- 74 -
     
     
     * * *
     
     Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала.
     Алексей Толстой тоже что-то сделал.
     Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде.
     Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: "Вот ржет крупный совре^менный писатель." И никто Алексея Толстого не тронул.
     
     1934 год.
     
     
     ИСТОРИЯ
     
     Абрам Демьянович Пентопасов громко вскрикнул и прижал к гла^зам платок. Но было поздно. Пепел и мягкая пыль залепила глаза Абрама Демьяновича. С этого времени глаза Абрама Демьяновича начали болеть, постепенно покрылись они противными болячками,и Абрам Демьянович ослеп.
     Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и на^значили ему мизерную пенсию в 36 рублей в месяц.
     Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук-порей стоил 48 копеек на рынке.
     И вот инвалид труда стал все чаще прикладываться к выгребным ямам.
     Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти съедобные отбросы.
     А на чужом дворе и саму-то помойку найти нелегко. Глазами-то не видать, а спросить: где тут у вас помойная яма? - как-то не^ловко.
     Оставалось только нюхать.
     Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, другие, которые с крышкой, совершенно найти невозможно.
     Хорошо, если дворник добрый попадется, а другой так шуганет, что всякий аппетит пропадет.
     Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку, а его там укусила крыса, и он вылез обратно. Так в тот день и не ел ничего.
     Но вот как-то утром у Абрама Демьяновича что-то отскочило от правого глаза.
     Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что-то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору.
     Всюду Абрама Демьяновича нарасхват.
     А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть не на руках носили.
     И стал Абрам Демьянович великим человеком.
     
     1936 год. 
     - 76 -
     
     
     ВЕЩЬ
     
     Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили.
     Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него свысока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и переднике, все время невозможно смеялась. Папа весе^лил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза, изображая, что она стесняется.
     Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах.
     Выпив по первой рюмочке, все на секунду замолчали и поели ко^лбасу. Немного погодя все опять заговорили.
     Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться, кто это стучит в дверь.
     - Как это странно, - сказал папа, - Кто бы мог там стучать в дверь?
     Мама сделала соболезнующее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказала:
     - Странно.
     Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку, выпил и встал из-за стола.
     Ростом папа был не высок. Не в пример маме. Мама была высокой полной женщиной с лошадиным голосом,а папа был просто ее супруг. В добавление ко всему прочему, папа был веснушчат.
     Он одним шагом подошел к двери и спросил:
     - Кто там?
     - Я, - сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла горничная Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок.
     Папа сел.
     Мама выпила еще.
     Горничная Наташа и другая, как цветок, зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил так же как и мама.
     Чтобы заглушить непонятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады и ели до утра.
     Но мама молчала, сидя на своем месте. Это было очень неприят^но.
     Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вско^чила с испуга и закричала, что она ясно видит, как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно,т.к. квартира в третьем этаже, и никто с улицы в окно посмотреть не может - для этого нужно быть великаном или голиафом. Но маме вз^брела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить что в окно никто не смотрел.
     Чтоб успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил.
     Наташа и горничная как цветок сидели, потупив глаза от конфу^за.
     - Не могу быть в хорошем настроении, когда на нас смотрят с улицы через окно, - кричала мама.
     Папа был в отчаянии, не зная, как успокоить маму. Он сбегал даже на двор, пытаясь заглянуть оттуда хотя бы в окно второго этажа. Конечно, он не смог дотянуться. Но маму это нисколько не убедило. Мама даже не видела, как папа не мог дотянуться до окна всего лишь второго этажа.
     Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказала, что пьет только в знак того, что убеждена, что в окно кто-то посмотрел.
     Папа даже руками развел.
     - Вот, - сказал он маме и, подойдя к окну, растворил настежь обе рамы.
     В окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидя его, папа захлопнул рамы и сказал:
     - Никого там нет.
     Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату и даже открыл окно и вошел.
     Мама было страшно взволнована. Она грохнулась в истерику, но, выпив немного предложенного ей папой и закусив грибком, успокои^лась.
     Вскоре и папа пришел в себя. Все опять сели к столу и продол^жали пить.
     Папа достал газету и долго вертел ее в руках, ища, где верх и где низ. Но сколько он не искал, так и не нашел, а потому отло^жил газету в сторону и выпил рюмочку.
     - Хорошо, - сказал папа, - но не хватает огурцов.
     Мама неприлично заржала, от чего горничные сильно сконфу^зились и принялись рассматривать узор на скатерти.
     Папа выпил еще и вдруг, схватив маму, посадил ее на буфет.
     У мамы взбилась седая пышная прическа, на лице проступили красные пятна, и, в общем, рожа была возбужденная. 
     - 78 -
     
