня тогда?"
     И девушки продолжали смеяться и играть, а Хасан стоял на ногах и смотрел на них, позабыв об еде и питье, пока не приблизилось время предвечерней молитвы, и тогда старшая девушка сказала своим подругам: "О дочери царей, уже наскучило оставаться здесь. Поднимайтесь же, и отправимся в наши места". И все девушки встали и надели одежды из перьев, и когда они завернулись в свои одежды, они стали птицами, как раньше, и все они полетели вместе, и старшая девушка летела посреди них. И Хасан потерял надежду, что они вернутся, и хотел встать и уйти, но не мог встать, и слезы потекли по его щекам. И усилилась его страсть, и он произнес такие стихи:
     "Лишусь я пусть верности в обетах, коль после вас
     Узнаю, как сладок сон и что он такое.
     И глаз не сомкну я пусть, когда вас со мною нет.
     И после отъезда пусть не мил будет отдых.
     Мне грезится, когда сплю, что вижу опять я вас,
     О, если бы грезы сна для нас были явью!
     Поистине, я люблю, когда и не нужно, спать-
     Быть может, во сне я вас, любимые, встречу".
     И потом Хасан прошел немного, не находя дороги, и спустился вниз во дворец. И он полз до тех пор, пока не достиг дверей комнаты, и вошел туда и запер ее и лег, больной, и не ел и не пил, погруженный в море размышлений, и плакал и рыдал над собой до утра, а когда наступило утро, он произнес такие стихи:
     "И вот улетели птицы вечером, снявшись,
     А умер кто от любви, в том нет прегрешенья.
     Я буду скрывать любовь, пока я смогу скрывать,
     Но коль одолеет страсть, ее открывают.
     Пришел ко мне призрак той, кто видом всем схож с зарей,
     У ночи моей любви не будет рассвета.
     Я плачу о них, и спят свободные от любви,
     И ветер любви теперь со мною играет,
     Я отдал слезу мою, и деньги, и душу всю,
     И разум, и весь мой дух, - а в щедрости прибыль.
     Ужаснейшей из всех бед и горестей нахожу
     Я милой красавицы враждебность и злобу,
     Он говорит: "Любовь к прекрасным запрещена,
     А кровь тех, кто любит их, пролить не запретно"
     Что делать, как не отдать души изнуренному -
     Отдаст он ее в любви, - любовь - только шутка.
     Кричу от волнения и страсти к любимой я -
     Ведь истинно любящий на плач лишь способен"
     А когда взошло солнце, он отпер дверь комнаты и пошел в то место, где был раньше, и сидел напротив той залы, пока не пришла ночь, но ни одна птица не прилетела, и Хасан сидел и ждал их. И он плакал сильным плачем, пока его не покрыло беспамятство, и тогда он упал на землю, растянув^шись, а придя в себя после обморока, он пополз и спустился вниз, и пришла ночь, и сделался весь мир для него тесен.
     И Хасан плакал и рыдал над собою всю ночь, пока не наступило утро и не взошло солнце над холмами и долинами, и он не ел, не пил и не спал и не находил покоя.
     И днем он был в смятении, а ночь проводил в бденье, ошеломленный, пьяный от размышлений и от сильной страсти, охватившей его, и произносил такие слова поэта, любовью взволнованного:
     "О ты, что смущаешь солнце светлое на заре
     И ветви позор несешь, хоть ей то неведомо, -
     Узнать бы, позволит ли, чтоб ты возвратилась, рок,
     Погаснет ли тот огонь, что пышет в моей груди?
     И сблизят ли нас при встрече страсти объятия,
     Прильну ли щекой к щеке и грудью к груди твоей?
     Кто это сказал: "В любви усладу находим мы"
     В любви ведь бывают дни, что горше, чем мирры сок..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан-ювелир, когда ею страсть усилилась, произнес эти стихи, будучи один во дворце, и не находил никого, кто бы его развлек. И когда он был в муках волнения, вдруг поднялась из пустыня пыль, и Хасан побежал вниз и спрятался, и понял он, что хозяева дворца вернулись. И прошло не более часа, и воины спешились и окружили дворец, и семь девушек тоже спешились и вошли во дворец и сняли оружие и бывшие на них боевые доспехи, а что касается до младшей девушки, сестры Хасана, то она не сняла с себя боевых доспехов, а вошла в комнату Хасана и не нашла его. И она стала его искать и нашла его в одной из комнат, больного и исхудавшего, и тело его утомилось, и кости его стали тонки, и цвет его лица пожелтел, и глаза его провалились на лице, от скудости пищи и питья и от обилия слез из-за его привязанности к той девушке и его любви к ней.
     И когда его сестра-джинния увидела, что он в таком состоянии, она была ошеломлена, и ее рассудок исчез. Она спросила Хасана, каково ему, что с ним и что его поразило, и сказала ему: "Расскажи мне, о брат мой, чтобы я ухитрилась снять с тебя твои страдания и была за тебя выкупом". И Хасан горько заплакал и произнес:
     "Влюбленному, коль его оставит любимая,
     Останутся только скорбь и муки ужасные.
     Снаружи его - тоска, внутри его - злой недуг,
     Вначале он говорит о ней, в конце - думает".
     И когда услышала это сестра Хасана, она удивилась ясности его речи и красноречью его слов и тому, как он хорошо сказал и ответил ей стихами, и спросила его: "О брат мой, когда ты впал в это дело, в которое ты впал, и когда это с тобой случилось? Я вижу, что ты говоришь стихами и льешь обильные слезы. Заклинаю тебя Аллахом, о брат мой, и святостью любви, которая между нами: расскажи мне о твоем положении и сообщи мне твою тайну и не скрывай от меня ничего, что с тобою случилось в наше отсутствие. Моя грудь стеснилась, и жизнь моя замутилась из-за тебя".
     И Хасан вздохнул и пролил слезы, подобные дождю, и воскликнул: "Я боюсь, о сестрица, что, если я тебе расскажу, ты мне не поможешь в том, к чему я стремлюсь, и оставишь меня умирать в тоске с моей горестью". - "Нет, клянусь Аллахом, о брат мой, я не отступлюсь от тебя, даже если пропадет моя душа", - ответила девушка. И Хасан рассказал ей, что с ним случилось и что он увидел, когда отпер дверь, и поведал ей, что причина несчастья и беды - его страсть к девушке, которую он увидел, и любовь к ней и что он десять дней не пробовал ни пищи, ни питья. И потом он горько заплакал и произнес такие два стиха:
     "Верните сердце, как было прежде, телу вы,
     И дремоту глазу, потом меня оставьте вы"
     Или скажете, изменила ночь мой обет в любви?
     "Пусть не будет тех, кто меняется!" - я отвечу вам".
     И сестра Хасана заплакала из-за его плача и пожалела его из-за его страсти и сжалилась над изгнанником и сказала: "О брат мой, успокой свою душу и прохлади глаза. Я подвергну себя опасности, вместе с тобою, и отдам душу, чтобы тебя удовлетворить. Я придумаю для тебя хитрость, даже если будет в ней гибель моих драгоценностей и моей души, и исполню твое желание, если захочет Аллах великий. Но я наказываю тебе, о брат мой, скрывать тайну от моих сестер. Не показывай твоего состояния ни одной из них, чтобы не пропала моя и твоя душа, и если они тебя спросят, открывал ли ты дверь, скажи им: "Я не открывал ее никогда, но мое сердце занято из-за вашего отсутствия и моей тоски по вас и оттого, что я сидел во дворце один". - "Хорошо, так и будет правильно!" - воскликнул Хасан.
     И он поцеловал девушку в голову, и успокоилось его сердце, и расправилась у него грудь, так как он боялся своей сестры, потому что открыл дверь, а теперь душа к нему вернулась после того, как он был близок к гибели от сильного страха. И он попросил у сестры чего-нибудь поесть, и она поднялась и вышла от него и вошла к своим сестрам, печальная, плача о Хасане. И сестры спросили ее, что с ней, и она сказала им, что ее ум занят мыслью о ее брате и что он болен и вот уже десять дней, как к нему в живот не опускалось никакой пищи. И сестры спросили ее о причине его болезни, и она ответила: "Причина ее - наше отсутствие и то, что мы заставили его тосковать эти дни, когда мы отсутствовали, тянулись для него дольше, чем тысяча лет, и ему простительно, так как он на чужбине и одинок, а мы оставили его одного, и не было у него никого, кто бы его развлек и успокоил бы его душу. Он, при всех обстоятельствах, юноша и еще мал, и, может быть, он вспомнил родных и мать - а она женщина старая - и подумал, что она плачет о нем в часы ночи и части дня и постоянно о нем печалится, а мы его утешали своей дружбой".
     И, услышав слова девушки, ее сестры заплакали от сильной печали о Хасане и сказали: "Клянемся Аллахом, ему простительно!" И они вышли к воинам и отпустили их, и вошли к Хасану, и пожелали ему мира, и увидели, что его прелести изменились и цвет его лица пожелтел и исхудало его тело. И они заплакали от жалости к нему и сели подле него и стали его развлекать и успокаивать его сердце разговором и рассказали ему обо всем, что видели из чудес и диковинок, и о том, что произошло у жениха с невестой, и оставались с ним в течение целого месяца, развлекая его и уговаривая, но его болезнь каждый день усиливалась, и всякий раз, как девушки его видели в таком состоянии, они плакали о нем сильным плачем, и больше всех плакала младшая девушка.
     А через месяц девушкам захотелось поехать на охоту и ловлю, и они решили это сделать и попросили свою младшую сестру поехать с ними, но она сказала им: "Клянусь Аллахом, о сестрицы, я не могу с вами поехать, когда мой брат в таком состоянии, и пока он не поправится и не пройдут его страдания, я лучше буду сидеть подле него и развлекать его". И, услышав слова девушки, ее сестры поблагодарили ее за ее благородство и сказали ей: "За все, что ты сделала с этим чужеземцем, ты получишь небесную награду". И они оставили девушку подле Хасана во дворце, и выехали, взяв с собой пищи на двадцать дней..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот восемьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда девушки выехали и отправились на охоту и ловлю, они оставили свою младшую сестру сидеть подле Хасана во дворце. И когда они отдалились от дворца и их сестра поняла, что они проехали далекое расстояние, она обратилась к своему брату и сказала ему: "О брат мой, поднимайся, покажи мне место, где ты видел этих девушек". И Хасан воскликнул: "Во имя Аллаха! На голове!" - и обрадовался ее словам и убедился, что достигнет цели своих стремлений.
     И он хотел подняться и показать девушке это место, но не мог ходить. И тогда она понесла его в объятиях и принесла туда и открыла дверь к лестнице, и поднялась г ним в верхнюю часть дворца. И, оказавшись наверху, Хасан показал своей сестре то место, где он видел девушек, и показал ей комнату и пруд с водой. И сестра его сказала: "Опиши мне, о брат мой, их вид и как они прилетели". И Хасан описал ей все, что видел, и в особенности ту девушку, в которую он влюбился.
     И когда его сестра услышала описание этой девушки, она узнала ее, и ее лицо пожелтело, и состояние ее изменилось. "О сестрица, твое лицо пожелтело и состояние твое изменилось", - сказал Хасан. И его сестра воскликнула: "О брат мой, знай, что эта девушка - дочь царя из царей джиннов, высоких саном. И ее отец властвует над людьми, и джиннами, и колдунами, и кудесниками, и племенами, и помощниками, и климатами, и странами, и многими островами и великими богатствами. Наш отец - наместник из числа его наместников, и никто не может одолеть его из-за многочисленности его войск, обширности его царства и обилия его богатства. И он отвел своим дочерям - девушкам, которых ты видел, - пространство в целый год пути в длину и в ширину, и окружает эту область река, охватывающая ее со всех сторон, и не может добраться до этого места никто, ни люди, ни джинны. И у этого царя есть войско из девушек, которые бьют мечами и разят копьями - их двадцать пять тысяч, - и каждая из них, когда сядет на коня и наденет боевые доспехи, устоит против тысячи всадников из числа доблестных. И есть у него семь дочерей, у которых храбрости и доблести столько же, как у их сверстниц, и даже больше. Он вручил власть над областью, о которой я тебя осведомила, своей старшей дочери, а она старше всех своих сестер, и ее храбрость, доблесть, коварство, Злокознен^ность и колдовство таковы, что она одолевает всех обитателей своего царства. Что же касается девушек, которые были с ней, то это вельможи ее правления и ее помощницы, приближенные в царстве, и шкуры с перьями, в которых они летают, - изделие колдунов из джиннов. И если ты хочешь овладеть этой девушкой и жениться на ней, сядь здесь и жди ее: они прилетают сюда в начале каждого месяца. А когда увидишь, что они прилетели, - спрячься и берегись показаться - иначе мы все пропадем. Узнай же, что я тебе скажу, и сохрани эго к уме. Сядь в месте, которое будет к ним близко, чтобы ты их видел, а они тебя не видели, и когда они снимут с себя одежду, брось взгляд на одежду из перьев, принадлежащую старшей, которую ты желаешь, и возьми се, но не бери ничего другого, - эта одежда и дос^тавляет девушку в ее страну, и когда ты ею овладеешь, ты овладеешь и девушкой. Но берегись, чтобы она тебя не обманула, и если она тебе скажет: "О тот, кто украл мою одежду, верни мне ее! Вот я подле тебя, перед тобою и в твоей власти", - и ты отдашь ей одежду, то она убьет тебя и об^рушит на нас дворцы и убьет нашего отца. Знай же, каково будет твое положение! И когда ее сестры увидят, что ее одежда украдена, они улетят и оставят ее сидеть одну, и тогда подойди к пей, схвати ее за волосы и по^тяни, и, когда ты ее потянешь, ты завладеешь ею, и она окажется в твоей власти. И после этого береги одежду из перьев, - пока она будет у тебя, девушка останется в твоей власти и у тебя в плену, так как она может улететь в свою страну только в этой одежде. А когда ты захватишь девушку, понеси ее и пойди с ней в твою комнату и не показывай ей, что ты взял ее одежду".
     И когда Хасан услышал слова своей сестры, его сердце успокоилось, и его страх утих, и прошли его страдания. И он поднялся на ноги и поцеловал свою сестру в голову и потом вышел и спустился из верхней части дворца, вместе со своей сестрой, и они проспали ночь, и Хасан боролся со своей душой, пока не наступило утро. А когда взошло солнце, он поднялся и открыл ту дверь и вышел наверх и сел, и сидел до времени ужина, и сестра принесла ему наверх поесть и попить и переменила на нем одежду, и он лег спать. И его сестра поступала с ним так каждый день, пока не начался новый месяц, и, увидав молодую луну, Хасан принялся поджидать девушек.
     И когда это было так, они вдруг подлетели к нему, как молния, и, заметив их, Хасан спрятался в такое место, что он их видел, а они его не видели. И птицы опустились, и каждая из них села, и они сняли с себя одежду так же, как и та девушка, которую любил Хасан (а это было в месте близком от него), и потом она вошла в пруд, вместе со своими сестрами. И тут Хасан поднялся и пошел, понемногу-понемногу, прячась, и Аллах покрыл его, и он взял одежду, так что ни одна из девушек его не видела, и все они играли друг с другом и смеялись. А окончив играть, они вышли, и каждая из них надела свою одежду из перьев, и пришла возлюбленная Хасана, чтобы надеть свою одежду, и не нашла ее. И она стала кричать и бить себя по лицу и разорвала на себе нижнюю одежду, и ее сестры подошли к ней и спросили, что с ней, и она рассказала им, что ее одежда из перьев пропала, и они стали плакать и кричать и бить себя по липу.
     А когда наступила над ними ночь, они не могли оставаться с нею и оставили ее в верхней части дворца..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до семисот девяноста
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до семисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан взял одежду девушки, она стала ее искать и не нашла, и ее сестры улетели и оставили ее одну. И когда Хасан увидел, что они улетели и скрылись от нее и исчезли из глаз, он прислушался и услышал, что девушка говорит: "О тот, кто взял мою одежду и оставил меня нагою! Прошу тебя, верни ее мне и прикрой мою срамоту. Да не даст тебе Аллах вкусить мою печаль!"
     И когда Хасан услышал от нее такие слова, ум его был похищен страстью к девушке и усилилась его любовь к ней. И он не смог утерпеть и поднялся с места и побежал и бросился на девушку и схватил ее и потащил и спустился с ней вниз, и он принес ее к себе в комнату и набросил на нее свой плащ, а девушка плакала и кусала себе руки. И Хасан запер ее и пошел к своей сестре и осведомил ее о том, что получил девушку, завладел ею и снес ее вниз, в свою комнату, и сказал: "Она теперь сидит и плачет и ку^сает себе руки".
     И, услышав слова Хасана, его сестра поднялась и пошла в комнату и, войдя к девушке, увидела, что она плачет и опечалена. И сестра Хасана поцеловала перед ней землю и приветствовала ее, и девушка сказала: "О царевна, разве делают люди, подобные вам, такие скверные дела с дочерьми царей? Ты ведь знаешь, что мой отец - великий царь и что все цари джиннов его боятся и страшатся его ярости, у него столько колдунов, мудрецов, кудесников, шайтанов и маридов, что не справиться с ними никому, и подвластны ему твари, числа которых не знает никто, кроме Аллаха. Как это подобает вам, о царские дочери, давать у себя приют мужчинам из людей и осведомлять их о наших обстоятельствах и ваших обстоятельствах. А иначе, откуда добрался бы до нас этот человек?" - "О царевна, - ответила сестра Хасана, - этот человек совершенен в благородстве и не стремится он к делу дурному. Он только любит тебя, и женщины сотворены лишь для мужчин. Если бы он не любил тебя, он бы из-за тебя не заболел, и его душа едва не покинула его тела из-за любви к тебе".
     И она передала ей обо всем, что рассказал ей Хасан о своей страсти, и о том, что делали девушки, летая и умываясь, и из них всех ему никто не понравился, кроме нее, так как все они - ее невольницы, и она погружала их в пруд, и ни одна из девушек не могла протянуть к ней руку, и, услышав ее слова, царевна потеряла надежду освободиться. И сестра Хасана поднялась и вышла от нее и, принеся роскошную одежду, одела девушку, а потом она принесла ей кое-чего поесть и попить и поела вместе с нею и стала успокаивать ее душу и рассеивать ее страх. И она уговаривала ее мягко и ласково и говорила ей: "Пожалей того, кто взглянул на тебя одним взглядом и стал убитым любовью к тебе", - и успокаивала ее и умилостив^ляла, употребляя прекрасные слова и выражения. И девушка плакала, пока не взошла заря, и душа ее успокоилась, и она перестала плакать, когда поняла, что попалась и освобождение невозможно.
     И тогда она сказала сестре Хасана: "О царевна, так судил Аллах моей голове, что буду я на чужбине и оторвусь от моей страны и родных и сестер. Но прекрасно терпение в том, что судил мой господь". И потом сестра Хасана отвела ей комнату во дворце, лучше которой там не было, и остава^лась у нее, утешая ее и успокаивая, пока она не сделалась довольна, и ее грудь расправилась, и она засмеялась, и прошло ее огорчение и стеснение в груди из-за разлуки с ее близкими и родиной и разлуки с сестрами, родителями и царством.
     И сестра Хасана вышла к нему и сказала: "Поднимайся, войди к ней в комнату и поцелуй ей руки и ноги". И Хасан вошел и сделал это, а потом он поцеловал девушку между глаз и сказал ей: "О владычица красавиц, жизнь души и услада взирающих, будь спокойна сердцем. Я взял тебя лишь для того, чтобы быть твоим рабом до дня воскресенья, а эта моя сестра - твоя служанка, и я, о госпожа, хочу только взять тебя в жены, по обычаю Аллаха и посланника его, и отправиться в мою страну, и будем мы с тобой жить в городе Багдаде, и я куплю тебе невольниц и рабов, и есть у меня мать из лучших женщин, которая будет служить тебе, и нет нигде страны прекраснее, чем наша страна, и все, что есть в ней, лучше, чем во всех других странах и у других людей. И ее жители и обитатели - хорошие люди со светлыми лицами".
     И когда он развлекал девушку и разговаривал с нею, а она не обраща^лась к нему ни с одним словом, вдруг кто-то постучал в ворота дворца. И Хасан вышел посмотреть, кто у ворот, и вдруг оказалось, что это девушки вернулись с охоты и ловли. И Хасан обрадовался и встретил и приветствовал их, и девушки пожелали ему благополучия и здоровья, и Хасан тоже пожелал им этого, а потом они сошли с коней и вошли во дворец, и каждая из них пошла к себе в комнату и, сняв бывшие на ней поношенные одежды, облачилась в красивые материи. Л они выезжали на охоту и ловлю и поймали много газелей, диких коров, зайцев, львов, гиен и других животных, и некоторых из них они привели на убой, а прочих оставили у себя во дворце. И Хасан стоял между ними и, Затянув пояс, убивал для них, а девушки играли и веселились и радовались сильной радостью.
     А когда покончили с убоем животных, девушки сели, чтобы приготовить что-нибудь на обед, и Хасан подошел к старшей девушке и поцеловал ее в голову и стал целовать в голову одну девушку за другой, и они сказали ему: "Ты слишком к нам снисходителен, о брат наш, и мы дивимся на твою крайнюю любовь к нам. Да не будет этого, о брат наш. Это мы должны так с тобой поступать, - ты ведь сын Адама, и они достойнее нас, а мы джинны". И глаза Хасана прослезились, и он заплакал сильным плачем, и девушки спросили его: "Что с тобой, о чем ты плачешь? Ты смутил нашу жизнь, заплакав в сегодняшний день, и похоже, что ты стосковался по твоей матери и твоей стране? Если дело обстоит так, мы тебя снарядим и отправимся с тобой на твою родину к любимым". - "Клянусь Аллахом, я желаю не разлуки с вами", - воскликнул Хасан. И девушки спросили: "Кто же из нас тогда тебя расстроил, что ты огорчился?" И Хасану было стыдно сказать: "Ничто меня не расстроило, кроме любви к девушке!" И он боялся, что сестры станут его порицать, и промолчал и не осведомил их ни о чем из своих обстоятельств.
     И тогда его сестра поднялась и сказала им: "Он поймал птицу в воздухе и хочет, чтобы вы помогли ему ее приручить". И все девушки обратились к Хасану и сказали ему: "Мы все перед тобою, и чего бы ты ни потребовал, мы это сделаем. Но расскажи нам твою историю и не скрывай от нас ничего из твоих обстоятельств". И Хасан сказал своей сестре: "Расскажи им мою историю, мне стыдно, и я не могу обратиться к ним с такими словами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто первая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан сказал своей сестре: "Расскажи им мою историю, мне стыдно, и я не могу обратиться к ним с такими словами". И сестра Хасана сказала им: "О сестры, когда мы уехали и оставили этого беднягу одного, ему стало тесно во дворце, и он испугался, что кто-нибудь к нему войдет. Вы знаете, что ум у сыновей Адама легковесный, и он открыл дверь, ведущую на крышу дворца, когда стеснилась у него грудь и он остался один в одиночестве, и поднялся наверх и сидел там. И ей оказался над долиной и стал смотреть в сторону ворот, боясь, что кто-нибудь направится но дворцу, и в один из дней, когда он сидел, вдруг подлетели к нему десять птиц, направляясь ко дворцу. И они летели до тех пор, пока не сели у пруда, который над Залой, и Хасан увидел птицу, которая была красивей всех, и она клевала других птиц, и ни одна из них не могла протянуть к ней руки, а затем птицы схватились когтями за воротники и, ра^зодрав свои одежды из перьев, вышли из них, и каждая птица превратилась в девушку, подобную луне в ночь ее полноты. И они сняли бывшие на них одежды, - а Хасан стоял и смотрел на них, - и вошли в воду и принялись играть, и старшая девушка погружала их в воду, и ни одна из птиц не могла протянуть к ней руки, и эта девушка была прекраснее всех лицом и стройнее станом и на ней были самые чистые одежды. И девушки продолжали так играть, а Хасан стоял и смотрел на них, пока не приблизилась предвечерняя молитва, и потом они вышли из пруда и, надев нижнюю одежду, оде^лись в свои одежды из перьев и завернулись в них и улетели. И душа Хасана увлеклась ими и загорелось его сердце огнем из-за старшей птицы, и он раскаивался, что не украл ее одежды из перьев, и заболел и остался наверху, ожидая ее, и отказался от пищи, питья и сна и оставался там, пока не блеснул новый месяц. И когда он так сидел, птицы вдруг прилетели, по своему обычаю, и сняли одежду и вошли в пруд, и Хасан украл одежду старшей девушки, и, поняв, что она может летать только в ней, взял ее и спрятал, боясь, что девушки его заметят и убьют. И потом он подождал, пока птицы улетели, и поднялся и схватил девушку и спустился из верхней части дворца". - "А где она?" - спросили ее сестры. И она сказала: "Она у него, в такой-то комнате". - "Опиши ее нам, сестрица", - сказали девушки. И сестра Хасана молвила: "Она прекраснее, чем луна в ночь полнолуния, и лицо ее сияет ярче солнца; ее слюна слаще меда, ее стан стройнее ветви, у нее черные глаза, и светлый лик, и блестящий лоб, и грудь, подобная драгоценному камню, и соски, подобные двум гранатам, и щеки, точно два яблока, и живот со свернутыми складками, и пупок, точно шкатулка из слоновой кости, мускусом наполненная, и пара ног, словно мраморные столбы. Она захватывает сердце насурьмленным оком и тонкостью ху^дощавого стана, и тяжелым задом, и речью, исцеляющей больного, она красива стройностью, прекрасна ее улыбка, и подобна она полной луне".
     И когда девушки услышали это описание, они обратились к Хасану и сказали ему: "Покажи ее нам". И Хасан поднялся, взволнованный любовью, и шел, пока не привел их к комнате, где находилась царевна. И он отпер ее и вошел впереди девушек, и они вошли сзади него, и, увидев царевну и уз^рев ее красоту, они поцеловали перед ней землю и удивились красоте ее образа и ее прекрасным свойствам. И они приветствовали ее и сказали: "Клянемся Аллахом, о дочь царя величайшего, это поистине вещь великая. Если бы ты слышала, какова слава этого юноши у женщин, ты бы дивилась на него весь твой век. Он привязан к тебе крайней привязанностью, но только, о царевна, он не ищет мерзости и добивается тебя лишь дозволенным образом. Если бы мы Знали, что девушки могут обойтись без мужчин, мы удержали бы его от того, к чему он стремится, хотя он не посылал к тебе посланца, а пришел сам: и он нам рассказал, что сжег одежду из перьев, а не то мы бы ее у него взяли".
     И затем одна из девушек сговорилась с царевной и приняла полномочие на заключение брака, и заключила брак царевны с Хасаном, и тот взял ее за руку и вложил ее руку в свою, и девушка выдала ее за Хасана с ее дозволения, и устроили торжество, подобающее для царевен, и ввели Хасана к его жене. И Хасан поднялся, и открыл дверь, и откинул преграду, и сломал печать, и увеличилась его любовь к ней, и усилилось его влечение и страсть, и, достигнув желаемого, Хасан поздравил себя и произнес такие стихи:
     "Чарует твой стройный стан, и черен твой томный взгляд,
     И влагою прелести покрыто лицо твое.
     Ты взорам моим предстала в виде прекраснейшем,
     Там яхонт наполовину, треть тебя - изумруд.
     А пятая часть - то мускус; амбра - шестая часть,
     И жемчугу ты подобна, нет, ты светлей его.
     И Ева не родила подобных тебе людей,
     И в вечных садах найти другую, как ты, нельзя.
     Коль хочешь меня пытать, - обычай таков любви,
     А хочешь меня простить, так выбор ведь дан тебе.
     Земли украшение, желаний моих предел,
     Кто против красы твоей, прекрасная, устоит?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто вторая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан вошел к царевне и уничтожил ее девственность, он насладился с нею великим наслаждением, и увеличилась его любовь и влеченье к ней. И он произнес о ней стихи, упомянутые выше, а девушки стояли у двери, и, услышав эти стихи, они сказали: "О царевна, ты слышала слова этого человека? Как ты упрекаешь нас, когда он произнес эти стихи из любви к тебе?"
     И, услышав это, царевна повеселела, развеселилась и обрадовалась. И Хасан провел с нею сорок дней, счастливый и радостный, наслаждаясь и блаженствуя, и девушки каждый день доставляли ему новую радость и счастье, подарки и редкости, и он жил среди них в радости и веселье. И понравилось царевне жить с ними, и она забыла свою семью.
     А потом, через сорок дней, Хасан спал и увидел свою мать, которая печалилась о нем, и кости ее стали топки, и тело ее исхудало, и цвет ее лица пожелтел, и состояние ее изменилось, а он был в хорошем состоянии. И когда его мать увидела его в таком состоянии, она сказала ему: "О дитя мое, о Хасан, как ты живешь на свете, благоденствуя, и забыл меня? Посмотри, каково мне после тебя: я тебя не забываю, и язык мой не перестанет поминать тебя, пока я не умру. Я сделала тебе у себя в доме могилу, чтобы никогда не забыть тебя. Посмотреть бы, доживу ли я, о дитя мое, до того, что увижу тебя со мною и мы снова будем вместе, как были".
     И Хасан пробудился от сна, плача и рыдая, и слезы текли по его щекам, как дождь, и стал он грустным и печальным, и слезы его не высыхали, и сон не шел к нему, и он не находил покоя, и не осталось у него терпения. А когда наступило утро, вошли к нему девушки и пожелали ему доброго утра и стали с ним забавляться по своему обычаю, но Хасан не обращал на них внимания. И они спросили его жену, что с ним, и она ответила: "Не знаю". И тогда девушки сказали ей: "Спроси его, что с ним?" И царевна подошла к нему и спросила: "Что случилось, о господин мой?" И Хасан вздохнул и затосковал и рассказал ей, что он видел во сне, а потом он произнес такие два стиха:
     "Смущены мы, что делать нам, мы не знаем,
     И к сближенью желанному нет дороги.
     Умножает над нами жизнь беды страсти,
     Что легко в ней, то кажется нам тяжелым".
     И жена Хасана рассказала девушкам, что он ей говорил, и, услышав эти стихи, они пожалели Хасана в его положении и сказали: "Сделай милость! Во имя Аллаха! Мы не властны запретить тебе посетить твою мать, а напротив, поможем тебе в посещении ее всем, чем можем. Но тебе следует не забывать нас и посещать хотя бы один раз в год". И Хасан ответил: "Слушаю и повинуюсь!"
     И девушки тотчас же поднялись и приготовили ему пищу и снабдили но^вобрачную одеждами, украшениями и всякими дорогими вещами, перед которыми бессильны описания, и приготовили Хасану редкости, которые не могут перечислить перья. И потом они ударили в барабан, и пришли к ним отовсюду верблюды, и они выбрали из них нескольких, чтобы везти все то, что они собрали, и посадили девушку с Хасаном и погрузили с ними двадцать пять престолов золотых и пятьдесят серебряных. И они ехали с ними три дня, покрыв расстояние в три месяца, а затем простились с уезжавшими и хотели возвратиться. И маленькая сестра Хасана обняла его и плакала, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она произнесла такие два стиха:
     "Пусть вовсе не будет дня разлуки -
     Для глаз не оставил он дремоты!
     Расстаться заставил нас с тобою,
     И силы разрушили нам, и тело".
     А окончив свои стихи, сестра Хасана простилась с ним и подтвердила, что, когда он достигнет своей страны и встретится с матерью и его сердце успокоится, он не должен лишать свою сестру встречи с ним один раз в шесть месяцев, и сказала ему: "Когда что-нибудь тебя озаботит или ты ис^пугаешься дурного, ударь в барабан мага: к тебе явятся верблюды. И ты садись и возвращайся к нам и не оставайся вдали от нас". И Хасан поклялся ей в этом и стал заклинать девушек, чтобы они воротились, и девушки воротились, попрощавшись с Хасаном, и были опечалены разлукой с ним, и больше всех печалилась его маленькая сестра - она не находила покоя, и терпение ей не повиновалось, и она плакала ночью и днем.
     Вот что было с ними. Что же касается Хасана, то он ехал все ночи и дни, пересекая со своей женой степи и пустыни, долины и кручи, в полдневный зной и на заре, и предначертал им Аллах благополучие, и они уце^лели и достигли города Басры и ехали до тех пор, пока не поставили своих верблюдов на колени у ворот дома Хасана. И потом Хасан отпустил верблюдов и подошел к воротам, чтобы отпереть их, и услышал, что его мать плачет тоненьким голосом, исходящим из истомленного сердца, вкусившего пытку огнем, и произносит такие стихи:
     "О, кто может сон вкусить, когда и дремоты пет,
     И ночью он бодрствует, а люди заснули.
     И деньги и славу он имел, и велик он был,
     И стал одиноким он в стране чужеземцев,
     Меж ребер его горящий уголь, и тихий стой,
     И горесть великая - сильней не бывает.
     Волненье владеет им, волненье ведь властелин,
     И плачет, страдая, он, но стоек в страданьях.
     Его состояние в любви повествует нам,
     Что грустен, печален он, а слезы - свидетель".
     И Хасан заплакал, услышав, что его мать плачет и рыдает, а затем он постучал в ворота устрашающим стуком. И его мать спросила: "Кто у ворот?" И Хасан ответил ей: "Открывай!" И она открыла ворота и посмотрела на Хасана и, узнав его, упала, покрытая беспамятством. И Хасан до тех пор ухаживал за ней, пока она не очнулась, и тогда он обнял ее, и она обняла его и стала целовать. И потом он принялся переносить вещи и пожитки внутрь дома, а молодая женщина смотрела на Хасана и его мать. И мать Хасана, когда ее сердце успокоилось и Аллах свел ее с сыном, произнесла такие стихи:
     "Пожалело время меня теперь
     И скорбит о том, что в огне горю.
     Привело оно, что хотела я,
     Прекратило то, что страшит меня,
     Я прощу ему прегрешения,
     Совершенные в годы прошлые,
     И прощу ему также тот я грех,
     Что седа теперь голова моя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто третья ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мать Хасана села с ним и они принялись разговаривать, и мать стала его спрашивать: "Каковы были твои дела с персиянином, о дитя мое?" И Хасан отвечал ей: "О матушка, он был не персиянин, нет, он был маг и поклонялся огню вместо всевластного владыки".
     И он рассказал ей, что персиянин с ним сделал, и как он уехал с ним и положил его в шкуру верблюда и зашил его в нее, и понесли его птицы и положили на гору. И рассказал ей, что он видел на горе мертвых людей, с которыми маг устраивал хитрости и оставлял их на горе после того, как они исполняли его желания, и поведал, как он кинулся в море с вершины горы, и сохранил его Аллах великий и привел во дворец девушек, и как одна из девушек побраталась с ним, и он жил с девушками, и как Аллах привел мага в то место, где он находился, и как он убил его. И рассказал ей о своей любви к девушке и о том, как он поймал ее, и сообщил матери всю ее историю до того, как Аллах свел их друг с другом.
     И, услышав эту историю, его мать удивилась и прославила великого Аллаха за здоровье и благополучие Хасана, а затем она подошла ко вьюкам и посмотрела на них и спросила про них Хасана. И Хасан рассказал ей, что в них находится, и она обрадовалась великой радостью. И она подошла к молодой женщине и стала приветливо с ней разговаривать, и когда ее взоры упали на эту женщину, ум ее был ошеломлен ее красотой, и она радовалась и дивилась красоте женщины и ее прелести, и стройности, и соразмерности. "О дитя мое, - сказала она потом, - хвала Аллаху за благополучие и за то, что ты вернулся невредимый!" И затем мать Хасана села рядом с женщиной и стала ее развлекать и успокаивать ее душу, а утром следующего дня она пошла на рынок и купила десять перемен самого лучшего, какое было в городе, платья, и принесла девушке великолепные ковры и одела ее и убрала всякими красивыми вещами. А затем она обратилась к своему сыну и сказала: "О дитя мое, мы с такими деньгами не можем жить в этом городе. Ты знаешь, что мы бедняки, и люди заподозрят нас в том, что мы делаем алхимию. Встанем же и отправимся в город Багдад, Обитель Мира, - чтобы жить в святыне халифа. И ты будешь сидеть в лавке и продавать и покупать, опасаясь Аллаха, великого, славного, и откроет тебе Аллах удачу этим богатством".
     И, услышав слова своей матери, Хасан нашел их правильными, и тотчас же поднялся и вышел от нее и продал дом и, вызвав верблюдов, нагрузил на них все свои богатства и мать и жену, и поехал. И он ехал до тех пор, пока не доехал до Тигра, и тогда он нанял корабль в Багдад и перенес на него все свои богатства и вещи, и мать, и жену, и все, что у него было. И затем он сел на корабль, и корабль плыл с ними, при хорошем ветре, в течение десяти дней, пока они не приблизились к Багдаду. И, приблизившись к Багдаду, они обрадовались, и корабль подошел с ними к городу. И Хасан, в тот же час и минуту, отправился в город и нанял склад в одном из ханов, а потом он перенес туда свои вещи с корабля и пришел и провел одну ночь в хане. А наутро он переменил бывшую на нем одежду, и посредник, увидав его, спросил, что ему нужно и что он хочет, и Хасан сказал: "Я хочу дом, который был бы прекрасен, просторен". И посредник показал ему дома, о которых он знал. И Хасану понравился один дом, принадлежав^ший кому-то из везирей, и он купил его за сто тысяч золотых динаров и отдал посреднику его цену. А затем он вернулся в хан, в котором остановился, и перенес все свои богатства и вещи в тот дом, и пошел на рынок, и взял то, что было нужно для дома из посуды, ковров и другого, и купил слуг, в числе которых был маленький негр для дома.
     И он спокойно прожил со своей женой самой сладостной жизнью, в радости, три года, и ему досталось от нее два мальчика, и одного из них он назвал Насиром, а другого - Мансуром. А после этого времени он вспомнил своих сестер-девушек и вспомнил о их благодеяниях и как они помогали ему в том, к чему он стремился, и его потянуло к ним. И он вышел на рынки города и купил там дорогих украшений и материй и сухих плодов, подобных которым они никогда не видали и не знали.
     И когда его мать спросила его о причине покупки этих редкостей, он сказал ей: "Я намерен поехать к моим сестрам, которые сделали мне всякое добро. Ведь достаток, в котором я живу, - от их благодеяний и милостей. Я хочу к ним поехать и посмотреть на них и скоро вернусь, если захочет Аллах великий". - "О дитя мое, - сказала ему мать, - не пропадай". И Хасан сказал: "Знай, о матушка, как тебе поступать с моей женой. Ее одежда из перьев - в сундуке, зарытом в землю; береги же ее, чтобы моя жена ее не нашла. А не то она возьмет ее и улетит, вместе с детьми, и они исчезнут, и я не смогу напасть на весть о них и умру из-за них в тоске. Знай, о матушка, я предостерегаю тебя, чтобы ты ей об этом не говорила. И знай, что она дочь царя джиннов, и нет среди царей джиннов никого больше ее отца и богаче его войсками и деньгами. Знай также, что она - госпожа своего племени и дороже всех для отца, так что она очень горда душою. Служи же ей ты сама и не позволяй ей выходить за ворота и выглядывать из окна или из-за стены: я боюсь для нее даже воздуха, когда он веет, и если с ней случится дело из дел земной жизни, я убью себя из-за нее". - "Храни Аллах от ослушания тебя, о дитя мое! - сказала мать Хасана. - Бесноватая я разве, чтобы ты дал мне такое наставление, и я бы тебя ослушалась? Поезжай, о дитя мое, и будь спокоен душой. Ты вернешься во благе и увидишь ее, если захочет Аллах великий, и она расскажет тебе, что у нее со мной было.
     Но только, о дитя мое, не сиди там больше времени, чем нужно на дорогу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто четвертая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан захотел поехать к девушкам, он наказал своей матери беречь его жену, как мы упоминали, и его жена, по предопределенному велению, слышала, что он говорил матери, а они этого не знали.
     И потом Хасан поднялся и вышел за город и постучал в барабан, и явились к нему верблюды, и он погрузил двадцать тюков редкостей из Ирака и простился со своей матерью и женой и детьми, и одному из его детей было жизни год, а другому - два года. И Хасан снова обратился к своей матери и еще раз дал ей наставление, а потом он сел и поехал к своим сестрам и непрестанно, ночью и днем, ехал по долинам, горам, гладям и кручам в течение десяти дней. А на одиннадцатый день он приехал ко дворцу и вошел к своим сестрам, неся с собою то, что он им привез. И, увидав его, девушки обрадовались и поздравили его со спасением, а что касается его маленькой сестры, то она украсила дворец и снаружи и внутри. И затем они взяли подарки и сложили их в комнате, как обычно, и спросили Хасана про его мать и жену, и он рассказал им, что жена родила от него двоих сыновей. И когда его маленькая сестра увидала, что Хасан здоров и благополучен, она сильно обрадовалась и произнесла такой стих:
     "И спрашиваю я ветр про вас, как проходит он.
     И в сердце моем другой, чем вы, не является".
     И Хасан провел у них в гостях, пользуясь почетом, три месяца, и он радовался, веселился, блаженствовал и наслаждался, занимаясь охотой и ловлей, и вот какова была его история.
     Что же касается истории его матери и жены, то, когда Хасан уехал, жена его провела с его матерью один день и другой, а на третий день она сказала ей: "Слава Аллаху! Неужели я живу с ним три года, не ходя в баню", - и заплакала. И мать Хасана пожалела ее и сказала: "О дочка, мы здесь чужеземцы, и твоего мужа нет в городе. Будь он здесь, он бы поза^ботился услужить тебе, а что до меня, то я никого не знаю. Но я погрею тебе воды, о дочка, и вымою тебе голову в домашней бане". - "О госпожа! - воскликнула жена Хасана, - если бы ты сказала эти слова какой-нибудь из невольниц, она бы потребовала, чтобы ты продала ее на рынке, и не стала бы жить у вас. Но мужчинам, о госпожа, простительно, так как они ревнивы и их ум говорит им, что, если женщина выйдет из дома, она, может быть, сделает мерзость. А женщины, о госпожа, не все одинаковы, и ты знаешь, что, если у женщины есть какое-нибудь желание, ее никто не оси^лит и не убережет и не охранит и не удержит ее ни от бани, ни от чего другого, и она сделает все, что изберет".
     И потом она стала плакать и проклинать себя и причитать о себе и о своем изгнании, и мать ее мужа сжалилась над ее положением и поняла, что все, что она говорила, неизбежно случится. И она поднялась и приготовила вещи для бани, которые были им нужны, и, взяв с собою жену Хасана, пошла в баню. И когда они пришли в баню и сняли одежду, все женщины стали смотреть на жену Хасана и прославлять Аллаха - велик он и славен! - и рассматривать созданный им прекрасный образ. И каждая женщина, которая проходила мимо бани, стала заходить в нее и смотреть на жену Хасана. И распространилась по городу молва о ней, и столпились вокруг нее женщины, так что в бане нельзя было пройти из-за множества бывших там женщин.
     И случилось по дивному делу, что пришла в этот день в баню невольница из невольниц повелителя правоверных Харуна ар-Рашида, по имени Тухфа-лютнистка. И увидела она, что женщины столпились и что в бане не пройдешь из-за множества женщин и девушек, и спросила в чем дело, и ей рассказали про ту женщину. И невольница подошла к ней и взглянула на нее и всмотрелась в нее, и ее ум смутился от ее красоты и прелести, и она прославила Аллаха - да возвысится величие его! - за созданные им прекрасные образы. И она не вошла в парильню и не стала мыться, а только сидела и смотрела, ошеломленная, на ту женщину, пока она не кончила мыться, и когда она вышла и надела свои одежды, она прибавила красоты к своей красоте. И, выйдя из парильни, жена Хасана села на ковры и на подушки, и женщины стали смотреть на нее, и она взглянула на них и вышла.
     И Тухфа-лютнистка, невольница халифа, поднялась и шла за нею, пока не узнала, где ее дом. И тогда она простилась с нею и пошла обратно во дворец халифа. И она шла до тех пор, пока не пришла к Ситт-Зубейде. И тогда она поцеловала перед нею землю, и Ситт-Зубейда спросила: "О Тухфа, почему ты замешкалась в бане?" - "О госпожа, - ответила девушка, - я видела чудо, подобного которому не видала ни среди мужчин, ни среди женщин, и это оно отвлекло меня и ошеломило мне разум и так смутило меня, что я не вымыла себе головы". - "А что это за чудо, о Тухфа?" - спросила Ситт-Зубейда. И невольница ответила: "О госпожа, я видела в бане женщину, с которой было два маленьких мальчика, точно пара лун, и никто не видел ей подобной ни до нее, ни после нее, и нет подобного ее образу во всем мире. Клянусь твоей милостью, о госпожа, если бы ты осведомила о ней повелителя правоверных, он бы убил ее мужа и отнял бы ее у него, так как не найдется среди женщин ни одной такой, как она. Я спрашивала, кто ее муж, и мне сказали, что ее муж - купец по имени Хасан басрийский. И я прово^жала эту женщину от выхода из бани до тех пор, пока она не вошла в свой дом, и увидела, что это дом везиря, у которого двое ворот, - ворота со стороны моря и ворота со стороны суши. И я боюсь, о госпожа, что услышит о ней повелитель правоверных и нарушит закон и убьет ее мужа и женится на ней..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто пятая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница повелителя правоверных, увидав жену Хасана басрийского, описала ее красоту СиттЗубейде и сказала: "О госпожа, я боюсь, что услышит о ней повелитель правоверных и нарушит закон и убьет ее мужа и женится на ней". И СиттЗубейда воскликнула: "Горе тебе, о Тухфа! Разве дошли красоты и прелести этой девушки до того, что повелитель правоверных продаст свою веру за земные блага и нарушит из-за нее закон? Клянусь Аллахом, я непременно должна посмотреть на эту женщину, и если она не такова, как ты говорила, я велю отрубить тебе голову. О распутница, во дворце повелителя правоверных триста шестьдесят невольниц, по числу дней в году, и нет ни у одной из них тех качеств, о которых ты упоминаешь!" - "О госпожа, - ответила Тухфа, - клянусь Аллахом, нет, и нет подобной ей во всем Багдаде; и даже больше - нет такой женщины среди неарабов и среди арабов, и не создал Аллах - велик он и славен! - такой, как она!"
     И тогда Ситт-Зубейда позвала Масрура, и тот явился и поцеловал землю меж ее руками, и Зубейда сказала ему: "О Масрур, ступай в дом везиря - тот, что с двумя воротами - ворота со стороны моря и ворота со стороны суши, - и приведи мне поскорее женщину, которая там живет - ее, и ее детей, и старуху, которая с нею, и не мешкай". И Масрур отвечал: "Внимание и повиновение!" - и вышел от Зубейды.
     И он шел, пока не дошел до ворот того дома и постучал и ворота, и вышла к нему старуха, мать Хасана, и спросила: "Кто у ворот?" И Масрур ответил: "Масрур, евнух повелителя правоверных". И старуха открыла ворота, и Масрур вошел и пожелал ей мира, и мать Хасана возвратила ему пожелание и спросила его, что ему нужно. И Масрур сказал ей: "Ситт-Зубейда, дочь аль-Касима, жена повелителя правоверных Харуна ар-Рашида, шестого из сыновей аль-Аббаса, дяди пророка, - да благословит его Аллах и да приветствует! - зовет тебя к себе, вместе с женой твоего сына и ее детьми, и женщины рассказали ей про нее и про ее красоту". - "О Масрур, - смазала ему мать Хасана, - мы люди иноземные, и муж этой женщины - мой сын. Его нет в городе, и он не велел ни мне, ни ей выходить ни к кому из созданий Аллаха великого, и я боюсь, что случится какое-нибудь дело, и явится мой сын и убьет себя. Будь же милостив, о Масрур, и не возлагай на нас того, что нам невмочь". - "О госпожа моя, если бы я знал, что в этом есть для вас страшное, я бы не заставлял вас идти, но Ситт-Зубейда хочет только посмотреть на нее, и она вернется. Не прекословь же, - раскаешься. Как я вас возьму, гак и возвращу вас сюда невредимыми, если захочет Аллах великий".
     И мать Хасана не могла ему перечить и вошла и приготовила женщину и вывела ее, вместе с ее детьми, и они пошли сзади Масрура - а он шел впереди них - во дворец халифа. И Масрур вошел с ними и поставил их перед Ситт-Зубейдой, и они поцеловали землю меж ее руками и пожелали ей блага, и молодая женщина была с закрытым лицом. И Ситт-Зубейда спросила ее: "Не откроешь ли ты своего лица, чтобы я на него посмотрела?" И женщина поцеловала перед нею землю и открыла лицо, которое смущает луну на краю неба. И когда Ситт-Зубейда увидела эту женщину, она пристально посмотрела на нее и прогулялась по ней взором, и дворец осветился ее светом и сия^нием ее лица, и Зубейда оторопела при виде ее красоты, как и все, кто был во Дворце, и все, кто увидел ее, стали одержимыми и они могли ни с кем говорить.
     И Ситт-Зубейда встала и поставила женщину на ноги и прижала ее к груди и посадила с собою на ложе и велела украсить дворец. А затем она приказала принести платье из роскошнейших одежд и ожерелье из самых дорогих камней и надела это на женщину и сказала ей: "О владычица красавиц, ты понравилась мне и наполнила радостью мне глаза. Какие ты знаешь искусства?" - "О госпожа, - отвечала женщина, - у меня есть одежда из перьев, и если бы я ее перед тобой надела, ты бы увидела наилучшее искусство и удивилась бы ему". - "А где твоя одежда?" - спросила Ситт-Зубейда. И женщина ответила: "Она у матери моего мужа. Попроси у нее для меня". - "О матушка, - сказала тогда Ситт-Зубейда, - заклинаю тебя моей жизнью, сходи и принеси ее одежду из перьев, чтобы она показала нам, что она сделает, а потом возьми ее снова". - "О госпожа, - ответила старуха, - она лгунья! Разве ты видела, чтобы у какой-нибудь женщины была одежда из перьев? Это бывает только у птиц". И женщина сказала Ситт-Зубейде: "Клянусь твоей жизнью, о госпожа, у нее есть моя одежда из перьев, и она в сундуке, что зарыт в кладовой нашего дома".
     И тогда Зубейда сняла с шеи ожерелье из драгоценных камней, стоящее сокровищниц Кисры и кесаря, и сказала: "О матушка, возьми это ожерелье". И она подала ожерелье старухе и добавила: "Заклинаю тебя жизнью, сходи и принеси эту одежду, чтобы мы посмотрели на нее, а потом возьми ее". И мать Хасана стала клясться, что она не видела этой одежды и не знает к ней дороги. И тогда Ситт-Зубейда закричала на старуху и взяла у нее ключ и позвала Масрура и, когда тот явился, сказала ему: "Возьми этот ключ, ступай в их дом, отопри его и войди в кладовую, у которой такая-то и такая-то дверь, и посредине нее стоит сундук. Вынеси его и взломай и возьми одежду из перьев, которая лежит в нем и принеси ее ко мне..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто шестая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ситт-Зубейда взяла у матери Хасана ключ и отдала его Масруру и сказала: "Возьми этот ключ, отопри такую-то кладовую, вынеси оттуда сундук, взломай его, вынь одежду из перьев, которая в нем лежит, и принеси ее мне". И Масрур отвечал: "Внимание и повиновение!" - и взял ключ из рук Ситт-Зубейды и отправился. И старуха тоже вышла, с плачущими глазами, и раскаивалась, что послушалась женщины и пошла с ней в баню, а женщина и потребовала бани только из хитрости. И старуха вошла с Масруром и открыла дверь в кладовую, и Масрур вошел и вынес сундук и вынул оттуда рубашку из перьев и, завернув ее в платок, принес ее к Ситт-Зубейде. И она взяла одежду и стала ее поворачивать, дивясь, как она хорошо сделана.
     А потом она подала ее жене Хасана и спросила: "Это ли твоя одежда из перьев?" - "Да, о госпожа", - ответила женщина и протянула руку и взяла одежду, радуясь, и потом она осмотрела ее и увидела, что она в целости, такая же, какою была на ней, и из нее не пропало ни одного перышка. И она обрадовалась и поднялась, оставив Ситт-Зубейду, и взяла рубашку и развернула ее и взяла своих детей в объятия и завернулась в одежду и стала птицей по могуществу Аллаха, великого славного. И Ситт-Зубейда удивилась этому, как и все, кто присутствовал, и все дивились тому, что делает жена Хасана. А молодая женщина стала раскачиваться и прошлась и поплясала и поиграла, и присутствующие уставились на нее, удивленные ее поступками, а потом она сказала им на ясном языке: "О господа, это прекрасно?" - "Да, о владычица красавиц, все, что ты сделала, - прекрасно", - ответили присутствующие. И она сказала: "А то, что я сделаю, - еще лучше, о господа!"
     И она в тот же час и минуту распахнула крылья и полетела со своими детьми и оказалась под куполом дворца и встала на крышу комнаты. И присутствующие смотрели на нее во все глаза и говорили: "Клянемся Аллахом, поистине это искусство дивное и прекрасное, которого мы никогда не видели!" А женщина, когда ей захотелось улететь в свою страну, вспомнила Хасана и сказала: "Слушайте, о господа мои, - и произнесла такие стихи:
     О, кто оставил край наш и уехал
     К любимым, и спешил он, убегая!
     Ужель ты думал, что с вами мне прекрасно
     И жизнь у вас от горестей свободна?
     Как попала в плен и запуталась я в сетях любви,
     Мне любовь тюрьма, и место мое - далеко,
     Как одежду спрятал, уверился и подумал он,
     Что не кляну его перед единым.
     И беречь ее он наказывал своей матери
     В кладовой своей, и жесток он был и злобен.
     И услышала разговор я их и запомнила,
     И ждала я благ и великих и обильных,
     И пошла я в баню, и было это способом,
     И все умы красой моей смутились.
     И жена Рашида дивилась тоже красе моей,
     И справа осмотрев меня и слева.
     Я крикнула: "Жена халифа, у меня
     Одежда есть роскошная из перьев.
     Будь на мне она, ты увидела бы диковины,
     Что стирают горе и гонят прочь печали".
     И жена халифа меня спросила: "Где она?"
     И ответила я: "В доме моем прежнем".
     И Масрур пошел и принес одежду пернатую,
     И вдруг она сиянья все затмила.
     И взяла ее я из рук его и увидела,
     Что и пуговки и сама она в порядке.
     И закуталась я в одежду, взяв сыновей с собой,
     Развернула крылья и быстро полетела.
     О мужа мать, когда придет, скажи ему
     "Если пас он любит, расстанется пусть с домом".
     А когда она окончила свои стихи, Ситт-Зубейда сказала ей: "Не опус^тишься ли ты к нам, чтобы мы насладились твоей красотой, о владычица красавиц. Хвала тому, кто дал тебе красоту и красноречие". Но жена Хасана воскликнула: "Не бывать тому, чтобы вернулось минувшее, - и потом сказала матери Хасана, бедного и печального: - Клянусь Аллахом, о госпожа, о Умм-Хасан, ты заставишь меня тосковать. Когда придет Хасан и продлятся над ним дни разлуки и захочет он близости и встречи и потрясут его ветры любви и томления, пусть он придет ко мне на острова Вак!"
     И потом она улетела со своими детьми и направилась в свою страну. И когда мать Хасана увидела это, она заплакала и стала бить себя по лицу и так рыдала, что упала без памяти. А когда она очнулась, Ситт-Зубейда сказала ей: "О госпожа моя паломница, я не знала, что это случится, и если бы ты мне о ней рассказала, я бы тебе не противилась. Я узнала, что она из летающих джиннов только сейчас, и знай я, что она такого рода, я бы не дала ей надеть одежду и не позволила бы ей взять детей. Но освободи меня от ответственности, о госпожа!" И старуха сказала (а она не нашла в руках хитрости): "Ты не ответственна!" - и вышла из халифского дворца и шла до тех пор, пока не вошла в свой дом.
     И она стала так бить себя по лицу, что ее покрыло беспамятство, а очнувшись от забытья, она начала тосковать по женщине и ее детям, и ей захотелось увидеть своего сына, и она произнесла такие стихи:
     "В разлуки день уход ваш вызвал слезы
     От горя, что из мест родных ушли вы.
     И крикнула от мук любви я с горестью
     (А слезы плача разъели мне ланиты):
     "Вот расстались мы, но будет ли возвращение?"
     Разлука уничтожила всю скрытность!
     О, если бы вернулись они к верности!
     Коль они вернутся, вернется время счастья".
     И потом она поднялась и вырыла в доме три могилы и сидела над ними, плача, в часы ночи и части дня, а когда продлилось отсутствие ее сына и увеличилась ее тревога, тоска и печаль, она произнесла такие стихи:
     "Твой призрак меж закрытых век я вижу,
     В движенье и в покое тебя помню.
     Любовь к тебе в костях моих так льется,
     Как льется сок в плодах и гибких ветках.
     В тот день, как нет тебя, мне грудь сжимает,
     И скорбь мою прощает мне хулитель.
     О ты, любовь к кому владеет мною
     И от любви сильней мое безумье,
     Побойся милостивого, будь кроток -
     В любви к тебе погибель я вкусила..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто седьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мать Хасана стала плакать в часы ночи и части дня из-за разлуки со своим сыном и его женой и детьми, и пот то, что было с нею.
     Что же касается до ее сына Хасана, то когда он приехал к девушкам, те стали его заклинать, чтобы он провел у них три месяца, а после этого они собрали для него денег и приготовили ему десять тюков - пять с золотом и пять с серебром, - и приготовили один тюк припасов и отправили его и выехали с ним. И Хасан стал заклинать их воротиться, и они начали обниматься на прощанье, и младшая девушка подошла к Хасану и обняла его и плакала, пока ее не покрыло беспамятство, а потом она произнесла такие два стиха:
     "Угаснет когда огонь разлуки вблизи от вас,
     И страсть успокою я, и будем мы вместе вновь?
     Страшит меня день разлуки с вами я мучает,
     Прощанье же лишь сильней, владыки, ослабило".
     И подошла к нему вторая девушка и обняла его и сказала такие два стиха:
     "Прощаться с тобою, - как с жизнью прощаться,
     Тебя потерять-потерять всех друзей!
     Отъезд твой мне душу огнем прожигает,
     А близость твоя - в ней скрывается рай!"
     И подошла к нему третья девушка и обняла его и произнесла такие два стиха:
     "Мы прощанье оставили в день разлуки
     Не по лени, и нет дурной здесь причины,
     Ты - мой дух ведь, поистине, несомненно,
     Как мне с духом хотеть моим распрощаться?"
     И подошла четвертая девушка и обняла его и произнесла такие два стиха:
     "Заставляет плакать рассказ меня о разлуке с ним,
     Рассказал его потихоньку мне при прощанье он,
     Он - жемчуг тот, что доверила я ушам моим,
     И я выпила в виде слез его из очей моих".
     И потом подошла пятая девушка и обняла Хасана и произнесла такие два стиха:
     "Не трогайся, - ведь без вас не будет мне стойкости,
     Проститься чтоб я могла теперь с отъезжающим,
     Терпения больше нет, чтоб встретить разлуку нам,
     И слез уже нет, чтобы их пролить на кочевья след".
     И потом подошла к нему шестая девушка и обняла его и сказала такие два стиха:
     "Сказала я, как уехал караван их
     (А страсть из тела мне вырывала душу):
     "Когда бы был властелин со мною могучий,
     Все корабли я б силой захватила".
     И потом подошла седьмая девушка и обняла Хасана и сказала такие два стиха:
     "Увидишь прощанье ты - будь стоек,
     И пусть не страшит тебя разлука!
     И жди возвращения ты вскоре -
     "Прощанье" прочти назад: "вернулись" [618].
     И еще такие стихи:
     "Я печалился, что расстался с вами и вы вдали,
     Нет силы в сердце, чтоб проститься с вами мне,
     Аллах лишь знает, что прощаться я не стал,
     Боясь, что сердце мне растопит боль".
     И Хасан простился с девушками и плакал, пока не лишился чувств по причине разлуки с ними, и потом он произнес такие стихи:
     "В день разлуки струи из глаз моих потекли чредой.
     Как жемчужины, - ожерелья их я из слез низал.
     Ушел погонщик и их увел, и не мог найти
     Я ни стойкости, ни терпения, ни души моей.
     Я простился с ними, затем ушел с моей горестью,
     И оставил я прежних встреч места и свой стан забыл.
     И вернулся я, позабыв дорогу, и буду я
     Лишь тогда спокоен, когда, вернувшись, увижу вас.
     О Друг, к рассказам о любви прислушайся -
     Не годится сердцу не впять тому, что скажу тебе.
     О душа моя - коль рассталась с ними, расстанься же
     С наслажденьем жизнью и вечности не желай себе".
     И затем он ускорял ход ночью и днем, пока не прибыл в Багдад, Обитель Мира и святыню халифата Аббасидов, и не узнал о том, что случилось после его отъезда. И он вошел в дом и пришел к своей матери, чтобы ее приветствовать, и увидел, что ее тело похудело и кости ее стали тонкими от великих рыданий, бессонницы, плача и стонов, так что она сделалась подобна зубочистке и не могла отвечать на слова. И Хасан отпустил верблюдов и подошел к своей матери и спросил ее про жену и детей, и старуха так заплакала, что ее покрыло беспамятство, и, увидав, что она в таком состоянии, Хасан стал ходить по дому и искать свою жену и детей, но не нашел и следа их.
     И потом он посмотрел в кладовую и увидел, что она открыта и сундук открыт, и не нашел в нем одежды. И тогда он понял, что его жена завладе^ла одеждой из перьев и взяла ее и улетела, взяв с собой своих детей. И он вернулся к своей матери и, увидев, что она очнулась от обморока, спросил ее, где его жена и дети, и старуха заплакала и воскликнула: "О дитя мое, да увеличит Аллах за них твою награду! Вот три их могилы!" И, услышав слова своей матери, Хасан вскрикнул великим криком и упал, покрытый беспамятством, и оставался в обмороке с начала дня до полудня. И прибавилось горя к горю его матери, и она потеряла надежду, что Хасан будет жить. А очнувшись, Хасан принялся плакать и бить себя по лицу и разорвал свою одежду и начал в смятении кружить по дому и произнес такие два стиха:
     "Таю я к ним любовь, покуда можно,
     Но пламя страсти все не потухает.
     Кому разбавлен был огонь любовный?
     Я пил любовь без примеси без всякой",
     И еще:
     "И до меня разлуки горесть знали,
     Ее боялся и живой и мертвый,
     Но то, что затаили мои ребра, -
     Я этого не видел и не слышал".
     А окончив свои стихи, он взял меч и обнажил его и, придя к своей матери, сказал ей: "Если ты не осведомишь меня об истине в этом деле, я отрублю тебе голову и убью себя!" И его мать воскликнула: "О дитя мое, не делай этого! Я расскажу тебе. Вложи меч в ножны и садись, и я расскажу тебе, что случилось", - сказала она потом.
     И когда Хасан вложил меч в ножны и сел с нею рядом, она повторила ему эту историю с начала до конца и сказала: "О дитя мое, если бы я не увидела, что она плачет и требует бани, и не побоялась, что ты приедешь и она тебе пожалуется и ты на меня рассердишься, я бы не пошла с ней в баню, и если бы Ситт-Зубейда не рассердилась на меня и не взяла от меня ключ силой, я бы не вынула одежду, даже если бы умерла. Но ты знаешь, о дитя мое, что нет руки, длинней руки халифа. И когда принесли одежду, твоя жена взяла ее и осмотрела, и она думала, что на ней чего-нибудь не хватает, но увидала, что с одеждой ничего не случилось. И тогда она обрадовалась и, взяв детей, привязала их к себе к поясу и надела одежду из перьев после того, как Ситт-Зубейда сняла для нее с себя все, что на ней было, в уваженье к ней и к ее красоте. А твоя жена, надев одежду из перьев, встряхнулась и превратилась в птицу и стала ходить по дворцу, и все на нее смотрели и дивились на ее красоту и прелесть, а потом она полетела и оказалась на верху дворца и посмотрела на меня и сказала: "Когда твой сын вернется и покажутся ему долгими ночи разлуки, и захочет он близости со мной и встречи, и закачают его ветры любви и томления, пусть оставит родину и отправится на острова Вак". Вот что было с нею в твое отсутствие..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто восьмая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, услышав слова своей матери, которая рассказала ему обо всем, что сделала его жена, Хасан вскрикнул великим криком и упал без чувств. И он остался лежать так до конца дня, а очнувшись, стал бить себя по лицу и извиваться на земле, точно змея, и мать его просидела подле него, плача, до полуночи. А Хасан, очнувшись после обморока, заплакал великим плачем, и произнес такие стихи:
     "Постойте, взгляните на того, кого бросили:
     Быть может, и сжалитесь вы после суровости.
     Его не узнаете, увидев, вы, - так он хвор -
     Как будто, клянусь Аллахом, он не знаком был вам!
     Поистине, он мертвец от страсти великой к вам,
     Считался бы мертвым он, когда б не стонал порой.
     Разлуку ничтожною считать вам не следует:
     Влюбленным она горька, и легче им будет смерть".
     А окончив свои стихи, он поднялся и стал кружить по дому, стеная, плача и рыдая, и делал так пять дней, не вкушая в это время ни пищи, ни питья. И его мать подошла к нему и стала брать с него клятвы и заклинать его, чтобы он умолк и перестал плакать, но Хасан не принимал ее слов и не переставая рыдал и плакал. И его мать утешала его, а он ничего не слушал, и потом он произнес такие стихи:
     "О, так ли воздают за страсть к любимым,
     Таков ли нрав газелей чернооких?
     Пчелиный мед меж уст ее найдешь ты
     Иль лавочку, где вина продаются?
     Расскажите мне вы историю тех, кто в любви убит, -
     Печального утешит подражанье.
     И главы своей не клони, стыдясь, пред упреком ты, -
     Не первый ты средь умных очарован".
     И Хасан все время плакал таким образом до утра, а потом его глаза заснули, и он увидел свою жену, печальную и плачущую. И он поднялся от сна, с криком, и произнес такие два стиха:
     "Твой призрак передо мной, на миг не уходит он,
     И в сердце ему назначил лучшее место я,
     Когда бы не надежда встречи, часа б не прожил я,
     Когда б не видение во сне, не заснул бы я".
     А когда наступило утро, его рыдания и плач усилились, и он все время был с плачущим оком и печальным сердцем, и не спал ночей и мало ел. И он провел таким образом целый месяц. И когда этот месяц миновал, ему пришло на ум поехать к своим сестрам, чтобы они помогли ему в его намерении разыскать жену, и он призвал верблюдов и нагрузил пятьдесят верблюдиц иракскими редкостями, и сел на одного из них, поручив своей матери заботиться о доме, и все свои вещи он отдал на хранение, кроме немногих, которые он оставил в доме.
     И затем он поехал и направился к своим сестрам, надеясь, что, может быть, найдет у них помощь, чтобы соединиться со своей женой, и ехал до тех пор, пока не достиг дворца девушек на Горе Облаков. И он вошел к ним и предложил им подарки, и девушки обрадовались им и поздравили Хасана с благополучием и спросили его: "О браг наш, почему ты поспешил приехать? Ведь ты отсутствовал не больше двух месяцев". И Хасан заплакав и произнес такие стихи:
     "Я вижу, душа скорбит, утратив любимого,
     И жизнь с ее благами ей больше не радостна.
     Недуги мои - болезнь, лекарства которой нет.
     А может ли исцелить больного не врач его
     О сладость, отнявшая дремоту, оставив нас, -
     Расспрашивал ветер я о вас, когда веял он.
     Недавно ведь с милою он был, а краса ее
     Так дивна, что из очей не слезы бегут, а кровь.
     О путник, в земле ее на время прервавший путь -
     Быть может, нам оживит сердца ветерок ее".
     А окончив свои стихи, он вскрикнул великим криком и упал без памяти, и девушки сидели вокруг него, плача, пока он не очнулся от обморока, а очнувшись, он произнес такие два стиха:
     "Надеюсь, что, может быть, судьба повернется
     И милого приведет, - изменчиво время.
     Примет мне на помощь рок, желанья свершит мои,
     И после минувших дел случатся другие".
     А окончив свои стихи, он так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись, он произнес такие два стиха:
     "Аллахом клянусь, предел недугов и горестей,
     Довольна ли ты? В любви, клянусь, я доволен!
     Покинешь ли без вины меня и проступка ты?
     Приди же и пожалей былой ты разлуки".
     А окончив свои стихи, он так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись, он произнес такие стихи:
     "Покинул нас сон, и сблизилось с нами бденье,
     И щедро глаз хранимые льет слезы.
     И от страсти плачет слезами, точно кораллы, он,
     Чем дальше, тем все больше и обильней.
     Привела тоска, о влюбленные, огонь ко мне:
     Меж ребрами моими он пылает.
     Как тебя я вспомню, так с каждою слезинкою
     Из глаз струятся молнии и громы".
     А окончив свои стихи, он так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись от обморока, произнес такие стихи:
     "В любви и страданиях вы верны, как верны мы?
     И разве так любите вы нас, как мы любим вас?
     О, если б убил Аллах любовь - как горька она!
     Узнать бы мне, что любовь желает от нас теперь.
     Прекрасный ваш лик, хоть вы далеко от нас теперь,
     Стоит перед взорами, где б ни были вы, всегда,
     Душа моя занята лишь мыслью о страсти к вам,
     И радует голубя нас крик, когда стонет он.
     О голубь, что милую все время к себе зовет,
     Тоски ты прибавил мне и вместе со мной грустишь.
     Заставил глаза мои ты плакать без устали
     О тех, кто ушел от нас, кого уже не видим мы.
     Влечет меня всякий миг и час к удалившимся.
     А ночью тоскую и по ним, как придет она".
     И когда сестра Хасана услышала его слова, она вышла к нему и увидела, что он лежит, покрытый беспамятством, и стала кричать и бить себя по лицу, и услышали это ее сестры и вышли и увидели, что Хасан лежит покрытый беспамятством, и окружили его и заплакали о нем. И не скрылось от них, когда они его увидели, какая его охватила любовь, влюбленность, тоска и страсть. И они спросили Хасана, что с ним. И Хасан заплакал и рассказал им, что случилось в его отсутствие, когда его жена улетела и взяла с собой своих детей. И девушки опечалились и спросили, что она говорила, улетая, и Хасан ответил: "О сестрицы, она сказала моей матушке: "Скажи твоему сыну, когда он придет и покажутся ему долгими ночи разлуки, и захочет он близости со мной и встречи, и закачают его ветры любви и томления, пусть придет ко мне на острова Вак".
     И, услышав слова Хасана, девушки стали перемигиваться и задумались, и каждая из них взглядывала на своих сестер, а Хасан глядел на них, затем они склонили на некоторое время головы к земле и, подняв их, воскликнули: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! - и сказали Хасану: - Протяни руку к небу: если достанешь до неба, то достанешь свою жену..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Семьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала семьсот девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда девушки сказали Хасану: "Протяни руку к небу: если достанешь до него, то достанешь и свою жену и детей", слезы потекли по его щекам, как дождь, так что замочили ему одежду, а он произнес такие стихи:
     "Волнуют меня ланиты алые и глаза,
     И стойкость уходит, как приходит бессонница.
     О нежные, белые! Суровостью губите
     Вы тело, и духа в нем уж больше не увидать.
     Газелям подобные по гибкости, гурии,
     Красу их коль видели б святые - влюбились бы,
     Гуляют, как ветерок, они в саду утренний,
     В любви к ним я поражен тревогой и горестью.
     С одной из красавиц тех мечты я свои связал, -
     И сердце мое огнем пылает из-за нее.
     О юная, нежная и гибкая членами!
     Лицо ее утро нам несет, ее кудри - мрак.
     Волнует она меня, и сколько богатырей
     Щеками взволновано красавиц и взорами".
     А окончив свои стихи, он заплакал, и девушки заплакали из-за его плача, и охватила их жалость к нему и ревность, и начали они его уговаривать и внушать ему терпение, обещая ему близость к любимым. И сестра его подошла к нему и сказала: "О брат мой, успокой свою душу и прохлади глаза! Потерпи и достигнешь желаемого, ибо кто терпит и не спешит, получает то, что хочет, и терпение - ключ к облегчению. Поэт сказал:
     Оставь же бежать судьбу в поводьях ослабленных
     И ночь проводи всегда с душою свободной.
     Пока ты глаза смежишь и снова откроешь их,
     Изменит уже Аллах твое положенье".
     И потом она сказала ему: "Ободри твое сердце и укрепи волю, - сын десяти лет не умрет девяти лет, а плач, горе и печаль делают больным и не^дужным. Поживи у нас, пока не отдохнешь, а я придумаю тебе хитрость, чтобы добраться до твоей жены и детей, если захочет Аллах великий". И Хасан заплакал сильным плачем и произнес такие стихи:
     "Поправлюсь от болезни я телесной,
     От боли в сердце нету исцеленья.
     Одно лекарство от любви болезней:
     То близость любящего и любимой".
     И потом он сел рядом со своей сестрой, и она стала с ним разговаривать и утешать его и спрашивать, что было причиной ухода его жены, и Хасан рассказал ей о причине этого, и она воскликнула: "Клянусь Аллахом, о брат мой, я хотела сказать тебе: "Сожги одежду из перьев!" Но сатана заставил меня забыть об этом". И она стала беседовать с Хасаном и уговаривать его, и когда все это продлилось и увеличилась его тревога, он произнес такие стихи:
     "Владеет моей душой возлюбленная моя,
     И все, что судил Аллах, ничем отвратить нельзя.
     Арабов всю красоту она собрала в себе,
     Газель, и в моей душе резвится она теперь.
     Мне тяжко терпеть любовь, и хитрости больше нет,
     И плачу я, хотя плач мне пользы и не дает.
     Красавица! Ей семь лет да семь: как луна она,
     Которой четыре дня и пять и еще пять дней".
     И когда сестра Хасана увидела, какова его любовь и страсть и как он мучается от волнения и увлечения, она пошла к сестрам, с плачущими глазами и опечаленным сердцем, и заплакала перед нипи и бросилась к ним и стала целовать им ноги и просить их, чтобы они помогли ее брату достичь своих желаний и соединиться с детьми и женой и дали обещание придумать для него способ достигнуть островов Вак. И она до тех пор плакала перед сестрами, пока не заставила их заплакать, и они сказали ей: "Успокой твое сердце! Мы постараемся свести его с его - семьей, если захочет Аллах великий".
     И Хасан провел у девушек целый год, и глаз его не переставал лить слезы.
     А у девушек был дядя, брат их отца и матери, и звали его Абд-аль-Каддус. Он любил старшую девушку сильной любовью и каждый год посещал ее один раз и исполнял псе ее прихоти. И девушки рассказали ему историю Хасана и что случилось у него с магом и как он сумел его убить. И их дядя обрадовался этому и дал старшей девушке мешочек с куреньями и сказал: "О дочь моего брата, когда что-нибудь тебя озаботит и постигнет тебя нехо^рошее пли случится у тебя надобность в чем-то, брось эти куренья в огонь и назови меня: я быстро к тебе явлюсь и исполню твое дело".
     А этот разговор был в первый день года. И старшая девушка сказала одной из своих сестер: "Год прошел полностью, а дядя не явился. Пойди ударь по кремню и принеси мне коробочку с куреньями". И девушка пошла, радуясь, и принесла коробочку с куреньями и, открыв ее, взяла из нее немножко и протянула сестре, а та взяла куренья и бросила их в огонь и назвала своего дядю. И курения еще не кончили дымиться, как уже поднялась пыль в глубине долины, и стал из-за нее виден старец, ехавший на слоне, который ревел под ним.
     И когда девушка увидела старца, тот принялся им делать знаки ногами и руками, а через минуту он подъехал и сошел со слона и подошел к девушкам. И девушки обняли его и поцеловали ему руки и приветствовали его, и старец сел, и девушки начали с ним беседовать и расспрашивать его о причине его отсутствия. И Абд-аль-Каддус молвил: "Я сейчас сидел с женой вашего дяди и почуял Запах курений и явился к вам на этом слоне. Что ты хочешь, о дочь моего брата?" - "О дядюшка, мы стосковались по тебе, и год уже прошел, а у тебя не в обычае отсутствовать больше года", - ответила девушка. И старик сказал: "Я был занят и собирался приехать к вам завтра". И девушки поблагодарили его и пожелали ему блага и сидели с ним, разговаривая..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушки сидели и разговаривали со своим дядей, и старшая девушка сказала: "О дядюшка, мы рассказывали тебе историю Хасана басрийского, которого привел Бахраммаг, и как он его убил, и рассказывали о женщине, дочери царя величайшего, которую он захватил, и говорили тебе, какие он перенес тяжкие дела и ужасы, и как он поймал птицу - дочь царя - и женился на ней, и как он уехал с нею в свою страну". - "Да. Что же случилось с ним после этого?" - спросил старец. И девушка молвила: "Она обманула его, а ему досталось от нее двое сыновей, и она взяла их и улетела с ними в свою страну, когда Хасан отсутствовал, и сказала его матери: "Когда твой сын явится и продлятся над ним ночи разлуки, и захочет он близости со мной и встречи, и закачают его ветры любви и томления, пусть приходит ко мне на острова Вак".
     И старец покачал головой и закусил палец, а потом он склонил голову к земле и принялся чертить на земле пальцем и оглянулся направо и налево и покачал головой, а Хасан смотрел на старца, спрятавшись от него. И девушки сказали своему дяде: "Дай нам ответ! Наши сердца разрываются". И Абд-аль-Каддус покачал головой и молвил: "О дочки, этот человек себя утомил и бросился в великие ужасы и страшные опасности - он не может приблизиться к островам Вак".
     И тогда девушки позвали Хасана, и он вышел и подошел к шейху Абд-аль-Каддусу и поцеловал ему руку и приветствовал его, и старец обрадовался Хасану и посадил его рядом с собой, а девушки сказали своему дяде: "О дядюшка, объясни нашему брату сущность того, что ты сказал". И старец молвил: "О дитя мое, оставь эти великие мучения! Ты не сможешь достигнуть островов Вак, хотя бы были с тобой джинны летучие, так как между тобой и этими островами семь долин и семь морей и семь великих гор, и как ты можешь достигнуть этого места, и кто тебя туда приведет? Ради Аллаха, возвращайся поскорее и не утомляй себя".
     И Хасан, услышав слова шейха Абд-аль-Каддуса, так заплакал, что его покрыло беспамятство. И девушки сидели вокруг него и плакали из-за его плеча, а что касается младшей девушки, то она разорвала на себе одежды и стала бить себя по лицу, и ее покрыло беспамятство. И когда шейх Абд-аль-Каддус увидел, что они в таком состоянии: взволнованы, огорчены и озабочены, он пожалел их, и его охватило сочувствие, и он крикнул им: "Замолчите! - А потом сказал Хасану: - Успокой свое сердце и радуйся исполнению своего желания, если захочет Аллах великий! О дитя мое, - сказал он потом, - поднимайся, соберись с силами и следуй за мной". И Хасан выпрямился и поднялся, простившись с девушками, и последовал за шейхом, радуясь исполнению своего желания.
     А потом шейх Абд-аль-Каддус вызвал слона, и тот явился, и старец сел на него и посадил Хасана сзади и ехал три дня с их ночами, точно разящая молния, пока не подъехал к большой синей горе, в которой все камни были синие, а посредине этой горы была пещера с дверью из китайского железа. И шейх взял Хасана за руку и ссадил его, а потом он сошел сам и, отпустив слона, подошел к двери пещеры и постучался, и дверь распахнулась, и к нему вышел черный голый раб, подобный ифриту, и в правой руке у него был меч, а в другой - щит из стали. И, увидев шейха Абд-аль-Каддуса, он бросил меч и щит из рук и подошел к шейху Абд-аль-Каддусу и поцеловал ему руку, а потом шейх взял Хасана за руку, и они с ним вошли, а раб запер за ними дверь.
     И Хасан увидал, что пещера большая и очень широкая и в ней есть свод^чатый проход. И они прошли расстояние с милю, и их шаги привели их в большую пустыню, и они направились к столбу, в котором было две больших двери, вылитые из желтой меди. И шейх Абд-аль-Каддус открыл одну из этих дверей и вошел и закрыл дверь, сказав Хасану: "Посиди у этой двери и берегись открыть ее и войти, а я войду и скоро вернусь к тебе". И шейх вошел и отсутствовал в течение одного часа по звездам, а потом он вышел, и с ним был конь, оседланный и взнузданный, который, если бежал, - летел, а если летел, - его не настигала пыль.
     И шейх подвел коня к Хасану и сказал ему: "Садись!" И потом он открыл вторую дверь, и через нее стала видна широкая пустыня. И Хасан сел на коня, и оба выехали через дверь и оказались в этой пустыне, и шейх сказал Хасану: "О дитя мое, возьми это письмо и поезжай на этом коне в то место, куда он тебя приведет. И когда ты увидишь, что конь остановился у двери такой же пещеры, как эта, сойди с его спины, положи поводья на луку седла и отпусти его. Копь войдет в пещеру, а ты не входи с ним и стой у ворот пещеры в течение пяти дней, и не будь нетерпелив. И на шестой день выйдет к тебе черный старец в черной одежде, а борода у него белая длинная и спускается до пупка. И когда ты его увидишь, поцелуй ему руки, схватись за полу его платья, положи ее себе на голову и плачь перед ним, пока он тебя не пожалеет и не спросит, какая у тебя просьба. И когда он тебе скажет: "Что тебе нужно?" - дай ему это письмо. Он возьмет его и ничего тебе не скажет и войдет и оставит тебя, а ты стой на месте еще пять дней и не будь нетерпелив. И на шестой день жди старика - он к тебе выйдет. И если он выйдет к тебе сам, знай, что твоя просьба будет исполнена, а если выйдет к тебе кто-нибудь из его слуг, знай, что тот, кто вышел, хочет тебя убить, и конец.
     И знай, о дитя мое, что всякий, кто подвергает себя опасности, губит себя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда шейх Абд-аль-Каддус отдал Хасану письмо, он осведомил его о том, что с ним произойдет, и сказал: "Всякий, кто подвергает себя опасности, губит себя, и если ты боишься за свою душу, не ввергай ее в погибель. А если ты не боишься, перед тобою то, что ты хочешь, и я изложил тебе дело. Если же ты хочешь поехать к твоим подругам, то этот слон отвезет тебя к дочерям моего дяди, а они доставят тебя в твою страну и воротят тебя на родину, и Аллах наделит тебя женою лучше, чем та женщина, в которую ты влюбился". - "А как может мне быть приятна жизнь без того, чтобы я достиг желаемого? - сказал Хасан шейху. - Клянусь Аллахом, я ни за что не вернусь, пока не достигну моей любимой, или порази г меня гибель". И потом он заплакал и произнес такие стихи:
     "Утратив любимую - а страсть моя все сильней, -
     Стою и кричу о пей, разбитый, униженный.
     Я землю кочевья их целую в тоске по ним,
     Но лишь усиление тоски мне дает она.
     Аллах, сохрани ушедших - память о них в душе! -
     Я сблизился с муками, усладу оставил я.
     Они говорят: "Терпи!" - но с нею уехали,
     И вздохи в отъезда день они разожгли во мне.
     Прощанье пугает лишь меня и слова ее:
     "Уеду, так вспоминай и дружбу не позабудь".
     К кому обращусь и чьей защиты просить теперь,
     Как нет их? На них в беде и в счастье надеюсь я.
     О горе! Вернулся я проститься опять с тобой,
     И рады враги твои, что снова вернулся я,
     О жалость! Вот этого всегда опасался я!
     О страсть, разгорись сильней, пылая в душе моей.
     Когда нет возлюбленных, и жизни мне нет без них,
     А если вернутся вновь, о радость, о счастье мне!
     Аллахом клянусь я, слезы не разбегаются,
     Коль плачу, утратив их, слеза за слезой текут".
     И когда шейх Абд-аль-Каддус услышал слова Хасана и его стихи, он понял, что Хасан не отступится от желаемого и что слова на него не действуют, и убедился, что он непременно подвергнет себя опасности, хотя бы его душа погибла. "О дитя мое, - сказал он ему, - знай, что острова Вак - это семь островов, где есть большое войско, и все это войско состоит из невинных девушек. А обитатели внутренних островов - шайтаны, мариды и колдуны, и там живут разные племена. И всякий, то вступит на их землю, не возвращается, и не было никогда, чтобы кто-нибудь дошел до них и вернулся. Заклинаю тебя Аллахом, возвращайся же поскорее к твоим родным и знай, что женщина, к которой ты направляешься, - дочь паря всех этих островов. Как же ты можешь добраться до нее? Послушайся меня, о дитя мое, и, может быть, Аллах заменит ее тебе кем-нибудь лучше". - "Клянусь Аллахом, о господин, - сказал Хасан, - если бы меня разрезали из-за нее на кусочки, только увеличилась бы моя любовь и волнение. Я непременно должен увидеть жену и детей и вернуться на острова Вак. И, если захочет Аллах великий, я вернусь только с нею и с моими детьми". - "Значит, ты неизбежно поедешь?" - спросил шейх Абд-аль-Каддус. И Хасан ответил: "Да, и я хочу от тебя только молитвы о поддержке и помощи. Быть может, Аллах скоро соединит меня с женой и детьми". И он заплакал от великой тоски и произнес такие стихи:
     "Желание вы мое и лучшие из людей,
     На место я зрения и слуха поставлю вас.
     Владеете сердцем вы моим и живете в нем,
     И после вас, господа, я впал в огорчение.
     Не думайте, что от страсти к вам я уйти могу,
     Любовь к вам повергнула беднягу в несчастье.
     Вас нет, и исчезла радость. Только исчезли вы,
     И стало все светлое печальным до крайности.
     Оставили вы меня, чтоб в муках я звезды пас
     И плакал слезами, точно дождь, вечно льющийся.
     О ночь, ты длинна для тех, кто мучим тревогою
     И в сильном волнении взирает на лик луны.
     О ветер, промчишься коль над станом, где милые,
     Привет мой снеси ты им - ведь жизнь не долга моя.
     Скажите о муках тех, которые я стерпел,
     Возлюбленные вестей не знают о нас теперь".
     А окончив свои стихи, Хасан заплакал сильным плачем, так что его покрыло беспамятство. И когда он очнулся, шейх Абд-аль-Каддус сказал ему: "О дитя мое, у тебя есть мать, не заставляй же ее вкусить утрату". И Хасан сказал шейху: "Клянусь Аллахом, о господин, я не вернусь иначе как с моей женой, или меня поразит гибель". И потом он заплакал и зарыдал и произнес такие стихи:
     "Любовью клянусь, что даль обет не меняет мой
     И я не из тех, кто, дав обеты, обманет.
     Когда б о тоске своей попробовал рассказать
     Я людям, сказали бы: "Он стал бесноватым"
     Тоска и страдания, рыданья и горести,
     Кто этим охвачен всем - каким же он будет?"
     И когда он окончил свои стихи, шейх понял, что он не отступится от того, что решил, хотя бы его душа пропала, и подал ему письмо и пожелал ему блага и научил его, что ему делать, и сказал: "Я крепко поручаю тебя в письме Абу-р-Рувейшу, сыну Билкис [619], дочери Муина. Он мой наставник и учитель, и все люди и джинны смиряются перед ним и его боятся. Отправляйся, с благословения Аллаха", - сказал он им.
     И Хасан поехал и отпустил поводья коня, и конь поле тел с ним быстрее молнии. И Хасан спешил на коне в течение десяти дней, пока не усидел перед собой что-то огромное, чернее ночи, заполняющее пространство между востоком и западом. И когда Хасан приблизился к этой громаде, конь заржал под ним, и слетелись копи, как дождь, и не счесть было им числа, и не видно было им конца. И они стали тереться об коня Хасана, и Хасан испугался их и устрашился. И он летел, окруженный конями, пока не прилетел к той пещере, которую ему описал шейх Абд-аль-Каддус. И конь остановился у двери пещеры, и Хасан сошел с него и привязал поводья к луке седла, и конь вошел в пещеру, а Хасан остался у двери, как велел ему шейх Абд-аль-Каддус, и начал размышлять об исходе своего дела - каков он будет. И был он смущен и взволнован и не знал, что с ним случится..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан сошел со спины коня, он остался стоять у двери, размышляя об исходе своего дела, - каков он будет, и не знал, что с ним случится. И он простоял у двери пещеры пять дней с их ночами, без сна, печальный, смятенный и задумчивый, так как он оставил близких, родину, друзей и приятелей, и глаз его плакал и сердце было печально. И он вспомнил свою мать и задумался о том, что с ним происходит, и о разлуке с женой и детьми, и о том, что он вытерпел, и произнес такие стихи:
     "Лекарство души у вас, и тонет душа моя,
     И слезы мои струей из век изливаются,
     Разлука, печаль, тоска, изгнание - мой удел,
     Далек я от родины, тоскою я побежден.
     Ведь только влюбленный я, любовью охваченный,
     Разлукой с возлюбленной его поражает рок.
     И если в любви моей я был поражен бедой,
     То кто из достойных не был жертвой превратностей?"
     И не окончил еще Хасан своих стихов, как шейх Абу-рРувейш уже вышел к нему, и был он черный в черной одежде. И, увидев шейха, Хасан узнал его по признакам, о которых говорил ему шейх Абд-аль-Каддус, и бросился к нему и стал тереться щеками об его ноги и, схватив ногу Абу-р-Рувейша, поставил ее себе на голову и заплакал перед ним. И шейх Абу-р-Рувейш спросил его: "Какая у тебя просьба ко мне, о дитя мое?" И Хасан протянул руку с письмом и подал его шейху Абу-р-Рувейшу, и тот взял его и вошел в пещеру, не дав Хасану ответа.
     И Хасан остался сидеть на том же месте, у двери, как говорил ему шейх Абд-аль-Каддус, и плакал, и он просидел на месте пять дней, и увеличилась его тревога, - и усилился его страх, и не покидала его бессонница. И он стал плакать и горевать от мук отдаления и долгой бессонницы и произнес такие стихи:
     "Хвала властителю небес!
     Влюбленный - истинно мученик.
     Кто вкуса не вкусил любви,
     Не знает тяжести беды.
     Когда б я слезы свои собрал,
     Нашел бы реки крови я.
     Нередко был жестоким друг
     И горя для меня желал,
     А смягчившись, он порицал меня,
     И говорил я: "То не плач",
     Но я пошел, чтоб кончить жизнь,
     И камнем был я поражен.
     Даже звери плачут, так горько мне,
     И те, кто в воздухе живет".
     И Хасан плакал до тех пор, пока не заблистала заря, и вдруг шейх Абу-р-Рувейш вышел к Хасану, и был он одет в белую одежду. Он сделал Хасану рукой знак подойти, и Хасан подошел, и шейх взял его за руку и вошел с ним в пещеру, и тогда Хасан обрадовался и убедился, что его желание исполнено. И шейх шел, и Хасан шел с ним полдня, и они пришли к сводчатому входу со стальной дверью. И Абу-р-Рувейш открыл дверь и вошел с Хасаном в проход, построенный из камня оникса, разрисованного золотом. И они шли до тех пор, пока не дошли до большой, просторной залы, выло^женной мрамором, посредине которой был сад со всевозможными деревьями, цветами и плодами, и птицы на деревьях щебетали и прославляли Аллаха, владыку покоряющего. И было в зале четыре портика, которые стояли друг против друга, и под каждым портиком была комната с фонтаном, и на каждом из углов каждого фонтана было изображение льва из золота.
     И в каждой комнате стояло кресло, на котором сидел человек, и было перед ним очень много книг, и стояли перед этими людьми золотые жаровни с огнем и куреньями.
     И перед каждым из этих шейхов сидели ученики и читали с ними книги.
     И когда Абу-р-Рувейш с Хасаном вошли к ним, шейхи встали и оказали им почтение, и Абу-р-Рувейш подошел к ним и сделал им знак, чтобы они отпустили присутствующих, и они отпустили их. И четыре шейха поднялись и сели перед шейхом Абу-р-Рувейшем и спросили его, что с Хасаном, и тогда шейх Абу-р-Рувейш сделал Хасану знак и сказал ему: "Расскажи собравшимся твою историю и все, что с тобою случилось, с начала до конца". И Хасан заплакал сильным плачем и рассказал им свою историю до конца.
     И когда Хасан кончил рассказывать, все шейхи закричали: "Он ли тот, кого маг поднял на ястребах на Гору Облаков, зашитого в верблюжью шкуру?" - "Да", - сказал им Хасан. И они подошли к шейху Абу-р-Рувейшу и сказали: "О шейх наш, Бахрам ухитрился поднять его на гору. Как же он спустился и какие он видел на горе чудеса?" - "О Хасан, - сказал шейх Абу-р-Рувейш, - расскажи им, как ты спустился, и осведоми их о том, что ты видел из чудес".
     И Хасан повторил им, что с ним случилось, от начала до конца: как он захватил персиянина и убил его и освободил того человека и поймал девушку и как его жена обманула его и взяла его детей и улетела, и рассказал им обо всех ужасах и бедствиях, которые он вытерпел.
     И присутствующие удивились тому, что случилось с Хасаном, и, обратившись к шейху Абу-р-Рувейшу, сказали ему: "О шейх шейхов, клянемся Аллахом, этот юноша - несчастный, и, может быть, ты ему поможешь освободить свою жену и детей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан рассказал шейхам свою историю, они сказали шейху Абу-р-Рувейшу: "Этот юноша - несчастный, и, может быть, ты ему поможешь освободить свою жену и детей". И шейх Абу-р-Рувейш сказал им: "О братья, это дело великое, опасное, и я не видел никого, кто бы питал отвращение к жизни, кроме этого юноши. Вы ведь знаете, что до островов Вак трудно добраться, и не достигал их никто, не подвергая себя опасности, и знаете их силу и их помощников, и я клянусь Аллахом, что не вступлю на их землю и не стану ни в чем им противиться. Как доберется этот человек к дочери царя величайшего, и кто может привести его к ней и помочь ему в этом деле?" - "О шейх шейхов, - сказали старцы, - этого человека погубила страсть, и он подверг себя опасности и явился к тебе с письмом твоего брата, шейха Абд-аль-Каддуса, и тебе поэтому следует ему помочь".
     И Хасан поднялся и стал целовать ногу Абу-р-Рувейша и, приподняв полу его платья, положил ее себе на голову и заплакал и сказал ему: "Прошу тебя, ради Аллаха, свести меня с моими детьми и женой, хотя бы была в этом гибель моей души и сердца". И все присутствующие заплакали из-за его плача и сказали шейху Абу-р-Рувейшу: "Воспользуйся наградой за этого беднягу и сделай для него доброе дело, ради твоего брата, шейха Абд-аль-Каддуса". - "Этот юноша - несчастный, и он знает, на что идет, но мы ему поможем по мере возможности", - сказал Абу-р-Рувейш. И, услышав его слова, Хасан обрадовался, и поцеловал ему руки, и стал целовать руки присутствующим одному за одним, и попросил их о помощи.
     И тогда Абу-р-Рувейш взял кусок бумаги и чернильницу и написал письмо, и запечатал его, и отдал Хасану, а потом он дал ему кожаный футляр, в котором были куренья и принадлежности для огня - кремень и прочее, и сказал: "Береги этот футляр, и когда ты попадешь в беду, зажги немножко этих курений и позови меня - я явлюсь к тебе и выручу тебя из беды". И затем он велел кому-то из присутствующих тотчас же вызвать к нему ифрита из джиннов летающих, и когда ифрит явился, шейх спросил его: "Как твое имя?" - "Твой раб Дахнаш ибн Факташ", - ответил ифрит. И Абу-р-Рувейш сказал ему: "Подойди ближе". И Дахнаш приблизился.
     И тогда шейх Абу-р-Рувейш приложил рот к уху ифрита и сказал ему несколько слов. И ифрит покачал головой, а шейх сказал Хасану: "О дитя мое, вставай и садись на плечи этому ифриту Дахнашу-летучему, и когда он поднимет тебя к небу и ты услышишь славословие ангелов в воздухе, не сла^вословь, - ты погибнешь и он тоже". - "Я совсем не буду говорить!" - воскликнул Хасан. И шейх сказал ему: "О Хасан, когда он полетит с тобой, он опустит тебя на второй день, на заре, на белую землю, чистую, как камфара. И когда он опустит тебя туда, иди десять дней один, пока не дойдешь до ворот города. И когда ты дойдешь до него, войди и спроси, где его царь, а когда ты с ним встретишься, пожелай ему мира и поцелуй ему руку и отдай ему это письмо, и что бы он тебе ни посоветовал - пойми". И Хасан отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - и вышел с ифритом, и шейхи поднялись и пожелали ему блага и поручили ифриту о нем заботиться.
     И ифрит понес Хасана на плече и поднялся с ним до облаков небесных и шел с ним тот день и ночь, и Хасан слышал славословие ангелов на небе, а когда наступило утро, ифрит поставил Хасана на землю, белую, точно камфара, и оставил его и ушел. И когда Хасан почувствовал, что он на земле и около него никого нет, он пошел и шел днем и ночью, в течение десяти дней, пока не дошел до ворот города.
     И он вошел в город и спросил про его царя, и ему указали к нему дорогу и сказали: "Его имя - Хассуп, царь Камфарной земли, и у него солдаты и воины, которые наполняют землю и в длину и в ширину". И Хасан попросил позволенья, и царь ему позволил, и, войдя к нему, Хасан увидел, что этот царь великий, и поцеловал землю меж его рук. "Что у тебя за беда?" - спросил его царь. И Хасан поцеловал письмо и подал его царю, и тот взял его и прочитал и некоторое время качал головой, а потом он сказал кому-то из своих приближенных: "Возьми этого юношу и помести его в Доме Гостеприимства".
     И царедворец взял Хасана и пошел и поместил его там, и Хасан провел в Доме Гостеприимства три дня за едой и питьем, и не было подле него никого, кроме слуги, который был с ним. И стал этот слуга с ним разговаривать, и развлекать его, и расспрашивать, в чем его дело и как он добрался до этих земель. И Хасан рассказал ему полностью о том, что с ним случилось, и обо всем, что он испытывает.
     А на четвертый день слуга взял его и привел к царю, и царь сказал ему: "О Хасан, ты пришел ко мне, желая вступить на острова Вак, как говорит нам шейх шейхов. О дитя мое, я пошлю тебя на этих днях, но только на твоей дороге будет много гибельных мест и безводных пустынь, где много устрашающего. Но потерпи, и не будет ничего, кроме блага, и я непременно придумаю хитрость и доставлю тебя к тому, что ты хочешь, если пожелает великий Аллах. Знай, о дитя мое, что там войско из дейлемитов, которые хотят войти на острова Вак, и они снабжены оружием, конями и снаряжением, но не могут войти туда. Но ради шейха шейхов Абу-р-Рувейша, сына Балкис, дочери Муина, о дитя мое, я не могу вернуть тебя к нему, не исполнив его просьбы и твоего желания. Скоро придут к нам корабли с островов Вак, и до них осталось уже немного. Когда один из них придет, я посажу тебя на него и поручу тебя матросам, чтобы они тебя уберегли и доставили на острова Вак. И всякому, кто тебя спросит, что с тобой и в чем твое дело, говори: "Я зять царя Хассуна, царя Камфарной земли". А когда корабль пристанет к островам Вак и капитан тебе скажет: "Выходи на берег!", выйди и увидишь много скамей во всех направлениях на берегу. Выбери себе скамью, сядь под нее и не шевелись. И когда наступит ночь, ты увидишь войско из женщин, которые окружат товары. И ты протяни тогда, руку и схвати ту женщину, что сядет на скамью, под которой ты спрятался, и попроси у нее защиты. И знай, о дитя мое, что если она возьмет тебя под свою защиту, - твое дело исполнится и ты доберешься до жены и детей, а если она тебя не защитит, - горюй о себе, оставь надежду на жизнь и будь уверен, что твоя душа погибнет. Знай, о дитя мое, что ты подвергаешь себя опасности, и я ничего не могу для тебя, кроме этого..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Хассун сказал Хасану эти слова и дал ему наставления, которые мы упомянули, и сказал: "Я ничего не могу для тебя, кроме этого, - и потом сказал: - Знай, что если бы не было о тебе заботы владыки неба, ты бы не добрался сюда".
     И, услышав слова царя Хассуна. Хасан так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись, он произнес такие два стиха:
     "Я буду жить судьбою срок назначенный,
     А кончатся все дни его - умру.
     Если б львы в берлоге со мной бороться вздумали,
     Я б побеждал, пока не выйдет срок".
     А окончив свои стихи, Хасан поцеловал перед царем землю и сказал ему: "О великий царь, а сколько осталось дней до прихода кораблей?" И царь ответил: "Месяц, и они останутся здесь, чтобы продать то, что есть на них, два месяца, а потом вернутся в свою страну. Не надейся же уехать на кораблях раньше, чем через три полных месяца". И потом царь велел Хасану идти в Дом Гостеприимства и приказал снести ему все, что ему нужно из пищи, платья и одежды, подходящее для царей, и Хасан оставался в Доме Гостеприимства месяц.
     А через месяц пришли корабли. И царь вышел с купцами и взял Хасана с собой на корабли. И Хасан увидел корабль, где были люди многочисленные, как камешки, - не знает их числа никто, кроме того, кто их создал, - и этот корабль стоял посреди моря и при нем были маленькие челноки, которые перевозили с него товары на берег. И Хасан оставался на корабле, пока путники не перенесли товары с него на сушу, и они начали продавать и покупать, и до отъезда осталось только три дня.
     И царь велел привести Хасана к себе, и собрал для него все, что было нужно, и наградил его великой наградой. А потом он позвал капитана того корабля и сказал ему: "Возьми этого юношу к себе на корабль и не осведомляй о нем никого. Отвези его на острова Вак, оставь его там и не при^вози его". И капитан отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И царь стал наставлять Хасана и сказал ему: "Не осведомляй о себе никого на свете из тех, что будут с тобой на корабле - и не сообщай никому твоей истории - иначе ты погибнешь". - "Слушаю и повинуюсь!" - отвечал Хасан. И потом он простился с ним, после того как пожелал ему долгой жизни и века и победы над всеми завистниками и врагами, и царь поблагодарил его за это и пожелал ему благополучия и исполнения его дела. А потом он передал его капитану, и тот взял его и положил в сундук и поставил сундук на барку и поднял его на корабль только тогда, когда люди были заняты переноской товаров.
     И после этого корабли поплыли и плыли не переставая в течение десяти дней, а когда наступил одиннадцатый день, они приплыли к берегу. И капитан вывел Хасана с корабля, и, сойдя с корабля на сушу, Хасан увидел скамьи, число которых знает только Аллах, и он шел, пока не дошел до скамьи, равной которой не было, и спрятался под нею.
     И когда приблизилась ночь, пришло множество женщин, подобно распрост^ранившейся саранче, и они шли на ногах, и мечи у них в руках были обна^жены, и женщины были закованы в кольчуги. И, увидя товары, женщины занялись ими, а после этого они сели отдохнуть, и одна из женщин села на ту скамью, под которой был Хасан. И Хасан схватился за край ее подола и положил его себе на голову и бросился к женщине и стал целовать ей руки и ноги, плача. И женщина сказала: "Эй, ты, встань прямо, пока никто тебя не увидел и не убил". И тогда Хасан вышел из-под скамьи и встал на ноги и поцеловал женщине руки и сказал ей: "О госпожа моя, я под твоей защитой! - и потом заплакал и сказал: - Пожалей того, кто расстался с родными, женой и детьми и поспешил, чтобы соединиться с ними, и подверг опасности свою душу и сердце. Пожалей меня и будь уверена, что получишь за это рай. А если ты не примешь меня, прошу тебя ради Аллаха, великого, укрывающего, укрой меня".
     И купцы вдруг стали смотреть на Хасана, когда он говорил с женщиной. И, услышав его слова и увидев, как он ее умоляет, она пожалела его, и сердце ее к нему смягчилось, и она поняла, что Хасан подверг себя опасности и пришел в это место только ради великого дела. И она сказала Хасану: "О дитя мое, успокойся душою и прохлади глаза, и пусть твое сердце и ум будут спокойны! Возвращайся на твое место и спрячься под скамьей, как раньше, до следующей ночи, и пусть Аллах сделает то, что желает". И потом она простилась с ним, и Хасан залез под скамью, как и раньше, а воительницы жгли свечи, смешанные с алоэ и сырой амброй, до утра.
     И когда взошел день, корабли возвратились к берегу, и купцы были заняты переноской вещей и товаров, пока не подошла ночь, а Хасан спрятался под скамьей с плачущими глазами и печальным сердцем, и не знал он, что определено ему в неведомом. И когда он сидел так, вдруг подошла к нему женщина из торгующих, у которой он просил защиты, и подала ему кольчугу, меч, вызолоченный пояс и копье и потом ушла от него, опасаясь воительниц. И, увидев это, Хасан понял, что женщина из торгующих принесла ему эти доспехи лишь для того, чтобы он их надел. И тогда он поднялся, и надел кольчугу, и затянул пояс вокруг стана, и привязал меч под мышку, и взял в руки копье, и сел на скамью, и язык его не забывал поминать великого Аллаха и просил у него защиты.
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан взял оружие, данное ему женщиной из торгующих, у которой он попросил защиты. И Хасан надел его, а потом сел на скамью, и язык его не забывал поминать Аллаха, и стал он просить у Аллаха защиты. И когда он сидел, вдруг появились факелы, фонари и свечи, и пришли женщины-воины, и Хасан встал и смешался с толпой воительниц, и стал как бы одной из них.
     А когда приблизился восход зари, воительницы, и Хасан с ними, пошли и пришли к своим шатрам, и Хасан вошел в один из них, и вдруг оказалось, что это шатер его подруги, которую он просил о защите. И когда эта женщина вошла в свой шатер, она сбросила оружие и сняла кольчугу и покрывало, и Хасан сбросил оружие и посмотрел на свою подругу и увидел, что это полуседая старуха с голубыми глазами и большим носом, и было это бедствие из бедствий и самое безобразное создание: с рябым лицом, вылез^шими бровями, сломанными зубами, морщинистыми щеками и седыми волосами, и из носу у нее текло, а изо рта лилась слюна. И была она такова, как сказал о подобной ей поэт:
     И в складках лица ее запрятаны девять бед,
     Являет нам каждая геену ужасную.
     С лицом отвратительным и мерзкою сущностью,
     Похожа на кабана, губами жующего.
     И была эта плешивая уродина, подобная пятнистой змее. И когда старуха увидела Хасана, она удивилась и воскликнула: "Как добрался этот человек до этих земель, на каком корабле он приехал и как остался цел?" Она стала расспрашивать Хасана о его положении, дивясь его прибытию, и Хасан упал к ее ногам и стал тереться об них липом и плакал, пока его не покрыло беспамятство, а очнувшись, он произнес такие стихи:
     "Когда же дни даруют снова встречу,
     И вслед разлуке будем жить мы вместе?
     И снова буду с тою, с кем хочу я, -
     Упреки кончатся, а дружба вечна.
     Когда бы Нил, как слезы мои, струился,
     Земель бы не было непрошенных,
     Он залил бы Хиджаз, и весь Египет,
     И Сирию, и земли все Ирака.
     Все потому, что нет тебя, любимой!
     Так сжалься же и обещай мне встречу!"
     А окончив свои стихи, Хасан схватил полу платья старухи и положил ее себе на голову и стал плакать и просить у нее защиты. И когда старуха увидела, как он горит, волнуется, страдает и горюет, ее сердце потяну^лось к нему, и она взяла его под свою защиту и молвила: "Не бойся совершенно!" А потом она спросила Хасана о его положении, и он рассказал ей о том, что с ним случилось, с начала до конца. И старуха удивилась его рассказу и сказала ему: "Успокой свою душу и успокой свое сердце! Не осталось для тебя страха, и ты достиг того, чего ищешь, и исполнится то, что ты хочешь, если захочет этого Аллах великий".
     И Хасан обрадовался сильной радостью. А потом старуха послала за предводителями войска, чтобы они явились (а было это в последний день месяца). И когда они предстали перед ней, она сказала: "Выходите и клик^ните клич во всем войске, чтобы выступали завтрашний день утром и никто из воинов не оставался сзади, а если ктонибудь останется, его душа пропала". И предводители сказали: "Слушаем и повинуемся!" И затем они вышли и кликнули клич во всем войске, чтобы выступать завтрашний день утром, и вернулись и осведомили об этом старуху. И понял тогда Хасан, что она и есть предводительница войска и что ей принадлежит решение и она постав^лена над ними начальником. И потом Хасан не скидывал с тела оружия и доспехов весь этот день.
     А имя старухи, у которой находился Хасан, было Шавахи, и прозвали ее Умм-ад-Давахи. И эта старуха не кончила приказывать и запрещать, пока не взошла заря, и все войско тронулось с места, - а старуха не выступила с ним. И когда воины ушли и их места стали пустыми, Шавахи сказала Хасану: "Подойди ко мне ближе, о дитя мое!" И Хасан приблизился к ней и стал перед нею, и она обратилась к нему и сказала: "По какой причине ты подверг себя опасности и вступил в эту страну? Как согласилась твоя душа погибнуть? Расскажи мне правду обо всех твоих делах, не скрывай от меня ничего из них и не бойся. Ты теперь под моим покровительством, и я защитила тебя и пожалела и сжалилась над твоим положением. Если ты расскажешь мне правду, я помогу тебе исполнить твое желание, хотя бы пропали из-за этого души и погибли тела. И раз ты ко мне прибыл, нет во мне на тебя гнева, и я не дам проникнуть к тебе со злом никому из тех, кто есть на островах Вак".
     И Хасан рассказал старухе свою историю от начала до конца и осведомил ее о деле своей жены и о птицах, и как он ее поймал среди остальных десяти и женился на ней и жил с нею, пока не досталось ему от нее двоих сыновей, и как она взяла своих детей и улетела, когда узнала дорогу к одежде из перьев. И он не скрыл в своем рассказе ничего, с начала и до того дня, который был сейчас.
     И старуха, услышав его слова, покачала головой и сказала: "Хвала Аллаху, который сохранил тебя и привел сюда и бросил ко мне! Если бы ты попал к другому, твоя душа пропала бы и твое дело не было бы исполнено. Но искренность твоих намерений и любовь и крайнее влечение твое к жене и детям - вот что привело тебя к достижению желаемого. Если бы ты не любил ее и не был взволнован любовью к ней, ты бы не подверг себя такой опасности. Хвала Аллаху за твое спасение, и теперь нам надлежит помочь тебе в том, чего ты добиваешься, чтобы ты вскоре достиг желаемого, если захочет великий Аллах. Но только знай, о дитя мое, что твоя жена на седьмом острове из островов Вак, и расстояние между нами и ею - семь месяцев пути, ночью и днем. Мы поедем отсюда и доедем до земли, которая называется Земля Птиц, и от громкого птичьего крика и хлопанья крыльев одна птица не слышит там голоса другой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала Хасану: "Твоя жена на седьмом острове, а это большой остров среди островов Вак, и расстояние от нас до него семь месяцев пути. Мы поедем отсюда до Земли Птиц, где от шума и хлопанья крыльев одна птица не слышит голоса другой, и поедем по этой земле одиннадцать дней, днем и ночью, а потом мы выедем оттуда в землю, которая называется Землей Зверей, и от рева животных, гиен и зверей, воя волков и рычания львов мы не будем ничего слышать. Мы проедем по этой земле двадцать дней и потом выедем в землю, которая называется Землей Джиннов, и великие крики джиннов и взлет их огней и полет искр и дыма из их ртов и их глубокие вздохи и дерзость их закроет перед нами дорогу, оглушит нам уши и ослепит нам глаза, так что мы не будем ни слышать, ни видеть. И не сможет ни один из нас обернуться назад - он погибнет. И всадник кладет в этом месте голову на луку седла и но поднимает ее три дня. А после этого нам встретится большая гора и текучая река, которые доходят до островов Вак. И знай, о дитя мое, что все эти воины - невин^ные девы, и царь, правящий нами, женщина с семи островов Вак. А протяжение этих семи островов - целый год пути для всадника, спешащего в беге. И на берегу этой реки и другая гора, называемая горой Вак, а это слово - название дерева, ветви которого похожи на головы сынов Адама. Когда над ними восходит солнце, эти головы разом начинают кричать и говорят в своем крике: "Вак! Вак! Слава царю-создателю!" И, услышав их крик, мы узнаем, что солнце взошло. И также, когда солнце заходит, эти головы начинают кричать и тоже говорят в своем крике: "Вак! Вак! Слава царю-создателю!" И мы узнаем, что солнце закатилось. Ни один мужчина не может жить у нас и проникнуть к нам и вступить на нашу землю, и между нами и царицей, которая правит этой землей, расстояние месяца пути по этому берегу. Все подданные, которые живут на этом берегу, подвластны этой царице, и ей подвластны также племена непокорных джиннов и шайтанов. Под ее властью столько колдунов, что число их знает лишь тот, кто их создал. И если ты боишься, я пошлю с тобой того, кто отведет тебя на берег, и приведу того, кто свезет тебя на своем корабле и доставит тебя в твою страну. А если приятно твоему сердцу остаться с нами, я не буду тебе прекословить, и ты будешь у меня, под моим оком, пока не исполнится твое желание, если захочет Аллах великий". - "О госпожа, я больше не расстанусь с тобой, пока не соединюсь с моей женой, или моя душа пропадет", - воскликнул Хасан. И старуха сказала ему: "Это дело легкое! Успокой твое сердце, и ты скоро придешь к желаемому, если захочет Аллах великий. Я непременно осведомлю о тебе царицу, чтобы она была тебе помощницей в исполнении твоего намерения".
     И Хасан пожелал старухе блага и поцеловал ей руки и голову и поблагодарил ее за ее поступок и крайнее великодушие, и пошел с нею, размышляя об исходе своего дела и ужасах пребывания на чужбине. И он начал плакать и рыдать и произнес такие стихи:
     "Дует ветер с тех мест, где стан моей милой,
     И ты видишь, что от любви я безумен.
     Ночь сближенья нам кажется светлым утром,
     День разлуки нам кажется черной ночью.
     И прощанье с возлюбленной - труд мне тяжкий,
     И расстаться с любимыми нелегко мне.
     На суровость я жалуюсь лишь любимой,
     Нет мне в мире приятеля или друга.
     И забыть мне нельзя о вас - не утешит
     Мое сердце хулящих речь, недостойных.
     Бесподобная, страсть моя бесподобна.
     Лишена ты подобия, я же - сердца.
     Кто желает слыть любящим и боится
     Укоризны - достоин тот лишь упрека".
     И потом старуха велела бить в барабан отъезда, и войско двинулось, и Хасан пошел со старухой, погруженный в море размышлений и произнося эта стихи, а старуха побуждала его к терпению и утешала его, но Хасан не приходил в себя и не разумел того, что она ему говорила. И они шли до тех пор, пока не достигли первого острова из семи островов, то есть Острова Птиц. И когда они вступили туда, Хасан подумал, что мир перевернул^ся - так сильны были там крики, - и у него заболела голова, и его разум смутился, и ослепли его глаза, и ему забило уши. И он испугался сильным испугом и убедился в своей смерти и сказал про себя: "Если это Земля Птиц, то какова же будет земля Зверей?"
     И когда старуха, называемая Шавахи, увидела, что он в таком состоянии, она стала над ним смеяться и сказала: "О дитя мое, если таково твое состояние на первом острове, то что же с тобой будет, когда ты достигнешь остальных островов?" И Хасан стал молить Аллаха и умолять его, прося у него помощи в том, чем он его испытал, и исполнения его желания. И они ехали до тех пор, пока не пересекли Землю Птиц и не вышли из нее.
     И они вошли в Землю Зверей и вышли из нее и вступили в Землю Джиннов. И когда Хасан увидел ее, он испугался и раскаялся, что вступил с ними в эту землю. И затем он попросил помощи у великого Аллаха и пошел с ними дальше, и они вырвались из Землю Джиннов и дошли до реки и остановились под большой вздымающейся горой и разбили свои шатры на берегу реки. И старуха поставила Хасану возле реки скамью из мрамора, украшенную жемчугом, драгоценными камнями и слитками червонного золота, и Хасан сел на нее, и подошли воины, и старуха провела их перед Хасаном, а потом они расставили вокруг Хасана шатры и немного отдохнули и поели и попили и заснули спокойно, так как они достигли своей страны. А Хасан закрывал себе лицо покрывалом, так что из-под него видны были только его глаза.
     И вдруг толпа девушек подошла близко к шатру Хасана, и они сняли с себя одежду и вошли в реку, и Хасан стал смотреть, как они моются. И девушки принялись играть и веселиться, не зная, что Хасан смотрит на них, так как они считали его за царевну, и у Хасана натянулась его струна, так как он смотрел на девушек, обнаженных от одежд, и видел у них между бедрами всякие разновидности: мягкое, пухлое, жирное, полное, совершен^ное, широкое и обильное. И лица их были, как луны, а волосы, точно ночь над днем, так как они были дочерьми царей.
     И потом старуха поставила Хасану седалище и посадила его. И когда девушки кончили мыться, они вышли из реки, обнаженные и подобные месяцу в ночь полнолуния. И все войско собралось перед Хасаном, как старуха велела. Может быть, жена Хасана окажется среди них и он ее узнает.
     И старуха стала спрашивать его о девушках, проходивших отряд за отрядом, а Хасан говорил: "Нет ее среди этих, о госпожа моя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот седьмая ночь
     
     Когда те настала восемьсот седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха спрашивала Хасана о девушках, проходивших отряд за отрядом - может быть, он узнает среди них свою жену, - но, всякий раз как она спрашивала его о какомнибудь отряде, Хасан говорил: "Ее нет среди этих, о госпожа моя!"
     И потом, после этого, подошла к ним женщина в конце людей, которой прислуживали десять невольниц и тридцать служанок - все высокогрудые девы. И они сняли с себя одежды и вошли с их госпожой в реку, и та стала их дразнить и бросать и погружать в реку и играла с ними таким образом некоторое время, а затем они вышли из реки и сели. И их госпоже подали шелковые полотенца, вышитые золотом, и она взяла их и вытерлась. И затем ей принесли одежды, платья и украшения, сделанные джиннами, и она взяла их и надела и гордо прошла среди воительниц со своими служанками.
     И когда Хасан увидел ее, его сердце взлетело, и он воскликнул: "Вот женщина, самая похожая на птицу, которую я видел во дворце моих сестер девушек, и она так же поддразнивала своих приближенных, как эта!" - "О Хасан, это ли твоя жена?" - спросила старуха. И Хасан воскликнул: "Нет, клянусь твоей жизнью, о госпожа, это не моя жена, и я в жизни не видал ее. И среди всех девушек, которых я видел на этих островах, нет подобной моей жене и нет ей равной по стройности, соразмерности, красоте и прелести". - "Опиши мне ее и скажи мне все ее признаки, чтобы они были у меня в уме, - молвила тогда старуха. - Я знаю всякую девушку на островах Вак, так как я надсмотрщица женского войска и управляю им. И если ты мне ее опишешь, я узнаю ее и придумаю тебе хитрость, чтобы ее захватить".
     И тогда Хасан сказал старухе: "У моей жены прекрасное лицо и стройный стан, ее щеки овальны и грудь высока; глаза у нее черные и большие, ноги - плотные, зубы белые; язык ее сладостен, и она прекрасна чертами и подобна гибкой ветви. Ее качества - невиданы, и уста румяны, у нее насурмленные глаза и нежные губы, и на правой щеке у нее родинка, и на животе под пупком - метка. Ее лицо светит, как округленная луна, ее стан тонок, а бедра - тяжелы, и слюна ее исцеляет больного, как будто она Каусар или Сельсебиль". - "Прибавь, описывая ее, пояснения, да прибавит тебе Аллах увлечения", - сказала старуха. И Хасан молвил: "У моей Жены лицо прекрасное и щеки овальные и длинная шея; у нее насурмленные глаза, и щеки, как коралл, и рот, точно сердоликов печать, и уста, ярко-сверкающие, при которых не нужно ни чаши, ни кувшина. Она сложена в форме нежности, и меж бедер ее престол халифата, и нет подобной святыни в священных местах, как сказал об этом поэт:
     Название, нас смутившее,
     Из букв известных состоит:
     Четыре ты на пять умножь,
     И шесть умножь на десять ты".
     И потом Хасан заплакал и пропел такую песенку:
     "О сердце, когда тебя любимый оставит,
     Уйти и сказать, что ты забыло, не вздумай!
     Терпенье употреби - врагов похоронишь,
     Клянусь, не обманется вовек терпеливый!"
     И еще:
     "Коль хочешь спастись, - весь век не двигайся с места,
     Тоски и отчаянья не знай и гордыни.
     Терпи и не радуйся совсем, не печалься,
     А если отчаешься, прочти: не разверзли ль".
     И старуха склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову к Хасану и воскликнула: "Хвала Аллаху, великому саном! Поистине, я испытана тобою, о Хасан! О, если бы я тебя не знала! Ведь женщина, которую ты описал, - это именно твоя жена, и я узнала ее по приметам. Она старшая дочь царя величайшего, которая правит над всеми островами Вак. Открой же глаза и обдумай свое дело, и если ты спишь, - проснись! Тебе никогда нельзя будет ее достигнуть, а если ты ее достигнешь, ты не сможешь получить ее, так как между нею и тобой то же, что между небом и землей. Возвращайся же, дитя мое, поскорее и не обрекай себя на погибель: ты обречешь меня вместе с тобой. Я думаю, что нет для тебя в ней доли. Возвращайся же туда, откуда пришел, чтобы не пропали наши души".
     И старуха испугалась за себя и за Хасана, и, услышав слова старухи, он так сильно заплакал, что его покрыло беспамятство. И старуха до тех пор брызгала ему в лицо водой, пока он не очнулся от обморока. И он заплакал и залил слезами свою одежду, от великой тоски и огорчения из-за слов старухи, и отчаялся в жизни и сказал старухе: "О госпожа моя, а как я вернусь, когда я дошел досюда, и не думал я в душе, что ты не в силах помочь достигнуть мне цели, особенно раз ты надсмотрщица войска женщин и управляешь ими". - "Заклинаю тебя Аллахом, о дитя мое, - сказала старуха, - выбери себе девушку из этих девушек, и я дам ее тебе вместо твоей жены, чтобы ты не попал в руки царям. Тогда у меня не останется хитрости, чтобы тебя выручить. Заклинаю тебя Аллахом, послушайся меня и выбери себе одну из этих девушек, но не ту, и возвращайся поскорее невредимым и не заставляй меня глотать твою горесть. Клянусь Аллахом, ты бросил себя в великое бедствие и большую опасность, из которой никто не может тебя выручить!"
     И Хасан опустил голову и горько заплакал и произнес такие стихи:
     "Хулителям сказал я: "не хулите!"
     Ведь лишь для слез глаза мои существуют.
     Их слезы переполнили и льются
     Вдоль щек моих, а милая сурова.
     Оставьте! От любви худеет тело,
     Ведь я в любви люблю мое безумье.
     Любимые! Все больше к вам стремленье,
     Так почему меня не пожалеть вам?
     Суровы вы, хоть клятвы и обеты
     Я дал, и, дружбу обманув, ушли вы.
     В день расставанья, как вы удалились,
     Я выпил чашу низости в разлуке.
     О сердце, ты в тоске по ним расплавься,
     Будь щедрым ты на слезы, мое око!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда старуха сказала Хасану: "Ради Аллаха, о дитя мое, послушайся моих слов и выбери себе одну из этих девушек, вместо твоей жены, и возвращайся скорее в твою страну", - Хасан понурил голову и заплакал сильным плачем и произнес упомянутые стихи, а окончив стихотворение, он так заплакал, что его покрыло беспамятство. И старуха до тех пор брызгала ему в лицо водой, пока он не очнулся от обморока, а затем она обратилась к нему и сказала: "О господин мой, возвращайся в твою страну! Когда я поеду с тобой в город, пропадет твоя душа и моя душа, так как царица, когда она об этом узнает, будет упрекать меня за то, что я вступила с тобою в ее страну и на ее острова, которых не достигал никто из детей сынов Адама. Она убьет меня за то, что я взяла тебя с собой и показала тебе этих дев, которых ты видел в реке, хотя не касался их самец и не приближался к ним муж".
     И Хасан поклялся, что он совершенно не смотрел на них дурным взглядом, и старуха сказала ему: "О дитя мое, возвращайся в твою страну, и я дам тебе денег, сокровищ и редкостей столько, что тебе не будут нужны никакие женщины. Послушайся же моих слов и возвращайся скорее, не подвергая себя опасности, и вот я дала тебе совет".
     И Хасан, услышав слова старухи, заплакал и стал тереться щеками об ее ноги и воскликнул: "О моя госпожа и владычица и прохлада моего глаза, как я вернусь после того, как дошел до этого места, и не посмотрю на тех, кого желаю?! Я приблизился к жилищу любимой и надеялся на близкую встречу, и, может быть, будет мне доля в сближении!" И потом он произнес такие стихи:
     "О цари всех прекрасных, сжальтесь над пленным
     Тех очей, что могли б царить в царстве Кисры,
     Превзошли вы дух мускуса ароматом
     И затмили красоты роз своим блеском,
     Где живете, там веет ветер блаженства,
     И дыханьем красавицы он пропитан.
     О хулитель, довольно слов и советов -
     Ты явился с советами лишь по злобе.
     Ни корить, ни хулить меня не годится
     За любовь, коль не знаешь ты, в чем тут дело.
     Я пленен был красавицы темным оком,
     И любовью повергнут был я насильно.
     Рассыпая слезу мою, стих нижу я,
     Вот рассказ мой: рассыпан он и нанизан.
     Щек румянец расплавил мне мое сердце,
     И пылают огнем теперь мои члены.
     Расскажите: оставлю коль эти речи,
     Так какими расплавлю грудь я речами?
     Я красавиц всю жизнь любил, но свершит ведь
     Вслед за этим еще Аллах дел не мало".
     А когда Хасан окончил свои стихи, старуха сжалилась над ним и пожалела его и, подойдя к нему, стала успокаивать его сердце и сказала: "Успокой душу и прохлади глаза и освободи твои мысли от заботы, клянусь Аллахом, я подвергну с тобою опасности мою душу, чтобы ты достиг того, чего хочешь, или поразит меня гибель". И сердце Хасана успокоилось, и расправилась у него грудь, и он просидел, беседуя со старухой, до конца дня.
     И когда пришла ночь, все девушки разошлись, и некоторые пошли в свои дворцы в городе, а некоторые остались на ночь в шатрах. И старуха взяла Хасана с собой и пошла с ним в город и отвела ему помещение для него одного, чтобы никто не вошел к нему и не осведомил о нем царицу, и она не убила бы его и не убила бы того, кто его привел. И старуха стала прислуживать Хасану сама и пугала его яростью величайшего царя, отца его жены. И Хасан плакал перед нею и говорил: "О госпожа, я избрал для себя смерть, и свет мне противен, если я не соединюсь с женой и детьми! Я подвергну себя опасности и либо достигну желаемого, либо умру". И старуха стала раздумывать о том, как бы Хасану сблизиться и сойтись со своей женой и какую придумать хитрость для этого бедняги, который вверг свою душу в погибель, и не удерживает его от его намерения ни страх, ни что-нибудь другое, и он забыл о самом себе, а сказавший поговорку говорит: "Влюбленный не слушает слов свободного от любви".
     А царицей острова, на котором они расположились, была старшая дочь царя величайшего и было имя ее Нураль-Худа. И было у этой царицы семь сестер - невинных девушек, и они жили у ее отца, который правил семью островами и областями Вак, и престол этого царя был в городе, самом большом из городов той земли. И вот старуха, видя, что Хасан горит же^ланьем встретиться со своей женой и детьми, поднялась и отправилась во дворец царицы Нур-аль-Худа и, войдя к ней, поцеловала землю меж ее руками. А у этой старухи была перед нею Заслуга, так как она воспитала всех царских дочерей и имела над всеми ими власть и пользовалась у них почетом и была дорога царю.
     И когда старуха вошла к царице Нур-аль-Худа, та поднялась и обняла ее и посадила с собою рядом и спросила, какова была ее поездка, и старуха отвечала ей: "Клянусь Аллахом, о госпожа, это была поездка благословен^ная, и я захватила для тебя подарок, который доставлю тебе. О дочь моя, о царица века и времени, - сказала она потом, - я привела с собой нечто удивительное и хочу тебе эго показать, чтобы ты помогла мне исполнить одно дело". - "А что это такое?" - спросила царица. И старуха рассказала ей историю Хасана, с начала до конца. И она дрожала как тростинка в день сильного ветра и наконец упала перед царевной и сказала ей: "О госпожа, попросил у меня защиты один человек на берегу, который прятался под скамьей, и я взяла его под защиту и привела его с собой в войске девушек, и он надел оружие, чтобы никто его не узнал, и я привела его в город. - И потом еще сказала царевне: - Я пугала его твоей яростью и осведомила его о твоей силе и мощи. И всякий раз, как я его пугаю, он плачет и произносит стихи и говорит мне: "Неизбежно мне увидеть мою жену и детей, или я умру, и я не вернусь в мою страну без них!" И он подверг себя опасности и пришел на острова Вак, и я в жизни не видела человека, крепче его сердцем и с большей мощью, но только любовь овладела им до крайней степени..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха рассказала царевне Нураль-Худа историю Хасана и сказала ей: "Я не видела человека крепче его сердцем, но только любовь овладела им до крайней степени". И, услышав ее слова и поняв историю Хасана, царица разгневалась сильным гневом и склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову и посмотрела на старуху и сказала ей: "О злосчастная старуха, разве дошла твоя мерзость до того, что ты приводишь мужчин и приходишь с ними на острова Вак и вводишь их ко мне, не боясь моей ярости? Клянусь головой царя, если бы не воспитание и уважение, которым я тебе обязана, я бы убила тебя с ним сейчас же самым скверным убиением, чтобы путешествующие поучались на тебе, о проклятая, и никто бы не делал того ужасного дела, которое сделала ты и на которое никто не властен. Но ступай приведи его сейчас же ко мне, чтобы я на него посмотрела".
     И старуха вышла от царевны ошеломленная, не зная, куда идти, и говорила: "Все это несчастье пригнал ко мне Аллах через руки Хасана!" И она шла, пока не вошла к Хасану, и сказала ему: "Вставай, поговори с царицей, о тот, конец чьей жизни приблизился!" И Хасан вышел с нею, и язык его неослабно поминал великого Аллаха и говорил: "О боже, будь ко мне милостив в твоем приговоре и освободи меня от беды!" И старуха шла с ним, пока не поставила его перед царицей Нураль-Худа (а старуха учила Хасана по дороге, как он должен с ней говорить). И, представ перед Нур-аль-Худа, Хасан увидел, что она закрыла лицо покрывалом. И он поцеловал землю меж ее руками и пожелал ей мира и произнес такие два стиха:
     "Продли Аллах величье твое и радость,
     И одари господь тебя дарами!
     Умножь Аллах величье твое и славу
     И укрепи тебя в борьбе с врагами!"
     А когда он окончил свои стихи, царица сделала старухе знак поговорить с ним перед нею, чтобы она послушала его ответы. И старуха сказала Хасану: "Царица возвращает тебе приветствие и спрашивает тебя: как твое имя, из какой ты страны, как зовут твою жену и детей, из-за которых ты пришел, и как называется твоя страна?" И Хасан ответил (а он укрепил свою душу, и судьбы помогли ему): "О царица годов и времен, единственная в века и столетия! Что до меня, то мое имя - Хасанмногопечальный, и город мой - Басра, а жена моя - имени ей я не знаю; что же до моих детей, то одного зовут Насир, а другого - Мансур". И, услышав слова Хасана, царица сказала ему: "Откуда она увезла своих детей?" И Хасан ответил: "О царица! Из города Багдада, из дворца халифа". - "А говорила она вам что-нибудь, когда улетала?" - спросила царица. И Хасан ответил: "Она сказала моей матушке: "Когда твой сын придет и продлятся над ним дни разлуки, и захочет он близости и встречи, и потрясут его ветры томления, пусть приходит ко мне на острова Вак".
     И тогда царица Нур-аль-Худа покачала головой и сказала: "Не желай она тебя, она не сказала бы твоей матери этих слов, и если бы она тебя не хотела и не желала бы близости с тобой, она бы не осведомила тебя, где ее место и не позвала бы тебя в свою страну". - "О госпожа царей и пра^вительница над всеми царями и нищими, - ответил Хасан, - о том, что случилось, я тебе рассказал, ничего от тебя не скрывая. Я прошу защиты у Аллаха и у тебя, чтобы ты меня не обижала. Пожалей же меня и воспользуйся наградой за меня и воздаянием. Помоги мне встретиться с женой и детьми, серии мне предмет моих желаний и прохлади глаза мои встречей с детьми и помоги мне их увидеть".
     И он начал плакать, стонать и жаловаться и произнес такие два стиха:
     "Тебя буду славить я, пока голубок кричит,
     Усиленно, хоть бы не исполнил я должного.
     Всегда ведь, когда я жил в былом благоденствии,
     Я видел в тебе его причины и корни все".
     И царица Нур-аль-Худа склонила голову к земле на долгое время, а потом она подняла голову и сказала Хасану: "Я пожалела тебя и сжалилась над тобой и намерена показать тебе всех девушек в этом городе и в землях моего острова. Если ты узнаешь твою жену, я отдам ее тебе, а если ты ее не узнаешь, я тебя убью и распну на дверях дома старухи". И Хасан молвил: "Я принимаю это от тебя, о царица времени". И он произнес такие стихи:
     "Вы подняли страсть во мне, а сами сидите вы,
     Вы отняли сон у всех горящих, и спите вы,
     Вы мне обещали, что не будете вы тянуть,
     Но, повод мой захватив, меня обманули вы.
     Любил вас ребенком я, не зная еще любви.
     "Не надо же убивать меня?", - я вам жалуюсь.
     Ужель, не боясь Аллаха, можете вы убить
     Влюбленного, что пасет звезду, когда люди спят?
     О родичи, если я умру, напишите вы
     На камнях моей могилы: "Это влюбленный был".
     И, может быть, юноша, что страстью, как я, сражен,
     Увидя мою могилу, скажет мне: "Мир тебе!"
     А окончив свои стихи, Хасан сказал: "Я согласен на условие, которое ты мне поставила, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!"
     И тогда царица Нур-аль-Худа приказала, чтобы не осталось в городе девушки, которая не поднялась бы во дворец и не прошла бы перед Хасаном, и царица велела старухе Шавахи самой спуститься в город и привести всех бывших в городе девушек к царице во дворец. И царица принялась вводить к Хасану девушек сотню за сотней, так что в городе не осталось девушки, которую она бы не показала Хасану, но Хасан не увидел среди них своей жены. И царица спросила его: "Видел ли ты свою жену среди этих?" И Хасан отвечал: "Клянусь Аллахом, о царица, ее среди них нет". И тогда царицу охватил сильный гнев, и она сказала старухе: "Пойди и выведи всех, кто есть во дворце, и покажи их ему".
     И когда Хасану показали всех, кто был во дворце, он не увидел среди них своей жены и сказал царице: "Клянусь жизнью твоей головы, о царица, ее среди них нет". И царица рассердилась и закричала на тех, кто был вокруг нее, и сказала: "Возьмите его и утащите по земле лицом вниз и отрубите ему голову, чтобы никто после него не подвергал себя опасности, не узнал о нашем положении, не прошел по нашей стране и не вступал на нашу землю и наши острова!" И Хасана вытащили лицом вниз и накинули на него подол его платья и закрыли ему глаза и остановились подле него с мечами, ожидая разрешения.
     И тогда Шавахи подошла к царице и поцеловала землю меж ее рук и, схватившись за полу ее платья, положила ее себе на голову и сказала: "О царица, во имя воспитания, не торопись с ним, особенно раз ты знаешь, что этот бедняк - чужеземец, который подверг свою душу опасности и испытал дела, которых никто до него не испытывал, и Аллах - слава ему и величие! - спас его от смерти из-за его долгой жизни, и он услышал о твоей справедливости и вошел в твою страну и охраняемое убежище. И если ты его убьешь, разойдутся о тебе с путешественниками вести, что ты ненавидишь чужеземцев и убиваешь их. А он, при всех обстоятельствах, под своей властью и будет убит твоим мечом, если не окажется его жены в твоем городе. В какое время ты ни захочешь, чтобы он явился, я могу возвратить его к тебе. И к тому же я взяла его под защиту, только надеясь на твое великодушие, так как ты обязана мне воспитанием, и я поручилась ему, что ты приведешь его к желаемому, ибо я знаю твою справедливость и милосер^дие, и, если он я не знала в тебе этого, я бы не привела его в твои город. И я говорила про себя: "Царица на него посмотрит и послушает стихи, которые он говорит, и прекрасные, ясные слова, подобные нанизанному жемчугу", Этот человек вошел в наши земли и поел нашей пищи, и соблюдать его право обязательно для нас..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот десятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-аль-Худа приказала своим слугам схватить Хасана и отрубить ему голову, старуха стала ее уговаривать и говорила ей: "Этот человек вошел в наши земли и поел нашей пищи, и соблюдать его право для нас обязательно, особенно раз я обещала ему встречу с тобою. Ты ведь знаешь, что разлука тяжела, и знаешь, что разлука убийственна, в особенности - разлука с детьми. У нас не осталось ни одной женщины, кроме тебя; покажи же ему твое лицо".
     И царица улыбнулась и сказала: "Откуда ему быть моим мужем и иметь от меня детей, чтобы я показывала ему лицо?" И затем она велела привести Хасана, и его ввели к ней и поставили" перед нею, и тогда она открыла лицо. И, увидев его, Хасан испустил великий крик и упал, покрытый беспамятством. И старуха до тех пор ухаживала за ним, пока он не очнулся, а очнувшись от беспамятства, он произнес такие стихи:
     "Ветерочек из Ирака, что подул
     В земли тех, кто восклицает громко: "Вак!"
     Передай моим возлюбленным, что я
     Горький вкус любви моей вкусил давно.
     О, смягчитесь, люди страсти, сжальтесь вы.
     Тает сердце от разлуки мук мое!"
     А окончив свои стихи, он поднялся и посмотрел на царицу и вскрикнул великим криком, от которого дворец чуть не свалился на тех, кто в нем был, и затем упал, покрытый беспамятством.
     И старуха до тех пор ухаживала за ним, пока он не очнулся, и спросила его, что с ним, и Хасан воскликнул: "Эта царица - либо моя жена, либо самый похожий на мою жену человек..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот одиннадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот одиннадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда старуха спросила Хасана, что с ним, он воскликнул: "Эта царица - либо моя жена, либо самый похожий на мою жену человек". И царица сказала: "Гора тебе, о нянюшка, этот чужеземец бесноватый или помешанный, потому что он смотрит мне в лицо и таращит глаза". - "О царица, - сказала старуха, - ему простительно, не взыщи с него. Ведь пословица говорит: "Для больного от любви нет лекарства". Что он, что бесноватый - все равно". А Хасан заплакал сильным плачем и произнес такие два стиха:
     "Увидя следы любимых, с тоски я таю
     И слезы лью на месте их стоянки,
     Прося того, кто нас испытал разлукой,
     Чтоб мне послал любимых возвращенье".
     И потом Хасан сказал царице: "Клянусь Аллахом, ты не моя жена, но ты самый похожий на нее человек!" И царица Нур-аль-Худа так засмеялась, что упала навзничь и склонилась на бок и сказала: "О любимый, дай себе отсрочку и рассмотри меня и ответь мне на то, о чем я тебя спрошу. Оставь безумие, смущение и смятение, - приблизилось к тебе облегчение". - "О госпожа царей и прибежище всех богатых и нищих, увидав тебя, я стал бесноватым, потому что ты либо моя жена, либо самый похожий на нее человек. А теперь спрашивай меня о чем хочешь", - сказал Хасан. И царица спросила его: "Что в твоей жене на меня похоже?" - "О госпожа моя, - ответил Хасан, - все, что есть в тебе красивого, прекрасного, изящного и изнежен^ного - стройность твоего стана и нежность твоих речей, румянец твоих щек, и выпуклость грудей и все прочее, - на нее похожи".
     И царица тогда обратилась к Шавахи, Умм-ад-Давахи, и сказала ей: "О матушка, отведи его обратно на то место, где он у тебя был, и прислужи^вай ему сама, а я обдумаю его дело. И если он человек благородный и храни г дружбу, приязнь и любовь, нам надлежит помочь ему, особенно потому, что он пришел в нашу землю и ел нашу пищу и перенес тяготы путешествия и борьбу с ужасами опасностей. Но когда ты доставишь его в свой дом, поручи его твоим слугам и возвращайся ко мне поскорее, и если захочет великий Аллах, будет одно только благо". И старуха вышла и взяла Хасана и пошла с ним в свое жилище и велела своим невольницам, слугам и прислуж^никам ему служить и приказала принести ему все, что ему нужно, не упуская ничего из должного.
     А потом она поспешно вернулась к царице, и та велела ей надеть оружие и взять с собой тысячу всадников из доблестных. И старуха Шавахи послушалась ее приказаний и надела свои доспехи и призвала тысячу всадников, и, когда она встала меж руками царицы и сообщила ей о прибытии тысячи всадников, царица велела ей отправиться в город царя величайшего, ее отца, и остановиться у его дочери Манар-ас-Сана, ее младшей сестры, и сказать ей: "Одень твоих детей в рубахи, которые я для них сделала, и пошли их к ее тетке, она стосковалась по ним".
     И потом царица сказала старухе: "Я наказываю тебе, о матушка, скрывать дело Хасана, и когда ты возьмешь у нее детей, скажи ей: "Твоя сестра приглашает тебя ее посетить". И она отдаст тебе детей и выедет ко мне, желая меня посетить. Ты возвращайся с ними поскорее, а она пусть едет не торопясь, и иди не по той дороге, по которой поедет она. Пусть твой путь продолжается ночью и днем, и остерегайся, чтобы хоть кто-нибудь один не узнал об этом деле. И затем, я клянусь всеми клятвами, если моя сестра окажется его женой и станет ясно, что ее дети - его дети, я не помешаю ему взять ее и се отъезду с ним и с детьми..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двенадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица сказала старухе: "Я клянусь Аллахом и подтверждаю всеми клятвами, что если она окажется его женой, я не помешаю ему ее взять и помогу ему взять ее и уехать с нею в его страну". И старуха поверила ее словам и не знала она, что задумала в душе царица, а эта распутница задумала в душе, что если ее сестра не жена Хасана и ее дети на него не похожи, она убьет его.
     И потом царица сказала старухе: "О матушка, если правду говорит мое опасение, его женой окажется моя сестра Манар-ас-Сана, а Аллах знает лучше! Эти качества - ее качества, и все достоинства, которые он упомянул: превосходная красота и дивная прелесть не найдутся ни у кого, кроме моих сестер - в особенности, у младшей".
     И старуха поцеловала ей руки и вернулась к Хасану и осведомила его о том, что сказала царица, и у Хасана улетел от радости ум, и он подошел к старухе и поцеловал ее в голову, и она сказала ему: "О дитя мое, не целуй меня в голову, а поцелуй в рот и считай это наградой За благополучие. Успокой душу и прохлади глаза, и пусть твоя грудь будет всегда расправлена, и не брезгай поцеловать меня в рот - я виновница твоей встречи с нею. Успокой же твое сердце и ум, и пусть будет твоя грудь всегда расправлена и глаз прохлажден и душа спокойна". И затем она простилась с ним и ушла, а Хасан произнес такие два стиха:
     "Любви моей четыре есть свидетеля
     (Во всяком деле свидетелей бывает двое):
     Трепет сердца, и в членах дрожь постоянная,
     И худоба тела, и уст молчание".
     И потом он произнес еще такие два стиха:
     "Две вещи есть - коль глаза слезами кровавыми
     О них бы заплакали, грозя, что исчезнут, -
     Десятую часть того, что должно, не дали бы
     Те вещи - цвет юности и с милым разлука".
     А старуха надела оружие и взяла с собою тысячу всадников и отправилась на тот остров, где находилась сестра царицы, и ехала до тех пор, пока не приехала к сестре царицы, а между городом Нур-аль-Худа и городом ее сестры было три дня пути. И когда Шавахи достигла города, она вошла к сестре царицы, Манар-ас-Сана, и приветствовала ее и передала ей приветствие ее сестры Нур-аль-Худа и рассказала ей, что царица стосковалась по ней и по ее детям, и сообщила ей, что царица Нур-альХуда на нее гневается за то, что она ее не посещает. И царица Манар-ас-Сана ответила: "Право против меня и за мою сестру. И я сделала упущение, не посетив ее, но я посещу ее теперь".
     И она велела вынести свои палатки за город и захватила для сестры подходящие подарки и редкости. А царь, ее отец, посмотрел из окна дворца и увидел, что выставлены палатки, и спросил об этом, и ему сказали: "Царевна Манар-ас-Сана поставила свои палатки на этой дороге, потому что она хочет посетить свою сестру Нураль-Худа". И, услышав об этом, царь снарядил для нее войско, чтобы доставить ее к ее сестре, и вынул из своей казны богатства, кушанья, напитки, редкости и драгоценности, для которых бессильны описания. А семь дочерей царя были родные сестры - от одного отца и одной матери, кроме младшей. И старшую звали Нур-альХуда, вторую - Наджм-ас-Сабах, третью - Шамс-ад-Духа, четвертую - Шаджа^рат-ад-Дурр, пятую - Кут-аль-Кулуб, шестую - Шараф-аль-Банат, и седьмую - Манар-асСана, и это была младшая из сестер и жена Хасана, и была она им сестрой только по отцу.
     И потом старуха подошла и поцеловала землю меж рук Манар-ас-Сана, и Манар-ас-Сана спросила ее: "У тебя есть еще просьба, о матушка?" И старуха сказала: "Царица Нур-аль-Худа, твоя сестра, приказывает тебе перео^деть твоих детей и одеть их в рубашки, которые она им сшила, и послать их к ней со мною. И я возьму их и поеду с ними вперед и буду вестницей твоего прихода к ней". И когда Манар-ас-Сана услышала слова старухи, она склонила голову к земле, и цвет ее лица изменился, и она просидела пону^рившись долгое время, а потом покачала головой и подняла ее к старухе и сказала: "О матушка, моя душа встревожилась и затрепетало мое сердце, когда ты упомянула о моих детях. Ведь со времени их рождения никто не видел их лица из джиннов и людей - ни женщины, ни мужчины, и я ревную их к ветерку, когда он пролетает". И старуха воскликнула: "Что это за слова, о госпожа! Или ты боишься для них зла от твоей сестры..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тринадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тринадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала госпоже Манар-ас-Сана: "Что это за слова, о госпожа! Разве ты боишься для них зла от твоей сестры? Да сохранит Аллах твой разум! Если ты хочешь ослушаться царицы в этом деле, то ослушание для тебя невозможно - она будет на тебя гневаться. Но твои дети - маленькие, о госпожа, и тебе простительно за них бояться, и любящий склонен к подозрениям. Но ты знаешь, о дочка, мою заботливость и любовь к тебе и к твоим детям, и я воспитала вас раньше их. Я приму их от тебя и возьму их и постелю для них свои щеки и открою сердце и положу их внутрь его, и мне не нужно наставлений о них в подобном этому деле. Будь же спокойна душою и прохлади глаза и отошли их к ней. Я опережу тебя самое большее на день или на два".
     И старуха до тех пор приставала к Манар-ас-Сана, пока ее бок не умяг^чился, и она побоялась гнева своей сестры и не знала, что скрыто для нее в неведомом. И она согласилась послать детей со старухой и позвала их и выкупала и приготовила и, переодев их, надела на них те рубашки, и отдала их старухе, а та взяла их и помчалась с ними, как птица, не по той дороге, по какой шла их мать, как наказывала ей Нур-аль-Худа. И старуха непрестанно ускоряла ход, боясь за детей, пока не приехала с ними в город царицы Нуp-аль-Худа, и она переправилась с ними через реку и вошла в город и пошла с детьми к царице Нур-аль-Худа, их тетке.
     И, увидев детей, царица обрадовалась и обняла их и прижала к груди и посадила одного мальчика на правую ногу, а другого - на левую ногу, а потом она обратилась к старухе и сказала ей: "Приведи теперь Хасана! Я дала ему покровительство и защитила его от моего меча. Он укрепился в моем доме и поселился со мною в соседстве после того, как перенес страхи и бедствия и пришел путями смерти, ужасы которых все возражали. Но при этом он до сих пор не спасен от испития смертной чаши..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот четырнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа велела старухе привести Хасана и сказала: "Он испытал страхи и бедствия и прошел путями смерти, ужасы которых все возрастали, по при этом он до сих пор не спасен от испития смертной чаши". - "Когда я приведу его к тебе, сведешь ли ты его с ними и, если выяснится, что это не его дети, простишь ли ты его и возв^ратишь ли и его страну?" - спросила старуха.
     И, услышав ее слова, царица разгневалась великим гневом и воскликнула: "Горе тебе, о злосчастная старуха! До каких пор продлятся твои уловки из-за этого чужеземца, который посягнул на нас и поднял нашу завесу и узнал о наших обстоятельствах? Разве он думает, что пришел в нашу землю, увидел наши лица и замарал нашу честь и вернется в свои земли невредимым? Он разгласит о наших обстоятельствах в своих землях и среди своих родных, и дойдут о нас вести до всех царей в областях земли, и разъедут^ся купцы с рассказами о нас но все стороны и станут говорить: "Человек вошел на острова Вак и прошел страны колдунов и кудесников и вступил в Землю Джиннов и в Землю Зверей и Птиц и вернулся невредимым". Этого не будет никогда! Клянусь тем, кто сотворил небеса и их построил и простер землю и протянул ее, и создал тварей и исчислил их! Если это будут не его дети, я непременно убью его, и сама отрублю ему голову своей рукой!" И она закричала на старуху так, что та со страху упала, и натравила на нее привратника и двадцать рабов и сказала им: "Пойдите с этой старухой и приведите ко мне скорее того юношу, который находится у нее в доме".
     И старуха вышла, влекомая привратником и рабом, и цвет ее лица пожелтел, и у нее дрожали поджилки, и пошла к себе домой и вошла к Хасану. И когда она вошла, Хасан поднялся и поцеловал ей руки и поздоровался с нею, но старуха не поздоровалась с ним и сказала: "Иди поговори с царицей! Не говорила ли я тебе: "Возвращайся в твою страну". И не удерживала ли тебя от всего этого, но ты не послушался моих слов? Я говорила: "Я дам тебе то, чего никто не может иметь, и возвращайся в твою страну поскорее", но ты мне не повиновался и не послушался меня, а напротив, сделал мне наперекор и избрал для себя и для меня гибель. Вот перед тобою то, что ты выбрал, и смерть близка. Иди поговори с Этой развратной рас^путницей, своевольной обидчицей".
     И Хасан поднялся с разбитым сердцем, печальной душой и испуганный, говоря: "О хранитель, сохрани! О боже, будь милостив ко мне в том, что ты определил мне из испытаний, и покрой меня, о милостивейший из милостивых". И он отчаялся в жизни и пошел с теми двадцатью рабами, привратником и старухой. И они ввели Хасана к царице, и он увидел своих детей, Насира и Мансура, которые сидели у царицы на коленях, и она играла с ними и забавляла их. И когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством, так сильно он обрадовался своим детям..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством. А очнувшись, он узнал своих детей, и они узнали его, и взволновала их врожденная любовь, и они высвободились из объятий царицы и встали возле велик он и славен! - внушил им слова: "О батюшка наш!"
     И заплакали старуха и присутствующие из жалости и сочувствия к ним и сказали: "Хвала Аллаху, который соединил вас с вашим отцом!" А Хасан, очнувшись от обморока, обнял своих детей и так заплакал, что его покрыло беспамятство. И, очнувшись от обморока, он произнес такие стихи:
     "Я вами клянусь: душа не может уже терпеть
     Разлуку, хотя бы близость гибель сулила мне.
     Мне призрак ваш говорит: "Ведь завтра ты встретишь их".
     Но разве, назло врагам, до завтра я доживу?
     Я вами клянусь, владыки, как удалились вы,
     Мне жизнь не была сладка совсем уже после вас.
     И если Аллах пошлет мне смерть от любви моей,
     Я мучеником умру великим от страсти к вам.
     Газелью клянусь, что в сердце пастбище обрела,
     Но образ ее, как он, бежит от очей моих, -
     Коль вздумает отрицать, что кровь мою пролила,
     Она на щеках ее свидетелем выступит".
     И когда царица убедилась, что малютки - дети Хасана и что ее сестра, госпожа Манар-ас-Сана, - его жена, в поисках которой он пришел, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-альХуда убедилась, что малютки - дети Хасана и что ее сестра, Манар-ас-Сана, - его жена, в поисках которой он пришел, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает, и закричала в лицо Хасану, и тот упал без чувств. А очнувшись от обморока, он произнес такие стихи:
     "Ушли вы, но ближе всех людей вы душе моей,
     Вы скрылись, но в сердце вы всегда остаетесь.
     Аллахом клянусь, к другим от вас я не отойду
     И против превратностей судьбы буду стоек.
     Проходит в любви к вам ряд ночей и кончается,
     А в сердце моем больном стенанья и пламя
     Ведь прежде я не хотел разлуки на час один,
     Теперь же ряд месяцев прошел надо мною.
     Ревную я к ветерку, когда пролетает он, -
     Поистине, юных дев ко всем я ревную".
     А окончив свои стихи, Хасан упал, покрытый беспамятством. И, очнувшись, он увидел, что его вытащили, волоча лицом вниз, и поднялся и пошел, путаясь в полах платья, и не верил он в спасение от того, что перенес от царицы. И это показалось тяжким старухе Шавахи, но она не могла заговорить с царицей о Хасане из-за ее сильного гнева.
     И когда Хасан вышел из дворца, он был растеряй и не знал, куда де^ваться, куда пойти и куда направиться, и стала для него тесна земля при ее просторе, и не находил он никого, кто бы с ним поговорил и развлек бы его и утешил, и не у кого было ему спросить совета и не к кому направиться и не у кого приютиться. И он убедился, что погибнет, так как не мог уехать и не знал, с кем поехать, и не знал дороги и не мог пройти через Долину Джиннов и Землю Зверей и Острова Птиц, и потерял он надежду жить. И он заплакал о самом себе, и покрыло его беспамятство, а очнувшись, он стал думать о своих детях и жене и о прибытии ее к сестре и размышлять о том, что случится у нее с ее сестрой.
     А потом он начал раскаиваться, что пришел в эти земли и что он не слушал ничьих слов, и произнес такие стихи:
     "Пусть плачут глаза о том, что милую утратил я:
     Утешиться трудно мне, и горесть моя сильна.
     И чашу превратностей без примеси выпил я,
     А кто может сильным быть, утратив возлюбленных?
     Постлали ковер упреков меж мной и вами вы;
     Скажите, ковер упреков снова когда свернут?
     Не спал я, когда вы спали, и утверждали вы,
     Что я вас забыл, когда забыл я забвение.
     О, сердце, поистине, стремится к сближению,
     А вы - мои лекари, от хвори храните вы.
     Не видите разве, что разлука со мной творит
     Покорен и низким я и тем, кто не низок был.
     Скрывал я любовь мою, но страсть выдает ее,
     И сердце огнем любви на веки охвачено.
     Так сжальтесь же надо мной и смилуйтесь: был всегда
     Обетам и клятвам верен в скрытом и тайном я.
     Увижу ли я, что дни нас с вами сведут опять?
     Вы - сердце мое, и вас лишь любит душа моя.
     Болит мое сердце от разлуки! О, если бы
     Вы весть сообщили мне о вашей любви теперь!"
     А окончив свои стихи, Хасан продолжал идти, пока не вышел за город, и он увидел реку и пошел по берегу, не зная, куда направиться, и вот то, что было с Хасаном.
     Что же касается его жены, Манар-ас-Сана, то она пожелала выехать на следующий день после того дня, когда выехала старуха. И когда она собиралась выезжать, вдруг вошел к ней придворный царя, ее отца, и поцеловал землю меж ее руками..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Манар-ас-Сана собиралась выезжать, вдруг вошел к ней придворный царя, ее отца, и поцеловал землю меж ее руками и сказал: "О царевна, твой отец, царь величайший, приветствует тебя и зовет тебя к себе". И царевна поднялась и пошла с придворным к отцу, чтобы посмотреть, что ему нужно. И когда отец царевны увидал ее, он посадил ее с собой рядом на престол и сказал: "О дочка, знай, что я видел сегодня ночью сон, и я боюсь из-за него за тебя и боюсь, что постигнет тебя из-за этой поездки долгая забота". - "Почему, о батюшка, и что ты видел во сне?" - спросила царевна.
     И ее отец ответил: "Я видел, будто я вошел в сокровищницу и увидел там большие богатства и много драгоценностей и яхонтов, и будто понравились мне во всей сокровищнице среди всех этих драгоценностей только семь зерен, и были они лучшими в сокровищнице. И я выбрал из этих семи камней один - самый маленький из них, но самый красивый и сильнее всех сиявший. И как будто" я взял его в руку, когда мне понравилась его красота, и вышел с ним из сокровищницы. И, выйдя из ее дверей, я разжал руку, радуясь, и стал поворачивать камень, и вдруг прилетела диковинная птица из далеких стран, которая не из птиц нашей страны, и низринулась на меня с неба и, выхватив камешек у меня из руки, положила его обратно на то место, откуда я его принес. И охватила меня забота, грусть и тоска, и я испугался великим испугом, который пробудил меня от сна, и проснулся, печальный, горюя об этом камне. И, пробудившись от сна, я позвал толкователей и разъяснителей и рассказал им мой сон, и они мне сказали: "У тебя семь дочерей, и ты потеряешь младшую и ее отнимут у тебя силой, без твоего согласия". А ты, о дочка, младшая из моих дочерей и самая мне дорогая и драгоценная. И вот ты уезжаешь к твоей сестре, и я не знаю, что у тебя с ней случится. Не уезжай и вернись к себе во дворец".
     И когда Манар-ас-Сана услышала слова своего отца, ее сердце затрепетало, и она испугалась за своих детей и склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову к отцу и сказала: "О царь, царица Нур-аль-Худа приготовила для меня угощение, и она ждет моего прибытия с часу на час. Она уже четыре года меня не видала, и если я отложу мое посещение, она на меня рассердится. Самое большее я пробуду у нее месяц времени и вернусь к тебе. Да и кто ступит на нашу землю и достигнет островов Вак и кто может добраться до Белой Земли и до Черной Горы и достигнуть Камфарной Горы и Крепости Птиц? Как он пересечет Долину Птиц, а за ней Долину Зверей, а за ней Долины Джиннов, вступит на наши острова? Если бы вступил на них иноземец, он наверное бы погиб в морях гибели. Успокойся же душою и прохлади глаза о моем путешествии, никто не имеет власти вступить на нашу землю". И она до тех пор старалась смягчить своего отца, пока тот не пожаловал ей разрешения ехать..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Манар-ас-Сана до тех пор старалась смягчить своего отца, пока он не пожаловал ей разрешения ехать, и потом он приказал тысяче всадников отправиться с нею и довести ее до реки, а затей оставаться на месте, пока она не достигнет города своей сестры и не войдет в ее дворец. И он велел им оставаться с нею и взять ее и привести к ее отцу и наказал Манар-ас-Сана побыть у сестры два дня и быстро возвращаться. И царевна ответила: "Слушаю и повинуюсь!" - и поднялась и вышла, и отец ее вышел и простился с нею.
     А слова отца оставили след в ее сердце, и она испугалась за своих детей, но нет пользы укрепляться осторожностью против нападения судьбы. И Манар-ас-Сана ускоряла ход в течение трех дней с их ночами и доехала до реки и поставила свои шатры на берегу. А потом она переправилась через реку, вместе с несколькими слугами, приближенными и везирями и, достигнув города царицы Нур-аль-Худа, поднялась во дворец и вошла к ней и увидела, что ее дети плачут около нее и кричат: "Отец наш!" И слезы потекли у нес из глаз, и она заплакала и прижала своих детей к груди и сказала: "Разве вы видели вашего отца? Пусть бы не было той минуты, когда я его покинула, и если бы я знала, что он в обители жизни, я бы вас к нему присела".
     И потом она стала плакать о себе и о своем муже, и о том, что ее дети плачут, и произнесла такие стихи:
     "Любимые! Несмотря на даль и суровость, я
     Стремлюсь к вам, где б ни были, и к вам направляюсь лишь.
     И взоры обращены мои к вашей родине,
     И сердце мое скорбит о с вами прошедших днях.
     Как много мы провели ночей без сомнения,
     Влюбленные, радуясь и ласке и верности!"
     И когда царевна увидела, что ее сестра обняла своих детей и сказала: "Я сама сделала это с собою и с детьми к разрушила мой дом", - Нур-аль-Худа не пожелала ей мира, но сказала ей: "О распутница, откуда у тебя эти дети? Разве ты вышла замуж без ведома твоего отца или совершила блуд? Если ты совершила блуд, тебя следует наказать, а если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в паши страны?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девятнадцатая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа сказала своей сестре Манар-ас-Сана: "А если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в наши страны и спрятала от нас твоих детей? Разве ты думаешь, что мы этого не знаем? Великий Аллах, знающий сокровенное, обнаружил нам твое дело, открыл твое состояние и показал твои слабые места!"
     И потом, после этого, она велела своим приближенным взять Манар-ас-Сана, и ее схватили, и Нур-аль-Худа связала ей руки и заковала ее в железные цепи и побила ее болезненным боем, так что растерзала ей тело, и привязала ее за волосы к крестовине и посадила ее в тюрьму.
     И она написала письмо своему отцу, царю величайшему, чтобы осведомить его об этом деле, и писала ему: "В нашей стране появился мужчина из людей, и моя сестра Манар-ас-Сана утверждает, что она вышла за него Замуж по закону и принесла от него двух детей, но скрыла их от нас и от тебя и не объявляла о себе ничего, пока не пришел к нам этот мужчина, который из людей, а зовут его Хасан. И он рассказал нам, что женился на ней и что она прожила с ним долгий срок времени, а потом взяла своих детей и ушла без его ведома. И она осведомила, уходя, его мать и сказала ей: "Скажи твоему сыну, если охватит его тоска, пусть приходит ко мне на острова Вак". И мы задержали этого человека у нас, и я послала к ней старуху Шавахи, чтобы она привела ее к нам, вместе с ее детьми, и она собралась и приехала. А я приказала старухе Шавахи принести мне ее детей раньше и прийти ко мне с ними, прежде чем она явится, и старуха принесла детей раньше, чем пришла их мать. И я послала за человеком, который утверждал, что она его жена, и, войдя ко мне и увидев детей, он узнал их, и они его узнали, и я удостоверилась, что эти дети - его дети, и что она - его жена, и узнала, что слова этого человека правильны и что на нем нет позора и дурного, и увидела, что мерзость и позор - на моей сестре. И я испугалась, что наша честь будет посрамлена перед жителями наших островов, и когда эта распутная обманщица вошла ко мне, я на нее разгневалась и побила ее болезненным боем и привязала ее к кресту за волосы. Вот я осведомила тебя об ее истории и приказ - твой приказ - что ты нам прикажешь, мы сделаем. Ты знаешь, что в этом деле для нас срам, и позор нам и тебе, и, может быть, услышат об этом жители островов, и станем мы между ними притчей, и надлежит тебе дать нам быстрый ответ".
     И потом она отдала письмо посланцу, и тот пошел с ним к царю. И когда царь величайший прочитал его, он разгневался великим гневом на свою дочь Манар-ас-Сана и написал своей дочери Нур-аль-Худа письмо, в котором говорил: "Я вручаю ее дело тебе и назначаю тебя судьей над ее кровью. Если дело таково, как ты говоришь, убей ее и не советуйся о ней со мною".
     И когда письмо ее отца дошло до царицы, она прочитала его и послала за Манар-ас-Сана и призвала ее к себе, а Манар-ас-Сана утопала в крови, была связана своими волосами и закована в тяжелые железные цепи, и была на ней волосяная одежда. И ее поставили перед царицей, и она стояла, униженная и презренная, и, увидев себя в столь большом позоре и великом унижении, она вспомнила о своем бывшем величии и заплакала сильным плачем и произнесла такие два стиха:
     "Владыка, мои враги хотят погубить меня,
     Они говорят, что мне не будет спасенья
     Надеюсь, что все дела врагов уничтожишь ты,
     Господь мой, защита тех, кто просит в испуге".
     И затем она заплакала сильным плачем и упала, покрытая беспамятством, а очнувшись, она произнесла такие два стиха:
     "Подружились беды с душой моей; с ними дружен я,
     Хоть был врагом их; щедрый - друг для многих,
     Единым не был род забот в душе моей,
     И их, хвала Аллаху, много тысяч".
     И еще произнесла такие два стиха:
     "Как много бед нелегкими покажутся
     Для юноши - спасенье у Аллаха!
     Тяжелы они, но порой охватят кольца их
     И раскроются, а не думал я, что раскроются..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот двадцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-аль-Худа велела привести свою сестру, царевну Манар-ас-Сана, се поставили перед нею, связанную, и она произнесла предыдущие стихи. И ее сестра принесла деревянную лестницу и положила на нее Манар-ас-Сана и велела слугам привязать ее спиной к лестнице и вытянула ей руки и привязала их веревками, а затем она обнажила ей голову и обвила ее волосы вокруг деревянной лестницы, и жалость к сестре исчезла из ее сердца.
     И когда Манар-ас-Сана увидела себя в таком позорном и унизительном положении, она начала кричать и плакать, но никто не пришел ей на помощь. И она сказала: "О сестрица, как ожесточилось ко мне твое сердце и ты не жалеешь меня и не жалеешь этих маленьких детей?" И, услышав эти слова, Нур-аль-Худа стала еще более жестокой и начала ее ругать и воскликнула: "О любовница, о распутница, пусть не помилует Аллах того, кто тебя помилует! Как я тебя пожалею, о обманщица?" И Манар-ас-Сана сказала ей (а она лежала вытянутая)" "Я ищу от тебя защиты у господа неба в том, за что ты меня ругаешь, и в чем я невиновна! Клянусь Аллахом, я не совершала блуда, а вышла за него замуж по закону, и мой господь знает, правда мои слова или нет. Мое сердце разгневалось на тебя из за жестокости твоего сердца ко мне - как ты упрекаешь меня в блуде, ничего не зная! Но мой господь освободит меня от тебя, и если твои упреки за блуд правильны, Аллах накажет меня за это".
     И ее сестра подумала, услышав ее слова, и сказала ей: "Как ты можешь обращаться ко мне с такими словами!" А потом она поднялась и стала бить Манар-асСана, и ее покрыло беспамятство. И ей брызгали в лицо водой, пока она не очнулась, и изменились прелести ее от жестоких побоев и крепких уз и от постигшего ее великого унижения, и она произнесла такие два стиха:
     "И если грех совершила я
     И дурное дело я сделала, -
     Я раскаялась в том, что минуло,
     И просить прощенья пришла я к вам".
     И, услышав ее стихи. Нур-аль-Худа разгневалась сильным гневом и воскликнула: "Ты говоришь передо мной стихами, о распутница, и ищешь прощения великих грехов, которые ты совершила! У меня было желание воротить тебя к твоему мужу и посмотреть на твое распутство и силу твоего глаза, так как ты похваляешься совершенными тобой распутствами, мерзостями и великими грехами".
     И затем она велела слугам принести пальмовый прут, и когда его принесли, засучила рукава и стала осыпать Манар-ас-Сана ударами с головы до ног. А потом она приказала подать витой бич, такой, что если бы ударили им слона, он бы, наверное, быстро убежал, и стала опускать этот бич на спину и на живот Манар-ас-Сана, и от этого ее покрыло беспамятство. И когда старуха Шавахи увидела такие поступки царицы, она бегом выбежала от нее, плача и проклиная ее. И царица крикнула слугам: "Приведите ее ко мне!" И слуги вперегонку побежали за ней и схватили ее и привели к царице, и та велела бросить Шавахи на землю и сказала невольницам: "Тащите ее лицом вниз и вытащите ее!" И старуху потащили и вытащили, и вот то, что было со всеми ими.
     Что же касается до Хасана, то он поднялся, стараясь быть стойким, и пошел по берегу реки, направляясь к пустыне, смятенный, озабоченный и потерявший надежду жить, и был он ошеломлен и не отличал дня от ночи из-за того, что его поразило. И он шел до тех пор, пока не приблизился к дереву, и он увидел на нем повешенную бумажку и взял ее в руку и посмотрел на нее, и вдруг оказалось, что на ней написаны такие стихи:
     "Обдумал я дела твои,
     Когда был в утробе ты матери,
     И смягчил к тебе я ее тогда,
     И к груди прижала тебя она.
     Поможем мы тебе во всем,
     Что горе и беду несет.
     Ты встань, склонись пред нами ты -
     Тебя за Руку мы возьмем в беде".
     И когда Хасан кончил читать эту бумажку, он уверился, что будет спасен от беды и добьется сближения с любимыми, а затем он прошел два шага и увидел себя одиноким, в месте пустынном, полном опасности, где не найти никого, кто бы его развлек, и сердце его умерло от одиночества и страха, и у него задрожали поджилки, и он произнес такие стихи:
     "О ветер, коль пролетишь в земле ты возлюбленных,
     Тогда передай ты им привет мой великий.
     Скажи им, что я заложник страсти к возлюбленным,
     Любовь моя всякую любовь превышает.
     Быть может, повеет вдруг от них ветром милости,
     И тотчас он оживит истлевшие кости..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан, прочитав бумажку, убедился в том, что будет спасен от беды, и уверился, что добьется сближения с любимыми, а потом он прошел два шага и увидел себя одиноким, в месте, полном опасностей, и не было с ним никого, кто бы его развлек. И он заплакал сильным плачем и произнес такие стихи, которые мы упомянули, и затем прошел по берегу реки еще два шага и увидел двух маленьких детей, из детей колдунов и кудесников, перед которыми лежала медная палочка, покрытая талисманами, а рядом с палочкой - кожаный колпак, сшитый из трех клиньев, на котором были выведены сталью имена и надписи.
     И палочка и колпак валялись на земле, а дети спорили из-за них и дрались, так что между ними лилась кровь. И один говорил: "Не возьмет палочки никто, кроме меня!" А другой говорил: "Не возьмет палочки никто, кроме меня!"
     И Хасан встал между ними и оторвал их друг от друга и спросил: "В чем причина вашего спора?" И дети сказали ему: "Дяденька, рассуди нас! Аллах великий привел тебя к нам, чтобы ты разрешил наш спор по справедливости". - "Расскажите мне вашу историю, и я рассужу вас", - сказал Хасан. И дети сказали ему: "Мы родные братья, и наш отец был один из больших колдунов, и он жил в пещере на этой горе. Он умер и оставил нам этот колпак и эту палочку, и мой брат говорит: "Никто не возьмет палочки, кроме меня!" - а я говорю: "Никто не возьмет ее, кроме меня!" Рассуди же нас и освободи нас друг от друга!"
     И, услышав их слова, Хасан спросил их: "Какая разница между палочкой и колпаком и в чем их ценность? Палочка, судя по внешнему виду, стоит шесть джедидов, а колпак стоит три джедида". - "Ты не знаешь их достоинства", - ответили братья. "А в чем их достоинство?" - спросил Хасан. И дети сказали: "В каждой из этих вещей - дивная тайна, и дело в том, что палочка стоит подати с островов Вак и всех их земель и колпак - то же". - "О дети, ради Аллаха, откройте мне их тайну", - сказал Хасан. И дети ответили: "О дяденька, тайна их велика, и наш отец прожил сто тридцать пять лет, стараясь их придумать, пока не сделал их как нельзя лучше. И он вложил в них скрытую тайну, получая от них дивные услуги, и расписал их наподобие вращающегося небосвода, и разрешил ими все чары. А когда он кончил их изготовление, его застигла смерть, которой не избежать никому. И что касается колпака, то его тайна в том, что всякий, кто наденет его на голову, скроется с глаз всех людей, и никто не будет его видеть, пока колпак останется у него на голове. А что касается палочки, то ее тайна в том, что всякий, кто ею владеет, правит семью племенами джиннов, и все они служат этой палочке, и все подвластны его велению и приговору. И если кто-нибудь, кто ею владеет и у кого она в руках, ударит ею по земле, перед ним смирятся земные цари, и все джинны будут ему служить".
     И, услышав эти слова, Хасан склонил на некоторое время голову к земле и сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я буду побеждать этой палочкой и этим колпаком, если захочет Аллах великий, и я более достоин их, чем эти дети! Сейчас же ухитрюсь отнять их у них, чтобы помочь себе в моем освобождении и освобождении моей жены и детей от этой жестокой царицы, и мы уедем из этого мрачного места, откуда никому из людей не спастись и не убежать. Может быть, Аллах привел меня к этим мальчикам только для того, чтобы я вырвал у них рту палочку и колпак".
     И потом он поднял голову к мальчикам и сказал им: "Если вы хотите разрешить дело, то я вас испытаю, и тот, кто одолеет своего соперника, возьмет палочку, а кто окажется слабее, возьмет колпак. И если я вас испытаю и распознаю вас, я буду знать, чего каждый из вас достоин". - "О дядюшка, мы поручаем тебе испытать нас, решай между нами, как ты изберешь", - сказали дети. И Хасан спросил их: "Будете ли вы меня слушаться и примете ли мои слова?" - "Да", - ответили дети. И Хасан сказал им: "Я возьму камень и брошу его, и кто из вас прибежит к нему первый и возьмет его раньше другого, тот возьмет палочку, а кто отстанет и не догонит другого, тот возьмет колпак". - "Мы принимаем от тебя эти слова и согласны на них", - сказали дети.
     И тогда Хасан взял камень и с силой бросил его, так что он скрылся из глаз, и дети вперегонку побежали за ним. И когда они удалились, Хасан надел колпак, взял палочку в руки и отошел от своего места, чтобы увидеть правдивость слов мальчиков о тайне их отца. И младший мальчик при^бежал к камню первый и взял его и вернулся к тому месту, где был Хасан, но не увидел и следа его. И тогда он крикнул своему брату: "Где тот человек, что был судьей между нами?" И его брат сказал: "Я его не вижу и не знаю, поднялся ли он на вышнее небо, или спустился к нижней земле!" И потом они поискали Хасана, но не увидели его, - а Хасан стоял на своем месте, - и стали ругать один другого и сказали: "Пропали и палочка и колпак - ни мне, ни тебе, и наш отец говорил нам эти самые слова, но мы забыли, что он нам рассказывал".
     И они вернулись обратно, а Хасан вошел в город, надев колпак и неся в руках палочку, и не увидел его ни один человек. И он поднялся во дворец и проник в то помещение, где была Шавахи Зат-ад-Давахи, и вошел к ней в колпаке, и она его не увидела. И он шел, пока не приблизился к полке, тянувшейся над ее головой и уставленной стеклом и фарфором, и потряс ее рукой, и то, что было на полке, упало на пол. И Шавахи Зат-ад-Давахи закричала и стала бить себя по лицу, а затем она подошла и поставила на место то, что упало, и сказала про себя: "Клянусь Аллахом, что царица Нур-аль-Худа не иначе как послала ко мне шайтана, и он сделал со мной это дело! Я прошу Аллаха великого, чтобы он освободил меня от нее и сохранил меня от ее гнева. О господи! Если она сделала такое скверное дело и побила и распяла свою сестру, которая дорога ее отцу, то каков будет ее поступок с кем-нибудь чужим, как я, когда она на него рассердится?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха Зат-ад-Давахи думала: "Если царица Нур-аль-Худа делает такие дела со своей сестрой, то каково будет положение чужого, когда она на него рассердится?" И затем она воскликнула: "Заклинаю тебя, о шайтан многомилостивый, благодетелем, великим по сану, сильным властью, создателем людей и джиннов, и надписью, которая на перстне Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - заговори со мной и ответь мне!" И Хасан ответил ей и сказал: "Я не шайтан, я Хасан, любовью взволнованный, безумный, смятенный".
     И затем он снял колпак с головы и явился старухе, и та узнала его и взяла и уединилась с ним и сказала: "Что случилось с твоим умом, что ты пробрался сюда? Иди спрячься! Эта развратница причинила твоей жене те пытки, которые причинила, а она - ее сестра. Что же будет, если она нападет на тебя?" И потом она рассказала ему обо всем, что выпало его жене и какие она вынесла тяготы, пытки и мученья, и рассказала ему также, какие достались мученья ей самой, и сказала: "Царица жалела, что отпустила тебя, и послала за тобой человека, чтобы тебя воротить, обещая дать ему кинтар золота и поставить его при себе на мое место, и поклялась, что, если тебя воротят, она убьет тебя и убьет твою жену и детей".
     И потом старуха заплакала и показала Хасану, что царица сделала с нею, и Хасан заплакал и воскликнул: "О госпожа моя, как освободиться из этой земли и от этой жестокой царицы и какая хитрость приведет меня к освобождению моей жены и детей и возвращению с ними в мою страну невредимым?" - "Горе тебе, - воскликнула старуха, - спасайся сам!" Но Хасан вскричал: "Я непременно должен освободить ее и освободить моих детей против воли царицы!" - "А как ты их освободишь против ее воли? - молвила старуха. - Иди и скрывайся, о дитя мое, пока позволит Аллах великий".
     И тогда Хасан показал ей медную палочку и колпак, и, увидав их, старуха обрадовалась сильной радостью и воскликнула: "Слава тому, кто оживляет кости, когда они истлели! Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты и твоя жена были в числе погибающих, а теперь, о дитя мое, ты спасся вместе с твоей женой и детьми! Я ведь знаю эту палочку и того, кто ее сделал, - это был мой наставник, который научил меня колдовству, и он был великий колдун и провел сто тридцать пять лет, тщательно делая эту палочку и колпак. А когда он кончил их совершенствовать, его настигла смерть, которой не избежать. И я слышала, как он говорил своим детям: "О дети мои, эти вещи - не ваша доля, но придет человек чужеземный и возьмет их у вас силой, и вы не будете знать, как он их у вас возьмет". И они говорили: "О батюшка, скажи нам, как ему удастся их у нас отнять?" И он отвечал: "Я не знаю этого". Как же тебе удалось отнять их, о дитя мое?"
     И Хасан рассказал ей, как он отнял у детей эти вещи. И когда он рассказал ей об этом, старуха обрадовалась и воскликнула: "О дитя мое, раз ты можешь овладеть своей женой и детьми, послушай, что я тебе скажу. Мне не пребывать у этой развратницы, после того как она посягнула на меня и подвергла меня пытке и я уезжаю от нее в пещеру колдунов, чтобы остаться у них и жить с ними, пока я не умру. А ты, о дитя мое, надень колпак, возьми в руку палочку и войди к своей жене и детям в помещение, где они находятся, и ударь палочкой по земле и скажи: "О слуги этих имен!" И поднимутся к тебе слуги палочки, и если к тебе поднимется один из главарей племен, прикажи ему что захочешь и изберешь".
     И затем Хасан простился со старухой и вышел и надел колпак и, взяв с собой палочку, вошел в помещение, где находилась его жена. И он увидел, что она в состоянии небытия и распята на лестнице и привязана к ней за волосы, и глаза ее плачут, и она печальна сердцем и находится в самом плохом положении, не зная дороги к спасению, а ее дети играют под лестницей, и она смотрит на них и плачет над ними и над собою. И Хасан увидал ее в наихудшем положении и услышал, что она говорит такие стихи:
     "Осталось лишь дыханье легче
     И глаз зрачок - в смущенье, недвижен он.
     Влюбленный вот - внутри его пышет все,
     Огнем горя, но молча все терпит он.
     Злорадные, и те над ним сжалились,
     О горе тем, кто к врагам жалок стал!"
     И когда Хасан увидел, какое его жена терпит мученье, позор и уни^женье, он так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись, он увидал, что его дети играют, а их мать обмерла от сильной боли. И он снял с головы колпак, и дети закричали: "Батюшка наш!" И тогда он снова накрыл себе голову, а мать мальчиков очнулась из-за их крика и не увидела своего мужа, а увидела только детей, которые плакали и кричали: "Батюшка наш!" И их мать заплакала, услышав, что дети упоминают о своем отце, но ее сердце разбилось, и все внутри ее разорвалось, и она закричала из глубины наболевшего сердца: "Где вы и где ваш отец?" А затем она вспомнила время близости с мужем и вспомнила о том, что с ней случилось после разлуки с ним, и заплакала сильным плачем, так что слезы поранили ей щеки и оросили землю. И щеки ее были залиты слезами от долгого плача, и у нее не было свободной руки, чтобы отереть со щек слезы, и не находила она себе помощника, кроме плача и утешения стихами, и произнесла такие стихи:
     "И мне вспомнился расставанья день, как простились мы
     И покрыли слезы потоками мой обратный путь.
     Как увел верблюдов погонщик их, не могла найти
     Я ни стойкости, ни терпения, ни души моей.
     И вернулась я, где идти не зная, и не могла
     От тоски очнуться и горести и страдания.
     Тяжелей всего на пути обратном злорадный был,
     Что пришел ко мне, и имел он облик смиренного.
     О душа моя, коль вдали любимый, покинь тогда
     Жизнь приятную, и на долгий век не надейся ты.
     О владыка мой, прислушайся к речам любви,
     Пусть не будет так, чтоб не вняло сердце речам моим.
     О любви преданья связал я цепью с диковинным
     И чудесным, так что кажется, что я Асмаи..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда, увидав Хасана, дети его узнали и закричали: "Батюшка!", их мать заплакала, услышав, что они вспоминают своего отца, и воскликнула: "Нет хитрости против приговора Аллаха!"
     А про себя она подумала: "О диво
     Аллаха! Почему они сейчас вспоминают отца и зовут его?" И она заплакала и произнесла такие стихи:
     "Опустели земли, светила пет восходящего!
     О глаз, будь щедр и слез пролей потоки ты.
     Они тронулись, и как терпеть мне после них?
     Клянусь, ни стойкости, ни сердца пет по мне.
     О путники - а место их в душе моей! -
     Наступит ли, владыки, возвращение?
     В чем будет вред, коль они вернутся и дружбы их
     Я вновь добьюсь, и им жалко станет тоски и слез.
     Тучи глаз они течь заставили в день отъезда их
     Дивным образом, и огонь не гаснет внутри меня.
     Я надеялась, что останутся, но противится
     Пребыванье их, и разлукою унесло мечты,
     Любимые, вернитесь к нам, молю я вас -
     Достаточно пролила я слез по вас уже".
     И Хасан не мог вытерпеть и снял с головы колпак, и его жена увидела его и, узнав его, испустила вопль, который испугал всех, кто был во дворце, и спросила Хасана: "Как ты добрался сюда? С неба ты, что ли, спустился или из-под земли поднялся?" И ее глаза пролили слезы, и Хасан заплакал, и она сказала ему: "О человек, сейчас не время плакать и не время упрекать - исполнился приговор, и ослеп взор, и пробежал калам с тем, что судил Аллах в предвечном. Заклинаю тебя Аллахом, откуда ты пришел? Иди спрячься, чтобы никто тебя но видел и не узнала бы об этом моя сестра: она зарежет меня и зарежет тебя". - "О моя госпожа и госпожа всех царевен, - сказал Хасан, - я подверг себя опасности и пришел сюда и либо умру, либо освобожу тебя от того, что ты терпишь, и мы с тобой и с детьми поедем в мою страну наперекор носу этой развратницы, твоей сестры".
     И, услышав его слова, Манар-ас-Сана улыбнулась и Засмеялась и долгое время качала головой и сказала: "Не бывать, душа моя, не бывать, чтобы освободил меня от того, что я терплю, кто-нибудь, кроме великого Аллаха! Спасай же свою душу и уезжай и не ввергай себя в погибель: у нее влачащееся войско, которому никто не в силах противостоять. Но допусти, что ты взял меня и вышел, как ты доберешься до твоей страны и как вырвешься с этих островов и из этих тяжелых, опасных мест? Ты ведь видел на дороге чудеса, диковины, ужасы и бедствия, из которых не вырвется никто из непокорных джиннов. Уходи же скорее, не прибавляй горя к моему горю и заботы к моей заботе и не утверждай, что ты освободишь меня отсюда. Кто приведет меня в твою землю через эти долины и безводные земли и ги^бельные места?" - "Клянусь твоей жизнью, о свет моего глаза, я не выйду отсюда и не уеду иначе как с тобой!" - воскликнул Хасан.
     И его жена сказала тогда ему: "О человек, как ты можешь быть властен на такое дело? Какова твоя порода? Ты не знаешь, что говоришь! Даже если бы ты правил джиннами, ифритами, колдунами и племенами и духами, никто не может освободиться из этих мест. Спасайся же сам, пока цел, и оставь меня. Быть может, Аллах свершит после одних дел другие". - "О госпожа красавиц, - отвечал Хасан, - я пришел только для того, чтобы освободить тебя этой палочкой и этим колпаком".
     И затем он начал ей рассказывать историю с теми двумя детьми. И когда он говорил, вдруг вошла к ним царица и услышала их разговор. И, увидав царицу, Хасан надел колпак, а царица спросила свою сестру: "О развратница, с кем ты говорила?" - "А кто может со мной говорить, кроме этих детей?" - ответила жена Хасана. И царица взяла бич и начала бить ее (а Хасан стоял и смотрел) и била ее до тех пор, пока она не лишилась чувств. И затем царица приказала перенести ее из этого помещения в другое место, и ее развязали и вынесли в другое место, и Хасан вышел с ними туда, куда ее принесли. И потом ее бросили, покрытую беспамятством, и стояли, смотря на нее. И Манар-ас-Сана, очнувшись от обморока, произнесла такие стихи:
     "Я не мало плакал, когда случилось расстаться нам,
     И пролили веки потоки слез от горя.
     И поклялся я, что, когда бы время свело нас вновь,
     О разлуке вновь поминать не стал бы устами.
     Я завистникам говорю: "Умрите от горя вы!
     Клянусь Аллахом, мечты осуществились!"
     Был я полон счастья, и полон так, что оно меня,
     Обрадовав, заставило заплакать.
     О глаз, стал плач теперь твоей привычкою,
     От радости ты плачешь и от горя".
     И когда она кончила свои стихи, невольницы вышли от нее, и Хасан снял колпак, и его жена сказала ему: "Смотри, о человек, что меня постигло! Все это потому, что я тебя не послушалась, не исполнила твоего приказания и вышла без твоего позволения. Заклинаю тебя Аллахом, о человек, не взыщи с меня за мой грех, и знай, что женщина не ведает, какова цена мужчине, пока не расстанется с ним. И я согрешила и ошиблась, но прошу у великого Аллаха прощения за то, что из-за меня случилось. И если Аллах соединит нас, я никогда не ослушаюсь твоего приказа после этого..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что жена Хасана извинилась перед ним и сказала ему: "Не взыщи с меня за мой грех, и я прошу у великого Аллаха прощения". И Хасан отвечал ей (а сердце его из-за нее болело): "Ты не ошиблась, ошибся только я, так как я уехал и оставил тебя с теми, кто не знал твоей цены и достоинства, и Знай, о любимая сердца, плод моей души и свет моего глаза, что Аллах - хвала ему! - дал мне власть тебя освободить. Любо ли тебе, чтобы я доставил тебя в страну твоего отца, и тогда ты получишь подле него сполна то, что определил тебе Аллах, или ты скоро поедешь в нашу страну, раз досталось тебе облегчение?" - "А кто может меня освободить, кроме господа небес? - отвечала его жена. - Уезжай в свою страну и оставь надежду, ты не Знаешь опасностей этих земель, и если ты меня не послушаешься, то увидишь". И потом она произнесла такие стихи:
     "Ко мне! У меня все то, что хочешь ты, ты найдешь!
     Чего же ты сердишься, зачем отвернулся ты?
     А то, что случилось... Пусть не будет минувшая
     Забыта любовь, и дружба пусть не окончится.
     Доносчик все время подле нас был, и, увидав,
     Что ты отвернулся, он ко мне подошел тотчас,
     Но я в твоих добрых мыслях твердо уверена,
     Хотя и не знал доносчик гнусный и подстрекал.
     Так будем хранить мы тайну нашу, беречь ее,
     Хотя бы упреков меч и был обнажен на нас.
     Теперь провожу я день в тоске и волнении:
     Быть может, придет гонец с прощеньем от тебя".
     И потом они с детьми заплакали, и невольницы услышали их плач и вошли и увидели плачущую царевну
     Манар-ас-Сана и ее детей, но не увидели с ними Хасана, и заплакали из жалости к ним и стали проклинать царицу Нур-аль-Худа.
     А Хасан подождал, пока пришла ночь, и сторожа, приставленные к ним, ушли к месту сна, и поднялся и, затянув пояс, подошел к своей жене и развязал ее и поцеловал в голову и прижал к своей груди и поцеловал между глаз и воскликнул: "Как долго мы тоскуем по нашей родине и по сближению там! А это наше сближение - во сне или наяву?" И затем он понес своего старшего сына, а жена его понесла младшего сына, и они вышли из дворца - Аллах опустил на них свой покров, - и они пошли.
     И они достигли выхода из дворца и остановились у ворот, которые запирались перед дворцом царицы, и, оказавшись там, увидели, что ворота заперты. И Хасан воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!" И они потеряли надежду спастись. И Хасан воскликнул: "О облегчающий горести! - и ударил рукою об руку и сказал: - Я все рассчитал и обдумал последствия всего, кроме этого. Когда взойдет над нами день - нас схватят! Какова же будет хитрость в этом деле?" И потом Хасан произнес такие два стиха:
     "Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
     И зла не боялся ты, судьбой приносимого,
     Храним ты ночами был и дал обмануть себя,
     Но часто, коль ночь ясна, приходит смущенье".
     Потом Хасан заплакал, и его жена заплакала из-за его плача и унижения и тягот судьбы, ею переносимых, и Хасан обернулся к своей жене и произнес такие два стиха:
     "Противится мне судьба, как будто я враг ее,
     И горестью каждый день встречает меня она.
     Задумаю я добро, - противное рок несет,
     И если один день чист, то смутен всегда другой".
     И еще он произнес такие два стиха:
     "Враждебна ко мне судьба: не знает она, что я
     Превыше напастей всех, а беды - ничтожны.
     Показывает судьба беду и вражду ее,
     Я ж - стойкость ей показал, какою бывает".
     И жена его сказала ему: "Клянусь Аллахом, нет нам освобождения, если мы не убьем себя, и тогда мы отдохнем от этой великой тяготы, а иначе нам придется испытать болезненные мучения". И когда они разговаривали, вдруг сказал из-за ворот говорящий: "Клянусь Аллахом, я не открою тебе, о госпожа моя Манар-ас-Сана, и твоему мужу Хасану, если вы меня не пос^лушаетесь в том, что я вам скажу!" И, услышав эти слова, оба умолкли и хотели вернуться в то место, где были, и вдруг сказал говорящий: "Что это вы замолчали и не даете мне ответа?"
     И тогда они узнали, кто говорит, а это была старуха Шавахи Зат-ад-Давахи. И они сказали ей: "Что ты нам ни прикажешь, мы сделаем, но открой сначала ворота, - теперешнее время - не время для разговоров". И старуха воскликнула: "Клянусь Аллахом, я не открою вам, пока вы мне не покляне^тесь, что возьмете меня с собою и не оставите меня у этой распутницы. Что постигнет вас, постигнет и меня, и если вы уцелеете, и я уцелею, а если вы погибнете, я погибну - эта трущаяся развратница унижает меня и ежечасно меня мучает из-за вас, а ты, о дочка, знаешь мой сан".
     И, узнав старуху, они доверились ей и поклялись ей клятвами, которым она верила, и когда они поклялись ей тем, чему она верила, Шавахи открыла им ворота, и они вышли. И, выйдя, они увидели, что она сидит на ру^мийском кувшине из красной глины, а вокруг горлышка кувшина обвита ве^ревка из пальмового лыка, и кувшин вертится под нею и бежит бегом, более сильным, чем бог недждийского жеребца. И старуха пошла впереди них и сказала: "Следуйте за мной и не бойтесь ничего: я помню сорок способов колдовства, и самым маленьким из этих способов я сделаю этот город реву^щим морем, где бьются волны, и заколдую в нем всякую девушку, так что она превратится в рыбу, и все это я сделаю раньше утра. Но я ничего не могла сделать из этого зла, так как боялась даря, ее отца, и уважала ее сестер, которые получают помощь от множества джиннов, племен и слуг. Но я покажу чудеса моего колдовства. Идите же, с благословения Аллаха великого и с его помощью". И тут Хасан с женой обрадовались и убедились в спасении..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан с женой и старухой Шавахи вышли из дворца, они убедились в спасении. И они вышли за город, и Хасан взял в руку палочку и ударил ею об землю и, укрепив свою душу, сказал: "О слуги этих имен, явитесь ко мне и осведомьте меня о ваших обстоятельствах!"
     И вдруг земля раздалась, и вышли оттуда семь ифритов, и у каждого из них ноги были в нижних пределах земли, а голова - в облаках. И они поцеловали землю меж рук Хасана три раза и сказали все одним языком: "Мы здесь, о господин наш и правитель над нами. Что ты нам прикажешь? Мы велению твоему послушны и покорны. Если хочешь, мы высушим для тебя моря и перенесем горы с их места". И Хасан обрадовался их словам и быстроте их ответа и, ободрив свое сердце и укрепив свою душу и решимость, сказал им: "Кто вы, как ваше имя, к какому племени вы относитесь, из какого вы рода, какого племени и какой семьи?" И ифриты вторично поцеловали землю и сказали одним языком: "Мы - семь царей, и каждый царь из нас правит семью племенами джиннов, шайтанов и маридов, и мы, семеро царей, правим сорока девятью племенами из всевозможных племен джиннов, шайтанов, маридов, отрядов и духов, летающих и ныряющих, в горах, пустынях и степях обитающих и моря населяющих. Приказывай же нам, что хочешь: мы тебе слуги и рабы, и всякий, кто владеет этой палочкой, владеет шеями нас всех, и мы становимся ему покорны".
     И, услышав их слова, Хасан обрадовался великой радостью, и его жена и старуха также, и потом Хасан сказал джиннам: "Я хочу, чтобы вы показали мне ваше племя, войско и помощников". - "О господин наш, - отвечали джинны, - если мы тебе покажем наше племя, то будем бояться за тебя и за тех, кто с тобою, ибо это войска многочисленные, и разнообразен их облик, вид, цвет, и лица, и тела. Среди нас есть головы без тел и тела без голов, и иные из нас имеют вид зверей, а другие - вид львов. Но если ты этого желаешь, мы непременно должны показать тебе сначала тех, у кого облик зверей. Чего же, о господин, хочешь ты от нас теперь?" - "Я хочу, чтобы вы снесли меня и мою жену и эту праведную женщину сию же минуту в город Багдад", - сказал Хасан.
     И, услышав его слова, ифриты опустили головы. "Отчего вы не отвечае^те?" - спросил их Хасан, и они сказали единым языком: "О господин наш, правящий над нами, мы существуем со времен господина нашего Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - и он взял с нас клятву, что мы не будем носить никого из сыновей Адама на наших спинах. И с тех пор мы не носили никого из сыновей Адама - ни на спинах, ни на плечах. Но мы сейчас оседлаем тебе коней джиннов, которые доставят в твой город тебя и тех, кто с тобой". - "А какое расстояние между нами и Багдадом?" - спросил Хасан. И ифриты сказали: "Расстояние в семь лет для спешащего всадника".
     И Хасан удивился тогда и спросил джиннов: "А как же я пришел сюда меньше, чем в год?" И ифриты ответили: "Аллах вложил сочувствие к тебе в сердца своих праведных рабов. И если бы не это, ты не достиг бы этих стран и городов и никогда не увидел бы их глазом, так как шейх Абд-аль-Каддус, который посадил тебя на слона и посадил тебя на счастливого коня, прошел с тобою в три дня расстояние в три года пути для спешащего в беге всадника. А что до шейха Абу-р-Рувейша, который дал тебя Дахнашу, то он прошел с тобой за день и за ночь расстояние в три года. И было это по благословению Аллаха великого, так как шейх Абу-р-Рувейш - из потомков Асафа ибн Барахии, и он держит в памяти величайшее имя Аллаха. А от Багдада до дворца девушек один год; вот и все семь лет".
     И, услышав их слова, Хасан удивился великим удивлением и воскликнул: "Хвала Аллаху, который облегчает трудное и скрепляет сломанное, прибли^жает к себе рабов и унижает всякого непокорного притеснителя! Он облегчил нам все трудные дела и привел меня в эти земли и подчинил мне эти существа и соединил меня с женой и детьми. Не знаю я, сплю я или бодрствую, трезв я или пьян!" И затем он обернулся к джиннам и сказал: "Когда вы посадите меня на ваших коней, во сколько дней они доставят нас в Багдад?" И джинны ответили: "Они доставят тебя туда меньше, чем в год, после того как ты вынесешь тяжкие дела, беды и ужасы и пересечешь безводные долины и безлюдные пустыни, и степи и множество гибельных мест, и мы не уверены, о господин, что ты спасешься от жителей этих островов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что джинны говорили Хасану: "И мы не уверены, о господин, что ты спасешься от жителей этих островов, от зла величайшего царя и от этих колдунов и кудесников". - "Может быть, они поко^рят нас и отнимут вас у нас, и мы будем испытаны ими. И всякий, до кого дойдет потом весть об этом, скажет нам: "Это вы - обидчики! Как вы пошли против величайшего царя и унесли из его страны людей и унесли с собою также его дочь". - "Будь ты с нами один, дело было бы для нас ничтожным, но тот, кто привел тебя на эти острова, может привести тебя в твою страну и соединить тебя с матерью в час близкий, недалекий. Решай же, положись на Аллаха и не бойся: мы перед тобою, чтобы доставить тебя в твою страну".
     И Хасан поблагодарил за это ифритов и сказал им: "Да воздаст вам Аллах благом! - А затем молвил: "Поторопитесь с конями!" И джинны ответили: "Слушаем и повинуемся!" И они ударили об землю ногами, и земля раздалась, и джинны скрылись под нею на минуту, а потом они появились и вдруг поднялись. И было с ними три коня оседланных, взнузданных, и спереди каждого седла был мешок, в одном из отделений которого лежал бурдюк с водой, а другое отделение было наполнено припасами. И ифриты подвели лошадей, и Хасан сел на одного коня и посадил перед собой ребенка, и его жена села на другого коня и посадила перед собой другого ребенка, а затем старуха слезла с кувшина и села на третьего коня, и они поехали и ехали не переставая всю ночь.
     А когда наступило утро, они свернули с дороги и направились к горе (а языки их неослабно поминали Аллаха) и ехали под горой весь день. И когда они ехали, Хасан вдруг увидел перед собой гору, подобную столбу, и она была высока, как дым, поднимающийся к небу. И он прочитал кое-что из Корана и свитков и воззвал к Аллаху о спасении от сатаны, битого камнями (а эта черная громада становилась все виднее, чем больше к ней приближались).
     И когда к ней подъехали близко, оказалось, что это ифрит, голова которого была, как большой купол, клыки - как крючья, а подбородок - как переулок. Ноздри у него были точно кувшины, а уши - как кожаные щиты, и его рот был точно пещера, а зубы - точно каменные столбы; руки у него были, как вилы, и ноги - как мачты, и голова его была в облаках, а ноги - в нижних пределах земли, под прахом.
     И, увидя этого ифрита, Хасан склонился и поцеловал землю меж его рук. И ифрит сказал ему: "О Хасан, не бойся меня! Я глава обитателей этой земли. Это первый остров из островов Вак, и я - мусульманин, исповедую^щий единственность Аллаха. Я о вас слышал и знал о вашем прибытии. И когда узнал о вашем положении, мне захотелось уехать из страны колдунов в другую землю, которая была бы свободна от жителей и далеко от людей и джиннов, чтобы жить там одиноким, в уединении, и поклоняться Аллаху, пока не настигнет меня мой срок. И захотел я стать вашим товарищем и быть вам проводником, пока вы не выйдете с этих островов. Я не появляюсь иначе как ночью: успокойте же относительно меня ваши сердца - я мусульманин, как и вы мусульмане".
     И Хасан, услышав слова ифрита, обрадовался великой радостью и убедился в спасении, а затем он обратился к ифриту и сказал ему: "Да воздаст тебе Аллах благом! Иди с нами, с благословения Аллаха!" И ифрит пошел перед ними, и они стали разговаривать и шутить, и их сердца успокоились, и грудь их расправилась. И Хасан принялся рассказывать своей жене обо всем, что с ним случилось и что он испытал, и они шли не переставая всю ночь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что они шли не переставая всю ночь до утра и кони мчались с ними, как поражающая молния. А когда взошел день, каждый из путников опустил руку в свой мешок и, вынув оттуда кое-что, поел и достал воды и выпил, а затем они ускорили ход и ехали не переставая, и ифрит шел перед ними (а он сошел с дороги на другую дорогу, непроезжую, но берегу реки).
     И они проходили через долины и степи в течение целого месяца, а на тридцать первый день поднялась над ними пыль, которая застлала все края неба, и потемнел от нее день. И, увидев ее, Хасан впал в смятение. И послышались устрашающие крики. И старуха обратилась к Хасану и сказала ему: "О дитя мое, это войска с островов Вак догнали нас, и сейчас они нас возьмут и схватят". - "Что мне делать, о матушка?" - спросил Хасан. И старуха сказала: "Ударь об землю палочкой!"
     И Хасан сделал это, и поднялись к нему те семь царей и приветствовали его и поцеловали перед ним землю и сказали: "Не бойся и не печалься!" И Хасан обрадовался их словам и сказал им: "Хорошо, о владыки джиннов и ифритов. Настало ваше время!" И ифриты сказали ему: "Поднимись ты, с твоей женой и теми, кто есть с тобой, на гору и оставьте нас с ними. Мы ведь знаем, что вы стоите на истинном, а они - на ложном, и поддержит нас против них Аллах". И Хасан с женой и детьми и старухой сошел со спин коней, и они отпустили их и поднялись на верхушку горы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан с женой, детьми и старухой поднялись на верхушку горы, отпустив сначала коней. А потом пришла царица Нур-аль-Худа с войсками справа и слева, и обошли воинов их предводители и расставили их отряд за отрядом. И встретились оба войска, и сшиблись оба скопища, и запылали огни, и выступили вперед храбрецы, и побежал трус, и джинны метали изо рта пламя искр, пока не приблизилась темная ночь. И разошлись скопища, и разделились войска, и, сойдя с коней, они расположились на земле и зажгли огни.
     И поднялись семь царей к Хасану и поцеловали землю меж его руками, и Хасан подошел к ним и поблагодарил их и пожелал им победы и спросил, каковы их обстоятельства и положение с войсками царицы Нур-аль-Худа. И ифриты ответили: "Они не выстоят против нас больше трех дней, и мы были сегодня победителями и захватили их тысячи с две и убили из них много народу, число которого не счесть. Успокойся же душою, и пусть твоя грудь расправится!"
     И потом они попрощались с ним и спустились к своему войску, чтобы охранять его, и жгли огни, пока не наступило утро. И когда оно засияло светом и заблистало, витязи сели на чистокровных коней и стали биться острыми клинками и сражаться серыми копьями. И они провели ночь на спинах коней, сшибаясь, как сшибаются моря, и пылало между ними в бою пламя огня, и искали они победы, пока не побежали войска Вак, и сломилась их мощь, и упала их решимость, и поскользнулись их ноги. И куда они ни бежали, пораженье предшествовало им, и повернули они спину и положились на бегство, и большую часть их убили, и попала в плен царица Нураль-Худа и вельможи ее царства и приближенные.
     А когда наступило утро, семь царей появились перед Хасаном и поставили ему мраморный престол, украшенный жемчугом и драгоценностями. И Хасан сел на него, и подле него поставили другой престол для госпожи Манар-ас-Сана, его жены (а был этот престол из слоновой кости, выложенный червонным золотом), и она села на него, а рядом с ними поставили еще один престол для старухи Шавахи Зат-ад-Давахи, и она села на него. И за тем привели к Хасану пленных, в числе которых была царица Нур-аль-Худа, и были у нее связаны руки и скованы ноги. И, увидав ее, старуха воскликнула: "Одно тебе воздаяние, о развратница, о насильница: чтобы не давали есть двум собакам и не давали пить двум коням и привязали тебя к их хвостам и погнали их к реке, а собак пустили вслед за тобою, чтобы разорвалась у тебя кожа, а потом бы отрезали у тебя мясо и кормили тебя им! Как это ты сделала с твоей сестрой такие дела, о развратница, хотя она вышла замуж, как дозволено по обычаю Аллаха и посланника его, ибо нет монашества в исламе и брак - установление посланных - мир с ними! и созданы женщины только для мужчин".
     И Хасан велел убить всех пленных, и старуха закричала: "Убейте их и не оставляйте из них ни одного!" И когда царица Манар-ас-Сана увидела свою сестру в таком положении - закованной и плененной, она заплакала о ней и сказала: "О сестрица, кто же это взял нас в плен в нашей стране и одолел нас?" И царица ответила; "Это дело великое! Этот человек, которого зовут Хасан, покорил нас, и Аллах дал ему власть над нами и над всем нашим царством, и он одолел нас и царей джиннов". - "Аллах поддержал его, и он покорил вас и взял вас в плен только с помощью этого колпака и палочки", - сказала ее сестра. И Нур-аль-Худа убедилась в этом и поняла, что Хасан освободил свою жену таким способом.
     И она умоляла свою сестру, пока ее сердце к ней не смягчилось, и тогда Манар-ас-Сана спросила своего мужа Хасана: "Что ты хочешь сделать с моей сестрой? Вот она, перед тобою, и она не сделала с тобой дурного, чтобы тебе с нее взыскивать". - "Достаточно дурно, что она тебя мучила", - ответил Хасан. И Манар-ас-Сана молвила: "Все дурное, что она со мной сделала, ей простительно, а что до тебя, то ты сжег сердце моего отца моим похищением, и каково же будет его состояние после гибели моей сестры?" - "Решение принадлежит тебе - как желаешь, так и делай", - сказал Хасан.
     И тогда царица Манар-ас-Сана приказала развязать всех пленных, и их развязали ради ее сестры и сестру ее тоже развязали. И потом Манар-ас-Сана подошла к своей сестре и обняла ее, и они с ней заплакали и пропели таким образом долгое время. И царица Нур-альХуда сказала своей сестре: "О сестрица, не взыщи с меня за то, что я с тобой сделала". И госпожа Манар-ас-Сана воскликнула: "О сестрица, все это было мне предопределено!" И потом они с сестрой сели на престол и стали беседовать, и Манар-ас-Сана помирила сестру со старухой самым лучшим образом, и успокоились их сердца.
     А утром Хасан отпустил войска, которые служили палочке, и поблагодарил их за то, что они сделали, поддержав его против его врагов. И госпожа Манар-ас-Сана рассказала своей сестре обо всем, что случилось у нее с ее мужем Хасаном, и о том, что с ним произошло и что он вытерпел ради нее, и сказала: "О сестрица, если кто свершил такие дела и обладает подобной силой, и Аллах укрепил его великою мощью, так что он захватил тебя и взял тебя в плен и разбил твое войско и покорил твоего отца, царя величайшего, который властвует над царями джиннов, его правом не следует пренебрегать". - "Клянусь Аллахом, о сестрица, - сказала ее сестра, - ты была правдива в том, что мне рассказала о диковинных бедствиях, которые пришлось вытерпеть этому человеку. Разве все это из-за тебя, о сестрица?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот двадцать девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда госпожа Манар-асСана рассказала своей сестре о достоинствах Хасана, та сказала ей: "Клянусь Аллахом, этим человеком не следует пренебрегать, особенно из-за его благородства. Но разве все это случилось из-за тебя?" И Манар-ас-Сана отвечала: "Да!" И затем они провели ночь до утра за беседой.
     А когда взошло солнце, Хасан захотел трогаться, и они простились друг с другом, и Манар-ас-Сана простилась со старухой, после того как помирила ее со своей сестрой Нур-аль-Худа. И Хасан ударил по земле палочкой, и поднялись к нему ее служители и приветствовали его и сказали: "Хвала Аллаху за успокоение твоей души! Приказывай нам что хочешь, и мы это для тебя сделаем скорее, чем в мгновение ока!" И Хасан поблагодарил их за эти слова и сказал: "Да воздаст вам Аллах благом! - А потом сказал: - Оседлайте нам двух коней из наилучших!"
     И они тотчас же сделали то, что он им приказал, и подвели ему двух оседланных коней. И Хасан сел на одного из них и посадил перед собой своего старшего сына, а его жена села на другого коня и посадила перед собой своего младшего сына. И царица Нур-аль-Худа со старухой тоже сели, и каждый из них отправился в свою страну, и Хасан со своей женой поехали направо, а царица Нур-аль-Худа со старухой поехали налево. И Хасан ехал с женой и детьми целый месяц, а через месяц они подъехали к какому-то городу, вокруг которого они увидели деревья и каналы. И, приблизившись к этим деревьям, они сошли со спины коней, желая отдохнуть, и сидели, разговаривая.
     И вдруг увидели множество коней, которые приближались к ним, и, увидев их, Хасан поднялся на ноги и шел им навстречу, и оказалось, что это царь Хассун, владыка Камфарной Земли и Крепости Птиц. И Хасан подошел к царю и поцеловал ему руки и приветствовал его, и, увидав его, царь сошел со спины своего коня, и они с Хасаном сели на коврах под деревьями после того, как царь поздоровался с Хасаном и поздравил его с благополучием. Он обрадовался ему сильной радостью и сказал: "О Хасан, расскажи мне, что с тобой случилось, с начала до конца".
     И Хасан рассказал ему обо всем этом, и царь Хассун удивился и сказал: "О дитя мое, никто никогда не достигал островов Вак и не возвращался оттуда, кроме тебя, и дело твое диковинно. Но хвала Аллаху за спасение!" И потом царь поднялся и сел на коня и приказал Хасану садиться и ехать с ним, и Хасан сделал это, и они ехали до тех пор, пока не подъехали к городу. И они вошли в дом царя, и царь Хассун расположился там, а Хасан с женой и детьми поместились в Доме Гостеприимства и, поселившись там, провели у царя три дня за едой и питьем, играми и увеселениями. А потом Хасан попросил у царя Хассуна разрешения уехать в свою страну, и царь разрешил ему. И Хасан с женой и детьми сели на коней, и царь толю выехал с ними, и они ехали десять дней, а когда царь захотел вернуться, он попрощался с Хасаном, и Хасан с женой и детьми поехали, и ехали целый месяц.
     А когда месяц прошел, они подъехали к большой пещере, пол которой был из желтой меди, и Хасан сказал своей жене: "Взгляни на эту пещеру, знаешь ли ты ее?" - "Нет", - сказала его жена. И Хасан молвил: "В ней живет шейх по имени Абу-р-Рувейш, и у него передо мной большая заслуга, так как это он был причиной моего знакомства с царем Хассуном". И он начал рассказывать своей жене историю Абу-р-Рувейша. И вдруг шейх Абу-р-Рувейш вышел из дверей пещеры, и, увидев его, Хасан сошел с коня и поцеловал ему руки. И шейх Абу-р-Рувейш поздоровался с ним и поздравил его с благополучием и обрадовался ему и взял его и ввел в пещеру, и они сели там, и Хасан стал рассказывать шейху Абу-р-Рувейшу о том, что случилось с ним на островах Вак. И шейх Абу-р-Рувейш удивился до крайней степени и спросил: "О Хасан, как ты освободил твою жену и детей?" И Хасан рассказал ему историю с палочкой и колпаком, и, услышав эту историю, шейх Абу-р-Рувейш удивился и сказал: "О Хасан, о дитя мое, если бы не эта палочка и не этот колпак, ты бы не освободил твою жену и детей". И Хасан отвечал ему: "Да, о господин мой".
     И когда они разговаривали, вдруг кто-то постучался в дверь пещеры, и шейх Абу-р-Рувейш вышел и открыл дверь и увидел, что приехал шейх Абд-аль-Каддус, который сидел на слоне. И шейх Абу-р-Рувейш подошел и приветствовал Абд-аль-Каддуса и обнял его, радуясь ему великою радостью, и поздравил его с благополучием. А потом шейх Абу-р-Рувейш сказал Хасану: "Расскажи шейху Абд-аль-Каддусу обо всем, что с тобой случилось, о Хасан". И Хасан принялся рассказывать шейху Абдаль-Каддусу обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и дошел до рассказа про палочку и колпак..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот тридцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан начал рассказывать шейху Абд-аль-Каддусу и шейху Абу-р-Рувейшу (а они сидели в пещере и разговаривали) обо всем, что с ним случилось, от начала до конца, и дошел до рассказа про палочку и колпак, и шейх Абд-аль-Каддус сказал ему: "О дитя мое, что до тебя, то ты освободил твою жену и детей, и тебе больше нет нужды в этих вещах. Что же касается нас, то мы были причиной твоего прихода на острова Вак, и я сделал тебе благое ради дочерей моего брата. Я прошу у тебя милости и благодеяния: дай мне палочку и дай шейху Абу-р-Рувейшу колпак".
     И, услышав слова шейха Абд-аль-Каддуса, Хасан склонил голову к земле, и ему было стыдно сказать: "Я не дам их вам". И затем он подумал: "Эти два старца сделали мне великое благо, и это они были причиной моего прихода на острова Вак. Если бы не они, я бы не достиг этих мест и не освободил бы жены и детей и не получил бы палочки и колпака". И тогда он поднял голову и сказал: "Хорошо, я вам их дам, но только, господа мои, я боюсь, что величайший царь, родитель моей жены, придет в наши страны с войсками, и они начнут со мной сражаться, а я не могу отразить их ничем, кроме палочки и колпака". И шейх Абд-аль-Каддус сказал Хасану: "О дитя мое, не бойся! Мы будем здесь для тебя соглядатаями и разведчиками, и всякого, кто придет к тебе от отца твоей жены, мы отразим! Не бойся же совсем ничего, вообще и совершенно, успокой душу, прохлади глаза и расправь грудь: с тобой не будет дурного".
     И когда Хасан услышал слова шейха, его охватил стыд, и он отдал колпак шейху Абу-р-Рувейшу и сказал шейху Абд-аль-Каддусу: "Проводи меня в мою страну, и я отдам тебе палочку". И оба шейха обрадовались сильной радостью и собрали Хасану деньги и сокровища, перед которыми бессильны описания, и Хасан провел у них три дня и потом захотел уезжать. И шейх Абд-аль-Каддус собрался ехать с ним, когда Хасан сел на коня и посадил на коня свою жену, шейх Абд-аль-Каддус свистнул, и вдруг явился из глубины пустыни большой слон, торопливо переставлявший передние и задние ноги. И шейх Абд-аль-Каддус схватил его и сел на него и поехал с Хасаном, его женой и детьми, а что касается шейха Абу-рРувейша, то он вошел в пещеру. И Хасан с женой, детьми и шейхом Абд-аль-Каддусом ехали, пересекая землю вдоль и вширь, и шейх Абд-аль-Каддус указывал им легкую дорогу и ближние проходы, и они приблизились к родной земле.
     И Хасан обрадовался приближению к земле его матери и возвращению с его женой и детьми, и, достигнув своей земли после этих тяжких ужасов, он прославил за это великого Аллаха и возблагодарил его за благодеяние и милость и произнес такие стихи:
     "Быть может, нас сведет Аллах уж скоро,
     И будем обниматься мы с тобою.
     О гамом дивном вам расскажу, что было
     И что я вынес, мучаясь разлукою.
     Я исцелю глаза, на вас взирая, -
     Поистине, дута моя тоскует,
     В душе моей для вас рассказ я спрятал,
     Чтоб рассказать его в день встречи с вами.
     Я буду вас корить за то, что было, -
     Укоры кончатся, любовь продлится".
     А когда Хасан окончил свои стихи, он посмотрел, и вдруг блеснул перед ним зеленый купол и бассейн и зеленый дворец, и показалась вдали Гора Облаков. И тогда шейх Абд-аль-Каддус сказал им: "О Хасан, радуйся благу! Ты сегодня ночью будешь гостем у дочери моего брата". И Хасан обрадовался великой радостью, и его жена тоже, и они остановились возле купола и отдохнули, попили и поели и потом сели и ехали, пока не приблизились ко дворцу. И когда они подъехали, к ним вышли дочери царя, брата шейха Абд-аль-Каддуса, и встретили их и поздоровались с ними и со своим дядей, и дядя их поздоровался с ними и сказал: "О дочери моего брата, вот я исполнил желание вашего брата Хасана и помог ему освободить его жену и детей!"
     И девушки подошли к Хасану и обняли его, радуясь ему, и поздравили его со здоровьем и благополучием и соединением с женой и детьми, и был у них день праздничный. А потом подошла младшая сестра Хасана и обняла его и заплакала сильным плачем, и Хасан тоже заплакал с нею из-за долгой тоски. И девушка пожаловалась ему, какую она испытывает боль из-за разлуки и утомления души, и что она испытала в разлуке с ним, и произнесла такие два стиха:
     "Когда удалился ты, смотрел на других мой глаз,
     Но образ твой перед ним покачивался всегда.
     Когда же смежался он, являлся ты мне во сне,
     Как будто меж веками и глазом живешь ты, друг".
     А окончив свои стихи, она обрадовалась сильной радостью, и Хасан сказал ей: "О сестрица, я никого не благодарю в этом деле, кроме тебя, прежде всех сестер! Аллах великий да будет близок к тебе с его помощью и промыслом". И потом он рассказал ей обо всем, что с ним случилось во время путешествия, с начала до конца, и что он вытерпел, и что произошло у него с сестрою его жены, и как он освободил жену и детей, и рассказал ей также, какие он видел чудеса и тяжкие ужасы, вплоть до того, что сестра его жены хотела зарезать его и зарезать ее и зарезать ее детей, и не спас их никто, кроме Аллаха великого. А затем он рассказал ей историю с палочкой и колпаком и рассказал о том, что шейх Абу-рРувейш и шейх Абд-аль-Каддус попросили их у него, и он отдал их им только ради нее. И сестра Хасана поблагодарила его за это и пожелала ему долгого века, а он сказал: "Клянусь Аллахом, я не забуду всего того добра, которое ты мне сделала с начала дела и до конца..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан встретился с девушками, он рассказал своей сестре обо всем, что он вытерпел, и сказал: "Я не забуду того, что ты со мной сделала от начала времени и до конца". И его сестра обернулась к его жене Манар-асСана и обняла ее и прижала ее детей к груди и сказала ей: "О дочь царя величайшего, разве нет в твоем сердце жалости, что ты разлучила его с детьми и сожгла из-за них его сердце? Разве ты хотела, делая это, чтоб он умер?" И Манар-ас-Сана засмеялась и сказала: "Так судил Аллах, - хвала ему и величие! - и кто обманывает людей, того обманет Аллах!" И затем им принесли коекакой еды и питья, и все вместе поели, попили и повеселились.
     И Хасан провел у девушек десять дней за едой и питьем, в радости и счастии, а после десяти дней Хасан стал собираться в путь, и его сестра собрала ему деньги и редкости, для которых бессильны описания. И она прижала его к груди на прощанье и обняла его, и Хасан" указывая на нее, произнес такие стихи:
     "Влюбленного забвение отдаленно,
     Разлука же с возлюбленным так ужасна.
     Суровость, отдаленье - для нас мука.
     Тот мученик, убит кто был своей страстью.
     Сколь долгой ночь влюбленному кажется,
     Оставил что любимого и один он!
     Ток слезы его вдоль щек его катится,
     И молвит он: "О слезы, можно ль прибавить?"
     А потом Хасан дал шейху Абд-аль-Каддусу палочку, и тот обрадовался ей сильной радостью и поблагодарил за это Хасана. И, взяв от него палочку, он поехал и вернулся в свое жилище. А Хасан с женой и детьми выехал из дворца девушек, и те вышли, чтобы проститься с ним, и потом вернулись, а Хасан отправился в свою страну. И он ехал пустыннейшей степью два месяца и десять дней и достиг города Багдада. Обители Мира, и пришел к своему дому через потайную дверь, которая открывалась в сторону пустыни и равнины, и постучал в ворота. А его мать от долгого его отсутствия рассталась со сном и не оставляла грусти, плача так, что заболела и перестала есть пищу. И она не наслаждалась сном, а плакала ночью и днем, неустанно поминая своего сына, и потеряла она надежду на возвращение его.
     И когда Хасан остановился у ворот, он услышал, что его мать плачет и говорит такие стихи:
     "Аллахом молю, владыки, хворого исцелить,
     Чье тело худеет так, а сердце разбито.
     Коль близость дадите вы по щедрости вашей к нам,
     Влюбленного милостью любимых зальете.
     Но я не отчаялась в сближенье, - могуч Аллах,
     И часто за трудностью идет облегченье".
     А окончив свои стихи, она услыхала, что сын ее Хасан кричит у ворот: "О матушка, дни даровали единение!" И, услышав его слова, она узнала его и подошла к воротам и веря и не веря. И она открыла ворота и увидела, что ее сын стоит, и с ним его жена и дети, и вскрикнула от сильной радости и упала на землю, покрытая беспамятством. И Хасан до тех пор ласкал ее, пока она не очнулась. И тогда она обняла его и заплакала, а потом она позвала слуг и рабов Хасана и приказала им внести в дом все, что с ним было, и они внесли тюки в дом. И вошла жена Хасана и его дети, и мать его поднялась и обняла ее и поцеловала ее в голову и поцеловала ей ноги и сказала: "О дочь царя величайшего, если я ошиблась по отношению к тебе, то вот я прошу прощенья у великого Аллаха!" А потом она обратилась к своему сыну и спросила его: "О дитя мое, в чем причина этой долгой отлучки?"
     И когда мать спросила его об этом, Хасан рассказал ей обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и, услышав его слова, она закричала великим криком и упала на землю без памяти из-за упоминания о том, что случилось с ее сыном. И Хасан до тех пор ласкал ее, пока она не очнулась, и тогда она сказала ему: "О дитя мое, клянусь Аллахом, ты напрасно пренебрег палочкой и колпаком. Если бы ты их сохранил и оставил себе, ты, право, овладел бы землей и вдоль и вширь, но хвала Аллаху, о дитя мое, за спасение твое и твоей жены и детей!"
     И они провели наилучшую и приятнейшую ночь, а когда наступило утро, Хасан переменил бывшие на нем одежды и надел платье из наилучшей материи, и вышел на рынок, и стал покупать рабов, невольниц, материи и дорогие вещи - платья, украшенья и ковры, а также дорогую посуду, какой не найти у царей. И еще он купил дома, и сады, и имения, и прочее, и жил с детьми, женой и матерью за едой, питьем и наслаждениями. И они жили прекраснейшей и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Хвала же да будет властителю видимого и невидимого царства, живому, вечному, который не умирает.
     
