Василий Шукшин
     
     ВЕЧНО НЕДОВОЛЬНЫЙ ЯКОВЛЕВ
     
     
     Приехал в отпуск в село Борис Яковлев... Ему под сорок, но семьи в городе нету; была семья, но чего-то разладилось, теперь - никого. Вообще-то догадывались, почему у него - ни семьи, никого: у Яковлева скверный характер. Еще по тем временам, когда он жил в селе и работал в колхозе, помнили: вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно подоспеет с ехидным словом... Все присматривается к людям, но не идет с вопросом или просто с открытым словом, а все как-то со стороны норовит, сбоку; сощурит глаза и смотрит, как будто поджидает, когда человек неосторожно или глупо скажет, тогда он подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и походил на ястреба: легкий, поджарый, всегда настороженный и недобрый.
     У него тут родня большая; мать с отцом еще живые... Собрались, гульнули. Гуляли Яковлевы всегда шумно, всегда с драками: то братаны сцепятся, то зять с тестем, то кумовья - по старинке - засопят друг на друга. Это все знали; что-то было и на этот раз, но не так звонко - поустали, видно, и Яковлевы.
     Сам Борис Яковлев крепок на вино: может выпить много, а не качнется, не раздерет сдуру рубаху на себе. Не всегда и поймешь, что он пьян; только когда приглядишься, видно - глаза потемнели, сузились, и в них точно вызов какой, точно он хочет сказать: "Ну?"
     Был он и на этот раз такой.
     В доме у него еще шумели, а он, нарядный, пошел к новому клубу; там собралась молодежь, даже и постарше тоже пришли - ждали: дело воскресное, из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вместе с районными хотели выступить и местные - ну, ждали, может, интересно будет.
     Яковлев подошел к клубу, пооглядывался... Закурил, сунул руки в карманы брюк и продолжал с усмешечкой разглядывать народ. Может, он ждал, что к нему радостно подойдут погодки его или кто постарше - догадаются с приездом поздравить; у Яковлева деньги на этот случай были в кармане: пошли бы выпили. Но что-то никто не подходил; Яковлев тискал в кулаке в кармане деньги и, похоже, злился и презирал всех. Наверно, он чувствовал, что торчит он тут весьма нелепо: один, чужой всем, стоит, перекидывает из угла в угол рта папиросину и ждет чего-то непонятно чего. Самодеятельность эту он глубоко имел в виду, он хотел показать всем, какой он - нарядный, даже шикарный, сколько (немало!) заколачивает в городе, может запросто угостить водкой... Еще он хотел бы рассказать, что имеет в городе - один! - однокомнатную квартиру в новом доме, что бригадира своего на стройке он тоже имеет в виду, сам себе хозяин (он сварщик), что тишина эта сельская ему как-то... не того, не очень - по ушам бьет, он привык к шуму и к высоте. Наверно, он хотел вскользь как-нибудь, между прочим, между стопками в чайной, хотел бы все это рассказать, это вообще-то понятно... Но никто не подходил. Погодков что-то не видно, постарше которые... Черт их знает, может, ждали, что он сам подойдет; некоторых Яковлев узнавал, но тоже не шел к ним. А чего бы не подойти-то? Нет, он лучше будет стоять презирать всех, но не подойдет - это уж... такого мама родила. В его сторону, взглядывали; может, даже говорили о нем... Яковлев все это болезненно чувствовал, но не двигался с места. Сплюнул одну "казбечину", полез за другой. Он смотрел и смотрел на людишек, особенно на молодых ребят и девушек... Сколько их расплодилось! Конечно, все образованные, начитанные, остроумные... а хоть бы у кого трояк лишний в кармане! Нет же ни шиша, а стоя-ат, разговоры ведут разные, басят, сопляки, похохатывают... Яковлев жалел, что пришел сюда, лучше бы опять к своим горлопанам домой, но не мог уж теперь сдвинуться: слишком долго мозолил глаза тут всем. И он упорно стоял, ненавидел всех... и видом своим показывал, как ему смешно и дико видеть, что они собрались тут, как бараны, и ждут, когда приедет самодеятельность. Вся радость - самодеятельность! Одни дураки ногами дрыгают, другие - радуются. "Ну и житуха! - вполне отчетливо, ясно, с брезгливостью думал Яковлев. - Всякой дешевизне рады... Как была деревня, так и осталась, чуть одеваться только стали получше. Да клуб отгрохали!.. Ну и клуб! - Яковлев и клуб новый оглядел с презрением. - Сарай длинный, в душу матьто... Они тут тоже строят! Как же!.. Они тоже от жизни не отстают: клуб замастырили!"
     Так стоял и точил злость Яковлев. И тут увидел, идут: его дружок детства Серега Коноплев с супругой. Идут под ручку. Честь по чести...
     "Ой, ой, - стал смотреть на них Яковлев, - пара гнедых. Как добрые!"
     Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь издали. И супругу вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
     - Борис?.. - воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек, смолоду даже робкий, Яковлев частенько его, бывало, колачивал.
     - Борис, Борис... - снисходительно сказал Яковлев, подавая руку давнему дружку и его жене, толстой женщине с серыми, несколько выпученными глазами.
     - Это Галя, жена, - все улыбался Сергей. - А это друг детства... А я слышал, что приехал, а зайти... как-то все время...
     - Зря церкву-то сломали, - сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
     - Как это? - не понял Сергей.
     - Некуда народишку приткнуться, смотрю... То бы хоть молились.
     - Почему? - удивился Сергей, и Галя тоже с изумлением и интересом посмотрела на шикарного электросварщика. - Вот... самодеятельность сегодня... - продолжал Сергей. - Поглядим.
     - Чего там глядеть-то?
     - Как же? Спляшут, споют... Ну, как жизнь?
     Яковлева вконец обозлило, что этот унылый меринок стоит лыбится... И его же еще и спрашивает: "Как жизнь?"
     - А ваша как? - спросил он ехидно. - Под ручку, смотрю, ходите... Любовь, да?
     Это уж вовсе было не тактично. Галя даже смутилась, огляделась кругом и отошла.
     - Пойдем выпьем, чем эту муть-то смотреть, - предложил Яковлев, не сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним; но Серега не двинулся.
     - Я же не один, - сказал он.
     - Ну, зови ее тоже...
     - Куда?
     - Ну, в чайную...
     - Как в чайную? Пошли в клуб, а пришли в чайную? - Сергей все улыбался.
     - Не пойдешь, что ли? - Яковлев все больше и больше злился на этого чухонца.
     - Да нет уж... другой раз как-нибудь.
     - Другого раза не будет.
     - Нет, счас не пойду. Выл бы один - другое дело, а так... нет.
     - Ну пусть она смотрит, а мы... Да мы успеем, пока ваша самодеятельность приедет. Пойдем! - Яковлеву очень не хотелось сейчас отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжело. - Пошли! По стакашку дернем... и пойдешь смотреть свою самодеятельность. А мне на нее... и на всю вашу житуху глядеть тошно.
     Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
     - Чего так? - спросил он.
     - А тебе нравится эта жизнь? - Яковлев кивнул на клуб и на людей возле клуба.
     - Жизнь... как жизнь, - сказал он. - А тебе что, кажется, скучно?
     - Да не скучно, а... глаза не глядят, в душу мать-то... - накалялся Яковлев. - Стоя-ат... бараны и бараны, курва. И вся радость вот так стоять? - Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на Сергея, то есть он и его, Сергея, спрашивал: вся радость, что ли, в этом?
     Сергей выправился с годами в хорошего мужика: крепкий, спокойным, добрый... Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого ястреба: или здесь кто-нибудь поперек шерсти погладил - сказал что-нибудь не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
     - Чего ты такой?.. Дома что-нибудь?
     - Приехал отдохнуть!.. - Яковлон уж по своему адресу съехидничал. И сплюнул "казбичину". - Звали же на поезд "Дружбу" - нет, домой, видите ли, надо! А тут... как на кладбище: только еще заупокой не гнусят... Неужели так и живут?
     Сергей перестал улыбаться: эта ехидная остервенелость бывшего его дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал.
     - У тя дети-то есть? - спросил Яковлев.
     - Есть.
     - От этой? - Яковлев кивнул в сторону толстой, сероглазой жены Сергея.
     - От этой...
     - Вся радость, наверно, - допрашивал дальше Яковлев, - попыхтишь с ней на коровьем реву, и все?
     - Ну, а там как?.. - Сергей, видно было, глубоко и горько обиделся, но еще терпел, еще не хотел показать это. - Лучше?
     - Там-то?.. - Яковлев не сразу ответил. Зло и задумчиво сощурился, закурил новую, протянул коробку "Казбека" Сергею, но тот отказался. - Там своя вонь... но уж хоть в нос ширяет. Хоть этой вот мертвечины нет... Пошли выпьем!
     - Нет. - Сергей, в свою очередь, с усмешкой смотрел на Яковлева; тот уловил эту усмешку, удивился.
     - Чего ты? - спросил он.
     - Ты все такой же, - сказал Сергей, откровенно и нехорошо улыбаясь. Он терял терпение. - Сам воняешь ездишь по свету, а на других сваливаешь. Нигде не нравится, да?
     - А тебе нравится?
     - Мне нравится.
     - Ну и радуйся... со своей пучеглазой. Сколько уже настрогали?
     - Сколько настрогали - все наши. Но если ты еще раз, падали кусок, так скажешь, я... могу измять твой дорогой костюм. - Глаза Сергея смотрели зло и серьезно.
     Яковлев не то что встревожился, а как-то встрепенулся; ему враз интересно сделалось.
     - О-о, - сказал он с облегчением. - По-человечески хоть заговорил. А то - под ру-учку идут... Дурак, смотреть же стыдно. Кто счас под ручку ходит!
     - Ходил и буду ходить. Ты мне, что ли, указчик?
     - Вам укажешь!.. - Яковлев весело, снисходительно, но и с любопытством смотрел на Сергея. - На тракторе работаешь?
     - Не твое поганое дело.
     - Дурачок... я же с тобой беседую. Чего ты осердился-то? Бабу обидел? Их надо живьем закапывать, этих подруг жизни. Гляди!.. Обиделся. Любишь, что ли?
     С Яковлевым трудно говорить: как ты с ним ни заговори, он все равно будет сверху - вскрылит вверх и оттуда разговаривает, расспрашивает с каким-то особым гадким интересом именно то, что задело за больное собеседника.
     - Люблю, - сказал Сергей. - А ты свою... что, закопал, что ли?
     Яковлев искренне рассмеялся; он прямо ожил на глазах. Хлопнул Сергея по плечу и сказал радостно:
     - Молоток! Не совсем тут отсырел!.. - Странная душа у Яковлева - витая какая-то: он правда возрадовался, что заговорили так... нервно, как по краешку пошли, он все бы и ходил вот так - по краешку. - Нет, не удалось закопать: их закон охраняет. А у тебя ничего объект. Где ты ее нашел-то? Глаза только... Что у ей с глазами-то? У ней не эта?.. Болезнь такая с глазами есть... Чего она такая пучеглазая-то?
     Сергей по-деревенски широко размахнулся - хотел в лоб угодить Яковлеву, но тот увернулся, успел, Сергей ударил его куда-то в плечо, не больно. Яковлев этого только и ждал: ногой сильно дал Сергею в живот, тот скорчился... Яковлев кулаком в голову сшиб его вовсе с ног. И спокойно пошел быстро прочь от клуба... Его догнали. Он слышал, что догоняют, но не поворачивался до последнего мгновения, шел себе беспечно, даже "казбечнну" во рту пожевывал... И вдруг побежал, но тут же чуть отклонился и дал первому, кто догонял, кулаком наотмашь. Первому он попал, но догоняло несколько, молодые... Хоть и умел Яковлев драться, его скоро сшибли тоже с ног и несколько попинали, пока не подбежали пожилые мужики и разняли.
     Яковлев встал, сплюнул, оглядел всего себя - ничего существенного, никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен.
     - Ну вот... - сказал он, доставая "Казбек", - хоть делом занялись... - Яковлев насмешливо оглядел окруживших его мужиков и молодых парней. - А то стоя-ат ждут свою самодеятельность дурацкую.
     - Иди отсюда, - посоветовали ему.
     - Пойду, конечно... Что же мне, тоже самодеятельность, что ли, с ва и стоять ждать? Кто выпить хочет? Парни...
     Никто не изъявил желания пить с Яковлевым.
     - Скучно живете, граждане, - сказал Яковлев, помолчав. Сказал всем, сказал довольно проникновенно, серьезно: - Тошно глядеть на вас...
     - Еще, что ли, дать?
     - Надо было, - сказал кто-то из пожилых мужиков. - Зря разняли.
     - Не в этом дело, - сказал Яковлев. - Скучно, - еще раз сказал он, сказал четко, внятно, остервенело. Сунув руки в карманы шикарных брюк, пожевал "казбечину"... И пошел.
     Еще немного постояли, глядя вслед Яковлеву... Повспоминали, какой он тогда был - он всегда был такой. Они все, Яковлевы, такие: вечно недовольные, вечно кулаки на кого-нибудь сучат...
     Тут как раз приехала самодеятельность. И все пошли смотреть самодеятельность.