Василий Шукшин
     
     Владимир Семеныч из мягкой секции
     
     Владимир Семеныч Волобцов здорово пил, так пил, что от него ушла жена. В один горький похмельный день он вдруг обнаружил, что его предали. Ужасное чувство: были слова, слезы, опять слова, и вот - один. Нет, конечно, родные в городке, знакомые есть, но мы знаем, что все эти родные и знакомые - это тоже слова, звуки: "Петр Николаич", "Анна Андреевна", "Софья Ивановна..." За этими звуками - пустота. Так, по крайней мере, было у Владимира Семеныча: никогда эти люди для него ничего не значили.
     Владимир Семеныч не на шутку встревожился, очутившись в одиночестве. Что делать? Как жить? Но когда первый ошеломляющий вал прокатил над головой, муть, поднятая в душе Владимира Семеныча, осела, осталось одно едкое мстительное чувство.
     "Так? - думал Владимир Семеныч. - Вы так? Хорошо! Посмотрим, как ты дальше будешь. Как говорится, посмотрим, чей козырь старше. Не прибежишь ли ты, голубушка, снова сюда да не попросишь ли Вовку-глота принять тебя".
     И Владимир Семеныч бросил пить. Так бывает: вошел клин в сознание - стоп! Вся жизнь отныне сама собой подчинилась одной мысли: так поставить дело, чтобы преподобная Люсенька (жена) пришла бы и бухнулась в ноги - молить о прощении или, чтобы она там, где она обитает, с отчаяния полезла бы в петлю.
     "Ты смотри! - с возмущением думал Владимир Семеныч. - Хвост дудкой - и поминай как звали! Нет, милая, так не бывает. Не тебе, крохоборке, торжествовать надо мной победу!" Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в секции мягкой мебели. Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил:
     - Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции.
     Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не хватало - башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович имел башку на плечах, поэтому имел в кармане. Но раньше он много денег пускал побоку, теперь же стал вполне бессовестный и жадный: стал немилосердно обирать покупателей, стал сам покупать ценности, стал богато одеваться. Он знал, что Люсенька никуда из городка не уехала, живет у одной подруги. То обстоятельство, что она не подавала на развод и не делила квартиру, вселяло поначалу уверенность, что она вернется. Но проходили недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от нее ни слуху ни духу. А ведь слышала же, конечно, что Владимир Семеныч бросил пить, ходит нарядный, покупает дорогие вещи. Значит?..
     "Значит, нашла любовника, - горько и зло думал Владимир Семеныч. - Зараза. Ну ладно!" И Владимир Семеныч решил тоже показать, что он не лыком шит, решил показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.
     Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с голубыми глазами. Она была из деревни, почтительная, это понравилось Владимиру Семенычу. Раза два они с Валей ходили в кино, потом Владимир Семеныч пригласил ее к себе домой. В воскресенье. Прибрался дома, расставил на столе шампанское (для Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.
     В общежитие к ней он доехал на трамвае, а обратно пошли пешком: чтобы все видели и передали Люське.
     Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.
     - Меня тут некоторые знают, - предупредил Владимир Семеныч, - могут окликнуть... позвать куда-нибудь...
     - Куда позвать? - не поняла Валя.
     - В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше не знаю, оглоедов. Чужбинников. Злятся, что я бросил пить... А чего злиться? Нет, злятся. Могут провокацию устроить - не надо обращать внимания.
     - А самого-то не тянет больше к ним? - спросила Валя.
     - К ним?! Я их презираю всех до одного!
     - Хорошо. Молодец! - от всего сердца похвалила Валя. - Это очень хорошо! Теперь - жить да радоваться.
     - Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.
     - Еще пока опасаются?
     - Чего опасаются? - не понял Владимир Семеныч.
     - Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?
     - Я думаю, уже не опасаются. Но дело в том, что у нас завсекцией - старичок, он уже на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что - неудобно его трогать. Но, думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только тот уйдет, я занимаю его место.
     Пошли через городской парк.
     Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло немного зрителей - смотрели.
     Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.
     - Делать нечего, - сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.
