Василий Шукшин.
     До третьих петухов
     
     
     Сказка
     
     
     Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок - ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
     Да нет, - говорила библиотекарша, - я думаю, это пшено. Он же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" - посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
     Ничего не понимаю, - тихо сказал некто в цилиндре - не то Онегин, не то Чацкий - своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
     Обломов улыбнулся:
     - В зоопарк собираются.
     - Почему все козлы-то?
     - Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?
     Господин в цилиндре поморщился:
     - Вульгаритэ.
     - Вам все француженок подавай, - с неодобрением сказал Обломов. - А мне глянется.
     С ножками - это они неплохо придумали. А?
     Очень уж... того... - встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. - Очень уж коротко. Зачем так?
     Обломов тихо засмеялся:
     - А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
     - Да мне что, в сущности? - смутился чеховский персонаж. - Пожалуйста. Почему только с ног начали?
     - Что? - не понял Обломов.
     - Возрождаться-то.
     - А откуда же возрождаются? - спросил довольный Обломов. - С ног, братец, и начинают.
     - Вы не меняетесь, - со скрытым презрением заметил Пришибленный.
     Обломов опять тихо засмеялся.
     - Том! Том! Слушай сюда! - кричала в трубку библиотекарша. - Слушай сюда! Он же козел!
     У кого машина? У него? Нет, серьезно? - Библиотекарша надолго умолкла - слушала.
     - А каких наук? - спросила - она тихо. - Да? Тогда я сама козел...
     Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
     Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе, в темпе! - покрикивал некто канцелярского облика, лысый. - Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И - короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?
     - Позвольте? - это спрашивала Бедная Лиза.
     - Давай, Лиза, - сказал Лысый.
     - Я сама тоже из крестьян, - начала Бедная Лиза, - вы все знаете, какая я бедная...
     - Знаем, знаем! - зашумели все. - Давай короче!
     - Мне стыдно, - горячо продолжала Бедная Лиза, - что Иван-дурак находится вместе с нами.
     Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
     - Выгнать! - крикнули с места.
     - Тихо! - строго сказал Лысый конторский, - Что ты предлагаешь, Лиза?
     - Пускай достанет справку, что он умный, - сказала Лиза.
     Тут все одобрительно зашумели.
     - Правильно!
     - Пускай достанет! Или пускай убирается!...
     - Какие вы, однако, прыткие, - сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке - не мог встать. - Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать...
     - У Мудреца. - Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. - Илья, я тебе слова не давал!
     - А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
     - Ну, начинается!.. - недовольно сказал Обломов. - Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...
     - Цыть! - громыхнул Илья. - Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!
     Тут какой-то, явно лишний, заметил: - Междоусобица.
     - А? - не понял Конторский.
     - Междоусобица, - сказал Лишний. - Пропадем.
     - Кто пропадет? - Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. - Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...
     - Требую удовлетворения! - вскочил Лишний.
     - Да сядь! - сказал Конторский. - Какое удовлетворение?
     - Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
     - Сядь, - сказал и Обломов. - Чего с Иваном-то делать?
     Все задумались.
     Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.
     - Думайте, думайте, - сказал он. - Умники нашлись... Доктора.
     - Не груби, Иван, - сказал Конторский. - О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
     - Где?
     - У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
     - А я не склоняюсь! - бухнул опять Илья. - Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет.
     Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали - справку... Кто это со справкой выскочил?
     Лизка? Ты чего, девка?!
     - А ничего - воскликнула Бедная Лиза. - Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. - И она еще раз сказала звонко и убедительно: - Надо что-то делать!
     Все задумались. А Илья нахмурился.
     - Какая-то "сидячая агитация", - проворчал он. - Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
     - Да такая самая! - вскинулся на него Обломов. - Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
     - И все же я требую удовлетворения! - вспомнил свою обиду Лишний. - Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
     - Сядь! - крикнул Конторский на Лишнего. - Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
     - Я бы вообще запретил эти дуэли! - крикнул бледный Ленский.
     - Трус, - сказал ему Онегин.
     - Кто трус?
     - Ты трус.
     - А ты - лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
     - А пошли на Волгу! - крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. - Сарынь на кичку!
     - Сядь! - обозлился Конторский. - А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон - поорёшь там.
     Еще раз спрашиваю: что будем делать?
     - Иди ко мне. Атаман, - позвал Илья казака. - Чего-то скажу.
     - Предупреждаю, - сказал Конторский, - если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
     - Сказать ничего нельзя! - горько возмутился Илья. - Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь - все не так.
     - Только не делайте, пожалуйста, вид, - с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, - что только вы одни из народа. Мы тоже - народ.
     - Счас они будут рубахи на груди рвать, - молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. - Рукава будут жевать...
     - Да зачем же мне рукава жевать? - искренне спросил казачий атаман. - Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
     - Все - междоусобица, - грустно сказал Лишний. - Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
     - Айда на Волгу! - кликнул опять Атаман. - Хоть погуляем.
     - Сиди, - сердито сказал Обломов. - Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
     - А-а-а, - вдруг зловеще тихо протянул Атаман, - вот кохо я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то... - И потащил из ножен саблю. - Вот кому я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...
     Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
     - О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
     Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
     - Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!
     - А вот похлядим, - говорил Казак, - похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секёть.
     Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.
     - Бей, казаче! - гаркнул Илья. - Цеди кровь поганую!
     И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
     - Закрыто на учет!
     И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
     - Азия, - тихо и горько сказал Конторский. - Разве можно тут что-нибудь сделать!
     Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло - закрыть на учет.
     - Илья, у тя вина нету? - спросил Казак Муромца.
     - Откуда? - откликнулся тот. - Я же не пью.
     - Тяжко на душе, - молвил Казак. - Маяться буду...
     - А нечего тут... размахался, понимаешь, - сказал Конторский. - Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
     - Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, - сказала Лиза звонко и убежденно.
     - Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не знаю... пускай убирается от нас.
     - Куда же ему? - спросил Илья грустно.
     - Пускай идет в букинистический! - жестко отрезала Лиза.
     - О-о, не крутенько ли? - усомнился кто-то.
     - Не крутенько, - тоже жестко сказал Конторский. - Нисколько. Только так. Иван...
     - Аиньки! - откликнулся Иван. И встал.
     - Иди.
     Иван посмотрел на Илью.
     Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, - все, видно, искал вино.
     - Иди, Ванька, - тихо сказал Илья. - Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.
     - Хошь мою саблю? - предложил Казак Ивану.
     - Зачем она мне? - откликнулся тот.
     - Иван, - заговорил Илья, - иди смело - я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька, смотри! "
     - Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? - спросил Казак.
     - Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.
     - Не поминайте лихом, если где пропаду, - сказал с порога.
     - Господь с тобой, - молвил Обломов. - Может, не пропадешь.
     - Придешь со справкой, Иван, - взволнованно сказала Лиза, - я за тебя замуж выйду.
     - На кой ты мне черт нужна, - грубо сказал Иван. - Я лучше царевну какую-нибудь стрену...
     - Не надо, Иван, - махнул рукой Илья, - не связывайся. Все они... не лучше этой вот.
     - Показал на Лизу. - На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
     - Без справки нельзя, дядя Илья, - решительно сказала Лиза. - А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
     - Иди, иди, Иван, - сказал Конторский. - Время позднее - тебе успеть надо.
     - Прощайте, - сказал Иван. И вышел.
     
     
     x x x
     
     
     И пошел он куда глаза глядят.
     Темно было... Шел он, шел - пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.
     - Бедная моя головушка, - сказал, - пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
     Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
     Шел, шел, видит - огонек светится. Подходит ближе - стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
     - Есть тут кто-нибудь? - крикнул Иван.
     Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:
     - Кто ты такой? И куда идешь?
     - Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, - ответил Иван. - А где его найти, не знаю.
     - Зачем тебе справка-то? - Тоже не знаю... Послали.
     - A-a... - молвила Баба-Яга. - Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги Есть небось хочешь?
     - Да не отказался бы...
     - Заходи.
     Зашел Иван в избушку.
     Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...
     - Кто с тобой еще живет? - спросил Иван.
     - Дочь. Иван, - заговорила Яга, - а ты как дурак-то - совсем, что ли, дурак?
     - Как это? - не понял Иван.
     - Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет - крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура такая! А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история: привыкли люди, дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный. А?
     - Не пойму, ты куда клонишь-то?
     - Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый парень! У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты - дурак?
     - Ничего я не поверил! - сердито сказал Иван. - Как это я про себя поверю, что я - дурак?
     - А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался?
     - Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?
     - Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься?
     - Мне же справку надо добывать...
     - Да зачем она тебе? - воскликнула Баба-Яга. - Построишь коттеджик... его увидют - ко мне гости всякие приезжают - увидют - сразу: кто делал? Кто делал - Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по всему лесу.
     - А как же справка? - опять спросил Иван. - Меня же назад без справки-то не пустют.
     - Ну и что? - Как же? Куда же я?
     - Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали - куда? - пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать - Иванушка...
     - Карга старая, - сказал Иван. - Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?
     - А-а, - зловеще протянула Баба-Яга, - теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких - знаешь, что делаем? - зажариваем. Ну-ка, кто там?! - И Яга трижды хлопнула в ладоши. - Стража! Взять этого дурака, связать - мы его будем немножко жарить.
     Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
     - Последний раз спрашиваю, - еще попыталась Баба-Яга, - будешь коттеджик строить?
     - Будь ты проклята! - сказал гордо связанный Иван. - Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.
     - В печь его! - заорала Яга. И затопала ногами. - Мерзавец! Хам!
     - От хамки слышу! - тоже заорал Иван. - Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
     - В огонь! - вовсе зашлась Яга. - В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.
     - Ох, брил я тебя на завалинке! - запел Иван. - Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.
     - Дочка едет! - обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. - У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
     Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.
     - Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! - закричали они. - Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.
     - Фу-фу-фу, - сказала она. - Русским духом пахнет. Кто тут?
     - Ужин, - сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: - Ха-ха-ха!..
     - Чего ты? - рассердилась дочка. - Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто тут?
     - Ивана жарим.
     - Да ну? - приятно изумилась дочка. - Ах, какой сюрприз!
     - Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, - не хочет строить коттеджик, паразит.
     Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг - не то плач, не то хохот.
     - Ой, не могу-у!.. - стонал Иван. - Не от огня помру - от смеха!..
     - Чего это? - зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке. - Чего он?
     - Хохочет?..
     - Чего ты, эй?
     - Ой, помру от смеха! - орал Иван. - Ой, не выживу я!..
     - Вот идиот-то, - сказала дочка. - Чего ты?
     - Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...
     - Как все... А чего? - не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.
     - Да усы-то!
     - Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
     - Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...
     - А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? - вовсе встревожилась дочка.
     - Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей.
     Баба-Яга и дочка призадумались.
     - Ну-ка, вылазь, - велела дочь.
     Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
     - Хорошо погрелся...
     - А чего ты нам советуешь? - спросила Баба-Яга. - С усами-то.
     - Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
     - Да как свести-то, как?
     - Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
     - Не кинем, Ванюшка, - заговорила ласково дочь Бабы-Яги. - Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
     Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.
     - Это не просто, - заговорил он, - это надо состав делать...
     - Ну и делай!
     - Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться...
     - Давай так, - заволновалась Баба-Яга, - слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван призадумался.
     - Быстрей! - заторопилась усатая дочь. - А то Горыныч войдет.
     Тут и Иван заволновался: - Слушайте, он же войдет и...
     - Ну?
     - Войдет и с ходу сожрет меня.
     - Он может, - сказала дочь. - Чего бы такое придумать?
     - Я скажу, что ты мой племянник, - нашлась Баба-Яга. -Понял?
     - Давайте, - понял Иван. - Теперь так: мой состав-то не сразу действует...
     - Как это? - насторожилась дочь. - Мы его счас наведем и наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...
     - А обманет? - заподозрила дочь. - Мам?
     - Пусть только попробует, - сказала Баба-Яга, - пусть только надует: навернется с поднебесья - мокрое место останется.
     - Ну, елки зеленые-то!.. - опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. - Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, - нет, они начинают тут... Вы меня уважаете, нет?
     - При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
     - Нет, не могу, - продолжал Иван тараторить. - Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя?" А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами!" Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него - с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...
     - Хватит! - закричала дочь Бабы-Яги. - Наводи свой состав. Что тебе надо?
     - Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины - мы накладываем на лицо такую маску...
     - На все лицо? Как же я дышать-то буду?
     - Ну что за народ! - опять горько затараторил Иван. - Ну ничего невозможно...
     - Ладно! - рявкнула дочь. - Спросить ничего нельзя.
     - Нельзя! - тоже рявкнул Иван. - Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой - будешь дышать. Все.
     - Слышали? - сказала Яга стражникам. - Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!
     Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
     А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:
     - Кто это?
     - Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, - сказала Яга. - Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.
     - Здравствуй, дядя Горыныч! - поздоровался Иван. - Ну, как дела?
     Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.
     - Да ну что, елки зеленые? Что? Ну - племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить - всех детишечек пожрем, да? Папа называется!
     Головы Горыныча посоветовались между собой.
     - По-моему, он хамит, - сказала одна.
     Вторая подумала и сказала: - Дурак, а нервный.
     А третья выразилась и вовсе кратко: - Лангет, - сказала она.
     - Я счас такой лангет покажу!.. - взорвался от страха Иван. - Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? - Иван вскочил с лавки и забегал по избушке - изображал, что ищет волшебную саблю. - Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! - Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, - жутко было смотреть на эти три спокойные головы. - Такое счас устрою!..
     - Он просто расхамился, - опять сказала первая голова.
     - Нервничает, - заметила вторая. - Боится.
     А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
     - Шпана, - сказал Иван. - Я тебя сам съем.
     Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
     - Ванька, смотри! - сказал Илья.
     - Да что "Ванька", что "Ванька"! - воскликнул Иван. - Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! - Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. - Жри, - сказал он, отвлекаясь от дудочки. - Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! - И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
     - Горыныч, - сказала дочь, - плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.
     - Но он же хамит, - возразила первая голова. - Как он разговаривает?!
     - Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
     - Я все ведаю, - встрял Иван, перестав дудеть. - Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...
     - Ванюшка, - заговорила Баба-Яга кротко, - не хами, племяш. Зачем ты так?
     - Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет - тогда вращай. А счас нечего.
     - Нет, ну он же вовсю хамит! - чуть не плача сказала первая голова - Ну как же?
     - Заплачь, заплачь, - жестко сказал Иван. - А мы посмеемся. В усы.
     - Хватит тянуть, - сказала вторая голова.
     - Да, хватит тянуть, - поддакнул Иван. - Чего тянуть-то? Хватит тянуть.
     - О-о! - изумилась третья голова. - Ничего себе!
     - Ага! - опять дурашливо поддакнул Иван. - Во, даеть Ванька! Споем?
     - И Ванька запел:
     
     Эх, брил я тебя
     На завалинке,
     Подарила ты мене
     Чулки-валенки...
     
     Горыныч, хором:
     Оп - тирдарпупия! - допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
     - А романсы умеешь? - спросил Горыныч.
     - Какие романсы?
     - Старинные.
     - Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:
     
     Хаз-булат удало-ой,
     Бедна сакля твоя-а,
     Золотою казной
     Я осыплю тебя-а!..
     
     А? Романс!.. - Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. - Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.
     - Не ерничай, - сказал Горыныч. - А то откушу руку.
     Ванька отдернул руку.
     - Ну, ну, ну, - молвил он мирно, - кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
     - Будешь, - оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. - Я тебе возьму и голову откушу.
     Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
     - Тогда-то уж я и вовсе не спою - нечем. Чем же я петь-то буду?
     - Филе, - сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была самая глупая голова.
     - А тебе бы все жрать! - обозлился на нее Иван. - Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
     - Ванюшка, не фордыбачь, - сказала Баба-Яга. - Пой.
     - Пой, - сказала и дочь, - Разговорился. Есть слух - пой.
     - Пой, - велела первая голова. - И вы тоже пойте.
     - Кто? - не поняла Баба-Яга. - Мы?
     - Вы. Пойте.
     - Может быть, я лучше одна? - вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану.
     - С мужиком петь... ты меня извини, но...
     - Три, четыре, - спокойно сказал Горыныч. - Начали.
     
     Дам коня, дам седло, -
     
     запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
     
     
     Дам винтовку свою-у,
     А за это за все
     Ты отдай мне жену-у.
     Ты уж стар, ты уж се-ед,
     Ей с тобой не житье,
     С молодых юных ле-ет
     Ты погубишь ее-о-о.
     
     Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
     - Дальше, - тихо сказал он.
     
     Под чинарой густой,
     
     - пел дальше Иван, -
     
     Мы сидели вдвое-ом;
     Месяц плыл золотой,
     Все молчало круго-ом.
     
     И Иван с чувством повторил еще раз, один:
     
     Эх, месяц плыл золотой,
     Все молчало круго-ом.,.
     
     
     - Как ты живешь, Иван? - спросил растроганный Горыныч,
     - В каком смысле? - не понял тот.
     - Изба хорошая?
     - А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
     - Хочешь отдельную избу?
     - Нет. Зачем она мне?
     - Дальше.
     
     Она мне отдала-ась...
     
     - повел дальше Иван, -
     
     До последнего дня...
     
     - Это не надо, - сказал Горыпыч. - Пропусти.
     - Как же? - не понял Иван.
     - Пропусти.
     - Горыныч, так нельзя, - заулыбался Иван, - из песни слова не выкинешь,
     Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
     - Но ведь без этого же нет песни! - занервничал Иван. - Ну? Песни-то нету!
     - Есть песня, - сказал Горыныч.
     - Да как же есть? Как же есть-то?!
     - Есть песня. Даже лучше - лаконичнее.
     - Ну ты смотри, что они делают! - Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. - Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
     - Ванюшка, - сказала Баба-Яга, - не супротивничай.
     - Пошла ты!.. - вконец обозлился Иван. - Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко жарить...
     - Господи, сколько надо терпения, - вздохнула первая голова Горыныча. - Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни образования...
     - Насчет "немножко жарить" - это он хорошо сказал, - молвила вторая голова. - А?
     - На какие усы ты все время намекаешь? - спросила Ивана третья голова. - Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?
     - А па-арень улыбается в пшеничные усы, - шутливо спела первая голова. - Как там дальше про Хаз-бу-лата?
     - Она мне отдалась, - отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
     - Это грубо, Иван, - сказала первая голова. - Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?
     - Кто? Лизка? Еще чего!
     - Как же? Она тебя ждет.
     - Пусть ждет - не дождется.
     - Мда-а... Фрукт, - сказала третья голова. А голова, которая все время к жратве клонила, возразила:
     - Нет, не фрукт, - сказала она серьезно. - Какой же фрукт? Уж во всяком случае - лангет. Возможно даже - шашлык.
     - Как там дальше-то? - вспомнила первая голова. - С Хаз-булатом-то.
     - Он его убил, - покорно сказал Иван.
     - Кого?
     - Хаз-булата.
     - Кто убил?
     - М-м... - Иван мучительно сморщился. - Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".
     - Это тоже не надо. Это жестокость, - сказала голова.
     - А как надо?
     Голова подумала.
     - Они помирились. Он ему отдал коня, седло - и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
     - На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
     - О-о! - удивились все в один голос.
     - Понятно, - сказала самая умная голова Горыныча, первая.
     - От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?
     - За справкой.
     - За какой справкой?
     - Что я умный.
     Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.
     - А плясать умеешь? - спросила умная голова.
     - Умею, - ответил Иван. - Но не буду.
     - Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, - встряла Баба-Яга. - Я подняла эту тему...
     - Ти-хо! - рявкнули все три головы Горыныча. - Мы никому больше слова не давали!
     - Батюшки мои, - шепотом сказала Баба-Яга. - Сказать ничего нельзя!
     - Нельзя! - тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. - Базар какой-то!
     - Спляши, Ваня, - тихо и ласково сказала самая умная голова.
     - Не буду плясать, - уперся Иван.
     Голова подумала:
     - Ты идешь за справкой... - сказала она. - Так?
     - Ну? За справкой.
     - В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он - умный". Верно? И - печать.
     - Ну?
     - А ты не дойдешь. - Умная голова спокойно смотрела на Ивана. - Справки не будет.
     - Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
     - Не. - Голова все смотрела на Ивана. - Не дойдешь. Ты даже отсюда не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье...
     Поднял руку и печально возгласил:
     - Сени!
     - Три, четыре, - сказала голова. - Пошли.
     Баба-Яга и дочь запели:
     
     Ох, вы сени, мои сени,
     Сени новые мои...
     
     Они пели и прихлопывали в ладоши.
     
     Сени новые-преновые
     Решетчатые...
     
     Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
     - А почему соколом не смотришь? - спросила голова.
     - Я смотрю, - ответил Иван.
     - Ты в пол смотришь.
     - Сокол же может задуматься?
     - О чем?
     - Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, - взмолился Иван.
     - Ну сколько уж? Хватит...
     - А-а, - сказала умная голова. - Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?
     Иван молчал.
     - Становись лицом к двери, - велел Горыныч.
     Иван стал лицом к двери.
     - По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
     - Со звуком - это ты лишка хватил, Горыныч, - возразил Иван. - Я не сумею так.
     - Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.
     Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. - Иди сюда, - позвал Горыныч невесту, - я тебя ласкать буду.
     
     x x x
     
     А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
     - В душу как вроде удобрения свалили, - грустно сказал он. - Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...
     Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
     - Чего такой печальный, мужичок? - спросил Медведь.
     - Да как же!.. - сказал Иван. - И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо - ложись и помирай.
     - Где это ты так?
     - А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
     - Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
     - Да зашел по пути...
     - А куда идешь-то?
     - К Мудрецу.
     - Во-он куда! - удивился Медведь. - Далеко.
     - Не знаешь ли, как к нему идти?
     - Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду - не знаю.
     - Прогнали, что ль?
     - Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко - монастырь, ну, жили себе... И я возле питался - там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь, - их внутрь-то не пускают, - с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают...
     - А чего хотят-то?
     - Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают - сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу - завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...
     Медведь достал пачку сигарет и закурил.
     - Нет житья никакого... Подумал-подумал - нет. думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...
     - Это скверно.
     - Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот - иду.
     - Не знают ли они про Мудреца? - спросил Иван.
     - Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
     - Да ну... чего, поди?
     - Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
     - Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.
     - Кто?
     - Змей Горыныч.
     - Бил, что ли?
     - Да и не бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше бы уж избил.
     - Унизил?
     - Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?
     - Брось, - сказал Медведь, - не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
     Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.
     - Прощай.
     - Прощай, - откликнулся Иван. И тоже поднялся.
     - Аккуратней с чертями-то, - еще раз посоветовал Медведь. - Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них - захомутали.
     - Ничего, - сказал Иван. - Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на мою голову! А время - до третьих петухов только.
     - Ну, поспешай, коли так. Прощай.
     - Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
     - Вон, слышь, музыка?
     - Где?
     - Да послушай!.. "Очи черные" играют...
     - Слышу!
     - Вот иди на музыку - они. Вишь, наяривают! О, господи! - вздохнул Медведь. - Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.
     
     x x x
     
     А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:
     
     "Чертям вход воспрещен".
     
     В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам - пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски - выпивали. А четверо - три музыканта с гитарами и девица - стояли прямо перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее - почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
     - Хлеб да соль! - сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
     Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
     - Что же с собой не приглашаете? - жестко спросил Иван.
     Его опять оглядели.
     - А что ты за князь такой? - спросил один, тучный, с большими рогами.
     - Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!
     Черти изумились... Смотрели на Ивана.
     - Я кому сказал?! - Иван дал ногой по бутылкам. - Стать!!
     Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.
     - В чем дело, дружок? - заговорил он, беря Ивана под руку. - Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?
     - Надо справку, - зло сказал Иван.
     К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.
     - Продолжайте, - крикнул Изящный музыкантам и девице. - Ваня, какую справку надо? О чем?
     - Что я - умный.
     Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.
     - Шизо, - сказал один. - Или авантюрист.
     - Не похоже, - возразил другой. - Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?
     - Одну.
     - А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает - характеристика, аттестат...
     Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" - разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?
     - Что я умный.
     - Не понимаю... Диплом, что ли?
     - Справку.
     - Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...
     - Понесу ведь по кочкам, - сказал Иван с угрозой. - Тошно будет. Или спою "Отче наш".
     - Спокойно, Ваня, спокойно, - занервничал Изящный черт. - Зачем подымать волну?
     Мы можем сделать любую справку, надо только понять - какую? Мы тебе сделаем...
     - Мне липовая справка не нужна, - твердо сказал Иван, - мне нужна такая, какие выдает Мудрец.
     Тут черти загалдели все разом.
     - Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
     - О-о!..
     - Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой Анжелико!
     - Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой питалась" ты нам споешь?
     - Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот пошехонец понесет нас?
     Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками.
     - Он опрокинул коньяк!
     - Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж?
     - Кубок "Большого орла" ему!
     - Тумаков ему! Тумаков!
     Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
     - Ша, черти! Ша! - крикнул Иван. И поднял руку. - Ша, черти! Есть предложение!..
     - Ша, братцы, - сказал Изящный черт. - Есть предложение. Выслушаем предложение, Иван.
     Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил им, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина!". Она пела и пританцовывала.
     - Я не очень уверен, - сказал Изящный черт. - Но... А?
     - Это надо проверить, - заговорили и другие. - Это не лишено смысла.
     - Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
     - Мы это проверим, - сказал Изящный черт своему помощнику. - Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.
     - Но без обмана! - сказал Иван. - Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...
     - Ша, Иван, - сказал Изящный черт. - Не надо лишних слов. Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? - спросил он своего помощника.
     - Анкетные данные стражника, - сказал тот. - Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана.
     - Картотека, - кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал.
     Прибежали с данными. Один доложил:
     - Из Сибири. Родители - крестьяне.
     Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
     - Да? - спросил Изящный.
     - Как штык, - ответил Иван. - Чтоб мне сдохнуть! - Маэстро?
     - Через... две с половиной минуты, - ответил маэстро, поглядев на часы.
     - Приступайте, - сказал Изящный.
     Маэстро и с ним шестеро чертей - три мужского пола и три женского - сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:
     
     По диким степям Забайкалья,
     Где золото роют в горах,
     Бродяга, судьбу проклиная,
     Тащился с сумой на плечах.
     
     Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином - в любви, в сострадании.
     
     Бродяга к Байкалу подходит,
     Рыбачью он лодку берет,
     Унылую песню заводит,
     О родине что-то поет.
     
     Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.
     
     Бродяга Байкал переехал, -
     Навстречу родимая мать.
     Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
     Здоров ли отец мой и брат?
     
     Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед, - М-мх... - сказал он.
     А в пустые ворота пошли черти.
     А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни - звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал;
     - М-мх...
     
     Отец твой давно уж в могиле,
     Сырою землею зарыт.
     А брат твой давно уж в Сибири -
     Давно кандалами гремит.
     
     Стражник дал кулаком по колену, поднял голову - лицо в слезах.
     
     А брат твой давно уж в Сибири -
     Давно кандалами гремит, -
     
     пропел он страдальческим голосом. - Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!
     - Нельзя, мужичок, нельзя, - сказал лукавый маэстро. - Ты напьешься и все забудешь,
     - Кто?! - заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: - Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..
     - Что они так обожают кочки? - удивился Изящный черт. - Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? - спросил он стражника.
     - Цыть! - сказал стражник, - "Камаринскую"!
     - "Камаринскую", - велел Изящный музыкантам.
     - Вина! - рявкнул стражник.
     - Вина, - покорно вторил Изящный.
     - Может, не надо? - заспорил притворяшка маэстро. - Ему же плохо будет.
     - Нет, надо! - повысил голос Изящный черт. - Ему будет хорошо!
     - Друг! - заревел стражник. - Дай я тебя поцелую!
     - Иду! - откликнулся Изящный черт. - Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
     Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт.
     - Ты-то чего раздухарился, эй? - спросил он его.
     - Цыть! - рявкнул Изящный черт, - А то я тебя так понесу по кочкам, что ты...
     - Что, что? - угрожающе переспросил Иван. И поднялся. - Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
     - Ты на кого это тут хвост поднимаешь? - тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана.
     - На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
     - Опять лангет, - сказал Иван, останавливаясь. - Вот дела-то!
     - "Камаринскую"! - раскапризничался Изящный черт. - Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
     - Пошел к дьяволу! - обозлился Иван. - Сам давай... с другом вон.
     - Тогда я не посылаю с тобой черта, - сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. - Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
     - Ах ты, харя ты некрещеная! - задохнулся от возмущения Иван. - Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял - научил вас, как за ворота пройти.
     - Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
     - О, проклятие!.. - застонал Иван. - Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие?
     - "Камаринскую"! - велел Изящный черт. - "Пошехонские страдания".
     Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.
     - Эх, справочка!.. - воскликнул он зло и горько. - Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..
     
     x x x
     
     И вот - канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.
     - Минуточку, - оказал черт, когда вошли в приемную. - Посиди тут... Я скоро. - И куда-то убежал.
     Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту - Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.
     - Ой, ну это же пшено! - говорила она в одну трубку и улыбалась. - Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же - в другую, строго:
     - Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю.
     - Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?
     - Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.
     Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку:
     - А бугор когда будет в яме? - Он вдруг что-то разозлился на эту Милку.
     Милка мельком глянула на него.
     - Что вы хотите? - спросила она.
     - Я спрашиваю: когда бу...
     - По какому вопросу?
     - Нужна справка, что...
     - Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
     - Мне... - Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала:
     - Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
     Это пшено, - сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. - Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. - Иван все больше накалялся. - Но у тебя же - посмотри на себя - у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня - я вечный жених, - спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
     - Появилась охота?
     - Нет, - твердо сказал Иван.
     Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
     - Ой, а еще? - попросила она. - Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван не понял, что "еще"?
     - Еще покажите что-нибудь.
     - А-а, - догадался Иван, - ты решила, что я шут гороховый. Что я - так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы - шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
     Милка опять громко засмеялась.
     - Ой, как интересно! А еще, а?
     - Худо будет! - закричал Иван. - Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!..
     Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.
     - Тю, тю, тю, - испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. - Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, - пояснил он девице "выступление" Ивана. - Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь.
     Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький - сам Мудрец, как понял Иван.
     - Чушь, чушь, чушь, - быстро сказал он на ходу. - Василиса никогда на Дону не была.
     Черт почтительно склонил голову.
     - Проходите, - сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете.
     Пошли, - подтолкнул черт Ивана. - Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.
     
     x x x
     
     Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.
     - Откуда?! Откуда они это взяли?! - вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. - Откуда?!
     - Чего ты расстроился, батя? - спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
     - Ну? - спросил он сурово и непонятно. - Облапошили Ивана?
     - Почему вы так сразу ставите вопрос? - увертливо заговорил черт. - Мы, собственно, давно хотели...
     - Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
     - Разрушение примитива, - твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему пальцем.
     - Озоруете! А теоретически не готовы.
     - Нет, ну серьезно... - заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. - Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!
     - Что им, в полупендриках ваших ходить?
     - Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете - мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают...
     - Тут, очевидно, следует говорить не о моде, - заговорил старик важно и взволнованно, - а о возможном положительном влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...
     - Конечно! - воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. - Конечно, о возможном положительном влиянии.
     - Всякое явление, - продолжал старик, - заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию - все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную - все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. - Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. - Обычно этого не понимают...
     - Почему, это же так понятно, - сказал черт.
     - Я все время твержу, - продолжал Мудрец, - что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".
     - Я видел явление о трех головах... - вякнул было Иван, но на него не обратили внимания.
     - Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". - Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. - Какую ударили вы?
     - Мы ударили, которая сказала "да", - не колеблясь, ответил черт. Старик опустил руку.
     - Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", - крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И - с теорией, с теорией мне!.. - Старик опять погрозил пальцем черту.
     - Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.
     - Батя, - взмолился он, - ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь...
     - Ну?.. Встань-ка, встань - я не люблю этого. Встань, - велел Мудрец. Иван встал.
     - Ну? И как же ты их научил? - с улыбкой спросил старик.
     - Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним - он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели...
     - Какую же они запели?
     - "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
     - Ах, шельмы! - воскликнул он. - И хорошо запели?
     - Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.
     - А ты петь умеешь? - быстро спросил Мудрец.
     - Ну, как умею?.. Так...
     - А плясать?
     - А зачем? - насторожился Иван.
     - Ну-ка... - заволновался старичок, - вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю - боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.
     Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
     - Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, - доложила она.
     - Ага! - воскликнул старичок и пробежался по кабинету. - Что? Толчки?
     - Толчки. Температура в кратере... Гул.
     - Пойдем от аналогии с беременной женщиной, - подстегнул свои мысли старичок. - Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее - это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... - Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: - А что такое гул?
     Милка не знала.
     - Что такое гул? - Старичок нацелился в Ивана.
     - Гул?.. - Иван засмеялся. - Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец - это одно, а сделает гул Бедная Лиза - это...
     - Вульгартеория, - прервал старичок Ивана. - Гул - это сотрясение воздуха.
     - А знаешь, как от Ильи сотрясается! - воскликнул Иван. - Стекла дребезжат!
     - Распушу! - рявкнул старичок. Иван смолк. - Гул - это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...
     - Ухо-то не может воспринять, а... - не утерпел опять Иван, но старичок вперил в него строгий взор.
     - Ну что тебя, распушить?
     - Не надо, - попросил Иван. - Больше не буду.
     - Продолжим. Все три признака великой аналогии - налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается.
     - Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: - Так и запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла.
     - Устаю, Ваня, дружок, - продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался.
     - Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... - Старичок тонко, блудливо засмеялся.
     - Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
     Опять вошла секретарша Милка: - Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.
     - Разбился?
     - Разбился.
     Старичок подумал...
     - Запишите, - велел он. - Кот Тимофей не утерпел.
     - Все? - спросила секретарша.
     - Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
     - Семьсот сорок восьмая.
     - Перекур.
     Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
     - К царевне, дружок! - воскликнул освобожденный Мудрец. - Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?
     - Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.
     - Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?
     - Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили - вот грех-то.
     Старичок значительно подумал.
     - Чертей-то? Да, - сказал он непонятно. - Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!
     
     x x x
     
     Несмеяна тихо зверела от скуки.
     Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
     - Повешусь! - заявила она.
     Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами - загорали. И всем было страшно скучно.
     - Повешу-усь! - закричала Несмеяна. - Не могу больше!
     Молодые люди выключили транзисторы.
     - Ну, пусть, - сказал один. - А что?
     - Принеси веревку, - попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел, - А потом - стремянку? - сказал он.
     - А потом - крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
     - Не надо, - сказали. - Пусть вешается - может, интересно будет.
     Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
     - Люстру сними пока, - посоветовали.
     - Сам снимай! - огрызнулся парень.
     Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку - снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.
     - Веревку-то надо намылить.
     - Да, веревку намыливают... Где мыло?
     Пошли искать мыло.
     - Есть мыло?
     - Хозяйственное...
     - Ничего?
     - Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
     - Сколько в тебе, Алка? - Алка это и есть Несмеяна. - Сколько весишь?
     - Восемьдесят.
     - Выдержит. Намыливай.
     Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки.
     - Давай, Алка. Алка - Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла...
     - Скажи последнее слово, - попросил кто-то.
     - Ой, только не надо! - запротестовали все остальные. - Не надо, Алка, не говори.
     - Этого только не хватает!
     - Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
     - Ни петь, ни говорить я не собираюсь, - сказала Алка.
     - Умница! Давай.
     Алка надела на шею петлю... Постояла.
     - Стремянку потом ногой толкни.
     Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
     - Тоже скучно-о!.. - не то пропела она, не то заплакала. - Не смешно-о! С ней согласились.
     - Действительно...
     - Ничего нового: было-перебыло.
     - К тому же патология.
     - Натурализм.
     И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
     - Вот, изволь, - бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, - дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки - такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?
     - Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, - капризно сказала Несмеяна со стремянки.
     - А я и придумал! - воскликнул старичок весело. - Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища - и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
     - Что ты придумал? - спросила Несмеяна.
     - Что я придумал? Я взял и обратился к народу! - не без пафоса сказал старичок.
     - К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
     - Да мне как-то неловко: они нагишом все... - сказал Иван. - Пусть хоть оденутся, что ли.
     Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно - показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
     - Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело - петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
     Иван взял ее. Потренькал, потинькал - подстроил... Вышел за дверь,.. И вдруг влетел в комнату - чуть не со свистом и с гиканьем - с частушкой:
     
     Эх, милка моя,
     Шевелилка моя,
     Сама ходит шевелит...
     
     - О-о!.. - застонали молодые и Несмеяна. - Не надо! Ну, пожалуйста...
     - Не надо, Ваня.
     - Так, - сказал старичок. - На языке офеней это называется - не прохонже. Двинем резерв.
     Перепляс! Ваня, пли!
     - Пошел к чертовой матери! - рассердился Иван. - Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
     - А справка? - зловеще спросил старичок. - А? Справка-то... Ее ведь надо заработать.
     - Ну вот, сразу - в кусты. Как же так, батя?
     - А как же! Мы же договорились.
     - Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну...
     - Не мучай человека, - сказала Несмеяна старичку.
     - Давай справку, - стал нервничать Иван. - И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
     Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт - решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.
     - Справку? - спросил он с дурашливым недоумением. - Какую справку?
     - Здрассте! - воскликнул Иван. - Я же говорил...
     - Я забыл, повтори.
     - Что я умный.
     - А! - "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. - Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
     - У тебя же есть печать...
     - Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты - дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь - дам тебе справку, не ответишь - не обессудь.
     - Давай, - с неохотой сказал Иван. - Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.
     - Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
     - Это что, первый вопрос?
     - Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? - Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. - Ну? Что же сказал Адам?
     - Не смешно, - сказала Несмеяна. - Тупо. Плоско.
     - Самодеятельность какая-то, - сказали и другие. - Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
     Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил.
     - Очень близко!.. Очень!
     - Мог бы и поостроумнее сказать.
     - Минуточку... Минуточку... - суетился старичок. - Самое же интересное - как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
     - А можно, я тоже задам вопрос? - в свою очередь спросил Иван. - Потом...
     - Нет, сначала ответь: что сказал...
     - Нет, пусть он спросит, - закапризничала Несмеяна. - Спроси, Ваня.
     - Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
     - Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
     - Ну-у, это уже ребячество, - огорчился старичок. - Хорошо, спроси, Ваня.
     - Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? - Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.
     - То есть? - опешил тот.
     - Нет, нет, не "то есть", а почему? - заинтересовалась Несмеяна. - И почему ты это скрывал?
     - Это уже любопытно, - заинтересовались и другие. - Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
     - Так вот вся мудрость-то откуда!
     - Ой, как интересно-о!
     - Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка.
     - Ну, ну, ну, - испугался старичок, - зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
     Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны - Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
     - И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
     - Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
     - Прекратите! - закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. - Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
     - По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, - вовсю шуровал один здоровенный парень. - У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
     С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.
     - Это безобразие! - кричал он. - Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства - все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
     Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
     - А это... разве не отклонение?
     - Руки прочь! - завопил старичок. - Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
     В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
     - Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
     - Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
     - Дайте ему сказать.
     - Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!..
     И тут старичок пукнул, так это - по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.
     А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! - взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими - хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
     - Вы пока тут занимайтесь, - сказал он, - а мне пора отправляться.
     - Зачем же ты всю-то... печать-то? - жалко спросил Мудрец. - Давай, я тебе справку выдам.
     - Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. - Иван пошел к двери. - Прощайте.
     - Это вероломство, Иван, - сказал Мудрец. - Насилие.
     - Ничего подобного. - Иван тоже стал в позу. - Насилие - это когда по зубам бьют.
     - Я ведь наложу резолюцию! - заявил Мудрец с угрозой. - Наложу ведь - запляшете!
     - Слабо, батя! - крикнули из компании молодых. - Клади!
     - Возлюбленный мой! - заломила руки в мольбе Несмеяна. - Наложи! Колыхни атмосферу!
     - Решение! - торжественно объявил Мудрец. - Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем - смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
     
     x x x
     
     И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется - приплясывают.
     Песенка чертей.
     
     Аллилуйя - вот,
     Три-четыре - вот,
     Шуры-муры. Шуры-муры,
     Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!
     
     Мы возьмем с собой в поход
     На покладистый народ -
     Политуру. Политуру.
     Аллилуйя - а! Аллилуйя - а!
     
     Наше - вам
     С кистенем;
     Под забором,
     Под плетнем -
     Покультурим. Покультурим.
     Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!
     
     Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э - э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник - черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
     Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько - в основном пожилые - сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван - постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
     - Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?
     Черт-стражник снисходительно улыбался.
     - Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
     - Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому праву? Как ты здесь оказался?
     - Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
     Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.
     - Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
     - Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
     - И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то я тебя быстро определю - там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те по - обзываюсь!
     Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
     - Агафангел! - позвали монаха. - Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.
     Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
     
     По диким степям Забайкалья,
     Где золото роют в горах,
     Бродяга, судьбу проклиная...
     
     Черт-стражник захихикал ему в спину.
     - Агафангел... - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж скорей - "Агавинус". Или просто - "Вермут".
     - Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван, подсаживаясь к монахам. - Выгнали?
     - Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
     - Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
     - Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.
     - Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
     - Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь - вишь, сила какая! - Это нам за грехи наши. - За грехи, за грехи... Надо терпеть. - Будем терпеть.
     Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
     - Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
     - Ну, ну, ну, - стали его успокаивать. - Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?
     - Эх-х!.. - сокрушался Иван. И даже заплакал. - Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
     - Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.
     Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
     - Мужички, - сказал он, - есть халтура! Кто хочет заработать?
     - Ну? А чего такое? - зашевелились монахи. - Чего надо-то?
     - У вас там портреты висят... в несколько рядов...
     - Иконы.
     - А?
     - Святые наши, какие портреты?
     - Их надо переписать: они устарели.
     Монахи опешили.
     - И кого же заместо их писать? - тихо спросил самый старый монах.
     - Нас.
     Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
     - Гром небесный, - сказал старик монах. - Вот она, кара-то.
     - Ну? - торопил Изящный черт. - Есть мастера? Заплатим прилично...
     Все равно ведь без дела сидите.
     - Бей их! - закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.
     Какие вы все же... грубые, - сказал им Изящный черт из-за частокола. - Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся.
     И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику - черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь.
     
     x x x
     
     Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал - так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.
     - Ну, сходил? - спросил он.
     - Сходил, - откликнулся Иван. - Лучше бы не ходил...
     - Что? Не дали справку?
     Иван только рукой махнул, не стал говорить - больно было говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.
     - Эти... - сказал он. - Все пляшут?
     - Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
     - Ох, мать честная! - изумился Медведь. - Прошли?
     - Прошли.
     - Ну, все, - сказал Медведь обреченно, - надо уходить. Я так и знал, что пройдут.
     Они помолчали.
     - Слушай, - заговорил Медведь, - ты там ближе к городу... Какие условия в цирке?
     - Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.
     - Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
     - Шут его знает. Хочешь в цирк?
     - Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь - пойдешь. Куда больше?
     - Да... - вздохнул Иван. - Дела.
     - Сильно безобразничают? - спросил Медведь, закуривая. - Эти-то?
     - А что же... смотреть, что ли, будут!
     - Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!..
     Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. - Еще откажут вот... в цирке-то - собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал - с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.
     - Там надо на задних лапах ходить, - сказал Иван.
     - Зачем? - не понял Медведь.
     - Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает...
     - Да какой интерес-то?
     - Это уж я не знаю.
     Медведь задумался. Долго молчал. - Ну и ну, - сказал.
     - У тебя семья-то есть? - поинтересовался Иван
     - Где!.. - горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч. - Разогнал. Напился, начал буянить-то - они все разбежались. Где теперь, сам не знаю.
     Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: - Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!
     - Зачем же монастырь-то?
     - Они же там!
     - Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.
     Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
     - Ты не пьешь? - спросил.
     - Нет.
     - Зря, - зло сказал Михаило Иваныч.. - Легче становится. Хошь, научу?
     - Нет, - решительно сказал Иван. - Я пробовал - она горькая.
     - Кто?
     - Водка-то.
     Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.
     - Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
     - Нет. - Иван поднялся с лесины. - Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.
     - Прощай, - сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны.
     
     x x x
     
     И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал - зовут:
     - Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
     Оглянулся Иван - никого.
     - Да здесь я, - опять голос, - в сортире! Видит Иван - сортир, а на двери - замок пудовый. А голос-то - оттуда, из сортира.
     - Кто там? - спросил Иван.
     - Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
     - Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
     - Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.
     Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.
     - Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...
     - Это Горыныч тебя туда законопатил?
     - Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад.
     - За что он тебя? - спросил Иван.
     - Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает - на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.
     Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.
     - Слушай, - сказала она, - хочешь стать моим любовником? А?
     Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше - и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так - признак.
     - Я что-то не понял... - замялся Иван. - Как-то это до меня... не совсем... не того...
     - Ванька, смотри! - раздался вдруг голос Ильи Муромца. - Смотри, Ванька!
     - Начинается! - поморщился Иван. - Заванькал.
     - Что начинается? - не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено.
     - Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
     - Да нет, - сказал Иван, - зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...
     - Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет - нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.
     - А Баба-Яга - то?
     - Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
     - Пошли, - решился Иван. - У меня полчаса есть еще. Побалуемся.
     Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.
     - Устал, - сказал он. - Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...
     - Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
     - Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то - к свету.
     - Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то - по-сытней. - Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
     - Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня - как ты умеешь? - И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.
     - О - о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
     - Кто не умеет? - взвился Иван соколом. - Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
     - Держу? Ну?..
     - Отпускай-ай, - заорал Иван.
     - Погоди, сковородка перекалилась, наверно, - сказала дочь Бабы-Яги. - Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
     - Чего же не сделать? - вовсю раздухарился Иван. - Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!
     - Я уже пеленать умею, - похвасталась дочь Бабы-Яги. - Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.
     Иван засмеялся:
     - Ну, ну...
     - Счас увидишь. - Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. - Ложись.
     - Зачем я-то?
     - Я тебя спеленаю. Ложись.
     Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
     - Холёсенький мой, - приговаривала она, - маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
     - У-а-а, у-а-а, - поплакал Иван. - Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..
     Дочь Бабы-Яги засмеялась:
     - А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.
     Иван улыбнулся "мамочке".
     - Во-от... - Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть.
     Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
     - Утютюсеньки, - ласково сказал Горыныч. - Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись, Ну-ка?
     - Мне не смешно, - скачал Иван.
     - А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
     - По-моему, да, - признался Иван.
     - Мамочка! - позвал Горыныч. - Иди, сыночек обкакался.
     Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.
     - Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные. - Горыныч улыбался всеми тремя головами. - Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! - Горыныч перестал улыбаться. - С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! - загремел он хором. - Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
     - Горыныч, - почти безнадежно сказал Иван, - а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! - Иван от страха, что ли, - стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. - Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то, глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба, будешь тогда...
     Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
     - Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
     Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
     - Возлюбленный мои, - заговорила она, - только пойми меня правильно: я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках,
     - Вот твари-то! - изумился Иван. - Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
     - Доигрался, сукин сын?! - закричал он на Ивана. - Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
     - Эт-то что еще такое? - зашипел он.
     - Пошли на полянку, - сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку.
     - Там будет способней биться. - Он опять посмотрел на Ивана,.. Укоризненно сморщился.
     - Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
     - Оплошал, Атаман.. - Ивану совестно было глядеть на донца, - Маху дал.. Выручи, ради Христа.
     - Не горюй, - молвил казак. - Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!.
     - Какой у меня завтрак сегодня! - воскликнул Горыныч. - Из трех блюд. Пошли.
     И они пошли биться.
     Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
     - А чего это он про три блюда сказал? - спросила дочь Бабы-Яги, - Он что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки битвы.
     - Не поверил, - решила дочь Бабы-Яги. - Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.
     Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.
     - А казак-то!.. - льстиво воскликнула она. - Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?
     Иван молчал.
     - Я за казака, - продолжала женщина. - А ты за кого?
     - О-о, - застонал Иван. - Помру. От разрыва сердца.
     - Что, плохо? - участливо спросила женщина. - Давай я распеленаю тебя. - И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась. - Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
     - Убей меня! - взмолился Иван. - Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.
     - Подождем, подождем, - трезво молвила женщина. - Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
     В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
     - Здоровый бугай, - сказал он. - Насилу одолел. А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?
     - Тю, тю, тю, - замахала руками дочь Бабы-Яги. - О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
     - А то я не знаю вас! - Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: - Что же тут было?
     - Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый - так и обжигает!.. - И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.
     - Прямо огонек!
     Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
     - Иван...
     - Слушай ее больше! - воскликнул Иван горько. - И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота - и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
     - Но какой он ни боевитый, - продолжала женщина, словно не слыша Ивана, - а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
     - А что, тебе так глянутся боевитые? - игриво спросил Атаман, И поправил ус.
     - Брось! - сказал Иван. - Пропадем. Не слушай ее, змею.
     - Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. - Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.
     - Ты иди, - велел Атаман, - а я тебя догоню. Мы тут маленько...
     - Нет, - твердо сказал Иван. - С места без тебя не тронусь. Что нам Илья скажет?
     - Мх-х, - огорчился казак. - Ну, ладно. Ладно... Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь... усы на усы! - Атаман громко засмеялся. - Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье - он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?
     - Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.
     Иван с Атаманом ушли.
     А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
     - Ну, и кто же я теперь? - спросила она сама себя. И сама же себе ответила:
     - Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.
     
     x x x
     
     В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
     - Слава богу, живы - здоровы.
     - Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
     - Ванюша! - позвала Бедная Лиза. - А, Ванюша!
     - Погоди, девка, не егози, - остановил ее Илья, - дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?
     - Целую печать добыл - вот она. - И Иван отдал печать.
     Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать... Потом спросил всех:
     - Ну, так... А чего с ней делать?
     Этого никто не знал.
     - И зачем было посылать человека в такую даль? - еще спросил Илья.
     И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:
     - Как это ты говоришь, дядя Илья...
     - Как я говорю? - жестко перебил ее Муромец. - Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот - печать... Что дальше?
     Этого и Бедная Лиза не знала.
     - Садись, Ванька, на место и сиди, - велел Илья. - А то скоро петухи грянут.
     - Нам бы не сидеть, Илья! - вдруг чего-то вскипел Иван. - Не рассиживаться бы нам!..
     - А чего же? - удивился Илья. - Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? - Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана. - Эка... какой пришел.
     - Какой? - все не унимался Иван. - Такой и пришел - кругом виноватый. Посиди тут!..
     - Вот и посиди и подумай, - спокойно молвил Илья.
     - А пошли на Волгу! - вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. - Чего сидеть?! Сарынь!..
     Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли. - Шапка-то! - вскрикнул Атаман. - Шапку оставил на полу.
     - Тихо! - приказал Илья. - Не трогаться! Потом подберем... Счас нельзя.
     
     Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.
     - Шапка какая-то... - увидела она. И подняла шапку. - Что за шапка?! Чудная какая-то. - Она посмотрела на полки с книгами. - Чья же это?
     Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может быть, тут что-то еще произойдет...
     Но это будет уже другая сказка. А этой - конец.
     
     Last-modified: Thu, 10-Apr-97 14:25:56 GMT