     
     СУДЬБА ЖЕНЫ ПРОФЕССОРА
     
     Однажды один профессор съел чего-то, да не то, и его начало рвать.
     Пришла его жена и говорит: "Ты чего?" А профессор говорит: "Ничего." Жена обратно ушла.
     Профессор лег на диван, полежал, отдохнул и на службу пошел. А на службе ему сюрприз: жалование скостили - вместо 650 руб. всего только 500 оставили. Профессор туда-сюда - ничего не помо^гает. Профессор к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит: "Обратитесь к директору." Профессор сел на поезд и поехал в Москву.
     По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может.
     Положили профессора на носилки и отнесли в больницу.
     Пролежал профессор в больнице не более четырех дней и умер.
     Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене.
     Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что такое? "Вам посылочка."
     Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтин^ник в руку сует и скорее посылку распечатывает.
     Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: "Вот все, что осталось от Вашего супруга."
     Жена ничего понять не может, трясет баночку, на свет ее смотрит, записку шесть раз прочитала, - наконец, сообразила, в чем дело, и страшно расстроилась.
     Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени I-й Пятилетки, бывший Таврический.
     Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела баночку в землю зарыть, - вдруг идет сторож.
     - Эй! - кричит сторож. - Ты чего тут делаешь?
     Жена профессора испугалась и говорит:
     - Да вот, хотела лягушек в баночку наловить.
     - Ну, - говорит сторож, - это ничего, только смотри, - по траве ходить воспрещается.
     Когда сторож ушел, жена профессора зарыла баночку в землю, ногой вокруг притоптала и пошла по саду погулять.
     А в саду к ней какой-то матрос пристал. Пойдем, да пойдем, говорит, спать. Она говорит: "Зачем же днем спать?" А он опять свое: спать, да спать.
     И действительно, захотелось профессорше спать.
     Идет она по улице, а ей спать хочется. Вокруг люди бегают, какие-то синие да зеленые, - а ей все спать хочется.
     Идет она и спит. И видит сон, будто идет к ней навстречу Лев Толстой и в руках ночной горшок держит. Она его спрашивает: "Что же это такое?" А он показывает ей пальцем на горшок и говорит:
     - Вот, - говорит, тут я кое-что наделал, и теперь несу всему свету показать. Пусть, - говорит, - все смотрят.
     Стала профессорша тоже смотреть и видит, будто это уже не Толстой, а сарай, а в сарае сидит курица.
     Стала профессорша курицу ловить, а курица забилась под диван и оттуда уже кроликом выглядывает.
     Полезла профессорша за кроликом под диван и проснулась.
     Проснулась и смотрит: действительно лежит она под диваном.
     Вылезла профессорша из-под дивана, видит - комната ее собст^венная. А вот и стол стоит с недопитым кофием. На столе записка лежит: "Вот все, что осталось от Вашего супруга."
     Всплакнула профессорша еще раз и села холодный кофе допивать.
     Вдруг звонок. Что такое? Входят какие-то люди и говорят:
     "Поедемте."
     - Куда? - спрашивает профессорша.
     - В сумашедший дом, - отвечают люди.
     Профессорша начала кричать и упираться, но люди схватили ее и отвезли в сумашедший дом.
     И вот сидит совершенно нормальная профессорша на койке в су^машедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких-то невидимых рыбок.
     Эта профессорша только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают не то место, которое им занимать следовало.
     
     21 августа 1936 года. 
     - 80 -
     
     
     ПОЖАР*
     
     Комната. Комната горит.
     Дитя торчит из колыбельки.
     Съедает кашу. Наверху,
     под самым потолком,
     заснула нянька кувырком.
     Горит стена. Посуда ходит.
     Бежит отец. Отец: "Пожар!
     Вон мой мальчик, мальчик Петя,
     как воздушный бьется шар.
     Где найти мне обезьяну
     вместо сына?" Вместо стен
     печи вострые не небо
     дым пускают сквозь трубу.
     Нянька сонная стрекочет.
     Нянька: "Где я? Что со мной?
     Мир становится короче,
     Петя призраком летит."
     Вот мелькнут его сапожки,
     Тень промчится, и усы
     вьются с присвистом на крышу."
     Дом качает как весы.
     Нянька бегает в испуге,
     ищет Петю и гамак.
     "Где ж ты, Петя, мальчик милый,
     что ж ты кашу не доел?"
     "Няня, я сгораю, няня!"
     Няня смотрит в колыбель -
     нет его. Глядит в замочек -
     видит комната пуста.
     Дым клубами ходит в окна,
     стены тощие, как пух,
     над карнизом пламя вьется,
     тут же гром и дождик льется,
     и в груди сжимает дух.
     Люди в касках золотых
     топорами воздух бьют,
     и брандмейстер на машине
     воду плескает в кувшине.
     Нянька к ним: "Вы не видали
     Петю, мальчика? Не дале
     как вчера его кормила."
     Брандмайор: "Как это мило!"
     Нянька: "Боже мой! Но где ж порядок?
     Где хваленная дисциплина?"
     Брандмайор: "Твой Петя рядом,
     он лежит у цеппелина.
     Он сгорел и папа стонет:
     жалко сына."
     Нянька: "Ох!
     Он сгорел," - и тихо стонет,
     тихо падает на мох.
     
     20 февраля 1927 года.
     
     
     НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
     
     Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
     Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
     Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригу.
     Грызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.
     
     Уже заря снимает звезды и Фонари на Невском тушит,
     Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
     Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
     А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.
     
     23 января 1935 года. 
     - 82 -
     
     
     И Андрей Семеныч содгыр
     Однорукий сдыгр аппр
     Лечит сдыгр аппр устр
     Приспосабливает руку,
     Приколачивает пальцы
     Сдыгр аппр прибивает
     Сдыгр аппр устр бьет.
     
     Профессор: Это вы искалечили гражданина, Петр Павлович?
     Петр Павлович: Руку вырвал из манжеты.
     Андрей Семенович: Бегал следом.
     Профессор: Отвечайте!
     Петр Павлович смеются.
     Карабистр: Гвиндалея!
     Профессор: Раскажите, как было дело.
     Андрей Семенович:
     Шел я по полю намедни
     И внезапно вижу Петя
     Мне навстречу идет спокойно
     И меня как будто не заметя
     Хочет мимо проскочить
     Я кричу ему: ах Петя
     Здравствуй Петя мой приятель
     Ты как видно не заметил
     Что иду навстречу я
     
     Петр Павлович:
     Но господство обстоятельств
     И скрещение событий
     Испокон веков доныне
     Нами правит как детьми
     Морит голодом в пустыне
     Хлещет в комнате плетьми
     
     Профессор: Так-так, это понятно. Стечение обстоятельств. Это верно. Закон.
     И тут, вдруг, Петр Павлович наклонились к профессору и отку^сили ему ухо. Андрей Семенович побежал за милиционером, а Петр Павлович бросили на пол руку Андрея Семеновича, положили на стол откушенное ухо профессора Тартарелина и незаметно ушли по чер^дачной лестнице.
     Профессор лежал на полу и стонал:
     - Ой-ой-ой-ой, как больно! - стонал профессор. - Моя рана горит и исходит соком. Где найдется такой сострадательный человек, который промоет мою рану и зальет ее коллодием?
     Был чудесный вечер. Высокие звезды, расположенные на небе ус^тановленными фигурами, светили вниз. Андрей Семенович, дыша полной грудью, тащил двух милиционеров к дому профессора Тартарелина. Помахивая своей единственной рукой, Андрей Семенович расска^зывал о случившемся.
     Миллиционер спросил Андрея Семеновича:
     - Как зовут этого проходимца?
     Андрей Семенович не выдал своего товарища и даже не сказал его имени.
     Тогда оба милиционера спросили Андрея Семеновича:
     - Скажите нам, вы его давно знаете?
     - С малых лет, когда я был еще вот таким, - сказал Андрей Семенович.
     - А как он выглядит? - спросили милиционеры.
     - Его характерной чертой является длинная черная борода, - сказал Андрей Семенович.
     Милиционеры остановились, подтянули потуже свои кушаки и, от^крыв рты, запели протяжными ночными голосами:
     
     Ах как это интересно
     Был приятель молодой
     И подрос когда приятель
     Стал ходить он с бородой.
     
     - Вы обладаете очень недурными голосами, разрешите поблагода^рить вас, - сказал Андрей Семенович и протянул милиционерам пус^той рукав, потому что руки не было.
     - Мы можем и на научные темы поговорить, - сказали милиционеры хором. Андрей Семенович махнул пустышкой.
     - Земля имеет семь океанов, - начали милиционеры. - Научные физики изучали солнечные пятна и привели к заключению, что на планетах нет водорода, и там неуместно какое-либо сожительство.
     В нашей атмосфере имеется такая точка, которую всякий центр зашибет.
     Английский кремарторий Альберт Эйнштейн изобрел такую махина^цию, через которую всякая штука относительна.
     - О, любезные милиционеры! - взмолился Андрей Семенович.- Бе^жимте скорее, а не то мой приятель окончательно убьет профессора Тартарелина. 
     - 84 -
     
     
     Петр Павлович: Кто-то тут в потьмах уснул
     Шарю, чую, стол и стул
     Натыкаюсь на комод
     Вижу древо бергамот
     Я спешу. Срываю груши
     Что за дьявол! Это уши!
     Я боюсь бегу направо
     Предо мной стоит дубрава
     Я обратно так и сяк
     Натыкаюсь на косяк
     Ноги гнутся, тянут лечь
     Думал двери - это печь
     Прыгнул влево - там кровать
     помогите!..
     
     Профессор (просыпаясь.) Ать?
     Андрей Семенович ( вскакивая.): Фоу! Ну и сон же видел, будто нам все уши пообрывали. ( зажигает свет.)
     Оказывается, что, пока все спали, приходили Петр Павлович и обрезали всем уши.
     Замечание милиционера Сережи:
     - Сон в руку.
     
     1929 год. (возможно, весна)
     
     
     * * *
     
     Жил мельник
     дочь его Агнесса
     в кругу зверей шутила днями
     пугала скот из недр леса
     ее зрачки блестят огнями
     но мельник был свиреп и зол
     Агнессу бил кнутом
     возил ячмень из дальних сел
     и ночью спал потом
     Агнесса мельнику в кадык
     сажает утром боб
     рычит Агнесса. Мельник прыг
     но в двери входит поп
     Агнесса длинная садится
     попа сажает рядом в стул
     крылатый мельник. Он стыдится
     ах если б ветер вдруг подул
     и крылья мельницы вертелись
     то поп Агнесса и болтун
     на крыше мельницы слетелись
     и мельник счатлив. Он колдун.
     
     13 января 1930 года.
     
     
     * * *
     
     Откуда я?
     Зачем я тут стою?
     Что я вижу?
     Где же я?
     Ну, попробую по пальцам
     все предметы перечесть.
     - ( Считает по пальцам: )
     Табуретка, столик, бочка,
     Ведро, кукушка, печка,
     метла, сундук, рубашка,
     мяч, кузница, букашка,
     дверь на петле,
     рукоятка на метле,
     четыре кисточки на платке,
     восемь кнопок на потолке.
     
