Василий Шукшин
     
     
     ДАЕШЬ СЕРДЦЕ!
     
     
     Дня за три до Нового года, глухой морозной ночью, в селе Николаевке, качнув стылую тишину, гулко ахнули два выстрела. Раз за разом... Из крупнокалиберного ружья. И кто-то крикнул:
     - Даешь сердце!
     Эхо выстрелов долго гуляло над селом. Залаяли собаки.
     Утром выяснилось: стрелял ветфельдшер Александр Иванович Козулин.
     Ветфельдшер Козулин жил в этом селе всего полгода. Но даже когда он только появился, он не вызвал у николаевцев никакого к себе интереса. На редкость незаметный человек. Лет пятидесяти, полный, рыхлый... Ходил, однако, скоро. И смотрел вниз. Торопливо здоровался и тотчас опускал глаза. Разговаривал мало, тихо, неразборчиво и все как будто чего-то стыдился. Точно знал про людей какую-то тайну и боялся, что выдаст себя, если будет смотреть им в глаза. Не из страха за себя, а из стыда и деликатности. Он даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не нравилось, что он - одинок. Почему одинок, никто не знал, но только это нехорошо - в пятьдесят лет ни семьи, никого.
     И вот этот-то человек выскочил за полночь из дома и дважды саданул из ружья в небо. И закричал.
     Недоумевали.
     В полдень на ветучасток к Козулину прехал грузный, с красным, обветренным лицом участковый милиционер.
     - Зравствуй, товарищ Козулин!
     Козулин удивленно посмотрел на милиционера.
     - Зравствуйте.
     - Надо будет... это... проехать в сельсовет. Протокол составить.
     Козулин поискал что-то глазами на полу...
     - Какой протокол? Для чего?
     - Что?
     - Протокол-то зачем? Я не понял.
     - Стреляли вчера? Вернее, ночью.
     - Стрелял.
     - Вот надо протокол составить. Предсельсовета хочет это... побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого?
     - Да нет... Победа большая в науке, я отсалютовал.
     Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера.
     - Какая победа?
     - В науке.
     - Ну?
     - Я отсалютовал. А что тут такого? Я - от радости.
     - Салют в Москве производят, - назидательно пояснил участковый. - А здесь - это нарушение общественного порядка. Мы боремся с этим.
     Козулин снял халат, надел пальто, шапку и видом своим показал, что он готов.
     У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской.
     Предсельсовета ждал их.
     - Это... оказывается, ночью-то, салют был, - заговорил участковый и опять весело посмотрел на Козулина. - Мне вот товарищ Козюлин объяснил...
     - Козулин, - поправил фельдшер.
     - А?
     - Правильно - Козулин.
     - А какая раз... А-а! - понял участковый и засмеялся. И тяжело сел в большое кожаное кресло. И вынул из планшета бланк протокола. - Извиняюсь, я без умысла.
     Председатель скрипнул хромовыми сапогами, поправил правой рукой ремень гимнастерки (из другого рукава свисала аккуратная лакированная ладонь протеза), пригласил фельдшера:
     - Садись, товарищ Козулин.
     Козулин тоже сел в глубокое кресло.
     - Так что случилось-то? Почему стрельба была?
     - Вчера в Кейптауне человеку пересадили сердце, - торжественно произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали - что дальше? - От мертвого человека - живому.
     У участкового вытянулось лицо.
     - Что, что?
     - Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа.
     - Что, взяли выкопали труп и...
     - Да зачем же выкапывать, если человек только умер! - раздраженно воскликнул Козулин. - Они оба в больнице были.
     - Ну, это бывает, бывает, - снисходительно согласился председатель, - пересаживают отдельные органы. Почки... и другие.
     - Другие - да, а сердце впервые. Это же - сердце!
     - Я не вижу прямой связи между этим... патологическим случаем и двумя выстрелами в ночное время, - строго заметил председатель.
     - Я обрадовался... Я был ошеломлен, когда услышал, мне попалось на глаза ружье, я выбежал во двор и выстрелил...
     - В ночное время.
     - А что тут такого?
     - Что? Нарушение общественного порядка трудящихся.
     - Во сколько это было? - строго спросил участковый.
     - Не знаю точно. Часа в три.
     - Вы что, до трех часов радио слушаете?
     - Не спалось, слушал...
     Участковый многозначительно посмотрел на председателя.
     - Какая это Москва в три часа говорит?
     - "Маяк".
     - "Маяк" всю ночь говорит, - подтвердил председатель, но внимательно смотрел на фельдшера. - Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село выстрелами?
     - Простите, не подумал в тот момент... Я - шизя.
     - Кто? - не понял милиционер.
     - Шизя. На меня, знаете, находит... Теряю самоконтроль. - Фельдшер как бы в раздумье потрогал лоб, потом глаза - пальцами. - Ширво коло ширво... Зубной порошок и прочее.
     Милиционер и председатель недоуменно переглянулись.
     - Простите, - еще раз сказал фельдшер.
     - Да мы-то простим, товарищ Козулин, - участливо произнес председатель, - а вот как трудящиеся-то? Им некоторым вставать в пять утра. Вы же человек с образованием, вы же должны понимать такие вещи.
     - Кстати, - по-доброму оживился участковый, - а чего вы-то салютовать кинулись? Ведь это не по вашей части победа-то, - вы же ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили.
     - Не смейте так говорить! - закричал вдруг фельдшер. И покраснел. Помолчал и тихо и горько спросил: - Зачем вы так?
     Некоторое время все молчали. Потом заговорил председатель:
     - Горячиться не надо. Конечно, это большое достижение ученых. Дело не в том, кому пересадили, все мы, в конце концов, животный мир, важно само достижение. Тем более, что это произошло на человеке. Но, товарищ Козулин, еще раз говорю вам: эта ваша самодеятельность с салютом в ночное время - грубое нарушение покоя. Мало ли еще будет каких достижений! Вы нам всех граждан психопатами сделаете. Раз и навсегда запомните это. Кстати, как у вас с дровами? Фельдшер растерялся от неожиданного вопроса.
     - Спасибо, пока есть. У меня пока все есть. Мне здесь хорошо. - Фельдшер мял в руках шапку, хмурился. Ему было стыдно за свой выкрик. Он посмотрел на участкового: - простите меня - но сдержался...
     Участковый смутился:
     - Да ну, чего там...
     Председатель засмеялся:
     - Ничего. Кто, как говорят, старое помянет, тому глаз вон.
     - Но кто забу-удет, - шутливо погрозил участковый, - тому два долой! Протокол составлять не будем, но запомним. Так, товарищ Козулин?
     - При чем тут протокол? - сказал председатель. - Интеллигентный товарищ...
     - Интеллигентный-то интеллигентный... а дойдет до наших в отделении...
     - Мы вас больше не задерживаем, товарищ Козулин, - сказал председатель. - Идите работайте. Заходите, если что понадобится.
     - Спасибо. - Фельдшер поднялся, надел шапку, пошел к выходу.
     На пороге остановился... Обернулся. И вдруг сморщился, закрыл глаза и неожиданно громко - как перед батальоном - протяжно скомандовал:
     - Рр-а-вняйсь! С'ирра-а!
     Потом потрогал лоб и глаза и сказал тихо;
     - Опять нашло... До свиданья. - И вышел.
     Милиционер и председатель еще некоторое время сидели, глядя на дверь. Потом участковый тяжело перевалился в кресле к окну, посмотрел, как фельдшер уходит по улице.
     - У нас таких звали: контуженный пыльным мешком из-за угла, - сказал он.
     Председатель тоже смотрел в окно.
     Ветфельдшер Козулин шел, как всегда, скоро. Смотрел вниз.
     - Ружье-то надо забрать у него, - сказал председатель. - А то черт его знает...
     Участковый хэкнул.
     - Ты что, думаешь, он правда "с приветом"?
     - А что?
     - Придуривается! Я по глазам вижу...
     - Зачем? - не понял председатель. - Для чего ему? Сейчас-то?..
     - Ну, как же - никакой ответственности. А вот спроси сейчас справку - нету. Голову даю на отсечение - никакой справки нету. А билет есть. Ты говоришь: ружье... У него наверняка охотничий билет есть. Давай на спор: сейчас поеду, проверю - билет есть. И взносы уплачены. Давай?
     - Все же я не пойму: для чего ему надо на себя наговаривать?
     Участковый засмеялся.
     - Да просто так - на всякий случай. Мало ли - коснись: что, чего? - я шизя. Знаем мы эти штучки!