     - А у вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь же живут? - поинтересовалась Валя.
     - Здесь! - воскликнул не без иронии Владимир Семеныч. - Есть дяди, два, три тетки... Мать с отцом померли. Но эти... они все из себя строят, воображают, особенно когда я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, - Владимир Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже посмеивался над родными и сердился на них. - Обыватели. Они думают, окончили там... свои... Мещане! Я же не мальчик им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я молчу-молчу, потом как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже думает, что я за ней бегать стану. Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду выход, - Владимир Семеныч очень гордился, что бросил пить, его прямо распирало. - Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я. Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гарнитур такой, югославский) приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела когда-нибудь "Роджерс"?
     - Нет. Мебель такая?
     - Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?
     - Нет.
     - У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего девять штук в городе.
     - Гляди-ка! - удивилась Валя.
     - Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! - воскликнул Владимир Семеныч, ощутив прилив гордого чувства. - Меня почему и пить-то повело: чего ни возьмусь сделать, - все могу! Меня даже из других городов просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно, каждый старается угостить... У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо чувствую. И вот это сознание - это я все могу - привело меня к злоупотреблению. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.
     Валя засмеялась.
     - А? - сказал довольный Владимир Семеныч. - Что смеешься?
     - Да вы прямо уж... всю правду про себя.
     - А чего?! - опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с Валей. - Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю: вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе кооперативную буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Я же в кооператив-то не подам, пока нас не разделят, а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей каких-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я все сделаю по уму.
     Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетился, даже как будто заволновался.
     - Ну-с... вот здесь мы и обитаем! - шумно говорил он. - Не хоромы, конечно, но, как говорит один мой коллега, я под этой работой подписываюсь. Как находишь?
     - Хорошо, - похвалила Валя. - Очень даже хорошо!
     Владимир Семеныч снял с нее плащ-болонью, при этом почему-то не смотрел ей в глаза (может, грех затевал), усадил в креслице, к креслицу пододвинул журнальный столик... На столике было много разных журналов с картинками.
     - Прошу... полистай пока. Как тебе "Россарио"?
     - Какой "Россарио"?
     - На чем сидишь-то! - воскликнул Владимир Семеныч со смехом. - Кресло-то из "Россарио". А вот - стенка. Гарнитур "Россарио". Финский. Тысяча двести.
     - Так, а зачем же еще какой-то?
     - Надо дожимать. Но "Роджерс" здесь не появится, пока нас с Люськой не разделят: нема дурных. Посиди, я пока кофе себе сготовлю, - и Владимир Семеныч поспешил на кухню готовить кофе. Но и оттуда все говорил. Громко.
     - У тебя родных много в деревне?
     - Много, - отвечала Валя.
     - Вот эти родственнички!.. - кричал из кухни Владимир Семеныч. - Да?! Как грибов!.. А коснись чего-нито - никого! Да?
     Валя ничего на это не сказала, листала журнал.
     - Как находишь журналы?! - опять закричал Владимир Семеныч.
     - Хорошие.
     - По тематике подбирал! Обрати внимание: все жмут на уют.
     - А?
     - Уют подчеркивают!
     - Да... - сказала Валя.
     - Не находишь, что в квартире, - кричал Владимир Семеныч, - не хватает заботливой женской руки?!
     Валя не знала, что на это говорить.
     - Да бог ее знает...
     - А?!
     - Не знаю!
     - Явно не хватает! - Владимир Семеныч появился в комнате с подносом в руках. На подносе - медный сосудец с кофе, малые чашечки. - Жить тем не менее надо красиво, - сказал он. - Прошу: сядем рядком, потолкуем ладком.
     Сели к столу, где стояла бутылка шампанского, стояли вазы с конфетами, с орехами, с печеньем. Владимир Семеныч нагнулся вбок куда-то и что-то такое включил - щелкнуло. Музыку, оказывается: в комнату полились грустные человечнейшие звуки.
     - "Мост Ватерлоо", - сказал Владимир Семеныч тихо. И смело посмотрел в глаза девушке: - Как находишь?
     - Хорошая, - сказала Валя. И чуть покраснела от взгляда Владимира Семеныча.