     1 июня 1929 года. 
     - 86 -
     
     
     КОНЕЦ ГЕРОЯ
     
     Живи хвостом сухих корений
     за миром брошенных творений
     бросая камни в небо в воду ль
     держась противником поодаль
     В красе бушующих румян
     хлещи отравленным ура.
     - Призыва ножных алатырь
     и Бога черный монастырь.
     Шумит ребячая проказа
     до давки сто седьмого раза
     и лавы воина шумят
     При пухлом шопоте шулят.
     Сады плодов и винограда
     вокруг широкая ограда.
     Мелькает девушка в окне
     Софокл вдруг подходит к ней:
     не мучь передника рукою
     и цвет волос своих не мучь
     твоя рука жару прогонит
     и дядька вынырнет из туч.
     И вмиг разбившись на матрасе
     восстанет молод и прекрасен
     истоком бережным имян
     как водолей пронзит меня.
     Сухое дерево ломалось
     Она в окне своем пугалась
     бросала стражу и дозор
     и щеки красила в позор.
     Уж день вертелся в двери эти,
     шуты плясали в оперетте
     и ловкий крик блестящих дам
     кричал: я честь свою отдам!
     Под стук и лепет колотушек
     дитя свечу свою потушит
     потом идет в леса укропа
     куриный дом и бабий ропот
     крутя усы бежит полковник
     минутной храбростью кичась -
     сударыня, я ваш поклонник
     скажите мне, который час?
     Она же взяв часы тугие
     и не взирая на него
     не слышит жалобы другие
     повелевает выйти вон.
     А я под знаменем в бою
     плюю в колодец и пою:
     пусть ветра стон моряк не слышит.
     Пусть дева плачет о зиме
     и молоко дает змее.
     Я опростясь сухим приветом
     стелю кровать себе при этом
     бросая в небо дерзкий глас
     и проходя четвертый класс.
     Из леса выпрыгнет метелка
     Умрет в углу моя светелка
     Восстанет мертвый на помост
     с блином во рту промчится пост.
     Как жнец над пряхею не дышит
     как пряха нож вздымает выше -
     но я лежу и не гляжу
     как пес под знаменем лежу
     но виден мне конец героя
     глаза распухшие от крови
     могилу с именем попа
     и звон копающих лопат
     И виден мне келейник ровный,
     упряжка скучная и дровни,
     ковер раскинутых саней,
     лихая кичка: поскорей!,
     Конец не так моя Розалья
     пройдя всего лишь жизни треть
     его схватили и связали
     а дальше я не стал смотреть.
     И запотев в могучем росте
     Всегда ликующий такой -
     никто не скажет и не спросит
     и не помянет за упокой
     
     ВСЕ
     
     1926 год. 
     - 88 -
     
     
     * * *
     
     Открыв полночные глаза
     сидела круглая коза
     ее суставы костяные
     висели дудками в темноте
     рога сердечком завитые
     пером стояли на плите
     коза печальная девицы
     усы твердые сучки
     спина - дом, копыто - птица
     на переносице очки
     несет рога на поле ржи
     в коленях мечутся стрижи
     Борух на всаднике полночном
     о камни щелкает: держи!
     
     4 марта 1929 года.
     
     
     * * *
     
     Вот грянул дождь,
     Остановилось время.
     Часы беспомощно стучат.
     Расти, трава, тебе не надо время.
     Дух божий, говори. Тебе не надо слов.
     
     12 августа 1937 года.
     
     
     ФОКУСЫ!!!
     
     Средь нас палочке деревянной
     сидит кукушка в сюртуке,
     хранит платочек румяный
     в своей чешуйчатой руке.
     Мы все, как бабушка тоскуем,
     разинув рты, глядим вперед
     на табуретку золотую -
     и всех тотчас же страх берет:
     Иван Матвеевич от страха
     часы в карман переложил.
     А Софья Павловна, старуха,
     сидела в сокращеньи жил
     А Катя, в форточку любуясь,
     звериной ножкой шевеля,
     холодным потом обливаясь
     и заворачивалась в шеншеля.
     Из-под комода ехал всадник,
     лицом красивый, как молитва,
     он с малолетства был проказник,
     ему подруга - битва.
     Числа не помня своего,
     Держал он курицу в зубах -
     Иван Матвееча свело,
     загнав печенку меж рубах.
     А Софья Павловна строга
     сидела, выставив затылок,
     оттуда выросли рога
     и сто четырнадцать бутылок.
     А Катя в галстуке своем
     свистела в пальчик соловьем,
     стыдливо кутаясь в меха
     кормила грудью жениха.
     Но к ней кукушка наклонялась,
     как червь, кукушка улыбалась,
     потом на ножки становилась
     да так, что Катя удивилась,
     от удивленья задрожала
     и, как тарелка, убежала.
     
     2 мая 1928 года. 
     - 90 -
     
     
     * * *
     
     
     1. Однажды Андрей Васильевич шел по улице и потерял часы. Вскоре после этого он умер. Его отец, горбатый, пожилой человек целую ночь сидел в цилиндре и сжимал левой рукой тросточку с крючкова^той ручкой. Разные мысли посещали его голову, в том числе и такая: жизнь - это Кузница.
     2. Отец Андрея Васильевича по имени Григорий Антонович, или вер^нее Василий Антонович, обнял Марию Михайловну и назвал ее своей владычицей. Она же молчала и с надеждой глядела вперед и вверх. И тут же паршивый горбун Василий Антонович решил уничтожить свой горб.
     3. Для этой цели Василий Антонович сел в седло и прихал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним словом: "Успеется." Тогда Василий Антонович пошел и лег в хирур^гическое отделение.
     4. Фельдшера и сестры милосердия положили Василия Антоновича на стол и покрыли простыней. Тут в комнату вошел сам профессор Мамаев. "Вас побрить?" - спросил профессор. "Нет, отрежьте мне мой горб", - сказал Василий Антонович.
     Началась операция. Но кончилась она неудачно, потому что одна сестра милосердия покрыла свое лицо клетчатой тряпочкой и ничего не видела, и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос, и ему нечем было дышать, и к концу опе^рации он задохнулся и упал замертво на пол. Но самое неприятное - это то, что профессор Мамаев второпях забыл снять с пациента простыню и отрезал ему вместо горба что-то другое, - кажется затылок. А горб только потыкал хирургическим инструментом.
     5. Придя домой, Василий Антонович до тех пор не мог успокоиться, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке.
     6. Успокоившись, Василий Антонович пошел к другому доктору,и тот быстро отрезал ему горб.
     7. Потом все пошло очень просто. Мария Ивановна развелась с Ва^силием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова.
     8. Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома, Бубнов покупал себе новую шляпу и все время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сло^мался один зуб, и она от боли широко открыла рот. Бубнов заду^мался о своей биографии.
     9. Отец Бубнова, по имени Фы, полюбил мать Бубнова, по имени Хню. Однажды Хню сидела на плите и собирала грибы, которые росли около нее. Но он неожиданно сказал так:
     - Хню, я хочу, чтобы у нас родился Бубнов.
     Хню спросила:
     - Бубнов? Да, да?
     - Точно так, ваше сиятельство, - ответил Фы.
     10. Хню и Фы сели рядом и стали думать о разных смешных вещах и очень долго смеялись.
     11. Наконец, у Хню родился Бубнов.
     