     
     Сказка о рыбаке Халифе
     
     Рассказывают также, - начала новую сказку Шахразада, - что был в древние времена и минувшие века и годы в городе Багдаде человек-рыбак, по имени Халифа, и был это человек бедный по состоянию, который никогда еще в жизни не женился. И случилось в один день из дней, что он взял сеть и отправился с нею, по обычаю, к реке, чтобы половить раньше рыба^ков. И, придя к реке, он подпоясался, подоткнул платье и подошел к реке и, развернув свою сеть, закинул ее первый раз и второй раз, но в ней ничего не поднялось. И он закидывал ее до тех пор, пока не закинул десять раз, и не поднялось в ней совсем ничего. И стеснилась грудь рыбака, и смутились мысли его, и он воскликнул: "Прошу прощения у Аллаха великого, кроме которого пет бога, живого, самосущего, и возвращаюсь к нему! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Чего хочет Аллах, то бывает, а чего не хочет он, то не бывает! Надел - от Аллаха, - велик он и славен! И когда дает Аллах рабу, не отказывает ему никто, а когда отказывает Аллах рабу, не дает ему никто!" И потом, от охватившего его великого огорчения, он произнес такие два стиха:
     "Когда поражает рок своею превратностью,
     Терпение ты готовь и грудь для него расправь,
     Поистине, ведь господь миров, в своей щедрости
     И милости, после горя даст облегчение".
     И он посидел немного, размышляя о своем деле, и склонил голову к земле, а потом произнес такие стихи:
     "Терпи и сладость дней, терпи и гореть их,
     И знай - Аллах всегда достигнет дел своих,
     Ведь похожа ночь огорчения на нарыв порой,
     И вожусь я с ним, пока удастся проткнуть его.
     Проходят часто превратности над юношей
     И кончаются, и ему на ум не приходят вновь".
     И пот ом он сказал про себя: "Брошу еще этот раз и положусь на Аллаха. Может быть, он не обманет моей надежды". И он подошел и бросил сеть в реку, размахнувшись на длину руки, и свернул веревки и подождал некоторое время, а потом он потянул сеть и нашел ее тяжелой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Халифа-рыбак закинул сеть в реку несколько раз и в ней ничего не поднялось, он стал размышлять о своем деле и произнес предыдущие стихи, а потом сказал про себя: "Брошу еще раз и положусь на Аллаха. Может быть, он не обманет моей надежды". И он поднялся и закинул сеть и подождал некоторое время, а затем он потянул сеть и нашел ее тяжелой. И, почувствовав, что сеть тяжелая, рыбак стал действовать с нею осторожно и тянул ее до тех пор, пока она не вышла на сушу. И вдруг в ней оказалась обезьяна, одноглазая и хромая! И, увидав ее, Халифа воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Что это за скверное счастье и зловещее предзнаменование! Что случилось со мной в этот благословенный день! Но все это - по предопределению великого Аллаха!"
     И потом он взял обезьяну и привязал ее на веревку и, подойдя к дереву, высившемуся на берегу реки, привязал к нему обезьяну. А с рыбаком был бич, и он взял его в руку и поднял в воздухе и хотел опустить его на обезьяну, но Аллах заставил эту обезьяну говорить ясным языком, и она сказала: "О Халифа, удержи твою руку и не бей меня. Оставь меня привязанной к этому дереву, ступай к реке и закинь твою сеть, полагаясь на Аллаха, - он принесет тебе твой надел".
     И, услышав слова обезьяны. Халифа взял сеть, подошел к реке и закинул ее, отпустив веревки, а потом он потянул сеть и нашел, что она тяжелей, чем в первый раз. И он до тех пор бился над сетью, пока она не вышла на берег, и вдруг в ней оказалась другая обезьяна с расставленными зубами, насурмленными глазами и накрашенными руками, и рта обезьяна смеялась, а вокруг пояса у нее была рваная тряпка. И Халифа воскликнул: "Хвала Аллаху, который заменил рыб в реке обезьянами!" А затем он подошел к той обезьяне, что была привязана к дереву, и сказал ей: "Посмотри, о злосчастная, как скверно то, что ты мне посоветовала! Никто не натолкнул меня на вторую обезьяну, кроме тебя, и когда ты пожелала мне доброго утра, с твоей хромотой и одноглазостью, я стал побежден и утомлен и не владел ни дирхемом, ни динаром!"
     И он взял в руки дубинку и, покрутив ею в воздухе три раза, хотел опустить ее на обезьяну, и та воззвала к Аллаху о помощи и сказала рыбаку: "Прошу тебя, ради Аллаха, прости меня ради этого моего товарища и проси у него то, что тебе нужно: он приведет тебя к тому, что ты желаешь". И Халифа бросил дубинку и простил обезьяну, а потом он подошел ко второй обезьяне и остановился подле нее, и обезьяна сказала: "О Халифа, тебе не будет от этих слов никакого проку, если ты не выслушаешь того, что я тебе скажу, а если ты меня выслушаешь и послушаешься меня и не станешь мне перечить, я буду причиной твоего богатства". - "Что ты мне скажешь, чтобы мне тебя послушаться?" - спросил Халифа. И обезьяна сказала: "Оставь меня здесь привязанной, пойди к реке и закинь твою сеть, а я тебе скажу, что тебе после этого делать".
     И Халифа взял сеть и пошел к реке и закинул сеть и подождал над нею немножко, а потом он потянул сеть и нашел ее тяжелой. И он бился над сетью, пока не поднял ее на сушу, и вдруг в ней оказалась еще одна обезьяна, но только эта обезьяна была красная, и вокруг пояса у нее была синяя тряпка, и у псе были накрашены руки и ноги и насурмлены глаза. И, увидав ее. Халифа воскликнул: "Слава Аллаху великому, слава властителю власти! Поистине, сегодняшний день благословен с начала до конца, ибо звезда его принесла счастье в лице первой обезьяны, а содержание страни^цы видно по заглавию. Сегодняшний день - день обезьян, и не осталось в реке ни одной рыбы, и мы вышли сегодня лишь для того, чтобы ловить обезьян. Хвала Аллаху, который заменил рыб обезьянами!"
     И потом он обратился к третьей обезьяне и спросил ее: "А ты что еще такое, о злосчастная?" И обезьяна сказала ему: "Разве ты не знаешь меня, о Халифа?" - "Нет", - отвечал Халифа. И обезьяна сказала: "Я обезьяна Абу-с-Саадата, еврея-менялы". - "А что ты делаешь?" - спросил Халифа. И обезьяна ответила: "Я желаю ему доброго утра в начале дня, и он наживает пять динаров, и желаю ему доброго вечера в конце дня, и он наживает пять динаров". И Халифа обратился к первой обезьяне и сказал ей: "Посмотри, о злосчастная, какие у людей хорошие обезьяны! А ты? Ты желаешь мне доброго утра своей хромотой и одноглазостью и зловещим видом, и я стану бедным, разоренным и голодным".
     И он взял дубинку и покрутил ею в воздухе три раза и хотел опустить ее на обезьяну, но обезьяна Абу-с-Саадата сказала ему: "Оставь ее, о Халифа, убери твою руку и подойди ко мне, а я тебе скажу, что тебе делать". И Халифа кинул из руки дубинку и, подойдя к обезьяне, спросил ее: "Что ты мне скажешь, о госпожа всех обезьян?" И обезьяна сказала: "Возьми сеть и закинь ее с реку и оставь меня с этими обезьянами сидеть с тобой, и что бы для тебя в ней ни поднялось, подай это и подойди ко мне, и я расскажу тебе что-то, что тебя обрадует..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда обезьяна Абу-с-Саадата сказала Халифе: "Возьми твою сеть и закинь ее в реку, и все, что поднимется в ней для тебя, подай и подойди ко мне, а я расскажу тебе что-то, что тебя обрадует", - Халифа ответил: "Слушаю и повинуюсь!"
     А потом он взял сеть, свернул ее и положил на плечо и произнес такие стихи:
     "Сжимается когда грудь, взываю к создателю -
     Ведь властен он облегчить все трудное людям.
     Еще не вернулся взор, а милостью господа
     Разбитое цело вновь, и пленник свободен.
     Вручи же Аллаху ты дела свои полностью,
     Ведь милости господа всяк видящий знает".
     И еще он произнес такие два стиха:
     "Ты тот, кто люден всех вверг в великие тяготы,
     Сотри же заботы ты и бедствий причины,
     Мне жадности не внушай к тому, чего не добыть,
     Сколь многих желающих желанья не сбылись!"
     А окончив свои стихи, Халифа подошел к реке и закинул в нее сеть и подождал над нею немного, а затем он потянул ее, и вдруг оказалось, что в ней рыба-окунь, большеголовая и с хвостом, точно поварешка, а глаза у нее были как два динара. И, увидев эту рыбу, Халифа обрадовался, так как он ни разу в жизни не поймал ей подобной, и взял ее, дивясь на нее, и принес ее к обезьяне Абу-с-Саадата еврея, и был таков, как будто он овладел целым светом. И обезьяна еврея спросила его: "Что ты будешь с ней делать, о Халифа, и как ты поступишь с твоей обезьяной?" И Халифа молвил: "Я расскажу тебе, о госпожа всех обезьян, что я сделаю. Знай, что прежде всего я придумаю, как погубить эту проклятую, мою обезьяну, и возьму тебя вместо нее и буду тебя каждый день кормить чем пожелаешь". - "Раз ты избрал меня, - сказала обезьяна, - я скажу тебе, как сделать, и будет в этом благо твоего состояния, если захочет великий Аллах. Пойми же то, что я тебе скажу. Приготовь и для меня тоже веревку и привяжи меня к дереву и оставь меня, а сам же выйди на середину отмели и закинь твою сеть в реку Тигр. А когда закинешь ее, подожди немного и вытяни ее: ты найдешь в ней рыбу, прекраснее которой ты не видал за всю твою жизнь. Принеси ее и подойди ко мне, а я скажу тебе, что делать потом".
     И Халифа поднялся в тот же час и минуту и закинул сеть в реку Тигр и вытянул ее и увидел в ней рыбу белугу величиной с барашка, подобной которой он не видал за всю жизнь, и она была больше первой рыбы. И Халифа взял ее и пошел к обезьяне, и обезьяна сказала ему: "Принеси немного зеленой травы и положи половину ее в корзину, и положи рыбу на траву и прикрой се другой половиной. Оставь нас привязанными, поставь корзину на плечо и пойди с нею в город Багдад и никому, кто с тобой заговорит или тебя спросит, не давай ответа, пока не придашь на рынок менял. Ты найдешь в глубине рынка лавку моего хозяина, Абу-с-Саадата еврея, шейха менял, и увидишь, что он сидит на кресле, с подушкой за спиной, и перед ним стоят два сундука, один для золота, другой для серебра, и возле него - невольники, рабы и слуги. Подойди к нему и поставь перед ним корзинку и скажи ему: "О Абу-с-Саадат, я сегодня вышел на ловлю и закинул сечь на твое имя, и послал Аллах великий эту рыбу". И он тебе скажет: "Показывал ли ты ее другому?" А ты скажи: "Нет, клянусь Аллахом!" И он возьмет у тебя рыбу и даст тебе динар, а ты верни его ему, и он даст тебе два динара, и всякий раз, как он тебе что-нибудь даст, возвращай это, и даже если бы он дал тебе вес рыбы Золотом, не бери у него ничего. И он скажет тебе: "Скажи мне, что ты хочешь?" И ты скажи: "Клянусь Аллахом, я продам ее только за два слова". И когда он тебя спросит: "А что это за два слова?" скажи ему: "Встань на ноги и скажи: "Засвидетельствуйте, о те, кто есть на рынке, что я променял обезьяну Халифы-рыбака на мою обезьяну и обменял ею долю на мою долю и его счастье на мое счастье". И вот плата за рыбу, и не нужно мне золота". И когда он это сделает, я стану каждый день желать тебе доброго утра и доброго вечера, и ты будешь каждый день наживать десять динаров золотом. А Абус-Саадату еврею будет желать доброго утра его обезьяна, эта кривая, хромая, и Аллах каждый день будет испытывать его штрафом, который он станет платить. И это будет так, пока он не обеднеет и не окажется совсем без ничего. Послушайся же того, что я тебе говорю: будешь счастлив и пойдешь прямым путем!"
     И когда Халифа-рыбак услышал слова обезьяны, он сказал: "Я принимаю то, что ты мне посоветовала, о царь всех обезьян, а что касается этого злосчастного, - да не благословит его Аллах! - я не знаю, что мне с ним делать". - "Отпусти его в воду и отпусти меня тоже", - сказала обезьяна. И Халифа отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И он подошел к обезьянам и развязал их и оставил, и они спустились в море, а Халифа подошел к рыбе, взял ее и вымыл и положил под нее в корзину зеленой травы и прикрыл ее тоже травою, и понес ее на плече, напевая такую песенку:
     "Вручи дела господину небес и спасешься ты,
     И доброе совершай всю жизнь, не горюя, ты
     Людей обвиненных избегай - обидит тебя",
     Язык придержи и не бранись - побранят тебя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Халифа-рыбак кончил петь, он понес корзину на плече и пошел и шел до тех пор, пока не вошел в город Багдад.
     И когда он вошел, люди узнали его и стали ему кричать, говоря: "Что с тобой, о Халифа?" Но Халифа не обращал ни на кого внимания, пока не пришел на рынок менял. И он прошел мимо лавок, как наказывала ему обезьяна, и заметил того еврея и увидел, что он сидит в лавке, а слуги прислуживают ему, и он - точно царь из царей Хорасана. И, увидав еврея, Халифа узнал его и подошел и остановился перед ним, и еврей поднял к нему голову и узнал его и сказал: "Привет тебе, о Халифа, какое у тебя дело и чего ты хочешь? Если кто-нибудь с тобой заговорил или поспорил, скажи мне. Я пойду с тобой к вали, и он возьмет для тебя с него должное!" - "Нет, клянусь жизнью твоей головы, о начальник евреев, - ответил Халифа. - Со мной никто но заговаривал, но я вышел сегодня из дому, на твое счастье, и пошел к реке и закинул сеть в Тигр, я поймалась вот эта рыба".
     И он открыл корзину и бросил рыбу перед евреем, и когда еврей увидал ее, он нашел ее прекрасной и воскликнул: "Клянусь торой и десятью запо^ведями, я вчера спал и видел во сне, что я стою перед Девой и она говорит мне: "Знай, о Абу-с-Саадат, что я послала тебе хороший подарок". Наверное, подарок - эта рыба, без сомнения!" И затем он обернулся к Халифе и спросил его: "Заклинаю тебя твоей верой: видел ли ее кто-нибудь, кроме меня?" И Халифа ответил: "Нет, клянусь Аллахом! Клянусь Абу-Бекром Правдивым, о начальник евреев, ее не видел никто, кроме тебя". И еврей обернулся к одному из своих слуг и сказал ему: "Пойди сюда, возьми эту рыбу и ступай с нею домой, и пусть Суада ее приготовит, сжарит и поджарит к тому времени, как я кончу работу и приду". И Халифа тоже сказал ему: "Ступай, мальчик, и пусть жена хозяина изжарит часть рыбы и поджарит часть ее". И слуга отвечал: "Слушаю и повинуюсь, о господин!" И затем он взял рыбу и пошел с ней домой.
     А что касается еврея, то он протянул руку с динаром и дал его Хали^фа-рыбаку, говоря: "Возьми это себе, о Халифа, и трать на твою семью". И когда Халифа увидал динар у себя в руке, он воскликнул: "Слава властителю власти!", точно он никогда в жизни не видал ни кусочка Золота, и взял динар и прошел немного. Но потом он вспомнил наставление обезьяны и вернулся и бросил еврею динар и воскликнул: "Возьми твое золото и отдай людям их рыбу! Разве люди для тебя посмешище?" И еврей, услышав его слова, подумал, что он с ним шутит, и дал ему два динара сверх первого динара, но Халиф сказал: "Подавай рыбу, без шуток! Разве ты не Знаешь, что я продаю рыбу за такую пену?" И еврей протянул руку еще к двум и сказал Халифе: "Возьми эти пять динаров в уплату за рыбу и брось жадничать!" И Халифа взял деньги в руку и ушел с ними, радуясь, и он смотрел на золото, дивясь на него и говоря: "Слава Аллаху! Нет у халифа Багдада того, что есть у меня в сегодняшний день!"
     И он шел до тех пор, пока не пришел к началу рынка, и тогда он вспомнил слова обезьяны и наставление, которое она ему дала, и вернулся к еврею и бросил ему золото. "Что с тобой, о Халифа, что тебе нужно? Ты хочешь взять свои динары дирхемами?" - спросил его еврей. И Халифа сказал: "Я не хочу ни дирхемов, ни динаров, я хочу только, чтобы ты отдал мне чужую рыбу". И еврей рассердился и закричал на Халифу и сказал: "О рыбак, ты приносишь мне рыбу, но стоящую и динара, а я тебе даю за нее пять динаров, а ты недоволен! Бесноватый ты, что ли? Скажи мне, за сколько ты ее продаешь?" - "Я не продам ее ни за серебро, ни за золото, я продам ее только за два слова, которые ты мне скажешь", - ответил Халифа. И когда еврей услышал эти слова, глаза его поднялись к темени, у него захватило дыхание, и он заскрежетал зубами и крикнул: "О обрезокму^сульман, разве ты хочешь, чтобы я расстался с моей верой ради твоей рыбы и желаешь испортить мою религию и исповедание, в котором я нашел, прежде меня, моих отцов?"
     И он кликнул своих слуг, и когда те появились перед ним, сказал им: "Горе вам, вот перед вами этот злосчастный - разбейте ему затылок затре^щинами и умножьте его муки побоями!" И слуги набросились на Халифу с побоями и били его до тех пор, пока он не упал возле лавки. И тогда еврей сказал им: "Отпустите его, чтобы он встал". И Халифа вскочил на ноги, словно с ним ничего не было, и еврей сказал ему: "Говори, что ты хочешь в уплату за эту рыбу, и я тебе дам. Но ты не получил от нас сейчас ничего хорошего". - "Не бойся за меня, изза побоев, хозяин, я съедаю столько ударов, как десять ослов", - сказал Халифа. И еврей рассмеялся его словам и воскликнул: "Заклинаю тебя Аллахом, скажи мне, что ты хочешь, и клянусь моей верой - я дам это тебе". - "Не удовлетворит меня, как плата от тебя за эту рыбу, ничто, кроме двух слов", - ответил Халифа. И еврей сказал: "Я полагаю, ты хочешь, чтобы я принял ислам?" - "Клянусь Аллахом, о еврей, - ответил Халифа, - если ты станешь мусульманином, твой ислам не поможет мусульманам и не повредит евреям, а если ты останешься нечестивым, твое нечестие не повредит мусульманам и не поможет евреям. Но вот чего я от тебя требую: встань на ноги и скажи: "Засвидетельствуйте, о люди на рынке, что я променял обезьяну Халифы-рыбака на мою обезьяну и мою долю в жизни на его долю и мое счастье на его счастье". - "Если это и есть твое желание, то оно для меня легко", - сказал еврей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что еврей сказал Халифе-рыбаку: "Если это есть твое желание, то оно для меня легко". И еврей поднялся в тот же час и минуту и встал на ноги и сказал так, как сказал Халифа-рыбак, а потом он обернулся к нему и спросил: "Осталось ли тебе с меня еще что-нибудь?" - "Нет", - отвечал Халиф. И еврей сказал: "С миром!"
     И Халифа в тот же час и минуту поднялся, взял свою корзину и сеть и пошел к реке Тигру. И он закинул сеть и потянул ее и нашел ее тяжелой и вытянул ее только после стараний. И, вытянув сеть, он увидел, что она наполнена рыбой всех сортов. И подошла к нему женщина с блюдом и дала ему динар, а Халифа дал ей на него рыбы, и подошел к нему другой слуга и взял у него на динар, и так продолжалось, пока он не продал рыбы на десять динаров, и каждый день он продавал на десять динаров, до конца десяти дней, так что набрал сто динаров золотом.
     А у этого рыбака был дом, внутри прохода купцов. И в одну ночь из ночей рыбак лежал у себя в доме и сказал себе: "О Халифа, все люди знают, что ты бедный человек, рыбак, а теперь у тебя оказалось сто золотых динаров. Непременно услышит твою историю повелитель правоверных Харун ар-Рашид от кого-нибудь из людей, и, может быть, ему понадобятся деньги, и он пошлет за тобой и скажет: "Мне нужно некоторое количество денег. И дошло до меня, что у тебя есть сто динаров, одолжи их мне". И я скажу ему: "О повелитель правоверных, я человек бедный, и тот, кто тебе рассказал, что у меня есть сто динаров, налгал на меня. Ни со мной, ни у меня ничего такого нет". И халиф передаст меня вали и скажет ему: "Обнажи его от одежды, и мучай его побоями, и заставь его сознаться: может быть, он признается, что у него есть золото в сундуке". Бот правильное решение, которое освободит меня из этой ловушки: я сейчас встану и буду пытать себя бичом, чтобы закалиться против побоев". И гашиш, которого рыбак наелся, сказал ему: "Встань, обнажись от одежды". И он тотчас же и в ту же минуту встал, обнажился от одежды и взял в руку бывший у него бич. А у него была кожаная подушка, и он стал бить раз по этой подушке и раз по своей коже, и начал кричать: "Ах, ах, клянусь Аллахом, это пустые слова, о господин мой, и они лгут на меня. Я бедный человек, рыбак, и нет у меня ничего из благ мира!"
     И люди услышали, как Халифа-рыбак сам себя пытает и ударяет бичом по подушке (а от звука ударов по его телу и по подушке ночью стоял гул). И в числе тех, кто его слышал, были купцы, и они сказали: "Посмотри-ка! Чего этот бедняга кричит, и мы слышим, как на него опускаются удары. Похоже, что на него напали воры, и это они его пытают". И они все пошли на звук ударов и криков и вышли из своих жилищ и пришли к дому Халифы и увидели, что он заперт, и сказали друг другу: "Может быть, воры напали на него, зайдя за комнату; нам следует поэтому войти через крышу".
     И они поднялись на крышу и спустились через отверстие в ней и увидели, что Халифа голый и пытает самого себя. И они сказали ему: "Что с тобой, о Халифа, в чем твое дело?" И Халифа ответил: "Знайте, о люди, что у меня оказалось несколько динаров, и я боюсь, что о моем деле донесут повелителю правоверных Харуну арРашиду, и он призовет меня к себе и потребует от меня эти динары, и я начну отрицать. И если я буду отрицать, л боюсь, что он станет меня мучить. И вот я сам себя мучаю и делаю это, чтобы закалиться против того, что будет". И купцы стали над ним смеяться и сказали: "Брось такие дела, да не благословит Аллах тебя и динары, которые пришли к тебе. Ты встревожил пас сегодня ночью и устрашил наши сердца".
     И Халифа перестал бить себя и проспал до утра, а поднявшись от сна, он хотел идти на работу и подумал о сотне динаров, которая оказалась у него, и сказал про себя: "Если я оставлю их дома, их украдут воры, а если я положу их в карман на поясе, их, может быть, кто-нибудь увидит и выследит меня, когда я буду один в месте, где пет людей, и убьет меня и возьмет их. Но я сделаю некую хитрость, прекрасную и очень полезную". И он в тот же час и минуту поднялся и пришил себе карман к воротнику халата и, завязав сотню динаров в мешочек, положил его в карман, который он сделал. А затем он поднялся и взял свою сеть, корзину и палку и шел, пока не дошел до реки Тигр..."
     И Шахразаду застигло утро, и сна прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Халифа-рыбак положил сотню динаров в карман, взял корзину, палку и сеть и пошел к реке Тигру.
     Он закинул в нее сеть и потянул ее, но для него ничего не поднялось, и тогда он перешел с этого места на другое место и закинул там сеть, но для него ничего не поднялось. И он переходил с места на место, пока не отдалился от города на расстояние половины дня пути, и тебе закидывал сеть, по ничего для него не поднималось. И тогда он сказал в душе: "Клянусь Аллахом, я брошу сеть в воду еще только этот раз. Либо будет, либо пет!" И он бросил сеть с великой решимостью от сильного гнева, и мешок, в котором была сотня динаров, вылетел из его воротника, упал посреди реки и исчез, увлекаемый силой течения. И Халифа бросил из рук сеть, обнажился от одежды и, оставив ее на берегу, пырнул за мешком, и он нырял и выплывал около сотни раз, пока его силы не ослабели, и он одурел и не нашел этого мешка.
     И когда Халифа отчаялся наши его, он вышел на берег и увидел только палку, сеть и корзину. И он начал искать свою одежду, но не нашел и следа ее. И тогда оп сказал себе: "Правильно говорится в поговорке: "Паломничество не завершено без сношения с верблюдом". И он развернул сеть и завернулся в нее и, взяв в руки палку, поставил корзину на плечо, и пошел, и понесся, как распаленный верблюд, и, бегая направо и налево, взад и вперед, взлохмаченный, покрытый пылью, точно взбунтовавшийся ифрит, когда он вырвется из Сулеймановой тюрьмы.
     Вот что было с Халифов рыбаком.
     Что же касается халифа Харуна Рашида, то у него был приятель ювелир, которого звали Ибн аль-Кирнас, и все люди, купцы, посредники и маклера знали, что Ибаль-Кирнас - купец халифа, и все, что продавали в городе Багдаде и других местах из драгоценных вещей, не продавали раньше, чем покажут ему, и в том числе невольников и невольниц. И когда этот купец, то есть Ибаль-Кирнас, сидел в один день из дней в своей лавке, вдруг подошел к нему староста посредников, и с ним была невольница, подобной которой не видели видящие. И была она до пределов красива, прекрасна, стройна и соразмерна, и в числе ее достоинств было то, что она была ос^ведомлена во всех науках и искусствах, нанизывала стихи и играла на всех музыкальных инструментах. И купил ее Ибн аль-Кирнас, ювелир, за пять тысяч динаров золотом и одел ее на тысячу динаров и привел ее к повелителю правоверных. И эта невольница провела подле него ночь, и халиф испытывал ее во всех науках и во всех искусствах и увидел, что она сведуща во всех науках и ремеслах, и нет ей, в ее век, равной. А было ей имя Кут-аль-Кулуб, и была она такова, как сказал поэт:
     Я взгляд возвращаю к ней, откроет когда лицо,
     Она ж уклоняется от взора повторно.
     Газель назад наклонит шеей, коль обернется к нам.
     Газели, как сказано, назад смотрят часто.
     Но где этому до слов другого:
     На помощь от смертного, чью гибкость покажут нам
     Высокие, стройные самхарские копья,
     Печальны его глаза, пушок его шелковист,
     И в сердце больною от любви его место.
     А когда наступило утро, халиф Харун ар-Рашид послал за Ибн аль-Кирна^сом, ювелиром, и когда тот явился, назначил ему десять тысяч динаров в уплату за эту невольницу. И сердце халифа стало занято этой невольницей, названной Кут-аль-Кулуб, и он оставил Ситт-Зубейду, дочь аль-Касима (а она была дочерью его дяди) и оставил всех любимиц и просидел целый месяц, выходя от этой невольницы только на пятничную молитву, а затем он тотчас же возвращался к ней.
     И это стало тревожным для вельмож правления, и они пожаловались на это дело везирю Джафару Барманиду. И везирь выждал, пока не наступил день пятницы, и вошел в соборную мечеть, и встретился с повелителем правоверных, и стал ему рассказывать все, какие ему встречались диковинные истории, связанные с любовью, чтобы выведать, что с ним такое. И халиф сказал ему: "О Джафар, клянусь Аллахом, это дело случилось со мной не по доброй моей воле, но мое сердце завязло в сети любви, и я не знаю, что делать". - "Знай, о повелитель правоверных, - ответил Джафар, - что эта твоя любимица, Кут-аль-Кулуб, стала тебе подвластна и сделалась одной из твоих служанок, а чем владеет рука, того не хочет душа. Я скажу тебе еще и другую вещь: самое лучшее, чем похваляются цари и царевичи, это охота и облава и уменье пользоваться случаем и веселиться. И если ты так сделаешь, ты, может быть, отвлечешься от нее, а может быть, ты ее забудешь". - "Прекрасно то, что ты сказал, о Джафар, - воскликнул халиф. - Поедем сейчас же, сию же минуту на охоту".
     И когда кончилась пятничная молитва, они вышли из мечети и в тот же час и минуту сели и поехали на охоту и ловлю..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф Харун ар-Рашид отправился с Джафаром па охоту и ловлю, и они поехали и достигли пустыни. И повелитель правоверных и везирь Джафар ехали верхом на мулах, и они занялись беседой, и войско опередило их.
     А их палил зной, и ар-Рашид сказал: "О Джафар, мной овладела сильная жажда". А потом ар-Рашид напряг зрение и увидел какую-то фигуру на высокой куче и спросил везиря: "Видишь ли ты то, что я вижу?" - "Да, о повелитель правоверных, - ответил везирь, - я вижу какую-то фигуру на высокой куче, и это либо сторож сада, либо сторож огорода, и при всех обстоятельствах в той стороне не может не быть воды. Я поеду к нему и принесу тебе от него воды", - сказал потом везирь. Но ар-Рашид молвил: "Мой мул быстрее твоего мула. Постой здесь, из-за войска, а я поеду сам, напьюсь у этого человека и вернусь".
     И ар-Рашид погнал своего мула, и мул помчался, как ветер в полете или вода в потоке, и несся до тех пор, пока не достиг этой фигуры во мгновение ока. И оказалось, что фигура - не кто иной, как Халифа-рыбак.
     И ар-Рашид увидел, что он голый и завернулся в сеть и глаза его так покраснели, что стали, как огненные факелы, и облик его был ужасен, и стан изгибался, и он был взлохмаченный, запыленный, точно ифрит или лев.
     И ар-Рашид пожелал ему мира, и Халифа возвратил ему пожелание, разъяренный, и его дыхание пылало огнем.
     И ар-Рашид спросил его: "О человек, есть у тебя немного воды?" - "Эй, ты, - отвечал Халифа, - слепой ты, что ли, или бесноватый? Вот тебе река Тигр - она за этой кучей".
     И ар-Рашид зашел за кучу и спустился к реке Тигру, и напился и напоил мула, а затем он тотчас же и в ту же минуту поднялся и, вернувшись к Халифе-рыбаку, спросил его: "Чего это ты, о человек, стоишь здесь, и каково твое ремесло?" - "Этот вопрос удивительней и диковинней, чем твой вопрос про воду, - ответил Халифа. - Разве ты не видишь принадлежности моего ремесла у меня на плече?" - "Ты как будто рыбак", - сказал ар-Рашид. "Да", - молвил Халифа. И ар-Рашид спросил:
     "А где же твой халат, где твоя повязка, где твой пояс и где твоя одежда?" А вещи, что пропали у Халифы, были подобны тем, которые назвал ему халиф, одна к одной.
     И, услышав от халифа эти слова, Халифа подумал, что это он взял его вещи на берегу реки, и в тот же час и минуту спустился с кучи, быстрее разящей молнии и, схватив мула халифа за узду, сказал ему: "О человек, подай мне мои вещи и брось играть и шутить!" И халиф воскликнул: "Клянусь Аллахом, я не видал твоих вещей и не знаю их!" А у ар-Рашида были большие щеки и маленький рот, и Халифа сказал ему: "Может быть, ты по ремеслу певец или флейтист? Но подай мне мою одежду по-хорошему, а не то я буду бить тебя этой палкой, пока ты не обольешься и не замараешь себе одежду".
     И халиф, увидав палку Халифа-рыбака и его превосходство над ним, сказал себе: "Клянусь Аллахом, я не вынесу от этого безумного нищего и пол-удара такой палкой!" А на ар-Рашид с был атласный кафтан, и он снял его и сказал Халифе: "О человек, возьми этот кафтан вместо твоей одежды". И Халифа взял его и повертел в руках и сказал: "Моя одежда стоит десяти таких, как этот пестрый халат". - "Надень его пока, а я принесу тебе твою одежду", - сказал ар-Рашид. И Халифа взял кафтан и надел его и увидел, что он ему длинен. А у Халифы был нож, привязанный к ушку корзины, и он взял его и обрезал полы кафтана примерно на треть, так что он стал доходить ему ниже колен, и обернулся к ар-Рашиду и сказал ему: "Ради достоинства Аллаха, о флейтист, расскажи мне, сколько тебе полагается каждый месяц жалованья от твоего господина за искусство играть на флей^те?" - "Мое жалованье каждый месяц - десять динаров золотом", - сказал халиф. И Халифа воскликнул: "Клянусь Аллахом, о бедняга, ты обременил меня твоей заботой! Клянусь Аллахом, эти десять динаров я зарабатываю каждый день! Хочешь быть со мной, у меня в услужении? Я научу тебя искусству ловить и стану делиться с тобой заработком, так что ты каждый день будешь работать на пять динаров и сделаешься моим слугой, и я буду защищать тебя от твоего господина этой палкой". - "Я согласен на это", - молвил ар-Рашид. И Халифа сказал: "Сойди теперь со спины ослицы и привяжи ее, чтоб она помогала нам возить рыбу, и пойди сюда - я научу тебя ловить сейчас же".
     И ар-Рашид сошел со своего мула и, привязав его, заткнул полы платья вокруг пояса, и Халифа сказал ему:
     "О флейтист, возьми сеть вот так, положи ее на руку вот так и закинь ее в реку Тигр вот так". И ар-Рашид укрепил свое сердце и сделал так, как показал ему Халифа, и закинул сеть в реку Тигр и потянул ее, но не мог вытянуть. И Халифа подошел к нему и стал ее тянуть, но оба не смогли ее вытянуть. "О злосчастный флейтист, - сказал тогда Халифа, - если я в первый раз взял твой кафтан вместо моей одежды, то на этот раз я возьму у тебя ослицу за мою сеть, если увижу, что она разорвалась, и буду бить тебя палкой, пока ты не обольешься и не обделаешься". - "Потянем с тобой вместе", - сказал ар-Рашид. И оба потянули и смогли вытянуть эту сеть только с трудом, и, вытянув ее, они посмотрели и вдруг видят: она полна рыбы всех сортов и всевозможных цветов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Халифа-рыбак вытянул сеть вместе с халифом, они увидели, что она полна рыбы всех сортов, и Халифа сказал: "Клянусь Аллахом, о флейтист, ты скверный, но если ты будешь усердно за^ниматься рыбной ловлей, то станешь великим рыбаком. Правильно будет, чтобы ты сел на твою ослицу, поехал на рынок и привез пару корзин; а я посторожу рыбу, пока ты не приедешь, и мы с тобой нагрузив ее на спину твоей ослицы. У меня есть весы и гири и все, что нам нужно, и мы возьмем все это с собой, и ты должен будешь только держать весы и получать деньги. У нас рыбы на двадцать динаров. Поторопись же привести корзины и не мешкай". И халиф отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - и оставил рыбака и оставил рыбу и погнал своего мула в крайней радости. И он до тех пор смеялся из-за того, что случилось у него с рыбаком, пока не приехал к Джафару.
     И, увидав его, Джафар сказал: "О повелитель правоверных, наверное, когда ты поехал пить, ты нашел хороший сад и вошел туда и погулял там один?" И, услышав слова Джафара, ар-Рашид засмеялся. И все Бармакиды поднялись и поцеловали землю меж его рук и сказали: "О повелитель правоверных, да увековечит Аллах над тобой радости и да уничтожит над тобой огорчения! Какова причина того, что ты задержался, когда поехал пить, и что с тобой случилось?" - "Со мной случилась диковинная история и весе^лое, удивительное дело", - ответил халиф. И затем он рассказал им историю с Халифой-рыбаком и рассказал о том, что у него с ним случилось, как Халифа ему сказал: "Ты украл мою одежду", и как он отдал ему свой кафтан и рыбак обрезал кафтан, увидав, что он длинный.
     "Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, - сказал Джафар, - у меня было на уме попросить у тебя этот кафтан! Но я сейчас поеду к этому рыбаку и куплю у него кафтан!" - "Клянусь Аллахом, он отрезал треть кафтана со стороны подола и погубил его! - воскликнул халиф. - Но я устал, о Джафар, от ловли в реке, так как я наловил много рыбы и она на берегу реки, у моего хозяина Халифы, который стоит там и ждет, пока я вернусь, захватив для него две корзины и с ними резак. А потом я пойду с ним на рынок, и мы продадим рыбу и поделим плату за нее". - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - а я приведу вам того, кто будет у вас покупать". - "О Джафар, - воскликнул халиф, - клянусь моими пречистыми отцами, всякому, кто принесет мне рыбину из рыбы, что лежат перед Халифой, который научил меня ловить, я дам за нее золотой динар!"
     И глашатай кликнул клич среди свиты: "Идите покупать рыбу повелителя правоверных!" И невольники пошли и направились к берегу реки. И когда Халифа ждал, что повелитель правоверных принесет ему корзины, невольники вдруг ринулись на него, точно орлы, и схватили рыбу и стали класть ее в платки, шитые золотом, и начали из-за нее драться. И Халифа воскликнул: "Нет сомнения, что эта рыба - райская рыба!" - и взял две рыбины в правую руку и две рыбины в левую руку и вошел в воду по горло и стал кричат: "Аллах! Ради этой рыбы пусть твой раб-флейтист, мой товарищ, сейчас же придет!"
     И вдруг подошел к нему один негр. А этот негр был начальником всех негров, что были у халифа, и он отстал от невольников, потому что его конь остановился на дороге помочиться. И когда этот негр подъехал к Халифе, он увидел, что рыбы не осталось нисколько - ни мало, си много. Он посмотрел направо и налево и увидал, что Халифа-рыбак стоит в воде с рыбой и сказал: "Эй, рыбак, пойди сюда". - "Уходи без лишних слов", - ответил рыбак. И евнух подошел к нему и сказал: "Подай сюда эту рыбу, а я дам тебе деньги". - "Разве у тебя мало ума? - сказал Халифа-рыбак евнуху. - Я ее не продаю". И евнух вытащил дубинку, и Халифа закричал: "Не бей, несчастный! Награда лучше дубинки!" А потом он бросил ему рыбу, и евнух взял ее и положил в платок и сунул руку в карман, но не нашел там ни одного дирхема. "О рыбак, - сказал тогда негр, - твоя доля злосчастная: клянусь Аллахом, со мной нет нисколько денег. Но завтра приходи в халифский дворец и скажи: "Проведите меня к евнуху Сандалю", и слуги приведут тебя ко мне, и когда ты придешь ко мне туда, тебе достанется то, в чем будет тебе счастье, и ты возьмешь это и уйдешь своей дорогой!" И Халифа воскликнул: "Сегодня благословенный день, и благодать его была видна с самого начала". А потом он положил сеть на плечо и шел, пока не вошел в Багдад, и прошел по рынкам, и люди увидели па нем одежду халифа и стали смотреть на него.
     И Халифа вошел в свою улицу, а лавка портного повелителя правоверных была у ворот этой улицы, и портной увидал Халифу-рыбака в халате, который стоил тысячу динаров и принадлежал к одеждам халифа, и сказал: "О Халифа, откуда у тебя эта фарджия?" [620] - "А ты чего болтаешь? - ответил Халифа. - Я взял ее у того, кого я научил ловить рыбу, и он стал моим слугой, и я простил его и не отрубил ему руки, так как он украл у меня одежду и дал мне этот кафтан вместо нее". И портной понял, что халиф проходил мимо рыбака, когда тот ловил рыбу, и пошутил с ним и дал ему эту фарджию..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот тридцать девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот тридцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что портной понял, что ха лиф проходил мимо Халифы-рыбака, когда тот ловил рыбу, и пошутил с ним и дал ему эту фарджию, и рыбак отправился домой, и вот то, что с ним было.
     Что же касается халифа Харуна ар-Рашида, то он по ехал на охоту и ловлю, только чтобы отвлечься от невольницы Кут-аль-Кулуб. А когда Зубейда услышала об этой невольнице и о том, что халиф ею увлекся, ее охватила ревность, которая охватывает женщин, и она отказалась от пищи и питья и рассталась со сладостью сна и стала выжидать отсутствия халифа или его отъезда, чтобы расставить Кут-аль-Кулуб сети козней. И, узнав, что халиф выехал на охоту и ловлю, она приказала невольницам устлать дворец коврами и умножила украшения и роскошь и поставила кушанья и сладости и приготовила в число всего этого фарфоровое блюдо с самой лучшей, какая бывает, халвой и положила в нее банджа, примешав его к ней. И потом она приказала кому-то из евнухов сходить за невольницей Кут-аль-Кулуб и позвать ее к трапезе Ситт-Зубейды, дочери аль-Касима, жены повелителя правоверных, и сказать: "Жена повелителя правоверных пила сегодня лекарство, а она слышала, что ты хорошо поешь, и хочет видеть чтонибудь из твоего искусства". И невольница отвечала: "Слушаю и повинуюсь Аллаху и Ситт-Зубейде!" И в тот же час и минуту она поднялась, не зная, что скрыто для нее в неведомом, и, взяв нужные ей инструменты, пошла с евнухом и шла до тех пор, пока не вошла к СиттЗубейде.
     И, войдя к ней, она поцеловала землю меж ее руками множество раз и поднялась на ноги и сказала: "Привет высокой завесе и неприступному величию, отпрыску Аббасидов и члену семьи пророка - да приведет тебя Аллах к преуспеянию и миру на дни и на годы!" - и стала между других невольниц и евнухов. И тогда СиттЗубейда подняла к ней голову и взглянула на ее красоту И прелесть, и она увидала девушку с овальными щеками и грудями, подобными гранатам, с лицом, как месяц, с блестящим лбом и черным оком, и веки ее покоились в истоме, а лицо ее блистало светом, и словно бы солнце всходило от ее лба, и мрак ночи нисходил от ее кудрей, и мускусом веяло от ее дыханья. И цветы сверкали в ее красоте, и луну являло ее чело, и ветвью стан ее изгибался, и была она подобна полной луне, что засияла во мраке ночи. И глаза ее ласкали любовью, а брови изгибались, как лук, и уста ее были выточены из коралла, и она ошеломляла красотой смотрящего и очаровывала взором видящего, - возвышен тот, кто ее сотворил, придал ей совершенство и ее соразмерил! - и была такова, как сказал поэт о сходной с нею:
     Разгневается, и видишь: все убиты,
     Простит, и снова души к ним вернутся.
     Глазами мечет взоры колдовские,
     Шлет смерть и жизнь тому, кому желает,
     Зрачками в плен берет она народы,
     Как будто стали люди ей рабами.
     И сказала Ситт-Зубейда девушке: "Приют, уют и простор тебе, о Кут-аль-Кулуб! Садись и покажи нам твою работу и прекрасное твое искусство!" И Кут-аль-Кулуб отвечала: "Хорошо!" - и, протянув руку, взяла бубен, о котором сказал кто-то такие стихи:
     О дар, взлетает сердце от желанья
     И громко кричит, коль бьют по тебе рукою.
     Пленил ведь ты израненное сердце,
     И ударять тебя мужам приятно.
     Скажи же слово ты, легко иль тяжко -
     Звучи как хочешь, - ты увеселяешь.
     Будь радостен и стыд отбрось, влюбленный,
     Пляши, склонись, диви и удивляйся.
     И затем она ударила многими ударами и запела так, что остановила птиц, и все вокруг взволновалось, а потом она положила бубен и взяла свирель, о которой сказан такой стих:
     Глаза у нее, и их зрачки людям пальцами
     Указывают напев лишь верный, сомненья нет.
     И также сказал поэт еще такой стих:
     Когда дойдет она до цели песен,
     Приятно время радостью сближенья.
     А потом она положила свирель, после того как пришли из-за нее в восторг все присутствующие, и взяла лютню, о которой поэт сказал:
     О свежая ветвь, что стала лютней певицы той,
     Влечет благородных и достойных к себе она,
     И щиплет певица струны, чтоб испытать ее,
     И пальцы ее - как цепь, прекрасно сплетенная
     И Кут-аль-Кулуб натянула струны лютни, подвинтила колки и положила ее на колени и наклонилась над ней, как мать наклоняется над своим ребенком, и казалось, что о ней и о ее лютне сказал поэт такие стихи:
     Персидскою глаголет струной она.
     И все поймут, кто прежде понять не мог.
     "Любовь - убийца", - нам говорит она.
     И разум губит всех мусульман она.
     О девушка! Создатель рукой ее
     Заставил расписное заговорить.
     И лютнею сдержала любви поток,
     Как ловкий врач сдержать бы мог крови ток.
     И она ударила на четырнадцать ладов и спела под лютню полный круг, так что ошеломила смотрящих и привела в восторг слушающих, и потом произнесла такие два стиха:
     "Мой приход к тебе благодатен был,
     В нем радость вечно новая,
     Успехи в нем сменяются
     И счастье не кончается..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот сорока
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот сорока, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка Кут-альКулуб пропела стихи и ударила по струнам перед Ситт-Зубейдой, а потом она встала и начала показывать фокусы и проворство рук и всякие прекрасные штуки, так что Ситт-Зубейда чуть не влюбилась в нее и подумала: "Нельзя упрекать ар-Рашида, сына моего дяди, за любовь к ней". А потом девушка поцеловала перед Зубейдой землю и села, и ей подали кушанье и затем подали халву и блюдо, в котором был бандяс. И Кут-аль-Кулуб поела с него, и не утвердилась еще халва у нее во внутренностях, как ее голова запрокинулась, и она упала на землю, спящая. И Ситт-Зубейда сказала невольницам: "Унесите ее в одну из комнат, пока я ее не потребую". И они сказали ей: "Слушаем и повинуемся!" А затем она сказала одному из евнухов: "Сделай нам сундук и принеси его мне". И она приказала сделать изображение могилы и расп^ространить весть, что невольница подавилась и умерла, и предупредила своих приближенных, что всякому, кто скажет, что Кут-аль-Кулубжина, она отрубит голову.
     И вдруг халиф в этот час приехал с охоты и ловли и, как только начал спрашивать, спросил о девушке. И к нему подошел один из его слуг (а Ситт-Зубейда научила его, чтобы, когда халиф спросит про Кут-аль-Кулуб, он сказал, что она умерла) и поцеловал перед ним землю и сказал ему: "О господин, да живет твоя голова! Узнай, что Кут-аль-Кулуб подавилась кушаньем и умерла". И халиф воскликнул: "Да не обрадует тебя Аллах вестью о благе, о злой раб!" И он вошел во дворец и услышал о смерти девушки от всех, кто был во дворце, и спросил: "Где ее могила?" И его привели к гробнице и показали ему могилу, которая была сделана для обмана, и сказали: "Вот ее могила!" И, увидев ее, халиф закричал и обнял могилу и заплакал и произнес такие два стиха:
     "Могила - творцом молю! Исчезла ль краса ее?
     Ужель изменилась эта внешность прекрасная?
     Могила, не свод ведь ты небес и не сад ведь ты.
     Так как же слились в тебе и месяц и ветвь в одно?"
     И потом халиф заплакал над нею сильным плачем и провел в том месте долгое время, а затем он ушел от могилы, будучи в крайней печали. И Ситт-Зубейда узнала, что ее хитрость удалась, и сказала евнуху: "Подай сундук!" И евнух принес его к ней, и она велела принести невольницу и положила ее в сундук, а потом сказала евнуху: "Постарайся продать сундук и поставь тому, кто его купит, условие, чтобы он купил его запертым, а потом раздай плату за него как милостыню". И евнух взял сундук и вышел от нее и исполнил ее приказание, и вот то, что было с этими.
     Что же касается до Халифа-рыбака, то, когда наступило утро и засияло светом и заблистало, он сказал себе:
     "Нет у меня сегодня лучшего дела, чем пойти к тому евнуху, что купил у меня рыбу, - он со мной условился, чтобы я пришел к нему в халифский дворец". И Халифа вышел из своего дома и направился во дворец халифата, и, придя туда, он увидел там невольников, рабов и слуг, которые стояли и сидели. И он всмотрелся в них и вдруг видит: тот евнух, что взял у него рыбу, сидит, и невольники прислуживают ему. И один слуга из невольников Закричал на него, и евнух обернулся, чтобы посмотреть, что такое, и вдруг видит - это рыбак! И когда Халифа понял, что он увидал его и узнал, кто он такой, он крикнул ему: "Ты не оплошал, о Рыженький! Таковы бывают люди верные!" И, услышав его слова, евнух засмеялся и сказал: "Клянусь Аллахом, ты прав, о рыбак!"
     И потом евнух Сандаль хотел дать ему что-нибудь и сунул руку в карман. И вдруг раздались великие крики, и евнух поднял голову, чтобы посмотреть в чем дело, и видит: везирь Джафар Бармакид выходит от халифа. И, увидав его, евнух поднялся на ноги и пошел к нему навстречу, и они стали разговаривать и ходили, и время продлилось, и Халифа простоял немного, но евнух не обращал на него внимания. А когда рыбак простоял долго, он встал против евнуха, будучи в отдалении, и сделал ему знак рукой и крикнул: "О господин мой Рыжий, дай мне уйти!" И евнух услышал его, но постыдился ему ответить в присутствии везиря Джафара и стал разговаривать с везирем, притворяясь, что ему не до рыбака. И тогда Халифа воскликнул: "О затягивающий плату, да обезобразит Аллах всех неприветливых и всех тех, кто берет у людей их вещи и потом неприветлив с ними! Я вхожу под твою защиту, о господин мой Отрубяное Брюхо, дай мне то, что мне следует, чтобы я мог уйти!"
     И евнух услышал его, и ему стало стыдно перед Джафаром. И Джафар тоже увидел, что Халифа делает руками знаки и разговаривает с евнухом, но только не знал, что он говорит. И везирь сказал евнуху, не одобряя его: "О евнух, чего просит у тебя этот бедный нищий?" И Сандаль-евнух сказал ему: "Разве ты не знаешь этого человека, о владыка везирь?" - "Клянусь Аллахом, я его не знаю, и откуда мне его знать, когда я его только сейчас увидел?" - ответил везирь Джафар. И евнух сказал ему: "О владыка, это тот рыбак, у которого мы расхватали рыбу на берегу Тигра. А я уже ничего не застал, и мне было стыдно вернуться к повелителю правоверных ни с чем, когда все невольники что-нибудь захватили, и я подъехал к рыбаку и увидел, что он стоит посреди реки и призывает Аллаха и у него четыре рыбы, и сказал ему: "Давай то, что у тебя есть, и возьми то, что это стоит". И когда он отдал мне рыбу, я сунул руку в карман и хотел дать ему что-нибудь, но ничего не нашел и сказал рыбаку: "Приходи ко мне во дворец, и я дам тебе чтонибудь, чем ты поможешь себе в бедности". И он пришел ко мне сегодня, и я протянул руку и хотел что-нибудь ему дать, но пришел ты, и я поднялся, чтобы служить тебе, и отвлекся с тобою от него. И дело показалось ему долгим, и вот его история и причина того, что он стоит..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Сандаль-евнух рассказал Джафару Бармакиду рассказ о Халиферыбаке и потом сказал: "И вот его история и причина того, что он стоит". И, услышав слова евнуха, везирь улыбнулся и сказал: "О евнух, этот рыбак пришел в минуту нужды, и ты ее не исполняешь? Разве ты не знаешь его, о начальник евнухов?" - "Нет", - отвечал евнух. И везирь сказал: "Это учитель повелителя правоверных и его товарищ. А сегодня у нашего владыки-халифа стеснена грудь, и опечалено сердце, и ум его занят, и ничто не расправит ему груди, кроме этого рыбака. Не давай же ему уйти, пока я не поговорю о нем с халифом и не приведу его к нему. Может быть, Аллах облегчит его состояние и заставит его забыть об утрате Кут-аль-Кулуб по причине прихода этого рыбака, и халиф даст ему что-нибудь, чем он себе поможет, и ты будешь причиной этого". - "О владыка, делай что хочешь, Аллах великий да оставит тебя столпом правления повелителя правоверных! - продли Аллах его тень и сохрани его ветвь и корень"! - сказал евнух.
     И везирь Джафар пошел, направляясь к халифу, а евнух велел невольникам не оставлять рыбака. И тогда Халифа-рыбак воскликнул: "Как прекрасна твоя милость, о Рыженький, - с требующего стали требовать. Я при шел требовать мои деньги, и меня задержали за недоимки". А Джафар, войдя к халифу, увидел, что он сидит, склонив голову к земле, со стесненной грудью, в глубоком раздумье, и напевает стихи поэта:
     "Хулители принуждают милую позабыть,
     Но с сердцем что делать мне - не слушается оно.
     И как я забыть могу любовь этой девочки -
     В разлуке нет пользы от забвенья любви ее.
     Того не забуду я, как кубок ходил меж пас
     И хмель от вина очей ее преклонял меня".
     И Джафар, оказавшись меж рук халифа, сказал ему: "Мир над тобой, о повелитель правоверных и защитник святыни веры, сын дяди господина посланных, да благословит Аллах и да приветствует его и весь его род!" И халиф поднял голову и сказал: "И над тобой мир и милость Аллаха и благословение его!" И тогда Джафар молвил: "С позволения повелителя правоверных заговорит его слуга, и не будет в этом прегрешения". - "А когда было прегрешение в том, что ты заговаривал, когда ты - господин везирей? Говори что хочешь", - сказал халиф. И везирь Джафар молвил: "Я вышел от тебя, о владыка, направляясь домой, и увидел, что твой наставник, учитель и товарищ, Халифа-рыбак стоит у ворот и сердится на тебя и жалуется и говорит: "Клянусь Аллахом, я научил его ловить рыбу, и он ушел, чтобы принести мне корзины, и не вернулся ко мне. Так не делают в товариществе и так не поступают с учителями!" И если у тебя, о владыка, есть желание быть с ним в товариществе, тогда - не беда, а если нет, - осведоми его, чтобы он взял в товарищи другого".
     И когда халиф услышал слова Джафара, он улыбнулся, и прошло стесненье его груди, и он сказал Джафару: "Заклинаю тебя жизнью - правду ли ты говоришь" что рыбак стоит у ворот?" - "Клянусь твоей жизнью, повелитель правоверных, он стоит у ворот", - сказал Джафар. И тогда халиф воскликнул: "О Джафар, клянусь Аллахом, я постараюсь сделать ему должное, и если желает ему Аллах через мои руки несчастья, он получит его, а если он желает ему через мои руки счастья, он получит его!" И потом халиф взял бумажку и разорвал ее на куски и сказал: "О Джафар, напиши твоей рукой двадцать количеств - от динара до тысячи динаров, и столько же степеней власти и везирства - от ничтожнейшего наместничества до халифата, и двадцать способов всяких пыток - от ничтожнейшего наказания до убиения". И Джафар отвечал: "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!" И он написал на бумажках своей рукой то, что приказал ему халиф. И халиф молвил: "О Джафар, клянусь моими пречистыми отцами и моим родством с Хамзой и Акилем [621]. Я хочу, чтобы привели Халифу-рыбака, и прикажу ему взять бумажку из этих бумажек, надпись на которых известна только мне и тебе, и что там окажется, то я и дам ему, и если бы оказался это халифат, я бы сложил его с себя и отдал бы его Халифе, и не пожалел бы, а если окажется там повешение, или рассечение, или гибель, я сделаю это с ним. Ступай же и приведи его ко мне!"
     И Джафар, услышав эти слова, воскликнул про себя: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Может быть, выйдет этому бедняге что-нибудь, несущее гибель, и я буду причиной этого! Но халиф поклялся, и рыбаку остается только войти, и будет лишь то, чего желает Аллах". И он отправился к Халифе-рыбаку и схватил его за руку, чтобы увести его, и разум Халифы улетел у него из головы, и он подумал: "Что я за дурень, что пришел к этому скверному рабу. Рыженькому, и он свел меня с Отрубя^ным Брюхом!" А Джафар все вел его, и невольники шли сзади и спереди, и Халифа говорил: "Недостаточно того, что меня задержали, то еще идут сзади и спереди и не дают мне убежать". И Джафар шел с ним, пока не прошел через семь проходов, и потом он сказал Халифе: "Горе тебе, о рыбак! Ты будешь стоять меж руками повелителя правоверных и защитника святыни веры".
     И он поднял самую большую завесу, и взор Халифырыбака упал на халифа, который сидел на своем престоле, а вельможи правления стояли, прислуживая ему. И, узнав халифа, рыбак подошел к нему и сказал: "Приют и уют, о флейтист! Нехорошо, что ты стал рыбаком, а потом оставил меня сидеть с сторожить рыбу, а сам ушел и не пришел. А я не успел опомниться как подъехали невольники на разноцветных животных и похватали мою рыбу, когда я стоял одни, в все это из-за твоей головы. А если бы ты быстро принес корзины, мы бы продали рыбы на сто динаров. Но я пришел требовать то, что мне следует, и меня задержали. А ты? Кто задержал тебя в этом месте?"
     И халиф улыбнулся и, приподняв край занавески, высунул из-за нее голову и сказал: "Подойди и возьми бумажку из этих бумажек". И Халифа-рыбак сказал повелителю правоверных: "Ты был рыбаком, а теперь ты, я вижу, стал звездочетом. Но у кого много ремесел, у того велика бедность". - "Бери скорей бумажку, без разговоров, и исполняй то, что тебе приказал повелитель правоверных", - сказал Джафар.
     И Халифа-рыбак подошел и протянул руку, говоря: "Не бывать, чтобы этот флейтист снова стал моим слугой и ловил со мной рыбу!" И затем он взял бумажку и протянул ее халифу и сказал: "О флейтист, что мне в ней вышло? Не скрывай ничего!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Халифа-рыбак взял одну из бумажек, он подал ее халифу и сказал: "О флейтист, что мне в ней вышло? Не скрывай ничего". И халиф взял бумажку в руку, подал ее везирю Джафару и сказал: "Читай, что в ней написано!" И Джафар посмотрел на бумажку и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - "Добрые вести, о Джафар? Что ты в ней увидел?" - спросил халиф. И Джафар ответил: "О повелитель правоверных, в бумажке оказалось: "Побить рыбака сотней палок!" И халиф приказал побить его сотней палок.
     И его приказание исполнили и побили Халифу сотнею палок, и потом он поднялся, говоря: "Прокляни, Аллах, эту игру, о Отрубяное Брюхо! Разве заточение и побои тоже часть игры?" И Джафар сказал: "О повелитель правоверных, этот бедняга пришел к реке, и как ему вернуться жаждущим? Мы просим от милости повелителя правоверных, чтобы этот рыбак взял еще одну бумажку. Может быть, в ней что-нибудь для него выйдет и он уйдет с этим обратно и будет помощь ему против бедности". - "Клянусь Аллахом, о Джафар, - сказал халиф, - если он возьмет бумажку и выйдет ему в ней убиение, я непременно убью его, и ты будешь этому причиной". - "Если он умрет, то отдохнет", - сказал Джафар. И Халифарыбак воскликнул: "Да не обрадует тебя Аллах вестью о благе! Тесно вам стало, что ли, из-за меня в Багдаде, что вы хотите меня убить?" - "Возьми бумажку и проси решения у великого Аллаха", - сказал ему Джафар.
     И рыбак протянул руку и, взяв бумажку, подал ее Джафару, и Джафар взял ее и, прочитав, молчал. "Что же ты молчишь, о сын Яхьи?" - спросил халиф. И Джафар ответил: "О повелитель правоверных, в бумажке вышло: "Не давать рыбаку ничего". - "Нет ему у нас надела, - сказал халиф, - скажи ему, чтобы он уходил от моего лица". - "Заклинаю тебя твоими пречистыми отцами, - сказал Джафар, - дай ему взять третью: может быть, выйдет ему в ней достаток". - "Пусть возьмет еще одну бумажку - и больше ничего", - сказал халиф. И рыбак протянул руку и взял третью бумажку, и вдруг в ней оказалось: "Дать рыбаку динар!" И Джафар сказал Халифе-рыбаку: "Я искал для тебя счастья, но не захотел для тебя Аллах ничего, кроме этого динара". И Халифа воскликнул: "Каждая сотня палок за динар - великое благо, да не сделает Аллах здоровым твоего тела!" И халиф засмеялся, а Джафар взял Халифу за руку и вышел.
     И когда рыбак подошел к воротам, его увидел евнух Сандаль и сказал ему: "Пойди сюда, о рыбак, пожалуй нам что-нибудь из того, что дал тебе повелитель правоверных, когда он шутил с тобой". - "Клянусь Аллахом, твоя правда, о Рыженький, - отвечал Халифа. - Разве ты хочешь, чтобы я с тобой поделился, о чернокожий? Я съел сотню палок и взял один динар, и ты свободен от ответственности за него!" И он бросил евнуху динар и вышел, и слезы текли по поверхности его щек. И, увидав его в таком состоянии, евнух понял, что он говорит правду, и вернулся к нему и крикнул слугам, чтобы они привели его обратно. И когда рыбака привели обратно, евнух сунул руку в карман и, вынув оттуда красный кошель, развязал его и вытряхнул, и вдруг в нем оказалось сто золотых динаров. "О рыбак, возьми это золото за твою рыбу и ступай своей дорогой", - сказал евнух. И тут Халифа-рыбак обрадовался и, взяв сотню динаров и динар халифа, вышел, уже забыв о побоях.
     И так как Аллах великий желал осуществления того, что было им решено, Халифа-рыбак проходил по рынку невольниц и увидел большой кружок, в котором стояло много народа, и сказал про себя: "Что это за люди?" И он подошел и прошел среди людей - купцов и других. А купцы сказали: "Дайте место капитану Зудейту!" [622] И ему дали место, и Халифа посмотрел и видит: стоит старик и перед ним - сундук, и на сундуке сидит евнух, а старик кричит и говорит: "О купцы, о владельцы денег, кто отважится и поспешит что-нибудь дать за этот неведомый сундук из дома Ситт-Зубейды, дочери аль-Касима, жены повелителя правоверных ар-Рашида? По сколько с вас, благослови вас Аллах?"
     И один из купцов сказал: "Клянусь Аллахом, это дело опасное! Я скажу слово, и нет на мне за него упрека: Сундук за мной за двадцать динаров!" И другой сказал: "За пятьдесят динаров!" И купцы набавляли, пока цена не дошла до ста динаров, и зазыватель сказал: "Будет ли от вас добавка, о купцы?" И Халифа-рыбак крикнул: "За мной, за сто динаров и динар!" И когда купцы услышали слова Халифы, они подумали, что он шутит, и засмеялись и сказали: "О евнух, продай Халифе за сто динаров и динар!" - "Клянусь Аллахом, я продам его только ему! - воскликнул евнух. - Бери, о рыбак, да благословит тебя в нем Аллах, и давай золото!" И Халифа вынул золото и отдал его евнуху, и сделка состоялась, а потом евнух роздал это золото, стоя на месте, и вернулся во дворец и осведомил Ситт-Зубейду о том, что он сделал, и она обрадовалась.
     А Халифа-рыбак понес сундук на плече, но не мог его нести из-за его великого веса, и тогда он понес его на голове. И он пришел в свою улицу и снял сундук с головы (а он устал) и сел, размышляя о том, что с ним случилось, и стал говорить в душе: "О, если бы знать, что такое в этом сундуке!" И он открыл дверь своего дома и возился с сундуком, пока не внес его в дом, а потом постарался его открыть, но не смог. И тогда он сказал про себя: "Что случилось с моим умом, что я купил этот сундук? Его непременно надо взломать, и я посмотрю, что есть в нем". И он стал возиться с замком, но не мог его сломать и сказал про себя: "Оставлю его до завтра". И он хотел лечь спать, но не нашел места, где бы лечь, так как сундук пришелся как раз по мерке комнаты. И Халифа влез на сундук и лег на нем и пролежал некоторое время и вдруг слышит: что-то шевелится. И Халифа испугался, и сон убежал от него, и ум его улетел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Халифа-рыбак лег на сундук и пролежал некоторое время и вдруг слышит: что-то шевелится. И Халифа испугался, и его ум улетел, и он встал после сна и сказал: "Похоже, что в нем джинны! Хвала Аллаху, который не дал мне его открыть. Если бы я его открыл, они напали бы на меня в темноте и погубили бы меня, и мне не досталось бы от них добра".
     И потом он вернулся и лег и вдруг почувствовал, что сундук зашевелил^ся второй раз сильнее, чем первый! И Халифа поднялся на ноги и сказал: "Вот и второй раз, но только это страшно!" И он побежал за светильником, но не нашел его, а ему не на что было купить светильник, и тогда он вышел из дома и закричал: "О жители улицы!" А большинство жителей улицы спало, и они проснулись от его крика и спросили: "Что с тобой, о Халифа?" И Халифа сказал: "Приходите ко мне со светильником: на меня напали джинны". И над ним посмеялись и дали ему светильник, и он взял его и вошел в свой дом и, ударив камнем по замку сундука, сломал его и открыл сундук, и вдруг оказалось, что в нем девушка, подобная гурии, и она лежит в сундуке. А ее одурманили банджем, и она в эту минуту извергла бандж и очнулась и открыла глаза и, почувствовав, что ей тесно, пошеве^лилась.
     И, увидав ее. Халифа подошел к ней и сказал: "Ради Аллаха, о госпожа, откуда ты?" И девушка открыла глаза и сказала: "Подай мне Ясмин и Нарджис!" - "Здесь есть только тамар-хенна" [623], - ответил рыбак. И девушка пришла в себя и увидела Халифу и спросила: "Что ты такое?" - "А где я?" - спросила она потом. И Халифа ответил: "Ты у меня в доме". - "А разве я не во дворце халифа Харуна ар-Рашида?" - спросила девушка. И рыбак воскликнул: "Какой там ар-Рашид, о бесноватая! Ты всего лишь моя невольница, и сегодня я купил тебя за сто динаров и динар и принес тебя ко мне домой, и ты лежала в этом сундуке". И, услышав его слова, девушка спросила: "Как твое имя?" И Халифа ответил: "Мое имя Халифа. С чего это моя звезда стала счастливой, когда я знаю, что моя звезда не такова?" И девушка засмеялась и сказала: "Оставь эти разговоры! Найдется у тебя что-нибудь поесть?" - "Нет, клянусь Аллахом, и пить тоже нечего! - ответил Халифа. - Клянусь Аллахом, я уже два дня ничего не ел и теперь нуждаюсь в куске". - "Разве у тебя нет денег?" - спросила девушка. И Халифа ответил: "Аллах, сохрани этот сундук, который сделал меня бедным! Я выложил за него все, что имел, и разорился". И девушка засмеялась и сказала: "Пойди попроси для меня у соседей что-нибудь поесть - я голодна".
     И Халифа вышел из дому и закричал: "О жители улицы!" А они спали и проснулись и спросили: "Что с тобой, о Халифа". - "О соседи, - ответил Халифа, - я голоден, и мне нечего есть!" И один сосед принес ему лепешку, другой - ломоть, третий - кусок сыру, четвертый - огурец, и пола его платья наполнилась. И он вошел в дом и положил все это перед девушкой и сказал: "Ешь!" И она засмеялась и сказала: "А как я буду это есть, когда у меня нет кувшина воды, чтобы напиться. Я боюсь подавиться куском и умереть". - "Я наполню для тебя этот кувшин", - сказал Халифа и взял кувшин и вышел на середину улицы и закричал: "Эй, жители улицы!" И его спросили: "Что у тебя за беда сегодня ночью, о Халифа?" И он сказал: "Вы дали мне кушанья, и я поел, по мне захотелось пить - напоите же меня".
     И один сосед принес ему кружку, другой - кувшин, а третий - бутылку, и Халифа наполнил свой кувшин и вошел в дом и сказал девушке: "О госпожа, не осталось у тебя никаких желаний". - "Правильно, у меня не осталось сейчас никаких желаний", - ответила девушка. И Халифа сказал: "Поговори со мной и расскажи мне твою историю". - "Горе тебе, - воскликнула девушка, - если ты меня не знаешь, то я осведомлю тебя о себе. Я - Кут-аль-Кулуб, невольница халифа Харуна ар-Рашида, и Ситт-Зубейда при^ревновала ко мне и одурманила меня банджем и положила в этот сундук. Хвала Аллаху, - сказала потом девушка, - что случилось это легкое дело и не было другого! Но это произошло со мной только из-за твоего счастья, и ты непременно должен взять у халифа ар-Рашида много денег, которые будут причиной твоего богатства". - "А это не тот ар-Рашид, во дворце которого меня задержали?" - спросил Халифа. И девушка ответила: "Да". И тогда Халифа воскликнул: "Клянусь Аллахом, я не видел никого скупее! Вот флейтист с малым благом и умом. Он побил меня вчера сотнею палок и дал мне один динар, хотя я научил его ловить рыбу и вступил с ним в товарищест^во, но он обманул меня". - "Брось эти скверные речи и открой глаза, - сказала девушка. - Держи себя пристойно, когда увидишь его следующий раз, и ты достигнешь желаемого".
     И когда Халифа услышал ее слова, он как будто пробудился, а был спящим, и Аллах снял завесу с его зоркости, ради его счастья. И он ответил девушке: "На голове и на глазах! - и потом сказал: - Во имя Аллаха, ложись спать!" И она поднялась и легла, и Халифа проспал вдали от нее до утра. А утром Кут-аль-Кулуб потребовала у него чернильницу и листок бумаги, и Халифа принес их. И она написала тому купцу, что был приятелем халифа, и рассказала ему о своих обстоятельствах и обо всем случившемся с нею, а также о том, что она у Халифы-рыбака, который ее купил. А потом она отдала бумажку Халифе и сказала: "Возьми эту бумажку и пойди на рынок драгоценных камней. Спроси, где лавка Ибн аль-Кирнаса, ювелира, и отдай ему эту бумажку и ничего не говори". И Халифа сказал: "Слушаю и повинуюсь!"
     И он взял бумажку у нее из рук и пошел на рынок драгоценностей и спросил, где лавка Ибн аль-Кирнаса, и его провели к ней. И Халифа подошел и приветствовал купца, и тот ответил на его приветствие, но рыбак был презренным в его глазах. "Что тебе нужно?" - спросил он. И Халифа протянул ему бумажку, и купец взял ее и не стад читать, так как он думал, что Халифа - нищий и просит милостыню, и сказал одному из своих слуг: "Дай ему полдирхема". - "Мне не нужно милостыни, но прочитай бумажку", - сказал тогда Халифа. И Ибн аль-Кирнас взял бумажку и прочитал ее и понял, что на ней написано, и, узнав, что написано на бумажке, он поцеловал ее и положил себе на голову..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ибн аль-Кирнас прочитал бумажку и понял, что в ней написано, он поцеловал ее и положил себе на голову и, поднявшись на ноги, сказал: "О брат мой, где твой дом?" - "А на что тебе мой дом? Разве ты хочешь пойти туда и украсть мою невольницу?" - спросил Халифа. "Нет, напротив, я куплю тебе с ней чего-нибудь поесть", - ответил Ибн аль-Кирнас. И Халифа сказал: "Мой дом в такой-то улице". - "Прекрасно, пусть не даст тебе Аллах здоровья, о несчастный!" - сказал Ибн аль-Кирнас. И потом он кликнул двух рабов из своих рабов и сказал им: "Пойдите с этим человеком в лавку Мухсина, менялы, и скажите ему: "О Мухсин, дай этому тысячу золотых динаров!" А потом возвращайтесь с ним ко мне поскорее".
     И рабы пошли с Халифой в лавку менялы и сказали ему: "О Мухсин, дай этому человеку тысячу золотых динаров!" И Мухсин дал их ему, и Халифа взял деньги и вернулся с рабами к лавке их господина. И они нашли сто сидящим на пегом муле, ценою в тысячу динаров, и невольники и слуги окружали его, а рядом с его мулом был такой же мул, оседланный и взнузданный. И Ибн аль-Кирнас сказал Халифе: "Во имя Аллаха! Садись на этого мула!" И Халифа воскликнул: "Я не сяду! Клянусь Аллахом, я боюсь, что он меня сбросит!" - "Клянусь Аллахом, ты непременно должен сесть на него", - сказал ему купец Ибн аль-Кирнас. И Халифа подошел, чтобы сесть на мула, и сел на него задом наперед и схватил мула за хвост и закричал, и мул сбросил его на землю. И над Халифой стали смеяться, и он поднялся и сказал: "Не говорил ли я тебе: "Я не сяду на этого большого осла!"
     И тогда Ибн аль-Кирнас оставил Халифу на рынке и отправился к повелителю правоверных и осведомил его о невольнице, а потом он вернулся и перевез ее в свой дом. А Халифа пошел домой, чтобы посмотреть на невольницу, и увидел, что жители его улицы собрались и говорят: "Сегодня Халифа совсем перепуган. Посмотреть бы, откуда у него эта невольница". И кто-то сказал: "Это сумасшедший сводник! Может быть, он нашел ее на дороге, пьяную, и понес ее и принес в свой дом, и он скрылся только потому, что знает свой грех".
     И когда они разговаривали, вдруг подошел к ним Халифа, и ему сказали: "Каково тебе, о бедняга? Разве ты не знаешь, что с тобой случилось?" - "Нет, клянусь Аллахом", - ответил Халифа. И ему сказали: "Сейчас пришли невольники и взяли твою невольницу, которую ты украл, и они искали тебя, но не нашли". - "Как - взяли мою невольницу?" - спросил Халифа. И кто-то сказал:
     "Если бы ты попался, тебя бы убили". Но Халифа не обратил на этих людей внимания, а вернулся бегом в лавку Ибн аль-Кирнаса и увидел, что он выезжает, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, это нехорошо! Ты отвлек меня и послал твоих невольников, и они взяли мою невольницу". - "О бесноватый, пойди сюда и молчи!" - ответил Ибн аль-Кирнас. И потом он взял его с собой и привел к красиво построенному дому и вошел с ним туда, и Халифа увидал, что девушка сидит там на золотом ложе и вокруг нее десять невольниц, подобных лунам. И когда Ибн аль-Кирнас увидел эту девушку, он поцеловал землю между ее руками, и Кут-аль-Кулуб спросила его: "Что ты сделал с моим новым господином, который купил меня за все, что имел?" И Ибн аль-Кирнас ответил: "О госпожа, я дал ему тысячу золотых динаров". И он рассказал ей историю Халифы с начала до конца, и девушка засмеялась и сказала: "Не взыскивай с него - он человек простой, - и потом она сказала: - Вот еще тысяча динаров в подарок ему от меня. И если захочет Аллах великий, он возьмет от халифа то, что его обогатит".
     И когда они разговаривали, вдруг пришел евнух от халифа, требуя Кут-аль-Кулуб, так как халиф узнал, что она в доме Ибн аль-Кирнаса, и, узнав это, не мог ждать ее и приказал ее привести. И когда Кут-аль-Кулуб пошла к нему, она взяла с собой Халифу и шла до тех пор, пока не пришла к халифу, а придя к нему, девушка поцеловала землю меж его руками. И халиф поднялся для нее и пожелал ей мира и приветствовал ее и спросил, каковы были ее обстоятельства с тем, кто ее купил, и девушка сказала: "Это человек, которого зовут Халифа-рыбак, и вон он стоит у двери. Он мне рассказывал, что у него есть с владыкой нашим, повелителем правоверных, счеты из-за товарищества по рыбной ловли, в которое они вступили". - "Он стоит здесь?" - спросил халиф. И девушка отвечала: "Да!"
     И тогда халиф приказал привести его, и рыбак явился и поцеловал землю меж рук халифа и пожелал ему вечной славы и благоденствия. И халиф удивился рыбаку и посмеялся над ним и сказал: "О рыбак, разве ты правда был вчера моим товарищем?" И Халифа понял слова повелителя правоверных и ободрил свое сердце и укрепил душу и сказал: "Клянусь тем, кто пожаловал тебе халифат после сына твоего дяди, я не знаю, в чем состояло это това^рищество. Мне пришлось только смотреть и говорить". И затем он повторил ему все, что с ним случилось, от начала до конца, и халиф начал смеяться, а потом Халифа рассказал ему историю с евнухом и то, что у него с ним случилось: как евнух дал ему сто динаров, сверх динара, который он получил от халифа, и рассказал ему также, как он пошел на рынок и купил сундук за сто динаров и динар, не зная, что в нем находится, и рассказал ему всю историю с начала до конца. И халиф посмеялся над рыбаком, и расправилась у него грудь, и он воскликнул: "Мы сделаем так, как ты хочешь, о приводящий достояние к его обладателю!"
     И Халифа умолк, а после этого халиф велел выдать ему пятьдесят тысяч динаров золотом и роскошную одежду, из одеяний великих халифов, и мула и подарил ему рабов из числа черных, которые прислуживали ему. И стал Халифа как бы одним из царей, существовавших в это время.
     Что же касается халифа, то он обрадовался прибытию своей невольницы и понял, что все это - дела Ситт-Зубейды, дочери его дяди..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф обрадовался возвращению Кут-аль-Кулуб и понял, что все это - дела Ситт-Зубейды, дочери его дяди, и велик стал его гнев на нее, и он оставил ее на некоторое время и не входил к ней и не имел к ней склонности.
     И когда Ситт-Зубейда убедилась в ртом, ее охватила из-за гнева халифа большая забота, и цвет ее лица пожелтел после румянца, и когда ей стало невмоготу терпеть, она послала к сыну своего дяди, повелителю правоверных, извиняясь перед ним и признавая свою вину, и произнесла в письме такие стихи:
     "Я склонна к тому, чтобы, как прежде, простили вы,
     Чтоб горести и печаль во мне погасить мою.
     Владыки, о, сжальтесь же над крайнею страстью вы, -
     Того, что уж вынесла от вас я, достаточно.
     Терпение кончилось, как нет вас, любимые,
     Смутили вы в жизни то, что было безоблачно.
     Мне жизнь, если верны вы обетам останетесь,
     Мне смерть, если верности мне дать не согласны вы.
     Допустим, что я в грехе виновна - простите же,
     Аллахом клянусь, сколь мил любимый, когда простит!
     И когда дошло послание Ситт-Зубейды до повелителя правоверных, тот прочитал его и понял, что Ситт-Зубейда призналась в своей вине и прислала письмо и извинялась перед ним в том, что сделала, и сказал про себя: "Поистине, Аллах прощает грехи полностью, он есть всепрощающий, милосердый". И он послал ей ответ на ее послание, содержавший прощение и извинение и отпущение того, что прошло, и охватила Зубейду из-за этою великая радость. А потом халиф назначил Халифе-рыбаку на каждый месяц пятьдесят динаров жалованья, и оказался он у халифа на великом положении и высоком месте, в уважении и почете.
     И Халифа поцеловал землю меж рук повелителя правоверных, собираясь выходить, и вышел, горделиво выступая. И когда он подошел к воротам, его увидел евнух, который дал ему сто динаров, и узнал его и спросил: "О рыбак, откуда у тебя все это?" И Халифа рассказал ему, что с ним случилось, с начала до конца, и евнух обрадовался, так как это он был причиной его обогащения, и сказал: "Не дашь ли ты мне награды из тех денег, что оказались у тебя?" И Халифа положил руку в карман и, вынув из него кошель с тысячью золотых динаров, протянул его евнуху. И евнух сказал ему: "Возьми твои деньги, да благословит тебя в них Аллах!" И он очень удивился великодушию Халифы и щедрости его души, несмотря на его бедность. И Халифа ушел от евнуха и поехал на муле, за круп которого держались его слуги, и ехал до тех пор, пока не приехал в хан, а народ смотрел на него и дивился доставшемуся Халифе величию. И люди подошли к нему, когда он сошел с мула, и спросили его о причине такого счастья, и Халифа рассказал им о том, что с ним случилось, с начала до конца. И он купил дом с красивыми колоннами и потратил на него много денег, так что он стал совершенен по качествам, и зажил в этом доме, произнося такие два стиха:
     "Взгляни на дом, - похож на дом счастья он,
     Он гонит грусть, и хворого лечит он.
     Построен был для высших лишь этот дом,
     И благо в нем присутствует всякий час".
     И когда Халифа расположился в своем доме, он посватался к девушке из дочерей знатных жителей города - одной из прекрасных девушек. И он вошел к ней, и досталось ему крайнее наслаждение и великое счастье и удо^вольствие, и жил он в великом благоденствии и полном счастии. И когда он увидал себя в таком благоденствии, он возблагодарил Аллаха - слава ему и величие! - за дарованное ему изобильное благо и сменяющие друг друга благодеяния. И стал он восхвалять своего владыку хвалой благодарного, напевая слова поэта:
     "Хвала тебе, о господь, чья милость сменяется
     Другою и щедрость чья на всех разливается,
     Хвала от меня тебе - прими от меня хвалу,
     Я помню твои щедроты, блага и милости.
     Ты был ко мне щедр, и добр, и кроток, и милостив,
     И благо ты сделал мне, и вот вспоминаю я.
     Все люди, мы знаем, льют из моря щедрот твоих,
     И ты помогаешь им в минуту несчастия.
     Господь наш, ты даровал нам вечное счастье
     И милостью залил нас, о грех мне прощающий,
     Во славу пришедшего к нам, людям, по милости
     Пророка преславного, правдивого, чистого,
     Его да благословит Аллах, да хранит его,
     С помощниками, с семьей, паломник пока идет,
     А также сподвижников преславных, достойнейших,
     Разумных, пока поют на дереве птицы все".
     И потом Халифа стал посещать халифа Харуна ар-Рашида и находил у него приязнь, и ар-Рашид осыпал его своими милостями и щедротами. И Халифа жил в полнейшем счастии, радости, величии и наслаждении, пользуясь великим благоденствием и возраставшим возвышением, хорошей, приятной жизнью и чистым наслаждением, угодным Аллаху, пока не пришла Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Да будет же слава тому, кому присуще величие и вечность, кто всегда жив и никогда не умирает!
     
     Рассказ о Масруре и Зейн-аль-Мавасиф
     
     Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и годы один человек, купец, по имени Масрур, и был этот человек из прекраснейших людей своего времени, с большими деньгами и живший в холе, но только любил он гулять в цветниках и садах и развлекаться любовью к прекрасным женщинам.
     И случилось так, что он спал в одну ночь из ночей и увидел во сне, будто он в саду из прекраснейших садов, и в нем четыре птицы, и в числе их - голубка, белая, как начищенное серебро. И купцу понравилась эта голубка, и возникло из-за нее в его сердце великое волнение, а потом он увидел, что к нему спустилась большая птица и вырвала голубку у него из рук, и показалось это ему тяжким. А затем, после этого, он пробудился от сна и не увидел голубки и боролся со своими желаньями до утра.
     И он сказал себе: "Непременно пойду сегодня к кому-нибудь, кто растолкует мне этот сон..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур-купец, пробудившись от сна, боролся со своими желаньями до утра, а когда настало утро, он сказал себе: "Непременно пойду сегодня к кому-нибудь, кто растолкует мне этот сон!" И он поднялся и ходил направо и налево, пока не удалился от своего жилища, но не нашел никого, кто бы ему растолковал этот сон, а затем, после этого, он захотел вернуться к своему жилищу. И когда он шел по дороге, вдруг пришло ему на ум свернуть к одному дому из домов купцов. А этот дом принадлежал кому-то из богатых, и когда Масрур подошел к нему, он вдруг услышал звуки стенаний, исходивших из печального сердца, и голос, произно^сивший такие стихи:
     "Подул благовонный ветер с места, где след се, -
     Вдыхая его, больной найдет исцеление.
     Стоял у развалин я истертых и спрашивал,
     Давали ответ слезам лишь кости истлевшие.
     Я молвил: "О ветерок, Аллахом молю, скажи,
     Вернутся ли к этому жилищу дни счастия
     И буду ли счастлив я с газелью, склонившей стан -
     Ко мне, - с сонных век недуг изнурил меня"
     И, услышав этот голос, Масрур заглянул за ворота и увидел сад из прекраснейших садов, в глубине которого была занавеска из красной парчи, окаймленная жемчугом и драгоценными каменьями, а за занавеской были четыре невольницы, и между ними - девушка ниже пяти пядей за выше четырех пядей, подобная светящей луне и округлому месяцу, с парой насурьмленных глаз и сходящихся бровей и ртом, подобным печати Сулеймана, а губы и зубы ее были точно жемчуг и коралл. И она похищала разум своей красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью. И когда Масрур увидел эту девушку, он вошел в дом и прошел дальше, пока не дошел до занавески, и тут девушка подняла голову и посмотрела на него. И Масрур приветствовал ее, и она возвратила ему приветствие нежной речью, и когда Масрур взглянул на девушку и всмотрелся в нее, его ум улетел и сердце его пропало. И он посмотрел в сад, а сад был полон жасмина, левкоев, фиалок, роз, апельси^нов и всяких, какие бывают с саду, цветов, и все деревья опоясались плодами, и вода лилась вниз из четырех портиков, которые стояли один напротив другого. И Масрур всмотрелся в первый портик и увидел, что вокруг него написаны красным суриком такие два стиха:
     О дом, да не войдут в тебя печали,
     И время пусть владельца не обманет!
     Прекрасен дом, приют дающий гостю,
     Когда для гостя станет место тесным!
     А потом он всмотрелся во второй портик и увидел, что вокруг него написаны червонным золотом такие стихи:
     Блистают пусть на тебе одежды довольства,
     Покуда чирикают на дереве птицы.
     Пребудут пускай в тебе всегда благовония,
     Желания любящих в тебе да свершатся.
     И пусть обитатели твои будут радостны,
     Покуда блистает рой звезд быстрых в высотах.
     А затем он всмотрелся в третий портик и увидел, что вокруг него написаны синей лазурью такие два стиха;
     Пребудь в благоденствии, о дом, и довольстве,
     Покуда темнеет ночь и блещут светила.
     В воротах твоих входящим счастье дает приют,
     И благо пришедшему твое изобильно.
     А затем он всмотрелся в четвертый портик и увидел, что вокруг пего написан желтой тушью такой стих:
     Сад прекрасный, а вот и пруд полноводный -
     Место дивно, и наш господь всепрощающ.
     А в этом саду были птицы: горлинки, голуби, соловьи и вяхири, и всякая птица пела на свой напев, а девушка покачивалась, красивая, прелестная, стройная и соразмерная, и пленялся ею всяк, кто ее видел. "О человек, - сказала она потом, - что дало тебе смелость войти в дом, тебе не принадлежащий, и к девушкам, не принадлежащим тебе, без разрешения их обладателей?" И Масрур ответил: "О госпожа, я увидел этот сад, и мне понравилась красота его зелени, благоухание его цветов и пение его птиц, и я вошел в него, чтобы в нем погулять с часок времени, а потом я уйду своей дорогой". - "С любовью и охотой!" - молвила девушка.
     И когда Масрур-купец услышал ее слова и увидел заигрыванье ее глаз и стройность ее стана, он смутился из-за красоты и прелести девушки и приятности сада и птиц, и его разум улетел. И он растерялся, не зная, что делать, и произнес такие стихи:
     "Появился месяц, красою дивной украшенный,
     Среди холмов, цветов и дуновений;
     Фиалок, мирт и розы благовония
     Дышали ароматом под ветвями.
     О сад - он совершенен в дивных качествах,
     И все сорта цветов в себе собрал он.
     Луна сияет сквозь тень густую ветвей его,
     И птицы лучшие поют напевы,
     И горлинки, и соловей, и голуби,
     А также дрозд тоску мою волнует.
     И страсть стоит в душе моей, смущенная
     Ее прелестью, как смущен хмельной бывает".
     И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала стихи Масрура, она посмотрела на него взором, оставившим в нем тысячу вздохов, и похитила его разум и сердце. И она ответила на его стихи такими стихами:
     "Надежду брось на близость с той, в кого влюблен!
     Пресеки желанья, которые питаешь ты!
     Брось думать ты, что не в мочь тебе оставить ту,
     В кого, среди красавиц, ты влюблен теперь.
     Взор глаз моих влюбленным всем беду несет,
     И не тяжко мне. Вот слова мои - сказала я".
     И когда Масрур услышал ее слова, он решил быть твердым и стойким и затаил свое дело в душе и, подумав, сказал про себя: "Нет против беды ничего, кроме терпения". И они проводили так время, пока не налетела ночь, и тогда девушка велела принести столик, и он появился перед ними, уставленный всевозможными кушаньями - перепелками, птенцами голубей и мясом баранов. И они ели, пока не насытились, и Зейн-аль-Мавасиф велела убрать столы, и их убрали и принесли прибор для омовенья, и они вымыли руки, и затем девушка велела поставить подсвечники, и их поставили, и вставили в них камфарные свечи.
     А после этого Зан-аль-Мавасиф сказала: "Клянусь Аллахом, моя грудь стеснилась сегодня вечером, так как у меня жар!" И Масрур воскликнул: "Да расправит Аллах твою грудь и да рассеет твою заботу!" - "О Масрур, - сказала девушка, - я привыкла играть в шахматы. Смыслишь ли ты в них что-нибудь?" - "Да, я в них сведущ", - ответил Масрур. И Зейн-аль-Мавасиф поставила перед ним шахматы, и вдруг оказалось, что доска из черного дерева и украшена слоновой костью и у нее поле, меченное ярким золотом, а фигуры из жемчуга и яхонта..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка велела принести шахматы, и их принесли, и когда Масрур увидел шахматы, его мысли смутились. И Зейн-аль-Мавасиф обернулась к нему и сказала: "Ты хочешь красные или белые?" И Масрур ответил: "О владычица красавиц и украшенье утра, возьми ты красные, так как они красивы и подходят для подобной тебе лучше, и оставь мне белые фигуры". - "Я согласна", - сказала Зейн-аль-Мавасиф и, взяв красные, расставила их напротив белых и протянула руку к фигурам, передвигаемым в начале поля. И Масрур посмотрел на ее пальцы и увидел, что они как будто из теста. И он смутился из-за красоты ее пальцев и приятности ее черт, и девушка сказала: "О Масрур, не смущайся, терпи и держись стойко". И Масрур молвил: "О владычица красоты, позорящей луны, когда посмотрит на тебя влюбленный, как будет он терпелив?"
     И все это было так, и вдруг она говорит: "Шах умер!" И тут она обыграла его, и поняла Зейн-аль-Мавасиф, что от любви к ней он одержимый. "О Масрур, - сказала она, - я буду играть с тобой только на определенный заклад и известное количество". - "Слушаю и повинуюсь", - ответил Масрур. И девушка молвила: "Поклянись мне, и я поклянусь тебе, что каждый из нас не будет обманывать другого". И когда оба вместе поклялись в этом, она сказала: "О Масрур, если я тебя одолею, я возьму у тебя десять динаров, а если ты меня одолеешь, я не дам тебе ничего". И Масрур подумал, что он ее одолеет, и сказал ей: "О госпожа, не нарушай своей клятвы, я вижу, ты сильнее меня в игре". - "Я согласна на это", - ответила девушка.
     И они стали играть и обгоняли друг друга пешками, и девушка настигала их ферзями и выстраивала их и связывала с ладьями, и душа ее согласилась выставить вперед коней. А на голове у Зейн-аль-Мавасиф была синяя парчовая перевязь, и она сняла ее с головы и обнажила запястье, подобное столбу света, и, пройдясь рукой по красным фигурам, сказала Масруру: "Будь осторожен!" И Масрур оторопел, и улетел его разум, и его сердце пропало, и он посмотрел на стройность девушки и нежность ее свойств и смутился, и его охватила растерянность, и он протянул руку к белым, но она потянулась к красным. "О Масрур, где твой разум? Красные - мои, а белые - твои", - сказала девушка. И Масрур воскликнул: "Поистине, тот, кто на тебя смотрит, не владеет своим умом!" И когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, в каком Масрур состоянии, она взяла у него белые и дала ему красные, и он сыграл с нею, и она его обыграла.
     И Масрур продолжал играть с нею, и она его обыгрывала, и каждый раз он давал ей десять динаров, и Зейналь-Мавасиф поняла, что его отвлекает любовь к ней, и сказала: "О Масрур, ты получишь то, что хочешь, только когда обыграешь меня, как ты условился, и я буду с тобой играть только на сто динаров за каждый раз". - "С любовью и охотой", - сказал Масрур. И девушка стала с ним играть и обыгрывала его и повторяла это, и он всякий раз давал ей сотню динаров, и это продолжалось до утра, и Масрур не обыграл ее ни разу. И он поднялся и встал на ноги, и Зейн-аль-Мавасиф спросила: "Что ты хочешь, о Масрур?" - "Я пойду домой и принесу денег. Может быть, я достигну осуществления надежд", - ответил Масрур. И девушка молвила: "Делай что хочешь из того, что тебе вздумалось".
     И Масрур пошел в свое жилище и принес девушке все деньги, и, придя к ней, он произнес такие два стиха:
     "Привиделась в виденье сна птица мне
     В саду приятном, где цветы радостны,
     Я птицу ту, явилась лишь, изловил.
     Верна мне будь - вот сна того явный смысл".
     И когда Масрур пришел к девушке со всеми своими деньгами, он стал с ней играть, и она обыгрывала его, и он не смог уже выиграть ни одной игры. И так продолжалось три дня, пока она не взяла у него всех его денег, и когда его деньги вышли, она спросила его: "О Масрур, что ты хочешь?" - "Я сыграю с тобой на москательную лавку", - сказал Масрур. "А сколько стоит эта лавка?" - спросила девушка. "Пятьсот динаров", - ответил Масрур. И он сыграл с нею пять раз, и она его обыграла, а потом он стал с ней играть на невольниц, поместья, сады и постройки, и она забрала у него все это, и все, чем он обладал.
     А после этого она обратилась к нему и спросила: "Осталось ли у тебя сколько-нибудь денег, чтобы на них играть?" И Масрур ответил: "Клянусь тем, кто ввергнул нас с тобою в сети любви, моя рука не владеет больше ничем из денег или другого - ни малым, ни многим". - "О Масрур, все, что началось с согласия, не должно кончаться раскаянием, - сказала девушка. - Если ты раскаиваешься, возьми твои деньги и уходи от нас своей дорогой, и я сочту тебя свободным передо мною". - "Клянусь тем, кто предопределил нам все эти дела, если бы ты захотела взять мою душу, ее было бы мало за твою милость! - воскликнул Масрур. - Я не полюблю никого, кроме тебя". - "О Масрур, - сказала Зейн-аль-Мавасиф, - тогда пойди и приведи судью и свидетелей и запиши на меня все твои владенья и поместья". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!"
     И в тот же час и минуту он поднялся и, приведя судью и свидетелей, ввел их к девушке, и когда судья увидел ее, его ум улетел и сердце его продало и его разум взволновался из-за красоты ее пальцев. "О госпожа, - воскликнул он, - я напишу свидетельство только с условием, что ты купишь эти поместья, и невольниц, и владенья, и они все окажутся в твоем распо^ряжении и обладании". - "Мы согласились в этом, напиши мне свидетельство, что собственность Масрура, его невольницы и то, чем владеет его рука, переходят в собственность Зейн-аль-Мавасиф за плату размером в столько-то и столько-то", - сказала Зейн-аль-Мавасиф. И судья написал, и свидетели приложили к этому подписи, и Зейн-аль-Мавасиф взяла свидетельство..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф взяла у судьи свидетельство, в котором содержалось, что все, что было собственностью Масрура, стало ее собственностью, она сказала: "О Масрур, уходи своей дорогой".
     И тогда к нему обратилась ее невольница Хубуб и сказала ему: "Скажи нам какое-нибудь стихотворение" И он сказал об игре в шахматы такие стихи:
     "Пожалуюсь на судьбу, на все, что случилось, я,
     На шахматы, проигрыш и время я сетую,
     На любовь к нежной девушке с прекрасной шеею -
     Ведь равной ей в людях нет средь жен и среди мужчин.
     Стрелу наложила глаз на лук свой прекрасная
     И двинула ряды войск, людей побеждающих,
     И белых, и красных, и коней поражающих,
     И против меня пошла и молвила: "Берегись!"
     Презрела она меня, персты свои вытянув
     В ночной темноте, такой же, как ее волосы.
     Чтоб белых моих спасти, не мог я подвинуть их,
     И страсть моих слез струю излиться заставила
     И пешки, и ферзь ее, и башни тяжелые
     Напали, и вспять бежит рать белых разбитая,
     Метнула в меня стрелу глаз томных красавица,
     И сердце разбито той стрелою мое теперь.
     Дала она выбрать мне одно из обоих войск,
     И выбрал я белых рать в расчете на счастие
     И молвил: "Вот белых войско - мне подойдет оно,
     Его для себя хочу, а ты возьми красные".
     Играли мы на заклад, и так согласился я,
     Ее же согласия достигнуть я не сумел.
     О горесть сердечная, о грусть, о тоска моя!
     О близости с девушкой, на месяц похожею!
     Душа не горит моя, о нет, не печалится
     О землях, и только взгляда жаждет ее она!
     И стал я растерянным, смущенным, взволнованным,
     И рок упрекал за то, что сталось со мною, я.
     Спросила она: "Чем ты смущен?" И ответил я:
     "О, могут ли пьющие, напившись, стать трезвыми"
     О женщина! Ум она похитила стройностью,
     Смягчится ль ее душа, на камень похожая?
     Я молвил, позарившись: "Сегодня возьму се
     За проигрыш". Не боялся, не опасался я
     И сердцем все время жаждал с нею сближения,
     Покуда и так и так не стал разоренным я.
     Влюбленный откажется ль от страсти терзающей,
     Хотя бы в море тоски совсем погрузился он?
     И денег не стало у раба, чтобы тратить их,
     Он, пленник любви своей, желанного не достиг".
     И Зейн-аль-Мавасиф, услышав эта стихи, подивилась красноречию его языка и сказала: "О Масрур, оставь это безумие, вернись к разуму и уходи своей дорогой. Ты загубил свои деньги и поместья игрой в шахматы и не получил того, что хочешь, и тебе ни с какой стороны не подойти к этому". И Масрур обернулся к Зейн-аль-Мавасиф и сказал ей: "О госпожа, требуй чего хочешь, - тебе будет все, что ты потребуешь. Я принесу тебе это и положу меж твоих рук". - "О Масрур, у тебя не осталось денег", - сказала девушка. И Масрур молвил: "О предел надежд, если у меня нет денег, мне помогут люди". - "Разве станет дарящий просящим дара?" - сказала Зейналь-Мавасиф. И Масрур ответил: "У меня есть близкие и друзья, и чего бы я ни потребовал, они мне дадут". - "Я хочу от тебя, - сказала тогда Зейн-аль-Мавасиф, - четыре мешочка благовонного мускуса, четыре чашки галии, четыре ритля амбры, четыре тысячи динаров и четыреста одежд из вышитой царской парчи. И если ты принесешь мне, о Масрур, эти вещи, я разрешу тебе сближенье". - "Это для меня легко, о смущающая луны", - ответил Масрур. И затем Масрур вышел от нее, чтобы принести ей то, что она потребовала, а Зейн-аль-Мавасиф послала за ним следом невольницу Хубуб, чтобы та посмотрела, какова ему пена у людей, о которых он ей говорил.
     И когда Масрур шел по улицам города, он вдруг бросил взгляд и увидел вдали Хубуб. Он постоял, пока она не нагнала его, и спросил: "О Хубуб, куда идешь?" И девушка ответила: "Моя госпожа послала меня за тобой следом для того-то и того-то". И она рассказала ему обо всем, что говорила ей Зейн-аль-Мавасиф, с начала до конца. И тогда Масрур воскликнул: "Клянусь Аллахом, о Хубуб, моя рука не владеет теперь ничем". - "Зачем же ты ей обещал?" - спросила Хубуб. И Масрур ответил: "Сколько обещаний не исполняет давший их, и затягивание дела в любви неизбежно". И, услышав от него это, Хубуб воскликнула: "О Масрур, успокой свою душу и прохлади глаза! Клянусь Аллахом, я буду причиной твоего сближения с ней!"
     И затем она оставила его и пошла и шла до тех пор, пока не пришла к своей госпоже. И тогда она заплакала сильным плачем и сказала: "О госпожа моя, клянусь Аллахом, это человек большого сана, уважаемый людьми". И ее госпожа молвила: "Нет хитрости против приговора Аллаха великого! Этот человек не нашел у нас милостивого сердца, так как ты взяли его деньги, и не нашел у нас любви и жалости в сближении. А если я склонюсь к тому, что он хочет, я боюсь, что дело станет известно". - "О госпожа, - сказала Хубуб, - нам не легко видеть его состояние. Но ведь подле тебя только я и твоя невольница Сукуб. Кто же из нас может заговорить о тебе, раз мы твои невольницы?"
     И тут Зейн-аль-Мавасиф склонила на некоторое время голову к земле, и невольницы сказали ей: "О госпожа, наше мнение, что ты должна послать за ним и оказать ему милость. Не позволяй ему просить ни у кого из дурных. О, как горьки просьбы!" И Зейн-аль-Мавасиф вняла словам невольниц и, потребовав чернильницу и бумагу, написала Масруру такие стихи: "Сближенье пришло, Масрур, возрадуйся же тотчас,
     Когда почернеет ночь, для дела ты приходи,
     И низких ты не проси дать денег, о юноша:
     Была я тогда пьяна, теперь возвратился ум.
     Все деньги твои тебе вновь будут возвращены,
     И, сверх того, о Масрур, я близость со мною дам.
     Ты истинно терпелив, и нежностью встретил ты
     Суровость возлюбленной, жестокой неправедно.
     "Спеши же насытиться любовью и радуйся,
     Небрежен не будь - не то узнает семья о нас.
     Пожалуй же к нам скорей, не мешкая приходи,
     Вкуси от плода сближенья, мужа покуда нет".
     А потом она свернула письмо и отдала его своей невольнице Хубуб, а та взяла его и пошла с ним к Масруру и увидела, что Масрур плачет и произносит такие стихи поэта:
     "Пахнуло на сердце мне любви дуновением,
     И сердце истерзано чрезмерной заботою.
     Сильнее тоска моя с уходом возлюбленных,
     Глаза мои залиты потоком бегущих слез.
     Мои подозренья таковы, что, открой я их
     Камням или скалам твердым, быстро смягчились бы.
     О, если бы знать, увижу ль то, что мне радостно,
     Достанется ль счастье мне достигнуть желанного?
     Совьются ль разлуки ночи после возлюбленной,
     Избавлюсь ли от того, что сердце пронзило мне?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот сорок девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур, когда усилилось в нем любовное безумие, стал произносить стихи, охваченный сильной страстью. И когда он напевал эти стихи и повторял их, вдруг услышала его Хубуб. И она постучала в ворота, и Масрур поднялся и открыл ей, и она вошла и подала ему письмо. И Масрур взял его и прочитал и спросил: "О Хубуб, какие за тобой вести о твоей госпоже?" И невольница ответила: "В этом письме заключается то, что избавляет от ответа, так как ты из людей разумных". И Масрур обрадовался великой радостью и произнес такие два стиха:
     "Вот пришло письмо, и обрадован содержаньем я.
     И хотелось бы в глубине души сохранить его.
     Лишь сильней любил я, целуя строки письма ее,
     И казалось мне, что жемчужина скрыта страсти в нем".
     И потом он написал письмо, ей в ответ, и отдал его Хубуб, и та взяла его и отнесла Зейн-аль-Мавасиф. И, придя к ней, Хубуб начала ей описывать достоинства Масрура и рассказывать ей об его качествах и великодушии и стала ему помощницей в сближении с Зейн-альМавасиф. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "О Хубуб, он мешкает с приходом к нам". - "Поистине, он скоро придет", - ответила Хубуб. И не закончила она еще своих слов, как вдруг Масрур пришел и постучался в ворота. И Хубуб открыла ему и взяла его и привела к своей госпоже Зейн-аль-Мавасиф, и та пожелала ему мира и приветствовала его и посадила с собой рядом.
     А затем она сказала своей невольнице Хубуб: "Подай ему одежду из лучших, какие бывают". И Хубуб пошла и принесла одежду, шитую золотом, и Зейн-аль-Мавасиф взяла ее и облачила в нее Масрура. И сама она тоже облачилась в платье из роскошнейших одежд и надела на голову сетку из свежего жемчуга, а поверх сетки она повязала парчовую повязку, обшитую жемчугом, драгоценными камнями и яхонтами. И она выпустила из-под повязки два локона, и к каждому локону привязала красный яхонт с меткой яркого золота, и распустила волосы, подобные темной ночи, и окурилась алоэ и надушилась мускусом и амброй. И ее невольница Хубуб сказала ей: "Да сохранит тебя Аллах от сглаза!" И Зейн-аль-Мавасиф стала ходить, горделиво покачиваясь при каждом шаге, и невольница произнесла такие стихи из дивных своих стихотворений:
     "И смутилась ивы ветвь гибкая от шагов ее,
     И напала взором на любящих, посмотрев, она.
     Луна явилась во мраке ночи волос ее,
     Точно солнце, вдруг осиявшее тень кудрей ее.
     О, как счастлив тот, с кем почует рядом краса ее,
     Кто умрет, клянясь ее жизнью, за нее умрет!"
     И Зейн-аль-Мавасиф поблагодарила ее, а потом она подошла к Масруру, подобная незакрытой луне. И, увидав ее, Масрур поднялся на ноги и воскликнул: "Если мое предположение говорит правду, она не человек, а одна из невест рая". И потом Зейн-аль-Мавасиф велела подать стол, и он появился, и вдруг оказалось, что на краю стола написаны такие стихи:
     Сверни с твоей ложкою ты к табору мисок
     И всякими насладись жаркими и дичью.
     На них перепелки будут - я их всегда люблю -
     И нежные курочки с цыплятами вместе.
     Аллахом нам дан кебаб, румянцем гордящийся,
     И зелень макаем мы в разбавленный уксус.
     Прекрасен молочный рис, куда погружаются
     Запястья до самого предела браслетов.
     О, горесть души моей о двух рыбных кушаньях
     На свежих лепешечках из плотного теста!
     И потом они стали есть и пить, наслаждаться и веселиться. И убрали скатерть кушаний, и подали скатерть вина, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыханье, и наполнил чашу Масрур и воскликнул: "О та, чей я раб, и кто моя госпожа!" И затем он стал напевать, произнося такие стихи:
     "Глазам я дивлюсь моим - наполнить сумеют ли
     Себя красотою той, что блещет красой своей?
     И ей в ее времени не встретишь подобных ты,
     По тонкости ее свойств и качеств приятности.
     Завидует ивы ветвь всегда ее гибкости
     В одежде, когда идет она, соразмерная.
     Лик светлый ее луну смущает во тьме ночной,
     И яркий ее пробор, как месяц, сияет нам.
     Когда по земле пройдет, летит аромат ее,
     Как ветер, что средь долин и гор овевает нас"
     А когда Масрур окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф воскликнула: "О Масрур, всякому, кто крепко держится своей веры и поел нашего хлеба и соли, мы обязаны воздать должное! Брось же думать об этих делах, и я верну тебе все твои владения и все, что мы у тебя взяли". - "О госпожа, - ответил Масрур, - ты свободна от ответа за то, о чем ты говоришь, хотя ты была вероломна в клятве, которая между нами. А я пойду и сделаюсь мусульманином" [624]. И невольница Зейн-аль-Мавасиф, Хубуб, сказала ей: "О госпожа моя, ты молода годами и много знаешь, и я ходатайствую перед тобой именем великого Аллаха. Если ты не послушаешь моего ходатайства и не залечишь моего сердца, я не просплю этой ночи у тебя в доме". - "О Хубуб, - ответила девушка, - будет лишь то, чего ты хочешь. Пойди убери нам заново другую комнату".
     И невольница Хубуб поднялась и заново убрала другую комнату, и украсила ее, и надушила лучшими благовониями, как хотела и желала, и приготовила кушанья, и принесла вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Зейналь-Мавасиф приказала своей невольнице Хубуб заново убрать комнату развлечения, Хубуб поднялась и обновила кушанье и вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание. И Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло время встречи и сближения, и если ты заботишься о нашей любви, скажи нам стихи с диковинным смыслом". И Масрур произнес такую касыду:
     Я связан (а в сердце пламя ярким огнем горит)
     Веревкой сближения, в разлуке разорванной,
     И страстью к девушке, что сердце разбила мне
     И ум мой похитила щекой своей нежною.
     Изогнута бровь у пей, и черны глаза ее,
     Уста ее молнию напомнят улыбкою.
     Всего прожила она четыре и десять лет,
     А слезы мои о ней напомнят дракона кровь.
     Увидел ее в саду у быстрых потоков я,
     С лицом лучше месяца, что в выси плывет небес,
     И встал я, плененному подобный, почтительно,
     И молвил: "Привет Аллаха, о недоступная!"
     И мне на привет она охотно ответила
     Словами прекрасными, как жемчуг нанизанный.
     И речи мои услышав, в миг поняла она
     Желанья мои, и сердце стало глухим ее.
     И молвила дева: "Речи эти не глупость ли?"
     И молвил я: "Перестань бранить ты влюбленного!
     И если меня ты примешь - дело не трудно мне.
     Возлюбленные - как ты, а любящие - как я". -
     Увидев, чего хочу, ока улыбнулась мне
     И молвила: "Я творцом небес и земли клянусь,
     Еврейка я, а еврейство - вера суровая,
     А ты к христианам, без сомнения, относишься,
     Как, хочешь ты близости - ты веры иной, чем я?
     Коль хочешь ты это сделать, - будешь жалеть потом.
     Играешь ты верою - дозволено ль то в любви!
     И будет упреками изранен подобный мне.
     И вера его носить начнет во все стороны,
     И будешь преступен ты перед верой обоих нас.
     И если нас любишь, стань евреем ты по любви
     И сделай сближение с другой недозволенным.
     И дай на Евангелие ты клятву правдивую,
     Что будешь хранить в любви ты тайну, скрывать ее.
     И я поклянусь на Торе верными клятвами,
     Что выполню я обет, который дала тебе".
     Поклялся я верою, законом и толком ей,
     И сам ее клятву дать заставил великую.
     И молвил я: "Как зовут тебя, о предел надежд?"
     И молвила: "Я краса всех свойств - недоступная".
     И вскрикнул я: "О краса всех свойств, я, поистине,
     Любовью к тебе охвачен, в страсти безумен я".
     Увидел под покрывалом я красоту ее,
     И сердцем печален стал, и сделался я влюблен.
     И долго пред занавеской я умолял ее,
     И сердцем великая моим овладела страсть.
     Увидевши, что со мной и как велика любовь,
     Она показала мне сияющий смехом лик.
     И ветром сближенья пахнуло от нас тогда,
     И веяло мускусом от тела и рук ее.
     И запах рассеялся повсюду ее духов,
     И я вино уст узнал, лобзая прекрасный рот.
     Нагнулась, как ивы ветвь, в одеждах своих она,
     И близость запретная мне стала дозволенной,
     И спали мы в близости, и сблизились с нею мы
     Объятьем, лобзаньем и влаги смешеньем уст.
     Ничто ведь не красит землю, кроме возлюбленной,
     С которой ты близок стал, и ею ты властвуешь.
     Когда ж засияло утро, встала любимая
     Проститься со мной, и лик ее затмевал луну.
     Прощаясь, она стихи сказала, и по щекам
     Нанизаны были капли слез и рассыпаны.
     Обет не забуду я Аллаху, покуда жив,
     Прекрасную ночь и клятвы ей не забуду я".
     И Зейн-аль-Мавасиф пришла в восторг и воскликнула: "О Масрур, как прекрасны твои качества! Пусть не живет тот, кто с тобой враждует!" И она вошла в комнату и позвала Масрура, и тот вошел к ней и прижал ее к груди, и обнял, и поцеловал, и достиг с ней того, что считал невозмож^ным, и радовался он, получив прекрасную близость. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "О Масрур, твои деньги для нас запретны и для тебя дозволе^ны, так как мы стали любящими!" И затем она возвратила ему богатства, которые у него взяла, и спросила: "О Масрур, есть ли у тебя сад, куда мы бы могли прийти погулять?" - "Да, госпожа, - ответил Масрур, - у меня есть сад, которому нет равных".
     И Масрур пошел в свое жилище и приказал невольницам сделать роскошные кушанья и приготовить красивую комнату и великий пир, а потом он позвал Зейн-аль-Мавасиф в свое жилище, и она пришла со своими невольницами. И они начали есть, пить, наслаждаться и веселиться, и заходила между ними чаша, и приятно стало им дыхание, и уединился всяк любящий с любящими, и Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло мне на ум тонкое стихотворение, и я хочу сказать его под лютню". - "Скажи его", - молвил Масрур. И девушка взяла в руки лютню и настроила ее и, пошевелив струны, запела на прекрасный напев и произнесла такие стихи:
     "Склонил меня восторг от звуков нежных,
     И сладок был напиток наш с зарею.
     Любовь безумных душу открывает,
     И страсть, явившись, рвет стыда завесы.
     И чистых вин тогда прекрасны свойства,
     Как солнце, что в руке луны открылось,
     В ту ночь, что наслажденье нам приносит.
     И радостью стирает пятна горя".
     А окончив свои стихи, она сказала: "О Масрур, скажи нам что-нибудь из твоих стихотворений и дай нам насладиться плодами твоих произведений". И Масрур произнес такое двустишие:
     "Мы радовались луне, вино разносившей нам,
     И лютни напевам, и в садах находились мы,
     Где горлинки пели и качалась ветвь гибкая
     Под утро, и в тех садах - желаний моих предел".
     А когда он окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось, если ты занят любовью к нам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф сказала Масруру: "Если ты занят любовью к нам, скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось". - "С любовью и охотой", - ответил Масрур и произнес такую касыду:
     "Постой, послушай, что в страсти
     К газели сталось со мною:
     Я лани стрелой повержен
     И взоров выдержал натиск.
     Пленен я страстью, клянусь вам,
     В любви стеснились уловки,
     В кокетливую влюблен я,
     Что скрыта стрелами взоров.
     Ее в саду я увидел,
     И стан ее был так строен!
     "Мир вам!" - я сказал, она так
     Ответила: "Мир!" Услышав,
     Спросил я: "Как имя?" Слышу
     В ответ: "Я - красот корона.
     Мне имя - Краса всех качеств".
     И молвил я: "Сжалься, сжалься!
     Горит во мне страсть, клянусь я.
     И любящих нет мне равных!"
     Она мне: "Когда ты любишь
     И хочешь со мной сближенья,
     Я много желаю денег,
     Превыше подарков всяких.
     Одежд от тебя хочу я
     Из шелка, ценой высоких,
     И мускуса за ночь страсти
     Хочу я четверть кинтара.
     Коралл мне нужен и жемчуг,
     И редкий и драгоценный.
     Хочу серебра и злата
     В уборах, ценой высоких".
     Явил я благую стойкость,
     Хоть сильно горел я страстью,
     И близость она дала мне
     В ночь месяца молодого.
     Хулить меня если станут
     Другие мужи, скажу я:
     "Прекрасны той девы кудри,
     А цвет их - цвет темной ночи.
     И розы в ее ланитах
     Горят, как огонь, пылая.
     В глазах ее меч таится,
     А взоры разят стрелою,
     Вино в ее рту таится,
     А взор ее - ключ студеный,
     И жемчуг в устах блистает,
     Как дивное ожерелье.
     Прекрасной своей шеей
     Газель она нам напомнит,
     Бела ее грудь, как мрамор,
     Соски ее - гор вершины.
     Живот у нее - весь в складках,
     И галией он пропитан.
     А ниже одна вещь скрыта,
     В которой предел надежды.
     Жирна она и мясиста
     И так толста, о владыки!
     Подобна царей престолу -
     К нему я с просьбой явился.
     А меж столбов ты увидишь
     Возвышенных ряд скамеек.
     У этой вещи есть свойства,
     Что ум людей изумляют:
     Она две губы имеет,
     Как мул, она боязлива.
     Порою ее глаз красен,
     А губы - как у верблюда.
     И если придешь к той вещи
     Готовым к делу, найдешь ты
     На ощупь ее горячей
     И силу ты в ней получишь.
     Она храбреца прогонит,
     Придет коль на бой он слабым,
     А часто на ней увидишь
     Изрядную ты бородку.
     Не скажет о ней красавец,
     Который красив так дивно,
     Подобный Красе всех качеств,
     Что так во всем совершенна".
     Пришел я к ней как-то ночью
     И дивную вкусил сладость,
     И ночь, что с нею провел я,
     Затмит все другие ночи.
     Пришла заря, и поднялась
     Красавица с лунным ликом,
     И стан свой она склонила,
     Подобно копью прямому,
     И, расставаясь, спросила:
     "Когда вернутся те ночи?"
     И молвил я: "О свет глаза,
     Являйся когда захочешь".
     И Зейн-аль-Мавасиф пришла от этой касыды в великий восторг, и охватило ее крайнее веселье. "О Масрур, - сказала она потом, - приблизилось утро, и остается только уходить, из опасения позора". - "С любовью и охотой!" - сказал Масрур и, поднявшись на ноги, пошел с нею и привел ее к ее жилищу, а потом он пошел к себе домой и провел ночь, думая о красоте девушки. Когда же наступило утро и засияло светом и заблистало, Масрур приготовил роскошный подарок и принес его девушке и сел подле нее. И они провели так несколько дней, пребывая в счастливейшей жизни.
     А потом, в какой-то день пришло к Зейн-аль-Мавасиф от ее мужа письмо, в котором говорилось, что он скоро к ней приедет, и Зейн-аль-Мавасиф сказала про себя: "Да не сохранит его Аллах и да не продлит его жизнь! Когда он к нам приедет, наша жизнь замутится. О, если бы я лишилась надежды его видеть".
     И когда пришел к ней Масрур и начал с ней разговаривать, как обычно, она сказала ему: "О Масрур, пришло к нам письмо от моего мужа, и говорится в нем, что он скоро вернется из путешествия. Что же нам делать, когда ни один из нас не может жить без другого?" - "Я не знаю, что будет, - ответил Масрур, - и ты осведомленнее и лучше знаешь нрав твоего мужа, тем более что ты одна из самых умных женщин и знаешь хитрости, и ухитришься так, как не могут ухитриться мужчины". - "Это человек тяжелый, - сказала Зейн-аль-Мавасиф, - и он ревнует женщин своего дома. Но когда он приедет после путешествия и ты услышишь о его приезде, приходи к нему, поздоровайся с ним, сядь с ним рядом и скажи ему: "О брат мой, я москательщик", - и купи у него каких-нибудь москательных товаров. Приди к нему несколько раз и затягивай с ним разговоры, и что бы он тебе ни приказал - не перечь ему, и, может быть, то, что я придумаю, будет под^ходящим". И Масрур отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И потом он вышел от нее, и запылал в его сердце огонь любви.
     А когда муж Зейн-аль-Мавасиф приехал домой, она обрадовалась его при^езду и сказала ему: "Добро пожаловать!" - и приветствовала его. И ее муж посмотрел ей в лицо и увидел на нем желтизну. (А Зейн-аль-Мавасиф вымыла лицо шафраном и проделала над ним какие-то женские хитрости.) И он спросил ее, что с ней, и Зейналь-Мавасиф ответила, что она с невольницами больна со времени его отъезда, и сказала: "Наши сердца были заняты мыслью о тебе из-за твоего долгого отсутствия". И она стала ему жаловаться на тяжесть разлуки и плакать проливными слезами и говорила: "Если бы с тобой был товарищ, мое сердце не несло бы всей этой заботы. Заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, не езди больше без товарища и не прерывай о себе сведений, чтобы я была за тебя спокойна сердцем и душой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф сказала своему мужу: "Не езди больше без товарища и не прерывай сведений о себе, чтобы я была спокойна за тебя и сердцем и душой", - он ответил ей: "С любовью и охотой! Поистине, твое приказание правильно, и твое мнение верно. Твоя жизнь дорога моему сердцу, и будет лишь то, что ты хочешь".
     И затем он пошел к себе в лавку, и отпер ее, и сел продавать на рынке. И когда он был у себя в лавке, вдруг подошел Масрур и пожелал ему мира и, сев с ним рядом, начал ему говорить: "Да продлит Аллах твою жизнь!" И он посидел, беседуя с ним, некоторое время, а затем вытащил мешок, развязал его и, вынув оттуда золота, дал его мужу Зейн-аль-Мавасиф и сказал: "Дай мне на эти динары разных москательных товаров, чтобы я продал их в своей лавке". И муж ее отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - и дал ему то, что он потребовал. И Масрур заходил к нему так несколько дней подряд, и муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Мне нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли". И Масрур ответил: "И мне тоже нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли, так как мой отец был купцом в стране Йеменской и оставил мне большие богатства, и я боюсь, что они пропадут".
     И тогда муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Не желаешь ли ты стать моим товарищем, и я тоже стану твоим товарищем и приятелем, и другом в путешествии и на месте, и буду учить тебя продавать и покупать, и брать, и отдавать". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!" И еврей взял его и привел в свое жилище и посадил в проходе, а сам вошел к своей жене Зейн-аль-Мавасиф и сказал ей: "Я взял одного человека в товарищи и позвал его на угощенье. Приготовь же нам хорошее угощенье". И Зейн-аль-Мавасиф обрадовалась и поняла, что это Масрур, и приготовила роскошный пир и сделала прекрасные кушанья от радости, что пришел Масрур и что ее хитрый замысел удался.
     И когда Масрур вошел в дом мужа Зейн-аль-Мавасиф, тот сказал своей жене: "Выйди со мной к нему, и приветствуй его, и скажи ему: "Ты нас обрадовал!" Но Зейналь-Мавасиф рассердилась и воскликнула: "Ты ведешь меня к чужому, постороннему человеку! Прибегаю к Аллаху! Хотя бы ты разрезал меня на кусочки, я не появлюсь перед ним". - "Почему ты стыдишься? - спросил ее муж. - Он христианин, а мы - евреи, и мы будем товарищами". - "Я не желаю идти к постороннему человеку, которого никогда не видел мой глаз, и я его не знаю", - ответила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж подумал, что она правдива в своих словах.
     И он до тех пор обхаживал ее, пока она не поднялась. И тогда она завернулась в покрывало, взяла кушанье и вышла к Масруру и приветствовала его. И он склонил голову к земле, словно стесняясь, и купец увидел, что он понурился, и подумал: "Это несомненно постник". И они поели досыта, а потом кушанья убрали и принесли вино, и Зейн-аль-Мавасиф села напротив Масрура и стала смотреть на него, и он смотрел на нее, пока день не прошел. И Масрур ушел домой, и в сердце его пылал огонь, а что касается мужа Зейн-аль-Мавасиф, то он все думал о тонком поведении своего товарища и об его красоте.
     Когда же наступил вечер, его жена подала ему кушанье, чтобы он поужинал, как обычно. А у него в доме была птица соловей, и, когда он садился есть, эта птица подлетала к нему, и ела вместе с ним, и порхала у него над головой, и эта птица привыкла к Масруру, и порхала над ним всякий раз, как он садился за еду, и когда Масрур ушел и пришел ее хозяин, птица не узнала его и не приблизилась к нему. И купец стал думать об этой птице и ее отдалении от него. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она не засыпала, и ее сердце было занято Масруром, и продолжалось это на второй вечер и на третий вечер. И еврей понял, в чем дело с его женой, и стал наблюдать за ней, когда ее ум был занят, и заподозрил ее, а на четвертую ночь он пробудился в полночь от сна, и услышал, что его жена бор^мочет во сне и говорит о Масруре, хотя спит в объятиях мужа, и это показалось купцу подозрительным, но он скрыл свое дело.
     А когда наступило утро, он пошел к себе в лавку и сел в ней, и, когда он сидел, вдруг подошел Масрур и приветствовал его. И купец возвратил ему приветствие и молвил. "Добро пожаловать, брат мой! - И потом сказал: "Я стосковался по тебе". И он просидел, беседуя с Масруром, некоторое время и затем сказал ему: "Пойдем, о брат мой, в мое жилище и заключим договор о братстве". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!"
     И когда они пошли к дому, еврей пошел вперед и рассказал своей жене о приходе Масрура и о том, что он хочет с ним торговать и побрататься, и сказал: "Приготовь нам хорошую комнату и обязательно приходи к нам и посмотри на братанье". - "Заклинаю тебя Аллахом, - сказала ему жена, - не приводи меня к этому постороннему человеку! Нет у меня желания приходить к нему". И ее муж промолчал и велел невольницам подавать кушанья и напитки, и затем он позвал птицу соловья, и птица опустилась на колени к Масруру и не узнала своего хозяина. И тогда купец спросил: "О господин, как твое имя?" И Масрур ответил: "Мое имя Масрур". А дело в том, что жена купца всю ночь произносила во сне это имя. И купец поднял голову и увидел, что его жена смотрит на Масрура и делает ему знаки и указания бровью, и понял он тогда, что хитрость против него удалась. "О господин, - сказал он, - дай мне отсрочку - я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали на братанье". - "Делай что тебе вздумается", - ответил Масрур. И муж Зейн-аль-Мавасиф поднялся и вышел из дома и подошел к той комнате сзади..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что муж Зейн-аль-Мавасиф сказал Масруру: "Дай мне отсрочку, я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали при договоре о братанье между мной и тобой". И потом он пошел и подошел к той комнате сзади и остановился. А в том месте было окно, возвы^шавшееся над обоими влюбленными, и купец подошел к нему и стал на них смотреть, а они его не видели.
     И вдруг Зейн-аль-Мавасиф спросила свою невольницу Сукуб: "Куда ушел твой господин?" И когда девушка ответила: "Он вышел из дома", Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "Запри ворота и заложи их железом. Не отпи^рай их, пока он не постучится, и сначала уведоми меня". И невольница ответила: "Так и будет". А муж Зейн-аль-Мавасиф, при всем этом, видел их обстоятельства. А потом Зейн-аль-Мавасиф взяла чашу и налила ее розовой водой и положила туда тертого мускуса и подошла к Масруру. И тот поднялся, и пошел ей навстречу, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, твоя слюна слаще этого напитка!" И Зейн-аль-Мавасиф стала его поить, и он поил ее, а потом она обрызгала его розовой водой, от темени до ступни, и благоу^ханье распространилось по всей комнате. И при всем этом, ее муж смотрел на них и дивился силе их любви, и его сердце наполнилось гневом из-за того, что он увидел, и его взяла ярость, и он взревновал великою рев^ностью.
     И он подошел к воротам и увидел, что они заперты, и постучал в них сильным стуком от великого гнева, и невольница сказала: "О госпожа, мой господин пришел". - "Отопри ему ворота, пусть бы не воротил его Аллах благополучно!" - молвила Зейн-аль-Мавасиф. И Сукуб подошла к воротам и отперла их. "Чего ты запираешь ворота?" - спросил ее господин. И она сказала: "В твое отсутствие они так и были заперты и не отпирались ни ночью, ни днем". - "Ты хорошо сделала, это мне нравится", - молвил ее хозяин и вошел к Масруру, смеясь, и скрыл свое дело и сказал: "О Масрур, уволь нас от братанья на сегодняшний день - мы побратаемся в другой день, не сегодня". - "Слушаю и повинуюсь, делай что тебе вздумается", - ответил Масрур.
     И потом он ушел в свое жилище, а муж Зейн-аль-Мавасиф стал раздумывать о своем деле, не зная, как ему поступить, и его ум был до крайности смутен, и он говорил про себя: "Даже соловей и тот меня не узнал, а невольницы заперли передо мной ворота и склонились к другому". И от великого огорчения он принялся повторять такие стихи:
     "Срок долгий провел Масрур, живя в наслаждении,
     И сладость узнал он дней и жизни, что кончилась.
     Противится мне судьба и та, кого я люблю,
     А сердце мое огнем сильней и сильней горит.
     Безоблачна была жизнь с прекрасной и кончилась,
     Но все же по-прежнему ты в прелесть ее влюблен.
     Глаза мои видели всю прелесть красот ее,
     И сердце мое теперь охвачено страстью к ней.
     И долго она меня поила с охотою
     Из нежных прекрасных уст вином, когда жаждал я.
     Зачем же, о соловей, меня покидаешь ты
     И ныне приветствуешь другого влюбленного?
     Увидел глазами я дела весьма дивные,
     Проснулись мои глаза, а раньше смыкал их сон.
     Я видел, что милая сгубила мою любовь
     И птица моя теперь летает не надо мной,
     Я богом миров клянусь! Захочет когда свой суд
     Над тварями он свершить, - немедля вершит его.
     Я сделаю то, чего достоин обидчик мой, -
     По глупости он моей сближенья достиг с женой".
     И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала эти стихи, у нее затряслись поджилки, и желтым стал цвет ее лица, и она спросила свою невольницу: "Слыхала ли ты это стихотворение?" - "Я никогда в жизни не слыхала, чтобы он говорил такие стихи, но пусть себе говорит то, что говорит", - отвечала невольница.
     И когда муж Зейн-аль-Мавасиф убедился, что это дело истинное, он начал продавать все, чем владела его рука, и сказал в душе: "Если я не удалю их от родины, они никогда не отступятся от того, что делают". И он продал все свои владения и написал поддельное письмо, а потом он прочитал его своей жене и сказал, что оно пришло от сыновей его дяди и содержит просьбу, чтобы они с женой их посетили". - "А сколько времени мы у них пробудем?" - спросила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж сказал: "Двенадцать дней". И она согласилась поехать и спросила: "Брать ли мне с собой кого-нибудь из невольниц?" - "Возьми Хубуб и Сукуб и оставь здесь Хутуб", - ответил ее муж. А потом он приготовил для женщин красивые носилки и собрался уезжать. И Зейн-альМавасиф послала сказать Масруру: "Если пройдет срок, о котором мы условились, и мы не вернемся, знай, что муж сделал с нами хитрость, и придумал для нас ловушку, и отдалил нас друг от друга. Не забывай же уверений и клятв, которые между нами, - я боюсь его хитрости и коварства".
     И ее муж приготовился для путешествия, а Зейн-альМавасиф стала плакать и рыдать, и не было ей покоя ни ночью, ни днем. И когда ее муж увидел это, он не стал ее порицать. И, увидев, что ее муж обязательно поедет, Зейн-аль-Мавасиф собрала свои материи и вещи, и сложила все это у своей сестры, и рассказала ей обо всем, что случилось, а потом она попрощалась с нею и вышла от нее плача. И она вернулась к себе домой и увидела, что ее муж привел верблюдов и начал накладывать на них тюки, и он приготовил для Зейн-аль-Мавасиф самого лучшего верблюда. И когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, что разлука с Масруром неизбежна, она не знала, как поступить. И случилось, что ее муж вышел по какому-то делу, и тогда она подошла к первой двери и написала на ней такие стихи..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, что ее муж привел верблюдов, и поняла, что он уезжает, она не знала, как поступить. И случилось, что ее муж вышел по какому-то делу, и тогда она подошла к первой двери и написала на ней такие стихи:
     О голубь домашний мой, от нас передай привет
     Ты любящего любимым в час расставания.
     Скажи ему, что всегда останусь печальной я
     И буду жалеть о прежней жизни, столь милой нам.
     Любимый мой также ведь все время безумствует,
     И также по радости минувшей тоскует он.
     Мы в радости провели и счастье не малый срок,
     И близостью наслаждались и днем мы с ним.
     Но только очнулись мы, раздался над нами крик
     Разлучника-ворона: вещал о разлуке он.
     Уехали мы, оставив дом наш пустынею.
     О, если бы мы жилищ своих не оставили!
     И потом она подошла ко второй двери и написала на ней такие стихи:
     Аллахом молю, к дверям пришедший, взгляни теперь
     На прелесть любимого во тьме и скажи другим,
     Что плачу я, вспомнив близость с ним, и скорблю о ней,
     И нету конца слезам, во плаче струящимся.
     И если не стерпишь ты того, чем убита я,
     Покрой эти строки пылью, прахом засыпь их ты.
     Питом поезжай в края востока и запада
     И будь терпелив - Аллах такие судил дела.
     И потом она подошла к третьей двери и написала на ней такие стихи:
     Потише, Масрур! Когда ты дом посетишь се,
     Ты к двери пройди и строки ты прочитай на ней.
     Обет не забудь любви, правдивым ты если был -
     Ведь сколько вкусило женщин горечь и сладость дней.
     Аллахом молю, Масрур, ты близость к ней не забудь -
     Оставила для тебя ведь радости все она.
     О, плачь о днях близости и дивной усладе их,
     С приходом твоим завесы были отброшены.
     Так странствуй же ты за нами в дальних краях, Масрур,
     В моря погружайся их и земли их исходи.
     Далеко ушли теперь сближения вечера,
     Глубокая тьма разлуки свет погасила их.
     Аллах, сохрани былые дни - дивна радость их
     В прекрасном саду надежд, где рвали мы их цветы!
     Зачем не продлились эти дни, как хотела я!
     Аллах пожелал, чтоб дни, придя, уходили вновь.
     Вернутся ли снова дни, и будем ли вместе мы?
     Я буду верна, и дни исполнят тогда обет.
     И знай, что дела мирские держит в деснице тот,
     Кто чертит в предвечном сроки их на скрижали лба [625],
     А потом она заплакала сильным плачем и вернулась в дом, плача и рыдая, и стала она вспоминать то, что прошло, и воскликнула: "Слава Аллаху, который судил нам это!" И затем усилилось ее горе из-за разлуки с любимым и оставления родных мест, и она произнесла такие стихи:
     "Привет над тобой Аллаха, о опустевший дом!
     Окончили дни в тебе теперь свои радости.
     О голубь домашний мой, ты плача не прекращай
     О той, кто луну свою и месяц покинул вновь.
     Потише, Масрур, рыдай, утративши нас теперь;
     Лишившись тебя, лишились света глаза мои.
     О, если бы видели глаза твои наш отъезд
     И пламя в душе моей, все ярче пылавшее!
     То время ты не забудь под тенью густой садов,
     Что вместе нас видели и скрыли завесою".
     И потом Зейн-аль-Мавасиф пошла к своему мужу, и тот поднял ее на носилки, которые сделал для нее, и когда Зейн-аль-Мавасиф оказалась на спине верблюда, она произнесла такие стихи:
     "Привет над тобою Аллаха, о опустевший дом!
     Как долго сносить в тебе пришлось нам несчастия!
     О, если б средь стен твоих порвались дни времени
     И в пылкой любви моей была бы убита я!
     Скорблю я вдали и изнываю по родине,
     Любимый, не знаю я, что ныне случилось,
     О, если бы знать мне, будет ли возвращение
     Такое же ясное, как было нам ясно встарь?"
     И ее муж сказал ей: "О Зейн-аль-Мавасиф, не печалься о разлуке с твоим жилищем - ты вернешься в него в скором времени". И он принялся успокаивать ее сердце и уговаривать ее, и потом они двинулись, и выехали за город, и поехали по дороге, и поняла Зейн-аль-Мавасиф, что разлука действительно совершилась, и показалось ей это тяжким.
     А Масрур при всем этом сидел у себя в доме и размышлял о своей любви и своей возлюбленной. И почуяло его сердце разлуку, и он поднялся на ноги в тот же час и минуту и шел, пока не пришел к ее жилищу, и увидел он, что двери закрыты, и заметил стихи, которые написала Зейн-аль-Мавасиф. И он начал читать надпись на первой двери и, прочитав ее, упал на землю без чувств, а очнувшись от обморока, он открыл первую дверь и подошел ко второй двери и увидел, что написала Зейн-альМавасиф, и на третьей двери также.
     И когда он прочитал все эти надписи, его страсть, тоска и любовь успокоились, и он пошел по ее следам, ускоряя шаги, и нагнал караван. И он увидел Зейн-альМавасиф в конце каравана, - а ее муж был в начале каравана из-за своих вещей. И, увидев ее, Масрур уцепился за носилки, плача и горюя от мучений разлуки, и произнес такие стихи:
     "Если б знать, за какой нас грех поразили
     Стрелы дали и долголетней разлуки!
     Счастье сердца, пришел однажды я к дому -
     А от страсти сильна была моя горесть -
     И увидел, что дом твой пуст и разрушен,
     И в любви горевал своей и стонал я.
     И спросил о желанной я стены дома:
     "Куда скрылась, залогом взяв мое сердце?"
     И сказали: "Оставила она дом свой,
     И в душе она страсть свою затаила".
     Написала ряд строк она на воротах -
     Поступают так верные среди тварей".
     И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала эти стихи, она поняла, что
     Это Масрур..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф, услышав стихи, поняла, что это Масрур, и заплакала вместе со своими невольницами, а потом она сказала: "О Масрур, прошу тебя, ради Аллаха, возвратись назад, чтобы не увидел тебя вместе со мной мой муж". И, услышав это, Масрур лишился чувств. А когда он очнулся, они простились друг с другом, и Масрур произнес такие стихи:
     "Кричит об отъезде на заре их погонщик
     Пред утром, и ветерок несет его голос.
     И вот, оседлав животных, быстро снялись они.
     Вперед караван спешит под пенье вожатых.
     И землю благоуханьем со всех сторон обдав,
     Они ускоряют ход по ровной долине.
     Душой овладев моей в любви, они двинулись,
     Следами обманут их я был в это утро.
     Соседи! Хотел бы я совсем их не покидать,
     И землю я омочил текущей слезою.
     О сердце! Что сделала, когда далеко они,
     Разлуки рука с душой - того не желал я!"
     И Масрур продолжал оставаться вблизи каравана, плача и рыдая, и Зейн-аль-Мавасиф уговаривала его вернуться раньше утра из опасения позора. И Масрур подошел к носилкам и попрощался с ней еще раз взглядом, и его покрыло беспамятство на долгое время, а очнувшись, он увидел, что путники уходят. И он обернулся в их сторону и произнес нараспев такие стихи:
     "Коль ветер близости ее подует,
     Влюбленный сетует на муки страсти.
     Вот веет на него дыханием утра,
     И он очнулся будто бы на небе.
     Лежит больной на ложе он недуга
     И плачет кровью слез своих обильных.
     Соседи двинулись, и сердце с ними,
     Меж путников, погонщиком ведомых.
     Клянусь Аллахом, ветер лишь подует,
     Как на глазах к нему я устремляюсь".
     И потом Масрур вернулся к дому в крайней тоске и увидел, что он покинут любимыми. И Масрур так заплакал, что замочил свою одежду, и его покрыло беспамятство, и душа его чуть не вышла из тела, а очнувшись, он произнес такие два стиха:
     "О сжалься, стан, - унижен я, в позоре,
     Худеет тело, и слезы льют струею.
     Подуй на пас их ветра благовонием,
     Чтобы душа больная исцелилась".
     И когда Масрур вернулся домой, он смутился духом из-за всего этого, и глаза его заплакали, и он пробыл в таком состоянии десять дней.
     Вот что было с Масруром. Что же касается Зейн-альМавасиф, то она поняла, что удалась против нее хитрость, и ее муж ехал с ней в течение десяти дней, а потом он поселил ее в одном из городов. И Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру письмо и отдала его своей невольнице Хубуб и сказала ей: "Отошли это письмо Масруру, чтобы он узнал, как удалась против нас хитрость и как еврей нас обманул". И невольница взяла у нее письмо и послала его Масруру. И когда письмо пришло к нему, дело показалось ему тяжким. И он так плакал, что замочил землю, и написал письмо, и послал его Зейн-аль-Мавасиф, заключив его такими двумя стихами:
     Если путь мне найти, скажи, к вратам утешенья,
     Утешиться как тому, кто в огненном жаре?
     Прекрасны как времена, теперь миновавшие!
     О, если б из них могли вернуться мгновенья!"
     И когда это письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она взяла его и прочитала и, отдав его своей невольнице Хубуб, сказала ей: "Скрывай это дело". И муж ее понял, что они обмениваются посланиями, и взял Зейн-аль-Мавасиф и ее невольницу и проехал с ними расстояние в двадцать дней пути, а потом он поселился с ними в одном из городов.
     Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается Масрура, то ему перестал быть приятен сон, и не поселялся в нем покой, и не было у него терпения, и когда он был в таком состоянии, в какую-то ночь его глаза задремали, и он увидел во сне, что Зейн-аль-Мавасиф подошла к нему в саду и начала его обнимать. И он пробудился от сна и не увидел ее, и его ум улетел, и смутилось его сердце, и глаза его наполнились слезами, и сердце его охватило крайнее волненье, и он произнес такие стихи:
     "Привет той, чей призрак ночью нас посетил во сне,
     Тоску взволновав мою и страсть лишь усилив.
     И вот пробудился я от сна, весь взволнованный
     Видением призрака, пришедшего в грезах.
     Но будет ли правдой сон о той, кого я люблю,
     И вылечится ль болезнь любви и недуги?
     То руку она мне даст, то крепко прижмет к груди,
     То речью приятною подаст утешенье.
     Когда же окончились во сне порицания
     И слезы мои глаза навеки покрыли,
     Напился я влагой уст ее, и казалась мне
     Прекрасным вином она, как мускус пахучим.
     Дивлюсь я тому, что было в грезах пронесшихся, -
     Достиг от нее тогда желанной я цели.
     Но вот пробудился я от сна, и увидел я,
     Что призрака нет, а есть лишь страсть и волненье.
     И стал как безумный я, когда увидал ее,
     И пьяным я сделался, вина не вкусивши.
     О ветра дыхание. Аллаха молю, доставь
     Привет от тоски моей и мира желанье!
     И им ты скажи, тому, кого вы все знаете:
     "Превратность судьбы дала испить чашу смерти".
     И потом он отправился к ее жилищу и не переставал плакать, пока не дошел до него, и он посмотрел на это место и нашел его опустевшим, и увидел он перед собой ее блистающий призрак, и показалось ему, что ее образ стоит перед ним. И загорелись в нем огни и усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Масрур увидал во сне Зейн-аль-Мавасиф, которая его обнимала, он обрадовался до крайней степени, а потом он пробудился от сна и пошел к ее дому и увидел, что дом опустел. И усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством, а очнувшись, он произнес такие стихи:
     "Почуял я бани запах и благовонья их
     И с сердцем, взволнованным тоскою, направился,
     Со страстью своей борясь, безумный и горестный,
     Ко стану, где прелести любимых уж больше нет:
     Он хворь мне послал разлуки, страсти и горестей,
     И прежнюю дружбу мне напомнил с любимыми".
     А окончив свои стихи, он услышал ворона, который каркал возле дома, и заплакал и воскликнул: "Слава Аллаху! Каркает ворон лишь над жилищем покинутым!"
     И затем он начал горевать и вздыхать и произнес такие стихи:
     "Над домом любви зачем рыдает так ворон,
     А жар мою внутренность клеймит и сжигает?
     Грустя о том времени, что быстро прошло в любви,
     Пропало напрасно сердце в страсти пучинах.
     Я гибну в тоске, и пламя страсти в душе моей,
     И письма пишу, но их никто не доставит.
     О горе! Как изнурен я телом, а милая
     Уехала! Если б знать, вернутся ль те ночи!
     О ветер, когда ее под утро ты посетишь,
     Приветствуй ее и встань у дома с приветом".
     А у Зейн-аль-Мавасиф была сестра, по имени Насим, и она смотрела на Масрура с высокого места. И, увидев, что он в таком состоянии, она заплакала и опечалилась и произнесла такие стихи:
     "Доколь приходить ты будешь в стан, чтобы плакать,
     А дом уже с горестью о строившем плачет?
     Ведь были в нем радости, пока не уехали
     Жильцы, и сияли в нем блестящие солнца.
     Где луны, которые тогда восходили в нем?
     Превратности свойства их прекрасные стерли.
     Забудь о красавицах, которых любил ты встарь, -
     Смотри, не вернутся ль дни опять с ними вместе?
     Не будь тебя, из дому жильцы б не уехали,
     И ворона ты над ним тогда бы не видел".
     И Масрур заплакал сильным плачем, услышав эти слова и поняв нанизанные стихи. А сестра Зейн-аль-Мавасиф знала, какова их любовь, страсть, тоска и безумие, и она сказала Масруру: "Заклинаю тебя Аллахом, о Масрур, держись вдали от этого жилища, чтобы не узнал о тебе кто-нибудь и не подумал, что ты приходишь ради меня. Ты заставил уехать мою сестру и хочешь, чтобы я тоже уехала! Ты ведь знаешь, что, не будь тебя, дом бы не лишился обитателей; утешься же и оставь его. То, что прошло - прошло". И Масрур, услышав эго от ее сестры, заплакал сильным плачем и сказал ей: "О Насим, если бы мог летать, я бы, право, полетел с тоски по ней. Как же мне утешиться?" - "Нет для тебя хитрости, кроме терпения", - ответила Насим. И Масрур сказал: "Прошу тебя, ради Аллаха, напиши ей от себя и принеси нам ответ, чтобы мое сердце успокоилось и потух бы огонь, который внутри меня". - "С любовью и удовольствием", - ответила Насим.
     И потом она взяла чернильницу и бумагу, и Масрур начал ей описывать, как сильна его тоска и как он борется с муками разлуки, и он говорил: "Это письмо со слов безумного, огорченного, бедного, разлученного, к кому не приходит покой ни ночью, ни в час дневной, а напротив, он плачет обильной слезой. Веки от слез у него разболелись, и горести в сердце его разгорелись, печаль его продлилась, и волненье его участилось, как у птицы, что дружка лишилась, и быстро гибель к нему устремилась. О, как в разлуке с тобой я страдаю, о, как о дружбе твоей я вздыхаю! Измучило тело мое похуданье, и ливнем лью слезы я от страданья. И в горах и в равнинах теперь мне тесно, и скажу я от крайней тоски по прелестной:
     "Тоска моя по их домам осталась,
     И страсть к их обитателям все больше.
     И послал я вам повесть долгую о любви моей,
     И чашу страсти дал мне выпить кравчий,
     По отъезде вашем, когда вдали живете вы,
     Проливают веки потоки слез обильных.
     Вожак верблюдов, к становищу ты сверни -
     Ведь все сильней пылает мое сердце.
     Привет ты мой передай любимой и ей скажи:
     "Одни уста твои его излечат".
     Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок,
     И в сердце он метнул стрелу разлуки.
     Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя
     И разлука с ней, и нет мне утешенья.
     И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,
     Что верен буду клятвам и обетам.
     Ни к кому не склонен, и страсти к вам не забыл ведь я.
     И как утешится влюбленный страстно?
     От меня привет и желанье мира я шлю теперь,
     И с мускусом он смешан на бумаге".
     И удивилась сестра ее Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила его одному из купцов и сказала ему: "Не отдавай этого никому, кроме моей сестры или ее невольницы Хубуб". И купец сказал: "С любовью и охотой!"
     И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продик^товано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и плакала до тех пор, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и, описав свою тоску, страсть и волненье и то, как ее влечет к любимым, она пожаловалась ему на свое состояние и на поразившую ее любовь к нему..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру ответ на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тоска меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою, когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, могут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с живыми он " не с мертвыми". И затем она произнесла такие стихи:
     "Письмо твое, о Масрур, желанья усилило.
     Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу.
     Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои,
     И влагой обильных слез я жажду лишь утолю.
     Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной,
     Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне.
     Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы,
     И пламя разлуки я не в силах переносить".
     И затем она посыпала письмо тертым мускусом и амброй и запечатала его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его никому, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до ее сестры Насим, она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство.
     Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то, когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и ее невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Аллаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не останов^люсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от Масрура, - ответил ее муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих рук!"
     И потом он пошел к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он принес цепи к ним и снял с них их шелковые одежды и одел их в одежды из волоса и стал окуривать их серой, а потом он привел к женщинам кузнеца и сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвел Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел ее, его рассудительность исчезла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот сказал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да обманет Аллах твое предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Аллахом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день тысячу проступков, он бы не взыскивал с нее! Да к тому же на ней не видно признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо".
     И он стал просить еврея не надевать на нее цепей и принялся его упрашивать, чтобы он ее не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела кузнеца, который просил за нее еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Аллаха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к Масруру?" - спросил ее еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц заковал в тяжелые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило жесткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяни^цу, ночью и днем, так что у них похудело тело и изменился цвет лица.
     Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в свое жилище в величайшей горести и начал говорить такие стихи:
     "Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь
     И жилы она и ноги цепью тяжелою.
     Сковал ты цепями ноги нежной владычицы,
     Что в людях сотворена, как чудо чудесное.
     Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было
     Железных на ней - ведь прежде были из золота.
     Когда б увидал ее красу кадий кадиев,
     Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей".
     А кадий кадиев проходил мимо дома кузнеца, когда тот говорил нараспев эти стихи, и он послал за ним, и когда кузнец явился, спросил его: "О кузнец, кто та, чье имя ты произносишь и к кому твое сердце охвачено любовью?" И кузнец встал и поднялся на ноги перед кади поцеловал ему руки и воскликнул: "Да продлит Аллах дни нашего владыки кади и да расширит его жизнь! Это девушка, и ее качества - такие-то и такие-то". И он принялся описывать кади девушку и ее красоту, прелесть, стройность и соразмерность, изящество и совершенства: ее прекрасное лицо, тонкий стан и тяжелый зад. А потом он рассказал ему, что она в унижении и в заключении - закована в цепи и получает мало пищи.
     И тогда кади сказал: "О кузнец, укажи ей к нам дорогу и приведи ее к нам, чтобы мы взяли за нее должное.
     Эта невольница привязана к твоей шее, и если ты не укажешь ей путь к нам, Аллах воздаст тебе в день воскресенья". И кузнец сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И он в тот же час и минуту направился к дому Зейн-аль-Мавасиф и нашел ворота запертыми и услышал нежную речь, исходившую из печального сердца: это Зейн-альМавасиф говорила в ту пору такие стихи:
     "Была я на родине и вместе с любимыми,
     И милый мне наполнял любовию кубки.
     Ходили они меж нами с радостью, милой нам, -
     В тот миг не смущали нас ни утро, ни вечер.
     Тогда проводили дни, что нас оживляли, мы -
     И чаша, и лютня, и канун веселили.
     Но рок и превратности судьбы разлучили нас -
     Любимый ушел, и время дружбы исчезло,
     О, если бы ворона разлуки прогнать от нас,
     О, если б заря любви, сближения блеснула!"
     И когда кузнец услышал эти нанизанные стихи, он заплакал слезами, подобными слезам облаков, и постучал в ворота: "Кто у ворот?" - спросили женщины. И он ответил: "Я, кузнец". И он рассказал им о том, что говорил кади, и передал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед ним дело и желает получить для них должное..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что кузнец передал Зейналь-Мавасиф слова кади и рассказал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед ни": дело, и он отомстит за них их обидчику и возьмет для них должное. И Зейн-аль-Мавасиф сказала кузнецу: "Как же мы пойдем к нему, когда ворота заперты и у нас на ногах цепи, а ключи у еврея". - "Я сделаю к замкам ключи и отомкну ими ворота и цепи", - ответил кузнец. И Зейн-аль-Мавасиф сказала: "А кто покажет нам дом кади?" - "Я опишу его вам", - сказал кузнец. "А как же мы пойдем к кади, когда мы одеты в одежды из волоса, обкуренные серой?" - сказала Зейн-аль-Мавасиф. И кузнец ответил: "Кади не осудит вас за то, что вы в таком виде".
     И потом кузнец, в тот же час и минуту, пошел и сделал ключи для замков, а затем он отомкнул ворота и отомкнул цепи и, сняв их с ног женщин, вывел их и показал им дорогу к дому кади. А потом невольница Хубуб сняла со своей госпожи бывшие на ней волосяные одежды, пошла с нею в баню и вымыла ее и одела в шелковые одежды. И вернулся к ней прежний цвет лица, и, в довершение счастья, ее муж был на пиру у кого-то из купцов. И Зейн-аль-Мавасиф украсилась лучшими украшениями и пошла к дому кади, и, когда кади увидел ее, он поднялся на ноги, и девушка приветствовала его нежной речью и сладостными словами, пуская в него стрелы взоров. "Да продлит Аллах жизнь владыки и его кади и да укрепит им тяжущегося!" - сказала она.
     А потом она рассказала кади о делах кузнеца, который совершил с ней поступки благородных, и о том, какие еврей причинил ей мучения, ошеломляющие ум. И она рассказала кади, что усилилась над ними опасность гибели и не находят они себе освобождения. И кади спросил: "О девушка, как твое имя?" - "Мое имя - Зейн-аль-Мавасиф, а имя этой моей невольницы - Хубуб", - ответила девушка. И кади воскликнул: "Твое имя подходит к име^нуемому, и его звук соответствует его смыслу!" И Зейн-аль-Мавасиф улыбнулась и закутала лицо, и кади сказал ей: "О Зейн-аль-Мавасиф, есть у тебя муж или нет?" - "Нет у меня мужа", - ответила девушка. И кади спросил: "А какой ты веры?" - "Моя вера - вера ислама и религия лучшего из людей", - ответила девушка. "Поклянись божественным законом, содержащим знаменья и назидания, что ты исповедуешь веру лучшего из людей", - сказал кади. И девушка поклялась ему и произнесла исповедание.
     И тогда кади спросил: "Как прошла твоя юность с этим евреем?" - "Знай, о кади, - да продлит Аллах твои дни в удовлетворении, да приведет тебя к желанному и да завершит твои дела благими деяниями! - сказала Зейн-аль-Мавасиф, - что мой отец оставил мне после своей кончины пятнадцать тысяч динаров и вложил их в руки этого еврея, чтобы он на них торговал, и прибыль должна была делиться между ним и нами, а капитал - быть неприкосновенным по установлению божественного закона. И когда мой отец умер, еврей пожелал меня и потребовал меня у моей матери, чтобы на мне жениться, но моя мать сказала ему: "Как я ее выведу из ее веры и сделаю ее еврейкой! Клянусь Аллахом, я сообщу о тебе власти!" И еврей испугался ее слов и взял деньги и убежал в город Аден, и, когда мы услышали, что он в городе Адене, мы приехали туда его искать. И когда мы встретились с ним в этом городе, он сказал нам, что торгует разными товарами и покупает товар за товаром, и мы поверили. И он до тех пор нас обманывал, пока не заточил нас и не заковал в цепи, и он нас пытал сильнейшими пытками, а мы - чужестранки и нет нам помощника, кроме великого Аллаха и владыки нашего, кадя".
     И когда кади услышал эту историю, он спрятал невольницу Хубуб: "Это твоя госпожа, и вы чужестранки, и у нее нет мужа?" Хубуб ответила: "Да". И тогда кади воскликнул: "Жени меня на ней, и для меня обязательно освобождение раба, пост, паломничество и подаяние, если я не получу для вас должного от этого пса после того, как воздам ему за то, что он сделал!" И Хубуб ответила: - "Внимание тебе и повиновение!" И кади сказал: "Иди успокой свое сердце и сердце твоей госпожи, а завтра, если захочет великий Аллах, я пошлю за этим нечестивцем и возьму с него для вас должное, и ты увидишь чудеса при его пытке".
     И девушка пожелала ему блага и ушла от него, оставив его в горе, бе^зумии, тоске и страсти. И когда Хубуб со своей госпожой ушли от него, они спросили, где дом второго кади, и им показали его. И, придя ко второму кади, они сообщили ему то же самое, и третьему, и четвертому тоже, так что Зейн-аль-Мавасиф доложила о своем деле всем четырем судьям. И каждый из них просил ее выйти за него замуж, и она говорила: "Хорошо!" И ни один из них не знал про другого. И каждый кади желал ее, а еврей не знал ни о чем из этого, так как он был в доме, где шел пир.
     А когда наступило утро, невольница Зейн-аль-Мавасиф поднялась и одела ее в платье из прекраснейших одежд и вошла с нею к четырем кадиям в помещение суда, и, увидев, что судьи находятся там, Зейн-аль-Мавасиф обнажила лицо, подняла покрывало и приветствовала их, и судьи возвратили ей приветствие, и каждый из них узнал ее. А кто-то из судей писал, и калам выпал у него из руки, и кто-то разговаривал, и язык его стал запле^таться, а кто-то из них считал, и ошибся в счете. И судьи сказали девушке: "О прекрасная качествами и редкая по красоте, пусть будет твое сердце вполне спокойно! Мы непременно получим для тебя должное и приведем тебя к тому, что ты хочешь". И она пожелала им блага, а потом попрощалась с ними и ушла..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот пятьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что судьи сказали Зейналь-Мавасиф: "О прекрасная качествами и редкая по красоте, пусть будет твое сердце вполне спокойным об исполнении твоей нужды и достижении желаемого". И она пожелала им блага, а потом попрощалась с ними и ушла. А еврей при всем этом был у своих друзей на пиру и ничего не Знал. И Зейн-аль-Мавасиф стала взывать к вершителям законов и обладателям перьев о защите против этого подозрительного нечестивца и освобождения от болезненных пыток и заплакала и произнесла такие стихи:
     "О глаз мой, слезы, как потоп, пролей ты -
     От слез, быть может, печаль моя погаснет.
     Я носила раньше прекрасный шелк, весь вышитый,
     Теперь ношу одежду я монахов,
     Благовоньем серы окурены мои платья все -
     Оно несходно с неддом и рейханом,
     И если бы, Масрур, узнал, что с нами, ты,
     То срам наш и позор не допустил бы.
     Хубуб в цепях железных ныне пленница
     Того, что в бога-судию не верит.
     А я отвергла и жизнь евреев и веру их,
     И ныне верю высшею я верой.
     Мусульманкою пред прощающим я простерлась ниц
     И следую Мухаммеда закону
     Масрур, любовь ты нашу не забудь вовек,
     Храни ты клятвы верно и обеты,
     Я сменила веру, любя тебя, и, поистине,
     От крайней страсти любовь мою скрываю.
     Спеши же к нам, коль дружбу к нам ты сохранил,
     Как благородный, и в пути не медли!"
     И затем она написала письмо, в котором заключалось все то, что сделал с нею еврей, от начала до конца, и начертала в письме эти стихи, а потом она свернула письмо и подала его своей невольнице Хубуб и сказала: "Храни это письмо у себя за пазухой, пока мы не отошлем его Масруру".
     И когда это было так, вдруг вошел к ним еврей и увидал, что они раду^ются. "Что это вы, я вижу, радуетесь? Разве пришло к вам письмо от вашего друга Масрура?" - спросил он. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "У нас нет помощника против тебя, кроме Аллаха, великого, славного, и это он избавит нас от твоего притесненья. Если ты не воротишь нас в наши страны и на родину, мы завтра будем судиться с тобой у правителя этого города и его судьи". - "А кто снял цепи с ваших ног? - спросил еврей. - Я обязательно сделаю для каждой из вас цепь в десять ритлей и обойду с вами вокруг города". - "Ты сам попадешь во все, что ты для нас задумал, если захочет Аллах великий, - сказала Хубуб, - а также пострадаешь и за то, что ты удалил нас от родины. Завтра мы с тобой будем стоять перед правителем этого города".
     И так продолжалось до утра, а потом еврей поднялся и пошел к кузнецу, чтобы сделать для женщин цепи, и тогда Зейн-аль-Мавасиф поднялась ее своими невольницами и пошла к дому суда и вошла в него. Она увидела кадиев и приветствовала их, и все кадии возвратили ей приветствие, и потом кадий кадиев сказал тем, что были вокруг него: "Это женщина блестяще прекрасная, и всякий, кто ее видит, в нее влюбляется и смиряется перед ее красотой и прелестью". И потом кади послал с нею четырех посланцев и сказал им: "Приведите ее обидчика в наихудшем состоянии".
     Вот что было с нею. Что же касается еврея, то он сделал для женщин цепи и отправился в свое жилище, но не нашел их там и растерялся. И когда это было так, посланные вдруг вцепились в него и начали его бить жестоким боем и тащили его, волоча на лице, пока не пришли с ним к кади. И, увидав его, кади закричал ему в лицо и сказал: "Горе тебе, о враг Аллаха! Разве дошло твое дело до того, что ты сделал то, что сделал, и удалил этих женщин от их родины и украл их деньги и хочешь сделать их ев^рейками. Как это ты хочешь превратить мусульман в неверных?" - "О владыка, это моя жена", - сказал еврей. И когда кадии услышали от него эти слова, они все закричали и сказали: "Киньте этого пса на землю и колоти^те его по лицу сандалиями! Бейте его болезненным боем, ибо его грех не прощается".
     И с еврея сняли его шелковую одежду и надели на него волосяную одежду Зейн-аль-Мавасиф, и его кинули на землю, выщипали ему бороду и больно побили его по лицу сандалиями, а потом его посадили на осла, лицом к за^ду, и вложили хвост осла ему в руки, и его возили вокруг города, пока не обошли с ним весь город. А потом с ним вернулись к кади, и он был в великом унижении, и четверо кадиев присудили его к отсечению рук и ног и распятию. И проклятый оторопел от таких слов, и его разум исчез, и он воскликнул: "О господа судьи, чего вы от меня хотите?" И судьи отвечали: "Скажи: "Эта женщина - не моя жена, и деньги - ее деньги, и я совершил над ней преступленье и разлучил ее с родиной". И еврей признал это, и об его признанье написали свидетельство, и, отобрав от него деньги, отдали их Зейн-аль-Мавасиф и дали ей свидетельство, и она ушла домой, и всякий, кто видел ее красоту и прелесть, смущался умом, и каждый из кадиев думал, что ее дело приведет ее к нему.
     И когда Зейн-аль-Мавасиф пришла к своему жилищу, она собрала для себя все, что ей было нужно, и подождала, пока пришла ночь, и тогда она взяла то, что легко нести и дорого ценою, и пошла со своими невольницами во мраке ночи. И она шла не переставая в течение трех дней пути с их ночами, и вот то, что было с Зейн-аль-Мавасиф.
     Что же касается кадиев, то после ухода Зейн-аль-Мавасиф они приказали заточить ее мужа, еврея..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что кадии приказали заточить еврея, мужа Зейн-аль-Мавасиф, а когда наступило утро, кадии и свидетели стали ждать, что Зейн-аль-Мавасиф к ним придет, но она не пришла ни к одному из них.
     И тогда кади, к которому она пришла сначала, сказал: "Я хочу сегодня прогуляться за городом - у меня есть там дело". И он сел на своего мула, взял с собой слугу и начал объезжать переулки города, вдоль и поперек, и искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напал на слух о ней. И когда он так ездил, он вдруг увидел, что и остальные кадии разъезжают по городу, и каждый из них думал, что Зейн-аль-Мавасиф ни с кем, кроме него, не условилась. И первый кади спросил, почему они выехали и разъезжают по переулкам города, и они рассказали ему о своем деле, и увидел он, что их состояние подобно его состоянию и их вопросы подобны его вопросам. И они все стали искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напали на слух о ней, и каждый из них уехал домой больной, и они легли на ложе изнеможения.
     А потом кадий кадиев вспомнил о кузнеце и послал за ним, и когда кузнец предстал меж его руками, спросил его: "О кузнец, знаешь ли ты что-нибудь о делах девушки, которой ты указал на нас? Клянусь Аллахом, если ты не осведомишь меня о ней, я побью тебя бичами!" И кузнец, услышав слова кади, произнес такие стихи:
     "Поистине, та, что мной владеет теперь в любви,
     Красой овладела всей, другим не оставив!
     Глядит, как газель, и пахнет амброй, и солнце нам
     Являет; течет, как пруд, и гнется, как ветка".
     А потом кузнец воскликнул: "Клянусь Аллахом, о владыка мой, с тех пор как она удалилась от благородного присутствия, мой глаз ни разу ее не видел. А она овладела моим сердцем и разумом, и о ней мой разговор и моя забота, и я пошел в ее жилище, и не нашел ее, и не увидел никого, кто бы мне рассказал о ней, как будто она погрузилась в пучину вод или ее унесло на небо".
     И когда кади услышал его слова, он вскрикнул криком, от которого чуть не вышла его душа, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, не было нам надобности видеть ее!" И кузнец ушел, а кади свалился на постель и впал из-за девушки в изнеможение, и свидетели, и остальные кадии тоже. И стали ходить к ним врачи, но не было у них болезни, для которой нужен лекарь. А потом именитые люди пришли к первому кади и приветствовали его и стали его расспрашивать, что с ним, и кади вздохнул и открыл то, что было у него на душе, и произнес такие стихи:
     "Довольно упреков, хватит боли с меня моей:
     Просите за кадия, людьми управлявшего!
     Кто раньше меня корил за страсть, пусть простит меня
     И пусть не бранит, - убитым страстью упрека нет.
     Был кадием я, и рок мне счастье приносил
     На всех должностях, и подпись ставил каламом я.
     Но вот я сражен стрелой - и нет для нее врача -
     Из глаз дивной девушки, пришедшей, чтобы кровь пролить.
     Ей равной средь мусульманок нет, что приходят к нам
     С обидой, в устах ее сверкает жемчужин ряд.
     Взглянул я в лицо прекрасной, и показала мне
     Она круг луны, взошедшей средь темноты ночной,
     И лик светлый свой, и уст улыбку чудесную
     Покрыла краса ее от ног до темени.
     Аллахом клянусь, мой глаз не видел подобной ей
     Средь всех, что арабом создан и неарабом был.
     Прекрасное обещала мне эта девушка
     И молвила: "Обещав, исполню, о кади, я!"
     Вот сан мой, и вот чем был испытан, узнайте, я.
     Не спрашивайте ж, в чем горе, люди разумные!"
     А произнося эти стихи, кади заплакал сильным плачем, и потом он издал единый вопль, и дух его расстался с телом. И когда пришедшие увидели это, они вымыли его, завернули в саван, помолились над ним и похоронили его, и написали на его могиле такие стихи:
     Собрались свойства влюбленных всех в душе того,
     Кто в могилу слег, умерщвленный злобой любимого.
     Был прежде он судьею среди тварей всех,
     Перо его тюрьмою было мечу в ножнах.
     И свершила суд свой над ним любовь - мы не видели,
     Чтоб владыка прежде унизился пред рабом своим.
     И потом они сказали: "Да помилует его Аллах!"
     И они ушли ко второму кади вместе с врачом, но не нашли у него пов^реждения или боли, для которой был бы нужен врач. И они спросили, что с ним и чем занят его ум, и кади осведомил их о своем деле, и они стали бранить и порицать его за такое состояние, и он ответил им, произнеся нараспев такие стихи:
     "Беда моя в ней: хулить меня не надо -
     Из рук стрелка я поражен стрелою.
     Ко мне невольница Хубуб явилась,
     Что дни судьбы считает год за годом,
     И с нею девочка, черты которой
     Прекраснее луны во мраке ночи.
     Красу свою нам, жалуясь, явила
     Она, и слезы глаз лились струею.
     Слова ее услышал и взглянул я
     И заболел от уст ее улыбки.
     Ушла с душой моей она - куда же?
     А я остался, как любви заложник.
     Вот моя повесть - сжальтесь надо мною
     И моего слугу судьей назначьте".
     И потом он издал вопль, и душа его рассталась с телом, и его обрядили и похоронили и сказали: "Да помилует его Аллах!" - и отправились к третьему кади и увидели, что он болен и с ним случилось то же, что случилось со вторым. И с четвертым было то же самое, и они увидели, что все судьи больны от любви к Зейн-альМавасиф, и свидетелей они тоже нашли больными от любви к ней, ибо всякий, кто ее видел, умирал от любви, а если не умирал, то жил, борясь с волненьями страсти..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что именитые жители города нашли всех судей и свидетелей больными от любви к Зейн-аль-
     Мавасиф, ибо всякий, кто ее видел, умирал от увлеченья ею, а если не умирал, то жил борясь с волненьем страсти из-за сильной любви к ней, да помилует их всех Аллах!
     Вот что было с ними. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала, ускоряя ход, в течение нескольких дней, пока не проехала далекого расс^тояния. И случилось, что она выехала со своими невольницами и проезжала по дороге монастыря, а в этом монастыре был великий монах по имени Данис, у которого было сорок патрициев. И, увидев красоту Зейн-аль-Мавасиф, он вышел к ней и пригласил ее и сказал: "Отдохните у нас десять дней, а потом поезжайте". И девушка остановилась со своими невольницами в этом монастыре.
     И когда она там остановилась и Данис увидел ее красоту и прелесть, его вера испортилась, и он пленился ею и стал посылать к ней с просьбами патрициев, одного за другим, чтобы подружиться с нею, и каждый, кого он посылал, впадал в любовь к ней и соблазнял ее, а она извинялась и отказывалась. И Данис все посылал к ней одного за другим, пока не послал к ней сорок патрициев, и каждый из них, увидав ее, привязывался к ней любовью и усиленно ее уговаривал и соблазнял, не называя ей имени Даниса, а она отказывалась и отвечала им самыми грубыми словами.
     И когда истощилось терпение Даниса и усилилась его страсть, он сказал про себя: "Говорит сказавший поговорку: "Почешет мне тело только мой но^готь, и не побегут для дел моих ничьи, кроме моих, ноги". А затем он поднялся на ноги и приготовил роскошное кушанье и понес его и поставил перед Зейн-аль-Мавасиф (а было это в девятый день из тех десяти, которые Зейн-аль-Мавасиф уговорилась провести у Даниса для отдыха). И, поставив перед ней кушанье, монах сказал: "Пожалуй во имя бога - лучшая пища - та, что нам досталась". И девушка протянула руку со словами: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!" - и стала есть со своими невольницами. А когда она кончила есть, монах сказал ей; "О госпожа, я хочу сказать тебе стихи". - "Говори", - молвила девушка. И Данис произнес такие стихи:
     Пленила ты сердце мне ланитой и взором,
     О страсти к тебе гласит и стих мои в проза.
     Ты бросишь ли страстью к тебе изнуренного?
     С любовью борюсь своей и в сонных я грезах.
     Меня ты не оставляй безумным, поверженным,
     Забыл я и монастырь и жизни услады.
     О нежная ветвь! В любви дозволила кровь пролить
     Мою! Пожалей меня и жалобам внемли".
     И, услышав эти стихи, Зейн-аль-Мавасиф ответила на его стихотворение таким двустишием:
     "О жаждущий близости, не льстись ты надеждою,
     Вопросы, о человек, ко мне прекрати свои!
     И душу не распаляй на то, чем владеть вовек
     Не будешь, - ведь к жадности близки опасения".
     И Данис, услышав ее стихи, вернулся в свою келью, задумчивый, не зная, как поступить в деле этой девушки, и он провел эту ночь в наихудшем состоянии. А когда опустилась ночь, Зейн-аль-Мавасиф встала и сказала своим невольницам: "Пойдемте! Нам не справиться с сорока человеками из монахов, когда каждый из них соблазняет меня". И невольницы ответили: "С любовью и охотой!" И затем они сели на своих коней и выехали из ворот монастыря..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф со своими невольницами выехала из монастыря ночью, и они ехали не переставая и вдруг увидели шедший караван.
     И они вмешались в караван, и вдруг оказалось, что это караван из города Адена, где была Зейн-аль-Мавасиф, и она услышала, что люди в кара^ване разговаривают о происшествии с Зейн-аль-Мавасиф и говорят, что кадии и свидетели умерли от любви к ней и жители города назначили других кадиев и свидетелей и выпустили мужа Зейн-аль-Мавасиф из тюрьмы. И Зейн-аль-Мавасиф, услышав эти речи, обратилась к своим невольницам и спросила свою рабыню Хубуб: "Разве ты не слышишь эти речи?" И Хубуб ответила: "Если монахи, которые веруют, что опасаться женщин - благочести^во, пленились любовью к тебе, то каково же положение кадиев, которые веруют, что нет монашества в исламе! Но будем идти на родину, пока наше дело остается скрытым". И они пошли, силясь идти скорее, и вот то, что было с Зейн-альМавасиф и ее невольницами.
     Что же касается монахов, то, когда наступило утро, они пришли к Зейн-аль-Мавасиф для приветствия, но увидели, что ее место пусто, и схватила их болезнь во внутренностях их. И первый монах разодрал свою одежду и начал говорить такие стихи:
     "О Други, ко мне скорей придите! Поистине,
     Расстаться я с вами должен скоро, покинуть вас!
     Душа моя вся полна страданьями от любви,
     А в сердце таятся вздохи страсти смертельные
     По девушке, что пришла и наш посетила край, -
     С ней месяц, на небеса входящий, сравняется.
     Ушла она и меня убитым оставила,
     Стрелою поверженным, что смерть принесла, разя".
     А потом второй монах произнес такие стихи:
     "Ушедшие с душой моей, смягчитесь же
     Над бедным вы и, сжалившись, вернитесь вновь.
     Ушли они, и ушел мой отдых с уходом их.
     Далеко они, но речей их сладость в ушах моих.
     Вдали они, и вдали их стан. О, если бы
     Они сжалились и во сне хотя бы вернулись к нам!
     Они сердце взяли, уйдя, мое и всего меня
     В слезах, потоком льющихся, оставили".
     А потом третий монах произнес такие стихи:
     "Рисует ваш образ и глаза, и душа, и слух,
     И сердце мое - приют для вас, как и все во мне.
     И слово о вас приятней меда в устах моих -
     Течет оно, как течет мой дух в глубине груди.
     И тонким, как зубочистка, вы меня сделали
     От мук, и в пучине слез от страсти потоплен я.
     О, дайте увидеть вас во сне! Ведь, быть может, вы
     Ланитам моим дадите отдых от боли слез".
     А потом четвертый монах произнес такие два стиха:
     "Онемел язык - о тебе скажу немного:
     Любовь - причина хвори и страданий.
     О полная луна, чье место в небе,
     Сильна к тебе любовь моя, безумна!"
     А потом пятый монах произнес такие стихи:
     "Люблю я луну, что нежна и стройна и стан ее тонок - в беде он скорбит,
     Слюна ее схожа со влагой вина, и зад ее тяжкий людей веселит.
     Любовью душа моя к ней сожжена, влюбленный средь
     мрака ночного убит.
     Слеза на щеке точно яхонт, красна, и льется она точно дождь вдоль ланит".
     А потом шестой монах произнес такие стихи:
     "Губящая в любви к себе разлукою,
     О бана ветвь, светило счастья взошло твое!
     На грусть мою и страсть тебе я жалуюсь,
     О жгущая огнями роз щеки своей!
     В тебя влюбленный набожность обманет ли
     И забудет ли поясной поклон и паденья ниц?"
     А потом седьмой монах произнес такие стихи:
     "Заточил он душу, а слезы глаз он выпустил,
     Обновил он страсть, а терпение разорвал мое.
     О чертами сладкий! Как горько мне расстаться с ним.
     При встрече он разит стрелою душу мне.
     Хулитель, прекрати, забудь минувшее -
     В делах любви тебе, ты знаешь, веры нет".
     И остальные патриции и монахи тоже все плакали и произносили стихи, а что касается их старшего - Джвиса, то усилился его плач и завыванья, но не находил он пути к сближению с нею. А потом он произнес нараспев такие стихи:
     "Терпенья лишился я, ушли когда милые,
     Покинула меня ты, надежда, мечта моя,
     Погонщик верблюдов, будь помягче с их серыми -
     Быть может, пожалуют они возвращение.
     Суров к моим векам сон в разлуки день сделался,
     И горе я обновил, а радость покинул я.
     Аллаху я жалуюсь на то, что в любви терплю, -
     Она изнурила тело, силу похитила".
     И когда монахи потеряли надежду увидеть Зейн-альМавасиф, их мнение сошлось на том, чтобы изобразить у себя ее образ, и они согласились в этом и жили, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений.
     Вот что было с этими монахами, обитателями монастыря. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала, направляясь к своему возлюбленному, Масруру, и продолжала ехать, пока не достигла своего жилища. И она отперла ворота и вошла в дом, а затем она послала к своей сестре Насим, и когда ее сестра услышала о ее прибытии, она обрадовалась сильной радостью и принесла ей ковры и дорогие материи. И потом она убрала ей дом, и одела ее, и опустила занавески на дверях, и разожгла алоэ, недд, амбру и благовонный мускус, так что дом пропитался их запахами и стал великолепнее всего, что бывает. А затем Зейн-аль-Мавасиф надела свои роскошнейшие материи и украсилась лучшими украшениями. И все это происходило, и Масрур не знал о ее приезде, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф вошла в свой дом, ее сестра принесла ей ковры и материи и постлала для нее и одела ее в роскошнейшие одежды, и все это происходило, и Масрур не Знал о ее прибытии, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет. И Зейн-аль-Мавасиф села и начала разговаривать с невольницами, которые остались и не поехали с ней, и рассказала им обо всем, что с ней случилось, от начала до конца, а потом она обратилась к Хубуб и, дав ей денег, приказала ей сходить и принести чего-нибудь поесть ей и ее невольницам. И Хубуб пошла и принесла то, что Зейн-аль-Мавасиф потребовала из еды и питья, и когда они кончили есть и пить, Зейн-аль-Мавасиф приказала Хубуб пойти к Масруру и посмотреть, где он, и взглянуть, каковы его обстоятельства.
     А Масрур - он не успокаивался в покое, и не была для него возможна стойкость, и когда увеличилось над ним волненье, и страсть, и любовь, и увлеченье, он стал утешать себя произнесением стихов и ходил к ее дому и целовал стену. И случилось, что он пошел на место прощанья и произнес такое дивное стихотворение:
     "Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,
     И сменило око усладу сна на бессонницу.
     И когда пленили мне сердце мысли, воскликнул я;
     "О судьба моя, ты не милуешь, не щадишь меня!"
     И душа моя меж мучением и опасностью!
     Если б был владыка любви моей справедлив ко мне,
     Сон не был бы от глаз моих так прогнан им.
     Господа мои, пожалейте же изнуренного,
     Благородного пожалейте вы, что унизился
     На путях любви, и богатого, обедневшего!
     Приставал хулитель, браня за вас, но не слушал я,
     И заткнул я все, чем я слышать мог, и смутил его
     И обет хранил нерушимо я, что любимым дан.
     Они молвили: "Ты ушедших любишь!" Ответил я:
     "Падет когда приговор судьбы, тогда слепнет взор".
     И затем он вернулся в свое жилище и сидел, плача, и одолел его сон, и увидел он в сновидении, будто Зейналь-Мавасиф приехала домой. И он пробудился от сна, плача, и направился к жилищу Зейн-аль-Мавасиф, произнося такие стихи:
     "Могу ли забыть я ту, что мной овладела всем,
     И сердце мое в огне, угля горячей, горит?
     Влюбился я в ту, чья даль - причина мольбы моей
     К Аллаху, и смена дней и рока изменчивость.
     Когда же мы встретимся, о цель и мечта души,
     И близость когда вкусить смогу я, о лик луны?"
     И, произнося конец стихотворения, он шел в переулке Зейн-аль-Мавасиф. И он почувствовал там благовонные запахи, и разум его взволновался, и сердце его покинуло грудь, и загорелась в нем страсть, и усилилось его безумие. И вдруг он видит: идет Хубуб, чтобы исполнить какое-то дело. И Масрур заметил ее, когда она подходила из глубины переулка, и, увидав ее, обрадовался сильной радостью. И, увидев Масрура, Хубуб подошла к нему и приветствовала его и обрадовала вестью о прибытии своей госпожи Зейн-аль-Мавасиф и сказала: "Она послала меня, чтобы потребовать тебя к ней".
     И Масрур обрадовался сильной радостью, больше которой нет. И Хубуб взяла его и вернулась с ним к Зейналь-Мавасиф. И когда Зейн-аль-Мавасиф увидала Масрура, она сошла с ложа и поцеловала его, и он поцеловал ее, и девушка обняла его, и он обнял ее, и они не переставали целовать друг друга и обниматься, пока их не покрыло беспамятство на долгое время из-за сильной любви и разлуки. А когда они очнулись от беспамятства, Зейн-аль-Мавасиф велела своей невольнице Хубуб принести кувшин, наполненный сахарным питьем, и кувшин, наполненный лимонным питьем, и невольница принесла ей все, что она потребовала, и они стали есть и пить.
     И так продолжалось, пока не пришла ночь, и тогда они начали вспоминать о том, что с ними случилось, от начала до конца, а Зейн-аль-Мавасиф рассказала Масруру, что она стала мусульманкой, и он обрадовался и тоже принял ислам, и ее невольницы также, и вое они возвратились к великому Аллаху. А когда наступило утро, Зейн-аль-Мавасиф велела привести судью и свидетелей и осведомила их о том, что она незамужняя, и выждала полностью срок очищения, и хочет выйти замуж за Масрура. И ее запись с ним записали, и они зажили самой сладостной жизнью.
     Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается ее мужа, еврея, то, когда жители города выпустили его С из тюрьмы, он уехал и направился в свою страху и ехал до тех пор, пока между ним и тем городом, где была Зейн-аль-Мавасиф, не осталось три дня пути. И Зейн-альМавасиф осведомили об этом, и она призвала свою невольницу Хубуб и сказала ей: "Пойди на кладбище евреев, вырой могилу, положи на нее цветы и попрыскай вокруг них водой, и если еврей приедет и спросит тебя обо мне, и скажи ему: "Моя госпожа умерла от обиды на тебя, и с ее смерти прошло двадцать дней". И если он тебе скажет: "Покажи мне ее могилу", - приведи его к той могиле и ухитрись зарыть его в ней живым". И Хубуб ответила: "Слушаю и повинуюсь!"
     И затем они убрали ковры и отнесли их в чулан, и Зейн-аль-Мавасиф пошла в дом Масрура, и они с ним сели за еду и питье. И так продолжалось, пока не прошло три дня, и вот то, что было с ними. Что же касается до ее мужа, то, приехав после путешествия, он постучал в ворота, и Хубуб спросила: "Кто у ворот?" - "Твой господин", - ответил еврей. И она отперла ему ворота, и еврей увидел, что слезы льются по ее щекам. "О чем ты плачешь, и где твоя госпожа?" - спросил он. И Хубуб сказала: "Моя госпожа умерла от обиды на тебя". И когда еврей услышал от нее эти слова, он растерялся и заплакал сильным плачем, а потом он спросил: "О Хубуб, где ее могила?" И Хубуб взяла его и пошла с ним на кладбище и показала ему могилу, которую она выкопала, и тогда еврей заплакал сильным плачем и произнес такие два стиха:
     "Две вещи есть - если б плакали глаза о них
     Кровью алою и грозила бы им гибель,
     И десятой доли не сделали б они должного:
     То цвет юности и с любимыми разлука!"
     И потом он заплакал сильным плачем и произнес такие стихи:
     "Увы, о печаль моя, обманут я стойкостью!
     В разлуке с любимою умру от печали я.
     Какою бедой сражен с уходом любимых я,
     Как тем, что рука свершила, сердце терзается!
     О, если бы сохранил я тайну в те времена,
     И страсть не открыл свою, в душе бушевавшую!
     Ведь жизнью я жил угодной богу и радостной,
     А после нее живу в позоре и тяготах.
     Хубуб, взволновала ты тоску в моем сердце вновь,
     Сказав мне о смерти той, кто был мне опорою.
     О Зейн-аль-Мавасиф, пусть разлуки бы не было
     И не было бы того, с чем тело оставил дух!
     Раскаивался я в том, что клятвы нарушил я,
     И горько себя корил за крайности в гневе я".
     А окончив свои стихи, он начал плакать, стонать и сетовать и упал, покрытый беспамятством, и когда он потерял сознание, Хубуб поспешно по^тащила его и положила в могилу, а он был еще жив, но оглушен. И затем она засыпала могилу и, вернувшись к своей госпоже, осведомила ее об этом деле, и Зейн-аль-Мавасиф сильно обрадовалась и произнесла такие два стиха:
     "Поклялся рок, что вечно будет мой дух смущать,
     Не сдержало клятву, о время, ты, искупи ее!
     Мой хулитель мертв, а возлюбленный вблизи меня,
     Так вставай же ты на зов радости, подбери подол".
     И они жили вместе за едой, питьем, забавами, играми и увеселениями, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, Губительница сынов и дочерей.
     
