Василий Шукшин
     
     НОЛЬ-НОЛЬ ЦЕЛЫХ
     
     
     Колька Скалкин пришел в совхозную контору брать расчет. Директор вчера ругал Кольку за то, что он "в такое горячее время..." - "У вас вечно горячее время! Все у вас горячее, только зарплата холодная". Директор написал на его заявлении: "Уволить по собств. желанию". Осталось взять трудовую книжку.
     За трудовой книжкой Колька и пришел.
     Книжку должен был выдать некто Синельников Вячеслав Михайлович, средней жирности человек, с кротким лоснящимся лицом, белобровый, в белом костюме. Синельников был приезжий, Колька слышал про него, что он зануда.
     - Почему увольняешься? - Синельников устало смотрел на Кольку.
     - Мало платят.
     - Сколько?
     - Чего "сколько"?
     - Сколько, ты считаешь, мало?
     - Шестьдесят - семьдесят... А то и меньше.
     - Ну. А тебе сколько надо? Кольку слегка заело.
     - Мне-то? Три раза по столько. Синельников не улыбнулся, не удивился такому нахальству.
     - Не хватало, значит?
     - Не то что не хватало, а даже совестно: руки-ноги здоровые, работать сроду не ленился, а... Тьфу! - Колька много матерился по поводу своей зарплаты, возмущался, нехорошо поминал совхозное начальство, поэтому больше толочь воду в ступе не хотел. - Все.
     - И куда?
     - Счас-то? Ямы под опоры пойду рыть. На тридцать седьмой километр.
     - Специальность в кармане, а ты ямы рыть. Ты же водитель второго класса...
     - А что делать?
     - Водку поменьше пить. - Синельников все так же безразлично, вяло, без всякого интереса смотрел на Кольку. Непонятно было, зачем он вообще разговаривает, спрашивает.
     Колька уставился в кроткие, неопределенного цвета глаза Синельникова. Пошевелил ноздрями и сказал (как он потом уверял всех) вежливо:
     - Прошу на стол мою трудовую книжку. Без бюрократства. Без этих, знаете, штучек.
     - Каких это штучек?
     - Я же не на лекцию пришел, верно? Я за трудовой книжкой пришел.
     - И лекцию не вредно послушать. Не на лекцию он пришел... Водку жрать у них денег хватает, а тут, видите ли, мало платят. - Странно. Синельников и теперь никак не возбудился, не заговорил как-нибудь... быстрее, что ли, злее, не нахмурился даже. - Глоты. И сосут, и сосут, и сосу-ут эту водку... Как не надоест-то? Очуметь же можно. Глоты несчастные.
     Такого Колька не заслужил. Он выпивал, конечно, но так, чтобы "глот", да еще "несчастный"... Нет, это зря. Но странно тоже, что не слова взбесили Кольку, а этот ровный, унылый, коровий тон, каким они говорились: как будто такой уж Колька безнадежно плохой, отпетый человек, что с ним устали и не хотят даже нервничать, и уж так - выговаривают что положено, но без всякой надежды.
     - Да что за мать-перемать-то! - возмутился Колька. - Ты что... чернил, что ли, выпил? Чего ты пилить-то принялся? Гляди-ка, сел верхом, и давай плешь грызть. Да ты что? Тебе что, делать, что ли, нечего, бюрократ?
     Синельников выслушал все это спокойно, как на собрании; он даже голову рукой подпер, как делают, сидя в президиуме и слушая привычную, необидную критику.
     - Продолжай.
     - Я пришел за трудовой книжкой, мне нечего продолжать. Заявление подписано? Подписано. Давай трудовую книжку.
     - А хочешь, я тебе туда статью вляпаю?
     - За что? - растерялся Колька.
     - За буйство. За недисциплинированность... Ма аленькую такую пометочку сделаю, и ты у меня здесь станцуешь... краковяк. - Синельников наслаждался Колькиной растерянностью, но он даже и наслаждался-то как-то уныло, невыразительно. Колька, однако, взял себя в руки.
     - За что же ты мне пометочку сделаешь?
     - Сделаю пометочку, ты придешь ямы копать под опоры, а тебе скажут: "Э-э, голубчик, а у тебя тут... Нет, - скажут, - нам таких не надо". И все. И отполучал ты по двести рублей на своих ямах. Так что нос-то особо не задирай. Он видите ли, лаяться будет тут... Дерьмо. - Синельников все не повышал голоса, он даже и руку не отнял от головы - все сидел как в президиуме.
     - Кто? - спросил Колька. - Как ты сказал?
     - Чего "кто"?
     - Я-то? Как ты сказал?
     - Дерьмо, сказал.
     Колька взял пузырек с чернилами и вылил чернила на белый костюм Синельникова. Как-то так получилось... Колька даже не успел подумать, что он хочет сделать, когда взял пузырек... Плеснул - так вышло. Синельников отнял руку от головы. Чуть подумал, быстро снял пиджак, встал и подержал пиджак на вытянутых руках, пока чернила стекали на пол. Чернила стекли... Синельников осторожно встряхнул пиджак, еще подождал и повесил пиджак на спинку стула. После этого оглядел рубашку и брюки: пиджак не успел промокнуть, на брюки не попало.
     - Так... - сказал Синельников. - Выбирай: двадцать рублей за химчистку и окраску всего костюма или подаю в суд за оскорбление действием.
     - Ты же первый начал оскорблять...
     - Я - словами, никто не слышал, чернила - вот они, налицо. Причем химические. - И опять Синельников говорил ровно, бесцветно. Поразительный человек! - Твое счастье, что я его все равно хотел красить. Еще не знаю, берут ли в чистку с химическими чернилами... Двадцать пять рублей. - Синельников взялся
     а телефон. - Решай. А то звоню в милицию.
     Колька уже понял, что лучше заплатить. Но его возмутило опять, что этот законник на глазах стал нагло завышать цену.
     - Почему двадцать пять-то? То двадцать, а то сразу двадцать пять. Еще посидим, ты до полета догонишь?..
     - Пять рублей - это дорога в район: туда и обратно. Я сразу не сообразил.
     - Что, по два с полтиной в один конец, что ли? Тебя за полтинник на попутной любой довезет.
     - На попутной я не хочу. Туда на попутной, а оттуда такси возьму.
     - Фон-барон нашелся!.. "На такси-и"!
     - Да, на такси. Что - дико?
     - Не дико, а... на дармовщинку-то выдрючиваться неужели не совестно?
     - Ты меня чернилами окатил - тебе не совестно? Что же я - за свой собственный костюм на попутных буду маяться? Двадцать пять. Пиши.
     - Чего?
     - Расписку.
     Синельников пододвинул Кольке лист бумаги.
     Колька брезгливо взял лист...
     - Как писать-то?
     - Я, такой-то, - полностью имя, отчество, - обязуюсь выплатить товарищу Синельникову Вячеславу Михайловичу двадцать пять - прописью - рублей, ноль-ноль копеек...
     Колька зло усмехнулся, покачал головой.
     - "Ноль-ноль копеек"!.. Командующий, мля!..
     - Ноль-ноль копеек за умышленную порчу белого костюма товарища Синельникова В. М. Колька остановился писать.
     - Для чего же писать "умышленную"? Раз я добровольно соглашаюсь платить, зачем же так писать? Там где-нибудь прочитают и начнут... начнут придираться.
     Синельников подумал.
     - Ладно, пиши: за порчу костюма товарища... белого костюма товарища Синельникова В. М.
     Колька пропустил слово "товарища", написал: "белого костюма Синельникова".
     - Химическими чернилами...
     Колька взял пузырек, посмотрел:
     - Разве для авторучек бывают химические?
     - А какие же? Отчетные ведомости мы только химическими пишем.
     - Писатели, мля... - проворчал Колька.
     - Подпись. Число.
     Колька расписался. Поставил число. Синельников взял расписку.
     - Сколько тебе под расчет причитается?
     - А я откуда знаю? Ты лучше тут знаешь.
     - После обеда зайдешь за расчетом. И за книжкой. Колька встал.
     - Ты это... не говори никому, что... слупил с меня четвертной. А то дойдет до моей... хаю не оберешься. Напиши чего-нибудь.
     - Ладно.
     Колька пошел к двери. На пороге остановился, посмотрел на плотного человека с белыми бровями. Синельников тоже посмотрел на него.
     - Что?
     - Хо-о, - сказал Колька. Качнул головой и вышел из кабинета.
     В коридоре разок про себя матюкнулся. "Четвертной как псу под хвост сунул. Свернул трубочкой и сунул". Но вспомнил, что на ямах теперь будет зарабатывать по двести - двести пятьдесят рублей... И успокоился. "Да гори они синим огнем! - подумал. - Жалеть еще..."