     Зато Владимир Семеныч осмелел вполне. Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил...
     - Я так считаю: умеешь жить - живи, не умеешь - пеняй на себя. Но, кроме всего прочего, должен быть вкус, потому что... если держать, например, две коровы и семнадцать свиней - это тоже считается хорошо. Должен быть современный уровень - во всем. Держи, но пока не пей: мы на брудершафт выпьем. Я себе кофе налью.
     - Как это? - спросила Валя.
     - На брудершафт-то? А вот так вот берутся... Дай руку. Вот так берут, просовывают... - Владимир Семеныч показал. - Так? И - выпивают. Одновременно. Мм? - Владимир Семеныч близко заглянул опять в глаза Вале. - Мм? - губы его чуть дрожали от волнения.
     - Господи!.. - сказала Валя. - Для чего так-то?
     - Ну, происходит... тесное знакомство. Уже тут... сознаются друг другу. Некоторый союз. Мм?
     - Да что-то мне... как-то... Давайте уж прямо выпьем.
     - Да нет, зачем же прямо-то? - Владимир Семеныч хотел улыбнуться, но губы его свело от волнения, он только покривился. И глотнул. - Мм? Зачем прямо-то? Дело же в том, что тут образуется некоторый союз... И скрепляется поцелуем. Я же не в Карачарове это узнал, - Владимир Семеныч опять глотнул. - Мм?
     - Да ведь неспособно так пить-то!
     - Да почему же неспособно?! - Владимир Семеныч придвинулся ближе, но у него это вышло неловко, он расплескал кофе из чашечки. - Вовсе даже способно. Почему неспособно-то? Поехали. Музыка такая играет... даже жалко. Неужели у тебя не волнуется сердце? Не волнуется?
     - Да бог ее знает... - Вале было ужасно стыдно, но она хотела преодолеть этот стыд - чтобы наладился этот современный уровень, она хотела, чтобы уж он наладился, черт с ним совсем, ничего не поделаешь - везде его требуют.
     - Волнуется, вообще-то. А зачем говорить-то про это?
     - Да об этом целые тома пишут! - воскликнул ободренный Владимир Семеныч. - Поэмы целые пишут! В чем дело? Ну? Ну?.. А то шампанское выдыхается.
     - Да давай прямо выпьем! - сказала Валя сердито. Никак она не могла развязаться. - Какого дьявола будем кособочиться?
     - Но образуется же два кольца... - Владимир Семеныч растерялся от ее сердитого голоса. - Зачем же ломать традицию? Музыка такая играет... Мы ее потом еще разок заведем. Мм?
     - Да не мычи ты, ну тя к черту! - вконец чего-то обозлилась Валя. - Со своей музыкой... Не буду я так пить. Отодвинься. Трясется сидит, как... - Валя сама отодвинулась. И поставила фужер на стол.
     - Выйди отсюда, - негромко, зло сказал Владимир Семеныч. - Корова. Дура.
     Валя не удивилась такой чудовищной перемене. Встала и пошла надевать плащ. Когда одевалась, посмотрела на Владимира Семеныча.
     - Корова, - еще сказал Владимир Семеныч.
     - Ну-ка!.. - строго сказала Валя. - А то я те пообзываюсь тут! Сам-то... слюнтяй.
     Владимир Семеныч резко встал... Валя поспешно вышагнула из квартиры. Да так крепко саданула дверью, что от стены над косяком отвалился кусок штукатурки и неслышно упал на красный коврик.
     - Корова, - еще раз сказал Владимир Семеныч. И стал убирать со стола.
     После этого Владимир Семеныч долго ни с кем не знакомился. Потом познакомился с одной... С Изольдой Викторовной. Изольда Викторовна покупала дешевенький гарнитур, и Владимир Семеныч познакомился с ней. Она тоже разошлась с мужем, и тоже из-за водки - пил мужик. Владимир Семеныч проявил к ней большое сочувствие, помог отвезти гарнитур на квартиру. И там они долго беседовали о том, что это ужасно, как теперь много пьют. Как взбесились! Семьи рушатся, судьбы ломаются... И ведь что удивительно: не с горя пьют, какое горе! Так - разболтались.