     
     Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице
     
     Рассказывают также, - начала новую сказку Шахразада, - что был в древние времена и минувшие века и годы один человек - купец, в земле египетской, по имени Тадж-ад-дин, и был он из числа великих купцов и людей верных и благородных, но только он увлекался путешествиями во все страны и любил ездить по степям, пустыням, равнинам и кручам, и морским островам, ища дирхема и динара. И были у него рабы, невольники, слуги и рабыни, и долго подвергал он себя опасностям, и терпел он в путешествиях то, от чего седыми станут малые дети, и был он среди купцов того времени богаче всех деньгами и прекраснее всех речами. Он обладал конями, и мулами, и верблюдами, двугорбыми и одногорбыми, и были у него кули, мешки и товары, и деньги, и материи бесподобные - свертки тканей из Химса, ба^альбекские одежды, куски шелкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы индийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы, турецкие невольники, абиссинские слуги, румские рабыни и египетские прислужники, и были мешки для его поклажи - шелковые, так как у него было много денег. И был он редкостно красив, с гибкими движениями и, изгибаясь, вызывал желание, как сказал о нем кто-то из описывающих его:
     О, вот купец! Я видел - влюбленные
     Сражались все из-за него в битве.
     И молвил он: "Чего народ тут шумит?"
     И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
     А другой сказал, описывая его, и отличился, и выразил о нем желаемое:
     О, вот купец! Для близости он пришел,
     И взорами смутил он мне сердце.
     И молвил он: "Чего ты смущаешься?"
     И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
     И был у этого купца ребенок мужского пола по имени Али Нур-ад-дин, и был он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь месяца, редкостно красивый и прекрасный, изящный в стройности и соразмерности. И в один из дней этот мальчик сел, по обычаю, в лавке своего отца, чтобы продавать и покупать, брать и отдавать, и окружили его сыновья купцов, и стал он между ними подобен луне средь звезд, с блистаю^щим лбом, румяными щеками, молодым пушком и телом, точно мрамор, как сказал о нем поэт:
     "Опиши нас!" - рек красавец.
     Молвил я: "Ты лучше всех!"
     И сказал я слово кратко:
     "Все прекрасно, знай, в тебе!"
     А также сказал о нем один из описывающих его:
     Вот родинка на поле его ланиты,
     Как точка амбры на мраморной тарелке.
     А взоров его меч тому вещает:
     "Аллах велик!" - кто страсти не послушен.
     И сыновья купцов пригласили его и сказали: "О Сиди Нур-ад-дин, мы хотим сегодня погулять с тобой в такомто саду". И юноша ответил: "Я только спрошусь у отца: я могу пойти лишь с его позволения". И когда они разговаривали, вдруг пришел его отец, Тадж-ад-дин, и его сын посмотрел на него и сказал: "О батюшка, дети купцов приглашают меня погулять с ними в таком-то саду. Позволишь ли ты мне это?" - "Да, о дитя мое", - ответил Тадж-ад-дин. И затем он дал сыну немного денег и сказал: "Отправляйся с ними".
     И дети купцов сели на ослов и мулов, и Нур-ад-дин тоже сел на мула и отправился с ними в сад, где было все, что желательно душе и услаждает очи. Там были высокие колонны и строения, уходящие ввысь, и были у сада сводчатые ворота, подобные портику во дворце, и лазоревые ворота, подобные вратам райских садов, привратника которых звали Ридван, а над ними было сто палок с виноградными лозами всевозможных цветов: красных, подобных кораллам, черных, точно носы негров, и белых, как голубиные яйца. И были там сливы, гранаты и груши, абрикосы и яблоки - все это разных родов и разнообразных цветов, купами и отдельно..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дети купцов, войдя в сад, увидели в нем полностью все, чего желают уста и язык, и нашли там и разноцветный виноград, кучами и отдельно, как сказал о нем поэт:
     Виноград вот, а вкус его - вкус напитка,
     Цветом мрачен и ворону он подобен.
     Средь листвы своей вырос он, и ты видишь -
     Пальцам женщин подобен он в темной краске.
     И сказал о нем также другой поэт:
     Вот лозы - с палочек своих свисая,
     Они меня напомнят худобою.
     Напомнят они мед и воду в кружке
     И, бывши суслом, обратятся в вина.
     И потом юноши пришли к беседке в саду и увидели Ридвана, привратника сада, который сидел в этой беседке, точно он, Ридван, - страж райских садов. И они увидели, что на этой беседке написаны такие стихи:
     Аллах, напои тот сад, где кисти свисают вниз,
     И ветки, упившись сильно, с ними склоняются.
     Когда ж заплясать заставит ветки рука ветров"
     Украсит их дождь с небес жемчужными точками.
     А внутри беседки они увидели такие написанные стихи:
     Войдем с тобой, приятель, в прекрасный сад -
     Заботы ржу снять сможет он с сердца нам.
     Там ветерок, идя, запинается,
     И все цветы в руках улыбаются.
     И были в этом саду плоды разнообразные и птицы всех родов и цветов: вяхири, соловьи, певчие куропатки, горлинки и голуби, что воркуют на ветвях, а в каналах его была вода текучая, и блистали эти потоки цветами и плодами услаждающими, подобно тому, как сказал поэт:
     Ветерок в ветвях пролетел его, и сходство есть
     В них с красавицей, что в одежде пышной качается.
     А ручьи его нам мечи напомнят, коль вынут их
     Руки витязей из теснины ножен, хранящих их.
     И также сказал о нем поэт:
     Под ветвями струй протянулся ток, и вечно он
     Отражает образ прекрасный их в глубине своей.
     Но, смекнувши, ветер из ревности полетел к ветвям,
     И сейчас же их от сближения отклонил он с ним.
     А на деревьях в этом саду было каждого плода по паре, и были в нем гранаты, похожие на кайраванские шарики, как сказал поэт и отличился:
     Вот гранаты с тончайшей кожей; сходны
     С грудями девы, выступят коль округло.
     Когда очистишь их, они покажут
     Нам яхонты, смущающие рассудок.
     А также сказал о них поэт:
     О круглая! Всякому, кто к ней в глубину проник,
     Покажет она рубины в складках из Абкара.
     Гранат! Я его сравнил, когда увидал его
     С грудями невинных дев иль с мраморным куполом.
     Больного в нем исцеленье, здравие для него,
     О нем изречение пророка пречистого.
     О нем говорит Аллах - высоко возвышен он! -
     Слова столь глубокие в писанье начертанном.
     И были в этом саду яблоки - сахарные, мускусные и даманийские, ошеломляющие взор, как сказал о них поэт:
     Вот яблоко двух цветов - напомнит смотрящему
     Любимого с любящим ланиты, что встретились.
     На ветке они блестят, в чудесном несходные.
     Один из них темен, а другой - в нем сияние.
     Обнялись они, и вдруг доносчик их испугал:
     Один покраснел, смутясь, другой побледнел в тоске.
     И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна и Айн-Таба, и сказал о них поэт:
     Вот абрикос миндальный - как влюбленный он,
     Когда пришел любимый и смутил его.
     А влюбленного в нем довольно качеств, поистине:
     Лицом он желт, и разбито сердце всегда его.
     И сказал о них другой и отличился:
     Взгляни на абрикос ты: цветы его -
     Сады, чей блеск глаза людей радует.
     Как яркие светила, блестят они,
     Гордятся ветки блеском их средь листвы.
     И были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от недугов и отводящий от головы желчь и головокружение, а смоквы на ветвях - красные и зеленые - смущали разум и взоры, как сказал о них поэт:
     И мнится, что смоквы, когда видно в них белое
     И вместе зеленое среди листвы дерева, -
     То румов сыны на вышках грозных дворцов стоят,
     Когда опустилась ночь, и настороже они.
     А другой сказал и отличился:
     Привет наш смоквам, что пришли
     На блюде в ровных кучках к нам,
     Подобны скатерти они,
     Что свернута, хоть нет колец.
     А другой сказал и отличился:
     Насладись же смоквой, прекрасной вкусом, одетою
     Дивной прелестью и сближающей внешность с сущностью.
     Вкушая их, когда ты их попробуешь,
     Ты ромашки запах, вкус сахара почувствуешь
     Когда же на подносы высыпают их,
     Ты шарам из шелка зеленого уподобишь их.
     А как прекрасны стихи кого-то из поэтов:
     Сказали они (а любит сердце мое вкушать
     Другие плоды, не те, что им так приятны):
     "Скажи, почему ты любишь смокву?" И молвил я:
     "Один любит смоквы, а другой - сикоморы".
     Но еще лучше слова другого:
     Мне нравится смоква лучше всяких других плодов,
     Доспеет когда, листвой обвившись блестящей.
     Она -как молящийся, а тучи над ним дождят,
     И льют своих слез струи, страшатся Аллаха.
     И были в этом саду груши - тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда пришли в сад, увидали там плоды, которые мы упомянули, и нашли груши тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно, желтые и зеленые, ошеломляющие взор. И поэт сказал о них:
     Порадуйся же груше ты! Цвет ее
     Подобен цвету любящих - бледен оп.
     Сочтешь ее за деву в плаще ее,
     Лицо свое завесой закрывшую.
     И были в этом саду султанийские персики разнообразных цветов, желтые и красные, как сказал о них поэт:
     И кажется, что персики в их саду,
     Когда румянцем ярким покроются,
     Подобны ядрам золота желтого,
     Которых кровью алой покрасили.
     И был в этом саду зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердце^вину пальмы, а косточка его - под тремя одеждами, творением владыки одаряющего, как сказал поэт:
     Одежды есть три на теле нежном и сладостном,
     Различен их вид - они владыкой так созданы.
     Грозят они смертью телу ночью и каждый день,
     Хотя заключенный в них и не совершил греха.
     А другой сказал и отличился:
     Миндаль ты не видишь разве, коли средь ветвей
     Покажет его рука закутавшейся?
     Очистив его, мы видим сердце его -
     С жемчужиной оно схоже в раковине.
     Но еще лучше сказал другой:
     Зеленый как красив миндаль!
     Ведь самый меньший руку нам
     Наполнит! Волоски на нем -
     Как безбородого пушок.
     А сердце миндаля найдешь
     И парным и единым ты.
     И как жемчужина оно,
     Что в изумруд заключена.
     А другой сказал и отличился:
     Подобного глаза мои не видели
     Миндалю красой, как распустятся цветы на нем.
     Голова его сединой сверкает блестящею,
     Когда вырос он, а пушок его еще зелен все.
     И был в этом саду боярышник разнообразной окраски, купами и отдельно, и сказал о нем кто-то из описывавших такие стихи:
     Взгляни на боярышник, на ветках нанизанный,
     Чванливо, как абрикос, гордится он на сучках.
     И кажется желтизна его смотрящим подобною
     Бубенчикам, вылитым из яркого золота.
     А другой сказал и отличился:
     Вот сидра дерево блещет
     Красой иной каждодневно,
     И ягоды между листьев,
     Когда предстанут пред взором, -
     Бубенчики золотые,
     Повешенные на ветках.
     И были в этом саду померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:
     Он красен, в ладонь размером, горд в красоте своей,
     Снаружи его огонь, а внутренность - чистый снег,
     Но дивным сочту я снег, не тающий близ огня,
     И дивным сочту огонь, в котором нет пламени.
     А кто-то сказал и отличился"
     Вот дерево померанца. Мнится, плоды его,
     Предстанут когда они глазам проницательных, -
     Ланиты прекрасных жен, убравшихся для красы
     В дни праздника и одетых в платья парчовые.
     А другой сказал и отличился;
     Скажу - померанцев рощи, веет коль ветерок
     И ветви под тяжестью плодов изогнулись,
     Подобны щекам, красой блестящим, когда в часы
     Привета приблизились к ним щеки другие,
     А другой сказал и отличился:
     Оленя попросили мы: "Опиши
     Ты этот сад и в нем померанцы нам".
     И молвил он: "Ваш сад - мой лик, а сорвал
     Кто померанец, тот сорвал жар огня".
     И были в этом саду лимоны, цветом подобные золоту, и спустились они с высочайшего места и свешиваются на ветвях, подобные слиткам золота, и сказал о них порт, безумно влюбленный:
     Не видишь ли рощи ты лимонной, что вся в плодах?
     Склонились когда, страшна им гибель грозящая.
     И кажется нам, когда пронесся в них ветерок,
     Что ветви нагружены тростями из золота "
     И были в этом саду лимоны с толстой кожей, спускавшиеся с ветвей своих, точно груди девушек, подобных газелям, и был в них предел желания, как сказал о них и отличился поэт:
     Прекрасный я увидал лимон средь садов сейчас.
     На ветках зеленых, - с девы станом сравню я их.
     Когда наклоняет ветер плод, он склоняется,
     Как мячик из золота на палке смарагдовой.
     И были в этом саду сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их - украшение плодов, а запах их несется к сры^вающему, как сказал кто-то из описывающих:
     Не видишь ли лимон - когда явится,
     Влечет к себе все очи сияньем
     И кажется куриным яйцом он нам,
     Испачканным рукою в шафране
     И были в этом саду всякие плоды, цветы и зелень и благовонные растения - жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза, во всевозможных видах своих, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всяких сортов. И это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов: когда входил в него больной, он выходил оттуда, как ярый лев. И не в силах описать его язык, таковы его чудеса и диковинки, которые найдутся только в райских садах; да и как же нет, если имя его привратника - Ридван! Но все же между этими двумя садами - различие.
     И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив, под одним из портиков в саду и посадили Нур-ад-дина посредине портика..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под портиком, посадили Нур-ад-дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:
     Вот веер навевает ароматы,
     Подобные духам, в минуту счастья.
     Всегда ведет тот благовонный запах
     К лицу того, кто славен, благороден.
     А потом юноши сняли бывшие на них тюрбаны и одежды и сели, и начали разговаривать и беседовать, соединяя друг с другом концы слов, и каждый из них вглядывался в Нур-ад-дина и смотрел на красоту его облика. И когда они спокойно просидели некоторое время, приблизился к ним черный раб, на голове которого была кожаная скатерть для кушанья, уставленная сосудами из хрусталя, так как один из сыновей купцов наказал перед уходом в сад своим домашним, чтобы они прислали ее. И было на этой скатерти то, что бегает, и летает, и плавает в морях, - ката, перепелки, птенцы голубей и ягнята и наилучшая рыба. И когда эту скатерть положили перед юношами, они подошли к ней и поели вдоволь, и, окончив есть, они поднялись от трапезы и вымыли руки чистой водой и мылом, надушенным мускусом, а потом обсушили руки платками, шитыми шелком и золотыми нитками. И они подали Нур-ад-дину платок, обшитый каймой червонного золота, и он вытер руки, а потом принесли кофе, и юноши выпили сколько кому требовалось и сели за беседу.
     И вдруг садовник того сада ушел и вернулся с корзинкой, полной роз, и спросил: "Что вы скажете, господа паши, о цветах?" И кто-то из сыновей купцов сказал: "В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказыва^ются". - "Да, - ответил садовник, - но у нас в обычае давать розы только за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть скажет какие-нибудь стихи, подходящие к месту". А сыновей купцов было десять человек, и один из них сказал: "Хорошо! Дай мне, и я скажу тебе стихи, подходящие к месту". И садовник дал ему пучок роз, и юноша взял его и произнес такие стихи:
     "Для роз у меня есть место,
     Они не наскучат вечно.
     Все прочие цветы - войско,
     Они же - эмир преславный.
     Как нет его, так гордятся,
     Но явится - и смирятся".
     Потом садовник подал пучок роз второму, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Вот тебе роза, о мой господин,
     Мускус напомнит дыханье ее.
     То дева - влюбленный ее увидал,
     И быстро закрылась она рукавом".
     И потом садовник подал пучок роз третьему, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Прекрасные розы! Сердце счастливо, видя их,
     А запах напомнит нам о недде хорошем.
     И обняли ветки их с восторгом своей листвой,
     И словно целуют их уста неразлучно".
     Потом садовник подал пучок роз четвертому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Не видишь ли роз куста, в котором явились нам
     Столь дивные чудеса, на ветках висящие?
     Они - как бы яхонты, везде окруженные
     Кольцом изумрудов, с ярким золотом смешанных".
     Потом садовник подал пучок роз пятому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Изумруда ветви плоды несут, и видимы
     Плоды на них, как слитки золотые.
     И как будто капли, что падают с листвы ветвей, -
     То слезы томных глаз, когда заплачут".
     Потом садовник подал пучок роз шестому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "О роза-все дивные красоты в ней собраны,
     И в ней заключил Аллах тончайшие тайны.
     Подобна она щекам возлюбленного, когда
     Отметил их любящий при встрече динаром".
     Потом садовник подал пучок роз седьмому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Вопрошал я: "Чего ты колешься, роза?
     Кто коснется шипов твоих, тут же ранен".
     Отвечала: "Цветов ряды - мое войско,
     Я султан их и бьюсь шипом, как оружьем".
     Потом садовник подал пучок роз восьмому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Аллах, храни розу, что стала желта,
     Прекрасна, цветиста и злато напомнит,
     И ветви храни, что родили ее
     И нам принесли ее желтые солнца".
     Потом садовник подал пучок роз девятому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Желтых роз кусты - влечет всегда прелесть их
     К сердцу любящих ликованье и радости.
     Диво дивное этот малый кустик - напоен он
     Серебром текучим, и золото принес он нам".
     Потом садовник подал пучок роз десятому, и тот взял его и произнес такое двустишие:
     "Ты видишь ли, как войско роз гордится
     И желтыми и красными цветами?
     Для розы и шипов найду сравненье:
     То щит златой, и в нем смарагда стрелы".
     И когда розы оказались в руках юношей, садовник принес скатерть для вина и поставил между ними фарфоровую миску, расписанную ярким золотом, и произнес такие два стиха:
     "Возвещает заря нам свет, напои же
     Вином старым, что делает неразумным,
     Я не знаю - прозрачна так эта влага, -
     В чаше ль вижу ее, иль чашу в ней вижу"
     Потом садовник этого сада наполнил и выпил, и черед сменялся, пока не дошел до Нур-ад-дина, сына купца Тадж-ад-дина. И садовник наполнил чашу и подал ее Нур-ад-дину, и тот сказал: "Ты знаешь, что это вещь, которой я не знаю, и я никогда не пил этого, так как в нем великое прегрешенье и запретил его в своей книге всевластный владыка". - "О господин мой Нур-ад-дин, - сказал садовник сада, - если ты не стал пить вино только из-за прегрешения, то ведь Аллах (слава ему и величие!) великодушен, кроток, всепрощающ и милостив и прощает великий грех. Его милость вмещает все, и да помилует Аллах кого-то из поэтов, который сказал:
     Каким хочешь будь - Аллах поистине милостив,
     И коль согрешишь, с тобой не будет дурного.
     Лишь два есть греха, и к ним вовек ты не подходи;
     Приданье товарищей [626] и к людям жестокость".
     А потом один из сыновей купцов сказал: "Заклинаю тебя жизнью, о господин мой Нур-ад-дин, выпей этот кубок!" И подошел другой юноша и стал заклинать его разводом, и другой встал перед ним на ноги, и Нур-аддин застыдился и взял у садовника кубок и отпил из него глоток, но выплюнул его и воскликнул: "Оно горькое!" И садовник сказал ему: "О господин мой Нур-ад-дин, не будь оно горьким, в нем не было бы этих полезных свойств. Разве ты не знаешь, что все сладкое, что едят для лечения, кажется вку^шающему горьким, а в этом вине - многие полезные свойства и в числе их то, что оно переваривает пищу, прогоняет огорчение и заботу, прекращает ветры, просветляет кровь, очищает цвет лица и оживляет тело. Оно делает труса храбрым и усиливает решимость человека к совокуплению, и если бы мы упомянули все его полезные свойства, изложение, право, бы Затянулось. А кто-то из поэтов сказал:
     Я пил и прощением Аллаха был окружен,
     Недуги свои лечил я, чашу держа у губ.
     Смутили меня - я знал греховность вина давно -
     Аллаха слова, что в нем полезное для людей".
     Потом садовник, в тот же час и минуту, поднялся на ноги и, открыв одну из кладовых под этим портиком, вынул оттуда голову очищенного сахару и, отломив от нее большой кусок, положил его в кубок Нур-ад-дина и сказал: "О господин мой, если ты боишься пить вино из-за горечи, выпей его сейчас, - оно стало сладким". И Нур-ад-дин взял кубок и выпил его, а потом чашу наполнил один из детей купцов и сказал: "О господин мой Нур-ад-дин, я твой раб!" И другой тоже сказал: "Я один из твоих слуг". И поднялся третий и сказал: "Ради моего сердца!" И поднялся еще один и сказал: "Ради Аллаха, о господин мой Нур-ад-дин, залечи мое сердце". И все десять сыновей купцов не отставали от Нур-ад-дина, пока не заставили его выпить десять кубков - каждый по кубку.
     А нутро у Нур-ад-дина было девственное - он никогда не пил вина раньше этого часа - и вино закружилось у него в мозгу, и опьяненье его усилилось. И он поднялся на ноги (а язык его отяжелел, и речь его стала непонятной) и воскликнул: "О люди, клянусь Аллахом, вы прекрасны и ваши слова прекрасны, и это место прекрасно, но только в нем недостает хорошей музыки. Ведь сказал об этом поэт такие два стиха:
     Пусти его вкруг в большой и малой чаше,
     Бери его из рук луны лучистой.
     Не пей же ты без музыки - я видел,
     Что даже конь не может пить без свиста".
     И тогда поднялся юноша, хозяин сада, и, сев на мула из мулов детей купцов, скрылся куда-то и вернулся. И с ним была каирская девушка, подобная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо ее смущало сияющее солнце: с чарую^щими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью, как слоновая кость, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бедрами, как сирийские таблицы, а между ними была вещь, подобная ко^шельку, завернутому в кусок полотна. И поэт сказал о ней такие стихи:
     И если б она явилась вдруг многобожникам,
     Сочли бы ее лицо владыкой, не идолом.
     А если монаху на востоке явилась бы,
     Оставил бы он восток, пошел бы на запад оп.
     А если бы в море вдруг соленое плюнула,
     То стала б вода морская от слюны сладкою.
     А другой сказал такие стихи:
     Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она,
     Как лань, что поймала львят, расставивши сети,
     Ее осенила ночь в прекрасных кудрях ее
     Палаткою из волос, без кольев стоящей.
     На розах щеки ее огонь разжигается
     Душою расплавленной влюбленных и сердцем,
     Когда бы красавицы времен ее видели,
     То встали б и крикнули: "Пришедшая лучше!"
     А как прекрасны слова кого-то из портов:
     Три вещи мешают посетить нас красавице -
     Страшны соглядатаи и злые завистники:
     Сияние лба ее, ее украшений звон
     И амбры прекрасной залах в складках одежд се.
     Допустим, что лоб закрыть она б рукавом могла
     И снять украшения, но как же ей с потом быть?
     И эта девушка была подобна луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и было на ней синее платье и зеленое покрывало над блис^тающим лбом, и ошеломляла она умы и смущала обладателей разума..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что садовник того сада привел юношам девушку, о которой мы говорили, что она до предела красива, прелестна, стройна станом и соразмерна, и как будто о ней хотел сказать поэт:
     Вот явилась в плаще она голубом к нам,
     Он лазурным, как неба цвет, мне казался.
     И, всмотревшись, увидел я в той же одежде
     Месяц летний, сияющий зимней ночью.
     А как прекрасны и превосходны слова другого:
     Плащом закрывшись, пришла она. Я сказал: "Открой
     Нам лицо твое, светоносный месяц, блестящее".
     Она молвила: "Я боюсь позора!" Сказал я: "Брось!
     Переменами дней изменчивых не смущайся ты!"
     Красоты покров подняла она с ланит своих,
     И хрусталь закапал на яхонты горящие.
     И решил коснуться устами я щеки ее,
     Чтоб тягаться с ней в день собрания мне не выпало
     И чтоб первыми среди любящих оказались мы,
     Кто на суд пришел в воскресенья день к богу вышнему.
     И тогда скажу я: "Продли расчет и заставь стоять
     Ты подольше нас, чтоб продлился взгляд на любимую!"
     И юноша-садовник сказал девушке: "Знай, о владычица красавиц и всех блистающих звезд, что мы пожевали твоего прихода в это место только для того, чтобы ты развлекала этого юношу, прекрасного чертами, господина моего Нур-ад-дина. И он не приходил к нам в это место раньше сегодняшнего дня". - "О, если бы ты мне сказал об этом раньше, чтобы я принесла то, что у меня есть!" - воскликнула девушка. "О госпожа, я схожу и принесу тебе это", - сказал садовник. И девушка молвила: "Делай как тебе вздумалось!" - "Дай мне что-нибудь, как знак", - сказал садовник. И девушка дала ему платок.
     И тогда садовник быстро ушел и отсутствовал некоторое время, а потом вернулся, неся зеленый мешок из гладкого шелка, с двумя золотыми подвесками. И девушка взяла мешок у садовника и развязала его и вытряхнула, и из него выпало тридцать два кусочка дерева, и девушка стала вкладывать кусочки один в другой, мужские в женские и женские в мужские, и, обнажив кисти рук, поставила дерево прямо, и превратилось оно в лютню, полиро^ванную, натертую, изделие индийцев. И девушка склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком, и пощекотала ее пальцами руки, и лютня застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она виды, что напоили се, и землю, на которой она выросла и воспиталась. И вспомнила она плотников, которые ее вырубили, и лакировщиков, что покрыли ее лаком, и купцов, которые ее доставили, и корабли, что везли ее, и возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось, что девушка спросила ее об этом, и она ответила языком обстоятельств, произнося такие стихи:
     "Была прежде деревом, пристанищем соловьев,
     И ветви я с ними наклоняла свои в тоске.
     Они на мне плакали, я плач их переняла,
     И тайну мою тот плач теперь сделал явною.
     Безвинно меня свалил на землю рубящий лес,
     И сделал меня он лютней стройной, как видите.
     Но только удар о струны пальцев вещает всем,
     Что страстию я убита, ею пытаема.
     И знай, из-за этого все гости застольные,
     Услышав мой плач, пьянеют, в страсти безумствуют.
     И вышний владыка их сердца умягчил ко мне,
     И стали на высшие места возвышать меня,
     Мой стан обнимает та, кто выше других красой,
     Газель черноглазая с истомными взорами.
     И пусть Аллах бдительный нас с нею не разлучит,
     И пусть не живет влюбленный, милых бросающий".
     И потом девушка немного помолчала, и положила лютню на колени, и склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком. И потом она ударила по струнам на много ладов, и вернулась к первому ладу, и произнесла такие стихи:
     "О, если б влюбленного, свернув, посетили,
     То тяжесть с него любви они бы сложили.
     И вот соловей в кустах с ним перекликается,
     Как будто влюбленный он, а милый далеко.
     Проснись же и встань - ведь ночь сближения лунная,
     И мнится, в миг близости сияют нам зори,
     Сегодня завистники небрежны, забыв о нас,
     И струны к усладам нас с тобой призывают.
     Не видишь ты, для любви здесь четверо собраны:
     То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш.
     Сегодня для радости собрались здесь четверо:
     Влюбленный, прекрасный друг, динар и напиток.
     Бери же ты счастье в жизни-радости ведь ее
     Исчезнут; останутся лишь слухи и вести".
     И Нур-ад-дин, услышав от девушки эти стихи, посмотрел на нее оком любви и едва мог владеть своей душой от великой к пей склонности, и она тоже, так как она посмотрела на всех собравшихся сыновей купцов и на Нурад-дина и увидела, что он среди них - как луна среди звезд, ибо он был мягок в словах, и изнежен, и совершенен по стройности, соразмерности, блеску и красоте - нежнее ветерка и мягче Таснима, и о нем сказаны такие стихи:
     Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я,
     И стрелами глаз, колдовством его оперенными,
     Нежной гибкостью и стрелою взоров клянусь его,
     Белизной чела, чернотой волос поклянуся я,
     И бровями, что прогоняют сон от очей моих,
     И со мной жестоки в запретах и в повелениях;
     Скорпионами, что с виска ползут, поклянусь его,
     И спешат убить они любящих, разлучая с ним;
     Розой щек его и пушка я миртой клянуся вам,
     И кораллом уст и жемчугом зубов его,
     Стройной ветвью стана, плоды принесшей прекрасные.
     То гранат, взрастивший плоды свои на груди его.
     Поклянусь я задом, дрожащим так, коль он движется,
     Иль покоен он, и тонкостью боков его;
     И одежды шелком, и легким нравом клянусь его,
     И всей красой, которой обладает он.
     Веет мускусом от его дыханья прекраснейшим,
     Благовонье ветра напоено ароматом тем,
     И также солнце светящее не сравнится с ним,
     И луна обрезком ногтей его нам кажется..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин услышал слова этой девушки и ее стихи, ему понравилась их стройность (а он уже склонился от опьянения), и он начал восхвалять ее, говоря:
     "Лютнистка наклонилась к нам-
     Охмелела вдруг от вина опа, -
     И струны молвили ее:
     "Нам речь внушил Аллах, и он..."
     И когда Нур-ад-дин проговорил эти слова и сказал свои нанизанные стихи, девушка посмотрела на него оком любви, и увеличилась ее любовь и страсть к нему. Она удивилась его красоте, прелести, тонкости его стана и соразмерности и, не владея собой, еще раз обняла лютню и произнесла такие стихи:
     "Бранит он меня, когда на него смотрю я,
     Бежит от меня, а дух мой в руках он "держит.
     Он гонит меня, но что со мной-он знает,
     Как будто Аллах поведал ему об этом.
     Я лик его в ладони начертала
     И взору: "Утешайся им!" - сказала:
     Мой глаз ему замены не увидит,
     И сердце мне не даст пред ним терпенья.
     О сердце, из груди тебя я вырву!
     Ведь ты завидуешь, как и другие!
     И как скажу я сердцу: "О, утешься!"
     К нему лишь одному стремится сердце".
     А когда девушка произнесла эти стихи, Нур-ад-дин удивился красоте ее стихотворения, красноречию ее слов, нежности ее выговора и ясности ее языка, и ум его улетел от сильной страсти, тоски и любовного безумия. Он не мог терпеть без нее ни минуты и, наклонившись к ней, прижал ее к груди, и она тоже бросилась к нему и вся оказалась близ него. Она поцеловала его между глаз, а он поцеловал ее в уста, сжав сначала ее стан, и начал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. И девушка повернулась к нему и стала делать с ним то же, что он делал с нею, и присутствующие обезумели и поднялись на ноги, и Нур-ад-дин застыдился и снял с нее руку. А потом девушка взяла лютню и, ударив по струнам на много ладов, вернулась к первому ладу и произнесла такие стихи:
     "Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится,
     А смотря, она над газелями издевается.
     Вот владыка мой, чьи прелести - войска его,
     И в сражении нам копье напомнит стан его.
     Коль была бы нежность боков его в душе его,
     Не обидел бы он влюбленного, не греюил бы он.
     О жестокость сердца и бока нежность! Не можете ль
     Поменяться местом-туда оттуда сдвинуться?
     О хулитель мой, за любовь к нему будь прощающим!
     Ведь тебе остаться с красой его, и погибнуть-мне!"
     И Пур-ад-дин, услышав слова девушки и ее дивно нанизанные стихи, наклонился к ней в восторге, и он не владел умом от сильного удивления. А потом он произнес такие стихи:
     "За солнце ее я счел-она мне привиделась,
     Пожар ее пламени пылает в душе моей.
     Что стоит ей знак подать нам иль нас приветствовать
     Концами прекрасных пальцев и головой кивнуть?
     Увидел он лик ее блестящий, и молвил он,
     Смущенный красой ее, что выше красы самой:
     "Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты?
     Поистине, ты прощен!" И молвил я: "Это та,
     Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась
     Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок".
     И сделался я души лишенным, и я влюблен,
     Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь".
     И когда Нур-ад-дин окончил свои стихи, девушка удивилась его красноречию и тонкости и, взяв лютню, ударила по ней самыми лучшими движениями и снова перебрала все напевы, а потом она произнесла такие стихи:
     "Твоего лица поклянусь я жизнью, о жизнь души, -
     Я тебя не брошу, лишусь надежды или не лишусь!
     Коль суров ты будешь, то призрак твой со мной сблизится,
     А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта.
     О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты,
     Что не кто иной, лишь любовь к тебе, теперь мне друг,
     Твои щеки - розы, слюна твоя - вина струя,
     Не захочешь ли подарить мне их здесь в собрании?"
     Нур-ад-дин пришел от декламации девушки в величайший восторг и удивился ей величайшим удивлением, а потом он ответил на ее стихи такими стихами:
     "Едва показала лик мне солнца она в ночи,
     Как скрылся сейчас же полный месяц на небесах,
     Едва лишь явила утра оку чело свое,
     Сейчас же заря стала быстро бледнеть.
     Заимствуй у токов слез моих непрерывность их,
     Предание о любви ближайшим путем веди.
     Нередко говаривал я той, что разит стрелой:
     "Потише со стрелами - ведь в страхе душа моя".
     И если потоки слез моих я произведу
     От Нила, то страсть твоя исходит из Малака-
     Сказала: "Все деньги дай!" Ответил я ей: "Бери!"
     Сказала: "И сон твой также!" Я ей: "Возьми из глаз!"
     И когда девушка услышала слова Нур-ад-дина и его прекрасное изъяснение, ее сердце улетело, и ум ее был ошеломлен, и юноша завладел всем ее сердцем. И она прижала его к груди и начала целовать его поцелуями, подобными клеванью голубков, и юноша тоже отвечал ей непрерывными поцелуями, но преимущество принадлежит начавшему прежде. А кончив целовать Нур-ад-дина" девушка взяла лютню и произнесла такие стихи;
     "Горе, горе мне от упреков вечных хулителя!
     На него ль другим, иль ему на горе мне сетовать?
     О покинувший! Я не думала, что придется мне
     Унижения выносить в любви, коль ты стал моим.
     Ты жестоким был с одержимым страстью в любви его,
     И открыла я всем хулителям, как унизилась.
     Ведь вчера еще порицала я за любовь к тебе,
     А сегодня всех, кто испытан страстью, прощаю я.
     И постигнет если беда меня от тебя вдали,
     То, зовя Аллаха, тебя я кликну, о Али!"
     А окончив свое стихотворение, девушка произнесла еще такие два стиха:
     "Влюбленные сказали: "Коль не даст он нам
     Своей слюны напиться влагой сладостной,
     Мы миров владыке помолимся", - ответит он"
     И все о нем мы скажем вместе: "О Али!"
     И Нур-ад-дин, услышав от этой девушки такие слова и нанизанные стихи, удивился красноречию ее языка и поблагодарил ее за изящество и разнооб^разие ее речей, а девушка, когда услышала похвалы Нур-ад-дина, поднялась в тот же час и минуту на ноги и сняла с себя бывшие на ней одежды и украшения и, обнажившись от всего этого, села Нур-ад-дину на колени и стала целовать его между глаз и целовать родинки на его щеках. Она подарила ему все, что было на ней..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот шестьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка подарила Нур-ад-дину все, что на ней было, и сказала: "Знай, о возлюбленный моего сердца, что подарок - по сану дарящего". И Нур-ад-дин принял от нее это и затем возвратил ей подарок обратно и стал ее целовать в рот, щеки и в глаза, а когда это окончилось (вечен только живой, самосущий, наделяющий и павли^на и сову!), Нур-ад-дин поднялся от своего места и встал на ноги, и девушка спросила его: "Куда, о мой господин?" - "В дом моего отца", - ответил Нур-ад-дин. И сыновья купцов стали заклинать его, чтобы он спал у них, но Нур-ад-дин отказался и, сев на своего мула, поехал и ехал до тех пор, пока не достиг дома своего отца.
     И его мать поднялась для него и сказала: "О дитя мое, какова причина твоего отсутствия до этого времени? Клянусь Аллахом, ты расстроил меня и твоего отца своим отсутствием, и наше сердце было занято тобою!" И затем его мать подошла к нему, чтобы поцеловать его в рот, и почувствовала запах вина и воскликнула: "О дитя мое, как это, после молитвы и набожности, ты стал пить вино и ослушался того, в чьих руках творение и пове^ленье!" "
     И когда они разговаривали, вдруг пришел его отец, и Нур-ад-дин бросился на постель и лег. "Что это такое с Нур-ад-дином?" - спросил его отец. И мать его сказала: "У него как будто заболела голова от воздуха в саду". И тогда отец Нур-ад-дина подошел к нему, чтобы спросить, что у него болит и поздороваться с ним, и почувствовал от него запах вина. А этот купец, по имени Таджад-дин, не любил тех, кто пьет вино, и он сказал своему сыну: "Горе тебе, о дитя мое, разве твоя глупость дошла до того, что ты пьешь вино!" И, услышав слова своего отца, Нур-ад-дин поднял руку, будучи пьян, и ударил его, и, по предопределенному велению, удар пришелся в правый глаз его отца, и он вытек ему на щеку, и отец Нурад-дина упал на землю, покрытый беспамятством, и пролежал без чувств некоторое время. И на него побрызгали розовой водой, и он очнулся от обморока и хотел побить Нур-ад-дина, но его мать удержала его. И Тадж-ад-дин поклялся разводом с его матерью, что, когда настанет утро, Нур-ад-дину обязательно отрубят правую руку.
     И когда мать Пур-ад-дина услышала слова его отца, ее грудь стеснилась, и она испугалась за сына. Она до тех пор уговаривала его отца и успокаивала его сердце, пока Тадж-ад-дина не одолел сон, и, подождав, пока взошла луна, она подошла к своему сыну (а его опьянение уже прошло) и сказала ему: "О Нур-ад-дин, что это за скверное дело ты сделал с твоим отцом?" - "А что я сделал с моим отцом?" - спросил Нур-ад-дин. И его мать сказала: "Ты ударил его рукой по правому глазу, и он вытек ему на щеку, и твой отец поклялся разводом, что, когда настанет утро, он обязательно отрубит тебе правую руку". И Нур-ад-дин стал раскаиваться в том, что из-за него произошло, когда не было ему от раскаянья пользы, и его мать сказала: "О дитя мое, это раскаянье тебе не поможет, и тебе следует сейчас же встать и бежать, ища спасения твоей души. Скрывайся, когда будешь выходить, пока не дойдешь до кого-нибудь из твоих друзей, а там подожди и посмотри, что сделает Аллах. Он ведь изменяет одни обстоятельства за другими".
     И потом мать Нур-ад-дина отперла сундук с деньгами и, вынув оттуда мешок, в котором было сто динаров, сказала сыну: "О дитя мое, возьми эти динары и помогай себе ими в том, что для тебя полезно, а когда они у тебя выйдут, о дитя мое, пришли письмо и уведоми меня, чтобы я прислала тебе другие. И когда будешь присылать мне письма, присылай сведения о себе тайно: может быть, Аллах определит тебе облегчение, и ты вернешься в свой дом". И потом она простилась с Нур-ад-дином и заплакала сильным плачем, больше которого нет, а Нур-аддин взял у матери мешок с динарами и хотел уходить. И он увидел большой мешок, который его мать забыла возле сундука (а в нем была тысяча динаров), и взял его, и, привязав оба мешка к поясу, вышел из своего переулка. И он направился в сторону Булака, раньше чем взошла заря.
     И когда наступило утро и люди поднялись, объявляя единым Аллаха, владыку открывающего, и все вышли туда, куда направлялись, чтобы раздобыть то, что уделил им Аллах, Нур-ад-дин уже достиг Булака. И он стал ходить по берегу реки и увидел корабль, с которого были спущены мостки, и люди спускались и поднимались по ним, а якорей у корабля было четыре, и они были вбиты в землю. И Нур-ад-дин увидел стоявших матросов и спросил их: "Куда вы едете?" - "В город Искандарию", - ответили матросы. "Возьмите меня с собой", - сказал Нур-ад-дин. И матросы ответили: "Приют, уют и простор тебе, о юноша, о красавец!" И тогда Нур-ад-дин в тот же час и минуту поднялся и пошел на рынок и купил то, что ему было нужно из припасов, ковров и покрывал, и вернулся на корабль, а корабль был уже сна^ряжен к отплытию.
     И когда Нур-ад-дин взошел на корабль, корабль простоял с ним лишь недолго и в тот же час и минуту поплыл, и этот корабль плыл до тех пор, пока не достиг города Рушейда. И когда туда прибыли, Нур-ад-дин увидел маленькую лодку, которая шла в Искандарию, и сел в нее и, пересекши пролив, ехал до тех пор, пока не достиг моста, называемого мост Джами. И Нур-ад-дин вышел из лодки и вошел через ворота, называемые Ворота Лотоса, и Аллах оказал ему покровительство, и не увидел его никто из стоявших у ворот. И Нур-ад-дин шел до тех пор, пока не вошел в город Искандарию..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин вошел в город Искандарию и увидел, что это город с крепкими стенами и прекрасными мес^тами для прогулок. И он услаждает обитателей и внушает желание в нем поселиться, и ушло от него время зимы с ее холодом, и пришло время весны с ее розами; цветы в городе расцвели, деревья покрылись листьями, плоды в нем дозрели и каналы стали полноводны. И это город, прекрасно построенный и расположенный, и жители его - солдаты из лучших людей. Когда запи^раются его ворота, обитатели его в безопасности, и о нем сказаны такие стихи:
     Сказал однажды я другу,
     Чьи речи красноречивы:
     "Искандарию опишешь?"
     Он молвил: "Дивная крепость!"
     Спросил я: "Прожить в ней можно ль?"
     Он молвил: "Коль дует ветер",
     И сказал кто-то из поэтов:
     Искандария - вот крепость,
     Где воды так нежны вкусом.
     Прекрасна в ней близость милых,
     Коль вороны не напали,
     И Нур-ад-дин пошел по этому городу и шел до тех пор, пока не пришел на рынок столяров, а потом пошел на рынок менял, потом - на рынок торговцев сухими плодами, потом - на рынок фруктовщиков, потом - на рынок москательщиков, и он все дивился этому городу, ибо качества его соот^ветствовали его имени.
     И когда он шел по рынку москательщиков, вдруг один человек, старый годами, вышел из своей лавки и, пожелав Нур-ад-дину мира, взял его за руку и пошел с ним в свое жилище. И Нур-ад-дин увидал красивый переулок, подметенный и политый, и веял в нем ветер, и был приятен, и осеняли его листья деревьев. В этом переулке было три дома, и в начале его стоял дом, устои которого утвердились в воде, а стены возвысились до облаков небесных, и подмели двор перед этим домом, и полили его, и вдыхали запах цветов те, кто подходил к нему, и встречал их ветерок, точно из садов блаженства, и начало этого переулка было выметено и полито, а конец - выложен мрамором.
     И старец вошел с Нур-ад-дином в этот дом и предложил ему кое-чего съестного, и они стали есть, и когда Нур-ад-дин покончил с едой, старец спросил его: "Когда было прибытие из города Каира в этот город?" - "О батюшка, сегодня ночью", - ответил Нур-ад-дин. "Как твое имя?" - спросил старец. И Нур-ад-дин ответил: "Али Нурад-дин". И тогда старец воскликнул: "О дитя мое, о Нурад-дин, тройной развод для меня обязателен! Пока ты Оудешь находиться в этом городе, не расставайся со мной, и я отведу тебе помещение, в котором ты будешь жить". - "О господин мой шейх, увеличь мое знакомство с тобой", - сказал Нур-ад-дин. И старец молвил: "О дитя мое, знай, что я в каком-то году пришел в Каир с товарами и продал их там и купил других товаров. И мне понадобилась тысяча динаров и их отвесил за меня твой отец Тадж-ад-дин, не зная меня, и он не написал о них свидетельства, и ждал этих денег, пока я не вернулся в этот город и не отослал их ему с одним из моих слуг, и с ними подарок. Я видел тебя, когда ты был маленький, и если захочет великий Аллах, я отчасти воздам тебе за то, что твой отец для меня сделал".
     И когда Нур-ад-дин услышал эти слова, он проявил радость и улыбнулся и, вынув мешок, в котором была тысяча динаров, подал его старику и сказал: "Возьми их к себе на хранение, пока я не куплю на них каких-нибудь товаров, чтобы торговать ими".
     И потом Нур-ад-дин провел в городе Искандарии несколько дней, и он каждый день гулял по какой-нибудь улице, ел, пил, наслаждался и веселился, пока не вышла сотня динаров, которую он имел при себе на расходы. И он пошел к старику москательщику, чтобы взять у него сколько-нибудь из тысячи динаров и истратить их, и не нашел его в лавке, и тогда он сел в лавке, ожидая, пока старик вернется. И он начал смотреть на купцов и по^глядывал направо и налево.
     И когда он так сидел, вдруг приехал на рынок персиянин, который сидел верхом на муле, а сзади него сидела девушка, похожая на чистое серебро, или на палтус в водоеме, или на газель в пустыне. Ее лицо смущало сияющее солнце, и глаза ее чаровали, а грудь походила на слоновую кость; у нее были жемчужяые зубы, втянутый живот и ноги, как концы курдюка, и была она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности, как сказал о ней кто-то:
     И будто сотворена она, как желал бы ты, -
     В сиянье красы-не длинной и не короткою.
     Краснеет в смущенье роза из-за щеки ее,
     И ветви смущает стан с плодами расцветшими.
     Как месяц, лицо ее, как мускус, дыхание,
     Как ветвь, ее стан, и нет ей равной среди людей.
     И кажется, вымыта жемчужной водой она,
     И в каждом из ее членов блещет луна красы.
     И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, а потом он кликнул посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: "Возьми эту девушку и покричи о ней на рынке". И посредник взял девушку и вывел ее па середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамеечку на землю, и посадил на нее девушку, а потом он поднял покрывало с ее лица, и явилось из-под него лицо, подобное дейлемскому щиту или яркой звезде, и была эта девушка подобна луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты, как сказал о ней поэт:
     Соперничал с ней красою месяц по глупости-
     Пристыженный он ушел, от гнева расколотый.
     А дерево бана, коль со станом сравнять ее,
     Пусть руки погибнут той, кто будет дрова носить!
     А как хороши слова поэта:
     Скажи прекрасной в покрывале с золотом:
     "Что ты сделала с мужем праведным и набожным?"
     Покрывала блеск и лица сиянье, им скрытого,
     Обратили в бегство войска ночей своей яркостью.
     И пришел когда мой неслышно взор, чтобы взгляд украсть,
     Метнули стражи ланит ее звездой в него.
     И посредник спросил купцов: "Сколько вы дадите за жемчужину водолаза и за газель, ускользнувшую ог ловца?" И один из купцов сказал: "Она моя за сто динаров!" А другой сказал: "За двести динаров". А третий сказал: "За триста динаров". И купцы до тех пор пабавляли цену за эту девушку, пока не довели ее до девятисот и пятидесяти, и продажа задерживалась только из-за предложения и согласия..." [627]
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купцы набавляли за девушку, пока ее цена не дошла до девятисот пятидесяти динаров.
     И тогда посредник подошел к персиянину, ее господину, и сказал ему: "Цена за твою невольницу дошла до девятисот пятидесяти динаров. Продашь ли ты ее, а мы получим для тебя деньги?" - "А девушка согласна на это? - спросил персиянин. - Мне хочется ее уважить, так как я заболел во время этого путешествия, и девушка прислуживала мне наилучшим образом. Я поклялся, что продам ее лишь тому, кому она захочет и пожелает, и оставлю ее продажу в ее руках. Спроси же ее, и если она скажет: "Согласна", продай ее кому она пожелает, а если скажет: "Нет", не продавай.
     И посредник подошел к девушке и сказал: "О влады" чица красавиц, знай, что твой господин оставил дело продажи в твоих руках, а цена за тебя дошла до девятисот пятидесяти динаров; позволишь ли ты мне тебя продать?" - "Покажи мне того, кто хочет меня купить, прежде чем заклю^чать сделку", - сказала девушка посреднику. И тот подвел ее к одному из купцов, и был это старик, престарелый и дряхлый.
     И девушка смотрела на него некоторое время, а потом обернулась к посреднику и сказала: "О посредник, что ты - бесноватый или твой разум поражен?" - "Почему, о владычица красавиц, ты говоришь мне такие слова?" - спросил посредник. И девушка воскликнула: "Разве дозволяет тебе Аллах продать меня этому дряхлому старику, о жене которого сказаны такие стихи:
     Она говорит, сердясь в изнеженности своей
     (А раньше звала меня к тому, что не вышло):
     "Не можешь когда сойтись со мною, как муж с женой,
     Тогда не брани меня, коль станешь рогатым.
     И кажется мне твой айр по мягкости восковым,
     И как я ни тру его рукою, он гнется".
     И сказано еще об его айре:
     Спит мой айр (как презрен он и несчастен!)
     Всякий раз как сойтись хочу я с любимым.
     А когда я один сижу в моем доме,
     Ищет айр мой сражения, ищет боя.
     И сказано еще об этом айре:
     Мой айр - нехороший, он очень жесток,
     И мирно встречает он чтящих его.
     Как сплю, он встает, а как встану, он спит.
     Аллах, не помилуй того, кто с ним добр!"
     И когда старшина купцов услышал от девушки эту безобразную насмешку, он разгневался великим гневом, больше которого нет, и сказал посреднику: "О сквернейший из посредников, ты привел к нам на рынок злосчастную невольницу, которая дерзит мне и высмеивает меня среди купцов!" И тогда посредник взял девушку, и ушел от него, и сказал девушке: "О госпожа, не будь невежливой: старик, которого ты высмеяла, - старшина рынка и надсмотрщик за ценами [628], и купцы советуются с ним". И девушка засмеялась и произнесла такие стихи:
     "Всем судьям в век наш следует истинно -
     И это судьям всем обязательно -
     Повесить вали на воротах его
     И плеткою надсмотрщика выпороть".
     И потом девушка сказала посреднику: "Клянусь Аллахом, я не буду продана этому старику, продавай меня другому! Может быть, ему сделается передо мной стыдно, и он продаст меня еще кому-нибудь, и я стану работни^цей, а мне не подобает мучить себя работой, раз я узнала, что решать с моей продажей предоставлено мне". И посредник ответил ей: "Слушаю и повинуюсь!" И он пошел с нею к одному человеку из больших купцов и, дойдя до этого человека, сказал ей: "О госпожа, продать мне тебя этому моему господину, Шериф-ад-дину, за девятьсот пятьдесят динаров?"
     И девушка посмотрела на него и увидела, что это старик, но борода у него крашеная, и сказала посреднику: "Бесноватый ты, что ли, или твой разум поврежден, что ты продаешь меня этому умирающему старику? Что я - очесок пакли или обрывок лохмотьев, что ты водишь меня от одного старика к другому, и оба они подобны стене, грозящей свалиться, или ифриту, сра^женному падающей звездой. Что касается первого, то язык обстоятельств говорит словами того, кто сказал:
     Хотел я поцеловать в уста, но промолвила:
     "О нет, я клянусь творцом всех тварей из ничего,
     Охоты у меня нет до белых твоих седин".
     Ужели при жизни мне набьют уже хлопком рот?
     А как прекрасны слова поэта:
     Сказали: "Белизна волос - блестящий свет,
     Величием и блеском лик покроет",
     Но вот покрыла седина мне голову,
     И я хотел бы не лишиться мрака.
     И когда б была борода седого страницею
     Грехов его, все ж он белой бы не выбрал.
     Но еще лучше слова другого:
     Вот гость к голове моей явился - бесстыдный гость,
     И лучше меча поступки, если он явится.
     Уйди, с белизной твоей, в которой нет белизны,
     Ты черен в глазах моих от многих твоих обид!
     А что до другого, то он человек порочный и сомнительный и чернит лик седины. Покрасив седину, он совершил сквернейшее преступление, и сказал о нем язык его обстоятельств такие стихи:
     Сказала: "Ты седину покрасил!" Ответил я:
     "Ее от тебя хотел я скрыть, о мой слух и взор!"
     Она засмеялась и сказала: "Вот диво то!
     Подделка умножилась, проникла и в волосы".
     А как хороши слова поэта:
     О ты, что красишь черным седину свою,
     Чтобы молодость тебе вновь досталась на долгий срок,
     Покрась ты их лишь раз моею участью -
     Ручаюсь я, что краска не сойдет, тебе".
     И когда старик, выкрасивший себе бороду, услышал от девушки такие слова, он разгневался великим гневом, больше которого нет, и сказал посреднику: "О сквернейший из посредников, ты привел сегодня к нам на рынок глупую невольницу, которая объявляет дураками всех, кто есть на рынке, одного за другим, и осмеивает их стихами и пустыми словами!" И потом этот купец вышел из своей лавки и ударил посредника по лицу. И посредник взял девушку и пошел с нею обратно, рассерженный, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я в жизни не видел невольницы более бесстыдной, чем ты! Ты сегодня обрезала мой достаток и свой достаток, и возненавидели меня из-за тебя все купцы!"
     И их увидел на дороге один купец и прибавил за девушку десять динаров (а звали этого купца Шихаб-аддин), и посредник попросил у девушки разрешения продать ее, и она сказала: "Покажи мне его, я на него посмотрю и спрошу его про одну вещь. Если эта вещь есть у него в доме, - я продамся ему, а если нет, то - нет". И посредник оставил ее и, подойдя к купцу, сказал ему: "О господин мой Шихаб-ад-дин, знай, что эта невольница сказала мне, что она тебя спросит об одной вещи, и если эта вещь у тебя есть, девушка будет тебе продана. Ты слышал, что она говорила купцам, твоим товарищам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что посредник сказал купцу: "Ты слышал, что говорила эта девушка твоим товарищам купцам.
     Клянусь Аллахом, я боюсь, что, когда я приведу ее к тебе, она сделает с тобою то же, что она сделала с твоими соседями, и я буду перед тобой опозорен. Если ты мне позволишь подвести к тебе девушку, я ее к тебе подведу". - "Подведи ее ко мне", - сказал купец. И посредник ответил: "Слушаю и повинуюсь!" - и пошел и подвел девушку к купцу. И девушка взглянула на него и сказала: "О господин мой Шихабад-дин, есть у тебя в доме подушки, набитые кусочками беличьего меха?" - "Да, о владычица красавиц, у меня в доме десять подушек, набитых кусочками беличьего меха, - ответил купец. - Заклинаю тебя Аллахом, что ты будешь делать с этими по^душками?" - "Я подожду, пока ты заснешь, и положу их тебе на рот и на нос, чтобы ты умер", - ответила девушка.
     А потом она обернулась к посреднику и сказала ему: "О гнуснейший из посредников, похоже, что ты бесноватый! Ты только что предлагал меня двум старикам, у каждого из которых по два порока, а после этого предла^гаешь меня моему господину Шихаб-ад-дину, у которого три порока: во-первых, он коротенький, во-вторых, у него большой нос, а в-третьих, у него длинная борода. И кто-то из поэтов сказал о ней:
     Не видали, не слышали о подобном
     Человеке средь тварей всех мы ни разу.
     Борода его длинная - длиной в локоть,
     Нос - тот в четверть, а ростом он будет с палец.
     А кто-то из поэтов сказал также:
     Лицо его - торчит на нем минарет,
     По тонкости - мизинец он под кольцом.
     А если бы вошли к нему люди в нос,
     Весь мир остался бы тогда без людей".
     И когда купец Шихаб-ад-дин услышал от девушки такие речи, он вышел из своей лавки и, схватив посредника За ворот, воскликнул: "О злосчастней^ший из посредников, как это ты приводишь к нам невольницу, которая нас поносит и высмеивает, одного за другим, стихами и вздорными речами!" И посредник взял девушку и ушел от купца, говоря: "Клянусь Аллахом, я всю жизнь занимаюсь этим ремеслом, но не видел невольницы менее вежливой, чем ты, и звезды для меня несчастнее, чем твоя звезда. Ты прервала мой надел на сегодняшний день, и я ничего не нажил через тебя, кроме ударов по затылку и хватанья за ворот!"
     И потом посредник опять остановился с девушкой около одного купца, обладателя рабов и невольников, и спросил: "Продавать ли тебя этому купцу, Сиди-Ала-аддину?" И девушка посмотрела на него и увидела, что он горбатый. "Это горбун! - сказала она, - и поэт сказал о нем:
     Его плечи малы, зато длинны позвонки его:
     Он похож на черта, когда звезду вдруг видит он,
     Или первую получил он плетку и чувствует,
     Что вторая тут, и как будто бы удивляется.
     И сказал о нем также кто-то из поэтов:
     На мула влез один из вас; стал он
     В глазах людей образчиком сразу.
     От смеха весь он согнут; не диво,
     Что мул под ним шарахнулся в страхе.
     Или, как сказал о нем кто-то из поэтов:
     Горбуны ведь есть, что еще дурней с горбом своим,
     И очи всех плюют на них с презрением,
     Точно ветвь они, что высохла, скривилась вся,
     И гнет ее от долгих дней лимонов вес".
     И тут посредник поспешил к девушке, и взял ее, и подвел к другому купцу, и спросил: "Продать ли тебя этому?" И девушка посмотрела на купца и увидела, что у него гноятся глаза, и воскликнула: "Он с гнойливыми глазами! Как ты продаешь меня ему, когда сказал кто-то из поэтов:
     Трахома в нем! Болезнь его
     Убьет до смерти силы в нем.
     О люди, посмотрите же
     На эту грязь в глазу его!"
     И тогда посредник взял девушку, и подошел с ней к другому купцу, и спросил ее: "Продать ли тебя этому?" И девушка посмотрела на него и увидела, что у него большая борода. "Горе тебе! - сказала она посреднику, - этот человек - баран, но хвост вырос у него на горле! Как же ты продаешь меня ему, о элосчастнейший из посредников! Разве ты не слышал, что все длиннобородые малоумны, и насколько длинна борода, настолько недостает ума. Это дело известное среди разумных, как сказал один из поэтов:
     Коль бороду имеет муж длинную,
     Сильней тогда к нему уважение.
     Но только вот-убавился ум его
     Настолько же, насколько длинна она.
     А также сказал о нем еще один из поэтов:
     Есть друг у нас, Аллах его бороду
     Без пользы нам в длину и в ширь вытянул:
     И зимнюю напомнит нам ночь она,
     Холодная, претемная, длинная!"
     И тогда посредник взял девушку и пошел обратно, и она спросила его: "Куда ты со мной направляешься?" - "К твоему господину - персиянину, - ответил посредник. - Достаточно с нас того, что с нами сегодня из-за тебя случилось. Ты была причиной отсутствия дохода для меня и для него своей малой вежливостью".
     И невольница посмотрела на рынок и взглянула направо, налево, и назад, и вперед, и ее взгляд, по предопределенному велению, упал на Нур-ад-дина Али каирского. И увидела она, что это красивый юноша с чистыми щеками и стройным станом, сын четырнадцати лет, редкостно красивый, прекрасный, изящный и изнеженный, подобный луне, когда она становится полной в ночь четырнадцатую, - с блестящим лбом, румяными щеками, шеей, точно мрамор, и зубами, как жемчуга, а слюна его была слаще сахара, как сказал о нем кто-то:
     Пришли, чтоб напомнить нам красу его дивную
     Газели и луны, и я молвил: "Постойте же!
     Потише, газели, тише, не подражайте вы
     Ему! Погоди, луна, напрасно ты не трудись!"
     А как хороши слова кого-то из поэтов:
     О, как строен он! От волос его и чела его
     И свет и мрак на всех людей нисходит.
     Нс хулите же точку родинки на шеке его -
     Анемоны все точку черную имеют.
     И когда девушка посмотрела на Нур-ад-дина, преграда встала меж нею и ее умом, и юноша поразил в ее душе великое место. Любовь к нему привязалась к ее сердцу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда девушка увидела Али Нур-ад-дина, любовь к нему привязалась к ее сердцу. И она обернулась к посреднику и спросила его: "Разве этот юноша - купец, что сидит среди купцов и одет в фарджию из полосатого сукна, не прибавил к цене за меня ничего?" И посредник ответил: "О владычица красавиц, этот юноша - чужеземец, каирец. Его отец - один из больших каирских купцов, и у него преимущество перед всеми тамошними купцами и вельможами, а юноша находится в нашем городе малый срок, и он живет у одного из друзей своего отца. Он не говорил насчет тебя ни о прибавке, ни об убавке".
     И когда невольница услышала слова посредника, она сняла со своего пальца дорогой перстень с яхонтом и сказала посреднику: "Подведи меня к этому прекрасному юноше - если он меня купит, этот перстень будет тебе За твое утомление в сегодняшний день". И посредник обрадовался и пошел с нею к Нур-ад-дину, и когда невольница оказалась подле юноши, она всмотрелась в него и увидела, что он подобен полной луне, так как он был изя^щен в красоте, строен станом и соразмерен, как сказал о нем кто-то:
     Чиста вода красы на его лике,
     Из глаз его летят, разя нас, стрелы.
     И давится влюбленный, даст коль выпить
     Разлуки горечь он, - сладка ведь близость.
     Моя любовь, и лоб, и стан красавца -
     Прекрасное в прекрасном и в прекрасном.
     Поистине, одежд его и платья
     На шее месяца сошлись застежки.
     Его глаза, и родинки, и слезы
     Мои-то ночи в яочи, среди ночи.
     А бровь его, и лкк его, и тело
     Мое - то месяц с месяцем и месяц.
     Его глаза обходят с кубком винным
     Влюбленных, - коль пройдет, он мне дозволен.
     Дает он мне напиться влаги хладной
     Улыбкой уст, в день радостный сближенья.
     Убить меня и кровь пролить он может
     Знойно, и законно, и законно.
     Потом девушка посмотрела на Нур-ад-дина и сказала ему: "О господин мой, заклинаю тебя Аллахом, разве я не красива?" И Нур-ад-дин ответил: "О владычица красавиц, а разве есть в дольнем мире кто-нибудь лучше тебя?" - "Почему же ты видел, что все купцы набавляют за меня цену, а сам молчал и ничего не сказал и не прибавил за меня ни одного динара, как будто я тебе не понравилась, о господин?" - сказала девушка. И Нур-аддин молвил: "О госпожа, если бы я был в моем городе, я бы купил тебя за все деньги, которыми владеют мои руки". - "О господин, - сказала девушка, - я не говорила тебе: "Купи меня против твоего желания". Но если бы ты прибавил за меня что-нибудь, ты бы залечил мое сердце, даже если бы и не купил меня, потому что купцы бы сказали: "Не будь эта девушка красивой, этот каирский купец не прибавил бы за нее, так как жители Каира сведущи в невольницах".
     И Нур-ад-дину стало стыдно из-за слов, которые сказала девушка, и его лицо покраснело. "До чего дошла цена за эту девушку?" - спросил он посредника. И тот ответил: "Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти динаров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана [629], то она с продающего". - "Пусть невольница будет моя за цену в тысячу динаров, вместе с платой за посредничество", - сказал посреднику Нур-ад-дин. И девушка поспешно отошла от посредника и сказала: "Я продала себя этому красивому юноше за тысячу динаров!" И Нур-ад-дин промолчал, и кто-то сказал: "Мы ему ее продали". И другой сказал: "Он достоин!" И кто-то воскликнул: "Проклятый! Сын проклятого тот, кто набавляет цену и не покупает!" А еще один сказал: "Клянусь Аллахом, они подходят друг к другу!"
     И не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свидетелей и написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал его Нур-аддину и сказал: "Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь только для нее". И посредник произнес такие два стиха:
     "Пришла сама радость послушно к нему,
     Подол волоча в унижении своем.
     Подходит она для него одного,
     И он для нее лишь подходит одной".
     И Нур-ад-дину стало стыдно перед купцами, и он в тот же час и минуту поднялся и отвесил тысячу динаров, которую он положил на хранение у москательщика, друга его отца, а потом он взял невольницу и привел ее в дом, куда поселил его старик москательщик. И когда девушка вошла в дом, она увидела там дырявый ковер и старый кожаный коврик и воскликнула: "О господин мой, разве я не имею у тебя сана и не заслуживаю, чтобы ты привел меня в свой главный дом, где стоят твои вещи? Почему ты не отвел меня к твоему отцу?" - "Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, - ответил Нур-ад-дин, - это мой дом, в котором я живу, но он принадлежит старику москательщику, из жителей этого города, и москательщик освободил его для меня и поселил меня в нем. Я же сказал тебе, что я чужеземец и что я из сыновей города Каира". - "О господин мой, - отвечала невольница, - самого маленького дома будет достаточно до тех пор, пока ты не вернешься в свой город. Но заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, поднимись и принеси нам немного жареного мяса, вина и плодов, сухих и" свежих". - "Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, - ответил Нур-ад-дин, - у меня не было других денег, кроме той тысячи динаров, которую я отвесил в уплату за тебя, и я не владею ничем, кроме этих динаров. Было у меня еще несколько дирхемов, но я истратил их вчера". - "Нет ли у тебя в этом городе друга, у которого ты бы занял пятьдесят дирхемов? Принеси их мне, а я тебе скажу, что с ними делать", - молвила девушка. "Нет у меня друга, кроме москательщика", - ответил Нур-ад-дин.
     И затем он тотчас же пошел, и отправился к москательщику, и сказал ему: "Мир с тобою, о дядюшка!" И москательщик ответил на его приветствие и спросил: "О дитя мое, что ты сегодня купил на твою тысячу динаров?" - "Я купил на нее невольницу", - ответил Нурад-дин. "О дитя мое, - воскликнул москательщик, - разве ты бесноватый, что покупаешь одну невольницу за тысячу динаров? О, если бы мне знать, какой породы эта невольница!" - "О дядюшка, - это невольница из дочерей франков", - ответил Нур-ад-дин..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин сказал старику москательщику: "Это невольница из дочерей франков". И старец молвил: "Знай, о дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена у нас, в нашем городе, сто динаров. Но клянусь Аллахом, о дитя мое, над тобой устроили хитрость с этой невольницей. Если ты ее полюбил. проспи подле нее сегодняшнюю ночь и удовлетвори с нею свое желание, а утром отведи ее на рынок и продай, хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров. Считай, что ты потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге". - "Твои слова правильны, - ответил Нур-ад-дин. - Но ты знаешь, о дядюшка, что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я хочу от тебя милости и благодеяния, - одолжи мне пятьдесят дирхемов. Я буду расходовать их до завтра, а завтра я продам невольницу и верну их тебе из платы за нее". - "Я дам их тебе, о дитя мое, на голове!" - ответил старик.
     И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал: "О дитя мое, ты - юноша молодой годами, а эта невольница - красивая, и, может быть, твое сердце привязалось к ней и тебе нелегко ее продать. У тебя ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и ты придешь ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз, и в третий раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого, я не отвечу тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим отцом". И затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нурад-дин взял их и принес невольнице, и та сказала: "О господин мой, пойди сейчас же на рынок и принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов, а на остальные тридцать дирхемов принеси нам мяса, плодов, вина и цветов".
     И Нур-ад-дин отправился на рынок, и купил все, что потребовала невольница, и принес это к ней, и девушка в тот же час и минуту поднялась, и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его самым лучшим образом, а потом она подала кушанье Нур-ад-дину, и он стал есть, и она ела с ним, пока оба не насытились. Потом она подала вино и начала пить с ним, и она до тех пор поила и развлекала Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не заснул. И тогда девушка в тот же час и минуту поднялась, и, вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его, и вынула из него два гвоздя, и потом она села, и принялась за работу и работала, пока не кончила, и шелк превратился в красивый зуннар [630]. И девушка за^верпула зуннар в тряпицу, сначала почистив его и придав ему блеск, и положила его под подушку.
     А потом она поднялась, оголилась и легла рядом с Нур-ад-дином. Она начала его растирать, и он пробудился от сна и увидел подле себя девушку, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была За^метнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов - в пять пядей ростом, с высокой грудью, бровями точно луки для стрел и глазами, как глаза газелей. Щеки ее были точно анемоны, живот у нее был втянутый и со складками, пупок ее вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки, набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен описать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто имел в виду поэт, говоря такие стихи:
     И ночь - из ее волос, заря - из ее чела,
     И роза - с ее щеки, вино - из ее слюны.
     Сближение с ней - приют, разлука же с ней - огонь.
     В устах ее - жемчуга, на лике ее - лупа.
     А как прекрасны слова кого-то из поэтов:
     Являет луну и гнется она, как ива,
     И пахнет амброй и глядит газелью.
     И мнится, грусть влюбилась в мое сердце
     И в час разлуки с ней вкушает близость.
     Ее лицо Плеяды затмевает,
     И лба сиянье затмевает месяц.
     А кто-то из поэтов сказал также:
     Открылись они луной, явились нам месяцем,
     Как ветви качаются, как лани глядят на нас.
     И есть насурьмленные средь них, столь прекрасные,
     Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.
     И Нур-ад-дин в тот же час и минуту повернулся к девушке, и прижал ее к своей груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней, и нашел он, что эта девушка - жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. И он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж ними любовь неразрывная и бесконечная. И осыпал он щеки ее поцелуями, точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее словно разя копьем при набеге врассыпную, ибо Нурад-дин любил обнимать черноглазых, сосать уста, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенс^кими, стонами дамиеттскими, жаром саидийскпм и томностью александрийс^кой. А девушка соединяла в себе все
     Эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о ней поэт:
     Вот та, кого целый век забыть я стремился,
     Но все ж не склонялся к тем, кто не был к ней близок,
     Подобна она луне во всем своем облике,
     Прославлен ее творец, прославлен создатель!
     И если свершил я грех великий, любя ее,
     То нет на раскаянье мне больше надежды.
     Бессонным из-за нее, печальным, больным я стал,
     И сердце смущенное о ней размышляет.
     Сказала она мне стих (а знает его лишь тот,
     Кто рифмы передает и доблестен в этом):
     "Известна ведь страсть лишь тем, кто сам испытал ее,
     И знает любовь лишь тот, кто сам с ней боролся".
     И Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до утра в наслаждении и радости..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до утра в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они в наилучшем состоянии, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт превосходный:
     Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
     Ведь против страсти помочь не может завистливый.
     И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
     Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
     Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
     А подушку им заменяют плечи и кисти рук.
     И когда сердца заключат с любовью союз навек,
     По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
     О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
     Поправленье тех, у кого душа испорчена?
     И когда дружит хоть один с тобой - он прекрасный друг.
     Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь!
     А когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин пробудился от сна и увидел, что девушка уже принесла воду. И они с девушкой умылись, и Нур-ад-дин совершил надлежащие молитвы своему господу, и затем девушка принесла ему то, что было под рукой из съестного и напитков, и Нур-ад-дин поел и попил. А после этого невольница сунула руку под подушку и вытащила зуннар, который она сделала ночью, и подала его Нур-ад-дину, и сказала: "О господин, возьми этот зуннар". - "Откуда этот зуннар? - спросил Нур-аддин. И девушка сказала: "О господин, это тот шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не продавай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки". - "О владычица красавиц, - сказал Нур-ад-дин, - разве вещь в двадцать дирхемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?" - "О господин, - ответила девушка, - ты не знаешь цены этого эуннара. Но пойди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем, его цена станет тебе ясной".
     И тогда Нур-ад-дин взял у невольницы зуннар и пошел с ним на рынок персиян. Он отдал зуннар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам присел на скамью перед одной из лавок, и посредник скрылся на некоторое время, а потом пришел к нему и сказал: "О господин, вставай, получи цену твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки". И Нур-ад-дин, услышав слова посредника, до крайности удивился, и затряс^ся от восторга, и поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров, а сам и верил и не верил. Получив их, он тотчас же пошел и купил на все деньги разноцветного шелку, чтобы невольница сделала из него всего зуннары.
     И затем он вернулся домой, и отдал девушке шелк, и сказал ей: "Сделай из него всего зуннары и научи меня также, чтобы я работал вместе с тобой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по за^работку, чем это ремесло. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу раз!" И девушка засмеялась его словам и сказала: "О господин мой Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него тридцать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюдесятью дирхемами, которые ты занял у него раньше".
     И Нур-ад-дин поднялся, и пришел к своему приятелю москательщику, и сказал ему: "О дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если захочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом". И старик москательщик отвесил ему тридцать дирхемов, и Нур-аддин взял их, и пошел на рынок, и купил на них мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов, как сделал накануне, и принес все это девушке; а имя ее было Мариамку^шачница. И, взяв мясо, она в тот же час и минуту поднялась и приготовила роскошное кушанье и поставила его перед своим господином Нур-ад-дином, и потом она приготовила скатерть с вином и начала пить вместе с юношей. И она стала наливать и поить его, и Нур-аддин наливал и поил ее. И когда вино заиграло в их уме, девушке понравилась прекрасная тонкость Нур-ад-дина и нежность его свойств, и она произнесла такое двустишие:
     "Спросила стройного, как поднял чашу,
     Что пахнет мускусом его дыханья:
     "Из щек ли выжали твоих ту влагу?"
     Ответил: "Нет, вино из розы жмут ли?"
     И девушка беседовала с Нур-ад-дином, и он беседовал с нею, и Мариам подавала ему кубок и чашу и требовала, чтобы он ей налил и напоил ее тем, от чего приятно дыханье, а когда он касался ее рукой, она не дава^лась из кокетства. И опьянение увеличило ее красоту и прелесть, и Нур-ад-дин произнес такие два стиха:
     "Вот стройная - любит пить и милому говорит
     В покоях веселья - он страшится наскучить ей.
     "Не пустишь коль чашу вкруг и не напоишь меня,
     Один будешь ночью спать". И в страхе он налил ей".
     И они продолжали пить, пока Нур-ад-дина не одолело опьянение и он не заснул, и тогда Мариам в тот же час и минуту поднялась и начала работать над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар и завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нурад-дина до утра..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница, окончив делать зуннар, почистила его и завернула в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было. А потом Нурад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и сказала: "Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал такой же вчера". И Нурад-дин взял зуннар, и отнес его на рынок, и продал за двадцать динаров, а потом он пошел к москательщику и отдал ему восемьдесят дирхемов, и поблагодарил его за милость, и пожелал ему блага. "О дитя мое, продал ты невольницу?" - спросил москательщик. И Нур-ад-дин воскликнул: "Ты призываешь на меня зло! Как могу я предать дух из моего тела?"
     И он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и сообщил ему обо всем, что с ним случилось, и старик москательщик обрадовался сильной радостью, больше которой нет, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хотел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним сохранилась!"
     И затем Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, и в тот же час и минуту пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необходимое, принес это девушке.
     И Нур-ад-дин с девушкой ели, пили, играли, веселились, и дружили, и развлекались за трапезой целый год. И каждую ночь девушка делала зуннар, а утром Нур-аддин продавал его за двадцать динаров и расходовал часть их на то, что ему было нужно, а остальное отдавал девушке, и та прятала деньги у себя до времени нужды.
     А через год девушка сказала: "О господин мой Нурад-дин, когда ты завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шелку шести цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь себе на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья царей". И тогда Нур-ад-дин пошел на рынок, и продал зуннар, и купил цветного шелку, как говорила ему невольница, и принес его ей, и Мариам-кушачница сидела и работала, вышивая платок, целую неделю (а каждую ночь, окончив зуннар, она работала немного над платком), и наконец окончила его. И она подала платок Нур-ад-дину, и тот положил его на плечо и стал ходить по рынку, и купцы, люди и вельможи города останавливались возле него рядами и смотрели на его красоту и на этот платок, так хорошо сделанный.
     И случилось, что Нур-ад-дин спал в одну ночь из ночей и пробудился от сна и увидел, что его невольница плачет сильным плачем и произносит такие стихи?
     "Близка уж разлука с милым, близко она!
     Увы мне, придет разлука скоро, увы!
     Растерзано мое сердце, горестно мне
     Прошедшие вспомнить ночи, радости их!
     Завистники непременно взглянут на пас
     Злым оком, и все достигнут цели своей.
     Вреднее всего нам будет зависть других,
     Доносчиков скверных очи, сплетников всех".
     И Нур-ад-дин спросил ее: "О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?" И девушка сказала: "Я плачу от страданий разлуки - мое сердце почуяло ее". - "О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?" - спросил Нур-ад-дин. И девушка ответила: "У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но дове^рие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:
     Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
     И зла не боялся ты, судьбой приносимого.
     Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя,
     Но в ясную ночь порой случается смутное.
     Узнай - в небесах светил так много, что счесть нельзя,
     Но солнце и месяц лишь из них затмеваются.
     А сколько растений есть зеленых и высохших,
     Но камни кидаем мы лишь в те, что плоды несут.
     Но видишь ли - в море труп плывет на поверхности,
     А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?"
     "О господин мой Нур-ад-дин, - сказала она потом, - если ты желаешь, чтобы не было разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на правый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришел в наш город, и думаю, он явился только ища меня". - "О владычица красавиц, - сказал Нур-ад-дин, - если мой взгляд упадет на него, я его убью и изувечу!" И Мариам воскликнула: "О господин мой, не убивай его, не говори с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сделку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никогда ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и коварства!"
     И когда наступило утро. Нур-ад-дин взял зуннар и пошел с ним на рынок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с сыновьями купцов, и взяла его сонная дремота, и он заснул на скамье перед лавкой. И когда он спал, вдруг прошел по рынку в это самое время тот франк, и с ним еще семь франков, и увидел Нур-ад-дина, который спал на скамье перед лавкой, закутав лицо платком и держа его конец в руке. И франк сел подле Нур-ад-дина и, взяв конец платка, стал его вертеть в руке, и вертел его некоторое время. И Нур-ад-дин почувствовал это, и пробудился от сна, и увидел, что тот самый франк, которого описала ему девушка, сидит подле него. И Нур-ад-дин закричал на франка громким криком, который испугал его, и франк спросил: "Почему ты на нас кричишь? Разве мы у тебя что-нибудь взяли?" - "Клянусь Аллахом, о проклятый, - ответил Нур-ад-дин, - если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвел тебя к вали!" И тогда франк сказал ему: "О мусульманин, заклинаю тебя твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот платок". - "Это работа моей матушки", - ответил Нур-ад-дин..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда франк спросил Нур-ад-дина о том, кто сделал платок, Нур-ад-дин ответил: "Этот платок - работа моей матушки, она сделала его для меня своей рукой". - "Продашь ли ты мне его и возьмешь ли от меня его цену?" - спросил франк. И Нур-ад-дин воскликнул: "Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни комунибудь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет делать другого". - "Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же - пятьсот динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, еще лучше этого", - сказал франк. "Я никогда не продам его, потому что ему нет подобного в этом городе", - ответил Нур-аддин, а франк молвил: "О господин мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?" И он до тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот динаров, но Нур-ад-дин сказал ему: "Аллах поможет мне и без продажи платка! Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за больше!"
     И франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами за платок, пока не довел его цену до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих купцов сказали ему: "Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!" И Нур-ад-дин воскликнул: "Я не продам его, клянусь Аллахом!" И один из купцов сказал: "Знай, о дитя мое, что этому платку цена - сто динаров, даже если она станет большой и найдется на него охотник, а этот франк дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль - девятьсот динаров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое мнение, что тебе следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его сделал, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу динаров с этого проклятого франка, врага веры". И Нур-ад-дину стало стыдно купцов, и он продал франку платок за тысячу динаров, и франк тут же отдал ему деньги. И Нур-ад-дин хотел уйти, чтобы пойти к своей невольнице Мариам и обрадовать ее вестью о том, какое было у него дело с франком, но франк сказал: "О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, - вы с ним мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из вы^держанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается сзади". - "О Сиди Нур-ад-дин, - сказали купцы, - мы желаем, чтобы ты был с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседовать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой - гости этого франка, так как он человек благородный".
     И потом они стали заклинать Нур-ад-дина разводом, и силой не дали ему уйти домой, и в тот же час и минуту поднялись, и заперли свои лавки, и, взяв Нур-аддина, пошли с франком, и пришли в надушенную просторную комнату с двумя портиками. И франк посадил их в ней, и положил перед ними скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изображение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого, спрашивающего и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфо^ра и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержан^ного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка и, разведя огонь, начал жарить мясо и кормить купцов и поить их вином, и он подми^гивал им, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. И купцы до тех пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.
     И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал: "Ты возвеселил нас, о Сиди Нурад-дин, в сегодняшний вечер - простор тебе и еще раз простор!" И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и затем приблизился к нему, и сел с ним рядом, и некоторое время украдкой смотрел на него, разговаривая, а потом он спросил: "О Сиди Нур-ад-дин, не продашь ли ты мне твою невольницу? Год назад ты купил ее в присутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи". И Нур-ад-дин отказался, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял его деньгами, пока не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и Нур-ад-дин в своем опьянении сказал перед купцами:
     "Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!" И франк сильно обрадовался этим словам и призвал купцов в свидетели.
     И они провели за едой, питьем и весельем всю ночь до утра, а затем франк крикнул своим слугам: "Принесите деньги!" И ему принесли деньги, и он отсчитал Нур-аддину десять тысяч динаров наличными и сказал ему:
     "О Сиди Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, которую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман". - "О проклятый, - воскликнул Нур-ад-дин, - я ничего тебе не продавал, и ты лжешь на меня, и у меня нет невольниц!" Но франк сказал: "Ты продал мне твою невольницу, и эта купцы свидетельствуют о продаже".
     И все купцы тогда сказали: "Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою невольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее продал за десять тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему твою невольницу. Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты купил невольницу за тысячу динаров и вот уже полтора года наслаждаешься ее красотой и прелестью и всякий день и ночь услаждаешь себя беседой с нею и ее близостью, и после этого ты нажил на этой девушке девять тысяч динаров сверх ее первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то ведь ты насытился ею за этот срок. Получи же деньги и купи другую невольницу, лучше ее, или мы женим тебя на одной из наших девушек, за приданое меньше половины этих денег, и девушка будет красивей ее, и остальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом". И купцы до тех пор говорили с Нур-ад-дином, уговаривая и обнимая его, пока он не взял эти десять тысяч динаров в уплату За невольницу. И тогда франк в тот же час и минуту привел судей и свидетелей, и они написали ему свидетельство о покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.
     Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до полуночи, но ее господин к ней не вернулся, и она опечалилась и стала горько плакать. И старик москательщик услышал, что она плачет, и послал к ней свою жену, и та вошла к пей, и увидела ее плачущей, и спросила: "О госпожа, почему ты плачешь?" И девушка ответила: "О матушка, я сижу и жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я боюсь, что кто-нибудь сделал с ним из-за меня хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят восьмая мочь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница сказала жене москательщика: "Боюсь, что кто-нибудь сделал с моим господином из-за меня хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня". И жена москательщика сказала: "О госпожа моя Мариам, если бы твоему господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но может быть, о госпожа моя Мариам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир, в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату, так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того, чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твое дело и остался у них на ночь до утра, а завтра, если захочет великий Аллах, он придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я останусь у тебя на сегодняшнюю ночь и буду тебя развлекать, пока не придет к тебе твой господин".
     И жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока не прошла вся ночь, а когда наступило утро, Мариам увидела, что ее господин Нур-аддин входит с переулка, и тот франк идет сзади него, окруженный толпой купцов. И когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки, и пожелтел цвет ее лица, и она начала дрожать, точно корабль посреди моря при сильном ветре. И, увидав это, жена москательщика спросила: "О госпожа моя Мариам, почему это, я вижу, ты изменилась, и пожелтело твое лицо, и стало оно еще худее?" И девушка ответила: "О госпожа, клянусь Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи". И затем она начала охать, испуская глубокие вздохи, и произнесла такие стихи:
     "Не доверяйся разлуке ты -
     Горька ведь, право, на вкус она.
     Лик солнца в час заката, знай,
     Желтеет от разлуки мук.
     И также в час восхода, знай,
     Белеет он, встрече радуясь".
     И потом Мариам-кушачница заплакала сильным плачем, больше которого нет, и уверилась в разлуке, и сказала жене москательщика: "О госпожа, не говорила ли я тебе, что с моим господином Нур-ад-дином устроили хитрость, чтобы меня продать! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня ночью этому франку, хотя я его от него предостерегала. Но не поможет ос^торожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов".
     И когда они с женой москательщика разговаривали, вдруг вошел к ней в ту самую минуту ее господин Нурад-дин, и девушка посмотрела на него и увидела, что цвет его лица изменился, и у него дрожат поджилки, и видны на его лице следы печали и раскаяния. И она сказала ему: "О господин мой Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?" И Нур-ад-дин заплакал сильным плачем, и заохал, и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:
     "Таков уж рок, и пользы нет беречься нам,
     И если я ошибся - не ошибся рок,
     Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
     С разумным мужем, видящим и слышащим,
     Он ослепит его и уши оглушит
     Ему, и ум его, как волос, вырвет он.
     Когда ж исполнит он над ним свой приговор,
     Он ум ему вернет, чтоб поучался он.
     Не спрашивай о том, что было "почему?" -
     Все так бывает, как судьба и рок велит".
     И потом Нур-ад-дин стал просить у девушки прощения и сказал ей: "Клянусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Аллах, и люди сделали со мной хитрость, чтобы я тебя продал, и хитрость вошла ко мне, и я продал тебя и пренебрег тобой с величайшим небрежени^ем. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам встречу". - "Я предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие", - сказала девушка. И потом она прижала его к груди, и поцеловала между глаз, и произнесла такие стихи:
     "Клянусь моей страстью, не забуду я дружбы к вам,
     Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски.
     Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую,
     Как горлинка плачет в кустах средь песков степей.
     Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые,
     Когда вы исчезли, мне встречать больше некого".
     И когда они были в таком состоянии, вдруг вошел к ним тот франк и подошел, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, и она ударила его рукою по щеке и воскликнула: "Удались, о проклятый! Ты неотступно ходил за мной, пока не обманул моего господина! Но только, о проклятый, если захочет великий Аллах, будет одно лишь благо!" И франк засмеялся словам невольницы, и удивился ее поступку, и попросил у нее прощения, и сказал: "О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? это твой господин Нур-ад-дин продал тебя с своего согласия и со спокойным сердцем, и, клянусь Мессией, если бы он тебя любил, он бы не пренебрег тобою. Когда бы его желание обладать тобой не истощилось, Нурад-дин тебя не продал бы, и сказал кто-то из поэтов:
     Кто наскучил мне, тот уходит пусть решительно!
     Коль о нем я вспомню, не буду я рассудительным.
     И тесен мир еще ведь мне не сделался,
     Чтобы видел ты, что желаю я нехотящего".
     А эта невольница была дочерью царя Афранджи [631] (это город, распрост^раненный во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он похож на город аль-Кустантынию), и причиною ее ухода из города ее отца была дивная история и удивительное дело, рассказ о котором мы поведем по порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот семьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что причиной ухода Мариам-кушачницы от ее отца и матери было удивительное обстоятельство и диковинное дело. Вот оно.
     Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности и научилась красноречию, письму и счету, наездничеству и доблести и изучила все ремесла, как, например, вышиванье, шитье, тканье, выделывание зуннаров, обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. И она изучила все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в свое время и бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!) даровал ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла всех людей своего века. И к ней сватались у ее отца властители островов, и за всякого, кто к ней сватался, он отказывался выдать ее замуж, так как он любил свою дочь великой любовью и не мог с ней расстаться ни на один час. И не было у него дочери, кроме нее, а детей мужеского пола у него было множество, но он был охвачен к ней большей любовью, чем к ним.
     И случилось, что царевна заболела в каком-то году сильной болезнью, так что приблизилась к гибели, и тогда она дала обет, если выздоровеет от этой болезни, посетить такой-то монастырь, находящийся на таком-то острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему, по обету, дары и получали в нем благодать. И когда Мариам выздоровела от болезни, она захотела исполнить обет, который дала, и ее отец, царь Афранджи, послал ее в этот монастырь на маленьком корабле и послал вместе с ней нескольких дочерей вельмож города, а также патрициев, чтобы прислуживать ей.
     И когда Мариам приблизилась к монастырю, вышел корабль из кораблей мусульман, сражающихся на пути Аллаха, и они захватили всех, кто был на корабле из патрициев и девушек, и деньги, и редкости и продали свою добычу в городе Кайраване. И Мариам попала в руки одного человека - персиянина, купца среди купцов, а этот персиянин был бессильный и не сходился с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота, и он назначил Мариам для услуг. И заболел этот персиянин сильной болезнью, так что приблизился к гибели, и продлилась над ним болезнь несколько месяцев, и Мариам прислуживала ему и старалась, прислуживая, пока Аллах не исцелил персиянина от его болезни. И персиянин вспомнил ласку Мариам и ее участие, заботы и услуги, и захотел вознаградить ее за добро, которое она ему сделала, и сказал ей: "Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!" И Мариам сказала: "О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому, кому я захочу и пожелаю". - "Хорошо, это тебе от меня будет, - ответил персиянин. - Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому, кому ты захочешь, и я вложил продажу в твои руки".
     И Мариам обрадовалась сильной радостью. А персиянин предложил ей ислам, и она стала мусульманкой, и он стал учить ее правилам благочестия, и Мариам научилась у персиянина за этот срок делам веры и тому, что для нее обязательно, и он заставил ее выучить Коран и то, что легко дается из наук законоведения и преданий о пророке. И когда персиянин вступил с ней в город Искандарию, он продал ее, кому она пожелала, и оставил дело продажи в ее руках, как мы упоминали. И ее взял Али Нур-ад-дин, как мы рассказали, и вот то, что было причиной ухода Мариам из ее страны.
     Что же касается ее отца, царя Афранджи, то когда до него дошло известие о захвате его дочери и тех, кто был с нею, поднялся перед ним день воскресенья, и царь послал за дочерью корабли с патрициями, витязями, мужами и богатырями, но они не напали на весть о ней, после розысков на островах мусульман, и возвратились к ее отцу, крича о горе и гибели и делах великих. И отец Мариам опечалился сильной печалью и послал за ней того кривого на правый глаз и хромого на левую ногу, так как он был величайшим из его везирей, и был это непокорный притеснитель, обладатель хитростей и обмана. И царь велел ему искать Мариам во всех землях мусульман и купить ее хотя бы за полный корабль золота, и этот проклятый искал девушку на морских островах и во всех городах, но не напал на весть о ней, пока не достиг города Искандарии. И он спросил про нее и напал на весть о том, что она у Нур-ад-дина Али каирского. И случилось у него с Нур-ад-дином то, что случилось, и он устроил с ним хитрость и купил у него девушку, как мы упоминали, после того как ему указал на нее платок, которого не умел делать никто, кроме нее.
     А этот франк научил купцов и сговорился с ними, что добудет девушку хитростью.
     И Мариам, оказавшись у франка, проводила все время в плаче и стенани^ях, и франк сказал ей: "О госпожа моя Мариам, оставь эту печаль и плач и поедем со мной в город твоего отца и место твоего царства, где обитель твоей славы и родина, чтобы была ты среди твоих слуг и прислужников. Оставь это унижение и пребывание па чужбине, довольно того, что пришлось мне из-за тебя утомляться, путешествовать и тратить деньги, а я ведь путешествую, утомляюсь и трачу деньги почти полтора года. А твой отец велел мне тебя купить хотя бы за полный корабль золота". И потом везирь царя Афранджи начал целовать девушке ноги и унижаться перед нею и все время возвращался к целованию ее рук и ног, и гнев Мариам все увеличи^вался, когда он делал это с нею из вежества, и она говорила: "О проклятый, да не приведет тебя великий Аллах к тому, в чем твое желанье!"
     А затем слуги тотчас подвели мула с расшитым седлом и посадили на него Мариам и подняли над ее головой шелковый намет на золотых и серебряных столбах, и франки пошли, окружая девушку, и вышли с нею из Морских Ворот. И они посадили ее в маленькую лодку и начали грести, и подплыли к большому кораблю, и поместили на нем девушку, и тогда кривой везирь встал и крикнул матросам корабля: "Поднимите мачту!" И в тот же час и минуту мачту подняли, и распустили паруса и флаги, и растянули ткани из хлопка и льна, и заработали веслами, и корабль поплыл. А Мариам, при всем этом, смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, и горько плакала потихоньку..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот восьмидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда поплыл корабль везиря даря Афранджи, на котором была Мариам-кушачница, девушка смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, и тогда Мариам заплакала, и зарыдала, и пролила слезы, и произнесла такие стихи:
     "О милых жилище, возвратишься ли снова к нам?
     Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит.
     Увозят нас корабли разлуки, спешат они,
     И глаз мой изранен - его стерли потоки слез
     В разлуке с любимым, что пределом желаний был
     И мой исцелял недуг и горести прогонял.
     Господь мой, преемником моим для него ты будь -
     Порученное тебе вовеки не пропадет".
     И Мариам всякий раз, как вспоминала Нур-ад-дина, все время рыдала и плакала, и подошли к ней патриции и стали ее уговаривать, но она не принимала их слов, и отвлекал ее призыв любви и страсти. И она заплакала, застонала и зажаловалась и произнесла такие стихи:
     "Язык моей страсти, знай, в душе говорит с тобой -
     Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю.
     И печень моя углями страсти расплавлена,
     А сердце трепещет и разлукой изранено.
     Доколе скрывать мне страсть, которой расплавлен я?
     Болят мои веки, и струятся потоки слез".
     И Мариам все время была в таком состоянии, и не утверждался в ней покой, и не слушалась ее стойкость в течение всего путешествия, и вот то, что было у нее с кривым и хромым везирем.
     Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. И он пошел в комнату, в которой жил с Мариам, и увидел ее, перед лицом своим, черной и мрачной, и увидел он станок, на котором Мариам ткала зуннары, и одежды, что были у нее на теле, и прижал их к груди, и заплакал, и полились из-под его век слезы, и он произнес такие стихи:
     "Узнать ли, вернется ль близость после разлуки вновь
     И после печали и оглядок в их сторону?
     Далеко минувшее, оно не вернется вновь!
     Узнать бы, достанется ль мне близость с любимою.
     Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,
     И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.
     Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так
     Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!
     Поистине, я мертвец, когда далеко они.
     Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?
     О горе, когда печаль полезна моя другим!
     Растаял я от тоски и горя великого.
     Пропало то время, когда близок я с нею был.
     Узнать бы, исполнит ли желанье мое судьба?
     О сердце, горюй сильней, о глаз мой, пролей поток
     Ты слез, и не оставляй слезы ты в глазах моих.
     Далеко любимые, и стойкость утрачена,
     И мало помощников, беда велика моя!
     И господа я миров прошу, чтоб послал он мне
     Опять возвращенье милой с близостью прежнею".
     И Нур-ад-дин заплакал сильным плачем, больше которого нет, и посмотрел он на уголки комнаты и произнес такие стихи:
     "Я таю с тоски, увидя следы любимых
     На родине их, потоками лью я слезы,
     Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
     Чтоб мне даровал когда-нибудь он свиданье".
     И потом Нур-ад-дин в тот же час и минуту поднялся, запер ворота дома и бегом побежал к морю и стал смотреть, где находится корабль, который увез Мариам. И он начал плакать и испускать вздохи и произнес такие стихи:
     "Привет вам! Без вас теперь не в силах я обойтись,
     И где бы ни были - вблизи или далеко,
     Влечет меня к вам, друзья, всегда, каждый час и миг,
     И так же я к вам стремлюсь, как жаждущие к воде.
     Всегда подле вас мой слух и сердце мое и взор,
     И мысль о вас сладостнее меда мне кажется.
     О горе, когда ушел от стана ваш караван,
     И с вами ушел корабль от мест, куда я стремлюсь!"
     И Нур-ад-дин зарыдал, заплакал, застонал, взволновался и засетовал и вскрикнул: "О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грез?" А когда усилилась его печаль, он произнес такие стихи:
     "Увидит ли после дали этой опять вас глаз,
     Услышу ли из жилища близкого голос ваш?
     Сведет ли нас вновь тот дом, который привык уж к нам,
     Желанное получу ль, получите ль вы его?
     Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,
     И где остановитесь, заройте их подле вас.
     Имей я два сердца, я бы жил лишь с одним из них,
     А сердце, что любит вас так страстно, оставил бы.
     И если б спросили: "От Аллаха чего б желал?"
     Сказал бы: "Прощенья ар-Рахмана и вашего"
     И когда Нур-ад-дин был в таком состоянии, и плакал, и говорил: "О Мариам, о Мариам!", - вдруг какой-то старик вышел из лодки, и подошел к нему, и увидел, что он плачет, и произнес такое двустишие:
     "О Марьям красавица, вернись - ведь глаза мои,
     Как облако дождевое, влагу струят свою.
     Спроси ты хулителей моих прежде всех людей,
     Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков"
     И старик сказал ему: "О дитя мое, ты, кажется, плачешь о невольнице, которая уехала вчера с франком?" И когда Нур-ад-дин услышал старика, он упал без сознания и пролежал час времени, а потом он очнулся и заплакал сильным плачем, больше которого нет, и произнес такие стихи:
     "Надеяться ль после дали вновь на сближенье с ней,
     И дружбы услада возвратится ли полностью?
     Поистине, в моем сердце страсть и волненье,
     И толки доносчиков тревожат и речи их.
     Весь день пребываю я смущенным, растерянным,
     А ночью надеюсь я, что призрак ее придет.
     Аллахом клянусь, ко мне любви не забуду я!
     И как же, когда душе наскучили сплетники?
     Нежна она членами и впалы бока ее,
     И глаз ее в мое сердце стрелы метнул свои.
     Напомнит нам ивы ветвь в саду ее тонкий стан,
     А прелесть красы ее свет солнца смутит совсем.
     Когда б не боязнь Аллаха (слава славна его!),
     Сказал бы я столь прекрасной: "Слава славна ее!"
     И когда старик посмотрел на Нур-ад-дина и увидал его красоту, и стройность, и соразмерность, и ясность его языка, и тонкость его, и раз^нообразие, его сердце опечалилось о юноше, и он сжалился, увидя его состояние. А этот старик был капитаном корабля, шедшего в город той невольницы, и было на его корабле сто купцов из придворных мусульман. И он сказал Нур-ад-дину: "Терпи и будет одно лишь благо, и если захочет Аллах - величие ему и слава! - я доставлю тебя к ней..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик капитан сказал Нур-ад-дину: "Я доставлю тебя к ней, если захочет Аллах великий". - "Когда отъезд?" - спросил Нур-ад-дин. И капитан ответил: "Нам осталось еще три дня, и мы поедем во благе и безопасности". И Нур-ад-дин, услышав слова капитана, обрадовался сильной радостью и поблагодарил его за его милость и благодеяние, а потом он вспомнил дни близости и единения со своей невольницей, не имеющей подобия, и заплакал сильным плачем и произнес такие стихи:
     "О, сблизит ли милосердый с вами меня опять,
     Достигну ль своей я цели, о господа, иль нет?
     Подарит ли мне судьба от вас посещение,
     Чтоб веки над вами я закрыть мог из скупости?
     Когда б продавалась близость к вам, я б купил ее
     За дух свой, но вижу я, что близость дороже к вам".
     И потом Нур-ад-дин в тот же час и минуту вышел, и пошел на рынок, и взял там все, что ему было, нужно из пищи и припасов для путешествия, и пришел к тому капитану, и, увидев его, капитан спросил: "О дитя мое, что это у тебя такое?" - "Мои припасы и то, что мне нужно в пути", - ответил Нур-ад-дин. И капитан засмеялся его словам и сказал: "О дитя мое, разве ты идешь полюбоваться на Колонну Мачт? [632] Между тобой и твоей целью - два месяца пути, если ветер хорош и время безоблачно". И потом старик взял у Нур-ад-дина немного денег, и пошел на рынок, и купил ему все, что ему было нужно для путешествия, в достаточном количестве, и наполнил ему бочонок пресной водой. И Нур-ад-дин оставался на корабле три дня, пока купцы собрались и сделали свои дела, и затем они сошли на корабль, и капитан распустил паруса, и путники ехали пятьдесят один день.
     А случилось потом, что напали на них корсары, преграждающие дорогу, и ограбили корабль, и взяли в плен всех, кто был на нем, и привели их в город Афранджу, и показали своему царю (а Нур-ад-дин был в числе их), и царь велел заключить их в тюрьму. И когда они шли от царя в тюрьму, прибыло то судно, на котором была царевна Мариам-кушачница и кривой везирь. И когда судно приплыло к городу, везирь поднялся к царю и обрадовал его вестью о благополучном прибытии его дочери, Мариам-кушачницы, и стали бить в литавры и украсили город наилучшими украшениями. И царь выехал со всем своим войском и вельможами правления, и они отправились к морю, навстречу царевне.
     И когда корабль подошел, дочь царя, Мариам, вышла, и царь обнял ее и поздоровался с нею, и она поздоровалась с ним, и царь подвел ей коня, и она села. А когда она достигла дворца, ее мать встретила ее, и обняла, и поздоровалась с нею, и спросила, как она поживает и девушка ли она, какою была у них раньше, или стала женщиной, познавшей мужчину. И Мариам сказала: "О матушка, когда человека продают в странах мусульман от купца к купцу и он становится подвластным другому, как можно остаться невинной девушкой? Купец, который купил меня, грозил мне побоями и принудил меня, и уничтожил мою девственность, и продал меня другому, а тот продал меня третьему". И когда мать Мариам услышала от нее эти слова, свет стал перед лицом ее мраком, а потом девушка повторила эти слова отцу, и ему стало тяжело, и дело показалось ему великим. И он изложил эти обстоятельства вельможам правления и патрициям, и они сказали ему; "О царь, она стала нечистой у мусульман, и очистит ее только отсечение ста мусульманских голов".
     И тогда царь велел привести пленных мусульман, которые были в тюрьме, и их всех привели к царю, и в числе их Нур-ад-дина, и царь велел отрубить им головы. И первый, кому отрубили голову, был капитан корабля, а потом отрубили головы купцам, одному за другим, и остался только Нур-ад-дин. И оторвали кусок от его полы, и завязали ему глаза, и поставили его на коврик крови, и хотели отрубить ему голову. И вдруг, в эту минуту, подошла к царю старая женщина и сказала: "О владыка, ты дал обет отдать каждой церкви пять пленных мусульман, если бог возвратит твою дочь Мариам, чтобы они помогли прислуживать в ней. Теперь твоя дочь, СиттМариам, к тебе прибыла, исполни же обет, который ты дал". - "О матушка, - ответил царь, - клянусь Мессией и истинной верой, не осталось у меня из пленных никого, кроме этого пленника, которого собираются убить. Возьми его - он будет помогать тебе прислуживать в церкви, пока не доставят нам еще пленных мусульман, и тогда я пришлю тебе остальных четырех. А если бы ты пришла раньше, прежде чем отрубили головы этим пленным, мы бы дали тебе все, что ты хочешь".
     И старуха поблагодарила царя за его милость и пожелала ему вечной славы и долгого века, и счастья, а затем она в тот же час и минуту подошла к Нур-ад-дину и свела его с коврика крови, и посмотрела на него, и увидела, что это нежный, изящный юноша, с тонкой кожей, и лицо его, подобно луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь месяца. И старуха взяла его и пошла с ним в церковь и сказала: "О дитя мое, сними одежду, которая на тебе: она годится только для службы султану". И потом она принесла Нур-ад-дину черный шерстяной кафтан, черный шерстяной платок и широкий ремень и одела его в этот кафтан, а платок повязала ему, как тюрбан, и подпоясала его ремнем, и затем она велела ему прислуживать в церкви. И Нур-ад-дин прислуживал там семь дней.
     И когда это было так, старуха вдруг пришла к нему и сказала: "О мусульманин, возьми твою шелковую одежду, надень ее, возьми эти десять дирхемов и сейчас же уходи. Гуляй сегодня и не оставайся здесь ни одной минуты, чтобы не пропала твоя душа". - "О матушка, что случилось?" - спросил ее Нур-ад-дин. И старуха сказала: "Знай, о дитя мое, что царская дочь, Ситт-Мариамкушачница, хочет сейчас прийти в церковь, чтобы посетить ее и получить благодать и принять причастие ради сладости благополучия, так как она вырвалась из мусульманских стран, и исполнить обеты, которые она дала, на случай, если спасет ее Мессия. И с нею четыреста девушек, каждая из которых не иначе как совершенна по прелести и красоте, и в числе их - дочь везиря и дочери эмиров и вельмож правления. Сейчас они явятся, и, может быть, их взгляд упадет на тебя в этой церкви, и тогда они изрубят тебя мечами". И Нур-ад-дин взял у старухи десять дирхемов, надев сначала свою одежду, и вышел на рынок, и стал гулять по городу, и узнал все его стороны и ворота..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин, надев свою одежду, взял у старухи десять дирхемов и вышел на рынок и отсутствовал некоторое время, пока не узнал все стороны города, а потом он увидел, что Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи, подошла к церкви и с нею четыреста девушек - высокогрудых дев, подобных лунам, и в числе их была дочь кривого везиря и дочери эмиров и вельмож правления.
     И Мариам шла среди них точно луна среди звезд, и, когда упал на нее взор Нур-ад-дина, он не мог совладать со своей душой и закричал из глубины сердца: "Мариам, о Мариам!" И когда девушки услышали вопль Нур-аддина, который кричал: "О Мариам!", они бросились на него и, обнажив белые мечи, подобные громовым стрелам, хотели тотчас же убить его. И Мариам обернулась, и всмотрелась в Нур-ад-дина, и узнала его самым лучшим образом. И тогда она сказала девушкам: "Оставьте этого юношу: он, несомненно, бесноватый, так как признаки бесноватости видны на его лице". И Нур-ад-дин, услышав от Ситт-Мариам эти слова, обнажил голову, выпучил глаза, замахал руками, скривил ноги и начал пускать пену из уголков рта. И Ситт-Мариам сказала девушкам: "Не говорила ли я вам, что это бесноватый? Подведите его ко мне и отойдите от него, а я послушаю, что он скажет. Я знаю речь арабов и посмотрю, в каком он состоянии, и принимает ли болезнь его бесноватости лечение, или нет".
     И тогда девушки подняли Нур-ад-дина и принесли его к царевне, а потом отошли от него, и Мариам спросила: "Ты приехал сюда из-за меня и подверг свою душу опасности и притворился бесноватым?" - "О госпожа, - ответил Нур-ад-дин, - разве не слышала ты слов поэта:
     Сказали: "Безумно ты влюблен". И ответил я:
     "Поистине, жизнь сладка одним лишь безумным!"
     Подайте безумье мне и ту, что свела с ума.
     И если безумье - объяснит, - не корите".
     "Клянусь Аллахом, о Нур-ад-дин, - сказала Мариам, - поистине, ты сам навлекаешь на себя беду! Я предостерегала тебя от этого, прежде чем оно случилось, но ты не принимал моих слов и последовал своей страсти, а я говорила тебе об этом не по откровению, чтению по лицам или сновидению, - это относится к явной очевидности. Я увидала кривого везиря и поняла, что он пришел в тот город только ища меня". - "О госпожа моя Мариам, - воскликнул Нур-ад-дин, - у Аллаха прошу защиты от ошибки разумного!" И потом состояние Нур-ад-дина ухудшилось, и он произнес такие стихи:
     "Проступок мне подари того, кто споткнулся, ты -
     Раба покрывают ведь щедроты его владык,
     С злодея достаточно вины от греха его,
     Мученье раскаянья уже бесполезно ведь.
     Вес сделал, к чему зовет пристойность, сознавшись, я,
     Где то, чего требует прощенье великих душ?"
     И Нур-ад-дин с госпожой Мариам-кушачницей все время обменивались упреками, излагать которые долго, и каждый из них рассказывал другому, что с ним случилось, и они говорили стихи, и слезы лились у них по щекам, как моря. И они сетовали друг другу на силу любви и муки страсти и волнения, пока ни у одного из них не осталось силы говорить, а день повернул на закат и приблизился мрак. И на Ситт-Мариам было зеленое платье, вышитое червонным золотом и украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и увеличилась ее красота, и прелесть, и изящество ее свойств, и отличился тот, кто сказал о ней:
     Явилась в зеленом платье полной луной она,
     Застежки расстегнуты и кудри распущены.
     "Как имя?" - я молвил, и в ответ мне она: "Я та,
     Что сердце прижгла влюбленных углем пылающим.
     Я - белое серебро, я - золото; выручить
     Плененного можно им из плена жестокого".
     Сказал я: "Поистине, в разлуке растаял я!"
     Она: "Мне ли сетуешь, коль сердце мое - скала?"
     Сказал я ей: "Если сердце камень твое, то знай:
     Заставил потечь Аллах из камня воды струю".
     И когда наступила ночь, Ситт-Мариам обратилась к девушкам и спросила их: "Заперли ли вы ворота?" - "Мы их заперли", - ответили они. И тогда Ситт-Мариам взяла девушек и привела их в одно место, которое называлось место госпожи Мариам, девы, матери света, так как христиане утверждают, что ее дух и ее тайна пребывают в этом месте. И девушки стали искать там благодати и ходить вокруг всей церкви. И когда они закончили посещение, Ситт-Мариам обратилась к ним и сказала: "Я хочу войти в эту церковь одна и получить там благодать - меня охватила тоска по ней из-за долгого пребывания в мусульманских странах. А вы, раз вы окончили посещение, ложи^тесь спать, где хотите". - "С любовью и уважением, а ты делай что желаешь", - сказали девушки.
     И затем они разошлись по церкви в разные стороны и легли. И Мариам обманула их бдительность, и, поднявшись, стала искать Нур-ад-дина, и увидела, что он в сторонке и сидит точно на сковородках с углем, ожидая ее. И когда Мариам подошла к нему, Нур-ад-дин поднялся для нее на ноги и поцеловал ей руки, и она села и посадила его подле себя, а потом она сняла бывшие на ней драгоценности, платья и дорогие материи и прижала Нурад-дина к груди и посадила его к себе на колени. И они не переставая целовались, обнимались и издавали звуки: бак, бак, восклицая: "Как коротка ночь встречи и как длинен день разлуки!" И говорили такие слова поэта:
     "О первенец любви, о ночь сближенья,
     Не лучшая ты из ночей прекрасных -
     Приводишь ты вдруг утро в час вечерний.
     Иль ты была сурьмой в глазах рассвета?
     Иль сном была для глаз ты воспаленных?
     Разлуки ночь! Как долго она тянется!
     Конец ее с началом вновь сближается!
     Как у кольца литого, нет конца у ней,
     День сбора будет прежде, чем пройдет она.
     Влюбленный, и воскреснув, мертв в разлуке!"
     И когда они испытали это великое наслаждение и полную радость, вдруг один слуга из слуг пресвятой ударил в било на крыше церкви, поднимая тех, кто почитает обряды..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница с Нур-ад-дином пребывали в наслаждении и радости, пока не поднялся на крышу церкви слуга, приставленный к билу, и не ударил в било. И Мариам в тот же час и минуту встала и надела свои одежды и драгоценности, и это показалось тяжким Нур-ад-дину, и время для него замутилось. И он заплакал, и пролил слезы, и произнес такие стихи:
     "Розу свежих щек лобызал я непрерывно
     И кусал ее, все сильней ее кусая.
     А когда приятною жизнь нам стала, когда заснул
     Доносчик и глаза его смежились,
     Застучали в било стучащие, в подражание
     Муэдзинам, зовущим на молитву,
     И поспешно встала красавица, чтоб одеться, тут,
     Боясь звезды доносчика летящей,
     И промолвила: "О мечта моя, о желание,
     Пришло уж утро с ликом своим белым".
     Клянусь, что если б получил я на день власть
     И сделался б султаном с сильной дланью,
     Разрушил бы все церкви я на их столбах
     И всех священников убил бы в мире!"
     И потом Ситт-Мариам прижала Нур-ад-дина к груди, и поцеловала его в щеку, и спросила: "О Нур-ад-дин, сколько дней ты в этом городе?" - "Семь дней", - ответил Нур-ад-дин. И девушка спросила: "Ходил ли ты по городу и узнал ли ты его дороги и выходы и ворота со стороны суши и моря?" - "Да", - ответил Нур-ад-дин. "А знаешь ли ты дорогу к сундуку с обетными приношениями, который стоит в церкви?" - спросила Мариам. И Нур-ад-дин ответил: "Да". И тогда она сказала: "Раз ты все это знаешь, когда наступит следующая ночь и пройдет первая треть ее, сейчас же пойди к сундуку с приношениями и возьми оттуда что захочешь и пожелаешь, а потом открой ворота церкви - те, что в проходе, который ведет к морю, - и увидишь маленький корабль и на нем десять человек матросов. И когда капитан увидит тебя, он протянет тебе руку, и ты подай ему свою, и он втащит тебя на корабль. Сиди у него, пока я не приду к тебе, и берегись и еще раз берегись, чтобы не охватил тебя в ту ночь сон: ты будешь раскаиваться, когда раскаянье тебе не поможет". И затем Ситт-Мариам простилась с Нур-ад-дином и сейчас же вышла от пего. Она разбудила своих невольниц и других девушек и увела их и, подойдя к воротам церкви, постучалась, и старуха открыла ей ворота, и когда Мариам вошла, она увидела стоящих слуг и патрициев. Они подвели ей пегого мула, и Мариам села на него, и над нею раскинули шелковый намет, и патриции повели мула за узду, а девушки шли сзади. И Мариам окружили стражники с обнаженными мечами в руках, и они шли с нею, пока не довели ее до дворца ее отца.
     Вот что было с Мариам-кушачницей. Что же касается Нур-ад-дина каирского, то он скрывался за занавеской, за которой они прятались с Мариам, пока не взошел день, и открылись ворота церкви, и стало в ней много людей, и Нур-ад-дин вмешался в толпу и пришел к той старухе, надсмотрщице над церковью. "Где ты спал сегодня ночью?" - спросила старуха. И Нур-ад-дин ответил: "В одном месте в городе, как ты мне велела". - "О дитя мое, ты поступил правильно, - сказала старуха. - Если бы ты провел эту ночь в церкви, царевна убила бы тебя наихудшим убиением". - "Хвала Аллаху, который спас меня от зла этой ночи!" - сказал Нур-ад-дин.
     И Нур-ад-дин до тех пор исполнял свою работу в церкви, пока не прошел день и не подошла ночь с мрачной тьмой, и тогда Нур-ад-дин поднялся, и отпер сундук с приношениями, и взял оттуда то, что легко уносилось и дорого ценилось из драгоценностей, а потом он выждал, пока прошла первая треть ночи, и поднялся и пошел к воротам у прохода, который вел к морю, и он просил у Аллаха покровительства. И Нур-ад-дин шел до тех пор, пока не дошел до ворот, и он открыл их, и прошел через проход, и пошел к морю, и увидел, что корабль стоит на якоре у берега моря, недалеко от ворот. И оказалось, что капитан этого корабля - престарелый красивый старец с длинной бородой, и он стоял посреди корабля на ногах, и его десять человек стояли перед ним. И Нур-ад-дин подал ему руку, как велела Мариам, и капитан взял его руку и потянул с берега, и Нур-ад-дин оказался посреди корабля.
     И тогда старый капитан закричал матросам: "Вырвите якорь корабля из земли и поплывем, пока не взошел день!" И один из десяти матросов сказал: "О господин мой капитан, как же мы поплывем, когда царь говорил нам, что он завтра поедет на корабле по этому морю, чтобы посмотреть, что там делается, так как он боится за свою дочь Мариам из-за мусульманских воров?" И капитан закричал на матросов и сказал им: "Горе вам, о проклятые, разве дело дошло до того, что вы мне перечите и не принимаете моих слов?" И потом старый капитан вытащил меч из ножен и ударил говорившего по шее, и меч вышел, блистая, из его затылка, и кто-то сказал: "А какой сделал наш товарищ проступок, что ты рубишь ему голову?" И капитан протянул руку к мечу и отрубил говорившему голову, и этот капитан до тех пор рубил матросам головы, одному за одним, пока не убил всех десяти.
     И тогда капитан выбросил их на берег, и, обернувшись к Нур-ад-дину, закричал на него великим криком, который испугал его, и сказал: "Выйди, вырви, причальный кол! И Нур-ад-дин побоялся удара меча, и, поднявшись, прыгнул на берег, и вырвал кол, а потом он вбежал на корабль, быстрее разящей молнии. И капитан начал говорить ему: "Сделай то-то и то-то, по^верни так-то и так-то и смотри на звезды!" И Нур-аддин делал все, что приказывал ему капитан, и сердце его боялось и страшилось. И потом капитан поднял паруса корабля, и корабль поплыл по полноводному морю, где бьются волны..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик капитан поднял паруса корабля, и они с Нурад-дином поплыли на корабле по полноводному морю, и ветер был хорош. И при всем этом Нур-аддин крепко держал в руках тали, а сам утопал в море размышлений, и он все время был погружен в думы и не знал, что скрыто для него в неведомом, и каждый раз, как он взглядывал на капитана, его сердце пугалось, и не знал он, в какую сторону капитан направляется. И он был занят мыслями и тревогами, пока не наступил рассвет дня.
     И тогда Нур-ад-дин посмотрел на капитана и увидел, что тот взялся рукой за свою длинную бороду и потянул ее, и борода сошла с места и осталась у него в руке. И Нур-ад-дин всмотрелся в нее и увидел, что это была борода приклеенная, поддельная. И тогда он вгляделся в лицо капитана, и как следует посмотрел на него, и увидел, что это Ситт-Мариам - его любимая и возлюбленная его сердца. А она устроила эту хитрость и убила капитана и содрала кожу с его лица, вместе с бородой, и взяла его кожу, и наложила ее себе на лицо. И Нур-аддин удивился ее поступку, и смелости и твердости ее сердца, и ум его улетел от радости, и грудь его расширилась и расправилась. "Простор тебе, о мое желание и мечта, о предел того, к чему я стремлюсь!" - воскликнул он. И Нур-ад-дина потрясла страсть и восторг, и он убедился в осуществлении желания и надежды. И он повторил голосом приятнейшие напевы и произнес такие стихи:
     "Тем скажи ты, кто не знает, что люблю
     Я любимого, который не для них:
     "Моих близких о любви спросите вы,
     Сладок стих мой и нежны любви слова
     К тем, кто в сердце поселился у меня".
     Речь о них прогонит тотчас мой недуг
     Из души и все мученья удалит,
     И сильнее увлеченье и любовь,
     Когда сердце мое любит и скорбит,
     И уж стало оно притчей средь людей.
     Я за них упрека слышать не хочу,
     Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я,
     Но любовь в меня метнула горесть ту,
     Что зажгла у меня в сердце уголек, -
     От него пылает жаром все во мне.
     Я дивлюсь, что всем открыли мой недуг
     И бессонницу средь долгой тьмы ночей.
     Как хотели грубостью сгубить меня
     И в любви сочли законным кровь пролить? -
     В притесненье справедливы ведь они.
     Посмотреть бы, кто же это вам внушил
     Быть суровыми с юнцом, что любит вас!
     Клянусь жизнью я и тем, кто создал вас, -
     Коль о вас хулитель слово передал,
     Он солгал, клянусь Аллахом, передав.
     Пусть Аллах мои недуги не смягчит,
     Жажду сердца моего не утолит,
     В день, когда на страсть пеняю я в тоске,
     Не хочу я взять другого вам взамен.
     Мучьте сердце, а хотите - сблизьтесь вы.
     Мое сердце не уйдет от страсти к вам,
     Хоть печаль в разлуке с вами узнает.
     Это - гнев, а то - прощенье - все от вас, -
     Ведь для вас не пожалеет он души".
     Когда же Нур-ад-дин окончил свои стихи, Ситт-Мариам до крайности удивилась и поблагодарила его за его слова и сказала: "Тому, кто в таком состоянии, надлежит идти путем мужей и не совершать поступков людей низких, презренных". А Ситт-Мариам была сильна сердцем и сведуща в том, как ходят корабли по соленому морю, и знала все ветры и их перемены и знала все пути по морю. И Нур-ад-дин сказал ей: "О госпожа, если бы ты продли^ла со мною это дело, я бы, право, умер от сильного страха и испуга, в особенности при пыланье огня тоски и страсти и мучительных пытках разлуки". И Мариам засмеялась его словам, и поднялась в тот же час и минуту, и вынула кое-какую еду и питье, и они стали есть, пить, наслаждаться и веселиться.
     А потом девушка вынула яхонты, дорогие камни, разные металлы и драгоценные сокровища и всякого рода золото и серебро, из того, что было легко на вес и дорого ценилось и принадлежало к сокровищам, взятым и прине^сенным ею из дворца и казны ее отца, и показала их Нур-ад-дину, и юноша обрадовался крайней радостью. И при всем этом ветер был ровный, и корабль плыл, и они до тех пор плыли, пока не приблизились к городу Искандарии. И они увидели ее вехи, старые и новые, и увидели Колонну Мачт. И когда они вошли в гавань, Нур-ад-дин в тот же час и минуту сошел с корабля и привязал его к камню из Камней Сукновалов. И он взял немного сокровищ из тех, которые принесла с собою девушка, и сказал Ситт-Мариам: "Посиди, о госпожа, на корабле, пока я не войду с тобой в Искандарию так, как люблю и желаю". И девушка молвила: "Следует, чтобы это было скорее, так как медлительность в делах оставляет после себя раскаяние". - "Нет у меня медлительности", - ответил Нур-ад-дин. И Мариам осталась сидеть на корабле, а Нур-ад-дин отправился в дом москательщика, друга его отца, чтобы взять на время у его жены для Мариам покрывало, одежду, башмаки и изар, какие обычны для женщин Искандарии. И не знал он о том, чего не предусмотрел из превратностей рока, отца дивного дива.
     Вот что было с Нур-ад-дином и Мариам-кушачницей. Что же касается ее отца, царя Афранджи, то, когда наступило утро, он хватился своей дочери Мариам, но не нашел ее. Он спросил про нее невольниц и евнухов, и те сказали; "О владыка наш, она вышла ночью и пошла в церковь, и после этого мы не знаем о ней вестей". И когда царь разговаривал в это время с невольницами и евнухами, вдруг раздались под дворцом два великих крика, от которых вся местность загудела. И царь спросил: "Что случилось?" И ему ответили: "О царь, нашли десять человек убитых на берегу моря, а корабль царя пропал. И мы увидели, что ворота у прохода, которые около церкви, со стороны моря открыты, и пленник, который был в церкви и присутствовал в ней, пропал". - "Если мой корабль, что был в море, пропал, то моя дочь Мариам - на нем, без сомнения и наверное!" - воскликнул царь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Афранджи, когда пропала его дочь Мариам, воскликнул: "Если мой корабль пропал, то моя дочь Мариам - на нем, без сомнения и наверное!" И потом царь в тот же час и минуту позвал начальника гавани и сказал ему:
     "Клянусь Мессией и истинной верой, если ты сейчас же не настигнешь с войсками мой корабль и не приведешь его и тех, кто на нем есть, я убью тебя самым ужасным убийством и изувечу тебя!" И царь закричал на начальника гавани, и тот вышел от него, дрожа, и призвал ту старуху из церкви и спросил ее: "Что ты слышала от пленника, который был у тебя, о его стране и из какой он страны?" - "Он говорил: "Я из города Искандарии", - ответила старуха. И когда начальник услышал ее слова, он в тот же час и минуту вернулся в гавань и закричал матросам: "Собирайтесь и распускайте паруса!"
     И они сделали так, как приказал им начальник, и поехали, и ехали непрестанно ночью и днем, пока не приблизились к городу Искандарии в ту минуту, когда Нурад-дин сошел с корабля и оставил там Ситт-Мариам. А среди франков был тот везирь, кривой и хромой, который купил Мариам у Нур-ад-дина. И когда франки увидели привязанный корабль, они узнали его и, привязав свой корабль вдали от него, подъехали к нему на маленькой лодке из своих лодок, которая плавала по воде глубиной в два локтя. И в этой лодке была сотня бойцов, и в числе их хромой и кривой везирь (а это был непокорный притеснитель и непослушный сатана, хитрый вор, против хитрости которого никто не мог устоять), и он был похож на Абу-Мухаммеда аль-Батталя. И франки гребли и плыли до тех пор, пока не подъехали к кораблю Мариам, и они бросились на корабль и напали на него единым нападением, но не нашли на нем никого, кроме Ситт-Мариам, и тогда они захватили девушку и корабль, на котором она находилась, после того как вышли на берег и провели там долгое время. А потом они в тот же час и минуту вернулись на свои корабли, захватив то, что они хотели, без боя и не обна^жая оружия, и повернули назад, направляясь в страны румов. И они поехали, и ветер был хорош, и они спокойно ехали до тех пор, пока не достигли города Афранджи.
     И они привели Ситт-Мариам к ее отцу, который сидел на престоле своей власти, и когда ее отец увидел ее, он воскликнул: "Горе тебе, о обманщица! Как ты оставила веру отцов и дедов и крепость Мессии, на которую следует опираться, и последовала вере бродяг (он разумел веру ислама), что поднялись с мечом наперекор кресту и идолам?" - "Нет за мной вины, - ответила Мариам. - Я вышла ночью в церковь, чтобы посетить госпожу Мариам и сподобиться от нее благодати, и когда я чем-то отвлеклась, мусульманские воры вдруг напали на меня и заткнули мне рот и крепко меня связали, и они положили меня на корабль и поехали со мной в свою сторону. И я обманула их и говорила с ними об их вере, пока они не развязали моих уз, и мне не верилось, что твои люди догнали меня и освободили. Клянусь Мессией и истинной верой, клянусь крестом и тем, кто был на нем распят, я радовалась тому, что вырвалась из их рук, до крайней степени, и моя грудь расширилась и расправилась, когда я освободилась из мусульманского плена". - "Ты лжешь, о распутница, о развратница! - воскликнул ее отец. - Клянусь тем, что стоит в ясном Евангелии из ниспослан^ных запрещений и разрешений, я неизбежно убью тебя наихудшим убийством и изувечу тебя ужаснейшим образом. Разве не довольно тебе того, что ты сделала сначала, когда вошли к нам твои козни, и теперь ты возвращаешься к нам с твоими обманами!"
     И царь приказал убить Мариам и распять ее на воротах дворца, но в это время вошел к нему кривой везирь (он давно был охвачен любовью к Мариам) и сказал ему: "О царь, не убивай ее и жени меня на ней. Я желаю ее сильнейшим желанием, но не войду к ней раньше, чем построю ей дворец из крепкого камня, самый высокий, какой только строят, так что никакой вор не сможет взобраться на его крышу. А когда я кончу его строить, я зарежу у ворот его тридцать мусульман и сделаю их жертвою Мессии от меня и от нее". И царь пожаловал ему разрешение на брак с Мариам и позволил свя^щенникам, монахам и патрициям выдать ее за него замуж, и девушку выдали за кривого везиря, и царь позволил начать постройку высокого дворца, подходящего для нее, и рабочие принялись работать.
     Вот что было с царевной Мариам, ее отцом и кривым везирем. Что же касается Нур-ад-дина и старика москательщика, то Нур-ад-дин отправился к москательщику, другу своего отца, и взял у его жены на время изар, покрывало, башмаки и одежду - такую, как одежда женщин Искандарии, и вернулся к морю, и направился к кораблю, где была Ситт-Мариам, но увидел, что место пустынно и цель посещения далека..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин увидел, что место пустынно и цель посещения далека, его сердце стало печальным, и он заплакал слезами, друг за другом бегущими, и произнес слова поэта:
     "Летит ко мне призрак Суд, пугает меня, стучась,
     С зарею, когда друзья спят крепко в пустыне.
     Когда же проснулись мы и призрак унесся вдаль,
     Увидел я - пусто все и цель отдаленна".
     И Нур-ад-дин пошел по берегу моря, оборачиваясь направо и налево, и увидал людей, собравшихся на берегу, и они говорили: "О мусульмане, нет больше у города Искандарии чести, раз франки вступают в него и похищают тех, кто в нем есть, и они мирно возвращаются в свою страну, и не выходит за ними никто из мусульман или из воинов нападающих!" - "В чем дело?" - спросил их Нур-ад-дин. И они сказали: "О сынок, пришел корабль из кораблей франков, и в нем были войска, и они сейчас напали на нашу гавань и захватили корабль, стоявший там на якоре, вместе с теми, кто был на нем, и спокойно уехали в свою страну". И Нур-ад-дин, услышав их слова, упал, покрытый беспамятством, а когда он очнулся, его спросили о его деле, и он рассказал им свою историю, от начала до конца. И когда люди поняли, в чем с ним дело, всякий начал его бранить и ругать и говорить ему: "Почему ты хотел увести ее с корабля только в изаре и покрывале?" И все люди говорили ему слова мучительные, а некоторые говорили: "Оставьте его, достаточно с него того, что с ним случилось". И каждый огорчал Нурад-дина словами и метал в него стрелами упреков, так что он упал, покрытый беспамятством.
     И когда люди и Нур-ад-дин были в таком положении, вдруг подошел старик москательщик, и он увидел собравшихся людей и направился к ним, чтобы узнать в чем дело, и увидел Нур-ад-дина, который лежал между ними, покрытый беспамятством. И москательщик сел подле него и привел его в чувство, и когда Нур-ад-дин очнулся, спросил его: "О дитя мое, что означает состояние, в котором ты находишься?" - "О дядюшка, - ответил Нур-аддин, - невольницу, которая у меня пропала, я привез из города ее отца на корабле и вытерпел то, что вытерпел, везя ее, а когда я достиг этого города, я привязал корабль к берегу и оставил невольницу на корабле, а сам пошел в твое жилище и взял у твоей жены вещи для невольницы, чтобы привести ее в них в город. И пришли франки, и захватили корабль, и на нем невольницу, и спокойно уехали, и достигли своих кораблей".
     И когда старик москательщик услышал от Нур-ад-дина эти слова, свет сделался перед лицом его мраком, и он опечалился о Нур-ад-дине великой печалью. "О дитя мое, - воскликнул он, - отчего ты не увез ее с корабля в город без изара? Но теперь не помогут уже слова! Вставай, о дитя мое, и пойдем со мной в город - может быть, Аллах наделит тебя невольницей более прекрасной, чем та, и ты забудешь с нею о первой девушке. Слава Аллаху, который не причинил тебе в ней никакого убытка, а наоборот, тебе досталась через нее прибыль! И знай, о дитя мое, что соединение и разъединение - в руках владыки возвышающегося". - "Клянусь Аллахом, о дядюшка, - воскликнул Нур-ад-дин, - я никак не могу забыть о ней и не перестану ее искать, хотя бы мне пришлось выпить из-за нее чашу смерти". - "О дитя мое, что ты задумал в душе и хочешь сделать?" - спросил москательщик. И Нур-ад-дин сказал: "Я имею намерение вернуться в страну румов и вступить в город Афранджу и подвергнуть свою душу опасностям, и дело либо удастся, либо не удастся". - "О дитя мое, - молвил москательщик, - в ходячих поговорках сказано: "Не всякий раз останется цел кувшин". И если они в первый раз с тобой ничего не сделали, то, может быть, они убьют тебя в этот раз" особенно потому, что они тебя хорошо узнали". - "О дядюшка, - сказал Нур-ад-дин, - позволь мне поехать и быть убитым быстро из-за любви к ней, разве лучше не быть убитым, оставив ее в пытке и смущении".
     А по соответствию судьбы, в гавани стоял один корабль, снаряжаемый для путешествия, и те, кто ехал на нем, исполнили все свои дела, и в эту минуту они выдергивали причальные колья. И Нур-ад-дин поднялся на корабль, и корабль плыл несколько дней, и время и ветер были для путников хороши. И когда они ехали, вдруг появились корабли из кораблей франков, кружившие по полноводному морю. А увидев корабль, они всегда брали его в плен, боясь за царевну из-за воров мусульман, и когда они захватывали корабль, то доставляли всех, кто был на нем, к царю Афранджи, и тот убивал их, исполняя обет, который он дал из-за своей дочери Мариам. И они увидели корабль, в котором был Нур-ад-дин, и захватили его, и взяли всех, кто там был, и привели к царю, отцу Мариам, и, когда пленников поставили перед царем, он увидел, что их сто человек мусульман, и велел их зарезать в тот же час и минуту, и в числе их Нурад-дина, а палач оставил его напоследок, пожалев его из-за его малых лет и стройности его стана.
     И когда царь увидел его, он его узнал как нельзя лучше и спросил его: "Нур-ад-дин ли ты, который был у нас в первый раз, прежде этого раза?" И Нур-ад-дин ответил: "Я не был у вас, и мое имя не Нур-ад-дин, мое имя - Ибрахим". - "Ты лжешь! - воскликнул царь. - Нет, ты Нур-ад-дин, которого я подарил старухе, надсмотрщице за церковью, чтобы ты помогал ей прислуживать п церкви". - "О владыка, - сказал Нур-ад-дин, - мое имя Ибрахим". И царь молвил: "Когда старуха, надсмотрщица за церковью, придет и посмотрит на тебя, она узнает, Нур-ад-дин ли ты, или кто другой".
     И когда они говорили, вдруг кривой везирь, который женился на царской дочери, вошел в ту самую минуту и поцеловал перед царем землю и сказал: "О царь, знай, что постройка дворца окончена, а тебе известно, что я дал обет, когда кончу постройку, зарезать у дворца тридцать мусульман, и вот я пришел к тебе, чтобы взять у тебя тридцать мусульман и зарезать их и исполнить обет Мессии. Я возьму их под мою ответственность, в виде зай^ма, а когда прибудут ко мне пленные, я дам тебе других, им взамен". - "Клянусь Мессией и истинной верой, - сказал царь, - у меня не осталось никого, кроме этого пленника". И он показал на Нур-ад-дина и сказал везирю: "Возьми его и зарежь сейчас же, а я пришлю тебе остальных, когда прибудут ко мне пленные мусульмане". И кривой везирь встал, и взял Нур-ад-дина, и привел его ко дворцу, чтобы зарезать его на пороге его дверей. И маляры сказали ему: "О владыка, нам осталось работать и красить два дня. Потерпи и подожди убивать этого пленника, пока мы не кон^чим красить. Может быть, к тебе придут недостающие до тридцати, и ты за^режешь их всех разом и исполнишь свой обет в один день". И тогда везирь приказал заточить Нур-ад-дина..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь приказал заточить Нур-ад-дина, его отвели, закованного, в конюшню, и он был голоден, и хотел пить, и печалился о себе, и увидел он смерть своими глазами. А по определенной судьбе и твердо установленному предопределению было у царя два коня, единоутробные братья, одного из которых звали Сабик, а другого - Ляхик [633], и о том, чтобы заполучить одного из них, вздыхали царя Хосрои. И один из его коней был серый, без пятнышка, а другой - вороной, словно темная ночь, и все цари островов говорили: "Всякому, кто украдет одного из этих коней, мы дадим все, что он потребует из красного золота, жемчугов и драгоценностей", - но никто не мог украсть ни которого из этих коней.
     И случилась с одним из них болезнь - пожелтенье белка в глазах, и царь призвал всех коновалов, чтобы вылечить коня, и они все не смогли этого. И вошел к царю кривой везирь, который женился на его дочери, и увидел, что царь озабочен из-за этого коня, и захотел прогнать его заботу. "О царь, - сказал он, - отдай мне этого коня, я его вылечу". И царь отдал ему коня, и везирь перевел его в конюшню, в которой был заперт Нур-аддин. И когда этот конь покинул своего брата, он закричал великим криком и заржал, и люди встревожились из-за его крика, и понял везирь, что конь испустил этот крик только из-за разлуки со своим братом. И он пошел и осведомил об этом царя, и когда царь как следует понял его слова, он сказал: "Если он - животное и не стерпел разлуки со своим братом, то каково же обладателям разума?" И потом он приказал слугам перевести второго коня к его брату, в дом везиря, мужа Мариам, и сказал им: "Скажите везирю: "Царь говорит тебе: "Оба коня пожалованы тебе от него, в угожденье его дочери Мариам".
     И когда Нур-ад-дин лежал в конюшне, скованный и в путах, он вдруг увидел обоих коней и заметил на глазах одного из них бельма. А у него были некоторые знания о делах с конями и применении к ним лечения, и он сказал про себя: "Вот, клянусь Аллахом, время воспользоваться случаем! Я встану, и солгу везирю, и скажу ему: "Я вылечу этого коня!" И я сделаю что-нибудь, от чего его глаза погибнут, и тогда везирь убьет меня, и я избавлюсь от этой гнусной жизни". И потом Нур-ад-дин дождался, пока везирь пришел в конюшню, чтобы взглянуть на коней, и когда он вошел, Нур-ад-дин сказал ему: "О владыка, что мне с тебя будет, если я вылечу этого коня и сделаю ему что-то, от чего его глаза станут хорошими?" - "Клянусь жизнью моей головы, - ответил везирь, - если ты его вылечишь, я освобожу тебя от убиения и позволю тебе пожелать от меня". - "О владыка, - сказал Нур-ад-дин, - прикажи расковать мне руки". И везирь приказал его освободить, и тогда Нур-ад-дин поднялся, взял свежевыдутого стекла, истолок его в порошок, взял негашеной извести и смешал с луковой водой, и затем он приложил все это к глазам коня и завязал их, думая: "Теперь его глаза провалятся, и меня убьют, и я избавлюсь от этой гнусной жизни". И Нур-ад-дин проспал эту ночь с сердцем, свободным от нашептывании заботы, и взмолился великому Аллаху, говоря: "О господи, мудрость твоя такова, что избавляет от просьб".
     А когда наступило утро и засияло солнце над холмами и долинами, везирь пришел в конюшню и снял повязку с глаз коня, и посмотрел на них, и увидел, что это прекраснейшие из красивых глаз по могуществу владыки открывающего. И тогда везирь сказал Нур-ад-дину: "О мусульманин, я не видел в мире подобного тебе по прекрасному умению! Клянусь Мессией и истинной верой, ты удовлетворил меня крайним удовлетворением - ведь бессильны были излечить этого коня все коновалы в нашей стране". И потом он Подошел к Нур-ад-дину и освободил его от цепей своей рукой, а затем одел его в роскошную одежду и назначил его надзирателем над своими конями, и установил ему довольствие и жалованье, и поселил его в комнате над ко^нюшней.
     А в новом дворце, который везирь выстроил для СиттМариам, было окно, выходившее на дом везиря и на комнату, в которой поселился Нур-ад-дин. И Нур-ад-дин просидел несколько дней за едой и питьем, и он наслаждался, и веселился, и приказывал, и запрещал слугам, ходившим за конями, и всякого из них, кто пропадал и не задавал корму коням, привязанным в том стойле, где он прислуживал, Нур-ад-дин валил и бил сильным боем и накла^дывал ему на ноги железные цепи. И везирь радовался на Нур-ад-дина до крайности, и грудь его расширилась и расправилась, и не знал он, к чему приведет его дело, а Нур-ад-дин каждый день спускался к коням и вытирал их своей рукой, ибо знал, как они дороги везирю и как тот их любит.
     А у кривого везиря была дочь, невинная, до крайности прекрасная, подобная убежавшей газели или гибкой ветке. И случилось, что она в какой-то день сидела у окна, выходившего на дом везиря и на помещение, где был Нур-ад-дин, и вдруг она услышала, что Нур-ад-дин поет и сам себя утешает в беде, произнося такие стихи: "Хулитель мой, что стал в своей сущности
     Изнеженным и весь цветет в радостях, -
     Когда терзал бы рок тебя бедами,
     Сказал бы ты, вкусив его горечи:
     "Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!"
     Но вот теперь спасен от обмана я,
     От крайностей и бед ее спасся я,
     Так не кори в смущение впавшего,
     Что восклицает, страстью охваченный:
     "Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!"
     Прощающим влюбленных в их бедах будь,
     Помощником хулителей их не будь,
     И берегись стянуть ты веревку их
     И страсти пить не принуждай горечь их.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Ведь был и я среди рабов прежде вас,
     Подобен тем, кто ночью спит без забот.
     Не знал любви и бдения вкуса я,
     Пока меня не позвала страсть к себе.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Любовь познал и все унижения
     Лишь тот, кто долго страстью мучим был,
     Кто погубил рассудок свой, полюбив,
     И горечь пил в любви одну долго он.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Как много глаз не спит в ночи любящих,
     Как много век лишилось сна сладкого!
     И сколько глаз, что слезы льют реками,
     Текущими от мук любви вдоль ланит!
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Как много есть безумных в любви своей,
     Что ночь не спят в волненье, вдали от сна;
     Одели их болезни одеждою,
     И грезы сна от ложа их изгнаны.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Истлели кости, мало терпения,
     Течет слеза, как будто дракона кровь.
     Как строен он! Все горьким мне кажется,
     Что сладостным находит он, пробуя.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Несчастен тот, кто мне подобен по любви
     И пребывает ночью темною без сна.
     Коль в море грубости плывет и тонет оп,
     На страсть свою, вздыхая, он сетует.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Кто тот, кто страстью не был испытан век
     И козней кто избег ее" тонких столь?
     И кто живет, свободный от мук ее,
     Где тот, кому досталось спокойствие?
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!
     Господь, направь испытанных страстью
     И сохрани, благой из хранящих, их!
     И надели их стойкостью явною
     И кроток будь во всех испытаньях к ним.
     Ах, прочь любовь и все ее горести -
     Спалила сердце мне она пламенем!"
     И когда Нур-ад-дин завершил свои последние слова и окончил свои нанизанные стихи, дочь везиря сказала про себя: "Клянусь Мессией и истинной верой, этот мусульманин - красивый юноша, по только он, без сомнения, покинутый влюбленный. Посмотреть бы, возлюбленный этого юноши красив ли, как он, и испытывает ли он то же, что этот юноша, или нет? Если его возлюбленный красив, как и он, то этот юноша имеет право лить слезы и сетовать на любовь, а если его возлюбленный не красавец, то погубил он свою жизнь в печалях и лишен вкуса наслаждения..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дочь везиря говорила про себя: "Если его возлюбленный красив, этот юноша имеет право лить слезы, а если его возлюбленный не красив, он загубил свою жизнь в печалях". А Мари^ам-кушачницу, жену везиря, перевели во дворец накануне этого дня, и дочь везиря увидела по ней, что у нее стеснилась грудь, и решила пойти к ней и рассказать о деле этого юноши и о том, какие она слышала от него стихи, и не успела она до конца подумать об этих словах, как Ситт-Мариам, жена ее отца, прислала за ней, чтобы она развлекла ее разговором. И девушка пошла к ней и увидела, что грудь Мариам стеснилась, и слезы текут у нее по щекам, и она плачет сильным плачем, больше которого нет, сдерживая слезы и произнося такие стихи:
     "Прошел мой век, а век любви все длится,
     И грудь тесна моя от сильной страсти,
     А сердце плавится от мук разлуки,
     Надеется, что встречи дни вернутся
     И будет близость стройной, соразмерной.
     Не укоряй утратившего сердце,
     Худого телом от тоски и горя,
     И не мечи в любовь стрелой упреков -
     Ведь в мире нет несчастнее влюбленных,
     Но горечь страсти кажется нам сладкой".
     И дочь везиря сказала Ситт-Мариам: "Отчего, о царевна, у тебя стеснена грудь и рассеяны мысли?" И СиттМариам, услышав слова дочери везиря, вспомнила минувшие великие наслаждения и произнесла такие два стиха:
     "Терплю по привычке я разлуку с возлюбленным,
     И слез жемчуга струю я россыпь за россыпью.
     Быть может, пришлет Аллах мне помощь - поистине,
     Все легкое он ведь свил под крыльями трудного". "О царевна, - сказала ей дочь везиря, - не будь со стесненной грудью и пойдем сейчас к окну дворца - у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и сладкою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный". - "По какому признаку ты узнала, что он покинутый влюбленный?" - спросила Ситт-Мариам. И дочь везиря сказала: "О царевна, я узнала это потому, что он говорит касыды и стихи в часы ночи и части дня". И СиттМариам подумала про себя: "Если слова дочери везиря истинны, то это примета огорченного, несчастного Али Нур-ад-дина. Узнать бы, он ли тот юноша, про которого говорит дочь везиря!" И тут усилилась любовь СиттМариам, ее безумие, волнение и страсть, и она поднялась в тот же час и минуту, и, подойдя с дочерью везиря к окну, посмотрела в него и увидела, что тот юноша - ее возлюбленный и господин Нур-ад-дин. И она пристально всмотрелась в него и узнала его как следует, но только он был больной от великой любви к пей и влюбленности в нее и от огня страсти, мук разлуки и безумия любви и тоски, и увеличилась его худоба, и он начал говорить и сказал:
     "В неволе сердце, но свободно глаз течет,
     С ним не сравниться облаку текучему.
     Я плачу, по ночам не сплю, тоскую я.
     Рыдаю я, горюю о возлюбленных.
     О пламя, б печаль моя, о страсть моя -
     Теперь числом их восемь набралось всего,
     За ними следом пять и пять еще идет.
     Постойте же, послушайте слова мои!
     То память, мысль, и вздох, и изнурение,
     Страданье, и изгнанье, и любовь моя,
     И горе, и веселие, как видишь ты.
     Терпения и стойкости уж нет в любви,
     Ушло терпенье, и конец приходит мне.
     Велики в сердце муки от любви моем,
     О вопрошающий, каков огонь в душе!
     Зачем пылает так в душе слеза моя?
     То пламя в сердце пышет непрестанное.
     В потоке слез я утопаю льющихся,
     Но жаром страсти в пропасть ввергнут адскую".
     И, увидев своего господина Нур-ад-дина и услышав его проникающие стихи и дивную прозу, Ситт-Мариам убедилась, что это он, но скрыла свое дело от дочери везиря и сказала ей: "Клянусь Мессией и истинной верой, я не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!"
     А затем она в тот же час и минуту поднялась и отошла от окна и вернулась на свое место, и дочь везиря ушла к своему делу. И Ситт-Мариам выждала некоторое время, и вернулась к окну, и, сев у окна, стала смотреть на своего господина Нур-ад-дина и вглядываться в его тонкость и нежность его свойств, и увидела она, что он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, но только он вечно печален и струит слезы, так как вспоминает о том, что минуло. И он произносит такие стихи:
     "Я питал надежду на близость с милой, и нет ее,
     Но близость к жизни горечью досталась мне.
     Моих слез потоки напомнит море течением,
     Но когда я вижу хулителей, я скрываю их.
     Ах, сгинул бы призвавший день разлуки к нам,
     Разорвал бы я язык его, попадись он мне!
     Упрека нет на днях за то, что сделали, -
     Напиток мой они смешали с горечью.
     К кому пойду, когда не к вам направлюсь я?
     Ведь сердце в ваших я садах оставил вам.
     Кто защитник мой от обидчика самовластного?
     Все злее он, когда я власть даю ему.
     Ему я дух мой отдал, чтоб хранил он дар,
     Но меня сгубил он и то сгубил, что я дал ему.
     Я истратил жизнь, чтоб любить его. О, если бы
     Мне близость дали взамен того, что истратил я!
     О газеленок, в сердце пребывающий,
     Достаточно разлуки я испробовал!
     Ты тот, чей лик красоты все собрал в себе,
     Но все терпенье на него растратил я.
     Поселил я в сердце его моем - поселилось там
     Испытание, но доволен я поселившимся,
     Течет слеза, как море полноводное,
     Если б знал дорогу, поистине, я бы шел по ней.
     И боялся я, и страшился я, что умру в тоске
     И все уйдет, на что имел надежду я".
     И когда Мариам услышала от Нур-ад-дина, влюбленного, покинутого, это стихотворение, пришло к ней из-за его слов сострадание, и она пролила из глаз слезы и произнесла такое двустишие:
     "Стремилась к любимым я, но лишь увидала их,
     Смутилась я, потеряв над сердцем и взором власть.
     Упреки готовила я целыми свитками,
     Когда же мы встретились, ни звука я не нашла".
     И Нур-ад-дин, услышав слова Ситт-Мариам, узнал ее, и заплакал сильным плачем и воскликнул: "Клянусь Аллахом, это звук голоса Ситт-Мариам-ку^шачницы - без сомнения и колебания и метания камней в неведомое..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот восемьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин, услышав, что Мариам произносит стихи, воскликнул про себя: "Поистине, это звук голоса Ситт-Мариам, без сомнения и колебания и метания камней в неизвестное! Посмотреть бы, правильно ли мое предположение, действительно ли это она или кто-нибудь другой!" И потом усилилась печаль Нур-ад-дина, и он заохал и произнес такие стихи:
     "Увидел раз хуливший за страсть меня,
     Что встретил на просторе я милую
     И не сказал ни слова упрека ей:
     Упреки ведь - леченье тоскующих.
     И молвил он: "Молчишь почему, скажи,
     И верного не можешь ответа дать?"
     И молвил я; "О ты, что не ведаешь
     Чувств любящих и в них сомневаешься!
     Влюбленных признак, страсти примета их -
     Молчание при встрече с любимыми".
     А когда он окончил свои стихи, Ситт-Мариам принесла чернильницу и бумагу и написала в ней после священных слов: "А затем - привет на тебе Аллаха и милость его и благословенье! Сообщаю тебе, что невольница Мариам тебя приветствует и что велика по тебе ее тоска, и вот се послание к тебе. В минуту, когда эта бумажка попадет к тебе в руки, тотчас же и немедленно поднимайся и займись тем, чего Мариам от тебя хочет, с крайней заботой, и берегись ослушаться ее или заснуть. Когда пройдет первая треть ночи (а этот час - самое счастливое время), у тебя не будет иного дела, кроме как оседлать обоих коней и выйти с ними за город, и всякому, кто спросит: "Куда ты идешь?", отвечай: "Я иду их поводить". Если ты так скажешь, тебя не задержит никто: жители этого города уверены, что ворота заперты".
     И потом Ситт-Мариам завернула бумажку в шелковый платок и бросила ее Нур-ад-дину из окна, и Нур-аддин взял ее, и прочитал, и понял, что в ней содержится, и узнал почерк Ситт-Мариам. И он поцеловал записку, и приложил ее ко лбу между глаз, и вспомнил былую приятную близость, и, пролив слезы из глаз, произнес такое двустишие:
     "Пришло к нам послание от вас в ночном сумраке,
     Тоску взволновав по вас во мне, изнурив меня.
     И жизнь мне напомнила, прошедшую в близости,
     Хвала же владыке, мне разлуку пославшему!"
     А потом Нур-ад-дин, когда опустилась над ним ночь, занялся уборкой коней и выждал, пока прошла первая треть ночи, и тогда в тот же час и минуту подошел к коням и положил на них два седла из лучших седел, а затем вывел их из ворот конюшни и запер ворота и, дойдя с конями до городских ворот сел, ожидая Ситт-Мариам.
     Вот то, что было с Нур-ад-дином. Что же касается царевны Мариам, то она в тот же час и минуту направилась в помещение, приготовленное для нее во дворце, и увидела, что кривой везирь сидит в этом помещении, опершись на подушку, набитую перьями страуса (а он совестился протянуть к Ситт-Мариам руку или заговорить с нею). И, увидав его, Ситт-Мариам обратилась в сердце к своему господину и сказала: "О боже, не дай ему достигнуть со мною желаемого и не суди мне стать нечистой после чистоты!" А потом она подошла к везирю и выказала к нему дружбу, и села подле него, и приласкала его, и сказала: "О господин мой, что это ты от нас отвора^чиваешься? Высокомерие ли это с твоей стороны и надменность ли к нам? Но говорит сказавший ходячую поговорку: "Когда приветствие не имеет сбыта, приветствуют сидящие стоящих". И если ты, о господин мой, не подходишь ко мне и не заговариваешь со мною, тогда я подойду к тебе и заговорю с тобой". - "Милость и благодеяние - от тебя, о владеющая землею и вдоль и поперек, и разве я не один из твоих слуг и ничтожнейших твоих прислужников?" - ответил везирь. - Мне только совестно посягнуть на возвышенную беседу с тобой, о жемчужина бесподобная, и лицо мое перед тобой глядит в землю". - "Оставь эти слова и принеси нам еду и напитки", - сказала царевна.
     И тогда везирь кликнул своих невольниц и евнухов и велел им принести скатерть, на которой было то, что ходит и летает и плавает в морях: ката, перепелки, птенцы голубей, молочные ягнята и жирные гуси, и были там подрумяненные куры и кушанья всех форм и видов. И СиттМариам протянула руку к скатерти, и стала есть, и начала класть везирю в рот куски пальцами и целовать его в губы, и они ели до тех пор, пока не насытились едою, а потом они вымыли руки, и евнухи убрали скатерть с кушаньем и принесли скатерть с вином. И Мариам стала наливать и пить - и поить везиря, и она служила ему, как подобает, и сердце везиря едва не улетело от радости, и его грудь расширилась и расправилась. И когда разум везиря исчез для истины и вино овладело им, царевна положила руку за пазуху и вынула кусок крепкого маграбинского банджа - такого, что если бы почуял малейший его запах слон, он бы проспал от года до года (Мариам приготовила его для подобного часа), и затем она отвлекла внимание везиря, и растерла бандж в кубке, и, наполнив кубок, подала его везирю. И ум везиря улетел от радости, и не верилось ему, что царевна предлагает ему кубок, и он взял кубок и выпил его, и едва утвердилось вино у него в желудке, как он тотчас же упал на землю, поверженный.
     И тогда Ситт-Мариам поднялась на ноги и, направившись к двум большим мешкам, наполнила их тем, что легко весом и дорого стоит из драгоценных камней, яхонтов и всевозможных дорогих металлов, а потом она взяла с собой немного съестного и напитков и надела доспехи войны и сечи, снаря^дившись и вооружившись. И она взяла с собой для Нур-ад-дина, чтобы порадовать его, роскошные царственные одежды и набор покоряющего оружия, а затем подняла мешки на плечи и вышла из дворца (а она обладала силой и отвагой) и отправилась к Нур-ад-дину.
     Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-ад-дина..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до восьмисот девяноста
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам, выйдя из дворца, отправилась к Нур-ад-дину (а она обладала силой и отвагой).
     Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-аддина, влюбленного, несчастного, то он сидел у ворот города, ожидая Мариам, и поводья коней были у него в руке, и Аллах (велик он и славен!) наслал на него сон, и он заснул - слава тому, кто не спит! А цари островов в то время не жалели денег на подкуп за кражу тех двух коней или одного из них, и в те дни существовал один черный раб, воспитавшийся на островах, который умел красть коней, и цари франков подкупали его большими деньгами, чтобы он украл одного коня, и обещали, если он украдет обоих, подарить ему целый остров и наградить его роскошной одеждой. И этот раб долгое время кружил по городу Афрандже, прячась, но не мог взять коней, пока они были у царя, а когда царь подарил коней кривому везирю и тот перевел их к себе в конюшню, раб обрадовался сильной радостью и стал надеяться их взять. И он воскликнул: "Клянусь Мессией и истинной верой, я их украду"!
     И он вышел, в ту самую ночь, и направился к конюшне, чтобы украсть коней, и когда он шел по дороге, он вдруг бросил взгляд и увидел Нур-ад-дина, который спал, держа поводья коней в руке. И раб снял поводья с головы коней и хотел сесть на одного из них и погнать перед собой другого, и вдруг подошла Ситт-Мариам, неся мешки на плече. И она подумала, что раб - это Нур-аддин, и подала ему один мешок, и раб положил его на коня, а потом Мариам подала ему второй мешок, и он положил его на другого коня, а сам молчал, и Мариам думала, что это Нур-ад-дин. И они выехали за ворота города, а раб все молчал, и Мариам сказала ему: "О господин мой Нурад-дин, отчего ты молчишь?" И раб обернулся, сердитый, и сказал: "Что ты говоришь, девушка?" И Мариам, услышав бормотанье раба, узнала, что это не речь Нур-ад-дина, и тогда она подняла голову, и посмотрела на раба, и увидела, что у него ноздри как кувшины. И когда Мариам посмотрела на раба, свет стал перед лицом ее мраком, и она спросила его: "Кто ты будешь, о шейх сыновей Хама, и как твое имя среди людей?" - "О дочь скверных, - сказал раб, - мое имя - Масуд, что крадет коней, когда люди спят". И Мариам не ответила ему ни одним словом, но тотчас же обнажила меч и ударила его по плечу, и меч вышел, сверкая, через его связки. И раб упал на землю, поверженный, и стал биться в крови, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).
     И тогда Ситт-Мариам взяла коней и села на одного из них, а другого схватила рукой и повернула вспять, чтобы найти Нур-ад-дина. И она нашла его лежащим в том месте, где она условилась с ним встретиться, и поводья были у него в руке, и он спал, и храпел во сне, и не отличал у себя рук от ног. И Мариам сошла со спины копя и толкнула Нур-ад-дина рукой, и тот пробудился от сна, испуганный, и воскликнул: "О госпожа, слава Аллаху, что ты пришла благополучно!" - "Вставай, садись на этого коня и молчи!" - сказала ему Мариам. И Нур-ад-дин поднялся и сел на коня, а Ситт-Мариам села на другого коня, и они выехали из города и проехали некоторое время, и потом Мариам обернулась к Нур-ад-дину и сказала: "Разве не говорила я тебе: "Не спи!" Ведь не преуспевает тот, кто спит". - "О госпожа, - воскликнул Нур-ад-дин, - я заснул только потому, что прохладилась моя душа, ожидая свиданья с тобой! А что случилось, о госпожа?" И Мариам рассказала ему историю с рабом от начала до конца, и Нур-ад-дин воскликнул: "Слава Аллаху за благополучие!"
     И затем они старались ускорить ход, вручив свое дело милостивому, всеведущему, и ехали, беседуя, пока не доехали до раба, которого убила Ситт-Мариам. И Нур-аддин увидел его, валявшегося в пыли, подобного ифриту, и Мариам сказала Нур-ад-дину: "Сойди на землю, обнажи его от одежд и возьми его оружие". - "О госпожа, - сказал Нур-ад-дин, - клянусь Аллахом, я не могу сойти со спины коня, встать около этого раба и приблизиться к нему!" И он подивился обличию раба и поблагодарил Ситт-Мариам за ее поступок, изумляясь ее смелости и силе ее сердца. И они поехали и ехали жестоким ходом остаток ночи, а когда наступило утро и засияло светом и заблистало и распространилось солнце над холмами, они достигли об^ширного луга, где паслись газели, и края его зеленели, и плоды на нем всюду поспели. И цветы там были как брюхо змеи, и укрывались на лугу птицы, и ручьи текли на нем, разнообразные видом, как сказал и отличился поэт, вполне выразив желаемое:
     Долина нас от зноя защитила,
     Сама защищена деревьев гущей.
     Мы сели под кустами, и склонились
     Над нами они, как мать над своим младенцем.
     И дал поток нам, жаждущим, напиться
     Водой, что слаще вин для пьющих вместе.
     Деревья гонят солнце, как ни взглянет,
     Вход запретив ему, позволив ветру.
     Пугают камни жемчугом убранных,
     И щупают они края жемчужин.
     Или, как сказал другой:
     И когда щебечет поток его и хор птиц его,
     К нему влечет влюбленного с зарею,
     И раю он подобен - под крылом его
     Плоды и тень и струи вод текучих.
     И Ситт-Мариам с Нур-ад-дином остановились, чтобы отдохнуть в этой долине..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто первая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ситт-Мариам с Нур-аддином остановились в этой долине, они поели ее плодов и напились из ее ручьев и пустили коней поесть на пастбище, и кони поели и попили в этой долине. И Нур-ад-дин с Мариам сели и начали беседовать и вспоминать свое дело и то, что с ними случилось, и всякий из них сетовал другому на то, какие он испытал мучения в разлуке и что он перенес в тоске и отдалении. И когда они так сидели, вдруг поднялась пыль, застилая края неба, и они услышали ржание коней и бряцание оружия.
     А причиною этого было вот что. Когда царь выдал свою дочь замуж за везиря, и тот вошел к ней в ту же ночь, и настало утро, царь захотел пожелать им доброго утра, как бывает обычно у царей с их дочерьми. И он поднялся, и взял шелковые материи, и стал разбрасывать золото и серебро, чтобы его подхватывали евнухи и прислужницы, и царь до тех пор шел с несколькими слугами, пока не достиг нового дворца, и он увидел, что везирь брошен на постель и не отличает головы от ног. И царь огляделся во дворце направо и налево и не увидел своей дочери, и замутилось его состояние, и заняло это его мысли, и исчез его рассудок. И он велел принести горячей воды, крепкого уксуса и ладана, и когда ему принесли их, смешал все это вместе и впустил везирю в вое. И затем он потряс его, и бандж выпал у него из нутра, точно кусок сыру, и тогда царь впустил смесь везирю в нос второй раз, и тот проснулся. И царь спросил его, что с ним и что с его дочерью Мариам, и везирь сказал ему: "О царь величайший, я ничего о ней не знаю, кроме того, что она своей рукой дала мне выпить кубок вина, и после того я пришел в сознание только сейчас и не знаю, какое с ней было дело".
     И когда царь услышал слова везиря, свет стал мраком перед лицом его, и он вытащил меч и ударил им везиря по голове, и меч показался, блистая, между его зубов.
     А потом царь в тот же час и минуту послал за слугами и конюхами, и когда они явились, потребовал тех двух коней, и слуги сказали: "О царь, кони пропали сегодня ночью, и наш старший тоже пропал вместе с ними. Утром мы нашли все двери отпертыми". - "Клянусь моей религией и тем, что исповедует моя вера, - воскликнул царь, - коней взял не кто иной, как моя дочь, - она и тот пленный, что прислуживал в церкви! Он похитил мою дочь в первый раз, и я узнал его истинным образом, и освободил его из моих рук только этот кривой везирь, и ему уже воздано за его поступок!"
     И потом царь тотчас же позвал своих трех сыновей - а это были доблестные богатыри, каждый из которых стоил тысячи всадников в пылу битвы и на месте боя и сражения, - и закричал на них, и велел им садиться на коней. И они сели, и царь сел на коня в числе их вместе с избранными своими патрициями, вельможами правления и знатными людьми, и они поехали по следам беглецов и настигли их в той долине.
     Когда Мариам увидела их, она поднялась, села на своего коня, подвяза^ла меч и надела доспехи и оружие, а потом она спросила Нур-ад-дина: "В каком ты состоянии и каково твое сердце в бою, сражении и стычке?" - "Я устойчив в стычке, как устойчив кол в отрубях", - ответил Нур-ад-дин, и затем он начал говорить и сказал:
     "О Марьям, брось корить меня так больно,
     И смерти не ищи мне с долгой пыткой.
     Откуда мне, скажи, воякой сделаться,
     Когда пугаюсь я карканья вороны?
     А когда увижу внезапно мышь, так пугаюсь я,
     Что лью со страху я себе в одежду.
     Люблю бои я только в одиночестве,
     И знает кусе весь пыл и ярость зебба.
     Вот это - правильное мненье! Всякое
     Другое мненье правильным не будет".
     И когда Мариам услышала от Нур-ад-дина эти слова и нанизанные стихи, она явила ему смех и улыбку и сказала: "О господин мой Нур-ад-дин, оставайся на месте, и я избавлю тебя от их зла, хотя бы их было числом столько, сколько песчинок". И она в тот же час и минуту приготовилась, и, сев на спину коня, выпустила из рук конец поводьев, и повернула копье острием вперед, и конь понесся под нею, точно дующий ветер или вода, когда она изливается из узкой трубы. А Мариам была из храбрейших людей своего времени, бесподобная в ее век и столетие, ибо отец научил ее, еще малолеткой, ездить на спине коней и погружаться в море боя темной ночью. И она сказала Нур-ад-дину: "Садись на коня и будь за моей спиной, а если мы побежим, старайся не упасть, ибо твоего коня не настигнет настигающий".
     И когда царь увидел свою дочь Мариам, он узнал ее как нельзя лучше и" обернувшись к своему старшему сыну, сказал ему: "О Бартут, о прозванный Рас-аль-Каллут! Это твоя сестра Мариам, наверное и без сомнения. Она понеслась на нас и хочет биться с нами и сражаться; выйди же к ней и поне^сись на нее. Во имя Мессии и истинной веры, если ты ее одолеешь, не убивай ее, не предложив ей христианскую веру, и если она вернется к своей древней вере, приведи ее пленницей, а если она не вернется к ней, убей ее самым скверным убиением и изувечь ее наихудшим способом, а также и того проклятого, который с нею, изувечь самым скверным способом". И Бартут ответил: "Внимание и повиновение!"
     И затем он в тот же час и минуту выехал к своей сестре Мариам и понесся на нее, и она встретила его, и поднялась на него, и приблизилась к нему, и подъехала близко. И тогда Бартут сказал ей: "О Мариам, разве недостаточно того, что из-за тебя случилось, когда ты оставила веру отцов и дедов и последовала вере бродящих по землям? (Он подразумевал веру ислама.) Клянусь Мессией и истинной верой, - воскликнул он потом, - если ты не вернешься к вере царей, твоих отцов и дедов, и не пойдешь к ней наилучшим путем, я убью тебя злейшим убийством и изувечу тебя наихудшим образом!" И Мариям засмеялась словам своего брата и воскликнула: "Не бывать, не бывать, чтобы вернулось минувшее или ожил бы умерший! Нет, я заставлю тебя проглотить сильнейшую печаль! Клянусь Аллахом, я не отс^туплю от веры Мухаммеда, сына Абд-Аллаха, чье наставление всеобъемлюще, ибо это есть истинная вера, и не оставлю правого пути, хотя бы пришлось мне испить чашу смерти..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто вторая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам сказала своему брату: "Не бывать, чтоб я отступилась от веры Мухаммеда, сына Абд-Аллаха, чье наставление всеобъемлюще, ибо это вера правого пути, хотя бы пришлось мне испить чашу смерти!"
     И когда услыхал проклятый Бартут от своей сестры эти слова, свет сделался пред лицом его мраком, и показалось ему это дело значительным и великим. И запылал между ними бой, и жестокой стала борьба и схватка, и погрузились они оба в долины, широкие и длинные, и терпели страдания, и устремились на них взоры, и поразила их оторопь. И они гарцевали продол^жительное время и долго сражались. И всякий раз как открывал Бартут против своей сестры Мариам какой-нибудь способ боя, она уничтожала его и отражала своим прекрасным искусством, силой своего превосходства, уменьем и доблестью. И они сражались таким образом, пока не сомкнулась над их головами пыль и витязи не скрылись от взоров, и Мариам до тех пор обманывала Бартута и преграждала ему дорогу, пока он не утомился, и пропала тогда его решимость и разрушилась его твердость, и ослабела его сила. И Мариам ударила его мечом по плечу, и меч вышел, сверкая, через его связки, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).
     И затем Мариам проскакала по полю, на месте боя и сражения, и стала требовать поединка и просить единоборства, и крикнула: "Есть ли боец, есть ли противник? Пусть же не выходит ко мне в сей день ленивый или слабый! Пусть выходят ко мне только богатыри врагов веры, чтобы напоила я их из чаши позорной пытки! О поклонники идолов, обладатели нечестия и непокорства, сегодня день, когда побелеют лица людей веры и почернеют лица тех, кто не верит во всемилостивого". И когда царь увидел, что его старший сын убит, он стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежду и, кликнув своего среднего сына, сказал ему: "О Бартус, о прозванный Хар-ас-Сус, выезжай, о дитя мое, скорее на бой с твоей сестрой Мариам! Отомсти ей за твоего брата Бартута и приведи ее ко мне пленницей, пос^рамленной, униженной". И Бартус отвечал: "О батюшка, слушаю и повинуюсь!"
     И он выступил против своей сестры Марнам и понесся на нее, и Мариам встретила его и понеслась на него, и они начали сражаться сильным боем, сильнее, чем первый бой. И ее второй брат увидел, что он слаб для боя с нею, и захотел убежать и удрать, но не мог из-за ее сильной ярости, ибо всякий раз, как он хотел положиться на бегство, Мариам приближалась к нему и подъезжала вплотную и теснила его. И потом она ударила Бартуса мечом по шее, и меч вышел, сверкая, у него из глотки, и послала его вслед его брату, и проскакала по боевому полю, на месте боя и сражения, и крикнула: "Где витязи и храбрецы, где кривой и хромой витязь, обладатель искривленной веры? И тогда царь, отец ее, закричал, с израненным сердцем и оком, слезами разъеденным: "Она убила моего среднего сына, клянусь Мессией и истинной верой!" И потом он кликнул своего меньшего сына и сказал ему: "О Фасьян, о прозванный Седьхас-Сыбьян, выходи, о дитя мое, на бой с твоей сестрой и отомсти за твоих братьев! Сшибись с нею, и счастье либо тебе, либо против тебя. И если ты ее одолеешь, убей ее наихудшим убиением".
     И тут выступил против Мариам ее меньшой брат и понесся на нее, и Мариам пошла на него с превосходным искусством, и понеслась на него с прекрасным уменьем, смелостью, знанием боя и доблестью, и крикнула: "О проклятый, о враг Аллаха и враг мусульман, я отправлю тебя вслед твоим братьям, а плох приют нечестивых!" И затем она вытащила меч из ножен и ударила своего брата, перерубив ему шею и руки, и отправила его вслед братьям, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!)
     И когда патриции и витязи, которые поехали с отцом царевны, увидели, что три его сына убиты (а они были самые храбрые люди своего времени), в их сердце запал страх перед Ситт-Мариам, и ошеломила их боязнь, и они свесили головы к земле и убедились в своей смерти, уничтожении, унижении и гибели. И сгорели их сердца от гнева в пламени огня, и они повернули спину и положились на бегство. И когда увидел царь, что его сыновья убиты и войска побежали, взяло его недоумение и оторопь, и сгорело его сердце в пламени огня, и он сказал себе: "Поистине, Ситт-Мариам нас уничтожила, и если я подвергну себя опасности и выступлю к ней один, она, может быть, меня одолеет и покорит, и убьет меня гнуснейшим убийством, и изувечит самым скверным образом, как она убила своих братьев, ибо не осталось у нее на нас надежды, и нечего нам желать ее возвращения. И, помоему, надлежит мне сберечь мою честь и вернуться в мой город".
     И потом царь отпустил поводья коня и вернулся в свой город" и когда он оказался у себя во дворце, в его сердце вспыхнул огонь из-за убиения его трех сыновей, бегства его войска и позора его чести. И, не просидев получаса, он потребовал к себе вельмож правления и больших людей царства и пожаловался им на то, что сделала с ним его дочь Мариам, которая убила своих братьев, и на горе и печаль, им перенесенную, и спросил у вельмож совета. И они все посоветовали ему написать письмо преемнику Аллаха на земле его, повелителю правоверных Харуну арРашиду, и осведомить его об этом деле. И царь написал ар-Рашиду письмо такого содержания: "После привета повелителю правоверных: у нас есть дочь по имени Мариам-кушачница, и испортил ее против нас пленник из пленных мусульман по имени Нур-ад-дин Али, сын купца Тадж-ад-дина, каирца, и похитил ее ночью, и вышел с нею в сторону своей земли. И я прошу милости владыки нашего, повелителя правоверных, чтобы он написал во все мусульманские земли приказ отыскать ее и прислать к нам с верным посланцем..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто третья ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Афранджи написал халифу, повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду письмо, в котором умолял его, прося о своей дочери Мариам, и ходатайствовал о милости написать во все мусульманские страны приказ, чтобы Мариам разыскали и отослали с верным посланием из слуг его величества, повелителя правоверных. И между прочим в письме заключалось: "А за помощь нам в этом деле мы назначим вам половину города Румы великой, чтобы вы строили там мечети для мусульман, и будет вам доставляться его подать".
     И после того как царь написал это письмо, по совету знатных людей своего царства и вельмож правления, он свернул его и позвал везиря, который был назначен везирем вместо кривого везиря, и приказал ему запеча^тать письмо царской печатью, и вельможи правления тоже припечатали его, поставив на нем сначала подпись своей руки. А потом царь сказал своему везирю: "Если ты приведешь ее, тебе будет от меня надел двух эмиров, и я награжу тебя одеждой с двумя нашивками". И он отдал везирю письмо и приказал ему отправиться в город Багдад, Обитель Мира, и вручить письмо повелителю правоверных из рук в руки.
     И везирь выехал с посланием и ехал, пересекая долины я степи, пока не достиг города Багдада. И, вступив в город, везирь провел там три дня, устраиваясь и отдыхая, а потом он спросил, где дворец повелителя правоверных Харуна ар-Рашида, и ему указали его. И, достигнув дворца, везирь попросил у повелителя правоверных разрешения войти, и халиф разрешил ему. И везирь вошел к ар-Рашиду и, поцеловав перед ним землю, подал ему письмо от царя Афранджи и с ним диковинные подарки и редкости, подходящие для повелителя правоверных. И когда халиф развернул письмо и прочитал его и понял его содержание, он тотчас же велел своим везирям написать письма во все мусульманские страны, и они это сделали, и изъяснили в письмах облик Мариам и облик Нур-аддина, и обозначили его имя и ее имя, и упомянули, что они беглецы, так что всякий, кто их обнаружит, пусть схватит их и отошлет к повелителю правоверных. И они предостерегли наместников, чтобы те не оказали в этом промедления, беспечности или небрежения. И затем письма запечатали и разослали с гонцами к наместникам, и те поспешили с исполнением приказа и принялись искать во всех городах тех, у кого был указанный облик.
     Вот что было с этими правителями и их подчиненными. Что же касается Нур-ад-дина каирского и Мариам-кушачницы, дочери царя Афранджи, то после бегства царя и его войска они в тот же час и минуту сели на коней и направились в страны Сирии, и покрыл их покрывающий, и они достигли города Дамаска. А объявления о розыске, которые разослал халиф, опередили их в Дамаске на один день, и эмир Дамаска узнал, что ему приказано схватить обоих беглецов, когда он их найдет, и доставить их к халифу.
     И когда был день их прибытия в Дамаск, подошли к ним соглядатаи и спросили их, как их имена, и беглецы сказали правду и рассказали свою историю и все, что с ними случилось, и их узнали, и схватили, и взяли, и привели их к эмиру Дамаска, и тот отправил их к халифу в город Багдад, Обитель Мира.
     И по прибытии туда, попросили разрешения войти к повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду, и тот позволил, и прибывшие вошли, и поцеловали землю меж его руками, и сказали: "О повелитель правоверных, эта девушка - Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи, а это - Нур-ад-дин, сын купца Тадж-ад-дина каирского, пленник, который испортил ее против воли ее отца и украл ее из его страны и царства и уехал с нею в Дамаск. Мы нашли их, когда они вступили в Дамаск, и спросили их, как их зовут, и они ответили нам правду, и тогда мы привели и доставили их к тебе".
     И повелитель правоверных взглянул на Мариам и увидел, что она стройна ростом и станом, говорит ясной речью, красавица среди людей своего времени, единственная в свой век и столетие, и обладает сладостным языком, твердым духом и сильным сердцем. И когда Мариам подошла к халифу, она поцеловала землю меж его руками и пожелала ему вечной славы и счастья и прекращения бед и напастей. И халифу понравилась красота ее стана, нежность ее речи и быстрота ее ответов, и он спросил ее: "Ты ли - Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи?" И Мариам ответила: "Да, о повелитель правоверных и имам единобожников, охранитель в боях веры и сын дяди господина посланных". И тогда халиф обернулся и увидел, что Али Нур-ад-дин - красивый юноша, прекрасно сложенный, подобный светящейся луне в ночь ее полноты, и спросил его: "Ты - Нур-ад-дин, пленник, сын купца Тадж-ад-дина каирского?" И Нур-ад-дин ответил: "Да, о повелитель правоверных и опора всех к нему направляющихся". - "Как ты похитил эту женщину из царства ее отца и убежал с нею?" - спросил халиф. И Нур-ад-дин принялся рассказывать ему обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и, когда он кончил свой рассказ, халиф удивился всему этому до крайней степени, и его охватил от удивления великий восторг, и он воскликнул:
     "Сколь много приходится терпеть мужам!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто четвертая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда халиф Харун ар-Рашид просил Нур-ад-дина о его истории и тот рассказал ему все, что с ним случилось, от начала до конца, халиф до крайности удивился этому и воскликнул: "Сколь много приходится терпеть мужам! - а потом обратился к СиттМариам и сказал ей: - О Мариам, знай, что твой отец, царь Афранджи, написал нам о тебе. Что ты скажешь?" - "О преемник Аллаха на земле его, поддерживаю^щий установления его пророка и предписания его! - ответила Мариам. - Да увековечит Аллах над тобою счастье и да защитит тебя от бед и напастей! Ты - преемник Аллаха на земле его! Я вступила в вашу веру, ибо она есть вера твердо стоящая, истинная, и оставила религию нечестивых, которые говорят ложь о Мессии, и стала верующей в Аллаха великодушного, и считаю правдой то, с чем пришел его милосердый посланник. Я поклоняюсь Аллаху (слава и величие ему!), объявляю его единым богом, падаю перед ним ниц, в смирении, и прославляю его, и я говорю, стоя меж руками халифа: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - посол Аллаха; послал он его с наставлением на правый путь и верою истинной, чтобы поставил он ее превыше всякой веры, хотя бы было это отв^ратительно многобожникам. И разве дозволено тебе, о повелитель правоверных, внять письму царя еретиков и отослать меня в страну нечестивых, которые предают товарищей владыке всезнающему и возвеличивают крест, и поклоняются идолам, и веруют в божественность Исы, хотя он сотворен? И если ты сделаешь со мной это, о преемник Аллаха, я уцеплюсь за твою полу в день смотра перед Аллахом и пожалуюсь на тебя сыну твоего дяди, посланнику Аллаха (да благословит его Аллах и да приветствует!), в тот день, когда не поможет ни имущество, ни сыновья, никому, кроме тех, кто пришел к Аллаху с сердцем здравым".
     И повелитель правоверных воскликнул: "О Мариам, сохрани Аллах, чтобы я когда-нибудь это сделал! Как возвращу я женщину-мусульманку, объявляю^щую единым Аллаха и посланника его, к тому, что запретил Аллах и его посланник?" И Мариам воскликнула: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - посол Аллаха!" И повелитель правоверных молвил: "О Мариам, да благословит тебя Аллах и да умножит руководство тобой на пути к исламу! Раз ты стала мусульманкой, объявляю^щей Аллаха единым, - у нас появился перед тобой обязательный долг, и заключается он в том, что я не допущу с тобою никогда крайности, хотя бы мне дали за тебя полную землю драгоценностей и золота. Успокойся же душою и прохлади глаза, и пусть твоя грудь расправится и твое сердце будет спокойно. Согласна ли ты, чтобы этот юноша, Али-каирец, был тебе мужем, а ты ему женой?" - "О повелитель правоверных, - сказала Мариам, - как мне не согласиться, чтобы он был мне мужем, когда он купил меня своими деньгами и был милостив ко мне крайней милостью? И в довершение милости ко мне, он из-за меня подвергал свою душу опасности много раз".
     И выдал тогда Мариам замуж за Нур-ад-дина владыка наш, повелитель правоверных, и сделал ей приданое, и призвал кади, и свидетелей, и вельмож правления к присутствию в день замужества и при писании записи, и был это день многолюдный.
     А затем после этого повелитель правоверных в тот же час и минуту обратился к везирю царя румов, который в это время был тут, и спросил его: "Слышал ли ты ее слова? Как я отошлю ее к ее нечестивому отцу, когда она - мусульманка, единобожница? Ведь, может быть, он причинит ей зло и будет груб с нею, тем более что она убила его сыновей, и я понесу ее грех в день воскресения. А сказал ведь Аллах великий: "И не установил Аллах нечестивым против мусульман пути". Возвращайся же к твоему царю и скажи ему: "Отступись от этого дела".
     А этот везирь был глупый, и он сказал халифу: "О повелитель правоверных, клянусь Мессией и истинной верой, мне невозможно возвратиться без Мариам, хотя бы и была она мусульманкой, так как если я вернусь к ее отцу без нее, он убьет меня". И халиф воскликнул: "Возьмите этого проклятого и убейте его!" И он произнес такой стих:
     "Награда вот перечащим,
     Тем, кто выше их, непокорным мне!"
     И потом он велел отрубить проклятому везирю голову и сжечь его, и Ситт-Мариам сказала: "О повелитель правоверных, не марай твоего меча кровью этого проклятого!" И она обнажила меч и, ударив им везиря, отмах^нула ему голову от тела, и пошел он в обитель гибели, и приют ему - геенна. (А скверное это обиталище!) И халиф удивился твердости руки Мариам и силе ее духа, и он наградил Нур-ад-дина роскошной одеждой, и отвел Мариам с Нур-ад-дином помещение во дворце, и назначил им выдачи, и жалованье, и кормовые, и велел отнести к ним все, что было нужно из одежд, ковров и дорогой посуды.
     И они провели в Багдаде некоторое время, живя сладостной и приятнейшей жизнью, а потом Нур-ад-дин затосковал по отцу и матери и рассказал об этом халифу и попросил у него позволения отправиться в свою страну и посетить близких. И он позвал Мариам и привел ее пред лицо халифа, и тот разрешил ему поехать и наделил его дарами и дорогими редкостями. И он поручил Мариам и Нур-ад-дина друг другу и велел написать эмирам Каира Охраняемого и тамошним ученым и вельможам, чтобы они заботились о Нур-ад-дине, его родителях и невольнице и оказывали им крайнее уважение.
     И когда дошли вести об этом до Каира, купец Таджад-дин обрадовался возвращению своего сына Нур-ад-дина, и его мать тоже обрадовалась этому до крайности. И вышли ему навстречу знатные люди, эмиры и вельможи правления, вследствие наказа халифа, и они встретили Нур-ад-дина. И был это день многолюдный, прекрасный и дивный, когда встретился любящий с любимым и соединился ищущий с искомым, и начались пиршества - каждый день у одного из эмиров. И все обрадовались их прибытию великой радостью и оказывали им уважение, все возвышающееся, и когда встретился Нур-ад-дин со своим отцом и матерью, они обрадовались друг другу до крайней степени, и прошли их заботы и огорчения.
     И так же обрадовались они Ситт-Мариам и оказали ей крайнее уважение, и стали прибывать к ним подарки и редкости от всех эмиров и больших купцов, и испытывали они каждый день новое наслаждение и радость большую, чем радость в праздник.
     И они прожили в постоянной радости, наслаждении и обильном и веселя^щем благоденствии за едой, питьем, развлечениями и увеселениями некоторое время, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая дома и дворцы и населяющая утробы могил. И были они перенесены из дольней жизни к смерти и оказались в числе умерших. Да будет же слава живому, который не умирает и в чьей руке ключи видимого и невидимого царства!"
     
     Сказка о саидийце и франской женщине
     
     Рассказывают также, что эмир Шуджа-ад-дин Мухаммед, правитель Каира, говорил: "Мы проводили ночь у одного человека из стран асСаида [634], и он угощал нас и оказывал нам уважение. А это был престарелый старец, человек со смуглой, очень смуглой кожей, и у него были маленькие дети, бело^лицые, и белизна их была напоена румянцем. И мы спросили его: "О такой-то, что это твои дети белые, а ты такой смуглый?" И старик сказал: "Эти дети - от матери афранджийки [635], которую я взял, и у меня с нею была удивительная история". - "Одари нас ею", - сказали мы. И саидиец молвил: "Хорошо!"
     "Знайте, - начал он, - что я как-то посеял в этом городе лен и выдер^гал его, и вычистил, и истратил на него пятьсот динаров. А потом я захотел его продать, но не приходило мне за него никаких денег. И мне сказали: "Отвези лен в Акку [636] - может быть, там ты получишь за него большую прибыль". (А Акка была в то время в руках франков.) И я отвез лен в Акку и продал часть его с отсрочкой уплаты на шесть месяцев. И когда я его продавал, вдруг прошла мимо меня женщина, афранджийка, - а у франкских женщин обычай ходить по рынку без покрывала, - и она подошла ко мне, чтобы купить льна, и я увидел красоту, ослепившую мой разум. Я продал ей немного льна и был уступчив в цене. И женщина взяла его и ушла, а потом, через несколько дней, она пришла снова, и я продал ей немного льна и был еще более уступчив, чем в первый раз. И женщина еще раз приходила ко мне и узнала, что я ее люблю, а она обычно ходила с какой-то старухой, и я сказал старухе, что была с нею: "Я охвачен любовью к ней; схитришь ли ты, чтобы мне с ней сойтись?" - "Я ухитрюсь в этом для тебя, - сказала старуха, - но пусть эта тайна не уходит от нас троих - меня, тебя и ее, и вместе с тем тебе неизбежно потратить деньги". - "Если пропадет моя душа за близость с нею, - это немного!" - воскликнул я..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто пятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, ответив этому человеку согласи^ем, сказала: "Но пусть эта тайна не уходит от нас троих - меня, тебя и ее, и тебе неизбежно потратить деньги". И он воскликнул: "Если пропадет моя душа за близость с нею, - это немного!"
     И они сошлись на том, что он даст женщине пятьдесят динаров и она придет к нему, и купец приготовил пятьдесят динаров и вручил их старухе, и та взяла эти пятьдесят динаров и сказала: "Приготовь для нее место в твоем доме, она придет к тебе сегодня вечером". "И я пошел, - рассказывал купец, - и приготовил сколько мог еды, питья, свечей и сладостей, а мой дом стоял над морем, и дело было летом, поэтому я постелил на крыше. И пришла афранджийка, и мы поели и попили, и спустилась ночь, и мы легли под небом (а луна светила на нас) и стали смотреть на отражение звезд в море. И я сказал про себя: "Не стыдно тебе Аллаха великого, славного! Ты, чужеземец, лежишь под небом и над морем и нарушаешь волю Аллаха с христианкой! Ты заслуживаешь наказания огнем! Боже мой, призываю тебя в свидетели, что я воздержался от этой христианки сегодня ночью, стыдясь тебя и страшась твоего наказания".
     И я проспал до утра, а женщина поднялась на заре, сердитая, и ушла к себе, и я прошел в свою лавку и сел там. И вдруг та женщина прошла мимо меня со старухой, сердитая, и она была подобна месяцу, и тогда я погиб и сказал про себя: "Кто ты такой, чтобы бросать такую девушку? Разве ты Сирри ас-Сакати, или Бишр-Босоногий, или Джуней Багдадский, или Фудейль ибн Ийяд?" [637]
     И я догнал старуху и сказал ей: "Приведи ее ко мне снова!" И старуха сказала: "Клянусь Мессией, она теперь не вернется к тебе иначе как за сто динаров!" - "Я дам тебе сто динаров", - сказал я и дал старухе сто динаров. И женщина пришла ко мне второй раз. И когда она оказалась у меня, ко мне вернулась та же мысль, и я воздержался и оставил женщину ради великого Аллаха, а потом я вышел и пошел в свое помещение. И прошла мимо меня та старуха, сердитая, и я сказал ей: "Вернись с ней ко мне". И старуха воскликнула: "Клянусь Мессией, ты больше не порадуешься ей у себя иначе как за пятьсот динаров и умрешь в тоске!"
     И я задрожал, услышав это, и решил, что потеряю все деньги, вырученные за лен, и выкуплю этим свою душу, и не успел я опомниться, как слышу, глашатай кричит и говорит: "О собрание мусульман, перемирие между нами и вами окончилось, и мы даем тем, кто еще здесь остался, отсрочку на неделю - пусть кончают дела и уходят в свои страны!"
     И женщина перестала ходить ко мне, а я принялся собирать плату за лен, который люди купили у меня с отсрочкой, и выменивать то, что осталось. И, взяв с собою хороших товаров, я вышел из Акки, и было у меня в сердце то, что было от сильной любви и страсти к афранджийке, так как она взяла мое сердце и мои деньги. И я вышел, и пошел, и достиг города Дамаска, и продал товары, которые взял в Акке, за высшую цену, так как они больше не поступали из-за окончания срока перемирия, и послал мне Аллах (слава ему и величие!) отличную прибыль.
     И я начал торговать пленными девушками, чтобы ушло то, что было у меня в сердце из-за афранджийки, и не прекращал торговли ими, и прошло надо мною три года, а я все был в таком же положении.
     И произошло у аль-Малик-ан-Насира с франками [638] то, что произошло из битв, и дал ему Аллах над ними победу, и он взял в плен всех их царей и завоевал прибрежные города, по изволению великого Аллаха. И случилось, что пришел ко мне один человек, требуя невольницу для аль-Малик-ан-Насира. А у меня была красивая невольница, и я предложил ее этому человеку, и он купил ее у меня для ан-Насира за сто динаров и доставил мне девяносто динаров, и мне оставалось получить еще десять динаров, но их не нашлось в тот день в казне, так как царь израсходовал все деньги на войну с франками. И аль-Малику сообщили об этом, и он сказал: "Пойдите с ним в помещение, где находятся пленные, и дайте ему выбрать когонибудь из дочерей франков, чтобы он взял одну из них за те десять динаров..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто шестая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Малик-ан-Насир сказал: "Дайте ему выбрать одну из них, чтобы он взял ее за те десять динаров, которые ему причитаются".
     "И меня взяли, - говорил купец, - и пошли со мной в помещение пленных, и я посмотрел на тех, кто там был, и всмотрелся во всех пленных, и увидел ту франкскую женщину, к которой я привязался, и узнал ее как нельзя лучше. А это была жена одного рыцаря из рыцарей франков. И я сказал: "Дайте мне вот эту!" И взял ее, и пошел в свою палатку, и спросил женщину: "Узнаешь ты меня?" - "Нет", - отвечала она, и я сказал: "Я твой приятель, который торговал льном, и случилось у меня с тобой то, что случилось, и ты взяла у меня золото и сказала: "Ты больше меня не увидишь иначе как за пятьсот динаров". А теперь я взял тебя в собственность за десять динаров". И женщина сказала: "Это тайна твоей истинной веры! Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - посол Аллаха!"
     И она приняла ислам, и прекрасен был ислам ее, и я сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я не достигну ее прежде ее освобождения и уведомления кади!" И я пошел к ибн Шеддаду [639] и рассказал ему, что случилось, и он заключил для меня договор с нею, и затем я проспал с ней ночь, и она понесла.
     И потом войско двинулось, и мы прибыли в Дамаск, и прошло лишь немного дней, и явился посланный альМалика, требуя пленных и уведенных, вследствие соглашения, заключенного царями.
     И возвратили всех пленных, мужчин и женщин, и осталась только та женщина, что была со мной. И франки сказали: "Жена такого-то рыцаря не явилась". И о ней стали спрашивать, и были настойчивы в расспросах и расс^ледовании, и узнали, что она со мной, и потребовали ее у меня. И я пришел в сильном волнении, с изменившимся цветом лица, и моя жена спросила: "Что с тобой и что тебя поразило?" И я ответил: "Пришел посланный от аль-Малика, чтобы забрать всех пленных, и тебя требуют у меня". - "С тобой не будет дурного, - сказала женщина. - Отведи меня к аль-Малику, и я знаю, что мне сказать перед ним".
     И я взял ее, - говорил купец, - и привел пред лицо султана аль-Малик-ан-Насира (а посол царя франков сидел справа от него) и сказал: "Вот женщина, которая у меня". И аль-Малик-ан-Насир и посол спросили ее: "Пойдешь ты в свою страну или останешься со своим мужем - Аллах разрешил твой плен и плен других?" И она сказала султану: "Я стала мусульманкой и понесла, и вот мое брюхо, как видите, и не будет больше франкам от меня пользы".
     И посол спросил ее: "Кто тебе милее - этот мусульманин или твой муж, рыцарь такой-то?" И женщина сказала ему то же, что сказала султану, и тогда посол спросил бывших с ним франков: "Слышали ли вы ее слова?" И франки ответили: "Да".
     "Возьми твою жену и уходи с ней", - сказал мне посол. И я ушел с нею, а потом посол франков поспешно послал за мной и сказал: "Ее мать послала ей со мной одну вещь и сказала: "Моя дочь в плену, голая, и я хочу, чтобы ты доставил ей этот сундук". Возьми же его и отдай ей".
     И я взял сундук, отнес его домой и отдал жене, и она открыла его, и увидела в нем свою одежду, и нашла те два кошелька с золотом - пятьдесят динаров и сто динаров. И я увидел, что все это еще мной завязано и ни в чем не изменилось, и восхвалил Аллаха великого, и эти дети - от нее, и она до сих пор жива и сама сделала вам это кушанье".
     И мы удивились его истории и доставшемуся ему счастью, а Аллах лучше знает истину.
     
     Сказка о юноше и невольнице
     
     Рассказывают также, что был в древние времена в Багдаде один человек из сыновей людей счастья, и он унаследовал от своего отца большие деньги. Этот человек любил одну невольницу и купил ее, и она любила его так же, как и он ее. И он до тех пор тратился на нее, пока не ушли все его г деньги, так что из них ничего не осталось. И юноша стал искать какого-нибудь способа пропитания, чтобы прожить, но не мог найти. А этот юноша, в дни богатства, посещал собрания сведущих в искусстве пения и достиг отдаленнейших пределов. И он спросил совета у одного из друзей, и тот сказал ему: "Я не знаю для тебя ремесла лучше, чем петь вместе с твоей невольницей. Ты будешь брать за это большие деньги и есть и пить".
     Но это было противно и юноше и невольнице, и девушка сказала ему: "Я нашла для тебя выход". - "А какой?" - спросил юноша, и невольница сказала: "Ты продашь меня, и мы вырвемся из этой беды - и я и ты, - и я буду жить в богатстве, так как подобную мне купит только обладатель богатства, и таким образом я буду причиной моего возвращения к тебе".
     И юноша вывел невольницу на рынок, и первым, кто увидел ее, был один хашимит [640] из жителей Басры. Это был человек образованный, изысканный, со щедрой душой, и он купил девушку за тысячу пятьсот динаров.
     "И когда я получил деньги, - говорил юноша, владелец невольницы, - я раскаялся, и мы с невольницей заплакали, и я стал просить об уничтожении продажи, но хашимит не согласился. И я положил динары в кошель и не знал, куда пойду, так как мой дом был пустыней без этой девушки, и я начал так плакать, бить себя по щекам и рыдать, как не случалось мне никогда. И я вошел в одну из мечетей, и сел там, плача, и был так ошеломлен, что перестал сознавать себя. И я заснул, положил кошель под голову, как подушку, и не успел я опомниться, как какой-то человек вытащил его у меня из-под головы и ушел, поспешно шагая. И я проснулся, устрашенный и испуганный, и, поднявшись, побежал за тем человеком, и вдруг оказалось, что ноги у меня опутаны веревкой.
     И я упал лицом вниз, и стал плакать и бить себя по щекам, и сказал себе: "Покинула тебя душа..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто седьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша рассказал, как у него пропал кошель, и продолжал: "И я сказал себе: "Покинула тебя душа, и пропали твои деньги!" И мое положение стало еще тяжелее. И я пришел к Тигру и, накинув одежду себе на лицо, бросился в реку, и люди, бывшие тут, поняли в чем дело и сказали: "Это из-за великой заботы, постигшей его".
     И они бросились за мной, и вытащили меня, и спросили в чем дело, и я рассказал, что со мной случилось, и люди опечалились. И ко мне подошел один из них, старик, и сказал: "Твои деньги пропали, но как можешь ты способствовать тому, чтобы пропала твоя душа и ты стал бы одним из людей огня? Встань, пойдем со мной, я посмотрю твое жилище". И я встал, и когда мы достигли моего жилища, старик немного посидел у меня, пока то, что было во мне, не успокоилось, и я поблагодарил его за это, и он ушел. А когда он от меня вышел, я едва не убил себя, но вспомнил об огне и будущей жизни. И я вышел из дома, и побежал к одному из друзей, и рассказал ему, что со мной случилось, и мой друг заплакал из жалости ко мне, и дал мне пятьдесят динаров, и сказал: "Прими мой совет: уходи сейчас же из Багдада, и пусть эти деньги пойдут тебе на расходы, пока твое сердце не отвлечется от любви к ней и не утешится без нее. Ты из сыновей людей, пишущих и составляющих указы, у тебя отличный почерк и прекрасное обра^зование. Отправляйся к любому из наместников и пади перед ним ниц - может быть, Аллах соединит тебя с твоей невольницей".
     И я послушался его, и окрепла моя решимость, и исчезла часть моей заботы, и я решил направиться в землю Васита [641] - у меня были там родные. И я пошел на берег реки, и увидел корабль, стоявший на якоре, и матросов, носивших вещи и роскошные материи, и попросил их взять меня с собой, и они сказали: "Этот корабль принадлежит одному хашимиту, и нам невозможно тебя взять таким образом".
     И я стал соблазнять матросов платой, и они сказали: "Если уж это неизбежно, тогда сними твою роскошную одежду, надень одежду матросов и садись с нами, как будто ты один из нас". И я вернулся в город, и купил кое-что из одежды матросов, и, надев это, взошел на корабль (а корабль направлялся в Басру). И я сошел на корабль с матросами, и не прошло и минуты, как я увидел мою невольницу, - ее самое, - и ей прислуживали две невольницы. И прошел бывший во мне гнев, и я сказал про себя: "Вот я и буду видеть ее и слушать ее пенье до Басры". И очень скоро после того приехал верхом хашимит, и с ним толпа людей, и они сели на корабль, и корабль поплыл с ними вниз). И хашимит выставил кушанья и начал есть, вместе с невольницей, и остальные тоже поели посреди корабля, а потом хашимит сказал невольнице: "До каких пор продлится этот отказ от пения и постоянная печаль и плач? Не ты первая рассталась с любимым!" И я узнал тогда, какова была любовь девушки ко мне. А затем хашимит повесил перед невольницей занавеску на краю корабля и, позвав тех, кто был на моем конце, сел с ними перед занавеской, и я спросил, кто они, и оказалось, что это братья хашимита. И хашимит выставил им то, что было нужно из вина и закусок, и они до тех пор понуждали девушку петь, пока она не потребовала лютню. И она настроила ее и начала петь, произнося такие два стиха:
     "Караван отъехал с возлюбленным и идет во тьме,
     И ночной свой путь, вместе с милыми, не прервут они.
     У влюбленного, когда скрылся с глаз караван совсем,
     Остался в сердце угль гада пылающий" [642].
     И потом девушку одолел плач, и она бросила лютню и прервала пение, и присутствующие огорчились, и я упал без памяти. И люди подумали, что со мной случился припадок падучей, и кто-то из них стал читать Коран мне на ухо, и они до тех пор уговаривали девушку и просили ее петь, пока она не настроила лютню и не начала петь, произнося такие два стиха:
     "Я стояла, плача о путниках, что уехали, -
     Я храню их в сердце, хоть и далеко ушли они.
     У развалин ставки стою теперь, вопрошая их, -
     Но дом ведь пуст, и безлюдны ныне жилища их".
     И потом она упала, покрытая беспамятством, и люди подняли плач, и я вскрикнул и упал без чувств. И матросы зашумели, и один из слуг хашимита сказал им: "Как вы повезли этого одержимого?" А потом они сказали друг другу: "Когда доедете до какой-нибудь деревни, сведите его и избавьте нас от него".
     И меня охватила из-за этого великая забота и мучительное страданье, и я постарался быть как можно более стойким и сказал себе: "Нет мне хитрости для освобождения из их рук, если не дам знать девушке, что я нахожусь на корабле, чтобы она помешала им свести меня с корабля". И потом мы ехали, пока не оказались близ одной деревни, и владелец корабля сказал: "Выйдем на берег". И люди вышли. А это было вечером, и я поднялся, и зашел за занавеску, и, взяв лютню, изменил на ней лады один за другим, и настроил ее на такой лад, которому девушка научилась у меня, а затем я вернулся на корабль..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто восьмая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил: "И затем я вернулся на свое место на корабле, и люди пришли с берега и возвратились на свои места на корабле, и луна распространилась над землей и над водой". И хашимит сказал девушке: "Ради Аллаха, не делай нашу жизнь горькой!" И она взяла лютню, и коснулась рукой струн, и так вскрикнула, что подумали, что дух вышел из нее, и потом она сказала: "Клянусь Аллахом, мой учитель с нами, на этом корабле!" - "Клянусь Аллахом, - воскликнул хашимит, - будь он с нами, я не лишил бы его нашего общества, так как он, может быть, облегчил бы то, что с тобой, и мы бы воспользовались твоим пением! Но то, чтобы он был на корабле, - дело далекое". - "Я не могу играть на лютне и менять песни, когда мой господин с нами", - сказала девушка, и хашимит молвил: "Спросим матросов". - "Сделай так!" - сказала невольница, и хашимит спросил: "Взяли ли вы с собой кого-нибудь?" - "Нет", - ответили моряки, и я испугался, что расспросы прекратятся, и засмеялся, и сказал: "Да, я ее учитель, я учил ее, когда был ее господином". - "Клянусь Аллахом, это слова моего владыки!" - воскликнула невольница. И слуги подошли ко мне и привели меня к хашимиту, и, увидев меня, он меня узнал и сказал: "Горе тебе! Что с тобой и что тебя поразило, что ты в таком виде?"
     И я рассказал ему, что со мной случилось, и заплакал, и раздались рыданья невольницы из-за занавески, и хашимит со своими братьями горько заплакал от жалости ко мне, а потом он сказал: "Клянусь Аллахом, я не приближался к этой невольнице и не сходился с ней и не слышал ее пения до сегодняшнего дня. Я человек, которому Аллах расширил его надел, и я прибыл в Багдад лишь для того, чтобы послушать пение и испросить мое жалованье от повелителя правоверных, и сделал оба дела, и когда я захотел вернуться на родину, я сказал себе: "Послушаю багдадское пение!" - и купил эту невольницу. Я не знал, что вы оба в таком состоянии. Призываю Аллаха в свидетели: когда эта девушка достигнет Басры, я ее отпущу на волю и женю тебя на ней и буду выдавать вам столько, что вам хватит, и больше, но с условием, что когда мне захочется послушать пение, перед девушкой будут вешать занавеску, и она будет петь из-за занавески. А ты стал одним из моих братьев и сотрапезников".
     И затем хашимит сунул голову за занавеску и спросил девушку: "Согласна ли ты на это?" И девушка принялась его благословлять и благодарить. И потом он позвал одного из слуг и сказал ему: "Возьми этого юношу за руку, сними с него его одежду, одень его в роскошные платья, окури его благовониями и приведи к нам".
     И слуга взял меня, и сделал со мною то, что велел его господин, и привел меня к нему, и хашимит поставил передо мной вино, как он поставил его перед другими, и невольница начала петь на прекраснейший напев, произнося такие стихи:
     "Порицали за то меня, что рыдала,
     Когда милый пришел ко мне для прощанья.
     Не вкушали они разлуки, не знают,
     Как сжигает печаль тоски мои ребра.
     Право, знает любовь и страсть лишь печальный,
     Потерявший в кочевье их свое сердце".
     И все пришли в великий восторг, и усилилась радость юноши, - и я взял у невольницы лютню, - говорил он, - и ударил по ней, извлекая прекраснейшие звуки, и произнес такие стихи:
     "Проси дара, коль просишь ты благородных,
     Всегда знавших богатство и изобилье,
     Ибо просьба ко щедрому возвышает,
     Обращенье же к низкому лишь позорит.
     Если ж будет унизиться неизбежно,
     Униженье, прося великих, отбрось ты.
     Возвеличить достойного - не унизит,
     Униженье - коль низких ты возвышаешь".
     И люди обрадовались мне, и радость их усилилась, и они пребывали в радости и веселье, и то я пел немного, то невольница пела немного, пока мы не пристали где-то к берегу. Корабль стал на якорь, и все вышли, и я тоже вышел. А я был пьян и сел помочиться, и одолел меня сон, и я заснул, а путники вернулись на корабль, и он поплыл с ними вниз по реке, и они не знали о моем отсутствии, так как были пьяны. Я отдал деньги невольнице, и у меня ничего не осталось, и они уже достигли Басры, а я проснулся только от солнечного зноя. И я поднялся в том месте и осмотрелся, но не увидел никого, а я забыл спросить хашимита, как его зовут, где его дом в Басре и как о нем узнать. И я впал в смущенье, и оказалось, что моя былая радость о встрече с невольницей - сон. И я не знал, что делать, и прошел мимо меня большой корабль, и я вошел на этот корабль и приплыл в Басру, и я не знал там никого и не знал, где дом хашимита. И я зашел к одному зеленщику и взял у него чернильницу и бумагу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Восемьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала восемьсот девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что багдадец, хозяин невольницы, когда приплыл в Басру, впал ночь в смущение, и он не знал, где дом хашимита.
     "И я зашел к одному зеленщику, - говорил он, - и, взяв чернильницу и бумажку, сел и начал писать, и зеленщику понравился мой почерк. И он увидел, что на мне грязная одежда, и спросил меня о моем деле, и я рассказал ему, что я чужеземец, бедняк, и зеленщик сказал: "Не останешься ли ты у меня? Тебе будет каждый день полдирхема, пища и одежда, и ты будешь вести счета в моей лавке". И я сказал ему: "Хорошо". И остался у него, и привел в порядок его дела, и упорядочил его доход и расход, и когда прошел месяц, зеленщик увидел, что его доход увеличивается, а расход уменьшается, и поблагодарил меня за это. И он назначил мне за каждый день дирхем, и так шло, пока не кончился год, и тогда зеленщик предложил мне жениться на его дочери и стать его товарищем по владению лавкой, и я согласился на это. И я вошел к своей жене и стал сидеть в лавке с сокру^шенным сердцем и умом, проявляя печаль, а зеленщик пил и звал меня к тому же, но я отказывался пить от горя. И я провел таким образом два года, и однажды, сидя в лавке, я вдруг увидел толпу людей, несших кушанья и напитки. Я спросил зеленщика в чем дело, и он сказал: "Сегодня день людей состоятельных, когда выходят музыканты и юноши из людей богатых на берег реки, чтобы поесть и попить среди деревьев, на канале Оболле" [643]. И душа призвала меня посмотреть на гулянье, в я сказал про себя: "Может быть, если я увижу этих людей, я встречусь с той, кого люблю". И я сказал зеленщику: "Я тоже хочу этого". И зеленщик сказал: "Если желаешь, пойди с ними".
     И он приготовил мне кушанья и напитки, и я пошел, но когда я достиг канала Оболлы, я увидел, что люди уходят. И я хотел уходить с ними и вдруг вижу - капитан того самого корабля, на котором был хашимит С девушкой, плывет по каналу Оболле. И я закричал, и капитан и те, кто был с ним, узнали меня, и взяли к себе, и сказали: "Разве ты жив?" - и обняли меня, и спросили, что со мной было, и я рассказал им. "Мы думали, что тебя одолело опьянение и ты утонул в воде", - сказали они, а я спросил их, в каком состоянии невольница, и они сказали: "Когда она узнала, что ты пропал, она разорвала на себе одежду и сожгла лютню и принялась бить себя по щекам и рыдать, и когда мы вернулись с хашимитом в Басру, мы сказали ей: "Оставь этот плач и печаль". И она ответила: "Я надену черное и устрою в этом доме могилу, и буду сидеть у могилы, и откажусь от пения". И мы позволили ей, и она пребывает в таком состоянии до сих пор".
     И они взяли меня с собой, и я пришел в их дом и увидел невольницу в таком состоянии, и она, увидав меня, испустила великий крик, так что я подумал, что она умерла, и обняла меня долгим объятием. И хашимит сказал мне: "Возьми ее". И я отвечал: "Хорошо, но только освободи ее, как ты мне обещал, и жени меня на ней". И хашимит освободил ее и дал нам дорогие вещи, и много одежды, и ковры, и пятьсот динаров и сказал: "Вот сколько я хотел вам выдавать каждый месяц, но с условием, что я буду пить с тобой и слушать невольницу".
     И затем он освободил для нас дом и велел перенести туда все, что было нам нужно, и я отправился в этот дом и увидел, что он завален коврами и материями, и перевел туда девушку. И потом я пошел к зеленщику и рассказал ему обо всем, что со мной случилось, и попросил его освободить меня от ответственности за развод с его дочерью и не считать это грехом. И я дал ей приданое и то, что было обязательно. И я провел с хашимитом таким образом два года и стал обладателем большого богатства, и вернулась ко мне та жизнь, какою я жил с невольницей в Багдаде, и Аллах великодушный облегчил наше горе, и осыпал нас обильными благами, и сделал исходом нашей стойкости достижение желаемого, и ему да будет хвала в этой и в будущей жизни, и Аллах лучше знает истину".
     
     Сказка о Джиллиаде и Шимасе
     
     Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и годы один царь в странах Индии, и был этот царь великий, высокий ростом, красивый обликом, прекрасный нравом, с благородными свойствами. И он благодетельствовал бедным и любил своих подданных и всех людей своего царства. И было имя его Джиллиад [644], и находились под властью его, в его царстве, семьдесят два правителя, в странах его было триста пятьдесят кадиев, и было у него семьдесят везирей, и над каждым десятком своих воинов он поставил предводителя, и наибольшим его везирем был человек по имени Шимас, и было ему жизни двадцать два года. И он был прекрасен видом и естеством, тонок в речах, сообразителен при ответе и ловок во всех своих делах - мудрец, правитель и начальник, несмотря на юность лет, - и он знал всякую мудрость и вежество. И царь любил его великой любовью и питал к нему склонность из-за его знаний в красноречии и умении изъяс^няться в делах управления, а также потому, что даровал ему Аллах мило^сердие и кротость к подданным. И был этот царь справедлив в своем царстве, оберегал подданных и одарял малого и большого милостями и подо^бающей заботой и дарами, охраняя спокойствие и безопасность и облегчая подать всем подданным. И он любил их, и великих и малых, и поступал с ними милостиво, и заботился о них.
     Но при всем этом не наделил царя Аллах великий сыном, и было это тяжело ему и жителям его царства. И случилось, что царь лежал в одну ночь из ночей, занятый размышлениями об исходе дел своего царства, а потом его одолел сон, и он увидел во сне, что льет воду у подножия дерева..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь увидел во сне, что он льет воду у подножия дерева (а вокруг этого дерева много деревьев), и вдруг вышел из этого дерева огонь и сжег все деревья, бывшие вокруг него.
     И тут царь пробудился от сна, устрашенный и испуганный, и, призвав одного из своих слуг, сказал ему: "Ступай живей и приведи мне скорее Шимаса, везиря!" И слуга пошел к Шимасу и сказал ему: "Царь требует тебя сию же минуту - он пробудился от сна испуганный и послал меня за тобой, чтобы ты скорее к нему пришел".
     И Шимас, услышав слова слуги, в тот же час и минуту поднялся, и отправился к царю, и вошел к нему. И он увидел царя сидящим на постели, и пал перед ним ниц, желая ему вечной славы и счастья, и воскликнул: "Да не опечалит тебя Аллах, о царь! Что тебя встревожило сегодня ночью, и почему ты поспешно потребовал меня?"
     И царь позволил Шимасу сесть, и тот сел, и царь начал ему рассказывать, что он видел, и сказал: "Сегодня ночью я видел сон, который ужас^нул меня. Мне снилось, что я лил воду у подножия дерева, и когда я это делал, вдруг вышел из подножия дерева огонь и сжег все деревья, что были вокруг него. И я испугался, и взял меня страх, и я проснулся и послал тебя позвать из-за твоих великих знаний и умения толковать сны, так как мне известна твоя обширная ученость и великая смышленость".
     И Шимас опустил голову на некоторое время, а потом улыбнулся, и царь спросил его; "Что ты подумал, о Шимас? Скажи мне правду и не скрывай от меня ничего". И Шимас, в ответ ему, молвил: "О царь, Аллах великий оказал тебе милость и прохладил твое око, и этот сон приведет к полному благу. А именно, Аллах великий наделит тебя ребенком мужеского пола, который унаследует от тебя царство после твоей долгой жизни, но только будет в нем нечто, чего я не хотел бы изъяснять в теперешнее время, ибо не подходит оно для изъяснения этого". И царь обрадовался великой радостью, и усилилось его веселье, и ушел от него испуг, и успокоилась душа его. "Если так прекрасно обстоит дело с толкованием этого сна, - сказал он, - то заверши мне его толкование, когда придет подходящее время для завершения толкования его. То, что не подобает изъяснять теперь, надлежит тебе изъяснить мне, когда придет тому время, чтобы полною стала моя радость, ибо я не желаю этим ничего, кроме благоволения Аллаха, слава и величие ему!"
     И когда Шимас увидел, что царь настаивает на завершении толкования сна, он высказал доводы, которыми отвел это от себя.
     И тогда царь призвал звездочетов и всех толкователей снов, которые были в его царстве, и они все явились пред лицо его, и царь рассказал им свой сон и сказал: "Я хочу от вас, чтобы вы мне сообщили правдивое толкование сна".
     И выступил вперед один из толкователей и взял у царя позволение говорить. И когда царь позволил ему, он сказал: "О царь, поистине, твой везирь Шимас вовсе не бессилен истолковать это, он только посовестился перед тобой и успокоил твой страх и не высказал тебе всего толкования полностью. Но если ты позволишь мне говорить, я скажу". - "Говори, о толкователь, не совестясь, и будь правдив со мною в словах", - молвил царь. А толкователь сказал: "Знай, о царь, что появится у тебя сын, который унаследует от тебя царство после твоей долгой жизни, но он не будет поступать с подданными, как поступаешь ты, а нарушит твои указы и станет притеснять подданных, и поразит его то, что поразило мышь с котом, и воззвала она к защите Аллаха великого". "А какова история кота с мышью?" - спросил царь. И толкователь сказал:
     "Да продлит Аллах жизнь царя! Мурлыка, то есть кот, вышел однажды ночью, чтобы растерзать что-нибудь в саду, но ничего не нашел и ослаб от сильного холода и дождя, бывшего той ночью. И он стал придумывать, где бы раздобыть себе жертву. И когда он бродил, будучи в таком состоянии, он вдруг увидел нору у подножия дерева. И он приблизился к ней и начал ее обнюхивать, ворча, и почуял в норе мышь, и стал всячески пытаться проникнуть в нору. Но мышь, почуяв кота, обернулась к нему спиной и принялась ползать на передних и задних лапах, чтобы засыпать вход в нору. И тогда кот стал пищать слабым голосом и говорить: "Зачем ты это делаешь, о сестрица? Я ищу у тебя убежища, чтобы ты оказала мне милость и приюти^ла меня в твоей норе на сегодняшнюю ночь. Я ослаб от великих годов, и пропала моя сила, и я не могу больше двигаться. Я углубился сегодня ночью в этот сад, - а сколько уже раз я призывал на свою душу смерть, чтобы отдохнуть! - и вот я у твоей двери, повергнутый холодом и дождем. Прошу тебя, ради Аллаха, о милости - возьми меня за руку, введи к себе и приюти в проходе в твою нору, так как я иноземец и бедняк, а сказано: "Кто приютит в своем жилище иноземца-бедняка, тому будет приютом рай в день судный". Ты достойна, о сестрица, получить за меня награду и позволишь мне провести у тебя ночь до утра, а потом я уйду своей дорогой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что кот говорил мыши: "Позволишь ли ты мне провести у тебя ночь, а потом я уйду своей дорогой?" И когда мышь услышала слова кота, она сказала: "Как ты войдешь в мою нору, когда ты - мой враг по естеству, и пропитание твое - мое мясо? Я боюсь, что ты меня обманешь, так как это одно из твоих свойств, ибо нет для тебя обета, а ведь сказано: "Не должно доверять прелюбодею красивую женщину, или бедняку, нужда^ющемуся, деньги, или огню - дрова". Для меня не обязательно доверять тебе, и сказано: "Вражда по естеству, чем слабее ее носитель, тем сильнее".
     И кот ответил мыши потухшим голосом, в наихудшем состоянии: "Поистине, то, что ты высказала из назиданий, правда, и я не порицаю тебя, но прошу отвернуться от былой природной вражды, нас с тобой разделявшей, ибо сказано: "Кто просит сотворенного, тому простит творец его". Я был прежде тебе врагом, и вот я сегодня прошу тебя о милости. Ведь сказано: "Если хочешь, чтобы твой враг был тебе другом, сотвори с ним Благое". И я, сестрица, даю тебе клятву и обет Аллаха, что не буду никогда вредить тебе, и к тому же нет у меня на это силы. Доверься Аллаху и сотвори благое - прими мою клятву и мой обет".
     И мышь ответила: "Как я приму обет того, с кем у меня утвердилась вражда и кому обычно меня обманывать? Будь наша вражда из-за чего-либо, но не из-за крови, я, право, сочла бы ее ничтожной, но эта вражда при^рожденная, и сказано: кто доверится своему врагу, тот подобен вложившему руку в пасть ехидны". И кот сказал, исполнившись гнева: "Моя грудь стеснилась, и ослабла моя душа! Я уже в предсмертных муках и скоро умру у твоих дверей, и грех передо мной ляжет на тебя, так как ты можешь меня спасти. Вот мое последнее тебе слово".
     И мышь охватил страх перед великим Аллахом, и вошло в ее сердце мило^сердие, и она сказала себе: "Кто хочет от Аллаха великого помощи против своего врага, пусть окажет ему милость и благо. Положусь на Аллаха и спасу этого кота от гибели, чтобы получить за это награду".
     И мышь вышла к коту и втащила его к себе в нору волоком, и кот оставался у нее, пока не набрался сил, не отдохнул и не поправился немного. И он горевал о своей слабости и о том, что у него пропала сила и мало осталось друзей, а мышка жалела его и успокаивала, и подходила к нему, и бегала вокруг него.
     Что же касается кота, то он полз по норе, пока не занял выхода, боясь, что мышь выйдет из нее. И мышь захотела выйти и приблизилась к коту, как обычно. И когда она оказалась от него близко, кот схватил ее и вцепился когтями и начал ее терзать и трясти. И он хватал ее зубами, поднимал от земли, и бросал, и бегал за ней, и терзал ее, и мучил. И тогда мышь стала звать на помощь, и попросила освобождения у Аллаха, и начала упрекать кота, говоря: "Где обеты, которые ты мне давал, и где клятвы, которыми ты клялся? Таково твое воздаяние мне за то, что я впус^тила тебя в мою нору и доверилась тебе? Правду сказал сказавший: "Кто примет обет своего врага, пусть не ждет для себя спасения". И сказавший: "Кто вручит себя своему врагу, тот заслуживает гибели". Но полагаюсь на моего творца: он - тот, кто освободит меня от тебя".
     И когда она была в таких обстоятельствах и кот хотел на нее броситься и растерзать, вдруг проходил охотник с хищными собаками, приученными к охоте. И одна из собак прошла над входом в нору и услышала, что в ней большая драка, и подумала, что это лисица рвет кого-нибудь. И собака бросилась в нору, чтобы поймать лисицу, и встретила кота, и потянула его к себе. И когда кот попал в лапы собаке, он занялся самим собою и отпустил мышь живой, без единой раны, а что касается его самого, то охотничья собака вынесла его, перерезав ему жилы, и бросила его мертвым. И оправдались на коте и мыши слова сказавшего: "Кто милует, тот помилован будет в будущей жизни, а кто притесняет, тот притеснен будет немедленно".
     Вот что случилось с ними, о царь, и никому не подобает нарушать обет тому, кто ему доверился. А с тем, кто предает и обманывает, случится то же, что случилось с котом, ибо как судит молодец, так и судим он будет, а кто обратится к благу, получит награду. Но не печалься, о царь, и пусть не будет тебе это тяжко, ибо твой сын, после несправедливости и притеснения, вернется к благому поведению. А этот мудрец, что у тебя везирем, Шимас, хотел не скрывать от тебя ничего о том, о чем он тебе на^мекнул, и это с его стороны правильно, ибо говорится: "Люди, сильнее всего страшащиеся, - самые обширные по уму и больше всех ревнуют о благе".
     И тогда царь подчинился, и велел выдать толкователям щедрую награду, и отпустил их, а затем он поднялся и вошел в свой покой и принялся размышлять об исходе своего дела.
     Когда же настала ночь, он пришел к одной из своих жен (а она была ему всех дороже и милее) и лег с нею. И когда прошло над ней около четырех месяцев, ноша шевельнулась у нее в животе, и она обрадовалась сильной радостью и уведомила об этом царя, и царь воскликнул: "Оправдался мой сон, к Аллаху взываем о помощи!" И потом он поместил свою жену в самом лучшем покое, оказал ей крайнее уважение, одарил ее обильными наградами и наделил ее многим, а после этого он позвал одного из слуг и послал его за Шимасом. И когда Шимас явился, царь рассказал ему о том, что его жена понесла, и он радовался и говорил: "Оправдался мой сон, и пришло осу^ществление надежды! Может быть, окажется, что эта ноша - ребенок мужеского пола, и будет он наследником моего царства. Что же ты скажешь об этом, о Шимас?" И Шимас промолчал и не произнес никакого ответа. И царь сказал ему: "Что это, я вижу, ты не радуешься моей радости и не даешь мне ответа? Узнать бы, не противно ли тебе это дело, о Шимас!" И тут Шимас пал перед царем ниц и сказал: "О царь, - да продлит Аллах твою жизнь! - что пользы ищущему тени под деревом, когда огонь выходит из него, и какая сладость пьющему чистое вино, если он им подавился? Какой прок утоляющему жажду от сладкой холодной воды, если он утонул в ней? Я - раб Аллаха и твой раб, о царь, но сказано: "О трех вещах не подобает говорить разумному прежде их завершения: путешественнику, пока не вернется он из путешествия, тому, кто на войне, пока не покорил он врага, и женщине носящей, пока не сложит она ношу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Шимас, сказав царю: "О трех вещах не подобает говорить разумному прежде их завершения", - молвил после этого: "Знай же, о царь, что говорящий о чем-нибудь, что не завершилось, подобен богомольцу, на голову которого пролилось масло".
     "А какова история богомольца и что с ним случилось?" - спросил царь. И везирь сказал:
     "Знай, о царь, что некий человек жил подле одного шерифа из шерифов некоего города, и этому богомольцу полагалась каждый день выдача из надела шерифа: три хлебные лепешки, немного масла и меда. А масло в этом городе было дорогое, и богомолец собирал то, что ему доставалось, в кувшин, и наполнил его, и повесил у себя над головой из страха и осторож^ности. И когда однажды, в одну ночь из ночей, он сидел на постели, держа в руке свой посох, ему пришла мысль насчет масла и его дороговизны, и он сказал себе: "Мне следует продать все масло, какое у меня есть, и купить на вырученные деньги овцу и разделить владение его с каким-нибудь феллахом [645]. В первый год она принесет самца и самку, а на второй год она принесет самку и самца, и эти овцы будут все время размножаться, принося самцов и самок, пока их не станет много. И тогда я выделю свою часть, и продам из нее, сколько захочу, и куплю землю, и выращу на ней сад, и построю великолепный дворец, и приобрету одежду и платья, и куплю рабов и невольниц. И я женюсь на дочери купца, и устрою свадьбу, какой никогда не бывало, и зарежу животных, и приготовлю роскошные кушанья, и сладости, и варенья, и прочее, и соберу на свадьбу забавников, фокусников и играющих на музыкальных инструментах, и приготовлю цветов, благовонных растений и всяких пахучих трав, и позову богатых и бедных, и ученых, и начальников, и вельмож правления, и всякому, кто чего-нибудь попросит, то я и дам, и я приготовлю всякие кушанья и напитки. Я пущу глашатая кричать: "Кто чего-нибудь попросит - получит". И потом я войду к моей невесте, после открывания [646], и буду наслаждаться ее красотой и прелестью, и есть, и пить, и веселиться, и скажу себе: "Ты достиг желаемого!" И отдохну от набожности и благочестия. И после этого моя жена понесет и родит мальчика, и я буду на него радоваться, и устрою из-за него пиры, и воспитаю его в неге, и научу его мудрости, вежеству и счету, и сделаю его имя известным среди людей. Я буду похваляться им между устра^ивающими собрания и стану побуждать его к приятному, - а он не будет прекословить мне, - и удерживать его от мерзостей и порицаемого, и наставлять его в благочестии и творении добра. Я буду наделять его роскошными, прекрасными дарами и, если увижу, что он всегда послушен, умножу ему дары праведные, а если увижу я, что он склонился к ослушанию, я опу^щу на него этот посох".
     И он поднял свой посох, чтобы ударить сына, и попал по кувшину с маслом, что был у него над головой, и разбил его, и тут черепки посыпались на богомольца, и масло потекло ему на голову, на одежду и на бороду, и стал он для всех назиданием.
     И поэтому, о царь, не подобает человеку говорить о вещи, прежде чем она будет".
     "Ты прав в том, что сказал, - молвил царь, - и прекрасный везирь ты, так как высказал истину и посоветовал благое. Стала у меня твоя степень такою, как тебе любо, и всегда будешь ты мне приятен".
     И Шимас пал ниц перед Аллахом и перед царем, и пожелал ему вечного счастья, и воскликнул: "Да продлит Аллах твои дни и да возвысит твой сан! Знай, что я ничего от тебя не скрываю, ни в тайном, ни в оглашаемом, и твое благоволение - мое благоволение, а твой гнев - мой гнев. Нет у меня радости, кроме твоей радости, и я не могу ночью заснуть, зная, что ты на меня гневен, ибо Аллах великий наделил меня всем благом через твои награды мне, и я прошу великого Аллаха, чтобы он охранял тебя своими ангелами и воздал тебе прекрасно при встрече с ним".
     И возвеселился тут царь, и затем Шимас поднялся и ушел от царя. А через некоторый срок жена царя родила мальчика, и пошли к царю вестники и возвестили ему о сыне, и царь обрадовался великою радостью, и поблагодарил Аллаха многою благодарностью, и воскликнул: "Слава Аллаху, который наделил меня сыном после утраты надежды! Он есть заботливый, кроткий к рабам своим!" И потом царь написал всем жителям своего царства, извещая их об этом событии и призывая их в свое жилище. И явились эмиры, начальники, ученые и вельможи царства, подвластные ему, и вот то, что было с царем.
     Что" же касается его сына, то от радости ему ударили в литавры во всем царстве, и жители пришли, чтобы явиться к царю, изо всех краев, и пришли люди науки, философы, словесники и мудрецы, и вошли все вместе к царю, и каждый достиг места сообразного его сану. А потом царь дал знак семи великим везирям, главой которых был Шимас, чтобы каждый из них говорил, по мере бывшей в нем мудрости, о том, что ему близко, и начал глава их, везирь Шимас, и попросил у царя позволения говорить.
     И когда царь позволил ему, он сказал: "Хвала Аллаху, который вызвал нас из небытия в бытие, и пожаловал рабам своим владык из людей справедливых и правосудных во власти, которою их облек он, и в деяниях праведных, а также в том наделе, который отпустил он, через их руки, их подданным! В особенности таков наш царь, который оживил мертвые наши земли тем, что пожаловал нам Аллах из благ, и наделил нас, по благости своей, привольной жизнью, покоем и правосудием. Какой царь сделает для жителей своего царства то, что сделал для нас этот царь и в заботе о наших выго^дах, о соблюдении наших прав и оказании справедливости одним из нас против других, в малом небрежении нами и исправлении несправедливостей? Милость Аллаха людям в том, чтобы был у них царь, пекущийся о делах их и охраняющий их от врага, ибо крайняя цель врага - покорить своего неприя^теля и держать его в руке. Многие люди приводят своих детей к царям как слуг, и пребывают они у них на положении рабов, чтобы отражать от них врага, в нашу же страну не вступали враги во время нашего царя, по великой благодати и большому счастью, которого не могут описать описывающие, ибо оно выше описания. И ты, о царь, заслужил того, чтобы удостоиться сей великой милости, и мы под твоим покровительством и под сенью твоего крыла - да сделает Аллах прекрасной твою награду и да продлит он твой век! Прежде всего неустанно просили мы великого Аллаха, чтобы оказал он нам милость, вняв нам, и сохранил тебя для нас и даровал тебе доброго сына, которым прохладились бы твои глаза, и Аллах (слава ему и величие!) принял наши слова и внял нашей молитве..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Шимас говорил царю: "И Аллах великий принял наши слова, и внял нашей молитве, и подал нам помощь близкую, как подал он ее рыбам в пруде с водой". "А какова история рыб и как это было?" - спросил царь. И везирь сказал:
     "Знай, о царь, что был в одном месте пруд с водой, и было там несколько рыб. И случилось с этим прудом, что воды в нем уменьшилось и не осталось ее достаточно, чтобы была рыбам польза, и они едва не погибли. И сказали они: "Что-то будет с нами! Как нам ухитриться и у кого спросить совета о спасении?"
     И поднялась одна рыба (а она была больше их по уму и по годам) и сказала: "Нет у нас иной хитрости для спасения, кроме как просить Аллаха. Но поищем совета у рака - ведь он над нами старший. Идемте к нему и посмотрим, каково будет его мнение, - он более нас сведущ в истинах слова".
     И рыбы одобрили ее мнение, и все пришли к раку и увидели, что он за^лег в своей норе и не знает и не ведает о том, что с рыбами. И рыбы пожелали раку мира и сказали ему: "О господин наш, разве не касается тебя наше дело, когда ты наш правитель и начальник?" И рак сказал им в ответ: "И вам мир! Что с вами такое и чего вы хотите?" И рыбы рассказали ему свою историю и то, что их поразило в убыли воды, и сказали, что когда она высохнет, им придет гибель. И потом они сказали: "И вот мы пришли к тебе и ожидаем от тебя совета и того, в чем будет спасение, - ты ведь наш старший и более знающ, чем мы".
     И рак надолго опустил голову и затем сказал: "Нет сомнения, что у вас недостаток ума, раз вы отчаялись в милости великого Аллаха и в поручи^тельстве его за благополучие всех его тварей. Разве не знаете вы, что Аллах (слава ему и величие!) наделяет своих рабов без счета и что определил он их надел раньше, чем сотворил? И назначил он каждому созданию жизнь ограниченную и надел определенный, по божественному своему могуществу - так как же будем мы нести заботу о чем-нибудь, когда оно начертано в неведомом? И мнение мое, что нет ничего лучше, чем просьба у великого Аллаха, и надлежит каждому из нас исправить свои помышления перед господом, и в тайном, и в оглашаемом, и взмолиться Аллаху, чтобы освободил он нас и спас от бод, ибо Аллах великий не обманывает надежды того, кто на него уповает, и не отвергает просьбы того, кто ищет к нему близости. И когда направим мы наши обстояельства, исправятся дела наши, и достанется нам полное благо и счастье. И придет зима, и зальет Аллах нашу землю по молитве праведника и не разрушит добра тот, кто его воздвиг^нул. Лучше всего нам терпеть и ждать того, что сделает с нами Аллах. И если постигнет нас смерть, как бывает обычно, мы отдохнем, а если постигнет нас то, что требует бегства, мы побежим и перейдем из нашей земли туда, куда захочет Аллах". И все рыбы подтвердили в один голос: "Твоя правда, о господин наш, воздай тебе Аллах за нас благом". И каждая из них отправилась к себе, и прошло лишь немного дней, и послал Аллах сильный дождь, который наполнил вместилище пруда еще больше, чем раньше.
     Так и мы, о царь, отчаивались, не зная, будет ли у тебя сын, и раз пожаловал Аллах нам и тебе это благословенное дитя, мы просим Аллаха великого сделать его сыном подлинно благословенным и прохладить им твое око, и сделать его твоим праведным преемником, и наделить нас через него так же, как наделил он нас через тебя. Ибо Аллах великий не обманет того, кто к нему направляется, и не должно никому терять надежду на милость Аллаха".
     И затем поднялся второй везирь и пожелал царю мира, и царь ответил ему, сказав: "И с вами мир!"
     И этот везирь молвил: "Называется царь царем только тогда, когда ода^ряет он и действует справедливо, и судит праведно, и проявляет щедрость, и хорошо поступает с подданными, поддерживая законы и обычаи, принятые между людьми, воздавая должное одному в пользу другого, сдерживая проли^тие крови и удаляя зло. И должен он славиться отсутствием небрежения к беднякам и помощью высшим и низшим и предоставлять им право должное, чтобы стали все подданные за него молиться и исполнять его веления, ибо нет сомнения, что царь о такими свойствами любим своими подданными и стяжает в дольней жизни величие, а в последней жизни - почет и благоволение творца ее. Мы же, собрание рабов, признаем, о царь, что все, что мы описали, есть в тебе, и так сказано: "Лучшее из дел, чтобы царь был справедливым, лекарь - искусным и ученый - сведущим и поступающим согласно своему знанию". Теперь мы наслаждаемся этим счастьем, а раньше впали мы в отчаянье, потеряв надежду, что достанется тебе сын, который унаследует твое царство, но Аллах (да возвысится имя его!) не обманул твоей надежды и принял твою молитву, ради благих твоих мыслей о нем и потому, что вручил ты ему свое дело. Прекрасная надежда - надежда твоя, и сталось с тобою то, что сталось с вороном и змеей".
     "А как это было и какова история ворона и змеи?" - спросил царь. И везирь сказал:
     "Знай, о царь, что один ворон жил со своей женой на дереве приятнейшей жизнью. И достигли они времени вывода птенцов (а была пора зноя), и выползла из своей норы змея, и направилась к тому дереву, и, уцепившись за ветки, добралась до гнезда ворона, и залегла в нем, и пролежала в течение летних дней. И оказался ворон выгнанным, и не находил он никакого выхода и не имел места, где бы прилечь. А когда кончились дни жары, змея ушла в свою нору, и ворон сказал жене: "Поблагодарим великого Аллаха, который спас нас и освободил от этого бедствия, хотя мы и лишились в этом году пищи, но Аллах великий не пресечет нашей надежды. Поблагодарим же его за то, что он послал нам безопасность и здоровье телесное. Не на кого нам положиться, кроме как на него. И если Аллах захочет и мы дожи^вем до будущего года, Аллах возместит нам наш приплод".
     И когда пришло время вывода птенцов, змея вылезла из своей норы и направилась к дереву, и когда она уцепилась за ветку, чтобы залезть, как обычно, в гнездо ворона, вдруг ринулся на нее коршун и ударил ее по голове и разодрал ее.
     И змея упала на землю, покрытая беспамятством, и приползли к ней муравьи и съели ее, и ворон с женой оказались в безопасности и покое, и вывели много птенцов, и поблагодарили Аллаха за свое спасение и за появление детей.
     А нам, о царь, надлежит благодарить Аллаха за то, что пожаловал он нам и тебе этого багословенного и счастливого младенца после отчаяния и прекращения надежд. Да сделает Аллах прекрасной твою награду и исход твоих дел!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда второй везирь кончил свою речь, он заключил ее словами. "Да сделает Аллах прекрасной твою награду и исход твоих дел".
     А потом поднялся третий везирь и сказал. "Возрадуйся, о царь справедливый, благу немедленному и награде в будущей жизни, ибо всякого, кого любят люди земли, любят и люди неба. Аллах великий уделил тебе свою любовь и вложил ее в сердца жителей твоего царства; ему же благодарность и ему хвала, от нас и от тебя, чтобы умножил он свою милость тебе и нам через тебя. И знай, о царь, что человек не может ничего без веления Аллаха (велик он!), и он есть даритель, и всякое благо у человека к нему восходит. Распределил он блага среди рабов своих, как ему любо. И некоторых одарил он дарами многими, а других озаботил добыванием пищи; и одного сделал он начальником, а другого - не охочим до мирских благ, охочим до Аллаха, ибо он есть тот, кто сказал: "Я вредоносец, пользу приносящий, я исцеляю и насылаю хворь, обогащаю и разоряю, умерщвляю и ожив^ляю: в руке моей - все, и ко мне исход конечный, и надлежит всем людям благодарить его". И ты, о царь, - из счастливых, пречистых, ибо сказано: "Счастливейший из чистых тот, для кого соединил Аллах блага дольней и последней жизни и кто довольствуется тем, что уделил ему Аллах, и благодарит его за то, что установил он. Тот же, кто преступил меру и искал не того, что определил Аллах для него и против него, подобен дикому ослу с лисицей".
     "А какова их история?" - спросил царь. И визирь сказал:
     "Знай, о царь, что одна лисица каждый день выходила из своего логова, чтобы раздобыть себе дневной надел. И она была однажды где-то в горах, и вдруг день окончился, и лисица пошла обратно. И она увидела другую лисицу, которая шла ей навстречу, и одна начала рассказывать другой, как она растерзала свою добычу, и она говорила: "Вчера мне попался дикий осел. Я была голодна - три дня не ела - и обрадовалась и поблагодарила великого Аллаха, который послал мне этого осла. И потом я взяла его сердце, и съела его, и насытилась. И я вернулась в мое логово, и прошло три дня, и я не нашла никакой еды, и все-таки я до сих пор сыта".
     И лисица, услышав эту историю, позавидовала сытости другой лисицы и сказала себе: "Обязательно поем сердца дикого осла!" И она не ела несколько дней, так что отощала и едва не умерла, и сократились ее поиски и усердие, и она залегла в своем логове. В один из дней она была в логове, и два охотника проходили мимо, направляясь на охоту. И им попался дикий осел, и они весь день гонялись за ним. И потом один из них метнул разд^военную стрелу с зубом, и стрела попала в осла, и вошла ему внутрь, и, достигнув его сердца, убила его перед норой лисицы. И охотники подошли к ослу, и нашли его мертвым, и вытащили стрелу, которая попала ему в сердце, но вышло только древко, а раздвоенный наконечник стрелы остался в брюхе дикого осла. И когда наступил вечер, лисица вышла из своего логова, стеная от слабости и голода, и увидела дикого осла, который валялся у входа в ее нору. И лисица обрадовалась сильной радостью, так что едва не взлетела от радости, и воскликнула: "Хвала Аллаху, который облегчил мне удовлетворение желания! Я и не надеялась, что добуду дикого осла или что-либо другое. Может быть, это Аллах свалил его и пригнал к моей норе".
     И затем лисица прыгнула на осла, разодрала ему брюхо и, засунув туда голову, стала искать его сердце, и наконец она нашла его и, схватив ртом, проглотила. И когда сердце оказалось у нее в горле, зубец стрелы залепился за кость ее шеи, и лисица не могла ни проглотить сердце, ни вытолкнуть его из горла. И она убедилась в своей гибели и сказала: "Поистине, не следует твари искать для себя чего-либо сверх того, что определил ей Аллах! Если бы я удовлетворилась тем, что определил мне Аллах, я бы не пришла к гибели".
     Поэтому, о царь, следует человеку быть довольным тем, что определил ему Аллах, благодарить его за милости и не прекращать надежду на своего владыку. Вот и тебя, о царь, за благие твои намерения и свершение блага наделил Аллах сыном, после утраты надежды, и мы просим Аллаха великого, чтобы наделил он его долгой жизнью и постоянным счастьем и сделал бы его благословенным преемником, исполняющим, вслед тебе, твой обет, после долгой твоей жизни".
     И потом встал четвертый везирь и сказал: "Поистине, царь, если ты разумен и сведущ в главах мудрости..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что четвертый везирь, встав, сказал: "Поистине, царь, когда он разумен и сведущ в главах мудрости, законах и науке об управле^нии и притом праведен в намерениях, справедлив к подданным, уважает тех, кого надлежит уважать, почитает тех, кому подобает почтение, прощает, когда возможно, если неизбежно это, охраняет властителей и подвластных, облегчает их бремя, награждает их, бережет их кровь, прикрывает их срамоту и исполняет данные им обеты, - тот царь достоин счастья в дольней жизни и в последней, ибо это оберегает его от подданных и помогает ему утвердить свою власть и одолеть врагов и достигнуть желаемого, при уве^личении милости к нему Аллаха и поддержке его в благодарении ему и полу^чении его покровительства. А если царь противоположен этому, то всегда пребывает он в испытаниях и бедствиях, вместе с жителями своего царства, так как он притесняет и близкого и далекого, и бывает с ним то, что было с царевичем-странником.
     "А как это было?" - опросил царь. И везирь сказал: "Знай, о царь, что был в странах Запада царь, притеснявший в своем приговоре, несправедливый, своенравный насильник, пренебрегавший защитой своих подданных и всех, кто входил в его царство. И не входил в его царство никто без того, чтобы наместники царя не отнимали у него четырех пятых его имущества, оставляя ему одну пятую, не более. И определил Аллах великий так, что был у этого царя сын, счастливый, поддержанный Аллахом. И когда сын увидел, что обстоятельства земной жизни не в порядке, он оставил ее и ушел, с малых лет, странствовать, поклоняясь великому Аллаху, и отказался от сей жизни и того, что в ней есть, и вышел, повинуясь Аллаху великому, и начал странствовать по степям и пустыням, и заходил в города. И в какой-то день вошел он в свой город, и когда он остановился около сторожей, те схватили его и обыскали, но не увидели с ним ничего, кроме двух одежд - одной новой, другой старой, и отняли у него новую одежду и оставили ему старую, после унижений и оскорблений.
     И царевич начал жаловаться и говорить: "Горе вам, о притеснители! Я человек бедный, странствующий, и какая может быть вам польза от этой одежды? Если вы мне ее не отдадите, я пойду к царю и пожалуюсь ему на вас!" И сторожа, в ответ ему, сказали: "Мы сделали эго по приказанию царя, и что тебе вздумалось сделать, то делай".
     И странник пошел и, дойдя до владений царя, хотел войти, но привратники помешали ему, и он отошел назад и сказал про себя: "Мне не остается ничего иного, как подождать царя, когда он выйдет, и пожаловаться ему на мое положение и на то, что меня поразило". И когда он был в таком положении и ожидал выхода царя, он вдруг услышал, что один из солдат рассказывает о нем. И он понемногу стал приближаться, пока не остановился напротив ворот, и не успел он опомниться, как царь уже выходит. И странник пошел рядом с ним, и пожелал ему удачи, и рассказал, что ему выпало в его городе от сторожей, и пожаловался на свое положение. Он рассказал царю, что он - человек из людей Аллаха, отказавшийся от дольней жизни, и что он вышел, ища благоволения Аллаха великого, и начал странствовать по земле, и всякий, к кому он приходил из людей, благодетельствовал ему как мог. И он входил во всякий город и во всякое селение, будучи в таких обстоятельствах.
     "И когда я входил в этот город, - говорил он, - я надеялся, что его жители сделают со мной то же, что они делали с другими странниками, но твои подчиненные преградили мне дорогу и отняли мою новую одежду и изму^чили меня побоями. Обдумай же мое дело, возьми меня за руку и вызволи мою одежду, и я не останусь в этом городе ни одного часа".
     И несправедливый царь, в ответ ему, сказал: "Кто посоветовал тебе войти в этот город, когда ты не знал, что делает его царь?" И странник ответил: "После того как я получу мою одежду, делай со мной что хочешь". И когда несправедливый царь услышал от странника такие слова, произошла перемена его состава [647], и он воскликнул: "О глупец, мы отняли у тебя одежду, чтобы ты унизился. А раз ты поднял передо мной такой крик, я отниму у тебя душу".
     И он велел заточить странника, и тот, войдя в тюрьму, стал сетовать, что от царя последовал такой ответ, и укорять себя за то, что он не оставил этого дела и не сохранил свою душу. А когда наступила полночь, странник встал на ноги и помолился продленной молитвой и сказал: "О Аллах, ты есть судья справедливый, и ты знаешь мое состояние и то, как сложилось мое дело с этим царем притесняющим. И я, твой обиженный раб, прошу, чтобы, по изобилии твоей милости, ты спас меня из рук этого несправедливого царя и низвел на него твое отмщение, ибо ты не пренебрегаешь обидой всякого обидчика. И если ты знаешь, что он меня обидел, низведи на него твою месть этой ночью и опусти на него твое наказание, ибо твой суд справедлив и ты помощник всех опечаленных, о тот, кому принадлежит могущество и величие до конца века!"
     И когда тюремщик услышал молитву этого несчастного, все его члены охватил страх, и когда он был в таком состоянии, вдруг в том дворце, где был царь, загорелся огонь и сжег все, что там было, даже ворота тюрьмы, и не спасся никто, кроме тюремщика и странника. И странник пустился в путь и пошел вместе с тюремщиком, и они до тех пор шли, пока не достигли другого города, а что касается города несправедливого царя, то он сгорел до конца из-за жестокости его царя.
     Мы же, о счастливый царь, - мы и вечером и утром молимся за тебя и благодарим Аллаха великого за его милость в твоем существовании, доверя^ясь твоей справедливости и благим поступкам. И была у нас большая забота из-за отсутствия у тебя сына, который наследовал ты твое царство, - мы боялись, что окажется над нами, после тебя, другой царь, а теперь Аллах пожаловал нас, по своему великодушию, и прекратил нашу заботу и привлек к нам радость существованием этого благословенного мальчика. И мы просим Аллаха великого, чтобы он сделал его праведным преемником и наделил его славой, и вечным счастьем, и постоянным благом".
     И затем поднялся пятый везирь и сказал: "Да будет благословен Аллах великий..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что пятый везирь сказал: "Да будет благословен Аллах великий, наделяющий праведными дарами и драгоценными наградами. А затем - мы уверились, что Аллах оказывает милость тем, кто его благодарит и охраняет его веру. И ты, о царь счастливый, прославлен этими высокими добродетелями и справедливостью и творишь правый суд меж твоих подданных так, как угодно великому Аллаху. И поэтому возвысил Аллах твой сан, и осчастливил твои дни, и подарил тебе этот добрый подарок - то есть это счастливое дитя, после утраты надежды, и охватила нас поэтому радость вечная и веселье непрерывающееся, так как были мы прежде сего в великой заботе и сильном огорчении из-за отсутствия у тебя сына, и размышляли мы о том, сколько в тебе заключается справедливости и кротости к нам, и боялись, что определит тебе Аллах смерть, и не будет никого, кто бы был тебе преемником и унаследовал бы после тебя царство, и разойдутся наши мнения, и возникнет между нами раскол, и станется с нами то, что сталось с вороном".
     "А какова история ворона?" - спросил царь. И везирь, в ответ ему, сказал:
     "Знай, о счастливый царь, что была в одной из степей широкая долина, и были там каналы, деревья и плоды, и птицы прославляли там Аллаха, единого, покоряющего, творца ночи и дня, и были среди птиц вороны, и жили они приятнейшей жизнью. И был предводителем и судьей между ними ворон, кроткий к ним и заботливый, и были они с ним безопасны и спокойны, и столь прекрасно было меж них устроение, что ни одна из птиц не могла их одолеть. И случилось, что предводитель их преставился, и пришло к нему дело, определенное для всех тварей, и опечалились о нем птицы великой печалью, и усилилась их печаль оттого, что не было среди них никого, ему подобного, кто бы встал на его место. И собрались они все и стали, советоваться меж собою о том, кто встанет над ними, чтобы был он праведным. И одни выбрали ворона и сказали: "Этот годится, чтобы быть царем над нами". А другие не согласились и не захотели его. И возник между ними раскол и спор, и увеличилась среди них смута, а потом наступило у них соглашение, и они договорились, что проспят эту ночь, и никто из них не вы^летит на другой день спозаранку, чтобы искать пропитания, но все дождут^ся утра. И когда встанет заря, они соберутся в одном месте и посмотрят, какая птица взлетит раньше. И сказали они: "Это будет та, которой повелел Аллах быть над нами, и она - наш избранник на царство! Мы сделаем ее нашим царем и вручим ей власть над нами". И все птицы согласились на это, и дали друг другу такое обещание, и условились соблюдать этот обет.
     И когда они были в таких обстоятельствах, вдруг поднялся сокол, и они сказали ему: "О отец блага, мы выбрали тебя над нами правителем, чтобы рассматривал ты наши дела". И сокол согласился на то, что они сказали, и ответил: "Если захочет Аллах великий, будет вам от меня большое благо".
     И после того как птицы поставили его над собою, сокол, каждый день, когда вылетал на добычу и вылетали вороны, ловил одну из них наедине, и ударял ее, и съедал ее мозг и глаза, и бросал остальное, и он делал это до тех пор, пока птицы не догадались об этом, и увидели они тогда, что большая часть их погибла, и убедились в своей гибели. И они стали говорить друг другу: "Что нам делать! Большинство из нас погибло, и мы поняли это только тогда, когда погибли из нас старейшие. Нам следует беречь наши души!" И на следующее утро птицы убежали от сокола и разлетелись.
     И мы теперь опасались, что случится с нами подобное этому и окажется над нами другой царь, но Аллах послал нам это благодеяние и обратил твое лицо к нам, и ныне мы уверены, что будет добро и жизнь в единении, и безопасность, и верность, и благополучие на родине. Да будет же благословен Аллах великий, хвала ему и благодарность и благое восхваление, и да благословит Аллах царя к нас, его подданных. Да наделит он нас и его счастьем величайшим и да сделает его счастливым в жизни и твердым в усердии".
     И потом поднялся шестой везирь и сказал: "Да поздравит тебя Аллах, о царь, наилучшим поздравлением в дольней жизни и в будущей! Сказаны были прежде слова древних: "Кто молится, постится и соблюдает права родителей и справедлив в приговоре своем, - встретит господа к себе милостивым". Ты был сделан над нами властителем и поступал справедливо и был счастлив при этом в начинаниях, и мы просили Аллаха великого, чтобы сделал он обильным воздаяние тебе и вознаградил тебя за твою милость. Ты слышал, что говорил этот мудрец о наших опасениях лишиться счастья, если не будет царя или будет другой царь, не такой, как этот, и увеличатся среди нас после него разногласия, и наступит беда из-за разногласий наших. И если дело таково, как мы сказали, надлежит нам обратиться к великому Аллаху с молитвой, - быть может, подарит он царю сына счастливого и сделает его, после него, наследником царства. А затем, после этого, скажу: нередко бывает исход того, что любит человек и желает в жизни, ему неве^дом, и поэтому не следует человеку просить господа своего о деле, исхода которого он не знает, ибо нередко вред от него к небу ближе, чем польза, и бывает его гибель в том, чего он ищет, и поражает его то, что поразило змеезаклинателя, и его жену, и детей, и домочадцев..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что шестой везирь говорил царю: "Не следует человеку просить господа своего о деле, исхода которого он не знает, ибо нередко вред от этого к нему ближе, чем польза, и бывает его гибель в том, чего он ищет, и поражает его то, что поразило змеезаклинателя, и его детей, и жену, и домочадцев".
     "А какова история змеезаклинателя, и его детей, и жены, и домочадцев?" - спросил царь. И везирь сказал:
     "Знай, о царь, что был один человек змеезаклинателем, и он воспитывал змей, и это было его ремесло. У него была большая корзина, где было три змеи. И каждый день он ходил со змеями по городу, и это было для пего способом добыть свой надел и надел для своей семьи. И под вечер он возвращался домой и потихоньку клал гадов в корзину, а утром брал их и опять шел с ними по городу. И таков был его обычай, и он не сообщал своим домочадцам о том, что в корзине.
     И случилось, что когда змеезаклинатель вернулся, как обычно, домой, его жена спросила его: "Что в этой корзине?" И змеезаклинатель ответил: "А что тебе нужно? Разве припасов у вас не больше, чем много? До^вольствуйся тем, что уделил тебе Аллах, и не спрашивай о другом". И женщина промолчала и стала говорить про себя: "Обязательно обыщу эту корзину и узнаю, что в ней есть". И она твердо решилась на это, и уведомила своих детей, и накрепко приказала им спросить отца про корзину и приста^вать к нему с вопросами, чтобы он им рассказал, и тут мысли детей привязались к тому, что в корзине что-то съедобное. И дети стали каждый день требовать от отца, чтобы он показал им, что в корзине. И отец обещал им, и старался их ублаготворить, и запрещал им об этом спрашивать, и так прошел некоторый срок, а мать все подстрекала детей, и дети уговорились с матерью, что не станут есть и пить напитка, пока тот не исполнит их просьбу и не откроет корзину.
     И змеезаклинатель пришел однажды вечером со множеством кушаний и напитков и позвал детей есть с ним, но дети отказались прийти к нему и вы^казали ему гнев. И заклинатель начал уговаривать их хорошими словами и говорил: "Подумайте, чего бы вы хотели, чтобы я принес вам из еды, питья или одежды?" И дети сказали ему: "О батюшка, мы хотим только, чтобы ты открыл нам эту корзину и мы бы посмотрели, что в ней, а иначе мы убьем себя". - "О мои дети, - ответил им заклинатель, - нет в ней для вас блага, и в том, чтобы ее открыть, для вас только вред". И заклинатель стал им грозить и обещал побить их, если они не отступятся от этого. Но в детях усиливался лишь гнев и желание узнать, что в корзине. И тогда их отец рассердился и взял палку, чтобы их побить, и дети разбежались по дому, а корзина стояла тут же, - заклинатель ее не спрятал. И пока муж был занят детьми, женщина поспешно открыла корзину, чтобы посмотреть, что в ней, и вдруг змеи выползли из корзины и, ужалив сначала женщину и убив ее, стали кружить по дому и губили больших и малых, кроме заклина^теля, и заклинатель бросил свой дом и ушел.
     И когда ты обдумаешь это, о счастливый царь, ты поймешь, что человеку не следует желать ничего, кроме того, в чем не отказывает ему Аллах великий; напротив - пусть успокоится его душа на том, что определил ему Аллах и чего пожелал он. Вот и ты, о царь, - при изобильном твоем знании и превосходном разуме, Аллах прохладил твое око появлением сына после утраты надежды и успокоил твое сердце, и мы просим Аллаха великого, чтобы сделал он его одним из халифов справедливых, угодных великому Аллаху и подданным".
     И потом поднялся седьмой везирь и сказал: "О царь, я знаю достоверно и убежден в том, о чем упоминали мои братья, эти везири - ученые и мудрецы, и о чем они говорили в твоем присутствии, о царь, а также в том, что они приписали тебе из справедливости и хороших поступков и чем ты отличаешься от прочих царей, выше которых они тебя сочли, и это часть того, что мы обязаны сделать, о царь. И что до меня, то я скажу: "Хвала Аллаху, который приблизил тебя к своей милости и даровал тебе устроение царства по своему милосердию и помог тебе и нам увеличить благодарность ему, и все это только из-за твоего бытия. И пока остаешься ты среди нас, мы не опасаемся притеснения и не стремимся к несправедливости, и никто не может взять над нами верх, несмотря на нашу слабость. Ведь сказано: "Лучшие из подданных те, чей царь справедлив, а худшие из них те, чей царь притеснитель".
     И сказано также: "Жить со львами сокрушающими, но не жить с султаном притесняющим". Да будет же за это хвала Аллаху великому, хвала вечная, так как пожаловал он нам твое бытие и наделил тебя этим благословенным сыном после того, как ты утратил надежду и далеко зашел в года, ибо высший дар в дольней жизни - благой сын. Ведь сказано: "У кого нет сына, у того нет потомства и посмертной славы". И тебе благодаря твоей твердой справедливости и благим твоим мыслям о великом Аллахе дарован этот счастливый сын, и появился у тебя этот сын благословенный по милости великого Аллаха нам и тебе за хорошие твои поступки и благое терпение. И произошло с тобою то же, что произошло с пауком и ветром".
     И царь спросил: "А какова история паука с ветром?.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь спросил везиря: "А какова история паука с ветром?" - везирь сказал:
     "Знай, о царь, что один паук прицепился к воротам, отдаленным и высоким, и сделал себе дом и жил в нем в безопасности. И он благодарил великого Аллаха, который предоставил ему это место и успокоил его страх перед червями. И он прожил таким образом некоторое время, благодаря Аллаха за свое спокойствие и непрерывность надела, но творец решил испытать его, сняв его с места, чтобы посмотреть, какова его благодарность и стойкость. И он наслал на паука сильный восточный ветер, и ветер понес его вместе с домиком и бросил в море, и волны принесли его на сушу, и он поблагодарил Аллаха великого за спасение и принялся укорять ветер, говоря: "О ветер, зачем ты это со мной сделал и какое досталось тебе благо из-за того, что ты перенес меня с моего места сюда? Я ведь был спокоен и безопасен в моем доме на верхушке тех ворот".
     "Прекрати упреки, - сказал ветер. - Я отнесу тебя обратно и доставлю тебя туда, где ты был прежде". И паук терпел, надеясь, что скоро вернется на свое место, пока северный ветер не улегся, не унеся паука обратно. И подул южный ветер, и пронесся над пауком, и подхватил его, и помчался с ним в сторону того дома. И когда паук пролетал над ним, он узнал его и прицепился к нему.
     И мы просили Аллаха, который вознаградил царя за его одиночество и терпение и наделил его этим мальчиком после безнадежности и великих лет, и не вывел он его из дольней жизни, не наделив его прохладою ока и не одарив его тем, чем он одарен из владычества и власти, и умилосердился Аллах над его подданными и оказал им милость".
     И царь воскликнул: "Хвала Аллаху превыше всякой хвалы и благодарение превыше всякого благодарения! Нет бога, кроме него, создателя всякой вещи, который светом своих творений дал нам узнать высоту своего величия! Дает он власть и владычество, кому пожелает из рабов в своих землях, ибо он забирает из них кого хочет, чтобы сделать его преемником своим и уп^равителем над своими созданиями. И повелевает он ему быть с ними справедливым и правосудным, и соблюдать законы и установления, и поступать согласно истине, и придерживаться в делах подданных того, что любо ему и им любо. И те из владык, которые поступали согласно велению Аллаха, счастья достигли своего и велению господа своего были послушны, и избавит их господь от ужасов дольней жизни и благую награду даст им в жизни будущей, ибо Аллах не губит награды свершающих благое. А те из них, кто поступает не по велению Аллаха, совершают ошибку глубокую, и ослушались они господа своего и предпочли жизнь дольнюю последней; нет у них в жизни дольней дел памятных, и нет им доли в жизни последней, ибо Аллах не дает отсрочки людям насилия и притеснения, и не пренебрегает он ни одним из рабов. Упомянули везири наши о том, что из-за справедливости нашей к ним и благих действий наших с ними пожаловал Аллах нам и им свою поддержку в благодарении его, обязательном из-за великих его милостей, и всякий из них сказал то, что внушил ему Аллах, и далеко зашли они в благодарении Аллаха великого и в прославлении его за его милость и благодеяние. И я благодарю Аллаха, ибо я - всего лишь подневольный раб, и мое сердце - в руке его, и язык мой следует ему, и я доволен тем, что судил он мне и им, что бы ни случилось. И всякий из везирей высказал то, что пришло ему на ум относительно этого мальчика, и упомянули они о возоб^новлении к нам милости, когда достиг я в летах того предела, где побеж^дает безнадежность и слабеет уверенность. Хвала же Аллаху, который спас нас от потери и смены правителей, подобно смене ночи и дня! Было это великой милостью к ним и к нам! Восхвалим же Аллаха великого, который послал нам этого мальчика, услыхав нас и вняв нам, и поставил его наследую^щим в халифате высокое место. Мы просим, чтобы, по своему великодушию и кротости, он сделал его счастливым в начинаниях, поддерживал бы его в благодеяниях, и был бы он царем и властителем над подданными, поступая согласно справедливости и правосудию, и охранил их от гибельного произ^вола своей милостью, великодушием и щедростью".
     И когда царь окончил говорить, ученые и мудрецы поднялись и пали ниц перед Аллахом, и поблагодарили царя, и поцеловали ему руки, и каждый из них удалился к себе в дом. И тогда царь вошел в свои комнаты, и увидел мальчика, и призвал на него благо, и нарек его Вирд-ханом. И когда прошло из жизни мальчика двенадцать лет, царь захотел обучить его наукам и построил ему дворец в середине города и выстроил в нем триста шестьдесят комнат. Он поместил мальчика в этом дворце и назначил ему трех мудрецов и ученых и велел им не пренебрегать его обучением ни ночью, ни днем и сидеть с ним в каждой комнате один день и стараться, чтобы не было пау^ки, которой бы они его не обучили, и чтобы стал он во всех науках сведущим. И они должны были писать па дверях каждой комнаты, какой из разных наук они учили в ней мальчика, и докладывать царю каждые семь дней, что он узнал в науках. И мудрецы обратились к мальчику, и начали его обучать, не прерывая занятий ни ночью, ни днем, и не скрыли от него ничего, что знали в науках. И обнаружилась у мальчика острота ума и превосходная сообразительность и способность к восприятию паук, какой не обнаружива^лось ни у кого прежде. И ученые докладывали царю каждую неделю о том, чему его сын научился и что он основательно выучил. И царь усваивал при этом прекрасную мудрость и благое вежество, и мудрецы говорили: "Мы никогда никого не видели, кто был бы одарен таким умом, как этот мальчик! Да благословит тебя в нем Аллах, да даст он тебе насладиться его жизнью!"
     И когда мальчик завершил срок двенадцати лет, он выучил из каждой науки самое лучшее и превзошел всех ученых и мудрецов, бывших в его время, и мудрецы привели его к царю, его отцу, и сказали ему: "Да прохладит Аллах твое око, о царь, этим счастливым сыном! Мы привели его к тебе, после того как он изучил все науки, так что ни один из ученых нынешних времен или мудрец не достиг тою, чего он достиг".
     И царь обрадовался сильной радостью, и еще больше стал благодарить великого Аллаха, и простерся ниц черед ним (велик он и славен!), и воскликнул: "Хвала Аллаху за его милости, которые неисчислимы!" И потом он позвал Шимаса, везиря, и сказал ему: "Знай, о Шимас, что мудрецы пришли ко мне и рассказали, что мой сын изучил все науки, и не осталось среди наук науки, которой бы его не научили, так что он превзошел в этом тех, кто был прежде него. Что же ты скажешь, о Шимас?" И тут Шимас пал ниц перед Аллахом (велик он и славен!), и поцеловал руку царю, и молвил: "Не может яхонт, хотя бы был он в твердой горе, не сиять, как светильник, твой же сын - жемчужина, и не мешает ему его юность быть мудрым. Хвала же Аллаху за то, что он даровал ему!
     Если захочет Аллах великий, я завтра спрошу его и допрошу о том, что он знает, в собрании, где я соберу для него избранных ученых и эмиров..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Джиллиад услышал слова Шимаса, он приказал остроумным ученым, сообразительным вельможам и искусным мудрецам явиться назавтра в царский дворец, и они все явились, и когда они собрались у дверей царя, тот позволил им войти. А потом явился Шимас, везирь, и поцеловал руки царевича, и царевич поднялся и пал ниц перед Шимасом. И Шимас сказал ему: "Не следует детенышу льва падать ниц перед кемлибо из зверей, и не подобает, чтобы сочетался свет с тьмою". - "Когда детеныш льва увидел везиря царя, он пал перед ним ниц", - сказал царевич. И Шимас молвил. "Расскажи мне, что есть вечное, свободное, что есть его два бытия и что вечно в двух бытиях его?" И юноша отвечал: "Что до вечного, свободного, то это Аллах (велик он и славен!), ибо он - первый без начала и последний без конца А два бытия его - это жизнь дольняя и жизнь последняя, и вечное в двух бытиях его - блаженство последней жизни". - "Ты был прав в том, что сказал, - молвил Шимас, - и я принимаю от тебя это, но только я хотел бы, чтобы ты мне сказал, откуда узнал ты, что одно бытие - жизнь дольняя, а другое - жизнь последняя?" И юноша ответил: "Из того, что дольняя жизнь сотворена, и не возникла она ни из чего сущего, и восходит происхождение ее к бытию изначальному, но только она - явление, быстро проходящее, и необходимо в ней воздаяние за дела, а это требует восстановления того, что преходяще. А последняя жизнь - бытие второе". - "Ты был прав в том, что сказал, - молвил Шимас, - и я принял от тебя это, но только я хотел бы, чтобы ты мне рассказал, откуда узнал ты, что блаженство последней жизни есть то, что вечно в двух бытиях?"
     И мальчик ответил: "Я узнал это из того, что последняя жизнь - обитель воздаяния за дела, которую приготовил сущий вечно, без прекращения". И тогда Шимас сказал: "Расскажи мне, кто из людей дольней жизни наиболее достохвален за деяния свои". - "Тот, кто предпочитает последнюю жизнь жизни дольней", - ответил мальчик. "А кто же предпочитает последнюю жизнь дольней?" - спросил Шимас. И мальчик ответил: "Тот, кто знает, что пребывает он в доме уединенном, и создан он только для гибели, и что после гибели он призван к расчету, и что если бы был кто-нибудь оставлен в этой жизни навек, навсегда, не предпочел бы он дольнюю жизнь последней".
     "Расскажи мне, существует ли последняя жизнь без жизни дольней?" - молвил Шимас. И мальчик ответил: "У кого нет дольней жизни, у того не будет и жизни последней. Но я считаю, что дольняя жизнь и живущие в ней и исход, к которому они направляются, подобны жителям деревень, которым построил эмир тесный дом и ввел их т) да и приказал выполнять некую работу, и назначил каждому срок, и приставил к каждому человека. И того из них, кто выполнял то, что было ему приказано, человек, приставленный к нему, выводил из тесноты, а тот, кто не выполнял того, что было ему приказано, когда истекал назначенный срок, бывал наказан. И когда это было так, вдруг начал сочиться из щелей того дома мед, и когда люди поели этого меда и отведали его вкуса и сладости, они стали медлить в работе, им назначенной, и кинули ее себе за спину и стали терпеть тесноту, в которой пребывали, и горесть, зная о наказании, к которому идут, и удовлетворились той малой сладостью. И человек, к ним приставленный, не оставлял никого из них, когда приходил его срок, и выводил из этого дома. Мы знаем, что дольняя жизнь - обитель, где смущаются взоры, и назначены пребывающим в ней конечные сроки, и тот, кто обрел малую сладость, су^ществующую в дольней жизни, и занял ею свою душу, будет в числе погибающих, ибо предпочел он дела дольней жизни жизни последней. А тот, кто предпочитает дела последней жизни жизни дольней и не обращает взора к той малой сладости, будет в числе преуспевающих".
     "Я выслушал то, что упомянул ты о делах дольней жизни и последней, - сказал Шимас, - и принимаю от тебя это, но я видел, что обе они властву^ют над человеком, и он неизбежно должен удовлетворить их разом, хотя они и различны. И если обратится раб к поискам пропитания, это повредит его душе в месте возвращения, а если обратится он к последней жизни, это повредит его телу, и нет для него пути, чтобы удовлетворить то, что не^исходно, разом".
     И мальчик ответил: "Кто добывает пропитание в жизни дольней, того укрепляет оно к жизни будущей. Я считаю, что жизнь дольняя и жизнь последняя подобны двум царям - справедливому и несправедливому. Была земля царя несправедливого полна деревьев, плодов и растений, и этот царь не оставлял никого из купцов, не отобрав у него денег и товаров, и они терпели это, так как пользовались плодородием этой земли для пропитания. А что касается справедливого царя, то он послал человека из жителей своей земли, дав ему обильные деньги, и приказал ему отправиться в землю несправедливого царя, чтобы купить там на эти деньги драгоценностей. И человек пустился с деньгами в путь и вступил в эту землю. И сказали царю: "Пришел в твою землю человек - купец с большими деньгами, и хочет купить здесь на них драгоценностей". И царь послал за этим человеком, и велел привести его, и спросил: "Кто ты, откуда ты пришел, кто привез тебя в мою землю и что тебе нужно?" И человек ответил: "Я из земли такой-то и такой-то. Царь этой земли дал мне денег и приказал купить драгоценностей в твоей земле, и я подчинился его приказанию и пришел". - "Горе тебе! - воскликнул царь. - Разве ты не знаешь, что я делаю с людьми моей земли? Я отнимаю у них деньги каждый день. Так как же ты приходишь ко мне с деньгами и находишься на моей земле с такогото и такого то времени?" - "Из этих денег, - ответил купец, - мне не принадлежит ничего, и они только поручены мне и отданы в мои руки, чтобы я доставил деньги их владельцу". - "Я не позволю тебе брать пропитание из моей земли, пока ты не выкупишь себя всеми этими деньгами", - сказал царь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот десятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот десятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь несправедливый сказал купцу, который хотел купить в его земле драгоценностей: "Невозможно, чтобы ты брал в моей земле пропитание, прежде чем выкупишь себя этими деньгами или погибнешь". И тогда этот человек сказал себе. "Я меж двух царей! Я знаю, что несправедливость этого царя распространяется на всех, кто находится в его земле, Если я его не удовлетворю, будет мне гибель, и пропадут мои деньги - и то и другое неизбежно, - и я не получу того, что мне нужно. А если я отдам ему все деньги, будет мне гибель у царя, владельца денег, - это неизбежно. Нет мне иной хитрости, кроме как отдать царю из этих денег небольшую часть, - я удовлетворю его этим и защищу себя и остальные деньги от гибели. Я буду получать от плодородия этой земли для себя пищу, пока не куплю того, что хочу из драгоценностей, и выйдет, что я удовлетворил царя тем, что я ему дал. Я возьму свою долю из этой земли и отправлюсь к владельцу денег с тем, что ему нужно, и я жду от него такой справедливости и снисходительности, что мне не страшно наказание за деньги, которые взял этот царь, в особенности, если их будет немного".
     И потом купец пожелал царю блага и сказал ему: "О царь, я выкуплю себя и эти деньги небольшой частью их, за время от моего прихода в твою землю и до тех пор, пока я не уйду из нее".
     И царь принял от него это и отпустил его идти своей дорогой на год, и этот человек купил на все свои деньги драгоценностей и ушел к своему хозяину. Справедливый царь - подобие последней жизни, а драгоценности, которые в земле несправедливого царя, - подобие благих дел и поступков праведных. Человек с деньгами - подобие того, кто ищет благ дольней жизни, а деньги, которые у него, - подобие жизни человеческой. И когда я увидел это, я понял, что надлежит тому, кто ищет пропитания в дольней жизни: не пропускать дня, не стремясь к жизни последней. И окажется, что он удовлетворил жизнь дольнюю, получив то, что получил от плодородия земного, и удовлетворил жизнь последнюю тем, что сделал, пока жил, в стремлении к ней".
     "Расскажи мне, - молвил Шимас, - тело и душа одинаковы ли в награде и наказании, или присвоено наказание только обладателю страстей и соверша^ющему грехи?"
     "Склонность к страстям и прегрешениям, - ответил мальчик, - бывает причиной награды потому, что душа от них замыкается и отворачивается и в них раскаивается. Власть же в руках того, кто творит что хочет, и за противоположность свою различаются вещи. Но пропитание необходимо для тела, а нет тела иначе как с душой, и чистота души - в искренности намерений в земной жизни и в заботе о том, что полезно в последней жизни. Тело и душа - два коня в беге на один заклад, два младенца, вскормленные одной грудью, и два сообщника в делах. Сообразно с намерением - разъяс^нение общего, и тело с душой - сообщники в деяниях и в награде и наказании.
     И подобие этого - в истории слепца и сидня, которых взял один человек, владелец сада, и привел их в сад и велел им ничего в нем не портить и не совершать в нем дела, для него вредного. И когда созрели в этом саду плоды, сидень сказал слепому: "Горе тебе! Я вижу хорошие плоды, и мне захотелось, но я не могу подойти к ним, чтобы их поесть. Встань ты - у тебя ноги здоровые - и принеси плодов, и мы их поедим". - "Горе тебе", - ответил слепой, - ты мне напомнил о них, когда я о них не думал, а я не могу этого сделать, так как не вижу плодов. Какой же хитростью раздобыть их?"
     И когда они так разговаривали, вдруг подошел к ним надзиратель за садом (а был это человек знающий), и сидень сказал ему: "Горе тебе, о надзиратель! Мне захотелось поесть немного этих плодов, но мы таковы, как ты видишь, я - сидень, а мой товарищ - слепой, ничего не различает. Как же нам ухитриться?" - "Горе вам! - сказал надзиратель. - Разве вы не знаете, что владелец сада взял с вас обещание не посягать ни на что, от чего будет саду порча? Воздержитесь и не делайте этого!" - "Необходимо нам достать эти плоды и съесть их, - сказали калеки. - Скажи нам, какая есть у тебя хитрость?"
     И когда надзиратель понял, что они не отказались от своего замысла, он сказал им: "Хитрость в том, чтобы слепой встал и поднял тебя, о сидень, на спину и приблизился с тобой к дереву, плоды которого тебе пра^вятся. И когда вы с ним приблизитесь к дереву, ты сорвешь с него плоды, какие достанешь". И слепой встал и поднял на себя сидня, и сидень нап^равлял его на верную дорогу, пока он не приблизился с ним к одному дереву. И тогда сидень стал рвать то, что ему нравилось. И это стало у них обычаем, пока они не испортили деревьев, бывших в саду, и вдруг владелец сада пришел и сказал им: "Горе вам! Что это за поступки? Разве я не взял с вас обещания, что вы не будете ничего портить в саду?" И калеки ответили: "Ты знаешь, что мы не можем ни до чего достать, так как один из нас - сидень и не встает, а другой - слепец и не видит того, что перед ним. В чем же наш грех?" - "Может быть, вы думаете, я не знаю, что вы придумали и как испортили мой сад? - сказал владелец сада. - Я как будто вижу, как ты, о слепец, встал и поднял сидня на спину, и он стал направлять тебя на дорогу, и ты принес его к деревьям".
     И потом он взял их, и наказал сильным наказанием, и удалил из сада.
     Слепец - подобие тела, так как тело видит только при помощи духа, а сидень - подобие души, у которой пет движения иначе, как с помощью тела, а что до сада, то это подобие деяний, за которые воздается рабу; надзиратель же, это подобие разума, который приказывает благое и удерживает от злого. Тело и дух - сообщники в наказании и в награде".
     "Ты прав, - сказал Шимас, - и я принял эти твои слова. Расскажи мне, какой из ученых, по-твоему, всех достойнее хвалы". - "Тот, кто знает об Аллахе и кому Полезно знание его", - сказал мальчик. И Шимас спросил: "А кто это?" И мальчик молвил: "Тот, кто ищет благоволения своего господа и избегает его гнева". - "Кто из них всех выше?" - спросил Шимас. И мальчик ответил: "Тот, кто наиболее сведущ в Аллахе". - "Кто из них наиболее испытан?" - спросил Шимас. "Тот, кто, действуя согласно знанию, был терпелив", - ответил мальчик. И Шимас сказал: "Расскажи мне, кто из них всех мягче сердцем". - "Тот, кто чаще всех готовится к смерти и вспоминает Аллаха и меньше всех надеется, - ответил мальчик, - ибо тот, кто дал доступ к себе ужасам смерти, подобен тому, кто смотрит в проз^рачное зеркало: он знает истину, и становится зеркало все прозрачнее и блестящее". - "Какие сокровища самые прекрасные?" - спросил Шимас. И мальчик ответил: "Сокровища неба". - "А какое из сокровищ неба наипрек^раснейшее?" - спросил Шимас. И мальчик ответил:
     "Возвеличение Аллаха и восхваление его". И тогда Шимас спросил:
     "А какое из сокровищ земли наилучшее?" - "Совершение благого", - ответил мальчик..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот одиннадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот одиннадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь Шимас спросил царевича: "Какое из сокровищ земли наилучшее?" - тот ответил: "Совершение благого". И Шимас молвил: "Ты сказал правду, и я принял эти твои слова. Расскажи мне о трех различных способностях: знании, суждении и разумении, и о том, что соединяет их в себе". - "Знание, - ответил мальчик, - от изучения, суждение - от опыта, а разумение - от размышления, и место пребывания их и соединение - в разуме. Тот, в ком соединились эти три качества, - совершенен, а тот, кто прибавил к ним боязнь Аллаха, - достиг цели".
     "Ты прав, и я принял от тебя это, - сказал Шимас. - Расскажи мне о знающем, мудром обладателе верного суждения живой сообразительности и превосходного, блестящего разумения - изменит ли его вожделение и страсть в тех его свойствах, о которых упомянул я?"
     "Два эти качества, - ответил мальчик, - когда входят в человека, из^меняют его знание, рассудок, и суждение, и разумение, и подобен он хищ^ному орлу, который остерегался охоты и пребывал в глубине неба от крайней проницательности. И было это так, и он вдруг увидел человека, который расставлял сети. И когда этот человек окончил расставлять сети, он положил в них кусок мяса. И орел увидел этот кусок мяса, и одолело его вожделение и страсть, и он забыл о виденных им сетях и злой доле тех, кто попадал в них из птиц, и низринулся из глубины неба, и упал на тот кусок мяса, и запутался в сетях. И когда пришел охотник и увидел орла в своих сетях, он удивился великим удивлением и воскликнул: "Я расставил свои сети, чтобы попадали в них голуби или подобные им из слабых птиц, но как же попался в сети этот орел?"
     И говорится, что разумный человек, когда побуждают его на что-нибудь страсть и вожделение, обдумывает последствия этого разумом и защищается от того, что они разукрасили, и разумом покоряет вожделение и страсть. И когда побуждает к чему-нибудь человека страсть и вожделение, должен он сделать разум подобным всаднику, искусному в верховой езде, - когда он садится на беспокойного коня, он тянет его крепкой уздой, пока конь не выправится и не пойдет, как всадник хочет. А если он глуп, и нет у него ума, и не имеет он своего суждения, и дела для него неясны, и властвует над ним вожделение и страсти, - он поступает согласно страсти и вожделе^нию и оказывается в числе погибших, и нет среди людей никого хуже его по состоянию".
     "Ты прав в том, что сказал, - молвил Шимас, - и я принял от тебя это. Расскажи мне, когда бывает знание полезно и когда разум уничтожает вред страсти и вожделения". - "Когда их обладатель пользуется ими в стремлении к последней жизни, - ответил мальчик, - ибо разум и знание оба полезны, но следует их обладателю пользоваться ими в стремлении к мирским благам лишь в той мере, чтобы добывать этим пищу. И пусть отталкивает он от себя зло здешнего мира и пользуется знанием и разумом для дел последней жизни".
     "Расскажи мне, чего наидостойнее придерживаться человеку и чем зани^мать свое сердце", - сказал Шимас. И мальчик ответил: "Праведными деяниями". - "Если человек так делает, что отвлекает его от промысла? Как же поступать для пропитания, ему необходимого?" - спросил Шимас. "В сутках, - ответил мальчик, - для него двадцать четыре часа, и надлежит ему назначить одну часть их для снискания пропитания и одну часть - для покоя и отдыха, а остальное употреблять на приобретение знания, ибо человек, если он разумен, но нет у него знания, подобен неплодородной земле, на которой нет места для обработки и насаждения растений. Если не подготовить ее к обработке и не засадить, не будут на ней плоды полезны, а если подготовить и засадить ее, принесет она плоды прекрасные. Так же и человек без знаний - не будет от него пользы, пока не посажено в нем знание, ибо когда посажено в нем знание, приносит оно плоды".
     "Расскажи мне о знании без разума, - каково оно?" - спросил Шимас. И мальчик ответил: "Оно подобно знанию скотины, которая узнала, когда ей время есть и пить и когда ей время бодрствовать, но нет у ней разума". - "Ты был краток, отвечая на это, но я принял твои слова, - ответил Шимас. - Расскажи, как мне должно оберегать себя от султана". - "Не давай ему к себе пути", - ответил мальчик. И Шимас спросил: "Как же могу я не дать ему к себе пути, когда он имеет надо мной власть и поводья моих дел в его руках?" - "Его власть над тобой, - ответил мальчик, - зиждется лишь на том, что ему должно от тебя, и если ты воздал ему должное, нег у него над тобой власти". - "Каковы обязанности визиря перед царем?" - спросил Шимас. И мальчик ответил: "Искренний совет и усердие в тайном и в оглашаемом, Здравое суждение и сокрытие его тайн, и пусть не утаивает везирь ничего, о чем подобает царю быть осведомленным, и не должен он быть неб^режным в том, что возложил на него царь для исполнения его нужд. Пусть ищет он его благоволения всеми способами и избегает гнева его".
     "Расскажи мне, как поступает с царем везирь", - спросил Шимас.
     И мальчик ответил: "Если ты везирь царя и хочешь быть от него в безопасности, то пусть будет твое внимание и твоя речь к нему выше того, на что он надеется, и просьба твоя о нуждах пусть будет соразмерна с твоим местом у царя. Берегись поставить себя на место, которого царь не считает тебя достойным, чтобы не казалось это от тебя как бы дерзостью. Если же обманет тебя его кротость и ты поставишь себя на место, которого царь не считает тебя достойным, ты окажешься подобен охотнику, который ловил зверей и сдирал с них шкуру, так как она была ему нужна, а мясо бросал. И лев стал приходить к тому месту и поедать падаль, и когда умножились посещения им этого места, он привык к охотнику и привязался к нему. И охотник стал бросать ему мясо и вытирать руки о его спину, а лев помахи^вал хвостом в знак удовлетворения. И когда охотник увидел, что лев ему доверяет, и привык к нему, и ему послушен, он сказал про себя: "Этот лев смирился передо мной, и я над ним властвую. Я считаю, что мне следует сесть на него верхом и содрать с него шкуру, как с других зверей".
     И охотник осмелел, и вскочил льву на спину, и запотел овладеть им. И когда лев увидел, что сделал охотник, он разгневался великим гневом и, подняв лапу, ударил охотника, и его кости вонзились ему в кишки. И потом лев бросил охотника под передние лапы и разорвал его в клочки.
     Из этого я узнал, что подобает везирю держать себя с царем сообразно тому, каким он видит его поведение, и не быть с ним слишком смелым вследствие превосходства своего суждения, чтобы царь к нему не переменился..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двенадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мальчик, сын царя Джиллиада, сказал везирю Шимасу: "Подобает везирю держать себя с царем сообразно тому, каким он видит его поведение, и не быть с ним слишком смелым из-за превосходства своего суждения, чтобы царь к нему не переменился". И потом Шимас молвил: "Расскажи мне, чем украшается везирь во мнении царя". - "Исполнением поручения, которое ему вверено, посредством искреннего совета, здравого суждения и осуществления повелений царя", - ответил мальчик. И Шимас молвил: "Что касается того, что ты упомянул об обязанности везиря избегать гнева царя и делать то, что вызывает его благоволение, и заботливо выполнять ему порученное, то это дело обязательное. Но расскажи мне, как ухитриться, если царь доволен лишь тогда, когда он притесняет и совершает несправедливости и насилия? Как ухитриться везирю, если он испытан общением с этим жестоким царем? Если он захочет отвратить его от его страстей, вожделений и замыслов, то не сможет этого, а если он последует его страстям и объявит его замыслы хорошими, он понесет тяжесть этого и станет врагом для подданных. Что ты об этом скажешь?"
     И мальчик в ответ ему сказал: "То, что ты упомянул, о везирь, о тяжести и грехе, бывает только тогда, когда везирь следует за царем в со^вершаемых им ошибках. Но подлежит везирю, когда царь спросит его совета об этом, изъяснить ему путь справедливости и правосудия, и предостеречь его от притеснения и насилия, и осведомить его о том, каково хорошее поведение с подданными, и соблазнить его заключающейся в этом наградой, предостерегая его от наказания, за грехи обязательного. И если царь склонится и обратится к его словам, - желаемое достигнуто, а если нет, - то не останься ничего другого везирю, кроме как расстаться с царем мяг^ким способом, ибо в разлуке - для каждого из них избавление".
     "Расскажи мне, - попросил везирь, - каковы обязанности царя перед подданными и каковы обязанности подданных перед царем". И мальчик ответил: "То, что он приказывает, - пусть совершают с чистым намерением и пусть повинуются ему в том, что угодно ему и угодно Аллаху и его посланнику. А обязанности царя перед подданными состоят в охране их имущества и защите их гарема, так же как подданные обязаны оказывать царю внимание и повиновение и не жалеть для него своей души, и воздавать ему обязательно должное, и возглашать ему прекрасную хвалу за справедливость и благодеяния, им оказанные".
     "Ты изъяснил мне то, что я тебя спросил об обязанностях царя и подданных, - сказал Шимас. - Расскажи мне, остались ли у царя какие-нибудь обязанности по отношению к подданным, кроме тех, о которых ты сказал". - "Да, - ответил мальчик, - права подданных над царем более обязательны, чем права царя над подданными, потому что пренебрежение их правами более вредоносно, чем пренебрежение его правами, ибо бывает гибель царя и прекращение его власти и благоденствия только из-за пренебрежения правами подданных. Кто облачен властью, тому следует не оставлять трех вещей: поддержания порядка в делах веры, поддержания порядка в делах подданных и поддержания порядка в делах управления. И если не оставляет он этих трех вещей, его власть длится".
     "Расскажи мне, - молвил Шимас, - как подобает дарю поступать, чтобы поддерживать в порядке дела подданных". И мальчик ответил: "Воздавая им должное, поддерживая их обычаи и пользуясь учеными и мудрецами для того, чтобы их учить, а также оказывал правосудие одному перед другим, обере^гая кровь от пролития, не прикасаясь к их имуществу, облегчая их тяготы и укрепляя войско".
     "Расскажи мне, - молвил Шимас, - каковы обязанности царя перед везирем". - "Нет у царя обязанностей ни перед кем из людей более непрелож^ных, чем обязанность, лежащая на нем по отношению к везирю, и это вследствие трех особенностей. Во-первых, из-за того, что поражает паря, когда бывает мнение везиря ошибочно, и из-за всеобщей пользы, для царя и для подданных, когда суждение везиря здраво; во-вторых, потому, что люди знают, сколь прекрасно положение везиря у царя, и подданные смотрят на него глазами почтения, уважения и послушания; в-третьих, везирь, видя это от царя и от подданных, отклоняет от них то, что им ненавистно, и исполняет то, что им любо".
     "Я выслушал все то, что ты мне сказал о свойствах царя, везиря и подданных, и принял это, - сказал Шимас. - Расскажи мне, что надлежит делать, чтобы охранять язык от лжи, глупости, поношения чести и неумерен^ности в речах". - "Надлежит человеку, - отвечал мальчик, - не говорить ни о чем, кроме блага и милостей, и не произносить слова о том, что его не касается. Пусть оставит он злословие и пусть не переносит речей, которые от кого-нибудь слышал, к его врагу; пусть не ищет он для друга своего или врага несчастья у султана и пусть не задумывается ни о ком, от кого ожидает блага или опасается зла, кроме Аллаха великого, ибо он, поистине, есть вредоносец, пользу приносящий. Пусть не вспоминает он ни о чьих пороках и не говорит, не зная, чтобы не привязались к нему прегрешения и грех пред Аллахом и ненависть людей. Знай, что слово подобно стреле: когда оно пронзит, никто не может воротить его. Пусть остерега^ется везирь поручать свою тайну тому, кто ее разгласит - нередко постигает его вред от разглашения тайны, когда он уверен, что она сокрыта. И пусть охраняет он тайну от друга больше, чем от врага - поистине, сокрытие тайны для всех людей - исполнение доверенного".
     "Расскажи мне, - молвил Шимас, - о добронравии в обхождении с родными и близкими". И мальчик ответил: "Нет покоя сынам Адама иначе как при добром нраве, но следует человеку оказывать родным то, чего они заслуживают, и друзьям то, что им следует".
     "Расскажи мне, - сказал Шимас, - как следует обращаться с родными". И мальчик ответил: "Что касается обращения с родителями, то тут нужна покорность, нежность в речах, мягкость в обхождении, уважение и почтение. Что же касается обращения с друзьями, то тут нужен добрый совет, щедрость на деньги, помощь в средствах к жизни и радость их радости, и снисхождение к допускаемым ими ошибкам. И когда друзья увидят это от человека, они будут встречать его самым дорогим, какой есть у них, из советов и не пожалеют для него своей души. Если ты уверен в своем друге, будь с ним щедр на дружбу и оказывай ему помощь во всех его делах..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тринадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тринадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь Шимас задал мальчику, сыну царя Джиллиада, предшествующие вопросы и тот дал ему ответ на них, везирь Шимас сказал: "Я считаю, что друзья бывают двух родов: друзья доверенные и Друзья по общению. Что касается друзей доверенных, то им следует то, о чем ты говорил, а я спрашиваю тебя о другом - о друзьях по общению". - "Что касается друзей по общению, - сказал мальчик, - то ты имеешь от них усладу, доброе обхождение, нежность в словах и прекрасное общение. Не прекращай же этого наслаждения, но отдавай им то, что они отдают тебе, и поступай с ними так, как они поступают с тобой, - будь весел лицом и не^жен в словах, и будет твоя жизнь приятна, и слова твои ими приняты".
     "Мы узнали все эти дела, - молвил Шимас. - Расскажи же мне о наделе, назначенном тварям их творцом. Распределен ли он среди людей и животных - каждому спой надел до конца его срока? А если дело обстоит так, то что заставляет ищущего пропитание брать на себя труд в стремлении к тому, что, как он знает, ему неизбежно достанется, если это ему определено, хотя бы он и не брал на себя труда стараться? Если же это ему не определено, то оно ему не достанется, хотя бы и старался он для этого до пределов старания. Оставить ли ему старание и положиться ли на своего господа, дав отдых своему телу и душе?" - "Мы считаем, - сказал мальчик, - что всякому есть определенный надел и назначенный срок. Но ко всякому наделу есть путь и способы. И тот, кто ищет, получает в искании своем отдых, прекратив искание, но вместе с тем искать свой надел необходимо. Ищущие наделы бывают двух родов - они или получают, или лишены его. Отдых получившего бывает из-за двух обстоятельств: от того, что он получил свой надел, и от того, что исход его стремлений достохвален, а отдых лишенного надела бывает вследствие трех обстоятельств: от готовности искать свой надел, от нежелания быть в тягость людям и от освобождения от ответственности при упреках".
     "Расскажи мне, - сказал Шимас, - каковы способы искать пропитание". И мальчик ответил: "Позволительно человеку то, что дозволил ему Аллах, и запретно то, что запретил ему Аллах (велик он и славен!)".
     И прекратилась между ними речь, когда дошли они до этого предела. И затем поднялся Шимас и те из мудрецов, кто присутствовал, и они пали ниц перед мальчиком, и возвеличили его, и восхвалили, и отец прижал его к груди. А затем, после этого, он посадил его на престол царский и воскликнул: "Хвала Аллаху, который наделил меня сыном и прохладил им мои глаза при жизни!"
     И потом мальчик сказал Шимасу и тому, кто присутствовал из мудрецов: "О мудрец, знаток духовных вопросов, если даже Аллах открыл мне из знания лишь нечто малое, то я все же понял, какова была твоя цель, когда ты принял от меня ответы, данные мною на то, о чем ты спросил, - все равно, был ли я в них прав, отвечая, или ошибся, - и может быть, ты прочил их ошибки. Я хочу спросить тебя о вещи, для которой слабо мое суждение и узки мои способности, и для описания ее бессилен мой язык. Я хочу, чтобы ты разъяснил мне это и не было бы ничего в нем смутно для подобного мне в будущем, как было оно смутно для меня в прошлом. Ибо Аллах, так же как он создал жизнь в воде и силу в пище и исцеление больного в лечении врача, создал исцеление невежды в знании знающего. Прислушайся же к моим словам".
     "О, сияющий разумом, знаток праведных вопросов, о ты, чье достоинство засвидетельствовали все мудрецы. Так как ты разъяснил вещи и разобрал их и прекрасно попадал в цель, отвечая на то, о чем я тебя спросил, - сказал Шимас, - я знаю, что ты спрашиваешь меня о чемнибудь, а сам в толко^вании этого придерживаешься более правильного мнения и более верных слов, ибо Аллах даровал тебе знание, какого не даровал никому из людей. Расскажи же мне, о чем ты хочешь спросить".
     И мальчик сказал: "Расскажи мне о творце (да возвысится его могущество!). Из каких вещей сотворил он все сущее, когда прежде не было ничего. Не видно в сем мире вещи, которая не была бы сотворена из другой вещи. Создатель (да будет он благословен и возвеличен!) может творить вещи из ничего, но так судила воля его, при совершенном его могуществе и величии, чтобы не создавал он вещи иначе как из другой вещи".
     И сказал везирь Шимас: "Что касается выделывающих предметы из глины и других ремесленников, то они не могут создать вещь иначе как из другой вещи, ибо они уже сотворены. Что же до творца, который создал мир с таким удивительным искусством, то если ты хочешь узнать, может ли он (да будет благословен и возвеличен!) создать вещи из ничего, продли размыш^ление о разнообразных тварях, - ты увидишь знамения и указа пия, говорящие о совершенстве его могущества и о том, что он может творить вещи из ничего. Больше того, - он создал их из чистого небытия, ибо элементы, которые составляют материю вещей, были чистым небытием. Я разъяснял тебе это, чтобы не был ты в сомнении, и пояснил тебе это знамение ночи и дня. Они следуют друг за другом, и когда уходит день и приходит ночь, день скрывается от нас, и мы не знаем, где его место, а когда уходит ночь с ее мраком и ужасом, приходит день, и мы не знаем, где место ночи. Когда же засияет над на ми солнце, мы не знаем, где таится его свет, а когда оно зайдет, мы не знаем, где место его заката. Подобного этому в деяниях творца (да возвеличится его имя и да возвысится его могущество!) много, и смущается от этого разум проницательных среди сотворенных".
     И мальчик сказал: "О мудрец, ты позволил мне узнать о могуществе Аллаха нечто такое, чего нельзя отрицать, но расскажи мне, как создает он своих тварей". - "Твари, - ответив Шимас, - сотворены словом Аллаха, которое существовало до века, и им сотворил он все вещи". - "Аллах (да возвеличится его имя и да возвысится его могущество!), - спросил мальчик, - захотел создать твари прежде их существования?" -
     "По воле своей, - ответил Шимас, - он создал их своим словом. И если бы не было у него речи и наияснейшего слова, твари не существовали бы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот четырнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мальчик задал Шимасу предшествующие вопросы, и он ответил на них и потом сказал: "О сынок, ни один человек не скажет тебе другого, чем то, что я тебе сказал, иначе как переставив слова, дошедшие до нас в божественных законах, с их мест и отклонив истины от их смысла. Так будет, если ты скажешь, что слову присуща сила (прибегаю к Аллаху от такого верования). Напротив, наши слова об Аллахе (да будет он возвеличен и прославлен!), что он создал твари своим словом, имеют тот смысл, что он (велик он!) один в своей сущности и свойствах, и не означают они, что слово Аллаха имеет власть. Нет, власть - это свойство Аллаха, так же как слово и другие свойства, присущие совершенству, - свойства Аллаха (да возвеличится его сан и да будет прос^лавлена его власть!), и нельзя описать его без его слова, и нельзя описать его слова без него. Аллах (да возвысится хвала ему!) сотворил своим словом всех своих тварей, и без слова своего не сотворил он ничего. Он сотворил все вещи словом своим истинным, и в истине мы сотворены".
     "Я понял относительно творца и величия его слова то, что ты сказал, и принял это, - отвечал мальчик, - но я услышал, как ты говорил, что Аллах сотворил все сущее своим словом истинным, а истинное противно ложному. Откуда же появилось ложное и как возможно его появление наряду с истинным, так что его даже смешивают с истинным, и твари не могут отличить его и нуждаются в разделении того и другого? Возлюбил ли творец (велик он и славен!) это ложное, или оно ему ненавистно? Если ты скажешь, что он возлюбил истинное и в истине сотворил своих тварей и ложное ему ненавистно, то откуда же вошло то, что ненавистно творцу, к тому, что ему любезно, то есть к истине?" - "Аллах, - ответил Шимас, - сотворил человека в истине, и не нуждался человек в раскаянии, пока не вошло ложное к истине, в которой человек сотворен, вследствие власти, которую вложил Аллах в человека, то есть его воли и склонности, именуемой стяжа^тельством. И когда вошло ложное к истине таким образом, оно смешалось с истиной, вследствие воли человека и присущей ему власти и стяжательства, которое являемся частью человека, зависящей от воли, при слабости ес^тества человека. И создал Аллах для него раскаяние, чтобы отвратить им от человека ложное и укрепить его в истине, и сотворил для него наказание, если он будет продолжать придерживаться ложного".
     "Расскажи мне, - сказал мальчик, - какова причина появления наряду с истинным ложного и того, что их даже смешивают, и почему подлежит человек наказанию так, что он нуждается в раскаянии?" И Шимас ответил: "Аллах, когда сотворил человека в истине, сделал его любящим истину, и не было для него ни наказания, ни раскаяния. И продолжалось это так, пока не вложил Аллах в человека душу, которая есть одно из совершенств человеческой природы, несмотря на то, что сотворена она склонной к страстям. И возникло из этого появление ложного и смешение его с истиной, в которой сотворен человек, и создан он любящим истину. И когда дошел человек до этого предела, он совратился с пути истины ослушанием, а кто совратился с пути истины, впадает в ложное". - "Значит, к истине вошло ложное только из-за ослушания и неповиновения?" - спросил мальчик. И Шимас сказал: "Это так, ибо Аллах любит человека, и от избытка своей любви к нему создал он человека в нем нуждающимся, а это и есть самая истина. Но иногда человек слабеет, по причине склонности души к страстям, и склоняется к неповиновению, тогда переходит он к ложному из-за ослушания своего господа, которое он совершил, и заслуживает наказания, а удаляя от себя ложное раскаяние и возвращаясь к любви, к истине, он заслуживает награды".
     "Расскажи мне, - сказал мальчик, - в чем начало ослушания. Ведь все люди возводят себя к потомкам сыновей Адама, а Аллах создал Адама в истине. Как же навлек он на себя ослушание и зачем сочеталось ослушание его с раскаянием, после того как была вложена в него душа, чтобы оказалась исходом его дел награда или наказание? Мы видим, что некоторые люди постоянно пребывают в неповиновении, склоняясь к тому, чего не любит Аллах, и расходясь с тем, чего требует основа их создания, то есть с любовью к истине, и достойны гнева своего господа. И видим мы, что другие постоянно хотят ублаготворить своего творца и повиноваться ему и достойны его милосердия и награды. Какова же причина несходства, возникающего между ними?"
     И Шимас сказал: "Впервые низошло это ослушание па тварей из-за Иблиса, которого Аллах (да возвеличится его имя!) создал самым благородным среди ангелов, людей и джиннов. И был Иблис создан в любви и не знал ничего иного, и когда стал он поэтому бесподобен, обуяла его гордыня, тщеславие и высокомерие, и превознесся он над верой и повиновением власти своего творца, и сделал его тогда Аллах ниже всякой твари, и отлучил его от любви, и создал прибежище его душе в ослушании. И узнал Иблис, что Аллах (да возвеличится его имя!) не любит ослушания, и увидал Адама и наполняющую ею любовь и истину и повиновение творцу своему, и его обуяла зависть, и стал он учинять хитрости, чтобы отвратить Адама от истины и сделать его сообщником в ложном, и заслужил Адам наказание из-за склонности своей к ослушанию, которое украсил ему его враг, и подчинения своим страстям, из-за которого нарушил он заповедь своего творца вследствие появления ложного. И когда узнал творец (да возвысится хвала ему и да святятся имена его!) слабость человека и быстроту склонности его к врагу и пренебрежение его к истине, создал для него творец, по милосердию своему, раскаяние, чтобы поднялся он благодаря ему из трясины склонности к ослушанию и, надев оружие раскаяния, покорил бы им своего врага Иблиса и его воинство и вернулся бы к истине, в которой он сотворен. И увидел Иблис, что Аллах (да возвысится хвала ему и да святятся имена его!) назначил ему срок определенный, и поспешил он на войну с человеком и учинил с ним разные хитрости, чтобы вывести его из благоволения Аллаха и сделать своим сообщником в гневе Аллаха, которого заслужил он и его воинство. И Аллах (да возвысится хвала ему!) создал в человеке возможность раскаяния и повелел ему придерживаться истины и постоянно пребывать в ней, запретив ему ослушание и неповиновение, и внушил он ему, что есть у него на земле враг, с ним воюющий, который не отступает от него ни ночью, ни днем, и поэтому заслуживает человек награды, если придерживается истины, в любви к которой сотворено его естество, или наказания, если берет над ним верх его душа и склоняет его к страстям..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда мальчик задал Шимасу предшествующие вопросы и Шимас ответил ему на них, он сказал: "Расскажи мне, благодаря какой силе могут твари не повиноваться своему творцу, когда пребывает он в крайнем величии, как ты сказал, и не покоряет его ничто, и ничто не выходит из его воли. Разве не думаешь ты, что он властен отвратить своих тварей от такого ослушания и сделать их навсегда приверженными любви?" - "Аллах великий (да возвысится имя его!) справедлив, правосуден и кроток с теми, кто любит его, - ответил Шимас, - и он сделал ясным для них путь блага и даровал им способность и власть делать то, что они хотят, из благого, и если поступают они несогласно с этим, приходят они к гибели и ослушанию". - "Если творец сам даровал им эту возможность и они властны делать то, что хотят, то почему не застал Аллах между ними и тем, чего хотят они из ложного, чтобы вновь вернуть их к истине?" - спросил мальчик.
     И Шимас ответил: "Происходит это из-за великого его милосердия и дивной его мудрости, ибо как был он прежде гневен на Иблиса и не умилосердился над ним, так был он прежде милосерден к Адаму из-за его раскаяния и простил его после гнева на него". - "Это есть подлинная истина, - сказал мальчик, - ибо Аллах воздает каждому по делам его, и нет творца, кроме Аллаха, который властен во всякой вещи".
     "Сотворил ли Аллах то, что он любит, и то, что он не любит, или сотворил он лишь то, что любит, и ничего другого?" - спросил он потом. И Шимас сказал: "Он сотворил все вещи, но угодно ему лишь то, что он любит".
     "Что это за два разряда вещей: одни из них угодны Аллаху, и обладаю^щий ими заслуживает награды, а другие гневят Аллаха, и нисходит на со^вершающих их наказание?" - спросил мальчик. И Шимас сказал: "Разъясни мне вопрос об этих двух вещах и сделай так, чтобы я его понял, - тогда я буду говорить тебе". - "Это добро и зло, - ответил мальчик, - вложенные в тело и в душу". - "О разумный, - молвил Шимас, - я думаю, ты знаешь, что добро и зло возникают из дел, которые совершают тело и душа. И добро названо добром, так как в нем благословение Аллаха, а зло названо злом, так как в нем гнев Аллаха. Тебе надлежит знать Аллаха и ублажать его, совершая добро, так как он приказал нам это и запретил нам совершать зло".
     И мальчик сказал: "Я думаю, что эти две вещи - то есть добро и зло - совершают пять чувств, известных в человеке, то есть: место вкуса, из которого исходит слово, и слух, и зрение, и обоняние, и осязание. Я хотел бы, чтобы ты осведомил меня, сотворены ли все эти пять чувств для добра или для зла". - "Пойми, о человек, - сказал Шимас, - изъяснение того, о чем ты спросил, ибо это есть ясное доказательство; вложи его в твой разум и напои им твое сердце. Дело в том, что истинный (да будет он благословен и возвеличен!) создал человека в истине и вложил в него любовь к нему, и не создал он ни одной твари иначе как вышним могуществом, проявляющимся в каждом событии. И нельзя ему приписать (да будет он благословен и возвеличен!) ничего, кроме суда по справедливости и правосудия и благодеяния. Он сотворил человека, чтобы человек его любил, и вложил в него душу, сотворенную со склонностью к страстям, и дал человеку волю, и сделал эти пять чувств причиной блаженства или адского огня". - "А как это?" - спросил мальчик. И Шимас сказал: "Он сотворил язык для речи, руки для работы, ноги, чтобы ходить, зрение, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Он даровал каждому из этих чувств способность и возбудил их к работе и движению, и всякому из них он приказал, чтобы делало оно только угодное Аллаху. И от речи угодна ему правда и воздержание от того, что ей противоположно, и есть от лжи. А от зрения угодно ему обращение взора к тому, что любит Аллах, и воздержание от противоположного, то есть от обращения взора к тому, чего Аллах не любит, как, например, взгляд на страсти. От слуха же ему угодно, чтобы прислушивался он только к истине, заключающейся, например, в проповеди или в том, что в книгах Аллаха, и воздерживался от противоположного, то есть не слушал бы того, что вызывает гнев Аллаха. От рук ему угодно, чтобы они не удерживали того, чем наделил их Аллах, но расходовали это так, как угодно Аллаху, и воздерживались от противоположного, то есть не были бы скупыми и не расходовали бы то, чем наделил их Аллах, на греховное. А от ног ему угодно, чтобы был их бег для их блага, как, например, в стремлении к учению, и чтобы воздерживались они от противоположного, то есть не ходили бы не по пути Аллаха. Что касается остальных страстей, которые проявляет человек, то они исходят из тела по велению духа. И затем скажу, что страсть, ис^ходящая из тела, бывает двоякой: это страсть к размножению и страсть чрева. И в страсти к размножению угодно Аллаху, чтобы была она не иначе как дозволенной, и гневается он, если бывает она запретной. Что же касается страсти чрева, то это - еда и питье, и угодно Аллаху, чтобы пользовался всякий лишь тем, что Аллах ему дозволил, мало это будет или много, и восхвалял бы Аллаха и благодарил бы его. И гневит Аллаха, если человек берет не принадлежащее ему по праву. И все, что есть иного из установлении об ртом, - ложно. Ты знаешь, что Аллах сотворил все вещи, и угодно ему лишь благое: он повелел каждому члену из членов тела делать то, что он на него возложил, ибо он - знающий, мудрый".
     "Расскажи мне, - сказал мальчик, - знал ли заранее Аллах (да возвысится его могущество!), что Адам найдет средство поесть с дерева, от которого удерживал его Аллах, и случится с ним то, что случилось, и поэтому выйдет он из повиновения к ослушанию?" - "Да, о мудрец, - ответил Шимас, - Аллах великий знал это заранее, прежде чем создал он Адама. Изъяснение и доказательство этого в том, что он раньше предостерегал его от вкушения и осведомлял его, что когда он вкусит от этого дерева, он будет ослушником, и было это от справедливости и правосудия Аллаха, чтобы не было у Адама довода, которым бы он защищался от своего господа. И когда ввергся Адам в пропасть и в оплошность и увеличилась над ним хула и осуждение, продлилось это в его потомстве, после него. И Аллах великий послал пророков и посланников и дал им книги, и они научили нас законам, и изъяснили нам, какие заключаются в них назидания и установления, и из^ложили их нам подробно, и осветили нам путь, ведущий к благу, и изъяснили, что следует нам делать и от чего следует воздержаться. Нам дана во власть воля, и тот, кто поступает согласно этим правилам, достигнет цели и получит награду, а кто преступил эти правила и поступал не по запове^дям, уклонился от цели и потерпел убыток и в той и в другой обители - таков путь добра и зла. Ты знаешь, что Аллах властен во всех вещах, и он создал в нас страсти по своему желанию и воле и приказал нам проявлять их только путем дозволенным, чтобы были они для нас благом, а когда про^являем мы их путем запретным, они оказываются для нас злом. И то, что получаем мы хорошего, - от Аллаха великого, а то, что постигает нас из дурного, - от самих нас, людей сотворенных, - не от творца, и возвысился над этим Аллах возвышением великим..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда мальчик, сын царя Джиллиада, задал везирю Шимасу эти вопросы и тот ответил ему на них, он сказал: "Я понял то, что ты сказал мне о том, что относится к Аллаху великому и что относится к его тварям. Расскажи же мне о деле, удивляясь которому, смущается мой ум: я дивлюсь потомкам сынов Адама и тому, что пренебрегают они последней жизнью и не вспоминают о ней и любят жизнь дольнюю. Они же знают, что оставят се и выйдут из нее униженные".
     "Да, - ответил Шимас. - Ты видишь, как дольняя жизнь изменчива и как обманывает она тех, кто в ней пребывает, и это доказывает, что не вечно для благоденствующего благоденствие и для бедствующего бедствие. Не в безопасности житель здешнего мира от перемен его, даже если властвует он в жизни и блаженствует в ней, - неизбежно изменяются его обстоятельства, и поспешит к нему время перехода, и не должен человек доверять здешней жизни, и не полезен ему ее ложный блеск. А раз мы знаем это, мы знаем и то, что в наихудшем состоянии человек, который дал себя обмануть здешней жизни и забыл о жизни последней. И поистине, то благоденствие, которое ему досталось, не уравновесит страха, тягот и ужасов, что постигнут его после ухода из жизни. Мы знаем, - если бы знал раб, что постигнет его при наступлении смерти и при разлуке с окружающими его наслаждениями и благоденствием, он отказался бы от здешней жизни и от того, что есть в ней, и уверены мы, что последняя жизнь лучше для нас и полезнее".
     И сказал мальчик: "О мудрец, рассеялся мрак, окутывающий мое сердце, благодаря твоему сияющему светильнику, и ты направил меня на стези, по которым ты шел, наследуя истине, и вручил мне светоч, при котором я нижу".
     И поднялся тут один мудрец из числа присутствовавших и сказал: "Когда наступает время весны, неизбежно зайцу искать пастбища вместе со слоном. Я услышал от гас, в вопросах и толкованиях, вещи, которых, я думаю, никогда не слышал, и призывает это меня к тому, чтобы просить вас кое о чем. Скажите мне, каков лучший дар здешней жизни?" - "Здоровье телесное, надел дозволенный и праведный сын", - ответил мальчик. И мудрец сказал: "Расскажите мне, что есть малое и что есть великое". - "Великое, - ответил мальчик, - есть то, чему подчиняется меньшее, а малое есть то, что подчиняется большему". - "Расскажите мне, - сказал мудрец, - каковы те четыре вещи, в которых едины все твари". - "Твари едины в еде и питье, в сладости сна, в страсти к женщинам и в предсмертных мучениях", - сказал мальчик. И мудрец спросил: "А каковы три вещи, которых никто не может лишить их безобразности?" - "Это глупость, низость нрава и ложь", - ответил мальчик. И мудрец спросил: "А какая ложь наилучшая, хотя ложь вообще безобразна?" - "Это ложь, которая отводит от лгущего вред и привле^кает к нему пользу", - ответил мальчик. И мудрец спросил: "А какая правда безобразна, хотя правда вообще прекрасна?" - "Когда кичится человек тем, что у него есть, и самодоволен", - ответил мальчик. И мудрец спросил: "А что безобразнее всего в безобразном?" - "Когда обольщен человек тем, чего в нем нет", - ответил мальчик. И мудрец спросил: "Кто из людей самый глупый?" - "Тот, у кого нет другого помышления, как о том, что он вкладывает в свою утробу", - ответил мальчик. И Шимас сказал: "О царь, ты наш царь, но мы хотим, чтобы назначил ты своего сына царем после себя, а мы его слуги и подданные".
     И тут царь стал побуждать присутствующих мудрецов и людей, чтобы они запомнили то, что слышали от царевича, и поступали согласно этому. И велел он им исполнять приказания своего сына, ибо он назначил его после себя наследником, чтобы был он преемником власти своего отца. И он взял обет со всех жителей царства - мудрецов и витязей, старцев, детей и остальных людей, что у них не будет о нем разногласия и они не нарушат его приказаний.
     И исполнилось царевичу семнадцать лет, и царь заболел сильной болезнью, так что приблизился к смерти. И когда понял царь, что смерть спустилась к нему, он сказал своим людям: "Вот болезнь смертельная постигла меня. Позовите ко мне моих близких и моего сына и соберите ко мне жителей моего царства, так чтобы не осталось из них никого, кто бы не явился".
     И вышли, и позвали людей близких, и возгласили во всеуслышание людям далеким, и все пришли, и вошли к царю, и спросили его: "Каково тебе, о царь, и чего ты ждешь для себя от этой болезни?" - "Болезнь моя, - ответил царь, - та болезнь, от которой будет кончина. Пронзила меня стрела, как судил мне Аллах великий, и сейчас для меня последний день из дней земной жизни и первый день из дней последней жизни. Подойди ко мне", - сказал он потом сыну. И мальчик подошел к нему, плача столь сильным плачем, что едва не промочил его постели, и глаза царя прослезились, и заплакали все, кто присутствовал.
     "Не плачь, о сын мой, - сказал царь своему сыну, - я не первый из тех, с кем случилось предопределенное. Это бывает со всем, что сотворил Аллах. Бойся Аллаха и твори благое, чтобы опередило оно тебя у того места, к которому направляются все твари. Не слушайся страсти и занимай душу поминанием Аллаха и стоя, и сидя, и бодрствуя, и во сне и поставь истину у себя перед глазами - вот мое последнее слово тебе и конец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Джиллиад дал своему сыну это наставление и назначил ею после себя на царство, мальчик сказал отцу: "Ты знаешь, о батюшка, что я был тебе всегда послушен, хранил твои наставления, исполнял твои приказания и искал твоего благоволения. Прекрасным был ты мне отцом, так как же мне выйти после твоей смерти за пределы того, что тебе угодно? Хорошо воспитав меня, ты меня покидаешь, и я не могу тебя вернуть. Когда я запомню твое наставление, я буду счастлив, и достанется мне доля величайшая".
     И сказал ему тогда царь (а был он до предела погружен в предсмертные мучения): "О сынок, придерживайся десяти качеств, и даст тебе Аллах из-за них пользу в дольней жизни и в последней, а именно: когда разгне^ваешься, - сдерживай гнев, когда будешь испытан, - терпи, когда говоришь, - говори правду, когда обещаешь, - исполняй, когда судишь, - будь справедлив, когда обладаешь властью, прощай. Оказывай почет твоим военачальникам, милуй врагов и расточай врагам благодеяния и удерживай себя от вреда им. Придерживайся также и десяти других качеств, за которые Аллах наградит тебя среди жителей твоего царства, а именно: когда делишь, - будь справедлив, когда наказываешь по праву, - не злобствуй, когда вступаешь в договор, - будь верен ему, принимай добрый совет, оставь уп^рямство и заставляй подданных держаться обычаев и установлении пох^вальных. Будь справедливым судьей между людьми, чтобы любили тебя и большие и малые и боялся бы тебя гордец и вносящий порчу".
     И затем царь обратился к мудрецам и эмирам, которые присутствовали при назначении им своего сына на царство после себя: "Берегитесь ослушаться приказа вашего царя и пренебречь послушанием вашему начальнику, ибо от этого погибнет ваша земля, рассеется ваше единение, пострадает ваше тело и пропадет ваше имущество, и позлорадствуют тогда ваши враги. Вы знаете, какой обет вы мне дали, и таков же пусть будет ваш обет этому мальчику, и пусть союз, бывший у меня с вами, будет также у вас с ним. Слушайтесь его и повинуйтесь его приказу, ибо в этом польза для ваших обстоятельств, и держитесь с ним того, чего держались со мной, - ваши дела будут в порядке, и благим будет ваше положение. Вот он, ваш царь и ваш благодетель. Конец".
     И потом, после этого усилились предсмертные муки царя, и его язык стал коснеть. Он прижал к себе своего сына, поцеловал его и возблагодарил Аллаха, а потом умер, и вознесся его дух. И стали его оплакивать все его подданные и жители царства. А потом они завернули его в саван и похоронили с почетом, уважением и славой, и вернулись вместе с юношей, и облачили его в царскую одежду, и увенчали его венцом его отца, и надели ему на палец перстень, и посадили его на царский престол.
     И шел с ними мальчик путем своего отца, проявляя кротость и справедливость и оказывая им благодеяния недолгий срок. И затем предстала перед ним земная жизнь и привлекла его своими страстями, и вкусил юноша ее услады, и обратился к ее утехам. Забыл он клятвы, которыми обязал его отец, и отбросил повиновение родителю своему, и пренебрег своим царством. И пошел он путем, на котором была его гибель, и усилилась в нем любовь к женщинам, так что он не мог слышать ни об одной прекрасной женщине без того, чтобы не послать за ней и не жениться на ней. И собрал он женщин число большее, чем собрал Сулейман ибн Дауд, царь сынов Израи^ля, и каждодневно уединялся с несколькими из них и оставался с теми, с кем уединялся, целый месяц, не выходя от них и не спрашивая о своем царстве и власти и не рассматривая обид подданных, которые ему жаловались, и когда ему писали, он не давал ответа. И когда увидели и узрели, что он решил пренебречь рассмотрением дел и беспечно относится к делам своего правления и делам подданных, люди убедились, что вскоре постигнет их беда.
     И показалось это им тяжким, и они обратились друг к другу, наперерыв упрекая себя, и Одни из них сказали другим: "Пойдем к Шимасу, наибольше^му из его везирей, расскажем ему наше дело и осведомим его о том, каковы дела этого царя, чтобы он его наставил, а иначе вскоре постигнет нас беда. Поистине, этого царя ошеломила земная жизнь своими усладами и опута^ла своими узами". И они поднялись, и пришли к Шимасу, и сказали ему: "О ученый мудрец, этого царя ошеломила земная жизнь своими усладами и опу^тала своими узами, и обратился он к ложному и действует, внося порчу в свое царство. А из-за порчи царства портится весь народ и идет наше дело к гибели. И по причине этого мы пребываем месяц и много дней, не видя его, и не исходят от него к нам приказы ни везирю, ни кому-либо другому, и невозможно доложить ему о нужде, и не рассматривает он приговоров и не заботится об обстоятельствах коголибо из подданных, так как он не думает о них. Мы пришли, чтобы рассказать тебе истину об этих делах, так как ты старше всех нас и совершеннее, и не должно быть бедствия в той земле, где ты пребываешь, ибо ты более всех властен исправить этого царя. Ступай же поговори с ним - может быть, он примет твои слова и вернется к Аллаху".
     И Шимас поднялся, и пошел, и встретился с тем, до кого мог добраться, и сказал ему; "О превосходный юноша, я прошу тебя испросить мне позволение войти к царю, ибо у меня есть дело, из-за которого я хочу видеть его лицо, и я расскажу ему о нем и послушаю, что он мне ответит". И юноша в ответ ему сказал: "Клянусь Аллахом, о господин мой, царь уже месяц никому не позволяет входить к себе, и мне тоже, и все это время я не видел его лица. Но я укажу тебе, кто попросит для тебя у него позволения. Схватись за такого-то прислужника - он стоит у изголовья царя и носит ему кушанье из кухни, - и когда он выйдет на кухню, чтобы взять кушанье, попроси его о том, что тебе нужно - он сделает, как ты желаешь".
     И Шимас отправился к дверям кухни и немного посидел, и вдруг подошел тот прислужник, желая войти в кухню, и Шимас заговорил с ним и сказал: "О сынок, мне хочется встретиться с царем и передать ему слова, которые его касаются. Будь милостив - когда он кончит обед и его душе станет приятно, поговори с ним за меня и возьми мне от него позволение войти к нему, чтобы поговорить с ним о том, что ему подобает слышать". И прислужник отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
     И когда он взял кушанье и отправился с ним к царю, и тот поел, и его душе стало приятно, прислужник сказал ему: "Шимас стоит у дверей и хочет от тебя позволения войти, чтобы осведомить тебя о делах, которые тебя касаются". И царь испугался, и встревожился из-за этого, и приказал слугам ввести к себе Шимаса..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь велел слуге ввести к себе Шимаса, слуга вышел к Шимасу и пригласил его войти. И Шимас, войдя к царю, пал ниц перед Аллахом и, поцеловав царю руки, пожелал ему блага. И царь спросил: "Что тебя поразило, о Шимас, что ты потребовал входа ко мне?" - "Уже долгое время, - ответил Шимас, - я не видел лица царя, моего господина, и я сильно стосковался по тебе, и вот теперь я увидел твое лицо и пришел к тебе с речью, которую я изложу тебе, о царь, поддержанный всякой милостью".
     "Говори, что тебе вздумалось", - молвил царь. И Шимас сказал: "Знай, о царь, что Аллах великий наделил тебя таким знанием и мудростью, несмотря на юность твоих лет, какой не наделял никого из царей прежде тебя, и завершил Аллах это для тебя царской властью, и любезно Аллаху, чтобы ты не переходил от того, что он даровал тебе, к иному, по причине ослушания его; не враждуй же с ним сокровищами твоих достоинств - тебе подобает хранить его заповеди и повиноваться его велениям. Я вижу, что за эти немногие дни ты забыл своего отца я его заповеди и отбросил его за^веты и пренебрег его увещаниями и словами, и не дорожишь ты его справедливостью и законами, не помнишь милостей к тебе Аллаха и не отмечаешь их благодарностью". - "Как так и в чем причина этого?" - спросил царь. И Шимас сказал: "Причина этого в том, что ты перестал заботиться о делах твоего царства и о делах твоих подданных, которые возложил на тебя Аллах. Ты обратился к твоей душе и к тому, что она тебе разукрасила из ничтожных страстей здешнего мира, а ведь сказано: польза царства, веры и подданных - вот то, что надлежит царю блюсти. Мое мнение, о царь, что тебе следует хорошенько подумать об исходе твоего дела, и увидишь ты ясный путь, на котором спасение. Не обращайся к усладе ничтожной, преходя^щей, ведущей к трясине гибели, - тебя постигнет то, что постигло ловив^шего рыбу".
     "А как это было?" - спросил царь. И Шимас сказал: "Дошло до меня, что один рыбак пошел к реке, чтобы половить в ней, по обычаю, и когда он дошел до реки и шел по мосту, он увидел большую рыбу и сказал про себя: "Мне нет нужды оставаться здесь, я пойду и последую за этой рыбой туда, куда она направляется, и захвачу ее, и она избавит меня от нужды в ловле на несколько дней".
     И он обнажился, и спустился в воду, и поплыл вслед за рыбой, и течение воды подхватило его и влекло до тех пор, пока он не захватил рыбу и не поймал ее. И он оглянулся, и оказалось, что он далеко от берега, и, увидев, куда занесло его течением, рыбак не оставил рыбу и не вернулся, но подверг себя опасности, схватив рыбу обеими руками, предоставил себя току воды. И вода влекла его до тех пор, пока не закинула в пучину водо^ворота, из которого не мог вырваться никто из попавших в него. И тогда рыбак стал кричать и говорить: "Спасите утопающего!" И подошли люди из сторожей реки и сказали: "Что с тобой и что тебя поразило, что ты вверг себя в эту великую опасность?" - "Я тот, кто покинул ясный путь, на котором было спасение, и обратился к страсти и гибели", - ответил рыбак. И ему сказали: "О такой-то, как же это ты покинул путь спасения и ввел себя в погибель? Ты же давно знаешь, что никто из попавших сюда не спасся, что же помешало тебе выбросить то, что было у тебя в руке, и спасаться - ты бы спас свою душу и не впал бы в погибель, из которой нет спасения. А теперь никто из нас не будет тебя спасать от гибели".
     И человек пресек надежду, что будет жить, и бросил то, что было у него в руке и к чему побуждала его душа, и погиб ужасной гибелью.
     И я привел тебе, о царь, эту притчу лишь для того, чтобы ты оставил эти ничтожные дела, которые отвлекают тебя от дел, тебе полезных, и подумал бы о том, что ты обязан делать, управляя подданными и поддерживая порядок в своем царстве так, чтобы никто не видел в тебе порока".
     "Что же ты мне прикажешь?" - спросил царь. И Шимас сказал: "Когда наступит завтрашний день и ты будешь здоров и благополучен, позволь людям входить к тебе и рассматривай их дела. Попроси у них прощения и обещай им с своей стороны и благо и хорошие поступки".
     "О Шимас, - сказал царь, - ты говорил правильно, и я сделаю то, что ты мне посоветовал, завтра, если захочет Аллах великий".
     И Шимас вышел от царя и осведомил людей обо всем, что царь ему говорил, а когда наступило утро, царь вышел из уединения и разрешил людям входить к нему. Он начал просить у них прощения и обещал, что будет делать, что им любо. И все были довольны этим и ушли, и каждый отправился в свое жилище. А потом одна из жен царя, самая им любимая и уважаемая, вошла к нему и увидела, что цвет его лица изменился и он размышляет о своих делах после того, что услышал от старшего своего везиря, и сказала ему: "Что это я вижу, о царь, ты встревожен душой? Жалуешься ли ты на что-нибудь?" - "Нет, - ответил царь, - но наслаждения, в которые я погрузился, отвлекли меня от моих дел. Отчего стал я так пренебрегать моими обстоятельствами и обстоятельствами подданных? Если я буду продолжать это, скоро выйдет власть из моих рук".
     И жена его в ответ ему сказала: "Я вижу, о царь, что ты обмарываешься в твоих наместниках и везирях. Они хотят только досадить тебе и провести тебя, чтобы ты не получал от твоей власти всей сладости и не пользовался бы благоденствием и покоем. Они, напротив, хотят, чтобы ты проводил жизнь, устраняя от них тяготы, и чтобы вся твоя жизнь прошла в трудах и утомлении и стал бы ты подобен тому, кто убил себя ради пользы другого, или сделался бы подобен юноше с ворами".
     "А как это было?" - спросил царь. И жена его сказала:
     "Говорят, что семеро воров вышли однажды красть, по обыкновению. Они проходили мимо сада, где были свежие орехи, и вошли в этот сад и вдруг увидели молодого мальчика, который стоял перед ними. И они сказали: "О юноша, не желаешь ли ты войти с нами в этот сад, влезть на это дерево и поесть вдоволь орехов и сбросить с него орехи нам?" И юноша согласился на это..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девятнадцатая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда юноша согласился на предложение воров и вошел с ними, они стали говорить друг другу: "Посмотрите, кто из нас всех легче и моложе, и подымите его". - "Мы не видим никого тоньше этого юноши", - сказали воры. И, подняв юношу, они сказали ему: "О юноша, не бери с дерева ничего, чтобы кто-нибудь тебя не увидел и не причинил тебе вреда". - "Как же мне сделать?" - спросил юноша. И воры сказали: "Сядь посреди дерева и качай каждую ветку сильным качанием, чтобы с нее сыпа^лось то, что висит на ней, а мы будем подбирать плоды, и когда кончится все, что есть на дереве, ты спустишься к нам и возьмешь свою долю из того, что мы подобрали".
     И юноша забрался на дерево и стал раскачивать ветки, какие видел, и орехи сыпались с них, а воры их собирали. И это было так. И вдруг они увидели, что владелец сада стоит подле них, когда они это делают. "Что вы делаете здесь?" - спросил он. И воры сказали: "Мы ничего не взяли с этого дерева, но мы проходили мимо и увидели на нем этого юношу, и подумали, что он хозяин дерева, и попросили его угостить нас орехами. И он потряс ветки, и с них посыпались орехи, и на нас нет греха". - "А ты что скажешь?" - спросил хозяин юношу. И тот ответил: "Эти люди солгали, а я скажу тебе правду. Мы пришли сюда все вместе, и они велели мне залезть на это дерево и трясти ветки, чтобы орехи с них посыпались, и я послушался их". - "Ты вверг себя в большую беду, - сказал хозяин дерева, - но воспользовался ли ты чем-нибудь и поел ли сам орехов?" - "Я ничего не съел", - сказал юноша. А хозяин дерева молвил: "Теперь я узнал твою глупость и неразумие. Ты старался погубить свою душу для пользы других. Нет мне против вас пути, - сказал он потом ворам, - уходите своей дорогой". И он схватил мальчика и наказал его.
     Таковы и твоя везири и вельможи твоего царства - они хотят погубить тебя для пользы своих дел и сделают с тобой то же, что сделали воры с юношей".
     "Истину сказала ты, - молвил царь, - и правдив твой рассказ! Я не выйду к ним и не оставлю наслаждений".
     И затем он провел ночь со своей женой в приятнейшей жизни, пока не наступило утро. А когда наступило утро, везирь поднялся и собрал вельмож царства вместе с теми, кто явился из подданных, и они подошли к дверям царя, радостные и довольные. Но им не открыли дверей, и царь не вышел к ним и не позволил им войти к себе. И они, потеряв надежду, сказали Шимасу: "О достойный везирь и совершенный мудрец, разве не видишь ты, каковы обстоятельства этого ребенка, малолетнего и малоумного, который прибавил к своим грехам ложь? Посмотри на его обещание тебе, как он его нарушил и не исполни а того, что обещал. Это грех, который ты должен присоединить к его грехам. Мы надеемся, что ты войдешь к нему второй раз и посмотришь, в чем причина его задержки и отказа выйти. Мы не порицаем такого дела при его дурных качествах, ибо он дошел до предела черствости".
     И Шимас отправился к царю и, войдя к нему, сказал: "Мир над тобою, о царь! Как это ты мог обратиться к ничтожной усладе и пренебречь великим делом, о котором тебе следует заботиться, и оказался подобен владельцу верблюдицы, который вырос на ее молоке, и так прекрасно было ее молоко, что он забывал укрепить ее повод. И однажды он начал ее доить и не поза^ботился о поводе. И когда верблюдица почувствовала, что повод отпущен, она вырвалась и умчалась в пустыню. И этот человек лишился молока и верблюдицы, и вред, который он испытал, был больше, чем польза. Подумай, о царь, о том, в чем польза для тебя и для твоих подданных. Не подобает ведь человеку постоянно сидеть у дверей кухни из-за того, что он нуждается в кушанье, и не следует ему часто сидеть с женщинами из-за своей склонности к ним, и как ищет человек в кушанье того, что устраняет голод, и в питье того, что устраняет жажду, так же надлежит человеку разумному из его двадцати четырех часов удовлетворяться каждый день двумя часами в обществе женщин, а остальное время тратить на дела, полезные для него и полезные для его подданных. Пусть не затягивает он пребывания с женщинами и уединения с ними больше, чем на два часа, - в этом вред для его ума и тела, так как женщины не призывают к благому и не указывают пути к нему. Не следует человеку принимать от женщины слова или дела, и дошло до меня, что многие люди погибли из-за женщин, и один из них - человек, который погиб из-за пребывания со своей женой, так как он послушался ее в том, что она ему велела.
     "А как это было?" - спросил царь. И Шимас сказал: "Говорят, что у одного человека была жена, которую он любил, и пользовалась она у него уважением, и он слушался ее слов и поступал согласно ее суждению. А у него был сад, который он недавно посадил своей рукой, и он ходил туда каждый день, чтобы ухаживать за садом и поливать его. И в один из дней жена его спросила: "Что ты посадил в твоем саду?" И он ответил: "Все, что ты любишь и хочешь. Я стараюсь хорошо ухаживать за ним и поливать его". - "Не хочешь ли взять меня и погулять со мной там, чтобы я на него посмотрела, а я помолюсь за тебя праведной молитвой, ибо моя молитва бывает услышана", - сказала женщина. И ее муж молвил: "Хорошо, завтра я возьму тебя".
     И на утро этот человек взял жену с собой и отправился с ней в сад, и они вошли туда. И их увидали двое юношей, и один из них сказал другому: "Этот человек - прелюбодей, а эта женщина - прелюбодейка. Они вошли в этот сад только для того, чтобы прелюбодействовать".
     И юноши пошли вслед за ними, чтобы посмотреть, каково будет их дело, и оба они остановились на краю сада, а человек с женой вошел в сад, и они расположились в нем. И человек сказал своей жене; "Помолись за меня молитвой, которую мае обещала". И его жена ответила: "Я не помолюсь за тебя, пока ты не исполнишь мне нужды, которой желают женщины от мужчин". - "Горе тебе, о женщина! - воскликнул ее муж. - Разве того, что я делал дома, недостаточно? А здесь я боюсь позора, и, может быть, это отвлечет меня от моих дел. Разве ты не боишься, что кто-нибудь нас увидит?" - "Нам нечего об этом задумываться, - сказала женщина, так как мы не со^вершаем ничего мерзкого или запретного. А что касается поливки сада, то с этим можно повременить, и ты властен его поливать в какое угодно время".
     И она не принимала от него извинений или доводов и приставала к нему, требуя совокупления. И ее муж встал и лег с нею, и когда упомянутые юноши увидели это, они подскочили к ним и схватили их и сказали: "Мы вас не выпустим, потому что вы прелюбодеи, и если мы не упадем на эту женщину, мы донесем о вашем деле". И ее муж воскликнул" "Горе вам, - это моя жена, и я - хозяин сада!" Но юноши не стали слушать его слов и подошли к женщине, и та стала кричать и звать своего мужа на помощь, говоря ему: "Не давай этим мужчинам меня опозорить!" И ее муж подошел к ним, зовя на помощь, и один из юношей повернулся к нему и, ударив его кинжалом, убил. И они подошли к женщине и опозорили ее..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот двадцати
     
     Когда же наступила ночь, дополняющая до девятисот двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда юноша убил мужа этой женщины, оба юноши вернулись к женщине и опозорили ее.
     И мы сказали это тебе, о царь, лишь для того, чтобы ты знал, что не следует человеку слушаться женщины и повиноваться ей в делах и принимать ее мнение при совете. Берегись облачаться в одежду неразумения после одежды мудрости и знания и следовать дурному мнению, после того как узнал ты мнение верное и полезное. Не гонись за малым наслаждением, исход которого - порча и которое приводит к убытку, большому, жестокому".
     И когда царь услышал это от Шимаса, он сказал ему: "Завтра я выйду к ним, если захочет Аллах великий".
     И Шимас вышел к тем, кто был тут из знатных людей царства, и осведомил их о том, что сказал царь. И дошло до той женщины сказанное Шимасом, и она вошла к царю и сказала ему: "Подданные - рабы царя, а теперь я вижу, что ты, о царь, раб твоих подданных, так как ты их боишься и опаса^ешься их зла, а они хотят испытать твою внутреннюю сущность, и если увидят, что ты слаб, станут презирать тебя, а если увидят, что ты смел, будут тебя бояться. Так поступают дурные везири со своим царем, ибо хитрости их многочисленны, и я изъяснила тебе истину в их кознях. Если ты согласишься с тем, чего они хотят, они отвратят тебя от твоего дела к тому, что им нужно, и непрестанно будут переводить тебя от одного дела к другому, пока не ввергнут тебя в погибель и будешь ты подобен купцу с ворами".
     "А как это было?" - спросил царь. И она сказала: "Дошло до меня, что был один купец, у которого было много денег, и он отправился со своим товаром, чтобы продать его в какой-то город. И, достигнув этого города, нанял себе там дом и поселился в нем. И увидели его воры, которые высле^живали купцов, чтобы красть их имущество, и отправились к дому этого купца, и стали ухитряться, чтобы войти туда, но не нашли пути к нему. И тогда их начальник сказал им: "Я сделаю для вас это дело".
     И он ушел, и оделся в одежду врачей, и повесил на плечо мешок с какими-то лекарствами, и начал кричать: "Кому нужен врач?" И дошел до дома этого купца. И он увидел, что купец сидит за обедом, и спросил его: "Нужен тебе врач?" И купец ответил: "Я не нуждаюсь во враче, но садись, поешь со мной". И вор сел напротив купца и стал есть с ним, а этот купец здорово ел. И вор сказал про себя: "Вот я и нашел подходящий способ!" И он обратился к купцу и сказал: "Я обязан дать тебе совет из-за того блага, которое мне от тебя досталось, я не могу утаить от тебя этого совета. Я вижу, что ты человек, который много ест, и это причина болезни твоего желудка. Если ты не поспешишь и не постараешься себя вылечить, болезнь приведет тебя к гибели". - "Мое тело здорово, и желудок у меня варит быстро, - сказал купец, - и если я хорошо ем, то нет от этого в моем теле болезни, хвала и благодарение Аллаху". - "Это только так тебе кажется, - сказал ему вор, - а я узнал, что внутри тебя скрытая болезнь. Если ты хочешь меня послушаться - лечись". - "А где я найду того, кто знает, как меня вылечить?" - спросил купец. И вор сказал ему: "Целитель - один лишь Аллах, а врач, подобный мне, лечит больного по мере способности". - "Покажи же мне лекарство и дай мне его сколько-нибудь", - сказал купец. И вор дал ему порошки, где было много мирры, и сказал: "Прими это сегодня вечером".
     И купец взял от него порошки, а когда наступила ночь, он принял часть их и увидел, что это мирра, противная на вкус, но ничего не заподозрил. И когда он принял ее, то почувствовал в ту ночь в себе легкость. А когда наступил следующий вечер, пришел вор с лекарствами, где было мирры больше, чем в первом, и дал купцу часть их. И когда купец принял, его прослабило ночью, но он вытерпел это и ничего не заподозрил. И когда вор увидел, что купец обращает внимание на его слова и доверяет ему, он убедился, что купец не будет ему прекословить, и пошел, и принес убивающее лекарство, и отдал его купцу, и тот взял его у вора и выпил. И когда он выпил это лекарство, то, что было у него в утробе, опустилось вниз, и кишки его порвались, и он наутро сказался мертвым. И воры пришли и взяли все, что принадлежало купцу.
     И я, о царь, рассказала тебе все это лишь для того, чтобы ты не принимал слов этого обманщика - иначе тебя постигнут дела, от которых погибнет твоя душа".
     "Ты права, - ответил царь, - и я не выйду к ним". И когда наступило утро, люди собрались и подошли к дверям царя и просидели большую часть дня, пока не отчаялись в том, что он выйдет, а затем они вернулись к Шимасу и сказали: "О философ мудрый и ученый опытный, разве не видишь ты, что этот глупый ребенок все больше лжет нам и что отнятие власти из его рук и замена его другим - правильна, ибо наши обстоятельства придут после этого в порядок и исправятся наши дела? Но войди к нему в третий раз и осведоми его о том, что нас удерживают от восстания против него и от^нятия у него власти только благодеяния его отца и клятвенные обещания, которые он взял с нас. Завтра мы соберемся все до последнего, возьмем оружие и разрушим ворота этой крепости. И если он выйдет к нам и сделает то, что нам любо, будет неплохо, а иначе мы войдем к нему и убьем его и отдадим власть в руки другого".
     И везирь Шимас пошел, и вошел к царю, и сказал ему: "О царь, погрузившийся в страсти и забавы, что ты делаешь со своей душой? Узнать бы, кто подстрекает тебя к этому! Если ты сам навлекаешь на себя беду, то исчезла добродетель, мудрость и чистота, которую мы в тебе знали. О, если бы знать, кто изменил тебя и привел от разума к глупости, от верности к грубости, от мягкости к черствости и от внимания ко мне к пренебреже^нию мной! Как же это - я три раза наставляю тебя, и ты не принимаешь моего наставления. Я указываю тебе правильные действия, а ты не слушаешься моею указания. Скажи мне, что значит эта небрежность и невнимание и кто подстрекает тебя к этому? Знай, что жители твоего царства собираются войти к тебе и убить тебя и отдать твою власть другому. Есть ли у тебя сила против них всех и можешь ли ты спастись из их рук или оживить свою душу после убиения? Если все это тебе даровано, то ты в безопасности, и нет нужды тебе в моих словах; если же тебе нужна жизнь и власть, то приди в себя, укрепи свое царство и покажи людям силу своей мощи. Выскажи им свои извинения - они хотят вырвать то, что в твоих руках, и передать это другому и решились на неповиновение и ослушание. Доказательство этого то, что они знают, как ты молод годами и предался страстям и забавам, - ведь если камни, которые долго пролежали в воде, вынуть и ударить друг о друга, от них вспыхивает огонь. Твоих подданных - множество, и они сговорились против тебя и хотят передать твою власть другому, и они достигнут того, чего хотят, - твоей гибели, - и будешь ты подобен волку с лисицами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Шимас сказал царю: "И они достигнут того, чего хотят, - твоей гибели, - и будешь ты подобен волку с лисицами".
     "А как это было?" - спросил царь. И Шимас сказал: "Говорят, что несколько лисиц вышли однажды поискать какой-нибудь еды, и когда они бродили, ища ее, они вдруг нашли мертвого верблюда, И они сказали себе: "Мы нашли то, чем можем прожить долгое время, но мы боимся, что одни из нас станут угнетать других, и сильный обратит свою силу против слабого, и слабые погибнут. Нам следует найти судью, который будет творить суд между нами и назначать нам долю, тогда не будет у сильного власти против слабого".
     И когда они совещались об этом, вдруг подошел к ним волк, и лисицы сказали друг другу: "Если это соответствует вашему мнению, - назначьте волка судьей между нами, ибо он сильнее всех, и его отец был раньше над нами султаном. Мы просим Аллаха, чтобы волк был с нами справедлив".
     И затем они отправились к волку, и рассказали ему о своем намерении, и сказали: "Мы поставили тебя судьей над нами, чтобы ты давал каждому из нас ежедневно его пропитание, по мере потребности, и чтобы сильный из нас не угнетал слабого и мы друг друга не погубили". И волк дал свое согласие, и взялся исполнять их дела, и наделил их в этот день вдоволь. А когда настал следующий день, волк сказал себе: "Если я разделю этого верблюда между этими слабосильными, мне не останется ничего, кроме той части, которую они мне назначили, а если я съем его один, они не смогут причинить мне вреда: они ведь сами - добыча для меня и для моих домочадцев. Кто помешает мне взять все себе? Может быть, Аллах предоставит мне этого верблюда без благодеяния с их стороны. Лучше всего, чтобы его присвоил себе я, а се эти лисицы; с этого времени я не буду давать им ничего".
     А утром лисицы, по обычаю, пришли к волку просить пищи и сказали: "О Абу-Сирхан [648], дай нам наше пропитание на сегодняшний день". И волк ответил им: "Не осталось у меня ничего, чтобы дать вам", И лисицы ушли от него в наихудшем состоянии. И потом они сказали: "Поистине, Аллах вверг нас в великую заботу из-за этого скверного обманщика, который не опасается Аллаха и не боится его, а у нас нет ни силы, ни мощи".
     А затем одни из них сказали другим: "Его побудила на это крайность голода: дайте ему сегодня есть, пусть он насытится, а завтра мы пойдем к нему". И наутро лисицы отправились к нему и сказали: "О Абу-Сирхан, мы поставили тебя над нами, чтобы ты давал каждому из нас пищу и защищал слабого от сильного, и когда пища кончится, старался бы найти нам другую, и мы постоянно были бы под твоей защитой и покровительством. Нас поразил голод, и мы два дня не ели, дай же нам наше пропитание, и ты будешь свободен от ответственности за все то, чем ты распорядился сверх этого".
     И волк не дал им никакого ответа, а, напротив, стал еще более жестоким, и лисицы сказали ему то же самое еще раз, но он не отступился. И тогда лисицы сказали друг другу: "Нет у нас иной хитрости, кроме как отправиться ко льву. Мы падем перед ним и предоставим верблюда ему, и если он пожалует нам что-нибудь, это будет от него милостью, а если нет, то он имеет на него больше прав, чем этот скверный".
     И они отправились ко льву и рассказали ему, что случилось у них с волком, и затем сказали: "Мы - твои рабы, и мы пришли к тебе, прося защиты, чтобы ты освободил нас от этого волка, и мы станем тебе рабами". И когда лев услышал слова лисиц, его охватила ярость, и он взревновал за Аллаха великого и пошел с ними к волку. И волк, увидя, что приближается лев, попытался убежать от него, но лев помчался за ним и, схватив его, разорвал на куски и отдал лисицам их добычу.
     Из этого мы узнали, что не следует никому из царей пренебрегать делами своих подданных. Прими же мой совет и сочти правдой слова, которые я тебе сказал. Знай, что твой отец перед своей кончиной заповедал тебе принимать добрый совет, и вот последнее мое слово тебе, и конец".
     "Я послушаюсь тебя, - сказал царь, - и завтра же, если захочет Аллах, я к ним выйду". И Шимас вышел от царя и рассказал людям, что тот принял его совет и обещал завтра к ним выйти. И когда жена царя услышала эти слова, переданные от Шимаса, и убедилась, что царь обязательно выйдет к подданным, она быстро подошла к царю и сказала: "Как удивляюсь я твоей покорности и повиновению врагам! Разве ты не знаешь, что эти везири - твои рабы? Зачем же ты поднял их на столь великую высоту и позволил им думать, что это они дали тебе власть и возвысили и что это они дали тебе подарки, хотя они не могут причинить тебе ни малейшего ущерба? Ты вправе не смиряться перед ними - это они обязаны смиряться перед тобой и исполнять твои приказания; как же это ты испытываешь перед ними столь великий страх? Ведь говорится: "Если у тебя сердце не как железо, ты не годишься быть царем". А утих людей обманула твоя кротость, и они осмелели против тебя и отбросили повиновение тебе, хотя они должны быть принуждены к повиновению и вынуждены подчиниться тебе. Если ты поспешишь принять их слова и оставить их в их положении и исполнишь малейшую их нужду против твоего желания, они станут тебе докучать и позарятся на тебя, и сделается это обычаем. Если же ты хочешь меня послушаться, - не возвышай никого из них в сане и не принимай ничьих слов. Не возбуждай в них охоты быть с тобой дерзким, ибо ты станешь подобен пастуху и вору".
     "А как это было?" - спросил царь. И она сказала: "Говорят, что был один человек, который пас в степи скот и стерег его во время пастьбы. И однажды ночью пришел к нему вор, желая украсть его скотину, и увидел, что пастух стережет ее - не спит по ночам и не отвлекается днем, и этот вор всю ночь старался, но не мог ничего взять. И когда хитрости ему из^менили, он пошел в пустыню и, поймав льва, содрал с него шкуру и набил ее соломой, а затем он принес этого льва и поставил его в степи на высоком месте, чтобы пастух мог его увидеть и как следует рассмотреть. И затем вор пришел к пастуху и сказал ему: "Лев послал меня к тебе и требует свой ужин из этих овец". И пастух спросил его: "А где лев?"
     И вор сказал: "Подними глаза - вон он стоит".
     И пастух поднял голову и увидел изображение льва, и, увидев его, он подумал, что это настоящий лев, и испугался великим испугом..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что пастух, увидев изображение льва, подумал, что это настоящий лев, и испугался великим испугом. И его охватил страх, и он сказал вору: "О брат мой, возьми что хочешь, - нет у меня ослушания".
     И вор взял овец, сколько ему было нужно, и еще больше захотел обмануть пастуха из-за его сильного страха. И через маленькие промежутки он стал приходить к нему и пугать его, говоря: "Льву нужно то-то и то-то, и он намеревается сделать то-то". И затем брал овец вдоволь, и вор до тех пор вел себя с пастухом таким образом, пока не сгубил большую часть овец.
     И я сказала тебе эти слова, о царь, лишь для того, чтобы этих вельмож твоего царства не обманывала твоя кротость и мягкое обхождение и они бы не зарились на тебя. Здравое суждение говорит, что смерть к ним ближе, чем то, что они хотят с тобой сделать.
     И царь принял ее слова и сказал ей: "Я принимаю от тебя этот совет и не стану повиноваться их указаниям и не выйду к ним".
     И когда наступило утро, собрались везири и вельможи царства и знатные люди (а каждый из них принес с собой оружие) и отправились к дому царя, чтобы напасть на него и убить его, и облачить властью другого, и, придя к дому царя, они попросили привратника открыть им двери, но тот не открыл им. И они послали принести огня, чтобы сжечь им двери и потом войти. И привратник услышал их слова, и быстро пошел, и осведомил царя, что люди собрались у дверей, и сказал: "Они просили меня открыть им, но я отказался, и тогда они послали принести огня, чтобы поджечь двери и войти к тебе и убить тебя. Что же ты мне прикажешь?" И царь сказал про себя: "Я ввергнут в величайшую гибель". И послал за той женщиной, и когда она явилась, сказал ей: "Шимас не рассказывал мне ничего такого, что бы не оказалось истиной. Вот пришли избранные и простые люди и хотят убить меня и убить вас, и когда привратник им не открыл, они послали принести огня, чтобы поджечь дом, когда мы в нем. Что ты нам посоветуешь?" - "С тобой не будет вреда, - сказала женщина, - и пусть не ужасает тебя это дело. Теперь время, когда глупцы восстают против своих царей". - "Но что же ты посоветуешь мне сделать и какова хитрость в этом деле?" - спросил царь. И женщина сказала: "По моему мнению, тебе следует повязать голову повязкой и представиться больным, а потом пошли за везирем Шимасом, и он явится к тебе и увидит, в каком ты состоянии. И когда он явится, скажи ему: "Я хотел выйти к людям в сегодняшний день, но мне помешала болезнь. Выйди к людям и расскажи им, что со мной, и скажи им также, что завтра я к ним выйду и буду исполнять их нужды и рассматривать их обстоятельства, чтобы они успокоились и не гневались". А завтра утром призови десять человек из рабов твоего отца, людей силы и мощи, с которыми ты бы за себя не боялся, и пусть они будут послушны твоему слову и покорны твоему по^велению, и скрывают твои тайны, и сохраняют к тебе дружбу. Поставь их подле себя и вели им не давать никому к тебе войти, иначе как одному за одним. И когда кто-нибудь войдет, скажи: "Возьмите его и убейте!" И когда они сговорятся с тобой об этом, вели завтра поставить твой престол в диване и открой двери. Когда люди увидят, что ты открыл двери, их душа успокоится, и они придут к тебе со здравым сердцем и попросят позволения войти. И позволь им входить одному за одним, как я тебе сказала, и сделай с ними что захочешь. Но тебе следует начать с убиения первым из них - Шимаса, начальника, ибо он везирь величайший и обладатель власти. Убей его сначала, а затем убивай остальных, одного за одним, и не оставляй тех, о ком знаешь, что они нарушат обещание тебе, а также тех, чьей ярости ты боишься. Если ты это сделаешь, у них не останется против тебя силы, и ты избавишься от них полным избавлением, и твоя власть будет безраздельна, и будешь ты делать что хочешь. И знай, что нет для тебя хитрости полезнее, чем эта хитрость".
     "Это твое суждение верно, - сказал царь, - и твое приказание правильно. Я непременно сделаю так, как ты сказала". И он приказал принести повязку и, повязав ею голову, притворился больным, и послал за Шимасом. И когда тот предстал перед ним, сказал ему: "О Шимас, ты знаешь, что я тебя люблю и подчиняюсь твоему суждению, и ты мне словно брат и отец, прежде всех других. Ты знаешь, что я принимаю все, что ты мне приказываешь, и ты приказывал мне выйти к подданным и принимать и судить их, и я убедился, что это твой искренний совет нам, и хотел выйти к ним вчера, но случилось со мной эта болезнь, и я не могу сидеть. До меня дошло, что жители царства недовольны тем, что я не выхожу к ним, и решили совершить со мной дело злое и неподобающее. Они не знают, как я болен. Выйди же к ним, осведоми их о моем состоянии и о том, что со мной, и извинись перед ними. Я последую тому, что они говорят, и сделаю так, как им любо. Исправь это дело и поручись им за меня в этом, а ты ведь советник мой и моего отца, прежде меня, и у тебя в обычае исправлять дела между людьми. Если захочет Аллах великий, я завтра выйду к ним, и, может быть, моя болезнь пройдет этой ночью по благодати моего доброго намерения и потому, что я задумал людям добро в глубине души".
     И Шимас пал ниц перед Аллахом, и призвал на царя благо, и поцеловал ему руку, и обрадовался, и вышел к людям, и рассказал им о том, что услышал от царя.
     Он удержал их от того, что они хотели сделать, и осведомил их об из^винениях царя и причине его отказа выйти и рассказал им, что царь обещал выйти к ним завтра и что он сделает так, как им любо, и тогда люди ушли в свои жилища..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Шимас вышел к вельможам и сказал им: "Завтра царь к вам выйдет и сделает так, как вам любо". И люди ушли в свои жилища, и вот то, что было с ними.
     Что же касается царя, то он послал за десятью рабами-великанами, которых выбрал из великанов своего отца (а это были люди с твердой решимостью и сильной яростью), и сказал им: "Вы знаете, какое было вам от моего отца уважение, как он возвышал ваш сан и вам благодетельствовал, оказывая вам милость и почет. Я поставлю вас, после него, на ступень более высокую, чем прежняя, и осведомлю вас о причине этого, и вы от меня под охраной Аллаха, но я задам вам один вопрос: будете ли вы послушны моему приказу и станете ли скрывать мою тайну от всех людей? Вам будет от меня милость большая, чем вы хотите, если вы исполните мое приказание".
     И все десять ответили ему словами, одновременно исходящими из уст, и сказали: "Все, что ты нам прикажешь, о господин наш, мы сделаем и не выйдем из того, что ты нам укажешь, - ты господин наших дел". - "Да об^лагодетельствует вас Аллах! - ответил царь. - А теперь я вас осведомлю, почему я вас выбрал, чтобы оказать вам еще больший почет. Вы знаете, какое уважение мой отец оказывал жителям своего царства и какие он взял с них обеты для меня; и они подтвердили, что не станут нарушать обет мне и перечить моему приказанию, а вы видели, что было вчера, когда они все собрались вокруг меня и хотели меня убить. Я хочу сделать с ними одно дело. Я увидел, что было из-за них вчера, и решил, что не удержит их от подобного этому ничто, кроме наказания. Мне неизбежно придется поручить вам тайком убить тех, кого я вам укажу, чтобы отвратить зло и беду от моей страны убиением вельмож и начальников из числа ее жителей. А способ к этому вот какой: я сяду завтра на этот престол, в этой комнате, и пусть они входят ко мне, один за одним, и велю им входить в одну дверь и выходить в другую дверь. А вы, все десять, стойте передо мной и внимайте моему знаку, и всякий раз, как кто-нибудь войдет, хватайте его, входите с ним в эту комнату, убивайте его и прячьте его тело". - "Внимание твоим словам и повиновение твоему приказу!" - сказали рабы. И тогда царь оказал им милость, и отпустил их, и проспал ночь, а наутро он позвал их и приказал поставить престол, и затем он надел царственные одежды и, взяв в руку книгу суда, приказал открыть двери. И двери открыли, и царь поставил тех десятерых рабов перед собой, и глашатай возгласил: Всякий, у кого есть тяжба, пусть является на ковер царя!"
     И пришли везири, военачальники и царедворцы, и всякий встал сообразно своей степени. И затем царь велел людям входить одному за одним, и везирь Шимас вошел первый, как подобает великому везирю, и он пошел и остановился перед царем, и не успел он опомниться, как десять рабов окружили его и схватили и, уведя в ту комнату, убили. И затем рабы принялись за остальных везирей, а потом за ученых, а потом за праведников и стали убивать одного за одним, пока не покончили со всеми. А потом царь призвал палачей и велел им положить меч на тех, кто остался из людей доблестных и ярых, и палачи не оставили в живых никого, в ком видели му^жество, и оставили только низких людей и людское отребье, и затем их прогнали, и все они пошли к своим домочадцам. И после этого царь остался наедине с наслаждениями, и отдал свою душу страстям, и стал угнетать, притеснять и обижать так, что опередил злых людей, бывших прежде него.
     А в земле этого царя были рудники с золотом, серебром, яхонтами и драгоценными камнями. И все цари соседних земель завидовали, что у него такое царство, и ожидали для него беды. И один из царей сказал себе: "Я получу то, что желаю, и возьму царство из рук этого глупого юноши, вследствие того, что он убил вельмож своего царства, самых доблестных и храбрых людей, бывших в его земле. Сейчас самое время воспользоваться случаем и вырвать то, что у него в руках, ибо он мал и нет у него знания войны. Он не имеет верного мнения, и не осталось у него никого, кто бы направил и поддержал его. Сегодня я открою к нему двери зла, а именно: напишу ему письмо, проявлю презренье и выбраню его за то, что случилось, и Посмотрю, каков будет его ответ".
     И этот царь написал ему письмо такого содержания: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! А затем: дошло до меня то, что ты сделал с твоими везирями, учеными и властителями и в какую беду ты себя ввергнул, так что не осталось у тебя мощи и силы, чтобы защититься от тех, кто на тебя нападает, ибо ты перешел меру и внес в царство порчу. Аллах дал мне над тобой победу и позволил мне тебя одолеть. Выслушай же мои слова и послушайся моего приказания. Построй для меня неприступный дворец посреди моря, а если не можешь сделать этого, уходи из твоей страны и спасай твою душу. Я посылаю к тебе из дальней Индии двенадцать отрядов, в каждом отряде двенадцать тысяч бойцов, и они войдут в твою страну, разграбят твои богатства, убьют твоих мужчин и уведут в плен твой гарем. И начальником над ними я сделаю Бади, моего везиря, и прикажу ему, чтобы он неотступно осаждал твою землю, пока не возьмет ее. Я приказал слуге, к тебе посылаемому, не оставаться у тебя больше трех дней, и если ты исполнишь мой приказ, то спасешься, а если нет - я пошлю к тебе тех, о ком сказал".
     И затем он запечатал письмо и отдал его гонцу, и тот шел, пока не достиг города того царя, и, войдя к царю, отдал ему письмо, и когда царь прочитал письмо, его спина ослабла, грудь у него стеснилась, и дело стало для него смутным, и убедился он в своей гибели и не находил никого, чтобы спросить совета или позвать на помощь, и никого, кто бы поддержал его. И он поднялся и вошел к своей жене, изменившись в лице. И жена его спросила: "Что с тобой, о царь?" И царь сказал: "Я не царь сегодня, а раб царя".
     И затем он развернул письмо и прочитал его своей жене. И, узнав его содержание, она принялась плакать и рыдать и разорвала на себе одежды. "Есть ли у тебя какойнибудь план, или хитрость в этом трудном деле?" - спросил ее царь. И она сказала: "Какая же может быть у женщин хитрость в войнах? Нет у женщин силы, и нет у них мнения. Сила, мнение и хитрость только у мужчин в делах, подобных этому". И когда услышал от нее царь эти слова, его охватило величайшее раскаяние, печаль и огорчение о том, что он допустил крайность со своими приближенными и вельможами своего царства..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь услышал от своей жены эти слова, его охватило раскаяние и печаль из-за того, что он допустил крайность, убив своих везирей и знатных подданных, и ему захотелось умереть раньше, чем исполнится это ужасное известие. И затем он сказал своим женам: "Мне выпало от вас то же, что выпало рябчику от черепах". И жены его спросили: "А как это было?"
     И царь сказал: "Говорят, что на одном острове были черепахи и были на этом острове деревья, плоды и реки. И случилось, что однажды рябчик пролетал мимо этого острова, и поразила его жара и усталость. И когда это его измучило, он опустился на том острове, где были черепахи, и, увидев черепах, решил искать у них приюта и остановился подле них. А эти черепахи паслись на краю острова и затем возвращались обратно. И, вернувшись после поисков добычи на свое место, они увидели там рябчика. И он им понравился, и Аллах украсил его в их глазах; и черепахи прославили творца, и полюбили рябчика сильной любовью, и обрадовались ему. И затем они сказали друг другу: "Нет сомнения, что это одна из прекраснейших птиц". И все они стали ласкать рябчика и искали его близости. И когда рябчик увидел их крайнюю любовь, он почувствовал к ним склонность и подружился с ними, и он летал куда хотел и к вечеру возвращался к ним на ночлег, а когда наступало утро, снова улетал куда хотел.
     И это стало у него обычаем, и он провел так некоторое время, и черепахи почувствовали, что его отлучки повергают их в тоску, и поняли, что они видят его только ночью, а наутро он поспешно улетает, не дав им опомниться, несмотря на их сильную любовь к нему. И черепахи сказали друг другу: "Мы полюбили этого рябчика, и он стал нашим другом, и у нас нет сил с ним разлучаться. Какую же нам придумать хитрость, чтобы он оставался с нами постоянно - ведь когда он улетает, то исчезает от нас на весь день, и мы видим его только ночью?"
     И одна черепаха дала другим совет и сказала: "Будьте покойны, о сестрицы, я сделаю так, что он не будет нас покидать ни на мгновение ока". И другие черепахи сказали ей: "Если ты это сделаешь, мы все станем тебе рабами". И когда рябчик вернулся с прогулки и сел среди черепах, та хитрая черепаха подошла к нему, пожелала ему блага и, поздравив его с благополучием, сказала: "О господин, знай, что Аллах наделил тебя нашей любовью, а также вложил тебе в сердце любовь к нам, и ты стал нам в этом пустынном месте другом. А самое лучшее время для любящих, когда они вместе, и величайшее бедствие - в разлуке и отдалении. Ты же оставляешь нас на восходе зари и возвращаешься к нам только на закате, и охватывает нас великая тоска, Это очень тяготит нас, и мы в великом волнении по этой причине".
     "Да, - молвил рябчик, - у меня к вам большая любовь и великое влечение, еще больше чем у вас ко мне, и расставаться с вами мне не легко, но нет в моих руках против этого хитрости, ибо я - птица с крыльями, и невозможно мне оставаться с вами вечно, так как это не по моему естеству - птица с крыльями остается да месте лишь ночью, чтобы спать, а когда наступает утро, она улетает и парит в тех местах, где ей нравится". -
     "Ты прав, - отвечала ему черепаха, - но обладателю крыльев в большинстве случаев нет покоя, ибо ему не достается из благ и четверти того, что ему выпадает из затруднений, а предел желаний любой твари - это благоденствие и отдых. Аллах создал между тобой и нами любовь и дружбу, и мы боимся, что тебя поймает ктонибудь из твоих врагов, и ты погибнешь, и мы будем лишены вида твоего лица".
     И рябчик в ответ ей сказал: "Ты права, но какой у тебя план и какова хитрость в моем деле?" И черепаха молвила: "Мой план таков, чтобы ты выщипал свои крылья, которые ускоряют твой полет, и сидел бы подле нас, отдыхая, и ел бы нашу пищу и пил наш напиток, в этой обширной местности, где много деревьев и спелых плодов. И мы будем пребывать с тобой в этом плодородном месте, и каждый из нас будет наслаждаться друг другом".
     И рябчик склонился к словам черепахи и пожелал для себя отдыха. Он выщипал себе перья, одно за одним, как сказала черепаха и слова которой он одобрил, и пребывал подле них, живя с ними, и удовлетворился малой усладой и проходящей радостью. И когда так было, вдруг проходила мимо них ласка, и она заметила глазом рябчика и, всмотревшись в него, увидела, что у него обрезаны крылья и он не может подняться. И, увидев его в таком состоянии, ласка обрадовалась сильной радостью и сказала про себя: "У этого рябчика жирное мясо и мало перьев". А затем ласка подошла к рябчику и схватила его. И рябчик закричал и стал просить помощи от черепах, но черепахи не помогли ему, а напротив, удалились и втянулись под щиток, увидев, что ласка крепко держит рябчика. И когда они увидели, что ласка его мучает, их задушил плач. И рябчик спросил их: "Есть ли у вас что-нибудь, кроме плача?" И черепахи сказали: "Брат наш, нет у нас ни сил, ни возможности, ни хитрости в деле с лаской". И тут рябчик опечалился, и пресек надежду на свою жизнь и сказал им: "Нет да вас греха, грех лишь на мне, раз я вас послушался и выщипал свои крылья, на которых я летаю, я заслуживаю гибели за свое повиновение вам и ни в чем вас не упрекаю".
     И я теперь тоже не упрекаю вас, о женщины, а напротив, упрекаю свою душу и хочу проучить ее за то, что она не вспомнила, что вы - причина греха, который случился с отцом нашим Адамом, и из-за которого он вышел из рая, и забыла, что вы - корень всякого зла. И я послушался вас, по своему неразумению, ошибочности своего суждения и дурной предусмотрительности, и убил своих везирей и судей своего царства, которые были мне искренними советчиками во всех делах, и в них была моя слава и сила во всяком деле, меня заботившем. Теперь я не найду взамен им никого и не вижу, кто станет на их место, и ввергнут я в гибель великую..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь упрекал себя и говорил: "Это я послушался вас, по своему неразумению, и убил моих везирей, и не найду я взамен им никого, кто станет на их место, и если Аллах не пошлет мне кого-нибудь, кто обладает здравым суждением и кто укажет мне, в чем мое спасение, я буду ввергнут в гибель великую".
     И затем он поднялся и вошел в опочивальню, после того как оплакал везирей и мудрецов, и сказал: "О, если бы эти львы были со мной теперь хотя бы на один час, чтобы я мог попросить у них прощения, и взглянуть на них и посоветоваться с ними в моем деле и в том, что случилось со мной после них!" И он был погружен в море забот весь день, и не ел, и не пил, а когда опустилась ночь, он поднялся, переменил платье и, надев одежды скверные, перерядился и пошел бродить по городу, надеясь, что, может быть, он услышит от кого-нибудь слово, которое его успокоит. И когда он ходил по улицам, он вдруг увидел двух мальчиков, которые в уединении сидели возле стены. И они были одинаковы по возрасту - жизни каждого прошло двенадцать лет. И царь услышал, что они говорят между собой, и подошел к ним, чтобы услышать их слова и понять их, и услышал, что один из них говорит другому: "Послушай, о брат мой, что рассказывал мой отец вчера вечером о том, что произошло с его посевом, который высох незрелым из-за отсутствия дождя и по причине великой беды, случившейся в этом городе". И другой бросил: "А ты знаешь, в чем причина этой беды?" - "Нет, - отвечал первый, - и если ты ее знаешь - скажи мне". И второй мальчик в ответ сказал: "Да, я знаю это и расскажу тебе. Зная, что один из друзей моего отца говорил, что наш царь убил своих везирей и вельмож своего царства не за грех, ими совершенный, но из-за любви своей к женщинам и склонности к ним, и что везири удерживали его от этого, но он не воздержался и велел их убить из покорности своим женам, и он убил также Шимаса, моего отца, своего везиря и везиря его отца раньше него, а это был его советник. Но скоро ты увидишь, что сделает с ним Аллах за тот грех, который он совершил с ними, и он отомстит ему за них". - "А что же такое Аллах с ним сделает после их гибели?" - спросил другой мальчик, и сын везиря сказал: "Знай, что царь дальней Индии проявил пренебрежение к нашему царю и послал ему письмо, в котором бранит его и требует, чтобы он построил для него дворец посреди моря, а если наш царь этого не сделает, он пошлет к нему двенадцать отрядов (а в каждом отряде будет двенадцать тысяч бойцов) и сделает предводителем этих войск Бади, своего везиря, и захватит царство, убьет людей и уведет в плен его самого с его гаремом. И когда пришел посол царя дальней Индии с этим письмом, наш царь отсро^чил ответ на три дня, и знай, о брат мой, что тот царь - непокорный притеснитель и обладает силой и великой мощью, и в царстве его много людей, и если наш царь не придумает, как защититься от него, его постигнет гибель. А после гибели нашего царя царь Индии отнимет у нас пропитание, убьет наших мужчин и уведет в плен наших женщин".
     И когда царь услышал слова мальчика, его волнение усилилось, и он подошел к детям, говоря в душе. "Поистине, этот мальчик - мудрец, так как он рассказал о вещи, о которой не узнал от меня, ибо письмо, пришедшее от царя дальней Индии, у меня, и тайна - во мне, и никто, кроме меня, не осведомлен об этом деле. Как же узнал о нем этот мальчик? Но я прибегну к его защите и поговорю с ним и буду просить Аллаха, чтобы наше спасение было от него".
     И затем царь ласково подошел к мальчику и сказал ему: "О любимое дитя, что это ты говорил про нашего царя, будто он совершил великое зло^действо, убив своих везирей и вельмож своего царства? Действительно, он сделал зло себе и своим подданным, и ты был прав в том, что сказал. Но осведоми меня, о мальчик, откуда ты узнал, что царь дальней Индии написал нашему царю письмо и выбранил его в нем и сказал те тяжелые слова, о которых ты упомянул". - "Я узнал, - сказал мальчик, - из слов древних, что не скрыто от Аллаха ничто скрытое, а в людях, потомках Адама, есть духовная способность, которая открывает им скрытые тайны". - "Твоя правда, о дитя мое, - сказал царь, - но есть ли для нашего царя хитрость или план, которыми бы он оттолкнул от себя и своего царства все великие бедствия?" - "Да, - сказал в ответ мальчик. - Если царь пошлет за мной и спросит меня, что ему делать, чтобы отразить от себя врага и спастись от его козней, я расскажу ему о том, в чем будет его спасение, по могуществу Аллаха великого", - "А кто осведомит царя, чтобы он послал за тобой и позвал тебя?" - спросил царь. И мальчик в ответ сказал: "Я слыхал про него, что он ищет людей опытных, со здравым суждением. Если он пошлет за мной, я пойду к нему и скажу ему нечто, в чем будет для него польза и защита от бедствий. Но если он будет медлить в этом трудном деле и отвлечется увеселениями со своими женами, и я сам осведомлю его, в чем его спасение, и пойду к нему по своей охоте, он прикажет убить меня, как тех везирей. И то, что я буду знать, окажется причиной моей гибели, и люди станут меня презирать и сочтут малым мой разум, и окажусь я в числе тех, о ком сказал сказавший: "У кого учености больше, чем разума, тот ученый погибнет по своему неразумению".
     И царь, услышав слова мальчика, убедился в его мудрости и стали ему ясны его достоинства, и он уверился, что спасение его и его подданных придет через руки этого мальчика. И он снова заговорил с мальчиком и сказал ему: "Откуда ты и где твой дом?" И мальчик ответил: "Эта стена ведет к нашему дому". И царь хорошенько запомнил это место, а затем он простился с мальчиком и вернулся в свой дворец, радостный. И, расположившись у себя в доме, он надел свои одежды и приказал подать кушанья и напитки и не допустил к себе женщин, и потом он поел, и попил, благодаря великого Аллаха, и попросил у него спасения, помощи, прощения и отпуще^ния вины за то, что он сделал с учеными своего царства и вельможами и раскаялся перед Аллахом искренним раскаянием, и наложил на себя обяза^тельство поста и многих молитв с обетными приношениями. И затем он позвал одного из своих приближенных слуг и, описав ему место, где был мальчик, велел ему отправиться туда и ласково привести его. И этот раб пошел к мальчику и сказал ему: "Царь зовет тебя ради блага, которое придет к тебе от него, и он задаст тебе вопрос, а потом ты вернешься, во благе, в твое жилище". И мальчик в ответ спросил: "А какова нужда царя, из-за которой он меня зовет?" И слуга ответил: "Нужда моего владыки, из-за которой он зовет тебя, - Это вопрос и ответ". - "Тысячу раз внимание и тысячу раз повиновение приказу царя", - сказал мальчик. И потом он пошел со слугой и пришел к царю, и, представ перед ним, он пал ниц перед Аллахом и пожелал царю блага, после того как приветствовал его. И царь возвратил ему приветствие и велел ему сесть, и мальчик сел..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда мальчик пришел к царю и приветствовал его, царь велел ему сесть.
     И мальчик сел, и тогда царь спросил его: "Знаешь ли ты, кто с тобой разговаривал вчера?" - "Да", - ответил мальчик. И царь спросил: "Где же он?" И мальчик в ответ сказал: "Это тот, кто говорит со мной сейчас". -
     "Ты сказал правду, о любимый!" - воскликнул царь.
     И затем он велел поставить кресло рядом со своим креслом, и посадил на него мальчика, и приказал подать еду и питье. И потом между ними за^вязался разговор, и царь сказал мальчику: "Ты, о везирь [649], сказал мне вчера некий слова и упомянул, что у тебя есть хитрость, которой ты отра^зишь козни царя Индии. Что же за хитрость и каков план, чтобы отразить от нас его зло? Расскажи мне, и я сделаю тебя первым в царстве и изберу тебя своим везирем, и буду следовать твоему мнению во всем, что ты мне посоветуешь, и награжу тебя роскошной наградой". - "Твоя награда у тебя, о царь, а совет и план - у твоих жен, которые посоветовали тебе убить моего отца Шимаса вместе с остальными везирями", - ответил мальчик. И когда царь услышал от него это, он смутился и вздохнул и спросил: "О любимое дитя, а разве Шимас - твой отец, как ты сказал?" - "Шимас действительно мой отец, и я вправду его сын", - сказал мальчик в ответ. И тут царь опечалился, и его глаза прослезились, и он попросил у Аллаха прощения и сказал: "О мальчик, я сделал это по неразумению, из-за злого замысла женщин (а козни их велики), но я тебя прошу меня простить и поставлю тебя на место твоего отца, с саном более высоким, чем его сан, а когда пройдет эта напасть, нисходящая на нас, я надену тебе золотой воротник и посажу тебя на лучшего коня и велю глашатаю кричать перед тобой и говорить: "Этот великий юноша сидит на втором престоле после царя". А что касается того, что ты сказал про женщин, то я задумал им отомстить и назначу место на то время, какое захочет Аллах великий. Расскажи же мне, каков твой план, чтобы успокоилось мое сердце".
     И мальчик в ответ ему сказал: "Дай мне обещание, что ты не станешь прекословить мне в том, что я тебе скажу, и я буду безопасен от того, чего боюсь". И царь молвил: "Вот обет Аллаха между мной и тобой: я не отступлюсь от того, что ты мне сказал, и ты мой первый советник. Что ты мне ни прикажешь - я сделаю, и свидетельством тому то, что я тебе говорю, - Аллах великий".
     И тогда расправилась грудь мальчика, и расширилось перед ним поле разговора, и он сказал: "О царь, вот мой план и хитрость: дождись времени, когда придет к тебе гонец, требуя ответа после отсрочки, которую ты ему назначил. И когда он предстанет перед тобой и потребует ответа, отведи его от себя и отложи ответ на какой-нибудь другой день. И гонец станет перед тобой оправдываться тем, что царь назначил ему определенные дни, и убеждать тебя изменить решение, а ты отстрани его и отложи ответ до другого дня, но дня не назначай. И гонец уйдет от тебя сердитый, и выйдет на середину города, и начнет открыто говорить среди людей, и скажет: "О житель города, я - гонец царя дальней Индии, а он - обладатель великой ярости и решимости, которая размягчит железо. Он прислал меня с письмом к царю этого города и определил мне дни для возвращения и сказал: "Если ты не явишься после дней, которые я тебе назначил, постигнет тебя мое отмщение". И вот я пришел к царю этого города и, отдал ему письмо, и, прочитав его, царь велел мне ждать три дня, и сказал, что потом даст мне ответ, и я согласился на это из кротости и чтобы его уважить, и три дня прошли, и я пришел требовать от него ответа, но он отложил ответ до другого дня, а у меня нет терпения. И вот я иду к моему господину, царю дальней Индии, и я расскажу ему, что со мной случилось, и вы, о люди, свидетели между мной и им". И когда до тебя дойдут его слова, пошли за ним и вели его привести к себе, и заговори с ним мягко, и скажи ему: "О гонец, спешащий к гибели своей души, что побудило тебя корить нас среди наших подданных? Ты заслужил от нас быстрой гибели, но древние сказали: "Прощение - одно из свойств благородных". И знай, что отсрочка ответа тебе не из-за нашей слабости, но от многочисленности наших занятий и недостатка досуга, чтобы написать письмо вашему царю".
     И затем потребуй письмо и прочти его второй раз, а окончив читать, громко засмейся и скажи гонцу: "Есть ли у тебя еще письмо, кроме этого? Мы напишем ответ и на него". И гонец тебе скажет: "Нет у меня письма, кроме этого письма". А ты повтори ему вопрос второй раз и третий раз, и когда он скажет тебе: "Нет у меня другого письма совершенно", - скажи ему: "Поистине, ваш царь лишен ума, раз он употребил в этом письме слова, которыми он хочет возбудить нашу душу, чтобы мы отправились к нему с войском, напали на его страну и отняли его царство. Но мы не взыщем с него на этот раз за его непристойность в этом письме, ибо он малоумен и слаб рассудком. Нашему могуществу подобает, чтобы мы сначала его предуп^редили и предостерегли от повторения такого вздора, а если он подвергнет себя опасности и вернется к этому, он будет достоин немедленной гибели.
     Я думаю, что царь, приславший тебя, - глупый дурак, который не размышляет об исходе дел, и нет у него везиря, разумного и со зрелым суждением, у которого он бы спросил совета. Будь он разумен, он бы посоветовался с везирем, прежде чем посылать нам эти смешные слова. Но у меня есть для него ответ, такой же, как его письмо, и даже больше того - я дам его письмо кому-нибудь из мальчиков в школе, чтобы он на него ответил".
     А потом пошли за мной и потребуй меня, и когда я явлюсь к тебе, позволь мне прочитать его письмо и дать на него ответ".
     И тут расправилась грудь царя, и он одобрил мнение мальчика, и ему понравилась эта хитрость. Он оказал ему милость и пожаловал ему степень его отца и отпустил его, радостный, и когда прошли три дня, на которые он дал отсрочку гонцу, гонец пришел и вошел к царю и потребовал ответа, но царь отложил его до другого дня. И гонец не дошел до конца ковра и произнес слова неподобающие, такие, как говорил мальчик. А затем он вышел на рынок и сказал: "О жители этого города, я посол царя дальней Индии к вашему царю и пришел к нему с посланием, а он затягивает ответ на него. Уже прошел срок, который назначил мне наш царь, и не осталось у вашего царя оправдания; вы будете в этом свидетелями".
     И когда до царя дошло сведение об этих словах, он послал за гонцом и, приказав привести его к себе, сказал: "О гонец, спешащий к гибели своей души, разве ты не приносишь письмо от царя к царю и между ними есть тайна? Как же ты выходишь к людям и разглашаешь тайны царей простому народу? Ты заслужил от нас мести, но мы стерпим это, чтобы ты мог вернуть ответ этому глупому царю. Наиболее подходит, чтобы дал ему ответ за нас самый маленький из детей в школе". И он велел позвать того мальчика, и мальчик явился, и когда он вошел к царю (а гонец был тут же), он пал ниц перед Аллахом и пожелал царю вечной славы и жизни, и царь бросил ему письмо и сказал: "Прочитай это письмо и напиши на него скорей ответ".
     И мальчик взял письмо, и прочитал его, и улыбнулся, смеясь, и сказал царю: "Разве ты послал за мной для ответа на это письмо?" - "Да", - молвил царь. И мальчик ответил великим вниманием и повиновением и, вынув чернильницу и бумагу, написал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда мальчик взял письмо и прочитал его, он тотчас же вынул чернильницу и бумагу и написал: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердого! Мир с теми, кто получил безопасность и милость милосердого! А затем: я осведомляю тебя, о называемый великим царем лишь по имени, а не по делам, что до нас дошло твое письмо, и мы прочитали его и поняли, какие в нем бредни и диковинный вздор, и убедились мы в твоей глупости и преступлении перед нами. Ты протянул руки к тому, над чем ты не властен. И если бы нас не взяло сожаление к созданиям Аллаха и подданным, мы бы не отступились от тебя. Что же касается твоего посла, то он вышел на рынок и распространил известия из твоего письма среди избранных и простых и заслуживает от нас мести, но мы пощадили его, из милости к нему, так как ему простительно, и оставили мы отмщение ему не из уважения к тебе. А насчет того, что ты говоришь в своем письме об убиении мною моих везирей, ученых и вельмож моего царства, то это правда, но это прямо шло по причине, случившейся у меня, и я не убил ни одного такого ученого, чтобы не было у меня из его же породы тысячи людей, еще ученее и понятливее и разумнее, и нет у меня ребенка, который не был бы наполнен науками, и вместо каждого из убитых у меня есть столько достойных людей, вроде него, что мне не сосчитать. А каждый из моих воинов стоит отряда твоих войск. Что же касается денег, то у меня завод золота и серебра, а касательно металлов, - они для меня все равно что куски камней. А жители моего царства - я не могу описать тебе их красоту, прелесть и богатство! Как же ты дерзнул против нас и сказал нам: "Построй мне дворец посреди моря". Поистине, это дело удивительное, и, может быть, оно возникло из-за слабости твоего ума, ибо если бы у тебя был ум, ты осведомился бы о том, каковы будут удары волн и порывы ветра, пока я буду строить тебе дворец. Что же касается твоего утверждения, что ты по^бедишь меня, то упаси Аллах от этого! Как может посягнуть на нас подобный тебе и овладеть нашим царством? Нет, поистине, великий Аллах даст мне над тобой победу, так как ты перешел меру и пошел против меня без права. Знай же, что ты заслуживаешь наказания от Аллаха и от меня, но я боюсь Аллаха в деле с тобой и твоими подданными и выеду против тебя только после увещания. Если ты боишься Аллаха, то поспеши мне прислать харадж [650] за этот год, иначе я не откажусь выехать против тебя, и со мной будет тысяча тысяч и еще сто тысяч бойцов - все великаны на слонах, - и я построю их вокруг нашего везиря и прикажу ему стоять и осаждать тебя три года, подобно тем трем дням, которые ты предоставил твоему послу. И я овладею твоим царством, и не убью в нем никого, кроме тебя, и не уведу в плен никого, кроме твоих женщин".
     И затем мальчик нарисовал на письме свой портрет и написал возле него: "Этот ответ писал самый маленький из детей в школе". И потом он запечатал письмо и вручил его царю, а царь отдал его гонцу, и гонец взял письмо, поцеловал царю руки и вышел от него, благодаря Аллаха великого и царя за кротость. И он ушел, дивясь тому, что видел из остроты ума этого мальчика.
     И когда он дошел до своего царя (а он пришел к нему на третий день после трех дней, ему назначенных), царь в это время созывал диван вследствие запоздания гонца против назначенного ему срока. И, войдя, гонец пал перед царем ниц и отдал ему письмо, и царь взял его и спросил гонца о причине промедления и об обстоятельствах царя Вирд-хана. И гонец рассказал ему, как было дело и вообще обо всем, что он видел глазом и слышал ухом. И это ошеломило ум царя, и он сказал гонцу: "Горе тебе! Что это за рассказы ты мне рассказываешь о царе, подобном этому?" И гонец ответил: "О великий царь, вот я перед тобою, вскрой письмо и прочитай его, и тебе станет ясно, что правда и что ложь". И царь вскрыл письмо, и прочитал его, и увидел в нем портрет мальчика, который писал письмо.
     И тогда он убедился в прекращении своей власти и смутился, не зная, каково будет его дело. А потом он обернулся к своим везирям и вельможам своего царства и рассказал им, что случилось, и прочитал им письмо, и это устрашило их и испугало великим испугом, и они стали успокаивать царя внешне, словами языка, а сердца их разрывались от биения.
     И потом Бади, великий везирь, сказал: "Знай, о царь, в том, что говорят везири, мои братья, нет никакого проку. Мое мнение, что тебе следует написать этому царю письмо и извиниться в нем и сказать: "Я люблю тебя и любил твоего отца, прежде тебя, и мы послали к тебе гонца с этим письмом только ради испытания, чтобы посмотреть, каковы твои намерения, и сколь велика твоя доблесть, и каково у тебя знание, и действие, и разрешение скрытых загадок и какие заложены в тебе совершенства. Мы просим Аллаха великого, чтобы он сделал для тебя благословенным твое царство, укрепил бы крепости твоего города и увеличил бы твою власть, чтобы ты мог охранять себя, и совершенны были бы дела твоих подданных". И пошло это письмо с другим гонцом.
     И царь сказал: "Клянусь великим Аллахом, поистине, Это великое дело! Как может быть он великим царем, готовым к войне, после того как он убил ученых своего царства и обладателей верного мнения и предводителей своего войска, и как может его царство процветать после этого, чтобы исходи^ла из него столь великая сила? И еще удивительнее, что малыши в школах пишут там за царя ответы, подобные этому. А я, по моей дурной жадности, зажег этот огонь против себя и против жителей своего царства и не знаю, что бы потушило этот огонь, если бы не совет моего везиря".
     И затем он собрал ценный подарок и многочисленных слуг и челядь и написал письмо такого содержания: "Во имя Аллаха милостивого, милосердого! А затем: о славный царь Вирд-хан, сын славного брата моего Джиллиада (да помилует его Аллах и да продлит он твой век!), пришел к нам ответ на наше письмо, а мы прочитали его и поняли, что в нем заключается, и увидели мы в нем то, что нас обрадовало, и в этом предел наших просьб о тебе Аллаху. Мы просим его, чтобы он возвысил твой сан и укрепил устои твоего царства и дал бы тебе победу над врагами, которые хотят для тебя зла. И знай, о царь, что твой отец был мне братом, и между ним и мною были обеты и клятвы в течение всей его жизни, и он видел от нас одно лишь благо, и мы также видели от него одно благо. А когда он скончался и ты сел на престол его царства, охватила нас крайняя радость и веселье, но когда стало нам известно, что ты сделал со своими везирями и вельможами своего царства, мы испугались, что весть об этом достигнет какого-нибудь царя, кроме нас, и он пожелает захватить тебя, и подумали, что ты пренебрегаешь своими делами и охраной своих крепостей и не заботишься о делах своего царства. И мы написали тебе письмо, которым хотели предупредить тебя, и когда увидели, что ты прислал нам такой ответ, наше сердце успокоилось за тебя, да дозволит тебе Аллах насладиться твоим царством и да окажет он тебе помощь в твоих делах! Мир тебе!"
     И он собрал для Вирд-хана подарок и отослал его к нему с сотней витязей..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот двадцать восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь дальней Индии собрал подарок для царя Вирд-хана и отослал его ему с сотней витязей. И они шли до тех пор, пока не пришли к царю Вирд-хану, и приветствовали его, и отдали ему письмо. И Вард-хан прочитал его и понял его смысл, а затем он поместил начальника сотни витязей в подобающем ему месте и оказал ему уважение и принял от него подарок. И весть о подарке распространилась среди людей, и царь сильно обрадовался, И он послал за мальчиком, сыном Шимаса, и когда его привели, оказал ему уважение и послал за начальником сотни витязей, а потом он потребовал письмо, которое тот привез от своего царя, и дал его мальчику, и мальчик вскрыл письмо и прочитал его, и царь обрадовался большой радостью. И он начал упрекать начальника сотни витязей, а тот целовал его руки и извинялся перед ним, желая ему долгого века и вечного благоденствия, и царь поблагодарил его за это, и оказал ему великое уважение, и одарил его, и одарил всех, кто был с ним, как им подо^бало, и собрал подарки, и велел мальчику написать ответ. И мальчик написал ответ, и отлично составил обращение, будучи краток в словах о прими^рении, и упомянул о вежестве посла и витязей, которые были с ним. И, за^вершив письмо, он показал его царю, и царь сказал; "Прочитай его, о дорогое дитя, чтобы мы знали, что в нем написано", И тогда мальчик прочитал письмо в присутствии сотни витязей, и царю и всем, кто присутствовал, понравилась стройность изложения и смысл написанного, а потом царь запечатал письмо и вручил его начальнику сотни витязей и отпустил его, послав с ним отряд войск, чтобы довести его до границ своей земли.
     Вот что было с царем и мальчиком. Что же касается начальника сотни, то его ум был ошеломлен тем, что он видел из поступков мальчика и его знаний, и он поблагодарил Аллаха великого за быстрое окончание дела и принятие мира.
     И он шел, пока не дошел до царя дальней Индии, и поднес ему подарки и редкости, и доставил ему дары, и подал ему письмо, и рассказал о том, что видел. И царь обрадовался сильной радостью, и поблагодарил Аллаха великого, и оказал уважение начальнику сотни витязей, и поблагодарил его за его усердие в делах, и возвысил его степень, и стал он с этого времени жить в безопасности, уверенности и спокойствии и крайнем веселии.
     Вот что было с царем дальней Индии. Что касается царя Вирд-хана, то он шествовал прямо, следуя Аллаху, и сошел с дурной дороги, и раскаялся перед Аллахом искренним раскаянием в том, что было, и оставил женщин совсем, и весь обратился к исправлению дел своего царства, и смотрел на подданных, боясь Аллаха. И он сделал сына Шимаса своим везирем, вместо его отца, и своим первым советником в царстве и хранителем своих тайн и приказал украсить свой город на семь дней, а также и прочие города, и обрадовались этому подданные, и прошел их страх и испуг. И возрадовались они справедливости и правосудию и взмолились, желая блага царю и везирю, который сложил с царя и с них эту заботу.
     А потом царь спросил везиря: "Каково твое мнение относительно укрепления царства, исправления дел подданных и возвращения их к тому, чтобы, как прежде, у них были начальники и управители?" И везирь в ответ ему сказал: "О царь, славный саном, по моему мнению, следует тебе, прежде всех вещей, начать с удаления из твоего сердца непослушания и оставить забавы, насилия и увлечение женщинами, которому ты предавался, ибо если ты вернешься к корню непослушания, второе заблуждение будет сильнее, чем первое". - "А в чем корень непослушания, который мне следует вырвать?" - спросил царь. И везирь, малый по годам, большой по разуму, сказал ему в ответ: "О великий царь, знай, что корень непослушания - увлечение страстью к женщинам и склонностью к ним и согласие с их мнением и замыс^лами, ибо любовь к ним изменяет чистый разум и портит здравые свойства, и свидетельствуют о моих словах явные доказательства. Если бы ты пораз^мыслил о них и проследил бы их действие внимательным взором, ты нашел бы себе советчика в своей душе и избавился бы совершенно от нужды в моих словах. Не занимай же своего сердца мыслью о женщинах и вырви из ума их образ, так как Аллах великий повелел не учащать общения с ними через своего пророка Мусу, и один из царей, из мудрецов, говорил своему сыну: "О дитя мое, когда ты утвердишься во власти после меня, не учащай общения с женщинами, чтобы твое сердце не заблудилось и не испортилось твое суждение. Вкратце - частое общение с женщинами ведет к любви к ним, а любовь к ним ведет к порче суждения, и доказательство этому в том, что случилось с господином нашим Сулейманом сыном Дауда (мир с ними обоими!), которого Аллах выделил знанием, мудростью и великой властью и не дал никому из царей предшествовавших того, что дал он Сулейману, и были женщины причиной согрешения его отца. Подобное этому многочисленно, о царь, и я упомянул тебе о Сулеймане лишь для того, чтобы ты знал, что никому не дано владеть тем, чем он владел, и повиновались ему все цари земли. И знай, о царь, что любовь к женщинам - корень всякого зла, ибо ни у одной из них нет верного суждения, и надлежит мужчине ограничивать общение с ними мерой необходимости и не склоняться к ним полной склонностью - это ввергнет его в порчу и погибель. И если ты послушаешь мои слова, о царь, в порядке будут все твои дела, а если пренебрежешь ими, то будешь раскаиваться, но не принесет раскаяние тебе пользы".
     И царь сказал ему в ответ: "Я оставил крайнюю склонность к женщинам, которой предавался..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи,
     
     
     Девятьсот двадцать девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Вирд-хан сказал своему везирю: "Я оставил склонность к женщинам, которой предавался, и отвернулся от увлечения ими совсем. Но что же мне делать с ними в возмездие за то, что сделали они, - ведь убийство Шимаса, твоего отца, было из-за их козней, и не было это моим желанием, и не знаю я, как случилось с моим разумом, что я согласился на его убиение".
     И затем царь стал охать и кричать, восклицая: "Увы мне, я потерял моего везиря, и верность его суждения, и прекрасную его предусмотри^тельность и потерял подобных ему везирей и вельмож царства с их прекрасными мнениями, разумными и правильными!" И везирь в ответ ему сказал: "Знай, о царь, что вина не на одних женщинах, ибо они подобны хорошему товару, к которому склоняются желания смотрящих: кто хочет и покупает - тому продают, а кто не покупает, того никто не заставляет купить, и вина - на том, кто купил, в особенности если он знал о вреде этого товара. Я предостерегал тебя, и мой отец, раньше меня, тоже тебя предостерегал, но ты не принял от него совета". - "Я признал за собой вину, как ты и говоришь, о везирь, и нет у меня оправдания, кроме божественного предопреде^ления", - сказал царь. И везирь молвил: "Знай, о царь, что Аллах великий сотворил для пас возможность и дал нам желание и свободную волю, и если мы желаем, то делаем, а если не желаем, то не делаем. И Аллах не повелел нам совершать дурное, чтобы не пристал к нам грех. Нам следует рассчиты^вать, какой поступок будет правильным, ибо Аллах великий повелевает нам одно лишь благое, при всех обстоятельствах, и удерживает нас от злого, а мы, по своей воле, делаем то, что делаем, правильно ли это, или ошибочно".
     "Ты прав, - сказал царь, - и моя ошибка произошла из-за меня, вследствие моей склонности к страстям. Я предостерегал себя от этого многократно, и многократно предостерегал меня твой отец Шимас, но моя душа осилила разум. Знаешь ли ты какой-нибудь способ удержать меня от совершения этой ошибки, чтобы мой разум был победителем над страстями души?" - "Да, - отвечал везирь, - я вижу нечто, что удержит тебя от совершения этой ошибки. Ты должен совлечь с себя одеяние глупости и об^лечься в одеяние справедливости, не быть послушным своим страстям, повиноваться твоему владыке и вернуться к поведению справедливого царя, твоего отца. Делай то, что тебе подобает, соблюдая права Аллаха великого и права твоих подданных, охраняй твою веру, и твой народ, и собственное твое поведение и берегись убивать твоих подданных. Думай о последствиях своих дел и откажись от обид, притеснений, преступлений и разврата; будь справедлив, правосуден, смиренен и исполняй веления Аллаха великого, и всегда заботься о созданиях его, над которыми он сделал тебя своим преемником, и неизменно поступай так, как должно по их молитвам за тебя, ибо если это постоянно будет так, твое время станет безоблачным, и Аллах, по своей милости, простит тебя и сделает уважаемым всеми, кто тебя видит, и сгинут твои враги, и обратит Аллах великий их войска в бегство, и станешь ты Аллаху приятен и среди сотворенных им уважаем и любим".
     "Ты оживил мою душу и озарил мое сердце твоим нежным слоем и снял пе^лену с моего взора после слепоты, - сказал царь, - и я намерен сделать все то, что сказал, с помощью Аллаха великого. Я оставлю прежние преступления и страсти и выведу свою душу из тесноты на простор и из страха к безопасности, и надлежит тебе радоваться этому и веселиться, ибо я стал тебе сыном, при больших моих годах, а ты стал мне возлюбленным отцом, несмотря на малые твои годы, и стало для меня обязательно не жалеть усердия в том, что ты мне приказываешь. Я благодарен за милость Аллаха великого и за твою милость, ибо Аллах великий дал мне через тебя благоденствие, и прекрасное указание, я здравое суждение, которое устранит мою заботу и горе. Я достиг благополучия подданных через твои руки, по благороднейшему твоему знанию и благой предусмотрительности; ты теперь управитель в моем царстве, и я выше тебя лишь тем, что сижу на престоле. Все, что ты делаешь, - для меня обязательно, и нет противника твоим словам, хотя ты и молод годами, ибо ты стар по разуму и много знаешь. Я благодарю Аллаха, который послал тебя мне, и ты вывел меня на путь прямой, после губительных поворотов".
     "О счастливый царь, - сказал везирь, - знай, что нет у меня перед тобой заслуги в том, что я не жалею для тебя советов, ибо мои слова и действия - лишь часть того, что для меня обязательно, так как я взращен твоей милостью, и не только я один, но и мой отец, прежде меня, был залит твоими обильными милостями. Мы все признаем твои благодеяния и милости, и как можем мы этого не признать? А ты, о царь, - наш пастух и судья и воюешь за нас с нашими врагами; тебе поручено охранять нас, и ты наш сторож и не жалеешь трудов для нашей безопасности. И если бы мы по^жертвовали душою, повинуясь тебе, мы не совершили бы того, что обязаны сделать в благодарность тебе, и мы умоляем Аллаха великого, который поставил тебя над нами и сделал тебя нашим судьей, и просим его, чтобы он одарил тебя долгой жизнью и послал тебе успех во всех твоих делах, не испытывая тебя бедствиями в твое время, привел бы тебя к исполнению желаний и сделал бы тебя почитаемым до часа твоей смерти. Пусть он прост^рет твои руки с милостью, чтобы ты вел за собой всех знающих и покорил всех строптивых, и пусть приведет в твое царство всех ученых и доблестных и удалит из него всех невежд и тросов. Да удалит Аллах от твоих подданных дороговизну и беду и да посеет между ними дружбу и любовь! Пусть даст он тебе в сей жизни успех, а в последней жизни - праведность, по милости своей и великодушию и по скрытой своей благости, аминь! Он ведь властен во всякой вещи, и нет для него дела трудного, и к нему - возвращение и конечный исход!"
     И когда царь услышал от своего везиря это пожелание, его охватила крайняя радость, и он склонился к нему полной склонностью и сказал: "Знай, о везирь, что ты стал мне вместо брата, сына и отца, и не разделит меня с тобой ничто, кроме смерти. Всем, чем владеет моя рука, ты можешь распоряжаться, и если не будет у меня потомства, ты воссядешь на мой престол вместо меня, ибо ты достойней всех жителей моего царства, и я вручу тебе мою власть в присутствии вельмож царства и сделаю тебя наследником после меня, если захочет Аллах великий..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот тридцати
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Вирд-хан говорил сыну Шимаса, везирю: "Я сделаю тебя моим преемником и назначу тебя наследником после меня, и засвидетельствуют это вельможи моего царства с помощью Аллаха великого".
     И затем он призвал своего писца, и когда тот предстал перед ним, приказал ему написать всем вельможам царства, чтобы они явились к нему, и во всеуслышание провозгласил об этом в городе для тех, кто был там из избранных и простых, и повелел собраться везирям, военачальникам, царедворцам и всем обладателям слуг для присутствия у царя, а также ученым и мудрецам. И царь устроил великий диван и трапезу, равной которой никто не устраивал, и пригласил всех людей, избранных и простых, и все собрались для веселья, и ели, и пили в течение месяца. А после этого царь одел всех своих приближенных и бедняков в царстве и дал ученым обильные подарки, и затем он выбрал нескольких ученых и мудрецов, с ведома сына Шимаса, и, приказав им войти к себе, велел ему отобрать из них семерых и сделать их везирями, подвластными его слову, а самому быть их начальником. И тогда мальчик, сын Шимаса, выбрал из них старших по годам, совер^шеннейших по разуму, изобильнейших знаниями и быстрее всех запоминающих и увидел, что людей с такими свойствами шесть человек. И он привел их к царю, и тот облачил их в одежды везирей и обратился к ним, говоря: "Вы будете моими везирями, в повиновении у сына Шимаса, и от того, что вам скажет или прикажет этот мой везирь, ибн Шимас, не отступайте никогда. Хотя он моложе вас годами, он старше вас по разуму".
     И затем царь усадил их на украшенные скамеечки, как обычно для везирей, и назначил им выдачи и деньги на расходы, а потом он велел им выбрать среди вельмож царства, собравшихся у него на пиру, тех, кто годится для службы в царстве среди воинов, чтобы назначить из них начальников тысяч, начальников сотен и начальников десятков, и определил им оклады и назначил выдачи, обычные для вельмож, и все это сделали в самое скорое время.
     И царь приказал также пожаловать остальным присутствующим обильные награды и отпустить каждого в свою землю со славой и почетом, и велел своим наместникам быть справедливыми к подданным, и приказал им иметь попечение о бедных и богатых, повелев способствовать им из казны сообразно их степеням, и везири пожелали ему вечной славы и долгого века. И затем царь велел украсить город на три дня, в благодарность Аллаху великому за поддержку, которую он ему оказал.
     И вот каковы были дела царя и его везиря ибн Шимаса в устроении государства и назначении эмиров и должностных лиц. Что же касается жен^щин-любимиц, из наложниц и других, которые были причиной убиения везирей и порчи государства из-за своих хитростей и обманов, то когда все, кто пришел в диван из городов и селений, отправились к своим местам и дела их выправились, царь приказал везирю, малому по годам, большому по разуму, то есть сыну Шимаса, призвать прочих везирей, и они все явились к царю, и тот уединился с ними и сказал: "Знайте, о везири, что я уклонял^ся от прямого пути, был погружен в невежество, отвращался от добрых советов, нарушал обещания и клятвы и прекословил советчикам, и причиной всего этого была забава с этими женщинами, и их обманы, и ложный блеск их слов, и ложь, и мое согласие на это. Я думал, что их слова - искренний совет, так как они были нежны и мягки, а оказалось, что это яд убийственный. Теперь же я утвердился в мнении, что они хотели для меня лишь смерти и гибели, и заслужили они наказание и возмездие от меня по справедливости, чтобы я сделал их назиданием для поучающихся. Но каков будет правильный план, чтобы их погубить?"
     И везирь, сын Шимаса, ответил: "О царь, великий саном, я говорил тебе раньше, что вина падает не на одних только женщин, - ее разделяют с ними и мужчины, которые их слушаются. Но женщины при всех обстоятельствах заслуживают возмездия по двум причинам: во-первых, для исполнения твоего слова, ибо ты есть величайший царь, а во-вторых, потому, что они осмелились идти против тебя и обманули тебя и вмешались в то, что их не касается и о чем им не годится говорить. Они более всех достойны гибели, но довольно с них того, что их теперь поражает. Поставь же их от сей поры на место слуг, и тебе принадлежит власть в этом и во всем другом".
     И некоторые из везирей посоветовали царю то же самое, что говорил ибн Шимас, а один везирь выступил к царю, пал перед ним ниц и сказал: "Да продлит Аллах дни царя! Если необходимо сделать с ними дело, которое их погубит, сделай так, как я тебе скажу". - "А что ты мне скажешь?" - спросил царь. И везирь сказал: "Самое правильное вот что: прикажи одной из твоих любимиц, чтобы она взяла женщин, которые тебя обманули, и отвела их в комнату, где произошло убийство везирей и мудрецов, и заточила их там, и прикажи давать им немного пищи и питья - лишь в такой мере, чтобы поддерживать их тело, и совершенно не позволять им выходить из этого места. И пусть тех, кто помрут сами по себе, оставляют среди них, как есть, пока все женщины не умрут до последней. Вот ничтожнейшее воздаяние им, ибо они были причиной этой великой смуты, - нет, корнем всех бедствий и смут, которые были во все времена. И оправдались в них слова сказавшего: "Кто выроет своему брату колодец, сам в него упадет, хотя бы долго длилось его благополучие"
     И царь принял мнение этого везиря и сделал так, как он говорил. Он послал за четырьмя жестокосердым" наложницами и отдал им тех женщин, приказав отвести их к месту убиения и заточить там, и назначил им немного плохой пищи и немного скверного питья. И было дело их таково, что они печалились великой печалью и клялись в том, что из-за них случилось, и горевали великой горестью, и наделил их Аллах, в воздаяние, позором в здешней жизни и уготовал им пытки в последней жизни, и они оставались в том темном месте с зловонным запахом. И каждый день несколько из них умирало, пока они не погибли до последней.
     И весть об этом событии разнеслась по всем странам и землям, и вот чем кончилось дело царя, его везирей и подданных.
     Хвала Аллаху, который губит народы и оживляет истлевшие кости, и достоин он прославления, и возвеличения, и восхваления во веки веков!
     
     Сказка об Абу-Кире и Абу-Сире
     
     Рассказывают также, что жили в городе Искандарии два человека, и один из них был красильщик по имени Абу-Кир, а другой - цирюльник по имени Абу-Сир. Они были друг другу соседями на рынке, и лавка цирюльника была рядом с лавкой красильщика. А красильщик был плут и лгун, человек очень злой, как будто висок его был высечен из твердой скалы или сделан из по^рога еврейской молельни. Он не стыдился сделать с людьми позорное дело, и было у него в обычае, когда кто-нибудь давал ему ткань, чтобы выкрасить ее, требовать сначала плату и намекать, что он купит на нее снадо^бий для окраски. И заказчик давал ему плату вперед, и Абу-Кир брал ее и тратил на еду и питье, а затем он продавал эту ткань, которую взял, после того как уходил ее владелец, и тратил плату за нее на еду, питье и прочее, и он ел лишь прекраснейшие из роскошнейших кушаний и пил лишь самое лучшее из того, что прогоняет ум.
     А когда приходил к нему владелец ткани, он говорил: "Завтра приходи ко мне до восхода солнца и найдешь свою вещь выкрашенной". И владелец вещи уходил и говорил про себя: "День от дня близко!" А затем он приходил на другой день, по условию, а Абу-Кир говорил ему: "Приходи завтра! Я вчера не работал, так как у меня были гости и я заботился о том, что им было нужно, пока они не ушли. А завтра, до восхода солнца, приходи и бери твою ткань выкрашенной".
     И заказчик уходил и приходил на третий день, и Абу-Кир говорил: "Вчера мне было простительно, потому что моя жена ночью и весь день рожала, а я исполнял все дела, но завтра уж непременно приходи, бери твою вещь выкрашенной".
     И заказчик приходил, по условию, и Абу-Кир являлся к нему оттуда, где был, с другой хитростью и клялся ему...".
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что красильщик, всякий раз как к нему приходил владелец вещи, являлся оттуда, где был, с какой-нибудь хитростью и клялся ему. И он все время обещал и клялся, когда заказчик приходил, пока тот не начинал тревожиться и не говорил: "Сколько раз ты будешь мне говорить "завтра"? Давай мою вещь, я не хочу ее красить".
     И Абу-Кир говорил: "Клянусь Аллахом, о брат мой, мне перед тобой стыдно, но я расскажу тебе правду, и Аллах пусть обидит всех, кто обижает людей". - "Расскажи мне, что случилось", - говорил заказчик. И Абу-Кир отвечал: "Твою вещь я выкрасил в краску, которой нет подобной, и развесил ее на веревке, и ее украли, и я не знаю, кто ее украл".
     И если владелец вещи был из людей добрых, он говорил: "Аллах возместит мне", а если был из людей злых, то начинал поносить и позорить Абу-Кира, но не получал с него ничего, хотя бы даже пожаловался судье.
     И Абу-Кир не переставал делать такие дела, пока молва о нем не распространилась среди людей. И люди стали предостерегать друг друга от Абу-Кира, и о нем складывали поговорки, и все отказались от него. И с ним попадался только тот, кто не знал об его обстоятельствах, и несмотря на это, Абу-Кира непременно каждый день поносили и позорили твари Аллаха великого, и получился по этой причине у него застой в делах.
     И он стал приходить в лавку своего соседа, цирюльника Абу-Сира, и сидел внутри ее, напротив красильни, смотря на ее дверь, и если видел, что кто-нибудь, кто не знает об его обстоятельствах, стоит у дверей красильни с вещью, которую хочет покрасить, то выходил из лавки цирюльника и говорил: "Что тебе нужно, о такой-то?" И пришедший говорил: "Возьми выкраси мне эту вещь"! И АбуКир спрашивал: "В какой цвет ты хочешь? (а он, при этих порочных качествах, умел красить во все цвета, но никогда не поступал ни с кем по правде, и несчастье одолевало его), - и затем брал вещь у заказчика и говорил: "Давай плату вперед, а завтра приходи, бери твою вещь".
     И заказчик давал ему вознаграждение и уходил; и когда обладатель вещи отправлялся своей дорогой, Абу-Кир брал эту вещь, шел на рынок, продавал ее и покупал на вырученные деньги мясо, зелень, табак, плоды и то, что ему было нужно. А если он видел, что у лавки стоит один из тех, кто давал ему свою вещь для окраски, он появлялся и не показывался ему.
     И он провел таким образом несколько лет, и случилось, что в один из дней он взял вещь у человека жестокосердого и продал ее и истратил ее стоимость. И владелец ее стал каждый день к нему приходить, но не находил его в лавке, так как, когда Абу-Кир видел кого-нибудь, чьи вещи у него были, он убегал от него в лавку цирюльника Абу-Сира.
     И когда этот жестокосердый человек не нашел АбуКира в его лавке и это его обессилило, он отправился к кади и пришел к Абу-Киру с посланцем от него, и забил гвоздями дверь лавки в присутствии множества мусульман, и запечатал ее, так как не увидел в ней ничего, кроме разбитых корыт, и не нашел там чего-нибудь, что могло бы заменить ему его вещь. Затем посланец от кади взял ключ и сказал соседям: "Передайте ему, пусть принесет вещь этого человека и придет взять ключ от своей лавки". А потом тот человек и посланец ушли своей дорогой.
     И Абу-Сир сказал Абу-Киру: "Что с тобой за несчастье? Всякого, кто приносит тебе вещь, ты ее лишаешь, Куда девалась вещь этого жестокосердого человека?" - "О сосед, ее у меня украли", - ответил Абу-Кир. И Абу-Сир молвил: "Чудеса! Вещи всех, кто тебе их дает, крадет у тебя вор! Разве ты - место сбора всех воров? Но, однако, я думаю, что ты лжешь. Расскажи мне твою историю". - "О сосед, - сказал Абу-Кир, - никто у меня ничего не крал". - "А что же ты делаешь с чужим имуществом?" - спросил Абу-Сир. И Абу-Кир молвил: "Всякую вещь, которую мне дают, я продаю и трачу ее стоимость". - "Дозволено ли это тебе Аллахом?" - сказал АбуСир. И Абу-Кир ответил: "Я делаю это только из бедности, так как мое ремесло неприбыльное, и я бедняк, и у меня ничего нет".
     И затем он начал говорить о неприбыльности дела и малости средств, и Абу-Сир тоже стал говорить о неприбыльности своего ремесла и сказал: "Я мастер, которому нет равного в этом городе, но у меня никто не бреется, так как я человек бедный. Мне опротивело это ремесло, о брат мой".
     И Абу-Кир, красильщик, сказал ему: "Мне тоже опротивело мое ремесло из-за неприбыльности, но что же нас заставляет, о брат мой, оставаться в этом городе? Мы с тобой уедем отсюда и посмотрим на чужие страны. Наше ремесло у нас в руках, и на него есть спрос во всех странах, и если мы уедем, мы понюхаем другого воздуху и отдохнем от этой большой заботы".
     И Абу-Кир до тех пор разукрашивал путешествие Абу-Сиру, пока он не захотел уехать, и затем они сговорились, что поедут..."
     
     
     Девятьсот тридцать вторая ночь
     
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Когда же настала девятьсот тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Кир до тех пор разукрашивал путешествие Абу-Сиру, пока тот не захотел уехать, и затем они сговорились, что поедут.
     И Абу-Кир обрадовался, что Абу-Сир хочет ехать, и произнес такие слова поэта:
     "Покинь свою родину, ища возвышения,
     И трогайся в путь, - в пути полезных есть пять вещей: заботы, рассея^ние и заработок на жизнь,
     И званье, и вежество, и общество славного.
     А скажут когда: "В пути заботы и горести.
     Разлука с любимыми и бедствия грозные", -
     То знай: смерть для юноши все лучше, чем жизнь его
     В обители низости, доносов и зависти".
     И когда они решили ехать, Абу-Кир сказал Абу-Сиру: "О сосед, мы стали братьями, и нет между нами различия, и нам следует прочесть фатиху и сговориться о том, что работающий будет зарабатывать и кормить неработа^ющего, а все, что останется, мы будем класть в сундук, и когда вернемся в Искандарию, разделим это по правде и справедливости".
     И Абу-Сир сказал: "Это так и будет". И прочитал фатиху о том, что работающий будет зарабатывать и кормить безработного. А затем Абу-Сир запер свою лавку и отдал ключи ее хозяину, а Абу-Кир оставил ключ у посланца кади, и лавка его была запертой и запечатанной, и оба взяли свои пожитки и отправились путешествовать.
     Они сели на корабль в соленом море и уехали в этот же день, и досталась им на долю помощь, и, к довершению счастья цирюльника, среди всех, кто был на корабле, не было ни одного брадобрея, а было на нем сто двадцать человек, кроме капитана и матросов.
     И когда распустили паруса на корабле, цирюльник встал и сказал красильщику: "О брат мой, это - море, на котором мы должны есть и пить, а у нас только немного пищи. Может быть, кто-нибудь мне скажет: "Пойди сюда, цирюльник, побрей меня". И я побрею его за лепешку, или за полушку серебра, или за глоток воды, и мы с тобой будем этим пользоваться".
     И красильщик сказал: "Это не плохо!" - положил голову на доски и заснул. А цирюльник поднялся и, взяв свои принадлежности и чашку, накинул себе на плечо тряпку вместо полотенца, так как он был человек бедный, и стал ходить между путниками.
     И кто-то сказал ему: "Пойди сюда, о мастер, побрей меня"; и Абу-Сир побрил его, и когда он побрил этого человека, тот дал ему полушку серебра, и цирюльник сказал: "О брат мой, не нужна мне эта серебряная полуш^ка! Если бы ты дал мне лепешку, она была бы для меня благословеннее в этом море, так как у меня есть товарищ, а пищи у нас мало".
     И человек дал ему лепешку и кусок сыру и наполнил ему его чашку пресной водой, и Абу Сир взял это и, придя к Абу Киру, сказал ему: "Бери эту лепешку и ешь ее с сыром и пей то, что в чашке". И Абу-Кир забрал у него это и стал есть и пить.
     А потом Абу Сир, цирюльник, взял свои принадлежности, положил тряпку на плечо и с чашкой в руке стал ходить по кораблю, среди путников. И он побрил человека за пару лепешек и другого - за кусок сыру, и на него появился спрос, и всякого, кто ему говорил: "Побрей меня, мастер", он заставлял дать ему пару лепешек и полушку серебра, - а на корабле не было цирюльника, кроме него. И не настал еще закат, как он собрал тридцать лепешек и тридцать серебряных полушек. [651] И оказался у него сыр, и мас^лины, и молоки в уксусе, и когда он просил что-нибудь, ему давали, так что у него стало всего много.
     И Абу-Сир побрил капитана и пожаловался ему на недостаток припасов в пути, и капитан сказал ему: "Добро пожаловать! Приводи твоего товарища каждый вечер, и ужинайте у меня. Не обременяйте себя заботой, пока будете ехать с нами".
     И Абу-Сир вернулся к красильщику и увидел, что тот все спит, и разбудил его, и Абу-Кир, проснувшись, увидел подле себя много хлеба, сыра и маслин, и молоки в уксусе и спросил: "Откуда у тебя это?" И цирюльник ответил: "От щедрот Аллаха великого", И Абу-Кир хотел начать есть, но Абу-Сир сказал ему: "Не ешь, о брат мой, и оставь это, оно пригодится нам в другое время. Знай, что я брил капитана и пожаловался ему на недостаток припасов, и он сказал: "Простор тебе! Приводи твоего товарища каждый вечер, и ужинайте у меня! И первый наш ужин у капитана - сегодня вечером", - "У меня кружится голова от моря, и я не могу встать с мезга, - сказал Абу-Кир. - Дай мне поужинать этими вещами и иди к капитану один". - "В этом нет беды", - сказал Абу-Сир. И затем он сел и стал смотреть, как Абу-Кир ест, и увидел, что он отламывает куски, как отла^мывают камни от гор, и глотает их, точно слон, который несколько дней не ел, и пихает в рот кусок, прежде чем проглотит предыдущий, и таращит глаза на то, что перед ним, точно гуль, и пыхтит, словно голодный бык над соломой и бобами.
     И вдруг пришел матрос и сказал: "О мастер, капитан говорит тебе: "Веди своего товарища и приходи ужинать"; и Абу-Сир спросил Абу-Кира: "Ты пойдешь с нами?" И тот ответил: "Я не могу идти!"
     И цирюльник пошел один и увидел, что капитан сидит, а перед ним скатерть, на которой двадцать блюд или больше, и он и его люди ждут цирюльника с его товарищем.
     И когда капитан увидел Абу-Сира, он спросил: "Где твой товарищ?" И Абу-Сир ответил: "О господин, у него кружится голова от моря". - "Не беда, - сказал капитан, - его головокружение пройдет. Иди сюда, ужинай с нами, я тебя ждал".
     И потом капитан освободил блюдо с кебабом и стал откладывать на него от каждого кушанья, так что оказалось довольно на десятерых. И когда цирюльник поужинал, капитан сказал ему: "Возьми это блюдо с собой для твоего товарища".
     И Абу-Сир взял блюдо, и принес его Абу-Киру, и увидел, что тот пере^малывает клыками еду, стоящую перед ним, точно верблюд, и отправляет один кусок вслед другому с поспешностью. "Разве я не говорил тебе: не ешь! - сказал Абу-Сир. - Благо капитана изобильно: посмотри, что он тебе послал, когда я рассказал ему, что у тебя кружится голова". - "Давай", - сказал Абу-Кир; и Абу-Сир подал ему блюдо, и красильщик взял его и начал жадно есть то, что на нем было, и все другое, словно пес, оскаливший зубы, или сокрушающий лев, или рухх, который бросился на голубя, или человек, едва не умерший с голоду, который увидел еду и начал есть.
     И Абу-Сир оставил его, и ушел к капитану, и выпил там кофе, а потом он вернулся к Абу-Киру и увидел, что тот съел все, что было на блюде, и отбросил его пустым..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот тритридцать третья ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Сир, вернувшись к Абу-Киру, увидел, что тот съел то, что было на блюде, и отбросил его пустым. И тогда он взял блюдо и передал его одному из слуг капитана, и вернулся к Абу-Киру, и проспал до утра.
     А когда наступил следующий день, Абу-Сир начал брить, и всякий раз как ему что-нибудь доставалось, он отдавал это Абу-Киру, и Абу-Кир ел и пил, садясь и вставая только для того, чтобы удовлетворить нужду.
     И каждый вечер Абу-Сир приносил от капитана полное блюдо, и они провели таким образом двадцать дней, пока корабль не стал на якорь в гавани одного города.
     И тогда они вышли с корабля, и вошли в этот город, и взяли себе комнату в одном хане, и Абу-Сир постлал в ней циновки, и купил все, что им было нужно, и, принеся мясо, сварил его. А Абу-Кир спал с тех пор, как вошел в комнату в хане, и не проснулся, пока Абу-Сир не разбудил его и не положил перед ним скатерть.
     И, проснувшись, Абу-Кир поел и потом сказал АбуСиру: "Не взыщи с меня, у меня кружится голова". И опять заснул.
     И он провел таким образом сорок дней, и каждый день цирюльник брал свои принадлежности и ходил по городу и работал, получая прибыль, а возвратившись, он находил Абу-Кира спящим и будил его. И Абу-Кир просыпался, и с жадностью принимался за еду, и ел так, как ест тот, кто никогда не насытится и не удовлетворится, а потом снова засыпал.
     И он провел таким образом еще сорок дней, и всякий раз, как Абу-Сир говорил ему: "Сядь отдохни и выйди прогуляться в город - в нем есть всякие развлечения и блеск и красота, и нет ему подобного среди городов", АбуКир, красильщик, говорил ему: "Не взыщи, у меня кружится голова". И Абу-Сир, цирюльник, не хотел смущать АбуКира и заставлять его слушать обидные слова.
     Но на сорок первый день цирюльник заболел и не смог выйти, и он нанял привратника хана, и привратник сделал то, что им было нужно, принес им поесть и попить, и АбуКир так же ел и спал.
     И цирюльник нанимал привратника хана для исполнения своих нужд четыре дня, а после этого болезнь его так усилилась" что весь мир исчез для него от жестокой болезни.
     Что же касается Абу-Кира, то его сжигал голод, и он поднялся и стал шарить в одежде Абу-Сира и, увидев, что у него есть немного денег, взял их, и запер Абу-Сира в комнате, и ушел, не уведомив никого, а привратник был на рынке и не видел, как он выходил.
     Абу-Кир пошел на рынок, и оделся в прекрасные одежды, и стал ходить по городу и смотреть, и увидел, что это город, подобного которому не найти среди городов, но все одежды в нем белые и синие - не иные. И он пришел к одному красильщику и увидел, что все, что есть у него в лавке, - синее, и тогда он вынул носовой платок и сказал: "Эй, мастер, возьми этот носовой платок, выкраси его и получи плату". - "Плата за окраску этого двадцать дирхемов", - сказал красильщик. И Абу-Кир молвил: "Мы красим это в нашей стране за два дирхема". - "Иди крась его в своей стране, - сказал красильщик, - а я не буду его красить меньше чем за двадцать дирхемов. Мы не сбавим эту цену ни насколько". - "А в какой цвет ты хочешь его выкрасить?" - спросил его Абу-Кир. "Я выкрашу его в синий", - сказал красильщик. "Я хочу, чтобы ты его выкрасил в красный цвет", - сказал Абу-Кир. "Я не знаю красной краски", - сказал красильщик. "В зеленый", - сказал Абу-Кир. "Я не знаю зеленой краски", - ответил красильщик. "В желтый", - сказал Абу-Кир. "Я не знаю желтой краски", - ответил красильщик.
     И Абу-Кир стал перечислять краски, краску за краской, и красильщик сказал ему: "Нас в нашей стране сорок мастеров, и их не бывает ни одним больше, ни одним меньше, и когда кто-нибудь из нас умирает, мы обучаем его сына, а если он не оставил потомства, нас оказывается одним меньше; если же у кого двое сыновей, мы обучаем одного из них, а когда он умрет, обучаем его брата. Наше ремесло твердо установлено, и мы умеем красить не иначе, как в синий цвет".
     И Абу-Кир, красильщик, сказал ему: "Знай, что я красильщик и умею красить во все цвета. Я хочу, чтобы ты взял меня служить за поденную плату, и я научу тебя красить во все цвета, чтобы ты мог похваляться во всяком цехе красильщиков". - "Мы никогда не допускаем чужестранца войти в наше ремесло", - сказал красильщик. "А если я открою себе красильню один?" - спросил АбуКир. "Это никогда не будет возможно", - ответил красильщик. И Абу-Кир оставил его и отправился к другому, и тот сказал ему то же, что и первый, и Абу-Кир ходил от красильщика к красильщику, пока не обошел сорок мастеров, но они не принимали его ни в поденщики, ни в мастера.
     И Абу Кир отправился к старшине красильщика и рассказал ему об этом, и тот сказал: "Мы не пускаем чужестранца войти в наше ремесло".
     И Абу-Кира охватил великий гнев, и он пошел жаловаться царю этого города и сказал ему: "О царь времени, я чужестранец, и по ремеслу я красильщик, и случилось у меня с красильщиками то-то и то-то, а я крашу в красный цвет разных оттенков - в цвет розы и грудной ягоды, и в зеленый цвет разных оттенков - в травянистый, фисташковый, оливковый и в цвет крыла попугая, и в черный цвет разных оттенков - в угольный и в цвет сурьмы, и в желтый цвет разных оттенков - в апельсинный и в лимонный". И он стал называть царю все цвета, а затем сказал: "О царь времени, все красильщики в твоем городе не умеют красить ни в один из этих цветов и знают только синюю краску, и они не приняли меня и не позволили мне быть у них ни мастером, ни поденщиком". И царь ответил: "Ты в этом прав, но я открою тебе красильню и дам капитал, и тебе от них ничего не будет, а всякого, кто станет тебе препятствовать, я повешу на дверях его лавки".
     И затем он отдал приказ строителям и сказал им: "Ступайте с этим мастером и пройдите с ним по городу, и если какое место ему понравится, вы^гоните оттуда его хозяина, все равно будет это лавка, хан или что-нибудь другое, и постройте ему красильню так, как он хочет, и что он вам ни прикажет - делайте, не прекословя ему в том, что он скажет".
     И потом царь одел Абу-Кира в красивую одежду, и дал ему тысячу динаров, и сказал: "Трать их на себя, пока не закончится постройка".
     Он дал ему также двух невольников, чтобы прислуживать ему, и коня с разукрашенной сбруей, и Абу-Кир надел одежду, сел на коня и стал как эмир. И царь отвел ему дом и велел устлать его коврами, и его устлали..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь отвел АбуКиру дом и велел устлать его коврами, и дом устлали, и он поселился в нем.
     А на следующий день он выехал и поехал по городу, предшествуемый строителями, и осматривал его, пока ему не понравилось одно место, и тогда он сказал: "Это место хорошее". И хозяина выгнали оттуда, и привели к царю, и тот дал ему плату за его помещение больше того, что его бы удовлетворило, и постройка началась.
     И Абу-Кир говорил строителям: "Стройте так-то и такто и делайте так-то и так-то!" И ему построили красильню, которой нет равной. И затем он явился к царю и рассказал ему, что постройка красильни закончилась и нужны только деньги на краску, чтобы пустить ее в ход.
     И царь сказал ему: "Возьми эти четыре тысячи динаров и сделай их капиталом и покажи мне плод работы твоей красильни. И Абу-Кир взял деньги, и пошел на рынок, и увидел, что индиго много и что оно ничего не стоит.
     Он купил все, что ему было нужно из принадлежностей для крашения, а потом царь послал ему пятьсот отрезов ткани, и Абу-Кир начал их красить, и выкрасил их в различные цвета, и развесил перед дверями красильни, и люди, проходя мимо нее, видели удивительную вещь, которой в жизни не видели.
     И народ толпился около дверей красильни, и все смотрели, и спрашивали Абу-Кира, и говорили ему: "О мастер, как называются эти цвета?" И Абу-Кир говорил: "Это красный, а это желтый, а это зеленый". И перечис^лял им названия цветов; и люди стали приносить ему ткани и говорили: "Выкраси нам это так или так и возьми то, что спросишь".
     И когда Абу-Кир кончил красить ткани царя, он взял их и пошел в диван. И царь, увидав такую окраску, обрадовался и оказал Абу-Киру великие милости, и все военные стали приходить к нему с тканями и говорили: "Выкраси ее нам так-то", и Абу-Кир красил им по их желанию, и на него сыпа^лось золото и серебро, и молва о нем распространилась, и его красильню назвали "Красильней султана", и добро шло к нему из всех дверей.
     И ни один из всех красильщиков не мог с ним заговорить, и они только приходили, целовали ему руки и извинялись перед ним за то, как они с ним поступили, и предлагали ему себя и говорили: "Сделай нас твоими слугами"; но Абу-Кир не соглашался принять никого из них.
     И появились у него рабы и невольницы, и он собрал большие деньги. И вот то, что было с Абу-Киром.
     Что же касается Абу-Сира, то, когда Абу-Кир запер его в комнате, взяв сначала у него деньги, и ушел, и покинул его больным, исчезнувшим из мира, Абу-Сир остался брошенный в этой комнате за запертой дверью и пролежал там три дня.
     И привратник хана обратил внимание на дверь этой комнаты и увидел, что она заперта, и он не увидал никого из тех двоих до заката солнца и не узнал о них вестей.
     И тогда он сказал про себя: "Может быть, они уехали и не отдали платы за комнату, или умерли, или что еще там с ними?" И подошел к дверям комнаты и увидел, что она заперта, и услыхал стоны цирюльника. Он увидел ключ в деревянном замке и открыл дверь, и вошел, и, увидав стонавшего цирюльника, сказал ему: "С тобой не будет беды! Где твой товарищ?" - "Клянусь Аллахом, - ответил Абу-Сир, - я очнулся от болезни только сегодня и стал звать, но никто не дал мне ответа. Ради Аллаха, о брат мой, посмотри в мешке у меня под головой и возьми из него пять полушек. Купи мне на них чего-нибудь для пропитания, я до крайности голоден",
     И привратник протянул руку, и взял мешок, и увидел, что он пустой, и сказал цирюльнику: "Мешок пустой, в нем ничего нет". И Абу-Сир, цирюльник, понял, что Абу-Кир взял то, что там было, и убежал.
     "Не видел ли ты моего товарища?" - спросил он привратника. И тот сказал: "Я уже три дня его не вижу и думал, что ты с ним уехал". - "Мы не уехали, - сказал цирюльник, - но он позарился на мои гроши и взял их и убежал, увидев, что я болен".
     И потом он стал плакать и рыдать, и привратник хана сказал ему: "Не беда, он найдет свое дело у Аллаха".
     И привратник хана пошел и, сварив похлебку, налил Абу-Сиру тарелку, и дал ему, и он ухаживал за ним два месяца и содержал его из своего кошелька, пока Абу-Сир не пропотел и Аллах не вылечил его от болезни, которая была у него.
     И потом Абу Сир встал на ноги и сказал привратнику хана: "Если Аллах великий даст мне возможность, я вознагражу тебя за то благо, которое ты мне сделал, но вознаграждает только Аллах от своей милости". - "Хвала Аллаху за здоровье, - сказал привратник хана. - Я сделал это с тобой, только стремясь угодить Аллаху великодушному".
     И затем цирюльник вышел из хана и прошел по рынкам, и судьбы привели его на рынок, в котором была красильня Абу Кира. И он увидел ткани, выкрашенные в разные цвета и повешенные в дверях красильни, и людей, которые толпились и глядели на них, и спросил человека из жителей города: "Что это за место и почему, я вижу, люди толпятся?" И спрошенный ответил ему: "Это красильня султана, которую он открыл для одного чужеземца по имени Абу Кир. И всякий раз, как он выкрасит одежду, мы собираемся и смотрим на ее окраску, так как в нашей стране нет красильщиков, которые умеют красить в такие цвета. А у него случилось с красильщиками в нашем городе то, что случилось".
     И этот человек рассказал Абу-Сиру о том, что случилось у Абу-Кира с красильщиками, и как он пожаловался на них султану, а тот поддержал его, и построил ему эту красильню, и дал ему столько-то и столько-то денег. И рассказал обо всем, что произошло. И Абу-Сир обрадовался и подумал: "Хвала Аллаху, который помог ему, и он стал мастером! Этому человеку простительно: может быть, его отвлекало от тебя ремесло, и он про тебя забыл. Но ты сделал ему милость и оказал ему уважение, когда он был без работы, и когда он увидит тебя, он тебе обрадуется и окажет тебе уважение за то, что ты оказал ему уважение".
     И он подошел к дверям красильни и увидел Абу-Кира, который сидел на высоком сиденье, над выступом, в дверях красильни, в платье из царских одежд, и перед ним стояли четыре раба и четыре белых невольника, одетые в роскошные одежды, и Абу-Сир увидел, что рабочие - десять рабов - стоят и работают, так как Абу Кир, купив их, научил их красильному делу. А сам он сидел среди подушек, словно величайший везирь или славнейший царь, и ничего не делал своей рукой, а только говорил: "Сделайте то-то и то-то".
     И Абу-Сир остановился перед ним, думая, что когда Абу Кир его увидит, он обрадуется, и приветствует его, и окажет ему уважение, и обойдется с ним ласково; но когда глаза встретились с глазами, Абу-Кир сказал: "О сквер вый, сколько раз я тебе говорил: не стой в дверях этой мастерской! Разве ты хочешь опозорить меня среди людей, о разбойник? Хватайте его!"
     И рабы подбежали к Абу-Сиру и схватили его, и АбуКир встал прямо и, взяв палку, сказал: "Повалите его!" - и когда цирюльника повалили, побил его по спине сотней ударов; а затем Абу Сира перевернули, и он побил его сотней ударов по животу и сказал: "О скверный, о обманщик! Если я увижу, после сегодняшнего дня, что ты стоишь у дверей этой красильни, я сейчас же отошлю тебя к царю, и он передаст тебя вали, чтобы тот скинул тебе голову. Иди, да не благословит тебя Аллах!"
     И Абу-Сир ушел от него с разбитым сердцем из-за побоев и унижений, которые достались ему и присутствующие спросили Абу-Кира, красильщика: "Что сделал этот человек?" И Абу-Кир сказал: "Это разбойник, который крадет чужие ткани..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня о счастливый царь, что Абу-Кир побил Абу-Сира и прогнал его и сказал людям: "Это разбойник, который крадет чужие ткани. Сколько раз он воровал у меня ткани и я говорил в душе: "Аллах простит ему! Это человек бедный". И не хотел его расстраивать, и отдавал людям деньги за их ткани, и мягко удерживал его, но он не воздерживался; и если он вернется еще раз после этого раза, я пошлю его к царю, и он его убьет и избавит людей от его вреда".
     И люди стали бранить Абу-Кира после его ухода.
     Вот что было с Абу-Киром. Что же касается Абу-Сира, то он вернулся в хан и сел, раздумывая о том, что сделал с ним Абу-Кир, и сидел до тех пор, пока на нем не остыли побои.
     А затем он вышел и прошел по рынкам города, и ему пришло в голову сходить в хаммам. И он спросил одного из жителей города: "О брат мой, где дорога в хаммам?" И тот человек спросил его: "А что такое хаммам?" - "Место, где люди моются и снимают с себя грязь, и это одно из лучших благ здешней жизни", - ответил Абу-Сир. И тот человек молвил: "Вот перед тобой море". - "Мне нужен хаммам", - сказал Абу-Сир. И тот человек сказал: "Мы не знаем, какой бывает хаммам, и мы все ходим к морю. Даже царь, когда хочет помыться, идет к морю".
     И когда Абу-Сир понял, что в этом городе нет хаммама и люди не знают, что такое хаммам и каков он, он пошел в диван царя и, войдя к нему, поцеловал перед ним землю, пожелал ему блага и сказал: "Я человек уз чужой страны, и по ремеслу я банщик. Я вступил в твой город и хотел пойти в хаммам, но не увидел в нем ни одного хаммама. И как может город такого прекрасного вида быть без хаммама, когда хаммам - одно из лучших благ в мире?" - "А что такое будет хаммам?" - спросил царь. И Абу-Сир стал описывать ему качества хаммама и сказал: "Твой город станет совершенным только тогда, когда будет в нем хаммам". - "Добро пожаловать!" - воскликнул царь, и одел Абу-Сира в одежду, которой нет подобия, и дал ему копя и двух рабов, а затем он пожаловал ему четырех невольниц и двух белых невольников и приготовил ему дом, устланный коврами. Он оказал ему уважение большее, чем красильщику, и послал с ним строителей и сказал им: "В том месте, где ему понравится, выстройте ему хаммам".
     И Абу-Сир взял их и пошел с ними на середину города, и когда ему понравилось одно место, он указал на него строителям, и те начали постройку.
     И Абу-Сир указал им, какое это должно быть здание, пока они не построили ему хаммам, которому нет равного, а затем Абу-Сир велел разрисовать этот дом, и его разрисовали удивительными рисунками, так что он стал отрадой для смотрящих.
     И после этого Абу-Сир пошел к царю и рассказал ему об окончании постройки хаммама и его разрисовки и сказал: "Там не хватает только ковров".
     И царь дал ему десять тысяч динаров, и Абу-Сир взял их, и устлал хаммам коврами, и развесил в нем полотенца на веревках, а всякий, кто проходил мимо дверей хаммама, изумлялся, и мысли его смущались при виде ри^сунков на стенах.
     И люди толпились около этого дома, подобного которому они не видели в жизни, и глядели на него и говорили: "Что это такое?" И Абу-Сир отвечал: "Это хаммам". И люди удивлялись.
     А затем Абу-Сир нагрел воду и пустил хаммам в ход. Он сделал фонтан в водоеме, который похитил умы всех жителей города, видевших его, и попросил у царя десять невольников, не достигших зрелости, и царь дал ему десять невольников, подобных лунам, и Абу-Сир стал разминать им тело и говорил им: "Делайте с посетителями то же самое".
     А потом он разжег курения и послал глашатая, который кричал в городе и говорил: "Эй, твари Аллаха, идите в хаммам, он называется "Хаммам султана".
     И к Абу-Сиру стал приходить народ, и он приказал невольникам мыть людям тело, и люди спускались в водоем и выходили оттуда, а по выходе они садились под портиком, и невольники разминали их, как их научил Абу-Сир.
     И люди входили в хаммам и исполняли там то, что им было нужно, а затем выходили, не платя, и так продолжалось три дня, а на четвертый день Абу-Сир пригласил царя в хаммам, и царь сел на коня вместе с вельможами правления, и они отправились в хаммам.
     И царь разделся и вошел, и Абу-Сир вошел тоже и начал тереть царя мочалкой, и он удалял с его тела катышки грязи, точно фитили, и показывал их царю, и царь радовался, и от прикосновения его руки к телу слышался звук из-за его мягкости и чистоты.
     А вымыв царю тело, Абу-Сир прибавил к воде купальни розовой воды, и царь спустился в купальню и вышел оттуда, и его тело увлажнилось, и у него появилась бодрость, которой он всю жизнь не чувствовал, и потом АбуСир посадил его под портиком, и невольники начали разминать его, и курильницы распространяли запах алоэ.
     И царь сказал: "О мастер, это и есть хаммам?" И АбуСир отвечал: "Да". И царь воскликнул: "Клянусь жизнью моей головы, мой город стал городом только с этим хаммамом! Какую плату ты берешь с человека?" - спросил он потом. И Абу-Сир сказал: "Сколько ты прикажешь мне дать, столько я и возьму".
     И царь приказал дать ему тысячу динаров и сказал: "Со всякого, кто у тебя вымоется, бери тысячу динаров". - "Прости, о царь времени, - сказал Абу-Сир. - Люди не все одинаковы, напротив - среди них есть богатые и есть бедные, и если бы я брал с каждого тысячу динаров, хаммам перестал бы работать. Ведь бедный не может заплатить тысячу динаров". - "А как же ты сделаешь с платой?" - спросил царь. И Абу-Сир сказал: "Я назначу плату по великодушию, и каждый даст мне сколько может и сколько пожалует его душа. Мы будем брать с каждого человека по его состоянию, и если дело будет таково, народ станет ходить к нам, и кто богат, тот даст мне сообразно своему сану, а кто беден, тот даст столько, сколько пожалует его душа, и если останется дело так, хаммам будет действовать, и будет он в великом почете. Что же касается тысячи динаров, то это - дар царя, и не всякий может дать столько".
     И вельможи царства подтвердили его слова и сказали: "Вот это истина, о царь времени! Разве ты считаешь, что все люди подобны тебе, о славный царь?"
     И царь сказал: "Поистине, ваши слова правильны, но этот человек - чужестранец и бедняк, и нам обязательно надо оказать ему уважение. Ведь он сделал у нас в городе этот хаммам, равного которому мы в жизни не видели, и наш город украсился и приобрел значительность только из-за него. Если мы окажем ему уважение увеличением платы, то это немного". - "Если ты хочешь оказать ему уважение, - сказали вельможи, - то оказывай ему уважение из твоих денег (а уважение от царя бедному - малая плата за хаммам), для того чтобы молились за тебя подданные. Что же касается тысячи динаров, то мы - вельможи твоего царства, но наша душа не соглашается их дать. Как же согласится на это душа бедняков?" - "О вельможи моего царства, - сказал царь, - каждый из вас пусть даст ему в этот раз сто динаров, невольника, невольницу и раба". - "Хорошо, мы дадим ему все это, - сказали вельможи, - но после сегодняшнего дня всякий входящий пусть дает ему лишь то, что пожалует его душа". - "В этом нет беды", - сказал царь. И вельможи дали Абу-Сиру каждый сто динаров, невольницу, невольника и раба, и было число вельмож, которые мылись с царем в этот день, четыреста душ..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что число вельмож, которые мылись с Царем в этот день, было четыреста душ. А количество того, что они дали из динаров, оказалось сорок тысяч, и невольников - четыреста, и рабов - четыреста, и невольниц - четыреста (достаточно с тебя такого дара!), а царь дал АбуСиру десять тысяч динаров, десять невольников, десять невольниц и десять рабов.
     И Абу-Сир выступил вперед, и поцеловал перед царем землю, и сказал: "О счастливый царь, обладатель здравого суждения! Какое место вместит меня с этими невольниками, невольницами и рабами?" И царь молвил: "Я приказал это своим вельможам только для того, чтобы мы собрали тебе большое количество денег. Ты ведь, может быть, вспомнишь свою страну и семью и соскучишься по ней и захочешь поехать на родину, и окажется, что ты взял из нашей с граны основательное количество денег, которое поможет тебе жить в твоей стране". - "О царь времени, да возвеличит тебя Аллах! - сказал Абу-Сир. - Эти многочисленные невольники, невольницы и рабы - по сану царям, и если бы ты велел дать мне наличные деньги, они быт бы лучше, чем это войско, потому что люди едят и пьют и одеваются, и сколько бы мне ни досталось денег, их не хватит на содержание этих рабов".
     И царь засмеялся и воскликнул: "Клянусь Аллахом, ты сказал правду, - их оказалось целое войско, и у тебя нет возможности содержать их! Не продашь ли ты мне каждого из них за сто динаров?" - "Я продал их тебе за эту цену", - сказал Абу-Сир. И царь послал за казначеем, чтобы тог принес ему денег, и когда казначей принес их, царь отдал Абу-Сиру деньги за всех полностью и до конца, а затем после этого он пожаловал рабов их владельцам и сказал: "Всякий, кто узнает своего раба, невольника и невольницу, пусть берет их. Они - подарок вам от меня".
     И вельможи исполнили приказание царя, и всякий из них взял то, что ему принадлежало, и Абу-Сир сказал: "Да избавит тебя Аллах от зла, о царь времени, как ты избавил меня от этих гулей, которых может насытить только Аллах!"
     И царь засмеялся его словам и признал, что он прав, а затем он взял вельмож своего царства и ушел из бани во дворец.
     И Абу-Сир провел эту ночь, считая золото, складывая его в мешки и за^печатывая. И у него было двадцать рабов, и двадцать невольников, и четыре невольницы для услуг. А когда наступило утро, он открыл хаммам и послал глашатая кричать: "Всякий, кто войдет в хаммам и помоется, пусть даст то, что пожалует его душа и чего требует его великодушие!"
     И Абу-Сир сел около сундука, и на него налетели посетители, и всякий, кто входил, клал в сундук то, что было для него нетрудно положить, и не наступил еще вечер, как сундук наполнился добром Аллаха великого.
     А затем царица пожелала войти в хаммам, и когда это дошло до Абу-Сира, он разделил ради нее день на две части и назначил от зари до полудня время мужчин, а от полудня до заката - время женщин. А когда царица пришла, он поставил за сундуком невольницу.
     И он обучил четырех невольниц банному делу, так что они стали искус^ными банщицами, и когда царица вошла в хаммам, это ей понравилось, и ее грудь расправилась, и она положила тысячу динаров. И слава АбуСира распространилась в городе, и всякому, кто входил, он оказывал уважение - все равно, был это богатый или бедный, и благо стало входить к нему из всех дверей.
     И он свел знакомство с приближенными царя, и появились у него друзья и товарищи, и царь приходил к нему один день в неделю и давал ему тысячу динаров, а остальные дни недели были для вельмож и бедняков, и Абу-Сир старался уважать людей и обращался с ними очень ласково.
     И случилось в один из дней, что капитан царя вошел к нему в хаммам, и Абу-Сир разделся, и вошел с ним, и стал его растирать, и обошелся с ним особенно ласково. И когда капитан вышел из хаммама, Абу-Сир приготовил ему питье и кофе, а когда он пожелал дать ему что-нибудь, Абу-Сир поклялся, что не возьмет с него ничего, и капитан был ему признателен, так как видел его крайнюю ласку и милость, и чувствовал смущение, не зная, что подарить этому банщику за его почет.
     Вот что было с Абу-Сиром. Что же касается Абу-Кира, то он услышал, что все люди бредят хаммамом и всякий из них говорит: "Этот хаммам - благо земной жизни, без сомнения. Если захочет Аллах, о такой-то, мы пойдем с тобой завтра в этот прекрасный хаммам!"
     И Абу Кир сказал про себя: "Обязательно пойду, как другие люди, и посмотрю на этот хаммам, который похитил ум у людей".
     И потом он оделся в самую роскошную, какая у него была, одежду, сел верхом на мула и, взяв с собой четырех рабов и четырех невольников, которые шли сзади него и впереди него, отправился в хаммам.
     И он спешился в воротах хаммама, и, оказавшись у ворот, почувствовал запах алоэ, и увидел, что люди входят и выходят и все скамейки полны больших и малых. И он вошел в проход, и Абу-Сир увидал его и поднялся к нему, радуясь. И красильщик сказал: "Разве таков обычай честных людей? Я открыл себе красильню и стал мастером города, и познакомился с царем, и живу в счастье и величии, а ты ко мне не приходишь, не спрашиваешь обо мне и не говоришь: "Где мой товарищ?" Я обессилел, разыскивая тебя и по^сылая рабов и невольников искать тебя по ханам и другим местам, но они не знают к тебе дороги, и никто им о тебе не рассказывает".
     И Абу-Сир сказал ему: "Разве я не приходил к тебе? Но ты ведь объявил меня вором, побил и опозорил среди людей".
     И Абу-Кир огорчился и сказал: "Что это за слова? Разве это тебя я побил?" И Абу-Кир стал клясться тысячью клятвами, что он его не узнал, и сказал: "Кто-то похожий на тебя приходил и воровал каждый день чужие ткани, и я подумал, что этот человек - ты".
     И он стал горевать, ударяя рукой об руку, и восклицал: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Мы тебя обидели! Но почему ты не дал мне себя узнать и не сказал мне: "Я такой-то"? Это тебе должно быть стыдно, что ты не дал мне себя узнать, тем более что у меня голова кружится от множества дел". - "Да простит тебя Аллах, о мой товарищ! - сказал Абу-Сир. - Это была вещь, предопределенная в неведомом, и исправ^ление дела - от Аллаха. Входи, снимай одежду, мойся и наслаждайся". - "Заклинаю тебя Аллахом, извини меня, о брат мой", - сказал Абу-Кир. И АбуСир молвил: "Аллах пусть снимет с тебя ответственность и простит тебя! Это было предопределено мне от века". - "А откуда у тебя это величие?" - спросил Абу-Кир. И Абу-Сир ответил: "Тот, кто помог тебе, помог и мне.
     Я отправился к царю и рассказал ему, что такое хаммам, и он велел его для меня построить". - "Как ты знакомый царя, так и я тоже его знакомый", - сказал Абу-Кир..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Кир с Абу-Сиром упрекали друг друга, и Абу-Кир сказал: "Как ты знакомый царя, так и я тоже его знакомый, - и если захочет великий Аллах, я сделаю так, что он тебя полюбит и окажет тебе еще большее уважение ради меня. Он не знает, что ты мой товарищ, и я осведомлю его о том, что ты мой товарищ, и поручу тебя его заботам". - "Меня не надо поручать, - ответил Абу-Сир. - Аллах, смягчающий сердца, существует, и царь со всеми вельможами полюбил меня и дал мне то-то и то-то".
     И он рассказал Абу-Киру свою историю и затем сказал: "Сними с себя одежду за сундуком и входи в хаммам, и я войду с тобой, чтобы растереть тебя мочалкой".
     И Абу-Кир снял то, что на нем было, и вошел в хаммам, и Абу-Сир вошел с ним, и натер его, и намыл, и одел, и занимался им, пока тот не вышел. И когда он вышел, Абу-Сир принес ему обед и напитки, и все люди удивлялись великому уважению его к Абу-Киру.
     И после этого Абу-Кир хотел дать ему что-нибудь, но Абу Сир поклялся, что не возьмет с него ничего, и сказал: "Стыдись такого дела - ты ведь мой товарищ, и между нами пет различия".
     И затем Абу-Кир сказал Абу-Сиру: "О товарищ, клянусь Аллахом, этот хаммам великолепен, но твоя работа в нем неполная". - "А в чем же ее недостаток?" - спросил Абу-Сир. И Абу-Кир сказал: "В лекарстве, то есть в тесте из мышьяка и извести, которое с легкостью удаляет волосы. Сделай такое лекарство, и когда царь придет, предложи его ему и научи его, как удалять им волосы. Он полюбит тебя сильной любовью и окажет тебе уважение". - "Ты прав, - сказал Абу-Сир. - Если захочет Аллах, я это сделаю".
     И Абу-Кир вышел, и, сев на мула, отправился к царю, и вошел к нему, и сказал: "Я тебе искренний советчик, о царь времени". - "А каков твой совет?" - спросил царь. И Абу-Кир сказал: "До меня дошел один слух, а именно, что ты построил хаммам". - "Да, - ответил царь, - ко мне пришел один человек, чужеземец, и я открыл для него хаммам, как открыл для тебя красильню. Это хаммам великолепный, и он украсил мой город".
     И царь стал рассказывать Абу-Киру о прелестях хаммама, и Абу-Кир спросил его: "А ты туда ходил?" - "Да", - отвечал царь. И Абу-Кир воскликнул: "Хвала Аллаху, который спас тебя от того негодяя, врага веры, то есть банщика!" - "А что с ним такое?" - спросил царь. И Абу-Кир молвил: "Знай, о царь времени, если ты войдешь в хаммам после сегодняшнего дня, ты погибнешь". - "Почему?" - спросил царь. "Банщик, - ответил Абу-Кир, - твой враг и враг веры. Он побудил тебя устроить этот хаммам только потому, что хотел дать тебе в нем яду. Он приготовил для тебя что-то, и когда ты войдешь в хаммам, он принесет это тебе я скажет: "Вот лекарство, - всякий, кто помажет им себя внизу, с легкостью сбросит оттуда волосы. А это вовсе не лекарство, но великая болезнь и убийственный яд. Этому не^годяю обещал султан христиан, если он тебя убьет, освободить его жену и детей из плена, так как его жена и дети в плену у султана христиан. Я был с ним вместе в плену, в их землях, но я открыл красильню и стал им красить ткани в разные цвета, и люди смягчили ко мне сердце царя, и царь спросил: "Чего ты требуешь?" И я потребовал от него освобождения, и он меня освободил, и я пришел в этот город.
     И я увидел этого человека в хаммаме и спросил его я сказал: "Как произошло твое освобождение и освобождение твоей жены и детей?" И он ответил: "Я, и моя жена, и мои дети все еще в тепу. Царь христиан собрал диван, и я присутствовал там вместе со всеми, кто присутствовал, и стоял среди прочих людей. И я услышал, как они рассказывали царю разные истории и вспомнили о царе этого города, и царь христиан вздохнул и сказал: "Не победил меня никто в мире, кроме царя такого-то города. Всякому, кто ухитрится его убить, я дам все, что он пожелает". И я подошел к царю и спросил его: "Если я ухитрюсь его убить, освободишь ты меня, мою жену и моих детей?" И царь христиан сказал: "Да, да, я освобожу вас и дам тебе все, что ты пожелаешь. И мы с ним сговорились об этом.
     Он послал меня на корабле в этот город, и я пошел к здешнему царю, и царь построил для меня этот хаммам, и мне остается только убить его. И тогда я пойду к царю христиан, выкуплю мою жену и детей и попрошу у него чего-нибудь".
     И я спросил его: "Какую хитрость ты придумал, чтобы убить его?" И он сказал: "Это хитрость легкая, легче не бывает. Он придет ко мне, в этот хаммам, а я сделаю для него снадобье с ядом, и когда он придет, я скажу ему: "Возьми это лекарство и помажь им себе внизу, от него падают волосы". И он возьмет лекарство и помажет им себя внизу, и яд будет в нем играть один день и одну ночь, пока не распространится до сердца, и тогда он погибнет, и конец".
     И когда я услышал эти слова, я испугался за тебя, так как твоя милость" лежит на мне, и вот я рассказал тебе об этом".
     И когда царь услышал эти слова, он разгневался сильным гневом и сказал: "О красильщик, скрывай эту тайну!" А затем он пожелал войти в хаммам, чтобы пресечь сомнение уверенностью.
     И когда царь вошел в хаммам, Абу-Сир оголился, по своему обычаю, и занялся царем и натер его, а после этого он сказал: "О царь времени, я приготовил лекарство, чтобы удалить нижние волосы". И царь сказал: "Принеси его мне". И Абу-Сир принес ему лекарство, и царь почувствовал, что у него противный запах, и уверился в том, что это яд.
     И он рассердился и закричал приближенным: "Держите его!" И приближенные схватили Абу-Сира, а царь вышел, исполненный гневом, и никто не знал, почему он разгневался. И гнев царя был так силен, что он никому ничего не сказал и никто не осмелился его спросить.
     И потом он оделся, и пошел в диван, и призвал к себе Абу-Сира, свя^занного по рукам, и потребовал капитана, и тот явился. И когда капитан явился, царь сказал ему: "Возьми этого негодяя и положи его в мешок, положи ему туда два кинтара негашеной извести и завяжи мешок с Абу-Сиром и известью, а потом положи мешок в лодку и подъезжай к моему дворцу. Ты увидишь, что я сижу у окна, и скажешь мне: "Бросить мне его?" И я скажу: "Бросай!" И когда я тебе это скажу, брось мешок в воду, чтобы известь стала гашеной, и тогда Абу-Сир умрет, утонувший и сожженный".
     И капитан сказал: "Внимание и повиновение!" А затем он увел Абу-Сира от царя на остров, находившийся против царского дворца, и сказал ему: "О такой-то, я один раз пришел к тебе в хаммам, и ты оказал мне уважение и сделал все, что было обязательно. Я очень у тебя наслаждался, и ты поклялся, что не возьмешь с меня платы, и я полюбил тебя сильной любовью. Расскажи мне, что у тебя произошло с царем и что ты ему сделал дурного, что он на тебя так рассердился и приказал мне, чтобы ты умер этой скверной смертью?" - "Клянусь Аллахом, - сказал Абу-Сир, - я ничего не сделал, и мне не ведомо, какой я совершил с ним грех, чтобы заслужить это..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что капитан спросил Абу-Сира о причине гнева на него царя, и Абу-Сир сказал: "Клянусь Аллахом, о брат мой, я ничего ему не сделал дурного, чтобы заслужить это". И капитан молвил: "Ты зани^маешь у царя великое место, которого никто не достиг прежде тебя, а всякий, кто счастлив, внушает зависть. Может быть, кто-нибудь тебе позавидовал за такое счастье и закинул о тебе царю какие-нибудь слова, и царь разгневался на тебя таким гневом. Но добро тебе пожаловать, и с тобой не будет дурного. Как ты оказал мне уважение, хотя между нами не было знакомства, так и я освобожу тебя; но когда я тебя освобожу, ты останешься со мной на этом острове, пока не придет из города корабль в сторону твоей земли, и я отошлю тебя на таем".
     И Абу-Сир поцеловал капитану руку и поблагодарил его за это; и затем капитан принес известку, положил ее в мешок и положил туда большой камень размером с человека, и сказал: "Полагаюсь на Аллаха!"
     И потом капитан дал Абу-Сиру сеть и сказал ему: "Закинь эту сеть в море, может ты поймаешь скольконибудь рыбы. Поставка рыбы для кухни царя лежит каждый день на мне, а меня отвлекла от ловли беда, которая тебя поразила. Я боюсь, что придут слуги повара, требуя рыбы, и не найдут ее, и если ты что-нибудь поймаешь, они найдут это. А я пойду и устрою хитрость под окнами дворца и сделаю вид, что я бросил тебя".
     И Абу-Сир сказал: "Я буду ловить, а ты иди, и Аллах тебе поможет". И капитан положил мешок в лодку и ехал, пока не приехал ко дворцу.
     И он увидел, что царь сидит у окна, и сказал: "О царь времени, бросать мне его?" И царь сказал: "Бросай!" И сделал рукой знак, и вдруг что-то сверкнуло и упало в море.
     И оказалось, что то, что упало в море, это перстень царя. А он был заколдованный, и когда царь на когонибудь гневался и хотел его убить, он указывал на него правой рукой, на которой был перстень, из перстня выле^тала молния и поражала того, на кого указал царь, и голова его падала с плеч. И войска повиновались царю, и он покорял великанов только благодаря этому перстню.
     И когда перстень упал с его пальца, царь скрыл это дело и не мог сказать: "Мой перстень упал в море", - так как боялся, что войска восстанут против него и убьют его, и промолчал.
     Вот что было с царем. Что же касается Абу-Сира, то после ухода капитана он взял сеть и закинул ее в море, и потянул сеть, и сеть поднялась полная рыбы, и затем он кинул ее второй раз, и она снова поднялась полная рыбы, и Абу-Сир все время бросал сеть, а она поднималась полная рыбы, пока перед ним не оказалась большая куча рыбы.
     И тогда он сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я уже долгое время не ел рыбы!" И выбрал большую жирную рыбу и подумал: "Когда придет капитан, я скажу, чтобы он изжарил мне эту рыбу, и пообедаю".
     И он стал резать рыбу ножом, который у него был, и нож зацепился за что-то в жабрах рыбы, и Абу-Сир увидал, что там находится перстень царя, - потому что эта рыба проглотила перстень, и потом судьба пригнала ее к этому острову, и она попала в сеть.
     И Абу-Сир взял перстень и надел его на мизинец, не зная, какие у него свойства. И вдруг двое молодцов из слуг повара пришли, чтобы потребовать рыбы, и, подойдя к Абу-Сиру, сказали: "О человек, куда ушел капитан?" И Абу-Сир сказал: "Не знаю". И сделал знак правой рукой, и вдруг головы слуг упали с плеч, когда Абу-Сир указал на них и сказал: "Не знаю". И Абу-Сир удивился этому и стал говорить: "Смотри-ка! Кто это убил их?" И это показалось ему тяжким, и он задумался.
     И вдруг подошел капитан и увидел большую кучу рыбы и двух убитых, и увидал на пальце Абу-Сира перстень.
     "О брат мой, - сказал он ему, - не двигай рукой, на которой перстень. Если ты двинешь ею, ты убьешь меня!"
     И Абу-Сир удивился его словам: "Не двигай рукой, на которой перстень. Если ты двинешь ею, ты убьешь меня!" И когда капитан дошел до него и спросил: "Кто убил этих двух слуг?" - Абу-Сир сказал: "Клянусь Аллахом, о брат мой, я не знаю". - "Ты сказал правду, - ответил капитан, - но расскажи мне про этот перстень, как он к тебе попал?" - "Я увидел его в жабрах этой рыбы", - отвечал Абу-Сир. И капитан молвил: "Ты сказал правду. Я видел его, как он падал, сверкая, из дворца царя, пока не упал в море, когда царь указал на тебя и сказал мне: "Бросай его!" Когда он сделал мне знак, я бросил мешок, а перстень свалился у него с пальца и упал в море, и эта рыба проглотила его, и Аллах пригнал его к тебе, и ты ее поймал, - так что это твоя доля. Но знаешь ли ты свойства этого перстня?" - "Я не знаю у него никакого свойства", - сказал Абу-Сир. И капитан молвил: "Знай, что войска нашего царя повинуются ему, только боясь этого перстня, так как он заколдован. И когда царь разгневается на кого-нибудь и захочет убить, то указывает на него пальцем, и голова падает с плеч. Молния вылетает из этого перстня, и лучи ее достигают прог^невавшего, и он тотчас же умирает".
     И Абу-Сир, услышав эти слова, обрадовался сильной радостью и сказал капитану: "Вороти меня в город". И капитан сказал: "Я ворочу тебя, ибо я больше не боюсь для тебя зла от царя, потому что, если ты укажешь на него рукой и задумаешь его убить, его голова упадет перед тобой, и если бы ты даже захотел бить царя и всех его воинов, ты бы убил их без помехи".
     И затем он сел в лодку и отправился с Абу-Сиром в город..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот тридцать девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот тридцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что капитан посадил Абу-Сира в лодку и отправился с ним в город. И когда доехал до города, поднялся в царский дворец, и вошел в диван, и увидел, что царь сидит, и воины перед ним, и царь в великом огорчении из-за перстня, но не может рассказать никому из воинов о пропаже перстня.
     И когда царь увидел Абу-Сира, он сказал ему: "Разве мы не бросили тебя в море? Как ты сделал, что вышел из него?" И Абу-Сир сказал: "О царь времени, когда ты велел меня бросить в море, твой капитан взял меня и поехал со мной на остров, и спросил о причине твоего гнева на меня, и сказал: "Что ты сделал с царем, что он велел тебя умертвить?" И я ответил: "Клянусь Аллахом, мне не известно, чтобы я сделал с ним что-нибудь скверное". И капитан сказал: "Ты имеешь великое место у царя. Может быть, кто-нибудь тебе позавидовал и забросил о тебе царю какие-нибудь слова, так что царь на тебя рассердился. Но я приходил в твой хаммам, и ты оказал мне уважение, и за твое уважение ко мне в хаммаме я тебя освобожу и пошлю в твою страну". И затем он положил в лодку вместо меня камень и бросил его в море, но когда ты указал ему насчет меня пальцем, перстень упал с твоей руки в море, и его проглотила рыба. А я был на острове и ловил рыбу, и эта рыба попалась среди прочей рыбы, и я взял ее и хотел изжарить, и когда я вскрыл ей брюхо, я увидел в нем перстень, и взял его, и надел на палец.
     И ко мне пришли двое слуг из кухни и потребовали рыбу, и я показал на них пальцем, не зная особенности перстня, и их головы упали; а затем пришел капитан и узнал перстень, который был у меня на пальце, и рассказал мне, что он заколдованный, и я принес его тебе, так как ты оказал мне благодеяние и почтил меня крайним почетом. Добро, которое ты мне сделал, у меня не пропало. Вот твой перстень - возьми его, и если я сделал с тобой что-нибудь, требующее убиения, скажи мне, в чем мой грех, и убей меня, и будешь свободен от ответственности за мою кровь".
     И затем он снял перстень с пальца и подал его царю. И когда царь увидел, какое благодеяние оказал ему АбуСир, он взял от него перстень и надел его на палец, и душа вернулась к нему.
     И он поднялся на ноги, и обнял Абу-Сира, и сказал: "О человек, ты принадлежишь к избранным сынам дозволенного! Не взыщи же с меня и прости мне то, что я тебе сделал. Если бы кто-нибудь, кроме тебя, овладел эти и перстнем, он бы мне его не отдал". - "О царь времени, - сказал Абу-Сир, - если ты хочешь, чтобы я тебя простил, скажи мне, в чем мой грех, который вызвал твой гнев на меня, так что ты приказал меня убить?" И царь воскликнул: "Клянусь Аллахом, я твердо установил, что ты невиновен, и нет на тебе никакого греха, раз ты сделал мне это благодеяние, но только красильщик сказал мне то-то и то-то".
     И он рассказал ему, что говорил красильщик, и АбуСир молвил: "Клянусь Аллахом, о царь времени, я не знаю царя христиан и в жизни не ездил в христианские земли! Мне не приходило на ум убивать тебя, но этот красильщик был моим товарищем и соседом в городе Искандарии, и жизнь там стала нам тесна, и мы выехали оттуда из-за скудости пропитания и прочли друг другу фатиху о том, что работающий будет кормить безработного, и случилось у меня с красильщиком то-то и то-то".
     И он рассказал царю все, что случилось у него с АбуКиром, красильщиком: как тот взял его деньги и покинул его больным в его комнате в хане, и как привратник хана тратился на него, когда он был болен, пока не исцелил его Аллах, и как затем он поднялся и стал ходить по городу со своими принадлежностями, как обычно, и по дороге увидел красильню, около которой была лавка, и, посмотрев в двери красильни, увидел Абу-Кира, который сидел там на скамье, и вошел к нему, чтобы его приветствовать, и достались ему от него побои и оскорбления, и Абу-Кир сказал про него, что он разбойник, и побил его мучительным боем.
     И вот Абу-Сир рассказал царю обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и затем сказал: "О царь времени, это он сказал мне: "Сделай лекарство и поднеси его царю. Хаммам совершенен во всем, но только в нем отсутствует это лекарство". И знай, о царь времени, что это лекарство не вредит. Мы его делаем в наших странах, и оно обязательно бывает в хаммаме, но я забыл о нем, и когда пришел красильщик и я оказал ему почет, он напомнил мне об этом и сказал: "Сделай лекарство". Пошли, о царь времени, за привратником такого-то хана и рабочими красильни и спроси их всех о том, что я тебе рассказал".
     И царь послал за привратником хана и за рабочими красильни и, когда они все пришли, спросил их, и они рассказали о случившемся, и тогда царь послал за красильщиком и сказал: "Приведите его босым, с непокрытой головой и с связанными руками".
     А красильщик сидел в своем доме, радуясь убиению Абу-Сира. И не успел он опомниться, как приближенные царя бросились на него и удары посыпались ему на затылок, а затем ему скрутили руки и его привели к царю. И он увидел, что Абу-Сир сидит рядом с царем, а привратники хана и рабочие красильни стоят перед ним. И привратник хана спросил его: "Не это ли твой товарищ, у которого ты украл деньги и которого ты оставил у меня в комнате больным и сделал с ним то-то и то-то?" А рабочие красильни спросили: "Разве этот не тот, кого ты велел нам схватить и мы его побили?"
     И царю стала ясна мерзость Абу-Кира и то, что он заслуживает большего, чем пытки Мункара и Накира [652], я потому он сказал: "Возьмите его и проведите по городу и рынку..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот сорока
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот сорока, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь услышал слова привратника хана и рабочих красильни, он убедился в скверности АбуКира и воздвиг против него несчастия и сказал своим приближенным: "Возьмите его и проведите по городу, а потом положите в мешок и бросьте в море!" - "О царь времени, - сказал Абу-Сир, - уступи мне его! Я простил ему все, что он мне сделал". - "Если ты его простил за себя, то я не могу его простить за себя, - ответил царь, и затем он закричал и сказал: "Возьмите его!" И АбуКира взяли и провели по городу, а потом посадили в мешок, и положили туда известку, и бросили мешок в море, и Абу-Кир умер, потоп^ленный, сожженный.
     "О Абу-Сир, - сказал тогда царь, - попроси у меня чего-нибудь - и получишь!" И Абу-Сир сказал: "Я прошу тебя отослать меня в мою землю, - у меня не осталось желания жить здесь".
     И царь дал ему много денег сверх прежних наград и даров, а затем он пожаловал ему корабль, нагруженный всяким добром, а матросами были невольники, и царь подарил их ему тоже, после того как предложил ему сделать его везирем, но Абу-Сир не согласился.
     А затем он простился с царем и поехал, и все на корабле было его собственностью, даже матросы стали его невольниками, и ехал он не переставая, пока не достиг земли Искандарии.
     И они стали на якорь подле Искандарии и вышли на сушу, и один из невольников Абу-Сира увидел мешок у самого берега и сказал: "О господин мой, у берега моря большой тяжелый мешок, и сверху он завязан, и я не знаю, что в нем". И Абу-Сир подошел, и развязал мешок, и увидел там Абу-Кира, которого море пригнало в сторону Искандарии, и он вынул его, и закопал поблизости от Искандарии, и сделал ему могилу, и назначил деньги на ее содержание, и на дверях гробницы он написал такие стихи:
     "Узнается муж среди всех людей по делам его.
     И дела свободных возвышенны, как порода их.
     Не кори других - укоряем будешь, - нередко ведь
     Что скажет муж, о нем же будет сказано.
     Говорить слова избегай дурные и мерзкие,
     Коль ведешь ты речи шутливые или важные, -
     Ведь берем мы пса благородных качеств домой к себе,
     А суровый лев на цепи сидит, - неразумен он.
     На поверхность моря выносит труп теченье волн,
     А жемчужины в глубине таятся песков морских.
     Воробей ведь станет соперничать с сильным ястребом
     Лишь по глупости и по малости его разума.
     На страницах неба и воздуха написано:
     "Кто свершил благое, получит тот то же самое".
     Не пытайся сахар добыть себе из аронника -
     Ведь по вкусу вещь однородной будет с источником".
     И затем Абу-Сир прожил некоторое время, и взял его Аллах к себе, и его похоронили по соседству с могилой его товарища Абу-Кира, и поэтому было названо это место Абу-Кир и Абу-Сир, а теперь оно известно как Абу-Кир. И вот то, что дошло до нас из их истории. Да будет же хвала су^щему вечно, по воле которого сменяются ночи и дни!
     
     Сказка о Обд-Аллахе земном и Абд-Аллахе морском
     
     Рассказывают также, что был один человек, рыбак, по имени Абд-Аллах. И была у него большая семья, с девятью детьми и их матерью, а он был очень беден и не владел ничем, кроме сети. И каждый день он ходил к морю, чтобы ловить рыбу, и когда он ловил немного, то продавал улов и расходовал деньги на своих детей, сообразно с тем, чем наделил его Аллах, а если ловил много, то варил хорошее кушанье и покупал плоды и до тех пор их тратил, пока у него не оставалось ничего. И он говорил про себя: "Надел на завтра придет завтра". И когда его жена родила, детей стало деся^теро, а у этого человека в тот день не было совершенно ничего. И его жена сказала ему: "О господин, присмотри мне что-нибудь, чем напитаться". И рыбак сказал ей: "Вот я пойду, с благословения великого Аллаха, к морю, в сегодняшний день на счастье этого нового младенца, чтобы нам посмотреть, какое его счастье". И жена молвила: "Положись на Аллаха!" И рыбак взял сеть и отправился к морю, а затем он закинул сеть, на счастье этого маленького ребенка, и сказал: "О боже, сделай его надел легким, нетрудным, обильным, нескудным!" И подождал некоторое время, а затем он вытянул ее, и сеть поднялась, полная хлама, песку, камешков и травы. И рыбак не увидел в ней ни одной рыбы - ни много, ни мало. И он бросил сеть второй раз, и подождал некоторое время, и вытащил ее, но не увидел в ней ничего. И тогда он бросил ее в третий раз, и четвертый, и пятый, но рыбы в сети не поднялось. И рыбак перешел на другое место и стал просить себе надела у Аллаха великого, и он был в таких обстоятельствах до конца дня, но не поймал ни рыбешки. И он удивился про себя и сказал: "Разве Аллах сотворил этого новорожденного без надела? Этого никогда не бывает, ибо тог, кто прорезал углы рта, взял на себя его надел. Аллах великий щедр и наделяет".
     И затем он поднял сеть и вернулся с разбитой душой, и сердце его было занято его семьей: он ведь оставил их всех без еды, а жена его вдобавок только что родила. И он шел и говорил про себя: "Как сделать, и что я скажу детям сегодня вечером?" И дошел до пекарни булочника. Он увидел около нее лавку (а было время дороговизны, и в те дни у людей находилось для пропитания лишь немногое), и люди предлагали хлебопеку деньги, но он не обращал внимания ни на кого из-за сильной давки. И рыбак остановился, смотря и вдыхая запах горя чего хлеба, и душе его стало хотеться хлеба от голода, и хлебопек увидел рыбака, и закричал ему, и сказал: "Пойди сюда, о рыбак!" И рыбак подошел к нему, и хлебопек спросил: "Ты хочешь хлеба?" И рыбак промолчав, и хлебник молвил: "Говори, не стыдись, Аллах щедр, и если с тобой нет денег, то я дам тебе и подожду, пока к тебе не придет благо". - "Клянусь Аллахом, о мастер, нет со мной денег, - ответил рыбак, - но дай мне хлеба достаточно для моей семьи, и я заложу у тебя эту сеть до завтра". И хлебопек сказал ему: "О бедняга, эта сеть - твоя лавка и врата твоего надела. Если ты ее заложишь, чем ты будешь ловить? Скажи мне, какого количества тебе хватит". - "На десять полушек серебра", - ответил рыбак. И хлебопек дал ему хлеба на десять полушек, и затем он дал ему десять полушек серебра и сказал: "Возьми эти десять полушек и свари себе на них кушанье, и будет за тобой двадцать серебряных полушек, а завтра дай мне на них рыбы. А если тебе ничего не достанется, приходи, бери хлеб и десять полушек, и я буду ждать, пока придет к тебе благо..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что хлебопек сказал рыбаку: "Возьми то, что тебе нужно, я буду ждать, когда придет к тебе благо, а потом отдай мне на то, что мне с тебя следует, рыбы". - "Да вознаградит тебя Аллах великий и да воздаст тебе за меня всяким благом!" - сказал рыбак. И затем он взял хлеб и десять серебряных полушек и пошел, радостный. И он купил то, что пришлось, и вошел к своей жене и увидел, что она сидит и успокаивает детей, которые плачут от голода, и говорит им: "Сейчас ваш отец принесет вам поесть".
     И рыбак вошел к ним и положил хлеб, и все начали есть, и рыбак рассказал своей жене о том, что с ним случилось, и жена его воскликнула: "Аллах щедр!"
     А на следующий день рыбак взял свою сеть и вышел из дому, говоря: "Прошу тебя, о господи, надели меня сегодня тем, что обелит мое лицо перед хлебопеком".
     И, дойдя до моря, он стал закидывать свою сеть и вытягивать ее, но в ней не было рыбы, и он делал так до конца дня, но не выловил ничего, и пошел обратно в великой заботе. А дорога к его дому шла мимо пекарни хлебопека, и рыбак говорил про себя: "Откуда мне пройти к дому? Но я ускорю шаги, чтобы меня не увидел хлебопек". И, дойдя до пекарни, он увидел лавку и ускорил шаг, стыдясь хлебопека, чтобы тот его не увидел, и вдруг хлебопек поднял на него глаза и закричал: "О рыбак, пойди сюда, возьми твой хлеб и деньги - ты забыл!" - "Нет, клянусь Аллахом, я не забыл, - отвечал рыбак, - мне только очень стыдно. Я сегодня не поймал рыбы". - "Не стыдись, - отвечал хлебопек, - разве я не сказал тебе: "Не спеши, пока не придет к тебе благо".
     И он дал ему хлеб и десять полушек, и рыбак пошел к своей жене и рассказал ей об этом деле, и она сказала: "Аллах щедр! Если захочет Аллах великий, к тебе придет благо, и ты сполна отдашь то, что ему следует".
     И так продолжалось сорок дней, и рыбак каждый день был у моря от восхода до заката, и каждый день возвращался без рыбы и брал деньги на расходы и хлеб у хлебопека, и тот не напоминал ему о рыбе ни в один день из дней и не пренебрегал им, как другими людьми, а напротив, давал ему десять полушек и хлеб. И всякий раз, как рыбак говорил: "О брат мой, сведи со мной счеты", - хлебопек отвечал ему: "Ступай, не время теперь сводить счеты! Когда придет к тебе благо, мы с тобой сосчитаемся". И рыбак желал ему счастья и уходил, благодаря его.
     А на сорок первый день он сказал своей жене: "Мне хочется разорвать эту сеть и отдохнуть от такой жизни". И жена его спросила: "Почему?" И рыбак сказал: "Мой надел в море как будто прервался. До каких пор будет такое положение? Клянусь Аллахом, я растаял от стыда перед хлебопеком. Я больше не пойду к морю, чтобы не проходить мимо его пекарни, у меня нет другой дороги, как мимо его пекарни, и всякий раз, когда я прохожу, он зовет меня и дает мне хлеб и десять полушек. До каких же пор я буду у него одолжаться?" И жена рыбака сказала: "Хвала Аллаху великому, который смягчил к тебе его сердце, и он дает тебе пищу. Что тебе в этом против^ного?" - "Ему следует с меня большое количество денег, и он обязательно потребует должное", - сказал рыбак. И жена спросила: "Разве он обидел тебя словами?" - "Нет, и он не соглашается свести со мной счет и говорит: "Когда придет к тебе благо". И его жена сказала: "Когда он с тебя потребует, скажи ему: "Когда придет благо, на которое мы с тобой надеемся". - "Когда придет благо, на которое мы надеемся?" - спросил рыбак. И жена его сказала: "Аллах щедр!" И рыбак молвил: "Твоя правда!" И затем он взял сеть и отправился к морю, говоря: "О господи, пошли мне хотя бы одну рыбу, чтобы я подарил ее хлебопеку. И закинул свою сеть в море, и стал тащить, и почувствовал, что она тяжелая. И он до тех пор возился с сетью, пока сильно не устал, и, вытащив сеть, он увидел в ней мертвого осла, раздувшегося и скверно пахнущего. И его душе стало противно. И он высвободил осла из сети и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Я обессилел, говоря этой женщине, что не осталось мне надела в море и чтобы позволила она мне бросить это ремесло, но она отвечает: "Аллах щедр, к тебе придет благо!" Разве этот мертвый осел и есть благо?"
     И его охватила великая забота, и он отправился в другое место, чтобы уйти от запаха осла, и, взяв сеть, закинул ее, и подождал над ней некоторое время, а затем потянул и почувствовал, что она тяжелая. И он до тех пор возился с сетью, пока на его руках не выступила кровь, а вытащив сеть, он увидел в ней человеческое существо. И рыбак подумал, что это ифрит из ифритов господина нашего Сулеймана, которых он заточал в медные кувшины и бросал в море. И когда один кувшин разбился от множества лет, этот ифрит вышел из него и поднялся в сети. И рыбак побежал от него и стал говорить: "Пощады, пощады, о ифрит Сулеймана!" И человек закричал ему из сети и сказал: "Пойди сюда, о рыбак, не убегай от меня, - я потомок Адама, как и ты. Освободи же меня, чтобы получить за меня награду".
     И когда рыбак услышал эти слова, его сердце успокоилось, и он подошел к человеку и сказал: "Разве ты не ифрит из джиннов?" - "Нет, - отвечал он, - я человек и верю в Аллаха и его посланника". - "Кто бросил тебя в море?" - спросил рыбак. И человек сказал: "Я из детей моря. Я гулял, и ты бросил на меня сеть. Мы люди, повинующиеся законам Аллаха, и заботим^ся о тварях Аллаха великого, и если бы я не боялся и не страшился оказаться среди ослушников, я бы порвал твою сеть, но я согласился на то, что судил мне Аллах. А ты, если освободишь меня, станешь моим владыкой, и я стану твоим пленником. Не хочешь ли ты освободить меня, стремясь к лику великого Аллаха, и заключить со мной соглашение? Ты будешь моим другом, и я буду приходить к тебе каждый день в это место, и ты будешь приходить ко мне и приносить мне подарок из плодов земли - у вас ведь есть виноград, смоквы, арбузы, персики, гранаты и другое, и все, что ты мне принесешь, будет от тебя принято. А у нас есть кораллы, жемчуга, топазы, изумруды, яхонты и другие драгоценные камни. И я наполню тебе корзину, в которой ты принесешь мне плоды, дорогими металлами из драгоценностей моря. Что ты скажешь, о брат мой, на такие слова?" - "Фатиха пусть будет между мной и тобой при этих словах", - сказал рыбак. И каждый из них прочел фатиху, и рыбак освободил человека из сети, а потом спросил его: "Как твое имя?" И человек сказал: "Мое имя Абд-Аллах морской, и когда ты придешь в это место и не увидишь меня, позови и скажи:
     "Где ты, о Абд-Аллах, о морской?"
     И я сейчас же окажусь возле тебя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах морской сказал рыбаку: "Когда ты придешь в это место и не увидишь меня, позови и скажи: "Где ты, о АбдАллах, о морской?" И я сейчас же окажусь подле тебя. А ты - как твое имя?" - "Мое имя Абд-Аллах" - ответил рыбак. И человек сказал: "Ты - Абд-Аллах земной, а я - Абд-Аллах морской. Постой здесь, я пойду и принесу тебе подарок". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал рыбак. И Абд-Аллах морской ушел в море.
     И Абд-Аллах земной стал раскаиваться, что освободил его из сети, и сказал про себя: "Откуда я знаю, что он ко мне вернется? Он только посмеялся надо мной, а я его освободил. Если бы я оставил его в сети, я бы его показывал людям в городе и брал за это деньги от всех людей и входил бы с ним в дома знатных". И он стал горевать о том, что выпустил Абд-Аллаха морского, и говорить себе: "Ушла твоя добыча у тебя из рук!"
     И когда он печалился, что выпустил его из рук, АбдАллах морской вдруг вернулся к нему с полными руками жемчуга, кораллов, изумрудов, яхонтов и драгоценных камней и сказал: "Бери, брат мой, и не взыщи с меня - у меня нет корзины, чтобы ее тебе наполнить". И тут Абд-Аллах земной обрадовался и взял от него драгоценности, и Абд-Аллах морской сказал: "Каждый день приходи в это место до восхода солнца". И затем он простился с ним и вошел в море.
     Что же касается рыбака, то он пошел в город, радостный, и шел, пока не достиг хлебопека, и тогда он сказал ему: "О брат мой, пришло к нам благо, сведи со мной счет". - "Не нужно сводить счета, - ответил хлебопек, - если у тебя что-нибудь есть, дай мне, а если у тебя нет ничего, бери свой хлеб и деньги и ступай, а потом придет к тебе благо". - "О друг мой, - сказал рыбак, - благо пришло ко мне от щедрот Аллаха. Тебе следует с меня великое множество, но возьми вот это". И он захватил пригоршню жемчуга, кораллов, яхонтов и драгоценных камней (а в этой при^горшне была половина того, что у него было) и отдал их хлебнику и сказал: "Дай мне немного мелочи, чтобы тратить сегодня, пока я не продам эти драгоценности". И хлебопек отдал ему все деньги, которые имел под рукой, и весь хлеб, что был у него в корзине. И он обрадовался этим дра^гоценностям и сказал рыбаку: "Я твой раб и слуга". И понес весь хлеб, который у него был, на голове, и дошел за рыбаком до его дома, и отдал хлеб его жене и детям. А потом он пошел на рынок и принес мясо, зелень и плоды всех сортов, и он бросил свою пекарню, и весь день оказывал услуги АбдАллаху земному и исполнял его дела. И рыбак сказал ему: "О брат мой, ты утомил себя". И хлебопек ответил: "Это для меня обязательно, так как я стал твоим слугой, и твои благодеяния меня затопили". - "Это ты был моим благодетелем при стеснении и дороговизне", - сказал рыбак. И хлебник провел с ним эту ночь за прекрасной едой.
     А потом хлебопек стал другом рыбака, и тот рассказал своей жене о случае с Абд-Аллахом морским, и жена его обрадовалась и молвила: "Скрывай свою тайну, чтобы не схватили тебя судьи". - "Если я скрою свою тайну от всех людей, то я не скрою ее от хлебопека", - ответил рыбак. И на другой день утром (ас вечера он наполнил корзину плодами всевозможных сортов) он взял корзину до восхода солнца, и отправился к морю, и поставил ее на краю берега, и сказал: "Где ты, о Абд-Аллах, о морской?" И вдруг тот ответил ему: "Пред тобой", - и вышел к нему. И рыбак предложил ему плоды, и Абд-Аллах морской взял их, и ушел с ними, и погрузился в море на некоторое время, а затем он вышел, неся корзину, полную всевозможных металлов и драгоценностей. И Абд-Аллах земной поднял ее на голову и ушел, и когда он дошел до пекарни хлебопека, тот сказал ему: "О господин мой, я спек сорок пышек и отослал их тебе домой, а теперь я пеку особый хлеб [653], и когда он будет готов, я доставлю его на дом и пойду принесу тебе зелень и мясо".
     И рыбак захватил из корзины три пригоршни и отдал их ему, а потом он отправился домой и поставил корзину, и, взяв из каждого рода камней один дорогой камень, пошел на рынок драгоценных камней, и остановился у лавки старосты рынка, и сказал: "Купи у меня эти драгоценности". - "Покажи мне их", - сказал староста. И рыбак показал, и староста спросил: "Есть ли у тебя еще камни, кроме этого?" - "У меня их полная корзина", - отвечал рыбак. И староста рынка спросил его: "Где твой дом?" И рыбак ответил: "На такой-то улице".
     И тогда староста отнял у него камни и сказал своим слугам: "Схватите его! Это тот разбойник, который украл вещи царицы, жены султана". И он велел им побить рыбака, и его побили и связали, а староста и все люди с рынка драгоценных камней вышли и стали говорить: "Мы поймали разбойни^ка". И некоторые из них говорили: "Не украл вещей такого-то никто, кроме этого негодяя". А другие говорили. "Не украл всего, что в доме такого-то, никто, кроме него!" И одни говорили так, а другие говорили этак, и при всем этом рыбак молчал, и не давал никому ответа, и ни к кому не обращал речи, пока его не поставили перед царем. И тогда староста сказал: "О царь времени, когда украли ожерелье царицы, ты послал известить нас и потребовал поимки обидчика, и я старался больше всех людей и поймал тебе обидчика. Вот он перед тобой, а вот драгоценности, которые мы вырвали у него из рук". И царь сказал евнуху: "Возьми эти драгоценности и покажи их царице и спроси ее: "Не твои ли это вещи, которые у тебя пропали?" И евнух взял камни и вошел к царице, и, увидев их, царица удивилась и послала сказать царю: "Я нашла свое ожерелье у себя, а это не мои вещи, но эти камни лучше, чем камни в моем ожерелье. Не обижай же этого человека..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что жена царя послала сказать ему: "Это не мои вещи, но эти камни лучше, чем камни в моем ожерелье. Не обижай же этого человека, и если он их продает, купи у него для твоей дочери, Умм-ас-Сууд, - мы сделаем ей из них ожерелье".
     И когда евнух вернулся и рассказал царю о том, что сказала царица, царь проклял старосту ювелиров и его людей проклятием Ада и Самуда [654], и те сказали: "О царь времени, мы знали, что этот человек - бедный рыбак, и сочли это для него слишком многим и подумали, что он украл камни". - "О мерзавцы, - сказал царь, - разве вы считаете слишком многим благоденствие правоверного? Почему же вы его не спросили? Может быть, Аллах великий наделил его, когда он не ожидал? Как же вы объявляете его разбойником и позорите его среди людей! Уходите, да не благословит вас Аллах!" И ювелиры вышли испуганные.
     Вот то, что было с ними. Что же касается царя, то он сказал: "О человек, да благословит Аллах для тебя то, чем он тебя наделил. Ты в безопасности! Но скажи мне правду, откуда у тебя эти драгоценности? Я - царь, но у меня не найдется им подобных". - "О царь времени, - сказал Абд-Аллах, - у меня их полная корзина. И дело обстоит так-то и так-то".
     И он рассказал ему о своей дружбе с Абд-Аллахом морским и сказал: "У нас с ним заключено соглашение: я каждый день наполняю ему корзину плодами, а он наполняет ее такими камнями". И царь сказал ему: "О человек, это твоя доля, но для денег нужен сан. Я защищу тебя от господства людей в эти дни, но, может быть, я буду низложен или умру, и власть получит другой, и тогда он убьет тебя из любви к здешней жизни и из жадности. Я хочу женить тебя на моей дочери и сделать тебя моим везирем и завещать тебе власть после себя, чтобы никто не хотел обидеть тебя после моей смерти". И затем царь сказал: "Возьмите этого человека и отведите его в баню".
     И рыбака взяли, и вымыли ему тело, и надели на него одежду из одежд царей, и потом его привели к царю, и тот сделал его своим везирем. А затем он послал скороходов, музыкантов и жен всех вельмож в дом рыбака, и они одели его жену, вместе с детьми, в одежды царских жен и посадили ее в носилки, и жены всех вельмож, солдаты, скороходы и музыканты пошли перед ней и привели ее к дому царя, а маленький ребенок был у нее на руках. И ее больших детей ввели к царю, и тот принял их с почетом, и взял к себе на колени, и посадил рядом с собой, и их было девять детей мужеского пола, а царь был лишен мужеского потомства и получил только ту дочь, которую он назвал Умм-ас-Сууд.
     Что же касается царицы, то она приняла жену АбдАллаха земного с почетом и оказала ей милость и сделала ее у себя везиршей. И потом царь велел написать запись Абд-Аллаха земного со своей дочерью. И Абд-Аллах назначил за нее в приданое все драгоценные камни и металлы, которые у него были, и отворили ворота радости, и царь велел кричать об украшении города по случаю свадьбы его дочери.
     А на следующий день, после того как рыбак вошел к дочери царя и уничтожил ее девственность, царь выглянул в окно и увидел, что Абд-Аллах несет на голове корзину, полную плодов. "Что это у тебя, о мой зять, и куда ты идешь?" - спросил он. И рыбак ответил: "К моему другу Абд-Аллаху морскому". - "О мой зять, - сказал царь, - не время сейчас идти к твоему другу". - "Я боюсь, что, если я нарушу условие, он сочтет меня лжецом и скажет мне: "Земная жизнь отвлекла тебя от меня", - ответил рыбак. И царь сказал: "Ты прав, иди к твоему другу, да поможет тебе Аллах!"
     И рыбак пошел по городу, направляясь к своему другу, и люди уже его знали, и он слышал, как они говорят: "Вот царский зять идет менять плоды на камни". А те, кто его не знал и не узнавал его, кричали: "Эй, человек, почем ритль? Пойди сюда, продай мне!" И рыбак говорил: "Подожди, пока я вернусь к тебе", - и никого не огорчал. И он шел, и встретился с Абд-Аллахом морским, и отдал ему плоды, и обменял их на драгоценные камни, и продолжал делать так, и каждый день он проходил мимо пекарни хлебопека и видел, что она заперта. И так прошло десять дней и когда рыбак не увидел хлебопека и нашел его пекарню запертой, он сказал про себя: "Это удивительная вещь! Посмотри-ка! Куда девался хлебопек?" И он спросил его соседа и сказал ему: "О брат мой, где твой сосед и что сделал с ним Аллах?" И сосед хлебопека ответил: "О господин мой, он болен и не выходит из дома". - "А где его дом?" - спросил рыбак. И сосед хлебопека ответил: "На такой-то улице". И рыбак отправился туда и спросил про хлебопека, и когда он постучал в ворота, хлебопек выглянул в окошко и увидел своего друга рыбака, на голове которого была полная корзина. И он спустился к нему и отпер ворота, и рыбак вошел, и бросился к хлебопеку, и обнял его, и заплакал, и сказал: "Как ты поживаешь, о друг мой? Я каждый день хожу мимо пекарни и вижу ее запертой. Я спросил твоего соседа, и он сказал мне, что ты болен, и тогда я спросил, где твой дом, чтобы проведать тебя". - "Да воздаст тебе за меня Аллах всяким благом! - воскликнул хлебопек. - У меня нет болезни, но до меня дошло, будто царь схватил тебя потому, что какие-то люди на тебя налгали и сказали, что ты разбойник, и я испугался, и запер пекарню, и спрятался".
     "Твоя правда", - сказал рыбак. И затем он рассказал хлебопеку о своем деле и о том, что у него случилось с царем и со старостой рынка драгоценностей, и сказал: "Царь женил меня на своей дочери и сделал меня своим везирем. Возьми то, что есть в этой корзине, это твоя доля, и не бойся", - сказал он потом и вышел от хлебопека, прогнав от него страх. И он отправился к царю с пустой корзиной, и царь сказал ему: "О мой зять, ты как будто не встретился сегодня с твоим товарищем Абд-Аллахом морским?" - "Я ходил к нему, - ответил рыбак, - и то, что он мне дал, я отдал моему другу хлебопеку, так как я обязан ему благодеяниями". - "А кто этот хлебопек?" - спросил царь. И рыбак сказал: "Это человек, оказавший мне милость, и у меня с ним случилось в дни бедности то-то и то-то, и он ни один день не пренебрегал мной и не сокрушал мне сердце". - "А как его зовут?" - спросил царь. И рыбак сказал: "Его зовут Абд-Аллах хлебопек, а меня зовут Абд-Аллах земной, а моего друга зовут АбдАллах морской". И тогда царь воскликнул: "Меня тоже зовут Абд-Аллах [655], а рабы Аллаха - все братья! Пошли же за твоим другом хлебопеком и давай его сюда - мы сделаем его везирем левой стороны".
     И рыбак послал за хлебопеком, и когда тот явился к царю, царь одел его в одежду везиря и сделал его везирем левой стороны, а Абд-Аллаха земного сделал везирем правой стороны..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь сделал Абд-Аллаха земного, своего зятя, везирем правой стороны, а Абд-Аллаха хлебопека - везирем левой стороны.
     И Абд-Аллах провел в таком положении целый год, и он каждый день брал корзину, полную плодов, и приносил ее обратно полной драгоценных камней и металлов. А когда плоды в садах кончались, он брал изюм, миндаль, грецкие и лесные орехи, смоквы и другое, и все, что он носил Абд-Аллаху морскому, тот принимал от него и возвращал корзину, наполненной драгоценными камнями, как обычно. И случилось в один день из дней, что рыбак взял корзину, полную сухих плодов, по своему обычаю, и АбдАллах морской принял ее от него, и Абд-Аллах земной сел на берегу, а Абд-Аллах морской сел в воде, около берега, и они начали разговаривать и обменивались словами, пока речь не дошла до упоминания о могилах. И морской сказал: "О брат мой, говорят, что пророк (да благословит его Аллах и да приветствует!) похоронен у вас на суше. Знаешь ли ты, где его могила?" - "Да", - отвечал рыбак. "В каком же она месте?" - спросил Абд-Аллах морской. И рыбак ответил: "В городе, который называется ат-Тайиба" [656]. - "Посещают ли его люди, обитатели суши?" - спросил морской. И когда рыбак сказал; "Да", - он воскликнул: "На здоровье вам, о обитатели суши, посещение этого пророка, благородного и милосердого, посещающие которого заслужили его заступничество! А ты посещал ли его, о мой брат?" - "Нет, - ответил рыбак, - я был болен и не имел денег, чтобы истратить столько в дороге, и я разбогател только тогда, когда узнал тебя, и ты пожаловал мне это благо. Но теперь мне обязательно посетить его и совершить паломничество к священному дому Аллаха. Меня удерживала от этого только любовь к тебе - я не могу с тобой расстаться ни на один день". - "Разве ты ставишь любовь ко мне впереди посещения могилы Мухаммеда (да благословит его Аллах и да приветствует!), который заступится за тебя в день смотра перед Аллахом и спасет тебя от огня, и ты войдешь в рай благодаря его заступни^честву, и разве из любви к земной жизни ты пренебрежешь посещением могилы твоего пророка Мухаммеда (да благословит его Аллах и да приветствует!)", - спрашивал морской. И рыбак молвил: "Нет, клянусь Аллахом, посещение его стоит у меня впереди всех вещей, по я хочу получить от тебя разрешения посетить его в этом году". - "Я дал тебе разрешение его посетить, - сказал морской. - И когда ты встанешь над его могилой, передай ему от меня привет. У меня есть для него залог: войди со мной в море, и я сведу тебя в мой город, и введу ко мне в дом, и угощу тебя, и дам тебе этот залог, чтобы ты положил его на могилу пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!) И ты скажи ему: "О посланник Аллаха, Абд-Аллах морской передает тебе привет. Он подарил тебе этот 1Юдарок, и он надеется на твое заступничество от огня". - "О брат мой, - сказал Абд-Аллах земной, - ты сотворен в воде, и твое обиталище - вода, и она не вредит тебе. Но если ты выйдешь из воды на сушу, будет ли тебе вред?" - "Да, - отвечал морской, - мое тело высохнет, и подуют на меня дуновения суши, и я умру". - "А я, - сказал Абд-Аллах, - сотворен на суше, и обиталище мое - суша. И когда я войду в море, вода войдет в мои внутренности и задушит меня, и я умру". - "Не бойся этого, - сказал морской, - я принесу тебе масло, которым ты намажешь себе тело, и вода не повредит тебе, хотя бы ты провел остаток твоей жизни, кружа по морю, и спал и вставал бы в море, - тебе не будет никакого вреда". - "Если дело обстоит так, тогда не беда, - сказал рыбак. - Подавай сюда жир, я его испробую". - "Будет так", - сказал морской и, взяв корзину, ушел в море и скрылся ненадолго, а затем он вернулся, неся жир, похожий на жир коровы, и цвет его был желтый, как цвет золота, а запах приятный. "Что это такое, о брат мой?" - спросил его АбдАллах земной, и морской сказал: "Это жир из печени одного вида рыб, которые называются дандан [657], и это самые большие рыбы по размерам, и они - самые жестокие наши враги. И телом эта рыба больше, чем животные суши, которые существуют у вас, и если бы она увидела верблюда или слона, она бы, наверно, его проглотила". - "О брат мой, - спросил рыбак, - а что же ест эта злосчастная рыба?" И морской ответил: "Она ест животных моря. Разве ты не слышал, что говорят в поговорке: "Они как рыбы в море - сильные едят слабых". И рыбак сказал: "Твоя правда. А много у вас в море этих данданов?" - "У нас их столько" что исчислит их лишь один Аллах великий", - сказал морской. И Абд-Аллах земной молвил: "Боюсь, что когда я спущусь с тобой на дно, мне повстречается рыба такого вида и съест меня". - "Не бойся! - ответил АбдАллах морской. - Когда дандан тебя увидит, он узнает, что ты сын Адама, и испугается тебя и убежит. Он никого так не боится в море, как сынов Адама, ибо, если он съест сына Адама, он умрет в ют же час и минуту. Жир сына Адама - смер^тоносный яд для этих рыб, и мы собираем жир их печени только благодаря сынам Адама. Когда ктонибудь из них падает в море и тонет, его облик меняется, и мясо его иногда распадается на куски, и дандан съедает его, так как думает, что это одно из морских животных, и умирает. И мы находим его мертвым, и берем жир его печени, и смазываем им наше тело, и ходим по морю. В каком бы месте ни был сын Адама, и будь там сто, или двести, или тысяча, или больше рыб дандан, они, услышав крик сына Адама, сейчас же умирают..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах морской говорил АбдАллаху земному: "И если тысяча рыб этого вида или больше услышат один крик сына Адама, они сейчас же умирают, и ни одна из них не может сдвинуться с места". - "Я полагаюсь на Аллаха!" - воскликнул Абд-Аллах земной.
     И затем он снял бывшую на нем одежду и, выкопав на берегу моря яму, зарыл свое платье, а потом он намазал себе тело, от, темени до ступней, этим жиром и вошел в воду и нырнул. И он открыл глаза, и вода ему не повредила, и он принялся ходить направо и налево и стал, когда хотел, подниматься, а когда хотел, спускаться до дна, и он видел, что вода моря осеняет его как шатер и не вредит ему. "Что ты видишь, о брат мой?" - спросил его Абд-Аллах морской. И он ответил; "Я вижу благо, о брат мой, и ты был прав в том, что сказал, - вода мне не вредит". - "Следуй за мной", - сказал Абд-Аллах морской.
     И рыбак последовал за ним, и они ходили с места на место, и рыбак видел перед собой, и справа и слева, горы воды и смотрел на них и на всевозможных рыб, которые играли в море, одни - большие, другие - маленькие, и среди них были рыбы, похожие на буйволов, и рыбы, похожие на коров, и еще рыбы, похожие на собак, и рыбы, похожие на людей, и все рыбы, к которым они подходили, убегали при виде Абд-Аллаха земного. И он спросил морского: "О брат мой, почему это я вижу, что все рыбы, к которым мы подходим, убегают от нас?" И морской сказал: "Это из страха перед тобой, ибо все, что сотворил Аллах великий, боится сына Адама".
     И Абд-Аллах земной продолжал смотреть на чудеса моря, пока они не достигли высокой горы, и Абд-Аллах земной пошел по склону этой горы, и не успел он опомниться, как услышал великий крик. И он обернулся и увидел что-то черное, спускавшееся на него с этой горы (а оно было величиной с верблюда или больше) и кричавшее, и он спросил морского: "Что это такое, о брат мой?" И морской сказал. "Это дандан. Он спускается, преследуя меня, и хочет меня съесть. Крикни на него, о брат мой, прежде чем он не дошел до нас, а то он меня утащит и съест". И Абд-Аллах земной крикнул, и вдруг дандан упал мертвый. И когда рыбак увидел, что рыба мертва, он вое кликнул: "Слава Аллаху! Хвала ему за то, что я не ударил дандана мечом или ножом. Как это, при всей величине этой твари, она не вынесла моего крика и умерла?" - "Не удивляйся, - сказал Абд-Аллах морской, - клянусь Аллахом, о брат мой, если бы этих рыб была тысяча или две тысячи, они не вынесли бы одного крика сына Адама".
     И потом они подошли к одному городу и увидели, что все жители его - девушки, и нет среди них мужчин. "О брат мой, что это за город и что это за девушки?" - спросил Абд-Аллах земной. И морской молвил: "Это город девушек, ибо его жители - девушки моря". - "А есть ли среди них мужчины?" - спросил рыбак. И когда морской ответил: "Нет", - он спросил: "А как же они беременеют и рожают без мужчин?" - "Царь моря, - ответил Абд-Аллах морской, - сгоняет их в этот город, и они не беременеют и не рожают. Всякую морскую девушку, на которую царь разгневается, он отсылает в этот город, и она не может из него выйти, а если она выйдет из него, всякое морское животное, которое ее увидит, съест ее. А что касается других городов, то там есть и мужчины и девушки". - "А разве есть в море города, кроме этого города?" - спросил рыбак. "Много", - ответил Абд-Аллах морской. "А есть ли над вами султан?" - спросил рыбак. И морской сказал: "Да". И тогда рыбак молвил: "О брат мой, я видел в море много чудес". - "А какие ты видел в море чудеса? - воскликнул Абд-Аллах морской. - Разве ты не слышал, что говорит поговорка: "Чудеса моря многочис^леннее чудес суши". И рыбак сказал ему: "Твоя правда".
     И затем он начал разглядывать этих девушек и увидел, что у них лица подобны лунам, и волосы, как волосы женщин, но у них руки и ноги на животе и у них хвосты, как у рыб. А Абд-Аллах морской показал ему жителей этого города и вышел с ним и шел впереди него до другого города, и рыбак увидел, что этот город наполнен людьми - женщинами и мужчинами, - и облик их подобен облику девушек, и у них хвосты, но только у них нет ни продажи, ни покупки, как у людей суши, и они не одеты, а наоборот, все голые, с непокрытой срамотой. "О брат мой, - сказал рыбак, - я вижу, что эти женщины и мужчины - с непокрытой срамотой". И морской молвил: "Это потому, что у людей моря нет материи". - "О брат мой, а что же они делают, когда женятся?" - спросил рыбак. И Абд-Аллах морской молвил: "Они не женятся, а тот, кому понравится какая-нибудь женщина, удовлетворяет с ней свое желание". - "Это дело недозволенное, - сказал рыбак. - Почему же они не сватаются, не вносят приданого, не устраивают свадьбы и не женятся так, как угодно Аллаху и его посланнику?" И Абд-Аллах морской сказал: "Мы не все одной веры. Среди нас есть мусульмане-единобожники, и есть среди нас христиане, евреи и другие, и женятся среди нас больше всего мусульмане". - "Вы голые и нет у вас продажи и покупки. Каково же приданое ваших жен - вы им даете драгоценные камни и металлы?" - спросил рыбак. И Абд-Аллах морской ответил: "Драгоценности - это камни, которые у нас не ценятся, и тем, кто хочет жениться, назначают определенное количество разной рыбы, которую он должен поймать, - числом в тысячу, две тысячи, или больше, или меньше, смотря по тому, какое будет соглашение между женихом и отцом жены. И когда жених доставит требуемое, собираются родные обеих сторон, и они едят праздничное угощение и вводят мужа к жене, и потом он ловит рыбу и кормит жену, а когда он обессилеет, жена ловит рыбу и кормит мужа". - "А если кто-нибудь сотворит с кем-нибудь блуд, каково бывает дело?" - спросил рыбак. И Абд-Аллах морской ответил: "Когда это бывает установлено, женщину изгоняют в город девушек, а если она понесла после блуда, ее оставляют, пока она не родит, и если она родит девочку, их изгоняют вместе, и девочку называют: блудница, дочь блудницы, и она остается девушкой, пока не умрет. А если новорожденный - мальчик, его берут к царю, султану моря, и он его убивает".
     И Абд-Аллах земной удивился этому, и потом АбдАллах морской повел его в другой город, а после этого - в другой, и так далее, и он не переставал ему показывать, пока не показал восемьдесят городов, и рыбак видел, что жители одного города не похожи на жителей других городов. "О брат мой, - спросил он, - остались ли в море еще города?" И морской воскликнул: "А что ты видел из городов моря и его диковин?" - "Клянусь пророком, великодушным, кротким и милосердым, если бы я тысячу лет показывал тебе каждый день тысячу городов и в каждом городе показывал тебе тысячу диковин, я бы не показал тебе и одного кирата из двадцати четырех киратов городов моря и его чудес. Я показал тебе только наши страны и нашу землю - ничего больше". - "О брат мой, - сказал рыбак, - если дело обстоит так, довольно с меня того, что я видел. Мне опротивело есть рыбу, а я провел вместе с тобой восемьдесят дней, и ты кормишь меня по утрам и по вечерам только сырой рыбой - не жареной и не вареной". - "А что такое - вареная или жареная?" - спросил Абд-Аллах морской. И Абд-Аллах земной сказал: "Мы рыбу жарим на огне или варим ее, и готовим разнообразно, и делаем из нее много блюд". - "А откуда придет к нам огонь? - спросил морской. - Мы не знаем ни жареного, ни вареного, ни чего-либо другого". - "Мы жарим рыбу на оливковом или на кунжутном масле", - сказал земной.
     И морской молвил: "А откуда у нас быть оливковому и кунжутному маслу? Мы здесь в море не знаем ничего из того, что ты сказал". - "Твоя правда, - сказал земной, - но ты показал мне, о брат мой, много городов и не показал мне своего города". - "Что касается моего города, - сказал морской, - то мы прошли мимо его, и он близко от берега, откуда мы пришли. Я оставил мой город и пришел с тобой сюда, так как хотел показать тебе другие города моря". - "Достаточно того, что я посмотрел, - сказал рыбак, - и я хочу, чтобы ты мне показал твой город". -
     "Будет так", - сказал морской. И затем он вернулся с рыбаком к своему городу и, дойдя до него, сказал: "Вот мой город". И рыбак увидел, что это город маленький в сравнении с городами, которые он уже видел. И он вошел в город вместе с Абд-Аллахом морским и шел, пока не достиг одной пещеры, и морской сказал ему: "Вот мой дом, и все дома в этом городе - такие же пещеры в горах - большие или маленькие - и все города в море такого же вида.
     Всякий, кто хочет сделать себе дом, идет к царю и говорит ему: "Я хочу устроить дом в таком-то месте". И царь посылает с ним отряд рыб, называемых клевальщиками, и назначает в уплату им определенное количество рыбы (а у них клювы, которыми они крошат твердые камни), и они подходят к горе, которую выбрал хозяин дома, и выдалбливают в ней дом, а хозяин дома ловит им рыб и кормит их, пока пещера не будет готова, и тогда они уходят, а хозяин дома поселяется в ней. И все обитатели моря в таких же обстоятельствах, - они заключают друг с другом сделки и служат друг другу только за рыбу, и все они - рыбы. Входи", - сказал он потом рыбаку. И когда тот вошел, Абд-Аллах морской крикнул: "Эй, дочка!" И вдруг вошла его дочка, и у нее было круглое лицо, точно луна, и длинные волосы, и тяжелые бедра, и насурьмленные глаза, и тонкий стан, но она была голая и с хвостом. И, увидев со своим отцом Абд-Аллаха земного, она спросила: "О батюшка, что за куцый, которого ты привел к нам?" И морской ответил: "О дочка, это мой друг - земной, от которого я приносил тебе земные плоды. Подойди поздоровайся с ним". И девушка подошла и приветствовала Абд-Аллаха земного ясным языком и проникающими словами, и ее отец сказал ей: "Подай пищу нашему гостю, с приходом которого опустилась на нас благодать". И девушка принесла ему две большие рыбы, каждая из которых была как ягненок, и морской сказал рыбаку: "Ешь". И он стал есть через силу, от голода, так как ему опротивело есть рыбу, а у них не было ничего, кроме рыбы. И едва прошло немного времени, как пришла жена Абд-Аллаха морского, а она была красива обликом, и с ней было двое мальчиков, и у каждого мальчика был в руках малек рыбы, которого он грыз, как человек грызет огурец. И, увидев со своим мужем Абд-Аллаха земного, жена морского спросила: "А что это за куцый?" И мальчики со своей сестрой и их мать подошли, и стали смотреть на зад Абд-Аллаха земного, и говорить: "Да, клянемся Аллахом, он куцый!" - и начали смеяться над ним. "О брат мой, - сказал Абд-Аллах земной, - разве ты привел меня для того, чтобы сделать меня потехой..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах земной сказал Абд-Аллаху морскому: "О брат мой, разве ты привел меня для того, чтобы сделать меня потехой для твоих детей и жены?" И Абд-Аллах морской молвил: "Прости, о брат мой, среди нас не найти тех, у кого нет хвоста, и если окажется ктонибудь без хвоста, его берет султан, чтобы над ним посмеяться. И не взыщи, о брат мой, с этих маленьких детей и женщины - у них недостает разума".
     И затем Абд-Аллах морской крикнул на своих домочадцев и сказал им: "Замолчите!" И они испугались и замолчали. А морской стал уговаривать земного, и когда они разговаривали, вдруг пришли десять человек, большие, сильные и толстые, и сказали: "О Абд-Аллах, до царя дошло, что у тебя есть куцый из куцых земли". - "Да, - сказал Абд-Аллах морской, - вот этот человек. Это мой друг, и он пришел ко мне в гости, и я хочу возвратить его на землю". - "Мы можем уйти только с ним", - сказали пришедшие, - и если ты хочешь разговаривать, то поднимись, возьми его и приведи к царю и то, что ты говоришь нам, скажи царю". - "О брат мой, - сказал Абд-Аллах морской, - оправдание ясно, и мы не можем прекословить царю. Но пойдем со мной к царю, и я постараюсь освободить тебя от него, если захочет Аллах. Не бойся - когда он увидит тебя, он узнает, что ты из детей земли, а узнав, что ты земной, он обязательно окажет тебе уважение и вернет тебя на землю". - "Решение - твое решение, - сказал Абд-Аллах земной, - и я полагаюсь на Аллаха и пойду с тобой". И Абд-Аллах морской взял рыбака и шел с ним, пока не дошел до царя, и, увидев его, царь засмеялся и сказал: "Добро пожаловать куцему!" И все, кто был вокруг царя, смеялись и говорили: "Да, клянемся Аллахом, он куцый".
     И Абд-Аллах морской подошел к царю, и рассказал ему об обстоятельствах рыбака, и сказал: "Это один из детей земли, мой друг. И он не будет жить среди нас, так как любит есть рыбу только жареной или вареной, и я хочу, чтобы ты позволил мне возвратить его на землю". - "Если дело обстоит так, - сказал царь, - и он не будет жить у нас, то я разре^шаю тебе возвратить его на землю поело угощения. Подайте ему угощение", - приказал потом царь. И ему подали рыбу всех форм и цветов, и Абд-Аллах земной поел, исполняя приказание царя. "Пожелай что-нибудь от меня", - сказал затем царь. И Абд-Аллах земной сказал: "Я желаю, чтобы ты дал мне драгоценных камней". И царь молвил: "Отведите его в дом драгоценных камней и дайте ему выбрать, что ему нужно". И друг рыбака взял его в дом драгоценных камней, и он отобрал сколько хотел. А затем они с Абд-Аллахом морским вернулись в свой город и, вынув кошелек, Абд-Аллах сказал: "Возьми это как залог и доставь на могилу пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!)"
     И рыбак взял кошелек, не зная, что в нем находится. И затем морской вышел с ним, чтобы доставить его на землю, и рыбак услышал по дороге пение и увидел торжество и разложенную трапезу, и люди ели и пели в великой радости. Абд-Аллах земной спросил Абд-Аллаха морского: "Чего это люди в такой великой радости, разве у них свадьба?" - "У них не свадьба, - отвечал морской, - но у них кто-то умер". - "А разве когда у вас кто-нибудь умирает, вы радуетесь, поете и едите?" - спросил Абд-Аллах земной, и морской сказал; "Да. А вы, о люди земли, что вы в этом случае делаете?" - "Когда у нас кто-нибудь умирает, - ответил земной, - мы печалимся о нем и плачем, я женщины бьют себя по лицу и разрывают на себе одежды от печали по тем, кто умер".
     И Абд-Аллах морской вытаращил на Абд-Аллаха земного глаза и сказал: "Давай сюда залог". И рыбак отдал ему, и тогда морской вывел его на землю и сказал: "Я разрываю дружбу с тобою и привязанность к тебе, и после этого дня ты меня не увидишь, и я тебя не увижу". - "Почему эти слова?" - спросил Абд-Аллах земной, и морской сказал: "Разве вы, о люди земли, не залог Аллаха?" - "Да", - ответил земной. И морской сказал; "Не легко же вам, когда Аллах берет свой залог, и вы плачете о нем, и как же я дам тебе залог пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!), если вы, когда приходит к вам новорожденный, радуетесь ему, хотя Аллах великий вкладывает в него душу, как залог, а когда он берет ее, - как это может быть для вас тяжело и почему вы плачете и печалитесь? Нет нам в товариществе с вами нужды". И затем он оставил его и ушел в море, и Абд-Аллах земной надел свои вещи, взял камни и отправился к царю.
     И тот встретил его, истосковавшийся, и обрадовался ему, и сказал: "Каково тебе, о мой зять, и почему тебя не было со мной все это время?" И рыбак рассказал ему свою историю и то, какие он видел чудеса в море. И царь удивился этому, а потом Абд-Аллах земной рассказал, что ему говорил Абд-Аллах морской. И царь сказал: "Ты ошибся, сказав ему об этом". И затем рыбак продолжал некоторое время ходить на берег и кричать Абд-Аллаха морского, но тот не отвечал и не приходил к нему. И тогда Абд-Аллах земной потерял надежду его увидеть и он пребывал с царем, своим тестем, и с домашними в наирадостнейшем положении, совершая прекрасные поступки, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний и они все не умерли.
     Хвала живому, который не умирает, господину видимого и невидимого царства! Он властен во всякой вещи, с рабами своими милостив и всеведущ.
     
     
     Сказка об Абу-ль-Хасане из Омана
     
     Рассказывают также, что халиф Харунар-Рашид однажды ночью сильно мучился бессонницей. Он позвал Масрура и, когда тот явился, сказал ему: "Приведи ко мне скорее Джафара!" И Масрур пошел и привел его, и когда Джафар остановился перед халифом, тот сказал: "О Джафар, на меня напала сегодня ночью бессонница и прогнала от меня сон, и я не знаю, как избавиться от нее". - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - мудрецы говорят: "Взгляд в зеркало, посещение бани и слушание пения прекращают заботы и размышления". - "Джафар, - сказал халиф, - я все это делал, но ничто не помогает, и я клянусь моими пречистыми дедами, если ты не найдешь способ прогнать от меня бессонницу, я отрублю тебе голову". - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - сделаешь ли ты то, что я тебе посоветую?" - "А что ты мне посоветуешь?" - спросил халиф. И Джафар сказал: "Сядем в лодку и спустимся на ней по реке Тигру, вместе с течением воды, до местности, называемой Карн-ас-Сарат, - может быть, мы услышим то, чего не слыхали, или увидим то, чего не видали, ибо сказано: "Рассеется забота от одного из трех дел: пусть увидит человек то, чего не видал, или услышит то, чего не слыхал, или вступит на землю, на которую не вступал". - "Может быть, это будет причиной прекращения твоей тревоги, о повелитель правоверных".
     И тогда ар-Рашид встал со своего места и пошел вместе с Джафаром, его братом альФадлом, Исхаком собутыльником, Абу-Новасом и Абу-Дулафом [658] и Масруром меченосцем..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф встал со своего места и пошел вместе с Джафаром и остальными людьми. И они вошли в комнату одежд, и все оде^лись в платья купцов, и, направившись к Тигру, сели в лодку, украшенную золотом, и спустились по течению реки, пока не достигли того места, куда направлялись. И они услышали голос девушки, певшей под лютню и произно^сившей такие стихи:
     "Сказал я ему, когда появились вина,
     А соловей уж пел в ветвях деревьев;
     "Доколе медлить будешь ты в веселье?
     Очнись - ведь жизнь нам лишь взаймы дается!;
     Бери вино от друга дорогого,
     В чьем взоре томность лишь и сокрушение.
     Я на щеках его посеял розы,
     И меж кудрей они гранат взрастили.
     Считаешь ты на нем места ударов золой холодной: но ланиты - пламя,
     Хулитель говорит: "Его забудь ты!"
     Как оправдаться, раз пушок доносит?"
     И халиф, услышав этот голос, воскликнул: "О Джафар, как прекрасен этот голос!" И Джафар отвечал: "О владыка наш, не касалось моего слуха ничего приятнее и лучше этого пения, но только, о господин мой, слушать из-за стены, значит слушать наполовину, каково же будет слушать из-за занавески?" - "Пойдем, о Джафар, - сказал халиф. - Явимся, непрошеные, к хозяину этого дома, и, может быть, мы увидим певицу воочию". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Джафар. И они вылезли из лодки и попросили позволения войти, и вдруг к ним вышел юноша, красивый на вид, с нежными словами и красноречивым языком, и сказал: "Приют и уют, о господа, оказывающие мне милость! Входите, ширина вам и простор!" И они вошли (а юноша шел перед ними) и увидели дом, выходящий на четыре стороны, и потолки в нем были позолоченные, а стены были разрисованы лазурью. В доме был портик, под которым стояла красивая скамья, а на ней сидели сто невольниц, подобных лунам. И юноша закричал на них, и они сошли с сидений, а затем хозяин дома обернулся к Джафару и сказал: "О господин, я не отличаю среди вас высокого от высшего. Во имя Аллаха! Пусть пожалует тот из вас, кто всех выше, на почетное место, а товарищи его пусть садятся, каждый по чину". И все сели на свое место, а Масрур стоял перед ними, прислуживая, и хозяин дома сказал: "О гости, с вашего позволения - не принести ли вам чего-нибудь съестного?" И ему ответили: "Хорошо!" И тогда он велел невольницам принести еду, и пришли четыре невольницы с перетянутым станом, неся перед собой стол, на котором были диковинные кушанья из того, что ходит, летает и плавает в морях, - ката, перепелки, цыплята и голуби, и по краям скатерти были написаны подходящие к месту стихи. И пришедшие поели вдоволь и вымыли руки, и юноша сказал: "О господа мои, если у вас есть нужда, скажите нам о ней, чтобы мы почтили себя ее исполнением". И пришедшие ответили: "Хорошо! Мы пришли в твое жилище только из-за голоса, который услыхали за стеной твоего дома, и хотим услышать его и узнать его обладательницу, и, если ты решишь пожаловать нам это, это будет от твоих благородных качеств, а потом мы вернемся туда, откуда пришли". - "Добро вам пожаловать!" - сказал юноша. А затем он обернулся к одной черной невольнице и сказал ей: "Приведи твою госпожу такую-то". И невольница ушла, и пришла, неся скамеечку, и поставила ее, и ушла вторично, и вернулась с девушкой, подобной луне в ее полноте, и девушка села на скамеечку, а затем черная невольница подала ей атласный чехол, и девушка вынула из него лютню, украшенную драгоценными камнями и яхонтами, а колки ее были из золота..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка, когда пришла, села на скамеечку и вынула лютню из чехла, и вдруг оказалось, что она украшена драгоценными камнями и яхонтами, а колки ее - из золота. И девушка подтянула струны лютни, и она была такова, как сказал о ней и о лютне ее поэт:
     Она обняла ее, как нежная мать дитя,
     На лоне своем, и ярко блещут колки ее.
     Коль правою шевельнет рукой, чтоб настраивать,
     Сейчас же другой рукой поправит колки она.
     И затем она прижала лютню к груди и склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком, и прошлась по ее струнам, которые жалостно вскрикнули, как кричит ребенок, зовя мать. А потом она ударила по струнам и произнесла такие стихи:
     "О, вернет пусть время любимого для укоров мне!
     Мой друг, ты чашу вкруг пусти и пей вино,
     Что с кровью сердца мужа лишь смешается,
     И тотчас полон радости, восторга он.
     Ветерок берется нести его вместе с чашею,
     Но видал ли ты луну полную, что звезду несет?
     Как часто ночью я с луной беседую,
     Над Тигром ночи сумрак озаряющей,
     И склоняется месяц к западу, как будто бы
     Протянул он меч позолоченный над гладью вод".
     А окончив свои стихи, девушка заплакала сильным плачем, и все, кто был в доме, закричали, плача, так что едва не погибли, и не было среди них никого, кто бы не исчез из мира, не разорвал бы своих одежд и не бил бы себя по лицу из-за красоты ее пения. И ар-Рашид сказал: "Поистине, пение этой девушки указывает на то, что она влюбленная-разлученная". И ее господин ответил: "Она потеряла мать и отца". И ар-Рашид воскликнул: "Это не плач того, кто потерял отца и мать, это тоска того, кто лишился любимого". И ар-Рашид пришел в восторг и сказал Исхаку: "Клянусь Аллахом, я не видел ей подобной!" И Исхак молвил: "О господин мой, я дивлюсь на нее крайним удивлением и не владею своей душой от восторга".
     А ар-Рашид при всем этом смотрел на хозяина дома и вглядывался в его прелести и изящество его черт. И он увидел у него на лице следы желтизны, и обратился к нему, и сказал: "О юноша!" И юноша ответил: "Я здесь, о господин". И ар-Рашид спросил его: "Знаешь ли ты, кто мы?" - "Нет", - отвечал юноша. И Джафар сказал: "Хочешь ли ты, чтобы мы сказали тебе, как имя каждого из нас?" - "Да", - отвечал юноша. И Джафар молвил: "Это повелитель правоверных и сын дяди господина посланных", - и назвал ему имена остальных пришедших. А после этого ар-Рашид сказал: "Хочу, чтобы ты рассказал мне про желтизну, которая у тебя на лице, приобретенная ли она, или коренная, со времени рождения?" - "О повелитель правоверных, - сказал юноша, - мой рассказ удивителен, и дело мое диковинно, и если бы написать его иглами в уголках глаза, он бы был назиданием для поучающихся".
     "Осведоми меня о нем, - сказал халиф. - Может быть, твое исцеление придет через мои руки". - "О повелитель правоверных, предоставь мне твой слух и освободи для меня твое внимание", - молвил юноша. И ар-Рашид воскликнул: "Подавай твой рассказ, - ты внушил мне желание его послушать!"
     И тогда юноша сказал: "Знай, о повелитель правоверных, что я человек из купцов, торгующих в море, и род мой из города Омана. Мой отец был купцом с большими деньгами, и было у него тридцать кораблей, которые ра^ботали в море, и плата за них каждый год составляла тридцать тысяч динаров. А он был человек благородный и научил меня письму и всему, что нужно человеку. И когда пришла к нему кончина, он позвал меня и заповедал мне то, что обычно, и затем Аллах великий взял его к своему милосердию (да оставит Аллах в живых повелителя правоверных!). А у моего отца были товарищи, которые торговали на его деньги и ездили по морю. И в какой-то день случилось, что я сидел в моем жилище, вместе с несколькими купцами, и вдруг вошел ко мне один из моих слуг и сказал: "О господин, у ворот человек, который просит позволения войти к тебе". И я позволил ему, и он вошел, неся на голове что-то закрытое, и поставил это передо мной и открыл, и вдруг оказалось, что это плоды, поспевшие не вовремя, и редкости и диковинки, которых нет в нашей стране. И я поблагодарил его за это и дал ему сто динаров, и он ушел благодаря. А потом я разделял принесенное среди всех, кто был со мной из друзей, и спросил купцов: "Откуда это?" - "Из Басры", - сказали они и стали хвалить плоды и описывать красоту Басры, и все они сошлись на том, что среди городов нет города прекраснее Багдада и его обитателей. И они начали описывать Багдад и прекрасный нрав его жителей, и его хороший воздух, и красивое расположение, и моей душе захотелось туда, и мечты мои привязались к тому, чтобы его увидеть. И я продал свои земли и владения, и продал корабли за сто тысяч динаров, и продал рабов и невольниц, и когда я собрал все свои деньги, их оказалось тысяча тысяч динаров, кроме драгоценных камней и металлов. И я нанял корабль, и погрузил на него деньги и все свое имущество, и плыл на нем дни и ночи, пока не прибыл в Басру. И я провел там некоторое время, а потом нанял корабль и сложил на него свои деньги, и мы плыли вниз по реке немного дней и достигли Багдада. И я спросил, где живут купцы и какое место лучше всего для жизни, и мне сказали: "Квартал аль-Карх" [659] И я пришел туда, и нанял дом на улице, называемой Шафранная, и перенес все свои деньги в этот дом, и провел там некоторое время. А затем в какой-то день я отправился на прогулку, имея с собой немного денег (а был день пятницы), и пришел в соборную мечеть, называемую мечеть аль-Мансура [660], в которой совершается соборная молитва. И когда мы кончили молиться, я вышел с людьми и пошел в место, называемое Карн-ас-Сарат. И я увидел в этой местности высокий красивый дом с балконом, выходящим на берег, и на балконе было окно. И я подошел, среди других людей, к этому помещению и увидел сидящего старика, одетого в красивые одежды, от которого расп^ространялся приятный запах. И старик распустил свою бороду, и она разде^лялась у него на груди на две пряди, подобные серебряным тростям, и вокруг него стояли четыре невольницы и пять слуг. И я спросил одного человека: "Как зовут этого старика и какое его ремесло?" И он сказал: "Это - Тахир ибн аль-Ала, и он содержатель девушек. Всякий, кто к нему входит, ест, пьет и смотрит на красавиц".
     "Клянусь Аллахом, - воскликнул я, - я уж давно хожу и ищу чтонибудь подобное!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот сорок девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша воскликнул: "Клянусь Аллахом, я уже давно хожу и ищу что-нибудь подобное!" И я подошел к старику, о повелитель правоверных, - говорил он, - и приветствовал его, и сказал: "О господин мой, у меня есть до тебя нужда". - "Что у тебя за нужда?" - спросил он. И я сказал: "Я хочу быть твоим гостем сегодня вечером". - "С любовью и охотой!" - ответил старик. А потом он сказал: "О дитя мое, у меня много девушек, и среди них есть такие, чья ночь по десять динаров, а есть такие, чья ночь по сорок динаров, а есть и такие, чья ночь стоит больше. Выбирай которую хочешь". - "Я выбираю ту, чья ночь по десять динаров", - сказал я. И затем я отвесил старику триста динаров за месяц, и он передал меня слуге, и этот слуга взял меня, и отвел в баню, находящу^юся в доме, и хорошо мне прислуживал. А когда я вышел из бани, он привел меня в какую-то комнату и постучал в дверь. И к нему вышла девушка, и он сказал ей: "Бери твоего гостя". И девушка встретила меня пожеланием уюта и простора, смеясь и радуясь, и ввела меня в удивительную комнату, украшенную золотом, и я всмотрелся в эту девушку и увидел, что она подобна луне в ночь ее полноты, и ей прислуживали две невольницы, подобные звездам. И она посадила меня, и села со мной рядом, и сделала девушкам знак, и они принесли столик со всевозможным мясом - курицами, перепелками, ката и голубями, и мы ели, пока не насытились, и я в жизни не видел кушаний слаще этих. И когда мы поели, столик был убран, и принесли столик с напитками, цветами, сладостями и плодами, и я провел с этой девушкой месяц в таких обстоятельствах.
     А когда месяц кончился, я сходил в баню и пришел к старику и сказал ему: "О господин мой, я хочу ту, чья ночь по двадцать динаров". - "Вешай золото", - сказал он. И я пошел, и принес золото, и отвесил старику шестьсот динаров за месяц, и он позвал слугу и сказал: "Возьми своего господина". И слуга взял меня и отвел в баню, а когда я вышел, он привел меня к дверям какой-то комнаты и постучался, и из комнаты вышла девушка: "Возьми своего гостя", - сказал он ей. И она встретила меня наилучшей встречей, и вдруг я вижу - вокруг нее четыре невольницы. И она приказала принести еду, и принесли столик со всевозможными кушаньями, и я стал есть, а когда я покончил с едой и столик убрали, девушка взяла лютню и пропела такие стихи:
     "О мускуса дуновенье из вавилонских стран,
     Любовью моей молю - послания мои доставь!
     Я знал в этих странах раньше милых жилища все - и
     Возвышенней средь жилищ других они истинно!
     И та в них живет, любовь к кому всех влюбившихся
     Пленила, но пользы нет для них от нее совсем".
     И я провел у нее месяц, а затем пришел к старику и сказал: "Хочу ту, что за сорок динаров!" И старик сказал: "Вешай золото!" И я отвесил ему за месяц тысячу двести динаров и провел с девушкой месяц, точно день, столь прекрасной я нашел ее внешность и ее общество. И затем я опять пришел к старику. А дело было уже под вечер, и я услышал большой шум и громкие голоса и спросил его: "В чем дело?" И старик сказал: "Сегодняш^няя ночь у нас самая знаменитая из ночей, и все люди развлекаются в эту ночь, глядя друг на друга. Не хочешь ли ты подняться на крышу и посмотреть на людей?" И я сказал: "Хорошо!" И поднялся на крышу и увидел красивую занавеску, а за занавеской - великолепное помещение, в котором стояла скамья, и на ней были прекрасные ковры, и там сидела красивая девушка, которая ошеломляла смотревших своей красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью. И рядом с ней сидел юноша, положив руку ей на шею, и целовал ее, и она целовала его. И, увидев их, о повелитель правоверных, я не мог владеть своей душой и не знал, где я, - так ослепил меня прекрасный облик этой девушки. И когда я спустился вниз, я спросил девушку, у которой я был, и описал ей облик той девушки, и она сказала: "А что тебе до нее?" И я воскликнул: "Клянусь Аллахом, она взяла у меня ум!" И девушка улыбнулась и сказала: "О Абу-ль-Хасан, у тебя есть до нее желание?" - "Да, клянусь Аллахом, она овладела моим сердцем и умом!" - воскликнул я, и девушка молвила: "Это дочь Тахира ибн аль-Ала, и она наша госпожа, а мы все - ее невольницы. Знаешь ли ты, о Абу-ль-Хасан, сколько стоит ее ночь и день?" - "Нет", - ответил я. И девушка сказала: "Пятьсот динаров, и по ней вздыхают сердца царей". - "Клянусь Аллахом, - воскликнул я, - я изведу все свои деньги на эту девушку!" И я провел всю ночь, борясь со страстью, а наутро я пошел в баню и надел самые роскошные одежды из одежд царей и, придя к отцу девушки, сказал ему: "О господин, я хочу ту, чья ночь по пятьсот динаров". - "Вешай золото!" - сказал старик. И я отвесил ему пятнадцать тысяч динаров за месяц, и он взял их и сказал слуге: "Отведя его к твоей госпоже такой-то!" И слуга взял меня и привел в помещение, наряднее которого не видел мой глаз на лице земли.
     И я увидел, что девушка сидит там, и когда я увидел ее, она ошеломила мой ум своей красотой, о повелитель правоверных, и была она подобна луне в четырнадцатую ночь..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот пятидесяти
     
     Когда же наступила ночь, дополняющая до девятисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша рассказал повелителю правоверных о качествах той девушки и продолжал: "И она была подобна луне в четырнадцатую ночь - красивая, прелестная, стройная и соразмерная; ее слова позорили звуки лютни, и как будто ее имели в виду слова поэта:
     И если б она явилась вдруг многобожникам,
     Ее бы сочли они за бога, не идола,
     А если бы в море вдруг соленое плюнула,
     То стала б вода морская от слюны сладкою.
     А если монаху на востоке явилась бы,
     Оставил бы он восток, пошел бы на запад он. Или слова другого;
     Взглянул на нее я раз, и впали в смущение
     Тончайшие мысли от чудесных красот ее.
     Внушила ей мысль ее, что я ее полюбил,
     И мысль эта отразилась вмиг на щеках ее
     И я приветствовал девушку, и она сказала" "Приют и уют, добро тебе пожаловать!" И взяла меня за руку, о повелитель правоверных, и посадила с собой рядом, и от крайней тоски я заплакал, боясь разлуки, и пролил слезы из глаз, и произнес такое двустишье:
     "Люблю я разлуки ночи - я им не радуюсь,
     Но, может быть, им вослед придет единенье.
     Дней близости не люблю я очень - ведь знаю я,
     Что будет исходом всех вещей прекращенье".
     И девушка стала развлекать меня ласковыми речами, а я утопал в море страсти и боялся, хоть был вблизи, мучений разлуки из-за крайней любви и тоски. И я вспомнил горечь разлуки и отдаления и произнес такое двустишье:
     "В час сближенья с нею подумал я о разлуке с ней,
     И из глаз моих заструились слезы-дракона кровь.
     И глаза я стал вытирать о шею красавицы -
     Ведь сдерживает камфара обычно кровь".
     И девушка приказала принести кушанья, и пришли четыре невольницы, высокогрудые девы, и поставили перед нами кушанья, плоды, сладости, цветы и вино, подходящие для царей. И мы поели, о повелитель правоверных, и сидели за вином, и вокруг нас были цветы, в помещении, подходящем только для царя. А затем, о повелитель правоверных, невольница принесла ей парчовый чехол, и она взяла его, и вынула из него лютню, и, положив лютню на колени, прошлась по струнам, и струны жалобно позвали, как ребенок зовет мать, а девушка произнесла такое двустишье:
     "Вино пей всегда из рук газели изнеженной -
     По нежности свойств они друг другу подобны.
     Поистине, пьющему усладу дает вино
     Тогда лишь, когда блестят ланиты у кравчих".
     И я пробыл у нее, о повелитель правоверных, в таких обстоятельствах некоторое время, пока не вышли все мои деньги, и я подумал, сидя с нею, о разлуке, и слезы полились у меня по щекам, как потоки, и я перестал отличать ночь от дня.
     "Почему ты плачешь?" - спросила девушка. И я сказал ей: "О госпожа, с тех пор как я к тебе пришел, твой отец берет с меня каждый вечер пятьсот динаров, и у меня не осталось нисколько денег, а правду сказал поэт, когда сказал:
     Коль беден ты, на родине ты чужак,
     С деньгами ж - всем родной на чужбине".
     "Знай, - сказала девушка, - что у моего отца в обычае, когда у него находится купец и он разорится, держать его как гостя три дня, а потом его выгоняют, и он никогда к нам не возвращается. Но скрывай свою тайну и таи свое дело, а я устрою хитрость, чтобы быть с тобой, до каких пор захочет Аллах, - в моем сердце великая любовь к тебе. Знай, что все деньги отца под моей рукой, и он не знает их количества. Я буду давать тебе каждый день мешок с пятью сотнями динаров, а ты будешь отдавать его моему отцу и скажешь: "Я не стану тебе давать деньги иначе как день за днем". И всякий раз, как ты отдашь ему деньги, он будет давать их мне, а я буду давать их тебе, и мы будем продолжать так, до каких пор захочет Аллах".
     И я поблагодарил девушку за это и поцеловал ей руку, и я провел у нее, о повелитель правоверных, таким образом целый год.
     И в какой-то день случилось, что она побила свою невольницу болезненным боем, и невольница сказала ей: "Клянусь Аллахом, я сделаю больно твоему сердцу, как ты сделала больно мне". И эта невольница пошла к ее отцу и осведомила его о нашем деле с начала до конца. И Тахир ибн аль-Ала, услышав слова невольницы, тотчас же поднялся и вошел ко мне, когда я сидел с его дочерью, и сказал: "О такой-то!" - "К твоим услугам!" - ответил я. И он сказал: "У нас такой обычай: когда с нами купец и он разорился, мы держим его как гостя три дня, а ты у нас уже год ешь, пьешь и делаешь, что хочешь".
     И он обернулся к своим слугам и сказал: "Снимите с него одежду!" И они сделали это и дали мне скверную одежду ценой в пять дирхемов, и дали мне десять дирхемов, и старик сказал: "Уходи! Я не буду тебя ни бить, ни ругать, ступай своей дорогой, но если ты останешься в этом доме, за твою кровь не будет дано платы".
     И я вышел, о повелитель правоверных, не зная, куда идти, и опустилась в мое сердце вся забота в мире, и охватило меня беспокойство. И я сказал себе: "Как это я приехал морем с тысячей тысяч динаров, часть которых - цена тридцати кораблей, и все это остается в доме зловредного старика, и после этого я выхожу от него голый, с разбитым сердцем. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!"
     И я провел в Багдаде три дня, не вкушая ни еды, ни питья, а на четвертый день я увидел корабль, направлявшийся в Басру, и сошел на этот корабль, и нанял место у его хозяина, и доехал до Басры. И я пришел на рынок, сильно голодный, и меня увидел один зеленщик, и подошел ко мне, и обнял меня, так как он был моим другом и другом моего отца. Он спросил меня о моем положении, и я рассказал ему обо всем, что со мной случилось, и зеленщик сказал: "Клянусь Аллахом, это не дела разумного! После того, что с тобой случилось, что же ты задумал делать?" - "Не знаю, что делать", - сказал я. И зеленщик спросил: "Хочешь ли ты сидеть у меня и записывать мой расход и доход? Тебе будет каждый день два дирхема, сверх еды и питья".
     И я согласился на это и провел у него, о повелитель правоверных, целый год, продавая и покупая, пока у меня не оказалось сто динаров, и тогда я нанял комнату на берегу реки, надеясь, что, может быть, придет корабль с товаром, и я куплю на мои динары товару и отправлюсь с ним в Багдад. И случилось в какой-то день, что пришли корабли, и все купцы пошли покупать, и я пошел с ними. И вдруг два человека вышли из трюма корабля и, поставив себе две скамеечки, сели. И купцы подошли к ним, чтобы покупать, и прибывшие сказали своим слугам: "Подайте ковер". И ковер принесли. И один из слуг принес суму, и, вынув из нее мешок, раскрыл его, и опорожнил на ковер, и вдруг я увидел, что ковер похищает взоры, - так много было на нем драгоценных камней, жемчуга, коралла, яхонтов и карнеола всевозможных цветов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша, рассказав халифу о происшествии с купцами и с мешком и о том, какие в нем были драгоценности всевозможных сортов, продолжал: "О повелитель правоверных, потом один из двух людей, сидевших на скамеечках, обратился к купцам и сказал: "О собрание купцов, я буду продавать только в сегодняшний день, так как я утомлен". И люди стали набавлять цену, пока ее размер не дошел до четырехсот динаров. И тогда владелец мешка (а у меня с ним было старинное знакомство) сказал мне: "Почему ты ничего не говоришь и не набавляешь цены, как другие купцы?" - "Клянусь Аллахом, о господин мой, - сказал я, - у меня не осталось ничего в мире, кроме сотни динаров".
     И мне сделалось его стыдно, и мои глаза прослезились, и владелец мешка посмотрел на меня - а ему было тяжело видеть мое положение - и сказал купцам: "Засвидетельствуйте, что я продал все, что было в мешке из разных драгоценностей и металлов этому человеку за сто динаров, хотя я знаю, что это стоит столько-то и столькото тысяч динаров, и это подарок ему от меня".
     И он дал мне суму, и мешок, и ковер со всеми бывшими на нем драгоценностями, и я поблагодарил его за это. И все купцы, что присутствовали, стали его восхвалять, а затем я забрал драгоценности, и пошел на рынок камней, и сел покупать и продавать. А среди этих дорогих металлов был кружок с заклинаниями - изделие мастеров, весом в полритля, и он был красный, очень красный, и на нем были строчки, точно следы муравьев, с обеих сторон, и я не знал, какая от него польза. И я продавал и покупал целый год, а затем я взял кружок с заклинаниями и сказал: "Это лежит у меня долгое время, и я не знаю, какая от него польза". И я отдал его посреднику, и тот походил с ним, и вернулся, и сказал: "Ни один купец не дал мне за него ничего, кроме десяти дирхемов". И я сказал: "Я не продам его за такую цену". И посредник бросил мне кружок в лицо и ушел.
     И я предложил его для продажи в другой день, и цена за него дошла до пятнадцати дирхемов, и я взял его у посредника, рассерженный, и бросил где-то у себя. И когда я сидел однажды, вдруг подошел ко мне человек и, поздоровавшись со мной, сказал: "С твоего разрешения, нельзя ли мне по^рыться в твоих товарах?" И я сказал: "Хорошо".
     А я, о повелитель правоверных, был гневен из-за того, что завалялся этот кружок с заклинаниями, и человек порылся в товарах и не взял из них ничего, кроме кружка с заклинаниями. И когда он увидел его, о повелитель правоверных, он поцеловал себе руку и воскликнул: "Хвала Аллаху!"
     И затем он спросил: "О господин, продаешь ли ты его?" И мой гнев усилился, и я сказал: "Да!" И человек спросил: "Какая его цена?" - "А сколько ты дашь?" - спросил я. И он ответил: "Двадцать динаров". И я заподозрил, что он надо мной издевается, и сказал: "Уходи своей дорогой". И человек сказал мне: "За пятьдесят динаров". И я не ответил ему, и тогда он сказал: "За тысячу динаров!" И при всем этом, о повелитель правоверных, я молчал и не отвечал ему, а он смеялся над моим молчанием и говорил: "Почему ты мне не отвечаешь?" - "Ступай своей дорогой", - сказал я ему и хотел начать с ним ссору, а он прибавлял тысячу за тысячей, но я не отвечал ему. И наконец он сказал: "Продашь ли ты этот кружок за двадцать тысяч динаров?" А я все думал, что он издевается надо мной, и люди собрались вокруг нас, и все говорили мне: "Продавай, а если он не купит, мы все пойдем против него, побьем его и выгоним из города".
     И я спросил его: "Ты покупаешь или смеешься?" И человек ответил: "А ты продаешь или смеешься?" И я сказал: "Продаю!" И тогда человек молвил: "Он стоит тридцать тысяч динаров, возьми их и заверши продажу".
     И я сказал присутствующим: "Засвидетельствуйте это, но только с условием, что ты мне расскажешь, какая от него прибыль и в чем его польза". - "Заверши продажу, - сказал человек, - и я расскажу тебе о его прибыли и пользе". И тогда я сказал: "Я продал тебе!" И человек воскликнул: "Аллах в том, что я говорю, поручитель!" И вынул золото, и вручил его мне, и, взяв ладанку, положил ее в карман. И затем он спросил: "Ты удовлетворен?" И когда я ответил: "Да", - он сказал: "Засвидетельствуйте, что он завершил продажу и взял деньги - тридцать тысяч динаров".
     И затем он обратился ко мне и молвил: "О бедняга, клянусь Аллахом, если бы ты отложил продажу, мы бы прибавили тебе до ста тысяч динаров, нет - до тысячи тысяч динаров".
     И когда я услышал, о повелитель правоверных, эти слова, кровь убежала от моего лица, и его покрыла с того дня желтизна, которую ты видишь. И затем я сказал ему: "Расскажи мне, в чем причина этого и какая польза от этого кружка". И человек сказал: "Знай, что у царя Индии есть дочка, лучше которой не видано, но у нее падучая болезнь. Царь вызывал обладателей перьев, людей науки и волхвов, но они не сняли с нее этого, и я сказал ему (а я присутствовал в собрании): "О царь, я знаю человека по имени Сад-Аллах-аль-Бабили, - нет на лице земли никого более сведущего в этих делах. Если ты решишь послать меня к нему, сделай это". - "Ступай к нему", - сказал царь. И я сказал ему: "Вели принести мне кусок карнеола". И царь принес мне большой кусок карнеола, сто тысяч динаров и подарок, и я взял это и отправился в страны вавилонские. Я стал спрашивать об этом старце, и мне указали к нему дорогу, и я дал ему сто тысяч динаров и подарок, и он принял это от меня, а потом он взял кусок карнеола и позвал гранильщика, и гот сделал из него ладанку. И старец провел семь месяцев, наблюдая звезды, пока не выбрал время, чтобы сделать надпись. И тогда он написал на кружке талисманы, которые ты видишь, и после этого я вернулся к царю..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил повелителю правоверных: "И тот человек сказал: "И я взял эту ладанку и принес ее к царю, и когда царь повесил ее на свою дочку, она сейчас же выздоровела, а она была привязана на четырех цепях, и всякую ночь у нее ночевала невольница, которую к утру зарезали. А когда на царевну положили эту ладанку, она тотчас же выздоровела, и царь сильно обрадовался этому, и наградил меня, и роздал большие деньги на милостыню, а потом он вставил ладанку в ожерелье царевны. И случилось, что в какой-то день она поехала на лодке со своими невольницами прогуляться по морю, и одна из невольниц протянула к ней руку, играя с нею, и ожерелье разорвалось и упало в море, и с того времени вернулся к царевне злой дух, и охватила царя печаль. И он дал мне большие деньги и сказал: "Ступай к старцу, чтобы он сделал ей ладанку вместо той". И я отправился к нему, но оказалось, что он умер. И когда я вернулся к царю и рассказал ему об этом, он послал меня с десятью человеками, и мы ходим по разным странам в надежде, что, может быть, найдем ей лекарство, и вот Аллах помог мне напасть на эту ладанку у тебя".
     И он взял у меня ладанку, о повелитель правоверных, и ушел, и было это причиной желтизны, которая на моем лице. И потом я отправился в Багдад, взяв с собою все свои деньги, и поселился в том доме, где я жил раньше. И когда наступило утро, я надел свои одежды и пришел к дому Тахира ибн аль-Ала, надеясь, что, может быть, увижу ту, кого люблю, ибо любовь к ней непрестанно усиливалась в моем сердце.
     И когда я дошел до его дома, я увидел, что оконная решетка обвали^лась, и спросил одного юношу и сказал ему: "Что сделал Аллах со старцем?" И юноша ответил: "О брат мой, к нему пришел в каком-то году один купец, которого звали Абу-ль-Хасан, оманец, и провел с его дочерью некоторое время, а затем, когда его деньги кончились, старец выгнал его, сокрушенного сердцем, а девушка любила его сильной любовью. И когда юноша расстался с нею, она заболела сильной болезнью, так что дошла до смерти, и ее отец узнал об этом, и послал за юношей во все стороны, и поручился, что даст всякому, кто его приведет, сто тысяч динаров, но никто не увидал его и не напал на его след. А она до сей поры близка к смерти". - "А каковы обстоятельства ее отца?" - спросил я. И юноша сказал: "Он продал своих невольниц - так велико было то, что его постигло". - "Хочешь, я укажу тебе Абу-ль-Хасана из Омана?" - сказал я. И юноша воскликнул: "Ради Аллаха, о брат мой, укажи мне его!" И я сказал: "Пойди к ее отцу и скажи ему: "С тебя подарок за благую весть - Абу-ль-Хасан из Омана стоит у ворот".
     И этот человек убежал, мчась, точно мул, сорвавшийся с жернова, и скрылся на некоторое время, а затем он пришел вместе со старцем, и тот, увидав меня, вернулся домой и дал тому человеку сто тысяч динаров, и он взял их и ушел, желая мне блага. А старец подошел ко мне и обнял меня, и заплакал, и спросил: "О господин мой, где ты был во время этой отлучки? Погибла моя дочь из-за разлуки с тобой! Войди со мной в дом".
     И когда я вошел, старец пал ниц, благодаря Аллаха великого, и сказал: "Хвала Аллаху, который свел нас с тобой". И затем он вошел к своей дочери и сказал ей: "Исцелил тебя Аллах от этой болезни". - "О батюшка, - сказала она, - я выздоровлю от моей болезни, только когда увижу лицо Абу-ль-Хасана". И ее отец молвил: "Когда ты поешь немного и сходишь в баню, я сведу вас".
     И девушка, услышав его слова, воскликнула: "Правда ли то, что ты говоришь?" - "Клянусь Аллахом великим, то, что я сказал, правда", - молвил старик. И его дочь воскликнула: "Клянусь Аллахом, если я увижу его лицо, мне не нужно еды". - "Приведи твоего господина", - сказал тогда старец своему слуге, и я вошел. И когда девушка взглянула на меня, о повелитель правоверных, она упала, покрытая беспамятством, а очнувшись, она произнесла такой стих:
     "Аллах разлученных сводит, хоть и не думали
     И были уверены, что больше не встретятся".
     А затем она села прямо и сказала: "Клянусь Аллахом, о господин мой, не думала я, что увижу твое лицо, если это не будет сон". И она обняла меня, и заплакала, и сказала: "О Абу-ль-Хасан, теперь я буду есть и пить!" - И принесли еду и питье.
     И я провел у них, о повелитель правоверных, некоторое время, и девушка вновь стала такой же красивой, как прежде, и тогда ее отец позвал кади и свидетелей, и записал ее запись со мной, и устроил великолепный пир, и она - моя жена до сей поры".
     И затем юноша удалился от халифа, и вернулся к нему с мальчиком, дивно прекрасным, со станом стройным и тонким, и сказал ему: "Поцелуй землю меж рук повелителя правоверных". И мальчик поцеловал землю меж рук халифа, и халиф изумился его красоте и восславил его создателя. И затем ар-Рашид ушел, вместе со своими людьми, и сказал: "О Джафар, это не что иное, как удивительная вещь! Я не видел и не слышал ничего диковиннее".
     И когда ар-Рашид сел во дворце халифата, он сказал: "О Масрур". И Масрур ответил: "Здесь, о господин!" И ар-Рашид молвил: "Сложи под этот портик харадж Басры и харадж Багдада и харадж Хорасана". И Масрур собрал харадж, и оказалось, что это великие деньги, счесть количество которых может только Аллах. "О Джафар", - сказал затем халиф. И Джафар молвил: "Здесь!" И халиф сказал: "Приведи ко мне Абу-ль-Хасана". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Джафар и привел его. И юноша, явившись, поцеловал землю меж рук халифа, и он боялся, что тот его потребовал из-за ошибки, случившейся с ним, когда халиф был в его жилище. "О оманец", - сказал ар-Рашид. "Я здесь, о повелитель правоверных! Да сделает Аллах над тобой вечными свои милости!" - молвил Абу-ль-Хасан. И ар-Рашид сказал: "Приподними эту занавеску!"
     А халиф приказал сложить деньги из тех трех областей и опустить на них занавеску. И когда оманец поднял занавеску перед портиком, его ум был ошеломлен обилием денег. "О Абу-ль-Хасан, - спросил халиф, - какие деньги больше - эти или те, которые тебя миновали за кружок с заклинаниями?" - "Нет, эти, о повелитель правоверных, больше во много раз", - сказал оманец, и ар-Рашид молвил: "Засвидетельствуйте, о присутствующие, что я подарил эти деньги юноше".
     И оманец поцеловал землю меж рук ар-Рашида, и устыдился, и заплакал от сильной радости, и когда он заплакал, слезы потекли из его глаз по щекам, и кровь возвратилась на свое место, и стало его лицо, как луна в ночь ее полноты. И халиф воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха! Хвала тому, кто изменяет одно положение на другое, а сам вечен и не изменяется!" И затем он велел принести зеркало и показал оманцу его лицо. И, увидев свое лицо, оманец пал ниц, благодаря Аллаха великого. А потом халиф приказал отнести к нему эти деньги и попросил оманца не порывать с ним близости для застольной беседы, и оманец посещал его, пока халиф не был взят к милости Аллаха великого. Да будет же хвала тому, кто не умирает, властителю видимого и невидимого царства!
     
     Рассказ о Ибрахиме и Джамиле
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что у аль-Хасыба, правителя Египта, рос сын, лучше которого не бывало, и от страха за него аль-Хасыб позволял ему выходить только на пятничную молитву. И он проезжал, после окончания пятничной молитвы, мимо одного старого человека, у которого было много книг. И, сойдя со своего коня, мальчик сел подле старца, и стал ворочать книги и разглядывать их, и увидел в одной из них изображение женщины, лучше которой не было видано на лице земли и которое только лишь не говорило. И эта женщина похитила разум мальчика и ошеломила его ум, и он сказал старцу: "О старец, продай мне это изображение!" И старец поцеловал перед ним землю и сказал: "О господин мой - бесплатно". И юноша дал ему сто динаров и взял книгу, в которой бло это изображение. И он стал смотреть на него, и плакал ночью и днем, и отказался от еды, питья и сна, и говорил в душе: "О, если бы я спросил книжника про творца этого изображения - кто он такой? Он, может быть, рассказал мне, и если бы обладательница этого облика была в живых, я бы добрался до нее. А если это простая картинка, я бы оставил увлечение ею и не мучил бы себя вещью, у которой нет истинной сущности..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил в душе: "Если бы я спросил книжника, кто творец этого изображения, он, может быть, мне рассказал, и если это простая картинка, я бы оставил увлечение ею и не мучил бы себя вещью, у которой нет истинной сущности".
     И когда настал день пятницы, юноша прошел мимо книжника, и тот поднялся перед ним на ноги, и юноша сказал: "О дядюшка, расскажи мне, кто сделал это изображение?" И книжник ответил: "О господин мой, его сделал человек из жителей Багдада по имени Абу-льКасим ас-Сандалани, живущий в квартале, называемом аль-Карх, и я не знаю, чье это изображение".
     И юноша ушел от него и не осведомил о своем положении никого из жителей царства, и не совершил пятничную молитву и вернулся домой, а потом он взял мешок и наполнил его драгоценными камнями и золотом (а цена камней была тридцать тысяч динаров) и, дождавшись утра, вышел, не уведомляя никого. И он настиг караван, и увидел одного бедуина, и сказал ему: "О дядюшка, сколько между мной и Багдадом?" И бедуин ответил: "О дитя мое, где ты, а где Багдад? Между тобой и Багдадом два месяца пути". - "О дядюшка, - сказал мальчик, - если ты доставишь меня в Багдад, я дам тебе сто динаров и коня, который подо мной, и ему цена тысяча динаров". - "Аллах в том, что мы говорим, поручитель! - воскликнул бедуин, - и ты остановишься этой ночью только у меня!"
     И юноша согласился с его словами и переночевал у него, а когда заблистала заря, бедуин взял его и быстро поехал с ним по ближней дороге, желая получить коня, которого обещал ему юноша. И они шли до тех пор, пока не достигли стен Багдада.
     "Хвала Аллаху за благополучие, о господин мой, вот Багдад", - сказал бедуин. И юноша обрадовался сильной радостью, и, сойдя с коня, отдал его бедуину, вместе с сотней динаров, а затем он взял мешок и пошел, спрашивая, где квартал аль-Карх и где место купцов. И судьба привела его к улице, где было десять домиков - пять напротив пяти, и в начале улицы были ворота с двумя створами и с серебряным кольцом, а в воротах стояли две мраморные скамьи, устланные наилучшими коврами, и на одной из них сидел человек, почтенный и прекрасный видом и одетый в роскошные одежды, и перед ним стояли пять невольников, подобные луне. И когда юноша увидел это, он узнал приметы, о которых упоминал ему книжник, и приветствовал этого человека, и тот возвратил ему приветствие и сказал: "Добро пожаловать!" И посадил его, и стал спрашивать, каковы его обстоятельства. И юноша сказал: "Я человек иноземный и хочу, чтобы ты по своей милости присмотрел мне на этой улице дом, и я бы жил в нем".
     И человек закричал и сказал: "Эй, Газала!" И к нему вышла невольница и сказала: "Я здесь, о господин!" И человек молвил: "Возьми с собой несколько слуг и ступай в такой-то дом. Почистите его и устелите коврами и поставьте туда все, что нужно из посуды и прочего для этого юноши, красивого видом".
     И девушка вышла и сделала так, как ей приказал этот человек, а старец взял юношу и показал ему дом, и юноша сказал: "О господин, какова плата за этот дом?" - "О ясноликий, - ответил старец, - я не возьму с тебя платы, пока ты будешь в нем". И юноша поблагодарил его за это.
     А затем старец позвал другую невольницу, и вышла девушка, и старец сказал ей: "Подай шахматы". И девушка принесла их, и старец сказал юноше: "Сыграешь ты со мной?" - "Хорошо", - сказал юноша. И старик сыграл с ним несколько раз, и юноша его обыгрывал. "Ты отличился, о юноша, - сказал старец, - и твои свойства совершенны. Клянусь Аллахом, нет в Багдаде того, кто меня обыгрывает, а ты меня обыграл".
     А затем, после того как приготовили дом и положили в нем ковры и все, что нужно, старец отдал юноше ключи и сказал: "О господин, не войдешь ли ты в мой дом и не поешь ля моего хлеба? Ты окажешь нам почет". И юноша согласился на это и пошел со старцем, и когда они достигли дома, юноша увидел красивый и прекрасный дом, украшенный золотом, и там были всякие изображения, и были в этом доме разные ковры и вещи, для описания которых слаб язык. И старец пожелал юноше долгой жизни и велел принести еду, и принесли столик, сделанный в Сана йеменской, и поставили его, и потом принесли кушанье - дико" винные блюда, роскошнее и слаще которых не найти.
     И юноша ел, пока не насытился, и затем он вымыл руки и стал разглядывать дом и ковры, а потом он обернулся, ища мешок, который был с ним, и не увидел его и ввскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" Я съел кусочек, стоящий дирхем или два дирхема, и пропал у меня мешок, в котором было тридцать тысяч динаров! Но я прошу помощи у Аллаха". И потом он умолк и не мог говорить..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда юноша увидал, что мешок пропал, его охватила великая забота, и он умолк и не мог говорить. И старец придвинул шахматы и спросил юношу: "Сыграешь ли ты со мной?" И тот сказал: "Да". И стал играть, и старец обыграл его. "Ты отличился", - сказал юноша и бросил играть и встал, и старец спросил его: "Что с тобой, о юноша?" И юноша оказал: "Я хочу мешок". И тогда старец поднялся, и вынул мешок, и сказал: "Вот он, о господин мой! Не вернешься ли ты к игре со мной?" - "Хорошо", - сказал юноша.
     И старец стал с ним играть, и юноша обыграл его, и тогда этот человек воскликнул: "Когда твои мысли были заняты мешком, я тебя обыграл, но когда я принес его тебе, ты обыграл меня. О дитя мое, - сказал он ему потом, - расскажи мне, из какой ты страны". - "Из Египта", - ответил юноша. И старец спросил: "А какова причина твоего прибытия в Багдад?"
     И юноша вынул изображение и сказал: "Знай, о дядюшка, что я сын аль-Хасыба, правителя Египта, и я увидел это изображение у одного книжника, и оно похитило мой разум. И я спросил, кто его сделал, и мне сказали: "Его сделал человек в квартале аль-Карх по имени Абу-ль-Касим ас-Сандалани на улице, называемой улица Шафрана". И я взял с собой немного денег и пришел один, и никто не знает о моем состоянии. И я хочу, чтобы, в довершение твоей милости, ты указал мне на него, и я бы спросил его, почему он нарисовал этот образ и чей это образ. И чего бы он ни захотел от меня, я ему дам". - "Клянусь Аллахом, о сын мой, - сказал старец, - это я Абу-ль-Касим ас-Сандалани. И это удивительное дело, как судьбы привели тебя ко мне!"
     И юноша, услышав слова Абу-ль-Касима, поднялся, и обнял его, и поцеловал ему голову и руки, и воскликнул: "Заклинаю тебя Аллахом, расскажи мне, чей это образ!" И старец ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И затем он поднялся, и, открыв чулан, вынул оттуда множество книг, в которых он нарисовал этот образ, и сказал: "Знай, о дитя мое, что обладательница этого образа - дочь моего дяди. Она находится в Басре, и се отец - правитель Басры, по имени Абу-ль-Лейс, а ее зовут Джамила, и нет на лице земли прекраснее ее. Но она не охоча до мужчин и не может слышать упоминания о мужчине в своих покоях. Я пошел к моему дяде, чтобы он женил меня на ней, и не пожалел для него денег, но он не согласился на это. И когда его дочь об этом узнала, она разгневалась и послала мне разные слова и, между прочим, сказала: "Если у тебя есть разум, не оставайся в этом городе, а иначе ты погибнешь, и грех будет на твоей же шее". Она - жестокосердая из жестокосердых. И я вышел из Басры с разбитым сердцем, и сделал это изображение в книгах, и рассеял их по разным странам, надеясь, что, может быть, изображение попадет в руки юноши, прекрасного лицом, как ты, и он ухитрится проникнуть к ней, и, может быть, она его полюбит. А я возьму с него обещание, что, когда он ею овладеет, он покажет мне ее - хотя бы на один взгляд издали".
     И когда Ибрахим ибн аль-Хасыб услышал слова старца, он опустил на некоторое время голову, размышляя, и ас-Сандалани сказал ему: "О дитя мое, я не видел в Багдаде никого лучше тебя и думаю, что, когда девушка тебя увидит, она тебя полюбит. Можешь ли ты, когда ты встретишься с нею и захватишь ее, показать ее мне хотя бы на один взгляд издали?" - "Да", - сказал юноша. И Абуль-Касим молвил: "Если дело обстоит так, оставайся у меня, пока не уедешь". - "Я не могу оставаться на месте, - сказал юноша, - в моем сердце от любви к ней великий огонь". - "Потерпи, - сказал ас-Сандалани. - Я снаряжу тебе в три дня корабль, и ты поедешь на нем в Басру".
     И юноша подождал, пока Абу-ль-Касим снарядил ему корабль, и положил на него все, что было нужно из еды, питья и прочего. И через три дня он сказал юноше: "Снаряжайся в путь, я приготовил тебе корабль, в котором все, что тебе нужно, и корабль принадлежит мне, а матросы - мои слуги, и на корабле всего столько, что тебе хватит, пока ты не вернешься. И я приказал матросам прислуживать тебе, пока ты благополучно не воро^тишься".
     И юноша поднялся, и пошел на корабль, и, простившись с Абу-ль-Каси^мом, ехал, пока не достиг Басры.
     И тогда он вынул сто динаров для матросов, но они сказали ему: "Мы получили плату от нашего господина". -
     "Возьмите это в награду, и я не скажу ему", - сказал юноша. И матросы взяли у него деньги и пожелали ему блага.
     А затем юноша вступил в Басру и спросил, где место жительства купцов, и ему сказали: "В хане, называемом хан Хамдана". И юноша шел, пока не дошел до рынка, в котором был этот хан, и все глаза повернулись, смотря на него из-за его великой красоты и прелести. И юноша вошел в хан с одним из матросов и спросил, где привратник, и когда ему указали, где он, юноша увидел, что это - старый, почтенный старик. И Ибрахим приветствовал его, и привратник возвратил ему приветствие, и юноша спросил: "О дядюшка, есть ли у тебя красивая комната?" - "Да", - ответил привратник и, взяв юношу и матроса, отпер для них красивую комнату, украшенную золотом, и сказал: "О юноша, эта комната подойдет для тебя". И юноша вынул два динара и сказал: "Возьми их в уплату за ключ". И привратник взял их и пожелал ему блага, и юноша приказал матросу идти на корабль и вошел в комнату. И привратник хана остался у него, и стал ему прислуживать, и сказал: "О господин мой, досталась нам из-за тебя радость". И юноша дал ему динар и сказал: "Принеси нам на этот динар хлеба, мяса, сладостей я вина". И привратник взял динар, сходил на рынок и вернулся, и он купил все это на десять дирхемов и отдал юноше остаток. "Трать это на себя", - сказал юноша. И привратник хана обрадовался сильной радостью, а затем юноша съел из того, что он потребовал, одну лепешку и немного приправы и сказал привратнику хана: "Возьми это для тех, кто у тебя в доме". И привратник взял припасы, и ушел к своим домочадцам, и сказал им: "Я не думаю, чтобы кто-нибудь на лице земли был великодушнее этого юноши, который поселился у нас сегодня, или приятнее его. Если он у нас останется, к нам придет богатство".
     И затем привратник хана вошел к Ибрахиму, и увидел, что он плачет, и сел, и принялся растирать ему ноги, и поцеловал их, и сказал: "О господин мой, почему ты плачешь, да не заставит тебя Аллах плакать?" - "О дядюшка, - сказал Ибрахим, - я хочу выпить с тобой сегодня вечером". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал привратник. И тогда Ибрахим вынул пять динаров и сказал: "Купи нам на это плодов и вина". А затем он дал привратнику еще пять динаров и сказал: "Купи нам на это сухих плодов и цветов и пять жирных кур и принеси мне лютню".
     И привратник вышел, и купил то, что он приказал, и сказал своей жене: "Приготовь кушанье и процеди нам вино, и пусть то, что ты сделаешь, будет отлично, так как этот юноша покрыл нас благодеяниями". И жена привратника сделала то, что он ей велел, хорошо до предела желаний, и привратник взял кушанье и пошел к Ибрахиму, сыну султана..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что привратник, когда его жена приготовила кушанье и вино, взял его и вошел к сыну султана, и они стали есть, пить и веселиться. И юноша заплакал и произнес такие два стиха:
     "О друг мой, когда бы жизнь я отдал в усердии,
     И деньги, и весь наш мир, со всем, что найдешь в нем,
     Блаженства сады, и рай со всей его прелестью за близости час - ее ку^пило бы сердце".
     И затем он вскрикнул великим криком и упал, покрытый беспамятством, и привратник хана вздохнул, и когда юноша очнулся, привратник хана спросил его: "О господин мой, отчего ты плачешь и кто та, на кого ты указываешь этими стихами? Она будет только прахом под твоими ногами". И юноша встал и, вынув узел с лучшими женскими платьями, сказал привратнику: "Возьми это для твоего гарема". И привратник взял от него узел и отдал его своей жене, и она пришла с ним, и вошла к юноше, и вдруг видит - он плачет. И она сказала ему: "Ты растерзал нам печень! Осведоми нас, какую красавицу ты хочешь, и она будет у тебя только невольницей". - "О тетушка, - сказал Ибрахим, - знай, что я сын аль-Хасыба, повелителя Египта, и я привязался к Джамиле, дочери аль-Лейса, начальника". И жена привратника хана воскликнула: "Аллах, Аллах, о брат мой, оставь эти слова, чтобы не услыхал нас никто и мы бы не погибли! Нет на лице земли более жестокосердой, чем она, и никто не может назвать при ней имени мужчины, ибо у нее нет охоты до мужчин. О дитя мое, обратись от нее к другой".
     И Ибрахим, услышав его слова, заплакал сильным плачем, и привратник хана сказал ему: "Нет у меня ничего, кроме моей души, и я подвергну ее опасности из любви к тебе и придумаю для тебя дело, в котором будет достижение желаемого".
     И потом привратник с женой вышли от него, и когда наступило утро, Ибрахим сходил в баню и надел одежду из платьев царей, и вдруг привратник хана со своей женой пришли к нему и сказали: "О господин, знай, что здесь есть один человек, портной, горбатый, и он - портной госпожи Джамилы. Пойди к нему и расскажи ему о своем состоянии, - может быть, он укажет тебе на то, в чем будет достижение твоих желаний".
     И юноша поднялся и отправился в лавку горбатого портного, и, войдя к нему, он увидел у него десять невольников, подобных лунам, и приветствовал их, и они возвратили ему приветствие, и обрадовались ему, и посадили его, смущенные его прелестями и красотой.
     И когда горбун увидел Ибрахима, его разум был ошеломлен красотой его облика, и юноша сказал ему: "Хочу, чтобы ты зашил мне карман".
     И портной подошел и, взяв шелковую нитку, зашил карман (а юноша порвал карман нарочно). И когда портной зашил его, Ибрахим вынул пять динаров, отдал их портному я ушел в свое помещение. И портной сказал себе: "Что я сделал этому юноше, чтобы он дал мне эти пять динаров?" И он провел ночь, раздумывая о его красоте и щедрости. А когда наступило утро, Ибрахим направился в лавку горбатого портного и, войдя к нему, приветствовал его, и портной возвратил ему приветствие, и оказал ему уважение, и воскликнул: "Добро пожаловать!" И юноша сел и сказал горбуну: "О дядюшка, зашей мне карман - он еще раз распоролся". И портной ответил: "О дитя мое, на голове и на глазах", и подошел, и зашил карман. И Ибрахим дал ему десять динаров, и горбун взял их, и он был ошеломлен его красотой и щедростью.
     "Клянусь Аллахом, о юноша, - сказал он, - этому твоему поступку должна быть причина; и дело тут не в том, чтобы зашить карман. Расскажи же мне истину о твоем деле, и если ты влюбился в кого-нибудь из этих мальчиков, то, клянусь Аллахом, среди них нет ни одного лучше, чем ты. Все они - прах под твоими ногами, и вот они, твои рабы, перед тобой. А если это не так, то расскажи мне". - "О дядюшка, - сказал Ибрахим, - здесь не место разговаривать, ибо мой рассказ удивителен и мое дело диковинно". - "Если дело обстоит так, - сказал портной, - пойдем со мной в уединенное место".
     И затем портной встал, и, взяв Ибрахима за руку, вошел с ним в комнату внутри лавки, и сказал ему: "О юноша, рассказывай!" И Ибрахим рассказал ему о своем деле. "О юноша, - сказал он, - побойся Аллаха, думая о себе! Та, о которой ты упомянул, - жестокосердая, и у нее нет охоты до мужчин, береги же, о брат мой, свой язык, а иначе ты себя погубишь".
     И когда юноша услышал эти слова, он заплакал горьким плачем и, схватившись за подол портного, воскликнул; "Защити меня, о дядюшка, я погибаю! Я оставил свое царство и царство своего отца и деда и пошел по странам одиноким чужеземцем, и нет мне терпения без нее". И портной, увидев, что постигло юношу, пожалел его и сказал: "О дитя мое, нет у меня ничего, кроме моей души, и я подвергну ее опасности из любви к тебе, так как ты поранил мое сердце. Завтра я придумаю для тебя дело, от которого твое сердце успокоится".
     И Ибрахим поблагодарил его и ушел в хан. Он рассказал привратнику хана о том, что сказал ему горбун, и привратник молвил: "Он совершил с тобой благо".
     И когда наступило утро, юноша надел свою самую роскошную одежду, и, взяв с собой мешок с динарами, пришел к горбуну, и поздоровался с ним, и сел, и сказал: "О дядюшка, исполни обещание". - "Поднимайся сейчас же, - сказал портной, - возьми три жирных курицы, три унции сахара и два маленьких кувшина, наполни их вином и захвати кубок и положи все это в мешок. Садись после утренней молитвы в лодку с одним гребцом и скажи ему: "Я хочу, чтобы ты отвез меня под Басру". И если он тебе скажет: "Я не могу проехать больше, чем фарсах", - скажи ему: "Решение принадлежит тебе". И когда он проедет это расстояние, соблазняй его деньгами, пока он не доставит тебя до места, и когда ты достигнешь его, то первый сад, который ты увидишь, будет сад госпожи Джамилы. И когда ты увидишь его, подойди к воротам - ты увидишь две высокие ступеньки, покрытые ковром из парчи, и на них будет сидеть человек, горбатый, как я. Пожалуйся ему на свое положение и попроси его о помощи - быть может, он над тобой сжалится и приведет к тому, что ты увидишь ее, хотя бы один раз издали. Нет у меня в руках хитрости, кроме этой, и если он над тобой не сжалится, погибну и я и ты. Вот какой есть у меня план, и власть принадлежит Аллаху великому". - "Прибегаю к помощи Аллаха, что захочет Аллах, то и будет, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!" - воскликнул юноша и вышел от горбатого портного и пошел в свое помещение. Он взял то, что приказал ему портной, и положил в маленький мешок, а затем, наутро, он пришел к берегу Тигра и вдруг увидел человека, гребца, который спал. И он разбудил его, и дал ему десять динаров, я сказал: "Свези меня под Басру". И гребец молвил: "О господин мой, с условием, что я не проеду больше одного фарсаха, если я проеду на пядь дальше, погибну и я и ты". - "Решение принадлежит тебе", - оказал Ибрахим. И гребец взял его и поплыл с ним вниз, и, приблизившись к саду, он сказал: "О дитя мое, отсюда я не могу плыть дальше, и если я перейду этот предел, погибну и я и ты".
     И Ибрахим вынул другие десять динаров и сказал: "Возьми эти деньги, чтобы помочь ими себе в своем положении". И гребец устыдился и сказал: "Вручаю наше дело Аллаху великому..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда юноша дал гребцу другие десять динаров, тот взял их и сказал: "Вручаю наше дело Аллаху великому!" И поплыл с ним вниз. И когда он достиг сада, юноша встал на ноги от радости и, прыгнув из лодки прыжком, величиной с бросок копья, бросился на берег, а гребец поплыл обратно, убегая. И юноша пошел вперед и увидел сад и все, как описал ему горбун. Он увидел, что ворота его открыты и в проходе стоит ложе из слоновой кости, на котором сидит горбатый человек приятного вида, в одежде, украшенной золотом, и в руке у него серебряная позолоченная дубинка. И юноша торопливо подошел к нему и, склонившись к его рукам, поцеловал их, и горбун спросил его: "Кто ты, откуда ты пришел и кто доставил тебя сюда, о дитя мое?" (А этот человек, увидав Ибрахима ибн аль-Хасыба, был ослеплен его красотой.) И Ибрахим сказал ему: "О дядюшка, я - глупый ребенок из чужой страны", - и заплакал. И горбин пожалел его, и, посадив его на ложе, вытер ему слезы, и сказал: "С тобой не будет беды! Если ты задолжал, Аллах покроет твой долг, если ты боишься - Аллах успокоит твой страх". - "О дядюшка, - сказал Ибрахим, - нет у меня страха и нет за мной долга, со мной много денег во славу Аллаха и с его помощью". - "О дитя мое, - сказал горбун, - в чем твоя нужда, из-за которой ты подверг опасности свою душу и свою красоту и пришел в место, где гибель?"
     И юноша рассказал ему свою историю и изложил ему свое дело, и когда горбун услышал его слова, он опустил на некоторое время голову к земле и спросил: "Тот, кто указал тебе на меня, горбатый портной?" - "Да", - отвечал Ибрахим. И горбун сказал: "Это мой брат, и он человек благословенный. О дитя мое, - сказал он потом, - если бы любовь к тебе не сошла в мое сердце и я бы тебя не пожалел, ты бы погиб - и ты, и мой брат, и привратник хана, и его жена. Знай, - продолжал он, - что этому саду нет на лице земли подобного, и он называется Садом Жемчужины. В него не входил никто за время моей жизни, кроме султана, меня самого и его владели^цы Джамилы, и я провел в нем двадцать лет и не видел, чтобы кто-нибудь приходил в это место. Каждые сорок дней госпожа приезжает сюда на лодке и выходит среди своих невольниц в шелковом покрывале, концы которого десять невольниц несут на золотых крючках, пока она не войдет, так что я никогда не видел ее облика. У меня есть только одна душа, и я подвергну ее опасности ради тебя". И юноша поцеловал ему руку, и горбун сказал: "Посиди у меня, пока я не придумаю для тебя чего-нибудь". И затем он взял юношу за руку и ввел его в сад, и когда Ибрахим увидел этот сад, он подумал, что это рай, и он увидел, что деревья в нем оплетаются, и пальмы высоки, и воды обильны, и птицы перекликаются в нем на разные голоса. А затем горбун подошел с ним к домику с куполом и сказал ему: "Вот где сидит госпожа Джамила".
     И юноша посмотрел на домик и увидел, что это удивительное место уве^селения, и в нем всякие изображения, нарисованные золотом и лазурью, и еще есть в нем четыре двери, к которым подымаются по пяти ступенькам. И посреди домика - водоем, к которому спускаются по золотым ступенькам, и эти ступеньки украшены дорогими металлами, а посреди водоема - золотой фонтан с фигурками, большими и маленькими, и вода выходит изо рта этих фигурок, и она шумит, издавая разные звуки, и слушающему кажется, что он в раю. И около домика водяное колесо с серебряными горшками, и оно покрыто парчой, и слева от него окно с серебряной решеткой, выходящей на зеленый луг, где резвятся всякие звери, газели, зайцы, а справа - окно, выходящее на площадку, где всевозможные птицы, и все они щебечут на разные голоса, ошеломляющие того, кто их слышит.
     И когда юноша увидел это, его охватил восторг, и он сел в воротах сада, а садовник сел с ним рядом и сказал: "Как ты находишь мой сад?" - "Это рай на земле", - сказал юноша. И садовник засмеялся, и затем он встал, и скрылся на некоторое время, и вернулся, неся поднос, на котором были жирные куры, прекрасная снедь и сахарные сласти. Он поставил поднос перед юношей и сказал: "Ешь, пока не насытишься".
     "И я ел, - говорил Ибрахим, - пока не наелся вдоволь, и когда садовник увидел, что я поел, он обрадовался и сказал: "Клянусь Аллахом, таковы дела царей и царских сыновей! О Ибрахим, - сказал он потом, - что у тебя в этом мешке?" И я развязал перед ним мешок, и садовник сказал; "Носи его с собой, он будет тебе полезен, когда явится госпожа Джамила, когда она приедет, я не смогу принести тебе чего-нибудь поесть".
     И он встал, и взял меня за руку, и привел в одно место, напротив домика Джамилы, и сделал там беседку среди деревьев, и сказал: "Залезай сюда. Когда она приедет, ты увидишь ее, а она тебя не увидит, и это самая большая хитрость, какая у меня есть, а полагаться следует на Аллаха. Когда она начнет петь, пой под ее пенье, а когда она уйдет, возвращайся благополучно туда, откуда пришел, если захочет Аллах".
     И юноша поблагодарил садовника и хотел поцеловать ему руку, но садовник не дал ему. А затем юноша положил мешок в беседку, которую садовник ему сделал, и садовник сказал: "О Ибрахим, гуляй в саду и ешь в нем плоды, срок прихода твоей госпожи - завтра".
     И Ибрахим стал гулять в саду и есть в нем плоды, и он провел ночь у садовника, а когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, Ибрахим совершил утреннюю молитву, и вдруг садовник пришел к нему с пожел^тевшим лицом и сказал: "Вставай, о дитя мое, и лезь в беседку - невольницы пришли, чтобы убирать это место, и она придет после них..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что садовник, войдя в сад к Ибрахиму ибн альХасыбу, сказал: "Вставай, о дитя мое, и лезь в беседку - невольницы пришли убирать это место, и она придет после них. Берегись плюнуть, выс^моркаться или чихнуть, - мы тогда погибнем, и я и ты". И юноша встал и залез в беседку, а садовник ушел, говоря: "Да наделит тебя Аллах благополучием, о дитя мое". И когда юноша сидел, вдруг пришли пять невольниц, подобных которым никто не видел, и вошли в домик, и, сняв с себя одежду, вымыли и опрыскали его розовой водой, и потом они зажгли куренья из алоэ и амбры и разостлали парчу. А после них пришли пятьдесят невольниц с музыкальными инструментами, и Джамила шла посреди них, под красным парчовым навесом, и невольницы приподнимали полы навеса золотыми крючками, пока она не вошла в домик, и юноша не увидел даже ее облика и одежды.
     "Клянусь Аллахом, - сказал он про себя, - пропал весь мой труд! Но я непременно подожду и увижу, каково будет дело". И невольницы принесли еду и питье и поели, а потом они вымыли руки и поставили Джамиле скамеечку, и она села на нее, а все невольницы ударили в музыкальные инструменты и запели волнующими голосами, которым нет подобных. И затем выступила старуха управительница и стала хлопать в ладоши и плясать, и невольницы оттащили ее, и вдруг занавеска приподнялась, и вышла Джамила, смеясь. И Ибрахим увидел ее, и на ней были украшения и одежды, и на голове ее был венец, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, и на шее - жемчужное ожерелье, а ее стан охватывал пояс из топазовых прутьев, и шнурки на нем были из яхонта и жемчуга. И невольницы встали и поцеловали перед ней землю, а она все смеялась".
     "И когда я увидел ее, - говорил Ибрахим ибн альХасыб, - я исчез из мира, и мой ум был ошеломлен, и мысли у меня смешались, так меня ослепила ее красота, которой не было на лице земли подобия. И я упал, покрытый беспамятством, а потом очнулся с плачущими глазами и произнес такие два стиха:
     "Я вижу тебя, и не отвожу я взора,
     Чтоб веки лик твой от меня не скрыли,
     И если бы я направил к тебе все взоры,
     Не мог бы объять красот я твоих глазами".
     И старуха сказала невольницам: "Пусть десять из вас встанут, попляшут и споют". И Ибрахим, увидев их, сказал про себя: "Я желал бы, чтобы поплясала госпожа Джамила".
     И когда окончилась пляска десяти невольниц, они подошли к Джамиле, окружили ее и сказали: "О госпожа, мы хотим, чтобы ты поплясала в этом месте и довершила бы этим нашу радость, так как мы не видели дня, приятнее этого". И Ибрахим ибн аль-Хасыб сказал про себя: "Нет сомнения - открылись врата неба, и внял Аллах моей молитве!" А невольницы целовали ноги Джамилы и говорили ей: "Клянемся Аллахом, мы не видели, чтобы твоя грудь расправилась так, как в сегодняшний день". И спи до тех пор соблазняли ее, пока она не сняла верхнюю одежду и не осталась в рубахе из золотой ткани, расшитой всевозможными драгоценными камнями, и она показала соски, подобные гранатам, и открыла лицо, подобное луне в ночь полнолуния".
     И Ибрахим увидел движения, каких не видал всю свою жизнь, и Джамила показала в своей пляске диковинный способ и удивительные новшества, так что заставила нас забыть о пляске пузырьков в чаше и напомнила о том, что тюрбаны на головах покосились [661]. И она была такова, как сказал о ней поэт:
     Как хочешь, сотворена она, соразмерная,
     По форме красы самой - не меньше и не длинней.
     И, кажется, создана она из жемчужины,
     И каждый из ее членов равен луне красой.
     Или как сказал другой:
     Плясунья! Подобен иве гнущейся стан ее,
     Движенья ее мой дух едва не уносят прочь.
     Не сможет стоять нога, лишь только плясать начнет
     Она, словно под ногой ее - пыл души моей.
     "И когда я смотрел на нее, - говорил Ибрахим, - ее взгляд вдруг упал на меня, и она меня увидела, и когда она на меня взглянула, ее лицо изменилось, и она сказала невольницам: "Пойте, пока я не приду к вам", - а затем направилась к ножу, величиной в пол-локтя, и, взяв его, пошла в мою сторону. И потом она воскликнула: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" И когда она подошла ко мне, я исчез из мира, И, увидев меня и столкнувшись со мной лицом к лицу, Джамила выронила из руки нож и воскликнула: "Хвала тому, кто вращает сердца!" И затем она сказала: "О юноша, успокой свою душу! Ты в безопасности от того, чего боишься". И я начал плакать, а она вытирала мне слезы рукой и говорила: "О юноша, расскажи мне, кто ты и что привело тебя в это место". И я поцеловал ей руку и схватился за ее подол, и она сказала: "Нет над тобой беды! Клянусь Аллахом, мой глаз не наполнится памятью о ком-нибудь, кроме тебя. Скажи мне, кто ты".
     "И я рассказал ей свою историю от начала до конца, - говорил Ибрахим, - и она удивилась и сказала: "О господин мой, заклинаю тебя Аллахом, скажи мне, не Ибрахим ли ты, сын аль-Хасыба?" И он ответил: "Да". И она припала ко мне и сказала: "О господин мой, это ты сделал меня не охочей до мужчин. Когда я услышала, что в Каире находится мальчик, красивей которого нет на всей земле, я полюбила тебя по описанию, и к моему сердцу привязалась любовь к тебе из-за того, что до меня дошло о твоей ослепи^тельной красоте, и я стала с тобой такова, как сказал поэт:
     В любви перегнало ухо взоры очей моих -
     Ведь ухо скорее глаз полюбит порою.
     Да будет же хвала Аллаху, который показал мне твое лицо! Клянусь Аллахом, если бы это был кто-нибудь другой, я распяла бы садовника, и привратника хана, и портного, и всех, кто с ними связан".
     И затем она сказала мне: "Как бы мне ухитриться, чтобы ты что-нибудь поел без ведома невольниц?" И я сказал ей: "Со мною то, что мы будем есть и пить". И я развязал перед ней мешок, я она взяла курицу и стала класть куски мне в рот, и я тоже клал ей куски в рот, и когда я увидел, что она это делает, мне показалось, что это сон. И затем я поставил вино, и мы стали пить, и при всем этом она была подле меня, а невольницы пели. И мы делали так с утра до полудня, а затем она поднялась и сказала: "Поднимайся теперь и приготовь себе корабль и жди меня в таком-то месте, пока я к тебе не приду. У меня истощилось терпение переносить разлуку с тобой". - "О госпожа, - ответил я ей, - у меня есть корабль, и он - моя собственность, и матросы наняты мной, и они меня ожидают". - "Это и есть то, чего я хочу", - сказала Джамила. И затем она пошла к невольницам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот пятьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что госпожа Джамила пошла к невольницам и сказала им: "Поднимайтесь, мы пойдем во дворец". И они спросили: "Как же мы уйдем сейчас - ведь у нас обычай проводить здесь три дня?" - "Я чувствую на душе великую тяжесть, как будто я больна, и боюсь, что это будет для меня тягостно", - отвечала Джамила. И невольницы сказали: "Слушаем и повинуемся!" И надели свои одежды, а потом они пошли к берегу и сели в лодку. И садовник подошел к Ибрахиму (а он не знал о том, что с ним случилось) и сказал: "О Ибрахим, нет тебе удачи в том, чтобы насладиться ее видом. Она обычно остается здесь три дня, и я боюсь, что она тебя увидела". - "Она меня не видела, и я не видел ее - она не выходила из домика", - сказал Ибрахим. "Твоя правда, о дитя мое, - сказал садовник. - Если бы она тебя увидела, мы бы, наверное, погибли. Но побудь у меня, пока она не придет на следующей неделе, ты ее увидишь и насмот^ришься на нее досыта". - "О господин мой, - сказал Ибрахим, - у меня есть деньги, и я за них боюсь. Со мной люди, и я боюсь, что они найдут мое отсутствие слишком долгим". - "О дитя мое, - сказал садовник, - мне тяжело с тобой расстаться!"
     И он обнял его и простился с ним, и Ибрахим отправился в хан, в котором он стоял, и встретился с привратником хана, и взял свои деньги. И привратник хана спросил его: "Добрые вести, если хочет того Аллах?" И Ибрахим ответил ему: "Я не нашел пути к тому, что мне нужно, и хочу возвратиться к моим родным". И привратник хана заплакал, и простился с ним, и понес его вещи, и довел его до корабля, и потом Ибрахим направился к тому месту, о котором ему говорила Джамила, и стал ее там ждать.
     И когда спустилась ночь, девушка вдруг подошла к нему в облике му^жественного человека с круглой бородой, и ее стан был перехвачен поясом, и в одной руке у нее был лук и стрела, а в другой - обнаженный меч. "Ты ли сын аль-Хасыба, правителя Египта?" - спросила она. И Ибрахим ответил: "Это я". И она воскликнула: "Какой же ты негодяй, что пришел портить царских дочерей! Иди поговори с султаном!"
     "И я упал, покрытый беспамятством, - говорил Ибрахим, - а матросы - те умерли в своей коже от страха. И когда девушка увидела, что меня постигло, она сняла с себя эту бороду, бросила меч и развязала пояс, и я увидел, что это госпожа Джамила, и сказал ей: "Клянусь Аллахом, ты разрубила мне сердце!" И затем я сказал матросам: "Ускорьте ход корабля!" И они распустили паруса и ускорили ход, и прошло лишь немного дней, и мы достигли Багдада. И вдруг я увидел, что у берега стоит корабль. И когда матросы, которые были там, увидели нас, они закричали матросам, бывшим с нами: "О такой-то и такой-то, поздравляем вас с благополучием!" И они направили свой корабль к нашему кораблю, и мы посмотрели и вдруг видим - в нем Абу-ль-Касим ас-Сандалани! И, увидев нас, он воскликнул: "Это то, чего я хотел. Идите под охраной Аллаха, а я хочу отправиться по одному делу". А перед ним стояла свечка, и он сказал мни: "Хвала Аллаху за благополучие! Исполнил ли ты свое дело?" И я ответил "Да". И ас-Сандалани приблизил к нам свечку, и когда Джамила увидела его, ее состояние изменилось, и цвет ее лица пожелтел, а ас-Сандалани, увидев ее, воскликнул: "Идите в безопасности, хранимые Аллахом, а я пойду в Басру по делу сута^на. Но подарок следует тому, кто пришел".
     И он велел принести коробку с халвой и бросил ее на корабль (а в хал^ве был бандж), и Ибрахим сказал: "О прохлада моего глаза, поешь этого!" И Джамила заплакала и спросила: "О Ибрахим, знаешь ли, кто это?" - "Да, это такой-то", - сказал я. И Джамила молвила: "Это сын моего дяди, и он раньше сватал меня у моего отца, но я не согласилась на него, и он отправляется в Басру и, может быть, осведомит моего отца о нас". - "О госпожа, - ответил я, - он не достигнет Басры, пока мы не достигнем Мосула. И мы не знали, что скрыто для нас в неведомом". И я съел немного халвы, и не успела она опуститься мне во внутренности, как я ударился головой об землю. А когда наступило время рассвета, я чихнул, и бандж выпал у меня из ноздрей, и я открыл глаза и увидел, что я голый и брошен в пустынном месте. И я стал бить себя по лицу и сказал в душе: "Поистине, это хитрость, которую сделал со мной ас-Сандалани" И я не знал, куда пойду, и на мне были одни подштанники. И я встал, и прошел немного, и вдруг вижу, подходит вали и с ним несколько человек с мечами и дубинками. И я испугался и, увидев разрушенную баню, спрятался в ней, и я наткнулся на что-то ногой и положил на это руку, и она выпачкалась в крови. И я вытер руку о подштанники, не зная, что это такое, а затем протянул руку второй раз, и она попала на убитого, и его голова оказалась у меня в руке. И я бросил ее и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" А затем я вошел в одну из комнаток бани, и вдруг вали остановился у дверей бани и сказал: "Войдите в то место И затем я вскрикнул единым криком и упал без памяти, и сердце палача смягчилось ко мне, и он сказал: "Клянусь Аллахом, это не лицо того, кто убил!" - "Отрубите ему голову", - сказал вали. И меня посадили на ковер крови и завязали мне глаза повязкой, и палач взял меня, и спросил у вали разрешения, и хотел отрубить мне голову. И я закричал: "Увы мне на чужбине!" И вдруг приблизились всадники, и кто-то сказал: "Оставьте его! Убери руку, о палач!" И была этому удивительная причина и диковинное дело. А именно, аль-Хасыб, правитель Египта, послал своего придворного к халифу Харуну ар-Рашиду с подарками и редкостями и послал с ним письмо, в котором говорил: "Мой сын вот уже год, как исчез, и я слышал, что он в Багдаде, и хотел бы милости от преемника Аллаха, чтобы он расследовал, что с ним, и постарался бы его разыскать и отослал бы его ко мне с этим придворным".
     И когда халиф прочитал письмо, он приказал валя узнать истину об этом деле, и вали с халифом не переставали расспрашивать об Ибрахиме, пока им не сказали, что он в Басре. И когда халифу рассказали об этом, он написал письмо и отдал его египетскому придворному и велел ему отправиться в Басру, взяв с собой отряд из приближенных везиря, и от усердия в поисках сына своего господина придворный выехал тотчас же и нашел юношу на ков^рике крови, у вали.
     И когда вали увидел придворного и узнал его, он сошел для него с коня, и придворный спросил: "Что это за юноша и каково его дело?" И вали рассказал ему, что случилось, и придворный сказал (а он не знал, что это сын султана): "Лицо этого юноши - лицо того, кто не убивает". И он велел развязать его узы, и вали развязал его, и тогда придворный сказал: "Приведи его ко мне!" И вали подвел Ибрахима к придворному, а красота Ибрахима пропала из-за тех ужасов, которые он перенес.
     "Расскажи мне о твоем деле, о юноша, и о том, что у тебя произошло с этой убитой", - сказал придворный. И когда Ибрахим посмотрел на этого придворного, он узнал его и воскликнул: "Горе тебе! Или ты меня не узнаешь? Разве я не Ибрахим, сын твоего господина? Может быть, ты пришел, разыскивая меня?"
     И придворный внимательно посмотрел на Ибрахима и узнал его, как нельзя лучше, и, узнав юношу, он припал к его ногам, и когда вали увидел, что произошло с придворным, у него пожелтел цвет лица. "Горе тебе, о жестокосердый, - сказал придворный, - неужели ты хотел убить сына моего господина аль-Хасыба, правителя Египта?" И вали поцеловал подол придворного и сказал: "О владыка, откуда мне было знать? Мы увидели его в таком виде и увидели рядом с ним убитую девушку". - "Горе тебе, ты не годишься для того, чтобы быть вали, - сказал придворный. - Этому мальчику пятнадцать лет жизни, и он не убил даже воробья, так как же он убьет человека? Но дал ли ты ему срок и спрашивал ли ты его об его обстоятельствах?"
     И затем придворный и вали сказали: "Ищите убийцу девушки!" И люди вошли в баню еще раз, и увидели ее убийцу, и, схватив его, привели его к вали.
     И вали взял его, и отправился с ним во дворец халифата, и сообщил халифу о том, что случилось, и арРашид приказал убить убийцу девушки, а затем он велел привести Ибн аль-Хасыба. И когда юноша предстал перед ним, ар-Рашид улыбнулся ему в лицо и сказал: "Расскажи мне о твоем деле и о том, что с тобой случилось".
     И Ибрахим рассказал ему свою историю, с начала до конца, и она показалась халифу значительной, и он позвал Масрура, меченосца, и сказал: "Ступай сию же минуту, ворвись в дом Абу-ль-Касима ас-Сандалани и приведи его вместе с девушкой".
     И Масрур сейчас же отправился и, ворвавшись в дом, увидел, что девушка связана своими волосами и находится в гибельном состоянии. И Масрур развязал ее и привел вместе с ас-Сандалани к халифу, и, увидев девушку, ар-Рашид удивился ее красоте, - а затем он обернулся к ас-Сандалани и сказал: "Возьмите его, отруби ему руки, которыми он бил эту девушку, и распните его и отдайте его деньги и владения Ибрахиму".
     И это сделали, и когда это было так, вдруг Абу-льЛейс, правитель Басры, отец госпожи Джамилы, явился, взывая к халифу о помощи против Ибрахима, сына альХасыба, правителя Египта, и жалуясь, что он взял его дочь. И ар-Рашид сказал ему: "Он был причиной ее освобождения от пыток и убиения". И халиф велел привести Ибн аль-Хасыба, и когда тот пришел, сказал Абу-ль-Лейсу: "Разве не согласен ты, чтобы этот юноша, сын султана Египта, был мужем твоей дочери?" - "Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о повелитель правоверных!" - сказал Абу-ль-Лейс.
     И халиф призвал судью и свидетелей и выдал девушку замуж за Ибрахима ибн аль-Хасыба. Он подарил ему все деньги ас-Сандалани, снарядил и отправил в его страну. И Ибрахим жил с Джамилой в совершеннейшей радости и полнейшем счастье, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Да будет же хвала живому, который не умирает!
     
     Рассказ об Абу-ль-Хасане из Харасана
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что аль-Мутадид биллах [662] был возвышен помыслами и благороден душой, и было у него в Багдаде шестьсот везирей, и ничто из дел людских не было от него скрыто. И пошел он однажды с Ибн Хамдуном [663], чтобы посмотреть на подданных и послушать, что есть нового в делах людей, и их стал палить зной и жара. А они дошли до маленького переулка на площади и, войдя в этот переулок, увидели в конце его красивый дом, высоко построенный и возглашавший о своем обладателе языком хвалы. И они присели у ворот отдохнуть, и из дому вышли двое слуг, подобных луне в четырнадцатую ночь, и один из них сказал своему товарищу: "Если бы какой-нибудь гость попросил сегодня разрешения войти! Мой господин не ест иначе, как с гостями, а мы дождались до этого времени и никого не видим". И халиф удивился их словам и сказал: "Вот доказательство щедрости владельца этого дома! Мы непременно войдем в его дом и посмотрим на его благородство, и это будет причиной милости, которая придет к нему от нас". И затем он сказал слуге: "Попроси у своего господина позволения войти нескольким чужеземцам (а халиф в то время, если он хотел посмотреть на подданных, переодевался в одеяние купцов)". И слуга вошел к своему господину и рассказал ему, я хозяин дома обрадовался и вышел к гостям сам, и оказалось, что он прекрасен лицом и красив обликом, и на нем нисабурская рубашка и расшитый золотом плащ, и он пропитан духами, и на руке его - перстень с яхонтами. И, увидев пришедших, он сказал им: "Приют и уют господам, оказывающим нам крайнюю милость своим приходом!"
     И, войдя в этот дом, они увидели, что он заставляет забыть близких и родину и подобен кусочку райских садов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот шестидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда халиф и те, кто был с ним, вошли в дом, они увидели, что он заставляет забыть близких и родину и подобен кусочку райских садов, и внутри его был сад со всевозможными деревьями, и он ошеломлял взоры, и все помещения в нем были устланы роскошными коврами. И вошедшие сели, и альМутадид стал рассматривать дом и ковры.
     "И я посмотрел на халифа, - говорил Ибн Хамдун, - и увидел, что его лицо переменилось (а я различал на его лице выражение милости или гнева), и, увидев это, я сказал себе: "Посмотри-ка! Что это с ним, что он рассердился". И принесли золотой таз, и мы вымыли руки, и затем принесли шелковую скатерть и столик из бамбука, и когда с блюда подняли крышки, мы увидели кушанья, подобные весенним цветам в самое лучшее время, купами и отдельно. И хозяин дома сказал: "Во имя Аллаха, господа! Клянусь Аллахом, меня измучил голод! Сделайте милость, поешьте этих кушаний, как подобает людям с благородными свойствами".
     И хозяин дома стал разнимать кур и класть их перед нами, и он смеялся, произносил стихи, рассказывал и говорил тонкие вещи, подходящие для этого места.
     И мы поели и попили, - говорил Ибн Хамдун, - и потом нас перевели в другое помещение, ошеломляющее тех, кто смотрит, в котором веяли прекрасные запахи, и принесли скатерть с только что сорванными плодами и сладостями, внушающими желания, и усилилась наша радость, и прошла наша печаль. Но при всем этом халиф не переставал хмуриться и не улыбался, видя то, что радовало душу, хотя он обычно любил развлекаться и веселиться, прогоняя заботы, и я знал, что он не завистник и не обидчик. И я говорил про себя: "Узнать бы, в чем причина его хмурости и того, что не проходит его недовольство!"
     А затем принесли поднос для питья, собирающий вокруг себя влюбленных, и принесли процеженное вино в золотых, хрустальных и серебряных чашах, и хозяин дома ударил бамбуковой палочкой в дверь какой-то комнаты, и вдруг эта дверь отворилась, и из нее вышли три невольницы - высокогрудые девы, с лицами, подобными солнцу в четвертый час дня, и одна из них была лютнистка, другая била в цимбалы, а третья была плясунья. И затем нам принесли сухие и свежие плоды и между нами и тремя невольницами опустили парчовую занавеску с шелковыми кистями, и кольца ее были из золота. Но халиф не обращал на все это внимания, а хозяин дома Не знал, кто находится у него. И халиф спросил хозяина дома: "Благородный ли ты?" И тот отвечал: "Нет, господин мой, я человек из детей купцов и зовусь среди людей Абу-ль-Хасаном ибн Ахмедом хорасанцем". - "Знаешь ли ты меня, о человек?" - спросил халиф. И Абу-ль-Хасан ответил: "Клянусь Аллахом, о господин мой, не было у меня знакомства ни с одним из ваших благородных достоинств". И Ибн Хамдун сказал ему: "О человек, это повелитель правоверных аль-Мутадад биллах, внук аль-Мутаваккиля-ала-Ллаха" [664].
     И тогда этот человек поднялся, и поцеловал землю меж рук халифа, дрожа от страха, и сказал: "О повелитель правоверных, заклинаю тебя твоими пречистыми дедами, если ты увидел во мне неумение или малое вежество в твоем присутствии, прости меня". - "Что касается уважения, которое ты нам оказал, то больше этого не бывает, - сказал халиф, - но кое что я здесь заподозрил, и если ты расскажешь мне об этом правду и она утвердится в моем уме, ты спасешься, если же ты не осведомишь меня об истине, я поймаю тебя с явными доказательствами и буду пытать тебя такой пыткой, какой не пытал никого". - "Прибегаю к Аллаху от того, чтобы сказать ложное! - воскликнул Абу-ль-Хасан. - В чем твое подозрение, о повелитель правоверных?" - "С тех пор как я вошел в этот дом, - ответил халиф, - я смотрю на его красоту и убранство - посуду, ковры и украшения, вплоть до твоей одежды, и на всем этом - имя моего деда аль-Мутаваккиля-ала-Ллаха". - "Да, - ответил Абуль-Хасан. - Знай, о повелитель правоверных (да поддержит тебя Аллах!), что истина - твоя нижняя одежда, а правда - твой плащ, и никто не может говорить неправду в твоем присутствии".
     И халиф велел ему сесть, и когда он сел, сказал ему: "Рассказывай!" И хозяин дома молвил: "Знай, о повелитель правоверных (да укрепит тебя Аллах своей поддержкой и да окружит тебя своими милостивыми детьми!), что не было в Багдаде никого богаче меня и моего отца... Но освободи для меня твой ум, слух и взор, чтобы я рассказал тебе о причине того, из-за чего ты меня заподозрил".
     "Начинай твой рассказ", - сказал халиф. И Абу-льХасан молвил:
     "Знай, о повелитель правоверных, что мой отец торговал на рынке менял, москательщиков и продавцов материи, и на каждом рынке у него была лавка, поверенный и товары всех родов, и у него была комнатка внутри лавки на рынке менял, чтобы быть в ней наедине, а лавку он предназначил для купли и продажи.
     И у него было денег больше, чем можно сосчитать и превыше счисления, и не было у него ребенка, кроме меня, и он любил меня и заботился обо мне. И когда пришла к нему смерть, он позвал меня и поручил мне заботиться о моей матери и бояться Аллаха великого, а потом он умер (да помилует его Аллах великий и да сохранит он повелителя правоверных!), а я предался наслаждениям и стал есть и пить и завел себе друзей и приятелей. И моя мать удерживала меня от этого и укоряла меня, но я не слушал ее слов, пока не ушли все деньги. И я продал свои владения, и не осталось у меня ничего, кроме дома, в котором я жил. А это был красивый дом, о повелитель правоверных, и я сказал матери: "Хочу продать дом!" И она молвила: "О дитя мое, если ты его продашь, ты опозоришься и не найдешь себе места, где бы приютиться". - "Дом стоит пять тысяч динаров, - сказал я. - Я куплю из денег за него дом в тысячу динаров и буду торговать на остальное". - "Не продашь ли ты дом мне за это количество?" - спросила моя мать. И я сказал: "Хорошо". И она подошла к опускной двери и, открыв ее, вынула фарфоровый сосуд, в котором было пять тысяч динаров, и мне показалось, что весь дом - золотой. "О дитя мое, - сказала она, - не думай, что эти деньги - деньги твоего отца! Клянусь Аллахом, о дитя мое, они из денег моего отца, и я их припрятала до часа нужды. Во время твоего отца я была избавлена от надобности в этих деньгах".
     И я взял у нее деньги, о повелитель правоверных, и вернулся по-прежнему к еде, питью и дружбе, и эти пять тысяч динаров вышли, и я не принимал от моей матери ни слов, ни советов. И потом я сказал ей: "Хочу продать дом!" И она молвила: "О дитя мое, я удержала тебя от продажи его, так как знала, что он тебе нужен, как же ты хочешь продать его второй раз?" - "Не затягивай со мной разговоров, неизбежно его продать!" - сказал я. И моя мать молвила: "Продай мне его за пятнадцать тысяч динаров, с условием, что я сама возьмусь за твои дела".
     И я продал ей дом за эту цену, с условием, что она сама возьмется за мои дела, и она позвала поверенных моего отца и дала каждому из них тысячу динаров, а остальные деньги оставила у себя и сделки приказала зак^лючать с нею. И часть денег она дала мне, чтобы я на них торговал, и сказала: "Сиди в лавке твоего отца". - И я сделал так, как сказала мне мать, о повелитель правоверных, и пошел в комнату, что была на рынке менял, и мои друзья приходили ко мне и покупали у меня, а я продавал им, и моя прибыль была хороша, и мои деньги умножились. И когда моя мать увидела меня в таких прекрасных обстоятельствах, она показала мне то, что у нее было припрятано из драгоценных камней, металлов, жемчуга и золота. И вернулись ко мне мои владения, которые пропали из-за мотовства, и стало у меня много денег, как и раньше. И я провел таким образом некоторое время, и пришли ко мне поверенные моего отца, и я дал им товаров и потом выстроил себе вторую комнатку внутри лавки.
     И когда я однажды сидел в ней, по обычаю, о повелитель правоверных, вдруг подошла ко мне девушка, лучше которой не видели глаза, и спросила: "Это ли комната Абу-ль-Хасана Али ибн Ахмеда хоросанца?" И я ответил: "Это я". И мой разум был ошеломлен ее крайней прелестью, о повелитель правоверных. И девушка села и сказала мне: "Скажи мальчику - пусть он отвесит мне триста динаров". И я приказал отвесить ей это количество, и мальчик отвесил деньги, и девушка взяла их и ушла, а мой разум был смущен. И мальчик спросил меня: "Знаешь ли ты ее?" И я ответил: "Нет, клянусь Аллахом!" И тогда он спросил: "Почему же ты сказал мне: "Отвесь ей!" - "Клянусь Аллахом, - сказал я, - я не знал, что говорю, так как меня ослепила ее красота и прелесть".
     И мальчик поднялся и последовал за дедушкой, без моего ведома, но потом вернулся, плача, и на его лице был след удара. "Что с тобой?" - спросил я: И он сказал мне: "Я последовал за девушкой, чтобы посмотреть, куда она пойдет, и она почуяла меня, и вернулась, и ударила меня этим ударом, так что едва не погубила и не выбила мне глаз".
     И я провел месяц, не видя девушки, и она не пришла, и я потерял от любви к ней разум, о повелитель правоверных, а когда наступил конец месяца, она вдруг пришла и поздоровалась со мной, и я едва не улетел от радости. И она спросила, что со мной было, и сказала:
     "Может быть, ты говорил в душе: "Что делает эта хитрая?
     Как это она взяла у меня деньги и ушла?" - "Клянусь Аллахом, о госпожа, - сказал я ей, - мои деньги и душа - в твоей власти". И она открыла лицо и присела отдохнуть, и украшения и одежды переливались на ее лице и груди. "Отвесь мне триста динаров", - сказала она потом. И я молвил: "Слушаю и повинуюсь!" И я отвесил ей динары, и она взяла их и ушла. И я сказал мальчику: "Пойди за ней следом!" И он последовал за девушкой и вернулся ко мне ошеломленный. И прошло некоторое время, и девушка не приходила, и когда я сидел в какой-то день, она вдруг пришла ко мне и поговорила со мной немного, а потом сказала: "Отвесь мне пятьсот динаров - они мне понадобились..." И я хотел ей сказать: "За что я буду тебе давать деньги?" - но крайняя страсть помешала мне говорить, и всякий раз, как я ее видел, о повелитель правоверных, у меня дрожали поджилки и жел^тел цвет лица, и я забывал то, что хотел сказать, и был таким, как сказал поэт:
     И только красавицу увижу внезапно я,
     Сейчас же смущаюсь и едва отвечаю.
     И я отвесил ей пятьсот динаров, и она взяла их и ушла, и я встал и шел за ней следом сам, пока она не дошла до рынка драгоценных камней. И она остановилась возле одного человека, и взяла у него ожерелье, и, обернувшись, увидела меня и сказала: "Отвесь мне пятьсот динаров". И когда владелец ожерелья увидел меня, он поднялся и оказал мне уважение.
     И я сказал ему: "Отдай ей ожерелье, и цена его будет за мной!"
     И торговец сказал: "Слушаю и повинуюсь!" А девушка взяла ожерелье и ушла..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-ль-Хасан хоросанец говорил: "И я сказал: "Отдай ей ожерелье, и цена его будет за мной!" И девушка взяла ожерелье и ушла. И я следовал за ней, пока она не дошла до Тигра, и тогда она села в лодку, и я указал рукой на землю, как бы целуя ее перед ней, и она уехала, смеясь. А я остался и стоял, смотря на нее, пока она не вошла в какой-то дворец, и я всмотрелся в него и вдруг вижу, что это дворец халифа аль-Мутаваккиля!
     И я вернулся, о повелитель правоверных, и опустилась мне на сердце вся забота мира, - ведь девушка взяла у меня три тысячи динаров! И я говорил про себя: "Она взяла мои деньги и похитила мой разум, и, может быть, моя душа погибнет от любви к ней". И я вернулся домой и рассказал моей матери обо всем, что со мной случилось, и она сказала: "О дитя мое, берегись попадаться ей после этого - ты погибнешь". И когда я пошел в лавку, ко мне пришел поверенный с рынка москательщиков - а это был престарелый старец - и сказал мне: "О господин, почему это, я вижу, твое состояние изменилось, и видны на тебе следы грусти? Расскажи мне о твоем деле". И я рассказал ему обо всем, что у меня случилось с девушкой, и поверенный сказал: "О дитя мое, эта девушка - из невольниц дворца повелителя правоверных, и она любимица халифа. Считай же, что деньги ушли ради Аллаха великого, и не занимай ею своей души, а когда она к тебе придет, остерегайся, чтобы она тебе не повредила, и осведоми меня об этом, а я придумаю что-нибудь, чтобы не постигла тебя гибель".
     И затем он оставил меня и ушел, а в моем сердце было пламя огня. И когда пришел конец месяца, девушка вдруг явилась ко мне, и я обрадовался ей до крайней степени, и она молвила: "Что побудило тебя за мной следовать?" - "Меня побудила к этому крайняя любовь, которая в моем сердце", - сказал я и заплакал перед нею, и она тоже заплакала из жалости ко мне и воскликнула: "Клянусь Аллахом, в твоем сердце нет любви, больше которой в моем сердце! Но что же мне делать?
     Клянусь Аллахом, нет мне пути ни к чему, кроме как видеться с тобой один раз каждый месяц!" И затем она дала мне бумажку и сказала: "Снеси ее к такому-то, торговцу тем-то - он мой поверенный - и получи с него столько, сколько тут написано". А я воскликнул: "Нет мне нужды в деньгах, и мои деньги и душа - выкуп за тебя!" - "Я придумаю для тебя дело, в котором будет твое сближение со мной, хотя бы был в этом для меня труд", - сказала девушка. И затем она простилась со мной и ушла, а я пришел к старику москательщику и рассказал ему о том, что случилось.
     И он пришел со мной к дворцу аль-Мутаваккиля, и я увидел, что это то самое помещение, в которое вошла девушка, и старик москательщик растерялся, не зная, какую устроить хитрость. И он посмотрел по сторонам и увидел портного, напротив окна дворца, выходившего на берег, и подле него были работники. "С помощью этого человека ты достигнешь того, чего хочешь, - сказал москательщик. - Распори карман, подойди к портному и скажи, чтобы он тебе его зашил, и когда он зашьет его, дай ему десять динаров". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал я и отправился к этому портному, захватив с собой два отреза румской парчи, и сказал ему: "Скрои из этих отрезов четыре одежды - две фарджии и две нефарджии".
     И когда он кончил кроить одежды и шить их, я дал ему плату, гораздо большую, чем обычно, и он протянул мне руку с этими одеждами, и я сказал: "Возьми их для себя и для тех, кто у тебя находится". И я стал сидеть у портного, затягивая пребывание с ним, и скроил у него другие одежды и сказал: "Повесь их перед твоей лавкой, чтобы кто-нибудь их увидел и купил". И портной сделал это, и всякому, кто выходил из дворца халифа и кому нравились какие-нибудь одежды, я дарил их, даже привратнику.
     И в один день из дней портной сказал мне: "Я хочу, о дитя мое, чтобы ты рассказал мне правду. Ты скроил у меня сто драгоценных одежд (а каждая одежда стоила больших денег) и подарил большую часть их людям, а это не дело купца, так как купец рассчитывает каждый дирхем. Каков же размер твоих основных денег, раз ты делаешь такие подарки, и какова твоя нажива каждый год? Расскажи мне истину, чтобы я помог тебе в том, что ты хочешь, заклинаю тебя Аллахом, - сказал он потом, - не влюблен ли ты?" - "Да", - ответил я. И он спросил: "В кого?" И я сказал: "В невольницу из невольниц дворца халифа". - "Да обезобразит их Аллах! - воскликнул портной. - Сколько они еще будут соблазнять людей!" И затем он спросил: "Знаешь ли ты ее имя?" И когда я ответил: "Нет", - портной сказал: "Опиши ее мне". И я описал ему ту девушку, и он воскликнул: "О горе, это лютнистка халифа аль-Мутаваккиля и его любимица! Но у нее есть невольник. Сведи с ним дружбу, и, может быть, он будет причиной того, что ты достигнешь девушки".
     И когда мы разговаривали, вдруг этот невольник подошел, выйдя из ворот халифа, и он был подобен луне в четырнадцатую ночь. А передо мной лежали одежды, которые сшил для меня портной (они были парчовые, разных цветов), и невольник стал смотреть на них и разглядывать их, а затем он подошел ко мне, и я поднялся и приветствовал его, и он спросил: "Кто ты?" - "Человек из купцов", - ответил я. И невольник спросил: "Продаешь ли ты эти одежды?" - "Да", - ответил я. И он взял пять из них и спросил: "Почем эти пять?" - "Это подарок тебе от меня, чтобы заключить дружбу между мной и тобой", - ответил я, и невольник обрадовался. А затем я пошел домой и взял для него платье, украшенное драгоценными камнями и яхонтами, ценой в три тысячи динаров, и отнес его к нему, и он принял от меня платье, и потом взял меня и привел в комнату внутри дворца, и спросил: "Как ты зовешься среди купцов?" - "Я один из них", - ответил я. И невольник молвил: "Твое дело внушило мне сомнение". - "Почему?" - спросил я. И он сказал: "Ты подарил мне много вещей и покорил этим мое сердце, и я уверен, что ты Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла".
     И я заплакал, о повелитель правоверных, и невольник спросил: "О чем ты плачешь? Клянусь Аллахом, та, из-за которой ты плачешь, больше и сильнее влюблена в тебя, чем ты влюблен в нее, и среди всех невольниц во дворце стало известно ее дело с тобой. Что же ты хочешь?" - спросил он меня потом. И я сказал: "Я хочу, чтобы ты помог мне в моей беде", - и невольник условился со мной на завтра. И я отправился домой, а на следующее утро я пошел к невольнику и вошел в его комнату, и невольник пришел и сказал: "Знай, что, когда она вчера кончила службу у Халифа и пришла в свою комнату, я рассказал ей всю твою историю, и она решила с тобой сблизиться. Посиди у меня до конца дня".
     И я остался сидеть у невольника, и когда наступила ночь, он вдруг пришел и принес рубашку, сотканную из золота, и платье из платьев халифа и надел их на меня, и окурил меня благовониями, и я стал похож на халифа. А затем он привел меня в помещение, где были комнаты в два ряда, по обе стороны, и сказал: "Это собственные комнаты невольниц, и когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб - у халифа обычай делать так каждый вечер..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольник говорил Абу-ль-Хасану: "И когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб - у халифа обычай делать это, - пока не дойдешь до второго прохода, что будет от тебя с правой руки. Ты увидишь там комнату, дверь которой с мраморным порогом, и когда ты дойдешь до нее, пощупай порог рукой, а если хочешь - считай двери, их будет столько-то, и войди в дверь, у которой такие-то и такие-то приметы, - твоя подруга увидит тебя и возьмет к себе. А что касается твоего выхода, то Аллах облегчит его для меня, хотя бы мне пришлось вынести тебя в сундуке". И затем он оставил меня и вернулся, а я пошел, считая двери, и клал у каждой двери боб, и когда я дошел до средних комнат, я услышал великий шум и увидел блеск свечей, и этот свет двигался в мою сторону, пока не приблизился ко мне. И я посмотрел, что это, и вдруг вижу - халиф, и вокруг него невольницы, а у невольниц свечи. И я услышал, как одна из них говорила своей подруге: "О сестрица, разве у нас два халифа? Ведь халиф уже проходил мимо моей комнаты, и я почувствовала запах его духов и благовоний, и он положил боб у моей комнаты, по обычаю, а сейчас я вижу свет свечей халифа, и вон он сам идет". - "Поистине, это удивительное дело, - сказала другая невольница, - так как перерядиться в одежду халифа не осмелится никто".
     И потом свет приблизился ко мне, и у меня задрожали все члены, и вдруг евнух закричал невольницам: "Сюда!" И они свернули к одной из комнат и вошли, а потом вышли и шли до тех пор, пока не дошли до комнаты моей подруги. И я услышал, как халиф спросил: "Эта комната чья?" И ему сказали: "Эта комната Шеджерет-аддурр".
     И халиф молвил: "Позовите ее!" И девушку позвали, и она вышла и поцеловала ноги халифа, и тот спросил ее: "Будешь ты пить сегодня вечером?" - "Не будь это ради твоего присутствия и взгляда на твое лицо, я бы не стала пить, потому что не склонна пить сегодня вечером", - ответила девушка. И халиф сказал евнуху: "Скажи казначею, чтобы он дал ей такое-то ожерелье".
     И затем он велел всем входить в ее комнату, и перед ним внесли свечи, и халиф вошел в комнату моей подруги, и вдруг я увидел, впереди других, невольницу, сияние лица которой затмевало свет свечи, бывшей у нее в руке. И она подошла ко мне и сказала: "Кто это?" И схватила меня, и увела в одну из комнат, и спросила: "Кто ты?" И я поцеловал перед ней землю и сказал: "Заклинаю тебя Аллахом, о госпожа, сохрани мою кровь от пролития, пожалей меня и приблизься к Аллаху спасением моей души!" И я заплакал, боясь смерти, и невольница сказала: "Нет сомненья, что ты вор!" И я воскликнул: "Нет, клянусь Аллахом, я не вор. Разве ты видишь на мне признаки воров?" - "Расскажи мне правду, - сказала она, - и я оставлю тебя в безопасности". - "Я влюбленный, глупый дурак, - сказал я. - Любовь и моя глупость побудили меня к тому, что ты видишь, и я попал в эту западню". - "Стой здесь, пока я не приду к тебе", - сказала она и, выйдя, принесла мне одежду невольницы из своих невольниц, и надела на меня эту одежду в той же комнате, и сказала: "Выходи за мной!"
     И я вышел за ней и дошел до ее комнаты, и она сказала: "Входи сюда".
     И когда я вошел в комнату, она подвела меня к ложу, где были великолепные ковры, и сказала: "Садись, с тобой не будет беды. Ты не Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла?" - "Да", - сказал я. И девушка воскликнула: "Аллах да сохранит твою кровь от пролития, если ты говоришь правду и не вор! А иначе ты погибнешь, тем более что ты в облике халифа и в его одежде и пропитан его благовониями. Если же ты Абу-ль-Хасан Али хорасанец, меняла, то ты в безопасности и с тобой не будет беды, так как ты друг Шеджерет-ад-Дурр, а она - моя сестра. Она никогда не перестает говорить о тебе и рассказывать нам, как она взяла у тебя деньги, а ты к ней не переменился, и как ты пришел следом за нею на берег и указал рукой на землю из уважения к ней, и в ее сердце из-за тебя огонь больше, чем в твоем сердце из-за нее. Но как ты пробрался сюда, - по приказанию ее или без ее приказания, подвергая опасности свою душу, и чего ты хочешь от встречи с нею?" - "Клянусь Аллахом, госпожа, - сказал я, - я сам подверг свою душу опасности, а моя цель при встрече с нею - только смотреть на нее и слышать ее речь". - "Ты отлично сказал", - воскликнула невольница. И я молвил: "О госпожа, Аллах свидетель в том, что я говорю. Моя душа не подсказала мне о ней ничего греховного". - "За такое намерение пусть спасет тебя Аллах! Жалость к тебе запала в мое сердце!" - воскликнула невольница. И затем она сказала своей рабыне: "О такая-то, пойди к Шеджерет-ад-Дурр и скажи ей: "Твоя сестра желает тебе мира и зовет тебя. Пожалуй же к ней сегодня ночью, как обычно, - у нее стеснена грудь".
     И невольница пошла, и вернулась, и сказала: "Она говорит: "Да позволит Аллах насладиться твоей долгой жизнью и да сделает меня твоим выкупом! Клянусь Аллахом, если бы ты позвала меня не для этого, я бы не задержалась, но у халифа головная боль и это меня удерживает, - а ты ведь знаешь, каково мое место у него". И девушка сказала невольнице: "Возвращайся к ней и скажи: "Ты обязательно должна прийти к ней сегодня из-за тайны, которая есть между вами". И невольница пошла и через некоторое время пришла с девушкой, лицо которой сияло как луна. И ее сестра встретила ее, и обняла, и сказала: "О Абу-ль-Хасан, выходи к ней и поцелуй ей руки!" А я был в чуланчике, внутри комнаты, и вышел к ней, о повелитель правоверных, и, увидев меня, она бросилась ко мне, и прижала меня к груди, и сказала: "Как ты оказался в одежде халифа с его украшениями и благовониями?"
     И затем она молвила: "Расскажи мне, что с тобой случилось". И я рассказал ей, что со мной случилось и что мне пришлось вынести, - и страх, и другое, и девушка молвила: "Тяжело для меня то, что ты из-за меня перенес, и хвала Аллаху, который сделал исходом всего этого благополучие, и в завершение благополучия ты вошел в мое жилище и в жилище моей сестры". И потом она увела меня в свою комнату и сказала сестре: "Я обещала ему, что не буду с ним сближаться запретно, и так же, как он подверг свою душу опасности и прошел через все эти ужасы, я буду ему землею, чтобы он попирал меня ногами, и прахом для его сандалий..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала своей сестре: "Я обещала ему, что не буду сближаться с ним запретно, и так же, как он подверг свою душу опасности и прошел через все эти ужасы, я буду ему землею, чтобы он попирал меня ногами, и прахом для его сандалий". И ее сестра сказала ей: "Ради этого намерения да спасет его великий Аллах". И Шеджерет-ад-Дурр молвила: "Ты увидишь, что я сделаю, чтобы соединиться с ним законно. Я обязательно пожертвую своей душой, чтобы ухитриться для этого".
     И когда мы разговаривали, вдруг раздался великий шум, и мы обернулись и увидели, что пришел халиф и направляется к ее комнате, - так сильно он ее любил. И девушка взяла меня, о повелитель правоверных, и посадила в погреб, и закрыла его надо мной, а потом она вышла навстречу халифу и встретила его. И когда халиф сед, она встала перед ним и начала ему прислуживать и велела принести вино. А халиф любил невольницу по имени Банджа (а это мать аль-Мутазза биллаха) [665], и эта невольница порвала с ним, и он порвал с ней, и она гордая своей прелестью и красотой, не ми^рилась с ним, а аль-Мутаваккиль, гордый властью халифа и царя, не мирился с нею и не сломил себя перед нею, хотя в его сердце горело из-за нее огненное пламя, и старался отвлечься от нее подобными ей из невольниц, и заходил в их комнаты. А он любил пение Шеджерет-адДурр и велел ей петь, и девушка взяла лютню и, натянув струны, пропала такие стихи:
     "Дивлюсь, как старался рок нас прежде поссорить с ней, -
     Когда же все кончилось меж нами, - спокоен рок,
     Я бросил тебя - сказали: "Страсти не знает ое!"
     Тебя посетил - сказали: "Нету в нем стойкости!"
     Любовь к ней, усиль же с каждой ночью ты страсть мою.
     Забвение дня - с тобою встречусь в день сбора я.
     Ведь кожа ее - как шелк, а речи из уст ее
     Так мягки - не вздор они и не назидание,
     И очи ее - сказал Аллах: "Пусть будут!" И созданы
     Они, и с сердцами то, что вина, творят они".
     И, услышав ее, халиф пришел в великий восторг, и я тоже возликовал в погребе, о повелитель правоверных, и если бы не милость Аллаха великого, я бы вскрикнул, и мы бы опозорились.
     И затем девушка произнесла еще такие стихи:
     "Его обнимаю я, и все же душа по нем
     Тоскует, а есть ли что, что ближе объятий?
     Целую его уста я, чтобы прошел мой жар,
     Но только сильнее от любви я страдаю.
     И, кажется, сердца боль тогда исцелится лишь,
     Когда ты увидишь, что слились наши души".
     И халиф пришел в восторг и воскликнул: "Пожелай от меня, о Шеджерет-ад-Дурр". И девушка сказала: "Я желаю от тебя освобождения, о повелитель правоверных, так как за него будет небесная награда". - "Ты свободна, ради великого Аллаха", - сказал халиф. И девушка поцеловала землю меж его рук, и халиф молвил: "Возьми лютню и скажи нам что-нибудь о моей невольнице, любовь к которой привязалась ко мне. Все люди ищут моей милости, а я ищу ее милости".
     И девушка взяла лютню и произнесла такие два стиха:
     "Владычица красоты, что всю мою набожность
     Взяла, - как бы ни было, я должен владеть тобой.
     Возьму ли покорностью тебя - это путь любви!
     Иль, может, величием моим - это власти путь!"
     И халиф пришел в восторг и сказал: "Возьми лютню и спой стихи, в которых будет рассказ о моем деле с тремя невольницами, которые овладели моей уздой и лишили меня сна, - это ты, и та невольница, что со мной рассталась, и другая - ее не назову, - которой нет подобной".
     И девушка взяла лютню и, начав петь, произнесла такие стихи:
     "Три красавицы овладели ныне уздой моей
     И в душе моей место лучшее захватили.
     Хоть послушен я никому не буду во всей земле,
     Их я слушаюсь, а они всегда непокорны.
     И значит это только то, что власть любви
     (А в ней их сила) - моей превыше власти".
     И халиф до крайности удивился соответствию этих стихов с его обстоятельствами, и восторг склонил его к примирению с невольницей, порвавшей с ним. И он вышел и направился к ее комнате, и одна из невольниц опередила его и осведомила ту девушку о приходе халифа, и она вышла к нему навстречу и поцеловала землю меж его рук, а затем поцеловала его ноги, и халиф помирился с ней, и она помирилась с ним, и вот каково было их дело.
     Что же касается Шеджерет-ад-Дурр, то она пришла ко мне, радостная, и сказала: "Я стала свободной из-за твоего благословенного прихода, и, может быть, Аллах мне поможет, и я что-нибудь придумаю, чтобы соединиться с тобой законно". И я воскликнул: "Хвала Аллаху!" И когда мы разговаривали, вдруг вошел к нам ее евнух, и мы рассказали ему, что с нами случилось, и он воскликнул: "Хвала Аллаху, который сделал исход этого благим! Просим Аллаха, чтобы он завершил это дело твоим благополучным выходом!"
     И мы так разговаривали, и вдруг пришла та девушка, ее сестра (а имя ее было Фатир), и Шеджерет-ад-Дурр сказала ей: "О сестрица, как нам сделать, чтобы вывести его из дворца целым? Аллах великий послал мне освобождение, и я стала свободной по благодати его прихода". - "Нет у меня хитрости, чтобы его вывести, иначе как одеть его в женскую одежду", - сказала Фатир. И затем она принесла платье из платьев женщин и надела его на меня, и я вышел, о повелитель правоверных, в ту же минуту. И когда я дошел до середины дворца, я вдруг увидел, что повелитель правоверных сидит и евнухи стоят перед ним. И халиф посмотрел на меня, и заподозрил меня сильнейшим подозрением, и сказал своим слугам: "Скорей приведите мне эту уходящую невольницу!" И меня привели и подняли мне покрывало, и, увидев меня, халиф меня узнал и стал меня расспрашивать, и я рассказал ему все дело, не скрыв от него ничего. И, услышав мой рассказ, халиф подумал о моем деле и затем в тот же час и минуту поднялся, вошел в комнату Шеджерет-ад-Дурр и сказал: "Как это ты избираешь вместо меня какого-то сына купца?" И она поцеловала перед ним землю и рассказала ему, по правде, всю историю, с начала до конца. И халиф, услышав ее слова, пожалел ее, и его сердце смягчилось к ней, и он простил ее изза любви и ее обстоятельств и ушел. И евнух девушки вошел к ней и сказал: "Успокойся душою! Когда твой друг предстал меж рук халифа, тот спросил его, и он рассказал ему то же, что рассказала ты, буква в букву. И халиф, придя обратно, призвал меня к себе и спросил: "Что побудило тебя посягнуть на дом халифата?" И я сказал ему: "О повелитель правоверных, меня побудила к этому моя глупость и любовь и надежда на твое прощение и великодушие".
     И потом я заплакал и поцеловал перед халифом землю, и он сказал: "Я простил вас обоих". И затем он велел мне сесть, и я сел, а халиф призвал судью Ахмеда ибн Абу-Дауда [666] и женил меня на этой девушке и велел перенести все, что у нее было, ко мне, и девушку ввели ко мне в ее комнате. А через три дня я вышел и перенес все эти вещи ко мне в дом, и все, что ты видишь у меня в доме, о повелитель правоверных, и что кажется тебе подозрительным - все это из ее приданого".
     И в один из дней моя жена сказала: "Знай, что альМутаваккиль - человек великодушный, но я боюсь, что он о нас вспомнит или что-нибудь упо^мянет при нем о нас кто-нибудь из завистников, и хочу сделать что-то, в чем будет спасение от этого". - "А что это?" - спросил я. И она сказала: "Я хочу попросить у него позволения совершить паломничество и отказаться от пения". - "Прекрасный план ты указываешь!" - воскликнул я. И когда мы разговаривали, вдруг пришел ко мне посол от халифа, требуя Шеджерет-ад-Дурр, так как халиф любил ее пение. И моя жена пошла и служила ему, и халиф сказал ей: "Не покидай нас". И она молвила: "Слушаю и повинуюсь!"
     И случилось, что она ушла к нему в какой то день (а он прислал за ней по обычаю), но не успел я опомниться, как она уже пришла от него в разорванной одежде и с плачущими глазами, и я испугался и воскликнул: "Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!" - и подумал, что халиф велел нас схватить. "Разве аль Мутаваккиль на нас разгневался?" - спросил я. И моя жена сказала: "А где аль Мутаваккиль? Власть аль-Мутаваккиля кончилась, и образ его стерт". - "Расскажи мне истину об этом деле", - сказал я, и моя жена молвила: "Он сидел за занавеской и пил, и с ним был аль-фатх ибн Хакан и Садака ибн Садака, и бросился на него его сын аль-Мунтасир с толпой турок [667] и убил его, и сменилась радость злом, и прекрасное счастье стонами и воплями. И я убежала вместе с невольницей, и Аллах спас нас".
     И я тотчас же вышел, о повелитель правоверных, и спустился в Басру, и пришла ко мне после этого весть, что началась война между аль-Мунтасирэм и аль-Мустаином, его противником [668], и я испугался и перевез мою жену и все мое имущество в Басру. Вот мой рассказ, о повелитель правоверных, и я не прибавил к нему ни буквы и не убавил ни буквы, и все, что ты видишь в моем доме, о повелитель правоверных, и на чем стоит имя твоего деда аль-Мутаваккиля - от милостей его к нам, так как основа нашего благоденствия - от твоих благороднейших предков, и вы - люди милости и рудник щедрости".
     И халиф обрадовался этому сильной радостью и удивился рассказу Абу-ль-Хасана.
     "А затем, - говорил Абу-ль-Хасан, - я вывел к халифу ту женщину и моих детей от нее, и они поцеловали землю меж его рук, и он удивился их красоте. Он велел подать чернильницу и написал, что снимает харадж с наших владений на двадцать лет".
     И халиф обрадовался, и он взял Абу-ль-Хасана к себе в сотрапезники, и наконец разлучил их рок, и они поселились в могилах после дворцов. Хвала же владыке всепрощающему!
     
     Сказка о Камар-аз-Замане и жене ювелира
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что был в древние времена один купец, по имени Абд-ар-Рахман. И наделил его Аллах дочерью и сыном, и дочь он назвал Каукаб-ас-Сабах из-за ее красоты и прелести, а сына он назвал Камар-аз-Заман из-за его великой красоты. И когда он увидел, какой одарил их Аллах красотой, прелестью, блеском и соразмерностью, он побоялся для них зла от глаз смотрящих и языков завистников, и козней коварных, и ухищрений развратников и скрывал их от людей в одном доме четырнадцать лет, так что никто их не видел, кроме их родителей и невольницы, которая им служила.
     А их отец читал Коран, как ниспослал его Аллах, и мать их тоже читала Коран. И мать стала обучать свою дочь, а отец обучал сына, пока дети не запомнили Коран и не научились письму, счету, наукам и вежеству от отца и матери, так что не нуждались в учителе.
     И когда мальчик достиг возраста мужей, жена купца сказала: "До каких пор ты будешь скрывать твоего сына Камар-аз-Замана от людей? Что он - девочка или мальчик?" - "Мальчик", - ответил ей купец. И она молвила: "Раз он мальчик, почему ты не возьмешь его с собой на рынок и не поса^дишь его в лавке, чтобы он знал людей, и люди знали его, и им стало бы известно, что он твой сын. Научи его покупать и продавать, может быть, с тобой что-нибудь случится, и люди будут знать, что он твой сын, когда он наложит руку на твое наследство. Если же ты умрешь теперь и он скажет людям: "Я сын купца Абд-ар-Рахмана", - ему не поверят и скажут: "Мы тебя не видели и не знаем, что у него есть сын". И твое имущество возьмут власти, а твой сын будет лишен всего. И дочку я тоже хочу показать людям, - может быть, ктонибудь, ей равный, посватается к ней, и мы выдадим ее замуж и порадуемся на нее". - "Это от страха людского глаза", - сказал купец..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда жена купца сказала ему эти слова, он ответил ей: "Это от страха людского глаза, так как я люблю моих детей, а любящий сильно ревнив, и отличился тот, кто сказал:
     Ревную тебя к себе самому, и к взорам
     Моим, и к тебе, и к бегу часов, и к месту.
     Когда б тебя вложил я в мои очи,
     Вовек мне близость бы не надоела.
     И если б каждый день мы были вместе,
     До воскресенья дня, - мне было б мало".
     И жена его сказала ему: "Положись на Аллаха! Не будет беды с тем, кого хранит Аллах! Возьми его с собой сегодня в лавку". И она одела мальчика в платье из роскошнейших одежд, и он стал искушением для взирающих и огорчением для сердец влюбленных. И отец взял его с собой и отправился с ним на рынок. И всякий, кто видел мальчика, пленялся им, и подходил к нему, и целовал ему руку, и приветствовал его. А его отец ругал людей за то, что они шли за ним следом, чтобы поглядеть на его сына. И некоторые люди говорили: "Это" солнце взошло и засияло на рынке". А другие говорили: "Место восхода луны - в такой-то стороне". Другие же говорили: "Появился серп луны праздника над рабами Аллаха" [669]. И все они намекали на мальчика словами и желали ему блага, и его отца охватил стыд из-за слов людей, но он не мог никому из них запретить говорить и стал ругать мать Камар-аз-Замана и проклинать ее, так как это она была причиной выхода мальчика.
     И отец Камар-аз-Замана обернулся и увидел, что люди толпятся за ним и перед ним, когда он идет. И наконец они дошли до лавки, и Абд-ар-Рахман отпер лавку, и сел, и посадил перед собой своего сына. И, посмотрев на людей, он увидел, что они запрудили дорогу, и всякий, кто проходил мимо, вперед или назад, останавливался перед лавкой, и смотрел на это красивое лицо, и не мог от него оторваться. И все люди, мужчины и женщины, были согласны в этом и произносили слова сказавшего:
     "Ты создал красоты, чтоб нас испытать,
     И нам ты сказал: "О рабы, меня бойтесь!"
     Прекрасен ты сам и прекрасное любишь -
     Твоим ли рабам да в меня не влюбиться?"
     И когда купец Абд-ар-Рахман увидел, что люди толпятся вокруг его сына, и мужчины и женщины стоят рядами, уставившись на мальчика, он смутился до крайности и впал в недоумение, не зная, что делать. И не успел он опомниться, как подошел к нему, со стороны рынка, дервиш из странников, на котором было облачение праведных рабов Аллаха, и приблизился к мальчику и начал произносить стихи и проливать обильные слезы. И, увидев, что Камар-аз-Заман сидит, подобный ветви ивы, растущей на куче шафрана, он пролил слезы из глаз и произнес такие два стиха:
     "Увидел я трость на куче камня.
     Как месяц она, когда он блещет.
     "Как имя?" - спросил. Он молвил: "Лу-лу".
     Я крикнул: "Мне! Мне!" Он молвил: "Нет! Нет!" [670]
     И затем дервиш стал не спеша подходить, поглаживая рукой свои седины. И толпа расступилась из почтения к нему, и когда он увидел мальчика, его ум и взор были ошеломлены, и к нему подошли слова сказавшего:
     И вот красавец этот где то раз стоял,
     В лице его светился месяц праздника,
     И вдруг к нему почтенный подошел старик -
     Походкою неспешной он нарочно шел,
     На нем следы виднелись строгой жизни.
     Прошел ночей и дней он испытанья, запретное узнал и то, что можно.
     И женщин и мужчин любил он страстно,
     И тонким сделался, как зубочистка
     Костями стал он, что покрыты кожей.
     В искусстве этом был он истым персом,
     И старец юношей ему казался,
     В любви же к женщинам он был узритом,
     Но в отраслях обеих был он сведущ.
     И Зейнаб или Зейд - не различал он.
     Любил красавиц он, любил их страстно,
     Рыдал в кочевье, плакал над следами,
     Сочтешь его, охваченного страстью,
     Ты веткой, что качается от ветра.
     Ведь твердость свойственна одним лишь скалам.
     В искусстве страсти опытен был старец,
     Внимателен и зорок в этом деле.
     И трудное и легкое прошел он,
     С оленем и с газелью обнимался.
     Любя седых и безбородых равно.
     И дервиш подошел к мальчику и подал ему стебель базилика. И отец мальчика положил руку в карман и, вынув несколько дирхемов, сказал: "Возьми свою долю, о дервиш, и уходи своей дорогой".
     И дервиш взял у него дирхемы, и сел на скамью в лавке, перед мальчиком, и начал смотреть на него и плакать, испуская непрерывные вздохи, и слезы его были точно полноводные ручьи, и люди смотрели на него и порицали его, и одни говорили: "Все дервиши развратники". А другие говорили: "У этого дервиша от любви к мальчику в сердце пожар".
     Что же касается до его отца, то, когда он увидел эти обстоятельства, он встал и сказал: "Выходи, о дитя мое, мы запрем лавку и уйдем домой. Не подобает нам в сегодняшний день покупать и продавать. Аллах великий пусть воздаст твоей матери за то, что она с нами сделала. Это она была причиной всего этого. О дервиш, - сказал он потом, - выходи, я запру лавку".
     И дервиш вышел, и купец запер лавку, и взял своего сына, и пошел. И дервиш следовал за ним, вместе с людьми, пока они не дошли до дому, и мальчик вошел в дом, и купец обернулся к дервишу и спросил его: "Что ты хочешь, о дервиш, и почему это, я вижу, ты плачешь?" -
     "О господин, - сказал дервиш, - я хочу быть "твоим гостем сегодня вечером. Ведь гость - гость великого Аллаха". - "Добро пожаловать гостю Аллаха, - сказал купец, - входи, о дервиш..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда дервиш сказал купцу, отцу Камар-аз-Замана: "Я гость Аллаха", купец ответил ему: "Добро пожаловать гостю Аллаха! Входи, о дервиш". А про себя купец сказал: "Если этот дервиш влюбился в мальчика и потребует от него мерзости, я обязательно убью его сегодня ночью и скрою его могилу, а если в нем нет разврата, то пусть гость съест свою долю".
     И потом он ввел дервиша и Камар-аз-Замана в одну комнату и сказал потихоньку Камар-аз-Заману: "О дитя мое, садись рядом с дервишем и подраз^ни его и поиграй с ним, после того как я от вас выйду. И если он потребует от тебя дурного, я буду смотреть на вас из окна, которое выходит в эту комнату, и спущусь к нему и убью его".
     И когда дервиш остался с мальчиком один в комнате и тот сел рядом с дервишем, дервиш стал смотреть на него, и вздыхать, и плакать. И когда мальчик заговаривал с ним, он отвечал ему мягко, а сам дрожал и оглядывался на мальчика, вздыхая и плача. И пришло время ужина, и дервиш стал есть, и глаза его были устремлены на мальчика и не переставали плакать. И когда прошла четверть ночи, и кончилась беседа, и пришло время спать, отец мальчика сказал: "О дитя мое, постарайся сам служить твоему дяде дервишу и не перечь ему", - и хотел выйти. Но дервиш сказал ему: "О господин мой, возьми своего сына с собой или спи с нами". - "Нет, - сказал купец, - вот мой сын - он будет спать с тобой. Может быть, твоя душа чего-нибудь захочет, и тогда мой сын исполнит твою нужду и будет тебе служить".
     И он вышел, и оставил их, и сел в другой комнате, где было окно, выходившее в комнату тех двоих, и вот что было с купцом.
     Что же касается мальчика, то он подошел к дервишу и стал его распа^лять и предлагать ему себя. И дервиш рассердился и сказал: "Что это такое за слова, о дитя мое! Прибегаю к Аллаху от сатаны, битого камнями! О боже мой, это осуждается и неугодно тебе! Удались от меня, о дитя мое!" И дервиш поднялся со своего места и сел далеко от мальчика, но тот последовал за ним, и бросился ему на грудь и сказал: "Почему, о дервиш, ты лишаешь себя услады близости со мной, когда мое сердце тебя любит?" И гнев дервиша усилился, и он воскликнул: "Если ты не отступишься от меня, я позову твоего отца и расскажу ему о твоем деле". - "Мой отец, - сказал мальчик, - знает, что я такой, и невозможно, чтобы он помешал мне. Залечи же мое сердце! Почему ты от меня отказываешься? Разве я тебе не нрав^люсь?" - "Клянусь Аллахом, о дитя мое, - сказал дервиш, - я не сделаю этого, даже если буду изранен острыми мечами!"
     И он произнес слова поэта:
     "Мое сердце прекрасных любит, и женщин
     И мужчин, и не буду я в этом медлить.
     Нет, и в полдень увижу их и под утро,
     Сыном Лота, иль блудником я не буду".
     И он заплакал и сказал мальчику: "Встань, открой мне дверь, и я уйду своей дорогой. Не буду я больше спать в этом месте!" И он поднялся на ноги, но мальчик уцепился за него и стал говорить: "Посмотри, как сияет мое лицо, как красны мои щеки и мягки мои члены и нежны мои губы".
     И потом он обнажил ногу, приводящую в смущение вино и кравчего, и посмотрел на дервиша взором, обессиливающим волшебников и колдунов, и был он редкостно красив и мягок в своей изнеженности, как сказал о нем кто-то из сказавших:
     Мне не забыть, как он поднялся, обнажив
     Нарочно ногу, блестящую, как жемчуг.
     Не дивитесь же, что настал уж день воскресенья - в
     В день воскресенья обнажатся ноги [671].
     И потом юноша показал ему свою грудь и сказал: "Посмотри на мои соски - они прекраснее сосков девушки, а моя слюна слаще растительного сахара. Брось благочестие и воздержание и избавь рас от богомольности и набожности! Воспользуйся моей близостью и насладись моей красотой. Не бойся ничего совершенно - ты в безопасности от дурного. Оставь равнодушие - скверное это свойство?"
     И он стал ему показывать и открывать то, что было скрыто из его прелестей, и ослаблять поводья его ума своими движениями, а дервиш отвора^чивал лицо и говорил: "Прибегаю к Аллаху! Стыдись, о дитя мое! Это дело запретное, и я не сделаю его даже во сне!" И мальчик стал настаивать, и дервиш вырвался от него и, обратившись к кыбле, начал молиться; и мальчик, увидев, что он молится, оставил его. И дервиш совершил молитву в два раката и произнес возглас приветствия, и тогда мальчик хотел подойти к нему, но дервиш начал молиться второй раз и совершил молитву в два раката, и сделал это в третий раз, и в четвертый, и в пятый. И мальчик сказал ему: "Что это за молитва! Разве ты хочешь взлететь к облакам? Ты погубил нам веселье, простояв всю ночь в михрабе".
     И затем мальчик бросился к дервишу и начал целовать его меж глаз, и дервиш сказал ему: "О дитя мое, прогони от себя шайтана и соблюдай повиновение всемилостивому!" Но мальчик воскликнул: "Если ты не сделаешь того, что я хочу, я позову отца и скажу ему: дервиш хочет со мной сделать мерзость, - и он войдет к тебе и побьет тебя так, что сломает кости под твоим мясом".
     А отец его при всем этом смотрел глазами и слушал ушами, и он уверился в том, что в дервише нет разврата, и сказал себе: "Если бы этот дервиш был развращен, он бы не стал терпеть всей этой тяготы".
     А мальчик все пробовал соблазнять дервиша, и всякий раз, как тот хотел начать молитву, прерывал ее, так что дервиш рассердился на мальчика до крайности и стал с ним груб и побил его. И мальчик заплакал, и его отец вошел к нему, и вытер ему слезы, и, успокоив его, сказал дервишу: "О, брат мой, раз ты такой, чего же ты плакал и горевал, когда увидел моего сына? Есть ли для этого какая-нибудь причина?" - "Да", - сказал дервиш. И купец молвил: "Когда я увидел, что ты плачешь при виде мальчика, я подумал о тебе дурное и велел мальчику так делать, чтобы испытать тебя, и задумал, если я увижу, что ты требуешь от него мерзости, войти к тебе и убить тебя. Но когда я увидел, как ты поступил, я узнал, что ты до крайности праведен. Но, ради Аллаха, расскажи мне о причине твоего плача".
     И дервиш вздохнул и сказал: "О господин мой, не береди успокоившиеся раны". И купец воскликнул: "Обязательно расскажи мне!"
     И тогда дервиш молвил: "Знай, что я дервиш, блуждающий по землям и странам, чтобы извлечь назидание из творений создателя ночи и дня. И случилось мне войти в город Басру в день пятницы, на заре дня..."
     И Шахразаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дервиш говорил купцу: "Знай, что я дервиш странствующий, и случилось мне войти в город Басру в день пятницы, на заре дня. И я увидел, что лавки отперты, и в них всякие товары, снедь и напитки, но они пусты, и нет в них мужчины, женщины, девочки или мальчика, и нет на площадях и рынках ни собак, ни кошек, и не слышно там шума и не видно человека, и удивился, и сказал: "Посмотреть бы, куда де^вались люди этого города с их кошками и собаками и что сделал с ними Аллах".
     А я был голоден и взял горячего хлеба из пекарни хлебопека, и, войдя в лавку масленика, намазал хлеб топленым маслом и медом, и поел. А потом я вошел в лавку с напитками и попил, чего хотел. И я увидел, что кофейня открыта, и вошел туда, и увидел кофейники на огне, полные кофе, но и там никого не было. И я напился вдоволь и сказал: "Поистине, это удивительная вещь! Похоже, что к жителям этого города пришла смерть, и они все сейчас умерли, или они испугались чего-нибудь, что их постигло, и вбежали и не могли запереть своих лавок".
     И когда я размышлял об этом деле, вдруг послышались звуки музыки, и я испугался, и сидел некоторое время, спрятавшись, и смотрел через отверстия и щели. И я увидел невольниц, подобных луне, которые шли по рынку пара за парой, без покрывал, а наоборот, с открытыми лицами, и было их сорок пар - восемьдесят невольниц. И я увидел девушку, ехавшую на коне, который не мог передвигать ноги - так много было на нем и на девушке золота, и серебра, и драгоценных камней. И эта девушка была с открытым лицом, без покрывала, и она была украшена самыми роскошными украшениями и одета в роскошнейшие одежды. На шее у нее были бусы из драгоценных камней, а на груди золотые ожерелья, и на ее руках были запястья, сияющие, как звезды, а на ногах - золотые браслеты, украшенные дорогими металлами. И невольницы окружали ее, а перед нею шла девушка, перевязанная великолепным мечом с изумрудной рукояткой и золотыми подвесками, украшенными драгоценностями.
     И когда эта девушка достигла той части улицы, что была против меня, она натянула узду коня и сказала: "О девушки, я услышала какой-то шум внутри этой лавки. Обыщите ее, чтобы в ней не сидел кто-нибудь спрятан^ный, кто хочет посмотреть на нас, когда мы с открытыми лицами".
     И невольницы обыскали лавку, стоявшую перед кофейной, где я спрятался, и я испугался и увидел, что невольницы вывели какого-то человека и сказали девушке: "О госпожа, мы увидели там человека, и вот он перед тобой". И девушка сказала невольнице, у которой был меч: "Скинь ему голову". И невольница подошла к этому человеку, и отрубила ему голову, и оставила его валяться на земле, и они ушли. И я испугался, увидев это обстоятельство, но любовь к девушке привязалась к моему сердцу.
     А через некоторое время появились люди, и всякий, у кого была лавка, вошел в нее. И люди стали ходить по рынкам и собрались вокруг убитого, смотря на него. И я потихоньку вышел из своего укрытия, и никто меня не заметил, и любовь к девушке овладела моим сердцем. И я стал потихоньку распытывать, кто она, но никто не рассказал мне про нее. И после этого я вышел из Басры, и в сердце моем из-за любви к девушке была печаль. И когда я увидел этого твоего сына, я увидел, что он больше всех людей похож на ту девушку, и он взволновал во мне огонь любви и разжег в моем сердце пламя страсти. И вот причина моего плача". И потом дервиш заплакал сильным плачем, больше которого нет, и сказал: "О господин мой, ради Аллаха, открой мне дверь, чтобы я ушел своей дорогой". И купец открыл ему дверь, и он ушел.
     Вот что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то, когда он услышал слова дервиша, ему ум заняла любовь к этой девушке, и овладела им страсть, и взволновалась в нем любовь и увлечение. И когда наступило утро, он сказал своему отцу: "Все дети купцов путешествуют по странам, чтобы достичь желаемого, и нет среди них никого, кому бы отец не собрал товаров и кто бы не отправился с ними путешествовать и не получил бы прибыли. Почему, о батюшка, ты не соберешь мне товаров, чтобы я поехал путешествовать и посмотрел, каково мое счастье?" - "О дитя мое, - ответил ему отец, - у купцов мало денег, и они посылают своих детей в путешествие ради прибыли и дохода, чтобы добыть мирские блага. Что же касается меня, то у меня много денег, и нет во мне жадности, так как же я отправлю тебя на чужбину? Я не могу расстаться с тобою ни на минуту, тем более что ты бесподобен по красоте, прелести и совершенству, и я боюсь за тебя". - "О батюшка, - сказал Камар-азЗаман, - невозможно, чтобы ты не собрал мне товаров и я бы не поехал с ними в путешествие - иначе я обману тебя и убегу хотя бы без денег и без товаров. И если ты хочешь успокоить мое сердце, то собери мне товаров, и я попутешествую и посмотрю на чужие страны.
     И когда отец мальчика увидел, что тот привязался и мысли о путешествии, он рассказал об этом своей жене и сказал ей: "Твой сын хочет, чтобы я собрал ему товаров, и он отправился бы с ними в чужие страны, на чужбину, хотя на чужбине - горе". И жена ответила ему: "Какой тебе будет от этого вред? Таков обычай детей купцов, и все они похваляются путешествиями и прибылью". - "Большинство купцов, - молвил ее муж, - бедняки, и они ищут преумножения денег, а что до меня, то у меня денег много". - "Увеличение добра не вредит, - отвечала его жена, - и если ты не согласишься на это, я соберу ему товаров из своих денег". - "Я боюсь для него чужбины, - сказал купец, - так как чужбина - Злая горесть". И жена его возразила: "Нет беды на чужбине, если там есть прибыль, а иначе наш сын уйдет, и мы будет его искать, и не найдем, и опозоримся перед людьми".
     И купец внял словам жены и собрал своему сыну товаров на девяносто тысяч динаров. И мать дала сыну кошель, в котором было сорок драгоценных камней, и наименьшая цена каждого из них была пятьсот динаров.
     "О дитя мое, - сказала она, - береги эти драгоценные камни, - они помогут тебе". И Камар-аз-Заман взял все это и поехал в Басру..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман взял все это и поехал в Басру. Драгоценные камни он положил в кожаный пояс и обвязал его вокруг стана. И он ехал до тех пор, пока между ним и Басрой не остался один переход. И напали на него кочевники, и раздели его, и убили его людей и слуг. И Камар-азЗаман лег между убитыми и вымазал себя кровью, и кочевники подумали, что он убит, и оставили его, и никто к нему не приблизился. И они взяли его деньги и ушли. И когда кочевники ушли своей дорогой, Камар-аз-Заман поднялся среди убитых и пошел, и он не владел ничем, кроме драгоценных камней, которые были у него в поясе.
     И Камар-аз-Заман шел до тех пор, пока не вошел в Басру. И случилось, что день его прихода была пятница, и город был пуст, как рассказывал дервиш.
     И Камар-аз-Заман увидел, что рынки пусты и лавки отперты, но полны товаров. И он поел, и попил, и стал все рассматривать. И когда это было так, он вдруг услышал, что играет музыка, и спрятался в одной лавке, и пришли девушки. Камар-аз-Заман посмотрел на них, и вдруг увидел женщину, ехавшую на коне, и его охватила любовь и страсть, и овладело им такое увлечение и любовное безумие, что он еле устоял на ногах.
     А через некоторое время появились люди, и рынки наполнились. И Камар-аз-Заман направился на рынок к одному торговцу драгоценными камнями. Он вынул один из тех сорока камней, который стоил тысячу динаров, и продал его этому человеку, и вернулся в свое помещение и провел там ночь. А когда наступило утро, он переменил одежду и сходил в баню и вышел, подобный полной луне. И он продал четыре камня за четыре тысячи динаров, и стал гулять по улицам Басры, одетый в самую роскошную одежду, и отправился на рынок.
     И увидел он на рынке одного цирюльника, и, подойдя к нему, побрил у него голову, и завязал с ним дружбу, и сказал: "О батюшка, я из чужих стран, вчера я вошел в этот город, и увидел, что он пуст, и нет в нем никого - ни человека, ни джинна. И я увидел девушек, и среди них молодую женщину, ехавшую на коне, со свитой".
     И он рассказал цирюльнику о том, что видел, и цирюльник сказал:
     "О дитя мое, рассказывал ли ты еще кому-нибудь об этом?" - "Нет", - отвечал Камар-аз-Заман. И цирюльник сказал: "О дитя мое, берегись говорить такие слова кому-нибудь, кроме меня, - люди не скрывают слов и тайн, а ты - маленький мальчик, и я боюсь, что твои слова станут перехо^дить от одних к другим и достигнут тех, о ком они сказаны, и тебя убьют. Знай, о дитя мое, что то, что ты видел, не видел никто, и это неизвестно никому вне этого города, а что касается жителей Басры, то они умирают от этой горести. Каждую пятницу, на рассвете дня, они запирают собак и кошек и не дают им ходить по рынку. И все жители города входят в мечети и запирают за собой двери, и никто не может пройти по рынку и выглянуть из окна. И ни один человек не знает, в чем причина этой беды. Но сегодня ночью, о дитя мое, я спрошу мою жену о причине этого - она повитуха и вхожа в дом знатных и знает, что происходит в городе, - и, если захочет Аллах великий, ты придешь ко мне завтра, и я тебе расскажу, что она мне скажет".
     И Камар-аз-Заман вынул пригоршню золота и сказал: "О батюшка, возьми это золото и отдай своей жене - она стала моей матерью". И потом он вынул вторую пригоршню и сказал: "Возьми это себе". И цирюльник молвил: "О дитя мое, посиди на месте, а я пойду к моей жене и спрошу ее и вернусь к тебе с правдивым рассказом".
     И он оставил его в лавке, и пошел к своей жене, и рассказал ей об этом юноше, и сказал: "Я хочу, чтобы ты рассказала мне истину о делах этого города, а я расскажу тому юноше-купцу - он очень хочет знать, почему люди и животные не допускаются на рынок по утрам в день пятницы. Я думаю, что он влюблен, а он щедр и великодушен, и когда мы ему расскажем, нам достанется от него великое благо".
     И жена цирюльника отвечала: "Ступай приведи его и скажи: "Иди поговори с твоей матерью - моей женой! Она передает тебе привет и говорит: "Нужда исполнена!"
     И цирюльник пошел на рынок и увидел, что Камар-азЗаман сидит и ждет его. Он рассказал ему обо всем и сказал: "О дитя мое, пойдем к твоей матери - моей жене. Она говорит тебе, что нужда исполнена".
     И потом он взял его и шел с ним, пока не вошел к своей жене. И она сказала юноше: "Добро пожаловать!" И усадила его, и Камар-аз-Заман вынул сто динаров, и отдал их ей, и сказал: "О матушка, расскажи мне про эту женщину, кто она такая". - "О дитя мое, - ответила жена цирюльника, - знай, что к султану Басры прибыл драгоценный камень от царя Индии, и он захотел его просверлить. Он позвал всех ювелиров и сказал им: "Я хочу, чтобы вы просверлили мне этот камень. Тому, кто его просверлит, я позволю пожелать от меня, и что бы он ни пожелал, я ему дам, а если он сломает камень - я скину с него голову". И ювелиры испугались и сказали: "О царь времени, драгоценный камень быстро погибает, и редко случается, чтобы кто-нибудь просверлил его и не разбил. Не обременяй же нас тем, что нам не под силу. Наши руки не могут просверлить этого камня, но наш шейх опытнее нас". - "А кто ваш шейх?" - спросил царь. И ему сказали: "Мастер Убейд, он опытнее нас в этом ремесле. У него много денег и хорошее звание. Пошли за ним, приведи его к себе и прикажи ему просверлить тебе этот камень".
     И царь послал за Убейдом и велел ему просверлить камень, заключив с ним упомянутое условие. И Убейд взял камень и просверлил его так, как хотелось царю. И царь сказал: "Пожелай от меня, о мастер". Но Убейд молвил: "О царь времени, дай мне отсрочку до завтра". А причиной этого было то, что он хотел посоветоваться со своей женой, которой была та самая женщина, что ты видел в пышном шествии. И он любил ее сильной любовью, и от великой своей любви к ней ничего не делал, не посоветовавшись с нею, и поэтому просил дать ему отсрочку, пока он не посоветуется.
     И когда Убейд пришел к своей жене, он сказал: "Я просверлил царю драгоценный камень, и он обещал мне исполнить любое мое желание, и я отсро^чил его назвать ему, пока не посоветуюсь с тобой. Чего же ты хочешь, чтобы я пожелал?" И жена его сказала: "У нас денег столько, что их не пожрут огни. Если ты меня любишь, пожелай от царя вот что. Пусть на улицах Басры кричат, чтобы жители города входили в мечети в день пятницы, за два часа до молитвы, и чтобы не оставалось в городе ни большого, ни малого, который бы не был в мечети или в доме, и пусть их запирают за воротами мечетей и домов, но лавки в городе оставляют открытыми, а я с моими невольницами буду проезжать по городу, и пусть никто не смотрит на меня из окна или из-за оконной решетки. И всякого, на кого я наткнусь, я убью".
     И ювелир пошел к царю и пожелал от него это желание, и царь даровал ему то, что он пожелал, и велел кричать среди жителей Басры..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь даровал ювелиру то, что он пожелал, люди сказали: "Мы боимся для товаров вреда от кошек и собак". И царь велел запирать их на время, пока люди не выйдут после со^борной молитвы. И эта женщина стала выезжать каждую пятницу на улицы Басры, за два часа до молитвы. И никто не мог пройти по рынку и выглянуть из окна или из оконной решетки. И вот в чем причина всего этого. Я осведомила тебя о девушке, но желаешь ли ты, о дитя мое, узнать о ее деле, или ты желаешь сблизиться с нею?" - "О матушка, - сказал Камар-аз-Заман, - я хочу с ней сблизиться". - "Расскажи мне, что у тебя есть из роскошных сокровищ", - сказала жена цирюльника. И Камар-аз-Заман молвил: "У меня есть дорогие камни четырех видов: одни - ценой в пятьсот динаров каждый, другие - по семьсот динаров, третьи - по восемьсот динаров и четвертые - по тысяче динаров". - "А согласна ли твоя душа отдать четыре из них?" - спросила жена цирюльника. "Моя душа согласна отдать все", - ответил Камар-аз-Заман. И она молвила: "О дитя мое, я тебя не прогоняю, но поднимайся и вынь один камень ценой в пятьсот динаров. Спроси, где лавка мастера Убейда, шейха ювелиров, и пойди к нему - ты увидишь, что он сидит в своей лавке, одетый в роскошные одежды, и у него работают мастера. Пожелай ему мира, сядь возле лавки, вынь камень и скажи: "О мастер, возьми этот камень и оправь его для меня золотом в перстень, но не делай его большим, а сделай величиной с мискаль, не больше, и сработай его как следует". А потом дай ему двадцать динаров, и дай каждому из работников по динару, и посиди у него немного, и поговори с ним. Когда подойдет к тебе нищий, дай ему динар и проявляй щедрость, чтобы ювелира охватила любовь к тебе. А потом пойди к себе и проспи ночь, а наутро возьми с собой сто динаров и отдай их твоему отцу - он бедный". - "Пусть будет так", - сказал Камар-аз-Заман.
     И, выйдя от нее, он пошел на постоялый двор и взял камень ценой в пятьсот динаров, а потом направился на рынок драгоценных камней и спросил, где лавка мастера Убейда, шейха ювелиров. И ему показали его лавку, и, подойдя к ней, Камар-аз-Заман увидел, что шейх ювелиров - человек почтенный, и на нем роскошная одежда, и у него работают четыре мастера.
     "Мир с вами", - сказал ему Камар-аз-Заман. И Убейд возвратил ему приветствие, и сказал: "Добро пожаловать!" - и посадил его. И Камар-аз-Заман сел и, вынув камень, сказал: "О, мастер, я хочу, чтобы ты оправил мне этот камень золотом в перстень, но сделай его величиной в мискаль, не больше, и оправь его хорошей оправой".
     И он вынул двадцать динаров и сказал: "Возьми это за шлифовку, а плата за работу останется за мной". И он дал каждому мастеру по динару, и мастера полюбили его, и мастер Убейд тоже его полюбил. И Камар-аз-Заман сидел и беседовал с ним, и всякому нищему он давал динар, и все удивлялись его щедрости.
     А у мастера Убейда были в доме инструменты, - такие же, что и в лавке. И у него был обычай, когда он хотел сделать что-нибудь диковинное, работать дома, чтобы мастера не научились его диковинной работе. А та женщина, его жена, сидела перед ним, и когда она была перед ювелиром и он смотрел на нее, он мог делать всякие диковинные вещи, которые годи^лись только для царей.
     И он сидел и делал этот перстень у себя дома с удивительным искусством. И когда его жена увидела камень, она сказала: "Что ты хочешь сделать с этим камнем?" - "Я хочу оправить его золотом в перстень, - сказал ювелир. - Ему цена пятьсот динаров". - "Для кого?" - спросила она. "Для одного юноши-купца, прекрасного обликом, - ответил Убейд. - Его глаза ранят, и его щеки горят огнем, у него рот, как печать Сулеймана, щеки, как анемоны, и губы красные, как коралл, а шея у него, как шея газели, и он белый, напоенный румянцем, изящный, тонкий и щедрый, и он сделал то-то и то-то".
     И ювелир так описывал жене красоту и прелесть Камар-аз-Замана, так описывал ей его щедрость и совершенства, и столько говорил ей об его красотах и благородном нраве, что влюбил ее в него (а нет большего свод^ника, чем тот, кто описывает своей жене человека и говорит об его красоте и прелести и крайней щедрости на деньги).
     И когда жену ювелира переполнила страсть, она сказала: "А есть в нем какие-нибудь из моих красот". И ювелир ответил: "Все твои красоты. Они все в нем, и он сходен с тобой по облику, и, может быть, его возраст таков же, как твой возраст. И если бы я не боялся не уважить тебя, я бы сказал, что он лучше тебя в тысячу раз". И жена ювелира промолчала, но в ее сердце запылал огонь любви к юноше. А ювелир не переставал разговаривать с нею, перечисляя его красоты, пока не кончил делать перстень. И потом он подал его своей жене, и та надела его, и он пришелся по размеру ее пальца. И тогда она сказала: "О господин мой, мое сердце полюбило этот перстень, и хочу, чтобы он был мой, я не сниму его с пальца". - "Потерпи, - сказал ей ювелир. - Его владелец щедр, и я постараюсь купить у него этот перстень. Если он мне продаст, я принесу его тебе. А если у него есть другой камень, я куплю его для тебя и оправлю как этот..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот шестьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир сказал своей жене: "Потерпи - его владелец щедр, и я постараюсь купить этот перстень у него, и если он мне его продаст, принесу его тебе. А если у него есть другой камень, я куплю его и оправлю для тебя, как этот".
     Вот что было с ювелиром и его женой. Что же касается Камар-аз-Замана, то он переночевал у себя, а наутро взял сто динаров и, придя к старухе, жене цирюльника, сказал ей: "Возьми эти сто динаров". И она молвила: "Отдай их твоему отцу". И когда Камар-аз-Заман отдал деньги цирюльнику, она спросила: "Сделал ли ты, как я тебе сказала?" - "Да", - отвечал юноша. И она молвила: "Вставай теперь и отправляйся к шейху ювелиров. Когда он даст тебе перстень, надень его на конец пальца, потом быстро сними и скажи: "О мастер, ты ошибся - перстень вышел узкий!" И он спросит тебя: "О купец, сломать ли мне его и сделать пошире". И ты скажи: "Не нужно его ломать и делать второй раз. Возьми его и отдай невольнице из твоих невольниц". А потом вынь другой камень, цена которого будет семьсот динаров, и скажи: "Возьми этот камень и оправь его для меня, он лучше, чем тот". И дай ему тридцать динаров, а каждому мастеру дай по два динара и скажи ювелиру: "Эти динары - за чеканку, а плата за работу остается за мной". И потом возвратись в свое жилище и переночуй там, а утром приходи и принеси с собой двести динаров, и я довершу для тебя остальную хитрость".
     И Камар-аз-Заман отправился к ювелиру, и тот приветствовал его и посадил возле лавки. И Камар-аз-Заман спросил его: "Исполнил ли ты заказ". - "Да", - ответил ювелир и подал ему перстень. И Камар-аз-Заман взял его и надел на конец пальца, а затем быстро снял и сказал: "Ошибся, о мастер!" И он бросил ему перстень и воскликнул: "Он тесен для моего пальца!" И ювелир спросил: "О купец, расширить мне его?" - "Нет, - отвечал Камараз-Заман, - но возьми его в подарок и надень его комунибудь из своих невольниц. Цена ему пустяковая, так как он стоит пятьсот динаров, и не нужно его оправлять второй раз".
     И затем он вынул другой камень, ценой в семьсот динаров, и сказал: "Оправь этот". И дал ювелиру тридцать динаров, а каждому мастеру дал два динара, и ювелир сказал: "О господин, когда мы оправим перстень, мы возьмем за него плату". Но Камар-аз-Заман молвил: "Это за чеканку, а плата остается".
     И он оставил ювелира и ушел, и ювелир оторопел от великой щедрости Камар-аз-Замана, и мастера тоже. А потом ювелир отправился к своей жене и сказал ей: "О такая-то, мои глаза не видели никого щедрее этого юноши, а ты - твое счастье хорошее, так как он отдал мне перстень даром и сказал: "Отдай его комунибудь из твоих невольниц". И он рассказал жене всю историю и затем сказал: "Я думаю, этот юноша не из сыновей купцов - он из сыновей царей или султанов".
     И всякий раз, как ювелир хвалил Камар-аз-Замана, в его жене усиливалась любовь к нему, и страсть, и увлечение. И она надела перстень, а ювелир сделал Камар-азЗаману второй, немного шире, чем первый. И когда он кончил работу, его жена надела этот перстень и держала на пальце дальше первого и сказала: "О господин мой, посмотри, как красивы эти два перстня на моем пальце. Я хочу, чтобы оба перстня были мои". - "Потерпи, - сказал ювелир, - может быть, я куплю для тебя и второй". И затем он проспал ночь, а утром взял перстень и отправился в лавку.
     Вот то, что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то он пошел утром к старухе, жене цирюльника, и дал ей двести динаров. И старуха сказала: "Отправляйся к ювелиру, и когда он отдаст тебе перстень, надень его на палец, но затем быстро сними его и скажи: "Ты ошибся, о мастер, перстень вышел широкий. Когда мастеру, такому, как ты, приносит работу подобный мне, тот должен снять мерку. Если бы ты снял мерку с моего пальца, ты не ошибся". А потом вынь другой камень, цена которому тысяча динаров, и скажи ювелиру: "Возьми этот и оправь его, а тот перстень отдай невольнице из своих невольниц". И дай ему сорок динаров, а каждому мастеру дай по три динара и скажи: "Это за чеканку, а что до платы за работу, то она остается за мной". И посмотри, что он скажет. А потом приходи и принеси с собой триста динаров - отдай их твоему отцу, чтобы он помогал ими себе в жизни, он ведь человек бедный по состоянию". - "Слушаю и повинуюсь!" - отвечал Камар-аз-Заман.
     И потом он отправился к ювелиру, и тот сказал ему: "Добро пожаловать!" И посадил его, и дал ему перстень. И Камар-аз-Заман надел перстень на палец, и быстро снял его, я сказал: "Надлежит такому мастеру, как ты, когда приносит ему подобный мне работу, снимать мерку. Если бы ты снял мерку с моего пальца, ты бы не ошибся. Но возьми перстень и отдай кому-нибудь из своих невольниц".
     И затем он вынул камень ценой в тысячу динаров и сказал: "Возьми этот камень и оправь его для меня в перстень по мерке моего пальца". И ювелир воскликнул: "Ты прав, и истина с тобой!" И он снял мерку, и Камар-аз-Заман вынул сорок динаров и сказал ему: "Возьми это за чеканку, а плата за работу останется за мной". - "О господин, - сказал ювелир, - сколько раз мы брали с тебя плату! Твои милости к нам велики!" И Камар-аз-Заман ответил: "Не беда!" И он побеседовал с ним некоторое время, и всякий раз, как мимо проходил нищий, он подавал ему динар, а потом он оставил ювелира и ушел.
     Вот то, что было с ним. Что же касается ювелира, то он отправился домой и сказал своей жене: "Как щедр этот юноша-купец! Я не видел никого щедрее и красивее и нежнее речами". И он стал говорить своей жене о красотах и щедрости Камар-аз-Замана, далеко заходя в похвалах ему. И жена его сказала: "О необходительный! Если ты знаешь в нем эти качества и он дал тебе два драгоценных перстня, тебе следует его пригласив и сделать ему угощение и подружиться с ним. Когда он увидит от тебя дружбу и придет в наше жилище, ты, может быть, получишь от него большее благо. А если ты не согласен сделать ему угощение, то пригласи его, и я сделаю ему угощение от себя". - "Разве ты считаешь, что я скупой, что говоришь такие слова?" - воскликнул ювелир. И жена его сказала: "Ты не скупой, но необходительный. Пригласи его сегодня вечером и не приходи без него, а если он будет отказываться, заклинай его разводом и настаивай". - "На голове и на глазах!" - сказал ювелир. И потом он оправил перстень и лег спать, а наутро, в третий день, отправился в лавку и сел там.
     Вот что было с ним. Что же касается Камар-аз-Замана, то он взял триста динаров, отправился к старухе и отдал их ее мужу. И она сказала ему: "Может быть, ювелир тебя пригласит сегодня, и если он тебя пригласит и ты будешь у него ночевать, то, что бы с тобой ни случилось, расскажи мне утром и принеси с собой четыреста динаров и отдай их твоему отцу". И Камар-аз-Заман сказал: "Слушаю и повинуюсь!" (а всякий раз, как у него кончались деньги, он продавал часть камней) - и отправился к ювелиру, и тот поднялся к нему, и заключил его в объятия, и пожелал ему мира, и завязал с ним дружбу. И он вынул перстень, и Камар-аз-Заман увидел, что перстень - по его мерке, и сказал: "Да благословит тебя Аллах, о господин из мастеров! Оправа подходит, но камень не такой, как я хочу..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот семидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман сказал ювелиру: "Оправа подходит, но камень не такой, как я хочу, у меня есть лучшие. Возьми этот и отдай его кому-нибудь из своих невольниц".
     И он вынул другой камень и сто динаров и сказал: "Возьми твою плату и не взыщи с нас, - мы тебя утомили". И ювелир сказал ему: "О купец, то, из-за чего мы утомлялись, ты нам отдал, и ты пожаловал нам многое. К моему сердцу привязалась любовь к тебе, и я не могу с тобой расстаться. Заклинаю тебя Аллахом, будь моим гостем сегодня вечером и залечи мое сердце". - "Это недурно, - сказал Камар-аз-Заман, - но я обязательно должен отправиться в хан, чтобы предупредить моих слуг и сказать им, что я не ночую в хане, чтобы они меня не ждали". - "А ты стоишь в каком хане?" - спросил ювелир. И Камар-аз-Заман сказал: "В таком-то хане". И ювелир воскликнул: "Я к тебе туда приду!" - "Это недурно", - сказал Камар-аз-Заман. И ювелир отправился в этот хан перед закатом, боясь гнева своей жены, если он придет домой без гостя, и взял Камар-аз-Замана и привел его к себе в дом. И они сели в комнате, которой нет подобной, а женщина увидела Камар-аз-Замана, когда он входил в дом, и пленилась им. И Камар-аз-Заман с ювелиром разговаривали, пока не принесли ужин, и они поели и попили, а потом им принесли кофе и напитки. И ювелир не переставал развлекать Камар-аз-Замана беседой до ночной молитвы. И они совершили обязательную молитву, и потом вошла к ним невольница, неся две чашки с питьем, и когда они выпили, их одолел сон, и они заснули. И тогда пришла та женщина и, увидев, что они спят, стала смотреть в лицо Камар-аз-Замана, и его красота ошеломила ей ум. И она воскликнула: "Как может спать тот, кто любит красавиц!"
     И потом она повернула его навзничь и села ему на грудь, и от сильной ярости в страсти к нему она осыпала его щеки градом поцелуев, так что они оставили след на его щеках, и усилился румянец Камар-аз-Замана, и его щеки заблестели. И женщина припала к его губам и стала их сосать, и она до тех пор сосала ему губы, пока кровь не выступила у нее на губах. И при всем этом огонь в ней не погасал, и ее жажда не утолялась. И она не переставала его целовать, и обнимать, сплетать ноги с ногами, пока не засияло чело утра и не заблистала сияющая заря, и потом она положила в карман Камар-аз-Замана четыре бабки [672], и оставила его, и ушла.
     А после этого она послала свою невольницу с чем-то вроде нюхательного табака, и невольница вложила его им в ноздри, но они чихнули и пришли в себя, и невольница сказала им: "Знайте, господа мои, что молитва обяза^тельна. Поднимайтесь же на утреннюю молитву!"
     И она принесла им таз и кувшин, и Камар-аз-Заман сказал: "О мастер, время пришло, и мы перешли предел сна". И ювелир сказал купцу: "О друг мой, сон в этой комнате тяжелый. Всякий раз, как я в ней сплю, со мной случается такое дело". - "Твоя правда", - сказал Камар-азЗаман. И потом он принялся за омовенье, и когда вода коснулась его лица, у него начали гореть щеки и губы. "Чудеса! - молвил он. - Если воздух в комнате был тяжелый и мы погрузились в сон, то почему у меня горят щеки и губы. О мастер, - сказал он потом, - щеки и губы у меня горят". И ювелир ответил: "Я думаю, что это от укусов комаров". - "Чудеса! - сказал Камар-аз-Заман. - А с тобой случается в этой комнате подобное?" - "Нет, - ответил ювелир, - но когда у меня бывает гость, такой, как ты, он утром жалуется на укусы комаров, и это бывает только, если гость, как ты, безбородый, а если он бородатый, то комары к нему не слетаются, и от комаров спасает меня только моя борода. Комары как будто не любят людей с бородами". - "Твоя правда", - сказал Камар-аз-Заман. А потом невольница принесла им завтрак, и они поели и вышли.
     И Камар-аз-Заман отправился к старухе, и, увидав что, она сказала: "Я вижу следы счастья у тебя на лице. Расскажи мне, что ты видел". - "Я ничего не видел, - сказал Камар-аз-Заман, - я только поужинал с хозяином дома в комнате, и мы совершили вечернюю молитву, а потом легли спать и проснулись только утром". И старуха засмеялась и сказала: "Что это за следы у тебя на щеках и губах?" - "Комары в той комнате сделали со мной такие дела", - сказал Камар-аз-Заман. И старуха сказала: "Твоя правда! А случилось ли с хозяином дома то же самое, что случилось с тобой?" - "Нет, - сказал Камар-аз-Заман, - но он мне рассказывал, что комары в этой комнате не вредят людям с бородой и летают только над безбородыми, и всякий раз, как у него бывает гость безбородый, он жалуется утром на укусы комара, а если он бородатый, с ним ничего такого не случается". - "Твоя правда, - отвечала старуха. - А заметил ли ты что-нибудь, кроме этого?" - "Я нашел у себя в кармане четыре бабки", - сказал Камар-аз-Заман. "Покажи их мне", - попросила старуха. И Камар-аз-Заман дал ей бабки, и она взяла их и сказала смеясь: "Это твоя возлюбленная положила их тебе в карман". - "Как так?" - удивился Камар-аз-Заман. И старуха сказала: "Она говорит тебе знаками: "Если бы ты был влюблен, ты не спал бы, ибо тот, кто любит, не спит, а ты еще маленький, и тебе подходит играть в бабки. Что же побудило тебя Влюбляться в красавиц?" И она пришла к тебе ночью, и увидела, что ты спишь, и изранила тебе щеки поцелуями, и положила тебе этот знак. Но только ей не будет достаточно этого - напротив, она обязательно пришлет к тебе своего мужа, и он пригласит тебя сегодня вечером, и когда ты пойдешь с ним, не засыпай скоро. Захвати с собой пятьсот динаров и иди, а мне расскажи о том, что случится, и я дове^ду для тебя эту хитрость до конца". И Камар-аз-Заман сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И пошел в хан.
     Вот то, что было с ним. Что же касается жены ювелира, то она спросила своего мужа: "Ушел гость?" И он сказал: "Да, но только, о такая-то, комары беспокоили его сегодня ночью, и они искололи ему щеки и губы, и мне было перед ним стыдно". - "И такой уж обычай у комаров в нашей комнате, они любят только безбородых, - ответила его жена. - Но пригласи его на следующий вечер".
     И ювелир отправился к Камар-аз-Заману в хан, где он жил, и пригласил его, и привел в ту комнату, и они поели, и попили, и совершили вечернюю молитву.
     И тогда вошла невольница и дала каждому из них чашку..."
     И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница вошла к ним и дала каждому из них чашку, и они выпили и заснули. И тогда пришла молодая женщина и сказала Камар-аз-Заману: "О негодяй, как ты спишь и утверждаешь, что ты влюбленный, ведь влюбленные не спят". И она села ему на грудь и не переставала осыпать его поцелуями, и кусать, и сосать ему губы, и играть с ним до утра. А потом она положила ему в карман нож. Под утро она послала свою невольницу, и та разбудила обоях, и щеки Камар-аз-Замана словно пы^лали огнем от сильного румянца, и губы у него были как коралл из-за со^санья и поцелуев.
     И ювелир спросил его: "Может быть, тебя беспокоили комары?" И Камар-аз-Заман отвечал: "Нет". Теперь, узнав в чем загадка, он перестал жаловаться, - а посмотрев у себя в кармане, он нашел нож, - и промолчал. И Камар-азЗаман позавтракал, и выпил кофе, и вышел от ювелира, и отправился в хан. И, взяв пятьсот динаров, пошел к старухе, и рассказал ей о том, что видел, и сказал: "Я заснул против воли и утром не увидел ничего, кроме ножа у себя в кармане". - "Да защитит тебя от нее Аллах в следующую ночь! - воскликнула старуха. - Она говорит тебе: "Если ты заснешь еще раз, я тебя зарежу!" Ты будешь приглашен к ним на следующую ночь, и если ты заснешь, она тебя зарежет". - "А что же мне делать?" - спросил Камар-аз-Заман. И старуха сказала: "Расскажи мне, что ты ешь и пьешь перед сном". И Камар-аз-Заман сказал: "Мы ужинаем, как обычно ужинают, а потом, после ужина к нам приходит невольница и подает каждому из нас чашку. И когда я выпиваю свою чашку, я засыпаю и просыпаюсь только утром". - "Беда в этой чашке, - сказала старуха. - Возьми ее у невольницы, но не пей, пока ее не выпьет хозяин и не заснет. Когда невольница даст тебе чашку, скажи ей: "Дай мне напиться воды". И она уйдет, чтобы принести тебе кувшин, а ты вылей из чашки за подушку и представься спящим. А когда невольница вернется с кувшином, она подумает, что ты заснул, после того как выпил чашку, и уйдет от тебя, и через некоторое время тебе все станет ясно. Но берегись ослушаться моего приказания". - "Слушаю и повинуюсь!" - ответил Камараз-Заман и отправился в хан.
     Вот то, что было с ним. Что же касается жены ювелира, то она сказала своему мужу: "Гостя угощают три вечера. Пригласи же в третий раз". И ювелир отправился к Камараз-Заману, и пригласил его, и привел опять в ту комнату. И когда они поужинали и совершили вечернюю молитву, вдруг вошла та невольница и дала каждому из них чашку. И хозяин выпил и заснул, а что касается Камар-аз-Замана, то он не выпил, и невольница сказала ему: "Разве ты не будешь пить, о господин?" И он сказал ей: "Я чувствую жажду, подай кувшин". И невольница ушла, чтобы принести кувшин, и Камар-аз-Заман опрокинул чашку за подушку и лег. И когда невольница возвратилась, она увидела, что он спит, и рассказала об этом своей госпоже. "Когда он выпил чашку, он заснул", - сказала она. И молодая женщина подумала: "Смерть для него лучше, чем жизнь".
     И потом она взяла острый нож и вошла к нему, говоря: "Вот уж третий раз, как ты не замечаешь знака, о дурень! Теперь я распорю тебе живот". И Камар-аз-Заман, увидев, что она подходит к нему с ножом в руке, открыл глаза и поднялся, смеясь, и женщина сказала ему: "Ты понял этот знак не по своей догадливости, а по указанию хитрого. Расскажи мне, откуда у тебя это знание?" - "От одной старухи, и у меня с ней случилось то-то и то-то", - отвечал Камар-аз-Заман и рассказал ей в чем дело.
     И женщина молвила: "Завтра уйди от нас и пойди к старухе и спроси ее: "Остались ли у тебя еще хитрости, сверх этого?" Если она тебе скажет: "Есть", скажи ей: "Старайся, чтобы я получил доступ к ней открыто". А если она скажет: "Нет у меня больше ничего, это последнее", - выкинь ее из головы. А завтра вечером к тебе придет мой муж и пригласит тебя; приходи с ним и расскажи мне все, и я буду знать остальной план". - "Это недурно", - сказал Камар-аз-Заман.
     И он провел с ней остаток ночи, прижимаясь и обнимаясь, и они упот^ребляли, в согласии, буквы понижения, сближая связь со связующим, а муж ее был точно тенвин, отброшенный при сочетании [673]. И они делали это до утра, и потом женщина сказала: "Мне не хватит с тобой ни ночи, пи дня, ни месяца, ни года, и я хочу провести с тобой остаток жизни. Но потерпи, пока я не сделаю с моим мужем хитростей, которые смутят разных людей, и мы достигаем таким образом нашей цели. Я зароню в него сомнение, так что он разведется со мной, и я выйду за тебя замуж и поеду с тобой в твою страну. И я перенесу к тебе все его деньги и сокровища и ухитрюсь разрушить его жилище и стереть его следы. Но только ты слушайся моих слов и повинуйся мне в том, что я тебе скажу, и не будь непослушен". - "Слушаю и повинуюсь! - сказал Камараз-Заман. - Нет во мне непослушания".
     И женщина молвила: "Ступай в хан, и если мой муж придет и пригласит тебя, скажи ему: "О брат мой, сын Адама тягостен, когда учащаются его посещения, они надоедают и щедрому и скупому. Как это я хожу к тебе каждый вечер, и мы с тобой спим в одной комнате, - ведь если ты не сердишься на меня, то, может быть, твоя жена на меня сердита, так как я не пускаю тебя к ней. Если ты желаешь общения со мной, то найми мне дом, рядом с твоим домом, и иногда ты будешь бодрствовать со мной до часа сна, и иногда я стану бодрствовать с тобой до часа сна, и потом я буду уходить в свое жилище, а ты пойдешь в гарем. Это лучше, чем каждую ночь не пускать тебя в гарем". И после этого он придет ко мне и спросит у меня совета, и я ему посоветую выселить нашего соседа. Дом, в котором он живет, - наш дом, и этот сосед живет по найму. И когда ты придешь в этот дом, Аллах облегчит нам остальное. Ступай теперь и сделай так, как я тебе велела", - сказала она потом. И Камар-аз-Заман ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И жена ювелира ушла, а он представился спящим. И через некоторое время пришла невольница и разбудила обоих, и ювелир, очнувшись, спросил: "О купец, может быть, комары беспокоили тебя?" - "Нет", - сказал Камар-аз-Заман. И ювелир молвил: "Должно быть, ты к ним привык".
     И затем они позавтракали, и выпили кофе, и ушли по своим делам, и Камар-аз-Заман отправился к старухе и рассказал ей о том, что случилось..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман, отправившись к старухе, рассказал ей о том, что случилось, и сказал: "Она говорила мне то-то и то-то, а я говорил ей то-то и то-то. Есть ли у тебя что-нибудь больше, чем этот план, чтобы привести меня к сближению с ней открыто?" - "О дитя мое, - сказала старуха, - мой план дошел досюда, и здесь истощились мои хитрости".
     И Камар-аз-Заман оставил ее и отправился в хан. И наступило утро, а под вечер ювелир отправился к Камар-азЗаману и пригласил его, и Камар-аз-Заман сказал: "Мне невозможно идти с тобой". - "Почему это, - спросил ювелир, - я полюбил тебя и не могу больше с тобой расстаться? Заклинаю тебя Аллахом, пойдем со мной". - "Если ты хочешь долго быть со мной вместе и продлить дружбу между мной и тобой, найми мне дом рядом с твоим домом, - сказал Камар-аз-Заман, - и если захочешь, ты будешь бодрствовать у меня, и я буду бодрствовать у тебя, и перед сном каждый из нас уйдет в свой дом и будет спать у себя". - "У меня есть дом рядом с моим домом, - сказал ювелир, - и он моя собственность. Пойдем ко мне сегодня вечером, а завтра я освобожу его для тебя".
     И Камар-аз-Заман пошел, и они поужинали и совершили вечернюю молитву, и муж женщины выпил чашку, где было снадобье, и заснул, а в чашке Камар-аз-Замана не было примеси, и он выпил ее и не заснул. И жена ювелира пришла к нему и просидела, беседуя с ним, до утра, и ее муж валялся, точно мертвый, а потом он очнулся, как обычно, от сна и послал за своим жильцом и сказал ему: "О человек, освободи мне мой дом - он мне понадо^бился". - "На голове и на глазах!" - ответил жилец, освободил дом, и Камар-аз-Заман поселился в нем и перенес в него все свои пожитки. И в этот вечер ювелир провел время у Камар-аз-Замана, а потом он ушел домой.
     На следующий день его жена послала за искусным строителем и, призвав его, соблазнила его деньгами, и он сделал ей из ее дома подземный ход, который вел в дом Камар-аз-Замана, и устроил опускную дверь под землей. И не успел Камар-аз-Заман опомниться, как женщина вошла к нему, неся с собой два мешка денег. "Откуда ты пришла?" - спросил он. И она показала ему подземный ход и сказала: "Возьми эти два мешка его денег", - и села. И она забавлялась и играла с ним до утра, а потом сказала: "Подожди, я схожу к нему и разбужу его, чтобы он ушел в свою лавку, а потом приду к тебе". И Камар-аз-Заман сел и стал ее ждать. А она пошла к своему мужу и разбудила его, и он встал, омылся, помолился и ушел в лавку. И после его ухода она взяла четыре мешка, и пришла к Камар-аз-Заману подземным ходом, и сказала: "Возьми эти деньги". И посидела у него, а затем каждый из них ушел своей дорогой, и женщина пошла к себе домой, а Камараз-Заман отправился на рынок. И когда, ко времени заката, он вернулся к себе домой, он увидел у себя десять мешков, и драгоценные камни, и другие вещи. А потом ювелир пришел к Камар-аз-Заману, в его дом, и увел его к себе, в ту комнату, и они вместе провели вечер. И невольница, по обычаю, вошла к ним и дала им напиться, и ее господин заснул, а с Камар-аз-Заманом ничего не случилось, так как его чашка была безвредная, без примеси.
     И женщина пришла к нему и сидела, играя с ним, а невольница носила вещи в дом Камар-аз-Замана через подземный ход, и они были в таком положении до утра. А затем невольница разбудила своего господина и напоила обоих кофе, и каждый из них ушел своей дорогой.
     И на третий день женщина показала Камар-аз-Заману нож, принадлежащий ее мужу (а он был его работы и был сделан его рукой, и ювелир истратил на него пятьсот динаров, так что нельзя было найти ему равного по красоте работы, и люди так часто просили у ювелира этот нож, что он положил его в сундук, и его душа не соглашалась продать его никому), и сказала Камар-аз-Заману: "Возьми этот нож, положи его за пояс и пойди к моему мужу. Сядь с ним рядом, вынь нож из-за пояса и скажи: "О мастер, взгляни на этот нож, - я купил его сегодня. Расскажи мне, проиграл я на нем или выиграл". И мой муж узнает нож, но ему будет стыдно сказать тебе: "Это мой нож!" И если он тебя спросит, где ты его купил и за сколько ты его получил, скажи ему: "Я увидел двух левантинцев, которые дрались, и один из них спросил другого: "Где ты был?" И тот сказал: "Я был у моей подружки; всякий раз, как я с ней встречаюсь, она дает мне денег, а сегодня она мне сказала: "Сейчас у меня руки коротки для денег, но возьми этот нож - это нож моего мужа". И я взял у нее нож и хочу его продать". И нож мне понравился, и когда я услышал, что он говорит это, я спросил его: "Ты продашь его мне?" И он сказал: "Покупай". И я взял у него нож за триста динаров. Узнать бы, дешево это или дорого!" И посмотри, что он тебе скажет. А потом поговори с ним немного и уйди от него и приходи скорей ко мне - ты увидишь, что я сижу у входа в подземный ход и жду тебя, - И отдай мне нож".
     "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Камар-аз-Заман, и потом он взял нож, и, положив его за пояс, пошел в лавку ювелира, и приветствовал его. И ювелир сказал ему: "Добро пожаловать!" И посадил его, и он увидел у него за поясом нож, и удивился, и сказал про себя: "Это мой нож, но кто же передал его этому купцу?" И он стал размышлять и говорил про себя: "Узнать бы, мой это нож или похожий на него!" И вдруг Камар-аз-Заман вынул нож и сказал: "О мастер, возьми этот нож, взгляни на него". И когда ювелир взял нож у него из рук, он узнал его, как нельзя лучше, но постыдился сказать: "Это мой нож..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир, взяв нож у Камар-азЗамана, узнал его, но постыдился сказать: "Это мой нож". И спросил: "Где ты его купил?" И Камар-аз-Заман рассказал ему то, что его научила рассказать женщина, и ювелир сказал: "Такой нож за эти деньги - дешев, так как он стоит пятьсот динаров". И огонь загорелся у него в сердце, и руки его запу^тались и не могли делать его работу. И Камар-аз-Заман стал с ним разговаривать, но ювелир был погружен в море размышлений, и всякий раз, как юноша говорил ему пятьдесят слов, он отвечал одно слово, и сердце его было в мучении, а тело его было в волнении, и ум его смутился, и он стал таким, как сказал поэт:
     Не знаю я, что сказать, когда говорят со мной, -
     Они говорят и видят - мысль моя далеко.
     И в море я погружен раздумья бездонное,
     Мужчины от женщины не в силах я отличить.
     И Камар-аз-Заман увидел, что состояние ювелира переменилось, и сказал ему: "Ты, может быть, сейчас занят". И поднялся, и быстро отправился домой, и он увидел, что женщина стоит у входа в подземный ход и ждет его. И, увидев его, она спросила: "Сделал ты так, как я тебе велела?" И Камар-аз-Заман сказал: "Да". - "Что он тебе говорил?" - спросила она. И Камар-аз-Заман ответил: "Он сказал, что за такую цену нож дешев, потому что он стоит пятьсот динаров, но его состояние изменилось, и я ушел от него и не знаю, что с ним было после этого". - "Дай нож, - сказала она, - тебе от него ничего не будет". И взяла нож, и положила его на место, и села.
     Вот то, что было с ней. Что же касается ювелира, то после ухода от него Камар-аз-Замана в его сердце запылал огонь, и увеличилось его беспокойство, и он сказал про себя: "Непременно схожу и проверю, где нож, и обрежу со мнение уверенностью".
     И он пошел, и пришел домой, и вошел к своей жене, пыхтя, точно дракон, и жена его спросила: "Что с тобой, о господин мой?" - "Где мой нож?" - воскликнул ювелир. И жена его ответила: "В сундуке". А затем она стала бить себя рукой в грудь и сказала: "О моя забота! Может быть, ты с кем-нибудь поссорился и пришел искать нож, чтобы ударить его им". - "Подай нож, покажи мне его!" - сказал ювелир. И жена его воскликнула: "Раньше поклянись мне, что ты никого им не ударишь!" И ювелир поклялся ей, и она открыла сундук и вынула нож, и ее муж принялся его вертеть, говоря: "Поистине, это вещь удиви тельная!" И затем он сказал ей: "Возьми его и положи на место". И жена его молвила: "Расскажи мне, в чем причина этого". И ювелир сказал: "Я увидел у нашего друга нож такой же, как этот". И рассказал ей всю историю. А потом он сказал: "Но когда я увидел нож в сундуке, я обрезал сомнение уверенностью". - "Ты, может быть, по думал обо мне дурное и решил, что я - подруга этого левантинца и отдала ему нож?" - сказала она. И ювелир молвил: "Да, я усомнился в этом деле, но когда я увидел нож, сомнение ушло из моего сердца". - "О человек, - сказала его жена, - не осталось в тебе добра". И ювелир принялся извиняться перед ней и наконец умилостивил ее, и потом он вышел и пошел в свою лавку.
     А на следующий день женщина дала Камар-аз-Заману часы своего мужа (а он сделал их своей рукой, и ни у кого не было им подобных) и сказала ему: "Пойди к нему в лавку, сядь подле него и скажи: "Того, кого я видел вчера, я видел и сегодня, и у него в руках были часы. И он сказал мне: "Не купишь ли эти часы?" И я спросил: "Откуда у тебя эти часы?" И он сказал: "Я был у моей подружки, и она мне их дала". И я купил их за пятьдесят восемь динаров. Скажи мне, дешевы они за эту цену или дороги". И посмотри, что он тебе скажет. А когда ты уйдешь от него, приходи скорей ко мне и отдай мне часы".
     И Камар-аз-Заман пошел к ювелиру и сделал так, как сказала ему женщина, и ювелир, увидев часы, сказал: "Они стоят семьсот динаров". И в него вошло подозрение.
     А юноша оставил его и, придя к женщине, отдал ей часы, и вдруг ее муж вошел, пыхтя, и спросил: "Где мои часы?" - "Вот они здесь", - сказала она. И ювелир воскликнул: "Подай их сюда!" И когда женщина принесла ему часы, он вскричал: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" - "О человек, - сказала она, - ты не без новостей! Расскажи мне, какие у тебя новости". - "Что я скажу! - воскликнул ювелир. - Я не знаю, что думать в этих обстоятельствах!"
     И затем он произнес такие стихи:
     "Всемилостивым клянусь, смущен я, сомнения нет,
     Печали, не знаю, как меня окружили вдруг!
     Я буду терпеть, пока узнает терпение,
     Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в силах был.
     Ничто ведь не горько так, как мирра, но вытерпеть
     Могу более жгучее, чем угли горячие.
     А в том, что хочу я, власть не мне ведь принадлежит,
     И тем, кто имеет власть, приказано мне терпеть".
     "О женщина, - сказал он потом, - я видел у купца, нашего друга, сначала мой нож (а я узнал его потому, что его работа - изобретение моего ума, и подобного ему не найти), и он рассказал мне вещи, огорчающие сердце. И я пришел сюда и увидел нож здесь. А второй раз я увидел у него часы, и работа их - тоже изобретение моего ума, и не найдется подобных им в Басре. И наш друг опять рассказал мне вещи, огорчающие сердце, и я смутился в уме и не понимаю больше, что происходит". - "По твоим словам выходит, - сказала женщина, - что я - подруга этого купца и его милая и отдаю ему твои вещи, и ты допустил, что я тебя обманываю, и пришел меня спросить.
     И если бы ты не увидел ножа и часов у меня, ты бы уверился в моем об^мане. Но только, о человек, раз ты предположил обо мне такие предположения, я не буду есть с тобой одну пищу и пить одну воду после этого, так как ты мне отвратителен отвращением запрещающим".
     И ювелир принялся ее уговаривать, и наконец умилостивил ее, и вышел, и стал раскаиваться в том, что обратился к ним с такими словами, и потом он пошел в лавку и сел там..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир, выйдя от своей жены, стал раскаиваться в этих словах, и потом он ушел в лавку и сидел в лавке с Камар-аз-Заманом, и его охватило сильное волнение и задумчивость, больше которой нет, и он и верил и не верил. А под вечер он пришел домой один и не привел с собой Камар-аз-Замана. Женщина спросила его: "Где купец?" - "У себя", - сказал он. И женщина молвила: "Разве остыла твоя дружба с ним?" - "Клянусь Аллахом, - ответил ювелир, - он стал мне противен после тото, что из-за него случилось". И жена его сказала ему: "Пойди приведи его ради меня".
     И ювелир поднялся, и пришел в дом Камар-аз-Замана, и увидел свои вещи, разложенные там, и узнал их, и огонь загорелся в его сердце, и он начал вздыхать.
     "Почему это ты, я вижу, задумчив?" - спросил его Камар-аз-Заман. И ювелир постыдился сказать ему: "Мои вещи у тебя, кто к тебе их принес?" Он только сказал: "Меня охватило беспокойство, но пойдем ко мне домой, мы там развлечемся". - "Оставь меня в моем доме, - сказал Камар-аз-Заман, - я не пойду к тебе".
     И ювелир стал заклинать его и увел его к себе, а потом они поужинали и бодрствовали весь вечер. И Камар-аз-Заман разговаривал с ювелиром, но тот был погружен в море дум, и когда юноша-купец говорил сто слов, ювелир отвечал ему одним словом. И невольница вошла к ним, по обычаю, с двумя чашками, и когда они выпили, купец заснул, а юноша не заснул, так как в его чашке не было примеси. И женщина вошла к Камар-аз-Заману и сказала ему: "Как ты находишь этого рогатого, который опьянел в своей простоте и не знает козней женщин. Я обязательно его обману, чтобы он со мной развелся. Завтра я приму облик невольницы и пойду за тобой в лавку, и ты ему скажешь: "О мастер, я зашел сегодня в хан торговцев пленными и увидел эту невольницу и купил ее за тысячу динаров. Посмотри ее для меня, дешевая она за эту цену или дорогая". И потом открой ему мое лицо и грудь и дай ему посмотреть на меня, а затем возьми меня и вернись со мной в твое жилище, и я пройду домой через подземный ход и посмотрю, чем у нас с ним кончится дело".
     И они провели ночь в радости, веселье и застольной беседе, и играли, веселились и наслаждались до утра. А после этого женщина ушла в свое помещение и прислала невольницу, и та разбудила своего господина и Камараз-Замана, и они поднялись, и, совершив утреннюю молитву, позавтракали, и выпили кофе, и ювелир пошел к себе в лавку, а Камар-аз-Заман отправился домой.
     И вдруг женщина вышла к нему из подземного хода в облике невольницы (а она раньше была невольницей), и Камар-аз-Заман отправился в лавку ювелира, а женщина пошла за ним, и он шел, а она шла сзади, пока он не привел ее к лавке ювелира. И он пожелал ее мужу мира, и сел, и сказал: "О мастер, я ходил сегодня в хан торговцев пленными, чтобы поглядеть, и увидел эту невольницу в руках посредника. Она мне понравилась, и я ее купил за тысячу динаров. Я хочу, чтобы ты взглянул на нее и посмотрел, дешева она за эту цену или нет". И он открыл лицо женщины, и ювелир увидел, что это его жена (а она оделась в свои самые роскошные одежды и украсилась наилучшими украшениями, и насурьмила глаза, и выкрасила концы пальцев, так же, как украшалась перед ним в его доме), и узнал ее наилучшим образом по лицу, одежде и украшениям, так как он делал их своей рукой. И он увидел на ее пальце перстни, которые недавно сделал для Камар-аз-Замана. И для него стало со всех сторон ясно, что это его жена. "Как твое имя, о невольница?" - спросил он. И она отвечала: "Халима". (А имя его жены было тоже Халима, и она назвала ему это самое имя.)
     И ювелир удивился этому и спросил Камар-аз-Замана: "За сколько ты ее купил?" - "За тысячу динаров", - сказал Камар-аз-Заман. И ювелир молвил: "Ты получил ее даром, так как тысяча динаров это меньше, чем стоимость ее перстней, и ее одежда и украшения достались тебе даром". - "Да обрадует тебя Аллах благом, - сказал Камараз-Заман. - Раз она тебе понравилась, я отведу ее к себе домой". - "Делай как хочешь", - сказал ювелир. И Камар-аз-Заман взял ее и пошел домой, и она прошла через подземный ход и села в своем доме.
     Вот что было с ней. Что же касается ювелира, то в его сердце загорелся огонь, и он сказал про себя: "Пойду посмотрю, где моя жена. Если она дома, значит, эта невольница на нее похожа (славен тот, на кого нет похожего!), а если моей жены нет дома, значит, это она, без сомнения".
     И он вышел и бежал, пока не вошел в дом, и увидел, что его жена сидит в той самой одежде и украшениях, в которых он ее видел в лавке, и тогда он ударил рукой об руку и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!"
     "О человек, - сказала его жена, - случилась с тобой бесноватость или что с тобой такое? Не таковы твои привычки! С тобой обязательно должно быть какое-нибудь дело". - "Если ты хочешь, чтобы я тебе рассказал, - ответил ювелир, - то не огорчайся". - "Говори", - сказала женщина. И ювелир молвил: "Торговец, наш друг, купил невольницу, стан которой подобен твоему стану, и ее рост такой же, как твой рост, и имя ее такое же, как твое имя, и одежда такая же, как твоя одежда. Она похожа на тебя во всех своих качествах, и на пальцах у нее перстни, подобные твоим перстням, и ее украшения такие же, как твои украшения. Когда он показал мне ее, я подумал, что это ты, и теперь я в смущении. О, если бы мы не видели этого купца и не дружили с ним, и он бы не приходил из своей страны, и мы бы его не знали! Он замутил мою жизнь после ясности и стал причиной суровости после верности и ввел сомнение в мое сердце". - "Посмотри мне в лицо, - сказала его жена. - Может быть, это я была с ним, и купец - мой друг, и я переоделась в одежду невольницы и сговорилась с ним, что он покажет меня тебе, чтобы обмануть тебя?" - "Что это за слова? - сказал ювелир. - Я не думаю, что ты можешь делать такие вещи!"
     А этот ювелир был несведущ в кознях женщин и в том, что они делают с мужчинами, и не знал таких слов поэта:
     Мечтой о красавицах встревожено сердце,
     Хоть юность вдали и час седин наступает.
     Мне тяжко от Лейлы, хотя близость с ней далека,
     И беды и горести стоят между нами.
     А если вы спросите о женах, то, истинно,
     Я в женских делах премудр и опытен буду.
     И если седа голова у мужа иль мало средств,
     Не будет тогда ему в любви их удела.
     И слов другого:
     Не слушайся женщин - вот покорность прекрасная!
     Несчастлив тот юноша, что женам узду вручил:
     Мешают они ему в достоинствах высшим стать,
     Хотя бы стремился он к науке лет тысячу.
     И слов другого:
     О женщины, - дьяволы, для нас сотворенные!
     К Аллаху прибегну я от дьявола козней.
     Кто страстью был к ним испытан, ею кто был сражен,
     Сгубил рассудительность и в жизни и в вере".
     И жена его сказала ему: "Я буду сидеть дома, а ты пойди к нему сейчас и постучи в ворота и ухитрись быстро войти к нему. И если ты войдешь и увидишь, что невольница у него, значит, эта невольница похожа на меня (славен тот, на кого нет похожего!), если же ты не увидишь у него невольницы, значит я - та невольница, которую ты с ним видел, и твоя дур^ная мысль обо мне подтвердится". - "Ты права", - сказал ювелир и оставил ее и вышел. А она встала и, спустившись в подземный ход, села у Камар-азЗамана, и рассказала ему об этом, и сказала: "Отопри скорей ворота и покажи меня ему".
     И когда они разговаривали, вдруг постучали в ворота, и Камар-аз-Заман спросил: "Кто у ворот?" И ювелир ответил: "Я, твой друг. Ты мне показывал на рынке невольницу, и я порадовался за тебя, но моя радость не была полной. Открой же ворота и покажи ее мне". - "В этом нет дурного", - сказал Камар-аз-Заман и отпер ворота. И ювелир увидел, что его жена сидит у Камар-аз-Замана. И она поднялась и поцеловала ему и Камар-аз-Заману руку, и ювелир посмотрел на нее и поговорил немного с юношей, и он увидел, что невольница ничем не отличается от его жены.
     "Аллах творит что хочет", - сказал он и вышел, и увеличилось в его сердце беспокойство, и он вернулся к себе домой и увидел, что его жена сидит дома, так как она прибежала раньше его через подземный ход..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина пришла раньше своего мужа через подземный ход, когда он вышел из ворот, и села у себя в доме. И когда ее муж вошел к ней, она спросила его: "Что ты видел?" - "Я видел ее у ее господина, и она похожа на тебя", - сказал ювелир. И женщина молвила: "Отправляйся к себе в лавку, и довольно тебе подозревать. Ты больше не будешь подозревать меня?" - "Не буду, - сказал ювелир. - Не взыщи с меня за то, что от меня было". - "Да простит тебе Аллах!" - сказала его жена, и затем ювелир повернул ее направо и налево и ушел к себе в лавку. А его жена прошла по подземному ходу к Камар-аз-Заману, неся с собой четыре мешка, и сказала ему: "Собирайся к поспешному отъезду и приготовься гру^зить деньги безотлагательно, пока я сделаю для тебя какие у меня есть хитрости ".
     И Камар-аз-Заман вышел, и купил мулов, и погрузил тюки, и приготовил носилки, а потом он купил невольников и евнухов и вывел их всех из города. И когда все было готово, он пришел к женщине, и сказал: "Я закончил свои дела". - "И я тоже, - сказала она. - Я перенесла остатки его денег и все его сокровища к тебе и не оставила ему ни малого, ни многого, чем бы он мог пользоваться, и все это от любви к тебе, возлюбленный моего сердца. Я выкуплю тебя тысячу раз моим мужем. Но тебе следует пойти к нему и попрощаться с ним и сказать: "Я хочу уехать через три дня и пришел к тебе проститься. Сосчитай, сколько приходится с меня, чтобы я отдал тебе за дом, и ты освободишь меня от ответственности". И посмотри, что он скажет, и вернись ко мне, и расскажи - я уже обессилела, хитря с ним и стараясь его рассердить, чтобы он со мной развелся, но вижу только, что он за меня цепляется. Нам не осталось ничего другого как отправиться в твою страну". - "О, как прекрасно, если оправдаются грезы!" - сказал Камар-аз-Заман.
     И затем он пошел в лавку ювелира и, сев подле него, сказал: "О мастер, я уезжаю через три дня и пришел только с тобой проститься. Я хочу, чтобы ты сосчитал, сколько приходится тебе с меня за дом, - я отдам тебе плату, и ты освободишь меня от ответственности". - "Что это за слова? - сказал ювелир. - Твоя милость лежит на мне, и, клянусь Аллахом, я ничего не возьму с тебя в уплату за дом, и сошли на нас благословение. Но твой отъезд заставит нас тосковать по тебе, и если бы это не было для меня запретно, я бы, право, тебе воспрепятствовал и не пустил бы тебя к твоей семье и родным".
     И затем он простился с ним, и оба заплакали сильным плачем, сильнее которого нет, и ювелир тотчас же запер лавку и сказал про себя: "Мне следует проводить моего друга". И всякий раз как Камар-аз-Заман шел, чтобы сделать какое-нибудь дело, ювелир шел за ним. И, входя в дом Камар-аз-Замана, он видел там невольницу, которая стояла перед ними и прислуживала им, а возвратившись домой, он видел свою жену сидящей у себя. И ювелир не переставал видеть ее в своем доме, когда входил в него, и видеть ее в доме Камар-аз-Замана, когда входил туда, в течение трех дней.
     А потом Халима сказала Камар-аз-Заману: "Я перенесла уже все, что у него есть из сокровищ, денег и ковров, и у него осталась только невольница, которая приносила вам питье, я не могу с ней расстаться, так как она близка мне и дорога и хранит мои тайны, я хочу ее побить и рас^сердиться на нее. И когда мой муж придет, я ему скажу: "Я больше не согласна иметь эту невольницу и не буду жить с ней в одном доме. Возьми ее и продай". И он возьмет невольницу, чтобы продать ее, и купи ее ты, чтобы мы ее взяли с собой". И Камар-аз-Заман сказал: "Это недурно".
     И затем жена ювелира побила невольницу, и когда ее муж вошел к ней, он увидел, что невольница плачет, и спросил ее о причине плача, и она сказала: "Моя госпожа побила меня".
     И ювелир пошел к жене и спросил: "Что сделала эта проклятая невольница, что ты ее побила?" И его жена сказала: "О человек, я скажу тебе одно слово - я не могу больше видеть эту невольницу! Возьми ее и продай или разведись со мной". - "Я ее продам и не стану перечить твоему приказанию", - сказал ювелир. И затем он взял невольницу с собой, когда уходил в лавку, и прошел с ней мимо Камар-аз-Замана, а его жена, после его ухода с невольницей, быстро побежала по подземному ходу к Камараз-Заману, и он посадил ее в носилки, прежде чем старик ювелир дошел до него. И когда он к нему пришел, Камараз-Заман увидел у него невольницу и спросил: "Кто это такая?" И ювелир сказал: "Это моя невольница, которая поила нас напитком. Она ослушалась своей госпожи, и та рассердилась на нее и велела мне ее продать". - "Раз госпожа ее ненавидит, ей нельзя больше у нее жить, - сказал Камар-аз-Заман. - Но продай ее мне, чтобы я чувствовал в ней твой запах, и я сделаю ее служанкой для моей невольницы Халимы". - "Это недурно, - сказал ювелир, - возьми ее". - "За сколько?" - спросил Камар-аз-Заман. И ювелир ответил: "Я не возьму с тебя ничего, так как ты оказал нам милость".
     И Камар-аз-Заман принял от него невольницу и сказал женщине: "Поцелуй руку твоему господину". И она показалась ювелиру из носилок, и поцеловала его руку, и затем села в носилки, а ювелир смотрел на нее. И Камар-аз-Заман сказал ему: "Поручаю тебя Аллаху, о мастер Убейд, освободи меня от ответственности!" И ювелир молвил: "Да освободит тебя Аллах от ответственности и да доставит тебя благополучно к твоей семье!" И он простился с юношей и отправился в свою лавку, плача, и ему было тяжело расстаться с Камар-аз-Заманом, так как это был его друг, а друг имеет права. Но все-таки он был рад, что рассеются подозрения, которые охвати^ли его из-за дел его жены, так как Камар-аз-Заман уехал, и не оправда^лось то, что он подумал о своей жене.
     Вот что было с ними. Что же касается Камар-аз-Замана, то женщина сказала ему: "Если ты хочешь безопасности, то поезжай с нами не по обычной дороге..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Камар-аз-Заман выехал, женщина сказала ему: "Если ты хочешь безопасности, поезжай с нами не по обычной дороге". И Камар-азЗаман отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И затем он поехал по дороге иной, чем та, по которой ходили обычно люди, и до тех пор ехал из страны в страну, пока не достиг границ Египта. И тогда он написал письмо и послал его отцу со скороходом.
     А его отец, купец Абд-ар-Рахман, сидел на рынке среди купцов, и в сердце его, из-за разлуки с сыном, было пламя огня, ибо с того времени, как Камар-аз-Заман уехал, к нему не приходило от него вестей. И когда это было так, вдруг подошел скороход и спросил: "О господа, имя кого среди вас купец Абд-ар-Рахман?" И его спросили: "А чего ты от него хочешь?" И скороход сказал: "У меня письмо от его сына Камар-аз-Замана, и я расстался с ним в аль-Арише"[674].
     И Абд-ар-Рахман обрадовался и возвеселился, и купцы обрадовались за него и поздравили его с благополучием. А потом он взял письмо и прочитал его и увидел в нем: "От Камар-аз-Замана купцу Абд-ар-Рахману. После пожелания мира тебе и всем купцам скажу: если вы спросите про нас, то, Аллаху хвала и благодарение, мы продали, купили и нажили, и затем мы прибыли во здравии, безопасности и благополучии".
     И тогда купец открыл ворота радости, и устроил пиры, и умножил угощения и приглашения, и велел принести музыкальные инструменты, и совершил от радости разные чудеса. И когда его сын достиг ас-Салихии, ему навстречу вышел его отец, и все купцы его встретили. И его отец обнял его, и прижал к своей груди, и так заплакал, что лишился чувств, а очнувшись, он сказал: "Благословен этот день, о дитя мое, раз свел нас с тобой наблюдающий, властный".
     И затем он произнес слова поэта:
     "И близость любимых - в ней полная радость,
     Коль ходит меж нами заздравная чаша.
     Приют и уют и с ним вместе простор.
     Сиянью времен и луне среди лун!"
     И затем он пролил, от сильной радости, слезы из глаз и произнес такие два стиха:
     "Месяц времен [675] нам сияет ярко, покровы сняв,
     Он сияет так, возвратившись к нам после странствий всех.
     Его волосы нам напомнят цветом отъезда ночь,
     Но ведь солнца свет над застежками сияет нам".
     И потом купцы подошли к Камар-аз-Заману и приветствовали его, и они увидели с ним много тюков, и евнухов, и носилки с широкой оградой, и взяли его, и привели домой. И когда жена ювелира вышла из носилок, отец Камар-аз-Замана увидел, что она искушение для тех, кто видит. И для нее открыли высокий дворец, подобный сокровищу, с которого сняты талисманы. И когда мать Камараз-Замана увидела ее, она пленилась ею и подумала, что это царица из жен царей, и обрадовалась ей, и стала ее расспрашивать. И Халима сказала: "Я жена твоего сына". И мать Камар-аз-Замана сказала: "Раз он на тебе женился, нам следует устроить тебе великолепную свадьбу, чтобы порадоваться на тебя и на сына".
     Вот что было с нею. Что же касается купца Абд-арРахмана, то, после того как люди разошлись и все ушли своей дорогой, он встретился с сыном и сказал: "О дитя мое, что это будет у тебя за невольница и за сколько ты ее купил?" - "О батюшка, - ответил Камар-аз-Заман, - Это не невольница, это та женщина, что была причиной моего отъезда из дома". - "А как так?" - спросил его отец. И юноша сказал: "Это та, кого описывал нам дервиш в ту ночь, когда он у нас ночевал. Мои мечты привязались к ней с того времени, и я захотел уехать только из-за нее. И по дороге меня раздели, и кочевники взяли мои деньги, и я вошел в Басру один, и со мной случилось то-то и то-то".
     И он стал рассказывать своему отцу все дело с начала до конца. И когда он кончил свой рассказ, Абд-ар-Рахман сказал: "О дитя мое, и после всего этого разве ты на ней женился?" - "Нет, - сказал Камар-аз-Заман, - но я обещал ей жениться". - "А ты хочешь жениться на ней?" - спросил Абд-ар-Рахман. И юноша ответил: "Если ты мне прикажешь, я это сделаю, а если нет, я на ней не женюсь". - "Если ты на ней женишься, - сказал ему отец, - я буду свободен от ответа за тебя в дольней и последней жизни и разгневаюсь на тебя сильным гневом. Как ты на ней женишься, когда она сделала такие дела со своим мужем? Раз она сделала их со своим мужем ради тебя, она сделает и с тобой то же ради другого - она обманщица, а об^манщице нет доверия. Если ты меня не послушаешься, я буду на тебя гневен, а если ты услышишь мои слова, я поищу тебе девушку лучше ее, чистую, непорочную, и женю тебя на ней, хотя бы мне пришлось истратить все мои деньги. И я устрою тебе свадьбу, подобно которой не бывало, и буду похваляться тобой и ею. И если люди скажут: "Такой-то женился на дочери такого-то" - это лучше, чем когда они скажут: "Он женился на невольнице без рода и племени".
     И отец уговаривал сына не жениться и приводил изречения, рассказы, стихи, притчи и назидания. И Камар-азЗаман сказал: "О батюшка, если дело обстоит так, то нет у меня привязанностей к женитьбе на ней".
     И когда Камар-аз-Заман произнес эти слова, его отец поцеловал его меж глаз и сказал: "Ты действительно мой сын! Клянусь твоей жизнью, о дитя мое, я обязательно женю тебя на девушке, которой нет равной".
     И затем купец Абд-ар-Рахман посадил жену Убейда, ювелира, и ее невольницу в высокий дом, и запер их, и приставил к ним черную рабыню, которая приносила им пищу и питье, и сказал Халиме: "Ты и твоя невольница останетесь заключенными в этом доме, пока я не присмотрю кого-нибудь, кто вас купит, и не продам вас ему, а если ты ослушаешься, я убью тебя вместе с твоей невольницей, - ты обманщица, и нет в тебе добра". - "Делай то, что желаешь, - сказала женщина, - я заслуживаю всего, что ты со мной сделаешь". И купец запер их, и поручил их своим женщинам, и сказал: "Пусть не входит к ним и не говорит с ними никто, кроме черной рабыни, которая дает им еду и питье через окно".
     И жена ювелира со своей невольницей сидела и плакала, раскаиваясь в том, что она сделала со своим мужем.
     Вот то, что было с ней. Что же касается купца Абд-арРахмана, то он послал свах, чтобы они высватали девушку, родовитую и почтенную, для его сына, и они все время искали, и всякий раз, как видели девушку, они уз^навали о другой, лучше ее. И наконец они вошли в дом шейхааль-ислама [676], и увидели его дочь, которой не было равной в Египте (а она была красива, прелестна, стройна и соразмерна и была лучше жены Убейда, ювелира, в тысячу раз). И рассказали о ней Абд-ар-Рахману. И он отправился вместе с вельможами к ее отцу, и к девушке посватались, и написали запись, и устроили великолепную свадьбу.
     А затем Абд ар-Рахман затеял пиры и пригласил в первый день факояхов, я они устроили рождество [677] честное, а на второй день он пригласил всех купцов, и стали бить в барабаны и свистеть во флейты, и он украсил улицу и квартал светильниками, и каждый день приходили всевозможные игроки и играли во всякие игры. И Абд-ар-Рахман ежедневно устраивал угощения для людей одного разряда, так что пригласил и ученых, и эмиров, и знаменос^цев, и судей. И свадьба продолжалась непрерывно сорок дней, и всякий день купец сидел и встречал людей, а его сын сидел с ним рядом и смотрел на людей, которые ели за трапезой, и была эта свадьба, которой нет равной.
     А в последний день он пригласил бедняков и нищих, близких и инозем^ных, и они приходили толпами и ели, и купец сидел, и его сын сидел рядом с ним.
     И когда это было так, вдруг шейх Убейд, муж той женщины, вошел среди бедняков, голый и усталый, и на лице его были следы путешествия. И Камар-аз-Заман, увидев Убейда, узнал его и сказал своему отцу: "Посмотри, о батюшка, на этого бедного человека, который вошел в дверь". И Абд-ар-Рахман посмотрел на него и увидел, что он в поношенной одежде и на нем обрывки халата, стоящего два дирхема, и лицо у него желтое, и он покрыт пылью, и подобен отбившемуся паломнику, и стонет, как нуждающийся больной, и ходит шатаясь, и качается при ходьбе направо и налево, и оправдались на нем слова поэта:
     Унизит бедность юношу, знай, всегда,
     Как солнца свет желтеет в вечерний час.
     Проходит он в народе украдкою,
     А коль один - льет слезы обильные.
     Как нет его, помянут не будет он,
     А коль придет, так доли уж нет ему.
     Клянусь Аллахом, муж среди родичей,
     Коль бедностью испытан он - всем чужой.
     И слова другого:
     Идет бедняк, и все ему противитсязапирает мир перед ним ворота всегда свои.
     Ты видишь - ненавистен он, хоть не грешит,
     Вражду он видит, но причин не видит ей.
     Ведь даже псы, богатого завидят лишь,
     Хвостом виляют, знаки ему делая,
     А бедного, несчастного увидевши,
     Начинают лаять и скалят зубы яростно.
     А как прекрасны слова поэта:
     Коль знает счастье юноша и славу,
     Его хранят все беды друг от друга.
     Не обещав, идет к нему любимый,
     Как блюдолиз, и робок соглядатай..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купец Абд-ар-Рахман, когда его сын сказал ему: "Посмотри на этого бедного человека", - спросил: "О, дитя мое, кто это?" И Камар-аз-Заман молвил: "Это мастер Убейд - ювелир, муж женщины, запертой у нас". - "Это тот, про которого ты мне рассказывал?" - спросил Абд-ар-Рахман. И Камар-аз-Заман сказал: "Да, и я отлично узнал его".
     А причиной прихода ювелира было вот что. Простившись с Камар-аз-Заманом, он отправился в свою лавку, и пришла к нему небольшая работа, и он взял ее и работал остаток дня. А к вечеру он запер лавку и пошел домой и приложил руку к двери, и она открылась, и ювелир вошел и не увидел ни своей жены, ни невольницы. И он увидел, что дом в самом плохом состоянии и к нему приложимы слова сказавшего:
     И был он пчелиным ульем, будучи населен,
     Но пчелы ушли, и вот он больше не улей.
     И кажется нам теперь, что не было в нем жильцов,
     Иль, может быть, унесла жильцов его гибель.
     И когда ювелир увидел, что дом пуст, он обернулся направо и налево и затем стал кружить по дому, как бесноватый, но не нашел никого. И он открыл дверь в свою кладовую и не нашел в ней ничего - ни денег, ни сокровищ. И тогда он очнулся от опьянения, и пришел в себя после бес^чувствия, и понял, что это его жена оборачивала против него хитрости и обманула его. И ювелир заплакал изза того, что случилось, но скрыл свое дело, чтобы не злорадствовал над ним никто из его врагов и не огорчился никто из его друзей. И он знал, что если откроет эту тайну, то постигнет его лишь позор и упреки от людей.
     И он сказал себе: "О такой-то, скрывай постигшее тебя умопомрачение и беду, и следует тебе поступать так, как сказал сказавший:
     И если для тайны мужа грудь стала тесною,
     То грудь тех, кому открыл он тайну, еще тесней".
     И затем он запер свой дом, и отправился в лавку, и оставил смотреть за ней работника из своих работников, и сказал ему: "Юноша-купец, мой друг, пригласил меня поехать с ним в Египет для развлечения и поклялся, что не уедет, пока не возьмет меня вместе с моей женой. А ты, о дитя мое, - мой поверенный в этой лавке, и если спросит тебя про меня царь, скажи ему: "Он отправился со своей женой к священному храму Аллаха".
     И затем он продал некоторые свои вещи, и купил верблюдов, мулов и невольников, и купил себе рабыню, и, посадив ее в носилки, выехал из Басры через десять дней. И его друзья простились с ним, и он поехал, и люди думали, что он взял свою жену и отправился в паломничество, и все обрадовались, так как Аллах спас их от заточения в мечетях и в домах каждую пятницу. И некоторые люди стали говорить: "Пусть Аллах не вернет его в Басру в другой раз, чтобы нас не запирали в мечетях и в домах каждую пятницу, так как это обстоятельство доставило людям Басры великое горе". А некоторые говорили: "Думаю, что он не вернется из путешествия по причине проклятий жителей Басры". А еще некоторые говорили: "Если он вернется, то вернется в униженном положении".
     И жители Басры обрадовались его отъезду великой радостью, после того как были в великой горести, и даже их кошки и собаки повеселели. И когда пришел день пятницы, глашатай закричал в городе, по обычаю, чтобы все пошли в мечети за два часа до пятничной молитвы или спрятались в домах вместе с кошками и собаками. И грудь жителей Басры стеснилась, и они все собрались, и пошли в диван, и, став перед царем, сказали: "О царь времени, ювелир взял свою жену и поехал в паломничество к священному храму Аллаха, так что исчезла та причина, из-за которой нас запирали. Для чего же запирать нас теперь?" И царь молвил: "Как же этот обманщик уехал и не осведомил меня! Но когда он вернется из путешествия, будет одно лишь благо! Ступайте в ваши лавки, продавайте и покупайте, - кончилось для вас это положение".
     Вот что было с царем и жителями Басры. Что же касается мастера Убейда, ювелира, то он проехал десять переходов, и с ним случилось то же, что случилось с Камараз-Заманом перед въездом в Басру: на него вашим багдадские кочевники и раздели его я взяли то, что с нем было. И он притворился мертвым, пока не освободился. А когда кочевники ушла, он встал и пошел голый, пока не вошел в какое-то селение. И Аллах смягчил к нему людей блага и они прикрыли его срамоту куском рваной одежды, и ювелир оросил и кормился этим, переходя из города в город, пока не достиг Каира-Охраняемого.
     И его сжигал голод, и он ходил по рынку и просил. И человек из жителей Каира сказал ему: "О нищий, ступай в дом, где свадьба, ешь и пей - там сегодня стол для бедняков и чужеземцев". - "Я не знаю дороги в дом, где свадьба", - сказал ювелир. И человек молвил: "Иди за мной следом, я тебе его покажу",
     И ювелир следовал за этим человеком, пока тот не дошел до дома, и тогда он сказал: "Вот он, дом, где свадьба. Входи и не бойся, у ворот радости нет преграды".
     И когда ювелир вошел, Камар-аз-Заман увидел его и узнал и сказал о нем своему отцу. И купец Абд-ар-Рахман сказал своему сыну: "О дитя мое, оставь его сейчас, может быть, он голодный. Дай ему есть, пока он не насытится и не успокоится его страх, а потом мы его позовем".
     И они подождали, пока ювелир не наелся вдоволь и не вымыл руки я не выпил кофе и напиток с сахаром, смешанный с мускусом и амброй, и тогда он хотел выйти, а отец Камар-аз-Замана послал за ним, и посланный сказал ему: "Иди сюда, о чужеземец, поговори с купцом Абд-ар-Рахманом". - "Что это за купец?" - спросил ювелир. И посланный сказал: "Устроитель свадьбы". И ювелир вернулся назад, думая, что купец даст ему подарок. Но, подойдя к купцу, он увидел своего друга Камар-аз-Замана и исчез из мира от стыда перед ним. И Камар-аз-Заман встал перед ним на нота, я заключил его в объятия, и приветствовал его, и оба заплакали сильным плачем, и затем Камар-азЗаман посадил его рядом с собой, я отец его сказал: "О необходительный, не так встречают друзей! Пошли его сначала в баню и пришли ему одежду, для него подходящую, а после этого сядь с ним в побеседуй". И Камар-аз-Заман крикнул нескольких слуг, и приказал им отвести ювелира в баню, и послал ему платье из избранных одежд, стоящее тысячу динаров или больше этого. И ювелиру вымыли тело и одели его в это платье, и он стад подобен начальнику купцов.
     А присутствующие спрашивали Камар-аз-Замана, когда Убейд ушел в баню, и говорили: "Кто это и откуда ты его знаешь". И Камар-аз-Заман отвечал: "Это мой друг. Он поселил меня в своем доме, и я обязан ему милостями несчетными. Он оказал мне великое уважение, в он из людей счастья и господства, а по ремеслу он ювелир, которому нет равного. Царь Басры любит его большой любовью. Он занимает у него великое место, и его слово исполняется".
     И Камар-аз-Заман начал усердствовать, восхваляя его, и говорил: "Он сделал мне то-то и то-то, и мне стыдно перед ним, и я не знаю, как воздать ему за уважение, которое он мне оказал". И он до тех пор расхваливал ювелира, пока его сан не стал великим для присутствующих и он не сделался почтенным в их глазах. И люди сказали: "Мы все сделаем то, что ему следует, и окажем ему уважение, но мы хотим знать, какова причина его прихода в Каир, и почему он ушел из своей страны, и что сделал с ним Аллах, так что он оказался в таком положении".
     И Камар-аз-Заман молвил: "О люди, не удивляйтесь. Сын Адама живет под предопределением и судьбой, и пока он в этом мире, он не в безопасности от бедствий. Прав был тот, кто сказал такие стихи:
     Судьба людей всегда терзает, так не будь
     Ты из тех, кому кружит голову должность знатная.
     Избегай ошибок, и горестей сторонись всегда,
     И знай, что року свойственно губить людей.
     Как часто счастью конец от малых бед
     Ведь всех вещей превратностям причина есть" знайте, что я тоже вошел в Басру еще в худшем состоянии, чем он, испытывая более сильные мучения, так как этот человек вошел в Каир со срамотой, прикрытой тряпкой, а что до меня, то я вошел в его страну с обнаженной срамотой - рука сзади и рука спереди, и помог мне только Аллах и этот драгоценный человек. А причиной этого было то, что кочевники оголили меня и взяли моих верблюдов, мулов и тюки и убили моих слуг и людей. И я лег среди убитых, и подумали, что я мертвый, и ушли, и прошли мимо меня. И после этого я встал и шел голый, пока не вошел в Басру. И этот человек встретил меня, и одел, и поселил в своем доме, и подкрепил деньгами, и все, что я привез с собой, - только от блага Аллаха и его блага. А когда я уехал, он дал мне всего много, и я вернулся в свою страну с залеченным сердцем и оставил его, когда он был в величии и счастье. Может быть, с ним случилась после этого превратность из превратностей времени, которая заставила его расстаться с близкими и родиной, и произошло с ним на дороге то же, что произошло со мной, и нет в этом удивительного. Но мне теперь следует воздать ему за благородные поступки, которые он со мной совершил, и поступить по слову сказавшего:
     О ждущий от времени благого,
     Ты знаешь ли, что свершает время?
     Коль хочешь - свершай дела благие -
     Как судит муж, так судим он будет.
     И когда они вели эти и подобные разговоры, вдруг подошел к ним мастер Убейд, похожий на начальника купцов, и все поднялись на ноги, и приветствовали его, и посадили на почетное место. И Камар-аз-Заман сказал мастеру: "О друг мой, твой день благословен и счастлив! Не рассказывай мне ничего из того, что случилось со мною прежде тебя! Если кочевники тебя раздели и взяли у тебя деньги, то ведь деньги - выкуп за тело. Не огорчайся же.
     Я вступил в твою страну голый, и ты одел меня и оказал мне уважение, и я обязан тебе многими милостями и вознагражу тебя..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый ночь царь, что Камар-аз-Заман говорил мастеру Убейду, ювелиру: "Я вошел в твою страну голый, и ты одел меня. Я обязан тебе многими милостями и вознагражу тебя. Я сделаю с тобой то, что ты сделал со мною, - нет, больше этого, - успокой свою душу и прохлади глаза".
     И Камар-аз-Заман принялся его успокаивать и не давал ему говорить, чтобы он не вспомнил свою жену и то, что она с ним сделала, и до тех пор наставлял его назиданиями, притчами, стихами, остроумными словами, рассказами и историями и развлекал его, пока ювелир не заметил, что Камар-аз-Заман указывает ему на сохранение тайны. И тогда он скрыл то, что чувствовал, и отвлекся рассказами и редкими историями, которые слышал, и произнес слова поэта:
     "На лбу судьбы есть строка - коль ты б на нее взглянул, заплакал бы кровью ты от смысла ее тотчас.
     Всегда коль приветствует судьба рукой правою,
     То левою заставляет пить чашу гибели".
     А потом Камар-аз-Заман и его отец, купец Абд-ар-Рахман, взяли ювелира и ввели его в гарем и уединились с ним. И купец Абд-ар-Рахман сказал: "Мы мешали тебе говорить только потому, что боялись позора для тебя и для нас, но теперь мы одни. Расскажи же мне, что случилось у тебя с твоей женой и с моим сыном".
     И ювелир рассказал ему всю историю, с начала до конца. И когда он окончил свой рассказ, Абд-ар-Рахман спросил его: "Грех из-за твоей жены или из-за моего сына?" - "Клянусь Аллахом, - ответил ювелир, - на твоем сыне нет греха, так как у мужчин есть охота до женщин, и женщинам следует не даваться мужчинам. Позор - на моей жене, которая меня обманула и сделала со мной эти дела..."
     И купец поднялся и, уединившись со своим сыном, сказал ему: "О дитя мое, мы испытали его жену и узнали, что она обманщица. Теперь я хочу испытать его самого и узнать, обладает ли он честью и благородством, или он сводник собственной жены". - "А как так?" - спросил Камар-аз-Заман. И его отец ответил: "Я хочу побудить его примириться с женой, и если он согласится на примирение и простит ее, я ударю его мечом и убью, а после этого я убью ее вместе с ее невольницей, так как нет блага в том, чтобы жили сводник и прелюбодейка. А если он почувствует к ней неприязнь, то я его женю на твоей сестре и дам ему больше тех денег, которые ты у него взял".
     А затем он вернулся к ювелиру и сказал ему: "О мастер, общение с женщинами требует долготерпения, и тот, кто их любит, должен иметь просторную грудь, так как женщины сварливы с мужчинами и обижают их, ибо они превозносятся над ними красотой и прелестью и считают себя великими, а мужчин ничтожными, в особенности если они видят от своих мужей любовь - тогда они отвечают на нее высокомерием, чванством и дурными делами со всех сторон. И если муж сердится всякий раз, как видит от своей жены то, что ему неприятно, не будет у него с ней дружбы, и подходит к женщинам только тот, у кого широкий ум и кто много вынесет. Если же человек ничего не терпит от своей жены и не встречает ее обиды прошением, не будет ему в общении с ней успеха. Ведь сказано о женщинах: "Если бы были они на небе, право, склонились бы перед ними шеи мужчин". Кто может и прощает, награда тому у Аллаха. А эта женщина - твоя жена и подруга, и ее общение с тобой длится долго, и надлежит тебе ее простить. Это один из признаков успеха в дружбе. Женщинам недостает ума и веры. И если твоя жена поступила дурно, то ведь она раскаялась и, если захочет Аллах, она не вернется к тому, что делала раньше. По-моему, тебе следует помириться с нею, и я верну тебе больше денег, чем у тебя было. Если ты останешься со мной - добро пожаловать и тебе и ей, и будет вам только то, что вас радует; если же ты пожелаешь отправиться в свою страну, я дам тебе то, что тебя удовлетворит. Вот носилки готовы, посади туда свою жену и ее невольницу и отправляйся в твою страну - между мужем и женой случается многое, и надлежит тебе облегчить дело и не идти по пути затруднения".
     "О господин, - спросил ювелир, - а где моя жена?" И Абд-ар-Рахман сказал: "Вот она в этом доме. Поднимись к ней и поступай с ней хорошо, ради меня, и не огорчай ее. Когда мой сын привез ее и захотел на ней жениться, я не допустил его к ней и посадил ее в этот дом и запер, и в душе я сказал: "Может быть, ее муж придет, и я передам ее ему, так как она прекрасна обликом, и такую, что подобна ей, невозможно мужу покинуть". И то, что я предполагал, произошло. Хвала же Аллаху великому за твою встречу с женой. Что же касается моего сына, то я просватал ему девушку и женил его на другой, и эти пиры и угощения - из-за его свадьбы, и сегодня вечером я ввел его к жене. Вот ключ от дома, в котором твоя жена. Возьми его, открой дверь и войди к твоей жене и невольнице. Веселись с нею, и к вам будет приходить еда и питье, и не выходи от нее, пока ты ею не насытишься".
     "Да воздаст тебе Аллах за меня всяким благом, о господин", - сказал ювелир.
     И затем Убейд взял ключ и пошел, радостный, и купец подумал, что эти речи понравились ему и что он с ними согласился. И купец взял меч и пошел сзади ювелира, тай что тот его не видел, и остановился, смотря, что будет между ним и его женой.
     Вот что было с купцом Абд-ар-Рахманом. Что же касается ювелира, то он вошел к своей жене и увидел, что она плачет сильным плачем из-за того, что Камар-аз-Заман женился на другой, и увидел, что невольница говорит ей; "Сколько я тебе советовала, о госпожа, и говорила: "От этого юноши не достанется тебе добра, оставь общение с ним". Но ты не слушала моих слов и ограбила все деньги твоего мужа и отдала их ему, а потом ты оставила твое место и привязалась своей любовью к нему и приехала с ним в эту страну. Но и после этого он выбросил тебя из ума, и женился на другой, и сделал концом твоей привязанности к нему заточение".
     И жена ювелира сказала: "Замолчи, о проклятая! Если он даже и женился на другой, я обязательно приду ему когда-нибудь на ум. Я не забуду о ночных беседах с ним и во всяком положении буду утешаться словами сказавшего:
     Господа мои, приходит ли на мысль вам тот,
     В чьих мыслях не проходит, кроме вас, никто?
     Далеко будет пусть от вас забвение
     О том, кто, думая о вас, себя забыл!
     Он обязательно вспомнит общение со мной и мою дружбу и спросит обо мне, и я не откажусь от его любви и не отойду от страсти к нему, хотя бы я умерла в тюрьме, - он ведь мой возлюбленный и лекарь. Я жажду, чтобы он вернулся ко мне и предался со мною веселью".
     И когда ее муж услышал, что она говорит такие слова, он вошел к ней и сказал: "О обманщица, ты жаждешь его так же, как Иблис жаждал рая. В тебе были все пороки, а я этого и не ведал! Если бы я знал, что в тебе есть хоть один порок из этих пороков, я бы не держал тебя у себя ни одного часа. Но раз я убедился насчет тебя в этом, мне надлежит тебя убить, хотя бы меня убили за тебя, о обманщица!"
     И затем он схватил ее обеими руками и произнес такие два стиха:
     "Вы сгубили, красавицы, верность дружбы
     Клеветою и прав моих не хранили.
     Сколь привязан любовью к вам был я прежде -
     После горя привязанность мне противна".
     Потом он схватил ее за горло и сломал его. И невольница закричала: "Увы, моя госпожа!" И ювелир сказал ей: "О распутница, весь позор от тебя, так как ты знала, что в ней есть это свойство, и не рассказала мне". И затем он схватил невольницу и задушил ее.
     И все это происходило, а купец держал меч в руке и стоял за дверью, слыша ухом и видя глазами. А потом, когда Убейд, ювелир, задушил жену в доме купца, в нем умножились страхи, и он устрашился исхода этого дела и сказал про себя: "Когда купец узнает, что я их убил в его доме, он обязательно меня убьет. Но я прошу Аллаха, чтобы он взял мой дух в вере". И он смутился в своем деле и не знал, как поступить.
     И когда это было так, вдруг купец Абд-ар-Рахман вошел к нему и сказал: "С тобой не будет беды! Ты заслуживаешь безопасности. Посмотри на этот меч у меня в руке: я задумал убить тебя, если ты помиришься с ней и простишь ее, и убить невольницу. Но раз ты совершил эти поступки, то простор тебе и опять простор, и не будет тебе иного воздаянья, кроме того, что я женю тебя на моей дочери, сестре Камар-аз-Замана".
     И затем он взял его, и вышел с ним, и велел привести обмывальщицу, и распространился слух, что Камар-аз-Заман, сын купца Абд-ар-Рахмана, привез с собой двух невольниц из Басры, и они умерли. И люди стали соболезновать ему и говорили: "Да живет твоя голова и да возместит тебе Аллах!" А потом женщин вымыли и завернули в саван и закопали, и никто не знал истины в этом деле.
     Вот что было с Убейдом, ювелиром, и его женой и невольницей. Что же касается купца Абд-ар-Рахмана, то он призвал Шейх-аль-ислама и всех вельмож и сказал: "Шейх-аль-ислам, напиши запись моей дочери Каука^бас-Сабах с мастером Убейдом, ювелиром, а приданое за нее уже пришло ко мне, полностью и до конца".
     И шейх-аль-ислам написал запись, и купец напоил всех напитками, и свадьбу сделали общей и отнесли дочь шейх-аль-ислама, жену Камар-аз-Замана, и его сестру Каукаб-ас-Сабах, жену мастера Убейда, ювелира, в одних носилках в одну и ту же ночь, а вечером привели Камараз-Замана и мастера Убейда вместе. И Камар-аз-Замана ввели к дочери шейх-аль-ислама, а мастера Убейда ввели к дочери купца Абд-ар-Рахмана. И когда он вошел к ней, он увидел, что она лучше его жены и прекраснее ее в тысячу раз. И затем он уничтожил ее девственность, а наутро пошел с Камар-аз-Заманом в баню.
     И он провел у них некоторое время в радости и веселье, а затем затосковал по своей стране. И, войдя к купцу Абд-ар-Рахману, сказал ему: "О дядюшка, я стосковался по своей стране, и у меня есть в ней владения и поместья. Я оставил там одного из моих работников за себя поверенным, и у меня на уме поехать в мою страну, чтобы продать мои владения, а потом я вернусь к тебе. Позволишь ли ты мне отправиться в мою страну?" - "О дитя мое, - сказал ему купец, - я тебе уже позволил, и нет на тебе упрека за эти слова - ведь любовь к родине принадлежит к вере, и кому нет блага в своей стране, тому нет блага и в чужой стране. Но, может быть, если ты поедешь без твоей жены и войдешь в твою страну, тебе станет приятно там жить, и ты будешь колебаться между возвращением к жене и пребыванием в твоей стране. Правильное мнение будет, чтобы ты взял свою жену с собой, а потом, если захочешь вернуться к нам, возвращайся вместе с женой, и добро пожаловать тебе и ей. Мы ведь люди, не знающие развода, женщина у нас не выходит замуж дважды, и мы не порываем с человеком попусту". - "О дядюшка, - сказал ювелир, - я боюсь, что твоя дочь не согласится уехать со мной в мою страну". - "О дитя мое, - сказал купец, - у нас нет жен, которые прекословят своим мужьям, и мы не знаем жены, что сердится на мужа". - "Да благословит Аллах вас и ваших жен!" - сказал ювелир. А затем он вошел к своей жене и сказал ей: "Я хочу поехать в мою страну. Что ты скажешь?" - "Мой отец, - ответила она, - властвовал надо мной, пока я была невинна, а когда я вышла замуж, вся власть перешла в руки моего мужа, и я не буду ему перечить". - "Да благословит Аллах тебя и твоего отца и да помилует Аллах утробу, которая тебя носила, и хребет, который тебя породил", - сказал ювелир.
     И после этого он оборвал привязи и начал собираться в путь. Его тесть дал ему всего много, и они простились друг с другом, и затем ювелир взял свою жену, и поехал, и ехал до тех пор, пока не вступил в Басру. И вышли ему навстречу близкие и друзья (а они думали, что он был в аль-Хиджазе), И некоторые люди радовались его прибытию, а другие были огорчены его возвращением в Басру, и люди говорили друг другу: "Он станет нас стес^нять каждую пятницу, по обычаю, и мы будем заперты в мечетях и домах, и он запрет даже наших кошек и собак".
     Вот что было с ним. Что же касается царя Басры, то, узнав о прибытии ювелира, он разгневался на него и, послав за ним, призвал его к себе, и начал его бранить, и сказал: "Как это ты уезжаешь и не осведомляешь меня о своем отъезде? Разве я бы не смог дать тебе что-нибудь в помощь для паломничества к священному храму Аллаха?" И ювелир сказал ему: "Прощение, о господин! Клянусь Аллахом, я не совершил паломничества, но со мной случилось то-то и то-то".
     И он рассказал ему, что случилось у него с его женой и с купцом Абд-ар-Рахманом каирским и как тот женил его на своей дочери, и наконец сказал: "И вот я привез ее в Басру". И тогда царь воскликнул: "Клянусь Аллахом, если бы я не боялся Аллаха великого, я бы, право, убил тебя и женился на этой родовитой женщине после тебя, хотя бы пришлось истратить на нее сокровищницы денег, так как она годится только для царей. Но Аллах сделал ее твоим уделом и благословил тебя с нею. Заботься же о ней получше".
     И затем царь оказал ювелиру милость, и тот ушел от него и прожил со своей женой пять лет, а после этого он преставился к милости великого Аллаха. И царь посватался к его жене, но она не согласилась и сказала: "О царь, я не видела в моем племени женщины, которая вышла бы замуж после смерти своего мужа, и я не выйду замуж ни за кого после мужа и не выйду за тебя, хотя бы ты меня убил". И царь послал спросить се: "Хочешь ли ты отправиться в твою страну?" И она ответила: "Если ты сделаешь благо, будешь вознагражден". И царь собрал ей все деньги ювелира и прибавил от себя сообразно своему сану. И затем он послал с ней везиря из своих везирей, известного благом и праведностью, и послал с ним пятьсот всадников. И этот везирь ехал с ней, пока не доставил ее к отцу, и она жила, не выходя замуж, пока не умерла и не умерли они все.
     И если эта женщина не согласилась сменить своего мужа после его смерти на султана, - как сравнить ее с той, что сменила его при жизни на юношу неизвестного корня и рода, в особенности раз это было в разврате, а не путем установленного брака? Если кто думает, что все женщины одинаковы, то для болезни его бесноватости нет лекарства. Да будет же слава тому, кому принадлежит видимое и невидимое царство, он - живой, который не умирает.
     
     Рассказ о Обд-Аллахе ибн Фадиле
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что халиф Харун ар-Рашид про^верял в какой-то день харадж с земель и увидел, что харадж из всех земель и стран уже прибыл в казну, кроме хараджа Басры, - он не прибыл в этом году.
     И Халиф созвал диван по этой причине и сказал: "Ко мне везиря Джафара!" И когда тот предстал меж его рук, сказал ему: "Харадж из всех стран прибыл в казну, кроме хараджа Басры, оттуда не прибыло ничего". - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - может быть, у наместника Басры случилось дело, которое отвлекло его от отсылки хараджа". И ар-Рашид молвил: "Срок прибытия хараджа был двадцать дней назад. В чем же оправдание наместника за все это время - он не прислал хараджа и не прислал ничего, чтобы подтвердить свое оправдание". - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - если хочешь, мы пошлем к нему посланца". - "Пошли к нему Абу-Исхака Мосульского, собутыльника", - сказал халиф. И Джафар ответил: "Слушаю и повинуюсь Аллаху и тебе, о повелитель правоверных!"
     И затем везирь Джафар пошел к себе домой и, призвав Абу-Исхака Мосульского, собутыльника, написал ему благородный указ и сказал: "Отправляйся к Абд-Аллаху ибн Фадилю, наместнику города Басры, и посмотри, что отвлекло его от посылки хараджа, и затем прими от него харадж Басры, полностью и до конца, и привези его ко мне скорее. Халиф проверил харадж всех стран и увидел, что отовсюду он прибыл, кроме Басры. А если ты увидишь, что харадж не готов, и Абд-Аллах будет оправдываться, то привези его с собой, чтобы он высказал халифу оправдание своим языком".
     И Абу-Исхак ответил вниманием и повиновением и, взяв пять тысяч всадников из своего войска, ехал, пока не достиг города Басры. И Абд-Аллах ибн Фадиль узнал о его прибытии, и вышел к нему со своим войском, и встретил его, и вступил с ним в Басру, и поднялся в свой дворец, а остальные воины расположились в шатрах, подле Басры, и Ибн Фадиль назначил им все, что им было нужно. Абу-Исхак же вошел в диван и, сев на престол, посадил Абд-Аллаха ибн Фадиля с собой рядом, а вельможи сели вокруг него, сообразно своим степеням. И затем, после приветствия, ибн Фадиль спросил: "О господин, что за причина твоего прибытия к нам?" - "Причина та, - отвечал Абу-Исхак, - что я пришел потребовать харадж. Халиф спрашивал о нем, и время его прибытия прошло". - "О господин, - воскликнул Абу-Аллах, - чтобы тебе не утомляться и не переносить затруднений путешествия! Харадж готов, полностью и совершенно, и я собирался отослать его завтра, но раз ты прибыл, я вручу его тебе после угощения в три дня и на четвертый день доставлю харадж к тебе. Но теперь обязательно нужно предложить тебе подарок - часть твоей милости и милости повелителя правоверных". И Абу-Исхак сказал: "Это недурно".
     А затем Абд-Аллах распустил диван и ввел Абу-Исхака в комнату в своем доме, которой нет равной, и расстелил перед ним и его приближенными скатерть с едой, и они стали есть и пить, и наслаждаться, и веселиться.
     А затем стол был убран и руки вымыты, и пришло кофе и напитки, и все просидели за беседой до первой трети ночи. И Абу-Исхаку постлали постель на ложе из слоновой кости, украшенном рдеюшим золотом, и он лег на нем, а наместник Басры лег на другом ложе, рядом с ним.
     И одолела бессонница Абу-Исхака, посланца повелителя правоверных, и он стал размышлять о размерах стихов и о нанизанной речи, так как он был одним из приближенных собутыльников халифа, и была у него большая осве^домленность в стихах и тонких рассказах. И он бодрствовал, сочиняя стихи, до полуночи. И когда это было так, вдруг Абд-Аллах ибн Фадиль встал, затянул пояс и, открыв шкаф, взял оттуда бич, а затем он взял горящую свечу и вышел из дверей комнаты, думая, что Абу-Исхак спит..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот семьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аддах ибн Фадиль вышел из дверей комнаты, думая, что Абу-Исхак, собутыльник, спит. И когда он вышел, Абу-Исхак удивился и сказал про себя; "Куда идет Абд-Аллах ибн Фадиль с этим бичом? Может быть, он хочет кого-нибудь пытать. Я обязательно за ним последую и посмотрю, что он будет делать сегодня ночью".
     И затем Абу-Исхак поднялся и пошел за Абд-Аллахом, понемногу, понемногу, так, чтобы тот его не видел. И он увидел, что Абд-Аллах отпер чулан и вынул из него столик, на котором было четыре блюда с кушаньем, и хлеб не приходил к нему от великого удивления, и он говорил про себя: "Смотри-ка! В чем причина этого дела?"
     И он не переставал дивиться до утра, а затем все встали и совершили утреннюю молитву, и им поставили завтрак, и люди поели, и выпили кофе, и отправились в диван, и Абу-Исхак был занят этим приключением целый день, но он все скрыл и не спросил о нем Абд-Аллаха.
     А на следующую ночь Ибн Фадиль сделал с собаками то же самое и побил их, и помирился с ними, и накормил их, и напоил. И Абу-Исхак последовал за ним и увидел, что он сделал с ними то же, что и в первую ночь, и в третью ночь было то же самое, а после этого он принес харадж Абу-Исхаку, собутыльнику, на четвертый день, и тот взял его и уехал, не сказав ничего.
     И он ехал до тех пор, пока не достиг Багдада, и вручил халифу харадж, и потом халиф спросил его о причине задержки хараджа, и Абу-Исхак сказал: "О повелитель правоверных, я увидел, что правитель Басры уже приготовил харадж и хочет отослать его. И если бы я задержался на один день, он бы наверное встретил меня в дороге. Но только я увидел у Абд-Аллах ибн Фадиля диво, подобного которому не видел в жизни, о повелитель правоверных". - "А что это такое, о Абу-Исхак?" - спросил халиф. И Абу-Исхак сказал: "Я видел то-то и то-то". И рассказал о том, что делал Абд-Аллах с собаками. И потом молвил: "Я видел три ночи подряд, как он делал такие дела - бил собак, а после этого мирился с ними и успокаивал их, и кормил, и поил, и я смотрел на него так, что он меня не видел". - "Спрашивал ли ты его о причине?" - сказал халиф. И Абу-Исхак ответил: "Нет, клянусь жизнью твоей головы, о повелитель правоверных!" - "О Абу-Исхак, - сказал халиф, - я приказываю тебе вернуться в Басру и привезти ко мне Абд-Аллаха ибн Фадиля вместе с теми двумя собаками". - "О повелитель правоверных, - воскликнул Абу-Исхак, - избавь меня от этого! Абд-Аллах ибн Фадиль оказал мне крайнее уважение, и я проведал об этих обстоятельствах случайно, без намерения, и рассказал тебе. Как же я вернусь к нему и приведу его? Если я к нему вернусь, я не найду на себе лица от стыда перед ним, и подобает послать кого-нибудь другого с указом, написанным твоей рукой, чтобы он привез к тебе Ибн Фадиля и собак". - "Если я пошлю к нему другого, он, может быть, станет отрицать это дело и скажет: "Нет у меня собак, - молвил халиф. - Если же я пошлю тебя и ты ему скажешь: "Я тебя видел своими глазами", - он не сможет этого отрицать. Ты непременно должен к нему поехать и привезти его и собак, а иначе - неизбежно твое убиение..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот восьмидесяти
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф Харун ар-Рашид сказал Абу Исхаку: "Ты непременно должен к нему поехать и привезти его и собак, а иначе - неизбежно твое убиение". - "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных, достаточно с нас Аллаха, и благой он промыслитель! - ответил АбуИсхак. - Прав был тот, кто сказал: "Бедствие человека - от его языка". И я сам навлек на себя это, когда рассказал тебе. Но напиши мне благородный указ, и я пойду к Ибн Фадилю и приведу его к тебе".
     И халиф написал ему благородный указ, и Абу Исхак направился с ним в Басру. И когда он вошел к правителю Басры, тот сказал: "Да избавит нас Аллах от зла твоего возвращения, о Абу Исхак!" - "Почему это, я вижу, ты быстро вернулся? Может быть, харадж недостаточен, и халиф не принял его?" - "О эмир Абд-Аллах, - сказал АбуИсхак, - я возвратился не из-за недостатка хараджа - он доставлен полностью, и халиф принял его. Но я надеюсь, что ты не будешь с меня взыскивать, - я сделал ошибку по отношению к тебе, и то, что из-за меня произошло, предопределено Аллахом великим" - "А что произошло, о Абу-Исхак? Расскажи мне - я тебя люблю и не стану с тебя взыскивать", - молвил ибн Фадиль.
     И Абу Исхак сказал: "Знай, что когда я был у тебя, я шел за тобой следом три ночи подряд, когда ты каждую ночь вставал в полночь и мучил собак и возвращался, и я дивился этому, но мне было стыдно тебя спросить. И я рас сказал халифу о твоем деле, случайно, без намерения. И он обязал меня вернуться к тебе, и вот указ, написанный его рукой. Если бы я знал, что дело так обернется, я бы не рассказал ему, но это принесла судьба".
     И он стал извиняться перед Абд-Аллахом, и Абд-Аллах сказал ему: "Если ты рассказал халифу, я подтвержу ему твой рассказ, чтобы он не думал, что ты лжешь, так как я тебя люблю. Но если бы рассказал кто-нибудь другой, я бы стал отрицать это и обвинил бы его во лжи. Я поеду с тобой и захвачу собак, хотя бы была в этом гибель моей души и конец моего срока". - "Да покроет тебя Аллах, как ты покрыл мое лицо перед халифом!" - сказал Абу Исхак.
     И затем Ибн Фадиль взял подарок, подходящий для халифа, и взял собак, на золотых цепях, и взвалил каждую собаку на верблюда, и они ехали, пока не доехали до Багдада. И Абд-Аллах вошел к халифу и поцеловал землю меж его рук, и халиф позволил ему сесть, я Ибн Фадиль сел и велел привести к себе собак.
     "Что это за собаки, о эмир Абд-Аллах?" - спросил халиф. И собаки начали целовать землю меж его рук, и шевелить хвостами, и плакать, как будто ему жалуясь. И халиф удивился этому и сказал: "Расскажи мне историю этих двух собак и по какой причине ты их бьешь и оказываешь им уважение после побоев". - "О преемник Аллаха, - молвил Ибн Фадиль, - это не собаки, а люди - двое юношей, красивые и прелестные, стройные и сораз^мерные, и они - мои братья, дети моей матери и моего отца". - "А как же они были людьми и стали собаками?" - спросил халиф.
     И Абд-Аллах сказал: "Если ты мне позволишь, о повелитель правоверных, я расскажу тебе истину об этом деле". - "Расскажи мне, - сказал халиф, - и берегись лжи, ибо ложь - качество людей лицемерных. Будь правдив, ибо правдивость - корабль спасения и черта праведников".
     "Знай, о преемник Аллаха, - молвил Ибн Фадиль, - что во время моего рассказа они будут свидетелями. И если я солгу, они обличат меня во лжи, а если я скажу правду, они подтвердят мою правдивость". - "Это собаки, и они не могут говорить или отвечать, - сказал халиф, - Как же они засвидетельствуют против тебя или за тебя?" - "О братья, - молвил Ибн Фадиль, - если я скажу слова лживые, поднимите головы и раскройте широко глаза, а если я скажу правду, опустите головы и зажмурьте глаза. Знай, о преемник Аллаха, - сказал он потом, - что нас три брата и у нас одна мать и один отец. И имя нашего отца было Фадиль, и его назвали этим именем только потому, что жена его отца родила двух сыновей-близнецов, и один из них умер в тот же час и минуту, а другой остался, и отец назвал его Фадилем [678]. И его отец воспитал его, и дал ему хорошее воспитание, и когда он вырос, женил его на нашей матери, и умер, и наша мать родила сначала этого моего брата, и отец назвал его Мансуром. А потом она понесла второй раз и родила вот этого моего брата, и отец назвал его Насиром, и моя мать понесла третий раз и родила меня, и отец назвал меня Абд-Аллахом. Он воспитывал нас, пока мы не выросли и не достигли зрелости мужчин, а потом умер и оставил нам дом и лавку, полную разноцветной материи из материй всех сортов - индийских, румских, хоросанских и других, и еще он оставил нам шестьдесят тысяч динаров.
     И когда наш отец умер, мы отмыли его и вырыли ему могилу и похоронили его на милость владыки. Мы устраивали по нем моления и чтения Корана и раздавали милостыню до завершения сорока дней. А потом, после этого, я собрал купцов и знатных людей и устроил для них великолепный пир, и когда они поели, я сказал им: "О купцы, здешняя жизнь преходяща, а последняя жизнь вечна, и да будет хвала тому, кто вечен после исчезновения его тварей. Знаете ли вы, для чего я вас собрал в сегодняшний благословенный день к себе?" - "Да будет хвала Аллаху, знающему сокровенное!" - ответили они. И я сказал им: "Мой отец умер и оставил много денег, и я боюсь, что после него остался долг кому-нибудь, или залог, или что-нибудь другое. Я хочу освободить моего отца от ответственности за долги людям, и пусть тот, кому что-нибудь с него следует, скажет: "Мне с него следует то-то и то-то". И я передам ему это, чтобы освободить моего отца от ответственности". - "О Абд-Аллах, - сказали купцы, - земная жизнь не обойдется без дольней жизни, и мы не люди лжи. Каждый из нас знает, что дозволено, а что запретно. Мы боимся Аллаха великого и не хотим поедать имущество сироты. Мы знаем, что деньги твоего отца (да помилует его Аллах!) всегда оставались за людьми, а он не оставлял на своей ответственности ничего, принадлежащего другому, и всегда говорил в своих молитвах: "Бог мой, на тебя мое упование и надежда, не дай же мне умереть, когда на мне будет долг". Одним из его свойств было то, что, когда он был комунибудь должен, то отдавал это без требования, а если кто-нибудь был должен ему, он не требовал с него и говорил: "Не спеши!" Если же это был бедняк, он прощал ему долг и освобождал его от ответственности, а если это не был бедняк я он умирал, твой отец говорил: "Да простит ему Аллах то, что он мне должен! Мы свидетельствуем, что он не должен никому ничего". - "Да благословит вас Аллах!" - сказал я. И затем я обернулся к этим моим братьям и сказал им: "О братья, наш отец никому ничего не должен, и он оставил нам эти деньги, и материи, и дом, и лавку. Нас трое братьев, и каждому из нас полагается треть всего этого. Согласимся ли мы не делиться и останется ли наше имущество общим между нами и мы будем есть вместе и пить вместе, или же мы разделим материи и деньги, и каждый из нас возьмет свою долю". - "Мы разделимся, и каждый из нас возьмет свою долю", - сказали мои братья.
     И Абд-Аллах обернулся ж собакам к спросил: "Было ли это, мои братья?" И собаки опустили головы и зажмурили глаза, как будто говоря: "Да".
     И Ибн Фадиль молвил: "И тогда я привел делильщика от кади, о повелитель правоверных, и он разделил между нами деньги и материи и все, что оставил дам отец. Дом и лавку назначили мне на мою долю, взамен части того, что мне полагалось из денег, и мы согласились на это, и дом с лавкой вошли в мою часть, а братья взяли свою часть деньгами и материей. И я открыл лавку, и положил в нее материи, и купил на часть денег, которая досталась мне сверх дома и лавки, еще материи, так что наполнил лавку, и сед продавать и покупать. А что до моих братьев, то они купили материи и, наняв корабль, уехали по морю в чужие страны. И я сказал: "Помоги им Аллах, а мой надел придет ко мне, и отдыху нет пены".
     И я провел таким образом целый год, и Аллах помог мне, и я стал получать большие доходы, так что у меня оказалось столько, сколько оставил нам всем отец. И в один из дней случилось, что я сидел в лавке, одетый в две шубы, одну соболью, а другую беличью, - так как дело было в зимнюю пору, во время сильного холода? И когда я так сидел, вдруг подошли ко мне мои братья, и у каждого из них была на теле рваная рубашка и ничего больше, губы у них были белые от холода, и они дрожали. И когда я увидел их, мне стало тяжело из-за этого, и я опечалился из-за них..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Фадиль говорил халифу: "И когда я увидел, что они дрожат, мне стало тяжело из-за того, и я опечалился, и разум улетел у меня из головы. И я поднялся, и обнял братьев, и стал плакать об их положении, и на одного из них я надел соболью шубу, а на другого - беличью шубу. И я отвел их в баню и послал туда каждому из них одежду купцатысячника. И когда они помылись, каждый из них надел свою одежду, а потом я взял их к себе домой. И я увидел, что они крайне голодны, и расстелил перед ними скатерть с кушаньями, и они поели, и я ел вместе с ними, проявляя к ним ласку и успокаивая их".
     И Абд-Аллах обернулся к собакам и спросил: "Было ли это, о мои братья?" И они опустили головы и зажмурили глаза.
     "И затем я спросил их, о преемник Аллаха, - продолжал Ибн Фадиль, - и сказал: "Как это с вами случилось и где ваши деньги?" И они ответили: "Мы ехали по морю и вошли в город, называемый город Куфа. Мы продавали кусок материи, которому у нас цена полдинара, за десять динаров, а тот, что стоит динар, - за двадцать динаров, и нажили большую прибыль. Мы купили из персидских материй каждую штуку шелка за десять динаров, а она стоит в Басре сорок динаров, и потом мы вошли в город, называемый город аль-Карх, и продавали, и покупали, и нажили большую прибыль, и стало у нас много денет".
     И я спросил их: "Если вы видели эту радость и благо, почему же вы, я вижу, вернулись голые?" И мои братья вздохнули и сказали: "О брат наш, поразил нас только дурной глаз, и в путешествии нет безопасности. Собрав эти деньги и блага, мы нагрузили наше имущество на корабль и поехали по морю с намерением направиться в город Басру. Мы проехали три дня, а на четвертый день мы увидели, что море стадо подниматься и опускаться, заревело, вспенилось, заходило и заволновалось и забилось волнами, и волны испускали искры, как огненное пламя. Ветер над нами менялся, и наш корабль ударился о выступ горы и разбился, и мы стали тонуть в море вместе со всем тем, что у нас было. Мы бились на поверхности воды один день и одну ночь. Но Аллах послал нам корабль, и те, кто ехал на нем, взяли нас, и мы ехали из города в город, и просили, и кормились тем, что добывали просьбой. Мы испытывали великую горесть и снимали с себя свои вещи и продавали их, кормясь этим, пока не приблизились к Басре. И мы достигли Басры не прежде, чем испили тысячу горестей, а если бы спаслись вместе с тем, что у нас было, мы бы привезли богатства, похожие на богатства царей. Но это определено нам Аллахом". И я сказал им: "О братья, не обременяйте себя заботой. Деньги - выкуп за тело, и спасение - добыча. Раз Аллах записал вас в число спасшихся, то это - предел желаний, а бедность и богатство не что иное, как тень призрака, и от Аллаха дар того, кто сказал:
     Когда голова мужей спасется от гибели,
     Их деньги, поистине, обрезок ногтей для них.
     О братья, - сказал я им потом, - мы будем считать, что наш отец умер сегодня и оставил нам все деньги, какие есть у меня. Моей душе приятно, чтобы мы их разделили между собой поровну".
     И затем я призвал делильщика от кади и принес все мое имущество, и делильщик разделил его между нами, и каждый из нас взял треть денег. И я сказал своим братьям: "О братья, Аллах благословляет человека в его наделе, когда человек находится в своем городе. Пусть каждый из вас откроет себе лавку и сидит там, занимаясь торговлей: тот, кому что-нибудь предназначено в неведомом, неизбежно это получит".
     И затем я помог каждому из них открыть лавку и наполнить ее товарами, и сказал: "Продавайте и покупайте и берегите ваши деньги, не тратя из них ничего, а все, что вам нужно из еды и питья, будет от меня". И я оказал им уважение, и они стали покупать и продавать днем, а вечер проводили у меня в доме, и я не давал им ничего тратить из их денег, и всякий раз, когда я сидел с ними и разговаривал, братья хвалили пребывание на чужбине и рассказывали о прелестях чужих стран, описывая, какая им досталась нажива, и подстрекали меня опасаться поехать с ними в чужие страны".
     И Абд-Аллах спросил собак: "Было ли это, о мои братья?" И они опустили головы и зажмурили глаза, подтверждая его слова.
     "О преемник Аллаха, - сказал потом Ибн Фадиль, - мои братья не переставали соблазнять меня и говорить о большой прибыли и наживе в чужой стране, призывая меня поехать с ними, пока я не сказал им: "Я обязательно с вами поеду, чтобы вас уважить".
     И потом мы с ними вошли в компанию, и, собрав дорогую материю всевозможных сортов, наняли корабль, и наполнили его всякими товарами и запа^сами, и снесли на этот корабль все, что нам было нужно, и выехали из города Басры в полноводное море, в котором бились волны, и тот, кто въез^жает в него, - пропал, а кто покидает его, - рождается вновь. Мы ехали до тех пор, пока не приехали в один город, и мы продали там и купили, и у нас оказалась большая прибыль. А потом мы уехали из этого города в другой и ездили из города в город и из селения в селение, продавая, покупая и наживая, пока у нас не оказались значительные деньги и большая прибыль. И мы подъехали к одной горе, и капитан бросил якорь и сказал: "О путники, выходите на берег, и вы спасетесь от зла этого дня. Поищите на берегу, - может быть, вы найдете воду". И все, кто был на корабле, вышли, и я тоже вышел, и мы принялись искать воду, и каждый из нас отправился в какую-нибудь сторону, а я поднялся на вершину горы.
     И когда я шел, я вдруг увидел белую змею, которая мчалась, убегая, и за ней мчался черный дракон, безобразный обликом и ужасный на вид. И дракон настиг змею, и прижал ее, и схватил за голову, и обвился хвостом вокруг ее хвоста, и она закричала, и я понял, что дракон обижает змею, и меня охватила жалость. Я взял камень из камней, весом в пять ритлей или больше, и бросил его в дракона. И камень попал ему в голову и разбил ее. И не успел я опомниться, как змея сделалась молодой девушкой, красивой, прелестной, блестящей, совершенной, стройной и соразмерной, подобной светящейся луне. Она подошла ко мне, поцеловала мне руки и сказала: "Да покроет тебя Аллах двумя покровами - покровом от позора в здешней жизни и покровом от огня в жизни будущей в день великого предстояния, в день, когда не поможет имущество и сыновья никому, кроме тех, кто придет к Аллаху с сердцем здравым. О человек, - сказала она потом, - ты спас мою честь, и я обязана тебе за это благодеяние. Мне надлежит воздать тебе за это".
     И она указала рукой на землю, и земля расступилась, и девушка опустилась в землю, и потом земля закрылась над ней, и я понял, что эта девушка - из джиннов. А что касается дракона, то в нем загорелся огонь и сжег его, и он превратился в пепел. И я удивился этому, и вернулся к своим товарищам, и рассказал им об этом. Мы проспали ночь, а под утро капитан вырвал якорь, распустил паруса и свернул концы, и мы поехали и ехали, пока земля не скрылась от нас, и не переставали плыть в течение двадцати дней, не видя ни земли, ни птицы, и вода у нас кончалась.
     И капитан сказал: "О люди, пресная вода у нас кончилась". И мы сказали ему: "Выйдем на сушу, может быть, мы найдем воду". И тогда капитан воскликнул: "Клянусь Аллахом, я сбился с пути и не знаю дороги, которая ведет в сторону земли". И нас охватило сильное горе, и мы стали плакать и молиться Аллаху великому, чтобы он вывел нас на верную дорогу. А потом мы провели ночь в самом худшем состоянии, и от Аллаха дар того, кто сказал:
     И сколько ночей я в печали провел -
     Младенец и тот от нее поседеет.
     Но утро настанет, и тотчас придет
     Поддержка Аллаха и близкая помощь.
     И когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, - мы увидели высокую гору и, увидев эту гору, обрадовались и развеселились. И мы подъехали к этой горе, и капитан сказал: "О люди, выходите на берег, чтобы поискать воды".
     И мы все вышли искать воду, но не увидели на берегу воды, и нас охватило огорчение из-за отсутствия воды. И потом я поднялся на вершину этой горы, и увидел за ней широкую круглую долину, протяжением в час пути или больше, и позвал моих товарищей, и они направились ко мне. И когда они подошли, я сказал: "Посмотрите на землю, которая за этой горой. Я вижу там город, высоко построенный, с колоннами, уходящими ввысь, и стенами, и башнями, и холмами, и лугами. Там, без сомнения, не может не быть воды и всяких благ. Пойдемте же со мной и отправимся в этот город. Мы принесем оттуда воды и купим то, что нам нужно из пищи, мяса и плодов, и вернемся".
     И мои товарищи сказали мне: "Мы боимся, что жители этого города окажутся нечестивыми многобожниками и врагами веры и схватят нас. И мы станем пленниками у них в руках, или же они нас убьют, и мы сами будем по^собниками своего убиения, так как ввергли себя в погибель и зло затруднения. Обольщенный самим собою недостоин хвалы, так как он подвергает себя злой опасности, и сказал о нем поэт:
     Покуда земля-земля и небо есть небо - знай:
     Прельщенный собой хвалим не будет, хоть спасся он.
     Не будем же обольщаться сами собой". И я сказал им:
     "О люди, у меня нет над вами власти, но я возьму моих братьев и отправлюсь в этот город". Но мои братья сказали мне: "Мы боимся этого дела и не пойдем с тобой". - "Что касается меня", - сказал я, - то я решил отправиться в этот город. Я полагаюсь на Аллаха и согласен на то, что он мне предопределил. Подождите же меня, пока я схожу туда и вернусь к вам..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот вовосемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ибн Фадиль сказал: "Подождите меня, пока я схожу туда и вернусь к вам".
     "И я оставил их я шел, пока не дошел до ворот этого города, и я увидел, что это город удивительно построенный и диковинно расположенный, и стены в нем высокие, а башни укрепленные, и дворцы возвышаются, и ворота его сделаны из китайского железа, украшены и расписаны и ошеломляют разум. И я вошел в ворота и увидел каменную скамью, и там был человек, который сидел на ней, и на руке у него была цепочка из желтой меди, а на цепочке четырнадцать ключей. И я понял, что этот человек - привратник города, а в городе четырнадцать ворот. И я приблизился к этому человеку и сказал: "Мир с вами". Но он не ответил на мое приветствие, и я пожелал ему мира второй раз и третий, но он не дал мне ответа. И я положил ему руку на плечо и сказал: "Эй, ты, почему ты не отвечаешь на приветствие? Ты спишь, или глухой, или не мусульманин, что отказываешься ответить на приветствие?" И человек не ответил мне и не шевельнулся, и я всмотрелся в него и увидел, что он каменный. "Поистине, это удивительное дело! - воскликнул я. - Вот камень, которому придан облик сына Адама, и ему не хватает только речи". И я оставил его, и вошел в город, и увидел человека, который стоял на дороге, и подошел к нему, и всмотрелся в него, и увидел, что это тоже камень. И я стал ходить по площадям этого города и всякий раз, как видел человека, подходил к нему и вглядывался в него, и оказывалось, что это камень. И я прошел мимо одной старой женщины, на голове которой была связка одежды, приготовленной для стирки, и, приблизившись к ней, вгляделся в нее и увидел, что она из камня, и связка одежды у нее на голове тоже каменная.
     А потом я пошел на рынок и увидал масленика, и весы его были постав^лены, и перед ним были всякие товары - сыр и другое, и все это было каменное.
     И я увидел, что все торговцы сидят в своих лавках, а люди - одни стоят, другие сидят, и увидел мужчин, и женщин, и детей, и все они были каменные. И я вошел на рынок купцов и увидел, что всякий купец сидит в своей лавке, и лавки полны всевозможных товаров, и все они - из камня, но только материи подобны ткани паука.
     И я стал рассматривать эти материи, и всякий раз, как я брал в руки одежду из материи, она превращалась у меня в руках в развеянную пыль. Я увидел сундуки и, открыв один из них, нашел в нем золото в мешках и взял мешки в руки, и они растаяли у меня в руках, а золото не изменилось и осталось как было. Я взял его сколько мог и стал говорить себе: "Если бы мои братья были со мною, они бы, наверное, взяли этого золота вдоволь, и мы бы воспользовались этими сокровищами, у которых нет обладателей". А потом я вошел в другую лавку и увидел, что там еще больше золота, но не мог уже взять больше, чем взял. Я пошел с этого рынка на другой рынок и оттуда еще на другой и так далее и видел всяких тварей разных по виду, и все они были каменные - даже собаки и кошки были из камня.
     И я пошел на рынок ювелиров и увидел там мужчин, сидевших в своих лавках, и их товары лежали перед ними - часть их была у них в руках, а часть в корзинках. И когда я увидел это, о повелитель правоверных, я бросил бывшее со мной золото и взял ювелирных изделий, сколько мог снести.
     Я вышел с рынка ювелиров на рынок торговцев драгоценностями и увидел, что купцы сидят в своих лавках, и перед каждым из них корзина, наполненная всякими драгоценностями - яхонтами, алмазами, изумрудами, бадахшаис^кими рубинами и прочими камнями всевозможных родов, а владельцы лавок были каменные. И тогда я бросил бывшие со мной ювелирные изделия и взял столько камней, сколько мог нести, и я жалел, что со мной не было братьев, которые могли бы взять этих камней сколько хотят.
     И я ушел с рынка драгоценных камней и прошел мимо больших ворот, рас^писанных и украшенных различными украшениями. А за воротами были скамьи, и на скамьях сидели евнухи, воины, телохранители, солдаты и судьи, и они были одеты в самые роскошные одежды, но все они были каменные. И когда я прикоснулся к одному из них, одежды осыпались с его тела, точно ткань паука. И я вошел в эти ворота и увидел дворец, которому нет подобного в постройке и прекрасном расположении. И в этом дворце я увидел приемную залу, наполненную вельможами, везирями, знатными людьми и эмирами, и все они сидели на скамеечках и были каменные. И я увидел престол из червонного золота, украшенный жемчугом и драгоценностями, и на нем сидел человек в роскошнейших одеждах, на голове которого был венец Хосроев, украшенный дорогими камнями, которые испускали лучи, точно лучи дневного света. И, подойдя к нему, я увидел, что он из камня. Потом я направился из этой залы к дверям гарема. И, войдя туда, увидел диван женщин, и в этом диване я увидел престол из червонного золота, украшенный жемчугом и драгоценностями, и на нем сидела женщина-царица, на голове которой был венец, окаймленный дорогими каменьями, и ее окружали женщины, подобные лунам, которые сидели на скамеечках и были одеты в роскошнейшие одежды, выкрашенные в разные цвета, и тут же стояли евнухи, сложив руки на груди, как будто они стоят, чтобы прислуживать. И этот диван ошеломлял смотрящих, так много было в нем украшений, диковинного убранства и вели^колепных ковров. В нем висели самые яркие лампы из прозрачного хрусталя, и в каждом из хрустальных котелков был бесподобный яхонт, цену которого не покрыть деньгами. И я бросил, о повелитель правоверных, то, что было со мной, и стад собирать эти камни, и поднял их сколько мог.
     И я не звал, что мне взять, а что оставить, так как увидел, что это место подобно сокровищу из сокровищ какого-нибудь города. И затем я увидел маленькую дверь, за которой была лестница, и, войдя в эту дверь, поднялся на сорок ступенек и услышал, что кто-то читает Коран нежным голосом. И я пошел на этот голос и дошел до дверей комнаты. И тогда я увидел шелковую занавеску, украшенную золотыми шнурками, на которых были нанизаны жемчуга, кораллы, яхонты и куски изумруда, и драгоценные камни сияли на них, как сияют звезды.
     Голос слышался из-за этой занавески, и, подойдя к занавеске, я поднял ее, и передо мной предстала разукрашенная дверь дворца, смущающая мысли. Я вошел в эту дверь и увидел дворец, подобный сокровищу на лице земли, и в глубине его - девушку, подобную сияющему солнцу посреди безоблачного неба.
     И она была одета в самые роскошные одежды и украшена самыми лучшими, какие бывают, драгоценностями. При этом сама была дивно красива и прелестна - стройная, соразмерная, изящная и совершенная, с тонким станом, тяжкими бедрами и слюной, исцеляющей больного, и томными веками, и как будто ее имел в виду в своих словах сказавший:
     Привет ее стану, под одеждой сокрытому,
     И розам, в садах ланит ее расцветающим!
     Как будто Плеяды на челе ее светятся,
     А прочие звезды - на груди в ожерелий.
     Когда б в одеяние оделась она из роз,
     Плоды ее тела листья роз окровавили б
     Когда б в море плюнула, - а море соленое, -
     Поистине, слаще меда вкус моря б сделался.
     А если б сошлась она со старцем на костыле,
     Поистине, мог бы он льва ярого разорвать.
     И Абд-Аллах ибн Фадиль продолжал: "О повелитель правоверных, когда я увидел эту девушку, меня охватила любовь к ней, и я подошел к ней ближе и увидел, что она сидит на высокой скамеечке и читает книгу Аллаха, великого, славного, по памяти, из глубины сердца, а голос ее - точно скрип ворот рая, когда их открывает Ридван, и слова, выходя из ее уст, рассы^паются, как драгоценные камни, а лицо ее дивно прекрасно, красиво и блестяще, как сказал о подобной ей поэт:
     О волнующий языком своим и свойствами,
     Все сильней во мне и любовь к тебе и привязанность.
     Твои два свойства любящих расплавят всех -
     Дауда звуки и лицо Иосифа.
     И когда я услышал звуки ее голоса при чтении великого Корана (а мое сердце читало в ее чарующих глазах привет по слову владыки милосердого), я запутался в словах и не мог хорошо ее приветствовать. Мой разум и слух были ошеломлены, и я стал таким, как сказал поэт:
     Любовь потрясла меня, и речи лишился я,
     И в стан я вошел, чтоб кровь спасти от пролития.
     И речи хулителей я слушал лишь для того,
     Чтобы страсть свою высказать любимой в словах моих.
     И затем я набрался стойкости против ужасов любви и сказал ей: "Мир тебе, о госпожа, охраняемая и драгоценность скрываемая. Да утвердит Аллах навеки устои твоего счастья и да воздвигнет опоры твоей славы". И женщина ответила: "И тебе от меня мир, привет и уважение, о Абд-Аллах ибн Фадиль! Приют, уют и простор тебе, о мой любимый и прохлада моего глаза!" - "О госпожа, - спросил я, - откуда ты узнала мое имя? Кто ты сама такая, и что такое с жителями этого города, что они сделались камнями? Я хочу, чтобы ты рассказала мне истину об этом деле, - я дивлюсь на этот город и на его жителей и на то, что в нем не найти человека, кроме тебя. Ради Аллаха, расскажи мне об этом".
     И девушка сказала: "Садись, о Абд-Аллах, и, если захочет Аллах великий, я расскажу тебе и сообщу истину об этом деле и истину о деле этого города и его жителей подробно. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" И я сел рядом с девушкой, и она сказала: "Знай, о Абд-Аллах (помилуй тебя Аллах!)" что я дочь царя этого города, и мой родитель - это тот, кого ты видел сидящим в диване на высоком престоле, а те, кто вокруг него, - вельможи его правления и знатные люди его царства. Мой отец обладал великой мощью и повелевал тысячей тысяч и сотней тысяч и двадцатью тысячами воинов, а число эмиров его правления - двадцать четыре тысячи, и все это - судьи и обладатели должностей. Под властью моего отца была тысяча городов, кроме селений, поместий, крепостей, укреплений и деревень, и число эмиров арабов, подвластных ему, - тысяча эмиров, а каждый эмир повелевает двадцатью тысячами витязей. У него сокровища, богатства, металлы и драгоценные камни, каких не видел глаз и не слышало ухо..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дочь царя каменного города сказала: "О Абд-Аллах, у моего отца были сокровища и богатства, каких не видел глаз я не слышало ухо. И он покорял царей и губил богатырей и храбрецов на войне и на поле битвы, и его боялись великаны, и смирились перед ним Хосрои. И при всем этом он был нечестивец, предававший Аллаху товарищей и поклонявшийся идолам вместо своего владыки, и все его воины были нечестивцы и поклонялись идолам вместо всезнающего владыки. И случилось, что в один из дней он сидел на престоле своего царства, окруженный вельможами правления. И не успел он опомниться, как вошел к нему какой-то человек, и диван осветился светом его липа. И мой отец посмотрел на него и увидел, что он одет в зеленую одежду и высок ростом, и руки его спускаются ниже колен, и вид у него почтенный и достойный, и свет сияет от его лица. И этот человек сказал моему отру: "О жестокий, о притеснитель! До каких пор будешь ты обольщен почитанием идолов и станешь пренебрегать почитанием всезнающего владыки? Скажи: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - раб и посол Аллаха". Прими ислам вместе с твоим народом. Оставь поклонение идолам - они не помогут и не заступятся. Не почитают по праву никого, кроме Аллаха, подъявшего небеса без опоры и распростершего землю по милости к рабам". - "Кто ты, о человек, отвергающий поклонение идолам, что говоришь такие слова? - спросил мой отец. - Разве ты не боишься, что идолы на тебя разгневаются?"
     И человек ответил ему: "Идолы - это камни, и не повредит мне их гнев, и не поможет мне их милость. Принеси твоего идола, которому ты поклоняешься, и прикажи каждому из твоих людей принести своего идола. И когда все ваши идолы будут здесь, помолись им, чтобы они на меня разгневались, а я помолюсь моему господу, чтобы он разгневался на них, и вы распознае^те гнев творца и гнев твари. Ведь ваших идолов сделали вы сами, и в них вселились дьяволы, и это они говорят с вами из глубины утробы идолов. Ваши идолы сделаны, а мой господь - тот, кто делает, и ничто для него не трудно. Если нам станет ясна истина, - последуйте ей, а если станет вам ясно ложное, - оставьте ее". - "Дай нам доказательство о твоем владыке, чтобы мы его увидели", - сказали этому человеку. И он молвил: "Дайте мне доказательство о ваших владыках".
     И тогда царь приказал каждому, кто поклонялся владыке из идолов, принести его, и все воины принесли своих идолов в диван, и вот то, что было с ними.
     Что же касается меня, то я сидела за занавеской, возвышавшейся над приемной залой моего отца, и у меня был идол из зеленого изумруда, тело которого было величиной с тело человека, и мой отец потребовал его, и я послала его к нему в диван, и его поставили подле идола моего отца. А идол моего отца был из яхонта, а идол везиря - из камня алмаза. Что же касается начальников войск и подданных, то у некоторых были из бадахшанского рубина, у некоторых из карнеола, а у некоторых из коралла. Некоторые же идолы были из камарийского алоэ, некоторые из эбена, некоторые из серебра, а некоторые из золота, и у каждого из вельмож был такой идол, какой позволяла сделать его душа. Что же касается простого народа из солдат и подданных, то некоторые их идолы были из кремня, некоторые из дерева, некоторые из глины, а некоторые из грязи, и все идолы были разноцветные - желтые, красные, зеленые и белые.
     И этот человек сказал моему отцу: "Помолись твоему идолу и вот этим идолам, чтобы они на меня разгневались". И идолов рассадили диваном; идола моего отца посадили на золотой престол и моего идола посадили подле него на почетном месте, а других идолов поставили каждого на место его владельца, который ему поклонялся.
     И мой отец поднялся, и пал ниц перед своим идолом, и сказал ему: "О мой бог, ты - великодушный владыка, и нет среди идолов большего, чем ты. Ты знаешь, что этот человек пришел ко мне, чтобы поразить твое гос^подство, и он издевается над тобой, и говорит, что у него есть бог сильнее тебя, и приказывает нам оставить поклонение тебе и поклоняться его богу. Разгневайся на него, о мой бог".
     И он стал просить идола, а идол не отвечал ему и не обращал к нему речи, и мой отец сказал: "О мой бог, не таков твой обычай, так как ты говорил со мной, когда я к тебе обращался. Почему же это, я вижу, ты молчишь и не разговариваешь? Ты рассеян или спишь? Проснись, помоги мне и заговори со мной". И затем он потряс его рукой, но идол не заговорил и не сдвинулся со своего места. И тот человек сказал моему отцу: "Что это, я вижу, твой идол не говорит?" И мой отец ответил: "Я думаю, что он рассеян или спит". - "О враг Аллаха, - сказал тот человек, - как ты поклоняешься богу, который не говорит и нет у него ни над кем власти, и не поклоняешься моему богу, который близок и внимает, присутствует и не исчезает, и не рассеян он, и не спит, и не постигает его воображение? Он видит, но невидим, и он властен над всякой вещью, а твой бог бессилен и не может отразить от себя зла. В него вселился дьявол, битый камнями, который уводил тебя с пути и обманывал, а теперь его дьявол исчез. Поклонись же Аллаху и засвидетельствуй, что нет бога, кроме него, и никому, кроме него, не поклоняются. Никто, кроме него, не достоин поклонения, и нет блага, кроме его блага. Что же касается этого твоего бога, то он не может отразить зло от себя. Как же он может отразить его от тебя? Посмотри своими глазами, какова его слабость".
     И этот человек подошел и стал бить идола по шее, так что тот упал на землю, и царь рассердился и сказал присутствующим: "Этот вероотступник дал затрещину моему богу! Убейте его!" И они хотели подняться, чтобы его ударить, но никто из них не мог подняться с места, и этот человек предложил им ислам, но они не предались Аллаху. И тогда он сказал: "Я покажу вам гнев моего владыки". - "Покажи", - сказали они. И человек простер руки и сказал: "Бог мой и господин, в тебе мое упование и надежда, ответь моей молитве против этих нечестивых людей, которые поедают твое благо и поклоняются другому. О истинный, о всевластный, о творец ночи и дня, прошу тебя, чтобы ты превратил этих людей в камни. Ты могуч, не обессилит тебя ничто, я властен ты во всякой вещи".
     И Аллах превратил жителей этого города в камни, а что касается меня, то, увидев доказательство этого человека, я обратила свое лицо к Аллаху и спаслась от того, что их поразило.
     И этот человек подошел ко мне и сказал: "Пришло к тебе от Аллаха счастье, и была в этом воля Аллаха".
     И он стал меня учить, и я дала ему обет и клятву, и было мне в это время семь лет, а сейчас мне стало уже тридцать лет. И я сказала этому человеку: "О господин мой, все, что есть в этом городе, и все его жители стали камнями, по твоей праведной молитве. А я спаслась, приняв ислам при твоей помощи, и ты мой шейх. Скажи же мне, как твое имя, и поддержи меня своей поддержкой и добудь мне пропитание". И человек ответил: "Мое имя Абу-ль-Аббас-аль-Хыдр". И затем он посадил своей рукой дерево граната, и оно выросло, принесло листья и цветы и тотчас же дало один плод граната. "Ешь то, чем наделил тебя Аллах великий, и поклоняйся ему достойным поклонением", - сказал этот человек.
     И затем он научил меня правилам ислама, правилам молитвы и способу богопочитания и научил меня читать Коран, и вот двадцать три года, как я поклоняюсь Аллаху в этом месте, и каждый день это дерево сбрасывает для меня гранат, и я съедаю его и питаюсь им от одного дня до другого. А аль-Хыдр - мир с ним! - приходит ко мне каждую пятницу. Это он осведомил меня о твоем имени и оповестил меня о том, что ты скоро придешь ко мне в это место, и сказал мне: "Когда он к тебе придет, окажи ему уважение и повинуйся его приказу беспрекословно. Будь ему женой, и он будет тебе мужем, и пойди с ним туда, куда он захочет". И, увидев тебя, я тебя узнала, и вот рассказ об этом городе и его жителях, и конец".
     И потом девушка показала мне дерево с гранатами, и на нем был плод граната, и девушка съела половину его и дала мне съесть половину, и я не едал ничего слаще, приятнее и вкуснее, чем этот гранат.
     А потом я спросил ее: "Согласна ли ты на то, что приказал тебе твой шейх аль-Хыдр (мир с ним!), и хочешь ли ты быть мне женой, чтобы я был тебе нужен, и уйдешь ли со мной в мою страну, и я буду жить с тобой в городе Басре?" И она ответила: "Да, если захочет Аллах великий, я буду послушна твоему слову и покорна твоему приказу, не прекословя тебе". И я взял с нее верную клятву, и она отвела меня в кладовую своего отца, и мы забрали оттуда столько, сколько могли снести, и вышли из этого города.
     И мы шли до тех пор, пока не пришли к моим братьям, и я увидел, что они меня ищут. И братья сказали мне: "Где ты был? Ты заставил нас ждать, и наши сердца были тобой заняты".
     А что касается капитана корабля, то он сказал мне: "О купец Абд-Аллах, ветер для нас хорош уже некоторое время, и ты задержал наш отъезд". - "В этом нет вреда, - ответил я, - и, может быть, задержка была полезна, так как в моем отсутствии не было ничего, кроме пользы, и я получил исполнение надежд. От Аллаха дар того, кто сказал:
     Не знаю я, когда направлюсь в землю,
     Желая блага, - что меня постигнет, -
     Добро ль, к которому стремлюсь упорно,
     Иль зло, которое ко мне стремится".
     И затем я сказал им: "Посмотрите, что мне досталось во время этой отлучки". И показал им, какие у меня были сокровища.
     Я рассказал, что видел в каменном городе, и сказал: "Если бы вы меня послушались и пошли бы со мной, вам бы досталось всего этого много..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Абд-Аллах ибн Фадиль сказал путникам и своим братьям: "Если бы вы пошли со мной, вам бы досталось этого много", - они сказали: "Клянемся Аллахом, если бы мы пошли, мы бы не осмелились войти к царю города". - "С вами не будет беды, - сказал я своим братьям: - Того, что со мной, хватит на нас всех, и это наша общая доля".
     И затем я разделил то, что у меня было, на части, до числу всех путников, и дал моим братьям и капитану и взял себе столько же, сколько получил каждый из них. Я дал немного слугам и матросам, и они обрадовались и пожелали мне блага, и все удовлетворились тем, что я им дал, кроме моих братьев, - их состояние изменилось, и их глаза заблестели. Я заметил, что жадность овладела ими, и сказал им: "О братья, мне кажется, что то, что я вам дал, вас не удовлетворяет. Но я ваш брат, и вы мои братья, и между нами нет различия. Мои деньги и ваши деньги - одно, и когда я умру, никто не наследует мне, кроме вас".
     И я начал их успокаивать, а потом привел ту девушку на корабль и, отведя ее в трюм, послал ей кое-чего поесть, а сам сел беседовать с моими братьями. И они спросили меня; "О брат мой, что ты хочешь делать с этой девушкой, столь дивно прекрасной?" И я ответил: "Я хочу записать с ней свою запись, когда приеду в Басру, и сделать великолепную свадьбу и ввести ее к себе". И один из братьев сказал мне: "О брат мой, знай, что эта девушка дивно прекрасна и красива, и любовь к ней запала мне в сердце. Я хочу, чтобы ты мне ее отдал, и я бы на ней женился". И второй брат сказал: "Я тоже! Дай мне ее, чтоб я на ней женился". И я ответил: "О мои братья, она взяла с меня клятву и обещание, что я на ней женюсь, и если я отдам ее одному из вас, я буду нарушителем клятвы между мной и ею, и, может быть, это сокрушит ее сердце, так как она пришла ко мне лишь с условием, что я на ней женюсь. Как же я выдам ее замуж за кого-нибудь другого? Что же касается того, что вы ее любите, то я люблю ее больше, чем вы, хотя она для меня - случайная находка, и того, чтобы я отдал ее комунибудь из вас, никогда не будет. Но когда мы приедем благополучно в город Басру, я присмотрю для вас двух девушек из лучших девушек Басры и просватаю их за вас. Я дам вам приданое из своих денег и сделаю общую свадьбу, и мы все трое войдем к нашим женам в одну ночь. Отвернитесь от этой девушки: она - моя доля".
     И братья промолчали, и я подумал, что они согласились с тем, что я им сказал.
     И затем мы поехали, направляясь в землю Басры, и я послал девушке еду и питье, и она не выходила из трюма корабля, а я спал между моими братьями на палубе.
     И мы ехали таким образом в течение сорока дней, пока не показался перед нами город Басры. И тогда мы обрадовались, что приближаемся к нему, и я доверял моим братьям и полагался на них (а не знает сокровенного никто, кроме великого Аллаха). И я спал в эту ночь и был погружен в сон, и не успел я опомниться, как почувствовал, что меня несут на руках эти мои братья, и один держит меня за ноги, а другой за руки, и они сговорились утопить меня в море из-за этой девушки. И когда я почувствовал, что они несут меня на руках, я сказал им: "О мои братья, почему вы делаете со мной такие дела?"
     И они ответили: "О маловоспитанный! Как это ты продаешь наше расположение за девушку! Мы бросим тебя из-за этого в море". И они бросили меня в море".
     И Абд-Аллах обернулся к собакам и спросил их: "Правда ли то, что я сказал, о братья, или нет?" И собаки опустили головы и зарыли, как бы подтверждая его слова, и халиф очень удивился этому.
     И затем Ибн Фадиль сказал: "О повелитель правоверных, когда они бросили меня в море, я достиг дна, а потом вода выбросила меня на поверхность моря. И не успел я опомниться, как большая птица, величиной с человека, опустилась ко мне и, подхватив меня полетела со мной по воздуху. И я открыл глаза и увидел себя во дворце с возвышающимися колоннами, высоко построенном и расписанном роскошными надписями, и были в нем лампы из драгоценных камней всевозможных видов и цветов, и там находились невольницы, которые стояли, сложив руки на груди. И вдруг я увидел женщину, сидевшую между ними на престоле из червонного золота, украшенном драгоценными камнями и жемчугом. И на ней были одежды, на которые человек не может смотреть глазами, так сильно сияют на них драгоценности, и стан этой женщины охватывал пояс, цены которого не покрыть деньгами, а на голове у нее был венец из четырех кругов, который смущает разум и мысль и похищает сердца и взоры.
     И птица, которая подхватила меня, встряхнулась и сделалась женщиной, подобной сияющему солнцу, и я внимательно всматривался в нее и вдруг вижу - это та, что была на горе в виде змеи, и с ней сражался дракон, об^виваясь хвостом вокруг ее хвоста, а я, когда увидел, что дракон победил ее и одолел, ударил его камнем.
     И женщина, что сидела на престоле, спросила ее: "Зачем ты принесла сюда этого человека?" И девушка сказала: "О матушка, это тот, кто был причиной спасения моей чести между дочерьми джинов". И затем она спросила меня: "Знаешь ли ты, кто я?" И я сказал: "Нет". И девушка молвила: "Я та, что была на такой-то горе, и черный дракон сражался со мной, желая растерзать мою честь, а ты его убил". - "Я видел с драконом белую змею", - сказал я. И девушка молвила: "Это я была белой змеей, но я - дочь Красного Царя, царя джинов, и мое имя Сайда. А та, что сидит, это моя мать, и имя ее Мубарака, жена Красного Царя. Дракон, который со мной сражался и хотел растерзать мою честь, - везирь Черного Царя по имени Дарфиль, и он безобразен видом. Случилось, что когда он увидел меня, он меня полюбил и посватался за меня у моего отца, и мой отец послал ему сказать: "А каков твой сан, о обломок везирей, чтобы тебе жениться на дочерях царей?"
     И везирь разгневался на это и дал клятву, что он непременно опозорит мою честь по злобе на моего отца, и стал ходить по моим следам и следовать за мной, куда бы я ни шла, желая опозорить мою честь. У него произошли с моим отцом великие войны и страшные распри, и мой отец не мог его одолеть, так как Дарфиль был коварный притеснитель. И всякий раз, как он прижимал моего отца и хотел его захватить, мой отец убегал от него. И наконец мой отец обессилел, а я каждый день принимала другой вид и цвет. И всякий раз, как я во чтонибудь превращалась, везирь превращался во что-нибудь противоположное. И когда я убегала в какую-нибудь землю, он чуял мой запах и настигал меня в этой земле, так что я перенесла из-за него великие тяготы. И я превратилась в змею и ушла в те горы, и тогда везирь превратился в дракона и последовал за мной, и я попала ему в руки. Он боролся со мной, и я боролась с ним, пока он меня не утомил и не сел на меня, и он был намерен сделать со мной то, что хотел, но ты пришел и ударил его камнем и убил. И тогда я превратилась в девушку, и показала себя тебе, и сказала: "Я обязана тебе благодеянием, которое пропадет только у детей разврата". И когда я увидела, что твои братья сделали с тобой эту хитрость и бросили тебя в море, я поспешила к тебе и спасла тебя от гибели, и тебе подобает уважение от моей матери и от моего отца".
     И она сказала: "О матушка, оказывай ему уважение за то, что он спас мою честь". И ее мать молвила: "Простор тебе, о человек! Ты оказал нам благодеяние, за которое заслуживаешь уважение". И она приказала принести мне одежду из сокровищницы, стоящую множество денег, дала мне много дорогих каменьев и металлов, а потом сказала: "Возьмите его и отведите к царю". И меня взяли и отвели к царю в диван, и я увидел, что он сидит на престоле, и перед ним стоят мариды и духи, и, увидев его, я отвел глаза, так много было на нем драгоценностей. А царь, увидев меня, поднялся на ноги, и все воины поднялись, из уважения к нему, а потом он приветствовал меня и сказал: "Добро пожаловать!" - оказав мне крайнее уважение, и дал мне часть тех богатств, которые были у него. И затем он сказал кому-то из своих приближенных: "Отведите его к моей дочери - пусть она доставит его в то место, откуда она его принесла". И меня взяли и отвели к Сайде, его дочери, и она подняла меня и полетела, захватив те блага, которые были со мной, и вот что произошло со мной и с Сайдой.
     Что же касается капитана корабля, то он проснулся от всплеска, раз^давшегося, когда меня бросили в море, и спросил: "Что это упало в море?" И мои братья заплакали, и начали бить себя по груди, и сказали: "О, погибель нашего брата! Он хотел исполнить нужду на краю корабля и упал в море". И потом они наложили руку на мои деньги, и возникло между ними разногласие относительно девушки, и каждый из них говорил: "Никто не возьмет ее, кроме меня!" И они стали препираться друг с другом и не вспомнили о своем брате и его потоплении, и прошла их печаль о нем, и когда это было так, вдруг Сайда опустилась со мной на середину корабля..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Фадиль говорил: "И когда они были в таком положении, вдруг Сайда опустилась со мной на середину корабля. И, увидев меня, мои братья обняли меня, и обрадовались мне, и стали говорить: "О брат наш, каково было тебе при том, что с тобой случилось? Наше сердце занято тобой". И Сайда сказала: "Если бы ваше сердце болело о нем или вы бы его любили, вы бы не бросили его в море, когда он спал. Но выбирайте себе смерть, которою умрете".
     И она схватила моих братьев и хотела их убить, и они закричали, говоря: "Мы под твоим великодушием, о брат наш!" И я принялся упрашивать Сайду и говорить ей: "Я падаю перед твоим великодушием! Не убивай моих братьев!" А она говорила: "Неизбежно их убить - они обманщики!" И я до тех пор уговаривал ее и пытался ее смягчить, пока она не сказала: "В угождение тебе я их не убью, но я заколдую их".
     Потом она вынула чашку и налила в нее воды, из воды моря, и прогово^рила слова непонятные, а затем сказала: "Выйдите из образа человеческого в образ собачий". И она обрызгала моих братьев этой водой, и они превратились в псов, какими ты их видишь, о преемник Аллаха".
     И Абд-Аллах ибн Фадиль обернулся к ним и спросил: "Правда ли то, что я сказал, о мои братья?" И они опустили головы, как будто говоря: "Твоя правда".
     И Ибн Фадиль продолжал: "О повелитель правоверных, когда Сайда заколдовала их и превратила в псов, она сказала тем, кто был на корабле: "Знайте, что этот АбдАллах ибн Фадиль стал мне братом, и я буду приходить к нему каждый день раз или два раза, и со всяким из вас, кто будет ему перечить, или ослушается его приказания, или станет ему вредить рукой или языком, я сделаю то, что я сделала с этими двумя обманщиками: я превращу его в пса, чтобы он окончил жизнь в образе пса, не находя себе освобождения".
     И все сказали ей: "О госпожа, мы все - его рабы и слуги и не будем ему перечить". И тогда она сказала мне: "Когда приедешь в Басру, проверь все твое имущество, и если чего-нибудь недостанет, уведоми меня - я достану тебе от какого угодно человека и из какого угодно места, а того, кто его взял, я превращу в пса. А потом, когда ты сложишь свои богатства в кладовые, надень каждому из этих обманщиков на шею ошейник и привяжи их к ножкам ложа и заточи их в тюрьму одних. И каждую ночь, в полночь, приходи к ним и задавай им обоим порку, пока они не исчезнут из мира, а если пройдет ночь и ты их не побьешь, я приду к тебе и задач тебе порку, а потом побью их". И я ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И Сайда сказала мне: "Связывай их веревками, пока не приедешь в Басру". И я надел каждому из них веревку на шею и привязал их к мачте, а Сайда ушла своей дорогой.
     На следующий день мы прибыли в Басру, и купцы вышли мне навстречу и поздоровались со мной, и никто не спросил про моих братьев - все только смотрели на собак и говорили мне: "О такой-то, что ты будешь делать с этими собаками, которых ты привез с собой?" А я отвечал: "Я вырастил их за это путешествие и привез их с собой". И люди смеялись над ними и не знали, что это мои братья.
     И я поместил их в чулане и отвлекся в этот вечер, раскладывая тюки, в которых были материи и драгоценные металлы, и у меня были купцы, пришедшие меня приветствовать. И, занявшись ими, я не побил братьев, не посадить их на цепь и не сделал с ними дурного. И я заснул, и не успел я опомниться, как пришла ко мне Сайда, дочь Красного Царя, и сказала: "Разве я не говорила тебе: надень им на шею цепи и задай каждому из них порку?"
     И потом она схватила меня и, вынув бич, задала мне такую порку, что я исчез из мира. А после этого она направилась в то место, где были мои братья, и задала каждому из них порку бичом, так что они стали близки к смерти. "Каждую ночь задавай им обоим порку, подобную этой, и если пройдет ночь и ты их не побьешь, я побью тебя", - сказала она. И я молвил: "О госпожа, завтра я надену цепи им на шею, а в следующую ночь я их побью и не отменю побоев ни на одну ночь".
     И Сайда подтвердила мне приказание их бить, и когда наступило утро, мне показалось нелегко надеть цепи им на шею, и я пошел к ювелиру и велел ему сделать для них золотые ошейники, и когда он сделал ошейники, я принес их и надел братьям на шею и привязал их, как Сайда мне велела и на следующий вечер я побил моих братьев, пересилив себя.
     А эти события происходили во время халифата аль-Махди, пятого из потомков аль-Аббаса [679]. Я подружился с ним, послав ему подарки, и он назначил меня на должность правителя и сделал наместником в Басре, и я пробыл в таком положении некоторое время.
     А потом я сказал себе: "Может быть, ее гнев остыл". И оставил братьев один вечер небитыми. И Сайда пришла и задала мне порку, жара которой я не забуду всю остальную жизнь. И с того времени я не переставал их бить во все время халифата аль-Махди, а когда аль-Махди скончался и ты получил власть после него и послал мне подтверждение, что я остаюсь наместником Басры, оказалось, что прошло уже двенадцать лет, как я каждую ночь бью моих братьев, пересиливая себя. После того как я побью их, я их ус^покаиваю, и прошу у них прощения, и кормлю их, и пою, когда они в заточении. Никто из тварей великого Аллаха не знал о них, пока ты не послал ко мне Абу-Исхака, собутыльника, из-за хараджа. И он проведал о моей тайне, и вернулся, и рассказал тебе, и ты послал его ко мне вторично, требуя меня и требуя их. И я ответил вниманием и повиновением и привез их к тебе. А когда ты спросил меня об истине в этом деле, я сообщил тебе всю историю, и вот мой рассказ".
     И халиф Харун ар-Рашид удивился обстоятельствам этих собак и спросил Абд-Аллаха: "Простил ли ты, при таких обстоятельствах, братьев за то, что тебе от них было, и извинил ты их или нет?" И Абд-Аллах ответил: "О господин мой, да простит их Аллах и да освободит их от ответственности в этой жизни и в будущей, а я нуждаюсь в том, чтобы они меня простили, так как прошло уже двенадцать лет, как я задаю им каждую ночь порку". - "О Абд-Аллах, - сказал халиф, - если захочет Аллах великий, я постараюсь их освободить и опять сделать людьми, как прежде. Я помирю вас, и вы прожи^вете остаток жизни любящими братьями, и как ты их простил, так они прос^тят тебя. Возьми их и ступай в твое жилище и сегодня ночью не бей их, а завтра будет лишь благо". - "О господин! - воскликнул Абд-Аллах. - Клянусь жизнью твоей головы, если я оставлю их одну ночь без побоев, ко мне придет Сайда и побьет меня, а у меня не такое тело, чтобы выносить побои!"
     И халиф ответил ему: "Не бойся! Я дам тебе указ моей рукой. И когда Сайда придет к тебе, дай ей эту бумажку, и если она ее прочитает и простит тебя, заслуга будет за ней, а если она ослушается моего приказания, твое дело дойдет до Аллаха. Пусть она задаст тебе порку, и считай, что ты забыл их побить сегодня ночью и что она побила тебя по этой причине. И когда это случится и она меня ослушается, то, если я повелитель правоверных, я учиню с ней расчет".
     И потом халиф написал ей что-то на куске бумаги, величиной в два пальца, и, написав, запечатал и сказал: "О Абд-Аллах, когда Сайда придет к тебе, скажи ей: "Халиф, царь людей, приказал мне их не бить и написал тебе эту бумажку, и он передает тебе привет". И дай ей этот указ и не бойся дурного". И затем халиф взял с него клятву и обещание, что он не будет бить своих братьев, и АбдАллах взял их и пошел в свое жилище, говоря в душе: "Посмотреть бы, что сделает халиф с дочерью султана джиннов, если она его не послушается и побьет меня сегодня ночью! Но я вы^терплю побои и порку и дам моим братьям отдохнуть сегодня ночью, хотя бы мне достались из-за них мучения". И потом он подумал про себя, и его разум сказал ему: "Если бы халиф не опирался на большую опору, он бы тебе не запретил их бить".
     И Абд-Аллах вошел в свое жилище и снял ошейники с шеи своих братьев, со словами: "Полагаюсь на Аллаха". И начал их успокаивать, говоря: "С вами не будет беды - шестой халиф из сынов аль-Аббаса [680] взял на себя ваше освобождение, а я вас простил, и если хочет Аллах великий, время пришло, и вы освободитесь в эту благословенную ночь. Порадуйтесь же счастью и веселью"
     И его братья, услышав это, завыли, как воют псы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Фадиль сказал своим Зятьям: "Порадуйтесь же счастью и веселью". И, услышав это, они завыли, как воют псы, и стали тереться щеками об его ноги, как будто благодаря его и унижаясь перед ним. И Абд-Аллах опечалился и стал гладить их рукой по спине. И пришло время ужина, и когда расстелили скатерть, Абд-Аллах сказал братьям: "Садитесь!" И они сели и начали есть с ним со скатерти. И приближенные Абд-Аллаха оторопели, дивясь, что он ест с собаками, и говорили: "Что он - бесноватый или помешался в уме? Как это наместник Басры ест с собаками, когда он выше везиря? Разве он не знает, что собака - нечистая?" И они смотрели на собак, которые чинно ели с Абд-
     Аллахом, не зная, что это его братья, и до тех пор глядели на Абд-Аллаха и на собак, пока те не кончили есть.
     А потом Абд-Аллах вымыл руки, и собаки протянули передние лапы и стали их мыть, и все, кто стоял, начали смеяться и удивляться и говорили друг другу: "Мы в жизни не видели собак, которые бы ели и мыли бы лапы, поев пищи". И потом собаки сели подле Абд-Аллаха ибн Фадиля на кресла, и никто не мог спросить его об этом, и так продолжалось до полуночи, а потом он отпустил слуг, и все заснули, и каждый пес заснул на своем ложе, и слуги говорили друг другу: "Он спит, и собаки спят с ним". А другие говорили: "Если он ел с псами, то не беда, если они с ним поспят! Это не что иное, как дела бесноватых". И они не стали есть того, что осталось на скатерти из еды, и сказали: "Как мы будем есть остатки после псов!" И, взяв скатерть с тем, что на ней было, выбросили ее, говоря: "Она нечистая".
     Вот что было с ними. Что же касается Абд-Аллаха ибн Фадиля, то не успел он опомниться, как земля расступилась, и появилась Сайда и сказала: "О Абд-Аллах, почему ты не побил их сегодня ночью и почему ты снял с них ошейники? Сделал ли ты это из упрямства, или издеваясь над моим приказанием? Но теперь я тебя побью и превращу тебя в собаку, как их". - "О госпожа, - воскликнул Абд-Аллах, - заклинаю тебя надписью, что на перстне Сулеймана, сына Дауда (мир с ними обоими!), будь со мной терпе^лива, пока я не расскажу тебе о причине этого, а потом, что ни захочешь, то и делай со мной". - "Рассказывай!" - молвила Сайда.
     И Ибн Фадиль сказал: "Причина того, что я их не бил, в том, что царь людей, халиф, повелитель правоверных Харун ар-Рашид, велел мне их не бить сегодня ночью. Он взял с меня в том обеты и клятвы, и он передает тебе привет и дал мне об этом указ своей рукой, который велел отдать тебе. И я исполнил его приказание и послушался его, а послушание повелителю правоверных - обязательно, и вот его указ. Возьми его и прочитай, а потом делай что хочешь". - "Давай его сюда!" - сказала Сайда. И потом она взяла указ, и, развернув его, стала читать, и увидела, что в нем написано:
     "Во имя Аллаха, милостивого, милосердого! От царя людей Харуна ар-Рашида дочери Красного Царя Сайде. А затем: этот человек простил своих братьев и сложил с них должное ему по праву, и я постановил, чтобы они примирились, а когда наступает примирение, снимается наказание. И если вы будете нам противодействовать в наших приговорах, мы будем противодействовать вам в ваших приговорах и нарушим ваш закон. Если же вы под^чинитесь нашему приказанию и исполните наш приговор, мы будем исполнять ваш приговор. Я постановил, чтобы ты им не противодействовала, и если ты веруешь в Аллаха и его посланника, тебе следует повиноваться, а мне - повелевать. И если ты их простишь, я вознагражу тебя так, как даст мне на это власть мой владыка. А признак повиновения в том, что ты снимешь свои чары с этих двух людей, чтобы они встретили меня завтра освобожден^ные, и если ты их не освободишь, я освобожу их наперекор тебе, с помощью Аллаха великого".
     И когда Сайда прочла это письмо, она сказала: "О АбдАллах, я ничего не сделаю раньше, чем схожу к моему отцу и покажу ему указ царя людей, и я быстро вернусь к тебе с ответом". И потом она показала рукой на землю, и земля расступилась, и Сайда опустилась под нее, и когда она ушла, сердце Абд-Аллаха взлетело от радости, и он воскликнул: "Да возвеличит Аллах повелителя правоверных!"
     А Сайда вошла к своему отцу и, рассказав эту историю, показала ему указ повелителя правоверных. И ее отец поцеловал его и положил себе на голову, а потом он прочел указ и, поняв то, что в нем было, сказал: "О дочка, приказание царя людей у нас действует, и приговор его о нас - исполняется, и мы не можем ему прекословить. Иди же к этим людям и освободи их сейчас же и скажи им: "Вы под заступничеством царя людей". Если он на нас разгневается, то погубит нас до последнего, не взваливай же на нас того, что нам не в мочь". - "О батюшка, если царь людей на нас разгневается, что он с нами сделает?" - спросила Сайда. И ее отец ответил: "О дочка, он сильнее нас со многих сторон. Первое - он из людей, так что имеет над нами преимущество, второе - он преемник Аллаха, и третье - он неизменно совершает по утрам молитву в два раката. И если бы против него собрались отряды джиннов со всех семи земель, они не могли бы сделать ему дурное. Если он на нас разгневается, то совершит утром молитву в два раката и крикнет на нас единым криком, и мы соберемся перед ним, покорные, и будем точно бараны перед мясником. И если он захочет, то велит нам уйти с нашей родины в землю пустынную, где мы не сможем находиться, а если он пожелает нашей гибели, то велит нам погубить себя, и одни из нас погубят других. Мы не можем перечить его приказанию, и если мы ослушаемся его приказания, он нас всех сожжет, и нет нам от него убежища. Таков и всякий раб, который постоянно совершает утром молитву в два раката, - его приговор над нами исполняется. Не будь же причиной нашей гибели из-за двух людей, но пойди и освободи их, прежде чем нас окружит гнев повелителя правоверных".
     И Сайда вернулась к Абд-Аллаху, и рассказала ему о том, что сказал ей отец, и молвила: "Поцелуй за нас руки повелителя правоверных и попроси для нас его благоволения". И затем она вынула чашку, и, налив в нее воды, поколдовала над ней, и произнесла слова непонятные, а потом она обрызгала собак этой водой и сказала: "Перейдите из собачьего образа в образ человеческий".
     И они снова стали людьми, как были прежде, и чары колдовства оставили их. И оба воскликнули: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед - посол Аллаха". И потом они припали к рукам своего брата и к его ногам, целуя их и прося у него прощения. И Абд-Аллах сказал: "Вы меня простите!" И оба брата раскаялись искренним раскаянием и сказали: "Обманул нас Иблис проклятый, и сбила нас с пути жадность. Господь наш воздаст нам так, как мы заслуживаем, и прощение - черта благородных". И они старались смягчить своего брата, плача и раскаиваясь в том, что из-за них случилось. И Абд-Аллах спросил их: "Что вы сделали с моей женой, которую я привез из каменного города?" И братья ответили: "Когда сатана соблазнил нас и мы бродили тебя в море, между нами возникло разногласие, и каждый из нас говорил: "Я женюсь на ней". И когда девушка услышала наши слова, она вышла из трюма и сказала: "Не спорьте из-за меня - я не достанусь ни одному из вас. Мой муж ушел в море, и я последую за ним" И потом она бросилась в море и умерла". - "Она умерла, как мученица, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!" - воскликнул Абд-Аллах ибн Фадиль и заплакал о девушке сильным плачем и сказал: "Нехорошо, что вы сделали эти дела и лишили меня жены". - "Мы ошиблись, и наш владыка воздал нам за наше дело, и Аллах предопределил нам это, прежде чем мы были созданы", - сказали братья, и Ибн Фадиль принял их извинение.
     И Сайда сказала: "Они сделали с тобой все эти дела, и ты их проща^ешь?" И Абд-Аллах молвил: "О сестрица, кто, когда может, прощает, награда тому у Аллаха". - "Остерегайся их, они обманщики", - сказала Сайда. И потом она простилась с ним и ушла..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Сайда предостерегла Абд-Аллаха от его братьев и простилась с ним и ушла своей дорогой, Абд-Аллах провел со своими братьями остаток ночи за едой, питьем и весельем, и его грудь расправилась. Когда же наступило утро, он свел их в баню и одел каждого из них в одежду, стоящую множества денег. А потом он потребовал скатерть с едой и, когда ее поставили перед ним, стал есть вместе со своими братьями. И когда слуги увидели их и поняли, что это его братья, они поздоровались с ними и сказали эмиру Абд-Аллаху: "Да сделает тебе Аллах приятной встречу с твоими дорогими братьями! Где они были все это время?" - "Это те, кого вы видели в образе собак, и слава Аллаху, который освободил их!" - ответил Абд-Аллах.
     И потом он взял своих братьев, и отправился с ними в диван халифа Харуна ар-Рашида, и ввел их туда, и поцеловал землю меж рук халифа, пожелав ему вечной славы и счастья и прекращения бед и напастей. И халиф сказал ему: "Добро тебе пожаловать, о эмир Абд-Аллах! Расскажи мне, что с тобой произошло". - "О повелитель правоверных, да возвеличит Аллах твою власть, - сказал АбдАллах. - Когда я ушел с моими братьями, я успокоился за них, раз ты взял на себя их освобождение, и сказал в душе: "Цари не бессильны сделать дело, которое стараются сделать, - вышний промысел помогает им".
     И потом я снял ошейники с их ушей, уповая на Аллаха, и стал с ними есть со скатерти, и мои слуги, увидев, что я ем с ними, а они в образе псов, сочли мой разум легковесным и сказали друг другу: "Может быть, он одержимый! Как это наместник Басры ест с собаками, когда он выше везиря". И они выбросили то, что осталось на скатерти, и сказали: "Мы не будем есть остатки после собак", и сочли мое суждение глупым, а я слушал их слова и не давал им ответа, так как они не знали, что это мои братья. А потом, когда пришло время сна, я отпустил слуг, и хотел заснуть, и не успел я опомниться, как земля расступилась, и вышла Сайда, дочь Красного Царя".
     И он рассказал халифу обо всем, что было с Сайдой и ее отцом и как она вывела его братьев из собачьего образа в образ человеческий, и сказал: "Вот они перед тобой, о повелитель правоверных". И халиф обернулся и увидел двух юношей, подобных паре лун.
     И тогда халиф воскликнул: "Да воздаст тебе Аллах за меня благом, о Абд-Аллах, раз ты осведомил меня о пользе, которой я не знал. Если захочет Аллах великий, я не оставлю эту молитву в два раката до восхода зари, пока буду жив". И он выбранил братьев Абд-Аллах за то, что они раньше ему сделали, и сказал: "Подайте друг другу руки и простите один другого, и Аллах простит за то, что было раньше".
     И потом он обернулся к Абд-Аллаху и сказал: "О АбдАллах, сделай братьев себе помощниками и заботься о них". И наказал братьям повиноваться их брату. А потом он одарил их и приказал им уезжать в город Басру, дав им сначала большие подарки. И они ушли из дивана халифа осчаст^ливленные, и халиф обрадовался той пользе, которую он извлек из этих событий, и воскликнул: "Правду сказал сказавший: "Несчастья одних людей полезны другим порой".
     Вот каковы были их дела с халифом. Что же касается Абд-Аллаха ибн Фадиля, то он ехал из города Багдада со своими братьями в величии, почете и высоком сане, пока они не достигли города Басры. И вельможи и знатные люди вышли им навстречу, и для них украсили город и ввели их туда в шествии, которому нет равного. И люди желали Абд-Аллаху блага, и он бросал им золото и серебро, и вое люди громко молились за Абд-Аллаха, и никто не смотрел на его братьев, и ревность и зависть вошла в их сердца. А Абд-Аллах при этом обращался с ними так бережно, как обращаются с вос^паленным глазом, и чем бережнее он с ними обращался, тем сильней они его ненавидели и завидовали ему. И сказано в этом смысле:
     Хотел бы поладить я со всеми, но трудно мне
     Поладить с завистником, достичь не легко того.
     И как же поладить с тем, кто счастью завидует, -
     Доволен он будет лишь его прекращением.
     И Абд-Аллах дал каждому из братьев наложницу, которой нет подобия, и сделал их обладателями слуг, челяди, невольниц и рабов, черных и белых, и каждому из них он дал пятьдесят жеребцов из ретивых коней, и оказались у них приближенные и свита.
     И Абд-Аллах назначил братьям выдачи, и установил им доходы, и сделал их своими помощниками, и сказал им: "О братья, мы с вами равны, и нет различия между мною и вами..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах назначил своим братьям выдачи и сделал их своими помощниками и сказал им: "О братья, мы с вами равны, и нет различия между мною и вами, и власть, после Аллаха и халифа, принадлежит мне и вам. Властвуйте же в басре в мое отсутствие и в моем присутствии, и ваш приговор будет исполняться, но будьте богобояз^ненны в приговорах. Остерегайтесь несправедливости - если она постоянна, она опустошает, и придерживайтесь справедливости - если она постоянна, она населяет. Не обижайте рабов - они станут вас проклинать, и сведение о вас достигнет халифа, и будет позор мне и вам. Не вздумайте обижать кого-нибудь и то, чего вам захочется из чужих денег, возьмите из моих денег, сверх того, что вам нужно. Не скрыто от вас то, что дошло о несправедливости в ясных знамениях, и от Аллаха дар того, кто сказал такие стихи:
     Жестокость в сердце молодца спрятана,
     Одна ее лишь слабость скрывает
     Разумный муж дела свои не начнет,
     Не зная, что минута удобна.
     Язык того, разумен кто, в сердце скрыт,
     А сердце тех, кто глуп, - меж устами
     Не будет если выше кто разумом
     Убьет его малейший член тела.
     Род молодца сокрыт порой, но всегда
     Дела его, что скрыто, откроют.
     В ком не были основы хорошими,
     Хорошего в словах тот не явит.
     Кто глупого поставит дела вершить,
     По глупости ему будет равен.
     А тайну если людям поведает,
     Враги его внимательны станут.
     Достаточно для юноши дел его,
     Оставит пусть дела он чужие
     И затем он стал наставлять своих братьев, призывая их к справедливости и удерживая от несправедливости. И он подумал, что они его полюбили, так как он расточает им добрые советы. И он положился на своих братьев и ока зал им еще большее уважение, но они только вое больше ему завидовали и ненавидели его.
     А потом его братья Насир и Мансур сошлись вместе, и Насир сказал Мансуру: "О брат мой, до каких пор мы будем в повиновении у нашего брата Абд-Аллаха, а он будет в этом господстве и везирстве? После того как он был купцом, он стал эмиром, и после того как был маленьким, стал большим, а мы не стали больше, и не стало у нас ни сана, ни цены. И вот он посмеялся над нами и сделал нас своими помощниками. Что это означает? Разве не то, что мы его слуги и находимся у него в повиновении? Пока он будет здоров, наша степень не возвысится, и у нас не будет сана. Наша цель осуществится до конца, только если мы его убьем и возьмем его деньги, а эти деньги невозможно взять иначе, как после его гибели. Когда мы его убьем, мы станем господами и возьмем все, что есть в его казне из драгоценных камней, металлов и сокровищ. А после этого мы разделим их между собой и приготовим подарок халифу и попросим у него должность правителя Куфы, и ты будешь наместником Басры, а я буду наместником Куфы, или ты будешь наместником Куфы, а я буду наместником Басры, и у всякого из нас будет видное положение и сан, но это все завершится, только если мы его погубим". - "Ты прав, - сказал Мансур, - в том, что говоришь, но что нам сделать, чтобы его убить?" И Насир ответил: "Мы сделаем угощение у кого-нибудь из нас и пригласим его и будем ему прислуживать самым лучшим образом, а затем мы станем развлекать его словами и рассказывать ему истории, рассказы и редкие случаи, пока его сердце не растает от бодрствования, и тогда мы постелем ему, и он ляжет спать. И когда он заснет, мы встанем на него, спящего, коленями и задушим его и бросим в море, а наутро мы скажем: "Его сестра, джинния, пришла к нему, когда он сидел между нами и разговаривал, и сказала: "О обломок людей, каков твой сан, что ты жалуешься на меня повелителю правоверных? Разве ты думаешь, что мы его боимся? Как он царь, так и мы цари, и если он не будет соблюдать с нами пристойность, мы убьем его наихудшим убиением. А теперь я убью тебя, и мы посмотрим, что выйдет из рук повелителя правоверных".
     И затем она схватила его, и земля расступилась, и джинния опустилась с ним, и когда мы увидели это, нас покрыло беспамятство, а потом мы очнулись и не знаем, что ему выпало. И после этого мы пошлем к халифу и осведомим его, и он назначит нас на место Абд-Аллаха, а через некоторое время мы пошлем халифу дорогой подарок и потребуем у него власти в Куфе, и один из нас будет жить в Басре, а другой будет жить в Куфе, я приятно нам будет в этой стране, и мы покорим рабов Аллаха и достигнем желаемого". - "Прекрасно то, что ты посоветовал, о брат мой", - сказал Мансур.
     И они сговорились убить своего брата. И Насир сделал угощение и сказал своему брату Абд-Аллаху: "О брат мой, знай, что я твой брат и хочу, чтобы ты залечил мое сердце. Ты и мой брат Мансур - и вы бы съели мое угощение у меня в доме, чтобы я мог похвалиться тобой, и люди бы говорили: "Эмир Абд-Аллах ел угощение своего брата Насира". Это залечит мое сердце". - "Это неплохо, о брат мой, - сказал Абд-Аллах, - и нет различия между мной и тобой. Твой дом - мой дом, но раз ты пригласил меня, то ведь отказывается от приглашения только скверный".
     И он обернулся к своему брату Мансуру и спросил его: "Пойдешь ли ты со мной в дом твоего брата Насира? Мы съедим его угощение и залечим его сердце". И его брат сказал ему: "Клянусь жизнью твоей головы, я не пойду с тобой, пока ты мне не поклянешься, что после того как пойдешь в дом моего брата Насира, ты придешь и в мой дом и съешь мое угощение. Разве Насир твой брат, а я не твой брат? Как ты залечил его сердце, так залечишь и мое сердце". - "Это неплохо, с любовью и удовольствием! - сказал Абд-Аллах. - Когда я выйду из дома твоего брата, я войду в твой дом, и как он мой брат, так и ты мой брат". И Насир поцеловал руку своего брата Абд-Аллаха, и ушел из дивана, и сделал угощение.
     А на следующий день Абд-Аллах сел на коня и, взяв с собой множество воинов и своего брата Мансура, отправился в дом своего брата Насира. И он вошел и сел вместе со своими приближенными и братом, и Насир подал им трапезу и сказал им: "Добро пожаловать!" И они стали есть, пить, наслаждаться и веселиться. И потом убрали скатерть и миски и вымыли руки, и все провели этот день за едой, питьем, развлечением и играми до ночи, а поужинав, совершили закатную и ночную молитву и сели за беседу. И Мансур стал рассказывать историю, и Насир стал рассказывать историю, а Абд-Аллах слушал, и они сидели во дворце одни, а прочие воины были в другом месте. И они до тех пор рассказывали всякие приключения, рассказы, редкие случаи и истории, пока сердце их брата Абд-Аллаха не растаяло от долгого бдения и его не одолел сон..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот восемьдесят девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда продлилось бдение Абд-Аллаха и он захотел спать, ему постлали постель, и он снял с себя одежды и лег, и братья легли с ним на другой постели. И они подождали, пока Абд-Аллах погрузился в сон, и, увидев, что он погрузился в сон, поднялись, и встали на него коленями, и Абд-Аллах проснулся и, увидев, что они стоят коленями на его груди, сказал: "Что это, о мои братья?" И они ответили: "Мы тебе не братья и не знаем тебя, о маловоспитанный, и твоя смерть теперь лучше, чем твоя жизнь".
     И они положили руки ему на шею и стали его душить. И Абд-Аллах исчез из земной жизни, и не осталось в нем движения, и братья подумали, что он умер. А его дворец стоял над морем, и братья бросили его в море, и когда он упал в море, Аллах подчинил ему дельфина, который привык подплывать к этому дворцу, так как в дворцовой кухне было окно, выходившее на море, и когда там резали животных, то всегда выбрасывали требуху в море из этого окна. И этот дельфин подплывал и подбирал ее на поверхности воды, так что он привык к этому месту. А в тот день выкинули много отбросов, по случаю угощения, и дельфин поел больше, чем каждый день, и у него появилась сила.
     И когда он услышал всплеск в море, он быстро подплыл и увидел, что это человек. И направил его направляющий, и он поднял Абд-Аллаха на спину, и поплыл с ним посреди моря, и до тех пор подвигался с ним, пока не достиг берега у противоположной стороны, и тогда он выбросил Абд-Аллаха на сушу. А то место, куда он его бросил, было на перекрестке дороги, и мимо Абд-Аллаха прошел караван, и люди увидели, что он брошен на берегу моря, и сказали: "Здесь утопленник, которого море выбросило на берег".
     И над ним собралось много народу из этого каравана, чтобы посмотреть на него, а шейх каравана был человек из людей блага, знающий все науки и сведущий в науке врачевания и правильном чтении по лицам. "О люди, в чем дело?" - спросил он. И ему сказали: "Это мертвый утопленник". И он подошел, и всмотрелся в него, и сказал: "О люди, в этом юноше есть еще дух, и он из лучших детей больших людей и воспитан в величии и счастье.
     Есть еще надежда, если захочет Аллах великий".
     И потом он взял Абд-Аллаха, и одел его в одежду, и согрел, и старался, и ухаживал за ним в течение трех переходов, пока Абд-Аллах не очнулся, но от встряски, случившейся с ним, его одолела слабость. И шейх каравана пользовал его травами, которые знал, и они ехали тридцать дней, пока не удалились от Басры на это расстояние, а шейх все лечил Абд-Аллаха,
     И затем они вступили в город, называемый город Удж (а он находится в странах персов), и остановились в хане. И Абд-Аллаху постлали постель, и он лег и провел эту ночь стеная, и его стенания беспокоили людей. И когда наступило утро, привратник хана пришел к шейху каравана и сказал ему: "Что с этим больным, который у тебя? Он нас беспокоит". И шейх ответил: "Я увидал его на дороге у берега моря - он утопленник - и я лечил его и обессилел, но он не поправился". - "Покажи его старице Раджихе", - сказал привратник. "А кто это будет старица Раджиха?" - спросил шейх И привратник ответил: "У нас есть женщина, девственница, и она старица и прекрасная девица, и зовут ее старица Раджиха. Всякого, в ком есть болезнь, мы ведем к ней, и он проводит у нее одну ночь, а на утро выздо^равливает, и в нем не остается никакого недуга". - "Проводи меня к ней", - сказал шейх. И привратник молвил: "Неси твоего больного". И шейх понес его, а привратник хана шел перед ним, пока не дошел до одной кельи. И шейх увидел людей, которые входили туда с обетными приношениями, и людей, которые выходили радостные. И привратник хана вошел и, дойдя до занавески, сказал: "Позволение, о старица Раджиха! Возьми этого больного". И старица молвила: "Внеси его за эту занавеску". - "Внесите его!" - сказал привратник.
     И Абд-Аллаха внесли, и он взглянул на старицу, и увидел, что это его жена, которую он привез из каменного города. Он узнал ее, и она узнала его и поздоровалась с ним, и он тоже поздоровался с ней и спросил ее: "Кто привел тебя в это место?" И она молвила: "Когда я увидела, что твои братья бросили тебя в море и поспорили из-за меня, я бросилась в море, и меня подхватил мой шейх аль-Хыдр и принес меня в эту келью. Он дал мне позволение лечить больных и прокричал в городе: "Всякий, в ком есть болезнь, пусть идет к старице Раджихе". А мне он сказал: "Оставайся в этом месте, пока не наступит время и не придет к тебе твой муж в эту келью". И всякого больного, что приходил ко мне, я растирала, и он становился здоровым, и слава обо мне распространилась среди людей, и люди стали приходить ко мне с приношениями, и у меня много добра, и я живу во славе и почете, и все люди этого города просят моей молитвы". И затем она растерла Абд-Аллаха, и он поправился, по могуществу Аллаха великого.
     А аль Хыдр - мир с ним - приходил к ней каждый вечер в пятницу, и тот вечер, когда Абд-Аллах встретился с нею, был вечер пятницы. И когда опустилась ночь, женщина села с ним, после того как они поужинали роскошнейшими кушаньями, и они сидели и ждали прихода альХыдра. И когда они сидели, вдруг он явился к ним и унес их из кельи и положил во дворце Абд-Аллаха ибн Фадиля в Басре, а потом оставил их и ушел.
     И когда наступило утро, Абд-Аллах осмотрелся во дворце и увидел, что это его дворец, и узнал его. Он услышал, что люди шумят, и, выглянув из окна, увидел своих братьев распятыми, каждого на одной палке. И причиной этого было вот что.
     Когда братья бросили его в море, они стали плакать и говорить: "Нашего брата унесла джинния". А потом они приготовили подарок и послали его халифу и, сообщив ему эту историю, попросили у него должность правителя Басры. И халиф послал привести их к себе и расспросил их, и они рассказали ему то, о чем мы упоминали. И халифа охватил сильный гнев, а когда наступила ночь, он совершил перед зарей молитву в два раката, по своему обычаю, и кликнул к себе племена джиннов. И они предстали перед ним, покорные. И халиф спросил их про АбдАллаха, и джинны поклялись ему, что никто из них не причинил ему вреда, и сказали: "Мы о нем ничего не знаем". И пришла Сайда, дочь Красного Царя, и рассказала халифу о том, что было с Абд-Аллахом, и ар-Рашид отпустил джиннов.
     А на следующий день он бросил Насира и Маневра под побои, и они сознались во всех делах и поступках. И халиф рассердился на них и сказал: "Возьмите их в Басру и распните перед дворцом Абд-Аллаха".
     Вот то, что было с ними. Что же касается Абд-Аллаха, то он велел похоронить своих братьев, а потом выехал и отправился в Багдад. Он рассказал халифа свою историю и сообщил ему о том, что сделали с ним братья, от начала до конца. И халиф удивился и, призвав кади и свидетелей, записал запись Абд-Аллаха с девушкой, которую он привез из города камней. И Абд-Аллах вошел к ней и прожил с ней в Басре, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Да будет же слава живому, который не умирает!
     
     
     Рассказ о Маруфе-башмачник
     
     Рассказывают также, о счастливый царь, что был в городе Мисре-Охраня^емом [681] один башмачник, который ставил заплатки на старые сапоги. Его имя было Маруф, и у него была жена по имени Фатима, а по прозванию ведьма, и прозвали ее так потому, что она была нечестивая злодейка, бесстыдница и смутьянка.
     И она властвовала над своим мужем, и каждый день ругала его и проклинала тысячу раз; а он страшился ее злобы и боялся ее вреда, так как он был человек умный и стыдился за свою честь. Но он был беден, и когда зарабатывал много, тратил все на нее, а когда он зарабатывал мало, жена вымещала это на его теле в ту же ночь, и лишала его здоровья, и делала его ночь такой же черной, как страница ее грехов. И была она подобна той, о ком поэт сказал:
     Как много я ночей проспал близ жены -
     В сквернейшем состоянье провел их!
     О, если бы, когда я входил к жене,
     Принес я яду и отравил ее.
     В числе того, что случилось у этого человека с его женой, было вот что. Однажды она сказала ему: "О Маруф, я хочу, чтобы ты сегодня вечером принес мне кунафу [682] с пчелиным медом", И Маруф молвил: "Аллах великий поможет мне заработать ее цену, и я принесу тебе сегодня вечером. Клянусь Аллахом, нет у меня сегодня денег, но господь наш облегчит это дело". И Фатима воскликнула: "Я не знаю таких слов..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, дополняющая до девятисот девяноста
     
     Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Маруф-башмачник сказал своей жене: "Аллах поможет мне заработать ее цену, и я принесу ее тебе сегодня вечером. Клянусь Аллахом, нет у меня сегодня денег, но господь наш облегчит". И Фатима воскликнула: "Я не знаю таких слов "облегчит" или "не облегчит!" Но не приходи ко мне без кунафы, я сделаю твою ночь такой же, каким было твое счастье, когда ты на мне женился и попался мне в руки". - "Аллах великодушен", - сказал Маруф. А потом этот человек вышел, и забота капала с его тела.
     Он совершил утреннюю молитву, и открыл лавку, и сказал: "Прошу тебя, о владыка, послать мне сегодня цену этой кунафы и избавить меня от злобы этой нечестивой на сегодняшнюю ночь".
     И он просидел в лавке до полудня, но работа не пришла к нему, и усилился в нем страх перед женой.
     И Маруф поднялся и запер лавку, не зная, как быть с кунафой, так как ему нечем было платить за хлеб.
     И он прошел мимо лавки торговца кунафой и остановился, смущенный, и глаза его наполнились слезами. И кунафщик заметил его и сказал: "О мастер Маруф, чего ты плачешь? Расскажи мне, что тебя поразило".
     Маруф рассказал ему свою историю и сказал: "Моя жена жестокосердая, и она потребовала от меня кунафы, и я просидел в лавке, пока не прошло полдня, и не пришла ко мне даже цена хлеба, и я боюсь моей жены". И кунафщик засмеялся и сказал: "С тобой не будет беды! Сколько ты хочешь купить кунафы?" - "Пять ритлей" - сказал Маруф. И кунафщик отвесил ему пять ритлей и сказал: "Топленое масло у меня есть, но у меня нет пчелиного меда, а есть только тростниковый мед. Он лучше, чем пчелиный мед, и что за беда, если кунафа будет с тростниковым медом?"
     И Маруфу стало стыдно, так как кунафщик должен был ждать платы. И он сказал ему: "Давай кунафы с тростниковым медом". И кунафщик изжарил ему кунафу на масле и вымочил ее в тростниковом меду, и она стала подарком для царей.
     А потом кунафщик сказал: "Не нужно ли тебе хлеба и сыру?" - "Да", - сказал Маруф. И кунафщик дал ему на четыре полушки хлеба и на полушку сыра, а кунафы было на десять полушек, и сказал: "Знай, о Маруф, что за тобой будет пятнадцать полушек. Иди к своей жене и доставь себе удо^вольствие, а эту полушку возьми на баню; и тебе будет отсрочка - день, два или три, пока не наделит тебя Аллах. И не притесняй твоей жены, - я буду ждать, пока у тебя останутся деньги сверх расходов".
     И Маруф взял кунафу, хлеб и сыр и ушел, благословляя кунафщика, и он шел с залеченным сердцем и говорил: "Слава тебе, о господи! Как ты великодушен!"
     И потом он вошел к своей жене, и та спросила: "Ты принес кунафу?" И Маруф ответил: "Да". И положил ее перед ней. И Фатима взглянула на кунафу и, увидев, что она с тростниковым медом, сказала: "Разве я не говорила тебе: принеси ее с пчелиным медом? Ты поступаешь наперекор моему желанию и приносишь ее с тростниковым медом".
     И Маруф извинился перед ней и сказал: "Я ее купил с отсрочкой уплаты". И его жена воскликнула: "Это пустые слова! Я буду есть кунафу только с пчелиным медом". И она рассердилась из-за кунафы, и ударила ею Маруфа по лицу, и сказала: "Поднимайся, о сводник, принеси мне другую!" А потом она ударила его кулаком по челюсти и выбила ему один из его зубов, и кровь потекла у него по груди.
     И от сильного гнева Маруф ударил жену одним легким ударом по голове, и тогда Фатима схватила его за бороду и стала кричать и говорить: "О мусульмане!" И соседи вошли и освободили его бороду из ее руки, и напали на нее с упреками, и начали ее стыдить, говоря: "Все мы охотно едим кунафу, которая с тростниковым медом. Что это за жестокость с этим бедным человеком? Это позор для тебя". И они до тех пор уговаривали Фатиму, пока не помирили ее с Маруфом, но после ухода людей она поклялась, что не съест этой кунафы нисколько.
     А Маруфа сжигал голод, и он сказал про себя: "Она поклялась, что не будет есть кунафы, так я ее съем". И начал есть, и когда Фатима увидела, что он ест, она стала говорить: "Если захочет Аллах, то, что ты съел, будет ядом и сгноит твое тело". - "Не будет так, как ты говоришь, - сказал Маруф и ел, и смеялся, говоря: "Ты поклялась, что не будешь есть эту кунафу, но Аллах велик и великодушен, и если захочет Аллах, я завтра вечером принесу тебе кунафу с пчелиным медом, и ты съешь ее одна".
     И он начал ее успокаивать, а она его проклинала, ругала и бранила до утра. А когда наступило утро, она засучила рукава, чтобы побить Маруфа, и Маруф сказал ей: "Дай срок, и я принесу тебе другую кунафу". И он пошел в мечеть, помолился, и отправился в лавку, и открыл ее, и сел, и не успел он в ней усесться, как пришли двое от кади и сказали: "Вставай поговори с кади: твоя жена пожаловалась ему на тебя, и облик у нее такой-то и такой-то". И Маруф узнал, что это Фатима, и сказал: "Аллах великий да испортит ей жизнь!" А потом он пошел с этими людьми и вошел к кади и увидел, что его жена завязала себе руку и ее покрывало выпачкано в крови, и женщина стоит, и плачет, и вытирает слезы.
     И кади сказал ему: "О человек, разве ты не боишься Аллаха великого? Почему ты бьешь эту женщину, и сломал ей руку, и выбил ей зуб, и делаешь с ней такие дела?" И Маруф воскликнул: "Если я ее побил или выбил ей зуб, суди меня, как желаешь, но дело было так-то и так-то, и соседи помирили меня с ней!" И он рассказал кади всю историю с начала до конца. А этот кади был из добрых людей, он вынул четверть динара и сказал Маруфу: "О человек, возьми это и сделай ей кунафу с пчелиным медом и помирись с ней". И Маруф сказал: "Отдай деньги ей". И Фатима взяла деньги, и кади помирил их и сказал: "О женщина, слушайся твоего мужа. А ты, человек, обращайся с ней ласково".
     И Маруф с Фатимой вышли, помирившись с помощью кади, и женщина пошла по одной дороге, а ее муж пошел по другой дороге, к себе в лавку, и сел.
     И вдруг посланные кади пришли к нему и сказали: "Дай нам нашу плату". И Маруф воскликнул: "Кади ничего с меня не взял; наоборот, он дал мне четверть динара!" Но посланные сказали: "Нас не касается, дал тебе кади или взял с тебя, и если ты не дашь нам нашу плату, мы возьмем ее у тебя силой". И они потащили его по рынку. И Маруф продал свои инструменты и дал им полдинара, и они отступились от него, а Маруф приложил руку к щеке и сидел печальный, так как у него не было инструментов, чтобы работать.
     И когда он сидел, вдруг подошли к нему два человека, безобразные видом, и сказали: "Поднимайся, о человек, поговори с кади: твоя жена пожаловалась ему на тебя". - "Кади помирил меня с ней", - ответил Маруф. Но эти люди сказали ему: "Мы от другого кади: твоя жена пожаловалась на тебя нашему кади".
     И Маруф поднялся, прося Аллаха о помощи против своей жены, и, увидев Фатиму, он сказал: "Разве мы не помирились, о дочь честного?"
     И Фатима воскликнула: "Не будет между мной и тобой мира!" И тогда Маруф выступил вперед и рассказал кади свою историю и сказал: "Кади такой-то только что помирил нас". И кади воскликнул: "О распутница, раз вы помирились, чего же ты приходишь мне жаловаться?" - "Он еще раз побил меня после этого", - сказала Фатима. И кади молвил: "Помиритесь; и не бей ее больше, а она больше не будет тебе перечить".
     И Маруф с женой помирились, и кади сказал ему: "Дай посланным их плату". И Маруф дал посланным их плату и отправился в лавку, и открыл ее, сел там, и был он точно пьяный от горя, которое его постигло.
     И когда он так сидел, вдруг подошел к нему человек и сказал: "О Маруф, иди спрячься, твоя жена пожаловалась на тебя высшему двору, и к тебе идет Абу-Табак" [683]. И Маруф поднялся и, заперев лавку, побежал в сторону Ворот Победы. А у него осталось пять полушек серебра от платы за колоды и инструмент, и он купил на четыре полушки хлеба и на полушку сыра, убегая от Фатимы, и было это во время зимы, после полудня.
     И когда Маруф вышел на свалку, на него полил дождь, точно из бурдюков, и его одежда промокла. Он вошел в аль-Адилию [684] и увидел разрушен^ное помещение, где была заброшенная кладовая без дверей, и вошел туда, чтобы спрятаться от дождя, и его одежда была пропитана водой.
     И слезы потекли из-под его век, и он был подавлен тем, что с ним случилось, и говорил: "Куда я убегу от этой распутницы? Прошу тебя, о господь мой, пошли мне когонибудь, кто уведет меня в далекие страны, куда ко мне не будут знать дорогу".
     И когда он сидел и плакал, стена вдруг расступилась, и к нему вышло из стены существо высокого роста, от вида которого волосы вставали дыбом на теле, и сказало: "О человек, почему ты потревожил меня сегодня вечером? Я живу в этом месте уже двести лет и не видел, чтобы кто-нибудь входил сюда и делал то, что ты делаешь. Расскажи мне, каково твое наме^ренье, и я исполню твою нужду, - мое сердце взяла жалость к тебе". - "Кто ты и что такое ты будешь?" - спросил Маруф. И существо ответило: "Я обитатель этого места".
     И тогда Маруф рассказал ему обо всем, что случилось у него с женой, и дух спросил: "Хочешь, я доставлю тебя в страну, куда твоя жена не найдет к тебе дороги?" -
     "Да", - ответил Маруф. И дух сказал: "Садись мне на спину". И Маруф сел, и дух понес его, и летел с ним от наступления ночи до восхода зари, и опустился на вершину высокой горы..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто первая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что марид понес Маруфа-башмачника, и полетел с ним, и спустился на вершине высокой горы, и сказал: "О человек, спустись с этой горы, и увидишь окрестности города. Войди туда, - твоя жена не будет знать к тебе дороги, и ей невозможно до тебя добраться".
     И он оставил его и исчез; и Маруф сидел озадаченный и смущенный, пока не взошло солнце, и тогда он сказал себе: "Встану и спущусь туда, в город, - в том, чтобы сидеть здесь, нет никакой пользы".
     И он спустился к подножию горы и увидел город с высокими стенами и дворцами, уходящими ввысь, и богато украшенными строениями, и этот город был усладой смотрящих.
     И Маруф вошел в городские ворота и увидел, что этот город веселит опечаленное сердце. И когда он шел по рынку, люди смотрели на него и разглядывали его, и они все собрались вокруг Маруфа, дивясь на его одежду, так как его одежда не была похожа на их одежду. И один человек из жителей города спросил его: "О человек, ты чужеземец?" И Маруф ответил: "Да". - "Из какой ты страны?", - спросил этот человек. И Маруф ответил: "Из города Мисра-счастливого". И тот человек спросил: "Давно ли ты его покинул?" - "Вчера после полудня", - ответил Маруф. И человек засмеялся и сказал: "О люди, пойдите посмотрите на него и послушайте, что он говорит!" - "А что он говорит?" - спросили люди. И тот человек сказал: "Он утверждает, будто он из Мисра и вышел оттуда вчера после полудня".
     И все засмеялись, и люди собрались вокруг Маруфа и сказали: "О человек, ты бесноватый, если говоришь такие слова. Как ты утверждаешь, будто покинул Миср вчера после полудня, а утром оказался здесь? Дело в том, что между нашим городом и Мисром расстояние целого года пути". - "Нет бесноватых, кроме вас, - сказал Маруф, - а что до меня, то я правдив в моих словах. Вот хлеб из Мисра, он еще свежий". И он показал людям хлеб, и все начали его разглядывать, дивясь на него, так как он не был похож на хлеб их страны.
     И люди во множестве столпились вокруг Маруфа и стали говорить друг другу: "Вот хлеб из Мисра, посмотрите на него". И Маруф стал знаменит в этом городе, и некоторые люди верили ему, а некоторые не верили и смеялись над ним.
     И когда это было так, вдруг подъехал к ним верхом на муле купец, сзади которого было два раба, и он рассеял толпу и сказал: "О люди, разве вам не стыдно, что вы собрались около этого чужеземца и издеваетесь над ним и смеетесь? Что вам за дело до него?" И он до тех пор ругал людей, пока не прогнал их от Маруфа, и никто не мог дать ему ответа. А потом он сказал: "Пойди сюда, о брат мой! Тебе не будет зла от этих людей, у которых нет стыда". И он взял Маруфа, и привел его в просторный и разукра^шенный дом, и посадил на царственное сиденье, а потом он отдал приказ рабам, и те открыли сундуки и вынули одежду купца-тысячника, и купец одел Маруфа в эту одежду. А Маруф был человек видный, и стал он подобен начальнику купцов.
     Потом этот купец потребовал скатерть, и перед ними разложили скатерть со всевозможными роскошными блюдами из всяких кушаний, и они с Маруфом поели и попили. А затем купец спросил Маруфа: "О брат мой, как твое имя?" И Маруф ответил: "Мое имя Маруф, а по ремеслу я башмачник и кладу заплатки на старые сапоги". - "Из какой ты страны?" - спросил купец. И Маруф ответил: "Из Мисра". - "Из какого квартала?" - спросил купец. "Разве ты знаешь Миср?" - спросил в свою очередь Маруф. И купец ответил: "Я из его уроженцев". И тогда Маруф сказал: "Я с Красной улицы". - "А кого ты знаешь на Красной улице?" - спросил купец. И Маруф оказал: "Такого-то и такого-то", - и перечислил ему много людей.
     И тогда купец спросил: "Знаешь ли ты шейха Ахмеда, москательщика?" И Маруф ответил: "Это мой сосед, стеной к стене". - "Что он, здоров?" - спросил купец. И Маруф ответил: "Да". Тогда купец опять спросил: "А сколь ко у него детей?" - "Трое: Мустафа, Мухаммед и Али", - ответил Маруф. И купец спросил: "Что сделал Аллах с его детьми?" - "Мустафа, - ответил Маруф, - здоров, и он ученый, преподаватель, а Мухаммед - москательщик, и он открыл себе лавку рядом с лавкой своего отца, после того как женился и жена родила ему сына по имени Ха сан". - "Да порадует и тебя Аллах благой вестью!" - вое кликнул купец, И Маруф продолжал: "Что же касается Али, то он был мне товарищем, когда мы были маленькие, и я постоянно играл с ним. Мы ходили в одежде христианских детей и входили в церковь, и воровали книги христиан, и продавали их, а на вырученные деньги покупали себе еду; и как то раз случилось, что христиане увидели нас, и схватили с книгой, и пожаловались нашим родным, и сказали отцу Али: "Если ты не удержишь своего сына от вреда нам, мы пожалуемся на тебя царю". И отец Али успокоил их и задал ему порку, и по этой причине Али убежал, и с того времени отец не знал к нему дороги. Он исчез двадцать лет назад, и никто не знает о нем вестей".
     "Это я - Али, сын шейха Ахмеда, москательщика, а ты - мой товарищ, о Маруф!" - воскликнул купец. И они приветствовали друг друга. А после приветствия купец сказал: "О Маруф, расскажи мне о причине твоего прихода из Мисра в этот город". И Маруф рассказал ему о своей жене Фатиме, ведьме, и о том, что она с ним сделала, и сказал: "Когда ее обиды стали для меня слишком тяжкими, я убежал от нее в страну Ворот Победы, и на меня полил дождь, и я вошел в заброшенную кладовую в альАдилии и сидел там и плакал, и вышел ко мне обитатель того места, - а это ифрит из джиннов, - и спросил меня, что со мной, и я рассказал ему о моем положении, и тогда он посадил меня к себе на спину и всю ночь летел со мной между небом и землей, а потом поставил меня на гору и рассказал мне про этот город. И я спустился с горы и вошел в город, и люди собрались вокруг меня и стали меня расспрашивать. И я сказал им: "Я вчера вышел из Мисра". И они мне не поверили, и пришел ты, и отогнал от меня людей, и привел меня в этот дом. Вот причина моего ухода из Мисры. А ты - какова причина твоего прихода сюда?"
     И купец отвечал ему: "Меня одолело безрассудство, когда мне было восемь лет, и с того времени я ходил из селения в селение и из города в город, пока не пришел в этот город, и называется он Ихтиян аль-Хатан. Я увидел, что его жители - благородные и великодушные люди и у них есть жалость, и узнал, что они доверяют бедняку и дают ему в долг и верят всему, что он говорит. И тогда я сказал им" "Я купец, и я определил мою поклажу, и мне нужно место, куда сложить поклажу". И они поверили мне и освободили мне место. И я сказал им: "Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто бы мне одолжил тысячу динаров, пока не придет моя поклажа, и тогда я верну ему то, что у него взял, - мне нужны некоторые вещи до прибытия моей поклажи". И они дали мне сколько я хотел, и я пошел на рынок купцов, и увидел там некоторые товары, и купил их, а на следующий день я их продал и нажил пятьдесят динаров и купил других вещей. И я начал дружить с людьми и оказывать им уважение, и они полюбили меня, и я продавал и покупал, и мои деньги умножились. Знай, о брат мой, что говорит сказавший поговорку: "Вся земная жизнь - бахвальство и хитрости, и в стране, где тебя никто не знает, делай что хочешь". Если ты будешь говорить всякому, кто тебя спросит: "По ремеслу я башмачник, и я бедняк, и убежал от моей жены, и вчера ушел из Мисра", - тебе не поверят, и ты будешь для людей посмешищем, пока останешься в этом городе. А если ты скажешь: "Меня принес ифрит", - все от тебя разбегутся, и никто к тебе не подойдет. И люди будут говорить: "Этот человек одержим ифритом, и со всяким, кто к нему приблизится, случится беда". И такая слава будет дурной для тебя и для меня, так как они знают, что я из Мисра".
     "Что же мне делать?" - спросил Маруф. И купец сказал ему: "Я научу тебя, как сделать, если захочет великий Аллах. Я дам тебе завтра тысячу динаров и мула, чтобы ездить на нем, и раба, который пойдет впереди тебя и доведет тебя до ворот рынка купцов. Войди к ним, а я буду сидеть среди купцов, и когда я тебя увижу, я встану и поздороваюсь с тобой, и поцелую тебе руку, и буду возвеличивать твой сан. И всякий раз, как я тебя спрошу о какомнибудь сорте ткани и скажу тебе: "Привез ли ты с собой сколько-нибудь такого-то сорта?", ты говори: "Много". А если меня о тебе будут спрашивать, я стану тебя расхваливать и возвеличивать в их глазах, а потом скажу: "Наймите ему амбар и лавку", и припишу тебе изобилие богатств и щедрость. Когда же подойдет к тебе нищий, дай ему сколько придется, - и люди поверят моим словам, и убедятся в твоем величии и щедрости, и полюбят тебя.
     А потом я тебя приглашу и приглашу ради тебя всех купцов и сведу тебя с ними, чтобы они все тебя знали и ты бы их знал..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто вторая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что купец Али говорил Маруфу: "Я приглашу тебя и приглашу ради тебя всех купцов и сведу тебя с ними, чтобы они все тебя знали и ты бы их знал, для продажи и покупки, и брал у них, и отдавал. И не пройдет долгий срок, как ты уже станешь обладателем богатства".
     И когда наступило утро, купец Али дал Маруфу тысячу динаров, одел его в платье и посадил на мула, и дал ему раба, и сказал: "Да освободит тебя Аллах от ответственности за все это, так как ты мой друг и мне обязательно оказать тебе уважение. Не обременяй себя заботой и брось думать о том, что было у тебя с твоей женой, и не говори о ней никому". И Маруф воскликнул: "Да воздаст тебе Аллах благом!" - а потом он сел на мула, и раб шел перед ним, пока не довел его до ворот рынка купцов, и все купцы сидели там, и купец Али сидел среди них.
     И, увидев Маруфа, он поднялся, и бросился к нему, и сказал: "Благословенный день, о купец Маруф, о обладатель блага и милости!" А потом он поцеловал ему руку перед купцами и сказал: "О братья, купец Маруф обрадовал нас своим приходом". И все купцы приветствовали его, и Али делал им знаки, чтобы они выразили ему уважение, а Маруф стал великим в их глазах; а затем Али свел его со спины мула, и купцы приветствовали его, и Али уединялся то с одним, то с другим из них и расхваливал Маруфа.
     И его спрашивали: "Это купец?" И он говорил: "Да. Вернее - это самый большой из купцов, и не найдется никого богаче, так как его богатства и богатства его отца и предков знамениты среди купцов Мисра. У него есть товарищи в Индии, Синде и Йемене, и в отношение щедрости он стоит на великой ступени. Знайте же его сан, возвышайте его место и служите ему. Да будет вам известно, что он прибыл в этот город не для торговли, и у него нет другой цели, как посмотреть на чужие страны, - ему не нужно ездить на чужбину для прибыли и наживы, так как у него столько денег, что их не пожрут огни, и я - один из его слуг".
     И Али до тех пор расхваливал Маруфа, пока купцы не вознесли его выше головы и не стали рассказывать друг другу его достоинствах. А затем они собрались подле него и начали предлагать ему угощения и напитки, и даже начальник купцов подошел к нему и приветствовал его.
     И купец Али говорил Маруфу в присутствии других купцов: "О господин, может быть, ты привез с собой сколько-нибудь такой-то ткани?" И Маруф отвечал: "Много!"
     (А в эти дни Али показал ему всякие драгоценные ткани и научил его названиям тканей, дорогих и дешевых.)
     И один купец спросил Маруфа: "О господин мой, ты привез желтого сукна?" И Маруф ответил: "Много!" И купец спросил: "А красного, как кровь газели?" И Маруф ответил: "Много!" И всякий раз, как он спрашивал его о чем-нибудь, Маруф отвечал: "Много!"
     И тогда этот купец сказал: "О купец Али, если бы твой земляк захотел привезти тысячу тюков дорогих тканей, он бы привез их?" И Али ответил: "Он бы привез их из одной кладовой в числе своих кладовых, и там бы ничего не уменьшилось".
     И когда они сидели, вдруг стал обходить купцов нищий, и одни подали ему серебряную полушку, а другие подали джедид, но большинство из них не дало ему ничего.
     А когда нищий дошел до Маруфа, тот захватил горсть золота и дал ее нищему, и нищий пожелал ему блага и ушел; и купцы удивились и сказали: "Это подарок царей, - он ведь дал нищему золота без счета, и если бы он не был из людей с большим состоянием и у него не было бы всего много, он не подал бы нищему горсть золота".
     А через некоторое время подошла к Маруфу бедная женщина, и он захватил горсть золота и дал ей, и она ушла, благословляя его, и рассказала об этом другим беднякам, и они стали подходить к нему один за другим, и всякий раз, как они к нему подходили, Маруф брал горсть золота и подавал, пока не израсходовал всю тысячу динаров.
     А после этого он ударил рукой об руку и воскликнул: "Достаточно с нас Аллаха, и благой он промыслитель!" И начальник купцов спросил его: "Что с тобой, о купец Маруф?" И Маруф сказал: "Похоже, что большинство жителей этого города - бедняки и нищие. Если бы я знал, что это так, я бы привез в седельном мешке немного денег и подарил бы их бедным. Я боюсь, что мое пребывание на чужбине продлится, а мне свойственно не отказывать нищему. Но у меня не осталось золота, и когда подойдет ко мне бедняк, что я ему скажу?" - "Скажи ему: "Аллах тебя наделит", - молвил начальник купцов. И Маруф воскликнул: "Не таков мой обычай, и одолели меня по этой причине заботы. Я хотел бы иметь тысячу динаров, чтобы подавать милостыню, пока не придет моя поклажа".
     И начальник купцов сказал: "Не беда!" И послал когото из своих слуг, и тот принес ему тысячу динаров, и он отдал их Маруфу. И Маруф подавал каждому, кто проходил мимо него из бедных, пока не раздался призыв к полуденной молитве. И люди вошли в мечеть и совершили полуденную молитв, и то, что у него осталось от тысячи динаров, Маруф разбросал над головами молящихся, и тогда люди обратили на него внимание и стали его благословлять, а купцы дивились его великой щедрости и тароватости.
     И потом Маруф обратился к другому купцу и, взяв у него тысячу динаров, роздал их, а купец Али смотрел на его поступки и не мог ничего сказать.
     И Маруф делал так, пока не раздался призыв к предзакатной молитве, и тогда он вошел в мечеть, и помолился, и роздал остаток денег. И не заперли еще ворот рынка, как он уже взял пять тысяч динаров и роздал их, и всякому, у кого он что-нибудь брал, он говорил: "Когда придет моя поклажа, если ты захочешь золота, я тебе дам, а если захочешь тканей, я тебе дам, - у меня много".
     А к вечеру купец Али пригласил Маруфа к себе и пригласил с ним всех купцов и посадил его на почетное место, и тот разговаривал только о тка^нях или драгоценных камнях, и всякий раз, когда ему что-нибудь называли, он отвечал: "У меня этого много".
     А на следующий день Маруф отправился на рынок и стал обращаться к купцам, и брать у них деньги и раздавать их беднякам, и он поступил таким образом двадцать дней, пока не взял у людей шестьдесят тысяч динаров, - и к нему не пришла ни поклажа, ни жгучая чума [685].
     И люди стали шуметь о своих деньгах и сказали: "Не пришла поклажа купца Маруфа! До каких же пор он будет брать у людей деньги и отдавать их нищим?" И один из купцов сказал: "Правильно будет нам поговорить с его земляком, купцом Али". И они пришли к нему и сказали: "О купец Али, поклажа купца Маруфа не пришла". И Али сказал: "Подождите, она обязательно скоро придет". А потом он остался наедине с Маруфом и сказал ему: "О Маруф, что это за дела? Что я тебе говорил: "подрумянь хлеб" или "сожги его?" Купцы шумят о своих деньгах, и они мне сказали, что им с тебя следует шестьдесят тысяч динаров, которые ты взял и роздал нищим. Чем же ты заплатишь долги людям, когда ты не продаешь и не покупаешь?" - "А что такое случилось, - сказал Маруф, - и что за количество - шестьдесят тысяч динаров? Когда поклажа придет, я им отдам; если они хотят - тканями, а если хотят - золотом и серебром". - "Аллах велик! - воскликнул купец Али. - Разве у тебя есть поклажа?" - "Много!" - отвечал Маруф. И Али воскликнул: "Аллах и его приспешники пусть воздадут тебе за твою мерзость! Разве я учил тебя этим словам, чтобы ты говорил их мне? Я расскажу о тебе людям!" - "Ступай без долгих разговоров, - сказал Маруф. - Разве я бедняк? В моей поклаже всего много, и когда она придет, они возьмут свои вещи, за динар-два, и я в них не нуждаюсь".
     И тогда купец Али рассердился и воскликнул: "О маловоспитанный, я тебе покажу, как мне врать, не стыдясь!" И Маруф сказал: "Что сумеешь, то и сделай, а они подождут, пока придет моя поклажа, и получат свое добро с избытком".
     И купец Али оставил его и ушел, говоря в душе: "Я раньше его расхваливал, и если я теперь стану его хулить, то окажусь лгунам, и ко мне по^дойдут слова сказавшего: "Кто похвалил, а потом осудил, тот солгал два раза".
     И купец Али рассердился и не знал, что делать. А потом купцы пришли к нему и спросили: "О купец Али, ты с ним разговаривал?" И он сказал им: "О люди, мне перед ним стыдно! У него тысяча динаров моих денег, и я не могу с ним о них говорить. А когда вы ему давали, вы не советовались со мной, и мне нечего о нем с вами разговаривать. Требуйте с него, а если он вам не отдаст, пожалуйтесь на него царю этого города и скажите ему: это плут, который сплутовал с нами, - и царь освободит вас от него".
     И купцы пошли к царю и рассказали ему о том, что случилось, и сказали: "О царь времени, мы не знаем, что нам делать с этим купцом, щедрость которого так велика. Он делает то-то и то-то и все, что берет, раздает беднякам горстями. Если бы он имел мало, его душа не позволяла бы ему брать золото горстями и раздавать его бедным, а если бы он был из людей богатых, правдивость его стала бы нам ясна с приходом его поклажи. Но мы не видим у него поклажи, хотя он утверждает, будто у него есть поклажа, которую он опередил, и всякий раз, как мы называем ему какой-нибудь сорт из сортов материи, он говорит: "Его у меня много!" Прошел уже долгий срок, а об его поклаже нет никаких вестей, и нам с нею следует шестьдесят тысяч динаров, и все это он роздал беднякам". И они стали расхваливать Маруфа и прославлять его щедрость.
     А этот царь был жадюга, жаднее Ашаба [686], и когда он услышал о великодушии и щедрости Маруфа, им овладела жадность, и он сказал: "Если бы у этого купца не было много денег, он бы не проявил всей этой щедрости. Его поклажа обязательно прибудет! И эти купцы соберутся у него, и он раздаст им много денег. Я имею больше прав, чем они, на эти деньги, и я хочу завязать с ним дружбу и подружиться с ним, пока не пришла его поклажа. И то, что взяли бы от него эти купцы, возьму я. Я женю его на моей дочери и присоединю его деньги к моим деньгам".
     И везирь царя сказал ему: "О царь времени, я думаю, что он плут, а плут разрушает дом жадного..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто третья ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя сказал ему: "Я думаю, что он плут, а плут разрушает дом жадного", - и царь молвил: "О везирь, я его испытаю и узнаю, плут ли он, или говорит правду, и воспитан ли он в богатстве, или нет". - "Чем же ты его испытаешь?" - спросил везирь; и царь сказал: "У меня есть драгоценный камень. Я пошлю за этим купцом и призову его к себе, и когда он сядет, окажу ему уважение и дам ему этот камень: и если он узнает, какой это камень и узнает его цену - значиг, он обладатель благ и богатства; а если он его не узнает - то он плут и выскочка, и я убью его наихудшим образом".
     И затем царь послал за Маруфом и призвал его к себе, и Маруф, войдя, приветствовал его, и царь возвратил ему приветствие, и посадил его с собой рядом, и спросил: "Ты ли купец Маруф?" - "Да", - ответил Маруф. И царь молвил: "Купцы утверждают, будто им с тебя следует шестьдесят тысяч динаров. Правда ли то, что они говорят?" - "Да", - ответил Маруф. И царь опросил: "Почему же ты не отдаешь им деньги?" - "Они подождут, пока прибудет моя поклажа, и я отдам им за один динар - два, и если они захотят золота - я им дам, и если захотят серебра - я им дам, и если захотят товаров - я тоже им дам, - ответил Маруф. - Кому следует тысяча, я дам две, - за то, что он защитил мою честь перед бедняками; у меня всего много".
     А потом царь сказал ему: "О купец, возьми этот камень и посмотри, какого он сорта и какая ему цена". И он дал ему камень величиной с орешек (а царь купил его за тысячу динаров, и у него не было другого такого камня, и он дорожил им). И Маруф взял его в руку, и сжал большим и ука^зательным пальцем, и сломал, - так как драгоценный камень тонок и не выносит давления.
     "Зачем ты сломал этот драгоценный камень?" - спросил его царь. И Маруф засмеялся и сказал: "О царь времени, это не драгоценный камень - это кусок металла, который стоит тысячу динаров. Как же ты говоришь про него, что это драгоценный камень? Драгоценному камню цена семьдесят тысяч динаров, а это называется: кусок металла. Драгоценные камни, которые не будут величиной с лесной орех, не имеют для меня цены, и я ими не занимаюсь. Как ты можешь быть царем и называть это драгоценным камнем, когда это кусок металла, которому цена тысяча динаров? Но вам простительно: вы бедняки, и у вас нет сокровищ, имеющих цену". - "О купец, - спросил его царь, - а у тебя есть драгоценные камни, про которые ты рассказываешь?" - "Много", - отвечал Маруф. И царя одолела жадность, и он спросил: "А ты дашь мне настоящих драгоценных камней?" - "Когда придет моя поклажа, - ответил Маруф, - я дам тебе много, и чего бы ты ни потребовал, у меня много и я дам тебе все бесплатно". И царь обрадовался и сказал купцам: "Уходи своей дорогой и подождите, пока не придет его поклажа, И тогда приходите и возьмите ваши деньги от меня". И купцы ушли.
     Вот что было с Маруфом и купцами. Что же касается царя, то он обратился к везирю и сказал ему: "Обласкай купца Маруфа, и завяжи с ним разговор, и скажи ему яро мою дочь, чтобы он на ней женился и мы бы заполу^чили все блага, которые у него есть". - "О царь времени, - отвечал везирь, - поведение этого человека мне не нравится, и я думаю, что он плут и лгун. Брось же эти слова, чтобы твоя дочь не пропала ни за что".
     А этот везирь раньше просил царя женить его на своей дочери, и царь хотел выдать ее за него замуж, но когда это дошло до царевны, она не согласилась.
     И царь сказал везирю: "О обманщик, ты не хочешь мне добра, потому что ты раньше сватался к моей дочери и она не согласилась выйти за тебя замуж, и теперь ты пресекаешь путь к ее замужеству и хочешь, чтобы моя дочь осталась, как земля под паром, и ты взял бы ее сам. Выслушай же от меня такое слово: нет тебе касательства к этим делам. Как он может быть плутом и лгуном, когда он узнал цену этого драгоценного камня - ту, за которую я его купил, и сломал его, так как он ему не понравился? У него много драгоценных камней, и когда он войдет к моей дочери, то увидит, что она красива, и она отнимет у него разум, и он полюбит ее и даст ей драгоценных камней и сокровищ. А ты желаешь лишить мою дочь и меня этих благ".
     И везирь промолчал, боясь гнева царя, и сказал в душе: "Натравливай собак на быков!" А затем он обратился к купцу Маруфу и сказал ему: "Его величество царь полюбил тебя, и у него есть дочь, красивая и прелестная, на которой он хочет тебя женить. Что ты скажешь?" - "Это недурно, - отвечал Маруф, - но пусть он подождет, пока придет моя поклажа: приданое за царских дочерей обильно, и сан их таков, что за них дают только приданое, подходящее к их положению. А сейчас у меня нет дням. Пусть же царь подождет, пода придет моя поклажа, - у меня добра много. Я обязательно должен раздать за невесту милостыни пять тысяч мешков денег, и мне нужно тысячу мешков, чтобы раздать их нищим и беднякам в вечер, когда я к ней войду, и тысячу мешков, чтобы раздать тем, кто будет идти в шествии, и тысячу мешков, чтобы сделать угощение для военных и для других. Мне нужно сто драгоценных камней, чтобы дать их царевне на утро после свадьбы, и сто драгоценных камней, которые я раздам невольницам и евнухам, - я дам каждому из них камень, чтобы возвысить сан невесты. Мне нужно одеть тысячу голых из бедняков, и не обойтись мне без подаяния, - а все это возможно только тогда, когда придет моя поклажа, у меня ведь всего много, тогда я и думать не стану обо всех этих расходах".
     И везирь пошел и рассказал царю о том, что говорил Маруф, и царь сказал: "Если он этого хочет, как же ты говоришь про него, что он плут и лгун?" - "Я продолжаю это говорить", - сказал везирь. И царь выругал его, и выбранил, и сказал: "Клянусь жизнью моей головы, если ты не оставишь этих речей, я тебя убью! Возвращайся к нему и приведи его ко мне, и я с ним устроюсь".
     И везирь пошел к Маруфу и сказал: "Пойди поговори с царем". И Маруф ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И затем он пришел к царю, и тот сказал ему: "Не оправдывайся этими оправданиями! Моя казна полна, возьми ключи себе и расходуй все, что тебе нужно. Давай сколько хочешь, одевай бедных и делай что хочешь, - и тебе ничего не будет от дочери и ее невольниц, а когда придет твоя поклажа, сделай своей жене какое хочешь уважение. Мы будем ждать ее приданого, пока не придет твоя поклажа, и между мной и тобой нет никакого различия".
     И затем он приказал шейх-аль-исламу написать брачную запись, и тот написал запись царевны с купцом Маруфом, и царь принялся устраивать свадьбу. Он приказал украсить город, и забили в барабаны, и поставили кушанья всевозможных родов, и пришли забавники. А купец Маруф сидел на скамеечке в брачном зале, и к нему приходили забавники, фокусники и пля^суны, и мастера диковинных движений и удивительных развлечений, - и он приказывал казначею и говорил: "Принеси золото и серебро! И тот приносил золото и серебро, и Маруф обходил смотрящих, подавал каждому, кто играл, горсть, и он благодетельствовал беднякам и нищим и одевал голых, и была эта свадьба шумная.
     И казначей не успевал приносить из казны деньги, а сердце везиря чуть не лопалось от злости, но он не мог ничего сказать.
     А купец Али удивлялся, что расходуются такие деньги, и говорил купцу Маруфу: "Аллах и его приспешники пусть отомстят твоей голове. Тебе не довольно, что ты погубил деньги купцов, и ты губишь деньги царя". И купец Маруф отвечал ему: "Это тебя не касается. Когда придет поклажа, я все возмещу".
     И он начал разбрасывать деньги и говорил про себя: "Жгучая чума! [687] Что будет то будет, и от того, что предопределено, не убежишь!"
     И свадьба продолжалась сорок дней, а на сорок первый день устроили шествие невесты, и перед ней шли все эмиры и военные, и когда ее привели, Маруф стал рассыпать золото над головами людей. И царевне устроили великолепное шествие, и Маруф истратил очень значительные деньги, и его ввели к царевне, и он сел на высокое кресло. И опустили занавески, и заперли двери, и все вышли и оставили его у невесты, и тогда он начал бить рукой об руку и просидел некоторое время печальный, ударяя ладонью об ладонь и говоря: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого". - "О господин мой, да будешь ты здоров, почему это ты озабочен?" - спросила царевна. И Маруф сказал: "Как мне не быть озабоченным, когда твой отец меня расстроил и сделал со мной такое дело, как будто сжег зеленый посев". - "А что с тобой сделал мой отец, скажи мне?" - спросила царевна. И Маруф ответил: "Он ввел меня к тебе раньше, чем прибыла моя поклажа, а я хотел иметь самое меньшее сто драгоценных камней, чтобы раздать их твоим невольницам, каждой по одному камню, чтобы они радовались и говорили: "Мой господин дал мне камешек в ночь, когда вошел к своей госпоже". И этот поступок служил бы для возвышения твоего сана и увеличения почета тебе. Я не перестаю раздавать камни, так как у меня их много".
     "Не заботься об этом и не огорчайся по этой причине, - сказала царевна. - Что касается меня, то тебе от меня ничего не будет плохого, так как я подожду, пока придет твоя поклажа, а что касается невольниц, то тебе от них тоже ничего не будет. Вставай, сними с себя одежду и доставь себе наслаждение, а когда придет твоя поклажа, мы получим эти камни и другое".
     И Маруф поднялся и, сняв с себя одежду, сел на постель, и принялся дразнить жену, и начались заигрыванья, и он положил ей руку на ногу, а она села к нему на колени и вложила губы ему в рот, и был это тот час, когда забывает человек отца и мать.
     И Маруф обнял жену, и прижал ее к себе, я стал мять ее в объятьях, и прижал ее к груди, и сосал ей губы, пока из них не потек мед. Он положил ей руку под левую подмышку, и ее члены, как и его члены устремились к сближению, и тогда он ударил ее между грудями, и она оказалась меж его бедрами, и он опоясал ее ногами, и испробовал оба способа, и закричал: "О отец двух покрывал!" И он вложил заряд, и зажег фитиль, и, нацелив^шись по компасу, приложил огонь, и сбил башню со всех четырех столбов, и была это загадка, о которой не спрашивают, и девушка вскрикнула криком, который неизбежен..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто четвертая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда девушка вскрикнула криком, который неизбежен, купец Маруф уничтожил ее девственность, я была это ночь, которая не идет в счет ночей жизни, так как она заключает сближение с прекрасными, объятия, и игры, и сосанье, и пронзание до утра.
     А потом Маруф сходил в баню и надел платье из платьев царей и, выйдя из бани, пришел в диван царя, и те, кто был там, встали ради него на ноги и встретили его с уважением и почетом, поздравляя его, и призывали на него благословение.
     И Маруф сел рядом с царем и спросил: "Где казначей?" И ему оказали: "Вот он, перед тобой". И Маруф молвил: "Подай почетные одежды и одень всех везирей, и эмиров, и обладателей должностей!" И казначей принес ему все, что он потребовал, и Маруф сидел, и давал каждому, кто к нему приходил, и одаривал всякого человека, смотря по его сану.
     И он провел таким образом двадцать дней, и у него не обнаружилось ни поклажи, ни чего-нибудь другого, и казначей почувствовал из-за него величайшее стеснение.
     И он вошел к царю в отсутствие Маруфа (а царь сидел с одним только везирем, больше ни с кем), и поцеловал перед ним землю и сказал: "О царь времени, я тебе кое-что расскажу, так как ты, может быть, будешь меня упрекать за то, что я тебе этого не рассказал. Знай же, что казна опустела, и там не осталось денег, кроме малого количества, я через десять дней мы ее запрем пустой". - "О везирь, - сказал царь, - поклажа моего зятя задержалась, и о ней нет вестей". И везирь захохотал и сказал: "Да будет Аллах к тебе милостив, о царь времени! Ты слишком прост для дел этого плута и лгуна! Клянусь жизнью твоей головы, у него нет ни поклажи, ни чумы, которая освободила бы нас от него, и он с тобой плутовал, пока не погубил твои деньги и не женился на твоей дочери даром. До каких пор ты будешь беспечен с этим лгуном?" - "О везирь, - сказал царь, - как сделать, чтобы узнать истинное положение дел?" И везирь сказал: "О царь времени, не проведает тайны мужчины никто, кроме его жены. Пошли за твоей дочерью, чтобы она пришла за занавеску, и я спрошу ее об истинном положении. Пусть она расспросит Маруфа и осведомит нас об его обстоятельствах". - "В этом нет дурного, - сказал царь, - клянусь жизнью моей головы, если будет установлено, что он плут и лгун, я убью его наихудшим образом".
     И затем он взял везиря и, придя с ним в приемную комнату, послал за своей дочерью, и она пришла за занавеску (а это было в отсутствие ее мужа) и, придя, сказала: "О батюшка, что ты хочешь?" - "Поговори с везирем", - сказал царь. И царевна спросила: "О везирь, что тебе?" И везирь молвил: "О госпожа, знай, что твой муж погубил деньги твоего отца и женился на тебе без приданого. Он все время обещает нам и не исполняет обещаний, и об его поклаже не обнаружилось сведений, а в общем мы хотим, чтобы ты рассказала нам про него".
     И царевна сказала: "Его речи многочисленны, и он все время приходит и обещает мне драгоценные камни, сокровища и дорогие материи, но я ничего этого не вижу". - "О госпожа, - спросил везирь, - можешь ли ты сегодня ночью завязать с ним разговор и сказать ему: "Расскажи мне правду и не бойся ничего. Ты стал моим мужем, и я не допущу с тобой неосторожности. Расскажи мне истину об этом деле, и я придумаю для тебя план, который тебя спасет". И затем отдаляйся и приближайся к нему в разговоре, покажи ему любовь и допроси его, а после этого расскажи нам истину о его деле". - "О батюшка, - ответила царевна, - я знаю, как мне его испытать".
     И затем она ушла, а после ужина к ней, по обычаю, вошел ее муж Маруф, и она поднялась к нему, и взяла его под мышки, и стала его обманывать великими обманами (а достаточно с тебя обманов женщин, когда у них есть до мужчин какая-нибудь нужда, которую они хотят исполнить!), и до тех пор обманывала его и ласкала словами слаще меда, пока не украла его разума.
     И когда она увидела, что Маруф склонился к ней вполне, она сказала: "О прохлада моего глаза, о плод моей души, да не заставит меня Аллах тосковать без тебя и да не разлучит время нас с тобою. Любовь к тебе поселилась в моем сердце, и огонь страсти к тебе сжег мою печень, я не будет никогда с тобой допущена крайность. Я хочу, чтобы ты рассказал мне истину, так как ухищрения лжи бесполезны и не все время удаются. До каких пор будешь ты плутовать и лгать моему отцу? Я боюсь, что твое дело станет ему ясно, прежде чем мы придумаем для него хитрость, и он тебя схватит. Расскажи же мне правду, и тебе будет лишь то, что тебя радует. Когда ты расскажешь мне истину об этом деле, не бойся ничего дурного. Сколько ты еще будешь утверждать, что ты купец и обладатель денег и у тебя есть поклажа? Прошло уже долгое время, как ты говоришь: "Моя поклажа, моя поклажа", - и нет о твоей поклаже вестей, и на твоем липе видна забота по этой причине. Если в твоих словах нет правды, расскажи мне, и я придумаю тебе план, который тебя освободит, если захочет Аллах". - "О госпожа, - ответил Маруф, - я расскажу тебе правду, и что желаешь, то и сделай". - "Говори и будь правдив, - сказала царевна, - ибо правда - корабль спасения, и берегись лжи, ибо ложь позорит солгавшего. От Аллаха дар того, кто сказал:
     Правдивым будь, хотя б тебя истина
     Сожгла потом огнями горящими.
     Ищи Аллаха милости. Всех глупей
     Гневящий бога, чтоб угодить рабам".
     "О госпожа, - сказал Маруф, - знай, что я не купец и нет у меня ни поклажи, ни жгучей чумы. Я был в моей стране башмачником, и у меня есть жена по имени Фатима, ведьма, и у меня с ней случилось то-то и то-то".
     И он рассказал ей всю историю с начала до конца, и царевна засмеялась и сказала: "Ты искусен в ремесле лжи и плутовства". - "О госпожа, - сказал Маруф, - да сохранит тебя Аллах великий, чтобы прикрывать пороки и рассеивать горести". И царевна молвила: "Знай, что ты сплутовал с моим отцом и обманул его своим великим бахвальством, так что он выдал меня за тебя из жадности, а затем ты погубил его деньги, и везирь подозревает тебя из-за этого. Сколько раз он разговаривал о тебе с моим отцом и говорил ему: "Это плут и лгун". Но отец не слушался его в том, что он ему говорил, по той причине, что везирь за меня посватался, но я не согласилась, чтобы он был мне мужем, а я была его женой. Но затем время продлилось, и мой отец почувствовал стеснение и сказал мне: "Допроси его". И я тебя допросила, и открылось закрытое. Мой отец твердо решил повредить тебе по этой причине, но ты стал моим мужем, и я не допущу с тобой неосторожности. Если я расскажу моему отцу эту историю, он утвердится в мнении, что ты плут и лгун, и сплутовал с царской дочерью, и погубил его деньги. Твой грех у него не будет прощен, и он убьет тебя без сомнения, - и среди людей распространится молва, что я вышла замуж за плута и лгуна, и это будет позором для моего достоинства. А когда мой отец убьет тебя, ему, может быть, понадобится выдать меня за другого, а это дело, на которое я не соглашусь, хотя бы я умерла. Но, однако, вставай теперь и надень одежду невольника и возьми с собой пятьдесят тысяч динаров из моих денег. Садись на коня и поезжай в страну, где власть моего отца не действует, и сделайся там купцом. Напиши мне письмо и пришли его с гонцом, который придет ко мне тайно, чтобы я знала, в какой ты стране, и могла бы посылать тебе все, до чего достанет моя рука, и твое богатство бы увеличилось. Если мой отец умрет, я пошлю за тобой, и ты приедешь во славе и почете, а если умрешь ты или умру я и буду взята к милости Аллаха великого, то воскресение из мертвых соединит нас, - и вот правильное решение. Пока ты здоров и я здорова, я не лишу тебя писем и денег. Поднимись же, прежде чем взойдет день, и ты будешь в затруднении, и окружит тебя гибель".
     "О госпожа, - сказал Маруф, - я под твоим покровительством и хочу, чтобы ты простилась со мной сближением". - "Это неплохо", - сказала царевна. И Маруф сблизился с ней, а потом совершил омовение и, надев одежду невольника, приказал конюхам оседлать коня из резвых коней. И ему оседлали коня, и тогда он простился с царевной, и вышел из города в конце ночи, и поехал, и всякий, кто его видел, думал, что это невольник из невольников султана, который едет, чтобы исполнить какоенибудь дело.
     А когда наступило утро, отец девушки вместе с везирем пришел в комнату, где сидят, и отец девушки послал за ней и, когда она пришла за занавеску, спросил ее: "О дочка, что скажешь?" И царевна ответила: "Я скажу: да очернит Аллах лицо твоего везиря, - у него было желание очернить мое лицо перед мужем". - "А как так?" - спросил царь. И она сказала: "Мой муж пришел ко мне вчера, и, раньше чем я сказала ему эти слова, вдруг вошел ко мне Фарадж-евнух с письмом в руке и сказал: "Десять невольников стоят под окном дворца, и они мне дали это письмо и сказали: "Поцелуй за нас руки Сиди Маруфа, купца, и отдай ему это письмо. Мы из невольников, которые идут с его поклажей, и до нас дошло, что он женился на царевне, и мы пришли ему рассказать, что с нами случилось по дороге".
     И я взяла письмо, и прочитала его, и увидела в нем: "От пятисот невольников к его достоинству, нашему господину, купцу Маруфу. А затем - вот о чем мы осведомляем тебя: после того как ты от нас уехал, на нас напали кочевники и вступили с нами в бой, и их было тысячи две всадников, а нас - пятьсот невольников. У нас произошел с кочевниками великий бой, и они не дали нам идти по дороге, и прошло тридцать дней, и мы все воюем с ними. Вот причина нашей задержки..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто пятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна говорила своему отцу: "Моему мужу пришло письмо от его слуг такого содержания: кочевники не дали нам идти по дороге. Вот причина пашей задержки. Они отняли у нас двести тюков тканей из поклажи и убили из нас пятьдесят невольников".
     И когда до Маруфа дошла эта весть, он воскликнул: "Да обманет их Аллах! Как это они сражаются с кочевниками из-за двухсот тюков товаров, и что значат двести тюков? Им не следовало задерживаться из-за этого: ведь цена двухсот тюков - семь тысяч динаров. Но мне следует отправиться к ним и поторопить их, а то, что взяли кочевники, не уменьшит моей поклажи, и это нисколько на меня не действует. Я буду считать, что подал им это как милостыню".
     И потом он ушел от меня, смеясь, и не огорчился из-за того, что его имущество пропало и его невольники убиты; и когда он ушел, я посмотрела из окна дворца, и увидела, что те десять невольников, которые принесли ему письмо, подобны лунам, и каждый из них одет в платье, стоящее две тысячи динаров, и у моего отца нет невольника, похожего на кого-нибудь из них.
     И затем мой муж отправился с невольниками, которые принесли ему письмо, чтобы привезти свою поклажу, и хвала Аллаху, который не дал мне ничего сказать ему из тех слов, что ты мне велел сказать: он бы стал смеяться надо мной и над тобой и, может быть, посмотрел бы на меня взором унижения и возненавидел бы меня. Но ведь весь позор - от твоего везиря, который говорил о моем муже слова неподобающие".
     "О дочка, - сказал царь, - богатства твоего мужа обильны, и он не подумает об этом, и с того дня, как он вступил в наш город, он раздает бедным милостыню. Если захочет Аллах, он скоро приедет со своей поклажей, и достанется нам от него великое благо". И он начал успокаивать свою дочь и ругать везиря, и хитрость с ним удалась.
     Вот то, что было с царем. Что же касается купца Маруфа, то он сел на коня и поехал по безлюдной пустыне, и он был в недоумении и не знал, в какую страну направиться.
     И он начал плакать от мук разлуки, и испытывал волнение и страсть и произнес такие стихи:
     "Обмануло время сближение, и расстались мы,
     И растаяла от суровости и горит душа.
     Око слезы точит, покинувши возлюбленных;
     Теперь - разлука; когда же будет встреча вновь?
     О лик луны светящей, это я был тем,
     Кто в страсти к вам оставил сердце истерзанным.
     О, если б я ни часа не видал тебя -
     После радости единения я печаль вкусил.
     Всегда Маруф влюбленным в Дунью был, всегда;
     Если он умрет от любви своей, то любовь вечна.
     О блеск сияющего солнца, помоги
     Ты сердцу, страстью явною сожженному.
     Увидим ли, что время вновь нас сблизило,
     И получим ли от встречи с ней отраду мы?
     Сведет ли нас дворец любимой в радости,
     Сожму ли я в объятьях тесных ветвь песков?
     О лик луны светящей, пусть лицо твое,
     Как солнце, красотою вечно светит нам.
     Готов я страсть терпеть и ее горести,
     Ведь счастье страсти - в нем самом несчастие".
     А окончив стихи, он заплакал сильным плачем, и все дороги были перед ним закрыты, и он предпочитал смерть жизни.
     И он пошел, точно пьяный, от великой нерешительности, и шел не переставая до времени полудня, и, наконец, дойдя до маленькой деревушки, он увидя неподалеку от нее пахаря, который пахал на паре быков.
     Маруфа мучил сильный голод, и он подошел к пахарю и сказал ему: "Мир с вами!" И пахарь возвратил ему приветствие и сказал: "Добро тебе пожаловать, о господин! Ты из невольников султана?" - "Да", - отвечал Маруф. И человек сказал: "Остановись у меня для угощения". И Маруф понял, что он из числа щедрых. "О брат мой, - сказал он ему, - я не вижу у тебя ничего, чем бы ты меня накормил, как же ты меня приглашаешь?" - "О господин, - ответил пахарь, - добро найдется. Сойди здесь с коня, а селение - вот оно, близко, и я пойду и принесу тебе обед и корм твоему коню". - "Если селение близко, - сказал Маруф, - то я дойду до него во столько же времени, во сколько дойдешь до него ты, и куплю то, что хочу, на рынке и поем". - "О господин, - сказал пахарь, - это селение - маленькая дере^вушка, и там нет ни рынка, ни купли, ни продажи. Прошу тебя, ради Аллаха, остановись у меня и залечи мое сердце, а я схожу туда и быстро вернусь к тебе!"
     И Маруф сошел с коня, а пахарь оставил его и ушел в селение, чтобы принести ему обед.
     И Маруф сел его дожидаться и сказал в душе: "Я отвлек этого бедного человека от работы, но я поднимусь и буду пахать за него, пока он не придет, чтобы возместить то, что он из-за меня потерял".
     И он взял плуг, и погнал быков, и попахал немного, и плуг задел за что-то, и животные остановились, и Маруф погнал их, но они не могли идти. И Маруф посмотрел на плуг и увидел, что он задел за золотое кольцо. И тогда он снял с кольца землю и увидел, что оно находится посреди мраморной плиты, величиной с мельничный жернов.
     И Маруф старался над плитой, пока не сорвал ее с места, и из-под нее показалось подземелье с лестницей. И Маруф спустился по этой лестнице и увидел помещение вроде бани, с четырьмя портиками, и один портик был наполнен от земли до потолка золотом, а второй портик был наполнен изумрудами, жемчугом и кораллами от земли до потолка, а третий портик был наполнен яхонтами, бадахшанскими рубинами и бирюзой, а четвертый портик был наполнен алмазами, и дорогими металлами, и драгоценными камнями всех видов. И посредине этого помещения стоял сундук из прозрачного хрусталя, наполненный бесподобными драгоценными камнями, каждый из которых был величиной с лесной орех, и на этом сундуке стояла маленькая коробочка размером с лимон, и она была из золота.
     И Маруф, увидев все это, удивился, и обрадовался сильной радостью, и сказал: "Посмотрим-ка, что такое в этой коробочке?" И затем он открыл ее и увидел в ней золотой перстень, на котором были написаны имена и талисманы, подобно следам муравьев.
     И он потер этот перстень, и вдруг чей-то голос сказал: "Я здесь, я здесь, о господин! Требуй - получишь. Хочешь ли ты построить селение, или разрушить город, или убить царя, или прорыть канал, или сделать что-нибудь вроде этого? Что бы ты ни потребовал, это уже свершилось по изволению владыки всевластного, творца ночи и дня". - "О создание моего господа, кто ты и что ты будешь?" - спросил Маруф. И говоривший ответил: "Я слуга этого перстня, исполняющий службу его владельцу. Какое бы желание он мне ни изъявил, я его исполню, и нет мне отговорки в том, что он мне прикажет. Я владыка телохранителей из джиннов, и число моего войска - семьдесят два племени, а число бойцов каждого племени - семьдесят две тысячи, и каждый из тысячи властвует над тысячей маридов, а каждый марид властвует над тысячей помощников, а каждый помощник властвует над тысячей шайтанов, а каждый шайтан властвует над тысячей джиннов, и все они покорны мне и не могут меня ослушаться. А я приколдован к этому перстню и не могу ослушаться того, кто им владеет, и вот ты им овладел, и я стал твоим слугой. Требуй же чего хочешь, я послушен твоим словам и повинуюсь твоему приказу. Если я тебе понадоблюсь в какое-нибудь время, на суше или на мэре, потри перстень и найдешь меня возле себя; но берегись потереть перстень два раза подряд: ты сожжешь меня огнем этих имен, и лишишься меня, и будешь жалеть обо мне после этого. Я осведомил тебя о моем положении, и конец!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто шестая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда слуга перстня рассказал Маруфу о своем положении, Маруф спросил его: "Как твое имя?" И марид ответил: "Мое имя Абу-с-Саадат". И Маруф сказал: "О Абу-с-Саадат, что это за помещение и кто приколдовал тебя к этой коробочке?" - "О господин, - ответил марид, - это помещение - сокровищница, которая называется сокровищница Шеддала, сына Ада, что построил Ирем многостолбный, подобного которому не сотворено в мире. Я был ему слугой при его жизни, и это его перстень. Шеддад положил его в свою сокровищницу, но теперь он - твоя доля!" - "Можешь ли ты вынести то, что в этой сокровищнице, на поверхность земли?" - спросил Маруф. И марид ответил: "Да! Эир самое легкое дело". И тогда Маруф сказал: "Вынеси все, что в ней есть, и не оставляй ничего".
     И Абу-с-Саадат показал рукой на землю, и земля расступилась, и он опустился я исчез на короткое время, и вдруг вышли из-под земли изящные юноши с прекрасными лицами, которые несли золотые корзины, и эти корзины были наполнены золотом. Они опорожнили их и ушли, и принесли другие, и все время переносили золото и драгоценные камни, - и не прошло еще часу, как они сказали: "В сокровищнице не осталось ничего".
     А затем появился перед Маруфом Абу-с-Саадат и сказал ему: "О господин мой, все, что было в сокровищнице, мы перенесли". И Маруф спросил его: "Что это за прекрасные юноши?" И марид ответил: "Это мои дети. Для этой работы мне не стоило собирать моих помощников, и мои дети исполнили твою нужду и почтили себя службой тебе. Требуй же, чего ты хочешь, кроме этого?" - "Можете ли вы привезти мулов и сундуки и сложить эти богатства в сундуки и погрузить сундуки на мулов?" - спросил Маруф. И марид ответил: "Это самое легкое дело!" И затем он издал великий крик, и его дети явились к нему, а их было восемь сотен.
     "Пусть часть из вас примет облик мулов, а часть - облик прекрасных невольников, ничтожнейшему из которых не найдется подобного у какого-нибудь царя, а часть из вас пусть примет облик погонщиков, а часть - облик слуг", - сказал он им. И они сделали то, что он им приказал, и семьсот из них превратились в грузовых мулов, а оставшиеся сто приняли облик слуг. А потом марид крикнул своих помощников, и они предстали перед ним, и тогда он велел части из них принять облик коней, оседланных золотыми седлами и украшенных драгоценными камнями.
     И когда Маруф увидел это, он спросил: "Где сундуки?" И их принесли ему, и он сказал: "Складывайте золото и драгоценные металлы, каждый сорт отдельно". И они сложили и погрузили на триста мулов.
     И тогда Маруф спросил: "О Абу-с-Саадат, ты можешь принести мне тюки дорогих тканей?" - "Хочешь ли ты тканей египетских, или сирийских, или персидских, или индийских, или румских?" - спросил марид. И Маруф сказал: "Принеси материи каждой страны по сто тюков на ста мулах". - "О господин мой, - сказал марид, - дай мне срок, чтобы я мог назначить для этого моих помощников, я прикажу каждому отряду из них отправиться в какую-нибудь страну и принести сто тюков ее тканей, и мои помощники примут облик мулов и придут, неся эти тюки". - "А какова величина времени отсрочки?" - спросил Маруф. И марид сказал: "То время, пока черна ночь. Не встанет день, как у тебя будет все что ты хочешь!" - "Я даю тебе эту отсрочку", - сказал Маруф. И затем он приказал им поставить палатку, и ее поставили, и он сел, и ему принесли трапезу, и Абу-с-Саадат сказал ему: "О господин мой, сядь в палатке, и эти мои сыновья будут перед тобой, чтобы тебя охранять. Не бойся ничего, а я пойду соберу моих помощников и пошлю их исполнить твою нужду".
     И Абу-с-Саадат ушел своей дорогой, а Маруф сел и палатке, и трапеза стояла перед ним, а сыновья Абу-с-Саадата находились перед ним в облике невольников, слуг и челядинцев.
     И когда он сидел таким образом, вдруг подошел тот человек, пахарь, неся большую миску чечевицы и торбу, полную ячменя. Он увидел поставленную палатку и невольников, которые стояли, сложив руки на груди, и подумал, что сам султан пришел и расположился в этом месте.
     И тогда он остановился, смущенный, и сказал себе: "О, если бы я зарезал пару цыплят и подрумянил бы их на коровьем масле ради султана!"
     И он хотел вернуться, чтобы зарезать цыплят и угостить ими султана, и Маруф увидел его, и закричал ему, и сказал невольникам: "Приведите его!" И невольники понесли пахаря вместе с миской чечевицы и поставили его перед Маруфом. "Что это такое?" - сказал Маруф. И пахарь ответил: "Это твой обед и корм твоему коню. Не взыщи с меня - я не думал, что султан придет в это место, и если бы я это знал, я бы зарезал ему пару цыплят и угостил бы его хорошим угощением".
     И Маруф сказал: "Султан не приехал, но я его зять и был на него сер^дит, и ом прислал ко мне своих невольников, которые помирили меня с ним, и теперь я хочу вернуться в город. Но ты приготовил мне угощение, не зная всего этого, и твое угощение принято, хотя это и чечевица. Я не буду есть ничего, кроме твоего угощения".
     И потом он велел ему поставить миску посреди скатерти и ел из нее, пока не насытился, а что касается пахаря, то он набил себе брюхо теми роскошными кушаньями. И потом Маруф вымыл руки и позволил невольникам есть, и они принялись за остатки трапезы и поели.
     И когда миска была опорожнена, Маруф наполнил ее золотом и сказал пахарю: "Отнеси ее к себе домой и приходи ко мне в город, я окажу тебе уважение".
     И пахарь взял миску, полную золота, и погнал своих быков, и отправился к себе в деревню, думая, что Маруф - зять царя. А Маруф провел этот вечер в радости и веселье, и к нему пришли девушки из дев сокровища и стали играть на инструментах и плясать перед ним, и он провел ночь, которая не идет в счет ночей жизни.
     И наступило утро, и не успел Маруф опомниться, как пыль поднялась и взлетела и рассеялась над мулами, которые несли тюки, и их было семьсот мулов, нагруженных тканями, и вокруг них были слуги - верблюжатники, и погонщики, и светоносцы, а Абу-с-Саадат сидел на муле, в обличье предводителя каравана, и перед ним шли носилки с четырьмя шариками червонного золота, украшенными драгоценными камнями.
     И, достигнув палатки, марид сошел со спины мула, и поцеловал землю, и сказал: "О господин, дело сделано полностью и до конца, а вот носилки, в которых одежда из сокровищницы, - нет ей подобной среди царских одежд. Надень же ее, садись в носилки и приказывай нам что хочешь". - "О Абу-с-Саадат, - сказал Маруф, - я хочу написать письмо, с которым ты пойдешь в город Хитан-альХатан и войдешь к моему тестю, царю, но не входи к нему иначе, как в облике гонца, приятного видом". - "Слушаю и повинуюсь", - сказал марид. И Маруф написал письмо и запечатал его, и Абу-с-Саадат взял письмо и ушел.
     Он вошел к царю и увидел, что тот говорит: "О везирь, мое сердце бес^покоится о моем зяте, и я боюсь, что его убили кочевники. О, если бы я знал, куда он ушел, чтобы последовать за ним с войском! О, если бы он рассказал мне об этом до своего ухода!" - "Да смилуется над тобой Аллах за твою простоту, - ответил везирь. - Клянусь жизнью твоей головы, этот человек понял, что мы его заподозрили, и побоялся позора, и убежал. Он не кто иной, как плут и лгун!"
     И вдруг вошел гонец, и поцеловал землю перед царем, и пожелал ему вечной славы, счастья в жизни.
     И царь спросил его: "Кто ты и что тебе нужно?" И гонец ответил: "Я гонец, и меня прислал к тебе твой зять.
     Он приближается с поклажей и прислал тебе со мной письмо. Вот оно".
     И царь взял его, и прочитал, и увидел в нем такие слова после усилен^ных приветствий нашему дяде, славному царю: "Я прибыл с поклажей. Выступай и встречай меня с войском".
     "Да очернит Аллах твое лицо, о везирь! - воскликнул тогда царь. - Сколько ты поносил честь моего зятя и выставлял его плутом и лгуном, а он прибыл с поклажей, и ты не кто иной, как обманщик". И везирь опустил голову к земле от стыда и смущения и сказал: "О царь времени, я говорил эти слова только из-за долгого отсутствия поклажи и боясь, что пропадут деньги, которые он истратил". - "О обманщик, - сказал царь, - что такое деньги, раз пришла его поклажа? Он нам даст вместо них много!"
     И затем царь велел украсить город, и вошел к своей дочери, и сказал ей: "Добрая весть! Твой муж скоро приедет со своей поклажей. Он прислал мне об этом письмо, и я выезжаю ему навстречу".
     И девушка удивилась этому обстоятельству и сказала про себя; "Вот удивительная вещь! Разве он надо мной издевался, или смеялся надо мной, или хотел меня испытать, когда сказал мне, что он бедный? Но хвала Аллаху, что из-за меня не произошло никакого умаления его достоинства".
     Вот что было с Маруфом. Что же касается купца Али каирского, то, увидев украшение города, он спросил о причине этого, и ему сказали: "К купцу Маруфу, зятю царя, пришла его поклажа". - "Аллах велик! - воскликнул Али. - Что это за беда! Он пришел ко мне, убегая от своей жены, и был бедняком! Откуда же пришла к нему поклажа? Но, может быть, дочь царя придумала для него хитрость, боясь позора, а ведь цари ни в чем не бессильны. Да покроет его Аллах великий и да не опозорит!.."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто седьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда купец Али опросил об украшении города, ему рассказали истину об этом деле, и он пожелал Маруфу счастья и сказал: "Аллах да покроет его и да не опозорит!" А другие купцы обрадовались и развеселились из-за того, что получат свои деньги.
     И царь собрал свои войска и выступил, а Абу-с-Саадат вернулся к Маруфу и рассказал ему о том, что он доставил послание.
     И тогда Маруф сказал: "Грузите!" И, надев одежду из сокровищницы, он сел в носилки и стал величественнее и почтеннее, чем царь, в тысячу раз.
     И он дошел до половины дороги и вдруг видит, что царь выступил ему навстречу с войском, а царь, приблизившись к Маруфу, увидел, что он одет в эту одежду и сидит в носилках. И тогда он бросился к нему, и приветствовал его, и пожелал ему мира, и все вельможи царства тоже желали ему мира, и стало ясно, что Маруф был правдив и что в нем нет лжи.
     И он вступил в город в шествии, от которого лопнет желчный пузырь у льва, и купцы подбежали к нему и поцеловали землю перед ними, и купец Али сказал ему: "Ты устроил эту проделку, и она у тебя вышла, о шейх плотов, но ты это заслужил! Аллах великий да увеличит тебе свои милости".
     И Маруф засмеялся. И, войдя во дворец, он сел на престол и сказал: "Несите тюки с золотом в казну моего дяди, царя, и подайте сюда тюки с тканями". И ему принесли их, и начали их вскрывать тюк за тюком, и выни^мали то, что в них было, пока не открыли все семьсот тюков.
     И Маруф отобрал из них самое лучшее и сказал: "Снесите это царевне, чтобы она раздала это своим невольницам, и возьмите этот сундук с драгоценными камнями и отнесите его ей, чтобы она раздала их невольницам и евнухам".
     И он начал раздавать ткани купцам, которым был должен, в возмещение своих долгов, и тому, кому следовало тысячу, он давал ткани, стоящие две тысячи или больше, а потом он начал раздавать милостыню нищим и беднякам, и царь смотрел на него и не мог ему воспрепятствовать.
     И он до тех пор давал и одарял, пока не роздал все семьсот тюков, а затем он обернулся к воинам и начал раздавать им дорогие металлы, изумруды, яхонты, жемчуг, кораллы и другое и давал драгоценные камни только горстями, без счета.
     И тогда царь сказал ему: "О дитя мое, довольно раздавать - от твоей поклажи осталось уже мало". И Маруф сказал: "У меня много!" И его правдивость стала ясна, и никто не мог обвинить его во лжи, и он не задумы^вался, раздавая, так как слуга перстня приносил ему все, чего бы он ни требовал.
     А потом казначей подошел к царю и сказал: "О царь времени, казна наполнилась и уже не вмещает оставшихся тюков. А то, что остается из золота и металлов, - куда мы это положим?" И царь указал ему другое место. Когда жена Маруфа увидела эти обстоятельства, ее радость усилилась, и она удивлялась и говорила про себя: "Посмотреть бы, откуда пришло к нему все это добро!" И купцы тоже радовались тому, что Маруф им дал, и желали ему счастья.
     А что касается купца Али, то он удивлялся и говорил про себя: "Посмотри-ка! Как он сплутовал и наврал, чтобы получить все эти сокровища. Если бы они были от царевны, он не раздавал бы их беднякам. Но как прекрасны слова сказавшего:
     Когда царь царей одарил тебя,
     То не спрашивай о причине ты.
     Аллах дает, как хочет он,
     Так соблюдай же пристойность ты".
     Вот что было с ним. Что же касается царя, то он удивился до крайней степени тому, что увидел от Маруфа, и удивился его щедрости и великодушию при расходовании денег. А Маруф после этого вошел к своей жене, и она встретила ею, улыбаясь, смеясь, и радуясь, и поцеловала ему руку, и сказала: "Разве ты надо мной смеялся или хотел меня испытать, говоря: "Я бедный и убежал от моей жены"? Слава Аллаху, что я не допустила умаления твоего достоинства. Ты мой любимый, и у меня нет никого дороже тебя, все равно, богатый ты или бедный. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, чего ты хотел достигнуть этими словами". - "Я хотел тебя испытать, чтобы посмотреть, искренняя твоя любовь или из-за денег и от жадности до мирских благ, - сказал Маруф, - и мне стало ясно, что твоя любовь истинна. Если ты правдива в своей любви, то добро тебе пожаловать, и сперва я узнал тебе цену".
     И потом он уединился в одном месте и потер перстень, и Абу-с-Саадат предстал перед ним и сказал: "Я перед тобой, требуй чего хочешь!" И Маруф молвил: "Я хочу от тебя одежду из сокровищницы для моей жены и украшений из сокровищницы, среди которых должно быть ожерелье из сорока бесподобных камней". И Абу-с-Саадаг отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И принес ему то, что он приказал. И Маруф взял одежду и украшения, отпустив сначала слугу перстня, и пошел к своей жене и положил это перед нею. "Бери, надевай, добро тебе пожаловать!" - сказал он. И когда царевна взглянула на эти вещи, ее ум улетел от радости. Она увидела в числе уборов пару ножных браслетов из золота, украшенных драгоценными камнями, - изделие волхвов, - и запястье, и серьги, и пояс, стоимость которого не оценить деньгами, и надела платье и украшения и затем сказала: "О господин, я хочу спрятать это для торжеств и праздников". Но Маруф молвил: "Носи их постоянно! У меня есть еще много других".
     И когда царевна надела все это и невольницы увидели ее, они обрадовались и поцеловали Маруфу руки, и Маруф оставил их и, уединившись, потер перстень, и слуга перстня предстал перед ним.
     "Принеси мне сто платьев с украшениями", - сказал Маруф. И слуга ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И принес ему платья, и в каждом платье были завернуты подходящие для него украшения.
     И Маруф кликнул невольниц, и когда они пришли к нему, дал каждой из них по платью, и они надели эти платья и стали подобны большеглазым гу^риям, а царевна была между ними точно луна среди звезд. И одна из невольниц рассказала об этом царю, и царь, войдя к своей дочери, увидел, что она ошеломляет тех, кто ее видит, и ее невольницы также, и удивился этому до крайней степени.
     И затем он вышел и, призвав своего везиря, сказал ему: "О везирь, случилось то-то и то-то. Что ты скажешь об этом деле?" - "О царь времени, - ответил везирь, - таких поступков не совершают купцы, так как у купца куски льна лежат годами, и он продает их только с прибылью. Откуда у купцов щедрость, подобная его щедрости, и откуда им иметь такие деньги и драгоценности, которых найдется у царей лишь немного? Как же могут они находиться у купцов целыми тюками? Этому обязательно должна быть причина. Но если ты меня послушаешься, я выясню для тебя истину в этом деле". - "Я тебя послушаюсь, о везирь", - сказал ему царь. И везирь молвил: "Встреться "; Маруфом, прояви к нему дружбу, и поговори с ним; и скажи: "О мой зять, я бы хоел бы пойти с тобой, с везирем, и больше ни с кем, в сад, чтобы прогуляться". И когда мы выйдем в сад, мы разложим скатерть с вином, и я силой напою его; и когда он выпьет вина, его ум пропадет, и рассудок исчезнет, и мы спросим его об истине в этом деле, и он нам расскажет свои тайны. Вино - предатель, и от Аллаха дар того, кто сказал:
     Когда же мы выпили и влаги пробрался след
     К местам, где сокрыты тайны, я закричал: "Постой!"
     Боялся я, что лучи вина победят меня
     И станет пирующим видна тайна скрытая.
     И когда он нам расскажет истину об этом деле, мы узнаем его обстоятельства и сделаем с ним то, что захотим и пожелаем. Я боюсь для тебя последствий его поступков: может быть, его душа захочет власти, и он покроет всех воинов своей щедростью, не жалея денег, и сместит тебя, и отнимет у тебя царство".
     И царь сказал ему: "Твоя правда..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто восьмая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь придумал для царя этот план, царь сказал ему: "Твоя правда". И они провели ночь, сговорившись об этом деле. Когда же наступило утро, царь вышел в зал и сел, и вдруг слуги и конюхи вошли к нему, огорченные.
     И он спросил их: "Что вас поразило?" И слуги ответили: "О царь времени, конюхи почистили коней и задали им корму - коням и мулам, которые пришли с поклажей, а утром мы увидели, что невольники украли коней и мулов. Мы обыскали все стойла и ни коней, ни мулов не нашли, и тогда мы вошли в помещение невольников и не увидели там никого, и мы не знаем, как они убежали".
     И царь удивился этому, так как он не думал, что помощники Абу-с-Саадата были конями, мулами и невольниками, и не знал, что это помощники слуги перстня.
     "О проклятые! - сказал он слугам. - Тысяча животных и пятьсот невольников и других слуг! Как же они убежали, а вы не заметили?" - "Мы не знаем, как случилось, что они убежали", - ответили слуги. И царь сказал: "Уходите, а когда ваш господин выйдет из гарема, расскажите ему об этом деле".
     И слуги ушли от царя и сели, не зная, что думать об этом деле; и когда они сидели в таком состоянии, вдруг вышел из гарема Маруф. Он увидел, что они озабочены, и спросил их: "В чем дело?" И они рассказали ему, что случилось, и Маруф воскликнул: "А какая им цена, что вы из-за них огор^чаетесь? Уходите своей дорогой!"
     И он сидел и смеялся, не сердясь и не огорчаясь изза этого дела. И царь посмотрел в лицо везирю и сказал: "Что это за человек, для которого деньги не имеют цены?" И затем они поговорили с Маруфом некоторое время, и царь сказал ему: "О мой зять, мне хочется пойти с тобой и с везирем в сад, чтобы развлечься. Что ты на это скажешь?" - "Это неплохо!" - сказал Маруф. И затем они пошли и отправились в сад, где было каждого плода по паре, и каналы были там полноводны и деревья высоки, и там пели птицы.
     И они вошли во дворец в этом саду, который прогоняет печаль от сердца, и, усевшись, стали разговаривать, и везирь рассказывал диковинные истории и вспоминал смешные остроты и увеселяющие слова, и Маруф слушал его речи, пока не подали обед.
     И разложили скатерть с кушаньем, и поставили кувшин с вином, и, после того как все поели и вымыли руки, везирь наполнил чашу и дал ее царю, и тот выпил, и везирь наполнил вторую чашу я сказал Маруфу: "Вот чаша с напитком, уважение к которому склоняет главу разумных". - "Что это такое, о везирь?" - спросил Маруф. И везирь сказал: "Это седая - дева и девственница, засидевшаяся незамужем. Этот напиток приводит радость к сердцам, и о нем сказал поэт:
     Ходили ноги отступников, давя его,
     И мстит теперь головам арабов за то оно.
     Неверных сын, луне подобный, подносит нам,
     И глаза его - всех грехов основа крепчайшая.
     И от Аллаха дар сказавшего:
     Нахожу я вино и несущего сосуд с вином,
     Когда он, встав, пирующим подносит,
     Подобным солнцу. Оно плясало, и луна
     Близнецов звездой его щеки одарила.
     Оно так нежно, и тонок так состав его,
     Что течет оно, как дух течет по телу.
     А как прекрасны слова поэта:
     Со мной луна полная, обнявшись, провела ночь,
     А солнце на своде чаши так и не скрылось, знай.
     И видел я, как огонь, которому кланялись
     Все маги, мне кланялся, из кружки струясь своей.
     А вот слова другого:
     И оно ходило в суставах их,
     Как в хворающем исцеление.
     А вот слова другого:
     Дивлюсь я жавшим вина: как скончались"
     А нам оставили живую воду.
     Но лучше этого слова Абу-Новаса:
     Оставь упрекать меня - упрек подстрекает,
     Тем самым меня лечи, что было болезнью.
     О желтое! Горести не сходят на двор его,
     Коснись оно камня, он узнал бы веселье.
     Оно поднялось в кувшине - ночь была темная -
     И в комнате засиял лучей его жемчуг.
     Оно обошло мужей, которым покорен рок,
     И им посылает он лишь то, что желают.
     В руках оно девушки, одетой, как юноша:
     В нее влюблены зараз сын Лота и блудник.
     Скажи притязающим на знанье: "Запомнили
     Вы нечто, но многое от вас еще скрыто",
     Но лучше всего слова Ибн аль-Мутазза: [688]
     Аллах, напои Джезиру, где тень дерева густа,
     И пусть будет Дейр-Абдун обильным залит дождем.
     Как часто меня будили к утреннему питью
     На самой заре, когда рой птиц не взлетал еще.
     Молящихся голоса монахов в монастыре,
     Что в рубищах черных плачут горестно на заре.
     Как много средь них прекрасных обликов, чьи глаза
     Истомой подведены и веки опущены.
     Ходили они ко мне, прикрывшись рубахой тьмы
     И шаг ускоряя от боязни, с опаскою.
     И щеку им подстилал свою на дороге я
     Униженно и влачил подол по следам своим.
     И месяц блистал нам светом - чуть нас не выдал оп,
     Подобный обрезку, от ногтей отделенному.
     И было, что было, но об этом я не скажу,
     Благое предполагай, что было - не спрашивай.
     От Аллаха дар того, кто сказал:
     Я сделался богаче всех,
     И радости себе я жду -
     Я злато жидкое нашел
     И кубком меряю его.
     А как прекрасны слова поэта:
     Аллахом клянусь, иной алхимии не найти,
     И все, что нам сказано о способах ее, - ложь.
     Киратом вина разбавь кинтар огорчения,
     И вмиг оно превратится в радость и счастье.
     А вот слова другого:
     Тяжелы стаканы, когда пустыми приносят их;
     Когда же их вином наполнят чистым,
     Легки они и почти летают по воздуху;
     Так и тела - легки от духов вышних.
     А вот слова другого:
     У чаши и у вина права есть великие:
     Одно из их прав - чтоб права их не забыли.
     Когда я умру, заройте подле лозы меня - в
     Побеги ее пусть поят кости мои всегда.
     В пустыне меня не зарывайте - поистине,
     Боюсь, что, когда умру, вина не попробую.
     И он до тех пор соблазнял Маруфа выпить и говорил ему о красотах вина вещи приятные, приводя сказанные о нем стихи и тонкие рассказы, пока Маруф не согласился приложиться к краю кубка, и не осталось ему тогда ничего желать.
     И везирь наполнял ему чашу, а он пил, наслаждался и ликовал, пока не исчезла для него истина и не перестал он различать ошибочное от правильного. И когда везирь понял, что опьянение его достигло предела и перешло границу, он сказал: "О купец Маруф, клянусь Аллахом, я удивляюсь! Откуда пришли к тебе эти драгоценности, подобных которым не найдешь у царей Хосроев? Мы в жизни не видели купца, который бы имел столько денег, как ты, и никого щедрее тебя. Твои поступки - поступки царей, и это не есть дело купцов. Заклинаю тебя Аллахом, расскажи мне, чтобы я узнал твой сан и твое место".
     И он продолжал обхаживать Маруфа и обманывал его, а Маруф потерял ум, и наконец он сказал везирю: "Я не купец и не один из царей". И рассказал ему свою историю с начала до конца. И тогда везирь воскликнул: "Заклинаю тебя Аллахом, о господин мой Маруф, покажи нам эрот перстень, чтобы мы посмотрели, как он сделан". И Маруф снял перстень и, будучи в состоянии опьянения, сказал: "Возьмите посмотрите на него". И везирь взял перстень, и повернул его, и спросил: "Когда я его потру, явится слуга?" - "Да, - отвечал Маруф, - потри его, и слуга явится к тебе, и ты на него посмотришь".
     И везирь потер перстень, и вдруг чей то голос сказал: "Я перед тобой, о господин мой, потребуй и получишь! Разрушишь ли ты город, или построишь город, или убьешь царя? Чего бы ты не потребовал, я это сделаю для тебя беспрекословно".
     И везирь показал на Маруфа и сказал слуге: "Возьми этого негодяя и брось его в самую безлюдную часть пустынной земли, чтобы он не нашел ни еды, ни питья, и погиб бы от голода, и умер бы в тоске, так чтобы о нем никто не знал". И слуга поднял Маруфа и полетел с ним между небом и землей. И когда Маруф увидел это, он убедился в неизбежности гибели и большом затруднении, и заплакал, и сказал: "О Абу-с-Саадат, куда ты со мной летишь?" И слуга перстня сказал ему: "Я лечу, чтобы бросить тебя в пустынною четверть земли, о маловоспитанный. Кто владеет таким талисма^ном, как этот, и дает его людям, чтобы они на него смотрели?! Ты заслужил то, что тебя постигло, и если бы я не боялся Аллаха, я бы бросил тебя с высоты тысячи сажен, и ты еще не достиг бы земли, как уже растерзали бы тебя ветры".
     И Маруф промолчал и не заговаривал с духом, пока тот не достиг с ним пустынной четверти земли, и он бросил его там и вернулся, оставив его в безлюдной земле..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Девятьсот девяносто девятая ночь
     
     Когда же настала девятьсот девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дух перстня взял Маруфа и бросил его в пустынной четверти и вернулся, оставив его там.
     Вот то, что было с Маруфом. Что же касается везиря, то он, когда овладел перстнем, сказал царю: "Как ты смотришь на то, что я тебе сказал о том, что это лгун и плут, а ты мне не верил?" И царь молвил; "Истина с тобой, о везирь, Аллах да даст тебе здоровье! Дай сюда перстень, чтобы я посмотрел на него!"
     И везирь с гневом обернулся к нему, и плюнул ему в лицо, и сказал: "О малоумный, как я дам его тебе и останусь твоим слугой, после того как я стал твоим господином? Но я не оставлю тебя так".
     И потом он потер перстень, и явился слуга, и везирь сказал ему: "Возьми этого маловоспитанного и брось его в том месте, в котором ты бросил его зятя плута". И слуга понес царя и улетел с ним. И царь сказал ему: "О сотворенный моим господом, в чем мой грех?" И слуга ответил ему: "Не знаю, но мой господин приказал мне это, и я не могу прекословить тому, кто владеет перегнем этого талисмана".
     И он до тех пор летел с царем, пока не бросил его в том месте, где был Маруф, а потом он вернулся, оставив его там. И царь услышал, как Маруф плачет, и подошел к нему, и все ему рассказал, и они оба сидели и плакали о том, что их поразило, и не находили еды и питья.
     Вот то, что было с ними. Что же касается до везиря, то, удалив Маруфа и царя от их жилища, он поднялся и вышел из сада, и, послав за всеми во^енными, собрал диван и рассказал им о том, что он сделал с Маруфом и царем, и сообщил им историю с перстнем, и сказал: "Если вы не сделаете меня над собой султаном, я прикажу слуге перстня унести вас всех и бросить в пустынной четверти земли, и вы умрете от голода и жажды".
     И все сказали ему: "Не делай с нами дурного! Мы согласны, чтобы ты был над нами султаном, и не ослушаемся твоего приказа". И затем они согласились назначить его над собой султаном, против своей воли. И везирь наградил их почетными одеждами, и он требовал от Абу-с-Саадата все что хотел, и слуга приносил это ему немедленно.
     И затем везирь сел на престол, и подчинились ему все воины, и он послал к дочери царя, говоря ей: "Приготовься, я войду к тебе сегодня ночью, так как я стосковался по тебе".
     И царевна заплакала, так как ей было тяжело лишиться отца и мужа, и послала сказать везирю: "Дай мне отсрочку, пока пройдет время очищения, а затем напиши мою брачную запись и войди ко мне дозволенным образом". И везирь послал сказать ей: "Я не знаю ни очищения, ни долгого срока и не нуждаюсь в записи. Я не отличаю дозволенного от недозволенного, и неизбежно мне войти к тебе сегодня вечером".
     И тогда царевна послала сказать ему: "Добро тебе пожаловать и в этом нет дурного!" (А это было от нее хитростью.)
     И когда такой ответ пришел к везирю, он обрадовался, и его грудь расправилась, так как он был охвачен любовью к царевне. И он велел поставить кушанья для всех людей и сказал: "Ешьте это кушанье, так как это свадебный пир: я хочу войти к царевне сегодня вечером".
     И шейх-аль-ислам сказал ему: "Не дозволяется тебе войти к ней, пока не окончится срок очищения и ты не напишешь свою запись с нею". И везирь воскликнул: "Я не знаю очищения и срока, не затягивай же со мной разговор!"
     И шейх-аль-ислам смолчал, испугавшись злобы везиря, и сказал воинам: "Это нечестивый, и у него нет ни веры, ни религии". А когда наступил вечер, везирь вошел к царевне и увидел, что она одета в самое лучшее, что у нее было из одежд, и украшена прекраснейшими украшениями; и когда царевна увидела везиря, она встретила его смеясь и сказала: "Это благосло^венная ночь, и если бы ты убил моего отца и моего мужа, право, это было бы для меня еще лучше". - "Я непременно убью их", - сказал везирь. И царевна посадила его и стала с ним шутить и показывать ему свою любовь, и когда она приласкала везиря и улыбнулась ему в лицо, его ум улетел. А царевна обманула его ласками, чтобы овладеть перстнем и изменить его радость на горе для его головы, и она сделала с ним эти поступки, следуя мнению того, кто сказал:
     Я достиг теперь своей хитростью
     И того, чего не достиг мечом.
     И ныне сорвал добычу я,
     Плоды которой столь сладостны.
     И когда везирь увидел ее ласку и улыбку, в нем взволновалась страсть, и он потребовал от царевны сближения. И когда он приблизился к ней, она отдалилась от него, и заплакала, и сказала: "О господин, разве ты не видишь человека, который смотрит на нас? Заклинаю тебя Аллахом, скрой меня от его глаз. Как же ты со мной сближаешься, когда он смотрит на нас?"
     И везирь рассердился и спросил: "Где человек?" И царевна сказала: "Вот он, в гнезда перстня, поднимает голову и смотрит на нас". И везирь подумал, что это слуга перстня смотрит на нее, и засмеялся, и сказал: "Не бойся, это слуга перстня, и он под моей властью". - "Я боюсь ифритов. Сними перстень и брось его подальше от меня", - сказала царевна. И везирь снял перстень, и положил его на подушку, и приблизился к царевне, и тогда она лягнула его ногой в сердце, и везирь упал навзничь, покрытый беспамятством, а царевна закричала своим приближенным, и они поспешно пришли к ней. И она сказала: "Схватите его!" И везиря схватили сорок невольниц, а царевна поспешила взять перстень с подушки и потеряла его. И вдруг Абу-с-Саадат явился, говоря: "Я перед тобой, о госпожа!" И царевна сказала: "Возьми этого нечестивого и посади его в тюрьму и отяжели его цепи".
     И Абу-с-Саадат взял его, и посадил в тюрьму гнева, и вернулся, и сказал: "Я посадил его в тюрьму". - "Куда ты унес моего отца и моего мужа?" - спросила его царевна.
     И он сказал: "Я бросил их в пустынной четверти земли".
     И тогда она молвила: "Я приказываю тебе, чтобы ты их принес ко мне сию же минуту".
     И ифрит отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И улетел от нее и летел до тех пор, пока не достиг пустынной четверти. И он спустился к царю и Маруфу и увидел, что они сидят и плачут и жалуются друг другу. И ифрит сказал им: "Не бойтесь, пришло к вам облегчение". И рассказал о том, что сделал везирь, и потом сказал: "Я заточил его своей рукою, подчиняясь царевне, и затем она приказала мне воротить вас".
     И царь с Маруфом обрадовались его рассказу, и ифрит поднял их и полетел с ними, и не прошло еще часу, как он уже ввел их к царевне. И царевна поднялась, и приветствовала своего отца и своего мужа, и, усадив их, предложила им кушаний и сластей, и они проспали остаток ночи, а на следующий день царевна одела своего отца в роскошную одежду и одела своего мужа в роскошную одежду и сказала: "О батюшка, сиди на своем престоле царем, как было раньше, и сделай моего мужа у себя везирем правой стороны и расскажи твоим воинам о том, что случилось. Приведи твоего везиря из тюрьмы и убей его, а потом сожги, - он нечестивый и хотел войти ко мне развратно, без брака, и он засвидетельствовал о себе, что он нечестивый и что нет у него веры, которой он бы придерживался. И заботься о своем зяте, которого ты сделал у себя везирем правой стороны".
     И царь ответил: "Слушаю и повинуюсь, о дочка. Но отдай мне перстень или отдай его твоему мужу". - "Он не годится ни для тебя, ни для него, - ответила царевна. - Перстень будет у меня, и, может быть, я сберегу его лучше, чем вы. Чего бы вы ни пожелали, требуйте это от меня, я потребую это для вас у слуги перстня. Не бойтесь дурного, пока я здорова, а после моей смерти делайте с перстнем что хотите". - "Вот оно, правильное мнение, о дочь моя!" - воскликнул царь, и затем он взял своего зятя и поднялся он диван.
     А воины провели ночь в величайшей тоске из-за царевны и того, что сделал с ней везирь, когда вошел к ней для разврата, без брака, и причинил зло царю и его зятю, я они боялись, что будет опозорен закон ислама, так как им стало ясно, что везирь - нечестивец.
     И они собрались в диване и стали бранить шейх-альислама, говоря ему: "Почему ты не удержал его от входа к царевне для разврата?" И шейх-аль-ислам ответил: "О люди, этот человек - нечестивец, и он сделался обладателем перстня, и мы с вами не можем ничего против него сделать. Аллах великий пусть воздаст ему за его дела, а вы молчите, чтобы он вас не убил".
     И когда воины собрались в диване и вели эти речи, вдруг вошел к ним в диван царь и с ним его зять Маруф..."
     И "Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     Когда же настала ночь, дополняющая до тысячи, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что воины в сильном гневе сидели в диване и разговаривали о везире и о том, что он сделал с царем, его зятем и его дочерью, и вдруг царь вошел к ним в диван, и с ним был его зять Маруф.
     И когда воины увидели его, они обрадовались его приходу, и встали ради него на ноги, и поцеловали перед ним землю; а затем царь сел на престол и рассказал им всю историю, и их горесть прошла.
     И царь приказал украшать город и велел привести везиря из тюрьмы, и когда он проходил мимо воинов, те проклинали его, бранили и ругали, пока он не дошел до царя.
     И когда он предстал перед царем, царь велел убить его самым ужасным образом, и его убили, а потом сожгли, и он отправился в ад в наихудшем положении, и отличился тот, кто сказал о нем:
     И пусть не помилует могилы его Аллах,
     И вечно пусть будет в ней Накир вместе с Мункаром.
     И потом царь сделал Маруфа у себя везирем правой стороны, и приятно было для них время, и чисты были их радости, и они провели так пять лет. А на шестой год царь умер, и царевна сделала Маруфа султаном вместо своего отца и не отдала ему перстня.
     А она в это время понесла от него и родила мальчика - дивно прекрасного, выдающегося по красоте и совершенству, и он оставайся на коленях у нянек, пока не достиг пяти лет жизни.
     И тогда его мать заболела смертельной болезнью, и призвала Маруфа, и сказала ему: "Я больна". И Маруф воскликнул: "Да сохранит тебя Аллах, о любимая моего сердца!" Но царевна молвила: "Может быть, я умру, и мне не нужно поручать тебе заботится о твоем сыне, но я поручаю тебе беречь перстень, так как боюсь за тебя и за этого мальчика". - "Не будет беды с тем, кого бережет Аллах", - сказал Маруф. И царевна сняла перстень и отдала его Маруфу, а на следующий день она преставилась к милости великого Аллаха, и Маруф остался царем и стал выносить приговоры.
     И случилось, что в какой-то день он встряхнул платком, и военные ушли от него в свои жилища, а он вошел в комнату, где сидят, и сидел в ней, пока не прошел день и не приблизилась ночь с ее мраком. И тогда вошли к нему его собутыльники из вельмож, следуя обычаю, и провели у него время в развлечениях и удовольствиях до полуночи, а потом они попросили позволения удалиться, и Маруф разрешил им, и они разошлись от него по домам. И к Маруфу вошла невольница, которая исполняла службу у его постели, и постлала ему постель, и, сняв с него платье, одела его в одежду сна, и он лег, а невольница растирала ему ноги, пока его не одолел сон, и тогда она вышла от него, и ушла на свою постель и заснула.
     Вот то, что было с нею. Что же касается царя Маруфа, то он спал, и не успел он опомниться, как что-то оказалось рядом с ним у него в постели. И он проснулся, испуганный, и воскликнул: "Прибегаю к Аллаху от сатаны, битого камнями!" И, открыв глаза, увидел подле себя женщину, безобразную по внешности. "Кто ты?" - спросил он ее. И она сказала: "Не бойся, я твоя жена Фатима, ведьма". И тогда Маруф посмотрел на нее и узнал ее по ее чудовищному облику и длинным клыкам.
     "Откуда ты ко мне вошла и кто принес тебя в эту страну?" - спросил он. И Фатима молвила: "А в какой ты стране сейчас?" И Маруф сказал: "В городе Хитаналь-Хатан. А ты когда покинула Миср?" - "Только что", - ответила Фатима. И Маруф спросил: "А как это?" И она сказала: "Знай, что, когда я с тобой повздорила и сатана подбил меня тебе повредить, я пожаловалась на тебя судьям, и они искали тебя, но не нашли, и кади расспрашивали о тебе, но никто тебя не видел. И когда прошло два дня, меня охватило раскаяние, и я поняла, что грех на мне, но раскаяние было бесполезно. Я просидела несколько дней, плача о разлуке с тобой, и уменьшилось то, что было у меня в руках, и мне пришлось просить на пропитание, и я стала просить всякого, счастливого и несчастного, и с тех пор, как ты со мной расстался, я вкушаю унижение просьбы и оказалась в наихудшем положении. И каждую ночь я сидела и плакала из-за разлуки с тобой и из-за того, что я испытала после твоего ухода позор, унижение, несчастье и ущерб".
     И она стала рассказывать Маруфу о том, что с ней случилось, и он, изумленный, смотрел на нее, и наконец она сказала: "А вчера я целый день ходила и просила, но никто мне ничего не дал, и когда наступила ночь, я легла спать без ужина, и меня сжигал голод, и было мне тяжело то, что я испытала. И я сидела и плакала, и вдруг передо мной появился человек и сказал: "О женщина, почему ты плачешь?" И я молвила: "У меня был муж, который тратил на меня и исполнял мои желания, и он исчез, и я не знаю, куда он девался, и я испытала без него несчастье!" - "А как имя твоего мужа?" - спросил человек. И я сказала: "Его имя Маруф". И тогда человек сказал: "Я его знаю. Знай, что твой муж теперь султан в одном городе, и если ты хочешь, чтобы я тебя доставил к нему, я это сделаю". - "Я под твоим покровительством и прошу, чтобы ты доставил меня к нему", - сказала я; и тот человек поднял меня и летел со мной между небом и землей, пока не доставил меня в этот дворец. И тогда он сказал: "Войди в эту комнату и увидишь твоего мужа, который спит на ложе". И я вошла и увидела тебя в этом жилище, а я не думала, что ты меня покинешь, раз я твоя супруга. Слава Аллаху, который соединил меня с тобой".
     "Разве это я тебя покинул? Или это ты меня покинула и все время жало^валась на меня одному кади за другим? - сказал Маруф. - Ты завершила это жалобой высшему двору и напустила на меня Абу-Табака из крепости, и я убежал против воли".
     И он стал ей рассказывать о том, что с ним случилось, пока он не сделался султаном и не женился на дочери царя, и рассказал ей, что царевна умерла и он получил от нее сына, которому семь лет.
     И Фатима сказала: "То, что случилось, предопределено великим Аллахом, и я раскаиваюсь и нахожусь под твоим покровительством. Не покидай меня и позволь мне есть у тебя хлеб как милостыню". И она до тех пор унижалась перед ним, пока его сердце не смягчилось, и тогда он сказал: "Раскайся во зле и живи у меня, и будет тебе лишь то, что тебя порадует, а если сделаешь чтонибудь дурное, я убью тебя, и я не боюсь никого. И пусть тебе не придет на ум жаловаться на меня высшему двору, чтобы за мной послали Абу-Табака из крепости: я стал султаном, и люди боятся меня, а я боюсь только великого Аллаха. У меня есть перстень со слугой, и когда я его тру, является ко мне слуга перстня, по имени Абус-Саадат, и все, что я от него ни требую, он мне приносит. Если ты хочешь отправиться в твой город, я дам тебе столько денег, что тебе будет довольно на всю жизнь, и быстро отошлю тебя в твою страну, а если ты хочешь жить у меня, то я освобожу для тебя дом и уберу его тебе наилучшим шелком. Я назначу тебе двадцать невольниц, которые будут тебе служить, и буду выдавать тебе прекрасные кушанья и роскошные одежды, и ты станешь царицей и будешь жить в величайшем счастье, пока не умрешь или я не умру. Что ты скажешь на эти слова?"
     И Фатима сказала: "Я хочу остаться с тобой". И затем она поцеловала Маруфу руку и раскаялась в дурном; и он отвел ей отдельный дом, и пожаловал ей невольниц и евнухов, и она стала царицей.
     И сын Маруфа стал ходить к ней и к своему отцу, и мальчик был ей противен, потому что это был не ее сын; и когда он увидел от нее взгляды гнева и отвращения, он почувствовал к ней неприязнь и невзлюбил ее.
     А Маруф отвлекся любовью к прекрасным невольницам и не думал о своей жене Фатиме, ведьме, так как она стала седой старухой с безобразной внешностью, плешивым существом, гаже пятнистой змеи. И к тому же она обидела его обидой, больше которой нет. И говорит сказавший поговорку: "Дурное дело пресекает корень желаний и сеет ненависть в земле сердца". От Аллаха дар того, кто сказал:
     Берегись сердца потерять любимых, обидев их, -
     Воротить сердца убежавшие - дело трудное.
     Ведь, поистине, убежит коль дружба из двух сердец -
     Как стекло они, - разбивши их, не склеишь.
     А ведь Маруф приютил ее не из-за какого-нибудь похвального качества в ней, он оказал ей это великодушие, желая угодить великому Аллаху..."
     И Дуньязада сказала своей сестре Шахразаде: "Как прекрасны эти слова, которые захватывают сердце сильнее, чем колдовские взгляды, и как хороши эти диковинные повести и удивительные рассказы".
     И Шахразада воскликнула: "О, куда этому до того, что я расскажу вам в следующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!"
     И когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, у царя расправилась грудь, и он стал ожидать конца рассказа и говорил про себя: "Клянусь Аллахом, я не убью ее, пока не услышу остаток ее рассказа". И затем он вышел в место своего суда, и везирь явился, по обычаю, с сава^ном под мышкой.
     И царь провел в суде весь день, а потом он ушел в гарем и вошел к своей жене Шахразаде, дочери везиря, по своему обычаю..."
     И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
     
     
     Ночь, первая после тысячи и последняя в книге
     
     Когда же настала ночь, первая после тысячи и последняя в книге, царь ушел в гарем и вошел к своей жене Шахразаде, дочери везиря.
     И ее сестра Дуньязада сказала ей: "Закончи нам рассказ о Маруфе".
     И Шахразада ответила: "С любовью и охотой, если позволит царь рассказывать".
     И царь молвил: "Я позволю тебе рассказывать, так как стремлюсь услышать конец рассказа".
     И Шахразада сказала: "Дошло до меня, о царь, что царь Маруф не заботился о своей жене ради совокупления, а кормил ее, только стремясь к лику великого Аллаха. И когда она увидела, что он воздерживается от сближения с нею и занят другими женщинами, она возненавидела его, и одолела ее ревность. И Иблис нашептал ей, чтобы она взяла у него перстень, и убила бы его, и сделалась бы царицей вместо него. И в одну ночь из ночей она вышла и пошла из своего дворца, направляясь в тот дворец, где был ее муж, царь Маруф. И случилось, по предопределенному делу и предначертан^ной судьбе, что Маруф лежал с одной из своих любимиц, красивой и прекрасной, стройной и соразмерной. А от великого благочестия он снимал с пальца перстень, когда хотел совокупиться, из уважения к благородным именам, на нем написанным, и надевал его только будучи чистым. И его жена Фатима, ведьма, вышла из своего помещения после того, как узнала, что Маруф, когда совокупляется, снимает перстень и оставляет его на подушке, пока не станет чистым. И у него был обычай: после того как совокупится, приказывать наложнице уйти от него, так как он боялся за перстень. А когда он входил в баню, то запирал дверь своего дворца, а вернувшись из бани, он брал перстень и надевал его, и после этого всякий входил во дворец без запрета.
     И Фатима узнала все это и вышла ночью, чтобы войти во дворец к Маруфу, когда он будет погружен в сон, и украсть перстень так, чтобы он ее не видел. А когда она вышла, сын царя в ту самую минуту входил в дом отдохновения, чтобы исполнить нужду, без огня, и он сел в темноте на доски в доме отдохновения и оставил дверь открытой. И когда Фатима вышла из своего дворца, он увидел, что она торопливо идет ко дворцу его отца, и сказал в душе: "Посмотреть бы, для чего эта колдунья вышла из своего дворца во мраке ночи? Я вижу, что она направляется во дворец моего отца. Этому делу непременно должна быть причина".
     И он вышел и пошел сзади Фатимы, идя за ней следом, так что она его не видела. А у него был короткий меч из стали, и он всегда входил в диван своего отца, подпоясанный этим мечом, так как он дорожил им; и когда его отец видел его, он смеялся над ним и говорил: "Воля Аллаха! Поистине, твой меч большой, о дитя мое, но ты не ходил с ним на войну и не отрубал им голову!" И его сын говорил ему: "Я непременно отрублю голову, которая будет заслуживать отсечения". И его отец смеялся, слыша его слова.
     И когда мальчик пошел за женой своего отца, он вытащил меч из ножен и следовал за нею, пока она не вошла во дворец. И тогда он остановился, поджидая ее у дверей дворца, и стал на нее смотреть. И увидев, что она ищет и говорит: "Куда это он положил перстень", он понял, что Фатима ищет перстень. И выждал до тех пор, пока она нашла перстень и воскликнула: "Вот он!" И, подняв его, хотела выйти.
     И тогда он спрятался за дверями, а Фатима, выйдя из дверей, посмотрела на перстень, повернула его в руке и хотела его потереть, но тут мальчик поднял руку с мечом и ударил ее по шее, и Фатима вскрикнула единым криком и упала убитая.
     И Маруф проснулся, и увидел, что его жена лежит и ее кровь течет, а его сын стоит с обнаженным мечом в руке, и спросил: "Что это, о дитя мое?" И мальчик ответил: "О батюшка, сколько раз ты мне говорил: "Твой меч большой, но ты не ходил с ним на войну и не отрубал им голову". А я говорил тебе: "Я непременно отрублю им голову, заслуживающую отсечения". И вот теперь отрубил им для тебя голову, заслуживающую отсечения".
     И он рассказал ему историю с Фатимой, и Маруф стал искать перстень, но не увидел его, и он до тех пор лежал на теле Фатимы, пока не увидел, что ее рука сжимает перстень. И тогда он взял перстень из ее руки и сказал мальчику: "Ты мой сын, без сомнения и наверное! Да избавит тебя Аллах от беды в здешней жизни и в будущей, как ты избавил меня от этой скверной женщины. Ее старания привели ее к гибели, и от Аллаха дар того, кто сказал:
     Коль помощь Аллаха мужа будет поддерживать,
     Достигнет желанного во всех он делах своих.
     А если Аллаха помощь юноше не дана,
     То первое, что вредит ему, это труд его.
     Потом царь Маруф крикнул своих приближенных, и они поспешно пришли к нему, и тогда он рассказал им о том, что сделала его жена Фатима, ведьма, и приказал им взять ее и положить в какое-нибудь место до утра, - и они сделали так, как он им приказал.
     А потом Маруф поручил ее нескольким слугам, и они обмыли ее, и завернули в саван, и ей сделали могилу и похоронили ее, и ее прибытие из Мисра привело ее прямо в могилу. От Аллаха дар того, кто сказал:
     Прошли мы путем, начертанным нам от века,
     А тот, кому начертан путь, пройдет им.
     Кто смерть найдет в стране определенной,
     Тот умереть в другой стране не может.
     А как прекрасны слова поэта:
     Не знаю я, когда направлюсь в землю,
     Желая блага, что меня постигнет
     Добро ль, к которому стремлюсь упорно,
     Иль зло, которое ко мне стремится.
     И затем царь Маруф послал отыскать того человека, пахаря, у которого он был гостем, когда убежал; и когда пахарь явился, он сделал его везирем правой стороны и своим советником. И он узнал, что у пахаря есть дочь, редкостно красивая и прекрасная, благородная по качествам, почтен^ного происхождения и высокого рода, и женился на ней, а через некоторое время он женил своего сына, и они прожили некий срок в приятнейшей жизни, и время их было безоблачно, и приятны были им радости, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая населенные дома и делающая сиротами сыновей и дочерей. Хвала же живому, который не умирает и в чьей руке ключи видимого и невидимого царства".
     
     Рассказ о царе Шахтияре и Шахразаде (заключение)
     
     Шахразада за это время родила от царя трех детей мужеского пола, и когда она кончила этот рассказ, она поднялась на ноги и, поцеловав землю, сказала: "О царь времени, единый в веках и столетиях, я - твоя рабыня, и вот уже тысяча ночей и одна ночь, как я передаю тебе рассказы о прежде бывших людях и назидания древних. Есть ли у меня право перед твоим величеством, чтобы я могла пожелать от тебя желание?"
     И царь сказал ей: "Пожелай, получишь, о Шахразада".
     И тогда она кликнула нянек и евнухов и сказала им: "Принесите моих детей".
     И они поспешно принесли их, и было их трое сыновей, один из которых ходил, другой ползал, а третий сосал грудь. И когда их принесли, Шахразада взяла их и поставила перед царем и, поцеловав землю, сказала: "О царь времени, это твои сыновья, и я желаю от тебя, чтобы ты освободил меня от убиения ради этих детей. Если ты меня убьешь, эти дети останутся без матери и не найдут женщины, которая хорошо их воспитает!"
     И тут царь заплакал, и прижал детей к груди, и сказал: "О Шахразада, клянусь Аллахом, я помиловал тебя прежде, чем появились эти дети, так как я увидел, что ты целомудренна, чиста, благородна и богобоязненна. Да благословит Аллах тебя, твоего отца, твою мать, твой корень и твою ветвь. Призываю Аллаха в свидетели, что я освободил тебя от всего, что может тебе повредить".
     И Шахразада поцеловала царю руки и ноги, и обрадовалась великой радости, и воскликнула: "Да продлит Аллах твою жизнь, и да увеличит твое достоинство и величие".
     И распространилась во дворце царя радость, и неслась она по городу, и была это ночь, которую не считают в числе ночей жизни, и цвет ее был бе^лее лица дня. А наутро царь был радостен и преисполнен добра, и он послал за всеми воинами, и когда они явились, наградил своего везиря, отца Шахразады, драгоценной и великолепной одеждой и сказал ему: "Да защитит тебя Аллах за то, что ты женил меня на твоей благородной дочери, которая была причиной того, что я раскаялся в убиении чужих дочерей. Я увидел, что она благородна, чиста, целомудренна и непорочна, и Аллах наделил меня от нее тремя сыновьями. Да будет же хвала Аллаху за это великое благодеяние".
     И затем он наградил почетными одеждами всех везирей, эмиров и вельмож правления и приказал украшать город в течение тридцати дней, не застав^ляя никого из жителей расходовать что-нибудь из денег, - напротив, все расходы и траты делались из казны царя.
     И город украсили великолепным украшением, подобного которому раньше не было, и забили барабаны, и засвистели флейты, и заиграли все игрецы, и царь наделил их дарами и подарками, и роздал милостыню нищим и беднякам, и объял своей щедростью всех подданных и жителей царства. И он жил вместе со своими придворными в счастии, радости, и наслаждении, и благоденствии, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Хвала же тому, кого не уничтожают превратности времени и не поражают никакие перемены, кого не отвлекает одно дело от другого и кто одинок по совершенству своих качеств. Молитва и мир над имамом его величия, избранным среди творений его, господином нашим Мухаммедом, господином всех людей, через которого мы молим Аллаха о счастливом окончании наших дел.
     
     
     Примечания
     
     1. Эмир - военачальник, полководец.
     2. Потомки полумифического царя Сасана, или Сасаниды, правили Персией в III-VII веках. Причисление к ним царя Шахрияра - поэтический анахронизм, каких немало в "1001 ночи".
     3. Везирь - первый министр в арабском халифате.
     4. Джинны, ифриты или мариды - в арабском фольклоре добрые или злые духи.
     5. Во всех томах поэтические отрывки переведены без сохранения единой рифмы, проходящей, согласно правилам арабского стихосложения, через все стихотворение. Приблизительно передан лишь размер, или, вернее, ритм оригинала.
     6. Намек на библейский рассказ об Иосифе Прекрасном, перешедший в му^сульманскую повествовательную литературу.
     7. Частое в арабских сказках обращение, отражающее древний обычай выдавать девушку замуж за двоюродного брата.
     8. Великий праздник Аллаха, или "праздник жертвы", бывает в "месяц паломничества" (12-й месяц мусульманского лунного календаря). В это время паломники, прибывшие в Мекку, совершают обязательные жертвоприноше^ния.
     9. Дирхем - серебряная монета, первоначально составлявшая 1/20 динара.
     10. Слово "диван" здесь употреблено в значении "собрание" (царедворцев султана); иногда этим словом обозначается место, где происходят подобные собрания.
     11. Сулейман ибн Дауд (Соломон, сын Давидов) - один из любимых героев мусульманской повествовательной литературы. Его имя часто упоминается в "1001 ночи. На перстне Сулеймана, по преданию, было вырезано так называемое величайшее из девяноста девяти имен Аллаха, знание которого будто бы давало ему власть над джиннами, птицами и ветрами"
     12. Шейх - старшина, почтенный старец.
     13. Земля Румана (или "земля румов") - так называли в странах Ближнего Востока Византийскую империю.
     14. Почетная одежда - платье с царского плеча, жалуемое как знак отличил. Кроме одежды, награждаемый получал драгоценный меч и коня в полной сбрую.
     15. Гуль - фантастическое существо в образе женщины. По арабскому поверью, гули подстерегают одиноких путников и пожирают их.
     16. Распространенная поговорка, означающая: "При первой же попытке он потерпел неудачу".
     17. Бандж - индийская разновидность садовой конопли. Из сока, получае^мого из его цветов, изготовляется сильное наркотическое средство, известное в Европе под названием "гашиш".
     18. Каф - горная цепь, которая, по представлению средневековых мусульманских космографов, опоясывает землю.
     19. Хосрой - имя двух персидских царей из династии Сасанидов. Легенда приписывает им огромное богатство и могущество.
     20. Магами (маджус) мусульмане называют огнепоклонников, последователей древнеиранской религии зороастризма (маздеизма).
     21. Эта формула отражает правило мусульманского этикета, согласно которому лицо, получившее письменное приказание или грамоту, прикладывает написанное к голове и лобызает, выражая безусловное повиновение.
     22. Изар - кусок полотняной или шелковой ткани, в который завертывают^ся арабские женщины, выходя на улицу.
     23. Ритль - мера веса, несколько меньше пятисот граммов.
     24. Шабан - восьмой месяц мусульманского года.
     25. Соломонова печать - растение из семейства лилейных, с цветком которого здесь сравниваю здесь уста красавицы.
     26. Алиф - первая буква арабского алфавита, изображается в виде вертикальной черты.
     27. Абу-Новас - один из значительнейших арабских поэтов эпохи расцвета халифата (убит около 810 года н. э.). В своих стихах он выступает как певец любви и вина и как язвительный, хотя несколько грубоватый, сати^рик.
     28. Календеры - монашеский орден, члены которого жили подаянием. Они носили одежду особого покроя и брили себе головы и бороды.
     29. Факир - нищенствующий монах.
     30. Харун-ар-Рашид - арабский халиф, правил в 709-809 годах. Истори^ческий Харун ар-Рашид был непопулярен среди своих подданных и мало похож на героя сказок 1001 ночи.
     31. Тaлбария (древняя Тизериада) - город в Палестине.
     32. Собираясь в паломничество, мусульмане тщательно соблюдают предписания своей религии, которая, как известно, запрещает пить вино.
     33. Под "семью чтениями" разумеются те варианты в чтении Корана, которые допускаются семью каноническими школами чтецов.
     34. Калам - тростниковое перо, употребляемое для писания арабским шрифтом.
     35. Ракат - часть мусульманского молитвенного акта, состоящая из ряда установленных телодвижении и благочестивых восклицании.
     36. Аль-Аббас и б и Абд аль-Муталлиб - дядя пророка Мухаммеда, родоначальник династии Аббасидов, правившей восточным халифатом с 750 года до взятия Багдада монголами в 1258 году.
     37. По мусульманскому поверью, Аллах прежде всех вещей создал "калам" (перо), которым заранее записал все, что произойдет в будущем, до дня страшного суда.
     38. Басра - торговый город и порт в Ираке, к юго-востоку от Багдада, близ общего устья Тигра и Евфрата.
     39. Аль-Амин - сын и наследник Харуна ар-Рашида, правил с 809 по 813 год, когда был низложен своим братом - Мамуиоч. Царствование последнего, продолжавшееся до 833 года, является одною из блестящих эпох истории арабского халифата.
     40. Гизе - в средние века небольшой городок к западу от Каира; в нас^тоящее время - предместье столицы Египта.
     41. Аль-Кальюбия (точнее: аль-Кальюб) - город в десяти километрах к северу от Каира.
     42. Бельбейс (Бильбнс) и ас-Саидия - пункты остановки на пути из Каира в Сирию.
     43. Халеб (Алеппо) - город в Северной Сирии.
     44. Фарджия - верхняя одежда вроде халата с длинными и широкими рука^вами.
     45. Тобба - согласно легенде, титул царей могущественного древнеарабс^кого племени, обитавшего в Южной Араиии.
     46. Кесарями в средневековой арабской литературе именовали византийских императоров.
     47. "Комната отдохновенния", "покой уединения", "домик с водой" - от^хожее место.
     48. Тарбуш - ермолка, на которую наматывается тюрбан.
     49. Мечеть сынов Омейи или омейядская мечеть - один из замечательней^ших памятников мусульманской архитектуры - была построена шестым халифом династия Омейядов Валидом I (правил с 705 по 715 год).
     50. Химс, Диар-Бекр, Мардин, Мосул - города в Сирии, на пути из Дамаска в Басру.
     51. Лейла (ночь) - имя возлюбленной Кайса, прозванного "Меджнун" (бесноватый). Легенда об их любви очень популярна на Востоке; она легла в основу поэмы "Лейла и Меджнун" великого азербайджанского поэта Низами.
     52. Канун - местечко к северу от Дамаска, где останавливались караваны путешественников.
     53. Камра - селение на пути из Дамаска в Каир.
     54. Ар-Рейдания - селение к северо-востоку от Каира.
     55. Шурейх - законоводец первых времен ислама.
     56. Неджеф - небольшой город в пределах современного Ирака.
     57. Копты - так средневековые арабские авторы называли потомков исконных обитателей древнего Египта в отличие от арабов.
     58. Ардебб - мера емкости, составляет приблизительно два гектолитра.
     59. Манн - мера емкости, приблизительно равная одному литру.
     60. 3емзем - колодец в Мекке, воду которого правоверные мусульмане считают целебной,
     61. В переводе имена братьев цирюльника значат: аль-Бакбук - болтун, аль-Хаддар - крикун, Факик - говорун, аль-Куз-аль-Асвани - ассуанский кувшин (то есть рот его постоянно открыт, как горлышко кувшина), аль-Фашшар - брехун, Шакашик - пустомеля; имя же самого цирюльника, ас-Самит, означает: молчальник.
     62. Фельс - мелкая медная монета.
     63. 3ипджи - чернокожие жители о-ва Занзибара (в восточной Африке); нередко это название распространялось и на всех негров вообще.
     64. То есть он произнес обе части мусульманского исповедания веры: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - посланник Аллаха".
     65. Хаджи (точнее: "хаджж") - паломник; так мусульмане называют тех, кто совершил или собирается совершить паломничество в Мекку.
     66. Текрурки - невольницы мусульманки родом из Теккуры (центральной и западной Африки).
     67. Хальфа - травянистое растение, род ковыля.
     68. Баальбек (греческий Гелиополис) - город в Сирии, знаменитый своими шелковыми тканями.
     69. Мускус - вещество с резким своеобразным запахом, выделяемое одной из желез кабарги (млекопитающее из семейства оленей). Сохраняется в этой засушенной мешковидной железе.
     70. Имеется в виду крытый рынок, где лавки расположены в два ряда.
     71. Вали - начальник городской полиции.
     72. То есть без выкупа.
     73. Рабы-евнухи ценились дороже обыкновенных рабов.
     74. Рассказ третьего евнуха отсутствует во всех известных нам списках книги "Тысячи и одной ночи".
     75. Бандж - наркотик, известный в Европе под названием "гашиш" (точ^нее-хашиш).
     76. Этими словами выражается безусловное повиновение.
     77. Дядя пророка - аль-Аббас ибп Абд-аль-Мутталиб - дядя пророка Мухаммеда, родоначальник династии Аббасидов, правившей восточным халифатом с 750 года до взятия Багдада монголами в 1258 году. Харун ар-Рашид был пятым халифом этой династии.
     78. Ситт Зубейда - любимая жена Харуна ар-Рашида.
     79. Игра слов, основанная на одинаковом звучании слова "арака", которое переводится и как "я тебя вижу" и как название растения.
     80. Хосрой - имя двух персидских царей из династии Сасанидов (III-VII вв.). Легенда приписывает им огромное богатство и могущество. Великолепный дворец в городе Ктесифоне на берегах Тигра, построенный в III в., о котором здесь, говорится, арабы называют "дворцом Кисры", то есть Хос^роя.
     81. Город Мира - Багдад. Здесь имеет место анахронизм, каких немало в книге "1001 ночи": город Багдад был заложен в 762 г., то есть через 58 лет после смерти упоминаемого здесь халифа.
     82. Хосрои и кесари - персидские и византийские правители.
     83. То есть никто не мог устоять против огня его ярости.
     84. Хинд - Индия, Синд - область в нижнем течении реки Инда, Диар-Бекр - область и город на правом берегу Тигра; Земля Черных - Судан; Сейхун и Джейхун - Сыр-Дарья и Аму-Дарья.
     85. Книга - Коран; установления - Сунна (правила поведения, установ^ленные на основании преданий о словах и делах пророка Мухаммеда).
     86. Коптами арабы нарывали исконных обитателей Египта.
     87. Румами в странах Ближнего Востока называли жителей Византии.
     88. Кайсария - под этим названием у арабов известно два города: в Ка^ледине (в 126") г. он был взял мусульманами и разрушен) и в Малой Азии.
     89. Кустантыния великая - Константинополь.
     90. То есть Александра Македонского.
     91. Мискаль - приблизительно равняемся 4,5 грамма.
     92. Магриб (запад) - так арабы называют северо-западную Африку.
     93. Самхарские копья доставлялись в Аравию из местности Самхара, на побережье Северной Африки. Арабское предание возводит эго название к имени некоего Самхара, славившегося своим мастерством в их изготовлении.
     94. Ифриты или джинны - в арабском фольклоре добрые или злые духи.
     95. Локоть (рабочий) - установленная в средневековом Египте мера длины, равнялась приблизительно 0,5 м.
     96. Патриций - так арабы называли христианских рыцари, стоявших во главе отряда в десять тысяч.
     97. Кадий (кади) - судья; кадий кадиев - главный судья столичного города.
     98. Так называли слабосильных, изнеженных юношей.
     99. Xорасан - область в восточном Иране.
     100. Билкис - по арабскому преданию, царица Савская, супруга царя Соломона. Соломон, узнав о существовании "всем одаренной" царицы племени Саба, приказал своему ифриту доставить к нему ее великолепный трон; вслед за троном к Соломону явилась и сама царица.
     101. Канун - многострунный инструмент (вроде гуслей).
     102. Тасним - по мусульманским преданиям, райский источник.
     103. Азза - возлюбленная поэта Кусейира (умер в начале VIII в.), воспе^тая им в стихах.
     104. Джамиль - известный поэт, современник Кусейира. Бусейна - его возлюбленная. Джамиль с Бусейной и Куссейр с Аззой - классические любовные пары, о которых сохранилось в арабской литературе много трогательных по^вестей.
     105. Франками арабы называли обитателей Европы.
     106. Фарсах - расстояние, которое проходит каравая в течениее одного часа - от 4,5 до 6 км.
     107. Юханна и Мариам - арабская форма христианских имен Иоанн и Марин.
     108. Взгляд Абризы сравнивается здесь с йеменским клинком, который разит без промаха.
     109. Караван паломников в Мекку сопровождали богато разукрашенные носилки, имеющие вид ящика, в который кладется свиток всего Корана или части его.
     110. Гора Арафат - название горы и долины к востоку от Мекки. Здесь паломники сопершают предписанную обрядом "остановку", во время которой громко молятся и читают Коран.
     111. Могила Мухаммеда находится в Медине. Сюда стекается огромное множество паломников, хотя посещение ее не считается обязательным.
     112. Ибрахим - по библии Авраам. "Другом Аллаха" Авраам назван в Коране.
     113. Бобовую муку употребляют вместо мыла, а листья лотоса - вместо мо^чалки.
     114. Истопник нанес ущерб хозяину тем, что вымыл Дау-альМакана сам, не заплатив банщику"
     115. Бедуин в переводе означает житель пустыни, кочевник.
     116. В мусульманских землях деньги в средние века не отсчитывались, а отвешивались, так как монеты делались из очень мягкого сплава и золото быстро стиралось.
     117. Услада времени.
     118. Горе времени.
     119. Гален - знаменитый греческий врач, жил во II в. Многие труды пос^вятил комментированию сочинений своего, еще более славного предшествен^ника Гиппократа (ум. в IV в. до н. э.)
     120. Ибн аль-Байтар - арабо-испанский ботаник, жил в XII-XIII вв.
     121. Шафииты - приверженцы одного из четырех "правоверных" мусульманских толков, основателем которого был Мухаммед ибн Идрис-ан-Шафни (ум. в 820 г.).
     122. Ардешир - имя трех персидских царей из династии Сасанидов. Здесь имеется в виду Ардешир I, правивший в 226241 гг.
     123. Аль-Мансур (754-775) - второй халиф из династии Аббасидов, отли^чавшийся необычайной скупостью.
     124. Омар ибн аль-Хаттаб (634-644) - второй из "правоверных" халифов. Предание приписывает ему известные слова: "Когда не знаешь, как поступить, спроси совета у женщины и поступи наоборот".
     125. Алий (Али ибн Абу-Талиб) (656-661) - четвертый "правоверный" халиф.
     126. Муавия ибн Абу-Суфьян (661-680) - первый халиф из династии Омейядов.
     127. Аль-Ахнаф ибн Кайс - вождь племени Бену-Темим во времена халифа Мурави. Его имя Абу-Бахр - означает: отец моря.
     128. Абу-Муса аль-Ашари - правитель Басры и Куфы при первых "правоверных" халифах.
     129. Осман (644-656) - последний "правоверный" халиф. Его правление кончилось народным восстанием.
     130. Благочестивые арабы избегали употреблять слово "огонь", ибо с ним связано представление об адских муках.
     131. Оход - гора близ Мекки. Здесь в 625 г. произошло сражение между приверженцами Мухаммеда и изгнавшими его из "священного" города меккан^цами. Победа осталась за Мухаммедом.
     132. Хафса - дочь халифа Омара, одна из жен Мухаммеда.
     133. Суфьян - богослов и аскет, жил в VIII в.
     134. Омар ибн Абд-аль-Азиз - халиф из династии Омейядов, отличался чрезвычайным благочестием.
     135. Абу-Бекр Правдивый (632-634) - первый "правоверный" халиф
     136. Паломничество считается "великим", когда день остановки у горы Арафат приходится на пятницу.
     137. Имя Нузхат-аз-Заман в переводе значит: "услада века" (времен).
     138. Абу-Зарр - один из сподвижников Мухаммеда.
     139. Али Звин-аль-Абидин - внук халифа Алия, отличался чрезвычайным благочестием.
     140. Рамадан - месяц поста, девятый месяц мусульманского года.
     141. Ишр Босоногий-подвижник и знаток предании, жил в 767-814 гг.
     142. Халид ибн аль-Валид - полководец первых времен ислама, прозванный за неустрашимость "Меч Аллаха".
     143. Муэдзин - служитель мечети, особым возгласом призывающий правоверных на молитву.
     144. Даник - мелкая монета, 716 дирхема.
     145. Ахмед ибн Ханбаль - основатель наиболее консервативного из четырех мусульманских толков - толка ханбалитов.
     146. Муса - библейский Моисей.
     147. Мадьяниты - жители города Мадьяна, в Северной Аравии, которых, по Корану, постигла жестокая кара за неповиновение пророку Шуайбу.
     148. Иноверцы в землях ислама должны были носить в качестве отличи^тельного знака широкий пояс. Мусульмане принимали этот пояс, как и крест, за предмет религиозного поклонения.
     149. Первой заботой нового султана было раздать своим телохранителям деньги, имеющиеся в казне, чтобы хотя на время обеспечить себе верность войск.
     150. Ведение священной войны против неверных с целью распространения ислама силой оружия вменяется мусульманской общине в религиозную обязанность. В позднейшие времена мусульманские владыки широко использовали религиозный фанатизм своих подданных для завоевания новых территорий.
     151. Дубровничане - жители города Дубровник на Адриатическом море, который осаждали мусульманские войска.
     Зара (Задар) - в средине века столица королевства Далмации, на севе^ро-западе Балганского полуострова.
     Желтолицые - презрительное название европейцев,
     152. То есть защитник арабов - народа пророка Мухаммеда.
     153. Иблис - дьявол.
     154. Намек на Коран, где в X суре (главе) говорится, что племена Ад и Самуд были уничтожены за неповиновение пророкам, посланным к ним.
     155. Хонейн - долина близ Мекки, где произошла битва между войсками Мухаммеда и непокорными ему бедуинскими племенами. Об этом событии рассказывается в Коране.
     156. Цитата из Корана, где в XIV главе, стих 34, говорится: Геенна - будут они (неверные) жариться там, и скверное это обиталище.
     157. Неджран - небольшое местечко к югу от Дамаска.
     158. Кантар - равен приблизительно 44 кг.
     159. Драконова кровь - смолистое вещество, покрывающее плод одного из видов пальмы, которая растет на островах Суматра и Борнео.
     160. То есть исповедание веры у мусульман: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - посол Аллаха".
     161. Кассия - растение из семейства бобовых, имеющее стручки бурого цвета.
     162. Михраб - ниша в стене мечети, оказывающая, в каком направлении находится Мекка.
     163. Заключительное приветствие - слова: "Мир с вами и милость Аллаха" - молящийся произносит, закончив последний ракат молитвы. (Ракат - совокупность движений и благочестивых восклицаний, из которых состоит мусульманская молитва.)
     164. Мусульмане считают единобожниками только самих себя. Христиане, по их мнению, многобожники, так как одним из основных догматов христианства является догмат троичности, противоречащий мусульманскому понятию о еди^нобожии.
     165. У мусульман новый день наступает в момент заката голица. Понятия "день" и "ночь" в арабском языке часто сливаются и обозначают весь период времени от одного заката солнца до другого.
     166. Смерть на поле брани считается у мусульман наиболее почетной. Ха^дисы (предания о делах и речах Мухаммеда) описывают награды, которые получают за это мученики в раю.
     167. Священый храм - мечеть в Мекке; 3емзем - священный колодец в Мекке; Место Ибрахима - небольшое сооружение, где хранится камень, на котором якобы стоял Ибрахим, библейский Авраам.
     168. Антар - доисламскйй поэт, герой арабских рыцарских легенд. О его похождениях рассказывается в романе объемом более чем в тридцать томов.
     169. Намек на заимствованное из талмуда сказание о том, как бог, желая испугать неверных, вырвал гору из земли и потряс ею над их головами,
     170. Радва - гора близ Мекки.
     171. Якуб - библейский Яков, отец Иосифа Прекрасного.
     172. Испахан - город и провинция в центральном Иране.
     173. Из суеверного страха поэт оговаривается, не желая упоминать о смерти.
     174. По преданию, Давид, отец Соломона, получил от Аллаха в дар уменье выделывать кольчуги.
     175. Тадж-аль-Мулук - означает "Венец царей". Персидское слово "харан" является точным переводом арабского слова "Будур" - то есть "полные луны", употребляемого как имя.
     176. Черное знамя было эмблемой аббасидской династии. Первые халифы Аббасиды выбрали черный цвет как выражение скорби по убиенным потомкам халифа Алия, мстителями за которых они якобы выступали.
     177. Рейхан - растение базилик, а также особый вид почерка.
     178. Узриты - люди из племени Бену-Узра, отличались, как говорят сказания, особой чистотой и верностью в любви. От названия этого племени произошло имя "Азра", увековеченное Гейне и Рубинштейном.
     179. Лейла (ночь) - имя возлюбленной Кайса, прозванного Меджнун (бесноватый). Легенда об их любви очень популярна на Востоке; она легла в основу поэмы "Лейла и Меджнун" великого азербайджанского порта Низами, жившего в XII веке.
     180. Азиз должен был держать зернышко мускуса во рту для того, чтобы не забыть произнести эти стихи.
     181. Баклана - восточные сладости.
     182. Шест-мера длины, приблизительно 3,5 м.
     183. На мусульманском Востоке за пользование баней платят при выходе, а не при входе.
     184. Клятва разводом считается одной из самых сильных клятв у мусульман.
     185. Ридван - по мусульманскому преданию, ангел, охраняющий врата рая. Смысл этой фразы заключается в том, что Тадж-аль-Мулук представляется людям таким же красивым, как райские юноши.
     186. С камфарой сравниваются белоснежные тела юношей, которые моются в бане; мускус - катышки грязи под мочалкой банщика.
     187. То есть душа при виде их не думает ни о ком и не признает над собой других богов.
     188. Хаммам - баня.
     189. Малик - по мусульманскому преданию, ангел, стоящий у ворот рая.
     190. Дать бакшиш - соответствует русскому "дать на чай".
     191. Аз-Зибликан (от зибль - навоз) - шутливое прозвище, намек на про^фессию истопника (топливо для бани обычно служит на Востоке высушенный навоз). Аль-Мудажахид означает: боец за веру.
     192. Ар-Рухба - городок на Ефрате.
     193. Сельсебиль - по мусульманским преданием, райский источник.
     194. Аль-Катуль - означает: убивающий. Меджнун одержимый джиннами, бесноватый.
     195. Берберы - туземные обитатели северной Африки. После завоевания этой части Африки арабами берберы приняли их веру и язык.
     196. На переднеаэиатском Востоке "черкесами" называли вообще всех обитателей Кавказа и южной России. В истории арабского Египта черкесы играли выдающуюся роль. Из их среды вышли первые представители так называемой черкесской династии Мамлюков.
     197. Абджар - конь легендарного храбреца Антара.
     198. Биляль - имя первого муэдзина в мусульманской общине. Это был абиссинский раб, объявивший себя сторонником Мухаммеда.
     199. Хиляль - означает, молодой месяц, полумесяц.
     200. Намек на легенду Корана о семи спящих отроках, в которой рассказывается о том, как семь юношей, обитателей языческого города, верные единому богу, скрываются в пещере.
     Аллах низводит на них сон, продолжающийся триста девять лет.
     201. Лейла (ночь) - имя возлюбленной Кайса, прозванного "Меджнун" (бесноватый). Легенда об их любви очень популярна на Востоке; она легла в основу поэмы "Лейли и Меджнун" великого азербайджанского поэта Низами.
     202. Абу-ль-Хосейн - буквально: "Отец маленькой крепости" - прозвище лисицы.
     203. Шерстяное рубище - одежда, типичная для мусульманских мистиков - суфиев.
     204. Абу-Сирхан - прозвище волка, буквально: "Отец зари"; первые лучи зари арабы иногда называют: "Волчий хвост".
     205. Изар - кусок полотняной или шелковой ткани, в который завертывают^ся арабские женщины, выходя на улицу.
     206. Формула безусловного повиновения у мусульман,
     207. С нарциссом арабские поэты часто сравнивают глаза. Жемчужины - слезы.
     208. Мусульмане считают самоубийство величайшим грехом, и случаи добро^вольного лишения себя жизни среди них крайне редки. Объясняется это ха^рактером мусульманской религии: взаимоотношения между божеством и людьми представляют своего рода торговую сделку; душа правоверного составляет собственность Аллаха и находится у последнего как залог за деятельность человека на земле; преждевременно лишив себя жизни, человек посягает на то, что принадлежит не ему, а божеству, и совершает грех, который уже нельзя искупить в земной жизни.
     209. Камар-аз-Заман - значит "Луна времени",
     210. Хан - постоялый двор для купцов.
     211. Харут и Марут - имена ангелов, которым, как говорится в Коране, была дарована способность очаровывать и соблазнять людей, а также учить их колдовству.
     212. Тагут (преступление) - одно из наименований дьявола.
     213. Гада - кустарник из семейства тамарисковых; он растет в песках, горит ярким огнем и дает очень горячие уголья.
     214. Мусульмане молятся пять раз в сутки: между рассветом и восходом солнца, в полдень, перед закатом солнца, между закатом солнца и наступлением сумерек и после наступления темноты.
     215. Джинны, ифриты, мариды - в арабском фольклоре добрые или злые духи.
     216. По арабскому поверью, джинны иногда взлетают к небу, чтобы тайком подслушать разговоры ангелов и узнать будущее людей.
     217. По народному поверью, отразившемуся в Коране, землю осеняют семь небес, лежащих одно над другим. "Земель" существует также семь: та земля, на которой мы обитаем, - высшая и находится ближе прочих к "нижнему небу".
     218. Сулейман ибн Дауд (Соломон, сын Давидов) - один из любимых героев мусульманской повествовательной литературы. На перстне Сулеймана, по преданию, было вырезано так называемое величайшее из девяноста девяти имен Аллаха, знание которого будто бы давало ему власть над джиннами, птицами и ветрами,
     219. Будур (множественное число от "бедр") - "полные луны".
     220. Эту фразу, вероятно, следует понимать в том смысле, что при одина^ковой красоте женщина кажется лучше, чем мужчина.
     221. Касыда - длинное поэтическое произведение торжественного или лири^ческого характера, хвалебная ода.
     222. Узритам - людям из племени Бену-Узра - легенды приписывают особую верность и чистоту в любви.
     223. Юсуф - арабское имя Иосифа Прекрасного, упомянутого в библии.
     224. Алиф - первая буква арабского алфавита - изображается в виде вертикальной черты"
     225. Слово "кират" (взято арабами с греческого) первоначально означало зернышко рожкового дерева. Как мера поверхности, "четыре кирата" равны площади, покрытой четырьмя зернышками.
     226. Терьяк (собственно: противоядие) - обычное в Египте название опиу^ма.
     227. Соломонова печать - растение из семейства лилейных, с цветком которого сравниваются уста юноши.
     228. Хосрои - имя двух персидских царей из династии Сасаиидов. Легенда приписывает им огромное богатство и могущество.
     229. Муса и Ибрахим - библейские Моисей и Авраам, о которых упоминается также и в Коране.
     230. То есть ученых, составляющих гороскопы и пишущих талисманы.
     231. Лукман - легендарный мудрец, которому предание приписывает арабскую обработку басен Эзопа. Его именем названа одна из глав Корана.
     232. Юсуф (Иосиф), Давид, Марьям (Мария), Яков (Иаков), Юиус (Иона), Иов, Адам - библейские персонажи, рассказы о которых перешли в коран и арабскую литературу.
     233. Легенда приписывает Сулейману (Соломону) обладание чудесным ков^ром-самолетом, который был соткан джиннами из зеленого щелка и золота. "Этот ковер, - гласит предание, - носил, кроме самого Сулеймана, его войска, вьючных животных, коней, верблюдов и всех (!) людей, джиннов и диких зверей, а войска было у него тысяча тысяч и сопровождала его тысяча тысяч. И ковер летел между небом и землей и переносил Сулеймана, куда тот хотел, быстро или медленно, по его желанию".
     234. Гаданье на песке - один из распространенных на средневековом Востоке способов предсказания будущего.
     235. В оригинале за ночью 201-й непосредственно следует 203-я - характерная ошибка писца.
     236. В подлиннике игра слов, основанная на созвучии: "сивак" - зубочистка, и "сивака" - "другой", "не ты". Второе созвучие; "арак" - название растения и "арака" - "я тебя вижу.
     237. Магами (маджус) мусульмане называют огнепоклонников, последователей древнеиранской религии зороастризма
     238. Ман ибн Заида - арабский государственный деятель и полководец, умерший во второй половине VIII века. В арабской литературе сохранилось много преданий о безграничной щедрости Мана.
     239. Муавия ибн абу-Суфьян - первый халиф из династии Омейядов (661-680).
     240. Должный срок - четыре месяца и пять дней - тот промежуток времени, в течение которого разведенная или вдова согласно учению ислама не может снова выйти замуж.
     241. То есть навсегда: произнеся формулу развода трижды, муж теряет право снова взять к себе разведенную жену.
     242. Ад и Самуд - название древних мифических племен, упоминающихся в Коране.
     243. Библейский Лот, племянник Авраама, упоминается в Коране как пророк, посланный к своим соплеменникам, жителям города Содома. Одним из пороков, которым предавалось племя Лота, было и мужеложство.
     244. Кыбла - направление, куда мусульманину надлежит обращать свое лицо во время молитвы.
     245. Михраб - ниша в стене мечети, указывающая, в каком направлении находится Мекка.
     246. "Рассвет" и "Преданность" - названия сур (глав) Корана.
     247. Многочисленные налоги и пошлины были в средние века бичом для населения Египта. Поэтому первым актом нового султана почти всегда явля^лась отмена некоторых пошлин, взамен которых, однако, тотчас же вводи^лись новые.
     248. Аль-Амджад - значит славнейший; аль-Асад - счастливейший.
     249. Имеется в виду страница "предвечной книги", посвященная записи грехов этого евнуха. По мусульманскому поверию, у Аллаха имеется особая книга для записи поступков людей, где каждому созданию посвящена особая страница. На основании этой записи будет сведен с человеком счет в день страшною суда.
     250. Ибн Зубейр (Абд-Аллах ибн аз-Эубейр) - внук халифа Абу-Бекра, оспаривал власть у первых халифов династии Омейядов. После смерти в 680 году халифа Муавии I Ибн Зубейр объявил себя халифом, но вынужден был бежать от сына Муавии, Язида, в Мекку, отсюда получил прозвище "ищущий защиты у камня" ("священного камня", находящегося в Мекке).
     Хариджа - египетский судья, убит по ошибке в 661 году фанатиком, при^нявшим его за завоевателя Египта Амра ибн аль-Аса.
     Халиф Алий (Али) и его будущий преемник, Муавия, также подверглись нападению; Али был тяжело ранен и умер, Муавия остался жив.
     251. Это стихотворение изобилует намеками на события первых времен ислама.
     252. Мамлюк - буквально "находящийся во владении". Так арабы называли белокожих невольников, которых во множестве покупали в мусульманском Египте султаны и их приближенные. Иноземцы-мамлюки, которых тысячами доставляли в столицу Египта, быстро обособились в замкнутую военную кас^ту и постепенно сделались подлинными хозяевами страны фараонов.
     253. Намек на одну из привилегий, которыми пользовались высшие чины при мамлюкском дворе. Некоторым эмирам разрешалось иметь оркестр, обычно состоящий из барабана, флейты и дудок.
     254. Несмотря на то, что сам пророк Мухаммед называл себя не чудотвор^цем, а только увещателем, легенды приписывают ему целый ряд чудес, большею частью аналогичных с чудесами, якобы совершенными Христом.
     255. Куфа - знаменитый в истории ислама город, расположенный в Ираке - нижней Месопотамии - к югу от развалин древнего Вавилона.
     256. Нимат-Аллах - означает: милость Аллаха.
     257. Нум - значит: счастье, благоденствие.
     258. 3види Амр - имена, употребляемые арабами для обозначения неопреде^ленных лиц (неизменно фигурируют в примерах, иллюстрирующих грамматичес^кие правила).
     259. Аль-Хаджжадж ибн Юсуф - арабский полководец и государственный деятель эпохи Омейядов (VIII век), правитель нижней Месопотамии.
     260. Игра слов, основанная на нарицательном значении имен: Суд - значит "счастье", Джумль - "красота".
     261. Куфический почерк - твердый, угловатый шрифт, которым написано большинство дошедших до нас древних списков корана и сохранившихся над^писей на камнях.
     262. Муса - арабская форма имени Моисей. В библии говорится, что Моисей после своего появления на свет был положен матерью в корзину, которую пустили плыть по Нилу. Корзина была выловлена дочерью фараона, которая решила воспитать мальчика и пригласила в кормилицы его собственную мать.
     Якуб и Юсуф - арабская форма имен Иаков и Иосиф.
     263. Хамза ибн Абд-аль-Мутталиб - дядя пророка Мухаммеда и один из первых его последователей.
     Акиль ибн Абу-Талиб - брат халифа Али.
     Аль-Аббас ибн Абд-аль-Мутталиб - дядя пророка Мухаммеда, родоначальник династии Аббасидов.
     264. Барш - наркотическое средство.
     265. Азан - призыв к молитве у мусульман.
     266. Мамуния - пирог из сладкого теста.
     267. Абу-ш-Шамат - дословно: обладатель родинок.
     268. Фатиха ("открывающая") - название первой главы Корана, которую мусульмане читают перед началом всякого важного дела.
     269. Абд-аль-Кадир Гилянский - средневековый про поведник и мистик. Покрывало предназначалось для возложения на ею могилу в Багдаде.
     270. Рафидиты - одна из мусульманских сект, объединенных общим названием шиитов и враждебных представителям другого направления в исламе - суннитам. В средние века распри между шиитами и суннитами нередко дохо^дили до вооруженных столкновений.
     271. Здесь и в дальнейшем под названием "арабы" подразумеваются бедуи^иы-кочевники.
     272. Иафиса - знаменитая мусульманская "святая".
     273. То есть: "Ты так же часто говоришь о разводе, как читаешь священ^ную книгу" (Коран).
     274. Согласно мусульманскому праву, муж, который трижды произнес узако^ненную формулу развода, может снова жениться на своей разведенной жене только в том случае, если она выйдет замуж за другого и вновь разведется, хотя бы на следующий день. Такой временный супруг называется "замес^тителем", он может не согласиться на развод.
     275. Я-Син - название одной из глав Корана.
     276. Эфенди - господин; в данном случае - титул главного судьи.
     277. Абу-Новас - знаменитый арабский поэт, умерший в начале IX века.
     278. Химический состав - то же, что у европейских алхимиков "философс^кий камень".
     279. Слово "диван" - здесь употреблено в значения "собрание" (царедворцев султана); иногда этим словом обозначается место, где происходят подобные собрания.
     280. "Глава шестидесяти" - военачальник, имевший свиту в шестьдесят всадников.
     281. В оригинале за ночью 260 и следует 262-я.
     282. То есть скамье, на которой обмывают тела казненных.
     283. Зубейда - одна из жен Харуна ар-Рашида.
     284. Намек на библейский рассказ о принесении в жертву Авраамом своего сына Исаака. Этот рассказ имеется и в Коране, но, по мусульманскому тол^кованию, в жертву был принесен не Исаак, а Исмаил - другой сын Авраама, которого отец "выкупил", зарезав барашка,
     285. Аль-Искандария - арабское название города Александрии в Египте.
     286. Айяс - в средние века город и порт в Кидикии, на берегу Алек^сандрского залива.
     287. То есть первых халифов - Абу-Бекра и Омара. Шииты, к которым принадлежал повешенный, считают их, а также третьего халифа. Османа, узур^паторами и поэтому часто пишут эти имена на пятках или подошве обуви, чтобы попирать их ногами. Сунниты, наоборот, признают первых трех халифов законными правителями.
     288. Аслан - по-турецки "лев".
     289. Консулами в средние века на Ближнем Востоке называли не только представителей европейских держав, но и вообще всех богатых европейцев,
     290. Ардебб - мера емкости, приблизительно два гектолитра.
     291. Аль-фуркан - одно из обозначений Корана.
     292. Слово "далекий" употреблено здесь для того, чтобы не называть имени царя и не сказать прямо, что он убит.
     295. Ман ибн Заида - полководец и государственный деятель первых времен ислама (убит около 770 г.). Подобно Катиму ат-Таи славился своей щедростью.
     296. Кудаа - племена, обитавшие в северной Аравии.
     297. Под легендарным городом Лабтайтом имеется в виду одно из предмес^тий древней испанской столицы Толедо.
     298. Арабские географы вслед за греками делили известные им земли на семь продольных поясов, или климатов (от греческого слова "клима" - склонение), с юга на север.
     299. Хишам ибн Абд-аль-Мелик (724-743) - халиф из династии Омейядов.
     300. Ковром крови называли коврик, на который ставили осужденного перед казнью и куда стекала его кровь.
     301. Ибрахим ибн аль-Махди (774-839) - брат халифа Харуна ар-Рашида, на короткое время отнявший престол у своего племянника аль-Мамуна (последний правил с 813 по 833 год). Не будучи выдающимся государственным дея^телем, Ибрахим обладал большими познаниями в музыке и поэзии и известен главным образом с этой стороны.
     302. Город ар-Рей (разрушен в XIII веке) находился в северозападном Иране, близ теперешнего Тегерана.
     303. Салуль и Амир - арабские племена.
     304. Ибрахим Мосульский - знаменитый певец и музыкант эпохи Харуна ар-Рашида; появление его в настоящем рассказе - анахронизм, так как Ибрахим Мосульский умер задолго до описываемых здесь событий.
     305. Ахмед ибн Халид (точнее: ибн Абу-Халид) - везирь аль-Мамуна, имевший на него значительное влияние.
     306. Имам - духовный и светский владыка мусульманской общины, в данном случае то же, что халиф. "Седьмым имамом" аль-Мамун назван как седьмой правитель Аббасидской династии.
     307. Саба - название племени и области в юго-западной Аравии, славив^шейся своим плодородием и богатством. В руках сабейцев уже в VIII-VI веках до н.э. сосредоточилась мировая торговля благовониями, а также про^дуктами земледелия и драгоценными камнями. Торговое могущество сабейцев было подорвано открытием морского пути в Индию, которое привело к возвы^шению другого арабского племени мореходов-химьяритов.
     308. Муавия ибн Абу-Суфьян (правил 661-680 годы) - первый халиф династии Омейядов.
     309. Каб-аль-Ахбар ("раввин Каб") - еврей из Пемепа, принявший ислам, считался большим знатоком древних легенд; умер за несколько лет до вступления Муавии на престол.
     310. Со сказочным Иремом, упоминаемом в Коране, связала чрезвычайно распространенная легенда, один из вариантов которой представлен в настоящей сказке.
     311. Аш-Шаби - передатчик преданий, умер в начале VIII века.
     312. Хадрамаут - страна в юго-восточной Аравии, омываемая на юге Аденс^ким заливом.
     313. Ас-Саалиби - плодовитый и разносторонний писатель (ум. в 1038 г.).
     314. Исхак Мосульский - сын Ибрахима Мосульского, тоже знаменитый певец и музыкант (умер в 849 или 850 г.).
     315. Какуллийское алоэ добывается в местности Кахулла, на острове Суматра.
     316. Ритль, как мера жидких тел, равняется приблизительно 0,5 литра.
     317. Аль-Хасан ибн Сахль - государственный деятель и полководец эпохи аль-Мамуна, по происхождению перс (ум. в 850 или 851 г.). При нем в аи^басидской столице, Багдаде, произошло народное восстание, которое аль-Хасан при поддержке состоятельных классов жестоко подавил.
     318. Кааба - священный храм мусульман, к которому совершают паломничество.
     Обычай увешивать Каабу коврами существует издревле; кусочки этих покрывал считаются талисманами.
     Обход вокруг Каабы - один из основных обрядов паломничества,
     319. Адь-Хандак - большое селение в окрестностях Каира, место же действия сказки - Багдад.
     320. Тек - мощное дерево с очень твердой древесиной, являющейся прекрасным кораблеетроительным материалом.
     321. По мусульманскому закону карой за воровство является отсечение правой руки. Наказание применяется, однако, лишь при соблюдении ряда ус^ловий; отсутствие хотя бы одного из них позволяет ограничиться бичевани^ем вора и взысканием с него убытков в пользу потерпевшего.
     322. То есть бел, прекрасен, как молоко.
     323. Яхья ибн Халид - второй представитель везирской династии Бармакидов, воспитатель и везирь халифа Харуна арРашида (годы правления 786-809), фактически державший в своих руках управление халифатом.
     324. Биляль - по происхождению эфиоп (отсюда уподоблеление его черной родинке) - согласно преданию, был первым муэдзином, служителем мечети, призывавшим верующих на молитву.
     325. Имеется в виду красная полоса вокруг шеи голубей.
     326. Макам (точнее "Макам Ибрахим" - "Место Ибрахима") - небольшое строение в ограде мекканского храма, где хранится камень, на котором будто бы стоял Ибрахим (библейский Авраам), построивший, согласно легенде, Каабу.
     327. Тамбур - музыкальный инструмент типа мандолины.
     328. Куфа - город на западном берегу Евфрата, к югу от развалил древнего Вавилова. Одно время был столицей халифата. Аль-Анбар - древний город в нижней Месопотамии.
     329. Газза - город, знаменитый в истории крестовых походов, находится в юго-западной Палестине. Аскалон - город северней Газзы, на побережье Средиземного моря, тоже нередко упоминается в истории крестовых походов.
     330. Дамиетта и Асуан - города в Египте. Долина Намана - часто встреча^емое у арабов географическое название. Местоположение неизвестно. Балх и Испахан - города в Иране. Земля черных (Судан) - та часть Африки, к югу от Сахары, куда проник ислам.
     331. Зиндик - еретик, вольнодумец.
     332. День смотра - один из многочисленных синонимов выражения "день страшного суда".
     333. Клятва тройным разводом у мусульман считается одной из самых тор^жественных, и неисполнение ее влечет за собой окончательный развод, после которого муж не имеет права взять жену обратно. Зубейда - любимая жена Харуна арРашида.
     334. Абу-Юсуф Якуб - знаменитый законовед (ум. в 828 г.), имел большое влияние на ар-Рашида.
     335. Срок очищения - время, в течение которого разведенная жена или невольница не может вступить в новый брак.
     336. Масрур-евнух - главный палач Харуна ар Рашида.
     337. Бадахшан - гористая местность в верхнем течении реки Аму Дарьи. Бадахшанские рубины славились в средние иска во веем мусульманском мире.
     338. Остров Зинджей - остров Занзибар, у берегов Восточной Африки"
     339. Марид (ифрит, джинн) - злой или добрый дух в арабском фольклоре.
     340. Шерифы (букв. "знатные") - потомки аль-Хасана и аль-Хусейна, сыновей Али ибн Абу-Талиба и Фатимы, дочери пророка Мухаммеда.
     341. Яхья ибн Халид (ум. в 805 г.) - сын основателя везирской династии Бармакидов.
     342. Лишение бороды считалось у средневековых мусульман позором.
     343. Аль-Мамун - сын Харуна ар-Рашида. Его правление (813-833 годы) считается одной из блестящих эпох в истории средневековой арабской культуры.
     344. Исповедание мусульманской веры состоит из двух членов: "свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха", и "свидетельствую, что Мухаммед - посланник Аллаха.
     345. Арабы считают голубой цвет глаз зловещим признаком.
     346. То есть фигурки теневого театра"
     347. Ридван - по преданию, юноша, охраняющий ворога рая.
     348. Каусар (в переводе - изобилие, полнота) - по мусульманскому преданию, один из райских источников.
     349. Под семью чтениями разумеются те варианты в чтении Корана, которые допускаются семью каноническими школами чтецов,
     350. Людьми под защитой или людьми договора мусульмане называли иновер^цев.
     351. Рашид-ад-дин - буквально означает: "идущий прямым путем к вере (ислама)"
     352. Выражение, часто употребляемое при описании жилища, внезапно покинутого любимым.
     353. Намек на "иснад", то есть цепь передатчиков, от имени которых со^общается то или иное предание о словах или делах Мухаммеда ("хадис").
     354. Ахмед-ад-Данаф - популярный в арабской повествовательной литературе плут и вор, по-видимому историческая личность.
     355. Цвет тюрбана указывал на принадлежность его владельца к той или иной религии. Постановления, предписывавшие неверным носить иную, чем у мусульман, одежду, издавались много раз, но очень быстро забывались.
     356. Мусульмане, желая избежать произнесения некоторых нежелательных слов и фраз" из суеверного страха прибегают к метафорическим или описа^тельным оборотам. Для того чтобы рассказчик не был вынужден сказать "я христианин", здесь употреблено неопределенное слово "далекий".
     357. Хаджи - паломник, почетное прозвище мусульман, совершивших паломничество в Мекку.
     358. Слегка измененная цитата из Корана (гл. XVII, стих 35).
     359. Явная описка переписчика - о наступлении третьего месяца уже говорилось раньше. Следует читать "новый" месяц.
     360. Имеется в виду тот предвечный калам (перо), который, по представлению мусульман, заранее записал все, что произойдет с людьми в земной жизни.
     361. Юсуф и Якуб (библейские Иосиф и Иаков) уже неоднократно упомина^лись на страницах "1001 ночи". Айюб - арабская форма имени Иова, о страданиях которого говорится в Коране. Мусульманские легенды значительно дополнили Коран, пользуясь данными библии и талмуда.
     362. Тора - пятикнижие, первые пять книг библии.
     363. Это стихотворение представляет собою пародию на классические поэмы - касыды.
     364. Лям и алиф - буквы арабского алфавита. Здесь говорится о последней букве алфавита, которая представляет собой лигатуру этих двух знаков.
     365. На пути Аллаха - то есть "угодно Аллаху".
     366. Буква "алиф" имеет вид вертикальной линии, "мим" (между двумя бук^вами) похож на продолговатое колечко, "нун" (перевернутый) напоминает дугу.
     367. Слова из Корана (гл. XXVIII, стих 32). В этом месте мусульманской священной книги говорится о беседе Аллаха с Моисеем, во время которой Аллах научил его чудесам с жезлом, и с переменой цвета руки (по мусульманским легендам Моисей был сыном негритянки и отличался темным цветом кожи). Эти чудеса должны были убедить фараона в пророческой миссии Моисея.
     368. Цитата из Корана (гл. III, стих 103), Имеются в виду праведники в день страшного суда.
     369. Геенна - мусульманский ад.
     370. Слова из Корана (глава II, стих 26). Речь идет о тельце, которого Ибрахим (Авраам) предложил посланцам Аллаха за то, что они возвестили о даровании ему ребенка.
     371. Слова из Корана. Речь идет о телице, обреченной на принесение в жертву.
     372. Харут - по мусульманскому поверью, имя ангела, посланого Аллахом на землю и научившего людей колдовству.
     373. Ненюфар - цветок кувшинки.
     374. Ворота аль-Лук находились в западной части средневекового Каира.
     375. Абу-Новас - один из значительнейших поэтов эпохи расцвета арабского халифата (убит около 810 г. н.э.)"
     376. Суд (счастье) - женское имя, ставшее в стихах нарицательным для возлюбленных.
     377. Аль-Малик-ан-Насир ("Царь победоносный") - прозвище нескольких египетских султанов, начиная с знаменитого противника крестоносцев Са^лах-ад-дина (Саладина) (1169-1193) и кончая ан-Насиром Хасадом (1354-1361).
     378. Булаж, Каир и Старый Миср - в средние века названия различных час^тей египетской столицы,
     379. По мусульманским законам, факт преступления должен быть засвиде^тельствован двумя мужчинами или одним мужчиной и двумя женщинами. Действительными считаются показания, данные только "правомочными" свидетелями, то есть лицами, пользующимися репутацией добродетельных и благо^намеренных людей.
     380. Феллах (землепашец) - египетский крестьянин.
     381. Выражение, часто встречающееся в Коране.
     382. Кус - город в верхнем Египте, на восточном берегу Нила.
     383. Тайласан - кусок накрахмаленной материи, который наматывается поверх тюрбана, так что концы его спадают на плечи. Сначала этот головной убор носили только судьи и богословы, позднее он стал принадлежностью костюма высших сановников при мамлюкском дворе.
     384. Аль-Хаким биамр-Аллах ("Судящий по велению Аллаха") - халиф из династии Фатымидов, правил 9961021 годы.
     385. Рынок Вардана находился в старом Каире. В географической литературе арабов название его связывается с личностью некоего Вардана-грека, который принимал участие в завоевании арабами Египта.
     386. Эбеновое (или черное) дерево известно арабам с древних времен Из него выделывались различные украшения, шахматные фигуры; ему приписыва^лись и целебные свойства.
     387. Слегка измененная цитата из Корана.
     388. Сана - древний город в южной Аравии.
     389. Страна Фарс - так арабы называли Персию.
     390. Игра слов, основанная на правилах склонения имел в арабском языке.
     391. То есть "все перевернулось". Слова в кавычках - термины средневековой арабской астрономии.
     392. Унс-аль-Вуджуд - услада - мира.
     393. Сад - одна из букв арабского алфавита, по форме несколько напоминает глаз.
     394. Молитва о совете совершается, чтобы получить якобы от Аллаха совет при сомнении или нерешительности. Нередко она соединяется с гаданием по Корану.
     395. Абу-ль-Харис - означает: отец захватывающего добычу.
     396. Сейхун и Джейхуа - арабское название рек АмуДарьи и Сыр-Дарьи.
     397. Реджеб - седьмой месяц мусульманского года; еще до ислама был месяцем перемирия; в течение этого времени воспрещались всякие военные действия и устраивались празднества, совпадающие с ярмаркой,
     398. На седьмой день после свадьбы по мусульманскому обычаю жена принимает своих подруг, а муж - своих друзей. При этом на ту и на другую половину приходят певицы с музыкальными инструментами.
     399. В мусульманской бане существует горячее и холодное отделение, между которыми находится комната с промежуточной температурой".
     400. Жители города Халеба (Алеппо), в северной Сирии, по представлению остальных мусульман, отличались распущенностью нравов.
     401. Молитесь о пророке - восклицание, обращаемое к тому, кто выражает какие-либо неблагочестивые чувства.
     402. Хонейн - название долины близ Мекки - смысл этой строки: части тела, примыкающие снизу к бокам, так же тяжелы, как горы.
     403. Аль-Муталаммис - известный доисламский поэт, жил во второй половине VI века.
     404. Сидр - кустарник из семейства лотосовых, имеет вкусные ягоды.
     405. Корейшиты - арабское племя, обосновавшееся близ Мекки. Пророк Мухаммед был родом корейшит.
     406. Кисра (Хосрой) Ануширван - один из царей династии Сасанидов (царствовал 531-579 гг.).
     407. Аиша - любимая жена Мухаммеда, дочь его преемника, халифа Абу-Бекра. Фатима - дочь Мухаммеда, бывшая замужем за четвертым халифом Али (правил 656-661 годы), мать его сыновей, аль-Хасана и аль-Хусейна.
     408. Хосру (Хосров) - персидский царь Хосрой II (годы правления 590-628) - из династии Сасанидов. Рассказ о его любви к Ширин послужил темой ряда поэтических произведений.
     409. Муса аль-Хади - четвертый халиф из династии Аббасидов.
     410. Мухаммед аль-Амин - сын халифа Харуна ар-Рашида и его любимой жены Ситт-Эубейды.
     411. Данияль - библейский Даниил.
     412. Абу-Якуб, по прозванию ан-Надим (застольник) - один из любимых сотрапезников халифа Харуна ар-Рашида; имя его часто упоминается на страницах "1001 ночи".
     413. То есть имя Алдана (легендарного родоначальника многих арабских племен) было возвышено его потомком, пророком Мухаммедом.
     414. Абу-Зарр - один из сподвижников Мухаммеда.
     415. Намек на допрос, которому, по мусульманскому поверью, подвергают умерших два ангела, Мункар и Накир, спускающиеся в могилу к покойнику.
     416. Умм-Амр означает: мать Амра.
     417. Чем больше тюрбан, тем большим почетом пользуется носящий его. Большой тюрбан - отличительный признак ученых.
     418. Рухх - сказочная птица огромных размеров.
     419. Ади ибн Зейд - поэт, христианин по происхождению. В 604 г. убит ан-Нуманом в тюрьме.
     420. Дибиль ("старая верблюдица") - прозвище порта аббасидского перио^да, Мухаммеда аль-Хузаи (765-860).
     421. Муслим ибн аль-Валид - выдающийся поэт, современник аль-Хузаи.
     422. Манаф - имя языческого божества, которому поклонялись до ислама предки Мухаммеда из племени корейтоитов. В данном стихе обыгрывается слово "манаф", которое значит "возвышение".
     423. Аль-Мубаррад - знаменитый филолог IX века.
     424. Абу-Бекр ибн Мухаммед ибн аль-Анбари - филолог, рассказчик преданий (ум. в 939 или 940 г.).
     425. Амория (Амориум) - византийский город в древней Фригии, на пути из Константинополя в Киликию, неоднократно подвергался осаде арабских войск; в 838 году был завоеван арабами и сравнен с землей.
     426. Абд-аль-Маеих - значит: "раб Мессии".
     427. Игра слов, основанная да двойном значении арабского слова "арра^хиб", означающего "страшащийся" и "монах". "Абд-Аллах" - значит, "раб Аллаха".
     428. Синд - арабское название долины реки Инда.
     429. Амра ибн Мадикариб аз-Зубейди (умер, по преданию, в 643 г.) - поэт первых времен ислама. Мабад - известный певец.
     430. Джерир - знаменитый придворный поэт, славился своими сатирами. Ибн Сурейдж - известный певец.
     431. Юханна ибн Бахтишу - один из членов семьи врачей сирийцев, которые пользовались большой славой в эпоху первых аббасидских халифов.
     432. Хама - город в Сирии. 561 и год продолжался в октября 1162 по но^ябрь 1166 г.
     433. Фикх - законоведение.
     434. Книга - Коран; Установления - Сунна (правила поведения, установ^ленные на основании преданий о словах и делах пророка Мухаммеда).
     435. Слова Корана, встречавшиеся в нескольких местах этой книги.
     436. Абу-Теммам - известный поэт, живший в IX веке.
     437. Аль-Харири (1054-1122) - автор знаменитого сборпика новелл "Мака^мы" ("Беседы", "Собрания").
     438. Библейский Лот, племянник Авраама. Одним из пороков, которым предавалось племя Лота, было мужеложство.
     439. Аль-Хаджжадж ибн Юсуф - арабский полководец и государственный деятель эпохи Омейядов (VII век), правитель Нижней Месопотамии.
     440. Мимбар - кафедра в мечети, на которую поднимается священнослужи^тель-имам, чтобы произнести проповедь.
     441. Повесть о Таваддуд принадлежит к числу "книг-вопросников", весьма популярных в восточной и европейской средневековой литературе, и представляет собою краткую энциклопедию сведений, обладать которыми было необходимо образованному мусульманину.
     442. При чтении Корана допускаются известные варианты, принятые той или иной школой чтецов. Каноническими обычно считаются семь чтений.
     Сурой называется каждая из ста четырнадцати глав Корана. Под "частя^ми" Корана следует разуметь совокупность сур, которые мусульмане читают зараз в виде благочестивого урока.
     "Отменяющими" называются отдельные стихи Корана, в которых отменяется какое-либо ранее провозглашенное постановление.
     "Мекканскими" и "мединскими" суры Корана называются смотря по тому, где они были произнесены: на родине Мухаммеда - в Мекке или в Медине, куда он переселялся в 622 году.
     "Подкрепленные" и "неподкрепленные" - две категории хадисов (преданий о Мухаммеде), которые отличаются, по мнению мусульманских богословов, большей или меньшей степенью достоверности.
     443. Ибрахим ибн Сайяр-ан-Наззам вольнодумец, умер около 845 года.
     444. Факих - ученый, богослов.
     445. Сунна - буквально обычай, правило, наставление; в данном случае означает обычай пророка Мухаммеда.
     446. Каноническое законодательство мусульман (по арабски - "шар", или "шариа"; отсюда русское "шариат") стремится регламентировать всю общест^венную и частную жизнь последователей ислама и содержит готовые предписания на любой случай бытовой практики.
     447. Ас - Сахых ("Безупречный") - название двух наиболее популярных сборников преданий о словах и делах Мухаммеда.
     448. Мухаммед аш-Шафии - богослов, основатель одного из мусульманских правоверных толков (умер в 820 г.)
     449. Фатиха (открывающая) - название первой суры Корана, имеющей у мусульман значение христианского "Отче наш".
     450. Азан (буквально: "возвещение") - призыв на молитву и на пятничное богослужение, возглашаемый служителем мечети, муэдзином. Икама - второй призыв к молитве, раздающийся в тот момент, когда молитва начинается.
     451. Учение ислама предписывает соблюдать пост в течение всего месяца Рамадана (девятый месяц мусульманского лунного года).
     452. У мусульман существует всего два официальных праздника в году: "великий праздник" ("праздник жертвы") и "малый праздник" ("праздник разговения" после поста),
     453. Паломник, вступив в Мекку, сначала совершает так называемое "посещение" или "малое паломничество", в которое входят обряды: обход вокруг Кабы, участие в ритуальном беге между холмами Сафа и Марва и торжествен^ное бритье головы.
     Самое паломничество (хаджж) начинается после того, как паломники, выслушав в мекканской мечети напутственную проповедь, отправляются на гору Арафат, расположенную в четырех часах пути на восток от Мекки. Про^ведя день на горе Арафат, паломиики ночуют в местечке аль-Муздалифа и отправляются в Мина, где на следующий день справляют "праздник жертвы", или "великий праздник". Затем паломники возвращаются в Мекку, где вторично совершают семикратный обход вокруг Кабы и участвуют в ритуальном беге.
     454. Другом Аллаха назван в Коране Ибрахим, библейский Авраам.
     455. Тайлесан - особого рода головной убор, носившийся преимущественно учеными.
     456. Суфьян-ас-Саури - знаменитый мусульманский богослов VII века.
     457. В Коране рассказывается, что Аллах наделил Ису (Иисуса) способ^ностью оживлять птиц, сделанных из глины.
     458. Абд-Аллах ибн Аббас - двоюродный брат Мухаммеда, знаменитый передатчик преданий и толкователь Корана, не стеснявшийся сам сочинять изречения, которые он приписывал пророку.
     459. Али ибн Абу-Талиб - двоюродный брат и зять Мухаммеда, четвертый халиф (годы правления 656-661).
     460. Коран запрещает употреблять в пищу животных, которые "заколоты перед воздвигнутыми", то есть принесены в жертву идолам.
     461. Катада - комментатор Корана, живший в VII веке.
     462. Каф, мим и айн (глаз) - названия букв арабского алфавита. В древ^неоемитическом алфавите буква айя имела форму глаза.
     463. Смуглость - по-арабски удма. Каменистая земля - адим.
     464. Гален - знаменитый греческий врач, жил во И веке.
     465. Сарид - похлебка, в которую накрошен хлеб и мясо. Аиша - любимая жена Мухаммеда, дочь его преемника, халифа Абу-Бекра.
     466. Карун - библейский Корей, согласно легенде обладал огромными богатствами.
     467. Зиндик - безбожник, вольнодумец.
     468. То есть знаков Зодиака.
     469. Туба - название дерева, которое, по мусульманским верованиям, растет в раю.
     470. Ас-Сырат (собственно - дорога) - название моста, по которому умер^шие якобы переходят в потусторонний мир.
     471. Аль-Аббас ибн Абд аль-Мутталиб - дядя пророка Мухаммеда, родоначальник династии Аббасидов, к которой принадлежал Харун ар-Рашид.
     472. Нура - средство для удаления волос.
     473. Искандар 3у-ль-Карнейн ("двурогий") - Александр Македонский.
     474. Хосрой-Ануширван - имя персидского царя из династии Сасанидов (годы правления 517-539)
     475. Сейидами (буквально: господа) называются потомки внуков Мухамме^да-аль-Хасана и аль-Хусейна.
     476. Малик ибн Динар - богослов из Басры, живший в VII веке.
     477. Тасним - название источника, который, по мусульманским преданиям, протекает в раю.
     478. Сиди крещенное "сайиди") - мой господин - титул подвижников и людей благочестивой жизни. Женский род - ситт (госпожа) употребляется вообще для обозначения знатных женщин.
     479. Аль-Кадисия - город в нижней Месопотамии, к юговостоку от Куфы, одна из остановок на пути из Багдада в Мекку.
     480. Аль Акаба - ущелье близ Мекки.
     481. Миср (буквально: город) - название Египта вообще в его столицы, Каира, в частности.
     482. Морем Мрака иногда называется у арабских космографов Атлантический океан.
     483. То есть до первого эвука трубы, возвещающего о наступлении конца мира.
     484. Джибриль - арабская форма имени архангела Гавриила.
     485. Путешествие Синдбада-морехода - одна из самых популярных сказок "Книги тысячи и одной ночи" - не без основания названа некоторыми иссле^дователями "арабской Одиссеей". Диковинные подробности семи странствий Синдбада заимствованы составителем писаного текста сказки из различных арабских космографии и "дорожников" (сочинения географа IX века Ибн Хор^дадбеха "Книги путей и царств"; книги "Чудеса творений" аль-Казвини (XIII век) и "Чудеса Индии", сборника рассказов, вложенных в уста мореп^лавателя Бузурга ибн Шахрияра из Рамхурмуза (X век), и др.).
     486. Аль-Михрджан - искаженное "махараджа", по-индийски - царь. Островами Махараджя арабские географы иногда называют Яву и острова Малайско^го архипелага.
     487. Морские кони - вероятно, гиппопотамы.
     488. Шакириты (искаженное "кшатрии") - название одной из индийских каст (каста воинов)"
     489. Рухх - сказочная хищная птица.
     490. Аль-каркадани - носорог.
     491. Сказка о медном городе - образец распространненых в арабской повествовательной литературе рассказов о бренности всего земного. Главное действующее лицо этой сказки - эмир Муса ибн Носейр (а не Наср, как стоит в арабском тексте), наместник Магриба (севере западной Африки); под его начальством мусульманские войска завершили покорение Андалусии (Испании). Это произошло в 711-714 годах, при VI халифе династии Омеядов, Валиде I, сыне Абд аль Медика ибн Мервана (годы правления 685-705).
     492. Ан-Набига аз-Зубьяни - выдающийся поэт доисламской эпохи, появление которого в настоящем рассказе - обычный для "1001 ночи" анахронизм.
     493. Шам - Сирия. Миср - Египет. Адиан - мифический родоначальник некоторых арабских племен.
     494. Синд - название страны, лежащей в долине реки Инда (по-саискрито^ки-Синдху). Арабы завоевали эту страну в 711 году.
     495. Зииджи - обитатели острова Зензибара, у восточного берега Африки.
     496. В тексте - ошибка переписчика. Должно, конечно, стоять сын купца.
     497. Карун - имя сказочно богатого человека, упоминаемое в Коране. Пруд Каруна располагался к югу от средневекового Каира. С ним были связаны всевозможные легенды, одна из которых использована в настоящей сказке.
     498. Магрибинец (Магриб - запад) - житель северо-западной Африки.
     499. Фатиха - первая сура (глава), открывающая Коран.
     500. Маликит - последователь учения мусульманского юриста Малика ибн Анаса, умершего в конце VIII века. Юридическобогословская система Малика, считающаяся одним из четырех мусульманских "правоверных толков", пользовалась большим распространением в Магрибе и мусульманской Испании.
     501. Ифриты, джинны, мариды - добрые или злые духи в арабском фольклоре.
     502. В названии этой книги, вероятно, следует видеть отголосок Корана, где неоднократно говорится, что недоверчивые слушатели пророка Мухаммеда так называли его проповедь.
     503. Фас (Фес) и Микнас (Мекнес) - города в Марокко, расположенные недалеко друг от друга. Рассказчик считает их одним городом. Средневековый Фас - излюбленное местопребывание марокканских султанов.
     504. Кебаб - кушанье из мяса, зажаренного на вертеле.
     505. Миср - одно из названий средневекового Каира.
     506. Суэцким морем назван здесь Суэцкий залив, отделяющий Синайский полуостров от Египта.
     507. Лучники (по-арабски - "каввас") - стражники, которые охраняли иностранных консулов при проезде их по городу; они обычно набирались из янычар (турецкие пехотные войска), которые в 1517 г. завоевали Египет. Упоминание о каввасах свидетельствует, что данная сказка приняла свою письменную, дошедшую до нас форму не раньше XVI века.
     508. Джидда - порт на Красном море.
     509. Круговой обход вокруг Каабы - один из основных обрядов паломничества в Мекку.
     510. Сказание о Юсуфе (библейский Иосиф), проданном своими братьями в рабство, составляет один из любимых сюжетов мусульманской повествовательной литературы.
     511. Хинд - Индия; Синд - область в нижнем течении реки Инда.
     512. Шейх-аль-ислам (наставник в исламе) - почетный титул, дававшийся первоначально всякому выдающемуся "муфти", верховному судье. С XVI века этот титул стали присваивать только муфти Константинополя, который являлся высшим религиозным и юридическим авторитетом в подвластных туркам землях.
     513. В средневековых мусульманских городах население расселялось по племенному признаку, вследствие вражды между племенами, которая особенно резко проявилась между "кайситами" и "йеменитами". Именем "кайситов" обозначались северо-а рабские племена, наиболее могущественным из которых было племя Кайс. "Йеменитами" называли южно-арабские племена и вообще всех, кто враждовал с "кайситами".
     514. Аджиб - дивный, удивительный.
     515. Гариб - иноземец, чужак.
     516. Племя Кахтана (или "сыны Кахтана") - южные арабы.
     517. То есть никто не мог устоять против огня их ярости.
     518. Амалекитяне - одно из племен, населявших в древности Аравийский полуостров.
     519. Ниже, на стр. 74, говорится, что этот дворец принадлежал Сасу, по^томку Шеддада, сына Ада (сказку об Аде см. в IV томе нашего издания). Можно думать, что упоминание здесь о Хаме есть плод невнимательности переписчика.
     520. Племена Ад и Самуд (адиты и самудяне) были уничтожены за неповиновение пророкам, посланным к ним. Об этом рассказывается в X суре Корана.
     521. Ибрахим - библейский Авраам, которому мусульмане, основываясь на словах из IV главы Корана, присвоили прозвище "друг Аллаха". О борьбе Ибрахима с царем Нимрудом (Немвродом), закончившейся полным поражением последнего, подробно рассказывается в мусульманских легендах.
     522. Изменение второй части исповедания мусульманской веры объясняется тем, что время действия сказки об Аджибе и Гарибе должно происходить раньше рождения Мухаммеда.
     523. "Предание себя" - буквальный перевод слова "ислам". Человек, пре^давший себя Аллаху, называется "муслим". От этого слова произошло название последователей ислама (мусульмане) на многих европейских языках.
     524. Вопреки обычному представлению, что гуль есть существо женского пола, в данной сказке выступает гуль - мужчина.
     525. Шис - арабская форма имени Сифа, третьего сына Адама.
     526. Сабур (Шапур) - имя трех персидских царей из династии Сасанидов. Сабур I (годы правления 247-272) является строителем знаменитого дворца в Ктезифоне.
     527. Вместо Исбанира, как стоит в оригинале, следует читать "Асбанабр". Так называлась южная часть зимней резиденция персидских царей - Ктезифо^на, города в Вавилонии, который арабы, вместе с противолежащей Селевки^ей, объединяли названием "аль-Мадаин" - "города". Поэтому несколькими строками выше и сказано, что Гариб направился в "города царя персов", а самый город Исбанир в дальнейшем назван Исбанир-аль-Мадайн.
     528. Рассказчик, видимо, не всегда помнит, что действие повести происходит в доисламскую эпоху.
     529. Часто повторяющаяся в повести о Гарибе и Аджибе цитата из Корана (глава VI, стих 103).
     530. Вадд, Сува и Ягус - имена трех идолов, о которых упоминается в XXI главе Корана (стих 22). По мнению комментаторов Корана, эти имена принадлежали праведным мужам, которым их родичи воздвигли памятники, став^шие со временем предметом поклонения.
     531. Дешт (степь) - название степного района, граничащего с аль-Ахва^зом. Аль-Ахваз - главный город одноименной провинции, входившей в госу^дарство Аббасидов. Область альАхваз (древняя Сузиана, теперь-Хузистан) расположена в южной части Ирана и славилась производством тростникового сахара.
     532. Рустак (перс.) - округ, область. Город с таким названием находился в области Фарс, т.е. Иране, и упоминается здесь, вероятие, по созвучию с предшествующим словом "Ирак"
     533. В арабском тексте явная ошибка рассказчика. Как помнит читатель, "начальника племени Бену-Набхан", убитого Гарибом, звали не Хассан, а аль-Хамаль ибн Маджид.
     534. Ад-Дамиг означает поражающий в голову.
     535. Бабиль - небольшой городок в Месопотамии, близ развалин древнего Вавилона.
     536. Мейяфарикин - город в верхней Месопотамии, расположенный южнее ис^токов Тигра.
     537. По народному преданию, название "рудейнийский" происходит от имени Рудейны - жены легендарного Самхара, которая, как и ее муж, умела делать отличные копья. (Самхар в действительности не имя мастера, а название местности в Африке, откуда доставлялись в Аравию лучшие в те времена копья.)
     538. "Люди неведения" - доисламские арабы, немусульмапе. "Временем неведения" арабы называют период, предшествующий появлению ислама.
     539. Яруб ибн Кахтан-имя сына мифического родоначальника южно-арабских племен, Кахтана. С древнейших времен "сыны Кахтана" противопоставляли себя "потомкам Аднана" - северным арабам; борьба этих племенных групп, отражающая вековечную вражду между землепашцами и кочевниками, крайне печально отразилась на позднейшей истории арабского народа.
     540. Намек на предпоследний стих CXI суры Корана: "А жена его будет носить дрова". Эта сура направлена против одного из злейших противников Мухаммеда, его дяди, Абд-аль-Уззы ибн Абд-аль-Мутталиба, прозванного Абу-Лахаб ("отец пламени"). Ненависть к племяннику разжигала в нем жена, за что пророк предвещает ей "носить дрова", когда муж будет жариться на адском огне.
     541. Яфис - библейский Иафет, сын Ноя (Нуха). В дальнейшем повествова^нии город Яфиса носит название Джабарса.
     542. Аль-Махик означает - губящий, уничтожающий.
     543. Каукаб-ас-Сабах значит - утренняя звезда.
     544. Батташ-аль-Акран означает - повергающий богатырей.
     545. Здесь описка в оригинале: вместо Фахр-Тадж, о предполагаемой смерти которой говорится несколько ниже, должно стоять: "Каукаб-ас-Сабах".
     546. По арабскому обычаю, всякий, кто принес радостное известие, имеет право на подарок, ценность которого зависит от важности сообщения и состояния дарителя.
     547. Шейх - буквально: старец; в данном случае - деревенский староста.
     548. Кашмир - область в Индии. Рассказчик имеет в виду главный город этой области"
     549. Джейхун - древнее название реки Аму-Дарьи в Средней Азии.
     550. В арабском тексте, по рассеянности переписчика, стоит "Вард-Шах".
     551. "Пустынная четверть мира" (ар-Руб-аль-Хали) - одно из названий обширной пустыни, расположенной на юго-востоке Аравийского полуострова.
     552. Такое предположение было вызвано возгласами радости, которые обыкновенно раздаются в гареме, когда рождается ребенок.
     553. Маршрут войск Мурад-Шаха представляется довольно своеобразным. Из Балха, на Аму-Дарье, они отправились в Нурейн - небольшой городок близ озера Урмии, затем пошли в Самарканд, после чего направились в Ахлат, близ Ванского озера, чтобы в конце концов оказаться в "Исбанире", распо^ложенном на реке Тигре.
     554. Могила Мухаммеда находится в городе Медине; "мимбар - кафедра в мечети, с которой имам произносит проповедь. В соответствии с пожеланием Мухаммеда, между его могилой и мединской мечетью разбит красивый сад.
     555. Варс - растение, сок которого является желтым красящим веществом.
     556. То есть никогда. Поговорка, основанная на предании о двух людях из племени Аиаза, которые ушли собирать мимозу и не вернулись.
     557. Ансарами (буквально: "помощники") называются в истории ислама потомки тех мединцев, которые оказали поддержку Мухаммеду при переселении его из Мекки в Медину.
     558. Хаджар - название нескольких городов я селений в южной Аравии.
     559. Амбра - легко растворимое вещество с приятным запахом. Обработан^ная амбра обычно сохраняется в высушенных бараньих желудках.
     560. Аль-Хаджжадж происходил из племени сакифитов, преобладавших среди населения города Таифа, близ Мекки.
     561. Абд-аль-Мелик ибн Мерван - халиф из династии Омейядов (правил с 685 по 705 год).
     562. В арабском оригинале слово, переведенное нами, "павший" имеет также значение "низкий" и "недостойный". Этой игрой слов Хинд хочет сказать, что Аллах вместо недостойного аль-Хаджжаджа дает ей в мужья благородного халифа.
     563. Сулейман ибн Абд-аль-Мелик - омейядский халиф (правил с 715 по 717 год).
     564. Джабир-Асарат-аль-Кирам - это вымышленное имя означает - исправля^ющий оплошности великодушных.
     565. То есть вручил ему военную (а не только гражданскую) власть над порученным ему наместничеством.
     566. Ар-Рамла-один из значительнейших городов Палестины, основан Сулейманом ибн Абд-аль-Меликом, в то время наместником Палестины. Сделавшись халифом, он часто жил в нем.
     567. Этими словами Юнус хочет вежливо дать понять, что предложенная сумма кажется ему недостаточной.
     568. То есть будущий халиф аль-Валид ибн Абд-аль-Мелик (правил с 705 но 715 год). Ибн Сахль (сын щедрости) - одно из прозвищ аль-Валида.
     569. "Уа" - буква арабского алфавита.
     570. Аль-Лива - название долины в северной Аравии.
     571. Абу-Мурра ("отец горечи") - дьявол.
     572. Джамиль ибн Мамар - знаменитый поэт эпохи Омейядов (умер, вероятно, в 701 году). Упоминание его в качестве собеседника Харуна ар-Рашида (правил с 786 по 809 год) является обычным в "1001 ночи" анахронизмом.
     573. Под "арабами" горожане разумеют кочевников-бедуинов, называя самих себя "детьми арабов".
     574. Мерван ибн аль-Хакам - халиф (правил в 684685 годы); во времена Муавии был правителем Медины и альХиджаза.
     575. То есть и верблюдов и коней, иначе говоря - все достояние кочевни^ка.
     576. Этот рассказ является вариантом повести о Джубейре ибн Умейре а Будур, которая напечатана в IV томе настоящего издания.
     577. Касыда - лирическая поэма, отличающаяся рядом формальных признаков, заключительная часть которой содержит похвалу определенному лицу, которому она посвящена.
     578. Мирбад - одна из главных площадей древней Басры, находилась в западной части города.
     579. Нейруэ, или Науруз - персидский праздник нового года, справляется в день весеннего равноденствия, 21 марта.
     580. Аль-Махди - третий халиф из династии Аббасидов, отед Харуна ар-Рашида (правил с 775 по 785 год).
     581. То есть мокрая одежда обрисовывала формы ее тела.
     582. В оригинале явная описка - должно быть: Ибрахим, отец Исхака. Имеется в виду Ибрахим Мосудьский, известный певец и музыкант (умер, вероятно, в 804 году), отец не менее одаренного в музыкальном отношении Исхака ибн Ибрахима (умер в 849 или 850 году).
     583. Аль-Акик - долина близ Медины, которая затопляется водой. После обильных зимних дождей по долине мчится бурный поток, такой же широкий и быстрый, как Евфрат.
     584. Имеется в виду свержение везирской династии Бармакидов в 803 году: убийство везиря Джафара и жестокая расправа с другими членами этой семьи.
     585. Абу-Амир ибн Мерваи - везирь султана Салах-аддина (Саладина), славившегося своей ненавистью к крестоносцам и прозванного аль-Малик ан-Насир - царь победоносный (правил с 1175 по 1193 год).
     586. Каусар (буквально - обилие, полнота) - по мусульманским преданиям, название одного из райских источников.
     587. Чауш - стражник, телохранитель.
     588. Шарр-ат-Тарик - в переводе означает - зло дороги.
     589. Абу-ль-Хамалат - "покровитель нош", то есть покровитель беременных.
     590. У мусульман, по обычаю, жених мог увидеть лицо невесты не раньше, чем в день свадьбы.
     591. Слово "далекий" часто употребляется арабами вместо личного местои^мения. Рассказчик, видимо, опасается, что, услышав местоимение "ты", кто-либо из слушателей примет сказанное на свой счет.
     592. Жест, выражающий невозможность выполнить приказание или поручение.
     593. Джедид - мелкая монета.
     594. Шираз - главный город персидской провинции Фарс, расположен в долине, к югу от Испахана. Этот город - родина знаменитых персидских поэтов - Хафиэа и Саади.
     595. Ардешир - имя нескольких персидских царей. Трое из них принадлежали к династии Сасанидов. Европейские источники приводят это имя в его греческой форме: Артаксеркс.
     596. Ас-Симак - название самой яркой звезды в созвездии Девы.
     597. Слова из XII суры Корана, посвященной рассказу об Иосифе Прекрасном.
     598. Жизнь души (буквально - жизнь душ) - перевод имени Хайят-ан-Нуфус.
     599. 3емзем - священный колодец в Мекке, вода которого, по мнению мусульман, является целебной.
     600. Аль-Хатым - стена, расположенная к северо-западу от Каабы. Пространство между этой стеной и воротами Каабы некогда входило в пределы святилища и потому считается священным.
     601. Бульбуль - соловей; Савад-аль-айн - чернота глаза.
     602. Имеется в виду одна из так называемых "стоянок" луны, то есть тех звезд, около которых луна, по учению арабских астрономов, последова^тельно останавливается в каждый из двадцати восьми дней лунного месяца. Восемнадцатая из этих звезд, Антарес, в созвездии Скорпиона, называется по-арабски "альКальб" - сердце, что объясняет намек в приведенном стихе.
     603. Бедр-Басим - означает "улыбающаяся луна".
     604. Кират - мера веса, приблизительно равная 0,19 грамма. В образной речи выражение "в двадцать четыре кирата" употребляется, чтобы выразить совершенство и полноту чегонибудь. "Человек в двадцать четыре кирата" - безупречный, достойный во всех отношениях человек.
     605. Следовало бы сказать просто "солнце". Почему вздумалось сказочнику перевести имя царицы так, как он это сделал, - непонятно.
     606. Савик - ячменная мука. Так же называется ряд кушаний, приготовлен^ных с примесью этой муки (суп, тесто и т.п.)" В данном случае, вероятно, имеется в виду нечто вроде запеканки, которую обыкновенно брали в дорогу.
     607. Фараша в переводе означает - бабочка.
     608. Заречными странами средневековые мусульманские географы называли подчиненные исламу страны, лежавшие к северу от Аму-Дарьи.
     609. Мусульмане молятся пять раз в сутки, "время между двух молитв" - промежуток от полуденной до предзакатной молитвы.
     610. В дальнейшем Шаммах назван Шахьялем - характерная для рассказчика "1001 ночи" небрежность.
     611. Бабиль - арабская форма названия Вавилона
     612. Зинджи - первоначально название чернокожих обитателей острова Занзибара; впоследствии так стали называть всех негров вообще.
     613. По мусульманскому поверью, Алла к прежде всех вещей создал "калам" (перо), которым заранее записал все то, что произойдет в будущем, все деяния людей до Страшного суда.
     614. Яфис, сын Нуха - библейский Иафет, сын Ноя.
     615. Кульзум - старое название крепости Суэц.
     616. Хосрой (Кисра) Ануширван - один из царей династии Сасанидов. Кесарями в средневековой арабской литературе именовали византийских императоров. Легенды приписывают им огромные богатства,
     617. Печать Сулеймана - растение из семейства лилейных, с цветком которого здесь сравниваются уста красавицы.
     618. То есть прочти слово "прощанье" в обратном порядке букв (для арабов - слева направо), получится слово "вернулись".
     619. Билкис - по арабскому преданию, царица Савская, супруга царя Соломона (Сулеймана ибн Дауда).
     620. Фарджия - верхняя одежда вроде халата с длинными и широкими рука^вами.
     621. Хаиза - дядя пророка Мухаммеда, был братом, а Акиль - племянником аль-Аббаса, от которого вели свой род халифы Аббасиды.
     622. Зудейт - ироническая кличка - уменьшительное от "зульт" - голый.
     623. Ясмин - жасмин, Нарджис - нарцисс, в данном случае имена невольниц. Тамар - хенна, или хенпа, - растение, сок которого служит для окраски рук и кончиков пальцев арабских красавиц.
     624. Из бреславльского издания текста настоящей сказки, где он гораздо подробнее, видно, что Масрур был христианин. В дальнейшем мы узнаем, что Зейн-аль-Мавасиф - мусульманка, выданная за еврея, но не отступившая от ислама.
     625. По мусульманскому поверью, судьба каждого человека начертана на швах его черепа, но никто не может ее прочесть.
     626. То есть "придание товарищей" богу - многобожие.
     627. По мусульманскому закону торговая сделка считается совершившейся лишь в том случае, если продавец и покупатель в присутствии свидетелей словесно выразили намерение - первый продать товар, а второй - купить его. Сговорившись с покупателем о цене, продавец говорит: "Я продал тебе", после чего он уже не может отказаться от продажи и обязан уступить вещь за предложенную цену.
     628. Надсмотрщик за ценами (по-арабски - "мухтасиб") должен был следить за соблюдением законов ислама в торговой и общественной жизни.
     629. Долей султана называется налог на торговые сделки, поступавший в непосредственное распоряжение султана.
     630. Зуннар - род пояса, непременная принадлежность одежды христианских монахов. В разговорном арабском языке этим словом обозначается всякий пояс вообще.
     631. Афранджей названа здесь Франция. Город царя Афранджи-по-видимому, один из южнофранцузских портов, вероятнее всего Марсель.
     632. Колонна Мачт - гигантская колонна, воздвигнутая в Александрии римским префектом Помпеи (322 год н.э.) в честь императора Диоклетиана.
     633. Эти имена означают - "опережающий" и "настигающий". Так обычно называли у средневековых арабов коней, занявших первое и второе место на конских состязаниях.
     634. Ас-Саид - арабское название верхнего Египта.
     635. Афранджийка - жительница Афранджии, то есть Европы.
     636. Акка (европейское название - Сен Жан д'Акр) - город и порт в западной Палестине С 1104 по 1187 год-столица владений франков в "Святой Земле" Затем Акку завоевал султан Салах-ад-дин (Саладин). В 1191 году город вновь перешел в руки христиан. Их владычество продолжалось после этого сто лет. В 1291 году султан аль Малик аль-Ашраф занял Акку и тем положил конец господству христиан в Палестине.
     637. Знаменитые аскеты и мистики, жившие в VIII-IX веках.
     638. Аль-Маликан-Насир - прозвище нескольких египетских султанов, в данном случае относящееся к Салах-ад-дину (Саладину), который правил с 1169 по 1193 год Событие, на которое намекает рассказчик, - битва при Хиттине (селение в Палестине, западнее Тивериадю), где Саладин наголову разбил франков в 1187 году.
     639. Ибн Шеддад-главный кади (судья) при султане Садах-ад-дине.
     640. То есть - богатый аристократ, принадлежащий к потомкам Хашима, прапрадеда пророка Мухаммеда и предка абассидских халифов.
     641. Васит - город в нижней Месопотамии, между Басрой и Багдадом, осно^ванный и VIII веке.
     642. Гада - кустарник, при сжигании которого получаются очень горячие угли.
     643. Оболла - канал, ведущий от Басры к городу того же названия. Берега этого канала, тесно застроенные и покрытые садами, были любимым местом прогулки обитателей средневековой Басры.
     644. В различных изданиях текста данной сказки, которая принадлежит к древнейшим в "1001 ночи", это имя пишется поразному.
     645. То есть войти в компанию с феллахом, у которого есть баран, и разделить с ним приплод овцы.
     646. Открывание невесты перед женихом - один из обрядов мусульманской свадьбы.
     647. Намек на господствовавшее в средние века учение Гиппократа и Гале^на о четырех элементах, входящих в состав человеческого тела.
     648. Абу-Сирхан - прозвище волка, которое значит "отец зари". Первые лучи зари арабы иногда называют "волчий хвост".
     649. Этими словами Вирд-хан как бы назначил мальчика своим везирем.
     650. Харадж - поземельная подать, ее собирали наместники халифа во всех областях страны.
     651. Рассказчик плохо рассчитал. Если Абу Сир, беря по одной полушке и по две лепешки с каждого клиента, собрал тридцать лепешек, значит он побрил пятнадцать человек и должен был получить пятнадцать, а не тридцать полушек.
     652. Мункар и Накир - имена ангелов, которые, по арабскому поверью, учиняют допрос покойному, а если он не мусульманин, подвергают его жестоким пыткам.
     653. Особый хлеб - название сорта хлеба из лучшей белой муки, который считался в средневековом Египте лакомством.
     654. Ад и Самуд - мифические племена, которые Аллах, как говорится в Коране, истребил за неповиновение пророкам.
     655. Абд-Аллах - раб Аллаха.
     656. Ат-Таииба (благая) - один из многочисленных эпитетов города Медины, где похоронен пророк Мухаммед.
     657. Дандан - (перс.) зуб. Рыбы с таким названием не существует; так рассказчик окрестил мифических подводных чудовищ, похожих якобы на зу^бастых рыб.
     658. Абу-Новас - знаменитый порт VIII века. Абу-Дулафаль-Иджли - полководец, умерший, вероятно, в 942 году.
     659. Аль-Карх - торговая часть средневекового Багдада, располагалась в юго-восточной части столицы. Сначала альКарх был самостоятельным городом, и лишь со временем, по мере разрастания Багдада, вошел в его пределы.
     660. Мечеть, названная в честь ее строителя, второго аббасидского халифа аль-Мансура (годы правления 754-775), находилась в древнейшей, центральной части Багдада.
     661. Эта фраза означает, что Ибрахим, смотря на пляску Джамилы, от восторга забыл обо всем.
     662. Аль-Мутадид биллах - абассидский халиф (правил с 892 по 902 годы).
     663. Ибн Хамдун - везирь этого халифа.
     664. Аль-Мутаваккиль-ала-Ллах правил с 847 по 861 год. АльМутадид был внуком аль-Муваффака биллаха, который приходился братом пятнадцатому аб^басидскому халифу аль-Мутадиду (870-871).
     665. Аль-Мутазз биллах (годы правления 866-869), - тринадцатый халиф из династии Аббасидов, мать которого, греческую невольницу, на самом деле звали Кабиха.
     666. Ахмед ибн Абу-Дауд - главный судья в царство ванне халифа аль-Му^тавакьиля.
     667. Аль-Мунтасир биллах вступил на престол в 861 году, после убийства своего отца аль-Мутаваккиля, павшего жертвой заговора турецких наемни^ков, и правил всего полгода.
     668. Аль-Мустаин - преемник аль Мунтасира, правил до 866 года. Упоминание о междоусобной войне между аль Мунтасиром и аль Мустаином не совсем справедливо - противником альМустаина был не аль Мунтасир, а аль Мутазэ биллах, сменивший аль Мустаина на престоле.
     669. То есть серп луны, видимый в последний вечер месяца рамадана, в течение которого мусульмане должны соблюдать пост. С рождением новой луны пост считается оконченным, и начинается так называемый "праздник роз^говенья".
     670. В подлиннике игра на созвучьях "лу-лу" (жемчуг), "лили" (мне, мне) и "ля-ля" (нет, нет).
     671. Слегка измененная цитата из Корана (глава XXVIII, стих 42), где сказано: "В тот день, когда обнажится нога" - то есть как объясняют ком^ментаторы Корана, когда разразится бедствие над нечестивыми в день страшного суда.
     672. В оригинале игра слов: "авашик" (бабки) как прилагательное означает также влюбленные.
     673. Игра слов, основанная на терминах арабской грамматики. Тенвин - полное окончание падежей в словах, не определенных последующим словом, стоящим в родительном падеже (по-арабски - "в понижении"). При наличии определения тенвин отбрасывается.
     674. Аль-Ариш - местечко на границе Сирии и Египта; в средние века - крупный торговый центр.
     675. Месяц (луна) времени - перевод имени Камар-аз-Заман.
     676. Шейх-аль-ислам (наставник в исламе) - почетный титул верховного судьи.
     677. Рождество (по-арабски - маулид) - праздник, справляемый в день, считающийся днем рождения Мухаммеда.
     678. Фадиль - в переводе значит остающийся.
     679. Аль-Махди (правил с 775 по 785 г.) был третьим, а не пятым халифом из династии Аббасидов.
     680. Харун ар-Рашид был пятым, а не шестым аббасидским халифом.
     681. Ииср - одно из названий средневекового Каира.
     682. Кунафа - лепешка на масле из лучшей пшеничной муки, сдобренная медом.
     683. "Высший двор", или "высшие врата" - в данном случае означает высший суд. Абу-Табак (буквально: отец порки) - начальник тюрьмы.
     684. Аль-Адилия - мечеть в Каире.
     685. То есть ни поклажа, ни смерть.
     686. Ашаб - легендарный персонаж арабской повествовательной литературы, отличался непомерной жадностью.
     687. Жгучая чума - здесь: беззлобное ругательство.
     688. Ибиаль-Мутаз - крупный арабский поэт и теоретик литературы, жил в IX веке.