Василий Шукшин
     
     Как зайка летал на воздушных шариках
     
     Маленькая девочка, ее звали Верочка, тяжело заболела. Папа ее, Федор Кузьмич, мужчина в годах, лишился сна и покоя. Это был его поздний ребенок, последний теперь, он без памяти любил девочку. Такая была игрунья, все играла с папой, с рук не слезала, когда он бывал дома, теребила его волосы, хотела надеть на свой носик-кнопку папины очки... И вот - заболела. Друзья Федора Кузьмича - у него были влиятельные друзья, - видя его горе, нагнали к нему домой докторов... Но там и один участковый все понимал: воспаление легких, лечение одно - уколы. И такую махонькую - кололи и кололи. Когда приходила медсестра, Федор Кузьмич уходил куда-нибудь из квартиры, на лестничную площадку, да еще спускался этажа на два вниз по лестнице, и там пережидал. Курил. Потом приходил, когда девочка уже не плакала, лежала - слабенькая, горячая... Смотрела на него. У Федора все каменело в груди. Он бы и плакал, если б умел, если бы вышли слезы. Но они стояли где-то в горле, не выходили. От беспомощности и горя он тяжело обидел жену, мать девочки: упрекнул, что та недосмотрела за дитем. "Тряпками больше занята, а не ребенком, - сказал он ей на кухне, как камни-валуны на стол бросил. - Все шкафы свои набивают, торопятся". Жена - в слезы... И теперь, если и не ругались, - нелегко было бы теперь ругаться, - то и помощи и утешения не искали друг у друга, страдали каждый в одиночку.
     Врач приходил каждый день. И вот он сказал, что наступил тот самый момент, когда... Ну, словом, все маленькие силы девочки восстали на болезнь, и если бы как-нибудь ей еще и помочь, поднять бы как-нибудь ее дух, устремить ее волю к какой-нибудь радостной цели впереди, она бы скорей поправилась. Нет, она и так поправится, но еще лучше, если пусть бессознательно, но очень-очень захочет сама скорей выздороветь. Федор Кузьмич присел перед кроваткой дочери.
     - Доченька, чего бы ты вот так хотела бы?.. Ну-ка, подумай. Я все-все сделаю. Сам не смогу, попрошу волшебника, у меня есть знакомый волшебник, он все может. Хочешь, я наряжу тебе елочку? Помнишь, какая у нас была славная елочка? С огоньками!..
     Девочкина ручка шевельнулась на одеяле, она повернула ее ладошкой кверху, горсткой, - так она делала, когда справедливо возражала.
     - Еечка зе зимой бывает-то.
     - Да, да, - поспешно закивал седеющей головой папа. - Я забыл. А хошь, сходим с тобой, когда ты поправишься, мульти-пульти посмотрим? Много-много!..
     - Мне незя много, - сказала умная Верочка. - Папа, - вдруг даже приподнялась она на подушке, - а дядя Игой казочку ясказывай - п'о зайку... Ох, хоёсенькая!..
     - Так, так, - радостно всполошился Федор Кузьмин. - Дядя Егор тебе сказочку рассказывал? Про зайку?
     Верочка закивала головой, у нее даже глазки живо заблестели.
     - П'о зайку..
     - Тебе охота бы послушать?
     - Как он етай на сайках...
     - Как он летал на шариках? На каких шариках?
     - Ну, на сайках!.. Дядя Игой пиедет?
     - Дядя Егор? Да нет, дядя Егор далеко живет, в другом городе... Ну-ка, давай, может, мы сами вспомним: на каких шариках зайка летал? На воздушных? Катался?
     - Да, не-ет! - у Верочки в глазах показались слезы. - Вот какой-то... Ветей подуй, он высоко-высоко поетей! Пусть дядя Игой пиедет.
     - Дядя Егор-то? Он далеко живет, доченька. Ему надо на поезде ехать... На поезде: ту-ту-у! Или на самолете лететь...
     - А ты яскажи?
     - Про зайку-то? А ты мне маленько подскажи, я, может, вспомню, как он летал на шариках. Он что, надул их и полетел?
     Девочка в досаде большой сдвинула бровки, зажмурилась и отвернулась к стене. Отец видел, как большая слеза выкатилась из уголка ее глаза, росинкой ясной перекатилась через переносье и упала на подушку.
     - Доча, - взмолился отец. - Я счас узнаю, не плачь. Счас... мама, наверно, помнит, как он летал на шариках. Счас, доченька... Ладно? Счас я тебе расскажу.
     Федор Кузьмич чуть не бегом побежал к жене на кухню. Когда вбежал туда, такой, жена даже испугалась.
     - Что?
     - Да нет, ничего... Ты не помнишь, как зайка летал на воздушных шариках?
     - На шариках? - не поняла жена. - Какой зайка?
     Федор Кузьмич опять рассердился.
     - Француз-зайка, с рогами!.. Зайка! Сказку такую Егор ей рассказывал. Не слышала?
     Жена обиделась, заплакала. Федор Кузьмич опомнился, обнял жену, вытер ладошкой ее слезы.
     - Ладно, ладно...
     - Прямо как преступница сижу здесь... - выговаривала жена. - Что ни слово, то попрек. Один ты, что ли, переживаешь?
     - Ладно, ладно, - говорил Федор. - Ну, прости, не со зла... Голову потерял - ничего не могу придумать.
     - Какую сказку-то?
     - Про зайку какого-то... Как он летал на воздушных шариках. Егор рассказывал... Э-э! - вдруг спохватился Федор. - А я счас позвоню Егору! Пойду и позвоню с почты.
     - Да зачем с почты? Из дома можно.
     - Да из дома-то... пока их допросишься из дома-то... Счас я сбегаю.
     И Федор Кузьмич пошел на почту. И пока шел, ему пришла в голову совсем другая мысль - вызвать Егора сюда. Приедет, расскажет ей кучу сказок, он мастак на такие дела. Ясно, что он выдумал про этого зайку. И еще навыдумывает всяких... Сегодня четверг, завтра крайний день, отпросится на денек, а в воскресенье вечером улетит. Два с небольшим часа на самолете... Еще так думал Федор: это будет для нее, для девочки, неожиданно и радостно, когда приедет сам "дядя Игой" - она его полюбила, полюбила его сказки, замирала вся, когда слушала.
     Не так сразу Федор Кузьмич дозвонился до брата, но все же дозвонился. К счастью, Егор был дома - пришел пообедать. Значит, не надо долго рассказывать и объяснять его жене, что вот - заболела дочка... и так далее.
     - Егор! - кричал в трубку Федор. - Я тебя в воскресенье посажу в самолет, и ты улетишь. Все будет в порядке! Ну, хошь, я потом напишу твоему начальнику!..
     - Да нет! - тоже кричал оттуда Егор. - Не в этом дело! Мы тут на дачу собрались...
     - Ну, Егор, ну отложи дачу, елки зеленые! Я прошу тебя... У нее как раз переломный момент, понимаешь? Она аж заплакала давеча...
     - Да я-то рад душой... Слышишь меня?
     - Ну, ну.
     - Я-то рад бы душой, но... - Егор что-то замялся там, замолчал.
     - Егор! Егор! - кричал Федор.
     - Погоди, - откликнулся Егор, - решаем тут с женой... "Э-э! - догадался Федор. - Жена там поперек стала".
     - Егор! А Егор! - дозвался он. - Дай-ка трубку жене, я поговорю с ней.
     - Здравствуйте, Федор Кузьмич! - донесся далекий вежливый голосок. - Что, у вас доченька заболела?
     - Заболела. Валентина... - Федор забыл вдруг, как ее отчество. Знал, и забыл. И переладился на ходу: - Валя, отпусти, пожалуйста, мужа, пусть приедет - на два дня! Всего на два дня! Валенька, я в долгу не останусь, я... - Федор сгоряча не мог сразу придумать, что бы такое посулить. - Я тоже когда-нибудь выручу!
     - Да нет, я ничего... Мы, правда, на дачу собрались. Знаете, зиму стояла без присмотра - хотели там...
     - Валя, прошу тебя, милая! Долго счас объяснять, но очень нужно. Очень! Валя! Валь!..
     - Да, Федор. Я это, - отозвался Егор. - Ладно. Слышь? Ладно, мол, вылечу. Сегодня.
     - Ох, Егор... - Федор помолчал. - Ну, спасибо. Жду.
     А у Егора, когда он положил трубку, произошел такой разговор с женой.
     - Господи! - сказала жена Валя. - Все бросай и вылетай девочке сказку рассказывай.
     - Ну болеет ребенок...
     - А то дети не болеют! Как это - чтобы ребенок вырос и не болел.
     Егору и самому в диковинку было - лететь чуть не за полторы тысячи километров... рассказывать сказки. Но он вспомнил, какой жалкий был у брата голос, у него слезы слышались в голосе - нет, видно, надо. Может, больше надо самому Федору, чем девочке.
     - Первый раз собрались съездить... - капала жена Валя. - Большаковы вон ездили, говорят, у них крыша протекла. А у нас крыша-то хуже ихней...
     - Ну так бы и сказала ему! - вскипел Егор. - Чего ты ему так не сказала?! Чего ты... Уже ж посулился, нет, давай душу теперь травить!
     - Ладно, не ори - душу ему растравили. Что я, голоса лишенная, - свое мнение высказать?
     - Да чего ты ему-то не высказала? Высказала бы ему. А то... туда же, посочувствовала: "У вас доченька заболела?" - не злой был человек Егор, но передразнивать умел так до обидного похоже, так у него это талантливо выходило, что люди нервничали и обижались. Тем и оборонялся Егор в жизни. Потому, наверно, и сказки-то мастер был рассказывать: передразнивал всех зверей, злых и добрых, а особенно смешно передразнивал вредную бабу-ягу.
     - Ехай, ехай! - махнула рукой жена Валя. - Ехай, ублажай там, если больше делать нечего. Какие ведь господа живут!..
     - А случалось, что эти господа и тебе помогали! - Егор с укоризной посмотрел на жену. - Забыла?
     Жена Валя ушла в другую комнату, сердито хлопнув дверью. Нет, не забыла! Федор Кузьмич устроил ее дочь в институт. Как тут забудешь! Но и расстроилась она очень, и не показать этого она тоже не могла.
     Егор также расстроился. Так сложились их отношения с женой, давно уж и незаметно как-то сложились, что главными в доме были - дела жены. Егор покорился этому, ибо сам не умел ни достать ничего, ни устроить путевку в дом отдыха, ни объясниться с учителями в школе... Умел только работать. Но ведь... что же? Кони тоже умеют работать. От работы одной толку мало, это Егор также давно понял и потому смирился. Иногда, правда, бунтовал, но слабо и нерешительно: вскипит, посверкает глазом да досыта наматерится в душе, и все. Так-то лучше - не бунтовать вовсе, не протестовать, а то эти протесты больше только разжигают хозяйскую похоть людей крепких.
     Егор еще немного сердито поторчал в комнате, взял из комода сорок рублей и ушел. "Хорошо, что не надо чемодан брать... Гостинцев бы захватить? Но... ладно: раз уж так все - с тормозами, какие уж тут гостинцы. Ладно, хоть сам поехал", - думал Егор. Маленькую Верочку стало вдруг очень жалко. Сперва - впопыхах - не совсем понял, сколь нужна, важна эта поездка, а теперь, когда поехал, понял до конца: глупо было и раздумывать. А вдруг да... Но эту мысль Егор прогнал из головы, не стал даже додумывать. Позвонил из автомата начальнику цеха (Егор был мастер-краснодеревщик, на работе его ценили), и тот беспрекословно отпустил его: знал, что Егор наверстает эти полтора рабочих дня, и даже больше.
     
     В аэропорту, в кассе, Егору сказали, что билетов в Н-ск нету.
     - Ну, может, один как-нибудь... - робко попросил он.
     - Что значит "один как-нибудь"? Нет билетов, - повторили в окошечке строго.
     Егор постоял, посмотрел на женщину за стеклом... И еще раз сунулся к ней:
     - Мне очень нужно, девушка... А? Там это... ребенок...
     - Гражданин, я же вам сказала: нет билетов. Неужели непонятно? Один ему как-нибудь...
     - Да понятно-то понятно... - Егору захотелось передразнить женщину в окошечке, он бы сумел это сделать... "Э-э! - вдруг вспомнил он. - А этот-то, кому стеллажи-то делал... он же говорил: что будет нужно, обращайтесь ко мне". К счастью, Егор записал телефон того могучего товарища. Поискал в книжечке... Нашел!
     Долго, подробно мусолил в трубку про маленькую племянницу, про брата, про сказки...
     - Куда билет-то нужен? - вышел из терпения могучий товарищ.
     - В Н-ск.
     - Сразу и надо было сказать. На сегодня? Один?
     - Один. На сегодня. Я уже здесь... понимаете? Я здесь, в аэропорту, а билетов, говорят, нету. Я думаю: да неужели так ни одного билета и нету? Не может же быть, думаю, такого...
     - Перезвоните минут через десять, - опять прервал уверенный басок.
     Егор понял, что улетит сегодня.
     Походил по вокзалу, подождал минут пятнадцать и позвонил.
     - Подойдите к кассе номер три и возьмите билет, - сказал басок.
     - Вот спасибо-то! - кинулся Егор с благодарностями. - А то я уже стал сомневаться... А брат чуть не со слезами просит. У него, понимаете, это второй брак, ребеночек последний, он поэтому так переживает. Я ее тоже люблю, девочку-то, такая смышленая, все сказками интересуется...
     - Ну, до свиданья, - сказали на том конце. - Счастливо долететь.
     - До свиданья, - сказал Егор.
     Касса номер три - это не та, куда он подходил. Если бы была та, Егор сказал бы той женщине, в окошечке... Сказал бы: "Значит, все же нашелся один билет? Эх, вы... Как же так получается, уважаемая? А сидишь - строгую из себя изображаешь, справедливую. "Вам же сказали: нет билетов!". А один звонок - и билет, оказывается, есть. Значит, так надо и говорить: "Для вас - нету". А вид-то, вид-то - не подступись! А такой же - нуль, только в пилотке". Ну, может, не так бы едко сказал... А может, и не сказал бы вовсе: правда что - нуль, чего и говорить.
     
     ...В Н-ск Егор прибыл под утро, часов в пять, а в шесть был уже у брата.
     Позвонил... Открыла хозяйка, Надежда Семеновна.
     - О-о! - удивилась она. - Так рано?
     - С билетом удачно вышло, - радостно сказал Егор. - Прямо сразу улетел... Как Верочка-то?
     - Лучше. Она еще спит. Вы потише, пожалуйста...
     - Конечно! - тихо воскликнул Егор. - А Федор-то дома?
     - Дома.
     - Ну, мы на кухне пока посидим... Пусть он на кухню придет.
     Федор пришел на кухню в халате и в шлепанцах. Сонный, большой и нелепый в этом халате, Егору даже смешно стало.
     - Ты прямо как поп в ем, - сказал он, здороваясь.
     Брат Федор покривил в ухмылке губы.
     - Как долетел?
     - Хорошо!
     - А чего там жена-то? Возражала, что ли?
     - Да на дачу собрались... Да ну ее!
     - Что это она у тебя, командовать-то любит?
     - Та-а... Чего об этом? Как Верочка-то?
     - Перелом наступил. Поправится. Трухнул я тут...
     - Да я уж понял.
     - Давай чего-нибудь? Чаю? Или кофе? А может, что... с дороги-то?.. - смешной Федор начал соваться по шкафам. - Счас мы изобретем... Во, коньяк! Будешь?
     - Давай, - Егор с интересом наблюдал за старшим братом. Раза три Федор был у Егора - не то что в гостях - проездом: всех поразил своей деловитостью, этаким волевым напором, избытком сил. "Да, - подумали в провинции, - эта птица может больно клюнуть". - Давай, братка, давай. Смешной ты какой-то, - не удержался и сказал Егор. Нормальный человек... никакой не деятель.
     - Ну! - недовольно молвил Федор. - Чего тут смешного-то? Халат, что ли, никогда не видал? Удобная штука, кстати.
     - Да не халат... Ну, давай - со встречей. И чтоб Верочка скорей поправилась.
     Братья выпили из маленьких, но каких-то очень тяжеленьких рюмочек... Помолчали.
     - Как живешь-то? - спросил Федор.
     - Да как... - Егор потянулся к пепельнице и рукавом пиджака свалил хрустальную рюмочку-патрон. Рюмочка пискнулась звонким краешком в гладкий стол и раскололась. - Ах ты, господи! - испугался Егор. И глянул на брата. Тот усмехнулся, прихватил осторожно пальцами рюмочку и отскочивший ее краешек и бросил в мусорную корзинку.
     - Видно, с детства живет этот страх в человеке, - сказал Федор. - Вот, знаешь, Верочку же никто никогда не ругал за посуду, а один раз выронила блюдце, да так испугалась!.. Я же ее и успокаивать кинулся: ерунда, мол, чего ты так испугалась-то! Куклу уронит - ничего, а посуду... Есть, наверно, какой-то закон здесь. А?
     - Наверно. Рюмка-то дорогая, черт тя возьми, - с сожалением сказал Егор. - Хрустальная.
     - Да брось! - недовольно уже сказал Федор. - Хрустальная... Все равно это - вещь, и должна служить человеку. Ну, и отслужила свой век, туда ей и дорога.
     Братья, пожалуй, смутно догадывались, что говорить им как-то не о чем. В прошлый приезд другое дело: дочь Егора, Нина, сдавала вступительные экзамены, начала сдавать сразу неважно, должен был вмещаться Федор... Все разговоры крутились вокруг экзаменов, института. Егор жил у Федора, очень переживал за дочь, но особенно не высовывался с советами, все надежды свалил на брата и только со страхом ждал, когда наконец закончатся эти проклятые вступительные экзамены. Тогда-то он и подружился с маленькой Верочкой и вечерами выдумывал ей всякие сказки. Тогда все как-то проще было.
     - Как Нина-то? - вспомнил и Федор про Нину, может, тоже подумал, что, когда Нина устраивалась в институт, было хлопотно, но разговоры случались сами собой, не надо было выдумывать, о чем говорить.
     - Работает в библиотеке. Я говорю: отдохни ты лучше, покупайся вон - успеешь еще, наработаешься! Нет, лучше глянется работать. Практика, говорит, мне будет.
     - Ну и пусть работает - полезней. Накупаться тоже еще успеет. Сейчас надо этот главный рубеж взять - окончить институт.
     - Да ведь устают, поди, от учебы-то! Неуж не устают?
     - Да ничего страшного нет в учебе! - напористо и поучительно сказал Федор. - Что за дикость - учебы страшиться. Уж нашему ли народу не учиться - давно и давно пора. Нет, помню, бабка Фекла: "Федька, не дочитывай до конца книгу - спятишь!" Вот же понимание-то! Да почему? Черт его в душу знает, откуда этот панический страх перед книгой? Нам-то как раз и не хватает этой книги... И вот извольте: не дочитывай до конца, а то с ума сойдешь.
     - А что, были же случаи...
     - Да от книг, что ли?
     - От книг! Парень вон у Гилевых... Игнаху-то Гилева помнишь? Вон сын его, Витька, - зачитался: тихое помешательство.
     - С чего вы решили, что от книг-то?
     - Читал день и ночь...
     - Ну и что?
     - Как же?.. Зачитался.
     Федор хмыкнул с досадой, но пока не стал говорить, достал другой хрустальный патрончик, плеснул в него коньяку. И себе тоже плеснул.
     - Давай. С ума они, видите ли, сходят от чтения... Ты много за свою жизнь книг прочитал?
     - Я не пример.
     - А кто пример? Ну, я вот: прочитал уйму книг - жив-здоров, чувствую, что мало еще прочитал, надо бы раза в три больше.
     - Куда тебе больше-то? - удивился Егор. - Чего не хватает-то? Всего же вдосталь...
     - Знаний не хватает! - сердито сказал Федор, - Вот чего. Вот они приходят счас, молодые, на смену - и поджимают. Да как поджимают! Сколько-то еще подержимся, а дальше - извини-подвинься: надо уступать. С жизнью, брат, не поспоришь.
     - Не знаю... - сказал Егор. - Меня, например, никто не поджимает.
     - Да тебя-то! Твое дело... не обижайся, конечно, но дело твое каждый сумеет делать. Ну, не каждый - через одного. Есть вещи сложнее...
     - Ну, и надо уступать, - тоже чего-то рассердился Егор, наверно, за профессию свою обиделся. - А то и правда-то: смотришь, сидит - пень пнем, только орать умеет.
     - Не торопи-ись, - с дрожью в голосе протянул Федор. - Больно прыткие! Есть еще такие понятия, как - опыт. Старшинство ума. Дачи увидели! Машины увидели!.. А не видите, как ночами приходится ворочаться от... Ты в субботу-то купаться пошел, а я сижу в кабинете, звонка жду: то ли он позвонит, то ли не позвонит. А и позвонит, да что скажет? Это ведь легче всего: в чужом кармане деньги считать. Их заработать труднее...
     - Я не считаю твои деньги. Что ты?
     - Я не про тебя. Есть... любители. Сам еще ночного горшка не выдумал, сопляк, а уже с претензиями. Не-ет, подожди, пусть сперва материно молоко на губах обсохнет, потом я выслушаю твои претензии. Свистуны. Мне что, на блюдечке все это поднесли? - Федор неопределенно покачал головой: то ли он имел в виду эту большую богатую квартиру, то ли адресовался дальше - дачу с машиной и с гаражом подразумевал, то ли, наконец, показал на шифоньер, где висел его черный костюм с орденами. - Тут уж я самому господу богу могу прямо в глаза смотреть: все добыто трудом. Вот так. Сам от работы никогда не бегал, но и другим... - Федор чуть сжал хрустальную рюмочку, и она вся спряталась в его огромном кулаке. Нет, крепок был еще Федор Максимов, не скоро подвинется и даст место другому. - Подняли страну на дыбы? - выходи вперед, не бегай по кустам, - Федор, наверно, чуть-чуть захмелел, а может, высказывал наболевшее, благо подвернулся брат родной - должен понять. - Вот так надергаешься за день-то, наорешься, как ты говоришь, - без этого, к сожалению, тоже не обойдешься, - а ночью лежишь и думаешь: "Да пошли вы все к чертям собачьим! Есть у меня Родина, вот перед ней я и ответчик: так я живу или не так".
     - Кто тебе говорит, что ты не так живешь? - сказал сочувственно Егор. - Что ты? Наоборот, я всегда рад за тебя, всегда думаю: "Молодец Федор, хоть один из родни в большие люди выбился".
     - Дело не "в больших людях". Не такой уж я большой... Просто, делаю свое дело, стараюсь хорошо делать. Но нет!.. - пристукнул Федор ребром ладони по столу и даже не спохватился, что шумит. - Найдутся... некоторые, будут совать свой нос в... Будут намекать, что крестьянский выходец не в состоянии охватить разумом перспективу развития страны, что крестьянин всегда будет мыслить своим наделом, пашней... Вот еще как рассуждают, Егор! - Федор посмотрел на брата, стараясь взглядом еще донести всю глупость и горечь такого рода рассуждений. - Вот еще с какой стороны приходится отбиваться. А кто ее строил во веки веков? Не крестьянин?
     - У тебя неприятности, что ли? - спросил Егор.
     - Неприятности... - Федор вроде как вслушался в само это слово. Еще раз сказал в раздумье: - Неприятности, - и вдруг спросил сам себя: - А были они, приятности-то? - и сам же поспешно ответил: - Были, конечно. Да нет, ничего. Так я... Устал за эти дни, изнервничался. Есть, конечно, и неприятности, без этого не проживешь. Ничего! Все хорошо.