     Изольда Викторовна, приятная женщина лет тридцати трех - тридцати пяти, слушала умные слова Владимира Семеныча, кивала опрятной головкой... У нее чуть шевелился кончик аккуратного носика. Она понимала Владимира Семеныча, но самой ей редко удавалось вставить слово - говорил Владимир Семеныч. А когда ей удавалось немного поговорить, кончик носа ее заметно шевелился, на щеках образовывались и исчезали, образовывались и исчезали ямочки, и зубки поблескивали белые, ровные. Владимир Семеныч под конец очень растрогался и сказал:
     - У меня один родственничек диссертацию защитил - собирает банкет: пойдемте со мной? А то я тоже... один, как столб, извините за такое сравнение.
     И Владимир Семеныч поведал свою горькую историю: как он злоупотреблял тоже, как от него ушла жена... И так у него это хорошо - грустно - вышло, так он откровенно все рассказал, что Изольда Викторовна посмеялась и согласилась пойти с ним на банкет. Владимир Семеныч шел домой чуть не вприпрыжку - очень ему понравилась женщина. Он все видел, как у нее шевелится носик, губки шевелятся, щечки шевелятся - все шевелится, и зубки белые поблескивают.
     "Да такая умненькая! - радостно думал Владимир Семеныч. - Вот к ней-то "Роджерс" подойдет. Мы бы с ней организовали славное жилье".
     Было воскресенье. Владимир Семеныч шел с Изольдой Викторовной в ресторан. Хотел было взять ее под ручку, но она освободилась и просто сказала:
     - Не нужно.
     Владимир Семеныч хотел обидеться, но раздумал.
     - Я вот этого знаю, - сказал он. - Только не оглядывайтесь. Потом оглянетесь.
     Прошли несколько.
     - Теперь оглянитесь.
     Изольда Викторовна оглянулась.
     - В шляпе, - сказал Владимир Семеныч. - С портфелем.
     - Так... И что?
     - Он раньше в заготконторе работал. Мы как-то были с ним в доме отдыха вместе, ну, наклюкались... Ну, надо же что-то делать! Он говорит: "Хочешь, сейчас со второго этажа в трусах прыгну?" Струков его фамилия... вспомнил.
     - Ну?
     - Прыгнул. Разделся до трусов и прыгнул. На клумбу цветочную. Ну, конечно, сообщили на работу. Приходил потом ко мне: "Напиши как свидетель, что я случайно сорвался".
     - И что вы?
     - Что я, дурак, что ли? Он случайно разделся, случайно залез на подоконник, случайно закричал: "Полундра!" Я говорю: "Зачем "полундру"-то было кричать? Кто же нам после этого поверит, что "случайно"?" По-моему, перевели куда-то. Но ничего, с портфелем ходит... Мы, когда встречаемся, делаем вид, что не знаем друг друга. А в одной комнате жили.
     - Дурак какой, - сказала Изольда Викторовна. - Со второго этажа... Мог же голову свернуть.
     - Не дурак, какой он дурак. Это, так называемые, духари: геройство свое показать. Я, если напивался, сразу под стол лез...
     - Под стол?
     - Не специально, конечно, но... так получалось. Я очень спокойный по натуре, - Владимир Семеныч, сам того не замечая, потихоньку хвалил себя, а про "Роджерс" и "Россарио" молчал - чуял, что не надо. Изольда Викторовна работала библиотекарем, Владимир Семеныч работу ее уважал, хоть понимал, что там платят гроши.
     В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.
     Приглашенные, некоторые, уже сидели. Сидели чинно, прямо. Строго и неодобрительно поглядывали на малые столики в зале, за которыми выпивали, кушали, беседовали... Играла музыка, маленький толстый человек пел на возвышении песню не по-русски.
     - Вон та, в голубом платье... - успел сообщить Владимир Семеныч, пока шли к столу через зал, - с ней опасайтесь насчет детского воспитания спорить: загрызет.
     - Что такое? - испугалась Изольда Викторовна.
     - Не бойтесь, но лучше не связывайтесь: она в детском садике работает, начальница там какая-то... Дура вообще-то.
     Владимир Семеныч широко заулыбался, с достоинством поклонился всем и пошел здороваться и знакомить Изольду Викторовну.
     На Изольду Викторовну смотрели вопросительно и строго. Некоторые даже подозрительно. Она смутилась, растерялась... Но когда сели, Владимир Семеныч горячо зашептал ей:
     - Умоляю: выше голову! Это мещане, каких свет не видел. Тут одна показуха, один вид, внутри - полное убожество. Нули круглые сидят.
     - Может, нам уйти лучше?
     - Зачем? Посидим... Любопытно.
     Получилось вообще-то, что они сидят напротив начальницы из детсадика, а по бокам от них - пожилые и тоже очень строгие, больше того - презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане. Они смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это, весь этот шум, гам, бестолковые выкрики...
     - А накурено-то! Неужели не проветривается?
     - Дело не в этом. Здесь же специально сидят, одурманивают себя - зачем же проветривать?
     - А вон, во-он - молоденькая!.. Во-он, хохочет-то. Заливается!
     - С офицером-то?
     - Да. Как хохочет, как хохочет!.. Будущая мать.
     - Почему будущая? У них теперь это рано...
     - Это вы меня спросите! - воскликнула полная женщина в голубом. - Я как раз наблюдаю... результаты этого смеха.
     - А где же наш диссертант-то? - спросил Владимир Семеныч.
     - За руководителем поехал.
     - За генералом, так сказать?
     Не поняли:
     - За каким генералом?
     - Ну, за руководителем-то... Я имею в виду Чехова, - Владимир Семеныч повернулся к Изольде Викторовне: - У него руководитель - известный профессор в городе, я ему "Россарио" доставал. Я его называю - генерал, в переносном смысле, разумеется. Вам не хочется поговорить с кем-нибудь? Может, пошутили бы... А то как-то неудобно молчать.
     - Я не знаю, о чем тут говорить, - сказала Изольда Викторовна. - Мне все же хочется уйти.
     - Да ничего! Надо побыть... Можно алкоголиков покритиковать - они это любят. Медом не корми, дай...
     - Нет, не сумею. Надо уйти.
     - Да почему?! - с сердцем воскликнул Владимир Семеныч. - Ну, что уж так тоже: уйти, уйти! Уйти мы всегда успеем, - Владимир Семеныч спохватился, что отчитывает милую женщину, помолчал и добавил мягко, с усмешкой: - Не торопитесь, я же с вами. В случае чего я им тут фитиля вставлю.
     Изольда Викторовна молчала.
     А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые нового кандидата, здоровались, усаживались и включались в разговор.
     - Кузьма Егорыч! - потянулся через стол Владимир Семеныч к пожилому, крепкому еще человеку. - А, Кузьма Егорыч!.. Не находите, что он слишком близко к микрофону поет?
     - Кто? - откликнулся Кузьма Егорыч. - А, этот... Нахожу. По-моему, он его сейчас скушает.
     - Кого? - не поняли со стороны.
     - Микрофон.
     Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
     - Сейчас вообще мода пошла: в самый микрофон петь. Черт знает что за мода!
     - Ходят с микрофоном! Ходит и поет. Так-то можно петь.
     - Шаляпин без микрофона пел!
     - Ну, взялись, - негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч своей новой подруге. - Сейчас этого... с микрофоном вместе съедят.
     - То - Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, - сказал пожилой. Так сказал, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот "гасил свечи".
     - А вот и диссертант наш! - заволновались, задвигались за столом.
     По залу сквозь танцующих пробирались мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме и в пышном галстуке, и с ним - старый, несколько усталый, наверно, профессор.
     Встали навстречу им, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих бездельников.
     - Прошу садиться! - сказал кандидат.
     - А фасонит-то! - тихо воскликнул Владимир Семеныч. - Фасонит-то!.. А сам небось на трояки с грехом пополам вытянул. Фраер.
     - Боже мой! - изумилась Изольда Викторовна. - Откуда такие слова!.. Зачем это?
     - Тю! - в свою очередь, искренне изумился Владимир Семеныч. - Да выпивать-то с кем попало приходилось - набрался. Нахватался, так сказать.
     - Но зачем же их тут произносить?
     Владимир Семеныч промолчал. Но, как видно, затаил досаду.
     Тут захлопали бутылки шампанского.
     - Салют! - весело закричал один курносый, в очках. - За новоиспеченного кандидата!
     - Товарищ профессор, ну, как он там вообще-то? Здорово плавал?
     Профессор неопределенно, но, в общем, вежливо пожал плечами.
     - За профессора! За профессора! - зашумели.
     - За обоих! И - за науку!
     Кандидат стоял и нахально улыбался.
     - За здоровье всех наших дам! - сказал он.
     Это всем понравилось.
     Выпили. Придвинулись к закуске. Разговор не прекращался.
     - Грибки соленые или в маринаде?
     - Саша, подай, пожалуйста, грибочки! Они соленые или в маринаде?
     - В маринаде.
     - А-а, тогда не надо, у меня сразу изжога будет.
     - А селедку?.. Селедку дать?
     - Селедочку? Селедочку можно, пожалуй.
     - Вам подать в маринаде? - спросил Владимир Семеныч Изольду Викторовну
     - Можно.
     - Сань, подай, пожалуйста, в маринаде! Вон - в маринаде!
     - А танцуют ничего. А?
     - Слышите! Сергей уже оценил: "Танцуют ничего"!
     Засмеялись.
     - Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
     - А что? И пойду!
     - Неисправимый человек, этот Сергей!
     - Дурак неисправимый, - уточнил Владимир Семеныч Изольде Викторовне. - Дочка в девятый класс ходит, а он все на танцах шустрит. Вон он, в клетчатом пиджаке.
     Изольда Викторовна интеллигентно потыкала вилочкой маринованные грибочки, которые она перед тем мелко порезала ножиком... Но Владимир Семеныч не давал ей как следует поесть - все склонялся и говорил ей что-нибудь. Она слушала и кивала головой.
     Поднялся во весь рост курносый Сергей.
     - Позвольте!
     - Тише, товарищи!..
     - Дайте тост сказать! Товарищи!..
     - Товарищи! За дам мы уже выпили... Это правильно. Но все же, товарищи, мы собрались здесь сегодня не из-за дам, при всем моем уважении к ним.
     - Да, не из-за их прекрасных глаз!
     - Да. Мы собрались... поздравить нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто - нашего Славу. И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
     Засмеялись и захлопали.
     Курносый сел было, но тут же вскочил опять:
     - И позвольте, товарищи!.. Товарищи! И позвольте также приветствовать и поздравить руководителя, который направлял, так сказать, и всячески помогал... и является организатором и вдохновителем руководящей идеи, которая заложена в основе. За вас, товарищ профессор!
     Дружно опять захлопали.
     - Трепачи, - сказал Владимир Семеныч Изольде Викторовне.
     Изольда Викторовна тоскливо опять покивала головой.
     Со всех сторон налегали на закуски и продолжали активно разговаривать.
     Пожилой человек и человек с золотыми зубами наладили через стол дружеские пререкания. А так как было шумно и гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
     - Что не звонишь?! - кричал пожилой.
     - А?
     - Не звонишь, мол, почему?!
     - А ты?
     - Я звонил! Тебя же на месте никогда нету!
     - А-а, тут я не виноват! "Не виновата я!"
     - Так взял бы да позвонил! Я-то всегда на месте!
     - А я звонил вам, Кузьма Егорыч! - хотел влезть в этот разговор Владимир Семеныч, обращаясь к пожилому, к Кузьме Егорычу. - Вас тоже не было на месте.
     - А? - не расслышал Кузьма Егорыч.
     - Я говорю, я вам звонил!
     - Ну и что? А чего звонил-то?
     - Хотел... это... Нам "Роджерсы" хотят забросить...
     - Кузьма! А, Кузьма!.. - кричал золотозубый. Кузьма Егорыч повернулся к нему. - Ты Протопопова встречаешь?
     - Кого?
     - Протопопова!
     - Каждый день!
     - Ну как? - спросил Владимир Семеныч Изольду Викторовну. - Скучно?
     - Ничего, - сказала она.
     - Видите, какой разгул мещанства! Взял бы всех и облил шампанским. Здесь живут более или менее только вот эти два, которые кричат друг другу... Остальные больше показуху разводят.
     - А я уж думал, тебя перевели куда-нибудь! - кричал Кузьма Егорыч золотозубому. - Куда он, думаю, пропал-то?!
     - Куда перевели?
     - Может, думаю, повысили его там!
     - Дожидайся - повысят! Скорей - повесят!
     - Ха-ха-ха!.. - густо, гулко засмеялся Кузьма Егорыч.
     - Ну что, Софья Ивановна? - обратился Владимир Семеныч к женщине в голубом. Его злило, что ни его, ни его подругу как-то не замечают, не хотят замечать. - Все воюете там, с малышами-то.
     Софья Ивановна мельком глянула на него и постучала вилкой по графину.
     - Товарищи!.. Товарищи, давайте предложим им нормальный вальс! Ну что они... честное слово, неприятно же смотреть!
     - В чужой монастырь, Софья Ивановна, со своим уставом...
     - Да почему?! Мы же в своей стране, верно же! Давайте попросим сыграть вальс. Молодежь!..
     - Не надо, - остановил Кузьма Егорыч. - Не наше дело: пусть с ума сходят.
     - А вот это в корне неправильное решение! - восстала Софья Ивановна.
     - Да хорошо танцуют, чего вы! - сказал человек с золотыми зубами. - Был бы помоложе, сам пошел бы... подрыгался.
     - Именно - подрыгался! Разве в этом смысл танца?
     - Ну, еще тут смысла искать! А в чем же?
     - В кра-соте! - объяснила Софья Ивановна.
     - А смысл красоты в чем? - все хотел тоже поговорить Владимир Семеныч. - А, Софья Ивановна? Если вы, допустим, находите, что вот этот виноград...
     - Одну минуточку, Алексей Павлыч, вы что, не согласны со мной? - требовательно спрашивала Софья Ивановна золотозубого.
     - Согласен, согласен, Софья Ивановна, - сказал Алексей Павлыч недовольно.
     - Конечно, в красоте. В чем же еще!
     - Да, но в чем смысл красоты?! - вылетел опять Владимир Семеныч.
     - Так в чем же дело? - Софья Ивановна упорно не хотела замечать Владимира Семеныча. - Алексей Павлыч!
     - Ау?
     - В чем же дело?!
     Владимир Семеныч помрачнел.
     - Пойдемте домой, - предложила Изольда Викторовна.
     - Подождите. А то поймут, как позу... Ну, кретины! Крохоборы.
     - Саша, Саш! - громко говорили за столом. - У тебя Хламов бывает?
     - Вчера был.
     - Как он?
     - В порядке.
     - Да? Устроился?
     - Да.
     - Довольный?
     - Ничего, говорит. А чего ты о нем?
     - Пойдемте домой, - опять сказала Изольда Викторовна. Владимир Семеныч вместо ответа постучал вилкой по графину.
     - Друзья! - обратился он ко всем. - Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку! В пику этим...
     - Да что они вам?! - рассердился Алексей Павлыч, золотозубый. - Танцуют люди, нет, надо помешать.
     Владимир Семеныч сел.
     Помолчал и сказал негромко:
     - Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!.. - взял фужер с вином и выпил один.
     - Что это вы? - удивленно спросила Изольда Викторовна.
     - Какие ведь мы все... культурные, но слегка нервные! - не мог успокоиться Владимир Семеныч. - Да? Зубы даже из-за этого потеряли.
     Никто не слышал Владимира Семеныча, только Изольда Викторовна слышала. Она со страхом смотрела на него. Владимир Семеныч еще набухал в фужер и выпил.
     - Какие мы все нервные! Да, Софья Ивановна?! - повысил голос Владимир Семеныч, обращаясь к Софье Ивановне. - Культурные, но слегка нервные. Да?
     Софья Ивановна внимательно посмотрела на Владимира Семеныча.
     - Нервные, говорю, все! - зло сказал Владимир Семеныч, глядя в глаза строгой женщины. - Все прямо изнервничались на общественной работе! - Владимир Семеныч искусственно - недобро - посмеялся.
     - Что, опять? - спросила Софья Ивановна значительно и строго.
     - Да вы только это... не смотрите на меня, не смотрите таким... крокодилом-то, - сказал Владимир Семеныч. - Не смотрите - мы же не в детсадике. Верно? Имел я вас всех в виду!
     К Владимиру Семенычу повернулись, кто был ближе и слышали, как он заговорил. Повернулись и смотрели.
     - Имел, говорю, я вас всех в виду! - повторил для всех Владимир Семеныч. - Очень уж вы умные все, как я погляжу! Крохоборы...
     - Володька! - предостерегающе сказал курносый Сергей.
     - Что - "Володька"? Я тридцать четыре года Володька. Я вас всех имел в виду, - Владимир Семеныч еще налил в фужер и выпил. - Вот так, - он оглянулся - Изольды Викторовны рядом не было. Сбежала. Владимира Семеныча пуще того злость взяла. - Я вам популярно объясняю: вы все крохоборы. Во главе с Софьей Ивановной. А она просто дура набитая. Мне жалко ребятишек, которыми она там командует... Вы все дураки!
     Теперь все за столом молчали.
     - Ду-ра-ки! - повторил Владимир Семеныч. И встал. - Мещане! Если вас всех... все ваши данные заложить в кибернетическую машину и прокрутить, то выйдет огромный нуль! Нет, вы сидите и изображаете из себя поток информации. Боже мой!.. - Владимир Семеныч скорбно всех оглядел. - Нет, - сказал он, - я под такой работой не подписываюсь. Адью! Мне грустно.
     Он вышел на улицу и стал звать:
     - Изольда Викторовна! Изольдушка!.. - он думал, она где-нибудь близко - ждет его. Но никто не отзывался. - Изольдушка!.. - еще покричал Владимир Семеныч. И заплакал. Выпитое вино как-то очень ослабило его. В голове было ясно, но так вдруг стало грустно, так одиноко! Он хотел даже двинуть к подруге жены, чтобы поговорить с женой... Но одумался.
     - Нет, - говорил он сам с собой, - нет, только не это. Этого вы от меня не дождетесь, крохоборы. Нули. Этой радости я вам не сделаю.
     Он шел по неосвещенной улице, как по темной реке плыл, - вольно загребал руками, и его куда-то несло. От горя и одиночества хотелось орать, но он знал и помнил, что это нельзя, это, как выражаются кандидаты, чревато последствиями.
     Принесло его как раз к дому. Он вошел в опостылевшую квартиру и, не раздеваясь, стал ломать "Россарио". Открывал дверцы и заламывал их ногой в обратную сторону: дверцы с хрустом и треском безжизненно повисали или отваливались вовсе. И этот хруст успокаивал растревоженную душу, это как раз было то, что усладило вдруг его злое, мстительное чувство.
     - Вот так вот... крохоборы несчастные, - приговаривал Владимир Семеныч. - Пр-рошу!..- хр-р-ресть - еще одна дверца отвалилась и со стуком упала на пол. - Пр-рошу!.. Мещане! - и еще одна гладкая, умело сработанная доска валяется на полу. - Нулики! Пр-рошу!..
     Но что удивительно: Владимир Семеныч ломал "Россарио" и видел, как это можно восстановить. В мебельном магазине, где работал Владимир Семеныч, работал же золотой краснодеревщик, дядя Гриша, он делал чудеса с изуродованной мебелью. И опытный глаз Владимира Семеныча отмечал, где надо будет поставить латку и пустить под морилку, где, видно, придется привернуть металлические полоски, чтобы было куда крепить шарнирные устройства. Но все же дверцы Владимир Семеныч выломил все. И после этого лег спать.
     
     
     Copyright (c) 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского