Василий Шукшин
     
     КЛАССНЫЙ ВОДИТЕЛЬ
     
     
     Весной, в начале сева, в Быстрянке появился новый парень - шофер Пашка Холманский. Сухой, жилистый, легкий на ногу. С круглыми изжелта-серыми глазами, с прямым тонким носом, рябоватый, с крутой ломаной бровью, не то очень злой, не то красивый. Смахивал на какую-то птицу.
     Пашка был родом из кержаков, откуда-то с верхних сел по Катуни, но решительно ничего не усвоил из старомодного неповоротливого кержацкого уклада.
     В Быстрянку он попал так.
     Местный председатель колхоза Прохоров Ермолай возвращался из города на колхозном "газике". Посреди дороги у них лопнула рессора. Прохоров, всласть наругавшись с шофером, стал голосовать попутным машинам. Две не остановились, а третья, полуторка, притормозила. Шофер откинул дверцу.
     - Куда?
     - До Быстрянки.
     - А Салтон - это дальше или ближе?
     - Малость ближе. А что?
     - Садись до Салтона. Дорогу покажешь.
     - Поехали.
     Шофер сидел, откинувшись на спинку сиденья; правая рука - на штурвале, левая - локтем - на дверце кабины. Смотрел вперед, на дорогу, задумчиво щурился.
     Полуторка летела на предельной скорости, чудом минуя выбоины. С одной встречной машиной разминулись так близко, что у председателя дух захватило. Он посмотрел на шофера: тот сидел как ни в чем не бывало, щурился.
     - Ты еще головы никогда не ломал? - спросил Прохоров.
     - А?.. Ничего. Не трусь, дядя. Главное в авиации что? - улыбнулся шофер. Улыбка простецкая, добрая.
     - Главное в авиации - не трепаться, по-моему.
     - Нет, не то. - Парень совсем отпустил штурвал и полез в карман за папиросами. Его, видно, забавляло, что пассажир трусит.
     Прохоров стиснул зубы и отвернулся.
     В этот момент полуторку основательно подкинуло. Прохоров инстинктивно схватился за дверцу. Свирепо посмотрел на шофера.
     - Ты!.. Авиатор!
     Парень опять улыбнулся.
     - Уважаю скорость, - признался он.
     Прохоров внимательно посмотрел в глаза парню: парень чем-то нравился ему.
     - Ты в Салтон зачем едешь?
     - В командировку.
     - На сев, что ли?
     - Да... помочь мужичкам надо.
     Хитрый Прохоров некоторое время молчал. Закурил Тоже. Он решил переманить шофера в свой колхоз.
     - В сам Салтон или в район?
     - В район. Деревня Листвянка... Хорошие места тут у вас.
     - Тебя как зовут-то?
     - Меня-то? Павлом. Павел Егорыч.
     - Тезки с тобой, - сказал Прохоров. - Я тоже по батьке Егорыч. Поехали ко мне, Егорыч?
     - То есть как?
     - Так. Я в Листвянке знаю председателя и договорюсь с ним несчет тебя. Я тоже председатель. Листвянка - это дыра, я тебе должен сказать. А у нас деревня...
     - Что-то не понимаю: у меня же в командировке сказано...
     - Да какая тебе разница? Я тебе дам такой же документ... что ты отработал на посевной - все честь по чести. А мы с тем председателем договоримся. За ним как раз должок имеется. А?
     - Клуб есть? - спросил Пашка.
     - Клуб? Ну как же?
     - Сфотографировано.
     - Что?
     - Согласен, говорю! Пирамидон.
     Прохоров заискивающе посмеялся.
     - Шутник ты... (Один лишний шофер да еще с машиной на посевной - это пирамиде, да еще какой!) Шутник ты, Егорыч.
     - Стараюсь. Значит, клубишко имеется?
     - Имеется. Паша. Вот такой клуб - бывшая церковь!
     - Помолимся, - сказал Пашка.
     Оба - Прохоров и Пашка - засмеялись.
     Так попал Павел Егорыч в Быстрянку.
     Жил Пашка у Прохорова. Быстро сдружился с хозяйкой, женой Прохорова, охотно беседовал с ней вечерами.
     - Жена должна чувствовать! - утверждал Пашка, с удовольствием уписывая жирную лапшу с гусятиной.
     - Правильно, Егорыч, - поддакивал Ермолай, согнувшись пополам, стаскивая с ноги тесный сапог. - Что за жена, которая не чувствует?
     - Если я прихожу домой, - продолжал Пашка, - так? - усталый, грязный - то, се, я должен первым делом видеть энергичную жену. Я ей, например: "Здорово, Маруся!" Она мне весело: "Здорово, Павлик! Ты устал?"
     - А если она сама, бедная, наработается за день, то откуда же у нее веселье возьмется? - замечала хозяйка.
     - Все равно. А если она грустная, кислая, я ей говорю: пирамидон. И меня потянет к другим. Верно, Егорыч?
     - Абсолютно! - поддакивал Прохоров.
     Хозяйка притворно сердилась и называла всех мужиков охальниками.
     
     В клубе Пашка появился на второй день после своего приезда. Сдержанно веселый, яркий: в бордовой рубахе с распахнутым воротом, в хромовых сапогах-вытяжках, в военной новенькой фуражке, из-под козырька которой русой хмелиной завивался чуб.
     - Как здесь население... ничего? - равнодушно спросил он у одного парня, а сам ненароком обшаривал глазами танцующих: хотел знать, какое он произвел впечатление на "местное население".
     - Ничего, - ответил парень.
     - А ты, например, чего такой кислый?
     - А ты кто такой, чтобы допрос устраивать? - обиделся парень.
     Пашка миролюбиво оскалился.
     - Я ваш новый прокурор. Порядки приехал наводить.
     - Смотри, как бы тебе самому не навели тут.
     - Ничего. - Пашка подмигнул парню и продолжал рассматривать девушек и ребят в зале. Его тоже рассматривали.
     Пашка такие моменты любил. Неведомое, незнакомое, недружелюбное поначалу волновало его. Больше всего, конечно, интересовали девки.
     Танец кончился. Пары расходились по местам.
     - Что за дивчина? - спросил Пашка у того же парня: он увидел Настю Платонову, местную красавицу.
     Парень не захотел с ним разговаривать, отошел.
     Заиграли вальс.
     Пашка прошел через весь зал к Насте, слегка поклонился ей и громко сказал:
     - Предлагаю на тур вальса!
     Все подивились изысканности Пашки; на него стали смотреть с нескрываемым веселым интересом.
     Настя спокойно поднялась, положила тяжелую руку на сухое Пашкино плечо; Пашка, не мигая, ласково смотрел на девушку.
     Закружились.
     Настя была несколько тяжела в движениях, ленива. Зато Пашка с ходу начал выделывать такого черта, что некоторые даже перестали танцевать - смотрели на него. Он то приотпускал от себя Настю, то рывком приближал к себе и кружился, кружился... Но окончательно он доконал публику, когда, отойдя несколько от Насти, но не выпуская ее руки из своей, пошел с приплясом. Все так и ахнули. А Пашка смотрел куда-то выше "местного населения" с таким видом, точно хотел сказать: "Это еще не все. Будет когда-нибудь настроение - покажу кое-что. Умел когда-то".
     Настя раскраснелась, ходила все так же медленно, плавно.
     - Ну и трепач ты! - весело сказала она, глядя в глаза Пашке.
     Пашка ухом не повел.
     - Откуда ты такой?
     - Из Москвы, - небрежно бросил Пашка.
     - Все у вас там такие?
     - Какие?
     - Такие... воображалы.
     - Ваша серость меня удивляет, сказал Пашка, вонзая многозначительный ласковый взгляд в колодезную глубину темных загадочных глаз Насти.
     Настя тихо засмеялась.
     Пашка был серьезен.
     - Вы мне нравитесь, сказал он. Я такой идеал давно искал.
     - Быстрый ты. Настя в упор посмотрела на Пашку.
     - Я на полном серьезе!
     - Ну и что?
     - Я вас провожаю сегодня до хаты. Если у вас, конечно, нет какого-нибудь другого хахаля. Договорились?
     Настя усмехнулась, качнула отрицательно головой. Пашка не обратил на это никакого внимания.
     Вальс кончился.
     Пашка проводил девушку до места, опять изящно поклонился и вышел покурить с парнями в фойе.
     Парни косились на него. Пашка знал, что так бывает всегда.
     - Тут поблизости забегаловки нигде нету? - спросил он, подходя к группе курящих.
     Парни молчали, смотрели на Пашку насмешливо.
     - Вы что, языки проглотили?
     - Тебе не кажется, что ты здесь слишком бурную деятельность развил? - спросил тот самый парень, с которым Пашка говорил до танца.
     - Нет, не кажется.
     - А мне кажется.
     - Крестись, если кажется.
     Парень нехорошо прищурился.
     - Выйдем на пару минут... потолкуем?
     Пашка отрицательно качнул головой.
     - Не могу.
     - Почему?
     - Накостыляете сейчас ни за что... Потом когда-нибудь потолкуем. Вообще-то чего вы на меня надулись? Я, кажется, никому еще на мозоль не наступал.
     Парни не ожидали такого поворота. Им понравилась Пашкина прямота. Понемногу разговорились.
     Пока разговаривали, заиграли танго, и Настю пригласил другой парень. Пашка с остервенением растоптал окурок. Тут ему рассказали, что у Насти есть жених, инженер из Москвы, и что, кажется, у них дело идет к свадьбе. Пашка внимательно следил за Настей и, казалось, не слушал, что ему говорят. Потом сдвинул фуражку на затылок, прищурился.
     - Посмотрим, кто кого сфотографирует, - сказал он и поправил фуражку. - Где он?
     - Кто?
     - Инженеришка.
     - Его нету сегодня.
     - Я интеллигентов одной левой делаю.
     Танго кончилось.
     Пашка прошел к Насте.
     - Вы мне не ответили на один вопрос.
     - На какой вопрос?
     - Я вас провожаю сегодня до хаты?
     - Я одна дойду. Спасибо.
     Пашка сел рядом с девушкой. Круглые кошачьи глаза его опять смотрели серьезно.
     - Поговорим, как жельтмены.
     - Боже мой, - вздохнула Настя, поднялась и пошла в другой конец зала.
     Пашка смотрел ей вслед. Слышал, как вокруг него сочувственно посмеивались. Он не чувствовал позора. Только стало больно под ложечкой. Горячо и больно. Он тоже встал и пошел из клуба.
     
     На следующий день к вечеру Пашка нарядился пуще прежнего: попросил у Прохорова вышитую рубаху, перепоясал ее синим шелковым пояском с кистями, надел свои диагоналевые синие галифе, бостоновый пиджак - и появился в здешней библиотеке (Настя работала библиотекарем, о чем Пашка заблаговременно узнал).
     - Здравствуйте! - солидно сказал он, входя в просторную избу, служившую и библиотекой, и избой-читальней одновременно.
     В библиотеке была только Настя, и у стола сидел молодой человек, смотрел "Огонек".
     Настя поздоровалась и улыбнулась ему, как старому знакомому. Пашка подошел к ее столу и начал спокойно рассматривать книги - на Настю ноль внимания. Он сообразил, что парень с "Огоньком" и есть тот самый инженер, жених Насти.
     - Почитать что-нибудь? - спросила Настя, несколько удивленная тем, что Пашка не узнал ее.
     - Да, надо, знаете...
     - Что хотите? - Настя невольно перешла на "вы".
     - "Капитал" Карла Маркса. Я там одну главу не дочитал.
     Парень отложил "Огонек" и посмотрел на Пашку.
     Настя хотела засмеяться, но, увидев строгие Пашкины глаза, сдержала смех.
     - Как ваша фамилия?
     - Холманский Павел Егорыч. Год рождения тысяча девятьсот тридцать пятый, водитель-механик второго класса.
     Пока Настя записывала все это, Пашка незаметно, искоса разглядывал ее. Потом оглянулся. Инженер наблюдал за ним. Встретились взглядами. Пашка растерялся и... подмигнул ему.
     - Кроссвордами занимаемся?
     Инженер не сразу нашелся, что ответить.
     - Да... А вы, я смотрю, глубже берете.
     - Между прочим. Гена, он тоже из Москвы, - сказала Настя.
     - Ну?! - Гена искренне обрадовался. - Вы давно оттуда? Расскажите хоть, что там нового.
     Пашка излишне долго расписывался в карточке. Молчал.
     - Спасибо, - сказал он Насте. Подошел к столу, швырнул толстый том, протянул Гене руку, - Павел Егорыч.
     - Гена. Очень рад!
     - Москва-то? - переспросил Пашка, придвигая к себе несколько журналов. - Шумит Москва, шумит... - И сразу, не давая инженеру опомниться, затараторил: - Люблю смешные журналы! Особенно про алкоголиков - так разрисуют всегда...
     - Да, смешно бывает. А вы давно из Москвы?
     - Из Москвы-то? - Пашка перелистнул страничку журнала. - А я там не бывал сроду. Девушка меня с кем-то спутала.
     - Вы же мне вчера в клубе сами говорили! - изумилась Настя.
     Пашка глянул на нее.
     - Что-то не помню.
     Настя посмотрела на Гену, Гена - на Пашку. Пашка разглядывал картинки.
     - Странно, - сказала Настя. - Значит, мне приснилось.
     - Бывает, - согласился Пашка, продолжая рассматривать журнал. - Вот, пожалуйста, - очковтиратель, - сказал он, подавая журнал Гене. - Кошмар!
     Гена улыбнулся.
     - Вы на посевную к нам?
     - Так точно. - Пашка оглянулся на Настю: та с интересом разглядывала его. Пашка отметил это. - Сыграем в пешки? - предложил он инженеру.
     - В пешки? - удивился инженер. - Может, в шахматы?
     - В шахматы скучно, - сказал Пашка (он не умел в шахматы). - Думать надо. А в пешечки раз, два - и готово.
     - Можно и в пешки, - согласился Гена и досмотрел на Настю.
     Настя вышла из-за перегородки и подсела к ним.
     - За фук берем? - спросил Пашка.
     - Как это?
     - За то, что человек прозевает когда ему надо рубить, берут пешку, - пояснила Настя.
     - А-а... Можно брать. Берем.
     Пашка быстренько расставил шашки на доске. Взял две, спрятал за спиной.
     - В какой?
     - В левой.
     - Ваша не пляшет. - Ходил первым Пашка.
     - Сделаем так, - начал он, устроившись удобнее на стуле; выражение его лица было довольное и хитрое. - Здесь курить, конечно, нельзя? - спросил он Настю.
     - Нет, конечно.
     - По что? Понятно! - Пашка пошел второй. - Сделаем некоторый пирамидон, как говорят французы.
     Инженер играл слабо, это было видно сразу. Настя стала ему подсказывать. Он возражал против этого.
     - Погоди! Ну так же нельзя, слушай... зачем же подсказывать?
     - Ты же неверно ходишь!
     - Ну и что? Играю-то я.
     - Учиться надо.
     Пашка улыбался. Он ходил уверенно, быстро.
     - Вон той. Гена, крайней, - опять не стерпела Настя.
     - Нет, я не могу так! - возмутился Гена. - Я сам только что хотел этой, а теперь не пойду принципиально.
     - А чего ты волнуешься-то? Вот чудак!
     - Как же мне не волноваться?
     - Волноваться вредно, - встрял Пашка и подмигнул незаметно Насте. Настя покраснела.
     - Ну и проиграешь сейчас! Принципиально.
     - Нет, зачем?.. Тут еще полно шансов сфотографировать меня, - снисходительно сказал Пашка. - Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.
     - Теперь проиграл, - с досадой сказала Настя.
     - Занимайся своим делом! - обиделся Гена. - Нельзя же так в самом деле. Отойди!
     - А еще инженер. - Настя встала и пошла к своему месту.
     - Это уже... неостроумно. При чем тут инженер-то?
     - Боюсь ему понравиться-а, - запела Настя и ушла в глубь библиотеки.
     - Женский пол, - к чему-то сказал Пашка.
     Инженер спутал на доске шашки, сказал чуть охрипшим голосом:
     - Я проиграл.
     - Выйдем покурим? - предложил Пашка.
     - Пойдем.
     В сенях, закуривая, инженер признался:
     - Не понимаю: что за натура? Во все обязательно вмешивается.
     - Ничего, - неопределенно сказал Пашка. - Давно здесь?
     - Что?
     - Я, мол, давно здесь живешь-то?
     - Живу-то? Второй месяц.
     - Жениться хочешь?
     Инженер с удивлением глянул на Пашку.
     - На ней? Да. А что?
     - Ничего. Хорошая девушка. Она любит тебя?
     Инженер вконец растерялся.
     - Любит?.. По-моему, да.
     Помолчали. Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик сигареты. Инженер хмыкнул и спросил:
     - Ты "Капитал" действительно читаешь?
     - Нет, конечно. - Пашка небрежно прихватил губами сигаретку - в уголок рта, сощурился, заложил ладони за поясок, коротким, быстрым движением расправил рубаху. - Может, в кинишко сходим?
     - А что сегодня?
     - Говорят, комедия какая-то.
     - Можно.
     - Только это... пригласи ее... - Пашка кивнул на дверь библиотеки, нахмурился участливо.
     - Ну, а как же! - тоже серьезно сказал инженер. - Я сейчас зайду к ней... поговорю...
     - Давай, давай!
     Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал смотреть на улицу.
     
     ...В кино сидели вместе все трое. Настя - между инженером и Пашкой.
     Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте и взял ее за руку. Настя молча отняла руку и отодвинулась. Пашка как ни в чем не бывало стал смотреть на экран. Посмотрел минут десять и опять стал осторожно искать руку Насти. Настя вдруг придвинулась к нему и едва слышно шепнула на ухо:
     - Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.
     Пашка моментально убрал руку.
     Посидел еще минут пять. Потом наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:
     - У меня сердце разрывается, как осколочная граната.
     Настя тихонько засмеялась. Пашка опять начал искать ее руку. Настя обратилась к Гене:
     - Дай я пересяду на твое место.
     - Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! - распорядился Пашка.
     Впереди сидящий товарищ "убрал" голову.
     - Теперь ничего?
     - Ничего, - сказала Настя.
     В зале было шумно. То и дело громко смеялись. Пашка согнулся в три погибели, закурил и стал торопливо глотать сладкий дым. В светлых лучах отчетливо закучерявились синие облачка. Настя толкнула его в бок:
     - Ты что?
     Пашка погасил папироску... Нашел Настину руку, с силой пожал ее и, пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:
     - Пусть эту комедию тигры смотрят.
     На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, закурил. Медленно пошел домой.
     Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.
     - Ты чего такой грустный? - спросил Ермолай.
     - Да так... - сказал Пашка. Полежал несколько минут и вдруг спросил:- Интересно, сейчас женщин воруют или нет?
     - Как это? - не понял Ермолай.
     - Ну как раньше... Раньше ведь воровали?
     - А-а! Черт его знает! А зачем их воровать-то? Они и так, по-моему, рады, без воровства.
     - Это конечно. Я так просто, - согласился Пашка.
     Еще немного помолчал. - И статьи, конечно, за это никакой нет?
     - Наверно. Я не знаю, Павел.
     Пашка встал с кровати, заходил по комнате. О чем-то сосредоточенно думал.
     - В жизни раз бывает восемна-адцать лет, - запел он вдруг.
     - Егорыч, на рубаху. Сэнк-ю!
     - Чего вдруг!
     - Так. - Пашка скинул вышитую рубаху Прохорова, надел свою. Постоял посреди комнаты, еще подумал. - Сфотографировано, Егорыч!
     - Ты что, девку какую-нибудь надумал украсть? - спросил Ермолай!
     Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу.
     Была сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало. Лаяли собаки. Тарахтел где-то движок.
     Пашка пошел на РТС, где стояла его машина.
     Во дворе РТС его окликнули.
     - Свои, - сказал Пашка.
     - Кто свои?
     - Холманский.
     - Командировочный, что ль?
     - Ну.
     В круг света вышел дедун сторож, в тулупе, с берданкой.
     - Ехать, что ль?
     - Ехать.
     - Закурить имеется?
     - Есть.
     Закурили.
     - Дождь, однако, ишо будет, - сказал дед и зевнул. - Спать клонит в дождь.
     - А ты спи, - посоветовал Пашка.
     - Нельзя. Я тут давеча соснул было, дак заехал этот...
     Пашка прервал словоохотливого старика:
     - Ладно, батя, я тороплюсь.
     - Давай, давай. - Старик опять зевнул.
     Пашка завел свою полуторку и выехал со двора РТС.
     Он знал, где живет Настя - у самой реки, над обрывом.
     Днем разговорились с Прохоровым, и он показал Пашке этот дом. Пашка запомнил, что окна горницы выходят в сад.
     Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платоновых собака или нет?
     На улицах в деревне никого не было. Даже парочки попрятались. Пашка ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь.
     Подъезжая к Настиному дому, он совсем почти сбросил газ, вылез из кабины. Мотор не заглушил.
     - Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь: он волновался.
     Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Сердце Пашки громко заколотилось.
     "Только бы собаки не было".
     Он кашлянул, осторожно потряс забор - во дворе молчание. Тишина. Каплет с крыши.
     "Ну, Пашка... или сейчас в лоб получишь, или..."
     Он тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал сзади приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую капель. Весна исходила соком. Пахло погребом.
     Пашка, пока шел по саду, мысленно пел песню про восемнадцать лет, одну и ту же фразу: "В жизни раз бывает восемнадцать лет". Он весь день сегодня пел эту песню.
     Около самых окон под его ногой треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел дух.
     "Одна она тут спит или нет?" - возник новый вопрос.
     Он вынул фонарик, включил и направил в окно. Желтое пятно света поползло по стенкам, вырывая из тьмы отдельные предметы: печка-голландка, дверь, кровать... Пятна дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился, поднял голову - Настя. Не испугалась. Легко вскочила и пошла к окну в одной ночной рубашке. Пашка выключил фонарик.
     Настя откинула крюки и раскрыла окно.
     Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.
     - Ты что? - спросила она негромко. Голос ее насторожил Пашку - какой-то отчужденный.
     "Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтобы его принимали пока за другого. Он молчал.
     Настя отошла от окна. Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери, закрыла ее плотнее, и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.
     "Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной рубахе".
     Пашка услышал запах ее волос. В голову ударил горячий туман. Он отстранил ее и полез в окно.
     - Додумался? - сказала Настя слегка потеплевшим голосом.
     "Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".
     - Ноги-то вытри, - сказала Настя, когда Пашка влез в горницу и очутился с ней рядом.
     Пашка продолжал молчать. Обнял ее, теплую, мягкую. Так сдавил, что у ней лопнула на рубахе какая-то тесемка.
     - Ох, - глубоко вздохнула Настя, - что ж ты делаешь? Шальной!..
     Пашка начал ее целовать. И тут что-то случилось с Настей: она вдруг вывернулась из его объятий, отскочила, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.
     "Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и будет его фотографировать. Он отошел на всякий случай к окну.
     Вспыхнул свет. Настя настолько была поражена, что поначалу не сообразила, что стоит перед посторонним человеком почти нагая.
     Пашка ласково улыбнулся ей.
     - Испугалась?
     Настя схватила со стула юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке. Не успел он подумать о чем-либо, как ощутил на левой щеке сухую горячую пощечину. И тотчас такую же - на правой. У Насти от гнева расцвел на щеках яркий румянец. Она была поразительно красива в эту минуту.
     "Везет инженеру", - невольно подумал Пашка.
     - Сейчас же убирайся отсюда! - негромко приказала Настя.
     Пашка понял, что она не будет кричать - не из таких.
     - Побеседуем, как жельтмены, - заговорил Пашка, закуривая. Я могу, конечно, уйти, но это банально. Это серость. - Он бросил спичку в окно и продолжал развивать свою мысль несколько торопливо, ибо опасался, что Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый предмет и снова предложит убираться. От волнения Пашка стал прохаживаться по горнице - от окна к столу и обратно. - Я влюблен, так. Это факт, а не реклама. И я одного только не понимаю: чем я хуже этого инженера? Если на то пошло, я могу стать Героем Социалистического Труда. Надо только сказать мне об этом. И все. Зачем же тут аплодисменты устраивать? Собирайся и поедем со мной. Будем жить в городе. - Пашка остановился. Смотрел на Настю серьезно, не мигая. Он любил ее, любил, как никого в жизни еще не любил.
     Она поняла это.
     - Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказала она. - Чего ты мелешь тут? - Она села на стул. - Натворил делов и еще философствует, ходит. Он любит!.. - Настя странно как-то заморгала, отвернулась. Пашка понял: заплакала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не люблю? - Настя резко повернулась к нему - в глазах слезы.
     Она была на редкость, на удивление красива. И тут Пашка понял: никогда в жизни ему не отвоевать ее. Всегда у него так: как что чуть посерьезнее, поглубже - так не его.
     - Чего ты плачешь?
     - Да потому, что вы только о себе думаете... эгоисты несчастные! Он любит! - Она вытерла слезы. - Любишь, так уважай хоть немного, а не так...
     - Что же я такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят...
     - Не в окне дело. Дураки вы все, вот что. Тот дурак тоже... весь высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался.
     - Как уезжать? Куда? - Пашка понял, кто этот дурак.
     - Куда... Спроси его!
     Пашка нахмурился.
     - На полном серьезе?
     Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала.
     Пашке стало до того жалко ее, что под сердцем заныло.
     - Собирайся! - приказал он.
     Настя вскинула на него удивленные глаза.
     - Поедем к нему. Я объясню этим московским фраерам, что такое любовь человеческая.
     - Сиди уж... не трепись!
     - Послушайте, вы!.. Молодая, интересная... - Пашка приосанился. - Мне можно съездить по физиономии, так? Но слова вот эти дурацкие я не перевариваю. Что значит - не трепись?
     - Куда ты поедешь сейчас? Ночь глубокая...
     - Наплевать. Одевайся. На кофту!
     Пашка снял со спинки стула кофту, бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности. Пашка опять заходил по горнице.
     - Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без самодовольства.
     - Танцевали... ему сказал кто-то. Потом в кино шептались. Он же дурак набитый.
     - Что же ты не могла ему объяснить.
     - Нужно мне объяснять! Никуда я не поеду.
     Пашка остановился.
     - Считаю до трех: раз, два... А то целоваться полезу!
     - Я те полезу! Что ты ему скажешь?
     - Я знаю что!
     - А я к чему там?
     - Надо.
     - Да зачем?
     - Я не знаю, где он живет. Вообще надо ехать. Точка.
     Настя надела кофту, туфли.
     - Лезь. Я за тобой. Видел бы кто-нибудь сейчас...
     Пашка вылез в сад, помог Насте. Вышли на дорогу.
     Полуторка ворчала на хозяина.
     - Садись, ревушка-коровушка!.. Возись тут с вами по ночам.
     Пашке эта новая нежданная роль нравилась. Настя залезла в кабину.
     - Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?
     - Где уж тут!.. С вами вперед прокиснешь, чем...
     - Ну до чего ты, Павел...
     - Что? - строго спросил Пашка.
     - Ничего.
     - То-то. - Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал.
     ...Инженер не спал, когда Пашка постучал ему в окно.
     - Кто это?
     - Я.
     - Кто я.
     - Пашка. Павел Егорыч.
     Инженер открыл дверь, впустил Пашку. Не скрывая удивления, уставился на него.
     Пашка кивнул на стол, заваленный бумагами.
     - Грустные стихи сочиняешь?
     - Я не понимаю, слушай...
     - Поймешь, - Пашка сел к столу, отодвинул локтем бумаги. - Любишь Настю?
     - Слушай!.. - Инженер начал краснеть.
     - Любишь. Значит, так: иди веди ее сюда - она в машине сидит.
     - Где? В какой машине?
     - На улице. Ко мне зря приревновал: мне с хорошими бабами не везет.
     Инженер быстро вышел на улицу, а Пашка, Павел Егорыч, опустил голову на руки и закрыл глаза. Он как-то сразу устал. Опять некстати вспомнились надоевшие слова: "В жизни раз бывает..." В груди противно заболело.
     Вошли инженер с Настей.
     Пашка поднялся. Некоторое время смотрел на них, как будто собирался сказать напутственное слово.
     - Все? - спросил он.
     - Все, - ответил инженер. Настя улыбнулась.
     - Вот так, - сердито сказал Пашка. - Будьте здоровы. - Он пошел к выходу.
     - Куда ты? Погоди!.. - запротестовал инженер.
     Пашка, не оглянувшись, вышел.
     Уезжал Пашка из этой деревни. Уезжал в Салтон. Прохорову он подсунул, под дверь записку с адресом автобазы, куда просил прислать справку о том, что он отработал честно три дня на посевной. Представив себе, как будет огорчен Прохоров его отъездом, Пашка дописал в конце: "Прости меня, но я не виноват".
     Пашке было грустно. Он беспрерывно курил.
     Пошел мелкий дождь.
     У Игринево, последней деревни перед Салтоном, на дороге впереди выросли две человеческие фигуры. Замахали руками. Пашка остановился.
     Подбежали молоденький офицер с девушкой.
     - До Салтона подбрось, пожалуйста! - Офицер был чем-то очень доволен.
     - Садись!
     Девушка залезла в кабину и стала вертеться, отряхиваться. Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться, хохотали.
     Пашка искоса разглядывал девушку - хорошенькая, белозубая, губки бантиком - прямо куколка! Но до Насти ей далеко.
     - Куда это на ночь глядя? - спросил Пашка.
     - В гости, - охотно откликнулась девушка. И высунулась из кабины - опять говорить со своим дружком. - Саша? Саш! Как ты там!!!
     - В ажуре! - кричал из кузова лейтенант.
     - Что, дня не хватает? - опять спросил Пашка.
     - Что? - Девушка мельком глянула на него и опять: - Саша? Саш!..
     - Все начисто повлюблялись, - проворчал Пашка. - С ума все посходили. - Он вспомнил опять Настю: совсем недавно она сидела с ним рядом - чужая. И эта чужая.
     - Саша! Саш!..
     "Саша! Саш! - съехидничал про себя Пашка, - Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас - вперед машины побежит".
     - Я представляю, что там сейчас будет! - кричал из кузова Саша.
     Девушка так и покатилась со смеху.
     "Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время", - сердито думал Пашка.
     Дождь припустил сильнее.
     - Саша! Как ты там?!
     - Порядок! На борту порядок!
     - Скажи ему - там под баллоном брезент есть - пусть накроется, - сказал Пашка.
     Девушка чуть не вывалилась из кабины.
     - Саша! Саш!.. Там под баллоном какой-то брезент!..
     Накройся!
     - Хорошо! Спасибо!
     - На здоровье, - сказал Пашка, закурил и задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.