     Первая половина 1931 года. 
     - 92 -
     
     
     ПЕСНЬ.
     
     Мы закроем наши глаза
     люди! люди!
     Мы откроем наши глаза
     воины! воины!
     Поднимите нас над водой
     ангелы! ангелы!
     Потопите врага под водой
     демоны! демоны!
     Мы закрыли наши глаза
     люди! люди!
     Мы открыли наши глаза
     воины! воины!
     Дайте силу нам полететь над водой
     птицы! птицы!
     Дайте мужество нам умереть под водой
     рыбы! рыбы!
     
     1935 год.
     
     
     СЮИТА*
     
     ( из "Голубой тетради.")
     
     I. С давних времен люди задумываются о том, что такое ум и глу^пость. По этому поводу я вспоминаю такой случай. Когда моя тетка подарила мне письменный стол, я сказал себе: "Ну, вот, сяду за стол и первую мысль сочиню за этим столом, особенно умную." Но особенно умной мысли я сочинить не мог. Тогда я сказал себе: "Хорошо. Не удалось сочинить особенно умную мысль, тогда сочиню особенно глупую." Но и особенно глупую мысль сочинить тоже не мог.
     Все крайнее сделалось очень трудно. Средние части делаются легче. Самый центр не требует никаких усилий. Центр - это равно^весие. Там нет никакой борьбы.
     Надо ли выходить из равновесия?
     
     Некий Пантелей ударил пяткой Ивана.
     Некий Иван ударил колесом Наталью.
     Некая Наталья ударила намордником Семена.
     Некий Семен ударил корытом Селифана.
     Некий Селифан ударил поддевкой Никиту.
     Некий Никита ударил доской Романа.
     Некий Роман ударил лопатой Татьяну.
     Некая Татьяна ударила кувшином Елену.
     И началась драка.
     Елена била Татьяну забором.
     Татьяна била Романа матрацем.
     Роман бил Никиту чемоданом.
     Никита бил Селифана подносом.
     Селифан бил Семена руками.
     Семен плевал Наталье в уши.
     Наталья кусала Ивана за палец.
     Иван лягал Пантелея пяткой.
     Эх, - думали мы, - дерутся хорошие люди.
     
     II. Одна девочка сказала: "Гая."
     Другая девочка сказала: "Хфы."
     Третья девочка сказала: "Мбрю."
     А Ермаков капусту из-под забора хряпал, хряпал,
     хряпал.
     Видно уже вечер наступал.
     Мотька с гавном наигрался и спать пошел.
     Моросил дождик.
     Свиньи горох ели.
     Рагозин в женскую баню подглядывал.
     Санька на Маньке верхом сидел.
     Манька же дремать начала.
     Потемнело небо. Заблестели звезды.
     Под полом крысы мышку загрызли.
     Спи мой мальчик, не пугайся глупых снов.
     Глупые сны от желудка. 
     - 94 -
     
     
     КАССИРША
     
     Нашла Маша гриб, сорвала его и принесла на рынок. На рынке Машу ударили по голове, да еще обещали ударить и по ногам. Испугалась Маша и побежала прочь.
     Прибежала Маша в кооператив и хотела там за кассу спрятаться. А заведующий увидел Машу и говорит: "Что это у тебя в руках?" А Маша и говорит: "Гриб." Заведующий говорит: "Ишь ты какая бой^кая! Хочешь я тебя на место устрою?" Маша говорит: "А не устро^ишь." Заведующий говорит: "А вот устрою!" И устроил Машу кассу вертеть.
     Маша вертела, вертела кассу и вдруг умерла. Пришла милиция, составила протокол и велела заведующему платить штраф - 15 рублей.
     Заведующий говорит: "За что же штраф?" А милиция говорит: "За убийство." Заведующий испугался, заплатил поскорее штраф и говорит: "Унесите только поскорее эту мертвую кассиршу." А продавец из фруктового отдела говорит: "Нет, это неправда, она была не кассирша. Она только ручку в кассе вертела. А кассирша вон сидит." Милиция говорит: "Нам все равно. Сказано унести кассиршу, мы ее и унесем."
     Стала милиция к кассирше подходить. Кассирша легла на пол за кассу и говорит: "Не пойду." Милиция говорит: "Почему же ты, ду^ра, не пойдешь?" Кассирша говорит: "Вы меня живой похороните."
     Милиция стала кассиршу с пола поднимать, но никак поднять не может, потому что кассирша очень полная.
     - Да вы ее за ноги,- говорит продавец из фруктового отдела.
     - Нет, - говорит заведующий, - эта кассирша мне вместо жены служит. А потому прошу вас не оголяйте ее снизу.
     Кассирша говорит: "Вы слышите? Не смейте меня снизу оголять."
     Милиция взяла кассиршу под мышки волоком и выперла ее из кооператива.
     Заведующий велел прибрать магазин и начать торговлю.
     - А что мы будем делать с этой покойницей, - говорит продавец из фруктового отдела, показывая на Машу.
     - Батюшки, - говорит заведующий, - да ведь мы все перепутали! Ну, действительно, что с покойницей делать?
     - Кто же за кассой сидеть будет? - спрашивает продавец. Заведующий за голову руками схватился. Раскидал коленом яблоки по прилавку и говорит: "Безобразие получилось."
     - Безобразие - говорят хором продавцы.
     Вдруг заведующий почесал усы и говорит:"Ха-ха! Не так-то лег^ко меня в тупик поставить. Посадим покойницу за кассу, может публика и не разберет, кто за кассой сидит."
     Посадили покойницу за кассу, а в зубы ей папироску вставили, чтобы она на живую больше походила, а в руки для правдоподобия дали ей гриб держать.
     Сидит покойница за кассой, как живая, только цвет лица очень зеленый, а один глаз открыт, а другой совершенно закрыт.
     - Ничего, - говорит заведующий, - сойдет.
     А публика уже в двери стучится, волнуется: почему кооператив не открывают. Особенно одна хозяйка в шелковом манто раскрича^лась: трясет кошелкой и каблуком в дверную ручку нацелилась. А за хозяйкой какая-то старушка с наволочкой на голове кричит, ругается и заведующего кооперативом назывет сквалыжником.
     Заведующий открыл двери и впустил публику. Публика побежала сразу в мясной отдел, а потом туда, где продается сахар и перец. А старушка сразу в рыбный отдел пошла, но по дороге взглянула на кассиршу и остановилась.
     - Господи, - говорит, - с нами крестная сила!
     А хозяйка в шелковом манто уже во всех отделах побывала и не^сется к кассе. Но только она на кассиршу взглянула, сразу остановилась, стоит молча и смотрит. А продавцы тоже молчат и смотрят на заведующего. А заведующий из-за прилавка выглядывает и ждет, что дальше будет.
     Хозяйка в шелковом манто повернулась к продавцам и говорит:
     - Это кто у вас за кассой сидит?
     А продавцы молчат, потому что не знают, что ответить.
     Заведующий тоже молчит.
     А тут народ со всех сторон сбежался. Уже на улице толпа. Поя^вились дворники. Раздались свистки. Одним словом, настоящий ска^ндал.
     Толпа готова была хоть до самого вечера стоять около кооператива. Но кто-то сказал, что в Фонарном переулке из окна старухи вываливаются. Тогда толпа возле кооператива поредела, потому что многие перешли в Фонарный переулок.
     
     1 августа 1936 года. 
     - 96 -
     
     
     2. Вот бутылка с водкой, так называемый спиртуоз. А рядом вы видите Николая Ивановича Серпухова.
     Вот из бутылки поднимаются спиртуозные пары. Посмотрите, как дышит носом Николай Иванович Серпухов. Поглядите, как он облизы^вается, и как он щурится. Видно, ему это очень приятно, и глав^ным образом потому, что спиртуоз.
     Но обратите внимание на то, что за спиной Николая Ивановича нет ничего. Не то, чтобы там не стоял шкап или комод, или вообще что-нибудь такое, - а совсем ничего нет, даже воздуха нет. Хотите верьте, хотите не верьте, но за спиной Николая Ивановича нет даже безвоздушного пространства, или, как говорится, мирового эфира. Откровенно говоря, ничего нет.
     Этого, конечно, и вообразить себе невозможно.
     Но на это нам плевать, нас интересует только спиртуоз и Николай Иванович Серпухов.
     Вот Николай Иванович берет рукой бутылку со спиртуозом и подносит ее к своему носу. Николай Иванович нюхает и двигает ртом, как кролик.
     Теперь пришло время сказать, что не только за спиной Николая Ивановича, но впереди, - так сказать, перед грудью, - и вообще кругом нет ничего. Полное отсутствие всякого существования, или, как острили когда-то: отсутствие всякого присутствия.
     Однако, давайте интересоваться только спиртуозом и Николаем Ивановичем.
     Представьте себе, Николай Иванович заглядывает во внутрь бутылки со спиртуозом, потом подносит ее к губам, запрокидывает бутылку донышком вверх и выпивает, представьте себе, весь спиртуоз.
     Вот ловко! Николай Иванович выпил спиртуоз и похлопал глаза^ми. Вот ловко! Как же это он!
     А мы теперь должны сказать вот что: собственно говоря, не только за спиной Николая Ивановича, или спереди и вокруг его, а также внутри Николая Ивановича ничего не было, ничего не сущест^вовало.
     Оно, конечно, могло быть так, как мы только что сказали, а сам Николай Иванович мог при этом восхитительно существовать. Это, конечно, верно. Но, откровенно говоря, вся штука в том, что Николай Иванович не сущестововал и не существует. Вот в чем штука-то.
     Вы спросите: а как же бутылка со спиртуозом? Особенно, куда вот делся спиртуоз, если его выпил несуществующий Николай Иванович? Бутылка, скажем, осталась. А где же спиртуоз? Только что был, а вдруг его и нет. Ведь Николай Иванович не существует, го^ворите вы. Вот как же это так?
     Тут мы и сами терямся в догадках.
     А впрочем, что же это мы говорим? Ведь мы сказали, что как внутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует. А раз ни внутри, ни снаружи ничего не существует, то, значит, и бутылки не существует. Так ведь?
     Но, с другой стороны, обратите внимание на следующее: если мы говорим, что ничего не существует ни внутри, ни снаружи, то является вопрос: изнутри и снаружи чего? Что-то, видно, все же существует? А, может, и не существует. Тогда для чего же мы говорим: "изнутри" и "снаружи"?
     Нет, тут явно тупик. И мы сами не знаем, что сказать.
     До свиданья.
     Даниил Дандан
     18 сентября 1934 года. 
     - 98 -
     
     
     Хню к телеграфному столбу
     Для отдыха прислонилась.
     Потухли щеки Хню. Во лбу
     окно стыдливое растворилось.
     В траве бежала змейка,
     высунув гибкое жало,
     в ее глазах блестела чудная копейка.
     Хню медленно дышала,
     накопляя растраченные силы
     и распуская мускулов тугие баночки.
     Она под кофточкой ощупывала груди.
     Она вообще была прелестной паночкой.
     Ах, если б знали это люди!
     
     Нам так приятно знать прошедшее.
     Приятно верить в утвержденное.
     Тысячи раз перечитывать книги, доступные
     логическим правилам.
     Охаживать приятно темные углы наук.
     Делать веселые наблюдения.
     И на вопрос: Есть ли Бог? - поднимаются тысячи рук
     склонные полагать, что Бог это выдумка.
     Мы рады, рады уничтожить
     наук свободное полотно.
     Мы считали врагом Галилея,
     давшего новые ключи.
     А ныне пять обэриутов,
     еще раз повернувшие ключи в арифметиках веры,
     должны скитаться меж домами
     за нарушение обычных правил рассуждения о смыслах.
     Смотри, чтоб уцелела шапка.
     Чтоб изо лба не выросло бы дерево -
     тут мертвый лев сильней живой собаки,
     и, право, должен я сказать, моя изба не посещается
     гостями
     Хню, отдохнув, взмахнула сильными костями
     и двинулась вперед.
     Вода послушно расступилась.
     Мелькали рыбы. Холодело. Хню, глядя в дырочку,
     молилась,
     достигнув логики предела.
     Меня уж больше не тревожит
     земля, ведущая беседу
     о прекращении тепла, -
     шептала Хню своему соседу. -
     Меня уж больше не атакуют
     пути жука-точильщика,
     и гвозди больше не кукуют
     в больных руках могильщика.
     И если бы все пчелы, вылетев из чемодана, в меня
     направили б свои тупые жала,
     то и тогда, поверьте слову, от страха вовсе б
     не дрожала.
     "Ты права, моя голубка, -
     отвечает путник ей, -
     но земель глухая трубка
     полна звуков, ей же ей."
     Хню ответила: "Я дурой
     рождена сидеть в стогу,
     полных дней клавиатуры
     звуков слышать не могу
     И если бабочки способны слышать потрескивание искр
     в кореньях репейника,
     и если жуки несут в своих котомках ноты расточительных
     голосов,
     и если водяные паучки знают имя, отчество обороненного
     охотником пистолета,
     то надо сознаться, что я просто глупая девчонка."
     "Вот это так, - сказал ей спутник, -
     всегда наивысшая чистота категорий
     пребывает в полном неведении окружающего.
     И это, признаться, мне страшно нравится."
     
     23-27 апреля 1931 года. 
     - 100 -
     
     
     ПОБЕДА МЫШИНА
     
     Мышину сказали:
     - Эй, Мышин, вставай!
     Мышин сказал:
     - Не встану, - и продолжал лежать на полу.
     Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал:
     - Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать.
     - Нет, - сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
     К Мышину подошла Селезнева и сказала:
     - Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам ходить взад и вперед.
     - Мешал и буду мешать, - сказал Мышин.
     - Ну, знаете, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: "Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию."
     Позвонили в милицию и вызвали милиционера.
     Через полчаса пришел милиционер с дворником.
     - Чего у вас тут? - спросил милиционер.
     - Полюбуйтесь, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:" Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и
     мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и этак..."
     Но тут Калугина перебила Селезнева и сказала:
     - Мы его просили уйти, а он не уходит.
     - Да, - сказал Коршунов.
     Милиционер подошел к Мышину.
     - Вы, гражданин, зачем тут лежите? - спросил милиционер.
     - Отдыхаю, - сказал Мышин.
     - Здесь, гражданин, отдыхать не годится, - сказал милиционер. - Вы где, гражданин, живете?
     - Тут, - сказал Мышин.
     - Где ваша комната? - спросил милиционер.
     - Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет, - сказал Калугин.
     - Обождите, гражданин, - сказал милиционер, - я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите?
     - Тут, - сказал Мышин.
     - Позвольте, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:
     - Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.
     - Они давно на него жалуются, - сказал дворник.
     - Совершенно невозможно ходить по коридору, - сказала Селезнева, - Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.
     - Присовокупляю, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:
     - Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.
     Селезнева сказала:
     - У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.
     - Они давеча хотели его керосином поджечь, - сказал дворник.
     - Мы его керосином облили, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:
     - Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не собирались.
     - Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека сжечь, - сказала Селезнева.
     - А почему этот гражданин в коридоре лежит? - спросил вдруг милиционер.
     - Здрасте-пожалуйста! - сказал Коршунов, но Калугин его перебил и сказал:
     - А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в этой - вот она, в этой - вот он, а уж Мышин тут в коридоре живет.
     - Это не годится, - сказал милиционер. - Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали.
     - А у него нет другой жилплощади, как в коридоре, - сказал Калугин.
     - Вот именно, - сказал Коршунов.
     - Вот он вечно тут и лежит, - сказала Селезнева.
     - Это не годится, - сказал милиционер и ушел вместе с дворником.
     Коршунов подскочил к Мышину.
     - Что? - закричал он. - Как вам это по вкусу пришлось?
     - Подождите,- сказал Калугин. И, подойдя к Мышину, сказал:
     - Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!
     - Не встану, - сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
     - Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, - сказала Селезнева.
     - Определенно, - сказал с раздражением Калугин.
     И Коршунов сказал:
     - Я в этом не сомневаюсь.
     Parafaitement!
     1940 год. 
     - 102 -
     
     
     НА СМЕРТЬ КАЗИМИРА МАЛЕВИЧА
     
     Памяти разорвав струю,
     Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.
     Имя тебе Казимир.
     Ты глядишь как меркнет солнце спасения твоего.
     От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.
     Нет площади поддержать фигуру твою.
     Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!
     Что, ты человек, гордостью сокрушил лицо?
     Только мука жизнь твоя и желание твое - жирная снедь.
     Не блестит солнце спасения твоего.
     Гром положит к ногам шлем главы твоей.
     Пе - чернильница слов твоих.
     Трр -желание твое.
     Агалтон - тощая память твоя.
     Ей Казимир! Где подруга твоя?
     И той нет, и чернильница памяти твоей ПЕ.
     Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
     Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
     Десять раз протекла река пред тобой,
     Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.
     "Вот штука-то", - говоришь ты и память твоя Агалтон.
     Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.
     Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего,
     Исчезает память твоя и желание твое Трр.
     
     Даниил Хармс-Шардам.
     17 мая 1935 года.
     
     
     СТРАННАЯ СМЕРТЬ
     
     Однажды один человек, чувствуя голод,
     сидел за столом и ел котлеты,
     А рядом сидела его супруга и все говорила
     о том, что в котлетах мало свинины.
     Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда
     не почувствовал где-то в желудке
     смертельную тяжесть.
     Тогда, отодвинув коварную пищу,
     он задрожал и заплакал.
     В кармане его золотые часы перестали тикать.
     Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился,
     уши его упали на пол,
     как осенью падают с тополя желтые листья,
     и он скоропостижно умер.
     
     Апрель 1935 года. 
     - 104 -
     
     
     * * *
     
     Все все все деревья пиф
     Все все все каменья паф
     Вся вся вся природа пуф
     
     Все все все девицы пиф
     Все все все мужчины паф
     Вся вся вся женитьба пуф
     
     Все все все славяне пиф
     Все все все евреи паф
     Вся вся вся Россия пуф.
     
     
     Октябрь 1929 года.
     
     
     * * *
     
     Так начинается голод:
     с утра просыпаешься бодрым,
     потом начинается слабость,
     потом начинается скука,
     потом наступает потеря
     быстрого разума силы,
     потом наступает спокойствие.
     А потом начинается ужас.
     
     1937 год.
     
     
     * * *
     
     Погибли мы в житейском поле.
     Нет никакой надежды боле.
     О счастье кончилась мечта -
     осталась только нищета.
     
     1937 год.
     
     
     * * *
     
     Откажите, пожалуйста, ему в удовольствии
     Сидеть на скамейке,
     Сидеть на скамейке,
     Сидеть на скамейке...
     Откажите ему в удовольствии
     Сидеть на скамейке и думать о пище,
     Сидеть на скамейке и думать о пище, мясной
     непременно,
     О водке, о пиве, о толстой еврейке.
     
     * * * 
     - 106 -
     
     
     * * *
     
     - Есть ли что-нибудь на земле, что имело бы значение и могло бы даже изменить ход событий не только на земле, но и в других мирах? - спросил я своего учителя.
     - Есть, - ответил мне мой учитель.
     - Что же это? - спросил я.
     - Это... - начал мой учитель и вдруг замолчал.
     Я стоял и напряженно ждал его ответа. А он молчал.
     И я стоял и молчал.
     И он молчал.
     И я стоял и молчал.
     И он молчал.
     Мы оба стоим и молчим.
     Хо-ля-ля!
     Мы оба стоим и молчим.
     Хо-лэ-лэ!
     Да, да, мы оба стоим и молчим.
     
     16-17 июля 1936 года.
     
     
     РЕАБИЛИТАЦИЯ.
     
     Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забу^дет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я оторвал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Ан^дрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна - это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А так-же я не насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девуш^кой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не при^ходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм - обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то,что я сел и испражнился на свои жертвы, - это уже, извините, абсурд. Ис^пражняться - потребность естественная, а, следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.
     
     1940 год. 
     - 108 -
     
     
     * * *
     
     Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло. Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать. Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется. Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле-то больно пышно. Лучше попроще, на стуле. Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как-то дует. Француз пересел на стул возле печки и почувствовал,что он устал. Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло. - Вот где хорошо! - сказал француз, но сейчас же прибавил: - А на диване-то, пожалуй, лучше.
     
     
     * * *
     
     Один англичанин никак не мог вспомнить, как эта птица называется. - Это, - говорит, - крюкица. Ах нет, не крюкица, а кирюкица. Или нет, не кирюкица, а курякица. Фу ты! Не курякица, а кукрикица. Да и не кукрикица, а кирикрюкица.
     Хотите я расскажу вам рассказ про эту крюкицу? То есть не крюкицу, а кирюкицу. Или нет, не кирюкицу, а кирякицу. Фу ты! Не курякицу, а кукрикицу. Да не кукрикицу, а кирикрюкицу! Нет, опять не так! Курикрятицу? Нет, не курикрятицу! Кирикрюкицу? Нет, опять не так!
     Забыл я, как эта птица называется. А уж если б не забыл, то то рассказал бы вам рассказ про эту кирикуркукукрекицу.
     
     
     ТЕТРАДЬ
     
     Мне дали пощечину.
     Я сидел у окна. Вдруг на улице что-то свистнуло. Я высунулся на улицу из окна и получил пощечину.
     Я спрятался обратно в дом. И вот теперь на моей щеке горит, как раньше говорили, несмываемый позор.
     Такую боль обиды я испытал раньше один только раз. Это было так. Одна прекрасная дама, незаконная дочь короля, подариля мне роскошную тетрадь.
     Это был для меня настоящий праздник: так хороша была тетрадь! Я сразу сел и начал писать туда стихи. Но когда эта дама, незаконная дочь короля, увидала, что я пишу в эту тетрадь черновики, она сказала: - Если бы знала я, что вы сюда будете писать свои бездарные черновики, никогда бы не подарила я вам этой тетради. Я ведь думала, что эта тетрадь вам послужит для списывания туда умных и полезных фраз, вычитанных вами из различных книг.
     Я вырвал из тетради написанные мной листки и вернул тетрадь даме.
     И вот теперь, когда мне дали пощечину через окно, я ощутил знакомое мне чувство. Это было то же чувство, какое я испытал, когда вернул прекрасной даме ее роскошную тетрадь.
     
     12 октября 1938 года. 
     - 110 -