     А Егору чего-то вдруг так сделалось жалко брата, так жалко! И лицом, и повадками Федор походил на отца. Тот тоже был труженик вечный и тоже так же бодрился, когда приходилось худо. Вспомнил Егор, как в 33-м году в голодуху, отец принес откуда-то пригоршни три пшеницы немолотой, шумно так заявился: "Живем, ребятишки!" Мать сварила жито, а он есть отказался, да тоже весело, бодро: "Вы ешьте, а я уж налупился дорогой - сырой! Аж брюхо пучит". А сам хотел, чтоб ребятишкам больше досталось. Так и Федор теперь... Хорохорится, а самому худо чего-то, это видно. Но как его утешишь - сам все понимает, сам вон какой...
     - Да, - сказал Егор. - Ну, и ладно. Ничего, братка, ничего. Дыши носом.
     - Что за сказку ты ей рассказывал? - спросил Федор. - Про зайку-то... Как он летал на воздушных шариках.
     Егор задумался. Долго вспоминал... Даже на лице его, крупном, добром, отразилось, как он хочет вспомнить.
     И вспомнил, аж просиял.
     - Про зайку-то?! А вот: пошел раз зайка на базар с отцом. И увидел там воздушные шарики - мно-ого! Да все разноцветные: красные, синие, зеленые... - Егор весело смотрел на брата, а рассказывал так, как если бы он рассказывал самой Верочке - не убавлял озорной сказочной тайны, а всячески разукрашивал ее и отодвигал дальше. - Вот. И привязался он к отцу, зайка-то: купи да купи. Отец и купил. Ну, купил и сам же и держит их в руке. А тут увидел: морковку продают! "На-ка, говорит, подержи шарики, я очередь пока займу". Зайка-то, маленький-то, взял их... И надо же - дунул как раз ветер, и зайчишку нашего подняло. И понесло, и понесло! Выше облаков залетел...
     Федор с интересом слушал сказку, раза два даже носом шмыгнул в забывчивости.
     - Как тут быть? - спросил Егор брата.
     Тот не понял.
     - Чего как быть?
     - Как выручать зайку-то?
     - Ну... спасай уж как-нибудь, - усмехнулся Федор. - На вертолете, что ли?
     - На вертолете нельзя: от винтов струя сильная, все шары раскидает...
     - Ну а как?
     - Вот все смотрят вверх и думают: как? А зайка кричит там, бедный, ножками болтает. Отец тут с ума сходит... И вдруг одна маленькая девочка, Верочка, допустим, кричит: "Я удумала!" Это у меня Нина, когда маленькая была, говорила: "Я удумала". Надо - я придумала, а она: "Я удумала". Вот Верочка и кричит: "Я удумала!" Побежала в лес, созвала всех пташек - она знала такое одно словечко: скажет, и все зверушки, все пташки ее слушаются - вот, значит, созвала она птичек и говорит: "Летите, говорит, к зайке и проклевывайте клювиками его шарики, по одному. Все сразу не надо, он упадет. По одному шарику прокалывайте, и зайка станет опускаться". Вот. Так и выручили зайку из беды.
     Федор качнул головой, усмехнулся, потянулся к сигаретам. А чтоб не кокнуть еще одну дорогую рюмочку, прихватил другой рукой широкий рукав халата.
     - Довольно это... современная сказочка. Я думал, ты про каких-нибудь волшебников там, про серого волка...
     - Нет, я им нарочно такие - чтоб заранее к жизни привыкали. Пускай знают побольше. А то эти волшебники да царевны... Счас какая-то и жизнь-то не такая. Тут такие есть волшебники, что...
     - Да, тут есть волшебники... Целые змеи-горынычи! - засмеялся Федор.
     - Не говоря уж про бабу-ягу: что ни бабочка, то баба-яга. Мы твою-то не разбудим? Громко-то...
     - Бабу-ягу-то? - хохотнул опять Федор. - Ничего. У меня, Егор, даже не баба-яга, - сбавил он в голосе, - у меня нормальная тряпошница, мещанка. Но так мне, седому дураку, и надо! Знаешь... - Федор заикнулся было про какую-то свою тайну тоже, но безнадежно махнул рукой и не стал говорить. - Ладно, чего там.
     Егора опять поразило, как не похож этот Федор на того, напористого, властного, каким он бывал на людях, на своих стройках...
     - Что-то все же томит тебя, братец, - сказал Егор. - Давай уж... может, и помогу каким словом.
     - Да ничего, - смутился Федор. И чтоб скрыть смущение, потянулся опять к сигаретам. - Я и так что-то сегодня... Размяк что-то с тобой. Все нормально, Егорша. Все хорошо, - помолчал, глядя в стол, потом тряхнул сивой головой, с усталой улыбкой посмотрел на брата, еще раз сказал: - Все хорошо. Хорошо, что приехал... Правда. Я, знаешь, что-то часто стал отца-покойника во сне видеть. То мы с ним косим, то будто на мельнице... Старею, что ли. Старею, конечно, что же делаю. Коней еще часто вижу... Я любил коней.
     - Стареем, - согласился Егор.
     - Давай-ка... за память светлую наших родителей, - Федор наполнил два хрустальных патрончика коньяком. - Мы ведь тоже уже... завершаем свой круг... А? - Федор, словно пораженный этой мыслью, такой простой, такой понятной, так и остался сидеть некоторое время с рюмкой в руке - смотрел сперва на брата, потом опять в стол, в стол смотрел пристально, даже как будто сердито. Очнулся, качнул рюмочку, приглашая брата, выпил. - Да, - сказал, - разворотил ты мне душу... А чем, не пойму. Наверно, правда, устал за эти дни. Думал, никакая меня беда не согнет, а вот... Ну, ничего. Ничего вообще-то не жаль! - встряхнулся он и сверкнул из-под нависших бровей своим неломким прямым взглядом. - Жалко дочь малую. Но... подпояшемся потуже и будем жить. Так? - спросил брата, спросил, как спрашивал многих других днем, на работе, на стройках своих - спросил, чтоб не слушать ответа, ибо все ясно. - Так, Егорша, так. Ложись-ка сосни часок-другой, а там и Верунька проснется. А я посижу пока тут с бумажками... покумекаю. Да, - вспомнил он, - подскажи мне, чего бы такое жене твоей купить? Подарок какой-нибудь...
     - Брось! - сердито воскликнул Егор.
     - Чего брось? Мне счас будет звонить один... волшебник один... - Федор искренне, от души засмеялся. - Вот волшебник так волшебник! Всем волшебникам волшебник, у него там всего есть... Чего бы? Говори.
     - Да брось ты! - еще раз с сердцем сказал Егор. - Что за глупость такая - подарки какие-то! К чему?
     Федор с улыбкой посмотрел на брата, кивнул согласно головой.
     - Ладно. Иди поспи. Там постель тебе приготовлена... Иди.
     Егор тихонько прокрался в одну из комнат, разделся, присел на край дивана, который был застелен свежими простынями... Посидел. Огляделся... Посмотрел на окно - форточка открыта. Достал из кармана папиросы, закурил. Курил и стряхивал пепелок в ладошку. Спать не хотелось.
     Вошел в комнату Федор.
     - Слушай, - сказал он, - у меня чего-то серьезно душа затревожилась - наговорил тут тебе всякой всячины... Подумаешь бог знает что. А? - Федор улыбнулся. Присел рядом на диван. И даже по спине братца хлопнул весело. - У меня все хорошо. Все хорошо, я тебе говорю! Чего смотришь-то так?
     - Как? Ничего... Я ничего не думаю. Что ты?
     - Да смотришь как-то... вроде жалеешь.
     - Ну, парень! - воскликнул Егор. - Ты что?
     - Ну, тогда ладно. Поспи, поспи маленько, а то ведь не спал небось в самолете-то? Поспи.
     - Ладно, - сказал Егор. - Посплю. Покурю вот и лягу.
     - Мгм, - Федор ушел.
     Егор осторожненько стряхнул пепел в ладошку, склонился опять локтями на колени и опять задумался. Спать не хотелось.
     
     
     Copyright (c) 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского